Книговод

На Карельском перешейке

Молчанов Александр



Ал. МОЛЧАНОВ

НА КАРЕЛЬСКОМ ПЕРЕШЕЙКЕ

ЭПИЗОДЫ БОЕВ О БЕЛОФИННАМИ в 1939--1940 годах

По рассказам и воспоминаниям участников боев


Рисунки и обложка Н. КОРОЛЕВА

НАРКОМПРОС РСФСР
Государственное издательство детской литературы
Москва 1941 Ленинград


I
ПЕРВЫЙ УДАР

Священный долг нас вновь зовет,
И к бою мы готовы.
Вперед -- за родину, вперед! --
Звучит наш лозунг снова.
Да, час настал. И мы идем
Бесстрашно в бой с врагами.
И имя Сталина несем,
Как боевое знамя.
А. Твардовский

   В первом разделе книги показаны боевые действия отдельных подразделений двести пятьдесят второго Краснознаменного стрелкового полка семидесятой ордена Ленина дивизии. Луутахянтя, Куоккала, Териоки, Мятсякюля, Ино, Райвола, Мустамяки, Пейпуло, выход к укрепленной высоте 38,2 -- вот боевой путь двести пятьдесят второго полка в первые недели войны.
   Проследим этот славный путь доблестных воинов нашей социалистической родины.
   

1. Финны бряцают оружием. Провокация в Майниле. Конец нашему терпению.

(По рассказу начальника штаба полка Героя Советского Союза старшего лейтенанта В. Л. Москвина.)

   Стояла глубокая осень 1939 года. Наша дивизия проводила последние перед зимними квартирами полевые учения на Карельском перешейке. Мы уже собирались обратно в Ленинград, когда неожиданно вызвали в штаб дивизии командира нашего полка майора товарища Яромичева.
   Возвратившись в полк, товарищ Яромичев сообщил нам новость: финны сосредоточивают на границе войска; возможны всякие неожиданности; нашему полку приказано оборонять границу.
   Это, в сущности, не было для нас неожиданностью. Мы уже знали, что переговоры в Москве кончились неудачно и что представители Финляндии, сорвав переговоры, вели себя вызывающе. Однако мы все же не предполагали, что финны отважатся на войну с нами.
   По приказу командования мы должны были занять район для обороны вдоль границы от деревни Аккаси до Белоострова. Невдалеке от Аккаси была расположена другая деревня -- Майнила, та самая Майнила, которую и обстреляли потом финны, вызывая нас на войну. Границей в этом месте служила река Сестра -- узкая, извилистая, местами быстрая, местами омутистая речонка. Обходя Майнилу, она бежала на запад, в глубь финской территории, затем резко поворачивала на юг и, пробежав километров десять, так же резко загибала на восток, к Белоострову. Таким образом большой выступ нашей территории был зажат с трех сторон вражеской землей. На южной половине этого выступа нам и приказано было развернуть полк в оборону.
   Мы подошли к границе в полночь, остановились на полянке, окруженной сосняком и кустарником, примерно в километре от Сестры-реки. Тихо залегли спать. Ночной выбор полянки под стоянку полка был очень удачным. Сосняк и кустарник закрывали нас от врага. Когда рассвело, бойцы принялись рыть землянки, маскировать орудия, обоз, а мы с майором товарищем Яромичевым и командирами батальонов товарищами Токаревым, Угрюмовым и Лебедевым пошли на линию границы выбрать места для наблюдателей, дозорных и боевого охранения, а заодно и поглядеть, что делает враг на своей территории. Сестра-река проходила то по низкой, болотистой местности, то зарывалась в кустарники, то пересекала небольшие сосновые рощи. Вражеский берег ее был обрывистее, круче нашего. Накольные проволочные заграждения опуывали его словно паутиной.
   За проволочными заграждениями по дороге ехал обоз с сеном. Возы были сложены как-то не по-обычному: то слишком длинные, то слишком высокие. Прячась за кустарником, мы разглядывали эти странные возы с сеном. Передний воз вдруг тряхнуло на ухабе, сено пластами сползло на землю, и на телеге мы ясно видели тридцатисемимиллиметровое орудие. Финны-возчики тотчас же опять прикрыли пушку сеном и долго потом оглядывались на наш берег.
   -- Видели? -- кивнув на обоз, сказал майор Яромичев.-- Передние восемь возов -- пушки, остальные -- снаряды ...
   -- Да, готовятся, -- тихо выговорил комбат 2 капитан Угрюмов, продолжая наблюдать за обозом.
   На финском берегу, неподалеку от реки, виднелись домишки деревни Луутахянтя, справа -- сосновая роща, за нею -- крыша большой казармы, а влево -- не то пожарная каланча, не то наблюдательный пункт. Километрах в двух от реки к югу на станции Куоккала дымили паровозы: оттуда, видимо, и шли обозы с "сеном". Нас остановил какой-то подозрительный грохот, лязг железа и стук топоров. Мы видели, как справа Луутахянтя падали матерые сосны. Решили, что финны заготовляют бревна на строительство речной переправы.
   С небольшой возвышенности у погранзнака 57 мы увидели вдалеке за лощиной какое-то длинное черное чудовище, медленно ползущее по земле. Что бы это могло быть? Знали, что там -- железная дорога. Но катящийся впереди плоский черный квадрат никак не походил на паровоз. Да и вагоны тоже были какой-то странной формы: без окон, без дверей, без колес, с закруглениями в виде куполов вверху.
   -- Бронепоезд, -- сказал кто-то из нас.
   Да, это был бронепоезд. Мы отчетливо разглядели его в стереотрубу наблюдательного пункта нашей погранзаставы, расположенного близ погранзнака 57. Пограничники доложили нам также и о своих наблюдениях: усиленной движение поездов по железной дороге, подвоз к границе военного снаряжения, войск.
   Сомнений не осталось: финны лихорадочно готовились к войне.
   В тот же день мы развернули полк в оборону, усилили дозоры. Установили усиленное наблюдение.
   Потянулись напряженные дни и еще более напряженные ночи.
   Выпал снег, начались морозы. По утренним зорькам особенно отчетливо долетал до нас с территории врага все тот же грохот и лязг металла. Звонко стучали топоры, падали деревья. Где-то вдалеке гремели выстрелы, то одиночные, то очередями: финны, должно быть, пристреливали оружие. Наблюдатели доносили о скоплениях войск в Луутахянтя, в Куоккала, о постройке блокгаузов, оснащенных пулеметами, о передвижении батарей, о подозрительной возне на дорогах, возле мостов через ручьи, впадающие в Сестру-реку. Возня эта происходила больше в ночное время, а когда рассветало, наблюдатели улавливали в объективы перископов и стереотруб поставленные по бокам дорог небольшие столбики, окрашенные в красный цвет. Находясь в дозорах, в боевом охранении, бойцы видели, что враг готовится к войне не на шутку, что война вот-вот вспыхнет. И росла ненависть бойцов к провокаторам войны и желание проучить наглецов-белофиннов.
   -- И чего это нянчиться с ними, с этими финнами: ударить бы разок как следует -- перестали бы задирать.
   -- Ударить. Ишь ты, молодец какой. Мы за мир, а не за войну...
   -- Но ведь они вызывают.
   -- Мало ли, что вызывают. Надо сначала все мирные дорожки испробовать. А вдруг финны опомнятся?
   -- Дожидайся, опомнятся. Не своим умом живут -- чужим. Так-то и позволят им опомниться...
   26 ноября, около четырех часов дня, я и майор Яромичев стояли в группе командиров у командного пункта полка. Батальоны только что пообедали, и бойцы отдыхали в землянках. День был безветреный, лес молчал, кругом стояла необыкновенная тишина. Вдруг откуда-то справа до нас докатился тяжелый гул разрыва, за ним второй, третий, а потом еще и еще. Семь разрывов -- на нашей территории.
   -- Что бы это могло быть?
   Связист с командного пункта пригласил командира полка телефону. Майор Яромичев бросился в землянку. Через сколько минут он вышел оттуда с потемневшим лицом.
   -- Провокация, товарищи... -- выговорил он глухим от волнения голосом. -- Финны обстреляли наши войска у Майнилы. Четверо... убитых, девять... ранено... Негодование сжало наши сердца. Пали наши товарищи... Враг обагрил свои грязные лапы кровью наших людей... Враг бросил нам вызов. Война.
   Мы молчали, но каждый думал об одном и том же.
   -- Спокойствие, товарищи, -- сказал вдруг своим обычным суровым голосом командир полка. -- Командиры стрелковых батальонов, пулеметных, минометных, артиллерийских и танковых подразделений -- ко мне.
   Сыграли тревогу.
   Не прошло и трех минут -- весь полк был на ногах. Батальоны выстраивались перед своими землянками. Выкатывались из укрытий пулеметы, минометы, с пушек сдергивались чехлы. Весть о вражеской провокации облетела все ряды, и бойцы, выпрямившись, грозно сжимали винтовки. Когда мы вышли из землянки командного пункта полка, голоса возмущения и негодования, катившиеся по рядам, смолкли. Горящими глазами люди следили за нашими движениями, ждали боевого приказа.
   Майор Яромичев поднялся на землянку. Батальоны колоннами подошли к командному пункту полка.
   -- Товарищи!-- громко заговорил майор Яромичев. -- Враг вызывает нас на войну. Сейчас вы займете огневые рубежи. Но ... передаю приказ командира дивизии: ни одного выстрела! Мы не должны поддаться провокации!
   -- Сердце горит, товарищ командир. За кровь наших товарищей враг должен ответить своей кровью! -- выкрикнул кто-то из угрюмовского батальона.
   -- Ни одного выстрела! -- повторил сурово майор Яромичев. -- Вопросы войны решает весь советский народ, наш вождь товарищ Сталин, наше правительство. Дисциплина! Железная дисциплина! Будем ждать решения народа. Конечно, -- добавил майор Яромичев, -- если враг попытается перейти границу, тогда его встретит жестокий, уничтожающий огонь!
   Бойцы залегли на огневых рубежах. Винтовки -- на прицеле, продернуты в пулеметах ленты, приготовились минометчики и артиллеристы. Враг притаился, как наблудившая собака. Тишина. Потрескивал только, раздираемый морозцем, лед на Сестре-реке.
   Вечером батальоны выделили делегатов, чтоб проститься с павшими при обстреле. Делегаты возвратились из Майнилы утром. Они сообщили: убито трое красноармейцев и один младший командир, ранено семь красноармейцев, младший командир и младший лейтенант.
   И опять бойцы подходили к командирам:
   -- Кровь за кровь! Ударить по провокаторам!
   -- Спокойствие! Ни одного выстрела! -- отвечал майор Яромичев.
   В тяжелом напряжении проходили последние дни перед войной. Советское правительство, делая последнюю попытку предотвратить войну, потребовало от финляндского правительства немедленно отвести войска от границы на двадцать -- двадцать пять километров и тем предотвратить возможность повторных провокаций. Вечером 28 ноября радио передало ответную ноту Финляндии. Наглая, вызывающая нота. Обстреляв нашу территорию, убив наших товарищей, финны заявляли, что они де и не стреляли вовсе, и что де у нас, видимо, произошел несчастный случай на ученьях войск. А что касается отвода войск с границы, то финны потребовали, чтобы мы также отвели свои войска... в Ленинград. Что могло быть возмутительнее этого?
   Радио передало также сообщение о новых провокациях финляндской военщины.
   Тут уже нашему терпению пришел конец.
   Днем 29 ноября батальоны снова стояли колоннами на полянке перед командным пунктом полка. На землянке командного пункта -- снова майор Яромичев. В прозрачном морозном воздухе звенели слова боевого приказа командующего войсками ЛВО командарма 2 ранга товарища Мерецкова:
   ... Восточная часть Финского залива и Ленинград всегда были предметом хищных вожделений империалистов...
   .... Вместо того, чтобы обеими руками ухватиться за советские предложения и пойти навстречу элементарным требованиям обеспечения мира, финские правители, вопреки воле народа, сорвали мирные переговоры с Советским Союзом и отвергли его предложения об укреплении дружественных отношений.
   ... Подлая финская военщина обагрила свои грязные лапы священной кровью наших бойцов.
   ... Выполняя священную волю советского правительства и нашего великого народа, приказываю: Войскам Ленинградского военного округа перейти границу, разгромить финские войска и навсегда обеспечить безопасность северо-западных границ Советского Союза и города Ленина -- колыбели пролетарской революции.
   За нашу любимую родину!
   За великого Сталина!
   Вперед, сыны советского народа, воины Красной армии, на полное уничтожение врага!
   Тысячеголосое "ура" пронеслось над поляной. Над головами бойцов грозно поднялись винтовки. Воины страны социализма клялись выполнить приказ командования с отвагой и мужеством.
   Началась подготовка к боевым действиям.
   С наступлением темноты разведчики, саперы, стрелковые подразделения, пулеметчики, гранатометчики, минометчики заняли исходное положение.
   Пулеметы и пушки стали за прикрытиями почти на самом берегу реки. Грузовики подвозили боеприпасы и строительный материал для саперов. Связисты тянули линию связи к командным пунктам батальонов, к артиллеристам и минометчикам. Радиотехники устанавливали на соснах громкоговорители.
   Часам к двенадцати ночи все было готово.
   Немногие уснули в эту памятную, волнующую ночь. Бойцы подавали политрукам заявления: "Пойду в бой коммунистом". "Считайте меня большевиком". "Буду драться с бесстрашием и мужеством члена коммунистической партии". "Если убьют, напишите родным: пал в бою за родину, за Сталина, за коммунизм".
   Забрезжил рассвет. Бойцы глядели в небо. Там, в небе, вот-вот должна вспыхнуть мощная ракета -- сигнал к бою, к первым грозным залпам нашей артиллерии.
   Ракету пускал я. Никогда не забуду этой торжественной минуты. Майор Яромичев неотрывно следит за часами, подсчитывает вслух:
   -- Семь пятьдесят пять... Семь пятьдесят шесть... Семь пятьдесят семь...
   Три минуты до начала войны. Все, кто был в это время на командном пункте полка, встали, застыли в неподвижности.
   -- Семь пятьдесят девять.
   Я поднял ракетницу. Сердце замерло.
   -- Восемь!
   Ракета, шипя, ринулась в небо. В то же время величаво зазвенела торжественная мелодия "Интернационала".
   Война началась.
   

2. Первые минуты полны. Разговаривают пушки.

(По рассказу политрука батареи полковой артиллерии орденоносец И. И. Ширетова.)

   Описав в небе дугу, ракета рассыпалась на сотни маленьких ярких звездочек, медленно спускавшихся в густом влажном воздухе к земле. За ночь крепко потеплело, и в отсветах горящих звездочек и увидел, как набух на кустарнике, где стояли орудия нашей батареи, снег. Увидел, как выстроились за орудиями, ожидая команды, наши артиллеристы. Обвел я взглядом и вражеский берег, затаившиеся домишки деревушки Луутахянтя, сосновую рощу справа и наблюдательную вышку слева. Это -- наши цели. Они отчетливо видны. Секунд пятнадцать опускались на землю искрящиеся белые звездочки.
   Сигнал подан.
   -- За родину! за Сталина! По заданным ориентирам огонь! скомандовал командир батареи, лейтенант т. Кар мази и.
   Тотчас же подали команду командиры всех взводов.
   Ориентир номер три, прямой наводкой, десять снарядов -- огонь!
   -- Ориентир номер два, прямой наводкой, шрапнелью -- огонь!
   -- Ориентир номер пять, гранатой огонь!
   Пламя длинными красными языками лизнуло воздух, земля дрогнула, снаряды со свистом понеслись за реку. Мы увидели, как в багровой вспышке разрыва развалилась каланча вражеского наблюдательного пункта.
   Запылал ближний к нам дом в деревне Луутахянтя.
   -- Точно! Спасибо, Деменчук! -- поблагодарил своего наводчика командир второго взвода младший лейтенант Шепатуров.
   -- Точно! выкрикнул и командир первого взвода младший лейтенант Андреев, пожимая руку наводчику Круте.
   В воздухе над нашими головами стоял уже сплошной вист, визг, вой от проносившихся на вражескую землю тяжелых снарядов. Это открыла огонь дивизионная и корпусная артиллерия. Тысячи орудий, расставленных по всему фронту от Сестрорецка до Ладожского озера, посылали на голову зарвавшегося врага грозные ворошиловские гостинцы. В мягком, влажном воздухе гудели мощные дары гаубиц, слышался протяжный рев тяжелых дальнобойных орудий. Разрывы снарядов, то близкие, то далекие, сотрясали землю. По всему горизонту заиграли зарницы. Горели строения кордонов, казармы, артиллерийские сооружения, сараи с пулеметными гнездами, с грохотом взрывались склады с боеприпасами.
   В гуле канонады порою можно было различить залпы, похожие на удары грома, доносившиеся до нас откуда-то из-за Куоккала. Это вступили в дело могучие крепостные орудия Кронштадта и его фортов. Славные моряки -- артиллеристы обстреливали вражеский форт Ино.
   Но грохот выстрелов, вой летящих снарядов не могли заглушить "Интернационала", передаваемого по радио. Под звуки величавого революционного гимна продолжали канонаду артиллеристы.
   Неожиданно метрах в ста двадцати за спиною у нас грохнул взрыв. Осколки разорвавшегося снаряда с шипеньем пронеслись в воздухе. Одним из осколков отбило у сосны огромную ветвь. Через минуту метрах в ста от исходной позиции второго батальона взметнулся в небо огромный столб огня и черного дыма. Враг открыл орудийный огонь. Я пробрался в окопчик командного пункта батареи, чтобы узнать обстановку.
   Лейтенант Кармазин уже разговаривал по телефону с наблюдателями.
   -- Откуда стреляют?
   Минута молчания.
   -- Вражеский бронепоезд? Где? -- Командир батареи чутко приник ухом к трубке. -- Примерно, платформа Оллила, близ Белоострова?.. Хорошо, спасибо. Продолжайте наблюдение.
   Лейтенант Кармазин тотчас же связался с командным пунктом полка:
   -- Нас обстреливает вражеский бронепоезд. Ориентир -- примерно -- платформа Оллила. Немедленно передайте об этом на командный пункт артиллерии дивизии.
   Бронепоезд врага успел выпустить еще три снаряда по нашим позициям.
   Кармазин приказал укрыться за бронированными щитами, но это было уже ни к чему.
   -- Бронепоезд подбит! -- донесли наблюдатели.
   В Луутахянтя, озаряемой пожарищами, заметили перебежку противника. Батарея открыла по деревне ураганный огонь. Особенно мастерски работал наводчик Овчинников. Ни одного снаряда впустую. Падали крыши, в стенах домов образовались огромные дыры, -- огонь изнутри золотил их. Я пошел на позицию третьего взвода пожать руку славному наводчику. Я был уже шагах в десяти от кустов, где укрывались орудия, как вдруг над головой застрекотали пули. Стреляли из Луутахянтя. Я это разобрал точно. Подползая к орудию, я хотел было передать ориентир командиру взвода младшему лейтенанту Купава, но тот уже был в курсе дела.
   -- Третий дом слева. Фундамент. Пулеметная огневая точка. Пять снарядов, -- приказал он наводчику Овчинникову.
   -- Есть, третий дом слева! -- ответил Овчинников, направляя на цель орудие.
   Через минуту дом рухнул, пламя бойко зализало тонкие сухие бревна.
   -- Отлично, Овчинников! Молодец! -- поблагодарил наводчика младший лейтенант Купава.
   -- За родину! За Сталина! -- отвечал коротко артиллерист. Добавил возбужденно: -- Пусть не вызывают, гады. Хорошие орешки даем мы им на завтрак.
   И наводчик нежно провел рукою по снаряду, направляемому в дуло орудия.
   Мы продолжали огонь.
   

3. На вражеской земле. Первые бон. Луутахянтя -- Куоккала -- Терноки.

(По рассказу начальника штаба угрюмовского батальона орденоносца старшего лейтенанта И. М. Кобзаря.)

   Ночь уходила.
   Уже не так ярко полыхали зарницы залпов, хотя визг пролетавших над головою снарядов к концу артиллерийской подготовки усиливался с каждой минутой. Побледнели с рассветом пожарища на том берегу реки, зато отчетливее выступила сосновая роща за Луутахянтя с оборванными на передних деревьях кронами.
   Занять деревню Луутахянтя, поселок Куоккала, перерезать железную дорогу, выбить врага из казармы за сосновой рощей и выйти к Териокам -- вот наша задача в первый день войны.
   Когда загремели пушки и пламя пожаров озарило вражескую землю, мы пошли с командиром батальона капитаном Угрюмовым по подразделениям проверить еще раз годность батальона к бою. Под прикрытием артиллерийского огня саперы уже строили две переправы через реку Сестру -- для танков и для обоза. Разведчики перебрасывали с берега на берег жерди -- первыми перейти на территорию врага, разведать боевой путь батальона.
   Минуты за четыре до конца артиллерийской подготовки мы вышли на левый фланг четвертой роты и залегли почти на самом берегу реки. Рядом с нами залегли наши посыльные и писарь батальона красноармеец Успенский. Вражеский берег напротив нас разрезал ручей, выбегавший из-за крутого холма. На холме виднелись перила небольшого мостика на дороге в деревню. По обочинам дороги местами стояли красные столбики. Угрюмов, прислушиваясь к грохоту разрывов, пристально оглядывал вражеский берег.
   -- Ракета! -- крикнул вдруг посыльный Угрюмова.
   И в самом деле, высоко в небе сияла ракета, на этот раз зеленая. Она разорвалась, и огненный зеленый дождь стал падать на землю.
   -- За родину! За Сталина! Вперед! -- загремело всюду по берегу.
   Из-за деревьев, из кустарника, из окопов в лощинке стремительно выбегали бойцы, направляясь к переправам, по которым уже перешли на тот берег разведчики и пулеметчики. Громкоговорители снова разнесли по лесу мелодию "Интернационала". Лед потрескивал под жердяным настилом, бойцы преодолевали реку рывком -- и вот они уже на земле врага карабкаются по крутому склону берега.
   Мы также перешли по льду на ту сторону реки. Глаза Угрюмова сияли. Мы крепко пожимали друг другу руки.
   -- Поздравляю, товарищи. Час расплаты настал. Драться, не страшась и не отступая, по-сталински! Вперед, только вперед! -- сказал комбат Угрюмов.
   Вышли на бугор. Подбежал связной из команды разведчиков.
   -- Товарищ командир батальона! На дороге под снегом подозрительные заряды. Под мостиком -- динамит, к нему провода...
   -- Провода порезать, перед зарядами поставить знаки, распорядился Угрюмов.
   -- Есть, товарищ комбат.
   -- А что означают красные столбики на дороге?-- спросил Угрюмов, вспомнив, что столбики финны вкапывали совсем недавно.
   -- Не разведали еще, товарищ комбат, -- ответил связной.
   -- Приглядитесь к ним.
   Связисты подтянули к комбату линию связи.
   На бугор подоспели пулеметчики Кожанов и Зайцев. Комбат приказал поставить пулемет на бугре, обеспечить движение разведки, которая двигалась уже впереди, по полю, близ Луутахянятя. Шестая рота подходила к деревне с восточной стороны. Опередила комбата и четвертая рота, держа направление на сосновую рощу справа Луутахянтя. Врага не было видно, но пули посвистывали все время, в отдалении гремели пушки, стучали пулеметы.
   Вдруг впереди, там, где двигалась разведка, вверх взметнулся столб черного дыма. Людей оглушил взрыв. Еще столб дыма и опять такой же взрыв. Бойцы залегли, думая, что противник начал артиллерийский обстрел. Угрюмов прошел вперед. Навстречу ему бежал тот же связной из взвода разведчиков; он еще издали кричал:
   -- Красный столбик, товарищ комбат! Красный столбик!
   -- Ну? -- спросил подбежавшего связного Угрюмов, ожидая более ясного донесения.
   -- Красные столбики -- это метки, товарищ комбат,-- доложил тот. -- Увидишь красный столбик -- вперед не ходи. Мины! Вся земля запоганена минами. Мины по действию двух родов -- нажимные и натяжные. На первую ступишь -- и мина взорвется. От другой идет к колышку нитка, -- эта мина взорвется, если наступишь на нитку...
   -- Спасибо за точную разведку -- поблагодарил комбат.-- Убитые есть?
   -- Двое ранено, Чуримов и Литвиненко. Бойцы заняли окопчик, а там шинель да сумка офицерская лежала. Потянули за шинель -- взрыв. Мина, значит.
   -- Раненых немедленно доставить на пункт первой помощи! -- распорядился командир батальона.
   Подошли к минному полю. Из снега, действительно, выступал красный столбик, а за ним зияли воронки недавних взрывов. Угрюмов смело подошел к одной из воронок, тщательно осмотрел, затем стал разгребать руками покрытый черной землей снег по краям воронки. Вскоре он держал в руках конец нитки, потянул за него -- взрыва не следовало. Нитка соединяла только взорвавшиеся мины.
   Я пригнулся низко к земле и, разглядывая на уровне глаза плоскость поля, заметил, что все поле покрыто маленькими заснеженными бугорками. В иных местах между теми маленькими бугорками поверх снега виднелись нитки, натянутые, как струна.
   Я подозвал Угрюмова.
   Исследовать поле мы не успели. Впереди дробно застучали пулеметы. Там завязался бой. Оставив перед минным полем одного из бойцов, мы бросились вправо по следам разведки к месту боя. Четвертая рота подтягивалась к лесному завалу перед сосковой рощей. Огромные сосны и березы были беспорядочно навалены одна на другую, преграждая путь. Комли деревьев были подвязаны к пням жгутами проволоки. Осторожные разведчики покачнули одно из подвязанных деревьев длинной жердью, и тотчас же из-под деревьев вырвались столбы огня и дыма. Завал надо было обойти. Но едва бойцы из взвода лейтенанта Шведова сделали несколько шагов в обход завала, как из ближнего сосняка застрочили пулеметы. Рота залегла.
   Вражеские пулеметы били по завалу, простреливали поляну за ним насквозь. Особенно сильный обстрел был на правой стороне завала, -- подступы к сосняку здесь, видимо, не были заминированы, а защищались только огнем пулеметов. Если подавить пулеметы, в сосновую роту можно ворваться с фланга, -- решил Угрюмов.
   На командный пункт, к завалу, вызвали командира минометного взвода младшего лейтенанта Арянова.
   -- Подавить огневые пулеметные точки врага! -- приказал комбат.
   -- Есть, подавить! -- ответил Арянов, и уже минуты через две во вражескую траншею с шипящим визгом полетели наши мины.
   Враг замолчал.
   Первым в рощу ворвался взвод лейтенанта Шведова, за ним и все другие подразделения. В развороченной нашими минами и еще курящейся дымом траншее лежали трупы финнов.
   Пока минометчики обстреливали траншею, мы с Угрюмовым внимательно разглядывали поляну, стараясь разгадать систему минных заграждений. И здесь мы заметили такие же заснеженные бугорки, как и на пройденном поле. Здесь также от бугорка к бугорку тянулись нитки. Они, несомненно, соединялись с минами.
   -- Глядеть под ноги! Двигаться только по разведанной местности! Не лезть в завалы, обходить дороги, помеченные красными столбиками, не прикасаться ни к одному предмету, оставленному врагом! -- вот какой приказ передал капитан Угрюмов во все подразделения батальона.
   Подступы к местечку Куоккала защищало вязкое торфяное болото. Батальон развернулся по болоту широким фронтом. Плохо промерзший мох оседал под тяжестью бойцов, в следах хлюпала вода. Особенно тяжело доставалось пулеметчикам: они несли свое грозное оружие на себе и вязли с ним по колено. Но эта преграда не задержала батальона.
   Когда батальон подошел к местечку, у крайнего домика нас уже поджидал боевой разведчик, связной Жигалов, доложить о результатах разведки. Широкая, радостная улыбка озаряла его раскрасневшееся, мокрое от пота лицо.
   -- Путь расчищен, -- весело доложил связной Угрюмову. -- Пожалуйста, без всякой опасочки. Ни одного красного столбика! Ни одного финна! Удрали, черти.
   -- Удрали? -- улыбнулся и Угрюмов.
   -- Точно, товарищ комбат, удрали.
   Угрюмов понимал, почему финны отдали Куоккала без боя (они боялись обхода с фланга), но спросил связного:
   -- А отчего же они удрали? Войну затеяли, а сами удирают.
   -- Да как же им не удирать, товарищ комбат?-- воскликнул связной. -- Смотрите-ка, -- показал он рукой на сгрудившихся бойцов, -- молодцы-то против них какие. На голове -- сталь, в руках -- сталь, а в сердце -- Сталин!
   -- Браво, Жигалов! -- одобрили бойцы.
   Кто-то крикнул:
   -- Отныне это наша земля, товарищи. Наша, советская! Да здравствует Сталин!
   Красноармейское "ура" прогремело на окраине Куоккала. Прошли железнодорожные пути, взорванные убегавшим врагом. Здесь разведчики рассказали, что они разыскали "Пенаты" -- домик, в котором жил великий русский художник Илья Ефимович Репин. Домик обезображен финнами, картины сорваны со стен и разбросаны, в комнатах все перевернуто, будто после грабежа.
   -- Варвары! -- негодующе закричали бойцы.
   К домику поставили часового.
   На коротком привале бойцы с волнением выслушали сообщение комиссара части о вчерашней речи по радио главы советского правительства товарища Молотова. Воздух огласили восторженные крики:
   -- Да здравствует родина!
   -- Да здравствует коммунизм!
   -- Вперед! Уничтожим врага! Оружием потушим войну у наших границ! С нами Сталин, товарищи!
   И батальон неудержимо ринулся вперед, к Териокам.
   Шли по левую сторону полотна железной дороги, одна из рот -- по берегу залива. Сквозь раздираемые ветром облака временами проглядывало солнце.
   Путь преградил глубокий противотанковый ров. Стенка рва, с вражеской стороны укрепленная бревнами, возвышалась метра на полтора над плоским болотом, по которому мы шли. По гребню насыпи зловеще поднималось густое плетение колючей проволоки. Враг не стрелял, видимо, выжидая, когда мы подойдем ко рву вплотную.
   -- Выкатить пулеметы! Прочесать гребень насыпи. Минометчикам быть наготове ударить по огневым пулеметным точкам врага!-- приказал Угрюмов.
   Когда пулеметы прочесали насыпь, снова заговорил комбат:
   -- Ножницы, вперед!
   Из цепи залегших бойцов смело выбросилась вперед группа бойцов. Пригибаясь к земле, бойцы стремительно побежали ко рву. Вот они уже во рву, вот карабкаются, помогая один другому, устраивая живые лесенки, по отвесной стенке рва вверх. И вскоре зазвенела под ножницами проволока.
   Скоро и весь батальон двигался по ту сторону рва.
   Вот и Териоки. Нас отделяет от города только лощина, местами голая, местами пересеченная кустарником.
   Уже видны высокие дома предместья. Мы почти у цели. Мы первыми войдем в Териоки.
   Отброшенный нами от Луутахянтя и Куоккала от рвов и завалов, выбитый из леса, враг остервенел. Пулеметы его бьют с крыш и чердаков домов города. Рвутся мины. На железнодорожном полотне поднимается вверх широкий багрово-черный столб дыма: это финны взорвали железнодорожный мост через ручей, отделяющий предместье от центра города.
   Темнеет. Еще каких-нибудь полчаса, я ничего кругом не будет видно.
   -- Сталинцы не отступают! Вперед! -- передают связные командирам подразделений приказ комбата.
   Разгорается жаркий бой. Наши минометы забрасывают вражеские засады минами. Отважные разведчики обрезают с кустов шнурки, прокладывают в кустарнике тропы. На бугорки в лощине ложатся ветки, тут -- мины.
   Все ближе подвигаются бойцы к предместью.
   Враг не выдержал натиска, бежал.
   Мы заняли предместье.
   Бойцы жарко дышали. В сапогах хлюпало: когда ползли, снег набивался в голенища, таял. От пулеметчиков столбом валил пар, так вспотели молодцы.
   Капитан Угрюмов, поздравив бойцов с выполнением боевой задачи, приказал устраиваться на ночлег.
   Выставили сильное боевое охранение. В первых домах разместили раненых, другие дома заняли бойцы.
   Неожиданно кривые улички предместья зловеще озарило зарево пожара.
   Враг поджег город.
   

4. Териоки в огне. "Кукушки". Мятсякюля -- Ино. "Угрюмов -- чорт", сказали пленные щюцкоровцы.

(Продолжение рассказа И. М. Кобзаря.)

