Коппе Франсуа - Соперницы

СОПЕРНИЦЫ.

Романъ Франсуа Коппе.

Домъ Инвалидовъ и Эспланада представляютъ въ общемъ одинъ изъ самыхъ величественныхъ видовъ Парижа. Обширная площадь, старыя деревья, а тамъ, дальше, за показными для парада рвами и за тріумфальнымъ рядомъ пушекъ, золотой куполъ, подъ которымъ покоится легендарный гробъ, привезенный съ Святой Елены,-- не найти ничего, болѣе благороднаго, болѣе внушительнаго. Наименѣе впечатлительный изъ привозимыхъ агентствомъ Кука туристовъ съ Бедекеромъ въ рукѣ, въ долгополомъ клѣтчатомъ пальто, поддается здѣсь благоговѣйному волненію, вспоминаетъ о великомъ королѣ и о великомъ императорѣ. Иноземецъ восхищается, иногда завидуетъ. Объ этой-то старой Франціи, имѣющей такія незыблемыя и поразительныя свидѣтельства славы, долженъ былъ думать господинъ фонъ-Бисмаркъ въ Ферьерѣ, когда адвокату Жюлю Фавру, молившему о мирѣ отъ имени республики и довольно глуповато спросившему: "Да съ кѣмъ же вы, наконецъ, ведете войну?" -- злобный нѣмецъ отвѣтилъ: "Съ Людовикомъ XIV".

Что же касается парижанина, то на его взглядъ, давно присмотрѣвшійся къ этому величію, въ Эспланадѣ Инвалидовъ найдется много подробностей, весьма меланхолическихъ. Близехонько лежащій кварталъ Гро-Кальу населенъ бѣднотой, и въ теплую погоду, или просто только сносную, на фонѣ этой роскошной декораціи высыпаютъ изъ него толпы жалкихъ, праздныхъ людей въ нищенскихъ лохмотьяхъ. Потѣшный Ѳилемонъ, старый служака, увѣшанный медалями и въ форменной фуражкѣ съ кокардой, ковыляетъ на деревянной ногѣ рядомъ съ ужасною Бавкидой въ грязнѣйшей кофтѣ. Скрюченная годами и немощами старуха тащитъ за собою двухъ или трехъ испитыхъ ребятишекъ. Растянувшись на скамьѣ, лежитъ бездомный ночной бродяга, спитъ тревожнымъ сномъ, надвинувши на глаза драную, прогнившую шляпу, быть можетъ, видитъ во снѣ какое-нибудь злодѣйство.

Контрастъ между грязною нищетой и царственною роскошью производилъ на меня всегда тяжелое впечатлѣніе.

Въ Венеціи женщины въ длинныхъ платкахъ, шмыгающія стоптанными башмаками и почесывающія свои рыжія космы, портили мнѣ Святого Марка и дворецъ дожей, а въ Лондонѣ, въ Гайдъ-Паркѣ, босоногіе оборванцы, валяющіеся по газонамъ, дѣлали мнѣ отвратительными вереницы дорогихъ экипажей и щегольство бѣлокурыхъ амазонокъ.

А съ другой стороны, народъ привлекаетъ меня, я люблю мѣшаться въ его толпу. Вотъ почему я часто брожу отъ нечего дѣлать по Эспланадѣ и Гро-Кальу. Отъ такой близрсти къ бѣдному люду въ моемъ сердцѣ сохранилась добрая искра жалости. Большая вина будетъ на томъ, кто дастъ ей угаснуть въ душѣ своей. Помните это вы, видящіе нужду только издали и сверху, сквозь стекла вашей кареты.

Такимъ-то образомъ прогуливаясь подъ высокими деревьями Эспланады Инвалидовъ, я обратилъ вниманіе на двухъ старухъ.

Февраль подходилъ къ концу, солнце начинало пригрѣвать, и подъ его лучами на вѣтвяхъ уже блестѣли почки бронзовымъ отливомъ. Боясь сырости, вѣроятно, обѣ старухи не рѣшались сѣсть и плелись тихонько шагъ за шагомъ. Та, что постарше, сгорбленная, едва волочила ноги и грузно опиралась на руку спутницы, худой, некрупной женщины, шедшей прямо, однако же, и, по видимому, полной энергіи. Обѣ были одѣты бѣдно, но чисто. Черныя шали тщательно заколоты, бѣлые чепцы безукоризненны. Чтобы дряхлая могла отдохнуть при малѣйшемъ утомленіи, болѣе бодрая несла въ рукѣ складной табуретъ. Она терпѣливо соразмѣряла свои шаги съ медленными движеніями подруги и безпрестанно окидывала ее любящимъ, внимательнымъ взглядомъ. На видъ она казалась годами десятью моложе другой, совершенно немощной, по меньшей мѣрѣ, шестидесятилѣтней; она одна сохранила немного силы и здоровья, и этого хватало на обѣихъ. При взглядѣ на нихъ, приходили на память деревенскія парныя запряжки, въ которыхъ одна лошадь кривая, другая слѣпая, и, все-таки, какъ-никакъ тащутся.

Эти женщины заинтересовали меня сразу, и я сталъ наблюдать за ними.

Болѣе дряхлая, несомнѣнно, была когда-то очень красива. Чепецъ едва сдерживалъ роскошную массу волосъ, совершенно побѣлѣвшихъ. Черты лица, желтаго и паралитически-неподвижнаго, были замѣчательно правильны, а изъ-подъ бровей, оставшихся черными, глаза такъ и сверкали лихорадочнымъ блескомъ.

Другая старуха, смолоду рыжая, съ нѣжнымъ цвѣтомъ лица, была, вѣроятно, тоже хорошенькою. Но время безпощадно къ блондинкамъ, къ этимъ милымъ, очаровательнымъ куколкамъ. Ничего оно не оставило, кромѣ морщинъ и красныхъ пятенъ. И, тѣмъ не менѣе, это несчастное, увядшее лицо все еще было привлекательно ласковостью взгляда и добротою улыбки.

Онѣ не были сестрами, сходства между ними -- ни малѣйшаго.

Меня растрогалъ видъ этихъ бѣдныхъ старушекъ, не покидающихъ другъ друга, хилыхъ и дряхлыхъ. Ранняя весна, заглянувшая на нѣсколько дней, заманивала меня опять и опять въ эти мѣста, и я нѣсколько разъ встрѣчалъ моихъ старушенокъ.

По нѣкоторымъ, признакамъ, по приличнымъ сѣрымъ фильдекосовымъ перчаткамъ на рукахъ, по извѣстной, хотя и неопредѣлимой, порядочности во всей фигурѣ, я счелъ себя вправѣ заключить, что не всегда носили онѣ эти бѣдныя платья и, какъ говорится, знали когда-то лучшія времена. Ихъ стремленіе пользоваться каждымъ теплымъ лучомъ солнца, выходить на воздухъ, несмотря на года и немощи, наводила меня на догадку, что во всю длинную зиму сидятъ онѣ взаперти, въ какой-нибудь жалкой комнаткѣ Гро-Кальу, однѣ-одинешеньки съ своими воспоминаніями. Съ каждою встрѣчей онѣ все болѣе и болѣе возбуждали мое сочувствіе и, признаться долженъ, мое любопытство тоже.

И онѣ успѣли уже ко мнѣ присмотрѣться. Однажды, когда необыкновенное тепло дало имъ возможность присѣсть на скамью, я помѣстился рядомъ съ ними, и между нами тотчасъ же завязался разговоръ. Женскій инстинктъ, всегда болѣе чуткій и безошибочный, чѣмъ у мужчинъ, внушилъ имъ довѣріе ко мнѣ, и не прошло часа, какъ я уже зналъ ихъ исторію.

Она трогательна, и я передамъ вамъ ее.

II.

Найдется ли въ живыхъ теперь кто-нибудь изъ обычныхъ посѣтителей театра Водевиля, кто бы помнилъ Нелли Робенъ?

Весьма возможно, что нѣтъ. А въ зиму 1859 года она была одною изъ прелестнѣйшихъ гурій мусульманскаго рая, каковымъ была тогда труппа этой сцены. Разница съ обѣщанною пророкомъ блаженною обителью состояла лишь въ томъ, что всѣ тамошнія милыя актрисы имѣли крайне сомнительное право на титулъ "mademoiselle", право вѣчно неотъемлемое отъ гурій, если вѣрить Корану.

Брюнетка съ мраморнымъ цвѣтомъ кожи, съ темными волосами, высокая и тонкая, но стройная и не худая,-- съ таліей, которую, по классической гиперболѣ, можно обхватить двумя руками, но съ великолѣпными плечами и всѣмъ инымъ, что полагается гуріямъ, съ глубокими глазами, полными нѣги,-- такова была Нелли Робенъ.

Ея дивная красота, поразительное сочетаніе величія и граціи, привела бы въ восторгъ флорентинскихъ художниковъ эпохи Возрожденія. Была же Нелли просто-на-просто дочерью бѣднаго рабочаго, удрученнаго большою семьей, и все дѣтство свое провела она уличною дѣвчонкой на тротуарахъ Шаронны. Насильно, или почти насильно, досталась она одному сосѣду, машинисту бельвильскаго театра, сдѣлалась ничтожною фигуранткой и молодость провела въ томъ, что варила супъ и мела полъ въ конурѣ этого пьяницы, колотившаго ее очень исправно. Ей шелъ уже двадцать второй годъ, когда первый актеръ труппы, г. Ламорльеръ, закулисный паша, несмотря на свои пятьдесятъ лѣтъ, на морщинки на лицѣ и на мало правдоподобный черный цвѣтъ усовъ, соблаговолилъ обратить на нее вниманіе и бросить ей платокъ. Воспитанница улицы предмѣстья прониклась величайшимъ къ нему почтеніемъ въ тотъ вечеръ, когда въ первый разъ вошла въ скромную квартирку артиста, изукрашенную старыми афишами и вѣнками изъ золоченой бумаги, торжественно свидѣтельствовавшими о былыхъ его успѣхахъ въ разныхъ городахъ юга Франціи. Едва ли большее смущеніе, чѣмъ она, испытала бы гризетка Новаго Моста, замѣченная Лебедемъ и приведенная въ Parc-aux-Cerfs къ королю Людовику XV въ голубой орденской лентѣ и съ брилліантовою звѣздой на груди. Провинціальный актеръ былъ, конечно, набалованъ женщинами. Во время оно, въ провинціи, не разъ удавалось ему нарушать покой мирныхъ семей. Изъ-за него чуть не разошлась съ мужемъ жена одного чиновника въ департаментѣ Тарна-и-Гаронны, а въ Жерсѣ онъ скомпрометировалъ супругу подпрефекта. Тѣмъ не менѣе, наивное поклоненіе бѣдной дѣвушки польстило, все-таки, самолюбію стараго мотылька, уставшаго порхать отъ цвѣтка къ цвѣтку. Условлено было, что на слѣдующее утро онъ отправитъ ее во-свояси, но прошла недѣля, и Нелли уже штопала его бѣлье.

Связь стала прочною. Нелли жила у "премьера" труппы въ постоянной тревогѣ, звала его не иначе, какъ "мосье Ламорльеръ", даже въ разговорахъ съ сосѣдками, служила ему, какъ влюбленная рабыня, ухаживала за нимъ, узнала самыя интимныя тайны его туалета, выучилась красить его волосы, видала, какъ, подъ вліяніемъ разныхъ водъ и фиксативовъ, ихъ фіолетовый цвѣтъ превращается въ угольно-черный, и изъ-за такихъ пустяковъ не переставала считать господина Ламорльера самымъ молодымъ и самымъ красивымъ изъ смертныхъ.

Въ сущности, это былъ доброй души человѣкъ. Его тронуло такое обожаніе дѣвушки, разнѣжили ея услуги, и онъ серьезно заинтересовался ею, призналъ, что она далеко не глупа, несмотря на полное свое невѣжество, далъ ей нѣсколько уроковъ декламаціи, устроилъ дебюты въ маленькихъ роляхъ. Черезъ полгода она уже недурно играла кокетокъ.

Ламорльеру, нѣсколько лѣтъ трепавшемуся по захолустнымъ театрикамъ, невзначай повезло. Его пригласили на сцену Большого театра въ Лиллѣ, гдѣ старая его провинціальная слава вспыхнула послѣднимъ блескомъ. Кто не видалъ его тогда въ Пиратахъ Саваны, въ знаменитой сценѣ сумасшествія, гдѣ онъ съ ужасающимъ хохотомъ умираетъ отравленный ядомъ съ острова Явы, тотъ понятія не можетъ имѣть о "настоящей старой игрѣ", о высокомъ въ мелодрамѣ. Какъ разъ въ это время онъ получилъ маленькое наслѣдство, и это дало возможность Нелли дебютировать рядомъ съ нимъ въ довольно пристойномъ туалетѣ. Она была, да и навсегда осталась, очень посредственною актрисой, за то вполнѣ разцвѣла ея красота, и успѣхъ ея, какъ женщины, былъ необычаенъ. Сразу воспылали сердца всѣхъ богатыхъ жуировъ. Толку, однако, изъ этого не вышло никакого. Нелли, обезумѣвшая отъ восторга и благодарности Ламорльеру, осталась безукоризненно вѣрна ему, и въ продолженіе трехъ лѣтъ обыватели города Лилля надивиться не могли тому, что такая-то чудеснѣйшая женщина появляется на сцену въ стразахъ, вмѣсто брилліантовъ, и въ театръ приходитъ, по-супружески, подъ руку съ старымъ актеромъ.

Но въ одинъ прекрасный день,-- какъ разъ въ день своего бенифиса,-- Ламорльеръ, сильно разгоряченный ролью Гаспардо-рыбака, простудился, возвращаясь домой, и черезъ нѣсколько дней умеръ отъ воспаленія легкихъ. Непритворно было горе Нелли Робенъ, но неизбѣжно было и то, что утѣшилась она въ очень скоромъ времени, благодаря одному мѣстному тузу, фабриканту-милліонеру, который въ теченіе трехъ лѣтъ протиралъ стекла своего бинокля лишь въ тѣ минуты, когда появлялась на сцену эта восхитительная женщина. Былъ онъ человѣкъ со вкусомъ и понималъ, что настоящіе брилліанты необходимы для такого матоваго тѣла и для такихъ темныхъ волосъ. По милости тщеславія туза, Нелли очутилась въ квартирѣ, отдѣланной, шелками и бархатами, стала ѣздить въ каретѣ.

Въ силу какого-то диковиннаго превращенія, возможнаго только для женщины, бывшая уличная дѣвочка, когда-то сплошь и рядомъ завтракавшая въ закусочной за десять сантимовъ, отнеслась къ роскоши какъ къ совершенно естественной рамкѣ и не сдѣлалась ни алчною, ни скупою. Въ дѣйствительности, новое ея положеніе не было ей даже особенно пріятнымъ. Въ обществѣ милліонера, провинціальнаго сорокалѣтняго "красавца", необыкновенно гордившагося своею бѣлокурою, бородой безъ единаго серебристаго волоса, Нелли, имѣвшая отъ его щедротъ кучера, кухарку и горничную, почти съ сожалѣніемъ вспоминала то время, когда она каждое утро молодила и подкрашивала "господина" Ламорльера, а по вечерамъ, вернувшись съ репетиціи, своими руками стряпала для него незатѣйливый обѣдъ.

