Вудхаус Пелам - Несравненный Дживс

P. G. Wodehouse -- The Inimitible Jeeves

Несравненный Дживс

Перевод С. Колбасьева.

Иллюстрации худ. Г. Фитингофа.

1. Награда героя.

Не знаю, обратили ли вы внимание на тот факт, что в нашем мире совершенного счастья не бывает. По-моему это так. Даже в этот день, когда все обещало великолепное осуществление моих планов, я не был счастлив. Мне не хватало Дживса. Мне было грустно, что он не увидит меня в действии.

А впрочем, все обстояло замечательно. Лучше всего было то, что мой план никак не мог дать осечки. Обычно, всякий стратегический план может сорваться. Знаете, что такое, стратегический план? Это, например, когда вам нужно некоего А привести в точку Б, как-раз в тот самый момент, когда некий С окажется в точке Д. Так бывает с генералами, которые сочиняют всякие маневры. Представьте себе, что генерал приказал одному полку захватить холм с мельницей в тот самый момент, когда второй полк будет захватывать мост через реку.

План, конечно, великолепный, но вдруг начинается сплошная каша и ничего не выходит. А вечером, за лагерным костром, командир 1-го полка извиняется: -- Какая жалость мне показалось, что вы приказали атаковать холм со стадом овец, а не холм с мельницей.

Так вот ничего подобного с моим планом произойти не могло, потому что Освальд и Бинго уже давно должны были быть на своих местах, и единственной моей заботой было своевременно доставить в указанную точку прекрасную Гонорию.

Это удалось мне без особых затруднений. Я просто попросил ее прогуляться со мной по лугу, сославшись на необходимость серьезного разговора. Она прибыла вскоре после завтрака на автомобиле вместе с некоей мисс Брейсуэйт. Тут же меня и познакомили с этой мисс. Ничего себе девушка, длинненькая, с синими глазами и какими-то волосами. Она мне даже понравилась, потому что была прямой противоположностью Гонории, и если бы у меня было свободное время, я бы с ней охотно потолковал. Но я условился с Бинго и должен был быть на месте ровно в три часа. Поэтому, взяв под руку Гонорию, я немедленно отбуксировал ее к озеру.

-- Вы очень спокойны, мистер Вустер,-- сказала она.

Я чуть не подскочил, потому что в этот момент все мои умственные способности были напряжены и спокойствие мое было лишь кажущимся. Мы подходили к озеру, и я внимательно осматривал окрестности, чтобы определить все ли было в порядке. И все казалось исправным: юный Освальд сидел на перилах моста, а Бинго был невидимым. Следовало думать, что он уже находился на своем посту. Я взглянул на часы, на них было две минуты четвертого.

-- Э!-- сказал я. -- О! Я! Совершенно верно, я задумался...

-- Вы кажется хотели рассказать мне что-то очень важное?

-- Чрезвычайно, -- ответил я. Я решил начать с подготовки почвы для дальнейшего выступления Бинго. Не называя его по имени, я хотел приготовить девушку к факту, который хотя и мог показаться ей удивительным, но который все же соответствовал действительности, а именно к тому факту, что кто-то обожает ее, но не решается открыться ей в своих чувствах и тому подобное.

-- Вот что, -- сказал я, -- может это и звучит несколько неправдоподобно, но я знаю одного человека, который ужасно в вас влюблен и так далее. Он, так сказать, мой друг.

-- Ваш друг?

-- Да.

Она издала звук, похожий на смех.

-- Почему же он не скажет мне этого прямо?

-- Видите ли, он очень скромный. Ужасно скромный. Понимаете, он считает вас несравненно выше себя. Смотрит на вас, как на богиню или как на аэроплан. Боготворит почву, по которой вы ступаете, но сказать этого прямо не может. Понятно?

-- Продолжайте, это очень интересно.

-- Безусловно интересно. Он, знаете, очень славный парень. Может быть он осел, но во всяком случае очень симпатичный. Так вот, такие-то дела. Прошу вас запомнить все вышесказанное.

Она закинула голову и засмеялась. Смех у нее был проникновенный: нечто вроде звука, который издает в туннеле поезд. Мне он не показался очень музыкальным, а юному Освальду определенно не понравился. Он оглянулся и довольно сердито заявил:

-- Распугаете всю рыбу! Прошу перестать...

Замечание Освальда подействовало, Гонория переменила тему разговора.

-- Хотелось бы мне, чтобы Освальд не сидел на перилах моста. Мне кажется, что это опасно. Когда-нибудь он свалится в воду,

-- Я пойду скажу ему, чтобы слез, -- ответил я.

Я думаю, что в этот момент расстояние между мной и мальчишкой было около пяти ярдов, но мне оно показалось больше ста. Когда я рысью двинулся по направлению к нему, меня охватило странное ощущение; мне показалось, что когда-то я уже был в таком же самом положении. И вдруг я припомнил. Много лет тому назад меня заставили играть роль дворецкого в каком-то любительском спектакле. Я был первым лицом, появлявшимся на сцене после поднятия занавеса, и должен был, молча, пересечь ее и поставить поднос на стол у самой рампы. На репетициях мне неоднократно указывали, что мой вход отнюдь не должен напоминать финиша в беге на сто ярдов. Поэтому я слишком сильно нажал тормоза и вдруг почувствовал, что никогда не дойду до этого чортова стола. Сцена развернулась передо мной, подобная безводной пустыне, и меня охватила невыносимая тишина. Казалось, будто весь мир сосредоточил свое внимание исключительно на мне"

Так вот такое же ощущение было у меня и теперь. У меня захватило дыхание и во рту внезапно стало сухо. По мере того как я шел, мне казалось, что спина мальчишки отодвигается все дальше и дальше, пока совершенно неожиданно и непонятным образом я не оказался вплотную к ней.

-- Халло, -- сказал я с болезненной улыбкой, пропавшей впустую, потому что мальчишка на меня не оглянулся. Он только неодобрительно повел левым ухом. В его жизни я не имел никакого значения.

-- Халло! -- повторил я. -- Рыбу ловишь? -- и братским жестом положил ему руку на плечо.

-- Осторожней! -- взвизгнул Освальд, покачиваясь на своем основании.

Такие вещи нужно делать сразу или вовсе не делать. Я закрыл глаза и толкнул. Под моей рукой что-то поддалось, раздался треск, затем нечто, похожее на вопль, затем крик позади и всплеск внизу. И снова тишина.

Я открыл глаза. Мальчишка уже появился на поверхности.

-- Помогите! -- закричал я, косясь на куст, из которого, согласно расписанию должен был появиться Бинго. Но ничего не случилось. Бинго ни в коей мере не появлялся.

-- Халло! Безобразие! Помогите!-- снова закричал я.

Я не хочу надоедать вам воспоминаниями из моей театральной карьеры, но при нужде и еще раз вспомнить о моем исполнении роли дворецкого. Мне следовало поставить поднос на стол и ждать, пока выйдет героиня, которая должна была отправить меня на кухню. Так вот, во время представления эта легкомысленная особа женского пола опоздала к выходу, и прошло не меньше двух минут, пока спасательная партия отыскивала ее за кулисами и выбрасывала на сцену. И все эти две минуты мне пришлось неподвижно стоять у стола. Поганое ощущение, смею вас уверить. Теперь было то же самое, даже хуже. Я понял, что подразумевают поэты, когда пишут, что время остановилось.

Тем временем Освальд рисковал погибнуть в расцвете своей юности, и мне начинало казаться, что следует принять какие-либо меры. Озеро с моста выглядел о чрезвычайно неаппетитно, но делать было нечего, я снял пиджак и прыгнул через перила. Странное дело, вода значительно мокрее, если лезть в нее в полном костюме. Если не верите, рекомендую попробовать. Я пробыл под водой около трех секунд, но когда вынырнул, чувствовал себя, как те трупы, о которых в газетах пишут, что они пробыли в реке от трех до четырех суток. Я чувствовал себя очень мокрым.

И тут я встретился с новой трудностью. Прыгая я рассчитал, что окажусь рядом с мальчишкой, но его нигде не было. Пока я отплевывался и протирал глаза, мальчишка уже отплыл на десять ярдов по направлению к берегу. Плыл он, кажется, австралийским кроулем. Это очень хороший способ, но мне сразу стало грустно. Видите ли, вся соль спасения, по-моему, в том, что спасаемый должен находиться на одном месте. Если он сам начинает плыть к берегу, да еще так, что способен дать вам сорок очков вперед, но спасение обычно не удается. Мне показалось, что единственным выходом из положения было плыть к берегу в одиночестве, и я поплыл. Когда я вылез, парнишка был на полпути к дому. Повидимому мой план окончился неудачей.

