Гиппиус Александра Карловна - Арестанты

ГОРОДЪ И ДЕРЕВНЯ.

ПОВѢСТИ ДЛЯ ДѢТЕЙ СРЕДНЯГО ВОЗРАСТА.

АЛЕКСАНДРЫ ГИППИУСЪ,

АВТОРА РАЗСКАЗА "НЕПТУНЪ".

ИЗДАНІЕ КНИГОПРОДАВЦА-ТИПОГРАФА МАВРИКІЯ ОСИПОВИЧА ВОЛЬФА.

АРЕСТАНТЫ.

По уѣзду распространился слухъ, что изъ городской тюрьмы бѣжали двое арестантовъ. Разсказывали и выдавали за вѣрное, что они, подъ видомъ инженеровъ, работающихъ на желѣзной дорогѣ, или покупателей имѣній, являлись къ помѣщикамъ, знакомились съ ними, осматривали ихъ усадьбы, пили, ѣли и въ концѣ концовъ увозили потихоньку, что было удобно увезти. Потомъ, являлись въ ту-же самую усадьбу ночью, ломали замки, выводили лошадей, уносили сбрую, поджигали строенія и убивали тѣхъ, кто былъ свидѣтелемъ ихъ злодѣяній. На сколько было правды въ этихъ разсказахъ, не извѣстно; но они приводили въ трепетъ всю окрестность и дѣйствовали особенно непріятно на старушку Софью Петровну Шелеву, жившую тогда въ своемъ маленькомъ имѣніи въ трехъ верстахъ отъ города.

-- Вотъ и въ газетахъ стоитъ о нашихъ бѣглыхъ арестантахъ, значитъ, не выдумка, сказала Софья Петровна, сидя у окна съ развернутою газетою въ рукахъ.-- И примѣты ихъ обозначены.

-- Какія-же примѣты, бабушка? спросилъ Миша, сидѣвшій передъ ней на стулѣ верхомъ.-- Прочтите!

"Ростъ высокій, носъ умѣренный, читала бабушка, -- глаза сѣрые, волосы и борода рыжіе, особыхъ примѣтъ не имѣется."

-- А у другаго примѣты какія? спросила, Павлуша, лежа на полу животомъ внизъ и подразнивая котенка скомканной бумажкой. Котенокъ прыгалъ, вертѣлся и лапкой своей граціозно потрогивалъ бумажку.

"Ростъ средній, носъ..." продолжала было бабушка, но вдругъ остановилась. Четырехлѣтняя внучка ея, Надя, играя мячикомъ посреди комнаты, норовила въ ту минуту, какъ бы попасть ей мячикомъ въ лампу, висѣвшую на стѣнѣ.

-- Это... это что? испуганно воскликнула бабушка.-- Шалости какія... скажите пожалуйста!

-- Къ арестантамъ ее! крикнулъ Миша и, подбѣжавъ къ сестрѣ, обхватилъ ее за талью.

-- Мы-и-ша! оставь! не буду!

-- Смотри-же, погрозилъ онъ и вернулся на стулъ.-- А что еслибъ арестанты забрались къ намъ? проговорилъ онъ тихо, искоса посматривая на бабушку.

Софья Петровна вздохнула.

-- Бабушка! Какъ вы думаете, спросилъ онъ лукаво, -- заберутся?

-- Ахъ, не шути, мой другъ, отвѣчала она съ грустью,-- шутить тутъ нечего. Заберутся, такъ будетъ вовсе не до шутокъ.

-- Заберутся, такъ мы убѣжимъ, вотъ и все! объявилъ Павлуша.

-- Мнѣ-то вашимъ бѣгствомъ не спастись, друзья.

-- Мы васъ не оставимъ, бабушка, съ собою возьмемъ, успокоивалъ ее Павлуша

-- Не поспѣть мнѣ за вами, дѣтки. Отъ страха одного, мнѣ кажется, я бы умерла на мѣстѣ, право.

Старушка тяжело вздохнула и понюхала табачку.

-- Бояться нечего, не убьютъ, порѣшилъ Миша.-- Вотъ развѣ растаскаютъ все, что есть у насъ.

-- У насъ все старье, пусть таскаютъ! разсудилъ Павлуша,-- только бы варенье запрятать подальше.

На это разсужденіе бабушка ужь не возражала.

Миша слѣзъ со стула, перекинувъ ногу какъ бы съ лошади, и, подойдя къ брату, все еще лежавшему на полу: "пойдемъ!" сказалъ онъ, слегка толкнувъ его ногой. Тотъ, поймавъ котенка за хвостъ, сталъ медленно подыматься съ пола.