Правда, Ламорльеръ относился къ ней съ высоты величія первокласснаго артиста, покровительственнымъ тономъ любимца публики, "не боящагося никого" на амплуа Мелинга и Фредерика и ни разу не сыгравшаго Тридцать лѣтъ или жизнь игрока безъ того, чтобы не вызывали его послѣ каждаго акта, но за то Ламорльеръ былъ всегда и неизмѣнно снисходителенъ къ своей скромной подругѣ. Онъ не ставилъ ей въ вину ея низкаго происхожденія, извинялъ нѣкоторыя простонародныя привычки, громкій смѣхъ и кое-какія выраженьица, романсы, которые она распѣвала тягучимъ голосомъ, зашивая прорѣхи въ его не блестящемъ гардеробѣ. Къ старому актеру было у нея въ душѣ своеобразное, но очень искреннее чувство, сложившееся изъ благодарности и дружеской привязанности, тогда какъ, попавши къ г. Малле-Дешомъ,-- такова фамилія фабриканта,-- она чувствовала только гнетъ.

Нѣсколько излишне торжествененъ былъ этотъ провинціальный красавецъ и очень ужь озабоченъ тѣмъ, чтобъ его дама не уронила его достоинства, умѣла бы держать себя,-- молодую женщину непріятно раздражала его манера ежеминутно повторять: "Милая моя, этого не говорятъ, этого не дѣлаютъ"...-- и неизмѣнно расчесывать свою золотистую бороду черепаховою гребеночкой, съ которою онъ никогда не разставался. Такимъ-то образомъ, вышколиваемая четыре года своимъ слишкомъ корректнымъ джентльменомъ, Нелли Робенъ скучала вкрѣпкую, но вышколилась, стала настоящею "дамой", причемъ, къ счастью, не утратила ничуть своей врожденной веселости.

А тутъ пріѣхалъ въ Лилль директоръ Водевиля посмотрѣть комика, пользовавшагося большимъ успѣхомъ, по милости своего носа, на два сантиметра болѣе длиннаго, чѣмъ у знаменитаго смѣхотворца Гіацинта. Увидалъ директоръ Нелли Робенъ и обезумѣлъ отъ восторга. Ей было двадцать восемь лѣтъ, года наибольшаго блеска для настоящихъ красавицъ. И какъ разъ въ это время импрессаріо набиралъ цѣлый гаремъ, такъ какъ готовилъ къ постановкѣ новую пьесу les droiesses, одну изъ комедій-сатиръ, направленныхъ противъ роскоши полусвѣта, бывшей тогда въ большомъ ходу, и въ пьесѣ этой, для оправданія обличительныхъ тирадъ резонера, слѣдовало выставить на показъ нѣсколькихъ хорошенькихъ женщинъ, осыпанныхъ брилліантами. Директоръ вошелъ въ уборную Нелли съ готовымъ контрактомъ въ рукахъ.-- Перо, чернилъ скорѣе!-- И природная парижанка подписала гербовый листъ тутъ же на своемъ туалетномъ столикѣ, загроможденномъ баночками и флаконами. Ей уже до-одури опротивѣли и провинція, и лильскіе жуиры, толкующіе за ужинами о повышеніи цѣнъ на хлопокъ, и г. Малле-Дешомъ съ своею картинною бородой.

Въ тотъ же вечеръ она распростилась съ милліонеромъ-фабрикантомъ и, шесть недѣль спустя, дебютировала въ комедіи Drôlesses.

Роль была не изъ крупныхъ, всего двадцать пять строкъ, да и то лишь въ третьемъ актѣ. Но на первомъ же представленіи по корридорамъ только и слышно было: "Вотъ такъ красавица"! "Парижане второй имперіи совсѣмъ потеряли головы. Въ фойе цѣлая толпа господъ въ бѣлыхъ галстукахъ окружала Нелли Робенъ, а директоръ, немножко сродни троянскому Пандару, былъ въ восторгѣ, порхалъ среди нахлынувшихъ поклонниковъ.-- "Ma chère amie, представляю вамъ г. Гауптмана".-- И банкиръ еврей выдвигалъ свой животъ, обвѣшанный брелоками.-- "Полковникъ Саже, командиръ гвардейскихъ кирасиръ"...-- И полковникъ, сухой, какъ жердь, продѣлывалъ свои курбеты. Вдругъ всѣ разступились передъ господиномъ лѣтъ шестидесяти, съ отвисшею губой, съ потухшимъ взглядомъ стараго развратника. Директоръ такъ и рванулся ему на встрѣчу. "Ваше сіятельство!..." -- Это былъ графъ Б., одинъ изъ ближайшихъ совѣтниковъ императора. Онъ отвелъ актрису въ сторону, чуть не припалъ губами къ ея шеѣ, шепталъ ей на ухо неизвѣстно что, заставлявшее ее опускать глаза.

Наконецъ-то она освободилась и пошла раздѣваться, но и тутъ раздавался каждую минуту стукъ въ двери, служанка вносила въ уборную одни за другими карточки и букеты. Въ этотъ вечеръ ближайшіе цвѣточные магазины оказались буквально опустошенными.

Нелли сдѣлалась царицей полусвѣта, великолѣпною куртизанкой, незнающею цѣны деньгамъ. Были у нея отель и туалеты безумной роскоши, каталась она по Булонскому лѣсу на парѣ лошадей, стоящей тридцать тысячъ франковъ. Всѣ витрины были завалены ея фотографіями. Кокотки зеленѣли отъ зависти, свѣтскія дамы съ нея брали моды. Ловкій водевилистъ состряпалъ для нея двѣ или три мелкихъ роли, которыя она сыграла почти талантливо и дала полные сборы театру. По ея милости, Гауптманъ вылетѣлъ въ трубу и убѣжалъ въ Бельгію, а старая герцогиня д'Эмонъ принуждена была продать свои послѣднія фермы и отдать подъ опеку своего сына, молодого человѣка, разореннаго красавицей-актрисой въ три мѣсяца. И съ тѣмъ вмѣстѣ, изъ-за каприза, изъ-за простаго упрямства, она отвѣчала "нѣтъ" и постоянно "нѣтъ" одному принцу крови, красивому, какъ Адонисъ, ради нея зажившемуся въ Парижѣ и изнывавшему, любуясь ею изъ темнаго угла бенуара. И не даромъ, впрочемъ, имѣла она такой успѣхъ. Добрая и умная, естественная безъ малѣйшихъ гримасъ и одаренная драгоцѣннѣйшимъ качествомъ для женщины ея сорта -- веселостью, она привлекала и очаровывала контрастомъ между дивною патриціанскою красотой и прелестнымъ расположеніемъ духа, какою-то неизмѣнною жизнерадостностью. Она точно околдовывала своихъ любовниковъ. Разсказывали, будто полковникъ Саже, за котораго императоръ заплатилъ сто тысячъ долга, сдѣланнаго ради нея, искалъ смерти съ отчаянія отъ того, что ея лишился, и былъ убитъ при Сольферино.

Нравилась ли такая жизнь Нелли? Была ли она счастлива? Конечно, да! Ей уже на умъ не приходило сожалѣть о томъ времени, когда она тихохонько жила съ Ламорльеромъ. Да и какъ бы могла не закружиться голова отъ такого диковиннаго счастья у простой, бѣдной дѣвушки, не получившей никакого нравственнаго воспитанія, съ дѣтства не видавшей ничего, кромѣ порока?

Въ два года смѣнилось у нея четыре или пять любовниковъ, и относилась она къ нимъ безъ отвращенія, была даже очень мила съ ними, оставила у всѣхъ самую лучшую память по себѣ, но всѣхъ ихъ довела, сама того не желая, до необходимости продать послѣдніе сапоги... Это было уже у нея въ натурѣ. Золото улетучивалось въ ея рукахъ, какъ брызги воды, падающія на раскаленный металлъ. Она растрачивала очень крупныя суммы съ такою же невозмутимою, инстинктивною безсознательностью, съ какою животное исполняетъ свое назначеніе, съ какою охотничья собака гоняется за дичью. Людей, разоренныхъ ею, она даже не жалѣла и была совершенно права. Ни одинъ изъ нихъ не любилъ ее, и не любви ея они искали, а наслажденій и удовлетворенія собственнаго тщеславія. На громадномъ пиршествѣ императорскаго Парижа,-- въ самое блестящее время, на другой день послѣ громкихъ побѣдъ,-- красавицѣ-актрисѣ жилось -- какъ жилось, въ одурманивающей мечтѣ, что и она одинъ изъ цвѣтковъ этой оргіи, въ опьяненіи -- точно отъ вальса, и безъ признака сознанія, что и у нея есть, быть можетъ, сердце.

III.

Разъ ноябрьскимъ вечеромъ, около пяти часовъ, Нелли Робенъ вернулась домой немного утомленная долгою репетиціей. Прежде чѣмъ переодѣться къ обѣду, она прилегла на кушетку въ своемъ будуарѣ и закурила русскую папиросу. Вошла горничная и съ презрительною гримаской подала очень нещегольскую карточку, на конторой актриса прочла знакомое имя:

Сенъ-Фирменъ, второй режиссеръ императорскаго театра Одеона (второй французскій театръ).

-- Какъ! Бѣдняга, живъ еще?... Ведите его скорѣй сюда,-- воскликнула Нелли съ радостною улыбкой.

Это напомнило ей прошедшіе годы юности. Сенъ-Фирменъ, комикъ, игралъ когда-то въ Бельвилѣ съ Нелли и Ламорльеромъ.

Онъ вошелъ въ комнату и раскланялся очень почтительно и претенціозно. И хотя много лѣтъ они не видались, Нелли сразу узнала этого маленькаго человѣка по его лицу, цвѣта варенаго картофеля въ "мундирѣ", по чернымъ волосамъ, прилизаннымъ, какъ парикъ. Старый актеръ былъ одѣтъ въ черную пару лавочнаго "готоваго" платья, а на черномъ атласномъ галстукѣ сверкалъ брилліантъ въ четыре су.

Сенъ-Фирменъ, казалось, не постарѣлъ даже, и лѣтъ его нельзя было опредѣлить, какъ у большинства актеровъ, увядающихъ очень быстро и долго потомъ остающихся, какъ говорится, въ одной порѣ.

-- Здравствуй, Сенъ-Фирменъ,-- дружески встрѣтила его Нелли.-- Какъ поживаешь? Что подѣлываешь?... Очень рада, что ты надумался повидаться съ старою товаркой!

Жалкое лицо бывшаго комика просіяло. По непріязненнымъ взглядамъ камеристки и по роскошной обстановкѣ прихожей, онъ опасался совершенно иного пріема.

Сенъ-Фирменъ прибодрился, выпрямился во весь свой маленькій ростъ и театральнымъ жестомъ протянулъ Нелли руку.

-- И я радъ... Вижу, что и ты осталась такою же доброю душой, какъ во времена Ламорльера.

И затѣмъ, преувеличивая свое волненіе и со слезою на глазахъ, всегда готовою къ услугамъ актера, онъ добавилъ:

-- Да, что тамъ ни говори... а на свѣтѣ только и людей, что артисты!.

Нелли усадила его около себя въ большое, широкое кресло.

-- Вотъ и чудесно, Сенъ-Фирменъ, говори, что могу я для тебя сдѣлать... По твоей карточкѣ я видѣла, что ты служишь теперь въ. Одеонѣ, въ императорскомъ театрѣ... Вотъ, вѣдь, какъ, нами не шутите... Но ты тамъ режиссеромъ. Стало быть, самъ уже не играешь?

-- Нѣтъ,-- отвѣтилъ онъ,-- на время я отказался отъ сцены... Состою только въ администраціи.

Въ дѣйствительности же, главныя его обязанности состояли въ наблюденіи за тишиною за кулисами, да еще въ томъ, чтобы ходить по лѣстницамъ и корридорамъ и звонить въ колокольчикъ. Кромѣ того, онъ же продѣлывалъ раскаты грома за сценой и свистъ бури, и порывы дождя, грохотъ отъѣзжающей кареты, крикъ попугая старой дамы, звонъ разбитой посуды, бой полночнаго часа, возвѣщающій появленіе злодѣя, выстрѣлъ изъ пистолета, которымъ несчастный кончаетъ счеты съ жизнью не на виду у публики. Но, благодаря силѣ иллюзіи, свойственной актерамъ, ихъ способности все возвеличить, онъ проговорилъ слова "въ администраціи" такимъ тономъ, будто занималъ мѣсто главноуправляющаго банкомъ или предсѣдателя желѣзно-дорожнаго правленія.

-- Понимаю,-- сказала Нелли, сочувственно смѣясь, -- сто двадцать пять франковъ въ мѣсяцъ... Такъ, вѣдь? Знаешь, если въ настоящую минуту ты затрудненъ по денежной части, пожалуйста, не стѣсняйся...

Но старый комикъ, при всей своей бѣдности, былъ человѣкъ честный и по-своему гордый. Онъ сдѣлалъ классическій жестъ, выражающій отказъ, жестъ Гоппократа, отвергающаго дары Артарксеса. Ничуть не обижаясь, даже тронутый дружескимъ предложеніемъ Нелли, онъ отвѣтилъ:

-- Благодарю, Робенъ. Я ни въ чемъ не нуждаюсь. Живется не богато, но концы съ концами кое-какъ сходятся... Нѣтъ, я пришелъ просить тебя кое-о-чемъ болѣе важномъ... Я взялъ подъ свое покровительство одного молодого поэта и рѣшилъ провести на сцену его первую пьесу.

Нелли знала театральные порядки и понимала, что вліяніе второго режиссера не можетъ идти дальше предоставленія мѣста фигурантки дочери какой-нибудь знакомой привратницы, и передъ жалкою фигуркой выцвѣтшаго комика хозяйка не осилила скрыть невольной улыбки.

-- Не смѣйся надо мною, -- продолжалъ Сенъ-Фирменъ, -- и удивляйся еще больше. Дѣло идетъ не о роли для тебя, не о пьесѣ, годной для Водевиля... Я добиваюсь того, чтобы пьеса моего поэта была разыграна артистами императорской труппы въ театрѣ Французской Комедіи. И она того стоитъ... У тебя великолѣпнѣйшія связи,-- намъ извѣстно это, моя красавица,-- связи въ министерствахъ и даже въ Тюльери, и если ты примешь участіе въ молодомъ человѣкѣ, то можешь многое для него сдѣлать... Какъ видишь, милая моя Робенъ, я жду отъ тебя совершенно безкорыстной помощи. Прими къ свѣдѣнію, что я говорю не о большущей машинѣ,-- добавилъ онъ, вынимая изъ кармана сюртука тоненькую тетрадку.-- Всего одинъ актъ въ стихахъ, но прелесть необыкновенная... или я уже совсѣмъ не знаю въ этомъ толка. А толкъ я знаю... Помнишь, въ Бельвилѣ... Меня звали преподавателемъ за то, что я поправлялъ бормотанье перваго любовника, бывшаго рѣзчика... Ну, скажи, Робенъ, правъ ли я былъ, что разсчитывалъ на твою доброту?

