Лейкин Николай Александрович - Накануне чистого понедельника

Н. А. ЛЕЙКИНЪ

НЕУНЫВАЮЩІЕ РОССІЯНЕ

РАЗСКАЗЫ И КАРТИНКИ СЪ НАТУРЫ

С.-ПЕТЕРБУРГЪ
Типографія д-ра М. А. Хана, Поварской пер., д. No 2
1881

НАКАНУНѢ ЧИСТАГО ПОНЕДѢЛЬНИКА.

В день масляницы, такъ называемое прощеное воскресенье, приближается къ концу. Часы гдѣ-то за стѣной пробили десять. На улицѣ еще не стихъ гулъ пьянаго веселья; время отъ времени раздаются звуки гармоніи, не то пѣсня, не то вопль и крикъ: караулъ!

Приказчицкая комната въ старинномъ купеческомъ домѣ, называемая "молодцовской", тускло освѣщена лампой. На стѣнахъ виднѣются старинные образа съ потемнѣлыми ликами и передъ ними теплятся лампады. Пахнетъ деревяннымъ масломъ и сапогами. Въ комнатѣ три кровати и клеенчатый диванъ; надъ ними висятъ сюртуки, брюки, халаты, принадлежащіе приказчикамъ. Мѣстами обои натерты мыломъ отъ клоповъ и обожжены свѣчкой, мѣстами виднѣются лубочныя картинки, прилѣпленныя жеванымъ хлѣбомъ или пришпиленныя булавками. Изъ подъ манишки, свѣсившейся съ гвоздя, выглядываетъ изображеніе "Перенесеніе мощей Тихона Задонскаго". Рядомъ съ нимъ -- Фортуна, ѣдущая на колесѣ, далѣе -- Фаустъ, играющій въ шашки съ Мефистофелемъ, лакированная картинка полногрудой женщины, цѣлующей котенка, очевидно, сорванная съ бомбоньерки, и двѣ-три литографіи изъ стариннаго "Художественнаго Листка" Тима, съ изображеніемъ севастопольскихъ героевъ. Все это пожелтѣло и загажено мухами и тараканами. Приказчики только что вернулись съ гулянки. Одинъ, молодой парень, совсѣмъ пьянъ, лежитъ безъ сюртука на диванѣ и пересчитываетъ, сколько онъ втеченіи дня выпилъ:

-- У сестры передъ блинами три двухспальныя рюмки православія хватилъ, говоритъ онъ заплетающимся языкомъ.-- Дяденька поднесъ средственную баночку мадерныхъ хересовъ; потомъ встрѣтились у балагановъ съ Федоромъ Ивановымъ и царапнули въ трактирѣ по двѣ померанцевыя собачки... Я подъ него полдюжины пива выставилъ, а онъ парой портеру помирилъ. Вотъ и все... Ахъ, нѣтъ! Съ Микешей пунштъ въ "Пекинѣ" пили...

-- Да, брось! Что считать! Черезъ это люди сохнутъ! отозвался другой приказчикъ, съ остервенѣніемъ затягивающійся папироской.

-- Нѣтъ, я къ тому, что ты говоришь: "я пьянъ". Съ чего пьяну-то быть! Ахъ, да... Машенька поднесла стакашекъ вишневой наливки, такъ какъ я ей за ейную любовь свой портретъ и перчатки въ сюрпризъ поднесъ, да въ "Москвѣ" съ Герасимомъ Матвѣичемъ по рюмкѣ мараскину дербалызнули и соленымъ огурцомъ закусили.

Старшій приказчикъ, солидный бородачъ съ широкой лысиной, икнулъ, перекрестился, со вздохомъ произнесъ: "Боже, очисти мя грѣшнаго" и сказалъ:

-- А ты вотъ это самое покаяніе-то души передъ хозяиномъ ужо вывороти, какъ прощаться съ нимъ пойдешь, такъ онъ тебѣ ругательной-то словесностью глаза протретъ! Важная эпитемія выдетъ.

-- Зачѣмъ-же я ему въ своемъ хмѣльномъ малодушествѣ каяться буду? Мы это промежъ себя разговоръ разсыпаемъ. А ему по сегодняшнему прощеному воскресенью достаточно и такой комплиментъ: бухъ въ ноги и -- "простите меня грѣшнаго". Хоть и люблю я его, какъ собака палку, ну, да пусть подавится моимъ поклономъ, это ужъ и по христіанскому положенію назначено. А то вдругъ душу выворачивать и каяться! Нѣтъ, атанде, машеръ сестрица!

