Тыркова Ариадна Владимировна - Армяне

Ариадна Тыркова

Армяне

Ариадна Тыркова -- автор романов "Ночью", "Жизненный путь", книги "Семь рассказов" с осени 1911 г. по осень 1912 г. провела с небольшими перерывами один год в Турции. Свои наблюдения она изложила в цикле публицистических очерков,
печатавшихся тогда в основном в газете "Речь". В 1916 г. в очерке с некоторыми дополнениями были объединены в книгу под названием "Старая Турция и младотурки. Год в Константинополе". В книге показаны различные аспекты жизни Турции. Она состоит из предисловия и семи глав: "Младотурецкий кораблик", "Выборы и открытие парламента", "Проливы и Россия", "Армяне", "Военное брожжение и провал младотурок", "Главари", "Вместо заключения".

Публикуемый очерк "Армяне" -- глава из этой книги.

16 марта

Великий визирь Саид-паша, лукавый и опытный политик, сказал как-то в разговоре с армянским депутатом [Если память мне не изменяет, депутат этот был Вратян. Летом 1915 г. , во время армянского истребления он также был убит].

В Оттоманской империи есть только две народности, одинаково заинтересованные в сохранении Турции, -- это турки и армяне. Греки только и ждут, как бы перейти к Греции, болгары -- к Болгарии. Нам с вами некуда переходить, и мы должны работать сообща.

Несомненно, что в разноголосице сталкивающихся и враждующих, и противоположных национальных интересов, которое так задерживает и уродует ход государственной жизни Турции, армяне заняли совершенно особенное положение. Больше, чем все остальные христиане, терпели они от холодной жестокости старого режима. Описание армянских погромов напоминает страшные летописи древних истреблений, когда победители убивали и мучили, и насиловали, и грабили побежденных с той разнузданностью, на которую из всех зверей способен только человек. В 1896 г. в самом Константинополе было убито в течение трех дней около 10,000 армян, не говоря о десятках тысяч убитых, раненых и разоренных в больших и малых провинциальных городах. После свержения Абдул-Гамида, тотчас после объявления конституции, произошел погром в Адане, недалеко от Сирии. Враги младотурок ставят этот погром им в вину, но сами армяне нашли в себе достаточно благоразумия, чтобы понять, что это вспышка подлинного турецкого черносотенства, с которым младотуркам все время приходится бороться.

Из всех национальных групп, существующих в Оттоманской империи, армяне, по-видимому обладают наибольшей долей политического благоразумия, да и вообще наибольшей политической воспитанностью и организованностью. На их примере можно изучать живучесть народа. Полторы тысячи лет тому назад потеряли они свою государственную самодеятельность, были разделены между персами и византийцами и с тех пор, меняя государственных владык, сохранили язык, литературу, обычаи, сохранили подлинное национальное лицо, которое и сейчас отстаивают упорно и умело.

Их в Турции немного, только два миллиона, но с ними считаются, потому что в этой хаотической, разрозненной стране армянский народ представляет из себя сплоченную силу. И сейчас, во время выборов, комитет не только вошел с ними в соглашение, но и принял большинство их требований. Переговоры велись с самой сильной и влиятельной армянской партией, с дашнакцутюном, у которой и в Константинополе, и в армянских вилайетах организованы комитеты, клубы, и созданы очень хорошие газеты.

Союз между ними и салоникским комитетом был заключен еще до революции, когда армяне помогали заговорщикам агитировать и распространять конституционную литературу. Когда младотурки оказались у власти, дашнакцаканы заключили с ними формальный договор и копия с него, подписанная тремя комитетчиками и тремя армянами, висит на стене в редакции официального органа дашнакцутюна "Азатамарта". В этой бумаге подтверждалась совместная защита общей конституции и неприкосновенность той внутренней армянской конституции, которая постепенно сложилась около армянской церковной общины.

Любопытно, что армянская социалистическая партия, в программе которой значится среди многих других пунктов, общих с западными социалистическими программами, необходимость отделения церкви от государства, при первом столкновении с практической политикой была вынуждена настаивать именно на государственных правах своей церкви.