На этотъ разъ Нелли была очень польщена. До сихъ поръ всѣ, директоръ, ея товарищи по сценѣ, даже ея поклонники, относились къ ней, какъ къ хорошенькой женщинѣ;-- и только. Въ глазахъ франта, говорившаго ей съ дѣланнымъ восторгомъ: "Какъ восхитительно вы сыграли сегодня второй актъ!" -- она видѣла вспышки желаній, не имѣющихъ никакого отношенія къ искусству. Говоря съ нею, какъ съ настоящею артисткой, старикъ Сенъ-Фирменъ сладко затрогивалъ тщеславіе красавицы. Она тотчасъ обѣщала помочь ему, стала разспрашивать про молодого человѣка, взятаго вторымъ режиссеромъ подъ свое покровительство.

-- Разскажи мнѣ теперь, старина, -- говорила она весело, -- какъ ты съ нимъ познакомился? Гдѣ его откопалъ?

-- Да очень просто, въ кабачкѣ,-- отвѣтилъ добродушно комикъ.-- Сама ты можешь догадаться, что обѣдаю я не въ Café Anglais и не приказываю послѣ перваго глотка перемѣнить бутылку кло-вужо подъ тѣмъ предлогомъ, что вино пахнетъ пробкой. Трапезую я у одного виноторговца улицы Вожираръ, только во второй комнатѣ, куда ходятъ порядочные люди, кучера фіакровъ. Тамъ-то я и замѣтилъ моего маленькаго поэтика, который, прошу вѣрить мнѣ на слово, не позволялъ себѣ кушать бифштексы съ картофелемъ и спрашивать вино въ запечатанныхъ бутылкахъ. Бѣдняга, на это капиталовъ у него не хватаетъ. Довольствуется онъ тѣмъ, что даютъ за пятьдесятъ сантимовъ, а даютъ хлѣбъ, бульонъ, говядину и свѣтленькій шато-лапомпъ въ графинѣ. Юноша мнѣ сразу понравился. Сюртучокъ потертый, но чистенькій, бѣлокурые волосы блестятъ на солнцѣ, бородка чуть-чуть двоится, робкіе темные глазки опускаются отъ одного пристальнаго взгляда, выраженіе грустное и кроткое милаго мальчика, пришедшаго заложить фамильные часы луковицей... И дичёкъ при этомъ... Сколько ни передавалъ я ему то горчицу, то масло, разговора такъ и не удалось завязать. Только когда я сообщилъ ему, наконецъ, что я старый артистъ, тридцать лѣтъ на сценѣ, служу теперь въ Одеонѣ, юноша осмѣлился и заговорилъ... Пошли мы съ нимъ въ Люксембургскій, стали прогуливаться вокругъ бассейна, и тутъ-то онъ продекламировалъ мнѣ на память свою чудеснѣйшую пьеску. На двадцатомъ. кругѣ онъ уже дочитывалъ послѣдніе стихи. Я себя не помнилъ... расцѣловалъ его противъ лебединаго домика... Но побоялся того, что не черезъ мѣру ли я увлекся. Юноша далъ рукопись, и я ее перечиталъ. Прелесть! Однако, сама ты понимаешь, что же бы могъ я сдѣлать? Поговорить о пьесѣ съ директоромъ Одеона? Мнѣ-то, второму режиссеру! Онъ бы и отвѣтилъ: "Да, да, хорошо", бросилъ бы тетрадку въ столъ и приказалъ бы вывѣсить въ фойе, что оштрафована на двадцать франковъ дурёха Дебора, являющаяся аккуратно на репетиціи лишь въ тѣ дни, когда ея подпоручикъ сидитъ подъ арестомъ... А затѣмъ я и порѣшилъ: "Надо попытать счастья, не удастся ли моему душкѣ поэту взять приступомъ великую сцену?... Лишь бы найти кого, кто бы лѣстницу ему подержалъ"... Тутъ я и подумалъ о тебѣ, моя красавица. Я зналъ, что тебѣ везетъ, слышалъ, что ты знакома съ главноуправляющимъ отдѣломъ изящныхъ искусствъ, со множествомъ самыхъ большихъ "шишекъ"... И хорошо я сдѣлалъ, что пришелъ къ тебѣ,-- такая же ты добрая, какою была въ доброе старое время. Какъ бы я радъ былъ, если бы тебѣ удалось это устроить! Надо правду сказать, полюбилъ я этого мальченку всею душой. Ему столько лѣтъ, сколько было бы моему сыну, котораго я могъ бы имѣть, если бы въ свое время женился или сошелся бы съ женщиной по-настоящему. Но, ты сама знаешь жизнь, все -- тѣмъ, что на первыхъ роляхъ, а на долю комика выпадаютъ только капризы. Вотъ такъ-то я и состарѣлся одинъ-одинёшенекъ, какъ закулисная крыса... Ну, да что тамъ толковать, рукопись я тебѣ передалъ, на ней имя и адресъ автора. Улаживай, какъ знаешь, а будутъ какія-нибудь вѣсти, напиши мнѣ, и я пришлю къ тебѣ моего поэтика. Ему я пока ничего не говорилъ на случай, если дѣло не выгоритъ.

-- А какъ зовутъ твоего любимчика?-- спросила Нелли Ровенъ, задумавшаяся во время разсказа комика и замечтавшаяся о бѣдномъ поэтѣ, неизвѣстномъ и такомъ миломъ.

-- Жанъ Дели... и ручаюсь тебѣ, имя это будетъ знаменитымъ.

-- Завтра же,-- продолжала Нелли,-- я примусь хлопотать за твоего молодого человѣка. Мнѣ какъ разъ предстоитъ ужинать съ двумя или тремя сильными міра сего... И я надѣюсь, старина, что скоро ты получишь хорошія вѣсти. А теперь, извини, мнѣ надо переодѣться,-- я ѣду на обѣдъ.

Она протянула руку старому режиссеру. Онъ поднесъ ее къ губамъ по всѣмъ правиламъ сценическаго искусства и удалился съ самыми радужными надеждами.

IV.

Вдова офицера, умершаго въ Крыму отъ холеры, госпожа Дели выхлопотала себѣ право содержать табачную лавочку въ Бове и самолично въ ней торговала, не имѣя никакихъ иныхъ средствъ къ жизни. Единственный сынъ ея, принятый пансіонеромъ въ мѣстный лицей, учился недурно, хотя былъ мальчикомъ разсѣяннымъ, мечтательнымъ и довольно слабымъ. Девятнадцати лѣтъ онъ лишился матери и, расплатившись за похороны, остался съ сотнею франковъ въ карманѣ. Получилъ онъ ни къ чему непригодный дипломъ баккалавра ès-lettres и, полный смутныхъ надеждъ и радужныхъ мечтаній, перебрался въ Парижъ, гдѣ и нашелъ лишь самый нищенскій заработокъ. Несчастный юноша, въ которомъ горѣло пламя чистыхъ вдохновеній, вынужденъ былъ переписывать счета подрядчиковъ-строителей, перебиваться ничтожными уроками. Поэтъ въ душѣ, съ изящными и утонченными вкусами, онъ носилъ башмаки, купленные по случаю у чинильщика обуви, питался грубою пищей каменщиковъ въ смрадныхъ харчевняхъ. Родныхъ у него не было. Его отецъ, выслужившійся изъ солдатъ, потерялъ изъ вида задолго до своей смерти всѣхъ родственниковъ, крестьянъ дальнихъ мѣстностей. Мать Жана была чьею-то незаконною дочерью, и женившійся на ней по любви офицеръ не иначе могъ вступить въ бракъ съ нею, какъ устроивши какой-то обходъ военныхъ законовъ, требующихъ, какъ извѣстно, приданаго. За время школьной жизни Жанъ Дели подружился съ нѣсколькими товарищами, и большинство его однокашниковъ жило теперь въ Парижѣ. Но всѣ они были изъ состоятельныхъ семей, и поэтъ не поддерживалъ съ ними прежнихъ отношеній, даже сторонился отъ нихъ изъ чувства гордости бѣдняка.

И такъ, въ теченіе трехъ лѣтъ онъ жилъ въ страшномъ одиночествѣ, занимая въ одномъ старомъ домѣ улицы Сенъ-Мишель чуланъ-мансарду, гдѣ лѣтомъ можно было задохнуться отъ жары, а зимою вода замерзала въ кружкѣ. Помѣщеніе было такъ мрачно, что Жанъ Дели заходилъ въ него только выспаться чудеснымъ сномъ молодости. Скука одолѣвала его жестокая. Невыносимо тянулись долгіе часы за перепиской у подрядчиковъ въ обществѣ грязныхъ оборванцевъ, полупьяныхъ писцовъ, и, чтобы заработать три франка, приходилось сидѣть, не разгибаясь, до поздней ночи, строчить и строчить страницу за страницей до ломоты въ спинѣ, до-судорогъ въ пальцахъ. Челюсть можно было вывихнуть отъ скрытой зѣвоты за уроками по два франка въ семьяхъ мелкихъ торговцевъ, приткнувшись гдѣ-нибудь на углу обѣденнаго стола рядомъ съ неряшливымъ мальчишкой, запускающимъ себѣ пальцы въ носъ и обтирающимъ перья о свою косматую голову.

И онъ еще за счастье почиталъ, когда было что переписывать и навертывались уроки. Часы безъ работы,-- увы, слишкомъ многочисленные,-- онъ проводилъ за чтеніемъ въ библіотекѣ Святой Женевьевы или тратилъ на безцѣльныя прогулки по набережнымъ и пригороднымъ бульварамъ, по которымъ онъ медленно бродилъ, задумавшись и ничего не видя, отдаваясь изнуряющимъ мечтамъ.

Отъ такой жалкой, безцвѣтной жизни бѣдняга поэтъ, вѣроятно, огрубѣлъ бы въ концѣ-концовъ. Онъ уже почти ничего не писалъ и ни строки не прибавлялъ къ сборнику коротенькихъ и нѣжныхъ поэмъ, сочиненныхъ, несмотря ни на что, въ наименѣе тяжелые, дни. Вѣдь, молодое вдохновеніе такъ же сильно, какъ весна, засыпающая цвѣтами истоптанныя подгородныя поля, заваленныя устричными раковинами и осколками бутылокъ.

Жанъ Дели начиналъ уже доходить до отчаянія,-- любовь спасла его.

Въ одно изъ воскресеній іюня мѣсяца, теплое и влажное послѣ дождя, молодой человѣкъ бродилъ по Зоологическому саду. Въ воздухѣ парило, отъ взбрызгнутой зелени вѣяло ароматомъ. Изъ звѣринца доносились странные крики птицъ. Замѣшавшись въ народную толпу, Жанъ любовался кистями розовыхъ цвѣтовъ на деревьяхъ Палестины, посаженныхъ Бюффономъ,-- всѣ они теперь погибли,-- и тутъ-то встрѣтилъ ту, которой суждено было стать его подругой.

Перчаточки не первой свѣжести, ботиночки потерты, черненькое платьице,-- въ іюнѣ-то мѣсяцѣ!-- плохенькая соломенная шляпочка, подновленная нѣсколькими васильками... за то какой блескъ, какая прелесть молодости этой блондинки съ причудливымъ каскадомъ ярко-мѣдныхъ волосъ, съ глазами кофейнаго цвѣта, съ румянцемъ весенней зари на щекахъ! Знатокъ женской красоты угадалъ бы подъ бѣднымъ платьицемъ этой стройной дѣвушки скульптурныя формы à la Жанъ Гужонъ. А сантиментальный Жанъ Дели только и видѣлъ что глаза кофейнаго цвѣта, кротко смотрѣвшіе на него.

То была, очевидно, какая-нибудь скромная мастерица, пришедшая сюда скоротать свой воскресный досугъ. Безъ всякаго желанія, какъ бы инстинктивно, молодой человѣкъ пошелъ слѣдомъ за нею въ нѣсколькихъ шагахъ. Она вошла въ звѣринецъ, остановилась передъ зебрами. Остановился и онъ невдалекѣ, и вторично глаза хорошенькой рыжей дѣвушки встрѣтились со взглядомъ красиваго блондина и отвернулись отъ него не такъ уже быстро. И благо простымъ, искреннимъ людямъ, не растягивающимъ своихъ идиллій! Скоро молодые люди стояли почти рядомъ, опершись о баллюстраду у медвѣжьяго рва, робость почти исчезла, въ глазахъ свѣтилась ясность, предвѣстница улыбки. Минуту спустя, у загородки антилопъ, Жанъ Дели, краснѣя и запинаясь, осмѣлился сказать: "Какія прекрасныя животныя... Не правда ли, мадемуазель?"... И они разговорились, пошли рядомъ, близко другъ отъ друга. Передъ дворцомъ обезьянъ они обоюдно сказали свои имена, и черезъ часъ, когда прихотливые изгибы дорожекъ въ десятый разъ привели ихъ къ слону, молодые люди шли подъ руку, вели такую оживленную бесѣду, что не подумали даже угостить булкой африканскаго узника, протягивавшаго къ нимъ свой хоботъ такъ терпѣливо, что вознаградить его за это слѣдовало.