   Командный пункт батальона мы расположили в небольшом домишке в центре предместья. Связисты протянули линию связи во все подразделения. Угрюмов то и дело спрашивал командиров подразделений, накормлены ли бойцы, обсушились ли, как устроились на отдых. Комбат лично проверил боевое охранение. Враг тревожил, не переставая: пулеметные очереди, треск автоматов, винтовок слышались то справа, то слева, то разом по всему фронту. Пожар разрастался. Море огня поднималось, лизало черное небо над привокзальной частью города. Вокзал уже догорал, обдавая ельник брызгами искр. Подальше, на горке, пылали санатории. Огонь охватил и дома на главной улице города.
   Варвары, прошептал сквозь зубы Угрюмов, глядя на пылающий город.
   В полночь враг ринулся в контратаку.
   Контратаку отбили. Бой еще не кончился, когда домишки предместья закачались от грохота наших танков, прорвавшихся наконец через минные поля. Грозные танки остановились на уличке у командного пункта батальона.
   -- Ну, теперь мы живем! -- радостно сказал капитан Угрюмов, дружески пожимая руку командиру танковой роты лейтенанту Преображенскому.
   -- Разрешите поработать, -- обратился к комбату лейтенант Преображенский.
   -- Опасно. Город не разведан. Разведчики еще не возратились, -- сказал комбат.
   -- Вот мы и поможем разведчикам, -- настаивал командир танковой роты. -- К тому же, мы не позволим врагу заминировать город. Разгоним мы и скопления врага. Дорогу расчистим. Да и, к слову сказать, товарищ комбат, чертовски хочется побывать в деле. Все танкисты объявили себя сталинцами. Будьте уверены -- не подкачают!
   Угрюмов разрешил.
   Грозные танки ушли в пылающий город, наводя на врага ужас и смятение, расстраивая все его планы, уничтожая засады.
   Мы с нетерпением ожидали возвращения танков. В дверь постучали, на пороге показался разведчик связной Жигалов. От усталости, от величайшего нервного напряжения (разведчик ежеминутно в течение ночи рисковал жизнью) он на этот раз не мог вымолвить слова. Угрюмов поднялся, поцеловал отважного бойца.
   Жигалов, опомнившись от минутного забытья, вытянулся перед комбатом, и вновь мы услышали его живой, бойкий голос:
   -- Так что, товарищ комбат, красных столбиков больше нет. Но зато есть... патефоны, велосипеды, пальто, отрезы шелка, топоры, лопаты, вафельные полотенца, словом -- приманки. Есть даже и золотые часы. В отсветах горящего дома мы видели, как вражеский офицер -- рожа злая, так и просилась на мушку! -- вытащил из кармана часы и подвязывал их к мине. Дотронешься до приманки -- и нету тебя. Весь город минирован, товарищ комбат.
   -- Спасибо, товарищ Жигалов, -- поблагодарил разведчика Угрюмов. -- Ложись, отдохни.
   -- Не могу, товарищ комбат. Меня ждут разведчики, извратились из города танки, все забрызганные землей. У трех машин были сорваны радиомачты.
   -- Стервецы! -- ругнулся лейтенант Преображенский,-- увидели, что мины не помогают, -- навели противобашенные заграждения. Висячее бревно поперек улицы. Шлагбаум вроде. Под бревном, конечно, мина. Ну, надо было брать и это препятствие на большой скорости, вот и оборвали радиомачты.
   Рассвело.
   Подразделения батальона перешли ручей и ворвались в город широким фронтом. Гранатометчики выкуривали финнов из подвалов, из погребов, из канав, пулеметчики прочесывали свинцом улицы. Враг уходил из города, не принимая большого боя, надеясь, должно быть, что мины сделают свое дело.
   Город, действительно, был заминирован здорово. На главной магистрали -- Курносовском шоссе, проходящем через весь город, -- встречались участки, сплошь покрытые минами. Мы еще не знали, как обезвредить эти дьявольские штучки, от одного прикосновения к которым человек взлетал в воздух. Инженерная служба расчищала пути сзади. Дойдя до минного сплошняка на Курносовском шоссе, мы остановились. Некоторые из мин лежали даже не замаскированными. Две зеленых металлических тарелки одна на другой, сверху капсюль, похожий на большую пуговицу.
   -- Так вот она, чертяка, какая, -- сказал младший командир Мовчан, подходя к мине поближе.
   Я приказал ему отойти от мины.
   Как раз в это время и подъехал к нам начальник инженерной службы полка лейтенант Степанов. Он подошел к одной из мин, смело взялся рукой за пуговку капсюля, вывинтил его, снял верхнюю тарелку, вывинтил какую-то вещичку (детонатор) из заряда, помещавшегося в другой тарелке, и, подняв мину, бросил ее к нам под ноги. Многие из нас шарахнулись в сторону.
   -- Не бойтесь, -- с улыбкой сказал начальник инженерной службы полка.-- Эта мина никогда уже больше не взорвется. Все дело вот в этих штучках,-- и он показал нам капсюль и детонатор.
   Мы разглядывали мину, грохали тарелки о землю. Лейтенант Степанов тут же показал, как надо вывинчивать капсюли детонатор. Не прошло и трех минут, как заминированный участок шоссе был полностью расчищен. Мы преспокойно сталкивали обезвреженные мины в канавы.
   На другой день мы с боем подошли к большому селению Мятсякюля. расположенному на горе близ залива. С горы сбегала бурная, не замерзающая даже зимой речонка. Мост через нее на Курносовском шоссе был взорван. Влево, к берегу залива, тянулся лес, в глубине его была расположена небольшая деревня. Сюда же, к Мятсякюля, подтянулись и другие батальоны полка.
   Было уже под вечер, когда мы получили приказ командира полка майора Яромичева переправиться через речку, выбить врага из деревни в лесу и выйти за ночь к станции Ино.
   Сквозь сильный заградительный огонь с горы подразделения батальона прорвались в сосняк и вышли на берег реки. Тут стало тише, сосняк защищал гас, но неожиданно, когда саперы стали уже наводит жердяную переправу через речку, нас обстреляли. Пули звенькали как-то необычно и на плоском берегу шлепались в снег, вздымая бугорочки. Стреляли словно сверху. Пригляделись к сосняку. Зоркий глаз Угрюмова заметил в густой кроне одной из сосен на том берегу реки мостки, а на мостках притаившегося финна. Неподалеку, на другой сосне, тоже сидел финн, но уже не на мостках, а на суку, привязанный к стволу ремнями. А дальше -- третий и четвертый.
   -- Эге! Вот как они хотят воевать с нами... А ну-ка, Бочмагин, сними этих птичек певчих,-- обратился комбат к одному из пулеметчиков.
   Пулемет плеснул по вершинам сосняка, и "птички певчие" тотчас же смолкли. Впоследствии из стали называть "кукушками". Это была новинка в действиях врага, но особенно приглядеться в тот вечер к кукушкам мы не смогли.
   Едва батальон переправился на тот берег речки, нас встретил ливень свинца. Кора с деревьев так и сыпалась, будто ее соскабливали топорами. Некоторые из деревьев с грохотом падали в багровых разрывах мин и снарядов.
   Враг бил из деревни -- с чердаков, из подвалов, из специально оборудованных бетонных огневых точек. А наши батареи и танки остались за речкой.
   Бойцы залегли в снегу.
   Угрюмов подполз к опушке сосняка и, разглядев расположение огневых точек врага, приказал лейтенанту Радченко выбросить два пулеметных взвода в обход с флаггов -- взять деревню под перекрестный огонь. Пулеметчики быстро залегли на новых позициях, и вскоре уже мы услыхали, как настойчиво, большими очередями, заговорили наши пулеметы. Тогда с фронта, от опушки леса, к деревне поползли гранатометчики во главе с лейтенантов Хамитовым. Вот гранатометчики уже совсем близко от деревни, а вот уже у домов полыхнули и разрывы гранат. Замолчала одна из бетонных огневых точек врага: молодой боец Попов подполз к ней близко, бросил гранату прямо в амбразуру. С крыш, с чердаков запрыгали финны -- удирать.
   -- Вперед, красные воины! -- крикнул капитан Угрюмов, и весь батальон ринулся яростно в атаку.
   За деревней снова начинался лес. Восемь километров гнали мы белофиннов по лесу.
   Стало темно, пошел липкий снег.
   Враг неожиданно замолчал, как бы исчез.
   Ни одного выстрела.
   Где-то совсем рядом станция Ино, а за нею и форт Ино с мощными крепостными орудиями. У врага тут сосредоточены силы и, безусловно, не маленькие.
   Заняли круговую оборону, выслали разведку. Впереди оказался враг, вправо, влево -- враг. Врагу удалось пробраться и к нам в тыл. Угрюмов взялся за телефон доложить командиру полка о положении, но связь была перерезана.
   Мы окружены.
   Еще и еще раз выслали разведку. Прочесали лес из пулеметов.
   И тотчас же отовсюду застучали в ответ вражеские пулеметы и автоматы. Да, мы окружены, и, судя по огню, большими силами врага.
   Угрюмов приказал затаиться и открыть огонь только тогда, когда враг ринется в атаку.
   Выставили вперед пулеметы, тщательно замаскировали снайперов, гранатометчиков. Надо было все же доложить об обстановке командиру полка.
   Угрюмов пришел во взвод лейтенанта Шведова.
   -- Товарищи, -- шопотом сказал он, -- нужно срочно доставить донесение в штаб полка. Задача сложная, товарищи. Надо будет, к тому же, протянуть на обратном пути линию связи. Есть ли желающие добровольно выполнить эту задачу?
   -- Я!.. -- Я!.. Я!.. -- раздались десятки голосов.
   Угрюмов отобрал десять человек. Группу эту возглавил лейтенант Шведов.
   Впереди пошли младший командир Бамбалов, бойцы Букин и Валихметов.
   Группа скрылась в сосняке.
   Ни одного выстрела, -- значит, вырвались из окружения благополучно.
   Враг подозрительно молчал. Прошло часа три. Пробираясь обратно, группа лейтенанта Шведова наткнулась на вражеские цепи на дороге. Под ливнем свинца из ручных пулеметов финны рассыпались в панике по кустам, и наши молодцы благополучно предстали перед капитаном Угрюмовым.
   Шведов передал приказ командира полка: держаться силами батальона до утра.
   Итак, предстояло драться силами батальона против скопища врага.
   Капитан Угрюмов обошел все подразделения.
   -- Не сдавать, товарищи! Покажем белофиннам, как дерутся большевики!
   -- Есть, не сдавать... -- отвечали бойцы.
   Бой начался вскоре же. Жаркий, свирепый бой. Атака следовала за атакой. Лес наполнился стрекотом пуль, повизгиванием мин, оглушительными взрывами и грохотом падающих деревьев. Красные бойцы подпускали врага на двадцать шагов и нещадно резали его из пулеметов, забрасывали гранатами. Было слышно, как озверело кричали на своих солдат финские офицеры, как ругались матерно русские белогвардейцы. Мы затыкали их поганые рты свинцом.
   Капитан Угрюмов переползал от подразделения к подразделению, и то и дело бойцы слышали его ободряющий, родной голос:
   -- Отлично, товарищи! Во славу родины! Во славу Сталина!
   До утра мы продолжали отбивать яростные атаки врага, А когда совсем рассвело, с боем заняли деревушку Сипиля, от которой было рукой подать и до станции Ино.
   Восемь дней мы шли вперед без передышки.
   Враг не выдерживал нашего натиска, отходил.
   Однажды мы взяли в плен большую группу шюцкоровцев. Один из шюцкоровцев, узнав, что он в плену у капитана Угрюмова, вдруг пугливо начал озираться по сторонам, задрожал. Мы спросили его, чего это он так испугался. Шюцкоровец пробормотал:
   -- Нам... нам... говорили, что Угрюмов -- чорт! Наше начальство его боится...
   Мы грянули веселое "ура". Если враг боится, -- значит, все обстоит хорошо.
   

5. Заграждения и ловушки. Лпмонадиус.

(По рассказу начальника инженерной службы полка орденоносца лейтенанта В. Ф. Степанова.)

   Мы -- саперы, и речь наша будет о ловушках, препятствиях и заграждениях, которые воздвиг на нашем пути злой и коварный враг. Расскажем мы и о том, как мы сносили с лица земли эти сооружения врага.
   Первое, что мы встретили на своем пути, были мины.
   Как правило, мины устанавливались врагом на основных узлах и скрещениях дорог, по обочинам дорог, особенно у телеграфных столбов, на железнодорожном полотне, на подходах к мостам, на улицах деревень и сел, на лесных полянах и отдельных прогалинах в лесу и особенно на высотах. Маскировка мин в большинстве случаев была очень небрежной. Мина после установки или засыпалась снегом, или на нее бросались солома, сено, ветки ельника, какая-либо тряпка. Объясняется это тем, что враг производил минирование отступая, наспех.
   Излюбленным приемом маскировки мин, особенно в селах и деревнях, были "приманки". Были даже случаи, когда враг минировал трупы своих солдат.
   Мины были разные. Особенно часто попадались нажимные мины, взрывающиеся при нажатии. Достаточно было опустить на такую мину предмет весом в восемь килограммов, как мина тотчас же взрывалась.
   Натяжные мины взрывались при натяжении ниток, бечевок, проволоки. Эти мины встречались больше в лесу, в кустарниках, в домах и особенно под "приманками".
   Были и другие типы мин. Вид у мин был различный. Всего за время войны мы встретили двадцать восемь разновидностей мин.
   Другое препятствие, которое часто вставало на нашем пути, был лесной завал. Длина завалов в иных местах достигала нескольких километров, ширина -- до восьмидесяти пяти метров. В завалах таились натяжные мины; ветви деревьев, особенно посредине, опутывались предательскими шнурками, колючей проволокой. Завалы простреливались из расположенных за ними траншей или окопов.
   С исключительным старанием враг воздвигал на нашем пути противотанковые препятствия -- рвы, эскарпы, контрскарпы и надолбы. Со всеми этими видами противотанковых препятствий мы также познакомились вскоре после перехода границы. Ров обычно проходил по равнинной местности, перерубая дороги, поля, луга, лесные массивы.
    Ширина рва -- от трех до четырех метров. Высота задней стенки достигала трех метров. Эскарп, сооруженный в основном по тому же принципу, как и ров, проходил преимущественно по взгоркам и по склонам высоких холмов.
   Контрэскарп, напротив, был устроен совсем по-иному. Перед танком вставала сначала насыпь, за перекатом насыпи шла на деревянных креплениях площадка шириною до двух с половиной метров, которая затем круто обрывалась в глубокий ров. Насыпи этих препятствий, как правило, схватывались напольными проволочными заграждениями. На них устраивались также защищенные огневые позиции для снайперов, автоматчиков и пулеметчиков.
   Часто встречались на пути танков надолбы. Это -- преграда из гранитных валунов, раздробленных глыб или каменных брусьев. Камни располагались в шахматном порядке на расстоянии восьмидесяти сантиметров один от другого поясом от трех до одиннадцати рядов. Высота надолбы полтора-два метра. Для устойчивости камни вкапывались на полметра в землю. Надолбы обычно располагались на подступах к наиболее важному в стратегическом отношении пункту обороны и защищались из хорошо укрепленных точек.
   Таковы главные препятствия, которые мы встретили на нашем пути в первые дни воины.
   Мины, систему вражеских заграждений подрывного действия, мы разгадали в первый же день войны. Как только сообщили в штаб полка из переправившихся на тот берег реки Сестры стрелковых батальонов, что на дорогах и в поле обнаружены какие-то взрывающиеся заряды, я тотчас выслал инженерную разведку.
   Но мины этой системы оказались незнакомыми нашим подрывникам. Собрались мы в кружок на совещание.
   -- Разрешите сказать, -- попросил слова красноармеец Полтавец, награжденный орденом Красного Знамени.
   -- Говорите, товарищ Полтавец...
   -- Мое слово, -- так начал знатный сапер, -- будет простое. Мина должна быть освоена сейчас же. Вот сию минуту. Пусть один, трое, четверо из нас погибнут, но зато мы сохраним жизнь сотням бойцов.
   -- Правильно! Освоить мину надо сейчас же, но... без жертв! -- сказал я.
   Одну из мин нам удалось подцепить кошкой. Мы оттащили ее от минного поля и стали внимательно разглядывать. Это была тарельчатая, нажимного типа мина. А раз нажимного, ударник капсюля, значит, не соприкасается со взрывателем, и его можно удалить. Осторожно, стараясь не надавить на верхнюю тарелку, я взялся за головку капсюля; он легко стал вывинчиваться. Когда я уже вынул капсюль, верхняя тарелка легонько качнулась, точно на пружинке. Ага, ее, значит, можно снять без опаски. Сняли -- и перед нами весь несложный заряд мины.
   -- Чертяка! -- выругался Полтавец. -- А я думал -- внутри у нее машина какая. Адская машина. Ну, теперь и без жертв можно... -- и увлекая товарищей, Полтавец поспешил к минному полю.
   Потом мы освоили и все другие типы и разновидности мин, а через несколько дней рабочие города Ленина подарили нам миновылавливатели, и мины, вообще, уже не являлись больше препятствием.
   Не задерживали саперов и лесные завалы. Вначале их растаскивали кошками, а вскоре саперы уже бесстрашно проникали в завалы, обезвреживали мины и прочищали в буреломе ходы для бойцов.
   Мы быстро научились преодолевать и другие препятствия. В селении Райвола мы обнаружили ящик бутылок с какой-то жидкостью. К горлышкам бутылок были привязаны тонкие палочки, но не деревянные, а из какого-то вещества. На бутылках -- этикетки, на этикетках -- надпись "Лимонадиус". Сметливые саперы тотчас разгадали, что это был за "лимонадиус". Один из саперов-подрывников, взяв из ящика бутылку, поджег палочку (палочка оказалась воспламенителем) и с размаху, бросил бутылку в поленницу дров. Бутылка разбилась, жидкость плеснулась на дрова, и в тот же момент вся поленница ярко запылала, да так, что и потушить было невозможно. Вот этим-то "лимонадиусом" белофинны, отходя, и поджигали селенья, дворы со скотом, сжигали трупы своих солдат. И не только это.
   Когда мы ворвались в одну из деревень, только что оставленную финнами, мы услышали из одного из пылающих домишек душераздирающие крики. Мы бросились в дом. На полу перед дверью, связанные по рукам и ногам проволокой, лежали старик-карел, молодая женщина, вся в кровоподтеках, и две девочки -- пяти и семи лет. Передний угол дома пылал. На полу валялся осколок стекла от бутылки с "лимонадиусом". Семья карела, видимо, не поделавшая уйти с щюцкористами, была обречена на сожжение.
   Ярость охватила наши сердца.
   Перед нами был уже не просто хитрый и коварный враг, а враг варвар, дикарь, безумец.
   

5. Действия разведчиков. "Не теряться ни при каких обстоятельствах".

(По рассказу Герои Советского Союза, командира взвода разведчиков младшего комвзоода С. П. Коменданта.)

   Чем дальше мы углублялись да территорию врага, тем все сложнее и сложнее становились препятствия. Если до Териок заграждения еще не были комбинированными, то дальше они уже имели характер хорошо укрепленного узла -- дзот, {Дзот -- дерево-земляная огневая точка.} перед ним траншея, мощный пояс накольных проволочных заграждений, надолбы, минированное поле.
   Тут на первое место выдвинулись разведчики. Собственно, разведчики и без того всегда были впереди, но с нарастанием трудностей возрастала и боевая роль разведки.
   Порою мы выдерживали жестокие бои. Первую острую схватку с врагом разведчики нашего подразделения выдержали между местечками Тюрисевя и Мятсякюля. Слева -- море, справа, метрах в трехстах от берега моря, -- гора. Между морем и горой прекрасный сосняк, красивые и нарядные дачи.
   Была ночь, отважные угрюмовцы остановились в дачках Тихого Уголка пообсушиться, пополнить запасы снаряжения, отдохнуть после двух дней непрерывных боев. Сто двадцать разведчиков под командой старшего лейтенанта Березина (за героизм, проявленный в боях с белофиннами, товарищу Березину присвоено звание Героя Советского Союза) пошли вперед, к Мятсякюля.
   Осторожно двигались разведчики по сосняку, разведывая каждую дачку, каждый куст, выступы и расселины нависшей зловеще над сосняком высокой горы.
   Так прошли километра два.
   Враг молчал. Знали -- хоронится враг, готовит ловушку. Были настороже. Впереди на прогалине стояло четыре домишка, дальше опять темнел лес. Когда разведчики были уже десятках в трех шагов от опушки леса, тут застучали вражеские автоматы и пулеметы.
   -- Ложись! -- крикнул Березин, и разведчики мгновенно залегли. -- Приготовиться! Пулеметчики, вперед! Не стрелять, пока не выявим огневых точек врага!
   Ни шороха, ни одного выстрела с нашей стороны. Замолчал и враг.
   -- Выдержка! -- передал по цепи Березин. -- Враг ждет, когда мы поднимемся.
   Враг выжидал, выжидали и разведчики. Так прошло с полчаса. Враг не выдержал: бешено заговорили его автоматы и пулеметы, взрыхляя снег перед разведчиками. Но по звукам выстрелов разведчики определили, где укрыты вражеские огневые точки.
   -- Огонь! -- скомандовал Березин.
   Огненный шквал полоснул по сосняку. Завязался горячий бой.
   Лютая опасность подстерегала роту. У врага, по крайней мере, шесть станковых пулеметов и сотня автоматов, у нас всего-навсего восемь дегтяревских пулеметов. Замолчал один из наших пулеметов, кончились диски у второго. Ранен пулеметчик. Кто-то вскрикнул в цепи.
   -- Выдержка!-- передал по цепи Березин. -- Если враг ринется в атаку, встречать гранатами. Сталинцы не отступают!
   До рассвета сдерживали натиск врага герои-разведчики. Утром на помощь подоспели угрюмовцы. Враг бежал.
   Не раз мы, разведчики, спасали бойцов от неминуемой смерти. Это было за селением Райвола. Рассвет застал одну из стрелковых рог угрюмовского батальона на огневом рубеже. Утро выдалось серое, тусклое. Все кругом тонуло в холодном, пронизывающем тумане. Белофинны куда-то откатились и замолкли. Невдалеке на шоссе виднелся мост через глубокий овраг. Разведчики рывком преодолели мост, оглядели местность. Влево от дороги легка выступали из тумана два небольших домика. К одному из них вел от дороги след человека.
   -- Трое за мной, остальным -- разведать дорогу! -- приказал командир отделения разведчиков товарищ Мяконьков.
   След огибал домик, вел к черному ходу. Разведчики осторожно открыли дверь, вошли в просторную кухню. В плите еще тлели угли. Разведчики стали молча, сосредоточенно исследовать помещение. Дошли до последней угловой комнаты. Дверь приперта изнутри. Только нажал на нее покрепче Мяконьков -- из-за двери два пистолетных выстрела. Разведчик схватился за плечо, выбежал во двор, а за ним последовали и товарищи.
   Мяконьков бросился к окнам угловой комнаты и, придерживая винтовку раненой рукой, взмахнул гранатой.
   -- Выходи, стервец! Сдавайся!
   Из окна загремели выстрелы.
   Мяконьков швырнул в окно гранату и побежал в дом перехватить врага. Подбегая к черному ходу, он подцепил ногой заснеженный шнур. Схватился за него, встряхнул. Шнур, как струна, вздыбил тонкую полоску снега по направлению к мосту.
   "Мост подготовлен врагом к взрыву. Взрыватели тут, в домике. Надо немедленно предупредить роту..." -- мгновенно понял разведчик. Он со всех ног бросился к полю, подавая подходившим уже к мосту бойцам знаки остановиться. К нему подбежали разведчики-саперы и перерезали провода.
   Под мостом обнаружили адскую машину огромной взрывной силы. Сидевший в домике финн поджидал, когда на мост вступит рота, чтобы подорвать ее.
   Бойцы заботливо перевязали разбитое плечо разведчику Мяконькову.
   
   -- Разведчик каждую минуту рискует жизнью. Спокойствие и смелость -- броня разведчиков. Не теряться ни каких обстоятельствах! -- говорил нам наш боевой командир товарищ Березин.
   -- Есть, не теряться ни при каких обстоятельствах!-- отвечали мы.
   Б районе Пейпуло (это уже далеко за Райвола) мы наткнулись на сильно укрепленный узел обороны врага. Девять рядов накольных проволочных заграждений прикрывали собою вражеские траншеи и дзоты, расположенные на опушке матерого ельника. Подступы к проволочным заграждениями простреливались и днем и ночью из пулеметов и автоматов. В ночь на девятое декабря решили все же порезать проволоку. Послали четырех разведчиков с ножницами. Вернулись ребята, -- невозможно, говорят, порезать. Послали еще троих, вернулись и те с тем же результатом: порезать, мол, действительно невозможно.
   Тут сердце мое возмутилось. Как же это так невозможно? Что за поганое слово это "невозможно". Идет война, а не игра, тут не может быть такого слова. Подползаю к Березину:
   -- Разрешите, товарищ командир, я пойду.
   -- Убьют, -- просто сказал Березин. -- Ребятам верю -- смельчаки. Необходима артподготовка. Этой музыки финны не любят.
   -- Разрешите без артподготовки...
   Березин поглядел на меня строго и в то же время с таким чувством, будто прощаясь со мною. Я сказал:
   -- Не беспокойтесь, не убьют. А дело сделаю.
   -- Хорошо. Берите в помощь людей, сколько вам надо.
   -- Мне много не надо, всего одного.
   Вернулся в свой взвод, спросил у товарищей, кто пойдет со мной добровольно резать проволоку. Охотников нашлось порядком, только подзадорь. Выбрал я суховатого, но жилистого паренька -- красноармейца Шилова, взяли мы гранат по пяточку, пистолеты, винтовки, ножницы. Перед уходом старший лейтенант Березин сказал нам, что если нам удастся порезать проволоку, проходы тотчас же займут наши бойцы. Отлично. Значит, нам можно остаться в проходе, быть, как говорится, в авангарде наступления. Березин разрешил и это.
   Поползли мы с товарищем Шиловым.
   Метров сто отползли, запели над головой пули. Совсем зарылись в снег, двигаемся, словно кроты, руками снег разгребаем. Шилов шепчет мне:
   -- Действительно, стреляют, стервецы. Умрем, но сделаем дело, товарищ командир.
   -- Браток, -- отвечаю ему, -- зачем умирать? Жизнь прекрасна. Дело сделаем и живы будем. Давай лапу.
   Подползли к проволочному заграждению. Жуткая паутина. Девять рядов. Высота накольной сетки -- полтора метра. А впереди, метрах в семидесяти от заграждения,-- лес, оттуда и стреляют финны. Стреляют беспорядочно, видимо, надеясь, что не отважатся большевики выйти к проволоке под самое дуло пулеметов и автоматов. И по этой беспорядочной стрельбе мы поняли: враг нас не видит. Решили делать два прохода, метрах в пятнадцати один от другого. Заметит враг одного, откроет огонь -- будет резать другой, заметит другого -- будет резать первый. К делу!
   Начали резать.
   Проволоку зажимаем левой рукой, чтобы не бренчала. Ряд порезали благополучно, другой тоже, третий, четвертый ... Финны постреливают, а мы режем да режем. Добрались и до последнего ряда, порезали и его, пооттянули концы в стороны. Ура! Дело сделано! Сердце сильно бьется, от радости стучит в висках. Но старший лейтенант Березин приказал всегда быть спокойным, выдержанным, не забываться и в радости. Мы с товарищем Шиловым преспокойненько залегли в одном из проходов, прислушиваемся к земле -- не идут ли наши? Идут! Мы даже слышим, как похрустывает снег под сапогами бойцов. Из кустарника на опушке леса бьет из автомата финн. Мы в каких-нибудь шагах тридцати от него. Решили обойти автоматчика и тихо снять его прикладом, чтобы не мешал нашим. Местечко для обхода выпало удобное -- канавка. Поползли. Вдруг белофинн что-то пронзительно крикнул, и тотчас же бешеный ливень свинца обрушился на проходы.
   Канавка вывела к бугорку. Когда переползали через бугорок, зоркий враг заметил нас. Залегли за бугорком, Шилов впереди, метрах в четырех от прохода. Вижу -- пули слизывают и слизывают снег с бугорка, вот уже брызжет на нас и земля. Пули срезают и землю. Чувствую -- секут пули халат, ватник. Одна из пуль обожгла лопатку Звенькнула пуля о верх каски. Жарко стало, сильнее прижался к земле. Шилов вдруг ойкиул.
   -- Ранен?-- шепчу.
   -- Да...
   -- Сам ползти можешь?
   -- Да...
   -- Не бойся. Буду защищать. Оставь гранаты.
   Огонь вдруг ослабел, слышим в лесу голоса. Незавидное у нас положение. Вот-вот бросятся на нас финны, чтобы взять живьем.
   -- Не теряться ни при каких обстоятельствах, -- шепчу Шилову слова нашего командира. -- Ползи. Скажи командиру -- Комендант на минуту задержался.
   Шилов пополз. Вот уже он у прохода. Из леса одиночный выстрел, -- Шилов опять ойкнул, но ползет. Я не показываюсь из-за бугорка, будто меня и нет совсем. Только было начал преодолевать проход раненый Шилов, слышу -- топот. Бегут из леса. Человек сорок. Подпустил я их шагов на двадцать, бросил одну за другой две гранаты. Взрыв гранат озарил на мгновение поляну, гулом отдался в лесу -- все это помню отчетливо. И -- вопли и стоны раненых. Хорошо, значит, легли мои гранаты. Уцелевшие отползают к лесу, тащат за собой раненых. Бросил еще две гранаты. Опять крики и стоны.
   Отходить, думаю, надо. И вдруг слышу за спиной скрип снега. Подбираются ко мне сзади. Вижу -- группа финнов выбегает из леса -- загородить проход. Рывком перебираюсь на то место, где Шилов оставил гранаты. Молодчага, оставил все пять. Теперь они ему не нужны,-- он, должно быть, уже далеко в поле.
   Враги накапливаются и накапливаются вокруг меня. Передние опасаются подняться, а снег все поскрипывает -- подползают, значит, другие. По опыту знаю, ждать долго не годится -- пропадешь. Одну за другой швыряю три гранаты -- вправо, влево и вперед. Грохочут взрывы. Повизгивают осколки.
   -- За Сталина! За родину! Не возьмете, гады!-- и, не давая врагу опомниться, бросаю последние три гранаты, подхватываю винтовку -- и к проходу.
   Но тут дьявольская штука произошла со мной. Когда я схватывал с земли винтовку, на глаза наползла каска, и вместо прохода я угодил в паутину колючей проволоки. Проволока сразу обхватила, сжала -- с места не двинешься.
   "Гибель,-- думаю, -- прощайся с жизнью, товарищ Комендант..."
   Ох, и разожгла же меня эта оплошка. Вот тебе, размышляю, и не теряйся ни при каких обстоятельствах. Напряг все силы -- высвободил голову из проволоки, потом и руки. Мое счастье, что растерявшийся враг снова метнулся от меня к лесу. Это дало мне возможность освободиться от проволоки. Но на меня все же бросились человек шесть финнов. Тогда я опять взмахиваю рукой, словно бросаю гранату (в руке был пистолет), финны побежали врассыпную, а я открыл по ним стрельбу. Пробегая по проходу, наткнулся на тело. Подумал -- не Шилов ли? но это был лейтенант Сазонов из нашего подразделения. Не хотелось оставить тело убитого командира Красной армии на поругание врагам. Подхватил, потащил. Ползу и убитого тащу. Метрах в пятидесяти от проволоки провалился в канаву и тут отдышался. Только в канаве я почувствовал, как гулко стучало в груди сердце. Дали сразу о себе знать и ожоги на спине, и разорванная колючками кожа на руках.
   А когда я прибыл на командный пункт полка, где уже лежал, весь в бинтах, товарищ Шилов, разведчики окружили меня -- обнимают, целуют.
   -- Не теряться ни при каких обстоятельствах -- это главное! -- говорю. -- А остальное само собой придет.
    Пусть враг знает, что нас не удержат ни колючая проволока, ни надолбы, ни западни и ловушки. Ничто не удержит! Вперед, только вперед!
   И мы шли вперед и первыми сносили с лица земли вражеские заграждения, расчищая путь нашим бойцам.
   

2. Шюцкоровцы в нашем тылу. Пулемет на танке. Штурм укрепленной высоты 34,8.

(По рассказу наблюдателя-связного орденоносца красноармейца К. М. Иванова.)

