Ткачев Петр Никитич - Отверженные женщины

П. Н. Ткачев. Избранные сочинения на социально-политические темы в семи томах. Том пятый

Издательство Всесоюзного общества политкаторжан и ссыльно-поселенцев. Москва. 1936

ОТВЕРЖЕННЫЕ ЖЕНЩИНЫ20

Вопрос, о котором пойдет здесь речь, по справедливости может быть назван одним из забытых вопросов. Не желая эксплоатировать любопытство читателя, я сейчас же скажу ему, о каком именно из забытых вопросов (ведь у нас их, вы знаете, немало), о каких именно забытых людях намерен я с ними толковать; пусть он с первых же строчек увидит, нужно ему или нет продолжать перелистывание этой статьи. Замечу прежде всего, что люди эти принадлежат к такой категории людей, говорить о которой в благопристойном обществе, особенно, если в этом обществе есть несколько институток, считается не только неприличным, но даже положительно недозволительным. Видите ли, здесь речь пойдет о публичных, или, как мы мило выражаемся, падших женщинах, об их социальном положении, об отношении к ним общества и правительства, об их влиянии на настоящее и будущее поколение и т. д. и т. д. -- Фи, какая неприличная тема. Не правда ли?

Однако на Западе литература давно уже заговорила обо всех этих для нас еще весьма щекотливых вопросах. Благодаря добросовестным усилиям Parent-Duchatelet, Richelot, Potion', а Rabutaux, Hügel'я и др., вопрос о проституции и о публичных женщинах давно уже обратил на себя внимание всех честных, мыслящих людей. Повидимому, только люди, страдающие расстройством спинного или головного мозга, могут апатично примириться с современною организациею проституции, с положением публичных женщин, а главное, с отношением к ним общества. Все эти безобразия, кажется, слишком очевидны, чтобы их можно было не замечать. Но замечаем ли мы их? Мы видим их каждый день перед своими глазами -- и мы все-таки боимся подать о них голос; мы делаем из них темы для частных, так называемых холостых разговоров, но мы не осмеливаемся сделать из них общественного вопроса.

Что это: излишняя ли конфузливость, робкая щепетильность, мещанская благопристойность?-- Не может быть; мы на этот счет никогда, кажется, не отличались особенною сдержанностью. У нас даже и журнал издавался под названием "Клубничка"; у нас даже есть и клубничная поэзия, в роде "Испанских мотивов", и клубничные романы, вроде "Петербургских трущоб", и клубничные певцы в роде Всеволода Крестовского21.

Или мы уже до того привыкли ко всем безобразиям будничной жизни, что безобразие перестало казаться нам безобразием?

Последнее правдоподобнее; люди вообще очень выносливы; им так же легко привыкнуть к дурной погоде, как и к дурной пище. Однако, одно дело -- привыкнуть к чему-нибудь, не замечать чего-нибудь, и совсем другое -- приспособиться к чему-нибудь, сделать так, чтобы вредное не только не казалось, но действительно перестало бы быть вредным. К скверной пище можно привыкнуть, но организм никогда к ней не приспособиться и рано или поздно жестоко отомстит человеку за пренебрежение к его естественным потребностям. То же самое справедливо и относительно различного рода безобразных явлений социальной жизни. Их можно не замечать, от них можно даже с умыслом отворачиваться, но от этого они все-таки не потеряют своего вредоносного свойства, от этого не уменьшится их губительное влияние на общественный организм.

Бесспорно, организация западно-европейской проституции весьма непривлекательна, но у нас она разве лучше?

Мы слышали, что в последнее время само правительство обратило в эту сторону свое внимание; мы слышали о комиссии, наряженной для рассмотрения мер, клонящихся к улучшению быта публичных женщин. Значит, в настоящий-то момент и весьма кстати и весьма Своевременно поднять этот забытый вопрос. Впрочем, пусть читатель не думает найти в этой статье каких-нибудь мудрых практических советов, какого-нибудь микроскопического анализа каких-нибудь микроскопических паллиативов, практикуемых у нас и на Западе против "этой общественной язвы", как выражаются присяжные моралисты. Нет, не с целью поучать и без нас опытную администрацию, не с целью вступать в критические препирательства с практическими людьми пишем мы эту статью. Мы просто хотим раскрыть в общих чертах ту связь, которая соединяет проституцию с данным экономическим строем общества, указать на те, причины, которые вызывают ее, и на те последствия, которые неизбежно за нею следуют. Мы хотим объяснить, почему общество относится к проституции так, а не иначе, почему законодательства всех европейских народов вечно боролись и преследовали ее. Мы хотим далее показать, насколько вреден или полезен для общества господствующий в нем взгляд на проституцию вообще и на публичных женщин в частности, насколько разумны и целесообразны предпринимаемые против них преследования и гонения. Для это цели я прослежу вкратце историю проституции с древних времен и рассмотрю ее современное положение и организацию в Западной Европе. Такие исследования будут, я думаю, не совсем бесполезны для установления правильного взгляда на это неотразимое явление данного социального строя.