Боюсь я васъ шокировать, прекрасная читательница, мѣняющая по три туалета въ день, если въ руки ваши попадетъ мой разсказъ. Начать съ того, что никогда вы не удостоите замѣтить красивыхъ глазъ молодого человѣка, не принадлежащаго къ вашему обществу и не представленнаго вамъ по всѣмъ правиламъ свѣтскаго обихода. А за тѣмъ, прежде чѣмъ дать ему понять вашу слабость къ нему, вы, несомнѣнно, заставите его пройти черезъ длинный и тяжелый рядъ испытаній. Влюбленному въ васъ пришлось бы встрѣчаться съ вами на множествѣ обѣдовъ, "чашекъ чая" и абонементныхъ вечеровъ въ Оперѣ и во Французской Комедіи. Онъ былъ бы вынужденъ пять или шесть разъ сполна проглотить Фаворитку, сидя въ глубинѣ вашей ложи, прежде чѣмъ въ моментъ знаменитаго дуэта: "Ah! viens! viens! Je cède, éperdu" -- вы соблаговолите бросить ему ободряющій взглядъ. И только послѣ трехъ баловъ и дюжины вальсовъ ваша рука можетъ выразительно отвѣтить на его пожатіе. И не потому это, прекрасная дама, что вы совершенно неприступны, а лишь потому, что вы требуете цѣлаго любовнаго искуса отъ своего обожателя. За вами ухаживать -- почти то же, что пройти академическій курсъ, и маленькіе знаки вашего расположенія пріобрѣтаются такъ же, какъ переходы съ одного курса на другой. Простите ли вы бѣдной дѣвушкѣ, встрѣченной Жаномъ Дели въ Зоологическомъ саду, ея отступленія отъ указанныхъ путей и недостатокъ выдержанности? Я опасаюсь, что вы сочтете ее дѣвушкою, потерявшею стыдъ. На самомъ же дѣлѣ она была только искренна и наивна. Во время этой прогулки по саду подъ руку съ милымъ поэтомъ, говорившимъ очаровательно-нѣжно и смотрѣвшимъ трогательно-грустно, Маріетта,-- такъ звали скромную дѣвушку,-- въ сердцѣ своемъ обрывала лепестки таинственной маргаритки, и послѣдній лепестокъ пришелся на слово "безумно". Жанъ сообщилъ Маріеттѣ, что онъ одинокъ и несчастливъ, и у Маріетты явилось тотчасъ же великодушное желаніе сдѣлаться его подругой и дать ему немножко счастья. Не тревожьтесь, однако, прекрасная читательница, Маріетта не такъ уже скоро поддалась увлекавшимъ ее нѣжности и состраданію. Такая же она была женщина, какъ и вы, такъ же точно, какъ вы, она была стыдлива и даже немного кокетлива. Понадобилось восемь дней и три свиданія вечерами въ мирной улицѣ Кювье на то, чтобы она рѣшилась пойти съ Жаномъ Дели въ его чуланъ улицы Сенъ-Мишель. Но въ эту лѣтнюю ночь, при блескѣ луны, освѣщавшей мансарду, былъ тамъ такой праздникъ слезъ и поцѣлуевъ, какого я только могу пожелать всякой красавицѣ, когда она найдетъ, что обожатель ея претерпѣлъ достаточно и прошелъ съ успѣхомъ весь курсъ любовнаго искуса.

Оставшись десятилѣтнею сиротой, Маріетта воспитывалась,-- не особенно тщательно, какъ Богъ на душу положитъ,-- у родного дяди, посыльнаго на станціи восточной желѣзной дороги, бездѣтнаго вдовца, не молодого, грубоватого, но хорошаго человѣка. Взялъ онъ къ себѣ племянницу изъ жалости, въ минуту добраго порыва, потомъ нашелъ, что много удобнѣе ѣсть не внѣ дома, по кабачкамъ, а имѣть каждый вечеръ у себя горячій супъ, сваренный дѣвочкой, и ложиться въ постель, приготовленную ея же руками. Дѣвочка подросла, была отдана въ ученье, впослѣдствіи стала мастерицей у мадамъ Индіана, извѣстной въ то время модистки. Жалованье она получала небольшое, такъ какъ мастерицей оказалась неважною, и по большей части разносила по домамъ заказы и счета. Старый дядя немогъ наблюдать за ней, и жила она безъ присмотра на полной свободѣ. А тамъ, въ мастерской,-- дрянные грязные разговоры дѣвчонокъ. Въ пятнадцать лѣтъ ее соблазнилъ и скоро бросилъ какой-то мелкій прикащикъ. Съ тѣхъ поръ Маріетта жила безукоризненно, но чувствовала глубокое отвращеніе къ любви. Но нѣжная ласка поэта, деликатнаго и скромнаго, боящагося оскорбить женщину движеніемъ, и словомъ, опьянила ее, привязала къ нему навсегда. И два бѣдныхъ, юныхъ созданія, у которыхъ только и было радости въ жизни, что ихъ поцѣлуи, неизмѣнно боготворили другъ друга. Ничего, кромѣ ея милаго, не было въ мысляхъ Маріетты, шила ли она иголкой, бѣгала ли на посылкахъ по городу, прятала ли голову въ подушку, видѣла ли сладкій сонъ. И юный поэтъ жилъ только въ ожиданіи минуты, когда Маріетта забѣжитъ къ нему съ картонкой въ рукахъ, съ восторгомъ въ сердцѣ и во взорѣ. Подъ вліяніемъ любви, Жанъ принялся опять за работу и тогда-то, въ нѣсколько часовъ сладкаго упоенія, написалъ прелестную идиллію-діалогъ Звѣздная ночь, за которую впослѣдствіи, когда она была поставлена на сценѣ Французскаго театра, онъ удостоился названія парижскаго Ѳеокрита.

Жанъ читалъ иногда свои стихи Маріеттѣ. Она слушала его съ восхищеніемъ, не все понимая, быть можетъ, но въ мистическомъ очарованіи беззавѣтно любящаго сердца. Не чуждый тщеславія,-- недостатка, общаго всѣмъ сочинителямъ стиховъ,-- Жанъ былъ на верху блаженства отъ наивнаго поклоненія своей возлюбленной, и его любовь къ Маріеттѣ становилась отъ того еще сильнѣе. Любилъ онъ, конечно, не такъ страстно, какъ былъ любимъ. Въ музыкѣ этого рода не существуетъ полнаго аккорда. Жанъ былъ добръ, но не безъ той доли эгоизма, которая присуща всѣмъ людямъ, въ дѣйствительности отдающимся искусству. Тѣмъ не менѣе, онъ не могъ безъ умиленія, а также безъ нѣкотораго внутренно и лестно щекочущаго самодовольства, смотрѣть на простосердечную свою подругу, отдавшуюся ему настолько полно, кинувшуюся въ его объятія, какъ люди бросаются въ пропасть. Ему немыслимою представлялась жизнь безъ Маріетты. Другихъ женщинъ для него не существовало и, по натурѣ своей справедливый и чуждый неблагодарности, онъ во всѣхъ мечтахъ своихъ объ успѣхахъ и счастье, дѣлалъ непремѣнною соучастницей ту, которая облегчала и скрашивала его настоящее горькое положеніе.

Такъ-то въ продолженіе нѣсколькихъ лѣтъ Жанъ и Маріетта, видавшіеся настолько часто, насколько это было можно, мысленно -- неразлучные всегда, любили другъ друга, какъ только способны любить бѣдняки, не имѣющіе ни иныхъ радостей, ни иныхъ развлеченій. Робкій отъ природы и совершенно лишенный иниціативы, молодой человѣкъ жилъ со дня на день, писалъ немножко, ничего не предпринимая, чтобы выбиться изъ своей темной доли, когда случай свелъ его въ кабачкѣ, гдѣ онъ обѣдалъ, съ старикомъ Сенъ-Фирменомъ. Жанъ Дели совсѣмъ не думалъ о сценѣ, когда писалъ Звѣздную ночь, и восторгъ актера удивилъ его. Рукопись онъ передалъ своему недавнему знакомцу безъ особенной надежды на успѣхъ. Что могъ сдѣлать несчастный второй режиссеръ Одеона? А потому радость поэта далеко не была настолько сильною, какъ его изумленіе, когда, двѣ недѣли спустя, онъ получилъ отъ управляющаго театромъ Французской Комедіи очень любезное письмо, полное похвалъ его пьесѣ и приглашавшее его неотложно придти для личныхъ переговоровъ.

Въ тотъ же вечеръ, когда Сенъ-Фирменъ принесъ рукопись поэта, Нелли Робенъ прочла ее, лежа въ постели. Красавица не густо смыслила въ литературѣ. Подобно многимъ актрисамъ, она заучивала свои роли выписанными отдѣльно, совсѣмъ не зная пьесы, и въ цѣломъ разбиралась кое-какъ уже на репетиціяхъ, по указаніямъ автора и главнаго режиссера. Но къ стихамъ, къ риѳмованнымъ фразамъ, говорящимъ о любви, она относилась съ инстинктивнымъ уваженіемъ мелкихъ обитательницъ предмѣстья, слѣдящихъ по грошевой тетрадкѣ за словами романса, который поетъ хриплымъ голосомъ шарманщикъ, вертя рукоятку своего органа. Звучные стихи поэмы Жана Дели были восхитительны. Они растрогали Нелли и показались ей далеко превосходящими куплеты Мону и Лоизы Пюже, которые она напѣвала въ дѣтствѣ, бѣгая по тротуарамъ Бельвиля. Она заснула, думая о юномъ поэтѣ, написавшемъ разнѣжившіе ея душу стихи и вынужденномъ обѣдать съ кучерами.

Нелли жила тогда съ герцогомъ Эйлау, сыномъ славнаго маршала, бывшаго маленькаго барабанщика, выбивавшаго "наступленіе" на Аркольскомъ мосту рядомъ съ Бонапартомъ. Герцогъ былъ красивый мужчина, немного истрепанный, съ важными манерами, съ умомъ крайне ограниченнымъ, и вторая имперія смогла дотянуть его только до камергерства. На ужинъ, который герцогъ давалъ въ одномъ изъ модныхъ ресторановъ нѣсколькимъ господамъ, близкимъ къ Тюльери, Нелли явилась съ рукописью Жана Дели. Вечеръ не блисталъ весельемъ, собрались все люди съ сѣдыми головами и порядочно надутые, но рядомъ съ актрисой сидѣлъ г. Кадюкъ, личный секретарь и интимный другъ императора. Это былъ очень милый старикъ, большой знатокъ литературы, человѣкъ всесильный въ театрахъ. Нелли взяла съ него слово въ томъ, что онъ прочтетъ Звѣздную ночь, и черезъ недѣлю получила карточку г. Кадюка, на которой было написано: "Прочелъ и очарованъ. Везу во Французскую Комедію".

Нелли, восхищенная удачей, тотчасъ же написала Сенъ-Фирмену. А бѣдняга старый комикъ и прочесть уже не могъ ея письма, доставленнаго къ нему въ больницу, гдѣ онъ уже три дня лежалъ между жизнью и смертью. А такъ какъ, на случай неудачи, поэту онъ не сказалъ о томъ, что передалъ рукопись актрисѣ, то никакого отвѣта она не получила и въ началѣ была даже обижена молчаніемъ Сенъ-Фирмена и взятаго имъ подъ свое покровительство поэта. Потомъ, увлеченная обычною веселою жизнью, она обо всемъ забыла.

А тѣмъ временемъ, по прихоти судьбы, счастье разомъ вознаградило Жана Дели за все, что ему пришлось выстрадать. Не прошло двухъ недѣль съ того дня, когда онъ отдалъ рукопись Сенъ-Фирмену, какъ раннимъ утромъ, лежа еще въ постели, онъ получилъ записку директора Французской Комедіи. Маріетта не зашла къ нему въ этотъ день, и къ безумной радости поэта примѣшалась первая капля горечи отъ того, что не могъ онъ тотчасъ подѣлиться доброю вѣстью съ милою подругой. А затѣмъ въ этотъ день не допускались посѣтители въ больницу, гдѣ, впрочемъ, старикъ Сенъ-Фирменъ, лежавшій въ безпамятствѣ и въ бреду, не въ состояніи былъ бы принять восторженную благодарность своего молодого друга.

Съ сильно бьющимся сердцемъ, десять разъ перечитавши диковинную записку, Жанъ Дели одѣлся, какъ только могъ приличнѣе, чтобы идти въ театръ Французской Комедіи. Къ счастью, у него былъ чистенькій сюртучокъ и хорошенькій галстукъ, подарокъ Маріетты. Молодой человѣкъ вышелъ на улицу, и празднично нарядными показались ему грязные дома, привѣтливыми -- лица прохожихъ, красивыми -- сѣрыя и мрачныя ноябрьскія облака. Въ тетрадкѣ мальчугана, съ которымъ онъ репетировалъ уроки, отуманенный счастьемъ поэтъ пропустилъ страшный варваризмъ "Romanibus", за что несчастнаго школьника до конца года учитель допекалъ жестокими насмѣшками. Въ кабачкѣ, сидя за столомъ съ кучерами, Жанъ чувствовалъ себя такъ, будто трапезуетъ съ богами Олимпа, вкушаетъ амброзію и пьетъ нектаръ, хотя въ дѣйствительности ѣлъ онъ винегретъ съ прогорклымъ масломъ и пилъ фіолетовое вино. Въ дальнѣйшій путь онъ отправился бодрымъ шагомъ счастливаго человѣка.

Но передъ знаменитымъ "Домомъ Мольера" восторженное настроеніе вдругъ куда-то исчезло, смѣнилось большою робостью. На лѣстницѣ блестящіе портреты и важные бюсты знаменитыхъ артистовъ, казалось, смотрѣли на него, какъ на сущее ничтожество. Дежурный, которому онъ передалъ свою карточку, окинулъ его такимъ презрительнымъ взглядомъ, что Жану пришло въ голову, ужь не во снѣ ли онъ видѣлъ записку, приглашавшую его придти въ эти чертоги, полные высокомѣрія.

Поэтъ нѣсколько оправился, однако, когда директоръ встрѣтилъ его привѣтливыми словами. Пьеса будетъ въ самомъ непродолжительномъ времени, въ теченіе двухъ, самое большее -- трехъ мѣсяцевъ, прочтена въ комитетѣ, принята и поставлена. Г. Кадюкъ оказалъ огромное одолженіе императорскимъ артистамъ, разыскавши такую прелестную вещицу. Молодой человѣкъ узналъ, къ величайшему своему изумленію, что покровительствуетъ ему г. Кадюкъ. На выраженія благодарности управляющій театромъ отвѣтилъ:

-- Не меня благодарите, устроилъ это г. Кадюкъ, и вамъ надо къ нему зайти. Всѣмъ вы обязаны его тонкому, изящному вкусу... Онъ живетъ въ двухъ шагахъ отсюда, въ улицѣ Риволи...

Жанъ прямо къ нему и направился. Въ свѣтлой, прекрасной библіотекѣ, выходящей двумя большими окнами въ Тюльерійскій садъ, его принялъ необыкновенно любезный старикъ, съ тонкимъ, умнымъ лицомъ подъ шапкой совершенно бѣлыхъ волосъ, съ очаровательною манерой настоящаго придворнаго.

-- Вы ничѣмъ мнѣ не обязаны, милый юноша. Наоборотъ, мнѣ пріятно будетъ гордиться тѣмъ, что я дамъ публикѣ возможность испытать то наслажденіе, какое доставило мнѣ чтеніе вашихъ прелестныхъ стиховъ... Къ тому же, и получилъ я ихъ изъ рукъ красавицы. Вашу рукопись мнѣ передала Нелли Робенъ изъ Водевиля. Она говорила, что получила ее отъ какого-то стараго актера, вашего знакомаго...

И, видя недоумѣніе молодого человѣка, хозяинъ прибавилъ:

-- Вы не знали этого?... Такіе рикошеты не рѣдкость въ парижской жизни, про которую говорятъ много дурного и въ которой, что бы тамъ ни говорили, выдающемуся человѣку приходится не долго прозябать въ неизвѣстности... Несите же выраженія вашей признательности къ ногамъ мадемуазель Робенъ. Она играетъ сегодня, отправляйтесь къ ней въ уборную... И я увѣренъ,-- закончилъ милый старикъ съ легкою, игривою усмѣшкой,-- что авторъ понравится ей не менѣе произведенія...

