Зудерман Герман - Дружба

ДРУЖБА.
Разсказъ Зудермана. Переводъ съ нѣмецкаго Н. А--вой.

Можетъ быть вы помните одинъ женскій портретъ, который былъ выставленъ три или четыре года тому назадъ,-- онъ обратилъ на себя общее вниманіе и создалъ имя художнику? Нѣжная, нѣсколько худощавая фигура, въ простомъ черномъ бархатномъ платьѣ, узкое, страдальческое лицо, на которомъ можно было прочитать спокойный аристократизмъ мысли, полузакрытые, вдумчивые глаза, верхняя губа, покрытая легкимъ пушкомъ, съ чертой тоски и улыбающейся муки около губъ.

Она была вдова извѣстнаго ***скаго архитектора, въ домѣ котораго во время оно постоянно толпились молодые художники, между прочимъ и К.... написавшій этотъ портретъ. Это былъ веселый малый, легкомысленный и смѣлый, сумѣвшій въ водоворотѣ студенчества сберечь вполнѣ молодой талантъ, и присвоившій себѣ разочарованность человѣка, страдающаго міровой скорбью, которая ему тѣмъ болѣе шла, что при малѣйшемъ поводѣ онъ разражался звонкимъ хохотомъ.

Гедвига быстро сумѣла распознать здоровую натуру молодого человѣка и заботилась объ немъ тѣмъ охотнѣе, что весь свѣтъ считалъ его талантомъ первой величины, требующимъ только нѣкотораго ухода, чтобы затѣмъ принести превосходные плоды. Съ жаромъ отдался онъ руководительству молодой женщины, бывшей старше его нѣсколькими годами, и скоро сталъ боготворить ее.

Онъ приносилъ ей свои этюды, а она внимательно штудировала ихъ взглядомъ, отъ котораго не ускользало ни единой ошибки еще не совсѣмъ твердой руки. Онъ повѣрялъ ей свои творческія мысли, бродившія въ его головѣ въ безформенномъ видѣ, а она возвращала ихъ ему очищенными и созрѣвшими. Ни одинъ уголокъ его сердца не былъ скрытъ отъ нея, и ей была понятна даже молодая рѣзкость, проскальзывавшая иногда въ его чувствахъ и производившая диссонансъ; она приписывала ее излишку силъ и легкой насмѣшкой старалась возстановить ту гармонію, которая была нарушена; многихъ другихъ чуткихъ молодыхъ женщинъ эта рѣзкость оскорбила бы.

Безконечно много давала она ему и не менѣе получала отъ него. Будучи женой человѣка уже не молодого, угрюмаго, сама постоянно больная, она слишкомъ рано созрѣла умственно и утратила веселость и упругость молодости. Теперь же цѣлые потоки свѣжей, жизнерадостной силы сообщались ей отъ него; она чувствовала себя помолодѣвшей, глядя на него; и къ ея чувству примѣшивалось что-то материнское, слабая тѣнь того счастья, въ которомъ ей было отказано.

Мужъ, довольный, что жена занята, давалъ имъ обоимъ, полную свободу.-- Да почему бы и нѣтъ?-- Никогда еще ревность не была бы менѣе основательна; вѣдь молодой человѣкъ повѣрялъ ей даже свои, болѣе или менѣе легкомысленныя сердечныя дѣла, отъ вреднаго дѣйствія которыхъ она старалась только оградить успѣшное развитіе его таланта;

Два, три года минули. Мужъ Гедвиги умеръ. Она чувствовала себя хуже, чѣмъ когда бы то ни было и перебралась по совѣту врачей на югъ, въ Ниццу.

Одиноко и тихо жила она; только время отъ времени появлялся въ ея безхитростной гостиной какой-нибудь длинноволосый геній, не особенно опрятный, привозившій ей рекомендательное письмо отъ ея друга и находившійся большею частью въ затруднительныхъ денежныхъ обстоятельствахъ.

