Книговод

Передовые статьи

Аксаков Иван Сергеевич


   Сочиненія И. С. Аксакова. Славянскій вопросъ 1860-1886
   Статьи изъ "Дня", "Москвы", "Москвича" и "Руси". Рѣчи въ Славянскомъ Комитетѣ въ 1876, 1877 и 1878.
   Москва. Типографія М. Г. Волчанинова (бывш. Н. Н. Лаврова и Ко). 1886.
  

СТАТЬИ ИЗЪ ГАЗЕТЫ "РУСЬ".

1886 г.

(ПЕРЕДОВЫЯ СТАТЬИ.)

Москва, 4 января.

   Бодрости духа -- вотъ чего да пошлетъ Россіи Новый 1886 годъ! Бодрости духа и бодрствованія... Близки великія испытанія. Уже стучится въ двери исторія,-- и "блаженъ рабъ его же (она) обрящетъ бдяща, недостоинъ же паки его же обрящетъ унывающа!" Горе намъ, если грядущія событія застанутъ врасплохъ нашу мысль; если русское общество, словно недугомъ малокровія одержимое, не стряхнетъ съ себя того гнетущаго унынія, которому такъ легко, безъ борьбы отдалось -- лѣнивое умомъ, вялое сердцемъ! Нѣтъ сомнѣнія, что внѣшнія условія настоящей русской жизни сами по себѣ вовсе неблагопріятны подъёму и дѣятельности духа; что, наоборотъ, цѣлый сонмъ обстоятельствъ постороннихъ, отъ общества прямо и не зависящихъ, не перестаетъ удручать его нравственно; что самое чувство народной чести и достоинства, оскорбленное и уничиженное въ немъ Берлинскимъ трактатомъ, пребываетъ до сихъ поръ безъ малѣйшаго какого-либо удовлетвореніи, такъ что это ощущеніе оскорбленности и уничиженности стало какъ бы принадлежностью самого русскаго современнаго существованіи... Все это такъ, все это вѣрно. Но тѣмъ не менѣе, любовь къ истинѣ, любовь къ своему народу и своей землѣ дѣлаютъ борьбу обязательною. Но вѣдь не по шоссе же въ самомъ дѣлѣ достигаютъ до царства правды, а нудится оно скорбнымъ путемъ; но вѣдь именно въ подвигамъ и прививаются тѣ, кому много дано и предназначено. Или мы уже разувѣрились въ томъ, что Россіи много дано я предназначено? Или, ублажая свое малодушіе таковымъ комфортабельнымъ, лукавымъ смиреніемъ, мы уже возмнили себя свободными отъ всякихъ тяжкихъ трудовъ и жертвъ, съ высокимъ призваніемъ сопряженныхъ?! Оно, конечно, покойнѣе. Еще было бы покойнѣе и куда какъ удобнѣе низойти на степень Голландіи или Бельгіи и оградить себя, отъ "войны съ ея ужасами" европейскимъ нейтралитетомъ.. Но предоставимъ эти мечты разнымъ нашимъ чиновнымъ и нечиновнымъ Маниловымъ. Живъ Богъ и жива Россія! Не можетъ она уклониться отъ своей исторической судьбы. Какъ бы о томъ ни старались люди, судьба сама ее все-таки настигнетъ и поставитъ на историческую работу,-- и тѣмъ хуже для насъ, если мы окажемся плохими, неподготовленными рабочими. Прочь же дремоту духа, уныніе и нытье, подъ которымъ нерѣдко прячется наша собственная трусость и лѣнь! Если обстоятельства нашей внутренней жизни не таковы, чтобы въ нихъ найти намъ достаточно силы или побужденія для самоврачеванія или хоть для нѣкотораго нравственнаго подъёма, то предъ нами теперь подготовляется такое зрѣлище на внѣшней политической, можно сказать всемірной аренѣ, которое способно и должно неудержимо приковывать къ себѣ наши взоры, помыслы и чувства!.. Всецѣло должно оно овладѣть русскимъ общественнымъ вниманіемъ. Настанетъ скоро историческій пиръ, на который мы званы, т. е. звана наша Россія,-- звана по преимуществу, предъ всѣми. Она ли не окажется въ числѣ избранныхъ? Она ли отвѣтитъ: "имѣй мя отреченна", какъ этого повидимому хотѣлось бы смиренномудрію вашей дипломатіи? или: "впусти меня не одну, а непремѣнно въ компаніи съ незванными", напримѣръ, съ Австріей и Германіей -- какъ этого быть-можетъ хотѣлось бы ея деликатному дружелюбію?
   Да, большинство русскаго общества повидимому еще не достаточно принято сознаніемъ, что нынѣшнія внѣшнія политическія осложненія имѣютъ рѣшающее, роковое для Россіи значеніе,-- что важность ихъ для Россіи даже пересиливаетъ въ настоящую минуту важность внутренняго ежедневнаго дѣланія -- въ области ли государственнаго домостроительства, въ области ли экономическихъ интересовъ. Ибо вопросъ, который ставится наступающими событіями, тѣсно связанъ не только съ международнымъ положеніемъ, съ достоинствомъ и честью, но и съ историческимъ существомъ Россіи, какъ главенствующей Православно-Славянской державы. Это вопросъ нашего всемірно-историческаго созиданія, которымъ, или съ которымъ, вмѣстѣ, рѣшаются и наши внутренніе вопросы и судьбы. Нечего поэтому развлекаться по сторонамъ, какъ это дѣлается до сихъ поръ, и удѣлять "внѣшней политикѣ" лишь случайную долю участія, мимоходомъ. Напротивъ, болѣе чѣмъ когда-либо обязано русское общество слѣдить съ возбужденнымъ, напряженнымъ вниманіемъ каждый шагъ нашей дипломатіи... Тихій подходъ грозы предвѣщаетъ лишь сосредоточенную силу громовыхъ ударовъ. А ждать, чтобы они грянули,-- успѣемъ-молъ и тогда перекреститься и воспрянуть мыслью и духомъ -- невѣжественный, гнилой расчетъ.
   1886 годъ несетъ намъ такую грозу. Разразится ли она для насъ въ этомъ же году формальною войною,-- это предугадать трудно, но во всякомъ случаѣ она не пройдетъ безъ великихъ, важныхъ послѣдствій....
   Положеніе дѣлъ, при которомъ начинается новый годъ, представляется въ слѣдующемъ видѣ.
   Союзъ нашъ съ Германіей и Австріей,-- нѣкоторое время, по крайней мѣрѣ по отношенію къ Австріи, подвергавшійся сильнымъ испытаніямъ и даже колебанію,-- въ настоящую минуту снова укрѣпился, судя по нѣкоторымъ, кажется несомнѣннымъ, даннымъ. Но къ миру ли, а не къ войнѣ, къ упрощенію ли, а не къ усложненію общаго положенія, къ выгодѣ ли для Россіи ведетъ онъ? Позволяемъ себѣ думать, что онъ во всякомъ случаѣ не упрощаетъ, а лишь усложняетъ пока общее политическое положеніе, и служитъ, по крайней мѣрѣ до сихъ поръ, лишь въ выгодѣ Австріи... Мы уже высказывали наше мнѣніе,-- держимся его и теперь, такъ какъ доступныя нашему свѣдѣнію обстоятельства его не опровергаютъ, что при твердой волѣ трехъ державъ можно было бы настоять на умиротвореніи, хотя бы и временномъ, Балканскаго полуострова. А именно: тотчасъ же по прекращеніи военныхъ дѣйствій, заставитъ обѣ славянскія державы, разоренныя, истощенныя междоусобною бранью, заключить миръ между собою; затѣмъ, въ случаѣ полной готовности князя Александра принести предъ Россіей повинную, допустить личную унію Румеліи съ княжествомъ и возстановить къ возсоединенной такимъ образомъ Болгаріи прежнія властныя отношенія Россіи (которая бы, конечно, заручилась при этомъ всѣми надежными гарантіями). Если бы князь Александръ оказался потомъ такого, возвращеннаго ему довѣрія недостойнымъ, Россія имѣла бы всегда полную возможность, опираясь съ одной стороны на народное въ Болгаріи содѣйствіе, съ другой на самый этотъ Тройственный Союзъ, удалить или смѣнить вѣроломнаго князя. Что же касается Греціи, то -- благо Берлинскій трактатъ остается въ силѣ, такъ какъ назначеніе принца Баттенберга генералъ-губернаторомъ Румеліи его не измѣняетъ -- слѣдовало бы ужь кстати потребовать отъ Турціи исполненія статей Берлинскаго трактата относящихся къ греческой границѣ, равно и къ Македоніи. При единодушномъ образѣ дѣйствій Тройственнаго Союза, такой исходъ современныхъ осложненій былъ бы вполнѣ возможенъ,-- не стала бы ему противиться и остальная Европа.
   Но въ томъ-то и дѣло, что такой исходъ не выгоденъ для Австріи, для нея лишь одной: онъ бы окончательно компрометтировалъ ея вліяніе въ Сербіи, которую она подвигла на самую беззаконную, разбойническую противъ Болгаріи войну и которую въ концѣ-концовъ надѣлила срамомъ, униженіемъ, разореніемъ. Казалось бы -- что за дѣло Россіи до сохраненія въ Сербіи австрійскаго престижа, до удержанія Сербіи въ "сферѣ австрійской мощи"? Никакимъ международнымъ трактатомъ, для Россіи обязательнымъ, эта "сфера мощи" не узаконена; никакихъ даже нравственныхъ правъ на Сербію,-- какія мы имѣемъ на Болгарію и даже на самое это Сербское королевство,-- Австрія не имѣетъ: она не проливала за нее крови, не созидала ея бытія и свободы. Ради чего же радѣть Россіи объ австрійскихъ въ Сербіи интересахъ, о томъ, чтобъ эта славянская и православная земля проникалась элементами враждебными и Православію, и Славянству вообще, а въ частности именно самой Россіи,-- элементами враждебными самому Сербскому народу, такъ какъ задача Австріи ее денаціонализовать и эксплуатировать въ политическомъ и экономическомъ отношеніяхъ? "Зачѣмъ это нужно для насъ вбивать новый австрійскій клинъ въ сердце Славянскаго міра и отталкивать отъ себя Сербскій народъ, съ лучшею частью его интеллигенціи, молящій о спасеніи?... На эти вопросы для простаго русскаго смысла мыслимъ лишь одинъ отвѣтъ: отрицательный. Можно, конечно, сказать въ наше оправданіе, что такое завоеваніе Сербіи австрійскою сферою вліянія допущено нами по неволѣ, вслѣдствіе пораженія понесеннаго Россіей за Берлинскомъ конгрессѣ. Положимъ, что и такъ. Но иное дѣло -- допускать, иное дѣло -- замѣнять невольное допущеніе содѣйствіемъ.-- да еще какимъ!-- самымъ усерднымъ! Дипломатія наша словно бы лелѣетъ эту "австрійскую сферу мощи" какъ нѣкую драгоцѣнность, и какъ бы боится, чтобъ, Сербія изъ нея не выскочила! Чтобъ вывести Австрію изъ затруднительнаго положенія, мы не только не настояли на демобилизаціи вооруженной ею сербской арміи, но имѣя ^полную возможность предупредить войну, мы ее допустили и выступили съ предложеніемъ о пріостановкѣ военныхъ дѣйствій (направивъ его путемъ дипломатической волокиты) только тогда, когда они начались,-- такъ что предложеніе наше опять-таки пришлось на руку самой Австріи для спасенія сербскихъ войскъ, гонимыхъ побѣдоносными Болгарами...
   Теперь же, послѣ этихъ болгарскихъ побѣдъ, заканчивать весь этотъ воинственный, столь позорный и убыточный для Сербіи эпизодъ простымъ миромъ, не дающимъ ей ровно никакого, обѣщаннаго ей Австріею вознагражденіи или е компенсаціи" -- для австрійскаго вліянія конечно не прибыльно: вотъ почему она и волочитъ дѣло, и медлитъ... А ми не только Австрію не понуждаемъ, но и терпѣливо ждемъ -- пока она изыщетъ выгодное для себя рѣшеніе,-- какъ будто намъ самимъ до примиренія Сербіи съ Болгаріей нѣтъ никакого дѣла! Но если бы только ждали! Мы, кажется, и теперь, можетъ-быть и ненамѣренно, собираемся сослужить Австріи службу.
   Единственною "компенсаціею", которая бы придала миру характеръ вполнѣ почетный для побѣжденной Сербіи,-- и безчестный для побѣдительницы-Болгаріи,-- представляется разъединеніе Румеліи съ княжествомъ: Сербія тогда могла бы себѣ сказать въ утѣшеніе, что воевала не даромъ, ибо возстановила-де "равновѣсіе силъ на Балканскомъ полуостровѣ", поработала интересамъ европейской политики и т. д. и т. д.!-- могла бы, однимъ словомъ, обратить свое разбойническое нашествіе въ великій подвигъ самопожертвованія, и свое пораженіе въ торжество, австрійскій престижъ закрѣпилъ бы Сербію еще прочнѣе въ сферу австрійской мощи. Для этой "сферы" вовсе невыгодно было и прежде имѣть бокъ-о-бокъ съ собой сильную и хорошо организованную Болгарію, подчиненную русскому вліянію, да еще съ прекраснымъ войскомъ, русскими офицерами командуемымъ. Тѣмъ менѣе было бы удобно для Австріи сосѣдство Болгаріи объединенной и. возстановившей прежнія отношенія къ Россіи...
   Къ счастію для Австріи, такому ея расчету не противорѣчать и новѣйшія русскія дипломатическія комбинаціи. Такова ужь ваша судьба, что намъ волей-неволей доводится приходить къ ней на выручку. По крайней мѣрѣ всѣ свѣдѣнія полученныя нами съ мѣста удостовѣряютъ, что Россія возвратилась будто бы къ прежнему своему рѣшенію: не признавать соединенія Румеліи съ Болгаріей -- при настоящемъ князѣ и правительствѣ!.. ("Правительство" собственно тутъ ни причемъ, такъ какъ Каравеловъ и безъ того ожидаетъ своей отставки по почину самого князя.) На этотъ разъ рѣшеніе Россіи дано будто бы въ согласіи съ ея союзницами... Не это ли рѣшеніе имѣла въ виду одна, австрійская газета, возвѣщавшая, что три великія державы выступятъ вскорѣ съ единодушнымъ рѣшеніемъ по румелійскому вопросу? Было ли уже учинено такое коллективное заявленіе Портѣ -- намъ неизвѣстно, но изъ Болгаріи намъ пишутъ, что сообщеніе въ этомъ смыслѣ сдѣлано всѣмъ русскимъ дипломатическимъ агентамъ... Подтвержденіемъ этому могутъ, впрочемъ, служить и корреспонденціи изъ Софіи, помѣщенныя въ послѣднихъ NoNo "Новаго Времени". Онѣ -- не болѣе какъ отголосокъ взглядовъ, мнѣній и чувствъ Россійскаго Генеральнаго въ Софіи консульства,-- по собственному свидѣтельству г. корреспондента: только по этой причинѣ, а ужъ никакъ не по своему внутреннему нравственному достоинству, онѣ и могутъ заслуживать вниманія. Вообще этотъ корреспондентъ точно будто задался задачею поселить въ русской публикѣ чувство вражды, отвращенія и злобы въ Болгарскому, освобожденному нами народу, старательно выгребая и преподнося читателямъ одной изъ самыхъ распространенныхъ въ Россіи газетъ -- всякій соръ и помои. Онъ издѣвался надъ одушевленіемъ и жалкимъ внѣшнимъ видомъ Болгаръ-милиціонеровъ и хотя и былъ непріятно озадаченъ болгарскими побѣдами, однакоже потщился набросить сомнительную тѣнь и на нихъ,-- а въ упомянутой нами корреспонденціи чернитъ князя и Болгаръ (если только они состоятъ не въ оппозиціи, а при дѣлѣ) на пропалую, называя послѣднихъ презрительно "перетрусившимися братушками", а перваго прямо -- "трусомъ", только "слѣдовавшимъ потомъ сзади за побѣдоносною арміею"!.. Мы ужъ вовсе не сторонники князя Александра, но не обинуясь называемъ эти слова клеветой, такъ какъ и сами имѣемъ свѣдѣнія о болгарскихъ съ Сербами битвахъ изъ надежныхъ источниковъ. Но дѣло, повторяемъ, не въ личныхъ сужденіяхъ г. "Русскаго Странника", а въ томъ, что его корреспонденціи имѣютъ тенденціозно-оффиціозный характеръ и выражаютъ точку зрѣнія господствующую въ нашемъ дипломатическомъ агентствѣ, солидарностью съ которымъ г. корреспондентъ то и дѣло хвалится... Кстати, позволимъ себѣ замѣтить мимоходомъ: чего же можно ожидать отъ нашихъ дипломатическихъ агентовъ, отъ ихъ отношеній съ Болгаріей, если только хоть пятая доля того духа, которымъ дышатъ эти печатаемыя въ "Новомъ Времени" письма, внушена изъ этой оффиціальной среды?! Какого проку можно надѣяться отъ подобной системы издѣвательствъ и оскорбленій? И не имѣемъ ли мы повода опасаться, что петербургская дипломатическая властная среда не совершенно чужда и съ своей стороны такихъ пристрастныхъ, узкихъ воззрѣній своихъ агентовъ?...
   Вотъ въ этихъ-то упомянутыхъ нами корреспонденціяхъ изъ Софіи прямо, наголо настаивается на мнѣніи, очевидно оффиціозномъ, что князь во что бы ни стало долженъ быть свергнутъ, такъ какъ-де только послѣ этого можно быть увѣреннымъ въ полной покорности Болгаріи. Можетъ-быть это и вѣрно. Мы не станемъ оспаривать справедливость этого мнѣнія, а только заявляемъ о немъ, какъ о фактѣ подтверждающемъ сообщенное нами выше извѣстіе. Личная судьба князя Александра, повторяемъ, насъ собственно мало интересуетъ. Надо предполагать, что правительство обладаетъ вполнѣ основательными данными для принятаго имъ рѣшенія,-- хотя намъ всегда казалось, что оно могло бы достигнуть той же своей цѣли и впослѣдствіи, возвративъ напередъ для себя status quo ante въ Болгаріи и поставивъ болгарское войско въ полную зависимость отъ русской верховной власти. Тѣмъ не менѣе, предъявлять такое требованіе относительно князя (какъ условіе sine qua non для признанія соединенія) въ настоящую минуту -- это во всякомъ случаѣ значитъ откладывать рѣшеніе румелійскаго вопроса въ долгій ящикъ, отлагать на неограниченный срокъ умиротвореніе страны (столь нуждающейся теперь въ мирѣ, послѣ такого страшнаго напряженія силъ), отлагать вмѣстѣ съ тѣмъ и возстановленіе нашего прежняго господствующаго положенія въ Болгаріи... Несомнѣнно также, что такое рѣшеніе русскаго правительства теперь вполнѣ на руку Австріи... Впрочемъ, если "союзники" съ нами въ этомъ пунктѣ за одно,-- стадо-быть нашли въ томъ себѣ выгоду.
   Доставляя какъ бы нѣкоторую "компенсацію" самолюбію Сербіи и въ этомъ смыслѣ поправляя обстоятельства короля Милана и самой Австріи, упомянутое заявленіе Россіи о непризнаніи факта соединенія Румеліи съ Болгаріей при настоящемъ болгарскомъ правительствѣ,-- если и облегчаетъ повидимому заключеніе мира Сербіи съ Болгаріей черезъ Порту, какъ сюзерена Болгаріи -- то все же, оставляя существенный вопросъ нерѣшеннымъ, упрочиваетъ лишь настоящее опасное броженіе на Балканскомъ полуостровѣ. Правда, газеты сообщаютъ, что Россія недавно выступила съ предложеніемъ объ обезоруженіи или демобилизаціи армій всѣхъ балканскихъ государствъ. Но это предложеніе свидѣтельствуетъ лишь о русскомъ миролюбіи, не болѣе; въ сущности же представляется вполнѣ платоническимъ. Надо было настаивать на этомъ ранѣе, и можно было бы настоять -- еслибъ имѣлось въ виду какое-либо единодушное рѣшеніе великихъ державъ. Теперь же, когда страсти вполнѣ разгорѣлись, на мобилизацію понесены огромныя жертвы и издержки, а главное -- когда не только никакіе вопросы не рѣшены, но обличалась полная несостоятельность великихъ державъ и даже Тройственнаго Союза выработать какое-либо умиротворяющее рѣшеніе,-- теперь такое предложеніе является по меньшей мѣрѣ запоздалымъ. Пусть оно не осталось одинокимъ, а обратилось въ "коллективное", отъ имени всѣхъ державъ, но если оно не будетъ сопровождаться какими-либо искренними принудительными мѣрами, оно не приведетъ ни къ чему. Да печать только и дѣлаетъ, что сообщаетъ о новыхъ заказахъ, то торпедъ, то пушекъ! По всей вѣроятности въ качествѣ "принудительной мѣры" державы объявятъ угрозу -- въ родѣ той, о которой недавно оповѣстилъ оффиціозный органъ князя Бисмарка, газета "Post", по отношенію въ Греціи, т. е., что если Греція (или иное Балканское государство) вступитъ въ войну съ Турціей, то должно будетъ вести ее на свой рискъ и страхъ: Европа же останется безучастной зрительницей! Но кому же не ясно, что такая угроза" есть въ сущности поощреніе! Мы уже знаемъ, что Греція, Черногорія и сама Сербія не только переглядываются, но уже стакиваются между собою. И кто же повѣритъ, что если пожаръ войны охватитъ весь Балканскій полуостровъ, Европа будетъ лишь любоваться зрѣлищемъ сидя въ ложахъ?!
   Газеты общимъ хоромъ, да отчасти и европейскіе кабинеты (послѣдніе впрочемъ съ сомнительною искренностью) винятъ Порту въ проволочкѣ по рѣшенію вопроса о Румеліи. Но какое же рѣшеніе можетъ она предложить? Если ей принять за основу status quo ante, такъ горячо рекомендованный ей Тройственнымъ Союзомъ, то вѣдь онъ связанъ съ правомъ присужденнымъ ей Берлинскимъ трактатомъ: ввести гарнизоны въ балканскіе проходы. Но прибѣгать къ такой мѣрѣ -- этого не хватаетъ духа совѣтовать даже у дипломатіи трехъ великихъ державъ! Возстановленіе status quo ante очевидно не можетъ быть исполнено добровольно самими Болгарами: надо пустить въ ходъ вооруженное насиліе... А можетъ ли Турція вѣрить, что если не Россія, то Европа станетъ хладнокровно взирать на повтореніе баши-бузуками рѣзни въ предѣлахъ Румеліи и Болгаріи? Султанъ не прочь былъ бы признать личное возсоединеніе,-- но ему нужна гарантія, что принявъ такое его рѣшеніе, державы обезпечатъ Порту отъ тѣхъ притязаній, къ коимъ возсоединеніе даже въ подобной формѣ можетъ подать поводъ Греціи или Сербіи. Да наконецъ, какое же е личное" возсоединеніе, когда лицо князя Александра тремя великими державами вычеркивается? Нужно, согласно съ трактатомъ, напередъ пріискать новаго князя для Болгаріи...
   Однимъ словомъ -- очевидно, что никакого рѣшенія Румелійскаго вопроса и никакого умиротворенія на Балканскомъ полуостровѣ до весны не состоится, а съ весною не послѣдуетъ и подавно. Очевидно также, что чьи-то расчеты, входитъ даже нѣчто совсѣмъ противоположное умиротворенію... Не даромъ Турція, чуя близость роковаго для себя часа, вооружается съ головы до ногъ. Древній Оттоманъ, если и умретъ, то умретъ достойною себя смертью,-- и отъ судорогъ его агонія потрясется весь міръ... Что-жь! Можетъ-быть и приспѣло время. Насъ долженъ занимать лишь одинъ вопросъ: какой жребій въ этомъ вселенскомъ переворотѣ выпадетъ на долю Россіи?.. Достойною ли окажется она своего призванія... достойнымъ ли Россіи окажется Петербургъ съ своими вѣдомствами и канцеляріями?... Въ 1878 г. онъ не оказался достойнымъ. Будемъ вѣрить, что времена измѣнились...
   Бодрствованія -- вотъ чего пожелаемъ снова русскому обществу на 1886 годъ!..
  

Москва, 11 января.

   Недавно редакторъ е Гражданина", со свойственной ему необдуманностью и развязностью, тиснулъ въ своемъ журналѣ "характерную -- по его словамъ -- новость". Сущность ея въ томъ, что прошлою осенью, въ началѣ, пріѣзжалъ въ Россію нѣкій Черногорецъ -- съ тѣмъ, чтобъ добыть здѣсь, въ видѣ пожертвованія, тысячъ 20 рублей, нужныхъ Черногоріи для окончательнаго пріобрѣтенія торговаго парохода. "Мы любимъ кричать про наши симпатіи къ Славянамъ" -- негодуетъ князь Мещерскій: "казалось бы, что Черногорія могла бы эту пустую сумму найти въ Россіи и у Русскихъ!... Какъ не такъ! Онъ поѣхалъ въ Москву и тамъ представитель Славянскаго Общества, И. С. Аксаковъ", объявилъ ему, "что расчитывать на Москву трудно.... потому что всѣ дѣ;ла въ застоѣ" у -- вслѣдствіе чего означенный Черногорецъ обратился въ Вѣну, гдѣ и досталъ, въ великому посрамленію Москвы, потребную ему сумму. Издѣваясь надъ московскимъ славянолюбіемъ, князь Мещерскій выражаетъ недовѣріе и въ ссылкѣ на застой: на устройство какого-то юбилея мѣстнымъ властямъ -- восклицаетъ онъ -- "хватило застоя у Москвы.... а на какихъ-нибудь 20 т. р. для Черногоріи не хватило русскаго сердца"!... "Вотъ какъ мы, кричащіе, за историческое преданіе Россіи" -- заключаетъ язвительно и наставительно "Гражданинъ" -- сведемъ свои дѣла.... воспитывая Каравеловыхъ для Болгаріи и отказывая въ грошѣ Черногоріи.... Но за то кричать и говорить мы мастера!..." По поводу этихъ дешевыхъ перуновъ петербургскаго на Москву и русское общество негодованія, "Русь" хотѣла тогда же дать приличную отповѣдь, но затѣмъ мы какъ-то забыли о нихъ и вспомнили теперь лишь потому, что иностранныя нѣмецкія газеты съ превеликимъ злорадствомъ перепечатали сообщенную "Гражданиномъ" "характерную новость", пріукрасивъ и расцвѣтивъ ее красками еще болѣе яркими....
   Начать съ того, что И. С. Аксаковъ никакого Славянскаго Общества въ Москвѣ представителемъ не состоитъ -- уже по той простой причинѣ, что таковаго общества въ Москвѣ не имѣется. Существовалъ, точно, въ Москвѣ Славянскій Комитетъ еще съ 1за8 года, въ которомъ дѣятельнымъ членомъ, а подъ конецъ и предсѣдательствующимъ былъ, дѣйствительно, настоящій редакторъ сРуси", и который въ началѣ 1877 года былъ преобразованъ самимъ правительствомъ въ "Московское Славянское Общество". Но не можетъ не знать князь Мещерскій, что это Московское Славянское Общество было правительствомъ же въ 1878 году, вслѣдъ за Берлинскимъ трактатомъ, закрыто, и не только* закрыто, но и совсѣмъ уничтожено. Имѣются Славянскія Общества и въ Петербургѣ, и въ Кіевѣ, и въ Одессѣ,-- въ Москвѣ же ему быть не дозволено. Между тѣмъ / въ Славянскихъ земляхъ никакъ не хотятъ взять въ толкъ, что именно-то Москва и лишена этого русскаго національнаго, дорогаго Славянамъ учрежденія. Тамъ все по прежнему наивно вѣруютъ, что Москва -- "сердце Россіи", что къ біенію этого сердца прислушивается и самая власть и т. д. и т. д., а потому упорно не признаютъ закрытія Общества, воображая, что это лишь правительственная хитрость! Простодушному Славянству совершенно невдомёкъ, да и выяснять-то ему это не совсѣмъ удобно, что Петербургъ давнымъ-давно покушается конфисковать это такъ-называемое "сердце" въ свою пользу, т. е. перемѣстить его на оконечность, гдѣ самъ обрѣтается, отъ каковыхъ противоестественныхъ затѣй и достигается лишь тотъ результатъ, что настоящаго-то сердца дѣятельность парализуется и нѣмѣетъ, а фальшиваго -- только фальшивитъ,-- весь же государственный организмъ болѣетъ отъ неправильнаго кровообращенія. Вслѣдствіе однакожъ такой непонятливости Славянскихъ племенъ, Славяне не перестаютъ устремляться въ Москву и обращаться къ ней со всякими своими нуждами, удовлетвореніе коихъ, при отсутствіи всякой законной и правильной организаціи для сбора пожертвованій и вообще денежныхъ средствъ, тѣмъ менѣе возможно, чѣмъ крупнѣе эти нужды и чѣмъ крупнѣе запросъ на благотворительное пособіе. Это и побудило нѣкоторыхъ бывшихъ членовъ Московскаго Славянскаго Общества весною прошлаго года (даже помимо редактора "Руси", отсутствовавшаго изъ Москвы на болѣзни) "войти съ ходатайствомъ" о приравненіи Москвы въ ея правахъ хоть къ Одессѣ и Кіеву, т. е. о разрѣшеніи возстановить Общество по всѣхъ правиламъ устава, для таковыхъ Обществъ правительствомъ изданнаго 12 апрѣля 1877 года. Высшая московская мѣстная власть, очень часто утруждаемая и съ своей стороны просьбами наѣзжающихъ Славянъ о пособіи и вполнѣ сознающая необходимость спеціальнаго для сей цѣли учрежденія, отнеслась къ ходатайству вполнѣ сочувственно и въ началѣ прошлаго августа, съ одобрительнымъ отзывомъ своимъ, представила его куда слѣдуетъ, т. е. въ Министерство внутреннихъ дѣлъ. Невидимому и тамъ не встрѣтило бы оно препятствій, но запнулось о послѣднее мытарство -- о Министерство иностранныхъ дѣлъ иди точнѣе объ Азіатскій онаго департаментъ (вѣдающій, какъ это ни странно, всѣ Славянскія земли). По нашимъ частнымъ свѣдѣніямъ, Министерство или департаментъ, принимая на видъ съ одной стороны, что всякую "политику славянскихъ чувствъ и идей" рѣшено теперь въ Петербургѣ уволить въ отставку,-- съ другой, что ни Москву и въ самомъ дѣлѣ, несмотря на всѣ усердныя увѣренія въ противномъ, продолжаютъ взирать не только между Славянами, но -- и это главное -- даже въ Австріи съ Германіей какъ на очагъ русской національности,-- заявило, именно по этому самому, свой рѣшительный протестъ противъ возстановленія въ Москвѣ Славянскаго Благотворительнаго Общества, т. е. такой организаціи, которая бы дала возможность Москвѣ оказывать правильнымъ и широкимъ образомъ помощь славянскимъ, хотя бы вовсе и не политическимъ нуждамъ: въ Австріи и Германіи взглянули бы-де на это неблагопріятно....
   Дѣйствительно, въ началѣ сентября явился къ намъ въ Москву, съ письмомъ отъ русскаго резидента въ Цетиньѣ, г. Аргиропуло -- молодой морякъ Далматинецъ, состоящій на службѣ Черногоріи и завѣдывающій тамъ "морскою частью". Въ письмѣ своемъ г. Аргиропуло объяснялъ, что Берлинскій трактатъ, какъ извѣстно, лишивъ самымъ наглѣйшимъ образомъ Черногорію большей части завоеваннаго ею морскаго прибережья въ пользу ничего не завоевавшей и вовсе не воевавшей Австріи, отнялъ вмѣстѣ съ тѣмъ у Черногорцевъ право имѣть военныя морскія суда и военный морской флагъ; во частичку "соленой воды" они все же имѣютъ, и единственное средство для нихъ явить свое обладаніе ею и извлечь изъ нея хоть какія-нибудь выгоды -- это завести торговый пароходъ. Таковой и пріобрѣтенъ на деньги вырученныя отъ продажи' княжеской яхты, которую князь Николай рѣшился пожертвовать для пользы родной Черногоріи; недостаетъ однакоже для полной уплаты стоимости парохода 20 т. руб. Обращаться съ просьбою о деньгахъ къ русскому правительству Князь положительно отказался, говоря, что у него на это не хватаетъ духа, такъ какъ онъ и безъ того щедро облагодѣтельствованъ личною милостью Русскаго Императора. Тѣмъ не менѣе г. Аргиропуло, которому очевидно были совсѣмъ невѣдомы совершившіяся въ Москвѣ перемѣны, нашелъ нужнымъ направить молодаго Далматинца къ редактору "Руси", чрезъ посредство котораго, во время оно, были доставлены въ Черногорію такія обильныя изъ Москвы пожертвованія.... Но собирать 20 т. р. черезъ газету "Русь" посредствомъ гласнаго воззванія -- было бы неблаговидно по отношенію къ Черногорскому правительству, да и слишкомъ долго; обращаться же къ двумъ-тремъ знакомымъ намъ капиталистамъ (которые и безъ того постоянно снабжаютъ насъ деньгами для оказанія неотложной помощи бѣднякамъ -- учащимся Славянамъ) мы не признали удобнымъ -- какъ въ виду несомнѣннаго, хорошо намъ извѣстнаго экономическаго застоя, такъ и въ виду другихъ обстоятельствъ, о которыхъ скажемъ нѣсколько ниже. Наконецъ самое это дѣло (покупка парахода) представляло, по нашему мнѣнію, интересъ не столько благотворительный, сколько политическій, и мы посовѣтовали черногорскому посланцу ѣхать въ Петербургъ съ письмомъ отъ насъ къ г. директору Азіатскаго департамента. Вотъ самый лучшій и дешевый для русскаго правительства способъ,-- въ такомъ смыслѣ, помнится, писали мы, преподать нѣкоторое утѣшеніе, нѣкоторый знакъ вниманія Черногоріи въ настоящее критическое время, когда Россія теряетъ позицію за позиціей на Балканскомъ полуостровѣ. Болгарія готова съ чужою помощью пріобрѣсти Румелію, Австрія обѣщаетъ Сербіи "компенсацію",-- одна Черногорія не только не домогается помимо насъ какого-либо вознагражденія, но пребываетъ намъ сердечно и политически вѣрна, несмотря на то, что по грѣхамъ нашей же дипломатіи засажена Австріей) въ каменный мѣшокъ, окружена со всѣхъ сторонъ австрійскими блокгаузами, обижена и обобрана по Берлинскому трактату (съ нашего же попущеніи), да наконецъ не можетъ даже и до сихъ поръ добиться себѣ отъ Турціи граница, трактатомъ опредѣленной. Что значатъ 20 т. рублей для русской казны? Такія деньги всегда найдутся, и не можетъ быть сомнѣнія, что если только дойдетъ о томъ хоть стороною до высшаго свѣдѣнія, то помощь будетъ охотно оказана, а оказанная отъ имени русской власти -- она будетъ имѣть несравненно большее политическое значеніе, чѣмъ отъ имени купца Н., да купца М.
   Каемся со стыдомъ, что несмотря на извѣстное нашимъ читателямъ мнѣніе "Руси" о петербургской дипломатіи, мы все-таки ожидали, что она ухватится съ радостью за этотъ представившійся ей такой удобный и недорогой случай оказать именно теперь услугу преданной намъ Черногоріи. Но ходатайство наше оставлено было безъ вниманія и вынудило Черногорію обратиться -- конечно не къ великодушію, но въ кредиту вѣнскихъ банкировъ, вѣроятно изъ добрыхъ процентовъ....
   Къ кому же должны относиться слова князя Мещерскаго: "Вотъ какъ мы, кричащіе за историческое преданіе, ведемъ свои дѣла -- отказывая въ грошѣ Черногоріи"?! Или: "на какихъ-нибудь 20 т. р. для Черногоріи не хватило сердца"!? У кого его не хватило?...
   "Гражданинъ" обращаетъ этотъ упрекъ къ Москвѣ. Но обращенный къ Москвѣ -- это упрекъ лживый и наглый. "Не хватило сердца!"... О, какъ его хватало, да и не на 20 т. какихъ-нибудь, а на милліоны рублей, всего лѣтъ восемь тому назадъ, когда объятая одушевленіемъ вѣрила Россія, что и руководящій ея судьбами Петербургъ едино съ нею въ мысляхъ, упованіяхъ и чувствахъ!... Эта вѣра пристыжена, поругана, разрушена Берлинскимъ трактатомъ, а съ той поры, спрашивается, было ли хоть одно русское дипломатическое или политическое дѣйствіе, которое бы хоть сколько-нибудь залѣчило нанесенную русскому сердцу обиду, сколько бы нибудь приподняло сломанную вѣру? Вотъ этого-то въ Петербургѣ и не хотятъ брать въ расчетъ. Съ этими народными оскорбленными чувствами и не хотятъ считаться. Гдѣ, въ чемъ для Россіи ручательство, что русская политика дѣйствительно вступила на путь національный? Въ Россіи конечно вѣдаютъ, что съ той поры обстоятельства перемѣнились и готовы ласкать себя надеждою, что перемѣнится наконецъ и самая политика, но вѣдь эта надежда,-- что должны признать и всѣ разсудительные государственные люди въ Петербургѣ,-- еще не можетъ имѣть твердой подъ собою почвы, такой твердой, опираясь на которую могла бы она заставить забыть ударъ 1878 года и весь гнетъ постигшаго съ того времени Россію разочарованія. Напротивъ: не несутся ли именно теперь изъ Петербурга дикіе безумные возгласы, ругающіеся надъ "чувствами", надъ "увлеченіемъ славянской идеей" и "историческими преданіями Россіи"?! Не стало ли теперь тамъ, въ правительственномъ Петербургѣ, какимъ-то общепринятымъ лозунгомъ -- признавать и энтузіазмъ и подвигъ нашего великаго историческаго народа въ прошлую войну -- трагикомическою ошибкою, печальнымъ и отчасти забавнымъ заблужденіемъ, котораго впередъ надо остерегаться и отнюдь не допускать?... Да не самъ ли князь Мещерскій обозвалъ недавно всю нашу восточную политику, начиная съ Екатерины вплоть до осени 1885 г., "политикою приключеній" и возвѣстилъ, что съ сей поры настаетъ эра политики, которой до Славянъ не будетъ никакого дѣла, развѣ лишь впослѣдствіи, когда-нибудь?... Такъ съ какой же стати бранитъ онъ Москву за недостатокъ будто бы сердоболія и сочувствія племенамъ и землямъ -- для Россіи, по новой политической петербургской философіи, постороннимъ?... "Политика эгоистическихъ, реальныхъ интересовъ" -- вотъ что теперь установилось девизомъ для правительственнаго Петербурга .. Но вѣдь во имя однихъ реальныхъ, эгоистическихъ интересовъ нельзя и приглашать къ возвышеннымъ сердечнымъ порывамъ и жертвамъ; во вѣдь общество политики не ведетъ, дѣйствуетъ лишь по внушенію чувствъ и идей,-- а ихъ-то осмѣиваніе и вошло теперь въ моду!....
   Есть пословица: "не плюй въ колодезь, годится воды испить". Не мѣшаетъ и правительству имѣть эту пословицу въ виду: энтузіазмъ -- великая сила; пожалуй пригодится...
   "Не хватаетъ сердца"! Какъ его станетъ хватать, когда все, что этакъ сердцемъ созидалось -- разрушалось потокъ русской политикой или дипломатіей! Хватило этого сердца въ 1876--77 годахъ у Москвы настолько, что въ эту самую Черногорію отправила она нѣсколько сотъ тысячъ рублей, а въ результатѣ вышло то, что теперь и никакими деньгами Черногоріи не поможешь, что всѣ эти великодушныя дѣйствія русскаго общества увѣнчались по мудрости нашей дипломатіи... передачею самой Черногоріи въ австрійскій половъ! Какъ думаетъ князь Мещерскій: располагаетъ ли такой результатъ къ новымъ жертвамъ?... Сотни же тысячъ были высланы изъ Москвы въ Боснію и Герцеговину для содѣйствія освобожденію ихъ изъ-подъ турецкаго ига,-- и высланы въ то время, когда въ благородномъ порывѣ своемъ русское общество даже и не подозрѣвало, что обѣими этими Славянскими землями русская дипломатія уже успѣла посулиться Австріи впередъ, на Рейхштадтскомъ свиданіи, такъ что мы своими народными кровными деньгами оказали содѣйствіе... одной лишь замѣнѣ турецкаго ига -- худшимъ игомъ, австрійскимъ!... Хорошо поощреніе для жертвователей!... Спрашиваемъ: кто по одному тайному намёку правительства, еще до объявленія имъ войны Султану, снарядилъ и вооружилъ Болгарское ополченіе въ Бессарабіи,-- кто какъ не Московское купечество вмѣстѣ съ Славянскимъ Московскимъ Обществомъ? Нынѣшній редакторъ "Руси" имѣлъ счастіе стоять тогда во главѣ этого дѣла и имѣлъ честь передать лично, хотя и секретно, русскому военному вѣдомству, десятки тысячъ ружей Шасспо, дюжину крупповскихъ пушекъ съ гранатами, патронами и прочими принадлежностями; онъ можетъ документально свидѣтельствовать, во сколько сотенъ тысячъ обошлась эта жертва купечеству и во сколько десятковъ тысячъ Славянскому Обществу. Ужь не воображаетъ ли князь Мещерскій, что особенно одушевляющимъ образомъ подѣйствовало на московское купечество недавнее извѣстіе, что болгарская армія, ядромъ для которой послужили именно эти созданныя Москвою въ 1877 году болгарскія дружины, поступаетъ, по соглашенію Порты съ княземъ Александромъ, въ распоряженіе Турецкаго Султана?! Та самая армія, которая еще только четыре мѣсяца тому назадъ состояла въ завѣдыванія русскаго военнаго министра, составляла часть русскаго войска!.. Вотъ тутъ и жертвуй, да еще выслушивай выговоры за недостатокъ русскаго сердца, за противорѣчіе слова съ дѣломъ!... Но и этого мало. Несмотря на услуги, оказанныя Московскимъ Славянскимъ Обществомъ правительству,-- услуги, которыми послѣднее не брезгало пользоваться,-- какъ только послѣдовалъ Берлинскій трактатъ, Общество было не только закрыто, но и ликвидировано... съ отмѣннымъ упрощеніемъ формъ. У него былъ свой капиталъ тысячъ въ 70, составленный изъ равныхъ пожертвованій, многія изъ коихъ имѣли спеціальныя назначенія, нѣкоторыя же перешли къ Обществу по завѣщанію; были опредѣленные, не малые доходы отъ ежегодныхъ членскихъ взносовъ. Не предупреждая жертвователей, безъ вѣдома и спроса лицъ, коимъ деньги принадлежали, безъ вѣдома и спроса хозяевъ -- членовъ Общества, даже съ благоразумнымъ устраненіемъ огласки (т. е. съ запрещеніемъ упоминать о томъ въ газетахъ), распорядились капиталомъ по своему, распредѣлили по учебнымъ заведеніямъ -- гдѣ на доходы съ онаго воспитывались молодые Славяне и Славянки (ихъ было тогда до сотни) и гдѣ съ того времени они должны были доканчивать свое воспитаніе уже на счетъ капитала, такъ чтобъ впредь воспитывать новыхъ было бы ужь нечѣмъ,-- однимъ словомъ уничтожили самый капиталъ. Не малый былъ сюрпризъ членовъ и жертвователей, не подозрѣвавшихъ о катастрофѣ, когда они въ извѣстный срокъ пришли справляться о ходѣ дѣлъ въ Обществѣ, и не нашли ни Общества, ни денегъ, ни даже указаній, что сталось съ ними. Однимъ словомъ, Петербургъ онымъ членамъ и жертвователямъ, за симпатіи ихъ къ Славянству, за "политику чувствъ", преподалъ чувствительный урокъ!..
   И урокъ подѣйствовалъ,-- сильнѣе, чѣмъ того ожидали. Недавно, на наши письма къ нѣкоторымъ лицамъ изъ купеческаго сословія съ просьбою о деньгахъ для удовлетворенія хотя небольшихъ, но вопіющихъ славянскихъ нуждъ (ибо, повторяемъ, Славяне никакъ не хотятъ привыкнуть къ мысли, что Петербургъ уволилъ Москву въ отставку), мы получили интересные отзывы. Препровождая къ намъ нѣсколько сотъ рублей,-- "вѣрьте",-- писалъ одинъ изъ жертвователей -- "что наши убѣжденія и чувства не измѣнились, что мы все тѣ же... но вѣдь та же и дипломатія! но вѣдь рука даже не поднимается жертвовать, когда знаешь напередъ, что всѣ наши общественныя увлеченія и даянія приведутъ, пожалуй, только къ пущему заушенію и оплеванію"... Слѣдуютъ затѣмъ аргументы въ родѣ вышеприведенныхъ. "Не мало потратили мы души и сердца, не говоря уже о матеріальныхъ жертвахъ, въ 1876--77 годахъ!" -- пишетъ другой, жертвовавшій въ тѣ годы десятками тысячъ. "Едвали когда въ своей исторіи принимало русское общество такое непосредственное, дѣятельное участіе во внѣшнихъ политическихъ событіяхъ... я что же вышло? Петербургъ съ своими канцеляріями и вѣдомствами окатилъ насъ холодной водой -- позоромъ Берлинскаго трактата Теперь, по общему признанію, международное положеніе Россіи вообще, и въ частности на Балканскомъ полуостровѣ, стало хуже чѣмъ прежде, хуже чѣмъ до нашей войны, до нашего дѣятельнаго общественнаго въ ней участія! Да оно и точно такъ. На самую эту Сербію сколько пошло русской крови и достоянія, а теперь сама наша дипломатія числитъ ее въ "сферѣ австрійской мощи"... Нѣтъ ужь, слуга покорный! Мы достаточно проучены. Мы обожглись, извѣрились, и такъ какъ сами мы не властны давать направленіе русской политикѣ, да и не наше это дѣло, то мы и рѣшились держать себя въ сторонѣ, поодаль, замкнуться въ свои частные интересы, въ политику, не вмѣшиваться и не давать хода своимъ славянскимъ или вообще національнымъ, общественнымъ порывамъ и симпатіямъ, какъ бы ни болѣло сердце! А то -- станемъ вновь горячиться, тратиться, совершать всяческіе подвиги... Глядь!.. выйдетъ пожалуй что-нибудь похуже даже и Берлинскаго трактата"... Эти послѣднія слова -- конечно не болѣе какъ гиперболическая формула выраженія, во она свидѣтельствуетъ однако, какъ глубоко недовѣріе русскаго общества въ канцелярско-полицейскому петербургскому режиму вообще, въ частности же въ нашей дипломатіи. Положимъ, въ старыхъ ея грѣхахъ настоящіе дѣятели неповинны; положимъ, эти дѣятели даже вполнѣ достойны довѣрія,-- но вѣдь старые-то грѣхи ничѣмъ не заглажены; но вѣдь ничего съ той поры и не произошло такого, чѣмъ бы могла утѣшиться Русь въ своемъ національномъ достоинствѣ...
   Редакторъ "Гражданина" повидимому скептически относится къ словамъ о настоящемъ въ Россіи "экономическомъ застоѣ". Не мудрено. Жалованье петербургскимъ чиновникамъ остается неизмѣннымъ, ни отъ какого "застоя" независящимъ,-- равно и другія подобныя выдачи изъ казны. Гдѣ же въ Петербургѣ, градѣ чиновниковъ по преимуществу, подмѣтить застой, которымъ страждетъ вся Россія?!... Князь Мещерскій возмущается также тѣмъ, что для празднованія юбилеевъ мѣстныхъ властей деньги у мѣстныхъ людей находятся... Но вѣдь мѣстные люди состоятъ отъ мѣстныхъ властей въ зависимости и волей-неволей должны придерживаться "политики реальныхъ интересовъ", столь Петербургу сочувственной. Не самъ ли князь Мещерскій проповѣдуетъ неустанно о "сильной власти", объ усиленіи зависимости отъ нея мѣстныхъ жителей и въ то же время объ ослабленіи и даже уничтоженіи всякого мѣстнаго самоуправленія? Можемъ увѣрить почтеннаго князя, что, по мѣрѣ успѣха его проповѣди, человѣкоугодничество (въ формѣ ли юбилеевъ или какой*либо иной) будетъ только все болѣе развиваться и процвѣтать.
   Подлость и пошлость и безъ того растутъ пышнымъ цвѣтомъ на русской общественной нивѣ. Въ новой поливкѣ и уходѣ онѣ не нуждаются...
  

Москва, 25-го января.

   Привѣтствуемъ прибытіе въ русскую сѣверную столицу доблестнаго и мудраго князя Черногоріи! Радуемся искренно тому сердечному привѣту, которымъ удостоенъ онъ со стороны нашего Государя! Полагаемъ, что на этотъ разъ глубокомысленные дипломаты С.-Петербурга сознаютъ тщету своихъ умствованій по части "русско-славянской идеи" и сконфуженно отрекутся отъ своего высокомудраго гоненія на "политику чувствъ" во имя будто бы "политики реальныхъ интересовъ". Какими "реальными интересами" опредѣляются стародавнія отношенія Россіи къ Черногоріи?? На чемъ зиждется наша связь съ этой отдаленнѣйшей и бѣднѣйшей изо всѣхъ Славянскихъ земель? Никакимъ корыстнымъ расчетомъ съ нашей стороны она объяснена быть не можетъ, а между тѣмъ самый вопросъ о политической причинѣ таковыхъ симпатій представляется совершенно празднымъ русскому уму и русскому сердцу,-- до такой степени онѣ -- въ самой природѣ вещей. Въ основаніи ихъ лежитъ чувство братства,-- тѣмъ болѣе, относительно Черногорцевъ, сильное и простое, что оно всегда было неразрывно и съ чувствомъ искренняго уваженія къ черногорской доблести, что оно ни рагу, въ теченіи двухъ почти столѣтій, не подвергалось въ насъ оскорбленію и смущенію. Мало того: съ этимъ чувствомъ сопряжено для Россіи и нѣкое доброе чувство долга, того нравственнаго долга защиты и покровительства, который, какъ благое бремя, естественно тяготѣетъ на старшемъ мощномъ братѣ по отношенію къ младшему, и который представляется конечно безсмыслицей съ точки зрѣнія политики эгоистическихъ интересовъ, такъ усердно навязываемой Россіи петербургскими мудрецами.
   Совсѣмъ ужъ обдѣленъ смысломъ былъ бы у Бога тотъ, кто бы попытался уразумѣть историческую жизнь народовъ вообще, а Русскаго народа въ особенности, на основаніи лишь выводовъ формально-логическаго разума и внѣшнихъ матеріальныхъ соображеній,-- не считаясь съ народною психологіею, съ безуміемъ вѣрованій, чувствъ, духовныхъ и нравственныхъ безкорыстныхъ побужденій... Особенно уже не поддается такому способу уразумѣнія историческое существо русскаго народнаго духа. Только невѣжество и ограниченность способны требовать отъ русской національной политики -- забвенія высшихъ нравственныхъ началъ, къ числу которыхъ принадлежитъ и начало пламеннаго братства, особенно же освященное единовѣріемъ, а вмѣстѣ и сознаніемъ тѣхъ братскихъ обязанностей, которыя лежатъ на великомъ, могучемъ и независимомъ народѣ Русскомъ по отношенію въ братскимъ племенамъ -- слабымъ и малымъ, и тѣмъ болѣе -- къ подневольнымъ...
   Для пишущаго эти строки, которому привелось въ 1876 и 1877 гг. быть не только свидѣтелемъ, но отчасти и практическимъ посредникомъ высокаго народнаго одушевленія, охватившаго Русскую землю,-- который непосредственно изъ народныхъ рукъ принималъ народныя лепты, не святѣе коихъ была лепта Евангельской вдовицы,-- предъ которымъ живы до сихъ поръ образы мужиковъ заволжскихъ, новохоперскихъ и иныхъ отдаленныхъ мѣстностей Россіи, на колѣняхъ упрашивавшихъ, какъ о "Божеской милости", дарованія имъ способовъ "помереть", "мученическій вѣнецъ пріять за освобожденіе братій -- христіанъ, Сербовъ, Черногорцевъ, Болгаръ отъ басурманскаго ига или нашествія",-- для насъ лично особенно рѣзкою фальшью звучатъ всѣ эти петербургскія дипломатическія притязанія -- основать русскую національную политику на принципѣ какого-то отвлеченнаго бездушія, съ исключеніемъ всѣхъ факторовъ нравственнаго, психическаго свойства. Впрочемъ, эти притязанія понятны. Попробуйте только сопоставить въ своей мысли этихъ колѣнопреклоненныхъ, приносящихъ себя въ святую жертву за свободу братій, русскихъ крестьянъ рядомъ съ петербургскими чиновниками -- бюрократами и дипломатами, для которыхъ en fait de nationalités существуетъ только одна національность -- des gens comme il faut, которые иначе какъ на краюшкахъ губъ и съ иронической ужимкой не могутъ и выговорить слово: "Славяне",-- попробуйте только сопоставить въ вашемъ воображеніи вмѣстѣ этихъ жертвователей и этихъ жрецовъ, болѣе или менѣе воздѣйствующихъ тамъ въ Петербургѣ на судьбы Русскаго народа и дающихъ направленіе русской политикѣ,-- такъ и обдастъ васъ холодомъ безнадежности: ни языка, ни иныхъ способовъ для взаимнаго пониманія, ни надежды на соглашеніе,-- тарабарская грамота для нихъ -- рѣчь, мысль, душа Русскаго народа, которую развѣ лишь гроза событій можетъ подчасъ заставить ихъ уразумѣть!
   Не умна, никуда не годна та русская политика, которая не считается съ русскою народною совѣстью, не принимаетъ въ соображеніе нравственныхъ свойствъ и историческихъ инстинктовъ такого великаго историческаго организма, каковъ народъ Русскій. И наоборотъ, только согласная съ требованіями народной совѣсти политика и есть политика практически плодотворная. Преступленіемъ противъ русской народной исторической совѣсти, признающей за собой священный долгъ братскаго старѣйшинства, было раздѣленіе Балканскаго полуострова на двѣ сферы вліянія, русскую и австрійскую; преступленіемъ противъ нея было преданіе во власть католическо-швабской Австріи славянскихъ странъ Босніи и Герцеговины; такимъ же преступленіемъ или по крайней мѣрѣ противорѣчіемъ была и уступка Сербіи австрійской "сферѣ вліянія"... Всѣ эти дипломатическія преступленія были совершены во имя будто бы здравой, чуждой сентиментальности, реальной политики. Вкусны ли и выгодны ли для Россіи практическіе ея плоды?...
   Само собою разумѣется, что говоря о необходимости согласовать національную русскую политику съ требованіями русской народной совѣсти, мы предполагаемъ необходимымъ и присутствіе въ исполнителяхъ того русскаго народнаго самосознанія, той стихіи русскаго народнаго безъ которыхъ никакое дѣло спориться не можетъ и великодушныя народныя жертвы осуждены стать лишь напрасными жертвами, какъ это и случилось въ 1878. г. и въ послѣдующемъ рядѣ годовъ...
   Относительно Черногоріи Россія въ долгу. Россія не отстояла ее на Берлинскомъ конгрессѣ и -- конечно нехотя -- дала все-таки свое согласіе на кровную для нея обиду: большая часть черногорскихъ у Турціи завоеваній отдана была, ни за что ни про что, въ собственность Австріи, не обнажившей даже и меча, не пролившей ни капли крови, а та небольшая часть, которая присуждена была конгрессомъ Черногоріи, до сихъ поръ вдоль албанской своей границы оспаривается у ней Турціей! Россія, столь ревнующая теперь о святости и неприкосновенности Берлинскаго трактата и требовавшая еще недавно возстановленія status quo ante тамъ гдѣ онъ нарушенъ, не хотѣла или не сумѣла настоять на исполненіи Портою статьи касающейся Черногоріи!... А между тѣмъ Австрія обставила эту вольную прежде страну кругомъ каменными блокгаузами и заборомъ штыковъ, держитъ ее подъ дозоромъ,-- подлинно въ "сферѣ своей мощи" хотя, благодаря черногорской вѣрности и доблести, и мудрости Князя, еще не въ "сферѣ австрійскаго вліянія"! Черногорія -- еще не въ званія княжества, а въ званіи "владыката",-- земли населенной независимыми Сербами, подчинявшимися лишь управленію своихъ Владыкъ-митрополитовъ,-- была первымъ звеномъ связавшимъ православную славянскую Россію съ православно-славянскимъ міромъ, когда Россія возросла въ силу. Это былъ нашъ первый православно-славянскій этапъ на пути всемірно-исторической политики, на который ступила Россія при Петрѣ Великомъ: онъ же первый и завелъ съ ней тѣ непосредственныя прямыя сношенія, которыя и не прерывались съ той поры, не прервались и тогда, когда Императоръ Николай, снисходя къ желанію кандидата въ митрополиты, юнаго Данилы, привезеннаго для поставленія и рукоположенія въ Петербургъ, произвелъ его въ князя, а Черногорію въ княжество... Черногорія и теперь, когда у насъ утрачены почти всѣ позиціи на Балканскомъ полуостровѣ, остается единственнымъ живымъ звеномъ въ цѣпи отношеній нашихъ къ Балканскимъ Славянамъ и залогомъ возстановленія этой цѣпи въ полнотѣ ея звеньевъ...
   Мы позволяемъ себѣ надѣяться, что пребываніе въ Петербургѣ князя Черногорскаго, который умѣетъ сочетать въ себѣ замѣчательное дипломатическое искусство съ несомнѣннымъ, черногорскимъ патріотизмомъ, будетъ не безполезнымъ для нѣкотораго проясненія мыслей нашихъ дипломатовъ,-- да кстати напомнитъ имъ, что Черногорцы -- тоже Сербы, что честь сербскаго имени, подвергающаяся теперь въ нашихъ газетахъ такому безшабашному, дешевому поношенію, имъ равно дорога; что Сербскій народъ заключается не въ одномъ несчастномъ королевствѣ Сербіи, да и въ королевствѣ -- не въ одной партіи "напредняковъ", продавшейся Австріи... Къ счастію, на дняхъ проѣхалъ чрезъ Москву изъ Аѳинъ въ Петербургъ новый сербскій посланникъ Савва Груичъ, служившій нѣкогда въ русской службѣ по артиллеріи. Это не генералу Хорватовичу чета, и можно надѣяться, что, при его содѣйствіи, въ отношеніяхъ Россіи къ Сербіи произойдетъ нѣкоторая. перемѣна во благу всего Славянства...
   Но каково общее политическое положеніе дѣлъ, бывшее столь острымъ, а теперь принявшее характеръ какого-то укоренившагося недуга? Бить или не быть войнѣ весною? Вѣдь и до весны-то всего какой-либо мѣсяцъ!
   На этотъ вопросъ всего точнѣе могла бы дать отвѣтъ только Австрія, "Великія державы" выражаютъ, пожалуй, увѣренность, что миръ нарушенъ не будетъ и принимаютъ, повидимому, грозныя, энергическія мѣры съ цѣлью предупредить пожаръ на Балканскомъ полуостровѣ; но мѣры-то всѣ эти -- какія-то странныя, неполныя, нецѣлесообразныя, заставляющія очень и очень сомнѣваться въ полномъ единодушіи и искренности всей этой шестидержавной лиги мира! Въ самомъ дѣлѣ, что представляетъ намъ настоящій образъ дѣйствій державъ, если подвергнуть его внимательной критикѣ?
   Во 1-хъ) кого нужно ? умиротворять" или понуждать къ укрощенію расходившихся военныхъ страстей и. политическихъ аппетитовъ? Сербію, Болгарію, Грецію, пожалуй и Порту. Каждому ясно, что Порта не желаетъ и не можетъ желать войны: ея вооруженіе -- только самозащита въ виду грозящихъ опасностей. Что же касается требованія демобилизаціи и разоруженія отъ Сербіи и Болгаріи, то когда же видано и слыхано, чтобы двѣ воевавшія между собою стороны разоруживались во время перемирія, до заключенія мира? Сами же державы назначили срокъ перемирію до 1-го марта (срокъ подозрительно долгій, ибо онъ протянутъ какъ разъ до времени удобнаго для возобновленія военныхъ дѣйствій. Ужь не по совѣту ли австрійскаго военнаго агента онъ принятъ?) 'Слѣдовательно, если великія державы дѣйствительно всѣ хотятъ мира, то имъ, вмѣсто всякихъ коллективныхъ нотъ о демобилизаціи, слѣдовало бы, коллективно же, прежде всего настаивать на скорѣйшемъ заключеніи мира между Болгаріей и Сербіей. Но всѣ мы видимъ, съ какою поразительною вялостью ведутся эти переговоры. Вялость эта не въ интересѣ Болгаріи иди князя Александра. Промедленіе, стало быть, со стороны Сербіи. Но кто же могъ бы успѣшнѣе всего воздѣйствовать на сербскія власти, самымъ реальнымъ образомъ понудить ихъ? Только Австрія -- одна изъ "великихъ державъ" подписавшихъ Берлинскій трактатъ и членъ Трехъ-Державнаго Союза. И средствомъ понужденія могла бы служить для нея даже и не угроза вступленія австрійскихъ войскъ, а положительный отказъ въ австрійской на случай войны поддержкѣ,-- въ какомъ бы то ни было видѣ. Развѣ при искреннемъ желаніи предупредить войну, при искреннемъ требованіи разоруженія, не могла бы Австрія остановить безпрестанный подвозъ въ Сербію чрезъ свои владѣнія всякого рода оружія и военныхъ запасовъ, объявивъ эти предметы военной контрабандой? Да наконецъ осмѣлилось ли бы сербское правительство продолжать свои вооруженія и мѣшкать переговорами или предъявлять для заключенія мира какія-либо условія о "равновѣсіи" и "компенсаціи" противъ воли Европы, еслибы не имѣло за спиной твердаго надежнаго оплота -- Австріи, входящей въ составъ той же Европы?! Кого же здѣсь морочатъ?..
   Относительно же Греціи, удостоившейся вдругъ чести вызвать противъ себя коллективную морскую демонстрацію чуть не всѣхъ великихъ державъ, о которой скажемъ ниже,-- державамъ слѣдовало бы прежде, казалось, задать самимъ себѣ вопросъ: могла ли бы Греція, на свой рискъ и страхъ, отважиться на войну съ Турціей, чуть не въ 10 разъ превосходящей ее силами, еслибъ Сербія перековала копье на рало и заключила съ Болгаріей прочный миръ? Конечно нѣтъ. И такъ секретъ греческаго упорства въ сербскомъ упорствѣ, а секретъ сербскаго упорства -- въ упорствѣ, въ политическихъ планахъ Австріи, для которой заключеніе сербо-болгарскаго мира безъ всякаго для Сербія вознагражденія за всѣ ея жертвы, издержки, понесенный позоръ (на что на все подтолкнула Сербію Австрія), равняется утратѣ политическаго властительнаго обаянія, не только въ королевствѣ Сербскомъ, во и въ Сербскомъ племени Босніи и Герцеговины....
   Такимъ образомъ для Сербіи (а съ нею и для Австріи) заключеніе мира связывалось съ разрѣшеніемъ румелійско-болгарскаго вопроса. На это же открыто указывала и Греція.
   2) На разрѣшеніе этого вопроса, казалось, и должны бы были державы на править всю коллективную тягость своихъ усилій,-- такъ какъ въ немъ ядро раскусываемаго, но не раскушеннаго еще орѣха. Но надо отдать справедливость державамъ,-- спѣшили онѣ сначала медленно. Словно бы всѣ онѣ сговорились или какой-то таинственный магъ подталкивалъ ихъ оттягивать дѣло поближе къ веснѣ, т. е. опять-таки во времени удобному для возобновленія военныхъ дѣйствій! Правда, Порта крѣпко стучалась въ дверь ко всѣмъ державамъ, прося ихъ оказать ей дружное и спѣшное содѣйствіе въ разрѣшеніи этого вопроса и такимъ образомъ гарантировать ей одновременно и прочность того modus vivendi, который былъ бы установленъ, но державы, проученныя опытомъ Константинопольской трехмѣсячной конференціи и не довѣряя своему единодушію, свели вопросъ на сдѣлку между княземъ Александромъ и самой Портой. Послѣдняя однако же, въ виду заявленія Сербіи и Греціи, что даже и "личная унія* Болгаріи и Румеліи подастъ имъ поводъ требовать компенсаціи, по неволѣ замѣшкалась; Султану приходилось, безъ увѣренности въ поддержкѣ Европы, наносить на самого себя руку. Тогда и состоялась дипломатическая комбинація такого рода, чтобы искусственно или насильственно отдѣлить болгарско-румелійскій вопросъ отъ вопроса о притязаніяхъ Греціи и Сербіи: комбинація совершенно искренняя со стороны Россіи, искренняя можетъ-быть со стороны Франціи и Италіи, но сомнительной искренности со стороны прочихъ державъ. Первое "нравственное* коллективное давленіе, какъ мы уже пояснили, не привело ни къ какому результату. Послѣдовала вторая, коллективная же, болѣе энергическая угроза: "въ случаѣ войны всѣ державы опрокинутся - де на зачинщика, и никакой территоріальной перемѣны произведенной войною не допустятъ*! По и эта угроза никого повидимому не пугнула -- въ виду явной затруднительности въ исполненіи угрозы. Въ самомъ дѣлѣ, кто же бы взялъ на себя обузу фактически, посредствомъ сухопутныхъ войскъ, уничтожать совершившіеся факты территоріальныхъ перемѣнъ или даже наказывать зачинщика?! Посылать противъ Сербіи и Греціи коллективную сухопутную военную силу отъ всѣхъ шести державъ, или даже отъ одной, избранной въ должность полицеймейстера, очевидно немыслимо. Къ тому же принимать такую мѣру относительно Сербіи Австрія,-- правда не оффиціально, но только оффиціозно, хотя и довольно торжественно, наотрѣзъ отказалась,-- дай для Poссіи какой же расчетъ побуждать Австрію занимать Сербію своими войсками! Вся дипломатическая хлопотня въ практической формѣ свелась на комедію морской демонстраціи -- и собственно противъ наименѣе опасной и грозной для Турціи -- Греціи,-- Греціи, которой шумныя рѣчи и бряцанья оружіемъ возбуждали до сихъ поръ въ Европѣ только улыбку,-- которая потому только и шумитъ и грозитъ, и мечтаетъ о войнѣ, что имѣетъ въ виду угрозы и приготовленія Сербіи, Австріею поддерживаемой! Иниціатива этой демонстраціи принадлежитъ Англіи или точнѣе сказать министру Сольсбери, по соглашенію его съ Германіей и вѣроятно Австріей. Греческій флотъ, чтобъ не очутиться въ блокадѣ, ушелъ заблаговременно въ открытое море, и морскія эскадры всѣхъ великихъ державъ, за исключеніемъ Франція, рѣшительно отказавшейся отъ понудительныхъ противъ Греціи мѣръ, величаво сходятся въ Греческія воды -- караулить праздные греческіе порты, безъ возможности помѣшать враждебнымъ дѣйствіямъ сухопутныхъ греческихъ войскъ, если бы таковыя начались... Спрашивается однако -- какой же смыслъ въ этой практической, хотя и безвредной противъ Греціи демонстраціи, когда относительно Сербіи довольствуются только хорошими словами? Разгадку смысла слѣдовало бы, прежде всего, искать у Сольсбери, но онъ теперь смѣнился,-- впрочемъ догадываться о смыслѣ можно бы, кажется, и по практическимъ ея послѣдствіямъ. Нѣтъ ни малѣйшаго сомнѣнія, что это дѣйствіе Англіи было въ то же время демонстраціей въ пользу Султана, придало ему бодрости и ускорило сдѣлку его съ княземъ Александромъ, давъ ей благопріятный для послѣдняго и неблагопріятный для Россіи оборотъ.
   3) Но газетнымъ свѣдѣніямъ, сдѣлка уже состоялась, даже будто бы утверждена Султаномъ, даже сообщаются условія, явныя и тайныя, "личной уніи". Румеліи и княжества въ особѣ князя Александра. Но въ числѣ этихъ условій есть такія, на которыя Россія конечно согласиться не можетъ, а именно (это условіе принадлежитъ однако къ числу негласныхъ): предоставленіе Турціи права держать турецкій гарнизонъ въ Бургасѣ, хотя бы и подъ верховнымъ командованіемъ князя. Такое право ведетъ за собою и право стоянки въ Бургасѣ турецкихъ судовъ!... Равномѣрно безобразно и то условіе, въ силу котораго князь Александръ, на случай войны Порты съ Греціей или Сербіей, обязуется будто бы предоставить въ распоряженіе Турціи и подъ команду турецкихъ офицеровъ -- вспомогательный корпусъ въ 50 т. человѣкъ. Не для защиты же Турціи создавали мы болгарское войско и обучали его русской командѣ!... Далѣе, Султанъ оставляетъ себѣ право, по про* шествіи 5 лѣтъ, на которыя допускается личная унія, возобновить этотъ срокъ, не испрашивая уже согласія державъ... Вообще сдѣлка, въ ея настоящемъ видѣ, не только дѣлаетъ невозможнымъ возстановленіе прежнихъ отношеній Россіи въ Болгаріи, но, пріурочивая соединеніе Румеліи съ Княжествомъ лишь къ лицу князя Александра, только упрочиваетъ его личное въ Болгаріи положеніе,-- что можетъ быть даже несовсѣмъ согласно и съ интересами самой страны.
   Къ чему же до сихъ поръ привели всѣ коллективныя, умиротворительныя усилія державъ? Положеніе князя Александра, конечно, нѣсколько упрочилось, благодаря турецкой санкціи, и упрочилось бы можетъ-бить еще крѣпче, если бы не пало министерство Сольсбери; но вмѣстѣ съ тѣмъ упрочились и шансы войны на Балканскомъ полуостровѣ, тѣмъ болѣе, что сдѣлка Турціи съ княземъ, подавая Греціи и Сербіи поводъ къ требованію компенсацій, не можетъ быть въ ея настоящемъ видѣ утверждена и Россіей, и вопросъ болгарско-румелійскій остается все еще не разрѣшеннымъ... Въ чьихъ же видахъ -- допущеніе этой войны?...
   Не можетъ быть и сомнѣнія, что ни Россія, ни Франція, ни Италія, ни Англія (теперь, при Гладстонѣ) не имѣютъ никакого повода желать новой вспышки на Балканскомъ полуостровѣ, новой войны. Франція уже потому, что она не желаетъ, при настоящемъ своемъ положеніи, допустить рѣшеніе Восточнаго вопроса безъ своего прямаго участія, на которое даетъ ей право ея званіе великой державы, но котораго фактически проявить она теперь не въ силахъ. Англіи, которая болѣе или менѣе сама заварила всю эту политическую вашу при министерствѣ маркиза Сольсбери, теперь также не до того, какъ потому что дѣла ея въ Суданѣ приняли очень плохой оборотъ, такъ и потому, что она слишкомъ занята Теперь у себя дома. Внезапная перемѣна министерства и предстоящее рѣшеніе вопроса объ Ирландіи сосредоточиваютъ въ настоящую минуту все вниманіе Англичанъ на внутреннихъ дѣлахъ. Въ прямомъ интересѣ Гладстона -- отсрочить теперь всякій кризисъ на Балканскомъ полуостровѣ, тѣмъ болѣе что въ области внѣшней политики общественное мнѣніе Англіи относится къ либеральной партіи несочувственно. Било бы поэтому совершенно ошибочно ожидать, что Гладстонъ вотъ такъ прямо и начнетъ осуществлять на Востокѣ свои извѣстныя политическія воззрѣнія! Но уже самый переходъ отъ активной англійской политики къ пассивной представляетъ немаловажное значеніе. Нельзя поэтому и предполагать, что великія державы, коихъ эскадры качаются теперь въ греческихъ водахъ, доведутъ свое желаніе мира до того, что сами объявятъ войну Греціи, станутъ бомбардировать греческіе порты, топить или жечь греческія суда! Напротивъ, всякая подобная попытка встрѣчена будетъ теперь непремѣннымъ протестомъ не только со стороны Франціи, но и Англіи. А Германія, а Австрія? Вѣдь онѣ также участвуютъ въ демонстраціи, значитъ -- также жаждутъ мира? Да,-- но участіе Австріи не мѣшаетъ ей въ то же время отказываться отъ всякаго принудительнаго дѣйствія относительно Сербіи, а въ этомъ и весь узелъ настоящаго усложненія и всѣ зачатки не морской, а сухопутной войны!! Но Германія, участвуя въ "концертѣ шести великихъ державъ", затѣмъ и въ Союзѣ Трехъ Державъ, состоя одновременно съ Австріей въ спеціальномъ Двойственномъ Союзѣ, посылая и отъ себя эскадру къ греческимъ берегамъ, вмѣстѣ съ тѣмъ не оказываетъ однако ни малѣйшаго давленія на Австрію,-- чтобъ заставить ее согласовать свою политику въ Сербіи съ политикою Россіи!...
   Извѣстно, какая доля вліянія въ области внѣшней австрійской политики принадлежитъ Венгріи. Недавно въ венгерскомъ парламентѣ бывшій австро-венгерскій министръ иностранныхъ дѣлъ, графъ Андраши, одинъ изъ главныхъ творцовъ Берлинскаго трактата и Двойственнаго съ Германіей Союза, высказалъ съ вѣдома Вѣнскаго кабинета свою политическую программу: полное возсоединеніе Румеліи съ Княжествомъ, удовлетвореніе въ нѣкоторой степеви территоріальныхъ притязаній Греціи и Сербіи, затѣмъ полная гарантія неприкосновенности Порты относительно всѣхъ остальныхъ ея европейскихъ владѣній (это уже направлено противъ Россіи)... Наконецъ графъ Андраши прямо требуетъ, чтобъ иниціатива, главная дѣятельная роль въ умиротвореніи Балканскаго полуострова и такъ - сказать полицейскій надзоръ надъ нимъ принадлежали не кому другому, какъ Австріи...
   Такимъ образомъ центръ всего современнаго политическаго усложненія въ Австріи, нашей же ближайшей союзницѣ, опирающейся конечно на Германію -- другую нашу союзницу, а Россія, опутанная сѣтями этого союза, продолжаетъ самымъ искреннимъ образомъ вѣрить въ возможность соблюденія своихъ политическихъ интересовъ, интересамъ Австріи и Германіи противоположныхъ -- при содѣйствіи же Австріи и Германіи!! Это все равно, какъ бы при посредствѣ двухъ, напримѣръ, зеленыхъ красокъ пытаться произвести третью -- розовую. Однако же чего другаго, кромѣ пачкотни, можно бы ожидать отъ такого смѣшенія красокъ?... Не знаемъ каковы будутъ дальнѣйшіе результаты нашихъ дипломатическихъ стараній, по тѣ, которые добыты до сихъ поръ,-- т. е. утрата нашего властнаго положенія въ Болгаріи и Румеліи -- налицо.
   Изъ Берлина, чрезъ уста нѣкоторыхъ оффиціозовъ (между прочимъ корреспондента "Московскихъ Вѣдомостей") несутся таинственные намеки на какое-то скорое, по планамъ германской политики, осуществленіе" завѣтнѣйшихъ чаяній Россіи въ области Восточнаго вопроса"... Timeo Danaos et dona ferentes! Этимъ обѣщаніямъ мы не вѣримъ,-- да и можно ли имъ вѣрить, если исполненіе"чаяній" комбинировано одновременно съ усиленіемъ, укрѣпленіемъ и господствомъ Австріи на Балканскомъ полуостровѣ?...
   Обращаемъ вниманіе читателей на помѣщаемое ниже письмо нашего корреспондента изъ Берлина. Изъ него видно, какую опасность усматриваетъ для себя Германія въ присутствіи не только польскаго, но вообще славянскаго элемента, какъ въ своихъ восточныхъ провинціяхъ, такъ даже и въ Австрійской Богеміи. Очевидно, что германизація нашихъ западныхъ окраинъ съ одной стороны, съ другой -- оттѣсненіе Австріи туда, за Дунай и Саву -- составляютъ задачу современной германской политики... Чтожь! Съ русско-азіатскимъ знаменемъ, можетъ-быть даже и на верхнемъ Босфорѣ, но обращеннымъ лицомъ къ Азіи и спиной къ Европѣ, Германія съ Австріей, пожалуй, и примирятся,-- но только оградивъ отъ насъ и Царь-градъ" и весь Балканскій полуостр

  
   Сочиненія И. С. Аксакова. Славянскій вопросъ 1860-1886
   Статьи изъ "Дня", "Москвы", "Москвича" и "Руси". Рѣчи въ Славянскомъ Комитетѣ въ 1876, 1877 и 1878.
   Москва. Типографія М. Г. Волчанинова (бывш. Н. Н. Лаврова и Ко). 1886.

1867 г.

(ПЕРЕДОВЫЯ СТАТЬИ).

Москва, 4-го января.

   Наконецъ-то! подумали мы, печатая въ 1 No нашей газеты приглашеніе графини Протасовой и графини Блудовой прислать къ нимъ пожертвованія въ пользу женщинъ, дѣтей и раненыхъ, бѣжавшихъ въ Грецію съ острова Кандіи. Наконецъ-то рѣшились у насъ открыто, не прибѣгая ни къ какимъ загадочнымъ намекамъ, выразить если не прямое сочувствіе нашимъ единовѣрцамъ въ борьбѣ ихъ съ мусульманами, то, по крайней мѣрѣ, состраданіе имъ въ постигшихъ ихъ бѣдствіяхъ. Мы увѣрены, что горячее женское слово, присланное намъ изъ Петербурга, найдетъ себѣ такой же горячій отзывъ и въ Москвѣ. Мы не можемъ однакожъ не пожалѣть, что сочувствіе русскаго общества Кандіотамъ проявляется нѣсколько поздно, тогда, когда уже почти удалось Туркамъ сломить и задавить массою своихъ войскъ геройскую силу малочисленныхъ Грековъ, когда уже почти всѣ храбрые подвижники свободы и Креста перерѣзаны и передушены. Нельзя не скорбѣть, что Россія, въ дѣлѣ состраданія православнымъ братьямъ, такъ мученически гибнущимъ за свою народность и вѣру -- родную намъ вѣру -- дала опередить себя Англіи и Америкѣ; что нуженъ былъ примѣръ иностранцевъ для того, чтобъ и наше русское общество дозволило себѣ дѣятельное выраженіе соболѣзнованія. Нельзя не подивиться также, что Москва какъ бы ожидала сигнала изъ Петербурга, чтобы начать и съ своей стороны денежные сборы въ пользу Кандіотовъ. Намъ извѣстно также, что первоначально предполагалось даже и въ Москвѣ открыть, въ этихъ видахъ, цѣлый рядъ публичныхъ чтеній и разныхъ общественныхъ времяпрепровожденій, болѣе или менѣе увеселительныхъ, прикрывая ихъ назначеніе дипломатическою формулой: "съ благотворительною цѣлью". Къ чему это? Общество не правительство. Общество, по самой природѣ своей, не можетъ дипломатничать. Требовать, чтобъ цѣлое общество, цѣлый многомилліонный народъ пускался въ дипломатическія соображенія и прибѣгалъ къ дипломатическимъ изворотамъ, было бы не только безнравственно, но и противно здравому смыслу. Такія притязанія на дипломатію могли бы только исказить самое призваніе общества -- быть вѣрнымъ и сознательнымъ выраженіемъ народнаго духа; они бы только подорвали его нравственную силу, правду чувства и мысли, чѣмъ только оно и можетъ быть сильно. Намъ нерѣдко удавалось слышать совѣты, повидимому благонамѣренные и преисполненные предусмотрительной мудрости (въ сущности очень дешевой и близорукой), о необходимости скрыть, не выставлять наружу чувствъ и мыслей Россіи по отношенію къ Грекамъ и Славянамъ, дабы тѣмъ не раздражать и не испугать Европу, не ослабить нашихъ политическихъ союзовъ съ иностранными державами, не навлечь подозрѣнія на тѣхъ, кому бы мы желали помочь и не вовлечь ихъ въ горшую бѣду. Въ Россіи и правительство и общество долго держались этихъ политическихъ пріемовъ, и историческій опытъ показалъ, что не только мы, но ни Греки ни Славяне ничего отъ нихъ не выиграли, но напротивъ того несомнѣнно и много проиграли. Мы никого -- не только ни одного государственнаго человѣка, но ни одного школьника въ Европѣ не переубѣдимъ насчетъ нашихъ историческихъ, естественныхъ, вполнѣ законныхъ влеченій въ политикѣ. Какъ бы мы ни скромничали, какъ бы мы ни смирялись, Европа намъ не повѣритъ, и не повѣритъ потому, что все же она лучшаго о насъ мнѣнія, чѣмъ мы сами,-- что ей немыслима и возможность для Русскаго народа стать въ противоестественныя отношенія къ своимъ братьямъ по вѣрѣ и крови, а для русской дипломатіи -- ступить на такой лживый и ложный политическій путь. Скрывать отъ Европы наше сочувствіе Грекамъ и Славянамъ, наше желаніе видѣть ихъ свободными отъ иноземнаго ига и помогать имъ при каждомъ удобномъ случаѣ -- не все ли это равно что увѣрять ее, будто мы перестали быть Русскими? А такъ какъ, при всемъ даже стараніи, мы не можемъ перестать быть ими, не можемъ отречься отъ своего русскаго имени, то точно также не можемъ утаить отъ міра свое единовѣріе съ Греками, свое единовѣріе и единоплеменность съ Сербами и Болгарами. Точно также какъ нельзя намъ постыдиться своей народности и не исповѣдывать ее предъ всѣмъ міромъ, нельзя намъ постыдиться и этой нашей духовной и кровной связи и не исповѣдывать ее громко и во всеуслышаніе. Къ тому же, повторяемъ, скрывай мы или не скрывай, результаты будутъ одни и тѣ же, или еще гораздо хуже. Европа не дастъ вѣры нашимъ словамъ и будетъ предполагать съ нашей стороны тайныя козни. Турція конечно еще менѣе въ состояніи намъ повѣрить, и положеніе христіанъ подъ турецкимъ игомъ нисколько бы отъ такихъ нашихъ пріемовъ не облегчилось. Мы же, съ своей стороны, только бы связали сами свободу своихъ движеній, къ собственному вреду; прилагали бы увѣренія къ увѣреніямъ въ нашей невинности предъ Европой,-- заручились бы разными невыгодными для себя обѣщаніями и запутались бы наконецъ въ собственныхъ дипломатическихъ хитросплетеніяхъ. Развѣ всего этого не бывало? Какъ бы мы ни добивались лестнаго аттестата отъ европейскихъ кабинетовъ о нашей политической благонравности, мы,-- даже стяжавъ, повидимому вполнѣ заслуженную нами, пальму умѣренности,-- все же не пріобрѣли бы ничьего довѣрія, и ни одного искренняго союзника въ Европѣ. Мы только бы оскорбили нашихъ кровныхъ и единовѣрныхъ, нашихъ естественныхъ и единственно-искреннихъ союзниковъ въ мірѣ, указанныхъ намъ природою и исторіей. Напротивъ того, дѣйствуя открыто и прямо, мы бы могли поднять духъ въ угнетенныхъ родственныхъ намъ племенахъ и укрѣпить ихъ нравственно до той силы, которая, какъ бы повидимому она ни била мала, творитъ чудеса. Примѣръ мы видимъ на Грекахъ и отчасти на Сербахъ Княжества Сербскаго.
   А гнѣвъ Европы?...
   Стоитъ только русскому государю отпустить себѣ бороду -- и онъ непобѣдимъ, сказалъ Наполеонъ I. Нужно ли говорить, кто эти слова слѣдуетъ понимать не въ буквальномъ смыслѣ? Не разумѣлъ онъ подъ ними грубаго, внѣшняго признака народности, но такую цѣльность, такое единство народнаго духа въ правительствѣ и народѣ; такое всепроникновеніе внѣшней и внутренней политики національными началами, которыя дѣйствительно создаютъ силу несокрушимую, или по крайней мѣрѣ умножаютъ самую матеріальную силу сторицею и тысячерицею. Тотъ же Наполеонъ говаривалъ, что духъ арміи равняется тремъ четвертямъ всей ея матеріальной силы. А чему же можетъ равняться духъ цѣлаго народа по отношенію къ матеріальному могуществу государства? Очевидно, что для западнаго міра нѣтъ ничего выгоднѣе нашего уклоненія отъ народныхъ началъ и отъ нашего историческаго призванія; всякая измѣна началамъ русской народности, такъ часто и такъ безсознательно совершавшаяся въ русскомъ обществѣ со временъ Петра, только радуетъ и укрѣпляетъ нашихъ враговъ, только возбуждаетъ ихъ презрѣніе. Заявленіе своей силы, ревнивое соблюденіе своей національной чести и достоинства, сознаніе своего могущества и вѣрность своему народному историческому призванію не только не способны, какъ думаютъ иные тонкіе политики, навлечь на насъ грозу Европы, но напротивъ они-то и способны отвратить грозу, пріобрѣсть намъ достодолжное уваженіе и союзниковъ -- ищущихъ опереться на твердую и самосознающую себя силу. Презрѣніе же не исключаетъ страха. Всякое приниженіе наше предъ Европой, всякое отреченіе отъ своей исторической задачи является въ ея глазахъ или презрительною ложью, или слабостью, которою надлежитъ воспользоваться, пока великанъ (потому что великанъ не можетъ умалиться, какъ бы ни натуживался казаться малымъ) -- пока великанъ не догадается о присущей ему, но имъ еще не знаемой силѣ.
   Впрочемъ не объ этомъ собственно хотѣли мы говорить, хотя нельзя не сознаться, что сказанное нами пришлось къ слову. Мы имѣли только намѣреніе заявить, что общество въ выраженіи своего сочувствія Бандіотамъ не было обязано стѣсняться тѣми соображеніями, которыя могутъ не дозволять правительству, въ данную минуту, выказать это сочувствіе прямо и открыто. Напротивъ, общественныя заявленія могутъ быть полезны и самому правительству, свидѣтельствуя за него предъ всей Европой -- съ какой силой приходится считаться и ему, и самой Европѣ, и тѣмъ самымъ подкрѣпляя его дипломатическія ходатайства, направленныя въ духѣ общественныхъ заявленій.
   Конечно мы рады, что наше общество, и по преимуществу высшее, принялось за денежные сборы. Но мы были бы еще болѣе рады, еслибы интересъ кандіотскаго дѣла проникъ и въ другіе классы, вошелъ въ знаніе и сознаніе русской народной массы. Нѣтъ у народа преходящей моды на сочувствіе, какъ это бываетъ въ свѣтскомъ обычаѣ. Народное сочувствіе во сто кратъ прочнѣе, могущественнѣе и плодотворнѣе всякаго сочувствія высшихъ общественныхъ сферъ. Мѣдный грошъ крестьянина,-- по пословицѣ: съ міра по ниткѣ,-- создаетъ богатства, съ которыми не можетъ равняться никакое частное состояніе. Мы жалѣемъ, что печатное слово не проникаетъ въ крестьянскую избу, но есть между высшимъ обществомъ и простымъ народомъ тоже цѣлые классы людей, для которыхъ не лишнимъ будетъ наше слово. Вы, русскіе люди еще хранящіе вѣрно завѣты отцовъ, и соблюдающіе святой обычай молитвъ утреннихъ т вечернихъ и посѣщающіе усердно храмы Божіи, припомните себѣ, что говорится въ этихъ молитвахъ. Не твердите ли вы ежедневно: "Помяни, Господи, братій нашихъ плѣненныхъ и избави ихъ отъ всякаго обстоянія!" Кто же эти братья наши, которыхъ нужно избавить отъ обстоянія? Эти братья наши плѣненные -- это вотъ именно тѣ самые Греки, которые теперь на островѣ Кандіи или Критѣ борятся съ мусульманами,-- православные Греки, отъ предковъ которыхъ приняли мы нашу святую вѣру. Эти братья наши плѣненные -- это Сербы и Болгары, точно также православные, и сверхъ того одного съ нами племени и языка. "Обстояніе ихъ" -- невыносимый гнеть враговъ Христа, Турокъ, отъ котораго они силятся и не могутъ избавиться! Только и есть въ мірѣ одна могучая православная держава -- это наша Русь: на нее одну и возлагается упованіе плѣненныхъ братій. Пособите же братьямъ, чѣмъ можете, въ ихъ борьбѣ и страданіяхъ, чтобы исполнилась молитва -- да избавятся они отъ своего тяжкаго обстоянія. Пособите и мѣднымъ грошомъ: мірской грошъ великъ; ободрите ихъ своимъ участіемъ, своею скорбью, и сотворите соборную молитву объ успѣхѣ живыхъ и объ упокоеніи душъ во брани убіенныхъ...
   Въ воскресенье, 8 января, по желанію нѣкоторыхъ, будетъ отслужена заупокойная обѣдня, а потомъ и панихида по убіеннымъ во брани Кандіотамъ, въ Греческомъ монастырѣ на Никольской. Обѣдня начнется въ 10 часовъ; панихида около 12-ти...
  

6-го января.

   Меркнетъ заря на Западѣ -- брезжетъ заря на Востокѣ. Гаснутъ послѣдніе лучи древней славы и могущества Рима, и выступаетъ изъ долгой ночи древняя слава и значеніе Царьграда. Уже дрожатъ и рушатся столбы вселенскаго папскаго престола, и римско-католическій міръ съ недоумѣніемъ ждетъ того роковаго часа, когда снимется съ папства печать всемірнаго владычества, знаменуемая Римомъ, и римскій папа перестанетъ быть римскимъ. Въ эту великую пору Православная Церковь на Востокѣ, послѣ многихъ вѣковъ мертвящаго рабства и униженія, воздвигается къ свободѣ и новой жизни. Не знаменательно ли такое совпаденіе событій, и кто назоветъ его случайнымъ? И въ какую безпредѣльную ширь и даль уходятъ историческіе горизонты, оглядываемые мысленнымъ взоромъ съ этой высоты созерцанія!
   Какъ бы ни старались современные публицисты возвести значеніе государства на высоту отвлеченнаго принципа, отрѣшеннаго отъ всякой не-государственной примѣси, отъ всякаго сторонняго, духовнаго элемента, и именно отъ элемента вѣры, но такое требованіе, обращенное къ государству, можетъ-быть и справедливое въ отвлеченной теоріи, противорѣчитъ могучимъ, неодолимымъ требованіямъ живой исторіи народовъ. Если изъять изъ современнаго изученія политической исторіи государствъ -- исторію церквей и вѣроисповѣданій, ихъ значеніе какъ историческихъ двигателей, какъ началъ, подъ духовнымъ воздѣйствіемъ которыхъ воспиталась и сложилась та или другая народность въ политическій организмъ, которыми опредѣлилась и заклеймилась политическая дѣятельность этого государственнаго организма, то исторія государствъ останется неразъясненною и явится только какимъ-то случайнымъ сцѣпленіемъ внѣшнихъ событій. Вѣроисповѣданіе, какъ бытовое начало, проникающее собою, подобно воздуху, всю жизнь народа,-- даетъ, частію вѣдомо, частію невѣдомо для него самого, характеръ и направленіе его историческимъ судьбамъ и всѣмъ отправленіямъ его жизни, какъ духовной, такъ отчасти и матеріальной, какъ общественной, такъ и государственной. Государственная исторія народовъ православныхъ, римско-католическихъ и протестантскихъ различается главнѣйшимъ образомъ въ силу различія этихъ исповѣданій. И хотя многіе изъ насъ еще недавно готовы были утверждать, что русская народность вовсе не связана съ православіемъ, что нѣтъ различія между русскимъ латиняниномъ и русскимъ православнымъ, однако они же не перестаютъ требовать отъ государства политики національной, т. е. политики проникнутой духомъ національности, согласной не только съ вещественными, но и съ нравственными интересами русской народности; и они же теперь къ числу этихъ интересовъ присоединяютъ, повинуясь очевидности факта и увлеченію собственнаго русскаго чувства, духовные интересы нашего единовѣрія съ православными христіанами на Востокѣ. Они невольно признаютъ за русскимъ государствомъ обязанность: дѣйствовать въ качествѣ внѣшней силы православнаго общества.у Точно такого же согласія съ духовными національными интересами требуютъ и западныя общества отъ политики своихъ государствъ; точно такъ же характеръ вѣроисповѣданія отражается и на ихъ политической дѣятельности. И именно теперь, по отношенію къ Восточному вопросу, ярко выдается особенный образъ дѣйствій католическаго міра, главной представительницей которыхъ Франція. Если и предположить, что самъ Тюильерійскій кабинетъ, въ поведеніи своемъ на Востокѣ, готовъ былъ бы руководствоваться соображеніями чисто-политическаго свойства, то общество, даже независимо отъ политическихъ соображеній, является поразительно равнодушнымъ къ страданіямъ православныхъ народовъ. Мало того: оно выражаетъ къ нимъ презрѣніе и непріязнь, и тяготѣетъ своимъ вліяніемъ на политикѣ самого правительства. Враждебное отношеніе латинства къ православію сказывается какъ въ невѣрующемъ обществѣ Франціи, такъ и въ обществѣ вѣрующемъ, или преданномъ латинству. Въ этомъ смыслѣ особенно замѣчательны теперь печатные органы латинской клерикальной партіи и вообще римско-католическихъ интересовъ. Не желай явиться прямо противниками принципа національности и свободы, они отказываютъ въ сочувствіи своемъ возстанію Грековъ на Бритѣ на томъ основаніи, что здѣсь дѣйствуетъ будто бы не столько желаніе освободиться отъ тягостнаго турецкаго гнета, котораго тягость, по ихъ словамъ, еще подлежитъ большому и очень большому сомнѣнію, сколько духъ всесвѣтной революціи, враждующій съ принципомъ авторитета и порядка. Для католиковъ, признающихъ въ области вѣры одинъ духовный авторитетъ папы, какъ главы вселенской церкви, и на этомъ началѣ зиждущихъ самый политическій порядокъ міра,-- даже турецкій султанъ является представителемъ начала порядка и авторитета!
   Они не только не замѣчаютъ, до какого нелѣпаго вывода довела ихъ неумолимая логика, но и не догадываются, въ какое противорѣчіе впадаютъ они сами съ собою, защищая въ то же время революціонныя попытки и дѣйствія Поляковъ. Впрочемъ приписывать это противорѣчіе ихъ недогадливости было бы признавать со стороны ультрамонтанскихъ публицистовъ какую-то добросовѣстность: тутъ просто дѣйствуетъ старая, закоренѣлая ненависть латинянина ко всему православному. Христіанинъ-Грекъ возстающій на власть магометанина-султана -- революціонеръ и недостоинъ ни сочувствія, ни даже сожалѣнія. Полякъ возстающій на власть христіанскаго же государя -- не революціонеръ, а праведный герой и подвижникъ! Если относительно Польши ихъ ослѣпляла вражда къ Россіи, какъ къ грозному призраку, доселѣ пугающему Европу, то относительно Грековъ и Греціи какой политическій страхъ, какая политическая вражда можетъ руководить ими? Вся загадка разрѣшается тѣмъ, что Поляки -- католики, и торжество ихъ есть торжество католицизма, а Греки -- православные и торжество ихъ возвѣщаетъ торжество православія. Мы помнимъ, какъ тотъ же Пій IX, котораго можно признать наичистѣйшимъ и искреннѣйшимъ представителемъ латинства, благословлялъ знамена латинянъ подвизавшихся, въ союзѣ съ мусульманами, на православную Россію, за сохраненіе Турціи; другими словами -- молилъ Бога да продлитъ Онъ мусульманское иго надъ православными христіанами! И такою же тайною или явною, большею частью даже безотчетною, ненавистью ко всѣмъ народамъ исповѣдующимъ православіе одушевленъ весь католическій Западъ, на какой бы степени силы или упадка ни стояло въ различныхъ его обществахъ личное чувство вѣры. Поэтому-то Восточный вопросъ есть въ то же время вопросъ объ отношеніяхъ латинства къ греческому вѣроисповѣданію, латинскаго міра къ православному. Такъ становятъ вопросъ сами католики. Есть только два разрѣшенія Восточнаго вопроса, говоритъ органъ ультрамонтанства le Monde: "одно посредствомъ католицизма, другое посредствомъ греческой схизмы". "Поспѣшимъ обратить турецкихъ Славянъ въ латинство, усилимъ дѣятельность нашихъ духовныхъ миссіонеровъ, тогда Востокъ примкнетъ неразрывно въ міру латинской цивилизаціи, будетъ намъ неопасенъ, будетъ намъ свой" -- такъ еще недавно возглашалъ въ газетѣ l'Opinion Nationale ея редакторъ Геру, котораго папство считаетъ однимъ изъ ярыхъ своихъ про* тюниковъ: такое значеніе придаетъ и этотъ врагъ латинства битовому значенію латинскаго вѣроисповѣданія въ жизни народовъ и государствъ!
   На той же точкѣ зрѣнія стоятъ и государственные дѣятели латинскаго Запада; тѣми же правилами руководствуется и его политика. Было время, что Славяне въ Турціи находились подъ обаяніемъ славы Наполеона III, провозгласившаго такъ-называемый "принципъ національностей", и, обольстившись его словами, думали видѣть въ немъ чуть не мессію, ниспосланнаго для освобожденія угнетенныхъ народностей.
   Но злой опытъ доказалъ имъ,-- такъ говоритъ авторъ-Болгаринъ недавно изданной въ Букарештѣ на французскомъ языкѣ брошюры: "Болгарія предъ лицомъ Европы (La Bulgarie devant L'Europe),-- "что Наполеонъ III является такимъ мессіей только тамъ, гдѣ есть мѣсто для славы и интересовъ Франціи, славы и интересовъ католицизма и латинскаго міра." "Западъ,-- продолжаетъ съ горечью тотъ же авторъ,-- убѣдившись, что христіане въ Турціи никогда не станутъ ни Французами, ни Англичанами по національности, стремится пересоздать ихъ въ свою національность посредствомъ религіи. Мы поняли, что только на одномъ этомъ условіи согласенъ онъ даровать намъ свое покровительство. Еслибъ Сербія была вѣроисповѣданія и происхожденія латинскаго, давнымъ-давно были бы ей отданы ея крѣпости, удерживаемыя Турками, и не однѣ только крѣпости! Еслибы Герцеговинцы были католиками, давно бы добилась для нихъ Франція той же автономіи, какъ и для Ливана! Еслибъ Черногорцы были латинскаго племени, границы ихъ тѣсныхъ владѣній были бы расширены уже давно! Еслибы Кандіоты не были православные, другія рѣчи держалъ бы маркизъ де-Мутье въ Аѳинахъ! Еслибы мы, Болгары, были въ церковномъ подчиненіи Риму, мы бы не казались Европѣ народовъ самымъ неспособнымъ для политическаго существованія!" "Западъ,-- такъ заканчиваетъ этотъ рядъ примѣровъ авторъ Славянинъ,-- желалъ бы, прежде чѣмъ приступить къ дѣлу освобожденія христіанъ въ Турціи отъ невыносимаго и чуждаго ига, сначала заручиться ими въ религіозномъ смыслѣ, поработить себѣ ихъ соcІя-то бѣды, такія искушенія и соблазны выдерживаютъ уже четыре вѣка сряду православныя племена въ Турціи. Каждый изъ восьми милліоновъ православныхъ, подвластныхъ султану, можетъ сказать себѣ и говоритъ ежедневно: отрекись я отъ своей православной вѣры, жена и дочь моя не будутъ обезчещиваемы Туркомъ, поле мое не будетъ ограблено; достояніе мое, стяжанное кровью и потомъ, не разграбится, самъ я не буду терпѣть обидъ и униженія, не буду видѣть своей вѣры и своихъ храмовъ поруганными!" Будь Латинецъ,-- твердятъ ему безпрестанно миссіонеры и консулы, духовные и политическіе агенты католическаго Запада,-- и пріобрѣтешь свободу и благосостояніе... И страшнымъ недоумѣніемъ объятъ нашъ бѣдный братъ, и обращаетъ взоры свои къ дальнему сѣверу, туда, гдѣ Россія.... Вотъ каково значеніе Восточнаго вопроса для латинскаго и для православнаго міра, и мы сочли неизлишнимъ, вслѣдъ за перепечатаннымъ нами вчера воззваніемъ старѣйшаго архипастыря нашей церкви о пособіи братьямъ-христіанамъ на Востокѣ,-- напомнить отзывы и дѣйствія, по отношенію къ тѣмъ же христіанамъ, латинскаго клира и томящагося въ предсмертныхъ судорогахъ римскаго папства.
  

Москва 14-го

   Какія бы надежды ни питали нѣмецкіе патріоты послѣ совершившагося въ прошломъ году расширенія Пруссіи и въ виду приготовляющагося объединенія Германіи; какіе бы разсчеты ни руководили нѣмецко-мадьярскими министрами Австріи въ задуманномъ ими политическомъ переустройствѣ расшатавшейся имперіи Габсбурговъ; что бы ни думали западные публицисты о томъ движеніи, которое овладѣло христіанскимъ населеніемъ Балканскаго полуострова,-- для насъ во всѣхъ этихъ событіяхъ прежде всего виднѣется -- тѣсно связанный съ ними Славянскій вопросъ. Сольется ли нѣмецкій народъ въ одно цѣлое, распадутся ли Австрія и Турція на свои составныя части, наши отношенія къ этимъ переворотамъ опредѣляются нашимъ славянскимъ происхожденіемъ.
   Да, мы наконецъ дождались того времени, когда вопросъ Славянскій, такъ долго отвергаемый, заявилъ свое несомнѣнное право на бытіе и сталъ не только жизненнымъ, но и животрепещущимъ вопросомъ современной политики. Изъ области чисто отвлеченнаго археологическаго вопроса онъ, перешелъ въ область дѣйствительности; изъ предмета сердечныхъ влеченій и поэтическихъ сочувствій -- онъ сдѣлался предметомъ серьезныхъ политическихъ комбинацій. Давно ли и въ нашей журналистикѣ интересы Славянства возбуждали презрительную насмѣшку надъ славянофилами, не дававшими угаснуть славянской идеѣ въ русскомъ общественномъ сознаніи,-- и посмотрите теперь: русскія газеты ревнуютъ одна передъ другой въ выраженіяхъ симпатіи къ Славянству!
   Впрочемъ, если въ тридцатыхъ и сороковыхъ годахъ возможно было сомнѣваться на счетъ глубины и силы народныхъ сочувствій къ тѣмъ національнымъ идеямъ, которыя проповѣдывали въ Австріи такъ-называемые панслависты; то теперь, въ виду столькихъ поколѣній, выросшихъ и воспитавшихся на этихъ идеяхъ, въ виду значительнаго развитія политической литературы у Славянъ всѣхъ наименованій, въ виду столькихъ удавшихся національныхъ учрежденій, созданныхъ тѣмъ или другимъ славянскимъ племенемъ,-- отрицать существованіе общеславянскаго движенія было бы просто безуміемъ. Въ этомъ національномъ движеніи, проявляющемся среди всѣхъ австрійскихъ и турецкихъ Славянъ, живутъ ли они въ Богеміи или Босніи, въ Тріединомъ Королевствѣ или Восточной Галиціи, заключается общая черта ихъ жизни, поддерживающая въ нихъ взаимность и племенную связь. И какое бы значеніе мы ни придавали слову Славяне, родовое или видовое, при каждомъ прикосновеніи съ дѣйствительностью, мы встрѣтимся съ одними и тѣми же явленіями, съ одними и тѣми же потребностями, съ одними и тѣми же стремленіями. Наконецъ, большую часть Славянъ, живущихъ внѣ Россіи, соединяетъ общая историческая судьба; они имѣютъ родину и не имѣютъ отечества. И тоска по отечествѣ объяла ихъ....
   Одинаковое повсюду, по своему характеру, славянское движеніе встрѣчаетъ однакожъ разныхъ враговъ и разныя препятствія, смотря по тому, въ какой мѣстности оно совершается. Борьба, которую должны выдерживать Славяне въ Австріи, не похожа на борьбу, которую они должны вести въ Турціи. Притомъ турецкіе Славяне опираются въ вѣковой борьбѣ съ мусульманами преимущественно на свой христіанскій характеръ; Славяне же австрійскіе, включенные въ государство, архивы котораго наполнены трактатами, патентами, дипломами, и которое долго сдерживало національныя стремленія всевозможными конгрессами, должны ссылаться на свои историческія права, провинціальныя привилегіи, сословныя, земскія и общинныя институціи. Австрія подчиняетъ своихъ Славянъ не столько силою оружія, ея слабость въ этомъ отношеніи доказалъ до очевидности 1848 годъ,-- сколько историческими преданіями, дипломатическими актами и парламентарною хитростью. Турція угнетаетъ своихъ Славянъ проще, грубѣе, откровеннѣе и держится противъ нихъ не собственною силой, но благодаря лишь европейскому заступничеству. Оставляя покуда Турцію въ сторонѣ, разсмотримъ подробнѣе политическую игру, въ которую играетъ теперь Австрія съ своими славянскими народами.
   Австрія только - что издала новый патентъ, на основаніи котораго чрезвычайная имперская дума, имѣющая разсуждать о политическомъ переустройствѣ Австріи, должна составиться изъ сеймовыхъ делегацій. Но вслѣдствіе необыкновеннаго возбужденія, господствующаго между различными партіями, земскимъ сеймамъ предоставлена полная свобода выбрать самимъ тотъ способъ, какимъ должны быть составлены эти делегаціи, посредствомъ ли выбора изъ сеймовыхъ курій, или изъ полнаго состава земскихъ сеймовъ. Оффиціальные органы вѣнскаго министерства стараются всячески выказать, до какой степени правительство, издавая послѣдній патентъ, было безпристрастно къ своимъ народамъ. Но они правы лишь въ томъ смыслѣ, что правительство въ своемъ патентѣ ничего никому не обѣщаетъ, ни передъ кѣмъ не принимаетъ на себя никакихъ обязательствъ. Если австрійское правительство имѣло въ виду именно эту цѣль, то оно какъ нельзя болѣе достигло ея: ибо ни одинъ изъ австрійскихъ народовъ, которыхъ касался этотъ патентъ, не остался имъ доволенъ. Но болѣе всѣхъ недовольны Нѣмцы. Ихъ историческое право, на которомъ они основывали свое господство въ Австріи, т. е. февральскій патентъ 1861 г., потеряло теперь всякое значеніе. Новые выборы въ земскіе сеймы въ большинствѣ такъ-называемыхъ нѣмецко-славянскихъ провинцій не могутъ быть Нѣмцамъ благопріятны, а назначеніе делегацій отъ сеймовъ въ имперскую думу еще того менѣе. И вотъ австрійскіе Нѣмцы, желая получить посредствомъ переговоровъ съ Славянами то, въ чемъ отказало ямъ само правительство, обратились къ послѣднимъ съ угрозою: не явиться въ чрезвычайную думу, если сеймовые выборы образуютъ на сторонѣ славянской партіи значительное большинство. Замѣтимъ кстати,-- и это не лишено интереса,-- что главными крикунами въ этомъ случаѣ и вообще врагами Славянъ являются публицисты даже не чисто-нѣмецкаго происхожденія: по самому точному осмотру нѣмецкой журналистики въ Австріи, оказывается, что только двѣ газеты издаются въ ней чистыми Нѣмцами -- Die Stimmen ans Ту roi и Reform; всѣ же остальныя принадлежатъ нѣмецко-еврейской партіи и издаются преимущественно нѣмецкими Евреями. Только двѣ вышеупомянутыя газеты и соглашаются заранѣе со всѣми послѣдствіями, къ которымъ должны привести новый патентъ, новые земскіе сеймы и чрезвычайная имперская дума; остальныя же газеты не хотятъ и слышать о равноправности.
   А между тѣмъ Австрію постигъ новый ударъ со стороны нѣмецкаго отечества. Баварское министерство князя Гогенлоэ включило въ свою программу договоръ съ Пруссіей, по которому Баварія должна будетъ признать за Пруссіей право предводительства надъ южно-нѣмецкими войсками въ случаѣ войны. Нѣмецко-еврейскіе журналисты съ ужасомъ повторяютъ слова, сказанныя недавно однимъ изъ депутатовъ нижне-австрійскаго сейма: "Австрія, созданная императоромъ Рудольфомъ, можетъ распасться при одномъ изъ его преемниковъ того же имени". Это намекъ на имя нынѣшняго наслѣдника австрійскаго престола. Вотъ какіе мрачные призраки носятся въ воздухѣ предъ австрійскими государственными людьми! И если въ 1848 году чешскимъ исторіографомъ Палацкимъ данъ былъ лозунгъ, всему австрійскому Славянству: "когда бы Австріи не было, такъ мы, Славяне, должны были бы создать ее вновь", то нынѣ уже иное говорятъ сами Чехи, составившіе федеративную теорію и распространившіе ее между австрійскими соплеменниками. "Мы были до Австріи, говорятъ они теперь, будемъ и послѣ нея!" Весь вопросъ о будущности Чехіи состоитъ, по мнѣнію чешскихъ публицистовъ, лишь въ томъ: удастся ли Чехамъ соединить въ общій сеймъ всѣ земли Чешской Короны -- Богемію, Моравію, Силезію, и въ такомъ видѣ сохранить свою политическую самостоятельность и внутреннюю независимость, при короляхъ ли изъ Габсбургскаго дома, или при владѣтеляхъ изъ какой-либо иной династіи? Еще большія требованія, относительно будущаго, высказываются другимъ племенемъ между западными Славянами, принадлежащими къ Австріи: мы разумѣемъ требованія галицкихъ Поляковъ, которыхъ задоръ растетъ съ каждымъ днемъ и дорастаетъ до самыхъ безобразныхъ, несбыточныхъ надеждъ. Впрочемъ, намъ нѣтъ здѣсь надобности распространяться о нихъ: Поляки въ Австріи, какъ и повсюду, стоятъ особнякомъ отъ другихъ народовъ, имѣютъ въ виду только свои отдѣльныя цѣли и поэтому совершенно равнодушно относятся къ участи Австріи. Намъ нѣтъ здѣсь надобности говорить и о Галиціи вообще: это вопросъ особый и совершенно несложный. Во всякомъ случаѣ австрійское правительство, издавая новый патентъ и созывая чрезвычайную имперскую думу, вовсе не думало при этомъ опираться на однихъ только Чеховъ, или Поляковъ; оно, конечно, не намѣрено было раздражать до конца своихъ Нѣмцевъ. Хотя новый патентъ изданъ собственно не для нихъ, но Славяне и Нѣмцы могутъ заговорить на чрезвычайной имперской думѣ не о тѣхъ вопросахъ, на которые имъ указываетъ теперь вѣнское правительство, имѣвшее въ виду одну Венгрію и соглашеніе ея требованій съ общимъ устройствомъ имперіи. Сдѣлавъ прежде небольшія уступки народамъ, населяющимъ западную половину Австріи, въ надеждѣ отвлечь ихъ симпатіи то отъ Пруссіи, то отъ Россіи, австрійское правительство напрягаетъ теперь всѣ свои силы, чтобы изъ юго-восточныхъ земель своей имперіи образовать для себя опору въ виду приближающагося разрѣшенія Восточнаго вопроса. Новый министръ, заправляющій иностранными дѣлами Австріи, баронъ Бейстъ, обнаруживаетъ едва ли не большую пріязнь къ Мадьярамъ чѣмъ всѣ прежніе министры Австріи, и это очень хорошо поняли австрійскіе Славяне. Послѣ извѣстнаго пріема хорватской депутаціи Францомъ-Іосифомъ, хорватскія шеты прямо объявили, что баронъ Бейстъ не имѣетъ ни малѣйшаго понятія о венгерскомъ государственномъ правѣ, объ исторіи Тріединаго Королевства и смотритъ на восточный вопросъ съ точки зрѣнія исключительно мадьярской. По дѣло не въ томъ, кого австрійскій министръ думаетъ употребить въ качествѣ своего орудія для достиженія какихъ-то цѣлей на Востокѣ, Мадьяръ или южныхъ Славянъ; дѣло въ томъ, что послѣ постыднаго изгнанія изъ Германіи и Италіи, Австрія волей-неволей должна будетъ обратиться на Востокъ, такъ или иначе подчиняя свои внутреннія отношенія внѣшнимъ замысламъ. Въ этой зависимости внутреннихъ международныхъ отношеній Австрійской имперіи то отъ судьбы Германскаго союза, то отъ состоянія дѣлъ на Востокѣ, и скрывается тѣсная связь между разорванными частями южнаго Славянства. Австрія, сильная въ Германіи, могла бы скорѣе присоединить турецкихъ Сербовъ къ своимъ южнославянскимъ провинціямъ; Австрія, ослабленная послѣдними войнами и окруженная отовсюду врагами, можетъ потерять я своихъ южныхъ Славянъ въ случаѣ освобожденія Славянъ турецкихъ. Вотъ источникъ ея дружбы съ Мадьярами, которыхъ она будетъ возвышать на югѣ, подобно тому, какъ старается, повидимому, возвысить Чеховъ на сѣверѣ и Поляковъ на востокѣ своей имперіи.
   Но не говоря уже о томъ, что участь сѣверныхъ и восточныхъ провинцій Австріи зависитъ не столько отъ уступокъ ея правительства въ пользу Чеховъ или Поляковъ, сколько отъ дальнѣйшаго хода дѣлъ въ Пруссіи и остальной Германіи и отъ твердости національной политики въ Россіи, нельзя не видѣть, что судьба австрійскаго юга постоянно будетъ въ зависимости отъ событій, которыя могутъ разыграться въ сѣверныхъ частяхъ Балканскаго полуострова.
   Такимъ образомъ въ политической сферѣ нѣтъ частныхъ противорѣчащихъ другъ другу славянскихъ вопросовъ, австрійскаго, турецкаго или еще какого-либо другаго: есть одинъ Славянскій вопросъ, и онъ долженъ собою наполнить всю будущую исторію Австріи, европейской Турціи и Россіи.
   Существованіе такъ-называемыхъ земель Чешской Короны, судьба Галиціи и Венгріи, положеніе такъ-называемаго Тріединаго Королевства, Сербіи, Босніи и Черногоріи, наконецъ возрожденіе Болгарскаго народа,-- все это неразрывныя части одного и того же общеславянскаго вопроса.
   Подобно Австрійцамъ, связывающимъ судьбу Австріи съ историческими именами Рудольфовъ, южные Славяне также придаютъ мистическое значеніе именамъ турецкихъ султановъ. Они разсказываютъ, что въ одномъ изъ монастырей Фрушской горы, этой священной горы сербскаго православія, хранится старинная рукопись, современная паденію Сербскаго царства, гдѣ сказано, что владычество Турокъ утвержденное Османомъ, котораго имя начинается съ послѣдней буквы греческой азбуки, окончится при султанахъ, имена которыхъ будутъ начинаться первою буквой. Имена Абдулъ-Меджида и Абдулъ-Асиза служатъ, такимъ образомъ, для турецкихъ христіанъ счастливымъ предзнаменованіемъ. Такъ народное воображеніе, въ эпоху приближающихся испытаній, ищетъ себѣ ободренія и опоры въ историческихъ примѣтахъ и предсказаніяхъ!...
  

Москва, 18-гo января.

   Какъ ни желательно было бы, въ виду внутреннихъ затрудненій, отложить разрѣшеніе задачъ внѣшней политики; какъ ни хотѣлось бы намъ, чтобы событія замедлили свой ходъ до норы болѣе удобной и благопріятной для Россіи,-- но время не ждетъ и событія идутъ,-- не справляясь о томъ, готовы ли мы или не готовы. И блаженны тѣ, кого они застанутъ бдящими! Необходимо, поэтому, чтобъ наше общество перестало относиться къ Восточному вопросу какъ къ вопросу досужему и отвлеченному, касающемуся только "сердечной" стороны нашего національнаго существованія, симпатій религіозныхъ и родственныхъ. Нѣтъ, этотъ вопросъ не досужій и не отвлеченный, а настоятельно требующій практическаго разрѣшенія, которое во всякомъ случаѣ и въ какомъ бы смыслѣ ни совершилось -- будетъ неминуемо имѣть самыя практическія послѣдствія для Россіи. Войною ли чреваты событія, или такою дипломатическою игрой, въ которой шахъ и матъ можетъ равняться любому военному пораженію,-- какъ бы то ни было, но плохо будетъ, если они застигнутъ насъ въ расплохъ -- со стороны ли нашего матеріальнаго обезпеченія, со стороны ли общественнаго сознанія. Конечно, когда событія надвинутся близко, то они заслонятъ собою на горизонтѣ и внѣшней и внутренней политики всѣ другіе интересы, и могучимъ вѣяніемъ своимъ прочистятъ нашъ сгущенный разными испареніями воздухъ, но не поздно ли уже тогда будетъ?
   Съ одной стороны, Турецкая имперія разлагается, вслѣдствіе матеріальныхъ и нравственныхъ причинъ, вслѣдствіе ослабленія той дикой, но цѣльной силы, которая въ лицѣ Магометовъ и Мурадовъ создала владычество Османовъ; съ другой вслѣдствіе того, что мѣра долготерпѣнія христіанскихъ племенъ исполнилась. Войны Россіи съ Турками въ XVIII столѣтіи, войны, придвинувшія ее къ самому устью Дуная и отдавшія въ ея владѣніе весь сѣверный и восточный берегъ Чернаго моря, возбудили въ одно и то же время угасавшій духъ въ порабощенныхъ Славянахъ и Грекахъ -- и страхъ и зависть въ Западной Европѣ. Съ того времени Турція поступила подъ опеку западноевропейскихъ державъ, которая не менѣе всякихъ пораженій способствовала и способствуетъ распаденію мусульманскаго царства. Элементъ европейской цивилизаціи подѣйствовалъ на Турцію какъ свѣжій воздухъ на гніющее тѣло. Вся задача Европы состояла и состоитъ въ томъ, чтобы положить предѣлы матеріальному и нравственному усиленію Россіи, чтобы не дать возникнуть новоміру -- православно-славянскому, котораго знамя предносится единой свободною славянскою державой, Россіей, и который ненавистенъ латино-германскому міру. Не время и не мѣсто входить здѣсь въ изслѣдованіе тѣхъ, глубоко зарытыхъ въ исторіи и въ тайнахъ духа человѣческаго, причинъ этой ненависти латино-германскаго Запада въ Славянамъ вообще и къ Россіи въ особенности: довольно признать этотъ фактъ несомнѣнно существующимъ (и не признать его невозможно),-- но вмѣстѣ съ тѣмъ необходимо понять, что никакое наше смиреніе и никакое наше безкорыстіе не укротятъ этой злобы и боязни; что только отрекшись отъ своей русской народности и нераздѣльной съ нею вѣры, могли бы мы утолить эту европейскую вражду и утишить подозрѣнія. Впрочемъ, какъ далеко ни простиралось бы иногда наше угодничество предъ Европой, наше заискиванье добраго ея о насъ мнѣнія, наши завѣренія о нашей добропорядочности,-- мы все же не можемъ дойдти до той степени униженія, которая была бы равносильна смертному себѣ приговору. Доказательствомъ этому служитъ и недавній разрывъ съ папою -- хотя и послѣдовавшій послѣ длиннаго ряда несовмѣстныхъ съ нашимъ достоинствомъ уступокъ папѣ, послѣ невыносимыхъ оскорбленій со стороны Рима, превысившихъ мѣру даже нашего долготерпѣнія.
   Итакъ, задача Европы состояла и состоитъ въ томъ, чтобы овладѣть рѣшеніемъ Восточнаго вопроса, т. е. вопроса о судьбѣ Балканскаго полуострова и населяющихъ его племенъ. Для духовной ассимиляціи себѣ православныхъ народовъ, для усвоенія ихъ себѣ въ нравственномъ отношеніи и для отчужденія отъ Россіи, была направлена на бѣдныхъ раіевъ Турціи латинская пропаганда, благодаря которой всѣ совращающіеся въ католичество переходятъ изъ тревожнаго и страдальческаго -- сравнительно въ благоденственное и мирное житіе. Затѣмъ было испробовано средство упрочить Турцію посредствомъ европейской цивилизаціи. Западъ снабдилъ ее регулярными войсками, обучилъ ея офицеровъ, снарядилъ ее всяческимъ оружіемъ для того только, чтобъ она могла бороться съ Россіей и съ своими подданными христіанами. Вѣрные прихвостники Западной Европы и латинства, давно измѣнившіе братскому союзу Славянъ,-- Поляки были, разумѣется, главными пособниками въ этихъ козняхъ. Они нацѣлили турецкія пушки и ружья на своихъ братьевъ Славянъ, они предводительствуютъ мусульманскими полчищами противъ христіанъ православныхъ, въ званіи разныхъ Искендеръ-беевъ и Османъ-нашей... И такая нація смѣетъ еще мечтать о возрожденіи!-- Но западно-европейскій маневръ посредствомъ Турецко-европейской цивилизаціи не удался, нужно было иначе придать силы одряхлѣвшему Осману. Христіанская Европа, съ благословенія папы, совершила крестовый походъ, но уже не противъ мусульманъ, а противъ христіанъ, въ защиту того самаго владычества, противъ котораго ополчалась въ Средніе вѣки. У Россіи было отнято право исключительнаго покровительства турецкимъ христіанамъ и замѣнено совокупнымъ покровительствомъ всѣхъ крупныхъ державъ; такъ что къ Турціи было буквально приставлено семь нянекъ, включая сюда и правительство султана. Но русская пословица о семи нянькахъ сбылась и тутъ. Никакіе гати-гумаюны не уврачевали смрадныхъ язвъ умирающаго Османа, и христіанскія племена отчасти подняли, а скоро и всѣ поднимутъ знамя возстанія.
   Въ виду этого-то событія стоятъ теперь, думая трудную думу, Европа и Poccія. Нѣтъ возможности отсрочивать долѣе рѣшеніе Восточнаго вопроса, какъ бы ни было это желательно для Россіи, вслѣдствіе ея финансовыхъ и иныхъ затрудненій. "Покорнѣйше просить христіанскія населенія, мучимыя и унижаемыя, обождать, потерпѣть еще немножко, сидѣть смирно, сложа руки и довольствоваться дипломатическими предстательствами предъ его величествомъ султаномъ" -- такая политика, которой мы нѣкоторое время дергались и до которой есть много охотниковъ въ высшихъ петербургскихъ сферахъ,-- такая политика дешевой мудрости и умѣренности теперь не только неумѣстна, несвоевременна, но грозитъ Россіи утратой ея значенія въ глазахъ турецкихъ населеній, и передачею рѣшенія Восточнаго вопроса въ руки Европы. На смѣну этой политики является другая: политика невмѣшательства въ дѣла Турціи и предоставленія имперіи собственнымъ ея силамъ. Другими словами, эта политика предполагаетъ, воздержавъ европейскія правительства отъ оказанія матеріальной помощи султану, тѣмъ самымъ дать ей сокрушиться подъ ударами возстающихъ населеній, а дальнѣйшій ходъ дѣла, равно какъ и устройство политическихъ судебъ этихъ населеній обозначатся въ послѣдствіи сами собой.
   Эта политика, повидимому? самая благоразумная и единственно возможная при желаніи избѣгнуть сворой и дѣятельной войны -- едва ли состоятельна. Еслибы даже и всѣ западныя державы обязались держаться этой политики,-- то для нихъ нѣтъ того интереса оставаться въ ея предѣлахъ, какой можетъ быть повидимому, и только повидимому, для насъ,-- и онѣ тотчасъ бы нашли средство нарушить обязательство, какъ скоро признали бы это для себя выгоднымъ. Точно такъ поступили онѣ и съ Парижскимъ трактатомъ, который былъ честно и строго соблюдаемъ только съ той стороны, для которой онъ былъ тягостенъ, и былъ нарушенъ безъ церемоніи къ пользѣ и выгодѣ Запада. Дерзость иниціативы -- великое условіе успѣха, и въ этомъ отношеніи легко создать для Россіи такое же неловкое положеніе, какое было создано для нея при избраніи поручика прусской службы и родственника прусскаго королевскаго дома въ князья Румыніи. Постараемся объяснить это обстоятельнѣе.
   Западъ уже не вѣритъ въ возможность сохраненія Турецкой имперіи. Крымская война окончательно разубѣдила его, если только и прежде это убѣжденіе было искреннее,-- да къ тому же этотъ способъ оживленія гніющаго трупа стоилъ Западу слишкомъ много денегъ и крови. Западъ не вѣритъ также и въ успѣхъ, по крайней мѣрѣ скорый успѣхъ, нравственной, ассимиляціи турецкихъ христіанскихъ племенъ, или покоренія ихъ латино-германской цивилизаціи. Онъ, правда еще не отказывается отъ способовъ толкнуть эти племена на такую дорогу, съ которой уже не было бы поворота Назадъ и которая на вѣки отдалила бы ихъ отъ Россіи: недавняя попытка соблазнить одного изъ іерарховъ греческой церкви въ Константинополѣ въ унію и подорвать крѣпость единства вѣры въ православныхъ племенахъ Турціи, свидѣтельствуетъ о томъ, что латинская пропаганда продолжаетъ входить въ соображенія французской дипломатіи. Но во всякомъ случаѣ Западъ не ограничивается и не ограничится подобными медленными средствами. Ему приходится считаться теперь съ личными свойствами тѣхъ племенъ, къ которымъ онъ до сихъ поръ относился съ презрѣніемъ,-- съ ихъ мужествомъ, храбростью, живучестью и жаждою политической жизни,-- и на этомъ разсчетѣ строится, пока еще въ тайнѣ, новый планъ западной политики относительно Востока.
   Дѣло обстоитъ съ точки зрѣнія Запада такимъ образомъ: откладывать долѣе разрѣшеніе Восточнаго вопроса невозможно;-- слѣдовательно необходимо захватить это разрѣшеніе въ свои руки и похитить его изъ рукъ Россіи. Сохранить Турцію невозможно; презирать, долѣе требованія христіанскихъ племенъ и не признавать ихъ правъ на бытіе -- невозможно, какъ потому, что они начали заявлять эти права слишкомъ энергически, такъ и потому, что презирая ихъ, Западъ возвышаетъ вліяніе Россіи, даетъ ей le beau role, какъ выражаются Французы; наконецъ ассимилировать ихъ, покорить ихъ себѣ духовно и нравственно -- пока невозможно. Слѣдовательно, что же остается? Остается опять овладѣть рѣшеніемъ Восточнаго вопроса въ такомъ смыслѣ, чтобъ это рѣшеніе послужило къ ущербу Россіи, чтобъ распаденіе Турецкой имперіи не только не усилило Россію, но создало для нея рядъ новыхъ опасностей и затрудненій,-- чтобъ, наконецъ, сплошному единству православной славянской массы было противопоставлено другое единство не славянское, обязанное своимъ происхожденіемъ преимущественно Западу. И нѣтъ сомнѣнія, скоро Европа, дождавшись благопріятной минуты п опутавъ Русскую добросовѣстность какими-нибудь дипломатическими сѣтями, вдругъ, къ удивленію міра, объявитъ себя воспламененною сочувствіемъ къ страждущимъ христіанамъ и въ особенности къ греческой народности, перещеголяетъ въ дѣятельномъ выраженіи этого сочувствія -- Россію, заберетъ въ свои руки иниціативу этого дѣла, и поставитъ насъ въ такое положеніе, что мы будемъ тащиться сзади ея, догонять ее, безпокойно ожидать -- куда ей вздумается повернуть, и при всемъ томъ таить въ себѣ внутреннее сознаніе, что она заставляетъ насъ содѣйствовать своимъ, чуждымъ и гибельнымъ для насъ, политическимъ разсчетамъ. Такъ было, повторяемъ, въ дѣлѣ о Дунайскихъ княжествахъ, такъ можетъ случиться и теперь, если мы не перемѣнимъ образа дѣйствій... Но однимъ выраженіемъ сочувствія Европа не ограничится. Ея планы шире и дальновиднѣе. Объ нихъ поговоримъ завтра.
  

Москва, 19 января.

   Дальновидная Англія прежде всѣхъ стала измѣнять старой своей политикѣ на Востокѣ. Не она ли настойчивѣе всѣхъ ратовала въ пользу сохраненія Турецкой имперіи? и вотъ, черезъ нѣсколько лѣтъ послѣ парижскаго мира, Англія почта удвоила силу самаго злаго врага мусульманскаго владычества, за которое вела такую кровопролитную войну: она присоединила къ Греціи добровольно, въ видѣ дара, группу Іоническихъ острововъ. Съ тѣхъ поръ имя Англіи, ненавистное Грекамъ послѣ поступковъ ея съ торговымъ греческимъ флотомъ въ дѣлѣ купца Пачифико, возстановилось снова у Грековъ въ чести и славѣ. Англія даровала имъ короля; Англія является дѣятельною и могучею покровительницей, Англія же и ихъ тайная руководительница. Англійскіе корабли первые начали перевозить раненыхъ инсургентовъ и ихъ семейства съ острова Бандіи въ Грецію: ихъ примѣру послѣдовали и мы,-- это правда,-- но все же честь зачина въ этомъ дѣлѣ принадлежитъ не намъ... Читатели принятъ, конечно, какимъ вдругъ неожиданнымъ участіемъ къ Сербіи промолвился, года три тому назадъ, англійскій парламентъ, и въ англійской литературѣ появились книги съ выраженіями сочувствія къ Сербскому княжеству. Послѣ энергической политики лорда Стратфорда Редклифа, въ Константинополѣ, политика Англіи при Турецкомъ дворѣ какъ бы стушевалась,-- но только повидимому: значеніе "императора Франковъ" у христіанскихъ племенъ Турціи въ послѣднее время сильно ослабѣло и уступаетъ мѣсто значенію Англіи. Во всякомъ случаѣ она уважается 'какъ сила, которая знаетъ чего хочетъ и можетъ сдѣлать то, что захочетъ. Очевидно, что Англія заранѣе разставляетъ для себя точки опоры на Востокѣ. Съ другой стороны, и Наполеонъ III подготовляетъ себѣ позицію въ средѣ латинской расы (возстановлять и объединять которую онъ чувствуетъ въ себѣ особое призваніе). Интриги Франціи, свергнувъ князя Кузу, посадили на княжескій престолъ иностраннаго принца, и такимъ образомъ традиціямъ, связывавшимъ съ нами эти княжества, положенъ конецъ. Европейскій принцъ, близкій родственникъ могущественнаго королевскаго дома, не могъ принять вассальное отношеніе къ султану иначе какъ временно -- въ виду скораго обрѣтенія полной независимости и самостоятельности. Такимъ образомъ на нашей границѣ, рядомъ съ единоплеменною Дунайскимъ княжествамъ Бессарабіею (по крайней мѣрѣ въ значительной ея части), между нами и Турціей, или вѣрнѣе между нами и Славянами, поперекъ дороги въ Царьградъ, возникаетъ государство, которое имѣетъ въ будущемъ виды на присоединеніе къ себѣ около двухъ милліоновъ австрійскихъ Румуновъ.
   Но нѣтъ никакого сомнѣнія, что операціоннымъ базисомъ политики Запада противъ Россіи скоро послужитъ Греція. Орудіемъ будетъ избрана такъ-называемая "великая идея" или идея о "великой Греціи". Извѣстно, что Греки смотрятъ на маленькое Греческое королевство какъ на залогъ будущей сильной греческой державы, и что нѣтъ Грека, который бы не мечталъ о возстановленіи Византійской имперіи. А такъ какъ ни Россія, ни Славяне Балканскаго полуострова не могутъ желать этого возстановленія, то несмотря на единовѣріе, Греки,-- такъ надѣются на Западѣ,-- могутъ изъ друзей обратиться въ злѣйшихъ нашихъ враговъ. Западъ будетъ всѣми силами льстить гордости и самолюбію греческой націй и постарается сдѣлать изъ Грековъ оплотъ противъ Россіи и Славянскаго міра. Единству славянской массы, какъ мы уже сказали, онъ попытается противопоставить единство греческаго племени, и поэтому станетъ всѣми мѣрами благопріятствовать греческому объединенію. Такова тайная мысль иностранной политики, которая не замедлитъ выразиться и явно. Если ужь приходится Западу мириться съ православіемъ, такъ онъ скорѣе помирится съ нимъ въ лицѣ греческаго, нежели славянскаго племени; если можетъ онъ допустить возвышеніе на Востокѣ какой-либо политической силы, такъ ужь скорѣе греческой, нежели русской. Эту задачу для западной политики довольно рѣзко выставляетъ г. Бёле, въ одной изъ январскихъ книжекъ Revue des Deux Mondes. Любопытнѣе всего, что въ этой замѣчательной статьѣ не говорится почти ни слова о славянскихъ племенахъ, населяющихъ Турцію: они, какъ должно подразумѣвать, обрекаются на подданство Грекамъ и Румунамъ, такъ какъ одновременно съ расширеніемъ предѣловъ греческой державы, съ одной стороны должна расшириться и значительно подвинуться дальше на югъ вновь созидаемая Европою румунская держава. И дѣйствительно, эта мечта французскаго публициста совпадаетъ съ политическими фактами. На Дунаѣ позиція уже занята Западомъ, политическое развитіе Валахіи и Молдавіи получило направленіе непріязненное для Россіи. Съ юга, т. е. со стороны Греціи, начинается то движеніе, которому Россія не можетъ не сочувствовать, которому не можетъ не содѣйствовать, но которымъ, безъ сомнѣнія, воспользуются западныя державы для того, чтобы поставить Грековъ въ отношенія враждебныя Къ Россіи и Славянамъ. Въ политическомъ отдѣлѣ нашей газеты было упомянуто объ адресѣ Болгаръ къ Султану, сочиненномъ, по общему мнѣнію, католическими монахами -- лазаристами. Въ этомъ адресѣ заставляютъ Болгаръ выражать такую мысль, что для нихъ владычество Турокъ сноснѣе чѣмъ владычество Грековъ. Греческія газеты полагаютъ, что этотъ адресъ измышленъ по ненависти католиковъ въ Грекамъ. Мы думаемъ, напротивъ, что этотъ адресъ есть только преждевременное проявленіе политическихъ замысловъ французской политики, которой лазаристы служатъ постояннымъ и вѣрнымъ орудіемъ... Трудно, конечно, представить себѣ, чтобы Западъ охотно допустилъ образованіе могущественной греческой имперіи, но можно съ достовѣрностью предположить, что если возникновеніе греческой державы на развалинахъ Турціи и будетъ имъ допущено, какъ неизбѣжное, то не иначе какъ на условіяхъ какой-либо благовидной, но тѣмъ не менѣе весьма существенной, матеріальной и нравственной зависимости отъ Запада. Западъ предложитъ Грекахъ купить себѣ политическое величіе цѣною дружбы къ Россіи, т. е. непремѣнныхъ условіемъ своего содѣйствія Грекахъ онъ поставитъ, въ той или другой формѣ, разрывъ ихъ съ Россіей. Константинополемъ же онъ во всякомъ случаѣ постарается распорядиться такъ, чтобъ эта византійская столица не имѣла никакого грознаго и стратегическаго значенія.-- Мы вовсе не утверждаемъ, чтобъ эти соображенія иностранной политики были безошибочны: Западъ и не знаетъ, съ какими силами ему придется считаться, да и Греки не такой народъ, который легко было бы Западу подчинить своему безусловному вліянію. Всего было бы лучше, конечно, еслибъ возстающіе въ Турціи христіане обошлись безъ всякаго содѣйствія западныхъ державъ,-- но именно въ возможность-то этого невмѣшательства мы и не вѣримъ. Не вѣримъ потому, вопервыхъ, что такое невмѣшательство можетъ быть невыгодно для политическихъ интересовъ Европы и лишило бы се возможности дать то или другое, сообразное съ ея видами, направленіе разрѣшенію Восточнаго вопроса. Вовторыхъ потому, что и Франціи и Австріи нѣтъ другаго исхода для поправленія своихъ политическихъ обстоятельствъ, какъ принять дѣятельное участіе въ разрѣшеніи этого вопроса. Національное самолюбіе Франціи до сихъ поръ не можетъ помириться ни съ неудачею дипломатическаго похода на Россію относительно Полыни, ни съ возвеличеніемъ Пруссіи и пріобрѣтенною ею воинскою славой, ни съ категорическимъ отказомъ Бисмарка допустить извѣстное округленіе французскихъ границъ на счетъ Германіи. Ни всемірная выставка, ни новѣйшія quasi-либеральныя реформы не въ состояніи удовлетворить Французовъ. Востокъ же представляетъ богатую тему для политической фразеологіи, такъ легко воспламеняющей французское тщеславіе: "la grande cause de Occident, la cause de la civilisation!, сочувствіе Эллинамъ, сочувствіе Румунамъ,-- участіе въ вопросѣ всемірно-исторической важности,-- все это, вмѣстѣ съ тайнымъ желаніемъ поднять свое политическое значеніе и загладить свои неудачи, можетъ послужить настоятельномъ поводомъ къ дѣятельному вмѣшательству въ дѣла Востока, когда наступитъ къ тому время. Что же касается до Австріи, то о значеніи для нея Восточнаго вопроса нѣтъ надобности и распространяться. Вытѣсненная изъ Германіи или, лучше сказать, сокрушенная какъ держава германская, имперія Габсбурговъ сохранила тѣмъ не менѣе всѣ традиціи и инстинкты крупной державы. Австрія въ судорожныхъ конвульсіяхъ мечется теперь изъ стороны въ сторону, отыскивая точку опоры и цѣпляясь за каждый случай, который могъ бы придать ей вновь политическое значеніе. Она преисполнена вожделѣній равпшрить узкую полосу земли, которою она владѣетъ по берегу Адріатическаго моря, и пріобрѣсти Герцеговину и Боснію; она желала бы присоединить къ себѣ и Дунайскія княжества и княжество Сербское, и въ то же время основательно опасается, что вмѣсто пріобрѣтенія новыхъ земель -- можетъ утратить и свои собственныя въ пользу этихъ же самыхъ княжествъ, что австрійскіе Рукуны отойдутъ въ Валахіи и Молдавіи, а австрійскіе Сербы къ Сербскому княжеству. Роковая сила влечетъ ее къ неминуемой гибели, но она не погибнетъ, не испытавъ новой борьбы и новыхъ дипломатическихъ союзовъ и комбинацій.
   Западная политика ставитъ Россію въ положеніе странное и исполненное затрудненій. Нельзя, напримѣръ, Россіи не сочувствовать ослабленію вассальныхъ отношеній Молдавіи и Валахіи къ правительству султана; нельзя ей не признать, что назначеніе княземъ независимаго принца всего сильнѣе содѣйствуетъ такому ослабленію; противиться подобной мѣрѣ значило бы, повидимому, противиться "прогрессу", "гуманности", значило бы отрекаться отъ собственной традиціонной политики въ пользу этихъ княжествъ, и т. д.-- Но нельзя не видѣть въ то же время, что назначеніе Гогенцоллерна есть политическая интрига, направленная противъ Россіи, и что Россія, вынужденная согласиться на такое нарушеніе Парижскаго трактата (нарушенія, котораго, говоря вообще, она не можетъ и не желать), въ то же самое время сама упрочиваетъ позицію для Запада на Дунаѣ. Въ такое же фальшивое отношеніе легка можемъ мы стать и въ Греціи,-- и это тѣмъ болѣе прискорбно, что нѣтъ страны въ мірѣ, которая бы сочувствовала Грекамъ въ ихъ стремленіи къ независимости и свободѣ такъ какъ Россія, которая бы съ такимъ участіемъ слѣдила за геройскими подвигами Кандіотовъ и такъ соболѣзновала объ участи ихъ семействъ. Не одна сотня тысячъ рублей вышлется имъ въ помощь изъ Россіи, несмотря на всеобщее у насъ финансовое затрудненіе. Но какъ ни велика наша симпатія къ Грекамъ, мы не можемъ и не должны приносить имъ въ жертву ни нашихъ братьевъ Славянъ -- Болгаръ и Сербовъ, ни интересовъ Россіи.
   Намъ кажется, что Россія должна поспѣшить овладѣть иниціативой разрѣшенія Восточнаго вопроса: въ противномъ случаѣ овладѣютъ ею западныя державы и создадутъ намъ опять то неловкое положеніе, о которомъ мы говорили. Намъ кажется, что параллельно съ движеніемъ греческимъ должно было бы происходить и движеніе славянское; что Россія должна была бы тверже настаивать на освобожденіи Бѣлграда отъ турецкаго гарнизона и принять болѣе дѣятельное участіе въ разрѣшеніи церковной греко-болгарской распри,-- однимъ словомъ, стать во главѣ, а не въ хвостѣ того движенія, которое объемлетъ Востокъ...
  

Москва, 25-то января.

   Въ тишинѣ, подъ мирною сѣнію науки, во имя самыхъ серьезныхъ и искреннихъ интересовъ знанія, готовится въ нашей общественной жизни событіе истинно знаменательное. Нынѣшнею весною, въ Москвѣ откроется этнографическая выставка, и вмѣстѣ съ тѣмъ положится основаніе постоянному этнографическому музею. Первоначальная мысль этой выставки, которой предполагали дать строго-антропологическій характеръ, возникла еще въ 1864 году въ средѣ, не задолго предъ тѣмъ возникшаго, Общества любителей естествознанія. Но вскорѣ первоначальный планъ этого предпріятія расширился: изъ антропологической выставка превратилась въ этнографическую. Матеріальныя средства для исполненія ея предложены были обществу В. А. Дашковымъ. Наконецъ, въ концѣ 186а года программа выставки была увеличена, по предложенію Н. А. Попова, еще новымъ отдѣломъ -- славянскимъ. Комитетъ, занимающійся устройствомъ этой выставки, неоднократно уже публиковалъ о пожертвованіяхъ, которыя были получены имъ съ разныхъ сторонъ и свидѣтельствовали -- съ какимъ всеобщимъ сочувствіемъ эта счастливая мысль была встрѣчена русскимъ обществомъ. Съ неменьшимъ сочувствіемъ отнеслись къ этому предпріятію и Славяне, преимущественно австрійскіе. Львовское ученое общество, извѣстное подъ именемъ галицко-русской Матицы и Львовскій Народный Домъ, т. е. русскій національный клубъ, назначили 200 гульденовъ и особую коммиссію для собранія наиболѣе характеристическихъ одѣяній, употребляемыхъ русскимъ заселеніемъ по обоимъ склонамъ Карпатъ, и уже успѣли, при небольшомъ пособіи московскаго комитета, составить интересную коллекцію этнографическихъ предметовъ. Хорватское ученое общество, занимающееся изученіемъ исторіи и нарѣчій южныхъ Славянъ, образовало особый комитетъ, а по южно-славянскимъ городамъ назначило коммиссіонеровъ для составленія южно- славянскаго этнографическаго музея въ Загребѣ, объявивъ, что приступая къ такому предпріятію, оно руководствуется мыслію, программою и примѣромъ, поданными московскимъ обществомъ: часть вещей южно-славянскаго музея будетъ доставлена и на московскую выставку. Затѣмъ фабрикантъ изъ города Осека (Essegg) въ Славоніи, Феликсъ Лай, выслалъ нѣсколько прекрасныхъ костюмовъ изъ той мѣстности и множество равныхъ вещей, употребляемыхъ въ домашнемъ быту и сельскомъ хозяйствѣ у Сербовъ и Хорватовъ. Не малое собраніе такихъ же вещей пожертвовано московскому музею сербскимъ депутатомъ на сеймѣ Тріединаго Королевства, жителемъ города Вуковара, Александромъ Вукашиновичемъ. Одинъ изъ замѣчательнѣйшихъ дѣятелей между небольшимъ племенемъ Словенцевъ, Матія Маяръ, пожертвовалъ московскому музею чрезвычайно красивую и интересную свадебную группу изъ южной Штиріи со всею обстановкой. Извѣстный въ ученомъ мірѣ, какъ этнографъ и археологъ, президентъ чешскаго историческаго общества въ Прагѣ, Карлъ-Яромиръ Эрбень, предпринялъ, по порученію московскаго комитета, поѣздку въ окрестности города Домажлицъ (Thaus) лежащаго на границахъ Богеміи и Баваріи, гдѣ однакожъ наиболѣе удержались національные чешскіе обычаи и одѣянія, и уже успѣлъ выслать въ Москву собранную имъ коллекцію. Знаменитый хорватскій "патріотъ", хотя и католическій епископъ, Штроссмайеръ, и буковинскій православный епископъ Гакманъ сами предложили свои услуги къ обогащенію не только московской этнографической выставки, но и музея. При этомъ слѣдуетъ упомянуть о весьма богатомъ и во многихъ отношеніяхъ замѣчательномъ собраніи костюмовъ, фотографій и другихъ этнографическихъ предметовъ, которые присланы на выставку изъ Царства Польскаго, благодаря содѣйствію князя В. А. Черкасскаго. Комитетъ не ограничился однакожъ простымъ приглашеніемъ славянскихъ ученыхъ и жертвователей участвовать въ московской выставкѣ, но и дѣлалъ заказы, при посредствѣ нашего священника въ Вѣнѣ, М. Ѳ. Раевскаго, въ тѣхъ мѣстностяхъ, откуда нельзя было ожидать обильныхъ пожертвованій. Мы увѣрены, что въ свое время будутъ объявлены во всеобщее свѣдѣніе имена всѣхъ тѣхъ лицъ, которыя были исполнителями порученій комитета въ различныхъ славянскихъ земляхъ и тѣмъ оказали существенное содѣйствіе великолѣпію выставки и полнотѣ будущаго музея. При этомъ нельзя не вспомнить, что дѣятельность славянскихъ корреспондентовъ значительно затруднялась сперва войною между Австріей и Пруссіей, потомъ холерою, которая свирѣпствовала въ Австріи весьма сильно, и наконецъ крайнею и понятною для насъ, Русскихъ, недовѣрчивостью, съ какою сельское славянское населеніе встрѣчало просьбы о снятіи фотографическихъ изображеній съ наиболѣе типическихъ лицъ и о покупкѣ народныхъ одѣяній. Теперешнія волненія на Балканскомъ полуостровѣ значительно затруднили собираніе этнографическихъ предметовъ, которыми можно было бы характеризовать бытъ турецкихъ Славянъ. Но мы знаемъ, что комитетъ все-таки имѣетъ надежду получить нѣсколько костюмовъ изъ княжествъ Сербіи и Черногоріи; а относительно болгарскихъ одѣяній также сдѣлано нѣсколько заказовъ, при посредствѣ одесско-болгарскаго попечительства. Такимъ образомъ, наша русская выставка становится русско-славянскою, тѣмъ болѣе что инородцы будутъ представлены на ней какъ второстепенныя и подчиненныя племена. Само собою разумѣется также, что при размѣщеніи славянскихъ вещей въ будущемъ музеѣ принято будетъ во вниманіе то значеніе, которое долженъ имѣть Славянскій міръ для русской науки.
   Съ какой бы точки зрѣнія мы ни посмотрѣли на допущеніе славянскаго отдѣла на русскую выставку, во всякомъ случаѣ оно въ высшей степени полезно и важно. Если выставка и музей имѣютъ цѣлію ознакомить русскую публику съ бытовою стороной русской жизни, то сравненіе съ Славянами всѣхъ наименованій должно стоять въ этомъ случаѣ на первомъ планѣ: общія, родственныя черты еще не совершенно исчезли въ современной жизни славянскихъ народовъ, и подмѣтить эти черты можно только при помощи сравненія. "Замѣчательное предпріятіе, писалъ одинъ изъ нѣмецкихъ ученыхъ, которому поручено было освѣдомиться о томъ, что можетъ быть доставлено на выставку изъ страны Кашубовъ, населяющихъ восточную часть прусской Помераніи, докторъ Манигартъ,-- замѣчательное предпріятіе Общества любителей естествознанія открыть въ Москвѣ этнографическую выставку обѣщаетъ принести наукѣ весьма важную пользу. Эта выставка представить картину теперешняго состоянія Славянскихъ народовъ: она сразу поставитъ на видъ, на какой высокой или низкой степени образованія, зависящей отъ внѣшнихъ условій жизни и отъ историческаго развитія, стоятъ они; она легко покажетъ, что сталось изъ отдѣльныхъ частей Славянства въ теченіе ихъ исторической жизни, подъ вліяніемъ благопріятныхъ и неблагопріятныхъ обстоятельствъ времени, какъ далеко каждая отрасль Славянства приблизилась къ образцу человѣческой нравственности, выступивъ изъ общихъ всѣмъ имъ началъ. Я думаю, что это будетъ картина величественная, хотя въ нѣкоторыхъ частяхъ и мрачная"... Мрачная въ томъ смыслѣ, добавимъ мы, что на многихъ типахъ славянскихъ, въ ихъ этнографической обстановкѣ, не можетъ не лежать печать рабства, неволи и отчужденія отъ своей народности, подъ варварскимъ ли турецкимъ, или просвѣщеннымъ австрійскимъ гнетомъ.
   Но, кромѣ интереса строго научнаго, принятіе славянскаго отдѣленія на московскую выставку принесетъ ту выгоду, что сильнѣе чѣмъ что-либо другое скрѣпитъ взаимное сближеніе въ области науки и литературы между Русскими и остальными Славянами. За границей, напримѣръ въ Германіи, подобныя предпріятія вызываютъ часто оживленныя сходки ученыхъ со всѣхъ концовъ нѣмецкаго міра. Эти сходки замѣняли нерѣдко Нѣмцамъ недостатокъ политическаго единства, и дѣлались отчасти именно съ цѣлію -- живѣе возбудить сознаніе національнаго и содѣйствовать политическому единству. Въ подобныхъ съѣздахъ ученыхъ, художниковъ, ремесленниковъ, духовныхъ, за границей всегда принимаетъ живое участіе городъ, служащій средоточіемъ для такого съѣзда. У Нѣмцевъ, а также и у австрійскихъ Славянъ, есть обычай, котораго они твердо держатся въ подобныхъ случачаяхъ: не только устраивать особенные, за половинную цѣну, поѣзды по желѣзной дорогѣ къ городу, гдѣ происходитъ ученое или какое-либо иное празднество, но и устраивать отъ имени городской общины дешевыя помѣщенія для пріѣзжихъ на все время праздника. Такъ праздновалась, напримѣръ, чешскими Славянами, въ 186S году, тысячелѣтняя память Св. Кирилла и Меѳеодія въ Моравскомъ городѣ Брюннѣ: русскіе путешественники явившіеся на это торжество, пользовались всѣми упомянутыми нами удобствами, устройствомъ которыхъ занимался особый комитетъ изъ мѣстныхъ жителей. Переходя къ нашему празднеству, готовящемуся нынѣшнею весной, мы должны сказать, что на русско-славянскую этнографическую выставку прибудутъ депутаціи отъ чешскихъ и хорватскихъ ученыхъ обществъ, отъ вѣнскаго географическаго общества и отдѣльные представители отъ другихъ славянскихъ учрежденій, преимущественно австрійскихъ.
   Отстанемъ ли мы отъ Нѣмцевъ? Отстанемъ ли и отъ своихъ братьевъ -- бѣдняковъ Славянъ? Пристыдитъ ли Москву какой-нибудь Вюрцбургъ или Брюннъ? Если почему-либо наша Московская общая Городская Дума не считаетъ себя въ нравѣ производить на пріемъ гостей расходы изъ городскихъ капиталовъ, то неужели не найдется

  
   Сочиненія И. С. Аксакова. Славянскій вопросъ 1860-1886
   Статьи изъ "Дня", "Москвы", "Москвича" и "Руси". Рѣчи въ Славянскомъ Комитетѣ въ 1876, 1877 и 1878.
   Москва. Типографія М. Г. Волчанинова (бывш. Н. Н. Лаврова и Ко). 1886.
  

СТАТЬИ ИЗЪ ГАЗЕТЫ "РУСЬ".

1882 г.

(ПЕРЕДОВЫЯ СТАТЬИ.)

Москва, 23 января.

   Въ то время, какъ гордая торговка опіумомъ, просвѣщенная отравительница Китая, мечомъ и огнемъ добывшая себѣ право свободно и безнаказанно губить медленнымъ ядомъ цѣлый народъ,-- въ то время, какъ Англія въ лицѣ консервативной своей партіи, съ Times'омъ, лондонскимъ лордъ-херомъ, лондонскимъ епископомъ во главѣ, въ печати и на публичныхъ митингахъ срамитъ, поноситъ имя Россіи и въ лицемѣрномъ негодованіи, вступаясь за еврейскую угнетенную невинность проповѣдуетъ ненависть, къ нашему отечеству, къ "идолопоклонникамъ, выбѣленнымъ дикарямъ" (по выраженію извѣстнаго романиста Чарльсъ-Рида), грозитъ наконецъ подвергнуть нашу "варварскую орду" допросу черезъ посредство англійскаго правительства, твердо вѣруя, что Русскіе, по подлиннымъ словамъ англійскихъ газетъ, "чувствительны въ крайней степени къ критикѣ Западной Европы",-- въ это самое время австрійскія полчища, одно за другихъ, поспѣшаютъ въ предѣлы Балканскаго полуострова, чтобы окончательно сломить твердыню славянскаго духа, попрать и раздавить славянскую самобытность. Австро-венгерскій походъ на Кривошіянъ, Герцеговинцевъ, Боевиковъ, косвенныхъ образомъ на Черногорію, это -- походъ на насъ. "Нѣмецко-мадьярскія винтовки -- но выраженію генерала Скобелева въ его рѣчи 12 января -- направленныя, въ родной намъ Славянской землѣ, въ единовѣрныя намъ груди", направлены собственно въ наши груди! Каждый выстрѣлъ нѣмецко-мадьярскій, поражающій теперь тамъ, далеко, православнаго Славянина, наноситъ и намъ ударъ; каждая пролитая капля славянской крови ложится на нашу душу, пятнаетъ насъ, взываетъ въ отмщенію....
   Да, Россія осуждена присутствовать, хотя бы съ негодованіемъ въ сердцѣ, съ краскою стыда на лицѣ, при самомъ возмутительномъ изъ зрѣлищъ, при насильственномъ порабощеніи православныхъ Славянъ ненавистному имъ латинскому и швабскому или нѣмецкому игу. Ну, что-жь? пойдемъ, разсядемся но мѣстамъ и станемъ издали смотрѣть на интересное зрѣлище этого боя, на смерть отважныхъ, непреклонныхъ, вольнолюбивыхъ людей нашего исповѣданія и племени за свободу и вѣру!... Станемъ, въ качествѣ наблюдателей, глядѣть, какъ при общемъ ободреніи и хвалебномъ кликѣ Европы попирается самое святое право, творится самая вопіющая кривда.-- какъ горько искупаютъ эти безумные Славяне свои чаянія на Россію, которыя помогли имъ до сихъ поръ пережить вѣка мученій и рабства,-- какъ наносится ударъ за ударомъ политическому значенію, обаянію нашей Россіи и всему тому, что тамъ, на Балканскомъ полуостровѣ, она созидала въ теченіи двухъ столѣтій медленно, но настойчиво, своею кровью и достояніемъ! Ибо нечего же себя обманывать: торжество австрійской кривды на Балканскомъ полуостровѣ, прежде всего -- нравственное паденіе Россіи, а нравственное паденіе державы, какъ извѣстно, не обходится безъ ущерба и для политической ея силы....
   И въ самомъ дѣлѣ, не безумство ли со стороны Славянскихъ племенъ это возстаніе противъ могущественной Австро-Мадьярской имперіи? Не несетъ ли она имъ всѣ выгоды европейской или,-- что по понятіямъ "Голоса" и его петербургскихъ и московскихъ подголосковъ одно и то же,-- "общечеловѣческой" цивилизаціи? не сулитъ ли въ перспективѣ всѣ блага "правоваго порядка" или другими словами -- конституціи съ парламентомъ, съ правомъ посылать "представителей" въ рейхсратъ и т. д.? И всѣ эти блага можно купить, съ точки зрѣнія нашихъ "либераловъ", самою дешевою цѣною! отрекись только отъ народнаго вѣроисповѣданія (вѣдь это въ сущности, въ нашъ просвѣщенный вѣкъ, чистый вздоръ, такъ какъ "религія только субъективное чувство"); отрекись лишь отъ "самобытности въ сферѣ политическихъ, нравственныхъ и религіозныхъ идей", -- какъ уже отреклись отъ нея, за Русскій народъ, въ своихъ печатныхъ органахъ наши "интеллигенты", не признающіе въ русскомъ людѣ иной самобытности, кромѣ экономической, и иного интереса, кронѣ матеріальнаго (sic)! Самобытность полагается, по ученію нашихъ противниковъ, только для западныхъ Европейцевъ, у которыхъ она возводится ими даже на степень "общечеловѣческаго идеала".... Отступись только Славянинъ отъ православіи, преклонись предъ австрійскихъ жандармомъ -- носителемъ высшей культуры, признай предупредительно и смиренно законъ, въ силу котораго низшая культура должна непремѣнно подчиниться высшей,-- и нѣтъ сомнѣнія, миромъ и благоденствіемъ разцвѣтетъ и Боснія, Герцеговина, и всѣ тѣ прочія Славянскія страны, гдѣ, если нѣтъ еще открытаго боя, за то не прекращается ни на минуту скрытая, глухая борьба....
   Но грубыя Славянскія племена не обольщаются этими выгодами и предпочитаютъ терпѣть; страдать и даже умереть за сохраненіе своей самобытности именно въ сферѣ религіозныхъ, нравственныхъ и политическихъ идей: знаютъ они хорошо, что та западно-европейская самобытность, которую преподносятъ имъ въ видѣ высшаго "общечеловѣческаго развитія", на дѣлѣ, по отношенію къ Славянину, является лишь національною самобытностью Нѣмца или Мадьяра. Не мало однакожъ,-- до появленія Россіи, какъ могущественной державы, на европейскомъ политическомъ горизонтѣ,-- погибло Славянскихъ племенъ подъ мечомъ и государственнымъ гне, томъ Европейцевъ или втянулось въ составъ чуждыхъ народовъ; не мало погибло ихъ и духовно чрезъ невольное ни вольное присоединеніе къ латинству. Но едва лишь прогремѣло при Петрѣ имя Россіи, какъ воскресли духомъ всѣ, еще не погибшія, хотя и томившіяся въ рабствѣ Славянскія племена, и даже въ тѣхъ, которыя измѣнили вѣрѣ отцовъ, пробудилось славянское самосознаніе: всѣ стали жить чаяніемъ великаго будущаго, вперяя взоры въ сѣвернаго могучаго брата.... Только о Россіи стоитъ и движется еще въ мірѣ славянская народность. Нѣкогда успѣшный процессъ поглощенія Европою Славянскихъ племенъ встрѣчаетъ теперь неожиданное, трудно одолимое препятствіе. Даже тотъ благодатный край, въ которомъ она пыталась когда-то основать Латинскую имперію, который подпалъ потомъ владычеству Оттомановъ, но на который она не переставала простирать свои виды,-- сталъ ожидать отъ Россіи возрожденія въ самостоятельному, независимому бытію -- и дѣйствительно возрождаться.... Вотъ откуда источникъ злобы и ненависти Западней Европы къ Россіи! Вся задача западно-европейской политики въ томъ именно и состоитъ, чтобъ расторгнуть связь между Россіей и остальнымъ міромъ Славянскимъ,-- другими словами уничтожить историческій фактъ; нераздѣльный съ самимъ бытіемъ Славянъ и Россіи. Однакожъ, какъ ни усиливается Европа, фактъ все же остается и пребываетъ:
  
   Но все же братья мы родные:
   Вотъ, вотъ что ненавидятъ въ насъ:
   Вамъ не прощается Россія,
   Россіи не прощаютъ васъ!
  
