Книговод

Чукчи

Тан-Богораз Владимир Германович


  

ГЛАВСЕВМОРПУТЬ ПРИ СНК СССР
НАУЧНО-ИССЛЕДОВАТЕЛЬСКАЯ АССОЦИАЦИЯ ИНСТИТУТА НАРОДОВ СЕВЕРА
им. П. Г. СМИДОВИЧА

  

В. Г. БОГОРАЗ

ЧУКЧИ

II
РЕЛИГИЯ

АВТОРИЗОВАННЫЙ ПЕРЕВОД С АНГЛИЙСКОГО

Под редакцией Ю. П. ФРАНЦОВА:

ИЗДАТЕЛЬСТВО, ГЛАВСЕВМОРПУТИ - ЛЕНИНГРАД - 1939

  

ОГЛАВЛЕНИЕ

   Предисловие редактора
   От научно-исследовательской ассоциации
  

Часть II. Религия чукоч

   Глава I. Религиозные представления
   Стадии развития первобытных религиозных представлений. Артериальные предметы, рассматриваемые как живые. Звери как люди. Владетели или хозяева. Сравнительные замечания. Kelet. Благосклонные существа. Направления. Солнце и месяц. Звезды и созвездия. Прочие "существа". Система ветров. Чудовищ. Космогонические верования. Душа. Царство мертвых.
   Глава II. Охранители и священные предметы
   Амулеты. Материализованные духи. Личные защитники. Бусы. Семейные охранители у чукоч-оленеводов. Очаг. Деревянное огниво. Связки охранителей. Буоны. Жилище. Уход за священными предметами. Помазание кровью. Напевы. Охранители у приморских чукоч. Обряд помазания. Маски. Куклы.
   Глава III. Праздники
   Праздники оленных чукоч. Осенний убой оленей. Зимний убой оленей. Праздник рогов. Жертвоприношение молодому месяцу. Жертвоприношение огню. Жертвоприношение для получения удачи на охоте. Праздник, связанный с добычей диких оленьих быков. Праздник благодарения. Бега. Праздники приморских чукоч. Обрядовый дом. Жертвоприношение морю. Осенний праздник. Праздник Keretkun'a. Обмен подарками. Торговая пляска. Праздники азиатских эскимосов. Праздник Гагары. Праздник "хождения кругом". Пляска обмена. Праздник байдары. Праздник голов. Жертвоприношение огню. Жертвоприношение созвездию Pelttьn. Праздник Kilvey. Праздник кита. Подбрасывание на моржовой шкуре. Бега. Воткнутый шест.
   Глава IV. Шаманство
   Семейное шаманство. Шаманское вдохновение. Подготовительный период. Психология шаманов. Подразделения шаманства. Плата за шаманство. Приготовления к шаманству. Шаманское действие во внутреннем пологе. Чревовещание и другие трюки. Магические советы. Обмирание. Шаманство в наружном шатре. Трюки, исполняемые шаманами при дневном свете. Сексуальные извращения в шаманстве и шаманы превращенного пола. Шаманская одежда. Магическая медицина.
   Глава V. Магия
   Заклинания. Порчи. Гадание. Сны. Приметы. Запреты.
   Глава VI. Переводы заклинаний
   Заклинания для приручения диких оленей. Заклинание, употребляемое жителями среднего Анадыря при охоте на диких оленей. Заклинание при охоте на морского зверя. Заклинания для укрощения непогоды. Заклинания против прихода kelet. Заклинание, употребляемое для защиты стада от копытной болезни. Заклинание от нападения волков. Заклинания лечебной магии. Заклинания, приводящие обратно умирающих людей. Заговор для порчи. Любовные заклинания. Заклинание, употребляемое ревнующей женщиной. Заклинание Ворона. Заговоры для состязания в беге.
   Глава VII. Рождение и смерть
   Рождение. Помазание кровью. Защитительные заклинания. Положение ребенка в семье. Имена. Смерть. Умершие как покровители. Мертвые как враги. Похоронный обряд у оленных чукоч. Одевание покойника. Гадание. Укладывание трупа. Охраняющие заклинания. Помещегне могилы. Сжигание трупа. Жертвоприношение мертвецу. Похоронный обряд у приморских чукоч.
  

ПРЕДИСЛОВИЕ РЕДАКТОРА

   Второй том монографии В. Г. Богораза "Чукчи" появился на английском-языке в 1912 году. Материал и наблюдения этой книги широко используются этнографами, историками религии, фольклористами, книга приобрела почти сразу по выходе ее широкую известность в научных кругах. В последние годы своей жизни В. Г. Богораз не раз выражал желание переработать коренные образом II том своей монографии для издания ее на русском языке. Он сознавал, что многое в этой книге -- и в первую очередь основная установка ее -- совершенно устарело. "С либерально-народнической точки зрения религия туземных народов выдвигалась или как угнетенная, или как этнографический музейный объект, во всяком случае считалась вполне безобидной",-- писал В. Г. Богораз в своей статье "Религия как тормоз социалистического строительства среди малых народностей Севера". {"Советский Север", 1932, No 1-2, стр. 144.} В. Г. Богораз даже приступил было к этой задаче, рассчитывая дать расширенную вводную статью, которая показала бы его теперешние взгляды на религию доклассового общества. Болезнь заставила его отказаться от этой мысли. В задачу предисловия не входит то, что собирался проделать над своим трудом автор: по-новому попытаться переосмыслить весь огромный фактический материал книги. Мы ограничимся лишь некоторыми вступительными замечаниями по основным разделам книги.
   В книге В. Г. Богораза собран огромный фактический материал, добытый автором при помощи кропотливого полевого исследования. Однако автор привлекает разнообразный материал, не оговаривая характера его. Так, в книге легко выделить, с одной, стороны, действительно широко распространенные, народные верования, в которых фантастически отразилась, вековая беспомощность человека в борьбе с суровой природой; с другой стороны, в этом материале можно выделить и такие элементы верований, которые не имели широкого распространения, а обязаны своим возникновением непосредственно шаманам, и, наконец, В. Г. Богораз привлекает третью группу -- данные фольклора, образы народного творчества, которые не могут непосредственно, характеризовать религиозные верования. Все эти группы материала необходимо было оговорить, все они требуют к себе особого подхода. Между тем В. Г. Богораз при характеристике какого-либо явления пользуется всеми этими материалами при безоговорочно. Далее, автор не выделяет верований различных эпох жизни народов. Верования, возникшие в условиях первобытнообщинного строя, и верования, обязанные своим возникновением уже разложению первобытнообщинных порядков, фигурируют у него вместе. В отношении верований эпохи первобытнообщинного строя он не выделяет их социальных корней, не вскрывает их социальной роли. В одном-двух случаях он оговаривает непосредственный вред, который приносят те или иные верования; так, о пищевых запретах азиатских эскимосов он пишет: "Туземцы сами сознают, что эти ограничения очень вредят успехам охоты" (стр. 154). Однако в целом В. Г. Богораз не показывает, как эти верования закрепляют бессилие, опутывают жизнь человека, мешают в борьбе с природой. В отношении верований, возникших в период разложения первобытнообщинных порядков, автор также не выделяет ни их социальных корней, ни их социальной роли. Так, он совсем оставляет без рассмотрения вскользь упоминаемые им легенды о "творцах", "верховных существах". Он ограничивается лишь указанием на малое значение этих верований, но не вскрывает их происхождения из культа предков и не указывает возможных миссионерских влияний на оформление таких легенд. Далее, автор проглядел классовую реакционную роль шаманства. Налет биологизма и психологизма, переоценка значения душевнобольных в шаманстве, все это дает себя чувствовать в рассуждениях автора о шаманстве. Он ищет корней шаманства в особой психической конституции отдельных людей. Однако читатель найдет в этой книге, как шаманы, начиная заниматься своим ремеслом, мечтают о богатстве, как шаманский дух говорит шаману: "Будь шаманом и сильным, тогда у тебя будет много пищи" (стр. 113). В. Г. Богораз сам принужден отметить, хотя и мельком, что помимо "призыва" духов в карьере шамана главное значение играет признание и поддержка его со стороны верхушки,- богатеев. К несомненным достоинствам книги относится трезвое отношение к так называемому "шаманскому экстазу". В. Г. Богораз показывает соединение "экстаза с самым хладнокровным обманом" (стр. 126), разоблачает трюки и обман шаманов. Надо пожалеть, что В. Г. Богораз в этой книге лишь мимоходом, случайно отметил наличие скептического отношения к шаманам, к религии в недрах самого чукотского народа. В оставшейся после смерти В. Г. Богораза статье "Безбожники и шаманы у чукоч" автор приводит ряд материалов по этому вопросу. Не сумев дать правильный анализ общественного бытия, автор естественно не смог подойти правильно и к явлениям религиозной идеологии. Она дана в идеалистическом отрыве от общественного бытия. В книге тщетно искать анализа корней, которые создали этот причудливый мир религиозных представлений, как нет в ней и правильного анализа общественных отношений. И, однако, описание - этого мира религиозных представлений мы находим в книге. В. Т. Богораза достаточно полное. Перед нами встает мир религиозных представлений, так четко охарактеризованный Энгельсом в отношении религиозных верований ирокезов: "Их мифология до сих пор еще критически далеко не изучена; свои религиозные, представления -- всякого рода духов они уже воплощали в человеческом образе, но низшая ступень варварства, на которой они находились, не знает еще осязательных изображений, так называемых идолов. То был культ природы и стихий, находившийся на пути развития к многобожию. Различные племена имели свои регулярные празднества с определенными формами культа, а именно танцами, и играми; танцы в особенности были существенной, составной частью всех религиозных торжеств; каждое племя справляло, свои празднества отдельно". {К. Маркс, Ф. Энгельс. Соч., т. XVI, ч. I, стр. 72. .Происхождение семьи, частной собственности и государства".} В монографии мы найдем в различных формах основные черты, отмеченные Энгельсом. В самом деле, в области представлений о духах намечен, путь к развитию многобожия, среди предметов культа -- путь к изображениям идолов, попытки передать человеческий образ, устойчивые формы культа, опирающиеся в первую очередь на основные празднества "регулярные празднества", связанные с родом, племенем, культ, в котором такую большую роль играют танцы.
   Делу критического изучения религиозных верований эта книга несомненно послужит. Вопрос о развитии анимистических представлений разбирается в I главе исследования (особенно разделы "Стадии развития первобытных религиозных представлений", "Материальные предметы, рассматриваемые как живые"). Этим вопросам почти одновременно с выходом монографии В. Г. Богораз посвятил отдельную работу. {В. Г. Богораз, "Религиозные идеи первобытного человека", "Землеведение", 1908, стр. 60--80. Эта работа была доложена на конгрессе американистов в 1904 г. и была напечатана по-английски в 1906 г.: "Religious Ideas of primitivi man", internationaler Amerikanlstenkongress, Stuttgart, 1904. Berlin, 1906, pp. 120--135.} Эти работы, однако, вскрыли" невозможность решить вопрос о генезисе анимистических представлений, оставаясь на почве идеалистических методов, не умея вскрыть развитие общественного бытия. Несмотря на ряд ценных наблюдений, исследователь не уходит здесь дальше колебаний между так называемыми теориями аниматизма и преанимизма.
   Нужно вспомнить, что в этот именно период началась критика анимистической теории Тэйлора и Спенсера, появились попытки заглянуть в вопросы генезиса анимистических представлений, а вместе с тем и неверные, насквозь идеалистические ответы на эти вопросы -- теория всеобщего одушевления природы (аниматизм) или теория веры в безликую единую магическую силу (преанимизм). Первая теория по сути дела уничтожала всякий объект поклонения в первобытной религии, оперировала в большой степени с материалом сказки, легенды и других видов народного творчества, выдавая их целиком за религиозные произведения, грешила антиисторизмом, подсовывая как начальный этап развития религии какой-то первобытный полуфилософский -- полупоэтический пантеизм. Вторая теория (преанимизм) еще более усугубляла этот антиисторизм, подсовывая в качестве начальной формы религии веру в какую-то единую силу, чем объективно пролагала путь чисто поповским теориям "изначального единобожия" (прамонотеизм).
   В. Г. Богораз остановился в своих поисках истоков веры в духов и души на сконструированной им стадии всеобщего оживления природы. Однако из самого изложения уже видно, что если оставить в стороне материал сказок, поэтических песен и легенд, то в сфере собственно религиозных представлений дело идет не о "всеобщем" оживотворении и, следовательно, поклонении всей этой ".оживотворенной природе", а об отдельных предметах и явлениях природы, которые становились амулетами, предметами культа, являлись центром колдовских церемоний. Это наблюдение, по нашему мнению, представляет большой интерес для историка религии. Так называемые анимистические представления, оказывается, появляются не в "очищенном", чрезвычайно "духовном" виде, как хотелось этого Тэйлору и Спенсеру, но связаны с предметами и явлениями природы и от них как "бесплотные духи" отделяются сравнительно поздно (на четвертой и пятой стадии, по Богоразу). "Концепция гения, -- пишет Богораз,-- прекрасно определяется у американских эскимосов под именем inua -- "его человек" (на языке азиатских эскимосов iuwa). Здесь ясно видно, каким образом человекоподобный дух увязывается вместе с вещью" (стр. 3).
   Таким образом, на первых стадиях развития религии нет не только веры в некую единую сверхъестественную силу преанимистов, но нет и "всеобщего" одухотворения, нет и "бесплотных", "очищенных" духов Спенсера и Тэйлора. Сами предметы и явления природы наделяются сверхъестественными свойствами. С другой стороны, здесь В. Г. Богораз намечает развитие представлений о человекоподобных духах и развитие изображений -- идолов, приближающихся к человекоподобным, что также интересно в свете приведенных высказываний Энгельса по этому вопросу.
   В остальном автор подробно и тщательно описывает анимистические представления, и эти описания сохраняют свою ценность, он описывает мир всякого рода духов, отображающий бессилие общественного человека в борьбе с природой, мир многочисленных духов, находящийся на пути к развитию многобожия, содержащий зародыши этого многобожия.
   Остается пожалеть, что В. Г. Богораз не привел здесь материалов, которые рисовали бы мир анимистических представлений со стороны отражения в нем колониального гнета и характерных черт туземной эксплоатации. Этот гнет усиливал и консервировал вековое бессилие в борьбе с природой.
   В чукотском фольклоре В. Г. Богораз указывал впоследствии отражение "основных элементов жизни приморского Севера", черты разложения родового строя, сказки о злых богачах, о "помощниках при стаде", которые работают на этих богатеев, и др. {В. Г. Богораз, Чукотский общественный строй по данным фольклора, "Советский Север", 1930, No 6, стр. 63.} В своих "Чукотских рассказах" (1899) {В. Г. Тан, Чукотские рассказы, 1899, рассказ "На мертвом стойбище".} он рисует образ грозного духа заразы, пришедшего с Запада, рисует вымирание целых стойбищ и те религиозные верования, которые опутывали жизнь северных народностей, ограбленных царской эксплоатацией и бессильных в борьбе с суровой природой: "Уже третий месяц грозный дух Заразы кочует по большой тундре, собирая с оленных людей человеческие головы в ясак. Никто не видел его лицом к лицу, но говорят, что ночью, когда последняя сноха, суетившаяся V костра, влезет внутрь полога, он проезжает мимо стойбищ на своих длинноногих красношерстных оленях, ведя бесконечный обоз, нагруженный рухлядью; полозья его саней из красной меди; женщины едут вместе с ним, следя за упряжными оленями; захваченные пастухи гонят сзади бесчисленные красные стада с рогами, похожими на светлое пламя... Никто не видел его лица, но люди называют его хозяином страны. Все говорят, что он пришел с Запада". В. Г. не оттенил этого материала в религиозных представлениях, описываемых им.
   Большую ценность имеют также описания регулярных празднеств с определенными формами культа, в которых столь большую роль играет танец, как подчеркивает Энгельс. Объяснений возникновения и развития этих форм культа здесь В. Г. Богораз не дает. В последнее время он старался, опираясь на некоторые достижения теории Н. Я. Марра, поставить в связь развитие обряда и мифа, найти праоснову и обряда и мифа в их древнейшем зародыше -- в кинетической речи. Дальнейшей трансформацией игры -- кинетической речи -- явится колдовской обряд, дающий с развитием звуковой речи основу и для мифа. Но он оставляет в тени еще более важный вопрос -- связь этих празднеств с родовой организацией. Поскольку сама эта родовая организация выпала из поля зрения исследователя, постольку и обряды не получили своего должного освещения.
   Остается неосуществленной, как мы уже сказали, и задача показать шаманство как социальный институт, хотя здесь уже есть у В. Г. попытки представить шаманство как развивающееся явление. Он отмечает, что шаманство связано у чукоч главным образом с выполнением "семейных", по его терминологии, празднеств. Далее он отмечает, что "семейное шаманство", по существу очень простое и примитивное, очевидно, предшествовало развитию индивидуального шаманства. Последнее возникло на базе первого. Эти мысли автор развил через несколько лет в специальной статье о шаманстве. Здесь В. Г. отмечает, как далекую стадию шаманства, этап, когда нет еще "специализировавшихся волхвов и знахарей". Индивидуальные шаманы -- следующий этап за "семейным" шаманством, которое в свою очередь создалось на месте самой ранней формы "поголовного шаманства", т. е. полного отсутствия выделения шаманов. {В. Г. Богораз, К психологии шаманства у народов Северо-Восточной Азии, "Этнографическое обозрение", 1910. стр. 8.}
   Вопрос о выделении особых специалистов религиозного культа, становлении особой религиозной организации -- вопрос большого теоретического и практического значения. Его значение, в частности, диктуется и нашими задачами борьбы с реакционным влиянием шаманов на Севере. В доклассовом обществе нет особой, отдельной религиозной организации, религиозные функции выполняет род, родовая организация, старейшина в первую очередь по своей должности.
   Выделение особых специалистов религиозного культа, свидетельствуя о распаде родовой организации, тесно связано с начинающимся отделением умственного труда от физического.
   В пору написания своей монографии В. Г. не мог дать цельного представления о шаманстве, как не сделал он этого и в другой цитированной работе или в статье "Шаманство", помещенной в энциклопедическом словаре Гранат. Ценным здесь остается стремление наметить путь становления шаманства от эпохи его отсутствия (поголовное шаманство) через эпоху "семейного шаманства", т. е. совершения религиозных обрядов старейшинами рода, племени, далее патриархами семей, наконец к выделению профессионалов -- "индивидуальных шаманов".
   Многие установки свои по шаманству В. Г. исправил впоследствии. Так, он отказывается от преувеличенного и неверного взгляда на значение нервных болезней для развития шаманства (такая точка зрения широко распространена в буржуазной литературе). "Не следует, однако, полагать, что шаманство вообще является сплошной истерией, особой формой болезни,-- пишет В. Г., -- самые влиятельные шаманы сплошь и рядом бывают холодные, сильные и трезвые люди, в особенности черные шаманы", шаманство, как религиозная организация, "всегда контрреволюционна, служит интересам господствующих и эксплоатирующих классовых элементов и прослоек и сама составляет их неотъемлемую часть". {В. Г. Богораз-Тан, Религия как тормоз соцстроительства среди малых народностей Севера, "Советский Север", 1932, No 1--2, стр. 155, 144.} Эти поправки автора необходимо помнить при чтении соответствующих страниц его монографии, написанной тридцать лет тому назад под сильнейшим влиянием либерально-народнических традиций.
   С того времени, как вышла книга, изменилась коренным образом вся жизнь народов СССР, изменилась и жизнь чукоч. "На Севере не было школ и не было грамотных, -- вспоминал В. Г. Богораз, -- в огромных округах, величиной с Германию, не было ни одного врача, ни одной больницы, и перед лицом эпидемий люди и олени были одинаково беспомощны". {В. Г. Богораз-Тан, Прежде на Севере. "Советский Север", 1930, стр. 58.} Великая Октябрьская Социалистическая революция принесла народам СССР освобождение от рабства туземной и царской эксплоатации. На основе победы социализма, на основе ленинско-сталинской национальной политики растет культурная, зажиточная жизнь народов Советского Севера.
   Глубокие социальные корни религии уничтожены в стране победившего социализма. В нашей стране религия является пережитком капитализма в сознании масс. Этот пережиток -- опасный враг нашего социалистического строительства, орудие в руках классового врага. "Антирелигиозная пропаганда в СССР есть лишь одно из средств, помогающих поднять культурный уровень масс, освобождающих эти массы от фантастических представлений о мире, от пут религии и религиозных суеверий" (Е. Ярославский). Книга В. Г. Богораза своим огромным фактическим материалом окажет помощь тому, кому приходится изучать религиозные верования, чтобы уметь бороться сними. Книга эта поможет антирелигиознику, историку религии, который хотел бы глубже познакомиться с ранними формами религиозной идеологии, захотел бы познакомиться с подробным монографическим описанием этих форм.
   Эта монография, оставившая серьезный след в этнографической науке, несмотря на все свои недостатки, не потеряла значения идо сегодняшнего дня.
   Надо отметить такой чрезвычайно характерный факт, что советский историк религии, антирелигиозник, говоря о формах религии эпохи родового общества и его разложения, почти всегда оперирует материалом зарубежных стран, почти всегда приводит сказания, мифы, обряды, записанные буржуазными этнографами, часто миссионерами, в Африке, Австралии, Океании, и почти совсем не касается тех религиозных верований, которые встречаются среди народов Советского Севера, верований, которые необходимо изучать, знать, чтобы правильно вести борьбу с религией в нашем Советском Союзе.
   Газета "Безбожник" (от 21 ноября 1938 г.) пишет о контрреволюционной подрывной работе шаманов у чукоч, старающихся использовать религиозные предрассудки, говорит о том, как шаманы "свои чревовещания и пророчества стали наполнять контрреволюционным содержанием", как в отдельных районах Советского Севера "шаманские пророчества разлагали работу больниц, школ, советов", как "в селении Сешан в 1937 г. шаман буквально охотился за учителем-чукчей Аносом и председателем совета Комо". "Все это показывает,-- пишет газета, -- как важно бороться с шаманизмом. А между тем до сих пор антишаманская работа слаба. Никто не изучает шаманизма, в этом районе нет знающих антирелигиозников". Мы думаем, что перевод второго тома монографии В. Г. Богораза, посвященного религии у чукоч, сыграет свою роль в деле борьбы с религиозными предрассудками.
   Монографическое описание религиозных верований, с которыми нам приходится, вести борьбу, несомненно принесет нам большую пользу, ибо для того, чтобы правильно вести, борьбу за преодоление религии в сознании масс, как вредного пережитка эпохи капитализма, поставившего себе на службу все виды духовного рабства, необходимо знать эти религиозные верования.
   В. Г. Богораз отмечал, как практика социалистического строительства на Советском Севере изгоняет устои анимистического миросозерцания, как новое бытие людей, "не имеющее ничего общего с враждебными духами", изгоняет это мировоззрение. Он отмечает, например, что "железные птицы" -- аэропланы, моторные лодки, тракторы и т. д. никаких духов не имеют в силу их социалистического начала, "все это не имеет духов, все это создано человеком и подвластно человеку". {В. Г. Богораз. "Советский Север", 1938, No 1--2, стр. 149.} На Советском Севере идет глубокая борьба за преодоление религиозных предрассудков в сознании масс, борьба против реакционного влияния шаманов. Глубокий анализ религиозных верований необходим для нашей антирелигиозной пропаганды, для борьбы за подлинную культуру, против религии, ибо "всякая религия есть нечто противоположное науке" (И. В. Сталин).

Ю. Францов

  

ОТ НАУЧНО-ИССЛЕДОВАТЕЛЬСКОЙ АССОЦИАЦИИ

   Неузнаваемо изменилась жизнь чукотского нароца с того времени, когда В. Г. Богораз собирал материал для своей монографии и изучал религиозные верования, распространенные среди чукоч.
   Начиная со второй половины XVII века российское самодержавие на протяжении более чем столетия призывало чукоч "огненным боем" под "его самодержавную руку". Исторические документы этой эпохи дают цепь событий/ основное содержание которых -- беспощадное истребление населения и грабеж его имущества. Жестокость завоевателей, естественно, вызвала ожесточенный отпор всего чукотского народа. В ответ на непослушание чукоч сенат в 1742 году выносит решение: "на оных немирных чукоч военною оружейного рукою наступить и истребить вовсе". Однако к 60-м годам пыл завоевателей заметно ослабевает. Уже в 1764 ^году ликвидируется Анадырская крепость, так как содержание крепости с 1710 по 1764 год обошлось казне в 1381 007 рублей, а поступило доходов за тот же срок от "разных ясашных народов мяхкой рухляди и прочаго на 29 152 рубля". С этого времени начинается "мирный" путь завоевания Чукотки. Чукотка отдается на откуп "торговым людям". На Колыме и Большом Анюе действуют якутские и колымские купцы, на Анадыре хозяйничает Российско-Американская компания. В 1819 году компания продает свои монопольные права на этот район гижигинскому купцу Баранову. Административное управление находилось в руках колымского исправника, который один раз в год бывал на Анюйской ярмарке. Управление это было чисто номинальным, так как исправники собирали ясак только с тех, кто приходил на ярмарку. В остальном чукчи были предоставлены сами себе. Попытки христианизации чукоч, по существу, не давали никаких результатов. Идея единобожия была абсолютно чужда и непонятна им. Если некоторые из них и принимали крещение, то делалось это из чисто материальных выгод, так как за крещение они получали подарки в виде табаку, медной посуды и т. п. На крещение чукчи смотрели как на своего рода доход, поэтому многие из крещеных через некоторое время крестились во второй и даже в третий раз, требуя себе опять подарков.
   С 50-х годов XIX столетия к русским купцам присоединяются многочисленные американские китобои, которые наряду с хищническим истреблением китов и моржей ведут и торговлю с чукчами. В 80--90-х годах на Чукотке появляются неудачники "золотой лихорадки" на Аляске. Поиски золота очень скоро сменяются на торговлю спиртом, бисером, табаком и т. п. Так оседают на Чукотке агенты Свенсенов и прочих торговых дельцов. Трудящиеся Чукотки обираются не только Свенсенами, Караевыми, но и торговцами (кавралыт) из своей среды. Это кулаки, ставшие приказчиками русских и американских торговцев, проникающие во все отдаленные углы тундры. Вся торговля велась путем обмена товара на товар. Эквивалентом служил песец. Спаивание спиртом, обыгрывание в карты, обмеривание и обвешивание, подчас и просто грабеж -- сопровождали дореволюционную торговлю. Торговля была единственным путем, через который просачивались к чукчам элементы более высокой культуры. Ни о каких хозяйственных и культурных мероприятиях по улучшению их жизни и быта в таких условиях, конечно, не могло быть и речи. Заботы же царских чиновников ограничивались сбором ясака, охраной интересов кулачества и личным обогащением. Вот как определял свою роль, обращаясь к чукчам, один из камчатских чиновников Сильницкий, будучи в 90-х гг. на Анадыре -- "нас посылает к вам царь для того, чтобы охранять вас от злых духов". Большего сказать он и не мог, так как, кроме сбора ясака, проводить в жизнь ему было нечего.
   Пожалуй, не было другой народности на территории царской России, которая была бы так безраздельно на целые столетия отдана во власть торговцев, как были отданы чукчи.
   Внутренняя жизнь чукоч регулировалась в лучшем случае нормами обычного права. Повсюду царили произвол и насилие. Сила была на стороне торговца, кулака и шамана.
   Эпидемии, нищета, голодовки опустошали селения и стойбища чукоч. Оленеводство и морской промысел находились на той же примитивной стадии, на какой застали их первые русские завоеватели.
  

* * *

   Советская власть на Чукотке установилась в 1923 году. Прошло 15 лет. За этот срок неузнаваемо изменилась Чукотка. Изменились и люди. Былая страна примитивного кочевого оленеводства и первобытного морского зверобойного промысла превращается в страну культурную, с новой передовой техникой в хозяйстве. Только в зверобойных колхозах Анадырского и Чукотского районов имеется 66 моторов. Выход товарной продукции по этим районам с 1932 по 1937 год вырос на 253%. В бухте Провидения построена Северная машинно-промысловая станция Главсевморпути, по типу МТС, которая имеет зверобойные шкуны, катеры, мастерские. Станция проводит курсы мотористов, бригадиров зверобойных колхозов и т. п.
   На Анадыре оленеводческий совхоз имеет больше 16 тысяч оленей. Из года в год повышая поголовье стада, совхоз ведет большую работу по внедрению культурных методов ведения оленеводства. В тяжелые годы царизма чукчи-оленеводы не могли бороться с различными эпизоотиями, причинявшим" большой урон оленеводству. В настоящее время на территории округа имеются девять ветзоопунктов с большим штатом научного и технического персонала.
   Обрастает Чукотка и промышленными предприятиями -- угольные копи, рыбоконсервный завод на Анадыре, строительство порта в бухте Провидения и ряд других.
   Проводится землеводоустройство округа. Уточняются границы колхозного-землепользования, отводятся охотничьи угодья.
   Крепнут и множатся колхозы Чукотки. На базе коллективизации происходит оседание кочевников-оленеводов. С перевооружением техники хозяйства, появляются неизвестные ранее чукчам специальности: мотористов, радистов, слесарей и т. п.
   С 1928 года в округе построено три культбазы с больницами, школами-интернатами, ветзоопунктами, мастерскими и другими культурно-хозяйственными учреждениями.
   В 1938 году в округе насчитывалось 53 школы. Имеется средняя школа в Анадыре и неполная средняя в заливе Лаврентия, в бухте Провидений профтехшкола.
   Огромная тяга чукотского народа к культуре, к грамоте вызвала необходимость организовать больше 70 школ. Юноши и девушки Чукотки учатся в учебных заведениях Ленинграда, Владивостока, Петропавловска. Растут кадры чукотской интеллигенции: учителя, медицинские сестры, работники прилавка, работники партийных, комсомольских и советских организаций и учреждений.
   В округе имеется девять библиотек, два клуба, окружной музей. В каждом районе, культбазе -- кино, кинопередвижки, радио. Патефон уже не редкость в быту чукоч.
   Чукотка теперь не "забытая окраина", какой она была при самодержавии. Чукотка связана с нашим Дальним Востоком регулярными пароходными рейсами, радио, самолетами. Пароходы на Чукотку завозят не только товары и продукты. Туда едут и артисты и музыканты. Три бригады столичной филармонии побывали на Чукотке.
   Расцветает национальное искусство. Чукчи -- прекрасные резчики по кости. Депутаты Верховного Совета, побывавшие в Музее Ленина в Москве, восторженно отзывались о работе чукотского художника Вуквола. В художественных миниатюрах, близких и понятных чукотскому народу, Вуквол развил главную идею своего произведения: великое дело, начатое Лениным, принесло чукотскому народу свободу, счастье и дружбу с другими народами.
   С 1932 года чукчи имеют свою письменность. Издаются учебники, политическая, художественная и детская литература. В 1937 году изданы переводы на чукотский язык: И. В. Сталин "Доклад о проекте Конституции Союза ССР", "Конституция Союза ССР", М. И. Калинин "Доклад о проекте Конституции РСФСР", "Конституция РСФСР". В округе издается газета "Советская Чукотка" на чукотском и русском языках.
   Исключительное внимание уделяется медицинскому обслуживанию населения. В округе шесть больниц, девять врачебных и фельдшерских пунктов. Во всех районных центрах и больших селениях строятся родильные дома, детские ясли.
   Неузнаваемо изменился домашний быт чукчи. Повседневной необходимостью стали белье, полотенце и мыло. Повседневными стали хлеб, сахар, масло и другие продукты на столе чукчи. Нет больше прежней нужды и нищеты, они канули в вечность. Широко раскинутая сеть торговых учреждений на Чукотке обеспечивает население всем необходимым. Счастливо и зажиточно живут трудящиеся Советской Чукотки. Растет число стахановцев в рыболовном, морском зверобойном и пушном промыслах. Растут и доходы колхозников-охотников. В Чаунском районе колхозники Эттувчи и Эттын за сезон заработали по 10000 рублей, Эттугикэй заработал 11360 рублей и т. д.
   В 1931 году постановлением партии и правительства образован Чукотский национальный округ в составе пяти районов. На территории округа работают 74 национальных совета. Вокруг советов вырос и окреп в борьбе с кулачеством и шаманством большой актив.
   Таковы в основном достижения победоносного социалистического строительства в Чукотском национальном округе.
   Все это плоды Великой Октябрьской Социалистической революции, возродившей чукотский народ. Все это стало возможно только в результате проведения ленинско-сталинской национальной политики под руководством партии большевиков. Чукотский народ полон искренних чувств благодарности великому русскому народу, братская помощь которого обеспечила освобождение от эксплоататоров, от бесправия, нищеты и голода.

И. Вдовин

  

Глава I
РЕЛИГИОЗНЫЕ ПРЕДСТАВЛЕНИЯ

   Религиозные представления приморских и оленных чукоч настолько сходны, что могут рассматриваться совместно. {Материал, вошедший в эту главу, собран главным образом от шаманов и от стариков, знающих "древние вести" (telenkin pьŋьlte),-- так чукчи называют свои мифологические и исторические сказания. Этот термин относится ко всем чукотским народным преданиям, которые в общем еще невозможно подвергнуть подробному разбору, так как большая часть их до сих пор не издана. Впрочем, сказания эти использованы здесь постольку, поскольку они вносят новые подробности в характеристику мировоззрения чукоч. Сказания о сотворении мира и в частности о вороне и прочих птицах и зверях будут рассмотрены особо.
   Представления чукоч о различных сверхъестественных существах, рассматриваемые в этой главе, иллюстрированы рядом карандашных рисунков, которые я собрал в различных местах обследованного района, заставляя чукоч делать их специально для меня. Мне кажется, что графические изображения вещей, предварительно описанных на словах, могут оказать значительную помощь исследователю и внести в его работу много нового. Сравнивая рисунки, принадлежащие разным лицам, мы можем выявить их общий характер. Тем не менее все рисунки резко индивидуальны. Они представляют научную ценность постольку, поскольку помогают выявить, как отряжается все описываемое словесным путем в сознании чукоч. Специально о рисунках я буду говорить в особой главе, посвященной чукотскому искусству, но часть из них я привожу здесь для иллюстрации чукотских религиозных представлений.} Небольшие различия будут указаны в дальнейшем изложении.
   При ознакомлении с религиозными идеями чукоч у меня сложилась особая теория развития религиозных воззрений первобытного человека. Я изложу ее в начале этой главы. Это дает возможность расположить дальнейший материал в систематическом порядке и облегчит его понимание.
   Первобытный человек познает жизнь такою, какою она является ему в процессе его деятельности. Его внимание привлекают те предметы, на которые распространяются его действия. Он приписывает им качества, свойственные ему самому. {Я избегаю употребления термина "анимизм", так как он предполагает наличие понятия о человеческой душе, которое, по моему мнению, появляется на более поздних стадиях развития человеческого сознания. Э. Б. Тэйлор говорит, что анимизм зиждется на двух основах, вытекающих из одного источника: 1) представление о душе отдельного существа, продолжающей жить после смерти или уничтожения тела, 2) представление о духах, вплоть до разряда могущественных божественных существ (Первобытная культура, стр. 426, цитировано по английскому подлиннику). Согласно моей теории, оба эти представления относятся к более поздней стадии. Таким образом, мое описание представляет собою попытку обрисовать тот путь, которым первобытный человек дошел до стадии анимизма.} Это является основой первобытных религиозных представлений. Отсюда развивается первобытная мифология, в дальнейшем разветвляясь по многим направлениям и приобретая специальные детали.
  

СТАДИИ РАЗВИТИЯ ПЕРВОБЫТНЫХ РЕЛИГИОЗНЫХ ПРЕДСТАВЛЕНИЙ

   Первоначальное развитие мировоззрения, здесь описываемого, имеет пять более или менее отчетливо выраженных стадий. Стадии эти следующие. На первой стадии всем окружающим предметам приписывается жизнь такая же, какой обладает человек. Формы вещей и их предполагаемое участие в проявлениях жизни не принимаются во внимание и даже вообще не включаются в поле зрения.
   Камни, деревья, холмы или облака, а также и явления природы (ветер, дождь, гром) считаются живыми безотносительно к их форме. {Даниэль Г. Бринтон говорит: "Сознанию дикаря все находящееся в движении, все издающее звук или запах или какими-либо другими качествами привлекающее внимание представляется наделенным тою же безличной духовной силой, которую он чувствует сам в себе, но только вином выражении. Все прочие явления выражают ту же самую силу и потому в сущности ничем не отличаются от него самого. Какой-либо зверь, растение, камень, движение светил ночью, вой ветра, треск огня, высокий холм -- все эго проявления одного и того же бытия, наделенные тою же жизнью, что и он сам, происходящие от одного и того же источника жизни" (Brinton, Religions of Primitive Peoples, стр. 136).
   Это -- если мы исключим "безличную духовную силу" и "всеобщий источник жизни", которые как будто слишком абстрактны для низших стадий развития сознания,-- близко к тому, что сказано выше.
   Эндрью Ланг говорит более определенно: "Дикарь не проводит резкой границы между самим собою и вещами внешнего мира, которые он считает совершенно подобными себе -- будь то животные, растения или небесные тела. Он наделяет половыми и детородными способностями камни и скалы, человеческими чувствами солнце, месяц, звезды, ветер точно так же, как и зверей, птиц и рыб" (A. Lang, Myth, Ritual and Religion, 1, стр. 47).} Предмет движется; следовательно, он живой. Точно так же первобытный человек считает живыми деревья, которые шелестят, ветер, который проносится мимо, камень, который до поры до времени смирно лежит на месте, но может заставить споткнуться человека, когда тот проходит мимо, озера, реки, ручьи, холмы, которые возвышаются над равниной и отбрасывают на нее свою тень. Человек борется с вещами, побеждает или убивает их. Он приносит им жертвы, просит их о защите. Он подбирает какие-либо мелкие предметы и делает их своими амулетами. Он носит их на своем теле и уверен, что это дает ему защиту от всевозможных злых сил. {Ср. гл. II.}
   Дальнейшее развитие ведет к восприятию сходства внешнего вида предмета с общей формой и отдельными частями человеческого тела -- появляется представление о внутреннем сходстве, более детальное и определенное. Каждое случайное сходство охотно подхватывается -- рот, голова, руки усматриваются во внешнем виде предметов, которые считаются живыми. Легкого сходства с формой человеческого тела достаточно для того, чтобы предмет стал амулетом. Сучок дерева или кусок кожи, раздвоенный на конце, как бы имеющий две ноги, считается человекоподобным существом. Такова вторая стадия, в которую вступает первобытное мышление, когда на смену бесформенного и всеобъединяющего восприятия является признак сходства одних вещей с другими. Благодаря этому сходству вещи воспринимаются с большей отчетливостью и качества их с большей подробностью и определенностью.
   Когда это внешнее сходство в свою очередь является недостаточным, возникает идея о том, что вещи имеют двойную природу: свой обычный вид и другой, более или менее человекоподобный. Обе формы вполне материальны и вещи могут свободно менять их одну на другую. Так, каменные топоры и молотки, употребляемые в хозяйстве, превращаются в людей, а потом опять ложатся на свое место в прежнем виде. С другой стороны, и человек может превратиться по желанию в животное или в неодушевленный предмет. Неодушевленные предметы, приняв свою другую форму, приобретают жизнь и становятся способными к обычным человеческим действиям. Эти изменения чаще всего приписываются животным и вполне соответствуют представлениям первобытных людей о двойной природе животного мира. Это -- третья стадия развития первобытного мировоззрения.
   Как прямой вывод из идеи о двойной природе вещей возникает представление о том, что одна из двух сущностей, свойственных им, -- внешняя, другая -- внутренняя, скрытая под обычной формой. А поскольку она скрытая, она вообще невидима человеческому глазу, но тем не менее она все же способна к выходу из внешней оболочки и тогда представляется в виде человеческого существа. Так возникает первое представление о различии между материальной формой и жизненной силой, которая в ней содержится. Появляется дух, или "гений", "леший", "водяной" антропоморфного вида. Он вообще невидим, но материальный предмет представляет его постоянное местообитание, которое он может покидать, принимая свой настоящий, человекоподобный образ.
   В таком виде он может явиться шаману или другому человеку по своему желанию и выбору. Это -- четвертая стадия. Она предполагает сосуществование материального предмета и его "гения", тогда как на третьей стадии мы видели лишь две отдельные сущности, которые могли заменяться одна другою. Отделение "гения" от материальной оболочки, однако, возможно лишь до известной степени.
   Вообще говоря, "гений" не должен уходить далеко от своего обиталища и возможно скорее должен вернуться туда. Вместе с тем ему присущи все материальные и духовные свойства обычного человека.
   Концепция "гения" прекрасно определяется у американских эскимосов под именем inua -- "его человек" (на языке азиатских эскимосов -- juwa). Здесь ясно видно, каким образом человекоподобный дух увязывается вместе с вещью. Животные, согласно этому представлению, суть человеческие существа в оболочке из шкуры, которую они могут скинуть по своей воле. Человек, наоборот, может по своей воле превратиться в животное или неодушевленный предмет, надев на себя шкуру или покрывшись оболочкой, напоминающей внешний вид данного предмета. Затем, сбросив надетую маску, он снова становится прежним человеком.
   К этой стадии относится возникновение представления о человеческой душе, которая заключена в теле и время от времени может покидать его во сне.
   На более первобытных стадиях человек не может объяснить себе сновидений и принимает их за действительную жизнь, которою живет душа вовремя своих странствий.
   На пятой стадии "гении" совсем освобождаются от своей материальной оболочки, получают полную свободу движений и становятся настоящими духами. Их человекообразность становится более отчетливой и приобретает новые детали. Многие из них приобретают индивидуальные черты и вступают, в разнообразные отношения друг с другом. Так возникает первичная мифология, состоящая из рассказов духах, наделенных специальными силами, невидимых, способных летать, но все же совершенно человекоподобных, нуждающихся в пище и подверженных, смерти. На этой стадии возникает верование, что мертвецы после разрушения их тела становятся невидимыми духами. Оно развивается из представления о душе, обитающей в человеческом теле, точно так же, как представление о свободно живущих духах развивается из представления о "гениях", заключенных в материальных предметах.
   Все это порождает идею о жизни мертвецов на "том свете", в "потустороннем мире", где у них есть свои семьи, охотничьи промыслы и т. д. Параллелизм в развитии представления о духах и о загробной жизни мертвецов приводит к тому, что мертвые живут в одном "потустороннем мире", а духи -- в другом. Образуются несколько "миров", располагающихся этажами над и под землей, одни населены покойниками, другие -- духами. Вместе с тем определяется различие между покойником и человеческой душой. Последняя представляется маленькой, хрупкой, беспомощной, подверженной "опасностям со стороны враждебных духов и нуждающейся в покровительстве духов, благорасположенных к человеку. Мертвые, наоборот, представляются как невидимые духи, большие и сильные, гораздо сильнее человека. Они страшны, способны причинить всякое зло живым или, наоборот, благорасположены к ним и оказывают всяческую помощь своим живущим потомкам. Так возникает культ покровителей-предков, который, однако, предполагает ряд пройденных стадий развития и уже приобретенную способность составлять более сложные и специализированные воззрения. {Герберт Спенсер, который вообще рассматривает культ предков как главный источник религии (Основы социологии, I, стр. 305), считает, что он возникает лишь тогда, когда неопределенные и неустойчивые представления о враждебных силах превращаются в определенную и твердую веру.
   Тенденция следовать примеру прародителей, которая столь сильна, у первобытных людей, способствует возникновению культа предков. Мне кажется, что все это в значительной степени приложимо также к религиозной жизни чукоч и, при отсутствии других объяснений, может служить для объяснения различных обрядов и церемоний.}
   Характеристика пяти стадий развития первобытной религии дана здесь в схематическом виде. На самом деле все пять стадий, будучи весьма элементарными возникают почти одновременно и сосуществуют рядом. Тем не менее при более тщательном изучении первобытной микологии можно заметить, что более ранние стадии как бы отмирают, тогда как более поздние находятся в полном развитии, и как раз эти последние в настоящее время преобладают у большинства, первобытных народов.
   Рассматривая согласно предложенному плану материал, собранный при ознакомлении с чукотскими религиозными идеями, мы увидим, что основной фон относится к первой стадии, когда представления о жизни просты и олицетворение предметов и явлений, природы отсутствует.
  

МАТЕРИАЛЬНЫЕ ПРЕДМЕТЫ, РАССМАТРИВАЕМЫЕ КАК ЖИВЫЕ

   Вообще говоря, чукчи считают, что вся природа -- живая и каждый материальный предмет может действовать, двигаться по своей воле. Про каждый предмет чукчи говорят, что он getьnvьlen ("имеющий хозяина"), но еще чаще говорят -- gequlilin ("имеющий голос"). Это означает, что предметы живут и жизнь эта не отделима от них самих. Предметы, "имеющие голос", действуют посредством своих материальных качеств и возможностей. Так, например, камень, одаренный голосом, просто срывается с места, скатывается с грохотом и попадает в человека, которому он хотел повредить. Он может также убедить человека подобрать его и сделать своим амулетом.
   В космогонических сказаниях чукотских шаманов (так называемых, eŋeŋelьne lōo -- "вещи, видимые шаманами") мы видим жизнь, пронизывающую всю природу, которая описывается в своих отношениях к шаманским духам следующим образом:
   "В речном яру живет человек, голос там существует и говорит. Я видел хозяина этого голоса и говорил с ним, он подчинился мне, преклонился и принес мне жертву, тот приходил вчера. Маленькая серая птичка с синей грудью, которая шаманит, сидя в углу между суком и стволом, и призывает духов, приходит и отвечает на мои вопросы. Дерево дрожит и плачет под ударами топора, как бубен под колотушкой. Оно было моим служебным духом; колотушка приходит, и я держу ее в руках..."
   "Все сущее живет; лампа ходит, стены дома имеют свой голос, и даже урильник имеет собственную страну и шатер, жену и детей и бывает служебным духом. Шкуры, лежащие в мешках на запас для торговли, разговаривают по ночам. Рога на могилах покойников ходят обозом вокруг могил, а утром становятся на прежнее место, и сами покойники встают и приходят к живым. {В. Г. Богораз, Материалы по изучению чукотского языка и фольклора, собранные в Колымском округе, СПБ, 1900, стр., 285, 386. (В дальнейшем это сочинение обозначается: "Материалы". Прим. ред.)}
   В другом сообщении такого же характера маленькая птичка, сидящая во впадине сука, бьет в травяной бубен. Ее жертва -- жучки или червяки -- лучшее из ее корма. Вороватый ворон спускается к ней, слушает ее песни и завладевает ими, втягивая их своим дыханием.
   В третьем рассказе всякая вещь имеет свой голос (gemge-qulilьn) или своего хозяина (gamg-a-etьnvьlьn). Шкуры, приготовленные для продажи, имеют "хозяина". Ночью они превращаются в оленей и ходят на свободе. Деревья в лесу разговаривают между собой. Даже тени от стен составляют целые племена, они живут в шатрах и выходят на охотничий промысел. Радуга и солнечные лучи имеют своих "хозяев", которые живут на самой высокой части радуги, а также и на том месте небосвода, откуда истекают солнечные лучи. Они сходят на землю этими дорогами света.

   В одном чукотском рассказе злой дух (kelь) поставил свой ночной сосуд возле тела захваченного им мальчика, который притворился мертвым. Злой дух испражнился в сосуд и велел испражнению сторожить тело мальчика. Вскоре мальчик пошевелился, и тотчас же сосуд захрипел и закричал. Спящий злой дух проснулся и подошел посмотреть на пленника, но мальчик лежал без движения. Дух рассердился, выругал сосуд и помочился в него. Немного спустя сосуд опять захрипел, но голос был плохо слышен из-под мочи. Мальчик быстро вскочил и дополнил сосуд своими собственными выделениями, чтобы. заглушить сторожевой голос. {В. Г. Богораз, Материалы, стр. 193.}
   Здесь мы видим живое описание ночного сосуда, как живого существа, проявляющего жизнь без всякого изменения формы. Усвоение этой простой идеи о жизни неодушевленных предметов представляет много трудностей, так как эти предметы не имеют органов и приспособлений, необходимых для проявления жизни. В преодолении этой трудности чукотская религиозная концепция переходит на вторую стадию, отожествляя различные части предмета с соответственными органами человеческого тела. Так, например, опьяняющие мухоморы представляют собою "особое племя" (janra-varat). Они очень сильны, и когда растут, то прорывают своими крепкими головами плотные корни деревьев и рассекают их надвое. Они прорастают сквозь камни и раздробляют их в мелкие куски. Мухоморы являются к пьяным, людям в странной человекоподобной форме. Так, например, один мухомор явится в виде однорукого и одноногого человека, а другой -- похожим на обрубок. Это не духи, это именно мухоморы, как таковые. Число их, видимое человеком, соответствует тому, сколько он их съел. Если человек съел один мухомор, он увидит одного мухоморо-человека, если съел два-три, увидит соответствующее число. Мухоморы берут человека за руки и уводят его на тот свет, показывают ему все, что там есть, проделывают с ним самые невероятные вещи. Пути мухоморов извилисты. Они посещают страну, где живут мертвые. Этот момент иллюстрирован рисунком, сделанным одним чукчей (рис. 1).
   Представления, характеризующие третью стадию, столь же многочисленны. На этой стадии, как было сказано, предметы представляются имеющими двойную сущность: обычный вид и другой, антропоморфный вид, в котором они живут человекоподобной жизнью. Так, деревянные амулеты, спокойно лежащие в деревянном ящике, превращаются в пастухов и ночью отправляются в оленье стадо охранять его от волков. Рано утром они возвращаются на прежнее место и снова становятся кусочками дерева. Такое превращение все же не меняет основных свойств предметов. "Деревянное племя" (uttьremkьn), деревья во множестве являются на зов шамана, но, входя в юрту, они боятся огня, так как он может сжечь их. Человеческий кал представляется хвастливым стариком, одетым в одежды из блестящего коричневого меха. Он боится собаки, так как собака может съесть его. {Во многих чукотских рассказах солнце, море, небо являются как живые существа, сохраняющие свой внешний вид. В одном рассказе солнце в шаманском споре пускает в ход свой зной и сжигает соперника. Море топит соперника или, в другом рассказе, дазигдьдом. а небо тоже давит, сбрасывая на него свою верхнюю корку. Надо заметить, что так действуют они только во время шаманских выступлений; во все остальное время солние, море и небо выступают как настоящие люди. У них тоже двойная природа, которую они могут произвольно изменять (В. Г. Богораз, Материалы, стр. 285).}
   Представления второй и третьей стадии лучше применимы к животным, чем к неодушевленным предметам.
  

ЗВЕРИ КАК ЛЮДИ

   Все звери представляются имеющими свою страну и хозяйство. На Чукотском полуострове я встречал охотников, которые ни за что не хотели выкапывать из нор маленьких лисенят, потому что лисицы имеют свое хозяйство (genьmlinet) и они могут навредить охотнику своими домашними чарами.
   У черных и у белых медведей тоже есть свое хозяйство. Черные медведи живут в подземных жилищах, а у белых медведей есть свои поселки на льду в открытом море; они существуют охотой на тюленей и моржей и организуют для этого целые походы; они строят снежные дома, которые освещают жировыми лампами; вообще, их жизнь во всем подобна человеческой.
   Орлы тоже особое племя. Одно из орлиных семейств имеет раба, по имени Rьrultet Он был похищен с земли много лет тому назад. Он приготовляет пищу для орлов, и лицо его черно от сажи.
   Всякие мелкие пташки тоже живут на особой земле. Они выезжают в маленьких игрушечных кожаных челноках на охоту за червяками и букашками. {Крашенинников (Описание земли Камчатки, т. I, стр. 228, изд. 1786 г.) упоминает о таких же представлениях камчадалов. Они утверждают, что когда не видно ни одной мыши, то это значит, что мыши отправились в открытое море на моржовую охоту. Их челноки -- это раковины особой формы, похожие с виду на человеческие уши. Эти раковины так и называются -- "мышиные челноки".}
   У морских зверей есть тоже большая страна далеко в открытом море. Она расположена по сторонам материка и отделена от земли глубоким потоком, который всегда трясется, как бездонная топь. Этот поток непроходим для всех, кто приходит с земли.
   Звери, представляемые как человеческие существа, могут изменять свой вид и размеры так же легко, как это делают духи. Горностай, например, это -- статный воин, одетый в белый панцырь. Ножки убитых им мышей -- это оленьи окорока. Сова тоже воин. Мыши -- народ, живущий в подземных жилищах; у них стада, состоящие из корешков сараны (Polygonum polymorphum) или макарши (Polygonum viviparum),-- это их олени, у них сани из травы. Внезапно превращаясь, они становятся настоящими охотниками. Они выезжают на нартах и охотятся на белых медведей. Когда им надо везти убитого медведя домой, нарта съеживается, а медведь обращается в еврашку. Многие из этих подробностей, как мы увидим ниже, приписываются также хозяину леса (Picvucьn). {Ср. стр. 9.}
   Шаман, который посещает страну мышей, находит, что их образ жизни совсем такой же, как у людей. Его призвали помочь женщине, которая страдала от колотья в груди и от острой боли в горле. Осмотрев ее, он увидел у ней на шее тоненькую травяную пленку, какую чукотские дети употребляют для ловли мышей. Он сорвал пленку, и женщина-мышь исцелилась. В благодарность за его услугу мышиный народ дал ему лучшие шкуры диких оленей. По возвращении его в наш мир шкуры превратились в сухие листья и кусочки коры.
   Во многих случаях звери, принимая человеческое естество, сохраняют часть своих звериных качеств; тем самым они хотя и становятся вполне подобными человеку, все же представляют собою особую категорию живых существ, отличную от людей. Так, например, кит, который берет себе в жены молодую женщину, продолжает оставаться китом, и она жалуется на то, что он заставляет ее вырывать ногтями раковины из его кожи. Эти раковины приравниваются к человеческим паразитам. Белый медведь сохраняет способность нырять и ловит тюленей своими лапами. Женщина-лиса сохраняет свой сильный запах. Женщина дикая гусыня имеет отвращение к остаткам животной пищи, так как они могут выпачкать ее чистое белое платье.
   Амулеты животного происхождения -- шкурка, головка, череп, клюв, перо -- тоже способны к превращению. Они превращаются в тех животных, от которых происходят, и действуют соответствующим образом. Затем снова принимают свой прежний вид. В одном рассказе засушенная шкурка горностая превращается в живого горностая, который в свою очередь превращается в большего белого медведя. В этой сказке амулет посылается "хозяином" в море в погоню за врагом, но, не будучи в силах выполнить приказание, он возвращается обратно и получает от "хозяина" выговор. {В. Г. Богораз, Материалы, стр. 219.}
   Следующая стадия (четвертая), как сказано выше, предполагает более глубокое разделение обеих сущностей предмета: идея о превращении заменяется представлением о человекоподобном "гении", который сосуществует с предметом и живет в нем, как в своей материальной оболочке, но по желанию может покидать ее и существовать отдельно. Изучая эту стадию, мы должны особо различать отдельные предметы (камни, деревья) и большие объединения, как леса, реки, горы и т. д.
   Развитие религиозных представлений относительно более мелких предметов не пошло дальше первоначальных стадий (первой и второй). Отдельно существующие "гении" им не приписываются, по крайней мере в этом нет полной ясности. Как было сказано выше, мелкие предметы часто называются, getьnvьlenat ("имеющие хозяина"); чукотское понятие "хозяин" соответствует эскимосскому "его человек" (inua) и обозначает "гения". По отношению к мелким предметам идея эта не развилась, и они предпочтительно называются gequlilinet ("имеющие голос"), что свидетельствует о более примитивном воззрении.
   У эскимосов представление о "хозяине", обитающем в данном предмете, выражено как будто яснее. У центральных эскимосов, по данным профессора Боаса, {Boas, Central Eskimo, стр. 591.} каменные глыбы, разбросанные по поверхности земли, имеют своих духов. Каждый дух представляется в виде женщины с одним глазом во лбу. Другие духи живут в камнях, которые весной скатываются со склонов гор. Если человек увидит такой камень и попросит его сделаться духом-покровителем, камень продолжает катиться с горы, ибо, не имея ног, он не может двигаться иначе.
   Впрочем, идея о каменных глыбах, как о живых существах, свойственна также и чукчам. {В рассказе аляскинских эскимосов (Nelson, стр. 465) кит имеет "хозяина", живущего внутри его тела и направляющего все его действия. Кит -- существо женское, и таков же его "хозяин". Представление о звере, имеющем в своем теле особого "хозяина", чуждо чукчам.} Каменные глыбы, разбросанные по горам, чукчи считают существами в прошлом живыми и впоследствии обращенными в камень. Они были первыми созданиями творца, предназначенными к жизни, но вышли такими безобразными, что он обратил их в камни и создал людей и зверей. Эти глыбы называются perkat, множественное от perkarper. Многие из "них представляют окаменелые шатры или полога, другие -- окаменелых людей и зверей (perkalaul -- "глыба-человек"). Каменная оболочка охраняет их тайную внутреннюю жизнь. Например, в одной сказке шаман отправляется померяться силами с камнем-человеком, и ему приходится очень плохо от каменных объятий противника.
   В другой сказке каменные глыбы оживают и ведут между собой разговоры. Разница чукотских и эскимосских воззрений относительно "хозяев" каменных глыб весьма определенна.
   Вторая эскимосская подробность о камне, скатывающемся на человека чтобы стать затем его духом-помощником, более соответствует чукотским воззрениям.
  

ВЛАДЕТЕЛИ ИЛИ ХОЗЯЕВА

   Большие объединения предметов, как то: леса, реки, озера и т. п. имеют своих владельцев (etьnvьt, множественное число от etьn), которые называются также хозяевами (aun-ralьt, множественное от aun-ralьn, буквально -- "домохозяин").
   Различные виды зверей и деревьев также имеют своих "хозяев", которые живут вместе с ними в лесу. Каждый вид деревьев имеет отдельного "хозяина". Только береза не имеет хозяина, и поэтому, люди с ней обращаются без всяких стеснений, как с "безразличной" и ничьей. Такой взгляд на березу особенно ярко выявляется во время ежегодных поездок оленных чукоч на закраину леса, где они вырубают березовые жерди для нарт, древка для копий и пр. Каждая порода зверей -- волк, лисица, олень -- имеет своего "хозяина". {Это представление, по всей вероятности, приводит к идее о "хозяине" всего леса, владения которого простираются до границ этого леса. По русско-юкагирским представлениям, хозяин леса имеет неограниченную власть над всеми своими зверями. Он может отдать их в подарок, проиграть в карты, собрать всех в стада и перегнать на другое место и т. д.}

   Чукчи всех этих "хозяев" часто называют просто "духами" (kelet). Последний термин обычно обозначает злых духов (о злых духах я буду говорить ниже), но он распространяется и на духов-хозяев, несмотря на то, что они не являются вредителями.
   Я привожу несколько рисунков, изображающих духов этого рода. Рисунок 2, а -- озерный дух (gьtgь-kal), дух маленького озера, лежащего неподалеку от морского берега, близ устья Анадыря. У духа -- тело тюленя и человеческие руки, голова косматая. Он вышел из озера стоймя. Рисунок 2, b -- дух бухты Креста; у него одна трехпалая рука. Рисунок 2, с -- дух Анадырского лимана. Волосы у него на голове стоят дыбом и, также как у предыдущего, у него только одна трехпалая рука. Мне говорили, что дух среднего течения Анадыря -- одноглазый, и руки у него тоже о трех пальцах. Так он и изображен на рисунке 2, d. У него вертикальный разрез рта, один глаз и трехпалые руки. Рисунок 2, е -- морской дух (aŋqa-kal) с рыбьим телом и с огромной косматой головой. Другой рисунок, не помещенный здесь, изображает большого морского духа с длинными волосами на голове и на заду.
   Хозяин рыбы в горных ручьях наделяется длинным, тонким телом и волосатым лицом. У хозяина леса тело деревянное, безногое и безрукое. Глаза у него на макушке головы. Он двигается, перекатываясь с места на место, как бревно.
   Picyucьn -- особый владыка диких оленей и всего сухопутного зверя. Он живет в глубоких оврагах вблизи лесной опушки. Оттуда он посылает охотникам стада диких оленей, но когда его рассердят, он прекращает свои дары. Он требует выполнения всех древних обычаев и совершения жертвоприношений, связанных с охотой, и карает за пренебрежение ими. Его представляют маленьким, величиной с палец. Следы его на снегу подобны следам мыши. Приморские чукчи говорят, что власть Picvucьn'a распространяется и на морских зверей. Часто он показывается, подходя ко входу в жилище, в виде маленького черного щенка. О нем узнают по его следам. В таких случаях необходимо немедленно принести ему жертву, и тогда на следующий год большой кит будет выброшен морем на эту часть берега. Санки Picvucьn'a -- маленькие, сделаны из травы. Вместо оленей он запрягает мышей или пару мелких корешков Polygonum vivlparum. Его самого нередко представляют в виде такого корешка, едущего на мышах. Лемминг -- это его белый медведь. Он убивает его и взваливает на свои сани. С другой стороны, Picvucьn очень силен, он может состязаться с великанами и при случае взвалить на свои маленькие санки настоящего белого медведя. Он не нуждается в настоящей еде, но живет только запахом. Все эти подробности повторяются во многих чукотских сказках.

   "Мышиный ездок" (pipьkьlgs-gekeŋьlьn) лю

В. Г. Богораз

Чукчи

Авторизованный перевод с английского

Часть I

   Научно-исследовательская ассоциация Института народов севера ЦИК СССР
   Материалы по этнографии. Том V
   Издательство Института народов Севера ЦИК СССР
   Ленинград, 1934
  

ОГЛАВЛЕНИЕ

   Предисловие редактора
   Предисловие автора к русскому изданию

Часть I. Социальная организация

   Глава I. Название и местообитание
   Самоназвание. -- Древнее местообитание. -- Современное местообитание. -- Соседние племена. -- Характеристика страны. -- Стойбища и селения. -- Поселки приморских чукоч: чукотские, эскимосские, поселки к северу от мыса Чаплина, селения по берегу Ледовитого океана.
   Глава II. Общая характеристика чукоч
   Внешний вид. -- Смешение с соседними племенами. -- Рождаемость. -- Роды и брак. -- Старческий возраст. -- Органы чувств. -- Опрятность. -- Болезни. -- Духовные качества. -- Времена года. -- Язык.
   Глава III. Сношения чукоч с русскими
   Открытие Чукотской земли. -- Войны. XVII век -- Походы Пазлуцкого. -- Прекращение войны. -- Торговля. -- Открытие торговли на Колыме. -- Анюйская ярмарка. -- Чукотский ясак и "чукотские подарки". -- Правила Трескина. -- Реформа Майделя. -- Распространение оленных чукоч и новый ясак. -- Анадырские власти. -- Торговля спиртом. -- Общая характеристика русского управления. -- Издержки производства.-- Вымогательство. -- Игранные реформы. -- Пособие во время голодовки. -- Медицинская помощь. -- Школы. -- Ученые экспедиции. -- Общая характеристика русского населения. -- Православная миссия. -- Современное положение (в начале XX века). -- Американское влияние. -- Общие выводы.
   Глава IV. Чукотская торговля
   Торговля в древнее время.-- Торговля с русскими. -- Анюйская ярмарка.-- Прочие ярмарки. -- Пути сообщения. -- Табак и кирпичный чай. -- Спирт. -- Торговля с китоловами. -- Торговля оленями. -- Торговля внутри страны. -- Единицы цен и цены вообще.
   Глава V. Семья и семейная группа
   Мужчина в семье. -- Система родства. -- Семейные группы. -- Семья. -- Положение стариков. -- Положение женщин. -- Положение детей. -- Усыновление. -- Добровольная смерть.
   Глава VI. Брак
   Брак у оленных чукоч. -- Целомудрие женщин. -- Насилие над женщинами.-- Брак между родственниками. -- Брак между людьми неравного возраста. -- Отработка за жену.-- Условленные зятья. -- Похищение женщин, -- Брак уходом. -- Смешанные браки. -- Свадебный обряд. -- Развод. Многоженство. -- Групповой брак. -- Левират. -- Брак у приморских чукоч.
   Глава VII. Стойбище и поселок
   Стойбище оленных чукоч. -- Хозяин стойбища. -- Помощники. -- Материальные условия. -- Помощники-иноплеменники. -- Бедняки. -- "Праздные скитальцы".-- Соседнее стойбище. -- Послок приморских чукоч. -- Байдарная артель. -- Распределение продуктов промысла. -- Бедняки. -- Скитальцы. -- Гостеприимство.
   Глава VIII. Сильные люди, воины, рабы
   "Сильные люди".-- "Насильники". -- Войны и воины. -- Войны с Таньгами.-- Герои войны. -- Войны с казаками. -- Войны с эскимосами. -- Войны с тунгусами и юкагирами. -- Внутриплемениые воины. -- Рабы.
   Глава IX. Право
   Совет семейной группы. -- Убийство и кровавая месть внутри семейной группы. -- Убийство и кровавая месть вне семейной группы. -- Вира. -- Мелкие преступления. Воровство. -- Законы, охраняющие собственность.
  

ПРЕДИСЛОВИЕ РЕДАКТОРА

   В происходящее в настоящее гремя огромной работе по социалистическому освоению Крайнего Севера к культурно-экономическому подъему населяющих его народов ощущается острая потребность в исследованиях, освещающих все многообразие этой богатой, но слабо изученной окраин; нашего великого Союза. В частности нужны исследования социально-экономического строя народов Севера, помогающие нам лучше ориентироваться в сложном переплете общественных отношении и тем самым ускорить темпы социалистического строительства на Севере.
   Институт народов Севера ЦИК СССР, идя навстречу назревшей потребности, предпринял издание исследований по экономике, истории, этнография и языкознанию народов Севера. На ряду с серией "Трудов", дающей оригинальные работы научных работников Института по вышеупомянутым вопросам, Институт в серии "Материалы" начал публикацию наиболее ценных работ прошлого, написанных о народах Севера, как на русском, так и на иностранных языках.
   Настоящим выпусков "Материалов по этнографии" Институт народов Севера приступает к публикации переведенной с английского языка монографии "Чукчи", принадлежащей перу лучшего современного знатока народов и языков Крайнего Севера -- В. Г. Богораза.

* * *

   Перед тем как перейти к изложению и анализу "Чукоч", необходимо хотя бы в самом сжатом виде остановиться на основных вехах жизни В. Г. Богораза.
   В. Г. Богораз (псевдоним -- Тан) родился 15 апреля 1865 г. в городе Овруче Волынской губернии. В раннем детстве перевезен в Таганрог. В таганрогской гимназии учился одновременно с А. П. Чеховым. В 1880 г., после окончания гимназии, поступил на физико-математический факультет Петербургского университета, откуда перевелся на юридический факультет, но не окончил его, так как уже в 1882 г. был выслан из Петербурга на родину, а в 1888 г. арестован за принадлежность к партии Народной Волн и просидел год в тюрьме. После освобождения перешел на нелегальное положение. В 1885 г. был одним из организаторов екатеринославского съезда Народной Волн и редактором последнего номера журнала "Народная Воля". 9 декабря 1866 г. В. Г. Богораз был вновь арестован и после трехлетнего заключения в Петропавловской крепости сослан на десять лет в Колымский округ Якутской области, где и пробыл с 1890 по 1898 г. В колымской ссылке В. Г. Богораз стал этнографом и лингвистом, изучив быт и языки местных народностей: ламутов и чукоч, а также северных русских. В особенности обстоятельно В. Г. Богораз изучил чукоч, среди которых он кочевал около трех лет (1835--1897 гг.) в связи с Сибиряковской экспедицией.
   В 1898 г. В. Г. Богораз возвратился из ссылки благодаря ходатайству Академии Наук и вошел вместе с Туган-Барановским в редакцию легальных марксистских жури лов "Начало" и "Жизнь". Одновременно он становится научным сотрудником Музея антропологии я этнографии Академии Наук. Вскоре, однако, В. Г. Богораз был выслан полицией из Петербурга и уехал в Америку, где в качестве руководителя Анадырского отдела принял участие в северо-тихоокеанской экспедиции Джезупа, организованной известным антропологом и лингвистом Францом Боасом, силами нью-йоркского Музея естественных наук и петербургской Академии Наук. В течение 1900--1901 гг. В. Г. Богораз путешествовал по Камчатке, Анадырскому краю и Чукотке. Вовремя этой экспедиции, кроме чукоч, он изучал коряков, ительменов (камчадалов) и азиатских эскимосов. По возвращении в 1901 г. в Петербург он вновь был выслан полицией, после чего уехал в Нью-Йорк, где до 1804 г. работал в "Музее естественных наук.
   С 1900-х гг. В. Г. Богораз ведет большую работу по развитию русско-американской научной связи. Вместе с покойным Л. Штернбергом он является одним из основателей русского о дела Союза американистов и неоднократно, вплоть до последнего времени, принимал участие в международных конгрессах американистов.
   Осенью 1904 г. В. Г. Богораз вернулся в Россию и участвовал в организации Крестьянского союза и трудовой группы Государственной Думы. В 1906 г. был одним из организаторов "народно-социалистической партии", сотрудничал в "Родной Земле" и т. л. О В. Г. Богоразе в связи с этой газетой мы имеем следующее замечание В. И. Ленина: "Направление этой газеты ["Родной Земли"] несомненно, левее кадетского. По всем данным, можно назвать это направление трудовическим. Как на документальное подтверждение такой политической характеристики можно указать на сотрудничество в этой газете г. Тана. Г. Тан значится в опубликованном списке членов организационного комитета "трудовой (народно-социалистической) партии" {В. И. Ленин, Собрание сочинений, т. X, стр. 275.}.
   Весьма любопытно и другое замечание Ленина: "В "Пестрых встречах" новогоднего номера "Речи" г. Тан затронул важный вопрос, на который рабочим следует обратить серьезное внимание. Это--вопрос о росте новой демократии.
   "Вот уже с год или, может, побольше, -- пишет г. Тан, -- русло жизни опять начинает меняться и таять. Вместо убыли воды появляется прибыль, бог знает откуда, из недр подземных и из дальних источников. Три года все было тихо и пусто. Теперь появляются люди, выползают один за другим из разных щелей и медвежьих углов...". "Всего интереснее, люди крестьянского звания, пришедшие, снизу. Имя им -- легион. Они заполонили средние области жизни и даже покушаются на высшие, особенно в провинции. Техники, счетчики, агрономы, учителя, всякие земские служащие. Все они похожи друг на друга. Серые с лица, широкие в кости, нескладные с виду; к рефлексам не склонны, напротив, живучи, как кошки... Жизнь, очевидно, шагнула еще на ступень, ибо мы, разночинцы, сравнительно с ними -- так же, как были дворяне сравнительно с нами".
   Метко и верно сказано, хотя не следует забывать, что и старые разночинцы и новые, "крестьянского звания", демократическая интеллигенция и полуинтеллигенция -- представляют из себя буржуазию в отличие о дворян-крепостников" {Там же, т. XVI, стр. 281.}.
   Во время империалистической войны В. Г. Богораз поддался шовинистическому угару, стал оборонцем и, несмотря на свой довольно пожилой (50 лет) возраст, пошел добровольцем на фронт в качестве начальника одного из санитарных отрядов Союза городов. В 1918 г. он возобновил свою работу в Музее антропологии и этнографии Академии Наук. В 1920 г. В. Г. Богораз стал "сменовеховцем". С этого времени начинается его активная, преимущественно связанная с этнографией и советским Севером, научная и общественная работа. С 1921 г. В. Г. Богораз -- профессор этнографии, сначала в Географическом институте, потом, после слияния Географического института с Ленинградским университетом, в последнем. В университете он стоял во главе комиссии по студенческим этнографическим экскурсиям и редактировал сборники этнографических материалов собранных студентами.
   В. Г. Богораз был одним из инициаторов создания Комитета содействия народностям северных окраин и с момента организации Комитета Севера (1924 г.) состоит его деятельным членом. С 1925 г. и по сие время -- профессор Ленинградского историко-лингвистического института.
   Большую роль В. Г. Богораз сыграл также в создании первого специального учебного заведения для народов Севера -- Института народов Севера ЦИК СССР.
   С 1930 г. В. Г. Богораз -- действительный член Научно-исследовательской ассоциации Института народов Севера и профессор Северного отделения Педагогического института им. Герцена. В 1932 г. организовал Музей истории религии Академии Наук и с тех пор является его директором. С того же времени состоит членом редакционной коллегии журнала "Советская этнография".
   За последние годы В. Г. Богораз проделал значительную работу по развитию луораветланской (чукотской) письменности, составил алфавит и первые учебные книги и грамматику на этом языке и перевел ряд политических брошюр.
   В. Г. Богораз, под именем Тана, известен и как беллетрист и поэт. Начал писать он еще в колымской ссылке (в 1896 г.). Изданные в 1899 г. его "Чукотские рассказы" и в 1900 г. "Стихотворения" имели большой успех. В 1912 г. было издано собрание сочинений в 12 томах. Его стихотворения "Красное знамя" (перевод), "Первое мая" и "Кронштадтские матросы" широко известны и вошли во все революционные песенники.
   В советское время повести и рассказы Тана переизданы дважды в пяти томах; кроме того, им написаны два новых романа: "Союз молодых" и "Воскресшее племя". Некоторые из рассказов Тана переведены на английский, немецкий и польский языки.

* * *

   Перу В. Г. Богораза принадлежит ряд работ по этнографии народов Севера. Основными из них являются:
   1) Ламуты. "Землеведение", VII, кн. I, Москва, 1900.
   2) Очерк материального быта оленных чукоч... Сборник Музея антропологии и этнографии Академии Наук, т. II, СПБ, 1901.
   3) The Chukchee. Publications of the Jesup North Pacific Expedition, Vol. VII, P. 1--3. Leiden -- New York 1904--19C9.
   4) Chukchee Mytliologie. Publications of the Jesup North Pacific Expedition, Vol. VIII, P. 1. Leiden -- New York 1910.
   5) Религиозные идеи первобытного человека, по материалам, собранным среди племен Северо-восточной Азии, преимущественно чукоч. "Землеведение", кн. I, 1906 (по-английски в "American Anthropologist", Vol. II, No 2, 1925).
   6) К психологии шаманства у народов Северо-восточной Азии. "Этнографическое обозрение", LXXXIV-LXXXV, Москва 1910.
   7) Новые задачи российской этнографии в полярных областях. "Труды северной научно-промысловой экспедиции", в. 9, Петербург, 1921 по-английски в Problems of Polar Researches, No 7, New York 1928).
   8) Ideas of Space and Time in the Conception of the Primitive Religion. American Anthropologist 1925, No 2.
   9) Древние переселения народов в северной Евразии и в Америке. Сборник Музея антропологии и этнографии, в. 6. Л. 1927.
   10) Новые данные к вопросу о протоазиатах. "Известия Ленинградского государственного университета", т. I, 1928.
   11) Le mythe de l'Animal Dieu, mourant et ressuscicant. Atti del XXII Cortgresso Internazionale degli Americanisti, Roma 1928.
   На ряду с этнографическими необходимо назвать следующие основные работы В. Г. Богораза по языкам Севера:
   1) Образцы материалов по изучению чукотского языка к фольклора. "Известия Академия Наук", No 3, СПБ. 1899.
   2) Материалы по изучению чукотского языка и фольклора, СПБ. 1900.
   3) Областной словарь колымского русского наречия. СПБ, 1901.
   4) The Folklore of North Eastern Asia as compared with North Western America. American Anthropologist, IV, 1902.
   5) Материалы для изучения языка азиатских эскимосов. "Живая старина", No 70--71, СПБ, 1909.
   6) The Eskimo of Siberia. Publications of the Jesup North Pacific Expedition, Vol. VIII, P. 3, Leiden -- New York 1918.
   71 Koryak Texts. Publications of the American Ethnological Society, Vol. V, Leiden 1917.
   8) О так называемой языке духов (шаманском) у различных ветвей эскимосского племени. "Известия Академии Наук", No 8--11, П. 1919.
   9) Chukchee (Essay of a comparative Study of Chukchee Group of Languages). Handbook of American Indian Languages. Bulletin of the Bureau of American Ethnology, V. 2, Washington 1922.
   10) Материалы по ламутскому языку. Тунгусский сборник, Л. 1931.
   11) Луораветланский (чукотский) язык. Языки и письменность народов Севера, ч. 3. Труды Научно-исследовательской ассоциации Института народов Севера ЦИК СССР по лингвистике, т. III, Л. 1934.
   12) Юитский (азиатско-эскимосский) язык. Там же.
   Многотомная монография "Чукчи" является наиболее значительным произведением В. Г. Богораза и написана на основе материалов, собранных им в "Чукотской землице" за годы ссылки и экспедиций. Эта работа создала эпоху в изучении чукотской народности и поставила Богораза в ряды крупнейших этнографов современности. С полном правом В. Г. Богораз заявляет в предисловии к настоящему изданию "Чукоч", что в изучении чукотской народности он был "пионером, несмотря на предыдущие работы Врангеля, Мэйделя, Аргентова и некоторых других". Несмотря на то, что "Чукчи" написаны в начале XX века и покоятся на материалах конца XIX века, они сохранили свое значение и в настоящее время, ибо и сейчас нет другой работы, которая с такой обстоятельностью дала бы картину материального быта, религиозных верований и отчасти социального строя чукоч, одного из наиболее отсталых и наименее изученных народов Крайнего Севера.
   Останавливаясь для лучшего понимания "Чукоч" на обрисовке теоретических взглядов В. Г. Богораза, мы должны припомнить, что он начал свою научную работу, будучи народником и тем самым сторонником русской школы субъективной социологии, хоти и не весьма последовательным.
   От субъективной школы в социологии у В. Г. Богораза идет преувеличение роли личности, непонимание общественно-экономической формации, непонимание взаимной увязанности всех сторон жизни общества и беспредельный эклектизм. Влияние этой школы чувствуется во всей работе В. Г. Богораза, и поэтому можно ограничиться лишь приведением одного примера, на которой останавливается сам В. Г. Богораз в предисловии к настоящему изданию. Имея в виду материальную культуру, религию, социальный строй и мифологию, он говорит: "Ранее вопросы, рассматриваемые в этих четырех разделах, представлялись поящими рядом, теперь они связались в отношениях социально-экономической базы и надстроечных форм".
   Но В. Г. Богораз был не только сторонником русской школы субъективной социологии; в своей исследовательской работе он испытал сильное влияние так называемой американской школы исторической антропологии (родоначальником которой является Боас). Руководящей идеей исторической антропологии, по словам Р. Лоуи, современного корифея этой школы, является "...избегать всеобъемлющих и шатких теорий минувшего и приняться за трезвое историческое исследование, связанное с интенсивным местным изучением отдельных областей" {R. Lоwie, Primitive Society, p. 436.}. "Всеобъемлющими и шаткими теориями" Лоуи считает марксизм и учение Л. Моргана.
   История, в понимании исторических антропологов, заключается в отрицании "химерического закона социальной эволюции", в признании невозможности разграничения "хаотического смешения культур", в сосредоточении исследования на ограниченных историко-географическнх областях. Отправной точкой исторических антропологов пои рассмотрении начальных эпох человеческой культуры является признание извечности частной собственности и отдельной семьи, следовательно, отрицание первобытного коммунизма, отрицание рода как всеобщей ступени в развитии общества, в частности отрицание примитивности материнского рода. Все свое внимание исторические антропологи направляют па разрешение частных, местных проблем, испытывая отвращение к синтезу полученных выводов. Поэтому не приходится удивляться, что эмпиризм расцветает пышным цветом в работах "исторических" антропологов.
   "Чукчи" представ тают типичный пример эмпирической работы, сделанной в духе американской школы исторической антропологии. Подробно описывается материальный быт, религия и т. д. чукоч, но нет ни малейшей попытки определить ступень общественного развития, на которой находятся чукчи, найти место чукоч в общей цепи развития человеческого общества, выявить основные закономерности чукотского общества. Эмпирический характер "Чукоч" и его недостатки признает сейчас и сам автор. Так, в предисловии к настоящему изданию "Чукоч" автор говорит:
   "Переходя к пересмотру всего материала моей монографии с новой точки зрения, я должен прежде всего отметить эмпирический характер своей работы. Я старался следовать за фактами и с некоторым трудом решался на обобщения. Ибо я должен сказать вообще, что во время моей полевой работа, а также и после того, я относился в недоверием ко всем существовавшим в то время теориям развития первобытного общества. В этом отношении я в то время больше приближался к Францу Боасу, который до сих пор во всех этнографических и социологических вопросах занимает такое же преувеличенно осторожное, скептическое положение" {Предисловие к "Чучкам", стр. XV.}.
   Эмпиризм привел В. Г. Богораза также к пренебрежительному отношению к научной терминологии, и она у него отличается чрезвычайной расплывчатостью, нечеткостью и неопределенностью. Даже в одной из своих наиболее теоретических работ Богораз посчитал возможным сказать: "Я... не придаю особого значения точному определению терминологии" {"Основы этногеографии", Л. 1928, стр. 42. Впрочем, эта работа была закончена автором еще в 1925 г.}.
   Помимо работ о народах Севера, В. Г. Богоразу принадлежит также ряд общеэтнографических работ, преимущественно по вопросам первобытной религии, материальной культуры и распространения человечества на земле. В этих работах, в особенности в последние годы, он энергично стремится освободиться от старых точек зрения и овладеть материалистическим пониманием истории. Все же нужно сказать, что это дается ему с огромным трудом, как об этом свидетельствуют его "Основы этногеографии". Витой работе В. Г. Богораз не рассматривает историю человечества как единый процесс, на каждой ступени которого господствуют особые законы, отличные от законов органического и неорганического миров. Наоборот, мы видим, что в указанной работе этнография определяется как естественно-общественная наука, как "смычка наук естественных и наук общественных".
   Такая натуралистическая точка зрения толкает его на путь сведения общественных закономерностей к закономерностям естественным, на путь бесплодных аналогий. В. Г. Богораз при рассматривании общественных явлений считает возможным говорить о "переменных токах культуры", "мужских и женских культурах", "мутационном развитии культуры" и т. д. На стр. 27 он утверждает, что "человеческая культура является силой, подобной различным другим существующим силам, физическим, химическим и геологическим..."
   Совершенно прав Ленин, указывая, что "нет ничего легче, как наклеить "энергетический" или "биолого-социологический" ярлык на явления вроде кризисов, революций, борьбы классов и т. п., но и нет ничего бесплоднее, схоластичнее, мертвее, чем это занятие" {В. И. Ленин. Собрание сочинений, т. XVII, стр. 268.}.
   В следующей своей общетеоретической работе, "К вопросу о применении марксистского метода к изучению этнографических явлений" {"Этнография" No 1/2 за 1930 г.}, В. Г. Богораз сделал новый, уже более значительный шаг по пути приближения к материалистическому пониманию истории.
   Автор пришел к заключению, что "...только марксистский метод с его усложненным подходом, одновременно комплексным и диалектическим, дает возможность правильной классификации, объяснения и увязки этнографических явлений в одно неразрывное целое" {Там же, стр. 6.}.
   В этой работе мы находим много оригинальных выводов и заключений, представляющих собою "попытку выдвинуть вперед в изучении этнографических явлений хозяйственные формы, взятые в процессе динамическом, и связать с этими формами изменение психологических явлений, религиозных верований, фольклора и т. д." {Там же, стр. 13.}. В особенности это относится к главам; "Анализ фольклора" и "Анализ религиозных верований". Автору удалось объяснить, между прочем, возникновение табу, связанных с несовместимостью одновременного использования продуктов различных хозяйственных типов. "Во всех этих фактах,-- говорит В. Г. Богораз, -- дело идет не о мировоззрениях, а о фактах хозяйственной жизни, добывания продуктов, их приготовлении, варке пищи, мытье посуды, а также о потреблении пищи. И запреты, сюда относящиеся, имеют характер вполне материалистический. Любопытно указать, что при столкновении рыболовства с охотой от нарушений табу страдает рыболовство: рыба перестает ловиться. При столкновении скотоводства с охотой страдает охота: исчезают зайцы. Низший хозяйственный тип защищается от высшего магическими религиозными запретами -- табу" {Там же, стр. 22.}.
   Останавливаясь на вопросе о классовом расслоении у примитивных народов, подвергшихся влиянию цивилизация, автор совершенно правильно подчеркивает, что "этнографы до сих пор проходят мимо явлений классового расслоения в пределах натурального хозяйства и просто не видят их, страдая каким-то специальным этнографическим дальтонизмом.
   Таким образом племена первобытные, например, из числа так называемых малых народностей Севера: самоеды, тунгусы, чукчи с коряками и т. д., изображались до последнего времени в качестве какого-то сплошного национального тела, окрашенного в одну и ту же бесклассовую краску. Так же подчас однообразно и бесклассово изображались даже племена не весьма первобытные, каковы коми-зыряне, вотяки и карелы.
   Между тем у чукоч и коряков, у самоедов, остяков и т. д. существует определенное классовое расслоение. Есть богатые оленеводы и полузависимые, бедные "подсоседки" и даже прямо батраки" {Там же, стр. 15.}.
   Но на ряду с вышеуказанными блестящими экскурсами в работе В. Г. Богораза мы находим совершенно недостаточный анализ развития первобытных общественных отношений, неправильное понимание социально-экономических формаций, частичное их смешение с стадиями культуры, преувеличение роли техники, непосредственное сведение идеологических форм к видам, хозяйственной деятельности ("увязка" аниматизма с рыболовством, анимизма с охотой, фетишизма с мотыжным земледелием), признание классового расслоения уже на самых ранних ступенях общественного развития, игнорирование исследований Энгельса и Моргана в области развития родового строя и семьи. Например, по вопросу о развитии семьи автор утверждает: "мы... не можем установить основную форму первобытной семьи, так как у разных народов на весьма первобытных стадиях существует семья моногамная и семья полигамная, общественные формы брака и индивидуальные формы брака" {Там же, стр. 8.}. Вслед за Куновым В. Г. Богораз считает, что отцовский род предшествует материнскому, возникшему лишь на стадии мотыжного земледелия.
   Построенная на вышеизложенных предпосылках "периодизация хозяйственных форм и стадий" хотя и содержит в себе много материалистических подходов, все же не может быть названа марксистской. Совершенно правильно в этой связи автор замечает: "Я не решился бы назвать предлагаемую мною схему ответственным термином "марксистского метода", но полагаю, что она все же представляет некоторое приближение к этому методу {Там же, стр. 13.}.
   Таким образом мы видим, что и эта работа В. Г. Богораза, представляя собой несомненный прогресс по линии приближения автора к марксизму, все же в основных своих положениях остается на уровне механистического материализма.

* * *

   После кратких замечаний о теоретических взглядах В. Г. Богораза переходим к рассмотрению первой части "Чукоч".
   В главе "Сношения чукоч с русскими" и "Торговля" В. Г. Богораз описывает завоевание "Чукотской землицы", имевшее своей ближайшей целью объясачение туземцев, но не увенчавшееся успехом благодаря героическому сопротивлению "немирных чукоч". Там же автор показывает, как на смену "прямому действию" казачьих банд пришел торговый капитал, обходным путем подчинивший маленькую свободолюбивую народность царизму. Богораз красочно описывает мерзкую картину падения нравов местной администрации и представителей православной церкви, всегда составлявшей "только особый отдел российского правительства" {"Чукчи", стр. 31.}.
   Описывая методы вымогательства, хитросплетений и самодурства русской администрации с середины XVIII века, Богораз указывает, что правительство предыдущего периода, было, по крайней мере, откровенно и действовало просто: казаки и казачьи начальники требовали от инородцев покорности и платежа ясака. Преимущественными средствами для поддержания этого требования были: "огненный бой", взятие заложников, пытки и смертная казнь" {Там же, стр. 62.}.
   Имей перед глазами судьбу ительменов и юкагиров, почти поголовно уничтоженных царизмом, автор говорит: "Можно утверждать, что вымирание туземных племен в Северо-восточной Сибири происходило в прямой или не прямой связи с воздействием культуры, как это имело место также и в других странах". "Если цивилизация станет приступать вплотную, то чукчи, должно быть, пойдут по пути других первобытных народов, и тогда они вымрут и исчезнут" {Там же, стр. 78.}.
   Так оно и было бы, если Октябрьская революция, свергнув старый строй, не освободила бы чукоч от воздействия царской "культуры" и "цивилизации" и не представила этой отсталой народности возможности при помощи русского пролетариата развивать свею культуру, национальную по форме, социалистическую по содержанию.
   Вообще нужно отметить, что Богораз и в других своих работах выступает с критикой, колонизаторских методов буржуазных государств. Так, в "Основах этногеографии" он отмечает, что "легенда о полузверином уровне первобытных племен служит идеологическим оправданием их истребителей" {"Основы этногеографии", Л. 1928, стр. 35.}.
   Монография В. Г. Богораза, в особенности главы "Стойбище и поселок" и "Сильные люди, воины, рабы", дает очень много для понимания первобытно-коммунистического характера чукотского общества и процесса его разложения. Этот материал тем более интересен, что в годы написания "Чукоч" автор не был сторонником понимания первобытных отношений как первобытно-коммунистических. "Только в последние годы,-- говорит В. Г. Богораз,-- я пришел к убеждению, что целый ряд фактов, относящихся к чукотской семейной и брачной жизни и к другим элементам чукотского общественного строя, которые я описывал осторожно и предположительно, могут быть пенить" и объяснены только как пережитки и реликты ранней стадии первобытно-коммунистического общества" {Предисловие к "Чукчам", стр. XV.}.
   К наиболее характерным первобытно-коммунистическим моментам чукотского общества, судя по работе В. Г. Богораза. относятся: бытовые оленеводческие коллективы у кочевых чукоч, коллективная охота на кита и байдарная артель у приморских, гостеприимство и праздники раздачи у обеих частей чукоч и т. д. Первобытно-коммунистические черты кочевых чукоч В. Г. Богораз описывает следующим образом: "В большинстве случаев стойбище объединяет родственные семьи: братьев, двоюродных братьев и т. п. с их женами и детьми. Такое положение вещей мы встречаем у оленеводов, не слишком богатых, стада которых не столь велики, чтобы заставить их кочевать особыми стойбищами" {"Чукчи", стр. 142.}. В предисловии к "Чукчам" автор выражается еще более определенно: "Раньше соседи по стойбищу были вполне равноправны и составляли вместе один оленеводческий коллектив. Основной хозяин этого коллектива, так называемый "переднедомный владелец", мало превосходил своих соседей по числу оленей. Такие коллективы полноправных соседей по стойбищу существуют и теперь, но на богатых стойбищах бедные мало-оленные соседи стали зависимыми" {Предисловие к "Чукчам", стр. XXIV.}. Коммунистические отношения распространяются не только на членов стойбища, но и захватывают и ряд соседских стойбищ. "Соседские стойбища,-- замечает по этому вопросу автор,-- при перемене пастбища обычно идут по одному и тому же пути и таким образом надолго сохраняют соседство. Они собирают вместе все имеющиеся у них меха и шкурки и отдают их кому-нибудь одному, который везет их на продажу в очень далекий район" {"Чукчи", стр. 154.}.
   Вполне аналогичный с бытовым оленеводческим коллективом характер имеет байдарная артель у приморских чукоч. "Байдарная артель,-- пишет В. Г. Богораз,-- составляется из ближайших родственников владельца байдары. Это нечто вроде семейно-кооперативной группы. Члены, артели охотятся вместе и поровну делят между собой добычу" {Там же, стр. 154.}.
   Как и все примитивные народы, чукчи отличаются своим исключительный гостеприимством. Так, например, приморские чукчи, "живущие на местах, часто посещаемых проезжающими, делают запасы собачьего корма не столько для себя, сколько для проезжих гостей. Часть запасов, которая расходуется на гостей, значительно превосходит часть, потребляемую в своем хозяйстве" {Там же, стр. 160.}.
   Далее, приводя большой фактический материал, В. Г. Богораз показывает, как внедрение торгового капитала и появление усиленного спроса на пушнину и меха повлекли за собой разложение первобытных отношений, все более вытесняемых товарными отношениями. В среде туземцев появляются крупные оленеводы и приморские торговцы "поворотчики". Богатые оленеводы "...скупают песцов, также красных лисиц и горностаев и даже белок, собирая ее от беднейших соплеменников ".. В обмен на пушнину они отдают продукты того же оленного хозяйства: пыжиковые шкуры, необходимые для выделки одежды, а также готовую одежду и обувь, оленье мясо и сало, битые оленьи туши и даже живых оленей" {Предисловие к "Чукчам", стр. XXV.}. Бытовые оленеводческие коллективы все более н более превращаются в хозяйства крупных оленеводов с зависимыми от них "помощниками", комплектующимися по преимуществу из бедных родственников. Возникает классовое расслоение между богатыми и бедными. Страницы, посвященные описанию развития торговли и в связи с ней разложению первобытных общественных отношений, принадлежат к лучшим страницам "Чукоч".
   В качестве первобытно-коммунистического пережитка следует отметить и ежегодные праздники раздачи, представляющие, как правильно замечает В. Г. Богораз, "реминисценцию права ближайших и дальних соседей на участие в потреблении продуктов нового крупного хозяйства, которое возникло и развивалось сравнительно недавно" {Там же, стр. XV.}. Еще в 1926/27 году, судя по весьма неполный данным полярной переписи, бесплатно было роздано пыжиков, оленьего мяса и т. д. в общей сумме 19039-голов в год.
   Наиболее сложным вопросом первой части монографии, без сомнения, является вопрос о социальном строе чукоч. Нужно сказать, что В. Г. Богораз не дает исчерпывающего анализа чукотского общества. В особенности большая неопределенность у него чувствуется в том, что же считать единицей чукотского общества. Так, на странице 91 мы находим утверждение, что "единицей чукотской социальной организации является семья или семейная группа". Несколько строк ниже говорится: "можно было бы сказать, что отдельный человек, живущий одиноко, является основной единицей чукотского общества". Еще дальше, на стр. 142, мы читаем: "стойбище у оленных чукоч и поселок у приморских представляет собою социальную единицу". Впрочем, впоследствии, в предисловии к "Чукчам", В. Г. Богораз признает, что "суждение об отдельном человеке, живущем одиноко, как об основной единице чукотского общества было высказано предположительно я в результате недоумения, ибо я искал у чукоч элементов родового строя, какие существовали у других соседних народов Сибири, и не мог их найти" {Там же, стр. XV.}. Но и после устранения отдельного человека, живущего одиноко", остается неясным, что же именно является "основной единицей" чукотского общества. Из ряда указаний автора о том, что "организация приморского поселка основывается не на семейном родстве, а на принципе территориального сожительства" {"Чукчи", стр. 154.}, а что "организация стойбища оленных чукоч связана с отношениями семейной группы" {Там же, стр. 96.}, становится ясным, что основной единицей чукотского общества является семейная группа.
   Но что же представляет собой семейная группа? На это В. Г. Богораз дает следующий ответ: "группа родственных семей обозначается термином varat (буквально: собрание живущих вместе). Более характерным для семейной группы является другой термин -- cin-jьrьn (группа участников места)" {Там же, стр. 94.}. "...Varat крайне неустойчив, и число семей "пребывающих вместе" меняется почти каждый год. Сверх того, если между двумя varat, обычно живущими по соседству, начинается ссора, то всегда находятся несколько семей, которые одинаково связаны как с той, так и с другой стороной. Ядром объединения является группа родных братьев, а также группа двоюродных братьев" {"Чукчи", стр. 94.}.
   О функциях семейной группы автор говорит: "В случае кровавой мести родные и двоюродные братья всегда выступают вперед" {Там же, стр. 95.}. "В действиях против врагов, вовремя войны единицей являлась семейная группа" {Там же, стр. 95.}. "В древние времена, в случае какого-нибудь "неудобного дела", запутанного кровавого столкновения внутри семейной группы, собирался совет из стариков и модных мужчин, принадлежащих к этой семейной группе" {Там же, стр. 179.}.
   В предисловии к настоящему изданию В. Г. Богораз дает следующую общую характеристику "семейной группы": "... Семейная группа определяется единством огня, единством знаков помазания, которое совершается на ежегодном весеннем празднике, единством тамги и тавра, которое выставляется на общесемейной собственности, например, на оленях. Объединяющих элементов много, но все они не могут придать семейным группам прочность. Семейные группы постоянно распадаются и переливаются в новые группы" {Предисловие, стр. XVIII.}.
   Вышеприведенные выдержки со всей отчетливостью показывают, что, семенная группа по своему составу и функциям чрезвычайно схожа с родом.
   Наиболее существенной и, пожалуй, единственной отличительной чертой семейной группы от рода, судя по этому описанию В. Г. Богораза, является ее "текучесть".
   Но как же сам автор смотрит на сопоставление семейной группы с родом? В этом отношении у него нет определенной точки зрения. В то время как на стр. 94 он говорит, что "чукотский varat отчасти можно рассматривать как зачаток рода", на следующей странице он утверждает, что "в старину связь между "пребывающими вместе была крепче и больше приближалась к роду" {"Чукчи", стр. 95.}. Первую из приведенных здесь точек зрения В. Г. Богораз защищает и в предисловии к настоящему изданию "Чукоч", где он со всей силой обрушивается на тех, кто утверждает, что "родовой строй у чукоч некогда существовал, а потом разложился, так разложился, что следов не осталось. Общественные формы вообще не исчезают бесследно. У чукоч можно отметить не исчезновение родового строя, а, наоборот, первый зачаток родовой организации, которая, однако, по разным причинам не могла укрепиться" {Предисловие, стр. XVII.}.
   Однако вслед за этим В. Г. Богораз заявляет: "Я, впрочем, не отрицал существования родового строя у чукоч, но только указываю на его раннюю форму и слабое развитие" {Там же, стр. XVI.}. "Если бы удалось установить у чукоч наличие родового строя, то этот родовой строй будет иметь своеобразную специфику, отличающую его от других образцов родового строя, существующих у соседних народностей. Эта своеобразная специфика потребует своего объяснения" {Там же, стр. XVI.}.
   Из этих высказываний видно, что В. Г. Богораз не замечает, что он сам описал существование родового строя у чукоч в его специфической форме, но не дал объяснения этой специфике, в частности не мог разрешить вопрос о том, представляет ли чукотская семейная группа "зачаток* или ослабление родовой организации, ибо этот вопрос неразрешим полностью без подробного анализа брачных норм чукоч, а как раз на эту сторону автором обращено совершенно недостаточное внимание. Впрочем, отцовско-правовой характер чукотской "семейной группы" не позволяет говорить об ее особой примитивности. Характерно, что в "Кратком отчете об исследовании чукоч Колымского края" {"Известия Восточно-Сибирского отдела Русского Географического общества", т. XXX, Иркутск 1899.}, опубликованном в 1899 г., непосредственно после возвращения В. Г. Богораза из Колымы, он отождествлял семейную группу с родом, утверждая, что "единственной, сколько-нибудь прочной связью в среде чукотского племени является связь семейная, которая в Некоторых отношениях расширяется и переходит в родовую".
   "По рассказам, в старину,-- продолжает В. Г. Богораз,-- эта связь была сильнее, чем теперь, что обусловливалось необходимостью держаться вместе при постоянных войнах и междоусобицах.
   Сравнительная безопасность жизни под русским покровительством и развитие оленеводства, обусловливающего большую разрозненность населенья, значительно ослабили родовую связь, по крайней мере, что касается чукоч Колымского края" {Там же, стр. 33.}.
   По вопросу о составе и функциях чукотского рода он там же говорит следующее: "Совокупность ближайших родственников по мужской линии выделяется как совокупность людей, обязанных друг другу помощью (kьrŋə-tumgərət). Она объединяется общностью огня, единокровностью (которая признается именно за мужской линией, а не за женской), тождеством начертаний на лице при помазании кровью и тождеством наследственных обрядовых напевов".
   "Совокупность всех вообще родственников по мужской линии составляет также cinjьrьn, т. е. собрание тех, за кого следует мстить".
   "Оригинальный обычай переменного брака в основе своей также служит для укрепления связи между родственниками, двоюродными, троюродными и четвероюродными братьями, среди которых он преимущественно осуществляется" {"Известия Восточно-сибирского отдела Русского Географического общества", т. XXX, Иркутск 1899, стр. 34.}.
   "В сущности говоря, -- добавляет В. Г. Богораз,-- переменный брак является видоизменением коммунального брака внутри данной семейно-родовой группы, с расчленением ее на более мелкие группы по выбору заинтересованных лиц" {Там же, стр. 35.}.
   "Далее в области семейно родовых отношений находим зачаточное представление о старшем в роде (ərməcən) и о наследнике, который является блюстителем домашних пенатов (əun milgьlьn)" {Там же, стр. 38.}.
   В заключение, говоря о кровной мести, он отмечает, что "кровомщение вступает в силу только тогда, когда убийство совершено членом чужого рода; напротив того, убийство, совершенное внутри рода или в более тесных пределах семьи, остается безнаказанным" {Там же, стр. 41.}.
   В итоге всего нужно сказать, что анализ чукотского общественного строя имеет большое теоретическое и практическое значение, и поэтому необходимо повести дальнейшую исследовательскую работу в указанном направлении, в частности в направлении выяснения того, не объединяет ли В. Г. Богораз под названием семейной группы два различных общественных явления: с одной стороны -- кровнородственный союз, в той или иной степени совпадающий с родом, и с другой стороны -- домохозяйство, объединение родственных семей, составляющее часть кровнородственного союза, а иногда и совпадающее с ним.
   Одновременно с этим нужно подробно изучить экономическое содержание varat'a, что В. Г. Богоразом сделано в совершенно недостаточной степени, а также исследовать брачные нормы чукоч в связи с "семейными группами".
   Большой интерес представляет глава о браке. Тщательно описанный обычай группового Зрака у чукоч, с одной стороны, служит дополнительным доказательством верности учении Л. Моргана о групповом браке как всеобщей ступени в развитии брачных отношений и реальным опровержением модных теорий буржуазной этнологии об изначальности моногамии.
   Некоторые особенности чукотского группового брака проливают свет также на сущность семейной группы. Определяя состав соучастников группового брака, В. Г. Богораз пишет: "двоюродные и троюродные братья чаще всего бывают связаны узами группового брака. Родные братья, напротив, никогда не вступают в такой союз" {"Чукчи", стр. 135, 136.}. "Члены брачной группы стоят друг к другу ближе, чем даже родственники по мужской линии, но... эти две связи обычно соединяются" {Там же, стр. 137.}. "В старину такая форма брака, как совершенно правильно указывает автор, служила, очевидно, связью между членами родственной группы. С течением времени в такой союз стали вступать и другие люди, связанные не родством, а только дружбой" {Там же, стр. 136.}. На это указывает и отмеченный В. Г. Богоразом обычай, согласно которому не состоящие между собой в родственных отношениях чукчи, вступая "в групповой брак, совершают помазание кровью и жертвоприношение сначала в самом шатре, потом в другом. После этого они считаются принадлежащими к одному огню, что делает их родственными по мужской линии" {Там же, стр. 166.}. Этот пережиток, по мнению Л. Я. Штернберга, известного русского морганиста, лучшего знатока социального строя народов Севера, служит неоспоримым свидетельством, что групповой брак практиковался первоначально исключительно между братьями и кузенами по мужской линии, как теперь у гилячоч, и что эндогамия была неизвестна" {Л. Я. Штернберг, "Турано-ганованская система и народы Северо-восточной Азии". Материалы Научно-исследовательской ассоциации Института народов Севера ЦИК СССР по этнографии, т. III, стр. 155.}.
   "Другая форма группового брака [чукоч],-- продолжает Л. Я. Штернберг,-- более типична для туранской системы; это групповой брак нескольких мужчин, женатых на сестрах. Узы, связывающие этих лиц, крепче, нежели узы между родными братьями; они должны вместе сражаться и вместе пасть, а это значит, что они, как члены рода, связаны обязанностью кровавой мести. Принимай во внимание указанные выше несомненные признаки обязательного кузенного брака, нужно полагать, что такие лица, берущие в жены сестер, раньше были "братьями" (родными и коллатеральными), как у гиляков, и что термин "кузен" ("кузина") был раньше термином дифференцированным, как в туранской системе. Только вынужденная эндогамия слонила старую систему, оставив, однако, сильные пережитки в групповом и кузенном браке" {Л. Я. Штернберг. "Турано-ганованская система и народы Северо-восточной Азии". Материалы Научно-исследовательской ассоциации Института народов Севера ЦИК СССР по этнографии, т. III, стр. 155.}.
   В изложения вопроса о браке у оленных чукоч нужно подчеркнуть принципиальную ошибку В. Г. Богораза, назвавшего чукотский брак моногамным, что, конечно, неверно, ибо возникновение моногамии связано с возникновением классового общества и закрепощением женщины. Впрочем, из характеристики самого автора вытекает, что брак у чукоч не моногамный, а типично парный, легкорасторжимый. Так, на стр. 132 он говорит: "У чукоч брачные узы разрываются легко, по самым разнообразным причинам". Еще дальше он отмечает: "В 1898 году, когда я работал по переписи чукоч Колымского округа, я имел возможность установить, что почти треть всех женщин разводилась по одному разу или по несколько раз".
   Интересно отметить также, что, по свидетельству В. Г. Богораза, у чукоч сохранились рассказы о кровнородственном браке "времен первого творения" {"Чукчи", стр. 118.}.
   На этом можно закончить рассмотрение первой части монографии "Чукчи". Из всего сказанного мы убедились, что работа В. Г. Богораза отличается насыщенностью фактами и блестящим изложением и представляет собою наиболее обстоятельное исследование чукоч. Исходя из этого, Институт народов Севера считает, что "Чукчи", несмотря на свои идеологические дефекты, а также на некоторый излишне подчеркнутый натурализм в описании сексуальной жизни чукоч, сослужат большую службу практикам и теоретикам социалистического строительства в выяснении истории и общественного строя чукоч. Рассматривая эту монографию как исторический документ отражающий жизнь чукоч конца прошлого века, Институт не считает целесообразным снабжать "Чукоч" какими-либо дополнениями, освещающими те решительные изменения в культурно-экономическом положении чукоч, которые произошли за советское время. Для этого должны быть предприняты новые исследования и написаны новые работы. Одновременно читатель должен, конечно, помнить, что работа В. Г. Богораза написана более тридцати лет назад и что целый ряд явлений чукотской общественной жизни уже исчез или изменился до неузнаваемости под влиянием той огромной работы, которая идет в нашем союзе по культурно-экономическому подъему народов Крайнего Севера.
   Вполне прав автор, когда он в предисловии к настоящему изданию "Чукоч" пишет: "Именно в связи с этой огромной работой, развернувшейся на Советском Севере, оказалось, невозможным дополнить мою монографию более поздними данными. Пришлось бы написать еще четыре таких же больших дополнительных тома. Историю чукотского народа дополняет и изменяет советская жизнь, переводя ее из старых архаических форм в новую социальную организацию" {Предисловие к "Чукчам", стр. XIV.}.

Я. П. Алькор

  

ПРЕДИСЛОВИЕ АВТОРА К РУССКОМУ ИЗДАНИЮ

   Монография "Чукчи" представляет результат моей исследовательской работы среди чукотской народности, во-первых, в Колымском округе, где я был в ссылке с 1890 по 1898 год, во-вторых, во время путешествия на Камчатку, в Анадырский край и на Чукотский полуостров в 1900--1901 годах. В колымский период я занимался чукчами, в особенности в 1895--1898 годы в связи с Сибиряковской экспедицией. Часть собранных материалов: тексты, небольшой грамматический очерк и фольклорные записи были опубликованы по-русски в изданиях Академии Наук {"Образцы материалов но изучению чукотского языка и фольклора". Известия Академии Наук, СПБ. 1898, т. X; "Материалы по изучению чукотского языка и фольклора", ч. 1, СПБ. 1900.}. Анадырско-чукотская работа составляла часть северо-тихоокеанской экспедиции имени Джезупа, организованной профессором Францем Боасом и осуществленной соединенными силами русской Академии Наук и Американского музея естественных наук в Нью-Йорке.
   Весь материал, относящийся к чукчам, был мною обработан по отделам и частям в период с 1901 по 1914 годы и опубликован по-английски в Нью-Йорке и отчасти в Вашингтоне. Четыре раздела монографии о чукчах: 1) материальная культура, 2) религия, 3) социальная организация и 4) мифология -- представляют в целом седьмой и начало восьмого тома "Трудов Северо-Тихоокеанской экспедиции" {Сюда же примыкает и пятый раздел, относящийся к фольклору азиатских эскимосов и составляющий третью часть восьмого тома вышеуказанных трудов.}.
   Лингвистический очерк чукотского языка включен в материалы по языкам американских индейцев, выходившие в Вашингтоне в двух томах в издании Смитсониановского института {Очерк этот был написан и даже частично набран еще в 1914 году, до войны, но мог быть, опубликован только после войны, в 1922 году. За все это время я имел возможность просмотреть только часть корректур, что привело к некоторым недоразумениям, впрочем, не имеющим существенной важности.}.
   В изучении чукотской народности я был, можно сказать, пионером, несмотря на предыдущие работы Врангеля, Майделя, Аргентова и некоторых других. Предисловие к моим "Материалам по изучению чукотского языка и фольклора", написанное академиком К. Залеманом, включает несколько лестных для меня строк:
   "Убедившись из представленных В. Г. Богоразом "Образцов" в высоких научных достоинствах его исследований среди чукчей, Историко-филологическое отделение в заседании 7/19 апреля 1899 года постановило издать на средства Академии его "Материалы", причем наблюдение за печатанием было поручено нижеподписавшемуся. Но еще до окончания набора автор должен был оставить столицу, вследствие лестного предложения Американского музея естествознания участвовать в новой экспедиции в Северо-восточную Сибирь. Остается надеяться, что В. Г. Богоразу удастся пополнить и расширить свои коллекции и по возвращении из вторичной поездки окончить столь удачно начатое дело изданием словаря и грамматики. Таким образом слава первого научного исследователя чукотского языка навсегда будет связана с его именем".
   Говорить об индивидуальной славе, однако, не приходится. Социальное задание эпохи для последних землевольцев и народовольцев, попавших в далекую ссылку на крайнем северо-востоке, состояло в изучении народностей, разбросанных там, первобытных, полуистребленных и почти совершенно неизвестных. Эта работа в общем была коллективная. Ею занимались целые группы политических ссыльных, ставших учеными исследователями. Могу указать на нашу "этнотройку", куда входили вместе со мною мои близкие друзья: покойный Л. Я. Штернберг и В. И. Иохельсон, ныне еще здравствующий, а также на весь обширный состав якутской Сибиряковской экспедиции, который начинается Э. К. Пекарским, давшим монументальный словарь, якутского языка.
   Работы Штернберга и Пекарского опубликованы по-русски. Работы мои и Иохельсона в основном опубликованы по-английски и по-русски до сих пор не появлялись. Во все время 1900--1914 годов в старой России нельзя было найти издательства для таких многотомных обширных изданий с многочисленными иллюстрациями и туземными текстами. Только теперь, после двадцатилетнего перерыва, поставлен на очередь вопрос об издании русского перевода. Перевод моей монографии о чукчах был сделан лет пять тому назад по побуждению покойного Карла Яновина Лукса, этого крупного первостепенного деятеля среди северных народностей, безвременная гибель которого ощущается болезненно и ныне.
   Перевод исполнен, мною при участии С. Н. Стебницкого и М. Л. Стебницкой.
   Для первых двух глав использован перевод Степанова, присланный из Якутского наркомпроса в Якутскую комиссию Академии Наук и переданный мне для проверки. Впрочем, этот перевод местами переходил в переложение и мог быть использован только частично.

* * *

   Обозревая в настоящее время свои материалы о чукчах, я могу сказать, что они относятся еще к XIX веку и представляют эпоху, отошедшую в прошлое. Самое название этого народа успело измениться. И чукчи именуются ныне по собственному самоназванию лу-ораветланами, что означает в буквальном переводе "настоящие люди". При царском режиме чукчи и другие народности вообще не считались людьми, а только "людишками". Они называются чукчами в государственных актах, а в просторечии русские казаки и чиновники давали им презрительные, уменьшительные клички: чукчишки и т. д.
   В советскую эпоху началась возрождение северных народностей, в том числе лу-ораветланов. Быстро развивается школа, медицинские пункты и другие культурные учреждения. Хозяйство от старых, первобытных форм переходит к новым формам, одновременно индустриализированным и коллективизированным. Возникла молодая лу-ораветланская литература и осуществляется введение национального языка в школе, управлении и суде. Важнее всего, что возник и развился новый чукотский молодняк, комсомольский и партийный, а также советский беспартийный.
   Таким образом и на этой далекой северо-восточной окраине нашего великого Союза осуществляется творческий лозунг революции: "Преодолеть пережитки капитализма в экономике и сознании людей". На севере мы преодолеваем также пережитки других социальных формаций, более ранних, подвергшихся в дальнейшем влиянию капитализма, зашедших далеко по пути разложения и накануне революции представлявших пестрое смещение элементов первобытно-коммунистических с элементами классовыми, капиталистическими.
   Русское издание моей книги совпадает с пятилетием первой лу-ораветланской культбазы на Чукотском полуострове в бухте Лаврентия и с открытием второй луораветланской культбазы в Чаунской губе, а также с трехлетием организации Чукотского национального округа.
   Эти недавние даты указывают на значительный этап напряженной работы по реконструкции чукотского хозяйства и по водворению новой, советской культуры в захолустной и далекой бывшей "Чукотской землице".
   Именно в связи с этой огромной работой, развернувшейся на Севере, оказалось невозможным дополнить мою монографию более поздними данными. Пришлось бы написать еще четыре таких же больших дополнительных тома. Историю чукотского народа дополняет и изменяет советская жизнь, переводя ее из старых, архаических форм в новую, социалистическую организацию.
   Моя монография о чукчах мне кажется во многих местах устарелой, и я мог бы теперь изменить самый метод анализа, установку взаимных отношений между четырьмя разделами моей монографии: 1) материальная культура, 2) религия, 3) социальная организация и 4) мифология. Ранее вопросы, рассматриваемые в этих четырех разделах, мне представлялись стоящими рядом, а теперь они связались в отношениях социально-экономической базы и надстроечных форм.
   Я, однако, предпочел напечатать мой основной текст без всяких изменений в качестве исторического материала, написанного и изданного тридцать лет назад. В настоящем издании я переставил лишь отдельные части с тем, чтобы опубликовать прежде всего то, что относится к общественному строю чукоч.
   Все русское издание моей работы предположено в трех частях. В первую часть включаются главы: самоназвание чукоч и характеристика страны, общая характеристика чукоч, торговля, взятые из первой частя английского издания. Далее следуют полностью все главы третьей части английского издания, относящиеся к социальной организации, а именно: семья и семенная группа; брак; стойбище и поселок; сильные люди, воины, рабы; право; сношения чукоч с русскими; последняя глава переставлена ближе к началу, после третьей главы.
   Часть вторая обнимет религиозные верования (вторую часть английской монографии; часть третья обнимет хозяйственные формы и материальную культуру и совпадет с первой частью английской монографии, за исключением трех вышеуказанных глав, включенных в первый том настоящего издания.