Подробности нового соглашения пока еще не опубликованы. Но в нем опять-таки подтверждаются права "милетов", т. е. церковных общин. Затем идет школьный земельный вопрос и административные, судебные реформы.

Относительно школ армяне, кроме уже фактически существующего права учиться на своем языке, настаивают на получении из казны субсидий. Так как бюджет Министерства просвещения пополняется налогами, которые платят представители всех национальностей, не включая и армянской, то справедливость требует, чтобы эти деньги оплачивали и школьные расходы всех национальностей.

Администрация и суд нуждаются в реформах по всей Турции, и всюду разноплеменное население настаивает на том, чтобы чиновники не были исключительно турки, а назначались также из представителей местных народностей. В этом отношении Македония и Эрзерумский или Ванский округ выступают с приблизительно одинаковыми требованиями.

Иначе обстоит дело с земельным вопросом, который в Турции вообще запутан, а в последние годы бессмысленного царствования Абдул-Гамида особенно запутался благодаря тому, что султан дарил своим любимцам огромные поместья. Если разгоревшиеся аппетиты не удовлетворялись подаренным, то беки сами захватывали все, что им хотелось. Шло форменное расхищение казенных земель и грабеж частновладельческих. Так, в Албании знаменитый фаворит бывшего султана, начальник дворцовой гвардии Исаболетин завладел десятками тысяч десятин, на которых пасутся несчетные стада овец. Когда младотурки захотели взять от него непринадлежащие ему земли и заставить его платить налоги, то он ответил им на это организацией албанского восстания.

Борьба с такими хищниками-феодалами, которые как средневековые бароны, сидят в неприступных горных замках, составляет одну из трудных задач теперешнего турецкого правительства. Над большинством отдаленных провинций до сих пор оно не имеет настоящей власти. Беки теперь не могут платить налоги и когда приходят сборщики, они или откупаются от них несколькими золотыми, или выгоняют их при помощи своей вооруженной челяди. Есть помещики, за которыми числятся десятки тысяч турецких золотых недоимки, но эти долги нисколько не нарушают приятной и богатой жизни турецких феодалов. Зато крестьяне отдуваются за всех и аккуратно вносят так называемую dimes, т. е. около 12 1/2 % сбора натурой со всего урожая и производства. Причем, беззаконие доходит до того, что там, где влиятельные беки захватили чужие земли, налог собирается не с беков, не с фактических владельцев, а с земледельца, который, таким образом, за свою землю платит не только правительству, но и захватчику.

Особенно безнаказанно и жадно производились земельные грабежи в армянских провинциях, где курды-мусульмане, привыкшие считать армян вне закона, хватали все, что им хотелось. Во многих местах подлинные владельцы сохранили документы на свое право на землю, но и это не дает возможности восстановить фактическое владение. Партия дашнакцаканов одной из первых своих задач ставит возвращение этих участков армянским собственникам. Младотурки признают это требование справедливым и уже снаряжается комиссия реформ, на манер той, что была в Македонии. Армяне ничего не ждут хорошего от турецкого суда и поэтому ставят условием, чтобы комиссия решила земельные споры административным порядком, а не представляла их суду.

Это самый коренной и в то же время самый опасный для правительства вопрос. Теоретически оно знает, что армяне правы. Но, с другой стороны, беки-феодалы сильным своим богатством и влиянием оказывают давление всеми способами, которые всегда находятся в распоряжении крупных землевладельцев там, где народ темен и несорганизован. Бороться с ними не легко и если сейчас на выборах младотурки все-таки побеждают оппозицию, в рядах которой немало феодалов, то ведь эта победа дается господствующей партии ценой далеко неконституционных выборных приемов. Да и в своих рядах, в самой партии "Единения и Прогресса", они, конечно, найдут немало явных или тайных противников восстановления прав крестьян на землю. Даже 10 тыс. лир, ассигнованных правительством на принудительный выкуп, вряд ли притупят остроту недовольства турецких аграриев.

