Хвольсон Орест Данилович - Позитивная философия и физика

ПОЗИТИВНАЯ ФИЛОСОФІЯ И ФИЗИКА

Проф. О. Д. Хвольсона.

Рѣчь, читанная въ публичномъ засѣданіи философскаго Общества 7 марта 1898 г.

Милостивые государи и милостивыя государыни!

На мою долю (выпала задача разсмотрѣть ту часть курса позитивной философіи Конта, которая посвящена физикѣ. Эта задача естественно распадается на двѣ части, содержаніе которыхъ опредѣляется вопросами: какъ отнесся Контъ къ физикѣ? и какъ относится физика, въ ея прошедшемъ и настоящемъ, къ Конту, т. е. къ догматамъ позитивной философіи?

Первый вопросъ распадается на рядъ отдѣльныхъ вопросовъ. Прежде всего спрашивается, каковы были свѣдѣнія Конта по физикѣ? Въ какой степени овладѣлъ онъ ея фактическимъ матеріаломъ? Правильно ли онъ понималъ ея данныя и ея выводы? Чтобы отвѣтить на эти вопросы, слѣдуетъ просто произвести научную критику той части курса позитивной философіи, которая съ внѣшней стороны, пожалуй, отчасти напоминаетъ сжатый учебникъ физики. Но важнѣе этихъ вопросовъ другіе: какую роль предназначаетъ Контъ физикѣ? Какое онъ приписываетъ ей значеніе? Какъ отнесся онъ къ ея методамъ и къ добытымъ ею результатамъ?

Вторая частъ нашего изслѣдованія, посвященная вопросу о томъ, какъ физика относится къ Конту, приведетъ насъ къ выясненію фундаментальныхъ вопросовъ! слѣдовала ли физика до сихъ поръ совѣтамъ Конта? и -- если окажется, что она имъ не слѣдовала -- должна ли она имъ слѣдовать? Можно ли ожидать, что она правильнѣе будетъ развиваться, быстрѣе идти къ намѣченнымъ завѣтнымъ цѣлямъ, удачнѣе избѣгать ошибокъ, глубже вникать въ тайны окружающихъ насъ явленій, если она пойдетъ по пути, указанному Контомъ, если она, какъ руководящимъ началомъ, будетъ пользоваться догматами позитивной философіи? Можетъ ли эта философія служить ей витью Аріадны и вывести ее изъ темнаго лабиринта явленій къ свѣту истиннаго знанія и правильнаго пониманія?

Къ намѣченнымъ двумъ частямъ нашей задачи, посвященнымъ отношенію позитивной философіи и науки физики другъ къ другу, мы должны присоединить еще третью -- о Контѣ, какъ посредникѣ между философіей и естественными науками вообще, или, по крайней мѣрѣ, между философіей и физикой..

Не съ одной только, во, я думаю, съ обѣихъ сторонъ все глубже и глубже и до болѣзненности интенсивно чувствуется желаніе увидѣть и услышать такого посредника. Мы съ нетерпѣніемъ ждемъ его. Но не ошибаемся ли мы, ожидая его въ будущемъ? Не должны ли мы обратиться къ прошедшему и не былъ ли Контъ этимъ желаннымъ посредникомъ, этимъ объединителемъ философіи и науки, понимая послѣднее слово такъ, какъ Бертело въ своей книгѣ "Science et philosophie"? Отвѣтъ на эти послѣдніе вопросы получится какъ непосредственный выводъ изъ первыхъ двухъ частей нашего изслѣдованія.

Физика Копта была написана въ началѣ 1835 года. Чтобы произвести правильный критическій разборъ этой части курса позитивной философіи, мы должны въ самыхъ краткихъ и общихъ чертахъ напомнить, въ какомъ положеніи находилась физика въ 1835 году и въ чемъ заключались наиболѣе характерныя черты ея содержанія. Для этого достаточно самаго бѣглаго обзора ея главнѣйшихъ частей.

Теоретическая механика была почти вся создана въ прошломъ столѣтіи и въ началѣ текущаго. Критическій анализъ ея основныхъ положеній возникъ сравнительно очень недавно и, если не считать одной попытки Ейлера, о немъ почти не было помину, когда Контъ писалъ свою физику.

Ученіе о звукѣ, какъ наука экспериментальная, находилось въ начальной стадіи развитія. Всѣ важнѣйшія сюда относящіяся работы Реньо, Она, Гельмгольца и др. были сдѣланы послѣ 1835 года. Зато теоретическая акустика, т. е. ученіе о распространеніи колебательныхъ движеній въ твердыхъ, жидкихъ и газообразныхъ тѣлахъ, ученіе, составляющее отдѣлъ теоріи упругости, уже достигло къ тому времени высокой степени развитія. Вопросы о скорости распространенія звука, о колебаніяхъ струнъ, стержней, пластинокъ и перепонокъ, о звучаніи трубъ были, большею частью, рѣшены теоретически задолго до 1835 г.

Теплота считалась до сороковыхъ годовъ текущаго столѣтія за особаго рода вещество, за одно изъ тѣхъ невѣсомыхъ, тѣхъ флюидовъ, которые играли столь выдающуюся роль въ физикѣ первыхъ трехъ четвертей истекающаго столѣтія. Явленія нагрѣванія тѣлъ, т.е. ученіе о теплоемкости, а также тепловыя явленія, сопровождающія плавленіе и испареніе, т. е. явленія скрытой теплоты, были выяснены еще въ прошломъ столѣтіи. Тепловое расширеніе и нѣкоторыя другія тепловыя явленія были также хорошо изучены, когда Контъ писалъ свою физику. О явленіяхъ теплопроводности я скажу потомъ. Переворотъ въ воззрѣніяхъ на теплоту произошелъ въ сороковыхъ годахъ послѣ работъ Роберта Майера, Джуля и Гельмгольца. Впрочемъ, уже гораздо раньше высказывалось отдѣльными лицами мнѣніе, что теплота не есть вещество, что ея сущность заключается въ движеніяхъ частицъ тѣлъ. Замѣчательные опыты, произведенные Румфордомъ и Деви въ концѣ прошлаго столѣтія, привели этихъ ученыхъ именно къ такому взгляду на теплоту, а первый изъ нихъ не только ясно высказалъ мысль о томъ, что теплота образуется какъ результатъ произведенной работы, но даже старался опредѣлить численное отношеніе между затраченной работой и возникающей на ея счетъ теплотою. Когда Контъ, въ 1826 г., читалъ свои знаменитыя лекціи, между его слушателями находился молодой Сади Карно, который на два года раньше, т. е. въ 1824 году, опубликовалъ безсмертную свою работу "О движущей способности огня" (т. е. теплоты), которая по прозорливости и глубинѣ мысли смѣло можетъ быть поставлена на ряду съ величайшими твореніями человѣческаго генія. Къ этой работѣ мнѣ придется возвратиться впослѣдствіи.

