Зуев-Ордынец Михаил Ефимович - Колокол-могила

Михаил Зуев-Ордынец.
Колокол-могила

"Помяни старину, помянут и тебя"
Пословица

Ранний недолговечный снегопад-предзимок побелил тропу и склоны гор, когда мы добрались, наконец, до зимовки. Через полчаса на краю большого оврага бушевал костер.

Старый лесник Стратон холил, покряхтывая, шомполом свой ветхий бердан. Я сидел на пне и глядел бездумно на синие вершины дальней Зигальги, на оголенные леса, шебуршащие опавшей листвой, и на Белую, крутившуюся в узком ущелье у нас под ногами ошалелыми водоворотами.

-- Стратон Ермолаич, как эти места называются? -- спросил я.

-- Какие места? -- откликнулся лесник. Бросив в костер снятый с шомпола почерневший от порохового загара смазок, он встал. -- Здесь, дорогой товарищ, местов, однако, много. Это, вишь, Чирьева гора, -- указал он негнущимся пальцем на седловатую вершину, через которую перекинулся древний Екатерининский тракт. -- Лес, что под Чирьевой, Рябиновым Колком называется; падь, что левее, та -- без названия. Падь -- и все тут. А про Белую тоже сказывать?

-- Говорите, Стратон Ермолаич.

-- Ну вот, для примеру, это место на реке Колокольным омутом называется.

С нашего, низкого, берега в реку выдвинулась лудь, каменная мель, и на первый же взгляд заметно было, что Белая в этом месте крутит могучим, злым омутом.

-- А почему Колокольный омут? -- спросил я снова. -- Колокола, что ли, на дне звонят? Слышал я и такие легенды.

-- Нет, колокола в омуте не звонят, -- покачал головой Стратон. -- И никакая тут не легенда, а истинная старина-бывальщина. Хотите, расскажу?

На горном Дебердеевском заводе спешили. Приказано было окончить к пятнице огромный, на триста пудов, колокол для уфимского городского собора. Уфимский провинциальный воевода прислал на завод гарнизонного капрала со строжайшим приказом: немедля слать колокол в город. Уфа ждала приезда какой-то великовельможной персоны -- не то генерал-майора Павла Потемкина, начальника тайной комиссии по делу народного возмутителя Емельки Пугачева, не то главного усмирителя холопьего бунта генерал-аншефа Бибикова, -- и надлежало достойным колокольным звоном встретить сих высоких персон.

Кроме отливки колокола, и другая забота была у хозяина завода купца Дебердеева. Как доставить колокол в Уфу? По Белой его не сплавить. От Тирлянского посада до самого Мелеуза река, сжатая горами, крутит ненасытными водоворотами. Побьет, сохрани бог, баржу! А если и не побьет, другая опасность ждет на низу. Получено известие, что взят пугачевским полковником Хлопушей Авзяно-Петровский купца Твердышева завод и льют бунтовщики на купцовом заводе пушки для Пугачева. Непременно перехватит Хлопуша уфимский колокол!

Выход один -- отправлять колокол на лошадях. Путь немалый, сто пятьдесят верст, и трудный: через хребты Ямантау и Зигальгу, через Сим и оба Инзера. Для трудного этого пути ладили на заводе возок из плах в ладонь толщиной, с большими, сплошными без спиц, колесами. Возок был уже готов, и вышел он на славу, хоть слонов запрягай, а вот с колоколом задержка.

Поэтому и спешили на литейном заводе, даже и в воскресенье работали. Но уже в среду днем сплав был готов. Пожелтело сопло, и металлический прут, опущенный в бурлившую расплавленную массу, покрывался глазурью, "стеклился", как говорили работные.

-- Готово варево! -- сказал литейщик Митька Диков своему напарнику Афоне Первуше. -- А ты видел, Афоня, сколь серебра в сплав вбухали?

-- В колокол им не жаль серебро валить, -- вздохнул Афоня, -- а нам, работным, не хотят по алтыну к задельной плате прикинуть. Выжиги!

-- Которые литейщики, сыпь на двор! -- звонко прокричал пробежавший мальчишка-заслонщик. -- Мастер кричит! Сейчас сплав спущать будут!

Диков и Первуша вслед за остальными литейщиками вышли на просторный, как площадь, литейный двор. Здесь, около фермы, установленной в огромной яме, ничем не огороженной, суетились установщики и мастер. Форма, собранная, скрепленная и просушенная, была готова. Внутри ее был поставлен стержень, по-местному ядро, из плитника, жирно обмазанного обожженной глиной. Литник -- канал, через который металл пойдет в форму, -- и выпор для выхода раскаленных газов были тщательно прочищены.

