Леблан Морис - Душа старика Вивандье

Морис Леблан

Душа старика Вивандье

(С французского)

Небольшое число жителей и мои регулярные прогулки за город позволили мне через несколько недель моего пребывания в небольшом городке заметить следящее: каждый день при приходе пятичасового поезда, на платформе вокзала стоял в ожидании- старичок небольшого роста, прилично одетый и весьма почтенного вида.

Как только давался сигнал о приближении поезда, его беспокойство ясно выражалось в нервном подергивании лица и едва заметном дрожании рук. При появлении локомотива его ноги заметно отказывались служить, а при остановке поезда казалось, что он готов упасть.

Трое или четверо крестьян выходило из вагона, снова закрывались дверцы, и все было кончено.

Тогда старичок громко вздыхал и наклонял ниже свою седую голову.

Остальное время дня он проводил самым обыкновенным образом. Я часто видел его копающим землю в своем саду, или читающим газеты на пороге своего дома. Он не говорил ни с кем.

Ему кланялись, он вежливо отвечал на поклон и проходил своей дорогой.

Наш доктор дал мне о нем некоторые сведения:

-- Ах, вы хотите знать о старике Виваньде! Это старый коммерсант, довольно богатый, который женился в нашем городке лет двадцать пять назад на дочери воспитателя.

-- Как, он женат?

-- Да, и он имеет мужество ходить каждый день встречать свою жену с пятичасовым поездом и это продолжается много лет... Еще ни разу не пропустил поезда.

Я ничего не понял. Доктор начал смеяться.

-- Г-жа Вивандье после четырех лет замужества в одно прекрасное утро исчезла, и странное дело -- ее бегство совпало с отъездом одного молодого человека, который за ней ухаживал. Таким образом, весьма понятно, что муж с нетерпением дожидается возращения виновной жены.

В провинции любопытство всегда бывает возбуждено, и самые незначительные случаи принимают размеры целого события. Мне вдруг показалось необходимым узнать душу этого старика, Какие мотивы руководили им? Какая надежда? Какие иллюзии?

Целая серия ловких маневров с моей стороны помогли мне сблизиться с Вивандье и вызвать его полное доверия. Я легко заставил его говорить.

-- О, это очень естественно: я жду свою жену. Каждый обитатель здесь скажет вам с насмешкой: "Он ждет жену". Их сарказм меня мало трогает. Я не старался объяснить им свое поведение. Но если вас это так интересует, я готов открыть вам эту тайну.

Я женился на женщине гораздо моложе себя, красивой, пустой кокетке, веселой и живой, между тем как ничто в моей наружности, ни в моем уме не оправдывало такую смелость с моей стороны. Моим единственным оправданием была только моя любовь к ней и желание защитить ее.

О, это были тяжелые годы, сударь! Я узнал горе и муку. И какую муку! Ужасно знать, что человек отдается вам по необходимости, признаюсь даже, с отвращением, и это человек, которого я обожал! А главное сознавать, что ее сердце было чуждо мне, ее голова полна каких-то странных мечтаний, нездоровых, кто знает, -- быть может, даже преступных!

Я мужественно боролся. Увы! Против чего? Против инстинктивного отвращения к моим волосам, к моим слабеющим членам, боролся против неясных мечтаний молодой женщины.

Борьба против неопределенной мечты невозможна: в тот день, когда она выясняется, становится уже поздно.

Генриетта стала страдать. Тогда все мои эгоистические страдания показались мне незначительными в сравнении с ее мукой. Она изнемогала, я убивал ее, сударь, она мужественно боролась, медленно изнывая. Тогда я смирился. Говорить вам с всех мучениях, через которые я прошел, нет надобности. Мое решение даст вам понятие о них. Вот что я сказал своей жене:

-- Дорогая Генриетта, я считаю себя ответственным за твое счастье; ты несчастлива. Я слишком стар, наши вкусы совершенно различны. Ты поедешь в Париж, я буду посылать тебе достаточную сумму денег, и ты останешься там, сколько хочешь, живя по своему усмотрению, не отдавая никому отчета. В тот день, когда какой-нибудь случай, усталость или разочарование заставит тебя взглянуть на это жилище, как на единственное убежище, вспомни, что я здесь одинок.