   сказалъ русскій поэтъ, обращаясь къ славянскимъ гостямъ на съѣздѣ 1867 года. Да, какъ тяжкій первородный грѣхъ преслѣдуется славянство въ Европѣ, преимущественно же въ Австро-Венгріи, гдѣ Славяне составляютъ большинство всего населенія имперіи... Часто, на страницахъ нашей газеты, разсказываемъ мы его многострадальную повѣсть! Одинъ изъ самыхъ обычныхъ видовъ страданія, это -- посягательство на вѣру. Европа понимаетъ ясно, что претворять Славянство въ свой организмъ она иначе не можетъ, какъ путемъ отступничества Славянъ отъ той духовной основы, въ которой главный залогъ ихъ самостоятельности и ихъ связи съ Россіей. Не обращая никакого вниманія на толка о томъ, что "въ нашъ просвѣщенный вѣкъ религія не болѣе какъ субъективное чувство и не должна служить никакимъ логическимъ цѣлямъ", или, вѣрнѣе сказать, провозглашая эти начала только про себя, до отношенію къ своей собственной жизни, а не въ примѣненіи къ Славянамъ, и предоставляя нашимъ "либераламъ", къ великому для враговъ Россіи утѣшенію, подтачивать спроста, будто бы въ силу отъ началъ, наижизненѣйшій нервъ нашей и славянской народности, Европа самымъ наглымъ образомъ, принужденіемъ и соблазномъ, домогается совращенія православныхъ Славянъ въ латинство или хоть въ протестантизмъ. Не только Австрійцы, но и Французы, и Итальянцы, и Нѣмцы, и Англичане,-- всѣ усердствуютъ въ религіозной пропагандѣ и наводняютъ миссіонерами, словно языческій край, христіанскія Славянскія земля! Но дѣло не ограничивается простою проповѣдью. Православіе -- именно въ католической Австріи -- вытравляется всѣми ухищреніями іезуитскаго коварства, цѣлою сѣтью ежечасныхъ обидъ! Читатели "Руси" уже знакомы съ положеніемъ Русскаго племени въ Венгріи -- этихъ истинныхъ страстотерпцевъ, и еще большихъ страстотерпцевъ -- Русскихъ же въ сосѣдней, родной нашей Галиціи: о новѣйшихъ гоненіяхъ, воздвигнутыхъ на этихъ послѣднихъ ренегатами Славянства и прислужниками Австріи Поляками, помѣщается сказаніе ниже, въ этомъ же No.
   И такъ, осудимъ ли мы "безумное" упорство Славянъ западной окраины Балканскаго полуострова, рѣшившихся лучше погибнуть, чѣмъ утратить свою духовную самобытность и подчиниться безпрекословно убійственному для ихъ народности, хотя, пожалуй, и законному, съ точки зрѣнія нѣкоторыхъ петербургскихъ умниковъ, господству высшей, т. е. западно-европейской цивилизаціи? Не тяжкіе только налоги, не дурные только австрійскіе административные порядки вызвали Славянъ Босніи и Герцеговины на то отчаянное сопротивленіе, которое, если имъ не будетъ оказано помощи, въ концѣ-концовъ завершится страшными бѣдствіями для нихъ и для всей страны. Если бы дѣло шло только о налогахъ да администраціи, австрійское правительство нашло бы средство отвратить возстаніе: налоги, администрація, всякія внѣшнія насилія были еще хуже подъ владычествомъ Турокъ,-- а между тѣмъ Герцеговинцы и Босняки готовы и теперь предпочесть турецкое иго -- игу цивилизованныхъ Европейцевъ! Осудимъ ли ихъ? Скажемъ ли имъ, какъ совѣтуетъ, напримѣръ, петербургская газета "Новости" (постоянно хвастающая 20 т. подписчиковъ): смиритесь и покоритесь!?...
   И въ самомъ дѣлѣ, ужъ не крикнуть ли имъ отъ имени Россіи, въ отвѣтъ на призывъ о помощи: "не упрямьтесь -- дайте себя олатинить и онѣмечит"!!...
   Скажетъ ли, подастъ ли такой совѣтъ Россія? Или же, не подавая такого совѣта, отвѣтить имъ: "погибайте!.. Погибайте, а я стану смотрѣть, какъ вы будете гибнуть"!..
   Вотъ какой вопросъ грозитъ предстать предъ Россіей, у нашествіе этого грознаго вопроса, этого призыва на судъ исторіи, уже начинаетъ предчувствоваться русскимъ обществомъ... Если Австрія не отречется отъ своихъ притязаній, къ веснѣ пожаръ можетъ охватятъ все сербское православное племя: не устоятъ Черногорцы; не бывать имъ праздными зрителями, какъ рѣжутъ ихъ кровныхъ братьевъ,-- и Австрія вынуждена будетъ, пожалуй, въ стратегическихъ видахъ, пренебречь независимостью Черногорской территоріи...
   Кто же, безъ надобности, беззаконно нарушаетъ теперь миръ и спокойствіе Европы? Отчего же европейскій ареопагъ не призоветъ къ своему суду нарушителя? Австрія,-- да, она одна повинна предъ всѣмъ человѣчествомъ, предъ правосудіемъ Божьимъ и людскимъ, въ посягательствѣ на общественную международную тишину, и если годится на что-либо въ свѣтѣ дипломатія, такъ именно теперь настало для нея время. Не можетъ же русское правительство искушать долготерпѣніе, подвергать такому мучительному испытанію совѣсть и честь своего народа. Не для того принесло оно столько жертвъ для умиротворенія Европы на Берлинскомъ конгрессѣ, чтобы эта Европа, заручившись миромъ со стороны Россіи, принялась снова дразнить тотъ народъ, который, ради освобожденія православныхъ братьевъ, еще недавно, переваливъ черезъ Балканы, доступилъ самыхъ стѣнъ Константинополя!
   Дѣло просто и ясно. Если Берлинскій конгресъ уполномочилъ Австрію временно занять двѣ турецкія провинціи съ цѣлы" умиротворенія, то потому только, что управленіе христіанской цивилизованной державы представлялось для того болѣе падежнымъ средствомъ, чѣмъ управленіе Порты. Не съ тою же цѣлью возлагалось это порученіе на Австрію, чтобы она предала подлежащія умиротворенію страны -- разгрому, опустошенію, валила ихъ кровью, завалила трупами. Если же цѣль полномочія не достигнута и Австрія, по чьей бы винѣ ни было, оказывается въ водворенію тишины и порядка не способною, всякое ея право на оккупацію рушится и полномочіе уничтожается само собою: иначе оккупація становится вопіющимъ, возмутительнымъ, позорнымъ для Европы противорѣчіемъ съ ея собственнымъ постановленіемъ, а Австрія является ослушницею соединенной воли Европы... Вопросъ, разрѣшеніе котораго европейскимъ ареопагомъ поручено Австріи и. ею не разрѣшенъ, возвращается ipso facto, для новаго рѣшенія, опять къ тому же ареопагу иди къ соединенной Европѣ. Это единственны дипломатическій исходъ изъ настоящаго положенія; онъ одинъ еще можетъ предупредить разгаръ начинающейся войны, разгаръ, котораго конечно никто не желаетъ, во которому размѣровъ никто -- предустановить не можетъ.
   Намъ возразятъ пожалуй, что тайный умыселъ и Англія, и Германіи, и прочихъ иностранныхъ державъ, былъ мной; что онѣ подъ оккупаціей разумѣли аннексію, т. е. присоединеніе обѣихъ турецкихъ провинцій къ Австріи. Но что за дѣло до такихъ умысловъ, если внутренняя ихъ неправда такъ велика, что ни одна изъ"тихъ державъ не осмѣлилась ихъ обнаружить! Или весь этотъ конгрессъ не болѣе какъ комедія, прикрывавшая только внѣшнею благовидностью злостный заговоръ противъ Славянъ и Россіи, или же постановленія трактата сохраняютъ свою обязательную силу. Если -- комедіа, прикрывавшая заговоръ,-- пусть же такъ и объявятъ это теперь западныя державы: тогда по крайней мѣрѣ Берлинскій трактатъ тотчасъ же утратитъ свое обязательное значеніе какъ для Россіи, такъ и для Сербіи, для Черногоріи, для Болгаріи. Если же трактатъ остается обязательнымъ, такъ пусть же онъ будетъ исполненъ буквально -- прежде всего самою Австріей... Вотъ пока, повторяемъ, единственный исходъ для русской дипломатіи, вотъ вопросы, которые слѣдовало бы ей поставить Европѣ, прежде чѣмъ ходъ событій, предоставленный самъ себѣ, поставитъ вопросъ въ упоръ предъ самою Россіей: вопросъ о томъ -- оставаться ли ей вѣрною своему историческому призванію, долгу чести и совѣсти народной, охранить ли вѣру и свободу православныхъ Славянскихъ племенъ отъ посягательства Австріи, или же велѣть этимъ племенамъ самимъ рѣшать свою участь, другими словами: дать имъ себя олатинить и онѣмечить или пожалуй погибнуть. Но вѣдь это вопросъ -- быть или не быть для самой Россіи...
   Не знаемъ, на что рѣшится наше правительство, но едва ли послѣдуетъ оно совѣту, который подсказываютъ ему органы петербургскаго либерализма, именно: пуще всего на свѣтѣ избѣгать "самобытности" и "народнаго направленія" въ политикѣ. Но не поднимая теперь съ своей стороны спора о народности, замѣтимъ только, что русское народное травленіе въ политикѣ -- въ то же время и общечеловѣческое. Да, и общечеловѣческое, ибо Россія въ своей внѣшней политикѣ не ищетъ ничего кромѣ; ибо по милости Божіей, не расходятся съ правдою ея личные интересы. Она домогается для Славянъ только свободы самостоятельнаго бытія, и только въ этой ихъ свободѣ и самостоятельности видитъ эклогъ ихъ братскаго съ собою соединенія. Нечего указывать на несочувствіе и недовѣріе къ Россіи интеллигенціи сербской или болгарской. Эта "интеллигенція",-- если такое несочувствіе и существуетъ (конечно только въ нѣкоторой ея части),-- всего-то считаетъ себѣ безъ года недѣлю и беретъ себѣ за образецъ нашу же доморощенную такъ-называемую либеральную интеллигенцію... Но ми вѣдь знаемъ, что какъ въ Россіи ея мощь и творчество жизни не въ этой безнародной интеллигенціи, а въ народѣ, такъ и у Славянскихъ племенъ. А народъ и у Болгаръ, и у Сербовъ, и во всѣхъ Славянскихъ странахъ -- влечется духомъ къ Россіи. Нѣтъ у Россіи какихъ-либо иныхъ благоволящихъ ей въ этихъ краяхъ "партій", кромѣ одной, которая посильнѣе всѣхъ партій, т. е. самого народа. Народы за насъ,-- они понимаютъ сердцемъ Россію, лучше чѣмъ наша интеллигенція. И только народная Россія можетъ пользоваться сочувствіемъ и любовью народовъ.
   Пусть издѣваются въ Петербургѣ надъ московскою "восторженностью" и съ дешевымъ хладнокровіемъ, свысока, подтруниваютъ надъ "историческимъ призваніемъ" русской народности, да и надъ самою русскою народностью. Эту гнилую мудрость, пренебрегающую мудростью народнаго инстинкта и сердца, не вразумилъ и 1876 годъ. Но мы уже слышимъ тихій подступъ той знакомой намъ волны, которой новое выступленіе изъ береговъ въ настоящее время едва ли и желательно; намъ уже и теперь приходится сдерживать молодое порывы... Русскому правительству нѣтъ, по нашему мнѣнію, другаго способа предотвратить неправильное проявленіе естественнаго, законнаго сочувствія своего народа къ воюющимъ теперь Боснякамъ и Герцоговинцамъ, какъ стать во главѣ этого сочувствія я дать своей дипломатіи подобающее въ настоящую пору направленіе. Не то...
  
   Быть громамъ и быть ударамъ!

----

   Два олова еще по поводу еврейской агитаціи въ Англіи. Нужно ли говорить, что сами Англичане не вѣрятъ, не могутъ вѣрить всей той лжи, которою съ такимъ изобиліемъ снабжаютъ ихъ Евреи и которую они съ такимъ злорадствомъ печатаютъ въ своихъ многочисленныхъ газетахъ? Здравый смыслъ могъ бы однако подсказать имъ самимъ, не ожидая и опроверженій со стороны Россіи, совершенную несбыточность описываемыхъ фактовъ, въ родѣ напримѣръ поголовнаго обезчещенія женскаго населенія цѣлыхъ мѣстностей, какъ Березовки и другихъ!! Статочное ли дѣло, чтобъ о такихъ событіяхъ не вѣдали или молчали, въ теченіи шести-семи мѣсяцевъ, представители англійскаго правительства въ Россіи, многочисленные, разсѣянные по Россіи англійскіе консула и тысячи Англичанъ проживающихъ въ нашемъ отечествѣ? Прежде чѣмъ печатать эти мерзости, поносить Россію въ газетахъ и на митингахъ, и требовать отъ англійскаго министерства протеста противъ дѣйствій русскаго правительства, не проще ли было бы обратиться съ запросомъ въ англійскому послу въ Петербургѣ? Но въ томъ и дѣло, что и составители извѣстій, и редакторы печатающіе эти извѣстія въ своихъ газетахъ нисколько не сомнѣваются въ ихъ лживости. Умыселъ тутъ другой. Прежде всего умыселъ еврейскій. Евреямъ извѣстно, что труды губернскихъ коммиссій по вопросу объ установленіи правильныхъ отношеній еврейскаго населенія къ христіанскому сосредоточены теперь въ Петербургѣ, въ центральной коммиссіи подъ предсѣдательствомъ г. товарища министра внутреннихъ дѣлъ, и вотъ съ цѣлью произвести давленіе на русское общественное мнѣніе и на русское правительство и поднятъ ими весь этотъ безобразный, позорящій не Россію, а Англію, шумъ и гвалтъ. Но умные Евреи оказались на сей разъ очень ужъ просты и безъ сомнѣнія обочтутся въ своихъ расчетахъ. Правда, они основывали свои соображенія на русскихъ же извѣстнаго пошиба газетахъ, исповѣдующихъ, если не прямое юдофильство, то пренебреженіе къ русской народности,-- однакоже есть поводъ думать, что время успѣшнаго застращиванія русскаго правительства иноземнымъ общественнымъ мнѣніемъ, враждебною критикой и гуломъ заграничной хулы,-- безвозвратно прошло. Если въ этомъ враждебномъ Россіи подъемѣ англійскаго общества проявилась сила Израелитскаго Всемірнаго Союза (Alliance Israelite), то тѣмъ болѣе причинъ для Россіи оградить себя отъ вмѣшательства этой международной новой державы и пресѣчь разомъ всѣ ея притязанія.. Евреи въ Россіи, оставляя дѣйствія своихъ лондонскихъ собратій безъ протеста, конечно этимъ самымъ только доказываютъ свою полную съ ними солидарность...
   Достойно замѣчанія, что Евреи, вѣроятно желая снискать вящее благоволеніе англійской публики, а можетъ-быть наивно расчитывая, что русское правительство, струсивъ англійской критики, послѣдуетъ ихъ указаніямъ, трубятъ въ англійскихъ газетахъ (какъ свидѣтельствуетъ корреспонденція изъ Лондона, помѣщенная въ No отъ 11 января "Новаго Времени"), что разгромъ, насилія, звѣрства совершенныя будто бы въ Россіи надъ еврейскимъ населеніемъ -- вызваны ни кѣмъ инымъ какъ "московскими славянофилами" и именно, между прочимъ, редакторомъ "Руси". Однимъ словомъ, съ точки зрѣнія еврейской, какъ и съ точки зрѣнія нашей "либеральной прессы", (да и Австро-Венгріи конечно), въ Россіи -- вся бѣда отъ "народности", такъ какъ народное направленіе, въ ихъ понятіяхъ, равнозначительно возбужденію народнаго духа противъ "интересовъ цивилизаціи" (читай: Евреевъ и Нѣмцевъ)... Это мало. Одновременно съ этимъ, въ тѣхъ же англійскихъ газетахъ, Евреи предъявляютъ требованіе, "чтобъ общественное мнѣніе помогло русскимъ политикамъ школы графа Шувалова замѣнить настоящихъ русскихъ министровъ" ("Новое Время", та же корреспонденція изъ Лондона). Знаменательно!
   Знаменательно оно и потому, что эта еврейская агитація въ Англіи служитъ подкладкою для агитаціи партіи или консервативной, на сторону которой очевидно сворачиваетъ и "Times". Консервативная партія вѣроятно предполагаетъ, что настала пора для сверженія Гладстона и всего либеральнаго министерства. Встревоженные призракомъ аграрныхъ реформъ, грозящихъ изъ Ирландіи перейти въ Англію, тори, пользуясь затрудненіями" встрѣченными настоящимъ правительствомъ въ Ирландіи, усиливаются создать затрудненія министерству и во внѣшней политикѣ. Дружественныя отношенія въ Россіи противорѣчатъ не интересамъ Англіи -- совершенно напротивъ -- а тѣмъ предразсудкамъ, которые сильнѣе всякихъ доводовъ здравой: логики и глубоко вкоренились въ тугоподвижные умы большинства англійскаго общества. Не легко ему разстаться съ догматами своего политическаго credo, будто Балканскій полуостровъ долженъ быть изъятъ изъ сферы вліянія Россіи, такъ какъ свободный проходъ русскихъ судовъ чрезъ Босфоръ и Дарданеллы представляетъ будто бы опасность для англійскихъ индійскихъ владѣній!! Этотъ неразумный страхъ можно объяснить себѣ не иначе какъ предразсудкомъ. Поэтому и возбужденіе недовѣрія и даже ненависти къ Россіи входитъ въ разсчеты консерваторовъ, какъ возвращеніе общества къ самымъ популярнымъ его преданіямъ, тѣсно связаннымъ съ направленіемъ внѣшней консервативной политики" Въ Англіи не перестаютъ вспоминать о томъ политическомъ блескѣ, которымъ была она окружена за границей при Бекенсфильдѣ и и котораго она какъ бы лишилась при Гладстонѣ, причемъ забываютъ, что весь этотъ блескъ лживый, условный, что могущество Англіи въ сущности мнимое, что Англія безъ тѣснаго союза съ сухопутными державами не страшна никому на сушѣ, и что дерзкая политика Беконсфильда, удовлетворяя національному тщеславію, ничего въ сущности не принесла Англіи кромѣ убытка. Какъ бы то ни было, но уже теперь можно предвидѣть, что съ паденіемъ Гладстона отношенія Англіи къ Россіи станутъ снова враждебны, и что Англія примкнетъ къ политической системѣ канцлера, т. е. къ союзу съ Германіей и Австріей" Нельзя не принять въ соображеніе, что этого паденія открыто желаетъ и самъ князь Бисмаркъ, и что возстановленіе консервативной партіи во главѣ англійскаго правительства, дружественной Германіи, изолируя Францію, изолируетъ и Россію, и создаетъ сильную коалицію трехъ державъ, которыхъ восточная политика будетъ, какъ и на Берлинскомъ конгрессѣ, направлена вся противъ Россіи... Выходитъ, что и вся эта еврейско-консервативная агитація въ Лондонѣ, съ которой такъ мужественно борются газеты благородной партіи Гладстона, какъ разъ на руку и германскому канцлеру, и австро-венгерскому правительству: для послѣдняго же особенно кстати, въ виду предпринятаго имъ хищенія Босніи и Герцеговины...
   Она, эта агитація, кстати и для "Голоса". Онъ пользуется ею, чтобы обвинить ненавистное ему притязаніе на "самобытность", и еще разъ отрекомендовать себя предъ враждебной Россіи Европой несамобытнымъ, въ чемъ, впрочемъ, никто и не сомнѣвался. Достаточно вспомнить, какъ воспѣвалъ онъ во время оно Берлинскій трактатъ и его главныхъ радѣтелей. "Въ возникновеніи еврейскаго вопроса мы сами виноваты" -- вѣщаетъ онъ. "Мы не настолько культурный народъ, чтобъ относиться съ терпимостью къ чужому мнѣнію, чужой профессіи, чужой жизни"... Это эксплуатація-то русскихъ крестьянъ Евреями чествуется именемъ профессіи!... "Наша нетерпимость, продолжаетъ "Голосъ", какъ и другія недобрыя качества, тотчасъ же выступила на первый планъ, какъ только мы захотѣли быть самобытными". Слѣдовательно въ формулѣ: не "разнуздывайте звѣря" "Голосъ прибавляетъ и еще формулу: "будьте несамобытны". Это ужъ и комментарія не требуетъ.
   И все это въ отвѣтъ на оскорбленія, посылаемыя Россіи изъ той страны, гдѣ каждый день совершаются дѣйствительныя звѣрскія убійства, вызванныя тѣмъ аграрнымъ вопросомъ, котораго разрѣшеніе въ Россіи прошло мирно и благополучно -- именно потому, что это разрѣшеніе было не заимствованное, а самобытное!...
  

Москва, 30-го января.

   Наши "либералы" не на шутку встревожена: ну какъ и въ самомъ дѣлѣ русское общество воспламенится сочувствіемъ къ "православнымъ и единоплеменнымъ братьямъ" (срамъ какой!), вновь живо ощутитъ свое единство со всѣмъ Русскимъ народомъ, проникнется, пожалуй, историческимъ духомъ, освободится изъ-подъ обаянія либеральныхъ и пустопорожнихъ фразъ и -- чего добраго -- посадитъ на мель ту "интеллигенцію", которой напротивъ хотѣлось бы возсѣсть на мягкія парламентскія кресла, въ качествѣ "представителей народа", и во имя Русскаго народа ораторствовать о красотѣ европейскихъ "правовыхъ порядковъ"!... Хотя опасности такого воспламененія пока еще и не предстоитъ, но у страха глаза велики. Газеты извѣстнаго пошиба пустили въ ходъ всѣ свои рессурсы и не мытьемъ такъ катаньемъ, не либерализмомъ, такъ консерватизмомъ, стараются изо всѣхъ силъ отвратить то "народное направленіе" въ политикѣ, котораго призракъ (увы! пока не болѣе какъ призракъ!) мерещится имъ не только во снѣ, но и на яву, преслѣдуетъ ихъ неугомонно вездѣ и всюду, какъ неотвязное пугало, какъ страшилище,-- однимъ словомъ -- лишаетъ покоя... Достается же отъ нихъ и газетѣ "Русь" за ея статьи, и генералу Скобелеву за его рѣчь!
   Въ прошлый разъ, упомянувъ о нашествіи австро-венгерскихъ полчищъ на Балканскій полуостровъ, мы сказали, что "Россія осуждена присутствовать, хотя бы съ негодованіемъ въ сердцѣ и съ краевой стыда на лицѣ, при самомъ возмутительнѣйшемъ изъ зрѣлищъ, при насильственномъ порабощеніи православныхъ Славянъ латинскому и нѣмецкому игу". Не желая войны для Роеоіи и именно въ видахъ предупрежденія войны, мы позволили себѣ совѣтовать правительству поставить дѣло на дипломатическую почву и путемъ переговоровъ съ державами -- участницами Берлинскаго конгресса -- попытаться отстранить опасность грозящую общеевропейскому миру.
   "Голосъ" тоже осуждаетъ Россію на роль зрительницы, но... "спокойной",-- безъ стыда и негодованія... "Россіи -- говоритъ онъ -- остается, очевидно? только одна роль: оставаться спокойною зрительницею разъигрывающейся на Балканскомъ полуостровѣ драмы и ни косвенно, ни прямо не вмѣшиваться въ происходящее тамъ событіе". Не только негодованію не полагается мѣста, но, по словамъ "Голоса", "теперь должны быть забыты всѣ симпатіи или антипатіи къ тому или другому народу". Этого мало: повторяя снова, что Россія не должна ни прямымъ, ни косвеннымъ образомъ вмѣшиваться въ герцеговино-боснійское возстаніе, "Голосъ" утверждаетъ, что въ то же время "русская политика должна всѣми силами поддерживать дружескія сношенія съ сосѣднею державою", т. е. съ Австро-Венгріей... Довольно бы повидимому и просто мирныхъ сношеній, но "Голосъ" требуетъ именно дружескихъ, да еще поддерживаемыхъ всѣми силами и затѣмъ, въ заключеніи своей статьи, съ благороднымъ паѳоеомъ восклицаетъ: "Большаго ни Австро-Венгрія, ни Германія отъ Россіи требовать не могутъ. Идти дальше не дозволяютъ ни чувство собственнаго достоинства, ни сознаніе собственныхъ своихъ интересовъ"... Да куда жъ идти еще дальше? Казалось бы ужъ и некуда -- послѣ предложеннаго совѣта: всѣми силами (стало-быть не только угодничествомъ, но. и разными уступками) поддерживать дружбу съ державою наносящею ударъ нашей чести, нашему политическому значенію въ Европѣ и на Востокѣ! Ужъ не вооруженную ли помощь со стороны Россія для ея собственнаго заушенія подразумѣваетъ тутъ "Голосъ"? Возможность ея онъ очевидно допускаетъ, но, разсудивъ, признаетъ, что "чувство достоинства не дозволяетъ"... Удивительныя понятія у "Голоса" о національномъ достоинствѣ! Они напоминаютъ намъ патетическое восклицаніе одного изъ Гоголевскихъ героевъ: "до всего могу унизиться, но до подлости никогда!"...
   Мы полагаемъ съ своей стороны, что не Россія у Австрія должна всѣми силами заискивать дружбы или пожалуй, какъ выражается "Голосъ", поддерживать съ Австріей дружескія сношенія, но наоборотъ: эта роль приличествуетъ именно Австріи, ибо успѣхъ или неуспѣхъ ея замысловъ зависитъ вполнѣ отъ Россіи. Да только заручившись увѣреніемъ въ русскомъ миролюбіи и отважилось австро-венгерское правительство двинуть свои полки въ Боснію и Герцеговину! Въ своемъ отвращеніи къ народной политикѣ "Голосъ" дошелъ до... цинизма. Съ поразительною политическою безтактностью, чтобъ не сказать безстыдствомъ, онъ -- въ то самое время, какъ Австрія, постоянно оглядываясь съ безпокойствомъ назадъ, на Россію, очевидно соразмѣряетъ смѣлость и силу своего натиска съ данными ей ручательствами русскаго миролюбія, и впередъ оговаривается, что хотѣла бы избѣжать политическихъ усложненій, неминуемыхъ, напримѣръ, въ случаѣ вступленія ея на черногорскую территорію,-- въ это самое время "Голосъ" какъ бы кричитъ ей во слѣдъ: "съ Богомъ! не тревожьтесь, Австрія, не тревожьтесь: кто бы тамъ вы ни дѣлали, Россія ни косвенно, ни прямо не вмѣшается въ происходящія на Балканскомъ полуостровѣ событія,-- напротивъ всѣми силами будетъ поддерживать съ вами дружбу!"... Это даже превышаетъ мѣру ожиданій самой Австріи, но "Голосу" что за бѣда: по крайней мѣрѣ въ приверженности къ "народной политикѣ" и "самобытности" никто изъ тѣхъ, чье мнѣніе ему дорого, его не заподозритъ!...
   Впрочемъ одинъ изъ московскихъ подголосковъ "Голоса", хотя и органъ цѣлой фракціи московскихъ университетскихъ профессоровъ,-- въ своемъ ученомъ презрѣніи къ русскимъ національнымъ интересамъ, попытался даже перещеголять своего maestro, и, успокоивая напрасно смутившуюся Европу, такъ-таки прямо и выдаетъ Австріи carte blanche и свое благословеніе. "Теперь Россіи думать о возвратѣ потеряннаго уже поздно -- восклицаютъ "Русскія Вѣдомости" -- наше затруднительное внутреннее положеніе хорошо извѣстно за границей, а потому, надо полагать, напрасныя опасенія, смутившія нынѣ покой Европы, и Австро-Венгріи дана будетъ полная возможность безпрепятственно отдѣлить отъ Турціи весь уголъ Балканскаго полуострова"!
   Это ли не "либерализмъ" въ подлинномъ значеніи этого слова? "Нечего-де вамъ, Европѣ, насъ опасаться: сами знаете каковы мы теперь! души, души себѣ, Австрія, католичь и нѣмечь православныхъ Славянъ, и завладѣвай Босніей и Герцеговиной -- вопреки Берлинскому трактату, обязательному вѣдь не для тебя, а только для Славянъ и для насъ!"... Таковъ точный смыслъ рѣчей органа либеральныхъ профессоровъ Московскаго университета.
   Въ числѣ своихъ доводовъ въ защиту той же "безпрепятственности", "Голосъ" приводитъ и слѣдующій: "Польза и благосостояніе Русскаго народа вмѣняетъ намъ въ обязанность сохранить добрыя отношенія съ такими державами, какъ Австро-Венгрія и Германія, которыя представляютъ собою опредѣленную силу и твердое государственное устройство"... Смыслъ рѣчи нѣсколько темный, какъ бы намекающій, что Россія не представляетъ ни того, ни другаго, а потому ей и полезно опереться на сіи "благонадежные консервативные элементы" -- любимая фраза петербургскихъ аристократическихъ сферъ! Но оставляя въ сторонѣ кажущійся намёкъ, замѣтимъ только, что подводить Германію подъ одинъ знаменатель съ Австро-Венгріей нѣсколько странно. Бытіе Австрійской монархіи совершенно искусственное; она, въ настоящую минуту, черпаетъ свою силу не изъ себя самой, а только изъ союза съ Германской имперіей. Внѣ этого союза у Австріи нѣтъ никакого такъ-называемаго "устоя", кромѣ династическаго начала, кое-какъ связующаго всѣ ея разровненные, другъ другу чуждые и враждебные національные элементы. Это даже не федерація, предполагающая равноправность членовъ федеральнаго союза, это двѣ половины, да еще плохо слаженныя между собою,-- двѣ народности: нѣмецкая и мадьярская -- меньшинство -- распоряжающіяся судьбою остальныхъ народностей, изъ которыхъ племена Славянскія -- болѣе или менѣе политически безправныя -- одни составляютъ большинство всего населенія имперіи. Все искусство австрійскихъ государственныхъ людей состоитъ въ политической эквилибристикѣ, въ сохраненіи равновѣсія между различными тяготѣніями. Государственная комбинація Австріи, это -- постоянно уравновѣшиваемое междоусобіе народностей!... Хорошо это "твердое государственное устройство", когда въ теченіи всего XIX вѣка Австрія мучается вопросомъ: "чѣмъ ей быть"? вопросомъ не рѣшеннымъ и до сихъ поръ! Изъ Священной Римской Имперіи разжалованная Наполеономъ I въ имперію Австрійскую, она въ 1866 г. выкинута Пруссіей за бортъ Германіи, еще болѣе понижена чиномъ съ созданіемъ Германской имперіи, наконецъ теперь, внемля болѣе или менѣе коварнымъ внушеніямъ Германскаго канцлера, лелѣетъ несбыточную мечту: стать Западно-Славянской Имперіею въ захватомъ Балканскаго полуострова!.. Хорошъ твердый государственный строй, который чуть не сотрясается отъ каждаго случайнаго проѣзда черезъ Славянскія земли русскаго путешественника,-- строй, при которомъ какой-нибудь переходъ въ православіе изъ уніи нѣсколькихъ сотъ Галичанъ возводится на степень государственной опасности самому бытію монархіи, и пугало панславизма, принявшее такіе гиперболическіе размѣры въ трусливомъ воображеніи вождей австрійской политики, постоянно разстраивая ихъ состояніе духа и здравый смыслъ, наталкиваетъ ихъ на политическія ошибки, одна грубѣе другой! Вся внутренняя ея сила теперь, повторяемъ, не въ органическомъ народномъ строѣ, а въ личныхъ симпатичныхъ качествахъ ея императора и въ династическомъ чувствѣ подданныхъ; вся внѣшняя -- въ союзѣ съ Германіей. И несмотря на этотъ союзъ, Австрія даже теперь, не менѣе, можетъ-быть даже болѣе самого "Голоса" и нашихъ "либераловъ", приходитъ въ трепетъ отъ одной возможности возобладанія въ нашей внѣшней я внутренней политикѣ "народнаго направленія". Въ этомъ отношеніи всѣ они могутъ подать другъ другу руки: статья "Голоса" и "Русскихъ Вѣдомостей", если не по сердцу Славянамъ, то конечно сладостны сердцу австро-мадьярскихъ властей. Всякое пробужденіе въ русскомъ обществѣ русскаго народнаго чувства въ равной степени приводитъ въ негодованіе и Нѣмцевъ съ Мадьярами, и нашихъ "либераловъ". Гоненіе на героя послѣднихъ русскихъ войнъ, Скобелева, за его рѣчь -- одинаково чинится "какъ нѣмецкою, такъ и русскою "либеральною" печатью!
   Приходится, однакожъ, по справедливости признать, что нѣмецкое неудовольствіе выражается умнѣе, чѣмъ русское "либеральное". "По какому праву" -- спрашиваетъ "Головъ" устами своего постояннаго сотрудника В. М.-- "по какому праву петербургскій ораторъ (т. е. Скобелевъ) называетъ насъ, такъ-называемыхъ либераловъ, доморощенными иноплеменниками?" Справляемся съ текстомъ: гдѣ и когда заклеймилъ храбрый генералъ "либераловъ" и г. В. М. такимъ названіемъ?... "Опытъ послѣднихъ лѣтъ -- сказалъ онъ (горькій, на всю Россію прославившійся опытъ, прибавимъ мы!) -- "убѣдилъ насъ, что если русскій человѣкъ, Боже сохрани, случайно скромно заявитъ, что Русскій народъ составляетъ одну семью съ племенемъ Славянскимъ, нынѣ терзаемымъ, попираемымъ, тогда въ средѣ доморощенныхъ и заграничныхъ иноплеменниковъ поднимаются вопли негодованія"... Изъ вышеприведенныхъ гнѣвныхъ строкъ обидѣвшагося "Голоса" выходитъ стало-быть, что подобные непристойные вопли негодованія исходили и находятъ ни отъ кого другаго, какъ именно отъ нашихъ "либераловъ"; до сихъ поръ мы старались ихъ въ томъ уличить,-- теперь же они сами наивно въ томъ признаются, сами публично росписались въ полученіи... достойной клички! Можетъ-бить это съ ихъ стороны и либерально, но... не умно.
   Генералъ Скобелевъ упоминаетъ въ своей рѣчи о той прискорбной розни, которая существуетъ между извѣстною частью нашей интеллигенціи и Русскихъ народомъ. Онъ никого не назвалъ,-- казалось бы никому, кто не сознаетъ за собою грѣха розни, и обижаться не было повода. Но именно эти-то его слова и взорвали ту нашу интеллигенцію, которая любить величать себя этимъ именемъ и выражаетъ себя въ такъ-называемой либеральной печати! Она и тутъ пренаивно себя выдала и вновь благоволила росписаться, что упрекъ въ розни съ народомъ части интеллигенціи -- можетъ относиться ни къ кому другому, какъ къ ней! Видно вашъ знаменитый воитель мѣтко нацѣлилъ свое тяжеловѣсное орудіе! Разумѣется, разобиженные стараются при этомъ обобщить вину генерала Скобелева, всюду возглашая, что онъ напалъ на всю интеллигенцію, на интеллигенцію вообще, на все, что есть образованнаго въ Россіи. Выходитъ по ихъ словамъ, что и на самого себя? О, глубокомысліе!..
   Но "Голосъ" устами г. М. позволяетъ себѣ даже поучатъ нашего полководца, что не прилично-де ему "высказываться неуважительно объ обществѣ, къ которому самъ принадлежитъ"... Почему же не прилично? Всѣ мы, люди разныхъ направленій и взглядовъ, принадлежимъ въ широкомъ смыслѣ къ одному обществу, и г. М. самъ въ своей статьѣ глумится надъ "тою "частью нашего общества", которая, по его выраженію, проповѣдуетъ "начало русской самобытности"?! Полагаемъ, что несравненно неприличнѣе отзываться неуважительно о странѣ, въ которой самый источникъ, причина нашего гражданскаго бытія, и отрицать въ своемъ народѣ всякую духовную личность, всякое право на самостоятельность въ сферѣ политическихъ и религіозныхъ идеаловъ!...
   Генералъ Скобелевъ принадлежитъ не къ той или другой фракціи общества. Онъ ее всѣми доблестными подвижниками прошлой Болгарской войны принадлежитъ Россіи,-- и Россія не отвергнетъ его за то, что онъ неуважительно отозвался о тѣхъ, чья духовная рознь съ народомъ была именно причиной позора вѣнчавшаго славныя дѣянія прошлой войны и привела насъ къ Берлинскому трактату, столь превознесенному хвалами "Голоса" и собратій!
   Но наши "либералы" не удовольствовались вышеприведенными нападками и перешагнули даже въ область инсинуацій: они поставили генералу Скобелеву на видъ его оффиціальное положеніе, прокричали впередъ о "дипломатическихъ запросахъ" ("Голосъ" No 18),-- наконецъ выражаютъ неудовольствіе даже за то, что его рѣчь была предана печатной гласности. Она -- объявляетъ въ смущеніи "Голосъ" -- подала теперь поводъ "нѣмецкимъ газетамъ заговорить о насъ тономъ похожимъ на угрозу... Нѣмцы теперь -- очень щекотливый народъ"!...
   Этого недоставало! Во всей Германіи, въ Австро-Венгріи, не только независимыя, но и всѣ просто и высоко-оффиціозныя газеты поносятъ русское имя, русскую честь (не говоря уже объ Англіи, гдѣ члены парламента, епископы, кардиналы, лордъ-меръ на публичныхъ митингахъ осыпаютъ Россію оскорбленіями), а если мы, Русскіе, у себя дома вымолвимъ что-либо западнымъ Европейцамъ неугодное, такъ не только они смѣютъ кричать намъ: цицъ! но и наши "либералы" кричатъ намъ тоже: "молчать! Нѣмецъ изволитъ быть недоволенъ, Нѣмцы -- народъ щепетильный"!.. Другими словами: "имъ, Нѣмцамъ, бранить и срамить насъ можно,-- ну, а мы къ Нѣмцамъ должны быть на деликатности,-- они не то что мы, они къ своей чести чувствительны, а намъ такая чувствительность не къ лицу! намъ на нее и права не полагается!"
   И послѣ этого либеральная печать негодуетъ на насъ, даже и до сихъ поръ, за употребленное нами когда то выраженіе, что нѣкоторая часть нашей интеллигенціи обнаруживаетъ по истинѣ "духовное предъ Западомъ лакейство"!!
  

Москва, 5 февраля

   Задача Австріи, при занятіи ею Босніи и Герцеговины, состояла въ томъ, чтобы устранить турецкое возмутительное управленіе. А между тѣмъ въ турецкой администраціи ничего ею не преобразовано: не только турецкія условія жизни и турецкіе законы остались въ силѣ, но еще откопали даже старые турецкіе законы, забытые самими Турками Ни капли симпатіи не пріобрѣла себѣ Австрія въ занятыхъ ею областяхъ.... Сомнительно, чтобъ при настоящей своей неудовлетворительной организаціи австрійская армія одолѣла возстаніе: не выгоднѣе ли поэтому для Австріи, при первой же возможности, самой образовать изъ Босніи и Герцеговины отдѣльное княжество, на подобіе Болгарскаго?...
   "Опять! это уже ни на что не похоже! это "новый манифестъ о войнѣ!" "Нарушеніе дружественныхъ отношеній съ сосѣдней европейской державой!" "новый фазисъ славянофильской печати!" воскликнетъ, пожалуй, "Голосъ" при чтеніи вышеупомянутыхъ строекъ, какъ восклицалъ онъ по поводу нашей статьи въ 4 No. "Это новая агитація!" -- "Кровожадное желаніе ввергнуть Россію въ войну"! "Наши финансы! нашъ кредитный рубль!" -- "Бѣдные наши фонды!" -- "Запретить, запретить газету!" -- раздадутся, вѣроятно, изъ бюрократическихъ сферъ и изъ петербургскихъ вліятельныхъ великосвѣтскихъ салоновъ неистовые клика, какъ раздавались они по тому же поводу недѣли двѣ тому назадъ...
   Просимъ успокоиться и принять къ свѣдѣнію, что въ вышеприведенныхъ строкахъ нѣтъ одной іоты вашей. Это рѣчи самихъ австрійскихъ Нѣмцевъ -- двухъ депутатовъ вѣнскаго парламента, сказанныя ими въ делегаціи (которая вмѣстѣ съ делегаціей венгерской палаты составляетъ уже имперскій парламентъ), въ лицо министрамъ. Отъ слова "задача" до слова "сомнительно" -- такъ вѣщалъ депутатъ Плейеръ, а отъ этого слова до конца -- депутатъ Штурмъ (см. австрійскія газеты или "Новое Время" 28 янвю) Выходитъ, что если кто здѣсь агитируетъ противъ Австріи, такъ сами "вѣрнопреданные австрійской конституціи" Нѣмцы,-- и что "Голосъ" съ петербургскими салонами явились pins autrichiens que l'Autriche.
   Между тѣмъ одинъ изъ вліятельнѣйшихъ органовъ печати въ Австрійской имперіи "Neue freie Presse", именно въ виду рѣчи генерала Скобелева и статей нѣкоторыхъ русскихъ газетъ (не "Голоса" съ подголосками, конечно), совѣтуетъ своему правительству убѣдить всѣ державы, что "Австрія ни подъ какимъ условіемъ не воспользуется настоящимъ возстаніемъ, какъ предлогомъ для того, чтобы подвинуть свои войска но дорогѣ къ Салоникамъ". И графъ Кальноки, австрійскій министръ иностранныхъ дѣлъ, чрезъ посредство высоко-оффиціозной газеты "Politische Corresроdenz", съ уваженіемъ упоминая о мнѣніи русской печати "крайне-національнаго направленія", встревожившемъ нашихъ недальновидныхъ ревнителей мира, признаетъ нужнымъ объявить къ успокоенію Россіи, что Австрія никакихъ "дальнѣйшихъ захватовъ на Балканскомъ полуостровѣ въ виду не имѣетъ", и ея поступательное движеніе къ Салоникамъ не болѣе какъ "сказка".
   И прекрасно. Это же болѣе, кто дѣйствительнѣе служитъ дѣлу мира: "Русь" ли своими статьями, которыя "Голосъ" съ лицемѣрнымъ испугомъ называетъ "манифестами о войнѣ", и генералъ Скобелевъ своею патріотическою, проникнутою русскихъ чувствомъ и обруганною русскими "либералами" рѣчью,-- или же "Голосъ" своею проповѣдью о мирѣ во что-бъ ни стало? "Современныя Извѣстія" уже отвѣтили, и блистательно, на этотъ вопросъ, но впрочемъ отвѣтъ и самъ собою подсказывается, даже безъ помощи австрійскихъ газетъ, всякому здравомыслящему, не одержимому духомъ космополитизма, по русски чувствующему и думающему человѣку. Въ самомъ дѣлѣ, что скорѣе способно отвратить никому не желанную общеевропейскую войну: благовременныя ли предупрежденія, что переступая извѣстный предѣлъ дозволенныхъ международнымъ договоромъ дѣйствій, Австрія вызоветъ взрывъ негодованія во всемъ Сербскомъ племени и въ самой Россіи, слѣдовательно навлечетъ на себя и на всю Европу бѣдствія ожесточенной борьбы,-- или же торжественное исповѣданіе "Голоса" и ему подобныхъ органовъ общественнаго мнѣнія, что какія бы на Балканскомъ полуостровѣ ни происходили событія (т. е. что бы тамъ ни содѣяла Австрія), Россія должна не только не вмѣшиваться въ нихъ ни прямо, ни косвенно, но еще всѣми силами поддерживать дружбу съ Австріей? Такъ какъ органъ петербургскаго либерализма не дѣлаетъ никакихъ оговорокъ, не ставитъ Австріи никакихъ предѣловъ, а прямо возглашаетъ: "какія бы событія ни произошли", то, стало-быть, дозволительно допустить и такое предположеніе, что Австрія, поощренная такимъ' совѣтомъ, принявъ слова "Голоса" за дѣйствительное мнѣніе русскаго общества, пожалуй и въ самомъ дѣлѣ вообразитъ, будто русская дружба останется незыблемой даже и тогда, когда Австрійцы завладѣютъ Черногоріей, Сербіей, Македоніей и слѣдовательно, въ томъ или другомъ видѣ, всѣмъ Балканскимъ полуостровомъ! Мыслимо ли однакоже, чтобъ Россія, не отрекаясь отъ себя самой, какъ отъ первостепенной, могучей, славянской и православной державы, не покрывая себя неизгладимымъ позоромъ -- позоромъ къ смерти, ибо такой позоръ государства не переживаютъ, способна была обрѣсти въ себѣ столько душевной низости, чтобъ пребыть смиренною зрительницей: какъ станетъ рушиться все содѣянное въ теченія вѣковъ кровью и достояніемъ Русскаго народа, какъ будетъ гибнуть взлелѣянная имъ свобода единовѣрнаго Славянскаго міра, и поддерживать всѣми силами дружбу съ державою, подписывающею Россіи и Славянству смертный приговоръ?! Вѣдь такъ думать о Россіи и ея народѣ, предположить въ немъ такую исполинскую мощь низости способенъ лишь петербургскій, особеннаго свойства, патріотизмъ -- какъ извѣстной части печати, такъ и нѣкоторыхъ высшихъ общественныхъ сферъ! Не такъ думаетъ о насъ Европа, а потому, кажется, и относится съ большимъ вниманіемъ, можетъ-быть даже съ большимъ уваженіемъ къ мнѣнію московскаго "крайне-національнаго направленія", чѣмъ либеральнаго патріотизма города Санктпетербурга. Недавно мы читали телеграмму изъ Вѣны, полученную краковскою газетою "Часъ" о заявленіи австрійскаго министерства, что оно вполнѣ признаетъ законность притязанія Россіи на вліяніе въ предѣлахъ Балканскаго полуострова,-- въ чемъ, кажется, въ Сѣверной Пальмирѣ многіе уже усомнились. Кстати, интересенъ и отзывъ Англичанъ о рѣчи генерала Скобелева, надѣлавшей такого "скандала" въ Петербургѣ. "Рѣчь Скобелева -- говоритъ "Times" устами своего петербургскаго корреспондента -- не можетъ не привлекать вниманія, потому что Скобелевъ, гораздо болѣе чѣмъ многіе самые видные Русскіе, носитъ въ своей душѣ сочувствіе и единеніе со всѣми основными началами и побужденіями русскаго патріотизма. Стремленія панславизма могутъ вызывать презрѣніе и оппозицію на Западѣ, но они тѣмъ не менѣе все же истинно-національное и патріотическое достояніе, на которое -- нельзя не признать -- Русскіе какъ нація имѣютъ полное законное право. И когда Скобелевъ обличаетъ "европейскій космополитизмъ" въ томъ, что онъ силится подчинить Россію (to force upon) всѣмъ этимъ разнымъ чуждымъ теоріямъ, безъ вниманія къ природѣ и преданіемъ Русскаго народа,-- онъ выражаетъ лишь истину, которой вся исторія Россіи съ Петра Великаго служитъ самымъ широкимъ доказательствомъ (an ample proof)". Авось-либо и въ Петербургѣ, съ разрѣшенія такого высокаго авторитета какъ "Times", согласятся признать за нашею политикою право на "народное направленіе" и поймутъ, что презрѣніемъ къ своей національности, отреченіемъ отъ славянскихъ симпатій, глумленіемъ надъ "братствомъ" и "братцами" (см. "Голосъ") мы ни на волосъ не выростаемъ, а развѣ только низимся во мнѣніи Европы...
   И такъ, не права ли была "Русь", когда утверждала, что выдача Австріи отъ Россіи (какъ совѣтовалъ "Голосъ") чего-то въ родѣ открытаго листа на безпрепятственное воинское шествіе въ Славянскія земли, на полную свободу дѣйствій въ Балканскомъ полуостровѣ, въ концѣ-концовъ неминуемо вовлекла бы насъ въ войну, но, по всей вѣроятности, въ войну, уже при самыхъ невыгодныхъ условіяхъ. Въ самомъ дѣлѣ, не проще ли гораздо впередъ, съ полною искренностью заявить: что при всякомъ посягательствѣ на свободу и независимость Балканскихъ Славянъ, австрійскому правительству придется неминуемо считаться съ чувствами нѣкоего народа, волею Божіею существующаго и здравствующаго на семъ свѣтѣ, именно Русскаго: фактъ, можетъ-быть для нѣкоторыхъ и прискорбный, т. е. фактъ русскаго народнаго бытія, однакоже такой, котораго ни русская дипломатія, ни петербургскій либерализмъ, если бы даже (что немыслимо) и хотѣли, ни отрицать, ни вычеркнуть изъ вселенской жизни не могутъ... Мы думаемъ, что это и проще, и честнѣе, да и цѣлесообразнѣе, т. е. прямѣе ведетъ къ достиженію миролюбивой цѣли.
   Странное дѣло: образъ дѣйствій нашей дипломатіи вошло за границею въ обычай признавать неискреннимъ или двуличнымъ: упреки нашей политикѣ въ коварствѣ и вѣроломствѣ обратились тамъ даже въ общее мѣсто, чуть не въ аксіому. Нужно ли доказывать, что эти упреки совершенно ложны, несмотря на нерѣдкія противорѣчія нашихъ оффиціальныхъ. политическихъ увѣреній съ фактами нашей же исторіи, которыя какъ бы оправдываютъ подобное нелестное для нашего нравственнаго достоинства мнѣніе иностранцевъ? Все дѣло въ томъ, что паша дипломатія, подобно нашимъ доморощеннымъ "либераламъ" (въ прежнее время "западникамъ"), въ большинствѣ своихъ представителей была, по крайней мѣрѣ въ прежнее, очень еще недавнее время (да таковы самыя ея традиціи), совершенно чужда народнаго самосознанія. Свысока, презрительно подтрунивая надъ "историческимъ призваніемъ Россіи", считая это выдумкою какихъ-то тамъ "славянофиловъ", издѣваясь надъ словами и понятіями "единоплеменности и единовѣрія", съ видомъ глубокомыслія отрицая въ народной политикѣ элементъ "чувства", вообще участіе двигателей духовныхъ -- можетъ ли, способна ли она вѣдать и разумѣть то, что ей вѣдать и разумѣть именно слѣдуетъ: и національные политическіе интересы своей страны, и законы историческаго развитія Русскаго народа, и мѣру растяжимости его внутреннихъ нравственныхъ силъ? Отъ этого и выходитъ (по крайней мѣрѣ такъ по большей части было съ самаго начала XIX вѣка), что ея миссія -- служить не столько интересамъ самой Россіи, сколько общимъ интересамъ всей Европы, хотя бы въ ущербъ нашимъ собственнымъ, снискивать державъ Запада не столько уваженіе къ нашему отечественному достоинству, сколько лестное благоволеніе къ нашему русскому "варварству" и потому -- стушевываться и смиренно принижаться при всякомъ вопросѣ о русской пользѣ, боясь огласки и шума!... Повторяемъ: она вполнѣ честна, но не обладаетъ въ должной степени ни знаніемъ, ни разумѣніемъ Россіи; вполнѣ добросовѣстна, но.... не дальновидна. Вотъ отчего и происходитъ, что она дѣйствительно -- вполнѣ чистосердечно, bona fide -- постоянно даетъ иностраннымъ кабинетамъ увѣренія и обѣщанія -- принимая въ расчетъ хозяина, какъ выражаются Французы, т. е. свою собственную страну,-- увѣренія и обѣщанія, которыхъ, какъ потомъ оказывается, не въ силахъ исполнить. Такъ, напримѣръ, сколько разъ приходилось намъ, совершенно безъ малѣйшей нужды, только ради успокоенія Англичанъ, которыхъ гнѣвъ не могъ грозить намъ ни малѣйшей серьезной опасностью, чуть не божиться и клясться, что мы въ Средней Азіи далѣе извѣстнаго предѣла не двинемся, и сколько разъ не честолюбіе, не жажда захвата, но необходимость, которую очень легко и должно было предвидѣть, заставляла насъ нарушать эти вовсе напрасныя обѣщанія (которыхъ отъ Англичанъ мы съ своей стороны никогда бы даже не рѣшились и требовать!)... Такъ, къ несчастію, было и при послѣдней нашей войнѣ съ Турціей: всѣ ея бѣдствія и позорный конецъ объясняются единственно и исключительно отсутствіемъ народнаго самосознанія въ нашей и политикѣ и въ нашихъ правящихъ и вліятельныхъ общественныхъ сферахъ. Никогда такъ осязательно не сказалась рознь вашей интеллигенціи (за нѣкоторыми исключеніями) съ остальнымъ народомъ (рознь до сихъ поръ упорно отрицаемая нашими "либералами"!), какъ въ эпоху 1876--78 годовъ. Мы помнимъ, какъ нашимъ дипломатамъ, бюрократамъ и тѣмъ, кому "Голосъ" съ подголосками служилъ тогда, служитъ и теперь Органомъ,-- было не по себѣ, неловко, тяжко, въ теченіи всей этой поры національнаго возбужденіи: словно кто-то разжаловалъ ихъ изъ Европейцевъ въ мужики, нарядилъ въ сермягу, обулъ въ лапти или смазанные дегтемъ сапоги! Какъ болѣзненно нылъ ихъ слухъ отъ всѣхъ этихъ противныхъ имъ словъ -- tous ces Slaves, tous ces Bulgares, "братушки", и "братцы" -- fi donc! Какъ смиренно, не съ поднятымъ къ верху челомъ, не какъ представители побѣдоносной державы, а какъ провинившіеся школьники, тайно чувствующіе свою вину, относились они въ европейскому въ Берлинѣ ареопагу,-- какъ вздохнули легко и свободно, когда Берлинскій конгрессъ, прилично наказавъ Россію за "шалость", позволилъ имъ возвратиться "на прежняя"!... "Пошалили -- и будетъ! теперь ужъ ни объ историческомъ призваніи, ни о Славянахъ ни гугу!" клялись они въ душѣ своей,-- и вдругъ -- о, ужасъ! Опять тамъ, въ Москвѣ, заговорили и объ исторіи, и о міровомъ назначеніи Россіи, какъ славянской и православной державы!... "Неужели изъ самомъ дѣлѣ такъ-таки этому и быть, и все это, и русская народность, и славянство, и православіе -- не бредни?!"
   Да, "пошалили" -- почти въ такомъ смыслѣ опредѣляетъ "Голосъ" весь великій эпизодъ не только нашей, но и вселенской исторіи 1876--1878 г. Но его словамъ, все то народное движеніе, результатомъ котораго было окончательное сокрушеніе могущества Оттоманской имперіи, передѣлка политической географіи въ Европѣ и Азіи, созданіе новыхъ политическихъ организмовъ, новаго государства Болгаріи, однимъ словомъ, всѣ эти колоссальныя міровыя событія, ставшія новою эрой въ исторіи -- все это дѣло прихоти нѣсколькихъ "господъ", которые, изъ личныхъ своихъ видовъ, взяли да и всколыхали весь Россійскій народъ отъ края и до края! Всю эту гору событій родилъ первоначально "комъ, чьей-то рукою скатанный въ Москвѣ" -- по выраженію "Голоса"! Къ такой оскорбительной клеветѣ, взведенной на Русскій народъ, къ такой низкой оцѣнкѣ великихъ явленій всемірной исторіи способны, конечно, не истинное просвѣщеніе и глубокій умъ, а только полуобразованность и нѣкоторая умственная ограниченность, отличающія нашихъ печальныхъ рыцарей народной "несамобытности". Оговариваемся: ограниченность не личная, прирожденная, а вольная и невольная, нажитая цѣлымъ вѣкомъ духовнаго отступничества отъ своей народности и отъ преданій родной исторіи. Таковъ ужъ законъ природы, что будь человѣкъ хоть семи пядей во лбу, но вытрави онъ въ себѣ національный инстинктъ и чувство, естественно связывающее его личное бытіе съ бытіемъ своей страны, онъ будетъ неизбѣжно пораженъ скудоуміемъ -- прежде всего въ разумѣніи окружающей его родной жизни; его конкретное бытіе обратится въ абстрактное,-- и наоборотъ: человѣкъ съ живымъ національнымъ чутьемъ и сердцемъ, съ долею простаго здраваго смысла, явится несравненно мудрѣе и просвѣщеннѣе его во всѣхъ вопросахъ народности и патріотизма.
   Но иностранцамъ, настоящимъ иностранцамъ, трудно допустить существованіе въ Россіи "доморощенныхъ иноплеменниковъ" и признать возможность подобнаго скудоумія въ блестящей оправѣ европейской цивилизаціи -- въ людяхъ болѣе или менѣе призванныхъ быть истолкователями чувствъ, стремленій и интересовъ своего отечества. Ни одинъ изъ зрѣлыхъ просвѣщенныхъ умовъ, которыми такъ богатъ Западъ, не способенъ, конечно, стать на точку зрѣнія нашего "европеизма": понимая лучше насъ наши историческія задачи, они постоянно навязываютъ нашей дипломатіи тѣ политическіе виды, которые она должна бы имѣть, но которыхъ, къ стыду нашему, у нея не имѣется, а потому, не давая никакой вѣры нашимъ дипломатическимъ отрицаніямъ и признавая ихъ внутреннюю невозможность, возводятъ на нашу дипломатію тяжкое и несправедливое обвиненіе въ недобросовѣстности и коварствѣ! Вотъ почему представляется намъ не только не безполезнымъ, но и въ высшей степени выгоднымъ въ интересѣ общенароднаго мира -- предъявлять, а не скрывать Европѣ правду русскаго народнаго чувства и мысли,-- чему каждый изъ насъ и долженъ служить по мѣрѣ своихъ силъ и разумѣнія,-- чему между прочимъ служитъ и рѣчь генерала Скобелева, и та наша статья о необходимости предотвратить войну международнымъ дипломатическимъ совѣщаніемъ, которую "Голосъ" обозвалъ "манифестомъ о войнѣ"!! Русской дипломатіи, казалось бы, слѣдовало только радоваться подобнымъ заявленіямъ печати, такъ какъ они представляютъ для нея удобную точку опоры: ссылаясь на нихъ, какъ на выраженіе общественнаго мнѣнія, она получаетъ возможность придать тѣмъ большую цѣну своимъ оговоркамъ, своимъ уступкамъ въ пользу общеевропейской тишины и согласія,-- своимъ миролюбивымъ усиліямъ.
   Во всякомъ случаѣ, судя по новѣйшимъ извѣстіямъ, въ Вѣнѣ не находятъ особенно удобнымъ дразнить русское общественное мнѣніе, признаютъ даже нужнымъ его нѣсколько успокоить. Такое заявленіе Австро-Венгріи слѣдуетъ, конечно, принять къ свѣдѣнію, во едва ли австрійское правительство даже и само въ состояніи предопредѣлить заранѣе объемъ и характеръ своихъ умиротворительныхъ кровавыхъ попытокъ и гарантировать международное спокойствіе Европы. Для того же, чтобъ эти попытки не повели къ нежеланнымъ усложненіямъ, въ родѣ занятія, хотя бы и временнаго, Черногорской территоріи, едва ли не самымъ лучшимъ средствомъ было бы, по нашему мнѣнію, уже высказанному въ 4 No, поставить вопросъ о Босніи и Герцеговинѣ снова предъ лицо европейскаго ареопага... Кажется, подобное мнѣніе высказано и нѣкоторыми англійскими газетами, но оно пока рѣшительно отвергается Берлиномъ. По всѣмъ получаемымъ нами свѣдѣніямъ, возстаніе не гаснетъ, а разгорается...
  

Москва, 27 февраля.

   Угомонились ли наконецъ наши "патріотическіе" трусы? Осѣла ли наконецъ пѣна нѣмецкаго газетнаго бѣшенства? Замолкъ ли бѣглый огонь, направленный на Россію чуть не со всего Запада? Правда, бѣшенство это было не вредоносно, и выстрѣлы все холостые, которые развѣ "Голосу" съ нѣкоторыми петербургскими "сферами" могли показаться чуть не настоящими,-- огненнымъ исчадіемъ "послѣдняго слова науки" и "наивысшей культуры",-- на самомъ же дѣлѣ это были и не выстрѣлы, а только трескъ хлопушекъ нѣмецкаго,-- конечно, мы и не споримъ,-- вовсе не легкаго, а во истину тяжкаго остроумія,-- тѣмъ не менѣе переполохъ мыслей и суматоха чувствъ за эти послѣднія двѣ-три недѣли, и у нашихъ сосѣдей, и у насъ, достигли такихъ размѣровъ, что всякая попытка вразумленія была бы напрасною. Мы и предпочли переждать, пока уляжется взбаломученное море такъ-называемаго общественнаго мнѣнія, да и теперь еще въ недоумѣніи: настало ли для спокойнаго слова разсудка "время благопотребно"?.. И первый вопросъ, который невольно навязывается самою этой суматохой и переполохомъ, именно тотъ: что же это за политическое положеніе дѣлъ, которое можетъ колебаться отъ нѣсколькихъ рѣченій, адресованныхъ русскимъ частнымъ лицомъ въ студентамъ въ Парижѣ? Можно ли признать прочными настоящія основанія общеевропейскаго мира, если всякое случайное рѣзкое выраженіе именно русскаго человѣка, будь только оно не ласково для Европы, способно грозить опасностью взаимнымъ отношеніямъ державъ и слѣдовательно миру? Отвѣтъ можетъ быть только одинъ: такое политическое состояніе дѣлъ, разумѣется, не нормально; такое основаніе общеевропейскаго мира конечно не надежно, да и положеніе русскаго человѣка въ Европѣ выходитъ слишкомъ уже странно и даже исключительно. Какъ ни лестна для него эта привилегія -- однимъ звукомъ вольной русской рѣчи пугать весь западно-европейскій свѣтъ, однакоже она представляетъ и немалыя неудобства, какъ бы осуждаетъ его на нѣмоту... и когда же? Въ то самое время, какъ изо всѣхъ концовъ этого самаго Запада, изъ газетъ, съ публичныхъ сходокъ, отъ парламентовъ сыплятся на Россію дождемъ рѣчи -- не Скобелевскимъ чета!-- одна другой ругательнѣе, заносчивѣе, оскорбительнѣе! Намъ, однакоже, но мнѣнію Европы, обижаться не полагается, а лишь назидаться въ смиреніи и подобострастіи... Но это мимоходомъ. Важнѣе личныхъ счетовъ вопросъ объ основаніяхъ всеобщаго мира.
   Очевидно, что ненормальность политическаго положенія Европы зависитъ отъ ненормальности внутреннихъ его условій и обличаетъ въ европейскомъ современномъ строѣ присутствіе острой неправды. Saum cuique -- каждому свое -- вотъ, казалось бы, наилучшее обезпеченіе взаимнаго мира. Явно, стало-быть, что гдѣ-нибудь и чье-нибудь властолюбіе и корыстолюбіе не даютъ кому-нибудь пользоваться своимъ или присвоиваютъ себѣ чужое, что гдѣ-то и кѣмъ-то творятся дѣла насилія, которыя и плодятъ кругомъ вдую опасность возмездія. Гдѣ же эта острая неправда, кто властолюбецъ и корыстолюбецъ, презирающій международную тишину и "сѣющій бурю"?..
   Не Россія конечно, которая искренно желаетъ спокойствія для успѣшнаго совершенія своихъ внутреннихъ реформъ, которая никакого расширенія своихъ предѣловъ со стороны запада не домогалась и не домогается,-- которую, впрочемъ, никто никогда и не заподозривалъ въ Drang nach Westen (стремленіи на западъ) и никто, поэтому, въ комъ есть хоть капля здраваго смысла и хоть на порошинку совѣсти, не можетъ обвинить въ томъ, чтобъ она угрожала европейскому миру. Не подлежитъ спору, что Россія имѣла бы, напримѣръ, и историческое и этнографическое основаніе возстановить для себя границу Владиміра Святаго и возсоединить съ собою оторванное отъ нея русское племя въ Венгріи, Буковинѣ и Галичѣ,-- однакоже не соблазнилась ни разу представлявшимися ей удобными случаями, ни въ 1814, ни въ 1849 г., когда спасала отъ Мадьяръ Австрію, ни даже въ 1870 году, когда Пруссія такъ нуждалась въ ея союзѣ. Кто знаетъ, не пришлось ли намъ даже отклонить нѣкоторыя заманчивыя предложенія въ этомъ смыслѣ?.. Многіе пожалуй назовутъ подобный образъ дѣйствій -- безкорыстіемъ не по разуму, по крайней мѣрѣ такимъ долженъ онъ казаться національнымъ политикамъ въ родѣ князя Бисмарка, который безъ сомнѣнія поступилъ бы на нашемъ мѣстѣ иначе, нежели ми,-- но какъ бы то ни было, таковы факты являющіе достаточное ручательство въ нашемъ безкорыстіи и миролюбіи.
   Про отношенія Россіи къ Германіи нечего бы, казалось, и толковать. Между ними не существуетъ никакихъ естественно-неизбѣжныхъ поводовъ къ войнѣ, Данныхъ для этихъ поводовъ не имѣется ни въ географическихъ, ни даже въ этнографическихъ условіяхъ обоихъ государствъ, тѣмъ менѣе въ какомъ либо политическимъ соперничествѣ, такъ какъ обѣ державы могли бы вполнѣ довольствоваться тою крупною долею могущества и значенія, какая подобаетъ каждой изъ нихъ по ея достоинству. Россія искренно признала законность стремленія германскихъ племенъ къ объединенію, т. е. не только пангерманизма вообще, но и выраженія его въ политической формѣ -- Германской имперія. Она даже мощнымъ образомъ содѣйствовала созданію этого единства, какъ о томъ торжественно свидѣтельствовали телеграмма императора Вильгельма къ Русскому императору изъ Парижа. Поводы къ войнѣ между Россіей и Германіей могутъ быть вызваны только умышленно и искусственно, и конечно не Россія вызоветъ ихъ: ни въ какомъ захватѣ германскихъ земель она не нуждается, а интересамъ ея на Востокѣ не приходите^ сталкиваться ни съ какими естественными и законными интересами Германіи, потому что таковыхъ тамъ у Германіи нѣтъ. Про интересы неестественные и беззаконные мы и не говоримъ: они конечно не могутъ быть принимаемы въ разсчетъ при обсужденія нормальныхъ политическихъ отношеній; похоть личнаго властолюбія или такъ-называемая политика приключеній всегда способна нарушить правомѣрность чужаго бытія и создать лживые интересы, лживые поводы къ ссорѣ и такія усложненія, размѣра которыхъ нельзя и предвидѣть. Подобной политики, съ своей стороны, некогда не держалась Россія; тѣмъ менѣе причинъ опасаться такой грозной случайности въ ея политической системѣ въ современную пору. Если есть кому кого опасаться, такъ не Германіи -- Россіи, а скорѣе наоборотъ. Прусскія крѣпости обступили нашу границу; прусскій штабъ давно выработалъ всѣ планы для наступательной съ Россіей войны, выработалъ и даже принялъ всѣ надлежащія предварительныя распоряженія, такъ что можетъ двинуть войска въ наши предѣлы чуть не на другой день послѣ разрыва; въ прусской военной академій прилежно изучаютъ русскій языкъ, и игра въ войну съ Россіей составляетъ главное упражненіе академическихъ слушателей. Мы однако не видимъ причини этимъ смущаться. Мы знаемъ, что мудрое германское правительство строго слѣдуетъ правилу: si vis pasem para bellum, хочешь мира -- готовь войну, или: дружись, но и боронись, и намъ остается только наиприлежнѣйшимъ образомъ подражать примѣру преподанному намъ нашими друзьями-сосѣдями, какъ по отношенію къ дружбѣ

  
   Сочиненія И. С. Аксакова. Славянскій вопросъ 1860-1886
   Статьи изъ "Дня", "Москвы", "Москвича" и "Руси". Рѣчи въ Славянскомъ Комитетѣ въ 1876, 1877 и 1878.
   Москва. Типографія М. Г. Волчанинова (бывш. Н. Н. Лаврова и Ко). 1886.
  

СТАТЬИ ИЗЪ ГАЗЕТЫ "РУСЬ".

1883 г.

(ПЕРЕДОВЫЯ СТАТЬИ.)

Москва, 1-го мая.

   На предстоящее торжество вѣнчанія православнаго Русскаго Царя съѣдутся государи двухъ православныхъ Славянскихъ странъ,-- и доблестной, искони независимой Черногоріи, князь Николай, и князь Александръ, верховный вождь недавно созяжденной, возстановленной Россіей изъ праха, по истинѣ кровнымъ родствомъ соединенной съ нами Болгаріи. Отъ Сербскаго королевства, также въ значительной мѣрѣ обязаннаго своимъ бытіемъ самопожертвованію Русскаго народа и могущественному заступничеству русскихъ государей, явится одинъ изъ старѣйшихъ сербскихъ дипломатовъ: представительство, сравнительно, менѣе блестящее, но вполнѣ соотвѣтствующее печальнымъ обстоятельствамъ этой несчастной страны, преданной безумной политикою своихъ предержащихъ властей въ полузависимость отъ Австро-Мадьярской имперіи и въ жертву внутреннимъ церковнымъ и гражданскимъ раздорамъ. Нельзя не пожалѣть, что столь досточтимый въ Россіи, высокопреосвященный митрополитъ Сербіи Михаилъ лишенъ возможности принять личное участіе въ торжествѣ или даже въ священнодѣйствіи коронованія. Тѣмъ не менѣе самый Сербскій народъ по прежнему близокъ и дорогъ намъ, и пребываетъ въ неизмѣнномъ союзѣ братской любви съ единоплеменной и единовѣрной Россіей: по слухамъ пріѣдетъ сюда депутація и непосредственно отъ народа, помимо оффиціальной...
   Въ первый разъ будутъ присутствовать при вѣнчаніи русскихъ царей представители свободныхъ Славянскихъ е странъ. Двадцать семь лѣтъ тому назадъ, въ эпоху коронаціи Императора Александра II, Черногорское княжество только-что еще начало быть; извѣстно, что Черная Гора истари управлялась владыками-митрополитами, но когда призванный на митрополичій престолъ юный Даніилъ Нѣгошъ, прибывъ для поставленія въ Петербургъ, заявилъ Императору Николаю свое нежеланіе постричься въ монахи, Государь нарекъ его княземъ, и такимъ образомъ сотворилъ, къ немалому изумленію всей Европы, новое, небывалое государство на Балканскомъ полуостровѣ, которое въ наши дни всѣми уже признано наравнѣ со всѣми прочими самостоятельными державами. Сербія въ то время была еще вассальнымъ княжествомъ, и турецкая крѣпость съ гарнизономъ и пушками высилась надъ Бѣлградомъ. О Болгаріи не было и помину: рѣчь могла идти только еще о Болгарахъ. Оттоманское могущество ограждалось тройнымъ грознымъ поясомъ -- водъ, боевыхъ твердынь и горъ... А теперь?... Богато украшенъ царскій русскій вѣнецъ приснопамятныхъ Государемъ: это вѣнецъ не только державнаго Повелителя и Обладателя Россійской Имперіи, но и Освободителя, Защитника и Покровителя всего православнаго Славянства,-- каковыя слова прилично было бы внести и въ самый нашъ царскій титулъ.
   Непреложенъ ходъ исторіи, какъ бы ни старались его задерживать Парижскими и Берлинскими трактатами. Это не худо вспомнить именно теперь, въ настоящую пору, въ виду тройственнаго, недавно заключеннаго, "оборонительнаго" союза между Германіей, Австро-Венгріей и Италіей. Смыслъ этого союза вполнѣ ясенъ: въ новомъ съ Италіей соглашеніи собственно для Германіи не было никакой надобности; но отношенія Италіи къ Австріи, мѣшая свободѣ дѣйствій послѣдней державы, разстраивали чьи-то политическіе планы, и вотъ Италія отказывается теперь въ пользу Австріи отъ всѣхъ своихъ притязаній на остающіяся за Австрійскою монархіею итальянскія земли, да еще обязуется защищать ее, не только отъ своихъ "ирредентистовъ", но и отъ внѣшнихъ враговъ. Зачѣмъ, ради какой прибыли -- это уже секретъ итальянской политики; важно то, что у Австріи теперь руки развязаны, что она обезопасена съ боковъ и съ тыла, и что для дальнѣйшаго движенія ея за Дунай нѣтъ болѣе препятствій... Что-то такое какъ будто подготовляется на такъ-называемомъ Востокѣ или на Балканскомъ полуостровѣ...
  

Москва, 1-го октября.

   Мы не рѣшаемся выступить съ окончательно-опредѣленнымъ мнѣніемъ о послѣднихъ событіяхъ въ Болгаріи, пока не подучимъ болѣе подробныхъ извѣстій съ мѣста, которыя бы выяснили вамъ весь ходъ закулисной интриги,-- почему и ограничиваемся теперь лишь простымъ изложеніемъ фактовъ, сообщенныхъ газетами (см. ниже "Славянское обозрѣніе"). Но уже и теперь несомнѣнно, что интрига была -- австрійская, что обѣ болгарскія партіи, "консерваторы" и "либералы", равно и самъ князь Александръ, со дѣлались вольными или невольными, сознательными или безсознательными ея орудіями, и что эти "послѣднія событія" знаменуютъ собою побѣду австрійской политики, или проще: вторженіе Австрійцевъ въ Болгарію. Другими словами: Восточный вопросъ вступаетъ отнынѣ въ новый фазисъ, и съ этой^ болѣе широкой и общей точки зрѣнія надлежитъ и разсматривать значеніе совершившагося въ Болгаріи переворота. Этою же точкою зрѣнія долженъ, по нашему мнѣнію, опредѣлиться и дальнѣйшій образъ дѣйствій Россіи. Болгарскій же вопросъ -- только одна изъ частностей общаго вопроса Восточнаго... Россія можетъ пока и воздержаться отъ вмѣшательства во внутреннее управленіе княжествомъ и подождать результатовъ. Ей нѣтъ дѣда до интересовъ той или другой партіи: ей дорога сама Болгарія и Болгарскій народъ. Болгарскій же народъ не съ консерваторами, не съ либералами, фигурирующими за него въ качествѣ "депутатовъ" и суесловящими его именемъ, и не съ кѣмъ-либо инымъ, а съ Россіей,-- съ Россіей, которой онъ обязанъ своимъ возрожденіемъ и въ неизмѣнное, безкорыстное доброжелательство, въ неукоснительную поддержку которой онъ безусловно вѣруетъ въ мудрой простотѣ сердца. Поэтому и всякій Болгаринъ, будь овь консерваторъ или либералъ, который способенъ строить козни противъ Россіи или замыслить хоть подобіе оскорбленія ея чести и достоинству, есть непремѣнно прожженный до мозга костей негодяй и предатель своего народа, толкающій его въ австрійскія сѣти. Это -- аксіома.
  

Москва, 15 октября.

   "Вѣрность принципу" -- дѣло похвальное, но въ примѣненіи къ жизни все же требуетъ нѣкотораго разсужденіи, нѣкоторой сдѣлки отвлеченнаго идеала съ практическими условіями данной минуты. Въ дѣлахъ же государственныхъ доктринерство или превозношеніе теоріи надъ практикой, не допускающее уступокъ, казалось бы, и совсѣмъ неумѣстно. Не совсѣмъ повидимому удобенъ и такой порядокъ въ странѣ, когда каждое вѣдомство служитъ своему "принципу", ведетъ свою политику, въ нѣкоторый ущербъ общегосударственной политикѣ и общегосударственному интересу.
   Эти скромныя и очень извѣстныя мысли невольно пришли намъ на память по слѣдующему случаю:
   Нѣтъ сомнѣнія, что мѣсто, обстановка, языкъ воспитаніи оказываютъ сильное воздѣйствіе на душевный и умственный складъ воспитывающихся. Связь съ alma mater, какъ именуютъ обыкновенно учебное заведеніе молодые люди, гдѣ они просвѣтились свѣтомъ науки, одна изъ самыхъ прочныхъ и дорогихъ сердцу связей. Понятно, что связать этою высокою духовною связью Славянъ Балканскаго полуострова съ Россіей), даровать имъ благо знанія и укрѣпить въ ихъ родинѣ естественныя симпатіи къ нашему отечеству -- мысль и возвышенная сама по себѣ, и разумная въ политическомъ смыслѣ. Этимъ и объясняется послѣдовавшее въ самомъ началѣ прошлаго царствованія, именно въ 1857 г., одновременно съ разрѣшеніемъ открытія въ Москвѣ Славянскаго Комитета, высочайшее повелѣніе: "молодымъ людямъ славянскаго происхожденія оказывать всякое содѣйствіе для поступленія въ россійскія высшія учебныя заведенія".
   Много воспиталось тогда въ русскихъ университетахъ, и особенно Московскомъ (отчасти на казенный счетъ, отчасти на счетъ Московскаго Славянскаго Благотворительнаго Комитета и его Отдѣленій), молодыхъ Славянъ -- Болгаръ, Сербовъ, Черногорцевъ; многіе изъ нихъ и понынѣ подвизаются въ работѣ у себя дома, сохраняя неизмѣнно искреннюю преданность Россіи. Они оказались (за исключеніемъ развѣ двухъ-трехъ выродковъ) истинно полезными дѣятелями и для своей родины, и для Русской державы. Къ сожалѣнію, скудныя средства Славянскаго Комитета, и нѣкоторая излишняя бережливость въ расходованіи средствъ казенныхъ именно тамъ, гдѣ такіе расходы были бы для нашихъ политическихъ интересовъ всего нужнѣе, помѣшали умноженію числа стипендій для славянскаго юношества въ томъ размѣрѣ, какой былъ бы желателенъ. Кромѣ того, нельзя не сознаться, что въ то время средняя школа въ самой Россіи, подготовлявшая студентовъ къ университету, стояла не на очень высокомъ уровнѣ; къ учащимся же Славянамъ относились у насъ, къ сожалѣнію, съ еще меньшею взыскательностью, а на переходныхъ и на выпускныхъ экзаменахъ допускали снисходительность до того явную, что это же могло не обратить на себя вниманіе даже у нихъ на родинѣ. Особенно же сильно выдавалась эта снисходительность при сравненіи съ Славянами-воспитанниками Вѣнскаго университета, который не дѣлалъ имъ, при прохожденіи курса, никакого послабленія, вслѣдствіе чего вѣнскіе дипломы стали цѣниться въ Славянскихъ земляхъ дороже русскихъ. Спѣшимъ однако оговориться, что и въ нашихъ университетахъ, въ послѣднія пять-шесть лѣтъ, уже не дѣлали болѣе никакого преимущественнаго снисхожденія учащимся заграничнымъ Славянамъ,-- и это тотчасъ же было съ благодарностью замѣчено у Славянъ дома. Мы можемъ засвидѣтельствовать, что всѣ наличные молодые Славяне, по крайней мѣрѣ въ Москвѣ, трудятся теперь основательно и усердно.-- Но къ прискорбію, у васъ такимъ исправленіемъ дѣла не ограничились.
   Преобразовалась и русская средняя школа. Введена классическая система образованія. Дверь въ университеты могъ открывать только гимназическій аттестатъ, да развѣ семинарское свидѣтельство съ повѣрочнымъ при поступленіи въ университетъ испытаніемъ. Но до 1876 года, въ виду высочайшаго повелѣнія 1857 года, требованіе аттестата зрѣлости на Славянъ не распространялось; они продолжали поступать въ университетъ (такъ дѣлалось у насъ въ Москвѣ) большею частью подготовившись нѣсколько лѣтъ въ духовныхъ семинаріяхъ и по семинарскимъ свидѣтельствамъ, безъ дополнительнаго или повѣрочнаго экзамена, или же по свидѣтельствамъ другихъ русскихъ и заграничныхъ среднихъ учебныхъ заведеній.
   Съ 1876 года все перемѣнилось; не только прекратилось "всякое содѣйствіе для поступленія молодыхъ Славянъ въ русскія высшія учебныя заведенія" и для образованія изъ нихъ, по выраженію одного изъ нашихъ дипломатовъ, "полезныхъ и преданныхъ Россіи дѣятелей у себя на родинѣ",-- но и вообще дѣлу воспитанія ихъ въ Россіи нанесенъ рѣшительный ударъ.
   Пріемъ въ университеты по семинарскимъ свидѣтельствамъ отмѣненъ вовсе, а Славянъ, желающихъ поступить въ россійскіе университеты съ тѣмъ, чтобъ по окончаніи курса получить дипломы на званіе кандидата, лѣкаря или дѣйствительнаго студента, дозволено принимать не иначе, какъ предъявленіи аттестатовъ... Это распоряженіе произвело между учащимися Славянами совершенный переполохъ. Гдѣ имъ взять аттестатовъ зрѣлости! Нельзя же имъ, бѣднякамъ, восемь лѣтъ учиться въ русской гимназіи и потомъ четыре года въ университетѣ, нельзя уже потому, что каждый такой воспитанникъ обошелся бы своимъ благотворителямъ въ Россіи, которые бы согласились содержать его на свой счетъ, не менѣе пяти тысячъ рублей. А дома у себя -- гдѣ же имъ взять такого образованія, которое бы равнялось нашему гимназическому! Правда, въ Сербіи имѣется, и кажется не одна, порядочная гимназія, но безъ греческаго языка, а только съ латинскимъ; имѣются таковыя же и около Черногоріи, въ Которѣ и Далмаціи... И вотъ въ 1878 году начальство С.-Петербургскаго учебнаго округа представило въ Министерство народнаго просвѣщенія ходатайство университетскаго совѣта о принятіи въ число студентовъ молодыхъ Славянъ -- окончившихъ курсъ въ гимназіяхъ Славянскихъ земель. Но Министерство, въ своей высокой ревности къ принципу чистѣйшаго классицизма, пребыло неумолимымъ: т. е. оно и разрѣшило пріемъ таковыхъ Славянъ въ русскіе студенты, но не иначе пакъ по выдержаніи ими дополнительнаго экзамена изо всѣхъ предметовъ, которые преподаются въ русскихъ гимназіяхъ и которые не преподаются въ славянскихъ. Это равнялось совершенному отказу.
   Впрочемъ Министерство допустило для Славянъ не малое, съ своей точки зрѣнія, снисхожденіе. Оно разрѣшило имъ поступать въ русскіе университеты и безъ аттестатовъ зрѣлости, но не въ студента, а въ вольнослушатели. Оно разрѣшило даже имъ, не въ примѣръ русскимъ вольнослушателямъ, держать переходные и выпускные экзамены, но съ тѣмъ, чтобы имъ, какъ бы удачно ни выдержали они испытаніе на лѣкаря или кандидата, хотя бы даже получили по 5 балловъ въ каждомъ предметѣ, ни подъ какимъ видомъ не выдавать дипломовъ Взамѣнъ дипломовъ повелѣно снабжать ихъ только свидѣтельствами о томъ, какіе предметы они слушали и какіе успѣхи оказали, и непремѣнно съ такою оговоркою, что выданный аттестатъ "не предоставляетъ имъ никакихъ правъ по службѣ въ Россіи".
   Но когда славянскіе воспитанники Россіи появились у себя на родинѣ съ подобными университетскими аттестатами или свидѣтельствами, а не съ дипломами, каковые выдаются обыкновенно во всѣхъ европейскихъ университетахъ,-- славянскія правительства отнеслись къ нимъ болѣе чѣмъ недовѣрчиво, а товарищи, воспитавшіеся въ Вѣнскомъ университетѣ и щеголявшіе своими дипломами, даже съ насмѣшкой. Оговорка о непредоставленіи имъ служебныхъ правъ въ Россіи была растолкована такимъ образомъ: "значитъ -- для службы въ Роесіи они никуда не годятся", а потому нашимъ воспитанникамъ и на ихъ родинѣ не стали давать мѣстъ по службѣ. Однимъ словомъ -- имъ пришлось бѣдствовать.
   А умная и лукавая Вѣна тѣмъ временемъ заявила Славянскимъ землямъ, что она несравненно скромнѣе Россіи и въ дѣлѣ просвѣщенія не простираетъ такъ высоко своихъ требованій, а потому готова принимать въ студенты австрійскихъ университетовъ молодыхъ Славянъ по однимъ свидѣтельствамъ ихъ гимназій, безъ дополнительнаго испытанія... Въ то же время, Сербія, которая въ гимназіяхъ своихъ ввела одинъ только изъ классическихъ языковъ, латинскій, взамѣнъ греческаго сдѣлала обязательнымъ изученіе языка нѣмецкаго. Австрія такимъ классицизмомъ осталась довольна... Толпою устремляются теперь Сербы въ австрійскіе университеты, гдѣ и получаютъ -- въ случаѣ вполнѣ удовлетворительнаго экзамена -- дипломы, настоящіе дипломы, а не русскіе аттестаты, и безъ всякой оговорки. Само собою разумѣется, что дѣло идетъ не о дипломахъ на званіе ученаго филолога (въ филологи балканскіе Славяне почти и не идутъ), а дипломахъ на званіе медика, юриста и т. п.
   Теперь въ русскіе университеты молодые Славяне вновь и не поступаютъ, а остались -- застряли можно-сказать,-- только немногіе изъ прежнихъ, которые, согласившись поступить въ вольнослушатели (а не въ студенты), все еще полагались на вышеупомянутое, всему Славянству извѣстное высочайшее повелѣніе 1857 года,-- все еще надѣялись, что Министерство народнаго просвѣщенія вниметъ наконецъ ходатайствамъ въ ихъ пользу самихъ россійскихъ университетовъ. Не видя однакоже осуществленія своихъ надеждъ, они теперь близки къ отчаянію: что дѣлать? бросать русскій университетъ и направиться за границу? но для этого нѣтъ у нихъ денежныхъ средствъ, да и жаль потерянныхъ даромъ годовъ! Ну такъ оставаться и послѣ блистательнаго экзамена получить не дипломъ, а какой-то аттестатъ, для службы и для медицинской практики на родинѣ вовсе не годный? Что-жъ! придется помириться и съ аттестатомъ, но ужъ развѣ съ тѣмъ, чтобъ наказать и другу и недругу изъ своихъ соотчичей -- не соваться впредь за высшимъ просвѣщеніемъ въ Россію... Очень ужъ стала она строга въ оцѣнкѣ высшаго просвѣщенія, даже и по отношенію къ Балканскому полуострову,-- строже Вѣны и строже Парижа, потому что, какъ оказывается, и Парижъ поступаетъ по отношенію къ Славянамъ на одинаковыхъ правилахъ съ Вѣной...
   Московскіе славянскіе воспитанники почти всѣ поступили въ университетъ еще при нашемъ предсѣдательствѣ въ Московскомъ Славянскомъ Обществѣ (которое вслѣдъ за Берлинскимъ трактатомъ по распоряженію русскаго правительства уничтожено), а потому мы и не могли отказать имъ въ участіи. Мы обращались съ ходатайствомъ за нихъ въ высочайше утвержденную при Азіатскомъ Департаментѣ Коммиссію по образованію въ Россіи южныхъ Славянъ,-- въ которую подобныя же ходатайства поступили и отъ Петербургскаго Славянскаго Общества, одновременно съ просьбами отъ самихъ учащихся славянскихъ юношей. Коммиссія съ своей стороны, какъ намъ извѣстно, обратилась нынѣшнимъ лѣтомъ съ ходатайствомъ въ Министерство народнаго просвѣщенія -- о предоставленіи молодимъ людямъ южно-славянскаго происхожденія тѣхъ правъ, коими они пользуются въ западно-европейскихъ университетахъ и о выдачѣ имъ вмѣсто аттестатовъ -- настоящихъ дипломовъ. Относительно же оговорки на аттестатахъ о непредоставленіи Славянамъ служебныхъ нравъ въ Россіи, Коммиссія, какъ мы слышали, выразила такое мнѣніе, что существенный смыслъ оговорки, т. е. обязательное возвращеніе Славянъ на ихъ родину (для которой Россія ихъ и воспитываетъ), долженъ быть конечно удержанъ, но для итого нѣтъ надобности помѣщать таковую оговорку въ дипломѣ, и совершенно достаточно брать съ молодыхъ людей обязательство о возвращеніи ихъ въ отечество, да сдѣлать по вѣдомствамъ надлежащее распоряженіе о непринятіи ихъ въ Россіи на службу. Съ своей стороны замѣтимъ, что теперь, по освобожденіи Болгаріи, по возведеніи Черногорія и Сербіи въ санъ независимыхъ государствъ, нечего и опасаться, чтобъ Славяне оставались, по окончаніи курса наукъ, такъ-сказать у насъ на шеѣ: слишкомъ сильно нуждаются теперь въ образованныхъ людяхъ у нихъ самихъ, дома.
   Нынѣшнимъ же лѣтомъ совѣтъ Московскаго (да кажется и иныхъ русскихъ университетовъ) входилъ, чрезъ свое начальство, въ Министерство съ представленіемъ о томъ, чтобы тѣхъ Славянъ, которые приняты были въ университетъ безъ аттестатовъ зрѣлости въ качествѣ вольнослушателей, но потомъ, при окончаніи курса, выдержали прекрасно на званіе лѣкаря, или кандидата и дѣйствительнаго студента, дозволено было удостоивать вмѣсто аттестатовъ -- дипломами. И дѣйствительно, мы имѣемъ теперь въ виду, здѣсь въ Москвѣ, Болгарина Ч., превосходно выдержавшаго испытаніе на лѣкаря, да и поступившаго-то, кажется, въ университетъ только тремя мѣсяцами раньше злополучнаго для Славянъ распоряженія объ аттестатахъ зрѣлости,-- и этому несчастному, несмотря на всѣ его чуть не слезныя прошенія, въ дипломѣ на медика отказываютъ!
   Однакожъ, какъ намъ сообщаютъ теперь, ничто не могло поколебать вѣрности принципу въ членахъ Совѣта министерства народнаго просвѣщенія. Совѣсть ихъ возмущается при мысли, что русскій ученый дипломъ можетъ быть выданъ лицу, не обладающему гимназическимъ аттестатомъ классической зрѣлости, не вѣдающему греческаго языка: это роняетъ честь и достоинство русскаго диплома!... Мы вполнѣ цѣнимъ строгое отношеніе въ принципамъ, но вѣдь дѣло идетъ здѣсь не о Россіи, и не о молодыхъ людяхъ предназначенныхъ для дѣятельности въ нашемъ отечествѣ. По нашему скромному разсужденію, какая бы, казалось, надобность нашему учебному вѣдомству очень печалиться о томъ, что гдѣ-нибудь въ Македоніи или около Албанскихъ планинъ будетъ заниматься медицинскою практикою медикъ, хотя и отличный, но безъ твердаго знанія всѣхъ тонкостей греческой грамматики?! Чѣмъ же компрометтируется честь русскаго диплома, если снабженный онымъ хорошій юристъ и даже латинистъ будетъ въ Бѣлградѣ творить съ достоинствомъ судъ и правду, хотя бы онъ" какъ классикъ, и хромалъ на одно колѣно, т. е. на греческое? Что намъ до этого классическаго увѣчья, если само мѣстное правительство признаетъ аттестаты зрѣлости своихъ гимназій съ однимъ латинскимъ языкомъ -- вполнѣ для своей страны удовлетворительными?... Вѣдь строгій классицизмъ въ образованіи не можетъ же на Балканскомъ полуостровѣ насадиться вдругъ разомъ; да и у насъ-то ему вѣдь всего безъ году недѣля! Вѣдь, съ точки зрѣнія министерскаго Совѣта, если быть логически послѣдовательнымъ, надобно было бы отнять университетскій дипломъ даже у большей части нынѣшнихъ русскихъ докторовъ и юристовъ, получившихъ гимназическое образованіе лѣтъ 10--12 тому назадъ? Къ самомъ дѣлѣ, если нельзя нашему Министерству стерпѣть, чтобы на Балканскомъ полуостровѣ лѣчили съ русскимъ дипломомъ на лѣкаря, но безъ знанія греческаго языка, то какъ же, напримѣръ, можетъ оно терпѣть доктора Ботвина, который позволяетъ себѣ въ самомъ Петербургѣ, въ самомъ пеклѣ нашего классическаго просвѣщенія, не только лѣчить, но даже и вылѣчивать людей безъ гимназическаго аттестата зрѣлости?! Не подвергнуть ли и его дополнительному въ греческомъ языкѣ испытанію? Но въ такомъ случаѣ доктору Боткину пришлось бы навѣрное лишиться диплома, такъ какъ не подлежитъ сомнѣнію, что онъ не выдержалъ бы греческаго экзамена нынѣшняго гимназическаго восьмиклассника, сбился бы въ удареніяхъ и получилъ бы много что тройку!
   Конечно, ревнители классицизма quand même могутъ привести -- не даромъ же они классики -- извѣстное изреченіе: fiat justitia et per eat mundus! Но въ настоящемъ случаѣ это pereat -- никому другому, какъ русскимъ же государственнымъ политическимъ интересамъ...
   Между тѣмъ именно въ нынѣшнемъ году состоялся первый выпускъ изъ Пловдивской (Филиппопольской) гимназіи, основанной вслѣдъ за освобожденіемъ нами Болгаріи изъ-подъ турецкато ига. Понятно, что воспитанники ея обратились въ Россію съ просьбами о дозволеніи довершить имъ свое образованіе въ* русскихъ университетахъ... Но, если справедливо полученное нами свѣдѣніе, суровые классики въ Совѣтѣ нашего министерства, справясь, что въ Филиппопольской гимназіи -- horrible -- не преподается греческій языкъ, а только одинъ латинскій, не поддались слабости, хотя, говорятъ, и не безъ боли въ сердцѣ: не могутъ! это выше ихъ силъ и даже разумѣнія!... Честь русскаго диплома не позволяетъ!...
   А Вѣна хихикаетъ, радостно потираетъ руки и привѣтливо мигаетъ Филиппополю... "Къ намъ, пожалуйте къ намъ, наша дверь для васъ настежь"... И гурьбой потянутся Болгаре въ гостепріимную Вѣну.
   Но, кажется, рѣшеніе Совѣта не обязательно для г. министра. На него только и на его государственный умъ мы и возлагаемъ надежды. Если же это рѣшеніе измѣнено быть не можетъ, даже не смотря на ходатайство нашихъ дипломатовъ,-- то мы просимъ, мы молимъ министра только ужъ объ одномъ: сжалиться надъ наличными Славянами-воспитанниками, дозволить имъ благополучно докончить курсъ и при удовлетворительномъ экзаменѣ не отказать имъ въ выдачѣ диплома. Это вѣдь будутъ уже послѣдніе славянскіе воспитанники. Больше ихъ уже не будетъ; не станутъ они больше стучаться въ нашу дверь... Развѣ настанетъ время, когда и на Балканскомъ полуостровѣ процвѣтетъ наконецъ классическая система во всей своей строгости?... Но не поздно ли будетъ? Чѣмъ усиленнѣе станемъ мы содѣйствовать наполненію юго-славянскихъ странъ австрійскими воспитанниками и преданными ей дѣятелями, тѣмъ успѣшнѣе и скорѣе подготовимъ и на Балканскомъ полуостровѣ торжество Австріи -- не въ одномъ только экономическомъ отношеніи...
  

Москва, 1 ноября.

   Когда въ первый разъ было получено нами извѣстіе, что болгарскій радикалъ "Данковъ", возвращенный изъ ссылки по настоянію русскаго министра-президента, имѣлъ у князя Александра аудіенцію и между ними произошло полное примиреніе и соглашеніе, мы поспѣшили сообщить эту новость, случайно бывшему въ Москвѣ, одному изъ нашихъ дипломатовъ хорошо знакомому лично съ болгарскими дѣлами и партіями,-- и первымъ его словомъ было слѣдующее: "Данковъ помирился съ княземъ?.. Ну такъ онъ же его и постарается сбыть... Какъ это сдѣлается, я не знаю, но настолько знаю Данкова и его умъ, что не вѣрю въ возможность его искренняго примиренія* Ручаюсь вамъ, да вы скоро увидите и сами, послѣдствія этого примиренія окажутся не въ добру -- именно лично для князя". Мы не придали въ то время особеннаго значенія этому предсказанію, но невольно вспомнили о немъ при недавнемъ coup d'état въ Болгаріи и особенно при чтеніи послѣднихъ удивительныхъ "приказовъ" князя Александра "по арміи". Разгнѣвавшись на русскую верховную власть, за то, что она отозвала назадъ въ Россію (правда, безъ соблюденія обычныхъ приличій, но послѣ уже безцеремоннаго поступка князя съ представителемъ Россіи и съ русскими министрами) двухъ княжихъ наперсниковъ, состоящихъ въ его свитѣ, русскаго генерала Лѣсоваго и русскаго штабсъ-капитана Полpикова, сей юный, сотворенный Россіею князь немедленно отдалъ два слѣдующіе приказа, напечатанные въ оффиціальной болгарской газетѣ. Въ первомъ изъ нихъ онъ объявляетъ во всеобщее свѣдѣніе Болгарамъ, что такъ какъ русское правительство совершило эта отозваніе безъ его согласія и даже вѣдома, то онъ за это изгоняетъ изъ своей свиты всѣхъ остальныхъ русскихъ офицеровъ,-- хотя, не безъ умысла прибавляетъ князь, они и оказали весьма полезныя услуги и ему и Болгаріи; однимъ словомъ, онъ изгоняетъ ихъ ни за что ни про что, а въ отместку!.. Лишивъ такимъ образомъ Болгарію этихъ полезныхъ людей, князь, опять-таки какъ бы въ отместку той же Русской державѣ, вторымъ своимъ приказомъ велитъ немедленно вернуться въ Софію всѣмъ молодымъ болгарскимъ офицерамъ, которые заканчиваютъ свое военное образованіе въ Россіи и удостоены даже на это время зачисленія въ ряды русской арміи... Другими словами, желая наказать русское государство, князь изволитъ наказывать Болгарію, лишая болгарскихъ офицеровъ надлежащаго образованія и чести сослуженія съ тою арміей, которая своею кровью освободила и возсоздала Болгарію!!. Эти приказы могутъ быть объяснены или развѣ состояніемъ' такого "аффекта", который даже и на судѣ даетъ человѣку привилегію невмѣняемости,-- но въ такомъ случаѣ можетъ возникнуть вопросъ о правоспособности съ точки зрѣнія психіатровъ,-- или же... Пожалуй, хоть коварными кознями г. Цанкова, если стать на точку зрѣнія вышеупомянутаго дипломата! Желая сбыть ненавистнаго ему "принца Баттенберга", ужъ и въ самомъ дѣлѣ не пользуется ли знаменитый старый болгарскій патріотъ свойственною юности князя неопытностью и легкомысліемъ (очень уже крайнимъ, надо признаться), съ тѣмъ, чтобъ поссорить его съ Россіей, заставить его "противъ рожна прати"?.. Мысъ своей стороны вовсе не склонны приписывать г. Цанкову какъ бы роль Яго въ Шекспировой драмѣ, и если привели себѣ на память эту не нашу догадку, то лишь потому, что до сихъ поръ затрудняемся пріискать объясненіе поступкамъ князя и его новаго министерства, въ которомъ, г. Цанковъ занимаетъ не послѣднее мѣсто. Г. Цанковъ имѣетъ репутацію человѣка очень умнаго и горячо любящаго свое отечество патріота; онъ теперь и ближайшій совѣтникъ князя.Но гдѣ же его умъ и гдѣ же его патріотизмъ, если дѣйствія "конституціоннаго государя", за которыя отвѣтственность несетъ не иной кто, какъ министерство, направлены къ оскорбленію Россіи, компрометируютъ предъ Россіей и всѣмъ свѣтомъ не только лично князя Александра, но честь, нравственное достоинство, наконецъ миръ и благополучіе самого Болгарскаго народа? Какимъ умомъ и патріотизмомъ могутъ быть оправданы такія государственныя мѣры, какъ уничтоженіе народнаго ополченія или милиціи, такъ прекрасно подготовленной русскимъ военнымъ управленіемъ, или какъ дезорганизація превосходнаго войска, созданнаго для Болгаріи русскими офицерами и унтеръ-офицерами, и которое безъ сомнѣнія немедленно придетъ въ совершенное разстройство, какъ скоро русскіе начальники и инструкторы покинутъ Болгарію? Развѣ могутъ быть въ этомъ княжествѣ, существующемъ всего какихъ-нибудь пять лѣтъ, опытные болгарскіе офицеры, съ военными традиціями и въ потребномъ числѣ?! Мы видимъ, что князь Болгарскій не дозволяетъ даже и небольшому числу молодыхъ Болгаръ докончить военное образованіе начатое ими въ Россіи! Остается только предположить, что онъ отправить ихъ доучиваться въ Вѣну, или что болгарскіе министры вмѣстѣ съ своимъ княземъ имѣютъ въ виду замѣстить русскихъ офицеровъ германскими и австрійскими?.. Во всемъ этомъ, съ точки зрѣнія болгарскихъ интересовъ, нѣтъ ни ума, ни патріотизма, но съ точки зрѣнія интересовъ враждебныхъ болгарскимъ -- задуманныя и частью исполненныя уже мѣры очень умны и желанны... патріотизму австрійскому... Неужели же слѣдуетъ допустить высказанное нѣкоторыми газетами предположеніе, будто Цанковъ и Ко (т. е. его либеральная партія) просто соблазнились властолюбіемъ, а нѣкоторые изъ нихъ и корыстолюбіемъ, прельстились министерскими портфелями, высокими окладами жалованья и возможностью иныхъ выгодныхъ акциденцій, и такимъ образомъ продались и предались той новой политикѣ, которая такъ противорѣчивъ и выгодамъ Болгаріи, и требованіямъ народнаго духа? Мы не беремся отвѣчать утвердительно на этотъ вопросъ, хотя г. Немировичъ-Данченко и свидѣтельствуетъ, въ недавнемъ письмѣ изъ Рущука, въ "Новостяхъ", что Цанковъ своимъ вступленіемъ въ министерство лишился теперь всякой популярности и симпатіи въ. Болгарскомъ народѣ,-- и хотя мы вообще не слишкомъ высокаго мнѣнія о доблестяхъ Болгаръ стараго закала -- воспитавшихся при турецкомъ режимѣ, въ турецкой школѣ и въ традиціяхъ восточной нравственности. Мы не можемъ также допустить толкованіе, что болгарскихъ либераловъ подкупила не корысть, а пламенная любовь къ конституціонализму, однимъ словомъ обѣщаніе князя возстановить Тырновскую конституцію: не ложемъ потому, что эти страстные любовники конституціи тотчасъ же отпраздновали ея возстановленіе самымъ грубѣйшимъ нарушеніемъ Тырновскаго органическаго устава и уступками князю самаго неконституціоннаго свойства.
   Все это трудно поддается объясненію. А между тѣмъ не возможно и сомнѣваться, что князь Александръ дѣйствительно послѣдовалъ чьимъ-то дурнымъ, коварнымъ совѣтамъ, обнадежжлся чьей-то сильной, по его мнѣнію, поддержкой, и не надѣленный въ то же время достаточною прозорливостью и самообладаніемъ, сгоряча и спроста попался самъ въ разставленную ему сѣть. Оставимъ пока г. Цанкова и вообще Болгаръ въ сторонѣ: дипломаты и государственные правители они еще несовсѣмъ искусные и сами о себѣ едва ли бы когда отважились на дѣло въ Болгаріи совершившееся. Поищемъ совѣтчиковъ и вдохновителей всего этого "государственнаго переполоха", учиненнаго княземъ Александромъ, гдѣ-нибудь внѣ княжества, на сторонѣ...
   Князь Александръ, какъ извѣстно, въ бытность свою въ Москвѣ, во время коронаціи, не имѣлъ успѣха во многихъ своихъ ходатайствахъ и домогательствахъ, между прочимъ объ отозванія русскихъ министровъ, имъ же самимъ избранныхъ и выпрошенныхъ у русской верховной власти. Извѣстно также, что эти послѣдніе убѣдились въ необходимости сокращенія срока полномочіямъ присвоеннымъ себѣ княземъ два года тому назадъ, такъ какъ никакого блага странѣ отъ этихъ полномочій не вышло., а лишь одинъ вредъ: образовалась именно около князя, благодаря вліянію австрійскаго дипломатическаго агента (русскаго даже и не было въ теченіи послѣдняго года!), цѣлая "камарилья" или клика "консерваторовъ", съ явными австрофильскими тенденціями и съ сильными поползновеніями къ наживѣ... Изъ Россіи онъ уѣхалъ болѣе или менѣе неудовлетворенный. Онъ предполагалъ (какъ это многіе отъ него въ Москвѣ лично слышали) провести лѣто въ Карлсбадѣ и Дармштадтѣ и не присутствовать въ Софіи во время засѣданій національнаго собранія, созваннаго по желѣзнодорожному вопросу. Но остановившись въ Берлинѣ, посѣтивъ Вѣну,-- онъ перемѣнилъ весь свой планъ и очутился въ Болгаріи, совершенно неожиданно, гораздо ранѣе назначеннаго имъ срока и не предупредивъ даже о томъ своего министра президента (генерала Соболева), который преспокойно оставался въ Россіи и поспѣшилъ въ Болгарію лишь по извѣщенію нашего министерства иностранныхъ дѣлъ. Что же произошло въ Берлинѣ? Въ отвѣтъ укажемъ на слова одной берлинской газеты, приведенныя въ статьѣ нашего берлинскаго корреспондента въ 20 No "Руси",-- замѣчательныя уже потому, что они появились въ свѣтъ во время пребыванія князя въ этомъ городѣ, когда никто изъ насъ въ Россіи и не предполагалъ скораго наступленія "болгарскихъ событій". Вотъ они: "Князь Болгарскій до вчерашняго вечера гостилъ въ стѣнахъ Берлина. Онъ нашелъ отмѣнный пріемъ при дворѣ; онъ былъ привѣтствованъ княземъ Бисмаркомъ и графомъ Гацфельдомъ (бывшимъ германскимъ посланникомъ въ Константинополѣ). Но никто не даетъ себѣ труда спросить: какіе политическіе мотивы служатъ основаніемъ этому совѣщанію? Прямо сказать: конечно цѣлью его пріѣзда сюда теперь не было желаніе явиться въ качествѣ турецко-русскаго вассала съ московскихъ коронаціонныхъ торжествъ. "Тутъ" -- продолжаетъ загадочно газета -- "представляется цѣлая серія соображеній, которыя могли показаться важными князю Болгарскому, напримѣръ -- выиграть болѣе интимное сближеніе съ Берлинскимъ кабинетомъ. Конференціи, которыя онъ имѣлъ съ руководителями нашего министерстерства иностранныхъ дѣлъ, должны, какъ думаютъ въ хорошо освѣдомленныхъ сферахъ, необходимо укрѣпитъ его (т. е. князя) положеніе... Уже нѣсколько мѣсяцевъ какъ русскіе властелины (?!) въ Болгаріи, водящіе на помочахъ князя и его министерство, усердно стремятся образовать тѣсное единеніе между маленькими дунайскими государствами и Греціей, и соглашеніе это направляется прямо противъ Австро-Венгріи,-- такъ что эти старанія въ значительной степени привлекли на себя вниманіе и германской дипломатіи"... Кстати, приведемъ здѣсь и не очень давній отзывъ знаменитой консервативной берлинской газеты "Kreuz-Zeitung" о томъ, что "миссія Австріи на Востокѣ дѣло въ Берлинѣ безповоротно рѣшенное" и что Россія не дурно сдѣлаетъ, если сама, покорившись "роковой необходимости", станетъ "способствовать укрѣпленію этого убѣжденія среди Славянъ Балканскаго полуострова"!..
   Вотъ какими внушеніями окруженъ былъ въ Берлинѣ бывшій германскій принцъ Баттенбергъ, бывшій офицеръ прусской службы и сынъ бывшаго фельдмаршала - лейтенанта службы австрійской,-- затѣмъ, по милости и волѣ Русскаго Государя, произведенный въ князи Болгарскіе! Можно ли даже и требовать отъ молодаго князя жестокосердаго отреченія отъ всего, что всякому кровному Германцу дорого и завѣтно?... Отправившись въ Вѣну, онъ получилъ безъ сомнѣнія и тамъ не менѣе убѣдительныя внушенія, а вмѣстѣ и болѣе точныя указанія способа дѣйствій, отъ графа Кальноки. По крайней мѣрѣ еще будучи въ Вѣнѣ князь Александръ затребовалъ чрезъ своякъ людей представленія себѣ отъ болгарскаго е Державнаго Совѣта" о настоятельной будто бы необходимости немедленно удалить русскихъ министровъ и прекратить пріемъ на службу русскихъ офицеровъ: представленіе и послѣдовало, но за подписью только 4-хъ членовъ,-- остальные подписать отказались... Въ то же время берлинскія, но въ особенности австрійскія газеты, какъ бы по данному знаку, затрубили объ опасностяхъ угрожающихъ европейскому миру отъ русскаго деспотизма въ Болгаріи, о безпорядкахъ и смутахъ въ княжествѣ по винѣ Россіи, и т. д. и т. д. Что послѣдовало затѣмъ -- извѣстно.
   По всему однако же видно, что несчастный князь Болгарскій былъ только игрушкою австрійской политики, временно нужною ей для достиженіи своей цѣли. Австрія домогалась прежде всего и пуще всего соединенія болгарскихъ желѣзныхъ дорогъ съ австрійскими, такого соединенія, которое давало бы ей возможность возить по рельсамъ товары (а въ потребномъ случаѣ и войско) и въ Софію, я въ Салоники, и обходнымъ путемъ въ Константинополь. Этого она теперь и добилась, по крайней мѣрѣ въ принципѣ. Національное болгарское собраніе, по удаленіи уже русскихъ министровъ, руководимое министерствомъ Данкова и Ко, безусловно и единогласно вотировало это соединеніе. Далѣе: Австріи безъ сомнѣнія лучше чѣмъ кому-либо извѣстна нерасторжимость связи Болгаріи съ Россіей, но внести смуту въ эти отношенія, хотя бы даже на время, было все же для Австріи не безвыгодно, особенно когда представлялся для того такой удобный инструментъ какъ князь Александръ. Призракъ вмѣшательства Европы,-- конечно не болѣе какъ призракъ,-- долженъ былъ, по соображеніямъ австрійскихъ политиковъ, конечно побудить Россію взойти не только въ объясненіе, но также я въ нѣкоторое соглашеніе съ Берлиномъ и Вѣною,-- а этого только и требовалось. Начнутся переговоры, и Австрія, "руководимая безпристрастіемъ", безъ сомнѣнія уступитъ Россіи Болгарію, признаетъ законность русскаго вліянія на эту часть Балканскаго полуострова, но подъ условіемъ разныхъ не безполезныхъ для нея оговорокъ... По крайней мѣрѣ въ такомъ смыслѣ представляется намъ, странный повидимому, но вѣроятно расчитанный и взвѣшенный во всѣхъ своихъ частностяхъ, политическій маневръ австрійскаго правительства.
   Ни съ того, ни съ сего, графъ Кальноки, въ отвѣтѣ своемъ венгерской делегаціи, выгородивъ конечно отъ упрека собственно русскій кабинетъ, но сваливъ вину на воинственную, будто бы агитацію русской печати, указалъ на Россію какъ на единственную державу угрожающую спокойствію Европы. При этомъ онъ нашелъ нужнымъ выразиться, что если Россія и нападетъ на Австрію, то Австрія не будетъ одна, т. е. далъ понять, что въ силу союза съ Германіей, Россіи придется имѣть дѣло и съ нею... Само собою разумѣется, такое заявленіе въ устахъ дипломата, какъ бы равнявшееся прямому вызову брошенному въ лицо Россіи, не могло не произвесть въ австрійской и германской публикѣ сильнѣйшее возбужденіе. Вслѣдъ затѣмъ, берлинскія газеты поспѣшили пояснить, что союзъ Германіи съ Австріей заключенъ въ интересѣ мира, т. е. что на стражѣ этого сокровища стоятъ два нѣкіихъ ангела съ обнаженными мечами, и всякій, кто захочетъ имѣть и свою часть въ этомъ сокровищѣ, долженъ за полученіемъ оной вступать въ сдѣлку съ обоими ангелами. Черезъ два дня. полагая вѣроятно, что надлежащій эффектъ на кого слѣдуетъ произведенъ, графъ Кальноки, въ отвѣтъ другой делегаціи, какъ бы взялъ свои слова назадъ и подтвердилъ, что Россія о войнѣ и не думаетъ, что отношенія ея къ Австріи самыя дружественныя, однимъ словомъ: погрозивъ Россіи за два дня, открылъ теперь перспективу мирнаго соглашенія. Вся эта фальшивая тревога произведена была повидимому единственно для того, чтобъ выше поднять цѣну успокоенія, и вся эта фальшивая аттака не имѣла, кажется, другой цѣли, какъ именно ту, чтобъ придать значеніе отступленію и отдать чужой товаръ самому хозяину -- въ видѣ великодушной, вслѣдствіе взаимнаго уговора и конечно съ выгодою для себя! Вамъ неизвѣстно, какія сношенія происходили у Россіи съ упомянутыми державами: мы убѣждены, что они велись нашею дипломатіею съ достоинствомъ и твердостью, но все же Россіи пришлось переговариваться, опредѣлять характеръ русскихъ отношеній къ Болгаріи и согласовать ихъ съ условіями "европейскаго мира"!.. Понятно, что переговоры должны были увѣнчаться успѣхомъ, и думаемъ, что обѣимъ западнымъ державамъ это было очень хорошо извѣстно впередъ и заранѣе, до начала всей этой ложной тревоги...
   Истолковательница послѣдней рѣчи гр. Бальноки, газета "Neue freie Presse" не замедлила пояснить тономъ совершенно оффиціознымъ, что Россіи и Австріи именно очень не трудно, и именно въ дѣлахъ на Востокѣ, придти къ желанному соглашенію, предъявивъ опредѣленныя требованія, спокойно обсудивъ ихъ, сдѣлавъ взаимныя уступки, и т. д. "Австріи -- выразилась она -- должно оставить всякія попытки умалить русское вліяніе въ Болгаріи... Въ Вѣнѣ не будутъ возставать противъ воззрѣнія Русскихъ, что настоящія болгарскія событія имѣютъ значеніе только мѣстное. Въ какія бы отношенія ни сталъ князь Болгарскій къ Россіи -- это его личное дѣло Европа (а также и Австро-Венгрія) не обязана поддерживать его протесты противъ русской опеки. Россія не помѣшала народному собранію утвердить желѣзнодорожную конвенцію; Австрія не должна мѣшать Россіи оберегать ея авторитетъ въ Болгаріи, лишь бы Болгарія не сдѣлалась передовымъ постомъ, откуда будетъ нарушенъ миръ Австріи, лишь бы изъ Болгаріи не наносили ущерба экономическимъ и торгово-политическимъ интересамъ...
   Участь принца Баттенберга, заключаетъ газета, зависитъ отъ его собственнаго поведенія: не удастся ему отстоять свой престолъ вслѣдствіе сопротивленія Россіи, ему также спокойно позволятъ уйти, какъ позволили ему надѣть болгарскую корону!"
   Бѣдный принцъ Баттенбергскій!... Каково же ему читать теперь эти строки, послѣ всѣхъ недавнихъ берлинскихъ и вѣнскихъ почестей и внушеній, послѣ всѣхъ оффиціозныхъ возгласовъ въ пользу его противъ Россіи, которыми была переполнена австрійская печать предъ и вслѣдъ за послѣднимъ болгарскимъ переворотомъ! Не знаемъ -- какъ въ концѣ-концовъ устроится положеніе легковѣрнаго и неразумнаго принца. Несомнѣнно одно, что связь Россіи съ Болгаріей и ея народомъ не потерпѣла, да и не можетъ потерпѣть никакого ослабленія,-- но этого недостаточно. На Россіи по отношенію къ Болгаріи лежитъ святая обязанность, возложенная на нее и ея положеніемъ, какъ сильной Славянской державы, и самымъ подвигомъ освобожденія и возрожденія Болгарскаго народа. Не можетъ, не должна она допустить, чтобы созданная ею Болгарія стала достояніемъ чужихъ и мѣстныхъ властолюбцевъ и проходимцевъ, и жертвою ихъ алчной корысти.
   Но для исполненія этой обязанности, необходимо самой Россіи умѣть понять и сознать ее, понять и сознать свое собственное историческое призваніе въ мірѣ и вести политику вполнѣ согласную съ ея достоинствомъ, съ интересами и съ духомъ своего народа. Во всемъ, что теперь совершается въ Болгаріи, прежде всего виновата сама Россія или та фальшивая политика, которою она руководилась въ послѣдніе годы прошлаго царствованія.... подъ руководствомъ фальшиво прославленнаго россійскаго канцлера!
  

Москва, 15-го ноября.

   Съ Запада дуетъ миролюбіемъ, и на этотъ разъ настолько рѣзко и чувствительно, что въ подлинномъ свойствѣ дуновенія нельзя сомнѣваться. Слава Богу! Вооруженный, хотя и не то что миръ разоружившійся, перековавшій "мечи на орала", однако все же лучше войны, и не только войны, но и того неопредѣленнаго состоянія, которое можно назвать полумиромъ и которымъ характеризовались до самыхъ послѣднихъ дней отношенія къ Россіи ея ближайшихъ сосѣдей. Правда, Германія хвалится, что куетъ миръ уже издавна, съ самаго окончанія Берлинскаго конгресса; только тѣмъ и занята, чтобы заключить кого-нибудь въ оковы мира; съ этою цѣлью и "лиги" или заговоры мира устроиваеть; но кромѣ того, что не всѣмъ эти оковы впору, не всякій охотился стать узникомъ миролюбивыхъ замысловъ германскаго канцлера,-- оказалось до очевидности, что немыслима для Европы никакая благоденственная тишина, обусловленная воинственными угрозами Русской державѣ. Въ самомъ дѣлѣ, какъ ни сладкогласно пѣлись гимны миру правителями и дипломатами срединнаго европейскаго материка, но трудно было этому пѣнію внушить Европѣ спокойствіе среди той суетливой, назойливой, запальчивой вражды къ Россіи, которою свистѣла, шумѣла, галдѣла до оглушенія германская и австрійская пресса. Въ послѣднее время она представляла подобіе дружной военной на насъ аттаки, какъ бы по чьей-то командѣ: "въ перья!".. Насъ то-и-дѣло кроили и дѣлили; пасквили, памфлеты, брошюры, передовыя газетныя статьи о походѣ на русскую территорію, съ соображеніями стратегическими и даже политическими на случай успѣха (который, при нашей пресловутой теперь въ Европѣ "слабости во всѣхъ отношеніяхъ", представлялся несомнѣннымъ), сыпались какъ картечь изъ митральёзы. Печать и въ Австро-Венгріи и въ Германіи конечно свободна, но по вопросамъ внѣшней политики она не имѣетъ привычки дѣйствовать слишкомъ рѣзво въ разладъ съ верховнымъ правительствомъ... Русская журналистика не столько оскорблялась, сколько сердечно огорчалась таковымъ непристойнымъ и незаслуженнымъ Россіею сосѣдскимъ поведеніемъ и пыталась вѣжливо урезонить расходившееся "общественное мнѣніе" этихъ просвѣщенныхъ, странъ,-- но ее же и притянули къ отвѣту! ее же именно и благоволилъ австрійскій министръ графъ Кальноки, публично, предъ высшимъ имперскимъ парламентомъ, обвинить въ бранномъ задорѣ! А теперь, опять словно по командѣ, всѣ главнѣйшіе органы австро-венгерской и германской прессы бьютъ отбой, слагаютъ пѣсни миру, выдаютъ похвальный аттестатъ русскому кабинету, гладятъ по головкѣ, снисходительно, русскую печать и объявляютъ внушительно, что на политическомъ горизонтѣ все обстоитъ благополучно, но обстояло бы еще благололучнѣе, еслибъ не было... нѣкоторыхъ черныхъ зловѣщихъ въ Россіи точекъ. Точки же эти -- русскіе панслависты. Они одни угрожаютъ миру. Не будь ихъ -- была бы тишь да гладь, и никакія бы жертвы не пищали, и Альзасцы, вѣроятно, благословляли бы свою судьбу, и Босняки только бы умилялись, отбывая Австрійцамъ воинскую и податную повинность... Вслѣдствіе таковыхъ заграничныхъ обвиненій, заговорили вновь "о панславистахъ въ Россіи" и многія наши газеты. Однѣ всячески отрицаютъ ихъ существованіе, но допускаютъ, что въ Россіи есть-таки въ извѣстной степени сочувствіе къ Славянамъ, которое впрочемъ оправдывается естественностью родственныхъ чувствъ. Другія, хмурясь, замѣчаютъ на это, что оно пожалуй и дѣйствительно такъ, но и родственниковъ надо любить съ умѣренностью и акуратностью, руководствуясь прежде всего собственными интересами; третьи возглашаютъ, что всякому славянскому вопросу и всякимъ славянскимъ симпатіямъ наступилъ теперь конецъ, и Россіи нужно теперь помышлять только "о цивилизаціи". При этомъ "Русскій Курьеръ" съ истинно-рабьимъ усердіемъ доноситъ своей барынѣ -- Западной Европѣ или въ частности своимъ "высококультурнымъ" госпожамъ Австро-Венгріи и Германіи, что напрасно-де отрицаютъ бытіе панславистовъ въ Россіи, что они имѣются, только подъ кличкой "славянофиловъ", которые вовсе не вымерли, а еще живы; что отъ нихъ-де вся и бѣда, они и послѣдней-то русской войны виновники, ихъ-то и слѣдовало бы искоренить, какъ гибель, какъ чуму, какъ язву нашихъ мѣстъ... Оставимъ, впрочемъ, наши газеты въ сторонѣ я займемся "черными точками" смущающими иностранныя правительства и публицистовъ.
   Что такое панславизмъ или въ буквальномъ переводѣ -- всеславянство? Существуетъ ли онъ? И да, и нѣтъ. Онъ не существуетъ ни какъ политическая партія, ни какъ политическая программа, ни даже какъ опредѣленный политическій идеалъ. Объединеніе всѣхъ Славянъ восточныхъ и западныхъ въ одно политическое тѣло даже и въ мечтахъ никому доселѣ въ точномъ образѣ не представлялось. Но панславизмъ несомнѣнно имѣетъ бытіе какъ присущее въ наше время всѣмъ многоразличнымъ вѣтвямъ Славянскаго племени сознаніе ихъ славянской общности или единоплеменности. Эта общность не имѣетъ, какъ таковая, ни формы, ни инаго внѣшняго выраженія; да и трудно было бы ей повидимому найти ихъ себѣ при разнообразіи всѣхъ этихъ вѣтвей, отличающихся другъ отъ друга и вѣроисповѣданіями, и внѣшними историческими судьбами, и нарѣчіями, и алфавитомъ: однѣхъ азбукъ славянскихъ можно насчитать семь или восемь!.. Ни одна изъ вѣтвей и не думаетъ поступаться въ пользу другой своею этнографическою или пожалуй мѣстною "національною" особенностью... Но при всемъ томъ, вопреки этому разнообразію, всѣ онѣ слышатъ въ себѣ близкое родство духа, всѣ онѣ въ наши дни сознаютъ себя какъ бы членами одного духовнаго и нравственнаго цѣлаго... Всѣ эти Чехи, Словаки, Словенцы, Хорваты, Сербы, Болгаре,-- всѣ они, вмѣстѣ съ пробужденіемъ къ національной жизни, пробудились не только какъ Чехи, Словаки, Словенцы и пр., но и какъ Славяне. Ибо не какъ Чехи, Словаки, Словенцы и пр., взятые порознь, призваны они ко всемірно-исторической роли, но какъ Славяне и черезъ Славянство: только этою стороною своего бытія, только какъ части міроваго племени Славянскаго, могутъ они достигнуть и міроваго значенія въ исторіи. Внѣ этой обще-славянской стороны, или измѣнивъ идеѣ Славянства, они -- ничто. Одною своею этнографическою особенностью не въ состояніи они спасти свою духовную самостоятельность отъ насилія и соблазновъ чуждыхъ народовъ, болѣе чѣмъ они мощныхъ культурою, энергіей воли, самомнѣніемъ и внѣшнею крѣпостью.
   Носительница этой идеи Славянства, воплотившая ее въ самомъ своемъ бытіи -- Россія. Этимъ и объясняются всѣ вольныя и невольныя тяготѣнія къ ней прочихъ, разсѣянныхъ и разрозненныхъ отраслей Славянскаго племени. Она уже сама цѣлый міръ,-- міръ, который стоитъ о себѣ и самъ собою, не извнѣ получаетъ, а самъ изъ себя раскрываетъ свое призваніе,-- міръ противополагающій себя Западу: и своимъ отличнымъ отъ него вѣроисповѣданіемъ, и своею не общею съ нимъ исторіею, и всѣми коренными началами соціальнаго, гражданскаго, политическаго своего быта, особымъ нравственнымъ и духовнымъ складомъ своего народа. Ему, русско-славянскому міру, передалъ въ наслѣдіе и въ береженіе православный Востокъ всѣ сохраненныя имъ сокровища вѣрующаго духа, когда изнемогъ самъ для исторической жизни и порабощенъ былъ ордами магометанскими; ему, русско-славянскому міру, передала умирающая Восточная Имперія свой вѣнецъ и свое неисполненное призваніе. Но представитель Востока и наслѣдникъ Византіи, этотъ русско-славянскій міръ не сталъ ни Востокомъ, ни Византіей, а расположись между Востокомъ и Западомъ, дерзновенно рѣшилъ воспринять въ себя и всѣ сокровища знанія и мысли западнаго человѣчества. Какъ совершитъ онъ за себя и за все Славянство этотъ подвигъ сочетанія и претворенія въ единое органическое духовное цѣлое сихъ богатствъ Востока и Запада,-- это вопросъ грядущихъ временъ, и не о немъ теперь рѣчь,-- а рѣчь о томъ, что къ концу XVII вѣка, преодолѣвъ всѣ противопоставленныя препятствія, вырвалась Россія (или въ лицѣ ея русско-славянскій православный міръ) на арену всемірной исторіи.
   Много уже къ тому времени безвозвратно погибло отдѣльныхъ Славянскихъ племенъ. Вся Сѣверная и Восточная Германія стоитъ на костяхъ славянскихъ, или на славянской подпочвѣ. Кровава, упорна была борьба славянскихъ поселеній вдоль Эльбы и Балтійскаго Поморья съ германскими рыцарями и ихъ дружинами, начиная съ Карла Великаго,-- но объ этомъ непререкаемомъ приговорѣ исторіи нечего уже и вспоминать. Оставшихся въ живыхъ, въ предѣлахъ современной Западной Европы, Славянъ -- Россія, при Петрѣ, застаетъ въ видѣ разрозненныхъ оазисовъ среди побѣдоносныхъ чуждыхъ имъ элементовъ. Къ дѣйствію грубой враждебной силы присоединилось и насиліе духовное. Римская Курія, воплотившая въ себѣ все древнее властолюбіе Рима и всю духовную сущность Запада, порвала ихъ связь съ Востокомъ, отъ котораго они приняли первоначально свѣтъ истинной вѣры, и посягнула такъ-сказать на самую душу этихъ Славянскихъ племенъ. Олатинились и Чехи, и Хорваты, и Словенцы, и Словаки, но не сразу и не безъ борьбы,-- однакоже латинство не уберегло ихъ національной самостоятельности. Славянская природа Чеховъ возстала, въ лицѣ Гуса, противъ духовнаго ига Рима во имя чистой истины вѣры и древнихъ преданій вселенской апостольской церкви, а также и во имя народности; Гусъ былъ сожженъ по рѣшенію Констанцкаго собора; его послѣдователи Гуситы вступили въ отчаянный бой съ германскимъ міромъ, наводи на него страхъ и ужасъ. Борьба обозначилась уже и тогда какъ борьба славянства съ германизмомъ... Германская сила преодолѣла. Послѣ сраженія при Бѣлой Горѣ въ 1620 г. и послѣ такъ-называемой Пражской Экзекуціи завершилась, повидимому, навѣки и судьба Чешскаго королевства. Всѣ письменные памятники чешской національности были истреблены, Чехія была раздавлена, растоптана, сломлена нравственно, и казалось -- уже не возстанетъ изъ праха... Ко времени выступленія Русской державы на политическую сцену Европы не было ни одной отрасли Славянскаго племени свободной и самостоятельной: Чехія -- провинція Австрійской или, по тогдашнему Священной Римской имперіи,-- преданная въ полное достояніе германизаціи; Словенцы въ австрійскихъ имперскихъ провинціяхъ -- Штиріи, Каринтіи, Крайнѣ, Истріи -- едва-едва въ низшихъ слояхъ своихъ хранили искру національности; Словаки пребывали нераздѣльно въ составѣ Венгерскаго королевства, которому подчинена была и Хорватія; Далматинское славянское побережье находилось подъ владычествомъ Венеціи и вообще итальянской культуры; на Балканскомъ полуостровѣ православные Сербы и Болгаре томились подъ игомъ магометанъ. Участь послѣднихъ была однако все же завиднѣе участи Славянъ въ австрійскихъ и итальянскихъ владѣніяхъ: турецкое господство, какъ ни было оно тягостно, все же однако не пыталось ни извратить ихъ вѣру, ни обезнародить, и словно подъ желѣзнымъ колпакомъ предохранило ихъ отъ германизаціи и папизма. Только на Черной Горѣ горсть сербскихъ удальцовъ подъ управленіемъ Владыки-митрополита, одна изъ всѣхъ Славянъ, кромѣ Россіи, хранила мужественно свою независимость... Имя славянское казалось затеряннымъ въ Европѣ, и Нѣмцы горделиво признавали ихъ низшею расою, призванною къ рабству или только къ тому, чтобы послужить матеріаломъ для питанія и восполненія господствующихъ расъ Запада съ утратой всякаго признака славянской народности, подъ воздѣйствіемъ германо-романской культуры.
   А Польша? Какъ могли мы не упомянуть ни однимъ словомъ объ этомъ славянскомъ королевствѣ, не знавшемъ западнаго политическаго ига до самаго своего паденія идя расчлененіи въ концѣ XVIII вѣка? Но въ томъ-то и дѣло, что Польша выдѣляется изъ общей судьбы Славянскаго, "опально-міроваго", по выраженію поэта, племени: она никогда не возносила славянскаго знамени. Отторгнувъ ее отъ Восточной церкви, католицизмъ,-- какъ говоритъ одинъ изъ новѣйшихъ польскихъ писателей,-- отторгнулъ ее и отъ всего православно-славянскаго міра (который есть и долженъ считаться міромъ по преимуществу православнымъ уже потому, что громаднѣйшее большинство Славянъ принадлежитъ къ этому исповѣданію) и вмѣстѣ съ тѣмъ повергъ ее, Польшу, къ ногамъ Запада -- какъ наиусерднѣйшую его прислужницу. Особенно же рѣшительный переворотъ въ судьбѣ Польши произошелъ во второй половинѣ XVI вѣка, когда въ эгу несчастную страну проникли іезуиты и вогнали ультрамонтанскій католическій духъ въ самую плоть и кровь польскаго племени. Ставъ любимѣйшею дочерью Римской куріи, Польша стала вмѣстѣ съ тѣмъ "бульваромъ Запада" противъ московскаго православія и "варварства"! Польша -- ренегатка въ мірѣ Славянскомъ, ренегатка вдвойнѣ, не только потому, что дала себя олатинить (католики, напр, и Чехи, и Хорваты -- къ несчастію), но и потому, что въ фанатической ненависти своей къ православію, исповѣдуемому большинствомъ Славянъ, въ томъ числѣ великимъ Русскимъ народомъ, заглушила въ себѣ и чувство и сознаніе славянской духовной общности и родства. Всегда и всюду православныя Славянскія племена, во всѣхъ своихъ стремленіяхъ къ національной независимости, въ числѣ самыхъ ярыхъ своихъ враговъ встрѣчали Поляковъ въ союзѣ съ романо-германскимъ Западомъ. Между тѣмъ, вопреки, какъ въ Чехіи -- благодаря Гусу и гуситству, такъ и между Хорватами -- благодаря ихъ ближайшему родству съ православнымъ Сербскимъ племенемъ и народнымъ, до сихъ поръ Живучимъ и дорогимъ преданіямъ о "старой вѣрѣ", живетъ и бодрствуетъ сознаніе славянскаго единства и братства.
   Намъ необходимо однакоже объяснить точнѣе и полнѣе внутреннее значеніе католическаго и православнаго исповѣданій для судьбы Славянскихъ племенъ, независимо отъ того факта, что большинство Славянъ вмѣстѣ съ Россіей принадлежатъ въ Православной церкви. Нѣтъ злѣйшаго врага для Славянства, какъ папизмъ, ибо онъ противорѣчитъ самому существу духовной славянской природы. Православіе само по себѣ не наноситъ ущерба никакой національности я обязываетъ своихъ исповѣдниковъ къ соблюденію лишь преданій и каноновъ вселенской церкви, постановленныхъ и утвержденныхъ на вселенскихъ соборахъ, кои равно признаются и Востокомъ и Западомъ. Оно даетъ полный просторъ возникновенію и преуспѣянію автокефальныхъ національныхъ церквей, не налагаетъ на нихъ узъ внѣшняго и внутренняго подчиненія какой-либо чуждой центральной власти, а налагаетъ лишь узы взаимнаго единенія въ любви и мысли, и лишь на общемъ свободномъ согласіи установляеть рѣшеніе общихъ церковныхъ вопросовъ. Не то Римская церковь. Она -- притязуя на вселенскость -- есть воплощенное отрицаніе самаго начала вселенскости въ его существенномъ смыслѣ; она вся насквозь проникнута односторонностью Запада. Это не что иное, какъ самъ, какъ самъ Римъ, возводящій себя во вселенское значеніе, притязающій на вселенское господство, домогающійся подчиненія себѣ всей вселенной. Державное призваніе древняго рtспубликанскаго и императорскаго Рима всецѣло перенесено въ область духовнаго державства Римскаго папы. Папизмъ всѣми возможными для него путами приплетаетъ исповѣдующихъ его -- къ Западу,-- т. е. къ Западу историческому, съ его міросозерцаніемъ и его идеалами. Такъ Римъ обязываетъ всѣ народы, принимающіе католическое вѣроисповѣданіе совершать богослуженіе не на ихъ народныхъ языкахъ, а непремѣнно на языкѣ латинскомъ. Онъ не допускаетъ національныхъ самостоятельныхъ церквей. Онъ есть центръ, куда должны устремляться раболѣпно умы и сердца всѣхъ вѣрныхъ католиковъ, откуда изрекаются непререкаемые глаголы духовной жизни и смерти. Авторитетъ не въ истинѣ самой, а въ папѣ, ибо ему одному принадлежитъ ея истолкованіе. Папа -- полновластный, самодержавный государь вселенской духовной державы, что на римскомъ церковномъ языкѣ выражается такъ: непогрѣшающій глава церкви, вице-Христосъ. Католики -- не сыны церкви, и не члены ея, а только подданные, безгласные и вполнѣ зависящіе отъ папскаго самодержавнаго или непогрѣшимаго произвола. Наконецъ, въ противоположность Православной церкви, гдѣ, по недавнимъ еще словамъ Восточныхъ Патріарховъ, народъ есть самое тѣло церкви, гдѣ міряне сознаютъ себя и признаются живыми членами церковнаго тѣла, причастными ея жизни и дѣланію -- въ католической церкви народъ есть anima vilis, міряне -- даже не низшій классъ, а какіе-то страдательные субъекты. Мірянамъ не дозволено чтеніе Священнаго Писанія; мірянамъ святое таинство Евхаристіи преподается не подъ обоими видами; даже литургія, которая въ Православной церкви не мыслится иначе, какъ въ присутствіи собранія вѣрующихъ или хоть одного изъ нихъ, какъ представителя всѣхъ тѣхъ, для кого и отъ кого священнодѣйствующимъ приносятся Св. Дары (ибо самое жертвоприношеніе есть въ то же время образъ таинственнаго общенія человѣковъ во Христѣ),-- даже литургія можетъ совершаться у Латинянъ священникомъ одиноко, про себя и для себя, и даже шепотомъ...
   Но различіе идетъ еще глубже, православіе есть по преимуществу религія духа. Католицизмъ по преимуществу -- религія въ практическомъ своемъ примѣненіи) По это преобладаніе практицизма надъ духомъ обратило католицизмъ въ религію внѣшняго земнаго авторитета, внѣшней правды и внѣшнихъ обездушенныхъ дѣлъ, т. е. дѣлъ, которыя цѣнятся сами по себѣ, независимо отъ отношенія къ нимъ духа. Таковымъ сталъ католицизмъ именно по мѣрѣ того, какъ онъ отдѣлялся отъ вселенскаго братскаго равенства и единства, и воспринималъ въ себя духовное наслѣдіе языческаго, міродержавнаго, практическаго Рима. Древній Римъ былъ по преимуществу практикъ и олицетворенный формально-логическій разумъ. Онъ выработалъ во всей строгости и оставилъ въ наслѣдіе міру идею государства и внѣшней правды. Только она и могла быть доступна вполнѣ язычнику -- внѣ божественнаго откровенія, точно также какъ только одно государство могло представляться ему какъ высшая форма и цѣль бытія -- внѣ христіанскаго идеала церкви. Это высшее, что могъ дать языческій міръ,-- и поистинѣ какое могучее, колоссальное созданіе раціонализма являетъ намъ Римское Право! Это есть "право" по преимуществу, это собственно единственное изъ "правъ" построенное въ строгой послѣдовательности отъ начала до конца, а потому и остается оно до сихъ поръ не только вѣковѣчнымъ изумительнымъ памятникомъ, но и предметомъ научнаго изученія. Понятно, что и по прошествіи чуть не 20 вѣковъ оно продолжаетъ составлять предметъ преподаванія, необходимую школу для юриста, ибо только оно формируетъ настоящее, строгое юридическое мышленіе. Но не надо забывать, что и Римлянинъ, завершивъ зданіе своего "Права", изрекъ ему приговоръ или по крайней мѣрѣ призналъ бытіе высшей, еще не ясной для него, не воплощаемой "правомъ" истины,-- словами: summum jus -- summa injuria!... И если государство, какъ высшая внѣшняя форма земнаго общежитія, не можетъ обойтись безъ внѣшней правды, то христіанство преднесло передъ человѣчествомъ идеалъ еще высшаго бытія и общежитія, зиждущагося на правдѣ внутренней. На этой-то правдѣ внутренней, не юридической, не на внѣшне-логическомъ умозаключеніи основанной, а на свидѣтельствѣ духа и на согласіи съ истиной Божіей -- и воздвигнута на землѣ Святая Церковь.
   Но католицизмъ перенесъ духъ Римскаго Права и въ область церковную, запечатлѣлъ его характеромъ, его казуистикою самое христіанское нравственное ученіе. Поэтому-то католицизмъ, представляя такую раціональную (для многихъ -- увы! соблазнительную) стройность, являетъ въ то же время въ себѣ положительное оскудѣніе вѣрующаго духа; поэтому-то онъ и опознаетъ истину или думаетъ опознать ее лишь по легальнымъ, юридическимъ признакамъ, паспортамъ, примѣтамъ, подчиняетъ ее внѣшнему авторитету.
   Этотъ духъ Римскаго Права вошелъ въ то же время въ самыя нѣдра западныхъ, Германо-Романскихъ народовъ, въ ихъ жизнь, бытъ и нравственное міросозерцаніе. Но этотъ духъ чуждъ натурѣ племенъ Славянскихъ; ихъ, какъ извѣстно (и Русскій народъ въ особенности), обвиняютъ даже въ недостаткѣ чувства легальности или внѣшней законности. Упрекъ справедливъ, но онъ вмѣстѣ съ тѣмъ свидѣтельствуетъ о томъ, что для Славянина вообще, тѣмъ болѣе для Славянина православнаго, юридическая истина ниже истины нравственной, и всѣ стремленія его души, нашедшія себѣ выраженіе и въ основахъ его быта -- направлены къ правдѣ внутренней. "Рѣшить по Божьи" для русскаго крестьянина, напримѣръ, самое желанное рѣшеніе, всегда предпочитаемое имъ "рѣшенію по закону". Вообще племена Славянскія по природѣ своей не столько политическія, сколько такъ-еказать бытовыя; государство для нихъ не есть само по себѣ высшая цѣль существованія, а только средство для свободнаго мирнаго и благоденственнаго бытія, утверждающагося всего болѣе на внутренней, а не на юридической правдѣ. Допуская же однако послѣднюю, какъ роковую необходимость, они стараются вмѣстѣ съ тѣмъ, въ противоположность Романо-Германскимъ племенамъ, всемѣрно оградить отъ вторженія такъ-называемаго "правоваго порядка" область нравственныхъ отношеній. Извѣстно, напримѣръ, что теперь на Западѣ все тяготѣетъ къ тому (да таковъ, вмѣстѣ съ тѣмъ, и идеалъ нашихъ доморощенныхъ "либераловъ"), чтобъ мировой судья и квартальный вторглись не только въ церковь, но и въ семью, въ отношенія родителей къ дѣтямъ, дѣтей къ родителямъ, супруговъ между собою, вездѣ, всюду,-- чтобъ "правовой порядокъ" влѣзъ въ самую душу и тамъ бы замѣнилъ самую совѣсть!
   Вотъ, благодаря именно всѣмъ этимъ (бѣгло и поверхностно лишь намѣченнымъ нами) свойствамъ Славянскаго племени, такъ и пришлось по немъ, по милости Божіей, православное исповѣданіе! Отсюда же понятно, почему такъ чуждо, такъ противорѣчитъ его духовной природѣ исповѣданіе римско-католическое, съ его папизмомъ или вѣрою, по выраженію древней Руси. Сведемъ же вкратцѣ эти существенныя противорѣчія. Принимая латинство, Славянинъ отрекается отъ вселенскаго характера и идеала христіанства въ пользу западнаго; отъ роднаго языка въ богослуженіи -- въ пользу чужаго, латинскаго; отъ національной церкви, съ ея вселенской основой, въ пользу Рима, куда и переноситъ онъ свой церковный центръ. Онъ перестаетъ быть живымъ членомъ церкви, причастнымъ ея внѣшней и внутренней жизни; онъ, какъ мірянинъ, занимаетъ мѣсто лишь за оградой церковной, внутри которой сидитъ лишь привилегированный классъ человѣчества,-- начальства и власти, и служилое сословіе церковное: онъ поступаетъ въ безпрекословное подчиненіе государю-папѣ -- въ качествѣ безгласнаго подданнаго, лишеннаго даже права непосредственно питаться истиной изъ Священнаго Писанія. Аристократическая стихія, присущая католическому міру, претитъ демократизму Славянскаго племени,-- и весь строй латинской церкви находится въ прямой противоположности съ тѣмъ православнымъ церковнымъ строемъ, который такъ соотвѣтствуетъ началу вѣчевому, хоровому, мірскому или общинному

  
   Сочиненія И. С. Аксакова. Славянскій вопросъ 1860-1886
   Статьи изъ "Дня", "Москвы", "Москвича" и "Руси". Рѣчи въ Славянскомъ Комитетѣ въ 1876, 1877 и 1878.
   Москва. Типографія М. Г. Волчанинова (бывш. Н. Н. Лаврова и Ко). 1886.
  

СТАТЬИ ИЗЪ ГАЗЕТЫ "РУСЬ".
1880-1881 г.

  

(ПЕРЕДОВЫЯ СТАТЬИ.)

Москва, 2 мая 1881 г.

   Извѣстія изъ Болгаріи не были для насъ неожиданностью. Всѣ доходившія до насъ свѣдѣнія, всѣ письма нашихъ корреспондентовъ заставляли предвидѣть кризисъ въ той или другой формѣ. Мы, впрочемъ, до послѣдней минуты надѣялись, что кризисъ этотъ совершится только въ сознаніи такъ-называемой болгарской "интеллигенціи".... (несчастное слово, самохвальный, надменный, одуряющій титулъ, не употребляемый образованными классами ни въ одной странѣ міра и честь изобрѣтенія котораго всецѣло принадлежитъ дерзкой спѣси нашихъ ученыхъ неучей,-- этой полуобразованной, фальшиво-либеральной, къ сожалѣнію, многочисленной фракціи русскаго общества!) Но кризисъ этотъ оказался острѣе чѣмъ думалось,-- и изъ домашняго, внутренняго, грозитъ стать событіемъ внѣшняго, немаловажнаго политическаго значенія. Мы надѣемся однако, что мудрость Болгарскаго народа (именно народа въ тѣсномъ смыслѣ, тѣхъ сельскихъ и городскихъ жителей, которыхъ "интеллигенція" причисляетъ къ классу неинтеллигентныхъ) съумѣетъ дать этому кризису мирное, правильное разрѣшеніе.
   "О, если бы князь Черкасскій не умеръ такъ рановременно,-- еслибъ именно онъ докончилъ организацію Болгарскаго княжества: не находились бы мы въ такомъ безобразномъ положеніи, какъ нынѣ!" писалъ намъ недѣли двѣ тому назадъ одинъ Болгаринъ изъ Софіи.... Да, нѣтъ сомнѣнія, дѣла въ Болгаріи пошли бы иначе, хотя бы Россіи и не пришлось, къ насмѣшливому удивленію всего міра, чваниться тѣмъ, что она не только "освободительница Болгаръ* цѣною своей крови и достоянія,-- но и подательница "конституціонныхъ благъ", сфабрикованныхъ государственными "либералами" Петербурга. Нѣтъ ни малѣйшаго сомнѣнія, что причина настоящаго зла въ Болгаріи именно -- "конституція", навязанная нами Болгарамъ, конституція, составленная по западно-европейскому образцу, безъ соображенія съ характеромъ, нравами, недавнимъ историческимъ прошлымъ и съ настоящими потребностями народа.
   Судьба освобождающихся Балканскихъ племенъ вообще трагическая. Начинать созиданіе государства въ XIX вѣкѣ, на виду у народовъ старой цивилизаціи, утратившихъ даже намять о своихъ доисторическихъ временахъ, давно пережившихъ свой эмбріологическій процессъ и періоды постепенной, естественной, такъ сказать, безсознательной государственной формаціи -- задача мудреная Вмѣсто жизни выходитъ теорія, вмѣсто творчества -- сочиненіе! Такое насильственное сокращеніе натуральнаго роста, такая замѣна свободнаго развитія инстинкта и непосредственныхъ силъ отвлеченною дѣятельностью разсудка -- не обходится даромъ. Это почти то же, что изъ отроческаго періода перескочить прямо въ старческій, или если бы отрокъ, даже просто ребенокъ, попалъ, въ качествѣ равноправнаго, въ общество людей, уже преклонныхъ лѣтъ, при чемъ, по необходимости и ради отроческаго самолюбія, сталъ бы гримироваться старикомъ, искусственно бороздить себѣ лобъ морщинами, наклеивать усы и говорить басомъ.... Такъ было съ Сербами Княжества, которые прямехонько изъ эпоса, изъ пастушескаго періода, изъ "богоравныхъ", какъ Эвмей у Гомера, свинопасовъ (главный промыслъ сербскій) прыгнули въ цивилизацію нашего столѣтія, обзавелись тотчасъ же "интеллигенціей)", пославъ немедленно человѣкъ пять свинопасовъ учиться философіи у Гегеля (это фактъ), обстановились "аппелляціонными" и "кассаціонными" судами (дорожа, разумѣется, именно иностранными названіями), а потомъ и конституціей совершенно европейскаго склада. Письмо изъ Сербіи, напечатанное въ "Политическомъ Обозрѣніи" 24 No "Руси", свидѣтельствуетъ о томъ положеніи, въ которомъ, благодаря своей "интеллигенціи", находится это несчастное, неудавшееся княжество: ему предстоитъ или внутренній государственный переворотъ, или окончательное "вступленіе въ сферу австрійскихъ интересовъ". Примѣръ Сербіи долженъ былъ бы предохранить Болгаръ и русскія власти отъ повторенія роковой ошибки. Нѣкогда, въ рѣчи, произнесенной нами въ качествѣ предсѣдателя Московскаго Славянскаго Комитета, мы именно увѣщевали Болгаръ не идти по путямъ своихъ сосѣдей,-- но нашъ голосъ не былъ и не могъ быть услышанъ -- при авторитетномъ голосѣ русскихъ оффиціальныхъ устроителей Болгаріи, смѣнившихъ князя Черкасскаго, и при мнимо-либеральномъ гвалтѣ нашей голосистой прессы, привѣтствовавшей ихъ конституціонные замыслы. Пожала плечами старая Европа, дивясь нашему легкомыслію, а нѣкоторые `ея политики коварно улыбнулись въ предвидѣніи будущаго....
   Вникните въ положеніе Болгаръ въ минуту освобожденія. Не только "Болгаріи" не было, какъ обособленной страны съ какимъ-либо отдѣльнымъ гражданскимъ устройствомъ, какъ термина политическаго, но она не существовала даже какъ терминъ географическій, т. е. съ опредѣленными границами территоріи: это былъ терминъ только этнографическій. Пять вѣковъ турецкаго рабства не смогли вытравить въ Болгарахъ ихъ національнаго сознанія, ихъ стремленій къ независимости,-- вѣчная имъ за то честь и хвала,-- но они, разумѣется, отвыкли отъ всякой политической и гражданской самостоятельной жизни. Не сами они и освободились, разучившись и владѣнію оружіемъ, ставъ народомъ по преимуществу земледѣльческимъ, промышленнымъ и торговымъ. (Впрочемъ, по увѣренію русскихъ офицеровъ и до опыту небольшаго болгарскаго ополченія, устроеннаго Россіей въ минувшую войну, Болгарскій народъ представляетъ прекрасный матеріалъ для образованія стойкаго, доблестнаго регулярнаго войска). Тѣ изъ Болгаръ, которые, до эпохи освобожденія, получили нѣкоторое образованіе, готовили себя для учительства, для педагогической, а никакъ для административной дѣятельности. "Оставьте намъ Русскихъ для занятія высшихъ административныхъ постовъ, хоть на нѣкоторое время", писали намъ неоднократно просвѣщеннѣйшіе изъ Болгаръ, "пока мы подготовимъ своихъ людей, а теперь ихъ у насъ еще не имѣется; всякій школьный учитель того и гляди возмнитъ себя способнымъ занять мѣсто министра, воспылаетъ честолюбіемъ и духомъ интриги". Такъ предсказывали умные Болгары, такъ и случилось. Отчасти по недостатку у насъ въ Россіи своихъ собственныхъ способныхъ къ высшей администраціи людей, отчасти по политическимъ и другимъ соображеніямъ, требованіе Болгаръ не могло быть исполнено, и только должность военнаго министра, къ счастію для Болгаріи, всегда до сихъ поръ исправлялась, и въ настоящее время исправляется Русскимъ. Поле для интригъ честолюбія открылось обширное,-- и все, что не пахало, не торговало и не промышляло, потянулось къ высокимъ окладамъ жалованья, къ властвованію въ той или другой формѣ: не было той неспособности, которая бы не предъявляла притязанія на какой-либо министерскій портфель.
   Что было нужно для Болгаріи въ главныхъ чертахъ? Нужно было установить мѣстное самоуправленіе въ сельскихъ и городскихъ общинахъ въ формѣ наиболѣе сродной Болгарамъ, наравнѣ со всякимъ Славянскимъ племенемъ,-- ввести обычай скупщины или собора народныхъ представителей или, точнѣе, избранныхъ отъ народа пословъ -- вовсе не въ видѣ европейскаго конституціоннаго собранія съ самодержавствующимъ большинствомъ голосовъ, а единственно и исключительно въ видѣ собранія совѣщательнаго. Наконецъ, пуще всего слѣдовало учредить крѣпкую, сильную, объединяющую, центральную, державную власть. Внѣшнее политическое положеніе Болгарскаго Княжества, въ виду отдѣленія отъ него Восточной Румеліи и стремленія обѣихъ частей Болгаріи къ возсоединенію, въ виду возможности новыхъ войнъ и политическихъ усложненій, таково, что и въ конституціонной странѣ потребовало бы учрежденія временной диктатуры. Вмѣсто этого всего введенъ былъ европейскій парламентаризмъ; введено правленіе "большинства", и это въ странѣ, не доросшей до яснаго политическаго сознанія и не знающей, разумѣется, никакой борьбы исторически-сложившихся политическихъ партій, а знающей развѣ только борьбу личныхъ эгоистическихъ интересовъ, прирожденную всякому человѣческому обществу. Разумѣется, только эта одна борьба и проявилась на дѣлѣ... Что "единство" всегда желательно и необходимо -- это старая истина, обратившаяся въ общее мѣсто; тѣмъ не менѣе это такая истина, которой практическое примѣненіе въ жизни было особенно нужно въ Болгаріи при началѣ новаго государственнаго бытія. "Единство!..." Какое тутъ единство, когда, по примѣру цивилизованной Европы, оказывается нужнымъ обзавестись именно партіями? какъ же быть безъ партій, воли есть "конституція"? И вотъ новые граждане, еще почти не выйдя изъ утробы матери на политическій божій свѣтъ, задаются задачею не единства, а разъединенія: "ты, Петко, будь консерваторомъ, ты, Ника, ступай-ка въ либералы, а я, Райко, махну въ радикалы"! Что охранять консерваторамъ -- турецкіе порядки? ибо другой старины нѣтъ; въ чемъ задачи либерализма, когда все дѣло въ томъ, чтобы дарованную свободу отъ иноземнаго ига сберечь и упрочить? какіе тутъ "радикалы", которыхъ послѣднее слово анархія, когда нужно воздвигать государство, и именно крѣпкую монархію?... Такихъ вопросовъ никто, кажется, себѣ и не задавалъ. Но достаточно приведенныхъ иностранныхъ именованій для того, чтобы уразумѣть напало отчужденія между "интеллигенціей" и народомъ. Всею этою нелѣпостью, бьющею въ глаза, не смутились наши русскіе конституціонныхъ дѣлъ мастера, не смутятся вѣроятно и теперь, забывая, что европейскія конституціи -- продуктъ долгой исторической своеобразной жизни, исторически выработавшійся компромиссъ между угнетавшими и угнетенными классами, между полноправными и нѣкогда безправными, но въ послѣдствіи окрѣпшими сословіями! Ничего подобнаго ни въ Сербіи, ни въ Болгаріи нѣтъ и не бывало,-- тамъ нѣтъ ни сословій, ни даже классовъ, всѣ равны и равноправны въ формѣ почти первобытной.
   Южнымъ Славянамъ вообще недостаетъ дисциплины, безъ которой невозможно существованіе государства,-- недостаетъ имъ и чувства "отечества", какъ политическаго цѣлаго, обязывающаго всѣхъ къ солидарности и отвѣтственности. Ихъ понятія ограничиваются пока "племенемъ" и "родиной",-- и этого имъ, конечно, въ вину ставить нельзя. Нашъ Русскій народъ, кромѣ того, что онъ прошелъ тысячелѣтнюю трудную историческую школу, воспитываетъ въ себѣ дисциплину своимъ мірскимъ устройствомъ, при которомъ каждый, съ раннихъ лѣтъ, пріучается согласовать свой эгоизмъ съ интересомъ своего общества и подчинять свою волю волѣ міра. Поэтому нашъ народъ и не можетъ идти въ сравненіе съ прочими Славянскими племенами,-- поэтому онъ одинъ изъ нихъ, какъ наиболѣе способный къ послушанію и сознательной дисциплинѣ, и создалъ могущественнѣйшее въ свѣтѣ государство. Но какъ же принялись наши русскіе Европейцы за водвореніе въ Болгаріи нужныхъ для нея условій здороваго бытія? Учрежденіемъ безправной верховной власти и, между прочимъ, узаконеніемъ не то, что свободы, но разнузданности политическихъ нравовъ и печати въ странѣ, только еще начинающей лепетать и еще не имѣющей правильно устроенныхъ судовъ! Разумѣется, эта свобода, къ великому смущенію сельскаго люда, серьезно относящагося къ печатному слову, превратилась у новоиспеченной болгарской интеллигенціи въ свободу не борьбы мнѣній, а площадныхъ ругательствъ, гнусныхъ сплетней и клеветъ, которыми и стали обмѣниваться партіи министровъ смѣщенныхъ и властвующихъ. Наши публицисты видѣли въ этомъ проявленіе "молодой, здоровой жизни", тогда какъ надо было предвидѣть иное: именно, что общество, неумѣющее чтить и уважать достоинство имъ же избранной власти, подрываетъ въ корнѣ самый свой политическій строй. Кончилось тѣмъ, что пребывающіе во власти "либералы" не выдержали поношенія и стали преслѣдовать поносящихъ самыми неконституціонными, а турецкими способами...
   Къ довершенію бѣдъ, не мало теперь въ Болгаріи Болгаръ, заразившихся въ нашихъ русскихъ школахъ, въ которыхъ получили образованіе, нашею общественною язвою -- нигилизмомъ. Они призваны теперь, призваны къ дѣятельности положительной, творческой, а въ Россіи научились только теоріямъ отрицанія и разрушенія! Нашлись попугаи и обезьяны между Болгарами, которые обзавелись органами соціалистическаго и революціоннаго духа,-- нашлись такіе, которые осмѣлились класть хулу на своего Благодѣтеля и Освободителя, на Мученика-Царя. Но этого Болгарскій народъ уже не могъ выдержать. Въ настоящемъ движеніи Болгарскаго народа, котораго Князь Александръ явился смѣлымъ выразителемъ, мы видимъ залогъ лучшаго будущаго. Болгарскій народъ имѣетъ въ себѣ всѣ задатки для правильнаго гражданскаго развитія. Онъ серьезенъ, здравомысленъ, миролюбивъ, трудолюбивъ, упоренъ въ достиженіи цѣли, не терпитъ фразы и ничего показнаго, никакихъ внѣшнихъ, театральныхъ демонстраціи и манифестацій. Онъ не стыдится благодарности. А способность помнить благодѣяніе и сохранять въ душѣ за него признательность есть великая добродѣтель, свидѣтельствующая о прочномъ нравственномъ внутреннемъ строѣ народномъ,-- добродѣтель, которой, напримѣръ, вовсе не знаютъ "интеллигентные" или по сербски: "изображенные" Сербы Княжества.
   Не знаемъ, чѣмъ окончится кризисъ и что рѣшитъ великое народное собраніе, созываемое Княземъ. Самымъ мудрымъ рѣшеніемъ представляется намъ упраздненіе, хотя бы временное, лѣтъ пока на пять или даже десять, существующей формы правленія, основанной на парламентскомъ большинствѣ, и ограниченіе правъ собранія только совѣщательнымъ, но конечно вполнѣ свободнымъ, независимымъ голосомъ. Такой добровольный опытъ показалъ бы, по окончаніи срока, какой образъ государственнаго существованія наиболѣе приличенъ Болгаріи и лучше предохраняетъ страну отъ того министерскаго деспотизма, отъ котораго такъ изстрадался народъ при господствѣ настоящей пресловутой "либеральной" партіи, съ г. Каравеловымъ во главѣ.
   Искреннее участіе къ благородному Сербскому племени вынуждаетъ насъ обратиться съ словами предостереженія къ Черногорцамъ, особенно къ тѣмъ, которые учатся теперь въ Европѣ и у насъ въ Россіи. Пусть то, что происходитъ теперь въ Сербскомъ и Болгарскомъ княжествѣ, послужитъ для нихъ урокомъ. Будущее Сербскаго племени зависитъ теперь во многомъ отъ Черногоріи. Пусть знаютъ они, что только та часть Сербскаго племени преуспѣетъ и въ силѣ и въ истинной свободѣ, которая не погонится за слѣпымъ подражаніемъ Западной Европѣ, воспитаетъ въ себѣ чувство и сознаніе государственной дисциплины,-- заведетъ себѣ конституціи по западно-европейскому образцу...

