Твен Марк - "Режьте, братцы, режьте!"

Марк Твен

"Рѣжьте, братцы, рѣжьте!".

Будьте такъ добры, читатель, взгляните на эти стихи и скажите, не находите ли вы въ нихъ чего-нибудь зловреднаго?

"Кондукторъ, отправляясь въ путь,

Не рѣжь билеты какъ-нибудь,

Рѣжь ихъ заботливой рукой:

Здѣсь пассажиръ, здѣсь спутникъ твой!

Пачка синихъ -- восемь центовъ,

Пачка желтыхъ за шесть центовъ,

Пачка розовыхъ -- лишь три!

Осторожнѣй рѣжь, смотри!"

Хоръ:

"Рѣжьте, братцы, рѣжьте, рѣжьте осторожнѣй!

Рѣжьте -- передъ вами пассажиръ дорожный!"

Недавно я въ какой-то газетѣ наткнулся на эти звучные стихи и прочелъ ихъ раза два. Они моментально и всецѣло завладѣли мной. За завтракомъ они все время носились въ моей головѣ, и когда я, наконецъ, кончилъ и свернулъ салфетку, то положительно не могъ сказать, ѣлъ я что-нибудь или нѣтъ. За день передъ тѣмъ я старательно распланировалъ бурную трагедію въ разсказѣ, который пишу въ настоящее время, и теперь отправился въ свою берлогу, чтобы приступить къ кровавому описанію. Я взялъ въ руки перо, но не тутъ-то было. Оказалось, что я могъ написать только: "Здѣсь пассажиръ, здѣсь спутникъ твой!" Я настойчиво продумалъ цѣлый часъ, но совершенно безполезно. Въ головѣ моей неотвязно жужжало: "Пачка синихъ -- восемь центовъ, пачка желтыхъ -- за шесть центовъ"... и т. д. и т. д., не давая мнѣ ни отдыха, ни срока. День пропалъ для меня, это было ясно. Я вышелъ изъ дому и началъ бродить по городу, причемъ замѣтилъ, что ноги мои двигаются въ тактъ этой чепухѣ. Это было невыносимо и я измѣнилъ походку; но ничто не помогало: стихи приноравливались къ новой походкѣ и терзали меня попрежнему. Я возвратился домой и страдалъ цѣлый день, страдалъ за безсознательно съѣденнымъ и не подкрѣпившимъ меня обѣдомъ, страдалъ и плакалъ и бормоталъ эту чушь весь вечеръ; легъ спать и все время метался и ворочался и бормоталъ попрежнему; въ полночь вскочилъ взбѣшенный и попробовалъ читать, но въ прыгающихъ строчкахъ ничего нельзя было разобрать, кромѣ: "Рѣжьте -- передъ вами пассажиръ дорожный!" Къ разсвѣту я совершенно обезумѣль и всѣ домашніе удивлялись и тревожились, слушая мою идіотскую болтовню: "Рѣжьте, братцы, рѣжьте... О, рѣжьте! Передъ вами пассажиръ дорожный!"

Два дня спустя, въ субботу утромъ, я, весь разбитый и расшатанный, вышелъ изъ дому, получивъ приглашеніе моего достойнаго друга, его преподобія м-ра ***, прогуляться вмѣстѣ съ нимъ за десять миль отъ города въ Тальпотъ Тоуэръ. Онъ посмотрѣлъ на меня, но ничего не сказалъ. Мы отправились. М-ръ *** говорилъ, говорилъ, говорилъ, по своей всегдашней привычкѣ, я ничего не сказалъ, ничего не слышалъ. Въ концѣ первой мили м-ръ *** сказалъ:

--Маркъ, вамъ нездоровится? Я никогда не видѣлъ человѣка болѣе измученнаго на видъ и болѣе разсѣяннаго. Скажите, что-нибудь! Ну-же!

Сухо, безъ одушевленія, я сказалъ:

"Рѣжьте, братцы, ръжьте, рѣжьте осторожнѣй!

Рѣжьте, передъ вами пассажиръ дорожный!"

Мой другъ посмотрѣлъ на меня со смущеніемъ и сказалъ:

--Я не понимаю вашего намѣренія, Маркъ. Повидимому, нѣтъ ничего дурного въ томъ, что вы говорите, никакой предвзятой цѣли, однако, можетъ быть, это зависитъ отъ тона, съ которымъ вы говорите; я еще никогда не слышалъ ничего болѣе потрясающаго. Что это...

Но я уже не слушалъ, я уже заладилъ свои безжалостные изводящіе душу: "Пачка синихъ -- восемь центовъ, пачка желтыхъ -- за шесть центовъ, пачка розовыхъ -- лишь три! Осторожнѣй рѣжь, смотри..."

