Заозерский Николай Александрович - Двадцатипятилетие профессорской службы В. О. Ключевского в Московской духовной академии

H. A. ЗАОЗЕРСКИЙ

Двадцатипятилетие профессорской службы В. О. Ключевского в Московской духовной академии

В. О. Ключевский: pro et contra, антология

СПб., НП "Апостольский город -- Невская перспектива", 2013.

27 октября в залах елизаветинских "чертогов" -- главного здания академии -- происходило братское приветствование столь известного русскому миру историка -- профессора В. О. Ключевского с исполнившимся двадцатипятилетием его профессорской службы при Москов. духовной академии.

Намерение сослуживцев юбиляра отпраздновать это событие в тесно замкнутом кругу -- братскою трапезою -- не совсем удалось: стоило появиться в газетах случайной заметке какого-то провинциального корреспондента о готовящемся товарищеском обеде в честь Ключевского, чтобы этот обед превратился, так сказать, в событие академической жизни, каковое многочисленные ученики и почитатели юбиляра и академии не замедлили сделать гласным по всей России: в день юбилея В. О. Ключевским получена масса приветственных телеграмм, свидетельствующих о том, что приветственные благожелания симпатичному юбиляру раздавались не только в залах елизаветинских чертогов, но и всюду по России в кружках почитателей и учеников высокоталантливого и примерно ревностного служителя русской строго национальной исторической науке. Неотразимо-симпатичная личность юбиляра и его верное служение ученой цели сделали то, что такое по внешности обычное явление жизни, как "товарищеский обед", стало событием, изложению которого заурядный летописец "Богословского вестника" должен уделить не малое число страниц.

Двадцать пять лет тому назад в научном движении русской мысли и общественного самосознания замечательно плодоносными результатами обнаруживало себя между прочим славянорусское направление. Имена влиятельнейших представителей славянофильства, историков и славистов русских и славянских принадлежат этому времени. Московская духовная академия имела в среде своей самых искренних поклонников и ученых деятелей этого направления. Естественно поэтому произошло, что когда появилась на свет магистерская диссертация одного из питомцев Московского университета под заглавием "Древнерусские жития святых как исторический источник" В. Ключевского1, Московская духовная академия постаралась привлечь в свою среду молодого ученого -- автора этого произведения, изумившего и критическим тактом и талантом, и -- мало сказать трудолюбием, а прямо-таки подвижничеством в изучении житийного рукописного и печатного материала. На профессорской кафедре В. Осипович познакомил своих слушателей с свойственною ему увлекательною красотою преподавания русской истории чистою, характерно-пластичною русскою речью. Строго научный тон лекций в соединении с художественным их изложением и мастерскою манерою произношения сделали аудиторию Ключевского весьма многолюдною и личность его необыкновенно популярною. Хотя в течении 25-летней своей службы Василий Осипович постоянно жил в Москве, однако ж своим сердечным участием во всех делах, затрагивающих интересы академии, он так с нею сроднился, что она всегда почитала его совсем "своим" и на каждый его приезд на "лекцию", "диспут" или какой-либо "акт" смотрела, как на приезд его в свой дом.

Такой же домашний, дружеский характер носило и празднование академиею двадцатипятилетия Василия Осиповича. Кроме сослуживцев его, в праздновании принимали участие только о. Ректор и преподаватели Вифанской духовной семинарии2.

В воскресный день, избранный для празднования двадцатипятилетия, по окончании литургии о. Ректором академии3 в сослужении с академическим духовенством был отслужен благодарственный молебен, за тем все сослуживцы Василия Осиповича собрались в комнатах о. Ректора -- в чертогах академии. Кратко приветствуя юбиляра, о. Ректор при сем поднес ему просфору с вынутою за здравие его частицею. В залу вошли потом четыре студента -- представители студентов академии, один из коих произнес юбиляру следующее приветствие:

"Ваше Превосходительство,

Глубокоуважаемый наставник

Василий Осипович.