-- А мы такъ въ старину хозяевамъ въ прощеное воскресенье ваялись, погладилъ бороду старшій приказчикъ.-- И въ пьянствѣ каялись, и въ блудѣ и кто ежели по лавкѣ на лѣвую ногу его обдѣлывалъ -- и въ этомъ ваялись.

-- Ну, и что-жъ онъ? Сейчасъ шпилензи полька на вашей волосянкѣ? спросилъ съ дивана пьяный приказчикъ.

-- Да ужъ были дѣла! Кабы вотъ ты у Панфила Потапыча въ Ростовѣ пожилъ, гдѣ я въ мальчонкахъ учился, такъ теперешній то нашъ хозяинъ тебѣ-бы ангеломъ показался, даромъ что онъ съ бородой. Изъ-за приказчицкаго-то покаянія онъ у насъ два раза умиралъ смертнымъ манеромъ.

-- Какъ умиралъ? спросили въ одинъ голосъ всѣ присутствующіе въ комнатѣ.

-- Да такъ, какъ всѣ умираютъ. Вытянулъ ноги и закрылъ глаза, а въ домѣ вой поднялся.

-- Да что ты врешь, дяденька Емельянъ Яковлевичъ! Неужто два раза умиралъ? произнесъ хмѣльной приказчикъ и даже приподнялся на диванѣ и сѣлъ.

-- Стану я врать въ прощеное воскресенье! Вотъ тебѣ святая икона -- не вру! поклялся старшій приказчикъ и продолжалъ:-- Пронзительный былъ стариченко и никому никакой вѣры не давалъ. Подозрительность у него въ головномъ воображеніи была, что всѣ его обворовываютъ и надуваютъ. И что онъ, бывало, этихъ самыхъ реформъ по нашимъ приказчицкимъ сундукамъ и комодамъ дѣлалъ, такъ уму помраченье! Мы въ давкѣ, а онъ дома сломаетъ у насъ запоры, да въ нашемъ добрѣ и роется, разыскиваетъ, не украли-ли мы чего, нѣтъ-ли денегъ. Вѣдь деньги запрещено было приказчикамъ у себя имѣть. Какое ежели нажитое жалованьишко есть -- держи въ хозяйскомъ сундукѣ. "У меня, говоритъ, цѣлѣе будетъ, а то пропьешь, либо съ полюбовницами прогуляешь. А надо тебѣ на сапоги, либо Богу на свѣчку -- у меня спроси". Только тѣмъ, кто на побывку въ деревню ѣхалъ и отдавалъ деньги -- да и то жилилъ-жилиль и ужъ завсегда обсчитаетъ. Иродъ былъ -- а не человѣкъ. Спервоначала эти самые поломанные запоры мы у своихъ комодовъ да сундуковъ чинили, а тамъ и бросили, потому деньги какія-ежели, такъ въ сапогѣ подъ пяткой держали.

-- Значитъ, все-таки хапунцы по лавкѣ у васъ были? спросилъ кто-то.

-- Чудакъ человѣкъ, нельзя же безъ гроша денегъ оставаться! И выпить хочется, и то, и другое, такъ заневолю руку въ хозяйскую выручку запустишь, коли онъ зажитаго истиннику не даетъ, отвѣчалъ старшій приказчикъ и продолжалъ:-- Изойди весь бѣлый свѣтъ, другого такого хозяина теперь, пожалуй, и не сыщешь. Двухъ женъ въ гробъ вколотилъ и на третьей женатъ былъ. Третья попалась полная, бѣлая, румяная, что твоя сайка московская, и походка брюшкомъ впередъ и съ перевальцемъ, а зубья -- совсѣмъ миндалины.

-- Ты, дядя, ужъ больно хорошо разсказываешь, улыбнулся во весь ротъ хмѣльной приказчикъ,-- былъ бы я тамъ, такъ ужъ такой хозяйкѣ спуску бы не далъ. Это съ тѣмъ возьмите, годъ носите и починка даромъ!