   Часа полтора спустя после того, как разведчики Комендант и Шилов порезали проволоку на подступах к укрепленному узлу Пейпуло, подразделения полка ворвались проходы и смяли врага. Впереди шли танки. Выкури автоматчиков из траншеи на опушке леса, танки проложу дорогу к дзоту и стали перед амбразурами. Саперы подорвали укрепление врага.
   Враг уходил, на пути сжигая села, хутора, заводы взрывая небольшие электростанции на речках, плотины мосты, убивая скот, расстреливая жителей, оставшихся! деревнях и ждавших прихода Красной армии-освободительницы.
   Мы шли по пеплу, еще дышавшему жаром. Почерневшие печи да трубы, сиротливо вздымавшиеся над пепелищами встречали нас вместо живописных деревень. Мы шли по лесам, зловеще озаряемым пожарищами. Иногда мы врывались в горящие деревни, пытались тушить пожары, но дома, напоенные "лимонадиусом", таяли, как свечи, огонь не истово пожирал их.
   Враг зверел. Чаще встречались теперь "кукушки". В иных местах на деревья поднимались целые подразделения белофиннов, и лес приходилось прочесывать шрапнелью. Распластав в воздухе крылья халатов, кукушки падали, как птицы. Под деревьями, на которых сидели кукушки, мы находили бутылки из-под спиртного. Одурманенные алкоголем, кукушки не сползали с деревьев, когда мы их окружали и предлагали им сдаваться в плен. В большинстве это были шюцкоровцы -- злейшие наши враги. Озлобленные неудачами, озверевшие от разбоя, они пытались проникнуть и в наши тылы -- поразбойничать и на наших коммуникациях.
   15 декабря, за час до рассвета, дозорные сообщили в штаб угрюмовского батальона, что в наш тыл проникла, обойдя правый фланг батальона, банда шюцкоровцев до пятидесяти человек. Банда держит направление к нашим кухням. Решили, должно быть, полакомиться нашим замечательным красноармейским борщом. Мы, "москали", народ гостеприимный, угостили незваных гостей хорошо. Шестнадцать шюцкоровцев полегли у наших кухонь. Восемь трупов мы обнаружили на рассвете метрах и полутораста от дороги. В груди у каждого торчал нож. Это были раненые, которых уцелевшие шюцкоровцы сначала тащили на себе, потом прикололи.
   У врага не осталось никакого чувства даже к своим раненым. 21 декабря мы вышли к местечку Сепрола, остановились в густом сосновом лесу, на опушке. Дальше, за низиной, в которой протекала запруженная совсем недавно, подернутая молодым льдом речка, вставала широкой лесистой грядой высота 34,8. Это, как мы узнали через несколько дней, был последний из укрепленных узлов на подступах у железобетонным крепостям линии Маннергейма.
   Узел этот был весьма основательный: шесть дзотов, расположенные по склону высоты, перерубали огнем всю Янину. От одного дзота к другому вели глубокие транши. Как и в Пейпуло, высоту опоясывали мощные накольные проволочные заграждения. Мы, наблюдатели, поймали на экраны перископов и стереотруб вражеских наблюдателей и автоматчиков-кукушек, разместившихся в сосняке по склону высоты.
   -- Занять высоту, -- коротко и просто сказали командиру полка майору Яромичеву в штабе дивизии.
   Командир полка долго и внимательно приглядывался к высоте, подползая к нам, глядел в наши перископы и стереотрубы. Наконец он пригласил на наблюдательный пункт командира артдивизиона старшего лейтенанта Каренского.
    -- Видишь цель?
   -- Уже засечена, товарищ майор.
   -- Снять наблюдателей и кукушек! Прочесать весь лес на высоте шрапнелью! -- приказал командир полка.
   Два часа били по высоте пушки. Падали деревья вместе кукушками.
   Пушки смолки, и опять мы увидели на нашем наблюдательном пункте командира полка майора Яромичева. Сюда же приползли начальник штаба полка старший лейтенант Москвин, комбаты и старший лейтенант Березин. Высота уже выступала перед нами прочесанная, с оголенными стволами деревьев. Вправо по склону виднелся один из развороченных снарядами дзотов. Только вал проволочного заграждения выглядел все таким же нетронутым.
   -- Проволоки не порезать, -- сказал старший лейтенант Москвин. -- По крайней мере, без жертв...
   -- Трудненько будет, -- сказал и командир полка.
   -- Порежем! -- сказал старший лейтенант Березин. -- Пуля не дура -- смельчаков не трогает. Моих парней только допусти до этого дела -- обработают за милую душу.
   Пала ночь. Батальоны, разместившиеся глубоко в лесу, развели за прикрытиями костры, бойцы сушили портянки, валенки, ватники. Во многих подразделениях проходили партийные и комсомольские собрания. Танкисты поили своих добрых коней, пополняли боеприпасами.
   После ужина в расположение полка пришли грузовики с подарками от трудящихся Ленинграда. Каждому бойцу по пакету, а в пакетах -- фуфайки, чулки, носки, перчатки, теплое белье, носовые платочки, да еще не простые, а с вышивкой. Затем шоколад, какао, конфеты, печенье, папиросы всех сортов, колбасы, сыр и прочие яства. В каждом пакете -- письмо, отечески-назидательное от старого партизана, ласковое, милое от девушки. Мы были далеко от наших границ, но родина была неотступно с нами, теплое слово народа волновало и трогало нас. Бойцы уселись у костров писать ответные письма.
   Уселся было к костру и я, но мне приказали занять ночной пост на наблюдательном пункте. К высоте ушел Комендант с тридцатью пятью молодцами-разведчиками резать проволочные заграждения, и могли быть всякие неожиданности.
   В случае провала разведки Комендант должен был дать красную ракету. Вот за появлением этой-то ракеты я и должен был проследить. Со мной в окопчик наблюдательного пункта залег связной командира разведроты старшего лейтенанта Березина.
   Мы лежали и зорко вглядывались в темноту. На всякий случай я держал перед собой перископ. Я думал о девушке, чье письмо я только что читал. "Дорогой боец! Посылаю свитер, носки и мой любимый шелковый платок. У меня несчастье: хотела поехать на фронт медсестрой (имею два значка ГСО), но комиссар в военкомате не разрешил. Молода, говорит..."
   Вдруг кругом посветлело, в небе над высотой повисла белая ракета. Я прильнул к перископу. Ракета, несомненно, врага: у Коменданта ракета не осветительная, а сигнальная, красная.
   Вся высота была передо мной как на ладони, и я отчетливо увидел в перископ вал проволочного заграждения и в нем -- три широких прохода.
   Я послал связного доложить Березину, но тот уже бежал к нашему окопчику.
   -- Порезали?
   -- Да. Три прохода.
   -- Видел хорошо?
   -- Как днем. Но наши еще там, у высоты...
   У высоты загромыхали взрывы. Враг крепко насел на наших парней.
   Прошло еще долгих минут двадцать, и вдруг на дороге захрустел снежок. Это возвращались наши разведчики.
   -- Комендант? бросил в темноту Березин.
   -- Я Комендант, послышался с дороги звучный, молодой голос.
   Над краем окопчика выросла широкая белая фигура. Наводчик доложил своему командиру:
   -- Задана выполнена, товарищ старший лейтенант. Сделано три прохода...
   -- Люди? спросил нетерпеливо Березин.
   -- Все налицо, двое легко ранены.
   -- Что там произошло?
   -- Обычная история, товарищ старший лейтенант. Подрались чуток.
   -- Спасибо, молодцы, сказал командир. -- Теперь ужинать и спать!
   -- Есть, ужинать и спать.
   Комендант, четко повернувшись, пошел к своим боевым товарищам.
   Бой за высоту 34,8 начался тотчас же.
   Пулеметчики, нащупав трассирующими пулями проходы в проволочных заграждениях у высоты, покрыли их перекрестным огнем, финны уже не могли подойти к проходам.
   Вышли на свои исходные положения батальоны. Артиллеристы выкатили орудия в низину -- бить по высоте с прямой наводки. В сосняке, близ опушки, рокотали уже танки. Минометчики оборудовали свои огневые позиции.
   В восемь часов, когда в синем морозном рассвете четко стали вырисовываться оголенные стволы деревьев на высоте, первыми заговорили пушки. С ревом понеслись на высоту и мины. Земля кругом застонала от гулких взрывов.
   В девять часов в низину спустились тяжелые танки. Взвихривая за собою снег, грозные наземные броненосцы стремительно пронеслись к высоте. Но непреодолимое препятствие преградило дорогу могучим боевым машинам. Молодой лед запруженной речки не выдерживал тяжелых машин. Ташки совались на лед и тотчас отходили. Танки рассеялись по берегу запруды, ища переправы. Угрюмовцы залегли.
   Один из танков стремительно двинулся вправо, в обход препятствия. Командовал им командир танковой роты лейтенант Преображенский. Когда кончилась запруда, танк стремительно повернул налево, чтобы через несколько минут выскочить на тот берег запруды и ударить по высоте всей мощью своего огня.
   Неожиданно перед танком выросла фигура красного бойца.
   -- Хлопцы! Возьмите на танк.
   -- В чем дело?-- спросил лейтенант Преображенский.
   -- Финны! -- боец показал на сосновый лесок, где среди деревьев мелькали белые фигуры врагов. Их тут было до сотни.
   -- Садись быстрее, а то убьют, -- сказал лейтенант Преображенский.
   И в самом деле пули уже звенькали по броне танка.
   -- Не боюсь,-- ответил боец. -- Разрешите поставить на танк пулемет. Будьте уверены -- с максимом я в ладу.
   -- Быстрее!
   Боец поставил пулемет на заднюю площадку танка, с правой стороны башни. Залег и крикнул:
   -- Давай прямо на гадов!
   Танк ринулся к сосняку. Навстречу, маскируясь в глубоком снегу, ползли со связками гранат финские офицеры. Из танка их было трудно заметить, но пулеметчик разглядел. Короткая очередь, и офицеры перестали двигаться.
   -- Молодец! -- крикнул из танка лейтенант Преображенский.
   Финны в лесу заметались.
   -- Налево! -- крикнул вдруг пулеметчик на танке.
   Танк повернул налево, перед ним метрах в полутораста собиралось скопище врага.
   -- Не стреляйте, пока не начну стрельбу. Вперед! Вперед! -- крикнул боец на танке.
   Финны рассыпались по низине. Танк шел стремительно на них. Вот уже метров пятьдесят до врага, а пулеметчик молчит. Молчат и пулеметы танка. Финны приободрились, думая, что у танкистов вышли все патроны. Но вдруг тан заговорил, и заговорил так, что финны один за другим, взмахивая руками, падали навзничь, тыкались в снег лицом. И отсюда, из лощинки, не ушел ни один финн.
   -- Направо! -- крикнул опять боец на танке.
   Танк начала окружать большая группа финнов. Финны забрасывали танк гранатами. Но пулемет на танке поливал врагов свинцом.
   Но вот танк наскочил на телеграфный столб, произошла заминка в самую страшную минуту. Но максим ожил снова под опытной рукой пулеметчика.
   Сто пятьдесят четыре трупа оставил враг на поле сражения, по которому ходил грозный танк, оседланный героем-пулеметчиком. Когда кончились патроны и танк возвращался обратно, неожиданно с опушки леса прогремел выстрел, и на танке что-то громыхнуло. Это на ремне пулеметчика взорвался подсумок с патронами.
   -- Остановите танк! -- крикнул боец.
   Схватив винтовку (она у него была на ремне за плечом), пулеметчик прицелился во вражеского снайпера. Целился в пулеметчика и белофинн. Выстрелы грянули одновременно. Белофинн рухнул замертво. Повалился и красный пулеметчик. Вражеская пуля не задела его, но контузия от взрыва подсумка теперь дала о себе знать. Танкисты выскочили из башни. Пулеметчик катался на земле, растирая руками живот.
   -- Мы отвезем тебя, хлопец, в госпиталь,-- сказал лейтенант Преображенский.
   -- Пустяки... -- пробормотал пулеметчик.
   -- Не пустяки, хлопец. Контузило тебя...
   -- Кого? Меня?-- пулеметчик поднялся. -- Ни за что не поеду в госпиталь! От такого-то горячего дела? Нет, не выйдет! Уложу еще не одного белофинна сегодня. Пусть не нагличают, звери. Двигайте за патронами, а я тут подожду вас.
   -- Постой! Работали вместе, а друг друга не знаем. Как зовут тебя?-- спросил лейтенант Преображенский.
   -- Пулеметчик Высоцкий,-- ответил коротко боец.
   Это был Герой Советского Союза Кузьма Высоцкий. Танк ушел на заправку, там стояли уже и другие танки.
   Обходя запруду слева, они, также как и танк Преображенского, нещадно били белофиннов. Обеспокоенный нашим стремительным продвижением вперед, враг бросился в этот день в яростную контратаку, пытался обойти нас с флангов и, перерезав пути боевого снабжения, опрокинуть, смять наши батальоны. Бой разгорелся не только перед высотой, но справа и слева высоты, на широком фронте.
   Не переставая грохотали пушки, рявкали мины, черный дым скапливался над полем боя в густое облако. Санитары тащили из-под огня на лодочках раненых. Отважные медицинские сестры ползком спустились в низину и перевязывали раненых под огнем. Враг привел в действие боевые механизмы всех шести дзотов. Пали, перебегая на тот берег запруды, восемь бойцов из подразделения лейтенанта Шведова. Упал и остался недвижим на льду и сам товарищ Шведов.
   Но вот на том берегу запруды показались наши танки. Поднимая тучи снежной пыли, они прошлись по фронту, стали на минуту перед нашими цепями. На один из танков поднялся боевой командир пулеметчиков лейтенант Радченко. На этот же танк уселись гранатометчики.
   -- Вперед! -- крикнул лейтенант Радченко. -- За родину! За Сталина!
   Танк, как вихрь, пролетел залитое огнем пространстве, отделявшее угрюмовцев от высоты. Вот он уже за проволокой, обходит камень против среднего прохода, поднимается к дзоту, становится перед амбразурой, принимая на себя весь огонь дзота. Радченко и гранатометчики спрыгивают с танка, бросают в амбразуры гранаты. Дзот замолчал.
   -- Отлично! -- кричит Радченко. -- Давай к другому дзоту!
   Танк становится перед другим дзотом. В амбразуру летят гранаты. Смолкает и эта крепость врага.
   -- К третьему! -- кричит Радченко, указывая танкистам направление.
   За вторым танком на высоту ворвались пулеметчика Бочмагин, Ерофеев, Махалов. Молодцы заливают огнем вражескую траншею. Финны в панике бегут по скрытым ходам в другую траншею.
   -- За родину! За Сталина! -- кричат пулеметчики.
   Громкое непрерывное "ура" несется на высоту. Это прорвались угрюмовцы.
   Все шесть дзотов блокированы, расчеты уничтожены гранатами.
   Высота в наших руках!
   Это был наш последний бон в предполье.
   Перед нами встали железобетонные крепости Маннергейма.
   

II
ШТУРМ И ПРОРЫВ ЛИНИИ МАННЕРГЕЙМА

Ой, как шли по снежным перекатам,
На знаменах развевался алый шелк.
Запевай про двести сорок пятый,
Никогда не отступавший полк.

Стороной угрюмой и овражной
Пробирались утром ранним сквозь туман.
Вел вперед нас Кравченко отважный,
Боевой, любимый капитан.

Заметала снежная поземка
Боевые наши тропочки кругом.
Трое суток жили мы в воронках
Под сыпучим снегом и песком.

И тогда, открыв огонь жестокий,
Чтобы враг в своих засадах замолчал,
Нам в беде стремительный Сорока
Боевую помощь оказал.

Шаг за шагом поднимались с боем
По вершине перерытой и крутой,
И родное знамя полковое
Смелый Жуков взвил над высотой.

Ой, цвети ты, край озер широких,
Над тобой зажглась счастливая звезда.
Про тебя, любимый наш Сорока,
Не умолкнет песня никогда.

Отгремел огонь в лесах зеленых,
Отшумела над дорогами пурга.
Проходили в Выборг батальоны
Двести сорок пятого полка.

   Эту песню (слова поэта Александра Чуркина, музыка композитора Носова) поют бойцы, командиры и политработники двести сорок пятого Краснознаменного стрелкового полка сто двадцать третьей ордена Ленина дивизии. Родилась песня в суровые январские и февральские дни тысяча девятьсот сорокового года, когда подразделения полка героически штурмовали неприступные железобетонные крепости линии Маннергейма, а одиннадцатого -- тринадцатого февраля взяли их приступом и снесли с лица земли.
   В этом разделе книги будет рассказано, как бойцы, командиры и политработники героического полка разведали, вырыли из земли и уничтожили вражеские железобетонные крепости на высоте 65,5.
   

1. Боевое крещение полка. Ангерола -- высота 65,5. Первые дни перед укреплениями линии Маннергейма.

(Но рассказу первого помощника начальника штаба полка орденоносца лейтенанта Л. С. Ждан-Пушкина.)

   Полк наш молодой -- до войны с белофиннами о нем никто и не слыхал. Да его и не было. Родился он накануне войны, когда белофинны провоцировали советский народ на войну. Еще за три месяца до начала военных действий люди, составившие наш полк, спокойно работали на широких толях Калининской области, на фабриках и заводах Костромы, Иванова, Переяславля, Вышнего-Волочка.
   Первые дни войны мы шли во втором эшелоне. Границу мы перешли по наведенному саперами мосту у Нового Белоострова. В Куоккала нас уже встретили вражеские бомбардировщики. Авиабомбы подняли огромные столбы огня и земли близ станции. Мы открыли по вражеским самолетам огонь, но вскоре небо заняли наши истребители, и тут мы впервые видели доблестную работу наших сталинских соколов, обративших врага в бегство.
   Шесть дней шли мы во втором эшелоне, наводя разрушенные мосты, исправляя дороги, расчищая пути для подвоза боеприпасов.
   7 декабря днем полк вышел на передовые позиции близ деревня Анте рола. Отважные угрюмовцы, которых мы сменяли на отдых, передавая фронт, сказали нам:
   -- Не сдавать, товарищи! Бить врага без пощады, по-сталински!
   -- Не сдадим! -- коротко ответили мы.
   Вперед пошла головная походная застава. Дорога шла лесом. По сторонам стояли матерые сосны и стройные березы, охваченные инеем. Вскоре лес кончился, и перед нами открылась расположенная на возвышенности деревня Антерола. Слева от нее лежало открытое, поросшее кустарником болото. Справа -- крутые берега озера. С фронта дорога подходила к деревне по голой лощине. Смело двигался вперед дозор головной походной заставы. Бойцы были уже метрах в пятидесяти от деревни, когда враг неожиданно открыл огонь. Шедшие впереди разведчики из подразделения младшего лейтенанта Горского залегли в канаве. Залегли и другие подразделения.
   Во главе заставы шли артиллеристы-противотанкисты. Пули звенели в воздухе, бугорками взметывали снег, кто-то из артиллеристов вскрикнул. На дороге упала и забилась лошадь.
   -- С передков, к бою! -- послышалась вдруг команда.
   Подал ее младший лейтенант, ныне Герой Советского Союза И. И. Плешков, командовавший взводом полковой артиллерии.
   Артиллеристы-противотанкисты мигом развернули орудия, и не прошло и нескольких минут, как пушки полоснули по врагу. Врат замолчал, но не надолго. Заговорили его огневые точки, расположенные в небольшом лесочке близ деревни.
   -- Не теряться! Огонь! -- вновь скомандовал младший лейтенант Плешков.
   Снаряды метко поражали огневые точки врага. Тогда враг открыл ответный артиллерийский огонь. Многие из вражеских снарядов не рвались, но другие, полыхнув огненным взрывом, забрасывали землей. Не испугало отважных артиллеристов и это. Они знали, что во время артиллерийского обстрела противник не бросится в атаку, а когда артиллерийский обстрел прекратится, они встретят атакующего врага ливнем шрапнели, будут расстреливать его в упор.
   Так и вышло. Смолкли финские орудия. Из леса на полянке показалась пехота врага. Крепко ударили по белофиннам орудия батареи Плешкова. Немногие из наступавших щюцкористов откатились обратно. Сам товарищ Плешков был ранен в голову, но с фронта не уходил. До полной темноты сдерживали артиллеристы бешеный натиск противника.
   Наступила ночь.
   Белофинны подожгли огромные поленницы дров, чтобы осветить местность и этим помешать продвижению нашего полка. К головной походной заставе подошли второй и третий батальоны и приданная полку артиллерия. За ночь были установлены на позициях тяжелые пушки. Пехота заняла исходные рубежи на широкой равнине перед лесом, который предстояло штурмовать.
   Ночь прошла в томительном ожидании. Все были возбуждены. Тарахтели танкетки, подвозя на передовые позиции тяжелые орудия. На дороге в лесу скопился полковой обоз. Водитель одной из машин включил фары, и тотчас в лесу зазвенели вражеские пули, а через несколько минут невдалеке от дороги грохнули взрывы снарядов. Мы не давали ответного огня, ждали рассвета.
   И вот рассвет наступил. В воздух взвилась ракета, и командир полка капитан Фочкин отдал приказ о наступлении.
   -- За родину! За Сталина! Вперед! -- крикнули командиры стрелковых подразделений.
   Бойцы, перебегая от канавы к канаве, используя все неровности местности, смело двинулись вперед. Противник открыл яростный ружейный и пулеметный огонь. Бойцы залегли в снегу. Итти вперед было невозможно. Тогда в дело вступила наша артиллерия. Снаряды поднимали вверх деревья, камни. Лес на возвышенности стал редеть, показались дома деревни. Разведка донесла, что противник укрепился в этих домах. Наши пушки открыли тогда по ним уничтожающий огонь. Дома разлетались, как спичечные коробки.
   Наблюдая за передним краем обороны противника, расположенным в лесу, командир артиллерийского полка майор Степанов заметил несколько вражеских дерево-земляных укреплений, из которых белофинны и вели обстрел наших позиций. Это были первые дзоты, которые мы встретили в бою. И вот один за другим в сердце врага полетели тяжелые снаряды. Дзоты смолкли.
   -- За родину! За Сталина! Вперед! Ура! -- крикнули опять командиры подразделений, и, выгнувшись огромной дугой, роты безудержно двинулись вперед. Восьмая рота близко подошла к позициям врага, всего с десяток метров отделяло красных бойцов от вражеских окопов. Командир роты лейтенант Заборинский поднялся во весь рост и крикнул:
   -- За партию! За дело великого Сталина!
   Вражеская пуля сразила лейтенанта Заборинского. Но бойцы его роты уже достигли окопа, на опушке леса прокатилось "ура", враг дрогнул и побежал.
   Командир третьего батальона старший лейтенант Жгут стал преследовать отступающего противника. Восемь километров гнали красные бойцы белофиннов. Шюцкористы пытались закрепиться за камнями, буграми, в густой чаще леса, но это им не удалось.
   Внезапно лес кончился, и перед бойцами встали дома деревни Варпулила. Никаких признаков жизни в этой деревне заметить было нельзя. Разведка прошла ее вдоль и поперек. Тогда батальон вошел в деревню.
   И вот тут-то оказалось, что враг приготовил нам ловушку. Белофинны засели в подвалах и на чердаках домов, и как только наши бойцы очутились в центре деревни, со всех сторон застрочили по ним вражеские пулеметы и автоматы.
   -- Залечь, окопаться! -- крикнул командир батальона старший лейтенант Жгут.
   Под покровом темноты, переползая от дома к дому, батальон оставил деревню, окопался в поле. Белофинны начали поджигать дома. Заполыхало огромное пожарище. В отсветах пожарища наша пехота была видна врагу. Белофинны заняли приготовленные заранее между домами окопы и траншеи и открыли яростный ружейно-пулеметный огонь. Тут на помощь бойцам снова подоспели артиллеристы. Орудия артдивизиона старшего лейтенанта Яцкова стали бить по горевшим домам, чтобы забросать белофиннов в окопах и траншеях пылающими головнями.
   Противник заметался среди горевших домов.
   Вся деревня вскоре представляла собою огромный пылающий костер. Враг подготовил нам ловушку, но попал в нее сам. Только небольшая горстка белофиннов прорвалась через наши цепи и в панике убегала в лес, видневшийся в отсветах пожарища. Красные бойцы настигали врага и били его.
   Вечером 10 декабря полк получил новую боевую задачу -- переправиться через озеро Каюк-ярви, занять Бобошино, стоящее на шоссе Териоки -- Выборг, и двинуться влево от Бобошина по лесной дороге, соединяющей это большое село со станцией Кямяря.
   Бобошино пылало. Мы заняли его и с боем вышли на наше новое направление. Снова лес -- густой, непроходимый. Засады следовали за засадами. Ловушки за ловушками. Но мы уже были крещены огнем, и нас ничто не страшило.
   Сбив боевое охранение врага, засевшее в землянках за противотанковым рвом на возвышенности 54,4, полк вышел на северную оконечность рощи Зуб. Впереди лежала широкая, километра на полтора, голая лощина, покрытая местами мелким кустарником. С севера лощину замыкала высота, помеченная на карте номером 65,5. Далеко за гребнем высоты темнел лес, прослывший впоследствии под названием "роща Фигурная". Справа от высоты к лощине подходила вторая роща, обозначенная на карте в виде молотка. Ее так и назвали -- роща Молоток. Слева лощину поджимало низкое, топкое болото, также замыкаемое с севера узкой, протянувшейся почти на километр высотой Язык. Другое болото -- Мунасуо, гнилое, не замерзающее даже зимой, подходило с востока к роще Молоток. Таким образом, наш путь лежал через высоту 65,5, так как только здесь, на этом узком участке между болотами, местность позволяла продвинуть вперед артиллерию, танки и обозы.
   Когда мы вышли на северные склоны рощи Зуб и остановились перед лощиной, мы не знали, что именно здесь мы и столкнемся с крепостями линии Маннергейма. Высота 65,5, высота Язык, роща Молоток -- выглядели и тот день весьма мирными. Серебристо искрился снег, стройные стволы сосен выступали, словно колонны. Березы, убранные инеем, выглядели легкими снежными шарами необычайной красоты. Даже плетение колючей проволоки, расположенное на подступах к высоте по всему фронту от восточного края рощи Молоток до высоты Язык, вовсе не походило на грозное препятствие,-- его кто-то сравнил с кружевом, растянутым на кольях. Мирно торчали из земли перед проволочным заграждением и надолбы -- широкий пояс гранитных валунов, также тянувшихся по всему фронту. Ни догов, ни дзотов, ни железобетонной стены, которой укрывались минометы и артиллерия врата, траншей, ни ходов сообщения в полосе этого укрепленного района -- ничего не было видно. Все это было скрыто глубоко в земле, удачно замаскировано и заснежено.
   В полдень один из батальон он соседнего полка, занимавший позиции справа, начал наступление. Подразделения батальона продвигались вперед короткими перебежками. Враг молчал. Многие из бойцов вдруг почему то не могли подняться с места, хотя ни одного выстрела со стороны врага не было. Оказалось -- вся лощина увита колючей проволокой на маленьких металлических кольях. Падая в снег с разбегу, бойцы запутывались в проволоке, как в железной паутине. Им приходилось основательно потрудиться, чтобы освободиться из цепких объятий колючей проволоки. Многие из бойцов были уже близ надолб, когда вдруг, захлебываясь, заговорили пулеметы и автоматы белофиннов. Батальон приземлился, стал отползать.
   На помощь наступавшему батальону выбросился первый батальон нашего полка. Браг стрелял из-за надолб. Позиция у него была прекрасная, без танков и артиллерии вывить белофиннов из-за больших гранитных валунов оказалось невозможным. Откатился и наш батальон.
   После этой первой попытки овладеть высотой 65,5 нельзя было еще разгадать систему укреплений врага, вставших перед нами. Доты и дзоты, расположенные на высоте 65,5, молчали. Молчала и роща Молоток. Молчала высота Язык. И выходило -- перед нами только надолбы да пулеметные точки противника в надолбах.
   Командование полка, прежде чем бросить батальоны в наступление, решило уничтожить заснеженные малозаметные препятствия в лощине и подавить огневые точки врага в надолбах. Выполнение этой задачи было возложено на вторую роту первого батальона. Роте были приданы два танка. С утра 14 декабря рота приступила к выполнению боевой задачи. Взводы рассыпались по лощине, поползли, бойцы перерезали проволоку, делали в ней проходы. Враг открыл из-за надолб бешеный огонь.
   Вперед вырвалось отделение младшего командира Бурмагина. Всего несколько десятков метров отделяло бойцов от надолб. Бурмагин отчетливо видел огневые точки врага и засекал их. Станковые пулеметы отделения били по надолбам непрерывно. От валунов отлетали большие куски щебенки, пули высекали в граните искры. Бурмагин передал цель танкистам, и те стали уничтожать вражеских пулеметчиков и автоматчиков в надолбах с прямой наводки. Огневые точки врага смолкали одна за другой. Но вот близ надолб зарявкали вражеские мины, преграждая путь к надолбам нашим бойцам. Рота отошла.
   На другой день мы сделали еще одну атаку на высоту 65,5. Все меньше и меньше огневых точек врага оставалось в надолбах. Наконец они смолкли совсем. Наши минометчики и артиллеристы-противотанкисты, стреляя по валунам с прямой наводки, выкурили из надолб и белофиннов-снайперов. Высланная вперед разведка донесла, что никаких скоплений противника ни на высоте 65,5, ни справа и слева от нее нет.
   17 декабря было назначено общее наступление.
   Была морозная ночь.
   Под прикрытием темноты артиллеристы приданных к полку артдивизионов оборудовали на склонах рощи Зуб огневые позиции. Сюда же подошли и танки. Здесь же расположились и батальоны пехоты.
   Вперед поползли саперы взвода младшего лейтенанта Некрасова. Предстояло подорвать надолбы, чтобы пропустить на высоту танки. Саперы уже не однажды бывали в деле, не однажды уничтожали противотанковые препятствия, и это ответственное задание -- подорвать надолбы в неразведанной полосе укреплений врага -- их не смутило. Они смело ползли вперед, таща за собою мешки со взрывчатым веществом. Уже светало, когда десятки взрывов, последовавших один за другим, встряхнули лощину, Мы видели в голубом рассвете, как взвились над надолбами огромные столбы черного дыма. Полк приготовился к атаке.
   Утро выдалось мягкое, покрытое темными облаками небо низко висело над землей. Сосны и ели за высотой и в роще Молоток, кустарник в лощине и плетение колючей проволоки выступали в кружевных узорах инея. Вскоре рассвело совсем, ветер разогнал облака, снег в лощине заискрился. Командир артиллерийского полка майор Степанов отдал приказ артдивизиону начать дело.
   И вот, разрывая воздух, с гулом и свистом понеслись на высоту 65,5, в рощу Молоток и на высоту Язык тяжелые снаряды.
   Под прикрытием артиллерийского огня танки вышли на передовую позицию на опушке леса. Вел танки полковник Владимир Кашуба, ныне Герой Советского Союза, генерал-майор танковых войск. Осколки снарядов, рвавшихся у подножия высоты, с визгом ложились в снег близ танков; иные ударяли в грозные башни с торчавшими вперед стволами пушек и пулеметов. Полковник Владимир Кашуба остановил танки и, открыв люк, бесстрашно поднялся на танке, чтобы подбодрить пехоту на стремительный рывок, как только наши артиллеристы прекратят огонь. В тяжелом гуле канонады по-боевому звучал голос героического командира танкистов:
   -- Не отставать, товарищи! Двигаться вплотную за машинами! Докажем белофиннам, что для нас, воинов страны социализма, нет преград. Все сломим, все пройдем! Смело перед! Восславим нашего Сталина, нашу родную землю!..
   Как только смолкли наши пушки, загремело "ура" в сосняке рощи Зуб. Батальоны ринулись в атаку. Рокоча моторами, танки вырвались вперед и, взвихривая за собой снег, стремительно полетели по лощине.
   И вот тут-то враг заговорил -- яростно, остервенело. Шквал артиллерийского и минометного огня белофиннов приземлил пехоту. Лощина густо покрылась мутно-багровыми вспышками взрывов мин и снарядов. В воздухе с визгом проносились осколки, по деревьям стрекотала шрапнель. Танки попали под ураганный артиллерийский обстрел белофиннов. Враг стрелял с высоты 65,5 из рощи Молоток, с высоты Язык. Подбитые снарядами танки застревали в воронках. Некоторые из них запылали. Лощина окуталась дымом.
   Тут, в самом пекле сражения, снова выросла на танке знакомая фигура полковника Кашубы. Снова зазвучал его властный, спокойный голос:
   -- За родину! За дело великого Сталина! Вперед, товарищи!
   Разворачиваясь на полном ходу, ныряя в воронках от снарядов, качаясь на глыбах камня в проломах надолб, многие из танков прорвались сквозь заградительный огонь белофиннов. Вот уже несколько машин прошло через надолбы, передняя из них скрылась на мгновение в какой-то глубокой яме, оказавшейся вражеской траншеей, и с грохотом вырвалась из нее на высоту. За этой первой машиной ворвались на высоту еще три танка.
   Враг усилил огонь. Разрывы снарядов грохотали близ танков. Пули повизгивали над головами бойцов, взбугри -- вали, разбрасывали снег в лощине. С треском ложились пули и на гранитные валуны.
   Увлекаемые бесстрашным Кашубой, бойцы стремительно преодолевали лощину. Вот передние уже за надолбами, у высокого вала накольных проволочных заграждений. Бойцы режут проволоку. Командир пулеметной роты лейтенант Лапшин устанавливает станковые пулеметы. Враг бьет, но его не видно, все его огневые позиции дьявольски замаскированы. В дело вступают всё новые и новые огневые точки пулеметов, минометов, артиллерии. Все шире и шире разрастается пояс разрывов снарядов и мин. Повис на проволоке пробитый тремя пулями лейтенант Лапшин. Упал, тяжело раненый, и командир третьего батальона капитан Третьяк. Но снова в гуле и грохоте боя зазвучал голос бесстрашного Кашубы.
   -- Вперед, товарищи! Не отставать! За родину! За великого Сталина!
   Бойцы первого батальона ворвались в глубокие траншеи на высоте Язык. Другие подразделения полка подошли к глубокому противотанковому рву, прикрывавшему подступы к роще Молоток. Несколько стрелковых подразделений преодолели проволоку и ползли по склонам на высоту 65,5. Казалось -- успех полный. Еще рывок, еще одно героическое усилие -- и мы овладеем высотой.
   И бойцы поднялись, ринулись на приступ. Вот тут-то враг и привел в действие всю систему огневых точек укрепленного района. Не было ни одного метра, куда бы не падали пули. Бойцы глубоко зарылись в снег. Фронт остановился. Все пространство лощины от восточного края рощи Молоток до западных скатов высоты Язык было залито огнем. Земля вздрагивала под разрывами снарядов, дым ходил по лощине волнами.
   Один из снарядов разорвался близ танка, которым командовал полковник Кашуба, и героический командир танкистов упал. Боевые друзья подхватили своего любимого командира, уложили на танк и повезли с поля боя. Стали откатываться с высоты и другие танки, прикрывая собой отступление пехоты.
   И как только мы отошли, как только смолкли последние выстрелы с той и другой стороны, над огромными заснеженными пространствами вдруг зазвучала музыка. Проиграв какой-то бравурный марш, белофинны решили использовать свою радиоустановку с агитационной целью. Музыка вдруг прекратилась, и диктор-белофинн обратился к нам на чистом русском языке:
   -- Москали, не суйтесь! -- Дальше вы не пройдете! А пойдете -- тут будет ваша гибель!..
   