-- Бабушка! нате моего котенка, сказалъ онъ, смѣясь и опуская котенка къ старушкѣ на колѣни.-- Арестанты придутъ, не давайте.

-- Поди ты съ твоимъ котенкомъ. Стану я его прятать!

Котенокъ тутъ-жэ спрыгнулъ съ колѣней и скрылся подъ диванъ.

Павлуша обнялъ бабушку и поцѣловалъ ее въ щеку.

-- Прощайте!

-- Куда вы, дѣти?

-- Туда!-- Онъ махнулъ всею рукою куда-то во дворъ.

-- Голубчики! не уходите далеко.

-- Не бойтесь, бабушка, арестанты насъ не тронутъ, сказалъ Миша.-- Имъ нечѣмъ поживиться отъ насъ. Шубенки паши имъ не впору и штанишки, -- онъ сталъ шутя осматривать свои, -- едва-ли влѣзутъ имъ, и денегъ знаютъ напередъ, что не найти у насъ. Да впрочемъ, вѣдь мы не безъ оружія.-- Онъ опустилъ руку въ карманъ и вынулъ оттуда горсть орѣховъ.-- Какъ пущу въ нихъ весь этотъ зарядъ, такъ мое почтеніе!

Онъ положилъ одинъ орѣхъ въ ротъ и разгрызъ.

-- Миша! дай орѣшекъ! попросила сестра.

-- Тебѣ вредно, коротко отвѣтилъ ей братъ и вышелъ изъ комнаты.

Оба мальчика надѣли шубенки, опоясались ремнями, нахлобучили шапки по самый носъ и побѣжали по двору, таща за собою каждый по салазкамъ. Бабушка заботливо посмотрѣла въ окно дѣтямъ вслѣдъ и, поправивъ очки, принялась снова за газету. Надя, оставшись съ бабушкой вдвоемъ, оперлась обѣими руками на подоконникъ и разсѣянно смотрѣла вдаль.

-- Ты бы занялась чѣмъ-нибудь, Надя. Гдѣ твоя куколка?

-- Миша ей руки оторвалъ.

-- Это какъ?

-- Онъ схватилъ ее за обѣ руки, сталъ вертѣться съ ней по комнатѣ, потянулъ... вотъ такъ... руки и прочь.

-- Какой неосторожный!.... Принеси куколку, мы руки пришьемъ

Надя побѣжала въ сосѣднюю комнату и черезъ минуту вынесла оттуда свою безрукую, догола раздѣтую куклу.

-- Одну руку нашла, а другой тамъ нѣтъ.

-- Пришьемъ хоть одну.

Бабушка вынула изъ рабочаго ящика, стоявшаго передъ ней на столикѣ, иголки и нитки и, всматриваясь въ иголку на свѣтъ и прищуриваясь, вдѣла нитку, надѣла наперстокъ и принялась за пришиваніе оторванной руки. Но вниманіе бабушки и внучки было вскорѣ отвлечено отъ куклы звономъ колокольчика. Онѣ обѣ съ любопытствомъ посмотрѣли въ окно.

Виднѣлась тройка.

-- Кто бы это могъ быть? говорила про себя Софья Петровна. Развѣ Анна Тимоѳѣевна? кромѣ ея некому и пріѣхать съ этой стороны. Сѣрый коренникъ и двѣ саврасыя на пристяжныхъ. У нея вся тройка саврасая. Да впрочемъ къ намъ-ли еще?

Тройка, однако, повернула во дворъ и подъѣхала къ крыльцу.

-- Матушка Софья Петровна! Гости пріѣхали! сообщала почти задыхаясь Авдотья, женщина лѣтъ тридцати пяти, въ ситцевомъ сарафанѣ и въ красномъ головномъ платкѣ, завязанномъ узломъ на затылкѣ. Она приблизилась къ окну, гдѣ сидѣла барыня, и вмѣстѣ съ ней стала разсматривать пріѣзжихъ, вылѣзавшихъ изъ кибитки.

-- Высокій... съ рыжей бородой, говорила Авдотья.-- Другой-то пониже... Незнакомые, кажись.

-- Ужь не арестанты-ли? подумала Софья Петровна, вспомнивъ о рыжей бородѣ, о которой только-что читала въ газетахъ.

-- Авдотья, ты бы вышла на крыльцо, поразсмотрѣла ихъ. Поди-ка скорѣе. Незнакомые, такъ не впускай; дома нѣтъ, скажи.-- Боже мой! Живыли дѣти?