Я знаю, для строгих моралистов вопрос о причинах, последствиях и значении проституции давно уже окончательно решен и сдан в архив. И хотя мы и питаем глубокое уважение к строгим моралистам, но все-таки позволяем себе думать, что мнения их в известных случаях могут подлежать некоторой поверке. Тот читатель, который не согласен с этим смелым предположением, может не продолжать перелистывание предлагаемой статьи.

I
Отношение общества к проституции

Быть может, нет ни одного понятия, так мало определенного и установившегося, как понятие о нравственном и безнравственном. Едва ли можно найти двух-трех человек, которые были бы на этот счет совершенно между собою согласны. Большинство, употребляя в обыденной жизни весьма часто слова "нравственный", "безнравственный", почти никогда не дает себе ясного отчета о их внутреннем смысле и значении. Оно даже едва ли всегда знает, какой масштаб применить к оценке нравственного и безнравственного. Чуть дойдет дело до мотивирования своих мнении, начинается столпотворение вавилонское. Никто никого не понимает, все расползаются врозь. Один апеллирует к какому-то бессознательному чувству; другой -- к верховному принципу пользы, третий -- к предписаниям закона и к преданиям дедов, четвертый начинает толковать о высших соображениях политики. Одному, напр., кажется безнравственным, что несколько мужчин и женщин живут вместе и ведут общее торговое предприятие. Другой, напротив, называет безнравственными тех женщин и мужчин, которые боятся жить вместе, которые не могут представить себе совместного сожительства мужчин и женщин без какого-нибудь пакостного добавления. Третий, наконец, и в этом самом пакостном добавлении не видит ничего безнравственного. И сколько бы вопросов мы ни перебирали, мы всегда найдем ту же путаницу во мнениях, чуть дело дойдет до оценки нравственности или безнравственности данного поступка. Однако, несмотря на эту шаткость и неопределенность, -- доходящую почти до бессодержательности, -- понятий о нравственного и безнравственном, -- эти понятия имеют весьма роковое и весьма важное значение в общественной жизни. Хотя в большей части случаев мы не можем объяснить себе, почему одно мы называем нравственным, другое -- безнравственным, однако, с детства мы привыкли соединять со словом нравственность понятие о чем-то весьма хорошем, желаемом, должном, нормальном; с словом безнравственное -- понятие о чем-то весьма дурном, ненормальном, о чем-то таком, что необходимо как можно скорее уничтожить и истребить. Если говорят, что такой-то поступок или такое-то учреждение безнравственно, то говорящие выражают обыкновенно этим эпитетом свое полное отвращение и презрение к названному поступку или учреждению. Большинство людей редко пускается в соображение, почему то или другое безнравственно, но они твердо знают и никогда не забывают, что хуже безнравственного ничего не может быть и что безнравственное никогда не должно быть терпимо в благоустроенном обществе. Таким настроением большинства недальновидных людей люди дальновидные очень часто эксплоатировали и до сих пор еще очень часто эксплоатируют в свою пользу. Стоит им наклеить на какое-нибудь явление, которое им почему-нибудь не нравится, ярлык с крупною надписью безнравственно, и большинство, не разбирая, насколько эта кличка соответствует сущности дела, с благонамеренным ужасом отшатнется от опозоренного явления, и всякий, кто осмелится не отвертываться и не бежать от него, сейчас же получает ту же кличку, тот же ярлык.

Проституция принадлежит к одному из тех общественных явлении, которые издавна украшались этим шельмующим ярлыком. Женщина, предающаяся проституции, всегда считалась и до сих пор считается женщиною безнравственною, потерянною, падшею. Гак смотрит на нее большинство; так смотрят на нее ни одни моралисты, тартюфы и фарисеи, -- так смотрит на нее даже та честная, хотя и недальновидная филантропия, которая воздвигает в честь ее магдалинские убежища и разные приюты.

В Риме люди, предававшиеся проституции, пользовались таким всеобщим бесславием, что доктора отказывались лечить больных, зараженных сифилисом, и правительство нашлось вынужденным назначить особых докторов -- archiatri populares -- с специальною целью лечить сифилитические болезни. Мнение о безнравственности проституции до того укоренилось в современном нам обществе, что как-то дико и странно звучит вопрос: почему же, однако, проституция безнравственна? Почему? Да потому что как же может проституция не быть безнравственною? Самая этимология слова указывает на ее безнравственность: prostitutus -- от латинского предлога pro и глагола statuere (продавать себя) {Впрочем, слово prostitutus некоторые производят от предлога pro и глагола stare (быть готовым, наготове). Однако, этимология, приведенная в тексте, ближе объясняет обыденное и наиболее употребительное значение слова проституция.}. И именно в этом смысле, в смысле продавать себя, торговать своим телом, слово проституция чаще и обыкновеннее всего употребляется в обыденной жизни. Но разве не безнравственно торговать своим телом, разве не безнравственно "высокие наслаждения любви" (как любят выражаться клубничные поэты) продавать и покупать ценою "презренного металла" (как говорят все же клубничные поэты)? Неужели и тут кто-нибудь осмелится спросить: почему? А вот, слушайте.