2. Действия разводчиков.

(По материалам разведывательных подразделений дивизии.)

   Еще раз, 19 декабря, полк сделал попытку взять приступом высотц 65,5. Снова враг залил огнем все пространство от рощи Молоток до западных скатов высоты Язык.
   Теперь уже ни у кого не оставалось сомнений, что на этом участке нашего боевого пути мы и столкнулись с хвалеными укреплениями линии Маннергейма.
   Стало понятно и другое: укрепленный район врага "на ура" не возьмешь. Нужна была тщательная подготовка. Прежде всего надо было выявить все крепости врага, скрытые где то глубоко в земле и невидимые нам.
   Предстояла разведка вражеского укрепленного района.
   В разведке приняли участие все роды войск -- стрелки, саперы, танкисты и артиллеристы. Весь передний край обороны противника был разбит ни отдельные секторы наблюдения. Далеко вперед выдвинули подразделения свои наблюдательные пункты. Круглосуточно, не отрываясь от приборов, разглядывали наблюдатели-разведчики свой участок. С наступлением темноты группы разведчиков пробивались далеко в глубь укрепленного района. Опасность поджидала их на каждом шагу. Одни неожиданно проваливались и глубокие и хорошо замаскированные траншеи и ходы сообщения. Другие натыкались на станковые пулеметы белофиннов, расположенные в траншеях за бронированными плитами. Третьи на огневые позиции минометов.
   Особенно зорко следили разведчики и наблюдатели за высотой 65,5. Никакого движения на высоте не было заметно. У подножия высоты чернели лишь наши подбитые танки. Сложилось впечатление, что высота безлюдна, что враг таится где-то за высотой и в сосняке рощи Молоток. Но вот однажды лейтенант Музыкин, наблюдавший за высотой непрерывно трое суток, заметил, что снег на высоте словно шевелится, ползет. Вся высота как бы покрылась зыбью. Движение снега к вечеру повторилось. Это переползали по высоте в маскировочных халатах белофинны.
   Продолжая наблюдать за высотой, лейтенант Музыкин установил, что время от времени группы финнов ползут на высоту и теряются где-то в земле. Значит, тут, несомненно, какие-то скрытые вражеские крепости.
   Наблюдатели и разведчики обнаружили движение белофиннов и в роще Молоток и на склонах высоты Язык. Также как и на высоте 65,5, белофинны здесь внезапно исчезли в земле. Обнаружить, однако, их подземные крепости долго не удавалось. Враг мешал действиям разведчиков. С большой точностью простреливался каждый метр лощины. Все новые и новые огневые точки врага вступали в дело.
   Первым разведал вражеский дот, укрытый в земле артиллерист-разведчик Герой Советского Союза В. Кириллов, Командование поручило ему проникнуть ночью с группой разведчиков в оставленный белофиннами блиндаж и разглядеть оттуда расположение засеченных наблюдателями огневых точек противника. Под покровом темноты разведчики без особого труда пробрались в блиндаж. Разглядеть, однако, что-либо из блиндажа не было никакой возможности: темнота скрывала белофиннов.
   Кириллов решил проникнуть глубже на территорию врага.
   Разведчики поползли вперед. Путь преградило плетение колючей проволоки. Надо было порезать ее. Как только разведчики дотронулись до проволоки, со всех сторон посыпались на них пули. Оказалось -- проволочные заграждения были связаны с дотами сигнализацией. Разведчики отползли, стали прислушиваться. Стреляли с двух сторон: из-за проволоки и слева из леса. Звуки выстрелов из-за проволоки были глухими, а звуки выстрелов слева -- отрывистыми, резкими. Сметливый Кириллов догадался по этим звукам, что слева стреляют с открытых позиций, а справа из дота.
   Однако это надо было проверить.
   Скрадывая шорохи, разведчики поползли влево. Ползли тихо, глубоко зарываясь в снег. Стрельба вскоре прекратилась: белофинны, видимо, решили, что разведчики, подойдя было к проволоке, теперь отошли назад. Осторожно, ничем не выдавая себя, ползли вперед разведчики. Метр за метром преодолевали они поляну, пока наконец не подползли вплотную к вражеской траншее. В траншее было много белофиннов, они разговаривали между собой, курили, разведчики видели даже огоньки папирос.
   Вдруг белофинны всполошились и открыли беспорядочную стрельбу. По вспышкам выстрелов разведчики определили, что траншея вела к тому месту, откуда они слышали глухую стрельбу.
   В небе вспыхнула ракета, все стало видно, как днем. Разведчики увидели невдалеке низкий холм, искусно заснеженный, в котором виднелись узкие отверстия -- амбразуры подземной крепости.
   Приказав разведчикам отходить, Кириллов еще долго лежал в снегу в нескольких десятках метров от врага. Белофинны обнаружили отползающих разведчиков, заговорили станковые пулеметы, расположенные в траншее. Примерно на сотню метров траншеи Кириллов насчитал пять пулеметов и до двадцати стрелков-автоматчиков. В резкой трескотне пулеметов Кириллов различал заглушенный амбразурами говор вражеской крепости.
   Так был обнаружен первый дот.
   С этого дня еще внимательнее и пристальнее приглядывались разведчики к каждому бугру, каждому заснеженному холмику в полосе укрепленного района. Вскоре были нанесены на карту доты и дзоты, расположенные в сосняке рощи Молоток. Только на высоте 65,5 долго не удавалось обнаружить вражескую крепость. Разведчики делали не одну попытку проникнуть на северные склоны высоты, чтобы оттуда точнее выследить ходы сообщения, ведущие к подземным логовищам врага, но все они кончались неудачно.
   Среди саперов-разведчиков особенно выделялись разведчики лейтенант Шитов и красноармеец Гришаков. Оба комсомольцы, они всегда шли впереди разведчиков-саперов, не страшась ничего.
   Однажды красноармеец Гришаков попросил разрешения у лейтенанта Шитова пробраться на высоту 65,5 и пролежать на ней день, чтобы выследить противника.
   -- Враг, может быть, и обнаружит меня,-- сказал отважный боец. -- Во всяком случае, сдуру не дамся. А возможно -- враг и не обнаружит: ведь тут решает смелость. Смелость побеждает.
   -- Вместе пойдем, товарищ Гришаков,-- ответил Шитов и, вооружившись гранатами и пистолетами, разведчики поползли по темной лощине.
   Вскоре они были уже за надолбами. Сметливый Шитов решил ползти не теми тропами, по которым уже подбирались к высоте разведчики, а другим путем. За два часа разведчики проползли в глубоком снегу небольшое расстояние, всего каких-нибудь полтораста метров. Неожиданно перед ними открылась глубокая траншея. Разведчики осторожно опустились в траншею и двинулись к высоте. Траншея петляла, местами уходила глубоко в землю, пока, наконец, не превратилась в туннель, уводящий в глубь земли. Итти вперед было рискованно: враг мог обнаружить в любое мгновенье. Лейтенант Шитов пожал руку товарищу.
   -- Мы близко у цели. Надо точнее узнать, куда ведет эта дорога. -- И разведчики бесшумно двинулись вперед.
   Вскоре они наткнулись в темноте на железную дверь. Остановились у двери, прислушались. Где-то глубоко в земле гудели голоса, слышалась музыка. Долго стояли разведчики не шевелясь, прислушиваясь к голосам, стараясь определить размеры вражеской крепости и количество укрывшихся в ней белофиннов.
   Какой-то подозрительный шорох за дверью заставил их насторожиться. Оба они взялись за гранаты и тихо стали отходить обратно.
   Все сошло благополучно.
   Умело замаскированная подземная крепость врага отныне была твердо обозначена на наших боевых картах.
   В один из дней, когда проводилась разведка на фланге и артиллеристы бросали снаряд за снарядом на рощу Молоток, отвлекая внимание противника от действия разведки,-- командир отделения Парменов залег на высоте Язык, в глубине укрепленного района врага. Враг активно отвечал на действия наших артиллеристов. Воздух со свистом резали мины. С гулом проносились мимо снаряды, пули беспрестанно повизгивали над головой. Парменов все глубже и глубже зарывался в снег, наконец докопался до земли.
   Неожиданно он ощутил под собой какие-то толчки. Насторожился, приник к земле ухом. Земля гудела, и через короткие промежутки вздрагивала от какого-то мощного удара внутри. Парменов сообразил: в земле пушки. Артиллерийский дот!
   Сердце разведчика учащенно забилось: так вот оно как укрыты доты!
   Спустилась ночь.
   Артиллерийская стрельба все еще продолжалась. Роща Молоток освещалась красноватыми столбами разрывов. Еще явственнее ощутил Парменов под собою толчки, гул земли -- протяжный, певучий гул. Так мог гудеть только бетон.
   Прежде чем ползти домой, Парменов еще с полчаса наблюдал в темноте за возвышенностью, на которой лежал, прикинул ее размеры, запомнил опознавательные знаки, елочку, возле которой провел день, и, стараясь не произвести ни малейшего шума, спустился с возвышенности. Часов в одиннадцать ночи Парменов, раскрасневшийся, потный, отряхиваясь от снега, вошел на командный пункт разве дроты. Доложил. Мы обняли нашего замечательного бойца-разведчика.
   На другой день, как только взошло солнце и ясно обозначилась цель, наблюдатели поймали на экраны стереотруб опознавательные знаки, и артиллеристы открыли по возвышенности Язык сокрушительный огонь. Снаряды ложились точно в цель. Вся возвышенность опоясалась столбами разрывов. На сотню метров вокруг возвышенности почернел снег. С каждым разрывом все ниже и ниже становилась возвышенность, и на другой день к вечеру показался уже из земли стальной купол дота.
   Три дня продолжался обстрел высоты Язык.
   Наконец железобетонное артиллерийское сооружение врага встало перед нами как на картине. Это была мощная, шестидесяти метров в длину, с тремя стальными наблюдательными башнями, артиллерийская крепость.
   С каждым днем все больше и больше обнажались потаенные вражеские логовища. Вот явственно выступили из разворошенной земли серые квадраты дота на высоте 65,5. Вот уже видны черные стальные плиты, вделанные в бетон на передних стенах крепостей. Вот открылись длинные щели амбразур,-- и дот обнажен, вырыт из земли.
   Так же были обнажены и многие другие доты.
   Теперь это уже были не скрытые огневые точки, расположенные неизвестно где и разившие огнем с невидимых позиций. Теперь это были открытые огневые точки. Они даже получили свои названия. Железобетонная артиллерийская крепость на высоте Язык стала именоваться дот 0011, две железобетонных крепости на высоте 65,5, соединенные между собой подземной траншеей,-- дот 006, или центральный дот. Доты в роще Молоток получили номера 0018 и 0021. Получили номера и многие деревоземляные сооружения врага, оснащенные пушками и пулеметами.
   Но это было еще не все.
   Густая сеть дотов и дзотов, расположенных по переднему краю обороны, несомненно, прикрывалась огнем второй линии обороны. А где была эта вторая линия -- узнать было не легко.
   Финны уже не вели себя так самоуверенно, как в первые дни, когда их крепости были недоступны нашему огню. Не разносили больше громкоговорители их бравой музыки.
   Вырытые из земли доты злобно щерились огнем.
   Не один раз пытались наши разведчики проникнуть в рошу Фигурную, чтобы разведать вторую полосу обороны, но это им не удавалось. Чтобы полностью выявить картину всей огневой мощи укрепрайона, требовалось достать "языка". Надо было захватить какого-либо белофинна и заставить пленного рассказать об укреплениях.
   Эту трудную задачу выполнили разведчики соседнего полка.
   Лейтенант Никиенко заметил в стереотрубу у опушки какую-то черную полоску. Он разглядел финский окоп. Языка решили захватить в этом месте. Вряд ли финны оставляли окоп без сторожевого охранения.
   Возвратившись в землянку, лейтенант Никиенко и политрук Виноградов спросили у бойцов, кто хочет пойти с ними на поимку языка. Желающих оказалось много. С завистью глядели бойцы на пятерку товарищей, которых отобрал лейтенант Никиенко.
   Перед выходом на поиск в землянку к разведчикам пришли командир дивизии генерал-майор Алябушев и комиссар дивизии Ушаков.
   -- Дело рискованное, товарищи,-- сказал командир дивизии. -- Но выдержка и спокойствие обеспечат успех. Уверен, что вы выполните ответственное задание.
   Разведчики вышли на поиск.
   Отвлекая внимание белофиннов, взвод бойцов начал инсценировать на левом фланге наступление. Затрещали пулеметы, винтовки, в сторону врага с визгом понеслись мины. Разведчики в это время быстро продвигались вперед, достигли проволочного заграждения, сделали в нем проход и залегли в глубокой воронке невдалеке от вражеского окопа.
   Лежали долго, чутко прислушиваясь к малейшему шороху.
   В лесу было тихо, тихо было и в окопе.
   Бойцы Морозов и Мельников попросили у лейтенанта разрешения разведать окоп,-- может быть, он оставлен финнами. Они поползли вперед. Над бруствером окопа вдруг что-то задвигалось. Бойцы подползли ближе. Они разглядели здоровенного, плечистого белофинна, подозрительно озиравшего окрестность. Морозов стремительно бросился на врага и повалил его в снег. Красноармеец Мельников приставил к груди врага штык. Все произошло гак быстро, что финн не успел опомниться. Ему зажали рот, скрутили руки. Пленный оказался старшим унтер-офицером.
   Он дал ценные показания.
   Почти все доты и дзоты, расположенные в глубине укрепрайона врага, были вырыты из земли. Теперь оставалось выявить расположение станковых пулеметов и стрелков-автоматчиков. Командование дивизии поставило перед разведчиками задачу забраться в подбитые танки на высоте 65,5, просидеть в них хотя бы один день и разведать все, что еще не было выявлено в полной мере.
   Выполнение этой задачи взяли на себя лейтенанты Щепилин и Котов. Одевшись как можно теплее и вооружившись гранатами и пистолетами, а также перископами, смельчаки-лейтенанты приступили к выполнению задачи.
   Стояла глухая ночь, по земле клубился морозный туман. В десяти шагах ничего нельзя было разглядеть.
   Осторожно двигались вперед разведчики, таща за собою телефонный кабель. Двигались медленно, путь в один километр занял больше двух часов. Наконец забрались в танк. Теснота в танке страшная, повернуться негде. С трудом установили телефон. Стали терпеливо дожидаться рассвета.
   И вдруг произошло такое, чего никак не ожидали разведчики: ни с того ни с сего с грохотом отвалилась сломанная крышка люка. Белофинны тотчас же открыли по танку огонь. Как горох посыпались пули. Разведчики притаились.
   Вскоре выстрелы прекратились. Зная повадки коварного врага, его хитрые уловки и приемы, разведчики приготовили гранаты.
   Не прошло и минуты, как разведчики услышали шаги по левую сторону танка. Белофиннов было двое. Лейтенант Щепилин крикнул во всю мочь:
   -- Стой, что пропуск?
   Белофинны залегли, притаились, потом поползли за танк. Очевидно, они думали, что перед ними один человек, который прячется за машиной.
   Когда враги подползли близко к танку, Котов бросил в них подряд три гранаты. От взрыва танк тряхнуло, врагов разнесло в куски.
   В небе загорелись светящиеся ракеты. Когда начало светать, белофинны сделали попытку пробраться к танку группой, но лейтенант Котов передал об этом на командный пункт полка, и артиллеристы рассеяли врага.
   Больше уже враг не показывался.
   Весь день с утра и до вечера следили за каждым шагом противника командиры-разведчики. Все вражеские укрепления были видны как на ладони. Боевые казематы центрального дота 006 стояли совсем близко. Казалось, протяни руку -- и достанешь. От дота ручейками разбегались в глубь укрепрайона траншеи и ходы сообщения. Вот центральная траншея -- она тянется вдоль фронта от рощи Молоток, через высоту 65,5 и связывает высоту с грозным артиллерийским дотом на высоте Язык. Вот зигзагообразная транше я, соединявшая центральный дот с глубинными опорными пунктами обороны. В некоторых местах ее перерубают мощные блиндажи с накатами из дерева и гранита. В глубине за высотой 65,5 видна огромная железобетонная стена, выступавшая вперед острым носом, словно остов какого-то гигантского корабля. Вот насыпь необычайно широкого противотанкового рва на подступах к роще Фигурной.
   Всю систему укреплений противотанковых и противопехотных препятствий выследили и зарисовали командиры-разведчики.
   От долгого и неподвижного сиденья в танке немели у них руки и ноги. Как ни тепло были они одеты, но мороз все же пронизывал до костей.
   Днем движение врага в укрепрайоне было мало заметно, но к вечеру землянки и блиндажи стали оживать. Разведчики заметили, как группа белофиннов стала устанавливать станковые пулеметы в центральной траншее. Должно быть, белофинны здорово теперь боялись нас и на одни доты уже не надеялись. Лейтенант Котов шепнул своему товарищу:
   -- Смотри, какие сердитые. Не угостить ли их гранатной?
   -- Пусть уж лучше угостят их наши артиллеристы, посоветовал лейтенант Щепилин.
   Котов передал цель на командный пункт, и вскоре разведчики увидели, как враг вместе с пулеметами был брошен в воздух нашими снарядами.
   Когда стемнело, разведчики покинули танк и отползли своим.
   Этот день был самым удачным для разведки. Лейтенанты Щепилин и Котов принесли с собой схему расположения огневых точек противника, траншеи, ходов сообщения, землянок и блиндажей, а также огневых позиций артиллерии глубине вражеского укрепленного района.
   В то время, когда героические разведчики делали свое большое сложное дело, оперативные сводки штаба Ленинградского военного округа повторяли одну и ту же фразу: "На фронте не произошло ничего существенного, продолжались поиски разведчиков". Но за этими скупыми, скромными словами таился величайший героизм советских людей, которые без устали разведывали грозные укрепления линии Маннергейма.
   

3. Укрепления врага.

(По материалам командира саперного батальона орденоносца капитана А. Н. Грабового.)

   Вот что представляли собой укрепления врага, вставшие на пути сто двадцать третьей ордена Ленина дивизии.
   Через высоту 54,4, в трех километрах от высоты 65,5, проходило боевое охранение линии Маннергейма. Оно состояло из противотанкового рва, проволочного заграждения в четыре ряда кольев и дерево-земляных блиндажей, соединенных между собой траншеями. Блиндажи были расположены в двадцати -- восьмидесяти метрах друг от друга, в каждом блиндаже было от одного до четырех пулеметов. В траншеях за броневыми щитками в пяти метрах друг от друга располагались стрелки-автоматчики. Блиндажи и траншеи были тщательно замаскированы.
   Сбив боевое охранение, дивизия должна была вслед за тем прорвать укрепленную полосу на фронте примерно в три километра от озера Сумма-ярви до рощи Молоток включительно.
   Здесь был узел сопротивления, состоявший из трех опорных пунктов: высота Язык, высота 65,5 и восточная часть рощи Молоток. Узел сопротивления запирал собою межозерное пространство -- единственное место, где войска могли пройти в этом направлении. С запада узел сопротивления был прикрыт озером Сумма-ярви, с востока -- незамерзающим болотом Мунасуо.
   Каждый опорный пункт состоял из железобетонных огневых точек и дерево-земляных огневых точек, соединенных между собой траншеями, в которых располагались за бронещитками стрелки, а через каждые пятнадцать-двадцать метров находился пулемет. Шли траншеи в тыл, к землянкам и блиндажам, в которых укрывались финны от нашего артиллерийского огня. С фронта узел сопротивления был прикрыт системой противотанковых и противопехотных заграждений.
   Высота Язык, получившая название за свою форму, была с трех сторон окружена болотом. В северной части высоты был расположен дот 0011. Это громадная подземная крепость длиною в шестьдесят метров, шириною в десять. Железобетонные стеньг ее были толщиной до полутора метров. Этот дот пересекал высоту поперек, и из него белофинны вели обстрел вдоль фронта на восток и на запад.
   Вооружение дота -- два противотанковых орудия и четыре пулемета. За стенами дота под специальным навесом укрывалось семидесятипятимиллиметровое орудие. Для наблюдения дог имел три броневых купола, диаметром около полутора метров, из брони толщиной в восемнадцать сантиметров. Кроме боевых помещений, дот имел помещения для отдыха гарнизона, водопровод, вентиляцию, склады. Освещался дот электричеством. Над железобетоном была надсыпка до семи метров камня с землей. С флангов болото делало высоту неприступной, а с фронта высота пересекалась четырьмя линиями траншей, связанных между собой телефонной связью, четырьмя линиями каменных надолб, эскарпом, противотанковым рвом и проволочными заграждениями до двенадцати рядов кольев.
   Дог 006, или центральный дот, как его называли, представлял собою два боевых каземата, на два станковых пулемета каждый. Толщина стен здесь доходила до полутора метров железобетона. Потолочные перекрытия боевых казематов состояли из двух броневых плит, по семи с половиной сантиметров каждая. Лобовая стена была из шести броневых плит (пять плит толщиной по семь с половиной сантиметров каждая, шестая толщиной в два сантиметра). Узкие (три на двадцать пять сантиметров) амбразуры делали дот малозаметным.
   Боевые казематы соединялись подземным ходом. Центральный дот был прикрыт четырьмя рядами надолб вкруговую, а с фронта проволочными заграждениями в семь рядов низких металлических кольев, надолбами в двенадцать рядов, усиленных двенадцатью рядами проволочных заграждений, затем шли еще двадцать рядов проволочных заграждений на низких кольях и три ряда на высоких. Все эти заграждения были минированы.
   Метров триста севернее дота 006 была расположена железобетонная стена высотою до двух метров. Общее протяжение стены по фронту -- шестьдесят метров. Стеной этой белофинны пользовались для укрытия минометных батарей и противотанковой артиллерии.
   Система огня и заграждения делали главную линию сопротивления действительно неприступною. Ни одного метра не было вдоль всего фронта, на который каждую минуту не попадало бы в среднем пять-десять пуль. Кроме того, минометы и артиллерия противника усиливали мощь ружейно-пулеметного огня, и таким образом не только вражеские железобетонные крепости, но и все подступы к ним были прикрыты огнем прочно и надежно.
   Судя по оборудованию жилых помещений в дотах, белофинны собирались оставаться в них долго. Тут были кухни с разнообразной кухонной утварью, комфортабельная обстановка для офицеров, музыкальные инструменты, даже пианино. В некоторых дотах в дни штурма было найдено детское бельишко и предметы женского туалета: белофинны были настолько уверены в неприступности своих крепостей, что жили, как говорится, по-домашнему.
   Еще до войны, в период строительства укреплений, и во время войны укрепления белофиннов инспектировали маститые генералы некоторых иностранных держав. Вот что писал в конце января 1940 года об укреплениях линии Маннергейма бельгийский генерал Баду:
   "Нигде в мире природные условия не были так благоприятны для постройки укрепленных линий, как в Карелии. На этом узком месте между двумя водными пространствами -- Ладожским озером и Финским заливом -- имеются непроходимые леса и громадные скалы. Из дерева и гранита, а где нужно и из бетона, построена знаменитая линия Маннергейма. Величайшую крепость придают линии Маннергейма сделанные в граните противотанковые препятствия. Даже двадцатипятитонные танки не могут их преодолеть. В граните финны при помощи взрывов образовали пулеметные и орудийные гнезда, которым не страшны самые сильные бомбы. Там, где нехватало гранита, финны не пожалели бетона".
   "Линии Маннергейма никому не пройти" заявляли другие генералы.
   Вот почему белофинны чувствовали себя первое время так уверенно, когда части Красной армии вплотную подошли к укрепленной полосе линии Маннергейма.
   

4. Подготовка к штурму линии Маннергейма. Боевые эпизоды.

(По рассказу помощника начальника штаба второго батальона младшего лейтенанта А. П. Вдовина.)