К общему хору согласных поздравлений и благожеланий по поводу истекшего 25-летия Вашего служения русской исторической науке, решаемся и мы, студенты Духовной академии, присоединить свой скромный голос.

На Вашу долю выпала счастливая и завидная роль вести к свету истины и познания юношество в двух высших учебных заведениях столицы, и в течение целой четверти века Вы с достоинством, честью и большой славой выполняете эту насколько высокую и почтенную, настолько же трудную и ответственную задачу.

Не нам, конечно, входить в оценку Вашей научной деятельности; в общем она настолько известна каждому, что всякие комментарии тут, по крайней мере с нашей стороны, не уместны и излишни.

Как настоящие Ваши ученики и ближайшие слушатели, мы позволяем себе отметить в данную минуту ту сторону Вашей педагогической деятельности, которая наиболее непосредственно нас касается,-- я разумею здесь Ваш блестящий лекторский талант.

Если до вступления в стены сего учебного заведения большинство из нас знало Вас как выдающегося современного историка, то все мы тотчас же по вступлении познакомились с Вами как блестящим лектором, способным увлекать и потрясать аудиторию.

Сходить на лекцию В. О. Ключевского, послушать его мастерские очерки русской истории, богатые запасом глубоких исторических познаний и тонкого психологического анализа,-- значит получить не только большое умственное, но и высокое художественное наслаждение.

В Ваших увлекательно составленных очерках забытые картины нашего прошлого восставали во всей их неотразимой жизненной правде и осязательной реальности; давно отжившие лица снова выступали действующими на исторической сцене во всей их индивидуальности, со всеми их достоинствами и недостатками, как действительные, конкретные личности.

Словом -- в своих исторических рассказах Вы с неподражаемою художественностью воскрешали прошлое нашей истории, а своим мастерским изложением приковывали к себе всеобщее внимание слушателей, ни на минуту не ослабевавшее в продолжение всей жизни.

За Вашу обширную, многостороннюю и благотворную деятельность как выдающегося ученого историка, за Ваше симпатичное к нам отношение и за Ваше неподражаемо-художественное и талантливое чтение лекций, мы, Ваши ученики и слушатели, приносим Вам свою искреннюю благодарность и глубокий поклон".

На эту речь юбиляр отвечал: "Так много оказывается мне внимания и со стороны моих сослуживцев, и с вашей! И за что же? За то только, что к исполнению прямого долга с моей стороны приложен труд и любовь к делу. Награда -- весьма высокая! От всей души желаю и вам впоследствии,-- когда вы будете действовать на поприще учительства,-- иметь таких же внимательных и признательных учеников. Большое спасибо вам, а в лице вас и всем моим бывшим и настоящим ученикам".

После сего начался обед, в конце которого в обычное время тостов со стороны сослуживцев юбиляра полились речи, можно сказать, целым потоком. Первым говорил профессор Василий Александрович Соколов4 (старший из присутствовавших на обеде слушателей Василия Осиповича). Он говорил так:

"Глубокоуважаемый

Василий Осипович!

Двадцать пять лет, сильных и плодотворных лет своей жизни, Вы посвятили на служение нашей дорогой Московской академии. В нынешний знаменательный для всех тружеников по отечественной истории день, посвященный памяти препод. Нестора5, академия в лице всех нас, собравшихся здесь ее наличных представителей, выражает Вам свое искреннее сердечное спасибо за Вашу многолетнюю, доблестную службу.

