Заозерский Николай Александрович - Василий Осипович Ключевский в его рецензиях диссертаций...

H. A. ЗАОЗЕРСКИЙ

Василий Осипович Ключевский в его рецензиях диссертаций на ученые степени профессоров и студентов М<осковской> Д<уховной> академии

В. О. Ключевский: pro et contra, антология

СПб., НП "Апостольский город -- Невская перспектива", 2013.

То, что прежде всего обращает на себя внимание читателя рецензий В. О., это -- выступление его по преимуществу историком церкви и даже богословом, хотя он занимал в академии кафедру Русской гражданской истории. Так, на самых первых порах службы в академии В. О. выступает рецензентом и официальным оппонентом по следующим диссертациям: "Полный месяцеслов востока. Восточная Агиология" А. Сергия, "История православного монашества в Египте" проф. П. Казанского1, "История русской церкви" проф. Е. Е. Голубинского, "Положение духовенства в царствование Екатерины II и Павла"2, "Светские архиерейские чиновники древней Руси"3 и т.д.

Как ни странно это явление, однако же оно легко объясняется теми условиями и требованиями высшей духовной школы, каковые предъявляются ею к преподаванию в ней так называемых светских наук, а именно:

1) По уставу Духовной академии последняя имеет право давать ученые степени (кандидата, магистра и доктора) богословия, церковной истории и церковного права. Это обстоятельство налагает и на профессора светской науки обязанность давать тему для сочинения хотя и из области своей специальности, но непременно с примесью богословского или церковного элемента (напр., о языке новозаветных книг, о священной поэзии евреев, о тарханных грамотах и т. п.).

2) Труд рецензирования сочинений на ученые степени в духовной школе -- обязательный для всех преподавателей и в качестве повинности иногда довольно тяжкой -- подневольный, назначаемый по поручению Совета или единолично ректором.

Что касается, в частности, В.О., то он отчасти и сам был виноват в том, что поработал в этой сверхдолжной сфере более других... Эта вина его состояла, во-первых, в том, что он был как-то вообще не способен отказываться от исполнения просьб и поручений, исходивших от сослуживцев или Совета академии, которую он ценил очень высоко, и, во-вторых, в том, что не далее, как на второй год службы в академии он по собственному почину вмешался в дело специалистов церковной истории, каковое вмешательство сразу показало, как он был нужен академии даже и в этой чуждой его специальности сфере.

Об этом деянии В. О. будет сказано несколько позже.

Но чем бы ни вызывалась рассматриваемая особенность ученой деятельности В. О., она отнюдь не препятствовала ему быть строгим ревнителем своей специальности. Она только задавала ему сверхдолжную работу, отвлекала от прямых специальных занятий, была его крестным служением духовной школе, причинявшей иногда горькие неприятности... Но и отвлекаясь в эту сферу, он и в нее вносил свой талант, свои глубокие специальные знания и свой строго научный метод: и это было здесь весьма нужно и весьма важно. Дело в том, что постановка церковно-исторической науки в Духовной академии отличалась тогда довольно крайнею односторонностью: история церкви, как русской, так и общей, преподавалась и изучалась почти в полной изолированности от истории гражданской, социальной и политической. Этот недостаток постановки церковно-исторической науки постоянно занимал В. О.; с ним он боролся, руководя письменными работами студентов, на него указывал даже таким корифеям церковно-исторической науки, как Е. Е. Голубинский. В рецензии на его "Историю Русской Церкви" В. О., между прочим, писал: "Между выводами его (Голубинского) найдутся и такие, которые едва ли будут приняты исторической критикой. Это -- выводы, составившиеся под исключительным влиянием двух особенностей, которыми в некоторых местах отличается исследование автора: это, во-первых, его наклонность, так сказать, уединять церковно-исторические явления от их обстановки, рассматривать их вне связи с исторической средой, в которой они возникли". В рецензии к магистерской диссертации г. Знаменского В.О., между прочим, писал: "Рассматривая положение одного из сословий (духовенства) и касавшиеся его миры правительства, автор не обращает внимания на положение других сословий и на отношение к ним правительства, хотя только такое сопоставление и могло дать ему твердую опору для правильного исторического суждения о положении духовенства среди других классов русского общества в данное время. Правда, в заключительном общем очерке, где автор выводит "итоги" своего исследования, он в немногих строках сравнивает отношение императрицы Екатерины II к духовенству с ее отношением к другим сословиям, и особенно к дворянству; но это сравнение при краткости своей мало уясняет дело и притом само страдает неточностями".