Но Степка пріѣзжихъ ужь впустилъ, снялъ съ нихъ шубы и на вопросъ, дома-ли барыня, отвѣчалъ: Дома.-- Гдѣ-жъ ей быть!

Мужчина, вошедшій первый въ маленькую комнату, гдѣ сидѣла хозяйка, въ такъ называемую гостиную, былъ лѣтъ сорока, высокаго роста, съ рыжей бородой.

-- И носъ умѣренный, какъ сказано въ газетахъ, замѣтила Софья Петровна, пристально вглядываясь въ черты незнакомца и стараясь разсмотрѣть цвѣтъ глазъ.

-- Честь имѣю рекомендоваться, сказалъ гость. Я тульскій помѣщикъ Губковъ. Мой племянникъ однофамилецъ, прибавилъ онъ, указывая на вошедшаго вслѣдъ за нимъ молодаго человѣка, нѣсколько пониже ростомъ и гораздо моложе лѣтами.

-- Мы слышали, что вы продаете ваше имѣніе.

-- Авдотья!.. Авдотья!.. стой!.. не уходи!.. Продаю... да... нѣтъ... то есть... какъ бы вамъ сказать, бормотала она теряясь.-- Авдотья!...

Но Авдотьи уже не было. Она, по принятому обыкновенію у помѣщиковъ, при каждомъ появленіи гостей ставить самоваръ, хлопотала уже о чаѣ.

-- Какъ быть? думала взволнованная Софья Петровна.-- Велѣть имъ удалиться? разозлятся, все переломаютъ, перетаскаютъ, домъ подожгутъ, пожалуй...

Софья Петровна рѣшилась обойтись съ ними подружелюбнѣе, побѣдить ихъ деликатнымъ обращеніемъ и любезностью, средствами, которыя употребляла она въ молодости, когда хотѣла надъ кѣмъ нибудь одержать побѣду. Она попросила гостей присѣсть и предложила имъ лежавшія передъ ней на столикѣ папиросы.

-- Мариланъ ду, сказала она. Я и сама курю. Дурная привычка, а не могу отстать. Вы въ какомъ уѣздѣ изволите жить? спросила она, придавая своему голосу необыкновенную мягкость.

-- Въ Ефремовскомъ.

-- Значитъ не въ Алексинскомъ, проговорила она, не зная, что сказать.

-- Имѣніе ваше вы дѣйствительно изволите продавать или нѣтъ?

-- Продаю, какъ-же-съ, продаю.

-- А много десятинъ у васъ?

-- Сто пятнадцать. Земля хорошая, хозяйство трехпольное, луга заливные и лѣсу, хоть немного, а есть. И скота довольно. Усадьба, какъ видите, порядочная.-- Она указала въ окно.-- Вотъ скотный дворъ направо, налѣво амбаръ. Это лѣто крышу поправила.

-- А цѣна какая, позвольте спросить?

-- Да цѣна небольшая. Тридцать пять за десятину, цѣна обыкновенная въ нашихъ мѣстахъ. Имѣніе хоть небольшое, а хорошее. Я бы никогда не продала его, да приходится на житье переѣхать въ Москву ради внучатъ. Большіе стали, учиться пора. Оставить имѣніе на чужихъ рукахъ, знаете, все равно что не имѣть его.

-- Еслибъ вы были такъ добры показать намъ планъ, сказалъ Губковъ.

"Это, чтобъ безъ меня стащить что-нибудь, подумала старушка.-- Какъ бы не такъ! Однихъ безъ Авдотьи не оставлю."

-- Ужь вы извольте прежде чайку напиться, пообогрѣться хорошенько, сказала она, не измѣняя своего ласковаго тона, -- а тамъ, мы можемъ и за планъ приняться.

Между тѣмъ, Авдотья разставила чашки на кругломъ столѣ посреди комнаты, подала водку и закуску. Степка, одѣтый въ полушубокъ и обутый въ валенки, внесъ самоваръ. Хозяйка предложила гостямъ подвинуться къ столу и принялась заваривать чай.

-- Не угодно ли вамъ водоч... да нѣтъ, подумала она, -- напьются, забуянятъ.-- Не угодно ли грибковъ маринованныхъ, сказала она,-- ветчинки, телятины холодной?

Гости ни отъ чего не отказывались и кушали съ большимъ аппетитомъ. Водочку, для большей вѣрности, она отставила на буфетъ.