Мои размышления были прерваны шумом шотландского экспресса, ныряющего под мост. Это был смех мисс Гонории Глоссоп. Она стояла рядом со мной и смотрела на меня странными глазами.

-- О, Берти! -- сказала она, и в ее словах я прочел мрачное значение. Я заметил, что она назвала меня Берти, в то время как раньше всегда называла мистер Вустер.

-- Берти, до чего вы смешной и мокрый.

-- Да, я мокрый.

-- Вам надо бежать домой и переодеваться.

-- Да.

-- Вы ужасно смешной, -- сказала она подумав. -- Сперва сделали мне предложение в третьем лице, а потом столкнули бедного маленького Освальда в воду, чтобы спасти его и произвести на меня впечатление.

Мне удалось удалить воду из горла и опровергнуть это ужасное предположение.

-- Нет, нет, -- сказал я.

-- Освальд говорил, что вы его столкнули, и я сама видела, как вы это сделали, но я не сержусь. О, Берти, это было очаровательно. Вы такой милый. Но я вижу, что пора кому-нибудь за вас взяться. Вы слишком много ходите в кинематограф. Я думаю, что следующим вашим подвигом был бы поджог папиного дома с целью меня спасти. Она оглядела меня с видом собственника.

-- Мне кажется, -- продолжала она, -- что я сумею привести вас в порядок. Правда, до сих пор ваша жизнь растрачивалась на пустяки, но вы еще молоды и в вас много хорошего.

-- Нет, право нет...

-- Глупости, конечно, много хорошего. Дайте мне только за вас приняться. Ну, а теперь бегите переодеваться, иначе схватите насморк.

В ее голосе была такая материнская нотка, что я похолодел. Я почувствовав что все погибло.

Сбегая с лестницы после переодевания, я сразмаху налетел на юного Бинго. У него сверкали глаза.

-- Берти!-- воскликнул он,-- Берти, друг мой! Со мной произошла чудесная вещь.

-- Мерзавец! -- закричал я. -- Куда ты девался? Знаешь, что я...

-- Ах, ты на счет этих кустов? Я не успел тебя предупредить. Это отменено.

-- Отменено?

-- Берти, я собирался прятаться в кустах, когда со мной произошло чудо. На лугу я увидел самую дивную, самую светлую девушку в мире! Другой такой нет! Берти, мой друг, веришь ли ты в любовь с первого взгляда? Ты не можешь, не смеешь не верить! Когда я увидел эту девушку, я почувствовал, что она притягивает меня, как магнит. При виде ее я забыл все на свете. Берти! Ее зовут Дафна Брейсуэйт! Как только наши глаза встретились, я понял, что моя кажущаяся любовь к Гонории Глоссоп была лишь минутным увлечением. Берти! Она так чудесна...

Но я повернулся к нему спиной и ушел.

Два дня спустя я получил письмо от Дживса, отдыхавшего на курорте.

.... Погода превосходна,-- писал Дживс.-- На днях я выкупался, от чего получил изрядное удовольствие.

С моих губ сорвался безрадостный смех, и я пошел в гостиную к Гонории. Мы условились, что она будет вслух читать мне классиков.

2. Близнецы.

Удар обрушился ровно в час сорок пять по летнему времени. Спенсер, дворецкий тети Агаты, подавал им жареный картофель, и мое волнение было настолько велико, что я ложкой перебросил шесть картофелин на буфет.

Заметьте, что я уже сильно ослабел, а потому всякое потрясение отражалось на мне очень резко. Я был помолвлен с Гонорией Глоссоп в течение двух недель, и из этих двух недель не прошло ни одного дня без того, чтобы дорогая Гонория не мучила бы меня непосильной тренировкой. Она заставляла меня читать классиков, пока у меня глаза не лезли на лоб, заставляла проходить бесконечные ряды картинных галлерей и выносить необыкновенно продолжительные концерты классической музыки. Я конечно неспособен был выдержать этого удара.

-- Берти, -- сказала мне внезапно Гонория, заманившая меня на завтрак к тете Агате. -- Берти, как зовут вашего слугу?

-- Э? Слугу? О, его зовут Дживс.

-- Мне кажется, что он имеет на вас плохое влияние, -- сказала Гонория. -- Когда мы женимся, мы его выгоним.

Тогда-то и дрогнула в моей руке ложка, в результате чего шесть картофелин полетело на буфет, а Спенсер прыгнул вслед за ними с видом пойнтера, поймавшего куропатку.

-- Выгнать Дживса?!. -- ахнул я.

-- Да, он мне не нравится.

-- Мне тоже, -- сказала тетя Агата.

-- Но ведь я не могу его выгнать. Ведь ж не смогу без него просуществовать ни одного дня.

-- Придется, -- сказала Гонория, -- он мне вовсе не нравится.

-- И мне тоже, -- сказала тетя Ягата. -- Он никогда мне не нравился.

Ужасно! Мне всегда казалось, что женитьба явление кошмарное, но я никогда не поверил бы, что она требует таких жертв. Я сидел, точно пораженный громом.

Поскольку я помню, после завтрака предполагалось, что мы с Гонорией пойдем по лавкам Риджент-стрит. Но когда она встала и начала собирать все свои вещи, в том числе и меня, вмешалась тетя Агата.

-- Милая, -- сказала она,-- оставьте мне Берти. Я должна с ним переговорить.

Гонория скрылась, а тетя Ягата, придвинув ко мне свой стул, приступила к делу.

-- Берти, -- начала она. -- С твоей свадьбой возникают затруднения.

-- Неужели? -- сказал я, старательно скрывая свою радость.

-- Все это конечно пустяки. Дело в том, что сэр Родерик, отец Гонории, начал сомневаться.

-- Считает меня не подходящим? Хочет отменить помолвку? Что ж, может быть он и прав.

-- Берти, не говори глупостей. Ничего подобного! Но ты должен понять, что сэр Родерик, по своей профессии склонен к излишней осторожности.

Хотя я и должен был понять, но я не понял.

-- Иначе оно и не может быть. Психиатор, с такой широкой практикой, как у него, неизбежно начинает рассматривать все человечество с некоторым скепсисом.

Теперь я понял. Сэра Родерика Глоссопа называли психиатором, потому что это звучное слово. На самом деле он состоял чем-то, вроде тюремщика в каком-то сумасшедшем доме. Другими словами, если ваш дядя начнет утомляться однообразием жизни и вы найдете его в голубой гостиной на четвереньках и с перьями в голове, то первый, за кем вы пошлете, будет старик Глоссоп. Он немедленно явится, обласкает пациента, поговорит о переутомлении нервной системы и предпишет полный отдых в уединении. Я думаю, что он успел побывать во всех шикарных семьях страны. Старику Глоссопу приходилось держать за руки и за ноги самых высокопоставленных людей, в то время как их ближайшие родственники по телефону вызывали из сумасшедшего дома карету. Неудивительно, что он стал скептически относиться к человечеству.

-- Значит он считает меня психопатом и не хотел бы иметь практику в своей семье? -- спросил я.

Острота моего прозрения не понравилась тете Агате.

-- Конечно он не думает ничего подобного. Это было бы нелепо. Он просто черезмерно осторожен. Он хочет убедиться в том, что ты вполне нормален. Он услыхал, какую-то неправдоподобную историю о том, что ты будто бы столкнул его сына в воду. Это конечно невероятно. Даже ты на это неспособен.

-- Я, собственно говоря, к нему слегка прислонился, и он,- почему-то слетел с моста.

-- Освальд определенно утверждает, что ты столкнул его в воду. Это обеспокоило сэра Родерика и заставило его навести справки о нашей семье. К несчастью ему рассказали о бедном дяде Генри.

Она торжественно на меня взглянула, и торжественно отхлебнул кофе. Дело в том, что мой покойный дядя Генри был до известной степени пятном на гербе Вустеров. Вообще говоря, он был совершенно чудесным человечком, но иногда делал довольно странные вещи. В своей спальне он содержал одиннадцать кроликов, а потому рационально настроенные люди были склонны считать его чуть тронувшимся. Чтобы быть откровенным до конца, я должен признаться, что свою жизнь он окончил в полном счастье и окруженный кроликами, в стенах какого-то солидного учреждения.

-- Конечно все это глупости, -- продолжала тетя Агата,-- если бы кто-нибудь в нашей семье унаследовал бы эксцентричность бедного дяди Генри, так это были бы его сыновья: Клод и Юстес, а они великолепные и очень веселые мальчики.

Клод и Юстес были близнецами, они поступили в школу в тот год, когда я ее кончал. Они конечно были очень веселыми, и большую часть моего времени мне приходилось тратить на то, чтобы выпутывать их из всевозможных историй.