-----

   Вотъ телеграммы изъ Софіи, напечатанныя въ "Московскихъ Вѣдомостяхъ" и подавшія поводъ въ нашей статьѣ:
   СОФІЯ, 9 мая (27 апрѣля). Сегодня князь въ своей прокламаціи къ народу успокоилъ общественное мнѣніе, уволивъ министерство Каравелова. Его высочество поручилъ министру Эрироту составить новый умѣренный временный кабинетъ. Министромъ юстиціи назначенъ предсѣдатель кассаціоннаго суда Стаматовъ. Въ прокламаціи говорится о скоромъ созваніи великаго народнаго собранія, для устраненія хаоса и причинъ, задерживающихъ правильное развитіе княжества. Въ случаѣ непринятія мѣръ этимъ послѣднимъ князь рѣшился отказаться отъ Болгарскаго престола.
   СОФІЯ, 9 мая (27 апрѣля). Въ прокламаціи князя сказано: "Единогласное избраніе ввѣрило мнѣ судьбы Болгаріи. Не безъ колебаніи принялъ я на себя задачу вести Болгарію по пути преуспѣянія, трудился добросовѣстно, допускалъ всѣ попытки организовать правильное развитіе княжества. Къ сожалѣнію, всѣ эти попытки обманули мои надежды. Болгарія оказывается нынѣ дискредитованною извнѣ, дезорганизованною внутри. Такое положеніе поколебало въ народѣ вѣру въ справедливость и законы". Князь извѣщаетъ, что онъ поручилъ Эрнроту образованіе временнаго кабинета до рѣшенія народнаго собранія. "Если оно утвердитъ условія необходимыя для правительства, которыя я предъявлю и отсутствіе которыхъ было главною причиной нынѣшняго положенія дѣлъ, въ такомъ случаѣ я оставлю корову за собой. Такъ какъ моя задача состоитъ въ споспѣшествованіи благу Страны, то я считаю своимъ святымъ долгомъ заявить торжественно, что нынѣшнее положеніе дѣлаетъ исполненіе этой задачи невозможнымъ. Основываясь на конституціи, я рѣшилъ созвать собраніе -- органъ высшей національной воли и возвратить ему корону, а вмѣстѣ и судьбы Болгаріи. Если нынѣшнее положеніе не измѣнится, я рѣшился оставить тронъ, съ сожалѣніемъ, но съ сознаніемъ, что исполнилъ свой долгъ до конца".
   Составъ новаго кабинета: Эрнротъ -- министръ военный, внутреннихъ дѣлъ и президентъ, Зелесковичъ -- финансовъ, Стаматовъ -- юстиціи, прочіе министры остаются прежніе.
  

Москва, 20-го іюня 1881 г.

   Ужъ не далекъ день, который рѣшитъ судьбу дорогой каждому русскому сердцу Болгаріи. Даруетъ ли Болгарскій народъ князю Александру требуемое имъ полномочіе и,-- возложивъ на него бремя своего довѣрія, бремя личной власти и личной отвѣтственности, а на себя семилѣтній искусъ терпѣнія и надежды,-- мирно разойдется по домамъ? или же заклубится по Дунаю дымъ парохода, уносящаго перваго князя Болгаріи отъ сей страны далече,-- и недавно рожденное государство, оставшись внезапно безгосударнымъ, станетъ жертвою внутреннихъ смутъ, анархіи, а въ концѣ концовъ и иноплеменнаго нашествія -- Турокъ или Австрійцевъ? Мы съ своей стороны вѣримъ въ здравый смыслъ болгарскихъ народныхъ массъ, и почти не сомнѣваемся въ ихъ рѣшеніи. И рѣшеніе это, благопріятное для князя, будетъ принято Болгарскимъ народомъ вовсе не изъ раболѣпства или "сервилизма", въ чемъ такъ склонны на Западѣ упрекать Славянскія племена,-- вовсе не страха ради, не подъ давленіемъ власти,-- а совершенно искренно и свободно, вопервыхъ, какъ самый благополучный исходъ изъ настоящаго положенія, во-вторыхъ, потому, что народъ умѣетъ терпѣть и ожидать, и очень серьезно отнесется къ семилѣтнему сроку, который самъ князь назначаетъ для предстоящаго политическаго испытанія.-- Народъ вообще, всякій народъ, тѣмъ и отличается отъ единичнаго лица или даже отъ совокупности отдѣльныхъ лицъ, составляющей его верхній слой, общество или "интеллигенцію", что лицо -- нетерпѣливо, мѣряетъ ходъ событій и общественнаго развитія короткимъ срокомъ личной жизни, торопитъ исторію, тогда какъ народъ, организмъ историческій, живущій въ вѣкахъ, мѣряетъ свою жизнь историческимъ же мѣриломъ. Эта народная черта, кажется намъ, мало оцѣнена и замѣчена, и она въ особенности ярко выступаетъ въ Русскомъ народѣ. Въ этой чертѣ, повторяемъ, и заключается существенное отличіе народа, въ тѣсномъ смыслѣ этого слова, отъ его такъ-называемой интеллигенціи: у обоихъ равныя мѣры времени, разныя отношенія къ исторической жизни. Всего лучше выражается это различіе сравненіемъ народа съ корнемъ, а интеллигенціи съ листьями, къ которымъ, въ извѣстной басни Крылова, корни дерева обращаются съ такою рѣчью:
  
   Молчите въ добрый часъ
   И помните ту разницу межъ насъ.
   Что съ каждою весной листъ новый народится,
   А если корень изсушится,
   Не станетъ дерева, ни васъ.
  
   Но мы увлеклись въ сторону. Впрочемъ, поученіе басня годится не только для нашей, но и для молодой болгарской интеллигенціи, которая на первыхъ же порахъ своего бытія, упоенная хмѣлемъ политическаго властолюбія, начала ужъ слишкомъ скоро забывать о корнѣ.-- Русская публика не могла, конечно, не смущаться тѣми тенденціозными извѣстіями, которыя разсылались въ русскія и заграничныя гавоты приверженцами обѣихъ борющихся партій. Надобно сказать правду, особенною тенденціозностью отличались телеграммы и письма въ духѣ партіи "либераловъ", пересылаемыя въ газету "Голосъ" ея корреспондентомъ, котораго мы имѣемъ честь знать лично, а потому имѣемъ и нѣкоторое основаніе считать его сообщенія пристрастными. Зная по долговременному опыту, какъ запальчивы во взаимной борьбѣ южные Славяне, какъ склонны, но своей страстности, къ преувеличеніямъ, какъ легковѣрны ко всякому обвиненію, ввводимому на врага, мы старались узнать о настоящемъ положеніи дѣлъ изъ другихъ источниковъ, отъ лицъ менѣе заинтересованныхъ,-- и свѣдѣнія нами полученныя только подтвердили наше мнѣніе, уже высказанное въ 25 No "Руси"... Народъ былъ равно недоволенъ ни "консерваторами", ни "либералами", но послѣдними недоволенъ еще сильнѣе, потому что они долѣе оставались во власти, слишкомъ много популярничали и обѣщали, и слишкомъ скоро зазнались... Что бы ни толковали наши газеты о народномъ сочувствіи къ такимъ "либераламъ", какъ гг. Цанковъ и Каравеловъ, достаточно напомнить, что г. Каравеловъ,-- можетъ быть и несправедливо,-- пользуется репутаціей позитивиста или вольномыслителя (libre-penseur), а г. Цанковъ -- католикъ, т. е. вѣроотступникъ, который, во время оно, затѣялъ было искать для Болгаръ защиты отъ греческой патріархіи у римскаго папы, и съ этой цѣлью склонялъ Болгаръ къ переходу, если не прямо въ латинство, то въ унію. Баковы бы ни были "патріотическія" побужденія такого вѣроотступничества, но оно свидѣтельствуетъ о замѣчательномъ легкомысліи этого "передоваго дѣятеля", какъ величаютъ его нѣкоторыя наши газеты, и о совершенной его неспособности служитъ выразителемъ національнаго духа Болгаріи. Народъ Болгарскій, остававшійся вѣрнымъ православію въ теченіи пятивѣковаго рабства и только благодаря этой вѣрности сохранившій свою народность и свою единовѣрную связь съ Россіей,-- за г. Данковымъ ни въ латинство, ни въ унію не пошелъ, не пойдетъ, конечно, за нимъ и теперь. Уже одно то обстоятельство, что даръ "конституціонной свободы" предлагается вѣроотступникомъ, невольно внушаетъ народу недовѣріе, которое какъ само собою разумѣется, поддерживается въ немъ и духовенствомъ. Не въ такой степени рѣзко, но также несочувственно относится духовенство и къ Каравелову. Нельзя же предполагать, чтобы мнѣніе духовенства, особенно же высшаго, т. е. епископовъ, архіереевъ, митрополитовъ, не имѣло никакого значенія для народа. Всѣ эти данныя,-- съ которыми нельзя не считаться, такъ какъ вопросъ о конституціи предлежитъ разрѣшенію не въ абстрактной области, не въ безвоздушномъ пространствѣ,-- уже сами по себѣ предопредѣляютъ то направленіе, куда должны склониться вѣсы на предстоящемъ народномъ судилищѣ.
   Не въ пользу "либеральной" партіи въ глазахъ Болгарскаго народа послужитъ и обращеніе къ международному ареопагу, къ заступничеству Франціи, Италіи, Англіи (въ Россіи она обратилась уже къ послѣдней). Напечатанное въ "Болгарскомъ Гласѣ" дерзкое письмо Цанкова къ русскому дипломатическому агенту только снова свидѣтельствуетъ, какъ искусственно вырощенная, форсированнымъ способомъ выгнанная изъ почвы интеллигенція легко утрачиваетъ, въ своей самонадѣянности, живую органическую связь съ народомъ. Называть русскихъ офицеровъ "иностранцами", упрекать русскаго агента за то, что онъ сопровождаетъ князя въ его поѣздкѣ, это значитъ идти наперекоръ чувству и мысли Болгарскаго народа, для котораго русскіе офицеры и представитель Русской державы не иностранцы, а, кровные родные, только вчера пролившіе за него свою кровь и расковавшіе турецкія цѣпи, обязанны, въ его глазахъ, радѣть ему и совѣтовать. Болгарскій народъ не стыдится благодарности, и уже одно это служитъ доказательствомъ его нравственной доблести, его духовной внутренней крѣпости.
   Въ нашихъ газетахъ много говорилось о перепискѣ Цанкова съ Гладстономъ, но, если не ошибаемся, ни слова не было сказано о письмѣ къ Гладстону Болгарина Балабанова, который, одновременно съ Цанковымъ и вмѣстѣ съ нимъ, объѣхалъ въ 1876 году Европу, точно также лично знакомъ съ Гладстономъ и пользуется, по всей вѣроятности, въ глазахъ англійскаго министра равнымъ съ г. Цанковымъ авторитетомъ. Письмо Балабанова, рѣзко опровергающее письмо Данкова и защищающее дѣйствія князя, напечатано въ личномъ органѣ Гладстона "Pall Mall Gazette". Ниже, въ Политическомъ обозрѣніи, читатели прочтутъ его въ переводѣ. Такъ же найдутъ они и отзывъ о болгарскихъ дѣлахъ самого министра иностранныхъ дѣлъ, лорда Гранвилла, изъ котораго вовсе не видно, чтобъ Англія собиралась расходиться съ Россіей) въ своемъ дипломатическомъ образѣ дѣйствій по отношенію Болгаріи, какъ уже грозили нѣкоторые газетные политики.
   Конституція на западно-европейскій образецъ тѣмъ уже однимъ вредна для народа, только-что начинающаго жить политическою жизнью, что, вмѣсто здороваго роста и развитія, даетъ ему заразу политическаго властолюбія; вмѣсто единства -- порождаетъ вражду, раздѣленіе; дѣлаетъ народъ игралищемъ партій, и интересы отечества заслоняетъ личными и партійными интересами. Все это не созидаетъ силы, а только ослабляетъ и безъ того слабый, еще не окрѣпшій государственный организмъ. Болгарамъ же пуще всего нужно воспитать въ себѣ чувство государственной дисциплины и умѣть подчинять личныя выгоды и потребности понятію цѣлаго и общаго, понятію государства. Нужно прежде всего укрѣпить и утвердить внѣшнюю форму бытія. Сознавать себя и чувствовать себя государствомъ для Болгаръ, знавшихъ до сихъ поръ только родину и, еще ново, и это сознаніе и чувство никогда не разовьются, если при самомъ вступленіи на государственное поприще -- Болгары разобьются на враждебные станы, и вся ихъ внутренняя жизнь поглотится борьбою изъ-за власти одного стана надъ другимъ!...
  

Москва, 12 сентября 1881 г.

   Тѣ толки и заключенія, къ которымъ, въ заграничной печати, подало поводъ данцигское свиданіе Русскаго и Германскаго Императоровъ, не могли не произвесть нѣкотораго смущенія въ нашемъ обществѣ. Тѣмъ болѣе цѣнимъ мы вниманіе, оказанное въ настоящемъ случаѣ русскому общественному мнѣнію чрезъ помѣщеніе въ "Правительственномъ Вѣстникѣ" циркулярной депеши статсъ-секретаря Гирса къ дипломатическимъ представителямъ Россіи при иностранныхъ дворахъ. Эта депеша, устанавливая истинную и единственно приличную точку зрѣнія на значеніе этого "событія", должна, кажется, въ значительной степени охладить прыткую фантазію иностранныхъ публицистовъ, а въ то же время успокоить умы и въ самой Россіи. "Узы близкаго родства и преемственная дружба, соединяющія обоихъ Вѣнценосцевъ, достаточно объясняютъ побудительныя причины вызвавшія это свиданіе и характеръ его", пишетъ нашъ управляющій Министерствомъ иностранныхъ дѣлъ: читатели припомнятъ, что мы лично, сообщая въ 42 No "Руси" извѣстіе объ отъѣздѣ въ Данцигъ Государя Императора, также не допускали возможности какого-либо иного толкованія. Тѣмъ не менѣе успокоить умы и въ самой Россіи было полезно. Ибо слишкомъ памятно Россіи, къ чему привелъ ее не очень давній "тройственный союзъ", вѣнчавшійся Берлинскимъ трактатомъ,-- и ничего она такъ не боится, какъ союзовъ, обращающихъ союзника въ узника. Роль увника дружбы и плѣнника чести, т. е. даннаго слова, всегда въ этихъ международныхъ отношеніяхъ двухъ или трехъ сторонъ выпадала только на насъ,-- роль, безъ сомнѣнія, дѣлавшая честь нашему нравственному характеру, но не проницательности. Прочія договаривавшіяся съ нами стороны никогда никакихъ цѣпей дружбы и чести, по отношенію къ намъ, на себя не налагали и не несли. Не однажды приходилось Россіи, удрученной бременемъ этихъ вовсе не "цвѣточныхъ узъ", изнемогавшей отъ благодѣяній такой междоусобной дружбы, обманутой, даже не очень хитростно, въ своемъ довѣріи, вычислять предъ вчерашними друзьями всѣ свои приношенія на алтарь взаимности -- въ ущербъ ея собственнымъ интересамъ и въ пользу чужимъ,-- и... И въ концѣ концовъ снова удовлетворять ненасытнымъ алканіямъ такой притязательной и наступательной дружбы, снова, въ доказательство нашей непреклонной вѣрности и благонравности, самоотверженно отдавать въ жертву даже остаточный, послѣдній свой, кровный, въ данномъ случаѣ, интересъ... Всего этого Россія не забыла, все это болѣзненно живо въ ея сознаніи...
   Этого, не забыла и Европа. Именно этою ея памятью о всемъ содѣянномъ, также очень живою, и объясняется то необычайное впечатлѣніе, которое произвело за границею посѣщеніе Русскихъ Императорохъ своего дарственнаго престарѣлаго Дѣда. "Мы-то помнимъ, во неужели Россія и ворахъ все предала забвенію, все простила?" вотъ вопросъ, который невольно задавали себѣ въ Европѣ. Увлекаясь стремленіемъ распознать внутренній смыслъ факта,-- вполнѣ естественнаго и достаточно характеризуемаго личными родственными отношеніями,-- иностранные публицисты безцеремонно выдаютъ секретные мотивы своей государственной, относительно Россіи, политики. Секреты эти, впрочемъ, никогда не были тайною для русской публики; они всегда отрицались лишь русскими дипломатами, участвовавшими въ Берлинскомъ конгрессѣ и стяжавшими себѣ лестное одобреніе главныхъ руководителей этого европейскаго противъ Россіи заговора. "Надо вѣдь вспомнить,-- разсуждаетъ одна нѣмецкая газета,-- все то униженіе, которому удалось соединенной Европѣ подвергнуть Россію въ 1878 г., ту дипломатическую побѣду, которую одержали надъ нею Германія, Англія и Австрія, послѣ ея блистательныхъ подвиговъ, послѣ ея славной, побѣдоносной войны! Вѣдь графами Андраши и Беконсфильдомъ вмѣстѣ съ княземъ Бисмаркомъ было порѣшено: вытѣснить Россію совсѣмъ прочь изъ совѣтовъ Европы, и русскіе интересы на Балканскомъ полуостровѣ замѣнить австрійскими". Это говоримъ не мы, а нѣмецкій публицистъ, озадаченный данцигскимъ свиданіемъ и задумавшійся надъ вопросомъ: слѣдуетъ ли въ этомъ свиданіи видѣть со стороны Россіи какъ бы санкцію такой, по его собственному сознанію, враждебной для Россіи "германо-австрійской политикѣ"? Онъ не рѣшается дать отвѣтъ утвердительный и скептически относится къ ликованіямъ другихъ публицистовъ, которые въ посѣщеніи Данцига умудрились усмотрѣть новое торжество для Германіи, чуть не новую блистательную побѣду, одержанную княземъ Бисмаркомъ!.. Вѣроятно менѣе всѣхъ обольщается на счетъ истиннаго смысла данцигскаго посѣщенія самъ германскій канцлеръ,-- но конечно онъ постарается извлечь изъ этого факта всю возможную для себя поливу: всѣ эти ликованія ему нужны, всѣ они направлены преимущественно -- по адресу Франціи...
   Никто лучше "честнаго маклера" не знаетъ истинную цѣну услугъ оказанныхъ имъ Россіи, но нисколько не входитъ въ его разсчеты, чтобъ въ Россіи понимали ее такъ же точно и хорошо. Всѣ усилія его, послѣ Берлинскаго конгресса, были устремлены къ тому, чтобы заворожитъ боль русскаго патріотическаго чувства, чтобы отвести глаза русскому общественному мнѣнію и убѣдить русское правительство въ неизреченномъ благополучіи такого исхода нашей военной кампаніи, какъ Берлинскій трактатъ. Самою величайшею опасностью представлялась для Берлина возможность національнаго направленія русской политики -- естественный, казалось, результатъ пробужденнаго въ русскомъ обществѣ войною 1876 и 1877 г. самосознанія. Противъ этихъ двухъ "золъ" и направлены были изъ-за границы подкопы у мины, и нельзя сказать чтобъ безъ успѣха, такъ какъ Берлинскій договоръ,-- этотъ конечный плодъ такихъ страстныхъ напряженій Россіи, такихъ громадныхъ подъятыхъ ею усилій,-- самъ собою, разумѣется, много способствовалъ упадку общественнаго духа. Тогда же подняло голосъ, на время было притихшее, печальное безнародное направленіе извѣстной части нашей отечественной прессы и интеллигенціи. Всѣмъ, конечно, памятна та "свистопляска" самозаушенія и самооплеванія, которой предалась по преимуществу такъ-называемая либеральная печать вскорѣ послѣ войны. Либералы-демагоги и либералы-бюрократы даже высшаго ранга за одно осмѣивали, оплевывали и движеніе добровольцевъ, и "подъемъ народнаго духа" (истинный подъемъ, какъ бы ни старались опошлить это выраженіе!); за одно глумились надъ національными историческими побужденіями, надъ историческимъ яко-бы "призваніемъ Россіи", надъ ея "миссіею въ средѣ славянскихъ племенъ", и т. д. Все это было, конечно, на руку германо-австрійскимъ политикамъ. Нѣмецкая печать съ своей стороны, въ видѣ особеннаго доброжелательства Россіи, дѣятельно напирала на заслуги главнаго русскаго дѣятеля на Берлинскомъ конгрессѣ, графа Шувалова, особенно популярнаго въ Германіи, я рекомендовала его въ руководители русскихъ -- иностранныхъ и внутреннихъ дѣлъ. Этому желанію нѣмецкой печати князя Бисмарка не удалось однакоже совершиться, хотя, впрочемъ, они имѣли полное основаніе пребывать довольнымъ и поведеніемъ всѣхъ прочихъ русскихъ дипломатическихъ представителей за границею, и вообще образомъ дѣйствій русской внѣшней политики
   Не мало, безъ сомнѣнія, содѣйствовали политическимъ видамъ нашихъ иностранныхъ "друзей" и печальныя, позорныя событія послѣднихъ лѣтъ въ нѣдрахъ самой Россіи. Проявились враги Русскаго народа или, по лѣтописному выраженію старины, "воры" въ самой Русской землѣ,-- это крайнее выраженіе русскаго "западничества", это подражательное примѣненіе въ Россіи послѣдняго олова иностраннаго западнаго радикализма, только въ обстановкѣ нѣкоторыхъ свойствъ русскаго народнаго характера, т. е. большей отваги и дерзости. Извѣстно, что отрицаніе Бога, отрицаніе души и нравственнаго закона вѣнчалось наконецъ на Западѣ, совершенно логически, какимъ-то культомъ или боготвореніемъ одичанія, вмѣстѣ съ созданіемъ цѣлой новой породы дикихъ, которыхъ всѣ идеалы сосредоточились въ истребленіи и умерщвленіи, всѣ дары духа, весь умъ и душа -- въ револьверѣ, ядѣ и динамитѣ. Это ихъ единственный "человѣческій" языкъ,-- въ этомъ для нихъ высшее проявленіе "человѣчности" и "культуры". Къ стыду нашему, первое мѣсто среди этого разряда падшаго человѣчества принадлежитъ Русскимъ. Опозоривъ нашу землю, сдѣлавъ ее въ глазахъ всего міра чуть не "притчею во языцѣхъ", они поработали, какъ подлые измѣнники, въ пользу чуждыхъ, враждебныхъ намъ политическихъ замысловъ.-- Иностранные политики не замедлили, разумѣется, эксплуатировать въ свою выгоду дѣянія нашихъ нигилистовъ-революціонеровъ, и старались всѣми способами отождествить, въ глазахъ русскаго правительства, нигилизмъ съ "славянофильствомъ" или національнымъ русскимъ направленіемъ, скомпрометтировать послѣднее предъ русскою властью. Всѣ нѣмецкія газеты неугомонно трещали на эту тему. Чѣмъ дѣятельнѣе начинала Австрія приводить въ исполненіе свои панславистическіе планы, т. е. установленіе австрійской гегемоніи среди славянскихъ племенъ, не только западныхъ, но м юго-восточныхъ или балканскихъ, тѣмъ сильнѣе и наглѣе поднимались вопли австрійскихъ и германскимъ газетъ о русскомъ "нигилистическомъ панславизмѣ", тѣмъ обильнѣе неслись предостереженія русскому правительству противъ опасности "московскаго" или попросту русскаго направленія, противъ всякаго проявленія самобытности во внутренней и внѣшней политикѣ. Онѣ находили себѣ въ этомъ послѣднемъ отношеніи нѣкоторую, конечно неожиданную, поддержку и въ той русской печати, которая съ какимъ-то наивнымъ ожесточеніемъ преслѣдуетъ въ русскомъ обществѣ всякое притязаніе на національную самобытность, и трепещетъ отъ благороднаго негодованія при одномъ этомъ словѣ!
   Одновременно съ такого рода попыткой заподозрить въ глазахъ русскаго правительства всякое проявленіе русскаго народнаго духа въ политикѣ, пущены были въ ходъ изъ Германіи аргументы и другаго сорта, которые, впрочемъ, также какъ разъ совпали съ направленіемъ, преобладавшимъ въ значительной части нашего пишущаго и правящаго общества.
   Не только за границею, но и у насъ дома, вошло въ моду представлять Россію во образѣ какого-то, если не насмерть раненаго, то тяжко-претяжко уязвленнаго, разслабленнаго инвалида, которому не то-что радѣть о своемъ достоинствѣ и славѣ, но дай Богъ развѣ кое-какъ оправиться, хоть бы и съ грѣхомъ пополамъ... Если иностранцы изображали Россію чуть не минированною вдоль и поперекъ, готовою ежеминутно взлетѣть на воздухъ и развалиться, и во всякомъ случаѣ терзаемою внутренними междоусобіями, то и русскіе публицисты, и даже сановные бюрократы, хотя, конечно, и не повторяли такихъ басней, однакоже не уступали иностранцамъ въ мрачности красокъ, которыми живописали свое отечество. Нѣтъ сомнѣнія, что большинство нашихъ газетъ и даже свѣтскихъ гостиныхъ способно не только порадовать наизлѣйшаго врага Россіи, но и привести въ уныніе каждаго легковѣрнаго, прислушивающагося въ "общественному мнѣнію" Русскаго, лишить его всякой бодрости духа, столь необходимой намъ именно въ настоящую минуту, произвести въ немъ полный упадокъ, совершенную "прострацію" нравственныхъ силъ. Нѣкоторые органы печати особенно отличались расположеніемъ и искусствомъ группировать и отражать въ себѣ исключительно одни темныя пятна русской общественной и государственной жизни, вѣроятно вслѣдствіе особеннаго устройства своего зрительнаго снаряда и органической духовной неспособности видѣть и понимать положительныя стороны нашего народнаго бытія,-- то, что, по слову поэта, "сквозитъ и тайно свѣтитъ" въ его внѣшней безурядицѣ и бѣднотѣ. Само собою разумѣется, все это сопровождалось приличными воздыханіями, которыя, впрочемъ, сильно напоминали стихи Некрасова, обращенные во время оно къ таковымъ же "обличателямъ":
  
   И слезами покаянья
   Мы разводимъ -- грязь!
  
   Все грязь, да грязь,-- сплошная невылазная грязь. Вся Россія -- сплошная язва даже безъ несомнѣнной надежды на выздоровленіе. Положеніе -- чуть не отчаянное. Выходило, что народъ, совершившій еще недавно чудеса доблести, точно вдругъ упалъ, ослабѣлъ, изнемогъ до отреченія отъ своего тысячелѣтняго историческаго подвига и исторической дѣли, отъ единства, цѣлости и могущества своей государственной формы; что и бѣденъ онъ сталъ, я немощенъ, какъ никогда ни разу въ свое десятивѣковое бытіе; что и состояніе наше въ экономическомъ, финансовомъ, соціальномъ, нравственномъ я во всѣхъ возможныхъ отношеніяхъ таково, что какіе тамъ славянскіе интересы! куда тамъ заботиться о внѣшнемъ достоинствѣ, претендовать на австрійскія козни и еще выказывать щекотливость относительно политической чести, когда весь народъ покрытъ проказой (sic) и грозитъ заразить и насъ, "культурныхъ людей"! Нужно Россіи сидѣть смирнымъ-смирно, спустить пониже свой политическій флагъ, сносить терпѣливо всѣ щелчки и обиды, и при всякомъ новомъ извнѣ оскорбленіи приговаривать самой себѣ: "ништо тебѣ, ништо! такъ и слѣдуетъ! подѣломъ! вотъ тебѣ за "самобытность"! вотъ тебѣ за притязанія на народное самостоятельное развитіе, за то, что не дообезьяничалась до французскаго или иного заграничнаго правоваго порядка"! Гуломъ-гудѣли такія рѣчи, при безмолвіи сбывшаго молчать русскаго народа, и колоссальное недоумѣніе давило нашу могущественную власть, и марево немощи завладѣвало духомъ, и съеживалась, смирялась донельзя наша политика, утрачивая дѣйствительно вѣру въ силы народа и призваніе Россіи...
   А Австрія межъ тѣмъ не переставала работать да работать, плела и раскидывала сѣти на Балканскихъ Славянъ, всасывала несчастную Сербію въ е сферу своихъ интересовъ", душила православныхъ Босняковъ и Герцеговницевъ, мутила въ Румеліи и Македонія, упраздняя всюду русское обаяніе и вліяніе... Бисмаркъ оставался доволенъ...
   Настало 1 марта. Воспрянувъ отъ ужаса, одернула съ себя Россія пелену недоумѣній и лживыхъ мечтаній, гнетъ самоуничиженія и безвѣрія съ самоё себя... Новый, бодрый Царь на престолѣ,-- новые люди въ управленіи, и въ числѣ ихъ, хотя и не во главѣ иностранныхъ дѣлъ, графъ Игнатьевъ, имя котораго нераздѣльно связано съ представленіемъ о національномъ направленіи во внѣшней политикѣ. Новая забота, новая работа соображеній для Европы, но въ особенности для германскаго канцлера! Очевидно, что прежніе ходы, прежніе пріемы уже не годились. Какъ мы сказали, Бисмаркъ очень хорошо зналъ, какія услуги оказаны были имъ Россіи въ качествѣ "честнаго маклера", и могъ справедливо предположить, что эти услуги цѣнятся но достоинству и новою русскою властью. Менѣе всего способенъ былъ этотъ геніальный и. прозорливый государственный мужъ убаюкивать себя мнимою слабостью Россіи. Хотя значительная часть нашей печати не переставала отъ имени Россіи пѣть Лазаря, хотя и многіе наши государственные люди продолжали вторить этой пѣсни и толковать о такой внутренней предстоящей дѣятельности, которая упраздняла для васъ всякую возможность оберегать наше внѣшнее политическое значеніе, однако-же германскій канцлеръ хорошо понималъ, что Русскій народъ живъ и живехонекъ, и что такой великій историческій народъ, каковъ Русскій, не можетъ вдругъ, ни съ того ни съ сего, отказаться отъ своей роли въ мірѣ. Нѣмцы опытнѣе и серьезнѣе въ дѣлѣ политической жизни, чѣмъ большинство вашей такъ-называемой интеллигенціи. Вглядѣвшись пристальнѣе въ настоящее состояніе умовъ въ Россіи, они пытаются теперь опредѣлить себѣ истинный сошелъ и внутреннюю силу борющихся въ нашемъ обществѣ направленій Казалось бы, если кого имъ уважать и съ кѣмъ считаться, такъ это именно съ довольно многочисленною партіею нашихъ западниковъ или такъ-называемыхъ либералoвъ. Однакоже вотъ что говорите о русскихъ партіяхъ, конечно не безъ нѣкоторыхъ ошибокъ, издающійся въ Берлинѣ и пользующійся авторитетомъ журналъ "Нѣмецкое Обозрѣніе" (Deutsche Rundschau): "Настоящіе противники Славистовъ" (такъ обозначаетъ авторъ людей русскаго направленія) -- "Западники (die Westler), лишены того, что составляетъ душу каждой партіи, т. е. самостоятельныхъ, изъ собственнаго корня растущихъ идей и цѣлей. Западники живутъ не сами собою, но Европою; она не имѣютъ въ Русскомъ народѣ никакой почвы. Ихъ сила лежитъ въ петербургскомъ придворномъ мірѣ (?о) и въ чиновничествѣ. Въ то же время они мало-по-малу должны были настолько подчиниться всеобщему стремленію на почвѣ національной, что прежняя сущность ихъ бытія -- служить представителями европейской культуры -- все болѣе и болѣе отъ нихъ отпадаетъ. Они въ большинствѣ своемъ остаются еще западниками въ гостиныхъ, въ политическомъ же отношеніи или безразличнаго направленія (индифферентны), или же доктринеры" {Die eigentlichen Gegner der Slavisten, die "Westler", entbehren dessen, was die Seele einer Partie bildet, der selbstständigen, ans eigner Wurzel wachsenden Ideen und Ziele, Die Westler leben sieht von sich, sondern vin Europa; sie haben im russischen Volk keinen Boden. Ihre Kraft liegt in der Petersburger Hofwelt und im beamtenthnm. Auf dem nationalen Boden haben sie der allgemeinen Strцmung sieh allgemach же weit bereits fügen müssen, dass ihr ehemaliges Wesen, Vertreter europäischer Bildung an sein, ihnen immer mehr abhanden kommt. Sie sind in ihrer Mehrzahl nur noch Westler im Salon, politisch aber entweder indifferent oder Doctrinäre. Es giebt unter ihnen wenige von politischem Ernst und praktischem Verstandniss, und ihr beste Kopf, Graf Peter Schuwalow и пр. "Deutsche Rundschau", 1881. H. 11, August.}.
   Надобно полагать, что князь Бисмаркъ болѣе или менѣе раздѣляетъ это воззрѣніе, и находитъ въ настоящее время менѣе удобнымъ пренебрегать Россіей, а напротивъ болѣе выгоднымъ для Германіи явиться вредъ лицомъ міра въ добрыхъ съ Россіей отношеніяхъ, нежели въ разладѣ. Вотъ почему такъ наклонны въ Германіи придавать данцигскому свиданію знаменіе выше мѣры, и вотъ почему мы съ своей стороны придаемъ особенную важность истолкованію настоящаго смысла этого свиданія, обнародованному въ циркулярной депешѣ статсъ-секретаря Гнрса. Правда русской политики заключается въ томъ, что она, эта политика, лишена всякаго наступательнаго, агрессивнаго характера, чужда всякихъ завоевательныхъ, честолюбивыхъ замысловъ и въ высшей степени миролюбива. Она, разумѣется, не желаетъ войны, не грозитъ Германіи ни войной, ни разрывомъ,-- и новое подтвержденіе этой правды, выразившееся, болѣе или менѣе, въ самомъ фактѣ данцигскаго свиданія, въ сущности не возвѣщаетъ ни Германіи, ни всему остальному европейскому міру ничего новаго, ничего такого, что бы не было извѣстно германскому и прочимъ европейскимъ кабинетамъ.
   Но изъ того, что политика Россіи объявляетъ себя не агрессивною, было бы горькимъ для Запада заблужденіемъ выводить, что она стала или по прежнему будетъ уступчивою, во вредъ себѣ и въ пользу чужимъ интересамъ. Если она не желаетъ ни войны, ни разрыва,-- прямо к честно заявляетъ, что миръ ей желателенъ и нуженъ для совершенія многихъ внутреннихъ задачъ, то это еще не значитъ, что она одержима миролюбіемъ до болѣзненности, до пренебреженія своихъ прямыхъ выгодъ и обязанностей, до готовности поступиться своими законными правами, отречься отъ своего мѣста во вселенной, отъ своего историческаго призванія я отъ священнаго долга покровительства тѣнь, для которыхъ только въ одной Россіи заключается залогъ самостоятельнаго бытія... Вели депеша съ полною справедливостью называетъ "счастливымъ" явленіемъ "прочность добрыхъ личныхъ отношеній, установившихся между двумя могущественными монархами", то изъ этого вовсе не слѣдуетъ, что Россія черезъ Германію присоединяется къ союзу австрійско-германскому и даетъ будто свое одобреніе, санкцію австрійской или германо-австрійской политикѣ. Конечно, мы говоримъ только отъ себя, выражаемъ наше личное убѣжденіе, но если бы Россія могла высказаться какъ Россія, она, полагаемъ, выразила бы то же самое. Намъ кажется впрочемъ, что нисколько бы не было противно величію и нравственному характеру нашего государства и нашего народа заявить такое политическое вѣроисповѣданіе прямо и вслухъ, по примѣру чужихъ государствъ, и вообще покончить со многими странными пріемами нашей дипломатіи, едва ли согласными съ русскимъ національнымъ достоинствомъ. Пора наконецъ даже и въ политикѣ, и въ области дипломатіи "смѣть свои сужденія имѣть" и свои интересы. Если Англія прямо, не ища другихъ доводовъ, основныхъ аргументомъ своихъ дѣйствій объявляетъ "британскіе интересы" и указываетъ ихъ не обвинуясь даже тамъ, гдѣ имъ вовсе и быть не слѣдуетъ; если Германія, нисколько не маскируясь, не скромничая, а открыто и гордо, и притомъ не безпокоясь о чужомъ, и всего менѣе о нашемъ неудовольствіи, ставитъ на первомъ планѣ свои отечественныя выгоды; если даже Австрія, ободренная Германіей, и уже безъ всякаго не только правомѣрнаго и нравственнаго основанія, но на основанія совершено противоположнаго свойства, объявляетъ весь Балканскій полуостровъ включеннымъ въ "сферу австрійскихъ интересовъ",-- то пора бы, кажется, и намъ не пасовать вѣжливо и деликатно предъ подобными заявленіями и притязаніями, а также пріучиться сознавать и цѣнить свои права и обязанности, и твердо противопоставлять интересамъ чужимъ русскіе интересы. Именно: на англійскіе аргументы отвѣчать таковыми же русскими аргументами, на австрійскія фальшивыя обвиненія въ панславистической агитаціи между Балканскими Славянами возражать справедливымъ обличеніемъ ея собственныхъ интригъ, козней и происковъ, и прямымъ заявленіемъ, что не къ сферѣ австрійскихъ, а къ сферѣ мѣстныхъ славянскихъ (слѣдовательно русскихъ) интересовъ можетъ и долженъ принадлежать Балканскій полуостровъ. Если справедливо извѣстное изреченіе: если хочешь мира, уготовляй войну (ei vis pacem, para bellam), то оно точно также вѣрно и въ примѣненіи къ дипломатіи.
   Въ томъ и состоитъ великое преимущество Россіи предъ Западомъ, что наши политическіе интересы вообще, а уже особенно на Балканскомъ полуостровѣ, чужды корысти и властолюбія, согласно съ требованіями высшей нравственной правды и съ интересами мѣстнаго населенія. Мы уже это доказали относительно Болгаріи, и, какъ православно-славянская первенствующая держава, хотимъ, обязаны и ничего другаго не ищемъ, какъ доставить Балканскимъ Славянскимъ племенамъ, вмѣстѣ съ освобожденіемъ отъ чужеплеменнаго ига, возможность благоденственнаго бытія и свободнаго самостоятельнаго развитія всѣхъ даровъ ихъ славянскаго духа, въ братскомъ, свободномъ союзѣ между собою и съ нами. Австрійскія же притязанія на гегемонію въ средѣ Балканскихъ Славянъ выражаются прежде всего въ угнетеніи и искаженіи ихъ національной личности, въ насильственныхъ попыткахъ обезнародить ихъ не только внѣшнимъ, но к внутреннимъ образомъ, искоренить въ нихъ главный нервъ ихъ народнаго духа -- православную вѣру, поработить ихъ Западу и латинству не только вещественно, но и духовно.
   И ожидать, что Россія дастъ санкцію подобной австрійской политикѣ?... Наивны же тѣ, которые могутъ предполагать такое развращеніе общественнаго духа въ Россіи! Еслибы Австрія способна была дать Балканскимъ Славянамъ то же, что дала и можетъ дать Россія,-- темы бы сочли себя вынужденными молчать, но когда всѣ дѣйствія Австріи (какъ извѣстно читателямъ "Руси" хотя бы изъ статьи въ 42 No) клонятся не ко благу, а ко вреду для Славянскихъ племенъ, и представляются имъ, какъ напримѣръ въ Босніи и Герцеговинѣ, худшимъ насланіемъ, чѣмъ турецкое иго, то тутъ нѣтъ повода къ санкціи...
   И какъ грубо на насъ клевещутъ! Въ то время, когда австрійская печать и дипломатія обвиняютъ Росою въ панславистическихъ интригахъ въ Румеліи и Македоніи,-- русское министерство иностранныхъ дѣлъ въ тотъ край, именно въ Румелію (край православный, съ народомъ, преданнымъ русскому имени!), на вакантный постъ русскаго консула набираетъ, послѣ долгаго раздумья и исканья, изо всего наличнаго своего дипломатическаго персонала... кого же? именно человѣка,-- можетъ быть, даже несомнѣнно вполнѣ достойнаго,-- но съ нерусскими именемъ и неправославною,-- и это вѣроятно нарочно, съ предусмотрительною цѣлью отклоню отъ себя всякія нареканія въ русскихъ козняхъ и охладитъ то довѣрчивое отношеніе, которое внушаетъ мѣстному народу единоплеменность и единовѣріе съ нимъ русскаго консула! Слѣдовательно русскій дипломатическій образъ дѣйствій менѣе всего можетъ подлежать обвиненію въ желаніи утвердить и распространить въ Румелія русское вліяніе. Между тѣмъ, въ то же самое время въ Македоніи и Румеліи кишитъ католическая пропаганда, имѣя въ главѣ епископовъ, а въ рукахъ громадныя денежныя средства. Румелійскій латинскій епископъ Манчини, какъ сообщаютъ газеты, имѣлъ недавно аудіенцію у Австрійскаго императора и "утѣшилъ" Его Величество повѣствованіемъ о тонъ, сколько успѣлъ онъ совратить чадъ Православной церкви въ папизмъ, обѣщая имъ, конечно, не небесное, а земное, политическое и матеріальное, обезпеченіе. Австрійскій императоръ и вся императорская фамилія, въ восторгѣ отъ завоеваній латинской пропаганды, надѣлили епископа богатыми дарами... А у насъ, въ оффиціальномъ мірѣ, кому до итого дѣло? Святѣйшему Синоду? это вѣдь не вѣдомства!...
   Все это дѣлается открыто и публикуется въ газетахъ, къ вящему удовольствію иностранной публики. Въ то же время Австрія протискивается въ Солунь и пытается заключить съ Сербіей) тайную военную конвенцію для безпрепятственнаго прохода австрійскихъ войскъ... Еще ли тутъ останемся мы безмолвны?...
   Но довольно пока объ Австріи. Просимъ только читателей обратить вниманіе на корреспонденцію изъ Венгріи и на остроумный способъ предохраненія отъ московитизма, придуманный вождями дикихъ по сю пору Мадьяръ. Дошло до свѣдѣнія сихъ послѣднихъ, что въ богослужебныхъ церковно-славянскихъ книгахъ и въ молитвахъ, употребляемыхъ несчастнымъ русскимъ населеніемъ подвластнымъ Венгріи, имѣется страшное слово царь: именно напечатано и говорится -- "Царь Небесный", "царствіе Божіе" и т. д.: такъ какъ это слово напоминаеть-де царя русскаго, то оно признано панславистичвскимъ и употребленіе его поставлено священникамъ въ политическую вину!
   Давно не баловала русская дипломатія наше народное самолюбіе никакимъ своимъ дѣйствіемъ и поступкомъ; совершенно напротивъ. Поэтому мы уже считаемъ себя истинно утѣшенными обнародованіемъ депеши статсъ-секретаря Гирса, какъ подтвержденіемъ, что данцигское свиданіе, упрочивая жиръ, ни къ чему однакоже Россію не обязало и всего менѣе можетъ служить одобреніемъ или "санкціей" германо-австрійской политикѣ...
  

Москва, 24-го октября 1881 г.

   Опять трубятъ дипломатическія трубы и опять, какъ послѣ Данцигскаго свиданія, торжественно привѣтствуютъ въ свиданіи Итальянскаго короля съ императоромъ Австрійскимъ -- новый "залогъ мира и согласія". Казалось бы, и будетъ съ нашихъ сосѣдей этихъ двухъ залоговъ,-- но нѣтъ, надобится третій. Германскіе и австрійскіе публицисты не перестаютъ пророчить и еще свиданіе, и на этотъ разъ -- Повелителя Россіи съ Повелителемъ Австро-Венгріи, гдѣ-то между Варшавой и Краковомъ: "то-то былъ бы залогъ мира,-- восклицаютъ они,-- и кто бы посмѣлъ разстроить воинственнымъ диссонансомъ гармоническій quatuor четырехъ крупныхъ державъ, соединенныхъ между собою узами миролюбія"! и т. д. Однимъ словомъ, только о мирѣ и поютъ сладкогласныя сирены съ береговъ Ширеи и Лейти... Положимъ, на этихъ чуждыхъ намъ берегахъ вѣдаютъ порою наши дѣла лучше, чѣмъ мы сами на берегахъ Москвы рѣки и можетъ-бить даже Невы,-- но на сей разъ, смѣемъ думать, иностранный хоръ обойдется и безъ русскаго подголоска. Мы не отрицаемъ, что въ виду того политическаго значенія, которое придается этому свиданію, оно для Германіи и Австріи не только желанно, но въ нѣкоторой степени даже выгодно,-- что оно доставило бы этимъ державамъ не только такъ-называемый "залогъ мира", но и самый существенный матеріалъ мира... Ибо чего желаннѣе и выгоднѣе, какъ съ благословенія самой Россіи, заручившись отъ нея благодѣяніемъ мира, слѣдовательно не рискуя войной, съ совершеннымъ комфортомъ и безопасностью, присвоить себѣ чужое, именно русское же крупное добро, поживится сытно на счетъ русскаго достоинства, чести, могущества и славы, нанести тяжкій ударъ русскому политическому значенію въ семьѣ народовъ, опозорить русское доброе имя, да еще съ пріятною перспективою, что сама же Россія будетъ, за такой дружественный презентъ, только благодарить и умиляться! Какъ ни низко, послѣ Берлинскаго конгресса, упали во мнѣніи Европы наши дипломаты, но ужъ такой политической маниловщины даже и отъ нихъ ожидать было бы нѣсколько чудовищно.
   Ни да кого не тайна -- да и германскія и австрійскія газеты разглашаютъ это во всеуслышаніе,-- что въ понятіяхъ германскаго канцлера водвореніе внѣшняго мира -- это значитъ упраздненіе всякой внѣшней помѣхи и противодѣйствія да развитія и исполненія его вовсе не мирныхъ политическихъ плановъ,-- да въ мирѣ, напримѣръ, совершится австро-венгерское посягательство на миръ или на національное бытіе племенъ Славянскихъ! Все его дипломатическое искусство устремлено теперь къ одной цѣли: получить отъ Россіи санкцію миролюбивымъ похотямъ Австро-Венгрія, т. е. не болѣе не менѣе, какъ замысламъ (имъ же взлелѣяннымъ) на обладаніе -- если пока не всѣмъ, то большею половиною Балканскаго полуострова. Добро бы такое обладаніе являлось въ перспективѣ какъ плодъ военной побѣды, какъ результатъ кровавой завоевательной войны, предпринятой противъ Оттоманской имперіи; это было бы по крайней мѣрѣ откровенно, пожалуй, въ извѣстномъ смыслѣ даже и честно, но да Австріи, должно полагать, съ ея арміей, страдающей, еще по выраженію Суворова, "проклятою привычкою битою быть", слишкомъ рисковано {См. исторію Итальянскаго похода Суворова, составленную Д. А. Милютинымъ.}. Вся задача въ томъ, чтобъ совершить завоеваніе земель дружественной державы безъ войны, среди мира, но однако же такъ, чтобы это завоеваніе въ сваю пользу -- прославлялось какъ нѣкій актъ величайшаго безкорыстія; чтобъ этотъ денной грабежъ величался какъ добродѣтельный подвигъ, какъ благодѣяніе ограбленному, чтобъ нарушеніе всѣхъ основъ, всѣхъ элементарныхъ понятій международнаго права привѣтствовалось остальною Европою, какъ дѣяніе самое правомѣрное; чтобы порабощеніе балканскихъ Славянъ австрійскому игу, болѣе ненавистному имъ, чѣмъ иго турецкое,-- Славянъ, которыхъ полному освобожденію наравнѣ съ освобожденными Россіей Сербами и Болгарами помѣшала та же Германія съ Австро-Венгріей,-- чествовалось какъ дѣло вполнѣ достойное европейской культуры, цивилизаціи, гуманности и прогресса нашего просвѣщеннаго XIX вѣка! Однимъ словомъ, чтобъ повторилось снова надъ остальнымъ Балканскимъ полуостровомъ то преступное, вопіющее по своей внѣшней и внутренней неправдѣ дѣло, которое получило санкцію европейскаго ареопага въ Берлинѣ, при главномъ посредничествѣ "честнаго маклера", и которое навивается "оккупаціей Босніи и Герцеговины".
   А что такое эта "оккупація" этотъ наглый захватъ, котораго наглость еще усугублена насмѣшливою прикраскою титула оккупаціи или "временнаго занятія",-- объ этомъ просимъ нашихъ читателей прочесть Политическое Обозрѣніе сегодняшняго No. Картина настоящаго положенія этого края,-- той крупной и мелочной, ухищренной, изысканной тиранніи, которой подвержены австрійскою властью злополучные Герцеговинцы и Боснійцы, и именно православные (несчастные! въ простодушіи своемъ, забывая о Берлинскомъ трактатѣ, они еще недавно посылали, какъ видно изъ газетъ, адресъ къ Русскому Государю, моля его о заступничествѣ!) -- эта картина составлена не по газетнымъ источникамъ. Она начерчена нашимъ соотечественникомъ -- очевидцемъ страданій и мукъ православнаго населенія. Берлинскій западно-европейскій ареопагъ (мы говоримъ: западно-европейскій, такъ какъ побѣдоносная Россія играла на немъ роль не члена, на равныхъ правахъ возсѣдающаго и рѣшающаго, а какъ бы подсудимаго),-- этотъ ареопагъ фарисейски возложилъ на Австрію фарисейскую миссію умиротворенія. Извѣстно, какъ встрѣченъ былъ жителями этотъ ангелъ мира съ нѣмецкимъ бичемъ и мадьярскою плетью въ рукѣ. Разоренные, истощенные неравною борьбою съ Турками, Славяне однако же не побоялись возстать противъ многочисленныхъ полчищъ непрошенныхъ миротворцевъ. Они были сломлены такими мѣрами жестокости, отъ которыхъ содрогнулись бы сердца всѣхъ западныхъ публицистовъ, еслибъ онѣ прилагались не къ Славянахъ, и именно не къ православнымъ Славянамъ, единовѣрнымъ съ Русскимъ народомъ. Какой вой поднять былъ не только заграничною печатью, но и нашимъ мнимо-либеральнымъ, мнимо-русскимъ обществомъ, когда генералу Муравьеву пришлось суровою строгостью усмирять Поляковъ, вѣшавшихъ въ Русскомъ краѣ русскихъ священниковъ и русскихъ крестьянъ! И какое безмолвіе, полное пренебреженія и презрѣнія къ страждущимъ, воцарилось въ средѣ всѣхъ иностранныхъ гуманистовъ и ихъ прихвостней, нашихъ же "либераловъ",-- когда Нѣмцы и Мадьяры принялись, посуровѣе Муравьева, чинить расправу въ славянской: землѣ надъ Славянами! Но вѣдь Поляки для Западной Европы болѣе или менѣе свои -- и всегда, къ несчастію для себя, были ея бульваромъ, передовымъ аванпостомъ противъ Славяно-православнаго міра... Но вѣдь извѣстно, что на просвѣщенномъ Западѣ издавна создалась двойная правда: одна -- для себя, для племенъ германо-романскихъ или къ нимъ духовно тяготѣющихъ, другая для васъ и Славянъ:
  
   Для нихъ -- законъ и равноправность,
   Для насъ -- насилье и обманъ!
  
   Три года прошли послѣ вступленія Австріи въ предѣлы Босніи и Герцеговины съ цѣлью "умиротворенія",-- было достаточно времени для исполненія этой благодѣтельной миссіи, еслибъ она была не лживая,-- но что же видимъ мы теперь? Край снова кишитъ гайдуцкими четами, протестующими противъ насильниковъ-миротворцевъ.. Чтобы окончательно его умиротворитъ, т. е. раздавить вполнѣ народность и народную вѣру жителей края, Австрія считаетъ благовременнымъ оккупацію переименовать въ аннексію, т. е. причислить Боснію и Герцеговину къ своимъ имперскимъ землямъ,-- по, конечно, не въ видѣ грубаго, корыстнаго присвоенія, а въ видѣ чуть ли не уступки настоятельнымъ требованіямъ самой Европы: "доверши-де свое благодѣяніе, будь милостива, онѣмечь и окатоличь, во имя культуры и цивилизаціи, этихъ неукротимыхъ поборниковъ своей славянской самобытности и своей вѣры, Босняковъ и Герцеговинцевъ!" Ну вотъ и для этого также требуется санкція Россіи,-- которую нѣмецкія газеты и надѣются (конечно тщетно) получить въ формѣ новаго свиданія монарховъ и тройственнаго, или уже теперь четвертаго союза: Германіи, Австріи, Россіи и Италіи...
   Австрійская оккупація Босніи и Герцеговины можетъ служить образцомъ той участи, которую готовитъ Австро-Венгрія если еще не всему Балканскому полуострову, то большей его половинѣ. Ея цѣль: втянувъ "въ сферу своей политики" Сербское княжество и Черногорію, т. е. подчинивъ ихъ себѣ и въ политическомъ, и въ торговомъ, и въ стратегическомъ отношеніи,-- распространить свое владычество вплоть до Эгейскаго моря, на всю такъ-называемую Старую Серіею, можетъ-быть даже Эпиръ и несомнѣнно на Македонію, сдѣлать Солунь своимъ опорнымъ пунктомъ не только для наложенія на весь полуостровъ своего экономическаго ига, но и для военнаго преобладанія. Ибо тогда откроется возможность подвозить войско моремъ, минуя опасный, долгій, пересѣченный непроходимыми горами путь... Носятся слухи,-- да, къ несчастію, подобныя же гаданія можно услышать, пожалуй, и въ средѣ вашихъ дипломатовъ (къ утѣшенію и къ тайному удивленію дипломатовъ иностранныхъ),-- что Россіи, въ награду за это, будетъ безвозбранно предоставлено простирать свою сферу политическаго дѣйствія на Болгарію: Германія и Австрія, очевидно, не хотятъ совсѣмъ вытѣснить Россію изъ Балканскаго полуострова,-- онѣ великодушны и справедливы; онѣ согласны оставить созданную кровью и достояніемъ Россіи Болгарію самимъ Болгарамъ, и допустить Россію оказывать ей по прежнему свое покровительство. Это для Германіи съ Австріей представляется тѣмъ болѣе удобнымъ и безопаснымъ, что Россія, совершивъ свой послѣдній исполинскій, подвигъ освобожденія Болгаръ, сама предупредительно позаботилась о томъ, чтобъ отнять у себя всякіе пути непосредственнаго сообщенія съ Болгаріей иначе какъ моремъ, гдѣ мы не имѣемъ военнаго флота, гдѣ насъ удобнѣе запереть и гдѣ наши сообщенія могутъ быть всегда преграждены другими морскими державами. При такихъ условіяхъ, когда и съ юга и съ сѣвера, и съ Эгейскаго моря и съ Дуная, при помощи желѣзнодорожныхъ линій, расположенныхъ, благодаря тому же Берлинскому конгрессу, въ вящихъ интересахъ опять той же Австріи, австрійское экономическое преобладаніе опутаетъ весь Балканскій полуостровъ неразрывною сѣтью,-- когда вдоль границъ Болгаріи потянутся Австрійскія владѣнія и въ сосѣдствѣ Софіи или Филиппополя раскинется станъ многочисленной арміи,-- при такихъ условіяхъ развѣ возможна дѣйствительная независимость Болгарскаго княжества? Развѣ и оно, подобно Сербіи и Черногоріи, не будетъ свободнымъ только по имени и до времени, т. е., величаясь пока свободнымъ, не будетъ втянуто Австріей "въ сферу своихъ интересовъ"?!
   А интересы Австріи -- прямо противоположны интересамъ Россіи. Австрія не болѣе какъ піонеръ германизаціи. Вся ея задача, вся ея историческая миссія, какъ ее понимаютъ австрійскіе государственные люди и германскій канцлеръ,-- обезнародить Славянъ, обратить ихъ въ матеріалъ для европейской германо-романской культуры, всосать ихъ въ тощее германское тѣло, утучнить ими нѣмецкую плоть. Это уже давно практикуется Нѣмцами -- и съ успѣхомъ: вся подпочва настоящей Германіи, со включеніемъ возлюбленной княземъ Бисмаркомъ Помераніи,-- чисто славянская... По послѣднимъ извѣстіямъ, въ Македоніи уже устроилась нѣмецкая факторія для скупки земель и для колонизаціи Нѣмцевъ,-- то же производится и въ Босніи... Многіе лелѣютъ мысль, что Австріи предназначено упразднить значеніе Россіи въ Славянскомъ мірѣ и стать Славяно-католическою имперіею.-- Но это несбыточно. Никогда Славянскою имперіею Австрія не будетъ, да и быть не можетъ. Численное преобладаніе Славянскихъ племенъ -- прочно окатоличенныхъ и въ сильной степени уже онѣмеченныхъ ей нисколько не страшно. Въ этомъ, больше чѣмъ на половину славянскомъ тѣлѣ руководящій, дѣйствующій, господствующій духъ -- все-таки нѣмецкій; нѣмецкая рѣчь связуетъ весь разнородный составъ этого государства; вѣковыя преданія династіи Габсбурговъ, и всего этого, исторически сочленившагося организма -- нѣмецкія. Да и какую силу, нравственную и матеріальную, могутъ представить эти разноязычныя западныя славянскія племена съ своими шестью разнообразными латинскими азбуками да двумя славянскими, и съ притязаніями еще на новое обособленіе, поддерживаемыми, по тупоумію, даже нашими украйнофилами! Всѣ они, эти племена, обречены въ жертву германизаціи, если...
   Если падетъ, ослабнетъ, измѣнитъ своему назначенію единственный въ мірѣ оплотъ славянской, и политической и духовной, самобытности -- Россія! Съ этой цѣли, т. е. именно къ ослабленію Россіи, къ совращенію ея на путь измѣны Славянству направлены всѣ усилія Запада. Но измѣнить Славянству, это для Россіи значитъ -- измѣнить самой себѣ.
   За что и за кого страждутъ уже теперь и возстраждутъ вскорѣ еще горше Балканскіе Славяне? За насъ, за то, что они продолжаютъ устремлять свои взоры на Россію, за то, что самое бытіе Россіи живитъ и движетъ ихъ, питаетъ въ нихъ народное самосознаніе, даетъ имъ мужество для борьбы, для сохраненія вѣрности своей народности и древле-отеческому православію! Хотя, говоритъ поэтъ,
  
   Хотя враждебною судьбиной

  
   Сочиненія И. С. Аксакова. Славянскій вопросъ 1860-1886
   Статьи изъ "Дня", "Москвы", "Москвича" и "Руси". Рѣчи въ Славянскомъ Комитетѣ въ 1876, 1877 и 1878.
   Москва. Типографія М. Г. Волчанинова (бывш. Н. Н. Лаврова и Ко). 1886.
  

СТАТЬИ ИЗЪ ГАЗЕТЫ "РУСЬ".

1885 г.

  

(ПЕРЕДОВЫЯ СТАТЬИ.)

Москва, 12 января

   Нѣмецкая печать, преимущественно австрійская, великодушно принимая подъ свое крыло русскую дипломатію, такъ мало будто бы цѣнимую у себя въ отечествѣ, пріободряетъ ее выраженіемъ полнаго своего сочувствія и довѣрія, и въ трогательной солидарности съ нею чинитъ дружный походъ на русскихъ "панславистовъ", "шовинистовъ" -- главнымъ же образомъ на нашу "Русь". Поводомъ къ такому маневру послужила, къ удивленію нашему, передовая статья 24-го No, прошлаго декабря. Въ Мюнхенской "Allgemeine Zeitung" помѣщено письмо изъ Петербурга, которому эта газета, равно какъ и не малое число перепечатавшихъ его иностранныхъ изданій, вмѣстѣ съ органомъ графа Кальноки "Fremdendlatt", придали значеніе оффиціознаго. И въ самомъ дѣлѣ, авторъ корреспонденціи даетъ прямо понять, что онъ пашетъ не отъ своего только лица и что ему нѣкоторымъ образомъ поручено предостеречь европейское общественное мнѣніе отъ ложнаго заключенія, будто статья "Руси" отражаетъ въ себѣ взгляды сколько-нибудь "вліятельныхъ кружковъ". Напротивъ, онъ, корреспондентъ, поставленъ въ возможность свидѣтельствовать, что въ петербургскихъ "важныхъ политическихъ", "самыхъ высшихъ и самыхъ руководящихъ (massgebendsten) сферахъ относятся къ статьѣ г. Аксакова съ отвращеніемъ и ужасомъ (perhorrescirt)", и что ничего поэтому "не будетъ удивительнаго, если газета "Русь" подвергнется заслуженной карѣ".... Мы съ своей стороны нисколько не расположены вѣрить въ оффиціозное происхожденіе этого письма. Намъ слишкомъ хорошо извѣстны притязанія корреспондентовъ вообще, а здѣшнихъ корреспондентовъ иностранныхъ газетъ въ особенности, выдавать себя за важныхъ персонъ, имѣющихъ непосредственныя сношенія съ правительственными лицами и посвященныхъ во всѣ изгибы ихъ мыслей,-- хотя, съ другой стороны, несомнѣнно и то, что по свойственной намъ, Русскимъ, благосклонности къ иностранцамъ, послѣдніе у насъ почти всюду personae gratae, особенно въ такъ-называемыхъ "сферахъ".... Страннымъ также показалось намъ, что даже издающаяся въ Ригѣ, хотя и нѣмецкая, но вовсе не оффиціальная, даже подцензурная, газета, "Rigasche Zeitung", я та признала вдругъ надобнымъ возвѣстить, что "въ высшихъ петербургскихъ сферахъ" (опять-таки "сферахъ"!) статьи 24 No "Руси" произвели "непріятное впечатлѣніе" и что она "долгомъ считаетъ" довести о томъ до свѣдѣнія своихъ "многочисленныхъ заграничныхъ читателей, дабы они видѣли, что мнѣнія "Руси" не раздѣляются правительствомъ"! Какая, подумаешь, трогательная забота о русскомъ правительствѣ! И ужъ конечно -- совсѣмъ не прошеная, какъ не прошена, думаемъ мы, забота о немъ и корреспондента газета "Allgemeine Zeitung"; должно-быть ужъ такой духъ повѣялъ: и курсъ нашъ на берлинской биржѣ поднимается, и пошлины въ Берлинѣ на нашъ хлѣбъ увеличиваются въ три раза, и всякій Нѣмецъ въ Россіи становится русскимъ оффиціозомъ....
   Какими же однако аргументами защищаетъ нѣмецкая иностранная печать (подъ формою петербургской корреспонденціи) русскую дипломатію отъ несправедливыхъ нападокъ? Болѣе пространныя извлеченія изъ газетныхъ, по сему поводу, разглагольствій читатели найдутъ ниже, въ отдѣлѣ подъ; рубрикой: "За границей"; здѣсь же мы изложимъ вкратцѣ лишь сущность защиты. "Русь", какъ извѣстно, съ горечью указывала на постепенную убыль нашего значенія въ Константинополѣ и на постепенную утрату нами нашихъ политическихъ позицій въ Славянскихъ земляхъ Балканскаго полуострова -- въ то время какъ Австрія день-это дня расширяетъ тамъ область своего политическаго вліянія: въ доказательство приведены факты. Далѣе, намъ представлялось, что наша политика поставлена въ зависимость слишкомъ тѣсную отъ политики германской, или точнѣе, отъ политической германо-австрійской комбинаціи; что сближеніе Россіи съ этими имперіями, подъ условіемъ сохраненія настоящаго status quo, но однакоже съ правомъ развитія его на Балканскомъ полуостровѣ, ничего другаго, въ практическомъ результатѣ, не означаетъ, какъ обязательство Россіи твердо блюсти, хранитъ, а пожалуй и пуще развивать, пассивность нашей на Полуостровѣ политики, съ одновременнымъ признаніемъ за Австро-Венгріей права на полную тамъ свободу политики дѣятельной подъ видомъ развитія status quo: вотъ она его и "развиваетъ", втягивая Славянскія земли, одну за другой, въ кругъ своихъ интересовъ. Таково содержаніе статьи. Чѣмъ же оно опровергнуто, читатель? Вамъ подумается можетъ-быть, что защитникъ русской дипломатіи примется прежде всего за опроверженіе приведенныхъ нами фактовъ,-- станетъ доказывать, что Россія не потеряла ни одной старой, а Австрія не пріобрѣла ни одной новой позиціи въ Балканскихъ странахъ, и что наша политика тамъ нисколько не пассивна, а не менѣе активна, чѣмъ и австрійская? Ничуть не бывало! Защита ничего ровно не опровергаетъ, да вовсе и не желаетъ опровергать. Подобному опроверженію не было бы тогда и мѣста въ нѣмецкихъ газетахъ, да и не по вкусу было бы оно того общественнаго мнѣнія, которое ублажать поставилъ себѣ цѣлью глашатай (можетъ-быть и самозванный) "петербургскихъ высокихъ сферъ", защитникъ русской дипломатіи! Его существенною задачею было удостовѣрить Европу, будто русское дипломатическое начальство "perhorrcscirt" всякое осужденіе политики австрійской и германской, всякій призывъ въ политикѣ сколько-нибудь дѣятельной, направленной къ возстановленію достоинства русскаго имени на Полуостровѣ, всякій прививъ къ усиленію русскаго значенія въ Константинополѣ, всякое напоминаніе объ историческомъ призваніи Россіи относительно Забалканскихъ православныхъ Славянъ; напротивъ: то что хулится "Русью", то русской дипломатіи именно и пб сердцу, такъ какъ она отмѣнно довольна своими настоящими политическими отношеніями и положеніемъ. Вотъ существенный смыслъ какъ письма изъ Петербурга, напечатаннаго въ "Allgemeine Zeitung", такъ и комментаріевъ къ нему въ прочихъ иностранныхъ газетахъ. Этого мало. Еслибъ письмо ограничивалось только выраженіемъ "ужаса и отвращенія" къ содержанію нашей статьи, оно могло бы еще кое-какъ быть истолковано соображеніями оппортунистскаго свойства. Но какими нравственными побужденіями объяснить ничѣмъ не вызывавшіяся, озлобленныя до непристойности выходки этой, въ похвалу современной русской дипломатіи написанной корреспонденціи -- противъ генерала Игнатьева и его дипломатической дѣятельности? Правда, "Русь" имѣла неосторожность помянуть съ похвалой посольствованіе генерала Игнатьева въ Константинополѣ, во вовсе даже и не коснулась его послѣдующей дипломатической дѣятельности: и вотъ этотъ-то нашъ отзывъ должно-быть сильно укололъ чье-то личное самолюбіе,-- сильно, до забвенія всякихъ приличій. Самая статья "Руси" называется "дѣломъ интриги" сего злокозненнаго бывшаго Константинопольскаго посла! На осужденіи и поношеніи недавняго сослуживца нынѣ дѣйствующихъ русскихъ дипломатовъ основана вся система защиты и превознесенія сихъ послѣднихъ, предложенная европейскому обществу въ "Allgemeine Zeitung". Онъ во всемъ отвѣтственъ, онъ -- козелъ отпущенія для всѣхъ нашихъ дипломатическихъ грѣховъ и невзгодъ, отъ послѣдствій которыхъ освобождается будто бы Россія только теперь -- благодаря лишь сближенію съ Германіей и Австро-Венгріей! Если Берлинскій трактатъ, говоритъ съ изумительнымъ нахальствомъ авторъ корреспонденціи (и все это будто бы отъ имени "высшихъ петербургскихъ сферъ"!) "былъ менѣе благопріятенъ для Россіи, чѣмъ могъ бы быть", такъ единственно по милости Санъ-Стефанскаго трактата и творца его. Затѣмъ слѣдуетъ цѣлый обвинительный актъ, пункты котораго привѣтствованы были европейскою прессою какъ наиважнѣйшія будто бы "признанія" русскаго дипломатическаго начальства. О достоинствѣ обвиненій (воспроизведенныхъ подробно ниже) можно судить по слѣдующему образцу. Заключая договоръ, Игнатьевъ не взялъ-де отъ Турція никакого залога, который бы "обезпечилъ русскую армію отъ возможности возобновленія войны со стороны Турціи, при содѣйствіи Англіи, а можетъ-бытъ и Австріи"!!... Вотъ, что называется, съ больной головы на здоровую! Если предположить, что такимъ залогомъ могло бы быть занятіе Константинополя и Галлиполи, то кому же неизвѣстно -- благодаря чему и кому не случилось ни того, ни другаго! Да никакихъ залоговъ не было бы и нужно, еслибъ Санъ-Стефанскій договоръ былъ вскорѣ затѣмъ обращенъ въ окончательный, и еслибъ русская побѣдоносная власть не выразила согласія представить его на ревизію какъ бы высшей надъ собою инстанціи -- европейскаго ареопага!... Чѣмъ инымъ возможно было бы намъ гарантировать себя отъ войны съ Австріей, какъ не смѣлымъ изъявленіемъ готовности принять ея вызовъ? Но этого, къ сожалѣнію, не послѣдовало, хотя не могло быть и сомнѣнія, что въ этой войнѣ было бы болѣе риска для самой Австріи, чѣмъ для Россіи. Выходитъ по смыслу корреспонденціи, что генералу Игнатьеву слѣдовало заключить такой предварительный договоръ, который былъ бы по вкусу и Англіи, и Австріи! И такія-то жалкія разсужденія выдаютъ за точку зрѣнія современныхъ русскихъ дипломатическихъ дѣятелей! Но вѣдь на Берлинскомъ конгрессѣ договоръ, какой бы ни былъ, подвергся бы непремѣнно урѣзкѣ! Въ томъ и великое благодѣяніе Санъ-Стефанскаго договора: онъ сразу захватилъ такъ много, что какъ его ни урѣзывали, все-таки, несмотря на все малодушіе вождей русской политики, осталось довольно!....
   Далѣе авторъ корреспонденціи перечисляетъ другія вины генерала Игнатьева: неопредѣленіе въ Санъ-Стефанскомъ договорѣ срока очищенія турецкими войсками крѣпостей, включеніе въ составъ Болгаріи -- Македоніи, для занятія которой будто бы не было у Россіи достаточно войска, и нѣкоторыя другія упущенія, причемъ корреспондентъ забываетъ, что всѣ эти будто бы упущенія представляются истинно мелочными и вздорными въ виду того положенія, которое въ то время занимала русская сила, если не занявшая, то все же державшая подъ своею пятою Константинополь, мощная и духомъ войскъ и обаяніемъ побѣды!... Затѣмъ, корреспонденція не щадитъ красокъ въ изображеніи бѣдственнаго, печальнаго положенія русской арміи въ теченіи четырехъ мѣсяцевъ -- отъ Санъ-Стефанскаго договора, пока Россія сидѣла тамъ въ Берлинѣ на скамьѣ подсудимыхъ, ожидая милостиваго рѣшенія своей участи, И оно послѣдовало, наконецъ, по словамъ корреспонденціи, мало сказать: милостивое,-- благодѣтельное! Положеніе арміи было таково,-- увѣряетъ авторъ, доходящій здѣсь до степени паѳоса,-- что Берлинскій трактатъ явился для насъ спасеніемъ, избавленіемъ, однимъ словомъ -- истинною благодатью! Благословлять, а не охуждать должна-де этотъ трактатъ Россія, поставленная будто бы Санъ-Стефанскимъ договоромъ, или генераломъ Игнатьевымъ, на край гибели! е Внутреннее положеніе Россіи было безнадежное"; "миръ былъ для Россія вопросомъ жизни и смерти"; "только благодаря Берлинскому трактату -- Россія удержала за собой положеніе великой это все подлинныя выраженія той корреспонденціи изъ Петербурга, за которой (благодаря въ особенности нѣкоторымъ мало извѣстнымъ даннымъ о состояніи русскихъ войскъ, ссылкѣ на письмо графа Тотлебена и т. п.) иностранныя газеты признаютъ единодушно: русское правительственное происхожденіе! Венгерскія же газеты напустились, по этому поводу, на своего графа Андраши: зачѣмъ-де онъ, въ качествѣ руководителя австрійской политики, не воспользовался съ большей выгодой для Австро-Венгріи такимъ бѣдственнымъ состояніемъ Россіи и трактовалъ ее слишкомъ вѣжливо и церемонно!
   И такъ, не будь Берлинскаго трактата, Россія не осталась бы "великой державой", а превратилась ба въ нѣчто жалкое, безсильное, нѣчто такое, чего развѣ только лѣнивый не обидитъ,-- въ лучшемъ случаѣ низошла ба на степень Бельгіи или Голландіи? И это вѣщается намъ отъ имени будто бы русскаго дипломатическаго начальства? И органъ дружественнаго намъ австрійскаго министерства иностранныхъ дѣлъ, "Fremden-Matt", тономъ, компетентнаго судьи, еще утверждаетъ, что корреспонденція въ "Allgemeine Zeitung" точно "внушена (inspirirt) высшими петербургскими руководящими сферами", что этотъ корреспондентъ говоритъ какъ "уполномоченный" (in autoritativer Weise)? И мы ему повѣримъ? Никогда! Никогда не повѣримъ мы, чтобы русское министерство иностранныхъ дѣлъ пошло судиться въ чужеземныхъ газетахъ, предъ лицомъ Европы, съ русскимъ бывшимъ дипломатомъ (теперь вѣдь даже и не соперникомъ)! Назидательный бы вышелъ спектакль, еслибъ всѣ русскія министерства послѣдовали такому примѣру! Нѣтъ, не повѣримъ ми, чтобъ у русскаго дипломатическаго вѣдомства, ради обезславленья генерала Игнатьева, достало духа съ такимъ усердіемъ расписывать предъ иноземцами -- какую-то безнадежность внутренняго состоянія нашего, какую-то его немощь въ 1878 г. и чуть ли не цѣловать руки у Европы за великость оказаннаго этой безпомощной Россіи благодѣянія милосердымъ Берлинскимъ ареопагомъ! Это ложь, это клевета на наши "высшія политическія руководящія сферы"!.. Но вѣдь въ такомъ случаѣ слѣдовало ожидать, что органъ министерства, "Journal de St.-Pétersbourg", немедленно же и опровергнетъ такія позорныя заграничныя истолкованія или по крайней мѣрѣ заявитъ, что заграничная пресса введена въ обманъ, что съ корреспонденціей изъ С.-Петербурга въ "Allgemeine Zeitung", получившей столь широкое распространеніе, министерство ничего общаго не имѣетъ; слѣдовало бы также учинить замѣчаніе и подцензурной "Рижской Газетѣ", что она не имѣетъ права давать какія-либо возвѣщенія Европѣ отъ имени Русскаго правительства... Этого всего требовалъ тактъ -- самый простой, даже и не дипломатическій... Но ничего этого, къ сожалѣнію, не произошло (по крайней мѣрѣ до сихъ поръ): въ "Journal de St.-Pétersbourg" никакой замѣтки не появилось, и наше министерство осуждено теперь выслушивать себѣ похвалы самаго постыднаго свойства. И не однѣ похвалы, но и наставленія... Все это прекрасно,-- говоритъ съ обидною дерзостью тотъ же "Fremdenblatt",-- "признанія русской дипломатіи по неводу Берлинскаго трактата заслуживаютъ благодарности",-- только зачѣмъ для разъясненія этой правды о Берлинскомъ конгрессѣ, какъ она понимается Русскимъ правительствомъ (т. е. въ значеніи благодѣянія) дѣлать "такой длинный обходъ чрезъ Мюнхенъ и Вѣну"? "Желательно было бы, чтобъ "не только германская и австрійская, но и русская публика была вразумлена въ томъ же смыслѣ"... Что-жъ? требованіе логическое, хотя и коварное! Едва ли вѣдь достанетъ для этого отваги у какого бы то ни было русскаго вѣдомства... А впрочемъ...
   Замѣчательно, что газета "Norddeutsche Allgemeine Zeitung" и другіе органы князя Бисмарка воздержались съ своей стороны отъ всякихъ комментаріевъ по поводу пресловутой "оффиціоpной корреспонденціи". Оно и понятно. Не дѣло ума знаменитаго канцлера называть Берлинскій трактатъ благодѣяніемъ для Россіи, хотя обстоятельства дѣла и состояніе русской арміи въ 1878 г. ему конечно были не менѣе вѣдомы, чѣмъ оффиціозному будто бы "корреспонденту". Но извѣстно слово, сказанное княземъ Бисмаркомъ по адресу Россіи, когда мы подходили къ Константинополю: beati possidentes! Еще два года тому назадъ, органы канцлера, очевидно отъ его имени, напечатали про Берлинскій конгрессъ такую замѣтку, что въ невыгодномъ его результатѣ дли Россіи виноватъ не князь Бисмаркъ, а сами участвовавшіе въ конгрессѣ русскіе дипломаты, которые не умѣли формуловать никакихъ опредѣленныхъ требованій, не проявили никакой твердости въ своихъ настояніяхъ, тотчасъ же все уступали, тотчасъ на все соглашались...
   Какъ бы то ни было, но теперь, благодаря, между прочимъ, вышеупомянутой "оффиціозной" или мнимо-оффиціозной корреспонденціи, въ общественномъ мнѣніи Европы установились, чуть не на степени аксіомъ, слѣдующія два положенія: Берлинскій трактатъ для Россіи былъ благодатью, а вмѣстѣ съ тѣмъ и поворотною точкою въ ея судьбѣ, отреченіемъ отъ Славянъ, отъ Константинополя и вообще отъ Балканскаго полуострова; Русское правительство этого прежде не сознавало и тайно гнѣвалось, а теперь-де сознаетъ и едва ли не благословляетъ. Вторая благодать -- это недавнее сближеніе Россіи съ Германіей и Австріей въ Скерневицахъ, бывшее будто бы выраженіемъ такого сознанія, поворотною точкою уже въ самой русской политикѣ, давшее теперь Россіи почетное будто бы положеніе въ сонмѣ державъ, благоволеніе Европы, миръ и тишину. Такъ утверждая, нѣмецкія газеты превозносятъ горячими похвалами, русскую современную дипломатію и поносятъ на всѣ лады нашу скромную "Русь"... Но если русская дипломатія "perhorrescirt" статьи "Руси", если мы имѣемъ несчастіе возбуждать одновременно противъ себя и гнѣвъ нѣмецкой печати, то они теперь могутъ быть утѣшены заступничествомъ одной московской, безспорно авторитетной въ правительственныхъ сферахъ газеты, которая въ Новому году выдала похвальный листъ руководителямъ русской международной политики. Она же недавно заявила, подхвативъ слова одного изъ отчаянныхъ противниковъ австро-мадьярскаго верховенства въ Хорватіи, депутата Старчевича, что Россія, въ противность увѣреніямъ "Руси", видно-де вовсе "не утратила у Славянъ ни своего обаянія, ни довѣрія". Да, еще не утратила, но рѣшится ли газета утверждать, что это благодаря, а не вопреки русской политикѣ?... До такой степени противно русскому историческому естеству всякое ненаціональное направленіе русской политики, что въ сознаніи Славянскаго міра ея настоящій образъ дѣйствій представляется лишь временнымъ уклоненіемъ,-- точнѣе сказать: въ историческомъ инстинктѣ Славянскихъ народовъ: примѣръ Сербскаго королевства свидѣтельствуетъ, что правительства Славянскихъ земель уже не всѣ находятся подъ властью прежняго обаянія и вѣры... Да и имѣемъ ли мы право такъ легкомысленно опираться на эти славянскія чувства -- отказывая имъ въ питаніи?
   Выискался и другой заступникъ русской дипломатіи противъ "Руси", напечатавшій свою статью въ /Новомъ бремени" отъ 7 января. Онъ не отрицаетъ вѣрности нашихъ горькихъ разоблаченій,-- "все это отчасти справедливо", свидѣтельствуетъ онъ, но вмѣстѣ съ тѣмъ старается увѣрить русское общество, будто культурное и церковное завоеваніе Австріей) Балканскаго полуострова не представляетъ никакой опасности. "Австрія,-- такою перспективой утѣшаетъ насъ авторъ, Гр. Д. В.-- "Австрія, расширяясь къ югу и захватывая все больше и больше Славянскихъ земель, только ослабляетъ себя и готовитъ себѣ въ будущемъ не союзниковъ, а враговъ, которые съ восторгомъ будутъ тогда привѣтствовать Россію, если она возьметъ въ свои руки освобожденіе и объединеніе "Славянъ"... Странная мысль, слышанная нами и лично отъ нѣкоторыхъ русскихъ дипломатовъ и напоминающая малороссійскую сказку о нѣкоемъ кузнецѣ, отдавшемъ свою душу чорту, но лишь временно, въ залогъ -- въ надеждѣ, поразжившись бѣсовскою ссудой, получить потомъ свою душу обратно: когда же наступилъ срокъ и онъ взумалъ было выкупить ее у чорта, то не тутъ-то было: потерялъ и богатство, и душу!...
   Князь Бисмаркъ, если вѣрить напечатанному въ журналѣ "Deutsche Revue" (и не вызвавшему опроверженія) разговору его съ депутатомъ Брауномъ, выразилъ мысль, что Германіи нуженъ съ Австріей союзъ постоянный, органическій, такъ какъ оба государства призваны служить дополненіемъ другъ друга"... Это кажется я_с_н_о. Австрія на Балканскомъ полуостровѣ дѣйствительно будетъ лишь служить дополненіемъ Германіи, исполнять миссію германизма. Что же касается Россіи, то -- сказалъ будто бы князь Бисмаркъ -- "роль Россіи не въ Европѣ, а въ Азіи. Тамъ ея цивилизаторская миссія".
   Если эти слова желѣзнаго канцлера станутъ тамъ за границей приводить въ связь съ образомъ дѣйствій русской политики на Балканскомъ полуостровѣ и съ ея оффиціозными или мнимо-оффиціозными заявленіями въ Мюнхенѣ и Вѣнѣ,-- Европа не усмотритъ между ними никакого противорѣчія. Передъ нами лежитъ органъ герцога Брольц, "Le Soleil", гдѣ, въ серьезной статьѣ подъ названіемъ "Восточная имперія", перечисляются съ историческимъ безпристрастіемъ всѣ попятные шаги русской дипломатіи въ Европѣ. "По своему ли собственному влеченію, повинуясь ли толчку данному берлинскою канцеляріей, Россія",-- говоритъ парижская газета,-- "кажется все болѣе и болѣе отворачиваетъ свои взоры отъ Балканъ и направляетъ ихъ къ Азіи. Какъ только состоялся Берлинскій конгрессъ,-- для Россіи все измѣнилось. "Русскій орелъ, парившій надъ Византіей, паритъ теперь надъ степями Средней Азіи. Со времени Берлинскаго конгресса Россія не ступила ни одного шага впередъ на Балканскомъ полуостровѣ,-- тогда какъ Австрія вѣрными, хотя и медленными шагами подвигалась впередъ" въ осуществленіи своихъ плановъ; "приверженцы Россіи становятся мало-по-малу приверженцами Габсбурговъ". Далѣе авторъ дѣлаетъ обзоръ современнаго состоянія дѣлъ въ Сербіи, Румыніи, Болгаріи, указываетъ почти на тѣ же факты, на которые указываетъ и "Русь". "Даже Черногорія -- говоритъ онъ -- которая такъ долго итакъ вѣрно служила стражемъ Россіи на этой крайней оконечности Полуострова, собирается повидимому поступить на службу австрійскую". Газета предсказываетъ не въ отдаленномъ времени полное подчиненіе Балканскаго полуострова Австрійскому монарху, конечно не въ формѣ грубаго завоеванія и порабощенія, можетъ-быть даже "въ формѣ федераціи, но подъ австрійскимъ протекторатомъ",-- хотя и не отрицаетъ возможности (каковыми словами и заканчиваетъ свою статью), что глава дома Габсбурговъ даже прямо "возьметъ въ свои руки скипетръ кесарей Византійскихъ и возсоздастъ, себѣ во благо, Греческую имперію Востока"...
   Пожалуй, подобные толки могутъ насъ только забавить, но на несчастныхъ единовѣрныхъ и единокровныхъ намъ Славянъ -- они несомнѣнно производятъ удручающее впечатлѣніе. Да и намъ-то не слишкомъ лестно встрѣчаться на каждомъ шагу съ такими европейскими на нашъ счетъ соображеніями, высказываемыми вовсе даже не съ враждебныхъ Россіи сторонъ. Откуда же они могли взяться? И были ли бы они возможны въ старыя времена? Гдѣ источникъ такихъ недоразумѣній,-- что, кто даетъ къ нимъ поводъ?... Поводъ-то видно есть. Но къ чести ли оно, къ славѣ ли, къ прибыли ли нашей мощи -- духовной и политической?...
   Что же, спросятъ, хотите вы войны, что ли? Никакой войны не хотимъ, да и никто, повѣрьте, не хочетъ, и каждый ея пуще Россіи боится! Такъ чего же вамъ нужно?-- Чего нужно?
   Да хоть бы видимаго, яркаго признака жизни, жизни національнаго духа въ нашихъ руководительныхъ высшихъ "сферахъ", какъ въ политикѣ внѣшней, такъ и внутренней!...
   Да и незачѣмъ далеко ходить. Вотъ предстоитъ, напримѣръ, общій славянскій и по преимуществу всероссійскій праздникъ -- чествованіе Святыхъ братьевъ Кирилла и Меѳеодія.
   Что же сдѣлали для этого празднества наши власть имущіе? Вѣдь не Славянскимъ же Комитетамъ орудовать такимъ дѣломъ за всю Россійскую державу и землю! Это вѣдь не дѣло партіи или какой-либо общественной фракціи. Что въ этомъ празднованіи прежде всего выступаетъ во очію, въ исполинскомъ значеніи и объемѣ? Тысячелѣтній плодъ подвига Святыхъ Славянскихъ первоучителей.-- т. е. сама наша Россія, соблюдшая цѣлостно ихъ письмо и слово, возросшая въ свѣтѣ ими возліянномъ, пронесшая ихъ священную рѣчь отъ Карпатъ до Тихаго Оекана, отъ Сѣвернаго Полюса до самаго Арарата. Празднуется слѣдовательно явленіе великаго, чуть не стомилліоннаго обще-русскаго, стало-быть и славянскаго, церковнаго и словеснаго, а въ то же время, по милости божіей, и политическаго единства. Это -- празднество силы Славянской, духовной и государственной, олицетворяемой нашею Россіею,-- это такое празднество, которое должно битъ отпраздновано на славу, на память грядущимъ вѣкамъ и на утѣшеніе нашимъ немощнымъ славянскимъ братьямъ -- всѣмъ Русскимъ народомъ, всею Русскою землею, съ ея Державнымъ Вождемъ во главѣ, всецерковно и всеграждански... Такъ развѣ достаточно опубликованнаго распоряженія Синода: отслужить тогда-то повсемѣстно /всенощныя и обѣдни е съ приличнымъ торжеству словомъ?" Или, напримѣръ, распоряженія учебнаго вѣдомства: распустить учащихся по домамъ ради праздника?! Такое распоряженіе равняется канцелярской очисткѣ входящаго No. Не такого "указа" нужно отъ Святѣйшаго Синода: нужно пастырское ко всей россійской паствѣ посланіе, да не казеннымъ языкомъ писанное, а живымъ, авторитетнымъ, теплымъ пастырскимъ словомъ вразумляющее народъ о великомъ значеніи для нашей страны Святыхъ изобрѣтателей славянскихъ письменъ, творцовъ того слова, которымъ воспріемлемъ мы Слово Божіе, творцовъ нашего просвѣщенія, духовнаго преуспѣянія и братскаго единства!...
   Не пора ли проснуться? Да чего и спать-то! Не миренъ вѣдь нашъ сонъ и не веселые сны намъ снятся. Наяву авось будетъ поотраднѣй! Или не очнемся мы, пока не грянетъ громъ Божій?
  

Изъ No 4.

   Намъ пишутъ изъ Константинополя отъ 9 января:
  
   "Новый Патріархъ Іоакимъ IV дѣйствительно человѣкъ болѣе мягкаго характера чѣмъ его предшественникъ, но онъ не можетъ не относиться къ болгарскому церковному вопросу точно такъ же, какъ относились и относятся вообще Греки. Слышно, что онъ готовъ возстановить миръ съ Болгарской церковью, если болгарскій экзархъ ограничитъ свое вѣдомство только Болгарскимъ Княжествомъ, а церковную администрацію Восточной Румеліи, Македоніи и Одринскаго вилаета предоставитъ Патріарху. Но примиреніе на такихъ условіяхъ для Болгаръ невозможно. Тутъ вопросъ, и для Грековъ и для Болгаръ, не въ церковной администраціи, не въ размѣрахъ церковнаго вѣдомства и власти; тутъ вопросъ политическій и національный. Македонія -- страна большею частью болгарская (кромѣ развѣ городскаго населенія), а Греки кричатъ, что тамъ ни одного Болгарина нѣтъ!.. Точно такъ же кричали когда-то, что во Ѳракіи (въ настоящей Восточной Румеліи) нѣтъ Болгаръ! Македонскіе Болгары въ настоящее время несравненно больше страдаютъ отъ Грековъ, отъ греческаго духовенства чѣмъ отъ турецкой администраціи, которая ссылаетъ болгарскихъ учителей и священниковъ главнымъ образомъ по навѣтамъ и указаніямъ греческихъ архіереевъ. Тутъ экзархъ ни причемъ, и обвинять его въ агитаціи не для чего! Понятно, что и Болгары въ Македоніи, съ своей стороны, и слышать не хотятъ о греческой патріархіи, о греческомъ духовенствѣ, которое не допускаетъ и насильственно отнимаетъ у Болгаръ право читать, учиться, молиться по болгарски. Никого вы изъ Болгаръ не увѣрите, что намѣстникъ экзарха въ Дебрѣ убитъ не греческимъ Дебрскимъ митрополитомъ! Такое подозрѣніе все же не съ вѣтру взялось. Македонскіе Болгары дѣлаются даже католиками, протестантами -- только чтобы избавиться отъ греческаго духовенства!
   "Позволитъ ли Патріархъ Іоакимъ IV Болгарамъ читать, учиться, молиться по болгарски въ Македоніи? Позволитъ ли Патріархъ Македонцамъ имѣть своихъ священниковъ и учителей, духовенство - изъ своей среды? Вотъ въ чемъ вопросъ, вотъ гдѣ лежитъ и возможность разрѣшенія болгарскаго церковнаго вопроса.
   "Послѣ войны, турецкое правительство не хотѣло признать вѣдомства Болгарской экзархіи въ Македоніи. Теперь и этотъ вопросъ разрѣшенъ. Недѣлю тому назадъ, правительство позволило экзарху назначить и послать въ Охриду и Скопію болгарскихъ митрополитовъ. Назначеніе уже состоялось. Охридскимъ митрополитомъ назначенъ высокопреосвященный Синесій, а Скопскимъ -- высокопреосвященый Ѳеодосій -- коего рукоположеніе въ архіереи совершилось третьяго дня.
   "Что касается того, что Іоакимъ IV призналъ каноническимъ поставленіе Сербскаго митрополита Мраовича, скажу вамъ, что это состоялось: 1) по желанію австрійскаго посольства въ Константинополѣ и 2) по принужденію греческаго правительства, Давно уже австрійское правительство хлопотало о томъ, чтобы патріархія признала каноническимъ назначеніе Мраовича и тѣмъ нанесла пораженіе русской политикѣ. Достиженіе этого было не легко. Недавно въ константинопольское австрійское посольство былъ позванъ патріаршій логоѳетъ, котораго пришлось долго, долго уговаривать!... Вы знаете, что турецкое правительство не хотѣло признать и утвердить правъ и привилегій греческаго Патріарха. Австрійское правительство предложило свои услуги: склонить великаго визиря къ подтвержденію старыхъ патріаршихъ правъ и преимуществъ съ тѣмъ условіемъ, чтобы Патріархъ съ своей стороны призналъ каноническимъ поставленіе Мраовича. Такъ и совершилось...
   "Съ другой стороны, Патріархъ во всѣхъ вопросахъ съ политическимъ оттѣнкомъ получаетъ инструкціи отъ Аѳинскаго правительства. Австрія думала, что ей не удастся рѣшить вопросъ чрезъ логоѳета въ Константинополѣ и потому попробовала привлечь къ содѣйствію себѣ и греческое правительство. И ей удалось; Греція помогла... Увѣряютъ, будто Патріархъ рѣшилъ послать письма къ Русскому Св. Синоду, Сербской и Румынской церквамъ съ категорическимъ требованіемъ, чтобъ онѣ открыто и оффиціально признали схизму болгарскую, подъ угрозой, въ случаѣ отказа, объявленія ихъ самихъ схизматическими... Что Румынія откажетъ, въ этомъ не можетъ быть и сомнѣнія. Сербскій митрополитъ врядъ ли откажетъ: услуга за услугу!...-- P. S. Сейчасъ слышалъ, что Патріархъ, и безъ того слабый грудью, серьезно заболѣлъ, и будто доктора ему объявили, что если желаетъ жить, то долженъ оставить патріаршій престолъ"....
   Не всегда система умолчанія, вилянія, уклоненія отъ прямаго твердаго отвѣта, система выжиданія и компромисовъ,-- не всегда она мудрость! Въ какой лѣсъ, въ какое мало достойное положеніе завела она наше церковное управленіе! Наше призваніе и наша обязанность (а къ исполненію ея мы въ то время имѣли полную возможность и силу) были -- стать судьями въ тяжбѣ Болгаръ и Грековъ, въ самомъ ея началѣ. Если Болгары были не правы по буквѣ канона, то Греки еще неправѣе, ибо согрѣшили противъ его духа. Кому же, по совѣсти, могло быть неяснымъ, что для Грековъ вопросъ состоялъ въ томъ, чтобъ, прикрываясь буквой, огречить болгарскую національность, а для Болгаръ дѣло шло о спасеніи родной національности, хотя бы и съ отступленіемъ отъ канона?! Теперь же споръ можетъ идти только о несчастной Македоніи, такъ какъ автокефальность Болгарской церкви въ Княжествѣ Патріархъ и самъ теперь признаетъ, и не мудрено бы, кажется, убѣдить его, что возсоединеніе Восточной Румеліи съ Княжествомъ есть дѣло только отсроченное, такъ что отдѣлять ее отъ Княжества въ церковномъ отношеніи на короткій срокѣ представляется практически неудобнымъ. Относительно же Македоніи еще нѣсколько мѣсяцевъ назадъ возможно было бы достигнуть соглашенія, еслибъ патріархія согласилась не насильно Болгаръ, не запрещать имъ славянскаго богослуженія и не закрывать болгарскихъ школъ. Болгары вѣдь составляютъ громаднѣйшее большинство сельскаго населенія!.. Но теперь достигнуть соглашенія едвали возможно, и православный міръ представляетъ печальную картину внутренняго церковнаго раздора. Что же дѣлаемъ мы, мы?..
   Пора перестать походить на страуса, который, видя наступающую на него опасность,-- голову подъ крыло, да и воображаетъ, ничего не видя, что и самъ сталъ невидѣнъ! Мы жмуримся, прячемся, принижаемся ниже травы, совсѣмъ тихони, но оттого кругомъ не тише, напротивъ бѣда растетъ! Опасности мы не заклинаемъ, а обманываемъ только развѣ себя самихъ!
  

Москва, 24-го августа.

   Столбцы всѣхъ европейскихъ газетъ, не исключая и русскихъ, полны описаніями Кремзирскихъ празднествъ, воспроизводятъ, до мельчайшей подробности, всю пышную торжественную обстановку свиданія обоихъ монарховъ. Русская печать промолвила при этомъ "приличное случаю", хотя и нельзя сказать чтобъ "прочувствованное" слово; за то австрійская старается изо всѣхъ силъ придать такому посѣщенію Австрійскаго императора нашимъ Государемъ (которое, послѣ Скерневицкаго визита его величества Франца Іосифа, вызывалось даже требованіемъ простой вѣжливости) значеніе политическаго событія величайшей важности. Не только оффиціозные органы австрійской печати, но и всѣ проникнутые духомъ австрійскаго императорскаго патріотизма, предаются громкимъ, голосистымъ ликованіямъ, вовсе не лицемѣрнымъ, но вполнѣ искреннимъ, а имъ въ тактъ, глухимъ басомъ, поддакиваютъ германскіе...
   Изъ русскихъ органовъ, какъ наиболѣе вѣскія, обращаютъ на себя вниманіе слова "Московскихъ Вѣдомостей" въ 222 No. По мнѣнію этой газеты, высказанному еще наканунѣ Кремзирскаго свиданія, порукой за европейскій миръ служитъ, вопервыхъ, проявленная въ Афганскомъ вопросѣ твердость русскаго императорскаго правительства, вовторыхъ -- приводимъ подлинныя выраженія -- "союзъ Трехъ Императоровъ, господствующій надъ всѣмъ политическимъ положеніемъ Европы и надъ положеніемъ каждаго изъ ея членовъ, союзъ скрѣпленный въ Скерневицахъ, недавно подтвержденный въ Гаштейнѣ" (при посѣщеніи Германскаго императора Австрійскимъ) "и на дняхъ имѣющій получить" (теперь уже получившій) "новое торжественное подтвержденіе въ Кремзирѣ"...
   Все это въ данную минуту совершенно вѣрно, но позволимъ себѣ замѣтить, что союзъ Трехъ Императоровъ -- политическая комбинація совсѣмъ не новая, а неоднократно выступавшая въ исторіи текущаго столѣтія и хорошо извѣданная Россіей. Приведемъ короткую историческую справку. Въ 1815 г., въ эпоху Вѣнскаго конгресса, заключенъ былъ даже не просто союзъ, а "Священный Союзъ" монарховъ Пруссіи (тогда еще только короля), Австріи (и въ лицѣ ея всей остальной Германіи) и Россіи. Этотъ союзъ благоговѣйно соблюдался Россіей въ теченіи 40 лѣтъ, и не она была виновницей его нарушенія. Въ силу этого союза Императоръ Николай спасъ Австрію отъ гибели въ 1849 году, да онъ же спасъ ее и въ Ольмюцѣ отъ угрожавшихъ ей притязаній Пруссіи. Надо-жь было однако такъ случиться, что въ 1854 году, къ изумленію довѣрчиваго Русскаго Государя, Австрія, вмѣсто содѣйствія, оказала Россіи прямое враждебное противодѣйствіе! Она принудила насъ къ отступленію изъ Дунайскихъ Княжествъ и способствовала оскорбительнымъ для насъ условіямъ Парижскаго трактата. "Союзъ", хотя и Священный, конечно лопнулъ, а затѣмъ и всякій слѣдъ его былъ затоптанъ Пруссіею въ 1866 году, когда она стала во главѣ Германіи и выключила изъ нея Австрію... Въ 1873 году, состоялось въ Рейхштадтѣ знаменитое свиданіе трехъ монарховъ того же самаго срединнаго европейскаго континента, только иначе между Австріей и Пруссіей распредѣленнаго,-- и снова заключенъ союзъ трехъ континентальныхъ державъ или точнѣе -- "Трехъ Императоровъ", возвѣщенный какъ "всеобщая гарантія мира" и проч. Онъ просуществовалъ недолго и ознаменовался для насъ слишкомъ извѣстнымъ образомъ дѣйствій Австріи при окончаніи послѣдней нашей турецкой войны, а Берлинскимъ трактатомъ... Въ 1884 г., не далѣе какъ годъ назадъ, снова свиданіе въ Скерневицахъ и, по почину Германіи и Австріи, новый Трехъ-Императорскій союзъ, господствующій, по вѣрному выраженію "Московскихъ Вѣдомостей"у не только "надъ всѣмъ политическимъ положеніемъ Европы", но "и надъ положеніемъ каждаго изъ ея"...
   Т. е. и самой Россіи?... Долголѣтенъ ли будетъ этотъ союзъ -- предсказывать мы не беремся, но несомнѣнно, что недавній съѣздъ Русскаго и Австро-Венгерскаго монарховъ въ Кремзирѣ служитъ ему подтвержденіемъ.
   На какихъ же основахъ зиждется эта гарантія мира, олицетворяемая союзомъ? Въ чемъ сущность того Скерневицкаго соглашенія, о которомъ дипломатія до сихъ поръ ведетъ загадочныя рѣчи, достойныя древнихъ оракуловъ? По поводу Кремзирскаго торжества, ревностная защитница германской идеи вообще, и въ этомъ смыслѣ -- интересовъ, не только Германской имперіи, но и Австрійской, какъ піонера германизаціи,-- серьезный органъ печати, мюнхенская добровольно оффиціозная "Всеобщая Гааета", выражается слѣдующимъ образомъ: "Недовѣріе въ отношеніяхъ между Россіей и Австро-Венгріей должно на будущее время исчезнуть и между ними должно установиться полное соглашеніе въ интересахъ мира и культуры. Не легко было установить эти отношенія въ виду той безпрерывной, глухой борьбы о гегемоніи на Балканскомъ полуостровѣ, которая шла между обѣими державами. Эта борьба была устранена Скерневицкимъ свиданіемъ, гдѣ совершилось разграниченіе сферъ вліянія обоихъ государствъ на томъ полуостровѣ... Честь осуществленія этого измѣненія въ отношеніяхъ двухъ державъ принадлежитъ по преимуществу г. Гирсу и графу Кальноки".
   Не станемъ оспаривать эту честь у г. Гирса; напротивъ, нисколько не затрудняемся признать всѣ его права на таковую, но не можемъ не вспомнить, что оффиціозный органъ нашего министерства иностранныхъ дѣлъ, воспѣвая гимны Скерневицкому соглашенію, увѣрялъ, что оно основано лишь на сохраненіи существующаго status quo, а о "разграниченіи сферъ вліянія" упоминать еще не отваживался. Интересно было бы знать, не составлена ли ужь въ Министерствѣ и географическая карта съ обозначеніемъ этого разграниченія? Въ такомъ случаѣ не должно бы, думаемъ, показаться и предосудительнымъ желаніе народовъ, судьбою которыхъ располагали въ. Скерневицахъ, ознакомиться съ этою картою поближе, узнать: куда они попали, по сю или по ту сторону? гдѣ извивается предѣлъ австрійскаго вліянія, переступать за который Россія себѣ воспретила? какая именно изъ Славянскихъ странъ, съ согласія будто бы Россіи, обречена на онѣмеченіе и окатоличеніе,-- на страданія и муки въ борьбѣ съ насильственнымъ или злокозненнымъ вытравленіемъ народности и народной религіи? Не можетъ же выраженіе: "разграниченіе" относиться только до тѣхъ двухъ Турецкихъ провинцій, которыя состоятъ ужь не подъ "вліяніемъ", а подъ прямою, да еще весьма суровою, властію и управленіемъ Австріи. Вѣдь онѣ, если еще не юридически, то фактически, уже включены Австріей) въ число ея имперскихъ земель благодаря русскимъ кровавымъ жертвамъ, русскимъ надъ Турціею побѣдамъ и съ тайнаго благословенія Берлинскаго конгресса? Очевидно, что дипломатическій терминъ: "вліяніе" не у мѣста, когда рѣчь идетъ о Босніи и Герцеговинѣ. Какая же еще затѣмъ "сфера" предоставлена Австріи на Балканскомъ полуостровѣ? И какая оставлена за нами? Трудно усмотрѣть нашу "сферу" въ королевствѣ Сербскомъ, напримѣръ, гдѣ правительственная политика всецѣло и безъ помѣхи съ русской стороны подчинена указаніямъ Вѣны. Не видимъ и слѣдовъ русскаго дипломатическаго дѣйствія въ Македоніи, гдѣ свирѣпствуетъ содержимая на австрійскія деньги католическая пропаганда, гдѣ Австрійцы, съ одной стороны, помощью Грековъ и руками Турокъ казнятъ православное славянское населеніе за всякое стремленіе къ независимости или къ возсоединенію съ Болгаріей, а съ другой -- благодѣтельствуютъ тѣмъ, кто отдается ихъ покровительству... Обратимся ли мы взоромъ къ Константинополю, то какъ ни напрягай зрѣніе -- русской "сферы вліянія" тамъ теперь не отыщешь. Если бываетъ нужно иногда, въ русскихъ интересахъ, подѣйствовать на Порту, мы, какъ извѣстно, занимаемъ вліянія, если не у Австріи, то у Германіи... Про Румынію съ ея Гогенцоллерномъ на престолѣ и говорить нечего... Черногорія? Но наши отношенія къ ней похожи, въ настоящее время, на отношенія платонической любви, такъ какъ она не только отъ насъ далеко, но съ суши и съ моря находится подъ австрійскою стражей, заперта, какъ въ тюрьмѣ, австрійскими блокгаузами и штыками...
   Остается Болгарское княжество съ Румеліей, семь лѣтъ тому назадъ освобожденныя и призванныя къ политическому бытію Россіей, цѣною русской крови и неисчислимыхъ пожертвованій. Правда, они со всѣхъ сторонъ обложены "сферами" австрійско-германскаго вліянія; но здѣсь, по крайней мѣрѣ, преимущество авторитета за Россіею оффиціально еще не оспаривается и даже прямо обѣими дружескими державами,-- что у насъ чуть ли не почитается великою дипломатическою побѣдою, или по крайней мѣрѣ такою уступкою со стороны сихъ державъ, которая заслуживаетъ великой признательности. Но и такое соизволеніе нисколько не избавляетъ Болгарію отъ вліянія контрабанднаго, отъ интригъ и козней изъ чужихъ сферъ; мы же, какъ вѣдомо всѣмъ, стражники плохіе, да и деликатные, особенно по отношенію къ друзьямъ и союзникамъ...
   Нельзя не отмѣтить притомъ и великую разницу въ самомъ разумѣніи Россіей и Западною Европою вообще -- этого новомоднаго дипломатическаго термина: отсюда и разница въ примѣненіи. "Сфера вліянія" по понятіямъ Запада, это -- подчиненіе страны, хотя бы противъ ея воли и въ прямой ей ущербъ, исключительно интересамъ государства, включающаго ее въ свою сферу. Мы знаемъ, напримѣръ, что такое англійскія притязанія на "сферу вліянія" въ Афганистанѣ! Въ своихъ "сферахъ вліянія" на Балканскомъ полуостровѣ Австро-Венгрія безцеремонно насилуетъ волю населенія и самые завѣтные его интересы приноситъ въ жертву своимъ матеріальнымъ и политическимъ выгодамъ. Россія же, при всѣхъ своихъ роковыхъ, пагубныхъ ошибкахъ въ Болгаріи, всегда вполнѣ искренно принимала въ соображеніе благо самой страны, хотя нерѣдко понимала его совершенно ложно: ее можно обвинить, и вполнѣ справедливо, въ неумѣлости, недальновидности, подчасъ плачевной, въ недостаткѣ, подчасъ ужасающемъ, опредѣленной системы, ясной и твердой мысли, въ чемъ угодно,-- но ужь никакъ не въ эгоизмѣ и не въ корысти...
   Очевидно, что при такихъ условіяхъ то "разграниченіе сферъ вліянія" въ предѣлахъ Православно-Славянскаго міра,-- на которое будто бы достолюбезно и съ легкимъ сердцемъ согласилась наша дипломатія и о которомъ такъ возвеселилась духомъ Австрія,-- въ сущности означаетъ для Россіи ограниченіе сферы ея вліянія; т. е. вліянія однороднаго, безкорыстнаго, призывающаго къ жизни и.независимости -- въ пользу вліянія нѣмецкаго и католическаго, поработительнаго и своекорыстнаго. А такъ какъ Россія, даже и въ понятіяхъ нашихъ дипломатовъ, все же "въ нѣкоторомъ родѣ" государство славянское и православное, то подобное "разграниченіе", еслибы оно дѣйствительно было признано Россіей, имѣло бы для нея смыслъ самоотреченія, т. е. отреченія отъ свойствъ, аттрибутовъ и обязанностей присущихъ ея исторической природѣ.
   По развѣ такая измѣна своему существу возможна? Всякое противоестественное направленіе въ развитіи организма, извнѣ насильственно на него налагаемое, производитъ болѣзнь, страданіе и въ концѣ концовъ его убиваетъ, или же, напротивъ, препобѣждается живою таящеюся въ немъ силою, и организмъ, хотя бы временно, возвращаетъ себѣ свободу. Не то же ли самое видимъ мы и въ Россіи? Не отъ насилованія ли ея природы какъ историческаго народнаго организма происходятъ всѣ гнетущіе насъ недуги? И какъ бы ни успѣвала порой антинаціональная политика извратить нашъ органическій строй, сдвинуть народъ съ его историческихъ путей и заставить покорно идти по измышленному ею новому маршруту,-- нѣтъ-нѣтъ, да и оболжетъ ее исторія, къ великому, иногда и предосадному, сюрпризу Петербурга и его дипломатовъ. Послѣдніе, большею частью, и не подозрѣваютъ, что они вращаются въ кругѣ русской исторіи; за то велико же бываетъ ихъ удивленіе и смущеніе, когда сила вещей заставляетъ ихъ подчасъ выступить въ роли служителей такъ часто осмѣянной ими "расейской народности" или "самобытности" и даже того самаго "міроваго призванія Россіи", воспѣтаго равными "славянофильскими" поэтами, которое ими отрицается и такъ претитъ ихъ европеизму! Но понятно, что такого рода недоразумѣнія между руководителями и руководимыми, между пекущимися объ организмѣ и самымъ организмомъ, при всей крѣпости послѣдняго, не обходятся ему даромъ. Что общаго, спрашиваемъ, между Петербургомъ какъ принципомъ, Петербургомъ съ махровыми цвѣтами его оранжерейной властвующей интеллигенціи -- и народнымъ, напримѣръ, энтузіазмомъ, охватившимъ Россію изъ конца въ конецъ, въ 1877 году, когда не осталось бабы въ самой отдаленной глуши, которая при всей своей горькой бѣдности, какъ евангельская вдовица лепту, не снесла бы въ даръ яйца куринаго или самодѣльнаго полотенца -- на дѣло избавленія "православныхъ братій" (да, да, именно такъ, какъ ни издѣвайтесь!) отъ мусульманскаго ига? Въ какое комически-трудное положеніе поставило нашихъ представителей при иностранныхъ дворахъ такое неприличное для XIX вѣка поведеніе нашего народа! Не они ли такъ превозносились своимъ "просвѣщеннымъ космополитизмомъ", не они ли расточали увѣренія, что лично для нихъ, разумѣется, не существуетъ національностей, а только благоприличные люди (des gens comme il faut), но что и само русское правительство одушевлено лишь однимъ желаніемъ: "сопричислить Россію къ передовымъ европейскимъ націямъ", а потому, конечно, и интересы вѣроисповѣданія не могутъ быть движущимъ началомъ ея просвѣщенной политики,-- и вдругъ: "какой пассажъ!" Поди считайся съ мужицкими симпатіями и укладывай ихъ въ дипломатическія рамки! Поди-гляди: совершается великій историческій подвигъ братской любви и безкорыстіи, встаетъ Россія и съ Царемъ во главѣ устремляется чрезъ рѣки и горы, ломитъ всѣ преграды, освобождаетъ изъ неволи новое православнославянское племя на Балканскомъ полуостровѣ, утверждаетъ политическую независимость другихъ!... Какъ ни открещивались дипломаты и прочіе петербургскіе высокопоставленные "Европейцы", а пришлось таки погрузиться въ самую тину "славянофильщины"! Но затѣмъ, вынырнувъ при первой возможности снова въ атмосферу, гдѣ имъ свободнѣе дышется, они и наградили Россію Берлинскимъ трактатомъ Ч и вѣнчали ея побѣды преданіемъ Босніи и Герцеговины въ чужія руки...
   Такое постоянное, отъ времени до времени, противорѣчіе оффиціальнаго направленія внѣшней политики съ историческими фактами, съ естественнымъ ростомъ и развитіемъ русскаго государственнаго организма, создало нашей наивнѣйшей и честнѣйшей въ мірѣ политикѣ репутацію "хитрой", "злокозненной", "вѣроломной", и вмѣсто полнаго довѣрія, котораго такъ искренно домогаются наши дипломаты, внушило Западу, напротивъ, хроническое недовѣріе къ нимъ и хроническую боязнь Россіи. Именно на Западѣ, который въ цивилизаціи хозяинъ, а не рабъ, нигдѣ и не примѣчается ослабленія силы національнаго чувства, и ни одна "передовая культурная нація" не отказывается отъ своихъ національныхъ интересовъ,-- именно тамъ лучше насъ понимаютъ историческое значеніе, призваніе и выгоды Россіи и тотъ образъ дѣйствій, котораго слѣдовало бы ей держаться, а потому и затрудняются понять такое добросовѣстное неразумѣніе русскихъ національныхъ интересовъ русскими же политиками, такое добровольное ихъ отреченіе отъ русской исторической миссіи. Наши сосѣди, разумѣется, съ радостью пріемлютъ отъ насъ дары дружбы, но и не довѣряютъ; охотно морочатъ насъ похвалами и сладкими изъявленіями чувствъ, благо мы на этотъ товаръ падки, но, какъ очень умные и серіозные люди, принимаютъ заранѣе свои мѣры на случай нашего отрезвленія...
   Кстати. Намъ передавали недавно слова одного русскаго дипломата, сказанныя еще наканунѣ Кремзирскаго свиданія, какъ бы въ утѣшеніе окружающимъ, что взаимныя-де отношенія Россіи и Австро-Венгріи совсѣмъ ужь не такъ дурны какъ можетъ-быть кажется, и что есть полная надежда сдѣлать ихъ наилучшими... Это похоже вотъ на что: сосѣдъ у сосѣда запахалъ половину поля, и хотя помѣхи въ томъ отъ хозяина поля никакой не встрѣтилъ, но все же по неволѣ косится, хотя и старается прикрыть свое безпокойство пріятной улыбкой. А хозяинъ безпокоится съ своей стороны: "сердится онъ на меня или не сердится? Слава Богу, кажется не очень, авось можно и совсѣмъ его ублажить!"... Запахавшій, конечно, поспѣшитъ снять эту заботу съ хозяина дружескою ласкою,-- а на душѣ у него все же боязно.
   И вѣдомо должно быть нашей дипломатіи, что она этой боязни съ души нашихъ сосѣдей не сниметъ никакою угодливостью, никакимъ великодушіемъ, никакою готовностью отъ имени Россіи: отречься себя самой! Россія не можетъ перестать быть Православно Славянскимъ Государствомъ, единымъ великимъ и мощнымъ, она имъ была и прежде, когда русскіе дипломаты (какъ мольеровскій мужикъ не подозрѣвавшій, что онъ говоритъ прозой) и не догадывались, что Русскіе -- Славяне. Она теперь еще ярче выступаетъ въ мірѣ въ этомъ славянскомъ значеніи, когда, благодаря ей, пробудилось и окрѣпло въ Славянскихъ племенахъ сознаніе ихъ плененнаго единства и связи. Россія не можетъ и не должна упускать изъ виду, что ей приходится оправдывать и заставить признать самый фактъ ея существованія какъ Православно-Славянской державы, такъ какъ этотъ фактъ -- въ чемъ она совсѣмъ неповинна -- поперекъ горла ея сосѣдямъ. Россія ничего чужаго не ищетъ, да сосѣди-то ея чужаго ищутъ. У нея нѣтъ ни малѣйшей вражды ни къ Западной Европѣ вообще, ни къ Нѣмцамъ въ особенности; совершенно напротивъ. Объединеніе Германіи, напримѣръ, какъ отвѣчающее національнымъ стремленіямъ самихъ Нѣмцевъ, было встрѣчено въ Россіи даже съ полнымъ сочувствіемъ. Но когда Нѣмцы, не довольствуясь своими предѣлами, ломятся въ наши предѣлы, захватываютъ наши окраины, они должны встрѣтить отпоръ и пусть сами на себя пеняютъ, коли этотъ отпоръ покажется имъ обиденъ. Но когда германскій канцлеръ, измѣнивъ прежней политикѣ, объявляетъ всѣ интересы Германіи солидарными со всѣми австрійскими притязаніями на Славянъ Балканскаго полуострова, онъ тѣмъ самымъ ставитъ прежнія отношенія Россіи къ Германіи на зыбкую, ненадежную почву. Но когда Австрія захватываетъ неправдой Боснію и Герцеговину, стремится къ дальнѣйшему насильственному распространенію своего преобладанія на Балканскомъ полуостровѣ, когда она въ своихъ предѣлахъ воздвигаетъ гоненіе на православіе и народность своихъ русскихъ и иныхъ славянскихъ подданныхъ,-- не виновата же Россія въ томъ, что ея, даже совсѣмъ мирное, сосѣдство представляетъ для Австріи неудобства! Австрія знаетъ, что Россія не то, чѣмъ хочетъ казаться или за что хотѣли бы ее выдать русскіе дипломаты. Какъ бы ни клялись и ни божились послѣдніе въ полномъ согласіи Россіи на расширеніе австрійскихъ сферъ вліянія въ Православно-Славянскомъ мірѣ, одинъ, скажемъ снова, фактъ существованія такой громадной православно-славянской силы какова Россія -- будетъ вѣчно отравлять покой Австрійской державы, вѣчно колебать прочность ея обладанія. Какъ ни отрекайся русская политика отъ Славянъ, какъ ни смиряйся, ни принижайся наша держава, славянское самосознаніе (и не у однихъ православныхъ) живетъ, движется, растетъ о Россіи, о ней одной, s всѣ угнетенныя Славянскія племена съ вѣщей простотой братскаго чувства къ ней устремляютъ взоры, въ ея бытіи черпаютъ силы для долготерпѣнія и упованія. Не виновата же, повторяемъ, въ томъ Россія, или вѣрнѣе сказать, она предъ Австріей безъ вины виновата, также какъ предъ Англичанами -- за то, что ихъ Индусы ненавидятъ! Но предъ кѣмъ виновата Россія, это -- предъ Славянами и предъ собой. Рано или поздно антагонизмъ обоихъ государствъ, въ основѣ котораго лежитъ различіе интересовъ не однихъ матеріальныхъ, но по преимуществу духовно-историческихъ, выразится въ открытомъ столкновеніи... А потому едва ли благоразумна та политика, которая въ дерзкомъ самообольщеніи предполагаетъ возможнымъ видоизмѣнить роковой ходъ исторіи и заранѣе всячески увеличиваетъ для себя самой трудность рѣшенія будущей исторической задачи, обрекая тѣмъ самымъ родную страну на страшныя лишнія жертвы...
   Кремзирское торжество свидѣтельствуетъ лишь о томъ, что Австрія въ высшей степени довольна положеніемъ созданнымъ ей Скерневицкимъ свиданіемъ, что она нуждается въ сохраненіи мира еще болѣе чѣмъ Россія и ничего такъ не желаетъ какъ мира. Однимъ словомъ, теперь пока у Россіи съ Австріей миръ,-- ну и слава Богу!.. Что Австрія времени терять даромъ не станетъ, поспѣшитъ и съ умѣетъ воспользоваться настоящимъ перемиріемъ въ своихъ интересахъ, это уже конечно не подлежитъ и сомнѣнію: говоримъ это въ видѣ безпристрастной похвалы, а не упрека. Воспользуемся ли мы,-- это вопросъ...
   А положеніе Славянскаго, особенно Православнаго міра, и въ Болгаріи, и въ Сербіи, и въ прочихъ Славянскихъ странахъ -- самое безотрадное. И положеніе это не исправится, пока въ самой Россіи будутъ двѣ Россіи -- оффиціальная и историческая народная: Славянскій вопросъ весь сводится къ нашему внутреннему Русскому вопросу, весь въ немъ заключается и разрѣшится только вмѣстѣ съ Но о состояніи славянскихъ дѣлъ въ частности, о нашемъ въ немъ съ одной стороны безучастіи или, съ другой, неуклюжемъ и порой вредотворномъ участіи, не только оффиціальномъ, но и общественномъ, поговоримъ особо, въ другой разъ.
  

Москва, 14 сентября.

   Треснулъ Берлинскій трактатъ! Ломится!... Рухнетъ ли онъ совсѣмъ иди же пробитою въ немъ брешью воспользуются другіе, а со стороны Россіи его вновь подопрутъ разными подставами и контрфорсами? Не вѣрится. Какъ ни невысоко цѣнили мы до сихъ поръ искусство русской дипломатіи, но думается, хотѣлось бы думать и признать во всеуслышаніе, что мы въ своей оцѣнкѣ не правы, сто разъ не правы, что совершившіяся на дняхъ событія не только не застали русскую дипломатію врасплохъ, но подготовлялись мудро и дальновидно именно ею, неуклонно стремившеюся къ одной цѣли: снять съ Россіи позоръ и узы Берлинскаго договора!...
   Какъ громъ изъ яснаго неба ошеломили европейскую публику телеграммы изъ Филиппополя и Софіи: 6 сентября произошла въ Филиппополѣ безкровная революція; народъ окружилъ дворецъ генералъ-губернатора, Гавріила- Паши, т. е. Крестовича, и провозгласилъ соединеніе Восточной Румеліи съ Болгарскимъ Княжествомъ; румелійская милиція, за исключеніемъ начальника ея, онѣмеченнаго Поляка Дригальскаго, вся, отъ офицеровъ (изъ коихъ одна треть -- русскіе, затѣмъ, кромѣ Болгаръ, Англичане и другихъ національностей) до послѣдняго рядоваго, присягнула на вѣрность князю Болгарскому; Крестовичъ арестованъ; учреждено временное управленіе, пославшее приглашеніе къ князю Александру, который на другой же день, издавъ указъ о мобилизаціи арміи и манифестъ о томъ, что онъ признаетъ "возсоединеніе" совершившимся фактомъ и принимаетъ титулъ князя обѣихъ Болгарій, Сѣверной и Южной, отправился въ Филиппополь... Болгарія ликуетъ! Таковы были первыя телеграммы.
   Никогда государственный переворотъ не совершался такъ мирно и просто,-- именно потому, что ничего нѣтъ проще и естественнѣе связи Румеліи и Болгаріи,-- а непросто было, насильственно и искусственно, ихъ разъединеніе, придуманное близорукою злобою пресловутаго политика лорда Беконсфильда и узаконенное Берлинскимъ конгрессомъ. Въ этомъ узаконеніи лежалъ залогъ постоянной смуты, и по свидѣтельству всѣхъ русскихъ, перебывавшихъ тамъ на службѣ дипломатовъ, произвести возсоединеніе можно было всегда, во всякое время, какъ самое легкое дѣло. Противодѣйствія перевороту могли быть только со стороны, извнѣ, но не изнутри Княжества или за-Балканской Болгаріи; при отсутствіи же внѣшняго противодѣйствія переворотъ не трудно было совершить даже однимъ "провозглашеніемъ". Нельзя впрочемъ отрицать, что пройди десятка два лѣтъ, подобный переворотъ могъ бы встрѣтить, если не положительныя преграды, то все же нѣкоторыя затрудненія, которыя теперь не успѣли еще образоваться. Княжество и Восточная Румелія управляются разными конституціями (о чемъ прежде всего и позаботились европейскіе опекуны Балканскаго полуострова), и надо сознаться, что "Органическій уставъ" Румеліи, составленный сообща делегатами шести европейскихъ державъ, несравненно превосходнѣе конституціи, сочиненной первоначально для Княжества въ Петербургѣ и потомъ "усовершенствованной" мнимо-народными Собраніями на мѣстѣ. У Румеліи и Княжества разныя системы школъ, разныя судебныя учрежденія; общій же уровень цивилизаціи, благосостоянія и промышленности въ Румеліи выше,-- и какъ ни недовольны были Румеліоты своимъ генералъ-губернаторомъ Крестовичемъ (хотя и Болгариномъ, но возросшимъ на турецкой службѣ и въ ея преданіяхъ), дѣла въ этой провинціи шли положительно лучше чѣмъ въ Княжествѣ. Такимъ образомъ, причины переворота лежатъ вовсе не въ худомъ управленіи Румеліей, какъ увѣряетъ, напримѣръ, газета Новости: легкость, съ какою онъ осуществленъ, объясняется прежде всего естественнымъ тяготѣніемъ другъ къ другу разрозненныхъ частей не только одного народа, но и одного политическаго организма. Ибо, нѣтъ сомнѣнія, національнополитическое самосознаніе уже пробудилось въ Болгарскомъ народѣ, и самый образъ "цѣлокупной Болгаріи" воздвигнутъ былъ предъ нимъ самою же Россіей, ея Санъ-Стефанскимъ договоромъ съ Турціей. Тѣмъ не менѣе, великое счастіе для Болгаріи, что это возсоединеніе не отложено на дальній многолѣтній срокъ, когда уже успѣли бы сложиться въ обѣихъ ея частяхъ своеобразныя, розныя привычки и преданія; что оно совершено именно теперь, пока произведенный въ 1878 году разрѣзъ еще сочится кровью...
   Но онъ сочился и полгода и годъ тому назадъ, и однакожъ переворота произведено не было. Если, какъ мы сказали выше, перевороту не было и не могло быть противодѣйствія извнутри, то политическое международное положеніе не только Румеліи, но и Княжества, особенно Княжества, таково, что всякое малѣйшее противодѣйствіе извнѣ ощущается тамъ съ особенною живостью. Какимъ же образомъ произведенъ этотъ переворотъ? Устранилось развѣ тяготѣвшее доселѣ противодѣйствіе и обратилось даже въ прямое, хотя и тайное содѣйствіе? или же князь Александръ совершилъ его самовольно, вовсе не заручась заранѣе согласіемъ Россіи и ея союзниковъ?
   Мнѣнія и догадки на этотъ счетъ до сихъ поръ различны. Дозволительно пока допустить и то, и другое. Если къ чести нашей дипломатіи принять за основаніе, что она никакимъ образомъ не могла дать себя провести такъ грубо и нагло, то возможно, пожалуй, построить слѣдующее предположеніе объ ея дипломатическомъ планѣ и о ходѣ событій.
   Державы подписавшія Берлинскій трактатъ и почему-либо нуждающіяся въ его нарушеніи не могутъ, конечно, безъ особеннаго, основательнаго повода нарушить его сами, не испросивъ согласія прочихъ участниковъ. Есть извѣстное decorum, которое онѣ обязаны соблюдать ради приличія, въ видѣ дани той фикціи, которая называется "международнымъ правомъ". Эта фикція имѣетъ свой raison d'être несмотря на то, что вѣчно разбивается въ дребезги о право "совершившихся фактовъ", а затѣмъ снова возсоздается для ихъ узаконенія и уже на ихъ основахъ. Въ интересахъ европейскаго мира, а также Австріи, Германіи и Россіи, нѣкоторое видоизмѣненіе Берлинскаго трактата представлялось очевидно необходимымъ, такъ какъ въ немъ нѣтъ залога ни для мирнаго развитія самого Балканскаго населенія, ни для установленія вполнѣ искреннихъ мирныхъ отношеній между тремя великими континентальными державами. Въ Берлинѣ желаютъ отвлечь австро-венгерскую политическую потенцію отъ Германіи за Дунай, на Балканскій полуостровъ, къ Славянскимъ землямъ, гдѣ Австрія явилась бы піонеромъ германизма и западно-европейской культуры; Австрія съ своей стороны раздѣляетъ, въ извѣстной степени, такое желаніе, что доказывается, между прочимъ, и захватомъ, подъ видомъ оккупаціи (опять дань фикціи международнаго права, хотя и въ грубой, чурбанной формѣ!) двухъ наилучшихъ сосѣднихъ съ нею турецкихъ провинцій. Выйти изъ этого фальшиваго положенія, переиначить "занятіе" въ "присвоеніе", оккупацію въ аннексію -- составляетъ для нея насущнѣйшую потребность. Но для приведенія въ исполненіе всѣхъ этихъ политическихъ плановъ обѣ державы вынуждены считаться съ Россіею, которая не можетъ же допустить расторженія своихъ, по истинѣ кровныхъ связей съ Славянскими племенами Балканскаго полуострова, ею же самою, цѣною столькихъ кровопролитныхъ войнъ, призванныхъ къ жизни, къ самосознанію, большею частью даже къ политическому бытію! Не можетъ же Россія дозволить вытѣснить свое вліяніе, свой авторитетъ, свою власть, хотя бы только нравственную, изъ этого Православно-Славянскаго міра. Не можетъ, наконецъ, Россія и продолжать терпѣть такое позорное для великаго государства положеніе, при которомъ мирное обладаніе ею Черноморскимъ побережьемъ всегда состоитъ въ зависимости отъ прихоти Турецкаго Падишаха, да и будетъ состоять, пока ключъ отъ ея собственной двери будетъ находиться не у нея въ рукахъ, а въ чужихъ! Недавнее столкновеніе съ Англіей вновь дало чувствовать уязвимость этого пункта нашей границы: великой, мощной державѣ Русской пришлось прибѣгать къ заступничеству Германіи и Австріи -- ради сохраненія нейтралитета проливовъ. По словамъ берлинскаго корреспондента "Московскихъ Вѣдомостей", Россія-де сама предлагала упомянутымъ державамъ поставить свои корабли у входа въ Дарданеллы, въ видѣ протеста или veto Англичанамъ.... Весьма естественно поэтому предположить, что при такомъ положеніи дѣла задача упомянутыхъ трехъ державъ состояла уже въ томъ, какъ бы сообща, при взаимномъ соглашеніи, нарушить Берлинскій договоръ -- его не нарушая, т. е. ввести въ него нѣкоторыя измѣненія соотвѣтственно потребностямъ настоящей минуты для каждой изъ нихъ, но такъ, чтобъ это не имѣло вида нарушенія, а могло бы еще быть снабжено обычнымъ причитаніемъ о святости международныхъ трактатовъ... Изъ источниковъ, довольно на нашъ взглядъ достовѣрныхъ, извѣстно, что въ Скерневицахъ, при составленіи соглашенія на основахъ status quo, положено заранѣе: признать аннексію Австріей Босніи и Герцеговины, равно и присоединеніе Румеліи къ Болгарскому Княжеству -- фактами не нарушающими status quo (тогда какъ введеніе, напримѣръ, австрійскихъ войскъ въ Сербію было бы уже его нарушеніемъ). По этому поводу въ "Руси" тогда же было указано, что при окончательномъ отмежеваніи къ Австрійской имперіи Босніи и Герцеговины, возсоединеніе обѣихъ частей Болгаріи не можетъ почитаться равновѣснымъ удовлетвореніемъ интересовъ Россіи, особенно послѣ того, какъ русская печальная политика 1878 г. отняла у Россіи возможность свободнаго сухопутнаго сообщенія съ Болгаріей, отдавъ Добруджу Румыніи... Послѣдовавшее свиданіе въ Кремзирѣ было, даже по оффиціальнымъ возвѣщеніямъ, лишь подтвержденіемъ основъ согласія, состоявшагося въ Скерневицахъ. Опять-таки естественно предположить, что для осуществленія наконецъ затѣянной перекройки Берлинскаго трактата,-- къ которой приступить безъ благовиднаго предлога было для державъ неудобно,-- понадобится какой-нибудь "совершившійся фактъ". Таковымъ фактомъ и могло быть предназначено явиться "возсоединенію Болгаріи" -- посредствомъ внутренняго, чуждаго якобы вмѣшательству какой-либо изъ трехъ державъ, вполнѣ самостоятельнаго переворота въ самой Болгаріи...
   Надо же было въ самомъ дѣлѣ такъ случиться, что этотъ переворотъ совершился при отсутствіи въ Румеліи и Княжествѣ всѣхъ представителей русской власти, по крайней мѣрѣ полномочныхъ или перворазрядныхъ! Русскій дипломатическій агентъ въ Княжествѣ, г. Кояндеръ, послѣ пятичасоваго свиданія князя Александра Болгарскаго съ г. Тирсомъ въ Франценсбадѣ, былъ вызванъ послѣднимъ въ Меренъ, куда отправился и нашъ министръ. Г. Сорокинъ, генеральный консулъ въ Филиппополѣ, въ самый день переворота, мирно бесѣдовалъ о дѣлахъ болгарскихъ съ редакторомъ "Руси" въ Москвѣ, ничего ровно не зная и не ожидая: онъ былъ въ отпуску и на другой день собирался пуститься въ обратный путь къ своему посту. Отъ него же мы узнали, что русскій военный министръ въ Болгарскомъ Княжествѣ, князь Кантакузенъ, просился въ отпускъ и таковой ему разрѣшенъ: если онъ имъ воспользовался, то какъ какъ разъ наканунѣ или ея нѣсколько дней до переворота, т. е. до мобилизаціи ввѣренной его попеченію болгарской арміи!.. Такимъ образомъ, при отсутствіи таковыхъ русскихъ представителей, нѣтъ видимаго основанія обвинить самое Россію въ совершеніи переворота, если бы даже послѣдній произошелъ и съ ея приглашенія, или даже только соизволенія или вѣдома. Ну, а затѣмъ что? Какъ условились державы (предполагая, что такое условливаніе происходило) поступить въ виду "внезапнаго" яко бы вторженія въ status quo подобнаго "совершившагося факта"? Да вѣроятно такъ, что въ случаѣ, если Порта, пользуясь своимъ законнымъ правомъ, вознамѣрится подавить переворотъ вооруженною силою,-- произвести на нее дружное давленіе трехъ державъ и такимъ образомъ пріостановить ея порывы; а затѣмъ созвался бы новый конгрессъ для передѣлки Берлинскаго договора, причемъ могло бы произойти и новое расчлененіе Турціи съ передачею, пожалуй, Россіи и ключа отъ ея дверей. (Мы опять-таки предполагаемъ, что въ сознаніи русской дипломатіи такая передача есть условіе sine qua non дальнѣйшаго политическаго существованія Россіи въ мірѣ, безъ чего и возсоединеніе Болгаріи было бы едвали желательно, какъ мало полезное для ней самой). Или же могло бы случиться и такъ, что движеніе турецкихъ войскъ въ Румелію и возстанія въ прочихъ частяхъ Балканскаго полуострова (чего во всякомъ случаѣ слѣдуетъ ожидать) приняты были бы за достаточный поводъ для двухъ сосѣднихъ державъ двинуть и свои войска на полуостровъ, причемъ Россія немедленно заняла бы ворота Босфора и расположилась бы гдѣ-нибудь, пониже Буюкъ-Дере къ Черному морю, на обоихъ берегахъ, азіатскомъ и европейскомъ. Вопросъ тогда, для насъ, заключался бы лишь въ томъ: удовольствовалась ли бы Австрія формальнымъ присоединеніемъ двухъ п ровинцій, которыми она и теперь фактически безспорно владѣетъ, или же потребовала бы себѣ еще большаго вознагражденія, напримѣръ Солуни?.. Во всякомъ случаѣ весь этотъ переполохъ узаконился бы новымъ трактатомъ, къ которому волей-неволей приступили бы и Англія, и Франція, и Италія... Достойно замѣчанія, что тотчасъ послѣ Кремзира императоръ Францъ-Іосифъ отправился къ границѣ Босніи, гдѣ принималъ депутацію отъ жителей Босніи и Герцеговины, а потомъ и самъ ступилъ на боснійскую почву, и что упомянутая депутація, въ заранѣе составленной и процензурованной австрійскимъ начальствомъ рѣчи, увѣряла его въ вѣрноподданнической преданности, величала своимъ Императоромъ и Королемъ.
   Таковъ приблизительно, казалось бы намъ, могъ быть планъ дѣйствій, выработанный совмѣстными стараніями дипломатіи трехъ союзныхъ континентальныхъ державъ. Можетъ-быть онъ слишкомъ искусственъ, сложенъ, слишкомъ непрямодушенъ; но онъ имѣетъ уже то достоинство, что при приведеніи его въ исполненіе кабинеты оставались бы господами событій, хозяевами положенія, знали бы каждый -- чего хотѣть и какъ дѣйствовать. Послѣднему, впрочемъ, учиться не только Германіи, но и Австро-Венгріи нечего,-- онѣ этимъ знаніемъ обладаютъ, при всякой случайности, получше Россіи такого рода отчетливое соглашеніе въ образѣ дѣйствій нужнѣе было бы, пуще всего, для руководителей именно русской политики.
   Но что если -- стыдно подумать!-- весь этотъ переворотъ въ Болгаріи,-- которая всею Европою безспорно признана "сферою русскаго вліянія" на Балканскомъ полуостровѣ,-- былъ для насъ нечаянностью? если это возсоединеніе обѣихъ частей Болгаріи, котораго мы домогались въ 1878 году, которое выговорили себѣ и въ Скерневицахъ, котораго хозяевами и распорядителями должны бы быть мы, никто какъ мы,-- если все это великое міровое событіе произошло помимо насъ, сюрпризомъ для насъ, вопреки нашей волѣ и соображеніямъ?! Сильно меркнетъ величіе Трех-Державнаго союза и Кремзирскаго съѣзда (закончившагося такими гимнами въ честь европейскаго мира и устраненія всякихъ признаковъ пробужденія грознаго "Восточнаго вопроса"!), если румелійскій переворотъ засталъ кабинеты врасплохъ, и вся ихъ политика сбита съ колеи самовольною политикою Болгарскаго, еще вассальнаго Турціи, князя? Какую цѣну тогда дать русскому вліянію въ той сферѣ, которая ему безусловно отмежевана, гдѣ и войско организовано Россіей) и какъ бы составляетъ часть самой русской арміи, гдѣ (именно въ Болгарскомъ Княжествѣ) и ротные командиры всѣ -- русскіе офицеры, гдѣ и до сихъ поръ держитъ Россія своего военнаго министра? Чего стоютъ тогда всѣ эти русскіе дипломатическіе агенты и консула?! И если отсутствіе ихъ изъ Болгаріи и Румеліи въ настоящую минуту -- простая случайность, то плохо же было взвѣшено и понято русскою дипломатіей значеніе настоящей минуты, и это -- вслѣдъ за пятичасовою бесѣдою съ г. Бирсомъ виновника переворота, князя Александра!
   Нѣкоторыя русскія газеты, въ томъ числѣ "Московскія Вѣдомости" и "Гражданинъ", приписываютъ этотъ переворотъ личному, дерзкому почину самого Болгарскаго князя, съ цѣлью улучшенія и упроченія своего собственнаго положенія, не только безъ спроса Россіи, но какъ бы наперекоръ ея планамъ. Вполнѣ возможно и это. Слѣдуетъ вспомнить только настоящее состояніе Княжества, общій ходъ его дѣлъ, длинный, длинный рядъ русскихъ крупнѣйшихъ ошибокъ, личныя свойства князя и его настоящихъ болгарскихъ сподручниковъ. Начать съ того, что мы сами навязали Болгарамъ самую безобразнѣйшую, радикальнѣйшую конституцію въ мірѣ, при яеограниченнѣйшей свободѣ печати, и это въ странѣ не только не просвѣщенной, но чуждой даже и зачатковъ той общественной дисциплины, въ духѣ которой воспитываетъ народы лишь долголѣтнее государственное существованіе. Сами же мы навязали Болгаріи въ князья поручика прусской службы, нѣмецкаго принца, въ томъ предположеніи, что какъ родственникъ русскому Царскому дому онъ будетъ дѣйствовать въ интересахъ не Запада, а Востока, или иначе Россіи, интересы которой тождественны съ интересами всего православнаго Славянства. Этотъ неопытный, неприготовленный, крайне молодой человѣкъ, не лишенный впрочемъ дарованій и смѣлости, притомъ и честолюбивый, съ перваго же дня былъ поставленъ въ самое фальшивое положеніе. Да и не легкая далась ему задача: совершить и управить переходъ народа изъ-подъ пятивѣковой развращающей азіатской неволи въ политическое бытіе не только по новѣйшему современному образцу цивилизованнѣйшихъ европейскихъ націй, но и на основахъ такой конституціонной свободы, какой не представляетъ ни одна культурная страна въ мірѣ -- переходъ изъ рабства въ "правовую разнузданность": такъ должна быть окрещена дарованная нами Болгарамъ конституція! Но добро бы несчастному князю приходилось имѣть дѣло только съ народными массами: сельскій и вообще простой народъ въ Болгаріи еще не заразился растлѣвающимъ вліяніемъ конституціоннаго режима и вкусомъ къ политиканству; онъ питаетъ въ душѣ своей чувство неизмѣнной благодарности Россіи; онъ чуетъ своимъ вѣщимъ историческимъ инстинктомъ, что она, никто какъ она, призвана стоять во главѣ историческихъ судебъ Славянскаго міра, и влечется къ тѣсному съ ней союзу; онъ чтитъ въ своемъ книгѣ ставленика и родственника Царя-Освободителя. Иное дѣло "интеллигенція". Достаточно сказать, что, за немногими прекрасными и доблестными исключеніями, она (съ примѣсью лишь большей дикости) есть не болѣе какъ грубая копія съ нашей же русской "интеллигенціи", той, которая порождена била у насъ общественнымъ воспитаніемъ въ 60 и 70-хъ годахъ, которая дала Россіи нигилистовъ, анархистовъ и динамитчиковъ, которая возростила въ себѣ, передала и учившимся въ Россіи Болгарамъ -- тотъ же духъ отчужденія отъ общихъ намъ со Славянами народныхъ духовныхъ основъ, тотъ же духъ отрицательнаго отношенія въ Россіи, къ ея историческому прошлому и политическому коренному принципу, всегда лживо ими толкуемому и понятому, тотъ же духъ поклоненія "послѣднимъ словамъ" западной науки и жизни, и всѣмъ новѣйшимъ радикальнымъ доктринамъ! Неудивительно поэтому, что Болгарія тотчасъ же, на зарѣ своихъ дней, обзавелась партіями: и либеральною, и консервативною и радикальною (Европа какъ есть!), тотчасъ стала "эманципировать государство отъ церкви" и щеголять религіознымъ индифферентизмомъ, чтобъ не сказать хуже; тотчасъ же игра въ политику, захватъ мѣстъ на государственный службѣ съ громаднымъ жалованьемъ (благо, своя рука владыка!), подкопы и подвохи другъ подъ друга, личные интересы властолюбія и корыстолюбія подъ видомъ общественныхъ -- поглотили всю публичную жизнь образующагося государства. Неудивительно также, а вполнѣ естественно, что въ числѣ болгарскихъ "интеллигентовъ", нерѣдко выступающихъ на политическую сцену въ качествѣ министровъ и "премьеровъ", были, да и теперь имѣются въ довольномъ числѣ, люди ненавидящіе, презирающіе и ругающіе Россію, которой всѣмъ обязаны и въ которой воспитывались. Да, несомнѣнно: не въ Болгарскомъ здравомыслящемъ народѣ, но въ отчужденной отъ народа болгарской интеллигенціи, составляющей, въ силу разныхъ подлыхъ конституціонныхъ улововъ, властный надъ народомъ слой и его фальшивое представительство, имѣются враждебные Россіи элементы, родственные впрочемъ россійской радикальной интеллигенціи. Понятно, что они постоянно негодуютъ на русскую правительственную опеку, вмѣстѣ съ Болгарами -- воспитанниками германскихъ, французскихъ, англійскихъ школъ: эти послѣдніе ужь и совсѣмъ почитаютъ себя "Европейцами". Всѣ эти элементы, при "правовой" лжи водворенной въ страну въ видѣ конституціи, не могли и не могутъ не оказывать воздѣйствія на общій ходъ управленія, какъ въ Княжествѣ, такъ отчасти и въ Румеліи.
   Русскимъ руководителямъ или дипломатическимъ агентамъ приходилось исполнять трудную, почти неразрѣшимую задачу: считаться и съ конституціоннымъ уродливымъ режимомъ, разнуздавшимъ всѣ скверные элементы, вызвавшимъ на легальной почвѣ тучу козней и интригъ, и съ щекотливымъ самолюбіемъ князя, который рвался вонъ изъ опеки " подстрекаемый тайными совѣтами какъ иностранныхъ агентовъ, такъ и болгарскихъ карьеристовъ. Впрочемъ разсказывать теперь всѣ фазы этого управленія мы не станемъ. Замѣтимъ только, что съ 6 сентября 1883 г., послѣ своего рода coup d'êtat, которымъ князь самымъ коварнымъ и притомъ безцеремоннымъ образомъ "спустилъ" двухъ русскихъ министровъ, назначенія коихъ самъ испросилъ у Русскаго Государя, и послѣ нѣкоторыхъ дерзкихъ его публичныхъ выходокъ противъ русской власти (если отчасти и вызванныхъ неловкостью нашихъ собственныхъ дѣйствій, то тѣмъ не менѣе, однако же, непростительныхъ^), князь навлекъ на себя открытое и вполнѣ заслуженное неудовольствіе Россіи. Отношенія къ нему русскаго правительства пребывали до послѣдняго времени болѣе чѣмъ холодными. Въ то же время стали носиться, конечно непріятные для князя, слухи -- будто Россія прочитъ на его мѣсто Датскаго принца!.. Нельзя не признать, что именно въ послѣднюю пору положеніе его стало дѣйствительно трудновыносимымъ, даже и не для такого молодаго и самолюбиваго человѣка, каковъ князь Александръ. Русское правительство само его возвело на престолъ, само призвало народъ къ вѣрноподанническому повиновенію, и потомъ само же, образомъ своихъ дѣйствій и своими къ нему отношеніями, стало расшатывать его авторитетъ, подрывать довѣріе къ своему же ставленику въ Болгарскомъ народѣ! Именемъ Россіи онъ властвуетъ,-- и Россія, сохраняя его во власти, въ то же время компромметируетъ силу и и достоинство созданной ею власти... Какъ извѣстно, съ г. Кояндеромъ, нашимъ дипломатическимъ агентомъ (у котораго, кромѣ того, мѣсяца полтора или два назадъ, произошла рѣзкая размолвка съ президентомъ совѣта Каравеловымъ), равно и съ русскимъ военнымъ министромъ княземъ Кантакузеномъ, князь Александръ, также до санахъ послѣднихъ дней, плохо ладилъ, и оба (агентъ и министръ) просили свои начальства объ отозваніи. Между тѣмъ, въ виду Кремзирскаго съѣзда, князь отправился за границу съ тѣнь, какъ намъ писали, чтобъ окольными путями и ходатайствами постараться возвратить себѣ милостивое расположеніе Русскаго Монарха. Не знаемъ ничего о результатѣ княжескихъ попытокъ, но знаемъ, что онъ видѣлся и продолжительно бесѣдовалъ съ русскимъ министромъ иностранныхъ дѣлъ; по возвращеніи же въ Княжество и тотчасъ по отъѣздѣ Кояндера, вызваннаго г. Гирсомъ -- совершился извѣстный переворотъ! Нѣтъ сомнѣнія, что онъ совершенъ искусно и смѣло, и что главнымъ пособникомъ его былъ президентъ совѣта министровъ, по натурѣ взбалмошный агитаторъ, доктринеръ,-- впрочемъ не казнокрадъ (охотно отдаемъ ему въ этомъ справедливость),-- русскій воспитанникъ Каравеловъ. Онъ долго живалъ въ Румеліи, куда бѣжалъ изъ Софіи въ 1882 г. (когда княземъ, при помощи русскаго генерала Эрпрома, тоже произведенъ былъ переворотъ (первый) съ временнымъ упраздненіемъ конституціи), и гдѣ, въ издаваемой имъ газетѣ, онъ дико неистовствовалъ противъ Россіи и князя, приглашая его "возвратиться въ свою Баттенбергію"! Онъ и и теперь субсидируетъ тамъ нѣсколько газетъ и имѣетъ много приверженцевъ. Если предположить, что исходъ разговоровъ съ русскимъ министромъ былъ для князя не совсѣмъ благопріятенъ, или что до него дошло мнѣніе, которое мамъ и прежде удавалось слышать отъ лицъ нѣсколько прикосновенныхъ къ дипломатической сферѣ, что возсоединеніе Румеліи съ Болгаріей могло бы представить для Россіи нанудобнѣйшій поводъ какъ для пересмотра конституціи Княжества (ибо она должна быть общая, а теперь ихъ двѣ), такъ и для смѣны или переизбранія князя, какъ Государя "цѣлокупной" Болгаріи,-- если все это принять въ раи счетъ, то образъ дѣйствій князя Александра можетъ быть объясненъ безъ особаго затрудненія. Онъ рѣшился на удалую, отчаянную ставку, на "панъ или пропалъ", причемъ, въ крайнемъ случаѣ, не рискуетъ ничѣмъ кромѣ престола, который и занимать, при прежнихъ условіяхъ, не слишкомъ-то для него радостно. Между тѣмъ, это удалая рѣшимость, выразившаяся въ послѣднемъ переворотѣ, способна стекать ему сочувствіе народныхъ массъ, которая къ тому же вполнѣ убѣждены (и разубѣдить ихъ было.бы трудно), что князь дѣйствовалъ не иначе, какъ по тайной инструкціи самой Россія!
   Повторяемъ: мы строимъ только предположенія, излагаемъ только догадки. Намъ лично не хотѣлось бы допустить мысли, что Россію могли обойти, обмануть въ Болгаріи, что поставленный нами князь, пользуясь въ глазахъ народа авторитетомъ своего родства и связи съ русскою верховною властью, позволилъ себѣ противопоставлять политикѣ русскаго кабинета свою политику искателя приключеній. Допуская такую мысль, мы вѣдь, такъ-сказать, подписали бы приговоръ о совершенной негодности нашихъ дипломатическихъ агентовъ и вообще -- о печальнѣйшемъ состояніи русскаго дипломатическаго искусства и прозорливости...
   Но такъ или иначе -- предъ нами совершившійся фактъ величайшей важности, послѣдствія котораго неисчислимы. Ни Македонія, ни Сербія не останутся сложа руки, да и нѣтъ основанія для Сербскаго королевства, напримѣръ, не пожелать и не поискать присоединенія къ себѣ такъ-называемой Старой Сербіи. Восточный вопросъ вновь на исторической аренѣ и требуетъ вновь разрѣшенія!
   Было бы несообразно съ достоинствомъ Россіи противиться возсоединенію Румеліи съ Болгаріей потому только, что оно совершилось не въ тотъ часъ и не тѣмъ способомъ, какъ бы желала Россія. Возсоединеніе (котораго Россія всегда тамъ домогалась, которое теперь мы лично отъ всего сердца и горячо привѣтствуемъ) должно быть и признано и поддержано русскимъ правительствомъ -- даже въ случаѣ вооруженнаго сопротивленія Турціи; при этомъ личная судьба князя Александра насъ мало интересуетъ Вѣроятно также, что совершившійся фактъ будетъ признанъ и всѣми державами-участницами Берлинскаго трактата, уже ради того, чтобъ не дать разгорѣться Восточному вопросу. Но едвали удастся затушить, въ самомъ началѣ, вспыхнувшее пламя!... Мы склонны думать, что все совершается не безъ англійской интриги, не потому только, что домъ Баттенберговъ пользуется теперь особенною милостью Великобританскаго двора, но и потому, что въ расчеты англійской политики, по поводу конфликта съ Россіей на англо-афганской границѣ, входило, какъ извѣстно,-- вѣроятно входитъ и теперь,-- вызвать снова на сцену Восточный вопросъ, отвлечь вниманіе Россіи отъ Индіи и подъ какимъ-либо предлогомъ втянуть Россію въ большую европейскую войну иди хоть большія хлопоты.
   Возстановлять status quo ante было бы и неразумно, и невозможно,-- это значило бы передать дѣло изъ своихъ рукъ въ чужія. А оно должно быть взято въ наши руки, и взято крѣпко. Россія не можетъ допустить, чтобъ Балканскій полуостровъ, тѣснимый съ Запада экономическимъ, вѣроисповѣднымъ и культурнымъ нашествіемъ Австріи, волнуемый внутри всяческими враждебными Россіи (а стало-быть и истиннымъ интересамъ самихъ Славянскихъ народовъ) элементами, ускользнулъ такъ-сказать совсѣмъ изъ сферы ея вліянія! Чтобъ ваять крѣпко дѣло въ руки, Россія должна занять крѣпкую стратегическую позицію на самомъ Балланскомъ полуостровѣ, и именно на Босфорѣ,-- позицію, которая бы тотчасъ дала ей на полуостровѣ господствующее положеніе. Да и не откладывать этого дѣла -- иначе будетъ уже поздно! Иначе и "возсоединеніе", и всякія иныя измѣненія Берлинскаго трактата -- станутъ намъ и Славянству не во благо, а во вредъ...
  

Москва, 17-го сентября.

   Теперь не подлежитъ и сомнѣнію, что переворотъ въ Болгаріи совершенъ не только безъ вѣдома, но и совсѣмъ неожиданно для Россіи и даже для Австріи съ Германіей,-- и что починъ переворота (успѣхъ котораго былъ нетруденъ и вполнѣ обезпечивался самою природою вещей) принадлежалъ князю Александру. Даже не столько ему, сколько радикальной партіи, во главѣ которой -- адвокатъ Стамбуловъ и которая теперь состоятъ во власти -- въ лицѣ министра-президента Каравелова. Тѣмъ не менѣе въ событіи этомъ, котораго послѣдствія теперь трудно и предусмотрѣть, двѣ стороны,-- что необходимо помнить и держать постоянно въ виду для точной оцѣнки его значенія и для опредѣленія подобающаго Россіи образа дѣйствій. Несомнѣнно, что князь Александръ и Каравеловъ со Стамбуловымъ' и К° произвели настоящій переворотъ именно теперь -- не изъ національнаго идеализма, а изъ личныхъ и партійныхъ расчетовъ,-- первый ради самосохраненія и изъ славолюбія, вторые -- ради сохраненія власти за своею партіей: это вовсе не значитъ, чтобы они вообще не сочувствовали возсоединенію; напротивъ, какъ Болгаре, они всегда искренно его желали и къ нему стремились; но дѣло въ томъ, что ихъ партіи именно на ту минуту какъ разъ грозила возможность устраненія отъ власти вслѣдствіе недовольства Россіи настоящимъ "кабинетомъ" и вслѣдствіе попытокъ князя во Франценсбадѣ улучшить свои къ русскому правительству отношенія: произвести немедленно же переворотъ было признано партіей наилучшимъ средствомъ для удержанія своего главенства. Таковы наши частныя свѣдѣнія. Затѣмъ, кѣмъ бы и изъ какихъ побужденій ни былъ онъ совершенъ,-- все же остается несомнѣннымъ, что провозглашенное, хотя бы и сюрпризомъ для насъ, возсоединеніе Румеліи съ Княжествомъ -- идея завѣщанная Болгарамъ нами самими со времени перехода нашего чрезъ Балканы и потомъ въ Санъ-Стефанскомъ съ Турціей договорѣ. До войны 1877 года Болгарія не была еще даже и географическимъ терминомъ; эту географію начертали мы же сами, русскою кровью, и громомъ побѣдъ подтвердили наше рѣшеніе и нашу волю, во всеуслышаніе не только Болгарскому народу, но и всему міру. Мудро ли это было или немудро съ точки зрѣнія исключительно политической -- это другой вопросъ, но вѣдь таково было торжественное изволеніе не только Русскаго государства, но и русскаго общества,-- можно сказать: всей Россіи. И не негодовали ли мы всею тою силою негодованія, къ какой только способны, на Берлинскій трактатъ, отъединившій Румелію отъ Болгаріи? Не почитали ли себя въ высшей степени оскорбленными за такое искаженіе нашего дѣла, ради котораго принесли столько жертвъ? Не призывали ли день и часъ, когда Берлинскій трактатъ, столь для насъ позорный, будетъ разорванъ, растоптанъ, отойдетъ въ область преданія? Вчера еще кипятились, негодовали, проклинали,-- а теперь что-жь? Почувствовали вдругъ благоговѣніе къ святости сего международнаго договора? Берлинскій договоръ сталъ намъ любъ, что ли?! И когда же? Къ ту самую минуту, когда ему чинится порука, и между прочимъ въ одной изъ тѣхъ статей, которыя были измышлены именно намъ наперекоръ, къ великому нашему тогда всеобщему гнѣву?!. Ставимъ эти вопросы въ виду сужденій нѣкоторыхъ нашихъ газетъ. Иныя изъ нихъ дошли до того, что готовы были бы возстановить status quo ante, т. e. возстановить турецкое надъ Румеліей, а вмѣстѣ и надъ Болгарскимъ Княжествомъ, господство (для сверженія котораго пролились -- всего восемь лѣтъ назадъ -- рѣки русской крови). Одна изъ газетъ проповѣдуетъ не только политическій, но и полицейскій союзъ... съ Турками для усмиренія Славянъ и для содержанія ихъ въ уздѣ! Т. е. для того, вѣроятно, чтобъ толкнуть все Славянство въ объятія Австріи, чтобъ она явилась имъ въ ореолѣ избавительницы отъ двойнаго ига: мусульманскаго и русскаго?!. Можно ді такъ отрекаться отъ своего недавняго прошлаго, открещиваться, словно отъ сатанинской скверны, отъ того народнаго подвига, который вчера еще чествовали "великихъ", которымъ вчера еще гордились и умилялись,-- оплевывать святой порывъ самоотверженія охватившій весь Русскій народъ въ 1876 г. и двинувшій толпы добровольцевъ на помощь Сербамъ, на освобожденіе "православныхъ братій" изъ-подъ мусульманской неволи? А теперь насъ же Русскихъ приглашаютъ отдать этихъ "братій" подъ мусульманскую опеку! Нѣтъ, Русскій народъ счелъ бы грѣхомъ раскаиваться въ святомъ дѣйствѣ любви, хотя бы даже оно оказалось теперь для него, вовсе, повидимому, неприбыльнымъ,-- а грѣхъ, по его мнѣнію, на томъ, кто за его самоотверженіе заплатилъ бы ему неблагодарностью и зломъ. Позволительно однако думать, что никакое дѣйство любви не остается безплоднымъ, и что не сегодняшнимъ только днемъ измѣряются результаты нравственныхъ дѣяній въ исторіи народовъ!..
   И изъ-за чего приглашается Россія произвести вдругъ такой вольтфасъ и наругаться надъ собственными братолюбивыми увлеченіями? Изъ-за того ли, что г. Петко Каравеловъ неволилъ Россію обидить? что какой-нибудь Райко или Ника Стамбуловъ Россійскую Имперію достаточно не уважилъ? что принцъ Баттенбергъ изъ Дармштадта не оправдалъ нашей довѣренности? Конечно, не подлежитъ и сомнѣнію, что переворотъ ими совершенный послужитъ если не къ укрѣпленію ихъ власти, то къ ихъ торжеству, тѣмъ болѣе, кто по послѣднимъ извѣстіямъ они ведутъ дѣло и очень умно, и осторожно: надо же отдать имъ въ этомъ справедливость. Положимъ, что таковое ихъ личное торжество, подбитое фальшью, не можетъ вообще не быть оскорбительнымъ для нравственнаго чувства; Россія же притомъ сознаетъ себя какъ бы обманутою, проведенною... Но не должны мы забывать и здѣсь другой стороны общаго положенія: Князь Александръ -- не Болгарія, и болгарская красная "интеллигенція" въ лицѣ Каравелова и К° -- вовсе еще не Болгарскій народъ. Болгарія и Болгарскій народъ неповинны въ козняхъ, подвохахъ, фокусахъ и всякой кривдѣ своего оффиціальнаго правительства и своей интеллигенціи вообще. Не можемъ же мы отказаться отъ Болгаріи или отталкивать отъ себя; такъ-сказать наказывать Болгарскій народъ -- ради прегрѣшеній или негодности нѣкоторыхъ лицъ,-- хотя бы даже значительнаго числа болгарской интеллигенціи (въ воспитаніи которой болѣе всего грѣшно само русское общество)! Не позволительно намъ не принять въ расчетъ того чистосердечнаго недоразумѣнія, которымъ, за исключеніемъ виновниковъ переворота, одержима въ настоящій день вся Болгарія; того искренняго, вполнѣ понятнаго, законнаго и потому симпатичнаго энтузіазма, которымъ она охвачена теперь вся, изъ конца въ конецъ, который отрицать (какъ дѣлаютъ у насъ нѣкоторые) было бы прямо недобросовѣстно. Такимъ отрицаніемъ мы не устранимъ, а только осложнимъ наши настоящія затрудненія! Народъ убѣжденъ,-- и теперь хоть пушками въ него пали, не разубѣдить его,-- что "возсоединеніе" совершается по тайному наказу Россіи, и какъ бы ни старалась внушать ему противное русская дипломатическая агентура, онъ будетъ воображать, что это-молъ -- "политика"... "Хитеръ Московъ!" скажетъ селякъ Болгаринъ, добродушно, но многозначительно улыбаясь... Да и какъ могутъ въ Болгаріи думать иначе люди сколько-нибудь здравомыслящіе, во не посвященные въ секретныя козни партій, которыя притомъ же и самый успѣхъ переворота, безъ сомнѣнія, постарались облегчить распространеніемъ слуховъ о согласіи своихъ дѣйствій съ намѣреніями Россія: на "десятитысячномъ митингѣ" въ Софіи о признаніи возсоединенія совершившимся фактамъ, положено: "резолюцію эту представить Императору Русскому -- Покровителю Болгаріи"; въ сочувствіи Россіи перевороту увѣрялъ тамъ же, въ своей рѣчи, Грековъ -- бывшій министръ, консерваторъ (врагъ Каравелова!). Можетъ ли здравомыслящій Болгаринъ этому не повѣритъ? Развѣ Россія не добивалась соединенія восемь лѣтъ назадъ? развѣ не выражала предъ Болгарами свою скорбь по поводу 16 § Берлинскаго трактата? развѣ когда-либо она отрицалась торжественно этой мысли или пыталась когда-либо искоренить въ Болгарахъ всякій помыслъ о "цѣлокупности"? Развѣ тому, чему Болгаринъ теперь радуется, не радовалась сама Россія послѣ своихъ за-балканскихъ побѣдъ? Развѣ не въ правѣ теперь всякій Болгаринъ, любящій и чтущій Россію (а таковъ весь сельскій народъ безъ исключенія), ожидать отъ нея и теперь полнаго себѣ сочувствія и содѣйствія?
   Съ таковымъ чистосердечнымъ недоразумѣніемъ, съ таковымъ искреннимъ энтузіазмомъ болгарскихъ народныхъ, преданныхъ Россіи массъ -- слѣдуетъ обращаться крайне осторожно, слѣдуетъ считаться. Окачивать холодной водой, посылать народу ругательства: "ахъ вы, такіе-сякіе братушки, убирайтесь вы къ Туркамъ!" (а почти такія ругательства нашли себѣ мѣсто даже въ печати) было бы не только безнравственно, но и безумно. Топтать въ грязь народныя симпатіи, да и просто пренебрегать ими -- какой же тутъ для Россіи расчетъ? И какъ бы при такомъ образѣ дѣйствій съ нашей стороны, тѣшилась и ликовала бы въ глубинѣ души своей Австрія, готовясь, по нашей дурости, пожать жатву тамъ, гдѣ не сѣяла,-- а сѣяли мы! Вслушайтесь: уже и теперь тонъ австрійскихъ газетъ иной, болѣе сдержанный и сочувственный чѣмъ русскихъ...
   Но не можетъ же Россія, возразятъ намъ, дать себя дурачить. Великой державѣ непристойно-де идти на буксирѣ дерзкихъ, самовольныхъ авантюристовъ... Это внѣ всякаго сомнѣнія. Мы и должны выступитъ -- въ качествѣ старшихъ братьевъ, притомъ вдвойнѣ авторитетныхъ, ибо Болгарское государство -- наше созданіе; но все же -- братьевъ. Мы можемъ, имѣемъ право и обязаны выразить кому слѣдуетъ порицаніе, наказать того или другаго, воспользоваться, однимъ еловомъ, своими правами, вполнѣ признаваемыми за нами всѣмъ Болгарскимъ народомъ, но ужъ никакъ не отказываться отъ своихъ правъ, не уступать никому ни защиты, ни накого либо инаго распоряженія судьбою Болгарскаго народа! Мы здѣсь хозяева, а никто другой. Это слѣдовало объявить во всеуслышаніе всей Европѣ, тотчасъ послѣ переворота. Пристойнѣе, чтобъ не Россія у Европы, а Европа справлялась прежде всего о томъ: что сдѣлаетъ, какъ поступитъ Россія? Но нашею первою заботою было, кажется, обѣлить себя, постараться убѣдить Европу, что "насъ воистину провели, что мы воистину сумѣли ничего во время не знать, не провѣдать, хотя и имѣемъ въ Болгаріи и министра, и агентовъ, и консуловъ"... Европа легко повѣрила. "Провели, видимъ, что провели! какъ не повѣрить!" отозвалась она одобрительно, и мы успокоились, польщенные такимъ мнѣніемъ, и затѣмъ спросили: "какъ изволите поступить?" -- "Пока конференцію пословъ въ Константинополѣ, съ новой санкціей Берлинскаго трактата, хотя бы и съ измѣненіемъ 16-го §"!-- рѣшилъ князи Бисмаркъ и уѣхалъ въ Фридрихсру.
   Мы не думаемъ отрицать для Россіи обязанности переговоровъ и совѣщаній съ Европой, особенно же съ Германіей и Австріей, и особенно послѣ соглашенія трехъ монарховъ въ Скерневицахъ и Кремзирѣ. Но въ такомъ дѣлѣ какъ Болгарское, Россіи долженъ бы принадлежать починъ,-- она должна бы выступать не въ интересахъ только европейскаго мира, нарушаемаго переворотомъ, а какъ лично заинтересованная,-- не какъ одна изъ шести державъ, участницъ Берлинскаго конгресса, и никакъ не въ качествѣ жандарма-охранителя Берлинскаго трактата. Не штопать дыру на Берлинскомъ трактатѣ призвана она (эта роль штопальщицы не къ лицу русской дипломатіи),-- а воспользоваться тѣмъ, что онъ прорванъ. Не гнѣваться гнѣвомъ великой державы на маленькую Болгарію прилично намъ, а прикрыть ее тотчасъ своимъ щитомъ, предоставляя себѣ самимъ свести съ нею потомъ свои домашніе счеты. Россія могла бы, напримѣръ, и имѣла бы право, послать въ Болгарію, въ помощь князю и для его руководства, полномочнаго коммиссара съ вѣскимъ авторитетнымъ словомъ, а также для наблюденія, чтобъ крайнія радикальныя партіи болгарской интеллигенція не скомпрометтировали дальнѣйшее политическое бытіе Болгаріи.
   "Конференція" -- дурное предзнаменованіе; въ этомъ словѣ что-то зловѣщее. По Восточному вопросу, по крайней мѣрѣ, всѣмъ памятна безплодность многократныхъ конференцій. Ну что, если конференція, даже признавъ "возсоединеніе" подъ общимъ верховенствомъ султана (причемъ въ роли ходатая передовою выступитъ, ярче всего, не Россія, а непремѣнно Австрія съ Германіей), если конференція въ виду волненія, грозящаго охватить всѣ племена Балканскаго полуострова, снабдитъ Австрію мандатомъ: взять на себя обязанность блюстителя тишины и порядка, въ нѣкоторомъ родѣ полицеймейстера на полуостровѣ, отъ имени Европы? При чемъ мы-то будемъ?...
  