Миша и Павлуша, въ продолженіе этого времени, успѣли проѣхаться на чужой тройкѣ шагомъ до мельницы, поразспросить у кучера, откуда онъ привезъ имъ гостей, какъ ихъ фамилія, много ли у нихъ лошадей на конюшнѣ, отчего хромаетъ лѣвая пристяжная, есть ли на дворѣ цѣпная собака, какъ зовутъ ее... и вернуться домой.

-- Молодцы какіе! сказалъ Губковъ при видѣ раскраснѣвшихся отъ холода мальчиковъ.

-- Это мои внучата, съ гордостью сказала бабушка, рекомендую вамъ. У меня есть и внучка.-- Надя! гдѣ ты?

Надя, сидѣвшая все время за бабушкинымъ кресломъ на корточкахъ, въ углу, высунулась изъ-за кресла и со страхомъ взглянула на гостей.

-- Поди-же сюда, Надя!

Надя медленно вылѣзла изъ своего убѣжища и, скрестивъ руки на головѣ, робко подошла къ бабушкѣ и легла къ ней лицомъ на колѣни.

-- Что же ты, Надя... нехорошо. Подыми головку:

Но Надя головы не подымала.

-- Отдать ее арестантамъ! опять вздумалъ пугнуть ее Миша.

У Софьи Петровны краска разлилась по всему лицу.

-- Тш... тш... тш... замахала Софья Петровна на Мишу.-- Какой дерзкій и неосторожный! подумала она.

-- Что, бабушка, что? въ невинности души приставалъ къ ней внучекъ.

-- Отстань! отвѣчала она гнѣвно, между тѣмъ какъ Надя продолжала лежать лицомъ внизъ, отбояриваясь отъ брата локтями.

-- А внучекъ-то вашъ любитъ пошалить, какъ видно, замѣтилъ гость съ рыжею бородою.

Миша, сконфуженный такимъ замѣчаніемъ, поспѣшно проскакалъ по комнатѣ бочкомъ, ударяя одной ногой о другую, и исчезъ за дверью. Софья Петровна, по привычкѣ дѣлиться своими впечатлѣніями съ Авдотьей, вышла на минуту къ ней въ комнату въ сопровожденіи Нади, которая продолжала жаться къ бабушкѣ, держа ее за платье обѣими руками.

-- Наградилъ-же насъ Богъ такими гостями, таинственно сказала барыня Авдотьѣ.

-- А чѣмъ-же эти гости хуже другихъ? возразила та,-- и кучеръ одѣтъ хорошо, и лошади сытыя такія.

-- Развѣ ты не знаешь?

-- А что, матушка?

-- Да арестанты.

Степка, раздувавшій самоваръ, пріостановилъ свой трудъ и, устремивъ взоръ на Софью Петровну, сталъ вслушиваться.

-- Всѣ примѣты, продолжала она, -- и ростъ большой, и борода рыжая, и носъ умѣренный, дай особыхъ примѣтъ не имѣется, все какъ сказано въ газетахъ. Бываютъ бородавки, пятна родимыя, веснушки, а у нихъ ничего!.. Арестанты!.. Повѣришь-ли, Авдотья, сижу я съ ними за чайнымъ столомъ, ни жива, ни мертва. Ну, думаю себѣ, какъ бросятся на насъ съ кинжалами!.. И сердце у меня такъ и бьется, такъ и бьется!

Авдотья уперлась подбородкомъ на руку и призадумалась.

-- Господи! Святая твоя воля! прошептала она со вздохомъ.

Степка тоже вздохнулъ, но во всю комнату.

-- Гм... промычалъ онъ,-- не сдобровать намъ съ ними! Недалече отсель пожаръ былъ эту ночь, рыга сгорѣла... подожгли небось.

-- Они же и подожгли, рѣшила Софья Петровна.

-- Вѣстимо они, подтвердилъ Степка и снова задулъ въ самоваръ.

-- Постой-ка въ гостинной, Авдотья, а я планъ поищу, сказала барыня.-- Спрашиваютъ -- какъ будто и въ самомъ дѣлѣ онъ имъ нуженъ.

Черезъ нѣсколько минутъ планъ былъ принесенъ и раскинутъ на столѣ. Губковъ и племянникъ, нагнувшись надъ планомъ, внимательно его разсматривали, дѣлая владѣлицѣ разные необходимые вопросы.

Наконецъ гости, ничѣмъ не порѣшивъ на счетъ покупки имѣнія, стали собираться въ обратный путь.

У Софьи Петровны отлегло на сердцѣ. Давно старушка не испытывала такого пріятнаго чувства, какъ въ ту минуту. Она какъ будто завидѣла во время кораблекрушенія спасительную лодку, такъ было ей радостно видѣть, какъ Губковъ, со шляпой подъ мышкой, сталъ надѣвать перчатки.

