Зайцев Борис Константинович - Вечная книга

Борис Зайцев

Вечная книга

Передо мной небольшая книжка, в черном переплете, с золотым крестом посредине, над ним надпись, тоже золотом: "Евангелие". Это новый перевод с греческого, изд. Британского и Иностранного Библейского Общества. Перевод епископа Кассиана в сотрудничестве с комиссией из нескольких лиц (проф. Карташев, В. Н. Раевский, проф. А. П. Васильев, Н. А. Куломзин и др.).

Книжка получилась небольшая, издана очень изящно, облик православия в европейском виде (с указанием параллельных мест на полях, иной нумерацией стихов, чем в нашем синодальном издании, и т. п.).

Синодальному переводу Евангелия почти сто лет. Многое изменилось с тех пор и в языке нашем, и в изучении, пополнении древних рукописей, с которых перевод делался. Перевод времен митроп. Филарета был хорош, но во многом устарел.

Такая же картина повсюду теперь в Европе: рядом с прежними возникают новые переводы, разного достоинства и разного характера: более ученые и дословные, и более вольные литературные. На русском языке вот этот перевод есть первый, так сказать, "частный", неофициальный.

Некогда Вольтер говорил, что теперь уже никто не будет переводить Священное Писание. Прошло, мол, время предрассудков. "Просвещенный разум" все разъяснил, устроил. Прежнее пора в архив.

С тех пор Священное Писание было переведено столько раз, что Вольтер ужаснулся бы "темноте" нынешнего человека. Ныне Евангелие существует на 1800 языках (считая диалекты; конечно: в одной Индии их около 400). Надо сказать: главнейше потрудились тут протестанты, англичане особенно. (Но за последнее время и католики сильно взялись.) И куда только ни проникло Слово Божие -- и к не дикарям в разных частях света, и к дикарям, разным зулусам, кафрам... Приходилось переводчикам-миссионерам чуть ли не создавать грамматику, иногда видоизменять текст, чтобы не вышло недоразумения (отец не даст сыну змею в снедь: для нас убедительно, а для чернокожего некиих племен змея -- лакомство, он ничего не поймет из евангельского этого места, надо вместо змеи поставить что-то другое).

* * *

Перевод -- дело трудное и неблагодарное. Может быть, на язык кафров и легче переводить, потому что и языка-то, вероятно, никакого нет, первобытный лепет, без сложившихся форм речи, без синтаксиса и грамматики. Но наш язык не лепет. Даже на церковнославянский легче было переводить с греческого -- меньше считались со строем языка, прямей всаживали греческое. У русского же языка уже установившийся склад, хотя и гибкий (гораздо гибче французского), все же склад. И переводчик должен с этим считаться. Всегдашняя трудность перевода: сохранить точность, но чтобы вышло по-русски, а не подстрочник. Все это работа кропотливая, требующая упорства, терпения, и времени, времени... -- в итоге чаще всего вызывающая упреки и критику. Чего легче: выхватить отдельную фразу -- "нет, я бы вот так сделал, по-другому"! И действительно, очень часто возможны разные варианты, какой выбирать? Давно Бианки, знаток и комментатор Данте, сказал о труде переводчика: "Molta e fatica, poca gIoria" [Много труда, мало славы (ит.)]. И это совершенно верно.

В данном переводе Евангелия главное бремя нес, разумеется, епископ Кассиан, переводчик, знаток греческого языка, знаток Нового Завета и богослов. Остальные были помощниками и советниками, кто по греческому языку, кто только по русскому.

Вспоминаю наши "бдения" в Сергиевом Подворье как нечто "давно прошедшее", plusquamperfectum и хорошее. Бдения над Святой Книгой. Пять лет сидели, каждую пятницу, по 4--5 часов, без конца перечитывали текст, сверяли, спорили, иногда волновались и чуть ли не сердились. Но надо правду сказать: над всем этим веяла благоговейная любовь к делу и великое поклонение неземной Книге. Галилейские рыбаки проходили перед нами, разные сети, уловы, чудеса, нищие и страждущие, одержимые исцелялись, бесы в свиньях летели в воду, голодные насыщались пятью хлебами и блудный сын возвращался. Свет Фаворский сиял над горою Преображения, жены-мироносицы следовали за Учителем, и Он Сам всегда присутствовал. Высший Свет, всемогущий Агнец, идущий добровольно на заклание голгофское. "Вы от мира сего. Я не от сего мира".