Нелли Робенъ!... Жанъ Дели поминутно повторялъ это имя, бродя по Парижу. Онъ порою встрѣчалъ имя актрисы въ газетахъ обставленнымъ такими фразами, которыя говорятъ о роскоши, объ удовольствіяхъ, о веселой жизни полусвѣта. У торговцевъ фотографіями онъ видалъ портреты великолѣпной красавицы. И такъ, онъ обязанъ Нелли Робенъ за такую услугу! Само собою разумѣется, что поэтъ ничуть не раздѣлялъ предубѣжденія, въ сущности, далеко не искренняго и ханжескаго, людей степенныхъ противъ счастливыхъ жрицъ любви. Куртизанка она! А большинство женщинъ ей завидуетъ, въ семьяхъ ея боятся, а едва ли въ душѣ можно презирать тѣхъ, кого боятся и кому завидуютъ. Что же касается мужчины, который любитъ, то ему представляется вполнѣ естественнымъ наряжать любимую женщину, безразлично, являлся онъ съ нею или нѣтъ къ меру въ трехцвѣтномъ шелковомъ шарфѣ и къ священнику въ блестящей ризѣ. А! еслибъ онъ, Жанъ Дели, былъ богатъ, съ какимъ бы наслажденіемъ далъ онъ сейчасъ же своей милой Маріеттѣ щегольскія платья и брилліанты!... Торгующая собою дѣвушка! Продажная женщина! Какими безсмысленными казались Жану эти оскорбительныя слова,-- и въ этомъ онъ былъ отчасти правъ. Онъ уже чувствовалъ странное волненіе при мысли объ этой красавицѣ, артисткѣ, все-таки, какова бы она ни была, капризъ которой, навѣрное, выведетъ его изъ нужды и изъ неизвѣстности. И къ тому же, какой поэтъ, попавши въ судьи, не оправдаетъ худшаго изъ негодяевъ, если угадаетъ въ немъ своего поклонника?

"Завтра, когда я разскажу Маріеттѣ приключенія, она станетъ тоже обожать Нелли Робенъ",-- такъ раздумывалъ онъ, но его тотчасъ же охватило сомнѣніе: -- "А кто знаетъ? Пожалуй, Маріеттѣ будетъ непріятно, что такое счастье достается мнѣ отъ другой женщины... Ну, да я ей разъясню..."

И онъ, однако, шагалъ по Елисейскимъ Полямъ, куда забрелъ безсознательно, уже забывши о своей скромной подругѣ, не думая ни о чемъ, кромѣ очаровательной благодѣтельницы. Какъ долго приходится ждать свиданія съ нею! Она приметъ его въ своей уборной. Онъ войдетъ въ таинственный міръ кулисъ, представляющійся такимъ наивнымъ несмышленочкомъ, какъ Жанъ, какими-то катакомбами сладострастія, полными нѣги и любви. Какъ явится онъ къ Нелли? Онъ такъ мало былъ увѣренъ въ себѣ, что дрожалъ отъ страха показаться неловкимъ, смѣшнымъ. Съумѣетъ ли онъ попасть въ надлежащій тонъ, нѣжно и трогательно высказать ей свою благодарность? И, разумѣется, тогда она протянетъ ему свою чудную, ароматную ручку...

Замечтавшійся поэтъ признательностью объяснялъ чувство, волновавшее его сердце.

Въ этотъ вечеръ Нелли пріѣхала въ театръ въ самомъ дурномъ расположеніи духа. Не однѣми сладостями полна жизнь красивыхъ созданій, которыми щеголяютъ болваны съ толстыми карманами, какъ гарденіей въ бутоньеркѣ. Герцогъ Эйлау,-- пятидесяти четырехъ лѣтъ, величественный, какъ лошадь похоронныхъ дрогъ,-- удручалъ свою любовницу съ четырехъ часовъ до шести невыносимою партіей китайскаго безига и выраженіями камергерскаго негодованія по поводу генеалогической ошибки, найденной имъ въ Готскомъ альманахѣ. Въ уборной Нелли до того неистовствовала, что едва не прибила свою одѣвальницу. Но, по натурѣ, неспособная злиться долго, она въ корсетѣ и въ открытомъ пеньюарѣ усѣлась къ туалету и начала "дѣлать себѣ лицо", когда служитель доложилъ ей, что какой-то г. Жанъ Дели ждетъ у швейцара и проситъ позволенія войти на минуту.

-- Жанъ Дели?... Кто такой Жанъ Дели? А, да, поэтикъ, пріятель Сенъ-Фирмена... Нельзя сказать, чтобы особенно онъ поторопился придти меня благодарить!... Ну, да все равно, ведите его.

Но добродушная женщина уже простила ему запоздалый визитъ, думала лишь о томъ, чтобы быть полюбезнѣе, поласковѣе принять молодого человѣка, забитаго бѣдностью и одареннаго такимъ крупнымъ талантомъ. Когда же онъ появился на порогѣ, совсѣмъ блѣдный отъ волненія, она встала, не запахивая своего пеньюара, двинулась ему на встрѣчу, протянула обѣ руки и проговорила:

-- Да идите, дайте поздравить васъ съ такимъ блестящимъ началомъ... Ваша пьеса -- прелесть, и я надѣюсь, что поставятъ ее очень скоро... Идите, покажитесь, каковъ вы...

Она взяла его за руку, усадила рядомъ съ собою на маленькій диванчикъ и смотрѣла на юнаго гостя въ то время, какъ онъ извинялся, едва лепеталъ что-то о своей благодарности, совсѣмъ растерянный, опьяненный милымъ пріемомъ, ароматомъ уборной, пожатіемъ горячихъ рукъ, близостью пышно разцвѣтшей женщины.

Нелли было тридцать лѣтъ, и переиспытать она успѣла въ своей жизни очень многое. Но тутъ ее внезапно охватило совершенно новое чувство,-- точно магнитный токъ, сладостный и болѣзненный, разслаблялъ ее и въ жаръ бросалъ, кружилъ ей голову и жегъ ей грудь. И заодно съ физическимъ волненіемъ подступала къ сердцу неизъяснимо-чудная нѣжность. И хорошо ей, и страшно... Въ первый разъ въ жизни она любила.

Она сознавала, что утратила всякую власть надъ собой, что куда-то уноситъ ее неопреодолимая сила, могучая, какъ инстинктъ. Моментально превратившись въ простую дѣвушку изъ народа, какою она была прежде, Нелли припомнила подругъ своей юности, влюбленныхъ дѣвочекъ предмѣстья, которымъ скажетъ, бывало, грубый возлюбленный: "иди",-- и онѣ покорно слѣдуютъ за нимъ. Если бы въ эту минуту сидящій рядомъ съ нею молодой человѣкъ посмотрѣлъ на нее пристально, она упала бы на его плечо, залилась бы слезами. А робкій юноша не смѣлъ и глазъ поднять. Онъ казался ей такимъ чистымъ, такимъ недоступнымъ для нея, что и она смущалась, и когда конфузливая улыбка открывала изъ-подъ золотистыхъ усиковъ рядъ бѣлыхъ зубовъ и свѣжія губы, Нелли сокрушалась отчаяніемъ, считая себя недостойною такого поцѣлуя,-- такъ бываетъ человѣку неловко сорвать розу грязною рукой.

Что говорили они? Самыя заурядныя фразы; она пыталась, насколько могла, быть любезною, повторяла одни и тѣ же слова, разспрашивала о его жизни, очень сочувственно и очень неловко. Онъ въ отвѣтъ бормоталъ что-то. Какимъ ни былъ новичкомъ поэтъ, онъ про себя дивился смущенію актрисы, не умѣя разгадать его причины. Ему душно становилось въ атмосферѣ уборной. Не зная, что говорить, опасаясь быть въ тягость, онъ всталъ, чтобы проститься. Черные глаза, глубокіе глаза Нелли затуманились.

-- Вы зайдете ко мнѣ еще, да, зайдете?-- въ ея голосѣ почти слышалась мольба.

-- Съ удовольствіемъ,-- отвѣтилъ онъ.-- Когда позволите?

-- Сюда, въ уборную, въ этотъ же часъ... Я всегда одна.

Онъ поклонился, она протянула ему руку, на этотъ разъ холодную, какъ ледъ. Когда онъ былъ уже на улицѣ и ночной вѣтеръ освѣжилъ его голову, ему припомнилось, будто рука Нелли дрожала.

"Какъ она хороша!-- думалъ онъ, возвращаясь въ свой чуланъ подъ крышей.-- Нѣтъ, Маріеттѣ я скажу, что Сенъ-Фирменъ лично передалъ мою рукопись г-ну Кадюку... Если Маріетта узнаетъ, что мнѣ покровительствуетъ такая дивная женщина, я увѣренъ теперь, что она станетъ ревновать и мучиться... Много лучше будетъ все это скрыть отъ бѣдной дѣвочки".

VI.

Поэтъ солгалъ своей подругѣ, и радость Маріетты тому, что Звѣздная ночь пойдетъ на сценѣ, вскорѣ была отравлена большою тревогой. Дѣвушкѣ стало казаться, будто ея возлюбленный охладѣваетъ къ ней. Еще недавно, когда она приходила къ Жану, онъ нетерпѣливо ждалъ ее, встрѣчалъ на порогѣ, прежде чѣмъ она успѣвала пройти послѣднюю лѣстницу, радостно улыбался и какъ обнималъ, какъ цѣловалъ! Чутьемъ своимъ она знала тогда, что, вмѣстѣ ли они были, врознь ли, онъ одинаково любилъ ее. Совсѣмъ не такимъ былъ онъ теперь. Такъ же былъ онъ милъ и добръ -- да, но уже не такъ нѣженъ, чѣмъ-то озабоченъ. Она не сердилась на него. Разумѣется, не могъ онъ, попрежнему, весь отдаваться своей любви, когда его волнуютъ надежды и честолюбіе художника съ приближеніемъ рѣшительной для него минуты. Тѣмъ не менѣе, она тревожилась за него и пугливо спрашивала:

-- О чемъ ты задумался?

Отвѣтъ получался успокоительный:

-- Сама же ты знаешь... О моей пьесѣ, о чтеніи ея въ комитетѣ... Вѣдь, черезъ двѣ недѣли...

Но онъ и тутъ лгалъ. Въ то время, какъ Маріетта ласкалась къ нему, въ глаза заглядывала и цѣловала, онъ думалъ о Нелли, о роскошномъ цвѣткѣ, ароматъ котораго онъ вдыхалъ такъ недолго, о красавицѣ, которая готова была отдаться ему,-- въ этомъ онъ былъ увѣренъ теперь,-- и образъ которой не давалъ ему покоя.

Почему же, однако, въ продолженіе десяти дней онъ не пошелъ вторично въ театръ Водевиля? Несомнѣнно, изъ-за Маріетты. Такъ нехорошо имѣть тайну отъ нея. Онъ простить себѣ не могъ даже мечты о невѣрности. Она страстно любитъ его! Да, вѣдь, и онъ же ее любитъ... Что бы ни случилось, всегда она останется его подругой, его избранницей, никто не займетъ ея мѣста, не вытѣснитъ изъ глубины его сердца. И онъ смотрѣлъ, убаюканный счастьемъ, привалившись къ ея плечу, на эту наивную головку, на ея рыжіе волосы, въ безпорядкѣ разсыпавшіеся потокомъ мѣди по худенькой спинѣ, по дѣтской почти груди, и любовался милыми глазами кофейнаго цвѣта, заглядывавшими на него такъ довѣрчиво и кротко.

"Нѣтъ, безчестно было бы съ моей стороны...-- думалъ онъ въ такія минуты.-- Не стану я искать случая видѣть эту Нелли Робенъ".

Но онъ увидалъ ее, не воображая даже искать.

Произошло это на кладбищѣ Пер-Лашез передъ зіяющею ямой общей могилы, куда только что опустили гробъ Сенъ-Фирмена, умершаго въ больницѣ. Очень огорченный утратой своего скромнаго и восторженнаго друга, Жанъ Дели, пьеса котораго наканунѣ была одобрена комитетомъ, слушалъ послѣднія "De profundis". Шелъ мелкій, холодный дождь, и очень немногіе изъ товарищей стараго режиссера собрались проводить его до могилы. Тутъ было всего три или четыре актера изъ Одеона и десятокъ стариковъ съ бритыми, морщинистыми лицами, игравшихъ когда-то съ Сенъ-Фирменомъ на мелкихъ театрикахъ предмѣстій.

Когда уже кропили святою водой, явилась дама въ дорогой шубѣ и съ цвѣтами въ рукахъ. Жанъ узналъ Нелли Робенъ. Добрая женщина пришла сказать послѣднее прости старому свидѣтелю ея бывшей бѣдности. Она быстро подошла къ могилѣ, перекрестилась, склонила голову, шепча короткую молитву, потомъ передала могильщику цвѣты и вѣнки, сунула монету ему въ руку и, оглянувшись, увидала раскланивающагося Жана.

И какой взглядъ сверкнулъ изъ-за приличествующей обстоятельствамъ черной вуали! Нѣжный и грустный, въ одно и то же время. Двѣ недѣли актриса ни о чемъ не могла думать, кромѣ молодого поэта. Каждый вечеръ она ждала его въ своей уборной. Въ выразительныхъ глазахъ Нелли сверкнулъ нѣмой укоръ на одну секунду и мгновенно смѣнился выраженіемъ радости всепрощающей. Молодой человѣкъ покраснѣлъ, его сердце билось такъ сильно, что онъ поднесъ къ нему руку.

Они стояли на грязной дорожкѣ кладбища, подъ ненастнымъ и мрачнымъ декабрьскимъ небомъ, на краю ямы, въ которую сваливаютъ бѣдняковъ... Да, правда: любовь сильнѣе смерти!

Тѣмъ не менѣе, подходя къ Жану, актриса сдѣлала огорченную мину.

-- Бѣдняга Сенъ-Фирменъ,-- заговорила она.-- Мы оба очень любили его, не такъ ли?

И обоими былъ уже забытъ Сенъ-Фирменъ, и незлобивая тѣнь его, навѣрное, улыбалась имъ съ обычною актерскою снисходительностью къ увлеченіямъ ближнихъ.

Жанъ и Нелли отошли отъ общей могилы и вмѣстѣ направились къ воротамъ по круговой аллеѣ подъ унылыми безлистыми деревьями.

-- Почему вы не приходили ко мнѣ?-- спросила она тихо.

-- Не смѣлъ...-- прошепталъ онъ въ отвѣтъ.

Они шли рядомъ и оба молчали. У воротъ кладбища актрису ждала ея карета.

-- Я подвезу васъ... Хотите, мосьё Дели?-- проговорила красавица.

Едва очутившись въ каретѣ, изящно обитой, точно коробочка, загроможденной ароматною шубой, Жанъ потерялъ голову. Нелли подкараулила страстное выраженіе глазъ молодого человѣка и опустила голову на его плечо.

-- Развѣ же ты не видишь, что я люблю тебя?-- нѣжнымъ вздохомъ сорвалось съ ея губъ.