-- Рѣшиться на покупку имѣнія сразу нельзя, сказалъ Губковъ.-- Если позволите, мы пріѣдемъ еще разъ.

Софья Петровна чуть не вскрикнула. Ея спасительная лодка внезапно исчезла въ волнахъ. Лицо бѣдной старушки вытянулось и поблѣднѣло. Она едва-едва протянула гостямъ руку и готовности видѣться съ ними изъявлять не стала.

Гости распростились, надѣли въ передней, съ помощью Степки, шубы и вышли.

-- Уѣхали, слава Тебѣ Господи! сказала старушка перекрестясь.-- Посулили еще разъ пріѣхать, да когда-то еще пріѣдутъ и пріѣдутъ-ли, а теперь ихъ нѣтъ.-- Погоди, Степка, не уноси самовара, дай чайку напиться на свободѣ. Одинъ-то изъ нихъ какой красивый мужчина! обратилась она къ Авдотьѣ. Видъ такой благородный и осанка важная такая!

Софья Петровна сопровождала эти слова гордымъ движеніемъ головы и прищуриваніемъ своихъ маленькихъ глазокъ. Послѣ пятой чашки чаю, она провела платкомъ по всему лицу и объявила, что теперь пойдетъ по хозяйству.

-- Давно что-то на скотномъ дворѣ не была, сказала она.-- Дай, Авдотья, мой платокъ большой, сапоги теплые, шубу.

Авдотья принесла съ верху шерстяной платокъ и сапоги, потомъ пошла въ переднюю за шубой.

-- Гдѣ-же это шуба-то? проговорила она, взглянувъ на вѣшалку, гдѣ висѣли, въ ту минуту, однѣ дѣтскія шубенки.-- Сегодня утромъ еще здѣсь была. Софья Петровна! Матушка! пожалуйте-ка сюда!... Вѣдь шубы-то вашей нѣтъ...

Софья Петровна всплеснула, руками.

-- Разбойники! проговорила она краснѣя, -- шубу увезли! Понадобилась-же имъ моя старая шубенка! Ну на что она имъ?

-- Счастье ваше, что новой тутъ не было; они бы и новую увезли.

-- Степка! кликнула раздосадованная барыня,-- ты что смотрѣлъ, когда гости уѣзжали? Шубу мимо носа пронесли, а ты и не замѣтилъ. Чурбанъ!

-- Что смотрѣлъ! На гостей смотрѣлъ... кудаже больше? отвѣчалъ Степка.

И вотъ заговорили въ околодкѣ о бѣглыхъ арестантахъ пуще прежняго. Разсказывали, слушали и повторяли, какъ пріѣзжали арестанты къ Софьѣ Петровнѣ Шелевой и, пробывъ у нея весь день, увезли ея шубу и еще что-то; хотѣли было и серебряныя ложки увезти, и цѣпную собаку отравить, и домъ поджечь хотѣли, но почему-то имъ не удалось все это исполнить. У самой Шелевой, съ того дня, только и было на умѣ и языкѣ что арестанты; они ей чудились во снѣ и на яву. Малѣйшій шумъ на дворѣ или въ сосѣдней комнатѣ приводилъ ее въ трепетъ. Бѣдная старушка ни спать, ни ѣсть не могла и стала замѣтно худѣть. Да и Авдотья, въ этомъ случаѣ, была немногимъ похрабрѣе барыни. Она не ложилась спать, не осмотрѣвъ, въ сопровожденіи Степки, всѣхъ темныхъ уголковъ въ домѣ и не устроивъ у себя въ комнатѣ, гдѣ дверь болталась на одной петлѣ, баррикады изъ столовъ. Павлуша ни минуты не оставался въ комнатѣ одинъ. Миша хлопоталъ, каждый вечеръ, чтобы на ночь спустили Сѣрку, цѣпную собаку. Надя не спала иначе какъ на кровати у бабушки, запрятавъ куклу свою подъ подушку. Одинъ только Степка мало заботился о томъ, заберутся ли къ нимъ арестанты еще разъ, и спалъ въ передней на голомъ полу такъ крѣпко, что арестанты могли бы унести и его.

------

Прошло дней десять съ похищенія шубы. Опять колокольчикъ извѣстилъ Щелевыхъ о пріѣздѣ гостей, и опять кибитка съ сѣрымъ коренникомъ и двумя саврасыми на пристяжкахъ остановилась у крыльца.

