Анненков Павел Васильевич - И. Н. Конобеевская, В. А. Смирнова. К. Маркс, Ф. Энгельс и П. В. Анненков

И. Н. Конобеевская, В. А. Смирнова

К. Маркс, Ф. Энгельс и П. В. Анненков

П. В. Анненков. Парижские письма

Серия "Литературные памятники"

Издание подготовила И. Н. Конобеевская

М., "Наука", 1983

Взаимоотношения К. Маркса и Ф. Энгельса с передовыми русскими политическими и общественными деятелями в 40-е годы XIX в., история проникновения идей основоположников научного коммунизма в Россию в эти годы неоднократно являлись предметом основательного исследования в исторической и литературоведческой науке. Широко известна и история взаимоотношений Маркса с видным русским литератором, критиком, первым в России научным издателем произведений Пушкина Павлом Васильевичем Анненковым. Эти сведения почерпнуты из сохранившейся переписки Маркса и Анненкова и из воспоминаний последнего -- "Замечательное десятилетие", неоднократно публиковавшихся на русском языке. Именно Анненкову было адресовано знаменитое письмо Маркса о Прудоне от 28 декабря 1846 г., давно ставшее хрестоматийным и вошедшее в золотой фонд сокровищницы марксовых идей.

Из всех русских деятелей 40-х годов XIX в., лично или заочно (Герцен) знавших Маркса, наиболее объективная и правильная оценка его личности и деятельности принадлежит именно Анненкову. Анненков всегда выделяет Маркса из среды других видных представителей общественной мысли Западной Европы. Для него Маркс "авторитетный, положительный и законодательствующий", он "учитель Лассаля" и "глава интернационального общества" (Лит. воспоминания, с. 318, 301).

Говоря о непримиримой вражде между Марксом и Бакуниным, он отнюдь не поддерживает последнего, хотя они были друзьями. Один только раз в начале революции 1848 г., в пору обострения политической борьбы по вопросу о целях и методах революционных действий между пролетарскими революционерами и мелкобуржуазными демократами, Анненков бросил недоброжелательную фразу о Марксе. Глубокое уважение к Марксу Анненков пронес через всю свою жизнь. Оно явствует из его писем к Марксу в 1840-е годы и из воспоминаний и частной переписки в 1870-е годы {См. характеристику К. Маркса в письме Анненкова к M. M. Стасюлевичу в кн.: M. M. Стасюлевич и его современники в их переписке. СПб., 1912, т. III, с. 352}.

В русской и советской литературе Анненков, его политические взгляды, расхождения с Герценом неоднократно подвергались суровой и справедливой критике, в том числе со стороны П. Л. Лаврова {Лавров П. Русский турист 40-х годов -- Дело, 1877, N 8; его же: Турист-эстет. Там же, 1879, N 10.} и Г. В. Плеханова {Плеханов Г. В. О Белинском. -- Плеханов Г. В. Избр. философские произведения. М., 1958, т. 4, с. 592.}.

Безусловно, многое в этой критике справедливо, однако это не дает основания не ставить вопроса о влиянии на Анненкова и его произведения основоположников научного коммунизма.

Впервые о взаимоотношениях Анненкова и Маркса заговорил Д. Б. Рязанов в 1912 г. в статье "Карл Маркс и русские люди сороковых годов" {Современный мир, 1912, N 8--12.}.

Ценность работы Рязанова в том, что он впервые приводит письма Анненкова к Марксу в период 1846--1847 гг. и излагает историю их знакомства. Но основываясь на ложных посылках относительно личности Г. М. Толстого {Чуковский К. Григорий Толстой и Некрасов. К истории журнала "Современник". -- ЛН, N 49--50, с. 365--366.}, чья рекомендация помогла Анненкову познакомиться с Марксом, Рязанов предвзято истолковывает как личность и деятельность Анненкова, так и историю его взаимоотношений с Марксом.

"Скучный критик пятидесятых годов", апологет "слабых людей", "пописывающий благодушно" в "Русском вестнике" и "Вестнике Европы", сомнительный пушкинист, чьи труды о Пушкине научное пушкиноведение давно превратило в "груду материалов", требующих проверки, автор не менее сомнительных мемуаров, в которых много "мелочей, интересных для историков, но и только" {Рязанов Б. Д. Карл Маркс и русские люди сороковых годов. Очерки по истории марксизма. М.; Л., 1928, т. 2, с. 86--87.} -- так абсолютно бездоказательно, субъективно характеризует Рязанов Анненкова. Отнеся его к числу русских идейных "сластен", Рязанов использует письма Анненкова к Марксу лишь для иронических комментариев.

Вывод, к которому подводит читателя Рязанов, тридцать лет спустя сформулировал Д. О. Заславский в статье "К вопросу о политическом завещании Белинского": "Анненков читал Маркса, писал Марксу, бывал у Маркса -- и совершенно не понял Маркса, был ему совершенно чужд" (АН, т. 55, с. 66).

Приговор Рязанова и Заславского среди многих причин объясняется отчасти высказыванием самого Анненкова, который, вспоминая о впечатлении, произведенном на него письмом Маркса о Прудоне, писал: "Признаюсь, я не поверил тогда, как и многие со мною, разоблачающему письму Маркса, будучи увлечен, вместе с большинством публики, пафосом и диалектическими качествами прудоновского творения" (Лит. воспоминания, с. 306).

Однако, наряду с точкой зрения Рязанова-Заславского, в советском литературоведении есть и другое мнение относительно возможности влияния взглядов Маркса на Анненкова, высказанное П. Н. Сакулиным.

Внимательно проанализировав "Письма из-за границы", "Парижские письма", вдумчиво подойдя к личности самого автора, Сакулин приходит к выводу, что, "добиваясь личного знакомства с Карлом Марксом, Анненков действовал не под влиянием только простого любопытства или тщеславия, но из желания ближе присмотреться к тому социальному движению, которое приобретало тогда все большее и большее значение и в котором роль Маркса становилась все более и более заметной" {Сакулин П. H. Русская литература и социализм. М., 1924, ч. 1, гл. VII, с. 251.}. Он указывает далее, что все факты истории взаимоотношений Маркса и Анненкова "позволяют думать, что наш путешественник произвел на Маркса достаточно благоприятное впечатление" {Там же, с. 252.}, и он понял, "что перед ним не просто широкая русская натура, а русский интеллигент, серьезно вдумывающийся в социальные явления западноевропейской жизни, человек, с которым стоит говорить по-настоящему" {Там же, с. 254.}. Не ставя своей задачей выявить влияние Маркса на взгляды Анненкова, Сакулин тем не менее считает вполне вероятным, что в своем понимании революции 1848 г. и фактов европейской жизни 1840-х годов Анненков мог быть близок Марксу. "Не будучи ни прудонистом, ни марксистом, -- пишет Сакулин, -- Анненков в 40-х годах наиболее интересовался идеями авторов "Философии нищеты" и "Нищеты философии". Его подкупали в Марксе научный реализм и строгий историзм мысли" {Там же, с. 265.}.

Точка зрения Сакулина оказалась наиболее стойкой и нашла развитие в советском литературоведении 1960-х годов, хотя вопрос о взаимоотношениях Маркса с Анненковым и не стал предметом специального исследования.

В. И. Кулешов высоко оценил роль Анненкова как "квалифицированного информатора" о всех новинках философской, экономической и эстетической мысли Запада, указав, что знакомство с Марксом во многом помогло ему дать такую информацию {Кулешов В. И. Литературные связи России и Западной Европы в XIX веке (первая половина). М., 1965, с. 93.}.

Значительно больше внимания Анненкову как собственному корреспонденту "Отечественных записок", а потом "Современника" уделяет В. С. Нечаева. Анализируя "Парижские письма" Анненкова, его переписку с Гоголем в 1847 г., общение с Белинским и Тургеневым в Зальцбрунне, поездку с Белинским по Европе летом того же 1847 г., позицию, занятую Анненковым в дискуссии о роли буржуазии в историческом процессе, происходившей в Париже по приезде туда Белинского, она приходит к выводу о высоком интеллектуальном уровне Анненкова, о его осведомленности во всех политических и социальных вопросах своего времени. Надо отметить также, что Нечаева впервые обратила внимание на близость отдельных суждений Анненкова в "Парижских письмах" положениям, выдвинутым Энгельсом в статьях конца 1840-х годов {Нечаева В. С. В. Г. Белинский. Жизнь и творчество, 1842--1848. М., 1967, с. 373.}.

В 1968 г. было опубликовано исследование Б. Ф. Егорова "П. В. Анненков -- литератор и критик 1840-х--1850-х гг.", в котором автор, основываясь на анализе "Парижских писем", не только отметил влияние Маркса на мнение Анненкова о книге П.-Ж. Прудона "Система экономических противоречий, или Философия нищеты", hq пришел к более глубокому выводу: "Думается, что и общая методология Маркса (изучение исторических закономерностей общественного движения, введение частного факта в общую социально-экономическую структуру и объяснение частного общим) оказала некоторое воздействие на мышление Анненкова" {Учен. зап. Тартуского гос. ун-та, вып. 209. Труды по рус. и славян, филологии XI. Лит-ведение. Тарту, 1968, с. 59--60.}.

Публикация в настоящем издании печатных работ и рукописей Анненкова позволяет вновь вернуться к вопросу о влиянии взглядов основоположников научного коммунизма на понятия и представления Анненкова. Для исследования этого вопроса, помимо "Писем из-за границы", "Парижских писем", рукописей, впервые публикуемых в настоящем издании: "Путевые записки" и "Записки о французской революции 1848 года", очерка "Февраль и март в Париже 1848 года", привлечена вся сохранившаяся переписка Маркса с Анненковым, которая, фактически, не была никем исследована {Сохранилось два письма Маркса Анненкову (от 28 декабря 1846 г. и 9 декабря 1847 г.); кроме того, достоверно известно о существовании еще трех писем: 27 мая, сентябрь и начало октября 1846 г. Шесть писем Анненкова Марксу за 1846--1847 гг. воспроизведены в издании: К. Маркс, Ф. Энгельс и революционная Россия. М., 1967, с. 127--146.}.

При выяснении влияния мировоззрения Маркса и Энгельса на представления Анненкова о тех или иных сторонах западноевропейской действительности нельзя подходить к этому вопросу прямолинейно и искать в сочинениях русского автора подлинно марксистских идей. Взгляды Маркса и Энгельса в представлениях Анненкова отразились не прямо, но наложили существенный отпечаток на понимание автором тех событий, свидетелем которых он стал в Европе. При этом следует помнить, что эти представления слагались не только под воздействием взглядов Маркса и Энгельса, но и под влиянием самых разнообразных факторов. Бесспорно, например, влияние на Анненкова его соотечественников, особенно Герцена и Бакунина. Кроме того, Анненков сам достаточно самостоятелен в своих выводах и суждениях. Назревание революционной ситуации в России в конце 1850-х годов, полемика вокруг отмены крепостного права в той или иной степени также отразились на его взглядах.

Необходимо также иметь в виду, что при исследовании обращается внимание на понимание автором событий и идей, а не на отношение к ним. Последнее бесспорно очень важно, но именно этот вопрос уже не раз обсуждался в литературе и не нуждается в дополнительных изысканиях.

С точки зрения поставленной в данной статье проблемы следует рассмотреть три периода деятельности Анненкова:

Период, относящийся к первой половине 1840-х годов, когда никаких личных контактов между Анненковым и К. Марксом и Ф. Энгельсом не было. Анненков в это время -- начинающий литератор, автор "Писем из-за границы", "Путевых записок" (неопубликованных), друг Белинского.

Второй период относится ко второй половине 1840-х годов. Анненков -- уже активный участник русского общественно-литературного движения 1840-х годов, друг не только Белинского, но и Герцена, и многих других западников. Он автор одного из лучших в русской публицистике 1840-х годов произведения "Парижские письма", автор не предназначавшихся для печати "Записок о французской революции 1848 года". Именно в эти годы происходят личные встречи Анненкова с Марксом и Энгельсом и переписка с Марксом.

Третий период -- это конец 1850-х и начало 1860-х годов, время первой революционной ситуации в России. В эти годы Анненков -- активный деятель русского литературного процесса, автор многих критических статей о современной русской литературе, замечательных исследований о русских писателях, автор "Материалов к биографии А. С. Пушкина", опубликованных в первом томе первого научного издания сочинений Пушкина, издателем которого он был.