Сколько поцѣлуевъ было обмѣнено, когда карета остановилась передъ квартирой артистки? Нелли выпрыгнула изъ экипажа, пробѣжала крыльцо своего маленькаго отеля, увлекая за собою Жана Дели. Она похищала его, не хотѣла отпустить отъ себя.

Въ прихожей ихъ остановила горничная:

-- Герцогъ уже двадцать минутъ здѣсь, -- сказала она, -- ждетъ въ будуарѣ, пасьянсъ раскладываетъ...

Герцогъ! Про него-то она и забыла! Это обычный часъ его безпощадной партіи въ безигъ.

Кивкомъ головы она удалила горничную, потомъ положила обѣ руки на плечи Жана, вдругъ гордо выпрямившагося, и, не помня себя, задыхаясь отъ любви, проговорила:

-- О! Не будь злымъ, прости меня!-- умоляла она.-- Завтра ты будешь здѣсь господиномъ, если хочешь... Обѣщай придти сегодня ко мнѣ въ уборную...

Любовникъ чужой содержанки! Фу-у!... Чувство чести было у молодого поэта, а также и огромное самолюбіе. Онъ высвободился изъ ея рукъ, поклонился и вышелъ, не сказавши ни слова.

-- Нѣтъ, слуга покорный!-- говорилъ онъ почти вслухъ, шагая по улицамъ, униженный, отрезвленный и взбѣшенный.-- Нѣтъ, не пойду я сегодня въ уборную, ни сегодня и никогда... Хороша она, какъ день, и теперь еще жгутъ меня ея поцѣлуи. Только не изъ тѣхъ я любовниковъ, которыхъ прячутъ по шкафамъ, и подлыхъ раздѣловъ я не допускаю... Она говоритъ: быть господиномъ завтра, если хочу? Быть господиномъ среди этой роскоши, полученной ею отъ другого, отъ другихъ... когда у меня въ карманѣ не хватитъ денегъ на покупку ей букета розъ?... За кого же она меня принимаетъ?... Да и я-то безумецъ, сумасшедшій, неблагодарный!... А Маріетта?

И онъ попытался настроить себя на восторженный ладъ воспоминаніемъ о Маріеттѣ. Развѣ же онъ думалъ ее бросить? Никогда въ жизни. Вся вина его въ томъ, что онъ готовъ былъ измѣнить ей. Но это такъ мимолетно было, что не разлюбилъ же онъ отъ того свою нѣжную подругу... А, все-таки... И Жанъ самъ удивился спокойствію своего сердца при мысли о любимой дѣвушкѣ, которой, въ сущности, онъ измѣнилъ уже мысленно. Невольно промелькнуло сравненіе двухъ женщинъ, и кровь опять ударила ему въ голову. На его губахъ горѣли поцѣлуи влюбленной куртизанки. Что же это, однако, за чрезмѣрная совѣстливость?... Не ясно ли, что все это мимолетный капризъ красавицы? Почему бы имъ и не воспользоваться? Только, прежде всего, надо быть правдивымъ. Она должна знать, что онъ не свободенъ, и самъ онъ скажетъ это сегодня же вечеромъ...

Въ восемь часовъ онъ вошелъ въ уборную Нелли.

Ласки безумныя... Она стояла передъ нимъ на колѣняхъ, цѣловала его руки.

-- Скажи только слово,-- повторяла она,-- и я вышвырну герцога вонъ, буду тебѣ принадлежать, одному тебѣ!...

Поэтъ выдержалъ характеръ и сказалъ про Маріетту.

Нелли выпрямилась, вздрогнула всѣмъ тѣломъ.

-- Ты любишь другую?

Тогда Жанъ сдѣлалъ низость, началъ объяснять. Да, правда, но эта дѣвушка пожалѣла его, когда онъ былъ совсѣмъ одинокъ, несчастливъ. Онъ любилъ ее изъ благодарности, чувствуетъ къ ней не болѣе, какъ дружбу,-- Увы, то была уже правда.-- Это не должно удивлять Нелли. Развѣ сама-то она?...

-- Мой любовникъ!-- воскликнула актриса.-- Я прогоняю его... Брось и ты свою любовницу.

Такая логика привела въ ужасъ Жана Дели. Онъ искренно, хотя и необыкновенно глупо, принялся отстаивать несчастную дѣвушку передъ ея соперницей. Не можетъ онъ такъ вдругъ, такъ грубо бросить Маріетту. Это привело бы ее въ страшное отчаяніе. Онъ выпрашивалъ отсрочки, чтобы подготовить ее къ разлукѣ, не то она способна на все на свѣтѣ. Такъ сильно она любитъ его...

Во мнѣніи кокетки Жанъ безповоротно погибъ бы за такую необычайную неловкость. Но Нелли была на самомъ дѣлѣ влюблена, и сердце у нея было доброе. Она опустила голову и прошептала:

-- Правда, дѣвочка обожаетъ тебя, навѣрное...

Тогда поэтъ подосадовалъ на себя въ душѣ за свою наивность. Онъ охватилъ рукой талію Нелли, заговорилъ нѣжно, пылко, наклоняясь къ самому ея уху:

-- Что намъ за дѣло до твоего герцога? Что за дѣло до Маріетты? Не можемъ мы развѣ любить другъ друга, несмотря ни на что?...

Но онъ почувствовалъ, что красавица стала вдругъ холодна и неподвижна въ его объятіяхъ. Она отвернула лицо.

-- Нелли, что съ тобой?-- спросилъ онъ тревожно.

И, пытаясь поцѣловать ее, онъ увидалъ слезы на ея глазахъ.

Жанъ подумалъ, что оскорбилъ ее, сталъ умолять о прощеніи. А она схватила опять его руки, покрывала ихъ поцѣлуями, облила настоящимъ дождемъ слезъ, говорила о своей любви. Нѣтъ, она ни за что не сердится на него. Напротивъ, она должна умолять простить ее, несчастную женщину, не заслуживающую ничего лучшаго и осмѣлившуюся мечтать объ этомъ лучшемъ, о болѣе чистомъ, о его любви. И на самомъ дѣлѣ она поддалась мечтѣ объ очищеніи любовью, какъ это дѣлаютъ всѣ, ей подобныя, хотя разъ въ жизни. То было безуміе, теперь она понимаетъ это. Къ тому же, онъ и не свободенъ.

-- Ты меня обманываешь или лжешь самъ себѣ,-- рыдала она,-- когда увѣряешь, будто ты разлюбилъ свою Маріетту... Она была твоею первою и твоею единственною подругой, утѣшала тебя во дни несчастія... Да, я завидую ей, этой счастливицѣ. И знаешь ли? Я такъ люблю тебя, что начинаю любить и ее за то, что хороша она была къ тебѣ, и не хочу я отнимать тебя у нея...Послушайте, другъ мой,-- продолжала она, немного успокоиваясь и переставая говорить ему "ты", охваченная внезапною стыдливостью,-- Богъ свидѣтель тому, что я бросилась бы въ огонь, если бы это могло принести вамъ хотя немного счастья, ради успѣха вашей пьесы, напримѣръ... Но не буду я настолько слаба, чтобы уступить вамъ, зная, что вы любите другую, а на мою долю выпадаетъ только вашъ капризъ, и въ вашихъ объятіяхъ была бы только женщина, доведенная до отчаянія, которая проплакала бы всю ночь. Слишкомъ дурное осталось бы у васъ впечатлѣніе обо мнѣ... Послушайтесь меня, разстанемся, не будемъ видаться больше. Такъ лучше будетъ для васъ и для меня... И постараемся забыть другъ друга...

Увлеченный ея неподдѣльнымъ горемъ, поэтъ бросился къ ногамъ Нелли, умолялъ, клялся въ любви и самъ вѣрилъ тому, въ чемъ клялся. Она осталась непоколебимой, имѣла даже силу не допустить ни одного поцѣлуя, отрицательно качала головой на всѣ его клятвы. Когда же онъ ушелъ, почти прогнанный ею, она могла надѣяться или бояться, что онъ уже никогда не вернется.

VII.

Онъ пришелъ на слѣдующій же день и сталъ являться каждый вечеръ, и она принимала его, была съ нимъ ласкова и нѣжна, но отъ своего рѣшенія не отступала и не давала ему ни малѣйшей надежды, что можетъ когда-нибудь отступить. И какъ это часто бываетъ въ любовныхъ исторіяхъ, всѣ оказывались несчастными.

Всѣ, и Нелли прежде всѣхъ. Она вполнѣ убѣдилась, что поэтъ безъ ума отъ нея и готовъ бросить Маріетту. Что касается ея собственной связи, то ее порвать ничего не стоило. И тогда можно было бы премило зажить влюбленною беззаботною парочкой. Но актрисѣ не чуждо было своего рода великодушіе, не могла она помириться съ тѣмъ, чтобъ ея счастье повлекло за собою несчастье другой женщины, явилось бы результатомъ жестокаго поступка. Во всякомъ случаѣ, она ни за что не хотѣла сама требовать этого, никогда не сказала бы Жану: "Разстанься съ своею Маріеттой",-- но еслибъ онъ пришелъ и сказалъ:-- "Я съ нею разстался",-- Нелли бросилась бы ему на шею. А онъ этого не говорилъ, и красавицу томило очень горькое сомнѣніе, не есть ли вся его любовь лишь грубое желаніе и мимолетная прихоть.

Не менѣе жалка была и Маріетта. Съ каждымъ днемъ Жанъ Дели становился все равнодушнѣе, все мрачнѣе. Когда она жаловалась на это, онъ объяснялъ перемѣну настроенія своими хлопотами, такъ какъ долженъ былъ ходить каждый день во Французскій театръ, слѣдить за постановкою своей пьесы. Но простую дѣвушку нельзя было обмануть этимъ, чуткій женскій инстинктъ говорилъ, что онъ любитъ ее меньше, чѣмъ прежде. Каждую минуту ее пугали то рѣзкое слово, то нетерпѣливое движеніе любимаго человѣка, и бѣдная дѣвочка жила въ вѣчной тревогѣ, предчувствовала надвигавшуюся бѣду.

Жанъ тоже страдалъ. Постоянно испытывая у Нелли мученія Тантала, онъ возвращался домой раздраженнымъ и, при видѣ Маріетты, чувствовалъ страшное утомленіе и жалость. Ибо, хотя и не рѣшившись еще окончательно, онъ думалъ о разрывѣ съ нею и напередъ приходилъ въ ужасъ отъ нечестности такого поступка и отъ своей неблагодарности.

Такимъ-то образомъ несчастны были всѣ. Да, всѣ, не исключая и бѣдняги герцога, аристократическая и скучнѣйшая особа котораго пріобрѣла особую способность раздражать въ высшей степени нервы Нелли Робенъ. Онъ окончательно терялся передъ своенравными вспышками актрисы и никакъ не могъ объяснить себѣ безчисленныхъ ошибокъ, которыя она съ нѣкоторыхъ поръ дѣлала, играя съ нимъ въ китайскій безигъ.

Злосчастный герцогъ сталъ первою жертвой такого положенія. Изъ-за пустяка, изъ-за спора за картами,-- отставка, чистая. А, кажется, совсѣмъ уже не требователенъ былъ этотъ герцогъ, за исключеніемъ, развѣ, его обычной партіи отъ четырехъ до шести часовъ. Онъ смирнехонько удалился, и съ нимъ исчезли тысячефранковые билеты цѣлыми пачками. И съ Богомъ! О деньгахъ Нелли не думала,-- она любила.

Ничуть не сокращая расходовъ, она продавала свои цѣнныя вещи одну за другою и жила со дня на день съ беззаботностью кокотокъ.

Наконецъ, Звѣздная ночь была сыграна во Французскомъ театрѣ. Колоссальный успѣхъ не забытъ и теперь. Публика первыхъ представленій, всѣ старые, изжившіеся парижане плакали отъ умиленія. Пьеса освѣжила ихъ, подбодрила. Эта чистая идиллія была для нихъ чашкою молока, выпить которую ѣдутъ на разсвѣтѣ въ предмѣстья люди, ужинавшіе въ ночныхъ ресторанахъ. На слѣдующій день, послѣ представленія, имя Жана Дели, прославляемое всѣми газетами, разнеслось по Франціи и по Европѣ. Едва онъ освободился отъ объятій артистовъ, исполнявшихъ пьесу, какъ его сцапалъ между двухъ кулисъ толстый Бееръ, издатель еврей, въ два слова купилъ у него рукопись и всунулъ ему въ карманъ пять тысячъ франковъ. На первомъ представленіи въ ложѣ г. Кадюка Нелли Робенъ плакала отъ радости и сломала вѣеръ, неистово аплодируя, а въ глубинѣ единственнаго, даннаго автору бенуара, Маріетта упала безъ чувствъ отъ волненія на руки бывшей съ нею товарки по мастерской.

Небезопасно счастье. Добрыхъ оно дѣлаетъ лучшими и совсѣмъ сбиваетъ съ пути эгоистовъ, и превознесенный успѣхомъ человѣкъ считаетъ уже все позволеннымъ.

На другой день, поздно проснувшись въ своемъ чуланѣ подъ крышей, Жанъ Дели получилъ отъ Нелли Робенъ восторженное письмо и кипу газетъ, такъ и пышащихъ славой. Онъ знаменитъ, онъ любимъ. Все -- разомъ... Нѣтъ, не все, такъ какъ Нелли не принадлежитъ ему. Единственная помѣха -- Маріетта. Онъ увидалъ банковые билеты, данные ему наканунѣ Бееромъ и положенные вечеромъ на столъ. Деньги! Да не ими ли, не деньгами ли, всего чаще распутываются связи молодости, любишики Латинскаго квартала? Пять тысячъ франковъ, вѣдь, съ этимъ простая мастерица можетъ завести собственное дѣло, это цѣлое приданое, основаніе для солиднаго состоянія, быть можетъ. Для него же они послужатъ выкупомъ, цѣною свободы. А затѣмъ, не неопытную же дѣвочку онъ соблазнилъ. Отдала ему Маріетта, отлично сознавая, что дѣлаетъ, всего-то какихъ-нибудь два года жизни. Пять тысячъ франковъ -- и расквитались!...

А Жанъ Дели не былъ дурнымъ человѣкомъ. Вчера только въ увлеченіи тріумфомъ онъ радостно цѣловалъ Маріетту, робко поджидавшую его на улицѣ у актерскаго подъѣзда... Но страсть къ актрисѣ ослѣпляла его, доводила до безумія, сердце зачерствѣло, и сдѣлать гадость такъ легко, такъ скоро можно!

Маріетта придетъ, конечно, этимъ же утромъ. Онъ быстро одѣлся, написалъ ей прощальное письмо. Въ немъ онъ умолялъ Маріетту простить его. Разстаться необходимо, такъ какъ онъ разлюбилъ ее. Отнынѣ они стали бы только мучить другъ друга. Деньги онъ, человѣкъ литературный, предложилъ ей въ очень ловкихъ, почти нѣжныхъ выраженіяхъ.

