Жиро Альбер - Избранные стихотворения

Бельгийские символисты

СПб.: Наука, 2015.

АЛЬБЕР ЖИРО
(1860 -- 1929)

СОДЕРЖАНИЕ

Очарование моря. Перевод Эллиса

Готической девушке. Перевод Эллиса

Клавикорды. Перевод Эллиса

Сфинкс. Перевод Эллиса

Дитя в лилиях. Перевод Эллиса

"На темной лестнице, где вьются вихрем черным..." Перевод С. Рафаловича

ОЧАРОВАНИЕ МОРЯ

О море, близ тебя слова любви ничтожны!..

Смежая взор, твой шум я все же узнавал;

В тебе безбрежностью обвеян каждый вал;

Объемлет властью дух простор зыбей тревожный!..

Неизгладимый миг, я вновь зову тебя, --

Едва твою лазурь увидел я впервые,

Твой вал мой дух унес в просторы голубые.

В тебе таинственно увидел я себя!..

Люблю тебя в тот час, когда покров туманный

Квадриги огненной сверканье разорвет,

И, пеной розовой обрызгав лоно вод,

Четверка упряжью заблещет златотканой!

И в час полуденный, когда весь небосклон

Сияет серебром, люблю твой рокот гордый,

Органа мощного мне слышатся аккорды

В потоках золота, где блеск огней зажжен.

Когда же меч блеснет, и кровью обагрится

Покой вечерних вод, затихнувших едва,

И солнце катится, как мертвая глава

И вдруг в последний раз на небе загорится,

Ты содрогаешь грудь, ты радуешь меня.

Когда же фосфором во мраке ночи черной

Ты светишься, как труп роскошный и тлетворный,

Ты обольстительней, чем в ярком блеске дня.

Но в час, когда, дрожа на пышном, синем ложе

Вперед зовущих вод, под песни, гул валов

Корабль снимается искать иных миров.

О море, твой простор всего, всего дороже...

Виденье чудных стран я вижу пред собой,

-- Там в зное блещущем плывут благоуханья,

Мой дух уносится в далекое скитанье,

Туда, где горизонт простерся голубой!..

Живое зеркало трагических страданий,

Ты вечно дорого моей душе больной,

Мне внятен ропот твой, призыв к стране иной

Игра твоих цветов, аккорд твоих рыданий!..

Когда же леностью безбрежной я объят,

Я с морем обручен своим бессильным телом,

Умчались все мечты за взмахом чайки белым,

Нет жажды новых снов, все страсти мирно спят!..

Когда ж я истомлен упорством созерцанья,

Ты все видения несешь с собой в простор,

За чередою волн следить не властен взор,

Нет в сердце сил любить, нет воли для деянья!..

Ты плачешь -- плачу я, смеешься -- я смеюсь,

То -- мой восторг в твоих лучистых переливах,

Небесный ураган гремит в моих порывах,

Твои крушенья все изведал я, клянусь!

Твоим лобзаниям желанные сосцы --

То смерть с природою; свой дух неукротимый

Я сочетал с твоей душой ненасытимой,

С тобою мы одно, как братья-близнецы!..

Твой исполинский вал несет ко мне, клубяся,

Толпу эфирных душ, незримых для очей,

Я знаю, там, в душе зияющей моей,

О море, твой простор разверзнул пасть, яряся...

Виденье чудное в моей душе встает,

В моей душе бегут волшебные фрегаты,

Горят их палубы, как золото, объяты

Всей бесконечностью лазурных, пышных вод!

Я вижу, розовым окутан сновиденьем,

Вдали торжественно-клубящийся пожар,

И, как родной напев, как незабвенный дар,

Храню угасший Лик, блеснувший мне виденьем!..

Моряк, задумчиво на мачту преклонен,

Чьи кудри длинные встревожили муссоны,

Глядит в мои зрачки, где свет луны зеленый

И блеск трепещущий расширен, повторен,

В зеленых отблесках, зажженных феерией,

Бесстрашно катятся валы, а там над ней,

Страша холодною бесцветностью камней,

Мерцают очи всех потопленных стихией.

Находит взор пловца на дне души моей

Покой небытия, беззвучное молчанье,

И только звезд морских неверное мерцанье

Тревожит остовы погибших кораблей.

Как в чудных сказках, там чудовища ползут,

Там пресмыкаются стебли морских растений,

И трупы, полные водой, обвив, как тени,

Они, как змеи, их безжалостно грызут.

Там спят погибшие в пучинах города,

И там, где некогда гремели звуки рога,

Горит, как фосфор, взгляд недвижный осьминога,

И пресмыкаются их жадные стада.

ГОТИЧЕСКОЙ ДЕВУШКЕ

Где слов молитвенных, святых созвучий взять,

Где вечные цвета готических узоров?!.

Чем тихую печаль Ее склоненных взоров

И бесконечное страданье начертать?!.

В лазури милых глаз святая благодать;

Как траурных крестов, душа полна укоров,

Желаний пламенных себя во мгле соборов

Уничтожающим экстазам передать!..

Пою одну тебя, святая Дева дев,

Алтарь, мерцанием свечей озолоченный,

Где брезжит день, твоей стопою засвеченный!..