В эти годы продолжается дружба Анненкова с Герценом и Огаревым, дружба со всеми крупными русскими писателями, особенно Тургеневым и Л. Толстым; Анненков активно сотрудничает во многих ведущих русских журналах: "Современнике", "Атенее", "Библиотеке для чтения". Он выступает одним из организаторов и устроителей Литературного фонда, существующего и по сей день.

При рассмотрении первого периода публицистической деятельности Анненкова следует подчеркнуть, что формирование его представлений о западноевропейской действительности, общественной мысли и социальных процессах происходило в известной мере под влиянием тех же факторов, что и мировоззрение основоположников научного коммунизма. Разумеется, здесь ни в коем случае нельзя ставить знака равенства. Осмысливание факторов социально-политической действительности и предшествующей истории человеческой мысли Марксом и Энгельсом даже на стадии революционного демократизма, которую они переживали в это время, не идет ни в какое сравнение с умственным багажом Анненкова. Однако заслуживают внимания следующие факты. Анненков и Энгельс почти одновременно побывали в одних и тех же странах и городах. Летом 1841 г. Энгельс из родного Бармена совершает путешествие по Швейцарии и Ломбардии, в сентябре приезжает в Берлин для прохождения военной службы. Анненков выехал из России в октябре 1840 г., в январе он был в Берлине, в марте в Вене, а летом 1841 г., так же как и Энгельс, путешествует по Италии, в 1842 г. отправляется в Швейцарию.

В 1842 г. Энгельс уезжает в Англию, где проводит и 1843 год. Летом 1843 г. туда же приезжает и Анненков.

В Европе Анненков и Энгельс часто читают одни и те же произведения, смотрят одни и те же спектакли, слушают одних и тех же музыкантов, и реакция на эти явления европейского искусства у них иногда сходная: их восхищает поэзия Г. Гейне, они одобрительно отзываются о комедиях Ф. Грильпарцера, стихах А. Грюна и Ф. Рюккерта {См.: Маркс К. и Энгельс Ф. Об искусстве. М., 1976, с. 418, 420, 432.}.

О своих европейских впечатлениях Энгельс пишет очерки, корреспонденции и письма для немецких и английских газет. В тех же жанрах работает и Анненков. "Письма из Вупперталя" (1839) {См.: Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд., т. 1, с. 451--472.} Энгельса по манере письма и выводам в чем-то близки очеркам о европейских городах в "Путевых записках" Анненкова.

Между суждениями Энгельса и Анненкова о фактах общественно-политической жизни Европы 1840-х годов также есть известная близость. Оба они выступили с резким осуждением прусского режима: Энгельс в "Письмах из Вупперталя", Анненков в очерке "Берлин" из "Путевых записок". В Англии Анненкова и Энгельса поражает глубина социальных противоречий. Они отмечают, с одной стороны, бурное развитие английской промышленности, с другой, пауперизацию неимущих классов. Энгельс пишет в декабре 1842 г. для "Rheinische Zeitung" статью "Положение рабочего класса в Англии" {См.: Там же, с. 507--509.}, где говорит о росте безработицы в Англии, о чартистах, а в мае--июне 1843 г. -- "Письма из Лондона" для журнала "Schweizerischer Republikaner", где, среди прочего, упоминает и о движении рипилеров в Ирландии. Анненков в своих заметках "По Англии" {Анненков П. В. Путевые записки. ИРЛИ 57 43 XXX б. 33, л. 88--98.} сообщает о положении ирландских бедняков и о развитии движения протеста в Ирландии под предводительством Даниэла О'Коннела.

Осенью 1843 г. в статье для английской газеты "The New Moral World" "Успехи движения за социальное преобразование на континенте" Энгельс писал: "...три крупные цивилизованные европейские страны -- Англия, Франция и Германия -- пришли к заключению, что радикальная революция в общественном устройстве, имеющая своей основой коллективную собственность, стала теперь настоятельной и неотвратимой необходимостью". Он подчеркивает, что каждая из указанных стран пришла к идее коммунизма самостоятельно: "Англичане пришли к нему практическим путем, вследствие быстрого роста нищеты, деморализации и пауперизма в их собственной стране; французы -- политическим путем..., немцы же стали коммунистами философским путем..." {Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд., т. 1, с. 525--526.}

Суждения Анненкова определяются другой позицией. Но так же, как и Энгельс, в "Письмах из-за границы" и "Путевых записках" он говорит о росте освободительного движения, охватившего Францию, Германию и Англию в начале 1840-х годов, называя это движением за переустройство общества на началах равенства и справедливости {См. наст. издание, с. 43, 45, 73.}. Причем национальное своеобразие этого движения во Франции, Германии и Англии он характеризует почти "по Энгельсу" {См. наст. издание, с. 45, 250, 450.}.

Подобную близость суждений можно объяснить тем, что Анненков, как внимательный и вдумчивый наблюдатель, мог уловить основные отличия в развитии общественной социальной мысли в Англии, Франции и Германии. При этом следует иметь в виду и то обстоятельство, что взгляды самого Энгельса вплоть до 1844 г. не выходили за пределы революционного демократизма.

Однако в отношении некоторых статей Ф. Энгельса уже можно сказать, с известным основанием, что они оказали воздействие на корреспонденции Анненкова. Это прежде всего статьи Энгельса о Ф. Шеллинге.

Осенью 1841 г. Энгельс слушал в Берлинском университете лекции Шеллинга {Фридрих Энгельс. Биография. М., 1977, с. 17.}, непримиримого противника прогрессивного крыла в гегелевской философии, представляемого в начале 40-х годов XIX в. так называемыми младогегельянцами. Анненков уехал из Берлина до начала этих лекций, но он знал о готовящемся выступлении Шеллинга.

Критике Шеллинга Энгельс посвятил три работы: статью "Шеллинг о Гегеле", которая была опубликоЕана в "Telegraph fur Deutschland" в декабре 1841 г. под псевдонимом Фридрих Освальд, и две анонимные брошюры: "Шеллинг и откровение" (март 1842 г.) и "Шеллинг -- философ во Христе, или Преображение мирской мудрости в мудрость божественную" (май 1842 г.). В этих работах он расценил выступление Шеллинга как "новейшее покушение реакции на свободную философию" {Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд., т. 41, с. 173.}.

Брошюру Энгельса "Шеллинг и откровение" привез в Россию В. Ф. Одоевский {Нечаева В. С. Указ. соч., с. 57.}. Она стала известна в кружке Белинского, и В. П. Боткин приводит из нее выдержки в обзоре немецкой литературы, помещенном в январской книжке "Отечественных записок" за 1843 г. {Шульгин В. Энгельс в русской легальной печати в 40--70 гг. Исторический журнал. 1940, 8, с. 25; см. также: Нифонтов А. С. Россия в 1848 году. М., 1949, с. 17.}

Возможно внимание Анненкова к этим проблемам привлек M. H. Катков, его товарищ по путешествию, который, так же как Энгельс, присутствовал на первой лекции Шеллинга в Берлинском университете 15 ноября 1841 г. Так или иначе, но знание одной из работ Энгельса, именно его брошюры "Шеллинг и откровение", прослеживается в XII письме Анненкова из-за границы (см. прим. к XII письму из-за границы, п. 21, 23, 25).

Можно предположить также, что Анненков был знаком со статьями Энгельса "Эрнст Мориц Арндт", опубликованной в январе 1841 г. в "Telegraph fur Deutschland", и "Александр Юнг. Лекции о современной литературе немцев", опубликованной в "Deutsche Jahrbucher fur Wissenschaft uad Kunst" в июле 1842 г. за подписью Фридрих Освальд. Боткин, внимательно следивший за немецкой прессой для своих обзоров немецкой литературы в "Отечественных записках", использовал последнюю статью Энгельса для апрельского номера журнала за 1843 г. {Нечаева В. С. Указ. соч., с. 58.} С известным основанием поэтому можно высказать предположение, что суждение Анненкова о "Молодой Германии" в очерке "Гамбург", который, видимо, был обработан Анненковым после возвращения из-за границы, навеяно статьей Энгельса.

Конечно, говорить о прямом влиянии Энгельса на первый цикл зарубежной корреспонденции Анненкова на основе некоторой близости их отдельных суждений нет оснований, хотя и можно высказать предположение о знакомстве Анненкова с некоторыми публицистическими произведениями Энгельса, тем более, что Анненков очень внимательно следил за периодикой, и она была одним из источников "Писем из-за границы".

Главный же вывод, к которому приводит анализ "Писем из-за границы" и "Путевых записок", заключается в том, что пребывание в 1840--1843 гг. в Западной Европе, знакомство с экономическим положением и политическим строем многих европейских государств, основными направлениями общественной мысли и особенно с течениями, утопического социализма и мелкобуржуазного радикализма неизмеримо расширило кругозор Анненкова и вместе с тем сделало потенциально возможным влияние на него в дальнейшем со стороны Энгельса и Маркса.

В 1846 г. Анненков снова отправляется за границу. Воспользовавшись рекомендацией Г. М. Толстого, Анненков сразу же стал искать знакомства с Марксом. Оно состоялось в Брюсселе в марте 1846 г. Маркс пригласил Анненкова на заседание Брюссельского коммунистического корреспондентского комитета, где в его присутствии подверг резкой критике немецкого утопического коммуниста Вильгельма Вейтлинга. Доводы Маркса произвели сильное впечатление на Анненкова, но больше всего его поразила сама личность Маркса, о чем он вспоминал несколько десятилетий спустя (Лит. воспоминания, с. 302--304).

Личные контакты Маркса и Анненкова продолжались до середины апреля 1846 г. Маркс познакомил Анненкова с Энгельсом. При отъезде Анненкова из Брюсселя в Париж Маркс снабдил его рекомендательными письмами к Г. Гейне, А.-Г. Эвербеку, К.-Л. Бернайсу {К. Маркс, Ф. Энгельс и революционная Россия. М., 1967, с. 127--128.}. В 1846--1847 гг. между Анненковым и Марксом идет живая переписка. Анненков пишет Марксу о своих встречах в Париже с людьми, которых знают Маркс и Энгельс, рассказывает, о чем ведутся опоры в этих кругах. Он исполняет отдельные поручения Маркса. 8 мая 1846 г. он пишет в Брюссель: "Что касается Эвербека, то здесь никто не знает его адреса -- ни Гервег, ни Бакунин, но я надеюсь скоро разыскать его. На днях я рассчитываю нанести визит Бернайсу в его уединении" {Там же, с. 128.}.

В следующем письме от 2 июня 1846 г. Анненков сообщает Марксу:

"Дорогой г-н Маркс!

Получив Ваше письмо от 27 мая, я поспешил переслать 140 франков Бернайсу через посредство Эвербека, так как непредвиденные обстоятельства помешали мне передать ему их лично. Я надеюсь еще иметь это удовольствие, когда поеду смотреть Монморанси, по соседству с Сарселем" {Там же, с 128--129.}. Близкое знакомство и общение с Марксом и Энгельсом, естественно, наложили известный отпечаток на второй цикл зарубежной корреспонденции Анненкова, на круг его интересов и характер суждений.

В "Парижских письмах" Анненков рисует многогранную жизнь столицы Франции в бурный предреволюционный период. На правах "праздного" наблюдателя он сумел увидеть и образ жизни, и настроения самых различных слоев французского народа:

"Парижские письма", опубликованные в 1847--1848 гг. в "Современнике", стали заметным явлением в русском обществе. 20 марта 1847 г. Боткин писал в Париж: "...Ваши письма просто клад для журнала; я знаю многих, которые, получая новую книжку журнала, прежде всего прочитывают в ней Ваше письмо" (Анненков и его друзья, с. 532).

Такое свидетельство очень важно, поскольку тираж журнала в марте

1847 г. подходил к цифре 2000 экземпляров.

Пожалуй, без преувеличения можно сказать, что Маркс и Энгельс открыли для Анненкова подлинное место рабочего класса в гражданском обществе, познакомили его с передовыми представителями пролетариата. Отправившись в Париж, Анненков, по рекомендации Маркса, вступил в контакт с некоторыми рабочими кружками {См., например, письмо Эвербека Марксу от 15 мая 1846 г. в кн.: Marx Karl, Engels Friedrich. Gesamtausgabe (MEGA). Dritte Abteilung, Briefwechsel, Band 2, S. 203.}, в частности с рабочими, группировавшимися вокруг газеты "l'Union. Bulletin des ouvriers redige et publie par eux-memes".