Конвертъ съ письмомъ и банковыми билетами онъ оставилъ на столѣ, на видномъ мѣстѣ, и, уходя, сказалъ швейцару, чтобы передалъ мадемуазель Маріеттѣ, если она придетъ, что тамъ наверху ей оставлена записка. Затѣмъ онъ вскочилъ въ фіакръ и поѣхалъ къ Нелли.

Нѣсколько дней назадъ срокъ ея контракта съ театромъ кончился, и она уже не играла въ Водевилѣ. Въ свое время она отказалась его возобновить въ виду очень выгоднаго предложенія ѣхать въ Россію. Потомъ явился Жанъ, Нелли не захотѣла разстаться съ нимъ и еще наканунѣ не стала разговаривать съ пристававшимъ къ ней импрессаріо, не понимавшимъ, какъ можетъ хорошенькая женщина не соглашаться ѣхать въ страну рублей.

-- Съ Маріеттой кончено, разстались,-- вскричалъ Жанъ въ объятіяхъ актрисы, бросившейся на шею торжествующему поэту.

И онъ разсказалъ ей съ ужасающею радостью эгоиста про только что сдѣланный имъ низкій поступокъ. Нелли,-- какъ бы тамъ ни было, продававшаяся, все-таки, за деньги,-- пришла въ восторгъ, умилялась и гордилась тѣмъ, что онъ, не задумываясь, выбросилъ первыя пригоршни попавшаго въ руки золота, чтобы всецѣло принадлежать ей.

-- И я тоже свободна,-- сказала она, склоняясь на его плечо,-- и теперь я твоя, твоя навсегда!... Тебѣ не нравится окружающая меня роскошь... Ты гордъ, я понимаю это... Можешь успокоиться. До сихъ поръ я жила, не считая денегъ, а двѣ недѣли назадъ я прогнала герцога, который хотѣлъ заплатить мои долги... Теперь обстановку, наряды, брилліанты, все я оставлю кредиторамъ, и у тебя будетъ подруга, такая же бѣдная, какъ ты... Скажите, господинъ поэтъ, такъ же ли будете вы любить меня въ костюмѣ гризетки? Э, не такъ еще давно я сама штопала бѣлье и готовила кушанье... Театръ брошу, хочешь? А то, пожалуй, ты ревновать будешь, и я меньше буду съ тобою. Нѣтъ, я сдѣлаюсь твоею экономкой, и ты увидишь, какъ я буду заботиться о тебѣ, какъ покойно тебѣ будетъ писать твои чудные стихи. На прожитокъ ты заработаешь теперь. Богатъ, конечно, не будешь... Поэты не богатѣютъ. Но я буду экономна... Да мы еще и роскошь можемъ себѣ позволить,-- пару сережекъ накладного золота въ десять франковъ, такихъ, на которыя я засматривалась въ витринѣ улицы Менильмонтанъ, когда была совсѣмъ дѣвчонкой... О, мой Жанъ, какъ я люблю тебя!

Она тихо высвободилась изъ его пылкихъ объятій.

-- Нѣтъ,-- проговорила Нелли,-- теперь уходи. Здѣсь все напоминаетъ мнѣ мое прошлое, все мнѣ гадко... О, прости меня! Вѣдь, я тогда тебя не знала и не знала, что такое любовь... Нѣтъ, я приду къ тебѣ сегодня вечеромъ, въ твою конурку, гдѣ такъ тяжело тебѣ было. Я приду къ тебѣ и у тебя останусь, ничего не возьму съ собою, кромѣ того, что на мнѣ надѣто... Хорошо такъ будетъ, да?... А теперь иди, дѣлай свое дѣло. Тебѣ надо побывать въ театрѣ, всѣхъ тамъ поблагодарить, артистовъ, игравшихъ твою пьесу, критиковъ, провозгласившихъ тебя великимъ поэтомъ. За ними поухаживать не мѣшаетъ. Я то это уже хорошо знаю... А тѣмъ временемъ я здѣсь со всѣмъ покончу и, повѣрь мнѣ, живо раздѣлаюсь. Не оставлю я у себя и нѣсколькихъ золотыхъ, лежащихъ въ портмоне... Не мало здѣсь кружекъ для сбора на бѣдныхъ... Жди меня вечеромъ въ шесть часовъ, и, для начала нашей жизни вмѣстѣ, мы пойдемъ обѣдать въ твой кабачокъ съ кучерами, знаешь, гдѣ ты познакомился съ бѣднягой Сенъ-Фирменомъ... Я тоже хочу раздѣлить съ тобою, хотя немного, твою бѣдность...

Жанъ ушелъ, опьяненный гордостью отъ того, что внушилъ такую страстную любовь, вызвалъ такія жертвы.

Нелли, оставшись одна и желая по возможности уничтожить всѣ слѣды своей прежней жизни, достала изъ ящика нѣсколько связокъ писемъ и бросила ихъ въ огонь, и въ то время, какъ они горѣли, хотѣла позвать горничную, чтобы сообщить ей о своемъ рѣшеніи. Но та явилась безъ зова и сказала: Нелли, оставшись одна и желая по возможности уничтож

-- Позволите войти дѣвушкѣ отъ модистки? Она тамъ внизу, принесла маленькую шляпку, которую вы заказали недѣлю назадъ.

-- Позовите ее,-- отвѣтила Нелли машинально.

Горничная отправилась исполнить приказаніе, а Нелли раздумывала:

"Да, шляпка во сто франковъ!-- и невольно она улыбнулась.-- Надо полагать, что не скоро придется купить еще такую, да и за эту расплатится судебный приставъ послѣ аукціона, какъ и за все остальное... И отлично! А ее я надѣну сегодня и въ ней переселюсь къ Жану".

Извѣстно всѣмъ, что никакая сила въ мірѣ не можетъ помѣшать женщинѣ, даже обезумѣвшей отъ любви, даже въ моментъ взрыва страсти, примѣрить хорошенькую шляпку.

Модистка вошла, открыла картонку.

-- Посмотримъ,-- сказала Нелли.

Она стала передъ трюмо, надѣла на голову кокетливый комочекъ матеріи и тогда только замѣтила отражающееся въ зеркалѣ лицо молодой портнихи.

Что съ нею, однако, съ этою мѣдноволосою дѣвушкой? Почему опухли отъ слезъ ея хорошенькіе глазки кофейнаго цвѣта? Отчего она едва на ногахъ держится и опирается на спинку кресла?

Шляпку принесла Маріетта. О, какъ радостно выбѣжала она съ картонкой въ рукѣ изъ мастерской этимъ утромъ! Прежде всего, скорѣе къ Жану! Онъ, навѣрное, проспалъ сегодня послѣ треволненій вчерашняго тріумфа. Она застанетъ только что встающимъ съ постели своего милаго, наконецъ-то, счастливаго поэта.

-- Взойдите, все-таки, наверхъ,-- сказалъ ей швейцаръ,-- тамъ что-то для васъ оставлено.

Боже мой, что такое оставлено? Она нашла тамъ его ужасное письмо и банковые билеты, которые она швырнула прочь, точно они обожгли ей пальцы. Стало быть, конецъ. Жанъ разлюбилъ ее и выпроваживаетъ, расплачивается съ нею, какъ съ негодницей. Вся красная, будто ей дали пощечину, съ разбитымъ сердцемъ, выбѣжала она изъ этого дома и безъ удержу плакала на улицѣ... А дѣло не ждетъ, и бѣдная дѣвушка, что бы съ нею ни случилось, обязана доставить закащицѣ посланную съ нею картонку.

Маріетта никогда не видала Нелли Робенъ, въ это утро въ первый разъ услыхала ея имя, никакого понятія о ней не имѣла. Ничего не подозрѣвая ни та, ни другая, соперницы стояли лицомъ къ лицу.

При видѣ разстроеннаго горемъ лица незнакомки, Нелли почувствовала необыкновенную жалость. Добрая отъ природы, актриса особенно сердечно была настроена въ такой счастливый для нея самой день.

-- Что съ вами, моя бѣдняжка?

А Маріетта, подъ непосильною тяжестью давившаго ее отчаянія, упала на диванъ, схватившись руками за голову. Нелли подошла къ ней и, ласково, материнскимъ движеніемъ обняла рыдающую дѣвушку.

-- Большое горе, стало быть?... Перестаньте, милое дитя, не надо такъ сокрушаться. Вы меня не знаете, но можете мнѣ довѣриться... Я была бы очень рада, если бы могла помочь вамъ... И во всякомъ случаѣ, разскажите мнѣ, что васъ такъ огорчило.

Сочувствіе всегда располагаетъ къ откровенности, а эта красивая дама такъ добра, повидимому... Цѣлыхъ два часа уже бродила Маріетта по Парижу, задыхаясь отъ отчаянія. Жалобнымъ стономъ она открыла весь свой секретъ:

-- Жанъ... Мой Жанъ бросилъ меня!

Ея Жанъ? Смутное предчувствіе тисками сжало сердце Нелли. Не разъ съ ревнивымъ любопытствомъ разспрашивала она поэта про его подругу: "Она хорошенькая? Скажи, какая она?" И теперь, близко вглядываясь въ это молодое лицо, залитое слезами, въ растрепавшіеся сверкающіе волосы, актриса припомнила конфузливый отвѣтъ Жана Дели: "Рыжая, съ темными глазами".

-- Милый измѣнилъ! Я такъ и думала,-- сказала Нелли дрогнувшимъ голосомъ.-- Какъ же это случилось, разсказывайте. А прежде всего, скажите, какъ зовутъ васъ, моя горемычна'я дѣвочка?

Молодая дѣвушка подняла благодарный взглядъ на Нелли и сквозь слезы съ трудомъ проговорила:

-- Добрая вы какая, сударыня!... Меня зовутъ Маріеттой.

Моментально похолодѣла рука, сжимавшая руку Маріетты, опустилась и другая, охватывавшая ея талію. Дѣвушка не обратила на это вниманія. Сочувственный голосъ предложилъ ей облегчить свое сердце, и оно заговорило, вырываясь наружу въ жалобахъ и рыданіяхъ.

-- Мой Жанъ!... Я такъ любила его! Если бы вы знали...

Соскользнувши съ дивана, она опустилась къ ногамъ Нелли, взяла руку доброй госпожи, выказавшей ей столько сочувствія, и, цѣлуя ее, какъ ласкающееся больное дитя, Маріетта разсказала, какъ хорошо и счастливо прошли два года любви, когда всѣ минуты ея жизни принадлежали ея Жану, каждый взмахъ иголки сопровождался мыслью о немъ. Она думала, что онъ любитъ ее. Но не дурочка она и не гордячка. Порою она, вздыхая, сама говорила себѣ, что такая простая, необразованная дѣвушка, какъ она, не можетъ удержать навсегда любовь поэта. Конечно, его увлекутъ другія женщины, и онъ ихъ очаруетъ,-- онъ такъ хорошъ!-- и онъ измѣнитъ ей, она знала это. Все проходитъ, всему бываетъ конецъ. Надѣялась она только, что въ его сердцѣ останется хотя какой-нибудь уголокъ для дружбы къ ней, что Жанъ сохранитъ немного нѣжности къ той, что скрашивала дни его печальной молодости. Въ этомъ онъ ей клялся сотню разъ. Она одного желала бы: видать его, заходить къ нему,-- не часто даже, если онъ того потребуетъ,-- ухаживать за нимъ, если онъ заболѣетъ... Она довольствовалась бы его ничтожною лаской, въ какой не отказываютъ и комнатной собакѣ. А онъ... онъ выгналъ ее, грубо, безжалостно! Злой онъ, неблагодарный! И тяжело оскорбилъ, выкинувши ей эти мерзкія деньги! Деньги!... Ничего ей теперь не нужно. Жанъ разбилъ ей сердце. Она умретъ отъ этого, непремѣнно умретъ! Если же смерть замѣшкается придти, такъ есть, вѣдь, вода подъ мостами и найдется уголь въ лавочкахъ.

Быстрымъ движеніемъ Нелли зажала ей ротъ рукою.

-- Что вы такое говорите, несчастная?...

Привалившись къ ея ногамъ, Маріетта смолкла и плакала, плакала, глазъ не осушая.

Глядя на бѣдную дѣвушку, Нелли почувствовала безконечную жалость. По ея, вѣдь, милости несчастна Маріетта. И вотъ, въ первый разъ въ жизни пришлось ей полюбить по-настоящему и то неудачно. Она могла быть счастливой, только сдѣлавши большое зло. Искренно жалѣя бѣдняжку, которою Жанъ пожертвовалъ ради нея, она смутно завидовала ей. Сама она не знала, не испытыла такой чистой, сердечной страсти, такого чуднаго горя. Лучшее, что было въ ея жизни, раззолоченный позоръ которой былъ ей теперь ненавистенъ, это,-- какова насмѣшка!-- года, проведенные съ Ламорльеромъ, ея преданность служанки-любовницы къ старому и смѣшному комедіанту. Если допустить, что умретъ Маріетта, такъ, вѣдь, она любила, она жила, у нея была короткая, но очаровательная молодость. О, какъ завидовала Нелли ея обворожительнымъ мечтамъ, хотя за ними слѣдовала такая жестокая дѣйствительность!... Взглянувши опять на свою жертву, не перестававшую плакать, безпомощную, какъ подстрѣленная птичка, Нелли пришла въ ужасъ, и въ ея добромъ сердцѣ шевельнулось смутное презрѣніе къ этому Жану, начало разочарованія въ себялюбивомъ и увлекательномъ поэтѣ, которому она такъ легкомысленно наобѣщала слишкомъ много, которому внушила,-- и въ томъ сознаться надо,-- его сегодняшній дурной поступокъ. И очень скоро ей причинитъ поэтъ такія же страданія, такъ какъ и она любитъ его.

-- Скажите, милая,-- спросила она дѣвушку, начинавшую немного успокоиваться,-- не знаете вы, иръ-за кого онъ васъ покинулъ?

-- Нѣтъ,-- отвѣтила Маріетта,-- Я уже съ нѣкоторыхъ поръ замѣтила, что Жанъ перемѣнился ко мнѣ. Но я такъ вѣрила ему, что отогнала прочь всѣ подозрѣнія, даже себя упрекала за нихъ... Но измѣнилась и жизнь Жана, онъ бываетъ теперь за кулисами. Тамъ-то, я думаю, онъ встрѣтилъ какую-нибудь красивую актрису, болѣе привлекательную, чѣмъ я, нарядную, эффектную, умѣющую кокетничать и увлекать... О, это навѣрное такъ, и не могла я не погибнуть... Что я для него? Умѣла только любить его, какъ безумная, и ничего не могла дать ему, кромѣ моего бѣднаго сердца!...

