Тарле Евгений Викторович - Ван Мюйден. История швейцарского народа

Из литературного наследия академика Е. В. Тарле

М., "Наука", 1981

ВАН МЮЙДЕН. ИСТОРИЯ ШВЕЙЦАРСКОГО НАРОДА. Пер. с франц. под ред. Э. Л. Радлова. T. III. СПб., 1902.

Ван Мюйден считается теперь одним из наиболее обстоятельных историографов Швейцарии, вернее -- политического ее прошлого, ибо о социальном быте швейцарского народа он почти не упоминает, а немногие главы (в III томе одна), посвященные умственному движению, носят по преимуществу номенклатурный характер. Сказать, что эта книга будит мысль, наводит на размышления, что она интересно написана, дает цельную и выпуклую историческую картину -- значит сильно погрешить против истины. Нельзя пожелать лучшей справочной книги по истории Швейцарии, нежели эти три тома (снабженные к тому же превосходным алфавитным указателем), но читать их систематически есть труд столь же непривлекательный и невознаграждающийся, как чтение некоторых других общих историй, например сочинения Чезаре Канту об Италии или Лафуентеса об Испании; французский Анри Мартен и наш Соловьев читаются уже гораздо легче, ибо у них есть проработанные общие мысли, т. е. та Ариаднина нить, которая совершенно отсутствует у Ван Мюйдена. Не то, чтобы он, например, слишком прятал за излагаемыми фактами свою индивидуальность; напротив, убеждения свои он высказывает кстати и некстати, но, во-первых, эти убеждения имеют чрезвычайно сбивчивый вид, а во-вторых, они излагаются как-то Ю part {в отрыве (франц.).} от общего фактического рассказа; места, посвященные им, механически вставлены в изложение и не освещают его. Приведем пример. Ван Мюйден вне всякой непосредственной связи со своей темой размышляет на нескольких первых страницах (III тома) о деятелях первой Французской революции: "Это были теоретики, убежденные Ю priori в возможности осуществления своих гуманитарных мечтаний. Когда выступили трудности, которых не ожидали, они были поражены, и, так как это затрагивало их самолюбие, они, подобно своим предшественникам, прибегали к силе для произведения своих идей. Лишенные религиозного чувства, а до некоторой степени и нравственного, они совершили -- одни с наивным чистосердечием, другие с непростительным легкомыслием или возмутительным цинизмом -- самые вопиющие несправедливости". Уже эти фразы сбивчивы, огульны и без оговорок чрезвычайно далеки от истины. Но дальнейший приговор швейцарского историка еще общее и еще курьезнее: "Революция -- скороспелое дело рук неопытных и незрелых политиканов -- заявила себя исполнительницей идей философов, дискредитировавших старый режим. Но поколение 1793 г., лихорадочное, впечатлительное, подозрительное и жестокое, не обладало нравственными качествами, необходимыми для создания нового порядка вещей; оно возбудило скоропреходящие энтузиазмы и, не сумев довести до конца предполагаемые реформы, оставило за собой много развалин". Уже давно не тайна (а после капитального труда Олара станет окончательно трюизмом), что редко какое собрание во всемирной истории проявило за короткий промежуток существования такую организаторскую силу, такую зрелость государственной мысли, такое богатство инициативы, как именно первые революционные палаты -- конституанта, легислатива и Конвент, и последний даже по преимуществу. Реформы административного и гражданского права, учебного дела и т. д. и т. д. оказались прочным даром того времени, и эти голословные выходки не только лишены всякого содержания, но и совершенно неуместны в "Истории швейцарского народа". "Когда оказалось, -- пишет автор, -- что их теории пусты и суетны, пороки действующих лиц драмы вызвали отвращение; народ отвернулся от них с ужасом, а счастливый солдат, явившийся для освобождения его от тирании этих последних, был принят, как освободитель". Такое словесное переливание из пустого в порожнее длится еще некоторое время, и потом автор, как ни в чем не бывало, переходит к своему обычному спокойному и монотонному пересказу в хронологическом порядке всего важного и неважного, случившегося в политической истории Швейцарии за последний век.