Москва, 28 сентября.

   Всѣ внутренніе, домашніе интересы заслонены теперь событіями на Балканскомъ полуостровѣ. Съ лихорадочнымъ вниманіемъ слѣдитъ за ними Россія. Да и можетъ ли быть иначе? Слишкомъ тѣсно связаны они съ историческимъ существомъ нашего отечества; слишкомъ уже роковыми послѣдствіями сказывается для самой нашей внутренней жизни,-- во всѣхъ смыслахъ и отношеніяхъ, матеріальныхъ и нравственныхъ,-- всякое пренебреженіе къ народно-историческихъ задачамъ русской державы, всякій малѣйшій ущербъ ея достоинству, значенію и положенію въ семьѣ государствъ и народовъ. У насъ же въ Петербургѣ упорно коснѣютъ въ непониманіи той живой органической связи, въ какой состоятъ между собою политика внѣшняя и внутренняя; даже наивно воображаютъ, что можно одновременно стоять на двухъ путяхъ: антинаціональномъ въ области внѣшней политики и національномъ -- въ области внутренней! Петербургскимъ чиновникамъ кажется, что это два разныя "вѣдомства":, министерство иностранныхъ дѣлъ само по себѣ, а министерства финансовъ и внутреннихъ дѣлъ тоже сами по себѣ, и ничего общаго съ первымъ, кромѣ предусмотрѣнныхъ въ Сводѣ Законовъ случаевъ, имѣть не должны и не имѣютъ. Всякое ревнивое отношеніе къ національному интересу и достоинству внѣ предѣловъ Россіи -- петербургская канцелярія немедленно готова обозвать, да и обзываетъ, излишествомъ національнаго самолюбія, "шовинизмомъ", полагая вѣроятно, что уронъ чести въ международныхъ отношеніяхъ не мѣшаетъ, чуть ли даже не помогаетъ съ избыткомъ -- подъему духа внутри страны! Какъ будто международное значеніе, величіе и мощь государства не сильнѣе во сто разъ содѣйствуетъ прочности государственнаго кредита, выгодности коммерческихъ трактатовъ, открытію новыхъ рынковъ и той духовной бодрости населенія, безъ которой даже матеріальное, экономическое его преуспѣяніе немыслимо! Да и о единомъ ли хлѣбѣ живутъ народы? Развѣ и независимо отъ интересовъ матеріальнаго благосостоянія, нѣтъ у великаго историческаго народа своихъ особыхъ стремленій, своего особаго призванія въ мірѣ, которое тѣсно связано съ существомъ его духа, въ которомъ весь смыслъ его историческаго бытія, и не служить которому было бы для него позорнымъ самоотреченіемъ и отступничествомъ? Какой жизни духа, какой зиждительной дѣятельности ожидать отъ человѣка, который удрученъ сознаніемъ постыднаго дѣда; который далъ себя заушить, оплевать, ограбить, одурачить -- не но недостатку внѣшней силы и средствъ, а по малодушію, по духовной дряблости, невѣжеству и умственной лѣни? Еще недавно, вновь и вновь разъясняла "Русь" деморализующее воздѣйствіе Берлинскаго трактата на русскую жизнь, и ея слова были встрѣчены чуть не усмѣшкой,-- даже такими отзывами: "опять старая пѣсня! Пора бы ужь и позабыть о Берлинсхомъ трактатѣ! кто-жь теперь о немъ вспоминаетъ?" (и это какъ разъ наканунѣ Филиппопольскаго переворота, когда онъ самъ себя, къ удивленію русскихъ политиковъ, напомнилъ!) Берлинскій трактатъ -- говорили мы -- это нравственное паденіе Россіи какъ государства и непосредственнымъ его результатомъ было поникновеніе общаго, духа, совершенное ослабленіе довѣрія въ властвующему Петербургу,-- что въ такой странѣ, гдѣ правительство -- чуть не главный двигатель общественной жизни, тотчасъ же отражается на всѣхъ отправленіямъ государственнаго и народнаго организма, даже на экономическомъ его положеніи....
   И вотъ теперь, наше своеобразное политическое искусство ухитрилось довести русское дѣло до того, что этотъ же самый Берлинскій трактатъ сталъ намъ милъ и дорогъ; что мы цѣпляемся за него какъ за якорь спасенія; только въ немъ, по мнѣнію русскихъ дипломатовъ, вся наша опора,-- а то не вышло бы хуже! Роли перемѣнились: мы, для которыхъ въ свое время Берлинскій трактатъ былъ заушеніемъ, мы же теперь отстаиваемъ, находимъ себя вынужденными отстаивать его цѣлость и нерушимость,-- а державы, тѣ самыя, которыя его намъ на зло навязали, которыя именно и измыслили наиобиднѣйшія для насъ его статья, онѣ же теперь и посягаютъ, съ развязностью хозяевъ, на твореніе собственныхъ рукъ, подсмѣиваются надъ его святостью какъ международнаго договора! Онѣ желаютъ отмѣны, мы же хотѣли бы сохраненія этихъ оскорбительныхъ для насъ статей -- на томъ, вѣроятно, основаніи, что по смиренію нашему мы держимся обратнаго смысла пословицы, а именно: что отъ худа худа не ищутъ, и худо вѣдомое лучше худа невѣдомаго; добро же -- не про насъ!...
   Да, очевидно, вопросы величайшей важности ставятся теперь судьбою на историческую очередь и призываютъ нашу дипломатію къ отвѣту. Удастся ли ей, въ виду столькихъ неблагопріятныхъ повидимому для насъ условій, снять ихъ съ очереди, отложить разрѣшеніе ихъ до болѣе удобнаго времени? Едва ли. Было бы, конечно, желательно, чтобъ исторія въ своемъ поступательномъ движеніи справлялась, прежде всего, у нашей петербургской канцеляріи о степени нашей приготовленности; спросилась бы напередъ и у министра финансовъ, и у министра военнаго, и у министра морскаго: въ какомъ-де положеніи наши финансы, ваши военныя и морскія силы, и только удостовѣряй въ удовлетворительномъ ихъ состояніи приступала бы къ дѣлу Но въ томъ-то и бѣда, что исторія такихъ справокъ не наводитъ, а дѣйствуетъ по своимъ собственнымъ законамъ, предоставляя мудрымъ правительствамъ ихъ угадывать, провидѣть и соображаться съ ними заблаговременно. Кто же виноватъ въ томъ, что мы всегда одни не готовы, а другіе оказываются готовыми? Кто же виноватъ въ томъ, что мы, даже возвративъ себѣ право на сооруженіе военнаго флота въ Черномъ морѣ, цѣлыхъ двѣнадцать лѣтъ бездѣйствовали,-- и кто же поручится въ томъ, что даже и при отстрочкѣ рѣшенія Восточнаго вопроса -- мы къ новому сроку будемъ непремѣнно готовы? Да и отъ внѣшней ли готовности одной зависитъ успѣхъ иди неуспѣхъ дипломатическихъ битвъ? Едва ли не важнѣе боевой готовности -- готовность мысли, умѣющей взвѣсить всѣ случайности, оцѣнивать съ возможною точностью положеніе дѣлъ и на основаніи реальныхъ данныхъ опредѣлять заранѣе планъ своихъ политическихъ дѣйствій. Никого такъ не вастигъ врасплохъ переворотъ въ Филиппополѣ, какъ нашу дипломатію, хотя ужь конечно не требовалось особенной мудрости чтобы его предвидѣть, хотя поползновенія къ нему обнаруживались и прежде, ни для кого не были тайной, особенно же для русскаго консульства; хотя нашей дипломатіи лучше чѣмъ кому либо было извѣстно, что ничего нѣтъ легче такого переворота, что противодѣйствія ему внутри самой страны нѣтъ и быть не можетъ,-- что Румелія кишитъ горячими головами и всякими агитаторами. Полковникъ румелійской милиціи Чичаговъ, какъ намъ пишутъ изъ Болгаріи, еще два мѣсяца назадъ доносилъ по начальству о признакахъ заговора и о малой надежности милиціи въ случаѣ переворота,-- и ему, по сношеніи съ министерствомъ иностранныхъ дѣлъ, отвѣчали: напрасно изволите безпокоиться!... А казалось бы, почему же и не поломать себѣ заранѣе голову надъ вопросомъ: какъ же однако быть, еслибы такой казусъ произошелъ? Но мы обнадежились предположеніемъ, что безъ нашего спроса въ перевороту не приступятъ и почили на томъ -- предпочитая не трудить себѣ головы понапрасну. Переворота, можетъ-быть, не ожидала къ 6-му сентября и Австрія, но ее событія, очевидно, врасплохъ не застали: она знаетъ, чего ей хотѣть, къ чему стремиться, и въ виду своей цѣли стоитъ готовая ко всякой случайности, не истощаясь въ е жалкихъ словахъ" по примѣру нашей дипломатіи. Именно,-- какъ доходятъ до насъ слухи,-- "жалкими словами", за недостаткомъ мысли, и пробавляется въ настоящую минуту дипломатія въ Петербургѣ. Только плачется и негодуетъ она теперь -- не на свою оплошность и несостоятельность, о нѣтъ, а на... исторію, т. е. на минувшіе историческіе факты! Виною-де все эта война 1877 года,-- совсѣмъ-то она была и не кстати! виною -- этотъ наплывъ добровольцевъ въ Сербію въ 1876 г., эти Славянскіе комитеты, Московскій особенно, и т. д. Негодованіе, можно бы замѣтить нашимъ дипломатамъ, во всякомъ случаѣ позднее и праздное, но оно краснорѣчиво само по себѣ и многое объясняетъ. Оно объясняетъ возможность Берлинскаго трактата послѣ нашихъ блистательнѣйшихъ побѣдъ и заставляетъ вѣрить тому оправданію дѣйствій князя Бисмарка на конгрессѣ, которое, въ виду возводимыхъ на него въ Россіи (между прочимъ -- самими дипломатами) обвиненій, напечатано было въ оффиціозной "Сѣверо-Германской Всеобщей Газетѣ": не канцлера, а дипломатовъ своихъ,-- гласитъ это оправданіе,-- должна за трактатъ обвинять Россія, ибо они не предъявили съ твердостью ни одного требованія, которое бы не было конгрессомъ, по настоянію канцлера, уважено; иныхъ же требованій, которыхъ бы естественно было отъ нихъ ожидать, русскіе дипломаты или вовсе не предъявляли, или же, когда и предъявляли, то не отстаивали ихъ, тотчасъ отступались отъ нихъ и сами... Оно, это ретроспективное негодованіе, свидѣтельствуетъ также и о томъ, какимъ пигмеемъ мысли и духа является наша дипломатія вмѣстѣ со всею правительствующею россійскою канцеляріей -- рядомъ съ родною страной, когда она, въ великія мгновенія своего бытія, выступаетъ на подвигъ какъ Россія народная и историческая,-- и какимъ титаномъ является этотъ самый пигмей въ дѣлѣ искаженія, размельчанія, опошленія и окончательнаго разрушенія всѣхъ результатовъ ея творчества, жертвъ и усилій, ея великихъ историческихъ подвиговъ!...
   Другое, въ настоящую трагическую пору, занятіе нашихъ дипломатовъ, это -- бранить Болгарскаго князя Баттенберга, Каравелова, да и всѣхъ Болгаръ, и на нихъ валить всю вину за тѣ затрудненія, въ которыхъ дипломатія наша теперь очутилась. Это занятіе, впрочемъ, не ограничивается словами, но вдохновляетъ, повидимому (по крайней мѣрѣ на первыхъ порахъ), и самый нашъ дипломатическій образъ дѣйствій. Трудно предсказать, какъ опредѣлится онъ окончательно, по возвращеніи нашего министра иностранныхъ дѣлъ изъ Копенгагена, но несомнѣнно, что въ петербургскихъ дипломатическихъ кругахъ, равно какъ (къ ихъ утѣшенію) и въ нѣкоторыхъ нашихъ серіозныхъ политическихъ газетахъ, господствовало до сихъ поръ одно чувство и одно желаніе: какъ бы выместить на Болгарахъ и Болгаріи всю свою злобу за ихъ самовольный и дерзкій поступокъ. Мы съ своей стороны не питали никогда симпатій ни къ князю лично, ни тѣмъ менѣе къ Каравелову и его радикальной партіи, да и вообще ни въ какой изъ болгарскихъ партій; о болгарской "интеллигенціи" мы уже высказали наше мнѣніе, что за рѣдкими исключеніями, она -- грубый, съ примѣсью большей дикости, сколокъ съ русской же доморощенной радикальной интеллигенціи, созданной у насъ общественнымъ воспитаніемъ 60-хъ и 70-хъ годовъ. Своими болѣзнями болгарское общество обязано преимущественно русскому. На Россіи же лежитъ обязанность и преподать имъ лѣченіе, но въ настоящую минуту эти заботы по меньшей мѣрѣ не своевременны! Дѣло идетъ уже не о Каравеловѣ съ компаніей, а о созданной нами Болгаріи. И какъ о Россіи только лишь фальшивое понятіе составилъ бы тотъ, кто бы судилъ о ней, объ ея народѣ -- по нашей такъ-называемой "либеральной", не говоря уже о нигилистической, интеллигенціи, такъ и въ Болгаріи есть здравомыслящій народъ, православный, ничего общаго съ своею "интеллигенціей)" неимѣющій, искренно преданный и неизмѣнно благодарный своей избавительницѣ Россіи. Далѣе: мы вполнѣ признаемъ личную вину предъ Россіей болгарскаго правительства и вообще всѣхъ авторовъ учиненнаго намъ сюрприза. Нельзя же,-- повторимъ слова сказанныя въ "Руси" по адресу Болгаръ,-- "нахрапомъ эксплуатировать симпатіи Россіи въ Болгаріи!" Тѣмъ не мѣнѣе, все это лишь домашніе, личные, случайные счеты, которые Россія всегда успѣетъ свести, и которые не могутъ ни въ чемъ измѣнить силу ея собственныхъ счетовъ съ исторіей, ея собственныхъ нравственныхъ обязательствъ, не только относительно Славянскаго, нуждающагося въ ея защитѣ племени, но и Россіи самой, какъ великой, могущественной Славянской державы. Изъ-за гнѣва, хотя бы и праваго, на принца Баттенберга и Петка Каравелова забывать о высшихъ русскихъ задачахъ, о нашемъ народно-историческомъ призваніи, слѣдовательно о служеніи нашимъ собственнымъ интересамъ -- не мелочно ли это? совмѣстно ли это съ достоинствомъ Россіи? Приличнѣе было бы, кажется, извлечь изъ всего этого событія нѣкій для себя урокъ и задуматься надъ вопросомъ: въ какой же, однако, мѣрѣ годенъ тотъ status quo, сохраненіе котораго составляло и составляетъ до сихъ поръ базисъ нашей политики? Можно ли опираться вообще (не только почить!) на основахъ Берлинскаго трактата, считавшагося когда-то нахальнымъ нарушеніемъ честнаго здраваго смысла, посягательствомъ на законные интересы Россіи и Славянства, а теперь ставшаго для насъ чуть не словомъ премудрости, залогомъ мира, равновѣсія и благоденствія? Что-жъ это за прочное сооруженіе такое, коли вотъ пришелъ мальчикъ, ткнулъ его мизинцемъ,-- и все разсыпалось въ прахъ, и нашъ покой улетѣлъ, и весь міръ въ тревогѣ?! Ибо филиппопольскій переворотъ совершенъ именно такимъ образомъ, какою-то игрушечною, опереточною революціей,-- почти въ присутствіи зрителей-дипломатическихъ агентовъ. Значитъ: гдѣ тонко, тамъ и рвется, а гдѣ гнило, такъ и подавно. И вѣдь мы лучше всякого другаго понимали въ свое время, что эти основы гнилы, въ этой самой гнилости и полагали свои надежды на будущее! Вольно же было потомъ все это забыть,-- мало того: на эти самыя основы опереть зданіе нашей политики и ласкать еще себя пріятной надеждой, что онѣ простоятъ до тѣхъ поръ, пока мы заблагоразсудимъ обмѣнить ихъ на новыя! Вѣдь филиппопольскій переворотъ могъ совершиться не сегодня, такъ завтра, не Петкомъ, такъ Райкомъ или инымъ кѣмъ!..
   Основы гнилы,-- это уже сознали давно и сами главные виновники Берлинскаго трактата (какъ разъ въ ту минуту, какъ мы стали это позыбывать). Прежде всего сознала ихъ гнилость сама Австрія; она же первая и стала подъ трактатъ подкапываться и, въ виду его неминуемаго скораго паденія, принимать заблаговременно свои мѣры. Если же теперь,-- именно по такому инциденту, который, по общему признанію, ближе всего касается Россіи,-- рѣшено будетъ (и по ея же настоянію) возстановленіе status quo ante, хотя бы и съ нѣкоторымъ измѣненіемъ, въ родѣ возложенія на князя Болгаріи обязанностей званія румеліотскаго генералъ-губернатора,-- если, однимъ словомъ, послѣдуетъ новая санкція Берлинскаго трактата, то развѣ послѣдній, въ своемъ заштопанномъ видѣ, станетъ отъ этого крѣпче? Положимъ, что "державамъ" удалось бы въ настоящее время обуздать порывы самихъ правительствъ Сербіи и Греціи (въ чемъ ми положительно сомнѣваемся), но кому же не ясно, что тотчасъ же -- вслѣдъ га тѣмъ, какъ державы обмѣнятся поздравленіями съ благополучной развязкой настоящихъ затрудненій,-- этотъ самый трактатъ прорвется въ другихъ мѣстахъ: вспыхнетъ пожаръ въ Македоніи, разгорится пламенемъ вѣчно тлѣющій огонь въ средѣ Албанцевъ!... Что же останется тогда дѣлать Европѣ? Прежде всего потребуется потушить пожаръ или прекратить рѣзню,-- и кому же другому можетъ выпасть эта роль тушильщика и умиротворителя враждующихъ между собою и съ Турціей племенъ, какъ не той державѣ, у которой войска уже и стоятъ на готовѣ въ самой срединѣ Балканскаго полуострова? Вѣдь можно, пожалуй, и вновь, съ тѣмъ же лицемѣріемъ, даже не возбуждая вопроса о новомъ расчлененіи Турціи, снабдить Австрію такимъ же мандатомъ отъ имени Европы, каковой былъ ей торжественно данъ относительно Босніи и Герцеговины.
   Но невозможно даже и предположить, чтобы "державамъ" удалось принудить правительства Сербіи и Греціи въ демобилизаціи своихъ армій, къ попятному шагу назадъ въ своей національной политикѣ. Не говоримъ уже о томъ, что въ искренность подобнаго давленія на Сербію и Грецію со стороны Англіи и Австріи даже трудно и вѣрить,-- едвали, греческое и особенно сербское правительства сладили бы въ настоящую минуту съ возбужденіемъ народнымъ страстей у себя дома. Для короля Милана, это даже вопросъ личный -- о сохраненіи сербской короны. Единственный для него исходъ, въ виду народной всеобщей къ нему ненависти, и именно вслѣдствіе его корыстной австрофильской политики, это -- сочетаніе такого его австрофильства, такой настоящей его зависимости отъ австрійской власти, съ политикою "національною", т. е. съ перспективою увеличенія сербской государственной территоріи. Для Австріи это не безвыгодно. Увеличенная сербская территорія не выскочитъ изъ "сферы австрійскаго вліянія", а только ее расширитъ; напротивъ явное или тайное пособничество Сербіи со стороны Австріи, теперь ненавистной сербской народной массѣ, дастъ австрійскому имени популярность и примиритъ Сербовъ. съ ея вліяніемъ и протекторатомъ. Едвали возможно и сомнѣваться въ томъ, что и въ настоящую минуту все совершающееся въ Сербіи совершается не иначе какъ съ соизволенія и даже при помощи Австріи: она же, какъ видно изъ газетъ, помогла королю Милану и въ заключеніи новаго займа въ Вѣнѣ! Отношенія его къ Вѣнѣ таковы, что никакой шагъ для него немыслимъ безъ соглашенія съ нею. Вотъ почему и нельзя повѣрить, чтобъ Австрія искренно стояла за сохраненіе Берлинскаго трактата: слишкомъ уже на руку ей весь этотъ настоящій оборотъ дѣлъ! Если же на конференціи пословъ Берлинскій трактатъ будетъ подтвержденъ всѣми державами снова, то конечно съ самообманомъ для насъ и съ сознательнымъ обманомъ со стороны прочихъ участниковъ,-- такъ какъ тотчасъ же за подтвержденіемъ послѣдуютъ тамъ и сямъ, повидимому самовольныя, въ сущности же тайно подстрекаемыя его нарушенія.
   Всего цѣлесообразнѣе, конечно, было бы приступить теперь же, съ полною откровенностью, къ пересмотру Берлинскаго трактата и къ новому расчлененію Турціи (при этомъ Россія могла бы предъявить и свои притязанія), чѣмъ, заштопавъ теперь Берлинскій трактатъ, допустить вслѣдъ затѣмъ, волей-неволей, фактическое ея расчлененіе. Послѣднее во всякомъ случаѣ произойдетъ, и вскорѣ, если не въ видѣ расчлененія формальнаго, "присужденнаго", то въ видѣ "совершившихся фактовъ" или австрійской оккупаціи на манеръ той оккупаціи двухъ провинцій, которая даже оффиціально признается въ Европѣ чуть ли не залогомъ европейскаго мира и равновѣсія!!
   Пора же наконецъ русской дипломатіи убѣдиться въ томъ, что все что ни творится въ Европѣ есть не болѣе какъ заговоръ противъ насъ, противъ естественнаго нравственнаго и политическаго вліянія Россіи на Балканскомъ полуостровѣ, противъ ея законнѣйшихъ правъ, притязаній и интересовъ. Выступая въ роли защитницы Берлинскаго трактата и созданнаго имъ status quo, Россія даже въ случаѣ успѣха защиты, трактата не сохранитъ, а только передастъ свою политическую роль на полуостровѣ -- Австро-Венгріи...
   Если же однако, какимъ-нибудь дипломатическимъ маневромъ, результатъ конференціи въ самомъ дѣлѣ ограничился бы на первое время лишь возстановленіемъ status quo съ небольшимъ измѣненіемъ, въ видѣ, напримѣръ личной уніи обѣихъ частей Болгаріи въ особѣ князя и т. п., то почему бы Россіи не принять на себя гарантіи спокойствія и мира въ Болгаріи и на этомъ основаніи выговорить себѣ у Турціи право: теперь же ввести нѣкоторую часть своихъ войскъ въ Варну? Появленіе ихъ было бы встрѣчено Болгарскимъ народомъ съ восторгомъ -- въ этомъ никакого сомнѣнія быть не можетъ. Это было бы полезно въ виду имѣющихъ неминуемо послѣдовать равныхъ случайностей, разныхъ новыхъ попытокъ турецкаго расчлененія,-- полезно уже потому, что подаривъ Добруджу Румыніи, мы сами себѣ отрѣзали прямое сухопутное сообщеніе съ Балканскимъ полуостровомъ. Это было бы полезно и для Болгаріи, да и для всѣхъ Славянскихъ племенъ -- для сохраненія нашей съ ними связи въ будущемъ. Ибо все, что выгодно и полезно для Россіи, выгодно и полезно для всего Славянства; что служитъ къ ея укрѣпленію силѣ и славѣ, то служитъ къ созиданію, къ укрѣпленію, силѣ и славѣ всего Славянскаго міра...
  

Москва, 5 октября.

   "Переклюкала мя еси, Ольга!" отвѣчалъ смиренно, по сказанію лѣтописи, Византійскій Императоръ русской Великой Княгинѣ, разстроившей его, впрочемъ не важные, замыслы своею мудростью. "Переклюкала мя еси, Европа!" могла бы съ полнымъ основаніемъ (но по важности дѣла не просто со смиреніемъ, а хоть зардѣвшись стыдомъ) воскликнуть теперь и русская дипломатія. "Переклюкала" насъ Австрія, "переклюкала" Германія, "переклюкала" Англія! Кому не удавалось насъ переклюкать!... Впрочемъ, съ нашей стороны едвали даже и бываетъ какое-либо состязаніе въ планахъ, ясно сознанныхъ, на извѣстную даль времени расчитанныхъ, съ политическими планами дѣйствій иностранныхъ державъ. У нашихъ дипломатовъ въ превеликомъ почетѣ икая программа -- бездѣйствія, отсрочекъ, да вѣры -- въ союзниковъ или даже въ "концертъ Европы". Наши оффиціозные дипломатическіе органы даже хвастаютъ именно тѣмъ, что "Россія никакихъ видовъ никуда не простираетъ", а что касается издающагося на счетъ Министерства иностранныхъ дѣлъ французскаго "Петербургскаго Журнала",-- такъ тотъ почти буквально, но притомъ съ полнымъ чистосердечіемъ, повторяетъ за русскую дипломатію, предъ лицомъ всей европейской публики, слова Гоголева городничаго: "вѣрите ли, даже когда ложишься спать, все думаешь: Господи Боже мой, какъ бы такъ устроить, чтобъ начальство (читай: Европа) увидѣло мою ревноеть и осталось довольно!". Да простятъ намъ читатели эту горькую шутку! Мы вполнѣ убѣждены въ похвальныхъ нравственныхъ качествахъ нашей дипломатіи, въ ея честности и искренности. Но вѣдь мудрость не проклята Богомъ. Даже повелѣна.
   Да, "Journal de St.-Péterebourg" можетъ, пожалуй, радоваться: Европа нами довольна. Она всегда нами довольна, когда мы дѣйствуемъ во вредъ себѣ и Славянству. Ничего такъ не желаетъ она какъ вызвать насъ на такія дѣйствія, которыя бы способствовали отчужденію отъ Россія Славянскихъ племенъ или оттирали насъ отъ Балканскаго полуострова, и искусно пользуется всякимъ нашимъ промахомъ въ этомъ отношеніи. Именно на эту подсунутую имъ удочку наши дипломаты и поймались! Положимъ, такое отчужденіе, какъ противоестественное, слишкомъ глубоко укорениться не можетъ. Вѣримъ, что надоѣстъ же когда-нибудь и русскому великану путаться въ разставленныхъ ему сѣтяхъ. Но чтобъ выбраться изъ нихъ, нужно ихъ порвать, а чтобы порвать надо ихъ опознать, т. е. опознать и откровенно исповѣдать собственные грѣхи и провинности -- дабы вновь не угодить въ сѣти. А грѣхи эти тяжкіе, содѣянные (не углубляясь слишкомъ въ даль) до, во время и послѣ войны 1877--78 гг. Они -- виною нашей настоящей политической немощи...
   И вотъ, вслѣдствіе ли этой внѣшней немощи, вслѣдствіе ли заговора Европы, нами не распознаннаго, или новыхъ недавнихъ дипломатическихъ ошибокъ нашихъ, только несомнѣнно, что Россія поставлена теперь въ положеніе, если не безвыходное, то во всякомъ случаѣ въ высшей степени тягостное и фальшивое! Можно, пожалуй, въ утѣшеніе себѣ продолжать поносить князя Александра съ Каравеловымъ и Ко, и на нихъ взваливать все бремя вины, но такое времепрепровожденіе дѣлу не поможетъ, правильнаго выхода не укажетъ, а развѣ лишь глава отведетъ.
   Вмѣсто того, чтобы тотчасъ послѣ переворота войти въ прямые непосредственные переговоры съ Султаномъ, какъ онъ самъ этого желалъ (по свидѣтельству константинопольскаго корреспондента "Московскихъ Вѣдомостей"), какъ на это намекнулъ и намъ, и Султану, въ первую минуту, самъ князь Бисмаркъ,-- мы свое первенствующее значеніе, покровителя и опекуна Болгарія, слѣдовательно, въ извѣстномъ смыслѣ, хозяина въ дѣлѣ болгарскомъ, передали "Европѣ"! Не споримъ, что румелійскій переворотъ, какъ нарушеніе Берлинскаго трактата, требовалъ бы во всякомъ случаѣ санкціи всѣхъ державъ, трактатъ подписавшихъ; но наша роль на той конференціи пословъ, которая происходитъ теперь въ Константинополѣ, была бы, послѣ предварительнаго соглашенія съ Султаномъ, тогда уже иная: мы бы, а не Европа, командовали положеніемъ, намъ однимъ принадлежало бы представительство интересовъ Болгаріи А развѣ теперь на эту конференцію мы явились съ тѣми преимущественными правами относительно Болгаръ, которыя мы добыли себѣ кровью и которыя никѣмъ изъ державъ даже не отрицаются? Напротивъ, мы отъ Болгаріи отступились, какъ-будто всѣ прежнія наши съ нею связи совсѣмъ порвались! Мы словно разомъ отреклись отъ своего недавняго прошлаго, помянули его лихомъ, чтобъ не сказать хуже,-- сами демонстративно подтвердили, что отношенія наши къ Болгаріи ровно тѣ же, что и прочихъ державъ! Но и этого мало: мы на это судбище предстали, относительно Болгаріи, чуть не въ качествѣ обвинители-прокурора, потребовали даже наказанія для виновниковъ переворота,-- и если не мы одни, а вмѣстѣ и съ Германіей, то во всякомъ случаѣ мы -- первые, намъ принадлежитъ сей починъ... Ну, разумѣется, остальная "Европа" тотчасъ же приняла на себя роль "защиты" или же представилась вынужденною уступить Россіи! Если же Германія насъ и поддерживаетъ, такъ все же весь odium оскорбительнаго тяжкаго для Болгаръ требованія ложится на насъ. Конечно, подробности совѣщаній на конференціи намъ съ точностью неизвѣстны, но что дѣло, въ общихъ своихъ чертахъ, происходило именно такъ, подтверждается какъ лицемѣрными восхваленіями германскихъ оффиціозовъ, такъ и злорадными ликованіями тѣхъ органовъ европейской печати, которые имѣютъ обыкновеніе высказывать съ циническою откровенностью то, что у людей государственныхъ на ухѣ. И не потираетъ ли себѣ руки отъ восторга глава нынѣшняго англійскаго кабинета, Сольсбери, какъ о томъ можно судить по статьямъ газеты "Standard", отчасти и по его публичной рѣчи?! Онъ уже заранѣе празднуетъ, казавшееся прежде невозможнымъ, созданіе враждебныхъ между Россіей и Болгаріей отношеній.... Сдержаннѣе чѣмъ въ Англіи, радуются "пораженію Россіи" и въ Австріи. Что же касается Германіи, то, по словамъ нашего берлинскаго корреспондента, въ сферахъ правительственныхъ образъ дѣйствій Россіи произвелъ сначала даже нѣкоторое недоумѣніе. князь Бисмаркъ однакоже (должно-быть воскликнувъ: "благодарю, не ожидалъ!") скоро призналъ наше дипломатическое поведеніе вполнѣ похвальнымъ и поспѣшилъ утвердить насъ въ добрыхъ нашихъ намѣреніяхъ, къ радости и гордости русской дипломатіи. "Россія и Германія дѣйствуютъ за одно", гласятъ телеграммы! Да и какъ же не пригнать Берлину нашего поведенія похвальнымъ? Россія не только ужь не захотѣла воспользоваться настоящимъ случаемъ нарушенія Берлинскаго" трактата для предъявленія какихъ-либо своихъ законныхъ притязаній, но сама, безъ боя, sua sponte, уступаетъ даже ту свою позицію на Балканскомъ полуостровѣ, которой даже и Берлинскій трактатъ былъ не въ силахъ ее лишить! Какъ же Германіи не оказать поддержки такой политикѣ!
   Отрицать -- не то что неблагопріятное, но до рѣзкое и враждебное положеніе, принятое русскою дипломатіей, съ самаго начала кризиса, по отношенію въ Болгаріи не могъ бы теперь даже "Journal de St. Pétersbourg"! Фактъ отозванія русскихъ офицеровъ изъ болгарской арміи вѣдь на лицо. Онъ огласился на весь міръ, и если съ одной стороны снискалъ намъ благоволеніе, конечно ироническое, правительствъ Европы за нашу вѣрность трактатамъ, то съ другой стороны подалъ поводъ къ самымъ оскорбительнымъ его толкованіямъ въ европейской печати. Наши враги не замедлили эксплуатировать это русское дѣйствіе себѣ въ выгоду, а намъ въ тяжкій вредъ. Вотъ оно,-- заголосили въ Европѣ,-- "русское пресловутое и безкорыстное сочувствіе къ Славянскимъ народамъ! Не сама ли Россія предаетъ Болгаръ на гибель -- въ виду грозящей имъ опасности отъ азіатскихъ полчищъ, лишая ихъ дѣйствительныхъ средствъ защиты!" и т. д. Разумѣется, это вздоръ, и въ случаѣ положительной опасности,-- въ этомъ мы не сомнѣваемся,-- русское общественное мнѣніе не осталось бы равнодушнымъ, и Россія бы подвиглась таки Болгарамъ на помощь,-- но теперь, однако, намъ пока нечего и возразить на подобное позорное обвиненіе!
   Отнять этихъ офицеровъ у болгарской арміи въ такую минуту, когда все же война для Болгаріи возможна, это то же самое, что отправляя солдатъ въ сраженіе -- отнять у нихъ ружья, дать имъ въ руки простыя палки. Русскіе офицеры,-- какъ сообщаетъ корреспондентъ "Новаго Бремени" -- первое время сами были убѣждены, что переворотъ совершается съ согласія Россіи, дѣлили братски радость и одушевленіе Болгаръ, съ энтузіазмомъ готовились вести ихъ на бой, испытать воспитанныхъ ими солдатъ на дѣлѣ.... И вдругъ.... имъ повелѣно выйти въ отставку. Положеніе ихъ, по разсказу корреспондента, было и постыдно, и горько до невыносимости. Имъ приходилось присутствовать, въ качествѣ простыхъ зрителей, при томъ какъ ихъ воспитанники-солдаты отправлялись неопытные, въ первый разъ, на встрѣчу врага -- безъ своихъ привычныхъ руководителей. Имъ приходилось видѣть какъ преданность и любовь смѣнялись озлобленіемъ; имъ приходилось слышать такіе клики: "ѣли нашъ болгарскій хлѣбъ пока было мирно, а какъ дошло до опасности, такъ прочь! покидаете насъ!"... Но вѣдь безъ опытныхъ руководителей болгарская армія оставаться не можетъ. Россія, отнявъ русскихъ офицеровъ, жестоко казнила всю Болгарію за вину нѣсколькихъ лицъ,-- но одну ли Болгарію? На кого же мы станемъ пенять, если мѣсто русскихъ инструкторовъ и вождей займутъ -- германскіе, англійскіе и австрійскіе?!
   А вѣдь эти семьдесятъ пять тысячъ болгарскаго войска въ Княжествѣ и Румеліи, созданнаго русскими офицерами, выдрессированнаго совершенно по русски, не знающаго другой команды кромѣ русской, вооруженнаго даже русскимъ оружіемъ -- это вѣдь была наша сила, наша русская армія на Балканскомъ полуостровѣ! Какую великую службу, служа Болгаріи, могла бы сослужить она и Россіи, и всему Славянству!... И все это вдругъ, въ одинъ день, разрушено нами самими... Кому же теперь сослужили мы службу? Да только нашимъ врагамъ, всѣмъ вмѣстѣ и каждому порознь... За то "Европа" нами довольна.
   Неужели же такъ трудно было для нашей дипломатіи предугадать заранѣе, впередъ, какое впечатлѣніе произведутъ, какое дѣйствіе возымѣютъ въ европейскомъ мірѣ и среди Славянскихъ племенъ наши первые шаги въ возникшемъ политическомъ усложненіи? Совершенно обратное тому, какое дипломатіею предполагалось, т. е. вполнѣ для насъ вредное! Впрочемъ вину дипломатіи раздѣляетъ, въ извѣстной степени, и русская печать, т. е. тѣ ея органы, которые прежде всего требовали возстановленія status quo ante, даже турецкой расправы, даже отмщенія Болгарамъ за самовольное, безъ вѣдома Россіи, возсоединеніе,-- и т.д. Все это, разумѣется, тотчасъ же недругами нашими переводилось, посылалось по телеграфу и по почтѣ за границу, публиковалось тамъ во всѣхъ газетахъ -- въ великому горю и оскорбленію Славянъ, и къ великому утѣшенію Австріи, Германіи и прочей Европы: "вотъ-де она какова, Россія,-- высказалась!"... Наполнивъ такимъ образомъ всю вселенную воплями негодованія, прокричавъ всюду съ крышъ, во всеуслышаніе, о томъ, что насъ-де провели, что насъ-де обидили, заплатили неблагодарностью за благодѣянія, а потому Россія-де впредь благодѣйствовать не намѣрена,-- конецъ! слуга покорный! и т. д., мы, вопервыхъ, налгали на самихъ себя, на свое народное историческое существо; вовторыхъ, такъ и прыгнули всѣмъ своимъ грузнымъ корпусомъ въ сѣти иностранной политики, вытолкавъ Славянъ вонъ отъ себя -- въ объятія Австріи и Англіи! Соръ изъ избы не выносятъ; наши счеты съ Славянами -- домашніе счеты и призывать Европу въ судьи между ними и нами -- по меньшей мѣрѣ неприлично.
   И вѣдь въ сущности, самъ по себѣ, тотъ фактъ, что лежитъ въ основѣ настоящаго политическаго замѣшательства, т. е. возсоединеніе Румеліи съ Княжествомъ, не можетъ и не долженъ гнѣвить насъ, такъ какъ мы же семь лѣтъ тому назадъ это возсоединеніе измыслили, даже было и совершили цѣною неизмѣримыхъ жертвъ, и только послѣ злосчастнаго пораженія на Берлинскомъ конгрессѣ, вынуждены были, съ горечью въ сердцѣ, отъ него отступиться. Но никогда отъ него въ мысли мы не отказывались, а напротивъ сами питали, сами поддерживали ее въ Болгарахъ. Она такъ-сказать висѣла надъ Болгаріей, торчала неотвязно предъ ея глазами. Не осуждая болгарскихъ порывовъ къ возсоединенію, признавая ихъ вполнѣ естественными и законными, наши дипломатическіе агенты, изъ соображеній благоразумія, только сдерживали ихъ. Надо же, во всемъ что касается Болгаріи, входить поглубже въ ея положеніе и въ натуру, такъ-сказать, нашихъ въ ней отношеній. Повсюду, какъ только пришла вѣсть о переворотѣ, безъ всякихъ постороннихъ внушеній и происковъ, первымъ порывомъ ликующаго народа было -- двинуться къ ближайшему жилищу русскаго представителя съ восторженными криками благодарности Россіи. "Живіе Русскій Царь!" ревѣли радостно тысячи Болгаръ, окружающія домъ русскаго консула въ Рущукѣ... И вотъ консулъ выходитъ (или, за отсутствіемъ консула, его помощникъ), и объявляетъ объятой энтузіазмомъ толпѣ, что эти ея крики... некстати, неумѣстны,-- что то, чему они такъ радуются, т. е. возсоединеніе, совершено противъ воли и желанія Русскаго Монарха!... (См. "Новое Время"). Подите растолкуйте это народу: Россія не желаетъ-де вашего соединенія!... Представьте себѣ его горесть, его смущеніе! Спора нѣтъ: способъ, коимъ переворотъ совершенъ,-- безъ спроса и вѣдома Россіи, и по ея соображеніямъ несвоевременно,-- дерзокъ, заслуживаетъ полнаго осужденія,-- но нельзя же, повторяемъ, смѣшивать способъ съ самимъ существомъ, содержаніемъ факта и изъ-за вины нѣкоторыхъ лицъ наказывать всю страну. Не говоримъ о главныхъ зачинщикахъ, но несомнѣнно даже большинство тѣхъ, которые участвовали въ переворотѣ -- зная, что Россія о немъ не вѣдаетъ, никакъ не мыслило, что творитъ дѣло противное самимъ основаніямъ русской политики, ибо еще наканунѣ могло отъ любаго русскаго дипломата услышать, что возсоединеніе Румеліи съ Княжествомъ -- одна изъ нашихъ постоянныхъ задачъ! Къ тому же Россія многимъ, даже самымъ преданнымъ ей, Болгарамъ представлялась въ послѣднюю пору противъ воли стѣсненною въ своихъ дѣйствіяхъ разными дипломатическими условіями, такъ что, на спросъ о переворотѣ, ей неудобно было бы и дать другаго отвѣта, кромѣ отрицательнаго,-- а между тѣмъ (такъ думалось этимъ Болгарамъ) съ совершившимся безъ ея участія фактомъ она бы, пожалуй, и помирилась! Не надо также упускать изъ виду, что Кремзирское свиданіе произвело самое удручающее впечатлѣніе на Славянъ Балканскаго полуострова. Сближеніе Россіи съ Австріей казалась имъ чѣмъ-то въ родѣ: lasciate ogni speranza, если не навсегда, то на долгій срокъ. Пребывать же долгосрочно въ раздѣленіи съ Румеліей было бы я въ самомъ дѣлѣ для Болгаріи не выгодно: при различіи конституцій, законовъ, системы школъ и судовъ, могъ бы, наконецъ, современемъ дѣйствительно образоваться въ Румеліи тотъ особый е націонализмъ", о которомъ, по словамъ маркиза Сольсбери, и мечтала Англія, создавая по Берлинскому трактату особое политическое существованіе для этой части Болгаріи,-- но который теперь пока еще не успѣлъ укорениться.
   Но, возразятъ намъ, Россія не могла оставлять безнаказаннымъ такое дерзкое, оскорбительное нарушеніе Болгаріей всѣхъ тѣхъ нравственныхъ правъ, которыя куплены Россіей цѣною своей крови и достоянія. Пусть такъ; но для наказанія Россія имѣла и имѣетъ много способовъ: могла послать полномочнаго коммиссара, смѣнить министерство, поставить свою защиту въ зависимость отъ нѣкоторыхъ условій. Не было только надобности -- наказывая Болгаръ, наказывать самихъ себя. Лишая ихъ своего расположенія и прежняго прямаго покровительства, мы рискуемъ и сами лишиться Болгаріи. Какой же тутъ для Россіи расчетъ?!. Однакоже -- снова возразятъ намъ -- Россія не можетъ и не должна допустить, чтобъ ее заподозрили въ вѣроломствѣ... Но и для отклоненія подозрѣнія мы располагали многими способами, изъ которыхъ самый существенный и заключался въ прямомъ обращеніи къ Султану. Во всякомъ случаѣ, какъ ни естественно и законно проявленіе гнѣва съ нашей стороны, все же, казалось бы, возможно было бы удержать его на той грани, гдѣ онъ становился уже поперекъ нашимъ собственнымъ, прямымъ интересамъ; тѣмъ болѣе, что сознаніе нашей искренности и правоты въ значительной степени облегчало такую задачу...
   "Не Россіи, не намъ подлаживать свою политику Подъ затѣи и требованія принца Баттенберга!" восклицаетъ съ негодованіемъ одна русская газета... Къ затѣямъ и замысламъ принца конечно не слѣдъ; но не къ нимъ, а къ созданнымъ чрезъ переворотъ новымъ политическимъ обстоятельствамъ приходилось намъ и обязаны мы были прилаживать свою политику. Изъ-за гнѣва на мельника, спустившаго вдругъ плотину, нельзя же "игнорировать" разливъ рѣки, стоять на томъ, что вотъ здѣсь сушь, когда здѣсь вода и въ благородномъ негодованіи давать себя топить рѣчнымъ волнамъ!..
   Есть другое оправданіе нашей политики, болѣе невидимому вѣское: "болгарскій переворотъ, говорятъ намъ, былъ дѣломъ интриги англійской или австрійской, или англоавстрійской разомъ; онъ былъ направленъ противъ Россіи,-- и ей ли успѣху этой интриги содѣйствовать?" Да развѣ вы вашимъ дипломатическимъ образомъ дѣйствій не сыграли именно въ руку этой самой интригѣ? Еслибы Россія явилась въ роли заступника Болгаріи и ходатая предъ Портой и Европой о возсоединеніи съ Румеліей, интрига была бы почти совсѣмъ обезсилена. Теперь же, когда Россія прямо заявляетъ, что не хочетъ брать въ свои руки болгарскихъ судебъ, отказывается отъ самостоятельнаго образа дѣйствій, а ссылается на Европу, ставитъ свою политику въ зависимость отъ рѣшеній европейскаго ареопага, на которомъ въ то же время является, относительно Болгаръ, наименѣе благопріятствующею державою,-- что же, спрашиваемъ вновь, остается дѣлать Болгарамъ, какъ не овъ, но только заставивъ насъ отречься отъ знамени славянскаго и предать Славянъ Полуострова подъ власть піонера германизаціи -- Австро-Венгерской Имперіи... Впрочемъ даже и эта уступка еще журавль въ небѣ! Не надежнѣе ли будетъ возлагать намъ надежды въ нашемъ кровномъ дѣлѣ исключительно на себя самихъ и помнить, что отрекаясь отъ Славянъ -- Россія перестанетъ быть не только Славянскою, но и Русскою державою, и сойдетъ позорно съ своего всемірно-историческаго поприща... Всякія сдѣлки съ Германскимъ міромъ для рѣшенія русско-славянскаго вопроса противоестественны и гибельны. Не отъ щедротъ Германіи принимать намъ дары русско-славянской жизни. Мы добудемъ ихъ сами.... А гроза близится....
  
во всей Москвѣ ни одного богатаго человѣка, который бы пожертвовалъ на это деньги? Неужели не соберется и по подпискѣ достаточной суммы, чтобы могла Москва явиться, по истинѣ, народной русскою столицей, столицей единой свободной славянской державы, и отпраздновать родственный пиръ? Или мы уже не въ состояніи предложить и трапезы своей роднѣ, своимъ кровнымъ братьямъ? И велики ли нужны на это деньги! Тысячъ шесть-семь рублей, едва ли больше Нѣтъ, Москва не опозоритъ себя, встрѣтитъ и проводитъ гостей съ честью и станетъ для нихъ и для всего Славянства средоточіемъ нравственной славянской силы. Москва ли посрамитъ свою славу?...
  

Москва, 5-го января

   Дѣло спѣетъ. Трепетъ новой жизни уже слышится на Востокѣ; бодрѣе стали, оживились сознаніемъ и изготовляются къ упорной кровавой борьбѣ христіанскія населенія Турціи. Тайно и явно куется оружіе, свозятся запасы, племена ссылаются между собою,-- все полно тревоги и ожиданія, все наканунѣ послѣдней, роковой битвы. Дѣло спѣетъ, но еще не поспѣло, и вникая пристальнѣе въ подробности дѣйствительной обстановки Восточнаго вопроса, можно, пожалуй, и не жалѣть о томъ, что дипломація думаетъ продлить агонію своего паціента. Нужно еще нѣсколько времени для того, чтобы наши Славяне могли совсѣмъ снарядиться къ бою и сами сдѣлаться рѣшателями своей политической судьбы. Это время близко,-- но не мѣшаетъ, однако же, прежде вывести турецкій гарнизонъ изъ Бѣлграда, дать выдвинуться впередъ и предъявить свои права на существованіе многочисленному Болгарскому народу,-- не мѣшаетъ и намъ сначала докончить свою желѣзную дорогу отъ Москвы къ Черному морю.
   Сопоставляя тронную рѣчь императора Наполеона, сообщенную намъ вчера по телеграфу, вмѣстѣ съ депешами изъ Аѳинъ и изъ Тріеста въ томъ же No,-- мы убѣждаемся, что соглашеніе между Россіей, Франціей и Австріей относительно дипломатическаго образа дѣйствій на Востокѣ -- въ данную, настоящую минуту есть дѣло рѣшеное. Императоръ Французовъ объявилъ, что ничто не грозитъ сохраненію мира, что великія державы согласились между собою дѣйствовать дипломатическимъ путемъ и требовать отъ Порты уступокъ, удовлетворяющихъ законныя требованія христіанскихъ населеній и не нарушающихъ правъ султана. Такое положеніе, конечно, заключаетъ въ себѣ самомъ вопіющее противорѣчіе и есть contradictio in adjecto, ибо законныя и законнѣйшія требованія христіанъ состоятъ именно въ нарушеніи и разрушеніи верховныхъ правъ султана: этого не могутъ не знать и на Западѣ. Но эта условная безсмыслица, эта дипломатическая формула лжи, которою никто не убѣждается и которой никто не вѣритъ, ничего болѣе на значитъ, какъ желаніе отдалить, еще на нѣкоторое время, неизбѣжную развязку грознаго вопроса. Всѣми смутно чувствуется, что этимъ грознымъ Восточнымъ вопросомъ исторія какъ бы зоветъ къ отвѣту на страшный историческій судъ Востокъ и Западъ, какъ бы понуждаетъ ихъ свести итоги прожитому, разсчесться съ прошлымъ и предъявить дѣйствительныя права на новое бытіе въ будущемъ политическомъ строѣ... И понятно такое медленіе стараго міра на порогѣ суда, на краю будущаго. Всѣ державы сознаютъ, что скоро потребуется отъ нихъ такого напряженія усилій, такого расхода матеріальныхъ и нравственныхъ средствъ, для котораго онѣ еще не готовы, и на который нельзя отважиться легкомысленно и очертя голову. И мы думаемъ, что собственно для нашихъ братьевъ Славянъ -- такое промедленіе послужитъ на пользу.
   Но если христіане могутъ извлечь для себя пользу даже Изъ промедленія, если и Россія можетъ желать отсрочки для окончательнаго разрѣшенія восточной задачи, то все же мы не видимъ особенной пользы собственно для Россіи въ согласія ея участвовать (если вѣрить телеграфу) въ той дипломатической лжи, которую она не можетъ и повторить своими устами не краснѣя. Что значитъ, спрашиваемъ опять, удовлетвореніе законныхъ требованій христіанъ? Императору Французовъ, конечно, можно съ высоты трона толковать о верховныхъ правахъ султана и обманывать себя и міръ надеждою на примѣненіе хатти-шерифовъ и хатти-гумаюновъ, но ми не можемъ опозорить себя выраженіями вѣры въ такой лживый способъ замиренія Турціи. Одновременно съ соглашеніемъ Россіи съ Франціей, о которомъ возвѣстилъ императоръ Наполеонъ, мы читаемъ въ иностранныхъ журналахъ статью изъ Correspondance russe (газеты, которую въ Европѣ почитаютъ за оффиціозннй органъ русскаго министерства иностранныхъ дѣлъ и которая, какъ кладъ, не дается въ подлинникѣ Русскимъ въ Россіи), что Россія не вѣритъ въ примирительную силу административныхъ реформъ въ Турціи и ничего не ожидаетъ отъ турецкаго правительства. Если такъ, то что же значитъ это "соглашеніе" и это намѣреніе Россіи "не отдѣлать своей политики на Востокѣ отъ политики Франціи"?
   Что можетъ теперь учинить дипломатіи, къ какимъ существеннымъ результатамъ способны привести европейскія ходатайства и предательства? Въ чемъ можетъ теперь, въ данную минуту, заключаться удовлетвореніе законныхъ требованій христіанъ? Потребуютъ ли державы, чтобы Критъ былъ присоединенъ къ Греціи, чтобъ турецкіе гарнизоны были выведены изъ сербскихъ крѣпостей? Послѣднее довольно вѣроятно и будетъ имѣть важныя послѣдствіи для Сербіи; оно развяжетъ ей руки и избавитъ ее отъ вѣчнаго страха за существованіе столицы сербскаго княжества: турецкія пушки, направляемыя польскими офицерами, уже не будутъ грозить разрушеніемъ Бѣлграду и держать Сербію подъ матеріальнымъ и нравственнымъ гнетомъ. На эту уступку впрочемъ Турція, какъ извѣстно, склонялась и прежде. Но согласятся ли Англія и Франція на присоединеніе Кандіи и согласится ли на это Турція, не истощивъ послѣднихъ усилій въ борьбѣ? Между тѣмъ Критяне провозгласили на своемъ собраніи рѣшеніе, отъ котораго едва ли отступятся: "присоединеніе къ Греціи или смерть". Хотя, какъ говоритъ телеграмма, полученная чрезъ Одессу, Греки и пріуныли вслѣдствіе слуховъ о соглашеніи между Россіей и Франціей,-- Франціей, которая такъ несочувственно, такъ жестоко, въ лицѣ маркиза де Мутье, отнеслась къ національному одушевленію Грековъ,-- нельзя однако же думать, чтобы это соглашеніе не сопровождаемое никакими насильственными мѣрами противъ возставшихъ, прекратило борьбу. Кровь будетъ литься попрежнему,-- въ то самое время, какъ Россія, вмѣстѣ съ Франціей, будетъ настаивать надъ султаномъ, чтобъ онъ исправилъ неисправимую турецкую администрацію, и будетъ, въ хорѣ съ западными державами, стараться убаюкать мучимыхъ сладкою и старою пѣснью, что сердце мучителя преисполнено любви и самыхъ благихъ и кроткихъ желаній. Мы конечно говоримъ все это въ томъ предположеніи, что Россія, вмѣстѣ съ западными державами, ограничится въ настоящее время однимъ дипломатическимъ ходатайствомъ о какомъ-либо облегченіи Бандіотовъ отъ налоговъ и о болѣе дѣйствительномъ выполненіи хатти-гумаюна. Между тѣмъ кровь могла бы перестать литься, и Восточный вопросъ еще былъ бы далекъ отъ полнаго разрѣшенія, если бы было исполнено законное требованіе Грековъ острова Крита присоединиться къ Грекамъ королевства. Если же на это невозможно было бы добиться согласія прочихъ державъ, то все же мы не видимъ, почему бы Россіи нельзя было остаться одной при своемъ мнѣніи, и почему, въ полномъ сознаніи чистоты и безкорыстія своихъ намѣреній, не могла бы она предъявить Турціи такое сображеніе, которое бы дѣйствительно на нѣкоторое время уняло кровь и замирило Грековъ? На совѣтѣ западныхъ державъ Россія, какъ всего лучше знакомая съ положеніемъ дѣлъ на Востокѣ, должна бы, казалось намъ, являться ходатаемъ за истинные интересы христіанскихъ населеній, и не присоединяться къ фальшивому хору европейскихъ дипломатовъ. Одно заявленное громко, хотя бы и неуваженное, требованіе Россіи, напримѣръ, о присоединеніи Крита къ Греціи, подняло бы значеніе Россіи на Востокѣ выше значенія прочихъ благосклонныхъ къ султану державъ, а подъемъ этого значенія для насъ несравненно дѣйствительнѣе въ будущемъ и дастъ намъ практическіе результаты несравненно важнѣйшіе, чѣмъ настоящія дипломатическія уступки и сдѣлки. Впрочемъ, повторяемъ, мы должны дождаться болѣе положительныхъ свѣдѣній объ этомъ соглашеніи нашемъ съ Франціей, о которомъ такъ торжественно возвѣстилъ Наполеонъ III: тогда уяснятся намъ поводы и виды этого соглашенія.
   Читатели нашего политическаго отдѣла вѣроятно не пропустили безъ вниманія помѣщенную въ 28 No нашей газеты статью сербскаго публициста Матіи Бана. Въ одно время съ нею въ "Московскихъ Вѣдомостяхъ" появились письма одного Серба изъ Бѣлграда, а въ 27 No этой газеты помѣщена и телеграмма изъ Берлина совершенно въ духѣ этихъ двухъ упомянутыхъ нами статей. Оба писателя стараются доказать, что Восточный вопросъ не долженъ пугать Европу, что Европѣ нечего и вмѣшиваться въ его разрѣшеніе, что онъ можетъ быть разрѣшенъ силою самихъ внутреннихъ національныхъ элементовъ Балканскаго полуострова. "Мы не только не просимъ, но и не хотимъ, чтобъ Европа подняла за насъ оружіе; мы желаемъ только, чтобъ она не мѣшала намъ", говорятъ Сербы. Поэтому они и не очень хлопочетъ о немедленномъ взрывѣ на Востокѣ; намѣреваясь рѣшить вопросъ своими силами, они собираются съ силами. Вотъ почему, отчасти, мы и сказали, что небольшое замедленіе въ разрѣшеніи Восточнаго вопроса не повредитъ славянскому дѣлу. Но мы имѣемъ здѣсь въ виду и нѣчто другое, о чемъ забываютъ оба сербскіе писателя, весьма вѣрно отражающіе народныя стремленія Сербовъ. По ихъ мнѣнію, на Балканскомъ полуостровѣ только три народности: греческая, румынская и сербская, или славянская, сгруппировавшаяся около Сербіи. Г. Банъ говоритъ о "Тройственномъ Союзѣ" трехъ будущихъ государствъ Румынскаго, Греческаго и Сербскаго, который долженъ обезпечить миръ Европы. Въ то же время упомянутая нами телеграмма изъ Берлина возвѣщаетъ, въ видѣ какой-то международной сплетни, что Россія предлагаетъ устройство Союза, на мѣсто Турціи, изъ Сербіи, Румыніи и Греціи, съ центральнымъ управленіемъ въ Константинополѣ. Намъ нѣтъ надобности доказывать неосновательность этой депеши, но она свидѣтельствуетъ, что подобныя соображенія уже пущены въ ходъ въ Европѣ. Мы вполнѣ сочувствуемъ побужденіямъ и даже плану сербскихъ публицистовъ, но не можемъ не подивиться только одному, что ни тотъ, ни другой даже не упоминаютъ о Болгарахъ и о болгарской народности, тогда какъ Болгаръ почти вдвое больше, чѣмъ Сербовъ, и Болгарскій народъ имѣетъ свою исторію и преданія. Подобное забвеніе со стороны Сербовъ глубоко оскорбитъ ихъ сосѣдей и братьевъ Болгаръ, и если Сербы ихъ забываютъ, то мы, Русскіе, забыть ихъ не должны и не можемъ. Мы желаемъ союза Болгаръ съ Сербами для противодѣйствія османскому владычеству и честолюбивымъ греческимъ замысламъ, если таковые будутъ предъявлены Греками относительно Славянскихъ племенъ,-- но мы не можемъ требовать отъ Болгаръ, чтобъ они исчезли какъ Болгары въ племени сербскомъ, если на то нѣтъ соизволенія самихъ Болгаръ. Болгары поставлены въ худшія условія жизни и существованія, чѣмъ Сербы,-- у нихъ менѣе залоговъ для политическаго возрожденія, чѣмъ у Сербовъ,-- они народъ менѣе воинственный и отважный,-- но въ нихъ живо сознаніе своей болгарской народности, эта народность богато одарена духовно, и хочетъ жить. Пусть же Сербы примутъ это къ свѣдѣнію и пусть Болгары воспользуются отстрочкой Восточнаго вопроса для предъявленія и своихъ правъ на бытіе...
  

Москва, 11-го февраля

   Мы были правы, когда, разсуждая о тронной рѣчи Наполеона III, переданной намъ по телеграфу, высказали нѣкоторое удивленіе и сомнѣніе по поводу провозглашеннаго императоромъ Французовъ рѣшенія Россіи: "не отдѣлять своей политики отъ политики Франціи на Востокѣ." Мы тогда же выразили желаніе дождаться болѣе положительныхъ свѣдѣній объ этомъ нашемъ соглашеніи съ французскимъ правительствомъ, и мы должны сознаться, что статья, вызванная этою рѣчью въ Journal de St.-Petersbonrg и напечатанная нами во вчерашнемъ No "Москвы", въ значительной степени успокоиваетъ встревоженное русское чувство. Съ соблюденіемъ всѣхъ формъ, требуемыхъ вѣжливостью и дипломатическими приличіями, органъ русскаго министерства иностранныхъ дѣлъ даетъ ясно понятъ, что заявленіе Наполеона о такомъ трогательномъ согласіи русской политики съ французской и о такой великодушной нашей готовности идти на буксирѣ французской дипломатіи -- было совершеннымъ сюрпризомъ для самого русскаго кабинета. Оказывается, что наши дипломатическія сношенія съ Франціей, по Восточному вопросу, не давали вѣнценосному оратору ни малѣйшаго повода употреблять въ своей рѣчи такія риторическія гиперболы -- чтобы не сказать: небылицы. Оказывается, что Франція шла въ послѣднее время совершенно врозь съ нашимъ кабинетомъ по дѣламъ Востока; что она постоянно и ревниво оберегала власть Порты въ ея столкновеніяхъ съ Сербами и Греками, и что она-то и внушила Турціи "ту систему насильственнаго подавленія, которая привела къ кровопролитной междоусобной войнѣ." Оказывается, что не Россія рѣшилась не отдѣлять своей политики отъ политики французской, но Франція рѣшилась сдѣлать volte-face съ проворствомъ, достойнымъ знаменитаго Боско, и пристать наконецъ къ тому образу дѣйствій, который давно совѣтовала и которому неуклонно слѣдовала Россія. Дипломатическій тактъ не дозволяетъ, конечно, нашему оффиціальному журналу выходить изъ предѣловъ сдержанности въ обсужденіи того страннаго, хотя и ловкаго маневра, которымъ французскій кабинетъ счелъ нужнымъ прикрыть эту перемѣну позиціи. Но мы имѣемъ право быть нѣсколько откровеннѣе. Причина этого маневра ясна. Франція, спохватившись наконецъ, что ея политика ошибочная, подрываетъ ея вліяніе на Востокѣ, и что напротивъ въ той же мѣрѣ усиливается значеніе Россіи, являющейся единственнымъ ходатаемъ предъ Европою и Портою за бѣдствующихъ христіанъ,-- Франція, въ лицѣ своего водителя, рѣшилась опередить Россію, такъ-сказать -- перебѣжать ее, битъ у нея иниціативу, присвоить себѣ честь почина, принадлежащую Россіи, и не задумалась, съ храбростью поразительною, безцеремонно и во всеуслышаніе извратить факты и объявить, что сама Россія соглашается пристегнуть себя къ французской политикѣ. Мы не можемъ согласиться съ Journal de St.-Petersbourg, что въ виду результатовъ столь благопріятныхъ интересамъ просвѣщеннаго міра было бы ребячествомъ спорить, кому принадлежитъ въ этомъ дѣлѣ иниціатива или первенство, какая держава отклонилась или присоединилась къ другой." Извращеніе истины въ такомъ важномъ для Россіи вопросѣ можетъ бросить, или по крайней мѣрѣ имѣетъ цѣлію бросить невыгодную тѣнь на нашъ политическій образъ дѣйствій и компрометировать насъ въ глазахъ восточныхъ населеній, озлобленныхъ на Францію за ея политику на Востокѣ,-- представивъ Россію какъ бы солидарною съ политикой французскаго кабинета. Объясненіе Journal de St.-Petersbourg конечно не получитъ такой торжественной огласки, какъ тронная рѣчь императора Француpjвъ; Moniteur едва ли перепечатаетъ статью оффиціальнаго органа русскаго министерства, и кому же въ Европѣ придетъ на умъ подозрѣвать неточность въ такихъ важныхъ политическихъ заявленіяхъ, которыя совершаются съ высоты трона? Можно, впрочемъ, надѣяться, что ни Греки, ни Славяне не дадутъ себя смутить подобными завѣреніями, какъ бы торжественны они ни были. Имъ слишкомъ хорошо нэвѣстна истина, они владѣютъ слишкомъ полновѣсными доказательствами -- какова была прежняя система дѣйствій Франціи на Востокѣ: ихъ не обморочитъ неправда пышныхъ французскихъ фразъ.
   Но дѣло едва ли ограничится фразами. Ровно мѣсяцъ тому назадъ мы говорили, несмотря на почти-непріязненное отношеніе Франціи къ критскому возстанію, что когда придетъ время, французскій кабинетъ не затруднится дать внезапный, именно внезапный поворотъ своей политикѣ и вдругъ явится благодѣтелемъ Грековъ -- съ тѣмъ, чтобы занять господствующую позицію и стать во главѣ дѣла. Вотъ почему мы и настаивали съ такою рѣзкостью на томъ, чтобы Россія не дала себя опередить и поспѣшила овладѣть иниціативой въ Восточномъ вопросѣ. Но овладѣть иниціативой не въ томъ еще состоитъ, чтобы, какъ говоритъ Journal de St.-Petersbourg, первому побудить,-- выписываемъ подлинныя слова,-- "великія державы къ общему соглашенію, съ цѣлью прекратить кровавыя столкновенія и предотвратить ихъ возобновленіе, совѣтуя Портѣ принять мѣры, которыя могли бы помирить сохраненіе турецкаго владычества съ развитіемъ и благоденствіемъ христіанскихъ населеній Востока". Намъ кажется, что совѣтовать это -- все равно, что совѣтовать невозможное, ибо одно исключаетъ другое, и развитіе христіанскихъ народовъ съ сохраненіемъ оттоманскаго владычества несовмѣстно и непримиримо. Намъ кажется, что совѣтовать невозможное и входить въ соглашеніе о мѣрахъ палліативныхъ, слѣдовательно неспособныхъ предотвратить зло -- это не значитъ еще овладѣть положеніемъ дѣла. На такомъ пути легко дать себя опередить всякому, менѣе "благонамѣренному" и менѣе заботящемуся о репутаціи умѣренности и добронравности; на такомъ пути легко остаться позади всѣхъ, съ полученіемъ даже, въ воздаяніе за свою скромность, сюрпризовъ въ родѣ тѣхъ, которые недавно возбудили "удивленіе" оффиціальнаго органа нашего министерства. Здѣсь нуженъ починъ болѣе смѣлый, нужна иниціатива фактовъ. Всякій обладающій рѣшимостью и способностью такой иниціативы поставитъ менѣе рѣшительныхъ какъ бы въ зависимость отъ своего образа дѣйствій.
   Въ томъ же самомъ No Journal de St-Peterebourg, гдѣ говорится о вышеупомянутыхъ добрыхъ совѣтахъ Портѣ, находится и другая статья, не имѣющая характера оффиціальнаго communique, но тѣмъ не менѣе выражающая мысль редакціи. Она также перепечатана нами во вчерашнемъ No. Эта статья высказываетъ какъ бы нѣкоторое недовѣріе къ успѣху подобныхъ совѣтовъ и палліативныхъ мѣръ. Того же мнѣнія, только болѣе рѣзкаго, держится и Correspondance Russe. Мы вполнѣ раздѣляемъ это мнѣніе. Никто лучше русскаго кабинета не знакомъ съ положеніемъ дѣдъ на Востокѣ, и никому лучше его не можетъ быть извѣстно, что ни излѣчить "больнаго", ни продлить слишкомъ долго его агонію -- нѣтъ возможности. Никто искреннѣе Россіи не желаетъ развитія и благоденствія христіанскихъ народовъ на Балканскомъ полуостровѣ, никто менѣе ея не заинтересованъ въ сохраненіи оттоманскаго владычества, и никто, въ то же время, глубже не убѣжденъ въ несовмѣстимости этого владычества съ благоденствіемъ христіанъ. Такое внутреннее сознаніе и такая, вполнѣ справедливая оцѣнка состоянія дѣлъ на Востокѣ -- необходимо лишаютъ насъ вѣры въ собственныя наши дипломатическія ходатайства и предстательства, приспособляемыя нами въ ладъ съ общимъ тономъ западно-европейской дипломатіи. Наше министерство подаетъ совѣты, въ успѣхъ которыхъ само не вѣритъ; пишетъ ноты, которыхъ назначеніе скорѣе свидѣтельствовать передъ Европой о нашемъ безкорыстіи и миролюбіи, нежели домогаться дѣйствительнаго спасительнаго результата. Подобное внутреннее противорѣчіе естественно ослабляетъ нашу силу и ставитъ насъ постоянно въ ложное положеніе. Оно не удовлетворяетъ ни общественнаго мнѣнія въ Россіи, ни ожиданій христіанъ на Востокѣ, не внушаетъ и довѣрія западноевропейскимъ правительствамъ. Россія, какъ проситель, ходатайствуя за христіанъ, стучится въ двери европейскихъ кабинетовъ, добиваясь отъ нихъ благопріятнаго отзыва, справляясь о томъ, что они намѣрены сдѣлать, приглашая ихъ дѣйствовать вмѣстѣ, и получаетъ въ отвѣтъ отъ кабинетовъ, надумавшихся и снесшихся тайно другъ съ другомъ: "ступай за нами: мы знаемъ про себя, что мы сдѣлаемъ и когда сдѣлаемъ; если будешь идти за нами,-- мы объявимъ міру о твоемъ миролюбіи, въ противномъ случаѣ мы опять обвинимъ тебя въ властолюбивыхъ замыслахъ, въ ambition moscovite, чего ты, какъ огня, боишься и ради чего ты готова на всякія уступки, свидѣтельствующія о твоемъ безкорыстіи". Этотъ страхъ нашъ, въ самомъ дѣлѣ, ловко эксплуатируется западными державами, и привелъ насъ къ тому, что отъ парижскаго трактата, самовольно нарушеннаго европейскими кабинетами, осталось обязательнымъ и дѣйствительнымъ единственно то, что служитъ ко вреду и къ ущербу Россіи.
   Во имя нарушенія этого трактата, Россія въ правѣ возвратить себѣ устье Дуная и не стѣсняться условіемъ, опредѣляющимъ цифру нашихъ военныхъ судовъ въ Черномъ морѣ. Во имя перемѣнъ, произведенныхъ Франціей въ Дунайскихъ Княжествахъ, Россія въ правѣ требовать -- гласно и настойчиво -- такихъ же перемѣнъ и для Сербскаго Княжества. Въ кандійскомъ вопросѣ Россія не можетъ предлагать другаго разрѣшенія, какъ присоединенія Крита къ Греціи. Таково, по крайней мѣрѣ, наше мнѣніе Во всякомъ случаѣ, мы въ правѣ надѣяться, что наше министерство иностранныхъ дѣлъ, давшее столько доказательствъ національнаго направленія своей политики, признаетъ наконецъ необходимость гласно и явно,-- въ циркулярной ля нотѣ, или въ какой бы то ни было дипломатической формѣ,-- заявить о правахъ Россіи и выразить предъ Европою, восточными христіанами и общественнымъ мнѣніемъ Россіи, какъ свои дальновидныя соображенія, такъ и тѣ положительныя средства въ умиренію Востока, которыя можетъ пока присовѣтывать Россія безъ ущерба своему нравственному достоинству.
  

Москва, 18 февраля.

   Упрямый Мадьяръ осилилъ упрямство Нѣмца. Восемнадцатилѣтняя борьба Австріи съ Венгріей окончилась на дняхъ къ совершенному торжеству мадьярскаго племени. Трудно найдти что-либо любопытнѣе и поучительнѣе этой борьбы. Она обнаруживаетъ столько же и замѣчательное искусство политическихъ вождей Венгріи, сколько и политическую упругость самой націи. Она свидѣтельствуетъ наконецъ, о томъ что значитъ, какимъ могучимъ рычагомъ въ исторической дѣятельности народа служитъ сила самомнѣнія -- вѣра въ себя, въ достоинство и право своей народной личности. Мадьярское племя, какъ извѣстно, физіологически вымираетъ, но мадьярскій національный духъ живъ и живучъ и неутомимо продолжаетъ свои нравственныя завоеванія, превращая въ Мадяръ не-мадьярскихъ обитателей Венгріи. Германизація, похитившая у Славянскаго міра столько славянскихъ странъ, собравшая такую богатую жатву въ славянскихъ населеніяхъ Австріи,-- сокрушилась объ упорство ревнивой мадьярской національности. Новое доказательство, что ни превосходство "культуры", ни высшая степень цивилизаціи, ни преимущества языка, имѣющаго значеніе всемірнаго гражданства,-- то-есть ни одна изъ тѣхъ причинъ, которыми оправдывается обыкновенно онѣмеченіе Поляковъ въ Познани и вообще духовное порабощеніе одного племени другимъ,-- не въ силахъ покорить чужой народности, если она сама въ себя несомнѣнно вѣритъ, если ей неотъемлемо присуще признаніе своихъ собственныхъ правъ на жизнь и самостоятельное личное развитіе,-- если однимъ словомъ, она хочетъ жить -- и быть самой собою.
   Мы не пишемъ апологію мадьярской народности; напротивъ, мы съ глубокою скорбью свидѣтельствуемъ объ ея успѣхахъ, столь опасныхъ и вредныхъ для обитающихъ въ Венгріи и вообще въ Австріи Славянъ. Но мы не можемъ, мы не должны относиться съ презрѣніемъ къ тѣмъ нравственнымъ силамъ, которыя даютъ перевѣсъ чужимъ національностямъ надъ славянскою. Мы должны внимательно всматриваться въ свойство этихъ силъ и укрѣпляться въ собственномъ народномъ самосознаніи. Нашъ горькій упрекъ относится впрочемъ не къ однимъ Славянамъ, живущимъ въ Западной Европѣ, внѣ Россіи, но отчасти и къ намъ, Русскимъ. Не приходится ли нерѣдко и намъ самимъ, у себя дома, доказывать, что государственное внѣшнее единство еще не приводитъ къ такъ-называемой ассимиляціи или отождествленію племенъ, и что важнѣе всѣхъ внѣшнихъ практическихъ мѣръ къ обрусѣнію нашихъ окраинъ -- это выясненіе нами себѣ самимъ понятія о нашей народности и строгое, неуклонное огражденіе ея правъ, по крайней мѣрѣ въ сознаніи. Если хотя въ сознаніи мы крѣпко будемъ держаться своей народности и держать ея имя для себя самихъ "честно и грозно", то практическія послѣдствія произойдутъ отъ того сами сами собою -- несравненно болѣе плотворныя, чѣмъ всякія искусственныя насильственныя мѣры. Не столько о томъ чтобы обрусить нашихъ инородцевъ (разумѣемъ собственно западныхъ) должны мы заботиться, сколько о томъ, чтобъ они обрусѣли,-- а это возможно только при постоянномъ нравственномъ дѣйствіи на нихъ силы нашего собственнаго мнѣнія о своей русской народности, и отъ степени этой силы....
   Но обратимся къ побѣдѣ Мадьяръ надъ австрійскимъ правительствомъ и къ послѣдствіямъ ея для австрійскаго Славянства.
   Послѣ того какъ Венгрія въ 1849 г., побѣжденная русскими войсками и простершаяся, по извѣстному выраженію Паскевича, "у ногъ его величества", императора всей Россіи, была передана нами императору Францу-Іосифу,-- послѣ казней и другихъ дѣйствій мщенія, совершенныхъ раздраженными австрійскими Нѣмцами, древняя конституція Венгерскаго королевства была отмѣнена, и австрійское правительство, централизируя власть въ Вѣнѣ, лишило Венгрію той политической самостоятельности, на которую она имѣла право по силѣ своей конституціи и по первоначальнымъ договорамъ съ Габсбургами. Сознавая всю ненадежность своего мозаичнаго государственнаго состава; чувствуя вмѣстѣ съ утратой историческаго обаянія, нѣкогда связаннаго съ именемъ "священной римской имперіи" и съ утратою своего верховнаго значенія въ Германіи послѣ разрушенія старыхъ нѣмецкихъ порядковъ Наполеономъ І-мъ,-- ослабленіе прежнихъ связей державшихъ части государственнаго зданія; въ виду, наконецъ, пробудившагося національнаго сознанія у разноплеменныхъ своихъ народовъ и потрясенная событіями 1848 и 1849 года,-- Австрія, въ теченіи послѣднихъ 18-ти лѣтъ металась, какъ больной въ горячкѣ, отъ одной политической системы къ другой. Всѣ усилія этого послѣдняго періода были направлены австрійскою имперіей къ тому, чтобъ сыскать себѣ политическую формулу управленія и такую норму государственнаго бытія, въ которой разнородность состава не мѣшала бы сплошному политическому единству и централизаціи правительственныхъ силъ. Самымъ могучимъ противникомъ такого единства и централизація являлась, разумѣется, Венгрія съ преданіями и привычками своей долгой конституціонной жизни, съ упорствомъ и отважностью мадьярскаго народнаго духа. Императоръ австрійскій вознамѣрился замѣнить династическую связь Венгріи съ имперіей въ особѣ короля и императора (Personalunion) -- прямымъ, непосредственнымъ соединеніемъ ея съ Австріей, и вотъ именно на попытки къ осуществленію этихъ замысловъ со стороны правительства и на отпоръ со стороны Венгріи и употреблено ровно восемнадцать лѣтъ. Тактика національной мадьярской партіи, предводимой знаменитымъ Деакомъ, состояла въ томъ, чтобы требовать ни болѣе ни менѣе какъ возстановленія непрерывности историческаго права и историческаго преданія Венгріи, именно возстановленія конституціи, не прибавляя и не убавляя ничего, не допуская ни отступленій ни сдѣлокъ. Всякіе революціонные пріемы были отвергнуты этою партіей; она постоянно держалась почтительности въ формахъ, но крѣпко стояла на почвѣ законности, и никакія усилія правительства не могли выбить ее изъ этой позиціи. Не переходя къ фактическому сопротивленію, Венгрія ограничивалась однимъ пассивнымъ отрицаніемъ легальности австрійскихъ правительственныхъ мѣръ. Сознаніе цѣлой страны отказывало неумолимо всѣмъ дѣйствіямъ австрійскаго правительства въ Венгріи, всѣмъ учиненнымъ съ 1848 года преобразованіямъ -- въ нравственной и юридической санкціи. Для Мадьяръ теченіе легальной жизни прервано 1848 годомъ, и все совершенное Австріей въ Венгріи, послѣ уничтоженія конституціи Св. Стефана, признается ими какъ юридически не бывшее, non avenu, или какъ дѣйствіе насильственное, внѣзаконное. Созывается ли императоромъ сеймъ, съ тѣмъ чтобы привести въ исполненіе задуманную императоромъ мѣру, сеймъ почтительно объявляетъ, что будучи созванъ не на точномъ основаніи конституціи, онъ не считаетъ себя правоспособнымъ дать требуемое отъ него утвержденіе. Сеймъ распускается, созывается вновь -- и опять объявляетъ себя не компетентнымъ. Приглашается ли Венгрія послать депутатовъ въ имперскую думу, она отказывается и дѣлаетъ имперскую думу не полною, несостоятельною, и разрушаетъ планы австрійскихъ министровъ. Никакихъ уступокъ, никакихъ сдѣлокъ, никакихъ требованій, кромѣ требованія возстановленія конституціи, или своей юридической правоспособности; никакого другаго сопротивленія, кромѣ отказа въ согласіи, въ освященіи правительственныхъ дѣйствій добровольнымъ участіемъ въ нихъ. Правительству очищалось постоянно открытое поле дѣйствовать внѣшнею властью; оно такимъ пассивнымъ сопротивленіемъ поставлялось постоянно въ необходимость -- или уступить требованіямъ Венгріи, или прибѣгнуть къ насилію. Но прибѣгать къ насилію было и опасно и не своевременно, особенно когда положеніе финансовъ, и политическія соображенія, и отношенія къ прочимъ частямъ имперіи вынуждали Австрію перейти отъ абсолютизма къ конституціонной формѣ правленія, когда нужно было поднять свой финансовый и политическій кредитъ громкими либеральными мѣрами. Напрасно и грозилъ и упрашивалъ императоръ, напрасно совершалъ поѣздки въ Офенъ и самъ лично, и вмѣстѣ съ своею супругой: пріемы были торжественные, но требованія неумолимы. Положеніе австрійскаго правительства было невыносимо, но оно сдѣлалось еще невыносимѣе послѣ пораженія при Садовой, исключившаго Австрію изъ Германіи. Гдѣ искать поддержки, на что опереться? На нѣмецкія ли земли имперіи? Но Нѣмцевъ такъ немного и ихъ тянетъ къ единству съ Германіей; нѣмецкимъ элементомъ Пруссія могущественнѣе, и перевѣсъ будетъ на ея сторонѣ. На Славянъ ли? Но Славяне восьми наименованій не представляютъ сплошной политической силы, они разрозненны, разноязычны, они враждуютъ между собою (какъ напримѣръ Поляки и Русскіе въ Галиціи),-- у нихъ нѣтъ ни аристократіи, ни богатства, ни живыхъ политическихъ преданій, ни того нравственнаго авторитета, который бы подчинилъ имъ Мадьяръ и Нѣмцевъ,-- ни того упругаго, несокрушимаго, гордаго и воинственнаго духа, который внушаетъ страхъ и невольно покоряетъ. Австрія пробовала систему федерализма; но не говоря о томъ, что Венгрія -- могущественнѣйшій членъ имперіи -- не соглашалась ни на какія измѣненія въ своей конституціи,-- федерализмъ велъ ее въ безконечному раздробленію. Приходилось или дѣлить имперію, на основаніи принципа національной равноправности, на самыя мелкія политическія дроби -- чуть не по деревнямъ и селамъ,-- признавать автономію и Чеховъ, и Моравлянъ, и Русскихъ, и Поляковъ, и Словаковъ, и Сербовъ банатскихъ, и Хорватовъ, и Словенцовъ, и Сербовъ иллирійскихъ, и Румыномъ, и т. д. и т. д.: но такое дѣленіе, при нравственномъ ослабленіи силы нѣмецкаго связующаго цемента, не представляло надежныхъ ручательствъ за продолжительное существованіе.-- Или дѣлить имперію на нѣсколько группъ: на нѣмецкую, чешскую и польскую? Но всѣ эти группы не въ состояніи пересилить группы венгерской. Три милліона Русскаго населенія Галиціи не хотятъ признавать въ ней господства незначительнаго польскаго меньшинства, и сосѣдство съ Русской имперіей придаетъ нѣкоторый вѣсъ ихъ сопротивленію. Что же касается до Чеховъ, то ихъ политическія преданія не представляютъ живой непрерывной силы, а вызваны на свѣтъ Божій изъ-подъ пыли архивовъ. Австрійскому правительству ничего не оставалось дѣлать, какъ искать опоры себѣ въ Мадьярахъ и Нѣмцахъ, и оно рѣшилось уступить вполнѣ и безотговорочно требованіямъ Венгріи. 14 апрѣля должно совершиться въ Офенѣ коронованіе императора Франца-Іосифа какъ короля Венгріи, ибо Венгрія повинуется не императору австрійскому, а своему королю. "Я обѣщаю свято и нерушимо охранять Венгрію и ея конституцію, въ надеждѣ что Венгрія охранитъ имперію", возвѣщаетъ императоръ Францъ-Іосифъ въ своемъ манифестѣ. "Эльенъ!" восклицаютъ Мадьяры. Союзъ заключенъ.
   Но этотъ союзъ -- на гибель Славянамъ. Мадьяры требуютъ возстановленія политическихъ предѣловъ Венгріи, простиравшихся, какъ извѣстно, до Адріатическаго моря и включавшихъ въ себѣ не только Банатъ, но и такъ-называемую Славонію и Хорвацію. Они не признаютъ равноправности славянской національности съ мадьярскою, и имъ предстоитъ рѣшать у себя дома тотъ вопросъ, которымъ мучается за предѣлами Лейты Австрія. Этотъ вопросъ пахнетъ кровью: междоусобная брань, между Мадьярами съ одной стороны и Сербами и Хорватами съ другой въ 1849 году, еще жива въ памяти этихъ народовъ. Въ другой разъ мы. разсмотримъ подробнѣе это положеніе дѣдъ, чреватое грозными событіями... Что же касается Славянъ по сю сторону Лейты, то Нѣмцы и министерство относятся къ нимъ съ величайшимъ пренебреженіемъ. Богемскій сеймъ безъ церемоніи распущенъ. Конференція Славянъ въ Вѣнѣ вызвала насмѣшки нѣмецкихъ газетъ: "на какомъ языкѣ станутъ эти Славяне различныхъ наименованій объясняться между собою? Конечно, опять на нѣмецкомъ, какъ было на съѣздахъ пражскихъ въ 1848 году!!!" Это пренебреженіе, эти насмѣшки вызываются и оправдываются вполнѣ -- отсутствіемъ у разноименныхъ, разновѣрныхъ и разноязычныхъ австрійскихъ и славянскихъ племенъ -- общаго объединяющаго ихъ славянскаго языка и славянскаго политическаго начала.
   Пока Славяне не доработаются своимъ сознаніемъ до этого объединяющаго начала, всѣ ихъ усилія устроить свою судьбу въ Австріи къ выгодѣ славянской національности -- останутся тщетными. Ни съ Мадьярами, ни съ Нѣмцами у нихъ не можетъ быть искренняго союза. Уроки исторіи, кажется, должны были бы вразумить ихъ, что надѣяться на Австрію имъ нечего, и что мечты о созданіи славянской конфедераціи на нѣмецкой закваскѣ были неисполнимыми и грѣшными мечтами. Это задача неразрѣшимая и остается неразрѣшимою. Изъ нея только два выхода: или полное онѣмеченіе Славянъ, или распаденіе австрійскаго нѣмецко-мадьярско-славянскаго союза.
   Впрочемъ для одной части Австріи вопросъ вовсе не представляется сложнымъ: именно для сосѣдней съ Россіей Галицкой и Карпатской Руси. Ей не далеко ходить за своимъ естественнымъ объединяющимъ началомъ...
  

Москва, 21-го февраля.

   "Въ критскомъ или кандійскомъ вопросѣ, Россія не можетъ предложить иного, сообразнаго съ своимъ достоинствомъ, совѣта Портѣ, какъ отдать Кандію Греціи",-- говорили мы по поводу тронной рѣчи императора Наполеона и по поводу разныхъ дипломатическихъ нотъ и депешъ, перекрещивавшихъ Европу во всѣхъ направленіяхъ и заключавшихъ въ себѣ тотъ общій смыслъ, чтобъ "установить между великими державами соглашеніе съ цѣлью прекратить и предотвратить кровавыя столкновенія, которыя могли бы помиритъ сохраненіе оттоманскаго владычества съ благоденствіемъ христіанскихъ населеній Востока". Это соглашеніе, сколько можно судить по документамъ, сообщеннымъ иностранными газетами, установилось было на томъ, чтобы предложить Турціи даровать Криту такъ-называемую автономію съ мѣстнымъ управленіемъ, составленнымъ на половину изъ мусульманъ и христіанъ, подъ верховнымъ завѣдываніемъ Дивана. Но не трудно было предвидѣть, что такимъ позднимъ совѣтамъ не потушить разгорѣвшагося пламени и не унять льющуюся кровь. Имѣя въ виду одну геройскую рѣшимость Критянъ не поддаваться ни на какія обѣщанія и сдѣлки и не прекращать борьбы до конца, мы не могли не сожалѣть, что и Россія будетъ тянуть ту же фальшивую ноту, какую задаетъ по дѣламъ Востока камертонъ западноевропейской политики. "Одно заявленное громко, хотя бы и не уваженное, требованіе Россіи о присоединеніи Крита къ Греціи подняло бы значеніе Россіи на Востокѣ выше значенія прочихъ державъ", говорили мы, въ той увѣренности, что подъемъ этого значенія дастъ намъ въ будущемъ несравненно дѣйствительнѣйшіе практическіе результаты, чѣмъ настоящія дипломатическія уступки и "компромисы"...
   "Русскій посланникъ, генералъ-адъютантъ Игнатьевъ, совѣтуетъ Портѣ согласиться на присоединеніе Кандіи къ Греціи",-- возвѣстила намъ русская телеграмма, пересланная изъ Константинополя въ Петербургъ черезъ Одессу....
   Мы съ нетерпѣніемъ ждали того No Journal de St.-Petersbourg, въ которомъ, по соображенію времени, должна была появиться эта телеграфическая депеша, чтобы видѣть -- будетъ-ли она опровергнута. Journal de St.-Petersbourg перепечаталъ ее вполнѣ безъ всякаго возраженія: напротивъ изъ того значенія, которое онъ придаетъ сообщеннымъ въ этой же телеграммѣ извѣстіямъ о битвахъ въ Кандіи и Ѳессаліи, можно заключить, что онъ вообще признаетъ эту телеграмму вполнѣ достовѣрною.
   Съ радостью и благодарностью будетъ привѣтствовать Россія такое смѣлое и рѣшительное дѣйствіе нашего кабинета, вполнѣ достойное нашихъ историческихъ преданій, вполнѣ согласное съ требованіями нашей національной политики и нашей народной совѣсти. Значеніе этого дипломатическаго поступка еще болѣе дѣлается важнымъ, когда сличимъ одновременныя съ нимъ дѣйствія французскаго и англійскаго кабинетовъ.
   Сообщенное нѣкоторыми иностранными газетами извѣстіе о томъ, что и Франція дала будто бы подобный же совѣтъ Турціи, не подтвердилось. Напротивъ, колебанія французской политики, сначала склонявшіяся въ пользу Турціи, затѣмъ внезапно замѣнившіяся рѣшеніемъ, согласнымъ, какъ казалось, съ направленіемъ русскаго кабинета,-- въ послѣднее время, какъ пишутъ заграничные журналы, опять возобновились и видимо принимаютъ положеніе благопріятное интересамъ Порты. Что же касается до Англіи, то достаточно заглянуть въ англійскую Синюю Книгу и въ депеши лорда Станлея, чтобъ убѣдиться, какъ далекъ Джонъ Булль отъ самой мысли объ отдѣленіи Крита.
   Изъ депешъ лорда Станлея къ британскому послу въ Константинополѣ, лорду Лайонсу, отъ 17 января, можно видѣть, что Англія,-- впрочемъ не очень охотно и со всѣми оговорками вѣжливости, дабы не оскорбить щекотливости Высокой Порты,-- рѣшилась присоединиться къ предложенію Франціи и Россіи у сдѣланнымъ Портѣ о дарованіи Криту мѣстной автономіи. Но турецкое правительство дало знать по телеграфу своему посланнику въ Лондонѣ, что подобное предложеніе оно считаетъ за желаніе раздробить Турецкую имперію, что Порта сама занята сочиненіемъ проекта управленія Критомъ и во всякомъ случаѣ предоставляетъ починъ этого дѣла себѣ Англійскій кабинетъ поспѣшилъ завѣрить Турцію въ самыхъ энергическихъ выраженіяхъ, что не только мысль о раздробленіи Оттоманской имперіи чужда ему и Франціи, но и мысль о какихъ бы то ни было посягательствахъ на власть и на достоинство его величества султана,-- что все желаніе Англіи и Франціи заключается въ томъ, и единственно въ томъ, чтобы христіанамъ и мусульманамъ была дана возможность жить мирно вмѣстѣ подъ верховнымъ владычествомъ Порты. Въ такомъ же смыслѣ, послѣ этого свиданія съ турецкимъ посланникомъ, писалъ лордъ Станлей и сэръ-Буканану, англійскому послу въ С.-Петербургѣ, сообщая ему, что, "соглашаясь поддержать предложенія Франціи и Россіи о мѣстной автономіи Крита, британскій кабинетъ полагаетъ ограничиться однимъ сообщеніемъ дружескихъ совѣтовъ, отклоняя всякій помыслъ о настойчивости въ дѣйствіяхъ; что онъ съ радостью узналъ о собственномъ намѣреніи Порты гарантировать Кандіи хорошее управленіе посредствомъ разныхъ административныхъ мѣръ; что, наконецъ, прибавляетъ лордъ Станлей для большаго поясненія, подъ именемъ мѣстной автономіи Англія нисколько не разумѣетъ отдѣленія Крита отъ Оттоманской имперіи". Хотя, по словамъ британскаго министра, русскій посолъ въ Лондонѣ, баронъ Брунновъ, выразилъ ему, по поводу такого заявленія, свое удовольствіе, однакожь мы не можемъ не припомнить здѣсь кстати тѣхъ ироническихъ выраженій, въ которыхъ высказалъ Journal de St.-Petersbourg въ статьѣ, перепечатанной нами 19 февраля, свое мнѣніе объ этомъ рѣшеніи англійскаго кабинета. "Надо признаться,-- говоритъ органъ нашего министерства иностранныхъ дѣлъ,-- что Англія, уступившая Греціи Іоническіе острова, преподастъ Турціи совершенно непонятный совѣтъ, если предложитъ ей не соглашаться на уступку территоріи, большинство населенія которой питаетъ къ Турціи антипатію совершенно иного (т. е. несравненно сильнѣйшаго) свойства, чѣмъ населеніе Іоническихъ острововъ къ Англіи."
   Разговоръ турецкаго посла съ британскимъ министромъ иностранныхъ дѣлъ могъ служить достаточнымъ ручательствомъ въ томъ, что оттоманскій Диванъ отвергнетъ всякія предложенія о дарованіи Криту автономіи, хотя бы и подъ верховенствомъ султана. Такъ вѣроятно и было, хотя мы должны основывать наши заключенія не столько на оффиціальныхъ данныхъ, сколько на соображеніи хода дѣлъ, а отчасти и на телеграммахъ. Мы не знаемъ -- къ этому ли именно предложенію, или же къ позднѣйшему совѣту генерала Игнатьева относится та телеграмма, которая помѣщена нами въ 39 No "Москвы" и вызвала вышеупомянутую статью Journal de St.-Petersbourg. Во всякомъ случаѣ можно съ достовѣрностью утверждать, что дипломатическій циркуляръ Порты, содержаніе котораго передано этою телеграммой, направленъ весь противъ Россіи, ибо Франція не послѣдовала за Россіей въ совѣтѣ уступить Кандію Греціи. Парижскій корреспондентъ Кёльнской Газеты, вообще довольно правдивый, увѣдомляетъ, что со всѣхъ сторонъ подтверждается отступленіе Франціи назадъ въ дѣлѣ Восточнаго вопроса. Можно предполагать навѣрное,-- пишетъ онъ,-- что Тюильерійскій кабинетъ значительно сблизился въ своихъ воззрѣніяхъ съ воззрѣніями лорда Станлея (а каковы они -- мы уже видѣли) и теперь гораздо болѣе расположенъ къ Турціи, чѣмъ прежде". Самый тонъ турецкаго циркуляра заставляетъ предполагать, что дѣло не обошлось безъ внушеній Франціи и Англіи. Порта объявляетъ, что снисходительность ея истощилась, что она чувствуетъ себя достаточно сильною, чтобы справиться съ возмущеніемъ и безъ посторонняго содѣйствія, что она имѣетъ тѣ же права на Кандію, какъ и Россія на Польшу, и слагаетъ отвѣтственность за всѣ послѣдствія на тѣхъ, кто подъ маской дружбы ищетъ достиженія своихъ практическихъ цѣлей, нарушающихъ европейскій миръ. Эта ссылка на Польшу едва ли можетъ быть объяснена однимъ турецкимъ невѣжествомъ, какъ оно ни колоссально, тутъ видно вліяніе и польскихъ совѣтовъ: въ совѣтчикахъ-Полякахъ у Турціи недостатка нѣтъ. Трудно было бы только предположить, чтобъ эта ссылка была присовѣтована Англіей въ то время, какъ она еще продолжаетъ усмирять Ирландію. Возражать Турку и объяснять ему нашу правду въ Польшѣ мы не станемъ, но легко можетъ случиться, что французскіе публицисты воспользуются этою темой, и что она послужитъ со временемъ мотивомъ для самого французскаго кабинета! Какъ бы то ни было, но намекъ на практическія цѣли едва ли къ кому иному можетъ относиться кромѣ Россіи. Такъ не относительно ли уже Россіи принимаетъ Порта роль обвинительницы и угрожающее положеніе??
   Нельзя не высказать вновь сожалѣнія, что русское правительство не считаетъ нужнымъ держать въ извѣстности русское общество о своихъ дипломатическихъ дѣйствіяхъ на Востокѣ и только изрѣдка выступаетъ съ полу-оффиціальными статьями, бросающими слабый, неясный свѣтъ... Мы должны теряться въ догадкахъ среди разнорѣчивыхъ извѣстій, сообщаемыхъ о нашей политикѣ заграничными газетами. Въ нынѣшнемъ же No есть свѣдѣнія, почерпнутыя изъ Allgemeine Zeitung, которыя не согласуются ни съ полученными нами телеграммами, ни съ намеками Journal de St.-Petersbourg. Ясно только одно, что роковой властительный ходъ событій вынуждаетъ Россію отдѣлять свою политику на Востокѣ отъ политики Франціи и Англіи; что Порта принимаетъ относительно насъ угрожающій тонъ; что Россія настаиваетъ на такой мѣрѣ, которая хотя и можетъ дѣйствительно на время унять кровопролитіе, но на которую не согласны ни Франція, ни Англія, ни Турція. Но это уединенное, изолированное положеніе Россіи не должно смущать насъ. Россія не одна; ея политика на Востокѣ будетъ поддержана не только самымъ искреннимъ сочувствіемъ, самымъ живымъ содѣйствіемъ Русскаго народа, но и всѣми нравственными и вещественными силами Греко-Славянскаго міра...
  

Москва, 5-го марта.

   Неотразимая сила историческаго призванія Россіи, какъ православной и славянской державы,-- призванія, безъ котораго Россія не была бы Россіей,-- ощутительно и воочію, съ вѣдома ея и безъ вѣдома, волей и неволей, направляетъ и исправляетъ ея пути, возмѣщаетъ утраты, разрушаетъ враждебныя козни, и сквозь всѣ невзгоды и препятствія неуклонно ведетъ ее на высоту такого подвига, для котораго, повидимому, нѣтъ у нея ни вещественныхъ средствъ, ни могучихъ, нравственныхъ двигателей -- властолюбія, гордости, дерзкой самоувѣренности. Она терпитъ пораженіе -- и побѣжденной сильнѣе прежняго пугаются побѣдители; она унижается -- и ростетъ въ грозномъ величіи и обаяніи; она разорена -- ее пуще боятся; она уменьшаетъ войско -- всѣмъ это вѣдомо и всѣмъ чудятся несмѣтныя полчища; она мыслитъ идти назадъ и обрѣтается впереди; она блуждаетъ,-- и чья -то невѣдомая рука выводитъ ее на стезю; самое то, что творитъ она по малодушію и по слабости,-- ея недругами приписывается разсчету, мысли и силѣ. Въ томъ-то и дѣло, что сила ея историческаго призванія слышится и чуется, отчасти даже безотчетно и инстиктивно, всѣми ея врагами, всѣми западноевропейскими державами, хотя можетъ-быть менѣе всего сознается самою Россіею,-- и эта нравственная сила страшнѣе и грознѣе всякихъ вещественныхъ силъ, или вѣрнѣе сказать -- въ этомъ вся и сила Россіи, равно какъ и весь смыслъ, вся задача и причина ея историческаго бытія. Событія, будто волны на свои хребты, возносятъ ее на высоту, съ которой шире всѣхъ объемлется ею историческій кругозоръ, и съ которой, какъ выражаются стратегики, можетъ она господствовать надъ политическимъ положеніемъ.
   Россія занимаетъ господствующую позицію относительно Востока, позицію которой она не искала, но которая ей неотъемлема по самой сущности дѣлъ, по всеобщему тайному и явному признанію. Но чтобы не быть отставленной отъ подвига, какъ "рабъ лукавый и лѣнивый", она должна и нравственно его стоить, и въ собственномъ сознаніи стать въ уровень съ высотою подвига и событій; должна необоримо вѣрить въ силу своего историческаго призванія и непреклонно служить ему. Сознанія вѣры и подвига -- вотъ чего требуетъ отъ Россіи Божья и историческая правда.
   Разительную противоположность представляютъ политическіе документы нашего кабинета, печатаніе которыхъ мы продолжаемъ въ сегодняшнемъ No, рядомъ съ рѣчью главы англійскаго кабинета и вообще съ преніями англійскаго парламента, помѣщаемыми въ этомъ же No. Тогда какъ всѣ депеши князя Горчакова свидѣтельствуютъ о томъ, что Россія, даже съ ущербомъ своему личному политическому самолюбію, не переставала заботиться объ облегченіи страданій христіанскаго населенія на Востокѣ, неослабно призывая къ тому западныя державы, возбуждая оскорбительное подозрѣніе, подвергаясь отказамъ, исполненнымъ грубаго недовѣрія и зависти,-- британскій министръ даже теперь, даже въ то мгновеніе, когда льется потоками христіанская кровь и совершаются чудеса мученичества и геройства, торжественно объявляетъ въ средѣ представителей цивилизованнѣйшей страны Европы, во всеуслышаніе всего христіанскаго міра, что нѣтъ въ исторіи примѣра умѣренности больше той, какую являетъ Турція, что жалобы христіанъ неосновательны и преувеличены, что мусульманское иго надъ христіанами есть легкое и кроткое иго, и что исламъ идетъ неуклонно по пути прогресса! Лордъ Дерби осуждаетъ рѣчь герцога Аргайля, которая, выражая состраданіе человѣка и христіанина къ бѣдствующимъ христіанамъ, порицаетъ дѣйствія англійскаго правительства, воспрещавшаго своему консулу оказывать помощь спасавшимся съ Крита женамъ, дѣтямъ и раненымъ, Лордъ Дерби возстаетъ противъ всякихъ рѣчей и выраженій, въ парламентѣ, живаго сочувствія христіанскому населенію на Востокѣ. "Наша обязанность, какъ друзей Турціи,-- говоритъ онъ,-- всѣми мѣрами препятствовать тому, что можетъ подрывать ея права, авторитетъ и силу".
   Вглядываясь внимательно въ дипломатическіе документы Русскаго кабинета, мы должны признать, что они не только удовлетворяютъ всѣмъ нравственнымъ требованіямъ, предъявляемымъ намъ самимъ нашею единоплеменностью, единовѣріемъ и простымъ человѣческимъ состраданіемъ,-- но и всѣмъ требованіямъ политическаго разсчета. Въ политикѣ, какъ вездѣ, путь самый честный есть въ то же время самый искусный и вѣрный; способъ прямой и искренній -- въ то же время и самый надежный. Если мы вспомнимъ севастопольскій разгромъ и условія Парижскаго мира, грозившія намъ совершенной утратой нашего вліянія на Востокѣ,-- то политическое наше положеніе того времени представится чуть не безвыходнымъ. И однако же ничѣмъ болѣе, какъ постояннымъ безоружнымъ протестомъ,-- не противъ принятыхъ нами въ Парижѣ унизительныхъ условій, но, въ силу самихъ этихъ условій,-- противъ злоупотребленій оттоманскаго владычества и въ защиту христіанъ, Россія не только создала себѣ и христіанамъ выходъ изъ своего затруднительнаго положенія и подготовила возможность торжества праваго дѣла, но и заняла, какъ мы сказали выше, господствующую позицію на Востокѣ. Лицемѣріе Западной Европы заставило ее, въ число результатовъ Крымской войны, внести и "улучшеніе быта христіанскаго населенія", и отнявъ у Россіи исключительное право заботы о христіанахъ, которое создалось само собою, не было даже и правомъ, а естественнымъ послѣдствіемъ русской исторіи,-- признать его правомъ и обязанностью всѣхъ великихъ державъ Европы. Россія, не выходя изъ предѣловъ трактата, именно эту сторону его обратила въ оружіе противъ него самого и своихъ враговъ, воспользовавшись одна этимъ правомъ и обязанностью,-- такъ неискренно, изъ одной зависти къ Россіи, принятыми на себя западно-европейскими кабинетами. Обезсиленная и побѣжденная, лишенная возможности внѣшняго насильственнаго дѣйствія, она стала стражей на порогѣ Турціи, безкорыстнымъ ходатаемъ за христіанъ и неумолимымъ, зоркимъ обличителемъ и европейской лжи, и мусульманскаго зла. Она постоянно приглашала западные кабинеты къ совокупному дипломатическому дѣйствію и, непрестанно свидѣтельствуя о бѣдствіяхъ христіанъ,-- какъ ударъ вѣщаго колокола, въ урочный часъ будила и раздражала ихъ совѣсть. Отказы западныхъ державъ, обличая ихъ недоброжелательство къ Греко-Славянскому міру и благоволеніе къ Турціи, послужили имъ же ко вреду, а не Россія, хотя ея безсиліе, повидимому, выступало отъ того позорнѣе и ярче. Напротивъ. На сторонѣ Россіи стала нравственная правда и право. Большей пользы изъ трактата извлечь было трудно,-- и лордъ Грей на дняхъ, въ отвѣтъ лорду Дерби, справедливо сказалъ, что "Крымская война только усилила вліяніе Россіи на Востокѣ, потому что всѣ христіанскія населенія видятъ въ ней дружественную державу, а въ западно-европейскихъ державахъ своихъ враговъ". Онъ выразилъ даже мысль, что лучше было бы не стѣснять Россію въ ея вліяніи на Турцію, потому что она могла бы, еслибъ ей не мѣшали, добиться своевременно необходимыхъ уступовъ въ мольбу Славянъ и Грековъ, которые теперь своими требованіями грозятъ взволновать спокойствіе Европы.-- Съ завистью и озлобленіемъ приходитъ теперь Западно-Европейскій міръ къ признанію этой правды и права Россіи,-- и вмѣсто того, чтобы, какъ прежде, грубо отвергать ея право, начинаетъ заботиться уже о томъ, чтобы, чрезъ признаніе этого права, парализировать то вліяніе и значеніе, которое даетъ ей настоящее положеніе дѣлъ на Востокѣ. Англія, впрочемъ, держится еще покуда старой своей политической системы относительно Турціи, шагъ за шагомъ отстаивая цѣлость Оттоманской имперіи, и нехотя уступая силѣ обстоятельствъ, заставляющей ее присоединяться къ совокупному дѣйствію державъ, даже и въ такомъ случаѣ, когда оно ограничивается однимъ совѣтомъ. Громкія увѣренія Франціи, что Россія рѣшилась слѣдовать на буксирѣ ея политики, оказались -- явно для всѣхъ -- лживою фразой; напротивъ, какъ сознаются уже и всѣ иностранныя газеты, Наполеонъ III, желая сохранить миръ, по крайней мѣрѣ до окончанія года, присоединяется отчасти къ русской политикѣ на Востокѣ, влеча за собой и Австрію. Но въ этой политикѣ, гдѣ сила лежитъ въ безкорыстіи интересовъ, въ искренности сочувствія, въ могуществѣ единовѣрія и единоплеменности, имъ не упредить Россію, если она останется вѣрна своему призванію и не поддастся ни страху, ни обольщенію. Если пошло дѣло на состраданіе и сочувствіе къ Славянамъ и Грекамъ, такъ первенство, безъ сомнѣнія, останется за Россіей, такъ какъ это состраданіе и сочувствіе у западныхъ державъ не есть дѣло правды, а политическаго разсчета; и такъ какъ весь ихъ интересъ на Востокѣ состоитъ въ томъ, чтобы ослаблять значеніе Россіи и создать такой порядокъ вещей, который отвергается самими благодѣтельствуемыми ими народами.-- Иностранныя газеты замѣчаютъ сами, что, не смотря на оффиціальное учрежденіе комитета вспомоществованія христіанамъ въ Парижѣ, сочувствіе къ Грекамъ въ Европѣ значительно убавилось въ виду положенія, занятаго Россіей.
   Такая неестественность отношеній Запада къ Востоку и къ Россіи не можетъ ни продолжаться долго, ни разрѣшиться одними политическими комбинаціями, особенно въ виду парламентскихъ рѣчей британскаго министерства. Восточный вопросъ неразрывно связанъ съ вопросомъ о существованіи Австріи, которой пограничныя съ Турціей населенія, единоплеменныя возстающимъ или имѣющимъ возстать Турецкимъ Славянамъ, съ ненавистью и ожесточеніемъ потрясаютъ теперь, недавно наложенное на нихъ политикою Бейста, мадьярское иго. Въ то же самое время и Русскіе въ Галиціи, кровь отъ крови нашей и кость отъ костей нашихъ, стонутъ подъ гнетомъ польскимъ, усиленнымъ тою же политикою Австріи.-- Тьеръ, котораго слово до сихъ поръ вѣситъ много въ общественномъ мнѣніи Франціи,-- какъ возвѣщаетъ вчерашняя телеграмма,-- требуетъ для Франціи союза съ Англіей, Австріей и второстепенными государствами, и императоръ Наполеонъ, какъ бы въ соотвѣтствіе этому требованію, выражаетъ свое сочувствіе политическимъ видамъ и дѣйствіямъ австрійскаго кабинета, украшая Бейста большимъ крестомъ почетнаго Легіона. Ни съ Англіей, воззрѣніе которой на Восточный вопросъ такъ рѣзво расходится съ воззрѣніемъ нашего кабинета, ни тѣмъ менѣе съ Австріей нѣтъ для Россіи совмѣстнаго пути. Она не можетъ пристать къ англо-австрійско-французскому союзу, который неминуемо образуется. Какія бы, повидимому, уступки ни дѣлала теперь намъ Франція на Востокѣ, мы не должны обольщаться ими. Иные замыслы куетъ Европа,-- подъ видомъ мирнаго торжества промышленности и искусства, приготовляемаго въ Парижѣ... Безъ небольшой войны на Востокѣ не обойдется, говоритъ откровенно англійскій Times. Но можетъ ли быть "небольшая" война на Востокѣ?... И какую еще силу конвульсій проявитъ, въ послѣдней борьбѣ съ смертью, умирающій Османъ!
  

Москва, 28-го февраля

   Изъ помѣщаемаго ниже письма нашего петербургскаго корреспондента читатели могутъ видѣть, какъ дѣятельно заботятся въ Петербургѣ объ устройствѣ достойной встрѣчи ожидаемымъ къ намъ гостямъ изъ различныхъ концовъ Славянскаго міра. А между тѣмъ эти гости будутъ въ Петербургѣ только проѣздомъ. Цѣль ихъ посѣщенія -- Москва. Москва сзываетъ гостей на свою этнографическую выставку; Москва предлагаетъ этнографическій урокъ, всему ученому и неученому люду, имѣющій явить научныя и наглядныя доказательства нашего славянскаго единства. Созвавши гостей, надо умѣть ихъ и встрѣтить. Нѣтъ сомнѣнія, что Дума, какъ оффиціальный органъ московскаго общества, сдѣлаетъ всѣ необходимыя распоряженія, соотвѣтствующія важности событія -- представляющаго не только ученый, но. и великій общественный и политическій интересъ.
   Задуманная безъ всякой предвзятой мысли, безъ всякаго участія правительства, не по правительственному, а общественному почину, съ чисто ученою цѣлью, эта выставка, силою самихъ современныхъ обстоятельствъ, выдвигается изъ ряда обыкновенныхъ ученыхъ торжествъ и экспозицій., Не мы виноваты, если фактъ науки возводится самъ собою въ значеніе политическое/ Дѣваться съ фактомъ некуда; солгать наукѣ вамъ было бы невозможно. При всей своей, скромности, смиренности, миролюбіи и безкорыстія, не думая никого пугать и застращивать, Россія не можетъ же скрыть единоплеменной связи 80 милліоновъ. Славянъ, ни своего родства съ находящимися внѣ ея предѣловъ какими-нибудь "30 миліонами австрійскихъ и турецкихъ подданныхъ... Не наша вина, если желая въ первый разъ провѣрить, путемъ ученаго этнографическаго подбора, данныя науки, мы невольно дѣлаемъ перекличку всѣхъ славянскихъ племенъ,-- и эта перекличка смущаетъ латино-германскую Европу, и ученая выставка становится громкимъ свидѣтельствомъ!
   Да, эта скромная выставка должна составить эпоху въ исторіи Славянства. Въ первый разъ съѣдутся Славяне вмѣстѣ. ѣдутъ они какъ уроженцы Чешской, Моравской земли, Словацкаго комитета и т. д.,-- но съѣхавшись, невольно явятся здѣсь какъ представители различныхъ Славянскихъ племенъ. И обновивъ здѣсь, у насъ въ Москвѣ, сознаніе своего славянскаго единства въ живомъ общеніи другъ съ другомъ и съ нами, укрѣпивъ свою духовную и нравственную связь съ Россіей, они возвратятся домой къ своей обычной борьбѣ -- съ Мадьярами ли, съ Нѣмцами ли, съ Турками -- съ обновленными и укрѣпленными силами. Живое ощущеніе единства дѣйствительнѣе отвлеченнаго научнаго сознанія; оно освѣжитъ и ободритъ, оно освободитъ ихъ отъ тяжкаго разслабляющаго чувства разрозненности и одиночества. Бывали и прежде, именно въ 1848 году, съѣзды Славянъ въ Прагѣ,-- но они не имѣли смысла: тамъ не было не было представителей того Славянскаго племени, которое, милостью Божіею, одно сохранило свою свободу, создало могущественнѣйшую въ мірѣ державу, и на которое Богъ возложилъ высокій подвигъ: послужить освобожденію и возрожденію порабощенныхъ и угнетенныхъ братій. Нѣтъ у Россіи ни стремленій къ захватамъ, ни замысловъ на политическое преобладаніе: она желаетъ только свободы духа и жизни Славянскимъ племенамъ, остающимся вѣрными Славянскому братству. Она' представляетъ имъ собою такую нравственную, а потому и политическую точку опоры, которая стоитъ всякой: матеріальной помощи, и внѣ которой нѣтъ имъ спасенія. Не всѣ Славянскія племена одинаково понимали это призваніе. Россіи. Отступники Славянскаго братства, Поляки -- или вѣрное сказать Польская шляхта -- разнесли иного клеветъ, породили много предубѣжденій,-- во теперь сами собою разсѣиваются клеветы, падаютъ предубѣжденія, и-видятъ Славяне: кто имъ другъ и иго недругъ... Едва только мы, Славяне, опознаемъ другъ друга, и безъ всякихъ угрозъ, безъ всякой предумышленной стачки, безъ всякихъ политическихъ замысловъ и видовъ, въ чувствѣ любви и обновленнаго братскаго единенія, едва лишь окликнемъ другъ друга, аукнемся чрезъ равнины и горы Европы, и размѣнимся братскимъ поклономъ,-- то уже само собою, честно, высоко и грозно станетъ въ мірѣ Славянское имя.
   И этотъ первый съѣздъ Славянъ, гдѣ они должны опознать другъ друга и ощутить живо свое братство, свое единство, свою духовную силу, совершается въ Москвѣ, въ столицѣ Русскаго народа. Не знаменательно ли это? Никто, затѣвая выставку, не думалъ объ этомъ, не отдавалъ себѣ въ томъ отчета,-- но такъ случилось. Случилось! иначе и быть не могло: исторія логична...
   Ѣдутъ къ намъ не гордые знатностью рода, не могущественные представители капитала и иныхъ силъ и богатствъ: ѣдутъ къ намъ простые, смиренные, бѣдные. За то всѣ они подвижники славянскаго духа, труженики науки и мысли, крѣпкіе стоятели за свою народную самостоятельность, выдержавшіе годины страшныхъ испытаній внѣшняго гнета нѣмецкаго, турецкаго и, въ послѣднее время мадьярскаго, не поддавшіеся ни страху, ни соблазну,-- и среди всѣхъ страданій и искушеній, оставленные богачами и знатными своего племени, не сломившіеся духомъ въ борьбѣ, не утратившіе вѣры въ историческое призваніе Славянства, терпѣвые до конца!.. И вотъ, когда казалось дошли они до крайняго истощенія силъ, судьба ведетъ ихъ въ Россію, и не отсюда ли начало спасенія
   Настоящая минута особенно критическая для Славянъ Австрійской имперіи. Австрія, послѣ долгихъ колебаній, рѣшилась, для сохраненія своего политическаго существованія, опереться на Мадьяръ, Нѣмцевъ и Поляковъ, отдавъ послѣднимъ въ жертву Русскихъ въ Галиціи, а первымъ -- Славянъ прочихъ наименованій... Объединившаяся Германія сбирается, покончивъ свое дѣло дома, усилить свое стремленіе на Востокъ и германизацію тѣхъ остальныхъ Славянскихъ племенъ, которыя еще торчатъ въ латиногерманской Европѣ какъ заноза, какъ постороннее тѣло, не претворившееся въ одну съ нею органическую сущность.
   Встрѣтимъ же нашихъ гостей, нашихъ незнатныхъ, бѣдныхъ, гнетомыхъ всяческимъ гнетомъ, нашихъ "плѣненныхъ" братьевъ со всѣмъ подобающимъ ихъ честной бѣдности и святому труженичеству почетомъ, согрѣемъ ихъ братскимъ привѣтомъ, ободримъ и укрѣпимъ ихъ нашимъ сочувствіемъ на дальнѣйшій подвигъ борьбы,-- и здѣсь, въ стѣнахъ Кремля, обновимъ съ ними нашъ духовный братскій союзъ.
   Таковъ да будетъ нашъ отвѣтъ, отвѣтъ Россіи и всего славянскаго міра -- на вызовъ сдѣланный намъ объединеніемъ германскаго племени и на всѣ угрозы Европы...
  

Москва, 1-го іюля.

   Примиреніе австрійскаго императора съ Венгріей, завершенное вѣнчаніемъ въ Пештѣ и раздвоеніемъ имперіи на двѣ политическія группы, и пріѣздъ въ Россію представителей всего Славянскаго міра -- вотъ безспорно самыя крупныя событія послѣдняго времени. Они двинули въ новый фазисъ, на новую чреду, политическую жизнь Австрійской имперіи; они составятъ новую эру въ исторіи Славянства. Поговоримъ собственно о посѣщеніи Славянами Россіи. Они пробыли здѣсь только мѣсяцъ, но этотъ мѣсяцъ былъ сплошной праздникъ, непрерывный рядъ торжествъ и ликованій, въ которыхъ лично и заочно приняла участіе, можно сказать, вся Россія. Знаменательность этого событія нашла себѣ полное истолкованіе и въ произнесенныхъ рѣчахъ, и въ стихахъ, и въ газетныхъ статьяхъ русскихъ и славянскихъ, и даже въ яростныхъ возгласахъ гнѣва и страха нѣмецко-еврейскихъ публицистовъ. Все это, безъ сомнѣнія, уже давно извѣстно нашимъ читателямъ и не нуждается въ повтореніи. Но тѣмъ не менѣе это событіе не такого рода, которому можно подвести итогъ, которое можно признать законченнымъ, сложеннымъ со счетовъ и сданнымъ въ архивъ. Напротивъ, оно тѣмъ-то важно, что дѣйствіе его не столько внѣшнее, сколько внутреннее, нравственное,-- не столько политическое, сколько общественное, не столько въ настоящемъ, сколько (и даже преимущественно) въ будущемъ. Нѣмцы и даже нѣкоторые изъ нашихъ "политиковъ", подсмѣиваясь надъ славянскимъ съѣздомъ, спрашиваютъ обыкновенно: "гдѣ же результаты? покажите намъ практическіе результаты: etwas greifbares, какъ выражается Allgemeine Zeitung. Что далъ этотъ съѣздъ кромѣ фразъ, объятій и восклицаній? Къ какимъ послѣдствіямъ, къ какому условленному плану дѣйствій привело это братское свиданіе!?" Такіе вопросы предполагаютъ или близорукость, или неискренность. Еслибы результаты были въ самомъ дѣлѣ ничтожны, то за что бы Нѣмцамъ такъ дуться и кипятиться? Видно они чуютъ нѣчто другое, и дѣйствительно есть результаты, которыхъ историческаго объема и вѣса теперь ни измѣрить, ни взвѣсить, но отъ которыхъ уже теперь протянулись тѣни на австрійское будущее. Ихъ нельзя, конечно, ни осязать рукой, ни ткнуть пальцемъ, какъ нельзя осязать и захватить въ кулакъ самосознанія и ничего принадлежащаго къ сферѣ духа,-- но успѣхи славянскаго самосознанія и подъемъ славянской мысли и воли -- такія духовныя даянія славянскаго съѣзда, которыя, безъ всякаго условленнаго плана дѣйствій, безъ всякой предумышленной сдѣлки, не замедлятъ сказаться сами собой, живымъ дѣломъ, въ судьбѣ славянскихъ народовъ.
   Самаго важнаго, самаго главнаго результата славянскаго съѣзда надо искать -- въ самой Россіи. Величайшимъ, благимъ послѣдствіемъ посѣщенія насъ Славянами было то, что Славянскій вопросъ въ самой Россіи перешелъ въ общественное вѣдѣніе и сознаніе, изъ отвлеченнаго сталъ дѣйствительнымъ, реальнымъ, изъ области книжной спустился въ жизнь. А этого только и недоставало славянскому вопросу, чтобы сдѣлаться живою силой, перестать быть вопросомъ и стать дѣломъ. Отнынѣ онъ не есть достояніе только ученыхъ и литераторовъ или только одной школы славянофиловъ, а всего русскаго общества. Интересъ славянскій сталъ теперь близкимъ интересомъ каждаго Русскаго. Признаніе все-славянскаго братства было произнесено, и съ высоты престола (что составляетъ величайшую честь и славу нынѣшняго царствованія), и въ тѣхъ низшихъ слояхъ общества, которые доселѣ были ему совершенно чужды. Тридцать тысячъ, народа, напримѣръ, облегавшихъ павильонъ, гдѣ давался Москвою пиръ на весь міръ славянскій въ лицѣ его представителей, и привѣтствовавшихъ вынесенную къ нимъ хоругвь съ изображеніемъ Свв. Кирилла и Меѳеодія, пріобщились разомъ къ познанію своего кровнаго и духовнаго братства съ Славянами. Съ этой точки зрѣнія представляется особенно знаменательнымъ и праздникъ, данный славянскимъ гостямъ собственно московскимъ купечествомъ. Русское купеческое сословіе стоитъ по преимуществу на почвѣ практической. Оно не легко поддается обманамъ и призракамъ. Его составляютъ не мечтатели, а люди дѣла. Оно обладаетъ способностью и силою прилагать теорію къ жизни и обращать въ положительное дѣйствіе отвлеченныя умозрѣнія и вопросы. Его сочувствіе,-- если оно однажды пріобрѣтено,-- прочнѣе и надежнѣе всякаго иного сочувствія. Оно, по самому роду своихъ занятій и по своему общественному положенію, ближе къ народу чѣмъ классъ литераторовъ, чиновниковъ и вообще дворянъ. Оно искони причислялос , такъ и по отношенію къ оборонѣ. Нельзя не замѣтить впрочемъ, что оборонительныя заботы Пруссіи такъ уже страстны, что хватаютъ черезъ край и переходятъ подчасъ чуть не въ наступательныя: такъ, попытки къ мирному захвату русскихъ земель вдоль границы, посредствомъ нѣмецкой колонизаціи и покупки имѣній у русскихъ подданныхъ въ стратегическихъ пунктахъ, обращеніе Ковенской губерніи въ Kewenland и т. п., все это такія мѣры, которыя, при всемъ нашемъ уваженіи къ чужому праву обороны, допущены быть не могутъ и не должны; но подобныя сосѣдскія недоразумѣнія не представляютъ еще повода къ войнѣ и могутъ быть разрѣшаемы безъ нарушенія междудержавной пріязни. Точно также не обратились для Россіи въ поводъ къ войнѣ и сюрпризы нѣмецкой дружбы на Берлинскомъ конгрессѣ. Они только научаютъ уму-разуму нашу идиллическую дипломатію, только предостерегаютъ ее отъ излишняго прекраснодушія, приносящаго болѣе чести сердцу, чѣмъ головѣ. Маниловщина и сама по себѣ не хороша, а ужъ въ политическомъ дѣлѣ, да особенно въ сношеніяхъ съ княземъ Бисмаркомъ, никуда не годится. Вольно-жъ было въ самомъ дѣлѣ русскимъ политическимъ дѣятелямъ вообразить, что въ политикѣ вообще, а западно-европейской въ особенности, не только дружба, но и честность, благодарность, справедливость могутъ служить руководящими принципами, и что будто эти высокіе нравственные принципы составляютъ какъ бы даже принадлежность "современнаго западнаго человѣческаго прогресса" и "высшей цивилизаціи" или "культуры", предъ коими такъ усердно хлопаетъ о земъ лбомъ наивный идилликъ "Голосъ" со всѣмъ сонмомъ россійскихъ "либераловъ"! Понятно, что мы не могли выдержать соперничества съ европейскими дипломатами и были ими одурачены, именно отъ своей вѣры въ чужую дружбу, въ чужія достоинства и добродѣтели, при полномъ безвѣріи въ себя самихъ... Великій мастеръ политическихъ дѣлъ, предложившій конгрессу свои маклерскія услуги, со свойственною нѣмецкому племени аккуратностью, преподалъ нашей неаккуратной въ дѣлѣ своихъ интересовъ Россіи -- преаккуратный урокъ о значеніи западно-европейской дружбы и благодарности. Но Россія, претерпѣвъ дипломатическое пораженіе, тѣмъ не менѣе добросовѣстно" подчинилась его послѣдствіямъ, т. е. обязательствамъ Берлинскаго трактата. Такимъ образомъ всѣ условія для сохраненія мира и тишины въ Европѣ Россіей соблюдены, и поводовъ къ войнѣ между Германіей и Россіей, поводовъ, вытекающихъ изъ существенныхъ данныхъ современнаго положенія, никакихъ не имѣется и не предвидится. Съ этой стороны нѣтъ угрозъ европейскому миру. Со стороны Германіи... Но она также отвергнетъ, пожалуй съ негодованіемъ, упрекъ въ посягательствѣ на общественное спокойствіе. И точно: какъ ни дѣятельно ткутся ею и раскидываются кругомъ разные дипломатическія сѣти, уловившія одновременно и Турецкаго султана и папу, какъ ни сильна всеобщая нервная тревога, возбуждаемая этою повсюдною политическою интригою, однакожъ это все еще интрига, дипломатическія сѣти еще не желѣзныя узы, и иное дѣло перо, иное мечъ. Кто же еще угрожаетъ миру? Франція? Она положительно въ настоящую пору избѣгаетъ для себя всякаго опаснаго столкновенія съ Европой и склонна скорѣе ублажать, чѣмъ раздражать строго дозирающую ее Германію. Англія? Ей много дѣла и у себя дома, и въ Египтѣ, и въ колоніяхъ, да и вообще значеніе ея на материкѣ Европы съ усиленіемъ Германіи замѣтно ослабло. Не Италія же, не Испанія же, не Бельгія?... Кто же?
   Австрія. Она одна. Вотъ держава, которой самое существованіе -- искусственное, насильственное, основанное на неправдѣ -- воплощенное противорѣчіе идеѣ мира. Съ перваго взгляда это -- аггломератъ, скопленіе разныхъ племенъ, спаянныхъ нѣмецкимъ цементомъ. Было бы однакоже ошибочно думать, что ея правительственный строй не болѣе, какъ государственный механическій снарядъ, вставленный въ бытіе различныхъ, пристегнутыхъ къ нему народностей и угнетающій только внѣшнимъ образомъ ихъ внутреннюю органическую жизнь; нѣтъ, этому строю присуща историческая, казалось бы исторіей уже осужденная," но все еще живучая идея: живучая не настолько, чтобъ созидать (творчества она уже лишена), но настолько, чтобъ губить, гнести и разрушать,-- сильная не ко благу, но ко злу. Эта духовная стихія, одушевляющая австрійскій государственный снарядъ -- католическая. До 1866 г. она можетъ быть охарактеризована точнѣе, какъ нѣмецко-католическая, но послѣ побѣды одержанной надъ нею стихіей нѣмецко-протестантскою, сознавая духовную убыль нѣмецкаго въ себѣ принципа, она возвела на свой престолъ, рядомъ съ нѣмецкимъ ослабленнымъ національнымъ началомъ, другое національное начало, мадьярское: чудовищное совокупленіе въ общей стихіи латинства! Вышла -- Австро-Венгерская Имперія или Австро-Венгрія. Австрія не могла бы подѣлиться властью ни съ какой національностью протестантскаго или православнаго вѣроисповѣданія, ибо вся ея духовная натура -- католическая; послѣ торжества германскаго протестантизма католицизмъ сталъ ея единственнымъ источникомъ духовной мощи, за отсутствіемъ въ ней иного господствующаго духовнаго или же органическаго начала. Тотъ ущербъ, который она съ возвышеніемъ Пруссіи потерпѣла на германскомъ въ себѣ національномъ элементѣ, она постаралась возмѣстить на католицизмѣ -- и на мадьярской національности, какъ на самой энергической и властолюбивой, самой костистой, такъ сказать, изъ всѣхъ входящихъ въ составъ имперіи народностей. Что германскій національный духъ не могъ ужиться въ плѣну у католицизма и, разорвавъ наконецъ своя узы, обрѣлъ себѣ свободу и выраженіе въ Лютеровой реформѣ, въ протестантизмѣ -- эта истина стала уже общимъ мѣстомъ, и только еще у насъ въ Россіи находятся такіе ограниченные мыслители, которые, прослышавъ, что "религія есть субъективное чувство" и т. п., отрицаютъ значеніе вѣроисповѣданій въ исторіи, въ историческомъ сложеніи народной духовной личности и быта! Понятіе о Германцѣ вяжется теперь непремѣнно съ понятіемъ о міровыхъ завоеваніяхъ германскаго національнаго духа, слѣдовательно съ понятіемъ о протестантизмѣ. Германецъ-католикъ -- какъ не причастный подвигамъ германскаго національнаго духа, какъ лишенный права на это богатое достояніе -- представляется въ наше время невольно какою-то аномаліей, какимъ-то изувѣченнымъ нравственно существомъ. Очевидно, что германское объединеніе могло осуществиться только подъ протестантскимъ знаменемъ, и что реформа Лютера логически привела къ побѣдѣ Пруссіи надъ бывшей "Священной Римской", а со временъ Наполеона -- Австрійской Имперіей Побѣда одержана, но врагъ еще живъ и продолжаетъ грозитъ единству новой Германской Имперіи, созданной духомъ протестантизма, но включившей въ свой составъ и нѣкоторыя нѣмецко-латинскія государства. Баварія, напримѣръ, продолжаетъ несомнѣнно тайно тяготѣть не къ Берлину, а въ Вѣнѣ, какъ и вообще вся Южная Германія, и пока существуетъ Австрійская Имперія, ставшая теперь главнымъ, если не единственнымъ оплотомъ католицизма въ мірѣ, бытіе Германской Имперіи не можетъ бытъ прочно.
   Вѣроятно въ виду этикъ соображеній, германскій канцлеръ,-- какъ всѣмъ извѣстно.-- старается вытѣснить Австрію на Востокъ, указываетъ ей на Балканскій полуостровъ какъ на ея достояніе, можетъ-быть даже на Константинополь -- какъ на ея законную добычу... Но совѣты и соблазны канцлера могутъ имѣть значеніе для Австріи лишь постольку, поскольку Германія согласна обезпечить осуществленіе этихъ плановъ. Сами же эти планы не были и прежде чужды австрійскимъ правителямъ, а теперь подсказывались ей и сами собою. Дѣйствительно, нѣмецкое населеніе Австріи, духовно обезсиленное съ возникновеніемъ Германской простестантской Имперіи, оказывалось слишкомъ слабымъ для самостоятельной политической роли. Мадьярская національности -- годная можетъ-быть для обузданія нѣкоторыхъ славянскихъ племенъ ей подвластныхъ,-- слишкомъ духовно тоща сама по себѣ и очевидно не призвана ни къ какой исторической міровой миссіи. Остается Славянство съ идеей панславизма -- невидимому мягкое, безкостное, но многочисленное и способное (такъ мыслятъ Нѣмцы) стать отличнымъ матеріаломъ для воплощенія чуждой идеи, для претворенія въ чуждую, высшую по культурѣ народность...
   Въ составъ Австрійской имперіи входятъ семь главныхъ подраздѣленій Славянскаго племени, имѣющихъ каждое свое нарѣчіе и даже свою азбуку. Ни одно изъ нихъ порознь взятое не представляетъ залоговъ для первенства, не призвано къ міровому значенію, и слѣдовательно не могло бы послужить связующимъ общимъ началомъ. Поэтому, вмѣстѣ съ общимъ государственнымъ языкомъ -- нѣмецкимъ, такимъ общимъ связующимъ началомъ признанъ католицизмъ. Новѣйшая Австрія ставитъ теперь латинское духовное начало на первомъ планѣ, соглашаясь даже на уступки (въ сущности безвредныя) въ пользу національности католическихъ славянскихъ племенъ. Главною объединительною ея духовною силою возглашено латинство. Главная ея задача: католическій панславизмъ подъ скипетромъ Австрійской монархіи... Нужно ли прибавлять, что такой панславизмъ, еслибы онъ былъ возможенъ,-- связавъ свою духовную судьбу съ судьбою латинской церкви и свою историческую судьбу съ судьбою латинскаго Запада, утратилъ бы всѣ индивидуальныя славянскія племенныя черты, примкнулъ бы окончательно къ Западу, втянулся, всосался бы въ него и обратился бы именно въ матеріалъ для образованія новаго типа "австрійской" національности...
   Но изъ Славянскихъ племенъ одни только Поляки вогнали въ себя латинство (даже на іезуитской закваскѣ) глубоко внутрь, въ плоть и кровь,-- что къ сожалѣнію и выдѣляетъ ихъ изъ общей среды Славянъ и обращаетъ ихъ въ такихъ ярыхъ ненавистниковъ православныхъ славянскихъ братьевъ. У Чеховъ преданія гуситства еще до сихъ поръ не замерли. У Хорватовъ, Словаковъ, Словинцевъ также живутъ въ простомъ народѣ преданія "старой" (православной) вѣры, и у всѣхъ у нихъ интересы національные пересиливаютъ интересы вѣроисповѣданія -- чуждаго ихъ духовной природѣ, навязаннаго имъ насиліемъ или соблазномъ. Остаются непреклонные въ православіи Сербы въ Банатѣ и на такъ-называемой Границѣ, присоединенной нынѣ къ католической Хорватіи,-- да несчастные Русскіе въ Галиціи, еще подъ польскимъ владычествомъ насильственно совращенные, не въ католицизмъ, правда, но въ унію, да Русскіе же въ Венгріи, которымъ, при Маріи-Терезіи, была также принудительно и обманомъ навязана унія, не пустившая однакожъ въ народѣ никакихъ корней. Затѣмъ, всѣ тѣ славянскія страны, которыя лежатъ внѣ австрійскихъ предѣловъ, но которыя Австрія уже стремится включить въ "сферу своихъ интересовъ", впредь до полнаго возобладанія ими,-- т. е. весь Балканскій полуостровъ съ Сербами различныхъ наименованій и Болгарами,-- пребываютъ вѣрными православію. Православныя племена крѣпче, цѣльнѣе всѣхъ прочихъ Славянъ сохранили въ себѣ свою народность: не говоря уже о рѣзкой вѣроисповѣдной розни, полагавшей преграды къ тому тѣснѣйшему сближенію съ иноплеменниками Запада, которому поддались болѣе или менѣе онѣмечившіеся въ Австріи католическіе Славяне,-- духъ независимости и чаяніе будущей свободы поддержаны и взлелѣяны въ нихъ, въ теченіи долгихъ вѣковъ неволи и гнета -- самымъ бытіемъ великой Россіи, сознаніемъ ихъ братства и единовѣрія съ единственной православной славянской державой... Въ этомъ и смыслъ и сущность такъ-называемаго "Восточнаго вопросаэ...
   Колоссальный планъ объединенія Славянъ на почвѣ латинства потребовалъ и колоссальныхъ мѣропріятій. Окатоличеніе стало главною миссіею Австріи, а съ нею и Римскаго папы. Закипѣла работа, учинились славянскія пилигримства въ Римъ ради лобызанія туфлей папы. Чрезъ благословеніе святаго отца Славянскому племени, это, по выраженію Тютчева,
  
   Опально-міровое племя
  
   какъ бы освобождалось отъ опалы, какъ бы возводилось изъ паріевъ въ рангъ полноправныхъ! Папа поспѣшилъ буллами оповѣстить міръ, что возлюбилъ Славянство; Римъ возлагаетъ на него надежды, что потребитъ оно въ конецъ "греческую проклятую схизму".... Появилась булла о разрѣшеніи присоединять къ латинскому богослуженію молитвы, а иногда даже совершать и католическія литургіи на мѣстныхъ славянскихъ нарѣчіяхъ,-- противъ чего даже возстали старые и ярые католики-Поляки: "не хотимъ-де польской обѣдни, давай латинскую"!...
   Всѣ эти затѣи предпринимались главнымъ образомъ въ виду захвата Босніи и Герцеговины. Уполномоченная Берлинскимъ конгрессомъ вступить въ эти области для умиротворенія и лучшаго ихъ устроенія, Австрія, въ надеждѣ скораго окончательнаго ихъ къ себѣ присоединенія, признала для сего окатоличеніе православныхъ жителей наивѣрнѣйшимъ средствомъ. (Кстати сказать, она наводнила уже и Болгарію и Македонію католическими миссіонерами!) Нона Герцеговинцевъ и Босняковъ ни миссіонерская проповѣдь, ни папскія милости не подѣйствовали.... Что-жь, церемониться съ ними не для чего! Они не свои Европѣ,-- они православные, за нихъ заступиться теперь вѣдь некому. Не хотятъ католичиться добровольно, такъ по боку, по отношенію къ нимъ, всякій "правовый порядокъ"! Темница, палка, изгнаніе, конфискація имущества, всѣ виды гоненій и насилій, а въ крайнемъ случаѣ и висѣлица -- вотъ средства обращенія въ государственную религію Австріи, въ католическій панславизмъ!...
   Что творитъ та же Австрія въ настоящую же минуту, одновременно съ кровавыми беззаконіями въ Босніи и Герцеговинѣ,-- на нашей границѣ, въ Галиціи, руками Поляковъ, надъ русскимъ населеніемъ -- провинившимися въ томъ, что два села, безъ малѣйшаго побужденія со стороны Россіи, вздумали возвратиться къ вѣрѣ предковъ, т. е. къ православію! Безумнымъ Полякамъ, которымъ Австрія предала Галицію во власть, мерещится всюду московская пропаганда. Но пропагандистами оказываются они сами, вмѣстѣ въ австрійскимъ правительствомъ... У насъ же чуть было не забыли о древнемъ, родномъ намъ Галичѣ... Трудно предположить, чтобъ подобная тупая австрійская политика способна была пріумножить въ галицкихъ Русскихъ любовь къ австро-польской католической гегемоніи...
   Чрезвычайно мѣтко выраженіе генерала Скобелева: "австрійскій военный клерикализмъ" -- такова сущность движущей Австрію идеи. Это дѣйствительно воинствующій католицизмъ, но не духовнымъ только оружіемъ, а огнемъ и желѣзомъ... Вызвавъ въ Босніи и Герцеговинѣ, странахъ даже не входящихъ въ составъ Австро-Венгерской имперіи, отчаянное вооруженное возстаніе, охватившее значительнѣйшую часть населенія, Австрія пытается теперь массою войскъ смирить или уничтожить неподвластныя ей племена. Кровью залитъ весь край; Австрійцы предаются неслыханнымъ жестокостямъ, за которыми, конечно, слѣдуетъ равное же возмездіе... Бойнею стали Боснія и Герцеговина -- пока "съ побѣдою культуры надъ варварствомъ", по выраженію нашихъ "либераловъ", не обратятся въ безлюдныя пустыни... Почему же, въ силу какого права Боснія и Герцеговина должны нѣмечиться, католичиться, и воздѣть на себя австро-мадьярское ярмо? Въ силу Берлинскаго трактата, твердятъ дипломаты. Но развѣ можно такъ явно издѣваться надъ здравымъ смысломъ, и нарушая, на виду всѣхъ, самымъ вопіющимъ образомъ требованія трактата, остаться на него, какъ на законное основаніе?...
   Въ то самое время, какъ Россія прямо заявила и продолжаетъ заявлять, что не хочетъ войны и дорожитъ сохраненіемъ европейскаго мира, Австрія зажигаетъ, уже зажгла пожаръ, который грозитъ охватить собою весь Балканскій полуостровъ, а слѣдовательно, вскорѣ затѣмъ, навлечь и на всю Европу всѣ ужасы международной войны!...
   А что же Европа? Можно было бы подумать, что она словно въ общемъ съ Австріей) заговорѣ, что все это творится какъ бы съ ея тайнаго, молчаливаго согласія... Къ счастію для человѣчества, благородный руководитель британской политики, Гладстонъ, какъ сообщаютъ телеграммы, намѣренъ войти въ дипломатическія сношенія съ державами-участняцами трактата и признать вопросъ о Босніи и Герцеговинѣ вопросомъ не австрійскимъ, а европейскимъ: это именно то, на чемъ настаивала наша газета мѣсяцъ тому назадъ. Въ нашей печати выражено мнѣніе, что Гладстонъ останется одинъ, что нарушительница Берлинскаго трактата и европейскаго мира не будетъ приглашена къ отвѣту предъ европейскимъ ареопагомъ... Но это значило бы другими словами, что въ Европѣ вовсе и не намѣрены тушить зачавшійся пожаръ, а ждутъ, чтобъ онъ разгорѣлся... Не можетъ же однако Россія въ молчаніи присоединиться къ этому тайному заговору -- не противъ Босніи и Герцеговины только, но противъ европейскаго мира, противъ нея же самой?!...

-----

   Сербская скупщина, впрочемъ не Великая, а обыкновенная, 22 февраля явилась къ князю Милану въ полномъ своемъ составѣ и просила его провозгласить себя королемъ. Князь обѣщалъ исполнить просьбу "народа" и издалъ соотвѣтствующій манифестъ. Мы можемъ только радоваться такому возвеличенію, хотя бы только по отношенію въ титулу, страны, за независимость которой пролито столько русской крови. Что-жь, въ добрый часъ! Теперь рѣкою проливается въ сосѣдствѣ новаго Сербскаго королевства сербская кровь въ Босніи и Герцеговинѣ,-- проливается австрійскими насильниками сербской свободы и вѣры. Какъ разъ вовремя Сербскому королю явиться достойнымъ своего новаго званія и, поднявъ сербское знамя, поспѣшить на помощь отважнымъ, но изнемогающимъ борцамъ!... Иначе не зачѣмъ было и избирать именно настоящее мгновеніе для превознесенія себя выше всѣхъ сербскихъ властителей и вождей... Но Австрія, которой благосклонности, по отзыву и Сербскаго правительства и австрійскихъ газетъ, наипаче обязана Сербія своимъ новымъ саномъ, уже поспѣшила заявить даже оффиціально, въ вѣнской газетѣ "Abendpost", что Серба стала королевствомъ именно потому, что намѣрена вести свою политику тѣмъ путемъ, которымъ слѣдовала въ послѣднее время, т. е. политику вполнѣ подчиненную видамъ австро-венгерскимъ и ведущую Славянскія балканскія племена къ порабощенію Австро-Венгріи въ той или другой формѣ... Другими словами: король Миланъ не король Сербовъ, а только король бывшаго княжества. Бѣдная Сербія! Дорогою же цѣною купила она блескъ королевской короны. Стоны долетающіе изъ Босніи и Герцеговины, по всей вѣроятности, не смутятъ торжествъ и празднествъ, имѣющихъ настать въ Бѣлградѣ по случаю "столь счастливаго событія"...
  

Москва, 17 апрѣля.

   Цетиньская газета "Гласъ Черногорца" сообщаетъ, будто Русское правительство является посредникомъ въ переговорахъ между Черногорскимъ и Австро-Венгерскимъ правительствомъ о вознагражденіи Черногоріи какою-нибудь мѣстностью изъ герцеговинскихъ земель за услуги, оказанныя Австріи при ея борьбѣ съ возстаніемъ -- напр. на содержаніе кордона недопускавшаго Черногорцевъ оказывать дѣятельную помощь возставшимъ и за обезоруженіе возставшихъ, какъ скоро необходимость заставляла ихъ переходить на черногорскую территорію. Не знаемъ въ какой степени справедливо это извѣстіе, но слухи о томъ дошли до насъ изъ славявнскихъ источниковъ и другимъ путемъ. Дѣло идетъ будто бы объ уступкѣ Австріей Черногоріи Гацуа или Билеча, или иного округа, въ награду за ея отличное и примѣрное по отношенію въ Австріи поведеніе.
   Не хотѣлось бы этому слуху вѣрить и тѣмъ менѣе желалось бы предположить въ этомъ торгѣ участіе Русскаго кабинета. Мы вполнѣ цѣнимъ трудность положенія, "жданную для Черногоріи герцеговинскимъ возстаніемъ. При всемъ естественномъ и вполнѣ законномъ сочувствіи Черногорцевъ къ Герцеговинцамъ, связаннымъ съ ними какъ тѣсными кровными и духовными узами, такъ и единствомъ стремленій къ независимости отъ чужеплеменнаго насильственнаго ига,-- Черногорскій князь не могъ допустить свою маленькую бѣдную Черногорію, еще неоправившуюся отъ долгой, кровавой и разорительной войны, къ войнѣ новой, да еще съ такимъ могучимъ врагомъ, какъ Австрія. Эта послѣдняя, какъ извѣстно, благодаря все тому же мастерскому произведенію европейской правды, т. е. Берлинскому трактату, виситъ теперь надъ княжествомъ всею своею грозною силой. По неволѣ пришлось Черногоріи отказать въ помощи роднымъ братьямъ и, облекшись въ нейтралитетъ, осудить, себя на праздное созерцаніе кровавой тяжбы и гибели мужественныхъ стоятелей за праведное, святое дѣло. Какъ ни ворчали на этотъ образъ дѣйствій своего правительства Черногорцы, однако-жъ не могли не признать, что того требовала политическая мудрость. Но достоинство этой вынужденной мудрости, на которую можно было рѣшиться лишь съ болью въ душѣ, безъ сомнѣнія мигомъ поблекнетъ, если она окажется купленною, получитъ характеръ выгодной сдѣлки, продажи и купли. "Это торговля нашимъ мясомъ", начинаютъ уже и теперь шептать Герцеговинцы... Иное было бы дѣло, еслибъ Австро-Мадьяры совсѣмъ отдавались отъ беззаконныхъ своихъ притязаній на Герцеговину и предоставили владѣніе ею Черногорскому князю,-- но принять отъ Австрійцевъ подачку въ видѣ небольшаго клочка земли, съ тѣмъ, чтобы развязать имъ руки, облегчить и упрочишь порабощеніе Мадьярамъ и Нѣмцамъ остальныхъ сотенъ тысячъ Славянъ,-- это значило бы продать свой нравственный авторитетъ въ средѣ Сербскихъ племенъ хуже чѣмъ за блюдо чечевицы. Примѣръ короля Милана не заслуживаетъ подражанія, и блескъ королевской его короны только еще ярче осіялъ надѣтое сербскимъ правительствомъ себѣ на шею позорное ярмо австро-мадьярскаго приспѣшника.
   Да и не слишкомъ ли рано затѣвается въ Черногоріи этотъ постыдный торгъ, на который можетъ-быть очень охотно пойдетъ Австрія -- въ надеждѣ, въ той или другой формѣ, скоро установить свое владычество, если не de jure, то de facto, надъ самой Черногоріей? Возстаніе, сколько намъ извѣстно, далеко не подавлено, и можно надѣяться, что Европа не станетъ наконецъ терпѣть такое продолжительное нарушеніе общаго мира и буквальнаго смысла торжественнаго международнаго трактата... Можетъ-быть дойдетъ еще дѣло до новаго конгресса или конференціи?...
  

Москва, 8-го мая.