-- Да вѣдь и то грѣхъ былъ, утвердительно кивнулъ головой разсказчикъ.-- Одинъ нашъ приказчикъ, Назаромъ звали, и то ее захороводилъ и въ дувшемъ видѣ въ амуры игралъ. То, бывало, ликарное сердце преподнесетъ, то стихи ей любовные изъ книжки на розовую бумажку съ воркующими голубями выпишетъ. И такъ, братецъ ты мой, она въ него втюрилась, что даже деньги у мужа крала и ему передавала, а онъ ихъ въ деревню пересылалъ. Теперь въ своемъ мѣстѣ трактиръ и кабакъ держитъ. Изъ-за хозяйки-то и все покаяніе у насъ произошло. Сталъ онъ замѣчать, что не чисто, а настоящей истины понять не можетъ, ну, и придумалъ штуку. Сталъ писать духовное завѣщаніе. Призвалъ попа и тамъ все какъ слѣдуетъ: "Во имя Отца и Сына... завѣщаю мою душу Богу, а бренное тѣло предать погребенію въ долбленомъ дубовомъ гробѣ". Потомъ слѣдовало распредѣленіе капиталовъ женѣ, сродственникамъ и насъ всѣхъ приказчиковъ малой толикой по губамъ помазалъ, да кромѣ того включилъ такой пунктъ: "а супругу мою любезную, всѣхъ домашнихъ и вѣрныхъ моихъ приказчиковъ прошу и умоляю, когда мнѣ мою кончину пріять отъ Бога придется, воздохнуть обо мнѣ сердцемъ и очистить свою душу надъ моимъ теплымъ прахомъ покаяніемъ въ чемъ согрѣшили они противъ меня, обманомъ или утайкой". Когда черновая была написана, призвалъ насъ всѣхъ къ себѣ, заставилъ протопопа прочесть ее намъ да и говоритъ: "поклянитесь, говоритъ, что послѣ моей смерти вы мою слезную мольбу въ покаяніи вашемъ въ точности исполните".

-- И поклялись вы? спросили приказчики.

-- Да какъ-же не поклясться то, коли человѣкъ проситъ, а самъ такой доброты отмѣнной, что каждому изъ насъ по куску наслѣдства насулилъ, отвѣчалъ разсказчикъ.-- Къ тому же поднялся онъ съ мѣста и повалился намъ въ ноги. Жена евонная первая перекрестилась, а за ней и мы. "Что-жъ, думаемъ, передъ мертвымъ покаяться не опасно, не то что передъ живымъ". А онъ: "такъ помните-же, говоритъ, ребятушки и супруга наша любезная, что вы при отцѣ протопопѣ свое клятвенное обѣщаніе мнѣ дали".

-- Ахъ, чтобъ ему ни дна, ни покрышки! воскликнулъ одинъ изъ приказчиковъ.

-- Постой, погоди, продолжалъ разсказчикъ.-- Прошло это недѣли двѣ -- вдругъ застоналъ онъ на весь домъ: "въ поясахъ, говоритъ, щемитъ и въ голову пронзительно стрѣляетъ..."

-- Это хозяинъ-то? послышался вопросъ.

