Золя Эмиль - Вампир

Эмиль Зола.

ВАМПИРЪ
РАЗСКАЗЪ

Переводъ Д. Борзаковскаго.

МОСКВА.
"Театр. Извѣстія". Москва, Тверск. д. Полякова.
1899.

Я не могъ заснуть и тщетно ворочался съ боку-на-бокъ въ своей постели.-- "Чортъ возьми столоверченіе и тому-подобный вздоръ, разстраивающій нервы!" -- подумалъ;-- какъ вдругъ, совсѣмъ близко, мнѣ послышался дрожащій звукъ струны; слабый, печально-звучавшій тонъ.

Я поднялъ голову. Въ это самое мгновеніе на горизонтѣ всплылъ мѣсяцъ и его лучи упали прямо на мое лицо. Бѣлымъ какъ мѣлъ казался полъ въ комнатѣ, освѣщенной луной.-- Шумъ повторился и на этотъ разъ явственнѣе.

Я приподнялся на локтяхъ. Сердце слегка зашлось... Прошла минута, другая... Гдѣ-то закукурекалъ пѣтухъ; другой вторилъ ему.

Голова моя опять упала на подушки.-- "Не угодно ли!" сказалъ я самому себѣ.-- "Долго ли еще будетъ звенѣть у меня въ ушахъ?"

Я заснулъ или, по крайней мѣрѣ, думалъ, что заснулъ. Мнѣ снились замѣчательные сны. Я удивился, найдя себя въ своей комнатѣ лежащимъ на своей кровати, не будучи въ состояніи закрыть глаза.-- Опять тотъ же самый шумъ! Я повернулся. Казалось, -- лучи мѣсяца сжались на полу въ комокъ, приняли форму... это нѣчто поднимается... со всѣмъ возлѣ меня, прозрачна, какъ облако, встаетъ бѣлая женская фигура.

"Кто тутъ?" -- спросилъ я, вскакивая.

Голосъ, слабый какъ тихій шелестъ листьевъ, прошепталъ: "Это я! Я пришла увидѣть тебя!"

"Меня увидѣть?-- Кто ты?"

"Приходи ночью на опушку лѣса, подъ старый дубъ. Я буду тамъ!"

Я хочу разглядѣть черты этой таинственной фигуры и невольно содрогаюсь. Я чувствую себя точно окоченѣлымъ отъ холода. Я ужь не лежу больше, сижу на своей постели, а на томъ мѣстѣ, гдѣ я какъ-будто видѣлъ фантомъ, не было ничего кромѣ серебряныхъ лучей блѣднаго мѣсяца.

II.

Долго-долго длился день. Я пытался читать, работать... ничто не удавалось. Наконецъ наступила ночь; сердце мое билось въ ожиданіи чего-то особеннаго. Я улегся, повернувшись лицомъ къ стѣнѣ.

-- "Почему же ты не пришелъ?"-- прошепталъ тихій голосъ едва слышно, однако явственно, совсѣмъ рядомъ со мной.

Это она! Тотъ же самый таинственный фантомъ съ своими остановившимися глазами, своимъ неподвижнымъ лицомъ, со своимъ взглядомъ, полнымъ печали.

-- "Приходи!" -- послышалось снова.

-- "Я приду!" -- отвѣтилъ я не безъ ужаса. Казалось фантомъ сдѣлалъ движеніе по направленію къ моей кровати. Онъ зашатался... его очертанія сдѣлались сбивчивыми и смутными, Какъ туманъ. Мгновеніе... и ничего не стало, кромѣ блѣднаго отраженія луны на паркетномъ полу.

III.

Слѣдующій день я провелъ въ сильномъ возбужденіи. За ужиномъ выпилъ почти цѣлую бутылку вина.-- На одно мгновеніе я вышелъ на балконъ, но почти тотчасъ же вернулся и бросился на свою постель. Пульсъ бился стремительно.

Еще разъ послышался звукъ дрожащей струны. Я задрожалъ и не смѣлъ взглянуть... Вдругъ, мнѣ почудилось, какъ будто кто позади положилъ руки на мои плечи и прошепталъ на ухо: "Приходи! Приходи! Приходи!" Дрожа, отвѣтилъ я съ тихимъ стономъ: "Я буду" -- и поднялся на своей кровати. Бѣлая женщина стояла тутъ, склонившись надъ моей подушкой; она нѣжно улыбнулась мнѣ и тотчасъ же исчезла. Однако мнѣ представилась возможность бросить взглядъ на ея лицо: казалось, будто я гдѣ то видѣлъ ее, но когда и гдѣ?.. Я всталъ очень поздно и цѣлый день ничего не могъ дѣлать, бродя по своимъ полямъ. Я подходилъ къ старому дубу на опушкѣ лѣса и тщательно изслѣдовалъ окружающугю мѣстность.

Къ вечеру я помѣстился у окна въ своей комнаткѣ; моя старая служанка принесла мнѣ чашку чая, но я не дотронулся до него. Я не могъ прійти ни къ какому рѣшенію и спрашивалъ самого себя не сошелъ ли я съ ума.-- Между тѣмъ солнце заходило; на небѣ ни однаго облачка. Вдругъ весь ландшафтъ явился въ какой-то сверхъестественной пурпуровой окраскѣ. Листья и трава, точно покрытые карминнымъ лакомъ, не двигались, не колыхались и, казалось, превратились въ безчисленное множество маленькихъ, блестящихъ камешковъ. Этотъ блескъ и эта неподвижность, притомъ еще эта яркость очертаній въ соединеніи съ мертвымъ молчаніемъ, царившемъ надъ всей природой, все это дышало чѣмъ-то особеннымъ, невыразимымъ.-- Вдругъ, безъ малѣйшаго шума, большая коричневая птица сѣла на край моего окна; я глядѣлъ на нее, она глядѣла на меня своими круглыми, глубокосидѣвшими глазами.-- "Тебя безъ сомнѣнія послали", -- подумалъ я "для того, чтобы я не забылъ о свиданіи."

Черезъ мгновеніе птица взмахнула своими пушистыми крыльями и улетѣла прочь такъ же безшумно, какъ и прилетѣла. Я долго еще продолжалъ сидѣть у своего окна; но уже всякая нерѣшительность исчезла. Я чувствовалъ, что какая то тайная, невѣдомая сила завлекла меня въ заколдованный кругъ: подобно челноку, который, будучи оторванъ стремительнымъ потокомъ, мчится къ водовороту, гдѣ его гибель.

Я приободрилъ себя. Пурпуровая окраска ландшафта исчезла и постепенно переходила въ мракъ, столь благопріятный для привидѣній. Повѣялъ легкій вѣтерокъ, мѣсяцъ, загораясь, взошелъ на небѣ. Подъ его холодными лучами то тамъ, то здѣсь заколыхались дрожа серебряные листья деревьевъ.

Служанка вошла со свѣчей, но внезапный вѣтеръ загасилъ ее. Я порывисто всталъ, нахлобучилъ шапку и быстрыми шагами пошелъ къ лѣсной опушкѣ, гдѣ возвышался старый дубъ.

III.

Много, много лѣтъ тому назадъ въ этотъ дубъ ударила молнія; верхушка его была разбита и теперь совершенно засохла, но дерево, оставшееся невредимымъ, обладало, еще жизненной силой на нѣсколько сотенъ лѣтъ.

Когда я приблизился къ дубу, облачко заволокло мѣсяцъ и подъ сплошной листвой стало совершенно темно. Вначалѣ я не замѣтилъ ничего особеннаго, но когда я взглянулъ въ сторону, то замѣтилъ подлѣ куста, между дубомъ и лѣскомъ, находившимся въ двухъ шагахъ, бѣлую, неподвижно-стоявшую фигуру. Сердце забилось стремительно, волосы стали на головѣ дыбомъ, только съ трудомъ могъ я дышать; однако я пошелъ по направленію къ лѣску, къ самому привидѣнію...