Как учреждение ученое, академия и прежде всего и больше всего чтит Вас как ученого. Глубокий исследователь и знаток своего предмета, Вы приобрели себе такое почетное ученое имя, что академическая семья наша считает для себя предметом справедливой гордости иметь Вас в своей среде. В ученых трудах своих Вы обнаружили такие разносторонние достоинства, что всякий желающий историк может найти в них для себя высокие образцы, вполне достойные подражания. В "Древнерусских житиях" Вы показали, как нужно работать над источниками, как целые годы, не жалея времени, труда и сил, копаться в библиотеках и архивах, изучать многие сотни рукописей и, путем их тщательного сличения, строгой критической оценки, извлекать из массы материала крупицы скрывающейся в нем исторической истины. А в "Боярской думе"6 своей Вы показали, как из добытого материала нужно созидать изящное, стройное здание. Несмотря на трудность предпринятой Вами в этой работе задачи, на крайнюю часто скудость имеющихся данных, Вы силою своего таланта развернули пред читателем такую широкую картину, в которой он на судьбах одного лишь учреждения видит всю и политическую и социальную историю Древней Руси. Но и этого мало. Вы явили себя не только образцовым историком -- критиком и историком-прагматиком, но и историком-художником. Ваши "Добрые люди древней Руси", Ваш "Евгений Онегин", Ваше "Воспоминание о Новикове", Ваша речь "о значении преп. Сергия Радонежского" представляют собою такие блестящие, истинно-художественные характеристики эпох и личностей, что смело могут поспорить с произведениями резца или кисти каких-либо известных маэстро.-- Счастливое, редкое сочетание в Вас глубокой учености с выдающимся талантом всегда высоко ценила Московская академия и потому всегда видела и видит в Вас одно из своих лучших ученых украшений.

Но академия не ученое только учреждение, а вместе и школа, и как такая она приветствует теперь Вас как одного из достойнейших своих профессоров и руководителей ее питомцев. Я лично имею счастие принадлежать к первому курсу Ваших учеников. Мы впервые увидали Вас, когда Вы только еще в качестве претендента вступали на кафедру, чтобы в присутствии всего академического ареопага с незабвенным Алек. Васильевичем7 во главе прочитать свою пробную лекцию. Мы же были слушателями и первого курса Ваших лекций, которым Вы открыли свою достославную службу в академии. Не могу удержаться, что бы не засвидетельствовать теперь, что с первого же года Вы так сумели завладеть своими слушателями, что мы внимали Вам, можно сказать, с замиранием сердца, и мы начали собою тот длинный ряд Ваших поклонников, который непрерывно тянется теперь уже десятки лет. Если даже тогда в первый же год своей службы, при всех трудностях и слабостях неизбежных для всякого начинающего, Вы уже заставили нас преклоняться пред собою, то чем же стали Вы для своих учеников потом, когда вошли в пору полного расцвета своих сил? Об этом мы сейчас слышали от Ваших настоящих учеников, и еще поведает нам тот наш сослуживец, который в составе нашей корпорации является самым юным из Ваших слушателей.

Академия, далее, есть корпорация, и мы приветствуем Вас как своего прекрасного сослуживца и товарища. Не будучи питомцем академии, войдя в нее со стороны, даже и живя вдали от академии, Вы все-таки так сроднились духом с нею, что всегда были и остаетесь для нее близким и своим. Все наши академические радости и беды всегда были близки Вашему сердцу столько же, как и нам. Не раз на моей памяти бывали и бывают в жизни академии такие, напр., минуты, когда корпорация должна дружно сплотиться и твердо стать на защиту чести, доброго имени и интересов академии, и всегда в таких случаях Вы -- наш Василий Осипович -- всей душой являетесь нашим; и опытным советом, и энергическим содействием, и словом и делом готовы поддержать товарищей и постоять за свою академию. А сколько разного рода личных товарищеских услуг Вы оказывали и оказываете весьма многим из нас? Понадобится ли нам что-либо в университете или в Публичной библиотеке, или в архиве каком-нибудь, или в одном из ученых обществ московских, всегда мы с просьбой к нашему Василью Осиповичу, и хлопочете Вы за нас, и добываете нам, что нужно, с такою готовностью и любезностью, как может делать только лучший бескорыстный друг и товарищ.