Въ виду особаго интереса, которое представляетъ отношеніе Конта к" оптикѣ, къ ученію о свѣтѣ, мы должны нѣсколько подробнѣе выяснить положеніе этого отдѣла физики въ 1835 году. Законы отраженія, преломленія и разложенія свѣта были давно извѣстны; основываясь на этихъ законахъ, развилось ученіе о зеркалахъ и объ оптическихъ стеклахъ, составляющее предметъ геометрической науки, всѣ вопросы которой рѣшаются геометрическими построеніями и математическими вычисленіями независимо отъ всякой теоретической подкладки, касающейся существа свѣтовыхъ явленій. Всѣмъ извѣстно, что во второй половинѣ XVII столѣтія были почти одновременно предложены двѣ гипотезы о сущности свѣтовыхъ явленій: теорія истеченія, предложенная Ньютономъ, и теорія колебаній эфира, предложенная Гюйгенсомъ.

Теорія Ньютона предполагаетъ, что свѣтящіяся тѣла испускаютъ, или какъ бы выбрасываютъ изъ себя особую свѣтовую матерію. Эта матерія движется съ огромною скоростью свѣта, отражается, мѣняетъ направленіе движенія при переходѣ изъ одной среды въ другую и т. д.

Теорія Гюйгенса предполагаетъ, что міровое междузвѣдное пространство, а также промежутки между частицами матеріи |не абсолютно пусты, но наполнены особымъ, весьма тонкимъ, но въ то же время и весьма упругимъ веществомъ, который назовемъ эфиромъ. Всякое сотрясеніе, вызванное въ этомъ веществѣ, распространяется въ немъ, подобно тому, какъ звуковыя сотрясенія распространяются въ воздухѣ и въ другихъ газообразныхъ, жидкихъ или твердыхъ тѣлахъ, или какъ сотрясенія воды на поверхности послѣдней. Свѣтящіяся тѣла какъ бы соотвѣтствуютъ звучащимъ тѣламъ; въ нихъ находится источникъ тѣхъ сотрясеній или колебаній, которыя, распространяясь во всѣ стороны, и представляютъ сущность видимаго свѣта. Гюйгенсъ показалъ, какъ эта теорія объясняетъ отраженіе и преломленіе свѣта. Но Гюйгенсъ могъ идти еще гораздо дальше. Въ его время уже было извѣстно явленіе двойного лучепреломленія, заключающееся въ томъ, что если лучъ свѣта достигаетъ поверхности кристалла, то этотъ лучъ, вообще говоря, раздѣляется на два луча, распространяющіеся въ кристаллѣ по двумъ различнымъ направленіямъ. Гюйгенсъ показалъ, какъ и это весьма сложное явленіе объясняется его теоріей.

Въ XVIII столѣтіи царствовала теорія Ньютона, и лишь немногіе голоса высказывались за теорію Гюйгенса; между ними назову Ейлера и нашего Ломоносова.

Полный переворотъ во взглядахъ произошелъ въ первой трети текущаго столѣтія, когда былъ открытъ цѣлый рядъ удивительнѣйшихъ оптическихъ явленій, отчасти совершенно новыхъ, отчасти представлявшихъ новыя формы явленій, уже раньше замѣченныхъ. Здѣсь не мѣсто распространяться объ этихъ, большею частью весьма сложныхъ явленіяхъ, которымъ нынѣ посвящены обширнѣйшія главы оптики. Я ограничусь примѣрною характеристикою нѣкоторыхъ изъ нихъ.

Сюда относятся прежде всего разнообразныя явленія интерференціи свѣта, т. е. такихъ явленій, въ которыхъ мы наблюдаемъ уничтоженіе свѣта свѣтомъ, иначе говоря, въ которыхъ свѣтъ, прибавленный къ свѣту, даетъ темноту. Сюда относятся чудныя явленія диффракціи, совершенно уничтожающія представленіе о прямолинейномъ распространеніи свѣта и изслѣдованныя въ разнообразныхъ новыхъ формахъ Фраунгоферомъ въ 1822 г. Въ 1808 г. Малюсъ открылъ поляризацію свѣта при отраженіи, заключающуюся, между прочимъ, въ томъ, что лучъ, отраженный отъ зеркала, теряетъ способность отразиться отъ второго зеркала, если оба зеркала имѣютъ нѣкоторое опредѣленное положеніе. Не касаясь такъ называемаго явленія вращенія плоскости поляризаціи, открытаго Араго въ 1811 г., укажу на общій характеръ еще нѣкоторыхъ явленій.

Представьте себѣ рядъ пластинокъ, по внѣшнему виду похожихъ на стекло, безцвѣтныхъ и, каждая въ отдѣльности, совершенно прозрачныхъ. Оказывается, что свѣтъ, свободно проходящій черезъ каждую изъ пластинокъ, не проходитъ черезъ двѣ изъ нихъ, сложенныя опредѣленнымъ образомъ. Онѣ, вмѣстѣ взятыя, совершенно непрозрачны. Но если одну изъ этихъ пластинокъ повернуть на прямой уголъ, то ихъ совокупность опять дѣлается, вполнѣ прозрачной. Въ разнообразныхъ случаяхъ оказывается, что три безцвѣтныя прозрачныя пластинки, сложенныя вмѣстѣ, представляются окрашенными, если смотрѣть черезъ нихъ, причемъ окраска мѣняется при вращеніи каждой изъ пластинокъ. Но самыя удивительныя явленія представляютъ тѣ же три пластинки при другой обстановкѣ. Тогда на безцвѣтномъ фонѣ выступаютъ причудливыя разноцвѣтныя фигуры, напр. рядъ колецъ, пересѣченныхъ чернымъ крестомъ, или рядъ кривыхъ, изгибающихся около двухъ центровъ и пересѣченныхъ двумя черными дугами, или иныя, еще болѣе сложныя и вообще весьма красивыя линіи.

Юнгъ, Эри, Нейманнъ и въ особенности безсмертный Френель показали, какимъ образомъ необходимость всѣхъ этихъ явленій и еще весьма многихъ другихъ вытекаетъ какъ слѣдствіе изъ теоріи колебаній. Геніальныя работы Френеля появились въ промежуткѣ времени отъ 1815--1826 года. Еще дальше пошелъ Эри въ 1831 г., предсказывая цѣлый рядъ новыхъ явленій, новыхъ формъ причудливыхъ фигуръ, которыя должны появиться при различныхъ, еще не испробованныхъ комбинаціяхъ упомянутыхъ пластинокъ, напр., спиралевидныя цвѣтныя полосы, соотвѣтствующія опредѣленной комбинаціи четырехъ пластинокъ.

И во всѣхъ случаяхъ наблюденія подтвердили предсказанія теоріи.

Но это еще не все! Одно изъ самыхъ удивительныхъ явленій изъ разсматриваемыхъ въ физикѣ было открыто въ 1832 г. англійскимъ математикомъ Гамильтономъ, имѣвшимъ передъ собою бумагу и чернила. Путемъ вычисленія онъ открылъ, что если черезъ двуосный кристаллъ пропустить лучъ въ нѣкоторомъ опредѣленномъ направленіи, то изъ Кристалла долженъ выйти расходящійся конусъ лучей, темный внутри, дающій на листѣ бумаги свѣтлое кольцо, увеличивающееся по мѣрѣ удаленія бумаги отъ кристалла. Въ другомъ случаѣ долженъ изъ кристалла выйти цилиндръ лучей, также темный внутри. Въ слѣдующемъ, 1833 году, физикъ Лойдъ фактически на опытѣ воспроизвелъ эти удивительныя явленія такъ называемой конической рефракціи.