* * *

   Переходя к пересмотру всего материала моей монографии с новой точки зрения, я должен прежде всего отметить эмпирический характер всей моей работы. Я старался следовать за фактами и с некоторым трудом решался на обобщения. Ибо я должен сказать вообще, что во время моей полевой работы, а также и после того я относился с недовернем ко всем существовавшим к то время теориям развития первобытного общества. По этому поводу с покойным Штернбергом у нас были не раз долгие споры, конечно, дружеские, и в этом отношении я в то время больше приближался к Францу Боасу, который до сих пор во всех этнографических и социологических вопросах занимает такое же преувеличенно осторожное, скептическое положение. В изложении своих материалов я всегда старался быть осторожным. Например: в главе "Право" изложил серию фактов и связал их вместе так, чтобы выводы вытекали сами собой. Такое же фактическое изложение с распределением материалов по рубрикам имеется и во главе "Воины, сильные люди, рабы". В настоящее время я от этого скептицизма отошел и усвоил, хотя с некоторой медленностью, основы марксистского мышления, которое стараюсь применять в моих работах последних пяти лет. В результате этого преувеличенного эмпиризма нередко получалось разъединение основных элементов социального строя чукотской народности.
   Первая глава третьего раздела моей монографии, посвященная социальному строю, пятая пава настоящего издания начинается так:
   "Единицей чукотской социальной организации является семья и семейная группа. Однако семейные узы не слишком крепки, и отдельные члены семьи часто прерывают связь со своими родственниками и уходят на сторону.
   Многие чукотские сказки начинаются с описания жизни одинокого человека, который не знает других людей и живет в пустыне.
   Можно было бы сказать, что отдельный человек, живущий одиноко, является основной единицей чукотского общества. Даже женщина, с ее общественным положением ниже мужского, нередко бросает отца или мужа и уходит от них к другим людям.
   Чукчи, отошедшие от своих семей, никогда не сохраняют воспоминаний о родственных связях. Отделившись от семьи, они тем самым становятся для нее чужими".
   В настоящее время, я, конечно, понимаю, что так писать не следовало. Можно было выдвигать в той или иной степени семью и семейную группу как основу общественного строя, но "отдельный человек, живущий одиноко", конечно, не может являться единицей общества, чукотского или всякого другого.
   Я все же не могу не указать дополнительно, что мое суждение о чукотской семье, было скорее отрицательное, а не положительное: "Семейные узы у чукоч не слишком крепки".
   Суждение об сдельном человеке, живущем одиноко, как об основной единице чукотского общества было высказано предположительно и в результате недоумения, ибо я искал у чукоч элементов родового строя, какие существовали у других соседних народов Сибири, и не мог их найти.
   Только в последние годы я пришел к убеждению, что целый ряд фактов, относящихся к чукотской семейной и брачной жизни и к другим элементам чукотского общественного строя, которые я описывал осторожно и предположительно, могут быть поняты и объяснены лишь как пережитки и реликты ранней стадии первобытного коммунистического общества, либо предшествующей родовому строю, либо относящейся к периоду становления родового строя.
   Яркий пример этого встречается на той же первой странице, в разделе "Система родства". В моем тексте сказано: "В чукотской системе родства отцовская линия в значительной степени преобладает над материнской". Далее идет целая серия довольно убедительных фактов: например, чукчи говорят, что даже самый далекий родственник с отцовской стороны ближе к семейному очагу, чем ближайшие родственники по матери.
   Чукотские системы родства и свойства мне казались в то время близкими к нашей современной системе, которая вытекает из патриархального рода, находящегося в состоянии разложения и перерождения. Перебирая таблицу чукотского родства, я, конечно, отметил и довольно подробно указал значение слова "товарищ", которое употребляется в различных сочетаниях и в сущности совершенно покрывает и включает понятие "родственник". Нельзя просто говорить: "брат", "сестра", "двоюродный брат"; надо говорить: "брат товарищ", "сестра товарищ", "двоюродный брат товарищ". "Имеющий товарищей" означает также "имеющий родственников", на местном русском наречии -- "родистый".
   Муж, говоря о своей жене, называет ее "мой товарищ". Семья -- это "домашние товарищи", в групповом браке мужчины называют друг друга "товарищи по жене" и т. д.
   Старик, сидящий в спальном помещении, называет курительную трубку "товарищем скуки". Путник в дороге называет "товарищем скуки" идущую за ним собаку и т. д.
   Эти факты указаны в моей работе с достаточной четкостью. Но только в последние годы я осознал, что эго преобладание слова "товарищ" над словом "родственник" является наследством, полученным от вышеуказанной сравнительно ранней стадии первобытного коммунистического общества.
   Одновременно с этим я должен указать, что элементы классового расслоения, существующие в чукотском обществе, были отмечены мною с достаточной четкостью. В этом легко убедиться, прочитав главу 8-ю: "Воины, сильные люди, рабы". В последующих изложениях этой главы, которые мне приходилось несколько раз печатать по-русски, я даже позволил себе изменить заглавие и назвал эту главу: "Элементы классового расслоения", ибо это вполне соответствует ее содержанию. Мне неоднократно задавали вопрос печатно и на диспутах: каким образом элементы классового расслоения, зашедшего довольно далеко, особенно у оленных чукоч, могут сочетаться с таким первобытным общественным строем, как становление рода. Но я должен указать, что эта ранняя родовая организация, хотя и не достигла большого развития, но подверглась разложению в течение долгого периода времени. Элементы классового расслоения возникли позже в порядке такого разложения.
   Однако моим критикам такое соединение малоразвитого родового строя в элементов классового расслоения казалось недопустимым, и они тотчас же высказывали такое предположение: родовой строй у чукоч существовал, но потом разложился и так разложился, что даже в следов не осталось или я не заметил этих остатков и следов.
   Если вникнуть в существо этих упреков, то они имеют своеобразный и, я сказал бы, отрицательный характер. Меня упрекают за пропуски, за факты не отмеченные. Я пропустил элементы чукотского общественного строя, которые, конечно, существуют, должны существовать, а в моем изложении они почему-то отсутствуют.
   Л. Я. Штернберг относил это отсутствие развитого рода именно к народности, бывшей объектом изучения: "коряки [а также и чукчи] потеряли род, у них не сохранилось ни следа классификаторской системы родства туранского типа". Другие, оставляя в стороне коряков и чукоч, обращали упреки ко мне.
   Я не могу признать правомерным такой откровенно дедуктивный подход в изучении фактов. Я первый готов приветствовать дальнейшие исследования чукоч, но я не убежден, что они могут изменить действительную значимость отмеченных мною фактов. Если бы удалось установить у чукоч наличие "родового строя", то этот родовой строй будет иметь своеобразную специфику, отличающую его от других образцов родового строя, существующих у соседних народностей, и эта своеобразная специфика потребует своего объяснения.
   Я, впрочем, не отрицал существования родового строя у чукоч, но только указывал его раннюю форму и слабое развитие.
   О такой первобытной организации чукотского общества единодушно свидетельствует ряд путешественников и исследователей в течение последних двух столетий, начиная от Сарычева и кончая Геотарпом Майлелем.
   Сарычев писал: "У чукоч нет начальников и властей. У каждой группы чукоч есть один человек, который богаче других, который имеет большую семью, но и он выделяется очень незначительн бимая фигура, вывязываемая на пальцах из шнурка у чукотских детей (рис. 3). Один из "Едущих на оленях" в созвездии Рыси также назван этим именем. {Согласно многим описаниям, Picvucьn -- хозяин диких оленей -- ездит на самых больших быках из своего стада. Дикие олени часто встречаются со сбитою шерстью на плечах. Это представление, быть может, позаимствовано от ламутов, у которых тоже есть маленький десной дух, пасущий диких оленей.}
   Представления о "хозяевах" мест развиты также среди обруселых юкагиров Колымы и Анадыря. По всей вероятности, первоначальная туземная основа переплелась с русскими мифологическими представлениями. Здесь мы видим "хозяев" вполне человекоподобных, но гораздо сильнее человека. У этих "хозяев" есть свои дома и деревни, они ездят на санях по своим владениям, вместо собак запрягают лисиц и волков. "Хозяин" такого-то леса владеет всеми зверями, живущими в этом лесу, хозяин реки -- всею рыбою, живущей в ней.
   "Хозяин" леса, по русско-юкагирским представлениям, имеет большую склонность к водке и карточной игре. Обруселые туземцы утверждают, что охотники, которым исключительно везет на промысле, очевидно, купили свою удачу у лесного хозяина за водку или за колоду карт. "Хозяева" лесов играют в карты друг с другом. Ставки их -- различные породы зверей. Они переходят от одного к другому в процессе игры. Этим объясняются частые перекочевки зверя. Н. Дьячков, чей труд неоднократно цитировался {См. часть 1, стр. 5.} не только рассказывает подобные истории, но как будто сам склонен верить им.
   У "хозяина" реки -- белая толстая шкура. У жены его -- длинные волосы, которые расплываются вокруг нее по воде. Если кто-нибудь увидит ее или услышит ее громкий, пронзительный крик, тотчас сходит с ума. "Хозяин" леса охотится за речным "хозяином", чтобы завладеть его шкурой, из которой он делает себе волшебные сапоги (на местном русском языке -- "четвери"). Это -- всем известные сапоги-скороходы наших сказок. Речной "хозяин" мстит "хозяину" леса, каждый раз хватая за ноги его или кого-нибудь из членов его семьи, когда те переходят реку по льду. Однажды, когда лесной "хозяин" и его беременная жена спустились на лед реки Колымы вблизи утеса Ханджибоя, речной "хозяин" схватил за ногу жену лесного и потащил ее в воду. Муж с помощью своего брата пытался вытащить ее. Но им удалось оторвать только ее голову. Они положили ее на вершине Ханджибоя, где она лежит и до сих пор, превратившись в камень.
   "Хозяин" реки или озера терпеть не может железа. Когда топор или пешня упадет в воду, "хозяин" сердится и на несколько лет прекращает отпуск рыбы людям. Кроме того, эти "хозяева" относятся весьма щепетильно к соблюдению древних обычаев, связанных с охотой и рыбной ловлей. Приморские и оленные чукчи, а также и обруселые туземцы, приходя на новое место, приносят небольшую жертву "хозяину" места, тем самым испрашивая разрешения охотиться в его владениях. Если же этого не сделано, он явится во сне и потребует себе жертвы. Лучшая жертва -- табак. Туземцы вообще стараются приносить в жертву русские или американские продукты, считая, что "хозяину" места или другому божеству это понравится больше, чем обычная еда, которая ему приелась. Обруселые туземцы, также как и чукчи, часто называют "хозяина" места просто "старик".
   С другой стороны, в юкагирском фольклоре встречаются эпизоды, в которых горы не подчинены "хозяину", а выступают как самостоятельные человекоподобные существа, окаменевающие в конце рассказа. {См. Bogoras, American Anthropologist, vol. IV, p. 643; Иохельсон, Юкагирские материалы, стр. 101. Рассказы о горах, подобные вышеприведенному юкагирскому, встречаются у алеутов. Так, согласно одному из них, переданному Вениаминовым (цит. по Elise Reclus, Des Primitifs, p. 59), горы островов Унимак и Уналашка враждовали между собой, бросая друг в друга огнем и камнями. Многие мелкие вулканы не могли устоять против больших, смирились и замолчали. Остались только две большие горы -- Макушин и Речешной. Камни, огонь и пепел погубили все живое. Речешной оказался слабее. Не желая поддаваться, он натужился изо всей силы, лопнул и погас. Макушин после боя заснул, теперь только легкий дымок временами курится над ним. Этот рассказ совершенно совпадает с таким же, приводимым у В. И. Иохельсона.} Во многих частях территории коряков встречаются горы, главным образом отдельные утесы, с отвесными острыми вершинами, которые обычно называются "дедами" (epepil, apepel). Иногда они считаются предками племени, которых ворон Kujkbnnaku обратил в камни.
   То же самое представление мы встречаем у камчадалов, которые во многих горах видят своего предка Кутха, окаменевшего на месте со своим домом, санями, молотом и т. д. В прошлом камчадалы приносили жертвы таким камням, как это до сих пор делают коряки.
   Среди чукоч представление это менее распространено. Все же в среднем течении Анадыря есть утес, который называется Perutьn. Это одно из имен морского бога Keretkun'a. Рассказывают, что он, отправившись однажды вверх по Анадырю, так устал, что сел на этом месте и окаменел. Утесы с именем Epepil также встречаются на территории чукоч. Один из них, например, находится к северу от Анадырского лимана, недалеко от поселка Мариинский пост. Я не уверен, что это представление свободно от посторонних влияний. Слово epepil скорее коряцкое, чем чукотское. По-коряцки оно означает "маленький отец", "дед". У чукоч оно встречается лишь в торговом жаргоне и обозначает русского священника. {Русско-чукотский торговый жаргон -- особый вид испорченного языка с упрошенной грамматикой и произношением, принятым обеими торгующими сторонами. Основа жаргона -- чукотская, с некоторой примесью русских слов. В нем употребляется также целый ряд слов, которые чукчи называют "чужие слова" (tanŋьn wetgaw), подразумевая под этим названием, по всей вероятности, русских. Тем не менее слова эти несвойственны русскому языку и в значительном большинстве имеют коряцкое происхождение. Коряков чукчи тоже называют tanŋit (см. часть I, стр. 7). Русские пришли в чукотскую страну как союзники коряков. Приведу несколько примеров "чужих слов".

Торговый жаргон

Коряцкий язык

   Epepil -- священник
   маленький отец, дед
   Kamak -- смерть
   злой дух
   Qajtakalgьn -- брат
   брат
   Rьgnalgьn -- волк
   волк
   Paŋkajpьrkьn -- он венчается по христианскому обряду
   он надевает шапку (венец).
   }
   На последней (пятой) стадии олицетворения жизненная сила окончательно отделяется от материального предмета и становится от него независимой. Развивается представление о сверхъестественных существах, которые населяют весь внешний мир и в пределах его передвигаются свободно. Существа эти человекоподобны, но гораздо более могущественны, чем человек, они невидимы, но по своему желанию могут явиться любому человеку. Шаман может их видеть помимо их воли.
   Рассказы о таких существах составляют большую часть чукотского фольклора и мифологии. Наиболее отчетливы в них представления о kelet (множ. от kelь). Их несколько классов, и каждый из них по-своему вреден для людей. Нередко все виды духов, зловредных и безвредных, определяются как kelet, но такое понимание этого слова неточна Строго различая, приходится установить два особых друг от друга класса сверхъестественных существ: с одной стороны -- kelet, "зловредные", злые духи, с другой -- благожелательные vaьrgьt.
   Много раз после коллективного жертвоприношения я спрашивал у сведущих людей, кому была принесена жертва. Ответ гласил: "Кто знает: может быть, vaьrgьn'у, может быть kelь (qo, vabrgetь, kalagtь)". Оба имени звучали как дружественные человеку, ибо ни один чукча открыто не сознается в том, что жертва принесена злому духу, за исключением особых обстоятельств, когда это сопровождается соответствующими церемониями.
   Слово vaьrgьn (множ. vaьrgьt) обозначает просто "существо", так что kelet могут быть тоже названы этим именем. Поэтому здесь необходимо добавочное обозначение. Например: aqam-vaьrgьt означает "скверные существа", pagcem-vaьrgьt -- "мешающие существа", тогда как просто vaьrgьt, без всяких добавочных обозначений, значит "благожелательные существа".
   "Хозяева" рек, озер и т. п. также называются kelet. Это аналогично тому, что нимфы, дриады и прочие гении греков и римлян назывались также богами и вступали в разнообразные сношения с высшими божествами, вплоть до полового общения. Все три класса сверхъестественных существ у чукоч носят название также "сведущие" (gьttepьcit), точно так же, как люди, сведущие в шаманстве, называются "знающие".
  

СРАВНИТЕЛЬНЫЕ ЗАМЕЧАНИЯ

   По моим наблюдениям и по сведениям, собранным В. И. Иохельсоном, религиозные, представления коряков весьма сходны с чукотскими не только по своему общему характеру, но также и в путях их развития. Так, В. И. Иохельсон говорит: "Хозяйственные принадлежности и все предметы жизненного обихода, части дома, даже ночные сосуды и экскременты живут своей жизнью. Они предупреждают своих хозяев об опасности и отражают врагов". {W. Jochelson, The Koryak, стр. 117.} Это свидетельтвует о наличии того, что я называю "первой стадией развития". В. И. Иохельсон заключает также, что "антропоморфизирующие представления коряков схематичны и не вполне развиты", хотя, с другой стороны, "неопределенность их представлений не препятствует придавать им материальные свойства". {Там же, стр. 115.} Он вскрывает эту неопределенность при рассмотрении коряцких деревянных изображений, имеющих религиозное значение, внешний вид которых весьма аляповатый. Я отношу все это ко второй стадии, т. е. к первым ступеням антропоморфизации предметов внешнего мира. В. И. Иохельсон говорит также: "Все предметы имеют двойную сущность. Одна -- внешний вид, как бы оболочка предмета, другая -- внутренние антропоморфные его свойства". {Там же, стр. 115.}
   Во многих эпизодах, содержащихся в материалах В. И. Иохельсона, различные предметы постоянно меняют свою первоначальную форму на иную, причем первая, по выражению В. И. Иохельсона, "спадает с них, подобно скорлупе". Так, каменный молоток в сказке No 48 действует все время как человек, сохраняя все же свою тяжелую каменную голову. {Там же, стр. 202.}
   Когда Illa перевозит к себе домой свою каменноголовую жену, он замечает на половине пути, что половина ее лица стала человеческой, тогда как другая осталась каменной. Это свидетельствует о том, что я называю третьей стадией. На этой стадии изменяющиеся предметы сохраняют часть своих основных качеств. В одной из сказок человек, которого Ворон сделал из лоскутка, имеет ту особенность, что у него все время болтаются внутренности. В другой сказке Ememqut приходит в селение Облачного народа и замечает, что тамошние люди, их олени, жилища, котлы, висящие над очагом, растягиваются и сжимаются, как облака. {W. Jochelson, The Koryak, стр. 117, 133.}
   Другие эпизоды, приводимые В. И. Иохельсоном, говорят о превращении неодушевленных предметов в человеческие существа посредством сбрасывания внешней оболочки. "Медведь, волк, горностай, мышь, ворон и прочие птицы и звери сбрасывают свои шкуры, становятся людьми, а затем снова принимают свой прежний вид. Kьlu, племянница ворона, надевает медвежью шкуру и превращается в медведя. Ememqut и его жена надевают широкополые крапчатые шляпы, напоминающие мухоморы, и превращаются в эти ядовитые грибы". {Там же, стр. 149.} Я рассматриваю эти превращения как четвертую стадию развития религиозных представлений. В коряцких и камчадальских сказках подобные превращения зверей бесчисленны. Они напоминают сказки североамериканских индейцев, в которых звери -- не что иное, как люди, скрывающиеся под оболочкой из шкур. Чукотские сказки о животных обычно приписывают им двойную сущность звериную и человекообразную. Обе сущности взаимно сменяются (моя третья стадия, см. стр. 6). Этим чукотские сказки напоминают эскимосские. Интересно отметить, что в то время как чукотский фольклор примыкает к эскимосскому" коряцкие и камчадальские сказки стоят в тесной связи со сказками тихоокеанских индейцев Америки. {Bogoras, American Anthropologist, vol. IV, стр. 683; W. Jochelson, The Koryak, стр. 357 и сл.}
   У коряков также есть "владетели" и "хозяева" местностей и различных звериных пород, которые вполне соответствуют чукотским и даже называются, одним и тем же именем. Коряцкое etьnvalan соответствует чукотскому etьnvьlьn. Это притяжательная форма от etьn "хозяин". Точно так же коряцкое -- kala соответствует чукотскому kelь.
  

KELET

   Kelet могут быть разделены на три класса, более или менее различные, но все же нередко переплетающиеся взаимно. К первому классу относятся злые духи. Невидимо витая в пространстве, они охотятся за человеческими душами и телами. Вторую категорию составляют кровожадные каннибалы, которые живут или до сих пор жили где-то на отдаленном берегу. Они вечно враждуют с чукчами. К третьему классу относятся "духи", которые прилетают на зов шамана и помогают ему в его колдовстве и врачеваниях. {Взгляд на больных людей, как одержимых злым духом, см. гл. VI.} Первый класс "духов" часто называется "настоящие духи" (lii-kelet), или "убийцы" (tenŋьcьt), или досаждающие "существа" (pagcem-vaьrgьt), потому что они постоянно вмешиваются во все человеческие дела. Последнее название дается по преимуществу "духам" таинственных нервных болезней: kurgu lьnjot -- подлежащие избеганию. {См. часть I, стр. 24.} Так, например, "духи" заразных болезней (оспы, инфлуэнцы) обычно приходят со стороны заката из земли, принадлежащей "солнечному владыке" (tirk-ermin nutentit). Этим именем чукчи, также как и многие другие народы Сибири, называли русского царя. Заразные болезни, действительно, большею частью заносятся к чукчам с запада. Туземцы часто спрашивали меня, почему вся Россия переполнена злыми духами и как это солнечный владыка не может от них избавиться. {Представления чукоч о стране солнечного владыки весьма любопытны. Из многих других я приведу одно весьма распространенное среди оленных и приморских чукоч о том, куда солнечный владыка девает меховой сбор, которым облагаются все народы Сибири. В стране солнечного владыки есть огромная пещера, из которой постоянно хлещет вода, образуя колоссальный водоворот, угрожающий потопить весь свет. "Духи" водоворота требуют жертв в виде мехов, которые бросают им. в воду. Самое лучшее для них -- белые и красные лисицы пополам. Когда лисиц нехватает, водоворот гневается, отказывается принять жертву, и тогда взамен солнечный владыка должен отдать ему равное количество казацких детей. Кроме того, каждые десять лет он должен отдавать пару чернобурых лисиц или своего старшего сына.
   Так чукчи объясняют себе, для чего русские так жадно собирают неисчислимое множество мелких шкурок, которые, по мнению чукоч, гораздо малоценнее оленьих шкур. Легенда, очевидно, сложилась под влиянием русских сказок, слышанных от казаков или от обруселых туземцев.}
   Kelet выходят из-под земли, а иногда спускаются сверху. Там, наверху, у них есть сбой особый мир. Они никогда не приходят с моря, так как, согласно чукотской пословице, "никакой злой дух не может притти с моря"'. Это подтверждает ранее высказанное мнение о том, что морской элемент в древние времена преобладал в жизни чукоч.
   В пределах чукотской земли kelet живут на пустынных местах, далеко от людских поселений. Там они нападают на одиноких прохожих, ловят или невидимо пристают и следуют за ними до человеческого жилья, где для них всегда найдется богатая добыча. Они прячутся в ямки, в расщелины скал или в трещины льда и оттуда нападают на неосторожных путников, пожелавших напиться из трещины во льду или заснувших на голой земле. Злые духи пугают людей так, что с ними начинаются припадки, или насилуют женщин, которых находят спящими одиноко вне дома. По этой причине чукчи очень боятся ходить без спутников. Когда им приходится итти куда-нибудь ночью, они, чтобы обезопасить себя от kelet, произносят различные заклинания, которые я приведу ниже.

   Kelet, живущие на пустынных местах, называются общим именем "земляные духи" (nutesqə-kelet) или "земляные существа" (notasqə-vaьrgьt). Самый свирепый и страшный из них -- Iwmetun. Он причиняет нервную болезнь, называемую тем же именем. {См. часть I, стр. 24.} Он прячется в засаде, готовый напасть на каждого человека, проходящего мимо без надлежащих магических предосторожностей. Он рисуется воображению чукоч чернолицым, с огромным ртом, полным больших, крепких зубов. Приводимые иллюстрации изображают несколько kelet различной формы. На многих чукотских рисунках Iwmetun (рис. 4, а) и другие "духи" того же характера изображаются в виде одной головы без тела. Это объясняется тем, что только лицо духа высовывается наружу из прикрытия, где он поджидает добычу.
   "Земляной дух" -- Itejun (рис. 4, b) -- "дух" эпилепсии. Он изображается с искаженным лицом. Как только шаман увидит этого духа, тот моментально меняет свой вид, принимая совершенно другое лицо (рис. 4, с). Среди других "земляных духов" есть "Висячие глаза" -- Lilllgьk (рис. 5, а), глаза у него подвешены на тоненьких ниточках; есть также "Одноглазый" -- Qon-lefо (рис. 5, b).
   Большинство "земляных духов" не имеют особых имен, но чукчи утверждают, что они бесчисленны и лица у них "всякого вида" (alvam-valьt), ничуть не похожие на другие земные существа. Во сне или видениях они являются толпой черных существ и действуют всегда все вместе, заключая особый договор с кандидатом в шаманы. Другие "духи", напротив, являясь во сне и заключая договор с шаманом, действуют каждый в отдельности, не доверяя друг другу. Почти все "земляные духи" -- маленькие, с палец величиной, голые, цвета сырого мяса. Они проникают в человеческое тело и порождают нарывы и язвы. Один старик, который в течение недели потерял всю свою семью, вымершую от оспы, {В 1884 году на Западно-Колымской тундре, см. часть I, стр. 23.} и сам был опасно болен, рассказывал мне, что когда он стал поправляться, он видел "духа" болезни, вылезающего из его правого бока. Другой мелкий "дух" вошел, как огонь, в его тело. Маленьким серебряным ножом он вырезал прочь пораженные места. Его рука, когда он высунул ее из тела, сделалась такой длинной, что доставала до земли, и он мог не нагибаясь отереть кровь и гной об траву.

   Другие "духи" этого класса с виду сухощавы и чернолицы; они одеты в черные одежды из странного материала, вроде ситца или сукна. По общему
   представлению, это поношенные одежды мертвецов, которые чукчи обычно разрывают на куски и оставляют возле трупа. "Духи" подбирают их исшивают жилами мертвецов. На рисунках, сделанных туземцами, как сказано выше, эти "духи" изображены со странными лицами и фигурами. У многих из них только полтела (рис. 6, а) -- признак, характерный для фигур, изготовляемых с целью наслать порчу. {См. гл. V, стр. 153.} У других собачьи уши и хвост (рис. 6, b) или много ног, как у насекомых (рис. 6, с). У некоторых тело рыбье, тюленье, собачье, птичье или лисье, длинные, с когтями, большие рты, полные зубов. Большинство kelet не остается все время в своих убежищах. Они посещают человеческие поселки и рыщут кругом в поисках добычи. Они живут вообще человеческой жизнью подобно людям. Так же разделяются на племена. У них есть свои поселки и стойбища. Они ездят на собаках и на оленях. Они женятся и имеют детей. Их молодежь уходит на охоту и рыбную ловлю, а старики сидят дома и ворожат о будущем гадательными камнями. Предмет их охоты -- всегда люди, которых они называют "тюленчиками". Их гадательные камни -- человеческие черепа; люди для гадания часто употребляют череда различных зверей. В сказке говорится:
   "Kelet приходят ночью к человеческому жилищу, раскидывают свои сети у входа, просовывают длинные шесты под стенки шатра и выгоняют маленькие души спящих из-под теплого покрова спального полога".
   Поймав душу, они рассекают ее на куски, варят в котле, кормят ею своих детей. {Заимствовано из сказки.}
   Шаман говорил мне:
   "Мы окружены врагами. "Духи" все время невидимо рыщут вокруг, разевая свои пасти. Мы поклоняемся и даем дары во все стороны, прося защиты у одних, давая выкуп другим, ничего не получая даром".
   Мой близкий знакомец Ajŋnnvat {Ср. часть I, стр. 26.} в своем любопытном автобиографическом рассказе "о плохих годах оспы" на Западно-Колымской тундре говорил следующее:
   "Потом вот я видел сон. Сверху, как бы туча, движется мрак. Словно туча медленно приближается. Во сне так я видел. Сюда приближается. Тут рядом со мной даже темнота стала, черных людей собрание. Черный народов черной одежде; совершенно черная толпа. И в ясный день солнце невидимо сделалось. Я спросил ближайших. Сказали: "Тебя мы пришли пожрать".-- "Эге, ну, сперва я вам помогу". На земле лежавший обломок рубленого полена я взял (конечно, я сновидение рассказываю). Взял кусок дерева и отправился; поднялся вверх, воспарил, взлетел или что; в вышине стал двигаться, собрание шатров у дымового отверстия я ударял, свалил все шатры. А между тем моих родимых детей -- ибо я многодетен -- и жены души я сам убил, сбил. С того времени мою семью зараза нашла и настигла, со времен этого сновидения". {Ср. В. Г. Богораз, Материалы, стр. 37.}
   "Духи" любят человеческие внутренности -- сердце, почки, особенно печень. "Kelь -- любитель печени" (Kelь pontarьnken), говорит пословица. Следующая сказка объясняет причину такого влечения "духов" к человеческой печени.
   Некогда старуха kelь жила с маленьким сыном вблизи человеческого жилья. Ей нечего было есть, и, когда в поселке убивали тюленя или моржа, она просила печень, этим и жила со своим сыном. В поселке тяготились этой данью. Однажды жители поселка позвали сына старухи с собою охотиться на льдах и убили его. Вынув его печень, они отдали ее старухе-kelь. Она не разобрала, принесла ее домой и поджарила кусок над своей лампой. Оставшуюся часть положила возле. Тотчас же мясо обратилось в живых вшей, и вши расползлись во все стороны. После этого kelь из мести домогаются человеческой печени.
   Такое же пристрастие к печени мы видим в коряцких рассказах об их kala. {Iochelson, The Koryak, стр. 295.}
   Kelet не решаются нападать на шамана, так как шаман может повредить им так же, как они сами вредят человеку. С своей сторону, kelet называют шаманов "злыми духами". Когда "дух" едет на оленях и шаман невидимо наступит на заднюю часть полоза, олени тотчас же останавливаются, чуя присутствие шамана. "Дух", не понимая, в чем дело, ищет причины остановки и не находит ее. То же самое происходит с людьми, когда "духи" останавливают их сани. Я собрал множество рассказов о нападении "духов* на человеческие поселки и о шаманах, отмщающих им таким же способом.
   Kelet обладают свойством постоянно менять свой вид. Многие шаманы рассказывали мне:
   "Трудно разобрать, какого роста kelь. Ты смотришь -- и видишь: он маленький, как комар; пока смотришь, он вырастает, становится как человек и вдруг уже сидит на горе, а ноги его упираются в землю. Опять посмотришь -- он снова не больше пальца, а увидишь его на расстоянии сквозь туман -- он возвышается, как гора".
   На тихоокеанской стороне "духи" называются обычно rekkeŋьt:(ед. rekkeŋ), в Колымском же районе rekkeŋ -- это чудовище с телом белого медведя и с огромными ушами. Я собрал много интересных подробностей об образе жизни "племени" rekkeŋ. Они не умеют летать. Преследуемые шаманом, они спасаются под землю, и когда ныряют вглубь земли, земля колеблется и ходит под ними, как морские волны. У них есть красные челноки, на которых они ездят по мелкой воде, а также большие кожаные лодки, на которых имеются восемь гребцов и один хозяин (ətw-ermecьn), так же как у людей. Охотясь в лодках, они раскидывают сети на людей. Люди -- их единственная добыча. Жилища их -- подземные землянки- Котелки их сделаны из травы. Огонь их -- снежно-белый днем и кроваво-красный вечером. По вечерам он виден после заката солнца.
   Внешний вид rekkeŋьt, их оленей и собак не такой, как у людей. Они -- "иного вида" (alvam-valьt). Многие из них -- с одним глазом во лбу, с длинными заплетенными волосами. Они носят широкие одежды с длинными рукавами, волочащимися по земле, а руки их торчат из разрезов, сделанных сбоку. Последняя подробность повторяется в описаниях других сверхъестественных существ.
   Дыхание rekkeŋьt -- густой дым, в котором мелькают искры. Женщины их дебелые, с длинными распущенными волосами, ниспадающими до земли. Кончики волос светятся в темноте, груди у них подмышками.
   Чукчи приносят в жертву этим духам rekkeŋьt и другим духам kelet животных "иного вида": например, оленей с рогами необычайной формы, белых оленей с черными ушами или таких, у которых белое пятно на боку, по форме напоминающее чукотский бубен, или же новорожденных телят с уродливой мордой, черных щенков с белыми пятнами над глазами.

   Kelet, в свою очередь, будучи пойманы шаманами, можно сказать, на месте преступления, при нападении на людей, часто дают на выкуп одну из своих сооак. Собаки их маленькие и совершенно черные. Когда kelь подходит к человеческому жилищу для своей охоты, его собака (рис. 7) невидимо бежит возле него и бросается на душу, принося ее своему хозяину. Его собака способна изменять свой вид так же неожиданно, как и ее хозяин. На открытом месте она может показаться величиной с медведя с огромной пастью, полной больших зубов, готовых растерзать свою жертву. Собака, которую kelь-хозяин дает в виде выкупа человеку, рождается от самой обыкновенной, но ее сразу же можно узнать как только она начинает подрастать: она большого роста, совершенно черной шерсти, свирепого нрава. Часто у нее белые пятна над глазами: это вторые глаза, которыми она может видеть kelь в темноте. Поэтому она "двоеглаза". Каждая собака -- охрана от kelet, она прогоняет их от жилья, или, если сама устрашена их силой, будит хозяина громким лаем и заставляет его убегать или принимать другие меры защиты, в зависимости от обстоятельств {Из сказки.}.
   На одном из рисунков rekkeŋ изображен с длинным, узким языком, торчащим изо рта (рис. 8). Он преследует человеческую душу. Другой рисунок изображает волосатого kelь, {При описании рисунков я употребляю названия rekkeŋ или kelь соответственно тому, как это делали чукчи рассказчики или рисовальщики.} который похитил ребенка у родителей и собирается пожрать его (рис 9). Другой kelь старается оторвать кусок и себе. На подлинном рисунке вверху представлены родители, которые наблюдают издали за этой сценой.
   Kelet различных болезней имеют особые имена и могут быть описаны подробно. "Дух кашля" (Teggi) -- старик, разъезжающий народном белом олене. Он все время жестоко кашляет. На одном рисунке он изображен с веревкой на которой навязаны души смертных, приносящие ему в виде выкупа оленей "иного вида". "Дух насморка" (Piti) -- тоже старик небольшого роста с красными, воспаленными глазами, с косом, полным соплей. "Духи сифилиса" (Aial-vaьrgьt) -- маленький красный народ, кочующий с маленькими оленями и раскидывающий свои шатры на человеческом теле. Иногда они прячутся в красный сок морошки и проглатываются вместе с ним. По другим сведениям, у этих "духов" нет кожи, и их сырое красное мясо светится наружу. У них поношенные черные шапки с наушниками, свисающими до земли. На одном из рисунков "духи сифилиса" изображены в виде двух лисиц, идущих на задних лапах (рис. 10, а, b). У одной лисицы не хватает передней лапы. Она попала в капкан, но вырвалась и, чтобы отомстить за себя, сделалась "духом сифилиса". "Дух колик" (Egreer) изображен с большим клювом, привязанным на лице (рис. 10, с). Он изображается также в виде большого деревянного шара с лицом на одной стороне.

   Резная фигурка из кости (рис. 11), полученная от приморских коряков в бухте Корфа, изображает "духа" заразной болезни. Он весьма схож с подобными же изображениями на рисунках чукоч. У него большая пасть, полная зубов, его руки вооружены когтями, один из которых сломан.
   Как средство защиты против "духов", очень хороша ложка, потому что она черпала очень много кровяного супа, употребляемого при жертвоприношениях. Другое средство защиты -- снегообивалка, потому что она все время производит шум. Особенно полезна она, когда на ее ручке сделано изображение духа-охранителя. Но больше всего "духи" боятся деревянной чаши для ночных нужд. Человеческая моча, вылитая на голову "духа", немедленно отгоняет его. Моча замерзает на одежде "духа" и обращается в иней, поэтому о "духах" говорят часто, что у них одежда покрыта льдом. Жир, капающий из лампы, тоже надежная защита от "духов". Он часто употребляется в шаманских обрядах при проведении магического круга вокруг юрты. У чукоч нет отчетливого представления об естественной смерти. Если человек умер, значит, его убил кто-нибудь из "духов", или злой шаман умертвил посредством своих чар. В одной из сказок творец, рассерженный кровожадностью "духов", дает им суровый урок, карая их детей. Они раскаиваются и на время прекращают убийство. Смерть прекращается во всем мире, но "духи" изнемогают от голода и в конце концов, возобновляют свои преследования.
   Один из главных моментов чукотского погребального обряда -- вскрытие, брюшной полости покойника для того, чтобы, вынув внутренности по ним, главным образом по печени, тщательно разузнать, кто именно был причиной смерти: "духи" или злые шаманы, и каким способом они это сделали.
   Второй вид kelet -- духи-каннибалы, ведущие постоянную войну с чукотскими воинами, -- подробнее всего описан в чукотских сказках. Они обладают целым рядом фантастических свойств, но вместе с тем эти существа вполне материальные и даже смертные. Человек может бороться с ними, употребляя обычное оружие, тогда как против "настоящих духов" он вынужден прибегать к заговорам, всяким магическим средствам и к могуществу шамана. Эти "духи"" обычно очень бедны. У них нет оленей, и они употребляют собак лишь в весьма ограниченном числе. Во многих сказках у такого "духа" есть только одна собака, служащая ему на охоте. Дрова и прочий груз он таскает всегда на себе или волочит его сзади на маленьких санках. В юкагирском фольклоре существа эти называются просто "сказочные старики", {В. Иохельсон, Материалы для изучения юкагирского языка и фольклора, Введение, стр. IV.} и это характеризует их лучше всего.
   Переход от одного разряда kelet к другому имеет постепенный и почти незаметный характер. Один шаман из оленьих чукоч Телькенской тундры, рассказывал мне, что несколько лет тому назад ему случилось попасть к керекам, {См. часть 1, стр. 8.} живущим в одиночном жилье. В темноте к жилью с задней стороны подошел kelь и стал звать хозяйку, чтобы она вышла. Он сбился с дороги и принял это жилище за свое собственнее. Он говорил жене, что выловил всю рыбу из обеих соседних рек, и с этими словами сбросил свою ношу с такой силой, что земля задрожала. Потом он швырнул в спальный полог пару каменной обуви и попросил себе сухую пару. Когда он потянулся к пологу, чтобы взять обувь, обитатели жилья вылили ему на голову содержимое ночного сосуда, и тотчас же он убежал с диким бормотаньем и с невероятной поспешностью. Рыба так и осталась, и после этого ее хватило на полгода жителям всех ближайших поселков. Отсюда видно, что этот kelь обрисован, с одной стороны, как враждебный дух, с другой -- как вполне материальное существо, живущее рыбной ловлей.
   Другая история рассказывает о том, как племя kelь обитало на арктическом берегу. Чукчи вели истребительную войну против них, и в конце концов "духи", будучи не в силах оказывать сопротивление, сделались невидимыми.
   Я неоднократно говорил о предании, согласно которому многие племена откочевали в давние времена с чукотской территории. {См. часть 1, стр. 9.} Эти племена соответствуют эскимосским lornit (множ. от tuneq). {См. Franz Boas, Central Eskimo, стр. 634, 1888 г.} Духи-людоеды, сходные с теми, какие описаны у чукоч, встречаются также в эскимосских сказках. Эмигрировавшие племена, напротив того, изображаются похожими во всем на обыкновенных людей.
   Чукчи рассказывают также о существовании племени великанов, которые, в отличие от kelet, не трогали людей. Они называются lolgьlьt. Сказки о них во многом похожи на такие же сказки эскимосов. Великаны якобы живут на противоположном берегу моря внутри большой шатрообразной горы. Когда они раскладывают огонь, дым выходит из отверстия в вершине горы.
   Один из рисунков (рис. 12) изображает великана, по имени "Моржовым мясом одетый" (Kopalga-gelgelьn). Этот великан пришел из-за моря в страну кереков. Он был так тяжел, что везде оставлял следы своих ног и других частей тела, не касавшихся земли. Однажды он лег спать на открытом месте. Три человека увидели его и поймали, привязав канатами к кольям, вбитым в землю. Потом они убили его своими копьями. Его побелевшие кости до сих пор видны на Пекульнейских горах.
   Третья категория kelet состоит из "духов", являющихся на зов шамана. Они часто называются "отдельные духи" (janra-kalat) или "отдельные голоса" (janra-qolet), потому что голоса их кажутся доносящимися с разных сторон. Шаман изображает эти голоса посредством чревовещания. Другое название этих "духов" -- eŋeŋьt, откуда шаман называется eŋeŋьlьn ("имеющий духов"). Слово eŋeŋ означает "также всякого рода лечебные средства, включая порошки и пилюли, получаемые от врачей. Христианский бог тоже называется eŋeŋ, а также кресты, иконы и проч.
   Шаманские "духи" изображаются в виде различных материальных предметов: зверей, как то: волки, олени, моржи, киты, также птиц, растений, ледяных глыб, хозяйственных принадлежностей -- котелков, молотков, иголок или игольников. Сосуд для испражнений и моча -- тоже шаманские "духи". Я говорил уже о старике, который увидел лисицу, испражняющуюся на открытом месте (см. рис. 13, d). Лиса убежала, а старик обратил ее помет в своего "духа". Другому старику во время шаманства служил "духом" его собственный кал. Рассказывают, что иногда хозяйственные принадлежности и тому подобные вещи являются во время шаманства без приглашения. Они принимают необычный вид и благозвучные имена. Так, например, иголка выглядит мужчиной и называет себя Iwcuwgi (Долговязый). Женский рабочий мешок называется "домоседом" (waqotva-tagocgьn). Роговые ложки являются в виде грубых стариков, хвастающихся тем, что их любят все женщины. Экскременты хвастаются своей изящной черной одеждой, но другие "духи" обнаруживают их природу. Шаманские "духи" -- маленькие, они боятся незнакомых вещей и вообще всего окружающего. Они бездомны, живут по-звериному, как говорят чукчи. Их трудно привлечь к человеческому жилью, да и то по отдельности они не являются. Они прилетают целой ватагой и каждую минуту готовы удалиться. Прилетают они только в темноте. Прислушавшись, можно слышать топот их легких ножек по бубну. Двигаясь в темноте, они производят звук, подобный жужжанию жуков или комаров. {То же в сказках.} Но иногда их голос бывает громок. Они тоже способны быстро менять свой вид и в случае нужды вырастают до гигантских размеров. Горностай, являющийся шаманским "духом"' или "духом-охранителем" обычного человека, принимает вид белого медведя, когда это необходимо. Булыжник превращается в гору. Маленькая деревянная фигурка, изображающая магическую собаку, меняя свой вид, становится ростом больше белого медведя. {То же в сказках.} Тем не менее шаманские "духи" меньше "настоящих духов". В целом ряде чукотских рассказов, где "настоящие духи" сражаются с "духами-помощниками", вызванными шаманами на защиту, шаманские духи оказываются слабее "настоящих".

   Рисунок 13 скопирован с чукотского рисунка, изображающего раз-личных шаманских "духов": а -- человек несет на лопате свои, испражнения, чтобы выбросить их за шатер, испражнения превращаются в "духов", b -- человек зовет к себе "духа", имеющего вид стоножки; с -- человек, которому "дух" (невидимый на рисунке) предоставил на выбор два шаманских кафтана -- красный и черный (светлое и чернее шаманство), человек выбрал красный; d -- человек увидел! испражняющеюся лису и направляет на нее копье, лиса убегает, ее помет превратился в "духа".
   Шаманские "духи" весьма злонравны, даже по отношению к шаману, с которым они имеют дело. Если он не исполняет всех их приказаний относительно одежды, обычаев жизни и шаманских обрядностей, они сердятся и всячески карают его, а в случае дальнейшего неповиновения убивают его.
   Если "духи" недовольны кем-нибудь из присутствующих при шаманстве, они вымещают свою злобу на шамане. Поэтому зрители должны быть очень осторожны и всеми силами стараться не помешать "духам".
   С другой стороны, если шаман честно исполняет свой договор с "духами", они должны являться на его зов и помогать во всех его хлопотах и трудностях. "Это мой народ, мои собственные маленькие духи", -- сказал один шамай, когда я выразил сомнение в том, что его "духи" явятся. -- Они не оставят меня, они пойдут всюду за мной, как идет теленок за своей маткой".
   Рассказы чукотского фольклора полны эпизодов, в которых "духи" являются в случае нужды на зов шамана и освобождают его из всевозможных затруднительных положений. Один старый шаман, по имени Anьka, из поселка Nunligren рассказывал мне, что когда он только что спознался с "духами", ему случилось с семью товарищами отправиться в море на кожаной байдаре. Каждый из них был шаман, и все они были старше его. В байдаре образовалась течь. Хозяин, сидевший на руле, крикнул: "Стойте, течь! Ну, который из вас поможет?" Но никто ничего не мог сделать. Тогда шаман позвал "духа-водоросль", который, к счастью, был его духом-помощником, и приказал ему закупорить течь. Байдара стала приближаться к берегу. Когда она была совсем недалеко от земли, Anьka воскликнул: "Ну, я довольно заботился о вас (остановив течь). Если вы -- настоящие шаманы, спасайтесь сами". "Дух-водоросль" удалился, и байдара стала тонуть. Anьka и рулевой байдары спаслись вплавь, остальные потонули.
   Этот рассказ аналогичен во многих отношениях другому рассказу, который я записал в поселке Cecin, где говорится о молодом шамане, который также с помощью "духа-водоросли" спасает байдару. Затем он бросает вызов сидящим в байдаре, сам обращается в сокола, хватает рулевого-хозяина, переносит его на землю, а остальные гибнут.
   Шаманские "духи" обычно не любят друг друга. Собираясь у шамана, они бранятся между собою и называют друг друга самыми неприятными именами. Шаман мирит их и водворяет между ними согласие. Духов бывает много. Так, в сказке о состязании двух шаманов шатер одного из них до такой степени обложен "духами", что "дух", посланный другим шаманом, не может найти отверстия, чтобы пробраться внутрь. {В. Г. Богораз, Материалы, стр. 217.}
  

БЛАГОСКЛОННЫЕ СУЩЕСТВА

   Сверхъестественные существа, благосклонные к людям, называются "существа" (vaьrgьt), как я уже говорил выше. Это слово в глагольной форме tьtvarkьn значит "я пребываю", "я есмь". Существительное vaьrgьn (множ. vaьrgьt) означает "пребывание", "сущность", "обычай".

НАПРАВЛЕНИЯ

   Среди прочих благосклонных существ наиболее заметными являются "благосклонные духи", которым приносят жертвы (taaronjo vaьrgьt), т. е. те, которым совершают жертвоприношения. Они живут по всем направлениям компаса и олицетворяют собою эти "направления", поскольку каждому из них соответствует определенное положение солнца и время дня. Чукчи различают 22 "направления", как это видно на рисунке 14. Из этих направлений только полдень и полночь неизменны, остальные изменяются соответственно временам года. Зенит и надир также относятся к этой группе.
   Жертвы приносятся одному из этих "направлений" в зависимости от того, какое из них потребовало жертвы, например, во сне. Как объекты жертвоприношения "направления" компаса называются "(направления) которым жертвуют" (taaroŋgьrgьt). Обычно только основные "направления" принимаются во внимание, и главное из них -- зенит. Оно называется "Вершина" (Kanoьrgьn) или "Серединная маковка" (Gьnon-kanon),или "Серединное существо" (Gьnon-vaьrgьn). Полдень, солнце и Полярная звезда, вокруг которой, как это знают чукчи, ходят все остальные звезды, часто отожествляются с "Серединной маковкой". Из других наиболее отмечен Утренний рассвет (Tŋaьrgьn). Полдень и Рассвет часто отожествляются. Вместе они получают все жертвы, приносимые, "духам направлений".
   Шаманы говорят о нескольких делениях Утреннего рассвета: "Вершина рассвета" (Tŋesqən), "Праворучный рассвет" (Mra-tŋaьrgьn), "Настоящий рассвет" (Lee-tŋaьrgьn) и "Леворучный рассвет" (Qacgь-tgaьrgьn). Последний считается братом Темноты (Wusquus). Имя жены Рассвета -- "На рассвете ходящая женщина" (Tŋe-cejwuŋe). Две горы считаются стоящими по обеим сторонам Рассвета. Кроме того, существует маленькая старушка -- "Женщина вершины рассвета" (Tŋesqsŋe). Она живет в уединенном жилище по образу таких же старух всех чукотских сказок. Чукчи говорят: "Рассвет и Сумеречный свет -- товарищи по жене" (Tŋaьrgьn ərrь Gьtgьlьn geŋewtumge), т. е. у них общая жена. Многие сказки описывают их общую жизнь с этой женой во всех грубых подробностях.
   В одной из сказок шаман подбирается к их жилищу с целью похитить их жену. Он делает девушку из снега и травы, которую выдает за свою сестру. Снежная девушка дается взамен жены хозяевам, но на следующее утро они находят ее растаявшей. Начинается шаманское состязание. Среди прочих приключений состязающиеся перебегают по тонкому шесту, висящему над кипящей рекой. Шаман не стал ждать своей очереди, он бросился вперед с другой стороны как раз в тот момент, когда на шесте оказались его соперники. Как только он их увидел, он прыгнул через их головы и побежал дальше. Потом "духи" разверзают перед ним кипящую бездну с торчащими из нее ножами. Шаман спиною вперед перепрыгивает через бездну.
   Он пускает в ход свою силу. Большой котел, полный кипящей воды, поставлен возле лестницы. Тонкий шест с острым концом торчит из воды. "Духи" хватают конец веревки, свисающей с лиственницы. Они должны спрыгнуть в котел, держась за конец веревки, попасть на шест, а затем благополучно перепрыгнуть на землю. Испытания следуют за испытаниями. Шаман одолевает своих сверхъестественных соперников, отнимает у них женщину и в конце концов убивает их. {В. Г. Богораз, Материалы, стр. 227.}
   Вечерние "направления" считаются заодно с Темнотой (Wusquus). Им не приносят особых жертв, за исключением специальных случаев. После обычного жертвоприношения Рассвету чукча брызгает несколько капель жертвенной крови по четырем главным "направлениям". "Направление" тьмы и полночи совпадает с надиром (notasqə-vaьrgьn). Notasqə-vaьrgьn буквально означает "земляное существо", и жертвоприношения этому "направлению" часто толкуются как жертвы земле.
  

СОЛНЦЕ И МЕСЯЦ

   Солнце обычно описывается как отдельное существо (vaьrgьn). Его представляют как человека в блестящих одеждах, блуждающего по небу. Он ездит на собаках или на оленях. Во многих описаниях олени его -- меднорогие. Он спустился на землю по одному из своих лучей, взял себе в жены девушку и увел ее с собой на небо той же дорогой. Он дал людям стадо белых оленей. Карие и серые олени вышли из-под земли, откуда-то с границ "пушнину рождающей земли" (Əviri-nytenut), с того места, где земля сходится с небом. Там большая дыра в земле, и из этой дыры постоянно выбегают стада оленей, преследуемые волками. Так увеличивается количество оленей на земле.
   Каждый вечер солнце сходит к своей жене, по имени "Ходящая вокруг женщина" (Kavra-ŋŋa). По другому, менее распространенному варианту, имя жены солнца -- "Веселящаяся женщина" (Korgь-ŋa). Это имя дано ей потому, что когда она родила сына своему мужу, она сказала ему: "Радуйся, у меня сын".
   Сын солнца вскоре был похищен "Древовтыкающей женщиной" (Unpь-ŋe), вопли которой можно слышать иногда на тундре в темные ночи в конце лета. Солнечный народ пустился на поиски пропавшего мальчика, но похитительница стерла все следы на своем пути уколами своей волшебной палки. Поэтому она получила имя "Древовтыкающей" женщины". Этот эпизод -- отрывок старинной сказки.
   Месяц -- тоже человек и по вполне понятным причинам занимает позицию, прямо противоположную солнцу. Месяц называется солнцем kelet. Солнца нижних миров подобны земному месяцу. Шаманы обращаются к месяцу за злыми чарами и заклинаниями. Люди, которые слишком долго смотрят на месяц, могут лишиться разума или рискуют быть вовсе унесенными с земли. У месяца есть аркан, которым он может поймать всякого человека и утащить к себе наверх. Так, он поймал мальчика или девочку или обоих вместе (по различным вариантам сказки). Их видно на луне возле Человека-Месяца. По другой версии, месяц унес мальчика, потому что тот не слушался своей приемной матери. Так как у месяца есть аркан, ему в жертву приносят куски ремня. Месяц также хотел похитить девушку, но это ему не удалось, так как в последнюю минуту она успела связать ему руки, и он с трудом отпросился у нее на волю.
   В одной из сказок шаман, по имени Əttьgьtkь, отправляется на море со своим двоюродным братом. В открытом море они видят маленького старика, сидящего на воде, скрестив ноги. Он заткнул собою вход в подводный мир. Пообещав принести ему в жертву по возвращении домой, старую, слепую от старости суку, они тем самым получают разрешение сойти туда. Спустившись под воду, они находят особый мир, подпертый на острии длинной иголки. Они обращаются в комаров, взлетают вверх и через игольное ушко попадают в тот мир. Здесь они снова становятся людьми.
   Владыка нашего мира -- Земля (Nutenut)-- находится в большом железном доме, вместе с такими гостями: Солнце, Месяц, Небо, Море, Рассвет, Тьма и Вселенная. Все они сватаются за его красавицу-дочь. Их руки покрыты шрамами, потому что при каждой еде, как только принесут корыто с мясом, хозяин ударяет длинным ножом по всякой руке, которая протянется за кормом. Гости, все могущественные шаманы, тотчас же исцеляют свои раны, подышав на них. Əttьgьtkь тоже садится подле, кладет свою шапку к себе на колени и принимается втягивать в себя воздух. Тотчас же у него набирается полная шапка мяса, и Nutenut ничем не может помешать этому.
   После еды женихи отправляются по дрова. Огромный древесный ствол стоит посреди моря. Как только кто-нибудь из женихов взберется на него и начнет обрубать топором сучья, "дух", который живет в стволе, опрокидывает его, и дровосек падает в море и начинает тонуть. Но всё же женихи, поскольку они сильные шаманы, в конце концов благополучно выбираются на берег. Əttьgьtkь и его двоюродный брат берут мясо и тащат его с собою к дереву. Пока дух ест, они отрубают кусок дерева величиной с дом. После этого начинается шаманское состязание в спальном пологе. Лампа погашена. Солнце зажигает свой свет и жжет, присутствующих. Море пускает волны и топит всех. Месяц вводит "свергающиеся скалы" и дробит ими своих соперников. Рассвет выпускает двух белых медведей, готовых пожрать каждого. Мрак выпускает таких же черных медведей. Жених-вселенная блещет северным сиянием и всех замораживает. После каждого испытания все состязающиеся возвращаются к жизни. Двое земных людей остаются невредимыми, потому что они обращаются сначала в червей, потом в горностаев, затем в трясогузок и в таком виде избегают опасности. После того и Əttьgьtkь начинает свое выступление. Он поднимает посох и прикасается им к телу каждого из своих соперников. Половина тела у каждого сгорает, съеживается или слабеет. Тогда они в ужасе улетают, и Əttьgьtkь получает невесту. {В. Г. Богораз, Материалы, стр. 235.}
  

ЗВЕЗДЫ И СОЗВЕЗДИЯ

   Звезды и созвездия принадлежат к существам (vaьrgьt). Наибольшего внимания удостаивается Полярная звезда, которая по-чукотски называется Ilukəlin или Iluk-eŋer ("неподвижная звезда"), или Əlqep-eŋer ("гвоздь-звезда"}, или Unp-eŋer ("воткнутый кол-звезда"). Это последнее имя распространено во всей Евразии. Полярная звезда считается колом для привязи, все остальные звезды ходят вокруг нее, как лошади или олени на привязи. Жилище Полярной звезды находится в зените. Как раз под жилищем дыра, через которую можно проникнуть из одного мира в другой. Благодаря этой дыре Полярная звезда видна во всех мирах, нижних и верхних, тогда как прочие созвездия в каждом мире особые. Считается, что жилище Полярной звезды находится выше всех остальных. Оно сделано из вещества, подобного льду. На вершине его зажжен маяк звезды.
   Следующие по значению после Полярной звезды -- Арктур и Вега, они называются "Головы" (Leutii). Арктур -- "Передняя голова" (Janotlaut), Вега -- "Задняя голова" (Jaatlaut); они братья, родные или двоюродные. Проезжая ночью по открытой тундре, чукчи находят направление по положению обеих голов относительно друг друга и Полярной звезды. "Передняя голова" -- Арктур -- часто называется начальником или предводителем звезд.
   Звезды Алтаир и Тараред из созвездия Орла выделяются чукчами в особое созвездие, называемое Pegittьn. Это созвездие приводит свет нового года, так как оно появляется на горизонте как раз во время зимнего солнцестояния. Оленные чукчи, а также многие семьи приморских чукоч в это время приносят жертвы созвездию Pegittьn. Как на Колыме, так и на Анадыре мне говорили, что Pegittьn был родоначальником племени, представители которого все после смерти отправились на небеса. Но, к сожалению, мне не удалось собрать об этом более подробные сведения.

   Другие звезды и созвездия, известные чукчам, не считаются vaьrgьt. Перечислю основные из них: Орион называется Ruitennin -- "Кривоспинник". Это стрелок (из лука) с горбатой спиной. Имя его происходит от того же корня, что и прилагательное nьrultəqin ("искривленный"). Звезда λ созвездия Орион -- это его голова, α и γ -- плечи, χ и β -- ноги. Пояс Ориона -- горбатая спина "Кривоспинника". Две большие звезды, отходящие вниз от Пояса, представляют собою половой орган "Кривоспинника".
   Созвездие Льва называется Vetcaŋaut ("стоящая женщина"). Это название обычно употребляется по отношению к женщинам, принимающим участие в обрядовой пляске. {Ср. главу III.} Стоящая женщина считается женой Ориона, она спит на голой земле. Она приревновала Ориона к Плеядам и ударила его своей кроильной доской, от этого спина у него и стала горбатая. После драки он выгнал жену, и она легла спать посреди неба. Созвездие Льва состоит из семи звезд. Звезда ε -- голова женщины, η -- ее затылок, Regulus (звезда первой величины в созвездии Льва) -- ее колени, маленькая звезда между ε и η -- подушка, на которой лежит голова спящей женщины. Другие звезды -- очертания ее тела. Плеяды называются ŋausqatjomkьn ("группа женщин"). Это шесть молодых женщин, ожидающих мужей. "Кривоспинник" после драки со своей женой пробовал жениться на какой-нибудь из них, но они прогнали его, найдя, что у него слишком большой половой орган. Навязчивый жених снял свой лук и стал стрелять в женщин, но они повернулись и убежали.
   Альдебаран -- медно-конечная стрела Ориона, он так и называется Celgьmaqьm ("медная стрела"). Нижний конец ее деревянного древка -- двойная звезда, находящаяся невдалеке от Альдебарана. Стрела не долетела до убегающих женщин и попала в моховую трясину. Лук "Кривоспинника" -- это группа звезд, находящихся впереди созвездия. Своим расположением они напоминают лук. Колымские чукчи говорят, что "группа женщин" стоит спокойно, защищаясь сетями, которые состоят из многих мелких звезд. "Медная стрела" застряла в сети.
   Три созвездия, описанные чукчами, изображены на рисунке 15. "Криво-спинник" стоит, расправив плечи и широко расставив ноги; он приготовляется ко второму выстрелу.
   Звезда α (Капеллу) созвездия Возничего -- это олений бык, привязанный к саням человеку (ε), едущего на двух оленях. Все четыре звезды называются cьmŋa-nletelьn ("ведущий быка"), β того же созвездия есть меховой ошейник, потерянный другим ездоком на оленях, который в настоящее время возвращается за ним. К его саням тоже привязан лишний бык (звезда δ), который бежит сбоку. Лиса приближается к ошейнику с другой стороны.

   Большая Медведица не представляет собою единого созвездия. Шесть из ее звезд -- люди, стреляющие из пращей, они так и называются "пращеметателями" (wьjotkьŋaulьt). Седьмая звезда, которая, как известно двойная, это -- бурая лисица, грызущая пару оленьих рогов.
   Кастор и Поллукс -- два лося, убегающие от двух охотников, каждый из которых едет на оленьей упряжке. Охотники -- это звезды γ и κ, λ и μ созвездия Рыси. У одного из охотников к саням привязана собака. {Оба ездока называются "охотники на лосей" (gopka-velerkьlelьt). Ездок без собаки часто называется также "мышиный ездок".} Расположение этих созвездий изображено на рисунке 17. Corona Borealis (Северная кооона) -- лапа белого медведя.
   Созвездие Дельфина -- тюлень, звезда ξ -- его голова, остальные четыре звезды -- ласты.
   Млечный путь -- река, называемая Песчаной рекой, Cigej-veem; она течет на запад, на ней множество островов.
   Пять больших звезд в созвездии Кассиопеи -- пять оленьих быков, стоящих посредине реки.
   В основном все эти имена созвездий даны также у Нордквиста. {Vega Expeditionens Vetenskapliga jakttagelser, стр. 397.} Они отличаются лишь транскрипцией. Правда, Кассиопею он называет "melotamkьn", что при должном исправлении гласных корня слова, согласно правилам гармонии гласных, {Ср. часть I, стр. 7-8.} должно читаться milutemkьn (группа зайцев). Я никогда не слыхал, чтобы о Кассиопее гогорили как о зайцах, а не об оленях.
   Две маленькие звезды поблизости от Pegittьn называются "оленья самка" (veŋkeŋru), вторая звезда -- это ее теленок. Они приближаются к Pegittьn'y, чтобы быть принесенными ему в жертву.
   Чукотский рисунок (рис. 18) изображает звездное небо. Песчаная река проходит через небо. Внизу: Полярная звезда, (а) как раз посредине. Пониже. Полярной звезды, направо -- Лоси (Близнецы) и налево -- Охотник за лосями (Рысь). Над Песчаной рекой налево -- Большая Медведица с ее 8 звездами; выше по вертикальному направлению -- три звезды (е), составляющие Pegittьn (созвездие Орел). {Автор рисунка не мог объяснить мне, почему он изобразил Pegittьn состоящим из трех звезд вместо двух. Вероятно, здесь просто ошибка.} Группа звезд направо -- это Орион (f) и Плеяды (g). Три звезды немного повыше (h) -- Северная корона. Звезды i и j -- "Головы". Луна, как видим, изображена в первой четверти.

   На другом рисунке, тоже изображающем небо (рис. 19), Полярная звезда помещена посредине. От нее идут четыре линии по главным направлениям компаса. Рассвет, Вечер и Мрак имеют свои миры, они изображены в виде больших гор - Рассвет (налево в нижнем углу) нарисован с сиянием вокруг головы. Он держит в левой руке корыто, в котором была принесена ему жертва, а в правой руке у него лисица, которую он собирается отдать взамен жертвы. Слева к нему подходит другая лисица, а справа -- собака, принесенная в жертву человеком; она сидит и смотрит на него. Лисица и собака тоже назначены для обмена. Два других жертвенных корыта стоят на земле. Вечер со своей семьей (наверху в противоположном углу) справляет праздник морского бога. Они надели обрядовые головные повязки. Посредине поставили большой жезл. Мрак изображен в нижнем правом углу в виде человеческого существа, выходящего из ветвистого дерева. Солнце и нарождающаяся луна стоят друг против друга. Среди созвездий можно различить контуры Ориона и Плеяд, Млечный путь, "Головы" и др. Большая звезда в верхнем левом углу -- Венера.
   На третьем рисунке (рис. 20) три вселенные изображены в виде трех концентрических кругов. Наша вселенная -- средний круг. Полярная звезда, конечно, помещена в центре. Слева -- солнце и месяц. Последний изображен в виде человека, держащего в руках аркан, возле него стоят два пленника. Между солнцем и месяцем видны звезды Pegittьn. {См. стр. 29.} Под месяцем помещена черная гора Мрака. У подножия ее стоит землянка, принадлежащая "духам" Kelet. Два kelet стоят на четвереньках. Огромный червь {См. часть I, стр. 5.} извивается над землянкой; в хвосте у него длинное жало. Левосторонний Рассвет живет в низком деревянном жилище с двумя "духами-убийцами", {См. стр. 12.} привязанными по сторонам. Настоящий Рассвет имеет дом, стоящий на деревянной площадке, укрепленной на заостренном колу. По сторонам дома привязаны четыре собаки. Во владениях правостороннего Рассвета, в левом углу рисунка, живет "Женщина рассветной вершины" (Tŋesqəŋe) {См. стр. 21.} в маленьком домике, который тоже укреплен на колу. Под ногами у нее -- Венера.

   Следующий рисунок (рис. 21, а) изображает месяц с арканом в руках. Возле него стоит пойманная девочка. Он разгневался на двух шаманов, которые посредством злых чар именно с его помощью истребили других людей: Он ^парализовал их, перевязав невидимыми завязками их головы и руки и подтянув их кверху (рис. 21,6, О* Жена месяца изображена в виде лица, наполовину замазанного сажей (рис. 21, d).
   По-коряцки kelet всех видов называются kala, kalak, kamak, а также ŋinvit, ŋenvetgьcŋьn. Слово kamak употребляется также чукчами в значении "дух болезни" и в русско-чукотском жаргоне в значении "смерть", "умирание". У юкагиров, как указано выше, существо, подобное kelet, встречается в фольклоре и называется "сказочный старик". {См. стр. 18.}
   Азиатские эскимосы называют kelь -- tornьrak (множ. tonьrat), это, очевидно, того же корня, что и tornak американских эскимосов. Второй класс kelet у азиатских эскимосов называется miraxpak (увеличительное название). Miraxpagьt живут где-то на морском берегу, однако невозможно найти места их обитания. На снегу часто видны их следы -- непомерно большие, но шаг духов miraxpagьt не шире человеческого.
   Название rekkeŋ заимствовано эскимосами у чукоч и на их языке звучит rakka -- так же, как вторая форма корня по-чукотски. {См. часть I, стр. 7--8.}
   Чукотское слово vaьrgьn в северо-западных коряцких диалектах звучит vagьtgьŋ. По-эскимосски это kьjarnarak, что также означает "существо" и происходит от глагола kьjaraakuŋa ("я пребываю", "я есмь"). Чукотское Tŋaьrgьn (утренний рассвет) по-коряцки звучит Tŋagьtŋьn. Picvucьn известен корякам под тем же именем, а камчадалам под именем Pilaxcuc. Стеллер и Крашенинников называют его Билюкай. {См. Крашенинников, Описание земли Камчатки, т. II, стр. 75, изд. 1786 г.}

   Многие звезды у коряков носят те же названия, что и у чукоч. Полярная звезда называется "гвоздь-звезда" (ālqap-aŋaj, по В. И. Иохельсону {W. Jochelson. The Koryak, стр. 123. Разница в транскрипции между коряцкими записями, принадлежащими В. И. Иохельсоиу и мне, объясняется разницей наречий в тех районах, где мы производили записи. Мои записи сделаны в селе Каменском и в районе, лежащем к юго-востоку от него, т. е. по Тихоокеанскому берегу северной Камчатки. Записи В. и. Иохельсона относятся отчасти также к селению Каменскому, но в основном -- к району, лежащему от него на запад, селениям Итканэ, Парень; корякам, кочующим на полуострове Тайгонос. В диалектах восточных коряков звук j переходит в r или t.} -- ālqap-aŋaj). Rultenmn в различных диалектах называется Rultejet, Jultajat, Rultejelьn или Wolvakь-r-imtьlьn -- "Поперечно-лук-носящий". Он упоминается во многих сказках. У В. И. Иохельсона мы встречаем его с именем Ulvejinimtьlan -- "Поперечно-лук-носящий", что в чукотской огласовке звучит Wolvakb-r-emtelьn и тоже встречается в сказках. Альдебаран называется Cьcьloxmə ("медная стрела"). Это имя с соответствующими изменениями звуков повторяется во многих диалектах.
   Pegittьn называется Pagьttьn. Согласно В. И. Иохельсону, Pegeten -- "задержанное дыхание" -- есть имя утренней звезды. Я не мог определить корень этого слова. Пояс Ориона называется Kьlu-enanvenaŋ ("Скребок Kьlu"). Kьlu -- мифическое существо, племянница Ворона. {W. Jochelson, The Koryak, стр. 116.} Северная корона называется Kьlu-pakьlŋьn ("Сапог Kьlu"). Название ŋawbsqatьmkьn ("Группа девушек") в разных местах присваивается Плеядам или Кассиопее. Млечный путь называется также Песчаной рекой (Cegaj-vajam) или Мутной рекой (Aru-vejem), или Глинистой рекой (Ja-vejem).
   Большая Медведица обычно -- Ьlva-kjьŋ ("Дикий олень-бык"), согласно В. И. Иохельсону -- Elwekjeŋ. В других местах Плеяды называются Katmac, Кегтьс ("Маленькое решето"), по В. И. Иохельсону -- Ketmet. Во многих местах они считаются группой оленей, в которых целится искусный стрелок Rultejet. Имена звезд и созвездий у эскимосов-айванов почти всегда дословный перевод с чукотского. Например, Leutti ("Головы") называются Na'skut, что "означает" то же самое. Плеяды называются Arnarajegьt, что также означает "группа женщин" и т. д.,
   Кометы у чукоч называются "дымящиеся звезды". Слово "дымящиеся" указывает на то, что, по их представлению, в кометах живут какие-то существа, которые все время варят себе пищу. Планеты называются "кривоходящие звезды", в связи с их неправильным движением по небу. Среди них Венера имеет еще особое имя Gьto-tlap.
   Первая часть этого имени значит "большой", "сильный". Вторую часть чукчи не могут объяснить, но, вероятно, она соответствует коряцкому слову lelapьcan ("звезда"), которое, в свою очередь, происходит от глагола lelapekьn ("смотреть"); буквально оно означает "смотрящий". В таком случае чукотское название Венеры будет "большая звезда", "большой глаз". Как утренняя звезда, Венера называется у чукоч также Kerg-aŋatlьŋьn ("Светлая звезда"). Чукчи говорят, что Венера -- mьe-evirьnlьn ("многоодеждная"), так как светит по-разному в о и не имеет права наказывать кого бы то ни было".
   Гергард Майдель, который одновременно был колымским исправником и русско-немецкий ученым географом, в своем известном сочинении "Путешествие по Якутской области" гочорит по этому поводу: "Среди чукоч не било начальствующих лиц. Эта странная анархия бросалась в глаза уже во время бывшей войны с чукчами. Уже давно удалось бы притти к соглашению с чукчами, если бы только у них было какое-нибудь начальствующее лицо, как оно существует у всех остальных народов Сибири, с которым можно было бы вести переговоры".
   "Замечательно, как может существовать народ без всяких начальствующих лиц", -- восклицает Майдель. Он старается объяснить это отсутствие властей крайней отдаленностью чукотской территории, которая никогда не подвергалась нападению враждебных соседей. Оттого чукчи не имели нужды в военном предводителе.
   "Но если бы русские походы на чукоч продолжались еще некоторое время, -- замечает Майдель,-- то очень возможно, что у чукоч появились бы начальники".
   Во всем этом есть доля истины. Военные начальники у чукоч в результате упорной войны с коряками и русскими, действительно, явились, но потом снова исчезли.
   Тот же самый Майдель в качестве колымского исправника пытался ввести у чукоч начальственную организацию с ясачными родами, с родовыми старшинами, даже с чукотским верховным князем, потомком того свирепого военного вождя, который некогда разбил на-голову майооа Павлуикого и взял его в плен.
   Здесь приходится отметить то обстоятельство, что русские власти старались всегда опираться на верхний слой родового общества у народностей Сибири. Они выдвигали вперед родовых старшин и старались поддерживать их всей силой своего авторитета. Родовые старшины должны были собирать ясак с подведомственных им родовичей и затем вносить его исправно в царскую казну. Родовые старшины для русских чиновников были необходимыми начальственными лицами.
   Таким образом в сообщениях ученых и казенных чиновников отсутствие начальственных лиц свидетельствует во всяком случае об отсутствии или о слабом влиянии верховного родового слоя.
   "Из более ранних сообщений, относящихся к тому же предмету, отмечу донесевие якутского служилого человека Петра Ильина Попова, сделанное 2 сентября 1711 года якутскому казачьему пятидесятнику Матвею Скребыкину. В том донесении одинаково четко описываются народы, живущие по обоим берегам Берингова пролива, в Азии и в Америке. Это описание полярной Америки хотя и сделано через полвека после плавания Дежнева, но все же на 17 лет предшествует плаванию командора Витуса Беринга, по имени которого назван Берингов пролив.
   В описании сказано: "А живут де они, островные люди, собою також, что де и они, чукчи, и начальных де людей никаких у них нет". Островными людьми здесь называются американцы, и сама Америка описана как большой остров. Русским казакам -- завоевателям из Азии -- через Берингов пролив и Америка должна была казаться большим островом.
   Также и насчет ясака эти воинственные немирные чукчи Петру с его товарищами говорили: "И прежде сего русине люди у них, чукоч, кочами морем быЕали. И в то де время они, чукчи, им, русским людям, никакого ясаку не платили и ныне де платить не будем и детей своих в аманаты не дадим".
   Сюда же относятся показания казака Бориса Кузнецкого, бывшего у чукоч в плену в 1754 году: "Предписанные чукчи главного командира над собою не имеют, а живет всякий лучший мужик со своими сродниками и с собою. И тех лучших мужиков яко старшин признают и почитают потому только одному случаю, кто более имеет у себя оленей, и их вменяют ни во что, для того ежели хотя за малое что осердится, то и убить их до смерти готовы..."
   И далее у него же: "Хотя их между разговорами намерение в подданстве ее императорского величества быть и ясак платить есть, только по их древней легкомысленности и непостоянству, что старшин своих не слушают, -- никакой надежды быть не может" (Северный Архив 1825, часть 18, стр. 185).
   Кузнецкий указывает, что у чукоч, собственно говоря, есть лучшие мужики -- старшины. Они почитаются только потому, что имеют много оленей. С другой стороны, они не имеют особого внимания. Чукчи "старшин своих не слушают", а "если хотя за малое что осердится, то и убить их до смерти готовы".
   Это описание, относящееся к половине XVIII века, очень точно соответствует тому положению старшин, из "лучших мужиков", которое существовало у оленных чукоч в конце XIX века. Богатый оленевод имел влияние только на людей, обитавших на его стойбище и экономически от него зависевших. Дальше собственного стойбища его влияние не распространялось. Из тех же источников можно усмотреть, что туземные народности в Америке, эскимосы и индейцы, имели родовой строй более развитый, чем у чукич, в частности имели старшин (князьцов) с более крепкой властью.
   "Владельца у них ни которого нет, только между ими есть князьцы, которых они противно других иноверцев, а особливо как чукчи, гораздо больше почитают и боятся" (Северный Архив, 1825, часть 18, стр. 168).
   О том же самом отсутствии начальственных лиц свидетельствуют и собственные заявления чукоч, ранние и более поздние.
   Возьму, например, из третьей главы в разделе о деятельности православных миссионеров среди чукоч заявление чукчи Киляты, сделанное миссионеру Венедикту в 1898 году:
   "У нас, ты знаешь, нет ни вождей, ни начальников, так что если бы ветер сдул тебя в мере, то твой народ нам бы не поверил, они сказали бы, что мы тебя убили. Так вышла бы большая беда -- торговле перерыв".
   Меньше всего я могу согласиться с тем предположением, что родовой строй у чукоч некогда существовал, а потом разложился, так разложился, что и следов не осталось. Общественные формы вообще не исчезают бесследно. От них остаются пережитки, целые пласты, которые недвусмысленно свидетельствуют об их прошлом существовании. Пережитки родового строя существуют в современной Европе, на западе и на востоке, несмотря на то, что родовой строй много веков назад сменился более поздними общественными формами.
   У чукоч можно отметить не исчезновение родового строя, а наоборот, первый зачаток родовой организации, которая, однако, по разным причинам не могла укрепиться.
   Это было мною отмечено во многих местах. Например, рядом с семьею постоянно указывается также и семейная группа varat, т. е. собрание живущих вместе.
   "Чукотский varat можно рассматривать как зачаток рода. Однако varat крайне неустойчив, и число семейств "пребывающих вместе" меняется почти каждый год..." Ядром объединения является группа братьев, а также группа двоюродных братьев. Обе эти группы вместе называются "группа юношей". Семейная группа является также "группой кровочстителей" {Ср. глава V, стр. 94.}.
   Организация стойбища оленных чукоч связана с соотношениями семейной группы. На каждом стойбище есть передний шатер, место которого определяется старшинством его владельца. При всем том организация стойбища очень неустойчива и слаба, так же как и организация семейной группы.
   Далее, семейная группа определяется единством огня, единством знаков кровопомазания. которое совершается на ежегодном весеннем празднике, единством тамги или тавра, которое выставляется на общесемейной собственности, например, на оленях. Объединяющих элементов много, но все они не могут придать семейным группам прочность. Семейные группы постоянно распадаются и переливаются в новые грани. Одним словом, это не разложение рода, а первый очерк рода.
   В третьей главе подробно рассказано о той неуклюжей и смешной работе, которую русская администрация проделала по пути укрепления так называемого чукотского рода.
   Первый документ о принятии в русское подданство первого чукчи называет его чукотским тойоном, т. е. родовым старшиной, и старается сделать его отличным "против прочих, сим главным тойона названием".
   Я описал полное крушение мертворожденной системы "родового устройства", организованной Майделем.
   Я указал, например, что через некоторое время все роды перемешались, так называемые родовичи меняли свое местожительство и совершенно забывали эту казенную связь.
   В 1895 году некий Tolьŋo был сделан помощником тойона анюйского рода. Он сказал мне вполне рассудительно: "Я теперь тойон и имею вот этот кортик и связку бумаг как знаки моего достоинства. Но куда девался мой род, я не могу отыскать никого".
   Я говорил также о том военачальнике оленных чукоч, который победил Павлуцкого. Майдель сделал чукотским князем правнука или праправнука этого самого начальника. Однако сведения наши об этом военачальнике весьма неопределенные. Мы даже не знаем его имени. Борис Кузнецкий, бывший у чукоч в плену в это же самое время в половине XVIII века, свидетельствует прямо: "Предписанные чукчи главного командира над собою не имеют".
   Все же такой военачальник, повидимому, существовал. Он имел за собой многочисленную и сильную семейную группу. При отгоне оленных стад от коряков и чуванцев, после поражения Павлуцкого на долю этой семьи досталась значительная часть. Его последний потомок Ejgeli, у которого я жил на реке Омолоне в 18S6 году, имел шесть взрослых сыновей, четыре живых жены и пять оленьих стад, в общем до двадцати тысяч оленей. Это была, таким образом, богатая и сильная "группа братьев". Однако связи этой группы с другими семейными группами более отдаленных родственников были забыты почти совершенно.
   В чукотских преданиях, связанных с коряцкими и русскими войнами, очень обильных и красочных, победитель Павлуцкого отсутствует. В цикле сказаний, относящихся к имени Павлуцкого, на первое место выдвигается коллектив: "мы", "наши". Указано, что в знак радости, после победы над Павлуцким, устроили гонку судов жители приморского селения Нетен. На эту гонку собрались люди из ряда приморских селений полярного прибрежья. Но и здесь на первом месте -- коллектив, и нет указания на богатых устроителей гонки, какие выделяются теперь (см. ниже, глава VIII).
   Русско-чукотская война длилась около века. Ранее того в течение многих веков шли пограничные чукотско-коряцкие войны. В чукотском фольклоре они занимают более видное место, чем собственно войны с русскими казаками, в частности с Павлуцким. Именно в этом цикле преданий, относящихся к войне с коряками, выдвинулась фигура военачальника, так называемого Кивающего Головой. Это имя дано ему потому, что он подавал сигнал о нападении кивком головы.
   Однако любопытно указать, что это вполне естественное объяснение его имени наполовину забыто. И сказочники мне сообщали, что имя Кивающего Головой произошло от привычки кивать головой во время тряской езды на оленях по неровной и холмистой тундре. Очевидно войны с Таньгами (Tanŋьt) способствовали появлению военачальника, но обычные условия жизни чукоч не соответствовали развитию и укреплению власти такого вождя. Как только войны прекратились, военачальник исчез и даже самое значение его имени было забыто.
   Возможно все же, что рассказы о Кивающем Головой относятся к циклу войн с русскими и что в этих преданиях просто перемешаны более древние и более новые слои, тем более, что коряки и русские обозначены одним и тем же именем "Таньги".
   Кивающий Головой все же описан не начальником, а сильным воином. "Сильно укрепились Таньги в деревянной крепости. Сверху, над дымовым отверстием другое укрепление. Стоят лучшие стрелки и стреляют вниз, в нападающих. Стали осаждать не могут, ибо среди стоящих вверху один -- очень злой, каждою стрелою убивает человека. Пришел Кивающий. "Ну, что?" -- "Не могли".-- "Какие вы бессильные, -- говорит Кивающий.-- Ну, я теперь. Вы только смотрите".-- "Как же, как же, ты сам".
   "Кто будет моим подмышечным помощником?" -- "Я, -- кричит Еленнут. "Хорошо". Стали вплотную друг к другу, голова Еленнута около подмышки его вождя. Стрелы Еченнутз посыпались так часто, как капли мочи, и заполнили все места. Потом Кивающий подскочил: "Я теперь попробую". Выстрелил однажды, сбил всю деревянную надстройку, разбил вход, разорвал связи дверей и ринулся внутрь".
   Во всем чукотском фольклоре это -- наиболее четкое место, относящееся к военачальнику.
   В обширной повести об Эленди и его сыновьях, которая описывает три поколения "сильных людей", о военачальниках нет речи. Эленди, его сыновья и внуки сами ведут войны с коряками и эскимосами, делают набеги на северо-американские поселки большею частью в одиночку, без посторонней помощи, разве только сам-друг с женою. Целью набегов и войн с эскимосами являются: тюленьи, моржовые кожи и ремни, китовое мясо и жир, а в войнах с коряками -- оленьи стада и молодые пастухи, состоящие при них, которые превращаются в рабов.
   Все это богатство чукотские богатыри забирают в свою собственную пользу, а отчасти делят его с ближайшими родственниками, чаще всего с родными братьями.
   Можно привести ряд дополнительных аргументов, в достаточной степени веских, в подтверждение того, что у чукоч не было развитой родовой организации и что их социальный строй, несмотря на позднейшее классовое расслоение, все же является весьма первобытным.
   Прежде всего укажу на убийство стариков, которое существует и доныне, в особенности среди приморских чукоч. У оленных чукоч убийство стариков существует преимущественно в тех семьях, которые имеют приморское происхождение. Надо сказать, что положение стариков у приморских звероловов вообще не особенно почетно. Морской промысел требует большого напряжения физических сил, активности и смелости. Люди пожилые, естественно, отступают назад. Ведущее место занимает более молодое поколение, люди, находящиеся в полном расцвете физических и духовных сил. С уменьшением, активности влияние стариков тоже уменьшается. Мало того, вся приморская жизнь с ее постоянным чередованием периодов жестокого голода с периодами сравнительного изобилия настолько тяжела, что она не дает места долговечности. Морские охотники скорее изнашиваются и раньше умирают.
   Еще в XVIII веке экономические причины убийства стариков выдвигаются вперед очень, четко. Мы имеем показания того же Бориса Кузнецкого. Там между прочим указано: "Когда у которого сына отец или мать придут в старость, то их у себя более не держат, а в бывающие морозы отвозят от своих жилищ вдаль и оставляют, где они и замерзают" (стр. 188).
   У оленных чукоч эти причины отпадают вследствие появления и развития нового предмета собственности. Старики являются владельцами стада, даже если они впали в детство и стали слабоумными. То же относится к болезненным, хилым и даже искалеченным владельцам оленного стада. У оленных чукоч глубокие старики встречаются чаще и сохраняют значение дольше, чем у приморских.
   В общем, однако, убийство стариков, которое раньше было связано с социально-экономическими причинами, теперь оторвалось от экономической базы и связалось с религией. Убийство старика является добровольной смертью, самообреченнем на жертву духам или предсмертным вызовом духам на последнюю борьбу.
   Сделав такое самообречение, от него нельзя отказаться под страхом того, что духи, лишенные обещанной добычи, жестоко отомстят семье обманувшего их неудачного самоубийцы.
   Убийство осуществляется ближайшими родственниками, женою, детьми обреченного, однако с большою неохотой, с муками, со слезами. Местами явились шаманы-специалисты по отправлению на тот свет самообреченных стариков. В других случаях эту роль исполняли за особую плату русские казаки. Этот обычай в своей измененной форме, переключившийся на новые мотивы, во всяком случае свидетельствует об отсутствии особого почтения к старшим поколениям.
   У морских звероловов мы имеем коллективную охоту на кита, с участием в промысле всех групп наличных охотников и с участием в разделе добычи всего наличного населения ближайших приморских поселков и стойбищ оленеводов.
   Коллективная охота на кита до самого последнего времени являлась венцом, наивысшим промысловым моментом всего зверобойного промысла. Это -- одновременно промысел и праздник, игрище, сплетение обрядов. Групповые и индивидуальные методы охоты в своей повседневной, будничной скромности гораздо меньше бросаются в глаза.
   У оленных чукоч, у которых основное производство с большим укрупнением оленных стад выдвинуло богатых хозяев с зависящими от них пастухами, такой широкий общественный характер сохранился не в производстве, а в употреблении. Праздники осеннего убоя тоже привлекают гостей из ближайших стойбищ, из приморских поселков и даже из эскимосских, ламутских и русских поселений. Здесь производится раздача битых туш, частей мяса и пыжиков, которая даже в 1926--1827 году, по весьма неполным данный северной переписи, достигала в общей сумме 19039 голов в год. В переписи эта графа помечена: "отдано безвозмездно". Такая безвозмездная раздача у других оленеводов, у коряков и самоедов, у тунгусов и зырян имеет характер гораздо более узкий, в общем вся сумма розданных оленей у всех эти народностей равняется 8500 в год, т. е. более чем вдвое меньше, ч м у одних только чукоч.
   В этом своеобразном празднике я раньше подчеркивал характер "потлача", наподобие северо-американских праздников раздачи, где выдающуюся роль имеет богатый старшина, который такой раздачей стремится укрепить свое влияние на ближайших соседей и поднять свою общественную роль среди других старшин. Однако сравнительно с американским праздником раздачи чукотский убой слишком примитивен. Он совершается ежегодно и правильно и не влечет за собой особого возрастания авторитета раздатчиков мяса и шкур. Он представляет больше всего реминисценцию права ближайших и дальних соседей на участие в потреблении продуктов нового крупного хозяйства, которое возникло и развилось сравнительно недавно.

* * *

   Любопытно указать, что коряки, родственные чукчам прежде всего по языку, также по основному хозяйственному разделению на оленных и приморских, представляют элементы общественного строя, отчасти сходного с чукотским.
   Следует, впрочем, отметить элементы сходства и различия, переплетенные весьма своеобразно. Так, относительно системы родства Иохельсон указывает, что она имеет более простой характер, чем так называемая классификаторская система. Он подчеркивает сходство коряцкой системы с нашей современной европейской.
   Я со своей стороны должен указать, что термин "товарищ" встречается также и в коряцкой системе, хотя гораздо реже, чем в чукотской, и только в нижеследующих сочетаниях: "кузен-товарищ", "кузина-товарищ". Повидимому, все же и эта система, так же как и чукотская, указывает на древнюю социальную структуру, а никак не на современную.
   Другое любопытное различие: родители -- по-чукотски ətlьgьt, буквально -- "отцы"; по-коряцки ətlawge, буквально -- "матери".
   Коряцкий термин, связанный с матернитетом, очевидно, древнее чукотского.
   Иохельсон отрицает существование рода у коряков. С этого отрицания начинается у него 13-я глава монографии "Коряки" -- социальная жизнь.
   По свидетельству Иохельсонэ, общественные единицы, в виде организованных родовых групп, у коряков отсутствуют. Общественной единицей является агнатная семья.
   Все же я должен отметить, что концепция общественной жизни получается та же, что и у чукоч: семья и семейная группа, составляющие вместе зачаток родовой организации.
   Убийство стариков у коряков тоже существовало; но в настоящее время (т. е. 30 лет назад) оно исчезло.
   Иохельсон отмечает у приморских коряков влияние стариков: "Часто общественное мнение стариков оказывает нравственное давление на поведение ссорящихся сторон". Из среды стариков избирается старшина, который собирает ясак и передает его русским. Однако влияние старшины имеет поверхностный характер и дальше сбора ясака не распространяется. У оленных коряков старшиной всегда является очень богатый оленевод. Наконец, физическая сила также дает влияние и преимущество.
   В общем и в этом получается картина, подобная чукотской.
   Мне кажется, однако, даже на основании материалов, собранных Иохельсоном, что коряцкая народность пошла дальше по пути укрепления рода, чем народность чукотская.
   У приморских коряков Иохельсон отмечает коллективный метод ведения охоты на кита и на белого дельфина. Распределение продуктов от такой охоты Иохельсон называет коммунистическим.
   У оленных коряков Иохельсон отмечает большие шатры, которые раньше были гораздо обширнее. В шатре стояло рядом несколько спальных помещений, где помещались бок-о-бок хозяева и пастухи. Также и теперь Иохельсон находил в одном шатре двадцать пять человек.
   Чукотские шатры значительно меньше, и редко вмещают больше двух спальных помещений. С другой стороны, чукотские шатры выше и просторнее коряцких.
   В коряцкой технике мы видим такую же важную роль каменных и костяных орудий вплоть до советской эпохи. Именно у коряков для охоты на белых дельфинов применялся метательный дротик непременно с наконечником из камня.
   Коряцкое шаманство не пошло дальше чукотского, по крайней мере, в своем внешнем оформлении. Коряцкий шаман не имеет особого облачения, но бубен его больше чукотского и вместо боковой ручки придерживается на крестообразной рукояти. Таким образом коряцкий бубен относится к азиатскому типу, между тем как чукотский бубен относится к американскому типу.
   В области брака можно указать на следующие различия. Групповой формы брака у коряков не существует, коряки ценят целомудрие девушек и верность жен. Они вообще склонны к ревности и жестоко расправляются с изменницами и соблазнителями. Все это весьма отличается от чукотских брачных обычаев.
   В общем, однако, не следует преувеличивать своеобразность развития чукотского, как и коряцкого, общества.
   Оба эти общества сделали ряд шагов по линии создания родового строя. Но элементы родового строя, в общем довольно разнообразные, не успели укрепиться и оттеснить назад более древнюю стадию первобытного коммунистического общества, хотя и весьма разложившуюся.
   Причиной такой отсталости и недоразвитости родового общества у эскимосов и у чукоч с коряками нужно считать прежде всего крайнюю географическую уединенность занимаемых ими обширных областей.
   Если представить себе общее движение народностей северной Евразии, проходившее некогда с юго-запада на северо-восток, от Саяно-Алтайских горных узлов к Берингову проливу (который в то время, вероятно, был еще Беринговым перешейком или даже целой полосой континента Берингия), то именно эскимосы и чукчи с коряками являются крайними членами этой великой цепи рассеяния народов. Они принесли с собой более древнюю социально-экономическую структуру и до известной степени сохранили ее до позднейших времен, вместе с искусством типа Мадлэн и весьма первобытною техникой как добывающих, так и обрабатывающих отраслей хозяйства.
   Одновременно с этим действовали и другие причины, которые привели это древнее общество на путь разложения, быть может, уже за много столетий назад. Эти причины лежат прежде всего в условиях хозяйственной организации, возможной на севере. Северные зоны морского прибрежья, тундры, лесотундры и тайги, имеют изобилие продуктов почти исключительно животного происхождения, в общем весьма неравномерна, допускающее сезоны и даже целые годы полного недоурожая, недолова, скудости и голода.
   Таким образом северные жители стараются разнообразить источники хозяйства для того, чтобы создать себе юолее разнообразную опору. Северные промышленники никогда не замыкаются в одной узкой отрасли хозяйства. Их хозяйство -- комплексное, например: рыболовство, мясная охота плюс пушная охота. Рыболовство, в свою очередь, бывает озерно-речное и полуморское (устья больших рек, морские лиманы и бухты). Мясная охота, в свою очередь, распадается из сухопутную (лось, дикий олень, медведь) и морскую.
   Необходимым добавочным промыслом повсюду является пушная охота. Правда, пушная охота возникла и развилась только в последние три века, вместе с появлением русских, создавших внезапный и настойчивый спрос на соболя, лисицу и песка. До появления русских почти не было ни спроса, ни промысла. По общему свидетельству служилых и промышленных людей, тайга и тундра в первые годы после завоевания одинаково кишели драгоценным пушным зверем.
   В полярной Америке и в полярной Евразии формы комплексного хозяйства были вообще одинаковы.
   Однако в северной Евразии к основным рыболовству и охоте рано присоединился более высокий тип хозяйства: скотоводческий, а именно оленеводство, по кавыкам своим весьма первобытное, но все же далеко превосходившее основные присваивающие промыслы: рыболовство, охоту, как по обилию продуктов, так и по обеспеченности и правильности их добывания.
   В последние два века сюда присоединились более поздние формы скотоводства: разведение лошадей, рогатого скота, принесенное на западе русскими, а на востоке -- бурятами и якутами.
   Мы имеем в полярной полосе Америки наиболее отсталое хозяйство так называемых сухопутных эскимосов, открытых и обследованных датскими экспедициями Туле. Эти эскимосы никогда не выходят к морю для зверобойного промысла. Они существуют рыболовством и скудной сухопутной охотой, почти не имеют собак и хозяйство ведут до такой степени беспомощное, что в сущности постоянно стоят на рубеже голодной смерти.
   Группы пеших рыболовов и сухопутных охотников встречаются также и в северной Евразии. Таковы: на западе -- алтайские шорцы, а на востоке -- юкагиры. Есть основания думать, что в древнее время такое первобытное и скудное хозяйство было распространено гораздо шире.
   Однако вообще мы встречаем в Евразии более значительное разнообразие хозяйственных форм, чем в Америке. В частности в северо-восточном углу Евразии у чукоч и коряков мы встречаем два параллельных хозяйственных быта: оленеводческий и приморский зверобойный, которые проходят рядом, соединяясь и разъединяясь и создавая новую пестроту хозяйственных связей.
   При всем том оленеводы и морские звероловы у чукоч и коряков составляют одно и то же общество. Они живо сознают свое племенное единство и даже в самоназвании противопоставляют себя всем своим соседям в качестве "настоящих людей", которые говорят "настоящим языком" и имеют "настоящие лица".
   В литературе неоднократно возбуждался вопрос, не представляют ли оленные и приморские чукчи (а также заодно оленные и приморские коряки) в сущности две различные народности.
   Рядом с приморскими чукчами из прибрежьях у Берингова пролива действительно обитают азиатские эскимосы, которые во многих отношениях сходны с приморскими чукчами. Техника промысла и техника выделки орудий, нища, жилище, одежда, религия, фольклор представляют много совпадений, которые, повидимому, отчасти восходят к общему происхождению, а отчасти объясняются заимствованием. Эти заимствования отражаются также и в языке. Эскимосы позаимствовали у чукоч термины сухопутной охоты. Чукчи позаимствовали у эскимосов термины охоты приморской. Также и языки чукотский и эскимосский, хотя и принадлежат к различным группам, а именно: чукотский -- к инкорпорирующей группе языков, а эскимосский -- к агглютинирующей группе языков, все же представляют много сходных элементов, особенно в построении спряжения переходящего глагола.
   Я все же не считаю возможным утверждать, что приморские и оленные чукчи принадлежат к двум различным народностям и в частности что приморские чукчи совпадают с азиатскими эскимосами. Наиболее древние данные чукотского фольклора говорят постоянно о войне с азиатскими эскимосами, которые были в результате этой войны оттеснены на восток и даже в Америку.
   Если сопоставить чукотское хозяйство с одной стороны с коряцким, а с другой с эскимосским, мы находим у чукоч, во-первых, оленеводство, близкое к коряцкому, во-вторых, зверобойный промысел, близкий к эскимосскому, но, кроме того, еще элементы, которые не объясняются ни из того, ни из другого источника, а занимают промежуточное положение.
   Еще труднее допустить, что оленные коряки и приморские коряки представляют различные народности. Приняв такое разделение, пришлось бы, кроме того, итти дальше и, например, для охотских ламутов (эвенов), которые тоже разделяются на оленеводов и приморских рыболовов-зверобоев, допустить также различное происхождение. Вопрос о различном происхождении оленных и приморских чукоч. во всяком случае остается открытым.
   Разнообразие хозяйственных укладов дало толчок к очень раннему развитию внутриплеменного обмена, который в дальнейшем расширился и стал междуплеменным обменом.
   В наиболее крайнем районе северо-востока, между реками Колымой и Анадырем, развитии" торговли содействовало также географическое положение между двух океанов: Полярного и Тихого, а также соседство Америки. Азиатские эскимосы и чукчи с коряками, конечно, не нуждались в особом открытии Америки. Америка была для них близкая соседняя страна, знакомая и доступная с незапамятных времен.

* * *

   Мы имеем у чукоч, а также у коряков такие источники классового расслоения: 1) укрупнение оленьих стад, которое повело у оленеводов к появлению зависимых соседей и безоленных пастухов и большому укреплению социальной верхушки, 2) энергичное развитие торговли, особенно у приморских чукоч с эскимосами, которая велась в пределах Евразии от морского прибрежья внутрь страны и обратно, а в более широких границах проходила транзитом из Азии в Америку.
   Речное рыболовство и сухопутная охота в условиях натурального хозяйства вообще не создают возможности накопления больших богатств. Промысел в нормальных условиях не приносит излишка: пойманная рыба и добытое мясо идут на прокормление людей и собак, на гостеприимство для проезжающих. Различие удачи и умелости у охотников не настолько велико, чтобы создать возможность накопления богатства у особенно удачливого охотника. Нередко бывает, что удача одного года сменяется неудачей другого, приносящей нужду и даже нищету.
   Однако в различных местах, в устьях больших рек, в приморских заливах, большое обилие рыбных богатств создает в рыболовстве возможность нормального излишка, а стало быть, и условия социального неравенства.
   На Аляске и на всем тихоокеанском побережьи Северной Америки рыболовно-охотничьи народы имели влиятельных старшин, элементы родовой знати, а также зависимых работников, в том числе довольно многочисленных рабов. Положение рабов было совершенно бесправное, их перепродавали от племени к племени, также приносили в жертву на могиле хозяина. Торговля и война здесь, как и всюду, подчеркивали и подкрепляли классовое расслоение.
   Рыболовное хозяйство у чукоч вообще было мало распространено. Морской зверобойный промысел временами отличался большим обилием добычи, но он постоянно перемежался сезонами и даже целыми годами полного неулова, что приводило население на край голодной смерти. Здесь не было нормального излишка производства, а стало быть, не было почвы для экспроприации продуктов дальше известных, весьма ограниченных размеров.
   Таким образом классовое расслоение у чукоч развивалось главным образом по двум определенным линиям: среди оленных чукоч -- на основе укрупнения оленных стад и среди приморских чукоч -- на основе развития торговли.
   Возможно, что и то и другое не отличаются слишком значительной древностью. Древнейшие данные о состоянии чукотского общества дает фольклор, в общем обильный и разнообразный. Среди этого фольклора выделяется значительная часть, которая в общем не имеет фантастического элемента и относится к войнам чукотского народа с азиатскими эскимосами, с оленными коряками и с русскими. Древнейший слой этих рассказов относится к давно минувшим временам, заполненным постоянной войной чукоч с азиатскими эскимосами. В то время эскимосы, очевидно, занимали в Азии более обширную территорию, чем ныне.
   Эти древние рассказы вообще весьма обезличены и стерты. Нет собственных имен, нет типичных фигур; постоянно встречается ряд однообразных поединков двух бойцов -- эскимосского и чукотского -- из-за морской добычи.
   По догадке, сделанной мною совместно с датским профессором Вильямом Талбицером, эти рассказы могут относиться к XII--XIII веку текущей эры, когда эскимосы на всем обширном протяжении своих территорий переживали ряд характерных продвижений. На востоке -- в Гренландии и Лабрадоре -- они продвигались наступательно вперед, вытесняя норманнов, занявших Гренландию, когда там еще не было никакого населения. В Азии, напротив того, они отодвигались, оставляя поселки на тихоокеанском и полярном прибрежьи и в общем переливаясь из Азии в Америку. В Азии эскимосы отступали, оттесняемые чукчами.
   В этих древнейших рассказах чукчи вообще называются оленными, в противоположность эскимосам, существующим морским промыслом. Однако описание жизни этих чукоч не имеет особой связи с оленеводством. Действие постоянно происходит на морском прибрежья. Эскимос изображен промышленником, который только что добыл несколько моржей или даже кита. Чукча изображается в сущности бродягой, который пришел из глубины страны; в одних случаях он выпрашивает у эскимоса лакомый морской кусок, в других случаях он нападает на эскимоса, убивает его и захватывает добычу.
   Возможно, что эти пешие чукчи, пришедшие к морскому берегу из глубины страны, были подобны сухопутным эскимосам восточной полярной Америки, о которой было сказано выше.
   Другие рассказы о битвах чукоч с эскимосами относятся к значительно более позднему времени. Они переполнены подробностями хозяйственно-социальной жизни. Герои имеют имена, торговые экспедиции перемежаются пиратскими походами, чукчи и эскимосы имеют различные степени социального расслоения.
   Главная часть этих исторических рассказов относится, как было указано, к войнам с коряками. Обе народности изображены оленеводческими. Но коряки имеют большие стада, а чукчи, ведут смешанное хозяйство: наполовину -- оленное, наполовину -- морское зверобойное. Коряки зверобойного промысла не знают. Их дополнительным промыслом является рыболовство. Чукчи всегда изображаются стороной нападающей. Они побеждают коряков хитростью и силой, отгоняют коряцкие стада, стариков убивают, юношей и девушек уводят вместе со стадами в виде подневольных пастухов.
   Часть этих рассказов, очевидно, имеет реальную основу. В половине XVIII века, после поражения Павлуцкого, когда русские казаки и солдаты отступили на тысячу верст, чукчи действительно сделали ряд нападений на коряков и оленных чуванцев, бывших союзниками и данниками русских завоевателей. В результате этих нападений чукчи отогнали в течение четверти века несколько десятков тысяч оленей.
   На нижнем течении реки Опуки, близко к чукотско-коряцкой границе, обитает коряцкая группа, которая говорит особым диалектом оленных коряков, но оленей не имеет, существует рыболовством. По их преданиям, их оленьи стада были отогнаны чукчами пять поколений назад, тотчас же после отступления русских из Анадырского края.
   Таким образом в конце XVliI века экономическое положение оленных чукоч во многих отношениях изменилось. Их оленьи стада в общем, возможно, удвоились.
   С другой стороны, возобновились сношения с русскими, на этот раз торговые: был" устроены русско-чукотские ярмарки, и оленные чукчи получили чай и табак, ножи и топоры, даже ружья и огнестрельные припасы. Эти продукты перепродавались на восток и доходили до Америки. Это создало для чукотской верхушки двойной источник обогащения.
   Именно с этого времени начинается выделение оленеводческой верхушки, владетелей многочисленных стад, составляющих в общем три четверти всего оленьего поголовья. Они сосредоточили в своих хозяйствах несколько сот пастухов безоленных или малооленных, в общей по пяти пастухов на каждое стадо, не считая зависимых родственников. Все эти зависимые люди составили категорию так называемых соседей по стойбищу (nьm-tumgьt). Раньше соседи по стойбищу были вполне полноправны и составляли вместе один оленеводческий коллектив. Основной хозяин этого коллектива, так называемый "переднедомный владелец" мало превосходил своих соседей по числу оленей. Такие коллективы полноправных соседей по стойбищу существуют и теперь, но на богатых стойбищах бедные, малооленные соседи стали зависимыми.
   Чукотский фольклор более позднего времени, обильный бытовыми рассказами, отражает элементы такого укрупнения стад, привлекающих пастухов из соседних околотков и даже с морского прибрежья. Описываются юноши, уходящие во множестве с морского прибрежья в глубь страны искать счастья среди оленеводов. Есть между ними люди довольно пожилые, изгнанники, бегущие от мести врагов или от злого нападения духов. Они поступают в пастухи к богатым оленеводам, на их работу есть постоянный спрос, превышающий предложение. Хозяин нередко идет на материальные жертвы, чтобы удержать при себе подходящего пастуха. Самые удачливые из этих пришельцев поступают в приемные зятья в такие семьи, где преобладают девушки, и через несколько лет становятся, в свою очередь, хозяевами стада.
   Впрочем, и другие пастухи при чужом стаде могут в благоприятные годы постепенно накопить несколько десятков важенок и так понемногу выйти на путь самостоятельного хозяйства. Рассказы из фольклорных источников имеют, как указано, характер вообще оптимистический. Вместе с тем по всем оленеводным околоткам разбросаны семьи, которые явственно помнят о своем приморском происхождении и даже называют имя какого-то деда или прадеда, который пришел из поселка Janraŋaj или Lūren с парой запасной обуви и с котомкой за плечами, как раз так, как описывается в чукотской сказке.
   Эти любопытные рассказы таким образом определенно приукрашают процесс социального расслоения среди оленных чукоч. Они говорят только об удачниках, о бедных искателях счастья, которые вышли в богатые хозяева, оставляя совсем в тени или забвении те многочисленные слои, которые не имели удачи и до сего времени остались в пастухах при чужом стаде.
   Рядом с этим я записал несколько рассказов в виде автобиографий самих пастухов. Эти рассказы, напротив того, отличаются повышенным классовым настроением. В противность фольклорным рассказам они описывают богатых оленных хозяев жадными, жестокими и злыми, -- эти рассказы менее всего являются радужными.
   Любопытно указать, что самые последние по времени рассказы, относящиеся к войнам с русскими, тоже подмечают классовое расслоение, но не в собственной среде, а у русских завоевателей. Конечно, к чужестранным завоевателям было легче подойти с классовым осуждением, чем к своим собственным силачам и богачам, и можно привести поразительное место из чукотском рассказа о гибели Павлуцкого: "Двух бедняков, всеми обижаемых, которых не досыта кормили, наши не тронули и ост шили в живых. Дали им сильные упряжки и жирный дорожный запас и сказали: "Поезжайте к своим и скажите, что вы видели [о гибели Павлуцкого], затем чтоб прекратилось злое убивание людей".
   Чукотский рассказчик подметил классовое расслоение в русском завоевательном отряде. Надо указать, что в среде этих отрядов, особенно у Павлуцкого, были большие несогласия. Коряки с чуванцами, которые везли военные обозы на собственных оленях и собаках, были готовы при первом удобном случае оставить своих господ и бежать в сторону, захватив и запасы. Местные казаки, осевшие на устьях реки Колымы, тоже неохотно отправились в поход и, по русскому преданию, даже изменяли Павлуцкому, бросили его на произвол судьбы и ушли домой.
   Укрупнение оленеводства у чукоч привело крупные хозяйства и целые околотки к выдвижению оленеводства как специальной формы хозяйства, с оттеснением на задний план всех остальных форм хозяйства, обычно являвшихся составною частью хозяйственного комплекса, типичного для севера. В наиболее богатых оленных околотках, например на вершине рек Омолона и Олоя, Анадыря и Чауна, богатые оленеводы и их пастухи или зависимые соседи не имеют ни досуга, на возможности заниматься чем-либо другим, кроме ухода за стадом. Многотысячные оленьи стада привлекают все их внимание и полностью занимают все их рабочее время. Они не могут выйти летом на берег реки для рыболовства или на берег моря для охоты за тюленями. Тем более они не могут делать далеких охотничьих экспедиций за дикими оленями или горными баранами, как это делают тунгусы с ламутами. Они не имеют возможности также расставить по тундре песцовый пастник на многие десятки верст налево и направо. Самое большее, что им доступно, это -- расставить зимою железные капканы на тундренных участках, поблизости от пастбища.
   Чукотское присловие говорит: "Стадо -- как аркан: на одном конце привязаны оленя, на другом конце -- хозяин".
   Впрочем, эти многооленные специализированные хозяева собирают в обилии наилучшую пушную валюту, необходимую им для торговли с факторными. В первую очередь они скупают песцов, также красных лисиц, горностаев и белок, собирая ее от беднейших соплеменников, а также от других соседних народностей: ламутов, тунгусов, юкагиров и даже русских. В обмен за пушнину они отдают продукты того же оленного хозяйства: пыжиковые шкуры, необходимые для выделки одежды, а также готовую одежду и обувь, оленье мясо и сало, битые оленьи туши и даже живых оленей.
   При всей своей косности богатые оленеводы, живущие в самой глухой тундре, являются удачливыми скупщиками, получающими огромный барыш от этих торговых операций.
   Торговля между оленными и приморскими чукчами, очевидно, развилась гораздо раньше появления русских, однако и здесь нельзя говорить о слишком большой древности. Эпоха более ранних чукотско-эскимосских войн, конечно, не могла способствовать развитию торговых отношений между приморскими зверобоями и тундренными оленеводами. Возможно, что чукчи в то время не были настоящими морскими звероловами. Только в порядке оттеснения азиатских эскимосов по прибрежью обоих океанов с запада на восток и с юга на север чукчи, заместившие азиатских эскимосов на издавна насиженных местах, могли сделаться настоящими зверобоями, тогда и возникла хозяйственная двучленность чукотского племени, которая привела к оживленному внутриплеменному обмену.
   Развитие такого обмена привело даже к возникновению особого рода торговцев, так называемых "поворотчиков", которые всю жизнь странствовали между морским берегом и внутренней оленной тундрой, совершая экспедиции туда и обратно и каждый раз возвращаясь к исходному пункту. Исходным пунктом было морское прибрежье. Поворотчики были приморского происхождения, они привозили к оленеводам приморские товары: ворвань, широкие связки ремней, нарезанных из моржовой кожи и лахтачной шкуры, совершенно необходимые в тундренном хозяйстве,-- далее, особо шкуры тюленя-лахтака, дававшие лучший подошвенный материал для летней и осенней обуви.
   Поворотчики выменивали эти товары на мягкие пыжиковые шкурки, которые служили и служат до сих пор незаменимым материалом для зимней одежды всех племен, обитающих на севере.
   Поворотчики вначале ездили на собаках. Собачья упряжка более годится для легковой езды, а для перевозки грузов пригодна сравнительно мало. Кроме того, возникает вопрос о собачьем корме для всех этих бесчисленных собак. Корм приходится частично привозить с собою с места, я частично убивать постоянно оленей, изо дня в день выменивая их у оленеводов.
   Таким образом перевозка грузов на собаках съедает на корню значительную часть полученных продуктов, переводя большую часть возможного дохода в издержки производства.
   В связи с этим поворотчики рано перешли от собак к оленям. Они приняли все внешние формы оленеводства, однако оленеводами в сущности не стали. Они покупали оленей преимущественно упряжных, но свободных, незанятых оленей у них было довольно мало. Они кочевали на оленях от морского берега в глубь тундры довольно медленна но совершенно неуклонно, свободных оленей убивали на пищу и каждый раз прикупали новый потребительный фонд.
   Появление русских товаров дало толчок к дальнейшему развитию торговли морских поворотчиков. Правда, русские товары явились с запада, с оленной стороны, но оленеводы торговцами не стали. Торговля с русскими перешла вскорости в руки морских поворотчиков. Они, как указано, обзавелись оленями и вели свое кочевье от само: о мыса Дежнева до Анюйских и Колымских ярмарок. Русские товары они покупали драгоценной пушниной, которую собирали на тундре и на собственных прибрежьях и даже привозили из Америки. По дороге на русские реки, туда и обратно, они вели торговлю с оленеводами на прежних основаниях обмена приморских продуктов на оленные. Мало того, часть своих торговых операций они перенесли в Америку, куда с давнего времени ездили на байдарах через море, выменивая русские товары и лоснящиеся пыжиковые шкуры на лисиц, бобров и куниц, которых добывали эскимосы на Аляске и на реке Мекензи. Такие торговые поездки, как было указано выше, перемежались с пиратством. У нас есть указания, что ранее прихода русских целые флотилии кожаных байдар выезжали из поселка Уэлен на мысе Дежнева и стариннейших чукотских поселков Lūren и Janraŋaj, также из эскимосских поселков на мысах Дежнева и Чаплина.
   Эти походы в иных местах выдвигали вперед свое пиратское лицо. В других местах, где неожиданные гости из-за моря не могли бы иметь перевеса, они занимались торговлей не менее выгодной, чем открытый грабеж, да и представлявшей по существу грабеж, даже не весьма замаскированный.
   Во второй главе повести об Эленди и его сыновьях подробно описано течение такой заморской торговли, смешанной с пиратством.
   Вот Эленди приехал в гости к богатому айвану (эскимосу). Сидят, едят. Гость видит: на ремнях висит всякое мясо, тюленина, рыба, моржатина, на другой стороне -- лахтачные кожи, подальше -- лахтачные ремни, еще дальше -- мешки из некроеной тюленьей шкуры.
   Все сидят молча, эскимос долго думает, потом спрашивает гостя: "Что же ты, разве попусту сюда приехал?" Гость отвечает: "Двадцать твоих лахтаков достань, по двадцати связок ремней, белых и черных тюленьих чемоданов, всего, что есть, по двадцати". -- "Что же привезли на продажу?" -- "Ничего". -- "Даром не дам".-- ""Да ведь я увезу. Или, пожалуй, я убью тебя. Разве кто-нибудь жалеть станет?"
   Спор этот кончается единоборством, причем Эленди побеждает хозяина и вместе с тем пиратский подход побеждает спокойную торговлю.
   Конец XVIII бека прекратил войну не только на русско-коряцко-чуванском фронте, но также и на фронте азиатско-американском. В течение всего XIX века торговля приморских поворотчиков вырастает на ряду с укреплением оленного хозяйства у чукоч. Она, можно сказать, обгоняет его и расширяется, захватывая более отдаленные народности и даже принимая транзитный характер. Прибыль торговцев растет из десятилетия в десятилетие. И в этом отдаленном углу северовосточной Евразии рядом вырастают три группы богатых и влиятельных людей: русские торговцы на реке Колыме, крупные оленеводы на всех тундрах между Колымою и Анадырем и приморские торговцы-поворотчики, родом из прибрежных поселков.
   На русской стороне рядом с местными торговцами являлись приезжие купцы из Якутска и даже из Иркутска, которых манила прекрасная пушнина Анюйской и Колымской ярмарок. Из приморских торговцев наиболее удачливые тоже собирали богатства.
   Примеры, указанные в различных местах книги, можно дополнить и другими. Во второй" половине XIX века на Анадыре выдвинулся "морской поворотиик" Кото, который одновременно с чукотской семьей завел себе на Анадыре русскую жену, прижил с нею сына и оставил ему большую часть наличных денег, нажитых в торговле, тогда как своим чукотским детям на тундре Кото оставил оленей, шкуры и пушнину.
   В половине XIX века является новый торговый элемент -- американские китоловы, в связи с чем в приморских поселках, по преимуществу из эскимосов и только отчасти из чукоч, выдвигаются новые торговцы -- оседлые, имеющие на морском берегу целые лавки, купленные от американцев вместе с подбором товаров.
   Сухопутная торговля тотчас же начинает хиреть. Русские купцы разоряются. В последние десятилетия XIX века в Средне-Колымске и Нижне-Колымске самые большие дома стояли нетопленые и заколоченные наглухо. Владельцам этих домов не стоило приезжать на полуопустевшие ярмарки из далекого Якутска.
   Таким образом в Средне-Колымске начиная с половины 80-х годов наша ссыльная колония могла устроиться в так называемом Павловском доме, принадлежавшем купцу Николаю Павловичу Бережнову. Отец его, покойный Павел Бережное, был человек богатый, а сын его совершенно разорился.
   Павловский дом по местным условиям поражал величиной. Он имел даже большую залу, настолько большую, что мы могли там устраивать театральные представления.
   Торговля морских поворотчиков тоже сократилась, хотя и не столько. Она в сущности вернулась к тому обороту, который имела до появления русских. Основой ее снова стал междуплеменной обмен приморских продуктов на продукты оленного хозяйства.
   Береговые торговцы, напротив того, стали богатеть. Эскимос Quvar с мыса Чаплина на тихоокеанском берегу и значительно позднее чукча Alitet на северном прибрежьи имели по несколько лавок. Морские поворотчаки стали их комиссионерами и брали у них американские ружья, патроны и белую муку для переуступки оленеводам на Чаунской тундре.
   Мало того, приморские торговцы стали, в свою очередь, скупать оленей, давая их на выпас своим оленеводческим "дружкам".
   В первые годы XX века процесс этот был еще в самом начале своего возникновения.
   Мировая война, которая, можно сказать, убила торговлю на всем протяжении тундры, от Печоры до Колымы, за невывозом товаров на север, сравнительно мало повлияла на чукотскую торговлю. Русские торговцы, разумеется, вышли из игры.
   Американские китоловы, спиртовозы и торговцы, которые раньше захватили на прибрежьи большую часть торговли и оттеснили русских на задний план, теперь стали полными хозяевами положения, и бывшая "Чукотская землица" стала как будто превращаться в американскую колонию.
   Советизация Чукотки сразу положила конец торговой эксплоатации; как американские и русские, так и приморские туземные торговцы потеряли почву из-под ног. Их заменили советские фактории, которые старались разветвлять свою сеть и охватывать ее ячеями одинаково приморские поселки и оленные стойбища. Вслед за факториями стала развиваться кооперация, и местная торговля старого хищнического, разбойничьего типа прекратила свое существование. Некоторые отдельные волки еще держались до последних годов третьего десятилетия XX века. Таким, например, был колымчанин Шкулев, который укрепился как раз на границе бывшей "Чукотской землицы" и более поздней Колымской Чукотки {"Советский Север", 1931, No 7--8.}.
   Этот стык отдаленнейших пределов Якутской АССР и ДКЗ, особенно Чаунская тундра, доныне остается очень глухим и мало изведанным краем.
   Классовая верхушка, созданная этой торговлей, оказалась значительно менее прочной, чем оленеводческая головка, выросшая на тундре на базе укрупнения оленных стад. Последняя все еще борется за свое существование Правда, ее экономическая база сокращается с каждым полугодием, по мере того, как рядом вырастают колхозы и совхозы, объединяя в своих руках определенную часть поголовья и также занимая соответственную часть моховых пастбищ.
   Однако в ряде мест еще существует крупный оленный хозяин вместе со своими пастухами и другим окружением зависимых соседей. В некоторых более глухих околотках произошло даже сгущение этой оленеводческой верхушки, которая всемерно старается отступить подальше, избегая советских воздействий. Положим, это явление временное, обреченное на быстрое исчезновение.
   В тех же глухих местах еще сохранилась частично торговля морских поворотчиков, которые снабжают этих откочевавших оленеводов товарами, так или иначе купленными из советских факторий. Впрочем, эта последняя торговая прослойка является весьма худосочной и по мере развития работы Госторга и кооперации она исчезает бесследно.
   На Колыме и на Анадыре все племена, живущие в соседстве с оленными чукчами, каковы юкагиры, тунгусы и даже та пестрая "смешица", которая составилась из обруселых обрывков погибших народностей, усвоивших русский язык, в общем существуют рыболовством (ездовое животное -- собака) или сухопутной охотой (ездовое животное -- верховой олень при скудном и ограниченном оленеводстве).
   Также и несомненные потомки казаков-завоевателей, более чистой русской крови, существуют рыболовством. Эти рыболовные и охотничьи группы пополняют свое питание, особенно во время неизменных весенних голодовок, подачками от более сытых чукотских оленеводов. Создаются отношения паразитического характера.
   Чукчи упрекают русских: "Вы, русские, как голодные чайки на вашей реке. Вы никогда сыты не бываете, вам все мало". Опираясь на свое стадо, зажиточный оленевод смотрит свысока на русских приживальщиков. Про свою собственную продовольственную базу оленные чукчи говорят с известным самодовольством: "Наша еда вокруг нас на ногах ходит. Наша еда растет, пока мы спим".
   В то же самое время в других отношениях чукотская культура гораздо первобытнее русско-юкагирских рыболовов и тунгусских охотников. Чукчи до сих пор не знают кузнечного промысла. Тунгусы и юкагиры, отчасти коряки куют из различных обломков старого железа ножи, тесла и именно во время голодовок выменивают их у богатого оленного соседа на мясо для себя и своих собак. Они продают оленеводам всякую товарную мелочь, перекупленную у русских торговцев или, просто говоря, завалявшуюся в ящиках.
   С другой стороны, богатые чукотские оленеводы выменивают у тех же соседей лучшую пушнину: песцов и лисиц, горностаев и белок и потом с большим барышом перепродают пушнину купцам. Получаются довольно сложные социальные и междуплеменные отношения.
   Такое же расхождение можно отметить, например, в положении женщин. С одной стороны, производственная специализация отделила у чукоч женщину от мужчины резче, чем у тунгусов с ламутами. Чукотская женщина никогда не бывает охотницей, даже сухопутной, не говоря уже о морском промысле. Напротив того, у тунгусов и ламутов попадаются женщины-охотницы, которые ходят с луком и ружьем за белками и даже за оленями.
   Тунгусская женщина постоянно кочует одна, так как мужчина-охотник в то же самое время бродит далеко от шатра по склонам, "белков". Женщина ведет свою кочевку в сторону его передвижения {Тунгусско-юкагирская песня в песенном переводе на северно-русский язык поет:
   "Мое кочевище, как двоена ниточка,
   Такое прямое, такое хорошее.
   Кабы мне да новые резвины (жерди),
   Я бы юрту сама ставила, сама ночевала".}.
   Чукотская женщина не ведет самостоятельной кочевки. Она ведет только караван груженых саней, мужчина гонит оленье стадо. Чукотская женщина больше привязана к дому, к шатру, чем тунгусская. Мужчина ездит на охоту, уезжает на ярмарки, женщина чаще всего никуда не выезжает из своего околотка. В соответствии с этим чукотские женщины выработали даже особый говор, отличный от мужского, прежде всего полногласными формами, которые вообще древнее сокращенных. Есть определенные различия также в произношении и отчасти в словаре.
   Положение женщины у чукоч в общем довольно приниженное: "Если ты -- женщина, молчи", "если ты -- женщина, гложи кости",-- говорят чукотские пословицы, конечно, мужские.
   С другой стороны, чукотский брак не знает калыма и в общем не знает принуждения. Женщину можно добыть лишь упорным трудом, испытаниями, причем решающий голос принадлежит, конечно, отцу, но и голос девушки-невесты тоже имеет определенное значение и вес. В групповом, так называемом "переменном" браке основным элементом являются женщины, которые объединяют мужчин -- "товарищей по браку". Если муж называет жену "товарищем" (см. выше), этот термин является не только архаическим пережитком, но также свидетельствует о некотором равноправии в браке.
   Чукотская женщина при случае не даст себя в обиду. Своенравная дочь, нелюбимая жена, ухолит из семьи и прибивается к чужому стойбищу. В сказке женщина, брошенная мужем, ушедшим к другой, жестоко отомщает и мужу, и сопернице.
   В богатырских сказаниях встречается фигура женщины-воительницы, описанная трезво и реально. Вот эпизод из нескончаемых чукочско-коряцких войн. Трое братьев Таньгоз-коряков сражаются с братскою группою чукоч, совсем как в римской легенде Горации с Курияциями, но у чукоч два брата и третья -- сестра. Два брата коряцких и два брата чукотских убиты. Остались коряцкий богатырь и чукотская девица.
   "Биться с тобою не стану: ты -- женщина".-- "Нет,-- сказала сестра,-- попробуй, тогда мы увидим". Она подобрала свои косы, опоясалась туго по поясу, убрала рукава, и они фехтовали на копьях целый день, пока солнце не село. К закату Таньг-богатырь начал задыхаться и язык у него вывалился изо рта. Он ослабел и присел. Девушка сказала ему: "Не стану убивать тебя, я-- женщина, мне совестно". Таньг возразил: "О, эта чукотская женщина с расписанным носом, которая меня победила... Ну, ладно, убей меня, мне стыдно вернуться домой. Я многих убил, теперь, мой черед". Спор этот длился долго. Наконец Таньг-богатырь произносит установленную формулу: "Кончай меня, если я стал для тебя дичью". И женщина убивает его. Кстати сказать, эта формула выражает готовность к ритуально насильственной смерти и является вызовом не только противнику в битве, но также и злому духу.
   В различных сказках есть указания на девушек и молодых женщин, находящихся в привилегированном положении. Например: "у Передней Головы есть дочь, никем невидимая, никому не показанная". Передняя Голова -- это созвездие Арктура.
   В другой сказке: "девушка сидит в спальном помещении, очень красивая. Все время шьет и приготовляет новую хорошую одежду. Ее красоту нельзя показывать людям. Если высунет голую руку из крытой кибитки, все мужчины, даже старики, умирают на месте от сладострастного задотрясения".
   И еще отрывок более героического содержания: "Ринулись вместе на Таньгов: Кивающий Головой и его жена. Жена с топором, он с ножом. Так и рубят по головам. Избили всех Таньгов-коряков, других задавило обрушившееся жилище. Бежавшие чукчи-соседи стали возвращаться. Послал их к оленям, сделал работниками: "Идите, пасите". После того, кочуя, они не заботятся ни о чем, ибо другие разбивают шатер, они потом входят. Даже жену его кормят другие варильщицы мяса".
   Некоторые из этих подробностей, вероятно, заимствованы из русских сказок. Все они, однако, относятся в высшему слою, богатым оленеводам, сильным воинам -- грабителям чужих стад и женщин". Кстати сказать, в чукотском фольклоре существует особый термин: "женоотниматель".