Переписка съ другомъ, котораго работа и служба удерживали въ Германіи, была ея единственнымъ развлеченіемъ. Онъ часто писалъ ей, что онъ молится на нее. Она энергично отстраняла этотъ экстазъ и была довольна тѣмъ, что онъ оставался ей вѣренъ, несмотря на свой легкомысленный темпераментъ и растущую славу. Такъ прошло три года.

И вотъ -- позднею осенью, нежданно, негаданно онъ появился въ Ниццѣ. Утомленный, заработавшійся, нравственно одинокій, болѣе сумасбродный, чѣмъ когда-бы то ни было, но -- уже окончательно возмужавшій.

-- Я пришелъ къ вамъ, чтобы отъ васъ получить исцѣленіе!-- вскрикнулъ онъ, входя въ первый разъ въ ея комнату.

Она заплакала отъ, радости.

Скоро отношенія ихъ сдѣлались еще дружественнѣе, чѣмъ, были раньше; тѣмъ не менѣе она по временамъ испытывала передъ нимъ нѣчто въ родѣ страха, до сихъ поръ, ей чуждаго и возникшаго вѣроятно потому, что онъ, не былъ уже относительно нея тѣмъ, юношей, къ которому она прежде относилась нѣсколько покровительственно; разница въ годахъ исчезла и внутренно. Его душа была близка ея душѣ страшно близка!

Онъ часто жаловался ей. Страшныя головныя боли, плодъ слишкомъ усиленной работы, потомъ бѣды, огорченія, съ которыми приходилось бороться, разочарованія, постигавшія его. Они не были слишкомъ велики, но баловню счастья они казались ужасными. Она жадно поглощала его слова; ничтожнѣйшія подробности его жизни получили для нея громадное значеніе.

Но о многомъ онъ, казалось, умалчивалъ.

-- А женщины?-- спросила она, улыбаясь, и внезапно почувствовала ростущую ревность.

-- Ахъ!-- оставимъ женщинъ!-- возразилъ онъ -- я ихъ давно забылъ. Теперь вы для меня -- все.

Она содрогнулась, но ничего не сказала. О, если бы онъ зналъ, какъ все ея существо расцвѣтало при видѣ его!

Эти слова его безпрестанно звучали въ ея ушахъ; они слышались ей даже сквозь сонъ.

Рождественскіе праздники они провели вмѣстѣ.

Когда свѣчи на деревѣ были зажжены и запахъ елки и яблокъ распространился по комнатѣ, напоминая о родинѣ, онъ взялъ ее за обѣ руки и долго, улыбаясь, смотрѣлъ ей въ глаза, а затѣмъ сказалъ:

-- Знаете! мы, собственно говоря, должны были бы пожениться.

Она почувствовала какой-то жгучій трепетъ, но быстро оправилась, и разразилась веселымъ смѣхомъ.

-- Вы думаете я шучу?-- продолжалъ онъ,-- нѣтъ, нѣтъ, я говорю это совершенно серьезно. Ну согласитесь сами: мы оба одиноки, свѣтъ намъ не мѣшаетъ и мы научились понимать другъ друга такъ, какъ никогда никто на свѣтѣ не понималъ другого. Почему же не должны мы дѣлать общее дѣло, соединившись на всю жизнь?

-- Будьте благоразумны, мой другъ!-- возразила она, стараясь видимо сохранить веселый тонъ, и не будемъ говорить больше о такихъ глупостяхъ: какъ-бы то ни было, серьезно или шутя, все-таки это вѣдь глупость! Недостаетъ того, чтобы вы обзавелись женой, которая старше васъ пятью годами и которая въ скоромъ времени окончательно отцвѣтетъ. Кромѣ того вы, какъ мнѣ кажется, не родились сестрой милосердія, а вѣдь вы знаете, что я медленно приближаюсь къ могилѣ. А потому довольно объ этомъ.

Въ эту ночь она много плакала.

На другой день у него такъ болѣла голова, какъ никогда не болѣла.