В рецензиях студенческих работ В. О. энергично боролся с довольно обычною слабостью многоглаголания, склонностью к общим местам и обширным теоретическим рассуждениям, к поспешным обобщениям и выводам и недостаточно обоснованному догматизированию. Этою слабостью иногда прикрывался простой недостаток трудолюбия, но нередко давал себя знать, прямо как наследие схоластического метода преподавания средней духовной школы. В. О. требовал от своих учеников обширной начитанности, тщательного изучения источников, анализа фактов, умелого группирования их и сочетания по внутренней связи и основательности в выводах. В этом отношении внесением строго научного метода в письменные работы студентов В. О. приносил громадную пользу, и труды его принесли свой плод.

Обращал внимание В. О. и на внешнюю обработку сочинений. Он требовал литературной обработки, правильности, точности и чистоты языка и стиля. Однажды на диспуте он произнес общую укоризну студентам духовной школы: "Удивляюсь, куда вы, господа, девали перо Сперанского!" И эта укоризна долго потом повторялась самими студентами.

В своих рецензиях В. О. был довольно строг -- в указании недостатков сочинения, но в окончательной оценке довольно снисходителен. Он весьма редко проваливал -- как говорится -- студента. Да это было и естественно: студенты любили писать сочинения В. О., знали его требования и соответственно этому старались действительно заниматься делом, а не сочинением общих мест. И в результате получалось, что рецензент прямо и отчетливо осудит недостатки сочинения, но никогда не преминет указать на трудолюбие, раз оно было приложено к делу, и даст удовлетворительную отметку.

Рецензии В. О. в большинстве сжаты и не велики по объему. Эта последняя их особенность, и именно по сравнению с рецензиями других профессоров, иногда представляющими длинные ученые трактаты, на поверхностный взгляд может показаться, пожалуй, недостатком их. Но применять эту внешнюю мерку к оценке рецензий В. О. весьма опасно. Критику рецензий его всегда нужно иметь пред глазами известную басню дедушки Крылова. Мне, конечно, неизвестно, как и сколько времени тратил В. О. на редактирование своих кратких рецензий. Но мне известно, как он составлял самые обыкновенные деловые бумаги в Совет академии. Я иногда помогал ему в этих делах. По его просьбе единым духом прямо набело напишешь ему проект прошения, докладной записки и т.д. "Подписывайте, готово",-- скажешь ему. Но не тут-то было: прочитает В. О. написанную бумагу и начнет придираться: "Это слово мне не нравится, а это не то выражает, что я хотел сказать" и пойдет копаться в своей памяти -- какое бы найти более подходящее слово: хоть за словарем беги! И вот в этих-то деловых экзерцициях для меня и открылась долго занимавшая меня тайна необыкновенной силы и обаятельности речи Василия Осиповича. Я вынес убеждение, что эта тайна -- в точности: в точности характеристик лиц, явлений, отношений и в точности их выражения словом. В ряду академических рецензентов Василий Осипович выступает как соловей среди хора товарищей, разными голосами приветствующих солнечный восход.

Теперь я должен возвратиться к началу своего доклада, именно: рассказать о выступлении В. О. по собственному почину в область церковно-исторической науки, благодаря которому он занял выдающееся в ней значение и принес академической корпорация немало услуг.

В. О. поступил на академическую службу в июне 1871 года, а в следующем году в академии произошло "ученое событие", наделавшее немало шума.

Обстоятельства дела были следующие:

15 марта 1872 года ординарный профессор по кафедре Древней гражданской истории П. С. Казанский, дослуживавший к этому времени 25-летие, представил в Совет академии диссертацию на степень доктора богословия под заглавием "История православного монашества в Египте", ч. I, 1854 года; ч. II, 1856 года, с дополнительными статьями: 1) "Об источниках для истории монашества египетского в IV и V веках" 1871 года и 2) "Общий очерк жизни монахов египетских в IV и V веках", 1872 года.