Наконец мы, члены академической корпорации, живем и своею общественною жизнью, составляем из себя маленький, но дружный товарищеский кружок, в котором проводим свои досуги и делимся друг с другом своими мыслями и чувствами. С искренним удовольствием мы можем сказать, что Вы, глубокоуважаемый Василий Осипович, и живя в Москве всегда были и остаетесь одним из самых близких и любимых членов нашего посадского академического кружка. Всегда Вы любезно откликаетесь на наш призыв и идете к нам, как к своим. Все мы испытали и знаем, как веселы и приятны те часы, когда Вы с нами!! Большое нам удовольствие, когда представится случай быть участниками Вашей интересной, остроумной и задушевной беседы. В товарищеском кружке нашем Вы всегда добрый, желанный гость.

Приветствуя теперь Вас с исполнившимся двадцатипятилетием Вашей академической службы, от души желаем, чтобы и впредь как ученый и профессор Вы еще многие годы служили украшением Московской академии и по-прежнему продолжали быть для нас добрым товарищем и дорогим желанным гостем".

Продолжительное лаврское многолетие, последовавшее за тем, служило выражением общего сочувствия оратору всех присутствующих. Потом начал говорить доцент С. И. Смирнов8 (младший из присутствующих учеников юбиляра).

"Глубокоуважаемый

Василий Осипович!

Я так недавно слушал Ваши лекции, а потом работал под Вашим руководством, что не могу относиться к Вам иначе, как к своему учителю. Позвольте же мне, младшему в академической корпорации и одному из последних учеников Ваших здесь, говорить как ученику. Только Вы меня простите, если мне придется повторить отчасти то, что Вам говорили Ваши ученики настоящего и давно прошедшего времени.

Из семинарии все мы являемся сюда немножко философами,-- маленькими философами, берущимися за разрешение только самых великих вопросов миросозерцания. Естественно, что на всякую историю мы смотрим тогда свысока, а на русскую в особенности. Скучный семинарский учебник, длинный ряд княжеских и других имен, мало или ничего не говорящих ни уму ни сердцу, поселили в душе убеждение, что в русской истории негде развернуться мысли, не над чем думать,-- что работа русского историка чисто механическая -- корпеть по архивам и извлекать оттуда скучные факты. И мы, семинаристы, как-то обходим родную историю в своих занятиях и, надо сознаться, в вашу аудиторию являемся во всеоружии неведения, с полузабытыми семинарскими уроками и с случайными сведениями из пятка книг, прочитанных без плана и разбора,-- а главное, являемся с предубеждением против Вашей науки.

То, что мы слышали в Вашей аудитории, было совершенной неожиданностью. Пред нашими глазами стройно двигалась русская историческая жизнь, закованная в строгую систему, одетая в точную сжатую фразу,-- и так от начала истории до конца, от жизни славян на Карпатах до преобразовательной эпохи в царствование Александра II включительно. Деятели нашего прошлого проходили пред нами в ряде мастерских характеристик. Как живые, они вставали во всем величии своего исторического подвига, в драматизме или комизме своего положения. Вместо голых имен наших учебников в представлении Ваших слушателей стояли такие же яркие человеческие типы, как литературные типы лучших художников слова; вместо ряда несвязанных между собою исторических эпизодов -- строгая историческая система. И мы видели, какая энергия мысли требовалась для выработки этой системы, какая сила чувства и художественного проникновения нужна была для того, чтобы заставить жить снова людей нашей старины. Издали мы пугались исторических памятников. Но Вы извлекали из них образцы бесподобного народного лаконизма, своеобразные выражения всем близких движений человеческого ума и сердца, на основании этих памятников Вы рисовали такие цельные картины прошлого, что Ваши слушатели невольно проникались к ним живым интересом. Так сами собой и неприметно исчезали все наши сомнения насчет родной истории, и мы понимали, как можно полюбить ее всей душой и отдаться ей всей жизнью.