* * *

   Для хозяйственной жизни коряков и чукоч наиболее типичным является указанное выше существование двух параллельных хозяйственных форм: оленеводческой и зверобойной. Эти формы существуют не только параллельно, но также противопоставляясь друг другу.
   Оленное хозяйство и зверобойно-рыболовное хозяйство в общем не могут слишком приближаться друг к другу и должны разделяться пространством в несколько десятков километров. Ездовые собаки, одинаково необходимые как для зверобойного, так и для рыболовного хозяйства, враждебны домашним оленям и ничуть не отличают их от диких оленей. При подъезде на собаках к оленному стойбищу происходят постоянные недоразумения: трудно удержать свору собак, даже запряженных в тяжело нагруженную нарту, чтобы так или иначе они не догнали какого-нибудь молодого оленя, который немедленно будет сбит с ног и заеден, даже растерзан на части. При малой отдаленности собачьего хозяйства от оленного собаки, отпущенные на отдых или просто сорвавшиеся с привязи, повадятся ходить в оленье стадо, и они будут для этого стада не менее опасны, чем волки.
   А между тем на лето, месяца на три или на четыре, собак отпускают на волю, не запрягают и не держат на привязи. Они ходят на свободе, питаются объедками, рыбьим потрохом, костями ж часто вынуждены добывать себе дополнительное пропитание самостоятельной охотой, местами за евражками (Spermophyllus sp.), местами за ленною птицей, а также за дикими оленями и даже за лосями.
   Конечно, бывают околотки со смешанным хозяйством, где ездовые собаки относятся к оленям менее свирепо. С другой стороны, оленные чукчи даже в глубине территории имеют по несколько собак, которые служат, во-первых, для охраны жилища как от диких зверей, так и от злых духов, а во-вторых, употребляются для жертвоприношения и, наконец, дают собачий мех для опушки мужского и женского платья.
   В общем, однако, собачье и оленное хозяйства должны существовать далеко друг от друга. Возможно, что даже взаимные запреты относительно совместной варки сухопутного (оленьего: мяса и морского (тюленьего) мяса являются только отражением этой разобщенности двух видов коряцко-чукотского хозяйства.
   С другой стороны, большие чукотские стада, заключающие в себе по несколько тысяч оленей, повидимому, возникли лишь в последние три века. Крупное коряцкое оленеводство, очевидно, древнее чукотского. Впрочем, о развитии коряцкого оленеводства мы знаем меньше, чем о развитии чукотского. Все же и у коряков мы имеем более древнюю форму, которая состоит в сочетании малочисленного оленьего стада с подсобным зверобойным и рыболовным промыслом. Такое комплексное хозяйство мы имеем у коряков на северной Камчатке, у алюторских коряков на Тихоокеанском берегу, у разных групп оленных чукоч, живущих близко к прибрежью Полярного моря, от Северного мыса до мыса Дежнева.
   По согласным сообщениям чукоч и коряков, поддержанных фольклорными данными, в древнее время не существовало крупного оленного хозяйства, а преобладал именно такой комплексный тип. Возможно, что в более древнее время это комплексное хозяйство имело коллективный характер. Теперь оно представляется более сложным. С каждым приморским поселком связано несколько стойбищ, распложенных поодаль, в виде венка, на расстоянии 40--50 километров. При каждом стойбище, разумеется, только одно стадо. Происходит постоянный обмен работников между поселком и стойбищами, так как каждый морской зверолов, а южнее каждый рыболов" имеет по несколько оленей, которые находятся на попечении какого-нибудь родственника среди пастухов. Время от времени из семьи зверолова кто-нибудь уходит на оленное стойбище, в особенности молодежь. Пришелец проводит там несколько дней, лакомится олениной и уносит домой немного оленьего сала или мяса и несколько пыжичьих шкур для зимней одежды. Эта происходит по преимуществу осенью, тотчас по окончании летне-осеннего промысла рыбы.
   Весною, напротив, пастухи, в особенности опять-таки молодые, спускаются к морю, участвуют в зверином и рыбном промыслах и уносят добычу домой.
   Оленеводы и зверобои связаны тесными родственными узами, нередко оленеводы отстают от оленьего стада и остаются зверобоями на морском берегу. Рядом с этим зверобои уходят от прибрежья к оленьему стаду и превращаются в оленьих пастухов.
   Эта основная комплексность чукотского хозяйства приводила к тому, что оленные чукчи на всем протяжении тундры от Индигирки до Анадыря и приморские чукчи по северному и тихоокеанскому прибрежью имели живое сознание племенного единства и при военных столкновениях вставали совместно для отражения завоевателей. Русские завоеватели наступали на чукоч с запада, с оленной стороны, и их отразили главным образом оленные (чаунские) чукчи. Однако, по свидетельству различных казачьих отписок, среди оленных воинов постоянно попадались собачники и так называемые пешие или ходячие чукчи, т.е. люди, не имевшие ни оленей, ни собак. Пешие воины, конечно, могли происходить из оленной бедноты, но в общем собачники к пешие воины характерны именно для приморских чукоч.
   У оленных коряков в бассейне Охотского моря оленеводство является, повидимому, более замкнутым в себе. Общение между приморскими рыболовами и тундренными оленеводами ограничивается только торговлей. Молодежь из приморских поселков редко уходит работать на оленное стойбище, оленеводы принимают приморских довольно неохотно. Оленеводы о них говорят: "Будучи зверобоями, они не привычны пасти". Крупное чукотское оленеводство, как указано выше, было постоянно открыта для приморских пришельцев.
   Одновременно с этим торговый обмен в пределах чукотского общества и даже в пределах совокупности племен, обитающих на крайнем северо-востоке от Колымы до Анадыря и до Охотского моря, можно анализировать с большой четкостью.
   До появления русских народы этой области вели постоянные пограничные войны. Например: чукчи с коряками, чукчи с азиатскими эскимосами. Поэтому обмен за племенные границы почти не выходил. Внутри чукотского общества, как указано выше, шел постоянный обмен между приморским, звероловами и тундренными оленеводами. Обмен этот развивался в формах натурального хозяйства, однако уже на разное время. Падающие звезды представляются съезжающими с неба на санках. Коряки считают, что они приносят даяние небесным беднякам. Те, что летят по направлению от земли к морю, приносят оленье мясо; летящие в обратном направлении приносят китовый жир. Азиатские эскимосы говорят, что у падающих звезд понос. {Nelson (p. 449) говорит, что аляскинские эскимосы называют падающие звезды звездным пометом.} Когда бывает затмение луны, чукчи говорят, что kelь хочет проглотить луну.
  

ПРОЧИЕ "СУЩЕСТВА".

   Существа неопределенного характера -- Tenantomgьŋ ("Творец"), Gьrol-vaьrgьn ("Верховное существо"), Ŋargьnen (Вселенная, буквально "Наружное"), Jajvac-vaьrgьn ("Милостивое существо"), Jagtac-vaьrgьn ("Дающее жизнь существо"), Kьnta-vaьrgьn ("Дающее удачу существо"). Все это только имена. Собственно говоря, они весьма неопределенны и свободно заменяют друг друга. Первое из них употребляется главным образом в космогонических легендах; второе и особенно третье -- в молитвах и заклинаниях.
   Все эти существа могущественны, справедливы и благорасположены к человеку, но бледны и бездеятельны. Они представляют собою бледное и неопределенное олицетворение творческих сил природы. Зенит, Полдень, Рассвет часто отожествляются с вышеуказанным "Творцом". У крещеных туземцев христианский бог занимает место наряду с этими существами. Его имя -- Eŋeŋ. {Tenantomgьŋ буквально значит "побудивший вещи сотвориться" -- от глагола tomgatarkьn -- "происходить", "возникать", t-enan -- два префикса, так же, как, например, в слове t-enanəqeleŋŋьŋ -- "причиняющий болезнь", "пугало", от глагола əqəliŋetьrkьn -- "бояться". См. стр. 21.} Чукчи считают, что Творец не принимает жертвоприношений. Он в них не нуждается. Верхнее, Милостивое, Жизнедающее и Удачедающее существа принимают жертвы, но жертвоприношения им не входят в годовой обрядовый цикл. Чаще всего жертвоприношения Рассвету, Зениту и Полудню рассматриваются как одновременные жертвоприношения вышеперечисленным благодетельным существам.
   На интересном рисунке (рис. 22) моей коллекции "Дающее удачу существо" изображено в виде ворона. Оно смотрит на человека, стреляющего в тюленя, и просит у него часть добычи.

   Оленные чукчи признают также существование "Оленьего существа" -- Qoren vaьrgьn, которое следит за благополучием стада. С одной стороны, это имя вполне может быть заменено именем Творца или Милостивого существа; с другой стороны, это "Оленье существо" можно встретить в шатре каждого оленевода в виде деревянного изображения или амулета -- охранителя оленьего стада. {См. гл. 11.}
   Некоторые из этих имен существуют также у коряков. У них -- Tenantomŋь -- тоже Творец, однако он часто отождествляется с Вороном Kujqьnnaku, {Произношение этого имени сильно разнится в различных местах (см. Waldemar Bogoras". The Folklore of North-eastern Asia as compared with that of North-western America, American Anthropologist, vol. IV, 1902, p. 637). Здесь взята транскрипция соответственного произношения селения Каменского. Там же произносят также Qujqьnnaqu. У чукоч это имя звучит Kurkьl на Колыме и Kuurkьl на Тихоокеанском берегу. Ср. также стр. 28, примеч. 3.} который является главным среди божеств. В чукотских сказках, наоборот, Ворон (Kuurkьl, соответствующий коряцкому Kujqьnnaku) занимает не столь высокое место и часто противополагается Творцу. {См. W. Bogoras, American Anthropologist, vol. IV, стр. 640.} В сказках, собранных среди чукоч Телькепской тундры и Большой реки, значение Ворона гораздо больше, что является следствием коряцкого влияния. Его сыновья и дочери, мало известные среди прочих чукоч, здесь являются действующими лицами целого ряда рассказов и носят имена, сходные с таковыми коряцких сказок. Ememqut, например, считается прародителем оленеводов. Он сотворил оленей, пнув ногой кучу сучьев, и научил людей искусству пасти оленей. Согласно другим сказкам, он взял себе жену от оленеводов, поэтому они называются также Vaьrgь-matalь ramkьt ("свойственники Существа"). "Верхний" (Gьcgolken) или "Верхний хозяин" (Gьcgol-etьnvьlan) у коряков соответствует "Верхнему существу" чукоч.
   "Морские существа" не пользуются известностью у оленных чукоч. Они известны только приморским чукчам, которые регулярно приносят им жертвы. Из оленеводов лишь те семьи, чьи предки были приморскими жителями, приносят жертвы "морским существам". Чукчам известна также могущественная старуха, представление о которой столь свойственно эскимосам. Она владеет всем морским зверем и живет на дне морском. У чукоч она называется "Моржовая мать", у ней во рту два моржовых клыка. В недавние времена один из ее клыков был сломан. Это так рассердило старуху, что она сократила отпуск морского зверя людям. Когда сломается другой клык, морской зверь совсем исчезнет. На одном из туземных рисунков, нарисованном тюленьей кровью на маленькой дощечке, старуха изображена в виде большого моржа, один клык у нее сломан. То же представление выражено в другом рисунке, на котором "Оленное существо" изображено с одним закрытым глазом в знак того, что оно уменьшило снабжение людей оленями. Когда оно закроет второй глаз, все олени погибнут.
   В одном из шаманских рассказов, который я приводил выше, описывается могущественная женщина, которая сидит на острове посреди океана, окруженная кучами ценных мехов. Насколько "Моржовая мать" представляет собой то же самое, что эскимосская Седна, я не могу сказать определенно. Некоторые чукотские сказки рассказывают о девушке, которую отец выбросил за борт челнока. Когда она попыталась ухватиться за борт челнока, он отсек ей пальцы веслом. Тогда девушка обратилась в моржа и уплыла в море.

   Существует также представление о "морском духе" с моржовыми клыками. По ночам он выходит из моря и подкрадывается к человеческому жилищу в поисках добычи. На рисунке 23 изображен этот "дух", -- он хотел влезть в большое прибрежное жилище, но собаки спугнули его. Однако этим моржовым существам чукчи не приносят регулярных жертв. Моржи часто встречаются среди шаманских духов-помощников не только у приморских, но и у оленных чукоч. Начальник "морских существ" -- Keretkun и его жена, иногда называемая Ciŋej-ŋew. Они живут на морском дне или в открытом море, в большом пловучем жилище. Ростом они больше людей, у них черные лица и головные повязки характерной формы, они одеты в длинные белые одежды из моржовых кишек, увешанные множеством мелких кисточек. Благодаря этой одежде Keretkun часто зовется Peruten ("Одетый в моржовые кишки"). Keretkun владеет всем морским зверем, особенно моржами. Когда они подплывают к берегу, особый звук, донесшийся с открытого моря, способен вернуть их обратно. Это голос Keretkun'a. Keretkun очень злой, он питается трупами потонувших людей. Часто он забирает у людей челноки и байдары, для того чтобы употребить их в своем собственном хозяйстве. С другой стороны, он причисляется к "существам" и оказывает людям существенную помощь против kelet. В одном заклинании его дом назван "защита от kelet". Двери его дома -- пасть. Каждый kelь, который осмелится войти туда, будет съеден, а потом выброшен в виде экскрементов.
   Тогда он станет "духом экскрементов". Когда жена Keretkun'a вытряхивает шатер, kelet спадают с него, как комары. Она ловит их и топит в море.
   Осенние празднества приморских чукоч и азиатских эскимосов в значительной части посвящены Keretkun'у. Подражая божеству, люди одеваются в длинные белые одежды и надевают головные повязки определенной формы. На одном из туземных рисунков (рис. 24) изображен обряд, происходящий в шатре. Особого вида сеть, согласно обычаю, подвешена кверху. Сеть увешана раскрашенными изображениями весел. Тут же укреплена лампа и пара оленьих рогов. Три блюда, полные жертвоприношений, и две большие лампы поставлены на землю. Изображения Keretkun'a и его жены помещены в правом углу, наверху. У них черные лица, на них белые одежды и особые головные повязки. Keretkun держит жезл и раскрашенное весло. Его жена держит блюдо с жертвоприношениями. Люди в шатре одеты в такие же одежды и головные повязки. Один из них бьет в бубен, женщины в это время пляшут. Другой мужчина пляшет вокруг ламп. Слеза на рисунке видны летающие шаманские "духи". Это "птичий дух", "лисий дух" и особое существо, составленное, из двух "частичных душ", а именно из душ рук, потерянных людьми. Значение этих душ будет выяснено ниже.

   На другом рисунке (рис. 23) изображен женский дух, принадлежащий к классу "морских существ". Автор рисунка заявил мне, что он однажды видел его на морском льду. Он изобразил то, что видел.- По его словам, женщина бежала в его сторону, и ее украшенный бахрамой плащ волочился сзади по льду. В одной руке она держала посох, в другой пустое блюдо. Она все время кричала, прося дать ей сала, сала! Многие из азиатских эскимосов тоже приносят жертвы Keretkun'у и его жене. Keretkun у них называется kacak. Принимая во внимание соответственные фонетические изменения, это, вероятно, одно и то же имя.
   Трудно сказать, которое из двух племен, эскимосы или чукчи, является создателем этой идеи о морском божестве. Эскимосы Тихоокеанского побережья утверждают, что чукчи гораздо чаще приносят жертвы Keretkun'у. Однако я в этом не вполне уверен. Кроме того, религиозные представления приморских чукоч вообще связаны с верованиями оленных чукоч, тогда как Keretkun и его обряды стоят особо. Оленные чукчи не считают Keretkun'a чисто чукотским божеством и утверждают, что это -- морской бог, принадлежащий приморским людям, главным, образом эскимосам. Эскимосы Тихоокеанского побережья также приносят жертвы старухе, живущей на морском дне, которую они называют Nuliraxak ("Большая женщина"). У нее есть еще другое имя, которое произносится только во время совершения обряда; я не имел возможности узнать его.
   "Домашние духи" (jara-vaьrgьt) -- духи полога или шатра -- более или менее независимы от настоящих обитателей шатра. Они переживают многие людские поколения, но когда самое жилище разрушится, они погибают вместе с ним. Когда жилище покинуто людьми и остается на произвол судьбы, что при известных обстоятельствах случается у оленных чукоч, "домашние духи" превращаются в весьма зловредных "духов земли". По мнению чукоч, все, что когда-либо имело связь с людьми, а затем эту связь утратило, становится злым и пагубным.
   "Домашние духи" носят имена, которые происходят от корней, означающих отсутствие движения. Обычно они живут супружескими парами, у них рождаются дети, которые подвержены болезням и смерти так же, как люди. Например, шаман в Анадырском районе рассказывал мне, что "дух" его дома носил имя Olvaьrgьn ("Неподвижный"), а его жена Vetca-ŋaut ("Стоящая женщина"). Оба они были молоды. Три года тому назад они имели сына, которого шаман сам убил следующим образом. Однажды ночью он услышал звук шагов в наружном шатре. Вообразив, что это kelet, он приподнял спальный полог и выплеснул из ночного сосуда немного мочи -- верное средство прогнать kelet. Тотчас же он услышал слабый детский стон и понял, что с его "домашними духами" что-то неладно. Наутро его собственный маленький ребенок, который хворал уже несколько дней, внезапно умер. Так и он и его "домашний дух" оба стали бездетными. "Домашний дух", желая покрыть свои потери, может прибегнуть к способу, широко употребляемому у чукоч: к заключению договора сменного брака с другим духом. Жены "домашних духов", помимо того, имеют тайных любовников среди духов-rekkeŋьt, блуждающих повсюду.
   Другой человек из Колымского района называл своего "домашнего духа" Wolva-laul ("Недвигающийся человек") и его жену Wulve-ŋeut ("Недвигающаяся женщина").

   Домашние духи живут в темном углу в глубине шатра (jaŋan). Ночью они вылезают и садятся по углам спального полога. Они получают долю из всех приношений. Эту долю хозяева кладут на земле возле полога.
   У некоторых из этих "существ" есть так называемые "помощники" vьjolьt.
   Например, Творец, или "дух зенита", имеет помощника, у которого, по описанию, воронья голова. Это, вероятно, связано с мифом о Вороне. Помощник получает часть жертв, приносимых Зениту. Благодаря своему клюву он называется "Вороний клюв" -- Valvь-jak. На одном из рисунков (рис. 26, а) он изображен с вороньим клювом, нарисованным на лице. На другом рисунке, вырезанном железным острием на дощечке, он изображен с вороньей головой и вороньими лапками, с одним крылом и с одной человеческой головой.
   Ворон, упоминаемый во многих заклинаниях, также не кто иной, как Valvь-jak, -- помощник Творца, или Зенита. По словам шаманов, он принимает вид ворона и живет в небесной стране, поблизости от Полярной звезды. Эта страна изобилует всевозможными червями (один из них упоминается на стр. 27), которые составляют его главную пищу. Прилетая на зов шамана, врачующего своих пациентов, он пожирает болезни так же, как птица поедает червяков. Один шаман все же проводил резкое различие между этим Вороном и тем Великим Вороном, который принес на землю источник света. Последнего он называл весьма могущественным "существом", которое явилось людям лишь во времена творения, а затем превратилось в гром и сделалось невидимым.
   Keretkun также имеет помощника, у которого есть жена. Я не мог узнать его имени, потому что, вероятно, он его не имеет. О нем всегда говорят просто как о "помощнике" Keretkun'a. Он наблюдает за постройкой челноков Keretkun'a. Ему посвящены особые обряды и жертвоприношения. Более подробно об этом будет сказано ниже.
   Многие kelet и разные другие духи тоже имеют своих "помощников". На одном из рисунков такой "помощник" изображен подползающим на коленях к добыче, которую он приготовился убить для своего хозяина. Имя Vьjolьn упоминается во многих заклинаниях, обращенных к, различным духам, призываемым на помощь. Так, человек, произносящий заклинание, говорит: "Я хочу взять тебя в помощники. В самом деле, кого другого я могу взять? Ты лучше всех для меня". По этой причине многие "духи", помощники и охранители, а также их изображения или охраняющие амулеты называются Vьjolьt. {Ср. стр. 49.} Рисунок 27 есть изображение духа-помощника, принадлежащее анадырскому чукче Tьwlьlqut'у. Оно с человеческим лицом. Назначение его то же самое, что у гадательных камней, т. е. он может предсказывать будущее посредством качания. Владелец его говорил мне, что этот дух служит ему помощником на охоте за моржами. Он говорил также, что сам "помощник" живет в небесной стране и что имя его -- Tegret ("Нисходящий").
  

СИСТЕМА ВЕТРОВ

   Ветры тоже причисляются к "существам", и ко многим из них обращены заклинания. Приморские чукчи часто вместо того, чтобы сказать: "принес жертву всем направлениям", говорит: "принес жертву всем ветрам".
   Начальник ветров -- Qeralgьn. На Колыме это -- западный ветер, на Чукотском полуострове -- юго-западный. В обоих случаях это -- самый сильный ветер данной местности.

   Названия ветров в Колымском районе перечислены на рисунке 28. Названия ветров на Чукотском полуострове даны на рисунке 29.
   Рисунок 30 представляет собою систему ветров в устье реки Анадыря. Это рисунок чукчи. В нем нет отличий от системы ветров Чукотского полуострова, но, само собой разумеется, автор рисунка мог передать лишь приблизительное направление каждого ветра. Направления ветров на Чукотском полуострове учтены гораздо точнее по той причине, что большинство приморских чукоч и азиатских эскимосов знакомы с употреблением компаса; в своих летних и зимних промысловых экспедициях они постоянно имеют при себе компасы, которые достают от американских китоловов.
   Существенная разница системы ветров Колымского района и Чукотского полуострова объясняется различным расположением суши и моря в этих районах. Морские ветры (aŋqajgьt) на Ледовитом океане дуют с севера, на Тихом океане -- с востока. Вблизи устья Колымы ветер qeralgьn дует с широкой открытой тундры, с запада, на Тихом океане у мыса Чаплина он дует тоже с тундры, но в юго-западном направлении. Ветер qaacgegьn, который дует на устье Колымы с северо-востока вдоль морского берега, на Тихом океане у мыса Чаплина дует также вдоль берега, но с юго-запада.

   Корякские названия ветров, сведенные мною в диаграмму в селении Vajkenan в Пенжинской губе, в основном те же, что у тихоокеанских чукоч. Так, qejalgьn, соответствующий чукотскому qeralgьn, также юго-западный; eŋeneŋe --юго-восточный. Ho empejkьn, вероятно, соответствует колымскому jamwajgnn, поскольку оба названия обозначают один и тот же северо-восточный ветер.
   Прочие ветры у коряков указанного селения следующие: gьsgolan ("верхний" -- с верховьев реки) -- восточный; ewtelan ("нижний" -- с низовьев реки) -- юго-юго-западный; onm-ewtelan ("внутренний нижний") -- южный. Названия, подобные этим, употребляются русскими в Европейской и Азиатской России, и обруселыми туземцами в различных местах северо-восточной Сибири.
   Чукчи утверждают, что в полярной системе ветров qeralgьn и eŋeneŋe -- муж и жена. Хотя они желают встретиться, они не в силах сделать это и вынуждены пролетать мимо друг друга. Другие говорят наоборот: пролетая мимо друг друга, они сталкиваются и вступают в мимолетную перебранку.
   Холодный ветер производится великаном, который живет на краю земли и проводит свое время в том, что постоянно взбивает снег огромной лопатой; сделанной из китовой лопатки. Рассказывают также о старухе -- хозяйке ветров, производящей вьюгу тем, что она стряхивает снег со своего жилья.
   Гром происходит оттого, что пролетает громовая птица, а также от неистового грохота, производимого девушками, играющими на разостланной тюленьей шкуре. Дождь -- моча одной из девушек. В одной из сказок молния, описывается как одноглазый человек, который волочит за ноги свою одноглазую сестру. Она пьяна от мухоморов. Шум от ударов ее затылка о небесный пол -- гром, ее моча -- дождь. Обсидиан считается громовым камнем, который, якобы падает с неба в виде шаров или в виде шероховато обделанных наконечников стрел и копий. Возможно, идея о каменных наконечниках стрел, падающих с неба, столь свойственная Старому Свету, заимствована чукчами от тунгусов или от обруселых туземцев.
   Пьянящие мухоморы не причисляются ни к "духам" ни к "существам". Они составляют "отдельное племя" (janra-varat). {Ср. стр. 5.} Мы уже говорили, что они очень сильны и, выходя из земли, могут поднять толстый древесный ствол на своей голове или раздробить на мелкие куски скалу. Они являются в причудливом виде пьяным людям.
   На одном из рисунков (рис. 1, стр. 5.) изображен путь человека, увлекаемого мухоморами. Он воображает себя оленем, затем он "погружается" и после опять возвращается, обуреваемый той же самой, идеей. Его путь на рисунке соединяет всех людей и зверей, которые привиделись ему во время пьяного сна. {Слово anŋatьrkьn (погружаться) применяется к грезам, во время которых происходит соприкосновение с миром "духов"; таковы шаманские сны и проч.
   }
  

ЧУДОВИЩА

   Наряду с духами и существами мы узнаем о всевозможных чудовищах. Среди них видное место занимает дельфин-касатка (Orca-gladiator). Касатки суть не что иное, как морские оборотни. Они называются iŋь-pcikьt -- буквально: "носатые птицы". Нет никаких данных, чтобы объяснить это имя. Летом эти чудовища принимают вид касаток, а зимой они выходят на берег и обращаются в волков, которые охотятся за чукотскими стадами оленей. Согласно этому представлению, волки считаются наделенными сверхъестественной силой. "Находясь в море, касатки соединяются в партии по восьми в каждой и действуют так же, как артели морских охотников на байдаре. Они охотятся за всяким крупным морским зверем, за моржами и даже за китами. На одном из рисунков (рис. 31) изображена их охота. Касатки окружили нескольких моржей. Самая крупная фигура слева -- "хозяин" касаток, который наблюдает за нападением. В верхней части рисунка касатка просит табаку у людей, проезжающих в кожаной байдаре.

   Касатки играют видную роль в мифологии многих приморских племен северо-восточной Азии. Во Владивостоке я слышал гиляцкий рассказ о том, что касатки -- "помощники" морского бога. Когда они нападают на кита и отрывают куски мяса от его тела, они отдают добычу морскому богу. Они приводят также к нему на просмотр стаи морской рыбы, которая входит в реки метать икру. Азиатские эскимосы считают, что расположение касаток может быть куплено табаком. Если же кто-нибудь убьет касатку, он может быть уверен, что в кратчайшее время умрет жестокой смертью. {Смерть миссионера Кемпбелла, погибшего со своей семьей при кораблекрушении за обратном пути из миссии на острове Лаврентия, была приписана туземцами той причине, что капитан парохода, на котором они ехали, в предыдущем году убил касатку.} Зубы касаток -- верное средство против головной боли и особенно против зубной боли.
   Крашенинников {Крашенинников, Описание земли Камчатки, т. 1, стр. 30, 3. изд. 1785 г.} говорит, что камчадалы я коряки при встрече с касаткой приносят ей жертвы, дабы избежать ее гнева. В настоящее время камчадалам об этом ничего неизвестно.
   Rekkeŋ Колымского района существенно отличается от rekkeŋ Тихоокеанского побережья. Это медведеобразные чудовища с огромными ушами, которые подхватывают самый легкий шорох, даже от крыльев комара, пролетающего мимо.
   В одной из сказок колымских чукоч два таких rekkeŋ привязаны у входа в жилище kelь. В заклинании из той же местности говорится о том, что из огромных ушей rekkeŋ следует сделать полог, чтобы защитить заклинающего от злых духов.
   Kocatko -- гигантский белый медведь с телом из твердой кости (рис. 32). Иногда он изображается восьминогим. Он гораздо сильнее и свирепее обыкновенного белого медведя. Mьrg-umqь (буквально: "лысый белый медведь") -- свирепый медведь-людоед. В непогожие ночи он ложится на брюхо посреди ледяного поля, машет лапами и приманивает к себе прохожих. Он зовет плачущим голосом, подражая путнику, потерявшему дорогу. Тот, кто услышит его голос и приблизится к чудовищу, тотчас будет схвачен и растерзан.

   Черные медведи обычно считаются единокровными с людьми, вернее -- людьми, одетыми в медвежью шкуру. Освежеванный медведь будто бы выглядит как человек. Медведи считаются шаманами, способными на расстоянии узнавать намерения людей, поэтому нельзя говорить плохого о медведе. Он может поймать говорившего и жестоко отплатить за оскорбление. Нельзя также ставить медвежьи ловушки и вообще злоумышлять против медведя.
   Все эти представления о черном медведе на имеют чукотского корня. Вернее всего, они заимствованы от ламутов юкагиров, для которых черный медведь -- предмет глубочайшего почитания. Так, северные ламуты говорят, что медведь -- старший брат героя Torganrь, предка ламутского народа. Они считают его шаманом и чародеем и, охотясь на него, выполняют целый ряд церемоний с целью утишить его гнев.
   Обруселые юкагиры на Колыме, говоря о медведе, называют его "дед", "старик" или совсем кратко -- "он". Среди русских казаков и мещан страх перед медведем также очень велик. В чукотских сказках о черном медведе сильно чувствуются все эти влияния.
   Представление о сверхъестественном звере, происшедшее из туманной идеи о черном медведе, подобно agdlak американских эскимосов, не может иметь места у чукоч, так как они живут слишком близко от окраины лесов, а медведь иногда появляется даже в южной части тундры. У американских эскимосов, наоборот, многие ветви племени живут так далеко на севере, что не имеют никаких шансов когда-либо повстречаться с черным медведем.
   С другой стороны, чукчи, несмотря на частые охоты звероловов полярного прибрежья на белого медведя, склонны к мифологическим представлениям об этом звере. Так, их идея о большом белом медведе Kocatko более или менее параллельно эскимосскому представлению об agdlak. Я должен также отметить одну весьма интересную подробность чукотских представлений; племя белых медведей с человеческими лицами и кроткими обычаями будто бы живет где-то на американском берегу. Очевидно, это племя соответствует племени центральных эскимосов Америки, одевающихся в медвежью шкуру. Такая разница чукотских и эскимосских представлений свидетельствует о том, что они происходят из различных источников, а это, в свою очередь, приводит к заключению, что чукчи -- племя не в такой степени характерно-арктическое, как эскимосы.
   Мамонт считается оленьим kelь. Он живет под землей и ходит там по узким проходам. Его большие клыки, заменяющие рога, вырастают с плеч или торчат у него из носа. Когда человек увидит мамонтовы клыки, торчащие из-под земли, он должен тотчас же отрубить их или, по крайней мере, отломать кончики, иначе они исчезнут в земле. В сказке говорится о человеке, который увидел два мамонтовых клыка, торчащие из-под земли на берегу озера. Пока он смотрел на них, они стали шевелиться. Он так испугался, что повернулся и побежал прочь что было силы. Вскоре после этого он потерял разум и умер.
   Другая сказка говорит о том, как несколько чукоч нашли пару мамонтовые клыков, торчащих из-под земли. Они принялись бить в бубен и произносить различные заклинания. Тогда голый костяк мамонта стал облекаться плотью. Люди ели его мясо. Мясо было такое сытное, что они жили им целую зиму. Когда они обгладывали дочиста все кости, они складывали их вместе и наутро находили их снова покрытыми мясом. Вероятно, этот рассказ имеет в своем основании фактическую находку мамонтовой туши, годной для еды, как это имело место на Оби в XVIII столетии и затем, значительно позже, в Колымском районе. В связи с этими верованиями промысел мамонтовой кости был запретным в давние времена. До сих пор человек, нашедший мамонтов клык, должен заплатить за него выкуп "духу", принеся ему какую-нибудь жертву. Промысел мамонтовой кости весьма слабо распространен у чукоч, несмотря на сравнительно высокую плату, получаемую за кость.

   Соседние с чукчами племена также считают мамонта принадлежащим злым духам. В 1897 году я нашел шаманскую одежду и несколько бубнов в одном давно заброшенном амбаре недалеко от деревни Пятистенной, на берегу реки Большого Анюя. В районе было редкое население, помесь юкагиров с якутами, к тому времени сильно обруселое. Среди бубнов была березовая дощечка, покрытая рисунками, выгравированными острием ножа. Дощечка представляла
   собою вытянутый прямоугольник, разделенный пополам. Одна часть была вымазана красной охрой и обозначала день, другая, зачерненная графитом, обозначала ночь. При соответственном положении дощечки перед глазами зрителя красная сторона ее оказывалась направо, черная -- налево. Две выемки на грани между половинами дощечки были следами некогда вставленных в нее кусков серебра, как объяснили мне старики из деревни. На красной стороне изображены были звери, птицы и растения, а впереди их -- человеческая фигура верхом на олене. На черной стороне были изображены собаки, лошади, а впереди их -- мамонт со странной фигуркой, стоящей у него на спине, с двумя птицами в руках. Дощечка была подарена мною Музею этнографии при Академии наук в Петербурге и там затерялась. Как можно убедиться из рисунка (рис. 33), сделанного по сохранившейся фотографии, контуры фигурки, держащей птиц, зигзагообразны. Согласно объяснениям, данным жителями деревни, эта фигурка изображает существо с железными зубами, часто упоминаемое в сказках колымских юкагиров. Мне объяснили, что дощечка употреблялась шаманами для призыва духов. В данном случае красная сторона дощечки представляла собою белое шаманство и употреблялась при врачевании, черная сторона обозначала черное шаманство и применялась для наведения злых чар.
   Замечательно, что все звери, птицы и растения с оленным ездоком во главе олицетворяют собой белое шаманство, тогда как два северных домашних животных -- собака и лошадь -- вместе с мамонтом служат олицетворением тьмы и злобы. Может быть, тем самым выражено желание подчеркнуть разницу между оленеводами и ездящими на собаках рыбаками. У мамонта, изображенного на рисунке, -- короткая шея, изборожденная рядом коротких штрихов, длинный хвост, раздвоенный на конце, длинные круто загнутые клыки, которые, однако, по мнению туземцев, вообще являются рогами, выступающими из пасти. Хобот на рисунке отсутствует.
   Я напомню небесного червя, в описании которого мы встречаем признаки боа-констриктора. {См. стр. 27; также часть I, стр. 5.} На рисунке (рис. 20) червь изображен с острием на хвосте. Другой "гигантский червь" живет в море. Он так силен, что может убить кита, зажав его в свои кольца. Б сказках фигурирует и третий большой червь. Этот червь живет в подчинении у kelь, который посылает его в погоню за пленными девушками, бежавшими из его жилища. Хвост червя остается в спальном пологе kelь, тем не менее тело его так длинно, что ему удается опередить беглянок и вернуть их обратно. {В. Богораз, Материалы, стр. 194.} Проворное чудовище Kelilgu также уже упоминалось. {См. часть I, стр. 5.}
   В скалах, свисающих с берегов Ледовитого океана, живет чудовищный зверь, с виду горностай, но такой большой, что когда он входит в море, его лапы достают до дна на самом глубоком месте. Время от времени он выходит из скал, приближается к людским поселкам и свирепо нападает на их обитателей. Это, вероятно, связано с представлением о горностае как духе-помощнике, который в случае нужды превращается в белого медведя.
   "Великая громовая птица" нередко отожествляется со сверхъестественным Вороном, но в сущности она представляет гигантского орла, обладающего огромной силой. В одной сказке такая гигантская орлица является хозяйкой хорошей и дурной погоды. Однажды ее посетили двое земных людей. Вследствие их просьбы очистить небо она стала скрести его огромным медным скребком, но один из них подсмотрел сквозь щель и увидел ее голые ноги. Это так рассердило ее, что она обоих столкнула обратно в наш мир. Орлы вообще ограждены табу, убийство одного из них ведет за собой непогоду и голодовку.
   Азиатские эскимосы также утверждают, что "громовая птица" -- "гигантский орел". После смерти каждого орла Высшее существо берет его сердце, которое бессмертно, и подвешивает его с небес на привязи. Подвешенное сердце продолжает биться, отчего происходит гром. Орел после этого оживает. По верованиям коряков, души умерших людей подвешиваются на шнурках из сухожилий в жилище Высшего существа, затем они возвращаются снова на землю для новой жизни. {W. Jochelson, The Koryak, стр. 26.}
   Другая "гигантская птица" -- "Срединная (срединноморская) птица" (Gьnongatlь). Она живет в открытом море. Она такая большая, что, плавая по волнам, может вытянуть свою длинную шею и без труда проглотить китобойное судно, которое проходит через ее глотку в пищевод и невредимо выходит наружу через ее анальное отверстие. Многие признаки этой птицы заставляют предполагать, что это -- альбатрос. Я слышал однажды, что охотники на тюленей, унесенные штормом вместе со своей байдарой, видели эту птицу летящей в небе. Крылья ее были распростерты так широко, что закрывали собою солнце. Птичий kelь будет рассмотрен особо при описании чукотских верований о судьбе души умершего человека.
   На Тихоокеанском побережье tujketuj значит "щука". В Колымском же районе это название означает "гигантскую рыбу", {Щука в Колымском районе называется "кусливая рыба" -- juutkn-nnen.} живущую в тундренных озерах. Она -- людоед, - постоянно таскает людей, особенно купальщиков, и пожирает их. Однажды она пожрала юношу, пришедшего на озеро рыбачить. Его отец, желая отомстить за сына, нагрузил четыре нарты оленьим мясом, связал их вместе крепким сдвоенным ремнем и спустил все это на ремне на дно озера. Рыба бросилась на приманку, но зубы ее завязли в обломках саней, и соединенными силами нескольких человек она была вытащена наружу.
   У других племен северо-восточной Азии распространено то же самое представление о гигантской щуке, живущей в неизвестных тундренных озерах. Обруселые юкагиры, например, рассказывают о человеке, выехавшем на озеро в деревянном челноке осматривать свои сети и увидевшем в воде по обеим сторонам челнока два больших глаза. Расстояние между глазами было равно двойной длине весла. Это была гигантская щука, недвижно лежащая в воде.
   В чукотских заклинаниях упоминается другая "гигантская рыба", называемая Kanajolgьn. Имя это означает бычка, однако гигантский Kanajolgьn считается рыбой "первых времен творения". Он лежит неподвижно посреди моря. Тело его стало островом, на спине его растет мох, -- эти подробности напоминают сказочного кита народных сказок Старого Света.
   Vaameu -- это род тритона, который водится исключительно в водаг северо-восточной Сибири по Ледовитому и Тихоокеанскому побережьям-Я никогда не видел его, но неоднократно слышал описание его от представителей различных племен. Изображение его, сделанное из рога (рис. 34); приобретенное вблизи устья Анадыря, снабжает его человеческим лицом. Множество поверий связано с тритоном. Чукчи утверждают, что он показывается только тем людям, которые должны умереть в скором времени. Пойманный тритон должен быть разрезан на кусочки. Если куски кровоточат, несчастливец, повстречавшийся с ним, может быть спокоен; если же нет крови, смерть неминуема. У обруселых юкагиров существует то же самое поверье. Стеллер {Стеллер, стр. 282.} рассказывает о камчадалах, что, по их представлению, ящерица должна быть убита тотчас же на том месте, где, она встретилась, иначе встретившему ее грозит смерть в том же году.

   "Горное эхе" (enmь-taaŋ) живет среди гор. У него каменное тело, глазг. и рот находятся у него на груди. "Горное эхо" представляется также в виде молодой, проворной женщины, перебегающей по горам. В одной из сказок она выходит замуж за человека, но прежняя жена его убивает ее из ревности. "Лесное эхо" (ottь-taaŋ) живет в тополевых лесах. У него деревянное тело без ног и рук, похожее на древесный ствол. "Черный медведь" -- жена, брошенная мужем, женившимся на другой женщине. Она мстит за себя, убивая его и свою соперницу. {Из сказок.} "Горный баран" -- тоже женщина, брошенная мужем. Она бросилась с высокой скалы, разбилась о камни и превратилась в барана. Ее заплетенные волосы обратились в рога.
   "Черный жук", называемый чукчами Teqi-ŋeut ("блестящая женщина"Т, представляет собою третью историю несчастной жены. Когда муж покидает ее, она убивает его, налив ему в ухо воды, добытой из кусочка застарелого морского льда. В другой сказке "черная жучиха" побеждает молодую жену Солнца, сдирает живьем с нее кожу, одевается в нее сама, но муж пострадавшей узнает насильницу и сжигает ее на костре. После этого она возвращается на землю в виде этого жука и предсказывает людям приближение смерти. Она также порождает и распространяет вокруг себя заразные болезни.
   "Женщина-паук" (Kurgь-ŋeut) спускается с неба на длинной, тонкой нитке. Она играет видную роль в сказках и заклинаниях.
   Бабочки сотворены из осенних листьев, разбросанных ветром. Комары произошли от сора, который творец растер между ладонями по окончании, работы.
  

КОСМОГОНИЧЕСКИЕ ВЕРОВАНИЯ

   По космогоническим представлениям чукоч существует несколько миров, расположенных один над другим, так что земля одного является небом другого, находящегося ниже. Количество миров -- пять, семь или девять. Эти миры расположены в равном количестве над и под землей, каждому верхнему соответствует симметричный нижний.
   В сказке о "Чесоточном шамане", {В. Г. Богораз. Материалы, стр. 201.} содержащей много интересных подробностей, наряду с землей существуют четыре огромных мира. Ближайший из них населяют kelet, следующий -- люди. В верхнем и нижнем мирах одинаковое количество зверей на земле, птиц в воздухе, рыб в море и вся сумма жизни такая же, как на нашей земле.
   По другим рассказам, нижний мир населен теми, которые умерли дважды и, следовательно, уже не могут вернуться на землю. Некоторые из этих миров имеют по нескольку солнц, количестве "стерах колеблется от двух до восьми. В то время как у нас зима, в соседнем мире лето, и наоборот.
   По верованиям коряков, у духов, населяющих нижний мир, бывает день тогда, когда у нас ночь". {W. Iochelson. The Koryak, стр. 27.} Также ульчи Амурского края верят, что в стране мертвецов стоит зима в то время, когда у нас лето, и день, когда у нас ночь. Обитатели страны мертвых имеют изобилие дичи в то время, как у нас на земле неулов, и наоборот. {С. Schrenck, Die Völker des Amur Landes, Zweite Halfte. стр. 762.}
   Соседние миры не слишком удалены друг от друга. В сказке о "Бородавчатом шамане" {В. Г. Богораз. Материалы, стр. 220.} шаман, выброшенный соперником, пролетает сразу сквозь два мира. Первый он пробивает головой, второй ногами, потом попадает в третий мир, на движущуюся твердь облаков. В другой сказке старая колдунья лишает разума молодого человека и выбрасывает его сначала из полога, затем из внешнего шатра. То и другое -- два мира.
   Однако есть сказка, в которой шаман, поднимаясь на небо, странствует в течение нескольких лет, затем встречает седого шамана, который рассказывает ему, что он спускается на землю; он начал спуск, когда был еще молодой, и вот теперь они встретились на середине.
   Все эти миры, как указано выше, {Ср. стр. 23.} пронизаны общим проходом, находящимся под Полярной звездой. Шаманы и духи, пробираясь из одного мира в другой, проникают через этот проход. Герои многих сказок пролетают через него на орле или с помощью громовой птицы. Другой способ достигнуть верхнего мира -- итти пешком по направлению к рассвету, и после долгого и трудного подъема путь этот приведет на небо. Герой одной из сказок употребляет иголку и нитку для того, чтобы проникнуть в верхний мир: Он кидает иголку вверх, как метательное копье, она втыкается в небо, затем он взбирается по нитке, как по подъемному канату. Можно проникнуть в верхний мир также по радуге или по солнечному лучу. Мертвецы поднимаются туда вместе с дымом погребального костра. {Ср. стр. 43 и 192.}
   Облака -- тоже своего рода воздушная земля, на которой можно отдыхать, поднимаясь на небо. Во многих сказках странники, совершающие путь в верхний мир, останавливаются ночевать на облачной земле, раскидывает там свои палатки, а наутро отправляются дальше. Многие сказки говорят о том, что облачная земля населена Верхним народом, -- так представление о верхнем, небесном мире сливается с представлением об облачной земле.
   Обитатели верхнего мира называются Верхним народом" (gьrgor-ramkьn) или "Народом рассвета" (Tŋaьrgь-ramkьn). Они живут совершенно так же, как люди. Обитатели верхнего мира называют людей "Нижним народом" (Iwtьrremkьn). Во многих сказках вместо Верхнего народа говорится об едином могущественном существе, {Ср. стр. 29.} называемом "Верхнее существо" или "Рассвет", а также "Творец", "Полярная звезда", "Зенит", "Полдень". Это существо дает защиту и помощь людям, которые, избегая обид и гонений со стороны своих земных врагов, являются к нему. Оно гостеприимно встречает их, а затем отсылает обратно со щедрыми подарками и провизией. Возле его жилища есть несколько дыр, заткнутых вулканами, через них оно наблюдает за всеми земными делами и происшествиями. В одной из. сказок женщина, пришедшая в верхний мир, попробовала посмотреть через такую дыру. Она стосковалась по своем доме, и слезы закапали у ней из глаз через дыру. Женщины внизу, сидевшие возле шатров за обработкой шкур, думали, что это идет дождь, и попрятались по домам.
   Наряду с перечисленными есть еще другие миры, например, находящиеся на каждом из направлений компаса, которые были рассмотрены нами выше. {Ср. стр. 21.} Особый мир есть под водой и маленький темный мир, принадлежащий женскому птичьему духу и находящийся выше и в стороне от всех остальных. В одной из сказок герой и его товарищи проникают в нижний мир через водоворот, В сказке об Əttьgьtkь {См. стр. 23.} два брата, скитающиеся по морю, попадают в подводный мир.
   Многие созвездия считаются особыми мирами с особый населением, или они являются местом обитания Верховного существа, которое пасет на них свои огромные стада оленей. Так, например, каждая из звездных "Голов" {См. стр. 24.} имеет свое человечество. У звезды Pegittьn неисчислимое стадо оленей во владениях звезды Gьtotlap. Олени Pegittьn'a безрогие. Он может навлечь несчастие на земного человека, послав к нему на землю одного из своих пастухов с частью стада. Этих оленей нельзя убить из ружья, и, поместившись рядом с его стойбищем, они лишают его возможности охотиться. Кроме того, они могут привлечь земных оленей и увлечь их за собой. Такие примеры рассказывали об обеих "Головах", о "Рассвете" и "Вечернем свете", а также о хозяине земных зверей, Picvucьn'e.
   В нашем мире небо представляется опирающимся на землю всеми сторонами горизонта. Каждая линия гориюнта называется "Достижимый край неба" (Jə-pket-tagьn). По четырем углам скалы неба смыкаются со скалами земли, как подвижные подъемные ворота, -- вверх, вниз. По верованиям чукоч, перелетные птицы каждый раз, улетая в свой мир, должны пролететь сквозь эти скалы, поэтому проход между скалами называется "Достижимый птицами край" (Galga-pket-tagьn). Скалы смыкаются так быстро, что птицы, летящие сзади, не успевают пролететь и стискиваются между скалами. Движение скал, подобно движению кузнечных мехов, образует ветер, который дует со всех сторон горизонта. Земля вокруг скал покрыта толстым слоем окровавленного, давленого птичьего мяса, и перья сыплются над ней подобно снегу. Этот движущийся проход существует со времени-первого творения. Во многих сказках люди считаются сотворенными из кусочков, образовавшихся от трения скал "Достижимого края неба" о скалы земли. Царство пушного зверя, откуда явились все звери, а также дикие олени, находится по ту сторону края неба.
  

ДУША

   Душа называется uvirit или, реже, uvekkbrgьn. Оба слова происходят, по всей вероятности, от корня uvik -- "тело". Uvekkbrgьn должно обозначать "принадлежащее телу". Tetkejuŋ значит "жизненная сила живого существа"." Это есть сердце и легкие. Душа есть и у зверей и у растений. У растений душа маленькая, и упоминается она всего лишь в нескольких заклинаниях.
   По верованиям чукоч, у человека, кроме одной души, ведающей всем телом, есть еще несколько частичных душ. Есть специальные "души органов тела", ног и рук. Эти души, могут быть случайно утрачены, и тогда соответствующий орган болеет и даже вовсе отсыхает. {У эскимосов восточной Гренландии существую: аналогичные верования. По их представлениям, у человека несколько душ. Самая большая из них живет в гортани или в левой стороне тела, она -- маленький человечек, величиной с воробья. Прочие души помещаются в других частях тела; величиной они не больше сустава пальца. Если какую-нибудь вынуть, соответствующий орган тела засыхает (Holm; Meddeleiser om Groniand. часть X, стр. 112).}
   Чукчи называют "короткодушным" (uviritkalin) человека, у которого постоянно мерзнет нос, выражая этим, что часть его жизненной силы постоянно покидает тело. "Души органов" остаются лежать на том месте, где они были утеряны. Шаман может призвать их к себе, и тогда они становятся его духами-помощниками (jaŋra-kalat). Души чрезвычайно малы, при движении они издают звук, подобный жужжанию пчелы или жука.
   Одна или все "души" человека могут быть похищены kelь, -- тогда человек болеет и в конце концов умирает.
   Шаман может найти и вернуть утраченную душу. Душа, найденная шаманом, часто имеет вид черного жука. При водворении в тело пациента она исцарапает всю верхнюю часть его головы, ища места, через которое она могла бы проникнуть внутрь. В конце концов шаман вскрывает череп и сажает жука а надлежащее место. Жук может войти через рот, через подмышки, через задний проход, через пальцы на ногах и на руках.
   Если шаман не в состоянии найти "душу", он может вдохнуть в пациента часть своего духа, превращающегося в "душу", или может дать одного из своих духов-помощников взамен утраченной души. {Такое же представление существует v гренландских эскимосов. См. Fridtjof Nansen, Eskimo life. стр. 298.} Kelet, поймав душу, тащит ее в свой мир и перевязывает ее по ногам или накрепко связывает каждый ее член в отдельности. Затем они кладут ее возле лампы, на то место, где обычно хранятся различные мелкие вещи. В сказке о "Чесоточном шамане" женский птичий дух, принеся домой душу мальчика Rьntew, обвязывает ее железными связями, помещает возле лампы и кормит ее лучшими кусками мяса и жира для того, чтобы она отъелась и была вкуснее, когда придет ее время быть съеденной.
   В другой сказке kelь заставляет похищенную душу следить за его лампой и поправлять светильню или употребляет ее вместо заправки, чтобы ею поправлять светильню.
   Каждую душу можно повредить ударом, ножом или пулей. Я знаю случай, когда муж ударил свою жену головней. Женщина умерла через два дня. Родственники, исполнив обряд гадания по внутренностям покойницы, утверждали, что ни один из ее внутренних органов не был поврежден, но, вероятно, муж ранил одну из ее душ своим ударом. У kelь тоже есть души. Каждая из душ может быть утрачена или украдена шаманом.
  

ЦАРСТВО МЕРТВЫХ

   Есть много областей, где помещаются мертвецы. Там они живут жизнью совершенно такой же, как на земле. Часто они отожествляются с Верхним народом или с Нижним народом подземного мира. Они говорят гостю с земли: "Мы люди, жившие на земле". Дети, умирающие, в нашем мире, рождаются там, и наоборот. В одной из сказок странник приходит в Верхний мир, там его приветливо принимают и обращаются с ним как с желанным гостем. По прошествии некоторого времени хозяин предлагает ему жениться. Юноша соглашается. Хозяин открывает дыру в земле, вытащив затыкающую ее втулку,-- Нижний мир виден, как на ладони. Пять девушек играют на берегу озера. Хозяин подцепляет одну из них рыболовным крючком. Он зацепляет ее за пупок и тянет наверх. Но он поймал только ее душу, тело остается лежать внизу. Ее подруги принимаются плакать, заметив ее неожиданную смерть. Девушка выходит замуж за юношу, и некоторое время они живут у своего небесного хозяина. В конце концов он разрешает им покинуть его и сам спускает их на землю.
   Другой путь мертвецов на небо -- дым от погребального костра. Для этого и сжигают мертвые тела. В одной из сказок шаман приказывает себя убить и сжечь на костре. С дымом костра он поднимается вверх, в надземный мир. Но вот он возвращается в вихре. Надо улучить минуту и подхватить, под уздцы его оленей, когда он проносится мимо на легких санках, иначе он проедет и никогда не вернется.
   Северное сияние -- местообитание мертвецов, которые умерли внезапной, преимущественно насильственной смертью. Белые пятна на нем -- это мертвецы, умершие от заразных болезней, красные пятна -- это те, которые заколоты ножом, темные пятна -- это мертвецы, удавленные духами нервных болезней. Изменчивый свет -- оттого, что мертвецы все время двигаются, играя в мяч моржовой головой. Они перебрасывают ее из стороны в сторону.
   Моржовая голова ревет налету и старается ткнуть клыками всякого, кто тянется, чтобы поймать ее. {Ср. Franz Boas, Buffin Land Eskimo, стр. 146.} Люди, которые велели себя удушить петлей, занимают почетные места среди зрителей, они сами тоже могут принимать участие в игре, но проделывают это очень неловко, потому что петля тащится за ними по земле и мешает им. По верованиям гиляков Амурского края, души умерших от заразных болезней, а также души самоубийц отправляются прямо на небо, тогда как те, которые умерли естественной смертью, остаются на земле или спускаются в подземный мир. {L. Schrenck, Relsen und Forschungen im Amur Lande, т. III, ч. II, стр. 650.}

   На рисунке 35 изображено северное сияние. Дне перекрестные линии разделяют небо на четыре равные части. В центре -- Зенит. Он обведен кружком, который обозначает его жилище. Владение Рассвета в левом нижнем углу.
   В нижней части рисунка развернулась страна Тьмы. Небо усеяно звездами. Северное сияние изображено рядами параллельных штрихов. В области верхнего ряда живут "настоящие мертвецы" (lii-vilьt), те, которые умерли обычной, смертью. Второй ряд гуще и ярче. В нем живут "убитые, духами" kele-vilьt. Третий рядтоныие-Там живут "удавленники" (ilgьpblьt). В царстве Тьмы, неподалеку от Луны, живут убитые дубинами; таковы, например, черные шаманы, убитые за чародейство. Во владениях Рассвета живут "окровавленные" (motlьjŋьt), это все убитые острым оружием, особенно же те которые были убиты по своему желанию.
   Умершие женщины, у которых нет мужей, отправляются в свой особый мир. Они живут там, ловя петлями и сетями оленей в то время, когда олени переходят Песочную реку. Их мир помещается в нижней части неба, и он гораздо менее значителен, чем главный верхний мир.
   Хотя часть мертвецов попадает в верхний мир, обычное местопребывание мертвых -- под землей. Их страна весьма обширна и полна запутанных переходов, в которых теряются новопришельцы. Рисунок 36 изображает проходы мира мертвых так, как их видел автор рисунка однажды в глубоком обмороке. Круглые пятна -- дыры, через которые входят новопришельцы. Самые маленькие из них предназначены для тех, кто умер от удушения.
   Новопришелец в царство мертвых прежде всего должен пройти через особый собачий мир. Человек, который при жизни плохо обращался с собаками и бил их, в этом подземном собачьем мире подвергается свирепому нападению собак и бывает весь искусан. {То же самое мы встречаем в верованиях коряков. См. W. Jochelson, The Koryak, стр. 1013.} Предки и родственники новопришельца встречают его и ведут его вперед, иначе он не сумеет найти свой путь. Другие мертвецы тоже выходят посмотреть на него и на то, что он с собою принес. Поэтому ни один покойник не должен получать погребальных оленей из чужого стада, не должен брать одежду, изготовленную у чужого очага, ничего ворованного, ничего незаконного. В подземном мире все такие вещи будут отобраны и переданы их законным владельцам. Бедный человек, не имеющий своих оленей, предпочитает итти пешком в надземный мир, с котомкой и посохом, в одежде, приготовленной его женой.
   Жилища мертвецов -- большие круглые шатры, сделанные без единого шва, с виду похожие на пузыри слюны. Их стада оленей неисчислимы, они состоят из оленей, принесенных в жертву или убитых на мясо, а также из диких оленей, убитых на охоте. Многие мертвецы живут морским промыслом по берегу океана; изобилующего моржами. Люди и моржи забавляются веселой игрой,-- моржи выпрыгивают из воды и снова ныряют, в то время как люди стреляют в них. Когда какой-нибудь морж застрелен, его вытаскивают на берег и съедают, затем кости бросают обратно в воду, и морж опять оживает.
   Многие верования, относящиеся к жизни мертвых за гробом, противоречивы. Например, утверждение, что человек умирает от нападения kelet, которые съедают его душу, не согласуется с описанием деятельной его жизни, которую ведут мертвые на том свете. Я полагаю, что это противоречие получилось в результате двоякого подхода чукоч к факту смерти. Непосредственно после смерти родственника чукчи под влиянием горя ищут убийцу, им необходимо найти кого-то, кто бы нес ответственность за смерть ближнего, будь то человек или дух. Когда же время сгладит первое впечатление, они забывают роль духа в событии смерти и яркими красками рисуют себе картину жизни мертвых на том свете.
   Другой момент, кажущийся противоречивым, относится к влиянию мертвецов на удачу или неудачу работы живых. Согласно одному ряду представлений, мертвецы -- благожелательные защитники своих потомков. Многие частицы в связках домашних охранителей {См. главу II, стр. 59--60.} содержат в себе элементы культа предков.
   Каждый путник, случайно проходя мимо какого-либо места погребения и желая привлечь к себе расположение мертвеца, обязательно бросит на его могилу кусочек мяса или немного табаку.
   По другим представлениям, более распространенным среди чукоч, мертвецы после смерти превращаются в духов, враждебных людям и расположенных ко всякому злу. К этому многочисленному классу вредных духов относятся также так называемые "настоящие kelet".
   Тело, лежащее на поле, может встать и пуститься в погоню за одиноким путником. Мертвецы, также непрочь возвратиться на место своего жилья и творить зло оставшимся в живых. Впрочем, более подробно я буду говорить об этом ниже.
  

Глава II
ОХРАНИТЕЛИ И СВЯЩЕННЫЕ ПРЕДМЕТЫ

   Религиозные верования и обряды оленных и приморских чукоч в основном одинаковы. Однако материальная форма религии у тех и других представляет большие различия в зависимости от хозяйственной жизни, свойственной оленеводам и охотникам. Материальная святыня в части личных амулетов и охранителей одинакова у обеих групп чукоч, а также у азиатских эскимосов.
   Напротив того, охранители семейные целиком связаны с хозяйственной жизнью семьи. Оленеводческие семьи пользуются своими охранителями и амулетами для зашиты стад от злых духов. Приморским жителям они обеспечивают удачную охоту. То же самое можно сказать и относительно части обрядов. Обряды, связанные с рождением, браком и смертью, у обеих групп чукоч и у азиатских эскимосов в основном одинаковы.
   Иначе дело обстоит с семейными праздниками. Семейные праздники образуют годовой цикл. Каждому сезону соответствует основной праздник, причем праздники эти всецело связаны с хозяйственной жизнью семьи. Поэтому семейные праздники оленеводов резко отличаются от праздников приморских жителей, Самое большое различие в этом смысле существует между чукчами-оленеводами и азиатскими эскимосами. Напротив того, некоторые из праздников приморских чукоч похожи на аналогичные праздники оленеводов, и существующие между ними отличия суть лишь результат различий в материальной культуре. С другой стороны, многие из праздников приморских чукоч напоминают религиозные обряды азиатских эскимосов. В этом отношении, как и во многих других, приморские чукчи представляют собою середину между азиатскими эскимосами и оленными чукчами. У каждой семьи есть, сверх того, свои собственные материальные святыни и обряды, но они отличаются от святынь и обрядов других семей определенными подробностями. Эти отличия с течением времени развиваются согласно указаниям шаманов или предсказаниям, полученным во сне непосредственно от духов. Поэтому даже в главном годовом празднике могут быть замечены некоторые отличия между соседними селениями и между отдельными семьями в одном и том же поселке.
  

АМУЛЕТЫ

   "Охранители" у оленных и приморских чукоч употребляются как амулеты. Считается, что охранитель наделен особой силой, помогающей его владельцу. По всей вероятности, первобытный человек очень рано, еще на первой стадии развития религии, стал пользоваться амулетами. Рассматривая все окружающие его предметы, одушевленные и неодушевленные, как могущественных врагов, он с самого начала считал, что необходимо заручиться благорасположением главнейших из них и пользоваться их зашитой против всех других. Отсюда зародилось отношение как к предметам поклонения к горам, к рекам и т. д., а также и к таким явлениям природы, как гром и ветер. Но подобные предметы не могут благодаря своим, размерам служить амулетами. Поэтому их помощь не так интимна. По всей вероятности, человек стал очень рано собирать мелкие предметы, привлекавшие его внимание своим странным видом или обстоятельствами, при которых они были найдены. Сначала они только изумляли человека своим видом. Затем он брал их к себе -- прибегал к их покровительству.
   Юрий Лисянский сообщает о населении Кадьяка, что с наступлением весны охотники бродят по горам в поисках орлиных перьев, медвежьей шерсти, камней, сучков, птичьих черепов и тому подобных предметов, которые они употребляют как амулеты. {Юрий Лисянский, Кругосветное путешествие, СПб., 1812 г., II. стр. 93.} То же самое рассказывает Вениаминов в своей книге "об амулетах"... Примитивная сущность амулетов ярко обрисовывается в одном рассказе Крашенинникова. Крашенинников сообщает: {Крашенинников, Описание земли Камчатки, т. II, стр. 164, изд. 1786 г.}
   "Таких два камня получил я от укинского жителя Окерача; один из них, который называл он женою, был больше; а другой, который сыном, был меньше... Большому имя Яйтель-Камак (целительный камень), а другому -- Калкак. А каким случаем и по какой причине понял [т. е. взял] он такую достойную жену, рассказывал он мне следующее обстоятельство. Лет за десять был он в огневице немалое время; между тем, будучи на реке Адке, которая течет а Уку с юго-западной стороны от устья Уки в 10 верстах, нашел он помянутый большой камень токмо один, и как взял в руки, то камень на него будто человек дунул. Он испугавшись бросил камень в воду, от чего болезнь, его так усилилась, что он лежал все то лето и зиму. На другой год принужден он был искать с великим трудом объявленного камня, и нашел его не в том уже месте, где бросил, но далеко отсюда, лежащим на плите купно с Калкаком или с малым камнем, которые он, взяв с радостью, принес в острог и, сделав им платье, от болезни избавился, и с того времени держит он их у себя, и любит каменную жену паче настоящей, а Калкака всегда берет с собою в дорогу и на промыслы. Правда ли то, что каменная жена милее ему настоящей, утверждать нельзя; впрочем, то могу сказать, что он камни отдал мне не с охотою, не взирая на мои подарки: ибо, говорил он, что, лишаясь их, лишается купно и здравия, которое от них зависело".
   Мне приходилось слышать аналогичные рассказы от чукоч, и я встречал людей, у которых амулеты, найденные таким же образом, считались их женами и мужьями. Внешний вид амулетов не представляет собою ничего особенного. Они лишь каким-нибудь знаком или действием просят людей взять их к себе. Один человек споткнулся о камень и чуть не вывихнул себе ногу. Этим камень показал, что он хочет быть его амулетом. Другой чукча, встав после ночи, проведенной на тундре, нашел амулет под своей подстилкой и т. д.
   Первобытный человек, выбирая свои амулеты, а также совершая жертвоприношения окружающим предметам, должен был очень рано начать исполнение некоторых простых обрядов, сперва чисто случайных, но в дальнейшем ставших необходимыми. Чем неопределеннее было, начальное представление о мистической силе окружающих предметов, тем сильнее становилось в человеке стремление закрепить, хотя бы в религиозных обрядах, какой-нибудь постоянный элемент. Поэтому в большинстве случаев оленный чукча, совершенно неспособный объяснить, какому духу он поклоняется, точно знает и помнит все детали различных действий, связанных с этим поклонением. Это указывает на стремление сохранить обряд, являющийся более надежной опорой, чем те образы, с которыми он связан. Люди продолжают выполнять обряды даже тогда, когда их значение совершенно меняется или полностью забывается.
   Первобытные обряды заключаются в определенных действиях и произнесении словесных формул, известных наизусть и служащих для снискания расположения духов. Словесные формулы сопровождаются установленными действиями и имеют магическую силу. Одни слова без соответствующих действий или, наоборот, одни действия без слов -- бессильны. Магические действия увеличивают и делают более постоянной "магическую силу амулета". Коряки дают хорошее выражение этой мысли, называя свои амулеты "заговоренными" (evjanvьco). {W. Jochelson. The Koryak, стр. 44.} Они говорят, что сила амулетов, полученная от заклинания, с течением времени слабеет, а потому заклинание необходимо время от времени повторять (см. гл. IV, Шаманство).
   У чукоч, однако, заклинание не имеет такого большого значения, и главное могущество амулетов заключается во внутренней, неотделимой от них силе, которую приписывают им туземцы.

   Выбирая амулеты, первобытный человек не удовлетворяется предметом в его естественном виде. Поклоняясь антропоморфным качествам предмета, человек очень рано начинает придавать предметам человекоподобную форму. Однако это лишь примитивная антропоморфизация, соответствующая первобытной стадии развития техники. Инертность религии препятствовала внесению усовершенствований и нововведений. Поэтому и у чукоч и у коряков их антропоморфные амулеты сделаны очень грубо, тогда как детские игрушки часто вполне художественны. У чукоч мы находим амулеты обоих родов, и естественные и искусственные, сделанные человеком. К первому роду амулетов принадлежат камни, кусочки костей и прочие предметы, которые были подобраны при различных обстоятельствах, как уже было указано выше. При гадании большею частью употребляются камни (см. ниже, гл. IV). Амулеты животного происхождения также относятся к первой категории. Такими амулетами могут быть сухие шкурки, кусочки меха, череп, клюв, коготь, пучок волос или клок шерсти. Птица обычно представлена пером.
  

МАТЕРИАЛИЗОВАННЫЕ ДУХИ

   Амулеты грубой человекоподобной формы делаются из различного материала. Некоторые сделаны из дерева. Амулетом часто служит маленький сучок, раздвоенный на конце, что представляет ноги (рис. 37, а). Порою два верхних разветвления представляют руки (рис. 38).
   Амулеты делаются также из кожи, или их рисуют красками на коже или на дерезе. Иногда они накалываются кончиком иглы по коже лица или рук. Все они весьма несовершенной формы.
   Нарисованные или наколотые амулеты состоят обычно из прямых линий, дающих простейшие контуры головы и конечностей.
   Амулеты, сделанные из дерева, называются ok-kamak (мн. число ok-kamakьt), что означает "деревянные духи". Интересно отметить, что слово kamak -- коряцкое и очень редко употребляется у чукоч. {См. стр. 10, примеч. 2. Слово kamak означает у коряков злой дух и тождественно слову kala (у чукоч kelь). Оно употребляется в русско-чукотском жаргоне в смысле "умирать", "смерть", "чорт". у чукоч kamagrьtьn означает также "клык мамонта*, "кость мамонта" (буквально "чортов зуб"). У коряков ok-kamak название большого деревянного шеста, представляющего "хранителя деревни" и укрепленного где-нибудь на ее окраине.} Но в общем человеческие изображения подобной формы не имеют специальных названий. У чукоч амулеты бывают также резные из дерева или из кости. Они сделаны с большей тщательностью и искусством, чем обычные грубые изображения. Такие амулеты называются "лица" (lulqəlti), так как в большинстве случаев они изображают голову или лицо. Термин "лицо" применяется и коряками по отношению к маленьким резным амулетам. Они называют амулеты "лицами духов" (kamaklūk). Некоторые из а мечалось выделение важнейшего товара с той и с другой стороны, который мог бы в дальнейшем приобрести характер денежного товара. У оленных чукоч таким товаром служил однолетний пыжик, у приморских чукоч -- связка лахтапного ремня или лахтачная шкура, которая назначалась преимущественно на подошвы для осенней и летней обуви и в обмене нередко тазрезывалась на половины и на четверти.
   Появление русских после бурного периода долговременной войны все же привело к замирению всей этой области и прекращению войн между отдельными племенами. Таким образом и междуплеменный обмен, в прошлом довольно случайный, теперь мог развернуться шире.
   Русские торговцы привезли и ввели в оборот различные товары, до того незнакомые, которые ценились очень дорого и представляли предмет постоянных вожделений для местных жителей. Сюда относятся прежде всего железо и железные изделия, железные и медные котлы; далее -- табак, спирт, чай и сахар, ткани, огнестрельное оружие, огнеприпасы.
   Русские товары выдвинулись на первый план также и в торговле междуплеменной, имевшей нередко транзитную форму. При этом они перепродавались и переходили от племени к племени по цене, постоянно возраставшей.
   Русско-чукотская торговля тоже имела меновой характер и не исчислялась в денежной валюте даже номинально. С русской стороны она велась под строгим регламентом, установленным правилами губернаторов и генерал-губернаторов, и, стало быть, в общем имела скорее феодальную форму. Надобности в денежной валюте не ощущалось. Единицами обмена стали один кирпич чаю весом примерно в дна фунта и одна двухфунтовая папуша черкасского листового табаку; обе единицы имели одинаковый вес и одинаковую цену, и в конце XIX века равнялись одному белому песцу.
   Однако с отменой правил генерала Трескина, в начале 70-х годов XIX века, при исправнике Майделг, и после введения более свободной торговли обменные цены чукотских и русских товаров стали колебаться. Один кирпич чаю, стоивший в Иркутске 20--40 копеек, в Якутске стоил 1 рубль, а в Колымском округе 2 рубля. Эта расценка, однако, имела силу только на ярмарках и не дальше Анюйской крепости, на восток от Колымы. На тундре за песца чукотские скупщики из морских поворотчиков давали полкирпича и даже четверть кирпича чаю.
   Любопытно отметить, что в период регламентации основным товаром с русской стороны были медные котлы, которые по правилам генерала Трескина расценивались в 20 красных лисиц за один пуд, но для более позднего периода сравнительно свободной торговли эта меновая единица оказалась слишком громоздкой и была заменена более мелкими и подвижными товарами. Другие русские товары, хотя имевшие большую продажную ходкость, как сахар и спирт. все же не стали меновой единицей. Приморская торговля с американскими китоловами не выделила никаких основных единиц обмена. Основными товарами с чукотской стороны были полосы китового уса, а с американской стороны -- пачка патронов, стандартный мешок крупчатки в 1 пуд 10 фунтов -- 44 американских фунта.
   Денежное обращение не могло установиться до самой мировой войны. Даже представление чукоч о деньгах было довольно неопределенное. Русский бумажный рубль по-чукотски обозначался kelitul, просто "кусок пестрого".

* * *

   Заканчивая рассмотрение ч. 1 "Чукоч", в заключение должен заметить, что изучение чукоч было, можно сказать, делом моей жизни. Кроме научной работы, оно давало мне темы также для повестей и романов и даже для стихов. Но во всю предыдущую эпоху оно имело значение исключительно теоретическое.
   Только революция и новое советское строительство дали другое практическое задание и открыли возможность на склоне моей жизни работать для возрождения тех отдаленных народностей, среди которых я провел лучшую часть моей молодости.
   Это практическое применение накопленных мною знаний привело в конце концов к изменению всего теоретического подхода и научного метода. И таким образом я отказался от своего закоренелого скептицизма и в 1930 году мог написать статью "К вопросу о приложении марксистского метода к изучению этнографических явлений".
   Этот новый метод научного марксизма я стараюсь усвоить по мере своих сил и разумения и применяю его в своих новых работах так, как велит мне моя совесть ученого.

В. Г. Богораз

   Ленинград, 4 мая 1934 г.
  

ЧАСТЬ 1
СОЦИАЛЬНАЯ ОРГАНИЗАЦИЯ


ТРАНСКРИПЦИЯ ЗВУКОВ ЧУКОТСКОГО ЯЗЫКА

   Гласные звуки а, е, i, о, и произносятся как соответственные звуки латинского или русского языков.
   ое -- произносится как е, но имеет другое употребление.
   ь -- глухой закрытый звук, произносится как русское ы, но значительно короче.
   ы --глухой закрытый короткий звук е.
   Согласные звуки k, m, n, p, r, t, v произносятся как соответственные звуки латинского или русского языков.
   w -- произносится приблизительно как английское w.
   l --произносится как немецкое l.
   с -- произносится как русское ч; в женском произношении -- как русское ц.
   q -- глубоко-заднеязычный звук к, примерно как kx.
   ŋ -- заднеязычный носовой звук, примерно как нг.
   g -- гамма, густой придыхательный г.
   j -- произносится как русское й.
   d и s -- всегда смягченные, примерно как русские дь и сь.
   n -- часто смягченное, примерно как т.
   tl -- произносится слитно, как один звук.
   k, g и ŋ -- иногда лабиализуются, т. е. принимают губной оттенок, для них приняты обозначения kw, gw, nw.
  

Глава I
НАЗВАНИЕ И МЕСТООБИТАНИЕ

  

САМОНАЗВАНИЕ

   Слово "чукчи" происходит от чукотского слова cawcu {Чукотские слова транскрибированы соответственно принятому в настоящее время луораветланскому алфавиту (фонетическую транскрипцию см. на стр. 2).} (чаучу), что значит "богатый оленями". (Зленные чукчи называют себя этим именем в отличие от других родственных народов, как, например, оленных коряков или приморских чукоч. Это же самое слово употребляется как самоназвание также оленными коряками, между "тем как оба племени друг друга называют словом tanŋьtan (множ. число tanŋьl) {Tanŋьtan по-коряцки обозначает: "враг", "чужой". Вероятно, и в чукотском языке некогда существовало то же значение этого слова.}.
   Приморские чукчи называют себя и прочих приморских жителей aŋqalьt("морской народ"), от слова aŋqь ("море"); или ramaglat ("прибрежные жители"). Противопоставляя себя прочим племенам, оленные и приморские чукчи употребляют самоназвание lii-yilьlьt ("настояще-язычные", т. е. имеющие настоящий язык), а также щкфцуедфе ("люди"), или lьe-orawetlat ("настоящие люди"), подобно тому, как азиатские эскимосы называют себя Juьt или Jupiьt (juk -- "человек"; jupi -- "настоящий человек"). Всех иноплеменников чукчи называют alva-jelьlьt ("иноязычные").
   Таким образом утверждение многих путешественников, от Крашенинникова до Богдановича, что приморские чукчи и коряки, с которыми им приходилось вступать в сношения, называют себя cawcu, указывает на то, что эти морские промышленники принадлежали к оленному племени и, вероятно, еще имели стада внутри страны. Подобные факты до сих пор имеют место в пределах чукотского и коряцкого расселения.
   Самоназвание "туски", которое W. Н. Hooper приписывает чукчам со странным объяснением, будто оно значит союз или братство, вероятно, произошло от неправильного употребления слова "чуски" вместо "чукотский". Hooper, например, пишет "Чуский Нос", вместо "Чукотский Нос".
   Название "чухмари", устанавливаемое А. А. Ресином для племени "промежуточного между коряками и чукчами" {А. А. Ресин, Очерк русского побережья Тихого океана. ИРГО, т. XXIV, в. 3, стр. 156.}, происходит от распространенного на Камчатке названия чукоч "Чухмарье". Ресин называет так туземцев, живущих на Опукском и Туманском прибрежьях, т. е. кереков и тэлькэпских оленных чукоч, которые в действительности представляют собою наиболее примитивные отпрыски коряцкого и чукотского племени.
   W. Н. Dail считает кереков эскимосами. По крайней мере, он утверждает, что эскимосы медленно движутся на юг, вдоль берега. В 1879"году, говорит он, новая эскимосская колония расположилась на Алюторском мысу, а другая колония готовилась присоединиться к ней в следующем году. Мыс Алюторский на русских и американских картах -- это в действительности мыс Ананкск, вблизи которого расположены первые юго-западные поселения кереков, тогда как настоящий Алюторский мыс лежит близ бухты Корфа (на русских картах -- мыс Говенский).
   В прежние времена чаплинские эскимосы действительно посылали торговые экспедиции к мысам Барыкова и Наваринскому, где находятся первые северо-восточные поселения кереков. Однако до мыса Ананнон и до бухты Корфа они никогда не доходили.
   Некоторые группы оленных чукоч, например, оленеводы, живущие вокруг Чаунской бухты и к северу от реки Анадыря, у русских называются Беломорскими чукчами. Это название, вероятно, имеет связь с чукотским самоназванием elg-aŋqa-ŋaw-jьtoot ("потомство беломорской женщины"). Так чукчи называют себя в своих фольклорных рассказах. Приморских чукоч русские называют "носовыми". Распространено также название "Кавралин", от чукотского слова kavralьt --"взад и вперед ходящие". Чукчи называют так торговцев туземного происхождения, которые кочуют на оленях от Восточного мыса и от мыса Чаплина по ярмаркам на берегах Колымы и Анадыря, занимаясь также меновой торговлей на своем пути между оленными стойбищами. Kavralьt по преимуществу потомки приморских чукоч. Многие из них в молодости были охотниками на тюленей; затем они перешли к оленеводству и, приобретя несколько десятков оленей, стали заниматься меновой торговлей.
  

ДРЕВНЕЕ МЕСТООБИТАНИЕ

   Согласно преданиям чукоч, в древние времена они все были прибрежным народом и жили морским промыслом и отчасти оленеводством. В современной жизни оленных чукоч существуют некоторые следы прежнего уклада. Древние рассказы их наполнены приморским бытом и лишь в меньшей степени относятся к оленеводству. Их зимние жилища устраиваются таким же образом, как жилища приморских чукоч. Их семьи остаются на одном месте в течение трех или четырех месяцев, пока пастухи со своими стадами передвигаются от одного пастбища к другому.
   Внутреннее помещение зимнего шатра называется umqə-nelgьn -- "шкура полярного медведя", хотя в настоящее время даже североокеанские приморские чукчи делают свои спальные полога из оленьих шкур. Ящик для инструментов у оленных чукоч называется "вместилище из китового уса" -- ŋalawgocgьn, хотя в настоящее время китовый ус не употребляется ни на какие поделки для домашнего хозяйства. Большие мешки для хранения пищи и одежды, хотя сшиваются из оленьих шкур, но всегда имеют форму мешка из тюленьей шкуры, содранной целиком, с поперечным отверстием посредине.
   В религиозных верованиях и обрядах собака играет более важную роль, чем олень, хотя, при настоящих условиях жизни, собаки почти не имеют значения в хозяйстве. Собаководство трудно совместимо с оленеводством. Оленные чукчи говорят: "русские напрасно удивляются тому, что мы держим так много собак. Собака -- хранитель человека, сильная помощь во всяком несчастьи, верный друг, оберегающий or злого начала". При путешествии собака, как товарищ, отгоняет злого духа, между тем как олень не имеет такой силы. Но время заразных болезней надо потереть щенка об одежду гостей, приехавших издалека. Щенок или отгонит злых духов, которые могли притти с путником, или, если они слишком могущественны, по крайней мере, послужит искупительной жертвой.
   С другой стороны, названия месяцев у чукоч и у коряков указывают на то, что, быть может, оба племени или, по крайней мере, некоторая часть их пришли из более южных мест и что оленьи стада были у них уже в то время. Некоторые названия месяцев не соответствуют действительной смене времен года на северной тундре. Например, пятый месяц чукотского года (с начала апреля до начала мая) называется "месяцем вод" (imlьrьlьn -- "водяной"). Реки тундры, однако, вскрываются только в конце мая. Третий месяц коряцкого календаря называется "ложно-оленеродный месяц" -- tьnmьqoja-jo-jelgьn, а четвертый -- "действительно-оленеродный месяц" -- lge-qoja-jo-jelgьn. Эти названия как будто свидетельствуют о том, что в стране, в которой коряки жили прежде, оленьи телята рождались месяцем ранее, чем теперь. Коряки и чукчи сами отмечают указанную несогласованность в обоих случаях и удивляются ей.
   Одна интересная деталь чукотского фольклора также указывает на южное происхождение чукоч, а именно рассказ про "большого червя", который живет вблизи страны мертвых. Этот червь -- красного цвета, полосатый и так велик, что нападает даже на крупных зверей. Когда он голоден, то становится очень опасным и может напасть из засады на дикого оленя и убить его, сжав в своих кольцах. Он проглатывает свою жертву целиком, так как у него нет зубов. Наевшись, он спит в течение нескольких дней там, где поел, и дети мертвецов не могут разбудить его, даже бросая в него камнями. Это подробное описание представляет собою не что инее, как описание удава. Очевидно, оно древнего происхождения, так как местообитание червя находится на небе, по соседству с душами умерших. Нигде в северо-восточной Азии змей нет. Поэтому данный рассказ, если он базируется на фактах, указывает на юг, на те далекие теплые берега, где действительно обитают удавы.
   Быть может, уместно упомянуть здесь еще об одной легенде, которая, вероятно, не менее древнего происхождения. Легенда следующая.
   В древние времена в Анюйских горах жил громадный зверь, называемый Kelilgu. Он был высокий и длинный, ходил всегда с широко разинутой пастью и лапы у него были с длинными когтями. Один молодой пастух, блуждая среди скал в поисках пропавшего оленя, был замечен Kelilgu и съеден им.
   Спустя некоторое время отец молодого человека отправился искать его. Он пошел в горы и скоро встретил Kelilgu. Увидев его, он сказал: "Kelilgu, смейся! Я жирен, ты можешь съесть меня. Мои олени также жирны, ты можешь съесть их!" -- "Ха-ха-ха!" -- засмеялся Kelilgu. Его пасть раскрылась так широко, что верхняя челюсть коснулась спины, а нижняя достигла груди. Смеясь, он остановился, так как должен был закрыть свои челюсти лапами; таким образом человек выигрывал расстояние. Через некоторое время зверь все же настиг его, но он опять повторил: "Kelilgu, смейся! Я жирен, ты можешь съесть меня, мои олени также жирны, ты можешь съесть их!" -- "Ха-ха-ха!" -- засмеялся Kelilgu, и его челюсти раздвинулись, но он, так же как и раньше, закрыл их лапами и продолжал преследование. Наконец они достигли селения, где молодые люди, собравшись в большом количестве, убили Kelilgu копьями. Но он также убил многих, потому что был проворен и легок, прыгал высоко, кусал зубами и царапал лапами.
  

СОВРЕМЕННОЕ МЕСТООБИТАНИЕ

   Селения приморских чукоч расположены по берегу Ледовитого океана между мысом Эрри и мысом Восточным и по берегу Берингова моря, между Восточным мысом и Анадырской губой, исключая несколько вкрапленных между ними эскимосских селений -- двух вблизи Восточного мыса и семи между мысом Чаплина и мысом Улахпен. Последний у чукоч называется Wuteen, тем же именем, как и находящееся вблизи селение.
   Стойбища оленных чукоч рассеяны по всей стране на северо-восток от линии, проведенной от устья Индигирки к мысу Ананнон.
   Часть страны, лежащей на запад от рек Чауна и Анадыря, образует так называемую "Чукотскую землицу". Эта территория, согласно одному из параграфов "Российского Свода Законов", считалась "не вполне покореннной". Ее обитатели, равно как и все прочие чукчи, имели привилегию решать все свои дела по собственным обычаям, включая даже дела об убийстве, если таковое совершится в пределах их территории. Такие привилегии иногда вели к странным результатам.
   Г. Дьячков {Г. Дьячков, Анадырский край. "Записки общества изучения Амурского края", т. II, 1893, стр. 64.} описывает следующий инцидент, имевший место среди алюторских коряков. В 1882 году был убит человек; братья убитого, воздержавшись от обычной мести, послали жалобу в Гижигинское управление. В течение целого года не было ответа. Но в конце концов сборщик податей, казачий офицер из Гижигинска, проезжавший через означенную местность, объяснил жалобщикам, что они могут расправиться с обидчиком согласно своим племенным обычаям. Тогда родственники убитого, собравшись вместе, отправились вселение убийцы, набросали горящего дерева в землянку убийцы, где он жил со своей многочисленной семьей, и сожгли всех обитателей дома живьем.
   Причиной столь необычной снисходительности русского законодательства было то обстоятельство, что последние походы, которые русские предпринимали против чукоч в XVIII веке, были весьма неудачны. Так, казачий голова Шестаков со своим отрядом был разбит на голову и сам был убит 14 марта 1730 года на реке Egac, а майор Павлуцкий, после некоторых временных удач, был точно так же разбит и убит 21 марта 1747 года на берегу Майорского озера, недалеко от с. Маркова, на среднем течении Анадыря. Посла этого правительство, утомленное расточительной, и бесполезной "войной, отозвало свои гарнизоны, а в 1764 году даже приказало разрушить Анадырский острог, отдаленнейший русский пост в северо-восточной Азии.
   Сношения с чукчами, возобновленные в 1789 году, стали вестись с большой осмотрительностью и новых попыток к завоеванию чукоч силою не предпринималось. Пограничные части племени постепенно подчинились русскому влиянию. Но основная чукотская масса до настоящего времени осталась вне русификации. До сих пор существуют чукотские стойбища и селения, где не видели русского лица и не слышали русского слова.
   Около столетия тому назад территории оленных чукоч простирались за границы так называемой "Чукотской землицы", в сторону Ледовитого океана до реки Баранихи, а в сторону Тихого океана до реки Опуки; но затем, в 20-х годах XIX столетия, оленные чукчи, побуждаемые увеличением своих стад, стали расширять пределы своего обитания на запад и на юг. В 60-х годах они перешли реку Колыму и распространились по тундре между Колымой и Алазеей; некоторые стойбища перешли даже Алазею и дошли до Индигирки. В то же самое время другие кочевники направились от Сухого Анюя к Большому Анюю, а оттуда к рекам Олою и Омолону, оттесняя тамошних обитателей, ламутов, далее и далее в леса или селясь вместе с ними в пределах лесотундры.
   Кочевники Тихоокеанской стороны двинулись на юг и заняли верховья рек Опуки и Похачи и возвышенную равнину в области Палпальских гор, которая прежде была совершенно необитаема по причине постоянных мелких войн между чукчами и коряками. Некоторые чукчи продвинулись в направлении Парапольского Дола (возвышенная равнина между р. Пенжиной и бухтой Корфа). Внедрившись в среду коряков, часть их в значительной степени ассимилировалась, но старшее поколение чукоч, переселившихся даже на самую Камчатку, до сих пор говорит по-чукотски. На пограничной линии между чукчами и коряками есть несколько стойбищ, обитатели которых не могут определить, к какому племени они принадлежат, потому что самоназвание у оленных чукоч и коряков одно и то же, а языки их весьма схожи.
  

СОСЕДНИЕ ПЛЕМЕНА

   В первые годы нашествия русских, т. е. в первой половине XVII столетия, на большой тундре, к западу от Колымы, жили какие-то оленные племена, которым казаки дали название "чукчи" и с которыми они постоянно вели мелкие войны. Обе реки западной тундры были названы по ним -- Большая и Малая Чукочьи. Этими туземцами был разрушен на западном рукаве нижней Колымы древнейший казачий поселок Похотск. История падения Похотска сохранилась в виде эпического предания. Некоторые детали ее напоминают рассказы центральных эскимосов Северной Америки и относятся к эпохе раньше появления русских. Прочие поселения русских также были разграблены и сожжены какими-то "чукчами", о которых говорится, что они приплыли в кожаных лодках, хотя в настоящее время ближайшие селения приморских чукоч находятся за 500 километров к востоку от указанных мест.
   Чукотские предания называют это неведомое племя не чукчами, а Caacen, от названия реки Caan или Cawan ("Чаун" на картах), по берегам которой они жили. Это племя, однако, тесно связано с чукчами, хотя Caacet говорили на особом языке. Мне указывали несколько древних погребений на обеих сторонах устья Колымы, заполненных кучами оленьих рогов, принесенных в жертву умершим. Чукчи говорили, что эти погребения принадлежат Caacet. Они доказывали, что погребения не могли принадлежать их собственному племени, потому что среди рогов убитых оленей находились сброшенные рога, между тем как чукчи приносят в жертву только рога убитых оленей. Некоторые рога были так древни, что даже крошились между пальцами, а самые кучи были очень велики, что свидетельствовало о длинном ряде лет, в течение которых происходило их накопление. Некоторые чукчи, с которыми мне приходилось, встречаться, заявляли о своем происхождении от отдельных предков из племени Caacet. То же самое утверждал чукча Камакай на мысе Эрри в разговоре с Врангелем {F. Wrangell, Narrative of an Expedition to the Polar Sea... London 1840. стр. 338.}. Обрусевшие туземцы {Обрусевшими туземцами Колымы являются преимущественно юкагиры, имеющие большую примесь русской крови, а также часть якутов и чуванцев. Обрусевшие туземцы Анадыря состоят из юкагирских и чуванских элементов с некоторой примесью коряков и русских.} по Колыме рассказывают еще о другом вымершем племени, которое они называют Шелаги и от имени которого производится название Шелагского мыса (мыс Эрри) на Ледовитом океане. "Шелаги" были приморским народом и жили где-то на берегу Ледовитого океана. Предполагают, что им принадлежали остатки жилищ на Медвежьих островах, вблизи устья Колымы. Их часто смешивали с Caacet, хотя нет никаких сведений о взаимном отношении двух указанных племен. Туземцы предполагают, что оба племени эмигрировали на восток. Об этом упоминает также Врангель {Wrangell, стр. 338.}.
   Майдель, без видимых оснований, отрицает существование того и другого племени. Он упоминает, однако, почти на той же самой странице, что Петр Мангол, один из его чукотских проводников, утверждал, что в прежние времена на мысе Эрри жили приморские чукчи, которые говорили на языке, отличном от языка современных обитателей {Г. Л. Майдель, Путешествие по северо-восточной части Якутской области. Приложение к LXXIV тому "Записок Академии Наук", т. I, стр. 331.}.
   Затем он упоминает об охотнике Иване Вилигине, который жил в последней четверти XVIII столетия. Этот охотник утверждал, что он знал одного старого человека по имени Корай, который считал себя принадлежащим к племени шелагов. Он жил на морском берегу, в 200 километрах от устья Колымы. Майдель считал весь этот рассказ недоразумением.
   Туземцы, однако, рассказывают, что на морском берегу к западу от острова Ajo еще существуют развалины, подобные тем, которые находятся на Медвежьих островах, а это подтверждает слова Вилигина.
   Название Caacet в его руссифицированном виде будет "чаванцы" или "чаунцы", так что оно почти тождественно со словом "чуванцы". Это племя, в настоящее время почти исчезнувшее, в прежние времена жило где-то между юкагирами и чукчами. Оно занималось оленеводством и, вероятно, было посредствующим звеном между двумя указанными племенами. Остатки оленных чуванцев в настоящее время ассимилировались с коряками и говорят по-коряцки, а чуванцы-рыболовы совершенно обрусели. Несколько слов чуванского языка, приведенных в интересной книге Дьячкова {Дьячков, стр. 101.}, являются юкагирскими словами. Дьячков был школьным учителем селения Маркова, на среднем течении Анадыря, и сам себя считал чуванцем. На тундре, к западу от Колымы, еще существуют два или три рода юкагиров, которые смешались с тунгусами и в ограниченных размерах занимаются оленеводством.
   Старые архивные документы Нижне-Колымска, датированные 1770 годом, упоминают "юкагир Ходинского чуванского рода" {Доктор Кибер, один из спутников Врангеля, говорит, что "чуванцы -- юкагирского племени. Языки их весьма схожи. Я знал одного чуванца, который без предварительного знакомства с юкагирами мог легко сообщаться с ними. Одежда чуванцев внутри страны подобна чукотской".}. В настоящее время единственный существующий чуванский род называется Ходынским {В отписке Семена Дежнева якутскому воеводе от половины XVII века упоминается еще одно чуванское племя или род: Анаулы.}.
   Своим теперешним соседям чукчи дают следующие названия: Taŋьtan (множ. число Tanŋьt относится к корякам), Melgь-tanŋьtan -- огнивный tanŋьtan -- относится к русским. То же самое название дано русским коряками. Первоначальное произношение, вероятно, было: Melgь-t-tanŋьtan, т. е. tanŋьtan с огнивным луком. Огнивный лук -- кремневое ружье. Корень melg без прибавления -t- означает огниво. В настоящее время, очевидно, вследствие неправильного произношения возник рассказ об огнивном сверле, которое было оставлено на покинутом стойбище и превратилось в русского.
   Atal-tanŋьtan -- чуванец. Atal, etel (две формы одного и того же корня, которые заменяют друг друга согласно правилам гармонии гласных, существующим в чукотском языке) -- теперешнее самоназвание чуванцев. Крашенинников принимает его в качестве названия, которое коряки дают юкагирам, что вполне сходится с данными, которые уже были приведены относительно чуванцев {Юкагиры сами себя называют odul --" человек". В чукотско-коряцкой огласовке получится: atal.}.
   В противоположность всем прочим Tanŋьt, чукчи часто называют коряков Lьe-tanŋьt -- "настоящие tanŋьt", быть может, соответственно тому, что сами себя они называют "настоящие люди". Murdoch говорит, что эскимосы мыса Barrow употребляют слово tanning или tangin как название для русских или для проходящих мимо кораблей {J. Murdoch, Ethnological Results of the Point Barrow Expedition. Wach. 1892, p. 53.}. Жители Тихоокеанского побережья называют русских также russьlьt.
   Американских китоловов чукчи называют Lelutvьlьt. Lelu -- усы, борода, əltwet -- лодка, судно, так что Lelutvьlьt буквально значит "усатолодочные". Неизвестно, почему лодка ассоциируется с усами. Очевидно, растительность на лице и китоловные суда кажутся наиболее характерными признаками американцев. Русских тоже чукчи называют иногда Lelu-remkьn -- "бородатый народ", отсюда lalo-remka у азиатских эскимосов.
   Для американцев существует еще название Pnawkulьt -- "продавцы подпилков" (от слова pnawkun -- подпилок, буквально: точильный камень), а иногда их называют, как и русских, Tanŋьt.
   Восточная ветвь приморских коряков, живущая на Тихоокеанском берегу, от мыса Ананнон до мыса Барыкова, называется Kerek. Происхождение этого названия трудно установить. Едва ли оно имеет что-либо общее со словом "коряк", созданным казаками из слова qorakь, которое на юго-восточном коряцком наречии значит "состоящий при оленях".
   Ламуты и тунгусы называются qaa-ramkьt, что значит "оленное племя". Более точно ламуты называются qor-emte-qaa-ramkьt -- "оленное племя, ездящей верхом на оленях", а тунгусы тундры к западу от Колымы вместе с оленными юкагирами называются orwu-qaa-ramkьt -- "санно-оленное племя", так как они ездят на санях. Юкагиры не имеют специального названия. Их называют veemьlьt -- "речной народ", также как называют северных русских, потому что те и другие являются рыболовами и живут по рекам или вблизи от них
   Эскимосы мыса Чаплина и ближайшего прибрежья называются Ajwanat (ед. число Ajwan). Это название дается также всякому приморскому чукче, который не имеет ни одной оленьей самки. Многие приморские чукчи имеют по несколько оленьих самок в стадах своих друзей. С другой стороны, не только на Тихоокеанском берегу, в непосредственном соседстве с эскимосами, но даже у чаунских оленных племен ajwan cьmcekin означает "приморская родня" (слово cьmcekin значит "родственник") {Приморские чукчи и азиатские эскимосы называют айванами также жителей острова Лаврентия, потому что последние сравнительно беднее оленьими шкурами и прочими продуктами оленеводства и могут получать их только от туземцев азиатского берега.}. Азиатские эскимосы называют себя Juьt (множ. число от juk -- человек), так же как американские эскимосы называют свое племя Inuit (множ. число от inuk или inung -- человек).
   Жители эскимосского селения Nuukan на Восточном мысе, язык которых значительно отличается от языка чаплинских эскимосов, называются просто-Nuukalьt или, в насмешку, Peekit {Восточный мыс по-чукотски -- Peek. Происхождение этого имени не установлено. Чукчи производят его от чукотского корня реек, полная форма n peeqin -- "завистливый", но, вероятно, это созвучие случайно. Мыс Rowtьn на Ледовитом океане называется также Peeki-ŋej -- "Гора Пеек".}. Жители с. Wuteen, последнего эскимосского селения на мысе Улахпен, к северо-западу от бухты Пловер, также отличающиеся по языку от жителей мыса Чаплина, называются, подобным же образом, Wuteelьt. По мнению Гондатти, Nuukalьt и Wucteeьt не понимают языка, которым говорят на мысе Чаплина, и в разговоре чаплинскими эскимосами должны употреблять чукотский язык. Богданович говорит о чрезвычайном смешении народов на берегу Чукотского полуострова {К. И. Богданович, Очерки Чукотского полуострова. СПБ, 1901, стр. 66.}. Однако, при сравнительном анализе всех трех наречий, можно видеть, что диалектические различия их не так велики, как предполагает Гондатти. Можно легко убедиться, что представители всех трех племен сообщаются между собой без особых затруднений, каждый пользуясь своим собственным языком.
   Разумеется, зная чукотский язык, они могут и на нем объясняться между собой. Во всяком случае, нет основания считать жителей этих двух селений представителями какого-то неизвестного племени, как это предполагает Гондатти.
   Язык Nuukalьt является посредствующим между языком Ajwanat и языком туземцев Диомедовых островов. Последний, в свою очередь, родственен языку аляскинских эскимосов.-
   Относительно Wuteelьt дело обстоит сложнее,-- они живут далее на юг. Кроме того, они такие страстные и отважные мореплаватели, что легко могли прибыть откуда-нибудь с противоположного берега.
   Жителей острова Лаврентия чукчи называют Eiguelьt, а самый остров -- Eiguen. Их язык совершенно одинаков с языком азиатских Ajwanat. Очевидно, они являются переселенцами с ближайшего берега, вероятно, с мыса Чаплина.. Предания явно указывают на этот путь, а переселение с материка довольно значительно даже в настоящее время, тогда как семьи первых переселенцев постепенно вымирают. Разумеется, "некоторое американское влияние дает себя чувствовать на острове с древних времен.
   Категорическое утверждение Гондатти, что азиатские эскимосы пришли с острова Лаврентия, кажется мне в высшей степени невероятным, хотя я сам также убежден, что азиатские эскимосы не являются аборигенами на Тихоокеанском берегу. Пришли ли они с берегов Ледовитого океана из Азии или из Америки, это другой вопрос; но, во всяком случае, они эмигрировали с севера на юг, и остров Лаврентия является последней границей их расселения. W. Н. Dall приводит рассказ туземца бухты Пловер, по имени Nokum, который говорил, что эскимосы пришли в Азию в древнее время с островов, находящихся на северо-востоке (Диомедовы), и оленные люди разрешили им поселиться на бесплодном скалистом берегу {Dall, Alaska and its Resources, 1, p. 375.}.
   Жителей Диомедовых островов чукчи называют Jьkьrgaulьt -- "ротастые", от слова jьkьrgьn -- "рот". Поводом для такого названия послужили губные украшения, которые они носили в прежнее время.
   Американский материк называется Kььmьn. Обитатели его называются Kььmьlьt {От азиатско-эскимосского Kixmi, "обитатель селения Kigi". Селение Kigi находится на Американском берегу, на мысе принца Валлийского, напротив Восточного мыса в Азии. Мыс принца Валлийского также называется у азиатских эскимосов Kigi. На собственном диалекте жители поселка и мыса Kigi называют сами себя Kinugmiut.}, а также Jьkьrgaulьt, или Rocgьlьt ("народ противоположного берега").
   Остается открытым вопрос, были ли какие-нибудь эскимосские селения на берегу Ледовитого океана в прежние времена. В настоящее время их там, не существует, исключая Nookan; но среди жителей Uwelen, ближайшего селения на запад, имеется несколько эскимосов. Старые путешественники, например, Литке и Врангель, упоминают несколько племенных названий, по предположению, эскимосских. Например, Onkilon и Namollo; но первое совпадает с чукотским Aŋqalьn, а слово Namollo напоминает коряцкое название приморских жителей nьmьlu, которое в чукотском языке употребляется в форме nьmьlьt, от слова nьmnьm -- жилье.
   Врангель, а также следующий по его стопам Норденшельд упоминают об эскимосском племени, которое около двухсот лет тому назад занимало весь берег Ледовитого океана, от мыса Шелагского (Эрри) до Берингова пролива, и было оттеснено чукчами. Они базируются в качестве главного своего аргумента на различии между современными надземными чукотскими жилищами и. остатками старых землянок, находимых в разных местах побережья. В действительности же это различие не говорит ни о чем другом, как только о том, что с возрастанием оленеводства подземные жилища, как неудобные и требующие большого расхода жира, были постепенно заменены как у эскимосов, так и у чукоч другим типом домов, вероятно, также древним, не более похожим на палатки оленеводов, со спальной комнатой внутри, сделанной из шкур.
   Тихоокеанские эскимосы медленнее совершали эту замену, так как у них нет оленей. В настоящее время на всем западном берегу Берингова пролива, имеется только пять населенных подземных жилищ: одно в Uwelen'e и четыре в Nookan'e. Врангелю, который приближался к северным берегам с Колымской стороны, шатры оленеводов показались типичным чукотским жилищем, существенно отличным от землянки. Различие это тем рельефнее, что жители берегов Кулючинской бухты перешли от морских промыслов к оленеводству.
   Возможно, что на берегу Ледовитого океана в прежнее время жило больше эскимосов, которые мало-помалу ассимилировались чукчами. Так, некоторые названия чукотских селений на берегах Ледовитого и Тихого океанов звучат по-эскимосски (применительно к айванскому наречию) и могут быть объяснены из эскимосского языка. Для примера можно сравнить названия следующих селений:

НА БЕРЕГУ ЛЕДОВИТОГО ОКЕАНА:

Чукотские названия

Ливанские названия

   Nesqən
   Naskok ("голова")
   Kuluci
   Kulusik ("старая ледяная гора")
   Iqəlurun
   lqaluwgak (рыба из вида "вахня", Gadus vachna)

НА ТИХООКЕАНСКОМ БЕРЕГУ:

   Nlgcьen
   Nьхсmrаk ("имеющий тюленей")
   Nunamun
   Nunamo ("конец суши")
   Cewьn
   Savik ("нож")
   Cecin
   Tesik
   Meciwmьn
   Mesik
   Что касается приведенной Врангелем легенды относительно эскимосского начальника Krächoj, в которой повествуется о том, что Krächoj переплыл через море на острова, то я могу сказать, что также слышал эту легенду среди чукоч; но она мифична по своему характеру и находится в связи с другими рассказами об исчезнувших племенах, подобно таким же рассказам эскимосов. Верно, однако, что северные чукчя убеждены в том, что в какой-то северной стране, не очень далеко от Азиатского материка, живет племя людей, происшедшее от этих древних переселенцев. Говорят, что эту страну видели люди, унесенные на байдаре в открытое море. Очевидно, эти рассказы имеют в виду о. Врангеля, и я слышал от жителей того же самого селения Kuluci, которое упоминает Врангель, рассказ, повидимому, еще более свежего происхождения, в котором говорилось, что несколько лет тому назад две лодки селения были унесены ветром в эту страну через море. Унесенные нашли дома, украли часть провизии из подземных мясных погребов и скрылись незамеченными. Все эти подробности описывались так живо, что, если бы я не знал наверное, что о. Врангеля необитаем, я тут же поверил бы рассказу.
   Убеждение, что неизвестные племена еще живут в каких-нибудь отдаленных частях страны, существует в различных местах северо-восточной Азии. Кроме рассказа Krächoj, существует еще чукотский рассказ о Vaiŋe-qaa-ramkьt -- "сумеречных ламутах". В этом рассказе говорится, что ламуты также переселились за море, но, снедаемые тоской по родине, часто приплывают обратно, и их можно видеть в сумерки при последних коротких лучах заходящего солнца. Они совершенно безвредны и лишь иногда крадут пищу для себя из складочных мест. Время от времени чукчам выпадает случай убить одного из них, и тогда можно видеть, что убитый весьма похож на обычного человека только ноги у него большие и между пальцами перепонки:
   Чукчи мало поддаются ассимиляции; если они входят в сношение с другими племенами, то не усваивают их языка, а вынуждают их учиться чукотскому языку. Основная причина этого та, что чукчи -- самые богатые оленеводы в стране и прочие племена зависимы от них в отношении средств жизни. Поэтому соседи чукоч вынуждены изыскивать способы легкого сообщения с ними. Приморские чукчи, непосредственные соседи эскимосов, плохо знают их язык, между тем как все эскимосские мужчины и большинство женщин говорят по-чукотски так же свободно, как на своем собственном языке.
   Равным образом чукотские семьи, живущие на Анадыре, недалеко от обрусевшего селения Маркова, не знают русского языка, между тем как все мужчины в Маркове свободно говорят по-чукотски.
   Чукчи настолько независимы от чуждых влияний, что предпочитают создавать свои собственные слова для новых предметов, приходящих к ним из цивилизованного мира, не желая усваивать чужестранные названия. Так, они создали следующие слова: горчица -- cьmjьcьm (горечь), мука -- piŋ-wurrьn (подобное порошку), хлеб -- pin-tekicgьn (порошок-мясо), водка -- əq-imьl (дурная вода), железный напильник -- pьlwьntь-pnawkun (металл-точильный камень), чайник -- pilgь-kuk (горло-котел).
  

ХАРАКТЕРИСТИКА СТРАНЫ

   Территория чукоч расположена преимущественно в области тундры и включает в себя части лесотундры. В Колымском округе, с западной стороны гор, климат холодный и сухой. Снежные осадки не слишком велики, и бури не так часты в холодное время года, как на Чукотском полуострове.
   На Тихоокеанском берегу температура не падает так низко, как в Колымском округе, снежных осадков много больше, снежные бури -- сухие зимой, влажные и туманные осенью и весной -- происходят часто и длятся иногда по несколько недель сразу. Поэтому растительность в обеих частях чукотской территории совершенно различна. На Колымской стороне преобладающим деревом является лиственница, которая достигает здесь большой высоты и имеет прекрасно развитую форму. Она растет даже за полярным кругом к северу до 69° широты. Граница ее распространения по берегам больших рек находится всего лишь за 50 миль от морского берега. На Тихоокеанской стороне, например, в долине реки Анадыря, лиственница встречается реже, чем на западной стороне гор, произрастая только во внутренней части страны, вдоль реки Майна, протока Анадыря. Главными деревьями здесь являются ива и тополь, растущие одинаково повсюду. Ближе к полярному кругу, на расстоянии 100 миль от берега, они встречаются уже в виде кустарника, который заходит довольно далеко на север. Почти всюду, в речных долинах, можно встретить кустарник ивняка и ольховника. Берег на многие мили лишен всякой растительности, исключая оленьего моха и других лишайников. На песчаных пространствах, подобных мысу Чаплина, обитатели не в состоянии собрать даже достаточного количества травы на стельки для обуви и принуждены доставать их с далекого острова.
   Богданович утверждает, что он видел хорошие травы на горных склонах, окружающих Кониямскую бухту, но он не потрудился указать точнее, сколь большое пространство занимали эти травяные места. Он даже выражает мнение {Богданович, Очерки Чукотского полуострова, СПБ, 1901, стр. 51, 70.}, что по Чукотскому полуострову можно путешествовать на лошадях в летнее время. Но я должен указать на то, что даже подальше на юг, вдоль лесной границы, лошади путешественников часто гибли от недостатка корма {Такой случай был с купцом Трифоновым и другими между Аншем и Анадырем, с советником губернского правления Меликовым и некоторыми торговцами якутами между Охотским морем и Средне-Колымском и т. д.}.
   Согласно метеорологическим исследованиям, средняя температура в Колымском округе следующая:

Нижне-Колымск

Средне-Колымск

   Зима
   --32,79° С
   --35.0° С
   Весна
   --13,06° С
   --14,0° С
   Лето
   +10,37° С
   +11,2° С
   Осень
   --12,66° С
   --12,6° С
   Средняя температура года
   --12,50° С
   --12,75° С
   Абсолютный максимум -- Средне Колымск
  
   +29,4° С
   Абсолютный минимум -- Средне-Колымск
  
   --54,0° С
   Река Колыма замерзает в Нижне-Колымске 12 октября, в Средне-Колымске -- 11 октября. Вскрывается: в Нижне-Колымске -- 15 июня, в Средне-Колымске -- 4 июня.
  
   Средняя температура в Анадырском крае следующая:
  

Мариинский Пост

Марково

   Зима

-18,8° С

-22,4° С

   Весна

-13,4° С

-13,2° С

   Лето

+6° С

+12,6° С

   Осень

-4° С

-7,6° С

   Средняя температура года

-6,9° С

-7,6° С

   Абсолютный максимум

+22,2° С

+26,6° С

   Абсолютный минимум

-42,7° С

-47°.

  
   Анадырский лиман замерзает у Анадырска 17 октября. Вскрывается река Анадырь: в Маркове 5 июля, устье-лиман Анадыря -- у Мариинского Поста 17 июля (сведения 1900 года).
  