"Недавно, -- пишет Анненков Марксу 8 мая 1846 г., -- я присутствовал на заседании рабочих-редакторов газеты "Union". Они тоже говорили и спорили, но они отрывали у своего сна время, чтобы предаваться такого рода интеллектуальному наслаждению, и конечным результатом их негласных дебатов всегда был новый номер газеты, которую они редактировали" {К. Маркс, Ф. Энгельс и революционная Россия, с. 128.}.

От Маркса и Энгельса Анненков получил четкое представление о необходимости научного подхода к изучению общества, об утопичности произвольных, надуманных схем его социального преобразования. В связи с этим следует обратить внимание на суждения Анненкова о социалистических школах, распространенных в Западной Европе накануне революции

1848 г. Они встречаются и в "Парижских письмах" (например, в первой статье, где содержится резкая и непримиримая критика Э. Кабе и В. Консидерана), но особенно четко он говорит об этом в "Замечательном десятилетии" в связи с борьбой западников и славянофилов у себя на родине: "... Европейский социализм того времени не стоял еще на практической и научной почве, а только разрабатывал покамест нечто вроде "видений" из будущего строя общественной жизни, которую он сам рисовал по своему произволу. Существенной частью его содержания была ожесточенная критика всех экономических уставов и действующих религиозных верований и убеждений, которая служила ему способом очистить самому себе место в умах: она и давала ему сильно намеченный, боевой характер. И в каких энергических словах выразился этот характер! Уж не говоря о пресловутом восклицании Прудона -- la propriete c'est le vol (собственность -- это кража. -- И. К., В. С.) -- и о не менее знаменитом изречении портного Вейтлинга: "Нам предоставлен только один вид свободного труда -- грабеж!"-- сколько было еще других, тоже ослепляющих и оглушающих тезисов тогдашнего молодого социализма, над которыми приходилось работать его неофитам" (Лит. воспоминания, с. 272).

В оценке Анненкова подчеркнут утопический характер всех этих социалистических взглядов и систем. Сравнение данного отрывка воспоминаний Анненкова с его же описанием в той же работе заседания Брюссельского комитета от 30 марта 1846 г., на котором Маркс выступил с резкой критикой Вейтлинга, позволяет определить источник, откуда Анненков заимствовал это представление: "Сущность саркастической его речи заключалась в том, что возбуждать население, не давая ему никаких твердых, продуманных оснований для деятельности, значило просто обманывать его. Возбуждение фантастических надежд, о котором говорилось сейчас, замечал далее Маркс, ведет только к конечной гибели, а не спасению страдающих. Особенно в Германии обращаться к работнику без строго научной идеи и положительного учения равносильно с пустой и бесчестной игрой в проповедники..." (там же, с. 303).

На опыте французской жизни, французского искусства Анненков в "Парижских письмах" показывает сложную зависимость между идеологией той или иной социальной группы и ее экономическим положением. Не исключено, что это понимание пришло к нему под воздействием Маркса.

Вспоминая об этом периоде общения с Марксом, он записал в "Замечательном десятилетии": "Маркс один из первых сказал, что государственные формы, а также и вся общественная жизнь народов с их моралью, философией, искусством и наукой суть только прямые результаты экономических отношений между людьми" (там же, с. 305). Эта идея была, в частности, развита Марксом и в знаменитом письме к Анненкову от 28 декабря 1846 г.

Возможно, что не без влияния Маркса изменились и суждения Анненкова о французском искусстве. Теперь его уже не смущает, как в "Письмах из-за границы", стремление французской литературы служить интересам общества и прислушиваться к его настроениям. Подавив в себе "позыв к художественности", он ставит в особую заслугу французской литературе ее социальность и современность. Мало того, Анненков усматривает определенную зависимость между художественным методом художника и вкусами того класса, интересы которого он отражает, развивая это положение на примере творчества В. Гюго и Г. Берлиоза.

Особенно четко влияние Маркса проявилось в формировании отношения Анненкова к Прудону, идеи которого после выхода в свет книги "Система экономических противоречий, или Философия нищеты" стали завоевывать приверженцев среди довольно значительного круга современников. 1 ноября 1846 г. Анненков в связи с чтением только что вышедшей книги Прудона пишет Марксу в Брюссель: "Очень прошу Вас извинить меня, дорогой г-н Маркс, что я почти месяц не отвечал на Ваше последнее письмо. (Письмо Маркса к Анненкову не сохранилось. -- И. К., В. С.) Я был до такой степени поглощен чтением книги Пру дона ("Система экономических противоречий"), что пренебрег почти всеми своими обязанностями. Мне хотелось бы знать Ваше мнение об этой книге. Идеи автора о боге, провидении, антагонизме духа и материи, которого в действительности не существует, весьма путаны, но экономическая часть кажется мне поистине необычайно сильной. Никогда еще ни одна книга не показывала мне с такой ясностью, что цивилизация не может отказаться от всего того, что она приобрела путем разделения труда, машин, конкуренции и т. д. -- и все это завоевано для человечества навсегда. Я прекрасно вижу дурную сторону дела (у Прудона это легко), -- но так как он сражается против коммунизма и в то же время использует один из его догматов, чтобы разрешить трудности, то я не верю больше в его рецепты... Вот почему я обращаюсь к Вам, чтобы узнать скрытый порок его системы, если таковой имеется, чтобы узнать, одним словом, что Вы думаете о ней? Признаюсь, что сам план работы представляется мне скорее плодом фантазии человека, которому удалось обозреть уголок немецкой философии, нежели необходимым результатом разработки определенной темы и ее логического развития" {Там же, с. 130.}.

В этом письме выявляется далеко не однозначное отношение Анненкова к новой книге Прудона. Однако в первом письме из Парижа, написанном Анненковым через семь дней, 8 ноября 1846 г., преобладает положительная оценка этого сочинения. Лишь мимоходом он говорит о "религиозных колебаниях автора".

Суждения Анненкова сразу же находят отклик у его единомышленников. Боткин 26 ноября 1847 г. сообщает ему в Париж: "... Ваши несколько слов показывают мне всю дельность этой книги, и слава автору, что он вышел из юношеских декламаций социальной школы и взглянул на дело прямо и твердо" (Анненков и его друзья, с. 525).

Но вот 28 декабря 1846 г. Маркс пишет Анненкову свое знаменитое письмо. Оно вызывает у адресата смятение мыслей. Часть критики Маркса Анненков принимает безусловно, что явствует из второго парижского письма, написанного 4 января 1847 г. {См. наст. издание, с. 95.} Рассуждения Анненкова в этом письме прямо перекликаются со следующим местом из письма Маркса: "Но разве сам г-н Прудон не создает себе странных иллюзий, противопоставляя свою сентиментальность мелкого буржуа, -- я имею в виду его декламации о семье, о супружеской любви и все его банальности, -- социалистической сентиментальности, которая у Фурье, например, гораздо более глубока, чем претенциозные пошлости нашего доброго Прудона? <...> Он не подвергает критике социалистическую сентиментальность или то, что он считает сентиментальностью. Он, как святой, как папа, предает анафеме бедных грешников и славословит мелкую буржуазию и жалкие любовные и патриархальные иллюзии домашнего очага. И это не случайно. Г-н Прудон -- с головы до ног философ, экономист мелкой буржуазии" {Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд., т. 27, с. 411.}.

Не случайно именно это место из письма Маркса, включая и конец его с общей оценкой Прудона и планами собственных публикаций Маркса, Анненков целиком приводит в своих воспоминаниях (См.: Лит. воспоминания, с. 305--306). Критика Маркса прудоновской сентиментальности нашла отражение в пятом парижском письме Анненкова -- в его оценке одного из направлений французской живописи, потакающей буржуазной страсти к чувствительности.

Положения Маркса о закономерностях развития человеческого общества, о соотношении производительных сил и производственных отношений, о неизбежности изменения способа производства с ростом новых производительных сил, об историческом и преходящем характере форм производства определенной эпохи, в том числе и буржуазного способа производства, его критика системы экономических категорий Прудона, прудоновского отрицания практической и революционной деятельности масс не нашли прямого отражения в "Парижских письмах". Однако они отнюдь не остались не замеченными Анненковым. 6 января 1847 г. он пишет Марксу: "Ваше мнение о работе Прудона своей правильностью, ясностью, а главное, стремлением держаться в рамках реального, оказало на меня поистине живительное действие... дружеский голос, который возвращает нас к экономическим и историческим фактам и показывает их нам в их действительном развитии, куда более многозначительном, чем вымышленное развитие чистых категорий и логических противоречий, -- голос, который, наконец, подрывает самую основу чрезвычайно сложного здания системы, оторванной от жизни, истории и подлинной науки, -- такой голос целиком заслуживает нашей признательности за то целебное действие, какое он оказывает" {К. Маркс, Ф. Энгельс и революционная Россия, с. 142.}.

Перед русским публицистом встали новые вопросы. Он продолжает в том же письме: "...признавая всю произвольность прудоновской классификации экономических эволюции и всю несостоятельность его метода побивать практику теорий и наоборот (нечто вроде заколдованного круга, от которого делается дурно), -- я еще не уяснил себе, заслуживает ли серьезного внимания критическая часть его работы. Он раскритиковал некоторые положения официальной экономической школы с убедительностью и силой, значительность которых прекрасно понимают все те, на кого Прудон нападает. За примером ходить недалеко: возьмите удары, которые он нанес доктрине Луи Блана, они произвели здесь очень сильное впечатление и, без сомнения, будут содействовать тому, чтобы навсегда ее дискредитировать. Одного этого было бы уже достаточно, чтобы считать его книгу очень полезной для Франции, но, по-моему, он сделал еще больше. Он осмелился сказать нации, которая в своих самых революционных мечтаниях не идет далее 93 года и режима Робеспьера, -- он осмелился сказать, что всякое правительство, стоящее особняком в государстве, безнравственно. Совокупность этих, а также других, причин и вызвала тог заговор молчания, жертвой которого сейчас является Прудон... Отсюда я делаю вывод, что книга Прудона, хотя она и не представляла большого значения для общего развития экономических идей, не лишена, однако, важности в том, что касается политики, просвещения и тенденции французской буржуазии" {Там же, с. 142--143.}.

Далее Анненков обращается к Марксу с просьбой разъяснить ему сущность отдельных положений коммунистической доктрины: "Это в самом деле имеет для меня исключительное значение и важность" {Там же, с. 143.}.

После критики Маркса Анненков, в отличие от первого парижского письма и письма Марксу от 1 ноября 1846 г., отвергает претензии Прудона "отыскать закон, по которому богатства развиваются правильно и сами собой", а "экономическая часть" книги французского публициста уже не кажется ему "необычайно сильной". Он по-прежнему считает достоинством сочинения Прудона его критическую часть. Это мнение отчасти совпадает со словами Маркса, который, как известно, писал Анненкову о своем согласии с прудоновской критикой "социалистической сентиментальности". Позднее, говоря о роли Прудона в революции 1848 г., Анненков и в "Записках о французской революции 1848 года", и в опубликованном очерке "Февраль и март в Париже 1848 года" отмечает, что прудоновский "Le Representant du peuple" отличался "оригинальностью взглядов и энергией речи" и "весь был обращен на беспощадное осуждение людей, принципов и самого хода революции"; в то же время он был, по мнению Анненкова, одним из источников утопических идей социально-экономического преобразования Франции {Анненков П. В. Воспоминания и критические очерки. СПб., 1877, отд. 1, с. 319, 321.}.

Переписка с Марксом позволила Анненкову выяснить и сущность разногласий Прудона со сторонниками коммунистических идей. В последнем "Парижском письме", разбирая статью Шарля Луандра "De la production-intellectuelle en France depuis quinze ans (1830--1845)", опубликованную" в "Revue des Deux Mondes", автор подвергает критике предложенную Луандром систему классификации взглядов французских писателей по-вопросам политики и экономики. Анненков предлагает свое деление {См. наст. издание, с. 154.}, в котором нашла отражение оценка Марксом особой роли Прудона в общественной мысли Франции: "...г-ну Прудону принадлежит заслуга быть научным выразителем французской мелкой буржуазии; это -- действительная заслуга, потому что мелкая буржуазия явится составной частью всех грядущих социальных революций" {Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд., т. 27, с. 412.}.