-- Начнем, благословясь? -- обратился один из установщиков к литейному мастеру, суровому старику в седых кудрях. -- Все готово.

-- Годи, -- ответил мастер. -- "Сам" не велел без него начинать. Да вот он идет.

К литейной яме, быстрыми шагами пересекая двор, шел "сам", хозяин завода купец Дебердеев. И только лишь он поровнялся с формой, мастер снял шапку, перекрестился и крикнул зычно:

-- Рушь заслонку! Пускай сплав!

Заслонку выбили ломом, и расплавленный металл, фырча и гудя, побежал по желобу к литнику. Работные, вытягивая шеи, сгрудились вокруг ямы. Задние поднажали, передние поневоле подались к форме, и чей-то острый локоть так уперся в бок Дебердеева, что хозяин охнул.

-- Куда прете, чумазые?! -- свирепо крикнул он и крепко толкнул в грудь стоявшего рядом Дикова. Митяй качнулся, взмахнул руками, судорожно хватая воздух, и свалился в формовочную яму. Падая, он выбил дыру в низу формы.

-- Боже ж мой! -- в ужасе вцепился мастер в седые свои кудри и, видимо, не сознавая что делает, занес ногу над ямой, собираясь прыгнуть на дно. Его схватили за подол рубахи и оттащили назад.

А на дворе метался вопль десятков глоток:

-- Давай! Скорее! Сгорит ведь! Поворачивайся!..

А что делать, куда и зачем поворачиваться, никто толком не знал. Все видели, как Диков пытался выкарабкаться из ямы, но не удержался и снова сполз на дно, провалившись по пояс в ту же дыру, выбитую им в форме. Все это видели, но беспомощно толпясь у края ямы, не знали, чем помочь товарищу. А расплавленный металл приближался, неотвратимый и грозный.

-- Поганцы! Душу крещеную загубить хотите? -- закричал отчаянно Первуша и, разбросав мешавших ему, встал на колени на краю ямы. -- Митяй, держи!

Он опустил в яму кушак. Диков подпрыгнул и схватился за конец. Первуша с силой потянул, но тотчас упал на землю, закрыв ладонями опаленное лицо... Сплав уже ринулся через литник в форму, а из выпора ударили раскаленные газы и снопы искр. Зноя их и не выдержал ослепленный и обожженный Афанасий. А затем страшный вопль заживо горящего человека взметнулся из ямы.

После бури криков над литейным двором нависла недобрая тишина. Лишь гудел литник, глотая расплавленный металл, да ревел выпор, выметывая зловеще-зеленые газы и крупные искры.

Тишину нарушил топот. Это убегал от формовочной ямы Дебердеев по живому коридору расступившихся работных. Всегда красное, с жирным блеском лицо купца было теперь бело, как январский снег.

Литейщики, формовщики, засыпщики, катали, углежоги -- словом, весь завод стоял около крыльца хозяйского дома. Ребятишки-заслонщики шныряли между взрослыми. И, лишь отворилась дверь хоромов, толпа подалась вперед, к самому крыльцу. Быстрым, пытливым взглядом окинул Дебердеев работных и спросил небрежно, лениво:

-- В чем дело, ребятушки? Почему, говорю, работу бросили?

Возбужденно гудевшие люди сразу смолкли. Сказался вековой, от предков унаследованный страх перед "самим", грозным и сильным хозяином. Передние ряды смущенно оглядывались назад, а задние нерешительно топтались на месте, опустив глаза в землю.

-- Ну! Языки проглотили? -- уже с вызовом крикнул Дебердеев. -- Что же не отвечаете?

-- Не спеши, хозяин, ответим! -- раздался спокойный голос.

Из толпы выдрался и подошел к крыльцу Афанасий Первуша.

-- Мы насчет колокола, ваше степенство! -- твердо и сурово сказал он.

Дебердеев сразу как-то осел, будто подтаявший сугроб, и покосился пугливо на литейный двор. Там краснел на солнце медными боками поднятый из ямы колокол. Прилив, образовавшийся от пролома, сделанного Митяем Диковым, после снятия формы обрубили, обруб загладили обдиркой, опиловкой и протравили кислотами. Подлую эту работу делали "кафтанники", хозяйские холуи -- установщики, рядчики, заводские стражники и конторские писаря. Работных в этот день на завод не пустили. Теперь колокол можно было отправлять в Уфу, никакого изъяна в нем нет.

-- Известились мы, что намерен ты отправить колокол в Уфу, -- не дождавшись ответа от хозяина, снова заговорил Первуша. -- Не дело, хозяин. Грех! В нем Митька Диков смерть нашел. Могила его, колокол-то! А посему должон ты, хозяин, расколоть его и в землю закопать, как подобает.

-- И колоду свечей на Митяев сорокоуст жертвуй! А женку его и детишек обеспечь! -- закричали из толпы.

