Золя Эмиль - Плечи маркизы

Эмиль Золя.
Плечи маркизы

(Nouveaux Contes Ю Ninon)

Маркиза еще почивает на своей роскошной постели с занавесами из толстого желтого атласа. Бьет полдень и под ясный металлический звук боя часов она решается, наконец, открыть свои глаза.

В комнате царит приятная теплота. Мягкие ковры и массивные драпировки на дверях и окнах не позволяют проникать в нее ни ветру, ни холоду. Комната тепла и благоуханна -- это какое-то очаровательное гнездышко, в котором вечная весна.

Едва маркиза проснулась и на лице ее отразилось легкое беспокойство. Она сбрасывает шелковое одеяло и звонит свою горничную.

-- Маркиза изволила звонить? -- спрашивает входящая Жюли.

-- Да, скажите, тает ли на улице?

Слова эти маркиза произносит торопливо, взволнованным голосом. Очевидно, она очень добра. Первый ее вопрос об этом ужасном холоде, о грозном северном ветре, от которых она не страдает, но от которых должны так много терпеть бедные жильцы жалких конур. И она конечно спрашивает, смилостивилось ли наконец над ними небо и может ли она наслаждаться теплом без угрызений совести и без неотступной мысли сожаления о всех тех, кого губит мороз.

-- Тает ли на улице, Жюли?

Горничная подает ей утренний пеньюар, старательно согретый перед камином, и отвечает:

-- О нет, маркиза, напротив... Мороз сильнее вчерашнего... Утром нашли на улице замёрзшего человека.

При этих словах маркиза вся отдается детской радости и восхищению; она хлопает в ладоши от восторга и почти вскрикивает:

-- Ах, как чудесно! Значит я поеду кататься на коньках!

II.

Жюли понемногу начинает отдергивать занавесы, понемногу потому, чтобы слишком яркий свет дня, ворвавшись быстро в комнату, не подействовал неприятно на восприимчивое зрение очаровательной маркизы.

Голубоватый отблеск снега наполняет комнату приятным светом. Небо серого цвета, по приятно серого, именно такого, какого вчера на бале у министра было на маркизе шелковое платье. Это платье было убрано белым гипюром, и гипюр этот, производил тот же эффект, как эти полоски снега, которые маркиза видит на крышах при бледно-сером небе.

Вчера на этом бале маркиза была восхитительна. Легла спать она в пять часов, поэтому голова ее еще и теперь несколько несвежа. Но это ничего. И вот она садится перед роскошным трюмо и Жюли берета в руки волны ее белокурых волос, чтобы убрать ее голову. Пеньюар лениво скользит с шеи маркизы и ее плечи обнажаются до половины спины.

Целое аристократическое поколение успело уже состариться, созерцая зрелище чрезвычайных плеч маркизы. С того времени, как во Франции, среди зимы, в декабре, неожиданно возникло сильное правительство, давшее возможность благорожденным особам, без нарушения приличия, отдаться удовольствиям танцев в Тюильри, и позволявшее им являться туда с открытыми шеями, ее плечи появлялись на всех официальных балах и празднествах. Они с достоинством показывались всюду и служили как бы живою вывескою всех прелестей, неразрывных с существованием второй империи. Следя за всеми шаловливыми изменениями моды, маркиза позволяла модисткам деспотически распоряжаться своими лифами, и вырезать из прихотливо то спереди до ложечки, то сзади, чуть не до почек, так что мало-помалу маркиза показала всем любознательным созерцателям, поочередно, все те сокровища, со всеми их подробностями, какие заключались в ее корсаже. Едва ли только какой-нибудь вершок ее спины и груди не был коротко известен и знаком всем порядочным людям, начиная от Маделены до святого Фомы Аквинского. Обнаженные плечи маркизы были, так сказать, якобы соблазнительным девизом второй империи.

III.

Я думаю, описывать плечи маркизы, нет надобности. Они также популярны, как например Новый мост. Они в течении восемнадцати лет принадлежали к области общественных зрелищ. В любом салоне и театре довольно было видеть издалека хотя частицу их и каждый мог безошибочно воскликнуть: "а это маркиза! я узнаю ее плечи по этой родинке над правою. грудью".