Онъ получилъ право въ ея присутствіи растянуться на кушеткѣ.

Она поправляла ему ігодушки.

-- У васъ такая свѣжая рука, сказалъ онъ.-- Въ былыя времена вы часто, утѣшая, гладили меня по головѣ. Это всегда мнѣ помогало. И этого счастья я лишился!

Дрожащей рукой стала она его гладить по головѣ и по лицу. А когда притронулась къ его щекамъ, онъ обѣими руками придержалъ ея пальцы.

-- Оставьте ихъ здѣсь,-- сказалъ онъ съ глубокимъ вздохомъ:-- мои щеки горятъ какъ въ огнѣ.

Ея щеки горѣли не меньше.

Время между Рождествомъ и Новымъ годомъ прошло. Сильнѣе и сильнѣе привязывались другъ къ другу эти два одинокіе человѣка.

Пришелъ канунъ Новаго года. Было рѣшено провести его вмѣстѣ.

Гедвига приготовляла чай; онъ, откинувшись въ креслѣ, курилъ сигару и сквозь голубоватый дымъ наблюдалъ за ея хозяйственными приготовленіями. На щекахъ ея игралъ легкій румянецъ, а въ глазахъ горѣлъ какъ-бы отблескъ предчувствія счастья. Онъ чувствовалъ себя такимъ веселымъ и вмѣстѣ съ тѣмъ такимъ стѣсненнымъ, ему хотѣлось бы вскочить и заключить ее въ свои объятья, только для того, чтобы освободиться отъ этой душевной тяжести. Она говорила мало, каждый казалось былъ занятъ своими мыслями.

Около одиннадцати часовъ на улицахъ поднялся шумъ; свѣтъ мигающихъ факеловъ освѣщалъ комнату. Шествіе масокъ, устроенное какой-то компаніей, какъ прологъ надвигающагося карнавала, проходило по улицѣ.

Они открыли стеклянную дверь и оба вышли на балконъ, на которомъ стояли гранатовыя деревья въ полномъ цвѣту.

Была теплая, мягкая ночь, такая, какія бываютъ у насъ только весной. Звѣзды мерцали, а надъ моремъ лежалъ какой-то неопредѣленный отсвѣтъ.

Въ ту минуту, когда шествіе со свистомъ, трелями и хохотомъ проходило у самыхъ ихъ ногъ, онъ почувствовалъ, какъ ея рука почти со страхомъ легла въ его руку.

-- Мы здѣсь, какъ среди моря на одинокой скалѣ, не правда-ли?-- прошепталъ онъ ей.

Она кивнула и тихо прижалась къ нему.

-- И мы все-таки должны остаться чуждыми другъ другу?-- продолжалъ онъ.

Она не отвѣчала и только опустила голову, погружая ее въ розовые цвѣты гранатъ. Онъ чувствовалъ какъ она дрожала.

-- Гедвига!-- сказалъ онъ тихо.

Она вздрогнула. Онъ въ первый разъ назвалъ ее по имени.

-- Гедвига!

-- Что хотите вы отъ меня?

-- Гедвига, у меня душа переполнена. Я долженъ васъ благодарить, я долженъ вамъ говорить слова любви... Чѣмъ былъ-бы я безъ васъ? Всѣмъ, всѣмъ обязанъ я вамъ... Гедвига, я больше не могу выносить этого, я стою около васъ съ бьющимся сердцемъ, но какъ чужой. Я долженъ свободно вздохнуть, я долженъ сказать вамъ...

-- О, Боже!-- прошептала она, закрывая лицо руками. Она вбѣжала въ комнату и бросилась въ кресло. Онъ побѣжалъ за ней и схватилъ обѣ ея руки. Она тяжело дышала,

-- Подождите, будемъ говорить спокойно, мой другъ,-- сказала она, съ трудомъ выпрямляясь.-- Садитесь вотъ тамъ и послушайте меня.

Онъ машинально повиновался.