Открытіе этихъ явленій смѣло можно поставить рядомъ съ открытіемъ Нептуна путемъ вычисленія, рядомъ съ величайшими событіями изъ исторіи побѣдъ человѣческаго генія.

Такимъ образомъ, ученіе объ эфирѣ и о распространяющихся въ немъ сотрясеніяхъ или, какъ говорятъ, пертурбаціяхъ, составляло въ 1835 г. грандіозное, стройное зданіе, не менѣе величественное и не менѣе твердое и незыблемое, чѣмъ развившееся въ небесную механику ученіе Коперника, Кеплера и Ньютона о движеніи небесныхъ свѣтилъ.

Въ 1835 г. были хорошо извѣстны обыкновенныя магнитныя явленія и явленія земного магнетизма; далѣе почти всѣ основныя явленія электрическія. Вполнѣ наглядной представлялась глубокая разница между явленіями, которыя обнаруживаются наэлектризованными тѣлами, въ обычномъ смыслѣ слова, и явленіями электрическаго тока, почти всѣ дѣйствія котораго были уже открыты. Было извѣстно, что электрическій токъ вращаетъ сосѣднюю магнитную стрѣлку, что онъ разлагаетъ растворенныя кислоты и соли, что онъ нагрѣваетъ и даже накаливаетъ тѣла и потому можетъ служить для освѣщенія; было извѣстно, что проволоки, по которымъ текутъ электрическіе токи, взаимно притягиваются или отталкиваются, смотря по направленію тока. Далѣе, давно было открыто явленіе электромагнетизма, т. е. намагничиванія желѣза при помощи электрическихъ токовъ. Основные законы возникновенія этихъ токовъ были выяснены въ 1827 г. Омомъ. Наконецъ, въ 1832 г. царь физиковъ, Фарадей, открылъ явленія индукціи, т. е., между прочимъ, возбужденія электрическихъ токовъ въ проволокахъ, движущихся около магнитовъ, или находящихся въ покоѣ около движущихся магнитовъ. Это было одно изъ величайшихъ открытій текущаго столѣтія; оно послужило исходною точкою къ тѣмъ изобрѣтеніямъ, которыя въ концѣ этого столѣтія вызвали новую эру исторіи культуры и которыя уже теперь даютъ право назвать грядущее столѣтіе вѣкомъ электричества. Мы увидимъ, что великое открытіе Фарадея было извѣстно Конту. Относительно ученія о сущности магнитныхъ и электрическихъ явленій слѣдуетъ сказать, что это ученіе вполнѣ находилось въ періодѣ, который Контъ называетъ метафизическимъ. Допускалось существованіе особаго рода веществъ, невѣсомыхъ, флюидовъ, и имъ съ откровенностью, которая нынѣ намъ представляется наивною, приписывался цѣлый рядъ свойствъ, необходимыхъ и достаточныхъ для того, чтобы добиться яко бы объясненія наблюдаемыхъ явленій. Но надъ сотнями и тысячами головъ, допускавшихъ существованіе этихъ курьезныхъ флюидовъ, возвышалась голова безсмертнаго царя физиковъ -- Фарадея. Онъ одинъ, никѣмъ не понятый, старался извлечь ученіе объ электрическихъ и магнитныхъ явленіяхъ изъ того метафизическаго болота, въ которомъ оно застряло, и создать новое ученіе. Мы потомъ увидимъ, какое это было ученіе; тогда мы и рѣшимъ, произошло ли великое преобразованіе по направленію, указанному Контомъ, т. е. отъ метафизики къ позитивизму, и работалъ ли Фарадей, хотя бы и безсознательно, въ духѣ позитивной философіи.

Картина состоянія физики въ 1835 г. была бы не полна, если бы я не упомянулъ о теоріи теплопроводности, созданной Фурье. Этотъ превосходный математикъ развилъ математическіе методы рѣшенія задачъ о распредѣленіи температуръ въ тѣлахъ различной формы, подверженныхъ опредѣленнымъ внѣшнимъ нагрѣваніямъ. Онъ основывался на простыхъ и отчасти лишь приблизительно вѣрныхъ законахъ или правилахъ распространенія теплоты; его выводы не зависятъ отъ взгляда на сущность теплоты. Польза, которую физика извлекла изъ его работъ, не чрезмѣрно велика. Это -- математика, а не физика и лишь полнѣйшее незнакомство съ исторіей физики послѣдняго полустолѣтія можетъ заставить думать, что въ математическихъ изслѣдованіяхъ, подобныхъ изслѣдованіямъ Фурье по теплопроводности, должно заключаться истинное содержаніе физики.

Очеркъ состоянія физики въ 1835 г. даетъ намъ возможность правильно разобрать вопросъ о томъ, какъ Контъ отнесся къ физикѣ. Къ этому вопросу мы теперь и переходимъ. Отношеніе Конта къ физикѣ, какъ и слѣдуетъ ожидать, всецѣло вытекаетъ изъ основныхъ положеній его философіи; онъ одобряетъ или не одобряетъ ея методы и ея результаты, смотря по тому, соотвѣтствуютъ или не соотвѣтствуютъ они этимъ положеніямъ, которыя столь рѣзко и отчетливо выражены имъ словами: слѣдуетъ исключитъ всякое исканіе причинъ, какъ непосредственныхъ, такъ и первоначальныхъ. Всѣ явленія подвержены законамъ; слѣдуетъ искать условія возникновенія явленій и отыскивать законы, которымъ они подчиняются, основываясь при этомъ только на фактахъ и на наблюденіяхъ, и стараясь уменьшить число отдѣльныхъ, т. е. независимыхъ другъ отъ друга законовъ. На этихъ мысляхъ и построено отношеніе Конта къ физикѣ.

Въ іерархіи наукъ Контъ ставитъ физику на третье мѣсто, послѣ математики и астрономіи. Послѣднюю науку онъ считаетъ вполнѣ позитивной, какъ исключительно основанной на законѣ всемірнаго тяготѣнія. И онъ почти правъ. Въ тридцатыхъ годахъ астрономія почти только и состояла изъ теоретической астрономіи и изъ небесной механики; объ астрофизикѣ, этой новой чудной науки, тогда еще не было и помину. Весьма характерно, что Контъ признаетъ только астрономію, занимающуюся нашей планетной системой. Наука о звѣздахъ для него почти не существуетъ, если не считать немногихъ и мало опредѣленныхъ строкъ о двойныхъ звѣздахъ и о возможности приложенія къ аммъ закона всемірнаго тяготѣнія. Соотвѣтственно тому мѣсту, на которое Контъ ставитъ астрономію, онъ утверждаетъ, что она не зависитъ отъ физики и отъ химіи.

Говоря о законѣ всемірнаго тяготѣнія, Контъ весьма рѣзко осуждаетъ слово "притяженіе", заключающее въ себѣ метафизическій, излишній элементъ. Мы увидимъ, что здѣсь онъ и, кажется, только онъ одинъ сошелся въ мысляхъ съ Фарадеемъ; но основы мысли у Конта и у Фарадея безконечно различны.

Контъ распредѣляетъ отдѣлы физики по убывающей степени илъ позитивности въ такомъ порядкѣ: ученія о тяжести, о теплотѣ, о звукѣ о свѣтѣ, объ электричествѣ и магнетизмѣ. Онъ, слѣдовательно, считаетъ ученіе о теплотѣ болѣе позитивнымъ, болѣе свободнымъ отъ гипотетическихъ и метафизическихъ элементовъ, чѣмъ ученіе о звукѣ!