Это была она, моя ночная посѣтительница. Въ тотъ самый моментъ, какъ я подошелъ къ ней, мѣсяцъ выступилъ изъ облаковъ, которые затемняли его. Видѣніе, казалось, состояло изъ молочно-бѣлаго тумана, только глаза и волосы были болѣе темнаго цвѣта. Когда она скрестила на груди свои руки, я замѣтилъ на одномъ изъ ея пальцевъ маленькое кольцо матоваго золота. Я подошелъ къ ней и хотѣлъ заговорить но голосъ не повиновался мнѣ. То, что я испытывалъ, было не совсѣмъ чувство ужаса.

Она глядѣла на меня.-- Взглядъ ея не былъ ни печальнымъ, ни радостнымъ... Я дожидался, когда она заговоритъ съ мной. но она оставалась безмолвна и неподвижна, обративъ на меня свой пристальный взоръ.

"Вотъ я!" воскликнулъ я, пересиливъ себя. Мои слова звучали глухо.

"Я люблю тебя!', послышался отвѣтъ тихимъ голосомъ.

"Ты любишь меня?" воскликнулъ я пораженный.

"Отдайся мнѣ!" снова послышалось словно дуновеніе.

"Отдаться тебѣ? Но вѣдь ты привидѣніе! ты безтѣлесна!"

Всѣ мои мысли перепутались.

"Кто ты? Паръ, туманъ, воздушное облако!-- Отдаться тебѣ!-- Сперва скажи мнѣ, кто ты? Жила ли ты на землѣ? Откуда ты?"

"Отдайся мнѣ!*' -- послышалось снова. "Я не причиню тебѣ никакого страданія. Скажи мнѣ только два слова: возьми меня!"

Я растерянно смотрѣлъ на фигуру.-- Что она мнѣ говоритъ? что это все означаетъ? думалъ я -- рѣшаться ли мнѣ на приключеніе?

"Ну, хорошо!" -- воскликнулъ я вдругъ съ неожиданной силой, какъ будто какая-то тайная власть подтолкнула меня: "Возьми меня!"

Едва я произнесъ эти слова, какъ таинственная фигура приблизилась ко мнѣ съ улыбкой, освѣтившей всѣ ея черты; руки ея отдѣлились другъ отъ друга и стали длинными, длинными...

Я хотѣлъ отскочить, но было уже поздно, она, уже овладѣла мною, она обняла меня своими облако-подобными руками... медленно мое тѣло стало отдѣляться отъ земли... и мы съ умѣренной быстротой полетѣли, надъ широкой равниной, покрытой травой.

Голова у меня закружилась и я невольно закрылъ глаза... я чувствовалъ, что мы все еще летѣли... и когда я черезъ нѣсколько времени снова открылъ глаза, то мнѣ не видно уже было моего лѣса. Подъ нами тянулась широкая, темная равнина. Съ невыразимымъ страхомъ я замѣтилъ, что мы находились на значительной высотѣ.

"Я во власти демона!" -- Эта мысль молніей мелькнула въ моей головѣ. До сихъ поръ еще ни разу я не задавался идеей, что дьявольская сила придетъ для моей погибели... И мы летѣли все дальше и дальше и, какъ мнѣ казалось, всѣ выше и выше.

"Куда ты влечешь меня?" -- выговорилъ я наконецъ.

"Куда хочешь!" -- прошептала моя спутница, крѣпче заключая меня въ свои объятія. Лицо ея касалось моего, однако мнѣ чудилось, какъ будто я не чувствовалъ этого прикосновенія. ,

"Назадъ, на землю!" воскликнулъ я, -- "здѣсь на верху, ужасно".

Она повиновалась и тотчасъ же мы стали спускаться внизъ съ быстротой падающихъ камней. Вѣтеръ путалъ мои волосы, и когда я опять пришелъ въ себя, то увидѣлъ, что мы тихо летѣли надъ землей, касаясь стеблей высокой травы.

"Спусти меня здѣсь", сказалъ я. "Что за мысль летать! Я не птица!"

"Я думала доставить тебѣ этимъ удовольствіе!" прошептала моя спутница.-- "Мы ничего иного не дѣлаемъ".

"Вы!-- да, но кто вы?"

Никакого отвѣта.

"Ты не смѣешь мнѣ этого сказать?"

Жалобный звукъ, похожій на тотъ меланхолическій тонъ, который разбудилъ меня въ первую ночь, достигъ моего слуха... и мы все летѣли низко надъ землей въ сыроватомъ воздухѣ.

"О, спусти же меня на землю!" сказалъ я и на этотъ разъ настойчивѣе. Она склонила голову какъ бы въ знакъ повиновенія и я сталъ на ноги. Она осталась стоять передо мной; и снова скрестились ея руки. Какъ въ первый разъ, такъ и теперь мнѣ чудилось въ выраженіи ея глазъ печальное прошлое. Я началъ собираться съ мыслями и обдумывать свое исключительное положеніе.

"Гдѣ мы?" спросилъ я, такъ какъ не узналъ мѣстности, гдѣ мы находились.

"Далеко отъ твоего дома, но въ одно мгновеніе мы можемъ быть тамъ,

"Какъ?.. Я опять долженъ тебѣ довѣриться?"

"Я не дѣлаю тебѣ ничего дурного!" -- прошептала моя спутница и нѣжнымъ, просительнымъ тономъ звучали эти слова. "Мы будемъ лишь вмѣстѣ летать до разсвѣта. Повсюду, куда только поведетъ тебя твоя мысль, я смогу тебя унести, во всѣ страны земли... Отдайся мнѣ... и скажи только: "Возьми меня!"

"Хорошо же! Возьми меня!"

Руки ея снова обвились вокругъ меня; я потерялъ почву подъ ногами и мы снова начали свой полетъ.

VI.

"Куда нести тебя?" спросила моя спутница.

"Прямо, впередъ!"

"Но, вѣдь, это лѣсъ!"

"Такъ полетимъ черезъ него; только не такъ быстро."

Тотчасъ мы вихремъ взлетѣли вверхъ, затѣмъ опять полетѣли въ прямомъ направленіи. Не было больше травы; повсюду верхушки высокихъ деревьевъ, которые, казалось, скользили подъ нашими ногами. Замѣчательная картина, смотрѣть свepxy на этотъ лѣсъ, съ безчисленными, темными, тянувшимися къ небу деревьями, сломаныя верхушки которыхъ освѣщала блѣдная луна, съ его низкими курчавыми кустарниками, прильнувшими, казалось, къ самой землѣ,-- мы пролетали порой надъ прогалинами и я изумлялся зубчатымъ тѣнямъ, которыя деревья бросали на пространства освѣщенныя луной.-- Отъ времени до времени слышался жалобный крикъ зайца; а затѣмъ сильный, широко разносившійся среди тихой ночи, голосъ совы, перемѣшанный съ каркающими и щелкающими воронами.

Въ воздухѣ чувствовался запахъ почекъ, грибомъ и сырой травы. Мѣсяцъ лилъ на насъ свои холодные лучи, а надъ нашими головами мерцая, блестѣли звѣзды.-- Скоро лѣсъ исчезъ за нами.-- Мы увидѣли широкую равнину, на которой виднѣлась сѣрая линія тумана; это было русло рѣки. Мы летѣли вдоль берега, надъ травой и кустарниками, пригнувшимися отъ росы. Вода то сверкала голубымъ блескомъ, то бурлила глухо и громко. То тамъ, то здѣсь носились надъ рѣкой клубы тумана. Водяныя лиліи развернули свои бѣлыя, нѣжныя лепестки; какъ молодыя женщины, не боявшіяся ни подслушиванія, ни подсматриванія, раскрыли онѣ свои сокровища. Я хотѣлъ сорвать одинъ цвѣтокъ и уже почти коснулся водяного зеркала, какъ вдругъ въ тотъ самый моментъ, когда я хотѣлъ схватить цвѣтокъ, какая-то противная жидкость брызнула мнѣ въ лицо.

VII.