"Люди обыкновенно оценивают на деньги (считают меновыми ценностями) все физические, технические, умственные и другие качества, насколько эти качества составляют их личную собственность. Они оценивают на деньги свою мускульную силу, как, напр., работники, носители тяжестей; свой сон, как, напр., больничные сиделки; свой голос, как, напр., певцы, актеры; гибкость своих членов, как, напр., танцоры; способность искусственного вдыхания и выдыхания легкими и горлом, техническую приспособленность своих пальцев и т. п., как. напр., музыканты; механическое искусство, как, напр., ремесленники всякого рода: свою осанку и рядом другое качество, называемое терпением, как, напр., швейцары, привратники и т. п.; свою телесную красоту и свое общественное положение, как, напр., молодые люди, женящиеся на старухах; свое влияние под именем протекции; свои умственные способности, как, напр., ученые; да? даже свою жизнь, как, напр., доктора и солдаты; почему же не допустить, что и чувственные наслаждения могут быть оцениваемы на деньги, что и они, как и все другое, принадлежат к разряду меновых ценностей" ("Zur Geschichte, Statistik und Resulting die Prostitution", von Fr. Hügel, 1865, стр. 105).

He считается безнравственным продавать и покупать мускульную силу, ловкость, ученость, а считается безнравственным покупать и продавать чувственные наслаждения. Не считается безнравственным и продавать и покупать за деньги удовлетворение таким необходимым и естественным потребностям, как потребность в пище, питье, одежде, а считается безнравственным продавать и покупать за деньги удовлетворение половым инстинктам. Где же тут последовательность? И что за причина этой непоследовательности? Ответ на этот вопрос читатель найдет в последующих главах. А теперь я хочу только указать на некоторые неизбежные последствия господствующего взгляда на проституцию.

Основательно или нет (это мы увидим ниже), но большинство из нас смотрит на проституцию как на нечто худое, в высшей степени постыдное; как на нечто такое, о чем в благовоспитанном обществе и говорить неприлично. Публичные женщины считаются созданиями падшими, погибшими, достойными лишь сожаленья и состраданья. И то это только по мнениям возвышщенных филантропов; по мнению же простых смертных они и того не стоят; по мнению простых смертных, публичные женщины -- это такие отвратительные, грубые, пьяные создания, которых вечно следует бить, всячески оскорблять и притеснять. Ремесло публичной женщины считается самым позорным и постыдным ремеслом. Всякий труд похвален, говорят прописи, и только труд преступника и труд публичной женщины составляют печальное исключение из этого общего правила.

Вред подобного отношения большинства к проституции весьма очевиден. Не говорю уже о тех печальных последствиях, к которым повели уголовно-полицейские гонения, воздвигаемые законодательствами разных стран под влиянием односторонне настроенного общественного мнения,-- об этом я намерен толковать в следующей главе. Здесь же укажу только на зло непосредственное. В глазах большинства публичные женщины -- люди падшие и потерянные. А если мы считаем какого-нибудь человека падшим, потерянным, безнравственным, то, конечно, нельзя предполагать, чтобы мы стали принимать в судьбе его серьезное участие. Необходимость может нас заставить вступить с ним в какие-нибудь сношения, но сношения кончились, деньги заплачены за услугу, и мы с презрением отворачиваемся от того, кого считаем безнравственным и дурным. Горе и радость этого человека, его счастье и несчастье, его заботы и удовольствия, -- на все это мы смотрим как на нечто такое, чем не только не следует, но даже и неприлично интересоваться. Оттого до сих пор так мало или, лучше сказать, ничего не сделано для улучшения положения публичных женщин. В материальном отношении они обеспечены самым неудовлетворительным образом. В больших городах конкуренция понижает цену на них до крайнего минимума. Например, в Париже, Лондоне, Манчестере, Ливерпуле и т. п. женщина сплошь да рядом продает себя за стакан элю, за 1 или 1 1/2 су. Но даже и в тех местах, где спрос значительно превышает предложение, заработки публичной женщины нехватают для удовлетворения ее убыточных, но тем не менее при ее образе жизни весьма естественных потребностей. Прибавьте к этому эксплоатацию содержательниц публичных домов, и тогда будет понятно, почему публичная женщина на старости лет (если только судьба судит ей пережить ее красоту) почти всегда остается без приюта и куска хлеба, делается нищею, всеми отталкиваемою и презираемою. Но не одни только публичные женщины страдают от такого равнодушного безучастия общества к судьбе их. Столько же от этого страдает и само общество.