   Новый посланникъ Австро-Венгерской монархіи при Русскомъ дворѣ, графъ Волькенштейнъ, прежде чѣмъ явиться къ мѣсту своего назначенія, совершилъ поѣздку въ Парижъ для окончательныхъ переговоровъ съ французскимъ правительствомъ по вопросу объ организаціи той "Смѣшанной концессіи для надзора за судоходствомъ по Дунаю, учрежденія которой настойчиво добивается Австрія и которая въ принципѣ" уже признана большинствомъ европейскихъ кабинетовъ. Дѣло не улаживалось до сихъ поръ именно изъ-за спора о подробностяхъ организаціи, и вотъ результатомъ переговоровъ явился такъ-называемый проектъ Баррера, составленный имъ по соглашенію съ австрійскимъ дипломатомъ и, какъ увѣряютъ, успѣвшій стяжать теперь даже и одобреніе всѣхъ державъ -- участницъ Берлинскаго конгресса. По крайней мѣрѣ, не сказаніямъ нѣкоторыхъ гавотъ, Россія, которая будто бы и прежде заявляла, что она въ Дунайскому вопросу относится совершенно безразлично, послѣ нѣкоторой заминки изъявила и на проектъ Баррера свое согласіе. Мы думаемъ однако, что это извѣстіе невѣрно или по крайней мѣрѣ преждевременно, и что только теперь, по пріѣздѣ графа Волькенштейна, поведутся имъ снова, если не переговоры, то хоть разговоры о Дунаѣ съ нашимъ министерствомъ иностранныхъ дѣлъ. Наша публика мало обращаетъ вниманія на этотъ дипломатическій вопросъ, отчасти потому, что не довольно обстоятельно знакома съ самымъ дѣломъ, отчасти по общему всѣмъ намъ, не исключая и многихъ власть имущихъ, великодушному пренебреженію къ своимъ національныхъ интересамъ,-- отчасти же, можетъ быть, и изъ страха провиниться предъ русскою "либеральною прессою" въ излишнемъ патріотизмѣ и въ недостаткѣ, но отношенію къ сосѣднимъ "культурнымъ" державамъ, той "галантерейности обращенія", за которую еще лакей Осипъ въ "Ревизорѣ" такъ превозносилъ Петербургъ.
   Баррерь -- это французскій делегатъ въ Европейской или Международной коммнесіи, надзирающей за расчищеннымъ Сулинскимъ гирломъ Дуная, а теперь и вообще за судоходствомъ по Дунаю. Въ проектѣ же идетъ рѣчь объ учрежденіи еще другой коммиссіи, подъ названіемъ "коммиссіи смѣшанной", также для надзора за судоходствомъ по Дунаю, но болѣе спеціальнаго, отъ Желѣзныхъ воротъ до Галаца. Предсѣдательницей ея предназначается Австрія; въ составъ коммиссіи входятъ Сербія, Румынія и Болгарія,-- и одинъ изъ делегатовъ державъ Международной коммиссіи поочередно, мѣняясь черезъ каждыя полгода, причемъ очередь державъ соблюдается въ алфавитномъ порядкѣ ихъ французскихъ именъ. Стало-быть, при предсѣдательствѣ Австріи, въ въ первую очередь членомъ Смѣшанной коммиссіи былъ бы делегатъ Германіи,-- а это, конечно, для австрійскихъ плановъ болѣе чѣмъ благопріятно, такъ какъ многое, очень многое будетъ зависѣть отъ постановки дѣла съ самаго начала, въ первые же шесть мѣсяцевъ по учрежденіи Смѣшанной коммиссіи.
   Но, спроситъ можетъ-быть, недоумѣвающій читатель,-- зачѣмъ понадобились для Дуная двѣ коммиссіи, когда для Рейна, для Шельды -- рѣкъ также международныхъ -- свобода плаванія, обезпеченная договорами, не опекается, сколько извѣстно, ни одной обще-европейской коммиссіей? Отвѣть на это даетъ дипломатическая исторія "Дунайскаго вопроса", которая можетъ быть разсказана въ двухъ словахъ. Онъ возникъ лишь послѣ того, какъ, благодаря Россіи, пошатнулась власть Оттоманской имперіи вдоль дунайскаго побережья, и Россія, отчасти непосредственно и сама, отчасти черезъ протекторатъ свой надъ Молдавіей, Валахіей и Сербіей, стала придунайской державой. Конвенціей 13 іюля 1640 г. между Россіей и Австріей оба государства распространили на Дунай "правила Вѣнскаго конгресса" о свободномъ судоходствѣ по рѣкамъ международнаго значенія, т. е. протекающимъ чрезъ владѣнія равныхъ державъ или служащихъ общею границею между равными державами. Въ статьѣ II этой конвенціи сказано, что "австрійскія купеческія суда, равно какъ и суда всякой, другой земли, имѣющей право судоходства но Черному морю и находящейся въ мирѣ съ Россіей, могутъ свободно входить въ устья Дуная, ходить по рѣкѣ вверхъ и внизъ, и выходить изъ нея, не подлежа никакимъ пошлинамъ, кромѣ нѣкоторыхъ повинностей за содержаніе русла въ порядкѣ". То было время, а потомъ настало другое. Черезъ 16 лѣтъ положеніе Россіи измѣнилось; съ потерей извѣстной части Бессарабіи, она перестала быть придунайской державой. Парижскій трактатъ 1856 г. громко провозгласилъ какъ новый догматъ общаго народнаго европейскаго права -- уже существовавшее на практикѣ примѣненіе къ Дунаю вышеупомянутыхъ постановленій Вѣнскаго конгресса и опредѣлилъ учрежденіе двухъ коммиссій: одной, называемой нынѣ "Европейской" или "Международной", составленной изъ представителей Россіи, Австріи, Франціи, Англіи, Пруссія (Германіи), Сардиніи (Италіи) и Турціи, и другой, "Прибрежной", изъ членовъ со стороны Віртемберга, Баваріи, Австріи, Турціи и коммиссаровъ трехъ Придунайскихъ княжествъ, назначенныхъ съ утвержденіемъ Порты. На обязанности,
   Европейской коммиссіи, лежало: предназначить и совершить работы нужныя для очистки дунайскихъ гирлъ, начиная отъ Исакчи и прилегающихъ къ нимъ частей моря, и опредѣлить пошлины, которыя должны быть наложены на суда всѣхъ націй для покрытія расходовъ, сопряженныхъ съ производствомъ работъ и возведеніемъ необходимыхъ для сего сооруженій. На вторую же коммиссію, Прибрежную, возлагалось составленіе подробныхъ правилъ или устава судоходства по всей рѣкѣ, а также совершеніе всѣхъ работъ, нужныхъ для безпрепятственнаго плаванія по всему теченію Дуная (не въ гирлахъ); затѣмъ, по упраздненіи общей Европейской коммиссіи (которой срокъ предполагался двухлѣтній) -- постоянное наблюдете за содержаніемъ въ надлежащемъ состояніи очищенныхъ гирлъ и частей моря. А "дабы обезпечить исполненіе правилъ, кои съ общаго согласія будутъ постановлены", Парижскій трактатъ предоставилъ договаривающимся державамъ, т. е. участницамъ трактата, право содержать у Дунайскихъ устьевъ во всякое время по два легкихъ морскихъ судна,-- каковая стража у Сулинскаго канала стоитъ и понынѣ...
   Европейская коммиссія, хорошо ли, дурно ли, свое дѣло исполнила, хотя и не въ два года, а въ девять лѣтъ. Выбравъ среднее, Сулинское гирло, она его очистила, затративъ на это 10 милліоновъ франковъ, установила съ судовъ на покрытіе сихъ расходовъ пошлины (и довольно высокія), наконецъ составила даже правила для судоходства по расчищенному ею участку Нижняго Дуная, что и было одобрено Европой особымъ публичнымъ актомъ 2 ноября 1865 года. Однакожъ эта коммиссія осталась неупраздненною, какъ бы слѣдовало по Парижскому трактату, на томъ основаніи, что никакой Прибрежной коммиссіи, которой можно было бы ввѣрить наблюденіе за свободой и порядкомъ плаванія по Дунаю, налицо не состояло. Образованная въ началѣ подъ этимъ именемъ коммиссія представила было, еще въ 1858 г., выработанный Австріею проектъ правилъ рѣчнаго плаванія, но стремленіе Австріи къ исключительному на Дунаѣ господству было тогда не по нраву ни Пруссіи, ни Франціи, нм Сардиніи, и проектъ возвращенъ ей для исправленія. Исправленія никакого не послѣдовало, и коммиссія больше не собиралась. Австрія, которая de facto господствовала на Дунаѣ безгранично, не находила особенной надобности торопиться подчиненіемъ себя регламенту и чужому побережному контролю. Такъ прошло болѣе 7 лѣтъ; но въ твердомъ упованіи, что составятъ же наконецъ Австрія новый, исправленный проектъ, державы въ 1866 г. продлили существованіе Европейской коммиссіи съ ея правами еще на 6 лѣтъ, до 1871 г. Затѣмъ на Лондонской конференціи (собравшейся въ этомъ году по случаю знаменитой деклараціи Россіи объ упраздненіи нѣкоторыхъ, относящихся къ ней статей Парижскаго трактата), державы и еще продолжили полномочія Европейской коммиссіи на 12 лѣтъ. Срокъ бытія ея кончается такимъ образомъ 24 апрѣля 1883 года. Въ то же время конференція поручила прибрежнымъ державамъ войти въ предварительное между собою соглашеніе для дѣйствительнаго учрежденія наконецъ Прибрежной коммиссіи...
   Но въ эти 11 лѣтъ послѣ Лондонской конференціи произошли новыя крупныя событія, значительно видоизмѣнившія положеніе дѣлъ. Благодаря послѣдней нашей войнѣ, Россія возвратила себѣ частъ Бессарабіи съ Дунайскимъ прибрежьемъ, а Придунайскія княжества пріумножились княжествомъ Болгарскимъ; Сербія и Румынія пріобрѣли полную политическую независимость (стали даже наконецъ королевствами). Въ виду новыхъ совершившихся фактовъ, Берлинскій трактатъ призналъ нужнымъ усилить значеніе общеевропейской надъ Дунаемъ опеки и, не упоминая ни слова о предположеной Парижскимъ трактатомъ и Лондонской конференціей Прибрежной коммиссіи, подтвердилъ и такъ-сказать расширилъ права и полномочія коммиссіи Европейской. Статьею 55-ю онъ возлагаетъ разработку устава о плаванія и о рѣчной полиціи по Дунаю отъ Желѣзныхъ воротъ до Галаца и о согласованіи его съ таковымъ же, прежде выработаннымъ уставомъ отъ Галаца до устья, уже не на Прибрежную, а на Европейскую коммиссію, только при содѣйствіи делегатовъ прибрежныхъ державъ. (Такимъ образомъ международное значеніе Дуная признается только внизъ отъ Желѣзныхъ ворогъ, слѣдовательно внѣ предѣловъ Австріи). Казалось бы очевиднымъ, что подъ делегатами прибрежныхъ державъ никоимъ образомъ не слѣдуетъ разумѣть Австрію -- уже не прибрежную на упомянутомъ пространствѣ, а слѣдуетъ разумѣть только Придунайскія княжества. Цѣлыхъ два года прошло въ бездѣйствіи; Австрія не заявляла никакихъ особыхъ притязаній, повидимому даже никакихъ заботъ о составленіи устава, и только въ 1880 году (послѣ поѣздки князя Бисмарка въ Вѣну и заручившись вѣроятно его согласіемъ) выступила вдругъ въ Европейской коммиссіи съ готовымъ проектомъ "Смѣшанной Дунайской коммисссіи", предназначенной вѣдать полицію и опекать судоходство отъ Желѣзныхъ воротъ до Галаца! По этому проекту -- принятому въ принципѣ большинствомъ державъ (споръ идетъ только о подробностяхъ) -- предсѣдательство въ Смѣшанной коммиссіи, составленное изъ представителей Сербіи, Румыніи и Болгаріи, принадлежитъ Австріи. На какомъ основаніи? Она здѣсь не прибрежная держава, или столько же прибрежная, какъ и Россія съ ея Килійскимъ рукавомъ. Если только потому, что австрійскія суда плаваютъ внизъ до Галаца, то и баварскія суда могутъ спускаться ниже Желѣзныхъ воротъ, а русскія суда могутъ ходить отъ Галаца вверхъ по тому же пространству. Если Австрія допущена въ эту коммиссію на основаніи принципа прибрежности, то даже не претендуя на непремѣнное предсѣдательство, мы; имѣли бы, кажется, полное право требовать, чтобы въ составѣ Смѣшанной коммиссіи участвовалъ въ качествѣ постояннаго члена и представитель Россіи... Но объ ней нѣтъ и рѣчи...
   Невольно возникаетъ вопросъ, какимъ образомъ могло быть допущено, безъ всякой новой конференціи, такое прямое измѣненіе (и не по формѣ, а по существу) положительнаго постановленія Берлинскаго трактата, который ни однихъ словомъ не упоминаетъ объ учрежденіи Смѣшанной коммиссіи (въ ущербъ интересамъ прибрежныхъ государствъ), а на правительства самыхъ же этихъ прибрежныхъ державъ возлагаетъ наблюденіе за исполненіемъ правилъ устава, составленіе коего опять-таки поручено имъ не кому другому, какъ Европейской коммиссіи? Но Австрія обставила свои предсѣдательскія права такими преимуществами, что ея проектъ вызвалъ сильное сопротивленіе въ средѣ делегатовъ, особенно со стороны Румыніи,-- а потому, хотя и одобренный державами въ главныхъ своихъ основаніяхъ, онъ въ первоначальномъ своемъ видѣ остался неутвержденнихъ. Вотъ именно теперь и выступилъ на сцену проектъ Баррера въ формѣ нѣкотораго компромисса. Какъ увѣряютъ, онъ уже принятъ большинствомъ державъ; неизвѣстно только, согласится ли на него Румынія.
   Насъ, впрочемъ, не столько интересуютъ теперь подробности, сколько вопросъ о самомъ принципѣ Смѣшанной коммиссіи, несогласномъ съ духомъ Берлинскаго трактата, и о правѣ Австріи на участіе и предсѣдательство. Нельва при этомъ не вспомнить, что тотъ же Берлинскій трактатъ постановилъ (въ ст. 54), что за годъ до истеченія срока, опредѣленнаго для дѣятельности Европейской коммиссіи, державы войдутъ въ соглашеніе о продолженіи ея полномочій или объ измѣненіяхъ, которыя онѣ признаютъ необходимыми сдѣлать". "За годъ" стало-быть въ нынѣшнемъ же году. И такъ, въ нынѣшнемъ же году предстоитъ державамъ рѣшить вопросъ: продолжать или не продолжать сохраненіе общей европейской, опеки надъ Дунаемъ въ видѣ особой Европейской Коммиссіи, или же видоизмѣнить ее? Намъ неизвѣстно, соберется ли для этого особая конференція, или соглашеніе между державами произойдетъ въ видѣ отдѣльныхъ переговоровъ наиболѣе заинтересованной державы, Австріи, съ каждою изъ великихъ державъ отдѣльно. Въ этомъ отношеніи принятіе проекта Баррера представляетъ особенное значеніе и уже предрѣшаетъ, а можетъ-быть будетъ признано и окончательнымъ рѣшеніемъ вопроса, поставленнаго въ 54 ст. Берлинскаго трактата: этотъ проектъ, вводя въ Составъ новоизобрѣтаемой Смѣшанной коммиссіи, поочередно, делегата коммиссіи Европейской, тѣмъ самымъ, очевидно, связываетъ съ первою неразрывно,-- стало-быть сохраняетъ -- существованіе послѣдней... Странный у Австріи, да и у всей Европы, способъ обращаться съ этимъ страннымъ международнымъ договоромъ, обязательнымъ, видно, только для насъ и для Балканскихъ Славянъ!
   Читатель признаетъ, конечно, теперь и самъ, что проектъ Баррера, какъ бы вовсе и не принимающій въ расчетъ новаго положенія Россія, созданнаго ей возвращеніемъ извѣстной придунайской части Бессарабіи,-- заключаетъ въ себѣ для насъ не малую важность и не допускаетъ безразличнаго съ нашей стороны отношенія. Пора же однако вспомнить и намъ про свои придунайскіе интересы. На нихъ-то мы и хотимъ обратить вниманіе читателей "Руси".
   По Санъ-Стефанскому договору, подтвержденному въ этой части и Берлинскимъ трактатомъ, Россіи досталась въ собственность половина лучшаго рукава Дуная -- Килійскаго. Онъ лучшій потому, что въ немъ, по изслѣдованіямъ инженера Протопопова,-- 17% общей массы воды Дуная, слѣдовательно вдвое болѣе противъ Георгіевскаго и чуть ли не въ нѣсколько разъ болѣе противъ Сулинскаго, расчищеннаго и приспособленнаго къ судоходству Европейскою коммиссіей. Мало того: онъ до ста верстъ длиною, почти прямъ и потому удобенъ для судовъ парусныхъ, тогда какъ Сулинскій весь состоитъ изъ извилинъ. Глубина Килііскаго рукава 30 футовъ, ширина отъ 150 до 300 саженъ, ширина же Сулинскаго -- maximum 100 саженъ, а глубина отъ 15 до 20. Протоки Килійскаго рукава въ море всѣ принадлежатъ намъ за исключеніемъ самаго южнаго, Старо-Стамбульскаго, по фарватеру котораго проведена граница. Наиболѣе же удобенъ дли расчистки протокъ Очаковскій, котораго оба берега -- наши. Правда, въ настоящее время этотъ рукавъ доступенъ съ моря пока только рыбачьимъ лодкамъ, входъ его мелководенъ; но, по исчисленію того же инженера Протопопова, расчистка и углубленіе Очаковскаго протока обошлись бы отъ 3-хъ до 4 милліоновъ кредитныхъ рублей, не дороже: сумма совершенно ничтожная въ виду выгодъ, представляемыхъ Россіи возможностью -- имѣть у себя въ рукахъ свой входъ въ Дунай, съ ключомъ и дверью. Стратегическія выгоды отъ обладанія этимъ рукавомъ такъ явны, что о нихъ не стоитъ и распространяться: замѣтимъ только, что расчистивъ устье, мы могли бы, въ случаѣ надобности, безпрепятственно ввести въ Дунай, при всей его нейтральности, суда большаго калибра, покрупнѣе тѣхъ, что входятъ Сулинскимъ устьемъ, которое Европейская коммиссія избрала для международнаго употребленія и устроила на международный счетъ. Если Румынія держитъ на Дунаѣ весь свой, конечно не великій, военный флотъ, то ничто не могло бы помѣшать и намъ держать у Измаила нѣсколько судовъ внушительнаго значенія... Но эти стратегическія соображенія приводятся нами только въ виду будущаго, на всякій случай,-- въ настоящую же пору преимущественное вниманіе наше должны привлекать экономическіе расчеты. А люди свѣдущіе расчитываютъ, что открытіе доступа въ Килійскій рукавъ доставило бы намъ существенныя экономическія выгоды.
   Во 1-хъ, оно несомнѣнно привлекло бы къ Бессарабскимъ портамъ, предпочтительно къ Измаилу, не малую часть тѣхъ иностранныхъ судовъ, которыя, сидя слишкомъ глубоко въ водѣ (футовъ по 20), вынуждены теперь останавливаться при входѣ въ Сулинское гирло. При расчисткѣ Очаковскаго протока, можно смѣло сулить Измаилу блестящую будущность: весь хлѣбъ, сплавляемый по Пруту изъ Молдавіи и Бессарабіи, будетъ тогда несравненно удобнѣе сплавлять внизъ по рѣкѣ къ Измаилу, чѣмъ тащить его вверхъ по рѣкѣ (какъ это дѣлается теперь) къ Галацу; затѣмъ, не мѣшаетъ имѣть въ виду, что Измаилъ всего въ 40 верстахъ отъ Чишме, то есть отъ станціи Бендерской желѣзной дороги,-- стало-быть провести боковую вѣтвь къ Измаильскому порту было бы не трудно да и не дорого.
   Во 2-хъ, только съ открытіемъ доступа въ Килійскій рутъ открылась бы и возможность; завести наконецъ съ удобствомъ и выгодою русское пароходство по Дунаю. При существованіи одного прохода -- черезъ Сулинское гирло -- такое учрежденіе едва ли мыслимо: конкурренція такъ велика, да я пошлины въ Сулинѣ такъ высоки, что не могутъ не отбивать русскихъ предпринимателей. Извѣстно, что Одесское Общество пароходства и торговли, несмотря на всѣ настоянія правительства открыть рейсы по Дунаю, положительно отъ того отказалось. Да и въ самомъ дѣлѣ: какимъ образомъ, при этихъ высокихъ пошлинахъ, которымъ подвергаются суда, входящія въ Дунай съ моря, соперничать съ могущественнымъ Австрійскимъ "Первымъ Дунайскимъ Пароходнымъ Обществомъ", существующимъ уже почти полвѣка, имѣющимъ нынѣ до 300 пароходовъ и до 700 буксировъ, если не болѣе, и не платящимъ никакихъ пошлинъ, такъ какъ суда идутъ сверху, а до моря и не доходятъ? (Торговые интересы Австріи вообще не простираются далѣе Галаца: для нея важны сербскій, румынскій, болгарскій рынки, а до Чернаго моря ей мало дѣла). Но если бы Русское правительство расчистило Очаковскій протокъ и затѣмъ наложило на суда, идущія въ протокъ съ моря, пошлину для возмѣщенія своихъ издержекъ, то развѣ бы оно не могло освободить отъ нея свои русскіе пароходы и поставить ихъ въ этомъ отношенія почти въ равныя условія съ австрійскими?... Только тогда бы могли завязаться на дѣйствительно прочныхъ основаніяхъ русскія торговыя сношенія съ Сербіей и Болгаріей...
   Возвратили мы себѣ, двѣнадцать лѣтъ тому назадъ, права строить береговыя крѣпости на Черноморскомъ берегу и военныя суда въ Черномъ морѣ,-- и выстроили только поповки. Возвратили, уже 4 года тому назадъ, придунайскую часть Бессарабіи, съ лучшимъ изъ Дунайскихъ гирлъ,-- и чуть ли даже о томъ не забыли, если не считать командировки министерствомъ путей сообщеніи инженера Протопопова для обревизованія новаго предмета министерскаго вѣдомства. А что умудрилась бы и успѣла бы уже натворить тутъ любая Западная держава, еслибы была на нашемъ мѣстѣ! Правда, ни въ одной странѣ нѣтъ такого рода интеллигенціи, которая бы, какъ у насъ, глумилась надъ малѣйшимъ проявленіемъ патріотической заботы о національныхъ политическихъ и экономическихъ интересахъ, навивая ее "шовинизмомъ", и пуще всего стерегла бы душевный покой сосѣдей, особенно же такихъ знатныхъ и высокоцивилизованныхъ, какъ Пруссія и Австрія. Но вольно же руководителямъ нашей внѣшней и внутренней политики принимать газетную трескотню партіи, фальшиво именующей себя "либеральною", за выраженіе русскаго общественнаго мнѣнія! Вольно же, за одно съ нею, робѣть и пренебрегать нашими существенными выгодами! Что такое пользованіе нашимъ правомъ будетъ, можетъ-быть, не по сердцу иностраннымъ державамъ -- этого мы не отрицаемъ. Можетъ-быть, въ виду этого пользованіе, Берлинскій конгрессъ такъ и расширилъ значеніе Европейской коммиссіи, дни которой были уже сочтены. Но мы не думаемъ, чтобы призваніе Россіи состояло лишь въ ублаженіи сердецъ нашихъ сосѣдей, такъ какъ вѣдь и они не тратятъ ровно никакого елея для смягченія нашихъ сердецъ, когда добиваются своихъ національныхъ выгодъ. Да и не возбуждая еще преждевременно разговора объ опекѣ и о принципахъ, развѣ не могли бы мы тотчасъ же приступить въ расчисткѣ, напр., Очаковскаго протока, котораго оба берега наши, и кто бы могъ намъ это воспретить? Это вопервыхъ, а вовторыхъ: развѣ, дѣлая Килійскій рукавъ доступнымъ коммерческимъ судамъ всѣхъ флаговъ, Россія не распространяетъ и на него дѣйствіе международнаго права, установленное Вѣнскимъ конгрессомъ,-- только сохраняя при этомъ за собою всѣ права и преимущества, принадлежащія ей какъ береговому владѣльцу?
   Вотъ почему, повторяемъ, въ виду 54 ст. Берлинскаго трактата, предоставившей 1882 году рѣшеніе вопроса о продолженіи полномочій Европейской коммиссіи, а также въ виду проекта Баррера, мы полагаемъ, что пріѣздъ въ Петербургъ графа Волькенштейна долженъ подать поводъ къ переговорамъ очень серьезнаго свойства, касающимся нашихъ прямыхъ, существенныхъ интересовъ... Россія имѣетъ полное право требовать для себя участія въ Смѣшанной коммиссіи -- не въ качествѣ очереднаго делегата коммиссіи Европейской, а въ томъ же качествѣ прибрежной державы, какъ и сама Австрія,-- и во всякомъ случаѣ поставить свое согласіе на проектъ Баррера въ зависимость отъ признанія за Россіей тѣхъ правъ и преимуществъ, которыя даны ей въ послѣднее время ея положеніемъ на берегу Килійскаго рукава и обладаніемъ Очаковскаго протока...
  

Москва, 15 мая.

   Москва имѣла наконецъ утѣшеніе привѣтствовать въ стѣнахъ своего историческаго Кремля Государя Болгаріи... Государь Болгаріи! Какъ любезны слуху, какъ знаменательны, какъ полновѣсны эти два слова, которыя однако мы повторяемъ теперь какъ,уже нѣчто обычное, не задерживаясь на нихъ ни мыслью, ни воспоминаніемъ, совсѣмъ, кажется, забывая, что сопоставленіе этихъ двухъ словъ, не далѣе какъ пять-шесть лѣтъ тому назадъ, даже и на умъ не всходило не только Русскому, во ни одному Болгарину: до такой явно-несбыточной, чудовищно-дерзкой фантазіи не отваживались досягать самые смѣлые полеты самаго разнузданнаго воображенія!... И несбыточное сбылось. Но какою цѣною? Вотъ этого и не слѣдуетъ забывать ни намъ, ни Болгарамъ. Вѣдь сочетаніе этихъ двухъ словъ: "Государство Болгарское", вѣдь это значитъ -- рѣки пролитой русской крови, это -- сотни тысячъ погибшихъ русскихъ жизней, это -- исполинское нагроможденіе подвиговъ русскаго мужества, доблести, братской любви и самоотверженія. И не гордости, не самовосхваленія ради слѣдуетъ помнить намъ это недавнее прошлое, и не ради только того, чтобъ умѣть цѣнить посылаемую намъ Богамъ радость во образѣ милліоновъ братій, нами освобожденныхъ, наслаждающихся теперь мирною, свободною жизнью,-- а главнымъ образомъ для того, чтобъ живѣе сознаватъ тотъ нравственный долгъ, который налагается на Россію самымъ этимъ подвигомъ русскимъ,-- тѣми по истинѣ узами крови у которыми сказала отнынѣ Россіи съ Болгаріей. Болгарское государство порождено и крещено русскою кровью, а потому не должно, да и не можетъ никогда стать русскому сердцу чуждымъ. Оно -- дѣло рукъ нашихъ, и махнуть на него руками, какъ уже совѣтуютъ у насъ нѣкоторые (чего, впрочемъ не совѣтуетъ у насъ русское легкомысліе -- оно же и "русскій радикализмъ"!), мы не "имѣемъ права, и не можемъ. Старшій братъ обязанъ руководить первые шаги младшаго брата, котораго онъ же воевалъ къ жизни, а не отнимать отъ него своихъ рукъ, и потомъ надъ нимъ же глумиться, зачѣмъ онъ оступается и падаетъ!
   Не слѣдуетъ забывать недавнее прошлое и Болгарамъ. "Государь Болгаріи" -- это живой олицетворенный символъ русской побѣды надъ пятивѣковымъ болгарскимъ плѣномъ. Это воплощенный образъ болгарской свободы и возрожденія,-- это залогъ лучшей будущности, независимаго бытія и развитія. Память о пятисотлѣтнемъ мучительномъ рабствѣ въ плѣну у Турокъ нужна, Болгарамъ, должна быть имъ непрестанно присуща для того, чтобы непрестанно сознавали они цѣну ниспосланнаго имъ дара свободы, непрестанно радовались, непрестанно благодарили Бога за свое избавленіе и смиренномудренно проходили новое, открывшееся имъ поприще гражданской жизни. Такъ и поступаетъ Болгарскій простой народъ, но не такъ поступаютъ многіе изъ состава такъ-называемой болгарской "интеллигенціи",-- тѣ, которые не пахали, не сѣяли, а только пользуясь даровыми плодами не ими вспаханнаго и посѣяннаго, позволяютъ себѣ теперь высокомѣрно, безъ толку, судить и рядить о тяжкомъ до кроваваго пота трудѣ пахарей и сѣятелей, и легкомысленно-дерзко предъявляютъ къ настоящему, едва слагающемуся строю своей еле-ожившей страны -- мечтательныя, извнѣ навѣянныя, вздорныя притязанія. Для нихъ полтысячи лѣтъ турецкаго ига какъ будто и не бывало, какъ будто съ нимъ нечего и считаться, или какъ будто именно это долгое прошлое и было тою надлежащею подготовительною школой, но выходѣ изъ которой (съ аттестатомъ пятивѣковой зрѣлости!) народъ какъ разъ становится готовъ да самаго новѣйшаго европейскаго "правоваго порядка"!
   Не менѣе живо должна пребывать въ Болгарахъ и память о тѣхъ, что рушили оковы позорнаго плѣна. Не потому только, что народъ съ короткою памятью сердца, не умѣющій быть благодарнымъ, тяготящійся чувствомъ признательности, никуда не годенъ и подлъ (слава Богу, простой народъ Болгарскій свободенъ отъ такого упрека); но потому именно полезна и необходима Болгарамъ память о благодѣяніяхъ великаго Русскаго народа, что она сильнѣе и сердечнѣе сближаетъ оба народа, а вмѣстѣ съ тѣмъ тѣснѣе оказываетъ отнынѣ и ихъ историческія судьбы. Ибо Россіи предопредѣлено быть естественнымъ, законнымъ центромъ тяготѣнія всего Славянскаго міра, который уже начинаетъ слагаться и выступать, именно какъ особый міръ Славянскій, на вселенской исторической аренѣ. И только тѣ Славянскія племена, которыя не извратятъ въ себѣ этого закона тяготѣнія, которыя искренно соблюдутъ духовную связь съ Россіей, могутъ имѣть участіе въ будущности славянской. Поэтому не разумно поступаютъ тѣ руководители Славянскихъ странъ, которые, изъ фальшиво эгоистическихъ побужденій или измѣряя сада и будущность Россіи мелкимъ мѣриломъ современнаго дня, насилуютъ природу своего Славянскаго племени и стараются вытравить въ немъ инстинктивное влеченіе къ Россіи.
   Къ счастію для Болгаріи, это влеченіе въ ней уже не инстинктивное только, а вполнѣ оправданное сознаніемъ и сердцемъ. Такимъ образомъ, живое чувство благодарности, совпадая съ общимъ закономъ тяготѣнія къ Россіи Славянскихъ племенъ и потому еще болѣе усиливая это тяготѣніе, является въ то же время для Болгаріи залогомъ вставной силы и независимаго національнаго развитія.
   Князь Болгарскій, насколько мы можемъ судить, проникнутъ именно такимъ убѣжденіемъ. Онъ не честолюбецъ, разными происками домогавшійся и достигшій болгарскаго престола. Онъ завялъ престолъ по единогласному призыву Болгарскаго народа, которому былъ указанъ самимъ Царемъ Александромъ священной для Болгаръ памяти, и повинуясь Его державному настоянію. Не будучи Болгариномъ по происхожденію, онъ однако не можетъ считаться совсѣмъ чуждымъ ни Болгаріи, ни Россіи, уже и потому, что принижать участіе, вмѣстѣ съ русскими войсками, въ войнѣ за Болгаръ, но еще болѣе потому, что связанъ тѣснѣйшими узами родства, личной преданности и признательности съ самимъ великимъ Освободителемъ Болгаріи, своимъ державнымъ дядей и благодѣтелемъ. Но независимо отъ этихъ нравственныхъ побужденій для главы Болгарскаго государства дорожить своими связями съ Россіей, достаточно только обладать яснымъ, не предубѣжденнымъ умомъ, чтобъ признать неразрывность союза Болгаріи съ Русской державой за единое истинное основаніе здравой болгарской политики. Она указуется не только народнымъ чувствомъ, но и прямымъ расчетомъ выгодъ, очевидностью національнаго интереса. Князь Александръ, кажется намъ, вполнѣ вѣрно понимаетъ я опредѣляетъ отношенія своей страны къ нашему отечеству, чѣмъ и отличается рѣзко отъ своего сосѣда, Сербскаго короля Милана. Остается только желать, чтобы благія усилія государя Болгаріи были искренно поддержаны не только обоими правительствами, болгарскимъ и нашимъ, но и обществомъ обѣихъ странъ...
   Странное дѣло! Во всѣхъ славянскихъ политическихъ организмахъ, не исключая даже и Россіи, приходится отличать народное мнѣніе отъ такъ-называемаго мнѣнія общественнаго, или, выражаясь точнѣе: народный влеченія, инстинкты, чувства, идеалы, безспорно народу присущіе, хотя бы и не вполнѣ сознанные, отъ того теченія мысли, которое совершается поверхъ народа, въ болѣе или менѣе "образованныхъ" его слояхъ, въ томъ, что примято называть обществомъ, или теперь "интеллигенціей"... Казалось бы, общество есть тотъ же самый народъ, только на высшей своей ступени, ступени сознательнаго бытія,-- но въ данную минуту общество, въ Славянскихъ земляхъ, не можетъ назваться выразителемъ народнаго самосознанія. Какого рода сознавательный процессъ совершается въ обществѣ? Вмѣсто того, чтобы возводить въ сознаніе народную духовную сущность, лежащую въ основѣ всѣхъ явленій народнаго быта и жменя, отрицается прежде всего самая эта сущность, и сознавательной дѣятельности подкладывается готовое содержаніе изъ жизни чужой, подсовываются объекты сознанія чужихъ, ранѣе насъ выступившихъ на арену науки и мысли народовъ, объекта -- для никъ живое, а для Славянъ, да и дли насъ, если не мертвое, то отвлеченные. Необходимо, конечно, обогащать свое національное сознаніе окотомъ жизни и духовнаго труда всего предшествовавшаго намъ человѣчества, но вѣдь не слѣдуетъ же изъ этого, что только въ чужомъ опытѣ истина и чужимъ только трудомъ добывается, а намъ у себя искать ее нечего; что мы осуждены только чужое согнанное, а явленія своей самобытной жизни возводить въ сознаніе не должны и смѣть,-- даже должны ненавидѣть свою "самобытность", если она въ чемъ-либо расходится съ результатами доселѣ добытыми высшими культурными народами) что мы, однимъ словомъ, обязаны глядѣть на себя самихъ и на духовную сущность своего народа непремѣнно въ чужія очки и безбоязненно производить надъ нимъ, презирая права его жизни, быта, преданій и вѣрованій, деспотическіе эксперименты in anima vili?! Совѣстно немножко и растолковывать такія, казалось бы, даже пошлыя истины,-- но съ каждымъ днемъ приходится намъ убѣждаться, что большинству общества -- и не только у Славянъ, но и у насъ,-- онѣ какъ будто еще совершенно чужды. Мы не станемъ здѣсь входить ни въ философское, ни въ историческое объясненіе такого явленія, но укажемъ для примѣра на фактъ, котораго отрицать никто уже не можетъ. Простой Сербскій народъ, одаренный такимъ богатымъ поэтическимъ творчествомъ, прекрасный и доблестный, какъ и всѣ православныя Славянскія племена, тяготѣетъ душевно къ Россіи (безъ малѣйшаго ущерба для своей племенной самостоятельности), влечется въ ней любовью и также чувствомъ признательности. Сербская же интеллигенція или по сербски "изображены люди" конечно за нѣкоторыми исключеніями) почитаютъ необходимою принадлежностью высшей культуры,-- у которой они лакейски стоятъ на запяткахъ (даже усерднѣе чѣмъ "Голосъ"),-- ненавидѣть Россію; мало того, какъ подобаетъ истымъ "Европейцамъ", они тоже выражаютъ опасеніе -- "стать жертвою захватовъ ненасытно-алчнаго Русскаго царства"!!.. Опасаются Россіи -- и лѣзутъ въ пасть Австрійцамъ!... Народъ вѣритъ въ Бога, чтитъ свою церковь, благодаря которой въ особенности и сохранилъ-то онъ свою національность подъ турецкимъ игомъ. Интеллигенція хвалится безвѣріемъ, видаетъ или утверждаетъ законы церковь унижающіе или разрушающіе, и если часть "изображенныхъ" стоитъ теперь тамъ за доблестнаго представителя Сербской церкви, столь чтимаго въ Россіи митрополита Михаила, то не потому, что оскорблена за попранное достоинство святительскаго сана, а изъ оппозиціи къ настоящему министерству, изъ видовъ партіи. Народъ, какъ и всѣ Славянскія племена, даже и въ рабствѣ оставшійся вѣрномъ духу соборности или вѣчеваго строя, въ то же время признаетъ необходимость сильнаго единовластія и совершенно чуждъ властолюбивой политической похоти: все что надъ народомъ, напротивъ того, заражено насквозь политическимъ властолюбіемъ или даже просто политиканствомъ. Иныхъ господствующихъ интересовъ и нѣтъ: наука, искусство, литература, промышленность, торговля -- все это почти въ зародышѣ и почтя не развивается, за то политикановъ -- хоть Дунай и Саву пруди! за то партій имѣются всевозможные виды, даже самые новѣйшіе европейскіе!... Къ чему эта "рознь" привела Сербію -- явно, кажется, всякому. Выходятъ такимъ образомъ, что дѣла, которыя совершаетъ народъ, интеллигенція раздѣлываетъ; то, что онъ созидаетъ, интеллигенція разрушаетъ; народъ идетъ направо, интеллигенція тащитъ его налѣво, и государство, поставленное между двумя противными двигателями, колеблется, шатается, и если двигатель народный не пересилитъ, оно не минуетъ гибели или разложенія...
   Великое, святое дѣло освобожденія Болгаріи есть безспорно подвигъ всего Русскаго народа; не однѣ, конечно, массы простонародья принимали въ немъ участіе (и участіе вполнѣ сознательное), но народнымъ, несомнѣнно, характеромъ запечатлѣнъ весь этотъ героическій эпизодъ русской исторіи. Даже тѣ, что хвастливо величаютъ себя у насъ именемъ "интеллигенціи" или же "либераловъ" (!), хотя и глумились до начала войны, однакоже потомъ -- частію невольно подчинились силѣ народнаго духовнаго подъема; частію просто присмирѣли. Тѣмъ не менѣе, при первой же неудачѣ, а затѣмъ и по окончаніи войны, тотчасъ возобновили они свои глумленія, да еще съ большимъ ожесточеніемъ... "Голосъ", до изданія манифеста о войнѣ, проповѣдывалъ устами нѣкоего государственнаго мужа, что не наше дѣло освобождать Славянъ: это-де подобаетъ лишь народамъ высшей культуры (мы видимъ теперь, какъ освобождаетъ Славянъ "высшая культура" Австрійцевъ!) Потомъ же, когда освобожденіе Болгаръ совершилось,-- въ печати и въ обществѣ извѣстнаго разряда (которому пуще всего на свѣтѣ претитъ проявленіе самобытнаго, народнаго духа) началась самая бѣшеная, мерзостная и подлая оргія осмѣянія, самооплеванія и всяческаго наругательства надъ подвигомъ народнымъ. Правда, съ точки врѣвія "гуманизма" Русскому народу прощалось "освобожденіе рабовъ", но подъ условіемъ отнять скорѣе изъ-подъ дѣла его подкладку религіознаго сочувствія славянскаго братства, и облагородить подвигъ самоотверженія сотенъ тысячъ русскихъ солдатъ (отдавшихъ, по евангельски, душу за други своя) чѣмъ-нибудь болѣе культурнымъ и европейскимъ. Народъ освободилъ Болгаръ, готовъ былъ освободить все христіанство отъ магометанскаго ига и уже собирался водрузить крестъ на Св. Софіи, а "*интелигенція" въ лицѣ дипломатовъ, вспомоществуемая такъ-называемою (конечно ложно) "либеральною" частью общества, заставила остановить напоръ русскихъ войскъ, сорвала съ нихъ вѣнецъ побѣды, раздробила "цѣлокупную" Болгарію, сохранила за нею данничество Туркамъ и заключила Берлинскій трактатъ, при громкихъ кликахъ "Голоса" и Ко... Русскій народъ освободилъ, Болгарскій народъ принялъ даръ свободы и съ своей стороны готовъ былъ понести всѣ жертвы для созданія прочнаго, крѣпкаго внутри и извнѣ государственнаго организма: такъ, благодаря русскимъ офицерамъ, мирные болгарскіе селяки покорно и быстро превратились въ отличныхъ солдатъ и образовали регулярное войско, которому подобнаго нѣтъ на Балканскомъ полуостровѣ... Онъ также, этотъ Болгарскій народъ, руководимый мудрымъ своимъ инстинктомъ, желалъ лишь сильной государственной власти,-- но "интеллигенція" нашла нужнымъ наградить его "конституціей". Казалось бы, примѣръ Сербіи служитъ прямымъ указаніемъ и для Болгаръ: чего дѣлать не должно. Если бы Сербія, вмѣсто заботъ объ украшеніи себя европейскою конституціей, съ самаго начала своего бытія позаботилась объ укрѣпленіи своего государственнаго строя на основаніи истинно народномъ, о развитіи военной сила, промышленности, торговли, и поставила себѣ задачей -- не упуская ее изъ виду ни на минуту -- раздвинутъ свои узкіе предѣла, присоединить къ себѣ Боснію и Старую Сербію,-- нѣтъ сомнѣнія, она стала бы средоточіемъ, къ которому тяготѣло бы со всѣхъ сторонъ Сербское племя. Создавъ себѣ прочное государственное бытіе, она и могла бы затѣмъ идти всѣмъ племенемъ къ просвѣщенію и развитію гражданской свободы на своеобразной славянской основѣ. Но сербская интеллигенція позаботилась прежде всего о томъ, чтобъ Сербія могла похвалиться парламентомъ, точь въ точь какъ старая, Европа, и обзавелась правленіемъ партій... Партіи взвелись и враждуютъ какъ слѣдуетъ,-- а Боснія съ Старой Сербіей потеряна едва ли не на вѣки,-- да потеряны и симпатіи къ Шумадіи всего детальнаго Сербскаго народа.
   Всякая западно-европейская конституція съ парлентаризмомъ (которая и на материкѣ Европы является до сихъ поръ неудачной копіей съ оригинала, т. е. съ конституціи англійской, которая въ Англіи своя, органически сложившаяся, "самобытная"),-- всякая такая конституція, навязываемая Славянскимъ племенамъ, приличествуетъ имъ какъ коровѣ сѣдло. Славянскія племена -- демократическія по преимуществу, не въ смыслѣ термина извѣстной доктрины, но въ буквальномъ смыслѣ итого слова, въ значеніи дѣйствительнаго битоваго факта, соціальнаго и экономическаго. Другими словами: народнымъ массамъ принадлежитъ преобладаніе и по численности, и по отношенію къ землевладѣнію и, наконецъ, по жизненной крѣпости національнаго духа. Ибо Славянскія государства сложились не изъ наслоенія завоевателей надъ завоеванными, не знали феодализма и вызваннаго послѣднимъ на Западѣ усиленнаго развитія юродскихъ общинъ -- въ ущербъ селу. Конституціонныя формы Запада, обусловленныя всѣми особенностями его исторіи, никогда не имѣли въ виду того демократическаго элемента, какой составляетъ основу славянскихъ общественныхъ организмовъ. А такъ какъ преобладаніе или безсиліе этого элемента не можетъ не оказывать своего воздѣйствія, и внѣшняго и нравственнаго, на самый государственный строй, то и самый этотъ строй, очевидно, не можетъ бытъ одинаковъ у Славянъ и въ Западной Европѣ, тамъ гдѣ преобладаетъ, и такъ гдѣ преобладаетъ городъ. Правда, народныя массы негдѣ не заражены похотью народовластія и чаютъ отъ государства лишь защиты для мирнаго, честнаго и благоденственнаго житія, почему пуще всего алчутъ надъ собою власти сильной на добрую помощь и грозной на злодѣевъ. Если таковы народныя массы всюду, то не можетъ таковое ихъ воззрѣніе не выразиться съ характеромъ преобладанія, такъ-сказать императивно, и въ самомъ политическомъ строѣ тѣхъ государствъ, гдѣ онѣ числительно и соціально преобладаютъ,-- особенно тамъ, гдѣ онѣ (какъ въ Россіи) составляютъ 80% населенія! Кажется -- ясно. Русскій народъ говоритъ: "умъ хорошо, а два лучше". Онъ охотно прибавитъ: а двѣсти, двѣ тысячи еще лучше, и тѣмъ лучше, чѣмъ больше съ разныхъ и противоположныхъ сторонъ обсудится данный предметъ. Но не приходило въ голову русскому человѣку сказать: "одна воля хороша, а двѣ или двѣсти еще лучше"... Онъ понимаетъ Земскій Соборъ, совѣтъ Земли при единой верховной рѣшающей волѣ, но не вмѣщаетъ въ свою мысль парламента съ правленіемъ партій и большинства голосовъ.
   (У насъ, къ сожалѣнію, до сихъ поръ находятся люди, которые смѣшиваютъ русское земское начало съ конституціоннымъ, и тѣмъ задерживаютъ наше національное развитіе!).
   И такъ, чтобъ облагородить и объевропеить религіозный, національный подвигъ Русскаго народа, рѣшено было надѣлить Болгарскій народъ конституціей, которую первоначально и сфабриковали наши доморощенные "выученики" (выражаясь петербургскимъ нарѣчіемъ) иностранныхъ мастеровъ конституціонныхъ дѣлъ. Отшлифовывали же ее и подвергали ученой пробѣ въ самомъ Петербургѣ эксперты, навербованные, кажется, въ бывшемъ II Отдѣленіи, при помощи одного изъ профессоровъ-публицистовъ. Никто изъ нихъ, если не ошибаемся, не только въ Болгаріи не былъ и Болгарскаго народа не видалъ, но едва ли даже зналъ о немъ и по книжкамъ. Да и зачѣмъ! Взяли нѣсколько конституцій, румынскую, бельгійскую и другихъ разныхъ странъ, да и смастерили: "общечеловѣческое"-дескать! Эту конституцію отдали потомъ на обсужденіе тоже интеллигенціи, но на этотъ разъ болгарской, которая -- увы!-- хотя сана только-что вышла изъ народа, но, воспитавшись большею частью въ Россіи и выучась, въ русской средѣ, предпочтительно предъ всѣми науками, наукѣ либеральнаго пустословіи и презрительному отношенію къ самымъ завѣтнымъ духовнымъ основамъ народной жизни, оказалась конечно неспособною въ созиданію. Она постаралась и при помощи русскихъ, облеченныхъ во власть "интеллигентовъ", успѣла обрадикалить русскій проектъ европейскаго "правоваго порядка" по всѣмъ правиламъ и "послѣднимъ словамъ" крайнихъ европейскихъ доктринъ. Такимъ образомъ и русская и болгарская интеллигенція, ничтоже сумняся, заставили освобожденную Русскимъ народомъ Болгарію -- сдѣлать salto mortale изъ эпическаго періода прямехонько въ Европу конца XIX вѣка! Вотъ и вышла конституція, одна изъ самыхъ радикальныхъ, при которой верховная власть обращалась чуть не въ нуль, а вся сила власти надъ бѣднымъ Болгарскимъ народомъ передавалась министру, поддерживаемому подтасованнымъ большинствомъ болѣе или менѣе невѣжественнаго собранія.
   Великій грѣхъ приняла на свою душу Россія, навязавъ Болгарскому народу конституцію русскаго издѣлія по западноевропейскому образцу, напяливъ на Болгарію эту шутовскую одежду, сшитую "россійскими портными Изъ Лондона и Парижа", да еще подпоротую болгарскими ихъ учениками,-- отравивъ, и сфальшививъ, искалѣчивъ нравственно все общественное бытіе родной намъ страны съ самыхъ первыхъ дней ея свободы. Тамъ, гдѣ такъ нужно было дружное, искреннее единеніе всѣхъ, малочисленныхъ еще интеллигентныхъ силъ, съ самаго начала подорвали единство; взрастили, "яко благо", сознательно и искусственно раздоръ въ видѣ различныхъ партій, ибо-де такъ вездѣ водятся въ Европѣ. И вотъ, появились и "либералы", и "консерваторы", появляются даже и "радикалы" или "соціалисты". но отношенія партій между собою конечно не европейскія, а такія, какія могли возникнуть на почвѣ нравовъ воспитанныхъ пятивѣковымъ азіатскимъ игомъ -- грубыя, страстныя, исполненныя ненависти, орудующій беззастѣнчиво клеветою, доносомъ к всѣми видами возней. Въ странѣ, которая только-что вышла на свѣтъ Божій во всей первобытной простотѣ общественной формаціи -- всѣхъ внезапно обуяла жажда властвовавъ и командовать другъ надъ другомъ,-- всякій почелъ себя годныхъ въ монстры и полѣзь въ министры. Школьное дѣло, которое такъ процвѣтало въ Болгаріи еще подъ рабствомъ Турокъ, которое, вмѣстѣ съ церковью, соблюло болгарскую національность въ пятисотлѣтней неволѣ, тотчасъ же было пренебрежено и упало, такъ какъ всѣ школьные учителя потянулись въ администраторы... Все это "зданіе" увѣнчано было самой разнузданной свободой печати, при отсутствіи въ то же время правильно устроенныхъ судовъ и всякаго чувства дисциплины въ самихъ издателяхъ. Само собою разумѣется, что печать обратилась въ ристалище наигрубѣйшихъ взаимныхъ оскорбленій и самаго дерзкаго отношенія къ достоинству власти. А безъ соблюденія гражданами достоинства государственной власти, равно какъ и безъ готовности подчинить свой эгоизмъ идеѣ цѣлаго и личный свой интересъ интересу общественному, немыслимо никакое гражданское общежитіе... Мы впрочем , искони прирожденному Славянамъ, засвидѣтельствованному у нихъ исторіей съ самыхъ первыхъ дней историческаго бытія. Наконецъ и нравственный идеалъ католицизма, какъ и всего западнаго міра, къ которому, чрезъ католицизмъ, по неволѣ пріобщается и олатиненный Славянинъ,-- этотъ идеалъ, проникнутый римскимъ юридическимъ міросозерцаніемъ, противоположенъ нравственному идеалу Славянина, дорожащаго выше всего правдою внутреннею. Вотъ почему мы и сказали, что латинство искажаетъ нравственную природу Славянства, дѣлая его западникомъ; да и не этимъ ли самымъ объясняется и тотъ историческій фактъ, что міръ Славянскій и въ реальности есть міръ православный, и только въ православныхъ Славянахъ идея Славянства облечена дѣйствительною жизненностью и силою?
   Изъ этого конечно не слѣдуетъ, чтобы въ средѣ наличныхъ Славянъ-католиковъ совершенно угасъ истинный духъ славянскій: все зависитъ отъ мѣры воздѣйствія на ихъ душу католицизма. Строгая послѣдовательность не всегда удѣлъ человѣческой природы, и всего менѣе она встрѣчается у католиковъ въ наши дни: провозглашеніе догмата папской непогрѣшимости заставляетъ по неволѣ вступать въ нѣкоторый компромисъ съ своею совѣстью всѣхъ тѣхъ, которые, отвергая абсурдъ, до коего такъ логически дошло латинство, въ то же время не хотятъ выйдти изъ церкви и изъ христіанскаго общества, не вѣдая иной болѣе правильной формы вѣры в#иного лучшаго христіанскаго церковнаго строя. Не допуская эту непослѣдовательность въ отдѣльныхъ лицахъ, мы должны напомнить, что религія въ жизни народовъ не только "субъективное чувство" (какъ любятъ твердить нѣкоторые умники, особенно изъ Чеховъ), а основа и сущность всѣхъ нравственныхъ стремленій и идеаловъ народа и главный факторъ общественнаго духовнаго развитія. Изъ этого опять-таки вовсе не слѣдуетъ, чтобъ мы 'съ своей стороны предъявляли Славянамъ-католикамъ требованіе: обратиться въ православную вѣру! Именно какъ православные мы чужды всякого духа прозелитизма и не перестаемъ видѣть въ Славянахъ-католикахъ -- славянскихъ братьевъ, въ то же время сожалѣя о нихъ. Но мы признаемъ наизлѣйшими врагами Славянства (хотя подчасъ и безсознательными) всѣхъ тѣхъ латинянъ-Славянъ, которые, какъ Поляки и многіе Хорваты, силою и соблазномъ стараются олатинить Славянъ православныхъ.
   Возвратимся же теперь ко времени появленія Россіи на общеевропейской аренѣ въ лицѣ Петра. Сдѣланное нами отступленіе было необходимо для поясненія, что Россія выступила на эту арену не только какъ новое политическое могущество, потребовавшее себѣ мѣста и участія въ общихъ всемірныхъ дѣлахъ, но и какъ особый духовный и нравственный элементъ, новое дѣйствующее начало, отличное отъ Запада. Рядомъ съ Міромъ Романо-Германскимъ, латинскимъ и протестантскимъ, и на равныхъ правахъ съ нимъ, нежданно-негаданно, во всеоружіи внѣшней и внутренней силы, во образѣ Россіи, воздвигся Міръ Православно-Славянскій. Правда, онъ нахлобучилъ на себя французскій парикъ, напялилъ на себя уродливый нѣмецкій мундиръ, обозвалъ самъ себя "ученикомъ" и точно поступилъ въ ученики къ Европѣ; но этотъ "ученикъ", чуть-чуть поучась, разбилъ на голову одного изъ учителей, величайшаго полководца своей эпохи, Карла XII, затѣялъ Сѣверную войну, вышвырнулъ Швецію изъ числа великихъ державъ, сталъ твердою ногою на Балтикѣ... Дрогнулъ весь Западъ отъ изумленія и безотчетнаго страха. Уже съ той поры началась та враждебная Россіи политическая литература, которая не прекращается и до сихъ поръ. Въ высшей степени любопытны отзывы дипломатовъ и отголоски общественнаго мнѣнія въ Европѣ современное Петру (они приведены отчасти у г. Брикнера въ его изслѣдованіяхъ о Петровской эпохѣ). И въ самомъ дѣлѣ было чему дивиться... Какъ? это презрѣнное "православіе", съ которымъ такъ безцеремонно расправилась у себя Европа, которое повидимому такъ торжественно шлепнулось съ паденіемъ Византіи и предназначено было стать достояніемъ только варварства,-- оно-то и выступаетъ теперь съ подъятымъ челомъ, вооруженное политическою мощью, осѣненное славою? Какъ? это, еще болѣе презрѣнное Славянское племя, котораго самое имя истреблено или затоптано пятою Запада и Мусульманскаго Востока, вдругъ предстоитъ предъ Западомъ лицомъ къ лицу, съ побѣдоноснымъ мечемъ въ рукѣ, съ изображеніемъ на своемъ знамени Византійскаго орла, а на груди орла -- герба Московскаго, въ имперскомъ вѣнцѣ, со взоромъ впереннымъ въ будущность, исполненнымъ бодрости, вѣры и сознанія своихъ силъ?!.. Если бы Россія, вторгшись въ сонмъ европейскихъ государствъ, вошла въ соглашеніе съ Римомъ и отступила отъ чистоты православнаго ученія, она конечно давно уже поработилась бы Западу и перестала бы быть, Россіей и въ нравственномъ, и въ политическомъ смыслѣ, но этого не случилось, да и не могло случиться: именно въ православіи заключается для славянской Россіи залогъ ея самобытнаго духовнаго значенія и ея вселенскаго историческаго призванія.
   Дрогнуло, одновременно съ германо-романскимъ Западомъ, и все что осталось живымъ въ Славянствѣ, дрогнуло какъ пробужденное во тмѣ лучемъ внезапнаго, рѣзкаго свѣта. Всѣ эти униженные, оскорбленные, эти тѣснимые и гонимые Славяне разныхъ наименованій и подъ разными игами затрепетали радостнымъ смутнымъ чаяніемъ. Въ высшей степени замѣчательна поэма посвященная Петру и написанная его современникомъ, далматинскимъ Сербомъ, да еще католикомъ: въ ней, уже тогда, привѣтствуется заря всеобщаго славянскаго возрожденія,-- не той или другой вѣтви славянской, но Славянскаго міра вообще. Вотъ когда и зачался панславизмъ!.. А между тѣмъ Россія не водрузила никакого славянскаго знамени въ тѣсномъ смыслѣ слова, не обращалась въ Славянамъ ни съ какимъ панславистическимъ воззваніемъ, да и вообще ни о какомъ "панславизмѣ" не помышляла, озабоченная своею собственною судьбою. Она лишь только опознала бытіе Славянъ въ Турціи (отчасти и въ Европѣ), да съ нѣкоторыми изъ православныхъ племенъ завязала сношенія для борьбы съ турецкимъ султаномъ. Напротивъ, Россія въ то время озабоченно искала тѣснѣйшаго сближенія съ Западомъ, домогаясь у него науки и знаній... Но тѣмъ не менѣе, Австрія уже и тогда, тревожимая нечистою своею совѣстью по отношенію къ Славявству, устрашилась пуще всего славянскаго происхожденія Русской державы. Въ е Исторіи Петра Великаго" Устрялова приведено по нѣмецки подлинное распоряженіе австрійскаго правительства о томъ, чтобы при проходѣ царскихъ войскъ по Богемской окраинѣ приняты были особенныя мѣры предосторожности относительно сношеній жителей Богеміи съ войсками -- виду ихъ единоплеменности и близкаго родства языковъ!.. Невольно возникаетъ вопросъ: почему же непосредственное сосѣдство славянской же по происхожденію Польши,-- которой языкъ еще ближе къ чешскому, которая съ Чехами къ тому же единовѣрна,-- не возбуждало въ Австріи опасеній? Почему Польша, въ епоху своей славы, своего могущества, не вызывала въ Славянствѣ никакихъ свѣтлыхъ надеждъ и чаяній? Именно потому, что Польша была своя Западу, хотя и на положеніи служанки; именно потому, что проникшись насквозь, со вкусомъ и любовью, духомъ латинскаго папизма, она изуродовала свою славянскую природу, стала отступницею въ Славянствѣ. А православная Россія однимъ своимъ появленіемъ въ мірѣ пробудила славянское самосознаніе во всѣхъ Славянахъ, даже и олатиненныхъ!
   Въ томъ-то и дѣло, что одинъ физіологическій фактъ славянскаго происхожденія, даже вмѣстѣ съ славянскимъ нарѣчіемъ, самъ по себѣ ничего не значитъ, не создаетъ силы, не даетъ содержанія національности, не возводитъ ее въ міровое значеніе. Все дѣло во внутреннемъ содержаніи національнаго духа. Латинствующій Славянинъ только духовный прихвостень германо-романскаго Запада, и выше его не станетъ: ему нѣтъ иного жребія, какъ плестись во слѣдъ чужому міровому призванію. Ему своего нечего повѣдать свѣту. Только православное Славянство призвано къ самостоятельной будущности и имѣетъ вселенско-историческое призваніе. Другими словами: только Россія имѣетъ это предназначеніе и черезъ Россію тѣ лишь Славяне, которые тяготѣютъ къ ней духовно (хотя бы даже и католики,-- не особенно усердные, конечно), а потому и образуютъ съ ней общій Славянскій Міръ. О политическомъ принудительномъ единствѣ здѣсь нѣтъ ни мысли, ни рѣчи.
   Таковъ созданный исторіею фактъ, съ которымъ Западной Европѣ волей-неволей приходится считаться, который необходимо ей признать, которому необходимо ей покориться,-- развѣ лишь вѣрится ей, будто и въ самомъ дѣлѣ возможно, хотя бы всѣми совокупными усиліями Запада, стереть съ лица земли сто-милліонный Русскій народъ, велѣть ему не быть и не имѣть историческаго значенія! Со временъ Петра, повторяемъ, рядомъ съ Міромъ Латино-Протестантскимъ и Романо-Германскимъ и на равныхъ правахъ съ нимъ воздвигся Міръ Православно-Русскій или Славянскій. Пора бы ужъ Западу съ этимъ велѣніемъ судьбы помириться! Но онъ мириться не хочетъ. Въ своемъ аристократическомъ высокомѣріи, онъ не можетъ стерпѣть, чтобы мы, Русскіе и Славяне, эти плебеи человѣчества, по выраженію Хомякова, занимали съ нимъ равноправное мѣсто! Въ своей исторической относительно Славянъ неправдѣ, онъ дрожитъ какъ бы мы не потребовали его къ отвѣту, и смущенная его совѣсть постоянно облекаетъ ему Россію въ какое-то грозное пугало!..
   А между тѣмъ этотъ русско-славянскій міръ ничѣмъ никогда ни разу не оскорбилъ Запада; никогда не наносилъ ему ущерба, не присваивалъ себѣ его земель, не порабощалъ себѣ его населенія. Не мѣшало бы молодымъ русскимъ ученымъ заняться спеціальнымъ историческимъ изслѣдованіемъ западной дружбы къ Россіи и ея отношеній къ Западу! Исключая эпизода Семилѣтней войны, предпринятой въ по льву Австріи и такъ благополучно для Пруссіи (по волѣ самой Россіи) законченной,-- кромѣ благодѣяній, ничего другаго не видала себѣ отъ Россіи Европа, ни въ частности Австрія и Германія. Да ничего и не домогается себѣ отъ нихъ, ничего и не хочетъ себѣ чужаго, ихняго, ни Россія, ни вообще Славянство. На знамени русско-славянскомъ нѣтъ другихъ словъ, кромѣ любви, мира, свободы. Чего добиваются несчастные Славяне по ту и по сю сторону Дуная? Только права жить и быть по своему, да и гдѣ же? у себя, дома, въ родной землѣ,-- ничего болѣе, и отъ такого-то непомѣрнаго притязанія кипятъ и шипятъ отъ злобы и негодованія высококультурныя Германія и Австрія!! Какія дѣянія учинила Россія съ тѣхъ поръ, какъ вошла въ кругъ европейскихъ, державъ? Освободила изъ-подъ польско-латинскаго гнета Бѣлоруссію и Украйну, освободила Молдавію, Валахію, Сербію, Грецію и Болгарію изъ-подъ ига турецкаго и дала имъ самостоятельное бытіе. Вотъ ея "панславизмъ": онъ ли ей вмѣняется въ грѣхъ? Съ тонки зрѣнія Австріи, захватившей, вопреки волѣ населенія, вооруженною рукою, безъ малѣйшаго повода, двѣ славянскія области, которыя она спѣшитъ обезнародить, окатоличить и онѣмечить, вышеупомянутое поступки Россія безъ сомнѣнія преступны, безнравственны и просвѣщеннымъ Западомъ впредь допущены быть не могутъ!.. Спрашивается: когда кому-либо изъ Русскихъ приходило въ голову требовать себѣ Берлина или Вѣны подобно тому, какъ одинъ извѣстный австрійскій публицистъ, не далѣе какъ въ нынѣшнемъ же году, заявилъ печатно о необходимости войны съ Россіей, причемъ Пруссія должна присвоить себѣ Варшаву и Вильну, а Австрія -- Кіевъ! (См. ниже замѣчательную статью г. Ламанскаго).
   Нѣтъ державы въ свѣтѣ миролюбивѣе Россіи; нѣтъ племени болѣе мирнаго и добродушнаго по природѣ, чѣмъ Славянское. Никакой войны ни съ кѣмъ не только бѣдные малые Славянскіе народцы не затѣваютъ, но не затѣваетъ и не желаетъ ея и Россія. Менѣе чѣмъ съ кѣмъ-либо можетъ она желать войны съ Германіей, съ которой даже и столкновенія прямыхъ интересовъ у насъ нѣтъ и не имѣется, и только лишь по неволѣ, нехотя, осматривается порою Россія: въ порядкѣ ли у нея оружіе и доспѣхи -- въ виду ополчающейся на нее западной неправды и ненависти?
   "Этого мало, что ты не желаешь войны и не угрожаешь намъ ею",-- возражаютъ Россіи австрійскіе и германскіе дипломаты: "мы это м сами знаемъ; но вѣдомо намъ также, что пока ты крѣпка и сильна, и живо въ тебѣ твое славянское самосознаніе, Балканскій полуостровъ естественно входитъ въ сферу твоего историческаго призванія, какъ представительницы Православнаго Славянскаго міра; но о тебѣ, но по твоей милости живучъ національный духъ Славянскій во всѣхъ отрасляхъ Славянскаго племени. А ты, если хочешь увѣрить насъ въ твоемъ миролюбіи, поспособствуй-ка Австріи втянуть Балканскій полуостровъ "въ сферу ея политическихъ интересовъ", даже сама, съ поклономъ, проводи ее вплоть до Константинополя, предай намъ въ обдѣлку всѣхъ этихъ поганыхъ Славянъ, отступись отъ нихъ, измѣни своей природѣ,-- и только тогда мы снимемъ съ тебя упрекъ въ панславизмѣ"!
   Но отъ такого панславизма, дающаго бытіе, жизнь и свободу Славянскимъ народамъ и всему православно-славянскому міру отказаться -- значитъ для Россіи отказаться отъ самой себя, отъ своего существа и своего призванія въ человѣчествѣ.
   Славянскій вопросъ есть вопросъ Русскій и Русскій вопросъ есть Славянскій. Рѣшеніе Славянскаго вопроса зависитъ отъ разрѣшенія Русскаго вопроса у насъ дома, отъ торжества русскихъ народныхъ началъ въ нашемъ собственномъ отечествѣ. Вотъ почему нашимъ сосѣдямъ Нѣмцамъ всякое національно-русское направленіе въ русской литературѣ или политикѣ кажется непремѣнно панславистическимъ и потому ненавистно. Повторяемъ: политической панславистической программы и политическаго панславистическаго идеала не существуетъ, но какъ духовная солидарность и взаимное другъ въ другу тяготѣніе вѣтвей одного племени, какъ сознаніе славянскаго братства, какъ міръ Православно-Славянскій съ Россіей во главѣ, предъявляющій притязаніе жить, быть и развиваться рядомъ съ Романскимъ і Германскимъ, панславизмъ существуетъ и какъ идея, и какъ фактъ Онъ былъ, есть и будетъ. На его сторонѣ -- святая правда; отъ этой правды Россія не отречется, эту правду Россія не посрамитъ.
  
  
   И были ми разлучены,
   Но все же мы -- народъ единый,
   Единой матери сыны!
   Но все же братья мы родные...
   Вотъ, вотъ что ненавидятъ въ насъ:
   Вамъ (Славянамъ) не прощается Россія,
   Россіи -- не прощаютъ васъ!..
  
   Оставимъ россійскимъ "либераламъ" доказывать, что въ "нашъ просвѣщенный вѣкъ народное вѣроисповѣданіе ровнехонько ничего не значитъ и не должно культурными людьми приниматься въ разсчетъ или въ соображеніе",-- что "въ современной цивилизованной Европѣ религія признается лишь субъективною силою, нигдѣ не понимается какъ принадлежность народной духовной индивидуальности и тѣмъ менѣе гдѣ-либо обращается въ орудіе политической пропаганды, а потому и непристойно-де толковать въ наши дни о какомъ-то православіи Русскаго народа и вспоминать эту субъективность, это дѣло каждой отдѣльной личности въ вопросѣ объ отношеніи Русскаго народа къ другимъ европейскимъ народамъ"... Увы! примѣръ Западной Европы какъ разъ доказываетъ противное. Подстрекая нашихъ западниковъ на такія либерально - передовыя рѣчи и утѣшаясь насмѣшливо тѣмъ, что они такъ наивно служатъ ей на руку,-- она, эта прогрессивная Европа, наводнила Славянскія земли на Балканскомъ полуостровѣ своими миссіонерами, вооруживъ ихъ самыми могущественными средствами соблазна. Казалось бы,-- для чего нужны христіанскіе миссіонеры среди народовъ искони христіанскихъ? Но дѣло для Запада идетъ вовсе не о христіанствѣ, а о совращеніи православныхъ въ латинство -- ради чего совращенному оказывается сильная, дѣйствительная помощь, со стороны всѣхъ западно-европейскихъ консуловъ и пословъ,-- та помощь, то заступничество, которыхъ православные Славяне гдѣ-нибудь въ Македоніи, Старой Сербіи и т. д. не находятъ теперь у смиренныхъ консуловъ и дипломатовъ православной Россіи... Не только Германія и Австро-Венгрія, но даже Франція, которая атеизмъ или безбожіе провозглашаетъ своимъ государственнымъ, стало-быть деспотически налагаемымъ на Французскій народъ принципомъ,-- даже протестантская Англія считаетъ совратившагося изъ православія въ латинство Славянина своимъ и оказываетъ ему покровительство... Почему? Потому, что такое совращеніе въ латинство искореняетъ въ сердцѣ Славянина связь единовѣрія съ Россіей и, напротивъ, соединяетъ его непосредственнымъ духовнымъ единствомъ съ западно-европейскою цивилизаціею, пріобщаетъ его къ историческимъ судьбамъ враждебныхъ Славянству народовъ Запада. Наше же Министерство иностранныхъ дѣлъ, избѣгая упрековъ въ ретроградномъ сочувствіи къ народному православному вѣроисповѣданію, норовитъ и консуловъ среди Славянъ назначать по преимуществу такихъ, которые не сближены съ населеніемъ ни единоплеменностью, ни единовѣріемъ, или въ которыхъ это сознаніе совершенно недѣйственно...
   И вотъ, весь огромный край, связанный съ нами кровными и духовными узами, единоплеменностью и единовѣріемъ, край искони православный, край перенесшій и латинское нашествіе и оттоманское иго, и пребывшій вѣрнымъ своей вѣрѣ и своимъ чаяніямъ на будущую мощь Россіи,-- край постепенно оживавшій, какъ только стала мужать русская сила и уже начинавшій видѣть зарю окончательнаго освобожденія,-- край восполняющій нашъ государственный и и духовный организмъ, наше всемірно-историческое бытіе въ семьѣ человѣческой,-- этотъ край обрекается нынѣ германизаціи и латинству, этому краю присуждаетъ Европа отложиться отъ нашего славянскаго организма, а Россіи -- искалѣченной и изувѣченной -- отодвинуться отъ южнаго древлерусскаго моря въ глубь азіатскихъ степей!
   Можно, конечно, предположить такое сцѣпленіе бѣдствій, обрушившихся на Россію, при которомъ, несмотря на все свое страстное желаніе, несмотря на скрежетъ негодованія, волнующаго ея грудь, она была бы не въ состояніи, не въ силахъ протянуть руку помощи Балканскимъ племенамъ и оградить самую себя отъ искалѣченія и изуродованія... Но идти навстрѣчу такому изувѣченію и такому предательству, какъ ожидаютъ отъ нея нѣмецкіе публицисты,-- но добровольно, предупредительно давать свое согласіе, свою санкцію на такого рода политическій злой умыселъ противъ собственнаго своего существованія; но во имя миролюбія и въ дань дружбѣ, снизойти до самозаушенія и самовредительства, почти до самоубійства; но жертвовать собою не за други своя, а напротивъ, собою и другами своими въ пользу недруговъ, поборниковъ неправды,-- этого отъ Россіи могутъ требовать только безумцы или враги... А вѣдь именно этого требуетъ отъ насъ иностранная дипломатія, приглашая Россію, пребывающую и безъ того въ мирныхъ съ Австріей отношеніяхъ, къ участію въ противоестественномъ съ нею союзѣ... Данцигское свиданіе, которое въ нашихъ глазахъ и по толкованію статсъ- секретаря Гирса, было не болѣе какъ выраженіемъ почтительности въ престарѣлому близкому родственнику Русскаго Императора,-- это свиданіе смутило было на первыхъ порахъ австрійскихъ политиковъ, такъ какъ они хорошо знаютъ, что планы ихъ направлены противъ Россіи и могутъ быть приведены въ исполненіе лишь прр могучемъ покровительствѣ Германіи; а такое покровительство Германіи враждебнымъ Россіи планамъ казалось Австрійцамъ не совсѣмъ-то удобосовмѣстимымъ съ германскою, вновь провозглашенною къ намъ дружбою... Но толкованія не статсъ-секретаря Гирса, а германскаго канцлера разсѣяли, должно-быть, это австрійское недоумѣніе и открыли Австріи надежду на безпрепятственное совершеніе своихъ, все тѣхъ же враждебныхъ Россіи замысловъ, съ сохраненіемъ еще и дружбы, даже съ согласія самой Россіи, хотя можетъ-быть и съ соблюденіемъ со стороны Австріи большаго чѣмъ прежде внѣшняго приличія по отношенію къ русскому имени. Вотъ на какомъ соображеніи основаны догадки нѣмецкихъ публицистовъ о предполагаемомъ будто бы свиданіи Русскаго и Австрійскаго монарховъ, въ которое мы съ своей стороны, разумѣется, не вѣримъ, да и не способны повѣрить.
   Россія никому не угрожаетъ войною; ни на чей миръ не посягаетъ; въ западно-европейскія междоусобныя распря не имѣетъ ни охоты, ни повода вмѣшиваться. Всѣ это знаютъ и вѣдаютъ, слѣдовательно ей нѣтъ и надобности расточать какія-то особливыя, нарочитыя увѣренія въ своемъ миролюбіи или просто даже въ желаніи сохранить миръ, и именно теперь, когда она занята равными преобразованіями у себя дома. Если кто угрожаетъ миру, такъ это Австрія, побуждаемая Германіею, и не то что миру западныхъ державъ между собою, но миру самой Россіи въ лицѣ Славянскихъ балканскихъ племенъ. Не Россія Австріи, а Австрія Россіи должна выдать ручательство мира...
   Какой бы кризисъ ни переживала теперь Россія, какъ бы ни была она поглощена заботами о своихъ внутреннихъ дѣлахъ,-- она не перестаетъ и не перестанетъ быть великою державою съ великимъ, міровымъ историческимъ призваніемъ. Живъ Богъ и живъ Русскій народъ и нисколько не расположенъ малиться,-- на что можетъ-быть уже готова была бы обречь его, въ своемъ дрябломъ и трусливомъ пессимизмѣ, нѣкоторая часть нашей интеллигенціи съ петербургской бюрократіей и дипломатіей вкупѣ. Внутренняя наша политика не должна заслонять политику внѣшнюю, и внутреннее наше оздоровленіе немыслимо при уклоненіи Россіи отъ ея историческаго призванія, при нарушеніи нами нашего нравственнаго международнаго долга, при ущербѣ нашей государственной силы, при оскорбленіяхъ, наносимыхъ извнѣ нашему государственному достоинству и чести, однимъ словомъ,-- при внѣшней политикѣ, чуждающейся прямыхъ интересовъ нашего отечества, какъ единственной, вполнѣ независимой православно-славянской державы.
  

Москва, 31 октября 1881 г.

   Порабощеніе Сербіи Австро-Венгріей надвигается быстро. Только что въ прошломъ No мы перечислили права этой монархіи на благодарность Балканскихъ Славянъ и на русскую дружбу, какъ новый блистательный успѣхъ австро-венгерской вражды стяжалъ ей новое право на признательность Россіи и Славянскаго міра.... Мы разумѣемъ то насильственное смѣщеніе высокопреосвященнаго Михаила съ престола Сербской митрополіи, при извѣстіи о которомъ содрогнулась негодованіемъ вся православная Русь вмѣстѣ со всѣми единовѣрными ей народами. Оффиціально, разумѣется, Австрія въ сторонѣ, какъ бы ни причемъ; но въ томъ и состоитъ искусство ея вождей, что они обратили настоящее сербское правительство въ подобострастное, раболѣпное орудіе австрійской политики, умудрились заставить его собственными же руками подтачивать одну за одной всѣ основаны сербской національной независимости,- собственными руками опутывать родную страну австрійскою сѣтью, и наконецъ навести предъ лицомъ всего свѣта, въ особѣ митрополита, наглое оскорбленіе не только Сербской, но и всей Православной церкви, не только самой Сербіи, но и Россіи. Читатели "Руси" знаютъ изъ помѣщенныхъ въ ней корреспонденцій -- какими подвигами систематическаго предательства уже ознаменовало себя такъ-называемое "либеральное" министерство Пирочанца-Новаковича-Міатовича-Гарашанина въ краткій еще періодъ своего существованія. Еслибы на мѣстѣ ихъ распоряжались австро-венгерскіе чиновники, они не могли бы вѣрнѣе и лучше сослужить службу австро-венгерскимъ замысламъ противъ славянской свободы. Желѣзнодорожною конвенціей и рядомъ столь же постыдныхъ трактатовъ подчинивъ Сербское княжество австрійскому экономическому игу, сербскіе министры конечно не могли (впрочемъ даже и не пробовали) удержаться на той наклонной плоскости, на которую стали: за торговыми трактатами послѣдовалъ позорный договоръ о выдачѣ Австріи всѣхъ тѣхъ несчастныхъ бойцовъ -- Сербовъ Босніи и Герцеговины, которые съ оружіемъ въ рукахъ пытались отстаивать свою независимость противъ австро-мадьярскихъ полчищъ и искали! потомъ убѣжища въ независимомъ княжествѣ Сербскомъ: недавно, шестеро изъ нихъ, выданные сербскимъ правительствомъ, уже разстрѣляны публично австрійскими миротворцами!...
   Такое низкое угодничество предъ Австріей, такое посягательство сербскаго министерства на честь, на политическую самостоятельность Сербскаго народа мыслимо (и вполнѣ логически) не иначе, разумѣется, какъ одновременно съ отчужденіемъ отъ Россіи -- зиждительницы сербской свободы. Такъ оно и было на дѣлѣ.... Оффиціальные и оффиціозные органы Княжества стали наполняться статьями враждебными, оскорбительными для насъ по мысли и тону, прямо, съ очевидною цѣлью подорвать въ сознаніи Сербскаго народа обаяніе русскаго имени, вытравить изъ его души то чувство братской любви къ Россіи, которое присуще и всѣмъ единовѣрнымъ намъ племенамъ славянскимъ: Министръ народнаго просвѣщенія. Новаковичъ, подслуживаясь Австріи, запретилъ преподаваніе въ гимназіяхъ русскаго языка и замѣнилъ его обязательнымъ преподаваніемъ нѣмецкаго.
   Но на этомъ пути дѣятельности сербское министерство и австро-мадьярскіе его руководители встрѣчали человѣка, котораго имя, любимое, высокочтимое всѣмъ Сербскимъ народомъ, служило знаменемъ сербской народности и патріотизма, служило символомъ неразрывнаго духовнаго съ Россіей) союза, а стало-быть и протестомъ противъ всякой враждебной Россіи системы дѣйствій. Этотъ человѣкъ -- митрополитъ Михаилъ, болѣе четверти вѣка неутомимо и безкорыстно подвизавшійся въ служенія Православной церкви и своему народу. Пламенный Сербъ-народолюбецъ, онъ въ особенности много и успѣшно потрудился для дѣла сербской политической независимости иввнѣ и дѣла мира внутри: ему, главнымъ образомъ, обязана своимъ укрѣпленіемъ на сербскомъ престолѣ династія Обреновичей въ теченіи всѣхъ превратностей послѣдней четверти вѣка.... Воспитанникъ и магистръ Кіевской духовной академіи, одинъ изъ образованнѣйшихъ людей Сербіи, онъ любилъ Россію, онъ дорожилъ ея обаяніемъ, разумѣлъ ея историческое призваніе въ мірѣ Славянскомъ, неизмѣнно вѣрилъ въ ея назначеніе и будущность. Онъ не переставалъ поддерживать живыя сношенія съ нею; онъ могущественно содѣйствовалъ утвержденію нравственной и политической взаимности обоихъ народовъ. Кто въ Россіи не знаетъ (а мы это знаемъ едва ли не ближе всѣхъ), какую неустанную дѣятельность проявилъ онъ въ годину 1876 г.? Отъ него понеслись тѣ воззванія, которыя, огласившись во всѣхъ, не только городскихъ, но и сельскихъ церквахъ всѣхъ концовъ нашей пространной земли, возбудили Русскій народъ на достославный, великій, святой подвигъ самопожертвованія -- за свободу и вѣру славянскихъ братьевъ! Онъ былъ центромъ, къ которому стремились всѣ приношенія, къ которому обращались со всѣми своими нуждами наши добровольцы, и нѣтъ Русскаго, который бы не вынесъ о немъ изъ Сербіи благодарнаго воспоминанія....
   Но именно поэтому такое авторитетное въ народѣ лицо, служившее живымъ звеномъ Сербіи и Россіи, и было какъ бѣльмо на глазу у Австро-Венгріи и министерства Пирочанца-Новаковича и К°. Уже нѣсколько мѣсяцевъ сряду австрійскія и мадьярскія газеты указывали на митрополита Михаила какъ на помѣху австрійскимъ планамъ, какъ на человѣка "русской партіи", котораго необходимо сбыть Еще недавно писали онѣ же, что австрійскому дипломатическому агенту дана инструкція: настаивать на удаленіи Михаила. Такое требованіе казалось намъ только нахальнымъ, но неисполнимымъ; намъ все еще не вѣрилось, чтобы предательское усердіе сербскихъ министровъ способно было посягнуть на святость сана и на лучшее имя Сербіи. Не вѣрилось тѣмъ болѣе, что тѣ же австро-венгерскія газеты, одновременно съ хвалебными гимнами сербскому министерству, требовали заключенія съ Княжествомъ военной конвенціи, въ силу которой было бы дозволено австрійскимъ войскамъ двинуться свободно чрезъ Сербію -- для порабощенія Славянъ на Балканскомъ западѣ и югѣ, вплоть до Эгейскаго моря! Но заключеніе подобной конвенціи представлялось немыслимымъ, пока митрополитъ Михаилъ правитъ Сербскою церковью... Необходимо было найти предлогъ, чтобы избавиться отъ этого человѣка русской партіи, и предлогъ найденъ.
   Благодаря конституціонному механизму, дозволяющему, посредствомъ искусственнаго подбора голосовъ, составлять потребное большинство для того, чтобы законнымъ, легальнымъ образомъ постановлять, отъ имени народа, рѣшенія противныя и совѣсти, и интересамъ народа,-- министерство провело въ скупщинѣ законъ о наложеніи таксы на полученіе духовными лицами даровъ Святаго Духа при посвященіи ихъ въ санъ іерея и епископа, а также на всѣ различныя степени духовной іерархіи.
   Простой народъ въ Сербіи, съ тѣхъ поръ особенно, какъ древняя, славянская скупщина превратилась въ европейскій парламентъ,-- почти не "представленъ" въ этомъ парламентѣ (особенно на Малой скупщинѣ) или же "представленъ" въ лицѣ содержателей кафанъ и меанъ (корчемъ) -- нѣчто въ родѣ нашихъ кулаковъ. Сербская же интеллигенція, къ несчастію, заражена въ немаломъ числѣ своихъ представителей тою же болѣзнью европейничанья и обезьянства, какая губитъ и у насъ столько умовъ. Она обзавелась, какъ и подобаетъ странѣ "культурной" (изображенной, говоря по сербски), да еще надѣленной благами конституціи, не только консерваторами и либералами, но даже и радикалами, всяческими партіями и фракціями; она, отчасти какъ и у насъ, отрѣшившись отъ коренныхъ началъ народнаго духа, гонится за вздорными призраками, играетъ въ либеральныя погремушки. Прослышавъ, что за границей толкуютъ о клерикализмѣ, о культурной борьбѣ, мучимая вожделѣніемъ прослыть "передовою", она (все во имя народа!) охотно примкнула къ упомянутому предложенію своего австро-мадьярскаго министерства о таксированіи даровъ Св. Духа,-- и нужное большинство голосовъ состоялось.
   Митрополитъ Михаилъ протестовалъ противъ закона, находя въ немъ сходство съ симоніей, протестовалъ не одинъ, а отъ имени и за подписью всего Сербскаго синода. Вслѣдъ затѣмъ министерство, съ цѣлью -- окончательно разорить православную въ Сербіи церковь и подчинить ее государству, составило еще четыре новые проекта: 1) о передачѣ всѣхъ брачныхъ дѣлъ изъ консисторіи въ свѣтскіе суды; 2) о конфискаціи монастырскихъ имѣній безъ вознагражденія; 3) объ обложеніи церквей и монастырей 10% сборомъ съ дохода; 4) о замѣнѣ для служителей церкви рясы общимъ гражданскимъ костюмомъ (вотъ какой утонченный "либерализмъ"!). По сообщеніи этихъ проектовъ митрополиту, онъ, вмѣстѣ съ синодомъ, допустивъ уступки въ маловажныхъ статьяхъ, отвергъ другія на каноническомъ основаніи... 16 октября послѣдовало личное объясненіе митрополита съ сербскою властью. Митрополитъ остался твердъ,-- и тогда, къ несказанному ликованію австрійскаго дипломатическаго агента, главнаго вдохновителя и подстрекателя всей этой интриги, послѣдовали указы: одинъ объ "отрѣшеніи митрополита Михаила отъ управленія Бѣлградскою епархіею и отъ званія митрополита Сербіи",-- другой о "назначеніи епископа Неготинскаго Моисея митрополитомъ Сербіи вмѣстѣ съ управленіемъ Бѣлградскою епархіей". (Таковъ подлинный текстъ указовъ, и телеграфныя сообщенія о назначеніи Моисея лишь администраторомъ оказываются не вѣрны)...
   Митрополитъ Михаилъ палъ, но не уступилъ: его удалось сломить, но не согнуть. Онъ отвѣтилъ на указъ посланіемъ къ князю, въ которомъ обычно смиренный и кроткій, онъ является во всемъ величіи и достоинствѣ іерарха, безстрашнаго, непреклоннаго блюстителя правъ и каноновъ церкви. Онъ обратился съ протестомъ къ патріархамъ и къ Русскому Синоду. Нѣсколько ниже читатели прочтутъ это посланіе въ переводѣ, къ сожалѣнію не съ сербскаго (котораго мы еще не получили), а съ нѣмецкаго текста, напечатаннаго въ австрійскихъ газетахъ.
   И все это въ сущности было только предлогомъ! Ибо главною цѣлью было очистить поле для безпрепятственнаго дѣйствія австрійской политики,-- устранить народнаго человѣка, "представителя русской партіи" въ Сербіи... Безъ сомнѣнія по настоянію Австро-Венгріи и для того, чтобъ изгнаніе митрополита оправдать не однимъ его сопротивленіемъ правительственному посягательству на церковные каноны, а и болѣе важными политическими основаніями, совершено надъ старѣйшимъ святителемъ Сербіи возмутительное насиліе: жандармы ворвались въ его жилище съ тѣмъ же Новаковичемъ во главѣ и произвели обыскъ... Это извѣстіе почерпнуто нами изъ частнаго письма, присланнаго въ Москву изъ Бѣлграда...
   "Помимо всякихъ иныхъ соображеній этотъ актъ (т. е. низложеніе митрополита) можетъ быть разсматриваемъ прежде всего какъ манифестація въ пользу добрыхъ отношеній сербскаго правительства къ Австро-Венгріи: въ Бѣлградѣ, по всему видно, уже не боятся гнѣва Россіи!..." Такъ гласитъ оффиціозный нѣмецкій органъ мадьярскаго правительства... Нужны ли еще комментаріи?
   Въ опасную игру играетъ Сербскій князь Михаилъ Обреновичъ... Народъ, давно уже недовольный угодничествомъ правительства предъ Австрійцами и Мадьярами, православный Сербскій народъ не останется безмолвенъ въ виду такого оскорбленія Православной церкви. Слѣдуетъ однако-жъ надѣяться, что народная мудрость предохранитъ на сей разъ Сербію отъ революціи, ибо не только революція, но и всякіе серьезные безпорядки могутъ подать Австро-Венгріи, или даже самому сербскому министерству, предлогъ ввести въ княжество австро-мадьярскихъ солдатъ съ задачей "умиротворенія"... Но ради чего же собственно популярнѣйшій и наиболѣе уважаемый человѣкъ Сербіи принесенъ въ жертву "добрымъ отношеніямъ сербскаго правительства къ Австро-Венгріи?" Какимъ образомъ могъ митрополитъ служить помѣхою дружнымъ слѣдственнымъ отношеніямъ обоихъ правительствъ? Жили же они въ мирѣ съ 1859 года, когда епископъ Михаилъ былъ возведенъ на митрополичій престолъ? Развѣ онъ когда-либо проповѣдывалъ войну или вражду съ австро-венгерскимъ правительствомъ? Никогда, разумѣется,-- но онъ былъ другомъ Россіи; но онъ не мирился съ мыслью о порабощеніи Сербіи и Балканскихъ Славянъ нѣмецко-мадьярской политической гегемоніи... Теперь для этой мысли наступаетъ торжество, теперь предстоитъ ей перейти въ дѣло при главномъ пособничествѣ сербскаго министерства, а князю Милану превратиться въ генералъ-губернатора Австро-Венгерской имперіи, хотя можетъ быть съ титуломъ Сербскаго короля... Но на это Сербское племя не пойдетъ... Что же тогда?...
   Выходъ мирный и справедливый возможенъ только одинъ: предательское министерство Пирочанца-Новаковича и Ко должно пасть; митрополитъ снова возстановленъ въ своемъ званіи; протесты синода должны быть переданы на разсмотрѣніе новой скупщины....
   Еще два слова для тѣхъ; кто съ худоскрываемымъ злорадствомъ вздумалъ бы издѣваться надъ слабостью "русской партіи" въ Сербіи, какъ и въ прочихъ Славянскихъ земляхъ... Не знаютъ, не смыслятъ они -- что такое русскія партіи въ средѣ нашихъ единоплеменниковъ и единовѣрцевъ! Въ томъ и состоитъ отличіе Россіи отъ всѣхъ прочихъ европейскихъ государствъ, что ея партіи вездѣ и всюду, но въ особенности въ Славянскихъ странахъ -- сами народы. Вотъ наши русскія партіи! Ибо никакихъ личныхъ, эгоистическихъ цѣлей Россія не преслѣдуетъ, и ея интересы не только не идутъ въ раврѣвъ, не противорѣчатъ истиннымъ интересамъ мѣстнымъ, народнымъ, но напротивъ тождественны съ ними. Связь Славянскихъ народовъ съ Россіей, чувство, влекущее ихъ къ ней -- явленіе естественное, органическое, свободно вытекающее изъ самой глубочайшей глуби народнаго существа. Это вовсе не означаетъ непремѣннаго сочувствія къ тому или другому лицу, въ настоящимъ административнымъ порядкамъ или положенію дѣлъ въ Россіи. Какъ можно любить свое отечество, независимо отъ случайныхъ и преходящихъ политическихъ его неустройствъ и болѣзней; какъ самъ Русскій народъ любитъ Россію и остается вѣренъ своимъ народнымъ идеаламъ, несмотря на уклоненіе отъ нихъ своей образованной общественной и правящей среды,-- такъ относятся къ Россіи и Славянскія племена, составляя съ нею единый духовно-племенной организмъ. Это непреложная истина. Одно и то же чувство живетъ и въ Сербскомъ народѣ, во всѣхъ его развѣтвленіяхъ (православныхъ), и въ Болгарскомъ. Кто между Славянами не причастенъ этому чувству, тотъ врагъ своего народа, тотъ уже не заодно съ нимъ, отрѣшился отъ основъ его духа!... Поэтому и вся такъ-называемая интеллигенція, въ княжествѣ ли Сербскомъ, въ княжествѣ ли Болгарскомъ, въ Восточной ли Румеліи,-- именуйся она либеральною, радикальною или консервативною,-- какъ только она становится во враждебное отношеніе не къ тому или другому изъ русскихъ людей, не къ той или другой мѣрѣ русскаго правительства, а къ Россія вообще, и думаетъ умалить славянское братское старѣйшинство Русскаго народа,-- повинна въ измѣнѣ своей собственной народности и народу, предаетъ, сама того легкомысленно не сознавая, кровные народные интересы иностранцамъ -- исконнымъ врагамъ Славянства. Тѣ "либералы" въ средѣ интеллигенціи Славянскихъ племенъ, которые въ настоящее время отвращаются православія во имя культуры и въ силу либерализма отчуждаются Россіи,-- куютъ собственными руками австро-мадьярскія для себя оковы!... Вотъ почему народъ, въ тѣсномъ смыслѣ этого слова,-- простой народъ, тотъ, которымъ только и стоитъ народная личность въ мірѣ Славянскомъ, вездѣ и всегда -- за Россію. Противъ нея только отщепенцы своего народа, сознательные и безсознательные измѣнники своей земли, и въ случаѣ торжества ихъ направленія -- будущіе вольные и невольные холопы Австро-Мадьяръ. Пусть примутъ это къ свѣдѣнію и въ Сербіи, и въ Болгаріи, и въ Румеліи!
  

Москва, 7 ноября 1881 г.

   Дѣла сербскія представляются еще въ той же неопредѣленности. Митрополитъ Михаилъ съ твердостью и неустрашимостью, достойными праваго дѣла и высокаго сана, отказывается оставить метрополію иначе, какъ уступивъ внѣшней силѣ. А употребить насиліе надъ митрополитомъ, заточить его въ монастырь, это сербскому правительству могъ бы посовѣтовать только его лютый врагъ. Сербскіе епископы протестовали, но потомъ, увѣряютъ, уступили давленію правительства и признали новаго назначеннаго правительствомъ митрополита. Русское правительство, сколько мы знаемъ, рѣшилось поставить все это дѣло на каноническую почву. Святѣйшій Синодъ, говорятъ, уже вошелъ въ сношеніе съ Константинопольскимъ патріархомъ. Нѣтъ сомнѣнія, что протестъ Русской и Константинопольской церкви, за которымъ послѣдуютъ, вѣроятно, протесты предстоятелей церковныхъ и въ прочихъ православныхъ земляхъ, поставитъ Сербскую церковь въ такое положеніе, которое страна терпѣть не захочетъ, и князь Миланъ волей-неволей долженъ будетъ смѣнить свое министерство и уступить. Какъ ни ликуютъ теперь австрійскія газеты, какъ ни стараются онѣ утѣшить своихъ сербскихъ друзей, что вотъ и они, по примѣру нѣкоторыхъ просвѣщенныхъ странъ, обзавелись культурною борьбою, что для торжества цивилизаціи государство должно побѣдить церковь, и пр., но мы думаемъ, что австрійскіе и сербскіе политики нѣсколько обочлись въ разсчетѣ. Нарывъ австроманіи въ сербскомъ правительствѣ вскрылся слишкомъ рано и обнаружилъ предъ всѣмъ народомъ свойства тайно созрѣвшаго недуга: моментъ не очень-то удобный для провозглашенія князя королемъ Сербіи! Не можетъ же однако судьба Сербскаго племени зависѣть отъ судьбы министерства Пирочанца и К°... Неужели же славное, геройское нѣкогда Сербское племя для того только и добыло себѣ самостоятельное политическое бытіе, чтобы стать игралищемъ австрійской политики и выродившейся потѣшной интеллигенціи, холопствующей предъ "Швабами"?... Что все это дѣло подготовлялось издавна и не по поводу только закона о таксахъ, можетъ служитъ слѣдующее сообщенное намъ письмо митрополита Михаила отъ 9 октября въ Петербургъ, стало быть слишкомъ за недѣлю до катастрофы. Письмо отвѣчаетъ на поздравленіе со днемъ имянинъ митрополита:
  
   Душевно біагодарю за ваше вниманіе и благорасположеніе во днѣхъ моей скорби и жизни крестоносной. Вамъ извѣстно Тяжелое положеніе мое послѣ выдуманной интриги Т_и_с_ы (венгерскаго министра-президента) относительно денегъ присланныхъ будто бы г. П.... и по многимъ другимъ причинамъ. Пусть васъ не удивитъ, есла услышите, что меня прогнали или уничтожили. Что бы ни было, я съ вѣрою приму волю Господа, промышляющаго о всѣхъ во спасеніе.

Михаилъ.

  

Москва, 14 ноября 1881 г.

   Никто не можетъ отрицать, что вотъ уже нѣсколько лѣтъ, даже и до сихъ поръ -- не по себѣ, неможется что-то русскому человѣку. Трудно опредѣлить наше современное общественное состояніе однимъ словомъ, но несомнѣнно одно: недугъ этотъ вовсе не матеріальнаго, не экономическаго, а нравственнаго свойства. Д_у_х_ъ н_а_ш_ъ н_е_д_у_ж_е_н_ъ, вотъ что. Онъ словно пригнетенъ, пришибленъ: крылья -- скажемъ съ поэтомъ -- повисли, нѣтъ размаху; полетъ оробѣлыхъ думъ тяжелъ* и низокъ; сердце, даже безъ видимаго повода, щемитъ и ноетъ. И какъ ни старается разсудокъ наладить внутренній строй человѣка соразмѣрно съ требованіями и условіями данной минуты; какъ ни напрягается добросовѣстная воля привлечь всѣ силы, всѣ способности ума къ успѣшному исполненію предлежащаго рабочаго долга,-- но безъ одушевленія, безъ надежды, безъ вѣры въ себя и въ свой трудъ не только великое дѣло, никакая работа не спорится: дѣланіе лишено творчества, дѣйствіе -- безъ воздѣйствія, никого и ничего не живитъ! А именно одушевленія, смѣлой надежды, вѣры дерзающей намъ и недостаетъ. Не дадутъ ихъ и не возмѣстятъ ихъ сами но себѣ никакія мѣропріятія, содѣйствующія внѣшнему народному благосостоянію или "упорядочивающія" взаимное соотношеніе пружинъ и колесъ государственнаго механизма. Ибо не о хлѣбѣ единомъ живы народы, какъ и отдѣльныя лица; не вещественная только польза пользуетъ, и государство не механизмъ, а живой организмъ, которому колеса и пружины правительственной машины служатъ только подспорьемъ и средствомъ. Самый успѣхъ наиразумнѣйшихъ экономическихъ мѣръ зависитъ отъ общаго духа жизни, а слышимъ ли мы, ощущаемъ ли кругомъ себя и межъ насъ могучее вѣяніе духа жизни?... О, если-бы онъ повѣялъ!...
   Странное что-то содѣялось съ нами. Великая страна -- богатырь -- какъ-будто на положеніи больничнаго "слабосильнаго", и порція ему, богатырш, по положенію, "слабосильная" отпускается, и лѣчится онъ спертымъ воздухомъ, и рѣчи ведутся вокругъ него не во весь голосъ, а лишь вполголоса, и будто петербургскимъ сѣрымъ, скучнымъ днемъ заволокло всю нашу страну. Безпокойно озирается она кругомъ: нѣтъ ли гдѣ возблистанія свѣта,-- добраго свѣта, подателя жизни,-- но облака все еще не сдвинулись съ неба, еще давятъ духъ... Принято твердить, и всѣ мы вторимъ, всѣ будто и сами повѣрили, что Россія теперь и бѣдна, и немощна, и вообще въ самомъ пока ненадежномъ состояніи,-- что ей теперь впору одно -- быть тише воды и ниже травы, пока не оздоровѣетъ... И вотъ, унылые, пристыженные, мы поминутно щупаемъ себѣ пульсъ и тревожно всматриваемся въ зеркало... Что за притча?...
   Конечно, есть отъ чего чувствовать себя пристыженнымъ, есть отъ чего возмутиться духомъ. Еще горитъ у насъ у всѣхъ на челѣ позоръ, покрывшій Россію въ день 1 марта. И не однимъ этимъ позоромъ мы пригнетены, но и боязнью новыхъ подобныхъ позоровъ... Одна ужъ эта боязнь, боязнь основательная и тѣмъ болѣе унизительная для нашей чести, бросаетъ краску въ лицо... Но именно въ настоящіе дни, рядомъ съ этими ощущеніями, есть уже мѣсто и для чувствъ менѣе тяжкаго свойства. Сдается, что мѣра долготерпѣнія нашего переполнилась, что уныніе начинаетъ переходить въ негодованіе (а негодованія, плодотворнаго негодованія, было у насъ слишкомъ мало въ предшествовавшіе годы!); что разразившійся надъ нами громъ, если и не разсѣялъ тяжелыя тучи, то во всякомъ случаѣ нѣсколько разрѣдилъ атмосферу. Ибо, какъ ни ужасно событіе 1 марта, но состояніе общественнаго духа -- именно въ предшествовавшіе два-три года -- было еще тяжеле, еще безнадежнѣе, еще безнравственнѣе. Да, по истинѣ безнравственна та общественная атмосфера, которая зарождается отъ упадка духа, отъ унынія, отъ утраты въ странѣ вѣры въ свое народное достоинство, въ свои собственныя силы,-- безнравственна атмосфера, которая глушитъ всякое проявленіе доблести, въ которой не хватаетъ души даже на негодованіе, а только развѣ на глумленіе и самооплеваніе!...
   Но вѣдь и за прошлое недавнее время такое безнравственное состояніе общественнаго духа развѣ не можетъ быть одинаково объяснено цѣлымъ непрерывнымъ рядомъ подлыхъ позорящихъ насъ злодѣяній, чинимыхъ героями нашего времени, исповѣдниками револьвера, кинжала и динамита? Конечно можетъ; объясненіе это вѣрно, но не вполнѣ. Почему же непрерывный рядъ этихъ злодѣяній начинается именно со второй половины 1878 года? Вѣдь эта шайка революціонеровъ или анархистовъ, или политическихъ нигилистовъ, этотъ своего рода польскій ржондъ возникъ въ нашей странѣ, какъ доказываетъ изслѣдованіе, напечатанное въ "Современныхъ Извѣстіяхъ", чуть ли не съ эпохи Чернышевскаго, одновременной съ польскимъ возстаніемъ,-- ознаменовался первымъ покушеніемъ на цареубійство еще въ 1866 г., огласился потомъ процессомъ Нечаевцевъ и Нечаева, слѣдствіемъ Писарева, процессомъ двухсотъ подсудимыхъ и многими другими попытками и заговорами. Почему же однако весь этотъ ржондъ, со всѣмъ своимъ значеніемъ и опасностью, отошелъ на задній планъ, словно потонулъ, въ годину Сербской войны и нашей затѣмъ войны съ Турками за освобожденіе Болгаръ,-- почти вплоть до Берлинскаго договора?...
   Слово произнесено. Однимъ изъ самыхъ главныхъ виновниковъ той деморализаціи, того приниженнаго состоянія общественнаго духа, которое такъ-сказать уготовило, удобрило почву для широкаго развитія и дѣятельности "крамолы" и открыло эру убійствъ и подкоповъ,-- былъ, мы въ томъ убѣждены, Берлинскій трактатъ. Никогда нація не падала такъ низко и съ такой высоты! Это былъ, продуктъ чисто петербургскій, побѣда петербургской бюрократіи надъ Россіей. Такого трактата и невозможно было бы утвердить въ Россіи нигдѣ кромѣ Петербурга и изъ Петербурга.
   Вспомнимъ только славную эпопею 1876-го, 1877-го и начала 78-го годовъ. Осмѣлимся вспомнить, ибо если и поминаются доселѣ отдѣльные эпизоды преимущественно послѣдней, такъ-сказать регулярной войны, т. е. доблестные подвиги нашихъ войскъ въ разныхъ мѣстахъ Болгаріи, то о чувствѣ одушевлявшемъ нашихъ солдатъ, кромѣ побужденій храбрости и воинскаго долга,-- о движеніи добровольцевъ, о подъемѣ народнаго духа, у насъ принято теперь умалчивать, заминать рѣчь, даже какъ бы стыдиться: Берлинскимъ трактатомъ намъ какъ будто отшибло самую память сердцу которое однакожъ такъ сильно, такъ шибко жило и билось въ эти достопамятные годы! Или -- что правдоподобнѣе,-- мы пугливо хоронимъ ее въ себя поглубже, боясь новыхъ грубыхъ насмѣшекъ и оскорбленій, послѣ того, какъ уже надругался дипломатическій Берлинъ вкупѣ съ бюрократами и либеральными литераторами Петербурга надъ самыми лучшими, святыми порывами народной души... А мы имѣемъ нѣкоторое право свидѣтельствовать объ этихъ порывахъ, по крайней мѣрѣ въ годину 1876 г. Никакими искусственными мѣрами нельзя было бы вызвать того внезапнаго, могущественнаго нравственнаго подъема, который, неожиданно для всѣхъ, вопреки всѣмъ запорамъ и плотинамъ, всколыхалъ тогда нашъ океанъ-народъ и домчалъ потомъ его исполинскія волны до самыхъ стѣнъ Константинополя, почти до паперти Святой Софіи...
   Нѣтъ сомнѣнія, что онъ движимъ былъ самою историческою стихіей, тѣмъ міровымъ призваніемъ, въ которомъ конечно народныя массы не отдаютъ себѣ яснаго, сознательнаго отчета, но который живетъ въ нихъ на степени внутренняго неодолимаго инстинкта. Ближайшимъ же побужденіемъ для народа былъ подвигъ правды и вѣры. Этого никогда не поймутъ наши реалисты! Дошло до свѣдѣнія народнаго, что тамъ, гдѣ-то, въ единоплеменной странѣ, гибнутъ христіане, отчаянно сражаясь въ неравномъ бою съ мусульманами за свою свободу и вѣру, и въ этихъ "практикахъ" мужикахъ (вѣчно, по описанію разныхъ Глѣбовъ Успенскихъ, смотрящихъ въ землю, или разсчитывающихъ барыши, смердящихъ духовными язвами и проказой) воспрянула во всемъ величіи и мощи смиренія, изъ-подъ гнета собственныхъ скорбей и нуждъ, лишь временно сдавливаемая, но вѣчно живая христіанская душа. Нуженъ подвигъ русскому человѣку,-- какъ вообще всѣмъ сильнымъ душамъ потребно порою развернуть во всю ширь свои крылья и, взмахнувъ распростертыми крылами, вознестись хоть на мигъ въ высоту, надъ мелочью и пошлостью земной жижи... Если самъ нашъ крестьянинъ не всегда сподобляется подвига во имя Христово, то благоговѣйно чтитъ его въ другомъ. А въ 1876 г. подвигъ предсталъ предъ нимъ какъ бы всѣмъ доступный. Послышалъ онъ позывъ въ сердцѣ своемъ,-- и вотъ, въ толпѣ всякихъ проходимцевъ, гулякъ, болѣе или менѣе "благороднаго званія", внезапно выдѣлялись предъ изумленными взорами членовъ Московскаго Славянскаго Комитета какіе-нибудь крестьяне изъ-за Волги или съ Дона, падали на колѣни и упорно, неотступно молили отправить ихъ въ Сербію. На всѣ увѣщанія, что идти воевать имъ не слѣдъ, такъ какъ военнаго ремесла не знаютъ, что кромѣ опасности придется имъ терпѣть всяческую нужду и служить безъ жалованья,-- на всѣ эти доводы былъ одинъ отвѣтъ: "хотимъ помереть за крестьянство, за Крестъ, за вѣру"!... А эти, издалека пришедшіе мужики, міромъ присланные по выбору сельскаго общества, для того, чтобы и ему не быть въ нѣтѣхъ, какъ говорилось встарь, въ этой всенародной, хотя и не государевой службѣ! Да, тѣмъ именно сильнѣе ложилась на совѣсть народную эта повинность, что она была добровольная, а не обязательная, что дѣло помощи христіанамъ онъ считалъ не только правительственнымъ, но своимъ, пока еще исключительно своимъ, дѣломъ! Никто его не нудилъ, не гналъ, никто и не обольщалъ его никакими приманками... Безъ сомнѣнія, при болѣе правильной организаціи, при устройствѣ мѣстныхъ комитетовъ и правильнаго ихъ сношенія между собой, съ Московскимъ Комитетомъ и его Отдѣломъ въ Петербургѣ, не тысячи, а десятки тысячъ добровольцевъ наводнили бы Сербію; но Славянскій Комитетъ, повторяемъ, не предвидѣлъ, не ожидалъ такого движенія, самъ былъ застигнутъ врасплохъ, самъ кое-какъ организовался, въ догонку такъ-сказать за событіями... Конечно, какъ мы уже упомянули, одновременно съ подвижниками изъ простонародья, было не мало, преимущественно изъ контингента офицерскаго, людей праздношатающихся, забулдыгъ, своего рода "гарибальдійцевъ",-- но и между ними сколько же было людей образованныхъ, по истинѣ интеллигентныхъ (хотя конечно не изъ разряда современной лжелиберальной интеллигенціи), которые сами были преисполнены общенароднаго христіанскаго порыва и пали жертвами за святое дѣло: вспомнимъ имена Кирѣева, Раевскаго, Левашова и многихъ другихъ. Да и изъ гулякъ -- сколько ихъ беззавѣтно сложило тамъ свои головы, искупивъ, быть-можетъ честною смертью свою пустую, грязную ЖИЗНЬ!
   Вспомнимъ, какъ всѣ мы перемѣнились сами, какъ иначе жили въ эти дни всеобщаго, охватившаго Россію порыва. Все какъ-то сдвинулось съ своей пошлой обычной колеи. Сами наши смиренные іереи и архіереи почувствовали "дерзновеніе" и не спрашиваясь никого, выходили на площади, служили молебны о ниспосланіи побѣды на враговъ "рабу Божію Михаилу" или "архистратигу славянскихъ силъ", какъ грянулъ гдѣ-то, подлаживаясь къ церковному стилю, одинъ басистый дьяконъ!... Все пришло въ безпорядокъ, но какой душеспасительный, благой безпорядокъ! Безпорядокъ чисто наружный, при которомъ ни о какихъ нигилистахъ было и слыхомъ не слыхать! Какъ будто ихъ и не бывало! Притихли, попрятались.... Вспомнимъ эти денежныя приношенія, эти милліоны рублей, составившіеся изъ милліоновъ истинно-вдовьихъ лептъ.... Сколько честнаго, сколько святаго, богоугоднаго совершилось тогда на необъятномъ просторѣ нашего отечества: вотъ эта атмосфера была здоровая, была нравственная и -- нигилизму неблагопріятная!
   Пусть себѣ отрицаютъ теперь смыслъ и характеръ этого явленія наши глумители-реалисты. Реализмъ безъ подкладки идеализма близорукъ, самонадѣянъ, скудоуменъ и въ добавокъ лжетъ самъ себѣ. Ему никогда не понять народа, ибо народъ представляется ему только совокупностью (аггрегатомъ) Ивановъ, Сидоровъ, Карповъ, изъ которыхъ онъ можетъ знать, разумѣется, только одного или нѣсколько, каждаго порознь. Для того же, чтобъ сколько-нибудь постичь
   то, что называется народомъ, этотъ неухватимый для внѣшняго анализа, чудесно живущій въ вѣкахъ и въ пространствѣ, цѣльный, единый организмъ,-- нужно нѣчто болѣе фотографическаго умѣнія, нуженъ процессъ идеализаціи, отвергаемый реализмомъ. Онъ лжетъ самъ себѣ потому, что воспроизводя какого-нибудь случайно допрошеннаго имъ кучера Пахома, не ограничивается скромнымъ заявленіемъ, что воспроизведенъ имъ фотографически только одинъ этотъ Пахомъ, не болѣе, а храбро притязаетъ на обобщеніе,-- слѣдовательно опять-таки идеализуетъ! Наши корреспонденты, разсыпавшись по Сербіи, увидѣли кое-гдѣ безпорядки, плохую организацію, кое-какія сценки въ кофейняхъ да на улицахъ, но не примѣтили главнаго: историческаго стихійнаго движенія, той "красоты смиренной", того священнодѣйствія души народной, которое сквозило сквозь безобразное внѣшнее рубище и нераздѣльную съ многолюдствомъ человѣческую пакость. Съ хлесткостью и развязностью, съ легкимъ сердцемъ только имъ свойственнымъ, они поспѣшили осмѣять, освистать, оплевать въ "либеральныхъ газетахъ", безъ разбора, огуломъ, какъ самихъ добровольцевъ (умѣвшихъ однако сдерживать три мѣсяца натискъ знаменитаго Омеръ-паши), такъ и все это возвышенное мгновеніе нашего народнаго бытія. Правда, одинъ изъ "либераловъ", Петръ Боборыкинъ, оцѣнивъ впослѣдствіи значеніе этого историческаго эпизода, воскликнулъ въ какомъ-то фельетонѣ: "Эхъ, сплоховали мы, не "спохватились! зачѣмъ мы (т. е. западники-либералы) дали "славянофиламъ (?!) стать впереди этого народнаго движенія, принять дѣятельное участіе въ этой эпопеѣ, а не ста"ли сами во главѣ народа? все отъ того, что мы не организованная партія!" и тому подобный вздоръ!... Напрасное сожалѣніе. Нашимъ западникамъ, принявшимъ теперь кличку "либераловъ", суждено всегда быть выброшенными за бортъ, остаться всегда въ сторонѣ при всякомъ подъемѣ, при всякомъ порывѣ, при всякомъ серьезномъ, общемъ проявленіи національнаго духа, во всѣ великіе моменты русской исторіи.
   Какъ ни осмѣивала, какъ ни порицала петербургская консервативная и либеральная бюрократія, съ цвѣтомъ высшаго общества вкупѣ, это выступленіе изъ береговъ народной духовной стихіи -- Царь не могъ отдѣлиться душою отъ своего народа. Вѣчно памятно будетъ это, во очію совершившееся наитіе историческаго духа, когда Царь въ Московскомъ Кремлѣ, къ неожиданности, къ изумленію своихъ министроыъ, держалъ (въ октябрѣ 76-го) свою рѣчь къ народу... Царь,-- человѣкъ исторіи по преимуществу, по преимуществу принадлежащій народу -- былъ тогда съ своимъ народомъ едино. Въ ту минуту пали всѣ средостѣнія. Но они тотчасъ же воздвиглись, какъ скоро Царь отшелъ въ Петербургъ. И какія муки внутренней борьбы должна была пережить его царственная душа, когда отвсюду, все что его окружало и облегало, принялось осуждать, затруднять, тормозить, разстраивать великое зачинавшееся всемірно-историческое дѣло... L'Impereur а subi l'opinion publique de Moscou -- "Государь поддался давленію общественнаго мнѣнія Москвы" -- твердила бюрократія съ дипломатіей, стараясь оправдать, ослабить значеніе неосторожныхъ будто бы кремлевскихъ словъ Русскаго Государя!! Война, кровопролитная война, готовилась не при содѣйствіи, а съ противодѣйствіемъ окружавшей среды! Тутъ-то сказался вѣковой разладъ Петербурга съ Россіей, проявилась та духовная рознь съ народной мыслью и совѣстью высшихъ, руководящихъ общественныхъ раболѣпствующихъ предъ Западною Европою классовъ, которую не примѣчаетъ современная якобы либеральная интеллигенція и о которой, недоумѣвая допрашиваетъ насъ "Русская Мысль"! Всѣ неудачи, всѣ постигшія насъ бѣды должны быть отнесены именно къ этому разладу: не на одномъ уровнѣ духовнаго подъема стояли народъ, армія и правящая, бюрократическая, военная, штатская, туда же и дипломатическая среда!.. Конечно, всѣ протестанты, когда потомъ довелось имъ лично участвовать въ кровавомъ бою, вѣрно исполнили долгъ воинской рыцарской чести,-- этого намъ не занимать стать,-- безстрашно дрались, безстрашно умирали, но (скажемъ мы по Погодински) недостаточно умѣть умирать по русски, нужно умѣть по русски же мыслить, чувствовать, жить...
   Много было потеряно дорогаго времени, но наконецъ война началась. Царь за рубежомъ Россіи, на самомъ театрѣ дѣйствій, страдальчески сострадая съ своимъ подвигоположникомъ-солдатомъ, нисходитъ, движимый истинно любвеобильною душою, съ высокой чреды царскаго сана до призрѣнія раненыхъ и утѣшенія умирающихъ людей своего народа... Если когда-либо предстояло удобство нашимъ заговорщикамъ-убійцамъ привести въ исполненіе свои преступные замыслы, направить на Государя свои выстрѣлы и удары,-- такъ именно тамъ, въ Горномъ Студнѣ и въ иныхъ мѣстахъ царскаго пребыванія... Но не достало духу и у нигилистовъ, и у нихъ опустились руки въ эти минуты высокаго народнаго духовнаго строя...
   Наконецъ, все, казалось, преодолѣлъ нашъ страстотерпецъ-народъ. Пала Турецкая Плевна, а съ нею, мнилось, и всѣ петербургскія, доморощенныя бюрократическія и дипломатическія Плевны. Какъ лава, устремились наши войска, вопреки всѣмъ расчетамъ послѣдняго слова военной науки, превозмогли всѣ преграды стратегіи, природы и климата. Вотъ уже и Царь-градъ, вотъ она, Святая Софія.....
   Нужно ли договаривать?
   Кто вырвалъ изъ нашихъ рукъ побѣду, купленную кровію полмилліона русскихъ людей и милліардами народнаго достоянія?... Западныя державы?-- Никто какъ мы сами. Та именно рознь, то отчужденіе нашей высшей образованной руководящей среды отъ національной мысли и чувства,-- вотъ что было виною. Не хватило вѣры въ себя самихъ и въ свое призваніе, не достало духу, не достало силы народнаго самосознанія... Восемь мѣсяцевъ стоять побѣдителемъ у воротъ Константинополя и потомъ отступить, оставивъ еще милліоны христіанъ въ рукахъ побѣжденнаго ислама, затѣмъ сѣсть на скамью подсудимыхъ и положить свершенный Русскимъ народомъ, его кровью и достояніемъ подвигъ во главу угла враждебной намъ и православнымъ Славянамъ западно-европейской политики, въ основу порабощенія Балканскаго полуострова Австрійцами... Неужели можно было думать, что такое нравственное паденіе Россіи не произведетъ въ ней убійственной деморализаціи? Только деморализаціи и можно было ожидать при той дисциплинѣ нашихъ войскъ и народа, которая устраняла возможность другой развязки... Самая тяжелая, самая кровопролитная изъ войнъ окончилась безъ торжества, безъ утѣшенія славы, безъ радости для народа. Недоумѣлый, онъ не праздновалъ мира, котораго такъ напряженно, но терпѣливо ждалъ. Ноникъ онъ духомъ, смутился мыслью. Поруганы были самыя лучшія, самыя святыя движенія его души. Солгали, видно, ему всѣ эти страстные порывы, эти прекрасный увлеченія! Потоптано, попрано все, чему мы еще недавно такъ пламенно поклонялись! Энтузіазмъ, одушевленіе, самоотверженіе, беззавѣтная готовность на жертвы, историческое призваніе Россіи, братство... все это вздоръ, праздныя, пустыя слова!...
   Ничего нѣтъ вреднѣе и опаснѣе, какъ подобное разочарованіе народа и общества въ правдѣ, въ разумности высшихъ стремленій своей души. Недовѣріе къ себѣ и къ правительству, тайное внутреннее недовѣріе овладѣло всѣми классами, и не скоро уже подвигнешь ихъ къ новому великодушному порыву... Обожглись!.. Таково было дѣйствіе трижды проклятаго Берлинскаго трактата, и намять народная не забудетъ его ближайшихъ со стороны Россіи соорудителей и радѣтелей... Конечно, разъ совершивъ отступничество отъ историческаго народнаго завѣта, высшей петербургской бюрократіи ничего не оставалось, какъ упорствовать въ томъ же направленіи и стараться скорѣе изгладить, стереть всѣ слѣды прошлаго энтузіазма, все напоминавшее былой е нравственный и политическій" безпорядокъ, особенно же годину добровольческаго движенія... Туда же во слѣдъ потянулась, разумѣется, и наша мнимо-либеральная интеллигенція, со всѣми Утиными и прочими обличителями и съ газетою "Голосъ", воспѣвшею хвалами Берлинскій конгресъ... Послѣдовало, какъ и должно было ожидать, закрытіе Московскаго Славянскаго Общества, къ вящему оскорбленію не только всѣхъ участниковъ лучшихъ недавнихъ мгновеній народной исторической жизни, но и всего Славянскаго міра, ради котораго только-что пролилась русская кровь. Въ презрѣніи стали всѣ тѣ, которые жертвовали жизнію въ нерегулярной, самовольной русской войнѣ съ Турками 1876 года. Вонъ идетъ калѣка-офицеръ, безрукій, безногій, и молитъ милостыни; онъ просилъ было о пенсіи, стучался во всѣ парадныя казенныя двери,-- но такъ какъ онъ провинился въ томъ, что потерялъ руку или ногу, хотя и въ бою противъ тѣхъ самыхъ Турокъ, съ которыми мы же потомъ регулярно дрались, однако подъ командою добровольца -- Черняева, на поляхъ Сербіи; такъ какъ онъ провинился въ томъ, что увлеченный народнымъ порывомъ, вышелъ въ отставку изъ нашей арміи я далъ себя изувѣчить братьевъ-христіанъ ради,-- "вонъ его, вонъ! Не увлекайся до самоотверженія! Не будетъ ему пенсіи, не будетъ прибора дѣтямъ ни его, ни даже убитыхъ самовольныхъ мучениковъ-офицеровъ!"... Какъ будто Сербско-Русская война не была первымъ актомъ той же самой драмы, которой наша же война въ Болгаріи была только вторымъ! какъ будто можно ихъ раздѣлять въ сознаніи и въ исторіи Русскаго народа!..
   За то, одновременно съ этою вопіющею несправедливостію дома, побѣдоносная Россія очутилась въ поношеніи у нашихъ друзей-враговъ за своими западными предѣлами. Съ нею уже не считаются; послѣ Берлинскаго трактата воображаютъ ее способною на всякое самоотреченіе во вредъ себѣ и въ пользу враждебныхъ Русскому народу политическихъ интересовъ... Великая наша держава, повторимъ, очутилась вдругъ въ положеніи слабосильной, обязанной сносить смиренно всякое поруганіе своей чести. Но это уже не смиреніе; это уже уничиженіе духа,-- того, чѣмъ живетъ и спасается человѣкъ...
   Не могло безнаказанно совершиться надъ великимъ историческимъ народомъ такое дѣяніе, которому имя Берлинскій трактатъ. Пусть не говорятъ, что какой-нибудь тамбовскій или самарскій мужикъ вовсе и не помышляетъ, да едва ли и вѣдаетъ о такомъ дипломатическомъ актѣ... Такія рѣчи только самообольщеніе Петербурга. Во сколько народъ вѣдалъ про войну 1876 года, жертвовалъ собою и своимъ достояніемъ, во сколько онъ вѣдалъ войну 1877 года (а не могъ же онъ не вѣдать, когда до милліона сыновъ его, солдатъ, принимало въ ней дѣятельное участіе, а самъ онъ дома жадно ловилъ каждое извѣстіе, и деревни въ складчину выписывали телеграммы и газеты),-- во сколько онъ вѣдалъ про войну, во столько же вѣдаетъ онъ про миръ и вѣдаетъ, что онъ намъ въ стыдъ и въ обиду. Чувство государственной чести и достоинства, и инстинктъ великихъ міровыхъ судебъ Россіи выношены въ нашемъ народѣ всею многострадальною тысячелѣтнею его исторіей. Понятно поэтому, что теперь, даже не отдавая себѣ яснаго отчета въ причинѣ, онъ поникъ духомъ и недоумѣваетъ... Одушевленіе смѣнилось уныніемъ, вѣра -- сомнѣніемъ, порывъ -- безсиліемъ воли, волненіе -- вялостью, затишьемъ, тяжелыхъ, соннымъ затишьемъ, подобно затишью водъ, которыя
  
   ...неподвижно спятъ
   И подъ лѣнивыми листами
   Презрѣнный производятъ гадъ.
  
   И развелся онъ, этотъ гадъ, на просторѣ, благодаря атмосферѣ національнаго безчестія и приниженнаго духа... И выползъ снова на свѣтъ Божій изъ своихъ норъ обрадовавшійся нигилизмъ, и дожили мы до вящаго позора, и посрамилась наша земля неслыханными въ мірѣ злодѣяніями, стала чуть не притчею во языцѣхъ.
   Но уже брезжитъ свѣтъ и занимается заря, послѣ томительной, долгой ночи... Да послужитъ же намъ былое въ поученіе, и да истребится наконецъ та духовная рознь, то взаимное отчужденіе высшихъ руководящихъ, общественныхъ классовъ и народа, то невѣдѣніе, неразумѣніе, неуваженіе своей родной земли, своихъ народныхъ задачъ и интересовъ,-- тотъ нашъ единственный недугъ, отъ котораго хилѣетъ лишенный внутренней цѣльности, но въ сущности крѣпкій и здоровый, нашъ историческій, великій, государственный организмъ...
  

Москва, 21-го ноября 1881 г.

   Митрополитъ сербскій, высокопреосвященный Михаилъ, на привѣтственную телеграмму, посланную ему 8-го ноября изъ Москвы и напечатанную въ 53 No "Руси", телеграфировалъ преосвященному Амвросію, епископу Дмитровскому, слѣдующій отвѣтъ: "Благодарю васъ и всѣхъ подписавшихся за братское поздравленье. Вѣрю вашей любви. Митрополитъ Михаилъ". Свѣдѣнія изъ Сербіи довольно скудны. Нужно предположить, что письма оттуда задерживаются на сербской или австрійской почтѣ. Мы знаемъ только, что митрополитъ Михаилъ переѣхалъ изъ дома митрополіи въ свой собственной небольшой домъ въ Бѣлградѣ, а исполнить свое первоначальное намѣреніе -- заточить его въ монастырь Св. Петра,-- сербское правительство пока не рѣшается, а можетъ быть и совсѣмъ отказалось. Константинопольскій вселенскій патріархъ ожидаетъ (или ожидалъ еще по тотъ срокъ, по который мы имѣемъ извѣстія) полученія протеста отъ высокопреосвященнаго Михаила, для того чтобъ войти въ сношеніе со всѣми автокефальными православными церквами и вмѣстѣ съ ними придти къ рѣшенію относительно настоящаго положенія Сербской церкви. Узнавъ о такомъ намѣреніи патріарха, сербское министерство оффиціально ходатайствовало о воспрещеніи патріарху вмѣшиваться въ сербское церковное дѣло (поступокъ вполнѣ достойный настоящихъ сербскихъ министровъ!), вслѣдствіе чего Порта уже повелѣла патріарху не. приступать ни къ какимъ дѣйствіямъ по сербскому церковному вопросу безъ ея спроса!.. Однимъ словомъ, и Австрія, и Порта служатъ обѣ пособницами сербскаго министерства въ его посягательствахъ на политическую независимость Сербскаго народа и на свободу общенія православныхъ церквей между собою!.. Но ми надѣемся, что султанскій запретъ будетъ отклоненъ нашимъ посольствомъ въ Константинополѣ и патріарху будетъ возвращена его свобода церковныхъ дѣйствій: на что-жъ бы и держать посольство Россіи въ Константинополѣ, когда бы оно не съумѣло отстоять предъ Портой права православной церкви!.. Но вотъ любопытное извѣстіе, сообщаемое чешскими газетами: заступающій, по указу князя, мѣсто сербскаго митрополита, епископъ Моисей, на привѣтствіе представлявшихся ему профессоровъ семинаріи и нѣкоторыхъ духовныхъ лицъ, отвѣчалъ будто бы такими словами: "будемъ молиться, да приведетъ Господь дѣла нашей церкви въ такое положеніе, чтобы нашъ многочтимый архипастырь Михаилъ могъ снова занять свое мѣсто". Такія слова не понравились сербскимъ министрамъ, увѣряютъ газеты... Желательно, чтобъ извѣстіе было вѣрное.
  

Москва, 28-го ноября 1881 г.

   Наша статья въ 53 No, о значеніи Берлинскаго трактата въ современной русской общественной жизни, вызвала, рядомъ съ сочувственными, и враждебные отзывы, и даже замѣтки болѣе или менѣе оффиціознаго. характера, или по крайней мѣрѣ съ оффиціознымъ оттѣнкомъ. Призвано было нужнымъ успокоить... австрійское общественное мнѣніе и спеціально -- графа Кальноки. "Россія -- сказано въ замѣткѣ "С.-Петербургскихъ Вѣдомостей" -- однажды согласившись на Берлинскій трактатъ, видитъ нынѣ въ сохраненіи его и свое государственное достоинство, и свою жесть. Тонъ неудовольствія при воспоминаніи Берлинскаго трактата -- такъ извиняется упомянутая замѣтка -- можетъ легко проскальзывать (точно контрабанда М и впредь въ періодической прессѣ, но это не можетъ имѣть практическаго значенія и не можетъ повести къ агрессивной политикѣ со стороны русскаго правительства. Можно смѣло сказать, что никто изъ правительственныхъ лицъ и выдающихся дѣятелей въ Россіи и не думаетъ иначе. Справедливость сказаннаго не могла не быть замѣчена такимъ искуснымъ дипломатомъ и проницательнымъ государственнымъ человѣкомъ какъ графъ Кальноки, и конечно будетъ передана имъ его правительству"... Все это изъясненіе, смѣемъ думать, по меньшей мѣрѣ лишнее. Ежедневно получаются нами иностранныя газеты и ежедневно приходится намъ читать въ нихъ самыя ожесточенныя, возмутительныя нападки не только на русское правительство и на Россію, но и проповѣдь войны, съ цѣлыми планами кампаній противъ нашего отечества. Газеты не безъ наглости разбалтываютъ при этомъ и секретныя стратегическія приготовленія своихъ правительствъ вдоль русской границы. Между тѣмъ не только ни одному изъ нашихъ дипломатическихъ представителей въ Австро-Венгріи и Германіи никогда и въ мысль не входило " дерзновеніе" требовать объясненія отъ австро-венгерскаго или германскаго кабинета по поводу статей "Pester Lloyd"'а, равныхъ вѣнскихъ "Presse", или "Кельнской Газета",-- но и сами упомянутые кабинеты вовсе повидимому и не заботятся о впечатлѣніи, какое производятъ въ Россіи эти оскорбительныя и вызывающія статьи; они не признаютъ нужнымъ ни извиняться за нихъ предъ нашимъ правительствомъ, ни успокоивать его усиленными миролюбивыми завѣреніями... Русскія же газеты тѣмъ еще менѣе могутъ подать поводъ къ такого рода запросамъ со стороны иностранныхъ посланниковъ, или предупредительнымъ истолкованіямъ со стороны нашего кабинета, что газеты у насъ даже не органы партій,-- таковыхъ въ европейскомъ смыслѣ у насъ и нѣтъ,-- а только личные органы самихъ редакторовъ. Что за дѣло иностранному правительству до частнаго мнѣнія того или другаго редактора въ г. Москвѣ иди въ С.-Петербургѣ? развѣ русское правительство солидарно съ мнѣніями этилъ частныхъ лицъ и несетъ за нихъ отвѣтственность предъ Западною Европой? Въ томъ-то и дѣло, что за границей продолжаютъ еще упорно, и конечно намѣренно, признавать и эту солидарность, и эту отвѣтственность, основываясь отчасти на существующей у насъ цензурной системѣ: такого положенія правительства нельзя, конечно, назвать ни удобнымъ, ни выгоднымъ; напротивъ, оно лишаетъ его подобающей ему равноправности во взаимныхъ дипломатическихъ отношеніяхъ. Не пора ли вообще отвадить западно-европейскіе кабинеты, по отношенію къ намъ, отъ этой повадки запросовъ и на каждый таковой запросъ отвѣчать соотвѣтственнымъ же запросомъ, тѣмъ болѣе, что поводовъ для насъ къ такимъ дипломатическимъ интерпелляціямъ представляется на Западѣ Европы несравненно болѣе, чѣмъ для Запада на русскомъ Востокѣ? Но возвратимся къ замѣткѣ "Петербургскихъ Вѣдомостей".
   Нѣтъ сомнѣнія, что Россія, подписавъ однажды народный договоръ, обязана -- наравнѣ со всѣми участниками договора -- соблюдать въ точности его условія,-- но изъ этого никакъ еще не слѣдуетъ, чтобъ Россія мирилась внутренно съ этимъ трактатомъ и не желала его упраздненія, рано или поздно, тѣмъ путемъ, который въ политикѣ признается легальнымъ. Еще менѣе слѣдуетъ, чтобъ Россія признавала условія договора обязательными только для себя одной и продолжала его держаться даже я тогда, когда бы прочія державы, участницы договора, нарушили свои обязательства. Во всякомъ случаѣ мы желаемъ,-- вѣрнѣе сказать: мы надѣемся, что тонъ неудовольствія Берлинскимъ трактатомъ не только будетъ проскальзывать въ русской періодической печати и впредь, но станетъ въ ней господствующимъ, обычнымъ, хотя бы и чуждымъ запальчивости и страсти,-- какъ нѣчто нормальное, какъ точное опредѣленіе, какъ вѣрная, неотъемлемая "квалификація" извѣстнаго историческаго факта, установившаяся разъ навсегда въ сознаніи русскаго общества. Обязанность печати прояснять общественное сознаніе. Нисколько не побуждая правительства къ нарушенію подписаннаго трактата, мы имѣемъ однако право желать и по мѣрѣ силъ содѣйствовать тому, чтобъ испытанный нами позоръ не переставалъ сознаваться нами позоромъ; чтобъ лѣнь души, гнуснѣйшая изъ всѣхъ видовъ лѣни, не затянула болотною плѣсенью чувство національной обиды въ руководящихъ сферахъ русскаго общества, чтобы прошлое послужило урокомъ для будущаго,-- для чего прошлое не надо я забывать, напротивъ, твердо знать, живо чувствовать... А имѣемъ ли мы достаточное основаніе почитать подобныя заботы совершенно напрасными?... Развѣ указанное нами въ статьѣ 53 No противодѣйствіе петербургской бюрократіи -- штатской, военной и дипломатической -- предшествовавшее войнѣ, сопровождавшее войну,-- развѣ пренебреженіе оказываемое до сихъ поръ властями изувѣченнымъ русскимъ воинамъ-добровольцамъ,-- развѣ наконецъ продолжающееся и теперь странное, чтобъ не сказать хуже, отношеніе къ событіямъ 1876--78 годовъ со стороны нѣкоторой, и не малой, части общества и литературы (преимущественно въ Петербургѣ) способно служить намъ надежнымъ ручательствомъ въ непремѣнно-вѣрномъ разумѣніи петербургскою вліятельною средою нашихъ національныхъ политическихъ интересовъ даже и въ будущемъ? Развѣ невозможно и теперь противодѣйствіе со стороны той близорукой мудрости, того дешеваго смиреннаго благоразумія, которое стало традиціоннымъ въ нашей дипломатіи къ постоянному ущербу нашихъ выгодъ и нашего достоинства, и которое, на нашей памяти, только однажды было нарушено (и съ какимъ блистательнымъ успѣхомъ!) во время крестоваго дипломатическаго похода на насъ Европы, по поводу послѣдняго польскаго мятежа. Вся Европа грозила намъ чуть не войною; но стоило Россіи только не испугаться, не дрогнуть,-- та же Европа мигомъ спасовала, услышавъ непривычную для нея, твердую русскую отповѣдь. Это была первая и чуть ли не единственная наша дипломатическая побѣда, къ которой, какъ извѣстно, не была неприкосновенна и русская печать: заслуга, оказанная тогда "Московскими Вѣдомостями", не можетъ быть никѣмъ отрицаема.
   Мы полагаемъ съ своей стороны, что фактъ неудовольствія Берлинскимъ трактатомъ, фактъ пребывающій, а не сданный въ архивъ, фактъ свидѣтельствуемый русскою прессой, можетъ только быть полезенъ для нашей дипломатіи и послужить ей опорнымъ пунктомъ. Совершенно вѣрны и вполнѣ умѣстны слова замѣтки "Петербургскихъ Вѣдомостей" (несомнѣнно оффиціознаго оттѣнка), что "Берлинскій трактатъ выразилъ собою крайнюю степень уступчивости, на которую могъ согласиться русскій Государь и непосредственно связанный съ нимъ, всею своею массою, Русскій народъ", и что "это согласіе было только съ трудомъ усвоено великимъ государствомъ", но едва ли было нужно къ словамъ: "усвоено съ трудомъ великимъ государствомъ" прибавлять еще и выраженіе: "пережито" (намѣренно опущенное нами въ цитатѣ) Нѣтъ, не пережито. И пусть это вѣдаетъ Европа, и пусть считается съ этимъ фактомъ въ своихъ политическихъ комбинаціяхъ, предосудительныхъ для чести и выгодъ Россіи. А вѣдь нашимъ сосѣдямъ безъ сомнѣнія хотѣлось бы, чтобъ боль обиды, причиненной намъ Берлинскимъ трактатомъ, была, какъ говорятъ Нѣмцы, совсѣмъ überwunden, т. е. такъ прочно пережита и забыта, чтобъ можно было приступить, безъ особаго опасенія, къ новымъ экспериментамъ, къ новымъ оскорбленіямъ, къ новому нарушенію нашихъ интересовъ и, заручившись дружбою, идти добывать себѣ... хоть бы Солунь... Вотъ вѣдь секретный мотивъ той тревоги, которою преисполняется австрійская дипломатія всякій разъ, когда въ Россіи кто-либо помянетъ недобрымъ словомъ пресловутый трактатъ: не зажила, значитъ, рана. А если не зажила, еще сочится, такъ не прибѣгнуть ли,-- разсуждаетъ быть-можетъ иностранная дипломатія,-- къ старому, такъ часто удававшемуся пріему: наканунѣ собственныхъ покушеній на цѣлость Берлинскаго трактата, свалить все съ больной головы на здоровую, заподозрить самой Россію въ воинственныхъ замыслахъ, заставить ее божиться въ своемъ миролюбіи, взять отъ нея новыя ручательства смиренія и долготерпѣнія?...
   Нѣтъ, рана не зажила, и Россія чувствительнѣе чѣмъ когда-либо прежде ко всякому посягательству на ея государственное достоинство и національные интересы. Это доказывается и слѣдующими заключительными словами "замѣтки", составляющими нѣчто отрадное новое въ безцвѣтномъ доселѣ языкѣ нашихъ оффиціозныхъ объясненій. "Если однако Россія -- говорится въ ней -- не дозволитъ сама себѣ нарушить невыгодный для нея трактатъ, то конечно и другія государства не дозволятъ себѣ его нарушенія ни въ Черногоріи, ни въ Босніи и Герцеговинѣ, ни въ Сербіи, ни въ Болгаріи... и не раздразнятъ нарушеніемъ Берлинскаго трактата того глубокаго національнаго чувства Русскаго народа, чувства неудержимаго по силѣ и энергіи, которое привело уже однажды нашъ народъ, къ стѣнамъ Константинополя"...
   Мы можемъ только поздравить себя съ тѣмъ, что статья "Руси" подала поводъ къ подобному заявленію, къ подобному предостереженію но адресу Австро-Венгріи... Остается тонко повторить, вслѣдъ за этими заключительными строками "замѣтки", то, что било сказано въ ней выше, именно, что "такой проницательный государственный человѣкъ, какъ графъ Кальноки, оцѣнитъ справедливость" выраженной именно въ этихъ строкахъ мысли русскаго кабинета и "передастъ ее своему правительству"!... Пусть вмѣстѣ съ тѣмъ онъ благоволитъ передать, что русское общественное мнѣніе дозволяетъ себѣ усматривать въ австрійскомъ образѣ дѣйствій въ Босніи и Герцеговинѣ, именно въ учрежденіи воинской повинности, прямое нарушеніе Берлинскаго трактата; что съ точки зрѣнія русскаго общества данное порученіе Австріи -- временно занять обѣ турецкія провинціи съ цѣлію умироторенія и устроенія -- оказывается неисполненнымъ для Австріи, по нерасположенію къ ней туземнаго населенія, едва ли и исполнимымъ, ибо вмѣсто, мира и гражданскаго устроенія результатомъ ея оккупаціи явилось разстройство цѣлаго края, эмиграція, да вооруженное возстаніе; что для успокоенія Европы вообще и Россіи въ частности, по мнѣнію того же русскаго общества, наилучшимъ средствомъ было бы благоизволеніе Австріи вывести свои войска и чиновниковъ изъ Босніи и Герцеговины, и предоставить славянскому населенію этого края самому рѣшить свою политическую судьбу съ утвержденія Европы. Графъ Кальноки, "какъ проницательный дипломатъ", конечно не упуститъ передать своему правительству, что сосредоточеніе до 40 тысячъ войскъ въ окрестностяхъ Бокки Катарской для усмиренія Кривошіянъ, на границахъ Чермогоріи, что интриги австрійскихъ агентовъ въ Сербіи, Болгаріи и особенно въ Руленіи и Македонія; что оффиціальный тостъ, провозглашенный на дняхъ, при открытія моста черезъ Саву въ Боснію, австро-венгерскимъ начальникомъ области въ честь строителя "моста, который служитъ первымъ этапомъ къ Эгейскому морю",-- что все это можетъ лишь "раздразнить" то національное чувство Русскаго народа, о которомъ говорятъ "замѣтка" "С.-Петербургскихъ Вѣдомостей".
   Нѣтъ, не Россія угрожаетъ европейскому миру, да и ничто въ настоящее время не угрожаетъ согласію Европы" кромѣ плановъ австро-венгерской политики. "Черныя точки", по знаменитому выраженію Наполеона III -- только на австрійскомъ горизонтѣ... Да и не однѣ черныя точки... Тамъ уже льется кровь, славянская кровь! Возстаніе готово вспыхнуть вновь какъ въ 1875 году и вновь въ тѣхъ самыхъ мѣстахъ, откуда занялся пожаръ, пылавшій три года сряду и едва не испепелившій всю Европу!
   Не русской дипломатіи успокоивать австрійскую по поводу мнѣнія о Берлинскомъ трактатѣ, высказаннаго частнымъ лицомъ гдѣ-то въ Москвѣ, на улицѣ Спиридоновкѣ, а австрійской успокоивать русскую по поводу льющейся крови православныхъ Славянъ въ Герцеговинѣ и въ окрестностяхъ Черногоріи...
   Кромѣ замѣтки "Петербургскихъ Вѣдомостей", были возраже нія и въ другихъ органахъ печати, которыя мы не можемъ оставить безъ отвѣта. "Биржевыя Вѣдомости", напримѣръ, оправдываютъ Берлинскій трактатъ необходимостью для Россіи умиротворить Европу и предотвратить опасность войны съ союзными европейскими державами,-- войны съ врагами погрознѣе и неискуснѣе Турокъ, въ то время какъ наши силы были уже утомлены и истощены. Да въ томъ-то и дѣло, что никакой серьезной опасности войны надъ нами и не висѣло; ни одна держава не была готова къ бою и не рискнула бы отъ угрозъ перейти къ дѣлу. Насъ смутила болѣе или менѣе нахальная постать или что Французы называютъ attitude западныхъ государствъ. Нора наконецъ намъ уразумѣть, почему мы -- сильные на полѣ битвы, гдѣ вопросъ рѣшается доблестью русскаго солдата, т. е. самого народа -- почти всегда терпимъ пораженія на полѣ дипломатическомъ. Потому что наши дипломаты, какъ и значительная часть русскаго общества, особенно въ выстой средѣ, испытываютъ относительно Западной Европы, даже и до сихъ поръ, чувство неосвершеннолѣтняго предъ старшихъ, неученаго предъ ученыхъ, полуцивилизованнаго варвара предъ носителемъ цивилизаціи -- отличаясь въ то же время необычайною слабостью національнаго чувства и самосознанія, поразительнымъ недоразумѣніемъ русскихъ интересовъ и историческихъ національныхъ задачъ. Это хорошо извѣстно на Западѣ, гдѣ русская дипломатія всегда старалась блистать, блеститъ еще и теперь, традиціонною благонравностью, безцвѣтностью, отсутствіемъ всякаго почина, всякаго опредѣленнаго, твердаго мнѣнія и пуще всего боязнью общественнаго мнѣнія -- не Россіи, а Европы. Понятно поэтому, что заграничные дипломаты имѣютъ надъ нашими положительное нравственное превосходство и невольно подчиняютъ ихъ своему обаянію, своему ascendant. Это люди, знающіе чего хотѣть, умѣющіе требовать -- вовсе не въ хѣру государственной своей внѣшней, а въ мѣру слабости и податливости противника, но готовые также беззастѣнчиво и спасовать, т. е. смирить свои требованія даже до нуля, какъ только противникъ ощетинится и покажетъ зубы. Русскій же ихъ противникъ почти всегда слабъ и податливъ...
   Вѣдая таковыя наши свойства, англійское министерство, съ цѣлью произвесть давленіе на русское правительство, постоянно прибѣгаетъ (и къ несчастію съ успѣхомъ) къ извѣстному своему маневру: въ парламентѣ предлагаются публичные запросы министрамъ по русскимъ дѣламъ, не только внѣшнихъ, во даже и внутреннимъ: не только, напримѣръ, о русскихъ путешественникахъ въ Средней Азіи (и это въ то время, когда англійскій маіоръ Бутлеръ, въ качествѣ путешественника, занимался организаціей воюющихъ съ нами текинскихъ силъ!), но даже о дѣйствіяхъ, ничего общаго съ иностранной политикой не имѣющихъ, хоть бы, напримѣръ, объ антиеврейскихъ въ Россіи народныхъ движеніяхъ и чуть а не о способѣ перевозки нажи ссыльныхъ. Хотя британскіе министры отдѣлываются въ такихъ случаяхъ большею частью незначительными отвѣтами,-- но это все равно. Тамъ знаютъ, что мы какъ разъ готовы смутиться подобными запросами, ничего такъ не трусимъ какъ европейской огласки, охулки, и съ своей стороны не только не допросимъ британскихъ властей о маіорѣ Бутлерѣ, но постараемся стушеваться, принизиться, совратиться, чему однакоже, увы! сильно препятствуетъ нашъ природный объемъ и роетъ! Наши дипломатическіе представители за границей даже прославились своимъ пренебреженіемъ къ исполненію прямой своей обязанности -- заступничества за своихъ соотечественниковъ, покровительства имъ и защиты. Въ числѣ этихъ представителей передъ войною и послѣ войны 1877 г., призванныхъ дѣйствовать въ жаркомъ состязаніи о національныхъ интересахъ, среди дипломатовъ такого сильнаго національнаго закала, каковы дипломаты нѣмецкіе, англійскіе, французскіе, были такіе, которые хвалились, какъ высшимъ признакомъ культуры, недоступностью своихъ сердецъ живому чувству національности и громко провозглашали, что для нихъ не существуютъ въ мірѣ ни Французы, ни Нѣмцы, ни Русскіе, а только des gene comme il faut, т. е. "приличные" въ свѣтскомъ смыслѣ люди. Этотъ характеръ русскихъ дипломатовъ не могъ не отразиться и на нашей дипломатіи, т. е. на самомъ инструментѣ нашей внѣшней политики. При такихъ качествахъ инструмента не мудрено, что мы потерпѣли послѣ побѣдоносной кровавой войны безкровное, но за то и наипозорное дипломатическое пораженіе. Ибо побѣда, одержанная надъ Россіей Берлинскимъ конгрессомъ, была чисто дипломатическая; не коалиціей боевыхъ матеріальныхъ силъ устрашили насъ западныя державы, а дерзостью совсѣмъ безплотныхъ угрозъ, твердостью воли, настойчивымъ хотѣньемъ!
   Да, мы увѣрены, что эта пресловутая коалиціи западныхъ государствъ противъ Россіи мигомъ бы распалась, какъ скоро вмѣсто словъ предложено было бы перейти къ дѣлу. Прямые, ближайшіе, непосредственные интересы Германіи и Россіи вовсе не до такой степени противоположны другъ другу, чтобы подавать поводъ къ войнѣ: по крайней мѣрѣ этотъ поводъ еще не назрѣлъ, и ничто не мѣшаетъ намъ жить въ добромъ сосѣдствѣ. Къ тому же Франція едва ли бы упустила удобный моментъ для своей отместки, какъ скоро бы эти обѣ могущественнѣйшія державы континента вступили между собою въ поединокъ. Австрія... Ея государственный инстинктъ всегда оберегалъ ее до сихъ поръ отъ войны съ Россіей, и нельзя не дивиться вѣрности этого инстинкта. Мы съ Австріей въ мирѣ и не желаемъ ссориться съ нею, но война съ Австріей едва ли можетъ быть особенно страшна для русской, славянской, проникнутой національнымъ самосознаніемъ державы. Сомнительно и теперь, чтобы мудрость австрійскихъ правителей допустила когда-либо Австрію до итого испытанія... Англія? Но пора же наконецъ отрѣшиться отъ этого предразсудка,-- ибо страхъ предъ внѣшнимъ политическимъ могуществомъ Англіи не болѣе какъ предразсудокъ: для континентальныхъ военно-сухопутныхъ державъ, для государствъ, которыхъ берега не омываются моремъ, какъ берега Франціи, Италіи, Испаніи, могущество Британіи, основанное на морскихъ ея силахъ, не представляетъ опасности, особенно при защитѣ морскихъ проходовъ торпедами. Трудно даже понять, почему до сихъ поръ мы всегда такъ остерегались гнѣвить Англію, такъ легко уступали -- даже подчасъ оскорбительнымъ, дерзкимъ ея требованіямъ не только въ дѣлахъ Балканскаго полуострова, но даже и въ Средней Азіи. Что случилось бы, еслибъ мы вздумали ея не послушаться? Война? но война Россіи съ Англіей, это, по выраженію князя Бисмарка -- война медвѣдя съ китомъ! Ничѣмъ инымъ нельзя объяснить вашей дипломатической приниженности относительно Альбіона, какъ именно "предразсудкомъ", да развѣ -- при тайномъ сознаніи нашей простоты -- страхомъ его коварства и безразборчивости средствъ въ достиженію своихъ цѣлей. Беконсфильдъ, такъ повидимому возвеличившій политическое значеніе Англіи, былъ силенъ вовсе не британскою военною силою, а только поддержкою германскаго канцлера, который, съ своей стороны, кажется давно уже опростался отъ вышеупомянутаго предразсудка. По крайней мѣрѣ, не смотря на Гладстоновское грозное hands off (руки прочь!), такъ было встревожившее Англію, политическій блескъ Англіи потускнѣлъ мигомъ, да и тонъ ея очень низко понизился -- послѣ того, какъ миссія Гошена въ Берлинѣ потерпѣла полное fiasco и германскій кабинетъ далъ почувствовать англійскому, что англійскіе перуны ему вовсе не страшны. Повидимому это соображеніе, т. е. о непрочности англійскаго обаянія я политическаго авторитета на материкѣ Европы, начинаетъ, тайно и болѣзненно, проникать въ сознаніе самыхъ Англичанъ. Россіи остается только послѣдовать примѣру Германіи и попробовать въ дѣлѣ русскаго интереса, только попробовать -- не принимать въ расчетъ англійскихъ протестовъ и прещеній,-- и Англія, мы увидимъ, не замедлитъ убавить тона, какъ она уже убавила его теперь по отношенію, къ Австріи.
   Такъ какъ русскіе интересы не угрожаютъ въ сущности ничьимъ чужимъ, законнымъ и правымъ интересамъ; такъ какъ мы не ищемъ ни войны, ни завоеваній; не посягаемъ на владѣнія нашихъ сосѣдей, не имѣемъ никакихъ видовъ на Индію и добиваемся только свободы отъ иноплеменнаго ига да самостоятельнаго гражданскаго развитія для народностей населяющихъ Балканскій полуостровъ, то Россіи нѣтъ никакой надобности поступаться своею правдою и вѣчно разыгрывать предъ Западною Европою роль безъ вины виноватаго. Нашею статьею о Берлинскомъ трактатѣ мы хотѣли оживить въ нашемъ обществѣ сознаніе русскаго народнаго достоинства и поставить его на стражѣ національныхъ, родныхъ интересовъ, посколько такая стража возможна для общества. Уроки исторіи, повторяемъ, не должны забываться (что нерѣдко случается съ нами), и печать, обновляя кстати и вовремя память объ этихъ урокахъ, безъ сомнѣнія оказываетъ только услугу какъ обществу, такъ и руководящимъ властямъ. Не новыя бѣдствія войны хотимъ мы накликать на наше отечество,-- какъ вздумалъ было насъ обвинить органъ "акціонернаго товарищества писчебумажныхъ фабрикъ "Ингеройсъ" съ "представителемъ директоромъ-распорядителемъ" (каковъ титулъ!) Гриппенбергомъ и редакторомъ Нотовичемъ, иначе сказать газета "Новости": точно будто какая война можетъ статься отъ частныхъ рѣчей, къ тому же, по мнѣнію фабричной газеты, такихъ безграмотныхъ русскихъ рѣчей, какъ наши!... Не войну навлечь желаемъ мы, напротивъ: предотвратить опасность, если не войны, то вящихъ политическихъ униженій, которыми могла бы грозить Россіи обычная наша дипломатическая податливость, усугубленная преувеличеннымъ понятіемъ о переживаемыхъ нами внутреннихъ затрудненіяхъ. Мы имѣли въ виду и другую цѣль. Намъ хотѣлось указать на тѣ условія общественной атмосферы, которыя благопріятствуютъ развитію политическаго нигилизма и преступной дѣятельности внутреннихъ враговъ русскаго государства и народа. Не Берлинскій трактатъ породилъ ихъ: этого мы никогда я же утверждали, тѣмъ болѣе, что сами же указали на рядъ злодѣйствъ, предшествовавшій трактату. Несомнѣнно, однако же, что злодѣйства прекратились и злодѣи скрылись въ годину нашихъ войнъ съ Турціей, годину подъема и оживленія народнаго духа,-- и тотчасъ же снова вылѣзли изъ своихъ норъ, когда страной овладѣло уныніе, разочарованіе въ силѣ и правдѣ лучшихъ душевныхъ порывовъ и тайное недовѣріе къ правительству, оказавшемуся не на одномъ уровнѣ съ возбужденнымъ національнымъ чувствомъ, проявившему оскудѣніе духа, слабость воли, неопредѣленность мысли. Парижскій миръ 1856 г. былъ также, безъ сомнѣнія, тяжелъ для русскаго чувства, хотя мы были къ нему вынуждены внѣшнею силой, послѣ борьбы, вѣнчавшей побѣжденныхъ славою высшей, чѣмъ побѣдителей; но это, тѣмъ но менѣе тяжелое впечатлѣніе прошло однакоже безслѣдно и быстро, потому что тотчасъ же послѣ мира послѣдовалъ рядъ реформъ, мгновенно овладѣвшій всѣми помыслами, всею душой Россіи: вспомнимъ только эпоху освобожденія крѣпостныхъ крестьянъ съ предшествовавшею и послѣдовавшею всеобщею работой,-- эпоху дѣйствительно повѣявшую новымъ духомъ жизни! За Берлинскимъ трактатомъ послѣдовало лишь ѣдкое, горькое ощущеніе національнаго стыда, чувство общественнаго безсилія при полномъ сознаніи бюрократической петербургской несостоятельности,-- а освѣжающимъ воздухомъ не повѣяло въ тѣ дни съ тѣхъ высотъ, откуда Русскій народъ всегда привыкъ ждать появленія новаго, бодраго свѣта,-- которымъ однимъ принадлежитъ на Руси, по приговору исторіи, властная, зиждительная, животворящая сила....
  
идти кланяться и Англіи, и Австріи, и прочей "Европѣ"?! Тамъ, разумѣется, оказываются благосклоннѣе. Да и какъ же не воспользоваться ей такою окказіей: замѣстить непреоборимое, казалось доселѣ, вліяніе Россіи -- своимъ, русскій протекторатъ -- протекторатомъ западно-европейскимъ! Выходитъ такимъ образомъ, что именно мы нашими дѣйствіями и упрочили успѣхъ иностранной интриги.
   Однако же,-- и это возраженіе самое серіозное изо всѣхъ,-- Болгары все-таки своимъ переворотомъ создали опасность для всего европейскаго мира, подорвали святость международнаго, т. е. Берлинскаго, договора, бросили искры въ горючій матеріалъ, которымъ преисполненъ Балканскій полуостровъ. Сербія и Греція уже вооружились и прямо заявили, что если возсоединеніе Румеліи съ Болгаріей будетъ признано, онѣ потребуютъ "компенсаціи", т. е. увеличенія своей территоріи. А допустить это -- значитъ не болѣе не менѣе какъ зажечь пожаръ на всемъ полуостровѣ, какъ затѣять новое расчлененіе Турціи -- съ перспективою общеевропейской войны. Россія же къ такой войнѣ еще не готова; флота у насъ въ Черномъ морѣ пока еще не имѣется: поэтому русскіе интересы требуютъ отсрочки такого всеобщаго кризиса и сохраненія пока въ полной силѣ условій Берлинскаго договора. Слѣдовательно ничего инаго и не остается, какъ возстановить дѣйствіе этихъ условій, status quo ante вт* Болгаріи,-- и только такимъ лишь способомъ возможно заставить разоружиться и Грецію и Сербію, и упрочить миръ хоть на время...
   Вотъ почти оффиціальное разъясненіе и нашего дипломатическаго поведенія. Въ этомъ именно смыслѣ говорятъ вмѣстѣ на конференціи Россія и Германія, и кажется -- въ послѣднее время*--даже Австрія и прочія державы. Послѣднія, вмѣстѣ съ Австріей, хотѣли было внести на разсмотрѣніе конференціи вопросъ о возможномъ удовлетвореніи нѣкоторыхъ притязаній и Сербовъ и Грековъ, и другихъ земель Балканскаго полуострова,-- но для всѣхъ стало ясно, что такіе вопросы теоретически почти не разрѣшимы, да и не могутъ входить въ компетенцію простой конференціи пословъ...
   Разсмотримъ однако внимательнѣе всѣ доводы, обусловливающіе этотъ нашъ дипломатическій образъ дѣйствій. Несомнѣнно, что именно для насъ отсрочка кризиса была бы теперь всего желательнѣе; но вопросъ въ томъ -- возможна ли она? Наша неприготовленность къ войнѣ, конечно, обстоятельство очень прискорбное и не на нынѣшнемъ правительствѣ лежитъ въ томъ вина; но вѣдь исторія, какъ мы уже говорили, не справляется о благовременности своего движенія у кабинетовъ. Пора отказаться отъ мысли регулировать жизнь народовъ, по своей волѣ, подчиняй ее лишь дипломатическимъ комбинаціямъ, не заботясь объ удовлетвореніи ихъ органическихъ, законныхъ, вопіющихъ нуждъ. Посмотрите, напримѣръ, на положеніе Македоніи: почти восемь лѣтъ назадъ обязана была Порта произвести административныя реформы въ въ этой странѣ и даровать ей автономію, но Портою и до сихъ поръ ничего не сдѣлано, и Европа до сихъ поръ на томъ не настаивала и не настаиваетъ (отчасти потому вѣроятно, что Австрія имѣетъ на Македонію свои личные виды)! А между тѣмъ, несчастный край ежечасно терзается и скверною администраціею, и разбойничьими шайками, и междоусобными распрями. Какъ тутъ не вспыхнуть пожару, когда случайно залетѣвшей искры достаточно, чтобъ все загорѣлось! На Македонію мы указываемъ только въ томъ смыслѣ, что не будь болгарскаго переворота, непремѣнно бы вспыхнуло пламя въ томъ или другомъ углу Балканскаго полуострова. Главное же дѣло въ томъ, что Берлинскій конгрессъ не только не создалъ никакихъ надежныхъ условій мира для этого полуострова, но пустивъ туда Австрію, беззаконнѣйшимъ образомъ поправъ права народовъ, отдавъ ей двѣ провинціи, создалъ тѣмъ самымъ постоянный элементъ интриги и безпокойства. Выгодно развѣ для австрійской активной политики точное соблюденіе status quo, установленнаго Берлинскимъ трактатомъ? Не противорѣчивъ ли онъ, напротивъ, всѣмъ ея стремленіямъ? Естественно ли созданное Австріею положеніе -- ну хоть бы для Черногоріи?... При такомъ состояніи дѣлъ развѣ возможно Россіи убаюкивать себя надеждами на долгій покой или на возможность мирнаго, въ свое время, разрѣшенія Восточнаго вопроса?! Не говоримъ уже объ Англіи, которой почти объявленная задача -- такъ или иначе надѣлать Россіи хлопотъ около себя, дома, чтобъ отвлечь русское вниманіе отъ Индіи и, унизивъ ея значеніе въ Европѣ, поколебать русское обаяніе и въ Азіи: даже и одной австрійской интриги достаточно! Если болгарскій переворотъ произошелъ даже не по ея подстрекательству, то все же Австрія, предоставляя намъ негодовать на досугѣ, сама-то уже воспользовалась переворотомъ, даже успѣла опрометчиво раскрыть свои карты! Угрозы Греціи не страшны: центръ тяжести современнаго положенія, который мы, руководимые кн. Бисмаркомъ, упорно видимъ въ Болгаріи да князѣ Александрѣ,-- теперь въ Сербіи. Кто далъ ей средства мобилизовать свою армію? кто искусно умѣлъ сочетать сербскій національный шовинизмъ,-- да и не шовинизмъ, а весьма законный патріотизмъ, по существу своему австрійскимъ интересамъ противоположный -- съ австрійскими выгодами, съ ненавистною доселѣ народу австрофильскою политикой короля Милана? Что тутъ Болгарія, что тутъ князь Александръ! Мы лишь сами себѣ отводимъ глаза,-- не хотимъ видѣть главнаго заговорщика и интригана -- Австрію, и весь нашъ дипломатическій образъ дѣйствій не на кого другаго работаетъ, какъ на Австрію. Ибо этимъ дипломатическимъ образомъ дѣйствій не установить намъ мира на Балканскомъ полуостровѣ, не упрочить силы Берлинскаго трактата! Онъ будетъ имѣть для насъ лишь одинъ результатъ -- печальный и къ тому же безславный: потерю Болгаріи и потерю созданной нашими трудами и отчасти деньгами -- совсѣмъ почти русской болгарской арміи!
   Но вѣдь конференція провозгласитъ снова, пожалуй даже единогласно, дѣйствительность и обязательность Берлинскаго договора, а тогда единодушная (!!) Европа сумѣетъ (такъ возглашаютъ германскіе и русскіе оффиціозы) заставить покориться своей волѣ "государственныя мелкоты" Балканскаго полуострова! Какое обольщеніе -- съ нашей стороны! Русскіе оффиціозы довольно чистосердечны, но германскимъ мы позволяемъ себѣ не вѣрить. Предположимъ, что конференція и въ самомъ дѣлѣ прядетъ къ такому единогласному рѣшенію: всѣ торжественно, довольные собой, разойдутся; русская дипломатія поспѣшитъ отслужить благодарственный молебенъ. И тотчасъ же послѣ молебна -- новые "совершившіеся факты"! Это неминуемо. Для короля Милана нѣтъ выбора, нѣтъ отступленія. Онъ поставилъ на карту свою корону,-- а вмѣстѣ и судьбу австрійскаго вліянія въ Сербіи... И такъ новые "совершившіеся факты", затѣмъ пожаръ,-- пожаръ всеобщій на Балканскомъ полуостровѣ,-- появленіе на аренѣ турецкихъ полчищъ, а затѣмъ и выступленіе вооруженной Австріи, въ качествѣ защитницы Славянъ отъ турецкой мести и расправы и въ союзѣ съ виня,-та мы, по прежнему косящіеся на Болгаръ, негодующіе на князя Александра; мы -- безъ флота въ Черномъ морѣ, но съ англійскимъ флотомъ у входа въ Босфоръ и -- безъ Болгаріи... Вотъ каковъ будетъ результатъ нашей политики,-- если судьба надъ нами не смилуется!.. И вы думаете, что князь Бисмаркъ всего этого не предусматриваетъ? И вы думаете, что на Скерневицкомъ и Кремзирскомъ свиданіяхъ Австрія не носила въ своей мысли тѣхъ же самыхъ плановъ, что теперь только приводятся въ дѣйствіе?...
  

Москва, 12 октября.