Но Вы являлись пред нами не только ученым и художником, но и артистом, талантливо передающим в чтении самые тонкие оттенки мысли, вливающим живое чувство в каждый образ. В Ваших лекциях нас поражала музыка Вашей блестящей речи. Завидев Вас на кафедре, мы целиком отдавались в Вашу власть. И Вы по временам владеете своей аудиторией, заставляя ее то издавать шепот восторга, то смеяться. Шумно проводив Вас из аудитории, мы ждали следующей Вашей лекции, следующего понедельника. И как, бывало, становилось досадно, когда в понедельник в большую аудиторию вместо Вас входил Степан и объявлял нам: "Василия Осипыча не будет... не приехал... прислал телеграмму!"... Одним словом, ученики Ваши должны Вам сказать, что учились они у Вас с наслаждением.

Впрочем, я думаю, Вы и не подозреваете, многоуважаемый Василий Осипович, как много в нашей академии всегда было учеников Ваших, сколько их перебывало у Вас в 25 лет Вашего профессорства. Если бы в одну из своих лекций Вы случайно заинтересовались и привели в известность состав своей аудитории, то Вы узнали бы, что, кроме обязанной Вас слушать одной группы одного курса, Вас слушают со всех групп и курсов. Конечно, так охотно ходят на Ваши лекции недаром. Кто заинтересовался русской историей и занимается ею, внимает каждому Вашему слову, потому что даром они у Вас не говорятся. Кто работает в какой-нибудь другой области истории, идет к Вам учиться искусству анализировать явления и синтезировать факты,-- идет учиться писать по истории. Наконец, многие являются к Вам с целью выслушать тонкие психологические наблюдения, оригинальные мысли, которые брызжут в каждой Вашей фразе,-- перенять образцовую форму Вашей речи, сжатой и изящной. Так Ваши лекции для многих студенческих поколений служили и служат не только ближайшему делу ознакомления с научной постановкой русской гражданской истории... они имеют огромное значение в смысле общеобразовательном. И недаром, оставляя академию, каждый студент, у которого была возможность и деньги, везет с собой подробный курс Ваших лекций. И вот наше желание Вам, многоуважаемый Василий Осипович! -- желание учеников Ваших в день 25-летия Вашей профессорской службы: пусть и еще многие студенческие поколения слушают Вас с тем же наслаждением; пусть они учатся у Вас любить наше родное прошлое; пусть с восторгом вспоминают о Вас по выходе из школы. Пусть продолжится на многие годы Ваша блестящая профессорская деятельность!.. "

Затем следовали речи профессоров: Д. О. Голубинского, Г. А. Воскресенского9, П. И. Горского. Д. Ф. Голубинский говорил:

"Многоуважаемый Василий Осипович!

Вам как профессору истории России желаю предложить несколько относящихся к Вам исторических воспоминаний.

К сожалению, бывает с нами, что когда мы слушаем поучение в Церкви или что-либо подобное, то является у нас грешная, препятствующая действию поучений, такая мысль: человек говорит только по обязанности, а не по глубокому внутреннему убеждению. Но когда человек науки неожиданно скажет нам что-нибудь поучительное и назидательное для души, то это сильно действует на нас и надолго остается в душе.

Желаю привести несколько примеров того, когда приходилось мне слышать от Вас нечто назидательное.

Вспомните, что было почти девятнадцать лет тому назад. В ноябре 1877 года блаженной памяти отец протоиерей Александр Михайлович Иванцов-Платонов защищал диссертацию на степень доктора, и после того в гостинице предложил нам трапезу, к концу которой мы развеселились. В то время и он, и Вы преподавали в Александровском военном училище. Тогда война с Турками еще не окончилась, и я говорил Александру Михайловичу и Вам краткую речь, в которой выражал желание, чтобы под Вашим руководством воспитывались патриоты, горячо любящие свое Отечество. Вспомните: что Вы отвечали на мою речь? Вы предложили тост: за изучение природы в духе веры.

Эти Ваши слова были для меня, во-первых, очень радостны: ибо за несколько лет пред сим, когда закрыт был в академиях класс физико-математических наук, мне предстояла опасность совсем оставить дорогую академию. И только благодаря доброму участию приснопамятных митрополита Иннокентия10 и отца ректора Александра Васильевича Горского я уцелел в звании преподавателя естественнонаучной апологетики.