Не находя достаточного обеспечения в своем специальном ремесле, публичные женщины поневоле обращаются к другим, для общества весьма убыточным, занятиям. Они входят в сношения с присяжными ворами и убийцами, заключают с ними тесный союз и при их посредстве значительно увеличивают свои скудные заработки. Из отчета лондонских полицейских судов оказывается, что около 2/3 судившихся в течение года преступников состояло в тесных сношениях с содержательницами публичных домов. По свидетельству Querry, из 10.000 преступников, судившихся в период от 1843 по 1834 г., 3.600 принадлежали к числу публичных женщин.

Общество смотрит на проституцию почти такими же глазами, какими оно смотрит на воровство, мошенничество и другие тому подобные проступки. Что же удивительного, если публичная женщина усваивает точно такой же взгляд на свое ремесло. Воровать, даже убивать, по ее мнению, не многим постыднее, чем добывать себе хлеб проституцией. Parent-Duchatelte рассказывает, что публичные женщины, попавшие в тюрьму, нередко обнаружитают признаки самого неподдельного сожаления и самого трогательного раскаяния при одном воспоминании о своем прежнем ремесле. Немудрено, что, встречая со всех сторон презрение, оскорбления или безучастное равнодушие, высокомерное пренебрежение, публичная женщина начинает смотреть, наконец, на свое занятие как на нечто позорное и скверное, теряет всякое уважение к самой себе и безо всякой удержи низвергается в грязный омут самого низкого разврата, куда она увлекает вместе с собою целые сотни и тысячи других людей.

Вот те печальные последствия, которые неизбежно вытекают из данного отношения общества к проституции, но в то же время оно относится к ней с таким презрением, оно ставит ее в такое стесненное безотрадное положение, что люди, предающиеся ей, volens nolens {Волей-неволей. Ред.} становятся людьми весьма опасными для общества, весьма вредными для общественного благосостояния. В материальном отношении плохо обезпеченные, потерявшие всякое к себе уважение, смотрящие на свое ремесло как на дело позорное, эти люди одним разве только страхом могут быть удержаны от прямого и открытого нарушения закона. Но влияние страха весьма непродолжительно и к нему весьма легко привыкнуть. Сторонники устрашения не должны этого забывать.

Однако должна же быть какая-нибудь причина этому странному и, как мы видим, положительно вредному отношению общества к проституции. Объяснять все дело одними предрассудками в настоящем случае едва ли разумно. Да, кроме того, и предрассудок же должен иметь свою причину, свое raison d'être. Где же эта причина, где этот raison d'être?

По мнению, напр., Hügel'я, которого я выше цитировал, проституция весьма полезна и даже необходима для современного общества. "Нельзя не видеть, -- говорит он на стр. 101 выписанного выше сочинения, -- что проституция, оставя в стороне ее некоторые темные стороны, оказывает на общество в высшей степени благотворное влияние: она способствует поддержанию стыдливости и нравственности в отдаленнейших слоях общества, охраняет -- хотя косвенно и ненамеренно -- добродетель женщин и невинных девушек". И однако, несмотря на все эти благодеяния, проституция пользуется в глазах большинства самою дурною и позорною славою. Публичные женщины -- эти спасительницы чистоты семейной нравственности -- считаются париями общества. Где же причина этого явления? Ответ на этот вопрос мы поищем в самой истории проституции и в ее современной организации. Исторические данные помогут нам уяснить многое из того, что нам кажется таким диким и непонятным в современной действительности.

В следующей главе читатель найдет краткий очерк истории проституции, при составлении которого я руководствовался писателями, указанными выше, и главным образом интересным сочинением Hügel'я.

II
Отношение законодательства к проституции

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

ПРИМЕЧАНИЯ

20 Статья "Отверженные женщины" в печати не появлялась. Воспроизводится по незаконченной рукописи, отобранной у Ткачева при его аресте в 1860 г. и хранящейся ныне в Архиве революции и внешней политики в Москве. Точное определение времени написания статьи не представляется возможным. Надо думать, что она была написана в 1864 или 1865 гг.

21 Всеволод Крестовский -- автор романа "Петербургские трущобы", содержащего в себе, между прочим, описание петербургских притонов разврата. Упомянутые выше "Испанские мотивы" -- стихотворения того же Крестовского чрезвычайно эротического содержания (вплоть до воспевания различных половых извращений). Изданное в 1862 году собрание стихотворений Крестовского вызвало ряд негодующих заметок и статей в прессе того времени