   Дѣла Балканскаго полуострова -- наши дѣла, намъ свои. Они неразрывно связаны съ историческимъ существомъ нашего отечества, съ вопросомъ мира или войны, чести или безславія, вящаго подъема или вящаго паденія -- для самой Россіи...
   Если бы даже,-- что еще подлежитъ великому сомнѣнію,-- и удалось на этотъ разъ "державамъ" кое-какъ зачинить рвущуюся не только по швамъ, но и по цѣлинѣ, ветхую ризу Берлинскаго трактата, разъединить вновь Болгарское Княжество съ Румеліей, заставить Болгарію, Грецію и Сербію вложить мечъ въ ножны и распустить свои, уже почти мобилизованныя войска; если бы державы успѣли, однимъ словомъ, не вынимая дрожжей изъ сосуда запретить имъ бродить и такимъ образомъ упразднить столь негаданное-непрошенеое "осложненіе" политическаго status quo на Балканскомъ полуостровѣ,-- то все же не упразднится, а будетъ, поверхъ общаго обновленнаго уровня, высовываться и торчать, выдвинутый событіями нѣкій новоявленный фактъ, въ коемъ отнынѣ залогъ постояннаго, самаго серіознаго "осложненія". Это фактъ -- раскрывшаяся игра одной изъ великихъ державъ, одного изъ членовъ "Трехъ-Императорскаго Союза" -- Австріи. Кто поспѣшилъ, при первомъ извѣстіи о филиппопольскомъ переворотѣ, поставить Сербію на ноги и снабдить ее деньгами для вооруженія арміи? Кто пытался было, съ самаго начала, возбудить на предстоявшей конференціи вопросъ о компенсаціи Сербіи за болгарское возсоединеніе? Кто потомъ, уже участвуя въ конференціи, уже совѣщаясь о мѣрахъ къ обузданію сербскихъ воинскихъ похотей, продолжалъ въ то же время допускать доставку въ предѣлы Сербіи, чрезъ свои владѣнія, оружія и всего того, что въ виду этихъ готовившихся, а затѣмъ имъ самимъ подписанныхъ рѣшеній конференціи, становилось уже военною контрабандою? Кто, наконецъ, науськивалъ, да и теперь еще, вѣроятно, тайно науськиваетъ Сербовъ королевства на Болгаръ?... Если Австрія даже ми непричастна ни прямо, ни косвенно (хотя въ послѣднемъ можно и сомнѣваться) послѣднему coup d'état Болгарскаго князя Александра, то все же она своимъ поспѣшнымъ до опрометчивости способомъ дѣйствій относительно Сербіи обнаружила довольно явно, что румелійское событіе ей на руку и что она намѣрена воспользоваться имъ въ своихъ личныхъ видахъ,-- ужь вовсе не въ видахъ политики "Трехъ-Императорскаго Союза!" Достовѣрно извѣстно, да и оффиціально было не разъ возвѣщено, что существеннѣйшій результатъ Скерневицкаго, а потомъ и Кремзирскаго свиданій заключался именно въ томъ, что всѣ три великія державы согласились, при всѣхъ какихъ-либо нарушеніяхъ status quo на Балканскомъ полуостровѣ, дѣйствовать сообща, съ общаго между собою совѣта. И вотъ, при первой встрѣтившейся пробѣ,-- менѣе чѣмъ черезъ три недѣли послѣ свиданія монарховъ въ Кремзирѣ,-- Австрія торопится Дѣйствовать особнякомъ, въ нарушеніе status quo, закладываетъ въ Сербіи свою мину,-- и затѣмъ, въ виду рѣшительнаго консерватизма русскаго кабинета, посылаетъ графа Сечени къ германскому канцлеру хлопотать о содѣйствіи ея планамъ и начинаніямъ! Получивъ однакоже отъ князя Бисмарка отказъ (обусловленный можетъ-быть лишь неблаговременностью), принимается, какъ ни въ чемъ не бывало, пѣть свою партитуру въ согласномъ trio съ Россіей и Германіей! Спрашивается, къ кому же должны относиться всѣ укоризны по адресу Сербіи, заключающіяся въ отвѣтной нотѣ пословъ "Блистательной" Портѣ, въ ихъ меморандумѣ и въ ихъ нотѣ тремъ балканскимъ, провинившимся предъ Европой государствамъ? Ни къ кому другому, разумѣется, какъ къ Австріи, и что всего характернѣе -- она же сама имѣла безстыдство ихъ подписать! "Въ меморандумѣ -- гласитъ органъ князя Бисмарка, "Сѣверо-германская Всеобщая Газета" -- "самымъ опредѣленнымъ и торжественнымъ образомъ заявлено, что честолюбію отдѣльныхъ балканскихъ государствъ не можетъ быть предоставлено подвергать опасности миръ, вступая въ споры между собою или съ Турціей я упуская изъ виду, что послѣдствія такой ихъ своекорыстной и близорукой политики могутъ заставить великія державы вмѣшаться въ споръ" и проч.-- Несчастная Сербія! Она же и обругана Австріею (въ составѣ конференціи) за "честолюбіе", "своекорыстіе и близорукость политики",-- она, которая стала первою жертвою именно этихъ свойствъ политики не иной чьей, какъ самой австрійской! Королю Милану и настоящей партіи "напредниковъ" правящей теперь Сербіею -- это достойное наказаніе за ихъ преданность и продажность Австріи; но чѣмъ же виновата сама страна, самъ народъ, который неоднократно пытался свергнуть ненавистное австрійское иго, олицетворяемое нынѣ предержащею сербскою властью, но былъ всякій разъ усмиряемъ жестокою, Австріею же вдохновляемою, кровавою расправою,-- а теперь австрійскими же посулами подвигнутъ на увеличеніе сербской территоріи?! Если и допустить, что державы заставятъ Сербовъ остудить свой неблаговременный, самою Австріею вызванный національный энтузіазмъ, то изъ всего этого краткаго эпизода своей исторіи, въ добавокъ къ горечи разочарованія, Сербія выйдетъ разоренною, истощенною, доведенною наконецъ до банкротства тѣмъ громаднымъ долгомъ, который такъ услужливо навязанъ ей ея покровительницею-Австріей. Если здѣсь можетъ идти рѣчь о какихъ-либо требованіяхъ честности, то было бы естественно ожидать, что въ случаѣ мирной развязки, т. е. безъ всякаго удовлетворенія Сербіи по части территоріи, Австрія сама, добровольно, приметъ на себя уплату этого долга и такимъ образомъ освободитъ это маленькое государство отъ всякихъ обязательствъ австрійскому Länderbank'у. Иначе трудно было бы даже пріискать и именованіе сему дѣянію австрійской власти. Къ самомъ дѣлѣ, какъ назвать афериста, который, подстрекнувъ вполнѣ зависящаго отъ него человѣка на огромное предпріятіе, одною рукою, подъ великіе проценты и залоги, ссужалъ бы ему деньги,-- а другою -- самъ же разрушалъ это предпріятіе, дѣлалъ успѣхъ его невозможнымъ!... Въ такомъ именно отношеніи и состоитъ теперь Австрія къ Сербамъ, возгласивъ вновь свою солидарность съ политикой германскаго и русскаго кабинетовъ. Но такъ какъ болѣе чѣмъ сомнительно, чтобъ она приняла на себя уплату сербскаго долга, то и надо полагать, что она имѣетъ въ виду иной способъ съ Сербіей расквитаться...
   Но это еще впереди. А теперь во всякомъ случаѣ стало ясно, что даже при совершенномъ водвореніи стараго status quo,-- этотъ status quo, а вмѣстѣ съ нимъ и все политическое положеніе, осложняется отнынѣ (и прочно) проявившимся до несомнѣнности вѣроломствомъ австрійской политики. Не ясно развѣ только для одной русской дипломатіи? Не знаемъ -- былъ ли съ ея стороны сдѣланъ запросъ австрійскому кабинету по поводу его дѣйствій относительно Сербіи, составляющихъ явное противорѣчіе съ условіями союза выработанными въ Скерневицахъ и Кремзирѣ,-- вѣроятно, что нѣтъ. Но неужели можетъ русская дипломатія по прежнему самообольщаться и чрезъ свои оффиціозные органы напыщенно возвѣщать, что "европейскій миръ покоится на основахъ этого соглашенія", когда, послѣ вышеизложенныхъ поступковъ Австріи, и Скерневицкое и Кремзировское соглашеніе -- не болѣе какъ тщета? И все это такъ Австріи и сойдетъ? И мы по старому, какъ неисправимые Маниловы, будемъ вѣрить дружбѣ и чистосердечію австрійскаго Чичикова? Но, возразятъ намъ, Австрія, если и увлеклась прежде всего заботою о своихъ личныхъ интересахъ, то все же, именно въ силу недавняго Кремзирскаго свиданія, присоединилась, даже съ нѣкоторымъ ущербомъ для своего достоинства, къ политикѣ Германіи и Россіи... Присоединилась, конечно,-- только успѣвъ заранѣе вбить такой гвоздь, котораго, пожалуй, и не выдернешь,-- заварить такую кашу, что ее и не расхлебать! И кто знаетъ?-- можетъ-быть теперь сама русская дипломатія, внявъ своему суфлеру въ Германіи, добродушно озабочена именно тѣмъ, какъ бы вывести Австрію съ почетомъ изъ ея фальшиваго положенія относительно Сербскаго королевства?...
   Увы! намъ нужно бы прежде всего озаботиться исправленіемъ своего собственнаго фальшиваго положеніи,-- которое отличается отъ австрійскаго тѣмъ, что оно создано никакъ ужъ не хитростью и не лукавствомъ, а совершенно противоположными качествами -- при недостаточной оцѣнкѣ органическихъ и историческихъ условій русской національной политики и коварства нашихъ враговъ -- и фальшиво тѣмъ, что мы сами нехотя налгали на самихъ себя, не сообразивъ послѣдствій нашего образа дѣйствій... Декларація Константинопольской конференціи начинается, какъ сообщаютъ газеты, словами: "По предложенію Россіи, послы" и т. д. Справедливо опасается "Новое бремя", что "такою вступительною фразою наши недоброжелатели воспользуются какъ средствомъ убѣдить балканскихъ Славянъ, что Россія ихъ совершенно оставила"; иначе сказать, "вступленіе" (которымъ ваша дипломатія, вѣроятно, даже очень гордится, но которое, безъ сомнѣнія, предложено не ею, а нашими услужливыми друзьями) имѣетъ цѣлью свалить на Россію весь odium рѣшенія: возстановить власть Турціи, гдѣ она поколеблена, даже съ признаніемъ -за Турціей права прибѣгнуть къ вооруженной, для усмиренія славянскихъ христіанъ, силѣ... Положимъ, что это писалось въ предвидѣніи, что "сила" пущена въ ходъ не будетъ (по крайней мѣрѣ относительно Болгаріи). Допустимъ даже, что у народныхъ массъ можетъ быть и дѣйствительно, несмотря ни на какія наши распоряженія, сложится въ умѣ простое, безхитростное представленіе, что безъ воли, безъ руководства и поддержки Россіи, давшей столько памятныхъ имъ доказательствъ своего сочувствія къ Славянству,-- православнымъ Славянамъ своими судьбами располагать неблагоразумно и не слѣдуетъ. Но тѣмъ не менѣе внѣшнее, оффиціальное, а также и нравственное положеніе Россіи въ сверхнародной средѣ (народъ же не всегда можетъ проявлять свою волю), въ данную минуту такъ въ Болгаріи испорчено, что возстановить для Россіи по отношенію къ себѣ status quo ante -- при настоящихъ условіяхъ дѣло крайне нелегкое. Впрочемъ не собственно объ отношеніяхъ Россіи къ Славянамъ ведемъ мы теперь рѣчь; обратимся къ меморандуму и вообще къ дипломатическимъ актамъ конференціи, въ которыхъ,-- замѣтимъ однако опять мимоходомъ,-- въ такой несвойственной, противорѣчащей ея существу роли выступаетъ Россія! словно бы въ мантіи изъ бумажныхъ листовъ Берлинскаго, ей въ поруганіе состоявшагося, трактата,-- подъ руку, съ одной стороны, съ Германіей -- надѣлившей ее этимъ потѣшнымъ уборомъ; съ другой -- съ Австріей, у которой изъ кармана торчатъ эскамотированныя ею дипломатическимъ, даже весьма грубымъ фокусомъ, двѣ большія Славянскія страны -- Боснія и Герцеговина!... Меморандумъ твердитъ,-- между прочимъ и отъ имени Австріи,-- о честолюбіи и своекорыстіи малыхъ балканскихъ Славянскихъ государствъ, которыя въ сущности хотятъ вѣдь только возвратить свое, у нихъ неправо отнятое (какъ напримѣръ Болгарія), или же присоединить къ себѣ родное, на что ужь нельзя никакъ отрицать ихъ право (напримѣръ, возсоединеніе Сербовъ съ Сербами). А между тѣмъ налицо -- вопіющій фактъ самаго беззаконнаго и наглаго захвата не малымъ, а крупнымъ (можетъ-быть потому именно это извинительно?!), вовсе не Балканскимъ и не Славянскимъ государствомъ (это, должно-быть, еще извинительнѣе и даже чуть ли не вполнѣ праведно), а чужимъ, именно Австріей, упомянутыхъ чужихъ провинцій -- коренныхъ Славянскихъ земель!.. Этотъ захватъ никого не возмущаетъ, и если Европа, какъ соумышленница такого грабежа, со свойственнымъ ей нахальствомъ всякій разъ какъ дѣло касается міра Славянскаго и вообще православнаго, можетъ обращаться къ послѣднему съ такого рода нравоучительною проповѣдью, то Россіи такая роль не пристала. Мало того: если какимъ-либо рѣшительнымъ дѣйствіемъ, она не возвратитъ себѣ свободы, то ей придется идти на буксирѣ австрійской политики...
   А между тѣмъ вѣнская газета "Neue freie Presse" напечатала у себя на дняхъ очень замѣчательное письмо изъ Петербурга, въ которомъ излагаются, со словъ какого-то русскаго "государственнаго человѣка", точка зрѣнія и основанія русской политики. Въ настоящее время вся она заключается въ сохраненіи status quo ante, безъ малѣйшихъ уступокъ и компромисовъ: никакія ни революціи, ни эволюціи самовольныя, хотя бы и органическія, хотя бы и вызванныя вопіющею нуждою, не должны быть допускаемы на Балканскомъ полуостровѣ: всякое измѣненіе современнаго политическаго состоянія того или другаго государства, того или другаго племени, должно происходить тамъ не иначе, какъ съ соизволенія и подъ руководствомъ трехъ державъ (Россіи, Германіи и Австріи), по взаимному ихъ соглашенію. Такая система политики признается единственно честною (loyale) и закономѣрною (légale), и притомъ "наиболѣе выходною для самой Австріи"... "Здѣсь (въ Петербургѣ) не сомнѣваются,-- вѣщаетъ упомянутое письмо въ "Neue freie Presse",-- что и Австрія будетъ держаться именно этого воззрѣнія, и держаться долго, такъ какъ всякое ея потворство тому или другому изъ трехъ притяэателей (Греціи, Сербіи и Болгаріи) послужило бы къ усиленію славянскаго (т. е. и православнаго) вліянія на Балканскомъ полуостровѣ, что для австрійской политики ненавистно (welche die österreichische Politik perhorrescirt)". Далѣе читаемъ,-- все въ видѣ восхваленія русской точки зрѣнія,-- "что она оцѣнена и государственными людьми Австріи, графомъ Андраши и графомъ Кальноки, такъ какъ оба убѣдились, что соглашеніе съ Россіей -- добрый базисъ для интересовъ Австріи на Востокѣ!".. О томъ же -- въ какой степени интересы Австріи согласуются съ интересами самого Востока, или точнѣе сказать -- православныхъ населеній Балканскаго полуострова, и въ какой мѣрѣ домогательство австрійскихъ интересовъ заключаетъ въ себѣ надлежащія условія для мирнаго и успѣшнаго національнаго развитія несчастныхъ Славянъ -- разумѣется, ни слова! Къ сожалѣнію, мы не можемъ признать помѣщенное въ вѣнской газетѣ письмо -- апокрифомъ: таково, дѣйствительно воззрѣніе русскаго кабинета, насколько оно успѣло выразиться.
   Въ какомъ же теперь положеніи дѣло? Посольскій ареопагъ въ Константинополѣ задачу свою, какъ извѣстно, окончилъ. Онъ призналъ въ принципѣ полную неприкосновенность Берлинскаго трактата и права Турціи,-- затѣмъ "пригласилъ" Болгарію, Грецію и Сербію отказаться отъ своихъ притязаній и прежде всего отвести отъ турецкихъ границъ свои силы. Болгарское правительство выразило повидимому готовность послушаться державъ, но пока -- двусмысленнымъ образомъ: оно старается главнымъ образомъ успокоить опасенія Европы относительно сохраненія мира, ручается за спокойствіе Румеліи, выводитъ или вывело уже изъ нея -- войска Княжества,-- что пришлось бы и безъ того учинить, такъ какъ Княжеству угрожаетъ вторженіе сербскихъ войскъ. Въ то же время въ отвѣтѣ князя Александра нѣтъ отреченія отъ Румеліи, а сквозитъ надежда на сохраненіе ея за Болгаріей въ видѣ личной уніи -- къ чему Султанъ лично былъ бы довольно склоненъ, еслибъ не опасался притязаній Греціи и Сербіи.
   Греція ставитъ свое разоруженіе въ зависимость отъ общаго хода дѣлъ и продолжаетъ мобилизацію своей армія. По послѣднимъ извѣстіямъ, Англія и Франція, которыхъ совѣтовъ она охотнѣе слушается, чѣмъ прочихъ державъ, отказались производить на нее давленіе въ смыслѣ посольской деклараціи,-- очевидно желая имѣть ее на готовѣ для противодѣйствія славянской стихіи, въ случаѣ еслибъ послѣдняя разыгралась. Впрочемъ не Греція озабочиваетъ теперь державы. Весь увелъ современнаго политическаго вопроса теперь въ Сербіи или, какъ мы уже разъяснили -- въ тѣсной прикосновенности въ ея настоящему положенію одной изъ великихъ державъ, т. е. Австріи. Газеты увѣряютъ, будто король Миланъ обѣщалъ распустить свою армію лишь въ томъ случаѣ, если Болгарское Княжество откажется отъ возсоединенія съ Рунеліей въ какой бы то ни было формѣ. Но даже и возстановленіе status quo ante въ Болгаріи не облегчитъ для сербской власти выхода изъ тѣхъ затрудненій, въ которыя поставлена она совѣтами и содѣйствіемъ своей покровительницы.-- слѣдовательно не облегчитъ и для послѣдней выхода изъ ея неловкаго состоянія. Безъ какого-либо удовлетворенія національнымъ притязаніямъ (возбужденіемъ которыхъ думалъ король утвердить свою власть, а вмѣстѣ и австрійское на Сербію вліяніе) королю Милану грозитъ потеря престола, а Австріи -- утрата пріобрѣтенной ею въ Королевствѣ позиціи. Пріисканіемъ выхода изъ этой дилеммы и озабочены теперь, какъ по всему видно, державы: и австрійскій и сербскій посланники, по сообщенію газетъ, постоянно толкутся въ двери кабинета германскаго канцлера! Между тѣмъ выходъ самый простой и естественный -- это вознагражденіе Сербіи на счетъ Босніи! Боснія вѣдь еще не составляетъ неотъемлемой собственности Австрійской монархіи, она все еще da jure числится частью Турецкой имперіи и только временно "оккупируется" австрійскою властью (хотя Австрійскій императоръ и принималъ уже отъ Босняковъ торжественныя увѣренія, заранѣе редижированныя австрійскимъ начальствомъ, въ "вѣрноподданническихъ" чувствахъ!). Почему же, на тѣхъ же самыхъ основаніяхъ, на которыхъ поручена была Европою Австріи оккупація Босніи, не передать этой оккупаціи (всей t ли Босніи, части ли ея) Сербіи? Въ сущности для Турціи это все равно... Если же такое предположеніе несбыточно, то несбыточно и вообще мирное разрѣшеніе Восточнаго вопроса съ тѣхъ поръ, какъ Австрія врѣзалась клиномъ въ самое сердце Балканскаго полуострова...
   Но о Босніи, очевидно, король Миланъ не смѣетъ и мечтать, въ виду не только Австріи и Германіи, но и самой Россіи: вѣдь ея задача, по словамъ петербургскаго государственнаго человѣка, создать своею политикою "базисъ для австрійскихъ интересовъ на Востокѣ"! Однакожъ, отказываясь въ настоящую минуту отъ замысловъ на принадлежащія еще Турція сербскія земли, не желая, однимъ словомъ, безъ надежной поддержки отваживаться на бой съ грозными турецкими полчищами (которыя уже собираются въ Македоніи и Старой Сербіи), король Миланъ намѣревается дать удовлетвореніе распаленному имъ сербскому національному аппетиту -- на счетъ болгарскихъ владѣній. По Берлинскому трактату замежевано въ черту Болгаріи нѣсколько деревень и мѣстечекъ съ сербскимъ населеніемъ, въ перемежку, впрочемъ, съ деревнями болгарскими; предполагается ихъ отнять, да кстати прихватить и болгарской землицы! Предлогъ, безъ сомнѣнія, вздорный, и если неприкосновенность Берлинскаго трактата составляетъ признанный теперь догматъ современной европейской политики, то такое дѣйствіе Сербіи было бы несравненно болѣе вопіющимъ нарушеніемъ трактата, а слѣдовательно и противорѣчіемъ политическому догмату, чѣмъ "сухая" революція въ Филиппополѣ...
   Газеты, между тѣмъ, сообщаютъ разнорѣчивыя извѣстія: то сербскія войска переступили границу, то нѣтъ... Королю Милану, очевидно, становится его положеніе не въ терпежъ... Но что же медлятъ "державы"? Турція, поблагодаривъ ихъ за теоретическое признаніе ея правъ, требуетъ отъ нихъ указанія тѣхъ практическихъ способовъ, коими можно было бы возстановить столь благожелательно рекомендованный ей status quo ante на Полуостровѣ, и теперь идутъ переговоры о созывѣ новой, съ большими полномочіями, конференціи. Но пока новая конференція соберется, неужели такая братоубійственная война будетъ допущена? Неужели Трех-Державный Союзъ не предупредитъ появленія новаго "совершившагося факта"?Неужели, наконецъ, Австрія, обладающая всѣми способами производить давленіе на короля Милана, окажется вдругъ безсильною остановить порывы своего клеврета и сосѣда? Кто же этому повѣритъ?! На Австрію, на нее одну, должна пасть отвѣтственность за кровь, которая прольется. Всякія ея отговорки, печатаемыя въ вѣнскихъ газетахъ, будто Австрія не можетъ сладить съ сербскимъ движеніемъ -- лживы: намъ извѣстно изъ вѣрныхъ источниковъ, что война съ Болгаріей нисколько не пользуется сочувствіемъ Сербскаго народа... Если же Австрія не рѣшается остановить этотъ наглый замыслъ короля Милана, то конечно лишь по своимъ личнымъ расчетамъ и соображеніямъ, надѣясь быть-можетъ, что "державы" въ концѣ концовъ признаютъ этотъ совершившійся фактъ насильственнаго исправленія сербской границы...
   Думаемъ однако же, что она ошибется на счетъ Россіи... Русское правительство не можетъ оставаться въ сторонѣ отъ кровавой схватки двухъ родственныхъ ей Славянскихъ племенъ,-- не можетъ, безъ грубой непослѣдовательности, требовать status quo ante для Болгаріи и дозволять его нарушеніе Сербіи. Таково еще, несмотря на всѣ наши политическіе грѣхи и провинности, обаяніе русскаго имени и въ особенности имени Русскаго Царя, что стоитъ Ему погрозить Сербіи отозваніемъ своего резидента и торжественнымъ актомъ выразить, не отъ конференціи какой-нибудь, а личное свое осужденіе, то,-- лишь бы оно могло дойти до слуха сербскихъ народныхъ массъ,-- силы короля Милана будутъ парализованы...
   Какъ видятъ читатели,-- балканское замѣшательство еще вовсе не улеглось,-- и главною виною тому -- Австрія. Вникая въ отношенія Австріи и Россіи, нельзя не признать, что ихъ "дружба" между собой -- дружба поистинѣ междоусобная, которая для русскаго прямодушія опаснѣе открытой вражды...
  

Москва, 19 октября.

   Удивительно слабо народное и историческое самосознаніе въ нашемъ обществѣ! Стоило только двумъ-тремъ горячимъ болгарскимъ головамъ произвести въ Румеліи переворотъ -- до смѣтнаго легкій и всегда, даже для самой нашей дипломатіи, состоявшій in spe,-- глядь! и общество растерялось, и дипломатія, выронивъ изъ рукъ (должно-быть, впрочемъ, плохо держала) клубокъ путеводной нити, мечется ища выхода, и всѣ отъ неожиданнаго толчка пососкочили разомъ съ исторической точки зрѣнія, а другой ощупать еще не могутъ! Доведутъ до свѣдѣнія русской публики услужливые газетные корресподенты изъ Софіи то или другое хвастливое, случайное изрѣченіе Петра Степановича Каравелова, воскормленнаго духовнымъ хлѣбомъ московской университетской науки 60--70-хъ годовъ и сочетавшаго, какъ видно, воспринятый имъ у насъ крайній "европейскій" доктринерскій либерализмъ съ преданіями и вкусами турецкаго режима (въ видѣ, напримѣръ, административнаго заточенія или изгнанія своихъ противниковъ)," и пошла наша публика открещиваться и отплевываться уже отъ всѣхъ Болгаръ, отъ всѣхъ Сербовъ! Воспроизведутъ ли въ русской печати какія-нибудь статейки изъ филиппопольской газетки гг. Стоянова и Ризова, гдѣ съ такою наивною свѣжестью повторяется по болгарски совсѣмъ уже обтрепавшаяся "либеральная" фразеологія нашего "Русскаго Курьера", "Русскихъ Вѣдомостей", "Вѣстника Европы",-- въ родѣ, напримѣръ, что Румелійцы послужили дѣлу "на свободата, прогрессъ и цивилизацтята", и вообще очень-очень много высказывается заботы о "съврѣменното человѣчество"; гдѣ даже такъ мило предъявляется притязаніе имѣть "своя собственна човѣшка физиономия", какъ будто до переворота физіономія у нихъ была не "човѣшка", т. е. не человѣчья, и не своя, а какая-нибудь португальская, чужая! гдѣ съ такою ребяческою дерзостью и заносчивостью отзываются они о Россіи и русскихъ офицерахъ и дѣтски хвалятся, что "соединеніе совершилъ" никто иной, какъ "князь Александръ и неговий (т. е. его) радикалъ" (словно чинъ! это должно-быть и есть "своя собственна физнономия"?) "министръ Каравеловъ -- на злой наперекоръ Россіи"... Однимъ словомъ: только лишь достигнутъ слуха и свѣдѣнія нашей публики тѣ или иные возгласы и похвальбы состоящей нынѣ во власти болгарской "интеллигенцията",-- большая часть нашихъ руководителей общественнаго мнѣнія приходитъ въ нервное состояніе, теряетъ трезвость мысли и рѣчи. Поднимаются вопли о "болгарской неблагодарности", возбуждается въ русскомъ обществѣ, къ къ злорадству Европейцевъ, чувство чуть не ненависти къ Болгаріи, къ ея народу, ко всѣмъ Славянамъ,-- и если судить по большинству органовъ русской печати, съ великимъ русскимъ державнымъ кораблемъ происходитъ нѣчто въ родѣ крушенія: давай швырять за бортъ весь историческій грузъ вѣковыхъ политическихъ преданій, исполинскихъ усилій, жертвъ, величавыхъ дѣяній и подвиговъ, даже самыхъ недавнихъ-- "облегчимъ-де себя отъ этого балласта и за потерей компаса направимъ корабль по вѣтру "эгоистическихъ интересовъ", бросимъ всѣ эти безкорыстныя нравственныя; задачи какъ сущій вздоръ, въ политикѣ неумѣстный вмѣсто: всякихъ высшихъ побужденій и чувствъ, только смѣшныхъ, пусть будутъ нашимъ двигателемъ однѣ матеріальныя выгоды -- въ нихъ лишь законъ и правда".. и тому подобная дешевая, пошлая мудрость.
   Какъ будто о хлѣбѣ единомъ живутъ народы! Какъ будто высшія задачи духовнаго свойства не составляютъ существеннѣйшей цѣли, ихъ бытія,-- такой цѣли, при уклоненіи отъ которой не приложатся къ нимъ и "сія вся"! И если это требованіе предъявлено человѣку, такъ равномѣрно обазательно оно и для человѣческихъ группъ или союзовъ, а тѣмъ; болѣе для великихъ всемірно-историческихъ народовъ, къ которымъ принадлежитъ и нашъ народъ, Русскій. Кому много дано, отъ того много и спросится. Чѣмъ выше и шире задача, тѣмъ большимъ трудомъ и усиліями нудится ея разрѣшеніе. И такая именно задача -- превыше и шире, мудренѣе задачъ уже рѣшенныхъ и рѣшаемыхъ другими, опередившими насъ народами -- ниспослана на долю Русскаго народа. Быть-можетъ и "недостойная призванья" по слову поэта, Россія тѣмъ не менѣе призвана къ великому, но вмѣстѣ съ тѣмъ и къ необычайно тяжкому жребію,-- ибо величіе и высота призванія налагаютъ и соразмѣрныя обязательства. Оттого-то такъ усѣянъ трудомъ и скорбями нашъ народный историческій путь; оттого-то, проживъ тысячу лѣтъ (что считается критическимъ періодомъ въ жизни народовъ, послѣ котораго они начинаютъ будто бы хилѣть и стариться), мы не только сами не чувствуемъ на себѣ старости, но и вся Европа хоромъ признаетъ нашъ народъ еще "молодымъ"!.. Извѣстный путешественникъ, авторъ замѣчательной книги о Россіи, гдѣ онъ прожилъ пять лѣтъ, Уоллесъ-Мэкензи, говаривалъ намъ, впрочемъ съ полунасмѣшкой, что, по его наблюденію, въ Россіи никто почти никогда не говоритъ о настоящемъ, а все о будущемъ: всѣ живутъ какими-то надеждами, у всѣхъ на умѣ и въ рѣчахъ -- будущее. Онъ правъ,-- и эта особенность знаменательна. Она свидѣтельствуетъ, что не только въ сознаніи нѣкоторыхъ, но и въ инстинктѣ всенародномъ живетъ чувство еще недовершеннаго призванія, о которомъ даже самое представленіе не ясно,-- и это чувство живитъ чаяніе, а чаяніе миритъ съ настоящимъ, даетъ силы его перебыть...
   Но что же общаго,-- перервутъ насъ быть-можетъ съ нетерпѣніемъ,-- между всѣми этими абстрактами, мечтами -- и реальнымъ вопросомъ о нашихъ отношеніяхъ въ Болгарамъ и Сербамъ, о томъ, что предлежитъ дѣлать теперь русской дипломатіи: вопросъ этотъ стоитъ вѣдь на практической, а не на отвлеченной почвѣ?! Что общаго! Да вѣдь надо же себѣ наконецъ осмыслить нашу историческую практику въ у теченіи столѣтій? Надо же наконецъ уразумѣть внутреннее значеніе тѣхъ историческихъ теченій, которыя неудержимо влекли насъ въ Балканскому полуострову, къ Босфору, въ Константинополю,-- тѣхъ великихъ кровавыхъ битвъ, тѣхъ исполинскихъ русскихъ подвиговъ и необъятныхъ жертвъ, которыми -- именно въ виду этой цѣли -- ознаменовались для Россіи и XVIII и XIX вѣки? Не мало хлопотъ, заботъ и работъ досталось на долю и самой нашей дипломатіи! Ради чего "гибель сія бысть"? И ради чего такое дѣятельное движеніе въ этомъ направленіи началось именно послѣ того, какъ Московское государство, сложившись и окрѣпнувъ, перешло въ Царство Всероссійское и выступило на поприще всемірно-историческое? Что это? Властолюбивое влеченіе къ захвату новыхъ земель или потребность въ болѣе опредѣленныхъ, естественныхъ границахъ? Но чего-жь опредѣленнѣе и естественнѣе границы на нашемъ югѣ какъ море и большая рѣка? Вѣдь ничего подобнаго на западной границѣ ми не имѣемъ! и именно-то за Дунаемъ, на Балканскомъ полуостровѣ, мы не домогались и не пріобрѣли ни вершка земля, хотя имѣли вождей и "Задунайскихъ" и "Забалканскихъ", и два раза въ одномъ нынѣшнемъ столѣтіи подходили къ самому Константинополю! Чтоже, побуждались ми развѣ матеріальными практическими интересами? Но никакихъ такихъ, очевидной и неотложной важности матеріальныхъ интересовъ, которые бы стоили этой страшной траты людей и денегъ, даже и указать нельзя: русская-то торговля уже никакъ ихъ не требовала! Добивались ли мы единственно свободнаго выхода изъ Чернаго моря? Да для торговыхъ судовъ онъ свободенъ не менѣе чѣмъ оба выхода изъ Средиземнаго моря,-- а что касается до военнаго флота, такъ не Турція могла бы его задержать, когда онъ у насъ былъ, а Европа; постановлять же флотъ мы и не помышляли до послѣдней поры, хотя и имѣли для того времени вдоволь... Такъ что же насъ двигало наконецъ? Величавыя ли фантазіи доблестныхъ Вѣнценосцевъ, политическія мечты и самообольщенія, такъ что теперь только, по прошествіи чуть ли не полутора вѣка, мы начинаемъ догадываться, что въ нашей политикѣ относительно Славянъ и Балканскаго полуострова мы дѣйствовали якобы вопреки нашимъ "истиннымъ интересамъ", что все это не болѣе какъ рядъ печальныхъ ошибокъ, однимъ словомъ -- въ итогѣ безсмыслица, которую однакоже рокъ такъ и толкаетъ насъ, да и подтолкнетъ непремѣнно -- повторить вновь?!
   Такое объясненіе однородныхъ, непрестанно возобновляющихся историческихъ явленій -- очевидная несообразность. Ничего поэтому и не остается, какъ постараться понять и опредѣлить тотъ смыслъ, ту историческую идею, которая лежитъ въ ихъ основѣ, которая насъ отъ времени до времени подмываетъ, движетъ и несетъ. Именно тѣмъ и объясняются всѣ неудовлетворительные результаты нашихъ такъ-называемыхъ Восточныхъ войнъ и странные промахи нашей дипломатіи, что идея-то эта нами недостаточно сознана и усвоена, что состоимъ-то мы къ ней въ отношеніи нѣсколько страдательномъ, пассивномъ, и когда подхватитъ насъ историческое теченіе, то даемъ себя нести не умѣя управиться съ нимъ, не отдавая себѣ точнаго отчета -- куда, зачѣмъ, гдѣ остановиться, гдѣ пристать къ берегу и т. д.: словомъ -- не знаемъ чего хотѣть.
   Къ несчастію, самое уже слово идея отпугиваетъ отъ себя нашу высшую дипломатическую среду (да и не ее одну), и теперь болѣе чѣмъ когда-нибудь,-- теперь, когда съ легкой будто бы руки Бисмарка, "реализмъ" въ такой модѣ! (Какъ будто вся сила Бисмарковскаго реализма не коренится именно въ его идеализмѣ soi generis,-- и не идея единой Германіи и воцаренія германизма одушевляла его практическій подвигъ?!) "Матеріальные интересы" стали, какъ извѣстно, въ послѣднее время любимымъ лозунгомъ нашей публицистики, а также и самой политики. "Славянская же идея" и вообще все что пахнетъ "славянофильствомъ" -- это horribile dictu! объ этомъ, особенно уже въ Петербургѣ, и заикаться нечего: "было-де время, испробовали ее -- и обожглись!... Нѣтъ ужь лучше безъ всякой особой идеи, а такъ, изъ простаго расчета выгодъ, да подъ общимъ европейскимъ знаменемъ "прогресса и цивилизаціи"!...
   Да развѣ это знамя -- Hй знамя идеи? "Прогрессъ и цивилизація" -- въ устахъ Западной Европы, это и есть западно-европейская историческая идея. По примѣру Россіи, лепечутъ теперь, на попугайскій чадъ, этотъ кличъ и наши братья Болгары и Сербы, только-что вылупившіеся изъ яйца на историческій свѣтъ.... Но вѣдь какъ скоро рѣчь идетъ объ "интересахъ прогресса и цивилизаціи", какъ ихъ понимаетъ знаменоносецъ-Западъ,-- такъ тутъ не только эти Славяне, но и Россія -- пассъ! Тутъ и хлопотать не о чемъ! Первенство принадлежитъ, да и должно, натурально, принадлежать не кому другому, какъ самой Западной Европѣ: она здѣсь хозяйка и мастеръ,-- ей и дѣло, и власть въ руки! Она послужитъ этимъ интересамъ получше Славянъ и насъ! Въ интересѣ этихъ "интересовъ" Болгары и Сербы, сіи юные любовники "европейскаго прогресса и цивилизаціи", не только должны сами безпрекословно и добровольно, съ радостью, да не мѣшкая, предать себя руководительству и гегемоніи Австріи -- но и намъ самимъ, въ смиренномъ сознаніи ея преимуществъ и правъ какъ носительницы европейской культуры и вообще европейской идеи, подобаетъ тотчасъ убраться изъ всякой "сферы вліянія" на Балканскомъ полуостровѣ,-- да пожалуй ретироваться изъ своихъ собственныхъ западныхъ предѣловъ въ Европѣ!.. Знаменитый белгійскій писатель Лавеле, вовсе даже не отъявленный врагъ Россіи, печатаетъ теперь въ "Revue des Deux Mondes" цѣлый рядъ статей по поводу Босніи, Герцеговины и Сербіи,-- статей, въ коихъ превозносится верховенство въ этихъ странахъ Австро-Венгріи и доказывается, что она, именно она, призвана цивилизовать Славянъ, стать во главѣ ихъ, занять Константинополь и создать новую Восточную Имперію: о Россіи ни помину! А знаменитый профессоръ Рошеръ съ своей стороны авторитетно, какъ "мужъ науки", возглашаетъ, что "вся нынѣшняя Европейская Турціи станетъ будущею Новою Германіею (So Gott will, die heutige Europäische Türkei wird das neue Deutschland bilden). Западныя наши окраины, или, по крайней мѣрѣ, нѣкоторая доля ихъ давно уже въ Германіи намѣчена какъ будущее достояніе германизма,-- намѣчена и частью уже онѣмечена. Да вѣдь и борьба для насъ не равна: Австрія и Германія, не говоря о силѣ матеріальныхъ корыстныхъ побужденій, вооружены еще и историческою идеей, а мы тамъ въ Петербургѣ никакой за Россіей исторической своей идеи знать не знаемъ, вѣдать не вѣдаемъ, да и не хотимъ ни знать, ни вѣдать: мы -- безъ идеи, да еще съ невольнымъ привычнымъ уваженіемъ въ чужой, ихъ же собственной, враждебной намъ идеѣ! Кто же сильнѣе?
   Вотъ до какого логическаго абсурда -- не только въ теоріи, но вѣдь даже и на практикѣ, можетъ довести, отчасти уже доводитъ, и насъ и Славянъ это поклоненіе европеизму,-- ]эта наша роковая безъидейность и въ обществѣ, и въ правящей средѣ! Отреченіе отъ своего собственнаго призванія,-- сознательное или безсознательное, изъ душевной ли подлости и лакейскаго чувства предъ Западной Европой, или по невѣдѣнію,-- это вѣдь отреченіе отъ самихъ себя, отъ правъ на существованіе какъ всемірно-историческаго народа, это -- самоубійство!
   Къ счастію, не въ одномъ Петербургѣ и не въ одной "интеллигенціи" Россія, а есть въ ней 80%# населенія, которыхъ своеобразный національной духъ еще не упраздненъ европейскою цивилизаціей, въ которыхъ наша народность, со всѣми ея началами, еще пребываетъ на степени стихіи, и какъ стихія выступаетъ порой въ исторіи, непонятная, почти недоступная сознанію мудрецовъ правящаго сверхнароднаго слоя, но увлекающая и ихъ, иногда даже противъ воли, въ историческое дѣйствіе своимъ неудержимымъ стремленіемъ. Тамъ и живетъ русская историческая идея -- какъ духовный народный инстинктъ. Впрочемъ, этотъ же инстинктъ,-- хотя и въ болѣе слабой степени, хотя иногда какъ неотвязное противорѣчіе,-- сказывается и въ жизни тѣхъ единицъ изъ образованныхъ классовъ, которыя не вполнѣ отрѣшились духомъ и бытомъ отъ своей народности или отъ того элемента, коимъ по преимуществу и существенно эта народность опредѣляется -- православной вѣры. Она же, эта идея, проявляется иногда и въ художественнымъ откровеніяхъ нашихъ писателей, также и въ другихъ отрасляхъ искусства; она наконецъ начинаетъ возводиться, въ нынѣшнемъ столѣтіи, и въ сознаніе, благодаря усиліямъ многихъ мыслителей,-- но какъ еще слабо оно, это народное самосознаніе, въ нашемъ обществѣ -- о томъ уже упомянули мы въ началѣ статьи!
   Что же такое эта е русская идея?" Въ томъ ли назначеніе Россіи, чтобъ въ области развитія человѣчества явить міру культурный контрастъ Западной Европѣ? Это опредѣленіе было бы неточно. Восколько въ послѣдней жива и дѣйственна чистая истина христіанская, востолько нѣтъ мѣста контрасту съ нею и для Россіи; но Россія, дѣйствительно, самою духовною природою своею противорѣчитъ всей той неправдѣ, которую унаслѣдовала Европа отъ языческаго міра (преимущественно Рима), которую развила и внесла въ свою культуру и цивилизацію. Правильнѣе сказать: Россія призвана явить новый культурный историческій типъ, который примиритъ въ себѣ и Востокъ и Западъ на основѣ православно-славянской. Это было сказано и прежде насъ -- Хомяковымъ, K. С. Аксаковымъ, И. В. Кирѣевскимъ и другими въ позднѣйшее время (напримѣръ Н. Я. Данилевскимъ). Это утверждаемъ и мы. Существеннѣйшимъ содержаніемъ русскаго національнаго типа есть безъ сомнѣнія христіанство, исповѣдуемое въ его самомъ чистомъ вѣроученіи и образѣ,-- исповѣдуемое Православною Вселенскою Церковью. Само собою разумѣется, что идея христіанства сама по себѣ безконечно шире всякой національности и не есть историческая или временная въ тѣсномъ смыслѣ,-- она вѣчная и всемірная. Но воплощаясь на землѣ во времени и явленіи, она выражаетъ себя и дѣйствуетъ въ преобразуемомъ ею историческомъ человѣчествѣ посредствомъ національныхъ индивидуальностей, которыя избираетъ своими орудіями или сосудами. Никогда не вмѣщается и не выражается она, въ каждой изъ нихъ отдѣльно, вполнѣ. Въ единичной душѣ человѣческой можетъ обрѣтаться въ полнотѣ своего внутренняго значенія царство Божіе ("царство Божіе внутрь васъ есть"), но исторія человѣчества въ смыслѣ христіанскомъ опредѣляется изрѣченіями: "подобно есть царство Божіе зерну горушну", которое растетъ медленно и постепенно, пока наконецъ не осѣнитъ землю широко тѣнистымъ древомъ,-- и другое: "подобно есть царствіе Божіе квасу", т. е. дрожжамъ, которыми заквашено тѣсто -- "дондеже вскиснетъ". Этими изрѣченіями указывается на предопредѣленный процессъ созиданія царства Божія въ человѣчествѣ. Мы вовсе не думаемъ, что судьбы міра заканчиваются Россіей и что она одна призвана воплотить царство Божіе на землѣ! Далеко нѣтъ! Мы вѣримъ, что и "изъ камней можетъ Ботъ воздвигнуть сыновей Аврааму". Но изо всѣхъ выдвинувшихся на историческую очередь національныхъ индивидуальностей православная Россія представляется (не думаемъ, (чтобъ мы обольщались) наиболѣе пока широкимъ историческимъ сосудомъ для вмѣщенія въ наибольшей полнотѣ жизненной христіанской истины. Это не есть "византизмъ"", "который K. Н. Леонтьевъ, напримѣръ, считаетъ основою (культурнаго типа Россіи. "Византизмъ" какъ явленіе историческое -- носитъ на себѣ и печать односторонности, уже отжившей. Онъ призванъ къ очищенію въ русскомъ горнилѣ: все что было и есть истиннаго и вѣчнаго въ византизмѣ, то восприняла въ себя конечно и Россія, изъ Византіи озаренная свѣтомъ вѣры; но все, что въ немъ было временнаго и національно-односторонняго, должно раствориться, исчезнуть въ большей многосторонности и широтѣ русскаго духа. Подобно тому, какъ по извѣстному изрѣченію церковнаго писателя" "душа человѣческая родится христіанскою",-- такъ и про душу Русскаго народа (или тѣхъ разновидностей Славянскаго племени, которыя назвались Русью) можно бы сказать, что въ ней, въ ея природѣ, въ бытѣ народномъ съ его общинами и, было полное предрасположеніе къ христіанству еще въ язычествѣ. Оттого-то и приняла Русь христіанство съ такою, сравнительно, легкостью, какъ младенецъ, и прозвалась вскорѣ "Святою", т. е. освященною черезъ вѣру: это не самопревознесеніе, а лишь означеніе своего идеала. Оттого-то, крестившись, Русскій народъ предпочелъ въ своей внутренней жизни именованіе христіанина всякому другому, племенному,-- именованіе и опредѣленіе вмѣстѣ: "христіане" (крестьяне) и "православные". Оттого-то, по выраженію K. С. Аксакова, въ Русскомъ народѣ "національное самоопредѣленіе совпало съ высшимъ опредѣленіемъ общечеловѣческимъ".
   Здѣсь не мѣсто и не время входить во всѣ особенности, по преимуществу нравственныя, культурнаго типа, который предназначено явить Россіи и который обозначается съ самаго начала, проступаетъ и во все теченіе его исторіи. Скажемъ вкратцѣ, что для Русскаго народа государственность не есть высшее и конечное выраженіе истины, а только необходимый, временный компромисъ съ истиною, вынуждаемый условіями земнаго существованія -- государство не есть само по себѣ цѣль и идеалъ бытія, а лишь средство бытія; что всякого внѣшняго закона, всякой такъ-называемой юридической правды выше для Русскаго народа истина нравственная,-- что поверхъ "праваго порядка" онъ поставилъ живую человѣческую, христіанствомъ просвѣщенную совѣсть,-- что онъ врагъ всего условнаго, внѣшняго и пуще всего дорожитъ внутреннею духовною,-- вѣрою въ Бога опредѣляемою свободой... Высокій историческій жребій, сужденный, по милости Божіей, Россіи, есть въ то же время и, страшно тягостный подвигъ, всякое уклоненіе отъ него, всякое отступленіе отъ нравственнаго закона взыскивается съ нея строже, сказывается чувствительнѣйшимъ для нея вредомъ и болѣзнями, чѣмъ въ жизни другихъ народовъ. Не похвальба эти наши слова. "Всякой мерзости полна наша земля" -- скажемъ съ Хомяковымъ, но ея призваніе,-- котораго можетъ-быть она (не дай Богъ!) явится и недостойною,-- призваніе это отрицаемо быть не можетъ. Великія силы на добро даны ей Богомъ. Гнусно подчасъ на нашей Русской землѣ,-- въ невѣжествѣ, лѣни душевной и умственной, въ развратѣ и кривдѣ коснѣетъ народъ; но бываютъ за то историческія мгновенія, когда эта земля, вдругъ, всѣмъ народомъ, какъ бы поднимается до небесъ, выростаетъ до такой высоты и красоты нравственной, досягаетъ такихъ вершинъ самоотверженія и любви, что міръ въ изумленіи дивится и содрагается,-- не постигая внутренняго смысла такого явленія, такой безкорыстной траты силъ!...
   "Славянской идеи нѣтъ, есть лишь русская идея" сказалъ недавно, въ назиданіе "интеллигентнымъ" Болгарамъ, Петрановичъ -- умный Сербъ, подвизавшійся всю жизнь въ Черногоріи и Босніи, въ борьбѣ съ Турками и Швабами или Австрійцами, и изгнанный наконецъ изъ королевства Сербскаго, въ которомъ настоящая власть предалась и продалась этимъ Швабамъ, Его слова требуютъ оговорки: "а русскій языкъ и словенескъ одно есть", изрекла наша лѣтопись, еще въ началѣ русской исторіи -- и потому "русская идея" есть въ то же время и "идея славянская". Но Петрановичъ вполнѣ правъ въ томъ, что Россія -- по численности своего Славянскаго народа, по долголѣтію своего историческаго бытія, по своему богатому и тяжкому историческому и духовному опыту, есть по преимуществу носительница этой идеи, которая есть вмѣстѣ и идея Славянскаго братства. Ея положеніе въ семьѣ славянской -- положеніе старшаго брата между братьевъ. Ея удѣлъ, какъ выразился Тютчевъ еще 55 лѣтъ назадъ:
  
   Славя въ родныя поколѣнья
   Подъ знамя русское собрать
   И весть на подвигъ просвѣщенья
   Единомысленныхъ, какъ рать...
  
   Она и призываетъ ихъ всѣхъ къ участію въ своемъ историческомъ жребіи, на совмѣстный съ нею общій трудъ жизни, просвѣщенія и культуры -- совокупными усиліями племенныхъ славянскихъ индивидуальностей, съ ихъ разнообразными особенностями и дарованіями. Она доказала искренность этого призыва тѣми громадными безкорыстными жертвами, которыми искупила свободу многихъ Славянскихъ племенъ отъ чужеземнаго рабства, не посягнувъ ни на ихъ земли, ни на ихъ внутреннюю племенную свободу,-- требуя себѣ лишь довѣрія и преданности -- какъ младшихъ братьевъ къ старшему брату, уваженія къ ея совѣтамъ и руководству. Само собою разумѣется, что этотъ призывъ ея относится прежде всего къ Славянамъ единовѣрнымъ, соисповѣдникамъ истины, составляющей существеннѣйшее содержаніе ея національнаго духа,-- но не отрицаетъ она своего братства и съ прочими Славянами, къ несчастію принявшими въ свое національное существо -- чуждое начало религіозное, латинство (и выродившееся изъ него протестантство),-- это живое сопtradictio in adjecto въ Славянствѣ. Питая надежду, что когда-нибудь и они возсоединятся съ нею въ духовной основѣ ея народности, Россія, разумѣется, имѣетъ и обязана имѣть, прежде всего, въ виду -- Славянъ православныхъ. Но не объ однихъ Славянахъ православныхъ была ея скорбная забота, не для ихъ только свободы* лила она свою кровь, а для православныхъ вообще: не ей ли исключительно обязаны своей свободой Румыны,-- и преимущественно -- Греки? И къ нимъ также обращенъ ея призывъ,-- ибо въ Православно-Славянскомъ мірѣ, ею созидаемомъ, просторно и свободно и для ихъ племенныхъ отличій.
   Вотъ русская, она же и славянская идея, внѣ которой нѣтъ ни для Россіи, ни для Славянъ никакого историческаго raison d'être,-- и самое ихъ независимое существованіе на землѣ представляется безсмыслицей -- или же лишь будущей поживой для нѣмецкаго всепоглощающаго аппетита. Пусть наши братья Болгары и Сербы спросятъ себя: хотятъ ли они продать свое это міровое призваніе, свое сослуженіе во вселенско-историческомъ подвигѣ Россіи -- за блюдо чечевицы, предлагаемое имъ Западною Европою въ видѣ "европейской цивилизаціи" и "европейскаго прогресса"? Хозяевами и творцами въ области западно-европейскаго духа имъ не быть -- безъ отреченія отъ духовныхъ основъ своей національности; вмѣсто того, чтобы, напротивъ, обогатить свою національность всѣмъ тѣмъ, что въ сокровищницѣ европейскаго просвѣщенія составляетъ достояніе общечеловѣческое (какъ это предлагаемъ мы), они послужатъ лишь для Европы страдательнымъ матеріаломъ, удобопретворимымъ въ западно-европейскую, по преимуществу нѣмецкую сущность. Обезличенные духовно, они, со знаменемъ въ рукахъ: е европейскій прогрессъ и цивилизація", погибнутъ для Славянства иди Россіи!.. Но можно ли этому статься? И въ Славянскихъ государствахъ еще живъ историческій инстинктъ въ народныхъ массахъ, жива вѣра въ Россію и связь съ нею: значитъ, еще хранится залогъ спасенія,-- хотя и нельзя отрицать, что по малочисленности населенія чужеядныя начала перенесеннаго въ эти государства строя европейской политической жизни могутъ быстрѣе производить свое сокрушительное дѣйствіе на духъ низшихъ народныхъ слоевъ. Нужно новое могучее слово Россіи, отъ котораго бы воспрянули ихъ сердца...
   Но въ томъ-то и дѣло, что и сама Россія не въ безопасности,-- что ея правящая интеллигентная среда не слишкомъ-то много разнится отъ е цивилизованныхъ" Болгаръ и Сербовъ,-- развѣ только что"? послѣдніе карикатурнѣе,-- и чуть-чуть сама не готова отречься отъ русскаго историческаго призванія, прикрывъ свою постыдную ретираду тѣмъ же знаменемъ "интересовъ прогресса и цивилизаціи"...
   Мы сказали и повторяемъ: "Славянскій вопросъ весь сводится къ нашему внутреннему русскому вопросу, весь въ немъ заключается и разрѣшится вполнѣ только вмѣстѣ съ нимъ". Послѣднія событія только подтвердили вѣрность этого положенія. Но исторія не ждетъ,-- и выдвинула на очередь если не полное, то частное, впрочемъ многозначительное, разрѣшеніе Славянскаго вопроса... Неужели мы не опомнимся? Поймите же, что тутъ мѣшкать и недоумѣвать нечего, что вамъ ничего другаго не остается дѣлать, какъ вновь поднять, поднять высоко, русское, оно же и славянское знамя -- въ виду всей Европы, всего міра. Вѣдь это вопросъ не только нашей чести и достоинства, не только нашихъ политическихъ внѣшнихъ интересовъ, но это для насъ вопросъ: "быть или не быть"...
   Къ этому вопросу мы, впрочемъ, еще вернемся.
  

Москва, 26 октября.

   Какъ и слѣдовало ожидать, петербургскія газеты отнеслись несочувственно къ передовой статьѣ "Руси" прошлаго No,-- по крайней мѣрѣ тѣ изъ нихъ, съ отзывами которыхъ мы успѣли ознакомиться. Можетъ-быть, здѣсь доля и нашей вины: мы недостаточно ясно и убѣдительно вправили нашъ взглядъ,-- но тѣмъ не менѣе, общій характеръ этихъ критическихъ отзывовъ наводитъ и на другія соображенія. Петербургъ вообще -- истинный представитель того "реализма", который въ послѣднее время вошелъ у насъ въ такой почетъ и моду -- реализма голаго, не только безъ идеалистической подкладки, но и вовсе безъидейнаго,-- который самъ себѣ цѣль, самъ себѣ довлѣетъ, самъ собой предоволенъ и даже пресеріозно, но вмѣстѣ и пренаивно, просто обижается, когда подступаютъ къ нему съ нѣсколько отвлеченною мыслью. А что же не кажется ему отвлеченностью! Какъ истый мудрецъ вѣка сего, онъ признаетъ за "правду жизни" лишь сегоднешній день, лишь то, что онъ можетъ ощупать, смѣрить, взвѣсить, во что можетъ такъ-сказать уткнуться носомъ. Оттого-то истинная "правда жизни" всего менѣе и дается корифеямъ нашего "реализма". Никогда не понять такому реалисту ни народа, ни исторіи: народа потому, что народа въ цѣломъ,-- этого организма живущаго въ вѣкахъ,-- никакъ не ухватишь реальными щупальцами; для реалиста народъ существуетъ лишь какъ совокупность наличныхъ и притомъ ему извѣстныхъ единицъ, какъ дворникъ Семенъ, да извощикъ Кузьма, которыхъ ему случайно довелось изучить съ натуры: этимъ объясняется, между прочимъ, почему нѣкоторые наши реалисты-художники отрицали всякое народное значеніе въ движеніи добровольцевъ 1876 г. и въ войнѣ 1877 года! Про исторію и говорить нечего: она не доступна разумѣнію безъ абстракціи, безъ извлеченія, изъ ея реальныхъ данныхъ, сокрытой въ нихъ движущей идеи; для реалиста она такимъ образомъ -- лишь сборъ неосмысленныхъ фактовъ; или же какой-либо внѣшній, поразившій реалиста фактъ заслоняетъ для него своею внѣшностью общій внутренній, таящійся въ немъ смыслъ: кромѣ этой внѣшности реалистъ уже ничего и не видитъ.
   Не стоило бы конечно и останавливаться вниманіемъ на проявленіяхъ такого, впрочемъ довольно невиннаго, "реализма" въ петербургской печати, еслибъ не приходило на умъ, что такова, видно, общая атмосфера въ петербургской средѣ, въ средѣ чиновниковъ, а пожалуй, и сановниковъ, пожалуй, и дипломатовъ, т. е. отмѣнное расположеніе къ безъидейности. Это явленіе уже болѣе серіознаго характера. Мы въ своей статьѣ именно обличали въ русской политикѣ, особенно по отношенію въ Славянскому міру, отсутствіе общей руководящей мысли и пытались, съ своей стороны, осмыслить себѣ ту историческую практику, которою ознаменовались для Россіи и XVIII и XIX вѣка,-- раскрыть ту историческую идею, которая лежитъ въ основѣ нашего стихійнаго движенія въ Босфору и Балканскому полуострову. Мы старались доказать, что въ настоящее время, когда приходится имѣть дѣло съ Западомъ, являющимся во всеоружіи своей исторической идеи. Россія должна выступить съ нимъ въ состязаніе не иначе, какъ отдавъ себѣ ясный отчетъ въ своей собственной исторической задачѣ. Казалось бы, такое требованіе не можетъ вызвать и спора. Но петербургскія газеты признаютъ, повидимому, или обвиненіе нашей дипломатіи въ безъидейности неосновательнымъ, или же самую необходимость для нея въ руководящей исторической идеи -- сомнительною. Одна изъ газетъ противопоставляетъ "идеализму Руси" -- политику "реальныхъ интересовъ"; другая же восклицаетъ, что наше истолкованіе призванія Россіи и напоминаніе о немъ -- "значитъ, въ отвѣтъ на нынѣшнія русско-болгарскія недоумѣнія, не сказать ничего"!... Разбору и оцѣнкѣ именно этихъ "русско-болгарскихъ.недоумѣній" посвященъ былъ въ "Руси" цѣлый рядъ статей въ предшествовавшихъ NoNo, но эти-то недоумѣнія и свидѣтельствуютъ объ отсутствія въ русской славянской политикѣ общей руководящей точки зрѣнія: вотъ эту-то общую точку зрѣнія и слѣдуетъ наконецъ опредѣлить; надо же наконецъ (или не надо?) понять и сознать -- чего мы вообще хотимъ и должны хотѣть отъ Славянъ, чего добиваемся, какая наша задача, въ чемъ именно смыслъ и существо нашихъ къ Славянству отношеній? Иначе русская политика будетъ вѣчно блуждать, путаться, сама себѣ противорѣчить,-- какъ оно было и есть въ послѣднее время, особенно же въ періодъ прошлаго царствованія. Ужели въ Петербургѣ этой потребности въ общемъ опредѣленномъ воззрѣніи -- не сознаютъ и не ощущаютъ?! Должно бытъ такъ!... " Такова -- изрекаютъ " С.-Петербургскія Вѣдомости" -- всегдашняя тактика славянофильства при назрѣваніи тога или другаго славянскаго вопроса: открыть обширные горизонты и высокія задачи, но не сказать ни слова о практической части дѣла". Хороша практика безъ опредѣленія задачи! Толочь воду -- значитъ такая практика!... Мимоходомъ сказать, забавенъ и этотъ упрекъ обращенный къ "славянофильству": добро бы еще, еслибъ онъ относился къ другимъ, а не къ славянскимъ вопросамъ! Кажется ужь "сланофильство"-то именно и не ограничивалось по отношенію къ Славянству "раскрытіемъ мысленныхъ горизонтовъ" или платоническимъ сочувствіемъ, а при назрѣваніи славянскаго вопроса -- хоть бы въ 1876, 77, 78 годахъ -- дѣйствовало, на возможности, и практически чрезъ созданные имъ Славянскіе Комитеты,-- изъ коихъ особенно Московскій достаточное, помнится намъ, принималъ участіе въ событіяхъ не только словомъ устнымъ и письменнымъ, но и дѣломъ -- вплоть до злосчастнаго Берлинскаго трактата!... Но это въ сторону. Не мнѣнія печати о "славянофильствѣ" озабочиваютъ насъ, а смущаетъ насъ то, что подобнымъ противопоставленіемъ "практической части" и "политики реальныхъ интересовъ" -- нашему праздному будто бы и совершенно излишнему раскрытію мысленныхъ "горизонтовъ и задачъ", подобнымъ отрицаніемъ всякой необходимости для высшей политики руководиться основною общею сознательною идеею объ обязанностяхъ налагаемыхъ на Россію ея историческимъ призваніемъ, печать поощряетъ печальную безъидейность нашей политики, задерживаетъ проясненіе сознанія въ самихъ политическихъ дѣятеляхъ и вообще служитъ службу,-- конечно, не отдавая сама себѣ въ томъ отчета,-- интересамъ политики ненаціональной.
   Мы же полагаемъ, что именно въ томъ "славянофильскомъ" тезисѣ, которымъ опредѣляется русская историческая идея,-- въ этой, какъ иронически выражается "Новое Время", "старой формулѣ славянскаго кружка, болѣе богословскаго, чѣмъ политическаго", въ этомъ, по выраженію той же газеты, "разплывчатомъ идеализмѣ", именно и содержится самое практическое руководство для здравой реальной политика.
   Спрашивается: еслибы эта "историческая идея", при всей своей, столь наивно осмѣиваемой отвлеченности, была себѣ усвоена русскою дипломатіею; посулила ли бы развѣ она, эта дипломатія, Австріи въ 1874 году, въ предвидѣніи войны съ Турціей, на Рейхштадскомъ свиданіи, съ такимъ легкимъ сердцемъ Боснію и Герцеговину? Установила ли бы она, какъ принципъ русской политики, допущеніе "австрійской сферы вліянія" на Балканскомъ полуостровѣ, а затѣмъ и размежеваніе (для насъ проблематическое!) двухъ сферъ вліянія на этомъ полуостровѣ, австрійской и русской? Конечно нѣтъ. А вѣдь этотъ посулъ и это разграниченіе совершены во имя не чего другаго, какъ "политики реальныхъ интересовъ"... "Какіе же у насъ реальные интересы въ Босніи и Герцеговинѣ, помилуйте!" -- слышали мы не ранъ отъ русскихъ дипломатовъ, чуть не посѣдѣвшихъ на службѣ, ревностныхъ защитниковъ вышеупомянутыхъ политическихъ комбинацій. И они повидимому правы. Что намъ до Босніи, что намъ до Герцеговины? Обѣ вѣдь земли отъ насъ далеки, торговли мы съ ними не ведемъ,-- реальный же интересъ Россіи въ томъ-де, чтобы избѣгать европейской войны: ну, а для этого необходимо порой ублажать Австрію и сдѣлать ей кое-какія уступки! А между тѣмъ, не въ этомъ ли предательствѣ во власть Австріи Босняковъ и Герцеговинцевъ, согласномъ съ политикою реальныхъ интересовъ, но вопіюще противорѣчащемъ нравственнымъ и духовнымъ задачамъ славянской, православной Россіи,-- не въ этой ли "коекакой уступкѣ" заключается и весь узелъ тѣхъ сѣтей, въ которыхъ бьется-невыбьется наша политика въ настоящую минуту? Развѣ не здѣсь самое ядро современнаго осложненія дѣлъ на Балканскомъ полуостровѣ? Вѣдь только слѣпому не видно, что не создали мы сами,-- благодаря "политикѣ реальныхъ интересовъ", столь надменно отрицавшей "политику отвлеченныхъ славянофильскихъ идей и чувствъ",-- настоящее для Австріи положеніе за Савой и Дунаемъ, не возникло бы и тѣхъ "русско-болгарскихъ недоумѣній", по деликатному выраженію "С.-Петербургскихъ Вѣдомостей" (не однихъ болгарскихъ, но и сербскихъ и всяческихъ), для которыхъ не видится и исхода... Выѣденнаго яйца не стоитъ для Россіи политика реальныхъ интересовъ, какъ скоро она не направляется высшею путеводною идеею русскаго историческаго призванія и задачи... хотя бы именно въ "старой формулѣ славянофильскаго, болѣе богословскаго, чѣмъ политическаго кружка"! Безъ свѣта высшей исторической идеи, за утратою или отупѣніемъ непосредственнаго чувства родной исторіи и народности, не опознать русской дипломатіи и истинныхъ реальныхъ интересовъ Россіи...
   Свѣтя эта идея и не затмѣвайся она реалистическою тенденціей и туманомъ чужихъ, усвоенныхъ себѣ руководителями русской политики идей,-- развѣ такъ бы мы дѣйствовали на Берлинскомъ конгрессѣ, какъ это было въ 1878 г., развѣ отпихнули бы отъ себя прочь Сербовъ королевства, велѣвъ имъ со всѣми своими ходатайствами о нуждахъ и пользахъ отнынѣ обращаться къ Австро-Венгріи, къ ней одной? Такъ поступили реалисты нашей политики на конгрессѣ!.. Да и возможенъ ли былъ бы тогда самый конгрессъ?!
   Слыхали мы отъ дипломатовъ и такое оправданіе ихъ политическихъ, относительно Австріи, на "реальныхъ интересахъ" основанныхъ комбинацій: "пусть-де Австрія заберетъ себѣ Славянъ Балканскаго полуострова Сербскаго племени, въ нѣкоторомъ родѣ объединитъ Сербовъ,-- настанетъ время, они оперятся подъ ея покровомъ, да и сбросятъ его, а въ той порѣ, Богъ дастъ, и мы быть-можетъ соберемся съ силами, и т. д. Такой расчетъ напоминаетъ извѣстный расчетъ кузнеца въ малороссійской сказкѣ, который вздумалъ надуть чорта, заложивъ ему изъ-за крупныхъ денегъ душу, въ той надеждѣ, что когда придетъ срокъ уплаты -- онъ перекреститъ чорта и выручитъ душу назадъ во всей цѣлости: однакожъ, на бѣду кузнеца, крестное знаменіе не помогло, спасительнаго дѣйствія не учинило, отказалось содѣйствовать недобросовѣстному расчету. Вышеприведенною комбинаціей дипломатовъ прикрывается лишь сознаніе своего безсиліи, или вѣрнѣе сказать -- собственной ихъ несостоятельности, которой источникъ именно въ безъидейности или въ недостаткѣ искреннихъ твердыхъ убѣжденій. Дѣлать такіе опыты надъ славянскимъ населеніемъ, предавать его завѣдомо, хотя бы и временно, на онѣмеченіе, на окатоличеніе, на развращеніе культурное, политическое и религіозное, или подвергать его всѣмъ искушеніямъ неравной борьбы съ властною, могучею пропагандою, если не прямо латинства, такъ уніи,-- всѣмъ внѣшнимъ соблазнамъ способнымъ растлить въ немъ духовную силу славянской національности,-- это experimenta in anima vili, допущеніе которыхъ съ нашей сторон ь къ земщинѣ. Здѣсь мы уже слышимъ прибой народной волны,-- за нимъ начинается уже океанъ народный. А въ Россіи только то дѣло и имѣетъ историческую будущность, которое пускаетъ корни въ народное сознаніе, которое приметъ и взложить на свои плечи Русскій народъ.
   Какъ скоро Россія вся проникнется сознаніемъ своего славянскаго призванія,-- Славянскій вопросъ будетъ рѣшенъ.
   Этого еще нѣтъ, но начало тому уже положено, а начало -- половина дѣла, говоритъ пословица. Безъ сознанія своего славянскаго призванія немыслимо ни правильное духовное развитіе, ни истинная національная политика для Россіи. Національность политики предполагаетъ дѣятельность соотвѣтственную интересамъ внѣшнимъ и внутреннимъ своей земли, своей народности. Но развѣ русскіе политическіе интересы могутъ быть поняты внѣ связи съ ея интересами какъ Славянской державы? Развѣ русская народность по тому самому, что она русская, не есть народность по преимуществу славянская? Развѣ возможна полнота русскаго народнаго самосознанія безъ сознанія славянскаго происхожденія, славянской стихіи русскаго народа и предлежащаго ему историческаго подвига? Чтобы вполнѣ уразумѣть русскую народность, надо понять ее не только какъ русскую, но и какъ славянскую; чтобы русская политика была вполнѣ національною, русскою, необходимо, чтобъ она была не только русскою, но и славянскою. Въ сущности тутъ нѣтъ двойства понятій, а напротивъ совершенное тождество, но сознаніе этого-то тождества и необходимо для нашего правильнаго развитія -- и государственнаго, и общественнаго, и политическаго, и духовнаго. Это сознаніе было нами утрачиваемо, но вмѣстѣ съ тѣмъ утрачивалось нами и сознаніе нашей народности, и наступалъ рядъ тѣхъ пагубныхъ блужданій, тѣхъ чудовищныхъ противународныхъ направленій въ нашей политической и общественной жизни, которыми ознаменовалъ себя послѣ реформы Петра Великаго Такъ-называемый петербургскій періодъ русской исторіи. Вмѣстѣ съ успѣхами нашего народнаго самосознанія, вмѣстѣ съ народнымъ направленіемъ въ искусствѣ и наукѣ возникла вновь и память о нашемъ славянствѣ. Вмѣстѣ съ подъемомъ русскаго народнаго духа, вмѣстѣ съ проявленіемъ его какъ силы, въ средѣ общественныхъ и политическихъ отношеній приготовилась почва и для русскаго славянскаго самосознанія въ жизни и стало возможнымъ то, о чемъ за годъ тому назадъ никто ни гадать, ни думать не смѣлъ: славянскій съѣздъ въ Москвѣ со всею его неожиданной обстановкой, со всею его непредвидѣнной знаменательностью. И ничто такъ быстро не подвигло впередъ этого славянскаго самосознанія Россіи, какъ именно случайное собраніе, по поводу этнографической выставки, представителей славянскихъ племенъ. Они явились къ намъ не какъ Чехи, Хорваты, Словаки, Сербы, но какъ Славяне,-- и благодаря нашей взаимной встрѣчѣ, мы, Русскіе, сами живѣе ощутили свои славянскія узы, свое собственное славянство. Важнѣе этого результата ничего быть не можетъ.
   Да, главнѣйшая задача Славянскаго міра вся теперь въ томъ, чтобы Россія поняла себя какъ его средоточіе и познала свое славянское призваніе. Въ этомъ одномъ все. Въ этомъ вся будущность и Россіи и всѣхъ славянскихъ племенъ. Какъ Россія немыслима внѣ Славянскаго міра, ибо она есть его главнѣйшее выраженіе и вещественно и духовно, такъ и Славянскій міръ немыслимъ безъ Россіи. Вся сила Славянъ въ Россіи, вся сила Россіи -- въ ея славянствѣ. Но если и самою природой и исторіей суждено Россіи быть центромъ тягости всего Славянскаго міра, то необходимо, чтобы она была имъ и въ сознаніи. Необходимо, чтобы сама Россія вполнѣ уразумѣла тотъ долгъ, который на нее налагаетъ ея значеніе какъ представительницы Славянства, какъ носительницы славянскаго знамени,-- а однажды сознавъ этотъ долгъ, она съумѣеть и свершить его. Въ этомъ отношеніи славянскій съѣздъ далъ такой результатъ, въ сравненіи съ которымъ всѣ другіе результаты, равно какъ и всѣ прочія заботы о сдѣлкахъ и соглашеніяхъ съ Славянами -- являются второстепенными.
   Силы, силы нравственной прибыло разомъ и намъ и имъ,-- и Россіи, и всему Славянству.
   Пусть только Россія, повторяемъ, разовьетъ въ себѣ славянское самосознаніе,-- остальное придетъ само собою, остальное приложится.
  

Москва, 14-го іюля.

   Мѣра долготерпѣнія переполнилась и для самыхъ покорныхъ, самыхъ безотвѣтныхъ доселѣ подданныхъ турецкаго султана, для самой миролюбивой и трудолюбивой славянской народности. Встаетъ болгарское племя. Не подъ силу наконецъ стало Болгарамъ гнуть выи въ постыдномъ турецкомъ ярмѣ, задыхаться подъ тяжелою, вѣками наслоенною толщей позора и срама. Четыреста лѣтъ рабства, разоренія, униженія,-- четыреста лѣтъ самаго дикаго произвола, самыхъ неистовыхъ истязаній вынесли и перемогли мирные земледѣліи, не измѣнивъ ни вѣрѣ, ни народности, и теперь подвиглись на послѣдній, рѣшительный бой. Конечно, еще малая только часть подъяла знамя, еще только своихъ передовыхъ, застрѣльщиковъ такъ-сказать, выслало, бѣдное оружіемъ и деньгами и воинскимъ опытомъ, привыкшее въ сельскимъ трудамъ болгарское племя,-- но все дѣло въ начинѣ, въ первыхъ жертвахъ.... Начинъ положенъ, жертвы принеслись, полилась болгарская кровь, и дрогнулъ весь шестимилліонный народъ. Возстаніе быстро распространяется. Надеждъ на успѣхъ оно, повидимому, не имѣетъ теперь пока никакихъ. Средства его скудны, ничтожны, но медлить долѣе было уже невозможно. Болгары почуяли нашествіе той исторической минуты, когда спросятся отъ каждаго славянскаго племени его права на жизнь,-- а такое право покупается только готовностью умереть, пожертвовать жизнью въ борьбѣ за свободу. До сихъ поръ подвигъ Болгаръ былъ болѣе страдательнаго, пассивнаго свойства: надо было устоять, сохраниться въ живыхъ. Подъ напоромъ жесточайшей тираніи и всевозможныхъ соблазновъ и искушеній, казалось уже совсѣмъ потухалъ въ нихъ пламень жизни и передавался лишь, какъ въ извѣстной знаменательной игрѣ "живъ-живъ курилка", отъ поколѣнія къ поколѣнію мерцающею искрой. Но искра не погасла и вспыхнула яркимъ и могучимъ огнемъ, какъ только пахнуло на пее благодатное вѣяніе русской науки. Юрій Венелинъ, Русскій изъ Руси Карпатской, докончившій свое образованіе въ Москвѣ, посланный на счетъ русской Академіи наукъ въ придунайскую область Турціи, первый (около сорока лѣтъ тому назадъ) своимъ знаменитымъ изслѣдованіемъ: "Древніе и нынѣшніе Болгаре" и своею безпредѣльною горячею любовью къ запамятованному славянскому племени (даже не попавшему въ число "дѣтей Славы" въ извѣстной поэмѣ Коллара), призвалъ Болгаръ къ возрожденію подвигомъ науки и самосознанія. На кладбищѣ Данилова монастыря, въ Москвѣ, красуется изящный бѣломраморный памятникъ, поставленный на могилѣ Венелина "благодарными за свое возрожденіе Болгарами".
   И какимъ быстрымъ пламенемъ охватила Болгаръ эта разгорѣвшаяся искра народной памяти! Отыскалось шестимилліонное племя -- забитое, забытое, смѣшиваемое съ Сербами, Валахами, Греками, но не перестававшее хранить, вмѣстѣ съ вѣрою, нравы, и обычаи предковъ и смутныя преданія славной исторической старины. Какъ и всѣмъ славянскимъ племенамъ, судило Провидѣніе и Болгарамъ -- возродиться къ историческому бытію не только плотію, но и духомъ, не одною физіологическою силою народности, но путемъ мысли, науки, однимъ словомъ -- работой народнаго самосознанія. Потребность просвѣщенія сказалась въ болгарскомъ племени съ неудержимою властью. Послѣдній грошъ, сбереженный отъ жадности Турка, отдавался на учрежденіе школы; молодые Болгары пробирались въ Россію, преимущественно въ Москву, чтобы почерпнуть просвѣщеніе изъ роднаго источника и разлить его потомъ по болгарскимъ городамъ и селамъ. Мы имѣемъ право свидѣтельствовать и симъ свидѣтельствуемъ, что большинство ихъ трудилось честно, училось прилежно, а нѣкоторые кончали курсъ университетскій съ блистательнымъ успѣхомъ и удостоивались ученой степени. Это тѣмъ болѣе заслуживаетъ похвалы, что являлись они изъ страны полудикой, изъ-подъ власти варварскаго обычая, плохо подготовленные, вынужденные уже во взрослыхъ годахъ начинать подготовку снова,-- и что приходилось имъ здѣсь бороться и съ климатомъ, и съ бѣдностью, потому что скудны были средства, которыя могла удѣлить имъ общественная благотворительность. Многихъ похитила у жизни рановременно наша суровая вина; нѣкоторые, по возвращеніи на родину, задохлись въ турецкихъ тюрьмахъ или погибли иною насильственною смертью отъ злобы Турокъ, по доносамъ латинскихъ монаховъ и другихъ враговъ славянскаго возрожденія,-- но многимъ за то удалось и посѣять доброе сѣмя и взростить добрый отъ сѣмени плодъ.
   На помощь народной вѣрности вѣрѣ и преданіямъ, и ослабѣвавшей народной исторической памяти явилась сознательная, просвѣщенная мысль. Возродившись духовно, не можетъ уже, безъ преступленія, не стремиться болгарское племя и къ возрожденію политическому, къ освобожденію отъ мусульманскаго ига. Если прежде предстояла ему возможность пасть, замереть подъ гнетомъ Ислама и погибнуть,-- то теперь допустить себя до погибели было бы для Болгаръ тяжкимъ грѣхомъ самоубійства. Они могутъ жить, они обязаны жить; они и хотятъ жить, но эта жизнь, при настоящемъ положеніи дѣлъ на Востокѣ, добывается только вооруженною борьбой, открытымъ возстаніемъ....
   Эта борьба также права и свята, какъ и древняя борьба Русскихъ съ Татарами. Но не въ томъ положеніи Болгарія, въ какомъ была Россія, куда являлись орды временами, незваннымъ страшнымъ гостемъ, владычествуя издали надъ страной, имѣвшей самобытное политическое устройство и созрѣвавшей въ силѣ и ростѣ. У Болгаръ нѣтъ ни политической организаціи, какъ даже у Румыновъ и Сербовъ, ни административнаго устройства, которое дало бы имъ возможность сплотиться и образоваться въ прочный союзъ,-- ни точекъ опоры, ни вождей народныхъ, ни высшей іерархіи духовной: только поселяне, торговцы да священники дерзаютъ поднять знамя свободы. А между тѣмъ, какъ мы уже сказали, медлить долѣе нельзя: къ турецкому обычному гнету приложилось невыносимое матеріальное разореніе; къ турецкому азіатскому произволу присоединяется еще ложь европейско-либеральныхъ формъ, макіавеллическая система духовнаго растлѣнія, доселѣ неизвѣстная Туркамъ и преподанная ямъ ихъ западными друзьями,-- соблазны латинской и даже протестантской пропаганды. Обстоятельства въ Турціи сложились такъ: измѣни только православію, будь латинянинъ или протестантъ, или только поддайся "уніи" съ признаніемъ римскаго папы,-- и будешь ты огражденъ отъ турецкаго насилія, и будешь имѣть покровительство могущественныхъ въ Турціи представителей Франціи и Великобританіи! Православнымъ остается самимъ промышлять о себѣ (но выраженію древнихъ русскихъ грамотъ), и домогаться правды войною.. Какой безконечный рядъ обезчещенныхъ женъ, поруганныхъ дѣвицъ, осрамленныхъ юношей, мучениковъ и жертвъ турецкой алчности и разврата представляетъ исторія послѣднихъ четырехъ столѣтій на христіанскомъ Востокѣ! И этому ряду не только еще нѣтъ конца, но, по послѣднимъ извѣстіямъ, неистовства Турокъ стали напоминать первыя времена побѣднаго разгула оттоманской силы. Тѣмъ жесточе теперь на возставшихъ Болгаръ обрушивается мщеніе Турокъ, чѣмъ сильнѣе прежде презирали ихъ Турки! Какъ и это мирное племя, эти райи, пріобыкшіе пресмыкаться и ползать съ слезными мольбами у ногъ своихъ повелителей, и они тоже захотѣли свободы?! Это не Черногорцы, не Сербы, которыхъ Турки привыкли уже бояться, а потому и уважать,-- это простые робкіе поселяне... Раздавить ихъ скорѣе, безъ околичностей, потушить, задавить возстаніе въ самомъ началѣ, не дать подняться въ Европѣ, рядомъ съ критскимъ, и еще новому болгарскому вопросу!... И въ силу такихъ наставленій свирѣпствуетъ теперь въ болгарскихъ селахъ бѣшеная месть Оттомановъ, и плодитъ себѣ тучи мстителей въ раздраженномъ народѣ...
   А въ это самое время -- глава Ислама, потомокъ покорителей Царьграда, держащій подъ своею пятой милліоны православныхъ Славянъ, изнывающихъ въ тщетныхъ усиліяхъ обрѣсти себѣ свободу,-- въ это самое время турецкій султанъ торжественно появляется въ лондонскомъ королевскомъ оперномъ театрѣ, вмѣстѣ съ наслѣдникомъ англійскаго престола, и привѣтствуется "гимномъ" нарочито въ честь его въ Англіи сочиненнымъ, въ которомъ высказывается желаніе: "да одолѣетъ и сломитъ султанъ всѣхъ враговъ своихъ"...
   Мы уже говорили объ участіи принятомъ русскимъ обществомъ, еще болѣе чѣмъ правительствомъ, въ духовномъ возрожденіи болгарскаго племени. Богу извѣстно, какъ безкорыстно, какъ чуждо всякихъ политическихъ цѣлей и соображеній было это участіе!, но этого мало. Мы должны помочь и политическому возрожденію Болгаръ,-- Болгаръ, отъ которыхъ мы сами получили нашихъ первыхъ учителей вѣры, которые дали Славянству Кирилла и Меѳеодія, на языкѣ которыхъ стало доступно и намъ и всѣмъ Славянамъ Слово Божіе... Если вся Россія подвиглась сочувствіями къ подвигамъ Кандіотовъ, то тѣмъ болѣе побужденій сочувствовать ей несчастному болгарскому племени, поставленному въ худшія условія чѣмъ Греки -- жители Крита. У Грековъ подъ бокомъ свободная Греція; потомокъ Эллиновъ еще можетъ надѣяться на симпатіи Европейскаго міра; но у Болгаръ одна надежда -- на насъ. Посрамимъ ли мы эту надежду?.. Правительство, конечно, не можетъ дѣйствовать иначе, какъ въ предѣлахъ дозволяемыхъ дипломатическими правилами и приличіями, но намъ ничто не мѣшаетъ возвѣстить о своемъ сочувствіи громко и подать руку помощи воюющимъ братьямъ,-- помощи одобрительнымъ словамъ, заступничествомъ общественнаго мнѣнія, и пуще всего деньгами. Сербскій митрополитъ, высокопреосвященный Михаилъ уже открылъ въ Бѣлградѣ комитетъ для пособія раненымъ, вдовамъ и семействамъ убитыхъ Болгаръ: такіе комитеты должны устроиться и въ Россіи. Съ этою цѣлью, а также и съ болѣе прямою цѣлью поддержать усилія болгарскаго племени, отстаивающаго свою свободу, открываемъ и мы у себя подписку... Не падайте духомъ, мужайтесь и ратуйте, братья! Не пропадутъ ваши усилія и жертвы уже и потому, что удалось вамъ заявить міру о болгарской народности, о ея правѣ и волѣ -- жить, и вписать въ число подлежащихъ его рѣшенію вопросовъ " Болгарскій вопросъ"!..
   Обращаемъ вниманіе нашихъ читателей на статью о Болгаріи, помѣщаемую ниже въ Славянскомъ Отдѣлѣ.
  

Москва, 30-го сентября.

   Иллюзіи кончились. Всѣ попытки водворить спокойствіе и благоденствіе на Балканскомъ полуостровѣ подъ верховнымъ владычествомъ Порты, изыскать формулу примиренія между притѣснителями и притѣсненными, сочинить сдѣлку между Евангеліемъ и Кораномъ, внушить духъ европейскаго либерализма турецкимъ властямъ и благонравія турецкимъ подданнымъ-христіанамъ,-- всѣ эти попытки европейскаго самообольщенія разбились о несокрушимую правду дѣйствительности, о неумолимую логику исторіи. Подобно упругой стали, которую какъ ни нажимаютъ, ни гнутъ -- она разгибается и расправляется снова, Восточный вопросъ, временно насилуемый дипломатическими комбинаціями и вмѣшательствами кабинетовъ, опять выпрямляется во весь свой ростъ, во всей своей грозной несомнѣнности, со всею грубостью своего некстати для большинства европейскихъ державъ. На призывъ Порты положить оружіе Критъ отвѣчалъ новымъ воззваніемъ въ брани. Критское національное собраніе отвергло милость турецкаго падишаха, обѣщанную имъ амнистію и всѣ тѣ блага, которыя сулила острову "отеческая заботливость" и "высокая мудрость" султана. Не обольстило Критянъ обѣщаніе "улучшеннаго генералъ-губернаторства" или "виляэта". Они нашли, что купить такой виляетъ цѣною крови, лившейся цѣлыхъ четырнадцать мѣсяцевъ, цѣною столькихъ жертвъ и усилій -- было бы не только невыгодно, но и позорно, было бы измѣной знамени, которое они вознесли такъ высоко и вѣрности которому они принесли клятву предъ лицомъ всего міра. Борьба возобновляется снова, если не съ удвоенною силой, то съ удвоеннымъ ожесточеніемъ и, со стороны Грековъ, со всею энергіей отчаянія: они не ждутъ болѣе помощи отъ Европы.
   Что же сдѣлаетъ Россія, какъ отнесется она къ этому новому фазису Восточнаго вопроса? Говоримъ "новому" потому только, что событія вновь доказали всю тщету дипломатическихъ усилій дать иное направленіе историческому теченію дѣлъ на Востокѣ и выдвинули вопросъ на чистоту, во всей его рѣзкости и со всею нетерпимостью отсрочекъ и сдѣлокъ. Конечно, безплодность дипломатическихъ попытокъ могла быть предвидѣна и заранѣе; но едва ли позволительно было даже и Россіи не исчерпать всѣхъ средствъ (какъ бы мало она ни вѣрила въ ихъ успѣхъ) для предотвращенія громадныхъ политическихъ сотрясеній и иныхъ страшныхъ золъ, которыя неминуемо повлекло бы за собою разрѣшеніе Восточнаго вопроса мятежомъ и насиліемъ. Надо было, наконецъ, доказать и самой Европѣ, что мы не только не противники мирнаго рѣшенія вопроса, но и съ своей стороны направляли всѣ дипломатическія усилія къ этой цѣли -- до послѣдней крайности, до совершеннаго истощенія вѣры. Русскій кабинетъ прямодушнѣе чѣмъ другія союзницы Порты пытался раскрыть ей глава на ту бездну, въ которую ее увлекаетъ ея политика; онъ не поощрялъ ее къ борьбѣ съ ея собственными подданными, а указывалъ ей дѣйствительные способы укротить эту борьбу. Таковъ смыслъ и послѣднихъ попытокъ, сдѣланныхъ русскою дипломатіей нынѣшнимъ лѣтомъ. Далѣе идти некуда. Упорствовать на этомъ дипломатическомъ пути, подвергать свои ходатайства не только отказу, но и превратному толкованію, на свои настоянія получать двусмысленные отвѣты, продолжать, по необходимости, довольствоваться завѣдомо-лживыми, никогда не исполняемыми турецкими обѣщаніями, однимъ словомъ, самому вызывать и терпѣть постоянное fiasco своихъ усилій -- это было бы, кажется намъ, уже несовмѣстно съ достоинствомъ великой державы, и несовмѣстно именно съ достоинствомъ Россіи, какъ всего болѣе знакомой съ положеніемъ христіанскихъ племенъ Оттоманской имперіи. Это значило бы компрометировать честь русскаго имени на Востокѣ, возбуждая понапрасну надежды въ греко-славянскомъ населеніи; значило бы явно, въ виду всѣхъ, позволять себя морочить турецкой политикѣ и ставить себя въ ложное положеніе посредника, котораго посредничество ни одною стороной не принимается, но обращается ему же во вредъ, какъ свидѣтельство его неумѣстной довѣрчивости и непрозорливости. Наше дипломатическое слово должно быть полновѣсно: мы не можемъ, мы не должны упразднять его вѣсъ, расточая его по пустому. По нашему мнѣнію, насколько извѣстны намъ обстоятельства дѣлъ на Востокѣ, Россіи ничего инаго не остается дѣлать, какъ только отрясти прахъ съ ногъ своихъ на порогѣ турецкаго кабинета, отказаться отъ всякихъ дальнѣйшихъ совѣтовъ и ходатайствъ, отъ всякого дипломатическаго вмѣшательства, и громко и честно заявить и Дивану я всей Европѣ, что мы отнынѣ предоставляемъ Турцію ея собственной судьбѣ. Пусть сладитъ она сама какъ знаетъ съ своими подданными; пусть управится собственною мудростью, посмѣявшись мудрости, безкорыстію и чистосердечію русскихъ совѣтовъ.
   Въ самомъ дѣлѣ, можемъ ли мы поступить иначе? Вотъ уже болѣе года какъ Европа пребываетъ зрительницею кровавой борьбы Крита,-- зрительницею если не совсѣмъ спокойною, то все же воздерживающеюся отъ всякой рѣшительной попытки прекратить тѣ азіатскія неистовства, которыми съ какою-то наглостью щеголяетъ Порта -- на зло европейскому просвѣщенію. Вотъ уже болѣе года, какъ Европа деликатными и вѣжливыми словами пробуетъ умилостивить турецкаго падишаха, величаетъ его какъ просвѣщеннѣйшаго и гуманнѣйшаго государя, и этотъ просвѣщеннѣйшій и гуманнѣйшій, новопожалованный членъ европейской семьи, бросаетъ ей въ лицо оскорбленіе за оскорбленіемъ. Въ благодарность за оказанный ему почетъ, за восторженный пріемъ въ столицахъ Европы, онъ даритъ европейскихъ дипломатовъ произведеніями европейской же дипломатической лжи: утонченнымъ празднословіемъ, мнимо-либеральными реформами на европейскій образецъ, ссылкою на турецкое общественное мнѣніе!... И кровь христіанъ продолжаетъ литься подъ мечомъ Ислама, и Европейцы, запутавшись въ сѣти собственныхъ словъ, продолжаютъ сносить насмѣшливое поруганіе Турка надъ христіанскою цивилизаціей. Но не чувствуетъ ни позора, ни обиды Западная Европа: терзаютъ вѣдь только Славянъ и Грековъ, которыхъ она не признаетъ своими. Какъ бы то ни было -- Европа, продолжая терпѣть совершающійся на Критѣ и въ самой Турціи разгулъ турецкой мести и тираніи, дѣлается солидарною съ мучителями, сама позорится позоромъ, сама кровавится кровью мучимыхъ христіанъ. Россія еще менѣе можетъ выносить такое положеніе, потому что эти христіане ей еще болѣе свои, чѣмъ Западу, и сопредѣльны съ нею. Если нельзя принять мѣръ рѣшительныхъ къ измѣненію такого состоянія дѣлъ, къ прекращенію дальнѣйшаго пролитія христіанской крови,-- остается, по крайней мѣрѣ, одно: умыть руки и снять съ русской дипломатіи отвѣтственность за всякія дальнѣйшія послѣдствія турецкой политики. Еслибы всѣ европейскія державы, заинтересованныя въ положеніи Порты, объявили ей такое свое рѣшеніе, то онѣ стали бы въ единственно возможное теперь и честное отношеніе -- и къ Турціи и къ ея христіанскимъ подданнымъ, сдерживая другъ друга взаимнымъ соглашеніемъ невмѣшательства...
   Будемъ ждать новыхъ извѣстій съ Востока, будемъ надѣяться, что и русское министерство иностранныхъ дѣлъ разсѣетъ мракъ, сгустившійся около русской политики, какими-нибудь лучами свѣта, какими-нибудь сообщеніями, которыхъ такъ давно ждетъ и не дождется русское общество. Оно имѣетъ полное упованіе на политическое направленіе нашего кабинета и немногіе, обнародованные доселѣ, дипломатическіе русскіе документы послѣднихъ лѣтъ по дѣламъ Востока имѣли всегда свойство поднимать русскій общественный духъ и утѣшать русское сердце. Тѣмъ не менѣе мы не можемъ не замѣчать, что Восточный вопросъ вступаетъ въ новый фазисъ, мы не можемъ не смущаться сплетнями и толками иностранныхъ публицистовъ, какъ бы мало мы ни придавали имъ цѣны; мы не можемъ наконецъ и оставаться безучастными къ политической роли Россіи въ вопросѣ, съ которымъ связана ея народная и государственная честь и ея собственная историческая судьба,-- мы просимъ и теперь нѣкотораго вниманія къ нашему русскому чувству и русскому общественному мнѣнію, неизмѣнившемуся въ своемъ довѣріи къ мнѣ нашихъ дипломатовъ съ знаменитой политической кампаніи 1864 года.
  

Москва, 10-го ноября.

   Мы печатаемъ въ нынѣшнемъ No нѣсколько корреспонденцій исполненныхъ животрепещущаго политическаго интереса для Россіи,-- и считаемъ нужнымъ предпослать имъ нѣсколько словъ, отставляя до другаго раза обсужденіе нѣкоторыхъ нашихъ внутреннихъ домашнихъ дѣлъ. Мы не только не боимся наскучить читателямъ частымъ обращеніемъ къ вопросамъ внѣшней политики, но считаемъ вполнѣ умѣстнымъ и даже должнымъ сосредоточивать ихъ вниманіе на тѣхъ именно внѣшнихъ политическихъ вопросахъ, которые имѣютъ живую, неразрывную связь съ направленіемъ нашей политики внутренней,-- которыхъ правильное разрѣшеніе состоитъ въ пряной зависимости отъ степени развитія и силы народнаго самосознанія въ насъ самихъ, какъ въ обществѣ, такъ и въ правительственныхъ сферахъ. Нужно, необходимо нужно, чтобъ наше общественное и правительственное разумѣніе стояло въ уровень съ тѣми событіями, которыя готовятся. А событія готовятся великія,-- такія событія, которыя не позволятъ намъ отдѣлываться смиреніемъ и скромностью, которыя призовутъ васъ къ спросу и къ отвѣту, о которыя, какъ о пробный камень, испытаетъ и провѣритъ исторія степень нашей пригодности и достоинства для исполненія нашего великаго историческаго предназначенія. Не можетъ скрыть отъ читателей, что когда читаешь, въ письмахъ изъ славянскихъ земель, какъ высоко возносится тамъ русское имя, какъ вымещается на нашихъ бѣдныхъ единоплеменныхъ братьяхъ самый фактъ существованія Россіи, съ какою любовью и съ какимъ упованьемъ обращаются къ ней взоры, лютою злобою Ислама и Рима истязуемаго, православнаго Востока, когда слышишь эти воззванія, эти мольбы о сочувствіи, объ участіи, о помощи, когда видишь эту вѣру въ Россію, вѣру несокрушимую, неизмѣнившую въ теченіи столькихъ временъ и лѣтъ, вѣру не по заслугамъ нашимъ, но по внутреннему свидѣтельству славянскаго духа и по указаніямъ внѣшнихъ признаковъ о призваніи Россіи, какъ единой свободной и сильной славянской державы, какъ единой истинной представительницы и главы Славянскаго міра,-- невольно озираешься на насъ самихъ, и невольно сжимается сердце. И въ виду того высокаго подвига, который Провидѣніе предначертало Россіи, въ виду призванія, для котораго она видимо избрана,-- припоминаешь тогда себѣ всю ту борьбу, которую еще приходится вести у насъ дома за достоинство русскаго имени, за честь и право русской народности,-- припоминаешь все малодушіе нѣкоторыхъ нашихъ такъ-называемыхъ вліятельныхъ сферъ, ихъ подобострастное отношеніе къ мнѣнію западной Европы, ихъ идолопоклонство предъ кумиромъ европейской цивилизаціи, ихъ невѣжество, ихъ непониманіе и неспособность пониманія народной, не оффиціальной, не казенной Россіи.... Никнетъ бодрость и вѣра, порою, и въ насъ самихъ, когда живо ощутишь вновь всю глубь и ширь царящаго у насъ недоразумѣнія между высшею общественною, нерѣдко и административною средою, и между народомъ съ его бытовыми и духовными историческими основами; когда живо представишь себѣ вновь эту великую Русскую землю, этотъ великій, сильный, бодрый и умный народъ, и надъ нимъ цѣлые слои атмосферы, гдѣ произрастаетъ "Вѣсть", и все что подъ этимъ нарицательнымъ именемъ разумѣется, гдѣ самодовольно ублажаются изреченіями дешевой мудрости и чувствомъ своего европеизма, гдѣ не мучаются никакимъ тяжелымъ запросомъ на народное самосознаніе и самостоятельную дѣятельность, не тревожатся никакимъ безпокойнымъ патріотическимъ порывомъ, гдѣ не чувствуютъ ни оскорбленія, ни обиды русскому народному достоинству, гдѣ выше народной чести возлюблена полицейская тишина, гдѣ все, по части трудныхъ задачъ русской народности, такъ безразлично, ровно, кругло и гладко,-- гладко какъ выбритый Чичиковскій подбородокъ! Уныніе овладѣваетъ душой, когда представишь себѣ, повторяемъ, Русскій народъ и надъ нимъ между прочимъ цѣлую среду -- не злокозненныхъ и умышленно-враждебныхъ Россіи интригановъ, какъ думаютъ нѣкоторые наши публицисты, а какихъ-то судящихъ и рядящихъ и власть имущихъ институтокъ, съ ихъ простодушіемъ, малодушіемъ, легкомысліемъ и невѣжествомъ!.. Но нѣтъ! непростительно и постыдно было бы такое уныніе, въ виду тѣхъ великихъ преобразованій нынѣшняго царствованія, которыя, пробивъ эти описанныя нами сферы, призвали къ жизни массы Русскаго народа и связали ихъ тѣснѣйшими узами съ верховною властью; въ виду уже явленныхъ намъ откровеній народнаго историческаго духа на высшей высотѣ нашего всенароднаго и государственнаго представительства. Не той странной средѣ, не тѣмъ сферамъ, о которыхъ мы говорили, обязана Россія своимъ новымъ бытіемъ и всѣми новыми притоками силъ, хлынувшими въ нее въ послѣднія десять лѣтъ, а вождю народа и тѣмъ народнымъ духовнымъ стихіямъ, которыми живетъ, существуетъ, движется и предъявляетъ права на великую будущность наша Россія. Въ самомъ дѣлѣ, мы уже обладаемъ великими задатками, великими ручательствами, какъ въ преобразованіяхъ, свершенныхъ иниціативою и волею Государя, такъ и во внѣшней нашей политикѣ,-- ручательствами въ томъ, что русская народная историческая идея, вопреки "Вѣсти", вопреки всѣмъ подобнымъ петербургскимъ произрастеніямъ и темнымъ силамъ, одержитъ верхъ и все полнѣе и полнѣе будетъ сказываться въ нашей государственной жизни. Что значатъ зловѣщія увѣренія "Вѣсти", разославшей на дняхъ какія-то печатныя инсинуаціи въ видѣ летучихъ листковъ, съ просьбою раздать ихъ въ кругу своихъ знакомыхъ, какія-то печатно-таинственныя нашептыванія о томъ, что "обстоятельства рѣшительно благопріятствуютъ дальнѣйшему развитію тѣхъ идей, которыя составляютъ основу этого изданія?" Что значатъ, повторяемъ, всѣ эти ея пуганія, всѣ эти явленія нашей безнародности въ нѣкоторыхъ петербургскихъ сферахъ,-- рядомъ съ такимъ, напримѣръ, политическимъ дѣйствіемъ Россіи, какъ декларація 29 октября, рядомъ съ этимъ "первымъ шагомъ Россіи на свободно-славянскомъ политическомъ полѣ", какъ выражаются съ восторгомъ въ Бѣлградѣ? Наши единоплеменники видятъ въ ней "лучезарную зарю новой великой исторической жизни, восходящую для Россіи и для единовѣрныхъ и единоплеменныхъ съ нею народовъ Востока". "Россія объявляетъ намъ -- пронеслось электрической искрой по всему Востоку,-- что часъ нашего освобожденія пробилъ". Впрочемъ пусть прочтутъ читатели сами письмо нашего бѣлградскаго корреспондента, писанное, по его словамъ, "подъ первымъ впечатлѣніемъ, произведеннымъ въ Сербіи новой великодушной политикой императора Александра II".
   Такой же лучезарной зари ждутъ для себя и Славяне австрійской имперіи. "Всему есть мѣра на землѣ, есть также мѣра скромности и терпѣнію. Но никакое терпѣніе не выдержитъ, глядя на преслѣдованія и страданія Славянъ австрійскихъ". Такъ начинаетъ свое письмо къ намъ одинъ, всякаго довѣрія заслуживающій, русскій путешественникъ съ австрійскихъ береговъ Дуная,-- письмо, въ которомъ онъ яркими красками рисуетъ положеніе Славянъ, гнетомыхъ Поляками, Мадьярами и австрійскими Нѣмцами. Пусть читатели сообразятъ вмѣстѣ всѣ эти письма и корреспонденціи изъ Бѣлграда, съ Дуная, изъ Хорватіи и изъ Галиціи, вчерашнее письмо изъ Пешта, и имъ представится полная картина какъ бѣдствій, испытываемыхъ въ Европѣ славянскими племенами, какъ ихъ ожиданій и упованій, такъ и всѣхъ козней и честолюбивыхъ замысловъ мадьярско-австрійской политики. Тяжелому искусу подвергнуты теперь Славяне. Не за свою вину гонимы они, а имъ ставится въ вину самое существованіе Россіи -- отъ нихъ требуютъ не только вѣрноподданническаго долга коронѣ Габсбуровъ, который соблюдала ея ими всегда строже и неукоснительнѣе, чѣмъ ихъ гонителями Поляками, Мадьярами и Нѣмцами, но требуютъ духовнаго отреченія отъ Россіи, т. е. отъ исповѣдыванія Россіи, какъ главы Славянскаго міра, требуютъ, слѣдовательно, духовной измѣны своей народности, всему Славянству. Уже прошло то время, когда на умы славянскихъ народовъ могла дѣйствовать польская и нѣмецкая ложь о мнимыхъ замыслахъ Россіи, о ея стремленіяхъ къ завоеваніямъ и къ подчиненію Славянъ своей государственной власти. Теперь Славяне знаютъ и вѣрятъ, что даже мысль о поглощеніи независимости славянскихъ племенъ ненавистна въ Россіи, и полагаетъ она свое предназначеніе въ томъ, чтобы призвать всѣхъ ихъ къ жизни, самобытности и свободѣ. Мы ли останемся глухи къ ихъ мольбамъ и воплямъ, когда они гонимы и мучимы за насъ, за то что мы имъ братья, за то что ми могучи, за то что держимъ высоко славянское знамя, и что носитъ на челѣ своемъ Россія печать своего великаго призванія? Пусть наши единоплеменники пребываютъ въ вѣрѣ въ Россію до конца,-- но какимъ бременемъ великаго, святаго долга ложится на насъ эта вѣра! ложится на всѣхъ безраздѣльно, на правительство, какъ и на общество, на каждаго изъ васъ, читатели!
  

Москва, 18-го ноября.

   Мы говорили вчера, что вопросъ о свѣтской власти папы есть вопросъ о самомъ католическомъ вѣроученіи,-- вопросъ, съ которымъ связаны судьбы католической церкви, всего латинскаго Запада. Къ латинскому ли Западу должны мы отнести Славянъ -- Чеховъ и Моравовъ, и Хорватовъ и иныхъ Славянъ латинскаго вѣроисповѣданія? Къ Риму ли прикованы они узами вѣры и общенія церковнаго? Современная исторія даетъ отвѣтъ удовлетворительный, но вопіетъ противъ него все славное прошлое этихъ племенъ, возстаетъ противъ него пробудившееся снова къ жизни славянское самосознаніе, противорѣчитъ ему вся духовная сущность славянской народности. И теперь, когда римскій вопросъ волнуетъ недоумѣніемъ, мучаетъ неразрѣшимостью весь католическій міръ, не въ чужомъ ли пиру похмѣльемъ является прикосновенность западныхъ Славянъ къ этому вопросу? Латиняне ли они развѣ? Будутъ ли они вмѣстѣ съ Латинянами томиться неразрѣшимостью задачи о папствѣ, кружиться и путаться въ противорѣчіи, тщетно отыскивая изъ него выхода, когда разрѣшеніе у нихъ подъ рукою, когда имъ стоитъ только освѣжить свою историческую память, допросить преданія, обратиться къ лучшей порѣ своего прошлаго, воспоминаніемъ о которой живится въ нихъ и теперь сознаніе и чувство народности. Старина славянская не есть отжившая, но живая сила; славянская археологія не есть интересъ отвлеченной науки, но животрепещущій интересъ дѣйствительности. Не славянскіе ли апостолы Кириллъ и Меѳеодій принесли свѣтъ христіанства къ Моравамъ и Чехамъ? Не ихъ ли письменнымъ глаголомъ славословится и донынѣ истина Христова у православныхъ Славянъ, и не ихъ ли отреклись Славяне, уловленные и полоненные Римомъ? Въ самомъ дѣлѣ, на какомъ языкѣ возносились у нихъ хваленія славянскимъ первоучителямъ, по случаю недавняго тысячелѣтняго юбилея крещенія Моравской земли? Не латинскою ли литургіей чествовалась память мужей давшихъ Славянамъ литургію славянскую? Не латинскими ли письменами выражалась благоговѣйная признательность потомковъ -- изобрѣтателямъ народныхъ славянскихъ письменъ? Не постыдно ли, не безсмысленно ли такое противорѣчіе, не преступно ли въ немъ пребывать и упорствовать? А между тѣмъ не трудно припомнить Чехамъ, какую борьбу вели они съ папой изъ-за славянской литургія, до самаго XII вѣка; не могутъ они не припомнить, что православныя преданія не вымирали до XV вѣка и сказались въ явленіи Гуса. Въ Гусѣ и цѣломъ рядѣ гуситскихъ войнъ выразилась борьба Чехіи за духовную самостоятельность Славянства противъ латинской лжи,-- и величая нынѣ имя этого мученика духовной свободы и славянской народности, что приносятъ въ даръ современные Чехи на алтарь его памяти? Не ту ли неволю, не то ли же самое духовное рабство, отъ котораго надѣялся онъ спасти Чешскій народъ своею мученическою смертью,-- не примиреніе ли съ тѣми именно началами, которыя онъ считалъ гибельными для славянской народности, съ которыми завѣщалъ вѣчную и непримиримую вражду? Такія внутреннія противорѣчія обойдены быть не могутъ, и только легкомысліе можетъ мечтать -- воздвигнуть на подобной духовной расщелинѣ прочное и цѣльное зданіе народности.
   Не живы ли преданія православія и у Славянъ адріатическихъ, къ несчастію олатиненныхъ? Не считаетъ ли и теперь (какъ убѣждаютъ въ томъ свидѣтельства путешественниковъ и наши личныя наблюденія) Славянинъ-католикъ изъ простаго народа въ Хорватія и на всемъ Далматинскомъ побережья вѣру православную -- старою вѣрою и молитвы православныхъ священниковъ -- болѣе дѣйствительными чѣмъ молитвы латинскихъ патеровъ?-- Мы не можемъ пускаться тѣоерь въ подробныя изслѣдованія всѣхъ слѣдовъ исторической памяти православія, сохранившихся у облатиненнаго Славянства,-- мы считаемъ достаточнымъ напомнить о нихъ пробудившейся или еще пробуждающейся славянской совѣсти.
   Ей предстоитъ теперь совершить дѣло не отступленія отъ вѣры предковъ, а возвращенія къ вѣрѣ предковъ.
   Нѣтъ ничего пагубнѣе, для истиннаго возрожденія славянской народности, той ложной мысли, что народность стоитъ выше вѣры, что вѣроисповѣданіе есть дѣло только совѣсти личной и что славянскіе патріоты должны относиться къ нему безразлично. Такимъ образомъ, по ихъ понятіямъ, народность выходитъ какимъ-то понятіемъ внѣшнихъ, безъ внутренняго, духовнаго содержанія,-- между тѣмъ какъ именно въ содержаніи вся суть и сила. Пусть обратятся къ исторіи: латинство и православіе, какъ мы уже не разъ говорили, это тѣ историческія и духовныя начала, подъ воздѣйствіемъ которыхъ двинулись различными историческими путями, сложились и образовались различно народности въ западной и восточной Европѣ. Быть латиняниномъ значитъ принадлежать къ латинской церкви, имѣть своимъ духовнымъ отечествомъ Римъ, состоять въ духовномъ соединеніи со всѣмъ латинскимъ западнымъ міромъ, примыкать, въ извѣстной степени, къ его нравственнымъ и историческимъ судьбамъ. Быть православнымъ значитъ состоять въ духовномъ союзѣ съ восточною церковью, съ міромъ греко-славянскимъ. Въ силу этого глубокаго духовнаго различія дѣлится европейскій міръ на двѣ половины, на два міра - на Востокъ и Западъ: это не географическіе термины, а термины качественные, означающіе различіе просвѣтительныхъ началъ, ставшихъ дѣйственными силами въ исторіи человѣчества. Міръ восточный есть міръ православно-славянскій, котораго представительницей является Россія, къ которому примыкаютъ и влекутся неодолимымъ влеченіемъ всѣ даже иновѣрныя славянскія племена, и въ комъ не успѣло запустить глубокихъ корней латинство,-- міръ самобытный, съ несомнѣннымъ залогомъ великой исторической будущности, ненавидимый западною Европою. Мѣрой ненависти европейской измѣряется, какъ мы уже говорили однажды, въ каждомъ славянскомъ племени внутренняя прочность славянскаго элемента. Не могутъ не причислить себя Славяне, хотя бы и католики, къ міру восточному: что бы они ни дѣлали,-- Западъ ихъ не признаетъ своими, пока не отреклись они отъ славянской народности. Если православные ему ненавистны, то и католики-Славяне не сыны, а только пасынки западной Европы, и для нихъ она все же не мать, а мачиха. Изъ всѣхъ славянскихъ племенъ только одно усыновлено Западомъ вполнѣ -- это именно то племя, которое приняло латинство себѣ въ плоть, кровь и душу, которое отреклось отъ братства славянскаго и стало передовымъ войскомъ латинскаго Запада противъ православно-славянскаго міра,-- это племя польское. Его похитилъ изъ Славянскаго міра католицизмъ; онъ изгубилъ, онъ заѣлъ его славянскую душу. Если прочія католическія славянскія племена еще сохранили въ себѣ славянскую душу, такъ именно благодаря тому, что они чужды латинскаго фанатизма, что католицизмъ не отожествился съ ихъ народною сущностью, что въ той или другой формѣ, сознательно или безсознательно, еще живутъ въ нихъ преданія православія и сказывается протестъ ихъ духовной славянской природы.
   Съ неудержимою силой возникло въ новѣйшее время народное самосознаніе 80 милліоновъ Славянъ. Подъ знаменемъ Кирилла и Меѳеодія, еще недавно, здѣсь въ Москвѣ, торжествовалось первое видимое проявленіе всеславянства, праздновался праздникъ славянскаго братства. Но не означаетъ ли знамя Кирилла и Меѳеодія, просвѣтителей славянскихъ, объединявшее на московскомъ съѣздѣ всѣ славянскія племена, единство началъ просвѣтительныхъ? означаетъ, безъ сомнѣнія, если не какъ совершившійся фактъ, то какъ необходимое требованіе... Безъ объединенія духовнаго не совершится объединеніе Славянскаго міра...
   И вотъ, когда потребность объединенія созрѣла въ сердцахъ славянскихъ племенъ,-- не внѣшняго только, но по преимуществу внутренняго; когда Славяне начинаютъ разумѣть себя наконецъ міромъ особливымъ. славянскимъ, съ своимъ самобытнымъ призваніемъ въ человѣчествѣ и ищутъ сознать свое высшее объединительное начало,-- одновременно съ этимъ движеніемъ славянскаго духа, доводитъ логика исторіи духовное начало неславянскаго Запада до того крайняго предѣла абсурда, далѣе котораго идти невозможно. Возстаетъ вопросъ римскій, вопросъ -- быть или не быть для латинства. Весь католическій міръ призывается къ отвѣту,-- исторія предъявляетъ запросъ всѣмъ членамъ латинской церкви.
   Теперь или никогда. Если Славяне хотятъ остаться Славянами, и не только остаться Славянами, но исхитить свою славянскую душу изъ цѣпей духовнаго плѣна, сковывавшихъ ихъ съ судьбами латинскаго міра,-- то на вопросъ, предлагаемый имъ современною исторіей, они должны дать отвѣтъ рѣшительный и неуклончивый, должны отречься Рима и всѣхъ дѣлъ его, всенародно и гласно, безъ сдѣлокъ и изворотовъ. Теперь Славяне стоятъ на перепутьи: идти ли имъ въ путь Запада или въ путь Востока, въ путь латинства или въ путь православія, примыкать ли имъ къ судьбамъ западноевропейскаго міра или къ судьбамъ міра греко-славянскаго,-- ибо господствующая вѣра въ Славянствѣ, хотя бы только по численности вѣрующихъ, а не по тождеству съ славянскою народною сущностью, есть вѣра православная... Выбирайте же, Чехи, Моравы, Хорваты, Словаки, Словинцы! Хотите ли, вмѣстѣ съ западною Европой, пробавляться религіозными сдѣлками и компромисами безвѣрія съ суевѣріемъ, вязнуть вмѣстѣ съ нею въ непроходимой чащѣ духовныхъ противорѣчій,-- къ тому же не вашихъ, не изъ васъ порожденныхъ, а навязанныхъ вамъ врагами вашей славянской свободы,-- или же выйдти на тотъ широкій духовный путь истины православной, которымъ идутъ 60 милліоновъ вашихъ славянскихъ братій, которымъ шли первоначально и ваши предки? Хотите ли вы, ревнуя о своей народной славянской самостоятельности, имѣть свою народную церковь, въ качествѣ члена церкви вселенской, или же признавать своимъ духовнымъ центромъ попрежнему латинскій Римъ? Хотите ли имѣть главою церкви Христа, или папу?
   Мы не видимъ причины, почему, пользуясь свободою вѣроисповѣданія, огражденною конституціей, не могли бы тѣ изъ Славянъ-католиковъ, которые раздѣляютъ нашъ образъ мыслей, отречься отъ латинства, присоедиться къ православію, воскресить древнее славянское богослуженіе и воздвигнуть православные храмы -- и въ Прагѣ, и Бернѣ, и въ прочихъ олатиненныхъ мѣстахъ. Кто можетъ имъ въ этомъ воспрепятствовать? Ужели не сознаютъ они, какъ незыблемо, на вѣки вѣковъ, упрочатъ они духовную самостоятельность своего національнаго развитія,-- какой крѣпкій камень положатъ они во главу угла воздвигаемаго ими зданія своей народности и всего Славянства?
   Настоящій мигъ есть вѣщій мигъ. Ужели не внимутъ наши братья, олатиненные Славяне, этому зову исторіи? Во имя ли только одной Россіи или и всего Славянскаго міра должно раздаться слово русской державы на этомъ сонмищѣ представителей европейскихъ державъ, призываемыхъ нынѣ судить папѣ, папству и всему вѣроисповѣдному строю латинскаго міра?...
  
  
ъ не имѣемъ права строго обвинять Болгаръ: вообразимъ только себѣ, каково было бы состояніе страны, въ которой верховная безграничная власть сосредоточилась бы въ рукахъ... ну хоть фельетонистовъ нашихъ мнимолиберальныхъ газетъ!...
   Такому положенію дѣлъ нельзя было продолжаться, и никакое лицо облеченное въ званіе "главы государства" не могло, безъ позора для себя и безъ гибельнѣйшихъ послѣдствій для самой Болгаріи, терпѣть долѣе такой "правовой порядокъ". Читателямъ "Руси" извѣстно наше мнѣніе о политическомъ переворотѣ, произведенномъ годъ тому назадъ княземъ Александромъ. Не одобряя всѣхъ его формъ и частностей (вина которыхъ, впрочемъ, лежитъ скорѣе на русскихъ совѣтникахъ князя), мы признавали этотъ переворотъ неизбѣжнымъ.... Мы надѣялись, что здравый смыслъ болгарскаго юродскаго населенія возобладаетъ, что недугъ, захваченный въ самомъ началѣ, можетъ быть легко излѣченъ,-- что болгарская интеллигенція принесетъ наконецъ въ жертву патріотизму жалкіе интересы своихъ нелѣпыхъ "партій" и, руководимая только любовью, къ своей землѣ и народу, постарается облегчить своему правительству возстановленіе общественнаго единства и государственной дисциплины. Къ сожалѣнію; мы ошиблись. Забывъ о благѣ Болгаріи, партіи помнили только о себѣ, о своихъ выгодахъ и преимуществахъ, предъявляли только свои личные счеты, пререкались, торговались, и въ концѣ-концовъ требовали возстановлю! "конституціи". Даже примѣръ Сербіи ничему ихъ не научилъ.... Мы перестали наконецъ помѣщать всякія корреспонденціи. изъ Болгаріи, которыхъ мы получали не мало отъ представителей обѣихъ враждующихъ между собою сторонъ: до такой степени всѣ онѣ дышали духомъ пристрастія ни злобы въ противникамъ, что разобраться, гдѣ правда и насколько ея тутъ, насколько тамъ, было положительно невозможно; къ тому же всѣ онѣ вмѣстѣ представляли какую-то бурю въ стаканѣ воды. Бѣда маленькому государственному организму, если все содержаніе его жизни поглощено "политическими интересами" или, по просту говоря, политикана швомъ: всякій пустякъ возводится въ событіе, всякая соринка въ темную тучу, всякой мелочной недосмотръ въ преступленіе; все обращается въ сплетню, сплетней живетъ, питается и дышетъ. Получали мы извѣстія и о "митингахъ" (какъ тѣшитъ ихъ, словно дѣтей, самое это слово!), о "демонстраціяхъ", о "депутаціяхъ", получали и программы: то "на либеральна-та партія-та", то "на консервативна-та партія-та".... Слишкомъ претило намъ, слишкомъ больно было вамъ видѣть въ дорогой вамъ Болгаріи весь этотъ вздоръ, всю эту комедію праздныхъ словъ и названій, всю эту либеральную фельетонщину, перенесенную въ самую жизнь страны, даже въ простую, здоровую среду Болгарскаго сельскаго народа, которой каждая партія наперерывъ безжалостно усиливалась обмануть, обморочить, сбить съ толку.
   Намъ особенно тягостно было это еще и потому, что мы всегда признавали въ Болгарскомъ народѣ -- мирномъ, трудолюбивомъ, склонномъ къ серьезной наукѣ -- добрые задатки для свободной сознательной дисциплины, необходимѣйшаго условія гражданскаго бытія. Мы даже усматривали въ немъ этихъ задатковъ болѣе чѣмъ въ Сербскомъ племени. Мы и теперь не измѣнили нашего мнѣнія и продолжаемъ пока еще упорно вѣрить въ будущность Болгарскаго народа. Мы умоляемъ болгарскую "интеллигенцію" сжалиться надъ своихъ народомъ, не рядить его въ аитиславянскій конституціонный мундиръ, въ которомъ онъ глядятъ жалкою обезьяной или арлекиномъ, м уразумѣть, что государственное строеніе, для прочности своей, требуетъ отъ дѣятелей непремѣнно долготерпѣнія и труда. И откуда эта нетерпѣливость и нервность, которыхъ не проявляли Болгары даже подъ недавнимъ управленіемъ Мидхата-паши?! Пусть на первомъ планѣ и первой заботою каждаго будетъ созданіе сильной, крѣпкой, верховной государственной власти. Вѣдь страна, окружающая почетомъ и уваженіемъ достоинство представителя власти, чтитъ и уважаетъ свое собственное достоинство. Пусть исчезнутъ навсегда самыя эти дурацкія клички "консерваторовъ" и "либераловъ"; пусть всѣ Болгары, въ какой бы партія кто прежде ни числился за грѣхи свои, сольются въ одну, не партію, но дружину, одушевленную однимъ помысломъ -- помысломъ о благѣ родной имъ Болгаріи,-- однимъ чувствомъ -- любви къ своему народу,-- однимъ сознаніемъ: сознаніемъ гражданскаго долга -- содѣйствовать всѣми силами ума и души утвержденію болгарскаго престола и государственнаго строя въ своемъ зачинающемся государствѣ. Пусть сомкнутся всѣ около своего князя, завѣщаннаго имъ Царемъ-Освободителемъ, готоваго отдать Болгаріи всѣ свои молодыя силы, только бы отвѣчали Болгары ему довѣріемъ и любовью,-- и представляющаго къ тому же для Болгаріи, въ своемъ лицѣ и по своимъ связямъ съ Россіей, надежный залогъ политической независимости -- въ виду жаждущей болгарскихъ раздоровъ, а можетъ-быть и сѣющей ихъ, Австро-Мадьярской монархіи!...
   Да не пора ли ужъ поменьше заниматься политикой, а отвлечь отъ нея вниманіе на дѣла науки, искусства, промышленности и торговли въ этой, древле-исторической, богатой и археологическими сокровищами и всѣми вещественными дарами природы, благодатной странѣ?
   Мы рады, что встрѣтили въ "Гласѣ Черногорца" (18 No) категорическое опроверженіе смутившихъ насъ слуховъ, будто Австро-Венгріей поведены съ Черногоріей переговоры о вознагражденіи послѣдней за услуги, оказанныя Австріи въ борьбѣ съ герцеговинскими усташами, присоединеніемъ къ черногорской территоріи одного или двухъ округовъ герцеговинской земли. Что Черногорское правительство на такія предложенія Австріи отвѣтило бы отказомъ, мы въ томъ были и пребываемъ увѣрены, но что Австріи была бы не прочь ввести Черногорское правительство во искушеніе и поставить его въ такое положеніе, при которомъ самый отказъ въ присоединеніи округовъ былъ бы затруднителенъ, въ этомъ едва ли можно сомнѣваться. Извиняемся предъ достоуважаемой черногорской газетой въ неправильной ссылкѣ на все, послѣдовавшей на основаніи телеграммы Международнаго Агентства, исказившей смыслъ статьи "Гласа Черногорца". Впрочемъ, главнымъ поводомъ къ нашей замѣткѣ послужили тревожныя письма нѣкоторыхъ Герцеговинцевъ....
  

Москва, 12 іюня.

   Событія у насъ дома (потому что увольненіе графа Игнатьева и замѣна его графомъ Толстымъ безъ сомнѣнія -- событія для внутренней жизни Россіи) нѣсколько отвлекли взиманіе русскаго общества отъ шутовского, но вмѣстѣ и ужаснаго зрѣлища польско-австрійскаго правосудія, совершающагося въ настоящую минуту почти у самаго нашего рубежа. Дѣйствіе происходитъ въ пограничной съ Россіей области Австро-Венгерской монархіи, въ Галиціи или древнемъ русскомъ Галичѣ, когда-то входившемъ въ черту владѣній вашего Владиміра Сбитаго, затѣмъ самостоятельномъ княжествѣ и даже королевствѣ съ знаменитыми Даніиломъ и Романомъ,-- затѣмъ вошедшемъ въ составъ "крулевства Польскаго" и наконецъ, ври первомъ раздѣлѣ Польши въ 1772 г., доставшемся Австріи. Этотъ Галичъ или, какъ теперь принято говорить, Галиція населена (кромѣ сѣверо-восточной ея части, польской) кореннымъ Русскимъ народомъ, ничѣмъ не отличающимся отъ Русскихъ Кіевской или Подольской губернія, пріявшимъ св. крещеніе такъ-сказать въ одной купели со всею Русью, не давшимъ совратить себя окончательно въ латинство даже и до сей поры, несмотря на всѣ ухищренія, гоненія, соблазны, на всѣ козни и казни, воздвигнуты! польско-іезуитскимъ фанатизмомъ и злобою. Окончательно погибли для своей народности и для Славянства, т. е. окатоличились и ополячились -- дворянскіе русскіе рода (тайно такъ же какъ и на нашей юго- и сѣверо-западной Украйнѣ,-- точна такъ же какъ олатинились, омадьярились они и въ Угорской или Венгерской Руси. Простой же народъ какъ въ Галиціи, такъ и въ Угорской Руси, сохранился вполнѣ русскимъ, сохранилъ и свой грековосточный обрядъ, и славянскій языкъ въ богослуженіи,-- но только въ формѣ насильственно навязанной ему, т. е. чего-то средняго между латинствомъ и православіемъ, съ признаніемъ главенства и власти римскаго паны....
   На самыхъ этихъ строкахъ насъ прервало слѣдующее соображеніе: мы вотъ считаемъ нужнымъ, но поводу уголовнаго процесса объ 11 русскихъ Галичанахъ, сообщить хоть эти поверхностныя свѣдѣнія о Галиціи нашимъ читателямъ, такъ какъ огромное большинство русскаго, не только просто грамотнаго, но и "образованнаго" общества, къ стыду нашему, даже и этихъ скудныхъ свѣдѣній о своихъ ближайшихъ единоплеменникахъ не имѣетъ,-- а между тѣмъ Австрійцамъ всюду въ Россіи мерещатся "панслависты"! Пусть встревоженныя сердца австро-мадьярскихъ и австро-польскихъ политиковъ и прокуроровъ ублажатъ себя чтеніемъ нашихъ мнимо-либеральныхъ газетъ и журналовъ, которые не перестаютъ издѣваться надъ идеей "славянской взаимности" и грубо отталкивать малѣйшее проявленіе племенной, естественной симпатіи къ вашему отечеству Русскаго въ Галиціи народа, рекомендуй ему обращаться съ своей симпатіей къ Полякамъ, или же мечтать объ ослабленіи и раздробленіи Россіи съ выдѣломъ изъ нея какого-то хохломанскаго царства! Да что наша "либеральная пресса"! Развѣ хоть поверхностное знаніе исторіи, географіи и этнографіи Славянства введено въ курсъ того общаго образованія, которое получаетъ русское юношество въ среднихъ и высшихъ русскихъ учебныхъ заведеніяхъ? Наши учебники, образцы, руководства, источники и мѣрила знаній заимствованы всѣ изъ Германіи: какъ нѣмецкій профессоръ всеобщей исторіи почти никогда ничего основательно не знаетъ объ историческихъ судьбахъ не только Славянскихъ племенъ, но даже всей Восточной Европы, не исключая Византійской имперіи (это все предоставляется вѣдать лишь немногимъ спеціалистамъ), та въ и наши "ученые" мужи западной исторической науки не переступаютъ въ своихъ лекціяхъ о всеобщей или даже европейской исторіи тѣснаго кругозора своихъ учителей. Ошибка во французской или англійской хронологіи можетъ лишить у насъ аттестата зрѣлости или кандидатскаго диплома, и наоборотъ круглѣйшее невѣжество крупнѣйшихъ событій или чего бы то ни было существеннаго, относящагося до Славянскаго міра, не только въ счетъ не ставятся, но какъ бы обязательно украшаетъ собою почти всякаго питомца нашихъ гимназій и университетовъ. Полагаемъ, что и тотъ спеціальный экзаменъ, которому подвергаются въ нашемъ министерствѣ иностранныхъ дѣлъ юноши, домогающіеся дипломатической каррьеры, чуждъ наималѣйшаго прикосновенія къ міру Славянскому; впрочемъ, въ упомянутомъ министерствѣ даже и до сей поры департаментъ вѣдающій всѣ дѣла Балканскихъ Славянъ называется Азіатскимъ (чѣмъ такъ обижаются теперь Болгары и Сербы)!... И однакожъ, несмотря на все это, у австро-мадьярскихъ политиковъ душа не на мѣстѣ! Иностранцамъ мудрено и понять, чтобъ мы такъ искренно-простовато, съ легкимъ сердцемъ, ничтоже сумняся, пренебрегали своими истинными національными интересами, отрицались Славянства, отвергали именно то, въ чемъ, по вѣрному соображенію самихъ иностранцевъ, заключается для насъ источникъ великой политической силы въ Европѣ и чѣмъ они, на нашемъ мѣстѣ, не преминули бы уже давно воспользоваться. Чтобъ мы, однимъ словомъ, такъ добродушно, изъ угожденія имъ, сами себя ослабляли и даже, по чувству отмѣнной деликатности, конфузясь собственной мощи и вообще слишкомъ крупной своей величины и вѣса, подбирались, ёжились, жалились, Старались походить на совсѣмъ субтильнаго политическаго субъекта! Подобно Гоголевскому городничему, который, по его словамъ, каждый разъ, ложась спать, взывалъ къ Господу лишь о томъ, какъ бы такъ все устроить, чтобъ "начальство было довольно",-- не воздыхали ли бывало и у насъ только о томъ: какъ бм вести нашу политику такъ, чтобы Европа осталась довольна?! Всѣ эти наши старанія однакожъ ни чему не помогли и во помогаютъ. Намъ все-таки же вѣрятъ, насъ боится, насъ ненавидятъ. Во снѣ и наяву австро-мадьярскимъ государственнымъ мужамъ грезятся "московскіе рубли" (можетъ-быть даже кредитки), "московскіе эмиссары"... И нельзя не признать, какъ мы ужъ на это указывали, что ихъ недовѣріе не лишено основанія: потому что нѣтъ-нѣтъ, да и прорвется историческій природный инстинктъ, и увлекаемая словно роковою случайностью, вопреки "совѣтамъ благоразумія", наперекоръ своимъ дипломатамъ, политикамъ, верховодцамъ, бюрократамъ, генералитету м нижнимъ чинамъ такъ-называемой "либеральной интеллигенціи", и конечно безъ всякихъ предварительныхъ рублей и эмиссаровъ, Россія то тамъ-то здѣсь (въ предѣлахъ Балканскаго полуострова) поддержитъ, поставитъ на ноги, освободитъ Славянское племя, сверкнетъ и прогремитъ предъ всѣмъ міромъ Славянской державой -- даже явственнѣе чѣмъ предъ собственной своей правящей канцеляріей, даже какъ бы на зло сей послѣдней! Мы-то у себя дома знаемъ, что сверкнетъ -- и померкнетъ, прогремитъ -- и заглохнетъ; мало того, сама станетъ дивиться тому, что натворила, чуть ли не сожалѣть, чуть ли не отпираться отъ своего великаго подвига, даже сваливать вину его на Петра или Ивана (какъ, по поводу войны 1877 г., недавно печаталось въ "Русскомъ Курьерѣ" или въ одномъ изъ органовъ печати съ нимъ единомысленной). Мы-то вѣдаемъ, что не только общеславянское, но и русское народное самосознаніе растетъ у насъ страшно туго, еле-еле пробираясь сквозь разные "культурные" съ Запада наносы, слоями покрывающіе нашу общественную духовную почву. Но наши сосѣди, какъ мы уже сказали, хотя знаютъ наше внутреннее положеніе не хуже насъ, мало даютъ вѣры этимъ успокоительнымъ признакамъ, и одержимые постояннымъ страхомъ -- какъ бы не повторилась недавняя "роковая случайность" и не распространилась, пожалуй, на славянскія населенія къ западу отъ Россіи,-- самый этотъ страхъ и положили въ основаніе своей внѣшней,-- а Австрія -- и внутренней политики. И вотъ, въ числѣ ихъ политическихъ, относительно Россіи, задачъ на первомъ мѣстѣ стоитъ задача: какъ можно болѣе затруднять ростъ ея національнаго самосознанія, особенно въ русскихъ сферахъ, обзывая его "панславизмомъ", т. е. стремленіемъ къ объединенію всѣхъ Славянъ,-- иначе сказать -- покушеніемъ на цѣлость Австрійской монархіи! Достаточно въ Россіи Русскому быть вполнѣ и сознательно русскимъ и любить свою народность) для того чтобы стать подозрительнымъ въ глазахъ не только Австріи, но и Германіи; если же сверхъ того, въ этомъ Русскомъ дѣйствуетъ и славянское "самочувствіе", по модному теперь выраженію нашихъ медиковъ, хотя бы и чуждое всякихъ политическихъ затѣй и помысловъ, то таковой содержится у нашихъ сосѣдей въ подозрѣніи сугубомъ! Вотъ почему такъ иностранцевъ и занимаетъ не только нашъ дипломатическій, но даже и административный домашній персоналъ, и ничего въ мірѣ такъ они не боятся, какъ народнаго направленія въ русской политикѣ, даже внутренней... Жить подъ гнетомъ такого постояннаго страха конечно не сладостно. Хотя относительно Австріи Россія безгрѣшна какъ младенецъ (не виновата же она, что однимъ на свѣтѣ бытіемъ уже отравляетъ покой австро-мадьярскаго правительства!),-- тѣмъ не менѣе мы готовы были бы даже пожалѣть о немъ, еслибъ этой его неугомонной русофобіи, этому кошмару его преслѣдующему не было еще и другой причины: нечистая совѣсть по отношенію къ подвластнымъ ему Славянамъ,-- глухое сознаніе своей, относительно ихъ, неправды! Это конечно усиливаетъ чувство страха, а страхъ -- плохой совѣтникъ -- заставляетъ бѣдное австрійское правительство терять всякое равновѣсіе духа и дѣйствовать подчасъ не только наперекоръ всякимъ элементарнымъ требованіямъ правомѣрности и справедливости, но своимъ собственнымъ очевиднымъ интересамъ. Именно всему этому и служитъ краснорѣчивымъ свидѣтельствомъ то, что творится теперь во Львовѣ, столицѣ Галича, къ которому мы и возвратимся.
  
   Галичъ! гдѣ твои сыны?
  
   спрашивалъ еще лѣтъ слишкомъ сорокъ назадъ (когда о Галичѣ никто почти у насъ и не думалъ!) Хомяковъ, посѣтивши Кіевъ и не видя Русскихъ Галичанъ въ толпѣ богомольцевъ, собравшихся отвсюду, гдѣ живетъ Русское племя:
  
   Горе! горе! ихъ спалили
   Польши дикіе костры,
   Ихъ сманили, ихъ плѣнили
   Польши шумные пиры!
  
   Всего же Русскаго племени подвластнаго Австро-Венгрія находятся въ ея предѣлахъ около 5 милліоновъ, изъ которыхъ собственно въ Венгріи слишкомъ 800.000 (о нихъ и ихъ печальной судьбѣ подъ мадьярскихъ, азіатскимъ бичемъ разскажемъ когда-нибудь особо); въ австрійскихъ же провинціяхъ -- въ Буковинѣ, населенной по преимуществу православными Румынами, около 500 тысячъ и собственно въ Галиціи, присоединенной къ Австріи лишь сто десять лѣтъ назадъ, до 3 1/2 милліоновъ.
   Достаточно повидимому однихъ этихъ данныхъ для того, чтобы признать задачу австрійскаго правительства не изъ легкихъ. Въ самомъ дѣлѣ, имѣть подъ своею нѣмецкою властью цѣлое Русское племя обокъ съ Русскою же могущественною державою кажется чѣмъ-то противоестественнымъ. Однако же, благодаря политической честности или, какъ выражаются наши сосѣди, лояльности Русскаго въ Галиціи населенія, его покорности, благоразумію и долготерпѣнію, а главнымъ образомъ благодаря Россіи, владѣніе Галиціей представляло до сихъ поръ для австрійскаго правительства несравненно менѣе затрудненій, чѣмъ владѣніе какою-нибудь Итальянскою провинціей, или чѣмъ установленіе правильныхъ отношеній къ Венгріи. Никогда, ни разу ни русская государственная власть, ни русское общество не употребили во зло тѣ повидимому выгодныя условія, въ которыя поставлена къ Австрійской монархіи, своимъ сосѣдствомъ съ Русью Галицкою, Россія. Не только какой-либо агитаціи для пропаганды никогда ни русскимъ правительствомъ, ни кѣмъ-либо изъ поданныхъ Русской Имперіи въ предѣлахъ Галиціи (да и нигдѣ въ предѣлахъ Австрійскихъ владѣній) не производилось, но относительно Галиціи образъ дѣйствій Россіи былъ даже запечатлѣвъ особою щепетильною осторожностью, въ виду ревнивой подозрительности австрійскихъ властей. Нельзя же называть агитаціей скудную, почти нищенскую помощь, изрѣдка оказываемую какой-либо бѣдной разрушающейся православной церкви или вообще православію, или сношеніе и взаимное содѣйствіе ученыхъ и литературныхъ обществъ въ сферѣ такъ-называемой славистики, т. е. славянской археологіи, филологіи и этнографіи, славянской словесности я искусствъ. Этого мало. Русское правительство ни разу, даже въ принципѣ, не поддалось соблазну извлечь для себя выгоду изъ политическаго осложненія дѣлъ въ сосѣдней монархіи,-- представлявшаго, казалось бы, не мало удобствъ для русскаго властолюбія, еслибъ только русское правительство было таковымъ дѣйствительно одержимо. Наши побѣдоносныя войска побывали въ 1849 г. и въ Угорской Руси и въ Южной Галиціи, и укротивъ для Австріи Венгрію, съ которой Австрія не могла сладить, пресмирнехонько оставили эти Славянскія земли, не воспользовавшись случаемъ для политической пропаганды и даже не заручившись вещественно въ вѣрности союзника, которому, какъ оказалось вскорѣ затѣмъ, нельзя было на слово вѣрить. Россія не искусилась ни предложеніями Наполеона I, ни даже не очень давними политическими соображеніями той самой державы, которая, можетъ-быть именно потому что не добилась согласія отъ Россіи на свои замыслы, ударилась такъ-сказать въ противоположную сторону и теперь поддерживаетъ Австрію въ ея враждебной Россіи политикѣ. Мы лично знали человѣка, которому германскій канцлеръ во время оно очень убѣдительно доказывалъ необходимость для Россіи присоединить къ себѣ Галицію... Однимъ словомъ, дѣло обстоитъ такъ: Россія пребыла отъ начала и до сихъ поръ непреклонно честною относительно Австро-Венгерской монархіи, и за это должно-быть и платитъ Россіи послѣдняя тою своей неблагодарностью, которой міръ и сама Россія уже и перестали дивиться; Русское населеніе въ Галиціи доставляетъ для австрійской арміи самыхъ лучшихъ, надежныхъ солдатъ, вслѣдствіе чего Галиція и признается самымъ драгоцѣннымъ камнемъ Австрійской короны: за это-то, вѣроятно, австрійская власть и обращается съ Русскимъ населеніемъ хуже, грубѣе, презрительнѣе, чѣмъ съ другими иноплеменными своими подданными, и своею административною политикою какъ бы испытываетъ его долготерпѣніе и вѣрность...
   Въ началѣ присоединенія Галиціи въ Австріи управлять первою было не трудно. Народъ былъ радъ промѣнять польское верховное владычество на нѣмецкое. Извѣстно, каковы были государственные порядки въ прежней Польшѣ до ея расчлененія. Извѣстно также это замѣчательное свойство польскаго правящаго класса, шляхетскаго, возбуждать къ себѣ ненависть простонародныхъ массъ, которыя въ глазахъ польскаго шляхтича не болѣе какъ быдло -- скотъ: воззрѣніе вошедшее въ шляхетскую плоть и кровь. Мы знаемъ, каковы были отношенія въ польской шляхтѣ крестьянъ, связанныхъ съ нею единоплеменностью и единовѣріемъ; только благодаря Россіи, почувствовали они себя полноправными гражданами своей земли. Можно себѣ представить, каковы были эти отношенія польской, не только католической, но ультрамонтанской, іезуитскими дрожжами проквашенной шляхты къ быдлу русскому и православному! Да тутъ и представлять себѣ нечего,-- объ этомъ свидѣтельствуетъ вся исторія нашей Украйны съ ея казацкими войнами и недавнее злополучное прошлое, даже не совсѣмъ исчезнувшее и теперь, нашей Сѣверозападной окраины. Не лучше было положеніе и уніатской Галицкой Руси, гдѣ русская народность пребывала исключительно въ массахъ простонародья, въ крестьянахъ и въ духовенствѣ, такъ какъ землевладѣльцы и вообще весь верхній слой общества принадлежали къ народности польской (по происхожденію или вслѣдствіе отступничества русскихъ дворянскихъ родовъ). Политикѣ Австріи указывался, повидимому, путь очень опредѣленный: опереться на русскія народныя массы противъ польскихъ властолюбивыхъ притязаній, поднять ихъ экономическое благосостояніе и гражданское значеніе, и привязать ихъ въ себѣ прочными узами благодарности, конечно не въ австрійскомъ, а въ русскомъ смыслѣ этого слова. Этого пути и держалась Австрія съ нѣкоторыми перерывами довольно долгое время, и тѣмъ съ большимъ успѣхомъ, что культура нѣмецкая, хотя бы и сквозь австрійское сито, все-таки выходила выше и благотворнѣе польской, и что, съ другой стороны, положеніе русскихъ крестьянъ по сю сторону австрійскаго рубежа, совсѣмъ закрѣпощенныхъ польскимъ помѣщикамъ, было нисколько не завидно. Австрія не побрезгала даже, въ сороковыхъ годахъ, руками галицкихъ крестьянъ поприрѣзать нѣкоторую толику польскихъ землевладѣльцевъ.... Благодаря такой политикѣ и разнымъ случайнымъ обстоятельствамъ, вынуждавшимъ австрійскихъ государственныхъ мужей холить подданническую вѣрность галицкаго Русскаго населенія, оно, хоть и перекрещенное въ Рутеновъ или Русиновъ (это все равно, что сказать: вмѣсто "Болгаръ" -- Болгариновъ!) поднялось нѣсколько и матеріально, и нравственно. Образовался скромный, тоненькій русскій интеллигентный слой (исходящій родомъ изъ среды духовенства -- сыновья и внуки священниковъ), пробудилось нѣкоторое племенное "самочувствіе", нашедшее себѣ выраженіе и въ литературѣ. Ни малѣйшей политической опасности для Австріи оно не представляло, но уже самой природѣ австрійскаго государства претило покровительствовать русской народности въ Галиціи! Претило прежде всего потому, что всякому западному государственному строю претитъ начало демократическое -- въ истинномъ значеніи этого слова: онъ опирается на началѣ аристократическомъ въ томъ или другомъ смыслѣ, если не на господствѣ знатныхъ родовъ, то на господствѣ культурнаго или же капиталистическаго класса, чувствуя въ душѣ глубокое внутреннее презрѣніе въ народнымъ массамъ Претило потому, что русскіе Галичане все же были не католики, а только уніаты, тогда какъ католицизмъ есть душа австрійскаго тѣла. Затѣмъ, за Галичанами все же оставался этотъ первородный, смертный въ глазахъ Австріи грѣхъ -- единоплеменности и почти единовѣрія съ великимъ Русскимъ народомъ, создавшимъ Россійскую Имперію! Вотъ и стало озабочиваться правительство -- какъ бы ловчѣе искривить въ Русскихъ Галичанахъ пробуждавшееся народное сознаніе. Министерскими циркулярами запрещалось употребленіе буквы ъ, повелѣвалось, вмѣсто что, писать що, и изыскивались разныя мѣры, чтобы уродовать русскую литературную рѣчь и искусственно создать различіе между нею и литературнымъ языкомъ "московскимъ!" И вѣдь нашлись и у насъ тупоумцы, словно австрійскіе чиновники обрушившіеся на несчастную русскую газету во Львовѣ "Слово" -- зачѣмъ-де она старается" (во сколько возможно при бдительной австрійской полиціи) приближаться къ общерусскому литературному складу рѣчи! (Вѣроятно только деликатность не позволила австрійскому правительству выслать этимъ господамъ ордена!) Наконецъ, пользуясь естественною любовію южной вѣтви русскаго племени къ своимъ пѣснямъ, къ бытовымъ особенностямъ своей родины, австрійскіе чиновники измыслили или взлелѣяли "украйнофильство", даже не литературное, а политическое, вѣдая очень хорошо, что изъ него никогда ничего вреднаго для Австріи не выйдетъ, а выйдетъ лишь смущеніе мыслей и не малый вредъ для русскаго же Національнаго развитія, и вообще для внутренней крѣпости Славянскаго міра. На эту австрійско-польскую удочку съ прикормкой доктринерскихъ фантазій какъ разъ клюнула часть интеллигенціи и въ Галиціи, и у насъ, надѣленная большимъ аппетитомъ и малымъ разумѣніемъ Мы сказали: "австрійско-польскую" потому, что въ этихъ замыслахъ нашла себѣ австрійская власть въ Полякахъ самыхъ вѣрныхъ пособниковъ. Съ упорствомъ ихъ отличающимъ, они не переставали надѣяться, надѣются и до сихъ поръ -- рано или поздно ополячить вконецъ Галицію, именно при помощи австрійской власти и россійскихъ "либераловъ", особенно же "украйнофиловъ".
   Въ настоящее время въ Галиціи -- господствуютъ и хозяйничаютъ именно Поляки. Послѣ недавняго сближенія своего съ Германіей, Австрія задалась идеаломъ австрійскаго славизма, въ которомъ главнымъ духовнымъ цементомъ должно служить объединеніе церковное подъ сѣнію Рима. Одновременно съ политической пропагандою, ведомой огнемъ, желѣзомъ и житейскими прельщеніями, ведется и пропаганда католическая. Приступая къ исполненію сего замысла, Австріи необходимо было, разумѣется, показать себя не Нѣмецкой, а Славянской державой, для чего и провозглашена была министерствомъ гр. Таафе "равноправность народностей".
   Въ сущности же никакой равноправности не имѣется,-- напротивъ, племена православныя угнетены теперь въ Австріи сильнѣе чѣмъ когда-нибудь (вспомнимъ хотя положеніе, напримѣръ, Сербовъ въ Банатѣ),-- а къ равноправности призваны лишь тѣ католическія Славянскія племена, которыя или культурнѣе въ смыслѣ нѣмецкомъ (какъ Чехи), или же энергичнѣе (какъ Поляки) и въ то же время, вмѣстѣ съ политическимъ властолюбіемъ, вслѣдствіе своей религіозной съ Австріею связи, способнѣе быть піонерами германизаціи и латинства между православными Славянами или по крайней мѣрѣ отчужденія ихъ отъ Россіи. Вслѣдствіе этихъ соображеній Австрійское правительство и предало въ послѣднее время Галицію съ ея слишкомъ трехмилліоннымъ русскимъ населеніемъ во власть галицкихъ Поляковъ. Они и пируютъ!
   Читателямъ "Руси" извѣстно, какой гвалтъ подняли польскія власти и польская печать изъ-за того, что одна уніатская сельская община, не довольная своимъ священникомъ и пользуясь правомъ свободы вѣроисповѣданія (дарованнымъ всѣмъ австрійскимъ подданнымъ пресловутою конституціей), захотѣла было перейти въ православіе, т. е. возвратиться къ полнотѣ вѣроисповѣданія своихъ отцовъ. Но по отношенію къ намъ, Славянамъ, никакой правовой порядокъ въ понятіяхъ и въ обычаѣ Западной Европы не имѣетъ силы. У надменныхъ цивилизаціей и культурою Европейцевъ существуютъ двѣ правды, одна для себя и для своихъ, другая для Русскихъ и инстинктивно тяготѣющихъ или родственныхъ намъ по духу Славянскихъ племенъ:
  
   Для нихъ -- законъ и равноправность,
   Для насъ -- насилье и обманъ,
   И закрѣпила стародавность.
   Ихъ какъ наслѣдіе Славянъ!
  
   Попытка одной общины перейти въ православіе возведена въ уголовное преступленіе. Православіе прямо провозглашено не только польскими газетами, но и польскими блюстителями правосудія и закона -- опаснымъ какъ для интересовъ польщизны, такъ и для цѣлости Австрійской монархіи; всякій православный -- подозрительнымъ, а окатоличеніе -- государственною задачею. Но Поляки, съ благословенія неразумнаго австрійскаго правительства, пошли далѣе. Начавшійся теперь во Львовѣ уголовный процессъ объ 11 Русскихъ своею чудовищною нелѣпостью, къ которой способна только слѣпая, обезумѣвшая злоба,-- представляетъ именно то зрѣлище, на которое мы желали обратить вниманіе нашихъ читателей. Просимъ извиненія за длинное вступленіе, но надобно же разъ навсегда ознакомить русскихъ читателей съ злополучнымъ житіемъ трехъ слишкомъ милліоновъ Русскихъ въ древнемъ, сосѣднемъ съ нами Галичѣ.
   Эти 11 Русскихъ, во главѣ которыхъ поставленъ А. И. Добрянскій (чуть ли не единственный русскій въ Австріи дворянинъ, оставшійся русскимъ, т. е. не ополячившійся и не омадьярившій (inde ira), но всегда съ отличіемъ служившій своему, т. е. австрійскому правительству),-- эти Русскіе преданы суду по обвиненію въ государственной, со ссылкою на законы, опредѣляющіе за таковое преступленіе -- смертную казнь! Между тѣмъ, какъ ни усиливалась польская ненависть, одушевлявшая слѣдователей и прокурора, подобрать все, что могло бы послужить обвиненію,-- во всемъ обвинительномъ актѣ ни относительно одного подсудимаго не находятся буквально ничего, что можетъ быть названо (orpms delicti, т. е. составомъ преступленія! Такого полнѣйшаго пренебреженіи къ основнымъ требованіямъ юридической правды, такого отсутствія юридическаго смысла, намъ еще не случалось видѣть на своемъ вѣку ни въ одномъ обвинительномъ актѣ. Мы вовсе не знакомы съ положеніемъ судебной части въ Австріи, но если этотъ процессъ долженъ служить намъ образчикомъ ея судопроизводства, такъ съ чего же Австріи хвалиться культурой? Это ужъ не культура, а варварство,-- дикое, грубое, притомъ не въ своей наивной, хотя бы отвратительной простотѣ, а въ культурной оправѣ ~ варварство лицемѣрное! Признаки измѣны, за которую 11 Русскимъ сулитъ прокуроръ (разумѣется щирый Полякъ) смертную казнь, заключаются, напримѣръ: въ ношеніи г. Добрянскимъ русскихъ орденовъ, полученныхъ имъ, съ вѣдома своего правительства, за услуги оказанныя русскимъ войскамъ, когда они въ 1849 г. спасли бытіе Австрійской Имперіи... Но вѣдь и Австрійскій императоръ и графъ Кальвоки, можетъ-быть и Андраши, носятъ русскіе ордена! Далѣе: въ томъ, что внуки Добрянскаго, дѣти Ольги Грабаръ, воспитываются въ Россіи, кажется, въ коллегіи Галагана... Но и въ Вѣнскомъ университетѣ не мало учится Русскихъ изъ Россіи; можетъ-быть нѣкоторые воспитываются и въ Theresianum: у насъ однако это не возводится въ преступленіе. Въ томъ, что одна изъ дочерей Добрянскаго замужемъ за русскимъ профессоромъ, а сынъ Мирославъ перешелъ изъ австрійскаго, вѣрнѣе сказать венгерскаго, подданства въ русское и состоитъ на русской службѣ: но развѣ эти дѣянія противны конституціи?! Въ томъ, что нѣкоторые изъ 11 Русскихъ имѣли письменныя сношенія съ Русскими въ Россіи, даже съ лицомъ занимающимъ министерскій въ Россіи постъ, К. П. Побѣдоносцевымъ: но вѣдь важенъ не фактъ переписки (иначе пришлось бы пригнать преступленіемъ всякое письменное сношеніе, напримѣръ, нашихъ варшавскихъ Поляковъ съ Поляками галицкими!), а ея содержаніе: содержаніе же переписки самое невинное и вовсе не политическое. Да можно бы даже, кажется, спросить напередъ г. посланника Австріи при русскомъ дворѣ: такое ли лицо г. Побѣдоносцевъ, которое было бы прилично заподозрить въ покушеніи на миръ и цѣлость Австрійской имперіи??.. Въ томъ наконецъ, что Мирославъ Добрянскій просилъ нѣкоторыхъ Галичанъ сообщать ему свѣдѣнія о русскихъ нигилистахъ въ Галиціи,-- свѣдѣнія для русскаго его начальства, обязаннаго предупреждать дѣйствія нашихъ такъ-называемыхъ крамольниковъ, безъ сомнѣнія очень важныя: можно съ достовѣрностью сказать, а priori, что многіе изъ нихъ сидятъ, въ ожиданіи благо" пріятныхъ для себя обстоятельствъ, на самомъ нашемъ рубежѣ -- и въ Румыніи, и въ австрійскихъ владѣніяхъ... Обвиненіе въ измѣнѣ уснащено такими юридическими терминами: вѣроятно, повидимому, кажется, надо думать и т. д., и на этихъ-то доводахъ основано требованіе смертной казни! Въ сущности, даже по смыслу обвинительнаго акта, подсудимые повинны смерти единственно за то, что будучи Русскими и вѣрными слугами Австрійскаго императора, они не хотятъ стать Поляками и питаютъ симпатіи къ своему родному языку, къ русской литературѣ, къ Русскому племени! за то, что Русскіе въ Галиціи -- руссофилы, хотя конечно лояльнѣе въ своемъ австрійскомъ подданствѣ обвиняющихъ ихъ Поляковъ! Впрочемъ мы отсылаемъ читателей къ извлеченію изъ обвинительнаго акта, напечатанному въ 22 No "Руси", и къ переводу самого акта, чрезвычайно интереснаго и котораго начало найдутъ они въ нынѣшнемъ а теперь поставимъ только, одинъ вопросъ: къ чему было Австрійскому правительству допускать все это польское безстыжее "правовое" колобродство и прошумѣть имъ на всю Россію? Для того ли, чтобъ свидѣтельствовать передъ нею, что значитъ въ Австріи "конституція" и "равноправность"? Для того ли именно, чтобъ напомнить Россіи про существованіе 3-хъ съ половиною милліоновъ Русскихъ въ Галиціи,-- о чемъ большинство въ Россіи вѣдало лишь смутно,-- чтобъ повѣдать Россіи про вопіющую, относительно ихъ, неправду австрійской власти,-- про невыносимыя страданія племени, которое по истинѣ кость отъ костей и кровь отъ крови нашей??...
  