Насколько они сильны, видно из того, что дашнакцутюн, который ставит в своей программе усиление местного самоуправления, если не автономию, теперь, на практической политике, начинает склоняться в сторону централизации, а не децентрализации власти. Они убедились, что в Турции надо сначала создать один закон, обязательный для всех, а потом заботиться об усилении местной жизни. И в этом опять-таки они ближе к младотуркам, добивающимся сосредоточения всей власти в руках правительства, чем к партии "Либерального соглашения", поставившей в свою программу децентрализацию управления.

-- Младотурки, прежде всего, потому ближе к нам, что они искренние конституционалисты, -- сказал мне бывший депутат от Эрзерума, Пастермаджян, человек с большим и разнообразным политическим прошлым, который от резкого революционизма перешел к практической и упорной парламентской работе. -- Я не буду рыться у них в душе, разбирать, идейные они конституционалисты или нет. Но они хотят во что бы то ни стало сохранить целостность Турции и знают, что, помимо конституционного строя, этого нельзя сделать. Кроме того, они сожгли свои корабли и назад им возврата нет. Если наступит реакция, их ждет гибель. Они борются и за свою жизнь, и за жизнь своей родины. Но мы, армяне, оставляем за собой полную свободу действий. Мы заключили теперь соглашение и будем поддерживать младотурок на выборах, но в парламенте мы будет голосовать, как найдем нужным.

Но все-таки вы считаете партию "Единения и Прогресса" надежным союзником?

Армянский депутат, прошедший сквозь все испытания достаточно мучительной турецкой политики, пристально посмотрел на меня, точно взвешивая, что можно мне сказать, чего нельзя. Потом осторожно ответил:

-- Младотурки теперь в таком положении, что вынуждены дать реформы. Но они далеко не всегда исполняли то, что обещали нам. И на этот раз мы ставим им нечто вроде ультиматума. А что из этого выйдет -- посмотрим.

1 июня

На турецкой политической арене кипит честолюбивая борьба двух партий. Офицеры, засевшие в македонских горах, по-видимому являются только орудием в руках политиков, которые управляют ими, сидя в Стамбуле, так как здесь легче и следить за противником, т. е. за правительством, и, в случае возможности, торговаться с ним, как торгуются теперешние кандидаты в военные министры. Время и силы страны уходят на эти междоусобные распри и маленькая кучка людей, вскарабкавшихся на вершину общественной пирамиды, забывает из-за разбушевавшихся личных счетов о том, что за их спиной жалкой, нищенской жизнью живет двадцать пять миллионов населения, для процветания или хотя бы для благополучия которого государство пока еще ничего не сделало. Политические страсти немногих, забравших власть, всегда и всюду заглушают ежедневные потребности большинства. Но в других государствах для этого большинства кое-что уже сделано и сам народ уже умеет увеличивать и расширять свои права, умеет напоминать государству и государственным людям о своих потребностях и желаниях.

В Турции этого еще нет. Распыленная человеческая толпа, не привыкшая ни думать, ни жить политически, покорно принимает жизнь, как она есть. Конституция расшевелила только население больших городов, да и то ровно настолько, чтобы заставить его рукоплескать победителем. Если завтра на площади св. Софии появится победоносная македонская армия, ее будут приветствовать все стамбульцы, которым, благодаря новому режиму, пришлось платить подати и служить в солдатах, отчего при Абдул-Гамиде они были свободны. Хотя четыре месяца тому назад, во время выборов, те же стамбульцы также горячо приветствовали Талаат-бея и Джавид-бея, против которых сильнее всего направлено негодование оппозиции.

В одном оппозиция, несомненно, права. Новые государственные люди слишком увлеклись погоней за крепкой властью и слишком мало позаботились о реальных интересах страны, о поднятии народного хозяйства, которое в Турции стоит на самом низком уровне.

Первая и самая насущная потребность -- это улучшение дорог, железных и шоссейных. За пять лет конституционного строя для расширения путей сообщения почти ничего не сделано, а то, что сделано, носит характер случайности и непродуманности.