-- Матушка Софья Петровна!... Софья Петровна!... кричала Авдотья, бѣжа по лѣстницѣ вверхъ.-- Арестанты пріѣхали!

Софья Петровна такъ и обомлѣла. Едва держась на ногахъ, она подошла къ окну.

-- Они, они!... проговорила старушка замирающимъ голосомъ.

-- Не послать ли за становымъ? предложила Авдотья.

-- Пошли, пошли! едва могла проговорить

Софья Петровна и опустилась на стулъ, чтобы не упасть.

-- Идите-же внизъ, барыня! Что вы такъ перепугались? Богъ милостивъ. Ужь не всѣхъ же перерѣжутъ, -- наивно успокоивала ее Авдотья.

Сказавъ это и придерживаясь одной рукою за балюстраду, Авдотья быстро, какъ бы падая, сбѣжала съ лѣстницы. За ней, поправивъ на себѣ чепецъ, стала медленно, едва шевеля ногами, спускаться съ лѣстницы Софья Петровна.

Пріѣзжіе находились уже въ гостинной и разсматривали висѣвшіе надъ диваномъ фотографическіе портреты. Губковъ обратился на этотъ разъ къ хозяйкѣ какъ къ знакомой и поцѣловалъ у нея руку. Такая вѣжливость со стороны бѣглаго арестанта озадачила старушку. Она почла долгомъ на вѣжливость отвѣчать вѣжливостью и собственноручно подвинула для Губкова кресло.

Авдотья, между тѣмъ, стояла въ дверяхъ и нетерпѣливо ждала, чтобы барыня взглянула на нее. Уловивъ наконецъ взоръ ея, она указательнымъ пальцемъ стала подзывать ее къ себѣ.

-- Барыня! начала она таинственно, когда Софья Петровна вышла къ ней за дверь.

-- Степка за становымъ не ѣдетъ, говоритъ, животъ болитъ. Не прикажете ли съѣздить Михайлу Михайловичу? Далеко ли тутъ? Онъ и озябнуть не успѣетъ.

Софья Петровна позвала Мишу и велѣла ему ѣхать скорѣе къ Ѳедулу Евстафьевичу и привезти его немедленно. Миша, не теряя времени въ разспросахъ, началъ, прискакивая, напяливать на себя шубенку и искать заброшенную куда то шапку. Павлуша напросился брату въ спутники.

Черезъ часъ времени, въ продолженіе котораго гости успѣли закусить довольно плотно, напиться чайку, выкурить по нѣсколько папиросъ и поговорить объ имѣніи, розвальни, въ которыхъ кучею сидѣли оба мальчика и становой, проѣхали мимо оконъ и остановились у крыльца.

Становой вошелъ. При видѣ Губкова онъ остановился.

-- Кого я вижу! воскликнулъ онъ.-- Дмитрій Николаевичъ! Мое вамъ глубочайшее почтеніе! Какъ здоровье ваше? Что супруга ваша? Дѣточки?

-- Очень радъ васъ видѣть, проговорилъ Губковъ вставая и, обнявъ становаго, поцѣловался съ нимъ три раза.

Рука Софьи Петровны, поднятая съ чайникомъ къ верхней рѣшеткѣ самовара, такъ и остановилась поднятою. Раскрытый ротъ и глаза, поперемѣнно останавливающіеся то на становомъ, то на Губковѣ, выражали крайнее недоумѣніе.

-- Миша входитъ ко мнѣ, обратился становой къ хозяйкѣ,-- къ намъ, говоритъ, пріѣхали какіе-то Зубковы. Могъ-ли я ожидать, что увижу моего почтеннѣйшаго Дмитрія Николаевича. Пятнадцать лѣтъ какъ имѣю счастье ихъ знать. И на свадьбѣ ихъ былъ, и въ домѣ родителей ихъ какъ родственникъ былъ принятъ. Супруга какая добрѣйшая у нихъ!.. а ужь самъ-то Дмитрій Николаевичъ и говорить нечего!.. Ей-богу!

-- Полно вамъ комплименты строить, Ѳедулъ Евстафьевичъ. Сами-то вы добрѣйшій человѣкъ, сказалъ Губковъ.

-- А имѣніе какое чудное у нихъ... прелесть!.. рай! продолжалъ Ѳедулъ Евстафьевичъ.

Софья Петровна конфузилась. Ей было совѣстно и неловко. Молча и не подымая больше глазъ на гостей своихъ, она съ особеннымъ стараніемъ терла полотенцемъ блюдечко, давно уже сухое.