Я начиналъ привыкать къ ощущенію полета и даже находить въ этомъ удовольствіе. Кто видѣлъ во снѣ, какъ онъ летитъ, тотъ пойметъ меня.

Совершенно успокоившись, я занялся теперь разсматриваніемъ удивительнаго существа, которому я былъ обязанъ ролью въ этомъ невѣроятномъ приключеніи.

Это была молодая женщина, черты которой ничуть не напоминали русскій типъ. Ея фигура, сѣроватая, полупрозрачная, съ чуть явственными очертаніями напоминала тѣ легкія, прозрачныя фигурки на освѣщенныхъ внутри алебастровыхъ вазахъ, которыя мы видимъ въ каждомъ салонѣ.-- И опять мнѣ почудилось, какъ будто эти черты были мнѣ не совсѣмъ чужими.

"Могу я съ тобой говорить?" -- спросилъ я.

"Говори!"

"Я вижу на твоемъ пальцѣ кольцо? Ты жила на землѣ? Была ты замужемъ?

Она не отвѣчала.

"Какъ ты зовешь себя? Или какъ зовутъ тебя?"

"Зови меня -- Элли!"

"Элли? Это англійское имя. Ты англичанка?.. Знала ты меня раньше?"

-- "Нѣтъ!"

"Зачѣмъ ты явилась мнѣ?"

-- "Я люблю тебя!"

"Ты счастлива?"

-- "Да... витать, летать съ тобой въ свѣжемъ, свободномъ воздухѣ!.."

"Элли!" воскликнулъ я вдругъ. "Ты проклята? Или твоя душа осуждена на страданія?"

-- "Я не понимаю тебя", пробормотала она, опустивъ голову.

"Именемъ Бога заклинаю тебя"... началъ я опять. Она прерывисто прервала меня.

-- "Что ты говоришь мнѣ," -- воскликнула она.-- "Я не знаю, что ты хочешь сказать." -- Мнѣ казалось, что холодная рука, которой она поддерживала меня, слегка задрожала.

"Не бойся!" продолжала она.-- "Не бойся, мой другъ".-- Ея лицо склонилось къ моему. На своихъ губахъ я почувствовалъ особенное ощущеніе, какъ будто уколъ сухого жала... какъ бы прикосновеніе еще не присосавшейся піявки.

VIII.

Мы витали на значительной высотѣ. Я смотрѣлъ внизъ. Мы летѣли надъ незнакомымъ мнѣ городомъ, построенномъ по склону высокаго холма. Церковныя башни высоко воздымались изъ темной массы домовъ. Золотые купола и металлическіе шпицы сверкали въ призрачномъ освѣщеніи. Черезъ рѣку тянулся длинный мостъ.-- Бѣловатая, тихая улица казалась узкимъ каналомъ, прорѣзывающимъ городъ изъ конца въ конецъ и терялась въ черной, широкой равнинѣ за городомъ.

"Что это за городъ?" спросилъ я Элли.

-- "N".

"Въ N... губерніи?"

-- "Да."

"Мы далеко отъ моей родины?"

-- "Для насъ нѣтъ разстоянія!"

"Правда?"' Я почувствовалъ въ себѣ внезапную смѣлость. "Тогда унеси меня въ Южную Америку."

-- "Невозможно. Скоро наступитъ день."

"А! мы ночныя птицы!.. Тогда унеси меня, куда хочешь, только подальше".

"Закрой глаза и не дыши", -- отвѣчала Элли, "и мы полетимъ быстро, какъ вихрь".

Тотчасъ же воздухъ съ оглушительнымъ грохотомъ загремѣлъ въ моихъ ушахъ. Мы скоро остановились, но грохотъ не прекращался; онъ удвоился. Точно ужасный вой, страшный трескъ.

"Теперь открой глаза, " сказала мнѣ Элли.

IX.

Я повиновался.-- "Праведный Боже, гдѣ я?" Надъ нами низкія, тяжелыя, непроницаемыя тучи, толпясь, перегоняя другъ друга, какъ яростныя чудовища; подъ нами -- бурлившее, дико-взбунтовавшееся море. Конвульсивно, внезапно вздымались бѣлыя волны въ пѣнистыя горы, оторвавшіеся валы съ ужаснымъ громомъ хлестали черныя скалы. Вой, ревъ расходившейся бури, ледяное дыханіе, подымавшееся съ самой глубины пучины отголосокъ стремительныхъ волнъ, разбивающихся о крутой беретъ, тутъ покинутый небомъ, борющійся съ волнами корабль, -- тамъ, разбитый челнокъ... несущіеся по водѣ обломки, тонущіе люди... Повсюду смерть, смерть и ужасъ... У меня закружилась голова и объятый ужасомъ я закрылъ глаза. "Что это? Гдѣ мы?';

"На южномъ берегу острова Вайтъ, у скалы Блэкгангъ, гдѣ такъ часто разбиваются суда!" отвѣчала Элли, какъ мнѣ показалось, съ злобно-радостнымъ выраженіемъ.

"Унеси меня прочь, прочь отсюда! Домой!'" Мнѣ казалось, что мы полетѣли съ еще большей быстротой, чѣмъ раньше. Вѣтеръ улегся, однако я чувствовалъ на своемъ платьѣ, на своихъ волосахъ, суровое вѣяніе воздуха. Я не могъ дышать.

Я почувствовалъ землю подъ своими ногами. Не слышалось болѣе ни малѣйшаго шума. Я сдѣлалъ огромное усиліе, чтобы собраться съ мыслями. Все вокругъ, казалось мнѣ, умерло; но кровь бурно стучала у меня въ вискахъ, въ головѣ же я чувствовалъ какой-то своеобразный звонъ. Мало-по-малу это оцепѣненіе прекратилось; я опять пришелъ въ себя и открылъ глаза.

Мы находились на улицѣ моей деревни. Прямо передъ нами сквозь рядъ узловатыхъ ивъ, виднѣлось большое пространство воды, надъ которой носился туманъ;-- направо, тусклая зелень хлѣбнаго поля; налѣво изъ-за тумана, виднѣлся мой фруктовый садъ съ его неподвижными сѣроватыми деревьями. Начало уже разсвѣтать. По блѣдному небу растянулись въ косыхъ лучахъ два или три легкихъ облачка, которыя, подъ прикосновеніемъ перваго, тихаго вздоха утренней зари, казались точно позолоченными. Звѣзды исчезли одна за другой.

Еще ничто не шелохнулось... еще не раздавалось никакого шума... глубокая, святая тишина могилы... и однако, казалось, что вся природа въ волшебномъ розоватомъ освѣщеніи разсвѣта готовилась къ пробужденію.

-- "Уже день!" -- прошептала Элли у меня надъ ухомъ.-- "Прощай, до завтра!"

Я обернулся къ ней; она уже отдѣлилась отъ земли и поднялась передо мной въ воздухъ... я увидѣлъ на минуту, какъ она подняла руки надъ своей головой... Эта голова... Эти руки... плечи, казалось, приняли тѣлесный оттѣнокъ... глубокіе глаза блестѣли... загадочная улыбка играла на ея слегка порозовѣвшихъ губахъ... она мнѣ казалась прелестной молодой дѣвушкой...-- Но только на одинъ моментъ.-- Словно ослѣпленная, она вдругъ откинулась назадъ и затѣмъ исчезла какъ дымъ. Нѣсколько времени я оставался точно оглушенный; я не могъ двинуться. Когда я опять былъ въ состояніи смотрѣть, что вокругъ меня происходило, мнѣ почудилось, будто эта тѣлесная красота въ нѣясныхъ краскахъ блѣдной розы не совсѣмъ еще исчезла, и будто моя удивительная фея все еще витала надо мной и вокругъ меня. Быть можетъ утренняя заря румянила ее?