-- Почему все не можетъ остаться между нами такъ, какъ это было до сихъ поръ?-- продолжала она,-- развѣ было плохо?... развѣ мы не удовлетворяли другъ друга? И вотъ вдругъ насъ охватило какое-то волненіе, которое дѣлаетъ насъ неблагодарными всему счастью, испытанному нами до сихъ поръ... Мы не имѣемъ права поддаться этому волненью. Оно сдѣлало бы насъ (по крайней мѣрѣ меня) несчастными. Видите-ли, нѣсколько времени тому назадъ вы говорили мнѣ, что я для васъ все. Я хорошо чувствую, что въ извѣстномъ смыслѣ это правда, и это чувство наполняетъ меня и счастьемъ и гордостью; но съ той минуты, съ которой мы захотимъ пожинать любовь тамъ, гдѣ мы посѣяли дружбу, обаянье будетъ нарушено. До сихъ поръ я для васъ была все, съ этой минуты я буду для васъ... еще одна!

Онъ вздрогнулъ.-- Какое гадкое слово!-- сказалъ онъ беззвучно.

-- Гадкое, да! но тѣмъ справедливѣе оно,-- возразила она, дрожащими руками оправляя скатерть.-- Мы не должны вводить себя въ обманъ. Эта минута рѣшаетъ нашу судьбу. Мы еще имѣемъ возможность выбрать дорогу, которой мы пойдемъ. Вы вѣдь знаете... что я... васъ люблю... и... такъ одинока, потому пожалѣйте меня, пощадите! мнѣ хотѣлось бы остаться для васъ всю жизнь тѣмъ, чѣмъ я есть.

-- Вы же должны быть для меня чѣмъ-то еще большимъ!-- воскликнулъ онъ, сжимая лобъ обѣими руками;-- я хочу вамъ отдаться весь, съ моимъ искусствомъ, моимъ тѣломъ, моей душой. Я хочу имѣть покой, внѣ міра, внѣ самого себя и внѣ моихъ страстей -- и гдѣ же могу я найти его, кромѣ васъ?

Она глубоко вздохнула, какъ-будто получила новую надежду. Горячимъ взоромъ глядѣла она на него. Въ эту минуту стрѣлка приблизилась къ двѣнадцати.

-- Еще нѣсколько минутъ и годъ окончится, продолжалъ онъ.-- Новый придетъ, и неужели вѣчно будетъ одно и то же: я буду безсильно метаться, вы будете одиноки? Передъ нами лежитъ тьма и въ ней, какъ обжорливое чудовище, смерть!

Она содрогнулась.

-- Она скоро будетъ насъ держать въ своихъ когтяхъ,-- продолжалъ, онъ;-- зачѣмъ должны мы сомнѣваться и бояться? Все равно за этой жизнью ничего нѣтъ, потому дайте намъ счастье въ опьяненьи, пока есть время...

Часы пробили 12... каждый ударъ походилъ на взмахъ крыльевъ блуждающей, одинокой души.

Плача склонилась она къ нему на грудь.

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Ровно черезъ годъ сидѣла Гедвига въ той же комнатѣ, только этотъ разъ одна... Онъ хотѣлъ пріѣхать къ Рождеству, но отсрочилъ свой пріѣздъ до Новаго года. Но и сегодня онъ не пріѣхалъ; вмѣсто него пришло письмо, которое она изучала вотъ уже нѣсколько часовъ.

Она сильно состарѣлась, должно быть много страдала, около рта ея играла жесткая, горькая улыбка.

На щекахъ ея горѣло пламя смерти; и она внимательно вглядывалась въ слова. Слова пустой нѣжности, продиктованныя смущеньемъ.

Она опустилась на колѣни передъ кресломъ на томъ самомъ мѣстѣ, на которомъ онъ тогда стоялъ; измученная, изстрадавшаяся женщина! и пряча свою голову въ подушкахъ, она прошептала:

"Еще одна"...

"Сѣверный Вѣстникъ", No 2, 1895

OCR Бычков М. Н.