Во-вторых, Ваши слова были для меня поучительны: ибо самая должность побуждает меня стараться об изучении видимой природы в духе веры.

С утешением воспоминаю и о Вашей речи в академический праздник, в 1888 году, -- когда праздновалось девятисотлетие христианства в России. Весьма знаменательны на второй странице этой речи Ваши слова:

"Воспитывая верующего для грядущего града", Церковь "постепенно обновляет и перестраивает и град, зде пребывающий. Эта перестройка гражданского общежития под действием Церкви -- таинственный и поучительный процесс в жизни христианских обществ". И эти слова были Вами раскрыты и доказаны историческими фактами.

Первое число октября было в 1888 году в субботу. Ваша речь так на меня подействовала, что, по окончании всенощной в приходском храме, я говорил о содержании вашей речи нашему церковному старосте, и он со вниманием и сочувствием это слушал.

Блаженной памяти родитель мой относился с благоговением к святому Димитрию Митрополиту Ростовскому, и в честь его дал мне имя. Несколько лет тому назад я обратился к Вам с вопросом о значении святого Димитрия в русской истории. Помню, Вы хорошо объяснили мне, что святый Димитрий является светлою личностию той не очень светлой эпохи, в которую он жил.

Вспомните и о Вашей поучительной речи в 1892 году,-- когда праздновалось пятисотлетие памяти преподобного Сергия. Нет нужды говорить много о том, с каким сочувствием и здешнею святою обителью и обществом принята была сия речь. Скажу только, что и ко мне обращались с просьбами достать ее экземпляры. И еще с благодарностью воспоминаю, что в то время Вы передали мне новое пожертвование в Братство преподобного Сергия.

Из сказанного мною очевидно выходит такое следствие:

Весьма драгоценны относящиеся к истории России труды добросовестных ученых. Ибо эти труды побуждают нас любить наше Отечество и дорожить священным сокровищем Православия.

От души желаем Вам для блага дорогого Отечества и во славу святой Церкви потрудиться еще и еще на многая лета!"

Г. А. Воскресенский говорил:

"Глубокоуважаемый Василий Осипович!

Четвертый год Вы состоите председателем Императорского Общества истории и древностей российских при Московском университете. Несколько ранее этого срока начались, но Вами деятельно поддержаны и ныне, можно надеяться, прочно установились наилучшие отношения членов академической корпорации к названному Обществу. Не редкость, что академический труженик, собрав ценный исторический материал или обработав его, затрудняется вопросом: где напечатать собранный материал или научно-обработанное исследование? Своих средств на издание нет. Наш академический журнал, равно как и другие духовные журналы, по совершенно понятным причинам отказываются помещать сырые материалы или слишком специальные и длинные исследования. Как тут быть? К кому обратиться? Кто придет на помощь? На помощь за последние годы приходит Общество истории и древностей российских. На страницах своих "Чтений" оно дает место и сырому материалу, если он представляет историческую ценность; не затруднится напечатать за один прием и целую диссертацию. Вместе с тем, благодаря именно участию тружеников высшей духовной школы, самые "Чтения" Общества получают отчасти характер церковно-исторический, церковно-археологический, столь любезный сердцу православного богослова. Примеры внимательно доброго отношения Московского общества к ученым трудам членов академической корпорации за последние годы у всех налицо. Достаточно назвать Евгения Евсигнеевича11, Николая Федоровича12, Александра Петровича13. Ровно год тому назад я также воспользовался услугами Общества и, зная Ваши, глубокоуважаемый Василий Осипович, сердечные отношения к дорогой нам академии, позволяю себе выразить твердое свое упование, что указанное мною отрадное явление и впредь будет иметь место в председательствуемом Вами Обществе.

Итак, позвольте, досточтимый Василий Осипович, провозгласить тост за Вас как за достойнейшего председателя Императорского Общества истории и древностей российских и пожелать, чтобы установившиеся добрые отношения членов академической корпорации к названному Обществу продолжались и впредь, на благо духовного просвещения и историко-археологической науки".