Анненков прямо заимствует критику Марксом эклектического метода Прудона, например, при разборе книги Берналя "Демократия в XIX веке" {См. наст. издание, с. 136, 137.}. Эту критику Анненков также распространяет на многочисленные издания, претендовавшие на решение социального вопроса, на брошюры и памфлеты, которые заполняли книжный рынок Франции и Германии и на которые с жадностью набрасывались русские путешественники за границей.

Анненков знал о работе Маркса над книгой о Прудоне и, после выхода ее в свет, с нетерпением ждал от Маркса экземпляра с автографом. Любопытное свидетельство мы находим в письме Гервега Марксу от 1 ноября 1847 г.: "Анненков, по-видимому, несколько уязвлен тем, что ты не прислал ему своей книги. Если у тебя есть экземпляр, то ты доставишь ему радость, прислав ее" {MRGA. Dritte Abt., Bd. 2, S. 372.}.

Судя по письму Анненкова Марксу от 8 декабря 1846 г., он не дождался личного экземпляра. С некоторой обидой он писал в Брюссель: "Я еще не имел в руках Вашей брошюры о Прудоне и его доктрине, так как единственный экземпляр, известный мне в Париже, принадлежит Гервегу, и он передается из рук в руки. Когда придет моя очередь, я прочту ее самым внимательным образом" {К. Маркс, Ф. Энгельс и революционная Россия, с. 144--145.}.

Позднее в известных нам упоминаниях о Прудоне Анненков оценивает его довольно объективно, никогда не поднимаясь до восторженного тона первого парижского письма.

В "Замечательном десятилетии" Анненков дает наиболее полную и достаточно положительную характеристику письма Маркса ему от 28 декабря 1846 г.: "...по поводу известной книги Прудона "Systeme des contradictions economiques" Маркс написал мне по-французски пространное письмо, где излагал свой взгляд на теорию Прудона. Письмо это крайне замечательно: оно опередило время, в которое было писано, двумя своими чертами -- критикой положений Прудона, предугадавшей целиком все возражения, какие были предъявлены на них впоследствии, а потом новостью взгляда на значение экономической истории народов. Маркс один из первых сказал, что государственные формы, а также и вся общественная жизнь народов с их моралью, философией, искусством и наукой суть только прямые результаты экономических отношений между людьми и с переменой этих отношений сами меняются или даже и вовсе упраздняются. Все дело состоит в том, чтобы узнать и определить законы, которые вызывают перемены в экономических отношениях людей, имеющие такие громадные последствия. В антиномиях же Прудона, в его противопоставлении одних экономических явлений другим, произвольно сведенным друг с другом и, по свидетельству истории, нисколько не вытекавшим одно из другого, Маркс усматривал только тенденцию автора облегчить совесть буржуазии, возводя неприятные ей факты современных экономических порядков в безобидные абстракции a la Гегель и в законы, будто бы присущие самой природе вещей. На этом основании он и обзывает Прудона теологом социализма и мелким буржуа с головы до ног (Лит. воспоминания, с. 304--305).

Приведенный отрывок не оставляет никаких сомнений в том, что изложенные в письме к Анненкову критика Прудона и некоторые положения исторического материализма были в определенной мере поняты и усвоены корреспондентом Маркса, об этом же свидетельствует и его рукопись "Записки о французской революции 1848 года", анализ которой будет дан ниже.

Взгляды Маркса и Энгельса сказались не только на оценке русским литератором Прудона, но и на более широком круге его представлений о тогдашней действительности. В этой связи следует рассмотреть вопрос о влиянии Энгельса на "Парижские письма" Анненкова. Пребывание Анненкова в Париже совпало по времени с пребыванием там и Энгельса, который с некоторыми перерывами жил в столице Франции с 15 августа 1846 г. до высылки из нее в конце января 1848 г. Трудно предположить, чтобы за это время, имея общий круг знакомых (Эвербек, Бернайс, Сазонов, Гервег и др.), они ни разу не видели друг друга. Более того, по косвенному упоминанию в письме Бернайса Марксу, посланном из Сарселя в Брюссель после 20 мая 1847 г., можно утверждать, что между Энгельсом и Анненковым существовали в это время прямые контакты {MRGA. Dritte Abt., Bd. 2, S. 337.}.

Возможно, что Анненков был знаком с публицистикой соратника Маркса. Энгельс сотрудничал в это время в парижской газете "La Reforme", в органе чартистов "The Northern Star" и в "Deutsche-Briisseler-Zei-tung", в которой с сентября 1847 г. фактическим редактором стал Маркс. Две последние газеты получались в Париже Союзом справедливых и были вполне доступны Анненкову, который читал на этих языках. По-видимому, при работе над "Парижскими письмами" могли помочь ему статьи Энгельса из "The Northern Star": "Правительство и оппозиция во Франции", "Закат и близость падения Гизо. -- Позиция французской буржуазии" и некоторые другие.

Первая статья Энгельса о Франции была опубликована в "The Northern Star" в сентябре 1846 г. под названием "Правительство и оппозиция во Франции". В статье давалась оценка новой палате депутатов, состоящей из финансовых дельцов, полемике во французской прессе в связи с появлением памфлета Ж. Дернвиля, направленного против Ротшильда и Кo, и другим событиям.

Анненков пишет свою первую статью двумя месяцами позже, 4 ноября 1846 г., вернувшись в Париж после своего путешествия по Ломбардии вместе с Боткиным. Любопытно, что он начинает свое письмо с тех же самых фактов, анализ и оценка которых составили содержание статьи Энгельса "Правительство и оппозиция во Франции" (см. прим. к первому парижскому письму, п. 1 и 2). Можно было бы предположить, что такое совпадение в отборе фактов носит случайный характер. Однако анализ последующих "Парижских писем" Анненкова заставляет усомниться в этом.

При разборе упомянутой выше статьи Ш. Луандра "Интеллектуальная продукция Франции за пятнадцать лет (1830--1845)" Анненков выявляет характер и особенности внутренней политики Июльской монархии за последние пятнадцать лет. Суждения Анненкова по этому вопросу перекликаются с мнением, высказанным Энгельсом: "...после революции 1830 г. буржуазия во Франции, -- писал Энгельс, -- достигла всей полноты власти, этому правящему классу осталось только изживать самого себя. Именно это он и делал. Вместо того чтобы прогрессировать, буржуазия была вынуждена пятиться назад, ограничить свободу печати, упразднить свободу ассоциаций и собраний, издать всякого рода исключительные законы, чтобы держать в подчинении рабочих. И скандальные истории, преданные гласности за последние несколько недель, доказывают со всей очевидностью, что правящая буржуазия Франции окончательно одряхлела, полностью "пришла в негодность"" {Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд., т. 4, с. 192.}.

Анненков, видимо, не оставил без внимания также и статью Энгельса для "The Northern Star" "Движение за реформу во Франции": ее влияние прослеживается не в "Парижских письмах", а позднее, в очерке "Февраль и март в Париже 1848 года", который начинается как раз с подробного анализа этого движения. Понимание его характера Анненковым совпадает с пониманием и характеристикой Энгельса.

Возможно, что знакомство со статьями Энгельса помогло Анненкову глубже понять природу Июльской монархии вообще, признать наличие во французской буржуазии нескольких социальных групп, что нашло свое отражение не только в "Парижских письмах", но и в той полемике о буржуазии, которая возникла в кружке Белинского и Герцена во время пребывания Белинского в Париже в августе 1847 г. и продолжалась затем как в частной переписке, так и на страницах "Современника", в связи с публикацией "Писем из Avenue Marigny" Герцена. Эта полемика, как и позиция сторон, достаточно хорошо освещена в литературе {См.: Плеханов Г. В. Работы о Белинском. -- В кн.: Плеханов Г. В. Избр. философские произведения. М., 1958, т. 4.}.

Характеристика французских рабочих, их готовности до конца бороться за свои права, которую дал Анненков на первых страницах своих "Записок", почти текстуально совпадает с характеристикой, данной французским рабочим Энгельсом в статье "Движение за реформу во Франции": "...когда столкновение между народом и правительством станет неизбежным, -- они вмиг окажутся на улицах и площадях, разроют мостовые, перегородят улицы омнибусами, повозками и каретами, забаррикадируют каждый проход, каждый узкий переулок превратят в крепость и двинутся, сметая все препятствия, от площади Бастилии к Тюильрийскому дворцу" {Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд., т. 4, с. 364.}.

Близость ряда суждений Анненкова некоторым мыслям Энгельса в этот период часто определялась, конечно, общим ходом событий, использованными источниками; например, суждения Анненкова о демагогическом характере полемики pro и contra запретительных пошлин близки статьям Энгельса "Конгресс экономистов", "Брюссельский конгресс по вопросу свободы торговли", "Протекционизм или система свободы торговли", которые написаны Энгельсом в июне--октябре 1847 г., а Анненков писал об этом вопросе во втором письме в январе 1847 г., но все же и факта прямого влияния Энгельса на Анненкова не следует исключать.

Через все "Парижские письма" проходит четко выраженный интерес к социальному вопросу. Анненков выделяет рабочий класс как самостоятельную социальную силу. В четвертом письме, рассказывая о полемике вокруг проблем свободы торговли, Анненков пишет об особой позиции пролетариата, мнение которого в этом споре представляют для него две рабочие газеты: "l'Atelier" и "La Fraternite de 1845" {См. наст. издание, с. 110.}.

Не без влияния Маркса и Энгельса Анненков составил себе определенное представление о социальном положении пролетариата в современном обществе. Это отчетливо видно из примечательного отрывка более поздних его воспоминаний о Белинском, в которых Анненков сравнивал тяжелое положение Белинского с материальным положением "тогдашнего работника и пролетария в Европе" (Лит. воспоминания, с. 294).

Февральскую революцию 1848 г. П. В. Анненков встретил в Париже в обществе И. С. Тургенева, Н. И. Сазонова, А. А. Тучкова, М. А. Бакунина. Революция была принята этой группой русских с подлинным энтузиазмом. А. И. Герцен, первые два месяца революции живший в Италии, писал Анненкову 5 марта 1848 г.: "Наконец-то старуха проснулась и пошла писать" (Герцен, т. 23, с. 65).

Русские внимательно наблюдали за ходом дел в Париже, участвовали в народных манифестациях, присутствовали на клубных дискуссиях, наслаждались самой революционной атмосферой. "Правда, пожили мы, да, пожили... теперь поднимается грудь, как вспомнишь...", -- пишет Герцен московским друзьям 2--8 августа 1848 г. (там же, с. 81).

5 марта в Париж приезжает высланный из Брюсселя Маркс, 21 марта к нему присоединяется Энгельс. Из воспоминаний Анненкова давно было известно, что в эти весенние дни 1848 г. Анненков встречался с ними в Париже: "Я встретил его еще вместе с Энгельсом в 1848 году в Париже, куда они оба приехали тотчас после февральской революции, намереваясь изучать движение французского социализма, очутившегося теперь на просторе. Они скоро оставили свое намерение, потому что над социализмом этим господствовали всецело чисто местные политические вопросы, и у него уже была программа, от которой он не хотел развлекаться, -- программа добиваться с оружием в руках господствующего положения в государстве для работника" (Лит. воспоминания, с. 304).

Однако только теперь расшифрованные заметки Анненкова о французской революции позволяют уточнить и время их встреч, и отчасти содержание бесед. В "Записках о французской революций 1848 года" Анненков дважды упоминает о Марксе и Энгельсе. Первое упоминание -- запись от 29 марта в главе "Физиономия Парижа в марте 1848". Фактические неточности в этой записи ("Энгельс ждет Маркса в Кельне") {См. наст. издание, с. 336.} дают основание сделать вывод, что до 29 марта Анненков не встречал в Париже Энгельса, а Маркса если и видел, то не разговаривал с ним обстоятельно. Второе упоминание о Марксе и Энгельсе сделано Анненковым в главе "Апрель месяц" {См. наст. издание, с. 374.}, оно свидетельствует о прямых его контактах (одной или нескольких встречах) с основоположниками научного коммунизма. Эти встречи могли иметь место в короткий промежуток времени после 29 марта и до отъезда Маркса и Энгельса из Парижа в Кельн около 6 апреля 1848 г.