Плечи эти, впрочем, были действительно изумительные, полные, круглые, белые, вызывающие... Взгляды всех правительственных лиц, созерцавших их, не могли пройти бесследно, не усилив их изящества. Так ноги молельщиков полируют плиты храмов, в которых они толпятся.

Но... мне кажется, что если бы я был мужем или любовником маркизы, то я с большим наслаждением решился бы поцеловать хрустальную ручку двери кабинета министра, захватанную бесчисленными просителями, нежели прикоснуться губами к ее плечам, сохраняющим след горячего дыхания всех избранных, составляющих могущественный персонал великосветского Парижа. Стоит только подумать, сколько трепету и желаний возбуждали они вокруг себя, чтобы невольно пришел в голову вопрос: да из какой же это, черт возьми, прочной глины вылепила природа, что они до сих пор еще не обтерлись и не обсыпались, когда даже мраморные прелести обнаженных богинь публичных садов растрескиваются и выветриваются от воздуха!

Маркиза понимала, что на свете существует стыдливость, но это не помешало ей возвести свои плечи на степень государственной институции! И она действительно усердно поддерживала ими обожаемое ею правительство! Как верный часовой она никогда не оставляла своего поста, и была повсюду одинаковой в Тюильри, у министров, у посланников, также как у простых и скромных миллионеров! Красноречивые ее плечи восхищали смелых, ободряли робких, привлекали нерешительных! В минуты же политических кризисов они производили просто чудеса. Тогда появлялись на свет Божий под лифом разные соблазнительные и восхитительные возвышения и таинственные углубления с лелеющими ямочками, и эти возвышения и углубления действовали так убедительно и доказательно, как глубочайшие аргументы ораторов, и наносили удары страшнее сабельных ударов опытного кавалериста. Особенную деятельность эти плечи обнаруживали, когда необходимо было заручаться сторонниками и приобретать голоса. О! тогда они становились до того грозные, до того рвались к свету из-за тонких кружев корсажа, что побеждали, смиряли и укрощали самых непримиримых, самых ярых или неотесанных членов оппозиции!

И из всех этих битв, плечи маркизы всегда выходили спокойными, победоносными, безупречными и торжествующими. И услаждая весь мир, и насыщая бесчисленные взоры, они не утратили ничего из своей обычной прелести. Ни одной морщинки не было заметно на них. Ни одна трещина не смела появиться на их белом мраморе!

IY.

В это утро, тотчас после того, как Жюли убрала ей голову, маркиза, одетая в изящный костюм на польский манер, поехала кататься на коньках. Производит эту операцию она с искусством необычайным.

В Булонском лесу было чрезвычайно холодно. Ветер, при довольно сильном морозе, щипал уши и щеки катальщиц. Им казалось, что им прямо в лицо стремится целый поток мелкого песку. Маркиза очень мило смеялась, ей было так приятно это новое, необычное ощущение холода. Время от времени она подходила погреть свои ножки к жаровням, расставленным по берегу озёрного катка, и потом снова рвалась на скользкий лед, по которому порхала, как резвая ласточка.

О! сколько она испытала удовольствия, и какое счастие, что оттепель еще не наступала! Маркиза наверно еще целую неделю могла кататься на коньках.

Возвращаясь домой, из окна своей кареты, маркиза увидала на одной из аллей Елисейских полей нищую, полузамерзшую от холода, и которая искала напрасного спасения от стужи, забравшись в густой кустарник.

-- Несчастная! -- пробормотала маркиза огорченным голосом.

Но карета катилась так быстро, что маркиза не успела отыскать своего кошелька, чтобы бросить ей милостыню. Но она великодушна... все равно... и вот она решается и бросает голодной старухе свой чудесный, благоуханный букет!

Букет был из белых лилий и в это время года представлял собою стоимость, по крайней мере, пяти луидоров!

----------------------------------------------------------------------

Источник текста: журнал "Отечественные Записки", 1874, No 11, стр. 415--442.