Не знаю, что было въ то время, какъ мы прошли остальныя девять миль, только мистеръ *** вдругъ положилъ руку на мое плечо и крикнулъ:

--О, очнитесь же, очнитесь! Перестаньте бредить. Мы ужь пришли въ Тоуэръ. Я все время говорилъ, говорилъ до онѣмѣнія, до глухоты, до слѣпоты, -- и ни разу не получилъ отвѣта. -- Посмотрите же на этотъ чудный, осенній ландшафтъ. Посмотрите же, посмотрите. Устремите на него вашъ взоръ! Вы много путешествовали, видѣли много прославленныхъ странъ. Скажите же ваше мнѣніе, честное безпристрастное, какъ вы находите эту мѣстность.

Я тяжело вздохнулъ и пробормоталъ:

"Пачка желтыхъ за шесть центовъ,

Пачка розовыхъ лишь три!

Осторожнѣй рѣжь, смотри!"

Его преподобіе былъ очень серьезенъ, полонъ участія... Онъ долго смотрѣль на меня.

--Маркъ,--сказалъ онъ, наконецъ, -- тутъ что-то такое для меня непонятное. Это почти ть же слова, которыя вы говорили раньше, въ нихъ какъ будто нѣтъ ничего особеннаго, а между тьмъ они чуть не разбиваютъ мнѣ сердце, когда вы говорите ихъ. "Рѣжьте, передъ вами"... какъ это вы говорите?

Я началъ сначала и повторилъ всѣ стихи. Лицо моего друга выражало живой интересъ. Онъ сказалъ:

--Что это за плѣнительные звуки! Это почти музыка. Какъ они плавно льются! Я почти выучилъ стихи. Скажите-ка ихъ еще разъ. Тогда я навѣрное запомню ихъ.

Я сказалъ. Мистеръ ***, повторилъ ихъ. Онъ сдѣлалъ одну маленькую ошибку, которую я поправилъ, въ слѣдующіе два раза онъ уже сказалъ вѣрно. Тогда съ моихъ плечъ свалилось огромное бремя. Эта мучительная трескотня отлегла отъ моего мозга и пріятное ощущеніе мира и покоя снизошло на меня. Я чувствовалъ себя такъ легко, что началъ пѣть, и пропѣлъ на возвратномъ пути цѣлые полчаса. Мой освобожденный языкъ опять овладѣлъ благословенною рѣчью и долго сдерживаемыя слова брызнули и полились съ него. Весело и радостно лились они до тѣхъ поръ, пока не высохъ и не изсякъ источникъ.

--Развѣ не по-царски провели мы время, -- сказалъ я, обращаясь къ моему другу и пожимая ему руку. -- Но теперь я припоминаю, что вы не произнесли ни слова въ теченіе двухъ часовъ. Скажите-ка, скажите, что-нибудь?

Его преподобіе мистеръ *** повелъ на меня помутившимися глазами, глубоко вздохнулъ и сказалъ безъ одушевленія, безъ видимаго сознанія:

-- Рѣжьте, братцы, рѣжьте, рѣжьте осторожнѣй, рѣжьте -- передъ вами пассажиръ дорожный.

Я почувствовалъ угрызеніе совѣсти и проговорилъ про себя: "Бѣдняга, теперь къ нѣму перешло".

Послѣ этого я дня три, четыре не видѣлъ мистера ***. Во вторникъ вечеромъ онъ явился ко мнѣ и въ изнеможеніи упалъ въ кресло. Онъ былъ блѣденъ, измученъ, разбитъ. Устремивъ свои безжизненные глаза на мое лицо, онъ сказалъ:

--Ахъ, Маркъ, невыгодную я сдѣлалъ аферу съ этими безсердечными стихами. Они преслѣдуютъ меня, какъ кошмаръ, денно и нощно, часъ за часомъ, до самой этой минуты. Со времени нашей прогулки я терплю муки отверженнаго. Въ субботу вечеромъ меня внезапно по телеграфу вызвали въ Бостонъ и я отправился туда съ ночнымъ поѣздомъ. Причиной вызова была смерть моего стараго друга, который пожелалъ, чтобы я произнесъ надъ нимъ надгробное слово. Я сѣлъ въ вагонъ и началъ составлять рѣчь, но дальше вступленія она не пошла, такъ какъ поѣздъ тронулся и колеса завели свою монотонную пѣсню: "клякъ-клякъ-клякъ-клякъ-клякъ-клякъ-клякъ-клякъ-клякъ-клякъ", и моментально къ этому аккомпанименту присоединились ненавистные стихи. Цѣлый часъ я сидѣлъ и пригонялъ отдѣльные слоги и слова стиховъ къ каждому кляку вагонныхъ колесъ. Я такъ измучился, какъ будто цѣлый день рубилъ дрова. Черепъ мой готовъ былъ треснуть отъ головной боли. Мнѣ казалось, что я сойду съ ума, если это будетъ такъ продолжаться. Поэтому я раздѣлся и легъ спать. Я растянулся на диванѣ, и вы, конечно, понимаете, каковъ былъ результатъ: то же самое продолжалось и тутъ: "Клякъ-клякъ -- пачка синихъ, клякъ-клякъ -- восемь центовъ, клякъ клякъ -- пачка желтыхъ, клякъ-клякъ -- за шесть центовъ и т. д. и т. д. осторожнѣй рѣжь, смотри!" Спать? Ни одной секунды. Я пріѣхалъ въ Бостонъ какимъ-то лунатикомъ. Не спрашивайте меня о похоронахъ. Я сдѣлалъ все, что могъ, но каждая отдѣльная торжественная фраза была перемѣшана, перевита словами: "Рѣжьте, братцы, рѣжьте, рѣжьте осторожнѣй. Рѣжьте, передъ вами пассажиръ дорожный!" И самое ужасное было то, что слова богослуженія совершенно терялись въ волнующихся ріsмахъ этихъ стиховъ, и я замѣтилъ даже, какъ люди въ разсѣянности кивали имъ въ тактъ своими глупыми головами и, вѣрьте или не вѣрьте, Маркъ, но не успѣлъ я кончить, какъ вся толпа тихо кивала головами въ торжественномъ единствѣ: гробовщики, провожающіе, всѣ, всѣ. Окончивъ, я выбѣжалъ въ переднюю въ состояніи, близкомъ къ помѣшательству. Тамъ я имѣлъ счастье столкнуться со старой горюющей тетушкой покойника, старой дѣвицей, пріѣхавшей изъ Спрингфельда и опоздавшей въ церковь. Она принялась рыдать и сказала: -- О, о, онъ умеръ, онъ умеръ, и я не видѣла его передъ смертью!

--Да, -- сказалъ я, -- онъ умеръ, онъ умеръ, онъ ум... о, неужели это мученіе никогда не прекратится!

--Значитъ и вы любили его? О, вы тоже любили его!

--Любилъ его! Любилъ кого?

--Но моего бѣднаго Джорджа, моего бѣднаго племянника.

--О, его! О, да, да! О, да, да! Конечно, конечно. Рѣжьте, рѣжьтѣ... Охъ, эти муки убьютъ меня!

--Благословляю васъ, благословляю васъ за эти свѣтлыя слова! Я тоже страдаю отъ этой дорогой потери. Вы присутствовали при его послѣднихъ минутахъ?

--Да, я... чьи послѣднія минуты?

--Его, дорогого покойника.

--Да, о, да, да, да. Я предполагаю, я думаю, я не знаю! О, да, конечно. Я былъ тамъ, я быль тамъ.

--О, какое преимущество! Какое драгоцѣнное преимущество предо мной! А его послѣднія слова? Скажите мнѣ его последнія слова. Что онъ говорилъ?

--Онъ сказалъ, онъ сказалъ... о, голова моя, голова! Онъ сказалъ... онъ сказалъ только: "Рѣжьте, братцы, рѣжьте... рѣжьте -- передъ вами пассажиръ дорожный"!.. О, оставьте меня, сударыня, во имя всего святаго, оставьте меня моему безумію, моему несчастію, моему отчаянію!.. Пачка желтыхъ за шесть центовъ, пачка розовыхъ лишь три... я не могу больше терпѣть... рѣжьте, передъ вами пассажиръ дорожный!

Безнадежные глаза моего друга съ минуту поглядѣли на меня, затѣмъ онъ сказалъ прочувствованнымъ голосомъ:

--Маркъ, вы ничего не говорите, вы не даете мнѣ никакой надежды? Но, увы, это все равно, это все равно. Вы не можете мнѣ помочь. Давно прошло то время, когда меня можно было утѣшить словами. Что-то говоритъ мнѣ, что языкъ мой осужденъ вѣчно повторять эти неотвязные стихи. Вотъ, вотъ... опять, опять... Пачка синихъ восемь центовъ, пачка желт... -- бормотанье его становилось все тише и тише. Мой другъ впалъ въ мирную дремоту и забылъ свои страданія въ благословенномъ снѣ.

Какимъ образомъ я спасъ его отъ сумасшедшаго дома? Я повелъ его въ ближайшій университетъ и заставилъ разрядить зарядъ этихъ неотвязныхъ стиховъ въ жадно воспринимающія уши бѣдныхъ, довѣрчивыхъ студентовъ. Что-то теперь съ ними? Результата слишкомъ грустно описывать. Зачѣмъ я написалъ эту статью? Это я сдѣлалъ съ благородной цѣлью: это для того, чтобы предупредить васъ, читатель, избѣгать этихъ стиховъ, если они случайно попадутся вамъ, избѣгать ихъ, какъ чумы!

---------------------------------------------------------------------------

Источник текста: Собрание сочинений Марка Твэна -- Санкт-Петербург: Типография бр. Пантелеевых, 1898. -- Том 8, с. 79.

Оригинал здесь: Викитека.