   В конце декабря в полк прибыли новые командиры: майор И. П. Рослый, капитан А. М. Сорока и капитан И. Я. Кравченко.
   Майор Рослый принял командование полком, капитан Сорока стал командиром второго батальона, а капитан Кравченко командиром третьего батальона. Это были замечательные командиры-большевики, настоящие мастера военного дела.
   До приезда майора Рослого мы жили в сделанных наскоро землянках, а многие спали попросту на открытом воздухе, где-либо под елкой. Новый командир полка приказал немедленно возвести землянки с прочными накатами из дерева и земли, неуязвимыми для артиллерийского и минометного огня.
   Уже на третий день люди спали в тепле. Морозы стали не страшны.
   По приказу майора Рослого в оставленной финнами траншее был оборудован полковой клуб. Это была просторная, пятнадцать на пятнадцать метров, землянка, хорошо отепленная печкой. Тут стали собираться бойцы и командиры. Читали газеты, слушали доклады и лекции, смотрели кино.
   Вынужденная остановка перед вражескими крепостями мучила, тяготила бойцов. По мере того как артиллеристы вырывали из земли железобетонные крепости, желание поскорее покончить с врагом все нарастало. Командиры едва сдерживали порыв красноармейцев. Гневом, яростью загорались люди, глядя на эти серые квадраты из железобетона и стали, ощерившиеся в нашу сторону черными зевами своих амбразур.
   Но враг укрепился основательно. Нужна была серьезная, вдумчивая подготовка. Красной армии впервые в истории выпало на долю прорывать укрепленный район врага, построенный по последнему слову современной военной техники.
   По приказу командующего фронтом, ныне заместителя народного комиссара обороны, маршала и Героя Советского Союза товарища Тимошенко началась подготовка к штурму линии Машергейма.
   И трех километрах от фронта был построен укрепрайон, приблизительно по схеме врага. Тут наши бойцы учились преодолевать надолбы, проволочные заграждения, брать доты штурмом. Тут впервые привыкали бойцы к защитному броневому щитку, установленному на лыжи. Тут создавались блокировочные группы (саперы и бойцы, совместно действовавшие против дотов). Тут артиллеристы учились быстро перебрасывать противотанковые пушки туда, где было необходимо поддержать пехоту против огня противника. Здесь же учились боевому взаимодействию с пехотой танкисты. Были выделены танки, которые подвозили к дотам за прицепленными к ним большими бронированными щитами блокировочные группы.
   Подготовкой второго батальона -- передового батальона полка, решившего исход операций в день штурма, руководил командир батальона Герой Советского Союза капитан А. М. Сорока. Хотя он прибыл в полк недавно, но бойцы и командиры уже успели полюбить его. Эго был спокойный, выдержанный, непоколебимый и бесстрашный человек. Он вникал во все мелочи, ибо, как он говорил, даже малейшее упущение в бою грозит бойцу смертью.
   Беря броневой щиток и ложась на землю, капитан Сорока показывал бойцам, как надо подползать под прикрытием щитка к дотам.
   Большое внимание обращал капитан Сорока на взаимодействие подразделений в бою. Тяжело доставалось артиллеристам. Колеса орудий вязли в глубоком снегу, и артиллеристам стоило больших усилий вытаскивать их. Предвидя эти трудности, капитан Сорока заранее назначил несколько стрелковых подразделений в помощь артиллеристам.
   Большие серые глаза капитана Сороки искрились, когда подразделения, поддерживая взаимно одно другое, стремительно врывались в траншеи, мастерски преодолевали проволоку, надолбы и другие сложные препятствия, воздвигнутые на пути врагом.
   -- Отлично, дело выйдет,-- говорил тогда капитан Сорока.
   Бойцы и командиры окружали своего любимца.
   -- Когда штурм, товарищ капитан?
   -- Штурм?-- как бы не расслышав, переспрашивал Сорока. -- Какой такой штурм?-- И, улыбаясь, добавлял: -- Ничего необычного, друзья мои, не будет. Будет самое обыкновенное дело. Скажут нам с вами: взять и разгромить укрепрайон врага. Возьмем, разгромим,-- спокойно, по-деловому, по-большевистски. Правда, приятно будет видеть красное знамя на дотах, приятно чувствовать победу. Иначе ведь и не может быть, друзья. Не остановимся же мы перед этими укреплениями.
   Окончив учение, батальон снова занял передовые позиции.
   Вражеские железобетонные крепости стояли уже обнаженными. К ним с нашей стороны были прорыты траншеи; с каждым днем все ближе к врагу переносились наши наблюдательные пункты. Перенес в лощину свой командный пункт и капитан Сорока. Артиллеристы, минометчики, саперы, связисты, танкисты, бойцы и командиры -- все деятельно готовились к штурму.
   Нетерпение нарастало.
   -- Когда штурм, товарищ капитан?
   -- Выдержка и спокойствие, товарищи.
   -- Мозоли на глазах, товарищ капитан, от этих проклятых дотов.
   -- Их скоро не будет.
   -- Когда же?
   -- Спокойствие и выдержка.
   В последних числах января учение по подготовке к штурму линии Маннергейма инспектировал командующий армией, Герой Советского Союза генерал армии товарищ Мерецков. Учение проводил батальон капитана Сороки. Командующий внимательно следил за движениями подразделений, их взаимодействием в наступлении, проверял, четко ли знают бойцы и командиры боевую задачу, давал необходимые указания. Бойцы и командиры батальона продемонстрировали перед командующим прекрасную боевую выучку, уменье мастерски преодолевать препятствия и громить врага в его логовищах.
   Товарищ Мерецков пожал капитану Сороке руку.
   Но не одной только подготовкой к штурму жил полк в это время. Почти ежедневно происходили жестокие стычки с врагом. Мы не давали врагу покоя, тревожили его ежечасно. Мы выматывали его силы, не давали ему ни сна, ни отдыха. День за днем методично долбили тяжелыми бетонобойными снарядами наши артиллеристы крепости врага. Высоко взлетали вверх громадные столбы огня и дыма. Прямое попадание тяжелого снаряда в железобетонную стенку дота или в стальную плиту вызывало резкий металлический звук необычной силы. Содрогалась земля. Раскалывались сорокасантиметровые стальные плиты.
   Немало героических эпизодов было в эти дни. Вспоминается бесстрашный командир одной из батарей артиллерийского полка, Герой Советского Союза лейтенант Булавский.
   На высоте Язык, за разведанным уже мощным артиллерийским дотом, неожиданно заговорила огневая точка. Увидеть ее можно было только с просеки, тщательно пристрелянной финнами. Ни танки, ни бойцы не могли пройти эту просеку. Как только на ней показывался боец или танк, вся просека буквально заливалась огнем из пулеметов и пушек. А обойти эту просеку было невозможно: она перерезала фронт на значительную глубину.
   Нужно любой ценой заставить замолчать новый вражеский дот.
   Для этого кому-то надо было выползти на просеку, чтобы с нее разглядеть дот и направит ь на него огонь наших батарей. Выполнить это задание взялся лейтенант Булавский.
   Взяв с собою радиста, Булавский решительно подошел к просеке в том месте, где посреди просеки торчал из земли пень. За этим пнем можно было продержаться несколько минут. На это и рассчитывал Булавский. Посадив радиста за матерым деревом, Булавский выбросился к пню. Было видно, как за пару секунд пули выхватили клочья шерсти из его полушубка. Все мы думали, что Булавский убит. Но вот он зашевелился за пнем, разгреб рукою снег и стал внимательно наблюдать за вражеским дотом. Пули свистели по просеке, вздымали снег, срезали пень. Щепки мерзлого дерева осыпали голову, спину, смельчака. Спокойно, хладнокровно передавал радисту замеченную цель лейтенант Булавский. Радист тотчас передавал данные о цели батарее. И вот уже снаряды начали нащупывать вражескую крепость, вздымали около нее столбы огня. И когда на крышу вражеского дота упал один из снарядов и резкий металлический звук пронесся в воздухе, Булавский крикнул:
   -- Точно!-- и, словно устав, положил голову на правую руку, вздрогнул и вытянулся.
   Когда артиллеристы подавили огонь дота и по просеке можно было свободно ходить. Булавский лежал уже окоченевший, в строгой неподвижности...
   Вспоминается славный Федя Дудко. Кто в нашей стране не знает этого отважного танкиста! Он был лучшим водителем грозных боевых машин. На его примере учились мастерски владеть машинами сотни, тысячи танкистов.
   Стоял ясный солнечный день, когда танки пошли в атаку на вражеские укрепления. Враг нащупал танки, и шквал артиллерийского огня обрушился на них. Танк, шедший справа от Дудко, неожиданно остановился: у него оказалась разорванной гусеница. Дудко, видя, что пулеметы врага взяли танк под сплошной обстрел, решил помочь товарищам. Он вылез из своего танка и, прижимаясь вплотную к взрыхленной снарядами земле, подполз к подбитому танку и быстро исправил гусеницу. Когда он возвращался обратно, вражеская пуля ударила его в ногу. Командир танка лейтенант Савин приказал ему лезть в башню, решив, что Дудко не в силах вести танк.
   -- Нет, я ранен легко,-- сказал Дудко и продолжал вести танк.
   Долго длился этот упорный, жестокий бой. Снова застрял сосед, и снова вылез Дудко, чтобы исправить гусеницу. Неожиданно, совсем рядом, разорвался снаряд. Танкист упал. К нему поспешили на помощь товарищи. Но и двигалась белофинская пехота. Обливаясь кровью, Дудко скомандовал товарищам:
   -- Вытащить из ташка пулеметы, патроны! Бить в лоб.
   Он сам залег за пулемет, наседавший враг был отбит.
   Спустилась ночь. Двенадцать яростных атак отбили героические танкисты. К утру Дудко впал в беспамятство. Друзья накрыли его полушубками.
   Двадцать восемь осколков извлекли потом из спины героя-танкиста.
   Вспоминается бесстрашный артиллерист младший командир Иван Егоров. Когда были вырыты из земли казематы центрального дота на высоте 65,5. Егоров просил у майора Рослого разрешения заклепать амбразуры дота снарядами своей маленькой противотанковой пушки. Глубокой январской ночью он подтащил свою пушку близко к надолбам и замаскировал ее. Всего сто пятьдесят метров отделяло маленькое орудие от грозной вражеской крепости. С рассветом Егоров точно установил придел, и вот снаряды орудия ударили по стальным плитам дота. Один из снарядов угодил прямо в амбразуру, и Егоров увидел, что амбразуру действительно заклепало. Дот прекратил огонь.
   Но вот соседние доты, нащупав орудие смельчака Егорова, начали яростный обстрел. Вражеские снаряды рвались совсем рядом, засыпали артиллериста землей. Егоров молниеносно менял позиции, укрывая свою пушку в воронках, вырытых вражескими снарядами, и продолжал делать свое героическое дело. Осколок снаряда свалил его, но, и раненый, Егоров закладывал снаряд за снарядом в дуло пушки. Вскоре врагу все же удалось нащупать маленькое орудие, и пушка вышла из строя.
   В первых числах февраля одна из рот батальона Кравченко получила приказ разведать боем укрепления противника. День выдался ясный, морозный. В одиннадцать часов рота пошла в наступление. Капитан Кравченко следил с наблюдательного пункта за ротой. Белофинны открыли по наступающим артиллерийский огонь. У надолб упал командир роты Степанов. Бойцы залегли. Прорваться вперед было почти невозможно. Кравченко видел это и решил сам повести роту в бой.
   Пробравшись ползком к роте, он выдвинулся к передовому подразделению и, увлекая группу бойцов за собой, смело выбросился вперед к вражеской крепости. Дот обдал смельчаков ливнем свинца. В то же время сплошной заградительный артиллерийский огонь отрезал их от роты. Смельчаки укрылись в глубокой воронке в десяти метрах от дота.
   Белофинны решили взять их живьем. Они вылезли из дота и поползли к воронке. Находчивый Кравченко заранее установил пулеметы в нужном направлении и, когда белофинны показались близко, открыл огонь. Белофинны скрылись в доте. До вечера они сделали еще не одну вылазку, но все кончились для них неудачно.
   Связист Герой Советского Союза Виноградов передал на командный пункт по проложенному к воронке проводу обстановку. Но выручить смельчаков оказалось делом трудным. Вся линия обороны врага была приведена в действие. Не могли к доту подойти и танки. Не могли помочь, и артиллеристы. Белофинны держали всю лощину под перекрестным огнем.
   Наступила ночь. Морозная, жестокая ночь. У лежавших неподвижно в воронке людей коченели руки, ноги. Холод пронизывал до костей. Ночь прошла в тяжелом напряжении. Смельчаки ждали, что белофинны вот-вот, воспользовавшись темнотой, пойдут на них в атаку.
   -- Живыми в плен не сдаваться! -- сказал капитан Кравченко, и все бойцы поклялись умереть, но не сдаться врагу.
   Артиллерийский обстрел надолб не прекращался ни на минуту.
   Настало утро. Бойцы согревали друг друга своими телами. Потеряв надежду взять в плен красных бойцов, белофинны открыли огонь из минометов. Мины рвались у края воронки, засыпали бойцов огнем и землей.
   Связь нарушилась.
   Медленно, очень медленно тянулся второй день.
   Когда минометный обстрел прекратился, Кравченко сделал попытку выбраться из воронки, но пулеметные очереди из дота заставили его тотчас же снова укрыться в воронке. Мороз крепчал. Донимал и голод. Оставалось всего шесть гранат да неполные ленты в пулеметах. Кравченко подрыл один из краев воронки, на мгновенье высунул голову, чтобы осмотреться кругом. Справа по склону высоты он: заметил неглубокую ложбинку. "Только бы добраться до этой ложбинки,-- подумал Кравченко,-- а там враг уже не возьмет нас".
   Он стал обдумывать план, как выбросить людей из воронки. Но враг пресекал всякую попытку к этому. Стоило немного приподняться, как целый рой пуль пролетал над головой. Подошла вторая ночь. Один из бойцов обморозил руки, их стали оттирать снегом. У другого побелели щеки, у третьего нос. Усталость клонила ко сну, но спать было нельзя: верная гибель. Поднимая настроение бойцов, Кравченко шутил, рассказывал анекдоты, хотя у самого уже ноги одеревенели в валенках.
   И еще одни день пролежали бойцы.
   Наступила третья ночь. Больше ждать было нельзя.
   -- Двигайтесь за мной по одному, приказал шопотом Кравченко и первым выбросился из воронки. За ним бросились и другие. У надолб Кравченко пересчитал товарищей -- недоставало одного. Это было большой удачей. Вернувшись к воронке, он отыскал раненого бойца и потащил его за собой.
   Через несколько часов, обмороженные, почерневшие, усталые до изнеможения, бойцы добрались до наблюдательного пункта.
   Санитары отнесли смельчаков на медицинский пункт...
   Эти отдельные героические эпизоды трогали, волновали людей. Все чаще и чаще подходили теперь бойцы к своим командирам, спрашивая, когда же, наконец, будет штурм.
   Дни штурма были не за горами.
   

5. Приказ получен. Ночь перед штурмом.

(По рассказу начальника инженерной службы полка орденоносца младшего лейтенанта В. В. Шеронова.)

   В небольшой благоустроенной землянке командира полка Рослого было тепло. Люди сидели в гимнастерках, без шапок. В уголку не переставая топилась жестяная печурка.
   Майор Рослый брился.
   В землянку неожиданно пошел комиссар дивизии бригадный комиссар Ушаков. Все встали, приветствуя старшего начальника.
   -- А я к вам с долгожданной весточкой,-- сказал комиссар дивизии. -- Высшее командование отдало приказ о наступлении.
   -- Когда?-- опросили мы почти все разом.
   -- Завтра, одиннадцатого февраля ...
   Наскоро закончив бритье, майор Рослый спросил у комиссара дивизии о боевом направлении полка.
   -- Высота 65,5, роща Молоток,-- ответил бригадный комиссар.
   Мы крикнули "ура". Это были самые сложные участки укрепрайона.
   Командный пункт сразу оживится.
   Пришли командиры батальонов, начальники служб. Среди собравшихся выделялись знакомые фигуры капитана Сороки, майора Степанова, старшего лейтенанта Хараборкнна, командира саперного батальона капитана Грабового. На небольшом столике в углу была разложена карта укрепрайона, и карандаш майора Рослого уже чертил на ней какие-то знаки. Предстояло составить ясный, конкретный план атаки. Майор Рослый пригласил командиров поближе к столику.
   Ни одна мелочь, даже, казалось бы, самая пустяковая, не была упущена на этом строго деловом совещании перед решительным боем. Особенно основательно проработали командиры вопросы взаимодействия пехоты с артиллерией и танками и использования огневых средств. Могло случиться, что в бою наши бойцы перемешаются с врагами и вторым эшелонам будет трудно отличить белофинна от красноармейца, так как тот и другой одеты в халаты. Было решено, что красноармейцы несколько засучат правый рукав халата.
   Когда полностью был разработан план штурма, майор Рослый взволнованно поднялся с места.
   -- За нашими действиями будут наблюдать завтра товарищи Сталин, Ворошилов, Жданов и Тимошенко. Не подкачайте, товарищи! Вперед, только вперед!
   -- Неудачи не будет,-- сказал капитан Сорока. -- Умрем, но возьмем укрепления!
   Командиры разошлись по своим подразделениям.
   Весть о наступлении облетела все землянки. В отделениях, взводах, ротах проходили митинги, бойцы осматривали, проверяли боевое оружие, чистили его, понадежнее закрепляли на лыжах бронированные защитные щитки. Саперы грузили на лодочки-волокуши ящики со взрывчатым веществам. Минометчики потянулись в лощину оборудовать свои огневые позиции. Танкисты проверяли свои машины.
   Всюду царило оживление, слышались бодрые, веселые голоса, песни.
   Во втором батальоне бойцы окружили своего любимца капитана Сороку,
   -- Значит, все же штурм, товарищ капитан?
   -- Штурм, штурм, товарищи,-- отвечал капитан Сорока. -- Докажем миру, что никакие крепости не остановят нас, бойцов и командиров Красной армии! Но... выдержка, спокойствие и хладнокровие! Каждый должен выполнить свою боевую задачу четко, мастерски. На штурм во славу родины, во славу Сталина!
   -- Есть на штурм во славу родины, во славу Сталина,-- отвечали бойцы.
   Наступила ночь.
   В одиннадцать часов бойцы поужинали, получили штурмовой паек. Никто не спал в эту волнующую ночь. Шумно и тесно было в полковом клубе. Тут проходил общеполковой митинг.
   На трибуну поднялся сапер Филиппов. Все знали этого прекрасного, неустрашимого бойца. Он часто бывал в жестоких потасовках; шинель, ватник и штаны на нем были разодраны пулями, а противогаз изрешечен до такой степени, что саперы вывесили его у себя на командном пункте как музейный экспонат. В подсумке Филиппов носил осколок снаряда, пробивший кожу ремня и застрявший в подкладке ватника.
   -- Восславим родную землю, товарищи! Отстоим ее в бою! -- сказал отважный сапер.
   -- Разгромим врага! Клянемся в этом великой клятвой красных воинов!-- отвечали бойцы.
   А в это время в восьми километрах от своего батальона, закончившего последние приготовления к штурму, одиноко лежал в госпитале боевой комбат капитан Кравченко. Он уже знал, что штурм назначен на завтра. Тоска охватила боевого комбата. Он попросил начальника госпиталя выпустить его на волю. Но начальник категорически отказал ему. Отмороженные ноги еще не зажили и требовали лечения.
   Кравченко поднялся с койки, подошел к окну и тоскливо уставился в даль. Как-то там без него? Все ли в порядке? Сможет ли молодой, неопытный лейтенант, который остался замещать его, выполнить сложную боевую задачу. Мысль о побеге не оставляла комбата и наконец окончательно утвердилась в нем. Ноги? Ничего, послужат ноги! "В горячке боя все пройдет, разом вылечишься", успокаивал себя Кравченко.
   Он пошел было к двери, но его задержали.
   -- Вы не уйдете, товарищ капитан! Лучше и не думайте об этом,-- на этот раз строго сказал начальник госпиталя.
   Тогда комбат лег на койку, накрылся одеялом. Он задумал обмануть неласкового начальника госпиталя. Какие черствые у врачей сердца!
   Он едва дождался, когда начальник госпиталя наконец ушел по какому-то срочному вызову на пункт первой помощи. Тогда комбат поднялся, быстро натянул валенки. Молоденькая девушка, лекпом, принесла ему полушубок. Девушка без слов поняла его.
   -- Спасибо, родная. Вовек не забуду твоей услуги,-- поблагодарил Кравченко.
   Через минуту он был уже в сосняке, окружавшем госпиталь. Он знал здесь каждую тропинку, и ему не стоило никакого труда отыскать в темноте ту, которая вела к передовым позициям.
   На командный пункт своего батальона он прибежал часа в четыре ночи, когда батальон снимался на передовые позиции. Товарищи по фронту обняли любимого командира.
   Погода к утру резко переменилась. Белая густая мгла закрыла все: деревья, повозки, людей, боевые машины.
   Под прикрытием тумана бойцы двинулись на исходные рубежи.
   Сапер Завьялов вынул из кармана маленькую губную гармонику, с которой никогда не расставался, поднес ее к обветренным губам и заиграл так весело, что непередаваемое волнение охватило людей.
   Штурм! Наконец-то! Наконец-то!
   И под звуки завьяловской губной гармоники подразделения полка одно за другим исчезали в предутреннем густом тумане, чтобы уже через несколько часов вписать в боевую историю Красной армии новые страницы боевой славы.
   

6. Огневой вал. Штурм. Красные знамена на дотах.

(По рассказу наблюдателя второго батальона орденоносца красноармейца М. В. Федорова.)

   В восемь часов утра полк занял исходные боевые рубежи.
   В центре, перед высотой 65,5,-- второй батальон под командой капитана Сороки, слева за вторым -- первый батальон и справа, на подступах к роще Молоток, батальон капитана Кравченко.
   Мы, наблюдатели, были впереди. Нас отделяли от врага каких-нибудь сто пятьдесят метров. Еще немного, и наша траншея вплотную подошла бы к надолбам, к проволочным заграждениям врага, к самим железобетонным серым квадратам вражеских крепостей. На наблюдательном пункте нас шестеро: связисты, командир приданной к батальону противотанковой артиллерии, наблюдатели из минометного подразделения и я -- наблюдатель второго батальона.
   Начало светать.
   Вражеские укрепления тонули в белом морозном тумане.
   В пяти шагах ничего не было видно.
   К девяти часам туман начал редеть, таять, впереди мы уже различали надолбы, проволоку, гребни траншеи. Вот выступили из тумана и серые квадраты вражеских крепостей с черными зевами амбразур.
   Показалось солнце, и все кругом засверкало в ярком золотом сиянии.
   Посыльный капитана Сороки, красноармеец Носов доставил нам таблицу условных сигналов артиллерийского огня. "Коля" -- начало артподготовки, "Петя" -- ложный перенос огня в различные секторы вражеского укрепленного района, "Таня" -- начало штурма.
   Поверили часы: девять тридцать пять. До первых залпов артиллерии остались считанные минуты.
   Ложимся под навесы: нас могут поразить осколки.
   Смотрим на связистов,-- сердце замирает. И вот один-- из связистов, обернувшись к нам с трубкой у уха, бросает взволнованно:
   -- Коля!
   Еще мгновенье стояла тишина.
   Светило солнце, и голубело над нами небо.
   Потом полетели, разрывая воздух свистом, визгом, гулом, через наши головы в сторону врага тысячи снарядов. И задрожала земля, будто ее покачнули, сдвинули с места, и так она и стала ходить толчками, стонущая, ревущая, извергающая камни, песок, глыбы гранита, обломки креплений из дерева и металла.
   Потерялось солнце, потерялось голубое небо.
   Все пространство укрепленного района покрылось черной завесой, поднятой разрывами снарядов. И в этой черной завесе то и дело мелькали огневые вспышки, красные столбы огня, крутящиеся в вихре камне, подрубленные снарядами матерые сосны.
   Открыли огонь все орудия дивизии. Согни снарядов попадали прямо в цель, и доты содрогались, в воздухе стоял страшный скрежет металла.
   Это была неслыханная еще в истории войн канонада.
   Прошло полчаса.
   В гуле и грохоте разрывов мы едва расслышали выкрик телефониста:
   -- Петя!
   Тотчас же разрывы снарядов послышалась вдали. Артиллеристы, пугая, дезориентируя противника, били то по заднему краю вражеского укрепленного района, то неожиданно переносили огонь на середину, то опять вдаль. Я не вытерпел. Я выставил свой перископ на волю. Замечательная картина! Изрытая, перепаханная снарядами земля, словно по ней прошлись какие-то мощные тракторы с прицепленными к ним невиданных размеров плугами и взрыли ее. Снегу нигде не было. Вывороченная из глубоких недр земля дымилась. Оглядываю дальше. Насыпи у глубокой траншеи начисто снесены, разворочены бетонные площадки для станковых пулеметов, срыты навесы, под которыми отсиживались белофинны от нашего минометного огня. А дот! Как его потрепали снаряды. Снесены углы, разворочены стальные крепления, а на огромных бронированных плитах зияет большая дыра. С дота 0018 в роще Молоток снаряды сбросили крышу. Не узнать теперь рощи Молоток. Еще полчаса назад тут стояли большие, с заснеженными вершинами сосны. Теперь их не было. Вместо рощи была поляна, и на ней местами торчали жалкие пни.
   Внимательно слежу за центральным дотом на высоте 65,5.
   Вижу, как из-за дота ползут финны. Одичалые, с широко раскрытыми, горящими безумием глазами. Многие без шапок, в незастегнутых куртках. Должно быть, выползли умирать на волю. Лучше, конечно, смерть на воле, чем эта ужасная адская пытка в гудящих, сотрясаемых снарядами железобетонных логовищах. Финны ползут и ползут -- их много. Различаю круглые шюцкоровские значки. Вижу -- двое устанавливают станковый пулемет, иные уже залегли и нацеливают на нас автоматы.
   "Эге,-- размышляю,-- так вы еще думаете драться?"
   Я хотел передать цель нашим артиллеристам, но не успел".
   С воем, с грохотом поднялась опять в воздух земля по всему переднему краю обороны.
   Нас подбросило -- так вдруг качнулась земля. Вот когда начался настоящий грозный огневой вал. Вот когда по-настоящему заговорила артиллерия. Нам, сидевшим в полутораста метрах от разрывов снарядов, было тяжко от непрестанных толчков земли. Мы задыхались. Нам словно нехватало воздуха.
   Два с половиной часа продолжалась эта неистовая канонада, сея панику и безумие в стане врага.
   Стрелки часов показывали без пяти двенадцать.
   -- Таня! крикнул нам телефонист, и мы заняли наши боевые места на наблюдательном пункте.
   Таня! Это означало: через пять минут огневой вал уйдет в глубь вражеской территории, и наши бонды ринутся на штурм.
   Враг сокрушен мощью нашего огня, но многие огневые точки все же могут ожить. Наделить на них минометы, противотанковые пушки, во-время заметить скопление противника и предупредить об этом командование -- боевое дело наблюдателей.
   До конца переноса огневого вала осталось три минуты. Приподнимаюсь под навесом, гляжу в сторону своих,-- и бешено заколотилось в груди сердце: по лощине уже двигались защитные броневые щитки.
   Взвихривая снег, сотрясая землю своей тяжестью, к нашему наблюдательному пункту подошли грозные наземные броненосцы роты Героя Советского Союза старшего лейтенанта Хараборкина. Вспышки разрывов вдруг переметнулись за высоту в глубину укрепленного района врага, и в то же мгновенье телефонист закричал срывающимся от радостного волнения голосом:
   -- Атака! Атака! Атака!
   Первыми ринулись на приступ танки. Миновав надолбы, грозные машины на "мгновенье задержались перед рвом, нырнули в него и, подминая гусеницами изрытую снарядами землю, с грохотом вырвались из рва. Вот танки уже у вражеских крепостей. Задача для танкистов проста: не подпустить подхода резервов противника к высоте 65,5 из глубины укрепленного района. За крепостями -- траншеи, глубокие ходы сообщения. В них уже закрепляются с пулеметами и автоматами белофинны, выбежавшие из глубинных дотов. Танки спешат туда. Путь им преграждают надолбы -- второй пояс гранитных валунов, обхватывающих высоту с севера. В нем проходов нет. Старший лейтенант Хараборкин смело ведет машину к валунам. Многотонные, величиной с избу танки взбираются на надолбы, гранит хрустит, колется, оседает под ними -- и вот танки уже в расположении траншей и ходов сообщения противника.
   Шюцкоровцы делали: отчаянную попытку прорваться к высоте 65,5 на помощь осажденным дотам. Под гусеницы танков полетели связки гранат, заговорила наконец тяжелая финская артиллерия, расположенная где-то за рощей Фигурной, открыли огонь и железобетонные крепости второй полосы укрепленного района. Над землею взметывались огромные столбы дыма и огня. Танкисты героически продолжали свое славное дело, расстреливая наседавшего врага в укор с коротких дистанций и давя его гусеницами своих машин.
   В то время, когда танки прикрывали подступы к высоте со стороны врага, бойцы второго батальона штурмовали неприступные до этого железобетонные крепости белофиннов.
   Мое боевое оружие -- перископ -- в работе.
   Все внимание сосредотачиваю теперь на траншее у центрального дота. Бойцы шестой роты уже у надолб. За надолбами нет снега -- голая, перепаханная снарядами земля. Двигаться со щитками уже нельзя. Бойцы передового второго взвода оставляют щитки, бросаются вперед. Пулеметные очереди из дота прижимают их к земле. Подняться невозможно: земли перед бойцами взбугривается пулями, переливается рябью, как вода под набежавшим внезапно ветром.
   Вперед вырывается со своим третьим взводом младший командир С. П. Румянцев. Воспользовавшись тем, что пулеметы врага бьют по второму взводу, он молниеносно перебрасывает свой взвод в первую траншею противника. Неожиданно по третьему взводу застрочили пулеметы из траншеи справа, почти у самого дота. Я нащупываю врага, но уничтожить его из миномета уже нельзя: наши бойцы слишком близко. Вот-вот схватка пойдет врукопашную.
   И она началась. Белофинны стали забрасывать красных бойцов гранатами. Но -- выдержка и спокойствие! Финские гранаты полетели обратно в траншею к финнам! Там и рвались. Замолчали пулеметы справа дота. Только проклятая амбразура продолжала извергать лавину свинца.
   Приказав второму, третьему и четвертому отделению взвода открыть по амбразуре пулеметный и ружейный огонь, отважный Румянцев с отделением младшего командира Пушкова выбрался из траншеи и, прижимаясь к земле, используя воронки от снарядов, пополз к доту. Снова ожили пулеметы в траншее у дота, и снова замолчали под гранатами Румянцева. Вот уже всего несколько шагов отделяют героическую шестерку от дота, вот уже Румянцев под амбразурой вражеской крепости, и рука его с пистолетом тянется вверх, к амбразуре.
   Даже в эти сложные мгновенья Румянцев сообразил, что обстрелять пулеметчиков в доте он может только с нижнего края амбразуры,-- подними он руку чуть выше, и ее раздробит свинец. Слегка высунув пистолет на край амбразуры, Румянцев спускает курок.
   Ошарашенный враг закрыл бойницы. Именно этого и добивался Румянцев. Минута -- и амбразура забита мешками с леском. В ту же минуту над дотом взвилось красное знамя с портретом товарища Сталина. Водрузил его боец Федор Петрович Жуков.
   -- За родину! За Сталина! Вперед! -- крикнул Жуков, и все подразделения полка, воодушевленные успехом, ринулись в атаку, на штурм укреплений.
   Враг вышел из своих бетонированных логовищ, занял вторую линию траншей. Всюду оживали его огневые точки. Застрочили из сосняка рощи Молоток автоматы кукушек. В воздухе зашипели вражеские мины.
   Но ничто уже не могло остановить красных бойцов. Высота 65,5 была взята.
   Оба боевых каземата были блокированы. Второй батальон дрался уже в глубине укрепленного района, у железобетонной стены, за которой отсиживались шюцкоровцы.
   Взвилось красное знамя и на развалинах дота 0018. Его поставили бойцы из подразделения лейтенанта И. Хватова. Кроме этого дота, третий батальон блокировал еще две железобетонных крепости врага и с победными криками выбивал белофиннов из рощи Молоток.
   -- За родину! За Сталина! Вперед!
   Взвилось красное знамя и на железобетонном артиллерийском сооружении, шестидесятиметровой крепости врага -- доте ООП.
   Взята штурмом высота Язык.
   Первая линия вражеского укрепленного района была прорвана на всем протяжении.
   

7. Подрыв вражеских крепостей. Враг просит пощады.

(По рассказу комиссара саперного батальона орденоносца политрука П. А. Шабанова.)