Я чувствовалъ себя утомленнымъ и направилъ, свои шаги къ дому. Я услышалъ пѣтуха, перваго вѣстника загоравшагося дня. Вдоль крыши, на стропилахъ, тѣснымъ рядомъ сидѣли вороны, дѣятельно занятыя своимъ утреннимъ туалетомъ и глядясь какъ въ зеркало въ молочно-бѣлое небо. Повременамъ одна ворона съ шумомъ поднималась, чтобы снова опуститься въ нѣсколькихъ шагахъ отъ своего стараго мѣста. Въ сосѣднемъ лѣскѣ раздалось пылкое клохтанье тетерева... Леглая дрожь охватила меня; я поспѣшилъ въ свой домъ, въ свою постель и скоро глубокій сонъ овладѣлъ мною.

XI.

Въ слѣдующую ночь, когда я приблизился къ старому дубу, Элли встрѣтила меня, какъ старая знакомая. Съ моей стороны исчезъ всякій страхъ, и я опять увидѣлъ Элли почти съ удовольствіемъ. Я отказался отъ дальнѣйшихъ усилій разгадать какъ нибудь мое приключеніе и думалъ лишь о томъ, чтобы снова летѣть и удовлетворить свою любознательность.

Рука Элли обвилась вокругъ меня и мы начали свой полетъ.

"Полетимъ въ Италію!" -- сказалъ я ей.

"Куда хочешь, мой другъ!" -- отвѣчала она нѣжно.-- Нѣжно и торжествуя склонила она ко мнѣ свою голову. Мнѣ чудилось, какъ будто ея лицо было не такъ прозрачно, какъ прошлую ночь, а черты не такъ туманны; она напоминала то удивительное видѣніе, которое я видѣлъ въ прошлую ночь, въ моментъ разставанія съ ней.

"Эта ночь", прошептала Элли, "длинная ночь. Такая рѣдко бываетъ. Когда шесть разъ тридцать..."

-- ..... "тогда", продолжала она, "можно видѣть, что сокрыто въ другихъ вѣкахъ".

Здѣсь я пропустилъ нѣсколько словъ.

"Элли!" -- воскликнулъ я умоляющимъ тономъ.-- "Кто ты? Скажи мнѣ наконецъ!"

Не отвѣчая, она вытянула свою длинную, бѣлую руку. Своимъ пальцемъ она указала на темномъ небѣ одинъ пунктъ, гдѣ между безчисленными мелкими звѣздами красноватымъ свѣтомъ свѣтилась комета.

" Какъ мнѣ понимать?" -- воскликнулъ я.-- "Живешь ли ты какъ эта комета, блуждая между планетами и солнцами? Живешь ли ты между людьми?... или совсѣмъ...?" -- Но рука Элли вдругъ легла на мои глаза. Я былъ погруженъ въ бѣлый туманъ, поднимавшійся съ долины.

"Въ Италію! Въ Италію!" -- шептала она. -- "Эта ночь -- длинная ночь!"

XII.

Туманъ разсѣялся и я увидѣлъ подъ собой безконечную равнину. Но ощущеніе мягкаго, теплаго воздуха на моихъ щекахъ уже говорило, что мы были не въ Россіи; и кромѣ того равнина эта также не походила на наши. Туманное, лишенное растительности, пустынное пространство громаднаго протяженія. То тамъ, то сямъ, подобно осколкамъ разбитаго зеркала виднѣлись лужи стоячей воды. Весь воздухъ былъ проникнутъ зловредными парами... Буйволы, олени, дикіе кабаны бродили по топкой землѣ... Повсюду разносилось тысячеголосое кваканье лягушекъ... Вдали виднѣлись горы; съ другой стороны, еще дальше, -- тихое море.

-- "Понтійскія болота!" сказала Элли. "Ты слышишь лягушекъ? Слышишь запахъ сѣры?"

"Понтійскія болота!" -- повторилъ я и чувство робости охватило меня. "Зачѣмъ ты привела меня въ это печальное мѣсто? Полетимъ лучше въ Римъ!"

"Римъ близокъ", сказала она. "Готовься!"

И мы направили свой полетъ надъ старой латинской дорогой.-- Изъ какого-то болота буйволъ поднялъ свою неуклюжую голову и замоталъ рогами, откинутыми назадъ. Онъ показалъ намъ бѣлизну своихъ злыхъ и глупыхъ глазъ, фыркая съ неимовѣрной силой. Безъ сомнѣнія, онъ почуялъ насъ.

-- "Римъ! Ботъ Римъ!" воскликнула Элли. "Смотри передъ собой!"

Что это за черная масса на горизонтѣ? Гигантскіе быки моста? Черезъ какую рѣку ведутъ они? Почему они мѣстами разрушены? Нѣтъ, это не мостъ, это -- старый римскій водопроводъ.-- Вотъ священная римская Кампанья. И тамъ внизу живописныя альбанскія горы. Ихъ вершины и темныя постройки стараго акведука освѣтились блѣднымъ, матовымъ свѣтомъ лучей восходящаго мѣсяца. -- Скоро мы находились уже передъ одиноко стоящими руинами. Былъ ли это когда-то дворецъ, или надгробный памятникъ, или бани? Кто могъ сказать?.. Черный плющъ покрывалъ ихъ своими печальными вѣтвями, а у подножія открывались словно зіяющая пасть полуразрушенные своды просторныхъ подземельныхъ комнатъ. Меня обдало пронизывающимъ запахомъ могилы, исходившимъ изо всѣхъ этихъ маленькихъ, хорошо соединенныхъ камней, мраморное одѣяніе которыхъ даннымъ давно уже исчезло.

-- "Здѣсь", продолжала Элли, протягивая руку. "Здѣсь, назови громкимъ голосомъ три раза подрядъ имя великаго Римлянина.

"Что тогда будетъ?"

-- "Ты увидишь".

Я подумалъ съ минуту.

"Divus Cajus Julius Caesar!" воскликнул я. "-- "Divus Cajus Julius Caesar!', -- повторилъ я,ъ растяивая звуки.--"Цезарь!.."

XIII.

Послѣдніе звуки моего голоса еще не пропали, какъ я услышалъ... Но я въ отчаяніи, когда приходится описывать, что я тогда испытывалъ.-- Прежде всего неясный, едва различимый для уха, безпрерывно-повторяющійся шумъ, какъ бы отъ трубъ и рукоплесканій. Мнѣ казалось, какъ будто въ какой-то необъятной дали, или въ бездонной глубинѣ, двигалась безчисленная толпа; она выступала, поднималась тѣсными волнами, продолжая испускать крики, но тѣ крики которые вырываются изъ груди во время страшныхъ сновъ, кажущихся вѣками; тутъ надъ руинами потемнѣло. Начали подниматься, маршировать мимо тѣни, миріады тѣней, милліоны фигуръ... одни округляясь подобно шлемамъ, другія удлиняясь ввидѣ пикъ. Лучи мѣсяца разбивались въ безчисленныя, голубоватыя искры на этихъ шлемахъ и пикахъ... и вся эта армія всѣ эти массы переполняли другъ друга, приближаясь все больше и больше, становясь все больше и больше... Чувствовалось, что они были оживлены невыразимой энергіей, были въ состояніи сдвинуть вселенную... Однако, нельзя было различить ни одной ясной фигуры... Вдругъ особенное возбужденіе распространилось по этимъ волнующимся массамъ... онѣ раздѣлились, отступили назадъ. Caesar, Caesar venit! раздались тысячи тысячъ голосовъ, подобно шелесту листьевъ во время бури... Раздался глухой ударъ... блѣдная, смуглая, увѣнчанная лаврами голова голова императора... тихо выступила изъ развалинъ.

Нѣтъ, въ человѣческомъ языкѣ нѣтъ словъ, что бы выразить тотъ ужасъ, который охватилъ меня въ этотъ моментъ. Я сказалъ себѣ, что когда эта голова откроетъ глаза, когда эти губы разомкнутся, тогда я долженъ умереть... "Элли!" воскликнулъ я, "я не могу, я не хочу!.. Унеси меня прочь изъ Рима, прочь изъ этого ужаснаго Рима!"

-- "Слабое сердце!" пробормотала она и мы полетѣли прочь. За нами слышался шумъ скрестившагося желѣза и величественный кличъ римскихъ легіоновъ... Тутъ все потемнѣло.