Вот что рассказал мне о железнодорожных делах армянский депутат Пастермаджян, которого уже вторично выбирает в палату город Эрзерум. Пастермаджян -- специалист по дорогам, его несколько раз прочили в министры общественных работ, несмотря на то, что он бывший "бомбаджи". Он человек еще не старый, очень спокойный, с обдуманной и трезвой речью и слушая его, трудно себе представить, как он мог с бомбой в руке осаждать оттоманский банк. Это было давно, лет 15 тому назад. Пастермаджян учился тогда в швейцарском университете. Произошла армянская резня. Пастермаджян и еще несколько его товарищей решили, что надо привлечь внимание Европы и всколыхнуть притупившееся общественное мнение. Они приехали в Константинополь, приготовили бомбы, вошли в оттоманский банк в Галате и завладели им. Их было 15 человек, но в течение 36 часов целый батальон солдат не мог с ними справиться. Бомбисты грозили взорвать банк, а в банке было слишком много ценных бумаг.

Все посольства переполошились, вступили в переговоры и с осажденными, и с Абдул-Гамидов и, наконец, старшему драгоману русского посольства удалось вырвать у султана согласие на то, что бомбисты будут выведены из банка, посажены на французский стационар и отправлены во Францию. Так и сделали. Их провели под охраной иностранных конвоиров, так как боялись, что толпа их растерзает. А в Марселе их посадили в тюрьму, как анархистов. Армяне запротестовали. Ведь представители посольства гарантировали им вне Турции свободу и неприкосновенность. Тогда их снова посадили на пароход и отправили в Америку. Там и анархисты безвредны.

При конституционном режиме Пастермаджян отстаивает права народа уже не бомбами, а парламентскими речами и политическими памфлетами. С противниками он не церемонится и обличает их бесхозяйственность с упорством хорошо изучившего вопрос человека.

-- Все наше железнодорожное дело стоит на ложном фундаменте, -- говорит он мне. -- Правительство дает без конца деньги немцам за Багдадскую дорогу, а кому она нужна? Только немцам, для политического и экономического захвата. Ведь эта линия идет по пустыне. Она даже не может вызвать экономического подъема, потому что край населен кочевниками. Их еще надо сначала приучить к труду.

-- Но ведь с немцами заключено условие. Нельзя же его нарушить?

-- Нарушить нельзя, но прекратить выдачу денег, можно. Есть такой пункт, где говорится, что государство даст на эту постройку деньги, когда сможет. Зачем они теперь опять возобновили постройку из Кони? Можно было подождать. Ведь за каждый километр постройки государство платит немецкой компании 269 тысяч франков. А на самом деле наиболее дорогие горные километры обходятся в 300 тысяч, но их немного, не более 200 из 1500 кил. Вся остальная прокладка колеблется от 75 до 55 тысяч франков за километре. Вот вы и рассчитайте, сколько правительство переплачивает. Но и этого мало. Эксплуатация линии также гарантирована в 155 тысяч франков за километр в год. Немцам прямо выгоднее вести линию там, где будет поменьше езды, чтобы не было ремонта, не изнашивался бы подвижной состав. А денежки свои они все равно получат.

-- Значит, Вильгельм не даром ездил к Абдул Гамиду в гости?

-- Не даром. Он свои путевые расходы окупил. Но, к сожалению, и нынешнее правительство поступает немногим умнее Абдул Гамида. Вместо того, чтобы тратить деньги на эту немецкую линию, они должны были бы начать постройку из Самсуна через Сивас на Эрзерум. Это самая богатая и самая населенная часть Анатолии. Вилайет Сивас полон естественных богатств. В вилайете Харпута приходится на кв. километр 30 жителей, а железной дороги нет. Там, где предполагается линия багдадской дороги, -- населения пять человек на километр, а местами и одного жителя на километр не насчитывается. В Харпутском округе производится хлопок, шелк, виноград, хлеб. Но все это некуда девать, так как нет вывоза. Один вилайет Битлиса может дать полмиллиона тон хлеба в год.

-- Куда же сейчас девается этот хлеб?