H. И. Горский говорил так:

"Случалось мне не раз и хаживать, и сиживать около Вифанского пруда в лунные ночи, при легком ветерке, и любоваться игрой света на мелких волнах, катившихся иногда вдоль, иногда поперек узкой водной полосы, отражавшей блеск луны. Смотришь,-- мелюзги -- волночки бегут, будто наперегонки, и мелькая сверкают мгновенно вспыхивающими огоньками белоцветными, будто отпущенными из эдиссоновских лампочек на самый короткий срок. Игрой света на мелкой водной ряби любовался я подолгу.

Случалось мне, проходя мимо пашни, останавливаться и любоваться, как свет хороший посевщик. Крепко ступнет он левой ногой, быстро передвинет правую, нижним концом кисти правой руки стукнет слегка об лукошко,-- и широким веером раскинутся из его горсти семена ржи или овса. Посмотришь: зерна легли правильно, с одинаковой густотой, совсем без прогалов. Рука посевщика сработала свое дело мастерски, не хуже сеялки. Смотришь,-- и любуешься.

Слушаешь сонату или симфонию Бетховена, -- и дивишься силе его мысли, его чувства, его фантазии. Щедрый, чуть не до расточительности, богач музыкального мира, он будто совсем невзначай походя, на все стороны раскидывает свое добро: куда -- червонец полновесный, куда -- целковый рубль, куда -- блестящую, совсем новенькую, музыкальную мелочь. Только успевай замечать, куда и что летит, и только успевай хватать. Схватишь: но никак не угадаешь, чем на следующей же строке метнет он в твои жадно слушающие уши.

То же, по существу, что и в лунные ночи на Вифанском пруде, то же, что и около умелого посевщика на пашне, то же, что и слушая Бетховена, переживал я, читая ваши, Василий Осипович, статьи.

Еще раз поднимем бокалы за игру света, за мастерство сева, за Бетховеновский уклад русской мысли и речи,-- и выпьем за Василья Осиповича Ключевского".

Ряд приветствий заключился речами проф. Н.А. Заозерского и инспектора Вифанской семинарии И. И. Лапенского.

На все приветствия Юбиляр отвечал с обычными ему любезностью, остроумием и задушевностью, и скромный обед затянулся на несколько часов, превратившись в задушевную дружескую беседу. Во время этой беседы к общей радости совсем неожиданно явился в залу преосвященный Аркадий, епископ Балахнинский14 -- один из многочисленных учеников юбиляра, бывший проездом в Лавре,-- и горячо приветствовал своего учителя. Было получено множество писем и телеграмм, приветствовавших юбиляра, которые и были тотчас же по получении прочитываемы.

Так простой товарищеский обед превратился в единодушное обнаружение самой искренней симпатии к тому, кто поставил целью своей жизни служить родной земле всеми силами своей души, неусыпным трудом над собою, употребляя в дело данный Богом талант и ценя более всего в жизни весьма скромное, но весьма трудное и весьма ответственное профессорское призвание.

Торжество юбиляра не ограничилось одним этим днем. На следующий день в 11 часов утра В. О. Ключевский явился на обычную свою лекцию в аудиторию. Здесь произошло совершенно неожиданное, неподдающееся описанию событие как по своей наружной простоте, так и по глубокому внутреннему содержанию. Собравшиеся в большем против обыкновенного количестве студенты встретили своего профессора-учителя радостными восторженными рукоплесканиями, и один из них -- простыми и трогательными словами громко засвидетельствовал от лица всех собравшихся свою искреннюю любовь к учителю, испросив позволение запечатлеть ее дружеским целованием... Затем студенты попросили профессора сесть на кресло и своими руками понесли его на кафедру. Растроганный учитель в ответ на это выражение любви и уважения произнес редкую по воодушевлению и художественной красоте импровизацию, выразив свой взгляд на профессорское призвание и отозвавшись восторженно о некоторых профессорах академии -- своих предшественниках -- в особенности об А. В. Горском и А.Ф. Лаврове15,-- с которыми он находился в самых дружеских отношениях, образовавшихся единственно на основании общности воззрения на профессорское призвание и служение научной истине.