Священной миррою и нардом мой напев

Пускай кадит Тебе, Страдалица Святая,

Стихи певучие как длани сочетая!

КЛАВИКОРДЫ

Ж. Роденбаху

То были древние, глухие клавикорды,

Вещами старыми заставленные вкруг,

Где длинные персты патрицианских рук

Срывали некогда унылые аккорды!

Гирляндой черною над ними здесь и там

Бежит узор цветов, над ним под шепот нежный,

Окутан в кружева, учтивый и небрежный,

С улыбкой тонкою склонялся Букингам!

Давно забытый мир, печальный, но прелестный.

Внутри за стенками дремал в могилке тесной

В мечтаньях сладостных о прежних днях, но вот

Раскрыты клавиши, дрожат под легкой лаской,

И душу Луллия пленив старинной сказкой,

Звучит торжественно медлительный гавот!

СФИНКС

Ты прав, о человек, -- тебе недостижимый,

Тобой я в помыслах земных не уличен:

С молчаньем вечным я и с мукой обручен:

Клянусь, мои мечты тебе непостижимы!..

Когда ж откроет все мой дух несокрушимый,

От черных страшных тайн навек разоблачен,

Полетом огненным послушно увлечен.

Ты ослепишь свой взор, моим огнем палимый!

Ступай же прочь!.. Мой дух низвергнут с высоты;

Я -- бездна черная, где гибнут все мечты,

Где белая луна тревожит кости мертвых;

Потомок гибнущих божественных родов,

Как важных сфинксов ряд, в раздумье распростертых,

Тебя, пытливого, и я пожрать готов!

ДИТЯ В ЛИЛИЯХ

В покое, убранном гирляндами лилей,

Где складки полога ложатся тяжелей

В неясном сумраке, где запах сладострастный,

Сливая с ладаном, кровавит вечер красный

Узоры древние причудливых гардин,

Мечтая, нежится болезненный дофин;

На бледность нежных ног он устремляет взоры,

Ковра вечернего пушистые узоры

Белей, чем горностай, их нежат в тишине,

И луч, окрашенный в готическом окне,

На свет ковра кладет сквозь полумрак суровый

То отблеск розовый, то призрачно-лиловый.

Следя за их игрой, мечтая и грустя,

Больное, бледное задумалось дитя...

Ему мерещатся волшебные виденья, --

Румяный горизонт, где, словно привиденья,

Столпились женщины, лучей палящих зной

И груди пышные с их нежной белизной!

* * *

На темной лестнице, где вьются вихрем черным

Отрепья воронов незримых, неживых,

И тени длинные движением проворным

Ласкают золото светильников ночных,

Скользит по временам копье луча косое

И меркнет на полу, надеждой не маня;

Часы звенят в душе; и эхо -- как косою

Невидимо косит молчанье вкруг меня.

И вот, стройна, строга, неслышными шагами

Святая месть идет с голодными волками:

То ненависть моя причастье приняла.

Жестокая идет... Проходит... И прошла...

Смежив свои глаза, огни заснули... Боже!

Прости меня: погиб, кто всех мне был дороже.

АЛЬБЕР ЖИРО
(1860--1929)

Альбер Жиро -- псевдоним Эмиля Альбера Каейнберга; Жиро родился в Лувене, где и получил юридическое образование. Учеба в университете свела его с Жилькеном, Верхарном и Валлером, вместе с которыми он выпускал в 1879 году журнал "Неделя студентов"; там появились его первые стихи, а главное -- статьи по проблемам бельгийской поэзии: эта практика сыграла ему на руку через два года, когда он стал одним из основателей и основных участников "Молодой Бельгии". В 1889 году, после безвременной кончины Валлера, он занял его место во главе журнала, продолжая уже сложившиеся традиции борьбы символистской литературы с академической журналистикой.

Первые его книги "Писец" (1883) и "Лунный Пьеро" (1885), а также многочисленные выступления в печати утвердили славу Жиро в качестве воинствующего проповедника "искусства для искусства"; критики писали о нем как о сухом поклоннике красоты, последователе Готье и парнасцев. Эта слава еще более упрочилась после выхода сборника стихов "За пределами века" (1897), который оказался самым значительным в его творчестве.

Пристрастие к выверенной красоте поэтических образов и самого стиха со временем сделали Жиро одним из излюбленных поэтов ряда композиторов начала XX века. В частности, в 1912 году многие стихи из "Лунного Пьеро" были положены на музыку Шенбергом. Эти музыкальные пристрастия к его стихам продолжаются и по сей день.

Но больше всего в заслугу Жиро ставится его непреклонная позиция защиты самобытности бельгийской литературы, особенно активно проявленная им в годы "Молодой Бельгии". "Возьмите наших поэтов, -- писал он, -- на первый взгляд, стихи Ивана Жилькена вовсе не похожи на стихи Эмиля Верхарна или строфа Метерлинка -- на строфу Фернана Северена... Взгляните получше, или, скорее, прочтите их вслух, следуя методике Флобера, -- и прислушайтесь... Безусловно, это французские стихи, но они имеют звучность, какой французская поэзия не обладает. Цвет окружен солнечным жаром, мелодическая фраза -- чем-то вроде звучащего тумана. Их освещение и трепещущие гармонии есть отражение нашего климата..."