Изъ того, что Контъ говоритъ о физикѣ вообще, достаточно привести немногое. Онъ утверждаетъ, что приложимость математики кончается въ физикѣ, ибо химія ею уже пользоваться не можетъ; что время широкаго развитія физики настанетъ, когда физики сами начнутъ пользоваться метематикой. Физика должна во всемъ брать себѣ примѣръ съ астрономіи; наоборотъ, химія, біологія и соціологія должны стараться слѣдовать примѣру физики.

Важное значеніе эксперимента правильно оцѣнено Контомъ. Математика, по его мнѣнію, тогда прилагается къ физикѣ, когда экспериментъ уже далъ законъ явленія.

Въ высшей степени характерно то, что Контъ говоритъ о гипотезахъ, Онъ совершенно правильно указываетъ, что всякое изученіе явленія, всякое отыскиваніе закона должно сопровождаться гипотезою, предварительнымъ предположеніемъ; но онъ полагаетъ, что это предположеніе безусловно должно быть таковымъ, чтобы путемъ разсужденія или опыта тотчасъ можно было рѣшить вопросъ объ его справедливости. Но никогда и ни при какихъ условіяхъ гипотеза не должна касаться причинъ явленій. Онъ курсивомъ печатаетъ, что гипотезы должны исключительно касаться законовъ явленій и никогда не касаться ихъ способа возникновенія (leurs modes de production).

Очень ясно и опредѣленно сказано!

Понятно, что Контѣ считаетъ за вредную метафизику не только введеніе въ науку понятія о флюидахъ, но и ученіе о сотрясеніяхъ эфира.

Обращаясь къ изложенію отдѣльныхъ отдѣловъ физики, слѣдуетъ замѣтить, что Контъ, несомнѣнно, довольно хорошо зналъ физику и правильно понималъ тѣ голые факты и тѣ законы, о которыхъ говоритъ эта наука. Въ этомъ отношеніи нѣкоторые отдѣлы физики Конта никакихъ особыхъ замѣчаній не вызываютъ. Другой вопросъ, какъ Контъ понималъ факты и законы и какое онъ имъ придавалъ значеніе.

Почти никакихъ замѣчаній не вызываетъ первый отдѣлъ, ученіе о тяжести, въ которомъ Контъ разсматриваетъ явленія пбкоя и движенія твердыхъ, жидкихъ и газообразныхъ тѣлъ. Замѣчательная прозорливость обнаруживается въ его мнѣніи, что законъ сжимаемости газовъ, данный Маріоттомъ и Бойлемъ, вѣроятно, лишь приблизительно вѣренъ. Объ уклоненіяхъ отъ этого закона, замѣченныхъ Депрэ еще въ 1827 г., Контъ, очевидно, не зналъ. Явленія волосности Контъ считаетъ весьма интересными и важными; но онъ очень недоволенъ теоріей этихъ явленій, основанной на различныхъ допущеніяхъ. Слѣдуетъ сказать, что мы и сегодня недовольны ученіемъ о волосности.

Ученіе о теплотѣ Контъ раздѣляетъ на двѣ части, изъ которыхъ первая разсматриваетъ дѣйствіе различно нагрѣтыхъ тѣлъ другъ на друга, вторая -- дѣйствіе теплоты на тѣла. Тепловое расширеніе, нагрѣваніе, плавленіе и испареніе изложены правильно. Весьма замѣчательно указаніе, что когда тѣло поглощаетъ теплоту, то часть ея всегда тратится на измѣненіе физическаго состоянія тѣла. Это совершенно вѣрно, но въ 1835 году еще не было общеизвѣстно. Объ опытахъ Румфорда и Деви, о которыхъ было упомянуто раньше, Контъ не говоритъ ни слова, и ему, повидимому, ничего неизвѣстно о классической работѣ молодого Карно, съ которымъ онъ, однако, былъ лично знакомъ.

Отдѣльную главу посвящаетъ Контъ математической теоріи теплопроводности, данной Фурье. Эту часть ученія о теплотѣ онъ, очевидно, считаетъ самою важною. Здѣсь онъ впадаетъ въ непостижимую ошибку, утверждая, что Фурье освободилъ ученіе о теплотѣ отъ метафизическаго представленія объ особомъ тепловомъ флюидѣ и тѣмъ самымъ поднялъ ученіе о теплотѣ на высоту позитивной науки. Мы видѣли, что теорія Фурье вовсе не касается сущности тепловыхъ явленій и что она, строго говоря, даже мало относится къ физикѣ.

Ученіе о звукѣ изложено Контомъ прекрасно и никакихъ замѣчаній не вызываетъ. Между прочимъ Контъ пишетъ, что тембръ или оттѣнокъ звука зависитъ отъ вида колебаній (mode particulier de vibration) звучащихъ тѣлъ. Это вѣрно, во сдѣлалось достояніемъ науки лишь въ 1843 г. послѣ работъ Она, а строго говоря даже только въ 1862 г. послѣ работъ Гельмгольца.

Переходимъ къ той главѣ физики Конта, въ которой онъ разсматриваетъ ученіе о свѣтѣ. Состояніе этого ученія въ 1835 г. мы съ умысломъ указали съ нѣсколько большею подробностью.

Эту главу нельзя читать безъ того горькаго чувства, безъ того возмущенія и негодованія, доводящаго до озлобленія, которое послужило причиною пренебреженія философіи (чтобы не употребить болѣе крѣпкое слово) со стороны естествоиспытателей, -- того чувства, послѣдніе слѣды котораго не исчезнутъ, пока между философами останутся отдѣльныя личности, разсуждающія о вопросахъ, которыхъ они не понимаютъ потому, что они не могли или не захотѣли подвергнуть эти вопросы тщательному я систематическому изученію.

Контъ считаетъ только геометрическую оптику, трактующую объ отраженіи и преломленіи лучей, за дѣйствительную науку. Все остальное -- вредная метафизика! Теорію Гюйгенса не стоитъ опровергать, такъ какъ она не объясняетъ происхожденія тѣни! Послѣднія слова заставляютъ сомнѣваться, читалъ ли Контъ сочиненія Гюйгенса. Ученіе о происхожденіи цвѣтовъ Контъ сравниваетъ съ метафизическими бреднями докторовъ у Мольера. Десять страницъ заполнены насмѣшками и глумленіемъ! Контъ утверждаетъ, что примѣненіе фотометровъ, т. е. приборовъ, служащихъ для измѣренія яркости свѣта, есть circulus vіtiosos, ибо эти приборы основаны на допущеніи извѣстнаго закона, по которому сила свѣта мѣняется обратно пропорціонально квадрату разстоянія отъ источника свѣта", между тѣмъ фотометры должны прежде всего служить для провѣрки этого закона, который онъ считаетъ наиболѣе сомнительнымъ и метафизическимъ.