Она покраснела, затем наклонилась ко мне и поцеловала мне руку.

-- Вы добры, мой друг, я принимаю... я согласна... но будьте уверены, что я возвращусь.

-- Вечером она уехала. С тех пор я жду.

Сильное волнение заставило его замолчать; затем он продолжал все так же просто:

-- Все думали здесь, что это бегство. Мне стали насмешливо улыбаться. Я начал держаться в стороне. Несмотря на все насмешки, на второй год уже я начал свои путешествия на вокзал. О, она приедет ко мне, рано или поздно!

Видите ли, горе и одиночество многое открыли мне. Я предвидел, что первое заблуждение не вернет мне дорогого создания, что она не посмеет вернуться: ее романический характер заставит ее искать новых искушений, но тяжелая действительность их скоро изменит в другие ошибки... и так до тех пор, пока необходимость отдыха не вернет мне ее.

Мое восхищение выразилось очень бурно; я с искренним чувством предложил ему свою дружбу. Человек этот поражал меня своей искренностью и привязанностью. При последующих наблюдениях я нашел его самым обыкновенным человеком; но все, что касалось его любви, он меня поражал возвышенностью и благородством мыслей. Тогда у меня являлось сознание, что около меня находится душа.

Так между самыми пустыми или самыми тяжелыми людьми, несмотря на привычки или недостатки, горе всегда высказывает проблески души, которые на минуту освещают ее огнем настоящей жизни.

В такие минуты я всегда шел к старику Вивандье; особенно я любил сопровождать его на станцию. Он шел туда, бедняга, с непоколебимой верою. Каждый день росла эта уверенность.

-- Она приедет, сударь, что-то говорит мне, что она непременно приедет! О, какая радость!

Он бодро шел, выпрямив свой стан. Его тросточка победоносна вертелась в воздухе, и он повторял:

-- Пора, пора, видите ли я всегда боялся умереть раньше, чем снова ее увижу. В этом случае, она бы никогда не узнала мою непоколебимую уверенность в ее возращении.

Между тем испытания не оканчивались; но он всегда старался найти какую-нибудь маленькую надежду или наивное объяснение, как например в роде того, которое он раз произнес, вздыхая:

-- Она, может быть, опоздала на поезд.

Но вот, однажды она действительно явилась; я сейчас же заметил это по крику, который у него невольно вырвался, по его измененному виду, хотя он вовсе не казался удивленным. Он пошел ей навстречу, протянул руку, помог выйти из вагона и спросил прерывающимся голосом:

-- Вы хорошо путешествовали?

Я никогда еще не видел в жизни своей более сильного волнения. Он дрожал всеми своими членами. Хотя саквояж и плед валились из его руки, он не хотел никому поручить их. Не обращая больше на меня внимания, он отправился в город, сопровождаемый женою.

Это путешествие ему было видимо необыкновенно приятно: он бросал кругом себя победоносные взгляды и как бы говорил всем: "вы видите, она вернулась -- о, я не был так глуп!"...

Ему не было дела до того, что она постарела, изменилась, расплылась и была очень далеко от того лестного образа, который он всегда рисовал мне; все-таки это была его жена, его дорогая, давно ожидаемая жена!

Он привел ее домой. Она нашла, как и прежде: ту же мебель, те же обои, те же безделушки, но только в спальне вместо их большого супружеского ложа стояла маленькая новенькая кровать.

Она нерешительно взглянула на старика. Он поцеловал ее в голову и сказал, уходя:

-- Я оставлю вас в вашей комнате, мое дитя.

На другой день, рассказывая мне эту подробность, он заключил:

-- Не был ли я прав, устроив некогда сам ее отъезд? Она бы, конечно, все-таки уехала, и я бы ее никогда не увидал больше. И она была бы одна, в каком-нибудь углу, всеми покинутая, измученная, жестоко наказанная за то, что послушалась любовного инстинкта, которой случайно представился ей.

Да, у Вивандье была душа, и прекрасная душа, как бывает во всех случаях, где есть понимание, доброта и всепрощение.

------------------------------------------------------------------------

Источник текста: журнал "Вестник моды", 1918, No 2. С. 17--21.