В сущности, за вычетом немногих моментов политическая борьба в Швейцарии (между реформатами и католиками, либералами и реакционерами) обыкновенно не достигала слишком больших размеров. Иногда брожение охватывало отдельные кантоны, но редко всю страну. Борьба между членами и противниками Зондербунда -- самый выдающийся факт этого рода, но и эта борьба окончилась без вреда для единства республики. Принцип почти полного самоуправления, царивший в стране, сделал то, что каждый кантон имеет свою историю, кое в чем отличающуюся от истории соседних кантонов. Все эти части истории Швейцарии трудолюбиво и детально изложены Ван Мюйденом. Его патриотизм обладает чрезвычайно высокой температурой, но заключает в себе некоторые черты, способные подкупить даже иностранного читателя, и, пожалуй, еще больше, нежели аборигена. На стр. 249 читаем: "В годы, последовавшие за 1830 г., на территорию Швейцарии стали стекаться обломки революции, которые только что потрясали материк Старого Света. Гостеприимная почва, пристанище несчастных всякого рода, безвестных политиков, смиренных последователей гонимой веры, монархов, низверженных с престола и бежавших из своей родины, -- для всех Швейцарский союз служил уже целые века убежищем, подобно тому как в древности храмы были местом, где опальный мог выжидать наступления лучшей поры в полной безопасности от преследования своих противников. Но у самых выходов этого храма сторожили подозрительные властелины, царившие в Европе". За то Швейцария, говорит автор, заслуживает неувядаемой славы, что она, несмотря на угрозы и затруднения, за вычетом исключительных случаев не выгоняла и не выдавала изгнанников. Ван Мюйден смотрит с некоторым (впрочем, кротким) неодобрением и сожалением на этих "международных смутьянов", как он называет их, хотя и тут его воззрения несколько сбивчивы, ибо из многих выражений явствует, что он отнюдь не сочувствует и тому, против чего "смутьяны" боролись.

Факты, приводимые в изобилии Ван Мюйденом, подтверждают весьма убедительно его мысль, что в Швейцарии и в XIX в. (мы бы сказали, по преимуществу в 1-й его половине) существовала тесная связь между вопросами политическими и религиозными, конфессиональными. Известная история с профессурой Штрауса рассказана тут весьма детально. В 1836 г. освободилась в Цюрихском университете кафедра, на которую после долгой борьбы и полемики между радикалами и духовенством правительство Цюриха пригласило Давида Штрауса, автора "Жизни Иисуса Христа". В начале 1839 г. Государственный совет утвердил назначение Штрауса. Началось брожение в народе. Через несколько дней после решения Государственного совета произошла большая манифестация против правительства, вскоре образовалась целая евангелическая ассоциация, собравшая 39 тыс. подписей против утверждения Штрауса, заволновались деревни; правительство решило пригласить федеральные войска для сохранения порядка, но волнение с каждым днем усиливалось, и через шесть недель после утверждения Штрауса тот же Государственный совет дал ему отставку с пенсией (в 1500 франков в год), хотя Штраус, конечно, и не начинал еще своей службы. Но этим не кончилось. Волнения продолжались, ибо большие массы кантонального населения требовали отставки правительства, осмелившегося пригласить Штрауса. Произошло вооруженное столкновение народа с войсками, причем с обеих сторон были жертвы (из народа было убито 13 человек). Инсургенты добились своего. Правительство уступило свое место другому, временному, а вскоре последовали выборы, доказавшие глубокую непопулярность радикальной партии.

История Швейцарии во второй половине носит более тусклый характер. Если верить афоризму, что "счастлива страна, имеющая скучную историю", то относительно последних десятилетий исторической жизни швейцарского народа можно прийти к весьма оптимистическим выводам. К неприятному удивлению читателя, обстоятельный, иногда даже утомительно детальный Ван Мюйден донельзя бегло, совсем в размерах учебника, говорит о самой важной черте новейшей швейцарской истории -- окончательной демократизации строя. Вспоминая, сколько места посвящают государствоведы (вроде Лавеле) хотя бы такому оригинальному явлению, как новейшие швейцарские "референдумы", мы не можем не поставить Ван Мюйдену в большой пассив отсутствие интереса к этому и к другим признакам демократизации, отмечающей более и более весь государственный быт современной Швейцарии.

Книга Ван Мюйдена нуждалась скорее в популяризации и сокращении, нежели в переводе. В настоящем своем виде, повторяем, она годна для справок, а не для самообразовательного чтения.

ПРИМЕЧАНИЯ

Автограф не сохранился. Печатается по журнальной публикации (Русское богатство, 1902, No 4, с. 77--81).