СТОЙБИЩА И СЕЛЕНИЯ

   Стойбища оленных чукоч расположены группами, преимущественно вдоль рек; их пастбищные пространства разделены горами. Горы обычно лишены растительности и так выдуты ветрами, что являются негодными для пастбищ. Осенью оленеводы скочевывают на окраину лесов, чтобы найти здесь убежище от зимних бурь; весной они со стадами направляются на тундру и доходят даже до берегов океана, где им легче уберечь стада от вредных насекомых и найти для них пастбища, наилучшие для летнего сезона. Стойбища, расположенные вблизи рек, передвигаются летом в горы, вместо того чтобы откочевать к морю, и останавливаются вблизи небольших ледников, где насекомых меньше, чем в долинах. Правда, их стада находятся в худших условиях, чем те, которые направляются к берегам океана. Район перекочевок чукотского стойбища простирается на 150--200 километров. В большинстве случаев оно захватывает каждый год одну и ту же территорию или ближайшую к ней. Иногда какое-нибудь стойбище, недовольное своим пастбищем, выискивает себе новое в любом месте, лишь бы только оно не было уже занято кем-либо на текущий год.
   Становища и группы оленных чукоч указаны по направлению от запада к востоку.
   Индигирская и Алазейская группа -- вдоль рек того же наименования, 13 становищ с населением около 150 душ; она является самой западной группой, и территория ее окружена землями, населенными якутами и тунгусами. Некоторые из оленеводов этой группы имеют до 5000 голов и регулярно снабжают Средне-Колымск и другие селения мясом.
   Западная Колымская труппа, как показывает наименование, находится к западу от Колымы, заключает в себе 35 становищ с населением в 400 душ. Эта группа, вследствие жестокой эпидемии оспы, которая в 1884 голу унесла до трети населения в могилу, значительно ослаблена. После эпидемии многие стада, оставшись без наблюдения, разбежались и присоединились к стадам диких оленей; часть западных становищ, которые раньше жили в этой местности, переправилась обратно через Колыму и вновь заняла свою прежнюю территорию, эпохи шестидесятых годов.
   Сухо-Анюйская группа--между Ледовитым океаном и рекою Сухим (Малым) Анюем. Эта группа является самой многочисленной, становища ее простираются, через каждые 10--15 километров, от правого берега Колымы вдоль Анюя к границам Чаунской тундры. Число становищ--около 100, стада их не очень велики, большей частью от 300 до 400 голов, чего достаточно для снабжения двух семейств (т. е. от 10 до 15 человек в среднем на становище) мясом, одеждою и шкурами для продажи. Некоторые стада, однако, имеют 2 и 3 тысячи голов. Подальше к востоку стада этой группы вообще увеличиваются.
   Больше-Анюйская группа содержит едва до 20 становищ. Их число значительно уменьшилось вследствие эмиграции на юго-запад, к рекам Олою и Омолону, где в настоящее время живет преимущественно южная часть племени. Эта группа имеет около 45 становищ с населением в 500 душ. Некоторые из оленеводов обладают такими же большими стадами, как и оленеводы Индигирской группы, и снабжают мясом Средне-Колымск и Гижигинск. Они не имеют доступа к морю и потому в летнее время принуждены отходить в горы, что, в свою очередь, влечет за собой неизбежный ущерб в оленеводстве.
   Верхне-Анадырская группа содержит около 30 становищ. В летнее время они также отходят в горы.
   Чаунская группа -- около 50 становищ, живет в тундре близ Чаунской губы. Она отделена от Анюйской группы горным водоразделом. Стада ее имеют в среднем 400--500 голов, хотя встречаются и более многочисленные стада.
   То же самое можно сказать относительно группы Эрри, территория которой лежит далее к востоку и которая имеет столько же становищ (40--50).
   Онмылынская группа ("внутренняя"), живущая между северным берегом реки Анадыря и бухтой Креста, имеет около 60 становищ. Она имеет большую пестроту в численности стад. Многие становища весьма бедны и живут рыбчнм и тюленьим промыслами и голодают три года из четырех, между тем как другие весьма многооленны. Эта группа включает также довольно мало приморских чукоч с тихоокеанского прибрежья, которые с 70-х годов XIX столетия стали переходить на оленеводство.
   Телькенская группа, называемая русскими "туманские чукчи", имеет около 50 становищ. Их стада в 400--500 голов. Эта группа представляет чукоч самых диких и неукротимых, и в прежнее время они являлись инициаторами в войнах против коряков.
   Становища, расположенные вдоль Большой реки и далее вдоль корякской границы, включая чукоч, рассеянных на Парапольском Доле и Камчатке, количественно заключают в себе всего до 80 становищ. Численность их стад весьма неравномерна.
   Группа Белой реки -- численностью около 25 становищ; группа в горах Pequl-ŋej содержит такое же самое количество становищ.
   На так называемом Чукотском полуострове, между бухтами Колючинской, Креста и Тихим океаном, имеется оленных становищ от 80 до 100. Стада их не очень велики, вследствие суровости климата и недостаточности пастбищ. Почти половина означенных становищ лучшую часть своего пропитания получают от моря, они имеют упряжных собак, собственные кожаные лодки и проч.
   С 30-х годов XIX столетия оленеводство среди чукоч постепенно возрастало и даже часть эскимосов завела свои собственные стада, но зима 1900--1901 года была так неблагоприятна, что олени всюду голодали, и многие из северных оленеводов лишились около половины своих стад.
   Количество чукотских разделений на группы легко может быть увеличено, так как почти каждая маленькая группа становищ, связанных узами родства, заявляет претензию на особое наименование, производимое от рек, на берегах которых они обитают со своими стадами. Общее количество оленных становищ, в итоге, простирается до 650 с населением от 7500 до 9000 человек.
  

ПОСЕЛКИ ПРИМОРСКИХ ЧУКОЧ

   В составлении списка приморских селений, кроме сведений, собранных мною самим, я пользовался весьма ценным трудом Нордквиста и официальным реестром обитаемых мест в приморских провинциях Сибири. В последнем данные относительно чукоч были представлены бывшим анадырским начальником Гондатти. Путешествие Гондагти от устья Анадыря к Восточному мысу было совершено весной 1895 года. Некоторые данные, сообщаемые Краузе, Богдановичем, Гупером и Гильдером, насколько возможно, также приняты в соображение. Географическая информация Краузе и его карты берега представляются мне совершенно правильными; список селений от бухты Креста до бухты Колючинской точно так же составлен точно {В своих, статистических сведениях Краузе для большого селения Uŋazlk (на мысе Чаплина) указывает только 13 домов -- "по личному наблюдению". Он, очевидно, смешал маленькое селение Kukun с большим Lūren, так как он указывает 20 домов в Kukun и только 2 дома в Lūren, между тем как в действительности дело обстоит наоборот.
   Следует обратить внимание на то, что наименования селений во всех указанных источниках иногда несколько расходятся.}.
   Здесь даны названия только главных селений, так как маленькие селения, упоминаемые различными путешественниками, не являются устойчивыми местами обитания. Они представляют собою просто охотничьи стоянки, которыми пользуются в течение нескольких лет, а затем, оставляя их, переходят в другие места, на несколько километров далее. Название обычно принадлежит местности, а не селению даже большие селения не очень устойчивы, и жители часто оставляют одно и переходят в другое, в зависимости от условий тюленьего промысла. Однако те из малых поселений, которые были упомянуты старыми путешественниками и оказались обитаемыми до сих пор, включены в список. На Тихоокеанском берегу имеются следующие селения:
  

Чукотские

   Vēŋ -- в Анадырской бухте, близ устья Анадыря. Русские впоследствии основали поблизости свой поселок и назвали его Мариинским Постом. В прежние времена чукотское селение лежало ближе к океану, на низком песчаном берегу земли Гека. В настоящее время в поселке Vēŋ 7 чукотских хозяйств и 40 жителей.
   Mьsqən ("холм") -- на западном конце длинного узкого острова Mьsqən {Длинные узкие острова или отмели, состоящие из песка, нанесенного волнами встречаются всюду на берегах Берингова моря и Северного океана, особенно при устье рек или узких, глубоко врезывающихся бухт -- лиманов. Эти острова называются чукчами на тихоокеанском наречии Terpən, а на северном наречии -- Tepqən. Камчадальские и коряцкие селения расположены вблизи таких отмелей, у которых встречается в изобилии рыба, на материковом берегу, менее подверженном ветру. Устья рек и входы в бухты являются весьма удобными местами для ловли рыбы, которая входит туда массами для метания икры. Приморские чукчи и эскимосы, наоборот, устраивают свои селения на внешнем берегу таких островов или отмелей, удобном для тюленьего промысла.}, в бухте Креста и Retken (глинистый, тинистый) на восточной оконечности того же острова. При моем посещении в 1901 году селение Mьsqən имело 3 дома, и кроме того, одна семья жила в стороне за 10 километров; кроме того, здесь же в двух местах находилось 6 шатров, весьма бедных, наполовину приморских наполовину оленных, жителей. Все население 41 чел. По реестру 7 домов, 30 чел. В селении Retken -- 6 домов, 35 чел. По реестру 6 домов, 22 чел.
   Далее, вдоль берега, на мысе Wukwen (каменный), было небольшое селение, обитатели которого перешли к оленеводству и ушли внутрь страны.
   Valqatlen ("имеющий дома из китовой челюсти") -- 4 дома, 28 чел. По реестру 7 домов, 39 чел. Подземные дома, на которые намекает наименование селения, давно вышли из употребления, и жители теперь живут в больших "настоящих домах" обычного типа {Чукчи употребляют выражение "настоящий дом" для шатра с внутренним спальным помещением из шкур.}.
   Ənmьlьn ("скалистый"), по-эскимосски Tьkьvak, лежит на восемь километров далее по берегу -- 19 домов, 126 чел.
   Nunligren -- 21 дом, 104 чел.; по реестру 25 домов, 110 чел.
   Acon -- последнее чукотское селение, имеющее 5 домов, 24 чел.
  

Эскимосские

   Wuteen или Wuturen, по-эскимосски Serinek -- первое эскимосское селение, расположенное близ мыса Улахпен; оно имеет 8 домов, 58 чел. По реестру 14 домов, 77 чел.
   Между селениями Acon и Wuteen в прежнее время было маленькое селение Cenlin со смешанным чукотско-эскимосским населением. Большая часть его жителей погибла в голодовку 1880 года. Оставшиеся обратились к оленеводству или переселились в Wuteen и на остров Лаврентия.
   Imtun, по-эскимосски Imtuk, в нескольких километрах дальше -- 12 домов, 65 чел. По реестру 9 домов, 41 чел. Большая часть населения -- Ajwanat, 4 семьи пришли из с. Wuteen.
   Ien, по-эскимосски Kiwak, на берегу бухты Пловер -- 2 дома, 9 чел. По реестру 4 дома, 24 чел. Две семьи переселились в Eunmun незадолго до нашего приезда. Население -- Ajwanat, весьма бедное.
   Eunmun, по-эскимосски Avan, вблизи Чукотского мыса -- 12 домов, 88 чел. Кроме того, 2 семьи (10 чел.) переселились из поселка Ien; всего было 98 чел., но реестру 16 домов, 101 чел. Население -- Ajwanat.
   Cecin, по-эскимосски Tesik, на западном берегу бухты того же наименования {Гондатти смешал бухту Провидения с бухтой Чечни, что повело его ко многим недоразумениям и побудило Богдановича утверждать (стр. 66--67), что Гондатти не посетил всех тех мест, о которых он упоминает. На русских картах бухта Чечин называется бухтой адмирала Бутакова.} -- 18 домов, 94 чел. По реестру 25 домов, 142 чел. Население состоит наполовину из чукоч, наполовину из Ajwanat.
   Uŋььn, по-эскимосскц Uŋisak, Uŋazik, на мысе Чаплина -- 61 дом, 442 чел. Население -- сплошь Ajwanat. По реестру 51 дом, 500 чел. Кроме того, часть жителей поселка выселилась к северу, там 10 хозяйств, 49 чел. (22 мужч., 27 женщ.).
  

Поселки к северу от мыса Чаплина

   Nepekuten, по-эскимосски Napakutak, на острове, называемом по-чукотски lpekut, но-эскимосски Sirluk, последнее айванское селение -- 4 дома, 37 чел., по реестру 5 домов, 52 чел.
   Kigini, по-эскимосски Kigi {Сравнить Kigi, название эскимосского поселка на Американском берегу. См. стр. 9.}, на острове того же наименования -- 3 дома, в реестре не упомянуто; население чукотское.
   Jergьn, по-эскимосски Jarga, на западном конце вышеуказанного острова,, имеет 3 дома, в реестре не упомянуто.
   Alajon ("летнее место") -- 3 дома, по реестру 5 домов и 26 чел.
   Ilginin -- 2 дома, по реестру 5 домов, 28 чел.
   Cewin, по-эскимосски Savik ("нож") -- 2 дома, по реестру 2 дома, 8 чел.
   Nьgcьen, по-эскимосски Nьgsьrak ("с тюленями") -- 2 дома, по реестру 2. дома, 12 чел.
   Janrake-not ("отдельная страна") -- 2 дома, в реестре не упомянуто.
   Meciwmьn, по-эскимосски Mesik, в бухте того же названия -- 6 домов, по реестру 2 дома, 18 жителей.
   Agrьtkьn, на Meciwmьn'ской отмели -- 2 дома, в реестре не упомянуто.
   Lūren, по-эскимосски Nukak -- 10 домов, по реестру 21 дом, 115 чел.
   Kukun -- 1 дом; все прочие обитатели обратились к оленеводству; по реестру 3 дома, 23 чел.
   Akanen, по-эскимосски Akanik -- 7 домов, по реестру 10 домов, 42 чел.
   Janra-ŋaj ("отдельная вершина") -- 15 домов, по реестру 28 домов, 101 чел.
   Nute-pьnmьn ("земляная стрелка") -- 2 дома, в реестре не упомянуто.
   Nunəmun, по-эскимосски Nunamo ("конец земли") -- 11 домов, по реестру 13 домов, 63 чел.
   Cinin, по-эскимосски Sinik -- 5 домов, по реестру 4 дома и 17 чел.
   Puoten, по-эскимосски Puwuxtak -- 6 домов, по реестру 17 домов, 40 чел.
   Ənmьtagьn ("конец скалы") -- 6 домов, по реестру 8 домов, 42 чел. Население -- Nuukalьt (эскимосы).
   Nuukan, по-эскимосски Nьwoqak, на Восточном мысе (Дежнев) -- 48 домов, по реестру 50 домов, 299 чел. Население -- Nuukalьt (эскимосы).
  

Селения по берегу Ледовитого океана

   Uwelen, по-эскимосски Ulak ("нож для пластания") -- 30 домов, по реестру 38 домов, 231 чел., по Нордквисту 40 домов; половина -- чукчи, половина -- эскимосы -- Nuukalьt.
   Tuŋqen, по-эскимосски Toŋqak -- 4 дома, по реестру 2 дома, 17 чел., по Нордквисту 5 домов, по Краузе 10 домов. Отсюда к западу все селения принадлежат к чукотскому племени.
   Incowьn, по-эскимосски Insorvik --18 домов, по реестру 19 домов, 142 чел., по Нордквисту 33 дома.
   Igēen, по-эскимосски Inŋerŋlk -- 3 дома, по реестру 3 дома,. 21 чел., по Нордквисту 5 домов.
   Ot-ənmьtagьn ("конец скалы Утена") -- 1 дом, все остальное население ушло к оленеводам; по реестру 2 дома, 27 чел.; по Нордквисту 8 домов.
   Uten, по-эскимосски Utak -- 12 домов, по реестру 8 домов, 64 чел., по Нордквисту 20 домов.
   Culpen, по-эскимосски Sulpak, у Нордквиста называется Cutpen -- 12 домов, по реестру 4 дома, 32 чел., по Нордквисту 15 домов.
   Icen, по-эскимосски Isak -- 11 домов, по реестру 11 домов, 78 чел., по Нордквисту 13 домов.
   Cejtun, по-эскимосски Saxtuk -- 16 домов, по реестру 8 домов, 56 чел., по Нордквисту 18 домов.
   Cecaŋьn, по-эскимосски Sesaŋьk -- 10 домов, по реестру 11 домов, 77 чел., по Нордквисту 11 домов.
   Iqəlurun, по-эскимосски Iqaluwgak ("рыба") -- 10 домов, по реестру 10 домов, 48 чел., по Нордквисту 5 домов.
   Keŋicvun ("изгиб") -- 11 домов, по Нордквисту 17 домов, в реестре не упоминается; вероятно, жители его сосчитаны вместе с жителями Nete-keŋicvun, охотничьей стоянки близ Neten.
   Enurmin, по-эскимосски Anormik -- 12 домов, по реестру 20 домов, 325 чел., по Нордквисту 20 домов.
   Nete-keŋicvun ("изгиб Neten'а") -- 1 дом, по реестру 5 домов, 29 чел., по Нордквисту 2 дома.
   Neten,- по-эскимосски Natak -- 9 домов, по реестру 5 домов, 33 чел., по Нордквисту 14 домов.
   Nat-ənmьtagьn ("конец скалы Neten") -- 2 дома, по реестру 2 дома, 30 чел., по Нордквисту 2 дома.
   Ьmьlə ("целое") -- 4 дома, по реестру 7 домов, 49 чел., по Нордквисту 4 дома.
   Məmi-pilgьn, устье реки Məmi -- 2 дома, по реестру 3 дома, 19 чел., по Нордквисту 1 дом.
   Məmi ("со стрелами") -- 3 дома, по Нордквисту 7 домов, в реестре не упомянуто.
   Tepqən ("низкий прямой берег") -- 8 домов, по Нордквисту 9 домов, в реестре не упомянуто.
   Palonnan -- 1 дом, остальное население обратилось к оленеводству; по реестру 4 дома, 28 чел., по Нордквисту 1 дом.
   Nesqən, по-эскимосски Naskok ("голова") -- 8 домов, по реестру 10 домов, 59 чел., по Нордквисту 6 домов.
   Velqəl-tənup ("домов из челюсти китовой холм") -- 4 дома, по реестру мулетов подобного рода представляют животных или птиц.
  

ЛИЧНЫЕ ЗАЩИТНИКИ

   Общим чукотским названием такого рода охранителей является "сторож" (gьnrьretьlьn) или "защитник" (inendulьn). Их функции заключаются в оказании помощи людям, которым они принадлежат. Они называются также "пособниками" (vьjolьt), "помощниками" (vinretьlьt) или "помогающими товарищами" (vinrettumgьt). {Ср. стр. 36.} Носят их большею частью на теле. Их помощь и покровительство особенно нужны во время путешествий в незнакомых местностях. Поэтому их называют "употребляемыми в путешествиях" (lejgukin) или "товарищами в путешествиях" (lejgu-tumgьt). Форма их у чукоч и у коряков одинакова. {Шкурки маленьких птиц и животных употребляются как амулеты также и у американских эскимосов.}

   У каждого человека есть один или несколько "защитников". Их носят на шее или привязывают к поясу. Из амулетов животного происхождения преимущество отдается горностаю благодаря его проворству, ловкости и быстроте. Употребляются также и маленькие шкурки, черепа, клювы и перья птиц. Чукчи верят, что эти охранители в случае нужды превращаются в соответствующих животных и оказывают требуемую помощь. Во многих сказках рассказывается о том, как в случае необходимости амулеты превращаются в то животное или птицу, частью которого они являются. В действительной жизни такое превращение может быть произведено символически, посредством колдовства.
   Грубые деревянные человекоподобные изображения ("деревянные духи"), которые представляют собою "защитников"; обычно носятся на ожерелье в маленьком кожаном мешочке. Их привязывают к вороту или к спинке одежды новорожденного ребенка (рис. 39). Фигуры, по форме похожие на развилистый сучок, вырезают из кожи и прикрепляют к различным частям одежды, к ручке ножа, к стенам или потолку спального помещения, к спальному мешку и т. д. Они называются kipur или keprolhьn. Вышитые бисером, они являются заметным украшением (рис. 40). Иногда такие изображения бывают нарисованы или вышиты на стенах спального помещения, нарисованы на обеих сторонах лодки, у носа ее, или наколоты концом тонкой иглы у людей на щеках, на лбу или на руках. В одной землянке селения Nunligren я видел изображения двух человеческих лиц, грубо нацарапанные на конце полоски китового уса, недалеко от входа. Владелец дома назвал их тоже "защитниками" и, показывая мне свое жилище, в виде жертвоприношения поднес им сало и табак. Аналогичные изображения лиц имеются также в зимних жилищах у оседлых коряков на верхней части входного бревна.

   На лице или руках больного, для того чтобы ему дать нового "защитника", татуируются фигуры, подобные изображениям на рисунке 41. Такая татуировка делается часто при нервных заболеваниях. При других болезнях покрывают татуировкой также больные органы. К помощи татуировки также прибегают и убийцы. Они накалывают подобные значки на своих плечах, изображая душу убитого человека и стараясь превратить возможного врага в своего "помощника" или даже сделать его частью своего собственного существа. Я думаю, что именно эти знаки видел Нельсон {Nelson, стр. 324.} на кончиках стрел и копий на мысу Дежнева (East Cape). Он описывает их как изображение ноги ворона, представляющее тотем. На самом же деле это простое изображение "защитника". Это тем более вероятно, что он видел два таких предполагаемых тотемных знака на лбу мальчика из бухты Пловер. {Ibid., р. 325, рис. 115.} У тамошних жителей они не могли значить ничего другого, кроме знаков "защитника". Знаки, изображенные у Нельсона, совершенно подобны представленным на рисунке 41, хотя я никогда не видел рисунка "защитника" с круглой головкой наверху. Впрочем, совершенно очевидно, что все эти знаки представляют человекоподобные фигуры.
   Многие мужчины у приморских чукоч и азиатских эскимосов накалывают на щеках маленькие круглые знаки. По их объяснениям, знаки эти дают защиту против нападения kelet. На деле, однако, они замещают костяные или каменные щечные втулки, которые ныне вышли из употребления. Такой ж е обычай существует и среди алеутов. Сарычев говорит, {Сарычев, I, стр. 126.} что у женщин на Андреяновых островах имеется на щеках татуировка в виде двойных кружков, наколотых черным.
   Hooper {Hooper, стр. 150.} рассказывает о татуировочных знаках, которые он видел у азиатских эскимосов в бухте Пловер. Он дает рисунок татуировки на груди одного туземца, изображающий двух сражающихся людей. Основной характер этих знаков совершенно такой же, как и у описанных выше. Однако в руках наколотых фигурок изображены какие-то предметы, похожие на щиты. Ни одно племя в этой стране не знало употребления щитов. Таким образом, фигурки у Hooper'а приукрашены.
   Некоторые из человекоподобных изображений считаются сверхъестественными мужьями или женами своих владельцев. При исполнении обрядов они называются "обрядовый муж" (mŋkin uwequc) или "обрядовая жена" (mŋikin ŋewən). При совершении обряда их помещают на полу в стоячем положении. Владелец выходит вперед и исполняет пляску перед своей обрядовой женой, которая считается также участвующей в пляске.
   Фигуры таких супругов считаются дающими быструю помощь в болезнях и несчастиях, они пригодны для гаданий, в особенности в руках у людей, искусных в магии, также у шаманов. Шаманка в районе реки Колымы показала мне камень странной формы с двумя выступами по концам, похожими на развилки "деревянного духа". Камень этот был обвязан шнурком и употреблялся для гадания. Женщина называла его своим мужем и утверждала, что любит его больше, чем своего живого супруга. Она уверяла, что почти все ее дети зачаты от этого камня. "Защитники" порою вырезаются из дерева с большей точностью, чем обычные грубые развилки (см. рис. 42).

   К фигурке "b" привязано изображение собаки. Мы находим у чукоч множество фигур такого же характера на связках семейных святынь.
   Среди изображений животных мы видим моржа, полярного медведя, волка и ворона, очень часто собаку. Как я уже сказал, предполагается, что фигура собаки защищает от злых духов. По представлениям чукоч, эти фигуры в случае надобности не только приобретают жизнь, но и сильно вырастают в размерах. Женщина, у которой были две фигурки бурых медведей, рассказывала мне, что обычно эти фигурки лежат в ее рабочем мешке, но всякий раз, как ей казалось, что ей угрожает опасность от злых духов (например, в случае появления заразной болезни по соседству), она вынимает медведей из мешка и ставит их на землю снаружи по сторонам входа. Они охраняют вход, как это описано в различных чукотских сказках или нарисовано на особых карандашных рисунках из моего собрания.
   В главе об одежде помещен рисунок ожерелья с подвязанной к нему моржовой головой, вырезанной из кости. Другой амулет такого же рода изображен на рисунке 43, а. Он представляет застежку ив кости с собачьими головками на обоих концах. К нему привязана бусина на особом ремешке. Этот амулет был прикреплен сзади к кожаному поясу.

   Пояс -- обычное место для ношения амулетов. Горностаевая шкурка часто прикрепляется к поясу, а также к шейной ладонке. На рисунке 43, b изображен подобный же амулет, который носят на поясе. Он сделан из дерева и представляет лодку с веслом. Форма подобных амулетов очень похожа на деревянные втулки эскимосов, описанные Boas'ом. {F. Boas, Baffin Land Eskimo, стр. 52, рис. 76.}
   На ручках особых отряхалок для выбивания снега из меховой одежды часто бывают вырезаны человеческие лица или головы животных. Предполагается, что они оказывают покровительство своим владельцам. Отряхалки с подобными изображениями называются "имеющими лица" (gelul-qətlinet) (рис. 43, с); они особенно необходимы человеку, живущему одиноко в тундре, как, например, пастуху или охотнику. На рис. 44 изображен "защитник", имеющий форму собаки с человеческим лицом. На нем одежда из меха. Такая комбинация фигуры животного и человеческого лица часто встречается у американских эскимосов. {Ср. Nelson, стр. 488, рисунки 162--164.}
  

БУСЫ

   Бусы обычно заменяют всякого рода мелкие изображения и "лица". Они могут быть обращены посредством заклинания в охранителей. Бусы имеют двойную ценность: будучи охранителями, они в то же время являются жертвоприношением духам. Узкая полоска кожи или сухожилия с привязанной на конце бусиной является типичным амулетом.
   В главе об одежде будет рассказано подробно об употреблении бус В то же время в различных случаях они служат охранителями.
   Узкая полоска кожи с прикрепленной к ней бусиной надевается, как браслет, на руку ребенка вскоре после его рождения, и он носит его в течение всей жизни. Чукчи называют такие браслеты "обертка кисти руки" (mьngacaw). В большинстве случаев их носят на левой руке, так как левая рука -- рука несчастливая. Предполагается, что духи приближаются к человеку с левой стороны. Когда охранитель надевается на руку ребенка, то говорят, что ребенок "проглочен" им. Это обозначает, что уже не осталось ничего, чем могли бы завладеть духи. Подобная же идея заключается и в заклинании, как будет объяснено ниже.
   Многие взрослые люди, в особенности женщины, носят такие же повязки на предплечьях; повязки эти называются "обертка верхней части руки" (runmecew). Подвески в виде полоски кожи с привязанной к ней бусиной пришиваются к разным местам одежды. Особенно много их на одежде детей. Они служат одновременно и охранителями и украшением одежды. На голову надевается имеющая большую силу в оказании помощи повязка с несколькими бусинами -- "обертка головы" (cewcecew). В районе Колымы бусины на таких повязках заменяются кусочками дерева. Это, очевидно, более древняя форма подобных "охранителей". Они называются "человечками" (qlaulqajte).

   По представлениям чукоч, когда приходит какая-нибудь болезнь, она поражает одного из этих "человечков". В нескольких сказках говорится о герое, который в борьбе с сверхъестественными существами был спасен от смерти своей головной повязкой. Каждый удар, предназначенный ему, убивал одного из "человечков". Сам же владелец оставался невредим. После смерти близкого родственника чукчи, боясь, что "дух болезни" или сам умерший придет за новыми жертвами, употребляют бусины, укрепляя их в волосах без всяких ниток или ремешков.
   Бусину, ставшую охранителем, часто носят в маленьком мешечке на ожерельи. Жертвоприношение из бусин, прикрепленных к коже или нитке, подносится "духам" в виде очистительной жертвы, охраняющей от болезни.
   В селении Cecin я видел много таких жертв на воткнутом в землю большом китовом ребре, представляющем местное божество (рис. 45).
   При заключении дружественного союза с "иноземцами" чукчи обмениваются с ними такими бусинами, привязанными к нитке. Когда я приехал на мыс Чаплина, я заключил такой союз с чукотским торговцем Kuwar'ом. Мы обменялись с ним свитками ремня, на концах которого было подвязано по бусине.
   Когда я производил среди чукоч антропологические измерения, случалось, что на следующее утро после обмера ко мне приходили чукчи и заявляли, что они больны. Болезнь, конечно, приписывалась дурному влиянию наших инструментов. Заболевшие для предотвращения более серьезных последствий обычно просили бусину, привязанную к сухожилию. Им необходимо было совершить очистительное жертвоприношение "духам". Однако чукчи никогда не могли сказать, каких именно "духов" необходимо задобрить и укротить во избежание болезни. Они знали лишь, что какие-то "духи" требуют принесения жертвы.
   Многие амулеты представляют собою просто ремешки с завязанными на них узлами и не имеют ни малейшего сходства с каким-либо живым существом. Эти узды обычно завязывает шаман. При этом он вкладывает в них часть своей магической силы. Однако они могут быть завязаны и обыкновенным человеком при соблюдении указаний шамана или по приказу, полученному человеком во сне.
   Я встречал, однако, чукоч, которые совсем не носили амулетов. Некоторым из них "духи" запретили пользоваться помощью амулетов. Другие просто по своим убеждениям считали это бесполезным: "Я ничего не ношу на теле,-- сказал мне один чукча, -- потому что я знаю, что от таких маленьких предметов нет никакой помощи." Один шаман, по имени "Женщина-царапка" (Vegьtku-ŋe), зашел еще дальше и заявил, что все сделанные человеком предметы никуда не годны. Он сказал, что ни полоски кожи, разрисованные различными изображениями, ни куклы не приносят никакой реальной пользы. По его словам, "ничто, созданное человеком, не обладает какой бы то ни было силой. В противоположность этому вся сила заключается в божестве, которое создало и самого человека и все предметы охоты".
   Амулеты прикрепляются также и к различному снаряжению, употребляемому в рыболовстве и на охоте. Так, деревянные изображения тюленя привязываются между поплавками сети для ловли тюленей. Предполагается, что изображения притягивают к себе тюленей и захватывают их. Иногда все поплавки сети имеют форму таких изображений. {Ср. Nelson, стр. 188.} Часто бусина серого цвета представляет собой амулет. В коллекции, собранной мною, имеется большая мешковидная сеть, к одной из петель которой привязан подобный амулет. Так же часто привязываются к сетям, ружьям и самострелам маленькие кусочки красной материи или выделанной кожи, которой придается грубая человеческая форма. Они представляют "помощников", о которых я уже говорил выше.
  

СЕМЕЙНЫЕ "ОХРАНИТЕЛИ" У ЧУКОЧ-ОЛЕНЕВОДОВ

   Значение семейных "охранителей" более сложно и запутано, чем значение личных "защитников", но мы увидим, что они состоят главным образом из сочетаний различных разновидностей описанных уже выше амулетов. Эти амулеты, собранные вместе, представляют собой святыню, помогающую материальному благополучию семьи и защищающую ее от нападений злых духов. Я уже отмечал, что семейные охранители чукоч-оленеводов и приморских жителей отличаются друг от друга. У оленных чукоч семейные охранители и священные предметы употребляются для содействия материальному благополучию их владельцев, т. е. главным образом для охранения стад.
  

ОЧАГ

   Главное место среди священных предметов в хозяйстве принадлежит очагу, к огню которого каждый праздник прибавляется искра, вытертая из всех переходящих по наследству деревянных приборов для добывания огня. Каждая семья имеет собственный огонь. Семьи, огонь которых происходит от разных линий предков, даже в том случае, если они многие годы прожили вместе, тщательно охраняют свой огонь от всякого соединения с чужим огнем. Заем огня от соседей считается величайшим грехом. Если стойбище располагается на месте, которое прежде занимала "другая" семья, то для того, чтобы разложить огонь, хозяйка стойбища не будет пользоваться углем или деревом, оставшимся от прежних хозяев. Даже в безлесной тундре она скорее изломает нарту на дрова, чем возьмет хоть одну дощечку, на которой остались знаки чужого огня. Мена предметов домашнего хозяйства, употребление которых связано с очагом, как, например, котелки, блюда, лампы, миски для мяса и т. п., также совершенно не допускается. Считается грехом даже разогреть на очаге кусок холодного мяса, сваренного на другом очаге. Все эти ограничения, однако, относятся только к "естественному огню", полученному посредством деревянного сверла и священной доски для вытирания огня. Напротив того, огнивом, серницей и спичками можно свободно обмениваться и занимать их друг у друга, тук как они не имеют ничего общего со священным семейным огнем. Чукотская женщина охотно возьмет у соседей спички, кремень и огниво, так как все это не связано с семейным очагом, но никогда не возьмет ивового трута, так как он смешивается с углем, а уголь взят с чужого очага. Чукчи не считают возможным взять что-либо, принадлежащее к очагу оленных коряков, у которых тоже есть священный прибор для добывания огня, но они не колеблясь возьмут головешку или тлеющий уголь с очага русских или ламутов. {На многих стойбищах в районе реки Анюя, особенно в более отдаленных местностях района, мне не позволяли зажигать даже спичку во внутреннем пологу, боясь осквернить этим свое домашнее божество. Ни одному чужому Человеку не разрешалось поправить огонь или даже подвинуть головешку или котелок с варящейся в нем пищей.}
   Во время моего пребывания среди чукоч я имел много столкновений с женщинами из-за огня. Многие из них не имели чайников и все же не разрешали мне кипятить воду в моем чайнике, так как он стоял раньше на чужом очаге. Нередко приходилось оставаться без горячего чая. В других случаях мы разжигали отдельный огонь и пили чай вне шатра.
   Братья, двоюродные братья и родственники по мужской линии, живущие на одном и том же стойбище или по соседству, могут свободно обмениваться огнем. Если один из них переселяется в более отдаленный район, его огонь постепенно отчуждается от начального очага, так как он поддерживается чужими дровами и вдыхает чужой воздух. Благодаря этому даже братья, жившие отдельно друг от друга в течение многих лет, теряют право меняться огнем.
   Когда на одном стойбище имеются два или несколько огней, происходящих от разных семейных линий, то общность огня возникает лишь тогда, когда дети, играя случайно смешают один огонь с другим. В таком случае обе семьи приносят общую жертву, и в дальнейшем уже сохраняется общий огонь. Семьи, пользующиеся огнем из общего источника, называются "имеющие один огонь" (ənnan-jьnlat). Этот термин равнозначен другому, обозначающему родство по мужской линии: "собрание родственников по линии самца" (kьrŋe-tumgь-ret). Большинство стойбищ имеет один общий огонь, так как население стойбища принадлежит к родственным семьям. Большие трудности возникают из-за огня на стойбищах богатых оленеводов, которые нанимают работников (часто эти работники приходят из очень далеких районов), а также и на бедных стойбищах, обитатели которых соединяют свои стада, чтобы лучше охранять их, не обращая внимания на степень родства владельцев. Иногда близкие родственники, даже братья, бывают вынуждены отделить свой огонь от семейного. Если семью постигает какое-нибудь несчастье, "гнев духов", если, например, умирает много взрослых членов семьи или мальчиков, принадлежащих к этой семье, то немедленно же должно быть прекращено пользование общим огнем. В этом случае человек, произносящий предохранительные заклинания вовремя церемонии похорон, отделяет огонь семьи, "пораженной гневом", дабы несчастья не перешли ко всем родственникам. {Описание осквернения сифилисом семейного очага см. часть I, стр. 23.}
   По представлениям, чукоч, очаг тесно связан со стадом. Главный годовой праздник -- встреча очага и стада после летней разлуки. Во время этого праздника зажигают большой священный огонь и подгоняют к нему оленей с подветреной стороны так, чтобы дыхание огня прогнало всех злых "духов", которые могли притти со стадом из тундры. С той же целью бросается перед оленем горящая головешка.
  

ДЕРЕВЯННОЕ ОГНИВО

   Наиболее необходимыми предметами в хозяйстве, связанными с очагом и стадом, являются деревянный прибор для добывания огня, связки семейных "охранителей" (tajŋьkwut) и семейные бубны.
   Деревянное огниво -- доска, в дырочках которой вращается деревянное сверло, -- имеет грубую человеческую форму. Чаще всего вырезаются только голова и плечи, иногда и ноги (рис, 45). На лице вырезаются б соответствующих местах глаза, нос и рот. При каждом жертвоприношении рот деревянного огнива смазывается жиром или костным мозгом. Самый прибор называется по-чукотски gьrgьr, мн. ч. gьrgьtti; по-коряцки gьcgьc, а также qaa-melgьmel -- "оленный прибор для огня". Такое название указывает на прямую связь его со стадом. Углубления, получающиеся на доске от сверления, считаются глазами этой доски, а скрипящий звук при трении -- ее голосом.

   На тех стойбищах, где доски для добывания огня употребляются ежедневно, священное огниво с изображением человеческой головы сохраняется исключительно для праздников, а для повседневного употребления служат простые доски (рис. 47). Иногда им также придают человекоподобную форму. После нескольких лет употребления для ежедневных хозяйственных нужд их откладывают и сохраняют вместе с другими приборами для добывания огня. Они становятся священными благодаря ежедневному соприкосновению с огнем очага. Многие семьи имеют по нескольку таких досок. Некоторые из этих досок сравнительно еще новые, но есть доски очень древнего происхождения, унаследованные от предков. Каждый из приборов связан с определенной частью стада, отмеченной особым тавром. Эти знаки тавра вместе со священными досками для добывания огня передаются из поколения в поколение. Каждый мальчик в возрасте четырех-пяти лет получает из семейного имущества доску для добывания огня и оленье тавро. Если не хватает старых приборов для добывания огня, то делается новый, утверждается новое тавро, потом то и другое передается сыну. Если предки были бедны, затем стадо увеличилось, то владелец его, не желая соединить свою судьбу с судьбой своих несчастливых предков, делает для сыновей новые приборы для добывания огня и утверждает новое тавро для оленей. С другой стороны, бедняки не сохраняют своих досок для добывания огня, поскольку они не принесли удачи. А тем огнивным доскам, которые они продолжают сохранять, они придают новые обязанности и значение. Одна из огнивных досок, обычно наиболее старая, считается покровителем стада; другая покровительствует охоте; третья употребляется при жертвоприношении. Многие семьи не делают новых священных досок для своих детей даже тогда, когда унаследованных досок не хватает. Только тогда, когда семья распадается и стадо делится между наследниками, изготовляются новые священные доски, так как каждая часть стада должна иметь хотя бы одного охранителя в виде деревянного огнива. В других случаях при разделе старейшая священная доска, а с ней и старейшее тавро, шатер и все к нему принадлежащее переходит к одному из наследников, обычно либо к старшему, либо к самому младшему сыну. Он является главным наследником и называется "человек с главным прибором для добывания огня" (eun-milgьlьn) или "человек с прибором для добывания огня" (milgьlьn). Он играет главную роль при убое оленей и жертвоприношениях. В пологу его место находится с левой стороны. Его родители перебираются на правую сторону для того, чтобы он спал здесь один.

   Чукчи считают, что лучшее время для уничтожения таких обветшалых досок -- это весенний праздник рогов. Тогда священные доски сжигаются в праздничном огне. Иногда от них отрезают головы и привязывают их к связке семейных охранителей, но чаще доски сжигаются целиком, а к связкам прибавляются лишь маленькие деревянные изображения доски (рис. 48).
   Предполагается, что деревянное огниво действительно сторожит стадо. В одной сказке говорится, как к одному оленеводу, у которого олени были очень беспокойны, пришли однажды два безногих деревянных человека, похожие на доски для огня. Пастух угостил их жиром. Перед тем как пойти спать, они сказали хозяину: "Если олени в стаде чего-нибудь испугаются и бросятся бежать, то лучше всего разбуди нас сразу". Когда они договорили, хозяин спросил: "Как я вас должен будить?" -- "Возьми лучок, -- сказали они, -- и верти сверло в одном из наших глаз. Когда сверло запоет, стадо успокоится и вернется домой".
   Во время отела оленьих самок огнивные доски вынимаются из мешка и ставятся в наружном помещении шатра с тем, чтобы они могли помочь рожающим важенкам. Вокруг шеи огнивных досок завязывается сухожилие, представляющее аркан (рис. 46). Иногда на ней укрепляется маленькое костяное кольцо, подобие кольца на аркане, которое назначено для того, чтобы петля свободно скользила. Если стадо разделено на две части, то особый аркан надевается на шею каждой огнивной доски, независимо от того, охранителем какой части стада она является. На первом осеннем празднике арканы эти снимаются и заменяются новыми, но поздней зимой их снимают совсем и сжигают. Если часть стада потеряется, владелец ее вынимает священную доску и просит, ее найти потерявшихся оленей.
   К сложенному возле дома имуществу (сети, нарты и т. п.) также привязываются на видном месте священные доски, которые служат "защитниками", -- они охраняют имущество. По изготовлении новой священной доски над ней исполняется короткий обряд, ясно показывающий, что эта доска предназначена быть сверхъестественным пастухом. Доску приносят домой и кладут за спальное помещение на специальное место, назначенное для священных предметов. Затем хозяин громко восклицает: "Я принес человека-огниво" (melgālaul). После этого убивает оленя и смазывает его кровью священную доску. В обычное время священная доска смазывается только жиром или костным мозгом. Смазывая ее кровью, хозяин говорит ей: "Перенеси свое местопребывание сюда". Затем приносят и ставят в ряд старые огнивные доски. Хозяин говорит: "Го! это твои товарищи. Смотри, чтоб я всегда легко находил всякую добычу". Затем хозяин убивает еще одного оленя и говорит: "Так как ты теперь один из моих помощников" (буквально: "один из моих молодых людей"), "то иди и подгони поближе стадо"- Через некоторое время он спрашивает: "Сделал ты это?" -- и сам же отвечает: "Да, сделал". -- "Тогда поймай несколько оленей. Кажется, ты будешь хорошо следить за стадом. Здесь у главной огнивной доски ты сумеешь научиться мудрости и осторожности". Этот короткий диалог -- хороший пример так называемых драматических заклинаний у чукоч.
  

СВЯЗКИ ОХРАНИТЕЛЕЙ

   Семейные охранители (рис. 49, см. также рис. 37), связанные вместе, называются tajŋьkwut (ед. число tajŋьkwulgьn, в ед. числе слово употребляется очень редко). Буквально это слово значит "помощники в несчастья". На одном и том же ремешке привязаны совершенно различные по своему назначению охранители. По моему мнению, они связаны вместе только для того, чтобы не потерять их во время постоянных перекочевок.

   Обычно связки охранителей привязываются к основному деревянному изображению (см. выше "деревянный дух"). "Деревянный дух" с привязанной к нему связкой охранителей становится покровителем и получает название "хозяин оленей" -- qaaken etьnvьlьn.
   Сказка, начало которой я привел на стр. 57, продолжается рассказом о том, как деревянные люди-огнива сделали несколько пастухов и послали их стеречь стадо. На следующее утро пастухи исчезли, а вместо них осталась связка охранителей. Число деревянных изображений в этой связке соответствовало числу пастухов.
   Другой эпизод, часто встречающийся в сказках, описывает, как юноша, желая создать себе стадо, толкнул ногой груду сучьев, лежавшую в лесу. Одни сучья превратились в оленей, другие -- в пастухов. Число деревянных изображений в связке колеблется от десяти-пятнадцати до нескольких десятков. Каждую весну вырезаются новые изображения из тальничных веток. Они необходимы на празднике рогов. Иногда сразу делаются пять или даже десять штук, особенно когда семья собирается делить стадо, а следовательно, и домашние амулеты. Каждый вернувшийся с охоты или из торговой поездки привозит с собой хотя бы один сучок из леса, через который он проезжал. Изображение, вырезанное из этого сучка, присоединяется к остальным изображениям. Когда накопляется слишком много связок охранителей, самые старые сжигаются на празднике рогов.
   В связке охранителей имеются особые изображения. Одно из них -- "деревянная женщина" (uttь-ŋew), называемая также "госпожа" (ŋew-ermecьn). Это деревянная фигура, снабженная признаками, указывающими на ее пол (рис. 50, a), иногда это просто раздвоенный на конце сучок, завернутый в кусок кожи, представляющий женскую одежду (рис. 50, b.)
   Другая фигурка (рис. 50, с) изображает деревянную женщину с человеческим лицом и с туловищем тюленя. Она завернута в шкуру, и к ней приделан большой совок, в который кладут жертвоприношения. Маленькие мисочки для жертвоприношений вообще часто прикрепляются к изображениям охранителей. Эта женская фигура считается главной "госпожой дома" и покровительницей стада.

   Рисунок 51 представляет собою "деревянного мужчину" (ottā-laul или olt-orawetlan). Эта человекоподобная деревянная фигурка считается мужем "деревянной женщины". На таких "мужей " никогда не надевают одежды. Формы их разнятся в зависимости от вкуса и воображения сделавшего их человека. Иногда делается только одна голова, и такое изображение называется "деревянной головой" (uttьleut). В других случаях раздвоенный на конце сучок снабжают грубо сделанным лицом, и он считается начальником стада и мужем "госпожи". "Деревянный мужчина" и "деревянная женщина" называются иногда kamatagьn и kama-ŋaut по аналогии с наиболее употребительными чукотскими именами. Это означает "дух-край" и "дух-женщина". Другие фигуры в связке охранителей считаются детьми и родственниками двух главных фигуру Женские фигуры охранителей обычно обернуты в кожу, мужские -- нет. Мужских фигур больше чем женских. Все эти фигуры, взятые вместе, называются "люди из связки охранителей" (tajŋьkwut-orawetlat).
   У оленеводов района Колымы я несколько раз видел в связке охранителей маленькие деревянные изображения челнока. Надо заметить, что в своей хозяйственной жизни колымские оленеводы мало пользуются челноками, не умеют делать их и редко покупают их у русских. Таким образом изображения челноков в связках охранителей служат новым доказательством того, что в древние времена все чукчи жили на берегу океана и занимались морским промыслом. В связках охранителей имеются еще так называемые ənaatte (мн. ч. от ənaal). Это части погребальной одежды. Каждый взрослый член семьи берет часть от одежды покойника незадолго до исполнения последнего обряда погребения, и взятые части прибавляются к семейной связке охранителей. С мужской одежды снимаются пояса (см. рис. 37, с), с женской -- узкие полоски меха от обшивки ворота (рис. 37, d). Все эти кусочки сплетаются или сшиваются вместе и привешиваются к связке охранителей. Эти подвески тоже представляют главных хозяев стада и вообще имеют то же значение, что и деревянные изображения. В связи с этим охранители вообще, представляются предками семьи.

   В разговорной речи они обычно называются "древними" или "умершими".
   К числу охранителей также относятся головы воронов (velvь-leutti), которые подвешиваются в натуральном виде или в виде деревянных изображений (см. рис. 49 и 50, а). Головы волков подвешиваются в виде деревянных изображений. Лисицы (см. рис. 37 и 49, b), росомахи и зайцы представлены либо деревянными изображениями, либо черепами. Встречается также и изображение головы полярного медведя (см. рис. 52, b). Среди охранителей у чукоч всегда находим и деревянное изображение собаки (см. рис, 49, с). Но чаще всего употребляются черепа песцов.
   В расположении всех этих охранителей нет определенного порядка. Обычно каждая связка представляет собою подбор охранителей в различных сочетаниях. Порядок размещения зависит от случайных указаний, полученных их владельцем во сне, при встрече с диким зверем и от прочих магических поводов или же от приказания старика, либо шамана. Такая неопределенность, объясняется зыбкостью религиозных взглядов чукоч, еще не выработавших определенных форм, и указывает на первобытную ступень религиозного сознания.
   У приносимого в жертву оленя, в особенности если что-нибудь в его внешнем виде является необычайным, для связки охранителей вырезается из головы кусок шкуры. У пушных зверей и морских млекопитающих отрезают и привязывают к связке охранителей кончик носа.
   Камни необыкновенной формы, -- например, со сквозным отверстием,-- также присоединяются к связке.
   Головы воронов в соединении с человекоподобными изображениями представляют "помощников" в делах потустороннего мира, "голова волка-помощника" имеет силу здесь, на земле; головы лисы, зайца и полярного медведя и носы пушных зверей помогают при охоте на этих зверей. Камни (см. рис. 49, d) представляют землю, по которой ходят "люди" из связки охранителей (tentin -- "земля для хождения"). Так как черепа животных и камни употребляются при гадании, то предполагается, что и "люди из связки охранителей" употребляют их для этой же цели.
   Деревянное изображение собаки представляет собаку, принадлежащую "главному хозяину" из связки охранителей. Он пользуется ею на охоте.
   Связка охранителей имеет по отношению к стаду и дому такое же значение, как и доска для добывания огня, и также участвует во всех праздниках и жертвоприношениях. Когда семья хочет делиться, связка охранителей разрезается на столько частей, сколько наследников, и каждому из них дается часть.
   Случается, что при появлении в районе какой-нибудь болезни духу болезни подносят в виде очистительной жертвы огнивную доску и связки охранителей. Для этого священные предметы раскладываются на земле и все члены семьи, один за другим, стряхивают на них свои воображаемые болезни. Затем доску и связки охранителей уносят и оставляют в тундре. Считается, что таким способом семья отдает "духу болезни" всю помощь и счастье, которые она имела. После этого семья должна собирать новых охранителей, что, конечно, сделать не трудно.
  

БУБНЫ

   Бубны оленных и приморских чукоч такой же формы и размера, как у азиатских эскимосов. Форма чукотского бубна резко отличается от бубнов более южного типа, "распространенного в северо-восточной Азии, у якутов, тунгусов, коряков, камчадалов и юкагиров.
   Южный бубен {См. W. Jochelson, The Koryak, стр. 55 и сл.} -- большой, несколько овальный, ручку его образуют четыре перетяжки, расходящиеся в виде радиусов и прикрепленные к внутренней стороне обода. Другие концы их сходятся в середине, где они прикреплены к железному кольцу или кресту, не имеющему никакой другой поддержки. Взятый в руку бубен свободно свешивается, и его можно раскачивать по желанию и менять его положение. Колотушка для бубна делается из дерева и покрывается шкурой или выделанной кожей.

   Чукотский бубен подобен бубну американских эскимосов. {F. Boas, Central Eskimo, стр. 602, рис. 538.} Он имеет деревянную рукоятку (рис. 53), прикрепленную к деревянному же ободу сухожилиями. В поперечине обода 40-50 см, ширина самого обода 4 см. Форма близка к кругу. Покрышка бубна обычно делается из очень тонкой сухой кожи моржового желудка. У оленных чукоч для бубна часто употребляется выделанная шкура молодого оленьего теленка, но она считается менее пригодной. Чтобы прикрепить шкуру к ободу, ее мочат в воде или моче и затем натягивают на обод, плотно прикручивая шнуром, сплетенным из сухожилий, к круговой борозде, проходящей по наружной поверхности обода. Концы этого шнура привязывают к рукоятке. Такой бубен очень легок. Некоторые бубны весят не более полуфунта, большинство -- от одного до полутора фунтов.
   Колотушки от бубна разнятся в зависимости от того, с какой целью бубен употребляется в том или ином случае. Иногда это узкие, легкие полоски из китового уса, {См. Jochelson, The Koryak, стр. 58, рис. 24.} длиной от тридцати до сорока сантиметров, иногда же это деревянная палочка (рис. 54), длиной от шестидесяти до семидесяти сантиметров, часто украшенная меховыми кисточками. Первый вид колотушки употребляется во время шаманства, совершаемого внутри спального полога; второй же вид -- главным образом при исполнении различных обрядов в наружной половине шатра.
   При употреблении, колотушки из китового уса бубен держат в левой руке я ударяют в него так, что середина колотушки попадает в край бубна или на пальцы держащей руки. Кончик колотушки таким образом слегка вибрирует, ударяя в покрышку бубна. При употреблении деревянной колотушки бубен держат горизонтально, покрышкой наверх. Колотушка берется в руку за середину, и бьют в бубен из-под обода, сначала с одной, потом с другой стороны.
   Чукчи-оленеводы сохраняют бубен покрытым в течение лишь того времени, пока они стоят на зимовьи. Зимой бубен обычно сохраняется за спальным пологом или же подвешивается к потолку шатра, готовый к употреблению. Когда семья уходит с зимовья, покрышка с бубна снимается, складывается и привязывается к ободу возле рукоятки. Затем бубен кладется в семейный мешок. Вымочить и вновь привязать покрышку бубна не составляет труда, так что ее натягивают вновь всякий раз, когда потребуется бубен. В течение всего сезона праздников бубен сохраняется в наружном помещении шатра, готовый к употреблению. На празднике он помещается возле огнивной доски, так как он также играет значительную роль в проведении обряда. У колымских чукоч бубен считается менее важным, чем огнивные доски и связки охранителей. Наоборот, в районе Анадыря бубен называется "голосом очага", и приобрести его от чукоч гораздо труднее, чем огнивную доску.
   В районе Колымы и Анадыря бубны, не принадлежащие данной семье, могут быть внесены только в наружное помещение шатра.
   Иногда вовремя больших праздников в одном шатре бьют одновременно больше десяти бубнов.
  

ЖИЛИЩЕ

   Покрытие шатра и спального полога, жерди остова, подстилка и спальные мешки, нарты, на которых перевозят части жилища, -- все это считается принадлежащим очагу. Эти вещи вместе с огнивными досками и связкой охранителей переходят по наследству от поколения к поколению и делятся между родственниками.
   При постройке нового шатра мужчина идет в лес и вырубает три основных шеста. Он связывает их вместе и приносит домой. Затем он убивает оленя и смазывает шесты кровью жертвы. Сверх того, шесты каждый год в середине лета получают жертвоприношение, как это будет описано ниже. Таким образом считается, что жилище со всеми принадлежностями, также очаг с доской для добывания огня и другие священные предметы представляют единое целое.
   Правда, отделить и отдать некоторую часть этих предметов не считается большим грехом (например, чукча охотно продаст русскому часть покрытия шатра или даже отдаст связку охранителей). Зато считается совершенно недопустимым взять и употребить для своего шатра что-либо составляющее часть чужого жилища. Поэтому, когда мне удавалось достать, конечно, кс без труда несколько огнивных досок или связок охранителей и я приносил их в полог, где ночевал, неизменно возникали неприятности с хозяевами полога, так как они не хотели, чтобы в их жилище находились чужие священные предметы. Это приводило иногда к печальным последствиям, как, например, в случае, описанном выше (см. часть I, стр. 22).
   Чужие нарты, однако, могут употребляться, так как их не надо вносить в полог. Шест от шатра, найденный на дороге, может быть употреблен как топливо. Никакие другие части домашних принадлежностей ни в каких других случаях не могут быть употреблены в дело.
   Если в семье не осталось мужчин-наследников, то никто не прикоснется к выморочному жилищу. Оно так и останется на месте гнить и разрушаться.
  

УХОД ЗА СВЯЩЕННЫМИ ПРЕДМЕТАМИ

   Все священные предметы в хозяйстве, также как и ведение хозяйства, находятся на попечении женщин. Оленные чукчи называют женщину "хранителем очага". Женщины приготовляют к празднику священные предметы, кормят их жиром и т. д. Женщины более, чем мужчины, сведущи в подробностях обрядов. Даже заклинания и обряды, связанные с домашними охранителями, лучше известны женщинам. То же самое относится и к приморским чукчам и к эскимосам. Один старик-эскимос с мыса Чаплина сказал мне: "Напрасно думают, что женщины слабее мужчин в охоте. Домашнее колдовство сильнее, чем те заклинания, которые произносятся на тундре. Тщетно ища, ходит мужчина вокруг; но те, которые сидят у лампы, действительно сильны, им легче подозвать к берегу добычу".
   Даже самое маленькое хозяйство у оленных чукоч не может существовать, если за ним не присматривает женщина. Семья, оставшаяся без женщины, складывает вместе все предметы домашнего хозяйства и священные предметы до тех пор, пока посредством чьей-либо женитьбы не приобретается новая "хранительница очага".
   Когда женщина выходит замуж и переходит в другую семью, она отрекается от своего родного дома и очага и принимает очаг и жилище мужа; поэтому дочь, вышедшая замуж в чужую семью, не имеет части во владении своим родным домом. Даже когда в семье нет мужчин-наследников, замужняя дочь не имеет права наследовать, за исключением того случая, когда она и ее муж отрекаются от очага мужа и зять приобщается к очагу тестя.
   Если в семье нет мальчиков, то одна из дочерей может быть выбрана главным наследником, будущим владельцем главного тавра, доски для добывания огня и постоянным хранителем дома.
   Она тогда тоже получает название "главно-огнивная" (eun-milьgьn). {См. стр. 57.} Мать передает на ее попечение все семейные священные предметы, в праздниках она участвует и как главный наследник и как "хранительница очага". Но, конечно, ей не разрешается выйти замуж в другую семью и оставить свой дом. Ее будущий муж должен отказаться от своего дома и очага, после чего он принимается в семью.
   Если у хозяина дома есть несколько жен, то старшая из них, на обязанности которой лежит уход за священными предметами, также называется "главно-огнивной".
   Если после избрания дочери в наследники в семье рождается мальчик, то он становится наследником. Но и в этом случае дочь не уходит из своего дома при замужестве, и ее мужа принимают в семью.
   Молодые мужчины часто поступают пастухами к богатым оленеводам, у которых много дочерей. Они могут жениться и будут приняты в семью. Их собственное хозяйство ведется матерью или теткой. Если старший брат умирает или покидает семью, то дом переходит к младшему брату, который становятся тогда главным наследником. Случается, что две семьи, в одной из которых есть мальчик, а в другой девочка, сговариваются заранее о браке детей. Если после этого детей в этих семьях больше не родилось, то возникает спор, от какого именно дома они должны отойти. Иногда один из этих домов со всем ему принадлежащим совершенно покидается. Чаще же в таких случаях семья, которой придется покинуть свое жилище, спешно разыскивает какого-нибудь бедного родственника или родственницу, заставляет его или ее вступить в брак, и тогда принимает молодую чету к себе в семью, как будущих владельцев дома.
  

ПОМАЗАНИЕ КРОВЬЮ

   У каждой семьи существуют специальные знаки помазания, которые также относятся к священным предметам. Они намазываются на лицах всех членов семьи каждый год во время осеннего праздника. Убивается олений теленок, кровь которого и служит для этой цели. Знаки просты: всего лишь несколько линий или рядов точек на лбу и на щеках (рис. 55).
   Они служат для того, чтобы сделать лицо похожим на лицо "духа, охраняющего оленей" (qoren vaьrgьn). {См. стр. 30.} Пятна над глазами изображают глаза духов. Два пятна или две линии на щеках -- уши. Две линии, проведенные поперек щек, служат для увеличения рта, так как духи большеротые. Чукотский рисунок (рис. 55, е) изображает лицо чукотской женщины со знаками помазания. Эта женщина татуирована. Знаки на подлинном рисунке сделаны жертвенной кровью.
   Каждая семья имеет свои знаки, которые вместе со священными предметами и хозяйством переходят от поколения к поколению. Если семья разделилась, то благодаря сходству знаков можно предотвратить браки между родственниками. С течением времени эти знаки постепенно изменяются.
   Ни один человек не должен разрисовывать себя сам. Обычно разрисовку всех членов семьи, начиная со своего мужа, берет на себя хозяйка дома. Её самое разрисовывает муж. Если в одной семье есть несколько взрослых женщин, то они обычно разрисовывают друг друга. Аргентов говорит, что жена разрисовывает у мужа и у детей лоб, грудь и подошвы ног, и затем таким же образом разрисовывает ее муж, {См. Аргентов, I, стр. 53.} но я никогда не слышал о разрисовке каких-либо других частей тела, кроме лица. Иохельсон, однако, передает, что оленные чукчи и оленные коряки во время праздников разрисовывают себе лоб и живот.
   Дочь, выбранная главным наследником, совершает праздничные обряды, вместо матери. Если главный наследник, сын или дочь, даже не будучи еще вполне взрослым, вступает в брак в родительском шатре, родители часто не принимают никакого участия в проведении праздника. Тогда помазание делает всем молодая хозяйка, даже в том случае, если ей не более десяти лет.
   Помазание кровью символизирует родство всех членов семейного очага; По этой причине помазание представляет существенную часть свадебной церемонии. Как и обычно, при этом убивают молодого оленя, и новобрачные, при участии хотя бы одной женщины из семьи жениха проводят церемонию помазания. Такая же церемония проводится и в случаях усыновления. Если два человека вступают в братский или товарищеский союз по жене, как это часто делается у чукоч, то это обычно сопровождается двойным помазанием. Оно проводится в домах обоих участников. Это обозначает, что с этого времени очаги вступивших в союз соединены и они могут свободно обмениваться огнем.
  

НАПЕВЫ

   Наряду со связкой охранителей и знаками помазания каждая семья имеет и свои собственные напевы, которые поются при исполнении праздничных церемоний. Часть из них переходит по наследству от поколения к поколению и сохраняется в течение некоторого времени, но через одно или два поколения напевы изменяются и вытесняются мотивами, которые сочиняет каждый сам для себя.

  

ОХРАНИТЕЛИ У ПРИМОРСКИХ ЧУКОЧ

   Охранители у приморских и у оленных чукоч в основном совершенно одинаковы. Имеются различия, но они зависят всецело от разницы в подробностях обрядов, неизбежной у приморских охотников и у оленеводов.
  

Семейные охранители

   Встарину приморские чукчи и эскимосы также употребляли деревянное сверло для добывания огня, но теперь оно никогда не употребляется, даже во время праздничных обрядов. Однако приморские чукчи охраняют свой огонь от смешения и запрещают обмен огнем. Правда, наблюдение за исполнением этого запрета здесь слабее, чем у оленеводов. В последние годы запретом этим совсем пренебрегают. Собирая коллекцию для музея, я имел много случаев заметить, что у приморских чукоч также запрещается вносить в дом священные предметы и домашнюю утварь, принадлежащие "чужому очагу". Считается предосудительным даже во время путешествия брать огонь от "чужого, очага" или пользоваться чужим котлом, так как он покрыт сажей.

   Так как шесты и шкуры (материал для постройки жилища) ввиду недостатка их представляют для приморских чукоч большую ценность, то в случае смерти кого-либо, не оставившего после себя прямых наследников, его жилище не бросается на произвол судьбы, как это делается у оленеводов. Приходят какие-нибудь дальние родственники, разрушают постройку и делят между собой материал. При этом они не вступают внутрь дома, пока не разрушат его.
   У многих приморских чукоч имеются связки охранителей (рис. 56), но они не придают им такого значения, как оленеводы. Изображения в связках те же, что и у оленеводов, но значение их другое: считается, что они помогают своим владельцам на охоте.
   Человекоподобные фигуры называются, "защитниками" или "помощниками". {Ср. стр. 49.} Иногда они представляют собою изображения небесных существ, иногда изображения морских существ, которые, между прочим, не имеют ничего общего с описанным выше Keretkun'ом.
   В связках охранителей мы находим, наряду с изображениями вышеуказанных животных, части носа моржа, черепа различных морских птиц (например, чайки, гагары) и изображения этих птиц. Киты и другие морские животные бывают представлены деревянными изображениями. В связке охранителей, изображенной на рисунке 56, имеются два "защитника" (а, b), один из которых вооружен ножом, маленькая собачка (с), изображение доски для добывания огня(d) и два кусочка дерева, не имеющие определенного значения.

   Связка охранителей на рисунке 57 содержит часть верхней губы моржа (а), грубое кожаное изображение "защитника" (b), деревянное изображение морского духа с человеческим лицом и рыбьим хвостом (с), деревянную птицу (d), круглый кусок дерева, представляющий инструмент для гадания (е), изображение головы священной доски для добывания огня (f), кусок кости, представляющий прибор для гадания (g), кожаное изображение "защитника" (h) и три когтя от плавника тюленя (i, j, к).
   Рисунок 58, а и b, представляют собою изображения морского "духа" и его собаки, с -- двухголовое изображение из связки охранителей, принадлежавшей одному из жителей Мариинского поста. Он сказал мне, что одна из голов представляет его самого, а другая -- его "помощника" в работе. Владелец этого изображения был мелким ремесленником, мастером на все руки. Его "помощник", по его словам, очень внимательно следил за получением платы за работу его хозяином. В случае опоздания уплаты он наказывал и мастера и заказчика. Он сердился на обоих, так как к его деятельности, как "помощника", они отнеслись с явным пренебрежением. Однажды, когда его хозяин недополучил плату за починку котла, "помощник" так рассердился, что во время работы вскочил в виде красной искры в левый глаз хозяина. В результате глаз был сильно поврежден. А несчастного заказчика вскоре после этого разбил паралич.

   Я купил связку охранителей с привязанным к ней изображением, но после получения платы злополучный владелец ее заявил, что он видел во сне в первую же ночь после продажи своего "помощника",-- "помощник" очень сердится на него. В это время в районе была эпидемия инфлюенцы. Мастер внезапно заболел и на следующий день умер: Его соседи были твердо убеждены, что причиной его смерти была месть "помощника". Этот случай является хорошей иллюстрацией отношения чукоч к своим "помощникам". Часто "помощники" имеют вид головы, вырезанной из дерева или из кожи (рис. 59). Иногда простая полоска, изображающая рот, грубо пришитая или вырезанная на куске кожи, достаточна для того, чтобы этот кусок кожи считался "защитником". Рот, конечно, самое главное, так как посредством его проглатываются жертвоприношения. Часто встречаются изображения в виде маленького кусочка дерева или кости с двумя головами, по одной на каждом конце (рис. 60). Считается, что две головы защищают одновременно спереди и сзади. Иногда "защитников" с той же целью делают с двумя головами или с двумя парами рук.
  

Охранители лодки

   Многие семьи приморских чукоч не имеют связок охранителей. Но и у эскимосов и у приморских чукоч можно найти другой вид охранителей, также собранных в связку. Эти охранители относятся к охоте на морских млекопитающих и принадлежат семейной лодке. Они состоят из старых, уже негодных наконечников гарпунов, нескольких пришедших в негодность инструментов, употребляемых при постройке лодки, двух голов больших чаек (Larus argentatas), камня для гадания и маленьких кусочков различных частей тела кита. Эти кусочки зашиваются в кожаный мешочек, который играет важную роль в обрядовой церемонии на празднике кита. Такая связка охранителей называется jorelgьn. Значение ее такое же, как и значение семейных охранителей у оленеводов с той только разницей, что в нее же входят предметы, принадлежавшие, умершим предкам.
  

ОБРЯД ПОМАЗАНИЯ

   Главным моментом свадебной церемонии у приморских чукоч также является обряд помазания, но вместо крови они употребляют красную охру. Те семьи, которые имеют по нескольку оленей на стойбище друзей или родственников-оленеводов, совершают обряд помазания охрой во время осеннего праздника оленеводов. Иногда, если семья приморских чукоч имеет много оленей в стаде у своего приятеля-оленевода, этот оленевод по окончании праздника на своем стойбище подкочевывает со стадом к приморскому поселку настолько близко, насколько он может сделать это без вреда от нападения собак. Здесь он убивает необходимого для жертвоприношения молодого оленя и повторяет всю церемонию праздника со своими приморскими друзьями.

   Это делается для того, чтобы им досталась часть удачи в оленеводстве, которую уже получил владелец большого стада. Даже эскимосы ajwanat, имеющие оленей, тщательно выполняют этот обряд.
   У приморских чукоч и у азиатских эскимосов помазание считается защитой от заразных болезней. Помазание делается не регулярно, а лишь в тех случаях, когда угрожает опасность. Обычно оно сопровождается "подбрасыванием на растянутой шкуре". После этой игры хозяин дома или шаман совершает помазание всех присутствующих. Для помазания употребляются различные знаки. -- В основном они ничем не отличаются от знаков помазания оленных чукоч.

   Как предохранительное средство против заразных болезней у оленных и приморских чукоч, азиатских эскимосов и даже жителей островов Большого и Малого Диомида и некоторой части американского побережья употребляется разрисовка лиц графитом. Это делается также и для того, чтобы отогнать "духа страны", при переселении в новый район, а также в тех случаях, когда приезжает ночной гость, с целью отогнать духов, которые могли притти с ним.
   Некоторые чукчи говорят, что охра произошла от vaьrgьt, а графит -- от kelet. Так, в одной сказке говорится о том, как мальчик и девочка были разрисованы после далекой поездки, причем мальчик был разрисован охрой, а девочка -- графитом. Мальчик остался жив, а девочка умерла.
   Знаки, употребляемые приморскими чукчами, состоят из простых соединений полосок и пятен, совершенно сходных с описанными выше знаками оленных чукоч.
   Образцы знаков, сделанных графитом на лицах азиатских эскимосов и жителей островов Большого и Малого Диомида, даны на рисунке 61.
   Я помещаю здесь фотографию деревянного изображения руки, которое я нашел в районе среднего Анадыря, в чукотском селении Чикаево. Оно часто употреблялось на различных праздниках для бросания в огонь жертвоприношений.
   В нескольких местностях мне говорили о существовании подобных предметов у приморских охотников и оленеводов, но я не имел случая видеть другие подобные изображения, вероятно, потому, что они почти совсем вышли из употребления. Но факт их прежнего существования отразился в изображениях человеческой руки на одежде или на коже человеческого тела. Такие рисунки употребляются шаманами Северной Америки в знак их союза с "духами". Недавно капитан Комер привез в музей из Iglulik, селения центральных эскимосов в проливе Фурии и Гекли, шаманскую одежду очень интересного вида. На ней среди прочих вещей имеются изображения человеческих рук, сделанные из шкуры белого оленя и пришитые к краям одежды. {См. Boas, The Eskimo of Baffin Land and Hudson Bay. Part II.}
  

МАСКИ

   Мне неизвестно употребление масок на праздниках у чукоч и азиатских эскимосов. У приморских чукоч я, правда, нашел пару масок, сделанных из оленьей шкуры (рис. 63). Они называют их "волосяными лицами" (rьnьlū).
   У коряков деревянные маски, употребляемые на некоторых праздниках, называются "деревянными лицами". "Волосяные лица" чукоч, однако, совершенно не связаны с праздниками, по крайней мере в настоящее время. По объяснению владельцев, маски употребляются матерями, чтобы напутать детей и заставить их слушаться. {Это остается справедливым и по отношению к оленным корякам (см. W. Jochelson, The Koryak, стр. 86.)} Мать надевает маску и делает вид, что она kelь, пришедший за непослушным ребенком. Я присутствовал однажды при том, как женщина пробовала успокоить таким образом плачущего ребенка. Она изображала kelь, завывала и делала странные гримасы, но маску она не надевала при этом.

КУКЛЫ

   Некоторые куклы, которыми играют девочки употребляются также как амулеты, дающие в будущем плодовитость своим владельцам. Такие куклы переходят от матери к дочери. Они всегда тщательно зашиты и починены. Новобрачная приносит такую куклу в свой новый дом и сохраняет ее в мешке. Затем она отдает эту куклу своей старшей дочери. Когда рождаются младшие дочери, из этой куклы вынимается маленький комок набитой в нее шерсти и вкладывается в новую куклу, которая таким образом получает все свойства первой. Такие куклы обычно делаются в виде новорожденных детей. Каждое поколение произносит над ними заклинания; поэтому считается, что сила их постоянно возрастает.
   Отличительной чертой охранителей этого рода является то, что они передаются по наследству по женской, линии, а потому переходят из одной семьи е другую. Чукотские женщины очень высоко ценят такие куклы. Однажды в районе Колымы, остановившись ночью в одной юрте, я купил у хозяйки ее наследственную куклу. На другой день, когда мы уже уехали, она вдруг переменила свое решение и поехала догонять нас, чтобы взять обратно свою куклу. Она нашла нас на стойбище, находящемся в 20 километрах от ее села, и никакие убеждения и доводы не могли ее заставить не расторгать нашей сделки.
  

Глава III
ПРАЗДНИКИ

   Главной целью проведения праздников у чукоч является, как уже было сказано, привлечение покровительства и помощи "духов" и прочих "существ", чтобы упрочить материальное благополучие семьи. Праздники образуют годовой цикл. Каждому сезону соответствует особый праздник. У оленеводов и морских охотников годовой цикл праздников имеет некоторые различия.
  

ПРАЗДНИКИ ОЛЕННЫХ ЧУКОЧ

   Праздники оленеводов отличаются тем, что они всецело связаны со стадом. Сами оленеводы называют их "жертвоприношения" (taaroŋgьrgьt) или, "подлинные жертвоприношения"(lьe-taaroŋgьrgьt). Отличительной чертой их является принесение в жертву оленя. Это делается только на тех праздниках, которые считаются принадлежащими к традиционному годовому циклу. {Иохельсон в исследовании религии коряков (стр. 90) указывает на важное различие между кровавыми и бескровными жертвоприношениями. Данные об оленных чукчах подтверждают его мнение.} Другие праздники устраиваются по поводу различных событий. Таковы, например, праздник благодарности за удачную охоту, праздник как выполнение приказания, полученного во сне, и т. д. Подчеркиваю это различие цикловых и случайных праздников, так как считаю, что некоторые из праздников, принадлежащих ко второму классу, являются более важными, чем первые. Так, например, праздник благодарности за удачную охоту резко выделяется среди других праздников приморских чукоч и эскимосов. Он важен также и в жизни оленеводов и даже сопровождается особым жертвоприношением, но все же у них он считается второстепенным праздником.
   Праздники, связанные с рождением и смертью, одинаковы, и у оленных и у приморских чукоч. Они будут описаны в отдельной главе. Строго говоря, убийство оленя всегда является жертвоприношением, сопровождающимся определенными обрядами. Чукчи, убивая оленя, внимательно следят, на какой бок он упадет. Если он падает на раненный бок, то это -- неблагоприятное предзнаменование, и наоборот. Если же он падает назад, то это уже совсем плохо, так как предвещает несчастье. Иногда человек, держащий аркан, быстрым движением заставляет оленя упасть раной вверх. Труп оленя кладут головой по направлению, в котором находится дух, получающий жертвоприношение. Под туловище оленя подкладывают подстилку из сухих ивовых веток. Затем берут кровь из раны и кропят ею сначала в том направлении, в котором была принесена жертва, а затем и во всех других направлениях. Рога отрубают вместе с верхней частью черепа и затем уже снимают шкуру и разрезают мясо. Рога жертвы кладутся на землю перед шатром, по линии, указывающей жертвенное "направление" рассвета. При установке нового шатра все рога, кроме самых больших, оставляются на старом месте. Те рога, которые берутся с собой, употребляются как памятники на могилах. Иногда несколько пар больших рогов прикрепляются к верхушке длинного шеста, крепко вкопанного в землю. Это есть особая жертва верховным существам или Зениту. Рога убитого на охоте дикого оленя, которые крупнее, чем рога домашнего оленя, употребляются предпочтительно для обозначения могил. Рога всех домашних оленей, убитых во время праздника, должны быть оставлены при перемене местожительства.

   Кроме оленей и собак, чукчи приносят "духам" и другие жертвоприношения. В первую очередь должны быть отмечены "заменные" жертвоприношения. Это -- маленькие фигурки оленей, сделанные из жира, толченого мяса, из ивовых листьев или из других растений и корней, употребляемых в пищу (рис. 64, a), или даже из снега (рис. 64, b). Зародыши оленей, извлеченные из чрева убитой оленьей самки, употребляются для той же цели, и некоторые из них откладываются для больших праздников. {Замена настоящих оленей зародышами или маленькими фигурками, изображающими оленей, существует также у коряков (см. W. Jochelson, The Koryak, стр. 96).} Употребляют также почки оленя и своего рода колбасы, представляющие собою третий желудок оленя, начиненный мясом и жиром 6 домов, 33 чел.
   Nesqəqəj ("маленький Nesqən") -- 6 домов, по Нордквисту 7 домов, в реестре не упомянуто.
   Irgu-nnup ("остроконечный холм") -- 5 домов, по Нордквисту 6 домов, в реестре не упомянуто.
   Jьnrьlin ("крутохолмистый") -- 5 домов, в реестре 4 дома, 26 чел., по Нордквисту 4 дома.
   Pilgьn ("горло") -- 1 дом, прочие жители обратились к оленеводству; по Нордквисту -- 3 дома, реестр не упоминает.
   Kuluci, по-эскимосски Kulusik ("старая ледяная гора") -- 11 домов, по реестру 14 домов, 94 чел., по Нордквисту 20 домов.
   Nute-pьnmьn ("земляная стрелка") -- 4 дома, по реестру 4 дома, 23 чел., Нордквист не упоминает.
   Waŋkareman (происходит от Waŋkat -- "моржовый клык") -- 7 домов, по реестру 4 дома, 28 чел., по Нордквисту -- 7 домов.
   Rьrkajpьjan ("моржовый запор") -- 11 домов, по реестру 9 домов, 52 чел., по Нордквисту 15 домов.
   Nota tьmlьn ("вплотную к земле") -- 4 дома, по реестру 4 дома, 28 чел., по Нордквисту 3 дома.
   Ren ("корм") -- 1 дом, все прочие обитатели обратились к оленеводству -- реестр и Нордквист не упоминают.
   Kьnmanka-ntir -- 3 дома, по реестру 2 дома, 13 чел., по Нордквисту 4 дома.
   Jaqan --3 дома, по Нордквисту 5 домов, реестр не упоминает
   Ənmaatir ("скалистый ручей") -- 2 дома, по Нордквисту 4 дома, реестр не упоминает.
   Ənmьtagьn ("предел скал") -- 3 дома, по реестру 2 дома, 16 чел., по Нордквисту 6 домов.
   Uwgargьn -- 2 дома, gо Нордквисту 4 дома, реестр не упоминает.
   Имеется еще 3 отдельных места на мысе Эрри -- 6 домов, по реестру 2 дома, 10 чел., по Нордквисту 13 домов.
   Всего чукотского населения на Тихоокеанском берегу круглым числом можно считать до 1100 человек, эскимосского -- до 1200 человек. Кроме того, эскимосы, в количестве 400 человек, проживают на островах Диомедовых и на острове Лаврентия); на берегу Ледовитого океана чукоч проживает по подсчету до 1600 человек, но в подсчете пропущен ряд более мелких селений и можно полагать, что чукоч проживает там до 2000 человек; с этим согласен и Нордквист, но количество домов им указывается до 400, я же их насчитал только 266. Он предполагает до 5 человек на каждый дом, я же -- до 6 и более.
   Все количество чукоч в общем можно исчислить по меньшей мере в 12000, из них 3/4 -- оленеводы и 1/4 -- морские звероловы. Уменьшение приморского населения отчасти объясняется тем фактом, что каждый год то или иное количество семей переходит от морского промысла к оленеводству.
   Некоторые селения близки к исчезновению или совершенно исчезли, потому что все жители ушли внутрь страны и занялись оленеводством. К таким селениям на берегу Ледовитого океана, кроме указанного селения при бухте Kuluci, относятся селения Rēn, Ott-enmь-tagьn, Palonnan, на берегу Тихого океана селения Kukun, Cenlin, Wukwen, также половина обитателей большого селения Ənmьlьn и др.
  

Глава II
ОБЩАЯ ХАРАКТЕРИСТИКА ЧУКОЧ

  

ВНЕШНИЙ ВИД

   По данным антропологических измерений, произведенных среди чукоч (обмерено 148 мужчин и 49 женщин, все взрослые), рост чукоч достигает: у мужчин: максимум -- 186 см., минимум -- 150 см., средний -- 162,2 см.; у женщин: максимум -- 168 см., минимум -- 138 см., средний -- 152 см. Головной указатель у мужчин: максимум -- 96, минимум -- 75, средний -- 82; у женщин: максимум -- 88, минимум -- 74, средний -- 81,8.
   Телосложение чукоч крепкое, статное, хотя и несколько массивное-- верховой олень, купленный ими у ламутов, часто оказывается слабым для своих новых хозяев. Кроме того, чукчи не так быстроноги, как ламуты-охотники. Однако тучные люди у чукоч встречаются редко. Мне пришлось встретить только одного тучного чукчу, который благодаря своей полноте получил прозвище Um-Kutuwgi, что значит "толстый Kutuwgi".
   Руки и ноги у чукоч, как и у всех племен северной Азии -- маленькие.
   Чукчи потливы. Молодые, пастухи-оленеводы быстро потеют даже при самом легком беге вокруг стада. Полушутя оленные чукчи называют сами себя "потливым народом" (gьtlota-ramkьn). Женщины часто неуклюжие, имеют короткую талию и ноги, непропорциональные по отношению к туловищу. Некоторые из чукоч обладают значительной физической силой, в особенности оленеводы, у которых всегда есть здоровая пища. Мне приходилось видеть людей, которые были в состоянии нести на спине целую оленью тушу на расстоянии километра или легко поднимать большой камень до пяти пудов весом.
   Молодые люди постоянно тренируются в развитии своих сил, поднимают и носят большие камни, бегают взапуски на значительное расстояние. Приморские чукчи и эскимосы употребляют даже специальные "подъемные" камни. Эти камни -- цилиндрической формы, заострены на конце и отшлифованы.
   Скулы у чукоч выдаются значительно меньше, чем у тунгусов и якутов. Носы у них часто крупные, красивые, иногда даже "орлиные", но встречаются также носы с низким монгольским переносьем, особенно у женщин. Лица у чукоч нередко довольно аляповатые, черепа плоские и низкие прямые лбы, нижняя часть лица непропорционально велика. Красивую голову чукчи часто сравнивают с круглой травяной кочкой. В рассказах красивый мужчина часто зовется "кочешноголовый". Лица монгольского типа более часты среди женщин. Однако многие чукчанки обладают лицом и сложением не хуже средней женщины белой расы.
   Глаза у чукоч прямые, нередко большие, широко прорезанные. Третье веко (поперечная заслонка для слезной железы), типичное для желтой расы, встречается у чукоч редко.
   Волосы у чукоч, так же как и у коряков, часто волнистые и даже кудрявые, между тем как у камчадалов -- всегда прямые. Некоторые оленные чукчи, которых мне приходилось встречать в различных частях чукотской территории, носили прозвище "кудрявый" (kamcь) благодаря своим кудрявым волосам. Особенно в тихоокеанских селениях попадаются нередко даже курчавые волосы.
   У чукоч, живущих во внутренней части страны и на берегу Ледовитого океана, цвет волос черный, а на Тихом океане -- 15% имеют темно-коричневые и даже светло-коричневые волосы. Растительность на лице скудная но все же бороды у чукоч встречаются чаще, чем у ламутов или якутов! В то время как ламуты тщательно выдергивают все волоски бороды особыми щипчиками, чукчи оставляют расти свои бороды и даже гордятся ими Усы у оленных чукоч (вернее, черный пушок на верхней губе) считаются украшением зрелого возраста и эмблемой независимости. Брови у чукоч часто густые, нависшие, особенно у стариков. Растительность на теле скудная. У женщин густые брови, длинные толстые косы и обилие волос на лобке считаются признаком красоты {По чукотской пословице: волосистый лобок у жены -- забава для мужниных рук. У ламутских и якутских женщин лобок почти безволосый. Ламутские и якутские женщины вдобавок выбривают волосы на лобке или выдергивают их особыми щипчиками.}.
   Цвет лица бронзовый, кирпично-красный, а иногда даже кроваво-красный. Идеал красоты обоих полов выражается так: надо, чтобы лицо было красно как кровь, горело бы как огонь. Цвет кожи на теле мало отличается от цвета кожи белой расы. Однако не редки случаи коричневого и даже темно-коричневого цвета кожи, особенно среди приморских чукоч. Последние даже считают бронзовую окраску кожи особенно красивой. Груди женщин, кормящих детей, часто имеют темно-коричневую окраску по всей поверхности.
   Одним из признаков превосходства, по мнению чукоч, является способность быстро есть. "Если молодые люди едят быстро, старые люди смотрят с удовольствием" -- гласит чукотская пословица. Особенно оленные чукчи достигли в этом большого совершенства, причем еда у них сопровождается звуками, напоминающими рычание голодной собаки. Один из молодых пастухов, встретившийся мне на реке Анюе, настолько преуспел в этом отношении, что мог обдирать зубами мясо с целого сустава, сначала с одной, потом с другой стороны; "как волк" -- замечали шутливо его товарищи.
  

СМЕШЕНИЕ С СОСЕДНИМИ ПЛЕМЕНАМИ

   Несмотря на значительные различия во внешнем облике чукоч, можно поставить под сомнение вопрос о примеси чужой крови. В настоящее время оленные чукчи не стесняются брать жен из среды русских, ламутов или чуванцев. Но такие смешанные браки--явление недавнее и не весьма частое. Рождаемость при браках с русскими женщинами (вернее, с обрусевшими юкагирами) -- незначительна. Причиной этого, вероятно, служит то обстоятельство, что юкагирские женщины, мало плодовитые и в привычных для них условиях жизни, становятся еще менее способными к деторождению в условиях чукотской кочевой жизни.
   На границе с коряками наблюдается значительное смещение чукоч с коряками, продолжающееся до настоящего времени. Приморские чукчи издавна смешиваются с эскимосами. В настоящее время в селениях Uwelen на Североокеанском берегу и Cecin на Тихоокеанском половина семей -- чукотских, половина -- эскимосских, причем смешанные браки там встречаются особенно часто.
   В остальных приморских селениях население мало смешанное.
  

РОЖДАЕМОСТЬ

   Чукчи -- одно из самых здоровых племен в северо-восточной Сибири. В их семьях гораздо больше детей, чем у соседних племен. При описи в Колымском округе в 1897 году приходилось встречать семьи, в которых было 5, 7 и даже 9 живых детей. Один человек при двух женах имел 12 живых детей, другой при семи женах (из которых три умерли) имел 14 живых детей.
   На Тихоокеанском берегу среди приморских чукоч одна женщина имела 13 детей (7 живых и 6 мертвых), другая -- 11 (3 живых и 8 мертвых), одна -- 9 (5 живых и 4 мертвых) и т. д. Среди оленных чукоч часто приходилось встречать близнецов. Такая рождаемость ведет к постоянному, возрастанию чукотского племени, особенно оленной части его. Прирост населения имеется несмотря даже на эпидемии, которые свирепствуют в этой стране через каждые 10 или 15 лет. Интересно отметить, что среди камчадалов, которые обнаруживают явные признаки вымирания, также приходилось встречать многодетных женщин, например, 8 живых детей при 2 умерших, 5 живых при 10 умерших, 5 живых при 2 умерших и 5 выкидышах, 7 живых при 3 мертвых и 3 выкидышах, 6 живых при 2 мертвых и 2 выкидышах и проч. Отсюда ясно, что уменьшение населения происходит не за счет уменьшения количества рождений.
   Можно утверждать, что вымирание туземных племен в северо-восточной Сибири происходило в прямой или непрямой связи с воздействием культуры, как это имело место также и в других странах. Население убывало благодаря кровопролитным войнам, которые вели казаки-завоеватели, а также благодаря последующим избиениям, которыми укрощались "мятежи" "немирных инородцев". Сыграли свою роль и жестокие притеснения, непомерные налоги, ранее совершенно неизвестные, и прочие взыскания со стороны чиновников и казаков, которые нередко обращали в рабство наиболее крепких мужчин и женщин; сюда же надо отнести вымогательства и обман купцов, которые закабаляли туземцев долгами. Заразительные болезни, занесенные из России, производили опустошение не только среди туземцев, но также и среди завоевателей, живущих в тех же материальных условиях.
   Хуже всего было то, что туземцы теряли свою жизненную энергию, побудительные стимулы к жизни, которые давали им силу и волю к борьбе с суровой северной природой. Постепенно стало увеличиваться количество людей, воздерживающихся от брака и произведения потомства. Туземцы сокращали промысла и терпеливо подчинялись регулярным голодовкам, считая свое племя обреченным к вымиранию. Среди вымирающих юкагирских родов на нижней Колыме количество безбрачных непропорционально велико. Охота на диких оленей и линялую птицу у юкагиров в значительной степени выходит из практики, потому что требует слишком большое напряжения сил. Колымские юкагиры живут почти исключительно рыболовством и каждую весну голодают. Не следует, однако, забывать того, что и до прихода русских прирост населения даже у наиболее сильных племен был весьма сомнительным и многие племена вымирали, от постоянных междуплеменных войн и голодовок.
   Один старый эскимос с мыса Чаплин говорил: "Духи, кажется, заботятся о том, чтобы народ этой земли не размножался. В древние времена война истребляла людей, а потом, хотя морского зверя и дичи было много, случались голодовки, которые тоже уносили много людей. А теперь вместе с обильными американскими товарами приходят болезни, и люди опять вымирают".
  

РОДЫ И БРАК

   Роды у чукотских женщин происходят легко. Обычай строго запрещает чукчанкам стонать во время родов или вообще вслух выражать страдание. Равным образом не допускается помощь других женщин. Женщина, разрешившись от бремени, сама совершает все необходимое для себя и для новорожденного. Она сама отрезает пуповину и выбрасывает послед {Помощь, которую чукотская женщина могла бы получить при родах, вообще такова, что по большей части лучше бы обходиться без нее. У северных якутов и даже у обрусевших туземцев и у русских, если страдания при родах слишком продолжительны, особенно при первых родах, повитуха часто берет тяжелый ящик и острым ребром его давит живот роженицы, стараясь таким образом выдавить ребенка.}.
   Женщина, которая имела помощь при родах, потом всю жизнь терпит насмешки, и даже муж ее нередко получает насмешливое прозвище: "повитушный". Широкий таз, в виду того что он облегчает роды, считается одним из главных признаков женской красоты. Влюбленный чукча похвалу своей возлюбленной начинает с восхваления ее силы и статности. Потом указывает на ее дородность, затем упоминает о ее широком тазе и уже только после этого обратит внимание на длинные волосы, густые брови и румянец лица. Краткая формула похвалы проста: "Большая женщина, большой таз, длинные косы -- ŋausqatьcŋьn, ŋoiŋьqjbn, kьttalcьŋьn".
   Оленные чукчи утверждают, что их молодые люди становятся способными к брачной жизни позднее, чем молодые люди из приморских поселков. Причиной этого они считают трудности кочевой жизни. Отчасти это верно. Однако надо полагать, что половая зрелость наступает у чукоч не позднее, чем у прочих северно-европейских рас. Молодые люди женятся рано, и половые сношения иногда начинаются ранее достижения полной половой зрелости. Нередко весьма молодые девушки рожают детей, и чукотский язык имеет даже специальный термин для них: ecvak-ətla ("телка-мать"). Несмотря на это, чукчи считают, что ранние браки вредны для здоровья женщины, и способствуют уменьшению количества деторождений. Поэтому обычно считается предосудительным иметь сношение с девушкой, не достигшей зрелости или, по их собственному выражению, "не имеющей полных грудей и месячных". Однако, несмотря на все это, чукчи чувственны, у них в ходу скабрезные остроты и непристойные движения. Чукча, отвергнутый женщиной, склонен прибегать к насилию и похищению. Многие ласкательные и насмешливые прозвища весьма непристойны.
   Чукчи очень выносливы к холоду, голоду и прочим невзгодам жизни. Маленькие чукотские дети зимой целые дни проводят на открытом воздухе. Верхняя часть тела детишек остается обнаженной в течение долгого времени, причем они не выказывают никаких знаков неудовольствия, несмотря на жестокий холод и сильный ветер. Женщины шьют на открытом воздухе даже в март.5, при температуре в 30° ниже нуля по Цельсию. Их пальцы остаются незащищенными в течение нескольких, часов работы. Работа вообще настолько согревает их, что они потеют, сбрасывают с плеча свой широкий корсаж и остаются полунагими и даже закладывают большие куски снега себе за пазуху.
   Охотники на диких оленей обычно отправляются на охоту с весьма малым запасом пищи, в расчете на добычу. При неудачах они почти ничего не едят в течение нескольких дней и в то же время проявляют наибольшую степень проворства в преследовании добычи. Оленные пастухи, мужчины или женщины, часто проводят по-двое, по-трое суток без сна. Молодая девушка, проработав над шкурами в течение целого дня, потом стережет стадо всю ночь, а наутро, возвратившись домой, снова принимается за дело и работает до вечера без каких-либо видимых признаков усталости.
  

СТАРЧЕСКИЙ ВОЗРАСТ

   Среди оленных чукоч много стариков. Есть семьи, в которых четыре поколения живут вместе, причем прадеду лет 70--75. Среди приморских чукоч стариков меньше, да и выглядят они стариками не столько от возраста, сколько от жизненных невзгод. Таких одряхлевших людей быстро уносит зараза. Настоящих стариков среди приморских чукоч не очень много.
  

ОРГАНЫ ЧУВСТВ

   Из органов чувств у чукоч, сравнительно с цивилизованными народами, особенно сильно развито обоняние. Чукчи утверждают, что каждый человек имеет свой собственный запах и что по этому запаху можно узнать его одежду. Рассказывают, что в древние времена, во время войн с коряками, нападающие чукотские партии, попав на места старых битв, были в состоянии по запаху различить, кому принадлежат кости и прочие остатки -- корякам или чукчам. Взаимное обнюхивание у чукоч имеет значение поцелуя, так же как у многих других примитивных племен. Чукча-отец, оставляя свою семью на некоторое время, иногда целует свою жену, но обычно он прикладывается носом к шейке своего ребенка и втягивает запах его тела и одежды.
   Следует отметить чувствительность чукоч к незнакомым запахам. Всякий раз когда мне случалось открывать ящик с лекарствами в чукотском спальном помещении, находящиеся в нем чукчи начинали жаловаться на неприятный запах, идущий из ящика, так что иногда мне приходилось уходить в наружную часть шатра вместе с пациентами. Такие же жалобы вызывал запах дикого лука, который я привез с собой от русских поречан. Обрусевшие туземцы, наоборот, кладут лук в пищу и запасают его на зиму. Чукотское название лука -- tьke-vaglьŋьn, "пахучая трава".
   -- 22 --
   Табу против внесения в чукотское спальное помещение каких оы то ни было предметов, связанных с очагом и домашним хозяйством другой семьи, основывается, по мнению чукоч, главным образом на их чуждом запахе. Можно привести один любопытный случай в виде иллюстрации этой чукотской идиосинкразии. В 1896 году, во время путешествия среди анюйских чукоч, мне удалось достать документ 1789 года, удостоверяющий личность некоего Кымыкая, очевидно богатого оленевода. Документ называет его, с обычным незнанием чукотской социальной организации, "главою чаунских чукоч". Этот документ хранился в семье Кымыкая более столетия и постепенно стал считаться, вместе с деревянными огнивами и связками семейных амулетов, священным. Так как означенная семья вымерла, то я смог приобрести документ за умеренную цену вместе с интересной коробкой, украшенной бусинами и кистями. Когда коробку принесли в шатер, где я временно помещался, хозяин шатра стал протестовать против внесения коробки во внутреннее помещение. Но так как снаружи было холодно, а мне хотелось посмотреть документ, то я все-таки внес коробку внутрь. Едва только я достал роковую коробку из своего мешка, как хозяйка дома, болезненная женщина лет 30, которая сидела напротив, качая дитя на коленях, застонала и лишилась чувств. Пришлось употребить много усилий, чтобы привести ее в сознание," и искупить свою вину принесением жертв домашним богам. Женщина объяснила, что чуждый запах, исходивший от коробки, вызвал у нее головокружение и болезнь. "А коробка,--добавила она,--из чужой земли и от чужого очага". Но, с другой стороны, мои книги и инструменты, несмотря на то, что они тоже были из чужой земли, совершенно не вызывали протеста. Зато многие продукты, привозимые из цивилизованных стран, как например, мясные консервы, плоды, овощи, порою даже сахар, производят на чукоч отталкивающее впечатление своим чужеземным запахом.
   В отношении вкуса чукчи также отличаются некоторыми особыми чертами. Они совершенно не употребляют соли. Многие из них имеют к соли решительное отвращение, объясняя, что она горька и имеет вкус морской воды. Ламуты, напротив, любят соль, и если она есть у них, они часто употребляют ее с чаем. Некоторые чукчи имеют отвращение также к мягкому хлебу, который кажется им слишком кислым на вкус. Они охотно употребляют только сухари, особенно "морские". Обрусевшие туземцы, которые постоянно едят печеный хлеб, наоборот, находят морские сухари безвкусными. Страсть к жирному, кажется, врождена чукчам. Однажды мне пришлось видеть ребенка, не имеющего еще году, который всякий раз тянулся к жировой лампе, когда ее проносили мимо него. В лампе была совершенно прогорклая ворвань, и ребенок, очевидно, чувствовал этот запах и требовал ворвани. Взрослые люди примесью ворвани улучшают вкус всякой испорченной провизии. Гниющее мясо, запасенное на лето, обычно потребляется с приправой тюленьего сала. Пристрастие к жиру, однако, имеет некоторое ограничение. Многие чукчи, особенно женщины, не могут есть ворвани тюленя-самца, вида Phoca hispida, издающей отвратительный запах. Среди оленных чукоч мозг дикого оленя-самца считается самой лучшей пищей; несмотря на это, большая часть оленеводов не в состоянии "объесть суставы", т. е. съесть костный мозг от целого животного, а иные не идут дальше одной ноги. Существует специальный термин для обозначения вкуса пищи, особенно жирной и сладкой: nьŋьrŋuqin -- "приторный"
   Скала цветов у чукоч точно так же имеет некоторые особенности Хопошо известными цветами являются белый (nilgəqin), черный (nuuqin), красный (nьcet-loqen), серый (cevaro). В мехе оленьих шкур различается также цвет жеттоватый (ьplьlь). Этот термин применяется также и к другим шкурам, но никогда к чему-нибудь иному.
   Прочие цвета строго не определяются. Они включаются в вышеприведенные или описываются путем сравнения с различными существующими приметами. Можно привести следующие термины: "цвет, подобный траве" (nuwtьcьrraqen) -- неопределенный термин, который приписывается всем цветам зеленого, желтого и даже синего оттенка, если он не очень густой Обычная летняя окраска травы на тундре -- зеленая у листьев и верхней части стебля нижние же части растений вообще желтоваты. Если показать зеленый и желтый цвет вместе, то чукчи различают их, но вообще они употребляют один термин для обоих цветов и в разговоре всегда смешивают эти два цвета. Есть еще цвет "черновато-подобный траве" -- n-uwala-nuwtьcьrraqen, и другой цвет, "который походит на окраску желчи" -- nьlele-peraqen; такой цвет, по мнению чукоч, имеют молодые листья. Увядающие листья чукче кажутся красными. Светло-желтая окраска иногда считается за белую, иногда за красную. "Цвет, подобный охре" -- nьcera-peraqen -- бледно-желтая краска оленьих шкур, выделанных и окрашенных охрой. Небо кажется светло-зеленым. Существует цвет, "беловато-подобный траве" -- n-elgь-nuwtьcьrraqen. Темно-синий цвет считается за одно с черным.
   Чукчи любят пение, особенно во время своих праздников. Каждая семья и даже каждый человек имеет несколько собственных напевов. Одни из них наследственные, другие собственного сочинения. Особенно много напевов у шаманов. Мелодия самая разнообразная, некоторые напевы приятны даже для цивилизованного уха. Чукчи чутки к мелодичности хорошего голоса. Они часто собираются в дом какого-нибудь молодого шамана, известного не столько камланием, сколько приятным голосом, послушать его пение.
   Для приморских чукоч характерны глубокие, хриплые басы, за что оленные чукчи постоянно высмеивают их.
  

ОПРЯТНОСТЬ

   Чукоч нельзя назвать опрятным народом с цивилизованной точки зрения. Они едят своих собственных вшей, моются мочей и дают собакам вылизывать свою посуду. Они употребляют в пищу личинки оленьего овода, а летом пастухи иногда едят даже олений помет, смешанный с молодыми листьями различных растений. Однако у них есть свои взгляды на опрятность. Например, многие из моих туземных знакомцев отрицательно смотрели на коровье молоко, считая корову грязным животным. Они утверждали также, что говядина имеет особый неприятный запах, похожий на коровий помет, а некоторые из них даже отказывались входить в комнату, где варилось коровье мясо. С другой стороны, когда чукчам указывали на неприятный запах тюленьего мяса, они, в свою очередь, возражали: "тюлень -- чистый, он постоянно моется в чистой воде, вы же едите мясо ваших грязных животных".
  

БОЛЕЗНИ

   Заразные болезни неоднократно появлялись среди чукоч. Оспа несколько раз свирепствовала среди населения северо-восточной Сибири. На Нижней Колыме она была в 1884 году, на Средней Колыме -- в 1889 году; эта эпидемия поражала преимущественно русских и якутов, чукоч она едва коснулась.
   В 1899 году свирепствовала эпидемия кори, занесенная из Владивостока русскими купцами. Распространившись на север, летом 1900 года она достигла чукотских селений и стойбищ. Для чукоч эпидемия была весьма губительна. Чукчи не имели возможности соблюдать все необходимые меры предосторожности до полного выздоровления, часто при высокой температуре выходили на холод,-- это служило главной причиной многих смертей. Даже в русских селениях, как например, в Гижиге и Маркове, почти четверть жителей погибла от кори. Чукчи пострадали еще сильнее. На некоторых оленных стойбищах, вблизи Тихоокеанского берега, осталось лишь по несколько детей. Стада, лишившись хозяев, разбежались. То лее самое произошло на Колымской тундре в 1884 году после эпидемии оспы. В 1901 году болезнь перекинулась в Америку и также унесла много жертв. Количество населения, погибшего от этой эпидемии, достигло несколько тысяч.
   В половине XIX столетия чукчи находились под угрозою сифилиса. Они считают эту болезнь местною, хотя чукотское название ее atal-vaьrgьn (atal -- "чуванец", "vaьrgьn -- "существо") указывает на чуванцев, которые в прежние времена являлись посредствующим звеном между русскими и чукчами. Вероятно, захватив болезнь от русских, они внесли ее в среду чукоч. Всякий пораженный этой болезнью рассматривается как нечистый. Дома он имеет отдельную постель и посуду для еды. От него сторонятся, и сам он держится в отдалении, чтобы не передать болезни другим. Семья, в которой несколько сифилитиков среди старших членов ее, является "предметом избегания" -- kurgu lьnjo. Очаг ее рассматривается как оскверненный, членам такой семьи запрещен вход на чистые стойбища, чтобы запах от их очага и тень от их входа не передала заразу соседям. В настоящее время сифилис уменьшился, но старики и старухи с обезображенными лицами после третичной стадии болезни повсюду встречаются довольно часто. Даже теперь, когда болезнь зарубцевалась, они считаются нечистыми, хотя предосторожностей против них не принимается. Сифилитическая сыпь, которая встречается у более молодых людей, рассматривается как особый вид болезни, сравнительно мягкий и не заразный.
   Интересно, что среди оленных чукоч Колымского округа существует детская игра, в которой победитель "погружает" побежденного, на известную степень глубины, в сифилис -- с отметками на бирке; например, четвертая метка на бирке означает t-īŋinnupet-gьt -- "я погружаю тебя по голень", шестая -- t-ьmьpcak-gьt -- "я погружаю тебя до отворота сапог" и т. д.
   Другая заразная болезнь, грипп или инфлуэнца, бывает в различных частях страны почти ежегодно и уносит много жертв. Эпидемии инфлуэнцы, бывшие еще лет сто тому назад, не раз упоминаются в колымских архивах. Я сам был свидетелем этой болезни раза два или три среди чукоч, обрусевших юкагиров и камчадалов. Симптомы болезни -- обычные симптомы инфлуэнцы: сильный кашель, головная боль, общее недомогание, глухота на одно ухо, острая боль в мускулах и проч. Болезнь обычно распространяется с юга и с запада, поэтому считается, что она приходит из русских селений.
   Чукчи очень боятся этой болезни, тем более, что она появляется довольно часто. В 1896 году, во время моей поездки по Верхнему Анюю, все чаунское население, заслышав о нескольких случаях инфлуэнцы на реке Россомашьей, скочевало со всей западной Чаунской тундры, чтобы избежать "духов, ищущих жертв".
   Нервные болезни также наводят ужас на чукоч и являются "предметом избегания". Наиболее распространенная из них -- itejun, похожая на эпилепсию. Иногда эта болезнь сопровождается обычными симптомами эпилепсии, иногда конвульсиями или корчами и заканчивается по большей части временной каталепсией. Это продолжается в течение нескольких часов, больной все время остается без сознания; затем болезнь постепенно проходит, но через несколько дней возвращается вновь, иногда в более сильной форме. Болезнь обычно усиливается, и неизбежным исходом ее является смерть. Иногда, впрочем, проходит несколько лет до рокового исхода.
   Другая болезнь того же характера называется iwmetun, это -- род буйного нервного возбуждения, припадки которого бывают ночью, наподобие кошмара. Во время припадка дыхание учащается, кровь бросается в лицо, иногда больной задыхается тут же. Чукчи обе болезни приписывают особым духам, имена которых они не любят упоминать. Человек, внезапно, пораженный такой болезнью в пути, может быть уверен, что он не получит позволения войти ни в один дом, ему не дадут ни огня, ни горячей пищи.
   Хорошо известная форма северной истерии, которая так распространена среди юкагирских и ламутских женщин, редко встречается среди чукоч, среди оленных чукоч почти совсем не встречается. Эта болезнь выражается в безудержном желании повторять громким голосом каждое слово, слышимое от кого-нибудь, и подражать всякому неожиданному жесту или действию. Женщины из обруселых туземцев и женщины русские часто страдают этой болезнью, но чукотские женщины счастливо избежали ее.
   Проказа, столь частая среди якутов, не поражает чукоч, но они страдают различными видами накожных болезней, вероятно, благодаря своей неопрятности. Чукчи часто сами себя называют "немоющимся народом" (ilgьtewkə-remkьn).
   Самая распространенная из накожных болезней -- чесотка. Но чукчи на эту болезнь мало обращают внимания. Пораженные чесоткой даже говорят полушутя, что они имеют развлечение от расчесывания своих зудящих болячек.
   Менее распространенным заболеванием является так называемое taьrgьn, особая болезнь, при которой на коже появляется пигмент, так что пораженный этой болезнью становится похожим на мулата. Больные не чувствуют страдания, но чувствуют недостаток силы и энергии. Они становятся "неспособны к обычной работе, хотя продолжительность их жизни от болезни заметно не сокращается. Мне пришлось видеть только пять случаев этой болезни.
   Kalelь-taьrgьn -- пятнистый таыргын -- болезнь, при которой тело покрывается большими пятнами пепельного цвета, пятна распространяются по всему телу, включая лицо и волосы на голове. Особого вреда здоровью эта болезнь как будто не причиняет. Я встречал пятидесятилетних людей, больных этой болезнью, они были полны энергии и сил.
   За все время своего пребывания среди чукоч я встретил пять глухонемых, трое из них были зрелого возраста и исполняли все обычные работы по стойбищу. Они сообщались с другими посредством простых знаков. Сон, например, выражался прислонением лица к ладони, еда и питье соответствующими движениями рук и рта, женщина обозначалась изображением кос на каждой стороне лица, мужчины -- указанием на усы, хождение -- посредством движения пальцев на ладони и т. п. Знаки эти подобны тем, которые употребляются чукчами при общении с людьми, не знающими их языка, хотя установленных знаков для этого не существует.
   Я встретил также двух карликов. Один из них был женат и имел трех вполне развитых детей. Было не мало слабоумных. Один из них был глухонемой, другой, пораженный параличом, не мог ходить и двигать левой рукой. Но чукчи не признавали участия сверхъестественных сил, овладевших этими людьми, как обычно думают в таких случаях американские эскимосы.
   Встречаются также случаи буйного помешательства. Мне рассказывала женщина-шаманка сама о себе. Она была около трех лет в состоянии сумасшествия, которое, по ее мнению, было наслано на нее чарами шаманки-соперницы. Во время припадков она теряла чувствительность в кистях рук, а иногда и во всем теле. Она хватала камень и била им по своим пальцам, не чувствуя при этом никакой боли. Верхние суставы двух ее пальцев отсутствовали. Часто она набрасывалась на людей, и тогда домашние связывали ей руки и привязывали ее к одному из шестов шатра. Мне пришлось слышать о другом случае сумасшествия среди оленных чукоч. Сумасшедший в течение долгого времени страдал припадками, кидался на своих товарищей по стойбищу и в заключение был убит по общему согласию.
   Слепота встречается часто, особенно у стариков. У молодых пастухов часто болят глаза вследствие недостаточного сна летом, когда присмотр за оленьим стадом требует чрезвычайного напряжения. Болезнь, вероятно, происходит от разъедающего действия пота, смешанного с грязью. Снеговая слепота в весеннее время довольно распространена среди чукоч, которым приходится ездить по тундре. При лечении воспаленных глаз выворачивают веки и вызывают кровь, растирая их большой личинкой оленьего овода, жесткие края которой действуют подобно зубчикам маленькой пилки.
   Хромые люди употребляют костыли различного вида, подобные выделываемым в цивилизованных странах.
   Чукчи не знают никаких медицинских средств, исключая средств магических, чем отличаются от камчадалов и обрусевших юкагиров, которые употребляют в качестве медикаментов многие растения и минералы. Привозные медицинские средства, до которых чукчи большие охотники, называются у них едед, что значит "шаманский дух", а также "христианский бог", "крест", "икона" и т. п. Врачей чукчи называют eŋeŋьlьt -- шаманы.
  

ДУХОВНЫЕ КАЧЕСТВА

   Существуют два совершенно противоположных мнения о характере чукоч. Старинные писатели, на основании главным образом рассказов русских казаков и прочих искателей приключений, представляют чукоч жестоким народом: "Чукчи -- нация жесточайшая и воинственнейшая, враждебная русским. Они убивают себя, попав в плен" {Надпись на карте Lotteri 1765 г.} -- гласит это мнение. Оно и посейчас имеет место среди соседей чукоч, вероятно, благодаря прежним войнам, в которых чукчи всегда одерживали победу.
   Новейшие путешественники среди чукоч, например, Майдель, Норденшельд, Гондатти, Слюнин, Меликов, наоборот, описывают их миролюбивыми и безобидными. В 1882 году Гильдер совершил большое путешествие по чукотским селениям совершенно один и невооруженный. В 1898--1899 году русский иеромонах Венедикт без помощников и без всяких приготовлений совершил еще более замечательное путешествие среди оленных чукоч, а также по всем чукотским селениям на берегах Ледовитого и Тихого океанов. Обоих чукчи встречали весьма любезно и гостеприимно, несмотря на то, что они не были в состоянии платить даже за провоз и питание.
   Такие случаи ясно показывают, что чукчи оставили прежнюю враждебность по отношению к пришельцам из цивилизованного мира и после более чем столетних торговых сношений с русскими жителями Колымы и американскими китоловами на Тихом океане стали оказывать дружелюбие по отношению к тем немногим представителям белой расы, которым случается попасть в их страну. Торговля сделалась для чукоч совершенно необходимой. Один из странствующих чукотских купцов, kavralьn, на мысу Чаплина, говорил мне: "Войны кончились. Пришло время мира. Каждый думает только о выгоде, и все племена и народы перемешались".
   Ralo genetleet -- "смешавшиеся вместе" -- обычное чукотское выражение при описании междуплеменных отношений на окраинах чукотской территории. Однако, когда в 1895 году, во время ссоры на Анюйской ярмарке, оленный чукча был убит казаками, его соплеменники пришли в такое негодование, что едва не произвели вооруженное нападение на русских. Несмотря на то, что официальные представители русской власти вознаградили деньгами семью убитого, чукчи затаили злобу на долгое время; и когда, следующей зимой, мне случилось проезжать среди анюйских стойбищ, раза два или три пришлось вести неприятные разговоры с чукчами по этому поводу.
   Прежняя неукротимость до сих пор осталась, особенно среди оленных чукоч. Она постоянно проявляется в щелочах повседневной жизни. Чукча легко раздражается. Достаточно пустяка для того, чтобы его веселое лицо исказилось самым необузданным гневом. "Чукчи сознают эту характерную черту своего нрава. Один знакомый чукча говорил: "Гнев ко мне приходит внезапно. Он приходит и уходит по своей воле". Некоторые чукотские женщины носят специальные прозвища благодаря своему неистовому темпераменту. Например, Mara-ŋausqat -- "Бранливая Женщина". Даже родственники считают таких женщин язвой семьи. Есть и соответствующие мужские прозвища, например, Qьvr-Əmulьn -- "Запальчивый Əmulьn".
   Чукча в состоянии гнева рычит, скалит зубы, кусает свои рукава или ручку ножа, тем самым делая вызов врагу. Некоторые чукчи даже плачут от злости и рвут свои волосы, как капризные дети.
   Чукотский язык поразительно беден бранными словами. Ссоры непосредственно за собой влекут драку или борьбу. В драке возможны убийства, иногда очень жестокие. Так, на стойбище близ мыса Эрри сын и племянник богатого оленевода, раздраженные до крайности его постоянными толчками и руганью, перерезали ему горло. Это было сделано с ведома его жены -- матери одного из убийц. Летом 1896 года на реке Тополевой (приток Малого Анюя) молодой чукча убил своего брата, чтобы завладеть его стадом. Убийца со своим соучастником и жертвой устроили состязание в прыжках с препятствиями. По условию, проигравший должен был проскакать в течение некоторого времени со связанными руками и ногами. Когда старший брат проиграл, двое других участников игры связали ему руки и ноги и хладнокровно зарезали своими ножами. Рассказы об этих убийствах я слышал от самих убийц.
   В чукотском сказании "Эленди и его сыновья" Эленди в отместку за вероломство своего раба убивает его самым жестоким образом. Острыми кольями он прибивает к земле его руки и ноги, другие мягкие части тела и кожу его черепа и затем заставляет своих жен грубо издеваться над ним. Конечно, не все чукчи обладают таким вспыльчивым характером. Некоторые из них всегда спокойны и в добром расположении духа. Но даже они не свободны от случайных вспышек гнева. Старик Ajŋanvat, который жил со мной в течение двух лет в Колымской области и всегда усердно помогал мне даже в скучных для него лингвистических работах, рассказал мне следующий эпизод из своей прежней жизни. Однажды, выведенный из себя все время разбегающимся оленьим стадом, он внезапно остановился сзади своего стада и, обратившись к садящемуся солнцу, призвал волков, чтобы они пожрали его стадо. По верованиям оленных чукоч, такие слова граничат со святотатством. Волки считаются злыми духами, и такой призыв, произнесенный вслух, уже не может быть возвращен обратно. Он содержит в себе обещание жертвы. Придя в себя через несколько минут, Ajŋanvat понял свою опрометчивость и пытался предотвратить гибельные последствия, принеся в жертву лучших упряжных оленей, но это не помогло. Счастье отвернулось от него, и его стадо подверглось всяческим бедствиям.
   Помимо своей вспыльчивости, чукчи проявляют особое упрямство в отношении вещей и дел, имеющих для них временный интерес. В торговле, когда чукча остановит внимание на каком-нибудь понравившемся ему предмете, он готов дать тройную и даже десятерную цену за него. Если его предложение не принимается, он скорее вступит в ссору, чем откажется от своего желания. Русские купцы часто пользуются этой слабостью чукоч, набивая неимоверную цену на понравившийся чукче предмет. При состязаниях побежденный снова и снова пытает свое счастье, хотя бы победа не давалась ему до самого конца состязания. При противодействии чукча готов итти на крайние меры, вплоть до самоубийства. Одна молодая девушка, отправившись в стадо, повесилась на дереве от злости на свою мать за то, что та отказалась взять ее на праздник в соседнее стойбище. Внезапный гнев часто является поводом для добровольной смерти стариков. В моих "Материалах" есть рассказ об одном чукче, который, разгневавшись на своих сыновей, приказал им убить его. Чукчи вообще проявляют склонность к самоубийству. Об этом есть частые упоминания в старинных характеристиках чукоч. Самим чукчам это свойство их также хорошо известно. "Вы знаете наш народ, -- говорили они мне,-- из-за пустяка чукча может убить другого человека или самого себя". Во время эпидемии инфлуэнцы на реке Россомашьей было два случая самоубийства. В первом случае покончил с собой муж, огорченный смертью своей молодой жены, во втором -- мать, потерявшая своего сына. В 1895 году на Анюйской ярмарке я встретил одного чукчу, который говорил, что он не желает больше жить, потому что счастье отвернулось от него, все его родственники умерли и он боится, что его стадо в скором времени погибнет, хотя в то время олени у него были в полном благополучии. Я не придал значения его словам, но через некоторое время узнал, что этот человек действительно приказал себя задушить.
   На реке Омолоне я встретил семью, четыре члена которой лишили себя жизни без всякого повода. Соседи их в страхе утверждали, что духи, жаждая жертв, обманным путем увлекли несчастных к самоубийству.
   Чукчам свойственно сострадание к несчастью других. Однажды, в моем присутствии, оленный чукча спас куропатку, затравленную соколом, и жестоко упрекал детей, которые хотели ее поймать. В другой раз женщина на одном из стойбищ заплатила моему вознице, чтобы он освободил от наказания одну из своих собственных собак. Еще более замечательно то великодушие, которое оленные чукчи проявляют по отношению к людям, находящимся в нужде, хотя бы это были люди чужого племени и языка. На Чаунской тундре живет несколько ламутских семей различных родов. Они бедны и очень беспечны. Все пропитание за самую небольшую плату они получают от зажиточных чукотских соседей.
   Подобные же отношения издавна существовали между чукчами и тунгусами в западной части Колымского округа. В настоящее время, однако, большая часть тамошних чукоч обеднела, а немногие богатые оленеводы приобрели вкус к торговле и постепенно усвоили образ жизни богатых якутов или русских торговцев.
   Во время больших голодовок русские жители Колымского и Анадырского округов до последнего времени получали помощь от соседних чукотских оленеводов, которые убивали иногда несколько сот оленей и отдавали их голодающим за самую незначительную цену или просто даром.
   Чукотские женщины, как и вообще женщины всех народов, более сострадательны, чем мужчины. На стойбищах богатых оленеводов, если хозяин скуп и дает слишком мало еды и одежды своим пастухам, долгом хозяйки считается восполнить недостаток из своих запасов и вещевых мешков.
   О случаях каннибализма среди чукоч мне не пришлось слышать, хотя, голодовки, уничтожившие целые селения, были еще свежи в их памяти, относительно юкагирских семей, голодавших в 1895 году на Среднем Омолоне, известны случаи самого зверского каннибализма. Не было у чукоч также ни одного случая подкидывания новорожденных девочек. Новорожденные дети, правда, в случае смерти матери часто подвергаются удушению. Их относят вместе с матерью на место погребения, но это делается потому, что чукчи считают невозможным воспитать новорожденного ребенка без матери. Приходилось слышать о женщинах, только что разрешившихся от бремени, которые, почувствовав себя очень плохо, душили своих детей в жертву духам.
   Гостеприимство более развито среди приморских чукоч, чем среди оленных. Чукчи говорят, что если гость даже побьет хозяина, хозяин все равно должен остаться дружественным к нему. Во время моей последней поездки по берегу Тихого океана мне несколько раз пришлось задержаться из-за непогоды в чукотских и эскимосских селениях. Несколько раз бывало так, что хозяин дома, имея мало ворвани и совершенно не имея дров для разведения огня, ломал свои сани или вытаскивал одну за другой деревянные опоры своего дома, рискуя разрушить его.
   У оленных чукоч в отношении гостеприимства дело обстоит иначе. Прежде всего они гораздо более суеверны в отношении "предохранения" себя от болезней. Во время эпидемии даже совершенно здоровый путник, приезжая издалека на чукотское стойбище, особенно ночью, не будет впущен ни в один из шатров. В приморских селениях этого никогда не может случиться. Оленные чукчи и сами не особенно любят входить во время эпидемии в чужие дома, предпочитая ночевать на открытом воздухе, оградив себя заклинанием против духов. Даже в обычное время гость, прибывший на стойбище, считается на положении равном с обитателями шатра. Ему также приходится ждать снаружи до вечера, когда будет приготовлено спальное помещение. Часто он не получает пищи до общего обеда, который, у чукоч обычно бывает вечером. Во время больших оленьих скачек многочисленные гости, приехавшие принять участие в скачках или посмотреть на них, часто совсем не получают еды и после целого дня, проведенного на открытом воздухе, возвращаются голодными на свои стойбища, расположенные за 80--100 километров.
   Воровство среди приморских чукоч встречается сравнительно редко. Украсть у соседа-односельчанина считается большим позором. Согласно обычая, гостю для его имущества отводится место в кладовых хозяина под его личную ответственность. Развитие торговли, правда, подорвало природную честность. Теперь во всех больших селениях владельцы деревянных амбаров, купленных у китоловов, запирают их крепкими висячими замками, опасаясь грабежа. Во время моего пребывания среди эскимосов на мысе Чаплина женщина-шаманка была дважды поймана почти на месте преступления. Она воровала меха из кладовой, чтобы продать их китоловам. Шкуры были возвращены владельцу, но воровка осталась ненаказанной и только получила выговор. По свидетельству Норденшельда, обворовать и обмануть чужестранца у чукоч не считается предосудительным. Однако во время моей поездки по приморским чукчам и эскимосам ни одна из моих вещей не пропала. Между тем среди оленных чукоч приходилось не только остерегаться открытых попыток воровства, но даже и грабежа. "Берегись моей матери,-- предупреждал меня хозяин одного шатра, -- она такая, что может украсть даже свежий помет из-под живого человека".
   Среди оленных чукоч воровство между стойбищами и стадами, можно сказать, вошло в обычай. В языке, кроме обычного понятия tь-tuleerkьn -- "я украл", имеется еще другое слово, более деликатное--tьngьntьweerkьn, обозначающее "я извлек", буквально -- "я дал возможность (вещи) убежать". Ссоры между соседями из-за взаимных обвинений в воровстве -- постоянное явление. Многие чукчи носят насмешливые прозвища благодаря своим воровским предприятиям. Например, Ŋьre-ceivun -- "ходок на коленях". Носитель этого прозвища подползал на четвереньках к чужому стаду во время отела с намерением украсть нескольких новорожденных телят. Другой носил прозвище Ənnььcgь-Latuwge ("Latuwge с ошейником") за то, что на одном стойбище он украл наполовину сварившиеся кишки из кипящего котла, повесил их вокруг шеи и ел их даже во время погони. Эти прозвища так упрочиваются, что и сами носители их употребляют вместо имени, особенно если им случится потерпеть от духов болезни. После тяжелой болезни чукчи обычно меняют свои имена. На ярмарках мелкие кражи происходят ежедневно, как на складах, так и в жилых помещениях. Однажды я видел, как один молодой чукча, придя в торговую палатку, украл связку беличьих шкур, и пытался продать ее самому же владельцу. Будучи изобличен, он только сказал: "возьми их, если они твои" и сел на лавку, ожидая обычного угощения.
   Как упоминалось выше, ссоры между чукчами и соседними племенами происходят постоянно. Кереки, живущие на мысу Барыкова, неоднократно жаловались, что телькепские чукчи обходятся с ними дурно, берут меха без уплаты и заставляют их детей работать в качестве пастухов. Однако надо сказать, что кереки получают оттелькепских чукоч оленьи шкуры для одежды, сухожилия для сетей, мясо, русские товары, американские карабины и патроны, которые идут с мыса Чаплина.
   Колючинские чукчи-собаководы жалуются, что обитатели Тихоокеанского селения Lūren имеют обычай, по временам, грабить сани, возвращающиеся из торговых поездок с грузом иностранных товаров. Распря между селениями Lūren и Janraŋaj была жива еще два поколения тому назад. Обитатели обоих селений и многих стойбищ в окружности бухты Лаврентия, прославились свирепостями. Некоторые из них покупают у американских китоловов револьверы и носят их в специальных кобурах в рукаве, всегда наготове. Дж. Келли, американский агент по покупке оленей, который зимовал в 1897--1898 году на берегу бухты Лаврентия в блокгаузе, вблизи селения Janraŋaj не раз имел столкновения с туземцами. Они пытались напасть на его дом и разграбить его.
   Чукчи не отличаются сметкой, особенно в торговых делах. Соседи постоянно обманывают их. Система их счета, так называемая "пятерично-двадцагеричная",весьма несовершенна,-- все числовые операции чукчи совершают с помощью пальцев обеих рук. Чукотское понятие "счет" -- trьlgьrkьn -- собственно означает "я пальчу"; "считать" по-чукотски -- "пальчить". Вопрос "как много?" соответствует вопросу "как много пальцев" -- "ter rьlgьt?" Исчисление совершается по способу, свойственному многим примитивным народам. Так, например, слово, "пять" -- mьtlьŋen -- представляет сокращенное слово "рука" -- mьnьtlьŋеn; "десять" -- mьngьtken -- обозначает "принадлежащий двум рукам"; "пятнадцать" -- kьlgьnkьn -- вероятно, представляет сокращенное слово gьtkalgьken, которое значит "принадлежащее ноге"; "двадцать" -- обозначается словом qlikkin, которое значит "принадлежащее человеку". Слово qlaul -- "человек" -- также употребляется в значении "двадцать". Пальцы, рук и ног играют такую важную "роль в счете, что без них чукча едва ли был бы в состоянии считать. Большие числа составляются из групп -- двадцаток (людей). Так как счет идет на пальцах, то пределом счета является двадцать двадцаток -- qlig-qlikkin. Все числа выше этого называются "предел знания" -- gьyew-tegьn. Этот термин употребляется богатыми торговцами, чтобы выразить понятие тысячи. Большинство чукоч, особенно оленные, не в состоянии обращаться с числами большими, чем группа двадцаток. Поэтому, когда приходится иметь дело с мелкими шкурками, как например, с выпоротками или белками и т. п., счет которых требует больших чисел, чукчи связывают их в пучки и продают каждый пучок или кучку пучков в отдельности. Беличьи шкурка связываются по десять штук, по примеру ламутов. Пыжики связываются по три (обычная меновая цена за кирпич чая) или по пяти; затем четыре пучка соединяются вместе, чтобы образовать двадцатку. В недавнее время чукотские торговцы в подражание русским стали употреблять, маленькие зазубренные палочки в качестве бирок; каждая зазубринка обозначает пять, четвертая зазубринка; сделанная более глубоким надрезом, обозначает двадцатку.
   Пастухи обычно не считают своих оленей, они не в состоянии также помнить всех своих животных по их внешним признакам, как утверждают некоторые путешественники. В больших стадах они знают только наиболее выдающихся оленей, как-то: самцов-производителей, старых маток, ездовых, грузовых оленей и т. п. Если случится утрата, то они не всегда узнают о ней. На телят чукчи обращают мало внимания и не слишком заботятся о них.
   Аргентов пишет, что один богатый оленевод с Сухого Анюя пытался сосчитать своих оленей при помощи загородки. Оленей загоняли в загородку, потом выпускали. Каждый загон представлялся особыми деревянными кружочками, я все кружочки помещались в рукавице. Тунгусы таким же способом подсчитывают оленей. Но среди чукоч подсчет мог иметь только случайный характер, так как всякий новый эксперимент считается опасным для благополучия стада.
  