XIV.

-- "Взгляни и успокойся!" сказала Эли.

Я не зналъ, что меня окружало, свѣтъ или туманъ! Ничего не могъ я различить. Но я отдался упоенію блаженства, когда увидѣлъ, какъ передъ моими глазами обрисовывались благородные профили горъ, красиво одѣтыхъ лѣсами, предо мною тянулось озеро съ отражавшимися въ глубинѣ его зеленыхъ водъ и мерцавшими звѣздами. Я полной грудью вдохнулъ въ себя благотворный воздухъ апельсиновъ... въ то же самое время я услышалъ чудное пѣніе молодого женскаго голоса. Возбужденный, плѣненный этимъ ароматомъ и этимъ голосомъ, я захотѣлъ внизъ. Мы находились передъ прелестнымъ мраморнымъ домикомъ, прислонившимся къ тѣнистой кипарисовой рощѣ. Звуки неслись изъ его широко открытыхъ оконъ -- озеро, покрытое апельсинными листьями, омывало своими тихими мелькающими волнами стѣны прелестнаго палаццо; изъ глубинъ озера поднимался террасообразный островъ засаженный миртами, лаврами, каштановыми и апельсинными деревьями, покрытый портиками, каменными статуями и погруженный въ цѣлое море прозрачнаго свѣта.

-- Jsola Bella! Лаго-Маджоре! -- сказала Элли. Я отвѣтилъ лишь: "А!" и пожелалъ остановиться. Голосъ пѣвицы явственнѣе достигалъ моего уха и производилъ на меня все большѣе впечатлѣніе. Мнѣ захотѣлось увидѣть въ лицо ту, которая очаровала меня столь чудными звуками. Мы были около самого окна.

Въ серединѣ салона, меблированнаго въ помпейскомъ стилѣ, и походившаго болѣе на помѣщеніе древностей, чѣмъ на современный салонъ, -- онъ былъ наполненъ греческими скульптурами, этрусскими вазами, рѣдкими растеніями, драгоцѣнными камнями и освѣщенъ сверху двумя лампами заключенными въ кристаллическіе шары -- сидѣла передъ піанино молодая женщина. Наклонивъ голову слегка впередъ, полузакрывъ глаза, она пѣла итальянскую пѣсню. Она пѣла и смѣялась; серьезное, даже строгое лицо ея дышало абсолютнымъ душевнымъ спокойствіемъ... Она смѣялась однакоже и, казалось Фавнъ Праксителя, молодой и легкомысленный какъ и она, тоже смѣялся на своемъ пьедесталѣ.

Подъ прекрасными апельсинными деревьями, она отличалась высшей красотой! Увлеченный ея пѣніемъ, ея прелестью, охваченный мягкостью рѣчи и этимъ зрѣлищемъ юности, любви и счастья, я совершенно забылъ свою воздушную спутницу; я забылъ, благодаря какому загадочному приключенію я могъ проникнуть въ тайну столь далекаго и столь чуждаго существа. Мнѣ хотѣлось войти и говорить...

Тутъ тѣло мое вздрогнуло отъ стремительнаго толчка -- какъ будто я прикоснулся къ лейденской банкѣ. Лицо Элли, несмотря на прозрачность, потемнѣло и сдѣлалось грознымъ. Въ ея широко раскрытыхъ глазахъ сверкало выраженіе гнѣвной злобы.

-- "Уйдемъ", сказала она вспыльчиво. И снова вѣтеръ, шумъ и оцепѣненіе... Военный кличъ легіоновъ замѣнился послѣднимъ замиравшимъ тономъ пѣвицы, который долго еще раздавался въ моихъ ушахъ.

Мы остановились, но этотъ замиравшій, этотъ послѣдній звукъ продолжалъ раздаваться въ моихъ ушахъ, хотя я уже былъ въ другомъ воздухѣ и дышалъ испареніями другой земли. Навстрѣчу мнѣ повѣяло сильной свѣжестью, какъ бы отъ большой рѣки и ароматомъ сѣна и конопли. Тому звуку, долго еще вибрировавшему въ моихъ ушахъ послѣдовалъ другой, затѣмъ еще но столь выразительнаго характера, съ модуляціями, такими знакомыми мнѣ, что я сказалъ себѣ: это -- русская пѣсня! -- И въ тотъ же моментъ всѣ предметы стали легко различимы.

XV.

Мы находились на берегу величественной рѣки. Длинныя баржи тихо качались на своихъ якоряхъ. На одной изъ этихъ баржъ раздавалась живая пѣсня и свѣтился маленькій огонекъ, свѣтъ котораго отражался длинными красными и дрожащими линіями на волнахъ рѣки. Повсюду, и на водѣ, и на землѣ свѣтились такіе огоньки. Были ли они отъ насъ близко или далеко? Глазъ не могъ съ точностью опредѣлить этого. То они быстро гасли, то яркимъ свѣтомъ прыгали тамъ и сямъ. Безчисленные кузнечики щелкали явственно въ травѣ, не тише и не менѣе усердно, чѣмъ лягушки въ Понтійскихъ болотахъ. Отъ времени до времени мнѣ слышались жалобные крики невидимыхъ птицъ. Небо было безоблачно, но туманно и темно.

"Мы не въ Россіи?" спросилъ я свою предводительницу.

-- "Это Волга!" отвѣчала она.

Мы полетѣли вдоль рѣки.

"Зачѣмъ ты такъ быстро увлекла меня изъ чудной Италіи?" спрашивалъ я дальше. "Безъ сомнѣнія тебѣ что то не понравилось; ты ревнива?"

Губы Элли задрожали; взоръ ея сталъ грознымъ; но почти сейчасъ черты приняли обычную неподвижность! "Я бы хотѣлъ домой!" просилъ я.

-- "Подожди! подожди!" отвѣтила она. "Эта ночь -- долгая ночь! Она не скоро придетъ опять... подожди, подожди еще немного".

Скоро мы перелетѣли Волгу перерѣзывая ее въ косомъ направленіи. Волны журчали и катились глубоко подъ нами; леденящій вѣтеръ свистѣлъ и билъ насъ своими холодными крыльями. Вскорѣ правый берегъ исчезъ за нами въ темнотѣ и мы увидѣли противоположный крутой берегъ съ его трещинами и расщелинами. Мы приблизились къ нимъ. -- "Позови здѣсь громко: Сарынъ на кичку" {Кличъ волжскихъ разбойниковъ.}, прошептала мнѣ она совсѣмъ тихо.

Я еще едва пришелъ въ себя отъ ужаса, въ который привело меня появленіе римскаго фантомъ; я былъ измученъ и подавленъ, не знаю, какимъ неопредѣленнымъ чувствомъ печали.... короче, мнѣ не доставало мужества. Я не хотѣлъ, я не могъ выговорить эти роковыя слова, будучи убѣжденъ, что они подобно "Волчьей долинѣ" въ Волшебномъ стрѣлкѣ непремѣнно вызовутъ откуда-нибудь ужасное, удивительное явленіе.

-- "Ты увидишь Стеньку Разина!" продолжала она въ оживленномъ тонѣ.

"Я не могу! Я не хочу!" отвѣчалъ я. "Веди меня домой".

-- "Слабое сердце", сказала она какъ бы въ презрительномъ тонѣ.

"Домой! Домой!"

Я потерялъ сознаніе и когда опять очнулся, то находился вмѣстѣ съ Элли на опушкѣ своего лѣса, недалеко отъ стараго дуба.

-- "Видишь ты, вонъ ту прелестную тропинку?" сказала она мнѣ. "Тамъ внизу, куда падаетъ лучъ мѣсяца, гдѣ качаются двѣ березки? Хочешь, мы будемъ тамъ?"

Я такъ былъ истомленъ, что съ трудомъ могъ отвѣчать:

"Домой! Домой!"

"Ты дома", сказала Элли.