-- А вѣдь мы съ вами давно не видались, сказалъ Губковъ Ѳсдулу Евстафьевичу.

-- Да-съ; будетъ лѣтъ.... лѣтъ семь.

"Семь! подумала Софья Петровна. Да въ семь лѣтъ чего не надѣлаешь! Есть время и въ тюрьму попасть и убѣжать!" И опять сомнѣніе овладѣло ею.

-- Не покупать ли имѣніе у Софьи Петровны вы изволили пріѣхать? спросилъ Ѳедулъ Евстафьевичъ у Дмитрія Николаевича.

-- Да. Хотѣлось бы купить вотъ для племянника. Надо же и ему имѣть свою собственность, хоть маленькую. Въ нашей губерніи продающихся имѣній много, только хорошихъ мало....

И разговоръ зашелъ объ имѣніяхъ и продолжался довольно долго. Софья Петровна успѣла перемыть и перетереть всѣ блюдечки, чашки и ложечки, спрятать ложечки въ чайный ящикъ и ключикъ отъ ящика, привязавъ къ кончику носоваго платка, спрятать въ карманъ.

Ѳедулъ Евстафьевичъ пожелалъ наконецъ узнать отъ Софьи Петровны причину, которая ввела его въ пріятную необходимость, какъ выразился онъ, побывать у нея.

-- Мнѣ... мнѣ хотѣлось... хотѣлось имѣть удовольствіе васъ видѣть, больше ничего, отвѣчала старушка запинаясь. Она была врагъ всякой неправды, но какъ было ей сознаться въ присутствіи посѣтителей, что она сочла ихъ, людей, быть можетъ совершенно честныхъ, за мошенниковъ.

Ѳедулъ Евстафьевичъ, поблагодаривъ наклоненіемъ головы за любезный отвѣтъ, объявилъ, что долженъ ѣхать домой. Въ тѣхъ же розвальняхъ и опять съ Мишею вмѣсто кучера, но почему-то безъ Павлуши, онъ отправился въ обратный путь. Черезъ нѣсколько минутъ распростились и Губковы.

Едва кибитка ихъ отъѣхала отъ крыльца, какъ изъ передней въ залу быстро отворилась дверь, и появилась Авдотья.

-- Матушка! Софья Петровна! воскликнула она съ какимъ-то отчаяніемъ въ голосѣ,-- ваши теплые сапоги пропали!.. Часъ тому назадъ они стояли тутъ, вотъ тутъ у самаго порога. Не догадалась же я, глупая, ихъ припрятать. Вѣдь новенькіе!

Софья Петровна подошла къ окну и взглянула на выѣзжавшую со двора кибитку.

-- Безсовѣстные, безсовѣстные! проговорила она съ выраженіемъ глубочайшаго презрѣнія.

-----

Вздумалось Ѳедулу Евстафьевичу мѣсяца черезъ, полтора привезти къ Щелевымъ дѣтей своихъ и съ дѣтьми няню.

Софья Петровна съ внучатами встрѣтила ихъ всѣхъ въ передней.

-- Здравствуйте, мои красавчики! Озябли, я думаю, говорила она четыремъ мальчикамъ въ дубленкахъ.-- Мое почтеніе, Ѳедулъ Евстафьевичъ! Хорошо сдѣлали, что навѣстили меня старуху и что дѣточекъ привезли съ собою.

-- Здравствуйте, матушка! сказала ей няня, почтительно цѣлуя у нея руку.

-- Здравствуй, милая! Да... да что это?

На лицѣ Софьи Петровны выразилось изумл еніе Она съ особеннымъ вниманіемъ стала разсматривать на нянѣ шубу.

-- Повернись!.

Няня повернулась.

-- Моя!..

-- Что это ваше, матушка?

-- Шуба.

-- Эта-то?

-- Да, что на тебѣ надѣта.

-- Да эта шуба моя-съ... собственная, сказала няня, краснѣя и стараясь улыбнуться, чтобъ скрыть то непріятное чувство, которое внезапно овладѣло ею.

Софья Петровна разсматривала шубу съ возрастающимъ вниманіемъ.

-- И покрышка изъ синяго драдедама, и фасонъ тотъ-же, и мѣхъ бѣличій, да и заплатка на правомъ плечѣ. Шуба моя, тутъ и говорить нечего.

-- Помилуйте-съ!-- У няни навернулись слезы.-- Неужели я бы взяла вашу шубу? Да и то сказать, какъ мнѣ было взять ее? Вѣдь я у васъ, матушка, всего-то въ первый разъ, отродясь не бывала. Сами посудите.