Несмотря на это Анненков не только познакомился с их отношением к происходящим событиям, но, по крайней мере, и с одним из программных документов Союза коммунистов, написанных Марксом и Энгельсом к этому времени: либо с "Манифестом Коммунистической партии", либо с "Требованиями коммунистической партии в Германии" (об этом свидетельствуют выше приведенные воспоминания Анненкова). Чрезвычайно любопытно упоминание Анненкова в "Записках" о том, что Маркс и Энгельс намерены были "подымать" коммунистов в Кельне, чтобы "связать это движение с движением хартистов в Англии, имеющим быть в начале апреля" {См. наст. издание, с. 336.}.

Анненков мог также слушать Маркса на собраниях немецких рабочих в Париже, во время которых Маркс не только разоблачал авантюристическую деятельность лидеров Немецкого демократического общества, но и давал анализ текущих событий во Франции, предсказывая начало открытой классовой борьбы между рабочими и буржуазией {См.: Союз коммунистов -- предшественник I Интернационала. М., 1964, с. 184.}.

О революции 1848 г. во Франции в литературном и эпистолярном наследстве Анненкова сохранились материалы трех родов: письма к братьям из Парижа за 1848 год, "Записки о французской революции 1848 года", не предназначавшиеся для печати, и опубликованный очерк "Февраль и март в Париже 1848 года". Письма к братьям -- специфический материал. Автор публикации (И. Л. Морозов) верно указывает, что в них отразился и страх русского литератора перед перлюстрацией его писем в царской России, и расчет на определенный интеллектуальный и политический уровень своих родственников, достигших к тому времени высоких чинов {См.: Морозов И. Л. Горестная профанация (неопубликованные письма П. В. Анненкова о революции 1848 г. в Париже). -- В кн.: Исторический сборник. М.; Л., 1935, No 4, с. 228-258.}. Для изучения событий во Франции это самый неинтересный и малоговорящий источник. Гораздо более значительны "Записки о французской революции 1848 года", впервые публикуемые в настоящем издании.

Их нельзя назвать историей революции, хотя Анненков запечатлел в своем произведении весь ход ее. В центре "Записок" -- события, люди, их поведение, эмоции, идеи. Общие закономерности буржуазно-демократической революции непосредственно запечатлены Анненковым в их конкретном, фактическом проявлении. "Записки" Анненкова -- это и дневник революции, и некоторый ее анализ. В них воспроизведен сложный комплекс политических, экономических, социальных и эстетических идей, порожденных революцией 1848 г., воссоздана ее эмоциональная атмосфера.

Основываясь на письмах Анненкова к братьям, В. Дорофеев в предисловии к последнему изданию "Литературных воспоминаний" Анненкова высказал мысль о том, что влияние Маркса не могло не отразиться на оценке Анненковым парижских событий 1848 г. как "начала великой битвы труда против капитала и всего миропорядка, основанного на владычестве буржуазной собственности" (Лит. воспоминания, с. 11). Однако эта совершенно правильная мысль не нашла дальнейшего развития. Между тем упомянутые выше работы Анненкова дают более широкие возможности для наблюдений и выводов.

Знакомство с Марксом и Энгельсом и их трудами, личные контакты и переписка с Марксом в 1846--1847 гг. подготовили Анненкова к восприятию парижских событий 1848 г. Присутствие Маркса в Париже в марте -- начале апреля 1848 г. также оказало свое воздействие на Анненкова. Судя по "Запискам", он знал о позиции, которую занял Маркс в начале революции {См. наст. издание, с. 336.}.

Общение с Марксом и Энгельсом помогло Анненкову подойти, в известной мере, к пониманию классовой природы февральской революции (в центре его внимания -- социальная политика Временного правительства, социальные проблемы, поднятые революцией), а также разобраться в расстановке сил и понять, что ее главной движущей силой является рабочий класс, описанию которого Анненков посвятил многие страницы своих "Записок".

Многие оценки событий февральских дней в "Записках" близки к оценкам этих же событий в работе Маркса "Классовая борьба во Франции с 1848 по 1850 г."

У Маркса сказано: "Заставив временное правительство, а через его посредство всю Францию, принять республику, пролетариат сразу выступил на первый план как самостоятельная партия, но в то же время он вызвал на борьбу с собой всю буржуазную Францию" {Маркс К., Энгельс Ф. Соч., 2-е изд., т. 7, с. 14.}.

Анненков же пишет, что "народ-завоеватель и не породил Правительства из собственных своих недр, а взял его снова из радикальной буржуазии. Отсюда должны выйти все будущие столкновения народа и правительства" {57 См. наст. издание, с. 286.}.

Анализируя ход революции во Франции, Маркс указал: "...февральская республика прежде всего должна была сделать более полным господство буржуазии: благодаря ей рядом с финансовой аристократией все имущие классы получили доступ к политической власти. Республика извлекла большинство крупных землевладельцев, легитимистов, из того состояния политического ничтожества, на которое их осудила Июльская монархия" {Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд., т. 7, с. 14--15.}. Анненков же пишет о том, что около Временного правительства собрались "люди всех цветов" {См. наст. издание, с. 291.}.

Близок Анненков Марксу и в оценке финансовой политики Временного правительства. Маркс говорил: "Временное правительство могло бы совершенно законно, без насильственного вмешательства, принудить банк к банкротству; ему нужно было только оставаться пассивным и предоставить банк своей судьбе" {Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд., т. 7, с. 21.}. Выясняя причину неудачи всех финансовых мероприятий правительства, Анненков отметил, что все происходит "от нежелания объявить государство просто запросто банкрутом" {См. наст. издание, с. 310.}.

Анненков не забыл преподанного ему Марксом в письме от 28 декабря урока исторического материализма. В "Записках" совершенно отчетливо видно, что он, вслед за Марксом, основой общества считает производительную деятельность людей, а в главе "Луи Блан в Люксембурге" Анненков, опираясь на Маркса, пишет о том, что люди не свободны в выборе своих производительных сил, которые являются продуктом предшествующей деятельности людей, хотя и выражает эту мысль не в такой четкой формулировке.

"Дружеский голос", который в свое время помог Анненкову понять скрытый для него порок системы Прудона, теперь дал ему возможность разобраться во взглядах Луи Блана. При анализе системы Л. Блана Анненков явно подражает Марксу в его критике Прудона в письме от 28 декабря 1846 г. Оценка Люксембургской комиссии, данная Анненковым в "Записках", напоминает в чем-то оценку, данную ей Марксом {Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд., т. 7, с. 15--16.}.

Начиная с апреля месяца, Анненков видит и назревающий конфликт буржуазии и рабочих, и яростные попытки буржуазии захватить в свои руки движение. Он пишет о предательской роли умеренных республиканцев в революции, о классовом, составе Временного правительства. Видимо, личные встречи с Марксом и Энгельсом в Париже на многое раскрыли ему глаза.

Так, рассказывая о первых шагах Национального собрания, Анненков подчеркивает его настойчивое стремление уничтожить все завоевания февраля, похоронить окончательно идею о министерстве труда. В "Классовой борьбе во Франции" Маркса читаем: "Собрание немедленно порвало со всеми социальными иллюзиями февральской революции и напрямик провозгласило буржуазную республику, и только буржуазную республику. Оно поспешило исключить из выбранной им Исполнительной комиссии представителей пролетариата -- Луи Блана и Альбера; оно отклонило предложение учредить особое министерство труда..." {Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд., т. 7, с. 27--28.}.

В "Записках" Анненков дает подробную характеристику и развернутую хронику июньских событий французской революции; в центре его внимания -- вопрос о национальных мастерских, открытое наступление буржуазии на рабочих. Оценивая июньские дни в Париже, Маркс писал: "С трибуны Учредительного национального собрания раздавались открытые вызовы, издевательства и брань по адресу рабочих. Но главным пунктом для нападения были, как мы видели, национальные мастерские. На них Учредительное собрание повелительно указало Исполнительной комиссии, которая только и ждала, чтобы Национальное собрание в форме приказа подтвердило ее собственный план" {Там же, с. 28.}.

Однако влияние Маркса {Разумеется, это влияние не следует преувеличивать, так во второй и четвертой главах, когда Анненков находился под воздействием Бакунина и Гервега, в оценке событий он был близок тем "республиканским простакам", которые "отрицали само существование классов или в лучшем случае считали их следствием конституционной монархии" (Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд., т. 7, с. 18).}, вполне объяснимое для рассказов Анненкова о марте и отчасти апреле, на его описание майских и июньских событий, на первый взгляд, кажется загадочным.

Разгадку, очевидно, следует искать в том, что после отъезда Маркса и Энгельса из Парижа Анненков продолжал общаться с тем кругом лиц, которые сохраняли свои связи с ними. В частности, члены Союза коммунистов Ф. Вольф, Эвербек и Бернайс стали корреспондентами "Neue Rheinische Zeitung", органа революционно-пролетарского крыла немецких демократов, которая стала издаваться Марксом и Энгельсом в Кельне с 1 июня 1848 г. Через Эвербека и Бернайса, а возможно и Фердинанда Вольфа {Одна находка убеждает в близости в это время Анненкова Эвербеку и Бернайсу: это черновик записки Анненкова, адресованный Бернайсу (ИРЛИ, Черновые заметки Анненкова П. В. 57 41 XXX б. 31) (листы не нумерованы). Полуистертый текст не датирован, но он написан (карандашом) на листе, куда Анненков занес свои отрывочные впечатления о событиях последних дней июня в Париже 1848 г. (21 и 23 июня). В записке речь идет о долге, который Анненков просит вернуть, упоминается в тексте Эвербек, дается обещание сообщить при возможности адрес М. Бакунина, который выехал из Парижа еще в апреле. Содержание записки, ее непринужденный тон и обращение "Mon cher" (записка написана по-французски) -- все это говорит о том, что Анненков был с адресатом в дружеских отношениях. Факты, упомянутые в записке, также дают основание утверждать, что она была написана после 21 мая 1848 г. -- до наступления трагических дней июня. О сотрудничестве Ф. Вольфа в "Neue Rheinische Zeitung" см.: Schmidt W. Die Klassenkampfe in Frankreich 1848/49 in der "Neuen Rheinische Zeitung". Ein Beitrag zum Ringen der Kommunisten um die Emanzipation der deutschen Arbeiterbewegung. -- In: Beitrage zur Geschichle der deutschen Arbeiterbewegung. Heft 2, 1968, S. 267--268.}, Анненков имел возможность регулярно читать эту газету, в которой все сообщения парижских корреспондентов подвергались редакторской правке Маркса. Сравнение июньских номеров "Neue Rheinische Zeitung" с рукописью Анненкова свидетельствует в пользу такого предположения.

В течение всего июня 1848 г. "Neue Rheinische Zeitung" систематически освещала парижские события. В газете был заведен специальный раздел "Franzosische Republik", в котором печатались корреспонденции из Парижа и отчеты о заседаниях Национального собрания. Хронику парижской жизни, среди прочих, давал корреспондент газеты Эвербек, а стенографические отчеты посылал член Союза коммунистов Себастьян Зейлер, присутствовавший на заседаниях Учредительного собрания в качестве стенографа. Его Анненков также, разумеется, знал.

Парижские корреспонденты "Neue Rheinische Zeitung" и Анненков сосредоточивают свое внимание на одних и тех же событиях, выбирая их из множества других, которыми была так богата жизнь революционного Парижа.

В центре внимания газеты, начиная с No 1 и кончая No 25, стояли вопросы национальных мастерских и социально-финансовой политики. Те же вопросы были в центре внимания Анненкова.

Рассказ Анненкова о французских событиях мая и июня 1848 г. по своей направленности совпадает с "Neue Rheinische Zeitung", хотя, бесспорно, материалы газеты значительно богаче и ярче материалов шестой и седьмой глав "Записок" Анненкова, а идейная их направленность носит ярко выраженный революционный характер, чего нет у Анненкова.

С большой энергией газета Маркса вскрывает махинации наглеющей с каждым днем реакции. В No 1 "Neue Rheinische Zeitung" дается обзор парижских событий с 15 по 29 мая. Главная тема обзора -- наступление французской буржуазии на завоевания февраля и не менее яростный отпор рабочих этим действиям. В обзоре сообщается о проекте Улисса Трела, министра общественных работ, реорганизовать национальные мастерские; приводится признание "Le Moniteur universel" (официальный орган французской республики) о намерении правительства совсем распустить национальные мастерские. Корреспонденция содержит комментарий, разъясняющий реакционный смысл изложенных фактов. В номере третьем газеты говорится о нападках на Бланки депутата Учредительного собрания фабриканта В. Грандена.