Дѣйствительно, я стоялъ передъ своей дверью одинъ. Сторожевая собака подошла, недовѣрчиво обнюхала меня и съ воемъ побѣжала прочь. Я не безъ усилій бросился на постель и заснулъ не раздѣваясь.

XVI.

На слѣдующій день я страдалъ въ теченіе цѣлаго утра отъ мигрени и едва могъ сдѣлать то или другое движеніе; но не это тѣлесное недомоганіе, главнымъ образомъ, занимало меня. Я былъ сердитъ и недоволенъ самимъ собою и своимъ поведеніемъ въ прошедшую ночь. "Слабое сердце!" повторилъ я про себя. "Да, Элли имѣла право, -- чего я испугался? Почему не воспользовался благопріятнымъ случаемъ? Я лично могъ видѣть Цезаря, а страхъ заставилъ, меня потерять голову; я плакалъ отъ страха и дрожалъ какъ маленькій ребенокъ передъ розгой... Что касается Разина -- это другое дѣло... Въ своемъ положеніи дворянина и помѣщика... Но все же: къ чему страхъ?... Слабое сердце! Слабое сердце!"

"Не было ли все, что я видѣлъ сномъ?" спросилъ я себя въ заключеніе. Я позвалъ свою служанку.

"Марѳа! Въ какое время я вчера легъ? Помнишь ты навѣрно?

-- "Милостивый Боже! кто бы могъ тебѣ сказать это, кормилецъ? Немножко поздно, думается мнѣ. Какъ стало темнѣть, ты ушелъ изъ дому... а въ твоей комнатѣ, до полуночи, какъ будто кто то ходилъ ощупью... Около утра, да, около утра, да... И такъ уже три дня... Ты горюешь, кормилецъ?"

"Хорошо", подумалъ я, "но эти воздушные полеты, эти воздушныя путешествія?... Что можетъ уничтожить мои сомнѣнія?.. Марѳа!" спросилъ я "какъ я сегодня высмотрю?".

-- Какъ ты высмотришь?.. прости, я погляжу на тебя... У тебя немного щеки похудѣли; ты поблѣднѣлъ, нѣтъ, пожелтѣлъ какъ воскъ, кормилецъ...

Немного взволнованный я отпустилъ Марѳу.

-- "Я умру или помѣшаюсь", сказалъ я самому себѣ и задумчиво подошелъ къ окну. "Долженъ быть конецъ, это ужасно! Сердце мое все еще бьется. А когда я лечу, мнѣ кажется, какъ будто кто-то пьетъ мою кровь... Все это заставляетъ меня содрогаться!.. А Элли?.. Она играетъ со мной какъ кошка съ мышью. Быть можетъ, у ней въ виду имѣется коварный замыселъ противъ меня... Ага! идетъ!.. Но пусть это будетъ въ послѣдній разъ что я ей довѣряюсь... Я буду очень внимательнымъ... и!.. Вообще эти быстрыя воздушныя путешествія должны мнѣ вредить во всякомъ случаѣ. Говорятъ, въ Англіи воспрещено, чтобы поѣзда ѣздили съ большей быстротой, чѣмъ 120 верстъ въ часъ..."

Такъ я раздумывалъ долго. Но въ 10 часовъ я опять былъ около стараго дуба.

Ночь была темна, холодна и печальна; въ воздухѣ чувствовался дождь. Къ своему великому удивленію я никого не нашелъ подъ дубомъ. Нѣсколько времени я прохаживался взадъ и впередъ; я дошелъ до лѣска, вернулся опять назадъ, стараясь взоромъ проникнуть глубокую темноту... Никого не увидѣлъ!.. Я ждалъ долго, долго; наконецъ я вскрикнулъ нѣсколько разъ "Элли", все громче и громче, но... напрасно. Я былъ печаленъ, почти боленъ. Я ужъ больше не думалъ объ опасности, которая меня только что такъ заботила. Мнѣ хотѣлось летѣть, летѣть... и я никакъ не могъ представить себѣ, что Элли не придетъ.

"Элли! Элли! иди-же!" -- "Ты не хочешь прійти?" воскликнулъ я въ послѣдній разъ. Воронъ, встревоженный моимъ крикомъ, спустился вдругъ съ верхушки ближайшаго дерева и хлопая крыльями, принялся кружиться около его сучковъ. Элли не появлялась.

Недовольный, съ опущенной головой направился я къ дому. Я находился уже на тропинкѣ ведущей къ моему дому, огонь, виднѣвшійся изъ окна моей комнаты, то вспыхивалъ со всей силой, то исчезалъ за фруктовыми деревьями, стоявшими передъ домомъ.

Вдругъ я почувствовалъ позади себя нѣчто вродѣ содроганія воздуха и тотчасъ же я былъ слегка приподнятъ. Это -- Элли. Ея щеки коснулись моихъ; по тѣлу пробѣжалъ морозъ; я чувствовалъ, что ея рука какъ желѣзной цѣпью охватила меня. Она заговорила и ея голосъ, сохранившій .все тотъ же тихій, шепчущій тонъ, какъ ледяное дыханіе раздался надъ моимъ ухомъ. "Это я!" сказала она. Тотчасъ же меня охватилъ страхъ и ужасъ. Мы летѣли на значительномъ разстояніи отъ земли.

"Ты не хотѣла сегодня прійти?" -- спросилъ я ее.

-- "Ты сердишься?" было ея отвѣтомъ. "Значитъ ты меня любишь! -- О, ты -- мой!"

Эти послѣднія слова заставили меня задрожать; я не зналъ, что мнѣ сказать на это.

-- "Меня задержали!" продолжала она. "Они сторожать меня!"

"Кто имѣетъ власть задерживать тебя?"

-- "Куда ты хочешь сегодня?" спросила она, по своему обыкновенію не отвѣчая на мой вопросъ.

"Въ Италію, на берегъ озера... Ты знаешь куда..."

Она закачала многозначительно головой. Въ это мгновеніе я впервые увидѣлъ, что ея лицо было уже не прозрачно. Я посмотрѣлъ въ ея глаза и былъ непріятно пораженъ ея взглядомъ.

"Элли!" воскликнулъ я, "скажи же мнѣ, наконецъ, кто ты? Пожалуйста! Прошу тебя объ этомъ! "

Она пожала плечами.-- Я разсердился и рѣшился дать урокъ ея ревности. Мнѣ пришло иъ голову, заставить ее унести меня въ Парижь; Тамъ, думалъ я, она должна найти поводъ къ ревности.

"Элли", обратился я къ ней.-- "Ты не чувствуешь страха передъ большими городами? На примѣръ, передь Парижемъ?

-- "Нѣтъ."

"Нѣтъ? Даже и передъ такими освѣщенными мѣстами, какъ бульвары?

"Нѣтъ, это не дневной свѣтъ".

"Хорошо. Тогда веди меня на Итальянскій бульваръ!" Она прикоснулась кончиками своего широкаго рукава до моей головы, и я тотчасъ окунулся въ бѣловатое облако, пропитанное сильнымъ ароматомъ. Все на минуту исчезло. свѣтъ, шумъ и даже сознаніе... Я едва чувствовалъ, что живу, и однако это оглушеніе, этотъ родъ мертваго бытія не былъ непріятенъ. Вдругъ облако разсѣялось. Элли взяла прочь свой рукавъ и я увидѣлъ массу построекъ, какой-то адъ, сильное движеніе... Я былъ въ Парижѣ.

XIX.

Снова Элли набросила свой широкій рукавъ на мои глаза, снова я потерялъ сознаніе; снова облако раздѣлилось.

Что это? Что это за паркъ съ липами и аллеями разсаженными, въ формѣ стѣнъ? съ его портиками и мавзолеями, вѣерообразными елками во вкусѣ Помпадуръ, съ тритонами въ стилѣ рококо, нимфами среди бассейнъ и вокругъ мраморныхъ баллюстрадъ... Или это -- Версаль?... Нѣтъ, это не Версаль! Дворецъ не слишкомъ виденъ, архитектура, не достаточно изящна... "Мы въ Мангеймѣ", сказала Элли. "Это -- Шветцингскій паркъ".