-- Колоду свечей, ладан и кутью на сорокоуст я обеспечу. Бабе его и детишкам работу на заводе дам, -- приосанившись, ответил хозяин. -- А насчет колокола... Да вы знаете, сколь он стоит? Всех вас и с семьишками купить можно! Экося, расколоть и закопать!

-- Ты, купец, прямо отвечай! -- качнул тяжелой головой Первуша. -- Похоронишь колокол, так мы счас и на работу встанем, а нет...

Пока Первуша говорил, Дебердеев, глядя на работных, думал: "Время сейчас бунташное. Шаткость в народе чувствуется. Того гляди, и мои чумазые засылку к Емельке сделают. Потому должон я их сразу ошарашить, немедля в ежовы рукавицы взять! А ежели они мою слабость почуют -- от рук отобьются и заводу вред причинят..."

-- Молчать, онучи вонючие, зипуны вшивые! -- шагая через несколько ступенек, скатился хозяин с крыльца. -- Бунтовать вздумали? Да я вас в бараний рог скручу!

-- Колокол захорони! Слышь? -- загудела толпа.

-- Не вам меня учить! -- заорал Дебердеев. -- Указчики тоже! Колокол в Уфу пойдет! А оттуда шкадрон драгунов на завод прискачет!

-- Не пугай, мы досыта пуганы! -- взревела толпа. -- Хорони колокол, басурман!.. Креста на тебе нет!

-- Расхо-одись! По местам! -- побагровел от натуги хозяин. -- Становись на работу!

-- Не будем работать! Шабаш, ребята! А с тобой, купчина, опосля поговорим! -- закричали работные и побежали к воротам. И с разбега остановились: ворота заняли конные лесные объездчики заводской дачи, хмурые лесовики в высоких волчьих шапках.

-- Робя, вали через тын! -- взмахнув снятой шапкой, крикнул Афанасий.

Работные побежали к заводским валам и минуту спустя облепили высокий частокол. Первуша обернулся к стоявшему в одиночестве Дебердееву и погрозил издали кулаком:

-- Ужо встретимся, купец. Жди гостей на завод!

И, не спеша, пошел к заводскому тыну.

...Их было трое, лежавших на лужайке, поросшей щавелем и просвирником, трое дебердеевских рабочих: литейщик Афанасий Первуша, засыпка Пров Кукуев и углежог Непея.

-- Беспокоюсь я, -- сипел простуженно Непея, -- ладно ли мы место засады выбрали?

Первуша озабоченно поднял голову. Его лицо, с опаленными ресницами и бровями, потрескавшееся от жара плавильных печей, походило на черствую ржаную лепешку.

-- Ничего, место усторожливое, -- ответил он, раздвинув рукой ветви орешника. -- Лучше места не найти.

Тракт, перекинувшись через седловину Чирьевой горы, вплотную подошел к берегам Белой. В этом опасном месте тракт был перегорожен завалом из неохватных сосен, валежника и крупных камней.

-- Разве пройти им здесь? -- улыбнулся Афанасий. -- Застрянут, голову кладу. А пред завалом я тракт "чесночком" ["чеснок" -- колючка] посыпал. То-то запляшут их кони!

-- А кто колокол охраняет? -- спросил Петр Кукуев. -- Наши, чай, лешманы-объездчики?

-- Коли б они, сполгоря было! -- озабоченно ответил Первуша. -- Купец-подлец драгунов на завод вызвал. Вот какая штука, шабры!

-- Едут! Ей-бо, едут! -- заорал вдруг Непея.

Первуша, поднявшись на колени, поглядел поверх кустов на тракт. Из-за ближнего поворота выползла длинная окутанная пылью змея. Зоркие глаза Первуши различили желтые мундиры трех драгунов головного дозора, настороженно оглядывавших придорожные кусты и скалы. В саженях ста сзади дозора ехал офицер, устало завалясь в седле. А еще в сотне саженей за офицером с рокочущим шумом, похожим на ворчанье далекого грома, двигалось что-то огромное, неуклюжее. То на особом возке везли колокол. В возок было впряжено тридцать лошадей гуськом, по три в ряд. Издалека были слышны крики погоняльщиков и хлопанье кнутов. Остальные драгуны конвоя рассыпались желтыми точками и по бокам и сзади возка с колоколом.

-- Они, -- сказал Первуша, отводя от тракта напряженные, застланные слезами глаза. -- Пошли вниз, робя. Встречать будем!

Под горой, у завала, лежали дебердеевские работные, вооруженные медвежьими рогатинами, самодельными пиками, вилами-тройчатками и топорами углежогов, тяжелыми, на длинных топорищах. Ружьями было вооружено не более десятка рабочих. При появлении Первуши и двух главарей разговоры смолкли.