Примерно те же темы затронуты и в рассказе Анненкова о событиях в Париже с 15 по 28 мая в шестой главе "Записок", но он построен не по тематическому, а по хронологическому принципу. Анненков рассказывает о заседании Учредительного собрания от 17 мая, где Трела выступил с предложением реорганизовать национальные мастерские. Так же, как корреспондент "Neue Rheinische Zeitung", Анненков приводит выдержку из "Moniteur" о клеветнических измышлениях Грандена относительно Бланки.

В No 3 газеты содержатся выдержки из стенографического отчета заседаний Учредительного собрания от 30 и 31 мая. Об этих же заседаниях, с ссылками на одни и те же выступления, с такими же подробностями, рассказывает и Анненков. Дело о преследовании Луи Блана, освещенное в No 4, 6 и 7 "Neue Rheinische Zeitung", с такими же подробностями изложено и Анненковым. Причем и корреспондент газеты, и Анненков подчеркивают предательскую роль Марраста в этом деле.

В NoNo 4, 8, 10, 11, 14 газеты сообщается о народных собраниях у Св. Дени и Св. Мартина в связи с подготовкой и принятием 7 июня декрета о запрещении народных собраний. Об этом же рассказывает и Анненков в главе "Июнь", причем и корреспондент газеты, и Анненков характеризуют этот закон одним и тем же словом -- "драконовский".

В No 10 "Neue Rheinische Zeitung" анализируется финансовая политика правительства. Анненков также много внимания уделяет этому вопросу.

В No 12--13 газеты говорится о дополнительных выборах в Учредительное собрание, которые происходили 4 июня, приводится список новых депутатов с соответствующими комментариями. Анненков также приво дит список новых депутатов, и его оценки близки оценкам газеты.

В NoNo 16--20 газеты говорится о Луи Бонапарте, его прошлом, поведении во время выборов. Так же подробно, останавливаясь на тех же фактах, говорит о Луи Бонапарте и Анненков в седьмой главе своих "Записок". Как и корреспондент газеты, Анненков характеризует Луи Бонапарта как "авантюриста", "племянника своего дяди", и объясняет его успех во многом обаянием имени Наполеона I, поддержкой крестьянских масс, уставших от поборов Республики, и отдельных слоев рабочих, недовольных политикой Учредительного собрания.

"Neue Rheinische Zeitung" в No 20--23 приводит рассказ парижского корреспондента о настроениях народа в Париже, о законе правительства против национальных мастерских и о реакции народа против этих декретов. Последние страницы "Записок" Анненкова повествуют о тех же фактах.

В экстренном прибавлении к No 25 "Neue Rheinische Zeitung" говорила о причинах июньского восстания -- это прежде всего подготовительные меры к роспуску национальных мастерских, перепись занятых в национальных мастерских рабочих, высылка на родину и отправка в Солонь на работы по сооружению канала тех, кто не родился в Париже, законы против уличных сборищ, законопроект о восстановлении залога для газет, что было прямым выпадом против демократической прессы. Именно на эти причины, приведшие к восстанию, указывал и Анненков в главе "Июнь", которая, как и глава "Май месяц", писалась, видимо, уже позже июньского восстания.

Особенно большое влияние на последнюю главу "Записок" Анненкова оказала, как нам кажется, корреспонденция Энгельса "23 июня", помещенная в газете 28 июня. Энгельс пишет в этой статье: "Июньская революция-- первая революция, которая действительно расколола все общество на два больших враждебных лагеря, представленных восточным и западным Парижем. Исчезло единение февральской революции..." {Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд., т. 5, с. 124.}. Анненков также отмечает, что в июне государство как будто распалось, что "Париж и Собрание жили двумя разными жизнями, и несомненно было, что для прекращения этой двойственности, при которой не может быть правления, надо, чтоб которая-нибудь из сторон задушила другую" {См. наст. издание, с. 424.}.

В той же статье Энгельс пишет, что "Июньская революция -- революция отчаяния, и она протекает в молчаливом гневе, в мрачном хладнокровии отчаяния" {Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд., т. 5, с. 123.}. Это же состояние отчаяния, охватившее народ, его мрачную решимость начать смертельную битву подчеркивал и Анненков, рассказывая, как "грозные толпы народа" собирались перед ратушей, "стоя угрюмо, как бы замышляя совсем другую песню".

Энгельс подчеркивал, что "Июньскую революцию отличает от всех предшествовавших революций полное отсутствие каких бы то ни было иллюзий, какой бы то ни было восторженности" {Там же.}. Именно эту решимость развеять все надежды, все иллюзии февраля подметил и Анненков: "Со второго дня одержанной в июне победы правительственной и мещанской партиями видно было, что последняя не остановится до тех пор, пока все не возвратится к старой рутине, не изгладятся все самые законные начинания февральской революции и не задернется наглухо занавеса на беспокойный блеск будущего, ею открытого" {См. наст. издание, с. 425.}.

Энгельс сравнивал июньскую революцию с великой битвой при Лейпциге: "Армии, сражавшиеся на улицах Парижа, столь же многочисленны, как армии, сражавшиеся в Лейпцигской битве народов" {Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд., т. 5, с. 124.}. Анненков также прибегнул к этому сравнению, начав с него седьмую главу {См. наст. издание, с. 374.}.

Конечно, близость между "Neue Rheinische Zeitung" и "Записками" Анненкова можно объяснить близостью самих событий, о которых они повествуют, но важны не факты, а отбор и освещение их, в чем Анненков, несомненно, следовал за газетой, а в данном случае -- за Энгельсом.

В пользу предположения, что газета была одним из источников для шестой и особенно для седьмой глав "Записок", говорит целый ряд косвенных доказательств. Анненков еще в марте месяце из личных бесед с Марксом мог знать о его намерении издавать газету {См.: Левцова С. З. Маркс в Германской революции 1848--1849 годов. М., 1970, с. 50.}. С проспектом этой газеты он мог ознакомиться через Эвербека, получившего его наверняка от Маркса {См.: Там же, с. 51.}.

О том, что Анненков поддерживал постоянные контакты с Эвербеком, косвенно свидетельствует, в частности, обзор парижских событий конца апреля--начала мая 1848 г., который, по-видимому, был послан в Кельн Эвербеком {Центральный партийный архив Института марксизма-ленинизма при ЦК КПСС, ф. 23, No 19/12.}. Этот обзор во многом перекликается с рассказом о тех же событиях, которые приводит Анненков в конце главы "Апрель месяц" и в главе "Май месяц".

Возможно, именно близость с Эвербеком и чтение "Neue Rheinische Zeitung" объясняют удивительную осведомленность Анненкова о деятельности демократических клубов и рабочих обществ. Август Герман Эвербек, немецкий революционный деятель, политический эмигрант в Париже, имел там большие связи, обусловленные его работой в качестве журналиста и отношениями его с французскими политическими деятелями, редакторами газет и журналов. Являясь членом Союза справедливых, а затем Союза коммунистов, он вел большую пропагандистскую и просветительскую работу среди немецких рабочих, живущих в Париже. Уезжая! в Кельн для издания газеты, Маркс, как это явствует из письма Эвербека ему от 21 мая 1848 г., оставил его в Париже в качестве лица, представляющего перед французскими рабочими и демократическими кругами Союз коммунистов {MEGA. Dritte Abt., Bd. 2, S. 453.}. Анненков, обладавший особенным умением и усердием добывать нужную информацию, которые он приобрел еще со времени "Писем из-за границы", конечно, не мог не использовать Эвербека в качестве источника информации.

Судя по шестой и седьмой главам, Анненков располагал не только печатными документами, но и той информацией, которую он получал от Эвербека, С. Зейлера и других лиц, сопричастных с политической борьбой во французской столице. На обладание этой особой информацией он достаточно ясно намекает в шестой главе, говоря, что не собирается писать историю республиканского парламента, потому что для этого существуют документы, всем известные и всем доступные, а будет говорить лишь о физиономии этого собрания и о пружинах, которые были приведены в действие разнородными направлениями...

Все приведенные выше факты позволяют высказать предположение, что Анненков был знаком с "Neue Rheinische Zeitung", читал ее и под ее влиянием отбирал и освещал факты, приведенные им в шестой и седьмой главах "Записок о французской революции 1848 года". И хотя Анненков не дал описания самого июньского восстания, он достаточно много в этих главах говорил о его причинах.

"Записки" были использованы Анненковым в конце 50-х годов, когда политическая обстановка в России изменилась, для подготовки к печати трех статей: в 1859 г. в декабрьском номере журнала "Библиотека для чтения" появилась статья Анненкова "Париж в конце февраля 1848 года", а в марте 1862 г. в журнале "Русский вестник" ее продолжение -- "События марта 1848 года в Париже" и "Физиономия Парижа в марте месяце" {Эти статьи были перепечатаны позднее под общим заголовком "Февраль и март в Париже 1848 года" в издании: Воспоминания и критические очерки. Собрание статей и заметок П. В. Анненкова. 1849--1868. СПб., 1877, отд. 1, с. 241--328.}.

В этих статьях понимание исторических событий, свидетелем которых стал автор, отличается большей зрелостью выводов по сравнению с рукописью, составленной по горячим следам событий. Для Анненкова парижане, совершившие февральскую революцию, отнюдь не составляют единую массу. Он выделяет прежде всего рабочих, которые, по его мнению, сыграли главную роль и которые вместе со студентами сохранили в эти дни и национальное достояние (в том числе Луврскую галерею), и частную собственность, что особенно импонирует автору. Анненков отмечает, что состоятельные слои Парижа присоединились к революции после того, как победа была завоевана рабочими, а плоды ее были присвоены вождями буржуазной и мелкобуржуазной оппозиции.

Анненков дает проницательную характеристику Временного правительства, вокруг которого сгруппировались не только республиканцы всех оттенков, сторонники мелкобуржуазного утопического социализма, но и представители монархических фракций -- легитимистов, орлеанистов, бонапартистов.

Характеристика Временного правительства дана автором в заключительных строках первой статьи "Париж в конце февраля 1848 года". В "Записках" она содержится в начале главы "Апрель месяц". И нам представляется неслучайной близость оценок Анненкова следующим словам Маркса из "Классовой борьбы в Франции": "По своему составу временное правительство, возникшее на февральских баррикадах, неизбежно являлось отражением различных партий, которые разделили между собой плоды победы. Оно не могло быть не чем иным, как компромиссом между различными классами,-- которые совместными усилиями низвергли Июльскую монархию, но интересы которых были друг другу враждебны. Значительное большинство его состояло из представителей буржуазии... Рабочий класс имел только двух представителей: Луи Блана и Альбера" {Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд., т. 7, с. 13.}.

Во второй статье Анненков рассказывает о некоторых декретах Временного правительства и реакции на них в столице и в стране. И здесь в оценке этих событий можно говорить о влиянии Маркса.

В связи с декретом временного правительства от 5 марта о проведении выборов в Национальное собрание и введении всеобщего избирательного права Анненков верно расценил бурную деятельность партии "National" в избирательной кампании как страх перед крестьянством, его монархическими настроениями {См. наст. издание, с. 199.}. Это перекликается с оценкой Марксом того же факта в "Классовой борьбе во Франции": "Всеобщее избирательное право отдало судьбу Франции в руки номинальных собственников, составляющих громадное большинство французского народа, -- в руки крестьян" {Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд., т. 7, с. 15.}.

Много общего у Анненкова с Марксом в оценке финансовых мероприятий Временного правительства. Так, то, что пишет Анненков о налоге в 45 сантимов {См. наст. издание, с. 215.}, очень близко к оценке этого закона у Маркса: "Временное правительство ввело дополнительный налог в 45 сантимов на каждый франк по всем четырем прямым налогам, <...> он пал прежде всего на крестьянство, т. е. на огромное большинство французского народа. Крестьянам пришлось нести издержки февральской революции, -- и они составили главную армию контрреволюции. Налог в 45 сантимов был жизненным вопросом для французского крестьянина, который, в свою очередь, сделал его вопросом жизни и смерти для республики. С этого момента в глазах французского крестьянина республику олицетворял налог в 45 сантимов, a парижский пролетариат представлялся ему расточителем, который благоденствовал за его счет" {Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд., т. 7, с. 22.}.