"А! мы въ Германіи, подумалъ я и сталъ внимательнымъ. Все было тихо и безмолвно; только одинокій, невидимый ручеекъ журчалъ, ниспадая водопадомъ. Въ одной изъ аллей, между двумя лиственными стѣнами, какого-то дворянина во фракѣ съ галунами, въ красныхъ брюкахъ и круглыхъ манжетахъ, со шпагой, колотившейся объ икры; красивую даму въ юбкѣ съ фижмами; причесанную и напудренную, протягивающую руку съ изысканной прелестью... блѣдныя и удивительныя фигуры... Мнѣ хотѣлось посмотрѣть ихъ поближе, но они тотчасъ-же исчезли и я слышалъ лишь вѣчное журчанье и плескъ маленькаго водопада.

"Это -- ходячія мечты!" обратилась ко мнѣ Элли. "Вчера можно было бы увидѣть кое-что иное -- нынѣшнюю ночь летаютъ даже человѣческіе мечты... Лѣтимъ! Лѣтимъ!"

Мы поднялись и дѣйствительно полетѣли такъ что я не ощущалъ ни малѣйшаго движенія. Предъ нашими взорами промелькнули темныя горы, густо заросшій лѣсокъ, за ними другія, потомъ еще... Мы находились въ центрѣ Шварцвальда.

Мы летѣли все дальше и дальше, но всѣ время надъ горами и лѣсами, замѣчательно старыми, величественными лѣсами. Ночь ясна, я различаю всѣ сорта деревьевъ и особенно высокія ели и дубы. Развалины башни на вершинѣ обнаженной скалы вырисовывались своими печальными, сломанными зубцами. Надъ древней грудой камней мирно блестѣла звѣздочка. Съ темнаго маленькаго озера несся таинственный плачъ, lamento лягушекъ! Другіе звуки плѣнили мой слухъ! Они шли издалека, подобно дрожащимъ звукамъ эоловой арфы... Мы въ миражѣ легендъ.

Воздухъ свѣжій и легкій. Я чувствовалъ себя даже легко и спокойно, но въ тоже время былъ объятъ необычной грустью.

"Элли!" сказалъ я. "Ты любишь эту страну?"

-- "Я? Я ничего не люблю?"

"Какъ? И меня тоже?"

"Ахъ, да, тебя!" -- отвѣтила она небрежно.

Мнѣ показалось, что ея рука крѣпче обхватила меня.

"Впередъ! Впередъ!" -- воскликнула она и мы бурно полетѣли дальше.

XX.

Недалеко отъ насъ, прямо надъ нашими головами, нежданно раздался протяжный крикъ.

"Это арріергардъ журавлей, летящихъ къ сѣверу!" -- обратилась ко мнѣ Элли. "Хочешь, мы отправимся вслѣдъ за ними?

"Да, полетимъ съ журавлями."

Тринадцать большихъ птицъ прекраснаго вида, сгруппированныя въ видѣ треугольника, стремительно-быстро летѣли впередъ. Распростирая крылья и выправляя свою сильную. грудь, они летѣли съ такой бѣшеной быстротой, что воздухъ вокругъ нихъ свистѣлъ и шумѣлъ. Замѣчательное зрѣлище; видѣть эти сильныя и полныя энергіи существа, эту непреодолимую силу воли на такой высотѣ, такъ далеко отъ всякаго человѣческаго существа!

"Теперь полетимъ въ Россію!" обратилась ко мнѣ Элли. Не первый разъ я опять замѣтилъ, что Элли угадывала мои мысли, знала мое намѣреніе раньше, чѣмъ я его высказывалъ.

"Или, можетъ быть, ты хочешь что нибудь другое?"-- спросила она.

"Нѣтъ!" отвѣтилъ я. "Я направляюсь изъ Парижа, веди меня въ Петербургъ!"

-- "Теперь?"

"Сейчасъ. Только накрой меня своимъ рукавомъ! Я боюсь вѣтра!"

Элли протянула свою руку... Но прежде, чѣмъ облако окутало меня, я снова почувствовалъ на своихъ губахъ прикосновеніе сухого жала, тихій уколѣ котораго я уже одинъ разъ испыталъ.

XXI.

"Смотри! Ей-и!.." -- этотъ протяжный крикъ отдается въ моихъ ушахъ. "Смотри! Ей-и!"..-- отозвалось издали. "Смотри! Ей-и!.. Этотъ крикъ раздался какъ будто бы на краю вселенной, -- Я вздрогнулъ. Большой золотой шпицъ сверкнулъ передъ моими глазами. Я узналъ укрѣпленія Петербурга.

Блѣдная сѣверная ночь!.. Но это тоже ночь? Не день ли это скорѣе, тусклый и больной? Я никогда не любилъ петербургскихъ ночей, но на этотъ разъ я прямо таки испугался. Лицо ея совершенно исчезло, растворилось и расплылось, какъ настоящее облако подъ вліяніемъ іюльскаго солнца; и однако свое тѣло я видѣлъ явственно, пока я летѣлъ въ воздуху на равной высотѣ съ Александровской колонной.-- Значитъ мы -- въ Петербургѣ! да, да, это -- Петербургъ; эти пустынныя широкія улицы пепельнаго цвѣта; эти дома оштукатуренные въ бѣловато-сѣрый, въ желтовато-бѣлый и въ сѣровато-лиловый цвѣта, съ ихъ глубокими окнами, съ ихъ вывѣсками и фирмами въ кричащихъ краскахъ, съ ихъ желѣзными навѣсами, балконами. Вотъ золотой куполъ Исакіевскаго собора, вотъ Нева, которая легко и тихо несетъ въ море свои холодныя голубыя волны.

-- "Летимъ дальше!" воскликнула Элли съ безпокойствомъ.

И не дожидаясь моего отвѣта она повлекла меня на другую сторону рѣки, черезъ дворцовую площадь, мимо литейнаго завода. Подъ нами слышны были шаги и голоса, по улицѣ шло общество съ оживленными лицами, болтавшее о какомъ то курсѣ танцевъ.-- "Подпоручикъ Колпаковъ!" воскликнулъ вдругъ испуганный часовой.

Но дальше я увидѣлъ у открытаго окна какого-то большого дома, молодую дѣвушку, сидѣвшую въ шелковомъ платьѣ, съ обнаженными руками, съ волосами, свободно-спрятанными въ бисерную сѣтку и съ папиросой во рту. Она задумчиво читала книгу которая, вѣроятно была обязана своимъ появленіемъ перу современнаго Ювенала.

"Скорѣй летимъ дальше!" снова вырвалось у Элли.

Въ тотъ же самый моментъ подъ нами исчезли маленькія рощи корявыхъ елокъ и мшистыхъ болотъ, которыми окруженъ Петербургъ. Мы направили свой полетъ прямо на югъ. Небо и земля становились все темнѣе и темнѣе.-- Болѣзненная ночь, болѣзненный день, болѣзненный городъ! Мы скоро оставили его позади!

XXII.

Мы летѣли тише обыкновеннаго, такъ что я свободно могъ слѣдовать глазами за всѣми измѣненіями, какія только постепенно происходили на моей родной землѣ. Безконечная панорама.

Лѣса, поля, луга, овраги и рѣки; въ большихъ промежуткахъ церкви и деревни, рѣже большія мѣстечки и города, а тамъ опять поля, овраги, рѣки. Я былъ недоволенъ, все было для меня безразлично. И если я дѣлался все скучнѣе и недовольнѣе, то вовсе не потому, что я летѣлъ черезъ Россію. Нѣтъ! Вся эта земля, или безгранично-пустынныя пространства подо мною, вся окрестность, заселенная народомъ, задыхающимся въ своихъ нуждахъ, страданіяхъ и болѣзняхъ на клочкѣ жалкой пыли... эти люди-комары, въ тысячу разъ ничтожнѣе, чѣмъ даже сами комары, со своими блѣдными губами съ своимъ монотоннымъ плачемъ... А! все это казалось мнѣ ненавистнымъ! -- Мое недовольство все увеличивалось и увеличивалось, мнѣ не хотѣлось больше видѣть передъ своими глазами эту ничего-неговорящую картину, эту каррикатуру.-- Всѣ мои чувства сосредоточились въ одномъ чувствѣ отвращенія и, что хуже всего, отвращеніи къ самому себѣ.