   В день штурма саперы двигались вместе с пехотой. Они ташили за собой на лодочках-волокушах ящики со взрывчатым веществом. Тяжелый груз, прижимая их к земле. сковывал движенья. Лодочки часто застревали на низких металлических кольях малозаметных препятствии и путались в обрывках колючей проволоки.
   Мороз стоял сорокаградусный, а по лицам саперов струился пот. Многие, чтобы освежиться, сосали снег.
   Саперы, естественно, несколько поотстали со своим тяжелым грузом от пехоты.
   Когда над дотом 006 взвилось красное знамя, перед саперами выросла знакомая фигура легендарного комбата Сороки.
   -- За вами теперь слово, товарищи! Снести с лица земли вражеские крепости! Вперед! -- крикнул капитан Сорока, и, несмотря на то, что нули свистели над головами, саперы устремились к дотам.
   Группа младшего лейтенанта Макарова получила задание подорвать правый каземат дота 006, стоявший близ дороги. Этот каземат не был еще блокирован. Командир пулеметного взвода лейтенант Виноградов установил в надолбах пулеметы и открыл огонь прямо по амбразуре. Под прикрытием пулеметного огня вперед выбросились младший командир Панфилов и саперы Лобанов и Филиппов. Вскоре они достигли дота. Подав знак Виноградову, чтобы тот прекратил огонь, смельчаки рывком подскочили к амбразуре и забили ее мешками с песком. Белофинны попытались вытолкнуть мешки, но это им не удалось.
   Тотчас же сюда подоспели и остальные саперы.
   Командир группы Макаров приказал укладывать ящики, со взрывчатым веществом с тыльной стороны дота. Закипела горячая работа. Саперы подносили ящик за ящиком. Откуда-то издалека по ним ударили вражеские пулеметы. Виноградов бесстрашно разглядывал е высоты, откуда действовал враг. Через минуту на огневые позиции вражеских пулеметов полетели наши мины, а Виноградов снял с дерева двух автоматчиков-белофиннов.
   Саперы снова взялись за дело. Но тут враг открыл по ним артиллерийский огонь. Один из снарядов разорвался близ пулеметчиков. Виноградов вскрикнул и на минуту притих. Вторым разрывом вражеского снаряда отбросило в сторону двух саперов, подтаскивавших к доту лодочку со взрывчатым веществом. Третий снаряд упал возле танка, за которым укрывались остальные саперы, и тут ранило командира группы младшего лейтенанта Макарова.
   -- Не мешкать, товарищи. Подорвем дот, чего бы нам это ни стоило. За дело! -- сказал раненый Макаров и пополз из-за танка к доту.
   За ним поползли и другие саперы. Увлекаемые раненым Макаровым, саперы действовали смело. Вдоль стенки дота рядами выстроилась ящики со взрывчаткой. Девятьсот килограммов тола заложили саперы под вражеский дот.
   Все было подготовлено к взрыву.
   Минут через пять у дота был уже и сам Сорока. Внимательно осмотрев соединенные детонирующим шнуром ящики, комбат сказал:
   -- Что ж, теперь можно и на воздух эту проклятую домину. Взрывайте!
   Тотчас же район взрыва был очищен от людей. Саперы укрылись в финской траншее метрах в восьмидесяти от дота. У вражеской крепости остались только младшие командиры Захаров и Алхазашвили. Им надлежало поджечь зажигательные трубки.
   Раненый Макаров, увидев, что никого из бойцов нет близ дота, махнул Захарову и Алхазашвили рукой. У ящиков сверкнул! огонек, задымили зажигательные трубки, и оба сапера стремительно бросились от дота.
   Торжественная минута! Радостно забились сердца саперов.
   Прошло несколько мгновений...
   Страшный грохот тряхнул землю. Мощной волной воздуха людей прижало к траншее. Но взволнованные саперы, забыв об опасности, выбрались на насыпь.
   На том месте, где был расположен дот, долго стоял высокий, клубящийся столб черного дыма. Груда развалин осталась от вражеской крепости. Из развороченных стен торчали толстые, стальные прутья креплений.
   Саперы поднялись на обломки, и кто-то сказал -- от души, от сердца:
   -- Один есть!
   Второй каземат дота 006 был взорван группой лейтенанта комсомольца Афонина.
   Вечерело.
   Поле сражения окрасилось в мутно-багровый цвет. Запылали деревья в роще Молоток и в роще Фигурной. Дымилась изрытая снарядами земля. Неумолчно грохотали пушки. Финны подбрасывали резервы и пускали их в бой. Яростные атаки следовали одна за другой. Но красные бойцы решительно сдерживали бешеный натиск врага, опрокидывали его и шаг за шагом все дальше и дальше уходили в глубь вражеского укрепленного района.
   Майор Рослый перенес свой командный пункт в развалины дога 006. Отсюда хорошо было видно поле сражения. Командир полка сам подползал к передовым подразделениям, воодушевлял бойцов на новые подвиги.
   Героически дрался в роще Молоток комбат капитан Кравченко. Тут была густая сеть траншей, ходов сообщения, землянок и блиндажей. Препятствия возникали! на каждом шагу. Землянки и блиндажи приходилось брать приступом, подрывать их или расстреливать в упор из противотанковых орудий.
   Часам к двенадцати ночи роща Молоток была очищена от врага.
   Усталый, находившийся весь день под обстрелом врага Кравченко доложил об успехах батальона командиру полка. Он побаивался, как бы майор Рослый не взгрел его за самовольный уход из госпиталя.
   Между ними произошел такой разговор:
   -- Кто звонит?-- спросил майор Рослый.
   -- Капитан Кравченко,-- ответил боевой комбат.
   -- Как Кравченко? Кравченко в госпитале.
   -- Простите, товарищ командир полка, что я не доложил вам утром о своем приходе, а связываясь с вами днем, приказал начальнику штаба молчать об этом. Горячее дело, товарищ майор, не мог там лежать... Докладываю: роща Молоток занята моими бойцами, полностью очищена от врага, блокированы доты 0018, 0021, четыре дзота, пять землянок и железобетонный склад с боеприпасами.
   -- Спасибо. Передайте бойцам, командирам и политработникам батальона мою горячую благодарность. Закрепитесь на занятых рубежах. Ни шагу назад.
   -- Не сдадим, будьте уверены, товарищ командир полка.
   -- Спасибо. Как здоровье?
   -- Чувствую себя прекрасно. Совсем поправился. Честное слово, бой для меня -- лучший госпиталь.
   Итак, высота 65,5 была в наших руках. Теперь оставалось подорвать самый мощный из дотов -- дот ООП на высоте Язык. Тут дело было куда сложнее и ответственнее. Тяжелые снаряды сорвали один из куполов, пробили в двух местах потолочные перекрытия, на доте развевалось красное знамя, поставленное красноармейцем Яковлевым, но дот все еще продолжал яростно огрызаться.
   Командир саперного батальона капитан Грабовой бросил сюда четыре группы саперов, во главе с младшими лейтенантами Лекановым, Марковым, Ергиевым и лейтенантом Прудниковым. Еще до наступления темноты смельчаки -- саперы группы младшего лейтенанта Леканова пробрались с ящиками тола на крышу дота.
   Дот гудел, в нем трещали пулеметы и время от времени раздавались тяжелые удары орудий.
   -- Сдавайтесь, или мы вас похороним в этой берлоге! -- крикнул в отверстие вентиляционной трубы младший лейтенант Деканов.
   Белофинны ответили руганью.
   Саперы стали бросать в вентиляционные трубы гранаты. Гулко рвались гранаты в подземельях дота, но особого вреда белофиннам они, видимо, не причиняли, так как дот продолжал обстрел. Вдруг двери дота стали тихо отходить назад: белофинны, очевидно, решили вырваться из блокированной берлоги. Саперы пресекли эту попытку, и командир группы Леканов решил навсегда замуровать их в подземельях дота. На крышу дота над дверями было уложено пять ящиков взрывчатки. От взрыва толстые стальные двери погнулись, и уже никто не был в силах открыть их.
   Предстояло подорвать мощную артиллерийскую железобетонную крепость врага. Для подрыва требовалось много, очень много тола. Не менее трех с половиной тысяч килограммов. А под рукой было всего несколько десятков ящиков.
   Капитан Грабовой распорядился перетащить из лощины подвезенный ночью взрывчатый материал.
   В темноте саперы таскали на себе ящики с толом. Люди спотыкались о кочки, об обрывки проволочных заграждений, падали в глубокие воронки от снарядов. Но час за часом на вражеской крепости вырастала огромная клетка из ящиков со взрывчатым веществом. Часам к четырем ночи саперы уложили на доте три тысячи двести килограммов взрывчатки.
   Момент взрыва навсегда останется в памяти у тех, кто был его очевидцем. Из-под земли, разрезая ночную мглу, вдруг вырвалось громадное пламя. Звук взрыва был неимоверной, гигантской силы. Сотрясение чувствовалось десятки километров от места взрыва. Высоко под самое небо взлетели глыбы железобетона, бронированные купола наблюдательных пунктов, стальные перекрытия крепости. Тяжелый грохот и гул не прекращались в течение долгих минут: рвались снаряды, мины, патроны, заготовленные белофиннами.
   Когда саперы после взрыва подошли к месту, где стояла крепость, они увидели перед собой глубокую воронку метров в десять глубиною и торчащие из земли глыбы железобетона с оборванной арматурой.
   На пятьдесят метров кругом все почернело.
   -- Третий есть! -- сказали саперы.
   Вскоре был подготовлен к подрыву и дот 0021, расположенный близ разрушенного артиллеристами дота 0018 в роще Молоток.
   Саперы уже хотели поджигать шнур, когда откуда-то из-под земли послышался стук.
   -- Минутку, товарищи. Шюцкористы на волю просятся,-- остановил саперов командир подразделения минометчиков младший лейтенант Кондратьев.
   Вбежав в боевой каземат дота, Кондратьев крикнул:
   -- Эй, где вы? Выходи!
   Стук повторился. Стучали под полом. Зажгли фонарь, отыскали люк в подземелье, открыли бронированную крышку. Один за другим из подземелья стали выползать белофинны. Седые, с трясущимися руками. Всего выползло десять человек.
   -- Пощадите... -- сказал глуховатым, срывающимся голосом один из них.
   -- То-то, пощадите! -- ответили саперы. -- Пощаду сразу запросили! Ладно, отойдите-ка малость да поглядите, что мы делаем с вашими хвалеными крепостями.
   Белофиннов отвели в траншею, к укрывшейся там группе саперов. И снова землю потряс взрыв. На поле с грохотом падали с высоты огромные глыбы железобетона, бронированные плиты потолочных перекрытий.
   Белофинны, вытаращив глаза, застыли в немой неподвижности. А красные саперы, веселые и довольные, пожимали друг другу руки.
   -- Четвертый есть!
   Таким образом были подорваны все вражеские железобетонные крепости, расположенные на первой линии укрепленного района.
   А бой шел, не затихая. Финны отступали. В наших руках было уже много дерево-земляных укреплений врага и прочных, также хорошо укрепленных деревом и гранитом больших землянок. В них отсиживались шюцкористы. На предложения наших командиров сложить оружие они отвечали руганью и стрельбой.
   К командиру группы саперов лейтенанту Афонину подбежал комиссар перового батальона политрук Кононов.
   -- Афонин, у тебя тол есть?
   -- Есть.
   -- А зажигательные трубки?
   -- Есть.
   -- А детонирующий шнур?
   -- Есть.
   -- А спички?-- с улыбкой продолжал Кононов.
   -- Есть и спички,-- тоже с улыбкой ответил Афонин.
   -- Ну, тогда все в порядке. Давайте за мной. У нас для вас работа есть.
   Вскоре саперы были у большого, на четыре станковых пулемета, дерево-земляного сооружения врага. Сюда стали подтаскивать и ящики со взрывчаткой. В группе красных бойцов, блокировавших этот дзот, был один из взятых в плен возле дзота белофиннов. Он не хотел говорить, сколько в дзоте людей,
   Ему дали водки. Тогда он показал на пальцах: тридцать и еще один,-- белофинн похлопал себя по плечам. Мы поняли: тридцать шюцкористов и один офицер.
   -- Давайте возьмемте их живьем,-- предложил лейтенант Афонин.
   Среди саперов находился лейтенант Матвейко, хорошо знавший финский язык. Подойдя к доту, он крикнул сидевшим в нем белофиннам:
   -- Антаутукаа!
   На это "антаутукаа" (по-русски -- сдавайтесь) белофинны ответили выстрелами.
   -- Антаутукаа!-- еще раз крикнул лейтенант Матвейко.
   Белофинны снова ответили стрельбой.
   -- Что ж, как хотите, дело хозяйское,-- сказал лейтенант Матвейко и отполз от дзота.
   -- А попробуем все же взять их живьем,-- сказал лейтенант Афонин.
   Он распорядился подорвать дверь дзота. Саперы Журавлев и Моисеев заложили под дверь десять килограммов взрывчатки. Через минуту дверь вылетела в мутном пламени взрыва. Шум и крики поднялись во вражеской берлоге. В проломе двери показался один из белофиннов, но тотчас же чья-то рука мелькнула над его головой, и бедняга упал с проткнутым горлом.
   -- Антаутукаа!-- еще раз крикнул лейтенант Матвеико.
   И опять шум и крик послышались в дзоте. Там завязалась какая-то борьба, захлопали выстрелы. Потом все стихло, и белофинн-офицер на чистом русском языке обругал саперов матерно.
   -- Если враг не сдается, его уничтожают,-- сказал тогда лейтенант Афонин. -- Давай ближе к делу, товарищи!
   Под стенку этого огромного вражеского дерево-земляного сооружения саперы заложили десять ящиков взрывчатого вещества. Младший комвзвода орденоносец Писеев остался поджечь шнур. На мгновение в темноте блеснул огонек, Писеев отбежал.
   Разглядывая после взрыва обломки, саперы услышали приглушенные крики и стоны. Дзот имел основательное углубление, и в нем-то и хотели спастись белофинны. Разрыв обломки, саперы вытащили из углубления тринадцать белофиннов. Все они были оглушены, некоторые ранены. Отыскался и офицер -- здоровенный широкоплечий детина, одетый в добротную серую шинель с погонами на плечах, в темно-синие брюки с лампасами и белые бурки. Он был сильно пьян, бушевал, не давался бойцам. Его связали, бросили в снег, чтобы отлежался, пришел в себя.
   Взрывы землянок и дзотов следовали один за другим. Работы саперам хватало. Всюду дымились развалины вражеских крепостей, и видеть это, скажем прямо, было приятно.
   

8. Бой в глубине укрепленного района. Смерть Сороки. Есть прорыв!

(По рассказу командира третьего взвода шестой роты орденоносца младшего командира С. П. Румянцева.)

   В подземной траншее, слабо освещенной свечками, майор Рослый снова собрал командный состав полка. Совещание на этот раз было коротким. Овладеть второй полосой вражеского укрепленного района, выбить врага из рощи Фигурной -- вот какая боевая задача стояла перед бойцами, командирами и политработниками полка в этот день. Когда рассвело, на командный пункт полка в сопровождении комиссара дивизии бригадного комиссара Ушаков прибыл Член военного совета Ленинградского военного округа товарищ Штыков. Он рассказал, что об успехах нашего полка и всей дивизии в целом доложено товарищу Сталину. Товарищ Сталин доволен достижениями.
   Весть о том, что о наших боевых делах знает сам товарищ Сталин, быстро облетела все подразделения, и бойцы, командиры и политработники полка с не виданными до этого воодушевлением и энергией вступили в решительную схватку с врагом.
   Враг оборонял каждый метр территории. В дело вступали все новые доты и дзоты. Все новые и новые подкрепления подходили к белофиннам.
   Горячий ни на минуту не затихавший бой продолжался весь день.
   К вечеру мы вплотную подошли к роще Фигурной.
   Путь преградил глубокий противотанковый ров, хорошо защищаемый дотами и дзотами, расположенными в сосняке. Ров был семи метров в ширину, с высокой отвесной стенкой. Танки не могли преодолеть его.
   Подразделения второго батальона залегли в воронках от снарядов близ рва.
   В одной из воронок расположился командный пункт батальона. Связисты тянули к командному пункту связь. Когда связь была налажена, капитан Сорока доложил командиру полка о месте своего расположения.
   Вражеские пули свистели над головами боевых командиров. Одна из пуль ударила в ствол лежавшего у воронки дерева. Капитан Сорока приказал всем залечь, а сам, осторожно высунувшись из воронки, стал разглядывать местность, чтобы яснее определить позиции батальона.
   Вдруг капитан Сорока откинулся, быстро обернулся к лежавшим в воронке и стал валиться на землю. Вражеская пуля, ударив в шею, сразила боевого командира. Кровь, выбиваясь из раны фонтанчиками, обагрила халат. Комиссар Цыренщиков бережно положил голову боевого друга к себе на колени.
   Капитан Сорока был еще жив.
   -- Немедленно лодку! Отыскать во что бы то ни стало!-- приказал комиссар Цыренщиков.
   Младший лейтенант Вдовин, писарь Фотин и посыльный Кузькин под градом вражеских пуль выбросились из воронки и поползли в разных направлениях на поиски лодочки, чтобы отвезти на ней раненого комбата на пункт первой помощи.
   Но когда лодочка была найдена, Сорока был уже мертв.
   Весть о смерти капитана Сороки, одного из организаторов прорыва, любимого командира, руководители и друга бойцов, глубоко потрясла всех. Майор Рослый поспешил к телу погибшего комбата. Капитан Кравченко, узнав о гибели друга, так стиснул зубы, что у него побелело лицо.
   Мне предстояло рассказать о смерти капитана Сороки бойцам своего взвода. Сделать это я долго не мог. Меня словно сковало что-то, боль утраты была до того невыносимой, что я почувствовал себя не в силах передать грустную весть людям, которые любили капитана Сороку по-сыновнему. Все же рассказать было необходимо. Любимый образ комбата так и стоял передо мной. Вспомнилась наша последняя встреча у железобетонной стены, где комбат Сорока горячо поблагодарил мой взвод, первым блокировавший дот на высоте 65,5. Вспомнил, как оба мы склонились над телом погибшего в рукопашной схватке с врагом Героя Советского Союза красноармейка: Федора Жукова.
   У капитана Сороки показались тогда на глазах слезы. Он отечески жалел каждого бойца. А теперь вот пал и он сам -- наш командир, наш друг.
   Страшная злоба и ненависть к врагу охватили меня. И в этом состоянии я уже нашел в себе силы объявить бондам о смерти любимого Сороки. Помню, бонды были ошеломлены неожиданной вестью, некоторые поникли головами, у других выступили на глазах слезы.
   -- Товарищи,-- тихо сказал один из бондов,-- отомстим врагу за нашего Сороку.
   -- Отомстим!-- ответили бойцы.
   Командование батальоном принял начальник штаба батальона капитан Григорьев.
   На рассвете 13 февраля новый комбат приполз в расположение моего взвода.
   -- Товарищ младший командир,-- сказал он мне,-- все подразделения батальона дали клятву с честью, по-боевому продолжать дело, которым руководил капитан Сорока. Наш Сорока будет всюду с нами. Его имя будет нашим боевым знаменем. Сегодня мы должны выбить врага из последних гнезд укрепленного района. Именно наш батальон, батальон героического Сороки, должен расчистить путь y войскам к станции Кямяря.
   -- Взвод готов выполнить любое задание командования,-- ответил я.
   Тогда новый комбат дал мне боевую задачу прорваться со взводом через восточную часть рощи Молоток в южную окраину рощи Фигурной и парализовать действия вражеской артиллерии, когда батальон ринется в последнюю атаку.
   Задача была нелегкой.
   Под дождем вражеских пуль мы двинулись в восточную часть рощи Молоток. Несмотря на обстрел, нам удалось забраться далеко в глубину рощи Молоток. Здесь мы схитрили: прекратили огонь, полежали немного, и один по одному, тщательно маскируясь, стали переползать в рощу Фигурную.
   Мы проникли в тыл врага!
   Кругом густая чащи леса. Лес здесь нетронутый, девственной белизны снега. Ни тропы, ни дорожки. Углубляясь в лес, мы прислушивались к далеким звукам боя. Но вот с каждым шагом мы отчетливее начинаем различать грохот отдельных орудий, дробь пулеметов, лязг танков.
   Вот блеснули впереди среди деревьев длинные языки племени.
   Я отдал приказ рассредоточиться, окружить вражеские батареи. Впереди на поляне мы увидели горящий наш танк. Танкисты отползали от него. Стоявшая близ нас противотанковая пушка белофиннов ударила по танкистам. Один из бойцов остался лежать на снегу.
   -- Перерезать прислугу орудия,-- приказал я пулеметчикам, лежавшим рядом.
   Через две минуты противотанковая пушка врага была в наших руках.
   Но впереди еще несколько орудий, и уже не противотанковых, а тяжелых. Они бьют непрерывно, с лихорадочной поспешностью.
   Из-за деревьев мы наблюдаем, как суетятся у орудий белофинны. Их много.
   Я подозвал к себе командиров отделений и приказал повести отделения в тыл орудиям.
   Тут нас обнаружили. И все же нам удалось развернуть взвод, и мы открыли по расчетам орудий жестокий огонь. Один за другим падали белофинны, в панике разбегались от орудий.
   Вскоре все орудия врага замолчали.
   Белофинны укрылись в большом дзоте, сдержавшем натиск нашего батальона.
   Наш взвод первым блокировал дот на высоте 65,5 и первый водрузил красное знамя на крепости белофиннов. У нас был уже опыт в этих делах, и мы решили блокировать и этот дзот -- последнюю твердыню вражеского укрепленного района.
   И мы блокировали его.
   Мы не выпустили из него ни одного белофинна. Мы заставили замолчать пушки врага, упрятанные за толстыми стенами из дерева и гранита, заложили амбразуры камнями, засыпали их землей. А в это время суровые и мужественные бойцы батальона ворвались в противотанковый ров, сняли его последние огневые точки и, забрасывая врага гранатами, а местами вступая в рукопашный бой, опрокинули белофиннов и погнали их. Тут мы присоединились к батальону.
   Враг бежал. Мы настигали его и били. Героический Кравченко ударил по удиравшему врагу с фланга и вовсе расстроил его силы.
   Сверкающие белизной снежные покровы рощи Фигурной покрылись трупами врага. За какие-нибудь полчаса этого стремительного последнего удара враг оставил на поле сражения семьсот трупов.
   Вот пройдены последние рубежи, вот и дорога на станцию Кямяря. Она свободна. Больше нас уже ничто не останавливало.
   Есть прорыв!
   

9. Признание врага.

(Из статьи финскою полковника М. О. Ханнула, напечатанной после войны в газете "Хельсингин Саномат".)

   "Командование русскими силами выбрало в качестве района для прорыва участок между деревней Сумма и железной дорогой...
   "Прорыв русских был спланирован, подготовлен особенно умело, и руководство им проведено с большим искусством. Сильный артогонь имел место уже в конце января, особенно на участке Сумма. Затем противник начал атаки при поддержке сильных танковых подразделений. Данными атаками противник не пытался произвести прорыва, а имел намерение вымотать и ослабить наши силы, находившиеся на оборонительных позициях, то есть противник вел подготовку к прорыву укрепленной полосы. В этих атаках также принимали участие мощные авиасоединения.
   "В воскресенье 11 февраля, в восемь двадцать утра, русские начали артиллерийскую подготовку, мощь которой превысила все перенесенное до сих пор в финской зимней кампании.
   "Мощь огня около ста сосредоточенных батарей была настолько большой, что ее можно сравнить только с наибольшими артиллерийскими сражениями мировой войны.
   "Стрелковые окопы главной линии обороны были уничтожены во многих местах, пулеметные гнезда и блиндажи разрушены от точных попаданий, а живая сила на этом участке понесла очень большие потери.
   "В одиннадцать тридцать артогонь был перенесен в глубь обороны, и в тот же момент танки противника в сопровождении пехоты ринулись против разрушенных позиций. Главный удар был направлен вдоль западного края болота Мунасуо, которое в нынешнюю суровую зиму так сильно промерзло, что выдерживало даже самые тяжелые танки.
   "Обороняющиеся смело вступили в бой, но не смогли задержать прорвавшиеся через разрушенные окопы танки. С передовой линии отступали к опорной линии. Такого рода прорывы танков были часто и раньше на данном и других участках фронта, но на этот раз атака была организована значительно лучше и мощнее, чем прежде.
   "В этом ожесточенном бою обороняющийся понес большие людские потери. Один за другим были потеряны опорные пункты, а людям, сидевшим в них, пришлось отступать назад к опорной линии, чтобы избежать полного уничтожения.
   "Начальник участка Ляхде напряг после воскресных боев все свои силы для того, чтобы контрударом отбросить назад прорвавшиеся части, направлявшиеся против опорной линии, и вновь занять потерянные позиции главной линии обороны, но силы, бывшие в его распоряжении, оказались для этой задачи недостаточны.
   "В понедельник двенадцатого в течение дня прибыли резервы, которыми усилили опорную линию и начали подготовлять большую контратаку, для того чтобы получить равновесие в силах. Но эту атаку не успели осуществить, так как противник начал большое наступление.
   "Во вторник 13 февраля в основном произошло повторение того большого удара, который был проделан в воскресенье против главной линии обороны. На этот раз атака была направлена против участка Ляхде. Несмотря на решительное сопротивление гарнизонов, танкам противника удалось прорваться восточнее Кямяря.
   "Когда прорыв стало невозможно заполнить, пришлось утром 14 феврали оттянуть части, оставшиеся да опорной линии. В это время прибывшие резервы сделали все возможное для задержки противника на открытой местности у дороги на Кямяря.
   "При интенсивной поддержке танков, воздушных сия и артиллерии русские все же продвигались вперед и 15 февраля завладели перекрестком дорог Ляхде, откуда, между прочим, можно было угрожать с тыла позициям Сумма.
   "В таком положении финскому военному командованию не оставалось ничего другого, как отдать приказ частям западной половины Карельского перешейка об отходе назад от обороняемой им раньше линии и организовать оборону на новом рубеже".
   Комментарии, как говорится, излишни.
   

III
ПОБЕДИТЕЛИ

Героев вновь страна моя
Венчает славой чистой.
Н. Тихонов.

   Прорвав укрепления линии Маннергейма, двести сорок пятый Краснознаменный стрелковый полк продолжал свой победный путь к Выборгу, занял станцию Кямяря, разгромил укрепления второй линии обороны врага и от станции Сяйние пошел в обхват Выборга с севера. Враг открыл шлюзы Сайменского канала. С боем прошел полк через водные преграды, занял станцию Тали на железной дороге Выборг--Сердоболь и перехвалил шоссе, связывавшее Выборг с севером Финляндии.
   Дыести пятьдесят второй Краснознаменный стрелковый полк, боевым действиям которого посвящен первый раздел книги, также прорвал укрепления линии Маннергеима на подступах к полуострову Койвисто, совершил героически и путь по льду Выборгского залива, вышел на материк и, заняв деревню Нисалахти, перехватил шоссе Выборг -- Хельсинки.
   Таким образом эти полки взяли Выборг в клещи, перерезали все пути к нему и обеспечили его бесславное падение.
   Об этом и будет рассказано в последнем разделе нашей книги.
   

1. Враг огрызается. "Линия смертников".

(По рассказу командира взвода младшего лейтенанта Н. Кондратьева.)

   Как струйка воды, сделав в непреодолимой с виду плотине маленькую промоину, рвет затем на части плотину и увлекает за собой всю массу разгневанной, кипящей воды, и ничто уже не в силах сдержать ее, так и наш полк, прорвав на высоте 65,5 укрепления линии Маннергейма, увлек за собою в пролом красные полки, могучее, грозное движение которых врат остановить уже был не в силах. Но белофинны, отходя, яростно огрызались.
   Сразу же за деревней Ляхде мы познакомились с новым видом обороны врага.
   По обеим сторонам дороги, метрах в пятидесяти одна от другой, на протяжении четырех с половиной километров были вырыты ямки. В каждой из этих ямок сидело по шюцкоровцу. На вооружении у каждого шюдкоровца -- автомат с большим запасом патронов, мины, похожие на гранаты, и бутылки с "лимонадиусом". Автомат -- простреливать дорогу и лес. Мины -- подорвать наши танки. "Лимонадиус" -- поджечь танки. Командовал этими шюцкоровцами старый маститый полковник. Вот какой отдал приказ, как мы узнали позднее, шюцкоровцам в ямках этот старый, маститый полковник: "Когда москали покажутся на дороге, открывают огонь первые двое. Они держат оборону до тех пор, пока не истекут кровью. Тогда в дело вступают следующие двое. Если же москали попытаются ударить по обороне из леса, остальные простреливают лес.
   Выходило, перед нами -- какая-то новая, своеобразная "линия обороны".
   -- Не знаю, право, как и назвать эту "линию"... -- улыбнулся командир, когда разведчики рассказали ему об этой новой хитрости врага!
   -- Линия смертников!-- подсказал командиру разведчик-карел. -- Я, товарищ майор, финского полковника видел. Шагах в тридцати в сторонке от него лежал. С полковником было еще трое офицеров. "Всякого,-- сказал офицерам полковник,-- кто струсит и попытается удрать из ямки, пристреливать на месте". Один из офицеров стал уверять полковника, что тут люди отборные, надежные, все из какой-то лиги -- названия не запомнил -- и что они умрут, но не уйдут из ямок. Тогда полковник сказал офицерам: "Во что бы то ни стало продержаться на этом рубеже четыре-пять дней..."
   -- Вот как! Четыре-пять дней?
   -- Передаю точно, товарищ командир.
   -- Мы покончим с ними в день,-- сказал сурово красный командир.
   Вперед пошли танки. Из ямок навстречу танкам полетели мины и бутылки с "лимонадиусом". Но они часто не достигали танков. Снег от "лимонадиуса" запылал, обнажая черные плеши земли. Танки шли осторожно, обходя столбы огня на пылающем снегу. Некоторые машины двинулись в лес и стали валить на ямки матерые сосны. Одна за другой смолкали ямки, бойцы расчищали их.
   Близ последней из ямок лежал финский полковник. Рукава шинели были разрезаны, и из лоскутьев выступали забинтованные руки. Левая нога полковника также была забинтована. Полковник помирал. Но в белесых, выступивших из орбит глазах еще была жизнь: злоба, ненависть к нам горели в них.
   

2. Укрепленный узел Няюкки--Селянмяки. Саперы взрывают надолбы.

(По рассказу начальника инженерной службы полка младшего лейтенанта В. В. Шсронова.)

   Ожесточенно обороняя дороги, по которым, лился поток красных частей, белофинны в то же время лихорадочно создавали в ближайшем тылу перед поясом обороны Выборга отдельные сильно укрепленные узлы.
   Один из таких укрепленных узлов был создай между деревнями Някжки и Селянмяки, близ полустанка Xойканиеми.
   Особенностью этого укрепленного узла было то, что вся система обороны финнов здесь была построена исключительно на защите надолб. Враг уже знал цену нашим танкам. Пройдут танки надолбы,-- узел пал. Знал враг цену и нашим саперам. Отважные смельчаки, они рвали надолбы под самыми амбразурами дотов, как говорили, "на носу у дотов". Поэтому финны сделали все для того, чтобы в любое мгновение пресечь попытки саперов подойти к надолбам. Лавина свинца пересекала все пути к надолбам. Сюда же были наделены и пушки, и минометы.
   Но сколько ни хитрили и ни мудрили финны, советские саперы все же подорвали надолбы и выиграли крупный бой, длившийся около трех суток.
   Произошло это 20--22 февраля. Разведка донесла о наличии за возвышенностью укрепленного узла. Испытанный в боях наш двести сорок пятый Краснознаменный полк в первые же часы прощупал всю систему обороны врага -- на этом участке.
   Без тщательной подготовки взять этот узел оказалось невозможным.
   Поставить огневой вал в условиях, когда, приток снарядов обеспечивал только обычные действия артиллерии, было невозможно. Тогда командование решило измотать противника, не дать ему ни минуты покоя, заставить забыться хоть бы на короткое время и, воспользовавшись удобной минутой, забросить к надолбам саперов.
   Два дня били по траншее наши минометы и пушки. Финны активно отвечали. Снег у надолб почернел, смешался с землей. Финские пулеметы обстреливали весь склон возвышенности, боязнь подпустить к надолбам саперов заставляла врага пускаться на бессмысленную трату боеприпасов.
   А как тосковали наши саперы в эти дни.
   Угрюмые, хмурые, они нигде не находили себе места. Проклятые надолбы остановили движение полка.
   Саперы то и дело подходили к командирам, просили разрешения на "десант".
   -- Мы отвечаем за вашу жизнь,-- говорили им командиры. -- Ждите.
   -- Но когда же?
   -- Ждите приказа,-- повторяли суровые командиры, саперы отходили недовольные.
   Утро 22 февраля. Только-только начало светать. Нашт внезапно прекратили огонь. Замолчали в финны.
   Настала какая-то необычайная тишина.
   Вот тогда-то майор Рослый и приказывает бросить к надолбам саперов.
   Иду в саперную роту. Выбираю два отделения под командой младших командиров товарища Соболева и товарища Кудрявцева.
   -- Подорвать во что бы то ни стало надолбы,-- говорю им.
   -- Есть, подорвать надолбы!
   Набрав в мешки взрывчатки, надев халаты, саперы обоих отделений расходятся цепочкой у гребня возвышенности. Здесь они ложатся и ползком в глубоком снегу перекатываются за гребень. Вот они уже ползут по склону. Медленно, бесшумно. Неосторожное движение, малейший шорох, и враг откроет убийственный огонь. Никто не уцелеет.
   А саперы все ближе подползают к надолбам.
   Рассвет уже явственно выделяет торчащие в низине громадные гранитные валуны. Еще минуты три -- и саперы будут возле них.
   Но саперы залегли в снегу всего в каких-нибудь семи -- восьми метрах от надолб. Возникло неожиданное препятствие: снег у надолб почернел от обстрела, а саперы в белых халатах. Мишень -- лучше не надо! Если сбросить халаты -- черное пятно на снегу. Тоже прекрасная мишень. Саперы глядят на Соболева, командира подрывной группы. Тот некоторое время молчит, потом передает по цепи:
   -- Приготовиться к броску!
   Мгновение -- и на фоне черной полосы земли: и надолб мелькают двенадцать белых пятен. Финны в ту же минуту открывают сумасшедший огонь.
   Прячась за надолбами от пуль, от осколков снарядов, саперы подкладывали да подкладывали к надолбам взрывчатку.
   Пять рядов надолб. В каждом ряду подорвать по пяти валунов. Итого -- двадцать пять зарядов. Для успеха -- вторые воротца: еще двадцать пять зарядов...
   Осколки мин и снарядов засыпают надолбы. Из отделения товарища Кудрявцева ранено четверо, из отделения товарища Соболева -- пятеро. Ничего, крепись, братва! Пусть запомнят финны смелость и отвагу русских! Пусть не слагают сказочек о гранитных валунах! К дьяволу их! На воздух! На воздух!
   Раненые, истекающие кровью саперы переползают от надолбы к надолбе. Вот положены последние заряды, теперь надо отползти, чтобы не пришибло осколками валунов. Они ползут среди надолб влево. Двадцать шатав, тридцать, сорок. За ними тянется бикфордов шнур. И вот шнур подожжен, боевые друзья замерли.
   Минута, вторая...
   Длинные, тягучие минуты.
   Два взрыва потрясают землю. Все кругом тонет в огромных столбах черного дыма, медленно оседающего на землю. И сразу же смолкают финские пушки, враг в панике бежит с огневой позиции. Но по склону холма уже летят наши танки. Они быстро минуют проломы в надолбах, и вот уже машины на возвышенности и громят врага.
   Герои стали перевязывать раны.
   

3. Контратака белофиннов. Мы уничтожаем финские танки.1

(По рассказу командира батальона орденоносца капитана А. Т. Макарова.)

1 Глава напечатана в книге "Бои в Финляндии".