Создание Люксембургской комиссии Анненков, опять-таки сближаясь с Марксом, оценивает как весьма ловкий ход со стороны Временного правительства, которое тем самым очистило "ход событий... от страшной массы народа, мешавшей его течению" {См. наст. издание, с. 195.}.

Очерк "Февраль и март в Париже 1848 года" написан на материале не только первых глав "Записок о французской революции 1848 года", но и с учетом всего накопленного материала. Многое Анненков переоценил в своем повествовании, но влияние Маркса не только осталось неизменным -- оно усилилось и стало более определенным и четким. В этой связи особенно интересной представляется оценка русским литератором событий 17 марта и 16 апреля 1848 г.

Как и в "Записках", демонстрацию 17 марта Анненков рассматривает в очерке как выступление парижского пролетариата в защиту революционного декрета Ледрю-Роллена, против попыток выступления контрреволюционных сил, но в очерке он уже показывает, что внушительная демонстрация сил парижского пролетариата 17 марта обнаружила глубокий социальный раскол всей Франции: против рабочего класса оказалась вся страна собственников. Анненков ставит в зависимость от этого события весь последующий ход революции {См. наст. издание, с. 211.}.

Беседы с Марксом, чтение "Neue Rheinische Zeitung" помогли Анненкову ретроспективно верно расценить подлинные причины неумолимого хода событий во Франции, приведших к июньскому восстанию парижского пролетариата.

В очерке Анненков с большой иронией описывает неразбериху, путаницу, революционное фразерство, царившее на заседаниях Немецкого демократического общества, где главную роль играли Гервег и Борнштедт. За этим стоит нечто большее, чем ирония образованного и умного барина: он видит бесплодность вооруженного вторжения в Германию, более того, он понимает, что революционный энтузиазм иностранных рабочих умело используется Временным правительством, которое мечтает избавиться от них. Здесь поразительное совпадение с оценкой Марксом и Энгельсом авантюристических планов немецких и иных мелкобуржуазных демократов, их пагубной тактики, которая привела к выдаче рабочих-эмигрантов в руки реакционной военщины собственных стран.

Анализ работ Анненкова разных периодов позволяет с определенной долей уверенности говорить о влиянии Маркса и Энгельса на его взгляды. К сожалению, мы не располагаем данными, которые позволили бы высказать предположение о знакомстве Анненкова с работами Маркса "Классовая борьба во Франции", "Восемнадцатое брюмера Луи Бонапарта" и "Письмами из Франции" Энгельса. Однако близость отдельных суждений Анненкова некоторым положениям этих работ Маркса и Энгельса может быть объяснена тем, что их взгляды и оценки определялись уже в первые месяцы революционных событий во Франции.

Естественно, русский литератор ни в коей мере не становится марксистом, однако его кругозор под влиянием идей основоположников научного коммунизма существенно расширяется и оценка событий, свидетелем которых он стал в Европе, становится более глубокой и правильной.

Работы Анненкова имели определенный отклик в России, а потому их следует принимать во внимание при изучении влияния идей Маркса и Энгельса на формирование мировоззрения передовой части образованного русского общества как один из каналов проникновения их идей.

В этом плане значение "Писем из-за границы" состоит в другом -- в том, что они знакомили русского читателя с передовой общественной мыслью Европы, в частности, с идеями французского утопического социализма.

Для самого Анненкова его первое зарубежное путешествие, новейшая литература по социально-политическим, экономическим и философским вопросам, а также наблюдение за контрастами социальной жизни в наиболее развитых капиталистических странах и прежде всего в Англии, значили очень многое. Все это помогло ему во время второй длительной поездки за границу в какой-то степени верно оценить историческое значение нового учения, которое вошло в современную ему действительность с именем Маркса.

Для знакомства русского общества с идеями уже сформировавшегося марксизма реальное значение имели "Парижские письма", которые получили большой общественный резонанс. Это объясняется многими причинами: прогрессивная позиция самого Анненкова; авторитет "Современника", каждая публикация которого была событием в общественной жизни России; острый интерес русского общества 40-х годов XIX в. к умственным и политическим движениям на Западе. Помимо "Парижских писем" большое значение имели и личные контакты Анненкова с кругом "Современника".

Летом в Силезию приезжал лечиться Белинский. Анненков, отказавшись от собственных планов путешествия в Грецию, отправился вместе с ним в Зальцбрунн. Здесь, а затем в Париже, где в спорах, помимо Белинского и Анненкова, принимали участие Герцен, Бакунин, Сазонов, велись долгие разговоры о социально-экономическом и политическом положении стран Западной Европы и особенно Франции. Споры эти уже были описаны в нашей литературе {См., например: Нечаева В. С. В. Г. Белинский. Жизнь и творчество. 1842-1848. М., 1967, с. 374--379.}. Мы приведем лишь отрывок из письма Белинского Боткину от 2--6 декабря 1847 г., из которого становится ясным их основное содержание: "Я согласен, что одною буржуазии нельзя объяснить a fond (вполне. -- И. К., В. С.) и окончательно гнусного, позорного положения современной Франции, что это вопрос страшно сложный, запутанный и прежде всего и больше всего -- исторический, а потом уже какой хочешь -- нравственный, философский и т. п. Я понимаю, что буржуазия явление не случайное, а вызванное историей, что она явилась не вчера, словно гриб выросла, и что, наконец, она имела свое великое прошедшее, свою блестящую историю, оказала человечеству величайшие услуги. Я даже согласен с Анненковым, что слово bourgeoisie не совсем определенно по его многовместительности и эластической растяжимости. Буржуа и огромные капиталисты, управляющие так блистательно судьбами современной Франции, и всякие другие капиталисты и собственники, мало имеющие влияния на ход дел и мало прав, и, наконец, люди вовсе ничего не имеющие, т. е. стоящие за цензом. Кто же не буржуа? Разве ouvrier (рабочий. -- И. К., В. С), орошающий собственным потом чужое поле. Все теперешние враги буржуази и защитники народа также не принадлежат к народу и также принадлежат к буржуази, как и Робеспьер и Сен-Жюст... Итак, не на буржуази вообще, а на больших капиталистов надо нападать, как на чуму и холеру современной Франции..." (Белинский, т. 12, с. 448--449).

И второй раз он упоминает об этих спорах в письме к самому Анненкову от 15 февраля 1848 г.: "Когда я в спорах с Вами о буржуази называл Вас консерватором, я был осел в квадрате, а Вы были умный человек. Вся будущность Франции в руках буржуази, всякий прогресс зависит от нее одной, и народ тут может по временам играть пассивно-вспомогательную роль... Мой верующий друг (Бакунин. -- И. К., В. С.) доказывал мне еще, что избави-де бог Россию от буржуази. А теперь ясно видно, что внутренний процесс гражданского развития в России начнется не прежде, как с той минуты, когда русское дворянство обратится в буржуази..." (там же, с. 468).

Мы не останавливаемся здесь ни на существе спора, ни на толковании его оттенков {На наш взгляд, например, В. С. Нечаева предвзято подходит к позиции Анненкова в атом споре. См.: Нечаева В. С. Указ. соч., с. 378.}. Для нас важно подчеркнуть, что Белинский выносит из этих споров новые для него мысли: буржуазия является закономерным продуктом исторического развития человеческого общества; ей противостоит неимущий рабочий; на определенном этапе развития буржуазия играет прогрессивную роль; она не однородна по своему составу (в письме говорится о мелкой буржуазии); в современной Франции все радикальные политические деятели и социальные реформисты хотя и заявляют себя защитниками народа, принадлежат к буржуазии.

Не будет преувеличением, вероятно, утверждение, что в защиту этих положений в парижских спорах выступил Анненков. На основании "Замечательного десятилетия", писем Белинского это можно утверждать с уверенностью по крайней мере по отношению к первым четырем положениям. На позицию же, занятую в споре Анненковым, несомненное влияние оказали и Маркс, и Энгельс.

В отличие от "Писем из-за границы" и "Парижских писем" "Записки о французской революции 1848 года" не были опубликованы, но, без сомнения, они были известны узкому кругу близких ему лиц. Судя по письму Герцена от 2--8 августа 1848 г., "Записки" были отправлены в Россию с семейством Тучковых, еще до отъезда на родину их автора. Когда "Записки" Анненкова попали в Москву, среди друзей Анненкова и Герцена уже не было Белинского, скончавшегося в мае 1848 г. Но Грановский, Кетчер, Боткин, Корш, разумеется, прочитали труд Анненкова. Не исключено, что московские друзья Анненкова познакомили с его рукописью и более широкий круг близких к ним людей. В пользу этого предположения говорит сохранившаяся копия, снятая неизвестным лицом с третьей главы "Записок" -- "Луи Блан в Люксембурге" (ИРЛИ, 57 49 XXX б 33).

Анненков возвратился в Россию осенью 1848 г., когда в стране началась реакция. "По приезде из Парижа в октябре 1848 года, -- писал он впоследствии, -- состояние Петербурга представляется необычайным: страх правительства перед революцией, террор внутри, предводимый самим страхом, преследование печати, усиление полиции, подозрительность, репрессивные меры без нужды и без границ..." (Лит. воспоминания, с. 529).

Такая обстановка, естественно, не могла способствовать ни публикации "Записок", ни какому бы то ни было распространению их. Сам Анненков уехал в свою симбирскую деревню, где сначала занялся публицистикой и написал "Письма из провинции", а затем, с помощью младшего брата Ивана Васильевича Анненкова, купившего у H. H. Ланской право на издание сочинений Пушкина и черновые бумаги поэта, принялся за основное дело своей жизни -- научное издание сочинений Пушкина и материалов к его биографии. Этому делу Анненков отдал более пяти лет.

В 1850-е годы Анненков -- активный участник современного литературного процесса и общественной жизни России. Он возобновляет приятельские отношения с Герценом, приветствуя его лондонское предприятие -- издание "Колокола", систематически выступает с критическими статьями И литературоведческими исследованиями.

Круг интересов его по-прежнему широк, как обширен и круг людей, с которыми он общается. Принадлежа по своим личным и эстетическим симпатиям, политическим взглядам к кругу редакции "Библиотека для чтения", Анненков в то же время живо интересовался "Современником" и его молодыми идеологами --- Чернышевским и Добролюбовым.

В литературе Анненков обычно фигурирует как антагонист Чернышевского и его имя приводится лишь в связи с полемикой между ним и Чернышевским по поводу современных литературных явлений, и совершенно забывается о других фактах.

В период работы Чернышевского над "Очерками гоголевского периода развития русской литературы" Анненков снабжает его богатым фактическим материалом. А. Н. Пыпин писал впоследствии: "Если не ошибаюсь, немало он (Чернышевский. -- И. К., В. С.) почерпнул из рассказов П. В. Анненкова" {Пыпин А. Н. Некрасов. СПб., 1905, с. 24.}. Анненков в письме к И. С. Тургеневу от 1 июня 1856 г. просит: "Пришлите мне по тяжелой почте кипу Чернышевского. Это будет безделица по почте. Кипа эта мне нужна, да и недаром же заставлять работать Чернышевского. Ничего нет приятнее для человека, когда труд и одолжение его гуляют в пространстве" {Письма П. В. Анненкова к И. С. Тургеневу. Публикация H. M. Мендельсона.-- В кн.: Труды пуб. б-ки СССР им. В. И. Ленина. М., 1934, вып. 3, с. 58.}. Помощь Чернышевскому в работе над "Очерками гоголевского периода", видимо, сблизила Анненкова с ним; в письме к Тургеневу от 16 ноября 1857 г. Анненков сообщает: "Я часто навещаю Чернышевского, с которым познакомился короче" {Там же, с. 72.}.

Чернышевский высоко ценил работы Анненкова. Собрание сочинений A. С. Пушкина, отредактированное и изданное Анненковым, материалы для биографии Пушкина, опубликованные в первом томе издания, воспоминания Анненкова о Н. В. Гоголе, труд его о Н. В. Станкевиче -- все вызвало, как известно, хвалебные рецензии Чернышевского. Вместе с Анненковым Чернышевский принял активное участие в организации и работе Литературного фонда, что также не могло их не сблизить.