Контъ утверждаетъ, что отношеніе между количествами отраженнаго и преломленнаго свѣта неизвѣстно, между тѣмъ это отношеніе было опредѣлено Френелемъ, съ работами котораго Контъ несомнѣнно былъ знакомъ. По мнѣнію Конта, исторія оптики учитъ, что теорія не имѣла вліянія на ея развитіе. И это писалось въ 1835 г. когда работами Юнга, Френеля, Эри и Гамильтона было воздвигнуто то чудное зданіе, которое мы имѣли право поставить рядомъ съ небесною механикою! Не удивительно послѣ этого, что Контъ удѣляетъ ровно двѣ страницы явленіямъ диффракціи, интерференціи, поляризаціи и двойного лучепреломленія, вовсе не упоминая о вращеніи плоскости поляризаціи. Здѣсь встрѣчается одно ужасное, возмутительное мѣсто. Указавъ совершенно правильна на явленія интерференціи, онъ продолжаетъ: очень жалъ, что столь важный принципъ еще не былъ окончательно освобожденъ отъ тѣхъ химерныхъ представленій о сущности свѣта, которыя до сихъ поръ почти всегда портили его примѣненіе. Между тѣмъ явленія интерференціи, въ которыхъ, какъ мы видѣли, свѣтъ, прибавленный къ свѣту, даетъ темноту, только и стали понятными, какъ случаи сложенія двухъ одинаковыхъ, но противоположно другъ другу направленныхъ движеній, которыя, уничтожаясь, даютъ не движеніе, но покой; не говоря уже о томъ, что сотни и тысячи самыхъ сложныхъ сюда относящихся явленій, происходятъ какъ мы видѣли, совершенно такъ, какъ того требуетъ, и какъ предсказываетъ теорія движенія эфира.

Ученіе о магнетизмѣ и объ электричествѣ изложено немногимъ лучше, ученія о свѣтѣ. Конечно, Контъ правъ, указывая на ученіе о магнитныхъ и электрическихъ флюидахъ, какъ на негодную метафизику. Но въ остальномъ у него не только проглядываетъ непониманіе, но и незнаніе. Онъ раздѣляетъ ученіе объ электричествѣ на три отдѣла, разсматривающихъ возникновеніе и обнаруженіе электричества, распредѣленіе электричества и, наконецъ, законы движеній, вызванныхъ электризаціей. Достаточно сказать, что онъ вовсе не отдѣляетъ другъ отъ друга электростатику, т. е. ученіе о наэлектризованныхъ тѣлахъ, отъ ученія объ электрическомъ токѣ, о которомъ онъ вообще ничего не говоритъ. Онъ упоминаетъ только о проволокахъ, наэлектризованныхъ при помощи гальваническаго элемента! Мультипликаторъ, служащій для обнаруживанія слабыхъ токовъ, Контъ разсматриваетъ, какъ усовершенствованіе крутильныхъ вѣсовъ, имѣющихъ совершенно другое назначеніе!

Соотношенія между электрическими и магнитными явленіями, въ общемъ, у него изложены правильно. Онъ оканчиваетъ это изложеніе словами: "А Фарадей даже дошелъ до полученія дѣйствительныхъ электрическихъ искръ" (при помощи магнитовъ). Это единственное мѣсто у Конта, гдѣ упоминается Фарадей; оно показываетъ, что великое открытіе индуктированныхъ токовъ было ему извѣстно. Но онъ не понялъ, ни его смысла, ни его значенія, указывая только на искры, представляющія совершенно второстепенное явленіе, и не обращая ни малѣйшаго вниманія на сущность дѣла, на полученіе электрическихъ токовъ при помощи магнитовъ и при помощи другихъ токовъ.

Возвращаясь въ самой послѣдней главѣ курса позитивной философіи еще разъ къ физикѣ, Контъ говоритъ, что никогда не удастся связать ея отдѣлы, напр., акустику и оптику, между тѣмъ какъ глубокая связь по существу именно этихъ двухъ отдѣловъ физики была уже прочно установлена въ 1835 гвду.

Покончивъ съ физикой Конта, написанной въ 1835 году, мы скажемъ нѣсколько словъ о физикахъ, удостоенныхъ Контомъ помѣщенія въ его календарь; при этомъ слѣдуетъ имѣть въ виду, что этотъ календарь былъ составленъ около 1852 года.

Между величайшими, которымъ посвящены мѣсяцы, находимъ Архимеда и Декарта; между лицами второго разряда, т. е. недѣлями, представителей механики Вокансона, Уатта и Монголфье, а изъ числа великихъ ученыхъ Галилея, Ньютона и Лавоазье. Къ лицамъ третьяго разряда причислены: Геронъ, Доллондъ, Стевинъ, Маріоттъ, Папинъ, Бликъ, Дальтонъ, Соссюръ, Кулонъ, Гюйгенсъ, Вольта и Кэвендишъ. Наконецъ, къ числу ассистентовъ Витстонъ, Грэгамъ, Торричелли и Бойль. Франклинъ помѣщенъ между государственными дѣятелями, а Фурье между математиками. Совершенно отсутствуютъ Герике, Араго, Амперъ, Біо, Френель, Гей-Люссакъ, Эрштедтъ, Онъ, Юнгъ, Поассонъ и Гауссъ. Выборъ великихъ людей, сдѣланный Контомъ, между прочимъ, можетъ служить характеристикою и его взглядовъ на физику.

Покончивъ съ вопросомъ о томъ, какъ Контъ отнесся къ физикѣ, обращаемся къ обратному вопросу: какъ физика, въ ея прошедшемъ и настоящемъ относится къ Конту.

Приступая къ первому вопросу, мы должны были въ самыхъ общихъ чертахъ обрисовать картину состоянія физики въ 1835 году. Чтобы отвѣтить на второй вопросъ, мы должны бросить бѣглый взглядъ на исторію физики отъ 1835 года до настоящаго времени, выдвигая изъ необъятнаго моря этой славной науки наиболѣе существенное, наиболѣе характерное и незыблемо установленное. Такихъ основныхъ фактовъ "въ исторіи физики мы укажемъ только три, а именно возникновеніе, во-первыхъ, принципа сохраненія энергіи, термодинамики и кинетической теоріи газовъ, во вторыхъ -- спектральнаго анализа и астрофизики, въ-третьихъ -- новаго ученія объ электрическихъ и магнитныхъ явленіяхъ.

Ученіе объ энергіи давно сдѣлалось общимъ достояніемъ. Оно говоритъ, что кромѣ неуничтожаемой матеріи существуетъ еще неуничтожаемая энергія, запасъ которой не можетъ ни увеличиться, ни уменьшиться, но лишь подвергаться безконечно разнообразнымъ видоизмѣненіямъ. Энергія, т. е. способность производить работу, встрѣчается въ цѣломъ рядѣ разнообразныхъ формъ; не перечисляли всѣ формы, укажу на движущееся тѣло, очевидно способное произвести работу, а слѣдовательно, обладающее запасомъ энергіи. Далѣе теплота, сущность которой заключается въ быстрыхъ, но неправильныхъ движеніяхъ частицъ тѣлъ, есть форма энергіи и можетъ служить источникомъ работы; теплота и работа другъ другу эквивалентны. Изъ другихъ формъ энергіи упомяну лучистую, т. е. энергію движенія, распространяющагося въ эфирѣ; энергію тѣлъ, стремящихся сблизиться, какъ, напр., приподнятый грузъ и земной шаръ; энергію химическую,.энергію упруго-измѣненнаго тѣла, напр. скрученной пружины и т. д. Различныя формы энергіи могутъ переходитъ другъ въ друга, не измѣняясь при этомъ количественно. Этотъ законъ служитъ нынѣ абсолютно достовѣрнымъ незыблемымъ фундаментомъ физики, руководящею нитью при физическихъ изслѣдованіяхъ, главнымъ источникомъ правильнаго пониманія окружающихъ насъ явленій, истинная сущность которыхъ для физики и заключается въ непрерывныхъ и безконечно разнообразныхъ переходахъ энергіи изъ одной формы въ другую.