-- Во-первых, многие земли остаются необработанными и многие руки незанятыми. Из одного Битлиса эмигрирует в Америку ежегодно 30000 армян. А ведь это все работники, производители. Во-вторых, кое-что вывозится, но как! Хлеб везут на мулах, на ослах, на лошадях, главным образом, на волах. Но не в телегах, так как дорог нет, а вьюками. Багдад, к которому они ведут свою дорогу, кормится хлебом с севера, от нас, из Армении. Везут сначала на волах. Потом на плотах спускают по Тигру вниз.

-- Как можно хлеб спускать на плотах. Ведь он вымокнет?

-- Там особая система, старинная, ей уже не менее 4000 лет, -- с улыбкой говорит эрзерумский депутат. -Под плоты подводят бараньи шкуры, надутые воздухом, вроде бурдюков, в которых вино возят. Эти меха подымают плоты высоко над водой. Даже через пороги можно на них переплывать. Но, конечно, хлеб, стоящий на месте 50-60 франков тонна, обходится в Багдаде 150-200 франков. Если бы они провели от Битлиса прямую линию к Средиземному морю, прямо на Александрету, то для хлеба был бы отличный вывоз. А по этой линии всего 700 километров долинами.

-- Но почему же до сих пор нет этой дороги из Самсуна к Эрзеруму?

-- Отчасти, ваше русское правительство мешает. Есть ведь договор, по которому без согласия России нельзя отдавать концессий иностранцам в Анатолии. Но это, конечно, пустяки, договор не трудно и обойти: можно строить дорогу без концесии, заняв деньги у иностранных капиталистов и им же сдав работы с подряда. Но беда в том, что в Турции до сих пор соблюдаются только интересы иностранных капиталов, а не свои собственные. А когда иностранцы приходят с выгодным предложением, их водят за нос. Тут два года жили американцы, с так называемым проектом Честера. Они предлагали даром выстроить дорогу до Эрзерума. В обмене просили только концессии на рудники. Им обещали, обещали, так и не дали.

-- Но может быть, не выгодно было отдавать рудники?

-- А выгодно сидеть без железных дорог? Выгодно, чтобы руда лежала неиспользованная? Выгодно, чтобы в стране не было промышленности? Просто у нас никто не думает об экономических интересах населения. Да и не знают в чем они состоят. В Турции нет никакой статистики, никаких сведений о количестве жителей, об их промыслах и занятиях. Посмотрите, что делается с нашими шоссейными дорогами. Проведение десяти тысяч километров шоссейных дорог сдано французской компании. Компания сама распределила эти километры между разными областями, не считаясь с интересами края, а только со своими собственными. Поэтому шоссе будут проведены не там, где экономическая жизнь может особенно успешно развиваться, а там, где это выгоднее строителям. Условия сдачи довольно сложные. Платят за кубик песку, камня, платят отдельно за работы, но вся приемка производится после окончания постройки, так что истраченный материал определяется на глаз. Французские инженеры и намечают линии будущих путей сообщений в зависимости от самых прибыльных для них условий. Таким способом трудно понять экономическую жизнь оттоманского населения.

-- Так почему же эти дороги сданы на таких условиях ?

-- Тут опять тонкая политика с иностранцами. Когда нам несколько лет тому назад надо было заключить большой заем, французский премьер Кайо сказал министру финансов Джавид-бею, что мы только просим у них денег, а ничего им не даем. Тогда в две-три недели, состряпали акционерную компанию и с закрытыми глазами отдали ей концессию. А денег нам французы все-таки не дали, потому что Джавид-бей очень бестактно взялся за дело.

-- Короче говоря, нынешнее правительство плохо ведет народное хозяйство? Ну, а если оппозиция будет у власти?

-- Тогда будет еще хуже, -- с грустью сказал армянский депутат. Все, что есть в стране наиболее способного в политической и общественной работе, группируется около младотурок. Вне их партии нет в стране сил. Но и у них настоящих сил нет... Оттого и скверно... Всем скверно.

В редакции "Азатамарта"[1]

[1] -- Эта глава написана позже, для книги и была напечатана в "Биржевых Ведомостях" в 1916 г.

Смуглый коридорный поблескивая черными с желтыми белками глазами и слегка наклоняясь к нам, точно сообщал какую-то тайну, рассказывал:

-- Завтра воскресенье. Пойду в клуб. В наш клуб... Там депутат скажет нам речь... Такую умную речь... Турки не бывают такие умные, как наш депутат.