Москва, 19 іюня

   Заканчивая въ настоящемъ No печатаніе обвинительнаго акта по процессу Русскихъ въ Галиціи, доскажемъ кстати тѣ мысли, на которыя невольно наводитъ насъ этотъ, по нашему мнѣнію, очень важный, историческаго значенія документъ. Чѣмъ внимательнѣе въ него вчитываешься, тѣмъ болѣе недоумѣваешь: да что же это? крупная, ли политическая ошибка австрійскаго правительства, или же хитроумно расчитанный ходъ политической игры? Судъ совершается отъ имени его апостолическаго величества, императора Австро-Венгріи. Судятъ, повидимому, 11 русскихъ его подданныхъ, но это только невидимому: на скамьѣ подсудимыхъ не 11 Галичанъ, а ни кто иной, какъ Россія. Въ государственномъ противъ Австріи преступленіи виновницей объявляется не Ольга Грабаръ съ К° -- они только предлогъ и козлы отпущенія,-- а не болѣе не менѣе, какъ сама Всероссійская держава. Обвиненіе воздвигнуто на почвѣ международныхъ отношеній и превращаетъ процессъ о частныхъ преступныхъ дѣяніяхъ въ международную или, точнѣе сказать, въ междугосударственную политическую тяжбу. Уголовное слѣдствіе производится не столько въ области фактовъ частной жизни, сколько въ области историческихъ и этнографическихъ фактовъ! "Для Австріи" -- говоритъ авторъ... т. е. прокуроръ (обмолвка совершенно естественная,-- до такой степени этотъ обвинительный актъ имѣетъ характеръ политическаго памфлета!),-- "для Австріи въ настоящее время Славянскій вопросъ сдѣлался жизненнымъ"!.. Почти до половины нашего столѣтія Австрія благополучно совершала свою миссію, но случилось слѣдующее непріятное обстоятельство: "за сѣверными и восточными предѣлами Австрійскаго государства -- поясняетъ политикъ-прокуроръ -- сживетъ могущественное племя, которое, въ качествѣ единаго по населенію государства, составляетъ первостепенную державу (т. е. Россію) и играетъ не послѣднюю роль въ системѣ европейскаго равновѣсія. И хотя народъ этотъ въ теченіи сотенъ лѣтъ возрасталъ въ условіяхъ вовсе не похожихъ на тѣ, въ какихъ находились Славяне въ Австріи, имѣлъ никакого права поднимать вопросъ о такъ-называемомъ народномъ единствѣ своемъ съ Славянами Австріи, однакоже, тѣмъ не менѣе, постановка этого вопроса для могущественной въ этомъ народѣ партіи послужила поводомъ -- прелагать пути къ объединенію всѣхъ Славянъ", и пр. Панславизмъ -- гремитъ далѣе оффиціальный обвинитель -- "разбросалъ свои вредныя сѣмена по всей странѣ" и "силой своей притягательности" способенъ "дѣйствительно угрожать спокойствію и даже цѣлости Австрійской монархіи"! Затѣмъ; обвинительный актъ тщательно подбираетъ всѣ признаки посѣяннаго панславизмомъ въ Галиціи вреда, всѣ симптомы грядущей для Австріи опасности,-- однакоже, несмотря на всѣ старанія и натяжки, ни одного противозаконнаго дѣйствія, ни какого политическаго заговора, ни малѣйшихъ попытокъ къ практическому осуществленію коварныхъ россійскихъ противъ Австрійской имперіи замысловъ не удалось; отыскать усердному прокурору. Онъ впрочемъ этимъ нисколько и, не стѣсняется, а такъ-таки прямо зачисляетъ въ уголовщину, т. е. въ составъ преступленія государственной измѣны заботу, напримѣръ, галицкихъ Русскихъ о чистотѣ своей литературной рѣчи, или ихъ любовь къ своей русской національности! Онъ и знать не хочетъ, что Русскіе въ Австріи самые честные вѣрноподданные императора; онъ видитъ лишь одно, что они не хотятъ быть вѣрноподданными Мадьяръ и Поляковъ. Въ качествѣ безпристрастнаго юриста, прокуроръ, изслѣдуя причины оживленія въ Угорской и Галицкой Руси народнаго чувства, не долженъ бы обойти того, бьющаго въ глаза обстоятельства, что подъему русскаго національнаго духа всего сильнѣе служитъ стремленіе самихъ Мадьяръ и Поляковъ -- обезнародить несчастныхъ Русскихъ, омадьярить ихъ въ Венгріи и ополячить въ Галиціи! Но онъ эту причину обходитъ, а сваливаетъ всю вину на Россію. Не будь послѣдней -- Русскіе бы не устояли, давно бы омадьярились и ополячились, а теперь, какъ въ самой Россіи пробудилась работа народнаго самосознанія, стали и Русскіе въ Австріи черпать силу своего сопротивленія мадьяризму и полонизму въ сознаніи, какъ выражается прокуроръ, своего племеннаго единства съ великой сосѣдней имперіей. Русскіе въ Галиціи обзаводится постепенно литературой и, понятное дѣло, не сочинить же имъ теперь, въ концѣ XIX вѣка новый русскій литературный языкъ, когда таковой уже имѣется и обладаетъ богатой словесностью! Даже при всемъ нашемъ желаніи- угодить Австріи, этого факта вычеркнуть изъ исторической жизни мы не можемъ! не панслависты же вѣдь его сочинили, не панславистическая агитація изобрѣла Пушкина, Лермонтова, Гоголя, Толстаго, Тургенева, и т. д.! Но что до этого прокурору! Въ этомъ усвоеніи себѣ Русскими въ Галиціи русскаго литературнаго языка онъ видитъ лишь политическую панславистическую затѣю. Выписываютъ ли себѣ Русскіе Галичане русскія, вовсе не политическія книги изъ Россіи -- измѣна! Перекинутся ли Русскіе Галичане съ Русскими Москвы или Петербурга письмами самаго невиннаго характера -- предательство! Если наконецъ, въ виду польскихъ стремленій постепенно упразднить унію настоящимъ латинствомъ (для чего впущены въ Галицію цѣлыя полчища католическихъ, ярыхъ миссіонеровъ, какъ-то "змертвыхъ-встанцевъ" и пр.), уніатское духовенство усиливается оградить чистоту своего древняго греко-восточнаго обряда отъ латинскихъ новшествъ,-- вовсе "тутъ не объ убѣжденіи религіозномъ идетъ дѣло" -- восклицаетъ обвинительный актъ, а непремѣнно о "политическихъ мотивахъ въ панславистическомъ духѣ!"... Очевидно, что и для судебной обвинительной власти, замѣтимъ мы, вовсе не о юридической истинѣ идетъ дѣло, не о фактѣ требующемъ юридическаго подтвержденія, а о соображеніяхъ политическаго свойства, ничего общаго съ судебною задачею не имѣющихъ...
   Признавъ такимъ образомъ за "панславистическую агитацію" ту "притягательность", которую имѣетъ для русскаго образованнаго общества въ Галиціи языкъ русскихъ великихъ писателей, а для народа древле-православнаго, уловленнаго въ унію и угрожаемаго окатоличеніемъ, олатиненьемъ -- чистота грековосточнаго обряда,-- прокуроръ австрійскаго императорскаго суда возглашаетъ вслѣдъ за симъ слѣдующее:
   "При такихъ обстоятельствахъ, при столь далеко подвинувшейся агитаціи и столь несомнѣнныхъ ея плодахъ,-- въ виду географическаго положенія Галиціи, Венгрія и Буковины" (т. е. сосѣдства съ Россіей!), въ виду возбужденнаго въ русскомъ населеніи антагонизма къ инымъ народностямъ этихъ краевъ" т. е. къ Мадьярамъ, Румынамъ и Полякахъ), "всякій дальнѣйшій шагъ въ панславистическомъ направленіи легко можетъ вызвать бунтъ внутри монархіи и угрожать ей серьезною опасностью извнѣ"!...
   Вотъ какъ! Мы. и не ожидали, чтобъ дѣло обстояло для Австрія такъ уже грозно! Первый вопросъ, который прежде всего* невольно задаешь себѣ при чтеніи этихъ строкъ: зачѣмъ понадобилось такое громкое, на весь міръ, да еще оффиціальное разглашеніе о подобномъ печальномъ положеніи Австрійскаго государства? Къ чему было раскрывать предъ врагами о сихъ ихъ ахиллесовыхъ пятахъ? (Впрочемъ, покойный Тютчевъ говаривалъ, что политическое тѣло Австріи -- одна сплошная Ахиллесова пята!) Что побудило австрійскія власти расписываться публично въ успѣхахъ этой пресловутой панславистической агитаціи? Развѣ не могло правительство противодѣйствовать ей не обращаясь, да еще съ подобной грубой неловкостью, въ формѣ суда? И какого суда?! Чѣмъ шире сдѣланная прокуроромъ постановка основной, политической темы, тѣмъ мельче, тѣмъ ничтожнѣе являются тѣ частные случаи, которые подали поводъ въ процессу, и тѣмъ рѣзче выступаетъ наружу безсиліе власти, вынужденной прибѣгать къ такому явному юридическому лицемѣрію! Вотъ почему настоящій процессъ и представляется прежде всего крупною политическою ошибкою,-- въ которой, можетъ-быть, центральное высшее правительство и не виновато. Если оно не было предварительно ознакомлено съ обвинительнымъ актомъ, то едва ли поблагодаритъ прокурора за слѣдующія откровенія, которыя впрочемъ преисполнены для насъ интереса. Въ первый разъ изъ обвинительнаго акта мы узнаемъ, что не только интеллигентная Галицкая Русь заразилась сочувствіемъ къ Руси зарубежной, т. е. въ Россіи, но даже и сельское населеніе. Прокуроръ даже; цитуетъ подлинныя рѣчи простого народа, напримѣръ: "Какъ только придутъ Русскіе, они прогонятъ Поляковъ, потому что здѣсь Червонная Русь; у всякаго будетъ больше земли"... "Червонная Русь перейдетъ когда-нибудь подъ владычество Россія"... "Весь край былъ когда-то русскій и Россія когда-нибудь возьметъ его обратно"... (Это не мы говоримъ; мы бы никогда не позволили себѣ высказать что-либо подобное печатно: это все самъ прокуроръ цитуетъ! сама австрійская власть признала нужнымъ придать какъ можно болѣе гласности этимъ чаяніямъ подданнаго ей русскаго населенія, сама свидѣтельствуетъ о нихъ предъ вселенной!)
   Трудно подумать, чтобъ неумѣстность подобной огласки ускользнула отъ вниманія осторожныхъ австрійскихъ политиковъ, и потому нужно предположить во всемъ этомъ образѣ дѣйствій какой-нибудь расчитанный ходъ, по мнѣнію австрійскихъ или австро-польскихъ властей чрезвычайно хитроумный! Очень можетъ быть и вѣроятно, что вся эта шумная и торжественная огласка -- ни что иное, какъ демонстрація, которой назначеніе смутить, напугать Россію и побудить русское правительство отказаться отъ того національнаго направленія въ политикѣ внѣшней и внутренней, которое въ Австріи и Германіи окрещено именемъ "панславизма". Въ Западной Европѣ вообще господствуетъ увѣренность, что русскія правящія сферы и вообще высшій вліятельный слой русскаго общества чрезвычайно чувствительны къ мнѣнію иностранцевъ, дорожатъ всякимъ знакомъ ихъ милостиваго благоволенія и совсѣмъ конфузятся при выраженіи неудовольствія. Такую увѣренность воспитали и поддерживаютъ въ чужихъ краяхъ не только многочисленные бывшіе въ прежнія, недавнія времена примѣры, но едва ли не болѣе и сужденія самихъ русскихъ газетъ фальшиво-либеральнаго направленія. Что другое можетъ вынести иностранецъ изъ знакомства съ "Русскимъ Курьеромъ" или "Голосомъ", изъ чтенія ихъ статей по поводу мнимыхъ "рѣчей" Скобелева, по поводу возстанія въ Босніи и Герцеговинѣ? Лучшихъ себѣ союзниковъ, вѣрнѣе сказать услужниковъ, трудно было бы даже и на заказъ сочинить себѣ вашимъ недругамъ! Большаго усердія въ самооплеваніи, большаго презрѣнія къ преданіямъ и указаніямъ своей русской исторіи, болѣе злобнаго остервенѣнія при одномъ упоминаніи о правахъ своего Русскаго народа на самобытное національное развитіе, большаго пренебреженія къ государственнымъ интересамъ и большаго отвращенія къ идеѣ славянской взаимности, чѣмъ въ сихъ "органахъ благоразумнѣйшей, просвѣщеннѣйшей" части русской прессы. (какъ аттестуютъ ихъ нѣмецкій и особенно польскія газета), не сыскать ни у Нѣмцевъ, ни у Поляковъ. Мудрено ли, что и теперь въ Австріи намѣревались учинить то же давленіе, какое не совсѣмъ безъ успѣха произведено было въ январѣ нынѣшняго года! Да развѣ, напримѣръ, "Голосъ" не поспѣшилъ уже оказать содѣйствіе именно тому дѣлу, которому служитъ и польскій въ Галиціи прокуроръ,-- и не напечаталъ въ видѣ корреспонденціи изъ Вѣны фальшивыхъ извѣстій о нашемъ молодомъ ученомъ Соколовѣ, командированномъ вашимъ правительствомъ за границу для спеціальныхъ занятій славянскими рукописями въ библіотекахъ Кракова, Львова, Пешта и Бѣлграда? Корреспондентъ "Голоса", хвастаясь, что онъ "поставленъ въ возможность сообщить достовѣрныя данныя, изъ обвинительнаго акта, печатающагося съ соблюденіемъ строжайшей тайны" (еще до открытія суда), разсказываетъ со ссылкою на актъ, а потомъ и безъ всякой ссылки, про панславистскую агитацію г. Соколова, про его бѣгство изъ Львова въ Пештъ и внезапное исчезновеніе изъ Пешта... Оказалось, что все это сущая ложь, что корреспонденція "Голоса" тождественна съ сообщеніемъ изъ Львова, напечатаннымъ въ одной мадьярской газеткѣ, въ которой вслѣдъ затѣмъ появилось, безъ просьбы и вѣдома самого Соколова, энергическое опроверженіе двухъ почтенныхъ ученыхъ Мадьяръ. Они съ негодованіемъ отвергаютъ обвиненіе Соколова въ какой-либо пропагандѣ и горячо заступаются за нашего русскаго ученаго. На дняхъ г. Соколовъ изъ Бѣлграда, гдѣ онъ теперь работаетъ въ архивахъ, прислалъ въ "Новое Время" рѣзвое обличеніе всѣхъ этихъ гнусныхъ клеветъ, услужливо перепечатанныхъ въ "Голосѣ", и переводъ мадьярскаго защитительнаго протеста (см. "Новое Время No 9 іюня). Г. Соколовъ, какъ онъ выражается, отмѣчаетъ этимъ разоблаченіемъ "тотъ печальный фактъ, какъ падки нѣкоторыя наши газеты до всего, что могло бы копрометтировать соотечественниковъ, не останавливаясь предъ источникомъ заимствованныхъ свѣдѣній"! Зачѣмъ нужна была такая угодливость въ духѣ сочувственномъ обвинительному акту пресловутаго процесса?
   До какой степени простирается польское самомнѣніе, видно изъ того, что нѣкоторыя польскія газеты пренаивно убѣждены, будто выходъ въ отставку графа Игнатьева находится въ связи съ начавшимся во Львовѣ процессомъ! Польскій прокуроръ произнесъ обвинительную рѣчь,-- и ненавистнаго иностранцамъ русскаго министра какъ не бывало!!! Ужъ не съ этимъ ли хитрымъ умысломъ направили они косвенное обвиненіе въ панславистическихъ проискахъ и на другаго русскаго сановника, г. Побѣдоносцева?... Нельзя не признать, что если этотъ процессъ предпринятъ въ видѣ "хитраго шахматнаго хода", то австрійскія власти перехитрили, и онъ является сугубой ошибкой; за нимъ остается одно: дерзкій, нахальный вызовъ, брошенный въ лицо самой Россіи, подъ видомъ вызова такъ-называемой "панславистской".
   Надо сказать, наконецъ, нѣсколько словъ объ этомъ миѳѣ: "панславистская", "славянофильская", "національная", "московская партія". Не диво, что иностранцы предполагаютъ существованіе партіи: удивительнѣе то, что многія наши русскія газеты также пресерьезно толкуютъ о партіи, то кричатъ про опасность ея усиленія, то злорадствуютъ ея ослабленію или распаденію, какъ еще недавно, напримѣръ, петербургская газета "Страна". Впрочемъ, наши доморощенные иностранцы, особенно озирающіе Россію изъ прекраснаго петербургскаго далёка, съ бюрократическихъ канцелярскихъ высотъ, еще менѣе способны распознавать истинный смыслъ явленій русской жизни, чѣмъ даже настоящіе, подлинные чужеземцы, серьезно и добросовѣстно изучающіе наше отечество. Слово "партія" предполагаетъ союзъ людей ради какой-либо общей опредѣленной цѣли, съ установленныхъ во всѣхъ подробностяхъ единымъ образомъ мыслей или программой, а также и съ условленнымъ для всѣхъ членовъ партіи обязательнымъ образомъ публичныхъ дѣйствій. На Западѣ партіи строго дисциплинированы и имѣютъ каждая свое начальство. Никогда ничего подобнаго въ Россіи не бывало и нѣтъ, да оно и не въ нашихъ нравахъ. Предоставляемъ нашимъ противникамъ величать себя партіей "либеральной", "либерально-демократической" или иначе -- свидѣтельствуемъ только о томъ (и имѣемъ право свидѣтельствовать), что тотъ кружокъ людей связанныхъ между собою дружбою и единомысліемъ въ нѣкоторыхъ основныхъ принципахъ, которому петербургская журналистика еще въ 40-хъ годахъ дала въ видѣ насмѣшки кличку "славянофиловъ" (такъ въ 20-хъ годахъ прозванъ былъ Шишковъ и его послѣдователи поэтомъ Батюшковымъ), никогда не былъ, никогда никакого себѣ прозванія не давалъ и никогда никакой организаціи не имѣлъ. Никогда друзей не признавалъ надъ собою ни начальства, ни руководства, и вообще никакого стѣсненія въ своей мнѣній. Между тѣмъ, съ самаго же перваго заявленія мыслей этого дружескаго кружка возникъ цѣлый объ обширной, могущественной партіи,-- въ которой не насчитывалось и десяти человѣкъ! Съ теченіемъ времени и это число стало постепенно сокращаться, большая часть самыхъ даровитыхъ изъ нихъ рановременно сошла въ могилу,-- постоянно осмѣянная, обруганная при жизни.большинствомъ русской "интеллигенціи". совершенно родственной по духу, стремленіямъ и идеаламъ той самой, у которой теперь вошло въ моду почему-то возглашать уваженіе въ именамъ Хомякова, Самарина, Кирѣевскихъ, нисколько не раздѣляя, да и не изучая ихъ мнѣній! И при всемъ томъ, когда уже и стараго кружка никакого не существовало,-- и Петербургу и за границей иностранцамъ не переставала мерещиться "могущественная русская національная, панславистская партія", 12 лѣтъ сряду это такъ-называемое славянофильское или просто русское направленіе (не партія) лишено было права имѣть свой печатный органъ,-- а грозный призракъ тѣмъ не менѣе продолжалъ страшить, пугать, ужасать и петербургскую канцелярію, и Австрійцевъ, и Нѣмцевъ!... Издатель "Руси" не затрудняется объявить во всеуслышаніе, что у него никакой партіи нѣтъ. Его партія, по крайней мѣрѣ по отношенію къ большинству высказываемыхъ имъ мнѣній,-- великое множество тѣхъ, которые его и не читаютъ, можетъ-быть даже и не подозрѣваютъ о существованіи "Руси", но, несомнѣнно мыслятъ и чувствуютъ заодно съ нимъ. Можетъ ли быть, напримѣръ, въ Россіи партія людей вѣрующихъ въ Бога? И если вы печатно исповѣдуете Бога, станете ли вы измѣрять силу этого "направленія" мѣриломъ партіи? Гроша бы стоила печатная исповѣдь любви къ Россіи и вѣры въ нее, признанія на Русскимъ народомъ правъ на свободное развитіе его національныхъ историческихъ основъ, на самостоятельное человѣчествѣ, еслибъ такая исповѣдь выражала только партіи!!
   Въ томъ-то и дѣло, что сила "русской" ли, "національной"-ли, "славянофильской" ли или "панславистской" партіи, все не въ партіи, которой не бывало и нѣтъ, а въ содержаніи тѣхъ мнѣній, которыя высказывались или ваются людьми, обзываемыми въ литературѣ подобными кличками,-- сила въ непререкаемой истинѣ: въ самомъ бытіи на! Божьемъ свѣтѣ Россіи. Да и что это за нелѣпость -- "партія руссофиловъ" въ Россіи? Развѣ мыслима, напримѣръ, во Франціи партія любящихъ Францію Французовъ? По меньшей мѣрѣ слѣдуетъ предположить, что Французскій народъ самъ себя любитъ, что во Франціи "могущественная партія французофиловъ" -- самъ Французскій народъ, причемъ, конечно, возможны, какъ уродливыя исключенія, и отщепенцы-Фрмнцузы, способные даже, пожалуй, французскимъ интересамъ предпочесть интересы чужіе. Удостойте распространить это понятіе о Франціи, которое принимается вѣдь всѣми безспорно, и на нашу бѣдную Россію: авось-либо тогда въ Петербургѣ наши слова покажутся ясны. Слѣдуетъ только при этомъ добавить, что если во Франціи, Германіи, Италіи, Англіи отщепенцевъ отъ своего народа до ничтожности мало, то въ Россіи, въ такъ-называемой интеллигенціи чиновной и нечиновной, бюрократической и вольнопрактикующей, ихъ -- легіонъ! Въ этомъ-то все наше
   Точно то же и по отношенію въ такъ-называемому панславизму, т. е. къ идеѣ славянской взаимности. Сила тутъ не въ партіи; а въ самой натурѣ вещей. Это всего лучше доказывается именно галицкимъ уголовнымъ процессомъ объ 11 Русскихъ, обвиненныхъ въ измѣнѣ. Можно сказать, что обвинительный актъ, безъ вѣдома самого прокурора, не болѣе какъ росписка въ признаніи этой истины! Такъ онъ говоритъ о преступной, въ настоящую минуту, агитаціи Московскаго Славянскаго Комитета, котораго съ 1878 года вовсе не существуетъ! (Онъ, какъ извѣстно, закрытъ тотчасъ послѣ Берлинскаго трактата по распоряженію русскаго правительства, вѣроятно въ успокоеніе заграничныхъ умовъ.) Говоритъ все тотъ же прокуроръ о расточительныхъ тратахъ московскихъ рублей въ видахъ панславистской пропаганды -- Кіевскимъ Славянскимъ Обществомъ,-- у котораго въ кассѣ всего то два двугривенныхъ! о преступной панславистской агитаціи таковаго же Общества Петербургскаго, у котораго въ кассѣ не многимъ больше!... Трудно однакожъ предположить, чтобъ обо всемъ этомъ не вѣдали наши зоркіе сосѣди; вотъ почему невольно приходитъ на умъ, какъ мы сказали, что указаніе на несуществующую партію, на несуществующіе или едва существующіе комитеты и т. п. только маскируетъ болѣе серьезное и грозное обвиненіе; что разбираемый нами юридическій документъ въ сущности бросаетъ вызовъ въ лицо самой Россіи, возводитъ на степень государственнаго преступленія, государственной, относительно Австріи, измѣны -- самое бытіе Русской державы!
   Въ какой же тутъ посторонней "агитаціи" надобность, какіе "эмиссары" тутъ нужны, когда обокъ съ Русью Галицкой, Буковинской и Угорской, угнетенной Поляками, Мадьярами и Румынами,-- ширится могучая Русская Русь, составляющая, по словамъ самого прокурора, первостепенную державу, играющую не послѣднюю роль въ системѣ европейскаго равновѣсія?! когда граница между Россіей и Австрійской имперіей большею частью проведена не природой, а политическими соображеніями, и во многихъ мѣстахъ дѣлитъ селенія пополамъ, такъ что иной землевладѣлецъ верхомъ сидитъ на самомъ рубежѣ, одной ногой въ Австріи, другою въ Россіи? Неужели обѣ эти половины селенія, одноплеменныя, единокровная, не сравниваютъ между собою своего положенія? И развѣ пограничные жители обоихъ государствъ не посѣщаютъ базаровъ по ту и другую сторону?
   Прокуроръ почему-то счелъ нужнымъ привести нѣсколько мѣстъ изъ какой-то изданной и конфискованной въ Австріи брошюры, которыя гласятъ: "На свѣтѣ только единая Русь, раздѣленная политически между Россіей и Австріей". "Вся Русь, пространствомъ втрое превосходящая Европу, имѣетъ '60 милліоновъ жителей". "Народъ Русскій останется русскимъ, какъ Карпаты останутся русскими горами". "Трижды подъ господствомъ Австріи раздѣленная, Русь выдана на милость и немилость Полякамъ, Мадьярамъ и Румынамъ". Какъ ни конфискуй подобныя брошюры, а правды самаго факта, истины приведенныхъ словъ не конфискуешь: она бьетъ въ глаза; это -- сама природа, а съ природой бороться трудно. Поэтому и австрійскимъ властямъ слѣдовало бы, кажется, приводя подобныя цитаты, подсказать и возможный для Австріи выходъ изъ указанныхъ цитатами затрудненій... Мы съ своей стороны, входя въ интересы Австріи, усматриваемъ этотъ выходъ только въ одномъ: въ освобожденіи Русскаго племени отъ венгерскаго, румынскаго и въ особенности отъ польскаго гнета, въ предоставленіи ему полной гражданской автономіи, полной свободы національнаго развитія и свободы вѣроисповѣданія пуще всего, такъ какъ, по словамъ предсѣдателя, конституціонный принципъ этой свободы "на переходъ въ православіе не распространяется"! Если же австрійское правительство этого не намѣрено сдѣлать, то его обвинительный актъ не имѣетъ другаго смысла, какъ постановки слѣдующаго роковаго вопроса: быть или не быть, и кому именно изъ обоихъ могущественныхъ сосѣдей? А такъ какъ Австрія, выступающая предъ всѣмъ міромъ съ обвинительнымъ словомъ противъ Россіи, угрожающей будто бы Австріи своимъ бытіемъ, сама отъ своего бытія не отказывается, то выходитъ, что для австрійскаго спокойнаго существованія необходимо сжить съ бѣлаго свѣта Россію... Намъ такая постановка вопроса не страшна; но выгодна ля она для самой Австріи?...
  

Москва, 31 іюля.

   Всему есть предѣлъ; наступилъ конецъ я этому безстыжему, наглому польско-мадьярскому насмѣхательству надъ правосудіемъ, на которое мы неоднократно обращали вниманіе нашихъ читателей,-- т. е. уголовному процессу объ 11 галицкихъ Русскихъ, обвинявшихся во Львовѣ польскою прокуратурой, при содѣйствіи мадьярскаго министра-президента, въ государственной измѣнѣ. Мы уже разъясняли и прежде, что въ лицѣ этихъ 11 Русскихъ преданъ былъ императорско-королевскому австрійскому суду ни кто иной, какъ сама Россія,-- она сидѣла на скамьѣ подсудимыхъ во Львовѣ, она была въ отвѣтѣ предъ верховнымъ трибуналомъ, составленнымъ хотя изъ польскихъ чиновниковъ, но творившихъ судъ именемъ Его Апостолическаго Величества: такое отношеніе процесса къ нашему отечеству, еще на дняхъ, съ нахальнымъ чистосердечіемъ подтвердилъ и органъ мадьярскаго министерства, "Пестеръ Ллойдъ". И дѣйствительно: все это, съ такимъ шумомъ и трескомъ воздвигнутое, обвиненіе Галичанъ въ государственной измѣнѣ распалось само собою, да и не могло не распасться, потому что обвинительный актъ въ сущности не болѣе какъ политическій памфлетъ, потому что никакого юридическаго факта измѣны не бывало и нѣтъ, а единственный во всемъ пресловутомъ процессѣ corpus delicti, вмѣняемый въ вину Русскимъ въ Галиціи, это -- само бытіе Русскаго государства. Вообще отношеніе къ Русской державѣ обвинительнаго акта и прокурорскихъ рѣчей было таково, что мы нимало бы не удивились, еслибъ Львовскій процессъ послужилъ поводомъ къ запросу со стороны Русскаго кабинета: вѣдь дѣлался же запросъ графомъ Бальноки нашему министерству иностранныхъ дѣлъ въ ноябрѣ 1881 г. по поводу статей нѣкоторыхъ русскихъ гавотъ о Берлинскомъ трактатѣ! А какой гвалтъ поднятъ Германіей и Австріей по случаю рѣчей генерала Скобелева! И что значатъ эти статьи и рѣчи частныхъ лицъ сравнительно съ оффиціальными рѣчами и дѣйствіями австро-мадьярскихъ властей?... Впрочемъ присяжные въ императорско-королевскомъ судѣ во Львовѣ оказались нѣсколько добросовѣстнѣе прокурора и самихъ судей. Несмотря на всю пристрастность допроса, на всѣ помѣхи, оказанныя предсѣдателемъ защитѣ, на всѣ старанія уголовнаго трибунала и обвинительной власти, равно и на письменное свидѣтельство мадьярскаго министра Тиссы (по отношенію къ старику Добрянскому), обвиненіе въ государственной измѣнѣ было присяжными единогласно отвергнуто, за несуществованіемъ въ наличности хоть какого-нибудь признака этого преступленія. Но и тутъ обошлось не безъ юридическихъ диковинокъ. На вопросъ о виновности въ государственной измѣнѣ присяжные единогласно отвѣчали нѣтъ относительно каждаго подсудимаго, въ томъ числѣ и г-жи Ольги Грабаръ,-- и вмѣстѣ съ тѣмъ обвинили (большинствомъ голосовъ) ту же Ольгу Грабаръ въ недонесеніи о государственной измѣнѣ! Да о чемъ же доносить, когда самый фактъ измѣны не признанъ, когда никто и не измѣнялъ?! Правда, отъ наказанія за недонесеніе обвиненная освобождена, но только "вслѣдствіе родственныхъ узъ соединяющихъ ее съ виновными" (т. е. съ виновными въ измѣнѣ, которыхъ однако, по самому вердикту присяжныхъ, ни одного не имѣется!) Изъ 11 подсудимыхъ осуждены всего-на-всего четверо, да и то лишь "за нарушеніе общественнаго спокойствія", именно: отецъ Наумовичъ, редакторъ газеты "Слово" Площанскій, крестьяне Шпундеръ и Залусскій, съ поясненіемъ относительно послѣднихъ трехъ, что это "нарушеніе было направлено не противъ единства государства и формы правленія". Трудно добраться до юридическаго смысла въ этой обвинительной формулѣ. Чѣмъ же нарушили общественное спокойствіе, напримѣръ, крестьяне Шпундеръ и Залусскій, виноватые единственно въ томъ, что были главными участниками въ попыткѣ Гнилицкаго прихода возвратиться изъ уніи въ православіе? Въ болѣе или менѣе прямомъ содѣйствіи этому несостоявшемуся переходу, а не въ чемъ другомъ, обвинены и Наумовичъ и Площанскій,-- не за другое что обречены они уголовной карѣ. Но такъ какъ въ конституціонной Австро-Мадьярской имперіи, по закону, всякому вольно исповѣдывать какую угодно вѣру или не исповѣдывать никакой, то, очевидно, нельзя было попытку перейти въ православное исповѣданіе признать незаконною и сдѣлать предметомъ уголовнаго обвиненія. Поэтому и понадобилось придать обвиненію другой юридическій оборотъ. Понадобилось же потому, что -- независимо отъ той религіозной нетерпимости, которою отличается латинство вообще, особенно латинство польское, проквашенное насквозь дрожжами іезуитизма,-- именно въ латинской религіи и видятъ Поляки существенный оплотъ польской національности: вслѣдствіе того и Гнилицкую попытку нужно было имъ такъ или иначе, всенепремѣнно покарать, чтобы отвадить уніатовъ разъ на всегда отъ подобныхъ поползновеній! Хотя Чехи, предводимые Ригромъ, братаются и кокетничаютъ съ Поляками, хотя Ригеръ и ораторствуетъ, что "въ нашъ вѣкъ, когда-де религія стала субъективнымъ чувствомъ, вѣроисповѣданіе -- вещь безразличная и никакого отношенія къ національности не имѣетъ",-- Поляки, рукоплеща ему, исповѣдуютъ и проповѣдуютъ однако прямопротивоположное. Они, нисколько не жеманясь, съ циническою откровенностью печатаютъ въ своихъ газетахъ, что католицизмъ служитъ для нихъ политическимъ орудіемъ, и притомъ самымъ могучимъ; что никакой свободы совѣсти они, въ предѣлахъ воображаемой ими "Польши", относительно народа не допускаютъ и ни за что не допустятъ, такъ какъ, по ихъ мнѣнію и опыту, совратившіеся въ православіе тянутъ непремѣнно къ Россіи; что наконецъ, съ польской точки зрѣнія -- потребно, похвально и достославно не только обманомъ и лестью, но и страхомъ уголовныхъ каръ и грубою силою удерживать въ папизмѣ, или хоть въ уніи, все русское, нѣкогда православное населеніе. Поляки, въ подтвержденіе того значенія, которое имѣетъ для нихъ католицизмъ, ссылаются, не безъ основанія, на своихъ князей Сангушко, Чарторыйскихъ и множество иныхъ ярыхъ теперь представителей польской національности, предки которыхъ погребены какъ православные въ Кіево-Печерской лаврѣ и которые, будучи по крови чистыми, коренными Русскими, стали Поляками до фанатизма лишь по совращеніи ихъ въ латинство. Въ Западномъ краѣ и теперь различіе между Поляками и Русскими основывается большею частью не на физіологическихъ и даже не этнографическихъ признакахъ, а на вѣроисповѣданіи... Поляки въ извѣстной степени правы; мы сами убѣждены: будь Поляки православные или лютеране, а-не католики ультрамонтанскаго, іезуитскаго завала, "Польскаго вопроса" не существовало бы, или существовалъ бы онъ совсѣмъ въ другомъ видѣ. Но объ этомъ когда-нибудь послѣ; мы хотѣли только пояснить -- почему Поляковъ такъ перетревожило, до степени умственнаго помраченія -- это покушеніе несчастныхъ Гниличанъ на переходъ въ православіе! Тутъ ужъ "принципу религіозной свободы" не нашлось мѣста! Наоборотъ: когда уніаты въ предѣлахъ самой Русской имперіи возвращаются изъ безобразной, силою навязанной имъ унія въ вѣрѣ своихъ русскихъ предковъ,-- тогда Поляки тотчасъ же пускаютъ противъ Россіи въ ходъ самый этотъ отвергаемый ими "принципъ религіозной свободы", и вопятъ, трещатъ на весь міръ и на всю Россію устами римско-католическаго духовенства и его русскихъ близорукихъ клевретовъ... Благо русское общество застѣнчиво и, по неразвитости своей, пуще всего боится обвиненія въ недостаткѣ либерализма, пуще всего на свѣтѣ желаетъ слыть прогрессивнымъ,-- а потому тотчасъ же готово смутиться, спасовать предъ криками и, расшаркавшись, "либерально" предоставить русское, бывшее уніатское населеніе въ полную добычу обманной пропагандѣ ксендзовъ, при помощи экономическаго насилія польскихъ помѣщиковъ,-- пропагандѣ не религіозной, а политической, имѣющей только одну цѣль: путемъ вторичнаго совращенія въ латинство отвратить народъ отъ Россіи и совратить въ полонизмъ,-- ополячить...
   Но въ Галиціи Поляки господствуютъ: въ ихъ рукахъ судъ и администрація. Они имѣютъ возможность беззаконствовать и нахальничать надъ Русскимъ племенемъ болѣе откровенно: имъ нѣтъ надобности слишкомъ церемониться съ принципами, драпироваться въ либерализмъ, прибѣгать къ особенно-тонкимъ ухищреніяхъ. И не прибѣгаютъ. За невозможностью основать обвиненіе на прямомъ противорѣчіи закону, т. е. поставить присяжнымъ вопросъ: виновны ли подсудимые въ намѣреніи совратить такой-то приходъ въ православіе, они, уже безъ малѣйшей тонкости" это вполнѣ законное дѣйствіе подводятъ, прямо и грубо, подъ рубрику "нарушенія общественнаго спокойствія." Въ сущности же этотъ приговоръ не что иное, какъ уголовная кара за дѣяніе относящееся къ области вѣроисповѣдной, слѣдовательно дозволенное конституціей, другими словами, это -- явное посягательство ы безнравственно и можетъ принести намъ лишь реальный вредъ....
   Спрашивается: еслибъ стояли мы на высотѣ той исторической идеи, которая Петербургу представляется идеализмомъ, на "богословіи" заквашеннымъ и враждебнымъ практической мудрости,-- развѣ мы, освободивъ и призвавъ въ жизни православный Румынскій народъ, пренебрегли бы имъ до совершеннаго забвенія о его единовѣріи и его древнихъ съ нами связяхъ,-- до такого забвенія, что наша дипломатія сама, охотно, стушевывается теперь тамъ до нуля, сама себя считаетъ въ Румыніи, относительно русскаго вліянія и значенія, чуть не послѣднею спицей въ колесницѣ, и безпрекословно допустила посадить туда, на самой нашей границѣ, Гогеицоллерна!? А тамъ, между тѣмъ, возникаетъ теперь борьба между латинствомъ и православіемъ, Румыніи грозитъ опасностью унія,-- начинается глухое волненіе... Знаютъ ли даже объ этомъ наши дипломаты? Пусть прочтутъ, по крайней мѣрѣ, помѣщаемую ниже, въ этомъ же No, статью по поводу брошюры князя Бибеско...
   Спрашивается: не питай наша дипломатія общаго съ петербургскою печатью отвращенія во всякой "русской исторической идеѣ",-- развѣ отдали бы мы, посадивъ или допустивъ на румынскій престолъ Гогенцоллерна, Румыніи Добруджу и лишили бы себя сами непосредственнаго сухопутнаго сообщенія съ Болгаріей?
   Развѣ надѣлили бы Болгарское, нами образованное княжество нами же сочиненною въ Петербургѣ, радикальною конституціей? Выходитъ такъ, будто мы сами признали ее высшею формою государственнаго благоустройства,-- сами дали Нолгарамъ право превозноситься надъ нашею "ретроградностью"!! И такую именно конституцію умудрились мы навязать Болгарамъ, которая долженствовала внести всяческую фальшь въ несчастную страну и въ концѣ концовъ легально передать власть въ руки лженародныхъ и лжеславянскихъ элементовъ, движимыхъ лишь похотью подражанія "европейскому прогрессу и цивилизаціи"! Не мало и русскихъ Женевцевъ и тому подобныхъ господъ переселилось, говорятъ намъ, въ Болгарію; многіе даже заняли мѣста учителей въ народныхъ школахъ: не знаемъ, Русскій или Болгаринъ, одинъ изъ гимназическихъ учителей въ Систовѣ, прошлымъ постомъ, увлеченный идеею современнаго "прогресса", отправился, во главѣ учениковъ, на квартиру священника въ страстную пятницу, и тамъ палками заставили "попа" ѣсть баранину! Справедливости ради должны мы упомянуть впрочемъ, что учитель этотъ былъ потомъ уволенъ. Только уволенъ... Бѣдный Болгарскій народъ! Такъ, незадолго до румелійскаго переворота, приняты были на мнимонародномъ собраніи въ Софіи, во имя народа, подъ предлогомъ "отдѣленія церкви отъ государства", равныя мѣры, имѣвшія цѣлью подорвать основы православной церкви' въ народѣ. Нѣсколько лѣтъ тому назадъ, при министрѣ Цанковѣ, запрещено было духовенству содержаться на счетъ платы за требы, установленной обычаемъ въ сельскомъ болгарскомъ самоуправленіи, и содержаніе духовенства принято было на счетъ народно-государственной казны,-- а при министрѣ-президентѣ Каравеловѣ, въ подражаніе французской палатѣ депутатовъ, вычеркнута эта статья изъ бюджета, такъ что приходское духовенство лишилось всякихъ средствъ въ жизни. Это произвело не малое волненіе,-- былъ даже созванъ публичный митингъ (совсѣмъ Европа!), кажется въ Софіи, на которомъ одинъ изъ попугаевъ прогресса держалъ рѣчь такого рода, что "священники суть служители Бога, но вопросъ-де въ томъ: существуетъ ли самъ Богъ!"... Тѣмъ не менѣе духовенство намѣревалось учинить соборъ и протестовать предъ лицомъ Россіи; мы знаемъ, что въ одномъ изъ городовъ, мѣстное духовенство, опасаясь преслѣдованій со стороны властей, признавало возможнымъ устроить свое совѣщаніе лишь на дворѣ жилища одного изъ нашихъ знакомыхъ, Русскаго. Не мало получили и мы въ Москвѣ, почти одновременно съ переворотомъ, писемъ наполненныхъ жалобами духовныхъ лицъ на внутреннюю политику болгарскаго "радикальнаго" министерства. И безъ того въ Болгаріи, какъ и въ Сербскомъ королевствѣ, долгое турецкое иго во многомъ исказило духовную стройность церковнаго алемента,-- подъему котораго конечно ужъ не могла нисколько содѣйствовать болгарская и сербская интеллигенція, карикатурная копія нашей же "мнимо-либеральной" интеллигенціи, и теперь въ обѣихъ странахъ (въ Болгаріи благодаря введенной нами конституціи) обрѣтающаяся во власти. Печальное положеніе православной церкви въ королевствѣ Сербскомъ, которымъ она обязано по преимуществу Австріи (позволяющей себѣ даже мечтать о введеніи уніи), вѣдомо всѣмъ. У Болгаръ же, до ихъ освобожденія Россіей, православно-церковные интересы послужили сначала поводомъ, а потомъ, для ихъ близорукихъ интеллигентныхъ вождей, и маскою, только лишь прикрывавшею стремленія къ національному обособленію (впрочемъ, совершенно законныя сами по себѣ). Одушевленный этими стремленіями, мнимомудрый Драгамъ Данковъ пытался привести свой народъ въ унію съ латинствомъ и самъ принялъ католицизмъ, въ которомъ, къ стыду своему, пребываетъ и понынѣ, воспитываетъ въ немъ и свое семейство. "Филетизмъ" Грековъ, отождествившихъ идею православія съ идеею эллинизма, вынудилъ Болгаръ на разныя, конечно сами по себѣ предосудительныя, отступленія отъ церковныхъ каноновъ, въ силу чего произошелъ извѣстный Константинопольскій соборъ, не умиротворившій, а расколовшій православную церковь. Хотя освобожденная и возведенная на степень государства, не можетъ однако Болгарія не испытывать на судьбѣ своей церкви, парализующихъ ея духовное преуспѣяніе, послѣдствій своего неправильнаго положенія въ православно-церковномъ мірѣ, своего разобщенія съ православными церквами.
   Вотъ, еслибы жива и дѣйственна была въ русской правящей средѣ идея исторической духовной миссіи нашего отечества, такъ первою нашею настоятельною задачею, по освобожденіи Болгаріи, было бы не преподнесеніе только-что вылѣзшимъ изъ темноты пятивѣковаго турецкаго рабства (Болгарамъ "самаго послѣдняго слова" западно-европейской политической науки -- въ видѣ противнаго духовному славянскому существу конституціоннаго обмана,-- а возстановленіе церковнаго мира въ православномъ Славянствѣ, а укрѣпленіе, устроеніе и возвышеніе церковнаго элемента въ Болгаріи, оживленіе православно-церковнаго духа въ самомъ Болгарскомъ народѣ. Да и на чемъ, спрашивается, съ истинно-реальной точки зрѣнія, зиждется наша съ Балканскими народами связь? Развѣ не на единовѣріи? Поставьте въ основаніе вашей политики религіозный индифферентизмъ,-- что станетъ съ высшими "реальными", русскими политическими интересами? Какое право предъявите вы на вліяніе, и руководительство?... "Прогрессъ и цивилизацію" Австрія съумѣетъ даровать получше васъ, и ухитрится даровать такимъ образомъ, что и національное самолюбіе будетъ польщено, и славянскій интеллигентъ, надѣвъ на себя австрійско-европейскую маску, станетъ искренно увѣрять, что это и есть его "собственная физіономія!" Мы уже это и видимъ въ Сербіи. Чѣмъ же, напримѣръ, какъ не безъидейностью и фальшиво понятыми нашею близорукою дипломатіей "реальными интересами" можно объяснить совершенное ничтожество русской дипломатической дѣятельности въ Македоніи -- въ виду яростной католической пропаганды, поддерживаемой не только Римомъ, не только средствами Австрійскаго Двора, но даже и дипломатическими представителями протестантскихъ державъ: послѣдніе, въ ущербъ православію, въ которомъ справедливо усматриваютъ залогъ связи Славянскихъ племенъ съ Россіею, готовы охотно содѣйствовать даже успѣху латинства! Всякому Македонцу-Болгарину поставлена такая дилемма: или оставаясь православнымъ терпи гоненія и муки отъ Турокъ и Грековъ, или же отрекись отъ православія, стало-быть и отъ духовныхъ связей и симпатій съ Россіей, въ пользу латинства, и поступишь тогда подъ покровительство западныхъ дипломатическихъ представительствъ. А наша дипломатія, просвѣщенно игнорируя интересы православія, которые кажутся ей чуждыми "политикѣ реальныхъ интересовъ", если и не всегда назначаетъ къ Славянамъ русскими агентами иновѣрцевъ, то только и знаетъ, что наказывать русскимъ представителямъ: сидѣть тише воды -- ниже травы и не. производить фальши въ европейскомъ концертѣ...
   Реальные интересы! Въ "Новомъ Времени" были сообщены два проекта, будто бы представленные германскому канцлеру прусскимъ полковникомъ Гольцемъ по возвращеніи изъ Турціи, гдѣ со званіемъ паши онъ благоустроилъ, по рекомендаціи канцлера, султанскую армію. Въ одномъ предлагаете! неутрализовать оба пролива Чернаго мори, Дарданеллы и Босфоръ; въ другомъ -- дать Турціи задолжать европейскимъ банкирамъ еще немножко и затѣмъ, объявивъ ее несостоятельною должницей, учредить въ Константинополѣ международное смѣшанное европейское управленіе -- въ родѣ коммиссіи уже существующей въ Египтѣ... Съ точки зрѣніи "реальныхъ" интересовъ тутъ пожалуй и возражать много нечего, если подъ реальными разумѣть интересы только вещественные, дѣйствительные, а не интересы нравственнаго вліянія, обаяніи или предполагаемаго призваніи и значеніи въ будущемъ: это вѣдь, пожалуй, "идеализмъ"! Проекты Гольца, повидимому, всѣ въ интересахъ общеевропейскаго мира, противъ которыхъ и спорить-то неудобно, не обнаруживъ присутствіи въ себѣ какихъ-либо "честолюбивыхъ и властолюбивыхъ замысловъ". Но само собою разумѣется, что при осуществленіи того или другаго проекта (о чемъ, впрочемъ, нѣтъ еще кажется и рѣчи даже и въ европейской печати), значеніе и обаяніе Россіи, а съ тѣмъ вмѣстѣ и исполненіе ею своей всемірно-исторической роли -- упраздняются разомъ. Разбирайте же тутъ, чему нанесется ущербъ -- реальнымъ или нереальнымъ интересамъ!
   Одно можетъ сказать въ оправданіе цѣлаго ряда своихъ, по истинѣ чудовищныхъ ошибокъ русская дипломатія, что не она одна въ нихъ повинна, что дипломаты наши -- кость отъ костей и плоть отъ плоти всего русскаго общества, а бѣда ея лишь въ томъ, что всѣ ея промахи и грѣхи -- не домашнее только дѣло, что они виднѣе на фонѣ внѣшней политики и ощутительнѣе дли народнаго самолюбія. Почему, въ самомъ дѣлѣ, ставить дипломатамъ въ упрекъ "религіозный индифферентизмъ", когда тѣмъ же индифферентизмомъ отличаются и другія вѣдомства, и -- больно сказать -- въ извѣстной степени и спеціально оберегающее интересы религіи, наше церковное вѣдомство? Примиреніе Болгаръ съ Греками, устроеніе церкви болгарской, усиленіе въ Болгаріи религіознаго элемента (ослабленнаго въ пятивѣковомъ, не экономически, а нравственно растлѣвающемъ турецкомъ плѣну) -- ко всему атому могли бы быть подвигнуты русскіе представители на Балканскомъ полуостровѣ только лишь тогда, когда въ самомъ ихъ отечествѣ подвиглась бы на этотъ V трудъ церковь или церковное властное представительство, когда бы въ немъ самомъ била ключомъ ревность о вѣрѣ... Несомнѣнно такъ. "Русь" съ своей стороны и не перестаетъ посильно обличать отсутствіе живой дѣйственной силы въ нашемъ церковномъ оффиціальномъ строѣ, не перестаетъ раскрывать отсутствіе русской исторической идеи и неразлучнаго съ нею жизненнаго творчества -- и во всей русской оффиціальной дѣятельности на Руси. Русская интеллигенція еще не доросла своимъ самосознаніемъ до уровня тѣхъ великихъ задачъ, которыя предлежатъ Россіи и которыя, какъ бы въ зачаточномъ состоянія, кроются въ глубинахъ народнаго духа. Вотъ почему мы и утверждаемъ, что славянскій вопросъ сводится къ нашему внутреннему русскому вопросу и разрѣшается вмѣстѣ съ нимъ. Но если это такъ, то и надо бы содѣйствовать всѣми способами и путями разрѣшенію этого послѣдняго, т. е. русскаго вопроса, а не тормозить процессъ разрѣшенія тѣмъ поощреніемъ безъидейности, которымъ, во имя реализма, считаетъ нужнымъ щеголять петербургская журналистика.
   Кстати. "С.-Петербурскія Вѣдомости", какъ бы въ отвѣтъ "Руси", удостовѣряютъ, что если въ Болгаріи и повторяется знакомый намъ "болѣзненный процессъ либеральничанья", то въ Россіи онъ "уже отживаетъ". Отживаетъ, да; это вѣрно, этому нельзя не радоваться. Но чѣмъ же это "либеральничанье" замѣняется? Усвоеніемъ ли себѣ истинныхъ русскихъ національныхъ идеаловъ? Этого что-то еще мало видно... Не замѣняется ли оно поползновеніями возврата къ тому "консерватизму", который Ю. Ѳ. Самаринъ назвалъ въ свое время такъ мѣтко "революціоннымъ",-- къ такому консерватизму, который не менѣе чуждъ нашему историческому существу, какъ и шаблонный либерализмъ,-- къ усиленію власти административныхъ канцелярій и бюрократическаго деспотизма, къ укрѣпленію той полицейско-государственной опеки временъ давно минувшихъ, но многимъ, и намъ въ томъ числѣ, памятныхъ, съ точки зрѣнія которой, по выраженію K. С. Аксакова (когда-то напечатанному въ "Руси"),-- "жизнь есть бунтъ, а смерть -- порядокъ"?... Возвратиться къ нему, конечно, немыслимо, но и поползновенія не желательны.
   Дѣла болгарскія въ заминкѣ. Конференція медлитъ, мѣшкаетъ,-- конечно не по волѣ русскаго правительства, а вѣроятно потому, что для кого-нибудь промедленіе это нужно. Положеніе дѣлъ и отношенія державъ между собою еще не перемѣнились, но при переходѣ отъ теоретическаго рѣшенія къ практическому его исполненію подвергнутся, конечно, сильному колебанію, а вѣроятно и измѣненію. Новымъ факторомъ въ дѣлѣ является столь часто отрицавшееся, но несомнѣнное соглашеніе (если не союзъ) Англіи съ Турціей. Мирнаго исхода мы не чаемъ, но если не европейская война, такъ много кровавыхъ смутъ предвидится на Балканскомъ полуостровѣ!... Приходится выжидать,-- это будетъ не долго.
  

Москва, 2 ноября.

   По крайней мѣрѣ откровенно! "Всякій балканскій властитель",-- говоритъ органъ нынѣшняго англійскаго премьера, Сольсбери, газета "Standard", по поводу исключенія Болгарскаго князя изъ списковъ русской арміи,-- "который, поддерживаемый своими подданными, поможетъ разстроить виды Россіи на Константинополь, этимъ самымъ становится предметомъ участія для Англіи. Думаетъ ли кто-нибудь, что Англія отказалась отъ мысли искренняго сопротивленія Россіи въ ея желаніи распространить свое вліяніе (даже только вліяніе!!) южнѣе Дуная? Политика Англіи въ этомъ отношеніи не измѣнилась и не измѣнится. Чѣмъ болѣе Русскій Царь будетъ стараться выказывать свое неудовольствіе на Болгаръ и князя, тѣмъ открытѣе Англійскій народъ будетъ стараться показать, что потерять расположеніе Россіи значитъ пріобрѣсть расположеніе Англіи"... Но откровенныя рѣчи главнаго органа торійской партіи,-- которая, думаемъ мы, непремѣнно останется во власти потому именно, что ловко и сильно играетъ на руссофобской струнѣ, а ничего нѣтъ популярнѣе руссофобіи въ англійскомъ обществѣ и ничего нѣтъ легче, какъ распалить ее до страсти,-- эти откровенныя рѣчи не помѣшали лорду Сольсбери возвѣстить дна три тому равадъ, въ публичной рѣчи на банкетѣ въ Гялдъ-Голлѣ, оглашенной телеграфомъ по всему міру, что "затрудненія возникшія изъ-за спора объ афганской границѣ устранены и въ настоящее время между Русскимъ и Британскимъ правительствами установилось сердечное согласіе"... Можно бы спросить: "кого же здѣсь обманываютъ?"... Не насъ же въ самомъ дѣлѣ,-- хотя упорный слащавый оптимизмъ оффиціознаго органа нашей дипломатіи, французскаго "Петербургскаго Журнала" можетъ хоть кого ввести въ заблужденіе! Такъ,-- замѣтимъ кстати,-- приглашеніе англійскимъ правительствомъ русскихъ офицеровъ на маневры въ Индію, если можетъ-быть и польстило вашей дипломатіи и представилось ей удобнымъ случаемъ блесвуть предъ веѣмъ міромъ дружбою съ Англіей, не болѣе какъ одно изъ проявленій той же англійской, довольно грубой системы обмана. Какая цѣль этого приглашенія? Не та ли, чтобъ такою видимостью дружбы Россіи съ Англіей умирить умы Индусовъ и лишить ихъ всякой надежды на чаемое ими избавленіе отъ англійскаго ига съ помощью Россіи? Не та ли, чтобъ засвидѣтельствовать предъ Афганцами и всѣмъ Индійскимъ населеніемъ совершенное удовольствіе Россіи тѣмъ, что Гератъ, если не jure, то do facto, сталъ англійскою цитаделью въ такъ-называемомъ "независимомъ" Афганистанѣ? Не та ли, чтобъ обязательные въ подобныхъ случаяхъ поступки учтивости и комплименты англійскимъ войскамъ со стороны русскихъ офицеровъ преувеличить во мнѣніи индійскаго населенія, посредствомъ сотенъ мѣстныхъ англо-туземныхъ газетъ -- до значенія вовсе намъ нежеланнаго?.. Что Англіи этого бы сильно хотѣлось -- вполнѣ понятно, но содѣйствовать успѣху -такого ея хотѣнія, казалось бы, и не въ вашихъ видахъ... А между тѣмъ уже 30 лѣтъ, какъ мы имѣемъ право держать русскаго консула въ Бомбеѣ и 30 лѣтъ какъ мы этимъ правомъ не воспользовались, да не пользуемся и теперь!.. Но отъ далекой Индіи вернемся къ близкой намъ Болгаріи,-- переходъ не трудный, такъ какъ въ политической констелляціи индійско-афганскій и балканскій вопросы стоятъ совсѣмъ рядомъ и даже въ тѣсной связи между собою.
   Безспорно, самымъ выдающимся политическимъ событіемъ прошлой недѣли былъ приказъ объ исключеніи князя Александра Баттенберга изъ списковъ русской арміи (гдѣ онъ числился генералъ-лейтенантомъ) и снятіе съ "его высочества" званія шефа 13 стрѣлковаго батальона. По русскимъ военнымъ законамъ это равняется "лишенію чести". Что эта кара Александромъ Баттенбергомъ лично вполнѣ заслужена (особенно послѣ всѣхъ его рѣчей и поступковъ относительно Россіи въ послѣднее время), это не подлежитъ и сомнѣнію,-- хотя, сказать мимоходомъ, нельзя не пожалѣть о такомъ печальномъ сцѣпленіи обстоятельствъ, что въ лицѣ этого принца пришлось казнить государя, перваго государя нами же созданнаго государства и нами же Болгарамъ навязаннаго. Какъ бы ни толковали, что это исключеніе изъ списковъ русской арміи -- наше домашнее дѣло и относится лишь до нашихъ личныхъ съ княземъ счетовъ,-- невозможно отрицать величайшую политическую важность этой мѣры и ея отчасти неминуемыхъ, отчасти возможныхъ послѣдствій.
   Въ настоящее время возсѣдаютъ на Константинопольской конференціи уполномоченные отъ семи державъ, болѣе или менѣе склонные въ теоріи къ возстановленію status quo ante, но призванные, вмѣстѣ съ тѣмъ, обсуждать и предложеніе Россіи о самомъ князѣ Болгарскомъ, т. е. о смѣщеніи его съ болгарскаго (не съ румелійскаго только) престола. Всякое предложеніе можетъ быть взято назадъ или видоизмѣнено, но принятою нами теперь относительно князя мѣрою "русское предложеніе" какъ бы упраздняется: это уже действіе, дѣйствіе уже рѣшающее вопросъ, по крайней мѣрѣ для Россіи, окончательно и безповоротно. Отъ этого дѣйствія она отступиться уже не можетъ. Въ этомъ отношеніи ея роль на конференціи кончена,-- Россіи и обсуждать нечего. Еслибъ, сверхъ чаянія, князь Александръ удержался на престолѣ, то Россія все-таки не могла бы уже признавать княземъ человѣка лишеннаго ею чести. Ей пришлось бы немедленно отозвать своихъ дипломатическихъ представителей, прервать всякія съ Болгаріей сношенія. Конечно, съ такимъ своимъ положеніемъ Россія не помирится: вѣдь это значило, бы предоставить Болгарію во власть или, что все равно, въ "сферу сліянія "вамъ враждебнаго, Англіи или Австріи,-- уничтожить, до послѣдняго, всѣ выгодные дли насъ результаты тяжкой, кровавой, но въ то же время и славной войны... И такъ весь вопросъ сводится теперь къ лицу князя Александра. Не будь его, совершившаго переворотъ не только безъ спроса Россіи, но со враждебными дли Россіи умыслами, не было бы, можетъ-бытъ, теперь для насъ и особеннаго повода настаивать на возстановленіи statue quo ante и противиться нѣкоторому измѣненію Берлинскаго трактата -- ради удовлетворенія нѣкоторыхъ притязаній Греціи и Сербіи, еслибъ, въ виду единодушнаго требованія всей Европы, послѣдовало на то согласіе Турціи...
   Но какъ отнесутся теперь державы къ этому существеннѣйшему для насъ вопросу -- о князѣ Александрѣ, послѣ приказа объ исключеніи его изъ списковъ русской арміи? По мнѣнію берлинской " Національной Гаветы", въ этомъ послѣднемъ распоряженіи русскаго правительства видится какъ бы попытка "произвести давленіе на рѣшеніе конференціи ". Такая ошибочная точка зрѣнія была бы для насъ конечно не выгодна. Смѣщеніе князя Александра, еслибы даже къ такому заключенію и пришла конференція (что едвали вѣроятно), могло бы, пожалуй, въ глазахъ нѣкоторыхъ державъ принять видъ не свободнаго согласія съ мнѣніемъ Россіи, а вынужденнаго -- совершившимся уже фактомъ позорной кары, которой подвергла Россія князя... Во всякомъ случаѣ конференція поставлена теперь межь двумя альтернативами: или оставить обезславленнаго, опозореннаго князя Александра на престолѣ Княжества, т. е. пренебречь тѣмъ авторитетомъ, которымъ Россія не перестаетъ пользоваться у Славянскихъ народныхъ массъ Балканскаго полуострова и подвергнуть князя всему риску такого пренебреженія (тѣмъ болѣе опасному, что переворотъ оказывается не достигшимъ цѣли)... Или же подписать князю отставку,-- что конечно еще выше подниметъ русскій авторитетъ: станетъ очевиднымъ для всѣхъ, что безъ согласія Россія никакія перемѣны на полуостровѣ, даже при желавіи иныхъ великихъ державъ, совершаться не могутъ. Выводъ для Западной Европы вообще мало желательный!
   Тѣмъ не менѣе можно кажется предполагать, что въ настоящее время, по разнымъ соображеніямъ, Германія и Австрія не отдѣлятся отъ политики Россіи. Но единогласнаго постановленія конференціи въ вашемъ смыслѣ ожидать ни въ какомъ случаѣ нельзя -- въ виду положенія занятаго Англіей. Русскій приказъ по арміи произвелъ по всей Европѣ, по выраженію "Кёльнской Газеты", дѣйствіе подобное свисту пущеннаго ядра,-- направленнаго, по общему мнѣнію газетъ, не въ одного князя Александра, во рикошетомъ и во" Англію. Соображеніе не лишенное основаній, подтверждаемое отчасти и корреспонденціями, появившимися на прошлой недѣлѣ въ нашемъ "Правительственномъ Вѣстникѣ", что и придаетъ имъ оффиціальный характеръ. "Не можетъ быть и сомнѣнія въ томъ -- говорится въ одномъ изъ этихъ писемъ -- что "князь, пускаясь на такое предпріятіе (т. е. переворотъ), былъ увѣренъ въ поддержкѣ одной европейской державы, на помощь которой расчитываетъ и въ настоящее время". Не иную какую-либо державу, какъ именно Англію, и подразумѣваетъ здѣсь "Правительственный Вѣстникъ".
   Приведенныя нами выше слова торійской газеты свидѣтельствуютъ, какъ живо почувствовала Англія ударъ, какъ сильно возбуждено въ "ней общественное мнѣніе,-- точно будто бы уязвлена англійская національная честь! "Надо убѣдить, князя -- возглашаетъ "Standard" -- не терять духа вслѣдствіе этого новаго доказательства недоброжелательства Россіи! Онъ хорошо сдѣлаетъ, если останется за своей позиціи... и не склонитъ голову предъ сѣверною бурей, которая, надѣемся, не сломитъ его... Англійскій народъ принимаетъ теплое участіе въ судьбѣ князя Александра... единственно потому, что послѣдній пользуется повидимому довѣріемъ своихъ подданныхъ, которые, какъ и князь, показали, что желаютъ освободиться отъ русскаго "ига"... И такъ, относительно отказа Англіи въ согласіи на предложеніе Россіи мы можемъ считать себя обезпеченными...
   Что же потомъ? Прежде всего исходъ, почти несомнѣнный и давно уже напророченный: конференція разойдется не придя ни къ какому соглашенію. Затѣмъ возможно, что Султану надоѣстъ, да окажется и слишкомъ невыгоднымъ Ч ждать, и онъ, руководимый, вѣроятно, совѣтами Англіи, рѣшится дѣйствовать самъ, какъ "сюзеренъ" Болгаріи и "суверенъ" Румеліи,-- причемъ, конечно, сохранитъ, въ Болгаріи и князя Александра, въ ущербъ Россіи и ея достоинству. Но какъ же тутъ быть съ притязаніями Греціи и Сербіи? Сербія отстрочила нападеніе на Княжество до рѣшенія конференціи; если же конференція разойдется, королю Милану медлить долѣе невозможно. А въ случаѣ войны Сербовъ съ Болгарами будетъ ли смотрѣть на нее Европа сложа руки? Угрозѣ Султана, что болгарская территорія -- турецкая и что онъ вступится за нее противъ Сербовъ, нельзя придавать значенія. Можетъ ли Австрія допустить движеніе турецкихъ войскъ противъ Сербіи? Конечно нѣтъ. Да и ми вѣдь также не можемъ устранить себя совсѣмъ отъ дѣлъ Балканскаго полуострова, еслибъ дѣйствительно Турція принялась за расправу. При такомъ оборотѣ дѣлъ европейская война на Балканскомъ полуостровѣ, съ новымъ расчлененіемъ Турціи, представляется довольно возможною,-- да не этого ли и добивается Англія?...
   Мы полагаемъ однако, что событія внутри самой Болгаріи не замедлятъ съ одной стороны усложнить, а съ другой и ускорить развлеку дѣла. Какъ скоро дойдетъ до свѣдѣнія Болгарскаго народа -- не слухъ о неудовольствіи вообще русскаго правительства на князя, во гласно, на весь міръ заявленное дѣйствіе воли Русскаго Монарха, т. е. изверженіе князя Александра вонъ изъ списковъ Русской арміи, какъ недостойнаго числиться въ ея рядахъ,-- то едва ли можно и сомнѣваться въ томъ, что громадное большинство народа вскорѣ отъ него отшатнется. А чтобъ этотъ румскій приказъ по арміи не дошелъ до народнаго свѣдѣнія,-- этого нельзя и предположить, какія бы мѣры ни приняла преданная князю полиція. Слишкомъ на руку этотъ приказъ партіи "цанковистовъ",-- до ярости враждебной и князю и его клевретамъ, и партіи нынѣшняго Каравеловскаго министерства. Глава этой партіи -- старикъ Драганъ Данковъ, бывшій министромъ-президентомъ до Каравелова и имъ свергнутый, имѣлъ мужество противостать одинъ приговору экстреннаго народнаго собранія, созваннаго въ Софіи вслѣдъ за румелійскимъ переворотомъ. Когда все собраніе высказалось, съ громкими кликами и рукоплесканіями, "за соединеніе Румеліи съ Болгарскимъ княжествомъ",-- омъ съ твердостью во всеуслышаніе заявилъ, что и онъ "готовъ признать соединеніе, но лишь въ томъ случаѣ, если Россія его признаетъ". По отобраніи голосовъ, предсѣдатель собранія, Стамбуловъ (который считается дѣйствительнымъ верховодомъ и главою радикальной, Каравеловской партіи) торжественно возвѣстилъ, что "соединеніе пригнано единогласно, за исключеніемъ лишь г. Драгана Цанкова". "Да, отозвался смѣло старикъ, за исключеніемъ лишь моего голоса, обусловливаемаго согласіемъ Россіи"... Вскорѣ затѣмъ правительствомъ предположено было выслать и заточить гдѣ-нибудь Цанкова административнымъ порядкомъ, однакожъ популярность Цаикова настолько велика, что благоразумія ради это предположеніе было оставлено; тѣмъ не менѣе многіе изъ "цанковистовъ" подверглись преслѣдованію. Г. Цанковъ вовсе впрочемъ не отличается слѣпою преданностью Россіи, но онъ безспорно человѣкъ умный ш едва ли не самый разсудительный въ настоящее время во всей Болгаріи, самый способный оцѣнить настоящее положеніе дѣлъ. Онъ былъ два раза министромъ, былъ уже однажды заточенъ княземъ въ какомъ-то отдаленномъ отъ столицы городишкѣ Болгаріи, въ 1881 году, когда князь совершилъ свой знаменитый переворотъ, упразднившій было Тырновскую конституцію, а потому знаетъ князя вдоль и поперекъ, и искренно убѣжденъ въ несовмѣстимости дальнѣйшаго пребыванія Баттенберга съ благомъ Болгаріи. Партія Цанкова найдетъ, конечно, способъ распространить среди народа вѣсть о томъ, что Русскій Царь велѣлъ снять съ князя Александра русскій мундиръ и разжаловалъ его изъ Болгарскихъ князей въ прежнее званіе нѣмецкаго принца. Принцъ же этотъ никогда и прежде не пользовался ни симпатіями, ни уваженіемъ народа, и если благодаря перевороту популярность его нѣсколько возросла, то это главнымъ образомъ потому, что князь являлся какъ бы орудіемъ русской воли. Разъ этотъ ореолъ русской силы, окружавшій князя, исчезъ,-- а тутъ еще слухи о дезорганизація арміи (своимъ неопытнымъ офицерамъ ни народъ, ни солдаты не довѣряютъ), громадныя траты государственной казны съ перспективою новыхъ усиленныхъ налоговъ, разстройство торговыхъ и промышленныхъ дѣлъ, угроза войны съ Сербіей, а пожалуй и съ Турціей: власть князя Александра повисла, или не нынче-завтра повиснетъ на волоскѣ. Но такъ какъ у него все же есть партіи -- большая честь такъ-называемой "интеллигенціи", за исключеніемъ цанковистовъ,-- всѣ обязанные князю карьерой или состояніемъ, всѣ вновь испеченные изъ прапорщиковъ полковники и т. п.,-- то въ несчастной Болгаріи легко можно ожидать внутреннихъ смутъ, междоусобицъ и кровопролитія. Тогда русская временная оккупація Болгаріи окажется дѣломъ неизбѣжнымъ, будетъ призываться народомъ какъ истинное благодѣяніе и дастъ намъ возможность не только умиротворить страну, не только возстановить наши связи съ нею, но и упрочить ихъ на новыхъ лучшихъ основаніяхъ, во благу Болгаріи и пользѣ самой Россіи.
   Но дозволятъ ли эту оккупацію Турція и Англія?.... По всей вѣроятности, нѣтъ. Другаго однако же выхода изъ настоящаго невыгоднаго положенія для насъ не имѣется, если не захотимъ совсѣмъ отречься отъ нашего призванія и значенія Россіи, какъ великой Славянской державы. Возможно, что обойдемся и безъ войны,-- но во всякомъ случаѣ ее слѣдуетъ имѣть въ виду и къ ней готовиться... Тогда-то именно можетъ-быть она и минуетъ насъ.
  

Москва, 9 ноября.

   Второй актъ траги-комедіи на Балканскомъ полуостровѣ уже начался. Но этотъ актъ уже кровавый. Радуйся, русская дипломатія!
   А_в_с_т_р_і_й_с_к_і_й авангардъ во образѣ расхорохорившихся Сербовъ выступилъ на сцену дѣйствія. Даже не "ловкимъ", а топорно-грубымъ маневромъ австрійской политики,-- явныхъ для всѣхъ, кто не слѣпъ и не ищетъ обманываться, Сербы подзадорены и натравлены на подлую братоубійственную брань. Вооружившись на австрійскій счетъ, движимый, направляемый Австріей, ея вѣрный холопъ, карикатурный король Миланъ, выпустивъ нѣсколько нахально-шутовскихъ прокламацій, нотъ и наконецъ манифестъ о войнѣ, вторгся съ своимъ войскомъ (къ вѣчному позору для Сербскаго народа, даже безъ всякого, хоть бы мнимо-законнаго повода) въ неуспѣвшую приготовиться, сравнительно беззащитную теперь Болгарію. Болгары дерутся, сопротивляются, но вездѣ, конечно, оказываются слабѣе числомъ; столица Княжества, Софія -- не нынче-завтра въ рукахъ Сербовъ,-- хотя, конечно, не Софія, а Юговосточный округъ Болгаріи съ его дорогою намъ Македоніей) (которая можетъ пригодиться и Австріи) составляетъ предметъ сербскихъ вожделѣній.
   Князь Александръ Баттенбергъ, въ свою очередь вдохновляемый, руководимый Англіей (которой дипломатическій агентъ съ нимъ неразлученъ), обратился -- за помощью не въ Россіи, разумѣется, которая объявила, что она теперь, пока тамъ этотъ, ею же поставленный князь, знать и самой Болгаріи не хочетъ (но которая однакоже могла бы остановить кровопролитіе однимъ словомъ), а къ Султану, какъ къ сюзерену. Онъ просилъ: вступиться за него, Баттенберга, какъ за вѣрнаго его вассала и прислать турецкія войска для защиты болгарской территоріи, составляющей-де, въ силу Берлинскаго трактата, часть оттоманской имперской территоріи. Онъ сослался и на то постановленіе Берлинскаго трактата, которымъ Болгарія, какъ вассальная часть Оттоманской имперіи, лишена права объявлять кому-либо войну... Но къ Султану же писалъ и Сербскій король Миланъ, увѣряя, что воюя теперь Болгарію, онъ главнымъ образомъ имѣетъ въ виду не только "возстановить ", но и "упрочить" султанскія же права, оскорбленныя княземъ Александромъ и румелійскимъ переворотомъ: другими словами, мститъ за нарушеніе Болгарами Берлинскаго трактата -- новымъ его нарушеніемъ, такъ какъ границы между Сербіей и Болгаріей опредѣлены вѣдь этимъ же "священнымъ" договоромъ! Къ Султану же. чуть не ежедневно, обращается и Константинопольская конференція, величающая его какъ полноправнаго государя Болгаріи общимъ хоромъ, побуждающая его (отъ лица трехъ державъ) принять "дѣйствительныя мѣры въ возстановленію его попранныхъ въ Румеліи правъ", водворить въ ней властною рукою свой верховный авторитетъ, наказать дерзкихъ мятежниковъ посягнувшихъ на его достоинство и престижъ, утвердитъ statue quo auto, даже съ интервенціей вооруженной турецкой силы,-- подъ контролемъ однако европейской коммиссіи... Гнѣваются Изъ-за его нарушенныхъ правъ, и тутъ же ихъ нарушаютъ; гнѣваются изъ-за неуваженія къ Берлинскому трактату и тутъ же рвутъ изъ него клочки,-- гнѣваются, зачѣмъ онъ, его султанское величество не гнѣвается!.. Оглушенный, огорошенный со всѣхъ сторонъ такимъ надоѣдливымъ величаніемъ, обиліемъ почета и радѣніемъ объ его интересахъ, Султанъ запирается, совѣщается съ министрами и медлитъ,-- медлитъ отвѣтомъ, но лихорадочно спѣшитъ вооружиться. Впрочемъ посылать войска противъ Сербовъ въ защиту Болгаръ или разнимать ихъ -- онъ отказался, хорошо понимая, что Болгарія и Румелія для Турціи отрѣзанные ломти, а сюзеренская или суверенская власть безъ свободнаго права держать войска на Балканахъ -- тѣнь или звукъ пустой!..
   Можно было бы, пожалуй, какъ и дѣлаютъ нѣкоторыя газеты, вдоволь насмѣяться надъ этой взаимною потасовкою "братушекъ", уподобляя ее схваткѣ "раззадорившихся пѣтуховъ", вдоволь натѣшиться этою игрою "дѣтей въ большіе", еслибъ не лилась тутъ человѣческая кровь, да еще -- кровь братій нашихъ, нами же призванныхъ въ жизни и вскормленныхъ. Но какъ ни прискорбно такое кровопролитіе, можно бы съ нимъ и помириться, еслибъ оно отрезвило драчливыхъ и научило ихъ уму-разуму. Настоящая, серіозная сторона дѣла не собственно въ дракѣ Болгаръ и Сербовъ: и тѣ, и другіе -- не болѣе какъ маріонетки, которыя поворачиваются, вздрагиваютъ, ёрзаютъ, дерутся, приводимыя въ движеніе чужими руками, изъ-за ширмы, откуда же раздаются фальцетомъ крикливые звуки и рѣчи. Это ломаютъ кровавую комедію двѣ великія державы, почти и не прикрываемыя ширмами,-- Англія и Австрія.
   Не Англія, впрочемъ, вызвала эту братоубійственную брань; она съ самаго начала явилась защитницею князя Александра Баттенберга и того нарушенія Берлинскаго трактата, которое произведено румелійскимъ переворотомъ. Что эта защита предпринята ею вовсе не въ интересахъ Болгаріи, а во вредъ Россіи, въ надеждѣ изъять Болгаръ изъ-подъ русскаго вліянія и вообще нанести ударъ рускому обаянію среди Славянъ и на Востокѣ, этого,-- къ чести ей будь сказано,-- она даже и не скрываетъ; она остается себѣ вѣрна и на Константинопольской конференціи, парализуя до совершеннаго безсилія "дружныя" усилія трехъ великихъ континентальныхъ державъ, направленныя къ возстановленію status quo ante. Объ единодушіи Австріи, Германіи и Россіи не перестаетъ свидѣтельствовать печатный органъ русской дипломатіи. На единодушіе этихъ трехъ державъ "Journal de St.-Pétersbourg" продолжаетъ о сю-пору возлагать твердыя упованія.... Какихъ же это образомъ выходитъ такъ, что одна изъ державъ вмѣстѣ съ остальными двумя протестуя противъ нарушенія Берлинскаго трактата и провозглашая его неприкосновенность, въ то же самое время сама, руками Сербіи и своими даже щедротами, производитъ теперь новое его нарушеніе? Не исповѣдуютъ ли всѣ три участницы Трехъ-Державнаго Союза непреложность султанскихъ верховныхъ правъ на Болгарію,-- такую непреложность, что у Султана отрицается право даже поступиться небольшою ихъ частью, признавъ фактъ соединенія Румеліи съ Болгаріей?! А между тѣмъ одна изъ соучастницъ, Австрія, одновременно, самымъ безцеремоннымъ образомъ посягаетъ на превознесенный принципъ султанскаго верховенства, вооруживъ и двинувъ въ вассальныя владѣнія Султана сербскую армію! "Россія, Австрія и Германія -- сообщаютъ вамъ оффиціально,-- выбиваются изъ силъ, чтобы доставить Балканскому полуострову умиротвореніе и предупредить кровопролитіе.... И вотъ Австрія, одна изъ трехъ, приводитъ всѣ эти совокупныя усилія къ нулю, возжигая пламя войны и вызывая пролитіе крови! Да, не на кого другаго, какъ на Австро-Венгерское правительство должна пасть вся эта кровь, обагряющая нынѣ Болгарію. Благодаря Австріи, ей одной, конференція лишилась теперь всякого смысла, и "единодушіе" трехъ державъ вынуждено ретироваться съ комическимъ срамомъ, въ нелестномъ сознаніи своего безсилія.
   Но что же это однако за путаница и безсмыслица, и какимъ образомъ можетъ быть рѣчь о "тройственномъ единодушіи -- при явномъ предательствѣ одного изъ трехъ членовъ Союза? Или только для остальныхъ двухъ членовъ оно не явно? На вопросъ: кого здѣсь обманываютъ? умѣстно было бы, кажется, отвѣтить: сами себя обманываютъ! Трудно однакоже допустить, чтобъ Германія склонна была къ самообману, иди чтобъ Австро-Венгрія отважилась на такую открытую двойную игру (которая вѣдь въ концѣ концовъ можетъ-быть сопряжена съ рискомъ) -- не заручась одобреніемъ или соизволеніемъ этой своей могущественной ближайшей союзницы...
   Для сужденія же о прозорливости русской дипломатіи мы не имѣемъ никакихъ данныхъ, кромѣ издающагося на счетъ русской государственной казны органа нашей дипломатіи, французскаго "Петербургскаго Журнала". Сей послѣдній, даже и послѣ начала сербо-болгарской войны, въ неудачѣ умиротворенія и предотвращенія кровопролитія, въ безуспѣшности усилій конференціи, винитъ -- только Англію, или точнѣе: лорда Сольсберя, никого болѣе! На политику англійскаго премьера направлены -- не рѣзкіе, и не ѣдкіе впрочемъ, но неизмѣнно деликатные и даже съ оттѣнкомъ грусти -- упреки нашей дипломатической газеты. Ужъ относительно-то братоубійственной рѣзни Сербовъ у Болгаръ естественнѣе было бы, казалось, попрекнуть, хоть бы и нѣжно, Австрію, но о ней "Journal de St.-Pétersbourg" ни слова!
   Какъ будто газетѣ и нашей дипломатіи неизвѣстно, хоть бы чрезъ посредство ея агентовъ въ Бѣлградѣ, что сербское правительство ни шагу ступить не властно, да и не можетъ -- безъ указаній австрійскаго министерства! Какъ будто невѣдомо имъ, что австрійскій резидентъ графъ Бевенгюллеръ, полноправный распорядитель при сербскомъ правительствѣ, неотлучно пребываетъ при королѣ Миланѣ въ качествѣ его политическаго дядьки! Какъ будто двуличная роль Австріи не явствуетъ изъ всего ея послѣдовательнаго образа дѣйствій!.. Очень можетъ быть, что принцъ Баттенбергъ,-- который, какъ теперь вполнѣ раскрыто, зналъ о румелійскомъ заговорѣ и подготовлялся къ перевороту еще за нѣсколько мѣсяцевъ,-- еще будучи на маневрахъ въ Пильзенѣ заполучилъ согласіе австрійскаго правительства; что самая поѣздка Императора въ Боснію, вслѣдъ за Бремзирскимъ свиданіемъ, не была чужда соображеніямъ, основаннымъ на близости новыхъ событій. Но это, положимъ, только догадка,-- а что не догадка, а безспорный и ничѣмъ не оправданный фактъ, такъ это -- немедленное, вслѣдъ за румедійской "революціей", совѣщаніе короля Милана съ австрійскими министрами и немедленное снабженіе Сербіи австрійскимъ банкомъ, по заявленному, даже оглашенному въ печати желанію австрійскаго правительства, милліонами денегъ для поспѣшной мобилизаціи сербской арміи! Никакой другой цѣли не имѣла эта мобилизація, какъ увеличеніе сербской территоріи, для того, чтобы чрезъ такое потворство національному честолюбію, сохранить короля Милана на шаткомъ его престолѣ,"а съ нимъ -- ненавистное народу австрійское въ Сербіи преобладаніе. Примѣру Сербіи послѣдовала и Греція. Это дѣйствіе Австріи,-- не только усложнившее румелійско-болгарскій вопросъ (безъ того не особенно и трудный для разрѣшенія), но придавшее ему опасный характеръ и ставшее центральнымъ пунктомъ всего положенія,-- это дѣйствіе предпринято и совершено австрійскимъ правительствомъ вслѣдъ за Кремзирскимъ свиданіемъ, наперекоръ Скерневицкому соглашенію!.. Кому же неизвѣстно, что когда въ заявленному Россіей твердому рѣшенію созвать европейскую конференцію и держаться (какъ было условлено въ Скерневицахъ) основаннаго на трактатѣ status quo ante, присоединилась и Германія,-- то Австрія пыталась нѣкоторое время настаивать на томъ, чтобы конференція допустила обсужденіе нѣкоторыхъ измѣненій въ трактатѣ, въ виду крайней нужды для Австріи вознаградить Сербію, такъ щедро надѣленную ею и долгами, и надеждами? Но ни Россія, ни Германія ни на какой пересмотръ Берлинскаго трактата не согласились. Какого рода переговоры шли у этихъ державъ, особенно у Германіи, съ Австріей -- это дипломатическая тайна, но догадываться можно, по результатамъ. Всѣми было замѣчено, какъ Австрія вдругъ, съ оффиціальною напускною торжественностью, перемѣнила фронтъ, заговорила предъ парламентскими делегаціями, къ ихъ великому непріятному изумленію, о дружбѣ съ Россіей и о своей личной приверженности къ status quo ante на Балканскомъ полуостровѣ! Что-жь? заставила ли развѣ Австрія Сербію прекратить вооруженіе арміи? Нѣтъ, сербская армія еще усиленнѣе стала довершать свою мобилизацію!
   Чѣмъ ревностнѣе настаивала Австрія вмѣстѣ съ Россіей и Германіей на нерушимости Берлинскаго трактата, тѣмъ усерднѣе доставлялись въ Сербію изъ Австріи разныя нужныя для войны пособія, тѣмъ старательнѣе австрійскіе оффиціозы выставляли ребромъ свою благосклонность къ королю Милану и Сербіи... Тутъ, впрочемъ, произведена была въ интересѣ Сербіи нѣкоторая подтасовка плановъ. Сначала объясняли сербскую мобилизацію потребностью "компенсаціи" въ случаѣ признанія болгарскаго возсоединенія съРумеліей; выдумали даже теорію "равновѣсія силъ" на Балканскомъ полуостровѣ (это при Австріи-то, которая, владѣя Босніей и Герцеговиной, всѣхъ ихъ перевѣшиваетъ!). Откуда же взять эту компенсацію? "Стара Сербія!" вотъ былъ сначала лозунгъ короля Милана, одушевившій всѣхъ легковѣрныхъ сербскихъ націоналовъ. Но "Стара Сербія" принадлежитъ еще Туркамъ, которые бы безъ боя ее не уступили, а вызывать Турцію на войну -- этого именно и не хотѣла допустить конференція. Въ газетахъ заговорили о возможности и удобствѣ дать Сербіи вознагражденіе изъ оккупированной Австрійцами Босніи: такое соображеніе Австрію крайне перепугало, и она подставила Сербамъ иную, очевидно болѣе достижимую цѣль: поживиться болгарскими землями, именно Трискимъ округомъ....
   Спрашивается: какимъ же образомъ могла русская дипломатія настаивать на созывѣ конференціи и затѣмъ расчитывать на ея успѣхъ -- въ виду сербской арміи подъ ружьемъ, постоянно разжигаемой своимъ правительствомъ и готовой немедленно перейти къ дѣлу? Какой смыслъ могла имѣть эта конференція безъ демобилизаціи сербской арміи,-- чего Австріи такъ легко было бы достигнуть, еслибъ она этого серіозно захотѣла и настояли бы на этомъ остальныя великія континентальныя державы? Возможно ли было расчитывать на искренность участія Австріи въ конференціи, когда успѣхъ пресловутыхъ единодушныхъ усилій Россіи, Германіи и Австріи къ возстановленію безусловнаго status quo, даже безъ личной уніи Румеліи и Болгаріи" -- не могъ быть для Австріи желателенъ, ибо ставилъ Австрію въ фальшивое положеніе относительно Сербіи, грозилъ Милану потерей престола, а Австріи потерей вліянія?? Можно было бы подумать, что русскіе дипломаты даже не читали ни рѣчей, ни существенныхъ оговорокъ къ рѣчамъ графа Кальноки, которыя онъ дѣлалъ предъ делегаціями, о томъ, что Австрія не можетъ-де не сочувствовать доблестнымъ національнымъ сербскимъ стремленіямъ; что всячески совѣтуя Сербамъ отложить пока свои надежды, Австрія однакожь не можетъ усиленно этого требовать, такъ какъ вѣдь король Миланъ независимый государь, а Австрія-де привыкла уважать чужія права!... Но именно отъ этихъ всѣхъ рѣчей и изреченій австрійскаго министра "Journal de St.Pétersbourg", компрометтируя русскую дипломатію, и приходилъ въ восторгъ! Всего однакожь диковиннѣе было возвѣщенное графомъ Кальноки, добытое якобы великими усиліями австрійской дипломатіи, согласіе короля Милана пріостановить начатіе военныхъ дѣйствій до окончанія совѣщаній Константинопольской конференціи!.... "я-де благоволю пождать немного, пока вы тамъ спорите; ну, столковывайтесь скорѣе, не то..." И подъ такою угрозою королька Милана изволила совѣщаться вся Европа, съ "тремя великими единодушными державами" вкупѣ!
   Развѣ не естественно было тогда же русской дипломатіи, особенно въ виду давно обнаружившагося противодѣйствія Англіи, задать себѣ вопросъ: возможно ли арміи, стоящей подъ ружьемъ, пребывать спокойно въ такомъ положеніи, лицомъ къ лицу съ врагомъ, неопредѣленно-долгій срокъ, бездѣйствуя, терпя сырость и холодъ, при начинающейся зимѣ,-- пока дипломаты совѣщаются?
   Еслибъ кто не зналъ безусловнаго прямодушія русской политики, тотъ, пожалуй, имѣлъ бы право предположить, что шансъ вторженія Сербіи въ Болгарію, шансъ братоубійственной рѣзни былъ нами впередъ предвидѣнъ и впередъ допущенъ; можетъ-быть даже заранѣе оговоренъ и уступленъ во взаимныхъ съ Австріею дипломатическихъ совѣтахъ... Иначе было бы трудно и объяснить, почему "Journal de St.-Pétersbourg" возлагаетъ вину за братоубійственную рѣзню -- не на Австрію, а на Англію, которая-де воспрепятствовала успѣху конференціи,-- какъ будто не ясно какъ день, что именно успѣхъ скомпрометтировалъ бы положеніе Австріи въ Сербіи, лишивъ послѣднюю всякаго вознагражденія за мобилизацію и обманутыя надежды, слѣдовательно былъ Австріи не желателенъ, слѣдовательно и состояться не могъ...
   Не доказывала ли "Русь", еще-мѣсяцъ тому назадъ, необходимость для русской дипломатіи потребовать рѣшительнаго отъ Австріи объясненія -- ея двусмысленной политической игры, столь оскорбительной для Русской державы, искренней участницы Трехъ-Императорскаго Союза, игры заранѣе обрекавшей конференцію на безплодность? Не предлагали ли мы пригрозить королю Милану отозваніемъ русскаго представителя и гнѣвнымъ протестомъ Россіи (что впрочемъ и теперь прилично было бы сдѣлать) противъ братоубійственной брани? Не предсказывалось ли въ "Руси", что видя Австрію завязшею въ фальшивомъ относительно Сербіи положеніи, мы сами же озаботимся о томъ, какъ бы дать ей выкарабкаться съ честью изъ собственныхъ сѣтей, въ коихъ она запуталась,-- какъ бы помочь ей рѣшить задачу: удовлетворить Сербію и сохранить "дружбу и довѣріе Россіи"?!
   Что же будетъ теперь?
   За спиною воюющихъ съ одной стороны Австрія, съ другой Англія. Австрія и Англія не въ ссорѣ, и надо полагать, что онѣ стакнутся между собою въ интересѣ своихъ кліентовъ, да вѣроятно уже и стакнулись давно. Послѣднее извѣстіе гласитъ, что Турція не намѣрена посылать своихъ войскъ противъ Сербіи. Это рѣшеніе вѣроятно подсказано ей Англіей, дабы избѣжать усложненія. Сербы завоюютъ Трискій Округъ, и такъ какъ сохраненіе его за Сербіей необходимо для сохраненія австрійскаго престижа, то европейская дипломатія, можетъ-быть не исключая и русской (дай Богъ ошибиться!), съ этимъ примирится, заставитъ примириться и Султана. При этомъ тѣ изъ нашихъ газетъ, которыя такъ развязно пишутъ противъ "политики идей и чувствъ" и за политику "реальныхъ интересовъ", станутъ утверждать, что такое кровавое ограбленіе Болгаріи полезно для наказанія "болгарскихъ братушекъ". Мы готовы, пожалуй, допустить этотъ ихъ резонъ, хотя наказанія заслуживаетъ не преданный Россіи Болгарскій народъ, а его недостойные правители, нами же впрочемъ навязанные. Но какой же резонъ награждать Сербовъ, заслуживающихъ наказанія, конечно, не меньшаго? Король Миланъ не уступаетъ Баттенбергу, а даже превосходитъ его своими добродѣтелями; онъ также облагодѣтельствованъ Россіей, ибо Царское слово остановило турецкія полчища послѣ Дьюниша,-- также, если не пуще, отличается неблагодарностью и грубою враждою къ Россіи. Оба, конечно, недостойны занимать своихъ престоловъ, но выгонять, такъ выгонять обоихъ. О вторженіи въ Болгарію Сербы (да и Австрія), конечно, не смѣли бы никогда и помыслить, если бы Россія не отняла отъ Болгарскаго народа своего покровительства...
   Единственное основаніе къ награжденію Сербовъ болгарскими землями заключается въ томъ, что этого желается Австріи, съ коей Россія связалась узами дружбы... Но и Англія не покинетъ своего питомца! Разъ Сербіи дана впередъ "компенсація" за несостоявшуюся еще прибыль Болгаріи, т. е. за недопускаемое "тремя державами" объединеніе Румеліи и Княжества, на какомъ же справедливомъ основаніи будетъ это объединеніе отрицаться въ принципѣ?
   Да и не противорѣчитъ развѣ увеличеніе Сербіи на счетъ болгарскихъ земель принципу status quo ante?! Въ сербско-австрійскомъ завоеваніи лежитъ залогъ и болгарскаго объединенія, тѣмъ болѣе, что Турція сама по себѣ, кажется, вполнѣ готова признать и то и другое. Австрія уже признала его въ сущности -- допустивъ сербскую компенсацію. Соображеніе, что такое признаніе побудитъ прочія Балканскія государства выступить съ своими требованіями -- едва ли основательно: дѣло такъ ловко обставилось, что и Греціи, и Черногоріи, выступая, пришлось бы имѣть дѣло съ Турціей и всѣми ея громадными мобилизованными полчищами,-- опасность, которой, благодаря Англіи и Австріи, умѣли избѣжать и Сербія и Болгарія...
   Что же дѣлать Россіи? Насъ обвиняютъ въ томъ, будто мы желаемъ для нея войны. Напрасно. Да и съ кѣмъ же ей воевать? И изъ-за чего? Изъ-за логическихъ результатовъ своего союза съ Австріей и своихъ собственныхъ дипломатическихъ маневровъ? Если результаты будутъ именно таковы, какъ ми гадаемъ, то они, безъ сомнѣнія, для насъ печальны. Но мы благословимъ и ихъ, если только Россія возвратитъ себѣ полную свободу дѣйствій! Желательно было бы однакожь, чтобъ уже теперь, сейчасъ, Россія отказалась отъ неблаговиднаго участія въ конференціи, отозвала своего резидента изъ Сербіи и распознала наконецъ -- во что обходятся ей "узы дружбы" вообще и въ частности "сердечное согласіе" съ Австріей, установленныя Скерневицами и Кремзиромъ... Мы только послужили безславно австрійскимъ интересамъ, поступились своими выгодами и достоинствомъ -- ad majorem Austriae gloriam.
  

Москва, 16 ноября.

   Честь и слава нашимъ офицерамъ, создавшимъ и воспитавшимъ болгарское войско! Честь и слава ихъ достойнымъ ученикамъ! Болгарія можетъ гордиться своими солдатами и во-очію убѣдиться, какъ неизмѣримо велики, какъ существенны благодѣянія, оказанныя ей тою русскою опекой, на которую такъ безсмысленно возставала завистливая и властолюбивая часть ихъ "интеллигенціи". Въ первый разъ въ бою, Болгары не только мужественно выдержали испытаніе, но несмотря на численное превосходство врага, который, кромѣ того, обладаетъ и сильною артиллеріей, разбили Сербовъ на голову, вытѣснили изо всѣхъ занятыхъ ими позицій, прогнали за предѣлы болгарской земли! Разбойническое вторженіе Сербіи, король Миланъ съ его хвастливыми, нахальными прокламаціями, съ его лживыми похвальбами, и сама Австрія въ лицѣ своего, съ своею нѣжною о немъ заботливостью, съ своими дальновидными на него упованіями и съ своимъ мастерствомъ въ интригѣ -- покрылись позоромъ! Блестящее преимущество боевыхъ качествъ на сторонѣ болгарскаго войска объясняется именно русскою дрессировкой и русскою дисциплиной, но также, разумѣется и добрыми природными качествами Болгарскаго племени о чемъ свидѣтельствовали намъ не разъ наши офицеры. "Совсѣмъ русское войско" -- говорили они (а большей похвалы и быть не можетъ); "и команда русская, и пѣсни солдатскія русскія, и выправка русская, и духъ тотъ же, что и у нашихъ!" Въ этомъ и разгадка успѣха, столь удивившая и Австрію, и всю Европу. Желательно, чтобы Болгарія не отступала отъ заложенныхъ въ ея арміи русскихъ основъ, но бережно охраняла ихъ, какъ могущественную воинскую традицію. Скажемъ кстати, что отзывая русскихъ офицеровъ, относительно русскихъ унтеръ-офицеровъ и даже фельдфебелей не сдѣлали никакого распоряженія: они остались въ рядахъ... А каждому, даже и не военному извѣстно, что значатъ "ундера" для нижнихъ чиновъ въ сраженіи,-- какая это сила!
   Но не для братоубійственной рѣзни готовили наши доблестные офицеры болгарское войско! Наконецъ-то,-- и кажется только ужь послѣ рѣшительныхъ болгарскихъ побѣдъ (почему же не ранѣе, не тотчасъ послѣ вторженія?),-- надоумились державы, по иниціативѣ Россіи, "сдѣлать представленіе" Сербіи о превращеніи кровопролитія,-- за что и Миланъ и Австрія съ радостью теперь ухватились, чтобъ спасти Сербію отъ пущаго погрома и срама. Очень можетъ быть, что именно, "единодушія ради", уважая затруднительное положеніе Австріи, державы и воздерживались до сихъ поръ отъ рѣшительнаго шага,-- пока онъ не пришелся ей совсѣмъ На руку. Какъ ни смущена была Австрія первыми неудачами своего авангарда, т. е. сербскихъ войскъ, да сверхъ того и всеобщимъ въ Европѣ чувствомъ омерзенія, вызваннымъ походомъ Милана въ Болгарію, но все же она не переставала надѣяться, что въ концѣ концовъ удастся Сербскому королю создать какой-нибудь "совершившійся фактъ" въ видѣ хоть ^аленькаго завоеванія. Одновременно съ тѣмъ, столь торжествующее въ началѣ нахальство австрійскихъ оффиціозовъ сбавило тонъ, стало даже оправдываться, будто Миланъ дѣйствовалъ совсѣмъ вопреки австрійскимъ предостереженіямъ! Никто этому конечно и не повѣрилъ, но дипломатія даже и съ такими завѣдомо лживыми извиненіями всегда признаетъ нужнымъ считаться. Хотя Австрія и вьется ужомъ въ узахъ русской и германской дружбы и то-и-дѣло выскальзываетъ, однакоже, тѣмъ не менѣе, "единодушіе трехъ великихъ восточныхъ державъ" провозглашается и по прежнему, какъ ни въ чемъ не бывало, непреложнымъ ручательствомъ дипломатическаго упованія на всеобщій миръ, благоденствіе и тишину!..
   Въ газетахъ уже сообщаютъ о томъ, что королю Милану предстоитъ отреченіе отъ престола, вольное или вынужденное: это вполнѣ возможно, но что еще болѣе чѣмъ возможно и вполнѣ вѣроятно, это,-- при первой въ Бѣлградѣ революціи,-- занятіе самой Сербіи австро-венгерскимъ войскомъ. Выдержитъ ли такую новую пробу русская дружба -- это другой вопросъ.
   ' Конференція по вопросу о Восточной Румеліи все еще собирается разойтись: "единогласное" рѣшеніе все еще пока не подписано англійскимъ уполномоченнымъ за неполученіемъ инструкцій. Сильно подвинула ее къ концу выраженная княземъ Александромъ Султану готовность подчиниться возстановленію status quo ante и вызвать изъ Румеліи болгарскія войска. Онъ и вызвалъ ихъ, и не только болгарскія, но и румелійскія, которыя теперь и сражаются вмѣстѣ, подъ общимъ болгарскимъ знаменемъ; но Порта тѣмъ не менѣе была, какъ кажется, очень польщена изъявленіемъ "такихъ почтительныхъ чувствъ", и согласно съ конференціей, порѣшила на томъ, что Султанъ отправитъ въ Румелію своего чрезвычайнаго коммиссара для временнаго управленія ею, пока смѣшанная европейская коммиссія не пересмотритъ и не передѣлаетъ румелійскаго органическаго статута; затѣмъ Султану предоставляется самому назначить въ Румелію генералъ-губернатора. Однакожь Англія затягиваетъ, какъ ми сказали, исполненіе этой революціи, да по послѣднимъ телеграммамъ и самъ князь Александръ обратился къ Портѣ и державамъ съ просьбою: отложить присылку турецкаго коммиссара въ Румелію до окончательнаго заключенія удовлетворительнаго для Болгаръ мира, такъ какъ появленіе въ Филиппополѣ уполномоченнаго Порты въ настоящую минуту могло бы среди возбужденныхъ войною Болгаръ вызвать разные безпорядки. Нельзя не признать, что возраженія его не лишены основанія, и что вообще ореолъ "побѣдителя" нѣсколько укрѣпляетъ его положеніе, такъ что константинопольской конференціи еще рано хвалиться достигнутымъ результатомъ...

-----

   Мы освѣдомились, что М. Г. Черняевъ, вслѣдъ за объявленіемъ Сербіей войны, отослалъ назадъ Сербскому королю Милану полученный отъ него въ 1876 г. орденъ Такова 1-ой степени. Въ письмѣ своемъ къ королю бывшій вождь сербской арміи просто и вѣжливо объясняетъ, что если чувство славянскаго братолюбія подвигло его въ 1876 г. принять дѣятельное участіе въ войнѣ Сербовъ съ Турками, то это же самое чувство побуждаетъ его въ настоящую пору отказаться отъ сербской почести, такъ какъ его величество изволитъ начинать нынѣ братоубійственную войну съ Болгарами, изъ числа коихъ въ упомянутомъ году болѣе тысячи человѣкъ дрались въ рядахъ Сербовъ и подъ сербскимъ знаменемъ противу общаго врага Славянства... Вѣроятно, примѣру генерала Черняева послѣдуютъ и многіе Русскіе украшенные девять лѣтъ назадъ тѣмъ же орденомъ. Такое гласное заявленіе порицанія Сербіи со стороны русскаго общества необходимо въ настоящее время для вразумленія Сербскаго народа и конечно не останется вовсе безъ благахъ послѣдствій.

-----

   Два слова по адресу "Новаго Времени", гдѣ кто-то, весьма беззаботно по части правды и логики, выступилъ противъ насъ со статьею "Славянская идея". Спорить съ этими господами -- трудъ неблагодарный. Не понимая или не умѣя понять своего противника, навязывая ему мнѣнія и выраженія, которыхъ онъ никогда нигдѣ не высказывалъ, съ другой стороны подхватывая его же собственную мысль, они съ кривомъ и трескомъ побѣдоносно бьютъ этою же мыслью ими самими изобрѣтенныя нелѣпости и самодовольно, руки фертомъ, торжествуютъ пораженіе своего оппонента! Мы бы и не обратили вниманія на эту новую выходку "Новаго Времени" противъ "Руси", еслибъ разныя слова, поставленныя въ кавычкахъ, не представляли для читателей видъ какъ бы подлинныхъ цитатъ изъ нашихъ статей, и еслибъ въ упомянутомъ произведеніи не слышалось намъ вообще -- современнаго петербургскаго вѣянія.
   "Недавно -- говоритъ публицистъ почтенной петербургской газеты -- И. С. Аксаковъ очень рѣзко противопоставлялъ "дешевой" мудрости и прозаическимъ интересамъ въ политикѣ возвышенную идею славянской взаимности, славянскаго "единомыслія"... Какъ жестоко отвѣтили событія почтенному публицисту взаимности!.. "Явился отвѣтъ, написанный кровью и позоромъ..." "Будетъ ли и теперь И. С. Аксаковъ упрекать Россію, что она не захотѣла связать свою свободу дерзкими чрѣшеніями болгарскихъ правителей?.. Надо имѣть необыкновенную остроту славянскаго чувства, чтобы при такой картинѣ не смутиться за славянскую "взаимность" и т. д. и т. д.
   Да когда же И. С. Аксаковъ говорилъ о "славянской взаимностии и "славянскомъ единомысліи"? Именно отсутствіемъ этого "единомыслія" и отличались, въ несчастію, съ начала своей исторіи, всѣ Славянскія племена. "Славянская слога" вошла въ пословицу, стала общимъ, до пошлости затасканнымъ мѣстомъ. Это неизвѣстно развѣ только автору упомянутой статейки. Недостатокъ взаимности и единомыслія между Славянами былъ и пребываетъ причиною паденія Славянскихъ государствъ и порабощенія Славянъ иноплеменниками. Потому-то именно и взывали лучшіе люди среди Славянъ о необходимости "взаимности и единомыслія", какъ надежнѣйшаго средства для борьбы съ общимъ врагомъ, что таковыхъ внутреннихъ условій силы у нихъ не имѣется! А борзый авторъ статьи, услыхавъ когда-нибудь случайно это выраженіе, счелъ его не за увѣщаніе по поводу славянскаго раздора, а за самовосхваленіе!.. Пояснимъ, впрочемъ, нашему противнику, что такъ какъ изъ всѣхъ Славянскихъ государствъ одной Россіи судилъ Богъ сплотиться внутри себя крѣпко воедино и стать наконецъ великою мощною Славянскою державою, и такъ какъ не обрѣсти прочимъ разрозненнымъ Славянскимъ племенамъ внутри себя самихъ и между собою никакой общей почвы для соединенія, никакого высшаго объединяющаго, всѣ мелкіе племенные эгоизмы примиряющаго и поглощающаго начала, то вѣрный инстинктъ народныхъ массъ и влечетъ ихъ неудержимо къ Россіи, къ единомыслію и взаимности съ нею. "Народныя массы" (не говоримъ объ "интеллигенціи", сбитой съ толку отчасти примѣромъ русской же. эападничествующей интеллигенціи) и у Болгаръ, и у Сербовъ, да даже отчасти и у иновѣрныхъ Славянъ, чуютъ сердцемъ, понимаютъ и здравымъ умомъ, что только о Россіи можетъ стоять и жить всякая славянская индивидуальность въ остальной Европѣ, что Россія одна, созидая себя, зиждетъ и міръ православно-славянскій.
   Велика сила притяженія, которою обладаетъ Россія у всѣхъ Славянскихъ народовъ,-- и этой-то силою притяженія слѣдуетъ Россіи пользоваться, слѣдуетъ Россіи ее вѣдать, и знать, а не игнорировать, не пренебрегать ею легкомысленно, какъ повидимому хотѣлось бы рыцарямъ "политики реальныхъ интересовъ". Недавно и "Московскія Вѣдомости", которыя конечно не могутъ быть заподозрѣны въ какой-либо славянской сантиментальности, справедливо замѣтили, что иностранныя державы "сомнѣваются въ симпатіяхъ и антипатіяхъ Славянскихъ народностей и не могутъ довѣряться ни расположенію Сербовъ къ Австріи, ни антипатіи Болгаръ къ Россіи. И то и другое чувство, какъ видятъ теперь въ Берлинѣ, возникли случайно и не могутъ корениться въ національномъ характерѣ... Въ толпу народа эти симпатіи и антипатіи не проникли... Значитъ сила все-таки въ Россіи, отъ которой должно зависѣть будущее Балканскаго полуострова и славянскихъ народностей". Но "антипатіи и симпатіи", но "чувства" -- это именно то, что и приводитъ въ содраганіе петербургскихъ политиковъ! "Славянскія чувства" и служатъ главнымъ предметомъ издѣвательства для автора разбираемой нами статьи. "Политика реальныхъ интересовъ",-- поучаетъ онъ насъ,-- гораздо тире политики славянскихъ чувствъ!" Простодушный публицистъ и не подозрѣваетъ, что чувства народовъ, ихъ симпатіи и антипатіи -- реальныя силы даже и въ политикѣ!
   Какая же безсмыслица въ словахъ, будто новѣйшая распря короля Милана съ княземъ Александромъ написала "кровавый и позорный отвѣтъ" нашимъ возглашеніямъ о "славянскомъ единомысліи"! Мы не только никогда не отрицали возможности этой распри, но всегда ее предвидѣли, такъ какъ Сербія (зачинщица, напавшая сторона) или точнѣе сербскія власти дѣйствуютъ даже не сами по себѣ, а подъ давленіемъ (и не со вчерашняго дня) своей ближайшей могущественной сосѣдки, Австріи. Но мы указывали вмѣстѣ съ тѣмъ и на то, что включила Сербію въ сферу австрійскаго вліянія не иная чья, а русская же, чуждающаяся чувствъ, мнимо-реальная политика. Именно въ предвидѣніи этой распри мы и выражали мнѣніе о необходимости для Россіи настаивать предъ Австріей на демобилизаціи сербской арміи, на превращеніи австрійскихъ подстрекательствъ, и предъявить свое рѣшительное veto сербскимъ властямъ, которое, еслибъ даже и не остановило ихъ въ первую минуту, все-таки имѣло бы огромное нравственное дѣйствіе на народъ, да и насъ бы явило въ подобающемъ нравственномъ свѣтѣ... Что Россія этого не сдѣлала -- было, кажется намъ, печальною ошибкою, а можетъ-быть и уступкой^ мудрости петербургскихъ политиковъ-реалистовъ, одного пошиба съ политиками "Новаго Времени" и "С.-Петербургскихъ Вѣдомостей". Впрочемъ, въ "Новомъ Времени" передовыя статьи не рѣдко совсѣмъ противорѣчатъ измышленіямъ нашего настоящаго оппонента...
   Не меньше безсмысленно утвержденіе, что мы предлагали Россіи "связать свою свободу дерзкими рѣшеніями болгарскихъ правителей". Напротивъ: мы именно высказали желаніе, чтобъ Россія, устраняя отъ дѣлъ правителей, не устраняла сама себя отъ Болгаріи, отъ своей надъ нею власти, и взяла дѣло въ свои руки, сохраняя за собою свободу дѣйствій, а не подчиняя ее рѣшенію европейскаго, намъ чуть де сплошь втайнѣ враждебнаго ареопага. Публицистъ "Новаго Времени" словно будто торжествуетъ по поводу результатовъ достигнутыхъ доселѣ русскою политикою; да и вообще, судя по газетамъ, въ Петербургѣ съ какою-то злорадною вѣтренностью, ради наказанія "какихъ-то тамъ Славянъ и братушекъ", готовы разрушать то, что лѣтъ семь-восемь назадъ созидалось рѣками русской крови, и чуть ли не ликуютъ, что въ Болгаріи хозяйничаемъ теперь не мы, а Англичане, Австрійцы, Турки!... Это называется: "замѣною политики чувствъ политикою реальныхъ интересовъ".... Мы же позволяемъ себѣ не торжествовать пока, по поводу результатовъ добытыхъ русскою дипломатіей,-- не раздѣлять петербургскаго ликованія и злорадства, и не восхищаться образцами столь восхваляемой' "реальной" политики.
   Ни къ какимъ новымъ жертвамъ въ пользу Славянъ мы не призываемъ,-- но жертвовать Славянами Англичанамъ и Нѣмцамъ -- это и безнравственно, и нашимъ реальнымъ интересамъ противно. Политика реальныхъ интересовъ для Россіи только тогда можетъ назваться истинною разумною политикою, когда она имѣетъ въ своемъ основаніи славянскую идею (которая есть въ сущности русская идея), когда она принимаетъ въ расчетъ и чувства народовъ, ихъ симпатіи, ихъ нравственное тяготѣніе къ Россіи, и тѣ нравственныя обязанности, которыя налагаются на Россію ея историческимъ призваніемъ и ниспосланною, ей силою притяженія. У Россіи нѣтъ сколько-нибудь искреннихъ друзей между державами Западной Европы; русскія границы съ Запада почти совсѣмъ открыты. Наши естественные и единственные союзники, къ тому же прилегающіе отчасти и къ нашимъ границамъ -- Славяне. Что расчетливѣе,-- не говоря уже о томъ что нравственнѣе: притягивать ли намъ Славянъ къ себѣ или, какъ совѣтуютъ въ Петербургѣ, плевать на нихъ? создавать ли намъ изъ нихъ себѣ союзниковъ (что такъ легко и просто, стоитъ только не заглушать естественность симпатій, не пренебрегать и "политикою чувствъ") или же враговъ? И разумна ли та политика, которая, во имя "реальныхъ интересовъ", отдала Славянъ Босніи, Герцеговины, Сербіи -- Австріи? Но именно съ той же точки зрѣнія' русскихъ реальныхъ интересовъ мы и не усматриваемъ никакой особенной пользы для Россіи въ томъ, что такъ легко и добровольно, даже безъ всякой борьбы, уступили мы позицію добытую тяжкою кровавою войною 1877-78 годовъ, и которую вѣдь все-таки придется добывать снова,-- хотя публицистъ "Новаго Времени" и причисляетъ удержаніе нами этой позиціи ("Русь" вѣдь ни на какомъ другомъ "предпріятіи" и не настаивала) къ, предпріятіямъ для насъ безполезнымъ" и способнымъ "въ концѣ концовъ ослабить наши силы"!.. Думаемъ однакожь, что смѣлая я рѣшительная политика, основанная на сознаніи славянскаго значенія и призванія Россіи и могущества славянскихъ къ намъ симпатій, всего вѣрнѣе послужила бы истинно-реальнымъ нашимъ интересамъ, да и вообще въ гораздо меньшей степени способна подвергнуть русскія силы риску напрасной растраты, чѣмъ такъ-называемая реальная политика отвергающая значеніе исторической идеи и силу народны на принципъ религіозной свободы,-- основной, казалось бы, принципъ "правового порядка", которымъ такъ превозносится Австрія предъ Россіей!...
   Всѣ четверо обвиняемыхъ приговорены къ тюремному заключенію: Наумовичъ на 8, Площанскій на 5, Шпундеръ и Залусскій на 3 мѣсяца, съ лишеніемъ пищи въ теченіи одного дня чрезъ каждыя двѣ недѣли. Этотъ видъ истязанія также характеристичная черта австрійскаго уголовнаго кодекса. Существовало у насъ, до изданія Уголовнаго Уложенія, заключеніе на хлѣбѣ и водѣ, которое сопричислено было, и вполнѣ основательно, къ разряду тѣлесныхъ наказаній; оно было отмѣнено даже прежде уничтоженія послѣднихъ. Но все же оно не было полнымъ лишеніемъ пищи. Австрійская же "культура" просто-на-просто повелѣваетъ морить голодомъ! И никого въ Европѣ это не оскорбляетъ, и наши мнимо-либералы, которые трепещутъ отъ благороднаго негодованія, зачѣмъ у крестьянскаго самоуправленія только ограничено, а не отнято, хотя бы и противъ воли самихъ крестьянъ, право наказанія розгами, не пикнутъ ни слова противъ распорядковъ по истинѣ варварскихъ, если только они чинятся гдѣ-нибудь за границей, въ державѣ числящейся въ разрядѣ "культурныхъ" и "конституціонныхъ"!
   Всѣ остальные подсудимые оправданы и выпущены изъ тюрьмы, но кто и что вознаградитъ ихъ за семь мѣсяцевъ заключенія и ужасной нравственной пытки? Кто помѣшаетъ польскимъ и мадьярскимъ прокурорамъ снова начать уголовное преслѣдованіе противъ ненавистныхъ имъ лицъ русскаго происхожденія, снова ввергать ихъ въ тюрьму, хотя бы и съ вѣрною перспективою, что судъ въ концѣ-концовъ непремѣнно вынужденъ будетъ прижать прокурорское обвиненіе неправильнымъ и возвратить имъ свободу?... Лишній разъ помучить -- и то утѣшительно для патріотической ненависти польско-мадьярскихъ фанатиковъ. Вѣдь только полнѣйшимъ невѣжествомъ истиннаго положенія дѣлъ (допускаемъ самое благопріятное толкованіе) можно объяснить ликованіе "Голоса" по поводу вердикта присяжныхъ, даровавшаго семи подсудимымъ (изъ 11-ти) свободу, въ чемъ видится "Голосу" залогъ розовой мирной будущности во взаимныхъ отношеніяхъ Русскихъ и Поляковъ! Именно-то на свободѣ -- мы это положительно предсказываемъ -- и не будетъ теперь житья ни этимъ достойнымъ всякаго уваженія старцамъ Добрянскому и Наумовичу, ни прочимъ оправданнымъ или только отчасти осужденнымъ Галичанамъ!... У австро-мадьярско-польскихъ властей и помимо гласнаго суда имѣется множество средствъ въ распоряженіи -- тѣснить, жать, давить, гнести все это наше, по выраженію поэта,
  
   Опально-мировое племя!...
  
   Вотъ письмо, которое мы получили недавно отъ одного изъ достопочтеннѣйшихъ Русскихъ, постоянно и уже давно пребывающаго въ Вѣнѣ:
   "Пишу вамъ въ волненіи, въ досадѣ на злобу людскую; вы знаете, что теперь дѣлается съ Русскими въ Галиціи -- на этомъ процессѣ; знаете, что писалъ Тисса къ осужденію Добрянскаго. Вотъ вамъ еще обращикъ образа дѣйствій. Мадьяръ противъ Словаковъ; прекрасный, скромный юноша, Словакъ Иванъ Крно кончилъ курсъ въ гимназія съ отмѣтками по всѣмъ предметамъ отличными, перешелъ въ университетъ по юридическому факультету, два курса пробылъ въ университетѣ и при экзаменахъ за четвертый семестръ тоже получилъ прекрасную аттестацію. На другой день приходитъ ректору университета предписаніе отъ министра народнаго просвѣщенія Пауля исключить Крно изъ университета, какъ яраго москвофила, и не принимать ни въ какія учебныя заведенія королевства. За что же? За то, что онъ вамъ и Каткову писалъ письма и просилъ прислать ему "Русь" и "Московскія Вѣдомости", что эти газеты ему присылались, и онъ читалъ ихъ своимъ товарищамъ Словакамъ въ обществѣ "Заря", издавна существующемъ и утвержденномъ правительствомъ Мадьярскимъ же, въ Пресбургѣ. Юноша въ отчаянія, не знаетъ что дѣлать. К., Ф., М., всѣ просятъ васъ: помогите ему поступить въ Московскій или Петербургскій университетъ. Онъ знаетъ русскій языкъ достаточно. Помогите, Неба ради, гонимымъ и умирающимъ. Откликнитесь на голосъ мучениковъ. Пошлите имъ хоть слабый лучъ надежды на васъ или васъ, Русскихъ, и на нате сочувствіе, которыми они и живутъ пока въ юдоли мадьярскаго безумія. Если будетъ мнѣ отъ васъ отвѣтъ, то только въ двухъ словахъ: "Пустъ пріѣзжаетъ".
   Само собой разумѣется, что на это письмо не могло послѣдовать отъ насъ другаго отвѣта, какъ "пусть пріѣзжаетъ!" Хотя содержаніе г. Крно потребуетъ отъ 400 до 500 р въ годъ, а въ Москвѣ все еще Славянскаго комитета нѣтъ и присылаемыхъ намъ изрѣдка малыхъ денежныхъ суммъ далеко не хватаетъ на удовлетвореніе нуждъ всѣхъ проживающихъ въ Москвѣ и попадающихъ въ нее бѣдняковъ изъ заграничныхъ Славянъ, однакожъ мы все-таки думаемъ, что не клиномъ же Россія сошлась, что не все же русское общество состоитъ изъ подписчиковъ "Голоса", "Русскихъ Вѣдомостей", "Русскаго Курьера" и разныхъ провинціальныхъ якобы либеральныхъ газетъ, которыя предъ Европой (включая сюда и Поляковъ), какъ Фамусовъ предъ знатной родней -- ползкомъ; что найдутся у насъ люди съ русской душой и сердцемъ, которыхъ слова:#русская и славянская "самобытность", не приводятъ въ злобное остервенѣніе какъ "нашихъ либераловъ", я которые дадутъ намъ возможность придти на помощь несчастнымъ жертвамъ австро-польско-мадьярской "культурной миссіи"!..
   Говорятъ, графъ Таафе и Кальноки люди замѣчательнаго ума. Если политическая безтактность бѣднымъ Полянамъ словно бы на родину написана, и отличительною чертою этихъ "сѣверныхъ Французовъ" искони было и есть отсутствіе государственнаго смысла, такъ менѣе всего можно было ожидать отъ государственныхъ мужей Австріи, этой искусственно составленной и только помощью искусной политической эквилибристики существующей державы, такой грубой политической ошибки, каковою былъ Львовскій процессъ. Какого результата достигло это торжественное отправленіе "правосудія"? Оно явилось лишь торжественнымъ беззаконіемъ, оно раскрыло міру всю непрочность государственнаго состава Австро-Венгріи и этотъ постоянный страхъ австрійской власти за цѣльность и единство державы; оно раздражило національное русское чувство и въ Галиція, и въ сопредѣльной съ нею Русской имперіи; оно двинуло впередъ русское народное самосознаніе, оно сослужило великую службу общей славянской идеѣ, но не въ смыслѣ австрійско-католическаго панславизма... Не можемъ не поблагодарить и Поляковъ. У насъ было снова начали мякнуть сердца и уши развѣсились, внимая равнымъ польскимъ примирительнымъ вѣщаньямъ на берегахъ Вислы и Невы,-- но гиляцкіе Поляки поспѣшили предостеречь и воздержать иксъ отъ новаго преступнаго легковѣрія. Нечего указывать, какъ дѣлаетъ "Голосъ", на присяжныхъ, давшихъ оправдательный вердиктъ, и за рѣчи защитниковъ изъ Поляковъ. Во 1-хъ, присяжные не всѣ Поляки (было человѣкъ пять Евреевъ) и не всѣхъ же оправдали: четырехъ подсудимыхъ обвинили они совершенно неправильно; во 2-хъ, прокуроръ и весь трибуналъ очень хорошо знали напередъ юридическую невозможность обвиненія въ государственной измѣнѣ. Что касается до защитниковъ, то ми вѣдь никогда и не утверждали, чтобы между Поляковъ нельзя было найти ни одного честнаго и разумнаго человѣка; мы говоримъ о лицахъ, иже во власти суть, и о тѣхъ что руководятъ печатью и общественнымъ мнѣніемъ, о томъ большинствѣ, которымъ характеризуется вся исторія Полыни и которое погубило ея политическое бытіе. Они-то и преподаютъ намъ теперь образецъ той системы управленія, какой могло бы ожидать себѣ отъ нихъ Русское населеніе и въ нашихъ западныхъ областяхъ, если бы мечтательныя притязанія Поляковъ на польскую въ нихъ автономію когда-либо осуществились. Мы знаемъ, мы видимъ теперь -- чѣмъ можетъ быть польская автономія въ краѣ, гдѣ русскому населенію приходится занимать нижнія ступени общественной іерархіи,-- гдѣ крестьянство русское, а паны Полки! Они вѣдь не измѣнились; они неисправимы, и какъ Бурбоны -- ничего не забыли, ничему не выучились. Они и въ XIX вѣкѣ готовы поставить диссидентовъ внѣ закона; они не успокоились бы до тѣхъ поръ, пока мечомъ, лестью и обманомъ не облатинили бы до фанатизма все, что православно или еще хранитъ преданіе о православной вѣрѣ, пока не исказили бы всю духовную сущность русской народности. Напрасно стали бы намъ говорить, что. иное дѣло Поляки на Вислѣ или на Виліи, вообще въ предѣлахъ Россійской имперіи, иное дѣло Поляки въ Галиціи. Мы не встрѣчали въ печати и не слыхали отреченія русскихъ Поляковъ отъ солидарности съ Поляками австрійскими. Настоящее положеніе дѣлъ представляетъ для "польской справы" (а она несомнѣнно существуетъ) немалыя выгоды: одной рукой писать въ познанскихъ, краковскихъ и львовскихъ газетахъ статьи, исполненныя ненависти, злобы, всяческихъ клеветъ на Россію, чернить, поссорить, компрометировать русское Имя, вредить Россіи всѣми возможными способами; другою -- писать статьи въ петербургскомъ "Краѣ", повидимому самаго умѣреннаго направленія, составлять для генералъ-губернатора записки о реформахъ яко бы самыхъ благоразумныхъ, о требованіяхъ самыхъ по видимому законныхъ. Исподъ картъ, какъ выражаются Французы, подспудная мысль Поляковъ, ихъ завѣтныя думы, ихъ серьезныя мечты, и все недосказываемое въ Варшавѣ досказывается за кордономъ въ свободной польской печатной рѣчи. Повторяемъ: политическій методъ Поляковъ, ихъ административный пріемъ, мѣру ихъ политической зрѣлости, политической нравственности и уваженія къ принципу свободы, равно и вѣротерпимости -- моженъ мы изучить на Галиціи, съ тѣхъ поръ, какъ въ ней пануютъ Поляки. Мыслимо ли такъ-называемое "примиреніе" или "сближеніе" Русскихъ и Поляковъ въ предѣлахъ Рус"кой имперіи въ виду Львовскаго процесса,-- въ виду отношеній Поляковъ къ Русскимъ въ Галиціи? За Львовъ и Краковъ пусть отвѣчаетъ Варшава: оба города -- ея оборотная сторона. Если же мы ошибаемся, такъ пусть Поляки выведутъ насъ изъ заблужденія, пусть хоть осудятъ гласно и явно образъ дѣйствій своихъ собратій во Львовѣ я весь этотъ,! какъ кто-то удачно выразился, Каіафинъ судъ. Но мы знаемъ, напротивъ, что одна изъ варшавскихъ газетъ помѣстила! у себя безъ оговорки корреспонденцію изъ Львова, требовавшую смертной казни для подсудимыхъ, и никого въ Вольской печати это не возмутило. Если Поляки въ Россіи, по роковому, печальному ослѣпленію, продолжаютъ упорствовать въ подобномъ образѣ мыслей и питать сочувствіе къ польскому образу дѣйствій въ Галиціи, то и намъ волей-неволей остается только упорствовать въ недовѣріи къ нимъ (оправданномъ обманами 1890 и 1869 годовъ) и въ настоящей системѣ дѣйствій. Пусть пеняютъ Поляки на себя сами!
   Въ Петербургѣ появилась газета на польскомъ языкѣ "Край". Она издается подъ цензурой, а потому, безъ сомнѣнія, стѣснена въ изложеніи своихъ мнѣній. Тѣмъ не менѣе сужденіе о Галицкомъ процессѣ можетъ послужить для васъ удобною повѣркою ея политической точки зрѣнія. Мы желали бы также знать точные предѣлы того, котораго интересамъ посвятила себя новая польская газета. Никакими ловкими рѣчами и хорошими словами не заворожить "Краю" русскаго слуха, если въ томъ или другомъ видѣ "ходитъ онъ съ чисто этнографической основы и простираетъ сферу польской національности (хотя бы и подъ маской "федерализма") на югозападную и сѣверозападную наши окраины, и на русскую Галицію. Впрочемъ, что бы нм писалъ "Край" въ Петербургѣ, для насъ важнѣе всего что пишутъ Поляки въ Познани, что пишутъ и творятъ они въ Галиціи.
   Но отъ Поляковъ ли однихъ терпитъ русское дѣло? Поляки, безспорно, могутъ найти оправданіе для своихъ необыточныхъ фантазій въ недавнихъ еще историческихъ воспоминаніяхъ: ихъ вина въ томъ, что они не умѣютъ разстаться съ ними и не признаютъ новыхъ путей исторіи. Но что сказать о тѣхъ добровольныхъ, сознательныхъ и безсознательныхъ измѣнникахъ русскому дѣлу въ самой русской средѣ, которые продолжаютъ, конечно большею частью по крайнему скудоумію, служить дѣлу польской справы и усугублять страданія Русскаго народа въ Галиціи?.... Впрочемъ, объ украйнофилахъ послѣ.

-----

   27 іюля присутствовали мы на открытіи "выставки произведеній Болгарскаго княжества" въ помѣщеніи Строгановскаго художественнаго техническаго училища. Собственно говоря, "открытія" никакого не происходило... Оффиціальный міръ блисталъ своимъ отсутствіемъ!.. Впрочемъ, выставка и по содержанію своему очень скромна, не полна, произведенія выбраны и высланы безъ особенной системы, и тѣмъ болѣе чести директору Строгановскаго училища, г. Оленину, который сьумѣлъ этотъ, относительно скудный матеріалъ расположить очень искусно и изящно. Выставленные предметы принадлежатъ всѣ (кромѣ земледѣльческихъ) къ такъ-называемой кустарной промышленности, и не они собственно заслуживали болѣе торжественнаго открытія. Не въ томъ и дѣло, что въ Болгаріи женщины ткутъ шелковыя и шерстяныя полотна,-- это всѣмъ извѣстно, это было и прежде,-- а въ томъ, что Болгарія была прежде только этнографическимъ даже не географическимъ (въ строгомъ смыслѣ) терминомъ, а теперь стала опредѣленнымъ терминомъ политическимъ,-- что эта выставка -- первое заявленіе Болгаріи о себѣ, о своей экономической жизни какъ государства, которому и всего-то идетъ лишь четвертый годъ. Ботъ что заслуживаетъ участія, сочувствія, привѣта, покровительства и поддержки,-- не говоря уже о томъ, что всякій внѣшній аттрибутъ политическаго бытія Болгаріи, радуя Болгаръ, радуетъ и насъ самою законною радостью; всякою почестью, оказываемою Болгаріи, какъ государству, чествуется сама Россія. Впрочемъ, и изъ произведеній нѣкоторыя замѣчательно хороши, именно шелковыя рукодѣльныя ткани, выдѣланныя кожи (сафьянъ), наливки, настоенныя изъ ягодъ на мѣстномъ виноградномъ винѣ, издѣлія филиграновыя, и пр. Очень жаль, что не прислано розоваго масла, которымъ Болгарія торгуетъ на большія суммы.
   Мы слышали, что Болгарскій князь желалъ пріютить болгарскіе товары на Художественно-промышленной выставкѣ, но ему было отказано, на строго-формальномъ основаніи: "наша выставка лишь для произведеній Россійской имперіи". Это совершенно напрасно и обличаетъ замѣчательную узкость взгляда. Слѣдовало, напротивъ, гостепріимно, хоть-гдѣ-нибудь около Финляндскаго отдѣла, открыть особый отдѣлъ для произведеній Балканскихъ Славянскихъ племенъ,-- это требовалось и родственнымъ нашимъ чувствомъ, и политическою нашею съ ними, въ извѣстной степени, солидарностью. Эти произведенія едвали были бы здѣсь не болѣе у мѣста, чѣмъ продукты прусскихъ фабрикантовъ изъ силезской шерсти, руками прусскихъ работниковъ и прусскими машинами производящихъ сукна въ городѣ Лодзи и его округѣ (въ Царствѣ Польскомъ), куда они перевели изъ-за границы свои фабрики ради безпошлиннаго сбыта въ Россію. Мы не думаемъ также, чтобъ было особенно справедливо отказывать въ помѣщеніи на выставкѣ китайской коллекціи нашего извѣстнаго путешественника Пясецкаго -- составленной русскимъ трудомъ, въ интересахъ русскихъ торговыхъ сношеній съ Китаемъ,-- и въ то же время отводить мѣсто женевскимъ часамъ, только заказываемымъ изъ Москвы московскими часовщиками...
   Есть надежда, что съ Болгаріей, такъ щедро надѣленной природными богатствами, но не имѣющей ни фабрикъ, ни заводовъ, завяжутся у насъ, благодаря иниціативѣ Московскаго купечества, правильныя торговыя сношенія. Во главѣ этого предпріятія стоитъ, между прочими, нашъ извѣстный фабрикантъ T. С. Морозовъ. Это почтенное имя служить порукой, что предпріятіе поведется серьезно и дѣльно, и увѣнчается успѣхомъ, если... Если въ Петербургѣ окажутъ искреннее содѣйствіе, если наши дипломаты и бюрократы не станутъ задаваться вопросомъ: не нанесутъ ли русскія торговыя на Балканскомъ полуостровѣ выгоды какого-либо ущерба интересамъ австрійскимъ и англійскимъ, и не послужитъ ли просимое "содѣйствіе" какъ-нибудь къ нарушенію "европейскаго концерта",-- которой, какъ извѣстно, у нашихъ дипломатовъ и бюрократовъ, а равно у нашихъ "космополитовъ-либераловъ" а la "Русскій Курьеръ" (все это одного поля ягода!) -- своего рода "влеченье -- родъ недуга"...
  

Москва, 14-го августа.

   "Затѣмъ все твердить и твердить Россіи о чести, о долгѣ, о какомъ-то великомъ историческомъ ея призваніи, какъ православно-славянской державы? Къ чему этими постоянными напоминаніями о Славянствѣ, о Босфорѣ, о Востокѣ раздражать самолюбіе, пугать нашихъ могучихъ и притомъ высоко-культурныхъ сосѣдей? Развѣ это патріотично? развѣ это не значитъ играть съ огнемъ, вызывать на политическую арену Восточный вопросъ, накликать войну? И къ лицу ли намъ это теперь, когда Россіи впору лишь ёжиться и маяться, и не о Славянахъ и Босфорѣ думать, а о мирномъ прогрессѣ"? Такъ премудро повидимому разсуждаютъ наши дипломаты, а также многіе наши государственные мужи особаго разряда, которые почитаютъ таковую мудрость (по правдѣ сказать весьма дешевую и банальную) даже обязательною при извѣстномъ чинѣ, званіи и общественномъ положеніи,-- и наконецъ многіе органы нашей печати, которые, по истинѣ, никакъ не могутъ назваться "охранителями" русской государственной чести и національной "самобытности", а ужъ подлинно "либеральны" во всемъ что касается достоинства, независимости, единства Русскаго народа я государства!... Всѣ эти мудрецы, начиная съ дипломатовъ, напоминаютъ отчасти страуса, который, какъ извѣстно, заслышавъ опасность, закрываетъ глаза, прячетъ голову подъ крыло и, не видя самъ врага, воображаетъ, что никто и его не видитъ. Увы! какъ бы мы ни жмурились, какъ бы ни упрятывали голову, чтобъ насъ не примѣтили, какъ бы ни отрицались Босфора, Славянъ и историческаго призванія Русскаго государства,-- все тщетно! не скрыть намъ отъ чужихъ завидущихъ глазъ своего громаднаго туловища, своего, торчащаго въ упоръ всякому зрячему, историческаго значенія въ мірѣ, своего родства съ Славянами, своего государственнаго тяготѣнія!.. Мы не споримъ, было бы въ высшей степени для Россіи выгодно, а потому и желательно -- задержать ходъ исторіи, заворожить Восточный вопросъ, околдовать міръ чарами мира до тѣхъ поръ, пока Россія справится со всѣми затрудненіями, подниметъ валюту кредитнаго рубля al pari съ серебрянымъ, выстроитъ флотъ, проведетъ десятки тысячъ верстъ новыхъ желѣзныхъ дорогъ, и т. д. Но, къ нашему несчастію, исторія останавливаться не хочетъ. Въ то самое время какъ мы, въ сладкой надеждѣ, самоотверженно блюли "европейскій миръ",-- словно на смѣхъ нашимъ усиліямъ -- поднялась на историческимъ небосклонѣ, съ той стороны откуда всего менѣе можно было ее ожидать, черная туча, чреватая молніями и грозами способными всколебать не только Европу, но и вселенную; въ то время, какъ мы всячески отчурались Восточнаго вопроса, вотъ онъ, грозный, всталъ предъ нами во весь ростъ, самъ, безъ нашего вызова и дозволенія. Такъ что же? Допустить ли, чтобы его разрѣшили другіе, помимо насъ, въ прямой вредъ не только нашей чести (его ужъ куда бы ни шло,-- "мудрость", говорятъ, за этимъ и гнаться не велитъ), но и нашимъ вещественнымъ интересамъ?..
   Конечно, до этого еще не близко, но Египетскій вопросъ -- тотъ же вопросъ Восточный, лишь въ новой чредѣ своего развитія, захватывающей уже не Балканскій полуостровъ только, но и Азію, и Африку, весь мусульманскій міръ. Правда, медленно складываются событія, и не много перемѣнъ произошло съ тѣхъ поръ, какъ мы бесѣдовали объ Египтѣ съ читателями, но ага медленность скорѣе зловѣща, чѣмъ утѣшительна. Египетская "тьма" еще остается тьмою, только отступившею въ глубь театра событій и выдѣлившею для зрѣлища лишь переднюю сцену. Дѣйствующихъ только трое: Англія, Турція и Араби-паша; конечно имѣется и скрытый суфлеръ или машинистъ,-- затѣмъ оркестръ европейскихъ державъ, который, разыгравъ прегармоническую увертюру, теперь однако прекратилъ на время свою музыку, и музыканты или державы обратились пока въ "лица безъ рѣчей"... По послѣднимъ извѣстіямъ, конференція представителей европейскихъ державъ въ Константинополѣ, первоначально организовавшаяся, по поводу египетскихъ дѣлъ, вопреки волѣ султана и безъ участія Порты, теперь, когда она не только признана султаномъ, но даже заставила султана исполнить ея требованіе,-- эта конференція пришла къ заключенію, что въ виду начавшихся военныхъ дѣйствій ей незачѣмъ собираться, и разошлась, т. е. отсрочила свои засѣданія -- опять-таки вопреки настояніямъ турецкаго правительства, оставивъ султана въ самую критическую для него минуту одного, лицомъ къ лицу съ Англіей! Читатели знаютъ, что долго отказывавшись "исполнить для Европы роль жандарма относительно своихъ мусульманскихъ поданныхъ", султанъ,-- убѣдившись, что Англія не шутитъ и рѣшилась учинить въ Египтѣ расправу сама, въ свою пользу, а на. противодѣйствіе Европы расчитывать ему нечего,-- согласился наконецъ принять первоначальное, настойчивое предложеніе Европы и отправить свои войска въ Египетъ "для возстановленія въ немъ порядка". Такое рѣшеніе казалось сначала мастерскимъ маневромъ, ставившимъ Англію въ положеніе крайне затруднительное и щекотливое; нельзя же было повидимому для Англіи, исповѣдуя громогласно на каждомъ шагу, предъ Египтянами, верховныя права султана, а затѣмъ и права хедива, дѣйствуя хотя и самовольно, но во имя ихъ обоихъ, вдругъ отвергнуть самостоятельное вмѣшательство верховнаго владыки!
   Съ другой стороны, было ясно какъ день, что допустить самостоятельное, реальное проявленіе мусульманскаго верховенства въ Египтѣ (уже по самому своему существу враждебнаго европейскому преобладанію и склоннаго сочувствовать мусульманскому противъ Европейцевъ мятежу) значило для Англіи рисковать потерей всѣхъ ея жертвъ и усилій, потраченныхъ ради личныхъ корыстныхъ плановъ. Но Англія нашлась: ея энергическая, зоркая политика не дала себя обойти. Она прямо поставила султану въ упоръ условіе: прежде отправки турецкихъ войскъ въ Египетъ издать отъ имени султана прокламацію, объявляющую Араби-пашу бунтовщикомъ и подписать съ Англіей военную конвенцію, въ силу которой султанскія войска становятся de facto въ подчиненное отношеніе къ англійскому главнокомандующему: въ противномъ случаѣ всякая попытка султана высадить войска въ Египетъ встрѣтитъ отпоръ англійскихъ броненосцевъ. Но подписать подобную прокламацію и подобную военную конвенцію равносильно для султана подписанію себѣ смертнаго приговора: калифъ, глава правовѣрныхъ, по повелѣнію гяуровъ собственными руками, огнемъ и желѣзомъ, порабощающій своихъ собственныхъ подданныхъ, послѣдователей пророка, гяурамъ,-- такой калифъ могъ бы какъ разъ перестать быть калифомъ! Да и мыслимо ли принудить къ подобной предательской роли мусульманскія войска, особенно въ виду такого энергическаго фанатика Ислама, каковъ Араби-паша? Послѣдній, не мѣшкая, уже возвѣстилъ Египтянамъ, что султанъ намѣревается прислать турецкихъ солдатъ на помощь ему и защищаемому имъ, Араби-пашой, дѣлу, столько же національному египетскому, сколько и общемагометанскому... Въ то же время, если газеты не лгутъ, онъ же пустилъ въ ходъ молву, что въ случаѣ уступки султана требованіямъ Англичанъ -- калифомъ, вмѣсто измѣнника пророку, султана, будетъ провозглашенъ шерифъ священнаго города Мекки.
   Необходимо вспомнить, что подвластные Турецкой имперіи Арабы находятся и безъ того въ состояніи хроническаго мятежничества относительно своихъ верховныхъ повелителей -- Турокъ. Арабское племя вообще почитаетъ себя выше турецкаго и съ трудомъ мирится съ своею политическою отъ него зависимостью,-- такъ что возстанія то той, то другой отрасли Арабскаго племени противъ своихъ турецкихъ начальствъ въ Сиріи или Аравіи происходятъ непрерывно. Предъ началомъ нашей послѣдней войны съ Турками, намъ привелось видѣть проектъ возмущенія всѣхъ арабскихъ племенъ противъ Турціи, составленный и представленный однимъ русскимъ генераломъ, изучившимъ эту задачу на мѣстѣ и нѣкоторое время предъ тѣмъ занимавшимся, съ согласія русскаго правительства, организаціею египетской арміи. Россія имѣла возможность въ самомъ началѣ войны расколотъ Оттоманскую имперію на двое и во всякомъ случаѣ произвесть полезную для себя диверсію какъ турецкихъ военныхъ силъ, такъ и европейскихъ дипломатическихъ, направленныхъ противъ насъ заботъ. Разумѣется, мы пренебрегли этимъ соображеніемъ. Такой планъ былъ слишкомъ смѣлъ, слишкомъ не рутиненъ для нашихъ политиковъ и дипломатовъ, начинавшихъ войну нехотя, предпочитавшихъ витать въ безвѣдѣніи собственныхъ конечныхъ цѣлей и умысловъ. Организаціонными трудами генерала Фадѣева въ Египтѣ мы впрочемъ все-таки воспользовались въ томъ смыслѣ, что имѣли противъ себя въ Турціи очень хорошо обученный отрядъ египетскихъ войскъ. Но это мимоходомъ. Возвратимся къ султану и къ его трагическому положенію.
   Уступая заявленію Англіи и все еще надѣясь, можетъ-быть, какъ-нибудь ее провести, турецкіе министры составили требуемую прокламацію относительно Араби-паши и даже соглашались въ принципѣ на условія конвенціи съ нѣкоторою оговоркою въ частностяхъ: нужна была только подпись султана... Ея нѣтъ и до сихъ поръ. Султанъ медлитъ,-- медлитъ заколоть себя самъ въ угоду Англіи. Англія настаиваетъ. Она сообразила, что ей даже выгоденъ былъ бы теперь, въ той или другой формѣ, внѣшній видъ содѣйствія Турціи. Какъ мусульманской державѣ (по ея Индійскимъ владѣніямъ), Англіи даже необходимо показать, что она дѣйствуетъ въ Египтѣ въ согласіи съ султаномъ. Другими словами, ей нужна турецкая же санкція англійскихъ покушеній на неприкосновенность Турецкой имперіи!... Съ этою цѣлью Англія идетъ теперь даже на нѣкоторыя уступки въ формальныхъ условіяхъ конвенціи,-- надѣясь вознаградить себя за нихъ, на мѣстѣ, фактическимъ полновластіемъ... Султанъ озирается кругомъ, выжидаетъ, не найдется ли какой выходъ изъ дилеммы, предъ нимъ поставленной, такъ какъ совсѣмъ отказаться теперь отъ вмѣшательства, это значило бы свидѣтельствовать предъ всѣмъ магометанскимъ міромъ о своей немощи и заранѣе отречься отъ Египта, даже и безъ войны (съ неудачами которой мусульманскому фатализму всеже легче мириться)... Въ эту-то самую критическую минуту и оставили султана европейскіе друзья и радѣтели, и исчезъ призракъ охраняющаго неприкосновенность Турціи "европейскаго концерта"; другими словами -- конференція разошлась...
   А англійскія войска все прибываютъ, да прибываютъ въ Египетъ, и Англія, заручившись благословеніемъ "соединенной Европы", приступила къ рѣшительнымъ военнымъ дѣйствіямъ... Если возобновить въ памяти весь постепенный ходъ итого "египетскаго дѣла", то политика Англіи можетъ представиться рядомъ искусныхъ комбинацій, составляющихъ какъ ба звенья одной макіавелистически выкованной интриги. Въ сущности оно не вполнѣ такъ происходило, да едвали и мыслимо, чтобы какой-либо планъ политическихъ дѣйствій могъ быть обдуманъ, составленъ заранѣе во всѣхъ подробностяхъ и потомъ послѣдовательно, систематически приводимъ въ исполненіе. Но не въ этомъ достоинство, а въ умѣньи пользоваться представляющимися обстоятельствами; въ томъ, чтобы въ лабиринтѣ политическихъ путей всегда находитъ вѣрную дорогу при помощи компаса, неуклонно направленнаго въ одну сторону -- выгодъ и пользъ своего отечества... Какъ бы то ни было, но еще въ началѣ нынѣшняго года мы читали письмо константинопольскаго корреспондента газеты "Times", адресованное въ одному изъ московскихъ его друзей, въ которомъ онъ горько жаловался на полнѣйшій упадокъ англійскаго вліянія въ Турціи и на преобладающую нравственную силу Германіи. Теперь же,-- пишутъ намъ изъ Константинополя,-- "энергія, проявленная Англіей въ Египетскомъ вопросѣ, произвела подавляющее впечатлѣніе на весь мусульманскій Востокъ и надолго закрѣпила за этой державой обаяніе непобѣдимой силы". Конечно, тутъ помогла Англіи не одна ея энергія, но и пассивный образъ дѣйствій европейскихъ державъ,-- на раздоръ которыхъ между собою изъ-за достоянія "больнаго человѣка" мусульманскій Востокъ всегда и расчитывалъ. И именно въ этомъ и выразилось искусство англійской политики, что она обезпечила себѣ такое пассивное отношеніе Европы!... Когда ту же энергическую политику рекомендовалъ Англіи Гамбетта, англійское правительство уклонилось; какія бы тому причины ни были, но теперь, post factum, выходитъ такъ, что оно какъ бы предпочло дѣйствовать на свой страхъ и за свой счетъ, а не тратить энергію изъ-полу (какъ выражаются наши крестьяне), да еще въ пользу Французовъ, съ которыми было бы недалеко и до ссоры. Затѣявъ же энергическую политику про себя, Англичане замыслили вмѣстѣ съ тѣмъ обставить ее "европейскимъ согласіемъ". За благовиднымъ "мотивомъ" дѣло не стало: "Англія вѣдь только имѣетъ въ виду возстановить въ Египтѣ порядокъ, утвердить законную власть хедива, избавить его и страну отъ военной тиранніи мятежника Араби, прикрывающаго личные корыстные виды какимъ-то фальшивымъ знаменемъ національности. Возстановленіе этого порядка вѣдь интересъ всеобщій, европейскій (вся Европа вѣдь эксплуатируетъ Египетъ!),-- ну да и Суэзскій каналъ съ его международнымъ значеніемъ!..." Никого конечно изъ западныхъ кабинетовъ эти слова не обманули, но мотивъ признанъ былъ благовиднымъ: decorum соблюденъ! Вотъ и составилась въ Константинополѣ знаменитая конференція изъ представителей великихъ державъ съ участіемъ англійскаго, которая, конечно, тотчасъ же вѣнчала эти хорошія рѣчи Англіи согласнымъ аккордомъ. Учиненъ былъ даже протоколъ о безкорыстіи, всѣми подписанный, при чемъ однако Англія вмѣстѣ съ Франціей выговорили себѣ свободу дѣйствій въ случаѣ непредвидѣнныхъ обстоятельствъ, клонящихся въ ущербу ихъ подданныхъ или интересовъ. Оговорка была допущена безъ затрудненія, несмотря на видимую растяжимость ея смысла. Франція ею не воспользовалась, а что разумѣла подъ нею Англія -- это не замедлило обнаружиться. Приложеніемъ къ протоколу явилось бомбардированіе Александріи -- безъ всякаго законнаго повода, безъ объявленія войны, ничѣмъ собственно не вынужденное, вопреки всѣмъ началамъ справедливости и международнаго права.
   Это было рѣшительнымъ испытаніемъ прочности европейскаго концерта. Большаго нахальнаго оскорбленія идеи концерта и достоинства Европы -- всей вкупѣ и каждой державы въ отдѣльности -- казалось бы, не возможно и нанести.
   Но ударъ былъ расчитанъ вѣрно, Гладстонъ зналъ съ кѣмъ имѣлъ дѣло,-- почувствовала было оскорбленіе одна Россія, но сейчасъ же и смирилась (о чемъ мы поговоримъ ниже),-- и товарищъ англійскаго министра иностранныхъ дѣлъ Дилькъ вскорѣ имѣлъ основаніе заявить въ парламентѣ, что Англія находится въ наилучшихъ отношеніяхъ ко всѣмъ государствамъ Европы! И въ самомъ дѣлѣ, нужна была только извѣстная, конечно очень крупная, доля дерзости; серьезнаго же риска для Англіи не было: Франціи, при министерствѣ Фрейсине, опасаться было нечего; Италія и Австрія не стали бы вѣдь воевать съ могучею морскою силою Англіи въ утѣху мусульманскому міру... Князь Бисмаркъ,-- но германскіе интересы въ Египетскомъ вопросѣ всего менѣе замѣшаны, да и не объявлять же Англіи изъ-за Александрійскаго разгрома войну! Но разъ бомбандировка сошла для Англіи благополучно, обаяніе ея на Востокѣ мигомъ выросло превыше германскаго, и за Англіей утвердилась первенствующая роль. Европейскій концертъ обратился въ роль приспѣшника Великобританіи. Вздумала Италія предложить коллективную морскую охрану Суезскаго канала безъ высадки на берега войскъ,-- предложеніе принято съ сочувствіе" всѣми державами, въ томъ числѣ и Англіей, которая вмѣстѣ съ тѣмъ, какъ разъ наперекоръ предложенію, заняла своими войсками Суэзъ. И Европа не моргнула ни однимъ глазомъ. Что бы невидимому ни сотворила Англія, она все-таки пребываетъ въ концертѣ и концертъ пребываетъ съ нею. Въ послѣдніе дни Англія ввела свои военные корабли въ самый каналъ, пріостановила проходъ по каналу коммерческихъ судовъ всѣхъ націй и сдѣлала его своею военною операціонною линіею: причемъ же, спрашивается, тутъ итальянскій проектъ, санкціонированный конференціей?!
   А между тѣмъ будущіе виды Англіи на Египетъ, какъ ни прикрыты фразеологіей о безкорыстіи и объ уваженіи въ законнымъ правамъ хедива и Египетскаго народа, представляются довольно прозрачными. Гладстонъ возвѣстилъ, что окончательная Судьба Египта будетъ предоставлена Англіей Европѣ, но оговорился однако при этомъ, что Англія ни въ какомъ случаѣ не удовольствуется status quo ante, т. е. тѣмъ положеніемъ, довольно значительнымъ, которое она вмѣстѣ съ Франціей занимала въ Египтѣ до начала событій. Можно заранѣе предвидѣть, что участіе Европы въ рѣшеніи судьбы Египта будетъ также весьма ограниченное: не для того же тратитъ Англія теперь кровь и достояніе своихъ подданныхъ, чтобъ потомъ отдать плоды своей побѣды державамъ не истратившимъ на Египетъ ни капли крови, ни пенса! Повторить надъ Англіей Берлинскій трактатъ не удастся: не такого она духа. Берлинскіе трактаты возможны лишь тогда, когда на нихъ соглашаются, да еще безъ протеста!... Очевидно, новое устройство Египта должно быть таково, которое бы не допускало повторенія опасныхъ для Англіи проявленій національнаго самобытнаго духа. По всей вѣроятности Англія обратитъ Александрію, Портъ-Сайдъ и Суэзъ въ англійскіе города, поставитъ Суэзскій каналъ въ положеніе Гибралтарскаго пролива, а на остальной Египетъ съ хедивомъ распространитъ свой "благодѣтельный" протекторатъ.
   Но какая же выгода для Европы, особенно для государствъ, прилегающихъ къ Средиземному морю, въ томъ, чтобъ Средиземное море стало англійскимъ моремъ? А оно станетъ такимъ, разъ въ рукахъ Англіи Гибралтаръ, Мальта, Египетъ и Кипръ. Выгодъ нѣтъ и для насъ; даже когда бы мы владѣли Босфоромъ, намъ пришлось бы выходить изъ него въ англійское море, и англійскимъ каналомъ, подъ видомъ международнаго, сообщаться съ нашими Тихоокеанскими владѣніями. Выгоды безъ сомнѣнія нѣтъ, но и способовъ воспротивиться такому исходу ни у одной приморской державы также нѣтъ (Россію пока опустимъ). Испанія въ великихъ державахъ не числится; Италія хоть и числится, но не представляетъ сама по себѣ ровно никакой положительной силы; она это и чувствуетъ, и держится за тѣхъ, кто посильнѣе,-- именно за Германію. Австрія не обладаетъ серьезнымъ боевымъ флотомъ, къ тому же и она состоитъ на пристяжкѣ у Бисмарка. Одна Франція... Но Франція ни къ какой крупной войнѣ пока не способна, да и не ссориться же ей, и безъ того одинокой, съ своимъ единственно возможнымъ союзникомъ, на радость своимъ злѣйшимъ врагамъ? Однако неужели эти державы вмѣстѣ, вся эта "соединеная Европа" не въ состояніи преградить дорогу англійскимъ захватамъ? Безъ всякаго сомнѣнія -- да; она могла бы создать Англіи затрудненія даже не обнажая меча, однимъ дипломатическимъ протестомъ, и лишить ее той европейской санкціи, которою Англіи очевидно дорожитъ, нисколько не желая ссоры со всею Европой. Какія же причины настоящаго образа дѣйствій европейскихъ державъ? Первая причина та, что въ настоящую минуту, при безсиліи Франціи, ни у одной державы на континентѣ, кромѣ Германіи, нѣтъ самостоятельной политики, а потому и по вопросу объ англо-египетскомъ дѣлѣ верховнымъ распорядителемъ европейской политики является, конечно, германскій канцлеръ. Лично для Германіи не связывается съ Египтомъ никакихъ интересовъ, но ей безъ сомнѣнія (и это стоитъ на первомъ планѣ ея соображеній) на руку все, что ссоритъ Англію въ Франціей и возбуждаетъ неудовольствіе къ Англіи въ другихъ державахъ.-- что, однимъ словомъ, разстраиваетъ возможность какой-либо коалиціи враждебной Германіи, что отвлекаетъ отъ послѣдней вниманіе западныхъ державъ. Затѣмъ -- второй планъ соображеній: еслибъ даже Египетскій вопросъ перешелъ, наконецъ, въ вопросъ о бытіи Турецкой имперіи,-- то и это нисколько не можетъ пугать Германію. Тѣмъ лучше. При фактическомъ неудобствѣ помѣшать Англіи, не выгоднѣе ли,-- можетъ-быть разсуждаетъ такъ германскій канцлеръ,-- воспользоваться плодами тѣхъ ударовъ, которые сама же Англія наноситъ Оттоманской имперіи, и, улучивъ моментъ сокрушенія или хоть ослабленія этой имперіи, произведеннаго чужими руками, чужою кровью и на чужой счетъ, стать распорядителемъ дѣлежа, предоставляй Англія обладаніе Египтомъ? На лакомый пирогъ кинутся охотники со всѣхъ сторонъ, и Германія, лично не заинтересованная въ турецкомъ наслѣдствѣ, можетъ тогда разыграть роль "честнаго маклера" и надѣлить подачками, а также политической заботой и работой по горло -- всѣхъ вѣрныхъ и преданныхъ ей союзниковъ, обезпечивъ себѣ на долго совершенную безопасность со стороны западной своей границы. А если обстоятельства поблагопріятствуютъ и можно будетъ водворить Австрію на берегахъ Босфора (который и Англія скорѣе предпочтетъ видѣть въ рукахъ австрійскихъ, чѣмъ русскихъ), то исполнится и завѣтная мечта объ усиленіи Германской имперіи австрійскими нѣмецкими областями... Не эта ли перспектива близкой возможности дѣлежа и участія въ немъ -- и внушаетъ западнымъ державамъ ихъ пассивный, относительно Англіи, образъ дѣйствій, обращаетъ "европейскій концертъ" разыгрываемый теперь въ Константинополѣ, если не въ прямой заговоръ, то въ предварительную стачку?... Міръ мусульманскій уже волнуется, безпорядки возникли было въ Бейрутѣ и уже подали Франціи поводъ отправить къ берегамъ Сиріи броненосца... Возможно, что разбитый, поверженный въ отчаяніе Араби-паша доведетъ до взрыва фанатизмъ Арабскаго племени вездѣ, гдѣ оно обитаетъ. Всѣмъ будетъ тогда хлопотъ не мало (кромѣ Германіи), всѣмъ будетъ тогда и пожива "во имя культуры и цивилизаціи" (кромѣ православныхъ Славянъ и Россіи)!
   Какую же роль исполняетъ теперь Россія на сценѣ событій? Она по прежнему мнитъ пребывать въ "концертѣ", но она не въ заговорѣ и не въ стачкѣ. Мы не посвящены въ тайны русской дипломатіи; мы можемъ судить лишь на основаніи данныхъ, сообщаемыхъ иностранными гавотами, а отчасти и словоплетеніями оффиціозцаго органа нашего министерства иностранныхъ дѣлъ, "Journal de St.-Petersbonrg". Для насъ несомнѣнно одно, что наша дипломатія не уразумѣла значенія Египетскаго вопроса въ самомъ его началѣ; едва ли разумѣетъ и теперь, и во всякомъ случаѣ не съумѣла создать для Россіи подобающаго ей самостоятельнаго положенія въ настоящемъ кризисѣ. У нашихъ дипломатовъ только и есть одна задача,-- одна цѣль -- подлаживаться подъ европейскій концертъ, что они и исполняютъ съ успѣхомъ, несмотря на эпизодъ 19 іюля, который, противорѣча общему направленію русской дипломатіи, такъ и остался эпизодомъ. Они все еще не хотятъ понять, что такъ-называемый "европейскій вопросъ" вообще никогда не былъ ничѣмъ инымъ какъ заговоромъ направленнымъ противъ интересовъ Россіи, и, что всѣ участники концерта, кромѣ Россіи, какъ римскіе авгуры, перемигиваются насмѣшливо между собою. Изъ разсказовъ русскихъ путешественниковъ проѣзжавшихъ чрезъ Константинополь и изъ полученныхъ "Русью" оттуда частныхъ писемъ мы знаемъ, что когда стали назрѣвать событія въ Египтѣ и уже предвидѣлся взрывъ, главнымъ предметомъ заботливости нашего министерства было одно: чтобъ представитель его въ Каирѣ, г. Лексъ, не обмолвился, Боже сохрани, какимъ-либо имѣніемъ (вѣроятно потому что и само министерство еще не успѣло составить себѣ никакого мнѣнія). И г. Лексъ, вѣрный инструкціи, стушевался совершенно, такъ что значеніе русскаго агента скоро было поставлено на одну ступень съ представителями третьястепенныхъ державъ... Затѣмъ, когда Англія искала лишь предлога къ "активной политикѣ", другими словами, къ захвату, и европейская пресса, по данному ей сигналу, начала трубятъ о несуществовавшихъ ужасахъ небывалой египетской анархіи (какіе потомъ произошли ужасы, тѣ были вызваны демонстраціями самой Европы),-- тогда въ числѣ этихъ трубачей почетное мѣсто занялъ и нашъ "Journal de St.-Petersbonrg" и поработалъ по мѣрѣ силъ западнымъ интересамъ въ Египтѣ. Когда же, еще прежде чѣмъ состоялась конференція, несчастный султанъ, видя, что и Германія отъ него отдаляется, обратился поочередно за совѣтомъ ко всѣмъ представителямъ державъ, въ томъ числѣ и къ русскому, г. Ону (который теперь, съ пріѣздомъ г. Нелидова, слава Богу, уже не представитель) -- то не добился отъ него ничего, кромѣ банальностей, убѣдившихъ Турокъ, что искать какого-нибудь указанія съ этой стороны -- нечего.
   А между тѣмъ -- такъ по крайней мѣрѣ намъ кажется -- этотъ моментъ былъ для русской политики самый удобный. Конференція въ Константинополѣ затѣялась противъ воли султана. Его протестъ дѣлалъ присутствіе сего сонмища въ его столицѣ вполнѣ незаконнымъ, и Россіи предстояла благовидная возможность не вступать въ конференцію, не принимать въ ней участія. Она могла бы сослаться на примѣръ памятныхъ ей конференцій 1876 и 77 годовъ. Безъ участія Россіи и Турціи конференція становилась немыслимою, и такое воздержаніе Россіи создало бы для нея тотчасъ же выгодное положеніе; оно лишило бы Англію опоры и санкціи "европейскаго концерта" и поставило бы ее въ условія весьма затруднительныя. По всей вѣроятности, русскій протестъ противъ конференціи могъ бы сгруппировать около Россіи и Францію, и Италію, и Грецію, придать смѣлости и самому султану (теперь одинокому),-- а энергическій протестъ главы мусульманъ, поддержанный Россіей, конечно былъ бы для Англіи нежелателенъ въ виду ея мусульманскихъ Индійскихъ владѣній. Все это, безъ сомнѣнія, заставило бы или отсрочить развязку Восточнаго вопроса (что было бы намъ на руку), или вѣроятнѣе всего взойти въ предварительное соглашеніе съ Россіей; она могла бы выговорить себѣ заранѣе признаніе русскихъ правъ и требованій. Какое значеніе силы представляетъ Россія и до сихъ поръ, при каждомъ самостоятельномъ своемъ дѣйствіи, доказывается эпизодомъ 19 іюля, когда, послѣ бомбардированія Александріи, подъ впечатлѣніемъ этой наглой насмѣшка надъ "европейскимъ согласіемъ", пришло изъ Петербурга внезапное повелѣніе русскому представителю: выдти изъ конференціи. Какъ громъ пало на Европу это рѣшеніе, единственно достойное нашей великой державы и сообразное съ ея интересами. Оно до такой степени противорѣчило всему характеру предшествовавшихъ рѣчей и поступковъ нашего представителя на конференціи (впрочемъ, вполнѣ согласныхъ съ внушеніями его начальства), что -- какъ намъ сообщаютъ -- г. Ону даже не рѣшился объяснить коллегамъ истиннаго мотива своего удаленія и сослался на "неполученіе инструкцій"! Слова его, конечно, были встрѣчены его товарищами съ двусмысленною улыбкой, такъ какъ они всѣ были уже увѣдомлены своими кабинетами, по телеграфу, о дѣйствительныхъ причинахъ выхода г. Ону. Этотъ шагъ русскаго правительства не на шутку встревожилъ Англію; не знаемъ, что произошло,-- вѣрнѣе всего, что намъ самимъ стало неловко отъ нашего непривычно-смѣлаго шага,-- только черезъ сутки или двое, къ вящему своему утѣшенію, г. Ону вновь занялъ свое мѣсто на конференціи, причемъ объяснилъ, что "въ виду заявленія Англіи объ ея намѣреніи дѣйствовать въ Египтѣ съ согласія европейскихъ державъ" (какъ будто она этого прежде не заявляла!), "Россія признаетъ возможнымъ принять снова участіе въ конференціи". На это (такъ намъ разсказывали) предсѣдатель ея, графъ Корти, будто бы не безъ язвительности замѣтилъ, что "все происходящее на конференціи является плодомъ европейскаго соглашенія, а потому едвали предстояла необходимость въ особомъ о томъ упоминаніи"....
   Что же въ результатѣ? Въ результатѣ, по нашимъ свѣдѣніямъ, послѣдними событіями сильно поколеблена въ Typціи вѣра въ русское могущество, а эпизодами 19 и 20 іюля потрясена и вѣра въ устойчивость нашей программы. Въ результатѣ то, что Европейская въ Константинополѣ конференція освятила согласіемъ Европы (и Россіи) англійскіе захваты въ Египтѣ, а мы пребываемъ лояльно-вѣрны узамъ Берлинскаго трактата, и онѣ продолжаютъ тяготѣть на насъ всею своею пригнетающею силою. Въ виду же непрестающихъ гимновъ европейскому концерту въ петербургскомъ оффиціозномъ французскомъ журналѣ, можно предположить, что наши дипломаты окажутся, пожалуй, способны не нарушить согласія этого концерта и тогда, когда западноевропейскія державы станутъ межъ собою дѣлить, у насъ подъ глазами, наслѣдство Турціи, а Россіи будетъ предоставлена честь безкорыстной санкціи дѣлежа, конечно вмѣстѣ съ похвалой высоко-культурной Европы за соблюденіе нами европейской гармоніи,-- а также и съ рекомендаціей заняться на досугѣ у себя дома "мирнымъ прогрессомъ" -- съ утратою Босфора и не малой доли нравственнаго и политическаго достоинства!...
  

Москва, 21 августа.