   Разгромив укрепленный узел Няюкки -- Селянмяки, мы остановились в дачных домиках близ полустанка Холка -- наши. Командир полка майор Рослый приказал нам привести в порядок свои подразделения, отдохнуть.
   Приглядываюсь к бойцам; лица светятся задором, решимостью продолжать наступление, жадной энергией посчитаться с белофиннами за смерть своих боевых товарищей.
   -- Устали, товарищи. Отдохнуть надо...
   -- Придет время -- отдохнем, товарищ капитан. Зверя надо бить по горячему следу. Не то опять в норы заползет.
   -- Значит, продолжаем драться?
   -- До полного разгрома бандитов, товарищ капитан!
   Разговаривая, бойцы чистят винтовки, пулеметы, другие моются, переодеваются, кипятят чай, разогревают консервы.
   В воздухе запах кухонь. Солнце, мирное, золотое, стоит
   Уже высоко в дабе. Только зловещие отблески пожаров да отдаленный гул орудий напоминают о войне.
   Но вот где-то поблизости треснули выстрелы. Бойцы повскакали с мест. Суровые, ожесточенные лица.
   -- Товарищ капитан, отдыхать не время!
   Вскоре меня вызывают в штаб полка. Там уже собрались командиры других батальонов и подразделений. Майор Рослый внимательно приглядывается к каждому, на столе перед ним -- карта. Ясно -- будем продолжать наступление. В груди сразу становится теплее.
   -- Выборг, товарищи, близко,-- говорит майор. --
   В полукилометре перед нами полустанок Хонканиеми, в четырех километрах за Хонканиеми станция Сяйние, а там и Выборг -- рукой подать...
   Рослый с минуту молчит. Большие ясные глаза его загораются.
   -- На нас смотрит Москва, товарищи. Были первыми -- и будем первыми! Что скажете на это?
   -- Ответ один, товарищ командир полка: наступать!
   Все мы доложили о готовности подразделений к наступлению.
   Рослый тогда пригласил нас к карте. Боевая задача: занять полустанок и поселок Хонканиеми.
   Началась артиллерийская подготовка.
   Когда артиллерия переносит огонь в глубину поселка, второй батальон вслед за танками вихрем врывается на юго-западную окраину поселка. Перед первым батальоном открытая поляна. Она простреливается губительным пулеметным и минометным огнем. Приглашаю на помощь артиллеристов подавить огневые точки врага.
   Командир дивизиона старший лейтенант Крючков выдвигается сам лично в передовую роту. Короткие минуты для наводки -- и снаряды со свистом ложатся на цементные фундаменты домов, в небольшие блиндажики, разбрасывая по сторонам мешки с песком.
   -- Путь свободен,-- докладывает старший лейтенант Крючков через короткое время.
   Батальон броском преодолевает поляну, бой завязывается на улицах поселка. Пехоте крепко помогают танки.
   Убегая, враг поджигает поселок,
   Вышли на поляну северо-западнее поселка,-- боевая задача выполнена.
   Впереди, за поляной -- лес.
   Подходит командир танковой бригады Баранов. Говорит:
   -- Что думаешь, комбат, делать дальше?
   -- Думаю занять лес. Здесь оставаться нельзя.
   -- Сажай людей на танки, перевезу.
   Решение принято. Посылаю донесение в штаб полка.
   Двигаемся в лес. Впереди работают саперы, вылавливая мины и подрывая фугасы, за ними идут та нки, на танках -- пехота. Лес молчит, но все насторожены. Враг не таковский, чтобы оставить без боя и лес. И, словно в подтверждение наших догадок, в треск моторов вплетаются пулеметные очереди врага. Пулеметы бьют справа и слева. Бойцы мгновенно соскакивают с танков, разворачиваются в цепи, открывают огонь. Бьют по противнику и танкисты. Белофинские пулеметы смолкают.
   Прощупываем лес, он небольшой, за ним глубокий овраг и поляна, справа -- железнодорожное полотно, слева -- болотистая низина.
   Располагаю роты на круговую оборону: первая -- на опушке леса перед оврагом, вторая -- по линии железной дороги, третья -- слева, на скате в низину. Приданная мне танковая рота капитана Архипова располагается у оставленной финнами глубокой землянки. Невдалеке устанавливаю и батарею.
   Под командный пункт избрал землянку. Близ нее в крохотной бане разместились связисты; они уже восстанавливают связь с полком и соседями.
   В расположении батальона встречаю командира полка. Докладываю об обстановке, о принятых мерах. Осматриваем оборону, проверяем посты.
   Ужинаю в землянке вместе с Архиповым. Командир танкистов мой давний знакомый. Ворчим на белофиннов, на их волчьи уловки, западни, надолбы и мины.
   -- Знаешь что?-- оживившись, говорит вдруг Архипов. -- А тебе не кажется подозрительным, что финны что-то больно поспешно оставили Хонканиеми?
   -- Твоих подарочков, должно быть, отведать не захотели,-- шучу я.
   -- Да нет, ты без шуток,-- настаивает на своем Архипов. -- До этого как звери дрались за каждый камень, за каждую высотку, а тут отошли. Сегодняшний бой, по совести сказать, детская игра. Эвон даже куда тебя допустили. Смотри-ка, не с умыслом ли?
   -- Что ты предполагаешь?
   -- А что мне предполагать?-- шутливо отвечает Архипов.-- Мое дело танки, стратегия -- ваше. Карты у вас в руках, вам и знать больше. А по-дружески сказать -- жди пакости.
   -- Предчувствие?-- опять шучу я.
   -- Какое предчувствие!-- с сердцем восклицает Архипов. -- Голая правда. Вот вспомянешь, когда потреплют тебя завтра.
   Архипов оказался прав: финны и в самом деле подготовляли контратаку, да еще при поддержке танков. Точь-в-точь таких же, как наши Т26. Даже окрашены они были в тот же цвет, только с узенькой синей полоской на башне. За танками шел в атаку особый шюцкоровский батальон, оснащенный мощными огневыми средствами.
   Финны все еще не оставили планов смять, растоптать наш значительно поредевший в боях, но все еще грозный, героический полк.
   Ночь прошла спокойно.
   Между стволами сосняка начал проступать голубой рассвет. Батальон поднялся. У командного пункта встречаю Архипова.
   -- Ну, что же предчувствие?-- посмеиваюсь дружески. Он задумчиво смотрит в низину перед командным пунктом, где одиноко торчит невзрачный, похожий на сарай домишко.
   -- Что ж, напой своих лошадок. Да возвращайся поживее, раз у тебя предчувствия...
   Рассвет все ширится. Некоторое время лес заполняет грохот отъезжающих танков. Смолкает. Поют птицы -- этим и война ни по чем. По вершинам деревьев скользят первые солнечные лучи. Прекрасные лучи! Прекрасное солнце! Какое оно великолепное сейчас над моей милой родиной -- Украиной.
   Захожу в помещение командного пункта. Тут шумно. Сажусь завтракать. И вдруг, передо мной вырастает запыхавшийся боец.
   -- Товарищ капитан! Почему танки стреляют по домикам?
   -- По каким домикам?
   -- По тем, что проходили вчера за поляной.
   Я подумал, что Архипов, подойдя к домикам, может быть, заметил в них финнов и открыл огонь. Так и объяснил бойцу.
   Но через минуту на командный пункт вбегает другой боец.
   -- Товарищ капитан! Финские танки подходят к нашим подразделениям. Два танка прорвали правый фланг, движутся прямохонько сюда...
   Эге! Вот оно что! Финские танки, а за танками, значит, а пехота. Финны решились на контратаку.
   Немедленно выясняю обстановку.
   Бой начался так. Первый из двух вражеских танков, прорвавшихся в глубь нашей обороны, сначала действительно обстрелял домики за поляной, затем, резко развернувшись, ударил двумя очередями по станковому пулемету Овсянникова, укрывавшегося за камнем, затем пошел в глубь нашей обороны. Другой танк направился к нашему командному пункту.
   Пулеметчик Овсянников остался жив, но пулемет -- единственный станковый пулемет на роту -- оказался выведенным из строя: погнулась крышка короба. А уже близко, на искрящейся пелене снега за полотном дороги, мелькают белые халаты финнов. Они видны отчетливо. Их много. Рота, две...
   -- Выручал максим до этого, выручай и сейчас,-- шепчет Овсянников и ловкими ударами мерзлого камня кое-как исправляет крышку короба.
   Говорят винтовки. Финны, почувствовав только ружейный огонь, удлиняют перебежку, поднимаются подразделениями.
   -- А ну, милый, ну, максим!-- шепчет пулеметчик Овсянников, устанавливая боевого друга на огневую позицию.
   Пулемет заговорил.
   С десяток финнов, неуклюже вскинув руками, роняя автоматы и винтовки, упали навзничь. Другие залегли.
   Началась жестокая перестрелка. Почти каждую минуту получалась у Овсянникова задержка, но от тихого удара камнем по крышке короба все в пулемете опять вставало на Свое место.
   В это время раздается оглушительный взрыв. Взятый в вилку нашими артиллеристами, один из прорвавшихся танков остановился. К нему подползли е гранатами бойцы. Финские горе-танкисты, видимо, желая ориентироваться, открывают верхний люк. Тут-то их настигают гранаты.
   Так было покончено с первым из вражеских танков. Второй танк пробрался к командному пункту батальона. Шагах в десяти от командного пункта танк неожиданно закачался, будто приподнятый от земли могучей рукой. Ни вперед, ни назад. Оказалось -- танк наскочил на громадный пень, съехать не может.
   Но башня у него грозно вращается.
   Сидящим в помещении командного пункта грозит гибель.
   Выручает непредвиденное обстоятельство. Ловко пущенный нашими артиллеристами снаряд подрубает стоявшую возле танка толстую сосну. Сосна, падая, ударяет о ствол пушки, направленный на командный пункт, и отводит его в сторону низины. Сосна таки остается на башне, и сколько танкист ни старается отбросить ее -- не может. Тогда один из финнов, находившихся в танке, открывает минометный люк и стреляет из автомата. Его подсекает из винтовки командир взвода лейтенант Шабанов. Открывается верхний люк, двое финнов-танкистов хотят выскочить из танка. Но возле танка уже бойцы-минометчики из подразделения Руденко. Финны пытаются защищаться. Один падает, сраженный пулей, другого бойцы вежливенько волокут за шиворот к командному пункту.
   Так было покончено со вторым из вражеских танков.
   Другие пять танков, взвихривая снег, ринулись на наши цепи. Но на помощь красным бойцам уже подоспел Архипов со своими боевыми друзьями Старковым и Калабуховым. Тяжелый танк Архипова, вырвавшись из леса, миновал ров и, выскочив на поляну, бросился на врага. Против него встало три вражеских танка. Старков и Калабухов ударили на фланговые танки.
   В это же время в воздухе появились и наши самолеты. Разбившись на звенья, самолеты с бреющего полета окатили финскую пехоту свинцовым градом. Белые халаты попадали на снег. Тогда с победным "ура" устремилась на врагов наша пехота.
   Финны трусливо удирали.
   А танки? Танки тоже пустились было наутек, но одного метким выстрелом подшиб Кашабухов, другого -- Старков, а отважный капитан Архипов один вывел из строя три вражеских танка.
   Так было покончено с незадачливой контратакой белофиннов.
   В тот же день полк занял станцию Сяйние.
   

4. Враг открыл шлюзы Сайменского канала. С боем берем водные преграды.1

(По воспоминаниям помощника начальника штаба полка орденоносца лейтенанта А. С. Ждан-Пушкина.)

1 Эта глава частично напечатана в книге "Бои в Финляндии".

   Когда мы пришли на станцию Сяйние, нам приказали расквартироваться на отдых. Квартир, конечно, враг нам не только не подготовил, но и те, что были,-- сжег. Но расквартировались мы все же прекрасно -- в бетонированных подвалах под пепелищами. В подвалах было тепло, даже очень тепло, ну, а об уюте мы позаботились сами. На стенах тотчас появились портреты наших вождей, плакаты, боевые лозунги, знамена. Заговорили установленные радиотехниками громкоговорители. Политработники принесли из обоза патефоны, и, вместо визгливых и грохочущих звуков войны, мы слушали прекрасный голос народной артистки Советского Союза товарища Барсовой.
   На другой день мы разминировали десятка полтора бань. Огонь, к нашему удовольствию, пощадил их, и мы, конечно, не преминули воспользоваться случаем попариться и помыться в баньке. И какое же это было удовольствие! Многие из бойцов мылись по нескольку раз, а архангельские, раскалившись в пару, выбегали из бани нагие и кувыркались в снегу. Тут же возле бань происходила и "стрижка-брижка".
   А в это время в каких-нибудь трех-четырех километрах от нас неумолчно грохотали пушки. Белофинны закрепились на втором поясе обороны Выборга. Над городом вздымалось огромное зарево. Остервенелый, озлобленный неудачами враг не щадил даже памятников старины, варварски сжигал прекрасный город.
   -- Варвары! Заново отстраивать придется,-- говорили красноармейцы.
   На пятый день нашего отдыха командование приказало нам обойти Выборг с правого фланга, перерезать все железнодорожные магистрали, связывающие Выборг с Антреа, Сердоболем, пересечь Сайменский канал и выйти на соединение с частями Красной армии, охватывавшими Выборг с юга. Задача ответственная, нелегкая, но воодушевление бойцов и командиров было исключительно высокое. Прорыв укрепленного района, близость Выборга, уверенность в близком полном разгроме финской армии толкали людей на новые героические дела.
   Дорога вилась по скату гряды холмов. Влево от дороги лежала широкая лощина. На карте она была обозначена как мокрый луг, посреди которого вырисовывается голубоватая извилина маленькой речушки. Но это только на карте. На самом же деле эта широкая равнина была покрыта метровым снеговым покровом, светящимся миллионами разноцветных искорок.
   За одним из поворотов дорог и мы увидели на снежной равнине подбитый вражеский бомбардировщик. Самолет лежал на снегу сероватым пятном, лишь горели на солнце окна кабины.
   Было около часу дня, мы остановились на отдых. Многие бойцы бросились по тропинке к самолету. Передние из них, сделав по тропинке десятка три шагов, неожиданно остановились. Мы увидели, что они стали вдруг оседать, проваливаться в снег. Бежавшие позади, не разобравши, в чем дело, и подгоняемые желанием первыми прибежать к самолету, метнулись с тропинки в сторону -- и сразу же погрузились в снег по плечи.
   -- Вода!-- закричали бойцы. -- Под снегом вода!
   Стали проваливаться в воду и бойцы на тропинке близ дороги.
   -- Вернуться на дорогу!-- скомандовал майор Рослый. Красноармейцы выползли из лощины мокрые, отяжелевшие от воды. Приказав бойцам тотчас же переодеться, майор Рослый кивнул нам, и мы спустились с дороги в лощину.
   Под снегом, действительно, была вода.
   Стало ясно, что финны открыли шлюзы Сайменского канала, чтобы широким водным поясом охватить Выборг и этим остановить наступательный порыв бойцов Красной армии.
   Вода еще борется со снегом, снег задерживает ее, но пройдет день-два, и все равнины на нашем пути будут представлять собою непроходимые озера.
   Майор Рослый вытащил карту. Дорога, как это было видно по карте, километрах в восьми отсюда спускалась в низину, лишь изредка пересекаемую небольшими возвышенностями. Изображение на карте ближайшей к нам возвышенности походило на подошву.
   -- На эту "Подошву",-- сказал майор Рослый,-- мы должны выйти сегодня же. И до темноты. Отменить обед. Вперед, скорым маршем!
   Подразделения полка снялись с привала. Шли быстро, но вода уже и здесь, на этом, казалось бы, благополучном участке, стала на нашем пути. Дорога в некоторых местах спускалась так низко в лощину, что вода уже заливала ее.
   Дорогу приходилось или гатить, или обходить по крутым склонам холмов.
   Выбраться засветло на "Подошву" мы не успели. Остановились в небольшой, разбросанной по склонам холма деревушке Неконен. Деревушку, кстати, финны не выжгли.
   Стемнело. В крохотном домике, стоявшем посреди деревни, расположился штаб полка. Окна тщательно завесили. У стола, при свете двух фонарей, склонился над картой майор Рослый.
   Смелый, решительный, всегда быстро принимавший верные решения и четко ставивший боевую задачу, командир полка на этот раз был не в меру задумчив.
   Задуматься, конечно, было над чем. Двадцать дней полк -- непрерывно шел вперед. Прорвана линия Майнергейма, пройдена "линия смертников", подрезаны коммуникации врага, разгромлен узел укреплений в Няюкки -- Селянмяки, отбита яростная контратака отборных частей белофиннов с танками,-- полк с честью нес вперед свое знамя. Теперь на пути встали водные преграды -- своеобразная новая крепость. Неужели вода заставит полк остановиться и даст белофиннам время укрепиться на новых рубежах?
   Этого не может быть! Приказ выйти к Сайменскому каналу должен быть во что бы то ни стало выполнен. Поэтому-то внимательно и изучает Рослый карту.
   Помощник начальника штаба докладывает обстановку:
   -- Впереди, у станции Тали, межозерное дефиле. Река. Два моста -- железнодорожный и на шоссе. Финны их, по всей вероятности, взорвали или взорвут. Лед на озерах взорван. Справа отдельные подразделения красных частей, натолкнувшись на сильное сопротивление, продвинуться не могут. Слева братский полк дивизии задержался перед широкой лощиной, залитой водой. Впереди высота "Подошва", перед нею -- водное поле. Командир дивизии приказал утром форсировать переправу...
   Непрестанно стучат телефоны:
   -- Вода подходит к укрытиям батальонов...
   -- Вода подходит к полковой артиллерии...
   -- Вода прибывает в низинах перед танковыми подразделениями...
   Заметив командира полка, красноармейцы приглашают его к огню. Рослый говорит:
   -- Новая преграда, товарищи. Вода.
   Красноармейцы перебивают:
   -- Сквозь огонь, товарищ майор, прошли, а воду-то как-нибудь уж одолеем... Этим белофинны не возьмут...
   -- Весенняя вода не осенняя. Старая пословица,-- замечает кто-то.
   -- Пословица-го старая,-- отвечают ему,-- да мы-то люди новые, советские. Только водочки, товарищ майор, на обсушку прибавьте...
   -- Сто граммов -- законная, да сто -- выкурить воду!
   Смех, шутки. Многие из бойцов уже опят.
   Потолковав с бойцами, командир полка подходит к наблюдательным постам. Ночь ясная, морозная, над полем клубятся испарения. Хорошо бы наступать сейчас, когда уровень воды еще не так высок, но это невозможно. Оборона противника не выявлена. Высота "Подошва" хотя и совсем рядом, но кто знает, как укрепился там враг. В дымке испарений темнеют высокие гранитные скалы, лес.
   И тут, конечно, не без надолб и проволоки. Действует разведка -- к утру все станет ясно...
   К утру положение действительно прояснилось: "Подошва" была оплетена несколькими рядами колючей проволоки, опоясана надолбами; в расселинах между гранитными скалами была установлена артиллерия, минометы, пулеметы, за отдельными камнями и на деревьях сидели кукушки-автоматчики.
   -- Отлично,-- сказал командир полка, выслушав разведчиков. -- Разговор с врагом, значит, будет несколько иной.
   Полки стали готовиться к штурму. Финны, заметив движение наших войск, заорали в рупоры через водное пространство:
   -- Москали! Не суйтесь! Перетопим! Всех перетопим!
   -- Спета ваша песенка,-- спокойно отвечали красноармейцы.
   Рассвело совсем. Местами вода уже выступила высоко поверх дороги; саперы подвезли гати и начали крепить переправу. Финны открыли артиллерийскую стрельбу. Разрывы снарядов взметывали жидкий снег. Заговорили наши батареи. На один вражеский снаряд -- двадцать-тридцать наших снарядов. Глыбы гранита раскалывались, падали в воду. Полки охватывали высоту справа и слева.
   А молодцы-саперы в это время всё гатили и гатили дорогу. Вот саперы уже у надолб.
   Прошло немного времени, и саперы дали сигнал: переправа готова.
   Вскоре "Подошва" была наша.
   Первую водную преграду преодолели с честью.
   С рассветом стали форсировать переправу к станции Та<испорчено> Батальоны выдвинулись из леса на дорогу, которую прогатили за ночь саперы.
   А вода между тем поднималась с каждой минутой, выходила из канав, подошла совсем вплотную к полотну дороги. Переходить по гати стало уже трудно. Но и медлить с возведением новой гати было нельзя.
   Выбивая белофиннов из-за камней, третий батальон стал вдвигаться вперед по пояс в воде. Справа впереди -- восьмая рота. Командует ею старший лейтенант Скрябин. Дерзко, смело продвигаясь вперед, рота вышла почти вплотную к станции.
   Одним броском под жестоким обстрелом врага преодолела рота узкую часть поляны, и вот она уже у полотна железной дороги в штабелях дров. Противник побежал от станционных домиков. Тяжелый взрыв встряхнул землю, противник взорвал мосты.
   -- Собаки! Успели-таки взорвать... -- проворчал Скрябин.
   Вскоре к станционным домикам вышли и другие батальоны. Бойцы все вымокли, от мороза шинели топорщились, сковывали движение, к валенкам примерзал снег.
   В домиках докрасна накалили печи, сушились.
   Наступили сумерки.
   Белофинны неотступно били по станции из орудий, не давая нашим саперам возводить переправу.
   Командир саперной роты Шитов подбодрял людей; потом упал, раненый в голову.
   Разрывы двух снарядов начисто снесли уже проложенные прогоны. Вода, точно в остервенении, подхватила бревна и закружила их в мутном, ревущем потоке.
   Наша артиллерия где-то застряла, обходя воду.
   Как раз в это время к станции подошли танки. Командир танкового батальона старший лейтенант Макаров вошел в погреб.
    Сколько у тебя танков?-- обратился к нему Рослый.
   -- Двадцать семь,-- ответил Макаров.
   -- Двадцать семь? Да это же силища!-- воскликнул взволнованно Рослый. -- Двадцать семь танков, значит -- двадцать семь пушек. Вот тебе и артиллерия. А ну-ка, выводи танки к переправе и дай огонь из всех своих пушек. Расстрелять артиллерию и пулеметы противника! Понятно?
   -- Понятно,-- ответил Макаров. Добавил с улыбкой: -- Пущу в ход и пулеметы. Славное будет дело. Они нам баньку устроили, устроим и мы им.
   -- Быстрее, Макаров. Время не ждет,-- поторопил Рослый.
   -- За мной дело не станет. -- И командир танкистов вышел из погреба.
   Через пару минут стальные чудовища ушли в сумерки. У переправы они выстроились полукругом.
   Танки открыли огонь из всех орудий.
   Под защитой свинцового потока начали перебираться на тот берег по обломкам моста бойцы.
   Ноги скользили на обледеневших бревнах; пришлось ползти вобнимку, местами погружая руки и ноги в ревущую воду. Но вот передние уже достигли берега, поднялись на кручу, стали устанавливать за камнями пулеметы. За третьим батальоном переправился первый, а затем и второй. И к утру берег был занят нами прочно.
   Белофинны продолжали обстрел переправы. Но уже подошла к станции и вступила в бой наша артиллерия.
   Начальник инженерной службы дивизии майор Тимофеев бросил на строительство моста весь свой саперный батальон. Мост надо было построить как можно скорее: танки и артиллерия должны были помочь бойцам преодолеть третью, самую большую и серьезную водную преграду.
   За рекой открылась широкая, километра на три, снежная равнина. Вправо лежало озеро. Над льдом озера уже колыхалась вода. Дорога, по которой предстояло пересечь низину, вилась вдоль озера.
   По этой узкой дороге и поползли разведчики. Во многих местах дорогу пересекали бурлящие потоки воды. Тут, видимо, были канавы,-- мосты через них были взорваны. Разведчики вплавь переправились через потоки. Но вот они остановились, полежали, потом поползли обратно.
   -- На дороге мины и фугасы,-- доложили они командиру полка. -- Стороной итти невозможно -- вода!
   Тогда вперед пошла инженерная разведка.
   Мы видели е высоты, как на дороге взметывались огромные черные столбы дыма. Это саперы подрывали предательские фугасы, заложенные под дорогу белофиннами.
   Мост все еще был не готов, но ждать нельзя: вода прибывает и прибывает.
   -- Товарищи бойцы!-- говорит с высокого камня майор Рослый. -- С именем Сталина мы прорвали укрепления линии Маннергейма. С именем Сталина мы прошли сквозь огонь врага. С именем Сталина одолеем и эту последнюю водную преграду. Вперед!
   Батальоны двинулись вперед. Дорога, подмытая водой, под тяжестью людей, нагруженных пулеметами, минометами, катушками кабеля и запасами боевого снаряжения, оседала. По ней итти стало трудно, почти невозможно, особенно вторым эшелонам. Тогда бойцы отважно бросились в сторону и брели по пояс в воде.
   -- Вперед! За родину! За Сталина!-- разносилось по водной глади.
   Приноровились бойцы преодолевать и ревущие потоки в канавах. Важно было не замочить оружия, боеприпасов. Трое-четверо бойцов погружались в воду по шею и передавали конвейером на другой берег пулеметы, боевое снаряжение.
   Впереди непрестанно грохотали взрывы подрываемых саперами фугасов.
   Тяжеленько доставалось связистам. Чтобы провода не путались под ногами, они тянули линию связи в стороне от дороги, и в иных местах им приходилось двигаться вперед вплавь. Но связисты не отставали от бойцов. Руководил ими Герой Советского Союза товарищ Виноградов.
   -- За мной, ребята!-- кричал он, первым бросаясь в поток и увлекая за собой товарищей.
   Все дальше и дальше уходили от станции батальоны. Позади уже много форсированных вброд канав, речек, полян. Вода доходила временами до плеч. Все промокли, нужна была остановка и обязательно в лесу -- обсушиться и обогреться. Но в лесу, несомненно, притаились белофинны. А ганки и артиллерия застряли на станции из-за моста.
   Было уже под вечер, когда мы залегли на небольшом холме, метрах в трехстах от леса. Низкое солнце било по зеленой гряде высокого сосняка. Стискивая от хо д зубы, мы смотрели на стройные деревья, и каждый из нас мысленно уже был в лесу и грелся у костра. Да, лес это отдых. Но в лесу белофинны.
   -- Танки!-- вдруг крикнул кто-то. -- Наши танки!
   Мы оглянулись. Радости нашей не было границ. Поднимая вихрь воды, танки быстро мчались к нам на выручку. Они походили на мощные ледоколы.
   -- Архипов, не иначе,-- оживились бойцы. -- Ишь как лупит! Знает, когда подоспеть!
   Архипов свернул с дороги и повел танки в лес целиной и прямо туда, откуда били из автоматов белофинны. За танками ринулись в лес и бойцы.
   И вот он, желанный отдых. Костры, море огня в лесу, а над кострами облако белого клубящегося пара от просыхающих ватников, шинелей, валенок, белья. Кого знобит, тех заставляем плясать. Пляшут. Закон войны: и не умеешь, да пляши!
   Прошло немного времени, и в лесу зазвенели смех, шутки. Архангельские нарубили елок, поставили их стеною к кострам, развесили на них одежду, а сами, расположившись на пеньках у огня, просушивали валенки.
   -- Наши старики в прорубях купались и не в такие морозы, как сейчас... Русского народа водой не остановишь!
   Глядя на архангельских, разделись донага и вышневолоцкие, ленинградские, ладожане. Кто обсушился раньше других, шел сменять дозорных. Танки неотступно ходили по лесу, оберегая этот необычайный лагерь раздетых воинов.
   Вскоре подоспели к нам и кухни. Это было очень кстати, ибо мы здорово проголодались.
   Белофинны не беспокоили нас в эту ночь.
   

5. Идем в обхват Выборга с юга. Ледовый поход. Есть материк!

(По рассказу помощника начальника штаба первого батальона двести пятьдесят второго Краснознаменного полка орденоносца старшего лейтенанта С. А. Дорошенко.)

   Ох, и лютая же стояла зима в этот памятный тысяча девятьсот сороковой год! От морозов кололись гранитные глыбы, а в лесу стоял такой треск, словно и в природе шла война.
   Лед на озерах, раздираемый морозом, пускал дробные пулеметные очереди.
   Сразу же за высотой 38,2 вплоть до берега моря тянулись густые, непроезжие леса. Ни дорог, ни тропок. Толькр лыжницы да обилие патронов на снегу выдавали присутствие врага. Приходилось прокладывать путь целиной -- надо было двигать за собой кухни, обозы. Люди ползли в снегу, лошади выбивались из сил, застревали танки. Порою танки зарывались в снег так, что их вовсе не было видно.
   19 февраля мы вышли в Ремпетти -- большое барское строение, расположенное на берегу залива.
   Впереди уже тянулись широкие ледовые просторы. В морозной дымке на горизонте слегка выступали очертания южного края острова Ревон-саари. На этот остров нам и предстояло выйти, преодолев первое ледовое пространство четыре километра шириной.
   -- Главное -- тянуть обозы!-- распорядился командир батальона старший лейтенант Москвин. -- Враг ничего нам не оставит на островах. Все у нас должно быть свое.
   На другой день небо с утра заволокли тяжелые свинцовые тучи. Они клубились низко над землею. Пошел снег, густой, липкий,-- в трех шагах ничего нельзя было разглядеть.
   Все потонуло в вихрящейся снежной мгле.
   -- Хорошая погода!-- сказал старший лейтенант Москвин. -- В такую погоду враг вряд ли будет ждать нас на острове.
   Подразделения батальона выстроились на берегу.
   -- Мы начинаем ледовый поход, товарищи,-- сказал старший лейтенант Москвин. -- Будут трудности, большие трудности. Мы должны их преодолеть и выйти на материк во что бы то ни стало! От нашего успеха будет зависеть успех всего первого этапа нашей войны с белофиннами.
   -- Даешь материк!-- крикнули бойцы, и вскоре одно за другим все подразделения спустились на лед.
   Трудности ледового похода сказались сразу же.
   Снегу на льду оказалось больше, чем в лесу. Приходилось прокладывать в снегу коридоры. Их обминали танки, но злой буран снова забивал проходы, и всем, кто шел позади, приходилось работать столько же, сколько идущим впереди. Танки порою долго бились на одном месте, и над ними ветер набивал широкие бугры. Приходилось отходить назад и пробивать снег тараном. Наконец мы вырвались из снежных объятий на берег острова. Белофиннов на острове, как и предполагал Москвин, не оказалось. Поход в пургу по открытому пространству был неожиданным для них. Мы остановились на передышку в густом ельнике на берегу острова, поджидая подхода танков, кухонь и обозов с боеприпасами.
   А пурга не унималась. Костров разводить было нельзя, чтобы враг не обнаружил нас, и бойцы зарылись в снег отдохнуть.
   Обозы все ее подходили. Мы с беспокойством вглядывались в даль, ворчали на злую непогоду.
   Уже стемнело, когда меня разыскал боец Губарев.
   -- Товарищ командир,-- доложил он,-- кухни занесло снегом. Пробиться невозможно. Лошади выбились из сил. Людей также занесло снегом.
   Я пошел к разведчикам, отобрал у них двадцать крепких лошадей и с большой группой бойцов двинулся на выручку к товарищам. Кухни застряли всего лишь в километре от острова. Над повозками и людьми, действительно, возвышались огромные сугробы снега. Мы проделали ход в одном из сугробов и очутились в своеобразном шатре. От горячих кухонь, от потных и разгоряченных лошадей снег подтаял, и возле повозок образовалось свободное пространство. Тут-то и спасались бойцы.
   -- Тепло у вас, товарищи,-- сказал я,-- да только двигаться вперед надо, людей кормить.
   Мы проделали лопатами большие проходы, подпрягли лошадей разведчиков и вытащили кухни. Бойцы обоза промерзли, посинели, настроение у них упало. Чувствую -- развеселить чем-то надо. В обозе славился гармонист Ломтев.
   Я разыскал его, сказал:
   -- Доставай-ка свою гармошку да отогрей людей.
   Буран к этому времени качал стихать, посветлело. Ломтев достал гармошку, сел на одну из повозок и развел мехи. Тотчас в воздухе зазвучали веселые песенки.
   
   Таких девчат, как милка моя,
   Малое количество.
   Начнет целовать,
   Жгет, как электричество.
   