Говорит он на ломаном французском языке, обильно примешивая к нему турецкие и в особенности английские слова. Ему льстит наше свежее любопытство новых приезжих, еще не разобравшихся в пестрой сложности Константинополя. Как всякий хороший христианин, Арам сейчас же начинает ругать турок. За что, мне трудно разобрать из его путаной болтовни, но я вижу, что его глаза блестят ненавистью, когда он говорит о них.

-- А у турок тоже есть клубы, как и у армян? -- спрашиваю я его.

-- Йок, -- презрительно говорит он. -- Разве они могут?

Несколько дней спустя знакомый журналист повел меня в редакцию армянской газеты "Азатамарт", органа партии дашнакцутюн.

С узкой, шумной главной улицы европейского квартала свернули мы в сторону, прошли мимо маленького базара, где висели бараньи туши, лежали на мраморных прилавках пестрые, невиданные морские рыбы, где продавцы часами сидели на корточках, торгуя грошовыми лакомствами, или жареным горохом. Тут же рядом въезд в огороженное высоким каменным забором английское посольство с его пышным, старым садом. На кривой, крутой, усыпанной неравными острыми камнями улице Хамал-Баши, в каменном трехэтажном доме помещается главный штаб самой сильной и многочисленной армянской партии. Тут у них и клуб, куда ходит наш Арам, и библиотека, и редакция.

Когда мы подымаемся по полутемным лестницам, я уже чувствую, что здесь кипит жизнь, несравненно более энергичная и стремительная, чем вся остальная турецкая, левантийская жизнь.

По силе национального самосознания, по умению сорганизоваться, сплачиваться не только в интеллигентских верхах, но и в демократических низах, дашнакцаканы занимают совершенно особое место в Турецкой империи. В парламенте, в комиссиях, всюду, где нужна планомерная и систематическая работа, они являются учителями неопытных и невыдержанных турок. Это признают и сам турки.

-- Армяне умеют работать. В этом мы с ними не можем состязаться, -- говорил мне Гуссейн-Джахид.

Нас встретили в редакции очень приветливо. Сразу обступили меня, заговорили по-русски, стали расспрашивать о том, что делается в России, в Государственной Думе, какие есть надежды на политические перемены. И тут же начались споры. Нападали на кадетов, заставляли меня защищаться, требовали самых точных сведений о том, что думает Милюков, чего можно ждать от октябристов, какие настроения существуют в левых кругах?

Было такое чувство, точно я попала в редакцию большой русской газеты. Даже чай с баранками подали. И кричали, и перебивали друг друга, и острили над русскими депутатами и министрами с таким знанием всяких кулуарных анекдотов и словечек, точно у нас в России.

Только фески и у сторожей, которые подавали чай, приносили и уносили статьи и корректуры и у части сотрудников, напоминали мне о том, что я не на берегах Невы, а на Босфоре.

Позже я поняла, что сходство с Россией не только внешнее.

Многие из армян, группирующихся около "Азатамарта", в России родились, учились думать над теми же книжками, среди тех же общественных течений, разочарований, партийных противоположностей, литературных воздействий и идеалов, которые наложили свою печать на разноплеменную, но чем-то внутренним объединенную, русскую интеллигенцию.

В средневековую, полувоенную, полухищническую левантийскую среду, вносили они демократические навыки, народнические устремления и политические потребности, вынесенные из России. И несмотря ни на что, тянулись к ней, ловили вести из-за рубежа, томились обычным эмигрантским томлением по оставленной родине. Логически некоторые из них тогда считали, что турецкая ориентация может больше дать их народу. Но все-таки оглядывались на нас, наши русские дела считали своими, волновались речами в Государственной Думе, читали наши либеральные газеты, негодовали на статьи Меньшикова.

Немало споров бывало у них с турецкими армянами, не знавшими по-русски.

Во главе их стоял редактор "Азатамарта", с которым я тогда же познакомилась.