Лишь отчасти опираясь на этотъ законъ, развилась термодинамика, несомнѣнно одно изъ величайшихъ твореній человѣческаго генія. Второю опорою служитъ ей такъ называемое второе начало, которое еще можно назвать принципомъ разсѣянія энергіи, и которое учитъ, что въ разнообразныхъ превращеніяхъ энергіи существуетъ опредѣленная тенденція; что въ одномъ направленіи превращенія происходятъ легче, чаще, самостоятельнѣе, чѣмъ въ противоположномъ. Это міровое начало раскрываетъ передъ нами наиболѣе глубокія, наиболѣе сокровенныя тайны вселенной или, по крайней мѣрѣ, той ея части, которая доступна вашему наблюденію и которая тянется за предѣлами отдаленнѣйшихъ туманныхъ пятенъ. Работа Сади Карно, которую мы упомянули, послужила источникомъ открытія второго начала. Въ соединеніи съ началомъ сохраненія энергіи оно даетъ намъ въ руки наиболѣе могущественное орудіе для глубокаго анализа явленій, для открытія новыхъ физическихъ законовъ, новыхъ связей между самыми разнородными явленіями, и притомъ такихъ связей, которыя никакими другими способами не могли бы быть найдены, такъ какъ самое существованіе ихъ не могло бы служить предметомъ гипотетическаго предположенія. Облеченная въ сложную математическую форму, термодинамика давно перешла изъ области геніальной индукціи, которая служила ей родиной, въ область дедукціи, которая сдѣлала ее господствующею не. только во всѣхъ отдѣлахъ физики, но и въ той новой обширной и" удивительно разносторонней наукѣ, которая называется физической химіей и для которой нынѣ за границей учреждаются отдѣльныя каѳедрьи и отдѣльныя лабораторіи. Этотъ отдѣлъ химіи немыслимъ безъ термодинамики и ея могучаго математическаго аппарата, давшаго возможность уразумѣть явленія термохимическія, электрохимическія, явленія, растворовъ и всю обширную группу явленій соприкосновенія тѣлъ, представляющихъ, какъ теперь принято говорить, различныя фазы.

На почвѣ термодинамики, выросло величественное зданіе, которое называется кинетическою теоріею газовъ. Исходя изъ весьма простого представленія о характерѣ движенія газовыхъ частицъ, и широко пользуясь математическимъ анализомъ, эта теорія не только объяснила уже извѣстные законы и явленія, относящіеся къ газамъ, но и предсказала новые, какъ, напр., удивительные и неожиданные законы независимости внутренняго тренія въ газахъ и теплопроводности газовъ отъ степени сгущенія послѣднихъ.

Второй изъ важнѣйшихъ фактовъ исторіи физики послѣ 1835 года -- это открытіе методовъ спектральнаго анализа и связанное съ нимъ возникновеніе новой науки -- астрофизики. Всѣмъ извѣстно, что спектральный анализъ основанъ на изученіи свѣта, разложеннаго на составныя части при помощи призмы или еще однимъ другимъ, лучшимъ способомъ, о которомъ здѣсь не мѣсто распространяться. Спектральный анализъ даетъ возможность не только судить о веществахъ, находящихся въ источникѣ свѣта и въ томъ пространствѣ, черезъ которое лучи должны пройти, чтобы достигнуть нашего глаза; не только судить о физическомъ состояніи, въ которомъ эти вещества находятся, но -- и это самое удивительное -- также о томъ движеніи, которое совершаетъ источникъ свѣта относительно наблюдателя. И это одинаково относится, какъ жъ солнцу и различнымъ частямъ окружающихъ ее оболочекъ, такъ и къ отдаленнѣйшимъ звѣздамъ и туманнымъ пятнамъ. И это всецѣло основано на теоріи, разсматривающей свѣтъ какъ распространяющееся въ эѳирѣ сотрясеніе. Перемѣщеніе спектральныхъ линій, дающее возможность изучать движеніе свѣтилъ, только и можетъ быть понято наоснованіи этой теоріи, и вычисленія самихъ движеній. производятся на основаніи формулъ, всецѣло основанныхъ все на той же теоріи.

На почвѣ спектральнаго анализа развилась новая наука, астрофизика, не только рѣшающая вопросъ о веществахъ, находящихся на солнцѣ, на кометахъ, на неизмѣримо удаленныхъ отъ насъ звѣздахъ и туманныхъ пятнахъ, но и вопросъ объ ихъ движеніи относительно земли.-- Спектральный анализъ далъ возможность изучить движеніе каждаго изъ свѣтилъ, составляющихъ двойныя звѣзды; путемъ спектральнаго анализа было доказано, что кольцо Сатурна не состоитъ изъ сплошной массы, ибо оказалось, что его внутренній край, ближайшій къ Сатурну, движется быстрѣе чѣмъ его внутренній край, и т. д. и т. д.

Третье великое событіе, о которомъ остается сказать, это -- возникновеніе и окончательное упроченіе новаго ученія объ электрическихъ и магнитныхъ явленіяхъ, замѣнившаго старое метафизическое ученіе о специфическихъ магнитныхъ и электрическихъ флюидахъ. Творцами новаго ученія были Фарадей, Максвеллъ и Герцъ. Фарадей первый понялъ, что непосредственное дѣйствіе въ даль, actio in distans, есть безсмыслица, и что слова "притяженіе" и "отталкиваніе" въ томъ смыслѣ, какъ они понимались, должны быть исключены изъ лексикона словъ, употребляемыхъ физикой, какъ того требовалъ и Контъ. Причину электрическихъ явленій Фарадей искалъ не на поверхности наэлектризованныхъ тѣлъ, но въ-томъ пространствѣ, которое окружаетъ эти тѣла. Въ этомъ пространствѣ, точнѣе, въ эфирѣ, его наполняющемъ, происходятъ перемѣщенія и движенія, которыя и обнаруживаются для насъ въ видѣ магнитныхъ "электрическихъ явленій. Современники Фарадея его не поняли. Максвеллъ расширилъ и безконечно углубилъ ученіе Фарадея, основавъ и развивъ ее въ формѣ математической теоріи. Но онъ этимъ не ограничился; онъ пошелъ гораздо дальше, показавъ, что новая теорія даетъ возможность связать въ одно цѣлое оптику съ ученіемъ объ электричествѣ и магнетизмѣ, что свѣтовыя и электрическія явленія представляютъ лишь различныя формы, въ которыхъ проявляется для насъ одно и то же начало.