   Обоз прибыл на остров под гармошку, словно свадебный поезд.
   За нами вышли на берег и танки.
   На другой день мы были уже на противоположном берегу острова перед такой же широкой ледовой равниной, отделяющей остров от мыса Ватнуори, вдающегося в море острой узкой полосой. Путь на материк лежал через этот мыс.
   А погода, как назло, установилась хорошая, ясная. Здесь впервые мы увидели в чистом небе вражеские самолеты. Они ходили звеньями, отыскивали нас в лесу. Порою они спускались совсем низко, и укрыться от них было почти невозможно.
   Сметливый Москвин нашелся и здесь. Он приказал развести огромные костры, устроить "настоящий пожар", чтобы вражеские летчики подумали, что горят деревни. Самолеты и в самом деле перестали кружить над столбами огня, которые извергали ввысь наши необычно большие костры.
   Противник, чувствуя, что мы вот-вот начнем переход, открыл артиллерийский обстрел всего пространства, по которому нам предстояло итти. Снаряды, пущенные финнами почти прямой наводкой, зарывались в снег и бегали под снегом, взбивая его. Но заговорили наши пушки, и когда мы часа через полтора ворвались на вражеский берег, мы уже не застали здесь не только пушек, но и автоматчиков и пулеметчиков.
   Через два дня мы подошли к большой деревне Кери, расположенной в трех километрах от берега, на западной оконечности мыса.
   Тут проходила хорошо укрепленная линия обороны белофиннов.
   Как и на линии Маннергейма, враг здесь хорошо замаскировал свои опорные пункты. Надо было срочно разведать их. Но разведка могла продолжаться несколько дней, а действовать нужно было быстро и решительно, чтобы не дать возможности врагу возвести укрепления на материке. Решили достать "языка".
   "Языка" достали, многое узнали об укреплениях Кери, и т другой день рано утром батальон пошел в наступление.
   В полдень батальон ринулся в атаку в лощине, расположенной между Кери и поселком Майсала. Враг приземлил нас,-- итти вперед было невозможно. Все пространство лощины густо прошивали пулеметы и автоматы белофиннов. Откатились,-- требовалась серьезная артиллерийская подготовка. Но следовало также беречь снаряды для выхода на материк.
   Решили взять врага хитростью.
   Командир батальона приказал взводу разведчиков лейтенанта Маршавина залечь ночью в лесу справа от деревни и, как только начнет светать, ударить по деревне из пулеметов и неистово кричать "ура", отвлекая на себя внимание противника. В то же время командиру пулеметной роты лейтенанту Симоненко было приказано выдвинуть пулеметы на уровень дозоров и обеспечить расчеты бронебойными и крупнокалиберными пулями.
   Едва забрезжил рассвет, разведчики Маршавина подняли такой воинственный шум, что белофинны перенесли туда огонь всех своих пулеметов и пушек. Батальон яростно ворвался в деревню по той именно лощине, которая еще вчера была неприступной.
   Завязался отчаянный бой.
   К вечеру мы закрепились в Кери окончательно, выбив последнюю группу врага из большого дота, возвышавшегося на окраине деревни.
   Разведка утром донесла, что враг спешно перебрасывает к Кери крупные силы.
   Два дня отражали мы яростные контратаки финнов. Крошили мы их крепко, но финны наседали и наседали на нас,-- откуда их только бралось.
   На помощь нам подоспели угрюмовцы. Подошли и лыжники -- ленинградские комсомольцы. Объединившись, мы опрокинули врага и с боем вышли на северную оконечность полуострова.
   Перед нами лежал труднейший участок нашего пути. Всего девять километров отделяли нас от ближайшего мысочка на противоположном берегу залива, но зато какие это девять километров! Остров Туппура-саари, остров Тейкар-саари, остров Вуолан-саари, Санта-саари. Небольшие острова, но позиция для врага превосходная. Огромнейших масштабов природные доты -- вот что представляли собой эти небольшие острова. Можно было бы, конечно, обойти острова, но тут был страшный риск подставить все наши силы под расстрел с берега.
   -- Подумать, большевики, надо,-- сказал командир полка Яромичев, приглашая нас на командный пункт.
   Было принято решение: итти по островам. Закрепившись на одном, выбивать врага с другого, а с острова Вуолан-саари выброситься на материк.
   Остров Туппура-саари был уже занят отважными лыжниками. Теперь предстояло разведать самый крупный из этой группы островов -- Тейкар-саари, вытянувшийся километра на два узкой лесистой полоской с юга на северо-запад. В центре острова была расположена высота, господствовавшая над ледовыми просторами, а за высотой, в глубине, деревня. Пять километров отделяли нас от острова. Только бы выйти на него, а там уже рукой подать и до материка.
   Вперед пошли разведчики всех батальонов.
   Это было ранним утром первого марта.
   Заря еще не занималась, и ледовая пустыня тонула в непроглядной тьме. Тихо, скрадывая шорохи, шли разведчики.
   Впереди, как и всегда в такие решающие для полка дни,-- Герой Советского Союза командир взвода разведчиков товарищ Комендант. Надо было выявить все огневые средства белофиннов на острове.
   Заря застала разведчиков в километре от острова.
   -- Друзья,-- сказал своим товарищам Комендант. -- Нас всего сорок, а белофиннов на острове, может быть, тысяча. С нами два станковых пулемета, а у белофиннов, вероятно, несколько десятков да вдобавок минометы, пушки. Но примем бой! Заставим их пустить в дело все огневые средства. Как и прежде, высоко держать честь нашей социалистической родины!
   Передав командование взводом помощнику, Комендант с красноармейцами Тимофеевым и Новиковым поползли вперед. Они уже были метрах в пятидесяти от берега, когда первые лучи солнца позолотили снег. Залегли, стали наблюдать за берегом.
   В воздухе зазвенели пули: оставшиеся разведчики, как было условлено, стали обстреливать берег.
   Финны высыпали из домишек, одни бегут к амбарам, другие к валунам, третьи в лесок на склоне высоты. Некоторое время они не открывали ответного огня. Комендант заметил на высокой ели вражеского наблюдателя.
   "Эх, снять бы его, чертяку..." подумал Комендант, но только стиснул под собою автомат, понимая, что этого сделать нельзя, не выдав себя и товарищей.
   Берег заговорил.
   Пулемет в валунах, два пулемета за деревьями, четыре пулемета в деревне.
   -- Семь станковых пулеметов,-- прошептал Комендант.
   Разведчики усилили огонь. Тогда в воздухе зарявкали мины.
   -- Два миномета,-- прошептал Комендант, запоминая их расположение.
   За амбарами, за валунами стали скапливаться подразделения белофиннов. Пули взвихривали снег в двух-трех шагах от разведчика, но Комендант зорко следил за берегом, наблюдая главным образом за офицерами. По числу офицеров легко установить, какие силы врага обороняют остров.
   Взводу разведчиков угрожала лютая опасность. Враг прекрасно ходит на лыжах -- атака будет свирепой. Вскрикнул Новиков: вражеская пуля ударила разведчику в плечо.
   -- Отползай к взводу!-- приказал Новикову Комендант. -- Пусть отходят немедленно...
   В это время небо загудело, зарокотало. Из-за острова выплыли черные вражеские бомбардировщики. Шюцкоровцы оживились, заликовали на берегу. Были слышны отдельные возгласы, выкрики. Огромный столб воды взметнулся невдалеке от острова, рядом второй, третий. Замерло у Коменданта сердце. Но тревога была напрасной: на горизонте показались наши самолеты. Черные вражеские коршуны не успели и развернуться, как наши истребители, ловко спикировав, насели на них, стали прижимать к земле. В небе пролегли зеленоватые нити -- следы трассирующих пуль. Летчики гнали врага в нашу сторону, чтобы приземлить их на наших аэродромах. В воздухе разгорелся жестокий бой.
   Белофинны на берегу уже не ликовали. Они открыли дикий огонь по Коменданту и Тимофееву. Коменданта это обрадовало: взвод, значит, благополучно отошел. Теперь время откатываться и им.
   Но вдруг Тимофеев ойкнул, откинулся на спину, дернулся ногами и остался лежать неподвижно. Комендант подполз к товарищу. Над переносьем у Тимофеева зияла кровавая ранка, а весь затылок был раздроблен разрывной пулей. Разведчик поцеловал убитого товарища в остывающие губы, накрыл его лицо шлемом, стал отползать.
   Враг неожиданно прекратил огонь, и Комендант сразу же сообразил, что белофинны сейчас ринутся на него. Не раз он был в жестоких потасовках, не раз один уничтожал большие группы врагов, но то было на земле, а не на льду. Повернулся Комендант лицом к берегу, стал в таком положении отползать, держа наготове автомат. Метров тридцать уже удалось ему отползти от места, где лежал Тимофеев, как на лед выбежали десятка два шюцкористов. Комендант разил врага всегда с короткой дистанции и потому, пока шюцкористы бежали, продолжал отползать. Но вот шюцкористы добежали до тела товарища Тимофеева, сгрудились над ним и подняли павшего бойца на штыки. Пятьдесят метров отделяло Коменданта от шюцкористов, стрелять было рановато, но тут уже Комендант не выдержал.
   -- Изверги! Кровавые псы! Н-на, получай!-- и он с гневом плеснул по бандитам из автомата.
   Повалились сразу человек десять. Другие, точно парализованные, оставались на месте, не сознавая, должно быть, что произошло.
   -- Н-на, получай!-- шептал разъяренно Комендант.
   Упало еще трое, потом еще двое, остальные метнулись в сторону, залегли.
   Опять заговорили пулеметы с берега, нащупывая в снегу разведчика. Но это было уже хорошо: враг во время обстрела не подойдет. Зарывшись в снег, разгребая его руками, Комендант, как крот, пополз дальше.
   Часа через два он был в своем подразделении.
   Штаб полка теперь располагал основными данными об обороне острова. Было решено подбросить за ночь к острову батальоны и на рассвете стремительным броском овладеть деревней.
   Так и было сделано, и ничего интересного при этом не произошло, если не считать того, что на помощь пехоте пришли истребители, которые, спускаясь до пяти метров гад льдом, преследовали удиравшего с острова врага.
   К полдню мы прочесали весь остров, а к вечеру сюда подошли и все обозы, противотанковая и полковая артиллерия, тыловые службы. Теперь только три километра отделяли нас от материка.
   Мы видели его уже и невооруженным глазом.
   Враг неистово палил из пушек, ломал лед на заливе. То дело появлялись в воздухе и черные вражеские коршуны. Всё новые и новые проруби выдалбливали во льду авиабомбы, но наши истребители прогнали финские самолеты.
   -- Медлить нам нечего,-- сказал майор Яромичев и отдал боевой приказ выброситься на материк, занять расположенную на берегу деревню и мызу Виланиеми.
   -- Даешь материк!-- кричали бойцы.
   Деревня Виланиеми запылала. Белофинны словно поняли, что мы готовимся к последнему прыжку через ледовые просторы, и решили, должно быть, отбить нашу ночную атаку при свете пожарища.
   Стемнело, черная тьма сгустилась над островами, но огромные столбы огня над деревней раздвигали тьму, окрашивали снег на заливе в багровый цвет. Горели, впрочем, не все дома, и мы поняли, что подвалы не преданных огню домов превращены в доты. В отсветах огня порою мелькали на дороге грузовики с солдатами: подбрасывались подкрепления.
   Промедление, как говорится, смерти подобно. В бой, сталинцы!
   -- Огонь!-- скомандовал артиллеристам капитан Подлуцкий.
   Все орудия дивизиона открыли огонь. С грохотом спустились на лед танки, за танками пошли бойцы.
   -- Вперед, сталинцы! Даешь материк!-- командовали командиры подразделений.
   Смолкли вражеские пушки. Капитану Подлуцкому, видимо, удалось точно нацелить вечером орудия на батарею белофиннов. Отлично! Смелее рванулись теперь вперед танки, умело обходя полыньи; стремительнее бежали за танками бойцы.
   Вскоре танки и бойцы вырвались из тьмы в яркий свет пожарища. По броне зацокал дождь вражеских пуль. Пригнулись бойцы за танками, но все так же стремительно бежали вперед.
   -- Вперед! Даешь материк!
   Подлуцкий прекратил огонь: бойцы приближались к деревне. Вот уже танки у валунов, вот, неистово грохоча, переваливаются машины за каменистые гряды, вот уже они уверенно набирают подъем, посылая снаряды в амбразуры подвалов. По льду бегут саперы, вот саперы на берегу, и ничто уже не спасет белофиннов в укрепленной Виланиеми...
   Есть, материк!
   

6. Хейнлахти -- Нисалахти. Перерезаем шоссе Хельсинки -- Быборг. Последний сокрушительный удар.

(По рассказу Героя Советского Союза, командира первого батальона старшего лейтенанта В. И. Москвина.)

   Перерубить шоссе Хельсинки -- Выборг, чтобы не дать возможность белофиннам подбрасывать к Выборгу войска и обозы,-- такую боевую задачу поставило перед нами высшее командование.
   Бой шел, не стихая ни на одну минуту.
   На защиту шоссе финны бросили отборные части. Каждый подвал, прачечная, конюшня, нее каменные постройки были превращены в доты. Много тут было у финнов и пушек, и пулеметов, и минометов, и ручных мин.
   К утру 8 марта положение стало особенно напряженным: врагу удалось отрезать от нашего первого батальона батальон угрюмовцев, которым командовал теперь старший лейтенант Кобзарь. Штаб Кобзаря, в свою очередь, был отрезан от своего батальона, и угрюмовцами временно командовал лейтенант Березин.
   Против одного нашего батальона сосредоточились все основные силы врага, во много раз превосходящие наши. Действовать предстояло решительно, смело, не теряясь. Собрав на командный пункт командиров подразделений, я ям сказал:
   -- Горячее предстоит дело, товарищи. Мы должны во что бы то ни стало занять второй рубеж обороны: шоссе -- деревню Хейнлахти, или враг сбросит нас в море.
   -- В море? Пусть попробует!-- воскликнул капитан Подлуцкий.
   -- Силы неравны,-- сказал я,-- и похваляться нечего.
   -- Похваляться?-- Подлуцкий поднялся. -- А отчего бы нам и не похваляться? Плохо, что ли, работали? Худые, что ли, у нас бойцы? На каждого артиллериста беру до тридцати финнов.
   -- Я беру сорок на каждого танкиста,-- сказал старший лейтенант Козлов.
   -- Ну, а остальных мы подберем,-- заключили пехотинцы.
   Я думал -- шутят командиры. Пригляделся -- нет, не шутят.
   -- Что ж,-- сказал без шуток и я,-- давайте тогда ближе к делу.
   Разработали план наступления, и уже минут через десять капитан Подлуцкий открыл из всех орудий дивизиона ураганный огонь. Двинулись вперед танки. Поднялись и стрелки.
   -- Вперед, сталинцы!-- кричали командиры подразделений. -- Покажем нашу советскую удаль! Вперед!
   Жаркий бой завязался в лесу.
   Неожиданно из леса слева на полянку выскочила группа людей на лыжах, по форме -- наши. За людьми шли два танка, на танках -- распластанные тела убитых.
   -- Кто? Откуда?-- спрашиваю передних.
   -- Лыжники, товарищ командир. Оторвались от своего батальона. Решили итти на соединение с вами. Два дня не ели.
   -- Накормлю в Хейнлахти, а сейчас -- в дело! Пойдете с левого фланга, лесом. На пути -- полянка перед деревней. Преодолеть ее, залечь до общего броска в кустарнике у деревни. Понятно?
   -- Понятно, товарищ командир.
   Лыжники ринулись в бой.
   И все же мне казалось, что силами одного батальона нам будет трудно взять Хейнлахти. Враг защищал ее упорно, зверски. У него выгодные позиции. Блеснула мысль связаться о угрюмовцами. Приказал радистам нащупать рации угрюмовцев, потом бросил в эфир открытым текстом: "Березин. Я в Хейнлахти. Деревня наша. А ты почему медлишь? Бросаю к тебе полк на выручку..."
   Я решил, что Березин поймет меня правильно,-- пойдет на соединение с нами.
   Бойцы залегли на позиции -- и ни с места. Остановились и танки: враг забрасывал их ручными минами, бутылками с "лимонадиусом". Один из танков загорелся, экипаж оставил машину.
   Выручил Подлуцкий. Этот смелый и находчивый командир выдвинул все свои пушки впереди бойцов и под охраной танков открыл по врагу бешеный огонь на дистанции всего в сто -- сто пятьдесят метров. Падали, как под опытной рукою лесорубов, деревья, взлетали в воздух огромные гранитные валуны, за которыми сидели пулеметчики и автоматчики врага.
   Через десять минут Подлуцкий перенес огонь в глубь леса, а бойцы без потерь взяли первый рубеж обороны деревни Хейнлахти.
   -- Отлично, капитан Подлуцкий. Спасибо!-- сказал я.
   -- Выполняю социалистическое обязательство. Тридцать шюцкориетов на одного артиллериста!-- улыбнулся Подлуцкий.
   Чтобы проследить за ходом боя и во-время перегруппировать силы, я выдвинул командный пункт в первые цепи. Осколок вражеского снаряда словно бритвой рассек шинель на груди у меня.
   -- Ложитесь, товарищ командир, убьют,-- потянул меня за руку связной Петров.
   -- Это шальной осколок,-- сказал я. -- Враг бьет не по цели...
   Враг в самом деле бил уже не по цели. Отлично. Дело, значит, сделано! Оборона врага дезорганизована, белофиннам впору откатываться, уносить ноги.
   -- За родину! За Сталина! Вперед!-- крикнул я.
   И врагу пришлось оставить Хейнлахти.
   Между тем спустилась ночь.
   Финны, как мы и предполагали, пошли в контратаку.
   Это была яростная контратака. Фронт у нас был широкий, а людей не так много. Враги просачивались с левого фланга в наш тыл. Драться пришлось на всех путях, на всем пространстве занятого нами мыса. На мой командный пункт напало пять шюцкоровцев. Со мной были два связиста, писарь да связной Петров.
   -- Разрешите, товарищ комбат, я ликвидирую врага... -- попросил Петров.
   -- Хорошо. Возьмите в помощь писаря и одного из связистов.
   -- Разрешите одному. У одного ловчее выйдет...
   Я разрешил. Ровно через восемнадцать с половиной минут сияющий Петров доложил, что все пятеро "ликвидированы". Отважный боец ухитрился близко подползти к врагу и стрелял почти в упор. Утром мы обнаружили невдалеке от командного пункта их трупы.
   Весь день 9 марта мы отбивали бешеные контратаки шюцкоровцев. Они шли на нас совершенно пьяные. Мы подпускали их шагов на тридцать и расстреливали в упор. Много их погибло в этот день. Это радовало. Радовало и то, что финны-резервисты стали переходить к нам группами.
   -- Мы не хотим драться е вами, нашими освободителями,-- заявляли они, слагая оружие.
   К вечеру, отразив все контратаки, мы выбили врага из леса и закрепились на подступах к Нисалахти.
   Деревня эта, в отличие от Хейнлахти, была большая, разбросанная, и все подступы к ней были открытыми. Каменные дома в ней были превращены в доты.
   Бой предстоял нелегкий.
   На командный пункт батальона прибыл комиссар дивизии товарищ Галстян.
   -- Как дела?-- спросил он.
   Я доложил обстановку:
   -- Потери незначительны -- один против двенадцати. Трофеи -- шестнадцать станковых пулеметов, сотни полторы автоматов, пять орудий, три из них семидесятишести-миллиметровые...
   -- Что думаете делать дальше?
   -- Брать Нисалахти, не ожидая подхода резервов...
   -- Отлично. Таков же приказ и командира дивизии товарища Кирпоноса. Взять Нисалахти! Овладеть шоссе!
   -- Есть, взять Нисалахти, овладеть шоссе!-- принял я приказ комдива.
   Всю ночь мы готовились к сокрушительному удару по Нисалахти. Устанавливали на новые позиции орудия, минометы, пулеметы, подвозили боеприпасы. Товарищ Галстян и комиссар батальона Хорошилов проводили с бойцами беседы.
   Наладили наконец связь и со вторым батальоном. Угрюмовцы, как и всегда, о честью вышли из окружения и теперь держали фронт в километре севернее нас.
   Враг в эту ночь беспокоил нас мало. Мы слышали какую-то беспорядочную стрельбу в самой деревне. Позднее нам удалось выяснить, что то шюцкоровцы расстреливали резервистов, заподозренных в симпатии к нам.
   Когда в морозном рассвете выступили перед нами дома Нисалахти, Подлуцкий и минометчики открыли по краю деревни жестокий огонь. Запылали дома, амбары, в воздух взлетали бревна, камни, земля, с грохотом рушились строения. Засвистели, заухали в воздухе и вражеские снаряды. Противник бил из тяжелых орудий откуда-то с шоссе. Широкие столбы разрывов мелькали перед нами, закрыли подступы к деревне. Часа полтора продолжалась эта неистовая артиллерийская дуэль. Противник вдруг замолчал.
   Деревня напротив нас пылала.
   Еще с полчаса поработал Подлуцкий, затем вперед пошли танки, а за танками бойцы.
   Передние два танка уже подходили близко к деревне, когда неожиданно по ним ударили пушки врага из какого-то замаскированного укрытия. Снаряды легли под гусеницы и подорвали их. Лавина пулеметного огня прижала бойцов к земле. Попробовали танкисты прорваться к нашим подорванным танкам,-- не смогли, откатились. Отползли и бойцы.
   Под заградительным огнем своих пушек и минометов шюцкоровцы подползли к подбитым танкам и забросали их бутылками с "лимонадиуоом". Танки вспыхнули, как костры. Сжались наши сердца. Звери-белофинны решили сжечь наших танкистов. Снова ринулись на выручку танки,-- снова отступили. Гневно, разъяренно заговорили орудия Подлуцкого, минометы Клименко, окружившие пылающие тапки огневым кольцом, чтобы дать возможность танкистам выбраться через нижние люки из танков. Тщетно. Танки горели в огне, как свечи. Танкистам грозила смерть.
   И еще раз мы сделали попытку выручить танкистов. Под прикрытием огня батарей Подлуцкого снова бросились в атаку танки.
   -- Вперед!-- крикнул бойцам комиссар дивизии Галстян и первым побежал за танками.
   Добрались почти до деревни -- и опять пришлось отойти. Комиссар батальона Хорошилов отполз с раздробленной рукой. Комиссар дивизии Галстян, глядя, как горели подбитые танки, где погибали бойцы, на мгновение закрыл глаза, провел по ним тыльной стороной ладони.
   -- Око за око, зуб за зуб,-- сказал он вдруг сухим, жестким голосом. -- Заправить огнеметы!
   Прошло полчаса, и снова двинулись к деревне танки. Белофинны молчали.
   Все ближе подвигались к деревне танки,-- финны молчали. Передним танком командовал старший лейтенант Козлов. Зная, что финны нацеливают на танки пушки, Козлов неожиданно для врага резко повернул танк в сторону, стремительно проскочил метров семьдесят по задворкам домов и ворвался в деревню. Пули застучали по башне танка. Козлов, понимая, что прежде всего надо покончить с пушками врага, не выдавал огнемета, пока не разглядел в одном из подвалов направленную на него пушку.
   -- Око за око! Зуб за зуб! Огонь!-- скомандовал Козлов.
   Танк изрыгнул огромную струю огня.
   Вот огонь полоснул по стволу орудия, с шипением ворвался в щель подвала. Тяжелый взрыв потряс землю: подвал взлетел на воздух.
   В стороне справа Козлов заметил большую группу шюцкоровцев с ручными минами и бутылками. Возможно, что эти шюцкоровды и сожгли наших танкистов.
   -- Око за око, зуб за зуб!-- крикнул опять Козлов, и струя огня полоснула по шюцкоровцам...
   Ворвались в деревню и другие танки. Мощные струи огня замелькали то тут, то там. Танки вплотную подходили к подвалам, к бетонированным погребам, к каменным конюшням, превращенным в крепости, и вылизывали оттуда огнем шюцкористов. Заметались б ело финны, стали прыгать с крыш, с чердаков, побежали из подвалов, крича:
   -- Русский, не жги!
   -- Око за око, зуб за зуб!-- отвечали танкисты.
   К вечеру половина деревни была в наших руках.
   Мы захватили много пулеметов, минометов, одно противотанковое орудие, четыре сто двадцатидвухмиллиметровых орудия, а к ним -- склад снарядов. Подлунного это крепко обрадовало: орудия врага послужат теперь нам.
   Свой командный пункт я расположил в кулацкой прачечной.
   Спать не пришлось: финны проникали к нам по задворкам, заползали на крыши домов, прятались на чердаках, чтобы снова закрепиться в занятой нами части деревни. С иных домов они прыгали на проходивших красноармейцев, как кошки.
   На командном пункте скопилось много народу: начальник штаба батальона старший лейтенант Блохин, политрук полковой батареи Ширстов, инструктор пропаганды полка старший политрук Галямов и другие. Люди не спали по нескольку суток, их одолевал сон. Уже несколько раз подходили белофинны к командному пункту -- до сна ли тут? Но Галямов не выдержал, захрапел.
   Нужно было что-то придумать, чтобы люди пришли в себя, сбросили усталость. Я вытащил из дверного замка ключ, бросил его в стену над ухом Галимова. Ключ отскочил от стены и со звоном заплясал на бетонированном полу. Галямов вскочил, закричал во всю мочь:
   -- Ложи-и-ись!
   Дружный смех был -- ему ответом.
   -- Ложи-и-ись!-- снова закричал Галимов.
   Мы хохотали.
   -- Что-о? Что-о такое?-- пришел наконец в себя Галямов.
   Мы рассказали. Галимов разозлился сначала, но потом захохотал и сам.
   Дозорные как раз в это время подняли тревогу: напала с тыла большая группа белофиннов. Помогли бойцам отогнать ее. Много трупов врага осталось возле наших дозоров, но и мы недосчитались одного товарища -- старшины третьей роты -- Иванова. Белофинны группой осилили его, увели.
   Перед самым рассветом белофинны, видимо, уже не надеясь на успех, подожгли склады со снарядами. Земля сотрясалась могучими толчками -- взрывались разом сотни снарядов.
   На горизонте зловеще вспыхивало зарево.
   А на рассвете мы обнаружили на дороге у наших передовых дозоров труп старшины товарища Иванова. Потрясающее зрелище представлял собою этот труп: белофинны сожгли голову.
   -- Око за око, зуб за зуб! Заправить огнеметы!-- распорядился опять комиссар дивизии товарищ Галстян.
   И опять двинулись в бой грозные танки. Опять тут и там по улице деревни замелькали длинные светлые струи огня. В смертоносных потоках его плавился металл, обугливались камни, навсегда смолкали амбразуры подвалов. Облако смрадного черного дыма стояло над землею.
   -- Русский, не жги!
   -- Око за око, зуб за зуб! Смерть бандитам!-- отвечали танкисты и беспощадно уничтожали врага.
   Следом за танками шли бойцы. Они очищали от врага дома, конюшни, дворы, кладовые, не тронутые огнеметами.
   К вечеру этого дня мы овладели шоссе Хельсинки -- Выборг, а на третий день боя за Нисалахти выбили врага из последних домишек деревни.
   Нисалахти наша!
   Я доложил о победе командиру полка майору Яромичеву и командиру дивизии товарищу Кирпоносу.
   -- Спасибо, товарищи,-- сказал нам товарищ Кирпотин.
   -- Служим Советскому Союзу!-- ответили мы.
   Была уже глубокая ночь.
   Мы разместились в небольшом уютном особняке с зеркалами, с роялем. Нежные мелодии Чайковского наполнили особнячок. Смотрю -- неладное вдруг что-то стало твориться с зеркалом: одна за другой возникают на зеркале какие-то звездочки. И звездочки-то какие-то необычайные -- посреди звездочки дырочка. Перевел взгляд на стену возле зеркала -- и на ней дырочки.
   -- Эге, друзья. Не до музыки. Нас обстреливают,-- сказал я.
   Заслониться от пуль было нечем, а они опускались все ниже и ниже над нашими головами.
   Пришлось опрокинуть рояль. Вместо Чайковского пришлось слушать собачью музыку белофиннов. Пули, пробуравив стену дома, смогли пробить одну лишь только крышку рояля; обессиленные, они звучно шлепались на струны.
   Командир пулеметчиков лейтенант Симоненко вышел на крыльцо, крикнул в темноту:
   -- Перестанете ли вы, наконец, собаки? Надоела ваша музыка! Дайте отдохнуть людям!
   Дозоры подкрепили слова шутника-лейтенанта очередями из пулеметов.
   Это была наша последняя боевая ночь.
   Утром, на зорьке, нам сообщили, что белофинны запросили мира.
   В Москву приехали представители финляндского правительства, заключен мирный договор. Военные действия прекращаются сегодня, 13-го марта, ровно в двенадцать ноль-ноль.
   -- Война еще не окончена,-- сказал капитан Подлуцкий. -- До конца войны еще три часа четырнадцать минут. У шюцкористов, наверное, от неудачи -- пена у рта. Полезут еще, клянусь честью.
   -- Полезут,-- сказал я Подлуцкому,-- дадим прощальный концерт. На музыку ты мастер. Выкати на передовую все свои пушки, и малые, и большие, и подготовь своих оркестрантов.
   Шюцкоровцы в самом деле готовились к атаке. Выбитые из Нисалахти, они засели за огромными, величиною с амбары, гранитными валунами, в поле, близ деревни. Валуны эти то тянулись по полю цепью, то окучивались -- камень на камне, будто разбросанные мощной рукой богатыря-сеятеля. Не раз такие камни служили надежным прикрытием для шюцкористов: снаряды их не брали. Только чокнется снаряд о камень, вспыхнет огнем, а шюцкорист за камнем целехонек. Но мы научились преодолевать и это, казалось бы, непреодолимое препятствие. Мы ставили гаубицы "свечкой", посылали снаряды в небо, откуда они падали прямо на головы врагов!
   Не могу сказать, знали ли об этом белофинны, оборонявшие Нисалахти, но они скапливались и скапливались за камнями -- я это отчетливо видел с наблюдательного пункта. Я видел даже их лица -- перекошенные, темные от злобы. Сомнения не было -- их предупредили о конце их незадачливой авантюры. Это-то и остервенило их еще более. Они подтаскивали к передним камням пулеметы, за другими камнями залегли автоматчики.
   Что ж, за ответом дело не станет. Наготове наши пулеметчики, гранатометчики, минометчики, артиллеристы. Ждем.
   И вот рявкнула у крайнего домика первая вражеская мина.
   Минут двадцать обстреливали нас белофинны -- мы молчали. Дадим, думаем, времечко,-- может, одумаются. Не одумались. Мы услыхали, как прокричали хриповато финские офицеры команду, и из-за камней выбросились на нас сотни шюцкоровдев.
   -- За родину! За Сталина! Огонь!-- отдали последний боевой приказ наши командиры.
   Свинцовый ливень полоснул по врагу. Прижатые нашими пулеметчиками к земле, шюдкоровды поползли обратно за камни. Но там, за камнями, описав в небе дугу, уже рвались наши снаряды. Отдельные валуны приподнимало взрывами, они грузно шлепались на землю. Жарко стало шюцкоровцам за камнями, выбежали они в поле. Тогда с окраины деревни в бой ринулись танки.
   Длинные языки пламени загоняли шюдкоровдев под снаряды Подлунного.
   Время близилось к двенадцати. Я смотрел на часы и подсчитывал вслух:
   -- Одиннадцать пятьдесят пять...
   -- Поддать жару!-- кричал артиллеристам капитан Подлуцкий.
   Земля стонала, ходила под ногами.
   -- Одиннадцать пятьдесят шесть...
   -- Еще по чемоданчику! Пусть помнят, провокаторы!
   Воздух метался, ревел, ухал.
   -- Одиннадцать пятьдесят семь...
   -- По всем ориентирам очередями, врассыпную!-- кричал Подлуцкий.
   Свист и вой снарядов, рев мин, грохот разрывов, лязг и скрежет металла -- все слилось в неистовом, потрясавшем землю громе канонады.
   В одиннадцать пятьдесят девять мы дали последний залп, в двенадцать ноль-ноль мелькнули в черной клубящейся пыли над полем последние багровые столбы разрывов, и в наступившей внезапно тишине торжественно зазвучала величавая мелодия "Интернационала".
   Я поздравил бойцов с победой.
   

7. Командир Красной армии и финский солдат.

(По рассказу орденоносца связного П. М. Иванова.)

   Кругом -- тишина. Даже слышно, как с нежным звоном падают с крыш капли, как вспархивают с дороги воробьи. Но все еще напоминает о войне. Шюцкоровцы копошатся в поле, предавая земле останки павших. Мы очищаем нашу Нисалахти. В одной из конюшен мы наткнулись на трупы финских солдат. Тридцать восемь трупов. У каждого ножевая рана на груди и перерезано горло. Мы поняли: их убили бандиты-шюцкоровцы. Над их братской могилой мы водрузили красную звезду.
   Никогда не забуду еще одного тягостного происшествия.
   Было это на четвертый день окончания войны. Шюцкоровцы готовились к уходу с нашей земли. Мы отдыхали, оглядывали окрестности. Красноармейцы Сидоров, Максимов и я шли по шоссе по направлению к Выборгу. Впереди, недалеко от нас, шел наш командир. Налево вдоль дороги тянулись цепью валуны. Вдруг видим, как от одного из валунов отделилась сухонькая приземистая фигура. По одежде финский солдат, резервист. Сделав несколько шагов в сторону дороги, он остановился, с беспокойством оглянулся на валуны. С минуту он так стоял, не зная, что ему делать -- итти ли обратно к валунам, или выйти на шоссе.
   Наш командир поравнялся с ним. Всего каких-нибудь пять шагов отделяло их друг от друга. Солдат-финн с беспокойством поглядел на валуны. Потом взглянул на нашего командира. В его лице уже не было выражения боязни и безволия. Он бросился к лейтенанту, и мы услышали его радостный голос:
   -- Товарищ...
   В валунах хлопнул выстрел. Солдат-финн перегнулся, схватился руками за грудь, упал. Мы подбежали. У солдата хлынула горлом кровь. Задыхаясь, давясь кровью, он с каким-то восторженным выражением на лице шептал:
   -- Хельсинки... Хельсинки... Я... металлист.
   Кровь хлынула сильнее. Финн, стиснув зубы, повел глазами в сторону валунов, выговорил хрипло:
   -- Псы продажные!.. Так... они... они... убивают нас...
   Через минуту финн недвижно застыл на дороге.
   За камнями скользили черные фигурки убийц.
   Мы выпрямились, сжали кулаки.


   
   
d>
Ко всем произведениям автора К списку авторов