-- Они великолепно ведут себя в Оксфорде. Тетя Эми вчера получила письмо от Клода. Он пишет, что в ближайшее время его и Юстеса вероятно изберут в клуб "Искателей".

-- "Искателей"?-- переспросил я.-- В мое время в Оксфорде такого клуба не было. Что же они ищут?

-- Об этом Клод не пишет. Надо думать, -- познание или истину. Вероятно это очень фешенебельный клуб. Клод сообщает, что лорд Ренсби выставил свою кандидатуру вместе с ними. Однако мы удаляемся от предмета нашего разговора. Сэр Родерик хочет поговорить с тобой наедине. Надеюсь, что ты будешь вести себя, если не умно, -- на это" ты не способен, -- то, по крайней мере, прилично. Пожалуйста не хихикай и старайся, чтобы у тебя в глазах не было твоего обычного стеклянного выражения. Не зевай и не вертись на стуле. Помни, что сэр Родерик является председателем лиги по борьбе с азартом, а потому не говори с ним о скачках. Он придет к тебе завтракать завтра в пол второго. Пожалуйста имей в виду, что вина он не пьет, куренье резко осуждает, есть может лишь самую простую пищу. У него неисправное пищеварение. Пожалуйста не предлагай ему кофе. Он считает его источником большинства нервных заболеваний.

-- Собачий бисквит и стакан воды?

-- Берти!

-- Пустяки, это только острословие.

-- Именно этого ты и должен избежать при встрече с сэром Родериком. Пожалуйста не будь с ним легкомысленным. Он очень серьезный человек... Ты уходишь? Хорошо. Запомни все, что я тебе сказала, и имей в виду, что если ты что-нибудь напутаешь, я тебя никогда не прощу.

-- Идет, -- ответил я и ушел домой. Этот день, до самого вечера принадлежал мне и я не собирался его портить.

На следующий день я встал довольно поздно и вышел прогуляться. Прогулка -- лучший способ выветрить туман, который обязательно бывает в голове по утрам. Я дошел до самого Гайд-парка, когда внезапно почувствовал удар, нанесенный мне между лопаток. Обернувшись, я увидел моего двоюродного брата Юстеса. Он шел под руку с двумя юношами, один из которых оказался Клодом, а другой незнакомцем, со светлыми волосами и извиняющимся выражением розовой физиономии.

-- Берти, старик! -- воскликнул ласково юный Юстес.

-- Халло, -- ответил я без излишней радости.

-- Нет, это совершенно великолепно! Это самая счастливая встреча, какую можно себе представить! Ты единственный человек в Лондоне, способный угостить нас, как мы того заслуживаем. Кстати, ты никогда не встречал "старого пса?" Будьте знакомы: лорд Ренсби, мистер Вустер. Мы только-что были в твоей квартире, Берти. Очень огорчились, что не застали тебя дома, но были великолепно приняты твоим слугой Дживсом. Это блестящая личность, Берти. Держись за него обеими руками.

-- Что вы делаете в Лондоне? -- спросил я,

-- Всякие дела. Мы здесь находимся неофициально и строго сохраняем свое инкогнито. В три десять явимся обратно. Я теперь давай поговорим о завтраке, которым ты так любезно предложил нас угостить. Куда мы пойдем? Ритц? Савой? Карльтон?

-- Я не могу угощать вас завтраками. Мне некогда, -- и, взглянув на часы, я позвал таксо-мотор.

-- В таком случае, одолжи пятерку,-- сказал Юстес.

Спорить было некогда. Я выложил пятерку и вскочил в автомобиль. Домой я вернулся в без двадцати два. Полным ходом влетел в гостиную и к счастью увидел, что она пуста.

-- Сэр Родерик еще не прибыл, сэр, -- сказал бесшумно появившийся Дживс.

-- Молодец! -- воскликнул я. Я по опыту знал, что чем менее приятен гость, тем пунктуальнее он является. Итак он уже опоздал на десять минут. Слава богу! Я еще в автомобиле представлял себе, как он, подобно тигру, мечется по пустой комнате, ломает мебель и вообще волнуется... - Все в порядке?

-- Я полагаю, сэр, что вы будете вполне довольны завтраком. Будет суп, котлета и сладкое. В качестве напитка -- лимонад со льдом.

-- По моему завтрак безвредный. Только пожалуйста не приносите кофе.

-- Нет, сэр.

-- И кроме того, следите за тем, чтобы у вас в глазах не было обычного стеклянного выражения. Вы рискуете оказаться ш два счета в комнатке с мягкими стенами.

-- Слушаю, сэр.

В эго время раздался звонок.

-- Берегись, Дживс, -- сказал я, -- Начинается!

3. Завтрак сэра Родерика.

Я конечно и раньше встречал сэра Родерика Глоссопа, но только в присутствии Гонории, а при ней все остальные люди, находящиеся в комнате, кажутся ужасно маленькими. Я только теперь понял, что сэр Родерик в сущности очень внушителен. У него были косматые брови, от которых взгляд его становился невыносимо пронзительным. На голодный желудок выдержать этот взгляд было абсолютно невозможно. Сэр Родери был порядочно высок и порядочно широк. Голова у него была огромная и волосы торчали так, что она казалась очень похожей на купол святого Павла. Надо думать, что шляпы он носит не меньше девятого номера. Такую шляпу достать очень трудно. Вот вам неудобство чрезмерного развития мозга.

-- Здорово, здорово, здорово, -- приветствовал я его, стараясь показать максимум радушия, и вдруг почувствовал, что говорю именно то, чего говорить не следует. Дьявольски трудно начать разговор в таком положении. Человек, живущий в Лондоне, не может быть торжественен, Другое дело в деревне. Там я мог бы приветствовать его следующими словами: -- Добро пожаловать в Мидоусвит холл! А попробуйте сказать: -- Добро пожаловать в номер 6А, Крайтон меншионс, Берклей стрит, Вест.

-- Боюсь, что я несколько опоздал, -- сказал он, когда мы сели. -- Меня задержал лорд Аластер Хенгерфорд, старший сын герцога Рамфурлайн. Его светлость, за последнее время очень нервно настроен. К сожалению я не мог уехать от него сразу. Это и было причиной моего досадного опоздания, которое, я надеюсь, не причинило вам особого неудобства.

-- Пустяки, плюньте! Значит герцог спятил?

-- Выражение, примененное вами, не соответствует тому, которое я употребил бы в отношении главы одной из благороднейших семей Англии. Однако, несомненно, мозговое возбуждение, как вы и предполагаете, существует в изрядной степени. -- Он вздохнул, при чем, несмотря на то, что рот его был полон куском котлеты, вздох этот удался ему в совершенстве. Моя профессия чрезвычайно утомительна,-- сказал он.

-- Надо думать.

-- Иногда я прихожу в ужас от того, что вижу вокруг себя. -- Он вдруг замер и словно выпрямился.-- Вы не держите кота, мистер Вустер?

-- Э? Что? Кота? Нет, кота не держу.

-- У меня было совершенно определенное впечатление отдаленного мяуканья, доносящегося либо из этой комнаты, либо из ближайших к ней.

-- Вероятно, это автомобиль где-нибудь на улице, или что-нибудь в этом роде.

-- Я не совсем понимаю, что вы хотите сказать.

-- Знаете, таксо-моторы мяукают. Очень похоже на котов,

-- Этого сходства я до сих пор не замечал, -- ответил он довольно холодно.

-- Разрешите предложить вам лимонаду? -- сказал я. Разговор начинал становиться затруднительным.

-- Благодарю вас. Пол стакана, если позволите.

Поганый напиток придал ему бодрости, и он продолжал уже более мирно:

-- Я очень не люблю котов. О чем же мы говорили? Да. Иногда я прямо прихожу в ужас от того, что вижу вокруг себя. Это касается не только тех случаев, которые мне приходится наблюдать при исполнении моего профессионального долга. Это касается всего, что я вижу в Лондоне. Иногда мне кажется, что весь мир страдает психическим расстройством. Сегодня утром, ввиду того, что погода была прекрасна, я приказал шофферу взять открытый автомобиль. Откинувшись на сиденье я наслаждался солнечным светом, но внезапно наше движение было остановлено одним из тех заторов, которые неизбежны в городе с таким оживленным уличным движением, как Лондон.

Боюсь, что я немножко задумался. Когда он на минуту остановился, чтобы отхлебнуть лимонаду, мне показалось, что я слушаю лекцию, и от меня ожидают доказательства моего внимания.

-- Тише! Слушайте! -- сказал я.

-- Виноват?

-- Нет ничего, ничего, продолжайте...