Сущность новаго ученія очень проста. Въ эфирѣ, заполняющемъ вселенную, какъ и въ обыкновенной матеріи, возможны разнообразныя деформаціи въ родѣ тѣхъ натяженій, сгущеній, сгибаній и т.д., которыя мы наблюдаемъ на тѣлахъ твердыхъ; кромѣ того, возможны разнообразныя движенія или пертурбаціи. Совокупностью этихъ деформацій и" пертурбацій и исчерпывается вся необъятная область свѣтовыхъ, магнитныхъ и электрическихъ явленій. Статья о свѣтѣ дѣлается отдѣломъ ученія объ электричествѣ, или, выражаясь иначе, свѣтъ есть явленіе электромагнитное. Ученіе Фарадей-Максвелла не только объясняло множество фактовъ и явленій, не только объединило въ одно чудное стройное цѣлое обширнѣйшія области на видъ совершенно разнохарактерныхъ явленій, но и съумѣло предсказать новые законы, новыя явленія, самая возможность которыхъ, выражаясь вульгарно, раньше никому не могла присниться. Эта теорія предсказала, что численное отношеніе нѣкоторыхъ двухъ чисто электромагнитныхъ величинъ должно равняться скорости свѣта, и что нѣкоторая другая величина, выражающая чисто электрическое свойство даннаго вещества, должна равняться квадрату показателя преломленія свѣтовыхъ лучей (большой длины волны) для того же самаго вещества. Торжество новаго ученія настало въ 1887 году, когда безвременно погибшій, но на вѣки безсмертный великій Герцъ открылъ свои лучи, которые, возникая въ почвѣ чисто электрическихъ явленій, обладаютъ всѣми свойствами лучей свѣтовыхъ, отражаясь, преломляясь, интерферируя и т. д. и распространяясь съ тою же скоростью, какъ и лучи свѣтовые

Мы указали на самые выдающіеся факты изъ исторіи физики послѣ 1835 года: 1) сохраненіе энергіи, термодинамика и кинетическая теорія газовъ, 2) спектральный анализъ и астрофизика и 3) новое ученіе объ электричествѣ. Теперь уже не трудно будетъ отвѣтить на вопросъ о* томъ, какъ физика отнеслась къ догматамъ позитивной философіи.

Начнемъ съ указанія на то, въ чемъ Контъ оказался правымъ.

Контъ былъ правъ, указавъ, что физики должны сами пользоваться математическимъ анализомъ. Работы Максвелла, Кирхгофа, Гельмгольца, Герца, Поанкаррэ, Джиббса и длиннаго ряда другихъ, показываютъ, что въ этомъ направленіи желаніе Конта исполнилось.

Контъ былъ правъ, когда онъ смѣялся надъ метафизическими флюидами. Тепловой флюидъ исчезъ изъ науки еще при жизни Конта; а флюиды электрическіе и магнитные, подвергшіеся первой атакѣ при жизни Конта, нынѣ также вычеркнуты изъ инвентаря физики.

Но какъ ошибся Контъ, полагая, что математика не можетъ играть роли въ химіи!

Какъ ошибся Контъ, почти вычеркивая изъ астрономіи чуть ли не важнѣйшую и интереснѣйшую ея часть, разсматривающую неподвижныя звѣзды, млечный путь и туманныя пятна!

Какъ ошибся Контъ, поставивъ физику на третье мѣсто, утверждая, что она зависитъ отъ астрономіи, которая никогда не сдѣлается зависимою отъ физики! Нынѣ астрономъ долженъ быть и физикомъ, и химикомъ. Онъ фотографируетъ и фотометрируетъ; онъ изучаетъ поляризацію свѣта небесныхъ свѣтилъ и, прежде всего-и болѣе всего, онъ изслѣдуетъ спектръ этихъ свѣтилъ; не только для того, чтобы изучить ихъ составъ и физическое состояніе, но и для того, чтобы узнать ихъ движеніе, т. е. именно то, что по Конту должно составить главную или даже единственную задачу его науки.

Какъ ошибся Контъ, полагая, что отдѣлы физики навсегда останутся разрозненными, не связанными между собою и, указывая на ученія о звукѣ и о свѣтѣ, какъ на отдѣлы, между которыми не можетъ быть связи! Оптика съ одной стороны, ученія объ электричествѣ и магнетизмѣ -- съ другой, слились въ одно стройное цѣлое. Въ то же время именно ученія о звукѣ и о свѣтѣ сдѣлались почти тожественными, такъ что въ дидактическомъ отношеніе ихъ соединеніе представляетъ не только возможное, но и желательное упрощеніе. Не напрасно покойный проф. Столѣтовъ написалъ учебникъ, озаглавленный "Акустика и оптика".

Трудно сказать, какъ бы Контъ отнесся къ принципу сохраненія энергіи и къ термодинамикѣ съ ея міровымъ закономъ, именуемымъ вторымъ началомъ. Здѣсь отсутствуетъ гипотетическій элементъ и нѣтъ рѣчи о причинахъ, столь презираемыхъ позитивной философіей. Но въ то же время мы здѣсь имѣемъ дѣло съ гигантскою индукціей, съ представленіями и понятіями столь обширнаго, мірового характера, что позитивная философія, весьма вѣроятно, сочтетъ ихъ за метафизическія бредни.

Понятно, какъ позитивная философія должна отнестись къ ученію объ эфирѣ, нынѣ обнимающему явленія свѣта, магнетизма и электричества.

Но здѣсь невольно зарождается такой вопросъ: когда-то въ физикѣ допускались два электрическихъ флюида, два магнитныхъ, одинъ тепловой, и, кромѣ того, свѣтовой, нынѣ электрооптическій эфиръ. Мы согласны съ Контомъ, осуждающимъ метафизическіе флюиды, и они нынѣ изгнаны изъ физики, въ которой остался одинъ эфиръ. Спрашивается, не правъ ли Контъ, изгоняя и этотъ эфиръ? Не представляетъ ли этотъ эфиръ также метафизическій элементъ, пока еще уцѣлѣвшій; не раздѣлитъ ли и онъ участь пяти флюидовъ, и не слѣдуетъ ли стремиться къ упраздненію этого остатка старыхъ заблужденій? На этотъ вопросъ мы отвѣчаемъ: нѣтъ и тысячу разъ нѣтъ! Тѣ флюиды ничего не объясняли и ничего не предсказывали, ибо имъ сполна и а priori приписывались всѣ тѣ свойства, которыя требовалось объяснить; ими не объяснялись, ими только описывались явленія.

Соберемте же нынѣ все то, что опирается на ученіе объ эфирѣ: объясненіе и предсказываніе самыхъ сложныхъ свѣтовыхъ явленій; открытіе новыхъ неожиданныхъ явленій, вродѣ упомянутой нами конической рефракціи; методъ изученія движенія небесныхъ свѣтилъ; предсказанныя удивительныя связи между электричествомъ и свѣтомъ; явленія лучей Герца и ихъ свойства. Все это вмѣстѣ взятое составляетъ нынѣ море, которое не менѣе обширно, но несравненно глубже и въ своихъ пучинахъ несравненно разнообразнѣе, чѣмъ море фактовъ, подтверждающихъ систему Коперника и законъ всемірнаго тяготѣнія, на которыхъ основана астрономія Конта. Существованіе эфира нынѣ не менѣе достовѣрно, чѣмъ вращеніе земли около оси и вокругъ солнца.

Позитивная философія, запрещающая исканіе причинъ, устранила бы ученіе объ эфирѣ; она не построила бы и того чуднаго зданія, которое называется кинетическою теоріей газовъ.