   Оставимъ глупымъ доказывать, что въ наши просвѣщенные дни религія въ "высококультурной" Европѣ уже перестала служить орудіемъ политическихъ цѣлей; что съ достопамятнымъ насажденіемъ въ 90-хъ годахъ прошлаго столѣтія во всемъ "цивилизованномъ" мірѣ "царства разума", религія со степени вѣроисповѣднаго и нравственнаго закона цѣлой страны уже низведена теперь до значенія лишь "субъективнаго" или личнаго чувства,-- для общественной совѣсти нисколько не обязательнаго, для государства совершенно безразличнаго, но всегда будто бы, при либеральномъ правовомъ порядкѣ, свободнаго во внѣшнихъ, публичныхъ своихъ проявленіяхъ. Факты, утверждающіе противное, налицо и способны убѣдить всѣхъ, кто не глухъ и не слѣпъ. Извѣстно, что не только юные, но и старые, хотя осужденные повидимому на вѣчную недозрѣлость, птенцы нашего фальшиваго либерализма и еще болѣе фальшиваго прогресса хоромъ обвиняютъ нашу газету въ узкости, отсталости и мракобѣсіи за то, что чистоту и самобытность славянской народной стихіи она отождествляетъ съ вѣрностью православному исповѣданію, а въ Славянахъ-католикахъ допускаетъ ее лишь постольку, поскольку они плохо рабствуютъ Риму. А между тѣмъ, въ то самое время какъ все, что у насъ и у Балканскихъ Славянъ, съ дѣтскимъ чванствомъ само себя величая кличкой "интеллигенціи" и вѣруя въ свой полуобразованный умишко,-- всѣ эти "передовые" или "напредніки", во имя "послѣднихъ словъ" западно-европейской науки, проповѣдуютъ на всѣхъ стогнахъ и перекресткахъ религіозный индифферентизмъ, нерѣдко и грубое безвѣріе, или же съ умиленіемъ мечтаютъ о примѣненіи къ русской или славянской народной школѣ новаго французскаго закона о народномъ образованіи, насильственно навязаннаго Французскому народу фарисеями либерализма, во осмѣяніе принципа свободы совѣсти,-- въ это самое время наши друзья иностранцы, посмѣиваясь въ кулакъ надъ ребячески-заносчивымъ легкомысліемъ сихъ носителей идеи прогресса въ Россіи и за Дунаемъ, безъ церемоній орудуютъ да орудуютъ себѣ латинствомъ или даже протестантствомъ, какъ самымъ надежнымъ рычагомъ духовной и политической ассимиляціи не-славянскому Западу. Должно-бить и Поляки съ своей стороны признаютъ православіе однимъ изъ существеннѣйшихъ элементовъ русской народности, если въ совращеніи Русскихъ въ католицизмъ видятъ наилучшее средство къ ополяченію. Такъ еще недавно, благословляя скудоуміе и слѣпоту нашихъ украйнофиловъ и мнимыхъ "либераловъ", цѣлуясь и обнимаясь съ ними, обмѣниваясь слащавыми рѣчами о братолюбіи, о примиренія, Поляки преподнесли имъ, въ залогъ сердечнаго сближенія съ Русью, Гнилицкое дѣло, а теперь твердо рѣшились не мытьемъ, такъ катаньемъ, не соблазномъ, такъ насиліемъ, повернуть русскихъ уніатовъ въ папизмъ, всѣхъ до единаго! И наши ничего. Сначала поморщились, но такъ какъ ихъ либеральный катихизисъ велитъ прежде всего и пуще всего отрицать, ненавидѣть, оплевывать даже самое предположеніе о тонъ, что у Русскаго народа можетъ быть какая-нибудь "національная духовная самобытность", то нельзя же имъ стать въ противорѣчіе съ собою и ломать копья ва свободу русскаго православія! Къ тому же съ точки зрѣнія украйнофиловъ православіе скорѣе помѣха, такъ какъ лучше чтобъ у народа вообще никакой религіи не было! Вотъ почему, нахально обругавъ, въ угоду Полякамъ, всякое выраженіе сочувствія въ Галицкой Руси къ Россіи, снова либерально пригласили Поляковъ водить ихъ за носъ... Впрочемъ, не по поводу домашняго, стараго спора Русскихъ съ Поляками повели мы эту рѣчь. Полита все же свои, все же не совсѣмъ Западная Европа, которой высшая культура русскимъ и славянскимъ прогрессистамъ внушаетъ благоговѣйный страхъ, доходящій до низкопоклонства, до податливости самой низкой пробы. Забываютъ одно: всѣ эти либеральныя, гуманныя, правовыя и прочія хорошія начала на Западѣ существуютъ тамъ про своихъ, т. е. про одинъ лишь Западъ, но не про Россію и не про Славянство. Но отношенію къ послѣднимъ эти начала тотчасъ же упраздняются, при чемъ Западъ даже и не лицемѣритъ -- приличія ради. Да и зачѣмъ? всѣ западно-европейскія державы -- какъ скоро дѣло идетъ о насъ и о Славянахъ -- солидарны между собою. Посмотрите, что творитъ въ настоящее время Австрія. Нисколько не стыдясь ни е нашего просвѣщеннаго вѣка", ни остальной культурной Европы, такъ какъ она съ ней, съ Австріей, за одно (рука руку моетъ!), еще менѣе чинясь съ Россіей и православнымъ Славянствомъ, такъ какъ глубоко презираетъ ихъ духовное безсиліе, и противодѣйствія ихъ не боится,-- эта держава выработала колоссальный планъ: разорвать духовную связь православныхъ Славянъ съ Россіей и объединить ихъ духовно, а затѣмъ, въ томъ или другомъ видѣ, политически -- съ Австріей посредствомъ совращенія ихъ изъ православія въ латинство. Предпріятіе достойное европейской цивилизаціи конца XIX столѣтія! Само собою разумѣется, что папа всѣми зависящими отъ него средствами, всею неистощимою сокровищницею католическихъ возней, ухищреній, интригъ, всею мощью своего авторитета (только лишь невидимому поколебленнаго, но все еще полнаго крѣпости и жизни) ревностно содѣйствуетъ осуществленію этого исполинскаго заговора противъ православно-славянскаго міра. Императорскій Габсбургскій домъ особенно близко къ сердцу принимаетъ успѣхъ латинской между Славамъ пропаганды; мы знаемъ изъ газетъ, какъ щедро надѣлили въ вѣнскомъ Hofburg'е вѣстника радости -- какого-то монсиньора, прибывшаго изъ Филгашовол и повѣдавшаго царственной фамиліи о духовныхъ завоеваніяхъ католицизма въ Македоніи и Восточной Румеліи.
   Да, Македонія, Румелія и даже -- о стыдъ, о позорь! самое Болгарское княжество -- стали теперь поприщемъ усиленной дѣятельности застрѣльщиковъ австрійской арміи -- католическихъ миссіонеровъ. О Сербскомъ королевствѣ мы и не говоримъ. Это уже само лѣзетъ въ пасть Австро-Венгріи, даже не нуждаясь въ религіозномъ съ нею объединеніи, а просто вслѣдствіе политическаго и духовнаго разврата своей правящей "интеллигенціи", и лѣзетъ притомъ такъ стремительно, что Австрія даже нѣсколько пятится, опасаясь -- какъ бы, проглотивъ сразу, не подавиться. Съ Босніей и Герцеговиной -- благо онѣ на военномъ положеніи -- пріемъ менѣе церемонный. Пропаганда творится тамъ не словомъ, а просто-на-просто кулакомъ, тюрьмою, лишеніемъ средствъ къ жизни, короче -- всѣми разнообразнѣйшими видами насилія. Классическая же латинская пропаганда,-- т. е. путемъ обольщеній, подкуповъ, соблазновъ и интригъ,-- производится главнымъ образомъ съ необыкновеннымъ усердіемъ, а также, къ несчастію, и съ успѣхомъ въ Македоніи, которая Берлинскимъ трактатомъ была, такъ-сказать, выброшена за бортъ при регулированіи русскихъ завоеваній, т. е. оставлена за Турціей: тамъ, въ доведенномъ до отчаянія Болгарскомъ населенія, нашла себѣ католическая проповѣдь самую благодарную почву. О пропагандѣ въ Македоніи намъ доставлены очень подробныя свѣдѣнія,-- мы постараемся извлечь потомъ изъ этого обширнаго матеріала факты наиболѣе выдающіеся и сообщить ихъ читателямъ. Замѣтимъ только здѣсь, что русскій консулъ въ Битоли обитаетъ какъ разъ въ домѣ латинской пропаганды, и русскій императорскій гербъ приходится какъ разъ подъ выстроенною на крышѣ эмблемою латинства,-- родъ купола со крестомъ! Достойно вниманія также, что въ этой, пока еще вполнѣ турецкой провинціи, православный Славянинъ совратившійся въ латинство поступаетъ немедленно подъ энергическое покровительство и защиту не только австрійскаго, но и германскаго, и англійскаго, и французскаго консула, и прочихъ консуловъ католическихъ и даже протестантскихъ державъ, которые таковаго покровительства и защиты отъ турецкаго произвола православному ни оказываютъ.
   Не очевидно ли, что всѣ западно-европейскій державы вполнѣ единодушны между собою въ стремленіи къ общей цѣли: исхитить Балканское Славянство изъ сферы русскаго вліянія у разобщить его духовно съ Русскимъ народомъ -- въ полной увѣренности, что разобщеніе въ вѣрѣ послужитъ надежнѣйшимъ средствомъ къ ассимиляціи и затѣмъ къ порабощенію Славянъ Западу? Недаромъ на Берлинскомъ конгрессѣ лордъ Беконсфильдъ такъ настаивалъ на "свободѣ вѣроисповѣданій" въ Болгаріи, Сербіи, Румыніи. Только совсѣмъ глупые люди воображали себѣ, что это требованіе предъявляется во имя культуры и цивилизаціи; оно не имѣло другой цѣли, какъ поставить католическую, а частью и протестантскую интригу, направленную противъ, православія Балканскихъ Славянъ, подъ покровительство мѣстныхъ законовъ. Въ самомъ дѣлѣ, не дико ли, что всѣ католическія и протестантскія страны, тотчасъ же послѣ Берлинскаго трактата, наслали тучи миссіонеровъ въ православныя славянскія земли Балканскаго полуострова? Развѣ Болгаре и Сербы -- язычники? развѣ они не исповѣдуютъ имени Христа? развѣ согласно съ современной цивилизаціей и культурой, которыми столько хвалится Западная Европа, придавать такое важное значеніе самой формѣ вѣроисповѣданія? Что же иное всѣ эти "апостолы" Запада, какъ не стая волковъ въ овечьей шкурѣ, которые, кощунствуя именемъ Христа, служатъ лишь единственно политическимъ цѣлямъ Запада, властолюбивымъ видамъ не только Римской куріи, но и разныхъ Европейскихъ державъ? Развѣ, проникая въ это овечье или точнѣе баранье стадо, плохо оберегаемое пастухами, не ищутъ они подкопаться подъ самое основаніе славянской національной самобытности? И не треклятая ли ложь въ устахъ западныхъ кабинетовъ и даже западныхъ обществъ,-- какъ скоро дѣло касается Россіи,-- всѣ эти слова о свободѣ совѣсти, о свободѣ вѣроисповѣданій, о культурной этикѣ, о высоконравственномъ значеньи цивилизаціи?
   Съ успѣхомъ вербуетъ себѣ католицизмъ прозелитовъ и въ Восточной Румеліи, гдѣ, съ удаленіемъ князя Цертелева, русское вліяніе значительно ослабѣло. Въ этой единоплеменной и единовѣрной намъ Румеліи наше министерство иностранныхъ дѣлъ пригнало необходимымъ держать генеральнымъ консуломъ,-- представителемъ Россіи,-- человѣка именно-то и не связаннаго съ Болгарскимъ населеніемъ нм единоплеменностью, ни единовѣріемъ; лютеранинъ женатый на католичкѣ, онъ можетъ-быть и преисполненъ достоинствъ, во мѣсто ему конечно не между Славянами, а тамъ, гдѣ вопросъ вѣры и племени не имѣетъ никакого значенія...
   Но чего мы никакъ не ожидали и о чемъ получили только на дняхъ положительныя свѣдѣнія, это объ успѣхѣ австрійской религіозной пропаганды въ самомъ Болгарскомъ княжествѣ и вообще объ усиленіи тамъ иностраннаго, преимущественно же австрійскаго нравственнаго преобладанія,-- конечно только прокладывающаго дорогу преобладанію экономическому и политическому. Вдохновленная, подталкиваемая, споспѣшествуемая Германіей или вождемъ германской полижи, княземъ Бисмаркомъ, Австрія упорно, послѣдовательно, шагъ за шагомъ раздвигаетъ кругъ своихъ захватовъ на Балканскомъ полуостровѣ, точитъ и грызетъ узы связывающія его съ Россіей, такъ что, когда настанетъ для Австріи и для Европы "время благопотребно" -- покончить съ Оттоманской имперіей, эти узы окажутся, пожалуй, совсѣмъ негодными. Особенно дѣятельнымъ, рѣжущимъ глава сталъ этотъ австрійскій напоръ въ послѣдніе два года. До этого времени католики въ столицѣ болгарской были незамѣтны, Австрійцевъ считали но пальцамъ... Теперь же Австрійцевъ въ Софіи цѣлая почти треть населенія, около 8 тысячъ! На улицахъ то-и-дѣло раздается нѣмецкій языкъ; австрійскій консулъ -- увѣряютъ насъ -- первое лицо въ городѣ, желѣзнымъ экономическимъ кольцомъ стремится Австрія охватить и уже отчасти охватываетъ Болгарію: съ одной стороны по линіи отъ Ломъ-Цаланки на Софію (постройка которой рано или поздно неизбѣжна), съ другой -- по Дунаю. Торговля и подряды въ рукахъ Австрійцевъ -- но главное: это ловкая, мастерская дѣятельность католическихъ миссіонеровъ. Они не жалѣютъ ни трудовъ, ни денегъ на совращеніе Болгаръ изъ православія или по крайней на утвержденіе своего вліянія. Впрочемъ, деньгами обильно снабжаетъ ихъ не только Римская курія, но въ особенности нашъ другъ, соучастникъ нашъ въ "европейскомъ концертѣ" -- австро-мадьярская державная власть. Разумѣется, усилія миссіонеровъ направлены преимущественно на молодое болгарское поколѣніе, въ томъ довольно вѣрномъ расчетѣ, что это наиудобжѣйшій нутъ для насажденія и укорененія латинскаго и австрійскаго обаянія въ странѣ. До войны, въ Софіи не было ни одной католической церкви, ни одной католической школы. Нынѣ у католическихъ миссіонеровъ имѣется и то, и другое. Католическая школа для дѣвочекъ, основанная два года тому назадъ, имѣетъ уже 115 воспитанницъ, изъ которыхъ болѣе половины -- православный Болгарки, а католическая школа для мальчиковъ -- 99 учениковъ, также болѣе чѣмъ на половину Болгаръ! Мужскою школою завѣдываютъ монахи-капуцины, женскою -- монахини-кармелитки (число послѣднихъ въ Софіи ежегодно возрастаетъ). Всѣ они присылаются изъ Австріи, но имѣются также изъ Италіи, Франціи, Бельгіи; самыя школы содержатся преимущественно на счетъ австрійскаго правительства. Православныя болгарскія дѣти, отдаваемыя въ эти школы ихъ неразумными родителями, обучаются тамъ обязательно латинскому катихизису у католическихъ патеровъ, ноютъ на клиросѣ въ католической церкви и участвуютъ въ католическихъ церковныхъ процессіяхъ. Мало того: этимъ дѣтямъ, подъ страхомъ исключенія изъ школы, воспрещается ходить въ православную церковь,-- и родители подчиняются этимъ условіямъ, иные потому, что относится къ этому безразлично, почитая вѣроятно такое безразличіе, со словъ русскихъ якобы "либеральныхъ" газетъ, высшимъ признакомъ культуры, а другіе -- "скрѣпя сердце"... "Курьезнѣе всего", сообщаютъ намъ, а мы скажемъ -- не курьезнѣе, а срамнѣе всего для Болгарскаго княжества -- "то, что въ числѣ воспитанницъ находятся дочери лучшихъ болгарскихъ семействъ, между прочимъ дочь одного изъ болгарскихъ министровъ!" Хорошъ примѣръ подаетъ этотъ министръ! А еще "консерваторъ"! Что же онъ, спрашивается, консервируетъ или охраняетъ, когда не способенъ охранить цѣлости національнаго вѣроисповѣданія въ своемъ собственномъ домѣ и религіозной связи своего семейства съ Болгарскимъ народомъ?
   Эти свѣдѣнія не могутъ, конечно, не возмутить глубоко русскихъ читателей и заставятъ, пожалуй, не одного изъ нихъ подумать, что не бывало на свѣтѣ рыбъ, которыя бы такъ вѣрно клевали подставленную имъ прикормку съ крючьями, какъ клюютъ Болгары грубую прикормку миссіонерскихъ латинскихъ удочекъ. Но послѣ перваго, вполнѣ законнаго взрыва негодованія, слѣдуетъ намъ, Русскимъ, принять въ соображеніе и обстоятельства смягчающія вину. А они значительны.
   Прежде всего вспомнимъ, что Болгары, подъ турецкимъ игомъ, несли на себѣ и церковное иго фанаріотское, т. е. иго константинопольскихъ Грековъ, которые, какъ скоро въ Болгарахъ пробудилось сознаніе своей народности, старались всѣми способами, отъ церковнаго управленія зависящими, вытравить въ Болгарахъ это зачинавшееся пробужденіе національнаго духа и огречить ихъ. Греки преслѣдовали болгарскій, т. е. церковно-славянскій языкъ въ церквахъ, въ школахъ, вслѣдствіе чего народъ переставалъ ходить въ церкви и школы, и послѣдовала та долгая тяжба, столь вредная для духовныхъ интересовъ православія на Востокѣ, столь несогласная съ духомъ истиннаго христіанства, которая съ одной стороны привела къ учрежденію Болгарскаго Экзархата въ силу султанскаго фирмана и въ. противность буквѣ каноновъ, съ другой стороны -- къ созыву помѣстнаго собора въ Константинополѣ (почему-то назвавшагося вселенскимъ). На этомъ соборѣ, бенъ участія Русской и Іерусалимской церквей, Болгары провозглашены схизматиками или раскольниками! И для Грековъ и для Болгаръ въ равной степени дѣло шло не о церкви собственно, а объ интересахъ эллинской и болгарской народности. Послѣдняя въ то время (до конца нашей послѣдней войны) не имѣла даже географическаго признаннаго очертанія; Экзархатомъ же создавалась для нея -- первая юридическая основа или точнѣе рамка для національнаго бытія, по внѣшности еще только церковная, но въ сущности политическая. Понятно, разумѣется, какъ дорога была Болгарамъ эта форма національнаго самосохраненія, единственно въ то время для нихъ возможная. Этимъ раздоромъ въ нѣдрахъ православія не преминули конечно воспользоваться католики. Когда, еще до учрежденія Экзархата, Болгары изнемогали въ борьбѣ, тогда многіе изъ нихъ, увлекаемые Драганомъ Данковымъ, въ ослѣпленіи борьбы и ненависти къ Грекамъ, поддались соблазнительнымъ предложеніямъ Римскаго папы и приняли унію, думая обрѣсть себѣ опору въ союзѣ съ Римскою церковью. Учрежденіе Экзархата разрушило однакоже римскіе ковы, и почти всѣ изъ совращенныхъ возвратились въ лоно православіи (кромѣ г. Цанкова), и на этомъ лонѣ -- увы!-- вслѣдъ затѣмъ, вмѣстѣ со всѣхъ Болгарскихъ народомъ, попали въ "схизматиковъ" -- по рѣшенію Константинопольскаго злосчастнаго собора... Но если Болгары,-- для національности которыхъ вопросъ о церковной автономіи сталъ по истинѣ вопросомъ быть или не быть,-- порѣшили временною слабостью (и то лишь очень небольшая часть ихъ), а въ учрежденіи Экзархата погрѣшили противъ буквы каноновъ, то Греки, съ своей стороны, погрѣшили противъ самаго духа каноническаго ученія, т. е. противъ духа христіанской любви и правды. Константинопольская церковь, которая есть матерь всѣхъ славянскихъ православныхъ церквей (въ томъ числѣ и Русской), которая почитается хранительницею преданій церковныхъ со временъ Апостольскихъ, должна была, конечно, и въ этомъ-спорѣ съ Болгарами, пребыть на подобающей ей высотѣ, явить истиннохристіанскую мудрость, истинно-материнскую любовь и снисхожденіе къ менѣе развитому и образованному Болгарскому племени, уважить его усилія къ возсозданію своей народной личности, и не давать мертвящей буквѣ торжествовать надъ животворящимъ духомъ. Въ томъ, въ чемъ обвиняетъ Константинопольскій соборъ Болгаръ (въ, т. е. во внесеніи начала пламеннаго пристрастія въ идею церкви) провинился прежде всего самъ Константинопольскій Патріархатъ. Разрывъ между Патріархатомъ и Болгарскою церковью продолжается и понынѣ, вслѣдствіе спора о Македоніи и Восточной Румеліи, на которую Болгарскій Экзархатъ продолжаетъ предъявлять свои права (такъ какъ обѣ области лишь случайно не попали пока въ составъ Болгарскаго княжества, но были включены въ него Санъ-Стефанскимъ договоромъ). Положеніе Болгарской церкви въ настоящее время самое странное, двусмысленное, неправильное. Она не находится въ оффиціальномъ общеніи ни съ одною православною церковью. Мы, точнѣе сказать, Русская оффиціальная церковь не то признаетъ, не то отрицаетъ автокефальное" Болгарской; точно также отнеслась она, Русская оффиціальная церковь, и къ постановленію Константинопольскаго собора. Пріѣдутъ болгарскіе архіереи въ Россію, ихъ допускаютъ свободно служить молебны въ нашихъ церквахъ, но запрещаютъ служить обѣдню: въ то же время Русскіе въ Болгаріи безпрепятственно говѣютъ и пріобщаются въ болгарскихъ церквахъ у болгарскихъ священниковъ! Такая двуличневая церковная политика многими у насъ почитается верхомъ премудрости; но вотъ уже 4 года прошло послѣ войны и ровно 10 лѣтъ послѣ Собора, а Россійскій Св. Синодъ еще не достигъ примиренія. Между тѣмъ, такое положеніе Болгарской церкви -- ложное, лишенное достоинства -- не можетъ не дѣйствовать на самихъ служителей ея, на пастырей и на паству, самимъ деморализующимъ образомъ. Католики, разумѣется, извлекаютъ изъ этого свои выгоды и, указывая Болгарамъ на современный разладъ въ области православія и на недостатокъ авторитета у Русской церкви, противопоставляютъ православію цѣльность, единство и стройность церкви Римской. И пока Константинопольскій Патріархъ будетъ препираться съ Болгарскимъ Экзархомъ о Македоніи и Румеліи, а русское высшее церковное правленіе будетъ оправдывать въ собственныхъ главахъ свою инерцію соображеніями будто бы "высшей мудрости", католики конечно дремать не стешутъ, такъ что когда наконецъ въ этихъ областяхъ водворится миръ (и навѣрное еще худой), православіе тамъ, того и гляди, останется лишь воспоминаніемъ.
   Другое обстоятельство, извиняющее вину Болгаръ -- это общій низкій уровень развитія и образованія духовенства, за нѣкоторыми исключеніями. Но откуда-жь и было взяться болѣе высокому уровню подъ 500лѣтнимъ турецкимъ игомъ, а впослѣдствіи и подъ гнетомъ греко-болгарской распри? Въ 4 года своего существованія не могло же княжество обзавестись отличными богословскими семинаріями! Этому горю обязана и можетъ безъ труда помочь Россія, открывъ свободный доступъ въ свои семинаріи и академіи Болгарамъ посвящающимъ себя духовному званію, и такимъ образомъ подготовить для Болгаріи священниковъ вполнѣ образованныхъ.
   Наконецъ, примемъ въ соображеніе и слѣдующее обстоятельство. Католическая женская школа въ Софія конечно, какъ школа, лучше всѣхъ существующихъ въ болгарской столицѣ. Она одна даетъ вполнѣ основательное европейское образованіе, потребность въ которомъ ощущается болгарскимъ обществомъ въ сильной степени. Ученіе поставлено въ ней мастерски. Вспомнимъ, что въ началѣ нынѣшняго вѣка даже и въ нашей православной Россіи, въ высшемъ русскомъ обществѣ было въ большомъ обычаѣ отдавать дѣтей въ учебныя заведенія іезуитовъ въ Полоцкѣ и въ самомъ Петербургѣ, и если русскія дѣти хъ "чувствъ", даже издѣвающаяся надъ ними...
  

Москва, 23 ноября.

   Высочайшій приказъ по военному вѣдомству:
   "Государь Императоръ, обращая особенное вниманіе на извѣстія съ театра военныхъ дѣйствій на Балканскомъ полуостровѣ, съ удовольствіемъ изволилъ усмотрѣть блестящіе результаты добросовѣстной и полезной работы русскихъ офицеровъ, которымъ ввѣрено было сформированіе, воспитаніе и обученіе войскъ Болгаріи и Восточной Румеліи. Глубоко опечаленный братоубійственной войной между Славянскими народами, Государь Императоръ находитъ однако же отвагу, самоотверженіе, выносливость и уваженіе къ порядку, обнаруженныя болгарскими и румелійскими войсками, достойными высокой похвалы. Съ удовольствіемъ убѣдившись въ разумной и самоотверженной дѣятельности русскихъ офицеровъ, сумѣвшихъ привить молодымъ войскамъ надлежащія воинскія качества и доблестный воинскій духъ, Его Императорское Величество объявляетъ Свою Высочайшую благодарность бывшему военному министру Княжества Болгарскаго генеральнаго штаба генералъ-маіору Кантакузену и Монаршее благоволеніе всѣмъ генераламъ, штабъ- и оберъ-офицерамъ, служившимъ въ болгарскихъ и румелійскихъ войскахъ".,
   Радуемся появленію этого приказа. Молодыя болгарскія и румелійскія войска будутъ гордиться такимъ всенародно заявленнымъ благоволеніемъ, такою торжественною похвалою, изъ устъ самого Русскаго Царя, ихъ воинской доблести и самоотверженію. Пусть же они постараются пребыть навсегда достойными этого одобренія; пусть тщательно сохранятъ всѣ основы заложенныя въ нихъ русскими наставниками, дабы никогда ничѣмъ не отличаться отъ своего, на весь міръ славнаго образца -- русскихъ войскъ!.. Нельзя конечно не скорбѣть о томъ, что поводомъ къ воинскимъ болгарскимъ подвигамъ послужила (впрочемъ по винѣ Австріи) братоубійственная брань подъятая правительствомъ Сербіи; нельзя не жалѣть и о томъ, что положеніе, въ которое поставилъ себя лично князь Александръ по отношенію къ Россіи, помѣшало воздать публично и ему заслуженную похвалу, какъ храброму и талантливому военачальнику...
   Невольно однако-же приходитъ на мысль такое соображеніе: послѣ того какъ болгарскія и румелійскія дружины дрались вмѣстѣ, подъ однимъ общимъ начальствомъ и знаменемъ (что вѣдь съ точки зрѣнія, Берлинскаго трактата и нашей дипломатіи было вполнѣ незаконно); послѣ того какъ онѣ своими подвигами самоотверженія, удостоенными Высочайшаго одобренія, ознаменовали фактически и своею кровью запечатлѣли "с_о_е_д_и_н_е_н_і_е обѣихъ частей Болгаріи",-- удобно ли и умѣстно ли будетъ, вслѣдъ затѣмъ, разъединять эти войска вновь, да еще и такъ, что по прихоти двухъ разныхъ властителей (Румеліи и княжества Болгарскаго) станетъ, пожалуй, возможнымъ и вполнѣ легальнымъ повести румелійскихъ и болгарскихъ солдатъ въ бой другъ противъ друга??..

-----

   Не хватаетъ уже и духа глумиться надъ нашей дипломатіей! Слишкомъ уже дешево торжество всѣхъ тѣхъ, что заблаговременно разоблачали неминуемыя послѣдствія ея недальновидности, ея закоренѣлаго легкомыслія, ея грубой наивности, ея систематическаго, ужь подлинно солиднаго невѣжества историческихъ національныхъ интересовъ Россіи, ея какой-то "варварской" робости предъ авторитетомъ "европейской культуры и цивилизаціи" въ лицѣ западныхъ государствъ! Слишкомъ уже теперь неумѣстно, да и слишкомъ уже горько злорадство! Да и подсмѣиваясь надъ ней, невольно вспоминаешь вопросъ и отвѣтъ Гоголя въ, Ревизорѣ": "Надъ кѣмъ смѣетесь?... Надъ собой смѣетесь!"... Наша дипломатія не съ неба намъ дана и не порожденіе какихъ-либо подземныхъ силъ,-- а кость отъ костей нашихъ, порожденіе общества, преимущественно петербургскаго, и преимущественно той высшей, въ добавокъ еще властной среды, которой гг. дипломаты составляютъ одно изъ главныхъ украшеній и изъ которой словно воздушнымъ насосомъ выкачана всякая серіозная мысль и, разумѣется, всякое живое русское чувство. Исключенія между дипломатами, не только рѣдкія, но можно-сказать диковинныя, не измѣняютъ общаго типа; достоинствомъ своимъ обязаны они самимъ себѣ, никакъ не дипломатической русской школѣ, и никакъ не петербургской свѣтской средѣ, а наперекоръ и той и другой. Такія исключенія впрочемъ не пользуются у насъ почетомъ, да и не удерживаются при дѣлахъ" Они безпокойны: шевелятъ, будятъ мысль, дразнятъ волю. Предпочитаются для дипломатическаго представительства могущественной своеобразной Россіи -- лица совсѣмъ безличныя, у которыхъ въ головахъ пріятная *ишь да гладь,-- да таковая же тишь и гладь и въ политической ихъ дѣятельности, невозмутимая, прочная, что бы тамъ кругомъ противъ Россіи ни плелось, ни ковалось!..
   Полагаемъ, что наконецъ и наша дипломатія начинаетъ прозрѣвать или по крайней мѣрѣ примѣчать, что она кругомъ обойдена и обманута, что давъ себя добровольно связать по рукамъ и ногамъ Трехъ-Державнымъ Союзомъ, она слишкомъ ужь простосердечно обольщалась мечтою, будто ведетъ за руки Германію и Австрію, когда не она вела, а ее вели да и завели въ болото,-- сами же друзья остались на твердой почвѣ, предоставляя увязнувшей Россіи умиляться "единодушіемъ"! Если дипломатія только способна чувствовать, такъ куда какъ плохо должна она себя чувствовать въ настоящую пору! Въ какомъ положеніи очутились мы теперь? Поистинѣ въ траги-комическомъ! Мы ничего не достигли, а напротивъ попятились, отодвинулись отъ цѣли назадъ; мы бездѣйствуемъ или что то же -- мы ораторствуемъ, и очень горячо, на конференціи, но только потрясаемъ воздухъ словами, потому что другіе, предоставляя намъ говорить, сами-то дѣйствуютъ -- наперекоръ конференціи и обращая ея рѣшенія въ нуль!.. "По иниціативѣ Россіи", "по настоянію Россіи*1 (и вѣдь съ какою гордостію перепечатывались эти выраженія нашими не только наемными, но и добровольными оффиціозами!) великія державы собирались на конференцію и сооружали коллективныя предложенія, охотно предоставляя Россіи починъ во всемъ томъ, что компрометтировало честь Россіи, свидѣтельствовало какъ бы объ отреченіи ея отъ прежнихъ историческихъ завѣтовъ и отвращало отъ насъ симпатіи Славянскихъ племенъ! И всѣ эти предложенія "по иниціативѣ" Россіи -- потерпѣли полнѣйшее fiasco, которое всею своею тяжестью легло на насъ, на насъ однихъ,-- и положеніе наше такъ запуталось, что трудно найти изъ него и выходъ, какъ бы ни теперь ни плакались на вѣроломныхъ союзниковъ. Сердитое безсиліе -- вотъ что, къ собственному изумленію нашему, представляемъ мы теперь во всѣхъ этихъ новѣйшихъ историческихъ событіяхъ. Но потому-то оно такъ особенно и печально и странно, что это безсиліе -- силача, что это безсиліе не отъ чего другаго происходитъ, какъ отъ отсутствія опредѣленной руководящей мысли, установленныхъ твердыхъ принциповъ и яснаго сознанія своего призванія и своихъ обязанностей. При такихъ условіяхъ поневолѣ всякое событіе застигаетъ насъ неприготовленными, врасплохъ, и наимощные въ мірѣ мы являемся до жалости немощными.
   Въ самомъ дѣлѣ, наимудрѣйшему мудрецу въ свѣтѣ было бы трудно согласить нашъ настоящій образъ дѣйствій съ тѣми исполинскими дѣяніями, которыя совершила Россія не далѣе какъ лѣтъ восемь или семь тому назадъ. Словно вѣка прошли, словно мы не тѣ!.. Правда, между тѣмъ временемъ и настоящимъ сталъ стѣною Берлинскій трактатъ, покрывшій Россію позоромъ и срамомъ. Но вмѣсто того, чтобъ винить въ этомъ трактатѣ диплома! онъ и правителей, мы, съ постыднымъ ребячествомъ, перенесли свою досаду на собственныя свои прошлыя увлеченія и на предметъ увлеченій -- несчастныхъ Славянъ!... "Нѣтъ ужь довольно, будетъ"! Прочь "политика чувствъ*! Мы-де теперь созрѣли; никакой иной политики знать не хотимъ, кромѣ "политики реальныхъ интересовъ"! Станемъ-де подражать Бисмарку: "онъ, говорятъ, всегда за реальность интересовъ"!.. И вотъ въ нашемъ дипломатическомъ пустомысліи водворилось это словцо, а съ нимъ и какое-то смутное понятіе о политическомъ реализмѣ, исключающемъ всякій "идеализмъ", въ области котораго -- совѣстно даже и молвить -- и отнесены всѣ "славянскія чувства" и отношенія наши къ Славянству! Нашлись и публицисты, которые борзо поддерживали такое "реальное" направленіе нашей политики... Но въ ослѣпленіи своемъ наши "созрѣвшіе" умы перезабыли, что кровавою войною 1877--78 годовъ, служа "политикѣ чувствъ", мы вѣдь въ то же время пріобрѣли себѣ прочныя симпатіи шести милліоновъ народа,-- до того прочныя, что можетъ быть еще придется имъ сослужить намъ добрую службу и въ будущемъ, несмотря на все модное теперь пренебреженіе наше къ "чувствамъ"; ми усвоили себѣ извѣстнымъ образомъ цѣлую обширную страну, доходящую почти вплоть до Константинополя. Вѣдь Болгарія была наша, наша не будучи въ положеніи завоеванной или порабощенной нами страны!.. Вѣдь болгарское войско, нами созданное, было русскимъ войскомъ, не отдѣльною частью русской арміи, пребывающею уже тамъ, на Балканскомъ полуостровѣ, куда изъ Россіи передвигать русскіе полки не такъ-то легко!... Что это все, не "реальные" развѣ интересы?? Если же мы не сумѣли упрочить нашего положенія въ Болгаріи въ томъ объемѣ и видѣ, на которые наши побѣды давали намъ право, такъ только благодаря политикѣ не "чувствъ", а "малочувствія" и недомыслія, проявленной нами по отношенію въ Западной Европѣ вообще и особенно на Берлинскомъ конгрессѣ. Вѣдь русскіе содѣтели Берлинскаго трактата и въ ту нору оправдывали его единственно "реальными интересами"!
   И вотъ, эмансипировавшись отъ "чувствъ", наша дипломатія захотѣла явить зрѣлище новой реалистической политики, и точно явила: зрѣлище дивное, неслыханное, невиданное,-- страны великой, исторической, могучей, добровольно, безъ сожалѣнія, а съ какимъ-то легкосердечнымъ злорадствомъ растаптывающей, руками своихъ дипломатовъ, ни чтоже сумняся, плоды своей собственной, тяжкимъ, мучительнѣйшимъ трудомъ вспаханной нивы; разрушающей собственное, всего семь лѣтъ назадъ на русскихъ костяхъ воздвигнутое зданіе; вмѣняющей ни во что потоки крови и всѣ матеріальныя жертвы Русскаго народа,-- попирающей не только "чувства" преданнаго намъ племени, но и русскіе существеннѣйшіе, наиреальнѣйшіе интересы!... Бѣдная Россія!
   Ми не хотѣли политики "славянскихъ чувствъ", а чѣмъ замѣнили ее? Не политикою "реальныхъ интересовъ", ибо послѣдніе, истинно понятые, неотдѣлимы отъ соображеній высшаго идеальнаго свойства, да и вовсе безсмысленны безъ общей руководящей мысли,-- а ни идеализма, ни руководящей идеи у насъ въ наличности не оказалось. Да и что же такое, повторяемъ, "чувства народовъ" -- какъ не величайшія реальныя силы и двигатели въ исторіи? Замѣнили мы политику чувствъ -- политикою "чувствицъ": обиды, досады, гнѣва,-- чѣмъ-то мелочнымъ я личнымъ. "О, пусть потоками слезъ и крови искупятъ Болгары свое неуваженіе къ совѣтамъ Россіи, свое самовольство!..." "Да накажутся Болгары, да извѣдаютъ каково производить возсоединеніе безъ спроса Россіи!"... Вотъ что буквально печаталось въ русскихъ, не*лишенныхъ вліянія газетахъ! Мы не отрицаемъ вину принца Баттенберга и нѣкоторыхъ Болгаръ передъ Россіей и признаемъ законность чувства обиды,-- но полагать это чувство обиды въ основу нашей политики, развѣ это не "политика чувствъ"? Разница только въ томъ, что чувства-то эти не широкія, историческія, "славянскія", а ощущенія, вызванныя случайностью, временною и преходящею. Но подъ воздѣйствіемъ этихъ не чувствъ, а чувствицъ, наше общество и дипломатія захотѣли казнить -- за вину двухъ правителей да дюжины Болгаръ -- весь Болгарскій народъ и принесли въ жертву именно наши самые серіозные реальные интересы!.
   Ну и вышло:
   1) Къ изумленію всего міра и въ противорѣчіе съ своимъ собственнымъ достоинствомъ, Россія вмѣсто того, чтобъ возникшее осложненіе дѣлъ въ Болгаріи, всецѣло входившей въ сферу русскихъ интересовъ, постараться прежде всего покончить собственнымъ авторитетомъ, который не отрицался и Европой (да такъ и подсказывалъ намъ вначалѣ, говорятъ, самъ Бисмаркъ,-- такъ и теперь поступаетъ Австрія въ Сербіи),-- вмѣсто всего этого, Россія перенесла болгарскій вопросъ на судъ Европы и отказалась отъ своего исключительнаго властнаго положенія въ Болгаріи, пріобрѣтеннаго цѣною русскихъ побѣдъ и жертвъ.
   2) Россія же, предъ лицомъ самихъ составителей Берлинскаго трактата, явилась наиревностнѣйшею и въ сущности единственною защитницей этого, ей на зло и на позоръ, а Славянскимъ народамъ въ ущербъ составленнаго договора,-- словно священной для насъ хартіи, и въ то самое время, когда этотъ договоръ самъ собою, не по русской винѣ, лопнулъ.
   3) Не во имя разрѣшенія славянскихъ узъ и созиданія русско-славянскаго міра выступили мы, послѣ долгаго воздержанія, на европейскую политическую арену, а во имя вящаго скрѣпленія расшатанныхъ румелійскимъ переворотомъ славянскихъ узъ, и къ ущербу нашей созидательной задачи. Вознегодовавъ на самовольное объединеніе обѣихъ частей Болгаріи (хотя изъ-за этой именно цѣли пролиты рѣки русской крови, да она начерчена и Санъ-Стефанскимъ договоромъ), мы воспылали ревностью къ сохраненію status quo ante. Для этого затѣяли конференцію, на которую потащили всю Европу, не соображая, что никто изъ нашихъ союзниковъ въ сохраненіи прежняго порядка не заинтересованъ, а нѣкоторые изъ нихъ, какъ Австрія, прямо заинтересованы въ противномъ;-- никто русскихъ личныхъ чувствъ обиды и досады на виновниковъ переворота не раздѣляетъ, а наоборотъ: Западная Европа именно этимъ внезапнымъ, такъ неосторожно, на весь міръ заявленнымъ русскимъ антиславянскимъ расположеніемъ духа и захочетъ всенепремѣнно воспользоваться намъ во вредъ! Такимъ образомъ роли перемѣнились: мы выступили какъ бы врагами, Англія и вообще западныя державы -- какъ бы друзьями Славянъ. Положимъ, что эти друзья не искренніе, но вѣдь мы и отъ Славянъ не въ правѣ требовать "политики чувствъ", а съ реалистической точки зрѣнія слѣдуетъ вѣдь пользоваться всякимъ случаемъ выгоды.
   4) Руководимые все тѣми же, нельзя сказать чтобъ очень ужь возвышенными побужденіями, мы, со свойственною намъ прямолинейностью въ дѣйствіяхъ, явились болѣе Турками, чѣмъ Турки, и хотя въ 1877--78 годахъ добились-таки того, что власть турецкая не только въ Болгарскомъ Княжествѣ, но отчасти и въ Румеліи стала чисто номинальною, почти призрачною,-- однако на конференціи тащили изо всѣхъ силъ за шиворотъ упиравшагося Турка, чтобъ онъ снова водворился въ Филиппополѣ какъ дѣйствительная власть! Мы предлагали ему -- наказать Болгаръ -- виновниковъ "возсоединенія", даже не брезгали и перспективой появленія въ Румеліи турецкой военной, сопровождающей султанскаго коммиссара дружины...
   5) Избравъ себѣ опорнымъ пунктомъ Трехъ-Державный Союзъ, компрометируя свое въ Славянскомъ мірѣ достоинство и положеніе усиленномъ домогательствомъ возстановленія status quo ante, мы въ то же время и не подумали протестовать противъ козней Австріи, уничтожавшихъ всѣ плоды нашихъ конференціонныхъ усилій,-- не осмѣлились остановить внушеннаго и подготовленнаго Австріею сербскаго вторженія въ Болгарію!.. А между тѣмъ ми безъ сомнѣнія могли это сдѣлать, могли предотвратить братоубійственную войну въ самомъ началѣ...
   6) Даже когда состоялось не остановленное нами разбойническое вторженіе сербскихъ войскъ въ Болгарію, мы все еще расчитывали на проявленіе турецкаго сюзеренства въ Княжествѣ (вѣроятно для вящаго униженія Болгаръ): по крайней мѣрѣ, органъ нашей дипломатіи съ негодованіемъ восклицалъ: "что же Порта? Вѣдь болгарская территорія есть оттоманская территорія! Ну что прикажете дѣлать съ государствомъ, которое не хочетъ пользоваться своими правами"!.. Къ посрамленію нашей дипломатіи, дѣло обошлось и безъ Турокъ.
   7) Мы хотѣли изгнать принца Баттенберга не только изъ Румеліи, но и изъ Княжества (о чемъ громко заявляли на конференціи) -- и только укрѣпили его... Допустивъ сербо-болгарскую войну по желанію Австріи, и выступивъ съ примирительнымъ словомъ противъ "братоубійственной брани" только лишь послѣ побѣдъ болгарскихъ, когда перемирія, какъ манны небесной, восхотѣла, ради своихъ выгодъ въ Сербіи, сама, до смерти перепугавшаяся Австрія; -- мы только дали случай князю Александру явиться героемъ, снискать себѣ симпатіи всей Европы, Болгарскаго народа, а главное -- преданность войска. И преданность эта, надо сказать правду, княземъ заслужена. Первыя побѣды молодаго возникающаго государства -- это своего рода крещеніе для самостоятельной государственной жизни. Семь лѣтъ тому назадъ турецкіе рабы, Болгары вѣнчались теперь лаврами -- какъ свободная, къ тому же не дикая, а цивилизованная сила, предъ лицомъ всего міра. Имя князя Александра неразрывно связалось теперь съ славными воспоминаніями для войска и народа. А между тѣмъ еще недавно, на засѣданіяхъ конференція, отъ имени Россіи энергически "настаивалось на низложеніи Болгарскаго князя"...
   8) Мы лишили болгарское войско русскихъ офицеровъ -- но лишили только себя превосходнаго передоваго отряда иди просто части русской арміи, и дали теперь возможность хвалиться князю и Болгарамъ, что въ русскихъ офицерахъ они болѣе не нуждаются, умѣютъ одерживать побѣды и безъ нихъ!... Конечно, всѣми достоинствами своими войско это обязано русскимъ инструкторамъ, но плоды этихъ русскихъ стараній послужили не Россіи, а враждебному намъ и теперь нами же усиленному болгарскому правительству.
   9) Когда начались пораженія сербскаго войска и даже поспѣшное, постыдное его отступленіе, и мы наконецъ рѣшились положить предѣлъ "братоубійственной войнѣ" (которую почему-то не предупредили), то и тутъ однакожь мы не отважились дѣйствовать прямо отъ себя, именемъ Россіи, а предпочли затушевать Россію въ коллективномъ заявленіи отъ имени трехъ державъ. Коллективное заявленіе не подѣйствовало на кня8я Александра, или, по другой версіи, не было ему вовремя доставлено, вѣрнѣе же, какъ и объясняютъ нѣкоторыя австрійскія газеты, было умышленно предупреждено единоличнымъ заявленіемъ самой Австріи, считающей сербское дѣло своимъ личнымъ дѣломъ. Именно, не успѣлъ князь ваять сербскій городъ Пиротъ, какъ предсталъ передъ него австрійскій посолъ графъ Кевенгюллеръ и уже не отъ имени "Союза", а отъ имени Австріи объявилъ князю, что при дальнѣйшемъ слѣдованіи онъ встрѣтитъ австрійское войско. князь пріостановилъ военныя дѣйствія, сославшись на заявленіе Кевенгюллера въ своемъ приказѣ по арміи... Это вѣдь тоже нѣкотораго рода камуфлетъ для русской политики! Почему же Австрія можетъ дѣйствовать отъ своего имени, одна, а Россія не можетъ? Почему? Потому ли развѣ, что наше Министерство иностранныхъ дѣлъ отличается лишь молчалинскою добродѣтелью смиренія? Скажутъ: Сербія находится "въ сферѣ австрійскаго вліянія и австрійскихъ политическихъ интересовъ"? А развѣ, повторяемъ, Болгарія не принадлежитъ къ сферѣ нашихъ интересовъ и вліянія, да еще и по такому праву которое никѣмъ оспариваемо быть не можетъ: она нами порождена, создана, тогда какъ вліяніе Австріи на Сербію есть дѣло насилія и интриги, и ненавистно народу! Во разница между австрійской и русской дипломатіей въ томъ, что при первой вѣсти о болгарской надъ Сербами побѣдѣ, слѣдовательно объ опасности угрожающей австрійскому въ Сербіи вліянію, всѣ государственные люди въ Австріи встрепенулись; даже императоръ Францъ-Іосифъ, оставивъ свою прелестную резиденцію въ замкѣ Годёллё въ Венгріи, поспѣшно примчался въ Вѣну; сейчасъ собранъ былъ совѣтъ министровъ, на которомъ и рѣшено: "Сербію изъ сферы австрійскаго вліянія ни подъ какимъ видомъ не выпускать". При этомъ и не предполагалось обращаться за позволеніемъ къ Европѣ или отдавать евои интересы на судъ какой-либо конференціи и т. п., какъ учинили мы, при первой попыткѣ князя Александра выскочить изъ сферы нашего вліянія. Да, мы свой, кровный русско-болгарскій вопросъ понесли на европейскій трибуналъ, прося наказать Болгарію за то, что она насъ не уважаетъ, и не только не постарались удержать позицію свою на Балканскомъ полуостровѣ, но тотчасъ сами, никѣмъ не гонимые, а съ сердцовъ, изъ нея выскочили, да и прахъ съ ногъ отрясли!
   10) Дипломатія можетъ, пожалуй, сказать себѣ въ утѣшеніе, что все же достигла своей цѣли: князь Александръ, въ виду войны, отказался отъ "возсоединенія", и права Порты (очень они намъ дороги!) надъ Румеліей возстановлены. Но развѣ все это не комедія, которую всѣ, ради насъ, только и играютъ -- и Порта, и князь Александръ, и Англія, и Австрія, и пассивно -- даже Германія! Мы одни искренни и серіозны... Князь Александръ, отказавшись отъ "возсоединенія", вызвалъ однакоже румелійскія войска къ себѣ, распоряжался ими полновластно и окрестилъ "возсоединеніе" кровью и жертвами, а также и славою соединенныхъ болгарскихъ войскъ. Султанъ,-- благо конференція единогласно признала его права надъ Румеліей,-- рѣшился наконецъ этими правами воспользоваться, а именно послать для виду коммиссара, а напередъ заявить Румеліотамъ полную амнистію, причемъ возвращенія румелійскжхъ войскъ отнюдь не требуетъ! Затѣмъ, и это несомнѣнно, въ силу своихъ безспорныхъ правъ, онъ назначитъ князя Александра генералъ-губернаторомъ Румеліи, т. е. признаетъ такъ-называемую личную унію, при согласіи и рукоплесканіяхъ всей Европы. Что-жь, станемъ мы развѣ воевать изъ-за этого? Съ кѣмъ? Съ самими Болгарами? съ Портой? съ Англіей?..
   Вотъ результаты нашей политики.
   Теперь пока весь интересъ сосредоточивается на Сербіи, на интригахъ въ ней Австріи и на улаженіи мировой сдѣлки между Сербіей и Болгаріей. Мы не думаемъ, чтобъ сама Сербія была въ. состояніи и расположена начать войну съ Болгарами снова, хотя конечно Австріи и хотѣлось бы заручиться какой-либо сербской побѣдой (можетъ-быть даже при тайномъ содѣйствіи австрійскихъ офицеровъ)... Во всякомъ случаѣ условіемъ мира, главнымъ, существеннымъ, будетъ признаніе возсоединенія или личной уніи Румеліи и Болгаріи. Возможно также и отреченіе короля Милана въ пользу сына,-- но низверженіе династіи Австрія едвали допуститъ. Несомнѣнно, что при первомъ признакѣ революціи австрійскія войска вступятъ въ Сербіи}, разумѣется временно и подъ благовидными предлогами, которые будутъ уважены всею Европой (за исключеніемъ, можетъ-бытъ, Россіи). Но Австрія постарается и не дойти до такой крайности: она уже заранѣе переговаривается съ Ристичемъ...
   Что же намъ-то дѣлать? Да прежде всего признать, хоть передъ собой, откровенно свои -- не то что ошибки, но лживость всего нашего политическаго пути съ Берлинскаго конгресса; не расчитывать впредь на"единодушіе" и "дружбу" державъ,-- сознать себя, какъ Россію, Славянскою державою, въ сферу вліянія которой входитъ все православное Славянство со всѣмъ Балканскимъ полуостровомъ, съ Босфоромъ включительно; поднять высоко русское, оно же и славянское знамя; изгнать изъ Министерства иностранныхъ дѣлъ всѣ традиціи, всѣ привычки, всѣ пріемы по отношенію къ Европѣ молчалинскаго свойства. Въ частности же: уважить наконецъ мольбу Болгарскаго народа, выраженную отъ имени Народнаго Собранія извѣстною депутаціей, возвратить Болгарамъ прежнее благоволеніе; затѣмъ заявить Австріи и Сербіи вполнѣ серіозно, что Россія не потерпитъ ни новой войны между Сербіей и Болгаріей, ни какого-либо вознагражденія Сербіи изъ болгарской территорія, ни вступленія хотя бы одного австрійскаго солдата и по какому бы то ни было поводу -- въ предѣлы Сербскаго государства... Остальное доскажется само собою ходомъ вещей... Нужно оживить въ Россіи чувство ея достоинства и силы, поднять ея духъ, возвратить ей вѣру въ себя, въ свое великое призваніе и въ свое правительство, т. е. въ неуклонно-національное направленіе русской политики. Это чувство достоинства и могущества -- великій, плодотворный въ жизни народа двигатель: въ немъ условіе подъема не только духовныхъ, но и всяческихъ, даже и экономическихъ силъ. Вѣдь только въ Петербургѣ не чувствуютъ того всеобщаго поникновенія духа, которымъ недомогаетъ теперь Россія...
  

Москва, 6 декабря.

   Повинуясь закону, мы помѣстили въ прошломъ 22 No данное "Руси* "предостереженіе* безъ всякихъ съ нашей стороны, въ томъ же примѣчаній и поясненій. Благоразумнѣе, быть-можетъ, было бы и теперь оставить вовсе безъ оговорокъ это оффиціальное назиданіе, но въ немъ есть нѣчто необыкновенное даже и для оффиціальнаго ленка нашего высшаго литературно-полицейскаго вѣдомства, есть выраженія, которыя обойти молчаніемъ не дозволяетъ намъ чувство чести и нравственнаго достоинства. Газетѣ "Русь" брошено въ лицо обвиненіе въ недостаткѣ "истиннаго патріотизма"... Понятно, разумѣется, то негодованіе, которое должно было вызвать въ насъ подобное публичное оскорбленіе,-- и ужь конечно не съ тѣмъ, чтобъ оправдываться предъ литературнымъ начальствомъ беремся мы теперь за перо: смѣемъ думать, что относительно патріотизма редакторъ "Руси" въ оправданіи не нуждается. Каждый Изъ писателей, долговременно подвизающихся въ области печатнаго слова, оставляетъ по себѣ достаточно матеріала для вѣрной общественной оцѣнки его литературнаго направленія. Мы не составляемъ исключенія; полагаемъ, что и о насъ, о нравственномъ характерѣ нашей, свыше четверти вѣка продолжающейся и ни разу въ своемъ направленіи не измѣнившейся публицистической дѣятельности -- также успѣло сложиться въ Россіи довольно опредѣленное мнѣніе. Это-то мнѣніе Россіи мы и противопоставляемъ смѣло и съ спокойною увѣренностью направленному на насъ оффиціальному обвиненію. Но мы позволяемъ себѣ утверждать, что и самый законъ не уполномочиваетъ Главное Управленіе по дѣламъ печати на подобную формулу обвиненія; не предоставляетъ полиціи, хотя бы и высшей, дѣлать кому-либо внушенія по части "патріотизма". Говоримъ: "полиціи", потому что Министерство внутреннихъ дѣлъ, въ вѣдѣніе котораго передана въ 1863 г. изъ Министерства народнаго просвѣщенія русская литература, есть по преимуществу министерство государственной полиціи и обязано вѣдать литературу лишь съ точки зрѣнія полицейской. Да вѣдь и самыя предостереженія свои сообщаетъ оно редакторамъ черезъ полицейскихъ чиновъ: упомянутое внушеніе "объ истинномъ патріотизмѣ", подписанное 26 ноября, только пройдя долгій путь полицейскихъ мытарствъ, отъ инстанціи въ инстанціи, было преподнесено намъ Помощникомъ Частнаго Пристава Тверской части, и именно 29 ноября (слишкомъ двое сутокъ послѣ того, какъ оно появилось въ петербургскихъ газетахъ и Сѣверное Агентство оповѣстило о немъ по телеграфу не только всю Россію, но и всю Европу,-- къ превеликому торжеству австрійскихъ газетъ!) Писатель или редакторъ, подвергающійся подобнаго рода назиданіямъ чрезъ полицейскаго околодочнаго надзирателя, имѣетъ по крайней мѣрѣ право требовать, чтобъ таковые документы были въ точности согласны со всѣми формальными предписаніями закона. Мы тщательно пересмотрѣли всѣ параграфы того спеціальнаго узаконенія, на которое ссылается и данное "Руси" предостереженіе. Въ статьяхъ отъ 12 до 30*й перечислены всѣ тѣ провинности печати, которыя могутъ служить поводомъ Главному Управленію для принятія упомянутой мѣры: но ни о "патріотизмѣ" вообще, ни въ частности о "патріотизмѣ истинномъ" въ этихъ статьяхъ нѣтъ ни слова, ни даже намёка. Равномѣрно не встрѣчается подобной "квалификаціи" литературныхъ поступковъ ни въ Уголовномъ Уложеніи, ни во всемъ Сводѣ Законовъ...
   Оно и вполнѣ разумно. Перейдя точные предѣлы формальнаго закона, вышеназванное вѣдомство ступило неизбѣжно на шаткую почву,-- въ поле обширное для недоразумѣній и противорѣчій, слѣдовательно и для произвольныхъ личныхъ истолкованій. Въ самомъ дѣлѣ, что такое и истинный" и "неистинный патріотизмъ"? Гдѣ надежные признаки того и другаго? Гдѣ критерій для оцѣнки или даже распознаванія? Съ нашей точки зрѣнія, напримѣръ, истинный патріотизмъ для публициста заключается въ томъ, чтобы мужественно, по крайнему разумѣнію, высказывать правительству правду -- какъ бы она горька и жестка ни была, а для правительства -- въ томъ, чтобъ выслушивать даже и горькую, жесткую правду. По мнѣнію же многихъ въ такъ-называемыхъ высшихъ сферахъ, наистиннѣйшій патріотизмъ -- въ подобострастномъ молчаніи... Авторы "предостереженія могутъ, пожалуй, возразить намъ, что дѣло не въ самой правдѣ, а въ формѣ ея высказыванія, которая можетъ быть, по рѣзкости своей, неприлична. Но въ такомъ случаѣ и слѣдовало бы употребить именно этотъ терминъ, тѣмъ болѣе, что онъ есть и юридическій, а не привлекать сюда понятіе о патріотизмѣ, съ которымъ онъ ни въ какой логической связи не состоитъ: это уже измышленіе и какъ видится -- едва ли удачное. Именно въ запальчивости истиннаго патріотизма и можетъ порой, особенно при спѣшной работѣ, сорваться съ пера слово слишкомъ живое и рѣзкое; мало того, мы вполнѣ готовы признать, что откровенныя изъявленія патріотизма могутъ быть подчасъ для правительства, по равнымъ его соображеніямъ, почему-либо желанны, но было бы. ужь совершенно неумѣстнымъ съ его стороны пріемомъ обезцѣнивать въ подобныхъ случаяхъ ихъ искренность и отрицать патріотичность.
   Да и всегда ли само правительство стоитъ на точкѣ зрѣнія безошибочнаго патріотизма? "Истинный" ли, а не ошибочный, патріотизмъ побудилъ, напримѣръ, безъ всякого внѣшняго принужденія отдать Выборгскій округъ Финляндіи, покушался присоединить девять русскихъ губерній къ Царству Польскому и такъ ревностно, подъ русскимъ скипетромъ, содѣйствовалъ ополяченію Бѣлоруссіи?.. "Истинными патріотами" считали себя вѣдь и русскіе радѣтели Берлинскаго трактата, тогда какъ "неистинные патріоты", въ родѣ редактора "Руси", видятъ въ ихъ дѣйствіяхъ только малосмысленность и малодушіе патріотизма. И можетъ ли быть обозвано, напримѣръ, непатріотичнымъ то чувство срама, которымъ содрогнулась почти вся Россія, познакомясь съ содержаніемъ этого договора, и которое было высказано пишущимъ эти строки въ его публичной рѣчи, навлекшей на него извѣстную правительственную кару?.. Но вѣдъ въ такомъ случаѣ пришлось бы подчасъ обвинить все русское общество и весь Русскій народъ въ недостаткѣ "истиннаго патріотизма", признавъ монополію истинности лишь за оффиціальной средой?!...
   Дѣло въ томъ, что самое это слово "патріотизмъ" понимается у насъ еще очень неопредѣленно. Въ переводѣ на русскій языкъ, оно означаетъ "любовь къ отечеству". Однакожь, вслѣдствіе особенныхъ условій нашего общественнаго развитія со временъ Петра, развелось въ Россіи, особенно въ верхнихъ общественныхъ слояхъ, не мало такихъ "патріотовъ", которые идею "отечества" умудрились отвлечь отъ идеи русской національности, и готовые, пожалуй, пожертвовать жизнью на полѣ битвы за внѣшнюю неприкосновенность и честь государства, въ то же самое время чуждаются, знать не хотятъ, да и вовсе не знаютъ ни своей русской народности, ни русской исторіи и ея завѣтовъ! Однимъ словомъ, любя сосудъ, пренебрегаютъ его содержаніемъ; любя "отечество", не вѣдаютъ и даже презираютъ то, въ чемъ заключается внутренній смыслъ и причина его историческаго бытія, что даетъ ему духовное, нравственное и политическое опредѣленіе въ мірѣ,-- чѣмъ, стало-быть, опредѣляются и самое его призваніе и задачи. Понятно, что такой пустопорожній или односторонній патріотизмъ сплошь да рядомъ становится въ безсознательное противорѣчіе съ русскою народною жизнью, съ истинными народными интересами Россіи: между нимъ и ими выростаетъ порой цѣлая непроходимая чаща печальныхъ недоразумѣній...
   Едва ли кто станетъ отрицать, что русское недавнее прошлое, отчасти и настоящее, богато примѣрами такихъ противорѣчій и недоразумѣній; что подобною односторонностью патріотизма не только были долго, отчасти еще и теперь -- заражены высшіе ваши общественные классы (гдѣ даже и по сей день русскій языкъ въ житейскомъ обиходѣ не пользуется полными правами гражданства), но не свободна была отъ нея даже и правительственная среда. Объ этомъ свидѣтельствуетъ вся исторія русскаго общества за послѣднія три четверти вѣка. Да и какъ иначе объяснить тотъ странный, почти чудовищный фактъ, что въ Русской землѣ между Русскими могли возникнуть, существуютъ даже и теперь: "русское направленіе", "русская партія", что уже само собою предполагаетъ существованіе партіи нерусской, направленія ненаціональнаго,-- и что немыслимо ни во Франціи, ни въ Англіи, ни въ Германіи, гдѣ подобнаго раздвоенія нѣтъ? Какъ истолковать явленіе такъ-называемой"славянофильской", въ сущности просто русской школы, которая лѣтъ около 50 назадъ поставила себѣ задачу раскрывать въ русскомъ обществѣ русское народное самосознаніе? Ея борьбою съ такъ-называемыми "западниками" (къ которымъ принадлежалъ чуть не сплошь чиновный и сановный Санктпетербургъ) наполнены десятки лѣтъ нашей общественной жизни,-- да она не изсякла даже и теперь; ея ученіе не есть что-то отжившее и сданное въ архивъ,-- напротивъ, болѣе чѣмъ когда-либо прежде оно входитъ въ силу, становится предметомъ изслѣдованій, научной провѣрки, вызываетъ появленіе ученыхъ трудовъ и диссертацій, отчасти еще пробиваетъ себѣ дорогу,-- отчасти уже пробило и стало достояніемъ не только общественнаго, даже и правительственнаго сознанія.
   А между тѣмъ, несмотря на то, что "славянофилы" не исповѣдывали ни одной изъ такъ-называемыхъ "превратныхъ" иностранныхъ доктринъ, ни революціонныхъ, ни конституціонныхъ, ни разрушительнаго безвѣрія, а стояли твердо на историческомъ и народномъ политическомъ принципѣ (по понятіямъ ихъ вполнѣ совмѣстномъ съ свободою искренняго земскаго мнѣнія); несмотря на то, что никто никогда не могъ обвинить ихъ въ нарушеніи требованій самой строгой гражданской нравственности, едвали кто болѣе "славянофиловъ" подвергался правительственнымъ гонёніямъ за борьбу съ узкимъ и одностороннимъ, слѣдовательно ужь никакъ не "истиннымъ" патріотизмомъ!... Не одни цензурныя запрещенія, стѣсненія, ограниченія и тучи предостереженій постигали ихъ: были случаи гоненій и каръ болѣе серіознаго свойства... И за что? Да за тѣ самыя мнѣнія и воззрѣнія, которыя, черезъ нѣсколько лѣтъ, усвоивало себѣ само правительство. Вотъ тутъ и разбирайте -- на чьей сторонѣ когда, въ какую минуту былъ, но выраженію сообщеннаго намъ чрезъ полицію документа, "истинный патріотизмъ"!...
   Редакторъ "Руси" съ самаго начала своей литературной дѣятельности принадлежалъ къ стану такъ-называемыхъ "славянофиловъ" и, обращаясь лишь къ своему личному опыту, имѣетъ право свидѣтельствовать, что правительственная точка зрѣнія на "истинный патріотизмъ" неоднократно мѣнялась. Мы пощадимъ читателей отъ изложенія всей этой печальной исторіи литературно-полицейскихъ преслѣдованій. Достаточно напомнить, что газетѣ "Москва" (награжденной шестью предостереженіями, девятимѣсячной, въ сложности, пріостановкой и наконецъ окончательнымъ запрещеніемъ) главнымъ образомъ поставляемы были въ вину: нападки на не патріотическую дѣятельность въ Сѣверо-Западномъ краѣ генерала Потапова (осужденную нынѣ, какъ извѣстно, и самимъ правительствомъ), и порицанія той нѣмецкой привилегированной автономіи въ Остзейскихъ губерніяхъ, которую, сколько мы знаемъ изъ правительственныхъ актовъ, само правительство нынѣ, въ настоящемъ ея видѣ, терпѣть долѣе не намѣрено. Въ наши дни на остзейскіе порядки только лѣнивый не нападаетъ, а тогда это называлось недостаткомъ патріотизма. Въ наши дни заступничество за Латышей и Эстовъ и за права Православной церкви въ Прибалтійской окраинѣ цензурою благословлено и стало чуть не общимъ мѣстомъ въ газетной публицистикѣ, а тогда эти сужденія признавались дерзкими, опасными для государства, слѣдовательно и непатріотичными...
   Вѣруемъ упорно, что и та точка зрѣнія, на которой стоимъ мы теперь при обсужденіи настоящихъ политическихъ событій и русской дружбы съ Австріей и Германіей, которая, слишкомъ ярко освѣщенная нами, навлекла на насъ обвиненіе въ недостаткѣ "истиннаго патріотизма" и на которой не стоитъ пока теперь наша дипломатія -- подвергнется когда-нибудь той же участи....
   Послѣ долгаго перерыва нашей журнальной дѣятельности, убѣдившись что прежняя односторонность патріотизма стала значительно сглаживаться и что въ самомъ Петербургѣ понятіе о патріотизмѣ стало совмѣщаться съ понятіемъ о національныхъ русскихъ началахъ и интересахъ, мы рѣшились предпринять изданіе газеты "Русь". Мы рѣшились на этотъ тяжелый подвигъ въ той надеждѣ, что въ виду трагическихъ уроковъ исторіи, въ виду тѣхъ печальныхъ послѣдствій, къ которымъ привело Россію антинаціональное направленіе во внѣшней и внутренней политикѣ,-- основная сущность нашихъ политическихъ и нравственныхъ убѣжденій, заявленная всею нашею публичною жизнью, способна наконецъ гарантировать насъ отъ докучныхъ цензурныхъ стѣсненій и отъ патріотическихъ назиданій чрезъ обязательное посредство гг. квартальныхъ; что наше слово, правдивое и искреннее, хотя бы подчасъ и безъ всякой внѣшней, умягчающей смазки, будетъ наконецъ терпимо и уважено въ своей свободѣ.... Къ прискорбію, мы ошиблись.
   Тѣмъ не менѣе, мы признаемъ долгомъ объяснить съ полною откровенностью, что мѣняться намъ уже поздно, да и не подстать; что мы ни мало не расположены, да и не сумѣли бы,-- особенно уже теперь, въ виду уроковъ внутренней русской исторіи и подъ конецъ нашего публицистическаго поприща,-- подлаживать свой патріотизмъ къ оффиціальнымъ, часто мѣняющимся воззрѣніямъ. Правительство можетъ закрыть нашу гавоту, отнять у насъ право печатнаго слова: это вполнѣ въ его власти. Но пока мы держимъ перо въ рукахъ, оно будетъ все тѣмъ же независимымъ и искреннимъ, и ужь несомнѣнно истинно-патріотическимъ, какимъ было и есть -- теперь и всегда.

-----

   И еще прошла недѣля, а политическое положеніе дѣлъ съ внѣшней стороны почти не измѣнилось, хотя иностранныя газеты и предвидятъ скорый конецъ. Положеніе невыносимо тягостное, и въ нравственномъ и въ матеріальномъ отношеніи, для Болгаръ и Сербовъ,-- томительное и для Австріи, непосредственно заинтересованной въ исходѣ болгаро-сербской распри,-- томительное и для русской народной совѣсти, смущенной я недоумѣвающей... Томительное, должно полагать, не менѣе и для русской дипломатіи, у которой первая забота, конечно -- поскорѣй покончить съ тревожными заботами и настолько облагообразить мирную развязку настоящихъ осложненій, насколько это нужно для сохраненія мира и нашихъ тѣсныхъ дружественныхъ узъ съ Двойственнымъ Союзомъ Германіи и Австріи. Для сужденія объ этихъ нашихъ узахъ съ Союзомъ мы не имѣемъ, разумѣется, никакихъ русскихъ оффиціальныхъ данныхъ, а потому и приходится по неволѣ прибѣгать въ иностраннымъ. На первый разъ напомнимъ читателямъ истолкованіе этихъ отношеній, уже цитированное въ 20 No "Руси". Еще при самомъ началѣ сербскаго похода въ Болгарію вѣнскій оффиціозный органъ "Fremdenblatt" напечаталъ, а органъ германскаго канцлера "Norddeutsche Allg. Zeitung" перепечаталъ, именно слѣдующее: "такое выступленіе Сербіи въ область дѣланія (Action) представляетъ новый пробный камень искренности и нелживости (Unverfälschtheit) тѣхъ чувствъ, которыя ввели Россію въ сферу идей Двойственнаго Императорскаго Союза и обезпечили для русской политики основы вѣрности трактатамъ и уваженія въ дѣйствующему праву". Такимъ образомъ, по смыслу этихъ оффиціозныхъ, почти оффиціальныхъ разъясненій, Россія, чрезъ образованіе Трехъ-Державнаго Союза, примкнула не только къ существовавшему уже Двойственному Союзу Гермавіи и Австріи, но и въ тѣмъ идеямъ, ради коихъ послѣдній былъ основанъ. Образцомъ же прочности и искренности такого вшествія Россіи въ кругъ австро-германскихъ идей упомянутыя газеты выставляютъ допущеніе сербской войны, или, какъ онѣ деликатно выражаются, "выступленіе Сербіи въ области". Но само собою разумѣется, что суть дѣла здѣсь вовсе не въ Сербіи и что рѣчь идетъ не о чемъ другомъ, какъ о дѣланіи австрійскомъ. Очевидно, что обѣ великія державы не были и сами увѣрены въ томъ, какъ отнесется Россія въ такой акціи короля Милана, очевидно входившей въ "сферу идей Двойственнаго Союза", а потому это обстоятельство и величается ими пробнымъ камнемъ русской вѣрности и дружественности, Это и съ нашей точки зрѣнія точно былъ пробный камень.
   Русское общество вполнѣ способно понять, что правительство не всегда имѣетъ возможность осуществлять практически все, что требуется русскими интересами и указывается русскимъ національнымъ призваніемъ; что оно, при той великой нравственной отвѣтственности, которую несетъ, не всегда можетъ рисковать судьбою Россіи, и т. д. Но иное дѣло -- осуществленіе, иное -- неуклонное, хотя бы и постепенное стремленіе къ намѣченной цѣли. Съ какою радостью ухватились бы мы за каждый признакъ національнаго, подлинно русскаго направленія въ политикѣ! Съ какою гордостью указали бы на малѣйшее проявленіе ясно сознанной, съ русскою историческою задачей согласной мысли, и охотно бы тогда обрекли себя на выжидательное молчаніе! Но русское правительство не даетъ намъ ключа къ уразумѣнію его политической программы, а каждый No получаемыхъ иностранныхъ газетъ, каждая телеграмма, каждое проявленіе русскаго политическаго дѣйствія вводятъ пока русскій умъ и русское чувство только въ недоумѣніе.
   Вотъ теперь Болгарія,-- только-что съ крайнимъ напряженіемъ всѣхъ своихъ силъ отразившая разбойническое нашествіе короля Милана (снаряженное коштомъ нашей союзницы Австріи и нами, къ сожалѣнію, своевременно не остановленное),-- выжидаетъ новаго нападенія сербской, стараніями Австрійцевъ реорганизованной и австрійскими офицерами снабженной арміи, если не удастся Европѣ установить между воюющими перемирія. И князь, и всѣ войска, княжескія и румелійскія (стяжавшія себѣ на дняхъ отъ Русскаго Государя такую торжественную похвалу) на боевой позиціи. Остальное народонаселеніе занято уходомъ за ранеными, призрѣніемъ вдовъ и сиротъ убитыхъ. Минута, конечно, самая удобная для всѣхъ враговъ болгарскаго возсоединенія: въ Румеліи некому и сопротивляться. И вотъ эту самую минуту избираетъ конференція, или точнѣе сказать избираютъ три великія державы т. е., Россія вмѣстѣ съ Австріей и Германіей, и побуждаютъ Порту воспользоваться настоящимъ критическимъ для Румеліи моментомъ, т. е. отсутствіемъ румелійскихъ войскъ (такъ, по словамъ газетъ, оно и выражено въ письменномъ заявленіи державъ), послать въ Филиппополь турецкаго коммиссара и произвести разъединеніе Болгаріи,-- если нужно, то и вооруженною силою... Это было бы дѣйствительно возстановленіе status quo ante, но не только того status, который былъ до сентябри нынѣшняго года, но того, который существовалъ до нашей битвы при Шейновѣ въ декабрѣ 1877 г., вообще до нашихъ побѣдъ: съ тѣхъ поръ и до сего дня турецкаго коммиссара и турецкихъ войскъ въ Румеліи не было. Въ газетахъ читаемъ, что на послѣднемъ засѣданіи конференціи, послѣ того, какъ Англія прямо и рѣшительно высказалась за соединеніе, а Россія точно также прямо и рѣшительно высказалась противъ онаго, "Россія, Германія и Австрія въ заключеніе заявили, что Порта въ правѣ сама принять мѣры къ возстановленію status quo ante", Франція и Италія, понявъ, что означаетъ такое соизволеніе, "указали на серіозныя послѣдствія, къ какимъ можетъ привести употребленіе силы" (см. "Моск. Вѣд." No 327). Ихъ указаніе о неудобствѣ допускать занятіе Румеліи турецкими войсками не смутило однакоже, по словамъ газетъ, Россію -- всего семь лѣтъ назадъ пролившую столько крови для очищенія Румеліи отъ турецкихъ полчищъ. Даже съ трудомъ и вѣрится этимъ иностраннымъ сообщеніямъ... Турки послѣдовали совѣту, отправили въ Румелію делегатовъ -- приглашать жителей къ покорности и возвѣстить о пріѣздѣ султанскаго коммисара для временнаго управленія страной,-- однакожь, изъ осторожности, въ самую Румелію войскъ не послали, а "сосредоточили крупныя военныя силы на самой Румелійской границѣ". По увѣреніямъ иностранныхъ корреспондентовъ, они и въ самомъ дѣлѣ "помышляли о постоянномъ занятіи"...
   Спрашивается: что должны испытывать русскіе люди читая въ "Московскихъ Вѣдомостяхъ" (No 328) слѣдующее сообщеніе о поведеніи русскаго дипломатическаго агента въ Филиппополѣ? По поводу пріѣзда турецкихъ делегатовъ и ихъ требованія покориться султану было совѣщаніе почетнѣйшихъ Румеліотовъ у епископа въ присутствіи русскаго агента, который, "произнесъ рѣчь, въ коей заявилъ, что обращался за инструкціями къ русскому посольству въ Константинополѣ и получилъ отвѣтъ, что если румелійское населеніе не захочетъ принять турецкихъ делегатовъ, то въ Румелію вступятъ турецкія войска и Россія ничего (противъ этого) не сдѣлаетъ". Ему былъ данъ единодушный отвѣтъ, что настоящее собраніе не уполномочено рѣшать вопросъ о разъединеніи, такъ какъ правительство -- въ Софіи, а значительная часть населенія на границѣ. "Тогда русскій агентъ удалился, повторивъ полученныя имъ инструкція"....
   Если это клевета, то органу нашего Министерства иностранныхъ дѣлъ слѣдовало бы ее опровергнуть. Но "Journal de St.-Pétersbourg" молчитъ, и по всему міру невозбранно гуляетъ молва, будто Россія грозила, что не станетъ противиться, если Турки вновь займутъ Балканскіе проходы и Шипку,-- ту знаменитую Шипку, у подножія которой мы же выстроили храмъ на костяхъ нашихъ славныхъ воиновъ, выгнавшихъ Турокъ изъ этой самой Румеліи.... Да кажется Балканы бы ахнули и сама гора С. Николая сотряслась бы отъ ужаса при одной вѣсти о такомъ русскомъ соизволеніи!... Впрочемъ французская газета "Temps" отказывается этому вѣрить; она не усматриваетъ особенной гарантіи въ томъ, "чтобы Султанъ получилъ право, общее со всѣми государями, усмирять мятежъ своихъ подданныхъ и проливать христіанскую кровь, коли понадобится, не вызывая ничьего возраженія". "Кто намъ поручится" -- продолжаетъ газета -- "что Россія не содрогнется, увидѣвъ пролитою кровь православныхъ"? (Qui peut nous garantir que la Russie ne frémira pas lorsqu'elle verra couler le sang orthodoxe?) Какъ бы въ соотвѣтствіе этому мнѣнію французскаго журнала, въ "Кіевлянинѣ" напечатано, что "24 ноября высокопреосвященный митрополитъ кіевскій Платонъ получилъ изъ Филиппополя телеграмму отъ епископа Гервасія, въ которой онъ проситъ его высокопреосвященство повергнуть къ стопамъ Его Величества Государя Императора просьбу Румеліотовъ освятить своимъ Царскимъ словомъ желаніе ихъ присоединиться къ Болгаріи и тѣмъ пріостановить движеніе стотысячной турецкой арміи въ Румелію, гдѣ въ настоящее время остались только женщины и малолѣтнія дѣти"....
   Къ счастію, осторожный Султанъ уже отказался отъ мысли вводить въ Румелію свою армію: отъ того ли, что, какъ и французская газета, не довѣрялъ возможности полнаго безучастія Россіи въ употребленію турецкой военной надъ христіанами силы (а между тѣмъ Румеліоты добровольнаго согласія на покорность не изъявили) или по внушенію Англіи, только делегаты вернулись назадъ въ Константинополь ни съ чѣмъ, о посылкѣ коммиссара нѣтъ теперь и рѣчи, и Султанъ рѣшился вступить въ личные переговоры о Румеліи съ самимъ княземъ Александромъ.
   По послѣднимъ извѣстіямъ, вслѣдствіе просьбы обѣихъ воюющихъ сторонъ, великія державы взяли на себя посредническую заботу о примиреніи. Но онѣ, кажется, слѣдуютъ правилу: festina lente. Теперь обсуждается еще только предложеніе объ установленіи демаркаціонной линіи между болгарскими и сербскими войсками чрезъ военныхъ агентовъ великихъ державъ: русскаго, германскаго, австрійскаго, итальянскаго и французскаго. Агенты уже выѣзжаютъ на мѣсто... Можно ли однако съ полною увѣренностью утверждать, что пока эта линія проведется -- не произойдетъ между Сербами и Болгарами какой-либо схватки? Заручиться какимъ-нибудь военнымъ успѣхомъ до такой степени выгодно, въ виду переговоровъ о мирѣ, и для Сербіи и для самой Австріи, что едвали первая воздержится отъ нападенія, если условія успѣха сложатся для нея вполнѣ благопріятныя. Австрія же въ такомъ случаѣ будетъ вѣдь имѣть полное основаніе сложить съ себя всякую за такой "непріятный инцидентъ" отвѣтственность, такъ какъ дѣло умиренія уже теперь не отъ нея одной зависитъ, но отъ всего Трех-Державнаго Союза и она, изъ уваженія въ союзницамъ, отказалась-де теперь отъ всякого личнаго на Сербію давленія! Положеніе -- не лишенное удобствъ... Если и условія мира будутъ Сербіи не по нраву, все же главною виновницей въ глазахъ Сербовъ будетъ не одна Австрія, а Европа или Трех-Державная лига.
   Впрочемъ иностранныя газеты пророчатъ близкій конецъ всему балканскому усложненію, т. е. миръ между Сербіей и Болгаріей и личную унію Румеліи съ Княжествомъ въ особѣ князя Александра, причемъ не затрудняются увѣрять о готовности Россіи возвратить этому князю свое благоволеніе. Но здѣсь надо подождать слова самой Россіи...
  

Москва, 14 декабря.

   И такъ перемиріе между Сербіей и Болгаріей заключено, и заключено на условіяхъ, о принятіи которыхъ "державы" еще наканунѣ изволили сомнѣваться, т. е. съ признаніемъ нѣкоторыхъ правъ Болгаріи, какъ побѣдительницы: именно, Сербы первые уводятъ свои войска съ болгарской территоріи, а затѣмъ уже Болгары покинутъ позиціи занятыя ими на сербской землѣ. Срокъ перемирію до 1-го марта. Обѣ стороны немедленно назначаютъ делегатовъ для переговоровъ о мирѣ...
   Такимъ образомъ первое дѣйствіе балканской траги-комедіи кончилось, и именно то, въ которомъ собственно и замыкался существенный трагическій элементъ всего современнаго "политическаго осложненія". Еще бы не трагическій! Зрѣлище безсмысленной, безпричинной драки двухъ братскихъ сосѣднихъ племенъ, двухъ маленькихъ вассальныхъ государей, играющихъ въ "большіе" и самостоятельные, Сербскаго -- вассальнаго Австріи de facto и болгарскаго -- вассальнаго Турціи de jure,-- зрѣлище это было бы, пожалуй, и забавно, если бы не пролились обильные потоки крови, не насчитывалось тысячъ по десяти убитыхъ и раненыхъ какъ у Болгаръ, такъ и у Сербовъ,-- да и не истощились бы, не разорились на долго обѣ страны отъ матеріальнаго напряженія и жертвъ. Нельзя не радоваться прекращенію "братоубійственной брани", но нельзя вновь не пожалѣть о томъ, что такая брань была допущена, или точнѣе сказать, что Россія и Германія допустили Австрію подстрекнуть и снарядить Сербовъ на брань -- и на брань именно съ Болгаріей. Одного твердаго слова -- если не Россіи, то князя Бисмарка -- обращеннаго къ Австріи было бы достаточно для того, чтобъ заставить эту послѣднюю демобилизовать сербскую армію,-- и такой услуги мы были бы въ правѣ, казалось, требовать себѣ отъ Германскаго канцлера: на что же тогда и "Союзъ"? какая намъ отъ него польза?! Слова этого однакожъ не было сказано. Почему? Да потому, что Австрія успѣла уже, не спросясь державъ-союзницъ (странный "Союзъ"!), начать дѣйствія одиночныя въ пользу своихъ личныхъ интересовъ (вопреки условіямъ Скерневицкаго соглашенія): т. е. уже скомпрометтировала себя неосторожно тѣмъ, что вооружила, снабдила Сербію деньгами и указала ей цѣлью -- Болгарію; затѣмъ, убѣдившись что Россія все еще продолжаетъ вѣрить въ Тройственный Союзъ и упорно его держаться, поспѣшила, даже съ видомъ сожалѣнія о своей опрометчивости (историческій фактъ), вновь вступить въ званіе нашей союзницы! "Русь" еще въ 15 No (12 октября), въ самомъ началѣ этихъ австрійскихъ манёвровъ, догадывалась о русской дипломатической ихъ оцѣнкѣ въ такихъ выраженіяхъ: " кто знаетъ! можетъ-быть теперь сама русская дипломатія добродушно озаботится именно тѣмъ -- какъ бы вывести Австрію съ почетомъ изъ ея фальшиваго положенія относительно Сербскаго королевства?"... Блистательное и авторитетное подтвержденіе этихъ нашихъ догадокъ представилъ недавно "Journal de St.-Pétersbourg" въ "высокооффиціозномъ" (какъ выражаются Нѣмцы) напечатанномъ имъ письмѣ по поводу статьи г-жи Новиковой въ англійской "Pall Mall Gazette". Статья эта осуждаетъ, между прочимъ, австрійское правительство именно за то, что только благодаря его помощи и содѣйствію могла Сербія двинуть армію противъ Болгаріи. Органъ же русскаго Министерства иностранныхъ дѣлъ вступается за напрасно обвиняемую державу и находитъ образъ дѣйствій Австріи весьма естественнымъ, а потому и извинительнымъ: "не могла же она оставаться равнодушною, дѣло вѣдь шло о судьбѣ ея вліянія на Сербію"!... Этими словами газета какъ-бы даетъ понять читателямъ, что Россія въ самомъ дѣлѣ считаетъ Сербію -- совсѣмъ включенною въ австрійскую Macht sphere, а для насъ въ таковой же степени чуждою...
   А между тѣмъ допущеніе этой войны было, по нашему искреннему убѣжденію, роковою ошибкою нашей дипломатіи. Ничто такъ не осложнило всей этой, въ началѣ еще не слишкомъ мудреной исторіи. Не будь этой войны, не было бы ни пораженія сербской арміи, давшаго Австріи возможность явиться спасительницею Сербіи и упрочить въ ней свое пошатнувшееся было вліяніе,-- ни болгарскихъ побѣдъ, выручившихъ князя Александра изъ того жалкаго состоянія, въ которомъ онъ находился, и создавшихъ лично ему положеніе новое и для Россіи мало желанное,-- положеніе, съ которымъ видимо и показнымъ образомъ считается теперь вся Европа, придется, пожалуй, считаться и намъ. Болгарія, которая вся обязана Россіи своимъ бытіемъ, которой семь-восемь лѣтъ тому назадъ вовсе не существовало даже въ точномъ географическомъ смыслѣ, которую Россія создала своею кровью и своими жертвами,-- для которой еще три только мѣсяца назадъ не могло быть и рѣчи о какой-либо внѣшней своей, помимо Россіи, политикѣ, тѣмъ менѣе о какой-либо войнѣ или о какихъ-либо мирныхъ переговорахъ,-- Болгарія теперь разыгрываетъ роль и даже трактуется -- какъ политическая величина, какъ самостоятельная, хотя еще и не крупная, но отъ Россіи совсѣмъ независимая держава! По единодушному свидѣтельству вашихъ русскихъ, служившихъ въ Болгаріи офицеровъ (а мы ихъ видѣли не мало), три мѣсяца назадъ, въ первые дни послѣ румелійскаго переворота, наши отношенія къ Болгаріи были таковы, что достаточно было бы имъ, офицерамъ, заявить войскамъ, что Русскій Царь этого переворота не одобряетъ и двигаться войскамъ въ Румелію воспрещаетъ,-- солдаты безпрекословно бы повиновались, а про народныя массы и говорить нечего: онѣ и теперь продолжаютъ болѣть душой (именно такъ, имѣемъ на то достовѣрныя данныя) о разрывѣ съ Россіей. Извѣстно, что по отозваніи русскихъ офицеровъ болгарское правительство вынуждено было обмануть солдатъ и народъ, внушивъ имъ, что Россія на присоединеніе согласна и отзываетъ офицеровъ только лишь изъ "политической хитрости"... Теперь, разумѣется, сила штыковъ вся въ рукахъ князя Александра.
   Если мы вновь напоминаемъ о совершенной русскою дипломатіею роковой ошибкѣ (т. е. о поблажкѣ оказанной Австріи и выразившейся въ допущеніи сербскаго нашествія на Болгарію), то именно потому что наша дипломатія мало расположена сознавать свои промахи и вразумляться уроками исторіи. Доказательствомъ такого малаго расположенія служатъ оффиціозныя статьи помѣщаемыя во французскомъ "Петербургскомъ Журналѣ" и въ "Новомъ Времени" преисполненныя самодовольства, восхваленій Тройственному Союзу -- и чуть ли не прямодушію Австріи. Но сознаніе нашею дипломатіею своихъ ошибокъ было бы несравненно утѣшительнѣе для Россіи всѣхъ расточаемыхъ ею оффиціозныхъ самопоздравленій: оно бы свидѣтельствовало о проясненіи нашего политическаго сознанія вообще, о возможности передвиженія нашей политики на путь болѣе самостоятельный, менѣе зависимый отъ дружественныхъ узъ съ тою державой, которой интересы такъ діаметрально противоположны нашимъ самымъ дорогимъ, кровнымъ національнымъ интересамъ.
   Если мы указали выше на тѣ измѣненія, которыя произошли въ положеніи Болгаріи, измѣненія выгодныя для князя Александра я невыгодныя для Россіи; на утрату значительной доли нашей силы и нашего вліянія въ государствѣ нами же такъ недавно призванномъ къ жизни и созданномъ,-- то это ужь вовсе не изъ чувства оскорбленнаго національнаго самолюбія, не изъ мелочной досады, что вотъ-де Болгарія была наша, а теперь выбилась изъ-подъ нашей власти, осмѣлилась быть самостоятельною и т. д. Не о томъ скорбимъ мы, а объ искаженіи ея правильнаго развитія и извращеніи ея, да и нашихъ собственныхъ, историческихъ путей. Ни Болгарія, ни иныя, также болѣе или менѣе мелкія, Балканскія государства не призваны, да и не могутъ имѣть никакой дѣйствительной политической Самостоятельности. Они вѣчно будутъ терзаемы, вѣчно будутъ истощать себя взаимною политическою завистью, соперничествомъ, враждой,-- внутри же своихъ предѣловъ,-- при конституціонномъ режимѣ, который имъ отчасти уже данъ, отчасти сулится подобною самостоятельною будущностью,-- станутъ лишь игралищемъ партій. Нѣтъ, какъ извѣстно, ничего нездоровѣе для маленькихъ политическихъ организмовъ (да и ничего тягостнѣе, разорительнѣе для народонаселенія), какъ легко возбуждающійся въ нихъ политическій аппетитъ, легко овладѣвающее ими притязаніе на политическую роль и знатность, со всѣми неизбѣжными спутниками такихъ незаконныхъ вожделѣній: хвастовствомъ, самовосхваленіемъ, спѣсью, щепетильностью самолюбія, расточительностью и всѣмъ этимъ аппаратомъ королевскихъ или княжескихъ дворовъ, дипломатическихъ представительствъ, армій не по силамъ, штата государственныхъ чиновъ не по средствахъ!.. Маленькая Сербія, величиною съ Смоленскую губернію, съ народонаселеніемъ менѣе двухъ милліоновъ, содержитъ войско въ 100 т. человѣкъ, разоряется туда же на "новѣйшія перевооруженія", на поддержаніе такого правительственнаго механизма, который бы годился для крупной державы. Не говоримъ уже о вредѣ "политиканства", т. е. о той маніи заниматься исключительно политикой, которая до такой степени овладѣваетъ въ нихъ умами, что не оставляетъ мѣста для иныхъ, высшихъ культурныхъ интересовъ, мѣшаетъ всякому развитію литературы, искусствъ, науки!..
   Само собою разумѣется, такія маленькія государства, вопреки всѣмъ своимъ болѣзненнымъ претензіямъ, никогда не осуществляютъ мечты о самостоятельности, никогда и не живутъ о себѣ, а непремѣнно заискиваютъ опоры у какой-либо могущественной державы, подпадаютъ подъ ея вліяніе или просто подъ власть -- въ той или другой формѣ. Въ этомъ отношеніи особенная опасность грозитъ именно Славянскимъ мелкимъ государствамъ на Балканскомъ полуостровѣ -- сущимъ и будущимъ. Если ихъ втянетъ въ "сферу своей мощи" держава иноплеменная, ихъ ожидаетъ самая жалкая участь: денаціонализація, утрата -- не политической только, но и своей духовной народной самобытности, а при такой утратѣ, обезличенныя, нравственно охолощенныя, онѣ осуждены войти въ составъ организма, въ самое тѣло иноплеменнаго мощнаго государства.
   Только о Россіи, только тяготѣя къ ней въ томъ или другомъ видѣ, можетъ жить, сберечь свою личность, развиваться въ духѣ своей національной особенности и принести свой духовный плодъ человѣчеству всякій отдѣльный славянскій организмъ. Только черезъ Россію призваны Славянскія племена къ созиданію Славянскаго міра, къ общему вселенско-историческому служенію. Всякое Славянское государство, всякое Славянское племя, разрывающее свою внѣшнюю или духовную связь съ Россіей, осуждено на гибель или на участь Сербскаго королевства,-- несчастнаго теперь холопа Австро-Венгерской Имперіи...
   Такой вопросъ, отчасти по нашей оплошности, возникаетъ теперь и для Болгаріи. Конечно, не иноземецъ и не иновѣрецъ князь Александръ способенъ самъ собою возвести Болгарію на степень политической независимой державы и направить ее на путь нормальнаго національнаго развитія; не болѣе способны достичь этой цѣли и такъ-называемые интеллигенты, у которыхъ нѣтъ никакой умственной я духовной самостоятельности, и всѣ идеалы взяты цѣликомъ изъ жизни чуждой, изъ мысли анти-славянской. Такъ или иначе отрѣшившись отъ своей тѣсной связи съ Россіей, Болгарія не можетъ имѣть иной перспективы, какъ подпасть подъ вліяніе или (повторимъ снова нѣмецкій новѣйшій дипломатическій терминъ) втянуться въ "сферу мощи" Австрійской имперіи, своей ближайшей сосѣдки. Это бы значило,-- даже по отношенію къ нѣкоторой, можетъ-бить порою докучавшей Болгарамъ зависимости отъ русской власти,-- промѣнять кукушку на ястреба! Такая ли перспектива можетъ плѣнять Болгарію?
   Во сколько это было бы гибельно для Болгаріи, во столько это вредно и для интересовъ самой Россіи. Нѣтъ ничего поэтому невѣжественнѣе и даже глупѣе, какъ трактовать современный вопросъ о нашихъ отношеніяхъ къ Болгаріи, къ Балканскому полуострову и вообще къ Славянству -- свысока, съ видомъ пренебреженія или равнодушія. Всего забавнѣе, что такіе скудоумные политики въ то же время оговариваются, что Россіи нуженъ-де только Босфоръ, проливы, свободный выходъ изъ Чернаго моря, ничего болѣе! Такіе отзывы встрѣчаются, къ стыду нашему, въ русской печати, преимущественно петербургской... Да если вы дадите въ томъ или другомъ видѣ вытѣснить Россію изъ Болгаріи, то вѣдь этимъ самымъ вы неминуемо предоставите ее австрійской "сферѣ вліянія", политическаго и культурнаго! Никакія тогда дипломатическія комбинаціи ни Болгарію, ни насъ отъ этого не спасутъ... Ну, а тогда прощайтесь и съ "проливами" и съ "Босфоромъ"! А распростившись съ ними, придется скоро распроститься и съ Чернымъ моремъ и низойти на степень -- ниже чѣмъ третьестепенной державы. Великое государство, измѣнившее своему призванію, падаетъ быстрѣе и глубже всякого маленькаго, никогда не поднимавшагося вверхъ государства...
   Такого паденія съ нами, положимъ, никогда и не случится, но это лишь потому, что великій упоръ представляетъ собою нашъ историческій духъ народный и сопротивляется всѣмъ толчкамъ, такъ усердно сыплющимся на него порою сверху, отъ нашей интеллигентной руководящей среды -- отъ ея легкомыслія и полнаго неразумѣнія русскихъ національныхъ интересовъ, русскаго призванія и задачъ!.. Въ томъ-то и бѣда, что руководители -то сами частехонько не знаютъ -- какого духа они суть... Не сами ли мы (не Русскій народъ, конечно, не народная историческая Россія) преподнесли Австріи, да еще отъ чистаго сердца, какъ плодъ глубокихъ дипломатическихъ соображеній, никѣмъ ненудимые, въ подарокъ -- Боснію и Герцеговину (на Рейхштадтскомъ съѣздѣ), причемъ, сами того не сообразивъ, предали ей и вѣками испытанную въ вѣрности Россіи, независимую доблестную Черногорію? Не сами ли мы признали совѣтъ берлинскаго оракула за слово величайшей мудрости и согласно съ нимъ выдумали дѣлить "вліяніе" на Балканскомъ полуостровѣ между Россіей и Австріей, предоставляя послѣдней западную, за собой удерживая лишь восточную его половину,-- какъ будто такое произвольное, противуестественное дѣленіе возможно?! Какъ будто можно сказать "вліянію": вотъ предѣлъ его же не прейдеши?! Какъ будто ни уже ори этомъ сами не постарались о предоставленіи Австріи такихъ существенныхъ, реальныхъ надъ нами преимуществъ, которыя уничтожаютъ всякую силу подобнаго дѣленія? Именно, отдавъ Австріи Боснію, ми допустили сильное австрійское войско въ самое сердце Балканскаго полуострова, откуда въ нѣсколько часовъ, особенно при помощи строющихся желѣзныхъ дорогъ, она можетъ явиться и въ Софію, и въ Филиппополь, черезъ сутки въ Салоники, черезъ сутки съ небольшимъ, пожалуй, и въ Константинополь; себя же самихъ мы совсѣмъ отрѣзали отъ Болгаріи, отнявъ у себя даже и прямое свободное сухопутное сообщеніе черезъ Добруджу, подаренную нами Румыніи! Не мы ли наконецъ на Берлинскомъ конгрессѣ толкнули Сербовъ въ объятія Австріи, рекомендовавъ имъ обращаться отнынѣ по своимъ нуждамъ именно къ ней,-- да и теперь, судя по приведеннымъ выше словамъ органа русской дипломатіи, какъ будто признаемъ, что этому такъ и быть надлежитъ, что это совсѣмъ въ порядкѣ вещей?!...
   Однимъ словомъ, мы собственными своими русскими руками взлелѣяли, вскормили и утвердили австрійскую силу на Балканскомъ полуостровѣ: оставался одинъ у насъ оплотъ -- Болгарія... Но интересоваться болгарскими "братушками" -- это петербургскіе газетные и не газетные политики называютъ "сантиментальностью", политикою "чувствъ", а не "реальныхъ интересовъ";-- "славянскую же идею", по ихъ мнѣнію, слѣдовало бы давнымъ-давно выкинуть за бортъ... "Пора дескать перестать великод, пора заняться своими собственными интересами!"... Вотъ когда Австрія или Европейская Коммнесія сядетъ въ Константинополѣ, на Босфорѣ, тогда они авось-либо поймутъ, что значитъ пренебрегать политикою "чувствъ" и "славянскою идеею", и чужіе ли намъ, а не свои кровные -- всѣ "славянскіе" интересы! Но и тогда не скоро поймутъ, а вмѣсто того чтобъ винить себя самихъ, будутъ еще долго искать виновныхъ по сторонамъ...
   По поводу одной статьи помѣщенной въ "Руси", въ которой говорилось, что Россія должна признать себя открыто и явно предъ всѣмъ міромъ "Славянскою державою" и объявить, что ничто славянское ей не чуждо, но что напротивъ все славянское входитъ въ сферу ея вліянія,-- редакція одной большой газеты глубокомысленно замѣчаетъ, что это и значило бы для Россіи "отречься отъ самой себя и отъ своего русскаго имени, и отъ своей исторіи"! Да зачѣмъ же, ей отрекаться отъ своего имена? Развѣ Россія не Славянская держава? Развѣ въ одномъ уже ея имени не заключается вся полнота ея исторической славянской задачи? Сказать "Россія" -- значитъ сказать: міръ Православно-Славянскій,-- въ который могутъ, пожалуй, входить и съ Запада и съ Востока, и не-Славяне и не-единовѣрцы. Но таково ея внутреннее опредѣленіе и историческое призваніе. Въ какой бы формѣ ни не обращались въ католиковъ, то лишь вслѣдствіе русскаго государственнаго закона, ограждавшаго ихъ православіе. Въ то время русскіе родители также ссылались въ свое оправданіе на недостатокъ русской порядочной школы. Тѣмъ же оправдываются и Болгары, но гораздо съ большимъ основаніемъ; для нихъ даже и выбора нѣтъ: другой школы, дающей европейское образованіе, особенно женской, у нихъ вовсе не существуетъ. "Мы принуждены посылать теперь дѣтей въ католическую австрійскую школу -- говорятъ они,-- потому что равной по достоинству болгарской школы устроить мы пока не въ состояніи,-- а русской женской школы, въ Софіи нѣтъ. Будь только русская школа здѣсь, мы конечно немедленно послали бы туда нашихъ дѣтей"... Русская школа! Въ самомъ дѣлѣ почему же ей не быть въ Болгаріи? Какъ искра пала мысль о русской школѣ въ Софіи (именно женской) на сердца многихъ Русскихъ и Болгаръ и обрадовался цѣлый кружокъ, который! поставилъ себѣ задачею: употребить всѣ усилія къ учрежденію таковой школы. Такъ какъ одновременно всеобщая скорбь Болгаръ о безвременной гибели нашего и столько же ихняго Скобелева побуждала ихъ увѣковѣчить его имя въ Болгаріи какимъ-нибудь памятникомъ,-- то и рѣшено было сдѣлать этимъ памятникомъ самую школу, которую и назвать Скобелевскою...
   Мысль прекрасная, и мы всею душою желаемъ ей успѣха; нѣтъ, сомнѣнія, что сочувственно отзовется ей и всякое русское сердце... Было бы однакоже совершенно ошибочно поставить учрежденіе школы въ зависимость отъ успѣшнаго сбора частныхъ пожертвованій. Такое учрежденіе должно стоять на болѣе твердыхъ и прочныхъ основаніяхъ, какъ матеріальныхъ, такъ и нравственныхъ. Оно не можетъ быть дѣломъ случайнаго кружка, который завтра можетъ и разойтись. Католическая школа въ Софіи поддерживается австрійскимъ правительствомъ и ведется корпораціей духовной, постоянно прободающей въ единомъ направленіи, несмотря на смѣну лицъ. У насъ такой корпораціи не существуетъ. Наше Миссіонерское Общество имѣетъ право дѣйствовать только въ средѣ магометанъ и язычниковъ. Почему же русскому правительству не взять на себя, вмѣстѣ съ болгарскимъ, устройства этого женскаго училища? Тогда и самца частныя пожертвованіи дѣлались бы съ большимъ довѣріемъ, а потому и съ большей охотой. Только одно правительство въ состояніи дать такой школѣ крѣпкую организацію, а въ виду ея,-- можно смѣло, надѣяться,-- и наслѣдники Скобелева не отказались бы, съ своей стороны, содѣйствовать этому достойному увѣковѣченію его памяти.
   Только времени терять нечего. Дописывая эти строки, мы узнали, что католическія школы процвѣтаютъ и въ Самаховѣ, и въ Рущукѣ, и въ иныхъ мѣстахъ... Латинско-австрійская пропаганда растетъ съ каждымъ годомъ, и чѣмъ дальше, тѣмъ труднѣе станетъ бороться съ нею... Неужели Россія не въ состояніи съ нею справиться и оградить отъ нея православно-славянскій міръ?
  

Москва, 11-го декабря.

   Вотъ еще вопросъ нисколько не головоломный, нисколько не зависящій отъ "переживаемыхъ Россіею внутреннихъ затрудненій", ни отъ положенія нашихъ финансовъ, ни отъ предварительнаго исполненія нѣкоторыхъ реформъ, а требующій для успѣшнаго разрѣшенія только немножко... энергіи, да немножко живаго національнаго чувства въ представителяхъ русской дипломатіи. Въ Англіи собирается конференція всѣхъ державъ, подписавшихъ Берлинскій трактатъ, для обсужденія вопроса о Дунайской коммиссіи. Въ 54 п. этого трактата сказало, что "за годъ до истеченія срока опредѣленнаго для дѣятельности Европейской коммиссіи (Дунайской), державы войдутъ въ соглашеніе о продолженіи ея полномочій или объ измѣніяхъ, которыя онѣ признаютъ необходимыхъ сдѣлать". Срокъ истекаетъ 24 апрѣля 1883 г., стало-быть и конференцію слѣдовало бы созвать гораздо ранѣе, но державы приняли услужливо во вниманіе, что Англіи было недосужно: она воевала въ Египтѣ -- не въ видѣ войны, бомбардировала и разрушила Александрію -- для блага Египтянъ (съ которыхъ теперь взыскиваются въ пользу Европейцевъ и всѣ убытки, послѣдовавшіе отъ бомбардировки), заняла войсками Египетъ -- не въ видѣ завоеванія, подчинила его своей власти -- не въ видѣ протектората, и признала международную опеку надъ Суэзскимъ каналомъ -- взявъ его подъ свою вооруженную охрану... Теперь, когда эта сложная и мудреная комбинація почтя уже окончательно совершена Англіей", вполнѣ удачно и на диво всей Европѣ,-- удѣлено время и для разсмотрѣнія вопросовъ второстепенныхъ, въ томъ числѣ и о продленіи Европейской на Дунаѣ коммиссіи,-- вопроса, Европою едвали уже не предрѣшеннаго. Не знаемъ только -- предрѣшенъ ли онъ также и нашею дипломатіею, но не желали бы допустить такое предположеніе.
   Не станемъ повторять всей статьи нашей о Дунаѣ, помѣщенной еще въ 19 No "Руси" 8 мая, но напомнимъ вкратцѣ читателямъ, въ чемъ именно дѣло. Турецкій замѣнъ съ дунайскихъ устьевъ былъ сорванъ никѣмъ инымъ какъ Россіей,-- точно также, какъ ею же были призваны къ жизни и страны прилегающія къ нижнему Дунаю, то есть Молдавія, Валахія -- нынѣшнее Румынское королевство,-- Сербія (сначала княжество, а потомъ королевство) и позднѣе всѣхъ Болгарія; да и сама Россія, съ присоединеніемъ Бессарабіи, стала придунайской державой. Россія же придала устьямъ Дуная и международное для торговли значеніе, заключивъ съ Австріей въ 1840. г. конвенцію, въ силу которой купеческимъ судамъ всѣхъ націй, находящихся въ мирѣ съ Россіей, предоставлялось право свободно входить въ устья Дуная, ходить по рѣкѣ вверхъ и внизъ, и выходить изъ нея, не подлежа никакимъ пошлинамъ, кромѣ нѣкоторыхъ повинностей за содержаніе русла въ порядкѣ... Черезъ 16 лѣтъ роли перемѣнились, и Европа (вмѣстѣ съ Австріей) отблагодарила Россію за заботы объ общеевропейскихъ интересахъ -- отнятіемъ у насъ придунайской части Бессарабіи и взятіемъ Дуная въ свою опеку. Парижскій трактатъ 1856 г. учредилъ двѣ коммиссіи: одну -- "Европейскую" или "Международную", составленную изъ представителей великихъ державъ и (сверхъ того Турціи), и "Прибрежную" изъ членовъ всѣхъ прилегающихъ къ Дунаю державъ (съ исключеніемъ, конечно, Россіи). Первая обязана была заняться очисткой Дунайскихъ гирлъ, возведеніемъ необходимыхъ для сего сооруженій и опредѣленіемъ пошлинъ съ судовъ для покрытія необходимыхъ на итогъ предметъ расходовъ. На производство всѣхъ таковыхъ работъ назначенъ былъ ей х срокъ -- два года, по истеченіи которыхъ она должна была упраздниться, передавъ какъ упомянутыя сооруженія, такъ и всѣ свои обязанности по наблюденію за исправныхъ состояніемъ гирлъ -- коммиссіи "Прибрежной". Послѣдняя, съ своей стороны, должна была составить подробныя правила судоходства по всему Дунаю, а также произвести и всѣ работы нужныя для безпрепятственнаго плаванія вверхъ по Дунаю (не въ устьяхъ)... "Европейская коммиссія" свое дѣло исполнила, избравъ изъ дунайскихъ устьевъ среднее, Сулинское, очистивъ его и вообще приведя судоходство по Дунаю отъ Галаца къ морю въ порядокъ,-- исполнила не въ два года, а въ девять лѣтъ,-- но "Прибрежной Коммиссіи" не составилось вовсе. Нисколько не въ разсчетахъ было Австріи уничтожать, въ пользу принципа "международности", препятствіе встрѣчаемое плаваніемъ по Дунаю вблизи ея предѣловъ, т. е. тамъ, гдѣ начинается ея берегъ (лѣвый), и отворять знаменитыя "Желѣзныя Ворота" настежь для всѣхъ судовъ, которыя бы пожелали подняться снизу вверхъ, до австрійскихъ владѣній; проектъ же устава судоходства, сочиненный Австріей, конечно, исключительно въ свою пользу, не былъ принятъ ни тогдашнею наполеоновскою Франціею, ни тогдашнею Пруссіею, къ Австріи нисколько не благоволившими. Въ виду всѣхъ этихъ обстоятельствъ,-- полномочія "Европейской Коммиссіи" въ 1865 г. были продолжены на шесть лѣтъ, а въ 1872 г. на Лондонской конференціи и еще на двѣнадцать лѣтъ, т.е. до апрѣля будущаго 1888 г" Между тѣмъ положеніе дѣлъ снова измѣнилось. Въ 1878 г. Россія стала снова прибрежною дунайскою державою, возвративъ себѣ не только лѣвый берегъ Дуная отъ Рени, но и лѣвое его устье, Килійское, съ Очаковскимъ протокомъ. Однакожъ такое пріобрѣтеніе Россіи не создало ей покуда никакихъ особенныхъ преимуществъ. Берлинскій трактатъ только подтвердилъ такъ-сказать права и полномочія Европейской Коммиссіи, возложивъ на нее разработку устава о плаваніи и о рѣчной полиціи по Дунаю отъ Желѣзныхъ Воротъ до Галаца, при содѣйствіи делегатовъ прибрежныхъ державъ. Вмѣсто этого устава выступилъ теперь на сцену проектъ Смѣшанной Коммиссіи, которой ввѣряется рѣчная полиція -- отъ Желѣзныхъ Воротъ до Сулинскаго устья включительно и въ которой предсѣдательство поручается Австріи, при очередномъ участіи делегатовъ отъ державъ, входящихъ въ составъ Коммиссіи Европейской.
   Такимъ образомъ на разсмотрѣніе Лондонской конференціи должны, повидимому, поступитъ два вопроса: продолжать или не продолжать полномочія Европейской Коммиссіи и допустить ли учрежденіе Смѣшанной Коммиссіи по проекту Баррера, выше нами изложенному и весьма облюбленному Австріей?
   Казалось бы, на первый вопросъ отвѣтъ Россіи можетъ быть только одинъ -- отрицательный. Никакого продолженія общеевропейской опеки надъ Дунаемъ не нужно; присутствіе лишняго числа опекуновъ, лично въ интересахъ дунайскаго судоходства мало заинтересованныхъ (и въ добавокъ всегда готовыхъ сплотиться вмѣстѣ противъ интересовъ Россіи), не можетъ, не должно бы представляться желательнымъ съ точки зрѣнія національной русской политики. Да и интересы европейской торговли нисколько не требуютъ присутствія въ Галацѣ иныхъ представителей Германіи, Англіи, Франціи, Италіи и Турціи, кромѣ обыкновенныхъ торгово-дипломатическихъ агентовъ, иначе -- консуловъ. Можно даже навѣрное сказать: принадлежи лѣвый берегъ Дуная отъ Рени де устья не Россіи, а Австріи, международная опека,-- разъ международное значеніе дунайскаго судоходства объявлено и установлено общимъ международнымъ актомъ,-- признана была бы тою же Европой совсѣмъ излишнею. Въ настоящее же время эта опека -- не надъ кѣмъ и не надъ чѣмъ-либо другимъ, какъ надъ Россіей) и надъ ея дѣйствіями въ водахъ Дуная и въ предѣлахъ ея береговаго права... Что же касается до проекта Баррера, то нѣтъ никакого основанія предоставлять предсѣдательство въ Смѣшанной коммиссіи непремѣнно и исключительно Австріи. Да и къ чему этою новою формою "Смѣшанной коммиссіи" замѣнять форму несравненно болѣе раціональную и уже указанную Парижскимъ трактатомъ, именно форму коммиссіи Прибрежной? Къ учрежденію Прибрежной коммиссіи представляется теперь тѣмъ болѣе основаній, что бывшія Придувайекш княжества стали въ настоящее время самостоятельными державами, даже королевствами, и прибавилось третіе -- Болгарія, самостоятельность которой не болѣе какъ вопросъ времени. Строго говоря, въ этой прибрежной коммиссіи для Австріи нѣтъ и мѣста, такъ какъ въ той части Дуная, которой присвоено международное значеніе и съ которою связаны общеевропейскіе торговые интересы, Австріи не прибрежна; однакожъ, въ виду значенія Дуная для австрійской торговли вообще и господства рѣчнаго коммерческаго флота Австріи на Дунаѣ, можно и не оспаривать ея права на участіе въ Прибрежной коммиссіи. Что же касается предсѣдательства, то оно конечно должно бы принадлежать Россія, какъ самой крупной изъ державъ прибрежныхъ въ устьямъ Дунай, и только въ крайнемъ случаѣ, въ интересахъ взаимнаго дружелюбія, можно было бы согласиться на допущеніе къ предсѣдательству и Австріи, поочередно съ Россіей.
   Извѣстно, что въ послѣднее время былъ поднятъ въ Европейской Коммиссіи вопросъ о Килійскомъ устьѣ, и даже объ Очаковскомъ протокѣ, оба берега котораго -- наши. Коммиссія отрицала право Россіи не только на очищеніе этого протока, но даже на производство инженерныхъ изслѣдованій. Нашъ представитель въ Коммиссіи, кажется, вообще не ознаменовалъ до сихъ поръ своего участія въ ней никакимъ особеннымъ рвеніемъ къ подъему авторитета русскаго имени (во всѣхъ этихъ оживленныхъ спорахъ Румынія съ Австріей, по поводу австрійскаго проекта Смѣшанной коммиссіи, Россія не поддержала Румыніи, не приняла въ нихъ участія: имени ея было и не слыхать). Въ поднявшемся обсужденія правъ Россіи на Очаковскій протокъ онъ также повидимому не проявилъ той твердости, которая подобала бы нашей державѣ. и едва-едва удалось ему отстоять -- чтобъ изслѣдованіе протока было произведено не иностранными (въ нашихъ предѣлахъ!) инженерами, а русскими, хотя бы подъ контролемъ иностранныхъ и съ обязательствомъ представить результатъ ихъ работы на усмотрѣніе Европейской Коммиссіи. Намъ неизвѣстно, будетъ ли вопросъ о нашемъ правѣ въ Килійскомъ гирлѣ также обсуждаться на конференціи открываемой въ Лондонѣ, но интересно было бы знать, какъ, въ случаѣ обсужденія, отнесся бы къ нему такой экспертъ въ согласованіи личныхъ интересовъ съ международнымъ правомъ, каковымъ въ послѣднее время показала себя Англія!... Въ томъ-то именно и дѣло, что вопросы подобнаго рода разрѣшаются вовсе не на основаніи догматовъ, отвлеченныхъ теорій, и не на основаніи математическихъ соотношеній силы, а соразмѣрно съ яснымъ сознаніемъ своего права и національныхъ выгодъ, и съ энергіей личнаго духа. При скудости этой послѣдней, никакое обиліе матеріальныхъ средствъ не поможетъ,-- никогда не будетъ казаться вполнѣ достаточною гарантіей успѣха. Если побѣда въ этомъ мірѣ часто принадлежитъ смѣлой неправдѣ, то еще рѣже достается она въ удѣлъ правдѣ робкой или малодушной.
   Намъ постоянно грозятъ войною, или вѣрнѣе сказать -- пугаютъ войною, такъ какъ никто вѣдь легкомысленно съ войною на Россію не сунется, въ какомъ бы она положеніи ни была, а тѣмъ менѣе Австрія,-- да и за границей положеніе наше лучше знаютъ и лучшаго о немъ мнѣнія чѣмъ ни сами. Что бы мы ни дѣлали, какъ бы ни смирялись, какъ бы ни клялись въ своей благонравности, какъ бы ни усиливались малиться, сколько бы залоговъ своего миролюбія ни давали,-- ничѣмъ мы не удовольствуемъ нашихъ недруговъ, ничѣмъ не разсѣемъ ихъ недовѣрія и подозрѣнія. Это подозрѣніе ихъ основано на логическихъ и историческихъ выводахъ; наша умѣренность кажется имъ противоестественною, наше смиреніе -- обманомъ, наше безкорыстіе -- хитрой, коварной политикой. Недавно "Кельнская Газета" прямо, безъ всякаго озлобленія на Россію м даже не прибѣгая ни къ какимъ пошлымъ обвиненіямъ во властолюбіи, въ завоевательной алчности и т. д., спокойно и разсудительно развивала такую тему, что въ силу положенія, созданнаго для Австріи образованіемъ Германской имперіи, ein Wettkampf Австріи съ Россіей (т. е. борьба оружіемъ, на жизнь и смерть), представляется неизбѣжною необходимостью: просто уже потому, что Россія у Австріи на дорогѣ и имѣетъ несчастіе, даже безъ малѣйшихъ стараній, протягивать къ себѣ симпатіи многихъ Славянскихъ племенъ, Австріи подвластныхъ! Но если разсужденія авторитетной германской газеты и вѣрны, то вѣрно также и то, что Австрія будетъ откладывать такой Wettkampf до самыхъ крайнихъ предѣловъ возможности, а постарается добыть себѣ какъ можно болѣе успѣховъ и безъ пролитія крови, одною системою запугиванія или "интимидаціи". Скомпрометировать Россію въ глазахъ Славинъ, обмануть ихъ на нее надежды, поколебать въ нихъ вѣру въ русскую силу и сочувствіе -- это для Австріи дороже десятка выигранныхъ сраженій. И это ей удается... Цѣлымъ рядомъ, хотя и не значительныхъ повидимому уступокъ съ нашей стороны, совершаемыхъ безъ всякой настоятельной надобности, а съ единственною лишь, съ благою, казалось бы, цѣлью заручиться миромъ для постепеннаго укрѣпленія своихъ силъ и исправленія внутреннихъ дѣлъ,-- мы все-таки не устраняемъ возможности войны и все-таки должны ее имѣть въ виду, а между тѣмъ теряемъ свои позиціи... Сами себя ослабляя все болѣе и болѣе, съ сомнительною надеждою наверстать современемъ все потерянное, мы вмѣстѣ съ тѣмъ томимъ свою собственную родную страну обидныхъ, нездоровымъ чувствомъ напраснаго уничиженія. Но именно потому, что мы искренно не желаемъ ни войны, ни какихъ-либо поземельныхъ въ Европѣ захватовъ, мы имѣемъ право и обязанность мужественно исповѣдывать наши законные, кровные интересы и намѣтить твердою рукою предѣлъ нашего долготерпѣнія. Твердая политика -- наилучшая гарантія мира, всего вѣрнѣе предупреждаетъ войну, всего скорѣе пріобрѣтаетъ союзниковъ и друзей. Политика задабриванія и уступокъ, политика мниморазумная -- и внушаетъ не уваженіе, а презрѣніе, распаляетъ въ нашихъ недругахъ аппетитъ къ требованію новыхъ и новыхъ уступовъ, опутываетъ незамѣтно насъ самихъ, и наконецъ, когда уступать будетъ болѣе нечего, все-таки приведетъ къ войнѣ, но при условіяхъ самыхъ невыгодныхъ, съ руками и ногами въ сѣтяхъ...
   Пора наконецъ стать намъ крѣпкою ногою на Дунаѣ и не дѣлать эту искони-славянскую рѣку окончательнымъ достояніемъ Нѣмцевъ. Конечно, ни Сербія, ни Румынія, ни Болгарія не въ силахъ отстоять ея независимость отъ Австріи и воспользоваться всѣми благами этого широкаго воднаго торговаго и стратегическаго пути. Не обладая въ Черномъ морѣ ни военнымъ, ни коммерческимъ флотомъ, лишивъ себя сами чрезъ отдачу Добруджи Румынамъ непосредственнаго сообщенія съ Болгаріей, слѣдовательно и со всѣмъ Балканскимъ полуостровомъ,-- мы должны, мы обязаны, мы не можемъ не воспользоваться тѣми выгодами, А которыя представляетъ намъ Измаилъ и Килійское устье съ Очаковскимъ протокомъ. Имѣя флотилію на Дунаѣ при Измаилѣ, мы. займемъ подобающее намъ положеніе,-- не для угрозы кому-либо, но для защиты и нашихъ, и славянскихъ интересовъ. На такое положеніе дано намъ право исторіей, ключъ къ нему въ нашихъ рукахъ, и твердое наше заявленіе, что мы этого ключа изъ рукъ не выпустимъ, намѣрены имъ пользоваться, когда найдемъ нужнымъ, конечно не послужитъ поводомъ ни къ войнѣ, ни къ ссорѣ. Стыдно сказать, что мы до сихъ поръ не можемъ устроить пароходства по Дунаю,-- пароходства, безъ котораго невозможно и мыслить объ установленіи торговыхъ связей съ Болгаріей и Сербіей, равно желанныхъ для этихъ обѣихъ странъ, какъ и для Россіи, выгодныхъ какъ для нихъ, такъ и для русской промышленности. Выдавая громадную субсидію Русскому Обществу Пароходства и Торговли, предоставивъ ему такимъ образомъ совершенную монополію въ Черномъ морѣ (къ крайнему стѣсненію для русской торговли) и неимовѣрные барыши (поднявшіе цѣну акцій со 150 р. до 750-ты), русское правительство безсильно заставить Общество учредить правильные рейсы вверхъ но Дунаю! Въ то же время не предлагается ни премій, ни необходимыхъ субсидій для созданія новыхъ компаній съ цѣлью развитія русскаго дунайскаго пароходства. Нашелся одинъ русскій предпріимчивый человѣкъ, князь Гагаринъ, который, выстроивъ на свой страхъ два парохода, несказанно обрадовалъ нынѣшнею осенью жителей Болгарскаго побережья, поднявшись съ своимъ пароходомъ выше Рущука. По словамъ князя Гагарина, плаваніе вверхъ но Дунаю можетъ установиться безъ затрудненія и съ прибылью, но только на условіи хотя бы умѣренной помильной приплаты со стороны правительства. А между тѣмъ Австрія даже знаменитому, могущественному обществу "Австрійское Дунайское пароходство" выдаетъ субсидіи, да еще милліонныя. Намъ неизвѣстно, успѣлъ ли князь Гагаринъ въ своемъ ходатайствѣ о субсидіи, но онъ тѣмъ болѣе нуждается въ правительственномъ содѣйствіи, что недавно пароходъ его "Юрій", тотъ самый, который первый изъ русскихъ поднялся вверхъ по Дунаю, погибъ по винѣ англійскаго парохода, не исполнившаго правила о сигналахъ.
   И Дунай течетъ въ нашихъ владѣніяхъ, и наилучшее устье у насъ, и въ этомъ устьѣ наиглубочайшій протокъ, обоими берегами принадлежащій намъ (стоитъ только 3--4 милліона рублей употребить на очистку песчаныхъ наносовъ при его впаденіи въ море),-- есть даже и предпріимчивые люди, ждущіе только манія властной хозяйской рука... Но нѣтъ чего-то,-- и все коснѣетъ, стоитъ... Нѣтъ, не стоитъ, а идетъ на убыль... На Лондонской конференціи, вѣроятно, будутъ настаивать на сохраненіи международной надъ Дунайскими устьями опеки и на учрежденіи коммиссіи и предсѣдательствомъ Австріи, пожалуй, даже безъ нашего теперь въ коммиссіи участія, какъ это и предполагалось по проекту Баррера, допускавшаго Россію къ участію -- въ порядкѣ алфавитной очереди -- самою послѣднею, года черезъ три-четыре! Можетъ-быть очистка Очаковскаго протока или и вовсе будетъ возбранена Европейскою коммиссіей, или же отложена въ долгій ящикъ,-- и ни къ чему не послужитъ Россіи ея выгодная позиція на Дунаѣ... Но почему бы такъ? Потому ли, что по мнѣнію нѣкоторыхъ близорукихъ политиковъ всякое проявленіе -- вовсе не задорнаго, а сколько-нибудь живаго, твердаго національнаго направленія въ политикѣ теперь неумѣстно, а умѣстна, стало-быть, политика не національная, или приниженіе національнаго духа, вмѣстѣ съ самоотверженнымъ забвеніемъ о русскихъ интересахъ? Или потому, что энергія и твердость не въ преданіяхъ, не въ привычкахъ и нравахъ нашей дипломатіи даже и тогда, когда энергія и твердость не грозятъ намъ ровно никакою опасностью? Или потому, что предъ иностранцами мы привыкли искони испытывать нѣкоторое чувство стыдливости (чтобъ не сказать хуже) и потребность угодливой предупредительности,-- а "съ своими что за счеты?!" Не знаемъ,-- но знаемъ, и повторяемъ вновь, что ничто не способно было бы такъ поднять нѣсколько упавшій духъ русскаго общества, какъ проявленіе нѣкоторой бодрости и энергіи въ правительственной защитѣ русскихъ національныхъ интересовъ,-- но знаемъ, что помѣхи для этого проявленія не можетъ представиться въ "переживаемыхъ нами внутреннихъ затрудненіяхъ", ни даже въ состояніи нашихъ финансовъ. Финансы! Есть ли основаніе отказывать въ мелочныхъ денежныхъ пособіяхъ на важныя, полезныя русскія предпріятія, когда одновременно оказывается пятимилліонное пособіе и безъ того богатой компаніи Юго-Западной группы желѣзныхъ дорогъ, когда добровольно и такъ долговременно терпится у насъ задержка Главнымъ Обществомъ желѣзныхъ дорогъ цѣлыхъ двадцати семи милліоновъ рублей, слѣдующихъ казнѣ изъ доходовъ богатѣйшей въ мірѣ Николаевской дороги, выдающей своимъ акціонерамъ дивидендъ вдвое болѣе гарантированнаго правительствомъ и поднявшей вдвое первоначальную цѣнность самыхъ акцій. И такихъ источниковъ не мало...
  

Москва, 18 декабря.

   "Не могла же Германія (на Берлинскомъ конгрессѣ) требовать для Россіи болѣе того, что въ Петербургѣ считали достаточнымъ... Германія, быть-можетъ, поддержала бы и дальнѣйшія требованія и отказы "Россіи" (кромѣ тѣхъ, которые были поддержаны Германіей на этомъ конгрессѣ), "еслибъ Россія сама заявила"... "Еслибъ Россія сама заявила таковыя"... Стало-быть она ихъ не заявляла? Кто-жъ это утверждаетъ? Органъ германскаго канцлера, "Сѣверо-Германская Всеобщая Газета". Вотъ какимъ историческимъ непререкаемымъ свидѣтельствомъ публично, на дняхъ, не далѣе какъ 6-го декабря, охарактеризована политическая дѣятельность Россіи при составленіи Берлинскаго трактата,-- непререкаемымъ, говоримъ мы, такъ какъ едва ли бы оно было оглашено, если бы могло быть фактически опровергнуто... Вотъ лестный аттестатъ, должно-быть вполнѣ по заслугамъ, выданный самимъ президентомъ Бердянскаго конгресса нашей дипломатіи вообще, а въ частности -- представителямъ Россіи на этомъ пресловутомъ ареопагѣ,-- тѣмъ самимъ, догоримъ, въ это трудное, критическое для Россіи мгновеніе, она ввѣрила охрану своей чести, своей славы, самыхъ дорогихъ своихъ интересовъ... Петербургскій "Голосъ",-- къ которому, по какому-то странному недоразумѣнію, обращена вышеприведенная статья нѣмецкой газеты (вѣдь никто, во дни оны, не ликовалъ такъ по поводу Берлинскаго трактата, какъ именно онъ),-- не призналъ нужнымъ поразмыслить надъ рѣзкимъ обличеніемъ авторитетнаго органа германской печати, а отозвался глухо, въ такомъ смыслѣ -- что било бы-дескать несовмѣстно съ достоинствомъ Россіи поднимать старые счеты, что Россія умѣетъ мириться съ совершившимся фактомъ и т. д.,-- въ томъ же родѣ, какъ обыкновенно отзывается въ своихъ оффиціозныхъ рѣчахъ о трактатѣ (неизбѣжно ссылаясь притомъ на достоинство великой Россійской державы) и нашъ дипломатическій міръ. Русское общество однако же, полагаемъ мы, отнесется къ замѣчаніямъ руководителя германской политики нѣсколько иначе; оно приметъ ихъ къ, хотя вовсе не для того, чтобы сводить счеты за прошлое и стараться лишить нашихъ дипломатовъ выданной имъ отъ князя Бисмарка за Берлинскій конгрессъ аттестаціи. Эта аттестація -- ихъ неотъемлемое достояніе: она при нихъ и останется... Но русское общество способно, чего добраго, и пожелать, чтобъ русскіе дипломаты впредь таковой аттестаціи не заслуживали. Да вообще, думаемъ мы, оно усмотритъ въ этихъ откровеніяхъ "Сѣверо-Германской Всеобщей Газеты", хотя и съ нѣкоторою болью стыда, не одинъ ретроспективный историческій Интересъ, а цѣлое назиданіе, которымъ пренебрегать не слѣдовало бы, а слѣдовало бы болѣе или менѣе вразумиться. Чѣмъ же вразумиться? что же рекомендуется намъ для руководства въ будущемъ, что, однимъ словомъ, читается въ строкахъ и между строкъ приведенной нами выше цитаты? Да не болѣе, не менѣе, какъ слѣдующее: "имѣйте же наконецъ въ виду, гг. русскіе политики и дипломаты: трудно отстаивать то, что само не стоитъ, а валится, и ужъ никакъ нельзя опираться на тѣхъ, у которыхъ самихъ нѣтъ крѣпкой точки опоры. Невозможно поддерживать чьи-либо чужіе интересы, если самъ заинтересованный ихъ не поддерживаетъ или самъ имѣетъ о нихъ неясное и неточное представленіе. Сила волющая, ревнивая къ своей чести и достоинству, всегда всякую другую силу заставитъ съ собою считаться; но кому же надобность принимать почтительно въ соображеніе -- даже не требованія, а пожеланія такой силы, которая не умѣетъ хотѣть, которая не только лишена этой ревнивости и твердой, опредѣленной воли, но и сама не вѣдаетъ предѣла своей уступчивости, мѣры своему долготерпѣнію? Особенно же невозможно, въ состязаніи представителей различныхъ національностей между собою, ожидать успѣшныхъ результатовъ для того изъ нихъ, въ комъ національное чувство и самосознаніе наиболѣе слабо, или кому, по его простодушію, постоянно мерещится, что уступи онъ тамъ, заупрямься тутъ, такъ вотъ на представляемую имъ страну сейчасъ и полѣзутъ съ войною,-- тогда какъ война, напримѣръ, съ Россіей въ какомъ бы положеніи она ни была, ни для кого дѣло не лакомое, а въ высшей степени рискованное и опасное""...
   Совѣтъ не дуренъ. Изъ какихъ побужденій онъ данъ, внушенъ ли искреннимъ дружественнымъ чувствомъ или же сорвался въ минуту раздраженія, располагающаго къ откровенности и вызваннаго разными газетными русскими попреками Германіи за измѣну "дружбѣ",-- это совершенно безразлично. Совѣтъ ли, обличительный ли отвѣтный укоръ -- все равно: замѣчанія "Сѣверо-Германской Всеобщей Газеты" намъ пригодны, и было бы малодушіемъ въ томъ не сознаться. Напротивъ, ими необходимо воспользоваться; въ нихъ заключается такое указаніе на образъ дѣйствій въ политикѣ, на Дипломатическую ligne de conduite, котораго разумность невозможно оспорить. Намъ возразятъ, пожалуй, что легко "честному маклеру" разсуждать такъ теперь, post factum, но если бы тогда, на конгрессѣ, Россія дѣйствительно потребовала то или другое, такъ никакой бы поддержки съ его стороны не встрѣтила. Можетъ быть; но потребовать все таки бы не мѣшало. Тогда по крайней мѣрѣ не было бы и мѣста обвиненію -- будто со стороны Россіи, на конгрессѣ, даже и не заявлялось серьезнымъ образомъ иныхъ требованій кромѣ тѣхъ, которыя поддержаны Германіей и которыя "въ самомъ Петербургѣ признаны достаточными"... Впрочемъ, повторяемъ, наша рѣчь не о Берлинскомъ трактатѣ, а лишь по поводу комментаріевъ на трактатъ, исходящихъ отъ самого бывшаго президента Берлинскаго конгресса,-- комментаріевъ, съ которыми поставленные лицомъ къ лицу наши политики и дипломаты оказываются, но выраженію Петра Великаго, "не въ авантажѣ"... Авось-либо это послужитъ для нихъ трезвительнымъ урокомъ для будущаго, такъ какъ ни по чему еще не видно, чтобы горькій опытъ, во образѣ трактата, уже самъ по себѣ пролилъ новый свѣтъ въ ихъ политическое сознаніе, внесъ новыя силы духа въ ихъ дѣятельность.
   Если бы результаты Берлинскаго трактата были послѣдствіемъ нашего пораженія на полѣ брани, были предписаны намъ побѣдителемъ, Россія подчинилась бы имъ хотя и съ болью въ сердцѣ, однако же съ тѣмъ чувствомъ нравственнаго удовлетворенія, которое даетъ сознаніе честно исполненнаго долга. Несравненно оскорбительнѣе условій Берлинскаго трактата были для народнаго самолюбія, сами по себѣ, результаты Парижскаго мира 1856 г., такъ какъ они сопровождались утратою части русской государственной территоріи, добытой дорогою цѣною русской крови. И однакожъ нравственное дѣйствіе Парижскаго трактата было совершенно иное чѣмъ трактата Берлинскаго; оно не только не уронило духъ въ Русской землѣ, но напротивъ, какъ бы окрылило его новою силою бодрой вѣры въ призваніе и назначеніе Россіи. Не то было въ 1878_году, въ которомъ мы, побѣдители въ битвахъ, оказались вдругъ позорно побѣжденными, но не внѣшнимъ превосходствомъ враговъ, а собственнымъ малодушіемъ, или точнѣе сказать малодушіемъ и маловѣріемъ высшей общественной среды, болѣе или менѣе руководящей судьбами великаго духомъ и непреклоннаго въ своей исторической вѣрѣ народа. Мы согрѣшили тяжкимъ грѣхомъ -- хулой на собственный духъ народный, и вотъ этимъ-то гнетомъ грѣха и объясняется то болѣзненно-нравственное состояніе, въ которое впала Россія съ самой эпохи Берлинскаго трактата. Деморализующее дѣйствіе этого гнета сказалось вовсе не въ одной области внѣшней политики, но столько же и*въ области политики внутренней, и во всемъ духовномъ строѣ общественномъ. Какъ бы мы ни жмурились, боясь заглянуть себѣ смѣло въ глубь души, какъ бы ни заглушали немолчный, тайный голосъ совѣсти, какъ бы ни убѣждали свой умъ доводами грошовой мудрости, какъ бы ни убаюкивающій чувство народнаго самолюбіи еще болѣе дешевыми насмѣшками надъ самообольщеніемъ узкаго, "кваснаго патріотизма" и узкой любви къ народности,-- чувства совершеннаго нами грѣха, словно какой-то измѣны самихъ себѣ, какого-то вѣроотступничества нами содѣяннаго, продолжаетъ гнести, давить, душить насъ и подтачивать все наше нравственное общественное бытіе. Таково разъѣдающее, разлагающее свойство всякаго грѣха нераскаяннаго... Только сознавъ свою вину, свой грѣхъ противъ нашего собственнаго народнаго духа, противъ природы собственнаго историческаго организма, и только искренно, чистосердечно покаявшись въ немъ, избавимъ ми себя отъ его удручающей тяжести. Только покаяніе возвратитъ намъ здоровье и бодрость. Безъ этого внутренняго цѣленія, никакія внѣшнія "мѣропріятія", экономическія и политическія, не принесутъ намъ пользы, не дадутъ благого плода, потому что были бы построены на пескѣ, потому что прочно и плодотворно въ общественномъ организмѣ лишь то, что коренится въ глубинахъ крѣпкаго общественнаго духа...
   Вотъ что намъ нужно. Не къ нарушенію или упраздненію постановленій Берлинскаго трактата призываемъ мы, не воинственный пылъ стараемся вызвать, а ждемъ и чаемъ въ нашей общественной, поверхнародной средѣ (и особенно на ея высшихъ ступеняхъ) возрожденія народнаго русскаго чувства и сознанія -- чрезъ подвигъ внутренняго мужественнаго самообличенія и искренняго покаянія. Остальное приложится...
  
было, такъ или иначе, внѣшнимъ ли или духовнымъ образомъ, всѣ Славянскія племена, области, государства, если только хотятъ они охранить свою свободу свою національность, должны примкнуть къ Россіи, какъ къ главѣ, какъ младшіе братья къ старшему... Но дѣло для насъ не въ томъ, чтобъ назвать себя "Славянскою державою", а въ томъ, чтобъ признать себя таковою, признать умомъ и сердцемъ, всею цѣльностью своего существа. Если же это признаніе будетъ слишкомъ долго медлить, то не станетъ не только "Славянской", но и "Русской" державы,-- ибо, отрекаясь отъ Славянства, ми отрекаемея отъ своей собственной національной сущности, отъ своего историческаго служенія въ мірѣ, сами себя лишаемъ б_у_д_у_щ_н_о_с_т_и, и въ политическомъ, и въ духовномъ отношеніи...
   Вотъ въ этомъ и состоитъ трагизмъ нашего современнаго положенія,-- въ этомъ внутреннемъ противорѣчіи нашего историческаго призванія съ мыслью и воззрѣніями еще пока господствующими въ нашей общественной руководящей -- дипломатической, бюрократической, вообще властной средѣ,-- въ этомъ, въ данную еще минуту, несоотвѣтствіи національнаго самосознанія въ русскомъ обществѣ -- съ русскими народными задачами, съ содержаніемъ народнаго духа. Вотъ почему великія дѣянія совершенныя, великія побѣды одержанныя, несмѣтныя жертвы принесенныя нашимъ великимъ историческимъ народомъ остаются такъ часто безплодными или даютъ самые тощіе результаты, какъ скоро дѣло переходитъ въ руки петербургскихъ руководящихъ канцелярій. Вотъ почему одновременно съ тою необычайною силою притяженія, которую имя, образъ Россіи оказываютъ на инстинктъ народныхъ массъ во всѣхъ Славянскихъ земляхъ,-- та же Россія, во взаимныхъ отношеніяхъ сферъ сверхнародныхъ, интеллигентныхъ, производитъ порой совершенно противоположное, разъединяющее дѣйствіе... Это послѣднее явленіе мы разсмотримъ поподробнѣе въ другой разъ.
   Теперь на очереди, по заключеніи "перемирія" между воюющими сторонами, Сербіей и Болгаріей, выработка условій мира. Чего тутъ "вырабатывать", какъ пресерьезно выражаются иностранныя газеты, мы недоумѣваемъ. Ломать голову тутъ нечего. Болгарское правительство никакимъ болгарскимъ добромъ распоряжаться не имѣетъ ни права, ни повода; сербское правительство возмездія за сербскія потери могло бы искать лишь съ своего патрона -- Австріи. Но у послѣднихъ свои счеты, и когда употребляется выраженіе: "сербскія власти", "сербская сторона", слѣдуетъ разумѣть не что другое, какъ правительство австрійское. Какой же -смыслъ приплетать къ вопросу о мирѣ между Болгаріей и Сербіей, такъ разбойнически, ни съ того ни съ сего, напавшей на Болгаръ, вопросъ о соединеніи Румеліи съ Болгаріей, чего однакожъ, суди по газетамъ, именно надлежитъ ожидать?!
   Да, мы должны ожидать раскрытія новыхъ австрійскихъ интригъ -- подъ эгидой Тройственнаго Союза...
   Во всякомъ случаѣ Россіи предстоитъ теперь рѣшить важный для ней вопросъ объ участи самого князя Александра. Если наше правительство и рѣшится дать согласіе на личную унію въ особѣ этого князя, то -- надобно предположить -- оно обставитъ это согласіе такими условіями, при которыхъ могло бы состояться дѣйствительное возстановленіе того status quo ante, который существовалъ для насъ въ Болгаріи до 6 сентября сего года: болгарское войско вновь должно стать частью русскаго войска, мы должны вновь имѣть тамъ русскаго военнаго министра, а можетъ-быть принять и иныя мѣры для огражденія Болгаріи отъ новыхъ приключеній и отъ властолюбивыхъ козней англійскихъ, либо австрійскихъ, одинаково пагубныхъ какъ Болгаріи, такъ и Россіи. Да и нельзя ли какъ-нибудь, посредствомъ мирныхъ съ Румыніей переговоровъ, возвратить намъ себѣ Добруджу?
  

Москва, 24 декабря.

   Послѣ трехмѣсячной дипломатической дѣятельности почти горячешной, къ которой весь міръ, затаивъ дыханіе, устремлялъ тревожные взоры, наступило вдругъ дипломатическое затишье, или даже дипломатическая истока... Что же, состоялось что*ли рѣшеніе "румелійскаго вопроса"? Ничуть не бывало: въ смыслѣ принципіальномъ вопросъ остается почти на той же ступени, на коей стоялъ до открытія дипломатической европейской кампаніи, которая свела было его къ полному отрицанію, но, не достигнувъ единогласія между державами, признала вмѣстѣ съ тѣмъ безполезность совокупнаго совѣщательнаго дѣйствія. Къ тому же, какъ извѣстно, одновременно съ дипломатическими настояніями на возстановленіи status quo ante, вопросъ былъ осложненъ новыми фактами -- эпизодомъ сербо-болгарской войны, которую дипломатія не умѣла или не хотѣла предупредить, но результаты которой и заставили повидимому державы признать тщету ихъ усилій, т. е. отказаться отъ первоначальныхъ требованій относительно безусловнаго возвращенія къ порядку вещей до 6 сентября сего года. На этомъ именно отрицаніи самими великими державами ихъ недавнихъ собственныхъ настояній и собственнаго вмѣшательства дѣло пока и стоитъ. Порта,-- которая быть-можетъ давно бы его порѣшила въ самомъ началѣ, еслибъ была предоставлена самой себѣ,-- теперь -- когда Европа, не развязавъ узла, бросила ей узелъ на руки для развлеки -- очевидно пугается предоставляемаго ей почина, очевидно боится, чтобъ державы не взвалили на нее потомъ и отвѣтственность за рѣшеніе, и чтобъ допущенное ею самою измѣненіе status quo ante не послужило прецедентомъ для новыхъ, нежеланныхъ ей измѣненій. Она мечется отъ державы къ державѣ, приглашая ихъ на новое совѣщаніе; заручилась даже согласіемъ Англіи, которая, говорятъ, и сама стала хлопотать о возстановленіи въ Константинополѣ конференціи -- столь еще свѣжей и нелестной памяти, но встрѣтила отпоръ, и со стороны Россіи по крайней мѣрѣ -- довольно рѣшительный. Это подтверждается вовсе на сей разъ не двусмысленными словами органа нашей дипломатіи, "Journal de St.-Pétersbourg". На эту же тему появились оффиціозныя статьи и въ нѣкоторыхъ другихъ нашихъ газетахъ. "Европейское вмѣшательство",-- говоритъ, напримѣръ, въ "Новомъ Времени" статья очевидно оффиціознаго происхожденія,-- "только усложнило и запутало восточно-румелійскій вопросъ, и политическому эпизоду, созданному переворотомъ 6 сентября, пора снова возвратить его прежнюю физіономію чисто домашняго дѣла Порты"... "Россіи теперь,-- продолжаетъ гавота,-- лучше всего держаться до поры до времени въ сторонѣ, не связывая свою свободу дѣйствій непосредственнымъ участіемъ въ рѣшеніи дальнѣйшей судьбы Восточной Румеліи"... "Рано или поздно наступитъ время, когда послѣдствія нынѣшнихъ балканскихъ событій совершенно измѣнятъ всю физіономію такъ-называемаго Восточнаго вопроса. Къ этому времени намъ слѣдуетъ сохранить полную возможность сказать свое властное слово. Всякія международныя сдѣлки по восточно-румелійскому вопросу -- такъ заканчиваетъ оффиціозъ "Новаго Времени" -- только уменьшатъ такую возможность, создавая новые предлоги для вмѣшательства западно-европейскихъ державъ тамъ, гдѣ мы можемъ достигнуть очень многаго непосредственными сдѣлками съ Турціей"...
   Не можемъ не порадоваться, что наша дипломатія убѣдилась наконецъ воочію и осязательно, что европейское вмѣшательство только усложнило и запутало восточно-румелійскій вопросъ, да и въ будущемъ можетъ лишь путать и усложнять, и вязать руки самой Россіи, отнимать у нея "возможность сказать свое властное слово". Но нельзя и не посѣтовать, что къ такому сознанію пришла наша дипломатія такъ поздно, только теперь, когда напутано и осложнено, и вовсе не къ выгодѣ нашей,-- да и не къ выгодѣ европейскаго мира,-- такъ много. Между тѣмъ этотъ результатъ нетрудно было предвидѣть. Позволяемъ себѣ напомнить, что мы съ самаго начала балканскихъ событій выражали сожалѣніе именно о томъ, что "домашнее дѣло" Россіи и Порты Россія понесла на судъ всей Европы, и если не "властное слово", то все же весьма увѣсистый голосъ Русской державы далъ себя слышать совсѣмъ въ другомъ тонѣ и смыслѣ, чѣмъ, по всѣмъ признакамъ и судя по вышеупомянутой статьѣ, услышимъ мы его теперь,-- въ ожиданіи (въ будущемъ) "властнаго слова"...
   Если мы такъ упорно настаиваемъ на разъясненіи ошибокъ допущенныхъ, по нашему мнѣнію, въ самомъ началѣ событій русскою дипломатіей, то именно потому, что только въ сознаніи ею этихъ своихъ ошибокъ усматриваемъ мы нѣкоторое ручательство въ томъ, что новый путь ея будетъ чуждъ новыхъ, но подобныхъ же, столь же мало желанныхъ промаховъ. Едвали даже и теперь не ограничивается дипломатія наша только смутнымъ ощущеніемъ нѣкоторой неловкости своего положенія. Не это ли ощущеніе и побуждаетъ ее къ отысканію какого-либо приличнаго, удобнаго для себя выхода только изъ затрудненій данной минуты, съ возложеніемъ надеждъ на отдаленное лучшее, все будто бы исправляющее будущее? До сознанія ошибокъ, до изслѣдованія ихъ глубокаго корня, тугъ еще очень далеко. Вотъ, напримѣръ, теперь раздаются слова о вредѣ "европейскаго вмѣшательства" или "международныхъ сдѣлокъ по восточно-румелійскому вопросу"... Но слѣдуетъ ли изъ этихъ словъ вывести заключеніе, что дипломатія наша убѣдилась въ вредѣ для себя также и Тройственнаго Союза, равно и соглашенія состоявшагося при Скерневицкомъ свиданіи? Вѣдь кромѣ "Трехъ великихъ державъ" -- остальная Европа въ настоящее время и въ счетъ нейдетъ, и сводится исключительно на Англію! А назойливыхъ интригъ Англіи, оффиціальныхъ или неоффиціальныхъ, прошеныхъ или непрошеныхъ, законныхъ или беззаконныхъ -- никакая сила устранить не властна: англійскую политику могло бы обуздывать лишь единодушіе трехъ великихъ континентальныхъ державъ. Но возможно ли для нихъ самихъ это единодушіе,-- въ этомъ и заключается тотъ вопросъ, который слѣдуетъ себѣ задать нашей дипломатіи. Ужъ конечно не Англія одна виновата въ настоящемъ "осложненіи" на Балканскомъ полуостровѣ, а виновата вмѣстѣ съ нею, да еще и главнымъ образомъ, одна изъ выдающихся участницъ Тройственнаго Союза, именно -- Австрія. Самымъ рѣшающимъ крупнымъ эпизодомъ этихъ событій, видоизмѣнившимъ все положеніе дѣлъ созданное филиппопольскимъ переворотомъ, была сербская война, воздвигнутая Австріей; она же подстрекнула и Грецію, благо Греческій король Георгій случился, во время этого переворота, въ самой Вѣнѣ... Очевидно, что австрійская политика именно я служитъ источникомъ того "европейскаго" или "международнаго" вмѣшательства, которое путаетъ, по сознанію вышеприведенной оффиціозной статьи, восточно-румелійскій вопросъ,-- а между тѣмъ нашъ Тройственный съ нею Союзъ связываетъ насъ по рукамъ и по ногамъ, заставляетъ Россію изъ дружбы и уваженія, хотя и въ прямой себѣ ущербъ, примѣняться къ австрійскимъ интересамъ. Значитъ, если "Тройственный Союзъ" и соглашеніе состоявшееся въ Скерневицахъ остаются въ силѣ, то въ силѣ пребываетъ и дѣйствіе прежнихъ условій нашего политическаго положенія,-- тотъ же остается и путь русской политики, и чреватъ онъ тѣми же "результатами", какіе успѣлъ породить и до сихъ поръ, а можетъ-быть и несравненно болѣе важными....
   Очень удобно и повидимому даже совершенно разумно отсрочивать а_к_т_и_в_н_у_ю дѣятельность нашей политики до болѣе благопріятныхъ обстоятельствъ. Будемъ надѣяться, что такое рѣшеніе вполнѣ чуждо того отраднаго чувства, съ которымъ люди мирятся иногда съ настоящимъ ради избавленія себя отъ тяжелыхъ заботъ, причемъ отлагаютъ обыкновенно, до поры до времени, и заботы о минутахъ послѣдующихъ... Будемъ надѣяться, что чаяніе какихъ-либо будущихъ благопріятностей не упразднитъ у нашей дипломатіи дѣятельной работы мысли -- дальновидной, предусматривающей впередъ всякого рода случайности. А предусматривать есть что, такъ какъ матеріалъ для этихъ случайностей налицо, и матеріалъ обильный. Мы разумѣемъ то фальшивое положеніе, которое создано Россіи присоединеніемъ ея къ Союзу Германіи и Австріи,-- Союзу заключенному противъ Россіи же, въ 1879 г. "При настоящей обстановкѣ дѣлъ",-- говоритъ разбираемая нами статья,-- "Россіи лучше всего держаться до поры до времени въ сторонѣ"... Чего лучше, скажемъ и мы; но будетъ ли держаться въ сторонѣ, осудитъ ли себя на такую же пассивную политику и Австрія? Не оставляемъ ли мы сами за нею полную возможность не бездѣйствовать подъ прикрытіемъ однакоже, въ то же время, нашей союзной дружбы? "Рано или поздно -- продолжаетъ оффиціозный публицистъ "Новаго Времени" -- наступитъ время, когда послѣдствія нынѣшнихъ балканскихъ событій совершенно измѣнятъ всю физіономію такъ-называемаго Восточнаго вопроса",-- и къ этому-де времени "намъ и слѣдуетъ сохранить полную возможность сказать свое властное слово". Но не слишкомъ ли большое значеніе придается послѣднимъ балканскимъ событіямъ, и въ нихъ ли собственно заключается главный источникъ чаемыхъ измѣненій? Вѣдь, говоря серіозно, трудно признавать особенную важность за возсоединеніемъ Румеліи съ Болгарскимъ Княжествомъ въ какой бы то ни было формѣ. Румелія съ самаго начала была для Турціи отрѣзаннымъ ломтемъ, и румелійская милиція была точно такъ же обучена и такъ же снабжена русскими офицерами, какъ и болгарское войско. Если бы возсоединеніе состоялось не революціоннымъ способомъ, побудившимъ Россію отозвать русскихъ офицеровъ, то оно послужило бы только къ увеличенію русско-болгарской военной силы, безъ всякихъ иныхъ послѣдствій и измѣненій. Надо полагать, что если Россія и согласится теперь признать возсоединеніе, то не въ прямой же себѣ изъянъ. Война Сербіи съ Болгаріей,-- отдѣльно, сама по себѣ разсматриваемая,-- также не болѣе какъ мелкая драка двухъ сосѣдей, и отъ воли державъ зависѣло бы вполнѣ удержать за нею именно это, совершенно пустое, значеніе. Увы, не послѣднія событія, ничто и никто какъ мы сами, да и гораздо ранѣе, произвели "радикальное измѣненіе физіономіи Восточнаго вопроса "! именно логическія послѣдствія произведеннаго нами измѣненія и осложнили новѣйшія событія, сами по себѣ и неважныя; они же -- скажутся для насъ и въ скоромъ будущемъ,-- и предусмотрѣть ихъ не трудно! Подъ этимъ радикальнымъ измѣненіемъ мы разумѣемъ: во 1-хъ, подарокъ сдѣланный нами на Рейхштадтскомъ свиданіи участницѣ Тройственнаго Союза (тогда еще втораго по хронологіи, настоящій же Союзъ есть третій), именно Австріи -- двухъ балканскихъ провинцій, Босніи и Герцеговины и вообще восточной половины полуострова: подарокъ облеченный въ форму оккупаціи Берлинскимъ конгрессомъ; во 2-хъ, предоставленіе нами Сербовъ и Сербіи, на томъ же конгрессѣ, "сферѣ австрійской мощи", чѣмъ Австрія и воспользовалась. Логическія послѣдствія такого нашего дипломатическаго дѣйствія объявятся вполнѣ, когда докончится (тѣмъ же конгрессомъ предположенная и нашею дипломатіей потомъ вовремя не отстраненная) постройка желѣзныхъ дорогъ связующихъ Австрію съ, Софіей, Салониками и Константинополемъ... Вотъ что, по винѣ самой русской дипломатіи восемь лѣтъ назадъ, совершенно измѣнило физіономію Восточнаго вопроса. Въ томъ же не выгодномъ для насъ направленіи подбавитъ этого измѣненія и утрата Россіей прежняго властнаго положенія въ Болгарія -- если таковое не будетъ возстановлено въ полной силѣ... Едвали эти обстоятельства изъ такихъ, которыя бы побуждали Россію держать себя совершенно въ сторонѣ или бездѣйствовать именно теперь въ какомъ-то гордомъ и самодовольномъ покоѣ -- въ ожиданіи какихъ-то еще новыхъ "совершенныхъ измѣненій"...
   Однимъ словомъ, если съ одной сторона можно смѣло предполагать, что за осуществленіемъ рекомендуемой оффиціозными голосами программы "держанья себя въ сторонѣ" у русской дипломатіи дѣло не станетъ, то съ другой -- трудно было бы утверждать съ тою же увѣренностью, что она, русская дипломатія, имѣетъ у себя также въ запасѣ и программу дѣйствій, или хотя программу тѣхъ началъ, которыми должны опредѣлиться эти дѣйствія въ будущемъ... Въ одной изъ послѣдующихъ статей того же характера, въ той же газетѣ, брошенъ нѣкоторый свѣтъ на тѣ "измѣненія", которыя побудятъ Россію выступить со своимъ "властнымъ словомъ": это когда въ смуту на Балканскомъ полуостровѣ "втянутся почти всѣ великія державы" -- въ убѣжденіи, что "близокъ часъ новаго раздѣла Оттоманской имперіи". Еще бы тогда Россія осталась спокойною! Но не всегда исторія напередъ докладываетъ: торжественный часъ пробилъ! Пожалуйте пировать! Иногда онъ наступаетъ исподоволь, незамѣтно, а когда его замѣтятъ -- того и гляди, что опоздаешь къ пиру, и найдешь бдительныхъ, хотя и незванныхъ гостей уже на мѣстахъ!..
   Много теперь толкуютъ о начавшемся будто бы сближеніи русскаго правительства съ княземъ Болгарскимъ. Эти толки во всякомъ случаѣ преждевременны, такъ какъ возстановленіе прежнихъ сношеній возможно лишь послѣ рѣшенія восточно-румелійскаго вопроса. Надо думать, что наше правительство не иначе согласится на признаніе пресловутаго "возсоединенія", хотя бы въ формѣ личной уніи, какъ поставивъ Болгарію въ такія точно опредѣленныя отношенія къ Россіи, при которыхъ болгарскія власти лишены были бы права и возможности имѣть свою политику, отъ русской отдѣльную, и увлекать освобожденный русскою кровью Болгарскій народъ въ ненужныя и опасныя приключенія... Желательно было бы также, чтобъ при выраженіи русскихъ симпатій къ Болгарамъ, вполнѣ заслуженныхъ ихъ личною доблестью, не оскорбляли понапрасну народное самолюбіе Сербовъ, т. е. отдѣляли бы -- во всемъ виновное сербское правительство отъ неповиннаго Сербскаго народа и помнили бы, что Сербы же -- и Черногорцы, и Герцеговинцы съ Босняками...
   Но румелійскій вопросъ все еще остается неразрѣшеннымъ, и главнымъ образомъ по винѣ именно этой сербо-болгарской войны, или -- точнѣе говоря -- но винѣ Австріи. Зачѣмъ перемиріе Болгаріи съ Сербіей отложено до 1 марта, даже съ оговоркой, что если миръ къ тому времени не будетъ заключенъ, то перемиріе продолжается? Въ чемъ же тутъ такая трудность или сложность, что державы, или -- все равно -- ихъ военные представители не понадѣялись на скорое и "окончательное ея разрѣшеніе? Зачѣмъ Сербія не перестаетъ вооружаться, или точнѣе, такъ какъ у самой Сербіи нѣтъ на это ни охоты ни средствъ, зачѣмъ Австрія не перестаетъ вооружать Сербію? Зачѣмъ и по чьему совѣту Порта предлагаетъ, чтобъ условія сербо-болгарскаго мира были подвергнуты разсмотрѣнію европейской конференціи,-- вмѣстѣ съ восточно-румелійскимъ вопросомъ,-- на что однакожь державы не соглашаются? Положимъ, онѣ и правы, но развѣ не въ ихъ прямомъ интересѣ содѣйствовать скорѣйшему умиротворенію Балканскаго полуострова? Устраняя себя и предоставляя поле дѣйствія лишь недоумѣвающей Портѣ да Австріи (переговоры державъ на основаніи недавно напечатаннаго въ австрійскихъ газетахъ французскаго циркулярнаго предложенія, состоящаго изъ общихъ мѣстъ, едва ли можно считать дѣломъ серіознымъ), не служимъ ли мы чьимъ-либо чужимъ интересамъ? Въ самомъ дѣлѣ -- кому нужно оттягивать скорѣйшее заключеніе мира? Никому, кромѣ Сербскаго короля Милана съ его министерствомъ, да Австріи. Но не въ Миланѣ и Гарашанинѣ, разумѣется, сила, а опять-таки въ Австріи, въ ней одной! И Россія съ Германіей такому австрійскому маневру не перечатъ, а своимъ бездѣйствіемъ потакаютъ -- вотъ что по истинѣ удивительно! Удивительно особенно со стороны русской дипломатіи,-- такъ какъ Германія здѣсь въ сторонѣ и дѣятельнаго участія въ дѣлѣ не принимаетъ. Впрочемъ вполнѣ понятно, что Австрія медлитъ: она согласилась на перемиріе нехотя, подъ давленіемъ "Союза",-- она не можетъ пока соорудить почетнаго для Сербіи исхода изъ той войны, на которую сама натолкнула и за послѣдствія которой несетъ предъ нею отвѣтственность,-- а между тѣмъ, тѣ единственныя условія мира, на которыя Сербія имѣетъ право, безъ сомнѣнія теперь таковы, что грозятъ полнымъ разрушеніемъ австрійскому авторитету среди Сербовъ. Вотъ почему, если бы не удалось Австріи утвердить своего въ Сербіи вліянія другими способами, продолженіе войны было бы въ ея интересахъ, причемъ, конечно, она бы снабдила Сербію всѣми средствами обезпечивающими побѣду. Вотъ почему австрійскому правительству необходима оттяжка въ надеждѣ на благопріятныя случайности. Эти случайности: или возобновленіе войны, или присужденіе Сербіи какого-либо вознагражденія за болгарское возсоединеніе посредствомъ европейскаго конгресса (который можетъ-быть, въ концѣ концовъ, все-таки соберется); или же возбужденіе какихъ-либо новыхъ на Балканскомъ полуостровѣ осложненій. Съ точки зрѣнія австрійскихъ интересовъ все это понятно, но русской-то дипломатіи зачѣмъ о нихъ радѣть? Развѣ не видитъ она, что если Австріи не удастся удовлетворить Сербію (что нужно лишь исключительно для австрійскихъ личныхъ выгодъ), то наша союзница употребитъ всѣ усилія къ предотвращенію того мирнаго исхода, который у насъ считаютъ уже почти достигнутымъ? Врагомъ мира теперь никто иной, какъ Австрія, и если миръ до весны не состоится, то быть войнѣ, но не исключительно сербской... Входитъ ли именно это въ наши расчеты?.. Если входитъ, то дѣло другое...
   Дойдетъ ли -- не дойдетъ наша газета въ Сербамъ сквозь цензурныя австрійскія и сербско-правительственныя заставы, во всякомъ случаѣ вотъ имъ дружественный голосъ изъ Россіи: Сербы прозрите! Ваше правительство покрыло сербское имя, Сербскій народъ срамомъ и хочетъ теперь заслѣпить вамъ глава жаждою мщенія, злобою на Болгаръ. Но не въ томъ для васъ срамъ, срамъ на весь міръ, что васъ поразили на полѣ брани, а въ томъ, что это ваше правительство изъ личныхъ своекорыстныхъ видовъ подвигло Сербію на гнусное, черное дѣло, на беззаконную, безпричинную брань съ вашими братьями по крови, вѣрѣ и турецкой неволѣ. Вѣримъ, что большинство вашихъ солдатъ было обмануто и думало, что ихъ ведутъ въ Старую Сербію, но какъ бы то ни было, ваши власти виновны въ томъ, что на вашу народную совѣсть легко подлое разбойническое нашествіе на Болгарію,-- и когда-же? когда ей могло грозитъ нападеніе оттоманскихъ войскъ! Нечего вамъ теперь попусту злобствовать на Болгаръ: этимъ вы только пуще угождаете вашимъ правителямъ, перелагая на свою душу содѣянное ими преступленіе! На сторонѣ Болгаръ была правда, они защищали свою родную землю, они доблестно исполнили свой долгъ, и Богъ благословилъ ихъ оружіе... Не поддавайтесь же коварнымъ навѣтамъ вашихъ властителей, которымъ нужно распалять въ васъ вражду къ братскому народу, чтобы вы отвели глаза отъ истинныхъ виновниковъ вашего позора, вашего разоренія и всѣхъ постигшихъ васъ бѣдъ. На нихъ, на нихъ однихъ устремите вашъ праведный гнѣвъ. Нѣтъ вамъ другого способа снять съ себя ярмо стыда и безславія, очиститься въ глазахъ міра и предъ собою, какъ освободивъ Сербію отъ тѣхъ, что продали и предали ее на поруганіе всему свѣту, затоптали въ грязь доброе ваше народное имя и честь! Другаго исхода вамъ нѣтъ.
  
Ко всем произведениям автора К списку авторов