-- Едут! -- строго сказал Афанасий. -- Как крикну -- вылетай разом. Скопом! А я пойду гостям хлеб-соль подносить!

Он озорно, по-ребячьи, улыбнулся и, опираясь на молодой дубок, окованный в комле железом, полез на завал. Увидев его, дозорные драгуны повернули и галопом помчались к офицеру. Тот вытащил из седельной кобуры длинноствольный пистолет, осмотрел кремни и вместе с дозорными поскакал к завалу.

-- Кто это нагородил здесь? -- крикнул он, остановив коня.

-- Ваше благородьичко, -- просительно, заговорил Первуша, -- мы, тоись дебердеевские работные людишки, до вашей милости с просьбой. Отдайте нам колокол, что в Уфу-город везете. Товарищ наш, Митька Диков, в ём смерть нашел, в сплаве сгорел. Желательно нам в землю его зарыть, чтобы схоронить честь по чести.

-- А больше вам ничего не желательно? -- улыбнулся недобро офицер и начал осторожно поднимать пистолет. -- Уйди с дороги, холоп! По кандалам соскучился? Уйди!

-- Ишь, как запел! -- тоже улыбнулся зло Первуша, следя за драгунами, стягивавшимися к завалу. -- Вы, дворяне да заводчики, железные носы, заклевали нас, черную кость. Да ладно уж, рассчитаемся коли-нибудь!

-- Сейчас и рассчитаемся! -- крикнул офицер, спустив курок. Пуля свистнула, оторвав Афанасию мочку уха.

Выстрел офицера словно оживил завал: он ощетинился пиками, рогатинами, вилами.

-- Бей царицыно войско! -- взмахнув дубком, первый спрыгнул на тракт Первуша. За ним посыпались работные.

Драгуны дали залп из карабинов. Им недружно ответили ружья работных. А перезарядить карабины драгуны не успели. Пока продули стволы, пока вытащили из гнезд шомпола, схватились за лядунки -- работные уже навалились.

-- В сабли! -- крикнул офицер, поднимая на дыбы своего злого горбоносого киргиза. Но кони драгунов, напоровшись на "чеснок", лягались, давали свечки, вертелись, не слушаясь шенкелей и поводьев, и подставляли всадников под удары врагов. А работным, обувшимся в поршни из толстой кожи, "чеснок" был не страшен. Свалка, окутанная пылью, то подкатывалась в береговому обрыву, то снова жалась к Чирьевой горе.

Офицер как привязался к Первуше, так и не отставал от него. Тяжелый офицерский палаш наносил короткие, быстрые удары, но или промахивался, или встречал его дубок. Улучил, наконец, момент для удара и Первуша, ахнув пудовым дубком с широкого размаха. Он метил в шляпу офицера, а попал на шею коня. Выпучив глаза и оскалив зубы, конь прянул назад. Один только миг видел Афанасий две пары глаз, обезумевших от боли, -- человека и коня.

Первуша устало смахнул пот со лба и подошел к краю обрыва, но увидел только круги, расходившиеся по волнам Белой.

Афанасий обернулся. По тракту носился десяток, не больше, драгунов на взбесившихся лошадях. Работные ловили их и, сдергивая с седел, бросали через голову на землю. Так бабы в жнитво, хватая за свясло, перебрасывают за спину готовые снопы. И дюжие работные, играючи "сажавшие" в печь четырехпудовые крицы, без труда расправлялись с драгунами.

Бой затихал...

Стратон замолчал, глядя на пепельно-белые облака, повисшие над Чирьевой горой.

-- А дальше как дело было, Стратон Ермолаич? -- не утерпев, спросил я.

-- Как дальше дело было, точно не скажу, -- ответил лесник. -- По-разному в народе говорят. То будто бы разбили рабочие колокол на куски и похоронили под Чирьевой горой, а то будто бы сбросили в отработанный рудник вон там, в безымянной пади. А говорят и совсем другое: сняли будто с колокола цепи да канаты и свергли его в Белую. Вечный-де покой усопшему будет на дне речном, а река колокол-могилу песочком занесет. Уветливая и пристойная могилка будет! Точно никто не знает, но коли здесь где-то Митяй похоронен, то и назвал народ омут, что под Чирьевой горой, Колокольным. Видите его, омут?

Я долго смотрел на пенистый водоворот...

1929 г.

--------------------------------------------------------------------------------

Источник текста: Зуев-Ордынец М.Е. Бунт на борту. Рассказы разных лет / Ил.: Г. А. и Н.В. Бурмагины. -- Пермь: Кн. изд-во, 1968. -- 197 с. : ил.; 21 см. С. 42 -- 50.