-- Автомобили, следовавшие в противоположном направлении также были остановлены, однако, минуту спустя, их пропустили. Я сидел погруженный в мысли, и совершенно неожиданно со мной произошла необычайная вещь. Кто-то сорвал у меня с головы шляпу. Когда я оглянулся, я увидел, что моя шляпа исчезла в автомобиле, который в свою очередь исчез среди других автомобилей.

Я не рассмеялся, но от напряжения у меня затрещали ребра.

-- Вероятно кто-нибудь пошутил,-- предположил я, но это предположение ему не понравилось.

-- Я, кажется, не страдаю отсутствием чувства юмора, -- сказал он, -- однако в этом поступке не могу усмотреть элемента остроумия. Этот поступок несомненно был совершен лицом, находящимся в ненормальном состоянии. Подобные лица совершают самые неожиданные поступки. Например, герцог Рамфурлайн, у которого я сегодня был, -- конечно это строго конфиденциально,-- уверен, что он канарейка, и сегодняшний его припадок, обеспокоивший лорда Аластера, был вызван тем, что ему забыли утром принести кусок сахару. Бывают случаи, когда люди нападают на женщин с целью отрезать у них клок волос. Надо полагать, что похищение шляп является разновидностью той же мании. Я надеюсь, что напавший на меня человек своевременно будет помещен в соответственное... Мистер Вустер, у вас есть кот! Я вам говорю, что это не на улице! Он мяукает из соседней комнаты!

Hа этот раз сомневаться не приходилось. Из соседней комнаты доносилось совершенно отчетливое мяуканье. Я позвонил Дживсу, и Дживс появился бесшумный и почтительный.

-- Сэр?

-- Дживс, -- сказал я, -- коты! Что вы об этом скажете? Разве у нас есть коты в квартире?

-- Только три штуки в вашей спальне, сэр.

-- Что?

-- Коты в спальне, -- зловеще прошептал сэр Родерик и впился глазами в мой желудок.

-- Что за ерунда, -- сказал я, -- что вы говорите? Какие три кота в моей спальне?

-- Черный, полосатый и небольшой лимонного цвета, сэр.

-- Какого чорта?! -- Я бросился к двери моей спальни, но сэр Родерик избрал то же направление, и мы столкнулись. Толчек был довольно сильным. Сэр Родерик отлетел к стенке и схватил свой зонтик.

-- Назад!-- закричал он, размахивая зонтиком над головой, -- назад, я вооружен!

Мне показалось, что наступило время его успокоить.

-- Очень извиняюсь, что я вас протаранил, -- сказал я. -- Я хотел посмотреть, что там происходит.

Он, кажется, немного успокоился и опустил зонтик, но в этот момент из спальни донесся оглушительный вой. Казалось, будто кричат все лондонские коты и все коты, собранные с пригородов.

-- Этот шум совершенно невыносим! -- закричал сэр Родерик.

-- Я думаю, что коты взволновались, найдя под кроватью мистера Вустера рыбу, -- громовым голосом, но с полной почтительностью прокричал Дживс.

Сэр Глоссоп зашатался.

-- Рыбу? Вы сказали, что у него под кроватью рыба?

-- Совершенно верно, сэр.

Сэр Родерик издал глухой стон и схватил свою шляпу и зонтик,

-- Неужели вы уходите? -- вскричал я.

-- Мистер Вустер, я предпочитаю проводить мой досуг в менее эксцентричной компании. Да, я действительно ухожу.

-- Но послушайте!.. Нет, я должен пойти вместе с вами, я должен объяснить... Дживс, шляпу!

Дживс немедленно подал мне шляпу, и я надел ее на голову. -- Боже мой!

Это было ужасно! Эта шляпа меня поглотила. Когда я ее надел, она закрыла мне уши.

-- Дживс, это не моя шляпа.

-- Совершенно верно, -- холодно и недружелюбно сказал сэр Родерик.-- Шляпа эта не ваша, а моя. Та самая, которую у меня сегодня утром украли в автомобиле.

-- Но...

-- Я думаю, что Наполеон, или какой-нибудь другой исторический персонаж легко справился бы с создавшимся положением. Но я растерялся. Я стоял вроде как в столбняке, в то время, как старый чорт снимал с меня шляпу.

-- Слушайте, друг мой, -- сказал он Дживсу, -- я был бы вам очень благодарен, если бы вы согласились выйти со мной на улицу. Мне нужно задать вам несколько вопросов,

-- Слушаю, сэр.

-- Нет, подождите! Подождите!.. - начал я, но он повернулся и вышел вместе с Дживсом. В этот момент в спальне, повидимому, началось побоище,

Все это мне чрезвычайно надоело. Коты в спальне! Это слишком здорово, как вам кажется? Я не знал, как они туда попали, но твердо решил, что они там не останутся. Я распахнул дверь и увидел около ста пятидесяти котов различных цветов и размеров, катавшихся клубком по моему ковру. Увидев меня, они пролетели в открытую дверь и бросились на лестницу. На поле битвы осталась только голова большой рыбы, глядевшая на меня высокомерно и недружелюбно. У нее было такое выражение, будто она собиралась потребовать от меня письменного извинения. Мне стало не по себе, и я ушел на ципочках и закрыл за собой дверь. На лестнице я наткнулся на какого-то стремительного джентльмена.

-- Виноват, -- сказал он.

Это был розовый юноша, лорд такой-то, "с которым меня познакомил сегодня Клод и Юстес.

-- Слушайте, -- сказал он извиняющимся голосом, -- мне ужасно неловко надоедать вам вопросами, но может быть вы скажете, не мои ли это коты выбежали? Они были похожи на моих котов.

-- Они вырвались из моей спальни.

-- Значит это мои коты, -- грустно сказал он. -- Чорт бы их драл!

-- Это вы посадили котов в мою спальню?

-- Ваш слуга предложил мне оставить их у вас до поезда. И я пришел за ними, но они, увы, пропали. Что ж, делать нечего. Во всяком случае я возьму шляпу и рыбу.

Этот юноша мне не нравился.

-- Значит рыбу тоже вы оставили?

-- Нет, рыбу оставил Юстес, а шляпу -- Клод.

Я с трудом дотащился до стула и сел.

-- Может быть вы сумели бы мне объяснить, в чем дело?

-- Как, неужели вы не знаете? Нет, самом деле? -- и он покраснел, вероятно стыдясь моего невежества. -- Конечно, конечно, если вы не знаете, в чем дело, то все это могло показаться вам странным. Это очевидно.

-- Совершенно очевидно.

-- Это, знаете ли, делается для "искателей". У нас такой клуб в Оксфорде, в который ваши двоюродные братья и я очень хотим попасть. Для того, чтобы быть избранным в этот клуб, нужно что-нибудь стянуть. Понятно? Нелегальным путем раздобыть какой-нибудь сувенир. Дверной молоток, или шлем полисмена3 или еще что-нибудь. На ежегодном обеде клуба стены увешиваются трофеями и произносятся всякие речи. Ужасно шикарно! Ну вот, мы хотели достать что-нибудь особенное и отправились в Лондон. С самого же начала нам страшно повезло. Клоду удалось выудить из проезжающего автомобиля довольно приличный цилиндр, а Юстес из магазина Хероддса вытащил отличную копченую рыбину. Я я в течении часа поймал трех замечательных котов. Мы ужасно обрадовались, должен вам сказать. У нас было только одно затруднение, -- мы не знали, куда девать все наше имущество. Но к счастью Юстес вспомнил о вас, и мы прибыли сюда на автомобиле. Вас мы, к сожалению, не застали, но ваш слуга сказал, чтобы мы не беспокоились... С вашего разрешения я возьму шляпу.

-- Шляпы нет.

-- Нет?

-- Джентльмен, у которого вы ее стянули, пришел ко мне завтракать и унес ее с собой.

-- Какой ужас! Бедный Клод будет ужасно огорчен. А где наша копченая рыба?

Когда он увидел останки, он совершенно расстроился.

-- Боюсь, что комитет их не примет, -- упавшим голосом сказал он и тяжело вздохнул.

-- Ни котов, ни рыбы, ни шляпы, Все наши труды пропали даром. Это ужасно! И кроме того... Слушайте, мне ужасно стыдно, но дайте нам в долг десятку.

-- Десятку? Зачем?

-- Надо выкупить Клода и Юстеса. Они арестованы.

-- Арестованы?