-- Какъ-же она къ тебѣ попала, скажи пожалуйста?

-- Въ Алексинѣ купила на площади.

-- Давно?

-- А такъ... о Рождествѣ, вотъ, когда холода стояли. Я ѣздила съ дьячкомъ.

-- У кого-же ты купила?

-- Ужь этого вамъ, матушка, не могу сказать.

-- Отчего-же не можешь?

-- Сама не знаю у кого.

-- Не съ рыжей ли бородой онъ былъ? Высокій? Блѣдный такой?

-- Нѣтъ, не блѣдный, и не высокій, и не помнится мнѣ, чтобъ борода была. Роста онъ былъ средняго.

-- А!.. племянникъ! подумала Софья Петровна.

-- За шубу пять рублевъ дала, продолжала няня. Была у меня трехрублевая, да двѣ рублевыхъ, я ихъ и отдала! да тутъ же на площади два двугривенныхъ потеряла, такая досада! Изъ платка выронила. Я, знаете, какъ узелокъ развязывать-то стала, они и выпали. Искать, искать... такъ и пропали! Спросите у дьячка, а я не лгу, во тѣ передъ Богомъ! Да вотъ, матушка, у того же продавца и мѣховые сапоги купила за семьдесятъ пять копѣекъ.

Она высунула ногу, обутую въ теплый бархатный сапогъ.

-- И сапоги-то мои! проговорила Софья Петровна. Вотъ красная шерстинка, что у меня замѣткой была. У одного изъ сапоговъ ушка не доставало... вотъ, вотъ, у одного и нѣтъ! Скажите пожалуйста!

-- Ужь не знаю, матушка, какъ это такъ случилось, а я-то у васъ ихъ не брала, хоть къ присягѣ идти!

Увлеченная разговоромъ съ нянею, хозяйка забыла о гостяхъ своихъ и спохватясь наконецъ, попросила всѣхъ въ гостиную.

-- Авдотья! Степка! Самоваръ скорѣе!

Хозяева и гости чинно разсѣлись вдоль стѣнъ. Всѣ, занятые мыслями, кто о предстоящемъ чаѣ съ булочками и, можетъ быть, съ вареньемъ, кто о похищенныхъ сапогахъ и шубѣ, сидѣли молча. Взоры были обращены на Авдотью, суетливо разставлявшую чашки и все, что требовалось къ чаю

Степка внесъ самоваръ и поставилъ на столъ.

Няня взглянула на Степку, и лицо ея выразило не то удивленіе, не то испугъ. Она схватилась обѣими руками за голову.

-- Батюшки! воскликнула она.-- Онъ! онъ! какъ есть, онъ! Поди-ка ты сюда, обратилась она къ Степкѣ.-- Да, не уходи, не уходи, мой милый... не пущу.

Она остановила его за армякъ.

-- Ты чью шубу-то мнѣ продалъ о Рождествѣ, на рынкѣ? Чью? Ну, кайся, кайся! Вѣдь и свидѣтель есть у меня, да еще и не одинъ!

Глупая физіономія Степки стала еще глупѣе.

-- Да пустите меня... что вы тутъ... пристали, бормоталъ Степка.

-- Нѣтъ, батюшка, не пущу! Подавай мнѣ денежки. Не дарить же ихъ тебѣ. Шубу-то Софьѣ Петровнѣ отдать придется, а я оставайся безъ шубы и безъ денегъ? Нѣтъ, голубчикъ, ужь этому не бывать! Шубу-то я отдать отдамъ, да и денежки возьму.

Степку такъ и тянуло въ дверь.

Софьѣ Петровнѣ не вѣрилось, чтобы Степка могъ совершить такое преступленіе.

-- Сколько мѣсяцевъ живетъ у меня, думала она,-- ни въ какомъ дурномъ дѣлѣ заподозрѣнъ не былъ и вдругъ... Да нѣтъ, это не онъ... арестанты.

Но няня этого дѣла такъ не оставила. Федулъ Евстафьевичъ вынужденъ былъ, въ качествѣ становаго, разобрать дѣло, какъ слѣдовало, записать показанія няни, навести справки и все дѣло представить въ волостной судъ. Тамъ, по разсмотрѣніи дѣла, признали Степана Трифонова виновнымъ въ покражѣ шубы и мѣховыхъ сапогъ и порѣшили: Шубу и сапоги возвратить госпожѣ Шелевой,-- которая потомъ великодушно оставила и то и другое у няни,-- а Степана Трифонова подвергнуть тѣлесному наказанію. И Степку высѣкли.