-- "Перестань!" шептала Элли. "Перестань, или я не вынесу. Съ тобой не поладишь!.

"Домой!" приказалъ я ей такъ, какъ будто имѣлъ дѣло со своимъ кучеромъ и закрылъ глаза.

XXIII.

Я ихъ скоро снова открылъ. Элли страннымъ образомъ прижалась ко мнѣ, какъ будто она хотѣла меня задушить. Я посмотрѣлъ на нее и кровь у меня застыла. Тотъ, кто когда либо нечаянно видѣлъ человѣческое лицо, выражавшее ужасъ безъ видимой причины, тотъ пойметъ впечатлѣніе, вынесенное мною. Необычайный ужасъ, нечеловѣческій страхъ написанъ былъ на лицѣ Элли. Еще никогда я не видѣлъ ничего подобнаго на человѣческомъ лицѣ... Этотъ безжизненный фантомъ, сверхъестественное существо, тѣнь и этотъ неслыханный неописуемый ужасъ!..

"Элли, что это? что съ тобою?" вскричалъ я.

-- "Онъ! Онъ!" отвѣтила она съ волненіемъ "Онъ!"

"Кто? Онъ?"

-- "Не называй его имени! не произноси его!" лепетала Элли. "Мы должны летѣть! Все кончено... и навсегда!.. Посмотри! вонъ, вонъ! вонъ!.."

Я устремилъ свой взоръ по направленію, указанному мнѣ дрожащей рукой и различилъ нѣчто... нѣчто дѣйствительно ужасное.

Это нѣчто было тѣмъ ужаснѣе, что не имѣло никакой опредѣленной форм... Тяжелая, темная масса, желтовато-чернаго цвѣта, выпуклая, какъ брюхо ящерицы. Не облако и не туманъ. Оно вытягивалось змѣинообразно по землѣ; вдругъ появились громадныя движенія, то вверхъ, то внизъ, словно движеніе хищной птицы, готовящейся броситься на добычу. То оно, внезапно, неуклюжимъ прыжкомъ опускалось на землю, какъ паукъ опускается на муху, попавшуюся въ его паутину. Кто ты, ужасная масса? При его приближеніи я увидѣлъ и почувствовалъ -- все затихло, все переходило въ небытіе. Ядовитый холодъ распространялся повсюду, совсѣмъ близко и при ощущеніи этого холода захватывало сердце, глаза переставали видѣть, волосы становились дыбомъ. Это была сила темная, непреодолимая, которую ничто не въ состояніи выдержать, которая, несмотря на свое бытіе, все видитъ, все слышитъ и которая не упускаетъ уже того, что разъ попало въ ея власть.

"Элли! Элли!" воскликнулъ я, охваченный ужасомъ. "Это -- Смерть! Смерть!"

Страдальческій крикъ, какой я уже разъ слышалъ, сорвался съ губъ Элли; но на этотъ разъ это былъ крикъ отчаянія. Мы ускорили свой полетъ до невѣроятной быстроты, но летѣли зигзагами; Элли металась по воздуху, какъ звѣрь, преслѣдуемый охотничьей собакой. Однако отъ ужасной массы вытянулись нѣчто вродѣ безконечныхъ рукъ, которыя все удлинялись преслѣдуя насъ, устремляя на насъ свои пальцы и свои когти... На небѣ вдругъ появился гигантскій призракъ, скачущій на лошади... Элли удвоила свои отчаянныя усилія.-- "Онъ увидѣлъ насъ! все погибло!... Я погибла!" простонала она. "Ахъ, я несчастная! Я могла-бы!.. Еще, быть можетъ, жизнь была бы моя!.. а теперь! Уничтожена! разбита!.."

Разслышавъ эти послѣднія, съ трудомъ произносимыя слова, я потерялъ сознаніе.

XXIV.

Когда я опять пришелъ въ себя, я лежалъ ничкомъ на травѣ, а во всѣхъ моихъ членахъ я чувствовалъ боль, какъ бы отъ жестокаго паденія. Заря на небѣ уже загоралась и предметы становились различимыми. Мѣсто было мнѣ знакомо. Я по возможности возстановилъ въ памяти все, что произошло въ эту ночь и задрожалъ, при воспоминаніи объ ужасномъ видѣніи. "Но почему?" сказалъ я самому себѣ "почему это видѣніе такъ испугало Элли?" Неужели она тоже обречена въ царство смерти? Можетъ быть она не безсмертна? Какъ это возможно? Какъ все это объяснить"?

Возлѣ себя я услышалъ слабый вздохъ; я повернулъ голову. Въ нѣсколькихъ шагахъ отъ меня лежала молодая, красивая женщина, одѣтая въ длинное, бѣлое платье, неподвижно распростершись на травѣ. Ея красивые волосы были по плечамъ распущены и разсыпались. Лѣвая рука лежала подъ головой, а правая покоилась на груди; глаза были закрыты, а на губахъ виднѣлось нѣчто вродѣ красноватой тѣни. Была ли это Элли?.. Но Элли была фантомъ, а передо много лежала женщина изъ плоти и крови.-- Я подползъ къ ней и склонившись надъ ней, сказалъ: "Элли! Это ты?" Она тотчасъ же вздрогнула, вѣки ея открылись и большія черные глаза устремились на меня. Этотъ взглядъ точно пронзилъ меня. Я чувствовалъ, какъ она прижалась своей пылающей грудью къ моей груди, въ то время какъ своей рукой она обвила мою шею; въ тотъ же моментъ я почувствовалъ на своихъ губахъ ея горячія, мягкія, но пахнувнувшія кровію губы. "Прощай! прощай на вѣки!" прошептала она умирающимъ голосомъ... И все исчезло...

Я поднялся, качаясь какъ опьяненный, и долгое время искалъ вокругъ себя исчезнувшую, протирая себѣ руками глаза -- наконецъ я снова очутился на дорогѣ къ N... приблизительно двѣ версты отъ моего дома. Солнце было уже высоко, когда я вошелъ въ свою комнату.

На слѣдующую ночь я ожидалъ, и, признаюсь, не безъ страха, появленіе моего фантома; во онъ больше не появлялся. Много разъ я приходилъ ночью подъ старый дубъ, но никогда не замѣчалъ ничего особеннаго. Я скучаю объ этихъ свиданіяхъ.

Долгое время я думалъ о своемъ приключеніи; я убѣждалъ самаго себя, что наука ничего не могла объяснить и что ни легенды, ни росказни не передавали ничего подобнаго... Да, я много думалъ объ этомъ, и, пусть никто не удивляется этому, до сихъ поръ не подвинулся ни на шагъ впередъ. Я никогда не могъ рѣшиться спросить совѣта у друзей изъ страха, что они сочтуть меня за сумашедшаго.-- Наконецъ я рѣшился ничего не думать объ этомъ, къ тому же у меня было въ головѣ достаточно другихъ дѣлъ... Съ одной стороны я былъ обязанъ заниматься хозяйствомъ въ качествѣ помѣщика, съ другой стороны мое здоровье сильно пошатнулось. Я получилъ тяжелую грудную болѣзнь, безсонныя ночи и сухой кашель. Лицо мое стало блѣднымъ, какъ лицо мертвеца. Докторъ увѣряетъ меня, что будто я страшно малокровенъ; мое болѣзненное состояніе онъ называетъ малокровіемъ и посылаетъ меня въ Гаштейнгъ. Управляющій клянется, что безъ меня онъ не будетъ знать, что дѣлать съ рабочими. Клянусь! Можетъ онъ или нѣтъ! Что мнѣ за дѣло!