-- Да. Видите ли, они были возбуждены удачей. Знаете, шляпа, рыба, коты, словом, великолепная охота. А потом мы пообедали. Ну вот, они увлеклись и попробовали стащить грузовик. Ужасно глупо. Я не представляю себе, как они доставили бы его в Оксфорд, чтобы показать комитету. Но уговорить их было невозможно. Я когда шофер начал протестовать, произошло столкновение. Одним словом, Клод и Юстес сейчас более или менее арестованы, и мне нужно их выкупать. Так что, если бы вы смогли одолжить десятку... Большое спасибо, это ужасно мило с вашей стороны. Знаете, было бы жалко оставлять их сидеть. Как вам кажется? Они такие хорошие парни. В Оксфорде они очень популярны...

-- Не сомневаюсь, -- ответил я.

Я ждал Дживса, стоя перед входной дверью. Я собирался с ним серьезно поговорить.

-- Ну?-- спросил я.

-- Сэр Родерик задал мне несколько вопросов, сэр, по поводу ваших привычек и образа вашей жизни, на что я отвечал с большой осторожностью.

-- Почему вы сразу же не сказали ему всей правды? Одного вашего слова было достаточно, чтобы разъяснить всю эту идиотскую историю.

-- Совершенно верно, сэр.

-- А теперь он считает меня сумасшедшим.

-- Судя по его разговору, сэр, я не удивился бы, если бы ваше предположение соответствовало действительности.

Я хотел ему ответить, но в этот момент зазвонил телефон. Дживс снял трубку и ответил:

-- Нет, мадам, мистера Вустера дома нет. Нет, мадам, я не знаю, когда он вернется. Нет, мадам, никакой записки он не оставил. Да, мадам, я ему сообщу.

Он повесил трубку.

-- Миссис Грегсон, сэр.

Тетя Агата! Этого следовало ожидать. После катастрофы с завтраком ее тень висела надо мной подобно дамоклову мечу.

-- Она уже знает! Уже!

-- Повидимому сэр Родерик переговорил с ней по телефону, сэр, и...

-- Свадьба отменяется?

Дживс кашлянул.

-- Миссис Грегсон ничего мне по этому поводу не говорила сэр, однако я допускаю такую возможность. Она была очень взволнована, сэр.

Странное дело. Я так был занят скандалом со старичком, котами, рыбой, шляпой и всей прочей путаницей, что совершенно упустил из виду светлую сторону этого происшествия. Это было здорово! Я почувствовал, как у мен" с плеч сваливается невыносимая тяжесть, и издал радостный вопль.

-- Дживс!-- вскричал я.-- Вы сделали это нарочно?

-- Сэр?

-- Я подозреваю, что вы с самого начала действовали сознательно.

-- Видите ли, сэр, Спенсер, дворецкий миссис Грегсон, случайно услышавший часть вашего разговора за завтраком, о некоторых деталях этого разговора сообщил мне. Извините за смелость, но я должен признаться, что я надеялся увидеть эту свадьбу расстроенной. Я полагал, что молодая леди не была для вас подходящей парой.

-- Она вышибла бы вас через пять минут после бракосочетания.

-- Так точно, сэр. Спенсер сообщил мне, что она высказала подобное намерение. Миссис Грегсон просила вас немедленно к ней зайти, сэр.

-- Просила? Что вы посоветуете, Дживс?

-- Я полагаю, сэр, что можно было бы поехать за границу.

Я покачал головой.

-- Она погонится за мной.

-- Не погонится, сэр, если вы поедете достаточно далеко. По средам и субботам, сэр, в Нью-Йорк отправляются отличные пароходы.

-- Дживс, -- сказал я,-- вы правы, как всегда. Купите билет.

4. Рекомендательное письмо.

Чем дольше я живу, тем яснее вижу, что большинство безобразий, которые творятся в этом гнусном мире, происходят от легкомыслия, с которым всякие люди пишут рекомендательные письма другим людям для передачи их третьим. Иногда я жалею, что не живу в каменном веке. Дело, видите ли, в том, что, если в каменном веке кто-нибудь собирался дать кому-нибудь рекомендательное письмо, то он должен был в течение месяца гравировать его на булыжнике, а тот, кто получал это письмо, должен бы таскать булыжник по жаре и, в конце концов, он ему надоедал. Тогда он забрасывал его в ближайшую пропасть. Но теперь так легко написать рекомендательное письмо, что всякий делает это, не думая о тех последствиях, которые обрушиваются на какого-нибудь абсолютно невинного человека, вроде меня.

Имейте в виду, что это рассуждение основано на печальном опыте. Я должен признаться, что сперва даже обрадовался, когда Дживс сказал мне, что некий тип, называемый Сириль Бессингтон-Бессингтон, прибыл с рекомендательным письмом от тети Агаты. Это было через три недели, после моего прибытия в Нью-Йорк, куда я попал в результате некоторых семейных осложнений, происшедших у меня дома.

Итак, я очень обрадовался. Видите ли, после горестных событий, вызвавших мой внезапный отъезд из доброй старой Англии, я не рассчитывал получить какое-либо письмо от тети Агаты. То, что она способна была написать мне, едва ли прошло бы через цензуру. Поэтому я был искренно обрадован, увидев, что письмо было почти любезно. Правда, местами с холодком, но все же приемлемо. Оно было чем-то в роде пальмовой ветви.

Я не протестую против Нью-Йорка. Это очень милый городок, но я привык к моей квартире на Берклей стрит, и часто по ней скучал. А в эту квартиру можно было вернуться не раньше, чем тетя Агата остынет после взрыва, происшедшего в результате моего неудачного разговора с профессором Глоссоп. Лондон, конечно, порядочный город, но недостаточно большой; чтобы спрятаться в нем от тети Агаты. Итак, я был склонен рассматривать этого самого Бессингтон-Бессингтона, чем-то вроде голубя мира, и был вполне настроен в его пользу.

Он прибыл в Нью-Йорк в одно прекрасное утро в семь часов сорок пять минут. В этот ужасный час пассажиров почему-то выбрасывают из парохода в Нью-Йорк. Дживс любезно выставил его из нашей квартиры и посоветовал вернуться часа три спустя, когда было больше вероятия увидеть меня бодрствующим. Это было очень мило со стороны Дживса, тем более, что между нами в этот момент существовало некоторое охлаждение, происшедшее

от расхождения в мнениях по поводу пурпурных носков, которые я носил против его воли. Какая-нибудь мелкая личность на его месте отомстила бы мне тем, что впустила бы Сириля в мою спальню в тот час, когда я неспособен на двухминутный разговор даже с лучшим моим другом. Но Дживс выгнал его на улицу и сообщил мне о его существовании лишь после чая.

-- Что это значит, Дживс? -- спросил я. По утрам я не всегда способен сразу проникать в сущность вещей.

-- Поскольку я понимаю, сэр, этот джентльмен прибыл из Англии. Он был здесь сегодня утром.

-- Боже мой, Дживс, неужели утро уже началось до того, как я встал?

-- Он просил меня сообщить, что он вернется попозже, сэр.

-- Никогда об нем не слыхал. Что скажете, Дживс?

-- Фамилия Бессингтон-Бессингтон мне известна, сэр. Существуют три ветви фамилии Бессингтон-Бессингтон: Шропшайрская, Хемпшайрская и Кентская.

-- А что это за образчик благородного рода?

-- Не могу сказать, сэр, в результате столь короткого знакомства.

-- Как вам кажется, Дживс, можете вы поручиться, что он приемлем?

-- Нет, сэр. На основании того немногого, что я видел, поручиться я не могу.

-- Так я и знал, Дживс! Имейте в виду, что он привез письмо от тети Агаты.

-- Так точно, сэр.

-- Пожалуйста не вноситесь к этому легкомысленно. Вы понимаете, она хочет, чтобы я посмотрел за ним, пока он будет в Нью-Йорке. Дживс! Мне необходимо ему понравиться. Нужно, чтобы он послал обо мне благоприятную рецензию в Англию. Тогда я смогу вернуться домой к празднику. Дживс! Пришло время действовать. Мы должны объединиться и усыпать розами путь этого самого прохвоста Бессингтона.

-- Так точно, сэр.

-- Он не долго останется в Нью-Йорке,-- сказал я, снова взглянув на письмо.-- Он собирается в Вашингтон. Очевидно думает немного повеселиться перед вступлением на путь дипломатической деятельности. Мы сможем купить его одним завтраком и парой обедов. Как вам кажется, сможем?

-- Полагаю, что этого будет вполне достаточно, сэр.

-- Великолепно. Похоже на то, что солнце начинает выглядывать из-за туч.

-- Весьма возможно, сэр.

Он начал выкладывать мои вещи и наступило неловкое молчание.

-- Не эти носки, Дживс,-- сказал я, стараясь говорить возможно равнодушнее.-- Дайте мне мои новые, пурпурные.

-- Виноват, сэр?

-- Я сказал, дайте мне мои великолепные пурпурные носки.

-- Слушаю, сэр.