ВРЕМЕНА ГОДА

   Следует сказать несколько слов о чукотском способе деления года. Год разделяется на 12 лунных месяцев, или лун. Ряд месяцев начинается с зимнего солнцестояния, время которого отмечается с особенной аккуратностью. Промежуток (темный) между двумя месяцами (лунами) называется лунным промежутком. Названия месяцев следующее:
   1. Ьnp-luwleŋ-jilgьn -- "старый дикий олень месяц" -- с 20 декабря до 20 января (приблизительно), происхождение названия неизвестно.
   2. Cacanlorgьn -- "холодное вымя" (месяц).
   3. Lee-lorgьn -- "настоящее вымя" (месяц).
   4. Gro-elgьn -- "месяц теления".
   5. Imlьrьlьn -- "водный" (месяц).
   6. Tawtьnjelgьn -- "месяц листьев".
   7. Om-jelgьn -- "теплый месяц" или "летний месяц".
   8. Nec-ilgьn -- "месяц сбрасывания оленьих рогов".
   Ele-ilgьn -- "среднелетний месяц".
   9. Ŋergec-ilgьn -- "слегка морозный месяц".
   10. Gьtga-elgьn -- "осенний месяц", называется также ьlv-eiŋe-ilgьn -- "месяц течки диких оленей".
   11. Jaraucьn -- вероятно, от слова Jarau ("мускулы спины"), так как предполагается, что мускулы оленьей спины в средине зимы укрепляются. То же самое название с тем же самым объяснением имеется у коряков западного берега Камчатки. Этот месяц у чукоч называется также Tur-ece -- "новоснежный".
   12. Quulec-ilgьn -- "сокращающихся (дней) месяц".
   Приморские чукчи употребляют те же самые названия месяцев. Коряки различных местностей имеют различные системы названий, но для третьего и для четвертого месяца большая часть названий означает "месяц ложного оленьего теления" и "месяц настоящего оленьего теления". Само собой разумеется, что двенадцать лунных месяцев не соответствуют в точности солнечному году между двумя зимними солнцестояниями, но чукчи особенно не заботятся о небольшом излишке дней. В разговоре названия месяцев часто заменяются названиями времен года, которых насчитывается гораздо больше, чем у нас. Наиболее частые из них суть следующие:
   1. Emjirьk -- "начало увеличения" (дней) -- соответствует первому месяцу года.
   2. Uretvik -- "удлинение" (дней) -- соответствует второму месяцу года.
   3. Niwlewkь -- "продолжение" (возрастания дней) -- продолжается около шести недель, до тех пор, пока начнут телиться оленьи матки.
   4. Am-grokь -- "время теления" -- более или менее соответствует нашему термину "весна".
   5. Tur-eletvьk -- в начале нового лета.
   6. Kьtkьtьk -- первое лето.
   7. Anok -- второе лето.
   8. Elek -- среднее лето.
   9. Eg-ьntok -- освежение воздуха.
   10. Ŋergerьk -- первый легкий мороз.
   11. Егк-əletьk -- новый снег.
   12. Gьtgak -- осень.
   13. Ləleŋkь -- зима.
  

ЯЗЫК

   Чукотский язык богат словами и гибок в формах. Чукчи красноречивы по природе, но они не любят продолжительных расспросов. Оленных чукоч, которые фактически бывают дома только тогда, когда едят или спят, а остальное время проводят в движении, трудно убедить провести несколько часов в шатре, чтобы дать объяснение или подиктовать. Даже старики обычно говорили о моих записях: "не стоящая чепуха". Большинство совершенно не в состоянии диктовать. Любопытство у них не продолжительно. После приезда какого-нибудь гостя на новое стойбище обитатели некоторое время наблюдают за новым лицом, но не долго, затем они постепенно расходятся, и в заключение их интересует только меновая торговля. Конечно, бывают исключения, но их весьма не много. В приморских селениях, где внутренние помещения просторнее и в них есть постоянно горящая лампа, старики более привычны к домоседству и поэтому более расположены к ответам на расспросы и более полезны для получения от них этнографических сведений.
  

Глава III
СНОШЕНИЯ ЧУКОЧ С РУССКИМИ

   Исторические данные, помещенные в этой главе, по большей части были извлечены из архивов Средне-Колымского, Нижне-Колымского и Марковского на реке Анадыре, также и из других старинных документов, собранных автором в разных местах. Кроме того, использованы следующие официальные издания исторических актов и другие исторические сочинения.
   1. Исторические Акты, собранные и изданные Археографической комиссией, III, IV, V. (Цит. Акты).
   2. Дополнения к Историческим Актам, собранные и изданные Археографической комиссией, III, IV, V. (Цит. Дополнения).
   3. Памятники сибирской истории XVIII века, I, II. (Цит. Памятники).
   4 Свод законов Российской Империи. Издания 1857, 1876, 1892, 1893.
   5. Сенатский архив, том II.
   6. Дополнения к творениям святых отцов. Части 9, 11 (Москва, 1850--52).
   7. "Русский паломник", 1887.
   8. Словцов П. Историческое обозрение Сибири. С.-Петербург, 1886. (Цит. Словцов).
   9. Северный архив, 1825.
   10. Журнал Министерства Народного Просвещения, 1890.
   11. Собрание сочинений из месяцесловов различных лет. С.-Петербург, 1790.
   12. Фишер Иоганн Эбергард. Сибирская история, 1, II. С.-Петербург, 1768.
   13. Миллер Г. Ф. Описание Сибирского царства. С.-Петербург, 1750.
   14 Приклонский В. Л. Хроника Якутской области, составленная по официальным я историческим данным. Красноярск, 1896.
   15. Щеглов И. Хронологический перечень важнейших данных из истории Сибири. Иркутск, 1888. (Цит. Щеглов).
   16. Андриевич В. К. История Сибири, 1, II. С.-Петербург, 1889. (Цит. Андриевич).
   17. Титов А. Сибирь в XVII веке. Москва, 1890.
   18. Маныкин-Невструев А. И. Завоеватели Восточной Сибири, Якутские казаки. Москва, 1883.
   19. Историческая записка о Чукотском народе (Вестник Императорского Русского Географического Общества, 1856, V).
   20. Карта Чукотской земли, составленная Плениснером (Записки Гидрографического Департамента Морского Министерства, 1852, часть X).
   21. Варамыгин М. Путевой Журнал во время поездки в Анюйскую крепость (Записки Сибирского отдела Императорского Русского Географического Общества, 57, кн. 4).
  

ОТКРЫТИЕ ЧУКОТСКОЙ ЗЕМЛИ

   Первые сведения о чукчах доставил казак Михаил Стадухин, который в 1644 году пришел на реку Колыму и основал здесь Нижне-Колымское зимовье. Маныкин-Невструев говорит, что река Колыма была открыта в 1638 году. Майдель называет открывателем реки Колымы казака Ивана Эрастова с товарищами. Он говорит, что в 1644 году на реке Колыме было основано три зимовья: Нижне-Колымск, Средне-Колымск и Верхне-Колымск. Можно сомневаться, что все три зимовья были основаны в одном и том же году. На карте Сибири от 1672 года, впрочем, указаны все три зимовья: нижнее, среднее и верхнее. Нижне-Колымск в других документах называется "собачьим острогом", очевидно, из-за езды на собаках. Он был больше двух других зимовьев.
   Мы имеем также "распросные речи служилого человека Михаила Стадухина о реках Колыме и Чюхче, о живущих по ним инородцах и о неизвестном острове на Ледовитом океане, близ устья реки Колымы {Дополнения к Историческим Актам, том III, стр. 99.}.
   "155 году (1647), апреля в 22 день, в Якутцком остроге в съезжей избе воеводам Василью Никитичу Пушкину да Кирилу Осиповичу Супоневу да дьяку Петру Стеншину служилой человек, который в прошлом (во 154) году ноября в 23 день, в Якутцкой острог, до приезду воевод Василья Никитича Пушкина с товарищи, с Колымы реки с государевым с ясачным сбором пришел, Михалко Стадухин в роспросе сказал: на Колыме де реке был он для государева ясачного сбору два года, а Колыма де река велика, есть с Лену реку, идет в море также что и Лена, под тот же ветр, под восток и под север, а по той де Колыме реке живут иноземцы Колымские мужики свой род, оленные и пешие сидячие многие люди {Приморские чукчи в казачьих отписках назывались "пешими, сидячими, ходячими" в отличие от оленных. У оленных чукоч каждый человек имеет оленную упряжку, и все ездят. У приморских чукоч семья обычно имеет только одну упряжку, таким образом ездит один, а другие должны ходить. В более раннее время у чукоч было еще меньше собак, чем теперь, особенно по сравнению с морскими коряками. В описании походов оленные воины ездят на оленьих упряжках, а приморские ходят пешком.} и язык у них свой; да на той же де Колыме, в сторонней реке прозвищем на Чюхче, а пала де та река Чюхча в море своим устьем, с приезду по сей стороне Колымы реки, а по той де реке Чюхче живут иноземцы свой же род, словут Чюхчи, тоже что и самоядь, оленные, сидячие ж; и была де у него женка погромная колымская ясырка, именем Калиба, а та женка жила у тех мужиков у Чюхчей три годы, и она де ему сказывала, что на острову, который в море идучи к той Колыме реке судами на левой руке, а учнет де тот остров объявливатца в море от матерой земли в виду на левой руке, идучи из Лены от Святого Носу, а к Яне де реке и от Яны к Собачье, а Индигирка тож, и от Индигирки к Колыме реке идучи и гораздо тот остров в виду, и горы снежные и пади и ручьи знатны все; а тот де остров Камень, в мори пояс, и промышленные люди смечают все то один идет, что ходят из Поморья с Мезени на Новую Землю, и против Енисейского и Тазовского и Ленского устья тот Камень тож все один, что называют Новою Землею; и те де Чюхчи по сю сторону Колымы от своего жилья с той речки зимою переезжают на оленях на тот остров одним днем и на том де острову они побивают морской зверь морж и к себе привозят моржовые головы со всеми зубами, и по своему де они тем моржовым головам молятца, а он де того у них моржового рыбья зубу не видал, а промышленные де люди {Промышленные люди были русские охотники, сопутствовавшие казакам. Торговцы и промышленные люди часто даже опережали казаков.} ему сказывали, что они у тех Чюхчи тот моржовый зуб видали, концы де у них оленных санок все того одного моржового зуба, а у тех де Чюхчи соболя нет, потому что живут на тундре у моря, а доброй де самой черной соболь все по Колыме" {В XVIII веке на реке Колыме было действительно много соболя, но с половины XIX века он совершенно исчез.}.
   Эти распросные речи весьма интересны. В первый раз упоминается имя "чюхчи".
   Из слов Стадухина следует, что в то время на Чукочьей реке не к востоку, а к западу от реки Колымы жили какие-то чукчи или чюхчи, оленные и сидячие. В другом месте я старался доказать, что эти оленные сидячие люди принадлежали, вероятно, к чаунскому (чуванскому) народу и были в общем родственны восточным чукчам. Самый вариант названия чюхчи отличается фонетически от обычного самоназвания оленных чукоч cawcu и говорит о другой фонетике.
   Еще замечательнее подробности, относящиеся к моржовому промыслу этих туземцев на одном из Медвежьих островов. Моржи даже в новейшее время продолжают подходить к северному берегу Медвежьих островов, и оленные чукчи порою переезжают на острова для весенней охоты на моржей, так, как описано у Стадухина. Однако в то время, очевидно, моржовый промысел имел гораздо больше значения. Туземцы приносили домой моржовые головы и "молились им", то есть устраивали известный чукотский праздник "моржовых голов". Этот праздник до сих пор является одним из главных промыслово-обрядовых праздников приморских чукоч {Ср. у Плениснера, карта Чукотской Земли. Плениснер был охотским начальником в 60-х годах XVIII века я собрал много ценных сведений от казаков и туземцев.}.
  

ВОЙНЫ. XVII ВЕК

   Вскоре после открытия реки Колымы, в 1647 году казак Василий Колесников основал Анадырскую крепость, хотя, согласно, другим сообщениям, она была основана Семеном Дежневым в 1649 году. Семен Дежнев вместе с Федотом Алексеевым и Герасимом Анкудиновым, после первой неудачной попытки в том же 1647 году, годом позже успели, как известно, объехать Азию с северо-востока. Большая часть их судов была разбита и потерялась без вести. Два пристали где-то к югу от Анадыря. В 1649 году мы находим на Анадыре несколько партий казаков и служилых людей. Одна партия была под началом Семена Дежнева и служилого приказного человека Семена Моторы. Другую привел Михаил "Стадухин "горою", то есть сушею, с реки Колымы. Стадухин старался подчинить себе все другие партии и стать главным начальником всех служилых людей на реке Анадыре. О распре Стадухина с Дежневым упоминают различные казачьи отписки, представленные якутскому воеводе.
   Такова челобитная служилых и промышленных людей Федора Емельянова Ветошки с товарищами о назначении им денежных и хлебных окладов за службу на реке Анадыре (Дополнения к Актам Историческим, т. IV, стр. 12, 1655 г. 4 апреля).
   "...в прошлом, государь, во 157 году, ведомо учинилось на Колыме реке сыну боярскому Василию Власьеву да целовальнику Кирилу Коткину, по расспросным речам от Ходынского аманата Ангары, которого взяли мы холопи и сироты твои сверху Анюя реки, и от Ходынских ясырей тогож нашего погрому, что новая захребетная река Анандырь подошла к вершине Анюя реки близко: и по те . Иногда даже деревянное изображение такой колбасы считается достаточным жертвоприношением (рис. 65). Это является уже двойной заменой. Предполагается, что каждый "заменный" предмет является подобием настоящего оленя. Поэтому почку или колбасу" иногда ударяют ножом, как бы убивая их. Кровь жертвоприношений считается лакомством "духа". Небольшое количество крови льют в огонь, разбрызгивают ее по всем "направлениям", по которым приносится жертва, и, как это будет описано ниже, обмазывают ею священные предметы, которые также должны получать жертвоприношения. Кровь или жир наливаются в маленькие чашечки, вырезанные из выделанной кожи. Они ставятся на снег по "направлениям", получающим жертвоприношения. Сало, жир, костный мозг, вареное мясо, толченые листья и корни бросают по всем "направлениям", получающим жертву, закапывают в землю или же кладут в огонь. Лица огнивных досок обмазывают салом или костным мозгом. Иногда кровью жертвы разрисовывают нарты. Все другие предметы, употребляемые чукчами в пищу, также служат жертвоприношением. Большинство из них, конечно, животного происхождения. "Чужая пища", полученная посредством торговли и высоко ценимая чукчами, также приносится в жертву "духам". Оленные чукчи покупают у приморских охотников необходимые им для жертвоприношений, китовое мясо и моржовый жир, а приморские охотники в обмен на это получают от оленеводов оленье мясо и сало. И оленеводы и приморские чукчи довольно охотно приносят в жертву "духам" продукты, получаемые из цивилизованных стран, а именно: табак, сахар, муку, хлеб и даже водку. Но водку они приносят духам в жертву лишь по нескольку капель.
   Большинство жертвоприношений приносятся добрым "духам", {Ср. стр. 30.} так как жертвоприношения kelet рассматриваются как достойные порицания и могут совершаться лишь тайно. Вечер, Полночь, Темнота, подземные существа, также как и прочие "направления", получают свою часть при обрызгивании кровью и разбрасывании мяса и сала, но лишь в исключительных случаях убивают оленя специально для одного из этих "направлений". А если это сделано, то боятся говорить об этом.
   Оленя, предназначенного для жертвы Вечеру или Ночи, отводят на определенное расстояние от шатра, и когда он упадет на землю, его кладут головой по "направлению", получающему жертву. Благонамеренные чукчи в страхе пробегают мимо такой жертвы. И лишь злобные, в частности шаманы, "склонные ко злу", {Ср. главу IV, Шаманство.} ищут помощь и покровительство у kelet, особенно когда они хотят причинить зло своим недругам. В жертву kelet приносят черных животных, оленя или собаку. Труп жертвы кладется головой по направлению к западу. Однако многие вполне благонамеренные оленеводы время от времени при убое оленей для обеспечения удачной торговли или в хозяйственных целях также назначают одного оленя в жертву kelet и, зарезав его, кладут труп головой по-направлению к западу. Морские звероловы для этой же цели употребляют черных щенков.
   Выделение всех темных сил и злых духов из обычной системы жертвоприношений кажется противоречащим утверждению чукотских шаманов, приведенному в первой главе. {См. стр. 14.}
   Шаман утверждает: "Мы окружены врагами. Духи все время невидимо рыщут вокруг, разевая свои пасти. Мы поклоняемся и даем дары во все стороны". Подобные противоречия во взглядах часто встречаются у первобытных племен. Некоторые из них приносят жертвы главным образом злым духам, так как считают более важным обезоружить их злую волю. Так, Юрий Лисянский говорит, что жители острова Кадьяк верят в существование двух сверхъестественных существ, из которых одно -- доброе, а другое -- злое. Они приносят жертву злому духу, так как боятся его злой воли, и говорят, что добрый дух и без всяких жертвоприношений не сделает никому зла. {Юрий Лисянский, Кругосветное путешествие, II, стр. 75.} Другие племена, наоборот, считают жертвоприношения средством снискать покровительство "духов", доброжелательно относящихся к приносящему жертву. {Daniel Brinlon, Religion of the primitive people, p. 186.} Последний взгляд преобладает среди чукоч.
   Жертвоприношения, правильно повторяющиеся из сезона в сезон, из года в год, приводят первобытного человека к предположению, что дух, принимающий жертву, естественно, должен быть хорошо расположен к нему и покровительствовать ему во всех делах, получая за это свою часть от его добычи. Для сношений со злыми духами и защиты от них существует шаманство. Шаманство развивается вне обычного цикла праздников и жертвоприношений. К его помощи прибегают во всякое время, когда в этом является необходимость.
   Обычно при жертвоприношениях kelet употребляют сажу. Ее бросают по направлению к западу. Предполагается, что kelet употребляют сажу для постройки своего очага. В жертву kelet приносятся также игрушечные лук и стрела (рис. 66), которые кладутся в маленький, грубо вырезанный жертвенный сосуд. Такие жертвы приносятся главным образом во время эпидемии какой-нибудь заразной болезни. В этот сосуд кладутся также кусочки пищи. По объяснению туземцев, такое жертвоприношение означает, что человек, поднесший kelet лук, просят его охотиться где-нибудь в другом месте. Жертвоприношение делается в полночь, жертву относят на некоторое расстояние от дома в западном направлении и кладут там в снег.

   Часто жертвоприношения приносятся в обыкновенной посуде. У чукоч, однако, очень распространено употребление специальных жертвенных сосудов.
   Большинство из них -- простые, обычной величины деревянные миски (рис. 67, а). Они отличаются своим старым, подержанным видом. Употребляются также миски миниатюрных размеров. Жертвенные сосуды специальной формы встречаются реже. Рисунок 67, b представляет сосуд, предназначенный для жертвоприношений всем "направлениям". Четыре отдельные сосуда служат: для жертвоприношении четырем основным "направлениям", получающим жертвы, т.е. Рассвету, Полдню, Зениту и Надиру -- по порядку слева направо. Другие сосуды, того же рода имеют только два отделения: одно -- для Рассвета, другое -- для Вечера.
   Очень показательно, что в то время как приношение жертв очагу, уход за "охранителями", смазывание их кровью и жиром исполняют обычно женщины, приготовление жертвоприношений лежит на обязанности мужчин. Это объясняется тесной связью жертвоприношений с охотничьим промыслом и со стадом. Участие женщин в жертвоприношениях представляется как "принадлежащее внутреннему пологу", мужское же участие, т. е. самое убиение жертвы и бросание пищи "духам", называется "наружное жертвоприношение". Место для жертвоприношений расположено либо перед входом в шатер, обычно обращенным к востоку, или непосредственно за шатром, где тщательно очищается от снега небольшое пространство для праздничного огня. "Охранители" прислоняются к санкам для перевозки шестов, которые легко передвигать и ставить благодаря их малому размеру. Жертвенное место называется pojaacen.
  

ОСЕННИЙ УБОЙ ОЛЕНЕЙ

   Цикл "настоящих жертвоприношений" открывается осенью двумя убоями оленей (qaanmatgьrgьn). Первый называется "бой тонкошерстого молодого оленя" (wьlgь-qaanmatgьrgьn), второй -- "делание шкур для одежды" (teetawŋьgьrgьn). Как можно понять из названий, практической целью в обоих случаях является получение годового запаса шкур для одежды. Первый убой дает тонкие шкуры. Из них делают легкие, тонкие одежды для молодых людей, а часть их поступает на продажу. Второй убой доставляет толстые шкуры, употребляемые для всех видов зимней одежды.
   Обряды, сопровождающие убой, в обоих случаях знаменуют присоединение стада к дому после летнего отделения и начало совместной кочевки. Это главный в году праздник стадо. В обоих праздниках основные черты одинаковы. Некоторые обряды, правда, могут быть исполнены только на одном из них. В большинстве случаев все обряды производятся во время первого убоя. Но некоторые оленеводы откладывают исполнение их до второго убоя. Другие же выполняют их поочередно: один год -- во время праздника первого убоя, на следующий -- во время второго.
   Первый убой производится в начале или в середине августа, в зависимости от раннего или позднего наступления осени. Семья еще живет в это время на месте своего летнего кочевья, и пастухи пригоняют сюда стадо, бывшее в отсутствии в течение всего лета. Женщины из каждого шатра зажигают перед входом огонь. Огонь может быть зажжен спичкой, но затем к нему прибавляют по искре, высеченной из каждого деревянного огнива. Затем молодые мужчины и женщины становятся в ряд перед огнем главного шатра. Старики же помогают подогнать стадо ближе к дому. Стоящие возле шатра встречают стадо громкими криками: "Хо, хок, хок, хок". Это обычный зов пастуха. Некоторые из них, главным образом дети, стреляют по направлению к стаду из своих луков стрелами, концы которых обожжены в огне, другие стреляют из ружей, некоторые потрясают копьями, как бы собираясь бросить ими в оленей. Все эти действия имеют целью испугать и отогнать злых духов, которые могли пристать к стаду, когда оно было на чужой земле, вдали от защиты семейных "охранителей".
   Как уже сказано выше, считается, что оленье стадо не обладает силой самостоятельно защищаться от злых духов. Старики принимают участие в стрельбе и криках лишь тогда, когда в семье нет молодежи. По окончании этой части праздника совершают первое жертвоприношение, состоящее из маленьких кусков "колбасы" и прочих видов кушаний, приготовленных из толченых листьев и стеблей растений. Все это бросается по всем "направлениям", получающим жертвоприношения, {См. стр. 21.} причем начинают с Рассвета. Часть бросается также по направлению к стаду.
   Затем несколько мужчин выводят из стада оленей, предназначенных для убоя. Оленьих телят убивают обычным способом -- ножом. Взрослых же оленей закалывают копьями. Для каждого из них убивают молодую оленью самку и кладут рядом; она считается женой убитого оленя. Большинство убитых телят бывает обычно мужского пола.
   Богатые оленеводы убивают взрослого оленя для каждой доски-огнива, принадлежащей мужчинам. Менее богатые убивают только пару оленей; самые же бедные убивают иногда только одного оленьего теленка -- для помазания кровью. Очень часто вместе с оленями убивают двух собак. Некоторые семьи употребляют кровь собак для помазания. Каждый убитый олень кладется головой в определенном "направлении", вокруг него брызгают, его же кровью.
   По окончании убоя женщины приносят обе закрытые семейные нарты и маленькие санки для шестов и ставят их в ряд перед шатром на некотором расстоянии от входа. Немного дальше от них ставятся еще две или три нарты, служащие для перевозки шатра. Обе группы нарт устанавливают друг против друга. В промежутке между ними или на одной из нарт ставят доски-огнива и семейных охранителей.
   Невдалеке раскладывают небольшой огонь, и женщины из каждой семьи, подносят к своему ряду нарт всех принадлежащих им убитых оленей. Затем они взрезают их и снимают шкуру вместе с головой. Пару таких шкур кладут на нарту рядом с той нартой, на которой находятся семейные охранители. Иногда свежеснятую шкуру растягивают на земле, головой по направлению к востоку, и старик или старуха, или оба вместе произносят заклинание. К огню приносят различные части мяса, главным образом те из них которые едят сырыми: глаза, мозги, почки, печень, легкие, носовые хрящи. Ломают суставы ног и достают костный мозг. Кусочки от всех частей тела убитого оленя бросают в огонь в виде жертвоприношения, и разбрасывают по всем "направлениям". Семейные охранители смазываются жиром и костным мозгом.
   Затем следует помазание кровью. Сначала мажут людей, затем стоящие в ряд нарты. Каждая семья имеет свои переходящие по наследству знаки помазания для вещей. Из тех, которые мне пришлось видеть, у одной семьи таким знаком была полоска на передней части полозьев нарты и пятно на каждом из задних копыльев; у другой -- прямая полоса в середине копыла, а с правой стороны поперечная полоса на обоих передних копыльях и пятно на загнутом переднем конце каждого полоза.
   После помазания мясо, кости и шкуры убитых оленей вносятся в шатер и развешиваются на шестах так, что внутренний полог отделен ими как занавесью. Шесты, растягивающие полог, ставятся на место, и внешняя покрышка шатра натягивается до возможных пределов. Суставы ног прикрепляются ивовыми прутьями к шестам внутри полога. К ним же привязывают "пищу земли", например, корень Polygonum polimorphum или Polygonum viviparum. Женщины варят мясо и головы оленей в больших котлах и приготовляют суп из крови. После еды снимают все принадлежащие семье бубны, висевшие на шестах полога за занавеской из сырых шкур, и начинается обряд. В бубны бьют в продолжение всего остатка дня по очереди все члены семьи. Когда кончают все взрослые, то их место занимают дети и в свою очередь продолжают бить в бубны. Во время игры на бубнах многие из взрослых членов семьи призывают "духов" и стараются побудить их войти в их тело. Они, подражая шаманам, имитируют крики различных животных и производят звуки, считающиеся характерными для "духов". Эти звуки производятся вибрирующим движением губ при быстром и резком качании головы. Получается звук вроде "прр".
   "Тонкошерстый убой", кроме семейного торжества, представляет еще один из наиболее важных общественных праздников. В богатых районах соседние стойбища справляют его в разные дни, чтобы все имели возможность отпраздновать его сначала на одном, потом на другом стойбище. Менее богатые стойбища Тихоокеанского побережья не имеют средств для такого проведения праздника, поэтому все соседние стойбища справляют этот праздник в один и тот же день. У богатых оленеводов собираются в день убоя оленей в качестве гостей не только близкие, но и далекие соседи, не исключая и иноплеменников -- ламутов, эскимосов или обруселых юкагиров.
   Приглашения рассылаются заранее, и если приглашаемые живут далеко, хозяин специально посылает кого-нибудь за ними, чтобы уже не могло быть никаких извинений отсутствию их на празднике. По обычаю хозяин должен, если это для него возможно, "завернуть" всех своих гостей: это значит, что он каждому из них дарит шкуру специально для него убитого оленьего теленка. Причём; если уж делается какое-нибудь различие между гостями, то женщины получают лучшие подарки, чем мужчины, и чужие люди -- лучшие подарки, чем родственники. Обычно всем гостям дают по одной шкуре, и только пришедшему на праздник первым -- две или три. По просьбе кого-нибудь из гостей увеличить, подарок ему дают несколько шкурок. Отказать в такой просьбе невозможно, так как гость может обидеться и околдовать хозяина. Подношение в подарок гостям мяса вместо шкур считается недостойным поступком. Получивший такой подарок чувствует себя оскорбленным и может громко кричать, что олень не ходит без шкуры. С другой стороны, считается вполне приличным подарить гостю только шкуру и оставить себе большую часть мяса.
   У богатых оленеводов число оленей, убиваемых на празднике, доходит до ста -- ста двадцати. Гостям отдается по крайней мере треть; оставшиеся две трети делятся пополам: одна половина идет на домашние нужды, другая -- наш продажу. Считается, что гость не обязан отдаривать хозяина, и наиболее бедные из гостей действительно ничего не дарят ему. Но обычно соседи впоследствии преподносят ему такие же подарки. Гости, принадлежащие к другим племенам, обычно дарят ему что-нибудь из предметов своего промысла. Приморские чукчи и эскимосы дарят хозяину праздника немного тюленьего жира или тюленью шкуру, ламуты дарят кусок кремня и фитиль из губчатого нароста на деревьях, обруселые юкагиры -- сушенную рыбу или четверть плитки кирпичного чая. Хозяин не имеет права протестовать, если подарки гостей будут слишком ничтожны или их вовсе не будет.
   На празднике обычно устраивается бег в запуски, в котором в большинстве случаев принимает участие только молодежь. Все соседние шаманы принимают участие в состязаниях на бубнах. Праздник носит совершенно шаманский характер, когда (как это часто бывает) убой оленей сопровождается обрядом благодарения духов. У чукоч это очень важный обряд. Он будет описан ниже.
   Гости возвращаются домой в тот же вечер, сразу по окончании праздника. На следующий день доят важенок, телята которых были убиты. Доение производится посредством сосания. Выдоенное молоко служит прибавлением к еде всей семьи в течение нескольких дней. На следующий день все разломанные бедренные кости складываются на очаг, устроенный среди саней, и сжигаются дотла. Огонь для этого добывается посредством деревянного огнива. Оставшиеся части бедренных костей покрывают кусками дерна и сверху втыкают ивовую ветку, которою кости были привязаны к шесту порога. Этот бугорок из дерна называется "место огня" (melgьn). Через несколько дней после праздника убоя совершают первую кочевку. Это не сопровождается никаким особым обрядом. Иногда лишь раскладывают два огня перед входом в загон для упряжных оленей и проводят между этими огнями все нарты.
   Во время второго убоя все подробности остаются те же: так же закалывают оленей копьем, так же располагают нарты, совершают помазание кровью и т. д. Но все это делается торопливо и менее тщательно. Совсем не бывает встречи стада стрельбой и криками. Гости собираются и получают подарки так же, как и на празднике первого убоя, но шаманское действие уже не устраивается. Благодарственный обряд проводится только на первом празднике и здесь уже не повторяется, также как и состязания в беге и борьбе. Немедленно после второго убоя откочевывают на моховые пастбища, и начинается зимняя жизнь.
  

ЗИМНИЙ УБОЙ ОЛЕНЕЙ

   Все другие жертвоприношения, совершаемые в течение года, являются уже менее сложными и менее важными. Следующее после осеннего убоя жертвоприношение связано с установкой постоянного зимнего жилища. При этом закалывают двух или трех оленей, обычно двух приносят в жертву Рассвету и одного -- Земле (Notasqə-vaьrgьn). {Ср. стр. 21, 41.} Последнего кладут на левую сторону от других, головой к западу.
   Во время зимнего солнцестояния празднуется "кормление" созвездия Pegittьn. Обряд этот начинается с повторения описанных выше обрядов. Затем через несколько дней приносят жертву Pegittьn'у. Для этой цели выбираются самые жирные оленьи быки. Делаются маленькие фигуры "заменных" оленей по числу деревянных досок для добывания огня, и приготовляются колобки из толченых листьев. Востоку приносят в жертву маленькую кожаную миску, наполненную жиром и кровью, так как в это время созвездие Pegittьn начинает уже подниматься на восток. Иногда для созвездия Pegittьn раскладывают праздничный огонь и "кормят" его так же, как было описано выше.
   Те из чукоч, которые кочуют в продолжение всей зимы, проводят праздники Pegittьn более просто. Они часто даже откладывают его до середины первого месяца нового года.
   В промежуток между первым и вторым лунными месяцами чукотского года приносятся жертвы солнцу, сопровождающиеся такими же подробностями.
   Следующее жертвоприношение совершают между "первой весной" (kьtkьtьk) и "второй весной" (anok), {См. часть 1, стр. 30.} когда гонят стада на летние пастбища. Праздник начинается с последней в сезоне перекочевки. Женщины снимают покрытие шатра и, разбирая остов его, тащат три главных шеста на новое стойбище, расположенное по возможности на холме, где земля сравнительно сухая. Там они кладут шесты на землю так, чтобы их верхушки сходились вместе, и закалывают над ним оленя. Пастух следит за тем, чтобы олень упал прямо на шесты. Хозяйка дома обмакивает в свежую кровь маленький кусок шкуры, обводит им по земле круг, принимая за центр место, в котором сходятся верхушки шестов, причем кровяная черта захватывает нижние концы шестов.
   Большая часть убитых оленей служит провизией для семьи в продолжение части лета. Поэтому здесь нет надобности в "замещающих" жертвоприношениях. Перед входом раскладывается огонь, добытый посредством деревянного огнива. В огонь бросают в виде жертвы костный мозг.
   Жертвоприношения оленей совершаются также при различных случайных обстоятельствах, например, перед началом и в конце какого-либо путешествия, чтобы посредством жертвенной крови приобрести покровительство "духов", на ярмарках -- чтобы приобрести благорасположение местных "духов".
   Приезжая домой после долгой поездки, ставят нарты сзади шатра и закалывают в жертву оленя, причем раскладывают огонь и "кормят" его жиром, костным мозгом и кровью. Оленей, которыми пользовались в поездке, загоняют в сделанный для этого загон. Жена владельца стада заходит в загон и мажет пеплом или отваром из ольховой коры лоб и плечи каждого оленя.
   Эта церемония служит ознаменованием совершившегося вновь приобщения оленей к семейному очагу.
  

ПРАЗДНИК РОГОВ

   Праздник рогов (по-чукотски -- kilvej) совершается без убоя оленей. Нельзя определенно сказать, что праздник этот свойственен исключительно оленеводам, так как у приморских жителей существует праздник под тем же названием, но, конечно, без всякого участия оленьих рогов.
   В настоящее время у чукоч-оленеводов праздник этот заключается в выставлении рогов, сброшенных оленями. Оленьи быки-производители теряют рога осенью, сразу же после течки, холощенные быки -- в середине зимы, старые олени еще позже, молодые быки -- ранней весной, важенки --после отела, т. е. на исходе мая месяца.
   Все сброшенные рога собираются и сохраняются до праздника. Их перевозят при перекочевках с одного пастбища на другое. Когда груз становится слишком тяжелым, совершается обряд выставления, и рога оставляются на месте. Богатые оленеводы устраивают этот праздник три, иногда даже четыре раза в год, бедные -- один или два раза. Весна считается наиболее подходящим временем для совершения праздника рогов, так как большинство оленей теряют рога именно в это время.
   Разводится небольшой огонь на обычном месте -- сзади шатра. Рога складываются в большую кучу и покрываются сухими сучьями. Возле становится священная доска-огниво, а на рога и на сучья вешаются охранители. Затем охранители мажутся салом. Нарезанное кусочками мясо и сало кладут в ямку, выкопанную в земле перед сложенными в кучу рогами.
   Глава семьи и его сыновья совершают жертвоприношение всем "направлениям", а часть жертвы закапывают в землю. Затем они отходят на несколько сот шагов по направлению к стаду и повторяют обряд. Я уже говорил, что куски сучьев, которыми прикрыты рога, берутся и присоединяются к семейной связке охранителей.
  

ЖЕРТВОПРИНОШЕНИЕ МОЛОДОМУ МЕСЯЦУ

   Многие чукчи ежемесячно совершают жертвоприношения молодому месяцу. Жертва состоит из кровяного супа, мяса, сала, а также из оленьих фигурок, сделанных из снега или из тертых листьев. Жертвоприношение совершается вечером. Оленей убивают при этом редко и то лишь в середине зимы. Жертвоприношение предназначается злым духам, поэтому оно не считается входящим в годовой цикл праздников. Говоря об этом обряде, чукчи не считают его вполне законным и исполнение его предпочитают сохранять в тайне.
  

ЖЕРТВОПРИНОШЕНИЕ ОГНЮ

   Жертвоприношение огню (enankaawkurgьn -- буквально "побуждение огня трещать", иногда называемое также "кормлением огня") {Подобный обычай существует у некоторых американские эскимосов (ср. Boas, Baffin Land Eskimo, стр. 147, также Captain С. F. Hall Life with the Esquimaux, II, стр. 392.} представляет собою особый обряд, совершаемый при кочевье с зимнего пастбища на летнее (tagrьtьlama -- буквально: "на спускающейся дороге", т. е. во время спуска с гор на тундру и на морской берег). Во время этой кочевки женщины каждый вечер, после установки на ночь шатра, разводят перед входом небольшой огонь и приносят ему в жертву жир, сало, костный мозг и т. п. Жертвоприношение огню сопровождают и некоторыми другими обрядами, каковы, например, обряд положения рогов, оленьи бега и т. п.
  

ЖЕРТВОПРИНОШЕНИЕ ДЛЯ ПОЛУЧЕНИЯ УДАЧИ НА УХОДЕ

   Человек, отправляющийся на охоту в чужой район или на рыбную ловлю к озеру или реке, приносит в жертву этой местности некоторую часть из своих ограниченных запасов провизии. На суше он раскидывает по сторонам свое приношение, на реке или озере он бросает его в воду.
   После удачной охоты на какого-нибудь большого зверя -- золка, росомаху, черного или полярного медведя, дикого оленя, моржа, тюленя, лахтака, -- когда добыча принесена домой, совершаются различные обряды. Их общей чертой является "предоставление питья и подстилки" убитому зверю. Символически это "выражается тем, что из дома "выносят небольшое количество воды и льют т ее на голову зверя, лежащего на снегу перед входом в юрту. Под туловище подкладывают для подстилки маленькую ивовую веточку.
   Приморские чукчи также "дают пить" всем убитым на охоте большим зверям, в особенности моржам, но "подстилка" (подкладывание ивовой ветки под туловище зверя) часто отсутствует. Азиатские эскимосы "дают пить" только первому моржу, убитому во время сезона охоты.
  

ПРАЗДНИК, СВЯЗАННЫЙ С ДОБЫЧЕЙ ДИКИХ ОЛЕНЬИХ БЫКОВ

   Из всех животных, убиваемых на охоте, чукчи больше всего ценят диких оленьих быков, убитых в стаде, куда они являются в период течки. Считается, что их приход в стадо приносит ему счастье. С добычей таких быков связано проведение осеннего праздника по окончании периода течки. Чукчи считают, что стадо приманивает к себе диких быков и что удачная охота на них не зависит от искусства охотника. Поэтому проведение праздника и жертвоприношений по возвращении стада домой считается необходимым. С другой стороны, если дикий олений бык убит далеко от дома и стада, то никаких обрядов не совершают.
   Праздник, связанный с охотой на моржей и тюленей крупной породы, проводится в одно и то же время одинаково как у приморских чукоч, как и у азиатских эскимосов. По моему мнению, целью его является благодарение за удачную охоту. Я думаю, что этот приморский праздник соответствует тундренному празднику добычи диких оленьих быков хотя бы потому, что они являются наиболее важной и ценной добычей для оленных чукоч. У оленеводов этот праздник имеет специальное название enatcььrgьn. Приморские чукчи называют таким же именем свой праздник, связанный с охотой на моржей. Приморские коряки применяют это же название, с соответствующими фонетическими изменениями, к празднику кита.

   Подробности проведения этого праздника у оленных чукоч следующие. Первого зашедшего в стадо дикого быка встречают заклинаниями, целью которых является заставить его принять на некоторое время привычки домашнего оленя, чтобы он мог служить хорошим производителем (см. гл. VI, заклинания 1а и 1б на стр. 165--166). Через неделю или десять дней, когда заклинания теряют силу, владелец стада ловит арканом быка и сваливает его на часть покрытия полога. Затем ловят молодую важенку, представляющую его жену, и кладут ее рядом с ним. Хозяйка дома надевает верхнюю одежду и покрывает ею голову быка, которую она держит между коленями. Хозяин закалывает сперва быка специально для этого сделанным роговым ножом, затем обыкновенным железным ножом закалывает и важенку, после этого быку, находящемуся еще в агонии, подносят в жертву немного мочи в ночном сосуде. Рукояткой рогового ножа, имеющей вид лопаточки, владелец стада прикасается ко всем частям трупа животного, снимая таким образом с него заклинания и тем самым отпуская его на свободу. В то время, как бык находится под действием колдовства, хозяин должен воздержаться от развязывания узлов, иначе он может "развязать" заклинание.
   Третий желудок животного наполняют кровью и навешивают его на рога; он служит для гадания об удаче в охоте па диких оленей. Гадание повторяется на каждом убитом диком олене.
   Главный праздник охоты проводится по ее окончании. Во время обряда туши убитых животных кладут на снегу сзади шатра. Окорока и лопатки могут быть взяты для употребления в пищу. Но голову, спину и таз оставляют неразрезанными вместе со шкурой, а также сердце и аорту. Перед наступлением ночи головы закрывают и утром открывают. Ночью около прикрытых голов ставят доски-огнива
   Утром в день праздника закалывают двух оленей: одного приносят в жертву диким оленьим быкам, а другого -- Заре. Иногда закалывают еще и третьего оленя и приносят в жертву Надиру. Рога диких оленьих быков украшают "колбасой" и сушеными кишками. Приготовляется в изобилии кровяная похлебка и вареное мясо. Охранителям, как и обычно, подносится пища. Затем закладывают молодую оленью самку и ее кровью смазывает рога. Присутствующие на празднике бросаются вперед и расхватывают остатки праздничного пиршества и "колбасы", навешенные на рога, стараясь захватить лучшие куски. Хозяин отдает гостям большую часть мяса оленьих, быков. Головы оленей семья оставляет для себя; их вносят в шатер и подвешивают под дымовым отверстием над очагом, для того, чтобы они оттаяли. Все члены семьи встают вокруг огня. Старшие из них бьют в бубен, другие же поют старую семейную песню. Хозяин поет: "Go, meŋin? go, leuton!" (О, кто [здесь]? О, голова [здесь]). После, того, как головы оттаяли, с них по порядку снимают шкуры и отрубают рога вместе с верхушкой черепа. Головы варят. Женщины целую ночь занимаются приготовлением колобков из толченного мяса, смешанного с жиром с съедобными кореньями. Все колобки подвешиваются на шестах, поддерживающих полог, и гости разбирают их так же, как в предыдущий день разбирали остатки угощения.
   Рисунок 68 снят с чукотского рисунка, изображающего праздник охоты. На земле лежат четыре туши диких оленей. Пятая -- это принесенный в жертву домашний олень. Между шатром и тушами разложен небольшой огонь. Два человека, по одному с каждой стороны шатра, бросают жертвоприношения "направлениям". Две женщины украшают "колбасой" рога оленей. Кучка гостей стоит, готовая броситься на колбасу. Дальше находится стадо, все олени лежат. Олений подгривок срезают вместе с узкой полосков кожи и делят его на маленькие пучки. Каждый из гостей прикалывает два таких пучка себе на спину и по одному пучку на каждое плечо и носит их до тех пор, пока они не спадут. Такой же пучок прикрепляют часто к связке семейных охранителей.
   Затем несколько раз совершается жертвоприношение огню, и праздник заканчивается "кормлением" огня в лампе внутреннего помещения.
   Впрочем, этот последний обряд у оленеводов исполняется редко.
   После праздника рога относят на могилы ближайших родственников. Эта часть обряда будет описана ниже. Дикому оленьему быку, убитому в стаде не в сезон течки, иногда тоже приносят жертвы. Во всяком случае возле его туши зажигают священный огонь и в огонь бросают жертвоприношение.
   Бурый медведь, лось, росомаха, волк имеют право на такой же обряд.
   Все основные подробности проведения праздника повторяются, включая закалывание оленя, жертвоприношение огню, приготовление праздничной еды я внесение головы в шатер, где ее приветствуют пением и битьем в бубен. В большинстве случаев день заканчивается особым благодарственным служением.
   Мне говорили, что во время проведения праздника хозяин дома надевает на себя свежую шкуру волка или бурого медведя, так что его голова покрыта шкурой головы зверя, а вся остальная шкура свешивается за спиной. Тушу волка вносят в шатер. Хозяин дома, одетый в волчью шкуру, исполняет благодарственный обряд с пением, пляской и битьем в бубен, как будет описано ниже. Время от времени он воет, подражая волку; это значит, что дух волка вошел в его тело.
   У коряков на празднике волка один из мужчин также надевает на себя волчью шкуру и ходит вокруг очага, в то время как другие бьют в бубны. {W. Jochelson, The Koryak, стр. 89.}
   Все эти праздники проводятся главным образом ранней осенью. Если зверей убивают весной, то по возвращении домой над ними совершают простую церемонию "поения": питье приносят в жертву трупам зверей. Некоторые оленные чукчи угощают подобным образом и тюленей, случайно добытых в это время года.
   Другие же собирают головы тюленей и совершают над ними благодарственный обряд. Приморские чукчи собирают головы лахтаков к моржей для такого же праздника, устраиваемого летом.
  

ПРАЗДНИК БЛАГОДАРЕНИЯ

   Время этого праздника не определено, но каждая, семья должна справить его по крайней мере один или два раза в год. Всякая неожиданная поимка высокоценных зверей (например, голубого песца или хорошей росомахи"), удача в каком-либо деле, на охоте или в торговле, даже вырубка березы для нарт или копейных древков могут служить для хозяина поводом к проведению этого праздника.
   Чукчи придают большое значение сновидениям и считают, что сны являются главным источником религиозного вдохновения. Поэтому в отношении деталей целого ряда обрядов они следуют указаниям, полученным во сне. Некоторые праздники, в том числе праздник благодарения и все виды состязаний носят название "сонные отклики"", потому что указания относительно времени и всяких подробностей праздника часто получаются во сне. Если кто-нибудь из членов семьи, даже ребенок, видел во сне состязание, борьбу или_ бег, то оно должно быть проведено, в особенности если есть повод к совершению благодарственного обряда. Семья Обязана исполнить указание сна во избежание серьезных несчастий и потерь. В связи с этим верованием обряд носит защитительный характер. Он выражает благодарность за удачное окончание дела, но гораздо важнее то, что он охраняет семью от нападения "духов" и отвращает будущие несчастья в охоте или в других делах.
   Благодарственный праздник должен иметь центральный объект. В большинстве случаев таким объектом является дикий олень, росомаха, тюлень-лахтак или любой зверь, убитый на охоте. Для этой же цели могут служить местные и чужеземные предметы торговли, как, например, сухая тюленья шкура, плитка чая или связка табаку. Оленные чукчи часто убивают оленя из своего стада и проводят праздник над его тушей.
   Праздник проводится в шатре. Снаружи даже огонь не раскладывается. Объект праздника кладут на шкуру около очага. Варят большое количество жирного мяса и обрядовой кровяной похлебки с кореньями. В то время как собравшиеся на праздник взрослые принимают участие в еде, дети обносят блюда с мясом вокруг шатра, посолонь (по направлению движения солнца). Впереди идет наследник, мальчик или девочка. {Ср. стр. 57.} Для того чтобы отогнать злых духов, все участники шествия громко кричат: "Иого, його!" После этого молодежь, как обычно, разбрасывает жертвоприношения, причем часть жертвы закапывается в землю. В это время женщины влезают на верх шатра и тщательно закрывают шкурами дымовое отверстие. Пламя очага делают маленьким, тем не менее шатер все время полон дыму. Вход оставляют открытым. Затем хозяйка дома берет бубен и начинает ходить внутри шатра по круговой линии, все время ударяя в бубен с целью напугать и отогнать "духов". Когда предполагается, что все духи улетели через открытый вход, и молодежь, бросавшая жертвоприношения, вернется, вход завешивается. Затем следует пение, битье в бубен и обрядовая пляска.
   Такой праздник является наиболее удобным временем для проявления шаманского искусства, так как все шаманы, живущие поблизости, собираются на этот праздник и состязаются, оспаривая друг у друга первенство в магической силе и вдохновении.
   Наследник движется вприпрыжку со сжатыми коленями вокруг очага. Хозяин дома, сидя на шкуре возле внутреннего полога, многократно громко повторяет один и тот же возглас: "Його, його!" Все сидящие в пологе один за другим присоединяются к нему, и шатер начинает дрожать от этих разнообразных звуков. Не существует никаких правил пения. Каждый поет свою песню, прекращая ее только тогда, когда чувствует себя усталым. Имеющие бубны бьют в них недолго и затем передают другим. Для праздника собирают бубны со всего стойбища, иногда их набирается более десяти. Спустя немного начинается пляска. Одно из названий пляски -- "стряхивание" (tewlaьrgьn), оно указывает, что с тела пляшущего стряхиваются болезни и злые духи.
   Пляшущие образуют две отдельные группы, которые размещаются с двух противоположных сторон очага. Одна группа становится с наружной стороны очага, спинами ко входу; эта группа состоит по большей части из людей постарше. Другая группа расположена с внутренней стороны очага, спинами ко внутреннему пологу и лицами ко входу. Это -- женщины, одетые в верхние кухлянки, украшенные бахромой и подвесками. Первая группа считается более важной; входящие в нее называются "празднично-шевелящиеся" (mŋiniculьt). Вторая группа называется "стоящими" (vetlalьt) или "стоящими женщинами" (vetla-ŋausqatte), так как они стоят, в то время как зрители сидят.
   Пляску обычно открывают хозяин и хозяйка, в то время как все остальные сидят еще на местах. Поэтому хозяин дома называется "пролагателем дороги". Под ногами пляшущих растягивается шкура. Хозяин бьет в семейный бубен, употребляя при этом вместо колотушки из китовой кости деревянную палочку. Он ударяет ею снизу в деревянный обод бубна. Хозяин и хозяйка поют различные напевы по выбору. Обычно начинают с семейных, перешедших по наследству напевов, затем уже напевают мелодии своего собственного сочинения. Каждый напев повторяют по нескольку раз подряд. Женщина обычно исполняет те напевы, которые она слышала от своей матери, а также и другие, составленные ею самой. Движения, пляшущих супругов почти одинаковы. Оставаясь все время на одном месте, они сгибают и разгибают свое тело и качают головой сначала направо, а потом налево. Время от времени они садятся на корточки и тотчас же снова вскакивают. Затем первые пляшущие уступают свое место другим, которые выступают в одиночку, по очереди. Вскоре с каждой стороны вступает по нескольку исполнителей. Одна пара пляшущих -- мужчина и женщина -- должна выделяться среди остальных и согласовать между собой свой танец, тогда как все остальные пляшут каждый по отдельности, совершенно не обращая внимания на своих партнеров, мужчина чаще приглашает женщину плясать с ним. При этом он расстилает для нее шкуру. После пляски эту шкуру женщина берет себе. Он подносит ей различные другие податей, в особенности если она его двоюродная сестре или вообще родственница. В полном разгаре торжества в кем начинают принимать участие шаманы, выступая один за другим, хотя к концу обряда нередко одновременно бывает выступление двух или трех шаманов. Шаманы в основном состязаются в магическом искусстве. Они настойчиво колотят в бубны. Напевы шаманов сложны, и мелодия постоянно меняется. Движения шаманов порывисты и резки, как и подобает людям, ощущающим приближение "духов".
   Наконец являются "духи" и вселяются в тело шаманов. Считается, что с этого времени шаманы принимают внешний вид овладевших ими сверхъестественных существ. Шаманы действуют соответственно с этим: неистово трясут головой и производят губами особые фыркающие звуки, считающиеся голосом "духов". В случае появления специальных "духов", как, например, медведя, ворона или волка, шаманы пытаются подражать их движениям и крикам. Чукчи говорят, что сильные шаманы даже завертываются в медвежью шкуру или навязывают на лицо вороний клюв. Тогда они на время превращаются в медведя или ворона и во всем поступают как зверь или птица. Это может быть рассматриваемо в связи с сообщением о празднике, совершаемом после добычи волка или медведя. Однако мне никогда не случалось присутствовать при таких действиях, поэтому я не могу сказать, существуют ли действительно обряды с таким переодеванием. Я не знаю также, употребляется ли какой-нибудь особый наряд в виде специальной шаманской одежды или маски. Шаманы, имеющие специальную одежду, конечно, надевают ее в таких случаях. Иногда и обыкновенные люди могут иметь специальное одеяние, сделанное" по совету шамана и дгющее защиту от болезни или несчастий. Такая одежда обычно снабжена "охранителями" в виде кисточек и подвесок.
   Я слышал о шаманах, проводящих праздник в своей семье совершенно нагими, но это связано с теми подробностями чукотского шаманства, о которых я буду говорить ниже.
   В заключение праздника женщины, обладающие шаманской силой, переходят на мужскую сторону и начинают бить в бубен и звать своих "духов". Даже девочки-подростки по мере возможности подражают их действиям, топают ногами, трясут головой и издают пронзительные звуки, бормочут, визжат. Праздник длится несколько часов, но обычно кончается не позднее вечера. После окончания праздника присутствовавшим раздают мясо и кровавую похлебку. Затем спрыскивают или намазывают той же похлебкой главного зверя, которому посвящен праздник. Вечером по приглашению хозяина дома гости переходят во внутренний полог. Здесь уже начинается обычное шаманское действие, в котором состязающиеся шаманы могут снова показать свое искусство. Такие состязания часто устраиваются и после других праздников.
   Всякие виды приношений предлагаются добрым "духам" и Kelet сообразно с указаниями, полученными во сне, для поддержки заклинаний или для того, чтобы получить от духов временную помощь. Такие жертвоприношения могут быть как кровавыми, так и бескровными. При кровавых жертвоприношениях закалывают без различия собак или оленей. Часто животное заранее предназначается для такого жертвоприношения. К уху такого животного прикрепляют кусочек красной материи, и оно так и называется "приколотое" (inetiplьn). Такой же обычай существует и у коряков. {Ср. W. Jochelson. The Koryak, стр. 92.} Обещание принести жертву не может быть взято обратно, под страхом навлечь на себя тяжелое возмездие обманутых духов.
  

БЕГА

   В проведение праздника входят бега на оленях. Они тоже считаются "сонными откликами". Обычное время бегов -- вторая половина зимы, с января до мая. Устроитель бегов рассылает соседям приглашения. Когда соседи собираются, он выставляет приз па шесте. Тогда нее женщины разжигают на тундре небольшие огни и бросают в них жертвоприношения: мясо, жир. Затем начинаются самые бега. Порядок устройства бегов будет описан ниже. Бег взапуски также составляет часть праздничного ритуала. Существует особый вид бега взапуски, одинаковый у оленеводов и приморских жителей. Участвующие в нем бегают кругом на сравнительно маленькой площади до тех пор, пока они один за другим не упадут от усталости. Победителем состязания считается самый выносливый. Иногда бегут по двум концентрическим кругам в двух противоположных направлениях, хотя состязание считается общим. Говорят, что такие круговые бега в древнее время устраивались чаще, чем теперь. Во многих приморских селениях были специальные площадки для таких бегов с круговой тропинкой, глубоко протоптанной в земле.
  

ПРАЗДНИКИ ПРИМОРСКИХ ЧУКОЧ

   Годовой цикл праздников приморских чукоч открывается в начале осени двумя короткими праздниками, которые часто соединяются вместе. Один из них -- поминальное жертвоприношение умершим. Другой -- жертвоприношение морю для получения удачи в предстоящем зимнем промысле на морском льду.
   Поздней осенью или даже в начале зимы проводится главный годовой праздник. Он посвящен Keretkun'у, иногда же его делают благодарственным праздником "духам" морских зверей, убитых в течение осени. Ранней весной справляется праздник байдар, приготовляемых к наступлению весны. В середине лета проводится праздник "голов". Это праздник благодарности духам морских зверей, убитых ранней весной. Все четыре праздника проводятся почти одинаково у приморских чукоч и у азиатских эскимосов. Кроме того, следует упомянуть еще несколько незначительных праздников, устраиваемых во время переселения из зимнего жилища в летний шатер.
   Большинство приморских чукоч а середине зимы приносит также жертвоприношение созвездию Pegittin. В середине весны устраивается праздник, аналогичный празднику рогов у оленеводов, под тем же названием kilvej. Кроме того, каждый убитый или выброшенный на берег кит служит поводом для праздника благодарности киту.
   Во время этих праздников приносятся кровавые и бескровные жертвы. Приморские чукчи для кровавых жертв могут убивать, конечно, только собак. По сравнению с коряками они более милостивы к своим собакам и убивают их в меньшем количестве. В этом отношении, как и во многих других, они занимают среднее положение между американскими эскимосами, которые совсем не приносят в жертву собак, и коряками, которые часто избивают почти всех собак своей единственной упряжки.
  

ОБРЯДОВЫЙ ДОМ

   В большинстве приморских селений существует специальный дом, предназначенный для проведения главного зимнего праздника. Этот дом во многих; отношениях отличается от kashim американских эскимосов. По величине он такой же, как и обычный жилой дом. Часто он и есть нечто иное, как обыкновенный дом, покинутый его владельцем, перекочевавшим по каким-либо причинам, в другое жилище. Во многих случаях этот дом является собственностью одной семьи, которая называется "семьей с передним домом" (attooralьn). Этот термин очень распространен также среди оленеводов. Они называют так главную семью стойбища, в отличие от более бедных соседей (nьm-tumgьt), помогающих пасти стадо, принадлежащее главной семье. Шатер главной семьи стоит действительно "впереди" других, первым с правой стороны, обращенной по направлению утренней зари.
   Гораздо труднее отличить, кто представляет "семью с передним домом" в приморском селении. Туземцы объясняли мне, что такой семьей является семья, дольше всех живущая в данном селении "с неизвестных теперешнему поколению времен". Другие семьи, пришедшие сюда уже позднее, считаются "соседями". Они должны обращаться за покровительством к первой семье благодаря ее близости к "духам" данного места.
   Это объяснение можно считать правовым по отношению к небольшим поселкам с непостоянным населением, подвергающимся в течение нескольких лет значительным изменениям. В каждом из таких селении имеются семьи, которые остаются в нем даже тогда, когда все другие уезжают из него из-за оскудения добычи или но каким-либо другим причинам. Так, в Мариииском посту "семьей с передним домом" была семья чукчи Qoplanto. Линия предков этой семьи может быть прослежена по меньшей мере до четвертого поколения. Семья эта -- самая удачливая на охоте, и члены ее лучше всех прочих жителей данной местности знают свой район и условия промысла в нем.
   Гораздо труднее объяснить происхождение "семьи с передним домом" в больших чукотских и эскимосских селениях, как Nunligren или Wuteen, где, по всей вероятности, постоянно жило по нескольку семей. Должно быть, встарину "семья с передним домом" была наиболее зажиточной. В селении Nunligren до последнего времени все соседи, проводящие зимний праздник в землянке, принадлежащей "семье с передним домом", оставляли здесь различные подарки. Подарки считались жертвоприношениями местным духам и духам дома; однако хозяин переднего дома также имел на них права.
   Такой же порядок существует и в некоторых других селениях, даже в селении Cibukak на острове Лаврентия. Каждое из этих селений имеет отдельный "праздничный дом", считающийся собственностью "семьи с передним домом". Даже теперь в некоторых селениях, например, Wuteen, Jergьn, Nunligren, первый тюлень, убитый охотниками селения, принадлежит по праву главе "семьи с передним домом". Согласно существующему обычаю дележа добычи, он берет себе голову и шкуру, а мясо делится между участниками охоты, а также между остальными жителями селения. В селении Kigini голову первого тюленя, убитого осенью, оставляют на краю морского утеса и совершают над ней благодарственную церемонию. Здесь, очевидно, добычу охоты получает "дух", в то время как в других) местах этим правом пользуется глава "семьи с передним домом", повидимому благодаря его близости с местными "духами".
   Однако существуют селения, например, Ugasik и Cecin, в которых нет "семьи с передним домом". W. H. Hooper, описывая селение Ugasik, говорит, что там имеется огромный шатер, служащий для общественных нужд. Однако в настоящее время в селении Uŋasik не сохранилось никаких воспоминаний о таком общественном, доме. Должно быть, это был просто частный дом, подвергавшийся частичной переделке на время праздников, как это часто делают туземцы со своими домами. Он мог быть временным местом для сходки туземцев, собиравшихся по случаю приезда Hoopper'а.
   Праздники отдельных семей, несмотря на то, что они проводятся в одном и том же поселке, редко справляются одновременно. Семьи справляют праздник одна после другой в разные дни, несмотря даже на то, что из-за этого проведение каждого праздника опаздывает на несколько дней. Даже в настоящее время, когда каждая семья проводит праздник в собственном доме, старый порядок еще сохранился, так что в больших селениях зимний праздник иногда продолжается в течение месяца, даже дольше. В виде исключения в трех или четырех семьях праздник проводится в один и тот же день; но обычно это семьи, живущие на противоположных концах селения, круг их знакомых и их родственников различен. Во время праздника охота на морских млекопитающих не запрещается. Члены семьи, совершающей праздник, должны, конечно, оставаться дома, но по окончании праздника семья может послать в море кого-нибудь из своих членов, даже если в это время остальные члены ее принимают участие в праздничком пире у своих "соседей".
  

ЖЕРТВОПРИНОШЕНИЕ МОРЮ

   Жертвоприношение морю вместе с жертвоприношением умершим открывает годовой цикл праздников приморских жителей. Оно совершается лучшем охотником в семье. Охотник приходит в сопровождении одной женщины к берегу моря. Он несет гарпун и прочее сопряжение, женщина же несет сосуд, наполненный кровяной похлебкой, а также и "колбасами" из оленьих кишек и желудков. Эти "колбасы" играют в жертвоприношениях приморских жителей такую же важную роль; как и у оленеводов. Приморские чукчи более, чем оленеводы, склонны употреблять для жертвоприношении "чужую пищу". Однако продукты цивилизованных стран, как, например, сахар или мука (полученные при продаже тюленьих шкур), не приносятся в жертву, так как являются редким лакомством. Первое место в их жертвоприношениях занимают продукты оленеводства, которые, по представлению приморских чукоч, больше нравятся "духам".
   В то время как женщина приносит жертву, мужчина "показывает морю" свое снаряжение и испрашивает у него удачу в охоте и безопасность в будущих странствиях по изменчивым ледяным полям. Часто в жертву морю убивают собаку. Время таких жертвоприношений не определено. Некоторые семьи совершают их в конце лета, другие же, напротив, откладывают исполнение их до середины октября, т. е. до переселения из летних шалашей в зимнее жилище. С жертвоприношениями морю часто связывают еще принесение жертвы Зениту. При этом перед входом в жилище подбрасывают вверх кусочек пищи.
  

ОСЕННИЙ ПРАЗДНИК

   В разных селениях и семьях последний в году праздник проводится в различное время: в период от конца октября до первых дней января. Однако лучшим для него временем считается новолуние, наступающее после самых коротких зимних дней и являющееся началом первого месяца. {Ср. часть 1, стр. 30.} В таких селениях, как Uŋasik или Uwelen (Уэлен), праздник продолжается дольше, так что последняя семья проводит праздник уже во второй половине января. В тех селениях, где имеется "семья с передним домом", она начинает празднование. В других же селениях, таких, как Cecin, Асол или Ugasik, где нет "семьи с передним домом", не существует никакого определенного правила для порядка празднования, и порядок этот изменяется из года в год, обусловленный простыми случайностями.
   У чукоч есть два различных способа проведения этого праздника. Наиболее простой из них -- так называемый "настоящий благодарственный праздник" (lьe-mŋebrgьn). Самое название его показывает, что он тожественен с обычным
   " праздником благодарения, описанным выше. Другой же способ проведения, собственно говоря, является повторением праздника Keretkun'a,-- Karatkovaьrgьn. Выбор того или другого способа свободен в разных селениях и даже в отдельных семьях. Однако "настоящий благодарственный праздник" чаще устраивается теми семьями, которые связаны родством или дружбой с оленеводами. Праздник же Keretkun'a преобладает среди коренных приморских жителей. Есть, впрочем, оленеводческие семьи, происходящие от приморских жителей, которые занесли праздник Keretkun'a вглубь страны. Подробности проведения "благодарственного праздника" были описаны выше. Он исполняется в наружном шатре, причем вход и верхнее отверстие тщательно закрываются. Головы моржей, тюленей и других зверей служат необходимыми объектами праздничного ритуала. Необязательно сохранять головы всех убитых на охоте зверей, несколько голов считается уже вполне достаточным количеством. Жертва приносится перед шатром младшими членами семьи, которые разбрасывают мясо, кровяную похлебку и разные виды "чужой пищи" всем "направлениям", получающим жертвоприношения, {См. стр. 21.} или, как говорят приморские чукчи, "всем ветрам". В это время участники, находящиеся внутри шатра, бьют в бубны, а женщины, одетые в широкие верхние кухлянки, пляшут праздничную пляску. Все они напевают свои обычные, не имеющие слов напевы, как и у оленных чукоч. Затем головы зверей варят, и начинается праздничный пир. Вечер и часть ночи занимаются шаманством, происходящим во внутреннем пологе.
   Праздник длятся обычно один только день, но иногда он повторяется и на следующее утро; тогда присутствующие говорят, что он перешел за ночь.

   Допускается несколько вариантов проведения праздника и несколько сочетаний голов, употребляемых на нем: например, голова моржа, голова пестрого тюленя и голова крылатой нерпы (Phoca fasciata); или же голова моржа, голова дикого оленя и зайца; иногда -- две моржовые головы и две головы диких оленей иногда берут также голову моржа, крылатой нерпы, песца и т. д. Голову кладут на землю в середину шатра или же подвешивают над дымовым отверстием. Возле головы стоят несколько ламп, часто по лампе возле каждой головы. Вариант того же праздника представляет собою "праздник копья" (pojgь-mŋeьrgьn). Посредине шатра укрепляют длинный остроконечный шест так, чтобы верхушка его выходила сквозь дымовое отверстие. К шесту привязывают различные предметы благодарственного праздника: рога, шкуры пушных зверей, несколько новых ремней и т. п. В продолжение праздника мужчины стреляют из луков через дымовое отверстие, громко крича "Jogo, Jogo!" дабы отпугнуть и отогнать духов. Этот праздник иногда проводится на открытом воздухе. Он называется "праздником копья шатра" (pojgь-ramŋeьrgьn). В землю втыкают копье или копьеподобный шест и украшают его со всех сторон ремнями, привязанными к лежащим на земле большим камням. Это и есть "копье-шатер" (pojgь-ran). Праздничный обряд исполняется с обычными подробностями внутри шатра.
   "Наружный праздник" (gargьn-mŋeьrgьn) проводится также внутри круга, образованного длинным ремнем, растянутым на земле около шатра.
   Рисунок 69 изображает "наружный праздник". Семья проводит его на месте, окруженном длинным ремнем. На земле стоят три круглых сосуда и длинное корыто. Между двумя оленьими головами стоит доска-огниво. Мужчина бьет в бубен. Две женщины пляшут. Четверо ребятишек смотрят на них, Мужчина сбоку также является зрителем. Двое других мужчин находятся, возле шатра. Один из них, с посохом, сидит на скамье.
   Некоторые семьи устраивают этот праздник вдали от селения, выбирая место на выступе скалы. Я знаю случаи, когда праздник проводился на площадке между четырьмя жердями из китовой кости, оставшимися от полуразрушенной подставы для байдар (см. табл. II, рис. 1). В других случаях праздник проводился около так называемых "воткнутых костей (шестов)" -- əmьnpьn, {Это название дается также и основе байдары, которая в большинстве случаев состоит из воткнутых костей.} которые в некоторых селениях представляют род священного места; я буду еще говорить о нем после. Так, например, в селении Cecin две или три семьи объединяются для проведения "праздника соседей" среди "воткнутых костяных шестов", находящихся вблизи селения. Для этого они раскидывают с трех сторон костяных шестов легкие временные палатки. Место для жертвоприношения устраивается в середине основания шестов. Семьи, принимающие участие в празднике, складывают сюда головы убитых зверей. Две головы вешаются на шест. Я не имел случая присутствовать на таком празднике; но туземный рисунок (рис. 70) дает ясное представление о нем.
   Рисунок изображает два шатра, раскинутых для проведения праздника у основания костяного шеста. Так как население Cecin, очевидно, происходит от оленеводов, то в празднике важную роль играют головы оленей. С верхушки шеста свешиваются две головы: одна -- оленья, другая -- моржовая.
   Большинство голов, лежащих на земле,-- оленьи, другие головы -- тюленьи? и моржовые. Человек влез на шатер и произносит заклинания, два других стоят подле шеста. В руках у каждого из них жертвенный сосуд; помимо того, один держит бубен с колотушкой, а другой -- колотушку, украшенную (красными) кисточками.

   Описанные праздники: "праздник копья", "праздник копья-шатра", "наружный" и "праздник соседей" -- существуют также и у оленеводов, по крайней-мере среди стойбищ Чукотского полуострова и далее на юг, вдоль побережья Тихого океана.
   Но у оленеводов они не связаны с определенным временем года и устраиваются в любое-время, как и другие благодарственные праздники.
   Мне говорили, что встарину "праздник копья" проводился перед выступлением на войну, но я не уверен, не является ли это позднейшим объяснением. "Праздник шкур" широко распространен среди чукоч, как оленных, так и приморских, а также среди азиатских эскимосов. Подробности проведения его обычны: шкуры, предназначенные на продажу, развешиваются на туго натянутых ремнях и служат главным объектом праздника. Этот праздник всегда проводится перед отправлением в торговую поездку.
   Некоторые приморские семьи, как и оленеводы, приносят жертву новой луне. Рисунок 71 изображает такое жертвоприношение. Люди убивают собаку. На земле стоят несколько сосудов, наполненных пищей. Мне говорили, однако, что приносящие жертву являются людьми "черного колдовства". {Ср. главу V.} Другая собака, изображенная на рисунке, также является" "собакой колдовства". По объяснению рассказчика, она сделана из человеческих экскрементов,
  

ПРАЗДНИК KERETKUN'A

   Праздник Keretkun'a более сложен и длится у каждой семьи по два, три или даже пять дней сряду, или, как говорят туземцы, столько-то ночей. В некоторых селениях, например, Nunligren, праздник Keretkun'a чередуется через каждые пять лет с праздником его "помощника". Срок в пять лет или в пять-дней часто наблюдается и при других праздниках и обрядах. Праздник "помощника" гораздо проще и длится только до истечения первой ночи. Подробности его к порядок проведения такие же, как и "настоящего благодарственного праздника".
   Как общее правило, проведение праздника Keretkun'a сильно изменяется в зависимости от благосостояния семьи. Более бедные семьи справляют его очень торопливо, не дольше чем одну ночь, в то время как в более богатых, семьях он длится в течение нескольких дней и является важным событием для целого района. Причина такого различия в том, что для проведения этого праздника необходимо иметь огромное количество пищи.
   Это применимо ко всем значительным праздникам приморских жителей. Только наиболее богатые люди -- владельцы байдары, имеющие удачу на охоте, -- устраивают большие праздничные пиры, длящиеся несколько дней и привлекающие много гостей.
   Праздник в богатых семьях не должен проводиться одновременно для того, чтобы ближайшие соседи могли поочередно присутствовать на каждом из них. Время проведения праздника в бедных семьях не принимается в а внимание. В один день могут справлять праздник три-четыре таких семьи, и никто этого даже не заметит. На острове Лаврентия бедные семьи совсем не устраивают, праздников, и эта обязанность целиком возлагается на богатых людей, владельцев байдар.
   Сущность праздничного ритуала заключается в следующем. Все члены семьи, не исключая самых маленьких детей, должны надеть легкие верхние кухлянки, сделанные из сухих оленьих кишек. Считается, что Keretkun и его жена одеваются в такие же кухлянки. На побережьи Тихого океана такие кухлянки приготовляются только эскимосами, причем самые лучшие из них происходят с острова Лаврентия. Поэтому чукчи должны покупать их у "чужого" племени, из чего и следует, что в проведении праздника преобладает эскимосский элемент. Не нужно забывать, что во время "благодарственных праздников" кухлянки считаются совершенно необходимыми, по крайней мере для женщин. Хозяин и хозяйка надевают специальные головные уборы (рис. 72), которые сделаны также в подражание головным повязкам Keretkun'a и его жены. Другой существенной принадлежностью праздничного ритуала является так называемая "сеть Keretkun'a", сплетенная из сухожилий. Ее подвешивают под дымовым отверстием шатра. Часто употребляют специальный шест для ее поддержки. Этот шест, как и во время "праздника копья", ставят в центре шатра так, чтобы его верхушка проходила через дымовое отверстие. Иногда сеть поддерживается тремя шестами, скрещивающимися наверху, в дымовом отверстии. Эти шесты напоминают три основные шеста чукотского шатра.
   Сеть, изображенная на рисунке 73 а, расстилается горизонтально, и каждый конец ее привязывается ремнями к стенам шатра. Сеть обвешана изображениями птиц и маленькими игрушечными веслами, раскрашенными кровью тюленя. Число весел доходит до дюжины; бусин значительно меньше. Птицы (рис. 73, а) делаются из дерева очень грубо и украшаются полосками, намазанными тюленьей кровью.

   Крылья изображаются либо двумя поперечными линиями, либо двумя перышками, воткнутыми в надлежащих местах в трещины дерева (см. ниже рис. 81.) Птицы представляют, должно быть, чаек; по крайней мере, среди "охранителей лодок" приморских чукоч имеются головы чаек. У эскимосов острова Лаврентия на последнем осеннем празднике фигурирует такая же сеть. Она натянута на деревянную раму, сделанную из маленьких весел. На нее кладут четырех убитых чаек. {Деревянные изображения, птиц (гагар) употребляются также на праздниках якутов. Их ставят, например, на могилу шамана.} На землю, как и во время "настоящего благодарственного праздника", кладут несколько моржовых или тюленьих голов.

   Рисунок 74 изображает проведение праздника Keretkun'a в шатре у приморских чукоч. На шесте, торчащем из дымового отверстия, прикреплено деревянное изображение чайки. Сеть с веслами и чайками подвешена в середине шатра. На земле лежат две моржовые головы. Одна лампа привязана к шесту, а другая -- поставлена на землю. С правой стороны стоят два жертвенных сосуда. Мужчина, забравшись на верхушку внутреннего полога, произносит заклинания-
   Два человека, стоящие перед входом, также произносят заклинания. При этом они поднимают вверх находящиеся у них в руках колотушки для бубна. Несколько человек лазят по крыше шатра, как мне говорили, для того, чтобы закрыть дымовое отверстие. Находящиеся внутри шатра люди ходят или сидят. Праздничная пляска еще не началась. На нижней части рисунка изображена охота на кита.

   На п м распросным речам прибралось нас охочих промышленных людей... и били тебе, государю, царю и великому князю Алексею Михайловичу всея Русии, а челобитную... на Колыме реке сыну боярскому Василью Власьеву да целовальнику Кирилу Коткину, чтоб итти нам охочим промышленным людем в ту новую землю, на ту захребетную реку Анадырь, для прииску и приводу под твою царскую высокую руку вновь неясачных людей, своими подъемы и... отдать нам в твою государеву казну сорок соболей; и мы сироты твои на ту твою государеву службу отпущены с служилыми, людьми с Семеном Моторою с товарищи. И того ж 157 году, месяца июля в... день, служилые люди Михайло Стадухин с товарищи пошли с Колымы реки морем вперед на новую реку Погычу {В казачьих отписках река Колыма часто называется "Ковыма", а Анадырь -- "Анандырь". Несколько раз упоминается река Погыча "Похыча", о ней сказано, что она богата соболями. Некоторые ученые построили предположение, что это имя может относиться к реке Амуру которая действительно даже и в настоящее время изобилует соболями. Но туземцы р. Колычы едва ли могли знать что-либо об отдаленном Амуре. Они знали только ближайшие реки: такие, как Анадырь и Пенжина. Из этих рек Анадырь, как указано в отписках, даже в ту раннюю эпоху была бедна соболями. Следующей большой рекой является река Похач, составляющая северную границу обитания соболя. На Похаче и поныне водятся наиболее черные и длинношерстные соболи. Следует предполагать, что колымские туземцы, когда говорили о реке Похыче, подразумевали именно Похач, а вовсе не Амур. Точно так же и колымские казаки в своих поисках соболя стремились отыскать реку Похач, северную границу обитания этого ценного зверя.}, а назад с моря на Колыму реку пришел он Михайло 158 году сентября в 7 день; и послыша он Михайло те распросные речи и сам он, распрося тех же погромных ясырей, которых взяли мы холопи и сироты твои вверху Анюя реки, близко, где посланы мы холопи и сироты твои, учал он Михайло с товарищи на нас холопей и сирот твоих риитца, и угрожать, и всяко враждовать и изгонять зависти ради...
   ...в том у нас на него Михаила подана изветная челобитная им Василью Бугру да Василью Вилюеву да Ивану "Иванову Пермяку и дорогою идучи по Анандыре, он Михайло у нас приказного служилого человека Семена Мотору, росполоша на ходу, силно взял и жил он Семен у Михаила Стадухина девять ден, а в десятый день пришел он Семен к нам на дороге, а сказывал: садил де меня Михайло Стадухин в колоду, а вымучил де он у меня таково писмо, что де мне Семену с товарищи, по наказной памяте, твоей государевы Анандырской службе особ не служить, а быть де мне с товарищи под началом у него Михаила..."
   Казачьи раздоры и распри и даже, драки продолжались из года в год. Рассказ Федора Ветошки о насилиях Михаила Стадухина повторяется и продолжается в отписке знаменитого Семена Дежнева, еще более знаменитого, чем Михаил Стадухин. Дело идет о том служивом человеке именем Семен Мотора, которого Стадухин и Дежнев перебивали друг у друга.
   "... Да апреля в 23 день на Анандыре реке Семен Мотора с товарищи дошли до ясачного зимовья Семейки Дежнева с товарищи, "с промышленными людми двенадцать человек, и яз Семейка Дежнев с товарищи с ним Семеном Моторою с товарищи стали государеву службу служить с того числа вместе и аманатов кормить собща, а у меня Семейки с товарищи два аманата Анауляне, взяты вновь, Колупай имя одному, а друтому Негово; а тот Михайло "Стадухин, обошед то ясачное зимовье, погромил Анаульских мужиков, а на погроме побил их Анаулей много и "тех ясачных мужиков, Колупая и Негова, отцов и родников их погромил; и яз Семейка с товарищи пришел к тому Анаульскому острожку к нему Михаилу с товарищи, и стал ему говорить, что делает он негораздо, побивает иноземцев без разбору; и он Михайло говорил: то де люди не ясачные, а только де они ясачные, и ты де поди к ним, и зови их вон из острожку и государев ясак возми с них; и яз Семейка стал им иноземцом говорить, чтоб без боязни вон вышли и дали б государев ясак, и тех Анаульских аманатов родник стал подавать из юрты государю ясак, ополники собольи; и он Михайло учал, ополники из рук вырвав, меня Семейку бить по щекам в том, что яз стал государеву службу служить с Семеном Моторою с товарищи собща, потому что мы люди не великие, и стал он Михайло на нас риитца и всякими обычаями изгонять. И мы служилые и промышленные люди Семен Мотора и яз Семейка Дежнев с товарищи, служилыми и промышленными людми, бегаючи и укрываючись от его Михайловы, изгони, пошли мы осенью нартяным путем вперед на захребетную реку Пянжин для прииску и приводу под государеву царскую высокую руку вновь неясачных людей, и у нас на ту реку ведомых вожей не было, а ходили мы три недели и реку не нашли, и мы, видя нужную голодную и холодную смерть, назад на Анандырь воротились.
   А живучи мы холопи и сироты твои на твоей государеве службе на Анандыре реке, что было сетяное и всякое промышленное заводишко, водяное и горное, со 158 году и то придержали, и в тех мы сетяных заводах задолжали великими долгами, имали мы новую сеть в долг ценою рублев по пятнадцати и больше и искупитца нечем, потому, государь, что Анандырь река не лесная и соболей на ней мало, а иноземцев неясачных людей добре много, а впредь нам должитца не у кого... что заводных людей пришло с нами мало;, и кормимся мы красною заморною рыбою кетою, а та рыба кета внизу Анандыри реки от моря идет добра, а вверх приходит худа, потому что та рыба замирает вверху Анандыри, а назад к морю не выплывает, а белой, государь, рыбы добываем мы мало, потому что у нас сетей добрых нет, а что и промыслитца белой рыбы и то мы пасем, и кормим по толику твоим государевым аманатом, а тою рыбою кетою кормить их не смеем, чтоб им от того корму, оцынжав не помереть и нам бы холопям и сиротам твоим от тебя государя за то в опале и в казне не быть".
   Михайло Стадухин бил по щекам Семейку Дежнева... Впрочем, и сам Семен Дежнев был не менее скор на руку. В другой отписке он рассказывает:
   "Служилый человек Евсейко Павлов, который сбежал из Ленского острогу, служил он Евсейко с Михаилом Стадухиным, и от Михаила сбежал же и служил со мною Семейкою, и от того Евсейка промышленным людям обида великая, и промышленные люди в обидах на него Евсейка бьют челом, и он Евсейка под суд не даетца; в прошлом во 161 году, в походе, бил челом на него Евсейка промышленный человек Терешка Никитин в обиде, и стал на суду говорить невежливо, о посох оперся, и я Семейка за то невежество хотел его Евсейка ударить батагом, и он Евсейка из стану побежал к ясаулу Ветошке Емельянову и промышленным людям, сказал за собою государево дело; а как пришел Юрья Селиверстов, и он Евсейка перешел убегом к нему Юрью, и от того Евсейка Павлова меж служилыми и промышленными великая смута".
   Русские казаки восточной Сибири во многом напоминали испанских "конквистадоров", покорителей Америки. Та же неукротимая храбрость и неистовая жадность в погоне за соболем, составлявшем московскую валюту, не менее драгоценную, чем мексиканское золото... В какие-нибудь восемнадцать лет казаки завоевали весь огромный край от Лены, где пятидесятник Петре. Атласов поставил в 1632 году Якутский острог и до Охотского моря, где V в 1750 году вышеуказанный Семен Мотора поставил острожек Охотский. Якуты и тунгусы, коряки и чукчи представляли врагов, не менее упорных и ожесточенных, чем американские индейцы, но казаки смиряли их своим неистовым мужеством и "огненным боем".
   Казачьи отписки пестрят такими указаниями:
   "Были нас семнадцать человек, и пошли мы по реке и нашли иноземцев, людных и оружных, и у них сделан острожек и бились мы с ними до вечера, и бог нам помог, мы тех людей побили до смерти и острожек у них сожгли".
   "Да в прошлом во 169 году, как ходили мы на Анаульских людей, за их ослушанье и за убойство Руских людей, в поход и их дошли внизу Анандыри реки в острожке, и нам бог помог на острожек приступом взойти и мы с ними билися ручным боем, имаяся друг за друга, и у них Анаулян... колье нарочное и топоры на долгие топорища сажены и ножи, и нам тот острожек бог помог взять, а у нас они Анаули убили четырех человек... а иных нашу братью, переранили..."
   Рядом с этим шли постоянные ссоры и смуты между самими завоевателями.
   После открытия и завоевания полуострова Камчатки в 1697 году пятидесятником Атласовым, его ближайшими приемниками, распри казаков на этой отдаленнейшей окраине дошли до открытого восстания, которое у Крашенинникова называется "главным казачьим бунтом". Этот бунт осложнился "изменой" камчадалов. Казаки составили две партии, которые вели между собою кровавую войну со взаимными убийствами" и казнями. Нижне-Камчатский острог во время бунта был сожжен "купно с церквами и со всем строением". Самого Атласова служилые свергли с приказу и посадили в тюрьму. В дальнейшем изменники зарезали Атласова и других приказчиков.
   "Живучи в остроге, делили они пожитки убитых прикащиков, заводили казачьи круги, выносили знамя, призывали к себе в сообщение других людей и таким образом умножили до 75 человек свою партию. Данила Анцыферова назвали атаманом, Козыревского -- ясаулом, иных верстали в ясаулы ж и десятники, и многие другие наглости делали".
   Камчатская междоусобица, очевидно, является прямым отражением казачьих восстаний на Волге времен Стеньки Разина, которые, в сущности, недавно прошли и были памятны всем, казакам. Но, с другой стороны, эта колониальная история Московского царства живо напоминает кровавые распри испанских покорителей в Перу. История пятидесятника Колесникова, пожалованного дворянином по московскому списку и впоследствии казнившего главного вождя бунтовщиков заказчика Кыргызова, напоминает распрю Альмагро и Пизарро. "Измена" камчадалов соответствует восстанию индейцев, впрочем, с изменниками камчадалами обе казачьи партии воевали с одинаковой свирепостью.
   Последним отголоском казачьего бунта на Камчатке была авантюра Морица Беневского, польского конфедерата, взятого русскими в плен и сосланного на Камчатку. В 1770 году Беневский вместе с группой заговорщиков государственных ссыльных и местных жителей зарезали Нилова, начальника города Большерецка, захватили казенное судно и уехали в Тихий океан. Дальнейшие приключения Беневского на острове Мадагаскаре достаточно известны. Он был сначала представителем французов, а потом перешел к туземцам, сделался их начальником и вместе с ним боролся против французов. В 1786 году он был убит французской пулей.
   Интересно указать, что в объяснительной записке, которую Беневский прислал Российскому сенату, указаны цели восстания и между ними освобождение туземцев Камчатки от самовластия и зверства тамошних начальников.
   Однако условия северной жизни были гораздо суровее тропической Мексики и экваториального Перу, и казачьи отписки, рядом с описаниями ратных подвигов и "побед над иноземцами" и перечнем взятой добычи, исполнены жалоб на голод и холод и горькую судьбу самих завоевателей. Тот же Семен Дежнев пишет: "а те наши товарищи, живучи у государевы казны и у аманата, помирали голодною смертью, кормились корою кедрового, а что было небольшое место свежей рыбы и то пасли и кормили помаленку государева аманата, чтобы ему с нужы оцынжав не помереть и нам бы за то от государя в опале и в казни не быть".
   Жалоба почти стереотипная, как будто списанная с отписки Федора Ветошки, только те сироты кормились заморною (дохлою) рыбою, а эти -- корою кедрового.
   Не взирая на это, казаки ходили неутомимо для прииску новых земель и новых неясачных людей. Исстари привычные к пешему и речному ходу, они вышли в Полярное море на своих неуклюжих "кочах", без карт, без компаса, и ходили в далекие морские плавания, которые неизменно кончались кораблекрушением. Вот знаменитый отрывок из дежневской отписки об открытии Берингова пролива: "И в прошлом же во 157 году, месяца сентября в 20 день, идучи с Ковымы реки морем, на пристанище торгового человека Федота Алексеева Чухочки люди на драке ранили, и того Федота со мною Семейкою на море рознесло без вести, и носило меня Семейку по морю после Покрова Богородицы всюду неволею, и выбросило на берег в передней конец на Анандырь реку, а было нас на коче всех двадцать пять человек, и пошли мы все в гору, сами пути себе не знаем, холодны и голодны, наги и босы, а шел я бедный Семейка с товарищи до Анандыри реки ровно десять недель и попали на Анандырь реку внизу близко моря, и рыбы добыть не могли, лесу нет, и с голоду мы бедные в рознь разбрелись. И вверх по Анандыре пошло двенадцать человек, и ходили двадцать ден, людей и аргишниц, дорог иноземских не видали, и воротились назад и не дошед за три днища до стану обночевались, почали в снегу ямы копать; а с нами был промышленный человек Фомка Семенов Пермяк, учал им говорить, что де тут нам ночевать нечего, пойдем де к стану к товарищам; и с ним Фомкою только пошел промышленный человек Сидорко Емельянов да Ивашко Зырянин, а достальные люди тут остались, потому что с голоду итти не могут, а приказали ему Фомке, чтоб де я Семейка послал им постеленко спальное, и парки худые и чем бы де нам напитатися и к стану добрести; и Фомка и Сидорко до стану дошли и мне Семейке сказали, и я Семейка последнее свое постеленко и одеялишко и... с ним Фомкою к ним на Камень послал, и тех достальных людей на том месте не нашли, не ведомо их иноземцы розвезли..."
   Как будто читаешь описание гибели Делонга на Арктическом севере или Скотта в Антарктике на юге.
   Казаки были, конечно, плохие мореплаватели. Их кочи были, пожалуй, хуже даже тех дубов, на которых варяжские князья некогда делали морские набеги на Царьград.
   Кочи были сшиты из деревянных досок раздвоенным ивовым корнем. Они были сколочены деревянными гвоздями, сквозь верченые дыры, конопачены мхом, слегка помазаны по швам сырой смолой живицей. Вместо якоря был большой камень на ивовом "кляче" (канат). Паруса были сшиты из полувыделанных шкур, как на чукотских байдарах. В кочах не было ни одного гвоздя, ни атома железа. В общем это было кораблестроение эпохи неолита. Кстати сказать, до самого последнего времени речные карбасья (лодки) колымских и анадырских поречан русско-юкагирского происхождения строятся по точно такому же методу. Мало того, верхне-колымские юкагиры, племя совсем умирающее, находящееся почти при последнем издыхании, заимствовали это унылое строительство у нижне-колымских русских и сделали его своей собственной специальностью. Верхне-колымские лодки юкагирского дела сплавляются вниз по Колыме за тысячу верст и охотно раскупаются по средним и нижним поселкам. Строительство крупных судов потерялось уже в самом начале XVIII века. В одной из казачьих отписок от первых годов XVIII века указано:
   "Суда наши малы, а паруса слабы. Строить большие суда, как наши отцы, мы не умеем".
   Вместе с тем казаки не были лишены своеобразной письменной культуры. Они имели с собою писцовые книги затем, чтоб записывать царский ясак и всякие пошлины. Записью заведывали особые писцы, подъячие, служилые люди, ясашные целовальники. Без письменного человека даже самый маленький казачий отряд чувствовал себя как без рук. "Дежнев кончает вышеописанный трагический рассказ о гибели своего отряда так: "...а осталось нас от двадцати пяти человек всего двенадцать человек. А в те поры у нас не было подъячих, записывать некому". Впрочем, тотчас же идет описание боя с Анаупями и указано: "ясак с них взяли и то в ясачных книгах поименовано, с кого что взято государева ясаку". Стало быть, несмотря на отсутствие подьячих в этой последней дюжине московских авантюристов, все-таки были и другие письменные люди.
   Еще жалоба: "железа на подарки иноземцам у нас нет и бумаги у нас писчей нет же".
   В писцовой книге тщательно записывалось также имущество убитых казаков промышленных людей и торговцев. "Да торгового человека гостиной сотни " Василья Гусельникова прикащиков его покрученика покойного Елфимка Меркурьева Мезени статки его мы пересмотрели и переписали на лицо при людях, и" никто за те статки не принялся, и мы их, без государева указа, в государеву казну не взяли, и положили их в казенный анбар и караулим их до государева указу. О тех статках, как государь укажет. И роспись тем статкам с сею же отпискою".
   Мы видим, между прочим, что остатки убитых служилых людей, за отсутствием прямых наследников, поступили в государеву пользу. Некоторые, впрочем, сами оставляли свои "статки" государю.
   Вот, например, "служивой человек" Иван Пуляев. Он был убит на государеве службе, "а изустную память оставил в ясачном зимовье своею рукою, что по смерти статки свои в государеву казну отписал, и мы те статки в государеву казну взяли, а что его статков и то в его изустной памяти писано, а с той изустной памяти список с его отпискою послан, а за ясырь его Иванову, взято на промышленном человеке Сидорке Емельянове тридцать соболей".
   У Ивана Пуляева, кроме статков "из мягкой рухляди", был еще ясырь, то есть пленные, очевидно, туземцы, которые после его смерти были проданы промышленному человеку Емельянову за тридцать соболей. Туземный ясырь далее в то отдаленное время ценился дороже драгоценного черного соболя.
   Рядом с казаками завоевателями, кроме промышленных людей, имели определенное место торговцы мелкие и более крупные. Так, еще в 1646 году торговый человек Исай Игнатьев отправился морем от устья Колымы к востоку. Он прошел между льдами и берегом и добрался до Чаунской губы. Там он торговал с чукчами и вернулся на Колыму {Щеглов, стр. 96.}. Это замечательное плавание торговца Исая Игнатьева совпадает по времени с завоеванием Колымы Михаилом Стадухиным. Оба имели место в том же 1646 году.
   Игнатьев в дальнейших плаваниях был сначала ранен, а потом убит чукчами.
   Я упоминал выше Елфимку Мезеню, покрученика прикащиков торгового человека гостиной сотни Гусельникова, бывшего в партии Семена Дежнева. Три степени торговой зависимости... Ефимка Меркурьев был "человек невеликой" и, возможно, никогда не видел своего главного хозяина, богатого торговца гостиной сотни Гусельникова. Он был в составе той группы, которая погибла на пешем ходу в гору за Анандырь реку. Он уцелел в числе последних двенадцати и был оставлен для охраны статков вышеупомянутых прикащиков Бессона Астафьева и Афанасья Андреева, доверенных торговца Гусельникова. Однако через малое время после того мы видим его уже покойником, и его собственные статки были переписаны вместе с хозяйскими и положены в казенный амбар на хранение.
   Известно, что торговый человек Федот Алексеев, родом холмогорец, вместе с Семеном Дежневым был зачинателем знаменитого плавания и снарядил два коча на собственный счет. Дежнева с Алексеевым на море разнесло без вести в начале путешествия. В дальнейшем партию Федота Алексеева прибило к берегу, и бывшая с ним якутская баба, впоследствии отгромленная Дежневым из коряцкого плена, сказывала, "что Федот и служилый человек Герасим померли цынгою, а иные товарищи побиты и остались невеликие люди и побежали в лодках с одною душою, не знаю де куда".
   С другой стороны, и сами служилые люди при случае становились торговцами и предпринимателями.
   Тот же Дежнев рассказывает: "Да мы ж Семейка и Микитка с товарищи с служилыми и промышленными людьми, для государевы службы дали ему Юрью с товарищи два судна, деланные готовые кочи, со всей снастью... и карбас, чтоб у них государева служба, без судов и без снасти, в год не застоялась и путем бы не испоздать к морскому промыслу, и чтоб государеве казне учинилась прибыль болшая, а приняв суды, он Юрья сам смотрел и людей и товарищей своих досматривать посылал, и те суды к морскому ходу... а в тех судах и в снасти и в карбасе он Юрья нам и опись дал".
   В 1649 году... послан на реку Колыму служилый человек Якутского острога Тимофей Булгаков, который сначала, выйдя из устья реки Лены и дойдя до реки Омолоя, принужден был, за льдами и противными ветрами, стоять в устье ее четыре недели. Отправившись дальше, он не мог дойти до устья реки Колымы и, повернув назад к устью Лены, встретил восемь гальотов "с царскими слугами, спекулянтами и купцами", которые выжидали благоприятного ветра. Выждав южного ветра, который разогнал лед, они пустились все вместе в море и обогнули Святой Нос, встретив в море еще четыре кочи, идущие с Колымы. Затем, когда они были вблизи Хромской губы, мороз вновь покрыл все море льдом, после чего засвежевший ветер унес их далеко от берега в море, где они и замерзли. После долгой борьбы со льдами суда погибли, а люди спаслись на льдинах и, изнуренные цынгою, стужею и голодом, с трудом пристали к берегу близ устья Индигирки {Щеглов, стр. 101.}.
   Это оживленное движение русских судов у полярных берегов Восточной Сибири представляет странный контраст с безлюдностью этих вод даже в настоящее время. На восемь гальотов в половине XVII века теперь не найдешь даже единственной шкуны на прибрежье между Леной, Омолоем, до Хромской губы и до устья реки Индигирки. В то время все гальоты и другие суда были снаряжены на собственный счет всякими торговыми и промышленными авантюристами.
   Все отношения казаков и промышленных людей с торговцами и между собой были всецело проникнуты торговым духом и основаны на записях и кабалах. Мы встречаем в отписках длинные перечни таких долговых записей и закладных кабал, например, в отписке Семена Дежнева: "взято на Тренке Курсове за бабей кожан четыре соболя, на Пашке Кокоулине за холстишко старое, да за прядено за три пасма, за малахай недорослиной, за сумочку, за лоскутишко, за сеть взято три соболя, за свечи взято из доимки пять соболей, на Степанке Каканине за ягоды да за торбосы да за огниво взята пластина соболья. На Гришке Бурке за лодку взят соболь да две гривны денег, на Сидорке Емельянове за лоскут за сеть взято две гривны, на служилом человеке Ваське Бугре за икру да за мясо взято четыре соболишка, на Васке Маркове за штаны ровдужные да за ушканину да за лоскутишко за сеть взята пластина соболья, на Сидорке же по кабале за четырнадцать соболей взято пуд кости, семь зубов, да три соболя на служилом Ивашке Яковлеве, да за воем рублев за десять алтын взято тридцать три фунта рыбья зубу, а взято на нем за одеяло шубное за три рубли да за котел да за десять чиров за пять рублев за десять алтын... на Семейку Дежнева кабала во шти рублях, а взял он топор да собаку да сетку волосяную, торговой человек Анисимко Костромин взял лоскут сети, да ровдугу, "два фунта свинцу, блюдо оловянное, пистолет, плат холщевый да клуб, кабала на него взята в семи рублях с полугривною, на Андрюшке Салдатке за крест., да за десять... да за сеть за мережную да за сковороду взята на нем кабала в трех рублях в двадцати алтынех, на Семейке Дежневе за фунт "за свинец, да за два клубка нитей, да за иглы, за прядено, да за платок полотняной да за собаку взята кабала в четырех рублях, на Федотке Ветошке с подпищиками за двадцать чиров, за фунт за свинец, за ладан, за холст за два алтына, за шапку вершек красной с околом, за клуб за тетивы пущалничные взята кабала в восми рублях в двадцати девяти алтынех".
   Все бытовые подробности вышеуказанных записей можно вполне объяснить по современным колымским и анадырским данным. Прядено -- нить, мерится пасмами и служит для вязки сетей. Малахай -- шапка особого покроя, плотно облегающая голову. Недоросль или недорость -- гладкая короткошерстная оленья шкура, снятая поздним летом. Торбазы или торбасы -- мягкая местная обувь, главным образом из камасьев, снятых с ног у оленя, волка, лисицы и т. д. Ушканина -- зайчина. Икра -- красная, кетовая и желтая -- чировая. Ее морозят, толкут и мешают с мукой и пекут "барабаны", особые оладьи. Чир -- рыба сиговой породы (Coregonus nosus), ровдуга -- замша из оленины. Клуб, конечно, клуб нити. Тетивы -- веревки, на которых натянута сеть; мережная сеть или мережа, сшитая из двух неравных конусов, наподобие вечной чернильницы; шапка вершок красный с околом (собольим или бобровым) до сих пор является предметом щегольства для молодых казаков и мещан и т. д.
   Мы видим, таким образом, что русские завоеватели того времени занимались рыболовством и охотой и питались единственно рыбой, не отвергая даже тухлой, заморной кеты. Они носили местную одежду и обувь и "держали на жену или любовницу" местных женщин за неимением собственных русских. В казачьих отписках мы встречаем чукотских и коряцких полонянок, якуток, тоже, вероятно, полоненных или купленных из ленских улусов и т. д. В женщинах был большой недостаток. В партии Дежнева упоминается только одна вышеуказанная якутка. В партии Беневского через сто двадцать лет упоминается на 67 мужчин 3 женщины. С другой стороны надо указать, что эти рыболовно-охотничьи навыки, одежду и обувь из шкур, русские завоеватели лишь частью позаимствовали от туземцев, а многое принесли с собою с запада, из тех холмогорских, архангельских и вятских поселков, откуда пришли они сами или их ближайшие предки. Русские посельщики на Печоре и Двине никогда не были земледельцами и жили "звериным обычаем", как некогда древляне и дреговичи. Северная Русь была племенем таких же извечных охотников и рыболовов, как лопари с остяками или камчадалы с юкагирами. Психология северных русских была и осталась психологией охотников, и даже в настоящее время худшей обидой для потомка полярных казаков является упрек: "тебя не зажигает на живое", т. е. вид живой и бегущей добычи, оленя или лося, не пробуждает в тебе звериных охотничьих инстинктов, напряжения мускулов к бешеной погоне и к убийству. "
   Религиозные верования, фольклор северной охотничьей Руси связаны с той же производственной основой -- охотничьей и рыболовной. В лесу -- леший, хозяин звериных пород, в реке, озере -- водяной, владеющий рыбным богатством. Северо-славянский водяной или леший незаметно слились с лесным и озерным хозяином чуванцев и юкагиров в одно монолитное целое. Ассимиляция русских пришельцев, их уподобление туземным насельникам Севера и рядом с этим обрусение туземцев шли параллельно и совершились в какие-нибудь полвека именно потому, что обе эти группы, в сущности, имели одну и ту же производственную базу. Русские завоеватели, однако, не могли примкнуть ни к бродячим охотникам, ни к кочевым оленеводам. Им нужна была оседлость, теплая изба, даже субботняя баня. Они примкнули к речным рыболовам, стоящим на низкой хозяйственной стадии, пассивным, неподвижным, но при этом оседлым. Обруселые туземцы на крайнем северо-востоке всегда рыболовы. Рыба, приходящая из моря огромными рунами, дает постоянно легко добываемую пищу. Река приносит с далеких верховьев на юге бревна сплавного леса для топлива и стройки, до самого устья, вплоть до берегов арктического океана. Русские казаки смешались с юкагирами и чуванцами в одно население, и в какие-нибудь полвека неукротимые завоеватели усвоили робость "и слабость туземного жителя. Разгром русских отрядов неукротимыми чукчами, о котором я буду говорить ниже, вызван именно этим понижением активности.
   Не только суда русские стали слабы, как сказано в казачьей отписке XVIII века, их души тоже стали слабы.
   В качестве" русского наследия сохранился, во-первых, язык, полный старинных оборотов XVI и XVII веков, сохранился обильный фольклор, песни, былины и сказки, некоторые ремесла, особенно кузнечное, а также тот дух торгашества, который проникал все общественные отношения казаков-завоевателей. Колымчане, индигирщики, анадырщики, пенженцы и другие смешанные группы полярной Руси на крайнем северо-востоке до сих пор также постоянно считают друг на друге записи и кабалы "в трех рублях с четвертью", даже в "тридцати копейках". Записи, впрочем, все больше изустные, а денежные суммы -- 41 -- счетные, так как хозяйство имеет натуральный характер и рубль является лишь счетной единицей, а средством обмена являются продукты, особенно чай и табак.
   Впрочем, колымчане и анадырщики никогда не претендовали на то чтоб считаться русскими.
   "Русь мудрена,-- говорили они,-- мы какая Русь, мы так себе, койымский найод" (колымский народ). Русское наречие на реке Колыме, особенно на самом низу -- сюсюкающее, сладкоязычное.
   Во всяком случае, в половине XVII века казаки были полны неукротимой свирепостью и расправлялись с туземцами без всякой жалости.
   Дежнев перемежает свои горькие жалобы такими описаниями: "Да в прошлом во 159 году, осенью по полой воде послал он Михайло служилых и промышленных людей девять человек вниз Анандыру вниз реки к Анаулям, и те иноземцы Анаули тех служилых и промышленных людей побили всех, а сами они сбежали вниз Анандыру реки далеко и с государевым ясаком к ясачному зимовью не пришли; и мы ходили к ним Анаулям вниз Анандыру реки, а у них сделан острожек, и мы их из острожку вызывали, чтоб они государю вину свою принесли и ясак бы государев с себя дали; и они Анаули стали с нами дратца, и как нам бог помог взять первую юрту и на острожек взошли, и мы с ними бились на острожке ручным боем, друг за друга имаяся руками, и у них Анаулей на острожке норовлено готовый бой, колье и топоры сажены на долгие деревья да ножи, потому что за убийство русских людей ждали они на себя русских людей, и убили они у нас служилого человека Суханка Прокопьева, да трех человек промышленных, Путилка Афанасьева, Евтюшку Материка, Кирилка Проклова, да служилых людей Пашка Кокоулина на том приступе топором и кольем изранили в голову и в руку, и он Пашко немочен был всю зиму, да Артюшку Салдатка ранили из лука в лоб, да промышленных людей Терешку Микитина ранили из лука в переносье, да Фомку Семенова да Тишка Семенова на съемном бою изранили кольем, и бог нам помог тот их острожек взять и их Анаулей смирить ратным боем".
   В другом месте тот же Дежнев пишет:
   "Да прошлого ж 162 (1654) году на корге ходили мы на Коряцких людей, что от той корги живут недалеко и на коргу под нас тайно убойства для приходят и зверя морского моржа промышляют для корму, и мы яз Семейка с товарищи на них ходили, и дошли их четырнадцать юрт в крепком острожке, и бог нам помог тех людей разгромили всех, и жен их и детей у них поймали, а сами они ушли и жен и детей лутчие мужики увели, потому что они люди многие, юрты у них большие, в одной юрте живет семей по десяти, а мы были люди невеликие, всех нас было двенадцать человек; а на той драке того ж Пашка ранили из лука, а он убил мужика из пищали в висок". {Указанные коряцкие люди были, вероятно, "кереки", живущие ныне к югу от Анадыря, у мыса Ананнон (мыс Наварин). В настоящее время кереки совершенно обнищали и быстро вымирают, но, согласно своим собственным преданиям, они были раньше сильнее и многочисленнее, имели большие кожаные байдары и жили охотой на моржей. Они ходили за моржами на большое лежбище в глубине Анадырской губы, остатки которого сохранились до начала XX века. В настоящее время все население кереков едва ли равняется этому старинному поселку в Анадырской губе, который, согласно казачьим отпискам, имел четырнадцать юрт и в каждой юрте семей по десяти и больше. В конце XIX века, по сделанному мною подсчету, общая численность кереков доходила до двухсот.}
   Такие описания следует одно за другим с удивительным однообразием. В течение второй половины XVII века русские покоряли чуванцев и юкагиров. В отписках упоминаются также анаулы и ходынцы. Все это были племена, очевидно, родственные. Даже в позднейших казенных бумагах встречаются такие указания: "ходынского чуванского рода ясашный юкагир".
   Анаулы с ходынцами жили в дружбе. Когда казаки требовали соболей и те анаульские люди говорили: "что де у нас соболя нету, живем мы де не у лесу, а приходят де к нам оленные люди и те оленные люди придут и мы де у них соболи купим и ясак государю принесем".
   И в 163 (1655) году апреля в пятнадцатый день Колупай и Локк -- анаульские аманаты "пошли на Камень, к оленным ходынским мужикам для соболиного торгу, на государев ясак".
   Из отписок видно, что анаулы жили на тундре, а ходынцы имели оленей и кочевали с ними по горам, покрытым лесом и богатым соболями. Очевидно, к югу от реки Анадыря.
   Мы, впрочем, мало узнаем из казачьих отписок об этих племенах. Находим лишь ряд имен, таковы: вышеупомянутые -- Колупай и Лок, Чекчой и Иегова, его брат Кеота, Лулай, Когюня, Каллик и Обый, аманат Ангара, Легонта я Пондонзя, из неясачных людей Чуванзей. Жили эти люди большими семьями или родами. О Чекчое сказано: "братьев у него четыре брата родных, а он пятый и иных родников много".
   "...во 162 году весною того аманата Чекчоя братья и родники их хотели твою государеву казну, посадив закладчиков ближних своих родников, через Камень везть на Анюй реку на оленях, и в нынешнем, государь, во 163 году, осенью, тех твоих государевых ясачных людей, пришед с Камени от Пянжины. реки, многие немирные Коряцкие люди, побили и погромили, и жен и детей их поймали и оленей отогнали, и ныне де твоей государевы казны везти им не на чем; и тот аманат Чекчой и с братьями и с родниками своими били челом тебе государю, челобитную подали на Анандыре реке служивым людем Семену Дежневу да Миките Семенову с товарищи, чтоб их государь пожаловал велел бы своим всяким служилым людем от тех иноземцов оборонить их, а впредь де, во 164 году, они ясачные иноземцы твою государеву казну хотят перевезть на Анюй р. на оленях".
   Еще упоминается анаульский мужик Мекерка, тоже с родниками своими. "Они пришли летом, тайным обычаем, тех аманатов отцов побили и всех родников их на смерть, а в прошлом 160 году, месяца ноября тот же Мекерка с родниками, тайным же обычаем пришед, и Когюню и родников его всех побил на смерть же и... их; и декабря в 7. день Анаульский аманат Колупай да родник его Лок били челом государю, чтоб их государь пожаловал, шли б на того Мекерку мы служилые люди и промышленные и их бы смирили ратным боем, чтоб побил де он Мекерка отца и родников наших, а вперед де он Мекерка тем же обычаем и вас государевых служилых и промышленных людей хочет побивать; и Семен Мотора и я Семейка Дежнев с товарищи на того Мекерка с родниками в поход ходили и призывали его Мекерку под государеву царскую высокую руку, и он Мекерка с родниками учинился непослушен, стали нас стрелять, убили служилого человека Семена Мотора, а служилого Пашка Кокоулина ранили в плечо и в стегно из лука, да Федотка Ветошка из лука ранили, да промышленного человека Степку Сидорова из лука ж ранили в руку, и мы жен и детей их всех поймали, а он Мекерка с родниками ушли, иные ранены".
   Из сказанного видно, что анаульские роды вели между собой междоусобные войны и побежденные обращались за помощью к казакам.
   Туземцы рано оценили значение железа, привезенного русскими: "а в прошлом 162 году, зимою и весною, ясачные люди ходынцы аманата Чекчоя братья и родники их говорили, что де во 163 году перевезем де государеву казну всю через Камень на оленях, на Анюй реку, только де родником нашим дадите ль железа всякого дельного".
   Более решительными врагами чуванско-юкагирских племен были немирные коряцкие люди, жившие за Каменем: "в нынешнем де во. 163 году, осенью, приходили де из за Камени от Пянжина реки многие немирные Коряцкие люди, и наших де родников многих побили- да и нас де погромили, жен и детей наших поймали и оленей де отогнали, и всегда де нам от тех людей всякая обида и убийства и грабеж, и нам де те люди не в мочь, и чтоб их государь пожаловал, послал бы на тех людей своих государевых всяких служилых людей, с. нами ясачными людьми вместе, и тех бы коряцких людей смирил".
   Анадырский край заметно отличается от внутренней Сибири своей ясачной добычей. Пушнина заметно убавляется, место ее замещает морской зверь, моржовый зуб выдвигается вперед вместо драгоценного соболя. Правда, на реке Колыме в XVII и даже XVIII веке было большое обилие соболя. По указаниям Словцова, в XVIII веке с средне-колымской ярмарки поступало в казну десятины девяноста соровдв соболей. Таким образом все число продаваемых там соболей было в десять раз больше, т. е. тридцать шесть тысяч, и то, разумеется, можно сомневаться, со всех ли покупок платилась казенная пошлина. В половине XIX века соболи на Колыме исчезли. Я нашел в колымском архиве последний соболиный след в 1853 году -- донесение о том, что охотники видели в лесу, к востоку от реки Колымы, два незнакомых звериных следа, которые "по сказкам" были, должно быть, соболиные.
   О реке Анадыре казаки с самого начала сообщают:
   "Река Анандырь не лесна и соболей на ней мало, с вершины малый листвяк днищей на шесть или на семь, я иного черного лесу нет никакого кроме березняку и осинника и от малого Майена кроме талника нет леса никакого, а. от берегов лесу не широко, все тундра да камень. А той реки Анадыря чертеж с Онюя реки и за Камень на вершину Анадырю и которые реки впали болшие и малые и до моря и до той корги, где вылягает зверь".
   Листвяк -- это лес не лиственный, а лиственичный. Лиственница -- хвойное дерево, весьма обычное на Колыме и на Анадыре, талник (тальник) -- мелкий ивняк. Все же казаки собирали на Анадыре понемногу соболей. "А государева ясачного сбору со 158 году и всего, что и выше сего писано, на 158 год взято государева ясаку под аманата Чекчоя девять соболей, а во 159 году того аманата братья и родники его не приходили к ясачному зимовью, потому что де корму не было и они де разошлися вдаль по промыслом, а на 160 год взято под того аманата государева ясаку шесть соболей да пять пластин собольих, а на 161 взято семь соболей да пять пластин, а на 162 год взято государева ясаку четырнадцать соболей да двенадцать пластин собольих, а на 163 год взято семь соболей, да с Анаул взято на 160 год два соболя; да во 161 году с промышленных людей с их промыслов собрано десятинной соболиной казны воем соболей с пупки, да с судных дел за пошлинные денги два соболя да пластина соболья да тринадцать пупков собольих, а во 163 году собрано десятинных три соболя да пупок, а за пошлинные денги с судных дел взято пять соболей да три пупка собольи, а денежного сбору всего у нас два рубли четырнадцать алтын две денги да покойного Семена Моторы денежного сбору два рубли двадцать девять алтын две денги, да 162 году за пошлинные денги взято соболь; а тому ясачному сбору с кого что взято, каков зверь и которого году, и десятинному сбору, и с перекупных соболей, и по челобитным за пошлинные денги, что взято соболи и "денги, и тому всему книги у нас на Анадыре реке в ясачном зимовье".
   В общем соболей собрали все-таки не много. Напротив, относительно моржей и моржового зуба мы находим в тех же отписках следующие данные:
   "...И того ж 160 году пошли мы в судах на море, чтоб где государю учинить прибыль болшая, и нашли усть той Анадыру реки корга, за губою вышла в море, а на той корге много" вылягает морской зверь морж и на той же корге заморной зуб зверя того, и мы служилые люди и промышленные люди того зверя промышляли и заморной зуб брали, и зверя на коргу вылегает добре много, на самом мысу вкруг с морскую сторону на полверсты и болше места, а в гору сажен на тридцать и на сорок, а весь зверь с воды с моря на землю не вылегал, в море зверя добре много у берегу, а потому всего зверя на землю не выжидали, что ясачное зимовье вверху Анадыри реки и рыбные ловли высоко в шиверах, а корму у нас нет, и того б рыбного промыслу не проходить и не опоздать и голодною смертью не помереть бы; а на... пришли канун Петрова дни и Павлова верховных Апостол, а с корги мы пошли вверх по Анадырю июля в 17 день, а зверей промышлять ходили четырежды и зверь прилегает скоро на землю, а во 162 году зверь вылегал пожже, первой промысел был о Ильине дни, а потому вылегал пожже, что льды от берегу не отнесло; а которые промышленные люди Поморцы и они сказывают, что в Русском де Поморье столь много зверя того нет; а положили мы в государеву казну служилые и промышленные того рыбья зубу весом три пуда, а числом четырнадцать".
   Про моржовый зуб говорится также в "отписке якутскому воеводе Ивану Акинфову служилого человека Юрия Селивестрова о прибытии его на реку Анадырь и о моржовом промысле" -- 1655 года после 30 марта.
   "Отписка Якутскому воеводе Ивану Акинфову служилого человека Юрия Селивестрова о прибытии его на реку Анадырь, о моржовом промысле и проч.... итти мне Юшку за Ковыму реку на море и промышлять моржевой зуб на государя, что у меня Юшка явлена государю прибыль великая, пятьдесят пуд кости моржового зуба, и на новые реки Анадырь... и приискивать новых землищ и неясачных людей. И яз Юшко на Ковыме реке, по государеву указу, во 162 году прибрал охочих служилых и промышленных людей, а имена служилых новоприборных людей писаны под сею отпискою; и с ними с охочими служилыми людьми яз Юшко пришел на Анадыре реку с Ковыми реки того ж году весною "...с охочими служилыми людьми с Анадыря реки к морю на усть Анадыря реки на коргу промышлять моржа и кости моржового зуба, что яз Юшко явил государю прибыль великую: пятьдесят пуд кости моржового зуба и ту явленую прибыль государеву, пятьдесят пуд кости моржевого зуба, с охочими служилыми людьми, бог дал на корге упромышляли своим промыслом всю сполна, безобронно; да той государевой костей роспись, которые кости сколько числом в пуд тянет, первой пуд три кости полторы головы, да другой пуд четыре кости две головы, да четыре пуда по пяти костей в пуд" и т. д.
   Вышеупомянутая корга, лежащая на южном конце Анадырской бухты, обозначается на картах как мыс Геек, а по-чукотски называется Giggrin. В конце XIX века здесь все еще водились моржи, но уже не было, разумеется, никакого заморного зуба, собираемого со старых моржовых скелетов. Моржовый зуб вообще измельчал.
   "Самые добрые зубы на пуд три кости" отошли в область преданий.
   К концу XVII века покорение юкагирской группы племен было закончено и началась новая война, с коряками и чукчами. Она имела характер упорный, затяжной. С коряками казаки в конце концов справились, хотя и не вполне. Но с чукчами совладать не могли, и после первых успехов казаки потерпели сокрушающее поражение. В войне с коряками и чукчами юкагиры были союзниками русских. В то время они уже были крещены и носили христианские имена. В казачьих отписках вместо Чекчоя и Мекерки указываются новокрещенный юкагир Иван Терешкин или юкагир ходынского рода Некраско и его родники.
   Некраско -- старорусское имя, уменьшительное от Некрас (отсюда фамилия Некрасов). Среди казаков еще до конца XVII века попадалось много старорусских имен, не занесенных в церковные святцы. Таковы, например, Бессон, Некрас, Тренко (уменьшительное от Третьяк, отсюда фамилия Третьяков) и т. д.
   Отписки, относящиеся к коряцко-чукотской войне, начинаются с записи 1690 года. В этом году служилый человек Василий Кузнецов отправился в поход на коряков, а оттуда в чукотскую землю. Он был там убит чукчами вместе со всеми товарищами. XVIII век начинается походом боярского сына Семена Чернышевского на немирных чукоч в 1701 году. В казачьей отписке читаем: "казак Тимофей Даурцов да Федор Порной, Петр Мунгал сказали: в прошлом де 701 году били челом великому государю, а в Анадырском прикащику сын боярскому Семену Чернышевскому анадырские ясачные Юкагиры Ходынского роду Некраско с родниками подали челобитную, чтоб с ними послать из Анадырского служилых людей на немирных Чюхоч в Анадырский Нос, которые им Юкагирам чинят в промыслу оленей смертные убийства и грабеж. И по тому их челобитью, он Семен послал их Тимофея с товарищи с анадырскими жители и с промышленными людми, в двадцать четырех человеках, да Анандырских Юкагирей и Коряк было в походе 110 человек. И пошли де они в тот поход в апреле месяце и ходили 28 недель. И в том де походе, в Анандырском Носу подле Анандырское море пеших Чюхоч юрт с тринадцать, и великого государя под царскую высокую руку их в ясачной платеж призывали и ясак просили; и те Чукчи им ясаку не дали и засели в юрты. И прикащик де их Алексей Чудинов велел к тем юртам приступать, и на том приступе в тех юртах мужеска полу человек с 10 убили и жен их и детей в полон взяли, и многие полоненные у них сами давились и друг друга кололи до смерти. А иные де Чукчи, подсмотря их служилых людей, из тех юрт ушли и учали в Носу сбиратца в одно место. И идучи де они служилые люди с вышеписанного побоища, нашли их Чухоч ста с три, и учинили с ними бой, и убили их человек с двесте и болше, а иные ушли на побег. И на другой день встретили их служилых людей они Чукчи в многолюдстве, оленные и пешие, а было де их в то время в сборе человек тысячи с три и болше, и бились с ними с утра до вечера и многих людей побили, а их служилых людей и ясачных Юкагирей они Чукчи человек 70 переранили, и от них отошли те Чукчи и стояли близь их. И от тех де Чукоч сидели они служилые люди в осаде 5 дней, и пошли от них на побег в Анадырской..."
   Числовые данные отписки, разумеется, преувеличены. Казаки не могли встретить на Анадыре "тысячи с три и болше" чукоч. Все число взрослых мужчин у чукоч в то время едва ли превышало три тысячи при общей численности в 12--15 тысяч человек. С другой стороны, чукчи не только оказали казакам упорное сопротивление, но даже победили их и ранили 70 человек, а потом держали в осаде служилых людей 5 дней и заставили их уйти на побег.
   Чукчи проявили неслыханное ожесточение. Полоненные люди давились и кололи друг друга до смерти.
   Такой упорный, непримиримый, непобедимый характер чукчи выдержали до самого конца.
   Следующая по времени отписка указывает, что служилый человек Иван Локосов в 1709 году был отправлен против немирных чукоч. Он привел одного чукчу, который обещал платить ясак, также казачьего сына Ивана Анкудинова, который был полонен чукчами и прожил в плену полтретьядцать лет {"Полтретьядцать" -- десять и два с половиной. В. Андриевич ошибочно указывает: полтора. Андриевич, I, стр. 121.}.
   1710, апреля... показания служилых людей о претерпенных ими трудностях в морском пути и дорогою в Нижне-Ковымское зимовье:
   "1710 году, апреля в 25 день, в Анандырском перед прикащиком Федором Котковским служилые люди: Иван Зеркальников, Афонасей Троицкой, Кирило Жаравлев допрашиваны, а в допросе своем сказали: шли де они из Зашиверскогу острогу морем с Данилом Бусормановым по-за льду заберегом, зело был ход тяжелый и мелкой, и шли де они с великою нуждою, на себе суды тянули, а погода была все встрешная, прижимная, в ходу нам не дал господь пути, во многих местах за погодой и за мелями много было стоянок, и потому судами не могли до Ковымского устья дойти, остался де Данило Бусорманов у моря на лайде, против Конковы устья, оголодали. И была де на судне мука Ивана Белобородова 4 мешка, и он де Данило тое муки сам не держал и нам есть не давал. И послал де нас троих в нижнее Ковымское зимовье землею через тундру от смертного голода для ведомости, а знающего человека из нас не было; и они де Иван с товарищи на тундре заблудились, и питались травою, и вышли к Ковыме сентября в 10 ден, и нашли казаков на рыбных промыслах: Ивана Иванова Силного, Михаила Плахина, Трифона Зырянова; и мы им про свою нужду сказали и про него Данила с товарищи известили, что он Данило от нас остался в добром здоровье на сухом берегу в Чукоцкой земле, а с ним осталось служилых людей 6 человек: Михайло Чибасов, Иван Скуратов, Максим Голятин, Василий Тоболской, Никифор Парамонов, Иван Нехоурошков. И жили де они в нижнем Ковымском зимовье до приходу служилых людей, которые посланы в нынешнем 710 году в Анадырской. Да в нынешнем 710 году, генваря, а которого числа, того не упомнишь, подъезжали к нижнему Ковымскому зимовью воровские Чюкчи с обманом; и из тех Чюкоч пойман один человек, чюкоцким названьем Ниткаль; и он Ниткаль сказал, что де Данило Бусорманов шел морем и Ковымского устья не узнал, и прошел де он Данило с товарищи до Большей реки мимо Ковымского устья и тут де его Данила с товарищи побили Шалаги Чюкчи.
   На подлинном пишет тако: к сему допросу вместо Афанасия Троицкого, Кирила Жаравлева, по их веленью и за себя, Иван Зеркалников руку приложил".
   В этой отписке впервые упоминаются загадочные. Шелаги или Шалаги, которые жили на Шелагском мысу и о которых гораздо позднее упоминал Врангель. Я указывал раньше, что современные чукчи считают шелагов иным племенем, более или менее родственным и называют их caacьt -- чаунцы. Указанное, в отписке имя Ниткаль звучит не по-чукотски, по чукотской фонетике следовало бы "Ниркал". Наконец, воровские чукчи, подъезжавшие с обманом к нижнему Ковымскому зимовью, тоже должны были быть из тех же чаунцев. Настоящие приморские чукчи жили слишком далеко от устьев Колымы.
   Весьма известна та часть отписок Дежнева, которая относится к его знаменитому плаванию и к более или менее подробному описанию "зубатых людей", живущих на большом острову.
   "...а тот нос вышел в море гораздо далеко, а живут на нем люди Чюхчи добре много, против того ж носу на островах живут люди, называют их зубатыми, потому что пронимают они сквозь губу по два зуба не малых костяных, а не тот, что есть первой Святой нос от Колымы, а тот Болшой нос мы Семейка с товарищи знаем, потому что разбило у того носу судно служилого человека Ерасима Анкудинова с товарищи, и мы Семейка с товарищи тех разбойных людей имали на свои суды, и тех зубатых людей на острову видели ж, а от того носу та Анандырь река и корга далеко...
   В прошлом во 156 году, июня в 20 день, с Ковымы реки послан я Семейка на новую реку на Анандырь для прииску новых неясачных людей. И в прошлом же во 157 году, месяца сентября в 20 день, идучи с Ковымы реки морем, на пристанище торгового человека Федота Алексеева Чухочьи люди на драке ранили, и того Федота со мною Семейкою на море рознесло без вести, и носило меня Семейку по морю после Покрова Богородицы всюда неволею, и выбросило на берег в передней конец за Анандырь реку.
   А с Ковымы реки итти морем на Анандырь реку, есть нос, вышел в море далеко, а не тот нос, который от Чухочы реки лежит до того носу Михаиле Стадухин не доходил, а против того носу есть два острова, а на тех островах живут Чухчы, а врезываны у них зубы, прорезываны губы, кость рыбей зуб, а лежит тот нос промеж сивер на полуношник, а с Рускую сторону носа признака: вышла река, становье тут Чухоч делано, что башни из кости китовой и нос поворотит кругом к Онандыре реке подлегло, а доброго побегу от носа до Онандыри реки трои сутки, а боле нет, а идти от берегу до реки недале, потому что река Анандырь пала в губу. А в прошлом во 162 году, ходил я Семейка возле моря в поход и отгромил я Семейка у коряков якутскую бабу Федота Алексеева, и та баба сказывала, что де Федот и служилый человек Герасим померли цынгою, а иные товарищи побиты, и остались невеликие люди и побежали в лодках с одною душою; не знаю де куда".
   Весьма интересным дополнением к отписке Дежнева является: "показания якутского служилого человека Петра Попова, посыланного в Чукоцкую Землю для собрания сведений о тамошних жителях и призывания их в ясачный платеж".
   "1711 году, сентября в 2-й день, в Анандырском остроге, в судной избе, пред прикащиком якуцким, да пятидесятником казачьим Матвеем Скребыкиным, якуцкой служилой человек Петр Ильин, сын Попов, да анандырские промышленные Егор Васильев Толдин, новокрещен юкагир Иван Васильев сын Терешкин сказали: в нынешнем де 711 году, генваря в 13 день, по указу великого государя и по памяти прежнего Анадырского острогу прикащика Федора Котковского, велено де ему Петру с товарищи идти из Анандырского острогу вниз по Анадырю реке и собрать в казну великого государя ясак с решных чюкоч...
   И по вышеописанному великого государя указу и памяти, он Петр с товарищи своими, с толмачами Егором Толдиным с Иваном Терешкиным, с устья Анадыря реки на Нос ходили, и за морскою губою немирных чюкоч проведали, и царского величества под его высокосамодержавную руку в вечной ясачной платеж со всяким усердным радением призывали. И они немирные Чюкчи ему Петру с товарищи сказали: и прежде сего русские люди у них Чюкоч кочами морем бывали, и в то де время они Чюкчи им руским людям никакова ясаку не платили, и ныне де платить не будем, и детей своих в аманаты не дадим. И с того Носу пришел он Петр с товарищи в реку Анадырь нынешнего ж 711 году, июля в 28 день, и с вышеписанных решных Чюхоч с Нокона с родниками? с 5 человек, по лисице красной с человека в казну великого государя ясаку на нынешней 711 год с казачьим сыном Михаилом Щипуновым с товарищи собрали, да вновь призвали царского величества под его самодержавную руку в вечной ясачной платеж решного чюкчю Капочилу, Ноканова брата и тот Чюкча с ними Петром с таварищи, с ясашным платежей пришол в Анадырской острог. А о иных всяких их иноземских обыкностех писано ниже сего. По их вере, в подлинном договоре меж собою у них Чюкоч твердость, дают порукою солнце.
   Оленные Чюкчи в Носу живут по каменям, ради оленных своих табунов кочюют по разным местам. А пешие Чюкчи по обе стороны Носу живут по коргам, подле море, в земляных юртах, где коротает морж. А кормятца.они Чюкчи, оленные и пешие, промышляют по каменям и по рекам диких оленей и морскими китами, моржем, белугою, нерпами, корением и травою.
   Против того Анандырского Носу с обеих сторон с Ковымского моря к с Анандырского есть де значитца остров и про тот остров подлинно ему Петру сказывали Носовые Чюхчи Махачкин с родниками: есть де на том острову люди зубатые, а веры де иной всякой обыкности и языку не их Чюкоцкова, особой, и из давных де лет и поныне у них Носовых Чюкоч с теми островными людьми меж собою немирно, ходят друг на друга с боем; а бой де у тех островных людей лучной и у Чюкоч такой же. И он Петр с товарищи тех островных людей у них Чюкоч взятых в полону видал человек с 10. А зубы у тех людей, кроме природных, есть вставленные моржевого зубья маленькие кости, подле природные, в щеках. А с того де Носу на тот остров летним временем в байдарах веслами перебегают одним днем, а зимою на оленях на легке переежают одним же днем. И есть де на том острове всякий зверь, соболи и куницы и лисицы всякие, и песцы, и волки, и россомахи, и медведи белые, и морские бобры, и держат де у себя великие табуны оленей. А кормятца де они морскими зверями и ягодами и кореньем и травою. И всякой на том острову есть де лес: кедр, сосна, ельник, пихтовник, листвяк. И тот островной лес он Петр с товарищи у них Чюкоч в байдарах и в ветках и в юртах видели. А живут де они островные люди собою тако ж, что де и они Чюкчи и начальных де людей никакого у них нет. А в Носу зверя, кроме лисиц красных и волков иного никакого нет, и того малое число, для того, что зверю быть в том Носу не у чего, лесу никакова нет. А по смете Носовых оленных и пеших Чюкоч лушников с 2000 и болше, кроме Анадырских решных, а решных человек с пятьдесят и болше.
   Островных де людей, применяясь он же Макачкин и островные люди которые у них Чюкоч в полону, сказывали ему Петру с товарищи: есть де их при них Чюкчах втрое, и он де Макачкин на том острове бывал по многие годы в походах, и называют они Чюкчи тот остров большею землею" {Памятники сибирской истории, 1, No 108, стр. 456.}.
   Здесь дано совершенно точное и подробное описание полярной Америки, прилегающей к Берингову морю. Не нужно забывать, что оно было сделано хотя через полвека после Дежнева, но все же на 17 лет ранее плавания Витуса Беринга. "Зубатый", очевидно, перевод чукотского jьkьrgaulьn -- "ротастый".. Семен Дежнев в своем донесении также упоминает "зубатых людей", живущих на двух небольших островах, очевидно, на Диомедовых островах.
   Небезынтересно упоминание о речных анадырских чукчах, Ноконе и его товарищах, плативших ясак за пять душ. Вплоть до настоящего времени речные чукчи среднего Анадыря платят примерно столько же ясаков. Среди них в большом употреблении имя Никон. Имя это греческого происхождения и записано в православных святцах, но оно, вероятно, имеет связь и с туземным именем Нокон начала XVIII века.
   По приведенным данным можно судить, что война против чукоч велась почти беспрерывно с той же самой неукротимой жестокостью. Чукчи однако также не оставались в долгу. Я собрал в Походской деревне, на западном устье реки Колымы, ряд интересных преданий о чукотских набегах на русские поселки по Колыме и Анадырю.
   Походская деревня населена потомками казаков завоевателей и долго составляла особую казачью станицу. В 1876 году казаки были переведены в мещане. Старая русская кровь сохранилась в этом поселке в сравнительно чистой форме. Встречаются люди высокого роста, с белокурыми волосами, с голубыми глазами, не только среди мужчин, но также и среди женщин, хотя вообще женщины у северных русских ближе к туземному типу.- Предания относятся в первым десятилетиям XVIII века:
   "Было это в деревне Чукочьей. Деревня та на пятьдесят верст на запад от Похотска. Там теперь нет жительства, только рано по осени жители приходят на рыбалку. Там была караулка. Теперь она упала и лежит на боку. С этой караулки сторожили немирных чукоч. Она была большая, каждая стена по четыре сажени вышины. ВерXVIIIки-то были на одной высоте с городской церковью в Нижнеколымске. В ней было два яруса: верхний и нижний. Как-то старичок стоял на карауле. Занимался рассвет. Он посмотрел через реку, Чукотскую Протоку, такая есть узкая и тихая протока. На той стороне лежал древесный ствол и вот показалось ему, что человек в чукотской камлее из тюленьих кишек ступил через дерево. Тогда старичок сказал молодым: "Смотрите, ребята. Чукчи будто прячутся и хотят напасть на наше селение". Но молодые ребята не стали его слушать. Вот он собрал свою котомку, взял посох и ушел на Похотскую пешком. Прошло лето, стала осень. Когда ночи стали дольше, чукчи напали на деревню, захватили их сонными и всех перебили. Как выбежит какой из дому, тотчас его и убьют. Два брата были такие легкие. Этих никак не могли ни копьем поколоть, ни стрелой угодить. Бегают кругом. Старший-то брат побежал мимо старухи. Она насилу ходить могла и сидела на нарте. Вот она стрелила костянкой и угодила ему под коленко. Он упал и вскричал: "Эй, брат, один без меня хочешь на свете жить". Другой брат тут же поддался и обоих убили.
   Еще один упал с мертвецами лицом навзничь и притворился мертвым. Он "лежал и смотрел сквозь прижмуренный глаз. Они одели старшего брата в белую кухлянку, а младшего -- в пеструю кухлянку и положили старшего на белой шкуре, а младшего -- на пестрой шкуре. Старуха-то безногая поползла от мертвого к мертвому и заглядывала всем в глаза. Когда доползла до того живого притворщика, подняла свою старую палемку (палемка -- кроильный нож) и стала потихоньку рубить его по переносью. А палемка-то у ней была старая, совсем тупая. В то время у чукоч железа не было. Тук, тук, тук. Вырубила все переносье, да он укрепился и ничем не шевельнул. А когда они ушли, притворщик поднялся и пошел в Похотскую с вестями. Послали отписку в Нижнеколымский город. В то время в городе казаков было как комаров. Амбары с провиантом, теперь пустые, были завалены мукой до потолка. Послали команду с оружием перенимать чукоч. Они подошли к Чукочьей деревне и увидели дым над высокой Чукотской Едомой {Едома -- гряда холмов.}, на запад от Колымы. Но они своровали и про дым не сказали ничего. В то время они боялись самого имени чукоч и не решались напасть. Так они воротились и сказали: "Мы ничего не видели".
   После того было, чукчи-то передавали: "Мы перешли через реку-то по льду и летовали на Едоме. Когда русские стали ходить линялых гусей гонять, мы бросали им на воду наши травяные стельки {Чукотские стельки более тупые и круглые, чем у русских. Знающий человек легко отличит одну форму от другой.} для наших "дружков", чтобы они жили осторожно, да им невдомек было". После того чукчи-то разбрелись в разные стороны. Одна партия дошла до самой Индигирки. Так молодые ребята гоняли гусей. И был старичок Портнягин на Портнягинской тоне. Молодые-то пришли к нему и сказали: "Диво дивное. Когда мы гоняли гусей, прилетели на наш берег чукотские костянки, а откуда -- неведомо. Одного уже убили. А выйдем на берег, начинаем искать, никого нет". Он сказал: "Пойдемте туда. "Может, я найду чего". Портнягин на место сторожа вышел на бережок, ничего не видно, только кочки торчат из болота, такие круглые, да крупные. "Вот, говорит, палите по этим кочкам". Стали палить. Что ни выстрел, то из-под кочки падает чукча убитый. Всех перебили, а было их побольше двадцати".
   В этих рассказах трудно отличить историческое зерно от эпического вымысла. Караулка в Чукочьей деревне действительно существовала. Я видел ее развалины в 1895 году. Караул выставлялся, очевидно, против "западных племен, обитавших на реке Большой Чукочьей. На западной Колымской тундре ряд географических имен связан с чукчами: Чукотская Протока, Чукотская Едома, Чукочья Деревня.
   Однако рассказ упоминает о том, что чукотский отряд перебрался с восточного берега реки Колымы еще по льду.
   Другие географические имена на самой реке Колыме имеют отношение к тем же похождениям чукоч. Таковы: поселок Дуванное, где чукчи дуванили добычу, поселок Погромное, речка Убиенная, речка Томилина, где на берегу томилась русская девица, подстреленная чукотской стрелой.
   Другие эпизоды из тех же рассказов заимствованы из фольклора юкагирского, чуванского и также чукотского.
  