Советом академии сочинение было препровождено в историческое отделение, избравшее для составления отзыва комиссию из трех лиц: проф. Н. И. Субботина, проф. Е. Е. Голубинского и доцента А. П. Лебедева (поступившего на академическую службу одновременно с Василием Осиповичем). Е. Е. Голубинский был в это время в командировке в славянских землях и о посланном ему сочинении отзыва не представил, так что впоследствии был совсем исключен из комиссии, и последняя работала над отзывом в составе проф. Субботина и А. Лебедева. В начале ноября комиссия составила отзыв и внесла его в отделение. Отзыв дал заключение неблагоприятное для соискателя ученой степени, найдя сочинение его не заслуживающим искомой степени. С таким заключением согласились еще два члена отделения -- доцент по новой церковной истории Д.Ф. Касицын4 и доцент по библейской истории А. П. Смирнов5. Но два члена -- доцент новой гражданской истории Д. Корольков и доцент В. О. Ключевский не согласились и 3-го ноября представили Отделению свои "особые мнения".

Первое из них не обратило на себя внимания Отделения. Не то должно сказать о "мнении В. О. Ключевского". "Оно глубоко уязвило" авторов отзыва. 20 дней они думали о нем и к 23-му ноября представили весьма подробное опровержение его, каковое под названием "объяснительных примечаний к особому мнению доцента Ключевского" и было представлено затем в Совет академии. При этом в препроводительной записке Отделение так отзывалось о мнении В. О. Ключевского: "Так как мнение доцента Ключевского оказалось вовсе не мнением о книге профессора Казанского, на что, собственно, г. Ключевский и имел право, напротив, от первой и до последней строки посвящено критическому разбору отзыва комиссии, разбору, который, по мнению сей последней, должен быть признан более, нежели неправильным, то комиссия вынуждена была направленные против нее замечания одного из членов подвергнуть и с своей стороны надлежащему разбору".

Декабря 8-го составился Совет. Здесь мнение В. О. настолько поколебало справедливость отзыва комиссии, что ректор академии протоиерей А. В. Горский выразил желание представить свой особый отзыв о книге проф. Казанского; помощник ректора проф. Е. В. Амфитеатров6 выразил желание отложить дело для более достаточного ознакомления с книгою г. Казанского, проф. архимандрит Михаил7 заявил, что он также представит свой отзыв о книге "Принимая во уважение заявленные желания, дело о допущении к защите диссертации проф. Казанского и было отложено до январского заседания Совета".

25 января 1873 года состоялось это заседание Совета. Были выслушаны два новых отзыва: ректора прот. А. В. Горского и профессора арх. Михаила. Первый -- весьма пространный и основательный -- в пользу докторанта и В. О.,-- второй -- довольно слабая попытка поддержать отзыв комиссии. Результатом совещаний последовало решение о допущении диссертации проф. Казанского к защите. При этом оппонентами были назначены ректор и доцент А. Лебедев.

По соглашению ректора с докторантом диспут был назначен на 27-е марта.

Я хорошо помню этот день. С вечера 26-го студентам было объявлено, что завтра имеет быть докторский диспут (первый в Московской дух. академии), диспут очень торжественный и серьезный. Ожидались архиереи: Московский викарий Игнатий и Костромской Платон (брат проф. П. С. Казанского)8. Лавра готовила торжественный обед, так как наместник ее архим. Антоний9 был друг и почитатель П. С. Казанского. Настало утро, и вдруг разнеслась весть, что не будет ни диспута, ни лекций; причина -- внезапная болезнь некоторых членов Совета. Между студентами ходил слух, что ректор накануне вечером, получив письма этих профессоров, лично навещал их, со слезами упрашивал не делать скандала на всю Россию; до 12 часов ночи будто бы упрашивал их, но -- напрасно.

Слух этот подтверждается официальными бумагами.

В своем донесении митрополиту ректор объяснял, что накануне вечером им были получены письма от инспектора академии, помощника ректора и профессоров арх. Михаила и Н. Субботина, что по причине болезни они не могут быть в назначенном на 27-е число собрании Совета, а так как по уставу академии Совет может состояться не менее как при наличности 2/3 членов, какового количества за болезнью означенных членов не получилось, то диспут пришлось отложить на неопределенное время.