Пока Маріетта обрывающимся голосомъ изливала свое горе, въ головѣ Нелли Робенъ зародилось желаніе, причинявшее ей большое мученіе, но настоятельное, непреодолимое желаніе -- отказаться отъ Жана и возвратить его несчастной дѣвушкѣ. Нелли знаетъ жизнь и понимаетъ, чего лишится. Въ тридцать лѣтъ она любила въ первый разъ и хорошо ей было невообразимо. Тяжело вырвать изъ сердца эту поздно расцвѣтшую любовь. Не распуститься ей вторично, въ томъ убѣждена Нелли. И жалко ей не съ Жаномъ только разстаться, а жаль своего чувства къ нему. Да, страшно это тяжело! Но красавица актриса, при всей испорченности своей, неприкосновенными сохранила великодушіе народное и прямоту плебейскую. Изъ-за того, что ей противнымъ становится ея букетъ камелій безъ аромата, не слѣдуетъ, что вправѣ она украсть у проходящей мимо бѣдной дѣвочки ея букетъ фіалокъ, стоющій два су, но пахнущій хорошо...

Нелли подняла Маріетту, посадила ее рядомъ съ собою.

-- Теперь, дитя мое,-- сказала она привѣтливо,-- хотите выслушать добрый мой совѣтъ?

-- Конечно, сударыня... Позвольте мнѣ только высказать, какъ мнѣ совѣстно... Простите меня въ томъ, что утруждала васъ моею глупою болтовней.

-- Оставимъ это, поблагодарить вы меня потомъ успѣете... Та рѣзкость, съ которою покинулъ васъ любимый человѣкъ, доказываетъ, на мой взглядъ, что поступилъ онъ жестоко въ какомъ-то порывѣ... А, вѣдь, это не часто съ нимъ бываетъ?

-- О, конечно, нѣтъ. Онъ всегда былъ такъ хорошъ ко мнѣ!

-- А потому вамъ надо съ нимъ еще разъ повидаться. Послушайте, я знаю мужчинъ. Вотъ въ эту самую минуту, я поклясться въ томъ готова, онъ уже раскаивается въ своемъ дурномъ поступкѣ, такъ какъ, вернувшись домой, онъ нашелъ оставленныя вами деньги... Надо повидаться съ нимъ какъ можно скорѣе. Можете вы сдѣлать это сегодня же?

-- Я могу пойти къ нему, какъ часто это дѣлала, послѣ шести часовъ, когда магазинъ закроютъ.

-- Идите непремѣнно. Обѣщайте мнѣ это. Или у вашего Жана совсѣмъ нѣтъ сердца, или ему стыдно станетъ за свой поступокъ передъ этими чудесными, измученными глазами.

-- И вы вправду надѣятесь? О, я не заношусь высоко, я буду очень довольна, если онъ еще хотя немножко меня любитъ, только изъ жалости... Но я вѣрить этому не смѣю.

-- А я такъ увѣрена въ томъ, что васъ удивитъ, какъ хорошо онъ васъ встрѣтитъ... И такъ, рѣшено, вы будете у него сегодня. Только постарайтесь уже не плакать больше. А теперь прощайте и вѣрьте, что я съумѣю доказать, насколько я вашъ другъ.

Нелли поцѣловала ее въ лобъ и отпустила молодую дѣвушку если не совсѣмъ утѣшенною, то все же немного подбодренною слабою надеждой.

Возвратившись къ себѣ, Жанъ Дели нашелъ на столѣ оставленные Маріеттой банковые билеты.

-- Ну, я съумѣю заставить ее взять эти деньги,-- проговорилъ онъ, недовольнымъ тономъ и краснѣя отъ стыда.

А вмѣстѣ съ тѣмъ не могъ онъ не подумать про себя: "Бѣдненькая дѣвочка! Меня она, все-таки, любила".

Потомъ онъ спряталъ деньги, прибралъ, насколько возможно, свою комнату и нервно заходилъ, выжидая съ замирающимъ сердцемъ желаннаго часа, въ который обѣщала придти къ нему Нелли.

Въ половинѣ шестого явился швейцаръ съ письмомъ, принесеннымъ посыльнымъ, который не сталъ дожидаться отвѣта. Съ холодѣющимъ сердцемъ Жанъ Дели прочелъ слѣдующія ужасныя строки:

"Не ждите меня сегодня, милый поэтъ, ни сегодня и никогда. Считайте меня кокеткой, негодною женщиной. Презирайте меня, ненавидьте. А у васъ я не буду.

"Утромъ, когда вы ушли отъ меня, я вдругъ поняла, что оба мы готовы были сдѣлать огромнѣйшую глупость. И очень ничтожное обстоятельство, признаюсь вамъ, заставило меня опомниться. Моя модистка принесла мнѣ шляпку, стоющую сто франковъ, и я сообразила, что этого сорта цвѣты не ростутъ на окнахъ мансарды. По прошествіи недѣли я пожалѣла бы о хорошенькихъ шляпкахъ и объ остальномъ. Вы ошиблись во мнѣ, я то, что я есть, только сердце у меня доброе, и, какъ бы то ни было, я избавляю васъ отъ большихъ терзаній. Не пытайтесь видѣться со мною. Я подписала контрактъ и уѣзжаю въ Петербургъ, гдѣ одинъ очень высокопоставленный господинъ, любовавшійся мною прошлою зимой на сценѣ, жаждетъ опять увидать меня, и на этотъ разъ поближе. Но, прежде чѣмъ отправиться въ страну морозовъ, я хочу надышаться воздухомъ юга и сегодня уѣзжаю въ Ниццу, куда согласился сопровождать меня герцогъ Эйлау, добрый другъ, съ которымъ я не хорошо поступила. Прощайте и будьте счастливы. Надѣюсь, что черезъ нѣсколько дней, поразмысливши спокойно, вы перестанете сердиться на женщину, которой выпало на долю счастье облегчить вамъ, милый поэтъ, первый вашъ дебютъ въ театрѣ и которая не перестанетъ интересоваться вашими будущими успѣхами.

"Несмотря ни на что, все-таки, вашъ другъ
"Нелли Робенъ".

Маріетта пришла къ нему какъ разъ въ то время, когда Жанъ Дели въ десятый разъ перечитывалъ это письмо, испытывая всѣ мученія обманутаго ожиданія и глубоко уязвленнаго самолюбія.

Хотя дверь была отперта, дѣвушка, все-таки, осторожно постучала,-- увы, какъ къ чужому человѣку. Жанъ въ пылу отчаянія ничего не слыхалъ, такъ что появилась она передъ нимъ совсѣмъ неожиданно и боязливо подняла на своего неблагодарнаго друга робкій и преданный взглядъ побитой собаки.

Не ошиблась добрая Нелли. Моментально въ пылкомъ воображеніи поэта ясно сложилось сравненіе между двумя женщинами и его чувствами къ каждой изъ нихъ. Какъ могъ онъ промѣнять искреннюю дѣвушку на тщеславную и порочную женщину? Ему за себя стало страшно. И явилась Маріетта какъ нельзя болѣе во-время, она несла съ собою утѣшеніе.

Жанъ рванулся къ ней на встрѣчу, страстно обнялъ ее.

-- Прости!-- проговорилъ онъ трепетнымъ голосомъ.-- Прости меня, моя Маріетта, дорогая моя!... Ты кротость, ты искренность, ты -- простое, тихое счастье и настоящая любовь! И я готовъ былъ измѣнить тебѣ, бросить тебя, ради фальшивой, дрянной женщины... Но это кончено, клянусь въ томъ! И такъ какъ не хочу я впредь имѣть никакой тайны отъ тебя, возьми вотъ, прочти,-- онъ подалъ ей письмо,-- и суди сама, изъ-за какой негодницы я заставилъ тебя страдать, чуть не сдѣлалъ гадости и подлости!

Маріетта, опьяненная и ошеломленная счастьемъ, зашаталась и сѣла на стулъ, и въ то время, какъ поэтъ, опустившись на колѣни, пряталъ въ ея платьѣ пылающее отъ стыда лицо, она прочла странное посланіе и подписанное подъ нимъ имя "Нелли Робенъ".

Такъ вотъ ради кого Жанъ хотѣлъ ее бросить! И этой-то Нелли Робенъ она только что разсказала про свое несчастье... Понявши, наконецъ, великодушную ложь и дивную жертву, Маріетта была растрогана до глубины души.

VIII.

Прошло тридцать лѣтъ, и двѣ старушки пріятельницы, разсказавшія мнѣ на Эспланадѣ Инвалидовъ свою исторію, не иныя кто, какъ Маріетта и Нелли.

Обѣ онѣ вышли изъ народа и бѣдноты и къ тому же вернулись на старости лѣтъ, гонимыя горькою судьбой.

Поэтическій талантъ Жана Дели мелькнулъ какъ метеоръ,-- блеснулъ и исчезъ. Вскорѣ послѣ появленія Звѣздной ночи и книжки стихотвореній, давшей литературному міру основаніе думать, что народился великій поэтъ, Жанъ занемогъ, зачахъ, не могъ больше писать. Едва доживши до двадцати пяти лѣтъ, онъ угасъ отъ чахотки, на рукахъ своей неизмѣнно преданной Маріетты, которой, оставаясь до конца эгоистомъ, онъ не далъ даже своего имени. На маленькія уцѣлѣвшія послѣ него средства дѣвушка попыталась открыть магазинчикъ, жить своимъ мастерствомъ. Но въ торговлѣ она смыслила мало и мастерицей была не очень искусной. Дѣло ея не пошло, и она была очень счастлива, что на оставшіяся еще кое-какія деньжонки могла купить старый кабинетъ для чтенія въ Гро-Кальу, чѣмъ и существовала, продавая, въ то же время, письменныя принадлежности и газеты. Ея чувства замерли у постели Жана, въ теченіе долгихъ безсонныхъ ночей, и сердце закрылось навсегда съ послѣднимъ вздохомъ поэта. Къ тому же, скоро пропала и ея привлекательность, заключавшаяся въ миловидности и свѣжести. Мало-по-малу, удручаемая горемъ, бѣдностью, одиночествомъ, Маріетта опустилась и довольно быстро превратилась въ старую женщину съ пелериной на плечахъ и съ бѣлымъ чепцомъ на головѣ.

Нелли, напротивъ, до сорока лѣтъ блистала красотой и продолжала въ Петербургѣ свои безумства, когда ее нежданно разбилъ параличъ. Ея крушеніе было быстро и ужасно. Она вернулась въ Парижъ почти совершенно немощною, жила нѣкоторое время остатками былаго великолѣпія и выручкою отъ представленія, даннаго въ ея пользу. Но, непривыкшая къ бережливости, она скоро познакомилась съ нуждою. Прежніе поклонники померли или разъѣхались въ разныя стороны. Нелли пришлось примириться съ унизительною ролью обнищавшей актрисы, которой болѣе счастливыя или болѣе предусмотрительныя товарки по сценѣ даютъ отъ времени до времени то золотушку, то старое платье. А вскорѣ, увы, и эти нищенскія подачки прекратились. Всѣмъ были непріятны ея безпомощность, ея противныя немощи. Тогда въ самомъ отчаяніи несчастная женщина почерпнула немного бодрости. Она припомнила, что въ ранней молодости носила дешевыя кофточки и часто завтракала кускомъ колбасы съ лотка. Въ качествѣ бывшей актрисы, она могла разсчитывать на очень малую, но постоянную помощь отъ администраціи Изящныхъ Искусствъ и изъ какихъ-нибудь благотворительныхъ фондовъ. Она распродала послѣднее, что оставалось отъ прежней жизни, наняла мансарду въ глухомъ кварталѣ, близь Марсова Поля, и порѣшила жить въ крайней бѣдности, но безъ позорнаго попрошайничества.

И вотъ въ одинъ прекрасный день, чтобы купить листокъ Petit journal, Нелли Робенъ, видавшая принцевъ крови у своихъ ногъ, а теперь превратившаяся въ нѣчто, похожее на штопальницу старыхъ матрацовъ, вошла въ лавочку Маріетты, которую въ округѣ начинали уже называть: "la mère Mariette".

Видѣлись онѣ во всю жизнь одинъ разъ, но въ какую незабываемую никогда минуту! Онѣ долго вглядывались другъ въ друга и, хотя страшно измѣнились ихъ лица, онѣ другъ друга узнали по выраженію глазъ, которое никогда не мѣняется.

-- Да, вѣдь, вы... подруга Жана Дели?...

-- Вы -- Нелли Робенъ!

И, задыхаясь отъ волненія, онѣ сошлись, взяли другъ друга за руки, обнялись со слезами на глазахъ.

Онѣ видались каждый день, чтобы поговорить о прошломъ. Маріетта высказала Нелли, какъ безконечно была ей всегда благодарна за то, что она пощадила ее тогда. А Нелли призналась Маріеттѣ, что принесенная ею въ жертву несчастной соперницѣ любовь къ поэту была единственнымъ свѣтлымъ и чистымъ чувствомъ во всю ея бурную, но, тѣмъ не менѣе, печальную жизнь.

Обѣимъ невыразимо сладко было говорить о дорогомъ покойникѣ. Вспоминая его, онѣ полюбили другъ друга и скоро порѣшили жить вмѣстѣ. Добрая Маріетта ухаживала, какъ могла, за одряхлѣвшею Нелли. При совмѣстной жизни, бѣдность обѣихъ сдѣлалась уже сносною. Какъ опрятны и приличны были старушки въ то время, когда я познакомился съ ними! Съ какою лаской брала Маріетта и грѣла въ своихъ рукахъ почти недвижимыя, парализованныя руки бывшей актрисы! И съ какою признательностью обращались къ ней все еще чудесные глаза Нелли Робенъ, вызывавшіе когда-то восторги зрителей, наполнявшихъ залы театровъ!

-- Вы представить себѣ не можете,-- говорила мнѣ Нелли, заканчивая свой разсказъ,-- какъ много она дѣлаетъ для меня. Истинное сокровище моя добрая Маріетта... И такъ это она все умѣетъ сдѣлать, такая она экономная! На общія наши четыре су въ день мы живемъ, рѣшительно ни въ чемъ не нуждаясь... И никогда-то она не пожалуется, не выкажетъ нетерпѣнія, хотя я постоянно больна и сожительница очень неудобная. Самая нѣжная дочь не могла бы сдѣлать большаго для старухи матери... И изъ-за чего все это, скажите? Изъ-за того, что я разъ, какъ-то очень давно, видѣла ее въ горѣ и пожалѣла... Ради такого-то пустяка она точно считаетъ себя обязанною мнѣ чѣмъ-то...

Маріетта взглядомъ остановила немощную старушку, и я никогда не забуду задушевнаго, страстнаго тона, которымъ она проговорила:

-- Да, я тебѣ обязана, навсегда обязана!... Ты оставила, уступила мнѣ тогда то, что могла взять у меня и чего сама ты никогда не имѣла, бѣдная моя Нелли! Этого я никогда не забуду и ничѣмъ не расплачусь съ тобою за это... Знаете-ли,-- прибавила она, обращаясь ко мнѣ,-- немножко любви въ молодости -- вотъ и все, чѣмъ скрашивается наша жизнь, жизнь бѣдныхъ женщинъ.

М.

"Русская Мысль", кн.VII--VIII, 1893