В период интенсивного общения с Анненковым Чернышевский работал над рядом статей по истории Франции. В 1857 г. в "Современнике" (No 7) Чернышевский поместил рецензию на статью кн. В. А. Черкасского о работах А. Токвилля "L'ancien regime et la revolution" ("Старый режим и революция". -- И. К., В. С.) и Ш.-Ф. Монталамбера "De l'avenir politique de l'Angleterre" ("О политическом будущем Англии". -- И. К., В. С). Статья была опубликована в "Русской беседе" {Русская беседа, 1857, т. 2, кн. 6. Критика, с. 23--88.} и дала возможность Чернышевскому высказать ряд резких замечаний в адрес режима Июльской монархии и Луи Бонапарта. В 1858 г. по инициативе Чернышевского издается при "Современнике" "Историческая библиотека", которая открывалась переводом труда немецкого историка Ф. К. Шлоссера "История восемнадцатого столетия и девятнадцатого до падения Французской империи". Предисловие к первому тому написано Чернышевским.

В том же 1858 г. в "Современнике" появляются статьи Чернышевского "Кавеньяк" и "Борьба партий во Франции при Людовике XVIII и Карле X"; последняя представляет собой рецензию на "Memoires pour servir a l'histoire de mon temps" par Guizot, t. 1, 1858 ("Воспоминания как материалы для истории моего времени" Гизо, т. 1, 1858. -- И. К., В. С). В 1859 г. была написана статья "Франция при Людовике-Наполеоне", не пропущенная цензурой, а в первой, второй и пятой книжках "Современника" за 1860 г. появилась статья "Июльская монархия".

Статьи Чернышевского объединяла мысль о народе как движущей силе истории, революции как единственном пути радикального изменения общественного устройства, о предательской роли либералов в ответственные, решающие моменты истории. Актуальность статей для русского общества была очевидна.

Вопрос об источниках этих статей Чернышевского не раз ставился в литературе. В работах советских историков конца 1920-х годов подчеркивалась удивительная близость высказываний и суждений Чернышевского суждениям Маркса. Так, Ц. Фридлянд пишет: "Статьи Н. Г. Чернышевского обнаруживают поразительное совпадение по целому ряду вопросов с блестящими страницами Маркса из "18 Брюмера"" {Фридлянд Ц. Н. Г. Чернышевский как историк. -- В кн.: Летописи марксизма 1928 г. Записки института К. Маркса и Ф. Энгельса, VII-VIII, с. 43.}. Его мысль продолжает М. Н. Покровский: "...в самом деле много блестящих мыслей и много формулировок, сходных с формулировками Маркса в его исторических работах" {Покровский М. Н. Н. Г. Чернышевский как историк. -- Историк-марксист, 1928, No 8, с. 32.}. Особенную близость Марксу, по мнению Фридлянда и Покровского, Чернышевский обнаружил в статье "Кавеньяк" {Вновь это предположение (правда, без анализа конкретного материала) выдвинуто в статье: Чеканов Н. С. Основные вопросы истории Франции периода июльской монархии и революции 1848 г. в освещении А. И. Герцена и Н. Г. Чернышевского.-- В кн.: Учен. зап. Курского гос. пед. ин-та. Кафедра истории, 1961, вып. 13, с. 161.}.

Авторы указанных статей анализируют обширный круг исторической литературы, которая могла быть использована или действительно была использована Чернышевским в его работах по истории Франции. В связи с этим нам хотелось бы обратить внимание на глухое упоминание в статье "Кавеньяк", мимо которого до сих пор проходили все исследователи. В ней Чернышевский пишет: "Этот взгляд нимало не принадлежит нам, мы только передаем то, что находим в источниках, которыми руководствовались" (Чернышевский, т. 5, с. 5).

Мы считаем возможным высказать предположение, что на одно из первых мест здесь претендует Анненков. Основание для этого нам дают некоторые соображения. Во-первых, Анненков был в глазах Чернышевского не только маститым литератором, но и знатоком Европы, особенно Франции 40-х годов. Чернышевскому были, конечно, известны "Письма из-за границы" и "Парижские письма". Во-вторых, среди окружения Чернышевского Анненков был единственным непосредственным свидетелем Французской революции в продолжение пяти месяцев, находясь к тому же все это время в тесном общении сначала с Бакуниным, потом с Герценом, о чем Чернышевский не мог не знать. Наконец, во время работы над "Очерками гоголевского периода развития русской литературы" Чернышевский мог убедиться в ценности информации Анненкова, в ее объективности и достоверности.

Анненков, в свою очередь, шел навстречу Чернышевскому, стремясь сблизиться с вождем русского молодого поколения. Нам представляется возможным даже, что Анненков не скрыл от Чернышевского своих зарубежных контактов, в частности своего знакомства с Марксом и Энгельсом, тем более что интерес к ним в России появился уже в 40-е годы. Об этом говорящие только выше приведенные факты, но и упоминание о Марксе и Энгельсе в таком официальном издании, как "Справочный энциклопедический словарь" {Справочный энциклопедический словарь / Под ред. Старчевского. СПб., 1848, т. 11, с. 139.}.

В статье Чернышевского есть несколько страниц, в которых кратко излагаются основные события французской революции 1848 г. Причем автор не просто излагает ход революции во Франции. Опираясь на факты, Чернышевский так интерпретирует и располагает их, что они помогают ему выдвинуть обвинение против партии умеренных республиканцев, партии "National". Чернышевский отмечает в статье "Кавеньяк", что определяющее влияние во Временном правительстве имели умеренные республиканцы. Эти "чистые республиканцы" пришли к власти с помощью рабочих, их "союз" с рабочими был противоестественен и породил многие противоречия. Основным вопросом революции 1848 г. Чернышевский полагал социальный вопрос. Неумение и нежелание решить этот вопрос, по его мнению, составляет основную вину умеренных республиканцев, стоявших у власти, что и привело в конце концов к июньскому восстанию, неизбежность которого была заложена уже в феврале.

Близость "Запискам" Анненкова статьи Чернышевского "Кавеньяк" проявляется не только в освещении общего хода событий революции 1848 г., но и в понимании отдельных революционных событий и фактов.

Как и Анненков, Чернышевский основной движущей силой революции 1848 г. считал рабочий класс, который вынудил Временное правительство заняться решением социальной проблемы: "...они хотели существенных изменений в своем материальном быте, и когда республиканцы, достигшие власти их силой, показали вид, что хотят ограничиться изменениями политической формы, работники потребовали от них на другой же и на третий же день после победы принятия мер к улучшению материального положения низших классов" (Чернышевский, т. 5, с. 15).

Анненков называл Люксембургскую комиссию "спасительным громоотводом". Чернышевский же, говоря о ней, пишет: "Пока продолжались Люксембургские конференции, они более, нежели что-нибудь другое, удерживали работников от насильственных действий" (там же, с. 17).

В оценке национальных мастерских, причин, вызвавших их создание, и роли, которую им первоначально отвело Временное правительство, Чернышевский также близок к Анненкову: "Национальные мастерские с тем и были устроены, чтобы служить армией против социалистов... эти мастерские были организованы по военной системе..." (там же, с. 21).

Анненков, как было сказано выше, не без влияния Маркса, стал, начиная с апреля месяца, достаточно трезво понимать расстановку Политических сил, видя нарастание классовых противоречий в стране. Он писал также, что партия "National" представляет большинство в Национальном собрании. Это же отмечает и Чернышевский: "Под влиянием всех этих обстоятельств умеренные республиканцы решительно восторжествовали на выборах в Национальное собрание..." (там же, с. 23).

В оценке событий 15 мая Чернышевский также следует за Анненковым, повторяя его даже в мелочах. Он называет Бланки, как и Анненков, "интриганом".

Уклонившись от описания июньского восстания, что было совершенно естественно в условиях подцензурной печати, Чернышевский, подобно Анненкову, очень обстоятельно анализирует причины, породившие восстание: бездейственность Исполнительней комиссии, реакционная политика Учредительного собрания, требовавшего от комиссии решительных действий против рабочих национальных мастерских, наглое наступление на завоевания февраля.

В своем рассказе Чернышевский точное следует за Анненковым, передавая кратко его пространные описания, которые иногда почти текстуально совпадают: "В продолжение четырех месяцев легкомысленное бездействие и разноречащие распоряжения временного правительства и его наследницы, Исполнительной комиссии, раздражали массу, обманываемую в своих надеждах, исполнение которых было ей формально обещано" (там же, с. 14) {См. наст. издание, с. 428, 429.}.

Любопытно, что Чернышевский близок Анненкову именно в тех суждениях, в которых последний следовал за Марксом; "ламартыжничество", "буржуазологию" Анненкова Чернышевский напрочь отсекал.

Влияние "Записок" Анненкова сказалось не только на статье "Кавеньяк", но и на других статьях Чернышевского, в которых говорится о некоторых событиях революции 1848 г. во Франции.

В статье "Франция при Людовике-Наполеоне" примечательны характеристика Луи Бонапарта и понимание причин, способствующих его выдвижению в 1848 году. Чернышевский, подобно Анненкову, называет Луи Бонапарта "авантюристом". Объясняя причины, приведшие его к власти, Чернышевский указывает на обаяние его имени, на популярность его среди крестьянских масс: "Было и еще одно обстоятельство, тоже упущенное из виду политическими прожектерами, обстоятельство, проявившееся потом с непреодолимой силою: это очарование, производимое именем Наполеона на невежественную массу деревенского населения, очарование почти баснословное... они считали его за Персея, который явился затем, чтобы убить это отвратительное чудовище -- республику, столь алчную до налогов" (там же, с. 398).

В своих "французских" статьях Чернышевский неоднократно писал ,о враждебном отношении крестьянских масс Франции к республике 1848 года, по милости правительства которой был введен налог в 45 сантимов. Как помним, на такое же отношение крестьян к революции и по тем же причинам указывал и Анненков.

В статье "Борьба партий во Франции при Людовике XVIII и Карле X" Чернышевский разоблачает антинародную сущность буржуазного либерализма. Это разоблачение вряд ли было бы возможно без учета опыта революции 1848 г. Одним из источников для понимания предательской роли либеральной буржуазии Чернышевскому могли стать шестая и седьмая главы "Записок" Анненкова. В них Анненков показал, что стремление к свободе у буржуазии, равно как и защита монархии у монархистов, мнимое, каждая из этих партий заботилась прежде всего не о свободе или короле, а о своих эгоистических интересах. Так же характеризовал эти партии и Чернышевский: "В чем же заключались действительные стремления партий, из которых одна выдавала себя защитницей монархической власти, другая -- свободы? Они заботились об интересах, гораздо более близких им, нежели престол или свобода" (там же, с. 224).

Видимо, именно потому, что Чернышевский использовал в качестве одного из источников (следует еще раз подчеркнуть, что, конечно же, материалы Анненкова не могли быть единственным источником информации для его статей о революции во Франции) "Записки" Анненкова, статьи самого Чернышевского оказались так близки работам Маркса.

Изложенный выше материал позволяет, на наш взгляд, с достаточным основанием утверждать, что написанная Анненковым по горячим следам событий рукопись "Записки о французской революции 1848 года" была не только прочитана его московскими друзьями в 1848 г., но позднее, через 10 лет, стала известна Чернышевскому и оказала определенное влияние на его статьи о Франции, а тем самым и на передовое общественное мнение России.

Поэтому совершенно необходимо конкретное изучение литературного наследства Анненкова, его писем, рукописей, истории его личных отношений со своими соотечественниками для воссоздания полной картины влияния идей Маркса и Энгельса на передовые круги русского образованного общества не только в 1840-х годах, но и в период нарастания революционного подъема в России во второй половине 50-х годов XIX в.

УСЛОВНЫЕ СОКРАЩЕНИЯ

Анненков и его друзья -- П. В. Анненков и его друзья. Литературные воспоминания и переписка 1835--1885 гг. СПб., 1892.

Белинский -- Белинский В. Г. Полн. собр. соч. В 13-ти т. М.; Л., 1953--1959,

Герцен -- Герцен А. И. Собр. соч. В 30-ти т. М., 1959--1960.

Лит. воспоминания -- Анненков П. В. Литературные воспоминания. М., 1960.

ГБЛ -- Рукописный отдел Всесоюзной Государственной библиотеки СССР им. В. И. Ленина.

ИРЛИ -- Рукописный отдел Института русской литературы (Пушкинский дом) АН СССР.

ЛН -- Литературное наследство.

Тургенев -- Тургенев И. С. Полн. собр. соч. и писем. В 28-ми т. М., 1962--1968.

Чернышевский -- Чернышевский Н. Г. Полн. собр. соч. В 15-ти т. М., 1949--1950.

ЦГАЛИ -- Центральный архив государственной литературы и искусства.