Он выудил их из ящика с таким выражением лица, какое бывает у вегетарианца, выуживающего из своего салата гусеницу.

Я думал, что Сириль придет после завтрака, но он не появился. Поэтому к часу дня я отправился в одно место, где уговорился питаться совместно с неким юношей, по фамилии Кеффин. Этот Джордж Кеффин -- очень хороший парень, занятый тем, что пишет пьесы и тому подобное. Нью-Йорк битком набит превосходными парнями, готовыми завтракать.

Кеффин несколько опознал, но наконец появился, заявив, что задержался на репетиции своей новой оперетки "Спроси папу". Когда мы добрались до кафе, лакей доложил, что некий мистер Дживс желает со мной говорить. Дживс был в приемной. Он с грустью взглянул на мои пурпурные носки и отвернулся.

-- Мистер Бессингтон-Бессингтон только-что звонил по телефону, сэр.

-- Откуда?

-- Из тюрьмы, сэр.

Чтобы не упасть, мне пришлось опереться об стену.

-- Из тюрьмы?

-- Совершенно верно, сэр. Он сообщил, что его арестовали, и просил вас, по возможности, выкупить его из тюрьмы.

-- За что же его арестовали?

-- Он не оказал мне чести дать какие-либо объяснения по этому поводу, сэр.

-- Дживс, это кошмарно!

-- Так точно, сэр.

Джордж Кеффин охотно согласила следовать со мной, и мы немедленно отправились на таксомоторе. В полицейском участке мы довольно долги сидели на деревянной скамье, пока, наконец, какой-то полисмен не ввел Сириля.

-- Халло, халло, халло, -- сказал я. -- как дела?

Надо сказать, что человек, выходящий из-под ареста, никогда не бывает в самом лучшем своем виде. У Сириля был подбитый глаз и разорванный воротник. Хорошо, что тетя Ягата его не увидела. Вообще же он был худощав, довольно высок, с обильными светлыми волосами и светло-голубыми выпученными глазами, делавшими его похожим на одну из редких пород рыб

-- Вы звонили мне по телефону? - сказал я.

-- Вы и есть Берти Вустер?

-- Несомненно. А это мой друг Джордж Кеффин, пишет пьесы и тому подобное.

Мы обменялись рукопожатиями, и полисмен, добывший из-под стула приклеенный к нему снизу кусок жевательной резины, ушел в угол и задумался.

-- Поганая страна, -- сказал Сириль.

-- Ну, знаете, не знаю, -- ответил я.

-- Мы стараемся ее улучшить, -- сказал Джордж.

-- Джордж американец -- пояснил я, -- пишет пьесы и тому подобное.

-- Конечно, я не изобрел этой страны, -- продолжал Джордж, -- ее изобрел Колумб, но во всяком случае я буду очень счастлив выслушать всякое предложение, могущее повести к ее усовершенствованию.

-- Почему полисмены в Нью-Йорке не одеваются, как следует? -- спросил Сириль.

Джордж внимательно оглядел жующего констебля.

-- По-моему все в порядке, -- сказал он.

-- Почему они не носят шлемов, как в Лондоне? Почему они похожи на почтальонов? Это чорт знает что, это сбивает с толку. Я стоял на мостовой и любовался окрестностями, и вдруг ко мне подошел какой-то почтальон и ткнул меня дубиной под ребро. Я вовсе не хочу, чтобы меня почтальоны толкали дубинами. Для этого не стоит ехать за три тысячи миль.

-- Правильно замечено, -- сказал Джордж.-- Что ж вы сделали?

-- Я тоже его толкнул. Я, знаете ли, ужасно вспыльчивый. Все Бессингтон-Бессингтоны всегда были ужасно вспыльчивыми. Я он ударил меня в глаз и притащил сюда.

-- Не беспокойтесь, юноша. Я ликвидирую недоразумение, -- сказал я и, вынув бумажник начал переговоры с полицейскими властями.

Я был очень озабочен. Пока он будет жить в Нью-Йорке ответственность за него ложится на меня. Он не казался мне человеком, за которого приятно быть ответственным более трех минут.

Перед сном я долго думал о моем госте. Мне казалось, что его посещение Америки послано мне в качестве испытания. Я прочел и перечел письмо моей тети Агаты. Она несомненно считала целью моей жизни спасти его от всяческого зла. Хорошо еще, что он подружился с Джорджем Кеффином. Джордж очень хороший парень, и прямо из тюрьмы они отправились на репетицию оперетки "Спроси папу". Они определенно поладили и кажется собирались вместе пообедать. Когда я додумал до этого места, появился Дживс. Он принес телеграмму от тети Агаты. Вот, что в ней было:

-- Прибыл ли Сириль Бессингтон-Бессингтон? Ни коим образом не знакомь его с людьми, близкими к театру. Чрезвычайно важно. Подробности письмом.

Я перечел эту телеграмму раз десять. -- Странное дело, Дживс!

-- В самом деле, сэр?

-- Чрезвычайно странное дело!

-- Прикажете еще что-нибудь, сэр? Продолжать разговор было бесполезно.

Повидимому он не собирался выказать мне симпатии. Я хотел показать ему телеграмму и спросить у него совета. Но пурпурные носки настроили его против меня. Честь Вустеров не позволяла мне просить его сочувствия. Это было абсолютно невозможно.

-- Спасибо, больше ничего не требуется.

-- Спокойной ночи, сэр.

-- Спокойной ночи.

Он уплыл, и я остался обдумывать создавшееся положение. Я напрягал свой череп в течение получаса, но ничего придумать не мог. Внезапно раздался звонок, и появился Сириль, выглядевший чрезвычайно празднично.

-- С вашего разрешения, я к вам зайду на минутку, -- сказал он. -- Мне нужно сообщить вам приятную новость.

Он проскользнул в мою гостиную, и когда я пришел к нему, я застал его за чтением телеграммы тети Агаты. Он хихикал.

-- Я полагаю, мне не следовало читать эту телеграмму, -- сказал он, -- но я увидел на ней мое имя и прочел, не подумав. Слушайте, Вустер, друг мой, это мне нравится. С вашего разрешения, я налью себе стаканчик виски. Большое спасибо. Получилось очень весело. Особенно в связи с тем, что я собираюсь вам сообщить. Старый чорт Кеффин дал мне роль в своей оперетке "Спроси папу". Маленькую роль, конечно, но очень существенную. Он выпил и продолжал тем же веселым тоном, не обращая внимания на тот факт, что я не прыгаю по комнате с радостным лаем.

-- Я знаете ли всегда мечтал пойти на сцену, -- сказал он. -- Однако, папашка ни за что не хотел этого позволить. Стучал кулаком по столу и наливался кровью всякий раз, как об этом заходил разговор. Откровенно говоря, я затем сюда и приехал. В Лондоне я не мог пойти на сцену так, чтобы этого не узнал мой почтенный предок, но здесь мне никто не мешает. Поездка в Вашингтон была чрезвычайно талантливой мыслью.

Я попытался его урезонить.

-- Слушайте, но ведь ваш отец все равно об этом рано или поздно узнает.

-- Пустяки, к тому времени я буду уже звездой, и ему крыть будет нечем. Я чего вы, собственно говоря, беспокоитесь?

-- Я познакомил вас с Джорджем Кеффином.

-- Совершенно верно, старая лиса, я забыл вас поблагодарить. Это было ужасно мило с вашей стороны. Ну, надо бежать. Завтра утром будет ранняя репетиция. "Спроси папу" -- это именно то, чего я не собираюсь делать. Итак я бегу. Пока, пока.

-- Всего, всего, -- сказал я печально, и юноша исчез. Я бросился к телефону и вызвал Джорджа Кеффина.

-- Слушайте, Джордж, что вы наделали с моим Бессингтон-Бессингтоном?

-- Что случилось?

-- Он говорит, что вы дали ему роль.

-- Он не врет. Я дал ему роль.

-- Джордж! Я из дому получил пятьдесят семь телеграмм с предостережением не пускать его на сцену.

-- Пустяки. Это не опасно. Кроме того, я от него не откажусь. Он мне необходим. Играть ему не нужно. Он просто должен быть на сцене самим собой.

-- Джордж, это ужасно. Моя тетя Агата прислала его с рекомендательным письмом. Она меня уничтожит, если я пущу его на сцену.

-- Откажет в наследстве?

-- Наследство не при чем, она сделает хуже. Мне трудно вам объяснить, потому что вы меня не знаете. Она высосет мою кровь, если я вернусь в Англию. Знаете, что это за женщина? Она способна прийти ругаться в восемь часов утра.

-- Плюньте на Англию. Оставайтесь здесь и становитесь президентом.

-- Но, Джордж, дружище...