ПОХОДЫ ПАВЛУЦКОГО

   Можно полагать, что чукотские набеги были одною из причин снаряжения походов Шестакова и Павлуцкого, самых значительных за весь XVIII век. Война началась в 1729 году, и уже в следующем году Афанасий Шестаков, казачий голова, был разбит чукчами и погиб вместе со всем отрядом. Иохельсон в своей книге о коряках подробно описал эти последние войны с туземцами северо-восточной Сибири {Иохельсон, "Коряки", стр. 789.}. Война эта совпала с большой экспедицией Беринга. Крашенинников указывает, что бот "Гавриил", бывший в распоряжении экспедиции, принял участие в походе "против чукоч и сделал нападение на Чукотский Нос. Жители бежали, а казаки ограбили пустые юрты. Крашенинников упоминает цепь, выделанную из цельного моржового зуба: "я могу смело сказать, что по чистоте работы, что по искусству, никто бы не почел оную за труд дикого чукчи и заделанную каменным инструментом, но заточенную подлинно. Чукотской оный художник, конечно, не скучлив был в работе: сумневаться не можно, что он употребил на сию работу не меньше года времени" {Крашенинников, II, стр. 51.}.
   Павлуцкий предпринял несколько походов и в начале имел успех, но потом был разбит и погиб в 1747 году. Я приведу ниже ряд подробностей, относящихся к гибели Павлуцкого, взятых из чукотских преданий. Можно привести в дополнение несколько фактов, взятых из исторических источников. Согласно Словцову, первый поход Павлуцкого начался в 1731 году, из Анадырской крепости, и направился к северу, вплоть до Полярного моря. Павлуцкий имел двести пятнадцать русских и до двухсот коряков и юкагиров. После двухмесячного похода он достиг морского берега и две недели шел вдоль прибрежья. После того он имел первую встречу с чукчами. В течение месяца было три битвы, чукчи были разбиты, Павлуцкий повернул обратно к Анадырской губе и 21 октября пришел в Анадырскую крепость. На другим сведениям, Павлуцкий захватил большое число оленей, а также около трехсот чукотских женщин, которые были отправлены в Якутск, но все погибли на пути.
   Впрочем, несмотря на такие захваты, чукотские пленницы редко упоминаются в списках населения указанной эпохи. Так, по переписи 1762 года среди населения Нижне-Колымска упоминается только одна пленная женщина чукотского происхождения, Liliŋe. В документах от 1811 года упоминается старая казацкая вдова Красноярова, урожденная чукчанка "Шишуха" (вероятно, Ciceŋe) и проч.
   В 1738 году около двух тысяч чукоч, вооруженных луками, произвели нападение на коряков Анадырскаго округа, многих убили и угнали оленьи стада.
   В 1741 году русский кабинет решил увеличить анадырский гарнизон и возобновить войну с чукчами. Казаки вначале одержали такую победу над чукчами, что могли в течение 3 1/2 месяцев питаться сушеным мясом вместо сухарей. Гарнизон состоял из 400 казаков и сотни чинов другого звания, кроме преступников, которые высылались сюда до марта 1764 года. В 1747 году чукчи снова начали производить набеги на коряцкую территорию. 21 марта Павлуцкий пустился в погоню за крупным чукотским отрядом. Он приказал главному отряду своего войска следовать сзади, а сам пошел вперед, имея с собой только 80 человек. Скоро он настиг врагов, которые стояли на холме и были весьма многочисленны. Русские стали держать совет. Один из помощников Павлуцкаго предлагал дождаться главных сил, но другой, по имени Горницын, сердито сказал: "Казаки, как видно, лишь дома не боятся, а в бою слабодушны. Теперь-то и время ударить на врага". Тогда казаки бросились вперед, но часть чукоч напала на них с тылу. Часть казаков убежала на оленях и избегла гибели. Павлуцкий и другие храбро сражались, но были перебиты. Упомянутый холм, по преданию, это Юкагирская Сопка, недалеко от Маркова. Другие предания, приводимые ниже, вполне совпадают с этим историческим отчетом вплоть до имени помощника Павлуцкого, который побудил казаков разднике Keretkun'a употребляется весло большого размера, представляющее собою как бы графическое заклинание. Оно называется "весло заклинаний". Для той же цели употребляется и обыкновенное весло или просто узкая доска, имеющая форму плоской части весла.
   В коллекциях Музея антропологии и этнографии Академии наук СССР есть несколько весел с изображенными на них заклинаниями, которые относятся к празднику Keretkun'a. На них нарисованы различные праздничные игры или самые обыкновенные сценки охоты. На концах весла часто сделаны изображения раскинутых сетей или настороженных луков, свидетельствующие о желании художника овладеть всеми зверями, изображенными на рисунке. Рисунки часто сделаны с большим искусством. Стиль их напоминает резьбу по кости азиатских эскимосов. Резьба мало распространена в Азии, и те образцы, которые я имел случай видеть, были сделаны сравнительно грубо и неумело. Впрочем, многие рисунки из моего собрания сделаны еще грубее, и их художественный стиль слабо выявлен вследствие неумения художника.
   Рисунок 75, а изображает разрисованное весло из Мариинского поста. На каждом конце его нарисован лук. На середине лопатки весла изображены три большие стаи рыб, различные морские птицы и симметрично расположенные тюлени и моржи. На одном конце доски, употребляемой для этой же цели, вместо весла (рис. 75, b) изображена большая растянутая сеть для ловли тюленей. Нарисованы также огромные стаи рыб и всевозможная морская дичь, двигающиеся по направлению к сети. Касатки собираются группами и теснят моржей. По объяснению туземцев, они хотят загнать моржей в сеть. Три байдары преследуют кита. Человек тащит тюленя; другой гребет на каяке. Участие касаток в охоте на кита изображено на чукотском рисунке, помещенном выше. {См. рис. 31, стр. 36.} На этом рисунке касатки нападают на целую стаю тюленей. Одна касатка отплыла в сторону и просит у охотника немного табаку. Чукотский художник хотел, очевидно, представить касаток дружественно расположенными к людям и помогающими в охоте за небольшое жертвоприношение. Приписываемая касаткам сверхъестественная сила была уже описана выше. Рисунок 76 получен в селении Nunligren. Весло разрисовано с обеих сторон. Рисунки изображают сцены охоты. На одном из них человек стреляет из ружья в тюленя.
   Тюлень окружен вздыбившимся неровным льдом, изображенным на рисунке в виде четырех сделанных несколькими концентрическими линиями бугров. Изображенная на рисунке 77 доска взята в селении Чикаево, на среднем Анадыре. Она употреблялась семьей, происходившей из приморского селения, что и обязывало эту семью устраивать приморский праздник Keretkun'a, все же другие семьи в маленьких селениях среднего Анадыря следуют обычаям оленеводов. Рисунок сделан очень грубо и неумело; он изображает группу жилищ на берегу моря. Стоящий на берегу человек вытаскивает убитого гарпуном тюленя. От берега уплывают несколько тюленей и полярный медведь. Немного ниже стоит фигура Keretkun'a, руки его изображены очень длинными. В правом углу доски нарисованы солнце и луна. Жилища, изображенные на рисунке, типичны для приморских жителей; население же среднего Анадыря живет в деревянных лачугах. Все подробности рисунка также не имеют ничего общего с охотой на диких- оленей, которая является, главным занятием жителей селений по Анадырю.

   Разрисовка весла, взятого из эксимосского поселка Uŋasik (рис. 78), изображает, в противоположность предыдущему, тундренных зверей: оленей, волков и лисиц. За ними гонятся, очевидно, по воде, байдара и два каяка. Семья, употреблявшая эту доску, считалась, однако, настоящей приморской семьей. На другом весле, взятом также из Uŋasik'a (рис. 79, а), изображены морские звери и различные сцены, охоты на них. В верхней части рисунка расположена группа людей, занимающихся шаманством. Двое из них бьют в бубны, два других пляшут, обрядовую пляску. Этот рисунок оказывает магическое действие на морского зверя, привлекая его к берегу. Оба конца рисунка снабжены несколькими полукруглыми линиями, которые, очевидно, изображают настороженные луки, хотя; туземцы не могли дать никакого объяснения по этому поводу. Другая сторона весла-доски (рис. 79) украшена узором из прямых линий и маленьких полукругов, в эскимосском стиле.
   В селении Nunligren праздник Keretkun'a длится три дня и у большинства; семей проводится со следующими подробностями. Утром в первый день праздника наружный шатер тщательно убирают и сверху подвешивают сеть со всеми принадлежностями. С обеих сторон очага раскладывают оленьи шкуры, которые изображают два внутренних полога. На выбранном для Keretkun'a месте ставят большую зажженную лампу, наполненную лучшим жиром. Предполагается, что Keretkun входит и садится на лампу, ожидая жертвоприношения. Поэтому на лампу ставят маленькое деревянное изображение Keretkun'a (рис. 80) и оставляют его там до конца праздника. Против лампы, на маленьком клочке земли, расчищенном специально для этой цели, раскладывают небольшой огонь, имеющий особое название (pinta). Предполагается, что этот огонь является местом, где Keretkun получает жертвы, поэтому его поддерживают все время с раннего утра до позднего вечера. Топливом служат маленькие кусочки дерева, кости и китовый жир. Азиатские эскимосы зажигают вместо этого огня лишнюю лампу, или же они приносят жертвы Keretkun'у на огне лампы, на которой он сидит. Эта разница значительна, так как лампа, заменяющая очаг, лучше приспособлена для безлесной тундры и для арктической приморской жизни, чем очаг, играющий, столь важную роль на праздниках чукоч.

   Толкуша, сделанная из съедобных корней и стеблей, смешанных с тюленьим жиром и оленьим мясом, считается необходимой принадлежностью праздничного ритуала. То же самое мы встречаем и на праздниках у оленных чукоч, коряков и особенно на праздниках камчадалов, которые считают, что бог Kutx чрезвычайно любит толкушу.
   Толкушу приготовляют совместно родственные или просто дружественные семьи. Женщины, принадлежащие к этим семьям, собираются каждое утро в шатре, где устраивается праздник, и приносят новый запас толкуши. Гости собираются немного позднее. Каждая женщина приходит с сосудом, чтобы взять домой немного толкуши. Кроме толкуши, собравшимся на праздник гостям дают в изобилии и прочие виды угощения. В день праздника значительная часть времени уходит на еду и питье чая.
   Первый день праздника считается принадлежащим хозяевам шатра. Они бьют в бубен, поют песни и исполняют обрядовую пляску, подобную пляске оленных чукоч. Мужчины бьют в бубны, стоя на обычном месте с наружной стороны очага, лицом к внутреннему пологу. Женщины во время пляски становятся с внутренней стороны очага, лицом ко входу. Все участвующие в пляске поют каждый свою песню. Некоторые из присутствующих время от времени свистят в маленькие деревянные свистульки или же издают короткий скрипящий звук гусиными перьями (см. рис. 82); обычно это делают ребятишки, прыгающие вокруг очага.
   Второй день праздника принадлежит гостям, особенно шаманам, которые, в свою очередь, показывают свое искусство в битье в бубен и в пении.
   Третий день принадлежит женщинам. В этот день пляски и упражнения на бубне проводятся женщинами. Женщины, бьющие в бубен, становятся на том месте, где обычно стоят мужчины, т. е. лицом ко внутреннему пологу, а женщины пляшущие -- на обычном женском месте, лицом ко входу. Все это до мельчайших подробностей, напоминает обряд последнего осеннего праздника и "благодарственного праздника" у оленеводов. Новой подробностью является лишь ночной караул, который несется ради присутствия Keretkun'a, так как считается, что он все время находится в шатре. Караул несет самый старший из членов семьи, мужчина или женщина. Часто специально для этой цели приглашают шамана, и по окончании караула он получает новый ремень. Ночью он сидит на китовом позвонке, спиной ко входу и лицом к очагу. Все это время он поет и бьет в бубен, но очень тихо, чтобы не разбудить сверхъестественного гостя; дремлющего на лампе. В последнюю ночь Keretkun'a сторожит женщина. В последний вечер праздника в большом котле варят целую оленью тушу. Котел подвешивается над несколькими лампами, в число которых входит и лампа, на которой сидел Keretkun. Вареное мясо делят между гостями, которые уносят домой свою долю. Даже самые бедные семьи, устраивая праздник, стараются припасти оленью тушу, добывая оленя на охоте или же покупая его у оленеводов.
   Изображение Keretkun'а сжигают на лампе. Затем тщательно выметают шатер. Мусор и остатки жертвоприношений с лампы Kereikun'a и с маленького огня собирают и бросают в море. Считается, что этим возвращают морю всех зверей, убитых за время праздника. То же самое, только другим способом, совершается на последнем осеннем празднике, на "настоящем благодарственном празднике" и почти на всех праздниках приморских чукоч, в особенности на "празднике голов" в середине лета и на "празднике кита".
  

ОБМЕН ПОДАРКАМИ

   Во многих селениях на второй день праздника происходит обмен подарками (cukeьrgьn). В розных местностях он проходит с разными подробностями. Наиболее распространенным является следующий способ: женщины-гостьи собираются около входа во внутренний полог. Они приносят с собой предметы домашнего обихода, подсовывают их под полу внутреннего полога и громко просят дать им взамен такую-то вещь. Хозяйка дома должна немедленно взять принесенную этой гостьей вещь и подложить вместо нее ту вещь, которую гостья попросила. Иногда оба эти предмета не имеют никакой ценности: например, старуха приносит кусок старой шкуры и просит взамен ее подарить подставку для лампы. Это делается потому, что обмен подарками считается частью праздничного ритуала и является знаком дружеских отношений между хозяевами и гостями. С другой стороны, если гость попросит какую-нибудь ценную вещь, то она должна быть дана ему сразу же, без всяких колебаний. Если хозяйка дома не имеет вещи, которую у нее просят, то она должна взять ее у соседей и все-таки удовлетворить просьбу гостя. После того как подарок сделан: присутствующие могут, в свою очередь, попросить для себя подаренную вещь у ее владельца. Отказать в подарке считается неприличным, так что вещь может два или три раза переменить своих владельцев до тех пор, пока ее не унесут из шатра.
   В некоторых районах за подарками посылают вместо взрослых людей -- маленьких детей. Они входят в шатер и кричат хозяйке: "Не отказывай. Те-то и те-то просят такие-то и такие-то вещи". Хозяйка дает требуемые вещи, восклицая: "Та ha! Та ha!" После этого она имеет право немедленно послать своего ребенка за ответным подарком. Однако в большинстве случаев она ждет праздника в другой семье, когда она, воспользовавшись случаем, получает равноценный подарок.
   Этот способ напоминает обмен подарками у тихоокеанских коряков, где молодые люди надевают на лицо деревянные маски и ходят из землянки в землянку, жестами прося подарить им разные вещи. Дающие подарки также имеют право послать сразу же своих детей за ответными подарками, или же могут ждать до следующего праздника, когда их дети, в свою очередь, являются с требованием подарка.
   На острове Лаврентия мальчики и девочки ходят из шатра в шатер, пляшут и выпрашивают себе подарки, главным образом еду. Иногда это делается зимой, без всякой связи с праздником, причем порядок проведения такого обрядового обмена сильно напоминает обычаи тихоокеанских коряков, описанные выше.
   В приморских чукотских селениях обмен подарками часто устраивается следующим образом: в первый день праздника, в разгаре битья в бубен и пения, каждый гость, захотевший получить в подарок какую-нибудь вещь, принадлежащую хозяину шатра, должен ударить ладонью левой руки по сжатой в кулак правой руке и воскликнуть: "Я вижу такую-то и такую-то вещь". Хозяин должен отдать ему сразу названную вещь. По окончании праздника он может требовать ответный подарок. Если просимая вещь представляет большую ценность, то хозяин может отказать в подарке. При этом он подносит к горлу большой палец правой руки и восклицает: "Я скорее перережу себе горло". Это считается большим оскорблением и может привести к кровавой мести.
   Многие семьи устраивают обмен подарками только между родственниками. в особенности между семьями, связанными сложной цепью группового брака. Муж посылает жену к своему сменному товарищу за каким-нибудь определенным предметом. Она возвращается с подарком. Вскоре после этого подаривший посылает свою жену за соответственным подарком.
  

ТОРГОВАЯ ПЛЯСКА

   Этот обычай представляет собою другой вид праздничного обмена. Его можно назвать "торговой пляской". Она устраивается на второй день праздника. Пляшут двое -- мужчина и женщина из семей, связанных групповым браком. Часто мужчина только смотрит, как женщина пляшет. Он должен приготовить оленью шкуру и во время пляски положить ее на землю под ноги женщине. Вовремя исполнения этой пляски никто другой не пляшет, и все являются только зрителями. По окончании пляски мужчина должен подарить что-нибудь плясавшей с ним женщине. Следующую затем ночь они спят вместе, предоставляя он -- своей жене, а она -- своему мужу устраиваться по их усмотрению. На следующий день муж плясавшей накануне женщины пляшет, в свою очередь, с женой своего брачного товарища и подносит ей подарок, равноценный поднесенному его жене, а на следующую ночь прибавляется еще одна брачная пара. Такие пляски устраиваются большею частью родственными семьями, которые одновременно являются семьями, связанными узами группового брака. С другой стороны, посредством таких "торговых плясок" создается новая связь между семьями. Этот обычай аналогичен обычаям эскимосов Аляски, описанным у Nelson'a. {Nelson, стр. 360; ср. также 384.}
   Однако у чукоч обмен женами существует, как правило, дли укрепления или для установления связи между семьями. Две женщины, имевшие сношения с матросами китоловных судов, считают их своими мужьями по переменному браку. У чукоч название "товарищ по жене" применяется даже к человеку, совершившему прелюбодеяние с чужой женой. Когда обманутый муж узнает об этом, то между мужчинами может возникнуть ссора, но чаще по взаимному, соглашению заключают союз группового брака.
  

ПРАЗДНИКИ АЗИАТСКИХ ЭСКИМОСОВ

   В большинстве селений азиатских эскимосов зимний праздник связан не с Keretkun'ом, а с "Большой женщиной". Однако некоторые семьи в селениях Wuteen и Jwtun проводят праздник Keretkun'a или, как они его называют, Касак'a. Имя Касак, как тождественное с именем Keretkun, известно также в селении Ugasik и на острове Лаврентия. Некоторые семьи в селении Uŋasik проводят простой "благодарственный праздник", аналогичный празднику приморских чукоч. Праздник Касак'а и "Большой женщины проводится с теми же подробностями, что и праздник Keretkun'a у чукоч. Сеть, деревянные птицы и разрисованные весла, употребляемые на празднике, точно такие же, как у чукоч. Некоторые особенности в проведении праздников были указаны выше. Наиболее значительной разницей является замена праздничного огня жировыми лампами.

ПРАЗДНИК ГАГАРЫ

   Существует еще так называемый "праздник гагары", при котором, кроме обычной сети с деревянными изображениями морских птиц, употребляется иная сеть (рис. 81). Она поддерживается длинным шестом, разрисованным узором из прямых линий. Деревянные изображения гагары, которые мало отличаются от изображений чаек, описанных выше, снабжены специальными, петельками. В петельку продевается ремень, так что изображение гагары может двигаться вдоль ремня. Человек, держащий в руке конец одного из таких ремней, может легкими толчками заставить изображение скользить вверх и вниз по ремню. При исполнении церемонии время от времени свистят в простые свистки, сделанные из дереза или из гусиных перьев, с языками из китовой кости. Этот свист считается "голосом гагары". Как уже сказано, выше, такие свистки употребляются и на прочих праздниках чукоч и эскимосов; однако туземцы уверяли меня, что употребление свистков связано только с "праздником гагары". Я нашел такие свистки в коллекциях Вашингтонского музея (рис. 82). Один из них (No 7457) помечен "Port Anderson, К. Mac Pariane" и принадлежит центральным эскимосам. Два других свистка, очевидно, из той же местности, не имеют никаких пометок. Nelson не упоминает, однако, об употреблении свистков туземцами Аляски.

"ПРАЗДНИК ХОЖДЕНИЯ КРУГОМ"

   Другим праздником азиатских эскимосов является так называемый "праздник хождения кругом", который считается благодарственным праздником. Рисунок 83 изображает проведение этого праздника в эскимосском шатре. Через дымовое отверстие проходит верхний конец длинного шеста, поставленного посредине шатра. На верхушке шеста развешивается пара двойных кисточек и шкура тюленя, к плавникам которой привязана песцовая шкура и железный котелок. Посредине шеста подвешена четырехугольная рамка, сделанная из весел. К рамке прикреплено несколько деревянных изображений байдар с сидящими в них людьми и китов. К основанию шеста приделано деревянное колесо, посредством которого можно вращать шест с прикрепленной к нему рамкой. Объектами благодарственного обряда являются несколько тюленьих голов. Колесо вращают насколько возможно быстро по направлению движения солнца. Несколько человек бьют в бубен, все же остальные, мужчины и женщины, вращают колесо. Каждый из присутствующих поет свой особый напев. В конце обряда, когда перестают вертеть колесо, мужчины принимаются бегать по кругу в том же направлении, ловя находящихся в шатре женщин. Каждый мужчина имеет право спать в эту ночь с той женщиной, которую он поймал. Этот праздник очень похож на праздник эскимосов Аляски. {Ср. Nelson, стр. 360.}
   У азиатских эскимосов существуют некоторые варианты этого праздника, но везде колесо, изображения кита и байдары с сидящими в ней людьми являются необходимыми принадлежностями ритуала.
  

ПЛЯСКА ОБМЕНА

   Пляска обмена встречается также и у азиатских эскимосов и у населения острова Лаврентия. Кроме того, что она исполняется в связи с обычными праздниками, ее устраивают еще и совершенно независимо от них. Женщина, исполняющая эту пляску, одета только в короткие штанишки; одежда же мужчины -- обыкновенная. На острове Лаврентия мужчина во время пляски надевает головную повязку, напоминающую головной убор чукоч на празднике Keretkun'a, женщина же надевает очень короткие, старомодные штанишки. Встарину у всех азиатских эскимосов такие штаны были обычной частью женской одежды. Все остальные подробности праздника будут описаны в специальной статье об азиатских эскимосах.
  

ПРАЗДНИК БАЙДАРЫ

   Праздник байдары устраивается ранней весной, в третьем или четвертом месяце от начала чукотского года. {Ср. часть I, стр. 30.} Его справляют владельцы байдар. В празднике принимают участие вся байдарная артель и самые старые члены семьи: молодые же остаются дома. Каждая артель проводит праздник отдельно от других, устраивая его в разное время. Особенно отличается срок праздника в различных селениях. Время очищения моря ото льда неодинаково для разных частей береговой линии.
   Утром, в день, на который назначено проведение праздника, перед шатром владельца байдары собираются мужчины и женщины и идут снимать байдару с подставы. Подстава построена из китовых костей, твердо укрепленных на сухом берегу, далеко от воды. Байдара стоит на подставе всю зиму, крепко привязанная к поперечным жердям и хорошо защищенная от метелей и нападения голодных песцов.
   Артель приносит в жертву морю желудок с начинкой из оленьего мяса. Затем приносят байдару к шатру, ставят ее на землю с западной стороны и снова приносят начиненный желудок в жертву "направлению" моря. После того все участники праздника проходят вокруг дома посолонь. Впереди процессии идет старейшая женщина в семье, за ней следует владелец байдары, рулевой, гребцы, и за ними уже идут все остальные участники праздника. Считается очень важным, чтобы идущая впереди женщина была действительно старше всех участвующих в празднике и знала все необходимые подробности обряда. Поэтому, если в семье нет такой старухи, то часто за ней посылают к родственникам или даже к соседям. Присутствие же стариков, наоборот, не считается необходимым для проведения праздника.
   По окончании процессии участники ее входят в шатер и начинают пение. Пение сопровождается пляской и битьем в бубен, продолжается несколько часов и к вечеру заканчивается шаманством. На следующее утро байдару относят к морю и помещают на летнюю подставу, которая расположена близко к воде. Эта подстава сделана из дерева, и в случае нужды ее можно перенести с места на место. На следующее утро участники праздника приносят на берег большое количество различной пиши. Ее распределяют между гостями. Затем приносят жертву морю, спускают байдару на море и отправляются в первую поездку, которая по необходимости бывает короткой и проводится с различными предосторожностями.
   Наутро, когда байдара лежит еще у шатра, устраивают гадание на кусках топленого села, оставленных в байдаре на ночь. По трещинам, проходящим по салу, стараются угадать, будет ли байдара иметь в "этом сезоне удачу" в особенности в охоте на кита и полярного медведя. Трещины, напоминающие царапины, сделанные когтями, предсказывают удачу и успех. Трещины, похожие на следы от прикосновения пальца, предвещают несчастие и даже гибель. Гадание на сале применяется приморскими чукчами и в других случаях. Осенью, когда байдару помещают на зимнюю подставу, никакого определенного ритуала не совершают, считая, что все заменяет большой осенний праздник.
  

ПРАЗДНИК ГОЛОВ

   Ранним летом, как только кончается ловля тюленей на пловучих льдах; устраивается "праздник голов". Этот праздник проводится также владельцами байдар и членами байдарных артелей. Подробности его во многом напоминают "праздник голов диких оленей" у оленных чукоч. {Ср. стр. 80.} Он даже носит такое же название -- enatcььrgьn. Только головы моржей и лахтаков припасаются для этого праздника, что же касается мелких тюленей, то вполне достаточной считается, пара голов, добытая специально для праздника. Напротив того, праздник считается бедным и даже совершенно теряет всякое значение, когда запасено слишком мало моржовых голов. Утром, в день праздника, вынимают головы из ямы-погреба и кладут их на шкуры посредине шатра. Около них на плоском камке ставят большую лампу и неподалеку раскладывают огонек (pints), {Ср. стр. 93.} отсутствующий на празднике азиатских эскимосов. Возле голов кладут приносимую в жертву "чужую пищу" -- начиненные желудки, олений жир, табак и муку. Затем старуха, наблюдающая за ходом церемонии, садится перед головами и начинает исполнять один за другим все семейные напевы. В это время мужчины ходят вокруг голов, восклицая: "Joho! Joho!" Затем старуха "кормит" лампу и следит за огнем. Мужчины же берут блюда, наполненные различной пищей, и совершают жертвоприношение всем "направлениям", начиная, как всегда, с Утренней зари, потом приносят жертву Зениту и Надиру, а после этого уже другим "направлениям".
   Все остальные члены байдарной артели остаются в шатре и являются только зрителями. Затем, когда возвращаются приносившие жертву, к длинному ремню подвязывают самую большую моржовую голову, и все мужчины_берутся за ремень, представляя, что они тащат пойманного моржа. Это является символическим изображением будущей удачной охоты на моржей. Старуха раздает женским представительницам семей, входящих в байдарную артель, тоже старейшим, пищу, служившую для жертвоприношений.
   Обрядовая пляска проводится обыкновенным способом. Мужчина, бьющий в бубен, стоит с наружной стороны от голов, спиной ко входу; пляшущие женщины -- напротив него, лицом ко входу. Движения пляшущих носит обычный характер: они делают короткие приседания, затем выпрямляются и раскачиваются направо и налево, не сходя с места. У азиатских эскимосов эта пляска время от времени изменяет темп, причем пляшущие исполняют различные прыжки, сильно взмахивая над головой обеими руками. Этот темп считается подражанием пляске жителей острова Лаврентия и Аляски. Пляска в быстром темпе нередко устраивается юношами и мальчиками для развлечения и увеселения зрителей, без отношения к праздничному ритуалу.
   На празднике голов все присутствующие, за исключением самых маленьких детей, бьют в бубен, женщины, девушки, юноши и мальчики по очереди пляшут. Затем начинается праздничный пир. Мужчины едят сырое мясо с моржовых голов, срезая его ножом. Кости моржей и остатки мяса делят между членами байдарной артели, согласно обычным правилам. {Ср. часть I, стр. 156.}
   В конце праздника всё участвующие в нем, главным образом женщины и дети, стряхивают с себя все болезни и несчастия над большой лампой. Лампу, однако, закрывают деревянной доской, чтобы предохранить огонь от осквернения. Мусор и в особенности шерсть, упавшая с меховых одежд на доску, сжигается на отдельном огне вместе с самой доской. Золу тщательно собирают, выносят из шатра и оставляют в поле. Кости и крошки пищи, оставшиеся от праздника, собирают и бросают в море, тем самым возвращая ему взятых зверей.
  

ЖЕРТВОПРИНОШЕНИЕ ОГНЮ

   Установка летних шатров, обычно происходящая вскоре после "праздникам голов", сопровождается простым жертвоприношением не большому огню, разложенному перед входом в шатер. Это жертвоприношение гораздо проще, чем жертва огню у оленных чукоч.
  

ЖЕРТВОПРИНОШЕНИЕ СОЗВЕЗДИЮ PEGITTЬN

   Я уже отмечал, что жертвоприношение созвездию Pegittьn и праздник Kilvej проводится также и приморскими чукчами без особых отличий от оленеводов.
  

ПРАЗДНИК KILVEJ

   На празднике рогов (Kilvej) позади шатра на жертвенном месте складывают в кучу сучья, очевидно, соответствующие оленьим рогам на празднике оленеводов. Затем разжигают огонь и приносят ему в жертву жир или мясо. Люди, имеющие нескольких оленей в стаде какого-либо оленевода, должны положить на кучу сучьев несколько рогов. Среди азиатских эскимосов только те проводит этот праздник, у кого есть олени. Это обязывает их праздновать все праздники, связанные с оленеводством, по крайней мере в такой же степени, как это делают их соседи, приморские чукчи.
  

ПРАЗДНИК КИТА

   Каждый раз как какая-нибудь из байдарных артелей убьет кита, в поселке устраивается "праздник кита". На берегу Тихого океана, где полярные медведи встречаются очень редко, после каждой удачной охоты на медведя устраивается праздник, подобный "празднику кита". Оба эти праздника принадлежат, конечно, к "благодарственным". Основные черты их заключаются в следующем.
   В то время, как туша находится еще в воде, вокруг нее несколько раз по направлению движения солнца объезжает байдара, участвовавшая в охоте. Владельцы байдары кричат обычное для чукотских праздников восклицание: "Joho! Joho!" Когда тушу подтаскивают на берег, участники праздника устраивают процессию, которая также несколько раз обходит, вокруг туши. Впереди процессии идет владелец байдары, с которой был нанесен последний, смертельный удар зверю, за ним уже идет человек, нанесший последний удар. Все стоящие на берегу при вытаскивании туши принимают участие в процессии, причем каждый из присутствующих кричит: "Joho! Joho!" Затем к процессии присоединяются женщины, и снова все обходят вокруг туши зверя. Женщины произносят заклинания, имеющие целью примирение с китом и убеждающие его приглашать родственников и товарищей приходить в будущем к берегу. Затем следует дележ мяса, в котором могут принимать участие жители всех соседних селений и стойбищ. В это время женщины из семьи владельца той байдары, с которой был убит кит, отрезчют по кусочку от конца плавников, носа и обеих губ. Они берут также глаза, несколько самых коротких усов, негодных для продажи, а также отщепляют по кусочку от более крупных пластин. Все это складывается на шкуру и представляет целого кита.
   Шкуру с лежащими на ней частицами подносят к шатру и перед входом "киту" дают пить, как и всем крупный зверям, т. е. делают небольшое возлияние теплой водой. После этого "киту" подносят в жертву начиненный желудок и оленье мясо. Затем его вносят в шатер и кладут наверх внутреннего полога, близко к передней стене.
   Если убит полярный медведь, то его свежуют, оставляя голову, шею и плечи вместе со шкурой. Шкура медведя перед входом в шатер получает возлияние водой и жертвенный желудок, затем ее вносят во внутренний полог и кладут на почетное место на стороне хозяина дома.
   Около шкуры, служащей представителем убитого зверя, все время горит большая лампа и небольшой огонь (pints), который устраивается на всех чукотских праздниках. "Кит" и "медведь" остаются на соответствующем месте в течение пяти суток, и все это время обращаются с ними осторожно и с почтением. Мужчины и женщины дарят зверям свои ожерелья, надевая их "медведю" на шею; ожерелья, предназначенные "киту", кладут возле него. Чтобы гость "не чувствовал себя одиноким", его ни на минуту не оставляют одного. Пока "кит" или "медведь" находится в шатре, запрещаются громкие звуки и разговор, так как они могут "потревожить покой гостя". В наружном шатре, недалеко от входа, подвешиваются бубны. Если случайно один из них издает громкий звук, то его в наказание слегка ударяют колотушкой. Дети тоже в эти дни не должны кричать и капризничать, и если ребенок закричит, то сейчас же кто-нибудь начинает бить в бубен, чтобы загладить неприличное поведение по отношению к гостю. {Ср. Nelson, стр. 389. Стеллер говорит, что у камчадалов также запрещается громко петь в то время, как в жилище вносят шкуру соболя.}
   На пятый день голову медведя варят в большом котле и устраивают праздничный пир, на который приглашает всех соседей. Все мясо с головы зверя должно быть съедено.

   Аналогичный обычай существует у ламутов, только по отношению к бурому медведю. Мясо медведя должно быть сварено и съедено соседями, собравшимися на пир, в один день. Сно не должно оставаться в запас.
   На празднике "кита" днем и ночью происходит обрядовая пляска и шаманство. После праздника собирают все остатки еды, крошки, объедки и выпавшую -- из шкуры шерсть и бросают их в море, возвращая этим жизнь убитому киту и отдавая его обратно морю.
   Глаза кита и медведя протыкают, и жидкость, вытекшую из них, смешивают с золой. Эта смесь служит для специальной разрисовки байдарных весел (рис. 84), Разрисовка, однако, в дальнейшем быстро стирается. Зрачки глаз завертывают в кожу, соединяют попарно и прибавляют к байдарной связке охранителей. Удачливые охотники имеют целые связки таких глаз. Молодые охотники, если им пришлось нанести смертельный удар киту или медведю, накалывают татуировальной иглой возле всех своих суставов простые, но неизгладимые знаки. У эскимосов на островах Большом Диомиде и Малом Диомиде охотник каждый раз после того, как ему удастся убить кита, делает себе татуировальной иглой пятно на лице около верхней губы. У некоторых самых удачливых охотников пятна идут двумя полосками по обеим щекам, как наглядный подсчет убитых ими зверей.
   В некоторых селениях семья главного охотника после удачной охоты на кита в течение целого сезона во время новолуния устраивает "благодарственный праздник". На острове Лаврентия удачливый охотник на китов бросает в огонь клочок своих волос в жертву существу, дающему китов.
   У коряков "праздник кита" имеет много общего с чукотским. {Ср. W. Jochelson, The Koryak, стр. 65 и сл.} Коряки даже после удачной охоты на менее важных зверей устраивают праздник, близко напоминающий чукотский "праздник кита". У тихоокеанских коряков и кереков убитую лисицу вносят в землянку и кладут ее возле огня. Хозяин говорит: "Дайте гостю обогреться. Когда ему станет тепло, мы освободим его от верхней одежды". Этим, конечно, достигаются и чисто утилитарные цели, так как на лисиц охотятся зимой и труп совершенно промерзает. Для того, чтобы его освежевать, нужно, чтобы он оттаял. После того как с лисицы снимут шкуру, тушу обертывают двумя пучками длинной и мягкой травы, растущей на морском берегу. Один пучок служит как бы поясом, другой -- ожерельем. Рот лисицы наполняют сушеной икрой. Хозяйка делает взрезы на туше лисицы в нескольких местах и наполняет их икрой и сушеным мясом; считается, что она наполняет карманы лисы провизией. Затем тушу лисы выносят из землянки, и присутствующие говорят: "Иди и расскажи своим товарищам, как хорошо принимают в наших домах. Скажи: я хорошо поела, и мне еще карманы наполнили пищей; -- вы тоже сходите к ним в гости". Туземцы уверены, что малейшее упущение и небрежность в проведении праздника разрушает удачу будущей охоты на лису.
   Иохельсон {Там же, стр. 90.} дает подробное описание праздничного ритуала у коряков Охотского побережья, который очень похож на описанный мной ритуал, относящийся к корякам Тихоокеанского побережья.
   Стеллер {G. W. Steller, Bebchreibung von dem Land Kamtschatka, Frankfurt--Leipzig, 1774, стр. 331.} отмечает почти совершенно тожественные обряды у камчадалов. На празднике, устраиваемом после удачной охоты на медведя, когда мясо медведя совершенно съедено, хозяин землянки приносит голову медведя, украшает ее травой, развешивает вокруг нее куски различной пищи и затем просит медведя не сердиться на охотников, потому что последний удар ему был нанесен русским. Он просит медведя также сообщить это своим родственникам, чтобы они могли без страха приходить на то же место, и т. д.
   Крашенинников {Крашенинников, Описание земли Камчатки, т. I. стр. 226, изд. 1786 г.} отмечает такие же подробности в проведении праздника тюленьих голов у камчадалов. Он говорит, что тюленьи головы кормят толкущей. На пол землянки, символически изображающий море, кладут большой камень и вокруг него разбрасывают маленькие камешки, которые изображают прибрежные булыжники. Тюленя тащат по этим камням, чтобы он почувствовал, как приятно погостить у камчадалов, где море окружено крупным булыжником, удобным для вылезания на берег. При этом присутствующие на празднике восклицают: "Приходи чаще, нам скучно без тебя". Крашенинников рассказывает, {Там же, т. I, стр. 300.} что жители реки Олюторы на "празднике кита" выносят на морской берег деревянное изображение кита, восклицая при этом: "Кит идет в море".
   Я должен также отметить специальное празднование моржовой охоты. Оно проводится без всяких приготовлений, обычно в последний день большого зимнего праздника. Мужчины и женщины садятся друг против друга в два ряда, ударяют в ладоши и восклицают: "Ха, ха, ха!" Время от времени мужчины размахивают руками, как бы потрясая воображаемым копьем.
   Мне не представилось случая присутствовать на таком празднике. Праздник такого рода считается носящим характер игры или пляски. У камчадалов не более чем сорок лет тому назад существовало несколько праздников, в которых была представлена охота на кита, волка, медведя. Крашенинников отмечает, что подобные празднования существовали и в более отдаленные времена. Ему удалось присутствовать на них в нескольких поселках. В настоящее время эти праздники смешались с обрядовыми играми казаков, принесенными ими из России. Я присутствовал при проведении такого праздника в селении Тигиль. Участники изображали традиционную "лодку", волжский поход гулящих казаков, и, конечно, в действиях их не было ничего, что напоминало бы туземные праздники.
  

ПОДБРАСЫВАНИЕ НА МОРЖОВОЙ ШКУРЕ

   "Подбрасывание на моржовой шкуре" производится приморскими чукчами и в особенности азиатскими эскимосами на внеочередном празднике, который устраивается в начале или в середине лета. Праздник этот может иметь своею целью предотвратить опасность появления в районе заразных болезней или успокоить море, бушующее слишком долго и сильно. "Подбрасывание на моржовой шкуре" имеет то же значение, что и бега. Поэтому семья, устраивающая праздник "подбрасывания", называется также "хозяева бегов".
   В день, выбранный для проведения праздника, в шатре устроителей собирается большое количество гостей. Женщины приносят жертвоприношения всем "направлениям". После праздничной трапезы хозяин шатра или, еще лучше, шаман, из среды близких родственников хозяина, раскрашивает охрой лица всех тех, которые были недавно больны, а также и тех, у кого нездоровый вид и можно опасаться нападения на них kelet. Маленьких детей тоже раскрашивают. Знаки раскраски различны и сильно напоминают знаки, наносимые оленьей кровью на "празднике убоя" у оленеводов. После этого начинается "подбрасывание".
   Большую моржовую шкуру, расщепленную, чтобы она была тоньше, мужчины и женщины берут за петли, вырезанные по наружному краю шкуры, и поднимают над землей. Затем молодежь, юноши и девушки, в одиночку или парами, показывают свое искусство. Для этого исполнитель становится на середину шкуры, и тотчас же держащие шкуру внезапным толчком подбрасывают его вверх, часто метров на пять в высоту. После этого невольного прыжка исполнитель, разумеется, падает вниз на шкуру. Самым большим искусством считается умение упасть прямо на ноги не теряя равновесия. Женщины более искусны в этих прыжках, чем мужчины, и среди них бывают такие, которые падают на ноги и после третьего прыжка.

   "Подбрасывание на моржовой шкуре" часто принимает характер состязания, при котором победитель получает приз. Каждый упавший на ноги после третьего прыжка может на время прекратить упражнения и дожидаться своей очереди для состязания с равным соперником. Туземцы рассказывали мне, что "подбрасывание на моржовой шкуре" является подражанием kelet, так как один шаман видел у kelet такое же "подбрасывание". Этим объясняется свойство подбрасывания защищать против нападения kelet. Как и оленьи бега у оленеводов, "подбрасывание на моржовой шкуре" носит характер спорта и часто устраивается просто для развлечения, без всякой особой связи с религиозной или магической целью.
   "Подбрасывание на тюленьей шкуре" перешло от приморских чукоч к оленеводам, но там оно устраивается значительно реже и является лишь веселым общественным спортом.
  

БЕГА

   Бега на собаках у приморских чукоч менее часты, чем оленьи бега у оленеводов. Собачьи гонки устраиваются ранней весной, без всякой связи с обычными годовыми праздниками. Гонки сопровождаются принесением жертв огню и всем основным "направлениям". За ними следует бег взапуски, в котором участвуют мужчины и женщины, и борьба. Азиатские эскимосы также устраивают собачьи гонки, но они запрягают собак по способу древней упряжки -- веером: несколько собак в ряд с вожаком впереди на более длинной постромке.
   Туземный рисунок (рис. 85) изображает бег взапуски у приморских чукоч, устроенный в связи с "настоящим благодарственным праздником". В состязании принимают участие шесть человек. Двое -- "хозяева бегов" -- наблюдают за ними. Призами для бегунов служат навешенные на две короткие палки ремень и пучок листового табаку. На земле стоят два жертвенных сосуда и три головы: моржовая, песцовая и заячья.
  

ВОТКНУТЫЙ ШЕСТ

   Я уже говорил о "воткнутых шестах" (əmьnpьn), сделанных из китовой кости, {Ср. стр. 87.} которые в некоторых селениях ставятся на священные местах. Один из. таких шестов находится в селении Cecin (рис. 86). Он очень стар, кость совсем рыхлая и крошится между пальцами. Он весь обвешан приношениями больных, так как считается, что шест излечивает от ревматизма рук и ног, распространенного среди приморских чукоч. В жертву приносятся бусины, привязанные к волокну сухожилья. Некоторые из этих бусин служили своим владельцам в качестве браслетов и были принесены в жертву как заместители больных членов. У коряков существуют... "защитники селения", очень напоминающие чукотские воткнутые шесты". Однако эти защитники делаются из дерева, а не из китовой кости. Они называются "деревянными духами" -- ot-kamak или ok-kamak. Это название чукчи употребляют, по отношению к маленьким деревянным амулетам. Иохельсон {См. W. Jochelson. The Koryak, стр. 37.} говорит, что "деревянные духи" имеют значение "охранителей селения". Жертвоприношения, подносимые им, гораздо более существенны, чем чукотские приношения "воткнутым шестам". Согласно указаниям Стеллера и Крашенинникова, подобные шесты существовали и у камчадалов. Обычно они были обмотаны травой. Им часто приносились жертвы, в том числе убитые собаки. {Крашенинников, Описание земли Камчатки, II, стр. 14, изд. 1786 г.}
  
  

Глава IV
ШАМАНСТВО СЕМЕЙНОЕ ШАМАНСТВО

   Шаманство у чукоч, как было указано выше, {Ср. стр. 76.} в значительной степени связано с семейными праздниками. Каждая семья имеет один или несколько бубнов, на которых все члены семьи исполняет, шаманское действие, т. е. бьют в бубен и поют различные напевы. Почти всегда в таких случаях по крайней мере один из членов семьи старается шаманскими приемами установить сношения с "духами". Для этого он обычно неистовыми криками и ударами по бубну доводит себя до исступления, которое является свидетельством того, что "дух" вошел в его тело. Для большей убедительности он действует так же, как и шаман: подпрыгивает, раскачивается из стороны в сторону, произносит невнятные звуки и неразборчивые слова, которые считаются голосом и языком "духов". Иногда он пытается предсказывать будущее, но этому не уделяется особого внимания. Эти упражнения производятся днем в наружном шатре, там, где совершается праздник. Настоящее шаманское действие, напротив того, устраивается в спальном помещении ночью, в полной темноте. Оно исполняется внезапно по различным поводам. Впрочем, обычно обрядовый день заканчивается шаманским действием в течение ближайшей ночи.
   Среди чукоч чуть ли не каждый, третий или четвертый человек претендует на умение шаманить. Каждый взрослый чукча в зимние вечера обычно развлекается игрой на бубне и пением. При этом он сидит во внутреннем пологе иногда при свете, иногда в темноте. Переход от такого развлечения к настоящим шаманским действиям почти незаметен. Поэтому можно сказать, что каждый чукча может быть шаманом, поскольку у него есть к этому склонность и умение.
   Семейное шаманство, по существу очень простое и примитивное, очевидно, предшествовало развитию индивидуального шаманства. Последнее возникло на базе первого. Семейное шаманство существует у коряков и азиатских эскимосов и, должно быть, существовало также у камчадалов и юкагиров.
   У коряков каждая семья имеет свой бубен. {W. Jochelson, The Koryak, стр. 54.} Игра на нем под аккомпанемент пения обязательна в дни определенных праздников. Подобный обычай существовал и у древних камчадалов. {Крашенинников (т. II, стр. 81) говорит, что каждая женщина, в особенности старуха, и каждый превращенный мужчина считается шаманом и толкователем снов. См. также Стеллер, стр. 277.} В каждой юкагирской семье также имелся бубен.
   Во время путешествий в районе Омолона и обоих Анюев я находил бубны в старых, полуразрушенных поселках, население которых вымерло от голода в десятых годах девятнадцатого столетия, после того, как дикие олени почти совершенно исчезли в этом районе. Мой товарищ по путешествию, обрусевший туземец с Колымы, затруднялся дать объяснение такому большому количеству найденных нами бубнов и настойчиво повторял, что эти люди, должно быть, все были шаманами и не удивительно, что бог убрал их со света. Однако это несомненно были семейные бубны, которые употреблялись так же, как и у современных чукоч.
   Кроме этого общего указания, мы не имеем данных утверждать, сказывается ли на чукотском шаманстве прямое влияние шаманства соседних племен. Чукчи относятся к "чужим" шаманам с таким же уважением, как и к своим. Многие оленеводы в западной части занимаемой ими территории обращаются за советом к тунгусским шаманам, а некоторые из чукоч заходят в этом отношении так далеко, что пользуются на праздниках большими тунгусскими бубнами. {Ср. стр. 61 и сл.} Все старые женщины из племени кереков считаются очень искусными в колдовстве, и эта их особенность упоминается даже в сказках. {Там же, стр. 220.} Шаманы американских эскимосов ближайшего берега Аляски пользуются у своих азиатских соседей -- приморских чукоч и азиатских эскимосов -- таким же уважением. Водной сказке описывается состязание между двумя шаманами -- американским и азиатским. Оно кончается полной победой шамана американских эскимосов, несмотря на то, что шаман с азиатского берега прибегал даже к хитрости и обману, за что был жестоко наказан. {См. В. Г. Богораз, Материалы, стр. 210.}
   Прямое влияние "чужого" шаманства на чукотское можно указать в шаманской одежде, о которой я буду говорить в конце этой главы.
  

ШАМАНСКОЕ ВДОХНОВЕНИЕ

   В настоящее время среди всех названных выше племен, за исключением чукоч, семейное шаманство теряет свое значение. Замечается тенденция к замене его во всех случаях индивидуальным шаманством. Чукчи называют таких шаманов "имеющими духов" (eŋeŋьlьt от eŋeg -- "шаманский дух").
   Обладать шаманской силой могут как мужчины, так и женщины. Считается, что женщины чаще бывают одарены шаманским вдохновением, но сила их меньше, чем сила шаманов-мужчин. Это объясняется тем, что рождение детей обычно сильно вредит шаманскому вдохновению, и потому молодая женщина, обладающая значительной шаманской силой, может потерять большую часть ее после рождения ребенка. Она может восстановить свою силу только через много лет, по окончании периода материнства. Считается также, что все материальные предметы, употребляемые при рождении ребенка как у людей, так и у животных, могут уменьшить шаманскую силу не только женщины, но даже и мужчины, который случайно к ним прикоснулся. Так, трава, служившая во время родов подстилкой, может разрушить шаманскую силу юноши; "получившего вдохновение" (eŋeŋьtvilьn). Достаточно только потереть ею лоб молодому шаману вовремя его обмирания, чтобы он сразу же "вернулся обратно" (к обычной жизни). Одна женщина-шаманка, по имени telpьŋə, жаловалась мне, рассказывая о своих шаманских видениях (eŋeŋeline loot), что ее свекровь, заметив, что она может стать великой шаманкой, дала ей выпить послеродовой жидкости собаки. Это повредило ее шаманской силе, и душа собаки вошла в ее душу. {Там же, стр. 382.}
   Так как женское шаманство более низкого качества, то оно требует более короткого периода "нарастания вдохновения" и сопровождается меньшими мучениями, чем мужское шаманство. Однако женщины-шаманки могут достигнуть высокой степени искусства почти во всех шаманских проявлениях, за исключением лишь чревовещания, которое считается для них совершенно недосягаемым.
  

ПОДГОТОВИТЕЛЬНЫЙ ПЕРИОД

   Шаманский призыв, как утверждают чукчи, начинает ощущаться в очень раннем возрасте, в большинстве случаев во время критического периода при переходе от детского возраста к юношескому. Как известно, это -- период наиболее интенсивного роста. Многие люди обоего пола имеют в это время повышенную чувствительность и неуравновешенное мышление. Легко понять, что этот критический период человеческой жизни, полный неожиданных изменений, создает самые благоприятные условия для появления шаманского вдохновения. Чаще всего шаманами становятся нервные, легко возбудимые люди. Все чукотские шаманы, с которыми мне приходилось встречаться, чрезвычайно легко возбуждались по всякому поводу. Многие были почти истеричны, а некоторые буквально полусумасшедшие. Их способы обманывать сильно напоминают лукавство сумасшедших.
   Чукчи говорят, что в очень раннем возрасте можно отличить детей, которым предназначено получить шаманское вдохновение. Такие дети во время разговора пристально смотрят не на слушателя, а на нечто, находящееся над ним. Чукчи утверждают, что взгляд шамана отличается от взгляда обыкновенных людей. Глаза у шамана очень яркие и блестящие (nьqerəqenat), что и дает им возможность видеть "духов" даже в темноте. Выражение глаз шамана -- смесь лукавства и боязливости. Поэтому действительно легко отличить шамана среди обыкновенных людей.
   Чукчи знают о повышенной нервности своих шаманов, поэтому они называют их nbŋьikьlqin ("он застенчивый, смущающийся"). Этим они хотят выразить, что шаманы очень чувствительны к малейшим колебаниям и изменениям в психике окружающих их людей. Так, например, чукотский шаман чрезвычайно осторожен в своих действиях перед чужеземцами, в особенности вначале, вскоре после приобретения шаманского дара. Обычно шаман, даже обладающий большой силой, отказывается показывать чужеземцам свое искусство и уступает лишь после настойчивых просьб. Но и тогда он, как правило, не показывает всей своей силы. Он боится иноземцев, обычаев которых он не знает, боится их бубнов и охранителей, которые спрятаны у них в мешках, и "духов", летающих вокруг них. Малейшее подозрение или насмешка заставляют его прервать исполнение шаманства и уйти.
   Шаманские "духи" представляются "летучими" (nьriŋeqinet), так как предполагается, что они улетают от всякого незнакомого лица или голоса. Когда к шаману приходит слишком много посетителей, "духи" боятся показываться и если они все-таки являются, то каждую минуту готовы ускользнуть снова.
   "Kelet ("духи") принадлежат тундре,-- говорят шаманы, -- так же, как и дикие звери". Поэтому они так пугливы. "Духи" животных еще более пугливы и робки. Когда они приходят на зов шамана" они сопят и фыркают и улетают вскоре после недолгих упражнений на бубне.
   "Голоса духов" изображаются посредством чревовещания, которое будет описано ниже. Даже "духи" болезней, в. особенности те из них, которые не могут причинить большого вреда человеку, как, например, "духи" насморка или простуды, представляются очень пугливыми. Так, в одной сказке рассказывают, как насморк, довольно бойко собираясь посетить людей, делал несколько попыток, но каждый раз возвращался из-за своей трусости. Когда же он был пойман, его охватил такой ужас, что он стал вымаливать себе свободу в самых униженных словах.
   Чукчи вообще очень чувствительны ко всяким необычным для них физическим или психическим впечатлениям, как, например, к незнакомому запаху. {Ср. часть I, стр. 21.} Особенно чувствительны они к болезням. Поговорка "чукча легко умирает", часто слышна. Несмотря на то, что они способны выносить большие физические лишения, они очень легко поддаются заразным болезням, занесенным из цивилизованных стран.
   Такая восприимчивость встречается и среди других туземных племен северо-восточной Сибири и даже у русских поселенцев, которые также чрезвычайно-чувствительны к необычным психическим влияниям, например, к сообщению, полученному во сне или от чужеземцев, к угрозам со стороны шаманов или начальства и т. п.
   Среди казаков и обрусевших туземцев было несколько случаев самоубийства и результате выговоров, полученных от начальства. В других случаях туземные проводники, ламуты и юкагиры, сопровождая исследовательские экспедиции и потеряв дорогу, от страха убегали от экспедиции, и их уже не могли найти, так как всякий след их был потерян. Самоубийство часто встречается также и среди чукоч.
   Мне кажется, что В. И. Иохельсон имеет в виду именно эту высокую степень чувствительности и восприимчивости, обращая внимание на рассказ молодых юкагиров о том, что встарину юкагиры были настолько боязливы, что тотчас же умирали, как только кто-нибудь наносил им внезапную обиду, будь то хотя бы даже родственник. {См. В. Иохельсон, Юкагирские материалы, предисловие, стр. VI, XII.} Шаманы обладают повышенной нервной восприимчивостью в еще большей степени. Это находит выражение в поговорке, что шаман еще более "легок на смерть", чем обыкновенные люди. К этому следует прибавить тот факт, что малейшая несогласованность между действиями шамана и мистическими голосами его "духов" приносит шаману смерть. Чукчи объясняют это тем, что "духи", находясь в плохом настроении, поражают мгновенной смертью всякого шамана, ослушавшегося их. Большею частью это случается, когда шаман слишком медленно исполняет их приказания. С другой стороны, шамана называют "противящимся смерти" и говорят, что его "трудно убить", даже когда он побежден врагами.
   Вот рассказ туземца об убийстве, имевшем место в девяностых годах прошлого столетия в районе реки Анюя: "Заклинанием они усыпили его. Пока он спал, они напали на него с обеих сторон. Один перерезал ему горло, другой ударил его ножом прямо против сердца, источника жизни и смерти. Несмотря на это, он вскочил на ноги. Но он не имел оружия. Они были тоже "знающие люди", и они заставили его заклинаниями уйти со стойбища безоружным. Если бы он имел хотя бы маленький нож, то, наверное, он смог бы осилить их. И хотя он (будучи шаманом) встал, но чем он мог бороться с ними за исключением зубов и ногтей? Так они снова ударили его ножом, но рана сразу же зажила, и он снова был такой же, как и раньше. Очень долгое время они не могли убить его. В конце концов они набросились на него с обеих сторон, повалили на землю, вырвали у него глаза, проткнули ножом глазные яблоки и отбросили их. Затем они во многих местах изрезали его тело, вынули сердце и разрезали его на кусочки. Все эти куски они зарыли в землю по отдельности в разных местах, так как они боялись закопать их вместе, чтобы куски не срослись и не ожили снова". {См. В. Г. Богораз, Материалы, стр. 19.}
   Привожу еще один подобный рассказ: "Она (убийца) пришла к своей соседке, женщине, которая была занята в это время добыванием огня. Она сзади ударила ее ножом. Но женщина продолжала разжигать огонь, ибо она была шаманская женщина, т. е. женщина, способная втыкать в себя нож во время шаманских действий). Поэтому она не могла убить ее, а только перерезала сухожилия рук и ног". {Там же, стр. 32.}
   Третий рассказ относится к эпидемии оспы в районе западной Колымы в 1884 году.
   "Тогда Аглсе начал думать о своем зяте, потому что его дочь покинула его больным в пустом стойбище. Аглсе сказал нам: "Пойдем и навестим его. Он сказал: "Он один может противиться смерти, ибо он -- шаман". {Там же, стр. 40.}
   Шаманский призыв проявляется различными способами. Иногда это -- внутренний голос, приказывающий человеку вступить в сношения с "духами" Приказ "духов" должен быть исполнен немедленно. Если же призванный медлит, то "дух" вскоре появляется, приняв видимый образ, и повторяет призыв в более понятной форме. Ajŋanvat, о котором я уже упоминал выше, рассказывал мне, что однажды, после тяжелой болезни, когда душа его созрела для шаманского вдохновения, он увидел несколько "духов", но не обратил на них серьезного внимания и не исполнил их приказания. Тогда "дух" пришел к Нему. Он был худой, черный. Он назвал себя "духом оленьей чесотки". Ajŋanvat почувствовал себя равным по силе этому "духу" и предложил ему остаться к сделаться его верным товарищем. После некоторого колебания "дух" отказался остаться у Ajnanvat'a, Однако он сказал: "Я могу согласиться, если ты достаточно сильно хочешь быть моим товарищем: если ты захочешь взять бубен, продержишь его в руках три дня и три ночи и сделаешься шаманом". Ajnanvat в свою очередь отказался, и "дух" сразу же исчез. {В. Г. Богораз. Материалы, стр. 385.}
   Шаманский призыв проявляется также в различных предзнаменованиях, как, например, встреча с определенным зверем, находка камня или раковины странной формы и т. п. Ни один из этих знаков не имеет в себе ничего особенного. Мистическое значение приписывается им человеком, обратившим на них внимание. Это напоминает способ нахождения и выбора амулетов. Найденный камень, встреченный зверь становится защитником и "духом-помощником" встретившего его человека.
   Молодые люди обычно неохотно подчиняются шаманскому призыву, в особенности если он заключает в себе требование ношения какой-нибудь особенной одежды или изменения образа жизни. Они отказываются взять бубен и призывать "духов", в страхе оставляют на тундре амулеты и т. д. {Ср. также приведенный выше (стр. 47) рассказ Крашенинникова о том, как один коряк нашел на берегу реки, амулет, но побоялся взять его. Коряк заболел. Болезнь приписали гневу амулета. Больной отправился разыскивать амулет, нашел его и унес с собой. После этого он исцелился.}
   Родители молодых людей, "предназначенных для вдохновения" (eŋeŋьtvu lьnjot), поступают различно, в зависимости от характера и семейных, традиций. Иногда они протестуют против призыва и убеждают своих детей отвергнуть "духов" и жить обыкновенной жизнью. Это случается чаще всего с единственным сыном или дочерью, так как опасность, происходящая от шаманского призыва, угрожает их жизни, в особенности вскоре после призыва, и родителям жаль их потерять, Однако протест родителей бесполезен, так как последствия отвержения "духов" еще более опасны, чем следование их призыву. Молодые люди, противящиеся шаманскому вдохновению, вскоре заболевают или даже умирают. Иногда "духи" заставляют их отказаться от родного дома и уйти туда, где они могут беспрепятственно следовать призыву.
   С другой стороны, после нескольких лет шаманской практики "духи" позволяют шаману на некоторое время отказаться от шаманства -- до более зрелого возраста. "Я встречал нескольких человек, которые утверждали, что прежде они были большими шаманами, но теперь они утратили большую часть шаманских способностей. Они выставляли следующие причины такой утраты: болезни, возраст или просто уменьшение шаманской силы, которое наступает с течением времени. Один из них рассказывал, что он был болен. Во время болезни у него было ощущение, что руки и ноги у него замерзли и после так и не оттаяли. Поэтому он не мог как следует "встряхивать себя" во время игры на бубне- Другой говорил, что он и его "дух" надоели друг другу. В большинстве случаев такая утрата шаманской силы является, должно быть, результатом исцеления от того нервного состояния, которое привело к шаманскому призыву и вдохновению. В то время, как шаман находится во власти вдохновения, он должен шаманить и не в состоянии скрыть свою силу. Иначе она выйдет кровавым потом или же проявится в виде буйного сумасшествия, подобного эпилепсии (itejun). {Ср. часть I, стр. 24.}
   Бывают случаи, когда, наоборот, родители хотят, чтобы их дети отозвались на шаманский призыв. Обычно это многодетные владельцы больших стад и нескольких шатров. Такие семьи не боятся возможности потери одного из своих членов. Они, наоборот, очень хотят иметь своего собственного шамана, заступника перед "духами" во всех подобающих случаях.
   Шаман, по имени Tejget, в районе реки Росомашьей, рассказывал мне, что, когда шаманский призыв пришел к нему, он не захотел повиноваться, но его отец дал ему бубен и заставил его начать упражняться. После этого он в течение нескольких лет чувствовал "робость". В дни праздников он убегал со стойбища и прятался, так что родственникам приходилось отыскивать его и приводить обратно в шатер, чтобы показать собравшимся гостям его успехи в шаманстве.
   Чукчи рассказывают, что для мужчин подготовительная стадия шаманского вдохновения болезненна и продолжительна. Призыв проявляется в очень резкой, но неясной форме, оставляя человека в недоумении. Он чувствует страх, "робость", сомневается в своих способностях и силе. Полубессознательно, независимо от его желания, его душа претерпевает странное и мучительное превращение. Этот период может тянуться месяцы, а иногда даже годы. "Вдохновляемый" (tur-eŋegьtvilьn) юноша теряет всякий интерес к обыденным жизненным делам. Он перестает работать, ест мало и без аппетита, избегает разговоров с людьми и даже не отвечает на вопросы. Большую часть времени он проводит во сне.
   Некоторые из "вдохновляемых" все это время остаются во внутреннем пологе и очень редко выходят оттуда наружу. Другие же бродят по тундре под предлогом охоты или наблюдения за стадом, однако не берут с собой никакого оружия, ни пастушьего аркана. За ними необходимо следить, так как они могут лечь на землю в открытой тундре и проспать трое или четверо суток сряду, подвергаясь опасности замерзнуть или быть занесенными снегом. Когда они приходят в себя после такого долгого сна, то им кажется, что они спали всего несколько часов, или же они вовсе не сознают, что спали на тундре. Рассказы о таком продолжительном сне, конечно, сильно преувеличены. Однако чукчи во время болезни очень часто впадают в тяжелую дремоту, которая продолжается иногда несколько суток. Ока прерывается только для удовлетворения физических потребностей организма. Такое состояние нередко может кончиться смертью. Например, за два года до моего приезда на Анадырь чукча Rьkewgi и его жена, жившие в Мариинском посту, заболели гриппом. Эпидемия гриппа, как я уже говорил, за короткое время опустошила весь район. Жена умерла, а сам Rьkewgi спал более двух месяцев. В течение этого времени он ел очень мало, главным образом сухую рыбу, и лишь изредка кто-нибудь из сочувствующих соседок приготовлял ему горячую пищу. Русские казаки, жившие в Мариинском посту, подтвердили все, что Rьkewgi рассказал о своей болезни. Ajŋanvat также рассказывал мне, что в 1884 году вся его семья умерла от оспы, а он отделался двухнедельным сном. В это время он вступил в сношение с "духами". Чукчи считают, что во время такого длительного сна "духи" поддерживают силы спящего.
   Упорное сопротивление призыву делает процесс "нарастания вдохновения" очень мучительным для молодых шаманов. Говорят, что у них выступает кровавый пот на лбу и висках. Впоследствии всякое приготовление к шаманским действиям считается уже повторением первоначального процесса; поэтому говорят, что тогда уже шаманам гораздо легче вызывать у себя кровотечение и даже кровавый пот. Я сам два раза присутствовал при кровотечениях из носа у чукотских шаманов перед шаманством. Что касается кровавого пота, то я наблюдал только один такой случай, да и то подозреваю, что шаман, воспользовавшись наступившим у него в это время кровотечением из носа, измазал себе кровью виски, чтобы поразить наше воображение своей шаманской силой. По крайней мере, он все время повторял, что он не похож на других шаманов, у него сила такая же, как у "настоящих" древних шаманов, у которых всегда от напряжения во время шаманства выступал кровавый пот на лице. Он, однако, был типичным представителем чукотских шаманов -- крайне неуравновешенный, легко возбуждающийся.
   Чукчи считают подготовительный период долгой и тяжелой болезнью, а приобретение вдохновения -- выздоровлением. Случается, что молодые люди, несколько лет страдавшие затяжной нервной болезнью, в конце концов чувствуют шаманский призыв и шаманством преодолевают болезнь. Конечно, очень трудно провести здесь границу, и все эти случаи в конце концов подходят под один и тот же класс. Для подготовительного периода у чукоч есть специальное название: "он собирает шаманскую силу" (глагол tewitьŋьrkьn и его производные). У более слабых шаманов и у женщин подготовительный период протекает менее болезненно. К ним шаманский призыв приходит чаще всего во сне.
   к битве. Он будто бы обратился в бегство.
   Война продолжалась после поражения Павлуцкого. В следующем 1748 году в Анадырск была прислана рота солдат и казаки. В 1752 году прибыла сотня солдат под начальством майора Шмалева. В 1759 году чукчи осаждали Анадырскую крепость. Русские жестоко голодали. Наконец лейтенант Кекуров с тремя стами людей прорвался сквозь толпу осаждающих и обеспечил голодающих провизией благодаря удачной оленьей охоте.
   Другие подробности первой экспедиции Павлуцкого содержатся в донесении 11 ее участников, представленном подполковнику Плениснеру, коменданту Охотска в 1763 году {Ср. Северный архив 1825, ч. 18, стр. 176.}. Оно несколько разнится от предыдущих сведений о численности солдат и датах сражений. Я считал бы его заслуживающим полного доверия, если б не то обстоятельство, что оно было написано спустя 32 года после описанных событий. По этому донесению, партия Павлуцкого состояла из 236 русских и 280 коряков и юкагир. Они прошли по необитаемым местам к Северному океану и потом повернули на восток. 9 мая они нашли жилище приморских чукоч и перебили всех жителей. Через некоторое время они встретили другое жилище и также всех перебили. Затем они вступили в бой с большим отрядом оленных чукоч; 450 чукоч было перебито, а 150 женщин и детей взято в плен. С русской стороны оказалось 2 убитых и около 70 раненых, но не тяжело.
   После этого казаки нашли чукотское укрепление, сооруженное из оленьих саней, выездных и грузовых, покрытых моржовыми кожами и укрепленных большими камнями и землей. Все это кругом было обтянуто ремнями. Крепость была взята и разрушена. Внутри ее находилось пять жилищ {Означенная крепость, очевидно, принадлежала оленным чукчам. Все детали описания совершенно правдоподобны и соответствуют обстановке жизни оленных чукоч. Они, очевидно, построили вокруг своего стойбища ограду из саней и укрепили ее тяжелыми камнями, как будто против ветра, но русские оказались сильнее всякого ветра.}. На 29 июня была вторая схватка. Чукотских сил было до 1000, и бой продолжался с утра до обеда. Около 300 чукоч было убито, только 10 взяли в плен. Прочие бежали. В это время были захвачены большие стада оленей, всего до 40 тысяч голов. В третьей битве выступало до 500 чукоч, около 40 было убито, а все остальные бежали.
   Был также убит один казак. Войско вернулось на Анадырь в первых числах ноября. В летнее время поход совершался пешком с кремневками и аммуницией за спиной. Провизия возилась на вьючных оленях. Пропитания имелось достаточно, но некоторые умирали в походе от различных болезней.
   Второе донесение от 1763 года описывает экспедицию Павлуцкого, предпринятую в 1747 году и начатую 4 февраля. Павлуцкий имел с собой 400 русских. Отряд дошел по Тихоокеанскому берегу до Мечивменской губы, а затем повернул обратно. Ряд чукотских жилищ, оленных и приморских, был разрушен, и население перебито. Русские страдали от недостатка топлива и пищи и с трудом добрались до берегов Анадыря. К тому же 1763 году относятся три других донесения {Северный архив 1825, ч. 18, стр. 164.}: одно от чукотских гостей, пришедших на реку Анадырь, другое от казака, побывавшего в плену у оленных чукоч и прожившего у них около двух лет, и третье от женщины-пленницы американского происхождения, которая была взята, островитянами десяти лет от роду, продана затем оленным чукчам за копье с железным наконечником и два белых пыжика, а потом перепродана анадырскому казаку за медный котел. Все эти донесения содержат интересные подробности как относительно чукоч, так и относительно Америки. О чукчах русский пленник сообщает, что он видел, как отец убил своего сына, а брат убил брата. Также он описывает, как анадырские юкагиры приходили к чукчам выкупать своих пленных. Юкагиры приносили табак, котлы, ножи, топоры, луки, стрелы и бусы. Они выкупили девять человек. Чукчи были очень довольны и дали юкагирам одежды из пыжиков, белые пыжиковые шкуры, белые камусы, кухлянки из куньего меха, красных лисиц. Относительно Америки в первом донесении со слов чукотского гостя говорилось, что живущий в Америке народ называется "Кыкмын" {Ср. чукотский термин Kььmьn и азиатско-эскимосский Kixmi "мыс принца Валийского", западная местность Аляски (стр. 21). Точность термина указывает на правильность всей прочей информации.}.
   У них есть иголки из меди. Медь эта красная, и они добывают ее в своей стране, но как они достают ее, он не знает. Зимой и весной американцы устраивают большие охоты на диких оленей. Они нарубают для этой цели большие завалы и строят изгороди, так что олени ловятся тысячами. Они приносят жертвы солнцу и морю, говоря: "Вот я даю тебе жертву от моего труда. Будь и ты моим помощником в нужде" (это короткое заклинание совершенно чукотское и по смыслу и по стилю).
   Женщина рассказала, что у американцев дома построены из сырого леса -- тополя, лиственницы и осины. Они сделаны из стоячих бревен, имеют круглую форму и покрыты землей. Летние помещения также округлой формы, покрыты оленьими шкурами и моржовой кожей. Складочные помещения вырыты в земле. Народ не имеет железа, кроме немногих ножей, купленных у чукоч. Огонь добывают, ударяя кремень о кремень. Пищу варят в глиняных горшках собственной выделки.
   Следует также упомянуть несколько экспедиций Димитрия Лаптева, морского офицера, сделавшего в 1739--1742 годах съемку арктического побережья от устьев Лены до Большого Баранова мыса. Впрочем, его экспедиция была чисто научного характера и не имела отношения к чукотским войнам. Лаптев со своими спутниками провел зиму в пустынном месте на восточном рукаве реки Колымы, вблизи океана. Там, на Толстом мысу, они построили большую деревянную казарму и довольно высокую сторожевую башню, стоящую особо на мысу. Обе постройки уцелели до начала XX века, и я имел случай снять с них фотографию. Башня получила название "Лаптевский маяк". По рассказам, на вершине этой башни зажигался огонь, чтобы служить маяком членам экспедиции, бродившим по тундре. Впрочем, верхушка Толстого мыса гораздо выше башни, и можно было бы там зажигать огонь без всякого особенного маяка.
   Можно также упомянуть двух якутских купцов, Шалаурова и Быкова, которые в 1755--1764 годах делали несколько поездок на восток от устья Лены. Поездки имели торговые цели и доходили до мыса Эрри (Шелагского). Там, на мысу, Шалауров и Быков погибли со всеми своими спутниками. Так называемые Шалауровские казармы, построенные для зимнего жилья на Нижней Колыме, вблизи океана, тоже стояли до последнего времени.
  

ПРЕКРАЩЕНИЕ ВОЙНЫ

   Экспедиция Павлуцкого была последним военным походом русских против чукоч. Вскоре после этого правительство решило прекратить эти походы, которые требовали значительных издержек и не приносили никаких доходов. Иохельсон выразил мнение, что прекращение русских походов в чукотскую землю вытекало из того, что чукчи не имели предметов, пригодных для ясака {Иохельсон, "Коряки", том VI, стр. 785.}. Это мнение может быть подтверждено документами.
   Многочисленные отписки казаков и промышленных людей, часть которых уже упоминалась выше, постоянно повторяют: "Там, в чукотской земле, нет зверя, кроме волков и красных лисиц, и тех мало из-за скудости леса.
   В ответ на эти сообщения правительство посылало приказы: "А вам бы итти туда, к немирным чукчам, и уговаривать их поклониться под высокую государеву руку, на вечный платеж ясака. Взять с них присягу на подданство и устроить писцовые книги и брать с них ясак по записям. А если в той земле скудно соболями и лисицами, брать ясак моржовой костью" {Моржовая кость имела достаточную ценность, ее запасы на Медвежьих островах и на устье Анадыря скоро истощились. Оленные чукчи, ближайшие к русским острожкам и против которых преимущественно велась война, не имели даже моржового зуба.}.
   Через семнадцать лет после Павлуцкого начинается сокращение русской военной силы на крайнем северо-востоке Сибири. В 1764 году была оставлена Анадырская крепость. Генерал-губернатор Восточной Сибири в своем докладе от 24 ноября 1792 года говорит следующее: "Анадырская крепость существовавшая с 1710 до 1764 год, стоила казне 539 246 рублей и причинила потерн 841 760 рублей различным племенам, которые перевозили казенные грузы".
   Всего израсходовано 1 381 006 рублей. Доходов за все время -- 29152 рублей. В виду этого она была оставлена в 1764 году. {Исторический обзор чукотского народа (Вестник И. Р. Г. О. 1856, V).} Такие затраты на одну небольшую полярную крепость являются неслыханно большими, особенно если принять во внимание крайнюю нищету жителей Восточной Сибири; а если принять во внимание действительную стоимость денег в XVIII веке, то итог этот должен быть утроен. Что касается точного года уничтожения крепости Анадырска, то некоторые историки относят его к 1771 году. Я нашел в нижне-колымском архиве совершенно точные данные, что оно произошло в 1764 году. Анадырская церковь была разобрана. Ее колокола и утварь были перевезены в Гижигинск и Средне-Колымск в 1766 году. В 1774 году Анадырские колокола были перевезены из Средне-Колымска в Гижигинск.
   В 1769 году большая часть нижне-колымского гарнизона также была отозвана {По моей собственной переписи в 1895 г.}. По реестру 1762 года все население крепости составляло: мужчин -- 585, детей -- 53, женщин -- 236. Большую часть населения составляли солдаты, казаки и служилые люди. В Нижне-Колымске была оставлена только часть казаков. Столетием позднее все взрослое мужское население на Нижней Колыме было 128 человек. Оставшиеся казаки были использованы для различных местных нужд, главным образом для охраны казенных складов, для перевозки почты, также в качестве ординарцев, денщиков и проводников для всякого начальства.
   Быть может, небезынтересно отметить, что некоторые из этих казаков были вооружены луками вплоть до 30-х годов XIX века. Так, например, в реестре казаков, посланных на Анюйскую ярмарку в 1837 году, значится между прочим: "Степан Котельников -- лук. Мирон Попов -- пищаль. Иван Куприанов -- лук" и проч. Все эти казаки были разделены на две части. 1) Станичные казаки, жившие в селении Похотском, на западном устье Колымы и на ее притоках. Они несли только местную службу. В 1876 году станичные казаки были частью распущены, а частью переведены в мещане. 2) Служилые казаки были рассеяны по всей стране, в большинстве же обитали в Средне-Колымске и Нижне-Колымске и составляли две соответственные команды. Вместе с прочими казачьими командами, находившимися в городах и округах Якутской области, они составляли Казачий Якутский полк, единственный казачий полк, числившийся по пехоте и подчиненный министру внутренних дел.
   Поселение на Анадыре было восстановлено в 1784 году, но новыми жителями его явились не столько русские, сколько обрусевшие туземцы; поселок был передвинут на урочище Марково, верстах в десяти от прежнего места, от Нижне-Колымск был передвинут на теперешнее место в 1773 году. Раньше он был расположен верстах в двадцати, на так называемой Стадухинской протоке. Протока в прежнее время была глубока, но потом постепенно обмелела. Новый поселок был перенесен на главное русло реки, как раз против устьев обоих Анюев, которые впадают в Колыму почти в "одном и том же месте. Здесь было несколько домов еще гораздо раньше. Новый поселок не имел стратегических выгод, но был прекрасно приспособлен исключительно для торговых целей. Стадухинская крепость была окружена частоколом. Новый поселок уже не имел частокола, но по старой привычке также назывался "крепостью". Средне-Колымск, на Средней Колыме, также некогда был укреплен, деревянная башенка до последнего времени стояла на углу церковной ограды, на холме в средине города. Все эти факты указывают, что войны с чукчами были прекращены совершенно. Чукчи, когда они были оставлены в покое, с удивительной быстротой из "немирных" превратились в "мирных".
  

ТОРГОВЛЯ

   Можно предполагать, что некоторые сношения между чукчами и русскими все же существовали в это переходное время. Так, в 1779 году казачий пятидесятник Иван Кобелев был отправлен из Гижигинска на Чукотский нос {Материалы, извлеченные из календарей 1784 г.}. Этот Кобелев впоследствии сопровождал Биллингса в его путешествиях по стране чукоч. В течение полустолетия он служил в качестве первого официального переводчика чукотского языка. Жил он очень долго, более ста лет, и имя его упоминается даже в 1849 году.
   Частичная меновая торговля с чукчами происходила в древние времена на Среднем Анадыре, близ устья реки Красной, одного из притоков Анадыря. В летней охоте на диких оленей здесь принимали участие все соседние племена. Здесь встречались юкагиры, чуванцы, оленные чукчи и даже приморские чукчи приезжали сюда на своих кожаных лодках. Сведение о подобном посещении чукоч имеется от 5 августа 1763 года {Северный архив, ч. 18, ст. 164.}.
  

Открытие торговли на Колыме

   Сношения с чукчами в более широких размерах были восстановлены в 1788 году Баннером, зашиверским исправником на реке Индигирке. После отзыва гарнизонов Колымский округ был подчинен индигирскому начальнику, как ближайшему на западе. Впоследствии Зашиверск совершенно обезлюдел. Колымский округ сделался самостоятельным, а Индигирский был приписан к г. Верхоянску. Чукчи оказались очень склонными к торговле с русскими. Они нуждались в русских товарах, более всего в железе и табаке: вследствии этого русские и чукчи согласились встречаться ежегодно весной в целях торговли в местности к востоку от Колымы. Первое такое место было выбрано на Большом Анюе, у устья его притока р. Ангарка. В 1805 году Зашиверск был лишен значения административного центра, и официальный центр Колымской области был установлен в Средне-Колымске. Несколько лет спустя чукотская весенняя ярмарка была передвинута на берег Сухого Анюя.
  

Анюйская ярмарка

   Деревянная крепость была сооружена и окружена частоколом, как это вообще имело место в раннюю эпоху. Русские все еще боялись чукоч и желали иметь защиту против внезапных нападений, но никаких нападений не было, и другие ярмарки, устроенные в Гижигинском и Анадырском округах, уже не имели частоколов. Они представляли группу бревенчатых зданий, на поляне в лесу или даже прямо в открытой тундре на снегу. Я записал интересный чукотский рассказ о начале Анюйской ярмарки. По этому рассказу, чукчи так сильно желали торговли с русскими, что готовы были заставить русских открыть ее даже силой. "Много лет спустя после убийства Якунина (Павлуцкого) была в первый раз открыта весенняя ярмарка на р. Анюе. Собралось множество народа -- чукоч, русских, чуванцев, и сразу желали начать обмен. Тогда явился офицер от царицы (Екатерины II) и заявил: "Сердце мое полно гнева. Вы убили очень много царицыных людей. Я не дозволю этой торговли". Чукчи стали отрицать обвинение. "Мы не делали этого. Это сделали анадырские люди". Четыре силача пробрались к русской крепости и стали смотреть через щелку в дверь дома, где жил исправник. Он сидел одетый во все красное, в красную шапку, красный мундир, в красные сапоги. Один из силачей сказал: "Сломаем эту дверь и схватим его". Они сломали дверь, схватили красного человека и увезли его на стойбище. Офицер кричал, звал на помощь, но никто не слышал его голоса. На следующее утро русские подняли шум. Местный исправник требовал, чтобы царицын офицер был возвращен обратно. "Нет,-- сказали чукчи,-- вы должны сначала открыть торговлю". Четыре силача отпустили пленника и, чтобы утолить его гнев, дали ему две черных лисицы. Тогда люди сказали: "мы не можем торговать без переводчика". Они нашли Кеку (уменьшит, от Иннокентия), человека чуванского рода, жившего на реке Большой, и сделали его своим переводчиком {Богораз, "Чукотские материалы", стр. 391.}.
   Имеется еще рассказ, относящийся к тому же самому времени. "С течением времени они перестали сражаться. Люди народа Etel (чуванцы) сделались у них переводчиками. Все они стали дружественными, и война прекратилась. Тогда чуванец Nutewgi приехал к чукотскому силачу Eeŋéjwu и привез бумагу о прекращении войны. Вместе с этой бумагой была большая серебряная медаль".
   Что касается бумаги с медалью, то таковые действительно сохранились в одной чукотской семье, жившей на Большом Анюе. Хозяева держали их в плоском деревянном ящике и употребляли этот ящик при обрядах, как семейную святыню. Мне удалось купить эти предметы. Два документа помечены: один -- 1788 годом и другой -- 1791 годом. Привожу их здесь полностью:
  

I
БИЛЕТ

   Объявителю сего Чукотской чаунскои тоен Хамахеи вступил в российское подданство прошлого 1788-го года, в чем во уверение учинил присягу сообезательством сродом ево плати взашиверскую округу каждогодно когда -- спрошен быть имеет ясак скаждого человека луком владеющим по одной лисице, икогда оно потребуетца -- то отдавать ему безотговорочно -- за которое усердие исказны Ея Императорского Величества -- пожалованы алые кавтаны сходные сыркутским наместническим мундиром, икортики снадписанием напортупеях российской верноподданной -- Господ Командуимеющих прошу чтоб оного тоена Хамахая принимать и почитать заверноподданного -- Ея Императорского Величества раба, для чего сей -- билет ему заподписанием моей руки исприложением -- Герба моего печати, дан февраля васьмого дня 1789-го Года -- Земской исправник Берг гешворен Иван Фишер.

Казачей сотник Иван Зеленых

   м. п.
  

II

   Указ Ея Императорского Величества Самодержицы Всероссийской из Иркутского Наместнического Правления Чюкотского Народа Тоену Хамахаю
   По указу
   Ея Императорского Величества Иркутское Наместническое Правление определило Дать Вам Тоену Хамахаю Сей Ея Императорского Величества указ Стем Чтобы Вы Подоброи Вашей Воле Сродными Своими Вошедшие Под-Высоко-Славное Ея Императорского Величества Всероссийское Императорское подданство Против Продчих были Отличены Сим Главным Тоена Названием Ичто Таковое Ваше Извсех Ваших Родников Усерднейшее Желание быть Вооном
  
   Приемлется
   Сособливым Уважением, А Дабы Вы Ивсе Ваши Родники От всех почитаемы
   Ипризнава
   Емы были Все Росийскими Верно-подданными Ичтобы Вам ивсем Родникам Никто немог --
   Учинить Какового Либо Вреда Или Утеснения; То Предписывается Чрез Сие Всем
   Российским под
   Данным Делать Вам Вовсем Где-бы-то Нислучилось Всякое благодеяние Ивсевозможное пособие
   Ичтоб Никаких Видов Кнарушению Вашего Спокойствия Итишины Преподаваемонебыло, и что
   Вы Впротивном Всему Тому Случае Как Российским Так Идругих Держав
   Иностранным
   Людям Показывать Должны Сей Ея Императорского Величества Укас итребозать освои
   Российских Единоподданных Всего Вышепрописанного Аот иностранны Мирного
   Обхождения на
   Против Чего Исостороны Вашей Надеется Россия Что Вы Вверноподданничество Вашем
   Оставшись Непоко .... но Неупустите ........... Ея
   Император
   Стаго Величества Всемилостивейший Государыне полезно Итщательно отвращать Будите Все те обстоятельства Которые Нарушить Могут Как Ваше Так ивсех спокойствие Итишину: -- Воверность Чего Дан Сей Из Иркутского Наместнического правле
   Ния Вгубернском Городе Иркутске заподписанием Членов Исприложением
   Герба пе-
   Чати; Октября мц дванадес дня 1791 года: Правления Советник .... Советник
   Александр Постников
   Іркутского Наместнического Правления Советник Моеор Василии Верещагин
  
   Усего Указа Ея Императорского
   Величества иркутского наместни-
   чества Правления печать

Секретарь Герасим Некрасов

   No 8712
  
   м. п.
  
   Хамахей -- это чукотское имя Qьmьqəj ("червячок"). Другой чукча с тем же именем, с которым Врангель встретился на Шелагском мысу, быть может, был потомком этого первого "верно-подданного". Из документов можно видеть, что русские власти продолжали стремиться сделать чукоч подданными и заставить их платить ясак. Но с этого времени они действовали с большой осторожностью путем уговора и без всякого принуждения. Такая политика не изменилась до самого последнего времени, хотя иногда самые ретивые чиновники старались привести чукоч к настоящему подчинению. Наиболее ретивым из всех был барон Майдель.
   Российский свод законов содержал особые статьи, относящиеся к народам, "не вполне покоренным" {Свод законов, изд. 1857 г., IX, ст. 1254--1255.}. Одна из этих статей, 1254-я, гласит: "Они управляются и судятся по собственным законам и обычаям и русскому закону подлежат только при убийстве или грабеже, совершенных на русской территории". Выше нами упоминалось, что на Анюйской ярмарке только внутренняя крепость считалась русской территорией. Снаружи от самых ворот начиналась свободная чукотская земля. Ст. 1256 гласит: "Чукчи платят ясак, количеством и качеством какой сами пожелают". Эти статьи, однако, были исключены в следующем издании свода 1876 года.
  

ЧУКОТСКИЙ ЯСАК И "ЧУКОТСКИЕ ПОДАРКИ"

   Чтобы вызвать у чукоч желание с большой охотой платить ясак, Баннер выхлопотал от правительства ежегодную сумму на так называемые "чукотские подарки". Эта сумма отпускалась из фонда кабинета его величества в соответствии с тем обстоятельством, что ясак от инородцев также поступал в этот кабинет. Размеры ассигновки были довольно изменчивы. Так, в 1791 году она составляла 500 руб., а в следующем году -- только 85 руб. Столетием, позднее, в 1861 году и далее, она составляла 150 руб.
   Майдель упоминает о 143 руб., как сумме, потребной для 1869 года. На эти деньги покупался табак, котлы, ножи, которые брались на ярмарку и давались как бы в уплату чукчам за их ясаки. Ясак, как и в прежние времена, был с человека по лисице, преимущественно красной; впрочем, принимались и белые песцы, хотя песец был значительно дешевле, чем красная лисица. Кажется, что вначале чукчи, вследствие сильного желания торговли, были готовы даже платить настоящий ясак.
   Так, приведенный выше рассказ об открытии Анюйской ярмарки содержит между прочим следующее. Стал говорить начальник от царицы: "Сердце мое гневно, куда вы дели столько царских людей?" -- "Отложи гнев, -- сказали чукчи, -- перестань искать по убитых людях, лучше сделай над нами начальника, сосчитай наш народ. Пусть наш начальник вместе с народом платит царице ясак в расплату за тех убитых".
   Я слышал этот рассказ в семье Ejgeli, чье имя было упоминаемо выше. Он, вероятно, отражает более поздние меры, введенные Майделем. Впрочем, по существу рассказ относится к более раннему времени.
   Русские, конечно, могли бы действительно установить торговый налог, род ярмарочного сбора. Но вместо этого они стремились ввести настоящий ясак, вроде того, который привел ко всем предыдущим войнам. Этот ясак вносился весьма не регулярно. Например, в 1835 году было 27 плательщиков, в 1837 году -- 20, а в 1838 году -- всего только 8. Царские подарки скоро придали ясаку характер настоящего обмена и даже с приемами торговли. Чукчи желали получить возможно больше, а русские чиновники старались дать поменьше; обе стороны таким образом усердно торговались. Впрочем, в большинстве случаев подарки соответствовали обычной цене мехов, принесенных в ясак. Так, в 1806 году чукотский ясак составляли 10 красных лисиц. И в виде подарка было дано 27 фунтов табаку, ценою в 40 рублей с полтиною. Якутские власти, однако, были недовольны такой сделкой, так как цена лисиц равнялась цене табаку вместе с провозом, и, стало быть, не было никакой прибыли. В 1832 году за каждую красную лисицу давалось 3 фунта табаку и железное копье, что было еще менее выгодно. В 1837 году за каждую красную лисицу давалось 2 1/2 фунта табаку, большой нож, бусы, иглы, леденцы, сухари и т. д. {Ср. Иохельсон, стр. 799.}
   Так называемый "поклонный ясак" также появлялся от времени до времени. Так, в 1832 году семь человек поклонились царю семью черными лисицами. В 1814 году чукчи представили царю 70 пудов моржового зуба и 17 пудов пушнины. Этот подарок совершенно выходит из ряда. Я полагаю, что это был просто результат торговли, которую чиновники вели на казенные товары для пользы казны.
   Одну часть ясака платили оленные чукчи, другую -- приморские торговцы-поворотчики, игравшие такую важную роль в чукотской торговле.
   Подарки таким образом распределялись между указанными двумя группами. Приморская группа была важнее, потому что лучшие меха американского происхождения добывались через торговцев этой группы.
  