Поведав кратко и скудно о сих событиях, летописец с своей стороны выражает искреннее желание, чтобы подобные простые события в жизни наших школ, особенно духовных, повторялись чаще и чаще. Они назидательны и плодотворны как выразители той истины, что скорби служения истине и меньшей юной братии, нередко венчающие скромного деятеля крестом и тернием, сплетенным завистью и злоречием, вознаграждают его неизбежно и искренними симпатиями, и совсем нежданно даруют радость и торжество, которых не в силах отнять ничто в мире.

КОММЕНТАРИИ

Печатается по: Богословский вестник. 1896. Дек. С. 475-489.

1 Защита магистерской диссертации Ключевского "Древнерусские жития святых как исторический источник" состоялась в Московском университете 26 января 1872 г.

2 Вифанская православная духовная семинария была основана в 1797 г. при Спасо-Вифанском монастыре и открыта в 1800 г.

3 Ректор Московской духовной академии епископ Лаврентий (Михаил Иванович Некрасов; 1836-1908).

4 Соколов Василий Александрович (1851-1918) -- русский богослов, выпускник Московской духовной академии (1874), доктор богословия (1897), профессор кафедры истории и разбора западных исповеданий Московской духовной академии (1881-1904), редактор журнала "Богословский вестник" (1893-1897).

5 Нестор Летописец (ок. 1056-114) -- русский агиограф и летописец, монах Киево-Печерского монастыря, считается одним из авторов "Повести временных лет".

6 Докторская диссертация В. О. Ключевского "Боярская дума древней Руси. Опыт истории правительственного учреждения в связи с историей общества" первоначально печаталась в журнале "Русская мысль" (1880. Кн. I, III, IV, X, XI; 1881. Кн. III, VI, VIII, IX, X, XI). Отдельное издание вышло в 1882 г.

7 Горский Александр Васильевич (1812-1875) -- русский историк и богослов, ректор Московской духовной академии (1864-1875).

8 Смирнов Сергей Иванович (1870-1916) -- доцент, впоследствии профессор кафедры истории русской церкви Московской духовной академии.

9 Воскресенский Григорий Александрович (1849-1918) -- русский филолог-славист, выпускник Московской духовной академии (1871), заслуженный профессор Московской духовной академии по кафедре русского и церковно-славянского языка (с палеографией и историей литературы), член-корреспондент Академии наук.

10 Митрополит Иннокентий (Иван Евсеевич Попов-Вениаминов; 1797-1879) -- митрополит Московский (с 1868 г.), первый православный епископ Камчатки, Якутии, Приамурья и Северной Америки. Канонизирован в 1977 г.

11 Голубинский Евгений Евсигнеевич (1834-1912) -- историк русской церкви, академик (1902), профессор Московской духовной академии.

12 Каптерев Николай Федорович (1847-1917) -- профессор Московской духовной академии.

13 Голубцов Александр Петрович (1860-1911) -- профессор Московской духовной академии.

14 Епископ Аркадий (Аркадий Константинович Карпинский; 1851-1913) -- выпускник Московской духовной академии (1877), епископ Балахнинский, викарий Нижегородской епархии (1896-1897), епископ Туркестанский и Ташкентский (1897-1902), епископ Рязанский и Зарайский (1902-1906).

15 Архиепископ Алексий (Алексей Федорович Лавров-Платонов; 1829-1890) -- русский богослов, выпускник Московской духовной академии (1854), профессор по кафедре греческого языка и библиотекарь Московской духовной академии, затем профессор по кафедре церковного законоведения, епископ Можайский (1878), епископ Таврический (1885), епископ Литовский и Виленский (1885), архиепископ (1886).