-- Спокойной ночи.

-- Нет, слушайте, Джордж!..

-- Вы кажется не слышали моей последней реплики? Я совершенно явственно сказал: спокойной ночи. Вы, богатые лентяи, не нуждаетесь в сне. Но мне необходимо завтра утром иметь ясную голову. Еще раз, спокойной ночи.

Я почувствовял себя одиноким во всем мире. Таким несчастным и измученным, что я не выдержал. Я пошел и постучал в дверь к Дживсу. Дживс появился в коричневом халате.

-- Сэр?

-- Простите, что я вас разбудил, Дживс, и так далее, но произошла целая куча всяких неприятностей.

-- Я не спал, сэр. Я привык перед сном прочитывать несколько страниц из какой-нибудь нравоучительной книги.

-- Прекрасная привычка. Может быть вы сможете сказать мне, что нам делать, Дживс? Мистер Бессингтон-Бессингтон собирается пойти на сцену!

-- В самом деле, сэр?

-- Дживс! Вы не понимаете всего ужаса положения. Его семья ни в коем случае не хочет позволить ему заниматься сценической деятельностью. Если он станет актером, то в Англии произойдет нечто ужасное. Но хуже всего то" что тетя Агата мне этого не простит.

-- Понимаю, сэр.

-- Что же нам делать, чтобы его остановить?

-- Не знаю, сэр.

-- Неужели нечего нельзя сделать? Попробуйте что-нибудь придумать.

-- Попробую, сэр. Прикажете еще что-нибудь?

-- Не прикажу, я не способен приказывать.

-- Отлично, сэр.

И он исчез. Я медленно поплелся к себе в спальную.

5. Спектакль.

Роль Сириля состояла из одной страницы на пишущей машинке, но по его поведению можно было думать, что она не менее значительна, нежели роль Гамлета. В течение двух дней, он прочел мне ее раз двадцать. Он был совершенно уверен в моем восторге по поводу предстоявшей ему карьеры.

Наконец, прибыло письмо от тети Агаты, Оно состояло из шести страниц описаний чувств отца Сириля и еще шести страниц описания того, что она скажет, подумает и сделает, если я допущу Сириля до какого-либо зла во время его пребывания в Америке. Письмо пришло вечером, и я не выдержал. Я даже не позвонил Дживсу, а прямо бросился в кухню, издавая жалобное блеяние.

Дживс принимал гостей. Какой-то субъект с печальным лицом, пил мое виски, а рядом с ним мальчишка в бархатной курточке уничтожал кекс.

-- Слушайте, Дживс, -- вскричал я.-- Извините пожалуйста, что я нарушаю ваше пиршество и тому подобное, но...

В этот момент мальчишка взглянул на меня в упор. Его взгляд был как пуля, и я остался с открытым ртом. Я не люблю встречать людей с таким взглядом. Когда на меня смотрят такими глазами, мне кажется, что у меня развязался галстух, или еще что-нибудь случилось. Он смотрел на меня, как смотрел бы на дохлую крысу, принесенную котом в столовую. Это был довольно толстый мальчишка с лицом, густо усыпанным веснушками и обмазанным вареньем.

-- Халло, халло, халло, -- сказал я, -- как поживаете? -- Больше говорить было нечего.

Ее и я и понравился юноше, то он не показал виду.

-- Как вас зовут? -- спросил он,

-- Меня?-- удивился я. -- О, меня зовут Вустер. Знаете ли Бертрам Вустер и тому подобное.

-- Мой папка значительно богаче вас.

Этим вопрос обо мне был ликвидирован. Юноша, высказавшись снова занялся вареньем. Я обратился к Дживсу.

-- Слушайте, Дживс, мне нужно с вами поговорить.

-- Слушаю, сэр.

Мы прошли в гостиную.

-- Кто этот ваш юный друг, Дживс?

-- Я встретил юного джентльмена, сэр, когда он прогуливался со слугой своего отца. С этим слугой мы были знакомы еще в Лондоне, и я позволил себе пригласить их ко мне в гости.

-- Тем лучше, Дживс. Но это совершенно не существенно. Прочтите это письмо.

Он внимательно прочел вышеуказанный документ.

-- Чрезвычайно затруднительное положение, сэр, -- сказал он наконец.

-- Что же нам делать?

-- Время покажет, сэр.

-- Но может быть и не покажет

-- Вполне возможно, сэр.

В этот момент раздался звонок и в комнату ворвался Сириль. Дживс вышел.

-- Вустер, друг моего сердца!-- закричал он. -- Мне нужен ваш совет. Как вы думаете, что мне спеть для моей роли? Знаете, первый акт происходит в каком-то отеле, примерно в три часа. Что в таких случаях надевают?

-- Посоветуйтесь с Дживсом,-- ответил я. Я вовсе не был расположен обсуждать детали мужского туалета.

-- Значит я позвоню? Так что ли?

Дживс молча появился на пороге.

-- Дживс, -- начал Сириль.-- Мне нужно кое-что у вас спросить. Дело в том, что... Что это такое?

Тут я заметил, что в комнату вместе с Дживсом вошел толстый мальчишка. Он стоял и смотрел на Сириля, и взгляд его был многозначителен. Он рассматривал его больше минуты, и наконец изрек.

-- Рыба.

-- Э? Что? Как? - сказал Сириль.

Ребенок, которого с детства учили говорить правду, не замедлил пояснить свое замечание:

-- У тебя лицо, как у дохлой рыбы. Он говорил не столько с осуждением сколько с жалостью. По моему это показывает, что он, в сущности, был очень милым ребенком. Мне всегда казалось, что такая физиономия зря у людей не бывает. Несомненно Сириль ее заслужил. Нет, это был прекрасный ребенок. Он мне определенно нравился.

Минуты две Сириль потратил на то, чтобы переварить высказанную мальчиком мысль. По истечении двух минут кровь Бессингтон-Бессингтонов шумно закипела.

-- Здорово! -- сказал он, -- это здорово. Чорт меня побери, если это не здорово.

-- Я не хотел бы иметь такое лицо,-- продолжал ребенок серьезным голосом. -- За миллион долларов не согласился бы иметь такое лицо. -- И подумав добавил:-- Даже за два миллиона долларов,

Я не могу точно установить, что произошло в течение ближайших двух минут. Кажется Сириль прыгнул на младенца. В последующие минуты комната была переполнена руками, ногами и летающими предметами. Что-то ударило меня в третью пуговицу жилета, я рухнул на кушетку и потерял всякий интерес к происходящему. Придя в себя, я обнаружил, что Дживс и ребенок исчезли, а Сириль стоит по средине ковра, расставив ноги и храпит от ярости, как носорог.

-- Вустер, кто этот паршивец?

-- Не знаю. Никогда его не видел до сегодняшнего дня.

-- Я его малость отшлепал. Слушайте, Вустер, этот мальчишка сказал довольно странную вещь. Когда я его шлепал, он кричал, будто Дживс обещал ему доллар, если он назовет меня... тем, чем он меня назвал.

Зто казалось совершенно невероятным.

-- С какой стати Дживс стал бы это делать?

-- Мне самому это показалось вероятным.

-- По моему Дживсу совершенно безразлично, какое у вас лицо.

-- По моему тоже, -- ответил Сириль. В голосе его чувствовался холодок, -- так мне показалось. Почему это было, я не знаю.

-- Ну, надо бежать, -- заявил Сириль. -- Всего, всего.

-- Пока, пока.

Примерно неделю спустя после этого странного происшествия, Джордж Кеффин пригласил меня на репетицию его знаменитой оперетты "Спроси папу".

Репетиция происходила за городом, где-то, кажется, в Шенектеди. Это была генеральная репетиция. Джордж объяснил мне, что генеральная репетиция гораздо интереснее, чем спектакль, потому что помимо пьесы на сцене происходит много ругани. Репетиция была назначена на восемь часов, и чтобы не слишком долго ждать начала, я приехал с поездом в десять пятнадцать. Джордж Кеффин был на сцене. Он разговаривал с каким-то юношей в белой рубашке с засученными рукавами и каким-то дяденькой в круглых очках и с голым черепом. Этого дяденьку я вместе с Джорджем встречал в клубе. Это был директор театра Блюменфильд. Помахав рукой Джорджу, я сел в задних рядах, чтобы не путаться под ногами, когда начнется драка. Джордж соскочил со сцены и пришел ко мне. Вскоре после этого занавес поднялся.