Правила Трескина

   Торговля на Анюйской ярмарке велась более или менее непрерывно до 1811 года. В этом году, иркутский губернатор генерал Трескин ввел ряд правил, которые должны были урегулировать с крайней строгостью чукотскую торговлю. Правила эти вошли в силу в 1812 году и сохранялись до 1869 года, когда они были отменены Майделем. Трескин даже для своего времени был известен жестокостью и лихоимством, и карьера его закончилась тем, что он попал под суд, что в то время случалось не часто {В глазах якутского купца или торговца Трескин является злодеем, из злодеев, страшнейшим тираном и кровопивцем (Майдель, "Путешествие в северо-восточную часть Якутской области", т. 1, стр. 310).}. Он отличался вообще постоянным стремлением строго урегулировать весь ход жизни, что так характерно для всей бюрократии петербургского периода русской истории. Наиболее существенной чертой вышеуказанных правил и установлений была табель постоянных цен на все наиболее дорогие предметы ярмарочной торговли, как-то: бобры, всякие лисицы, куницы, моржовая кость, а с русской стороны -- табак и котлы, железные и медные. Основной единицей обмена с чукотской стороны являлась красная лисица, а с русской -- табак. Предметы меньшей ценности, как-то: оленье мясо, тюленьи ремни, покупались по вольной цене в обмен на железный товар, сахар и т. п. В некоторые годы в табель включались пыжики, но большей частью они продавались свободно. Иногда казаки и рядовые граждане получали право вести мелкую торговлю с чукчами на сумму до одного пуда табаку, но только такими самыми необходимыми предметами, как мясо и одежда. В другие годы и этого не позволялось. Табель цен устанавливался ежегодно выборными от торговцев вместе с исправником и главными чукотскими торговцами, но обычно она оставалась из года в год без перемены и имела следующий вид:
  
   1 пуд табаку или 1 п. железных котлов или 1 п. медных котлов -- 10 красных лисиц
   1 черная лисица -- 20 " "
   1 сиводушка -- 2 " "
   1 бобер или выдра -- 2 " "
   1 рысь -- 3 " "
   1 кунья парка (верхняя одежда) -- 5 " "
   1 медвежья шкура -- 1 " "
   3 куницы -- 1 " "
   4 песца -- 1 " "
   4 средних моржовых клыка -- 1 " "
   4 пыжика -- 1 " "
   1 парка -- 1 " "
  
   Лисицы и прочие шкуры должны были быть дошлые и целые, с хвостами и всеми четырьмя лапами.
   Пред открытием ярмарки весь табак, под наблюдением выборных, делился на кипы по одному или по два пуда, укладывался в кожаные сумы и запечатывался. Он должен был быть совершенно сухим и хорошего качества. Вспрыскивание водой, увеличивавшее вес, строго воспрещалось. Торговля предметами установленных цен дозволялась только один день. После того начиналась мелочная торговля, как сказано, по вольным ценам. Таким образом главная русская ценность -- табак -- была унифицирована как деньги для всех торговцев.
   Котлы железные и медные были также одинакового качества. Чукотские же меха, наоборот, значительно разнились по цене и по качеству. Такое неодинаковое положение двух торгующих сторон вело к странным сценам, описанным между прочим Врангелем. Торговля открывалась на льду реки близ крепости. Когда подавался сигнал к началу торговли, чукчи спокойно оставались у своих саней. Между тем русские бросались вперед, таща свой табак, стараясь всеми силами обогнать друг друга и захватить лучшие меха. Купечество в общем было склонно поддерживать указанные правила, так как через их посредство оно надеялось удержать ценность русских товаров на известном, довольно высоком, уровне.
   В первом издании правил 1811 года между прочим значилось: "Никто не имеет права торговать пониженной ценой, напротив того, каждый обязан тщиться, дабы поднять цену елико возможно, так чтобы больше выгоды было на нашей стороне". Все это довольно ясно. Но с течением времени некоторые изменения в табеле цен стали неизбежными. Это было осуществлено в виде так называемых "прибавок" к установленным ценам. Так, в 40-х годах XIX века 10 красных лисиц ценились в 1 пуд табаку и котел на прибавку. 20 лисиц ценились в 2 пуда табаку, котел и россомаху. Отдельные торговцы тем не менее старались все время обойти правила, сбивая цены и покупая малоценные предметы за табак, а также торгуя с чукчами в долг, что было строго запрещено. Некоторые купцы устраивали тайное соглашение со своими чукотскими друзьями и вкладывали в запечатанные табачные сумы особое "добавление". Так, один торговец в течение многих лет подкладывал в каждую большую суму с табаком полбутылки спирту. Торговля его процветала. Все это вызывало постоянные ссоры, взаимные жалобы, доносы и кляузы. Нарушители наказывались с чрезвычайной суровостью, особенно бедные. Так, в 1838 году купец Бережнов был лишен права торговли на 10 лет за то, что он выменял у одного чукчи за 10 фунтов табаку оленьи шкуры, не включенные в табель. Шкуры ему были нужны на одежду для его сестры. А в меновом торге на лисиц у него нехватило трех четвертей лисьей шкурки. В 1842 году Мястуков, бедняк, подвергся такому же наказанию на 13 лет за то, что в меновом лисьем торге у него нехватило одной лапы. С другой стороны, купечество, как корпорация, было склонно монополизировать всю торговлю с чукчами именно на ежегодной Анюйской ярмарке, с исключением всех других мест и способов торговли. Так, в 1849 году колымские купцы жаловались на якутского купца Трифонова, желавшего вновь открыть забытый путь на Анадырь и Гижигу. Трифонов был очень предприимчив. Он делал несколько попыток разыскать этот путь. Однажды он, руководясь официальной картой, заблудился и вернулся на Омолон. Дорогой он посещал стойбища чукоч и ламутов, и колымские купцы жаловались властям, что Трифонов нарушает правила Анюйского торга.
   В 1859 году такая же жалоба была подана на купца Николая Бережнова его собственными двоюродными братьями: Павлом, Лукой и Гавриилом Бережновыми, и имела немедленное действие. Из колымских архивов можно было бы привести целую серию подобных примеров.
   Ранее этого, в 1834 году, нижнеколымские казаки подали жалобу даже на юкагиров с поселка Еломбал на Большом Анюе оттого, что юкагиры, чтобы добыть себе пищу, ковали железо и готовый продукт продавали чукчам. И это было немедленно запрещено.
   В 1826 году купечество жаловалось на эти ограничения торговли. Оно обвиняло чиновников в том, что они вносят ограничение в торговлю из своих личных интересов, а сами ведут в то же время значительный торг. В виду таких жалоб Сибирский комитет в 1831 году пытался установить свободную торговлю. Доклад комитета указывает на то, что вследствие ограничений цены на привозные товары являются очень высокими. Так, табак, расцениваемый в Якутске по 18 руб. за пуд, в Верхоянске ценится по 5 руб. за фунт, т. е. более, чем в 10 раз выше якутской цены. Топор расценивался в 10 руб. Замечательно, что разрешение, данное Сибирским комитетом на свободную торговлю, совершенно не имело применения. Напротив того, в 1837 году было повторено запрещение ездить торговцам в поселки и стойбища туземцев.
   Тоже запрещение повторялось еще несколько раз: в 1839, 1840, 1847 годах. Ограничения, очевидно, имели большую силу, чем разрешение свободной торговли.
  

Реформа Майделя

   Такое положение вещей продолжалось до 1859 года, когда Майдель отменил трескинские правила и установил свободную торговлю. В то же самое время Майдель пытался уничтожить так называемые чукотские подарки в обмен за ясак и старался ввести настоящий ясак. Он осуществил это в связи с довольно странной реформой управления в отношении ближайших групп оленных чукоч, между тем, как приморские чукчи оставались вне сферы его внимания. Уже в 1869 году он не дал обычных подарков на Анюйской ярмарке даже приморским торговцам в обмен за ясак. Реформа Майделя, как было указано выше, стремилась установить казенные чукотские роды на предмет взимания ясака. Эти роды должны были иметь особых князьцов и верховного вождя всех чукоч, вроде наследственного князя, управляющего целым племенем. Это высокое звание досталось, разумеется, самой богатой оленной семье чукотской страны. Главой этой семьи в Майделевское время был Omrakwurgьn -- человек большой личной силы, физической и моральной. Отец его был Jatgьrgьn, а дед -- Gelàьrgьn (Евражка). В выписке из дел 1812 года этот "Евражка" называется "Чаунский чукотский тоен" (князец). Qьmьqej по цитированному выше документу 1789 года также назывался "Чаунский чукотский тоен": Западная граница чукоч в это время лежала близ реки Чауна.
   Русские власти с самых первых лет старались найти среди чукоч начальников (князьцов), чтобы через их посредство установить влияние на все племя. Но так как чукчи вообще не имели вождей, то русские власти просто обращались к богатым и влиятельным людям и привлекали их подарками, давая им цветные кафтаны, яркие медали и кортики с серебряной отделкой; впрочем, все это на деле не вело ни к чему. Omrakwurgьn унаследовал от своего отца две медали и один кафтан. Самому ему дали тоже несколько знаков отличия, так что сын его Ejgeli, когда одевался в полную парадную форму, вешал на шею пять тяжелых блях из золота и серебра. Omrakwurgьn был по -- своему скромен и не хвастался титулом. Но Ejgeli, будучи гораздо простоватее отца, часто имел вполне шутовский вид. Приведу выписку из доклада колымского исправника за 1884 год: "Этот забавный человек пришел ко мне в полном параде и заявил: "Я -- чукотский тоён, я -- все равно царь".
   Я был при встрече Ejgeli с помощником исправника, недавно прибывшим из Якутска и неопытным в местных делах. Ejgeli был совершенно пьян, и его малиновый кафтан был весь испачкан нечистотами. Но когда Ejgeli с трудом произнес свое обычное "Я чукотский царь", то чиновник поспешно вскочил и отдал честь. А затем, когда Ejgeli уходил, он прошел вперед и собственноручно открыл дверь чукотскому величеству. Следуя этому примеру, другие русские часто называли Ejgeli "черным чукотским царем" или "тундренным Царем". Я видел другой случай, когда состоятельный русский торговец упал на колени пред этой особой, принося жалобу на некоторых анюйских чукоч, которые просили слишком высокую цены за убитых оленей. Ejgeli ничего не сказал: он не имел никакого влияния на этих чукоч. Другие князьцы, приставленные к новым родам, имели не больше влияния, чем эта основная особа. Через некоторое время все "роды" перемешались. Так называемые родовичи меняли свои места жительства и совершенно забывали эту казенную связь. Я помню, что в 1895 году некий Tolьŋo был сделан помощником тоена Анюйского рода. Он сказал мне вполне рассудительно: "Я теперь тоен и имею этот кортик и пачку бумаг как знаки моего достоинства. Но куда же девался мой род? Я не могу отыскать никого".
  

Распространение оленных чукоч и новый ясак

   Как повод для введения нового ясака среди оленных чукоч Майдель указывает в своей книге то обстоятельство, что после прекращения войны они медленно, но непрерывно двигались на запад и юг. Во время войны их граница лежала к западу от реки Чауна на верховьях обоих Анюев.
   В 30-х годах XIX века их стойбища простирались уже до реки Большой Баранихи, хотя вся эта область с древних времен считалась принадлежащей анюйским юкагирам. В 50-х годах XIX века чукчи продвинулись сперва на Лабуген, а потом на Погинден. Обе эти реки являются притоками Сухого Анюя. Продвижение чукоч связано с исчезновением юкагиров. Последние или вымерли или отступили к Колыме, так как стада диких оленей прекратили свой ежегодный путь через реки Анюй и Колыму. Это, вероятно, зависело от возрастания чукотских стад. Таким образом умиротворение страны оказалось неблагоприятным для более первобытного хозяйства юкагирских охотников и было весьма благоприятно для кочевого хозяйства чукоч, которое было, конечно, выше, чем хозяйство юкагиров, хотя в других отношениях чукчи являлись более примитивным народом. В конце 50-х годов XIX века передовые чукотские стойбища на западе перешли Колыму, а на юге приблизились к реке Омолону. Вся эта территория раньше была занята юкагирами, уже наполовину вымершими. Но чукчи, однако, сознавали, что занятая ими страна принадлежит, в сущности, другим, и считали себя обязанными хотя что-нибудь платить за свои новые пастбища. Майдель утверждает, что он первый дал разрешение чукчам переправиться через Колыму но это не точно. Часть чукоч переправилась через Колыму еще в 1859 году с разрешения одного из предшественников Майделя. Другая партия чукоч переправилась через Колыму в 1866 году. Что касается ясака, то Майдель имел достаточно здравого смысла, чтобы уничтожить прежнюю норму по красной лисице с души, тем более, что оленным чукчам было трудно добывать лисиц на своей безлесной тундре. Он установил новую норму, дешевую и легко добываемую,-- именно по одной оленьей шкуре, обработанной в виде замши. Большое количество такой замши выделывается всеми племенами края: на северном русском наречии она называется "ровдуга". Часть этой ровдуги идет на одежду, другая вывозится в Якутск и раскупается якутами.
   Каждая чукотская семья имеет обычно запас оленьих шкур, и женщины могут постоянно выделать две или три шкуры на белую ровдугу -- замшу, и сдать ее в казну. Однако этот ровдужный ясак оказался" никуда негодным. Чукотская ровдуга была такого плохого качества, что ее сплошь и рядом отказывались принимать в казну, и возмещать недостачу приходилось Omrakwurgьn'у и прочим чукотским "князьцам". Здесь Майдель снова обнаружил здравый смысл, заменив натуральный ясак денежной платой по рублю за одну штуку ровдуги. Такой платеж является очень низким и особенно в сравнении с тем, что платили другие сибирские народы. Вся сумма ясака, взимаемого с чукоч, равнялась 247 рублям. С этого времени оленные чукчи аккуратно платили эту сумму, хотя все-таки большая часть ее вносилась богатыми князьцами. Вместе с тем оленные чукчи перестали получать подарки в награду за ясак. Майдель также запретил давать ясачные подарки чукотским приморским торговцам. Эта отмена, конечно, укрепилась бы, если бы не упадок Анюйской ярмарки, которую начальство желало непременно поднять. Для этого вскоре после Майделя были опять введены ясачные подарки приморским купцам. Главной причиной упадка торговли и ярмарки было сокращение американской пушнины, поступавшей на колымский рынок. В прежнее время все бобры и куницы и добрая половина лисиц, продаваемых на Колыме, приходили из Америки. С другой стороны, часть табаку и железа попадали на американское побережье и даже далее внутрь страны через посредство чукоч. В недавние годы вся эта пушнина нашла себе дорогу из Аляски в Соединенные Штаты. Немного бобров и куниц, за которые в Азии платили хорошую цену, все еще уходило по прежнему пути, но это уже были меха низшего качества. Даже значительная часть мехов от приморских чукоч и азиатских эскимосов также направилась в Америку через посредство китоловов. "Поворотчики", набрав американских товаров, везли их внутрь страны на оленные стойбища менять на пыжиков и готовую одежду. Таким образом и эта торговля стала отходить от колымских ярмарок.
   Общее число приморских поворотчиков, приходивших на Анюйскую ярмарку, которое в прежнее время доходило до полусотни, ныне упало до десятка и даже еще ниже. Тогда власти надумали привлечь чукоч восстановлением ясачных подарков. Это произошло вскоре после Майделя. В 1889 году якутский губернатор Светлицкий сделал распоряжение, чтобы эти подарки даже были увеличены, как последний отчаянный способ воротить приморских посетителей. Каждый, кто приводил с собой товарища, получал право на особое вознаграждение. В конце концов, по этому приказу, каждая доля подарков выросла более чем вдвое. В 1889 году 12 приморских чукоч уплатили ясак на ярмарке я получили за одну, напр., красную лисицу один большой котел, один нож, один наконечник копья, несколько фунтов табаку, бусы, леденец (в кусках), сухари. Ценность подарков была много выше ценности ясака.
   В официальных бумагах того времени означенные подарки называются "ответными подарками для чукоч неподвластных России". Такое положение вещей продолжалось до самого последнего времени. Пять-шесть приморских плательщиков являлись ежегодно на ярмарку, привозя с дюжину ясачных лисиц за себя и за отсутствующих друзей, числящихся в списке. Приходили и другие приморские гости и просили занести их тоже в этот ясачный список, затем, чтобы получать такие богатые подарки, но начальство обычно отказывало им, потому что умножать такие ясаки было совершенно не выгодно. Плательщики приезжали на Анюйскую ярмарку без всякой продажной пушнины, только привозили ясак и несколько шкурок на водку. Вся эта сделка превратилась в комедию, лишенную всякого смысла.
   В первое трудное время после того, как была уничтожена Анадырская крепость, русские власти в сношениях с чукчами проявляли крайнюю осторожность и благоразумие. Этот подход сохранился и в позднейшее время. Я говорил раньше о столкновении, которое случилось на Анюйской ярмарке в 1895 году. Другой случай произошел на десять лет раньше, в 1884 году. Русский поречанин из Нижнего Колымска, по имени Семен Дружинин, отправился для торга на мыс Шелагский и имел там столкновение с приморскими чукчами из-за тюленьей туши, купленной им на собачий корм: Он заплатил за нее "неправильную цену", и туша была отобрана хозяевами. Дружинин рассердился и заявил, что якутский губернатор явится на Колыму для наказания чукоч и что с этой целью будет привезен порох и свинец на десяти конских вьюках. Чукчи посмеялись над его угрозами, и он прибавил, указывая на небо, где разыгрались "сполоха" (северное сияние) с особенной яркостью: "Видите это пламя, раньше такого не бывало. Бог вас предостерегает. То ваша кровь".
   После того возникло целое дело по доносу другого колымчанина, который завидовал Дружинину и расписал эту историю в Нижне-Колымске в весьма преувеличенных чертах. Русские власти пришли в большое смятение. Дружинин был арестован и посажен в тюрьму. Особый курьер был отправлен к якутскому губернатору; другой был направлен к чукотским "князьцам" с формальным торжественным заявлением, что русское правительство не принимало никакого участия в угрозах Дружинина. Исправник даже предлагал чукчам, что, если нужно, он может приехать сам и уверить их в мирных намерениях правительства. Местные русские получили указание, что они не должны давать чукчам ни малейшей причины к недовольству под страхом строгого наказания по закону военного времени. Я не знаю, чем кончилась эта история и действительно ли Дружинина судили военным судом.
  

АНАДЫРСКИЕ ВЛАСТИ

   Анадырская область, после уничтожения Анадырской крепости в 1764 году, не имела никакого начальства и управлялась издали, из города Гижигинска. Первый самостоятельный начальник был назначен в 1889 году, во время открытия первого пароходного рейса из Владивостока на Мариинский Пост в Анадырской бухте (однажды в год). Начальником был назначен Гриневицкий, доктор медицины, который умер через год, тщетно выпрашивая перед смертью отпуск на юг в более цивилизованные страны. Он между прочим официальным рапортом просил позволения называться не начальником, а только доктором, так как чукчи являются свободно живущим народом и должны сначала еще привыкнуть к идее власти. Просьба эта, однако, не была уважена. После этого в течение трех лет Анадырская область снова оставалась без начальства. Только несколько казаков из Петропавловска на Камчатке были посланы на проживание в Мариинский Пост. Жизнь здесь была весьма тягостной. Так, в один год для них не было доставлено топлива на пароходе, и они принуждены были собирать наносный лес, в течение всей зимы доставая его из-под снега. За отсутствием собак сани с дровами приходилось волочить на себе. Казаки нередко блуждали, в холод, в вьюгу, теряли дорогу в пурге. Некоторые из них рассказывали мне следующее: "Мы не знали ничего об этой проклятой земле, нас посылали усильно, против воли. Покинем наши семьи на Камчатке и поедем об Анадырь. Так вот, когда придется особенно тяжко, какой-нибудь хлопнется об землю и на голос зовет: "Мамонька моя, зачем ты меня родила, на экую стужу и нужу, разнесчастные мы!"
   После того в 1894 году начальником Анадырской области был назначен Н. Гондатти, ныне тобольский губернатор {Н. Л. Гондатти скоро дослужился до "степеней известных" и в последние годы перед мировой войной был даже генерал-губернатором Приамурского края. Во, время революции он был арестован и посажен в тюрьму, но успел освободиться, участвовал в белом движении, а потом удалился в Харбин, где долго представлял видную фигуру среди белой эмиграции. Будучи генерал-губернатором, он имел несколько громких и грязных дел, связанных со взятками, вступил в тесный контакт с местным отделом Союза русского народа, также в Харбине он устроил для себя экономическую базу и тесно связался с белогвардейской группой, в то время управлявшей Манджурской дорогой, на службе у китайцев. (Прим. 1933 года).
   }. Он оставался на Анадыре три года. Подобно ученому Майделю, исправнику из немцев, Гондатти тоже имел научный интерес и старался подражать колымскому администратору в его неослабной ретивости. Майдель объясачил оленных чукоч, Гондатти послал своего помощника Анкудинова объясачить кереков. Кереки являются самыми несчастными во всей северо-восточной Сибири, быть может, даже более несчастными, чем юкагиры; кереки быстро вымирают просто от голода. Следует сказать, что Гондатти не применял особенно жестоких мер, послал с Анкудиновым сухарей и сахару для керекских ребятишек, их боязливые отцы пожертвовали несколько лисьих шкурок в ясачный фонд Российского государства. Однако в своем рапорте Гондатти описывает этот полярный водевиль как "подчинение племени прежде совершенно независимого". К этому следует прибавить, что племя кереков платило свой ясак только однажды или дважды. Потом они перестали приезжать в Анадырь и платить ясак. После того, во время поездки в эскимосские поселки, на мысе Чаплина Гондатти проявил большое казенное усердие, как он сам описывает в своих статьях {Население Анадырского округа (Изв. Амурского отд. Р. Г. О., т. III, ч. I).}.
   Так, в селении Uŋasik он будто бы запечатал казенным российским сургучом туземный амбар, наполненный бидонами со спиртом. Печати остались нетронутыми вплоть до его обратного приезда, что, впрочем, имело место через самое короткое время. Он также старался противодействовать влиянию "превращенных шаманов" и доходил даже, по собственному рассказу, до кулачной расправы. Он рассказывал мне об этом лично, со многими подробностями, правда, не весьма вероятными. Так, он будто бы выбрал трех надежных людей и назначил их старшинами или князьцами селения Uŋasik. Каждому из них он вручил письменную инструкцию, разумеемся, на русском языке, а также трехцветный флаг с приказом подымать его каждый раз, как русское судно появляется у берега. Первое судно " пришло через год, и эскимосские старшины к тому времени забыли о флаге. Над обруселым населением Гондатти работал еще усерднее целых три года. Он завел особые книги, куда заносил каждую торговую сделку любого чуванца или юкагира, даже покупку штанов или шапки. Он с гордостью показывал мне эти странные писцовые книги, до которых не додумался на один московский воевода. Я знал другого чиновника на Нижне-Колыме, который вел другие записи не менее подробные -- о любовных интрижках каждого парня, каждой девицы в пятнадцати поселках, надеясь таким образом добраться до распространителей зловредного сифилиса и выслать их в Якутск. Кончилось тем, что он сам заразился сифилисом, ибо его изыскательные методы были чересчур реальны {После энергичной деятельности Гондатти на Анадыре наступил период спокойный. Приморский губернатор во Владивостоке сказал преемнику Гондатти: "Мы дали Гриневицкому 2000 руб. на исследование области и дали Гондатти 1500 руб. Теперь мы считаем, что область вполне исследована. И вы будьте не исследователем, а просто начальником округа". В этих губернаторских словах есть такая правда, что чем меньше проворства проявляет российский начальник, тем безопаснее и лучше для вверенных ему обывателей.}.
  

ТОРГОВЛЯ СПИРТОМ

   Я упоминал о бойкой торговле спиртом, которая велась в Колымской области между русскими и чукчами. Полезно прибавить по этому вопросу историческую справку от 30-х годов XIX века. Спиртные напитки были в то время редки на Анюйской ярмарке. Только переводчик Кобелев, чье имя упоминалось выше, продавал немного спирту, распивочно, враздробь. Маленький стаканчик стоил по кунице. Я нашел указание в документах эпохи, что из-за этой торговли Кобелева любило и ценило все население. В то же самое время (1827), однако, в Нижне-Колымске был настоящий кабак, где даже продавалась фруктовая водка (5 фляг) {Фляга -- плоский боченок из дубового дерева, обитый кожаной "широй"; фляга содержит три ведра и составляет половину конского вьюка. Две фляги спирта -- полный вьюк коня.}. В 1842 году на Нижней Колыме был большой голод и было несколько случаев голодной смерти на обоих Анюях. В том же самом году вышеупомянутый кабак продал 30 фляг неразведенного спирту, а в 1847 году даже 50 фляг. В 1864 году на Анюйской ярмарке бутылка спирту стоила две бобровых шкурки.
   С этого времени ввоз спирта в Колымский округ возрастал регулярно, пока не достиг трехсот фляг в год. Цена же на спирт одновременно падала. В конце XIX века цена спирта в средне-колымском кабаке была два с половиной рубля за бутылку. Нижне-колымский кабак был закрыт. Но на Нижней Колыме было вина в изобилии. На Анюйской ярмарке бутылка спирту стоила одну лисью шкуру, что было все же в пять раз дешевле чем в 1864 году.
   В 1895 году казачий командир из Средне-Колымска по официальному распоряжению исправника послал к оленным чукчам на западную тундру купить пятьдесят оленей исключительно на спирт. Только в распоряжении спирт именовался просто "напитком". Посланный казак увез флягу спирту, а привез двадцать две оленьих туши. После него поехал другой. И вывез столько же. Обе эти сделки проходили при мне с начала до конца.
   Если бы явилась возможность прекратить ввоз спиртных напитков в чукотскую землю с обеих сторон, с русской стороны через Колыму, с американской стороны через Берингово море, такой запрет безусловно задержал, бы быстрый темп вымирания туземных племен этой обширной страны.
  

ОБЩАЯ ХАРАКТЕРИСТИКА РУССКОГО УПРАВЛЕНИЯ

   Я изложил историю официального влияния русских завоевателей на жителей северо-восточной тундры -- чукоч. Чтобы понять это влияние надлежащим образом, надо иметь представление об общем характере русской администрации на дальнем востоке Сибири. Порядки Московского царства, которые продолжались в Европейской России до начала XVIII века, в Сибири продолжались еще на полвека и даже более того. Таким образом и все чукотские войны, а также их наиболее активные участники со всем правительственным аппаратом,, казаки, служилые люди, боярские дети, воеводы, дьяки, их донесения и отписки, писцовые и ясачные книги -- все это целиком принадлежит Московскому периоду русской истории. Правительство этого периода было, по крайней мере, откровенно и действовало просто: казаки и казачьи начальники требовали от инородцев покорности и платежа ясака. Преимущественными средствами для поддержания этого требования были: "огненный бой", взятие заложников, пытки и смертная казнь.
   Во второй половине XVIII века петербургский метод управления распространился также и на Сибирь. Латинско-немецкие термины заместили исконные русские. Широкие кафтаны и ферязи древне-русского покроя отступили перед немецкими кургузыми мундирами, и бюрократический способ управления утвердился в своей полной силе. После того в течение полутора веков до настоящего времени сибирская бюрократия оставалась без всяких перемен. Но Яна, Колыма и другие отдаленные области арктической зоны имели всегда наихудшее управление.
  

Издержки производства

   Привожу в виде примера "издержки производства" на содержание всей администрации Колымского округа. Штат управления состоит из пяти человек, получающих в общем десять тысяч рублей жалованья и триста пудов муки. Каждый служилый казак имел, в свою очередь, право, начиная с семилетнего возраста и до самой отставки (после двадцатипятилетней службы), на паек в полтораста рублей и двенадцать пудов муки ежегодно. Число таких пайков достигало до ста, так что в итоге общая сумма расходов по управлению области в виде личного содержания начальников и их подчиненных равнялась двадцати, пяти тысячам рублей и полутора тысячам пудов муки. Если считать цену муки в восемь с половиной рублей за пуд, как это было, например, в девятидесятых, годах XIX века, то вся сумма этой полицейской зарплаты составит тридцать семь тысяч рублей. Кроме того, духовенство за эти же годы в количестве семи человек получало восемь тысяч рублей жалованья и пятьсот пудов муки. Таким образом все содержание должностных лиц обходилось в пятьдесят тысяч рублей. К этому нужно прибавить по меньшей мере еще столько же затрат, которые падали на плечи населению легально или нелегально. Сюда относится доставка подвод для начальства при разъездах по области, постройка и починка правительственных зданий, перевозка казенных тяжестей, хотя в теории эта перевозка и дача подвод должны были быть платные. Сюда же надо прибавить вымогательство, взятки, подарки, поборы и прочее.
   Все эти затраты, казенные и частные, падали на население, состоявшее из трех тысяч человек полуоседлых и других трех тысяч -- кочевых. На одного человека приходилось расходов семнадцать рублей. В то же время казенные доходы от Колымской области составляли менее десяти тысяч рублей в год.
   Обычно в такие отдаленные местности, как Яна, Колыма, чиновники посылались в качестве опалы или в виде прямого наказания за всякие служебные проступки, вплоть до самой темной уголовщины. Другие чиновники, напротив, приезжали добровольно, даже из самых столиц, Петербурга и Москвы, привлекаемые высоким жалованьем, большими подъемными и коротким сроком (десять лет) для выслуги пенсии. Они имели на севере полноту власти и безделье и скоро переходили через всякие пределы. Года через два из Якутска посылалась ревизия, которая вскрывала самые невозможные дела. Ревизия кончалась, как водится, или подкупом самого ревизора или отрешением от должности и преданием суду того или иного исправника. Половина колымских исправников закончила свою служебную карьеру и даже свою жизнь в таком неопределенном подсудном состоянии. Многие, попавшие под суд, отказывались уезжать, да так и оставались в Колымске, как в "бесте" {"Бест" -- по-персидски "убежище", "охранное место".}, недоступные дальнейшим воздействиям. Многие исправники, и их помощники были настоящими авантюристами. Даже явно преступный элемент, попадавший из Европейской России в Сибирь, здесь снова принимался на службу и направлялся в далекие северные области. Таким несомненным преступником был исправник Виноградов, служивший и управлявший Колымским округом в 30-х годах XIX века. В 1837 году из города Якутска был отправлен в Колымск губернский советник Ринг для очередной ревизии. Ринг с Виноградовым тотчас же затеяли ссору, имевшую резкие формы и прерванную внезапною смертью Ринга. Местное предание гласит, что Виноградов попросту отравил Ринга. Я нашел в колымском архиве приказ, подписанный Виноградовым и направленный на имя частного командира нижне-колымских казаков, по поводу смерти Ринга. Приказ имеет довольно зловещий характер. Командиру приказывается, в виду внезапной болезни советника Ринга, немедленно отправиться к нему и, не дожидаясь его смерти, опечатать казенные бумаги. Из других бумаг видно, что в бумагах Ринга был обстоятельный донос губернатору о служебных преступлениях Виноградова.
   Другой документ относится к 1839 году, когда Виноградов все же был уволен и попал под суд. В этом документе упоминается между прочим покушение исправника на убийство жены. Жена его была дочерью колымского благочинного. В деле сохраняется отзыв самого Виноградова о непристойном поведении этой дамы, слишком непристойном, даже для "колымских поступков".
   Я мог бы рассказать и другие примеры такого же рода, многие из них проходили перед моими глазами. Например, игра краплеными картами. Исправник, почтенный человек, Владимир Петрович Карзин. В трезвом виде мухи не обидит, а в пьяном виде -- чистейший сахар и даже часто плачет от излишка чувств. Почтеннейший Карзин в некотором роде столичная штучка. Приехал в Колымск прямо из Петербурга, где был околоточным в центральном участке. В Колымске запоем пьет, запоем играет в карты и запоем читает. Книги берет из нашей библиотеки. Все перечитал. Даже политическую экономию Милля в переводе Чернышевского. Но когда ему станет скучно, он велит призвать к себе местных- торговцев и садится играть с ними в карты. Режутся в винт, или козыряют в три очка. Винт в этой полярной глуши приемлет всякий. Просто классический винт и с выкупом, с присыпкой, с пересадкой, с гвоздем и с эфиопом, и с треугольником, по тысячной, по двадцатой и даже но четвертой части копейки. Девять роберов, восемнадцать роберов, даже сорок восемь роберов, не вставая с места, пока в глазах не зарябит и дамы с королями станут казаться все на одно лицо. Играют в три стола. Исправник, помощник и две соответственные дамы составляют союз. Они подают друг другу сигналы пальцами. Высунут средний палец -- это значит туз козырей, а указательный -- король, а безымянный -- дама.
   Или вместо винта начинают с руки козырять в штосе, в банк, в три очка. И тут выступают на сцену крапленые карты. Но торговцы такие хитрые, что обыгрывают исправника его же собственными мечеными картами. Оберут его, как липку. Сначала его собственные деньги, потом и казенные деньги, вещи, обстановку, даже полицейскую шашку, запасную шинель, и всю эту добычу немедленно уносят домой и прячут в тайник, а сами уезжают в леса. На утро исправник посылает драбантов хватать этих торговцев и тащить их в полицию. Кто не успел убежать -- попадает в "холодную". Тогда начинается другой поединок: на резвость и злобу со стороны исправника и на терпение со стороны обывателя.
   "Отдашь -- отпущу". Иные падают духом и отдают хотя бы половину. Другие упираются до самого конца. Тогда экономика побеждает политику.
   Не удивительно, что действия такой администрации часто представляли самые странные формы, чтобы не сказать более. Приведу несколько примеров. В то время по всем округам, полицейским участкам и судам огромной империи рассылались поискные ведомости о разных лицах по тому или иному поводу. И вот на Колыму почта, приходившая лишь три раза в год, приносила постоянно целые груды таких полицейских запросов. Ими были переполнены все местные архивы. Таков, например, запрос военного министра об отставном подполковнике фон-Штемпель, его сводной дочери Евгении Крумонес на предмет их ходатайства о приеме вышесказанной Евгении Крумонес в институт благородных девиц. Другой запрос относительно банкира Матвея Лейбиона, поступивший из города Гааги в Голландии, и множество других. Не стану говорить о розысках бежавших преступников, в том числе и политических, бежавших из южной Сибири. Никто из таких беглецов, конечно, не забрел бы в Колымск по собственной воле. Тем не менее их фотографические карточки с подробными описаниями многими десятками и сотнями попадали на Колыму. Столь же многочисленны были циркулярные приказы о сборе добровольных пожертвований официального характера, чаще всего на сооружение памятников,-- например, на памятник графу А. А. Бобринскому собрано 3 рубля 35 коп., на памятник композитору Глинке в Смоленске собрано полтора рубля с ясачных юкагиров в 1842 году, на госпиталь в Константинополе -- столько-то, на добровольный флот,-- столько-то.
   Следуют длинные таблицы местной статистики, которые из года в год составлялись в таком роде:
  
   Ослов и муйлов -- 000
   Верблюдов и буйлов -- 000
   Католиков -- 000
   Протестантов -- 000
   Посеяно ржи -- 000
   Собрано ржи -- 000
   Кожевенных заводов -- 000
   Салотопеных заводов -- 000
   Поденная плата мужская -- 000
   Поденная плата женская -- 000
  
   И так далее, на десятках страниц. Если какие-либо из этих "000" не были во-время отправлены в "Якутск, присылалось сердитое отношение с угрозой наказания по закону и даже по суду. Я собрал на Колыме целую коллекцию таких официальных отношений и отписок. Впрочем, и сам по себе, не будучи вовсе на казенной службе, я получал такие же настойчивые требования, например, циркуляр от Русского общества шелководства с предложением устроить разведение шелка в Колымском округе. В конце циркуляра было даже обещание умеренной субсидии. Каюсь, я не ответил на этот циркуляр. И в должное время, через девять месяцев, пока обернулась почта между мной и Петербургом, я получил от этого "шелкового общества" другую бумагу, с вежливым напоминанием и с вторичным предложением того же содержания. Впрочем, когда местные казенные ученые затевали собирание статистики по собственным домыслам, не списывая с казенных образцов, результаты получались еще более оригинальные: так, в архиве одного из камчатских поселков я нашел копию статистического рапорта следующего рода:
  
   Петр Рыбин -- 52 года от роду.
   Семен Березкин -- 43 " " "
   Иван Домошонкин -- 47 " " "
   Итого всей деревне -- 2236 лет от роду.
  

Вымогательство

   Под грудами таких фантастических бумаг скрывались притеснения и вымогательства всякого рода, самые реальные и часто не лишенные искусства. Так, соль привозилась из Якутска в Колымск на казенный счет и там распродавалась всему населению по установленной цене. Перевозка обходилась казне восемь с половиной рублей за один вьючный пуд. Она производилась на вьючных лошадях якутских торговцев. Продажная цена соли была установлена в один рубль двадцать копеек за пуд. Разница на пуд составляла семь рублей тридцать копеек.
   "Якутские подрядчики обычно устраивались так. Они провозили в Колымск всего лишь десятую часть установленного количества соли, а на девять десятых получали расписки от колымского исправника. Расписки давались казачьими чинами, богатыми торговцами и другими приближенными лицами колымского правителя из года в год и сдавались в Якутске, в. финансовую часть. Чистый доход от этой-операции составлял несколько тысяч рублей, которые делились между подрядчиками и колымскими чиновниками. Излишне говорить, что все казенные запасы и припасы, состоявшие на попечении вышеуказанных хранителей, подвергались усушке и порче, от ветра, от мышей, от плесени, от сырости, от засухи, от наводнения, от пожара, червоточины и от множества других тому подобных причин. Я нашел в казенных рапортах даже указание на то, что запас листового свинца подвергался усушке на десять процентов.
   Еще один пример. Во всех родах и обществах русских и туземных, кроме обычных податей и ясаков, был еще так называемый "темный сбор", который взимался и расходовался без всякой отчетности. Его собирали все чиновники, от исправника до младшего писаря. Я видел также случаи, когда исправник проигрывал в карты всю сумму ясака какого-нибудь района и потом так запутывал отчеты, что жители должны были платить еще раз на будущий год, уже
  

Странные реформы

   Когда администраторы подобного сорта затевают реформу, выходит, пожалуй, похуже вымогательства. Один из колымских исправников в 1888 году внезапно задумал ввести в своем округе копчение сельдей. Надо сказать вообще, что в Колымском округе нет никаких сельдей,- но есть небольшая рыба из породы сигов, с мягким и нежным мясом, которая зовется по-местному "сельдятка". Исправник затеял коптить эту сельдятку. Коптильни, как нарочно, были устроены по верхнему течению реки, куда эта сельдятка почти не доходит. Жители построили К взрослым людям шаманский призыв может притти во время какого-нибудь большого несчастья, опасности, затяжной болезни, неожиданной потери родных, пораженных заразой, и т. п. Тогда человек, не имея никакого другого исхода, обращается к "духам" и просит у них помощи. Считают, что в таких случаях благоприятный исход был возможен только с помощью "духов", и поэтому человек, претерпевший такие жизненные испытания, заключает в себе возможности шамана. Часто он чувствует обязанность войти в близкие сношения с "духами", чтобы не навлечь на себя нового несчастья нерадивостью и недостатком благодарности.
   Это ясно видно из случая с Ajŋanvat'ом, отмеченного выше. Он недостаточно-внимательно отнесся к исполнению приказа "духов", которые пришли к нему с благосклонными намерениями и даже своим сверхъестественным серебряным ножом произвели над ним операцию, освободившую его от всех болезней. С тех пор, хотя он и выздоровел, но не имел уже счастья и удачи в жизни. Он не мог, как ни бился, увеличить свое стадо. После нескольких лет безуспешных попыток Ajŋanvat вынужден был передать стадо вместе с наследственными охранителями старшему сыну. Он даже покинул свой шатер и последние годы жил как бродячий охотник на диких оленей. {В. Г. Богораз, Материалы, стр. 384.}
   Интересен и другой случай. Оленный чукча Ŋьron {См. часть I, стр. 27.} почувствовал шаманский призыв во время поисков стада, разбежавшегося в густом тумане. Поиски длились несколько месяцев. Все это время Ŋьron'у приходилось переносить жестокие лишения и трудности. У него не было пищи и убежища для отдыха. Он промокал от дождя и не имел даже огня, чтобы высушить одежду. В таком положении он встречал различных зверей, которые прыгали, играя, и устраивая с ним всяческие штуки. Затем он увидал волка, который ел тушу только что убитого оленя. Волк пожалел его и сказал, что он хорошо знает, что такое голод. Он позволил ему отрезать и взять ноги оленя и съесть костный мозг, который чукчи, как уже сказано выше, едят сырым. Но оленья туша, в свою очередь, попросила Ŋьron'а не трогать ее, обещая в виде выкупа пригнать ему обратно стадо. Волк стал издеваться над предложением оленьего трупа, говоря, что олень, должно быть, слишком медлителен, раз он дал поймать себя. Тогда Ŋьron стал есть мясо убитого оленя, а волк обещал найти ему стадо. Две недели спустя Ŋьron снова встретил волка, и тот сказал ему, где находятся его олени.
   Сразу же после того как стадо нашлось, Ŋьron убил жирную важенку и принес ее в жертву волку. С этого времени он считал себя "имеющим духа"(eŋeŋnьlьn). Однако его соседи, знавшие его характер, очень презрительно относились к его претензии. Он был расточительный человек, любил играть в карты и мало заботился о своем стаде. Поэтому чукчи отказывались верить, что такой никчемный человек мог обратить на себя внимание "духов". Но все же Ŋьron часто упражнялся на бубне, распевал свои напевы и обращался к "духам" не для каких-нибудь реальных целей, а просто для того, чтобы сохранить близость с ними и избежать их наказания за невнимательность.
   Еще один мой знакомый, по имени Katek, из селения Uŋasik на мысе Чаплина, вступил в сношения с "духами" уже в зрелом возрасте, во время опасного приключения, случившегося с ним на охоте за тюленями. Он рассказал мне об этом следующее. Ему удалось, стоя на льду около широкой трещины, всадить гарпун в вынырнувшего из воды тюленя. Ударом гарпуна он отколол кусок льда и, пользуясь древком как веслом, отважился подплыть к тюленю. Морские охотники, не имеющие лодок, часто поступают таким образом. В это время с берега налетел сильный порыв ветра и отнес льдину и стоявшего на ней Katek'а. который уже доплыл до тюленя. Заметив угрожающую ему опасность, Katek обвязал вокруг пояса веревку и концы ее привязал сзади и спереди к остроконечным верхушкам льдины. Затем он крепко воткнул в лед свой гарпун и ухватился за него обеими руками, пытаясь удержать льдину, отплывавшую все дальше и дальше под напором бушующих волн.
   Море было очень бурное, волны окатывали его с головой, он совершенно промок. Через несколько часов Katek был уже близок к тому, чтобы покончить эту пытку самоубийством. Он уже хотел заколоться ножом, висевшим у пояса. Вдруг из-под воды совсем близко от него показалась огромная голова моржа и пропела: "О Katek, не убивай себя. Ты опять увидишь горы Uŋasik и маленького Kuwakak, твоего старшего сына". И тотчас же Katek увидел огромную ледяную гору, которая подталкивала сзади его льдину. Ледяные горы чаще всего бывают отвесные и неприступные. Но на этой горе была удобная покатость, и Katek мог легко перейти на нее. Он взял с собой гарпун и заодно вытащил тушу тюленя. Затем он взобрался на ледяную гору и нашел там убежище, сложенное из больших ледяных: глыб и вполне пригодное для временного жилища. Там он освежевал тюленя, подостлал его шкуру на пол своего необыкновенного помещения. Затем он снял с себя одежду, тщательно выжал из нее воду с помощью ножа. Во время своего вынужденного пребывания на ледяной горе он питался тюленьим жиром и вместо воды глотал кусочки льда. Спустя некоторое время ветер переменил направление, и ледяная гора начала двигаться к берегу. Наконец, после полутора суток, проведенных на воде, Katek сошел на землю недалеко от селения Cecin. Его родственники считали его погибшим, и когда он пришел в свой поселок, там уж приносили жертву -- тюлений жир -- его усопшей душе. Он приказал отдать эту жертву голове моржа. С тех пор Katek стал шаманом. Он приобрел некоторую известность среди соседей. Жители селения Unasik постоянно прибегали к его искусству.
   Однако человек только до определенного возраста может сделаться шаманом. Перейдя за этот возраст, он не в состоянии стать шаманом, даже услышав призыв "духов". Вышеупомянутому Ajŋanvat'у во время призыва было за сорок лет, и он чувствовал, что душа его уже неспособна к превращению.
   В одной коряцкой сказке рассказывается о том, как Qujqьnnaqu неожиданно стал шаманом и сделал себе бубен из маленькой вши. Его соседи относились к его искусству весьма скептически и говорили: "Действительно ли старый Qujqьnnaqu стал шаманом? Когда он был, молод, у него не было духов шаманского призыва". {W. Jochelson, The Koryak, стр. 291.}
   Хотя последний пример взят из коряцкой сказки, а случай с Katek'ом относится к эскимосам-айванам, однако все вытекающее из этих примеров вполне приложимо к чукчам, так как шаманство этих трех племен имеет очень много общего.
   Когда с чукотским мальчиком случится какое-нибудь несчастье, считается вполне обычным призвать на помощь "духов". Если "духи" удостоят его своей помощью, то союз их с мальчиком становится очень крепким, и он делается впоследствии большим шаманом.
   Так, один шаман, по имени "Скребущая женщина", рассказывал мне, что его отец в юности был очень слабым и болезненным. У него было всего несколько оленей, да и тех он потерял однажды во время густого тумана, неподалеку от русского поселка Маркова. Вместе с женой он пришел пешком в этот поселок, неся с собой ребенка и немного домашнего скарба. Однако русские дали им так мало пищи, что отец спустя несколько дней умер. Мальчик и его мать выжили, хотя очень голодали, пока их родственники не послали за ними и не взяли их к себе. После этого им в течение нескольких лет жилось очень плохо. Мальчику приходилось таскать на себе санки с топливом для богатых оленеводов. За это ему давали маленькие кусочки мяса или немного гнилой крови. Он так плохо питался, что не мог расти и остался очень маленьким, слабым и болезненным. Тогда он начал упражняться на бубне и стал призывать "духов". Постепенно одного за другим он увидел все сверхъестественные существа (vaьrgьt). Так он сам сделал себя шаманом. Один раз, когда он спал, к нему пришло "Существо неподвижной звезды" и сказало: "Перестань быть таким слабым. Будь шаманом и сильным, тогда у тебя будет много пищи".
   Вскоре после этого он приобрел нескольких оленей. Достигнув возмужалости, он женился на девушке из богатой семьи, имеющей большое стадо. Когда умер его тесть, он стал главой семьи, так как его жена была самой старшей из детей умершего. Он не был уже сиротой-неудачником, и под его наблюдением стадо разрослось так, что стало "неудобным для счета". Я видел это стадо. В нем было не больше чем двадцать "двадцаток" оленей (qlik-qlik-kin), но, как уже сказано выше, это число является пределом, выше которого чукчи в то время не умели считать. {Ср. часть I, стр. 29.}
   Другой человек, по имени Jetьlьn, происходивший из приморского арктического "поселка, но перешедший после женитьбы к оленеводам, жившим на Сухом Анюе, и женившийся на девушке из семьи богатых оленеводов, рассказывал мне, что когда он был еще мальчиком, вся его семья вымерла от какой-то заразной болезни (должно быть, от инфлуенцы). Он остался один со своей маленькой сестрой. Тогда он позвал к себе "духов". Они пришли, принесли им пищу и сказали: "Jetьlьn, начни упражнения на бубне. Мы и в этом тебе поможем".
   Когда я видел Jetьlьn'а, ему было уже около 50 лет, но эти ранние воспоминания во время рассказа так сильно действовали на его легко возбуждающуюся натуру, что он вскакивал и прерывал повествование своим любимым напевом. Как шаман он пользовался большой известностью среди жителей окрестных селений. Его обычно называли "Шаманчик". Это прозвище дали ему русские, подчеркивая им необычайный способ его призыва и особое искусство в шаманстве.
   Во многих чукотских сказках говорится о маленьких детях, оставшихся сиротами. Они терпели издевательства и притеснения от своих соседей и наконец призывали "духов" и с их помощью делались сильными людьми и могущественными шаманами.
   Упражнения на бубне и пeние являются единственным способом, употребляемым чукотскими шаманами, как опытными, так и новичками, для сношения с "духами". Как уже сказано выше, обычно семейный бубен снабжен колотушкой из китовой кости. В дни праздников употребляют деревянную колотушку. Некоторые бубны имеют по две костяных колотушки. Одна из них предназначается только для "духов", так как они иногда приходят, желая "потрясти себя", что значит бить в бубен.
   Битье в бубен, несмотря на то, что кажется очень легким и простым, требует от исполнителя большой сноровки и искусства. Новичку приходится очень долго упражняться, пока он достигнет должного умения. То же самое следует сказать и относительно пения. Шаманское действие длится несколько часов, и все это время шаман должен работать без перерыва. По окончании шаманства он не должен выглядеть усталым, так как считается, что "духи" поддерживают шаманов, тем более, что большую часть упражнений проводят сами "духи", которые либо входят в тело шамана, либо находятся возле него. Большая выносливость, необходимая для проведения таманских действий, и умение быстро переходить от сильного возбуждения в спокойное состояние, конечно, могут быть достигнуты лишь долгой практикой. И действительно, все знакомые мне шаманы рассказывали мне, что им потребовались год или два года практики, пока они приобрели требуемые твердость руки и свободу голоса. Некоторые шаманы в продолжение всего подготовительного периода почти не выходят из внутреннего полога и по нескольку раз в день упражняются на бубне, пока не выбьются из сил.
   Другим известным мне способом воспитания шаманского вдохновения является воздержание от жирной и приторной пищи и вообще умеренность в еде. Подобная строгость соблюдается и впоследствии, во время приготовления к каждому шаманству. В это время шаманы стараются совершенно воздерживаться от пищи.
   Чукотские шаманы в течение подготовительного периода выучиваются всевозможным трюкам, включая чревовещание. Однако я не мог добиться подробного объяснения этих трюков, так как шаманы настаивают, конечно, на том, что все эти трюки делаются "духами", и отрицают возможность всякого другого объяснения.
   Иногда старики учат молодых шаманов, которые, как говорят, получили от них силу. Передача силы совершается раз навсегда. Сила не может быть взята обратно. Человек теряет ровно столько силы, сколько он передал другому человеку, и впоследствии лишь с большим трудом может восстановить ее у себя. Передавая свою силу, старший шаман дует в глаза или в рот преемнику или же ударяет себя ножом. Лезвие ножа, еще дымящееся от "источника жизни" (tetkejuŋ), он тотчас же втыкает в тело преемника. Чукотские шаманы употребляют эти же способы при лечении больных.
   Большинство шаманов, которых я знал, жаловались, что у них не было учителей и они своими силами добивались своего искусства. Во всем чукотском фольклоре я не знаю ни одного примера передачи шаманской силы. У эскимосов я видел женщин, которые научились шаманству "От" своих "мужей или даже от сыновей. В одной семье на острове Лаврентия шаманская сила передавалась из поколения в поколение, от отца к сыну. Это связано с более запутанными и сложными подробностями эскимосского шаманства, о котором я буду говорить отдельно.
  

ПСИХОЛОГИЯ ШАМАНОВ

   Я уже говорил, что большинство шаманов -- нервные, легко возбуждающиеся люди, часто даже стоящие на границе сумасшествия. Для того чтобы подтвердить это положение, я приведу несколько примеров.
   Шаман с Телькепской тундры, по имени Kelewgi (дух-человек), с которым я познакомился в Мариииском посту, даже среди русских имел репутацию вздорного малого, поднимающего ссору по малейшему поводу. Однажды он пришел к русскому казаку, принес пару обтрепанных оленьих шкур, из которых шерсть наполовину вылезла, и настоятельно требовал, чтобы ему заплатили за них такую же цену, как за лучшие сорта шкуры. Услышав отказ казака, он моментально, вытащил нож и набросился на него, но тот во-время отскочил и ударил его палкой. Немедленно после этого не в меру экзальтированный торговец был изгнан из помещения, где произошел этот инцидент.
   Вскоре после моего приезда Kelewgi пришел ко мне и заявил о своем-намерении дать мне ценный материал относительно местообитания "духов" и путей, по которым они приходят к людям. Его объяснения, однако, были слишком несвязны и противоречивы и не имели никакой ценности. Между прочим он рассказал мне свою биографию. Он был внуком одного большого шамана, давно уже умершего. Когда он был еще совсем молодым, он услышал голос, сказавший ему: "Иди на тундру, там ты найдешь маленький бубен. Возьми его и испробуй, хорош ли он". Он нашел бубен и стал бить в него. Тогда он увидел весь мир -- оба берега реки Анадыря и всю тундру. Затем он поднялся на небо и раскинул шатер на облаках. С этого времени он сделался шаманом и скоро стал равным по силе своему деду, а затем превзошел его.
   Все это, очевидно, заимствовано из различных сказок и заклинаний. Например, маленький бубен, сделанный из кожи жука или даже из маленькой вши, фигурирует во многих коряцких и чукотских сказках. Когда его находят на тундре, он дает своему обладателю шаманскую силу. {См. В. Г. Богораз, Материалы, стр. 211.} То же самое можно сказать и относительно земли на облаках. {Ср. стр. 41.}
   Kelewgi был настолько уверен в высокой ценностного информации и в том, что он получит за нее много денег, что он ничего не принес на продажу, кроме этого сокровища своих знаний. Относительно количества провизии и товаров, которые он хотел забрать у меня, он всецело полагался на мою щедрость и на мой здравый рассудок. Разочаровавшись своих предположениях, он в течение нескольких месяцев причинял мне неприятности и заботы. Никакая цена не казалась ему достаточной данью его знаниям и мудрости.
   Шаман "Скребущая женщина" проявлял черты еще более неуравновешенной и легко возбуждающейся натуры. Он не мог сидеть долго на одном месте, часто вскакивал с буйными, резкими телодвижениями. Однажды он пришел ко мне с жалобами на боль, которую он чувствует "где-то внутри спины". Я попробовал приложить ему горчичник. Он был, однако, совершенно неспособен вытерпеть жжение и начал кричать, что огонь русского шаманства пожирает, его тело. Я должен был снять горчичник. Двое других чукоч, пришедших в это же время лечиться от ревматических болей (их я лечил также припарками), говорили, что они чувствуют только тепло, как в русской бане.
   Несмотря на свою молодость, "Скребущая женщина" перессорился уже со многими соседями. Постоянно затевая драки со своими ровесниками, он всегда бывал побежден, потому что не имел силы и уменья драться. Он становился совершенно невменяемым, если выпивал хоть немного водки. Однажды он сидел у меня в доме и только что начал рассказывать о своих "духах", как в комнату неожиданно вошел его дальний родственник, по имени Gьjewtegьn. Мы увидели, что он был пьян. Должно быть, он достал водку на русском пароходе, который стоял на якоре в бухте близ Мариинскогс поста. Gьjewtegьn сказал, что он тоже будет слушать рассказ шамана. Однако "Скребущая женщина" был застенчив, тем более, что темой нашего разговора являлись его мысли и взгляды относительно "духов". Ему не хотелось" иметь другого слушателя, в особенности из своего народа. Разгорелась ссора. Gьjewtegьn грозил "пересчитать ребра" шаману, если он когда-нибудь придет к нему на стойбище. Шаман нахмурился и весьма недвусмысленно намекнул на "духов", которыми он владеет. В конце концов Gьjewtegьn объявил, что готов уйти, если я угощу его водкой. Это, должно быть, и было настоящей целью его прихода. Видя, что шаман весь дрожит от возбуждения и вот-вот набросится на своего противника, я поспешил успокоить его и отправить домой. Здесь некогда было рассуждать, применить убеждение или даже насилие, так как Gьjewtegьn категорически заявил, что он скорее позволит себя убить, чем уйдет без водки, и я был вполне уверен в искренности его слов. {Страсть этого человека к водке была необычна. Он даже пытался утащить у нас бутылки, в которых были заспиртованы мыши и мелкие птицы, хотя я и уверял его, что этим спиртом можно отравиться. Он сказал: "К чорту мышей, лучше утопите меня в спирте. Дайте мне утонуть в самой крепкой водке".} Когда же он ушел наконец со своей большой бутылкой, которая теперь содержала две унции неразбавленного спирта. "Скребущая женщина" затеял ссору со мной.
   "Смотри теперь,-- сказал он,-- какой я глупый. Другие люди получают в моем присутствии драгоценную водку, но мне ты ничего не даешь". Тут ничего нельзя было сделать, кроме как предложить ему тоже выпить. К моему удивлению, он некоторое время молчал, а затем неожиданно отказался от угощения.
   "Видишь, -- объяснил мне "Скребущая женщина", -- я буду с тобой искренен. Выпивка делает меня слишком скверным. Когда я выпью, моя жена сторожит меня и убирает все ножи. Но когда ее нет со мной, я боюсь пить". При этом он показал мне длинный шрам на своем плече, который, как он сказал, явился, результатом пьяной драки, случившейся в отсутствие жены.
   Это лишь один инцидент, характеризующий шамана "Скребущая женщина"; Следует прибавить, что все угрозы, высказанные Gьjewtegьn'ом, были забыты ими на следующее утро.
   У шамана Jetьlьn'a, упомянутого раньше, лицо все время подергивалось нервной дрожью, и чукчи, смеясь, говорили, что он, должно быть, с "духом совы" (tьle-kelelьn), намекая на дерганье совиной головы в то время, как сова пожирает добычу.
   Другой шаман, по имени Kьmьqəj, которого я встретил в районе Большого Анюя и который принадлежал к семье, насчитывавшей за три поколения четыре самоубийства, страдал такой: же болезнью. {Ср. часть I, стр. 27.}
   Я говорил уже о женщине-шаманке Telpьŋə. По ее собственным словам, она была буйно-помешанная в течение трех лет. Во время ее болезни родственники должны были принимать ряд предосторожностей, чтобы она не причинила вреда себе и окружающим.
   В другом роде был шаман Korawge, которого я встретил в районе реки Анюя. Это был красивый, хорошо сложенный человек со спокойными манерами. Правда, каждое грубое слово повергало его в сильное возбуждение. Он достиг совершенства в технике шаманского искусства, несомненно требующей большой физической силы, проворства и ловкости. Однако он не считал себя большим шаманом и говорил, что его отношения к "духам" не должны приниматься всерьез. Он пояснил, что в молодости он страдал сифилисом и, чтобы вылечиться, он прибегал к помощи "духов". Через два года, когда он стал искусным шаманом, он был совершенно здоров благодаря их помощи. После этого он поддерживал сношения с "духами" в течение нескольких лет и. был уже близок к тому, чтобы сделаться действительно большим шаманом. Но внезапно его счастье ушло. Одна из его собак родила двух черных щенков, и они, когда подросли, уселись перед ним на задние лапы и стали смотреть ему в глаза, он принял это как знак того, что пришло время оставить шаманскую практику. К нему возвратилась его болезнь, а в его стаде появилась копытница. Боясь, чтобы его не постигло еще худшее несчастье, он бросил серьезные шаманские занятия и занялся совершенно безвредными трюками. Раньше он был чародеем, употреблявшим большей частью злые силы и черное искусство, но после возвращения его болезни он оставил эту практику, опасную для его собственного здоровья.
   Не может быть, конечно, и сомнения в том, что шаманы во время своих действий прибегают к обману. Они сами этого не отрицают.
   "В нашем ремесле очень много лжи, -- сказал "Скребущая женщина".-- Один приподнимает шкуру в пологе пальцем ноги и будет уверять, что это сделали "духи", другой говорит из-под ворота рубашки или сквозь рукав и уверяет, что голос исходит из самых необыкновенных мест".
   Сам он, конечно, готов был поклясться, что никогда не применяет лжи в своей практике. "Посмотри на мое лицо, -- говорил он, -- язык того, кто произносит ложь, заплетается. Тот, чья речь льется непринужденно, ровно, говорит правду". Это был, конечно, довольно сомнительный аргумент, но я удержался от возражений.
   Многие чукчи великолепно знают о том, что шаманы часто обманывают.. В разговоре о всевозможных шаманских проделках чукчи говорили мне, что необыкновенные трюки шамана вовсе не совершаются на самом деле, а представляют собою иллюзию части зрителей. Другие шли еще дальше. Так, Kuvar, торговец с мыса Чаплина, с которым мне часто приходилось беседовать, утверждал, что почти все знаменитые шаманы -- просто искусные фокусники. "Когда я следил со вниманием за их самыми хитрыми штуками, -- говорил он, -- я всегда видел обман. Шаман делает вид, что он собирается вспороть живот больного. Но я следил за движениями ножа и видел, что он даже не царапает кожи, кровь же, которую мы все видим, шаман выплевывает изо рта".
   Этот скептицизм -- позднейшее явление, возникшее в результате сношений с цивилизованными людьми. Некоторые шаманы, впрочем, применяют обман и надувательство не только в области магии. Мы поймали шамана "Скребущая женщина" во время кражи нашего белья, развешенного на веревках. На мысе Чаплина мы тоже поймали в воровстве одну шаманку. {Там же, стр. 28.}
   Однако, подавая советы нуждающимся в них людям, чукотские шаманы проявляют большую мудрость и осмотрительность, особенно когда они относятся к делу внимательно и прилагают для решения его все свои знания и опыт. Наиболее внимательны они, когда к ним обращаются такие редкие пациенты, как, например, русские чиновники или купцы, которые при случае не пренебрегают помощью чукотских "духов". Помощник начальника Анадырского округа во время шаманского сеанса попросил "Скребущую женщину" сказать, какой из его билетов второго внутреннего займа выиграет в предстоящем в этом году розыгрыше. Не легко было объяснить шаману, что такое значит "билет внутреннего займа". Но как только он понял, он сразу же ответил, что видел, как растет богатство начальника, оставленное им на родине. Казаку, который хотел узнать, на каком почтовом пароходе придет его отпускной билет, шаман ответил: "Большое судно принесет перемену и радость всем людям в нашем районе". Я мог бы привести ряд других ответов, ни в чем не уступающих ответам Дельфийского оракула.
   Когда же я сам пробовал задавать шаманам какой-нибудь вопрос, то они мне обычно отвечали, что моя родина слишком далекой у kelet слишком маленькие ноги, чтобы дойти туда. Кроме того, kelet относятся очень недоверчиво ко всему, что касается обитателей таких отдаленных мест. Я заметил, что такую же осторожность шаманы проявляют, отвечая и на вопросы некоторых туземцев. Шаман, живущий внутри страны, отказывается давать советы береговым жителям относительно морской охоты, объясняя это тем, что его "духи" пригодны только для хождения по суше и боятся моря.
  

ПОДРАЗДЕЛЕНИЯ ШАМАНСТВА

   Чукчи делят все шаманские действия на три категории, более или менее отличающиеся друг от друга. Однако в сущности между ними нельзя провести резкой границы.
   В первую категорию входят "сношения с духами" (kalatkourgьn). Сюда относятся все виды общения с "духами", доступные зрителям. Это -- голоса "духов", слышимые через посредство шамана, чревовещание {Чревовещание играет важную роль в шаманстве других народностей Севера. David Crantz рассказывает о шаманском чревовещании среди гренландских эскимосов (D. Crantz, History of Greenland, English translation, 1820, I, стр. 195).} и прочие трюки,-- короче говоря, вся обстановочная часть шаманства, составляющая главное содержание шаманского сеанса. Как уже сказано, все эти действия считаются только фокусами. Говорят, что для их исполнения молодые шаманы приспособлены гораздо лучше. С годами некоторые шаманы теряют способность исполнять многие из этих трюков.
   Ко второй категории относится "смотрение внутрь" (getalatgьrgьn), пользующееся у чукоч большим уважением, так как шаман, владеющий этим искусством, видит опасность, подстерегающую человека, и удачу, предназначенную для него. Благодаря этому он может посоветовать, как избежать первого и как достигнуть второго. Указания чаще всего заключаются в предписании определенных подробностей праздника, который должен быть устроен для того, чтобы достигнуть желаемого результата. "Духи" дают указания обычно во второй части шаманского сеанса. Эта часть может быть названа "магической".
   Однако есть шаманы, предсказания которых, несмотря на то, что в их распоряжении находится много kelet, бывают неправильны. Советы их бесполезны и даже вредны. Есть и такие шаманы, которые совершенно не пользуются доверием. С другой стороны, есть шаманы, которые жалуются на то, что им не удается установить тесное сношение с "духами", однако они дают советы под влиянием личного вдохновения. Такие шаманы, несмотря на простоту обстановки действий, пользуются очень большим уважением среди соседей.
   Так, например, шаман Galmuurgьn, которого я встретил в районе Анюя, избегал говорить о своих сношениях с "духами", и ему удалось сохранить их в тайне. Про него говорили, что он "только со своим телом" (em-uvikьlьn), т. е. не имеет никаких "существ", помогающих ему в шаманстве. Я присутствовал на одном его сеансе. Он начал, как и все шаманы, ударами в бубен и пением, но через несколько минут прекратил упражнения и, дыша глубоко, как бы в припадке, сразу же начал предсказывать. Он предсказал cудьбу многим из присутствующих. Покончив с одним, он ненадолго останавливался, как бы собираясь с мыслями, затем, тяжело простонав несколько раз, переходил к следующему.
   Третья категория включает "заклинания" (ewganvatgьrgьn). Сюда входят все наиболее сложные и запутанные шаманские действия. Заклинания вместе с колдовством образуют большую часть чукотской магии. Описанию их я посвящу отдельную главу.
   Заклинания бывают двух родов: благожелательные и злонамеренные. Чукчи делают различие между "благожелательными" (tencimŋulьt) шаманами, которые своим искусством помогают людям, и "злобными" (kurgeŋeŋьlьt или kuŋicg-eŋeŋьtьt, буквально -- "насмехающиеся шаманы"), которые способны только к причинению вреда.
   Так, например, шаманка Telpьŋə, говоря о себе в третьем лице, рассказывала: "Во время ее странствия пришла к ней незримо для других старая женщина, большая колдунья, и передала ей по одному все свои заклинания. Во сне она рассмотрела качества всех этих подарков. Некоторые из заклинаний она отвергла, говоря: "Это слишком злобные". Другие же, которые были благожелательными и добрыми, она соблаговолила принять". {См. В. Г. Богораз, Материалы, стр. 381.}
   На рисунке, приведенном выше, {См. рис. 13, стр. 20.} доброе и злое шаманство изображены в виде двух шаманских одежд -- красной и черной. "Верховное существо" предлагает шаману выбрать одну из них. Напомню также магическую доску, употребляемую юкагирскими шаманами: {См. стр. 33, стр. 38.} одна половина ее окрашена красной краской, а другая -- черной, что символизирует доброе и злое шаманство.
   Однако чукотские шаманы в различной степени совмещают все эти категории шаманства. Они имеют сношения с "духами", заставляют их проделывать, перед зрителями различные трюки, отвечать на вопросы и давать необходимые указания. Они произносят заклинания и совершают другие магические действия, Они владеют также искусством магического излечения различных болезней.
  

ПЛАТА ЗА ШАМАНСТВО

   Понятно, что шаманы получают за свои услуги плату и стараются получить по возможности больше. Чукчи обычно говорят, что бесплатный совет или лечение совершенно бесполезны. "Духи" слишком ценят свою силу, чтобы раздавать ее даром. Они очень сердятся и на шамана и на пациента, если шаман оказывает бесплатную помощь. {Ср. стр. 68.} Даже в тех случаях, когда шаман из чувства дружбы или из сострадания не просит платы за услугу, все же ему необходимо дать хотя бы символическое вознаграждение для того, чтобы его лечение подействовало. Обычно в таких случаях шаману дают волокно сухожилья с бусиной, привязанной на кончике.
   Как правило, шаман и его "духи" всегда требуют плату. Однажды я присутствовал на шаманском сеансе шамана "Скребущая женщина". Во время сеанса женщина с соседнего стойбища попросила сказать ей, родится ли у нее в ближайшем будущем ребенок. Голос kelь, который только что отвечал на другой вопрос, грубо сказал: "Я не буду говорить без свежего мяса". Женщина покорно обещала убить оленя. "Тогда посмотрим", сказал kelь.
   Размеры оплаты, конечно, изменяются в зависимости от случая. Мясо, шкуры, кожа, одежда, живые олени, "чужая пища" -- все это может служить платой шаману за его помощь. В сказке о "Чесоточном шамане" говорится, что Meemgьn отдал шаману за услуги огромное стадо оленей. {В. Г. Богораз, Материалы, стр. 207} Такие случаи, конечно, невозможны в действительности. Один оленевод с реки Омолона говорил мне, что он отдал ламуту-шаману, вылечившему его от тяжелой болезни, трех больших быков и, сверх того, несколько шкур. Иногда человек отдаст вылечившему его шаману какой-нибудь предмет, являющийся для него большей ценностью по личным мотивам, например, свою упряжку оленей. Такая плата уже носит характер жертвоприношения "духам". {См. часть I, стр. 27.}
   Однако я не встречал чукотских шаманов, о которых можно было бы сказать, что они живут исключительно на доходы от своего искусства. Шаманство всегда является своего рода подсобным промыслом.
  

ПРИГОТОВЛЕНИЕ К ШАМАНСТВУ

   Как уже сказано выше, приготовления к каждому шаманскому действию сходны с подготовительным периодом вдохновения, который настолько мучителен для молодых шаманов, что носит характер болезни. Большинство шаманов очень нервничают перед началом сеанса. Часто шаман пытается уклониться от служения, считая себя слишком слабым и неумелым для сношений с "духами". Но коль скоро он согласился шаманить, он становится нетерпелив и все время торопит своих помощников и слушателей. Он хочет начать и кончить сеанс как можно скорее.
   Мне рассказывали, что если шаману в разгаре сеанса приложить к голове холодную воду, то все его вдохновение сразу же пропадет. Поэтому иногда во время праздников, если шаман слишком затягивает сеанс или доводит себя до опасной степени возбуждения, соседи, чтобы привести его в себя, обрызгивают его водой.
   Само по себе шаманское действие считается исцелением от болезни. После сеанса шаман, нервничавший вначале, выглядит совершенно спокойным, как будто после сильного укрепляющего средства. Даже физической усталости в большинстве случаев он не ощущает. "Почему я должен устать?-- говорили мне шаманы. -- Я ничего не делал. Все делали духи". Поэтому, у шамана невольно складывается преувеличенно высокое мнение о себе, и даже наиболее "робкие" из молодых шаманов после сеанса превозносят свои способности и силу. Каждый из них готов тотчас же повторить сеанс и, если верить их словам, скова пройти через все стадии возбуждения. В некоторых случаях, в особенности на состязании шаманов, сеанс тянется более суток. Наконец усталые слушатели расходятся раньше самих шаманов.
  

ШАМАНСКОЕ ДЕЙСТВИЕ ВО ВНУТРЕННЕМ ПОЛОГЕ

   Шаманский сеанс обычно протекает в следующей обстановке. После ужина, когда все котелки и корыта вынесены в наружный шатер, хозяева и гости, желающие присутствовать на сеансе, входят во внутренний полог. На ночь внутренний полог тщательно закрывается. У оленеводов полог делается очень маленьким, так что слушателям приходится корчиться и сидеть в очень неудобных позах. У приморских чукоч внутренний полог гораздо просторнее, а потому присутствующие на сеансе могут с большим удобством и свободой слушать голоса "духов". Шаман сидит на "месте хозяина", у задней стены. Вокруг шамана, даже в очень маленьком пологе, должно быть оставлено свободное место. Бубен внимательно осматривают и натягивают на него кожу. Если кожа слишком высохла и сморщилась, то ее смачивают мочой и слегка просушивают над лампой. Иногда шаман тратит на приготовление бубна более часа -- до тех пор, пока не найдет, что бубен вполне пригоден. Обычно шаман для полной свободы движений снимает меховую рубаху и остается голым до пояса. Часто он снимает торбасы с чулками, чтобы легче было ногам.
   Встарину шаманы не употребляли возбуждающих средств, но в настоящее время они перед началом сеанса часто выкуривают целую трубку чистого (не смешанного со скобленым деревом) табаку, который действует, конечно, как сильное наркотическое средство. Эта привычка перенята чукчами от тунгусских шаманов, у которых широко распространено употребление не подмешанного табаку, как сильного возбуждающего средства.
   Когда все приготовления к сеансу окончены, тушат огонь, и начинается шаманское действие. Шаман бьет в бубен и исполняет вступительные напевы, сначала очень тихо. Постепенно он начинает петь все громче и громче и скоро наполняет все помещение дикими криками. Стенки тесного полога сильно отражают его крики. Шаман держит бубен против своего рта под острым углом с целью изменить направление голоса и не переставая сильно ударяет колотушкой. Через несколько минут этот шум так действует на слушателей, что они теряют способность различать источник звуков, и без всякого напряжения воображения присутствующим начинает казаться, что звук исходит не из одного определенного места, а слышится из различных углов полога, то с одного конца, то с другого.
   Шаманское пение не имеет слов. Мотив очень прост. Сама же песня представляет собою одну постоянно повторяющуюся короткую фразу. Спустя немного времени шаман обрывает пение и начинает громко и тяжело стонать: "Ah, ja, ka, ja, ka, ja, ka". После этого он снова принимается петь, причем набирает в легкие как можно больше воздуха, чтобы первую ноту тянуть но возможности дольше.
   Однако есть напевы менее однообразные и не лишенные некоторой красоты. Многие напевы шаманы составляют тут же во время сеанса. Каждый шаман имеет несколько собственных напевов, хорошо известных всем присутствующим.
   Если на празднике кто-нибудь споет один из таких напевов, то слушатели тотчас же узнают его и говорят, что этот человек поет напев такого-то шамана..
   Порядок исполнения напевов безразличен. Шаман может переходить от одного напева к другому по своему желанию. Часто шаман после целой серии напевов повторяет тот, с которого он начал. Вступительное пение продолжается от четверти часа до тридцати минут. Затем появляются kelet.
   Шаман поет все время один. Никто из присутствующих не принимает участия в шаманстве. Однако время от времени кто-нибудь из слушателей крикнет: "Gukt Gak!" или "Gьd Gьc!" (междометие, выражающее удивление), или "Qajvo!" (конечно), или "Əьŋoiьк!" (верно). Все эти восклицания выражают полное одобрение присутствующих. У чукоч имеется специальное название для таких восклицаний -- ocьtkok (дать ответный крик). Без ocьtkolьn (ответнокричащий) чукотский шаман считает себя неспособным осуществить призыв "духов". Поэтому новичок, обучающийся шаманству, просит брата или сестру отвечать ему, так как это ободряюще действует на него. Некоторые шаманы заставляют людей, обращающихся к ним за советом или помощью, давать им "ответные крики" во время наиболее опасной части шаманства. Помощь слушателей, выражающаяся в восклицаниях, необходима также и чукотским сказочникам.
   У азиатских эскимосов жена и другие члены семьи во время шаманства образуют подобие хора. Время от времени они подхватывают мотив шаманского напева и поют вместе с шаманом. У обрусевших юкагиров на нижней Колыме жена шамана также помогает своему мужу, подавая ему ободряющие ответы. Он обращается к ней, как к своей "поддержке".
   Действия kelet начинаются с того, что они входят в тело шамана. Сразу же удары бубна становятся еще более сильными и быстрыми." Затем шаман: испускает серию новых звуков, якобы принадлежащих kelet. Он трясет головой и производит "губами характерные звуки, похожие на звуки, "издаваемые человеком, дрожащим от холода. Он истерически вскрикивает и измененным голосом бормочет странные, протяжные восклицания, похожие на "О то, то, то, то" или "И пи, пи, пи, пи". Такие крики считаются характерными для kelet. Часто шаман подражает крику какого-нибудь животного или птицы, которая считается его помощником. Если шаман "только со своим телом", т. е. не имеет силы чревовещания, то kelet посредством его тела приступают к упражнениям на бубне к пению. Розница заключается лишь в тембре голоса, который после прихода сверхъестественных существ становится резким, грубым и неестественным. {Ср. стр. 83.}
  

ЧРЕВОВЕЩАНИЕ И ДРУГИЕ ТРЮКИ

   У некоторых шаманов все kelet появляются, как "отдельные голоса". Они проявляют себя звуками и криками, имеющими тот же грубый, неестественный -- характер, но теперь эти звуки возникают вне тела шамана. Таким образом шаман переходит к произнесению звуков другого рода, в исполнении которых шаман далеко превосходит любителей, не специалистов.
   Чревовещание у чукоч развито до степени большого искусства, и можно с уверенностью сказать, что чукчи вышли бы победителями в состязании с артистами-чревовещателями цивилизованных стран. У присутствующих на шаманском сеансе создается полная иллюзия, что "отдельные голоса" приходят из различных концов полога. Некоторые голоса вначале очень слабы и тихи как будто бы доносятся издалека. Затем они как бы приближаются, постепенно становятся все громче и сильнее, заходят в полог и ходят взад и вперед, изменяясь в силе, приближаясь и удаляясь от слушателей. Другие голоса приходят сверху, проходят через полог и как будто бы уходят в землю, и кажется, что они раздаются из-под земли. В трюках такого рода шаманы подражают крикам зверей и птиц и даже завыванию бури.
   Я слышал однажды голос, который был объявлен эхом. Он слабо повторял все звуки и слова, которые мы произносили, даже английские и русские фразы. Конечно, иностранные" слова произносились не вполне правильно, но все же "дух" обладал тонким слухом и быстро улавливал звуки незнакомого языка. Когда мы стали хлопать в ладоши, то "дух" мог подражать этому звуку лишь прищелкиванием языка, что вызвало смех даже у слушателей-туземцев. Я слышал "духов" кузнечика, слепня и комара, причем их "голоса" были очень похожи на звуки, издаваемые этими насекомыми в обычное время.
   По моему предложению, шаман Qorawge, о котором я уже говорил, заставил своих "духов" кричать, говорить и шептать мне прямо в ухо. Иллюзия была настолько полна, что я невольно подносил руку к уху,- чтобы поймать "духа". Затем он заставил "духа" уйти в землю, так что "голос" его раздавался у меня из-под ног, и т. п. Все время, пока говорили "отдельные голоса", шаман не переставал бить в бубен, для того, чтобы показать, что все его силы и внимание заняты другим делом.
   Я пробовал делать фонографические записи "отдельных голосов". Для этого я упросил шамана "Скребущую женщину" дать сеанс в моем доме, преодолев его нежелание несколькими лишними подарками. Шаманство должно было, конечно, проводиться в полной темноте, и я установил фонограф так, чтобы я мог работать без света. Шаман сел в самом дальнем углу комнаты, на расстоянии двадцати шагов от меня. Когда свет был потушен, "духи" после некоторых "робких" колебаний, уступая просьбам шамана, вошли в комнату и даже согласились говорить в трубу фонографа. Запись показала большую разницу между стуком бубна, который звучал издалека, и голосами "духов", выходящими как будто прямо из трубы фонографа.
   Все это время "Скребущая женщина" не переставая бил в бубен, чтобы я слышал, что он сидит все время на одном месте и занят своим делом. На некоторых "духов" он специально обратил мое внимание. Один из них был теленком дикого оленя, которого он нашел около важенки, убитой волком. Теленок стоял около нее и пытался сосать. Шаман взял теленка себе и сделал его одним из своих kelet-помощников. "Дух" проявил свое присутствие характерным коротким фырканьем, которым оленьи телята зовут свою мать. Другой "дух" вошел с заунывным, зловещим воем. Это был волк, который убил важенку.
   "Скребущая женщина" объяснил мне, что когда он хочет причинить вред или отомстить кому-нибудь из своих врагов, он превращается в этого волка, и своих врагов обращает в оленей. И тогда, конечно, он всегда побеждает. Во многих сказках говорится о том, как шаманы в случае нужды не только посылают "духов" в назначенное место, но также и сами превращаются в некоторых из своих "духов" и в таком виде осуществляют свои намерения и замыслы.
   Так, например, в сказке о Бородавчатом шамане (Kukulpьn) во время шаманского состязания шаман спрашивает своего противника: "Какого kelь ты пустишь в ход?" Тот отвечает: "Маленького ястреба. А ты?" -- "Большого нырка". Тогда они превратились в этих птиц, и состязание началось. {См. В. Г. Богораз, Материалы, стр. 220--224.}
   Аналогичные эпизоды встречаются в сказках о людях, которых постигли какое-нибудь несчастие. Они обращаются к своим амулетам животных, оживляют их и просят выйти на борьбу с врагами пли же сами превращаются в таких же живых зверей.
   Другим "духом", вызванным "Скребущей женщиной", был ворон. Шаман пользовался его помощью в магической медицине, так как считал, что ворон пожирает все зародыши болезней пациента. Следующим духом была маленькая мышь, которая могла передвигаться глубока под землей и быстро исполняла срочные поручения.
   Затем вошел "дух" кожаного ведра, составляющего часть прибора для разбивания костей. В это ведро складывают разбитые кости. Об этом "духе"-помощнике "Скребущая женщина" рассказал, что однажды он охотился на дикого оленя и ранил его в правую переднюю ногу, но все же не мог догнать его. Тогда он позвал "кожаное ведро" и велел ему догнать оленя и вскочить ему на голову. Таким способом олень был пойман легко и быстро.
   Когда все "духи" вошли в комнату и возвестили о своем присутствии характерными для них звуками, они начали, как и обычно, "пробовать свое дыхание", т. е. петь. Шаман бил в бубен и пел песни специально грубым, резким голосом, который составляет принадлежность "духов". Однако это длилось очень короткое время, так как "духи" заявили, что их дыхание слабеет. После этого "дух" либо начинает говорить, либо исчезает, сопровождая свой уход дрожащими звуками, похожими на жужжание мухи. Эти звуки чукчи называют "невнятным говорением" (moomgatьrgьn) и всегда ассоциируют их с "духами". Это же название они применяют и к "бормотанию", о котором было сказано выше.
   Часто шаман заявляет первому вошедшему "духу", что звук у его бубна стал очень плохим и даже покрышка его разорвалась. Свои слова он подкрепляет несколькими заглушёнными ударами по бубну. В ответ на это "дух" должен подуть на бубен, чтобы починить его. К этому средству особенно часто прибегают в случаях магического лечения. Когда "дух" починит бубен, шаман объясняет пациенту, что это добрый знак. Если "дух" не может сделать этого то это предвещает плохой исход болезни.
   Я должен снова повторить, что "духи" зверей издают крики, характерные для этих "зверей. Морж и медведь рычат, олень фыркает; волк воет, лиса лает, ворон каркает. Три последние "духа" могут и разговаривать, но сохраняя свой собственный тембр голоса и время от времени прерывая речь криками.
   В большинстве случаев чревовещание вскоре принимает характер обыкновенной речи. "Духи" появляются по порядку, один за другим. Они разговаривают с шаманом и друг с другом, затевают ссоры, бранятся и наговаривают один на другого. Совершенно излишне добавлять, что в одно время может говорить только один голос. Даже самые оживленные диалоги "духов" состоят из серии реплик, следующих друг за другом В разговоре "духи" часто употребляют совершенно бессмысленные, странные слова, вроде "papiri, kuri, muri" и т. п. Чтобы сделать понятнее их разговор, шаман вызывает толкователя, который время от времени вступает в разговор и объясняет слушателям, что означают непонятнее слова "духов", и читается, что шаман не состоянии понять языка "отдельных голосов".
   Аналогичные понятие и верования в области шаманства существуют и у других племен, соседних с чукчами. Наиболее курьезным является шаманство русских и обрусевших, туземцев Колымы и Анадыря, шаманы которых не знают никакого другого языка, кроме русского. Однако "духи", даже говоря устами шамана, употребляют обычный бессмысленный жаргон, смешанный с исковерканными фразами коряцкого, якутского и юкагирского языков. Через некоторое время шаман призывает "переводчика", и в конце концов, после недолгого спора, "отдельные голоса" посылают за "духом", умеющим говорить по-русски, который может передать и объяснить слушателям их приказания.
   Чукотские шаманы не имеют своего специального языка, за исключением нескольких отдельных слов и выражений. Так, бубен называется ətwьt (лодка). Это название, между прочим, также может служить доказательством преобладания встарину морской охоты у чукоч. Понятие "шаманский экстаз" выражается словом anŋatьrkьn ("он погружается"). Это название произошло под влиянием верования, что шаман, находясь в состоянии экстаза, может посещать другие миры, в особенности те из них, которые находятся под землей.
   "Духи" северо-западных коряков употребляют совершенно особую манеру произношения, подобную выговору юго-восточных коряков и чукоч. Существует несколько слов, принадлежащих специально "духам".
   У азиатских эскимосов "духи" имеют свой отдельный язык. Шаманы дали мне много слов из этого языка, и большинство из них сходно с языком "духов" различных племен американских эскимосов от Аляски и до Гренландии.
   Однообразие шаманского сеанса, который иногда длится несколько часов подряд, скрашивают различного рода трюки. "Духи" скребутся снаружи стен внутреннего полога, бегают вокруг по всем направлениям так, что слышно топание их ног. Наоборот, внутри полога все движения "духов" производят едва слышный шум. Шелест их полетов похож на жужжание комара, шаги их крошечных ножек, когда они бегают по покрышке бубна, едва слышны.
   Часто злой "дух" неожиданно дергает шкуру, лежащую на земле в центре полога, с такой силой, что все предметы, стоящие на ней, разлетаются по всем направлениям. Поэтому, из предосторожности, перед шаманством из внутреннего полога выносят все котлы и блюда. Иногда невидимая рука схватывает полог за верхушку и трясет его с чудовищной силой или даже приподнимает его, впуская в него на мгновение свет из наружного шатра. Это, конечно, возможно только с подвижным внутренним пологом оленеводов, где он не очень крепко привязывается. Нередко невидимые руки швыряют в полог комья снега, льют холодную воду и мочу и даже бросают куски дерева и камни, нередко попадая в кого-нибудь из слушателей.
   Все это не раз случалось в моем присутствии. "Духи" через шамана спросили меня, чувствую ли я к ним страх, и так как я не дал утвердительного ответа, то они попробовали чисто материальными доводами увеличить мое уважение к себе. Я должен отметить, что присутствующим запрещены всякие попытки прикосновения к "духам". "Духи" жестоко мстят каждому, кто попытается нарушить этот запрет. Они наказывают шамана, убивая на месте его или провинившегося слушателя, который рискует, что ему проломят голову или в темноте всадят нож между ребер. Я получал такого рода предостережения перед началом каждого шаманства. В некоторых случаях шаман кладет перед собой нож в виде предостережения против всяких попыток нарушения запретов.
   Размеры внутреннего полога так малы, что невольно удивляешься, как шаману удается поддерживать все эти иллюзии, даже под покровом темноты.
   Много раз я сидел так близко от исполнителя, что, протянув руку, я мог дотронуться до него, и предостережения против слишком большой любознательности были, конечно, совершенно необходимы.
  

МАГИЧЕСКИЕ СОВЕТЫ

   Вторая часть шаманского сеанса носит магический характер. Чтобы дать об этом ясное, представление, я приведу несколько примеров.
   Шаман Tiluwgi, о котором я еще буду говорить, после предварительной беседы с "духами" призвал одного из kelь, который сказал, что он -- "дух" старой девы, живущей, одиноко в своем доме. Она выразила опасение, что мы будем смеяться над ее женским произношением. Однако после этого она начала давать магические советы и объяснения.
   Она сказала одному из присутствующих, по имени Ənmuwgi, что он был недавно побежден в борьбе лишь благодаря тому, что его противник произнес злонамеренные заклинания. Она посоветовала ему при следующей борьбе применить тот же метод.
   Этот женский "дух" обратился и к одному из моих спутников, который был очень хорошим охотником. "Женщина-дух" обвиняла его в том, что он обижал "ходящих пешком", т. е. медведей. Когда он попытался оправдаться, она напомнила ему об охотничьей экспедиции, в которой он принимал участие около двух месяцев тому назад. Эта экспедиция отправилась на медведя, спавшего в берлоге.. С точки зрения чукоч, такая охота очень опасна. {Ср. стр. 6.} В конце концов "дух" сказал, что, обижая "ходящих пешком", этот человек подвергается возможности потерять свою выносливость в ходьбе. На его вопрос, чем он может предупредить угрожающую опасность, "дух" ответил, что он должен достать кожу с носа только что убитого медведя и провести над ней благодарственный праздник. Это должно успокоить "ходящих пешком".
   Затем тот же "дух" сказал другому слушателю, что он видел, как прошлой осенью этот человек убил дикого оленьего быка. Хотя это случилось далеко от его стада, но все же он должен был принести жертву этому быку. Так как он этого не сделал, {В этом он следовал обычному правилу, согласно которому не требуется жертвоприношения дикому оленю, убитому далеко от стада "усилием охотника" (ср. стр. 79). Совет шамана представляет специальное предписание, своевременное исполнение которого предотвратит несчастие.} то в следующую зиму его посетило несчастье: на стадо напали волки и убили девять самых жирных быков. Чтобы не допустить повторения такого несчастья, необходимо взять ивовый развилок, срезанный на месте нападения волков, и провести над ним соответствующий обряд.
   Galmuurgьn, шаман-предсказатель, о котором я уже говорил выше, предсказал в моем присутствии хозяину шатра, что в следующую осень к его шатру подойдет много диких оленей. Один бык, привлеченный важенкой с темносерой шерстью, остановится по правую сторону от входа и станет щипать траву. Это привлечение может быть усилено специальным заклинанием. Когда бык остановится возле шатра, его следует убить из лука стрелой с плоским ромбовидным острием. Это принесет удачу в охоте на диких оленей.
   После этого шаман ненадолго остановился, собрался с мыслями и обратился к брату хозяина, который вместе со своим товарищем жил в отдельном шатре. Этот товарищ был женат на одной из его родственниц. Шаман сказал, что они разойдутся еще по осени и уже не будут смотреть друг на друга открыто.
   Другому слушателю шаман сказал, что он боится, как бы "злые существа" не возымели желания коснуться его шатра. Под этим он подразумевал "духов болезни". Для того чтобы отогнать их, он велел совершить некоторые специальные предохраняющие обряды во время наступавшего "праздника рогов". Эти обряды состоят в том, что по снегу около шатра протягивают несколько ремней, а перед входом кладут маленькие камни. Предполагается, что ремни превращаются в огромную реку, а камни -- в высокие, неприступные скалы, преграждающие дорогу "злым существам".
   Такие шаманские действия проводятся во внутреннем пологе в полной темноте.
  

ОБМИРАНИЕ

   Бывают случаи, когда шаманы действительно, "проваливаются". После очень громкого и буйного пения под аккомпанемент бубна они впадают как бы в столбняк, во время которого их тело неподвижно лежит на земле, а душа якобы посещает землю "духов" испрашивает у них советов и приказаний. В чукотском фольклоре есть очень много рассказов, описывающих такие обмирания шаманов; но в действительной жизни это случается очень редко, особенно в настоящее время, так как шаманы стали менее искусны, чем встарину. Даже слово anŋatьrkьu (погружается) в объяснении современных шаманов указывает просто на погружение исполнителя в глубину шаманского экстаза лишь в переносном смысле.
   В народных рассказах говорится, что шаманы "погружаются" в другой мир главным образом затем, чтобы найти душу пациента, которого они в данный момент лечат. Современные шаманы в случаях важного и трудного лечения имитируют такое "погружение" в бесчувствие. Мне пришлось два раза присутствовать при таких "погружениях", но я не нашел в них ничего особо примечательного. Началось, как всегда, в темноте. Но когда шаман неожиданно перестал бить в бубен, снова зажгли лампы и лицо шамана сразу же накрыли куском ткани. Хозяйка дома, жена шамана, начала при свете лампы медленными, редкими ударами бить в бубен. Это продолжалось около четверти часа, пока шаман лежал неподвижно. Затем он быстро вскочил, отбросил ткань, закрывавшую его лицо, взял от жены бубен и некоторое время бил в него и пел, как и в начале сеанса. После этого он стал давать медицинские советы пациенту относительно его болезни. Советы его были не чем иным, как заговорами, переделанными в драматическую форму, подобными тем, о которых я буду говорить в следующей главе.
  

ШАМАНСТВО В НАРУЖНОМ ШАТРЕ

   Как мы уже видели, шаманство происходит в наружном шатре только в дни праздников, причем исполняется оно не шаманами, а обычно хозяевами праздника. Правда, действия шаманов мало чем отличаются от шаманских действий обыкновенных людей. Различие между ними заключается только в том, что шаманы бьют в бубен более сильно и нервно и напевы их сложнее и разнообразнее.
   Чукотские шаманы никогда не производят чревовещания при дневном свете, в наружном шатре. Я, правда, слышал от одного или двух шаманов, что они способны призвать "отдельный голос" в наружном шатре и что некоторые из этих голосов разговаривали с ними из огня очага. Но мне удалось установить, что эти утверждения не соответствовали действительности.
   Про одного уже умершего, шамана мне говорили, что он умел проделывать этот фокус где угодно, но "отдельные голоса" все время звучали очень близко от его колен, так что он должен был нагибаться, чтобы разговаривать с ними.
   Очаг, конечно, считается входом kelet. В коряцких сказках kamak (злой дух) является в шатер из огня очага, {W. Jochelson, The Koryak, стр. 140.} поэтому вокруг очага кладут камни, которые должны воспрепятствовать приходу kelet. Когда kelь хочет войти в шатер, камни превращаются в неприступные горы и отделяют очаг от шатра.
   "Духи", призванные шаманом во время праздника в наружном шатре, могут появиться только сквозь тело самого шамана в неясных звуках и истерических выкриках, о которых уже было сказано выше. На праздничных сеансах шаманы подражают голосам различных зверей и птиц, неистово бьют ногами об пол и прыгают с пеной на губах, ломая все предметы, попадающиеся под руку. Шаман, в тело которого вошел kelь, теряет способность человеческой речи и может выражать свои желания только жестами или невнятными, бессвязными звуками. Когда в шамана входит "дух" какого-либо зверя, он подражает движениям этого зверя: ползает на четвереньках, хрюкает и скрипит зубами. Мне несколько раз говорили, что некоторые шаманы даже вдевают шкуру волка или медведи, снятую с когтями и черепом.
   Иногда kelь, вошедшие в шамана, бывает настроен очень злобно и старается похитить жизнь шамана, который временно находится в его власти,
   Среди оленеводов реки Росомашьей я знал одного человека, по имени Aqьmləke ("Без костного мозга"), который выдавал себя за шамана, однако соседи не обращали внимания на его претензии. Во время праздников Aqьmləke делал вид, что в него вошел kelь и хочет похитить его жизнь. Большую часть времени он проводил в поисках ножа. Женщины из его семьи, однако, хорошо знали этот его праздничный обычай и заранее прятали все ножи и другие острые предметы. Однажды на благодарственном празднике, на котором я присутствовал, он начал свои обычные поиски. Он подошел ко мне и объяснил знаками, что ему нужен нож. "Дух", владевший в это время его телом, был неспособен к человеческой речи. У меня на поясе висел нож. Русский казак, сидевший около меня, смеясь предложил его Aqьmləke. Услышав это, женщины в испуге подняли крик. Тогда Aqьmləke, оскорбленный насмешкой казака, схватил с пола длинную остроконечную щепку и приставил один конец ее к своему обнаженному животу, а другом к моей груди. Затем он бросился вперед всей тяжестью тела. Щепка, конечно, сломалась. Однако половина попала мне в лицо и оставила возле левого глаза глубокий порез. Другая половина сделала более глубокий разрез поперек живота Aqьmləke. Непонятно, как она не вошла в его тело. Все это было проделано так быстро, что никто не успел вмешаться.
   Aqьmləke хладнокровно вытер пригоршней снега кровь с живота и ушел в другой шатер. Через полчаса, когда у него прошла жажда крови, я спросил его, для чего он это сделал. Он ответил, что он ничего не знает, и очень удивился, когда ему показали кровавую царапину на его животе.
   Этот инцидент очень характерен для шаманов всех первобытных народов. В нем замечательно соединены экстаз с самым хладнокровным обманом. Такое" соединение разнообразных эмоций часто приводит шаманов к весьма неожиданным поступкам.
   Мы уже отмечали, {Ср. стр. 81.} что "праздник благодарения", как и многие другие, начинается днем в наружном шатре и заканчивается ночью во внутреннем пологе обычным шаманским сеансом.
   Если на празднике присутствуют несколько шаманов, то между ними происходят состязания как в наружном шатре, так и во внутреннем пологе.
   Шаманы по очереди показывают свое искусство. По окончании сеанса они получают от хозяина шатра подарки соответственно их силе и умению.
   Чукотский фольклор полон подробными описаниями таких состязаний или случайных схваток, когда два шамана вызывают, друг друга помериться силой. Состязания длятся по нескольку месяцев.
   Описание таких состязаний встречается также в сказках обрусевших туземцев. Все эти истории носят баснословный характер. Те из шаманских состязаний, на которых я присутствовал, почти ничем не отличаются от обычных шаманских сеансов. Разница заключается лишь в том, что на состязании мы имеем нескольких исполнителей, которые шаманят по очереди один после другого.
  

ТРЮКИ, ИСПОЛНЯЕМЫЕ ШАМАНАМИ ПРИ ДНЕВНОМ СВЕТЕ

   Наряду с трюками, описанными выше, которые всегда исполняются в темноте, шаманы совершают ряд других трюков -- в спальном пологу или иногда во внешнем шатре -- при дневном свете. В большинстве случаев эти трюки довольно неловки. Но ряд трюков, наоборот, поражает искусством, которое ничуть не ниже умения первоклассных фокусников цивилизованных стран. Должен сказать, что мне лично не пришлось видеть первоклассных шаманов, тех, о, которых чукчи говорят: "Их слава такая же, как у древних людей". Такие шаманы в настоящее время очень редки. Правда, один эскимосский шаман из селения Uŋasik, на мысе Чаплина, завоевал себе главную репутацию во всем прилегающем районе. Соседи рассказывая мне о его необыкновенной силе, говорили: "Он, все равно что kelь, мы боимся его так же, как вы, русские, боитесь "солнечного начальника" (царя)". {Ср. стр. 12, примеч. 6.} К сожалению, он умер за год до моего прибытия на мыс Чаплина. Гондатти, очевидно, имел возможность видеть его, но он не упоминает о нем в своих записях.
   Я видел только его жену Upuŋe. Upuŋe призналась мне, что овладела лишь незначительной частью его большого мастерства. Все же многие из ее трюков были совершенно поразительны. Так, например, однажды при свете жировой лампы мы сидели в спальном пологу у нее в юрте. Она взяла бубен и после недолгих упражнений с ним вскочила с характерными криками и дикими движениями, желая этим указать, что kelet вселились в ее тело.
   Затем она взяла большой круглый камень, величиной с человеческий кулак, положила его на бубен и, дуя на него со всех сторон, бормотала и хрипела, изображая духов. Она знаками привлекала наше внимание, так как, находясь во власти духов, она утратила на время способность человеческой речи. Вот она начала обеими руками сжимать камень. Вскоре из ее рук начали падать маленькие камешки. Они падали в течение минут пяти. На полу, устланном шкурами, образовалась груда маленьких камней. Большой же камень остался целым и таким же гладким, как и вначале.
   Я сидел очень близко от фокусницы и внимательно следил за всеми ее движениями. Однако я не мог понять, откуда взялись эти камешки. На ней была обычная женская одежда-комбинация, которую она сбросила до пояса, так что вся верхняя часть ее тела была совершенно голая, и мне было легко проверять ее действия. Через несколько минут я неожиданно для нее попросил повторить этот трюк, думая поймать ее врасплох, но ока сразу же взяла камень и без всякого труда выжала из него поток маленьких камней, еще больший, чем в первый раз.
   Другой из ее трюков относится к специальным методам, употребляемым шаманами в их магической" медицине. Они делают вид, что разрезают ножом брюшную полость пациента, для того чтобы найти и устранить причину болезни. Чтобы показать свое искусство, Upuŋe велела своему сыну, мальчику лет четырнадцати, раздеться и лечь на спину. После недолгих упражнений на бубне она взяла нож и, держа его кончик двумя пальцами левой руки, приставила его к верхней части живота мальчика. Ловким движением она якобы вскрыла брюшную полость, держа ручку ножа в правой руке и все время направляя кончик его пальцами левой руки. Это действительно выглядело так, как будто в самом деле произведен разрез. С обеих сторон из-под пальцев Upuŋe стекали маленькие струйки алой крови, быстро прибывающей истекающей на пол. Мальчик лежал неподвижно. Один или два раза он слабо застонал, жалуясь, что нож задевает его внутренности.
   Наконец Upuŋe убрала свои руки, и мы увидели на теле мальчика свежую рану, полную крови. Однако Upuŋe не дала нам очень долго смотреть на рану. Она сделала вид, что вложила глубоко в рану большие пальцы обеих рук, чтобы окончательно убедить нас, что рана подлинная. В продолжение операции она все время неистово бормотала и трясла головой, которою почти прикасалась к телу мальчика. Наконец, плотно прижав лицо к ране, она начала быстро лизать кровь, бормоча заклинания в той же манере, подражая "духам". Через несколько минут она подняла голову, и мы увидели, что тело мальчика совершенно невредимо: на нем не было и следа раны.
   Насколько я мог уследить, этот трюк был произведен следующим образом. Во время операции Upuŋe несколько раз давала нам понять, что ей жарко, и ее дочь подавала ей комочек снега из большого котла, в котором лед и снег растапливался на воду. У жителей этой страны в обычае глотать снег или лед, когда им жарко. В комьях снега, повидимому, была свеже подмороженная кровь тюленя. {Проходя по наружному шатру, я поскользнулся, наступив ногою на снежный комочек. Я поднял комочек. В нем была тюленья кровь, закатанная в снег.} З навесы и начали копчение. Знали они о коптильне и копчении, пожалуй, не больше предприимчивого исправника. В конце концов вышло, что часть злополучной сельдятки совсем обгорела,- другая часть попадала с вешал, уцелевшие сельди вышли горькие и для еды негодные. Не нужно притом забывать, что колымские жители питаются одной рыбой без хлеба и овощей. Для них годится только свежепойманная или свежезамороженная рыба. Отчасти в ходу также вяленая рыба и соленая рыба. Вяленую рыбу готовят под солнцем и ветром, а в солке пускают на пуд рыбы фунт соли. И то получается рыба настолько соленая, что перед варкой ее нужно вымачивать полсуток. Копченая или крепко соленая рыба совсем не годится для местного питания.
   Около того же времени вдруг вышло запрещение ловить икряную рыбу. Надо сказать, что рыба из моря входит в реки как раз для метания икры. Не ловить икряной рыбы значит не ловить ничего. Икра является для поречан существенной частью питания. Ее сушат или толкут с мукой и потом выпекают из нее особые блины, которые у русских зовутся "барабаны". Еще через год исправник затеял новый опыт: добывание соли из морской воды. Русским; мещанам было приказано выехать на море и устроить соляную варницу. Они взяли с собой большой котел, собрали топливо и стали вываривать соль и" морского рассола. В конце концов котел прогорел насквозь и рассол вылился в огонь. Надо указать, что все эти опыты затевались в рабочее летнее время, когда дороги каждый час и каждая лишняя пара работающих рук.
   За два года до того якутский губернатор, в свою очередь, поддался этой реформаторской заразе. Он приказал колымскому исправнику немедленно перебить всех ездовых собак и заменить их ездовыми оленями. Каждый домохозяин должен был получить пять оленей. В приказе сказано: "собаки поедают человеческую пищу, оттого появляется голод". Этот приказ однако не был исполнен.. Иначе рыболовы реки Колымы, русские, якуты и юкагиры, которые совсем не умеют пасти оленей, стали бы "пешими", как говорят на "Колыме. Не нужно прибавлять, что речное население совсем не могло бы промышлять и ездить без упряжных собак.
   Реформы подобного рода не прекратились и впоследствии. Так, в 1906 году, после взрыва первой революции, в Петербурге был издан приказ отобрать оружие во всех частях империи. Этот приказ, в конце концов, дошел до Колымы. Тогда заседатель сделал объезд по поселкам, отбирая кремневые ружья у тунгусских охотников, даже поясные ножи у полуоседлых рыбаков. Между прочим в этих краях человек без поясного ножа совершенно немыслим. Парня без ножа просмеют девки, о нем поют насмешливые песни и дают ему презрительные прозвища.
  

Пособие во время голодовки

   Местное начальство и полиция, которые обходятся так дорого и государству и самому населению, должны помогать жителям, по крайней мере, во время голодовок. Голодовки же в этих краях случаются почти ежегодно и так же правильно, как смена времен года. Начальство должно оказывать помощь во время голодовок и организовывать медицинский осмотр во время эпидемий. Право на эту казенную помощь имеют только подъясачные. Голодовки происходят на реке Колыме, по меньшей мере, через год. Кроме того, голодовка бывает весной, в марте и. апреле, когда зимние запасы кончились, а свежая рыба еще не поступает. Для того чтобы облегчить голодовку, начальство устраивает из года в год рыбные запасы и целые рыбные магазины. Каждая община имеет свой собственный магазин, жителям приходится вносить ежегодно десятую, даже седьмую часть своего валового продукта. Соответственно этому рыбные запасы в магазине возрастают из года в год. Рыба меж тем не может, храниться слишком долго без всякой порчи. Когда наступает наконец голодовка, слишком часто выявляется, что рыбные запасы сгнили или разобраны по рукам. В случаях экстренной нужды начальство раздает голодным обитателям ржаную муку из казенных магазинов. Мука дается в виде займа и потом цена ее возмещается деньгами или местными продуктами. А между тем в некоторые годы казенная цена на муку доходила до 14 рублей за пуд. Все эти запасы рыбные и мучные достаются 9 нужде только местным русским и обруселым туземцам. Другие племена, особенно обитающие слишком далеко от русских поселений, не получают помощи во время голодовки, доходят до голодной смерти или до людоедства. Мне: известны случаи людоедства среди тунгусов и юкагиров во время голода.
   Чукчи, большей частью не платят никакого ясака и потому не имеют права на казенную помощь. Но они об этом как будто, не очень горюют. Я встретил русского юношу, который вырос между чукчами, жил чукотскою жизнью, кочуя на тундре с собственным стадом оленей. Имя его было Алексей Казанов. Однако, в отличие от чукоч, он числился русским мещанином и членом одного из мелких обществ на Нижней Колыме, которые все вообще завалены сборами, податями и всякого рода реквизициями. На долю этого русского оленевода приходилась соответственная часть таких платежей. Если за ним накоплялась недоимка, его общественники старались поймать его на Анюйской ярмарке или зимой в Нижне-Колымске. И тогда они отпускали его только после платежа. Его чукотские соседи в то же время не платили ничего. Ему, разумеется, не очень нравилось его собственное русское происхождение. Однажды при мне он пришел к колымскому исправнику и просил написать ему прошение на царское имя о том, чтобы его исключили из русских мещан и включили в ясачную ведомость оленных чукоч. "Они платят один рубль в год",-- сказал он в объяснение. Исправник сказал, что это совершенно невозможно. "И если ты запишешься в чукчи, ты потеряешь права на казенное пособие",-- сказал исправник. "Не приставайте ко мне с вашими сборами,-- возразил злополучный русский кочевник,-- и я не стану ходить к вам за пособием".
   Казанов женился на чукчанке по чукотскому обряду и наотрез отказался венчаться у попа. "Тогда моих детей запишут в русские,-- говорил он,-- пусть они будут незаконные, но все-таки чукчи; так же как мать". Этот единственный русский пастух Колымского края ничем не отличался от своих чукотских соседей. Он мне между прочим говорил, что если начальство не перестанет теребить его со всеми недоимками, он решит этот вопрос, покончив с собственной жизнью. Все это имело место в 1895--1896 году.
  

Медицинская помощь

   Медицинская помощь тоже является частью казенного попечения. Колымский округ наводнен эпидемиями и чужими болезнями, которые являются с запада, из страны русских, то зимою, то весной. Внимание начальства привлекают особенно болезни безобразные, такие как сифилис, проказа. Внешние формы этих обеих болезней отвратительны и страшны. В городе Средне-Колымске есть больница, назначенная для беднейших больных этими обеими болезнями. Никакие слова не могут описать ужасное состояние этой больницы. Она стояла посредине так называемого "Голодного Конца", где обитала городская беднота. Больница помещалась в большой неуклюжей юрте якутского типа. Стены и пол, потолок, все было пропитано насквозь плесенью и грязью. Больные были большею частью якуты и страдали от самых ужасных форм этих болезней. Только таких полуразложившихся заживо больных привозили в больницу. Все другие, если у них оставалась хоть искра надежды, в больницу не шли. Я видел больного сифилитика, которого привезли из глубины якутского улуса. Его притащили за двести верст на маленькой якутской нарте, которая волочилась за седлом, на длинных ремнях, как принято у якутов. В седле сидел погонщик, он же проводник. Фельдшер велел больному раздеться; тот поднял свою меховую рубаху и показал нам круглый берестяный бурак, подвязанный к поясу и наполненный полусгнившими частями. Когда фельдшер обрезал все это прочь, он даже не почувствовал боли.
   Надо сказать, что казенную еду, назначенную на поддержание больничных пациентов, забирал вахтер всю дочиста. Больные кормились пособием от родных или добровольными даяниями от жителей. Порою, когда голод донимал их чересчур сильно, они угрожали, что выйдут из больницы гуртом и поползут по домам, -- многие из них уже не могли ходить. Но жители тотчас же посылали выкуп рыбой и мясом.
   Впрочем, через два года после моего отъезда, в самом начале текущего века, в 1901 году, старая больница была наконец срыта прочь и на ее место построили новую, где врачом стал политический ссыльный.
   Такова медицинская общественная помощь, которая была устроена в Колымском округе, так сказать, для массы. Доктор числился в штате чиновников округа, но место его почти всегда было вакантное. Кого "посылали случайно из Европейской России в Колыму, тот оставался по дороге, не доехав до Колымы верст на тысячу и больше. В то время даже в южной Сибири не было настоящих врачей. И молодому врачу просто не давали проехать так далеко на север. В Колымск попадали одни фельдшера, невежественные и неопытные, которых соблазняла перспектива пенсии через десять лет службы; другие фельдшера еще до того одурели от пьянства, и их посылали в Колыму в виде наказания. Прививание оспы существовало на Колыме в течение целого века, начиная с 1806 года. Для этой цели выбирались так называемые оспенные ученики, которые, получив от фельдшера краткие наставления, ездили из селения в селение и прививали оспу старым и молодым. В 1884 году, лишь только пришли первые известия об оспенной эпидемии, разразившейся в соседних округах, был организован оспенный комитет, и оспенные ученики были снова разосланы для осмотра населения. Они нашли, что почти все население имело прививку. Всем остальным они заново привили оспу. Тотчас же после этого пришла эпидемия и унесла около третьей части всего населения. Потом оказалось, что вакцина, присланная из Иркутска в запечатанных трубочках, никуда не годилась, а ланцеты у оспенных учеников были в таком состоянии, что ими можно было бы лучше всего прививать сифилис. То же самое повторилось в 1889 году при новой вспышке оспы.
   Первый настоящий врач посетил Колыму в 1817 году. То был доктор Реслейн, старший врач Якутской области. По словам Геденштрома, он был одним из благороднейших людей своего времени, но в то же время отличался большими странностями. За свою медицинскую помощь он не брал" ни платы, ни подарков {Геденштром, "Сибирские отрывки", стр. 117.}. Большую часть своего жалованья он оставлял в казначействе и брал лишь столько, сколько было необходимо для его скудного содержания. Едва ли какой-нибудь цинический философ древности мог превзойти его в суровости образа жизни. Зимою, в самые лютые морозы, он носил летнюю одежду, легкий мундир, шляпу, изредка суконную накидку. В 1817 году он получил распоряжение отправить из Якутска врача в Зашиверск и Средне-Колымск для борьбы с сифилисом и проказой, которые свирепствовали в этих округах. Реслейн, имевший уже 70 лет от роду, рассудил отправиться лично. Он выехал из Якутска в октябре, несмотря на холода, одетый в сукно без подбоя. Дорогой он часто сходил с лошади, бежал по дороге и даже кувыркался, чтоб согреться. Так он сделал тысячу пятьсот верст, а потом отморозил себе ноги. Его доставили в Средне-Колымск на носилках, завернутым в шкуры. Там он ампутировал себе сам несколько пальцев на ногах, а через шесть месяцев умер и был погребен в Средне-Колымске. После него осталось много рукописей, которые были пересланы его родным.
   Странная судьба доктора Реслейна послужила основанием для легенды, которую я записал на Нижней Колыме. Старый врач описывается как молодой придворный, знатного рода, который был сослан на Колымск по политическому делу и решился покончить с собой. "Колыма недостойна такой персоны",-- будто бы сказал он перед смертью. Все это, разумеется, чистейший вымысел.
   После Реслейна я знаю еще об одном враче, докторе Некрасове, который жил в Колымском округе в 70-х годах XIX века и там умер. Третий врач приехал после большого промежутка времени, уже при нашей ссылке. Он был как будто не в своем уме и должен был уехать обратно. В последних годах XIX века доктор С. И. Мицкевич, тоже политический ссыльный, отправляемый в Олекминск, предложил вместо того отправиться на Колыму в качестве окружного врача, и это предложение было принято. Когда кончился срок его ссылки, его заменил другой ссыльный врач, Попов, который приехал в Колымск тоже добровольно и оставался там больше двух лет.
  

Школы

   Не лишне сказать несколько слов о школах Колымского края. В Средне-Колымске и Нижне-Колымске было по школе, а третья была в Пятистенной, на реке Большом Анюе. Все это были приходские школы. Обучение было такое, что детей приходилось тащить в школы насильно. В то же самое время всякая частная попытка обучения детей всегда находила применение и даже давала заработок. Так было, например, со всеми политическими ссыльными. Якутские и, средне-колымские улусы должны были посылать учеников по казенному наряду в центральную городскую школу. Они посылали сирот и детей бедняков. Некоторые из учеников все же научались читать и писать, но по-русски говорить не умели, так что порой на Колыме можно было наблюдать странное явление. Полудикий человек читает вслух письмо, но по-русски говорить не умеет. Слушает это письмо неграмотный русский, который читать не умеет, но зато понимает язык.
  

Ученые экспедиции

   Даже ученые экспедиции, устраиваемые правительством, попадая в эти далекие края, служили только для дальнейшего отягощения жителей, туземных или русских. Словцов указывает один из наиболее ранних примеров: Гмелин и Миллер, уезжая из Иркутска в 1835 году, по дороге к Байкалу, имели лишь легкую кладь, а от начальства получили наряд на тридцать семь лошадей. Не довольствуясь этим, они послали людей на рынок и велели забрать лошадей у кого попадется. Со станка Голоустного они выехали, имея уже полтораста лошадей. Ни за одну лошадь не было заплачено. Они забирали лошадей в виде реквизиции. Для экспедиции Беринга огромные грузы съестных припасов и амуниции перевозились на якутских лошадях через всю Якутскую область, до самого Охотска. Большая часть лошадей при этом погибла в пути. По этому поводу Словцов добавляет: "до сего времени не было другой экспедиции, столь славной и огромной, прошедшей через всю Сибирь. Но дай бог, из жалости к бедному краю, чтоб грядущие дни не видели славы столь разрушительной" {Словцов, 1, стр. 255.}. Из всех экспедиций минувшего времени самая трезвая и скромная была экспедиция барона Врангеля в 1820--1824 годах. Однако местное предание и к этой экспедиции относится в духе того, что было приведено выше из суждений Словцова. Я записал это предание на Нижней Колыме, у русских.
   "В досельное время прошла здесь экспедиция. Начальник ее был барон, а другой был мичман Анжин (Анжу, спутник Врангеля). Они" привезли с собой большую лодку и плыли срединой реки, и ни ветер, ни бури не могли ей что-либо сделать. Она только качалась от ветра, как детская зыбка. Мичман повесил постель, тоже наподобие зыбки. В этой зыбке он спал, укачиваемый ветром. Он просыпался лишь тогда, когда ветер стихал и переставал укачивать зыбку.
   Они посетили все деревни и в каждой деревне устраивали пир. На пир приглашали всякого народу: мужчин-молодоженов и отцов с молодыми дочерьми.
   Всю ночь они пили, играли и плясали, пока наступала пора расходиться по домам. Тут они выбирали девушек и женщин, какие приглянутся, и оставляли при себе добровольно и насильно. Муж уходил без жены, отец без дочери, брат без сестры. Девицы и женщины оставались у них все время, пока экспедиция не покинет селения. Наконец они уезжали и все, что было в домах, оставляли женщинам. Тут иные из мужей принимали жен обратно, а другие -- нет. Женам тогда приходилось жить отдельно и мучиться без всякого конца.
   -- Ох, эти мужья, какие они бестолковые. Ведь это случилось не по их воле и не по воле женщин. Начальник отдал приказание, и кто мог противиться!
   Так они жили в нашей земле весну и лето. Когда пришла осень, они поехали к морю на собственных собаках и взяли с собой лучших ездоков со всей Колымы, таких, которые знали море и умели ездить. Когда доехали до моря, увидели остров. Там были церкви с золотыми головами, дома и даже люди все из чистого золота. Когда они подъехали поближе, вышла навстречу старуха, барон курил трубку, она дала ему трубку из золота. Анжин нюхал, она дала ему табакерку. Потом она сказала: "Я знаю, вы ищете путь в Америку, лучше вернитесь назад. Это граница человеческих путей, если переедете через нее, никогда не вернетесь обратно". Они держали совет и от острова пошли через море. Через малое время нашли они полую воду, на средине стояла лесина, высотою до самого неба. Лесина нагибалась и уходила под воду. Потом она выходила из воды, вся полная рыбой. Потом ласина подбрасывала рыбу и сглатывала всю. Они испугались той лесины и свернули направо к матерой земле. Еще через малое время нашли на другой остров. Он был совсем пустой, там рос табак. Листы были такие, что одним листом можно было обернуть человеческую голову. Они взяли сколько-то листов, покинули остров, а сами, пошли к земле. Когда остановились на ночлег, услышали грохот и гром со стороны того острова. Каюры (ямщики) испугались и разбудили их. Они пали на нарты, и собаки помчали их. Но грохот догонял. Наконец и лед заходил и закачался, как волны. Они мчались без сна, без еды, пока не добрались до суши. Здесь они стали отдыхать. На утро проснулись и увидели, что весь лед переломан и сбился ледяными горами. Тут они приехали в крепость (Нижне-Колымск), сходили в церковь и положили клятву нерушимую, чтобы нипочем не говорить, какие вещи они видели на море. Потому было известно, ежели они расскажут, то весь народ должен погибнуть. Тут они держали свою клятву, и только потом старики рассказали, чего с ними было".
  