Выводъ изъ всего сказаннаго простой: физика не шла, не должна идти и не пойдетъ по пути, указанному Контомъ. Все великое, что было создано ея мастерами; все то, что раскрыло намъ глаза на окружающія насъ явленія, мелкія и міровыя; все то, что, исходя изъ физики, сдѣлалось могущественнымъ рычагомъ, двинувшимъ культуру, что обогатило человѣчество неоцѣнимыми орудіями борьбы за существованіе и средствами прогресса, и чѣмъ по справедливости гордится человѣчество -- все это достигнуто путями, прямо противоположными тому пути, пъ которому совѣтуетъ идти позитивная философія. И если Контъ говоритъ, что гипотезы никогда не должны касаться способа возникновенія явленій, то ему отвѣчаетъ физика, что только именно этого рода гипотезы ведутъ къ познанію истины, что только благодаря имъ физика заняла то высокое положеніе надъ всѣми науками о природѣ, заставляющее обращаться за ея совѣтами астрономію и химію, технику и медицину, біологическія науки и -- экспериментальную психологію.

Въ началѣ нашей рѣчи мы намѣтили послѣдній вопросъ: былъ ли Контъ тѣмъ желаннымъ посредникомъ, котораго ждутъ и философія, и естественныя науки вообще, и физика въ частности?

Въ текущемъ столѣтіи философія и естественныя науки, до сравнительно недавняго времени, представлялись двумя враждебными лагерями, и чувство, которое питали другъ къ другу бойцы обоихъ лагерей, совершенно невѣрно обозначается слишкомъ мягкимъ словомъ "пренебреженіе". Тутъ было другое чувство, но -- кто старое помянетъ, тому глазъ вонъ! Кто былъ болѣе виноватъ, философы или естествоиспытатели -- это интересная тема для другого раза.

Времена полнѣйшей обособленности двухъ лагерей прошли навсегда. Философы стали обращать вниманіе на вопросы, составляющіе предметъ естественныхъ наукъ и притомъ прежде всего на вопросы, относящіеся къ области физіологіи и физики, въ особенности механики. Но первыя экскурсіи въ область чужихъ владѣній были мало удачны. Онѣ иногда вызывали улыбки, а большею частью увеличивали раздраженіе, нерѣдко доводя его до того озлобленія, о которомъ уже было упомянуто. И причина понятна! Науки успѣли окрѣпнуть, разростись и въ ширь и въ глубь, требовался долгій упорный трудъ, чтобы съ ними познакомиться, чтобы дойти не только до знанія, но и до правильнаго пониманія.

И эти времена миновали, или -- скажемъ -- почти миновали. Неудачныя экскурсіи дѣлаются рѣже, а на философской нивѣ сталъ созрѣвать интересный плодъ, вызывающій уже не улыбки и раздраженіе, но чувства искренняго удовольствія и радости -- этотъ плодъ называется экспериментальною психологіею.

И въ другомъ лагерѣ совершилась эволюція, важная и глубокая; возникло и разлилось широкою полосою стремленіе къ философскому разбору въ особенности основныхъ началъ науки. Выяснилось огромное значеніе теоріи познанія, безъ помощи которой остаются неразрѣшимыми даже элементарные вопросы, вродѣ, напр., вопроса, почему мы видимъ за плоскимъ зеркаломъ изображеніе предметовъ? Оптическіе и акустическіе обманы неизбѣжно заставляли обращаться къ вопросамъ психологическимъ. А основы механики! Цѣлая литература возникла по вопросу объ инерціи, когда оказалось, что простой на видъ законъ, въ дѣйствительности даже не можетъ быть формулированъ, и что онъ дѣлался все темнѣе и непонятнѣе, чѣмъ глубже надъ нимъ задумывались. Гельмгольцъ, Махъ и великій Герцъ писали статьи, въ которыхъ трудно сказать, гдѣ кончается физика и гдѣ начинается философія, и подобныя статьи все обильнѣе и обильнѣе появляются въ Англіи, во Франціи, въ Германіи и въ другихъ государствахъ. И мы не отстали. Если, съ одной стороны, русскій философъ пишетъ "Опытъ построенія теоріи матеріи", то, съ другой стороны, русскій физикъ пишетъ статью: "Значеніе понятій о силѣ и о массѣ въ теоріи познанія и въ механикѣ". Біологъ, украшеніе русской науки, пишетъ обширное изслѣдованіе "Современное естествознаніе и психологія" -- библіотеку можно нынѣ наполнить сочиненіями, вызванными фактомъ сближенія обоихъ лагерей!

Но въ этомъ сближеніи не видно системы. Бойцы того и другого лагеря заглядываютъ другъ къ другу, дѣлаютъ другъ другу визиты, не всегда оканчивающіеся благополучно. Нуженъ посредникъ, и мы ждемъ его. Былъ ли Контъ, этотъ философъ и репетиторъ политехнической школы, тѣмъ посредникомъ, который могучею рукою могъ оба лагеря соединить воедино, указать имъ общій путь для равной, дружной, совмѣстной работы? Я могу отвѣтить на этотъ вопросъ только съ точки зрѣнія физики и я отвѣчу категорическимъ отрицаніемъ. Посредникъ между философіей и физикой долженъ быть и философомъ, и физикомъ. Я имѣю право сказать, что Контъ не былъ физикомъ, что онъ не понималъ ея задачъ и ошибался насчетъ цѣлесообразнаго выбора ея методовъ. Нѣтъ, посредникомъ не могъ быть Контъ, этотъ мыслитель, ополчившійся противъ метафизики и кончившій такимъ мистицизмомъ, который кажется роднымъ братомъ той же метафизики, какъ двѣ капли воды на нее похожимъ.

Да можетъ ли одно лицо вообще быть посредникомъ? по силамъ ли одному человѣку, даже геніальнѣйшему, совершить великое объединеніе двухъ лагерей? Я думаю, что нѣтъ! Содѣйствовать такому объединенію, постепенно его подготовлять можетъ только цѣлое обшество. Вы, господа, представители философіи, учреждая новое общество, широко раскрыли его двери и охотно приняли въ свою среду представителей другого, когда-то враждебнаго вамъ лагеря. Между вами, конечно, уже не найдутся обличители, утверждающіе, что мы все время шли по ложному пути, что намъ слѣдуетъ начать съ начала, или полагающіе, что ироническою фразою можетъ уничтожить ученіе объ эфирѣ тотъ, кто самъ даже не потрудился посвятить годы на ознакомленіе съ этимъ ученіемъ. Такіе обличители намъ безполезны; они сѣютъ рознь, гдѣ требуется единеніе. Намъ другое нужно. Намъ прежде всего необходимо, чтобы вы, господа, помогли намъ разобраться въ основныхъ вопросахъ нашей науки, въ такъ называемыхъ проклятыхъ вопросахъ, которые не даютъ намъ покоя. Учась другъ у друга, поддерживая другъ друга, два лагеря, соединенные въ одномъ обществѣ, соберутся подъ общимъ знаменемъ, на которомъ написаны слова: уваженіе и довѣріе! Дай Богъ, чтобы подъ этимъ знаменемъ дружная работа членовъ нашего общества послужила на пользу философіи, на пользу физики и другихъ отраслей естествознанія, и прежде всего на славу русской науки!

"Міръ Божій", No 5, 1898