-- Ну, да. Про кого-же я разсказываю? Началъ бабковой мазью тереться, калганъ пьетъ, видимъ, что голосъ такой сдѣлался у него слабый, даже ругаться пересталъ, а ужъ на что былъ ругатель, и вдругъ въ постель слегъ. На другой день этакъ къ вечеру призываетъ насъ къ себѣ и такія слова: "не подняться ужъ мнѣ, ребятушки, чувствую, что смертный часъ мой приходитъ. Всѣ вы награждены у меня въ духовной по чинамъ вашимъ, только не забудьте меня въ молитвахъ вашихъ поминать да надъ прахомъ моимъ теплымъ покаяться". А у самого, у шельмеца, на главахъ даже слезы. Поутру встали мы, сестра евонная, вѣковуха, старая дѣвушка была и за нимъ за больнымъ ходила, вбѣгаетъ къ намъ въ молодцовскую и кричитъ: "умеръ, умеръ! хозяинъ умеръ"! Мы побѣжали къ нему въ спальню, глядимъ -- жена воетъ, а онъ лежитъ за ширмами на кровати, вытянувшись, глаза закрыты и даже посинѣлъ весь. Страшный такой и отъ зеленыхъ-то ширмъ матерчатыхъ еще страшнѣе. "Ну, думаемъ, царство небесное"! Перекрестились и хотѣли бѣжать за гробовщикомъ да за попами, а сестра евонная, вѣдьма: "нѣтъ, говоритъ, постойте; прежде вамъ нужно клятву выполнить и надъ теплымъ прахомъ его во грѣхахъ своихъ покаяться". Взяла невѣстку-то свою за руку да и подвела къ постели. Та рухнулась на полъ, завыла и начала причитать: "повинна я, голубчикъ, что тебя не почитала, вѣрности настоящей не сохранила, съ приказчикомъ Назаромъ слюбилась, деньги у тебя изъ конторки утягивала и полюбовнику своему передавала". А сама такъ и плачетъ! Ужасно какая богобоязненная женщина была! А мы стоимъ и думаемъ: "зачѣмъ-же это въ слухъ? Неужто и намъ по ейнымъ поступкамъ поступать"? Однако, подошли къ его одру и каждый потихоньку, кто что знаетъ за собой, и давай душу выворачивать. Я тогда только еще что изъ парнишекъ вышелъ и грѣховъ за мной немного числилось. Разъ трешницу зеленую въ лавкѣ стянулъ, разъ парочкой шелковыхъ платковъ попользовался да дома изъ незапертаго шкапа изъ четвертной бутыли настойки себѣ въ полоскательную чашку отлилъ, а то все по гривенникамъ да пятіалтыннымъ проходился. Однако, и это сказалъ. За мной другіе. Мальчишекъ лавочныхъ и тѣхъ къ покойнику пропихнули за ширмы. Стряпуха изъ кухни пришла и та въ солдатѣ и серебряной ложкѣ покаялась. Хотѣли ужъ уходить изъ спальной, какъ вдругъ изъ-за ширмъ хохотъ и кашель. Мы такъ и остолбенѣли, а ужъ оттуда голосъ хозяина: "Спасибо, други любезные, что "въ грѣхопаденіяхъ своихъ покаялись и пелену съ моихъ глазъ сняли. Чаялъ я въ васъ ягнятъ неповинныхъ встрѣтить и наградить въ своей духовной за вашу безсребряность, а теперь, какъ увидалъ, что вы волки кровожадные, то приходится мнѣ духовную мою переписывать". Вышелъ изъ-за ширмъ да какъ-хвать меня за волосья и давай раскачивать, какъ бѣлье полощатъ. Ужъ онъ меня моталъ-моталъ! Когда бросилъ, осмотрѣлся я, гляжу -- хозяйка въ обморокѣ пластъ пластомъ лежитъ, всѣ приказчики разбѣжались, а сестра хозяйская, вѣковуха, стоитъ у притолки и пронзительно улыбается. Оказалось, что это онъ съ ней стачался и надулъ насъ своей смертью.

Воцарилось нѣкоторое молчаніе. Слушатели покачали головой.

-- Какъ-же это вы не замѣтили его живности, когда каялись-то? спросили они.

-- Да ужъ съ радости. Шутка-ли, человѣкъ терзалъ-терзалъ насъ, а вдругъ -- умеръ и наслѣдство оставилъ! отвѣчалъ разсказчикъ.-- Къ тому-же зеленыя ширмы обману помогли. И безъ того-то онъ былъ всегда, смерть смертью, худой да зеленый такой, а тутъ совсѣмъ покойникъ.

-- Что-же дальше-то было?

-- А дальше жену сейчасъ въ баню, на замокъ, заколотилъ ставни да трое сутокъ на хлѣбѣ и на водѣ ее и продержалъ тамъ. Утромъ и вечеромъ ей пищу туда самъ носилъ. Пойдетъ, запрется на замокъ; а ужъ что тамъ было, намъ неизвѣстно. Вой слышали мы оттуда. На собачьей цѣпи, говорятъ, онъ ее привязанной за ногу къ скамейкѣ держалъ. Когда выпустилъ ее изъ бани -- вся въ синякахъ да въ царапинахъ, была и даже прихрамывала.

-- Какъ-же сродственники за нее не заступились черезъ эти самыя турецкія звѣрства?

-- Сирота она была взята имъ, за красоту ейную изъ Углича взялъ, и въ Ростовѣ у ней никакихъ сродственниковъ не было.