В комнату вошел невысокий человек, в котором все: и движенья, и игра лица, и глаза, и голос носили своеобразную печать сдержанности и быстроты.

Таким может быть капитан парохода, когда он стоит на мостике и знает, что времени терять нельзя. Надо плыть вперед и вперед. Ясна цель перед ним. Еще яснее рифы, противные течения, все трудности пути. А все-таки вперед и вперед. И пусть никто кругом не занимается пустяками, пусть все дружно гребут.

Это был редактор "Азатамарта" Врамян. Его товарищи пояснили ему что-то по-армянски. Он подошел ко мне и очень приветливо заговорил со мной по-французски. Русского языка он не знал, так так родом был из Вана и получил образование в Париже. При этой первой встрече Врамян говорил со мной о младотурках, как их прочный союзник.

-- Да, конечно, у Иттихада много ошибок. Но давно ли они у власти? Не забывайте, какое ужасное наследство получили они от гамидовского режима. Они стараются создать законность. Во всяком случае их следует считать искренними друзьями конституции. Если бы вы знали, под каким ужасным гнетом страха жили до революции. И потом, среди младотурок есть честные люди, на которых можно положиться. Нынешний председатель парламента Ахмед-Риза-бей. Гусейн-Джахид. Наконец, Талаат-бей. Он человек необразованный. Но это пламенный и честный патриот. Он понимает, что спасение Турции в реформах.

-- Это для турок? А для армян, где спасение? Ведь все-таки и при младотурках была резня в Адане? Разве вы гарантированы от повторений?

Оживленные лица моих собеседников сразу затуманились. Резня. Погром. Какой ужасный отзвук, какие воспоминания подымают эти омерзительные, гнусные слова в душе народа подчиненного, над которым, как постоянная угроза, занесен окровавленный кулак господина...

-- Нет! Нет! Это не может повториться, -- резко и торопливо, преувеличенно торопливо, заговорил Врамян. -- Аданская резня была пережитком старого режима. Иттихад сам был возмущен. Они все сделали... Но, конечно, не скрываю. Положение наше, дашнакцаканов, очень трудное...

Из перекрестного разговора, где французская речь мешалась с русской, а иногда и с армянской, когда мои собеседники, увлеченные желанием, как можно лучше уяснить русскому коллеге положение армян в Турции, спорили или поправляли друг друга, вот какая картина вырисовалась тогда передо мной.

В Константинополе армян около 200 тысяч. Они пользуются полной безопасностью и равной с турками свободой. Армяне -- народ предприимчивый и торговый. В торговле они берут уже верх над греками. Наряду с богатой и довольно косной буржуазией есть очень живая армянская интеллигенция, -- врачи, адвокаты, инженеры, писатели, учителя. Немало армян среди хамалов и ремесленников. Живут они довольно сплоченно. Главное объединение происходит около милета, церковной общины. После конституции дашнакцаканы стали очень популярны. Как партия не только демократическая, но и социалистическая, они ищут и добиваются влияния на массы. Устраивают школы, читают лекции, популярные курсы, организуют политические собрания, кооперативы. Правительство им в этом мешает. Так живут столичные армяне. А там в азиатских вилайетах, где армяне являются исконным населением, когда-то составлявшим великое армянское царство, дела идут куда хуже. Столичные политики дашнакцаканы все время заняты тем, что отстаивают интересы своих провинциальных единоплеменников. Это делается, главным образом, в парламенте. Не столько даже в открытых заседаниях, сколько в комиссиях, в кулуарах, в непрестанном общении и с господствующей партией Иттихада и с представителями других групп и национальностей.

Между дашнакцутюном и иттихадом состоялось формальное политическое соглашение, текст которого, вставленный в раму, висит на стене в редакции "Азатамарта". Я поглядывала на него, когда армянские заправилы рассказывали мне:

-- Да, и в Ванском, и в Мушском вилайетах до сих пор происходят убийства. Совершают их курды. Один из главных разбойничьих атаманов, Саид, до сих пор остается безнаказанным. Теперь в Ване назначен новый вали, Измаил Хакки-бей. У него хорошая репутация. Но, конечно, и он будет стараться не отталкивать курдов. Турки считают их самым надежным элементом в этих вилайетах, граничащих с Россией. А нас, армян, -ненадежными. Во-первых, потому, что мы -- христиане и нас не может не тянуть к России, где так много и наших единомышленников. Кроме того, у нас репутация революционеров. Хотя на самом деле постоянные гонения и притеснения сделали армян чересчур терпеливыми.