Враги П. С. Казанского на время восторжествовали, но не надолго.

18-го апреля состоялось новое собрание Совета, на котором ректором было заявлено, что, по соглашению с докторантом, диспут его назначается на 2-е октября. А 4-го мая из Св. Синода на имя ректора прислан был чрез митрополита следующий указ:

"Выслушав с особым прискорбием донесение об обстоятельствах настоящего дела и заключение учебного комитета, Синод приказали: заключение учебного комитета по сему предмету утвердить и для надлежащих распоряжений к исполнению препроводить в копии при указе Вашему Высокопреосвященству".

Заключение учебного комитета таково:

"Из обстоятельств настоящего дела усматривается, что внезапная болезнь некоторых членов Совета Моск. дух. академии накануне назначенного диспута г. Казанского на степень доктора богословия послужила препятствием к этому диспуту, и по невозможности своевременного о сем извещения могла быть причиной напрасной поездки желавших присутствовать при диспуте из Москвы в Троицкую Сергиеву лавру -- местопребывание академии,-- а потому и могла подать повод, как справедливо опасается этого Высокопреосвященный митрополит Московский, к неблагоприятным толкам о действиях Совета Московской духовной академии. Хотя подобный странный случай повального заболевания более трети членов академического Совета должен быть признан исключительным и едва ли может повторяться, тем не менее учебный комитет полагал бы в случае повторения подобного обстоятельства при предполагаемом о. ректором академии новом назначении времени для диспута г. Казанского, предложить Совету академии освидетельствовать заболевших, для уяснения дела и для удаления всякого подозрения, чрез академического врача в присутствии назначенного Советом академии депутата и о последующем представить законным порядком на усмотрение Св. Синода".

2 октября 1873 года состоялся, наконец, диспут П. С. Казанского. Возражали только два официальных оппонента -- ректор и доцент А. Лебедев. Возражения первого и ответы докторанта носили спокойный и серьезный характер обмена мнений двух равносильных ученых. А. Лебедев начал возражения повышенным и вызывающим тоном, но веский отпор докторанта скоро охладил оппонента, который из наступательного положения переведен был в оборонительное и, по мнению студентов, был совершенно разбит. Никто из воодушевлявших его более сильных противников П. С. Казанского не выступил для его поддержки и потому диспут окончился признанием защиты удовлетворительною {См. также: Дневник и письма П. С. Казанского к брату архиеп. Платону. М., 1909.}.

Как видно из этого дела, В. О. вмешался в него по собственному почину, вмешался в область, чуждую его специальности. Что за побуждения двигали им? Из "мнения" его легко заметить, что главным побуждением служила явная несправедливость комиссии исторического отделения, не пожелавшего по достоинству оценить ученых достоинств диссертации П. С. Казанского. Может быть, имело здесь значение и личное чувство благодарности к П. С. Казанскому, который лишь год тому назад явно содействовал поступлению В. О. в академию {П. С. Казанский ранее предлагал кандидатом на кафедру русской гражданской истории своего ученика А. П. Смирнова, но когда выдвинута была кандидатура В. О. Ключевского, он отказался в пользу последнего от своего кандидата.}. Во всяком случае, побуждения, им руководившие в этом деле, были только благородные: никаких иных подыскать невозможно. Тем не менее за такое вмешательство В. О-чу пришлось поплатиться и довольно-таки ощутительно. Враги П. С. Казанского сделались на время и врагами В. О. Так, актом мести для него было то, что несколько лет спустя, когда освободилась кафедра экстраординарного профессора, на нее был избран не доцент Ключевский, а доцент Лебедев -- к крайнему прискорбию ректора, лучшей части профессоров и студентов, уже успевших полюбить В. О.