Я не помню интриги этой замечательной оперетты, но кажется она не нуждалась в особой помощи со стороны Сириля. Это было удивительно; когда он читал мне свою роль, у меня создалось впечатление, что без него вся пьеса развалилась бы и что, собственно говоря, вся остальная труппа служила фоном для его немногочисленных, но многозначущих реплик. Я сидел около получаса, ожидая, чтобы он появился, и вдруг заметил, что он стоит на сцене с самого начала. Он стоял, прислонившись к пальме и делая интеллигентное выражение лица, в то время как героиня пела о том, что любовь подобна чему-то удивительному, чему именно, я забыл. Потом он начал танцовать в группе остальных гостей. Это было страшное зрелище, но мне почудилось другое, еще более страшное. Я мысленно увидел тетю Агату и главу семьи Бессингтон-Бессингтонов.

Танец окончился, и Сириль отправился подпирать сцену. В это время справа из темноты раздался голос:

-- Папка!

Старик Блюменфильд хлопнул в ладоши и тенор, приготовившийся испустить первую ноту, задержал ее в районе носоглотки. Я оглянулся. В проходе стоял маленький веснущчатый приятель Дживса! Я обомлел.

-- Папка, -- сказал юноша. -- Этот номер мне не нравится.

Старик Блюменфильд чуть не распластался на животе.

-- Неужели он тебе не нравится, мой дорогой?

-- Это совершенно поганый номер.

-- Ты конечно прав.

-- Здесь надо дать что-нибудь с перцем и джаз-бандом.

-- Ты совершенно прав, мой мальчик. Я это запомню. Ладно продолжайте.

Я повернулся к Джорджу, который безостановочно бормотал проклятия.

-- Джордж, старик, что это за мальчишка? Откуда он взялся?

Джордж простонал:

-- Я не знаю, откуда он взялся, но знаю, кто он такой. Это сын Блюменфильда, и теперь с нами будет чорт знает что. Он всегда командует.

-- Но почему Блюменфильд его слушается?

-- Неизвестно. Мне лично кажется, что он просто учитывает тот несомненный факт, что публика в среднем нисколько не умнее этого мальчишки. Я следовательно, что понравится мальчишке, то понравится и публике, и наоборот. Это не мальчишка, а чума. Я охотно бы его повесил!

Репетиция продолжалась. Тенор спел, что ему полагалось, после чего произошел обмен мнений между режиссером и невидимым человеком по имени Билль, который, судя по позе режиссера, помещался где-то под крышей и кажется не сделал чего-то во время. Наступил момент для самой крупной реплики Сириля.

До сих пор он сказал только две вещи: "О, в самом деле," и "Да, совершенно определенно!" Но теперь для него наступило время развернуться во всю ширину. Я откинулся на спинку кресла и ждал,

Он развернулся минут пять спустя. К этому времени общая нервность повысилась. Голос сверху и режиссер только что закончили свой очередной спор по поводу чего-то непонятного. Героиня что-то сказала, что именно я не помню, и весь кордебалет начал беспокойно двигать ногами, как это всегда бывает перед номером. В это время упавший цветной горшок чуть не выбил мозги из героя, и тот рассердился.

Первая реплика Сириля была такова:

-- Слушайте! Нет, в самом деле, знаете, это невозможно,

Мне показалось, что он произнес эту реплику с большим чувством, но раньше чем героиня успела ответить, справа из темноты запротестовал голос нашего юного друга.

-- Папка!

-- Да, дорогой.

-- Он не годится.

-- Который?

-- Тот самый, у которого лицо, как у рыбы.

-- У них у всех лица, как у рыб, дорогой.

Ребенок, повидимому, с ним согласился и поэтому решил выразиться точнее.

-- Урод.

-- Который урод? Этот?-- спросил старик Блюменфильд, показывая на Сириля.

-- Этот самый. Он никуда не годится.

-- Ты прав, мальчик. Я тоже это заметил.

Сириль медленно открывал и закрывал рот, слушая этот разговор. Потом бросился к самой рампе. Со своего места я заметил, что кровь Бессингтон-Бессингтонов кипела на полный ход. Он начал краснеть с ушей, а потом с носа и через четверть минуты выглядел, как взрыв томатной фабрики на фоне вечернего заката.

-- Что за чорт! -- заорал он.

-- Как вы смеете на меня орать! -- заорал Блюменфельд.

-- Я сейчас приду и отшлепаю этого паршивца.

-- Кого?!

-- Паршивца! Старик Блюменфельд надулся, как шина, до отказа накачаная воздухом. Он выглядел толще, чем когда-либо.

-- Послушайте мистер, как вас там зовут...

-- Меня зовут Бессингтон-Бессингтон и Бессингтон-Бессингтоны не привыкли, чтобы их...

Блюменфильд в двух словах рассказал ему все, что он думал о старом роде Бессингтон-Бессингтон. Вся труппа искренне наслаждалась его речью.

-- Если вы хотите служить у папы, то вам надо служить, как следует, -- неодобрительно сказал Блюменфильд младший

-- Убирайся к чорту! -- зарычал Сириль

-- Как? Как? Как? -- залаял Блуменфильд старший. -- Как вы смеешь! Этот мальчик -- мой сын!

-- Так вам и надо! -- ответил Сириль. -- Я вас не жалею.

-- Убирайтесь вон!-- заревел директор, раздувшись еще больше. -- Вон из моего театра!

Около половины десятого следующего утра Дживс явился в спальню и доложил, что Сириль ждет меня в гостиной.

-- Как он выглядит, Дживс?

-- Я полагаю, сэр, что было бы неуместно с моей стороны критиковать особенности его лица.

-- Я не про лицо, Какой у него вид, веселый или кислый?

-- Он держится вполне спокойно, сэр.

-- Странно.

-- Как вы сказали, сэр?

-- Ничего, зовите его сюда.

Признаться, сказать я ожидал, что Сириль, после вчерашнего побоища, будет выглядеть несколько иначе. Знаете, расстроенные нервы и тому подобное. Так нет, он был в самом веселом настроении.

-- Халло, Вустер, старый чорт!

-- Халло, халло.

-- Я заглянул, чтобы попрощаться.

-- Попрощаться?

-- Да, я через час уеду в Вашингтон.-- Он сел на кровать.-- Знаете, Вустер, я серьезно подумал и решил, что с моей стороны было бы свинством пренебрегать желаниями моего родителя. Видите ли, он послал меня сюда, чтобы расширить мой кругозор, а я вместо того надул его и пошел играть на сцене.

-- Я вы можете уйти из пьесы, не испортив всего дела?

-- Пустяки, все в порядке. Я уже переговорил со стариком Блюменфиль дом. Он сказал, что не знает кем меня заменить, но, во всяком случае, я считаю, что поступил правильно. Как вам кажется?

-- Совершенно правильно.

-- Я был уверен, что вы со мной согласитесь. Ну, надо двигаться. Очень приятно было с вами увидеться и так далее.

Всего, всего. И он исчез. Он мне даже понравился. Он врал с совершенно невозмутимым и кристально честным взглядом светло-голубых детских глаз Я позвонил Дживсу. Со вчерашнего вечера я много думал и начинал кое-что понимать.

-- Дживс.

-- Сэр?

-- Это вы научили толсторожего младенца назвать мистера Бессингтона-Бессингтона, рыбой и выгнать его из труппы,

-- Я конечно не позволил бы себе ничего подобного, сэр, -- сказал он, доставая из шкафа брюки. -- Однако я допускаю, что мистер Блюменфильд из моих слов мог заключить, что я не считаю мистера Бессингтон-Бессингтона особо пригодным для сценической деятельности.

-- Дживс! Если бы вы его не выгнали со сцены, тетя Агата устроила бы семнадцать истерик.

-- Возможно, что произошли бы некоторые неприятности, сэр. Я полагаю сегодня предложить вам надеть синий костюм с красной полоской. Я думаю, что он будет вам к лицу.

Покончив с завтраком и выйдя к лифту, я вдруг вспомнил, что собирался сделать, для того, чтобы вознаградить Дживса за его великолепное поведение в деле Бессингтон-Бессингтона. Мне это было очень тяжело, но я чувствовал, что был обязан это сделать: Я должен был отказаться от своих пурпурных носков. Я собирался вернуться и сообщить ему свое решение, но в этот момент поднялся лифт.

Зеленый мальчишка, управлявший лифтом, взглянул на меня с необъяснимым благоговением.

-- Разрешите мне поблагодарить вас, сэр,-- сказал он, -- за вашу доброту.

-- Э? Что?

-- Мистер Дживс, как вы ему приказали, передал мне ваши чудные носки. Большое спасибо, сэр!

Я взглянул на его ноги. Пурпурным пламенем они пылали под зелеными штанами. Это выглядело очень эффектно.

-- О! Пустяки! Не за что! Очень рад, что они вам понравились, -- сказал я.

Больше говорить мне было нечего.

"Борьба миров", книга первая, 1929