В окнах сергиевской комнаты ветер колыхал деревья зеленой горки, листья каштанов падали на осеннюю землю, а сверху приплывали томы словарей и справочников: епископ Кассиан читал нам разные толкования такого какого-нибудь греческого глагола, какого и слышать никогда не приходилось. Время текло. Смиренно подавался чай.

Четверть часа отдыха и опять аористы, перфекты, страдательные залоги (не тем будь помянуты для русского языка...), запятые, точки.

Был случай, что полчаса спорили из-за запятых в одном месте от Матфея. Приходилось и так: решили один оборот речи, через два года перерешили по-другому, а еще через год вернулись к прежнему. Что это значит? Откуда упорство? Из неравнодушия и любви. Если мне все равно, то спорить не о чем, пусть будет как попало, но если сеть сознание, что можно и нужно что-то сделать как следует, тогда и является горячность. Назовем это рвением. У всякого настоящего писателя есть желание добиться наилучшего в своем труде. Но ведь здесь не просто роман, новелла, философская книга. Это Священное Писание. Приступали каждый раз с молитвой, кончали молитвой.

И вот пятилетний труд отлился в 234 небольших страницы -- Четвероевангелие. Не мне судить об окончательном качестве перевода. /Для этого надо быть посторонним человеком, затем богословом, знатоком греческого языка.

Все-таки для меня есть нечто волнующее в появлении этой Книги. Она особенная, ни на что не похожая. В церкви читают ее по-церковнославянски, для торжественности большей, хотя она как раз не громоподобна и торжественность ее -- внутренняя, тихая. Смею даже думать, что простота русского языка более ей подходит, чем звон церковнославянский, хотя в музыкальном отношении по-церковнославянски выше.

Во всяком случае -- Вечная Книга. Читали ее и читают, и будут читать, и простые люди, и книжные, и здоровые, и больные, и обездоленные, страждущие, в тюрьмах и ссылках находящиеся. Читала у Достоевского "блудница преступнику", читают какие-нибудь мальгаши и негры, японцы, индусы. В 1819 году старческим голосом читал на Валааме императору Александру игумен Иннокентий. ("По окончании же литургии, на напутственном молебне преп. Сергию и Герману, когда вынесли Евангелие, государь стал на колени. Иннокентий положил ему на голову руку и, держа сверху Евангелие, читал те самые слова, за которыми и плыл сюда в бурную ночь Александр Благословенный, он же грешная и мятущаяся христианская душа, ищущая успокоения. -- "Научитеся от Мене, яко кроток есмь и смирен сердцем, и обрящете покой душам вашим"").

* * *

Отказываясь от оценки научной, не отказываюсь от чувства непререкаемого: новый перевод -- дело положительное. Наверно есть в нем мелкие промахи, кое с чем я сам не согласен, все-таки хорошо, что он вышел, в нем есть нечто освежительное и в европейском духе, не захолустное. Делалось в современном вооружении научном, с любовью и тщанием, в глубокой серьезности. Читая теперь вслух главу за главою, больному человеку, вспоминая иногда мелочи трудов, сражений, перемен, перестановок, вижу цельное здание, убеждаюсь неизменно, что молились недаром и трудились не напрасно.

13 июня 1959

Комментарии

Русская мысль. 1959. 13 июня. No 1381. Печ. по этому изд.

Перевод епископа Кассиана в сотрудничестве с комиссией из нескольких лиц (проф. Карташев... и др.)... -- Кассиан -- в миру Сергей Сергеевич Безобразов (см. о нем очерк и примеч. к нему). Антон Владимирович Карташев (1875--1960) -- епископ, богослов, историк церкви; в 1917 г. -- обер-прокурор Синода. С января 1919 г. в эмиграции. Автор многих трудов, в том числе двухтомных "Очерков, по истории Русской Церкви" (Париж, 1959).

Перевод времен митроп. Филарета был хорош... -- Филарет (в миру Василий Михаилович Дроздов; 1782--1867) -- митрополит Московский; инициатор перевода Библии, осуществленного в 1858--1868 гг. вопреки запрету Синода.

Читая теперь вслух главу за главою больному человеку... -- Зайцев имеет в виду свою жену Веру Алексеевну, которая последние почти восемь лет жизни была прикована к постели параличом. Чтение вслух больной любимой жене -- одна из каждодневных обязанностей, которую на годы самопожертвеино возложил на себя писатель.

---------------------------------------------------------------------

Источник текста: Борис Зайцев. Собрание сочинений. Том 7. Святая Русь. -- М: Русская книга, 2000. 525 с.