Нельзя иначе объяснить как актом мести, только не таким грубым, и последовавшее через три года назначение В. О. рецензентом и оппонентом по делу о снискании степени доктора богословия архимандритом Сергием, ректором Вифанской семинарии, представившим в качестве диссертации огромный труд под заглавием "Полный месяцослов востока. Восточная агиология". Не могу иначе объяснить этого назначения, как актом мести потому, что не могу подыскать основания, почему бы не возложить этого тяжелого бремени на кого угодно из профессоров специалистов церковной истории, кроме именно В. О-ча -- специалиста русской гражданской истории. Но к счастью, товарищем ему по этому делу назначен был Е. Е. Голубинский -- большой знаток предмета. Эти два рецензента весьма строго отнеслись к докторанту: тщательно отметили немало и довольно важных недостатков в диссертации; но тем не менее за огромный труд и научные достоинства признали его вполне заслуживающим степени доктора богословия, потому что это были судьи весьма строгие, но справедливые {Отзыв был написан Е. Е. Голубинским.}.

В 1880 году В. О., уже экстраординарный профессор, был назначен рецензентом книги Е. Е. Голубинского "История Русской церкви. 1-я половина I тома", представленной на соискание степени доктора церковной истории.

Это назначение было уже не актом мести, а делом необходимости, довольно затруднительного положения Совета: ибо кто же, кроме В. О., мог взяться за это дело? Опасно было это с двух сторон: во-первых, со стороны докторанта, который в случае какого-либо посягательства на научное достоинство его труда мог бы оказать весьма внушительное возмездие ученой репутации рецензента; во-вторых, со стороны духовного начальства в случае, если бы рецензент вздумал по достоинству хвалить этого докторанта, как известно, долго находившегося в опале, хотя и удостоенного докторской степени.

В. О. представил вполне научную и объективную оценку знаменитого труда Е. Е. Голубинского, не скрывая ни ученых достоинств, ни недостатков ее и вообще так мастерски провел докторский диспут Е. Е. Голубинского, что с этого момента у него в академии не осталось, кажется, ни одного врага. Он сделался всеобщим любимцем академии, а "диспут с Ключевским" -- настоящим ученым праздником академии.

Так счастливо разрешились как для В. О., так и для академии запутанные обстоятельства, при которых произошло поступление его на службу в академию.

КОММЕНТАРИИ

Печатается по: Чтения в Императорском Обществе истории и древностей российских при Московском университете. 1914. Кн. 1 (248). С. 72-79.

Заозерский Николай Александрович (1851-1919) -- профессор кафедры церковного права Московской духовной академии.

1 Казанский Петр Симонович (1819-1878) -- профессор Московской духовной академии. Автор "Истории православного монашества на Востоке. Ч. 1: Монашество в Египте" (Ч. 1-2. М., 1854); "Истории православного русского монашества, от основания Печерской обители преподобным Антонием до основания лавры св. Троицы преподобным Сергием" (М., 1855). "Мнение доцента Василия Ключевского по поводу "Отзыва", составленного комиссией исторического отделения Академии о диссертации проф. Казанского" опубликовано в "Чтениях в Императорском Обществе истории и древностей российских при Московском университете" (М., 1914. Кн. 1. С. 80-82.).

2 Речь идет о магистерской диссертации Иоанна Павлиновича Знаменского "Положение духовенства в царствование Екатерины II и Павла I" (М., 1880).

3 Речь идет о магистерской диссертации профессора Московской духовной академии Николая Федоровича Каптерева (1847-1917) "Светские архиерейские чиновники древней Руси" (М., 1874).

4 Касицын Дмитрий Федорович (1838-1901) -- протоиерей, профессор Московской духовной академии по кафедре истории и разбора западных исповеданий.

5 Смирнов Андрей Петрович (1843-1896) -- доцент (с 1870 г.), экстраординарный профессор (с 1881 г.), заслуженный профессор кафедры библейской истории Московской духовной академии.

6 Амфитеатров Егор Васильевич (1815-1888) -- профессор Московской духовной академии по кафедре словесности и истории литературы.

7 Архимандрит Михаил (Матвей Иванович Лузин; 1830-1887) -- профессор Московской духовной академии по кафедре Священного Писания. С 1878 г. епископ Уманский.

8 Игнатий (Рождественский Николай Дмитриевич; 1827-1883) -- епископ Можайский, викарий Московской епархии; Платон (Фивейский Павел Симонович; 1809-1877) -- архиепископ Костромской и Галичский.

9 Архимандрит Антоний (Медведев Андрей Гаврилович; 1792-1877) -- наместник Троице-Сергиевой лавры (с 1831 г.).