-- Ну, а Назаркѣ, подюбовнику-то ейному что? Тоже поди по шеѣ перепало? допытывались слушатели.

-- Назарка хитеръ, въ деревню сбѣжалъ и послѣ черезъ полицію паспортъ свой съ него требовалъ. Пробовалъ хозяинъ его въ воровствѣ обвинить да не удалось. Назаркѣ только тотъ убытокъ, что зажитыя деньги свои онъ не получилъ. Да и мы не получили, даромъ что волосянки приняли. "Вы, говоритъ, ужъ десять разъ у меня свое жалованье самовольно изъ выручки выгребли, такъ теперь я съ вами въ разсчетѣ".

-- И продолжали жить у него?

-- Всѣ продолжали, кромѣ Назарки, потому что тотъ у себя въ деревнѣ кабакъ открылъ. Куда дѣться-то безъ, денегъ? Въ Ростовѣ вѣдь не то, что въ Питерѣ, торговцевъ разъ-два да и обчелся, а онъ насъ на весь городъ ославилъ, что мы ему полушубокъ вычистили. Какой-же торговецъ къ себѣ воровъ въ приказчики возьметъ? Ну, за неволю и жили у наго вплоть до его смерти.

-- Умеръ ужъ развѣ?

-- Умеръ. Черезъ годъ съ небольшимъ послѣ этого умеръ. И вѣдь что-жъ ты думаешь; умеръ онъ во второй разъ ужъ по настоящему, а мы не вѣримъ. Обмыли его, на столъ положили, а мы все не вѣримъ, думаемъ, что притворяется. Попы панихиду служатъ и со святыми упокой ноютъ, а у насъ въ головѣ такой смыслъ, что все это подвохъ. Когда ужъ засмердилъ, тогда только повѣрили, что настоящій покойникъ.

-- И ужъ больше не выворачивали свою душу надъ его прахомъ?

-- Зачѣмъ-же ужъ было передъ настоящимъ мертвымъ выворачивать душу, когда мы заранѣе передъ живымъ выворотили? Будетъ съ него и одного раза.

-- Ну, а какъ духовная оказалась?

-- Шишъ съ масломъ. Никакой духовной не осталось. Жена по закону свою часть получила.

-- И за Назарку потомъ замужъ вышла? спросили разсказчика.

-- Какъ-же она за Назарку могла замужъ выйдти, воли Наварка былъ женатый. Еще при живности покойника она тайкомъ попивать начала, а послѣ его смерти во всю гулять начала, связалась съ однимъ дьякономъ-разстригой, всѣ денежки съ нимъ спустила, а ужъ послѣ ее видѣли наши купцы въ Нижнемъ, на ярмаркѣ, въ арфянкахъ. Въ трехугольникъ она тамъ палочкой била и на ноты съ гостей сбирала.

Наступила опять пауза. Въ молодцовскую вошла кухарка.

-- Ну, идите съ хозяиномъ прощаться и въ ноги ему кланяться. Отужиналъ онъ и теперь въ гостиной псалтырь читаетъ, сказала она.-- Ничего, ласковый. Я ужъ простилась съ нимъ и теперь буду въ печи сковороды отъ скороми выжигать. До земли мнѣ, ребятушки, онъ поклонился. "Прости, говоритъ, и меня, Акулина, грѣшнаго и окаяннаго, въ чемъ согрѣшилъ или обидѣлъ".

Пьяный приказчикъ началъ икать.

-- Запей водой. Не хорошо такъ. Ну, что ты, словно лягушка квакаешь! говорили ему.

-- Ладно, и такъ сойдетъ. Только, братцы, я ему въ ноги кланяться не буду, говорилъ онъ.-- Будетъ съ него и земного поклона, За что я буду ему потрафлять, коли онъ меня не уважаетъ! Хозяйкѣ поклонюсь, а ему -- накось, выкуси!

-- Да полно, брось гордость-то! Ну, чортъ съ нимъ! Неужто у тебя отъ поклона-то голова отвалится? возражали молодцы.

Старшій приказчикъ вздохнулъ и, произнеся: "Господи Владыко живота моего", отправился въ хозяйскія комнаты первымъ. За нимъ слѣдовали остальные приказчики, а сзади ихъ лавочные мальчики.