-- В чем же теперь стоит ваша политическая тактика?

-- Да главным образом в союзе с Иттихадом. Мы потеряли всякую надежду на то, что реформы придут через вмешательство христианских держав. Англия ничего не провела и ничего не добилась.

Потеряв надежду на европейские державы, дашнакцаканы приняли участие в персидской революции, старались поддержать тамошних националистов, считая, что судьбы крепко связала их с народами Азии. Немало сил положили они тогда в Персии. С гордостью говорили они о знаменитом Ефреме, который сыграл такую видную роль в персидской революции. Да и сам редактор "Азатамарта" принимал в ней участие. А потом понял, что его место не в солдатских рядах и приехал в Константинополь для политической работы.

Ему и его товарищам приходилось не только бороться с оттоманским беззаконием, но и в среде своего народа вести нелегкую борьбу. Есть другая, более старая партия армян-националистов, консервативная, буржуазная и осторожная.

Представители ее не одобряли дашнаков за их социализм и сами больше тяготели к умеренной оппозиции, чем к младотуркам. Но это скорее столичная партия. Там, в Азии, в армянских вилайетах не только не хотели идти на сделки и сговоры со старыми турками, но, Врамяну и его товарищам приходилось отстаивать свое право на соглашения с младотурками.

-- Но мы все-таки настаиваем на своем, -- рассказывали они мне. -- Мы упорно добиваемся, чтобы не было вспышек, вооруженных столкновений, отдельных стычек. Мы работаем над просвещением и организацией. Почти в каждой деревне основали мы школу, библиотеку. У нас растет кооперация. В городах есть профессиональные союзы. Сами курды, -- ведь не все же они разбойники, -- видят, что у нас есть чему научиться и часто завидуют нам, просят нас помочь им, иногда даже посылают детей своих в наши школы. Но, конечно, все это еще отдельные случаи. Настоящей связи между армянами и курдами не может быть, пока не будет упорядочен земельный вопрос. Дашнакцутюн много работает над его разрешением. Мы действуем, опираясь, главным образом, на левое крыло младотурок.

-- Кого же вы считаете среди них левыми?

-- Да всех настоящих конституционалистов: Талаат-бей, Джавид-бей, Халил-Адил-бей, Назим-бей... Мы с ними ближе всего. Только очень трудно заставить их поднять политические вопросы. Очень уж они невежественны. Приходится месяцами втолковывать им такие простые понятия, как пропорциональное представительство. Единственный образованный человек среди них Джавид-бей. При всей близости с комитетом, мы часто голосуем не с ними и вообще сохраняем полную независимость. Но опираемся и надеемся только на них. Если младотурки сорвутся, мы тоже пропали.

Так определяли положение вожди-дашнаки в декабре 1911 г. Но уже к весне, когда после роспуска палаты, Иттихад так откровенно беззаконничал на выборах, тот же Врамян говорил мне:

-- Кажется, мы ошиблись. Мы считали их невежественными, но честными людьми. А они просто обманщики, политические негодяи, готовые на все, чтобы цепляться за власть. Если и этот раз они нас надуют, тогда у меня руки развязаны. Тогда мы будем действовать иначе.

Его предположения сбылись. На выборах младотурки надули армян самым откровенным образом, не сдержали ничего из того, что обещали, вертели выборным законом и проводили в палату, кого хотели.

Никто из нас не мог думать тогда, что все эти обманы были детской игрой, сравнительно с теми ужасами, которые ждали вперед и армянскую массу, и ее идеалистов-вождей.

Главный руководитель Иттихада, Талаат-бей, которого Врамян считал одним из самых честных и чистых младотурок, оказался палачом армянского народа, убийцей Врамяна и его товарищей.