ОБЩАЯ ХАРАКТЕРИСТИКА РУССКОГО НАСЕЛЕНИЯ

   Нравы и обычаи русских колымчан, которые являются потомками завоевателей, вполне соответствуют характеру местного управления. В другом месте я упоминаю {См. дальше, глава "Брак", стр. 113.} о крайней половой распущенности, какая существует во всех русских поселениях северо-восточной Сибири, от устья реки Яны до южной конечности Камчатки. Колымчане о себе говорят: "Вода наша такая, не можем быть иначе". Возможно, что половая возбужденность действительно зависит, конечно, не от воды, а от жирной рыбной пищи, добываемой из воды. Рыбная пища вообще, по некоторым данным, влияет на половую чувственность. Йохельсон полагает, что половая распущенность русских развилась под юкагирским влиянием, и даже утверждает, что местный русский термин "девичьи дети" явлется только переводом юкагирского marxid-uo ("девичий ребенок"). Конечно, нельзя отрицать, что юкагирское влияние на местных русских было весьма значительно. Однако для такого явления, как внебрачные дети, русские имели свои собственные термины, принесенные еще из-за Урала в эпоху завоевания. Так, кроме "девичьих детей", колымчане имеют "вдовьих детей". Обе категории вместе дают до 30% всей рождаемости. Кстати, такая же точно пропорция наблюдается у чукоч. Некоторые русские семьи, многолюдные, довольно зажиточные, имеют во главе женщину, так сказать, матриарха, никогда не состоявшую в браке и родившую всех своих детей в девичьем состоянии, притом от разных мужчин. В данном случае, сообразно с таким происхождением, возникают фамильные имена по материнской линии, например: Наташонки (потомки Натальи), Катьконки (потомки Катерины), Домашонки (потомки Домахи, Домны). Есть семьи, в которых отвращение к браку принимает мистический характер. О них передают, что много лет назад бабушка положила клятву на своих сыновей и дочерей, чтобы они никогда не женились и не выходили замуж: "если желаете, можете жить себе так, но на брак я не даю вам благословения". При этом преследуется цель пресечь старое фамильное родство. В таком случае дочери получают позволение на брак. В мое время "две местных богатых семьи, Чертковых и Уваровских, находились под таким запрещением. Первая семья ко времени моего приезда уже исчезла. Вторая имела двух последних братьев. Они имели любовниц и детей, но так как они не состояли в браке, то дети носили другую фамилию.
   В вышеуказанных женских семьях, напротив того, сыновья получают разрешение жениться и должны выходить из семьи, которая ведется по "женскому корню".
   Также и среди быстро вымирающих юкагиров, обрусевших и полуобрусевших, тоже наблюдается болезненное отвращение к браку, но в связи с другими обстоятельствами. "Много заботы",-- говорят эти несчастные люди относительно брака, семьи и детей. Они имеют в виду неоплатные ясачные долги, которые лежат на их полувымершем роде, так что каждый новый мужчина-плательщик является, в сущности, пожизненным казенным рабом, продаваемым с публичного торга в уплату недоимки.
   Русское население вымирает, так же как юкагиры. Сифилис пустил " глубокие корни среди русских колымчан. Молодое поколение все заражено, что выражается в самых уродливых формах. На каждом шагу встречаются уродливые лица, безносые, с наростами, с рубцами от язв. Это не мешает сифилитикам быть плясунами и любезниками и ухаживать за девицами. "Что же,-- говорят колымчане по этому поводу,-- на них вины нет. Бог накажет и рога привяжет".
   Картежная игра широко распространена в самых худших формах. Плутовство в картах считается законным способом выигрыша. Общественные отношения элементарно грубы. Сосед у соседа занимает деньги или пищу на чудовищных условиях, с накидкой до 200% в год, и даже сами должники считают такой порядок законным и естественным: "ему пришлось -- он меня давит, мне придется -- я его придавлю". На Нижней Колыме " такие отношения приняли какой-то почти простодушный характер. Все жители -- нищие, и все начисляют друг на друга большие проценты и кортом (наемную плату) за каждую малость: за старую лодку, за весло, и в конце концов никто ничего не получает и не платит. Долги погашаются взаимно, вроде безналичного расчета. Наличных денег нехватает даже на уплату податей, для которых между прочим существует круговая порука.
   Что касается туземцев различных племен, то русские колымчане твердо убеждены, что это -- их законная добыча, вроде диких оленей, песцов или белки. Полунищие русские жители опутывают еще более нищих ламутов и юкагиров долгами, как будто паутиной. В обычном разговоре туземцев по-русски никогда не называют людьми, а просто полевыми зверями, тварями, зверьем. Их племенные названия употребляются только в презрительной форме: чукчишки, якутишки, ламутки и т. д.
  

ПРАВОСЛАВНАЯ МИССИЯ

   Русская православная церковь всегда составляла только особый отдел российского правительства. Миссионерское дело в Сибири совершалось на средства государства и йод полным контролем полиции. Один из влиятельных участников этой казенной работы даже говорит: "больше всего они (инородцы) указывают на то, что от царя нет прямого приказа для нас на принятие русской веры". Они говорят: "если бы царь желал, чтоб все мы сделались русскими, то он, конечно, прислал бы об этом указ". Они понимают чутьем, что принятие русской веры -- не только церковное, но также государственное дело {Вениамин, архиепископ иркутский, "Жизненные вопросы православной кафолической миссии в Сибири". С-Петербург, 1885, стр. 7. В некотором разноречии с этими пышными фразами колымский исправник пишет в казенном отчете за 1884 год, т. е. почти одновременно с указанным писанием архиепископа Вениамина: "чукчи заявляют, что они боятся принимать русскую веру, не то их задушит тотчас же "главный русский дьявол".}.
   С другой стороны, в прямом соответствии с таким положением вещей, история работы православных миссионеров среди сибирских племен, как об этом справедливо замечает Иохельсон, имеет в себе мало достойного, за исключением немногих лиц; таковы, например, алеутский миссионер Вениаминов и алтайский миссионер Вербицкий {Иохельсон, "Коряки", стр. 807.}.
   Первые попытки крестить чукоч были, вероятно, сделаны тотчас же после встречи русских с этим племенем. Однако в последующие полвека это удавалось мало, прежде всего из-за отсутствия попов и миссионеров. Аргентов упоминает, что в колымской часовне, за отсутствием священства, службы исполняли миряне. Даже гораздо позднее миряне совершали обряд крещения младенцев. Иркутский архиепископ Нил еще в 1848 году сделал распоряжение о том, чтобы священники обличали и искореняли это зло {Аргентов, Труды Сибирского отдела Русского Географического Общества, 1875, часть IV.}.
   Первая церковь Колымского округа была построена в Нижне-Колымске в первых годах XVIII века. В 1704 году из Тобольска была отправлена напрестольная пелена в Собачий Острог. В 1701 году Средне-Колымск тоже имел церковь во имя Покрова богородицы, построенную "по-черному", т. е. без дымовой трубы. В том же году в Средне-Колымске было только три дома. Верхний Колымск имел только часовню во имя Николая-чудотворца. Анадырская церковь, по Аргентову, была построена в 1743 году. Еще через год был прислан первый миссионер, иеромонах Флавиан, с тремя помощниками, но все они были убиты коряками в 1745 году. Первые священники на Колыме и на Анадыре принадлежали к зажиточной местной семье Трифоновых. Так, в Нижне-Колымске в 1753 году находим священника Михаила Трифонова. Это был единственный священник всего Колымского края, и он посещал все три колымских города. До того он был священником у анадырских чукоч. В 1757 году видим другого священника, Прокопия Трифонова, переведенного в Анадырь в 1758 году.
   Однако в 1764 году, после разорения анадырской крепостцы, он был возвращен на прежнее место.
   В 1812 году, вместе с началом новых сношений с чукчами, нижне-колымский священник получил наименование чукотского миссионера. Первым таким миссионером был отец Григорий Слепцов. Он проживал постоянно в своем прежнем приходе и только был обязан съездить однажды в году на Анюйскую ярмарку. Аргентов утверждает, что в 1811--1812 году Слепцов ездил к чаунским чукчам. Следующий приходский миссионер, отец А. Трифонов, прибывший на Колыму в 1816 году, никогда не посещал чукоч. В его время иркутский архиепископ Михаил написал чукчам особое послание, увещевавшее их к принятию христианства (1818). Можно спросить: сколько же чукоч сумели прочесть это русское послание?
   В 1848 году, но настояниям архиепископа Нила, была сооружена небольшая церковка, на северном прибрежье, у устья Большой реки (она же Большая Бараниха). Церковь отстояла от Нижне-Колымска на 300 верст, и молодой священник, отец А. Аргентов, был назначен туда первым миссионером. До того времени он был штатным священником на Нижней Колыме в течение четырех лет слишком. Он говорит в своих путевых заметках, что место для миссионерского пункта было выбрано не очень удачно. Чукчи на этом месте постоянно не живут, а только наезжают от времени до времени. Это, разумеется, верно.
   Аргентов отправился в свою церковь вдоль морского прибрежья на пяти больших карбасьях колымского дела. Карбасья эти были сделаны так грубо и непрочно, что можно только удивляться, как эта экспедиция на всем своем длинном пути не потерпела крушения. Колымчане, пришедшие в карбасьях, построили для Аргентова бревенчатую избу и сами ушли назад, оставив его одного с женой и прислужницей. Уже через несколько месяцев Аргентову пришлось поспешно бежать из своей миссии, потому что чукотские соседи требовали от него вступления в связь группового брака. Эту историю в мое время еще помнили на Колыме и русские, и чукчи. Аргентов ездил по стойбищам всю зиму, забирался на реку Чаун и на мыс Шелагский и в конце концов впал в искушение и заключил дружественный союз с чукчей Атато, равным образом и с его женой. Возможно, что в это время он еще не знал всех чукотских правил относительно группового брака. Через некоторое время Атато возвратил визит и просил взаимности. С ним было шесть товарищей, так что отказывать было бы опасно. В критический момент прислужница согласилась заступить место хозяйки. Чукчи, пожалуй, не вполне понимали это различие и считали прислужницу младшей женой Аргентова. Помимо того, по чукотским воззрениям, семья имеет право в брачных возмещениях заменять одну женщину другой. Некоторые подробности этого дела я слышал от самого Атато, который еще был жив в 1895 году. Вскоре после этого Аргентов поспешно оставил свою церковь. Это была первая и последняя попытка чукотских миссионеров поселиться среди чукоч.
   Майдель в 1870 году предпринял постройку церкви на реке Еломбале, притоке Большого Анюя. Omrakwurgьn, новый чукотский князь, пожертвовал на церковь четыреста убойных оленей. Олени были съедены русскими колымчанами, впрочем, и, церковь и дом для священника были построены, но никто не хотел там жить.
   Следующие партии миссионеров, быть может, из-за странной истории с Аргентовым, были назначены уже из монахов. Число их постепенно возрастало. В конце XIX века в Колымском округе было три миссионера. Один действовал в городе Нижне-Колымске, другой -- в поселке Пятистенное, на реке Большом Анюе, и третий -- в якутском наслеге Сен-Кюэль, на самой границе с западной тундрой. Место для этого миссионера было указано лично якутским епископом Дионисием: "повелеваю миссионеру поселиться на тундре, на Большой Чукотской реке. Самое имя этой реки указывает, что места эти служили издревле для обитания чукоч".
   На деле, однако, Большая Чукочья река является особого рода проблемой. Здесь, повидимому, никогда не было чукоч, но в XVII веке обитал какой-то другой народ, который казаки-завоеватели тоже называли "чукчи", народ этот исчез еще два века тому назад. Тундра вокруг Большой Чукочьей реки была до такой степени пустынной, что новый миссионер мог поселиться только на ее окраинах, в одном из крайних якутских наслегов.
   В начале XX века в Колымском крае было семь священников: четыре приходских и три миссионерских. При церквах состоял довольно значительный клир: дьяконы, дьячки, псаломщики. Число православных вместе с крещеными чукчами не превышало четырех тысяч. Таким образом на каждого священника приходилось пятьсот человек паствы. Верхне-Колымск, Средне-Колымск и Нижне-Колымск имели деревянные церкви. В других поселениях были простые деревянные часовни, где службы справляли лишь раз в год, во время проезда одного из священников.
   На Анадыре, напротив, был только один приходский священник, который в то же время был и чукотским миссионером.
   В мою задачу не входит описывать подробно церковно-приходские дела на Колыме. Я приведу только одну подробность. В 80-х годах XIX века во всей Якутской области был только один священник якутского происхождения, только что получивший посвящение. С другой стороны, во всей Якутской области есть только один приход, где жители не знают якутского языка и вообще чуждаются якутской народности. Этот приход -- Нижне-Колымский. Единственный якутский священник был назначен в этот единственный антиякутский приход,-- не знаю, случайно или с умыслом. Через несколько лет священник-якут получил чахотку и умер в половине 90-х годов.
   Нравы и обычаи колымского духовенства ничем не отличались от простого рядового населения. Не говоря уже о ближайших временах, колымский архив был полон указаний на прошлые годы также весьма недвусмысленного типа. Приведу несколько примеров, связанных с обращением туземцев.
   Так в 1821 году средне-колымский священник Михаил Сивцев был предан суду за то, что отнял у ламута-новокрещена его законную жену и силою оставил ее в своем доме. В обвинительном акте было много подробностей, которые лучше не приводить.
   В 1826 году священник Василий Трифонов был предан суду за продажу спирта чукчам.
   В 1837 году вышеупомянутый исправник Виноградов написал письмо чукотскому миссионеру того времени, утверждая, что этот миссионер привез с Анюйской ярмарки "кипу чукотских грехов на четыре вьючных лошади" (24 пуда). Над словом "грехов" сверху написано "мехов". Миссионер ответил: "письмо Ваше указует малое усердие Ваше к строительству церкви и к службе отечеству".
   Миссионеры получали денежные фонды и товары, назначенные для чукотских подарков, и раздавали их точно так же, как светская власть. Каждый новокрещеный язычник получал сахар, табак и другие ценности так же точно, как при уплате ясака царю.
   Крещение и уплата ясака были вообще тесно связаны вместе. Как писал один миссионер в докладе епископу, "креститься для язычника обозначает заплатить ясак, небесному царю". С другой стороны, способ заманивать язычников к крещению при помощи подарков приводил к различным странным сценам. Одна из этих сцен описана Матюшкиным в "Путешествии Врангеля" {Врангель, 1, стр. 282 (немецкое издание).}. Она произошла на Анюйской ярмарке, где молодой чукча внезапно выпрыгнул из купели и стал бегать по комнате, мокрый и голый, с криком: "довольно, не надо, давайте мой табак".
   Миссионеры нередко были в то же время и сборщиками ясака. Так, в 1814 году вышеупомянутый отец Григорий Слепцов совершил поездку к чаунским чукчам и привел 77 мужчин к присяге. Некоторые из них были также крещены. В связи с этим он привез в Нижне-Колымск 87 пудов моржовой кости и много пушнины. Все это он передал в казну {"Северная Почта", 1814, No 91.}. Чаунские чукчи, как видно, пытались лишить его жизни и забрать эти ценности. Его спас богатый чукча Валетка, который убедил их оставить его в покое {Филарет Гумилевский, История русской церкви, СПБ, 1888, IV, стр. 52.}. В последующие времена работа миссионеров протекала в таких же условиях. Я видел, например, казенную бумагу, посланную из якутской консистории начальнику православной миссии на Колыме. Она относилась к вопросу о соблюдении великого поста новокрещеными чукчами, которые обычно питаются почти исключительно мясной пищей. На полях было подписано: "отец, пошли мне хорошей юколы побольше, я люблю ее исти". Было подписано: "отец Доримедонт". Быть может, эта приватная просьба о юколе имела какую-нибудь связь с вопросом о посте. Юкола была своевременно отправлена в количестве трех вязок (сто двадцать крупных рыб). Оплачена юкола не была, как это обычно случается в приватных отношениях между высшими и низшими.
  

СОВРЕМЕННОЕ ПОЛОЖЕНИЕ
(в начале XX века)

   Из трех чукотских миссионеров, проживавших в Колымском крае в 90-х годах XIX века, один отец Виктор постоянно жил в городе Нижне-Колымске. Он числился миссионером приморских чукоч и также состоял главой миссии. Весь интерес его жизни заключался в разведении породистых собак, на что и уходили все его жалованья и доходы. Ездить на своих собаках он, однако, не умел, а держал специального "каюра" (ямщика).
   Что касается миссионерской работы, то год от году он делал приготовления к какой-то далекой экспедиции. Но планы его ежегодно нарушались теми или иными обстоятельствами. Ближайшие приморские чукчи обитали на мысе Шелагском, за несколько сот верст от Колымы. Тем не менее однажды поездка к Шелагскому мысу была действительно предпринята. В чукотском поселке русские гости нашли всех жителей мертвыми, перерезанными и, пораженные страхом, в панике бежали обратно. Отец Виктор совершенно не знал ни чукотского языка, ни даже торгового русско-чукотского жаргона.
   Другой миссионер, отец Венедикт, должен был заниматься западными, оленными чукчами. Он жил, как упомянуто выше, на окраине западной тундры, в якутском селении Сен-Кюэль. Часть оленных чукоч время от времени подкочевывала к его месту жительства, и тогда он пытался войти с ними в общение. Для этой цели ему были нужны два переводчика: один переводил с русского на якутский. Любой мещанин или казак из Средне-Колымска был совершенно пригоден для этой цели, так как средне-колымчане вполне двуязычны. Другой переводчик, обыкновенно из тундренных юкагиров, живущих в постоянном соседстве с чукчами, переводил с якутского на чукотский. Сквозь это Двойное посредство отец Венедикт пытался проповедывать слово божие своей чукотской пастве. Выходило, должно быть, не весьма вразумительно. Пребывание отца Венедикта в поселке Сен-Кюэль было оборвано довольно неприятно полицейским расследованием о каком-то котле, который пропал в одном из соседских домов. Впрочем, обвинение не было доказано, и дело прекратилось. Однако, после того, отец Венедикт не рассудил остаться на Сен-Кюэле. Был он к тому же со многими странностями. Он, как говорили, пришел из России пешком до самого Якутска. Будучи на Колыме, он писал обширные и неутомимые доносы на других колымских священников, а также на светских людей. Его обличения были вообще не обоснованы и оставались без движения. Он хвастался также не раз и не два, будто якутский епископ взял с него торжественное обещание обойти все поселки и стойбища чукоч и привести их к святому крещению. Для этой почетной цели епископ вручил ему две тысячи рублей.
   Отец Венедикт до такой степени презирал своих сослуживцев по церкви и по миссии, что даже ничуть не считался с религиозными обрядами, которые они совершали. Он, например, совершал церковные браки над чукчами, уже венчанными у них.
   Посла истории с котлом отец Венедикт решился внезапно исполнить поручение епископа и, оставив Сен-Кюэль, действительно направился вместе с оленными чукчами на восток, к мысу Дежневу. Он путешествовал около двух лет и последовательно посетил все чукотские поселки на прибрежьях обоих океанов. Конечно, он перенес при этом много лишений. Запасы его совершенно истощились, и в последнюю часть путешествия он жил одной жизнью с чукчами. Я встретил его на реке Россомашьей, когда он только начинал свои путешествия. Было это весной 1897 года. Потом, через три года, когда я путешествовал по Тихоокеанскому прибрежью, чукча Kьlatь, обитатель поселка Valqa'tlen, рассказал мне подробности относительно последней части его поездки и приезда на реку Анадырь. Отец Венедикт приехал к Kьlatь с группою приморских чукоч и оставался у него 18 дней. Он прожил перед этим две недели в бревенчатой избе у американцев, в бухте Лаврентия. Американцы работали по закупке живых оленей для американского правительства. Их начальником был Джон Келли. Они отнеслись к странствующему священнику с большим вниманием, дали ему винтовку, нож и топор, снабдили припасами.
   Дальше Kьlatь рассказывал: "Место наше не особенно ветряное, но дальше к югу, на полдороге к поселку Rètken, около реки Iru-veem, ветер дует постоянно. Там совсем невозможно проехать. Мы говорили ему об этом, но он нам не верил и через несколько дней, утомившись ожидать, ушел пешком, совершенно один, без всякого запаса. Его страшила мысль, что он останется с нашим народом еще на одну зиму. Мы говорили ему: "русские поселки не очень далеко, успеешь добраться туда". Но он думал, что мы его обманываем, потому совершенно один ушел пешком по берегу. Я догнал его на собаках и привез его назад. Через два дня он опять ушел и на этот раз отошел довольно далеко. Был страшный ветер. Я запрет своих собак и пустился в погоню. Через некоторое время я нашел его на морском берегу. Тогда я остановил собак и стал подкрадываться к нему, как к дикому оленю. Потому что он был не в себе, я боялся, что он убежит. Потом я выбежал вперед и загородил ему дорогу. И тут я сказал: "Ну, воротись, воротись. Ты видишь, итти невозможно. У нас, ты знаешь, нет вождей, ни начальников, так что если бы ветер сдул тебя в море, то твой народ нам бы не поверил, они сказали бы, что мы тебя убили. Так вышла бы большая беда, торговле перерыв". Он ничего не сказал, лег ничком на землю и повернул ко мне спину. Вдруг песец выскочил из-под камней. Собаки побежали за ним, я схватился за нарту, но не мог ее остановить. Тогда я постарался править, по крайней мере, нартой. Но мы летели по самому краю, и каждую минуту я ожидал, что вот мы свалимся в воду. Наконец я успел задержать собак. Вода кипела внизу, и брызги летели. Я совсем рассердился и сказал священнику: "Видишь теперь, из-за твоей глупости я чуть не потерял свою жизнь. Садись-ка на нарту, не то я свяжу тебя". Так я привез его назад. Через неделю вьюга унялась, и я позвал его: "Едем". Мы уехали и прибыли на Мариинский Пост".
   На устье Анадыря Kьlatь получил в награду: чаю и табаку. На отце Венедикте не было даже рубахи, и его меховая одежда кишела вшами. Он проехал до Марковой, а оттуда на реку Анюй. Впрочем, и в этом путешествии ему не повезло. Он и его спутники потеряли дорогу в снегах и совсем умирали с голоду, когда тунгусы, проходившие мимо, нашли их следы и пришли им на помощь. Вскоре после того отец Венедикт оставил наконец Колыму и направился в Якутск. Не думаю, чтобы он когда-нибудь вернулся. Путешествие отца Венедикта весьма замечательно: Я однако не уверен, что он сделал хоть что-нибудь для распространения христианства на тундре. Отправляясь в свое путешествие, он не знал ни слова по-чукотски. Вместе с ним ехала русская женщина, вышедшая замуж за чукчу. Эта женщина служила ему переводчиком, но где-то на полярном берегу она его оставила. После того он должен был сам заботиться о всем необходимом для жизни и дороги. И для проповеди у него не оставалось ни времени, ни охоты. Во всяком случае, Kьlatь и его товарищи ничего не говорили о проповеди отца Венедикта. Напротив того, они говорили, что он все время молчал, но иногда начинал кричать и плакать, как маленький ребенок. Ему, очевидно, у чукоч стало невтерпеж.
   Третий миссионер того же времени был отец Михаил. Он не был монахом и служил долгое время дьяконом при колымском протоиерее, и ему ужасно хотелось получить достоинство священника. Для этого он стал деятельно разъезжать по чукотским стойбищам, занимаясь, впрочем, не столько проповедью, сколько торговлей. Он пытался составить русско-чукотский словарь. Колымчане над ним насмехались: "Он пишет словарь свой на пыжиках и присылает его в Нижне-Колымск запечатанным в сумах". В этом было много правды. Так, например, он возил с собой бумажные иконки святых, полученные бесплатно в огромном количестве из города Якутска, и выменивал их у набожных ламутов н юкагиров по белке за штуку.
   В конце концов он получил посвящение. Тогда словарь стал ему не нужен, и, не зная, что с ним делать, он передал его мне. Я сохраняю его еще и теперь. Это книжка из серой бумаги, сшитая в восьмушку, без переплета, в сальных пятнах, исписанная карандашом. Работа над словарем у отца Михаила проходила в таком роде. Он выписал все слова из маленького печатного русско-немецкого словарика и потом стал перекладывать их по-чукотски с помощью переводчика. Там были такие слова: "герцог", "гувернантка". У чукоч, разумеется, нет ни "герцогов", ни "гувернанток". Для последнего слова переводчик подсказал ему весьма неприличный вариант. Отец Михаил немного говорил по-чукотски, но все исключительно в пределах торговых интересов.
   С такими миссионерами неудивительно, что большая часть чукоч, за исключением тех, которые живут в непосредственной близости с русскими поселками, оставались и остаются до сих пор некрещеными.
   Даже те, кто получил крещение, не знают своих имен, ни один из них не знает имени Христа, не соблюдает христианских праздников. Они живут как жили, принося жертвы духам-хозяевам и злым духам, занимаются магией и шаманством. Однако и русские колымчане в этом отношении мало отличаются от чукоч. Во время моей колымской ссылки я уже занимался этнографией. Я как-то привез с реки Большого Анюя старинный плащ юкагирского шамана вместе с бубном и другими принадлежностями. В то же время зажиточный купец города Средне-Колымска, Нехорошев, внезапно был поражен умственным расстройством. Жена его позвала якутского шамана "полечить" своего мужа. Шаман объявил, что ему необходим для обряда шаманский плащ из моего амбара. Женщина, опасаясь последствий, обратилась за советом к средне-колымскому священнику, который в то время служил за протопопа. Священник отвечал с большим благоразумием: "если из этого выйдет какая-нибудь польза, я разрешаю взять одновременно и плащ и шамана".
   После того, через несколько лет, в 1902 году, из полицейского управления исчезла большая сумма денег (28 тысяч рублей).
   После целого ряда поисков исправник, поссовету того же протопопа, решил обратиться к шаманам. Позвали сначала якутского шамана, а потом тунгусского. Шаманы оказались, однако, благоразумнее казенных чинов. Они объяснили, что на казенных бумажных деньгах есть водяные знаки и оттого духи-помощники не могут их найти, Через два года оказалось, что деньги украл церковный псаломщик.
   Чукчи называют шамана и попа одним и тем же словом: еŋéŋьlьn; слово это происходит от eŋeŋ, которое, в свою очередь, означает икона, крест, амулет, лекарство, шаманского духа-помощника и т. д. При такой терминологии трудно разбираться между шаманами и православными попами.
  

АМЕРИКАНСКОЕ ВЛИЯНИЕ

   Приморские чукчи находились вне всякой сферы русского влияния. Вместо того на Тихоокеанском берегу, особенно в эскимосских поселках, до некоторой степении чувствовалось влияние американцев. Это влияние пришло сюда вместе с китоловами при посредстве американских товаров. Я говорил об этом раньше. После полувековых торговых сношений с американскими китоловами многие молодые люди стали говорит по-английски. Они восприняли американский счет, календарь, употребление часов и даже судового компаса. Некоторые из них сами ходили матросами на китоловных судах, в особенности забойщиками и свежевателями китов. Они попадали нередко на американский берег, на мыс Ном, в форт Михаила и даже в Сан-Франциско. Когда я был в поселке Uŋgaşik, некоторые из моих молодых друзей выражали горячее желание научиться читать и писать. Один из них, по имени Celqar, успел самоучкой, по газетным клочкам усвоить латинский алфавит. Он написал мне письмо по-английски крупными печатными буквами, с варварским правописанием, но все-таки слова и смысл я разобрал.
   I WLTL YUO ALASNEIT ME CAM POORESSEB MENO KEROT NETO МЕ-RIKAN MAN NO COOD MAI POOI CEREI AIN PEIEB E LIKM ROOSEN MAW GOOD MAN SOOBBOSE EKUTM MAI POOI PEIEB MEI VELL GOOD.
   "Я вам скажу, прошлого ночью мой пришел на судно, мой не получил ничего. Американский человек -- нехороший, мой мальчик плакал (просил трубку), он хотел ее, русский человек -- хороший человек, быть может, он даст ему, моему мальчику, трубку, мой чувствует хорош".
   Письмо подписано: "Салкер".
   После такого письма мне пришлось, разумеется, дать мальчику трубку, чтоб поддержать хорошее суждение обо мне мистера Салкера.
   Впрочем, из этого письма видно, что молодые эскимосы говорили только на ломаном жаргоне, в том же виде, как на Аляске говорили по-английски эскимосы и индейцы.
   Молодые эскимосы хотели учиться по-русски. Они даже упрекали меня за отсутствие школы в поселке: "американцы на острове Лаврентия учат эскимосских детей. Почему вы не учите наших?" Слушать это было в общем приятно, хотя в то время устроить русскую школу на северо-восточном берегу было совершенно невозможно.
   Другим последствием американского влияния, гораздо менее приятным, является большое истребление и уменьшение морского зверя в водах Берингова моря, в особенности китов, а частью также моржей. Китоловы берут ус, а тушу бросают на воду, в море, на произвол судьбы. Это безрассудное истребление таких крупных звериных пород приносит с собой постепенное уменьшение источников существования для всех туземных народностей, живущих на прибрежье. Так кереки вымирают с голоду, потому что моржи перестали подходить к берегам к югу от Анадырской губы.
   К счастью для приморских чукоч и азиатских эскимосов, китоловы в последние годы перестали бить моржей, предпочитая собирать моржовое клыки от туземцев. Морж имеет такое важное значение в питании этих народностей, что без моржей они тоже стали бы вымирать не лучше кереков. Один из моих эскимосских друзей дал "такое объяснение: "когда американцы пришли к нам, мы стали с ними говорить и мы им сказали: "Возьмите китов, но оставьте нам моржей. Нам тоже нужен какой-нибудь промысел, а моржовые клыки мы будем сдавать вам". И они согласились".
   С туземной точки зрения уменьшение морского зверя на прибрежье вызвано прежде всего тем, что американцы нарушают весьма распространенный запрет против древесного топлива во время зимнего промысла. Туземцы соблюдают этот запрет ненарушимо. В связи с этим туземцы вообще возражали против того, чтобы по соседству с их поселками было устроено какое-нибудь поселение белых. "Белые будут топить печь, дым будет наносить на морского зверя, и зверь уйдет". Другой эскимос объяснял мне на своем ломаном английском жаргоне: "Русский король -- большой капитан. Американский король -- большой капитан, не очень. Говорит продавать двенадцать миль этот берег, двенадцать миль тот берег. Двадцать четыре мили по берегу. Американский человек говорит: дам тебе десять тысяч долларов.-- Нет. -- Отчего не хочешь?-- Нет.-- Американский человек много огня, его нюхает моржи, тюлени,-- уходит. Здешние люди ищут, охотятся, нет ничего. Потом умрут. Не надо. Американский человек продает много виски. Здешние люди пьют, дерутся. Нехорошо. Американский человек совсем с--н с--н".
   "Здешние люди" таким образом полагали, что "русский король" отказался продать американцам двадцать четыре мили по берегу даже за десять тысяч долларов единственно из-за попечения о благе азиатских туземцев. Людская природа повсюду одна и та же. "Здешние люди", т. е. приморские чукчи, вели дела с американцами, но русских знали мало. Поэтому они американцев бранили, а русских представляли себе в каком-то романтическом освещении. Оленные чукчи, колымские, анюйские и анадырские, имевшие дело с русскими торговцами и русскими речными рыболовами на Колыме и Анадыре, напротив того, бранили русских и хвалили американцев. Мне говорил по этому поводу молодой оленевод на Анадыре: "американцы -- хорошие люди. Они приежают на пароходе и приносят все, что угодно. Продают они дешево и многое отдают бесплатно. Они привозят ружье и патроны и говорят: стреляйте зверя, а шкуру давайте нам. Мы будем платить. Они убивают китов и берут только ус, а мясо отдают народу. Они -- искусные охотники, смелые моряки, щедрые дарители. Вы, русские -- худые. Вы сидите дома, не умеете охотиться, у вас нет ничего. Товары ваши плохи, а цены дороги. Без платы ничего не даете. Даже на жвачку табаку. Оттого мы вас не любим, а их любим".
  

ОБЩИЕ ВЫВОДЫ

   В заключение я должен повторить, что, во-первых, обрусение чукоч нисколько не двинулось вперед в течение двухвековых сношений чукоч с русскими. Чукчи сохранили свой язык, материальную культуру и религию. Даже немногие семьи чукотских поречан на среднем Анадыре все-таки не приняли русскую речь. Они приняли русский камелек в своих странных хижинах и под русским влиянием создали загадки и пословицы, отчасти переведенные с русского и по характеру отличные от всего остального чукотского фольклора.
   Если поставить вопрос о том, что же именно внесло русское влияние в судьбу и жизнь чукотского народа, я должен указать, что и здесь, как и повсюду, русские внесли войну и разрушение и хотели ввести ясак. Однако судьба чукотского народа отличалась от судьбы остальных туземных народностей, так как чукчи успешно отбили нападение русских и воспротивились введению ясака. Когда же война, наконец, прекратилась, они сохранили, несмотря на свою малочисленность, всю свою свежесть и силу и могли таким образом использовать благо прекращения войны. Этим объясняется распространение оленных чукоч на запад и на юг, непрерывное возрастание их стад. Однако и в настоящее время, как два века назад, обрусение этого первобытного кочевого народа может означать лишь истребление и смерть. К счастью для них, последнее изобретение русского правительства, как искусственные "роды", с такими же искусственными князьцами, и. так называемый добровольный ясак остались лишь внешними формами и не внесли изменения в их хозяйственные формы и социальное устройство.
   Русское влияние принесло чукчам железные орудия, кремневые ружья и порох, железные котлы и глиняную посуду. Все это, конечно, является полезным приобретением. Цветной бисер и бусы, балахоны из яркого ситца тоже должны считаться приобретением, так как они удовлетворяют эстетическому чувству туземцев и вносят в их тусклую жизнь какую-то физическую яркость. Что касается белья или простой ситцевой рубахи, говорить об этом, пожалуй, не стоит. Даже местные русские носят одну и ту же рубаху без всякой смены, пока она не свалится с их плеч грязными и ветхими лохмотьями. Оленные чукчи иногда надевают старую рубаху, купленную у русских. Они называют ее "вошеловкой" (mьcukwun) и утверждают, что она особенно удобна для того, чтобы собирать вшей из их меховой рубахи: вши прячутся по швам в ситцевой рубахе, и их легко передавить. Вместе с этими жалкими приобретениями русские принесли водку, картежную игру и ряд заразных болезней, от кори до сифилиса. Я приведу слова Кувара, эскимосского торговца в поселке Uŋgasik на мысу Чаплина, которые относятся именно к этому странному равновесию между плюсами и минусами цивилизации, идущей от русских и американцев: "духи, повидимому, постоянно заботятся о том, чтобы население этой страны не увеличивалось. В древнее время постоянная война уносила человеческий прирост. После того, несмотря на большое обилие морского зверя, являлся голод и опять уносил излишек. Теперь, когда американцы привозят в обилии муку и масло, является болезнь и опять-таки уносит прирост".
   Из всего вышесказанного можно, вывести такое заключение: чукотская народность, приморские с оленными вместе, является весьма первобытной. Она может проживать в своих бесплодных пустынях, только если так называемая цивилизация оставит ее в покое.
   Если цивилизация станет приступать вплотную, то чукчи, должно быть, пойдут по пути других первобытных народов, и тогда они вымрут и исчезнут.
  
  

Глава IV
ЧУКОТСКАЯ ТОРГОВЛЯ

  

ТОРГОВЛЯ В ДРЕВНЕЕ ВРЕМЯ

   Еще до прихода русских существовали оживленные торговые сношения между стойбищами оленных чукоч и поселками приморских жителей (чукотскими и эскимосскими), а равным образом между Азией и Америкой через Берингов пролив. Оленные чукчи нуждались в ворвани, в ремнях и тюленьих шкурах, взамен этого они давали оленьи шкуры, готовую одежду, -- совершенно так же, как в настоящее время. На Американском берегу оленьи шкуры ценились выше, чем в Азии, почему чукчи и азиатские экскимосы совершали туда ежегодно торговые экспедиции, а иногда пускались и в пиратство.
   В чукотском рассказе "Эленди и его сыновья" герой рассказа, явившись к американским эскимосам, требует: "двадцать выделанных тюленьих шкур, по двадцати выбеленных и вычерненных, сложенных в кольца ремней, столько же невыделанных тюленьих шкур, всего, что вы имеете, по двадцати". Хозяин просит взамен что-либо равноценное, но Эленди не имеет ничего; возникает ссора, и они вступают в бой. Эленди побеждает эскимоса, приказывает жителям поселка выдать ему все то, что он требовал, и возвращается домой, уводя побежденного врага в качестве невольника.
   Главная роль в таких экспедициях принадлежала эскимосам Nuukalьt с Восточного мыса, однако чукчи часто сопровождали их. Рассказывают, что в середине прошлого столетия с Восточного мыса однажды отправилась в Америку большая торговая экспедиция. Nuukalьt отплыли в своих больших байдарах, из которых некоторые имели по тридцати весел; чукчи же из соседних североокеанских селений отправились в меньших лодках. Переправившись в Америку, мореходы занимались торговлей или пиратством, смотря по тому, как складывались обстоятельства. Подобные экспедиции эскимосов и чукоч, хотя в меньшем размере, до сих пор отправляются с мыса. Чаплина на остров Лаврентия.
   Торговля даже в Азии всегда совершалась с взаимным недоверием. Рассказывают, что в очень древние времена в Нуукане или Уэлене бывали ярмарки, которые располагались вне селения на отмели морского берега из опасения враждебных действий (тот же самый способ впоследствии установился на русских ярмарках и твердо держался до последнего времени на Анадыре). Обе стороны являлись на торг в полном вооружении и предлагали друг другу товары на концах копий; или держали связки шкур в одной руке, а в другой обнаженный нож, в полной готовности вступить в бой при малейшей тревоге. Немая торговля имела место как в Азии, так и в Америке. Именно таким путем партия русских искателей приключений, проплыв в 1646 году от устья Колымы на запад, вдоль берега Северного океана, завела торговлю с приморскими чукчами. Торговцы оставляли свои товары на берегу и уходили прочь. Чукчи приходили, брали товары и оставляли ценные шкуры, моржовую кость и резные поделки из кости.
   Чукотская традиция сохранила следующие воспоминания о прежней торговле с Америкой: "На другом берегу океана, в большом лесу, живут "невидимки". Когда они выходят торговать, то можно видеть только лисьи и бобровые шкурки, которые они держат в руках, и кажется, будто бы шкурки движутся сами собой; они выходят встречать наших торговцев на окраины леса и кричат: "давайте торговать". Торговцы берут связки табаку и бросают их вглубь. "Табак, табак!" -- слышится из лесу, но никто не показывается. Через некоторое время мешок, наполненный песцовыми или бобровыми шкурками, вылетает из леса. За одну связку табаку они дают полный мешок песцовых шкурок".
   Подобная торговля, вероятно, происходила также у чукоч с коряками еще до прихода русских. Мне приходилось слышать в южной части Парапольского Дола, на реке Анапке, о существовании древней ярмарки, на которую собирались стойбища оленных коряков и чукоч, приморские чукчи и даже камчадалы. Быть может, некоторые предметы японского изготовления попали на север именно таким путем. По крайней мере, вопрос о появлении и изготовлении чукотских железных лат указывает на связь с Японией, которой в настоящее время не существует.
   Эти латы, сделанные из маленьких кусков железа с завязками из узких ремешков, были весьма распространены среди оленных чукоч до недавнего времени. Даже теперь многие чукчи сохраняют их из уважения к древности. Кроме того, были в употреблении шлемы и ножные латы, сходные с японскими. Сами чукчи, однако, не столь опытны в кузнечном деле, чтобы ковать такое вооружение. Можно указать только одно место, где могли изготовляться железные вещи, именно в коряцком селении Парень, обитатели которого в течение долгого времени занимались кузнечным ремеслом, о чем свидетельствуют и предания юго-западных чукоч. Возникает вопрос, развилось ли изготовление железного оборонительного вооружения только после прихода русских (особенно если принять во внимание, что войны стали сокращаться после второй половины XVIII столетия) или раньше.
   Не менее интересны латы и шлем японского изделия, который мне удалось достать у оленных чукоч на северной Анадырской тундре. Они были стары и ржавы и, по рассказам, переходили от отца к сыну в течение ряда поколений. В позднейшие времена, как известно, японские торговцы не посещали Анадырской бухты. Вероятно, японцы имели сношения с южными камчадалами. Стеллер {Steller, Beschreibung von dem Lande Kamtschatka, p. 320.} и Крашенинников {Крашенинников, "Описание земли Камчатка", II, стр. 49.} полагают, что камчадальское название японцев Suhsemen (Шишаман) происходит от камчадальского слова Suhse или "шиш" ("игла"), ибо камчадалы получали железные иглы от японцев.
   Казак Епишев, посланный к устью реки Охоты в 1656 году, сообщал, что он встретил "множество туземцев с оружием и в латах, с луками и копьями, с нагрудниками и шлемами из кости и железа". Из донесения мичмана Матюшкина: "Омоки (старинное русское название юкагиров) Колымской области были знакомы с употреблением железа раньше прибытия русских". Чукчи звезду Альдебаран называют cetlo-maqьm -- "медная стрела"; cetlocel значит "нечто красное", "медь", и с соответствующими фонетическими изменениями имеется и в некоторых коряцких наречиях, и у коряков тоже употребляется как название Альдебарана. Из этого следует, что оба племени знали стрелы с медными наконечниками в очень древнее время. Совершенно ясно, что название звезды появилось ранее последних двух столетий, истекших со времени прибытия русских. В такой короткий срок оно не могло распространиться от племени к племени на пространстве 2000 миль.
  

ТОРГОВЛЯ С РУССКИМИ

   Товары, полученные из цивилизованных стран, придали примитивной чукотской торговле значение, которое ранее совершенно не было ей свойственно. Туземцы до сих пор сохранили воспоминание о сильном впечатлении, которое произвели на их предков железные орудия, табак и водка. Юкагиры Нижней Колымы рассказывают о победителе на состязании с русским пришельцем, получившим в награду за свое искусство железный топор. У юкагиров верхней Колоды сохранились в памяти слова одного старика, сказанные им при первом появлении водки: "Не имейте дурных помышлений, дети. В моей жизни я не пробовал воды, столь усладительной, как эта". Чукчи рассказывают, как их воины старались заполучить железные стрелы, копья и блестящие кольчуги завоевателей и как сильно женщины ценили бусы и готовы были отдать что угодно за пару серег.
   Даже слова торгового языка изменились, сделавшись более точными. В древние времена в торговле имелось только слово əlpurьrkьn -- "менять", и производные от него. То же самое слово обозначало кровомщение в значении "обмениваться местью". Современный язык имеет специальное слово viliurkьn -- "торговать", со многими производными от него, как, например, vilvil -- "товар", veьtko-qlaul -- "купец" и проч. Слово это, с соответствующими изменениями, существует и у коряков в форме vilivikьn, значение его -- "мириться". Различие между древним и новым термином весьма интересно.
   Первое столетие сношений русских с чукчами, однако, прошло в войнах, и мы имеем очень мало сведений о торговых сношениях за этот период. На Анадыре я слышал, что меновая торговля с чукчами железным оружием была строго запрещена. Но они покупали котлы и резали железо на ножи и наконечники стрел. Даже теперь старые котлы утилизируются таким же образом. Кремневые ружья, захваченные при сражениях, перековывались каменными молотками на грубые стрелы. В настоящее время чукчи делают ножи и тесла из американских подпилков, перековывая их в желательную форму.
  

АНЮЙСКАЯ ЯРМАРКА

   В 1788 году, 41 год спустя после смерти Павлуцкого и 24 года, спустя после отзыва гарнизона из Анадырского форта, Бакнер, комендант города Зашиверска, на Индигирке, исправник Колымской области, восстановил мирные сношения с западными оленными чукчами. Результатом этого было установление регулярной торговли в последующие годы. Ближайшие чукчи, посредством подарков и обещаний, были приведены в подчинение русскому авторитету и даже к платежу податей. Но чукоч более интересовали русские товары, чем сами русские. С Анадыря появились жалобы, что жители этого округа забыты русскими и не получают никаких товаров. По преданию, три чукотских воина захватили в плен одного из приближенных царицы (Екатерины II) и согласились отпустить его только при условии установить для них на Анюе ежегодную ярмарку. Затем, чтобы успокоить его, они дали ему богатые подарки -- шкурки черных и голубых песцов.
   Чукотская ярмарка происходила не регулярно, иногда на Сухом Анюе, близ горы Обром, на месте, называемом Островное, иногда на Большом Анюе, вблизи устья его притока Ангарка. Наконец, Островное получило преобладание, потому что на Сухом Анюе чукоч было больше. Сверх того, путешествие на Большой Анюй являлось затруднительным для собак и оленей из-за больших снегов; между тем Сухой Анюй, который течет по границе тундры, более открыт для ветров. Русские построили в Островном деревянный острог, названный Анюйским острогом. Ярмарка приобрела большое значение, и во втором десятилетии XIX века ее торговый оборот достигал до 200000 рублей ежегодно. Сумма эта несомненно велика, принимая во внимание дорогую расценку денег в то время. Лучшие шкуры (бобровые, куньи и рысьи), одежды из выхухоли и куницы, большие партии лисьих и песцовых шкур, шкур полярных медведей, моржовых клыков прибывали с американского берега. В 1837 году, например, по данным, имеющимся в колымском архиве, было продано на ярмарке 100 бобров, 395 куниц, 30 рысей, 31 комплект куньих одежд, 13 комплектов выхухолевых одежд и проч., все из Америки, так как этих пушных зверей в северо-восточной Азии не водится. Сюда же надо прибавить 580 красных лисиц, 80 сиводушек, 13 черных лисиц, 268 песцов, 8 голубых песцов и 1 563 штуки моржовых клыков, проданных на ярмарке в том же году. Приведенные цифры должны быть удвоены, для того чтобы получилось верное представление о торговых операциях апас тюленьей крови в то время был в каждом туземном доме, -- шаманство происходило как раз в сезон охоты на тюленей. Снег и кровь таяли во рту у шаманки, и она незаметно для зрителей выпускала кровь изо рта на тело мальчика. Мальчик был очень худенький, истощенный, кожа на всех частях его тела лежала складками; кроме того, он, очевидно, был приучен движением мускулов делать складки на животе. Наполненные тюленьей кровью, выплюнутой изо рта Upuŋe, складки выглядели как свежая рана. Дети Upuŋe несомненно должны были получить специальное воспитание, чтобы помогать матери при исполнении ее трюков.
   Два или три раза я видел, как чукотские шаманы проделывали подобные, правда, более легкие и простые трюки на собственном теле. Один шаман делал вид, что протыкает себе грудь ножом. Однако при этом он надевал меховую рубаху, и нож, проскользнув под его рукой, терялся в складках его широкой одежды.
   Шаман "Скребущая женщина" заявил однажды, что он может проколоть себе грудь ножом, не надевая рубахи. За это он потребовал с меня новый нож, который после операции он будет употреблять в магической медицине. У ножа должен быть острый кончик, а самый нож должен быть хорошо наточен. Договорившись о плате, шаман начал бить в бубен. Он объяснил, что это необходимо для того, чтобы "разогреть" нож до такой степени, что удар им станет безвредным, причем довольно наивно добавил, что операцию можно произвести без "разогревания" ножа, если шаман одет в меховую рубаху. Женщины из его семьи все время бурно протестовали против исполнения этого трюка. Они с плачем упрекали меня в том, что я сокращаю жизнь шамана, так как, по их словам, подобные подвиги, даже если они и не влекут за собой немедленного вреда, все же губительно действуют на жизненную силу шамана.
   Когда, наконец, шаман был готов приступить к своему эксперименту и в последний раз ударил в бубен, неожиданно раздался "отдельный голос", принадлежавший, очевидно, "духу женщины". Этот новый участник сеанса заявил, что шаман в прошлом году дал обещание принести ему в жертву оленя. "Дух" желает получить обещанное, поэтому запрещает шаману подвергать себя какому бы то ни было риску до тех пор, пока он не отдаст свой долг. "Так как это было летом и стада были далеко от дома, то это запрещение женского "духа" снимало вопрос об операции. Однако шаман не хотел дать мне повод думать, что он просто хвастался своими подвигами, и в доказательства своей правоты показал мне два глубоких шрама на животе, один из которых, по его утверждению, сделан ножом, а другой -- пулей из винтовки.
   В чукотском фольклоре прокалывание себя ножом является наиболее распространенным и обычным видом шаманского искусства. Оно якобы так часто проделывалось, что зрители не придавали ему особого значения. По словам чукоч, шаманы для прокалывания часто употребляют вместо настоящего ножа поддельный, сделанный из дерева. Это окончательно вскрывает обман, лежащий в основе описанного трюка.
   В чукотском рассказе о семейной вражде {См. В. Г. Богораз, Материалы, стр. 32.} девушка-шаманка описывается, как "женщина, могущая безнаказанно ударить себя ножом". Это свойство, однако; не избавило ее от смерти под ножом убийцы.
   В сказке, записанной среди анюйских чукоч, говорится о двух соперницах-женах общего мужа-двоеженца. Одну из них он выгнал из дому. С помощью сверхъестественных существ, главным образом "большого черного медведя", она получила много дорогой, хорошей пушнины. Другая жена умела втыкать в себя деревянный нож. Однако, узнав о богатстве отвергнутой жены, соседи не стали даже смотреть на трюки жены-шаманки, а муж выгнал ее и вернул обратно обладательницу ценной пушнины. {Там же, стр. 256.}
   Шаманские подвиги, подобные вышеописанным, существуют и у юкагиров. В селении Пятистенном я нашел вместе с вышеописанной магической доской {Ср. стр. 38.} также бубны, шаманские одежды и другие принадлежности шаманской практики. Среди этих вещей был деревянный кож, покрытый темными пятнами. Туземцы говорили, что это -- пятна крови шамана, который протыкал себя этим ножом.
   Крашенинников рассказывает о камчадальском шамане, который проделывал такие же трюки. Перед тем как ранить себя ножом, этот шаман надевал меховую рубашку и собирал под нею целую пригоршню крови. {Крашенинников, Описание земли Камчатки, т. II, стр. 158, изд. 1786 г.}
   Сарычев рассказывает то же самое о якутском шамане. Этот шаман не только ударил себя ножом, но приказал еще своему помощнику вогнать нож до рукоятки. После этого шаман подошел к очагу, взял три горящих уголька и проглотил их совершенно спокойно и без всяких признаков боли. {Сарычев, Путешествие, I, стр. 30.}
   Описание многочисленных трюков чукотских и эскимосских шаманов заняло бы слишком много места. Upuŋe, например, делала вид, что протягивает ремень через свое тело. Потом, внезапно выдернув ремень, она стала как бы перерезывать им пополам каждого из "своих детей, сидевших перед ней. Эти и другие ее проделки напоминают даже внешней формой обычные трюки наших фокусников.
   Перед исполнением каждого трюка Upuŋe характерным жестом раскрывала руки, чтобы показать нам, что в руках у нее ничего нет.
   Я уже говорил, что ее покойный муж якобы мог уходить в подземный мир вместе с бубном, т. е. "погружаться" в буквальном смысле слова. Во время шаманства, проводимого в темноте, он просил одного-двух соседей положить руки ему на голову, затем он начинал постепенно "погружаться", уходя вниз, пока руки соседей переставали касаться его волос. Через некоторое время присутствующие слышали стук снаружи шатра, приблизительно футов за двадцать от спального полога. Когда открывали вход, появлялся шаман, совершенно голый, с бубном в руках.
   Услышав этот рассказ, я сначала был расположен приписать его воображению моих эскимосских друзей. Но после того, как я увидел трюки Upuŋe, я пришел к заключению, что слова эскимосов, пожалуй, довольно близки к истине. И действительно, под жилищем шамана мог быть подземный ход, подобный погребам, которые чукчи и эскимосы иногда выкапывают под своими домами. Через такой ход шаман мог переходить из внутреннего полога наружу.
   В рукописном дневнике W. F. Dody, миссионера на острове Лаврентия, за 1898 год я нашел очень интересное описание такого же трюка. Mr. Dody принимал в этом трюке настолько активное участие, что держал руки на голове исполнителя. Mr. Dody говорит, что голова шамана действительно начала уходить вниз из-под его рук. Но он приписывает это явление тому, что шаман, пользуясь темнотой, ловко изменил положение своего тела.
   Когда я попал на остров Лаврентия, я присутствовал на шаманском сеансе, который проводил этот самый шаман. Его имя было Assunarak, и он принадлежал к семье, в которой было несколько поколений шаманов. Среди других трюков он показал мне следующий. Скрестив на груди руки, он набросил на свои голые плечи кожаное покрывало. Сделано это было при свете жировой лампы, так что я имел возможность следить за ним. Накинутое покрывало, которое я держал за концы, тотчас же словно приросло к его спине. Я пытался оторвать покрывало в то время, как он вылезал из полога, но не мог. Кончилось тем, что он увлек меня за собой в наружный шатер. Однако он сказал, что уже больше не может погружаться под землю, потому что, по его словам, "теперь не время для больших шаманских действий".
   Развязывание рук, связанных и скрученных ремнем, считается обыкновенным шаманским трюком. Те случаи, которые мне удалось наблюдать, были проделаны довольно неуклюже. Ремень, употребляемый для этого, мог сильно растягиваться. Такие трюки проводились во внутреннем пологу в полной темноте после обычного шаманского сеанса.
   Имитация самоубийства производится с помощью ружья или посредством ремня, который обматывается вокруг шеи шамана. Два человека из присутствующих затягивают ремень, держа его за концы. Шаман, конечно, остается цел и невредим. Об этих трюках я знаю лишь понаслышке, мне не удалось присутствовать при их исполнении.
   Я углубился в подробное описание трюков лишь для того, чтобы показать, что шаманство чукоч и азиатских эскимосов, хотя и находится на первобытной стадии развития, все же, несмотря на это, содержит в себе много сложных действие которые совершаются при содействии помощников, но эти помощники остаются на заднем плане. Однако любопытно указать, что, повидимому, все эти фокусы развились самостоятельно, независимо от чужеземных влияний.
   Тем не менее они сильно напоминают трюки фокусников и магов многих других народов.
  

СЕКСУАЛЬНЫЕ ИЗВРАЩЕНИЯ В ШАМАНСТВЕ И ШАМАНЫ ПРЕВРАЩЕННОГО ПОЛА

   Отдельную ветвь чукотского шаманства представляют половые извращения. Половые органы играют большую роль в различных проявлениях чукотского шаманства. Зловредные чары приобретают большую силу при выполнении: определенных предписаний, относящихся к половым органам, мужским и женским. Так, "злобный шаман", когда он хочет придать своему заклинанию особенно большую силу, должен раздеться донага и выйти из шатра ночью, при свете луны. Затем он должен обратиться к луне и произнести заклинание. При этом он говорит: "О луна! Я показываю тебе тайные части своего тела. Прояви сожаление к моим гневным помышлениям. Я не имею от тебя тайн. Помоги мне против такого-то и такого-то человека". Говоря это, шаман притворно плачет, дабы снискать жалость луны. Он также "делает определенные движения, ртом.- как бы схватывая и проглатывая что-то. Это служит символическим: проявлением его желания поймать и съесть жертву.

   Чукчи нередко прибегают к заклинаниям такого рода. Шаман "Скребущая женщина" признался, что он употребил однажды такое заклинание против^ своего врага, который вскоре после этого тяжело и опасно заболел.
   Рисунок 87, сделанный туземцем из Мариинского поста, изображает шамана, который, ползая на четвереньках, взывает к луне. Предполагается, что он совершенно голый, и только голова у него покрыта большой шаманской шапкой. "Скребущая женщина" заявил, что он исполнял такого рода заклинания также совершенно раздетым и только на голову надевал шаманскую шапку. Подобные заклинания с указанием на половые части употребляются чукотскими охотниками на диких оленей в районе Среднего Анадыря. {Ср. стр. 166.}
   Однако та ветвь чукотского шаманства, о которой я начал говорить, носит более специальный характер и относится к тем шаманским превращениям у мужчин и женщин, при которых они претерпевают частичное или полное изменение пола. Для такого шаманства у чукоч существует особое название: "мягко-человеческое бытие" (jьrkā-laul-vaьrgьn). "Мягкий мужчина" (jьrkā-laul) обозначает человека, преобразованного в существо противоположного пола. Мужчина, изменивший свой пол, называется также "женоподобный" (ŋeucgicə). Женщина же в таких случаях называется "мужеподобная" (qəcikьcgicə).
   Подобные превращения случаются по приказанию kelet обычно во время критического возраста, в период ранней юности, когда впервые проявляется шаманский призыв. Такие приказы kelet являются самыми страшными и опасными для молодых шаманов. Большая часть случаев смерти молодых шаманов в результате непослушания призыву "духов" относится к приказам о перемене пола. Существуют, однако, различные степени такого рода превращений.
   На первой стадии этого превращения мужчина начинает подражать женщине лишь в манере заплетать и причесывать волосы. Этот обычай широко распространен среди чукоч и применяется не только шаманами по распоряжению "духов", но также и больными людьми по приказу шаманов. В последнем случае изменение прически имеет целью обмануть "духов", чтобы они не могли узнать больного и таким образом отстали от него.
   Вторая стадия характеризуется принятием женской одежды. Это также практикуется как для шаманских, так и для магически-медицинских целей. Вторая стадия не включает в себя полного изменения пола. Так, например, Kьmьqəj, приписывавший себе шаманскую силу, носил женскую одежду, которую он принял еще в период ранней юности при следующих обстоятельствах. Он захворал какой-то странной болезнью, во время которой он спал во внутреннем пологе днем и ночью почти без перерыва. Наконец к нему явился во сне kelь и приказал ему надеть женское платье. Он исполнил требование "духа". Несмотря на это превращение, Kьroьqəj имел жену и четырех детей, один из которых был еще грудным в то время, когда я его видел. Щеки у Kьmьqəj были покрыты густыми черными волосами, и не могло быть никакого сомнения, к какому полу он принадлежит в действительности.
   Юноше, по имени Cajvuurgьn, с мыса Чаплина, шаман приказал носить женскую одежду для того, чтобы вылечиться от хронической болезни, мучившей его с детства.
   Случаи, подобные описанным, встречаются не часто, так как присвоение платья другого пола, с одной стороны, является слишком заметным, а, с другой стороны, все же не придает той необыкновенной силы, которую якобы имеет действительное изменение пола.
   На третьей стадии происходит более полное превращение. Юноша, проходящий через нее, теряет все привычки и навыки своего пола и приобретает женские привычки и наклонности. Он бросает ружье, копье, пастуший аркан и гарпун морского охотника и берется за иголку и скребок для шкур. Он очень быстро овладевает женскими навыками, так как "духи" помогают ему в этом. Даже в разговоре он принимает особое, женское произношение. Видоизменяется также его организм, если не внешне, то, по крайней мере, в своих свойствах и силе. Он теряет мужскую силу, легкость в беге, выносливость в борьбе и становится беспомощен, как женщина. Изменяется даже его психика и характер. Превращенный человек теряет неустрашимость, отвагу и воинственный дух и начинает бояться чужих людей и любить маленьких грудных ребят. Короче говоря, он становится женщиной, сохраняя мужскую наружность.
   Трудно, конечно, определить, какую роль играет в таком превращении самовнушение и какие из этих изменений человек приписывает себе сознательно, с целью произвести впечатление на окружающих.
   Наиболее важным и значительным превращением является изменение пола. У "мягкого человека" начинают появляться женские чувства и переживания. Он старается снискать у мужчин жалость и расположение к себе и с помощью "духов" преуспевает в этом. Так, он может возбудить во всех мужчинах желание бороться за его любовь. Из их числа он выбирает себе мужа, причем совершается обычный обряд свадьбы. Должен сказать, что такие союзы бывают очень прочны и часто длится до смерти одного из супругов. Супруги живут так же, как и прочие люди. Мужчина следит за стадом, занимается охотой и рыболовством, в то время как "жена" исполняет все домашние работы. В их сожительстве, modo Socrans, превращенная жена всегда играет пассивную роль. Рассказывают, что некоторые "мягкие люди" утрачивают все мужские желания и в конце концов приобретают женские органы. Другие же имеют тайных возлюбленных, от которых у них есть дети.
   Превращенный человек сохраняет свое прежнее мужское имя. Все "мягкие люди", которых: я знал, имели мужские имена. Только один из них назывался "Женская одежда" -- Amolen (Ker-Amolen), причем Amolen представляет мужское имя. В противоположность этому, некоторым обыкновенным людям шаман дает при рождении или позднее женское имя. {Ср. стр. 190.}
   Положение превращенного человека настолько необычно, что привлекает много сплетен и насмешек со стороны соседей. Насмешки передаются, конечно, шопотом, так как туземцы боятся превращенных людей гораздо больше, чем обыкновенных шаманов.
   В одной сказке, широко распространенной среди чукоч, рассказывается, как "мягкий человек", одетый в женскую одежду, помогал членам своей семьи собирать стадо оленей. Жена его брата сказала с насмешкой: "Кажется, этот, в женских штанах, не принесет много пользы". "Мягкий человек" обиделся и ушел с родного стойбища в землю коряков. Когда он раскинул свою походную палатку, коряки напали на него. Он, однако, схватил деревянное огниво и выстрелил сверлом из маленького рогового лука. Сверло превратилось в горящее копье и пожгло всех. Тогда он взял все их стада, вернулся с ними домой и, показывая родственникам свое новоприобретенное богатство, сказал: "Теперь вы видите, что мог добыть для вас одетый в женские штаны".
   Считается, что каждый "мягкий мужчина" имеет между "духами" своего специального покровителя. Чукчи говорят, что такой покровитель по большей части является сверхъестественным мужем, мужем-kelь (kele-uwaquc) превращенного человека. Этот "муж" считается настоящим главой семьи. Он передает приказания через свою превращенную "жену". Муж-человек, конечно, должен сразу же исполнять эти распоряжения под страхом немедленного наказания. Поэтому в такого рода семьях "голос" "жены" -- это голос, решающий во всех делах. Часто муж принимает имя "жены" как дополнение к своему имени, например: Teluwge-Jatgьrgьn (Jatgьrgьn -- муж Teluwge); это соответствует тому, что в других случаях имя отца прибавляют к имени сына: Kokole-Jatgьrgьn (Jatgьrgьn -- сын Kokole).
   Муж-kelь очень чувствителен к малейшим насмешкам над его "женой", так как он знает, что "мягкий мужчина" очень "боязлив и робок". Кроме того он сознает, что положение превращенного мужчины вызывает смех лишь потому, что он подчиняется его приказам.
   Чукчи рассказывают, что некоторые шаманы, не изменившие своего пола, также имеют жен-kelet, которые принимают участие в их повседневной жизни, Так, в сказке о состязании двух шаманов {См. В. Г. Богораз, Материалы, стр. 216.} говорится, что оба они имели жен-kelet Лицо жены-kelь одного из шаманов смотрело за ним со стены внутреннего полога. Во время еды, когда его человеческая жена резала на куски мясо, лицо жены-kelь на стене охраняло его. Однако другому шаману удалось утащить его из полога. У этого шамана была и своя жена-kelь, но он взял себе также жену своего соперника. И теперь, когда человеческая жена этого шамана резала мясо, его охраняли с двух сторон жены-kelet. Он так же очень удобно спал с тремя женами. В сказке о Kukulpьn'e, Бородавчатом шамане, {Там же, стр. 222.} шаман приказал своей жене-kelь поставить новый полог. Он вошел в этот полог, и оттуда раздался веселый разговор, смех, бряцание браслетов и бус. Другой шаман, гостивший у Kukuipьn'a пожелал провести ночь с такой веселой женщиной, но не мог добраться до нее. После нескольких попыток с его стороны другая человеческая жена Kukuipьn'a укоризненно спросила его: "Ты уверен, что ты мог бы спать с чужой kelь-женой?"
   Считается, что "мягкий мужчина", несмотря на то, что он является женщиной, очень искусен во всех видах шаманства, включая чревовещание. Без своего сверхъестественного покровителя превращенный мужчина боится даже обыкновенных шаманов, желающих вступить с ним в состязание, и готов уступить любому требованию каждого человека. Но впоследствии его сверхъестественный муж отмщает за всякое неуважение, оказанное его жене.
   Из всех превращенных мужчин, которых я имел случай видеть, самым замечательным был Tiluwgi. Я говорил уже о нем в начале этой главы. Я встретил его на маленькой ярмарке среди стойбищ оленеводов на реке Росомашьей. Он вместе с партией торговцев прибыл с Чукотского полуострова. Сам он происходил из семьи приморских чукоч, но семья его уже перешла к оленеводству. Tiluwgi был еще молод; ему могло быть около 35 лет. Он был высокого роста и хорошо развит. Его огромные, грубые руки не имели и следа женоподобности.
   Я два дня прожил в его палатке и спал в его пологу, так что имел случай близко познакомиться с его физическими свойствами, которые, конечно, были совершенно мужские. Однако он упорно не давал мне осмотреть себя как следует. Его муж, Jatgьrgьn; прельщенный обещанной платой, пробовал уговорить его, но после нескольких безрезультатных попыток "жена" одним угрожающим взглядом заставила его замолчать. Он, однако, очень сожалел, что я не мог удовлетворить свою любознательность, и предложил мне воспользоваться вместо своих его глазами и наблюдениями.
   Он обрисовал устройство Tiluwgi как вполне развитое мужское. Он сказал, что очень сожалеет об этом, но надеется, что современем, с помощью kelet, Tiluwgi будет настоящим "мягким человеком", таким, какие были встарину. Тогда у Tiluwgi изменятся и половые органы.
   Лицо Tiluwgi, обрамленное косичками, заплетенными так же, как у всех чукотских женщин, резко выделялось среди мужских лиц, несмотря на темный пушок над верхней губой. Оно было похоже на трагическую женскую маску, соответствующую телу великанши из другой человеческой породы. Все привычки и склонности этого странного существа были совершенно женскими. Он был настолько застенчив, что когда я задавал какие-нибудь нескромные вопросы, его щеки под слоем обычной грязи покрывались густым румянцем, и он, как молодая шестнадцатилетняя красавица, прикрывал лицо рукавом. Я слышал рассказы его соседей и видел сам, как он возится с маленькими детьми и ласкает их, с очевидной завистью к радостям материнства. Однако даже муж-kelь не мог предоставить ему эту радость.
   Человеческий муж Tiluwgi был маленького роста, ниже своей жены по крайней мере на полголовы. Но, несмотря на это, он был здоровый и крепкий мужчина, хороший борец и бегун и вообще вполне нормальный, уравновешенный человек. Он был двоюродным братом Tiluwgi. В большинстве случаев превращенные люди выбирают себе мужа из своих близких родственников.
   Разделение труда между супругами, конечно, было такое же, как и в обыкновенных семьях. По вечерам, в то время, как Tiluwgi в наружном шатре у огня приготовляет ужин, Jatgьrgьn праздно сидит во внутреннем пологе, Jatgьrgьn получает за едой лучшие куски мяса, а превращенная "жена", согласно обычаю, должна довольствоваться остатками. Однако в решении всевозможных повседневных вопросов голос "жены" имеет решающее значение.
   Их соседи мне рассказывали, что однажды, когда Jatgьrgьn рассердился за что-то и хотел наказать свою великаншу "жену", последняя нанесла ему такой сильный удар, что муж вылетел из внутреннего полога. Этот случай показывает, что женственность Tiluwgi была более напускной, чем настоящей.
   У Tiluwgi превращение началось в период ранней юности, после продолжительной болезни, от которой он освободился тем, что начал упражняться на бубне и петь. Tiluwgi провел в моем присутствии шаманский сеанс. В шаманстве его не было ничего особенного, отличного от сеансов других шаманов, за исключением того, что часто появлялся kelь-муж и, обращаясь к слушателям. превозносил умение и искусство своей жены. В начале шаманства Tiluwgi призвал его и попросил починить бубен; у которого, как он сказал, нет надлежащего звука. Мы слышали, как keiь-муж сильно подул на покрышку бубна, после чего бубен стал звучать лучше.
   Другого превращенного шамана звали Echuk. Я встретил его на ярмарке в районе реки Анюя. Эго был человек лет около сорока, высокий и сильный. Держался он очень непристойно, разговаривал грубо и резко. Он хвастался, что с помощью покровителя он сумел родить двух сыновей из своего собственного тела.
   Keeulin, в селении Асоп, был старик лет около шестидесяти, вдовец, у которого было несколько детей. В то же время соседи его утверждали, что у него был любовник мужчина, с которым он прожил больше двадцати лет. Теперь его любовник также умер, так что Keeulin был двойной вдовец. Он носил женскую одежду, но лицо его было покрыто густой седой бородой, и он был совершенно плешив, так что не мог заплетать женские косички. Он был очень беден, так как почти утратил свою шаманскую силу. Рассказывали, однако, что он уже успел завести себе нового любовника. Эго был старик, живший с ним в одном шатре.
   Видел я еще двух "мягких людей". Оба были еще очень молодыми юношами. Они жили у своих родителей. Один из них был очень ловкий и проворный парень. Он был хороший пастух, но туземцы обвиняли его в развращении всех молодых юношей, которые осаждали его своим ухаживанием, к великой обиде законных претенденток. Другой юноша был слабый, болезненный. Он очень серьезно подыскивал себе мужа. Оба они были настолько застенчивы, что старательно избегали встречи со мной, чтобы не дать мне возможности задавать им докучливые вопросы.
   Я слышал также об одном "мягком человеке", что у него было совершенно женоподобное лицо, длинные волосы и тонкий, пискливый голос. Он полностью изменил пол в самом начале шаманского призыва.
   Сексуальные извращения, появившиеся по психическим или физическим причинам, встречаются среди примитивных народов, конечно, так же часто, как и среди цивилизованных. Среди русских поселенцев на Нижней Колыме, которые ничем не отличаются от обрусевших юкагиров, живущих в той же местности, я встретил старика, который имел бороду и мужские детородные органы. Несмотря на это, он всю жизнь прожил как женщина. Он носил женскую одежду, исполнял женские работы и даже в разговоре говорил о себе в женском роде. Соседи называли его "Жупан". Это имя представляет местное русское название человека измененного пола и применяется также и по отношению к превращенным туземцам. {Название "Жупан" (суиан) заимствовано с Камчатки. Оно происходят, очевидно, от камчадальского слова shoponach, которое обозначает входную дверь зимней хижины камчадалов. Через этот вход мужчины не имели права входить, им пользовались только женщины и превращенные люди, в то время как мужчины проходили через верхний вход на крыше (см. Стеллер, стр. 35, прим.).}
   Случаи qəcikbcgicə, т. е. превращения женщины в мужчину, еще более замечательны, чем превращения "мягких мужчин". Я собрал подробные сведения только о двух или трех таких случаях.
   Одна из этих женщин была пожилая вдова, имевшая трех детей-подростков. Сначала она получила обычное "вдохновение", но позднее "духи" захотели превратить ее в мужчину. Тогда она обрезала волосы, начала носить мужскую одежду, усвоила мужское произношение и даже в короткое время научилась владеть копьем и стрелять из ружья. Наконец она захотела жениться и взяла себе в жены молодую девушку.
   Превращенная женщина взяла икру (gastrocnemius) с ноги оленя, прикрепила ее к широкому кожаному поясу и воспользовалась этим приспособлением как мужским органом. Такими приспособлениями чукотские женщины пользуются при известном половом извращении. Через некоторое время превращенный "муж" и его молодая жена, желая иметь детей, вступили в связь группового брака с молодым соседом, и действительно в три года у них в семье родилось два сына.
   По чукотскому представлению о правах группового брака, эти дети считались сыноьями превращенного "мужа". Таким образом эта превращенная женщина в .молодости могла сама родить детей, а затем имела детей от своей "жены". Другая женщина, изменившая пол, была еще совсем молодой девушкой. Она также носила мужскую одежду, умела обращаться с копьем и даже участвовала в борьбе и прочих мужских, состязаниях. Она старалась уговорить одну молодую женщину, владелицу стада, взять ее себе в мужья. Но когда, при более близком знакомстве, она привязала к поясу икру оленя, невеста отвергла ее. Это произошло за несколько лет до моего приезда в этот район. За это время превращенная женщина нашла себе другую жену, с которой она и жила в верховьях Чауна.
   У других племен северо-восточной Сибири люди, измененного пола также встречаются. Мы наблюдаем подобные случаи у коряков, камчадалов и азиатских эскимосов. Крашенинников рассказывает, {См. Крашенинников. Описание земли Камчатки, т. II, стр. 24, 12.5, изд. 1786 г.} что у камчадалов мужчины живут с так называемыми коекчучами, которые носят женскую одежду и исполняют женские работы. Камчадалы держат их как своих любовниц наряду с настоящими женами.
   Стеллер называет превращенных мужчин kojach или kojachtschitsch. Он говорит, что встарину каждый камчадал имел в своем доме, кроме жены, такого kojach'a. {См. Стеллер, стр. 289, примеч., и стр. 350, примеч.} У коряков такие любовницы называются kejew или kewew. Принимая зо внимание соответствующие фонетические изменения, это разнозначно камчадальскому kojach. Но в настоящее время этот обычай у коряков давно исчез. Сарычев отмечает то же явление и среди жителей острова Кадьяк (в Беринговом море). Он рассказывает, что среди туземцев, посетивших русский пароход, был один сорокалетний мужчина с отталкивающе безобразным лицом, одетый в женское платье. Его щеки были покрыты женской татуировкой, и в носу у него было кольцо из бисера. Он считался "женой" одного из островитян. {См. Сарычев, II, стр. 33.} Шелехов, один из основателей Русско-американской торговой компании, наблюдал то же самое среди обитателей других соседних островов. {Ср. A. Erman, Ethnographische Wahrnehmungen anden Kusten des Berings Meeres, Zeltschrift für Fihnologie, 3 часть, 1871, стр. 165.}
   Mamia Rinso, известный японский путешественник начала XIX столетия, рассказывает, {P. T. v. Sieboid, VII, стр. 189.} что на острове Сахалине среди народа Smerenkur (гиляков) несколько мужчин жили с одной женщиной. Он описывает эти отношения как полиандрию. Von Sieboid сравнивает их с коекчучами на Камчатке и высказывает мнение, что сообщения Стеллера и Крашенинникова не вполне точны. Он считает, что существование коекчучей на Камчатке указывает на особые формы брака, близкие к полиандрии. Данные, изложенные мною выше, подтверждают точность сообщений Стеллера и Крашенинникова. Шренк, с своей стороны, отрицает существование полиандрии у гиляков и считает, что те несколько мужчин, жившие в одной семье, о которых говорит Mamia Rinso, были в действительности рабами этой семьи. {Cm. Schrenk, Volker des Amur Landes, стр. 659 (вторая половина).} У чукоч, напротив того, формы брака, близкие к полиандрии, существуют до настоящего времени.
   Среди азиатских эскимосов превращенные люди встречаются даже и теперь. В этом можно убедиться хотя бы из моего рассказа о Cajvuurgьn'e с мыса Чаплина. Гондатти в своей записке о народонаселении Анадырского округа, а также и в устных сообщениях, утверждает, что на мысе Чаплина превращенные шаманы имеют большое и пагубное влияние, которое он пробовал подорвать во время своей поездки, и ему это отчасти якобы удалось. Гондатти был высшим начальником в Анадырском округе. Подрыв вредного влияния шаманов входил в его обязанности с точки зрения тогдашнего русского правительства. Однако во время моего посещения мыса Чаплина единственный превращенный человек, которого я видел, был больной Cajvnurgьn. Другой престарелый "мягкий человек", которого, возможно, встречал Гондатти, умер от кори в 1900 году. Никто из прочих жителей этого района не проявлял "превращенческих" наклонностей.

  

ШАМАНСКАЯ ОДЕЖДА

   Чукотское шаманство не достигло еще той ступени развития, на которой имеются специально шаманские бубны, одежда и прочие принадлежности.
   Чукча-шаман употребляет обыкновенный семейный бубен, или же делает себе отдельный бубен общераспространенной формы. Такой бубен употребляется также прочими членами семьи на всех семейных праздниках.
   Шаманская одежда чукоч не имеет ничего общего с известным типом облачения якутских или тунгусских шаманов, с подвесками, бахромой и различными изображениями.
   Юкагиры и, быть может, камчадалы, если судить по сообщениям и рисункам Стеллера, {См. Стеллер, стр. 2S4. Шаманская одежда, по утверждению Стеллера, бывает трех различных ендов, но Стеллер не дает подробного описания их. В настоящее время у камчадалов нет специальной шаманской одежды. Однако этот факт может быть объяснен суровыми гонениями на шаманов со стороны русских властей. Среди рисунков, сделанных для меня туземцами Камчатки, есть два, изображающие шаманов, мужчину и женщину, в специальных шаманских одеждах. Эти рисунки напоминают рисунки, данные Стеллером. Туземцы говорили, что они изобразили по памяти, ту одежду, которая существовала встарину.} переняли шаманскую одежду, по всей вероятности, от тунгусов. Причиной отсутствия, специальной шаманской одежды у чукоч мы должны считать то, что в большинстве случаев шаманство у них проводится во внутреннем пологе, в полной темноте, так что внешний вид шамана для них не имеет особого значения. В пологе бывает настолько жарко и душно, что шаманам, наоборот, приходится, вместо того чтобы надевать на, себя какое-либо специальное одеяние, совершенно раздеваться, или в том случае, когда шаманит женщина, сбрасывать широкую верхнюю часть меховой одежды. Таким образом, в обоих случаях во время шаманства исполнитель раздевается до пояса. То же самое остается в силе и по отношению к азиатским эскимосам. Шаманские "духи" часто проявляют тенденцию отметить своих последователей внешними знаками отличия, дабы выделить их из среды обыкновенных людей. Это относится, конечно, только к мужчинам. Насколько мне известно о соседних с чукчами народностях, женщины-шаманки у них не имеют ни внешних знаков отличия, ни специальной шаманской одежды, которая употребляется только шаманами-мужчинами. Наряду с этим существует обычай, о котором я уже говорил, принятия мужским шаманом одежды и привычек женщины. Другой способ, которым пользуются шаманы для отличия от обыкновенных людей, является белая бахрома на мужской кухлянке обычного покроя. Бахрома пришивается на рукаве, недалеко от обшлага, или вокруг шеи, около воротника (см. рис. 38). Обычно бахрома делается настолько узкой, что она едва заметна. Вообще она встречается редко, в исключительных случаях, и не только на одежде у шаманов, но также и у их пациентов.

   Иногда чукотские шаманы носят старые кухлянки, привезенные с американской стороны, очевидно, потому, что они отличаются от обычных кухлянок. В некоторых случаях шаманы сами делают себе кухлянки.
   На рисунке 88 изображена такая кухлянка, принадлежащая к коллекциям Американского музея. Она куплена мною у шамана "Скребущая женщина" и представляет собою весьма типичный экземпляр такого рода кухлянок. Она сделана из оленьих шкур, по обычному чукотскому способу -- шерстью внутрь. Она обветшала и выглядит очень бедно. Это обстоятельство, однако, в глазах ее владельца лишь увеличивало ее ценность. Шея и рукава окружены белой бахромой. Вдоль рукавов и по передней части подола идут швы, которые тоже украшены бахромой, сделанной из выделанной кожи. Швы и бахрома считаются характерными отличиями шаманской кухлянки.
   Все экземпляры шаманской одежды, о которых я слышал, описывались мне как имеющие много швов и обшитые бахромой. Считается, что швы и бахрома изображают изгибы Млечного пути. Однако вполне возможно, что они являются лишь подражанием тунгусской одежде. Чукчи обыкновенно смеются над покроем "чужой" одежды, за исключением тех случаев, когда такой одеждой пользуются их шаманы. Обычная одежда тунгусов служит у них излюбленной мишенью для насмешек. Однако чукчи, как уже отмечено выше, считают, что "чужие" шаманы обладают значительной силой, и часто чукотские шаманы прибегают к их советам. В юго-западной части чукотской территории некоторые шаманы употребляют тунгусский бубен, сильно отличающийся от чукотского формой и размером. Этот бубен употребляется в настоящее время также и у коряков. Все это дает нам право допустить подражание тунгусам и в отношении шаманской одежды.
   Спереди на одежде, изображенной на рисунке 88, прикреплено изображение tetkdjuŋ (точное значение: "жизненная сила", которая заключается в сердце). Поэтому изображение имеет форму сердца. Другое изображение, сделанное также из кожи, представляет духа-помощника шамана -- rekkeŋ. Шаманская шапка, являющаяся частью одежды (рис. 89), также снабжена бахромой. К макушке ее прикреплена кисточка. Две длинные кисти пришиты к левой стороне. Кисти такого типа служат для магических целей.
   Другая шапка, с прорезом наверху, также снабженная бахромой и кистями, употреблялась шаманом как средство против головной боли. Он надевал ее на голову пациента и подкреплял ее силу соответствующими заклинаниями. Эта последняя подробность относится уже к магической медицине чукотских шаманов.
  

МАГИЧЕСКАЯ МЕДИЦИНА

   Чукчи, как уже сказано, приписывают появление всех болезней влиянию "настоящих" kelet, убийц. {Ср. стр. 12.} Kelet заразных болезней -- таких, как оспа, инфлюенца и корь, -- настолько страшны, что шаманы почти бессильны устранять их. "Против них бесполезно начинать шаманство, -- сказал мне однажды шаман "Скребущая женщина", -- они еще могут рассердиться за это и напасть на меня". Другой чукча говорил мне, что даже жертвоприношения не удовлетворяют этих kelex. Туземцы Западно-колымской тундры рассказывали мне, что в "худой год" (1884), год эпидемии оспы, многие старались умилостивить kelь жертвоприношениями. Так как он убивал людей во внутренних пологах шатров, то женщины приносили ему в жертву жир из ламп и теплый кровяной суп. Они наливали все это в маленькие круглые кожаные мисочки и ставили их на снег с западной стороны шатра, откуда обычно приходит kelь. Но он не довольствовался этими жертвами и не прекратил нападений.
   Жертвы, приносимые kelet, бывают весьма различны. Считается, что чем ценнее они или, как говорят чукчи, ближе "принадлежат сердцу" (liŋliŋkin), тем вернее они предохраняют от нападения kelet. Жертвоприношением может служить лучшая оленья упряжка, ружье или снятая с себя одежда. Если человек изъявил готовность отдать kelь что-нибудь из таких вещей, то он уже не может отказаться от своего обещания, иначе он навлечет на себя страшный гнев kelet. Kelet жестоко мстят за обман. {Ср. часть I. стр. 27.}
   Подобным же образом, если какой-нибудь человек в припадке гнева пли просто из опрометчивости заявляет о своем желании умереть, то он должен исполнить это, иначе вся его семья будет истреблена мстительными kelet. Однако против kelь, приносящего заразную болезнь, не помогают даже самые ценные жертвоприношения. Единственным средством избежать нападения kelь заразной болезни является немедленное бегство. Необходимо оставить между kelь и людьми ненаселенную местность. Тогда kelь, быть может, не решится преследовать свои жертвы, так как он устрашится голода и изберет другое направление для своей дороги. Для оленеводов бегство легко осуществимо. Они часто пользуются этим средством, как только доходит до них первая весть с появлении заразной болезни. Так, в 1897 году население оленеводческих стойбищ в районе Чауна, чтобы избежать инфлюенцы, идущей, как обычно, с запада, з несколько дней совершило перекочевку с крайних западных стойбищ по истокам реки Акюя далеко на восток. Пока свирепствует болезнь, туземцы "убегают" от каждого, на которого может пасть хотя бы малейшее подозрение в. том. что за ним следует "дух". Даже простое посещение стойбища, в которое заходила болезнь, рассматривается как грех, как желание искушать kelь, который мог бы уйти, никого не тронув.
   Ajŋanvat рассказывал мне, что во время эпидемии оспы в 1884 году, желая избежать гнева kelь, многие бежали, оставляя на стойбищах больных родственников, мужей и жен. В то же время на некоторые стойбища болезнь совершенно не заходила. Богатый оленевод Amce жил в стойбище со своими дочерьми. Все они были замужем. Один из его зятьев, также владелец большого стада, жил отдельно. Стойбище зятя посетил kelь, и все члены его семьи, за исключением дочери Amce и одного мальчика, умерли. Эти двое, оставшиеся в живых, убежали на соседнее стойбище, оставив на произвол судьбы тяжело больного мужа женщины. Через некоторое время Amce взял свою дочь к себе.
   Когда эпидемия кончилась, Amce вспомнил о своем зяте. Оба они были шаманами. Поэтому Amce не сомневался, что зять перенесет болезнь. Он решился отправиться на зараженное стойбище. С ним поехали и два другие его зятя. Когда они достигли стойбища, Amce, размахивая копьем, подошел к шатру дочери и начал разбирать его стены, стараясь не прикасаться к ним голыми руками. Это одна из обычных предосторожностей против соприкосновения с "духами". Затем Amce разобрал стены внутреннего полога и увидел в нем труп своего зятя. "О! -- сказал он, -- так ты действительно умер. Что я могу сделать для тебя? Не стоит нести тебя на тундру. Тут у тебя есть целый шатер. Хорошо, что я по крайней мере увидел тебя. Прощай. Я ухожу".
   Однако, когда они приехали домой, зятья Amce, которые ездили с ним, сразу же заболели и. умерли. Два других зятя убежали со стойбища и этим спасли свою жизнь. Но болезнь не тронула никого из рода Amce.
   Человек, рассказавший все это, очень порицал поступки Amce, считая, что он действовал так, как будто хотел привести к себе kelь. По мнению рассказчика, единственным возможным объяснением поведения Amce является то, что он, будучи шаманом, предвидел, что с его семьей должны случиться несчастья, и захотел принести в жертву kelь людей "чужой крови", хотя они и были его зятьями. {См. В. Г. Богораз, Материалы, стр. 36--41.}

   В противоположность поступкам Amce, многие люди в том же году с ружьями в руках под угрозой немедленной смерти запрещали беглецам из зараженных стойбищ, в особенности тем из них, у кого не было близких родственников в этом околотке, подходить к их жилищам.
   Один чукча, по имени Peplu, рассказывал мне, что когда он был пятнадцатилетним мальчиком, его стойбище постигла болезнь и все жившие в нем люди умерли, за исключением его самого. Тогда он убежал с этого стойбища и пошел к своему дяде. Но дядя встретил его с ружьем в руках и велел немедленно уйти обратно. "Иди и повесься или заколись, -- кричал старик, стоя на безопасном расстоянии.-- Ты принадлежишь kelь. Убирайся!"
   Случаи, подобные этому, известны у якутов и обрусевших туземцев на реке Колыме.
   Я уже говорил о предосторожностях, применяемых против сифилиса. В старину нарушение этих предписаний считалось гораздо большим грехом, чем убийство, так как убийца убивает только одного человека, и то "чужого" рода, в то время как нарушивший запреты о болезни подвергает опасности жизнь всех своих родственников и знакомых.
   Шаманы в своей медицинской практике также не любят вступать в прямые сношения с "настоящими" kelet, дающими болезни. Они предпочитают узнавать о причинах такой-то и такой-то болезни от своих kelet "помощников". Поэтому шаманы во время лечения не призывают настоящих" kelet. Однако эти kelet приходят незваные и молча ожидают в углу до тех пор, пока kelet-"помощники" шамана не укажут на них. Kelet-"помощники" начинают всячески ругать их. Это заставляет "настоящего" kelь убежать и оставить свою жертву. На туземных рисунках "настоящие" kelet всегда изображаются в виде существ более рослых, чем kelet-"помощники" шамана, очевидно, для того, чтобы подчеркнуть их силу. Так, на туземном рисунке (рис. 90) шаман сидит во внутреннем пологе над больным мальчиком. Два "помощника"-kelet пришли на его зов. Kelь болезни стоит снаружи и на рисунок не попал из-за своего большого роста. Все kelet изображены с крыльями и видом напоминают насекомых. В пологе находятся еще два человека, один из них сидит, а другой полулежит, опираясь на локти. Маленький мальчик в испуге вскочил и собирается бежать.
   Я должен отметить, что шаман считается способным вылечивать болезни других людей, но ни в каком случае не свои собственные. С другой стороны, люди, чувствующие себя больными, начинают шаманские упражнения без всякой посторонней помощи, чтобы дать выход своей болезни или с полубессознательной целью превозмочь болезнь посредством нервного возбуждения. "Я не шаман,-- говорили мне такие случайные исполнители шаманского сеанса, -- но сила пения приходит к каждому из нас во время опасности или болезни. Сила пришла ко мне, но я не могу сказать, откуда она является и куда уходит. То же самое бывает у нас с умением играть на бубне. Оно приходит, когда оно нужно, и затем возвращается к себе домой". При мне мальчик лет семи, который был уже несколько дней болен, настойчиво повторял отцу: "Пожалуйста, постучи в бубен, пой песни. Я хочу шума". Как будто это могло вылечить его болезнь.
   В длинные зимние ночи некоторые чукчи бьют в бубен и поют, просто чтобы скоротать время или, вернее, чтобы рассеять скуку от постоянного холода и темноты. При этом они, конечно, подражают пению и телодвижениям шаманов.
   У обрусевших туземцев и русских поселенцев женщины, чувствующие себя больными, начинают петь шаманские песни, и это, как говорят, помогает от болезни. Иногда пение сопровождается произнесением неразборчивых слов, которые считаются юкагирскими. Слова эти становятся известными только больным, здоровые люди их не знают. Иногда заболевшая женщина получает на время болезни дар предсказания будущего. Все эти явления считаются симптомами особой болезни, которую туземцы называют "припадкой" (шаманская припадка;. Этой болезнью может заболеть каждая замужняя женщина.
   Чукотские шаманы в магической медицине применяют несколько различных методов. Один из наиболее распространенных имеет дело с душой (uvirit) больного, так как, по мнению чукоч, причина заключается в том, что kelь утащил часть души. {Ср. стр. 42.} Некоторые шаманы утверждают, что даже с их душой случается нечто подобное. "Я не могу шаманить здесь, -- сказал мне в Мариинском посту шаман Kelewgi. {Ср. стр. 114.} -- Я чувствую, что большая часть моей души осталась дома с моими отдельными kelet. Моя мысль рассеивается, и я пользуюсь лишь маленькой частью ее. Остальное уносят отдельные духи".
   Поиски украденной души пациента раньше происходили во время обмирания шамана, которое в настоящее время заменяется обыкновенным ночным сном, так как чукчи считают сон лучшим средством для сношения с "духами". Когда поиски кончаются удачно, шаман приносит душу пациента и старается вложить ее обратно в тело больного. Это проделывается различными способами. Устраивается большое шаманство, с пением и битьем в бубен. Затем шаман делает вид, что он вдувает душу в тело пациента через грудь, в глаз или темя. Шаман также может представить душу в виде насекомого, и можно услышать, как она летает вокруг больного. Затем он неожиданно объявляет, что она вошла в голову пациента.
   Души, также как и kelet, издают при полете жужжание. На одном магическом сеансе, на котором я присутствовал, шаман спросил своего пациента: "Ты слышишь жужжание? Это твоя душа летает вокруг". Через минуту он спросил снова: "Слышишь ты шум? Это твоя душа бегает на своих крохотных ножках по покрышке бубна". Шаман, обладающий достаточной силой, может вдохнуть в пациента часть своей души, если он не в состоянии найти потерянную душу больного. Тогда говорят, что больной стал сыном шамана.
   Я видел однажды, как шаман старался вывести из состояния глубокого обморока больную женщину. Сначала он бил в бубен. Потом сделал вид, что схватил что-то с бубна и постепенно проглотил, затем тотчас же выплюнул проглоченное в ладонь и быстро приложил ладонь к голове больной. Начал бормотать что-то над ее теменем. Через некоторое время он сделал вид, что высасывает через темя источник болезни, причем держал свою голову на некотором расстоянии от головы больной. Время от времени он делал гримасы, как будто он подавился чем-то скверным, попавшим ему в рот из головы пациента. Наконец он начал повторять все с начала.
   По моим наблюдениям, при таком способе лечения иногда пользуются настоящим насекомым. Его подносят к груди или к голове больного, затем шаман незаметно убирает его, заявляя, что оно вошло в тело. Поиски души и вкладывание ее обратно в тело пациента ярко обрисованы в рассказе о "Чесоточном шамане". {См. В. Г. Богораз, Материалы, стр. 201--207.} Я привожу только часть, касающуюся вкладывания души.
   "Он [шаман] призвал своих kelet и дал им держать душу мальчика. Затем он пристально посмотрел на полуразложившейся труп и проглотил его, расплевывая вокруг себя гнилую жидкость. Затем он закричал: "Принесите новую белую шкуру", и выплюнул тело мальчика. Все кости были на месте, и мясо вновь приросло к костям. Затем он во второй раз проглотил тело и снова выплюнул его. Теперь оно было покрыто новой кожей, и все язвы на нем затянулись. Шаман проглотил и выплюнул его в третий раз: кровь оросила щеки мальчика, и губы как будто готовы были заговорить. "Чесоточный шаман" крикнул: "Давайте мне душу!" Он проглотил ее и выплюнул на тело мальчика. Душа прошла через тело и вонзилась в стену шатра. "Тело слишком холодное,-- сказал шаман, -- душа не держится в нем". Он проглотил тело в четвертый раз, согрел его в желудке и выплюнул снова. Затем он вдунул в него душу. "О--о--о!" -- вздохнул мальчик и поднялся с места".
   В чукотских сказках часто встречаются случаи проглатывания шаманами души или тела. Так, в одной сказке Kukulpьn заехал вглубь Америки, проглотил своего товарища и маленькую девочку и, обратившись в птицу, перенес их к себе домой. {См. В. Г. Богораз, Материалы, стр. 222.} В сказке о состязании двух шаманов маленькая птица Perruner: (Uria Brünnichi), kelь-"помощник" одного из шаманов, приходит в шатер второго шамана, которого сторожит kelь его хозяина. Птица проникла под землю, продолбила клювом пол в середине шатра и утащила шамана. Она проглотила его на глазах у всех членов его семьи. {Там же, стр. 217.}
   Душа, которую шаман несет пациенту, называется "человечек" (tumgьqəj), а сам шаман в это время называется "возвращающий человечка" (tumgь-nelilen). Иногда шаман отказывается сам принести душу больного. Тогда он приказывает матери или сестре пациента, а если их нет -- отцу или брату, реже жене его выйти на рассвете следующего дня и сорвать где-нибудь поблизости стебель травы, приговаривая: "Здесь, здесь, здесь я нашла человечка. Будь в моей власти!" Стебель травы представляет собою "человечка". Его пришивают к воротнику одежды больного.
   Другой метод шаманского лечения может быть назван магической хирургией. При этом шаман делает вид, что вскрывает больное место тела и выправляет его, предварительно удалив гной и дурную кровь, а иногда даже выбрасывает целый орган. Подобные шаманские действия во многом сходны с вышеописанным возвращением потерянной души. Здесь также шаман приближает свое лицо к телу пациента, дует на него или некоторое время сосет его кожу. Предполагается, что "дух", помогающий ему, способен извлечь и пожрать источник болезни.
   Растирание и высасывание носит характер массажа, в особенности при лечении опухолей, ушибов и ран.
   Шаманы часто показывают паука или колючку, якобы вынутую из тела больного. Излечение может быть также достигнуто посредством различных заговоров, о которых я буду говорить подробно в следующей главе.
   Шаман делает вид, что он прилагает силу при вскрытии брюшной полости пациента. Исследуя внутренние органы, он якобы вынимает их целыми кусками и затем снова приводит все к прежнему состоянию. Вся эта операция может быть проделана лишь специальным ножом, обладающим силой, переданной ему посредством колдовства. Сверх того, этот нож должен быть "разогрет" различными шаманскими действиями. Не "разогретый" нож может даже убить пациента. Я уже описывал хирургические трюки шаманки Upuŋe, а также приводил рассказ Ajŋan'vat'a о том, как в его тело вошел kelь и чистил его внутренности маленьким серебряным ножом.
   Шаман "Скребущая женщина" также лечил своих пациентов этим способом. Он употреблял специальный нож, изображенный на рисунке 91. Это обыкновенный железный нож, вделанный в грубый деревянный обрубок, на котором сделаны две круглые зарубки и прикреплена двойная кисточка из выделанной кожи. К ручке ножа привязана также бусина величиной с куриное яйцо, сделанная из синего стекла. Бусина эта выглядит очень старой. "Скребущая женщина" утверждает, что его дедушка получил ее непосредственно от "духа". На лезвии ножа заметно несколько ржавых пятен, которые, как говорит шаман, появились от крови пациентов, оперированных этим ножом.

   При вскрытии тела наряду с ножом употребляется маленькая костяная дощечка. Шаман "Скребущая женщина" говорил, что его дощечка -- подарок Млечного пути. {Ср. стр. 137.} К этой дощечке были привязаны три кожаных изображения (рис. 92). Одно из них -- "дух темноты, мрака". У него руки длиннее, чем ноги. Среднее изображение -- с одной рукой и ногой и глазами, расположенными один над другим. Это "дух" Inmetim. Третье изображение -- "ползучие чары", которые послал на шамана один из его врагов, но шаман перехватил их на дороге и так подчинил себе, что они теперь исполняют все его приказания.
   "Скребущая женщина" говорил, что с помощью этих инструментов он провел много различных операций над внутренними органами и прочими частями тела своих пациентов, хотя, по словам его соседей, он был еще слишком молод для того, чтобы иметь так много случаев удачного излечения.
   Дополнением к лечению посредством магической медицины является изменение внешнего вида пациента для того, чтобы "духи" не могли узнать его. Я уже говорил, что мужчины в таких случаях начинают носить женскую одежду. С этой же целью меняют иногда прическу. Так, например, оставляют двойную бахрому волос вокруг пробритой макушки или отпускают прядку волос на темени или на затылке. Такое изменение внешнего вида применяется и в других случаях. Этим средством пользуется убийца, чтобы избежать мести своей жертвы, которая легко может вернуться на землю в виде kelь. Kelь-мститель овладевает убийцей и заставляет его совершать целый ряд преступлений, чтобы соседи наказали его за все его злодеяния. Это единственный путь, который могут себе представить чукчи для отомщения за преступление, оставшееся безнаказанным. Представление греков о фуриях, преследующих ненаказанного преступника и доводящих его до отчаяния и безумия, развилось, вероятно, из аналогичной идеи о мстительном "духе" жертвы, преследующем своего убийцу. Чукчи говорили мне, что убийца должен не просто срезать свои волосы, а вытащить" их по волоску. Это действует как защита против "желания убить", которое в противном случае обязательно появится снова и толкнет его на другие убийства. Это "желание убить", очевидно, произошло от того же представления о мстительном "духе" жертвы, овладевающем самыми мыслями убийцы.
   Иногда чукчи с той же целью меняют имена. Способ наречения имени новорожденному будет описан в последней главе. Через несколько лет по рождении ребенка родители, если им кажется, что имя не подходит ребенку или, как говорят чукчи, "делает его кости тяжелыми", меняют его имя. В течение последующей жизни имя может меняться несколько раз, причем вновь принимаемые имена бывают самого разнообразного характера. Иногда они берутся из числа обычных чукотских имен. Но большей частью выбираются имена такие, которые могут оказать помощь и покровительство своему носителю.

   Нередко дают имена животных, например: Əttьn ("Собака"), Əttь-qəj ("Маленькая собака"), Kejŋьn ("Медведь"), Egьlgьn ("Волк") и т. п. Некоторые имена происходят от "чужих" племенных названий, как, например, Ajwan, Etel, Tanŋьtan, {Ср. часть 1, стр. 7.} Rocgььn (с другого берега). Для этой же цели употребляются собственные имена, взятые от "чужих". Иногда берутся имена "духов", например: Kelewgi (kelь-мужчина), Keleŋeut (kelь-женщина), Kama-tagьn ("предел духа"). У коряков Kamak -- "дух" и т. п. Мужчинам даются женские имена и наоборот. Шаманы часто принимают имена своих любимых "духов": Так, один шаман назывался Ŋaw-rьrkь ("Моржиха"), другой -- Valv-ьnpьnacgьn ("Старик-ворон") и т. п. Наиболее действительным добавочным средством, которым пользуются против болезни, является употребление амулетов, приготовляемых и раздаваемых шаманами. Эти амулеты состоят из различных подвесок и кисточек, сделанных из оленьей шкуры и бисера. Их носят на разных частях тела или прикрепляют к одежде. Иногда они делаются в виде колец, браслетов и ожерелий. Следует особо отметить амулет в виде кожаного кружка с кисточкой в центре (рис. 93, с). Этот амулет считается у чукоч, тихоокеанских коряков и азиатских эскимосов наиболее действительным "охранителем". Его пришивают к кухлянке на плечо, на грудь, или, если возможно, против той части тела, в которой чувствуется или предполагается боль. Так, например, при всех внутренних заболеваниях этот амулет пришивают против верхней части живота, при ревматических болях в плече его прикрепляют на спину и т. д. В центре кожаного кружка прикрепляется грубое изображение "защитника" (рис. 93, а, в). Часто оно заменяется деревянной женской фигуркой, фигуркой танцующего мужчины или изображением чукотского панцыря. Амулет этот служит одновременно и для магических целей и для украшения, подобно тому как и другие подвески такого рода.
  

Глава V
МАГИЯ

ЗАКЛИНАНИЯ

   Чукчи верят в силу магических формул. Произнесение таких формул сопровождается действиями, определенными для каждого отдельного случая. У коряков, по сообщению В. И. Иохельсона, вся обрядовая часть религии состоит из заклинаний. Их обряды представляют собою действия, сопровождающие заклинания. Амулеты получают свою силу от магических формул, которые произносятся над ними. Поэтому амулеты называют просто "околдованные веши".
   В работе о религии и мифологии коряков В. И. Иохельсон говорит: "Мне кажется, что в этом превращении в "защитника" куска дерева, сделанного в виде грубого подобия человека, принимают участие два элемента: первый -- верование в скрытую жизненную силу неодушевленных предметов и второй -- вера в магическое влияние заклинаний на жизненную силу предмета. Сила человеческих слов увеличивает жизненную силу предмета и побуждает ее к определенным действиям". {W. Jochelson, The Koryak, стр. 32.} Это объяснение делает менее независимым преобладающее значение заклинаний у коряков.
   Чукчи во время праздников произносят магические формулы, каждая из которых сопровождается определенными действиями. Неисполнение всех предписаний, связанных с произнесением заклинания, или нерадивое исполнение их ставят под угрозу действенную силу праздника и могут вызвать нападение злых "духов". Молодые чукчи на вопрос, зачем они произносят заклинания, отвечают, что цель их им неизвестна, но они делают это по примеру предков для соблюдения обряда. Они обычно объясняют такое незнание своей глупостью или невежеством, либо ссылаются на то, что, мол, в наше время ни во что не верят. Иногда даже сами осмеивают свои поступки как суеверие. Однако в этом они не вполне искренни, так как у чукоч считается благоразумным скрывать все, что касается заклинаний. Обычно один из старших членов семьи знает по крайней мере несколько заклинаний. Он произносит их, когда необходимо сделать праздник более действенным и значительным. Правда, беспечные люди проводят праздники без произнесения заклинаний, но так бывает лишь до тех пор, пока с ними не случится какого-нибудь несчастья. Причиной несчастья обычно считается отсутствие охраняющей силы заговора. Попавшая в беду семья сразу же обращается к шаману или к какому-нибудь знающему человеку, чтобы узнать от него заклинания и в будущем пользоваться ими.
   Я уже говорил о способе приобретения амулетов. Они приобретают значительную часть своей силы от тех заклинаний, которые произносятся над ними. Туземцы объясняли мне, что старинные охранители и амулеты обладают такой большой силой благодаря тому, что с годами увеличивается число заклинаний, произнесенных над ними. По сообщению В. И. Иохельсона, коряки, напротив того, считают, что амулеты с течением времени теряют свою силу. Поэтому через определенный промежуток времени над ними должны повторять заклинания. {Там же, стр. 44, 118.}
   Силе заклинаний, произносимых в разное время, приписывается также и всякая удача в важнейших жизненных делах. Так, например, удача в оленеводстве всегда приписывается действию могущественных заклинаний, которые принадлежат владельцу и обеспечивают процветание его стада. Богатый человек должен постоянно покупать от знающих людей добавочные заклинания, приносящие удачу в оленеводстве. Про бедного же человека, наоборот, говорят, что он неразумен и не имеет заклинаний, приносящих счастье. Оленевод, у которого стадо начинает уменьшаться, считает, что его заклинания утеряли силу, и, если сам он окончательно беднеет, он обычно передает кому-нибудь часть своих заклинаний, а остальные просто забывает, причем забывает не только слова заговора, но и действия, сопровождающие его. Заговоры считаются способными заставить своего владельца забыть их, если они не имеют практического применения.

   У приморских чукоч заклинания также обеспечивают счастливый исход охоты на морского зверя. Женщины считаются более искусными в заклинаниях, чем мужчины. Сидя дома и произнося заговоры около очага, они привлекают зверей к берегу. Например, на рисунке 94, представляющем часть большого изображения всех видов морской охоты, мы видим человека, стоящего на берегу моря и произносящего заклинания, которыми он привлекает к берегу стадо моржей.
   У чукоч существуют самые разнообразные заклинания. Нет ни одного момента в жизни, нет ни одного действия, которое считалось бы слишком незначительным для того, чтобы не сопровождаться особым заклинанием. Человек, едущий на оленях, употребляет заговор, чтобы сократить путь. Голодный человек, который ест вместе с кем-нибудь из одного блюда, старается заклинаниями сделать движения своего товарища более медленными, чем свои. Женщины обращают заклинания к своим сухожильным ниткам, чтобы сделать их прочнее. Человек, забывший магическую формулу, прибегает к заклинанию, помогающему вспомнить ее.
   Очень много заклинаний относится к любви.
   Те из заклинаний, которые касаются рождения, смерти и похорон, будут даны в отдельной главе.
   Большое число заклинаний относится к лечению болезней. Как видно из этого перечисления, заклинания обычно имеют благожелательные цели. Поэтому, они всегда противопоставляются другой серии магических действий, навлекающих, на человека несчастия.
   Зловредные магические действия чукоч называются ujwel. Предполагается, что большинство из них имеют причудливую материальную форму, созданную людьми, произносящими заклинания. Они могут быть животными, чудовищами или даже неодушевленными предметами. В таком виде их посылают к человеку, "обреченному на гнев", чтобы они навлекли на него опасность и гибель. После этого они возвращаются обратно и исчезают, или же просто разваливаются на месте. Русский термин "порча" более подходит в данном случае-
   Итак, мы видим, что существует определенное различие между заклинаниями и "порчами". Во многих заклинаниях упоминаются "Старые женщины" времен "Первого творения". Иногда они называются "Женщинами заклинаний", причем подчеркивается, что их действия благожелательны и благотворны по отношению к людям. В противоположность этому существует, например, "маленькая старуха из рода kerek", о которой говорится в сказке "О Чесоточном шамане". {В. Г. Богораз, Материалы, стр. 210.} Старуха эта причинила много вреда и несчастья герою сказки. Ее называют "Старухой порчи". Существует, однако, несколько видов злонамеренных заклинаний. Они называются "заклинания для порчи" (ojwacьrg-ewgan) или "заклинания для гнева" (anŋena-ewgan). О заклинаниях такого рода я буду говорить ниже.
   Некоторые заклинания представляют собою очень короткую формулу, состоящую всего лишь из нескольких слов. Другие более пространны. Они обращены к различным звездам и "существам" или содержат в себе обращение к каждому из "духов-помощников" шамана. Многие из них составлены в виде диалога между произносящим заклинание и теми силами, к которым он обращается.
   Заклинания могут быть получены в наследство от родителей, которые передают их, чувствуя приближение сме ярмарки. Колымские купцы всегда уменьшали цифры при даче официальных сведений.
   Продукты оленеводства в то время имели весьма малое значение в торговле. Между тем впоследствии они составляли три пятых всего анюйского оборота. Ярмарка происходила весной и продолжалась три дня. От располагалась на открытом месте, перед воротами русского острога, иногда несколько поодаль, на речном льду. Чукчи являлись в полном вооружении, с копьями, луками и стрелами, с большими ножами на поясах. Распри и раздоры и даже кровопролития случались не редко. Возникали они главным образом из-за разногласий в ценах. Вследствие этого в 1812 году иркутский губернатор Трескин, управлявший также Якутской областью, т. е. всею северо-восточной Сибирью до Чаунской губы и р. Анадыря, распорядился, чтобы торговля табаком -- главным товаром, который русские выменивали на бобров, лисиц, куниц и моржовые клыки -- производилась на условиях, заранее выработанных начальником острога, по соглашению с влиятельными купцами. Цены на пушнину фиксировались ежегодно по общему согласию купцов. Железные и медные котлы тоже включались иногда в список товаров с фиксированными ценами.
   По обычной расценке пуд табаку или железных котлов равнялся 10 красным лисицам, пуд медных котлов равнялся 20 лисицам. В позднейшие годы россомашья шкура или большой котел давались в придачу к большому мешку с табаком в 3 пуда весом. Мешок табаку ценился в 60 лисьих шкур. Ценность прочих шкур выражалась также в единицах шкур красной лисицы. Например, 4 песца равнялись 1 красной лисице, 1 сиводушка или 1 бобер равнялись 2 красным лисицам, а черная лисица стоила 20 красных лисиц. Правила эти были в особенности тягостны для мелких торговцев, которые подпадали под кару за самые легкие нарушения установленных расценок. В некоторых случаях даже богатые купцы лишались права на торговлю с чукчами за легкие нарушения торговых правил, например, за прием тюленьей шкуры взамен недостающей единственной лапы в партии из нескольких сот шкур разных лисиц -- лисья шкура должна была иметь все четыре лапы, чтобы удостоиться обмена на табак. В 60-х годах прошлого столетия, с упадком ярмарки, правила Трескина стали выходить из употребления и в 1869 году они были отменены бароном Майделем.
   Во время процветания на Анюйскую ярмарку собиралось не только множество оленных стойбищ и купцов-поворотчиков, но приезжали предприимчивые люди из приморских селений даже с Восточного мыса и с мыса Чаплина, проезжая на собаках огромное расстояние и часто рискуя лишиться своих ездовых животных, которые околевали от истощения на обратном пути. Путь их лежал вдоль берега Ледовитого океана, на Якан и мыс Эрри, затем вокруг Чаунской бухты, вдоль линии оленных стойбищ и потом через водораздел до верховьев Анюя; отсюда непрерывной линией анюйских стойбищ на ярмарку. Еще в 1879 году Норденшельд видел несколько собачьих упряжек, возвращавшихся с ярмарки. Между тем за все время моего пребывания в Колымском округе (1890--1898) ни одна собачья упряжка не явилась на ярмарку из приморских селений.
   В начале XX столетия на Анюйскую ярмарку собиралось от 600 до 700 человек, одну четверть из них составляли русские, обрусевшие туземцы и якуты из селений по Анадырю, Колыме, Алазее и Индигирке, вторую четверть составляли колымские ламуты, а остальные были оленные чукчи и поворотчики. Но затем торговля сильно упала, так как американские шкуры почти перестали прибывать, и даже часть шкур с азиатского побережья скупалась китоловами. Из оставшейся пушнины большая часть шла на Анадырь. Анюйская торговля, по официальным данным, выражалась в 200--250 тыс. рублей. Из них две трети выпадали на оленных чукоч, остальная треть падала на ламутов, обрусевших юкагиров и проч.
  

ПРОЧИЕ ЯРМАРКИ

   Около времени основания Анюйской ярмарки анадырские и телькепские чукчи начали торговать с Гижигою и с. Каменским на Охотском море. В начале XIX столетия, одновременно с весенней ярмаркой для оленных коряков, была установлена ярмарка для юго-западных чукоч на Парапольском Долу,, в районе верхней части течения р. Опуки. В селении Марково, на среднем Анадыре, ярмарка была открыта для анадырских и "внутренних" чукоч. В течение последнего полустолетия XIX века, со времени учреждения отдельного окружного управления, в Анадыре было открыто еще три ярмарки: первая -- Туманская, на западе, близ горы Иргуней, преимущественно для телькепских чукоч, другая ярмарка -- в маленьком селении Вакарена, на среднем течении Анадыря, для "внутренних" чукоч, и третья -- на реке Еропол, для чукоч Верхнего Анадыря и для ламутов. Но торговые обороты были недостаточны для поддержания этих ярмарок, они выражались в сумме около 20000 рублей. В 1901 году, вследствие больших снегов, только два телькепских стойбища приехали на Туманскую ярмарку и только три "внутренних" стойбища явились на Вакаренскую ярмарку. Ежегодный торг чукотской ярмарки на реке Опуке выражался всего лишь в немногих тысячах рублей.
  

ПУТИ СООБЩЕНИЯ

   В древние времена немногочисленные русские торговцы путешествовали на собаках вдоль морского берега от устья Колымы по североокеанским селениям. Этот путь был короче, но он считался более трудным, чем путь внутри страны, потому что между устьем Колымы и мысом Эрри (Восточный) не было населенных мест. Последним из таких торговцев был казак Иван Кудрин, который в 1882 году привез на Колыму Гильдера, в пути считал его пленником, как писал об этом сам Гильдер в своей книге {Gilder, p. 148.}. Гильдер называет его Ванкер -- очевидно, это соединение его двух имен.
   Кудрин, ныне уже умерший, имел репутацию сумасшедшего; брат его, Федор Кудрин, живой и теперь, был один из немногих русских шаманов на Нижней Колыме.
   Жители тихоокеанских поселков продолжали ежегодно совершать поездки на собаках к русским селениям на Анадыре, потому что путь этот гораздо короче, чем путь на Анюй. Лучшим местом для торговых собраний являются не ярмарки, перечисленные выше, а местность близ устья Анадыря, так как путешествие сюда из ближайших чукотских селений через бухту Креста может быть совершено в весеннее время года в течение пяти или шести дней. В первой половине прошлого столетия место собрания было на тундре в двадцати милях к северу от устья Анадыря, близ Заячьих гор (Ушканий хребет); но в последнее десятилетие XIX столетия вместо этого были организованы две маленьких ярмарки на Мариинском Посту -- одна весной, а другая летом -- около времени прибытия почтового парохода. Весной на ярмарку собиралось до пятидесяти собачьих упряжек из чукотских и эскимосских селений, вплоть до мыса Чаплина, и вдвое больше оленьих упряжек с внутренних и телькепских стойбищ. Летом приплывало десять или двенадцать байдар (кожаных лодок) из приморских селений и несколько байдар от телькепских оленных чукоч и даже от кереков.
  

ТАБАК И КИРПИЧНЫЙ ЧАЙ

   Из всех русских товаров первое место в торговле занимал табак. Пристрастие туземцев к табаку удачно выражено в одном рассказе, хорошо известном всем племенам северо-восточной Сибири.
   Во время недостатка табаку, когда все люди были близки к сумасшествию, так как нечего было курить, один богатый оленевод, у которого был большой кисет, полный табаку, не желал ни с кем поделиться своим достатком. Когда его брат попросил табаку на трубку, то получил отказ. На следующий день он настиг владельца кисета на тундре, убил его сзади копьем, распорол его грудь и вынул легкое, которое было покрыто сажей. Он накроил часть легкого и набил это крошево в трубку вместо табаку, кисет же оставил нетронутым. Когда казаки поймали убийцу и представили русским властям, то он показал им большой кисет и покрытые сажей легкие и был освобожден от обвинения.
   Табак нашел путь из Сибири далеко на восток, в Северную Америку. В чукотских преданиях о древней торговле табаком есть следующий рассказ: "Вдали живут люди, которые могут расщепляться, они живут на берегах озер, среди деревьев, расщепленные пополам. При малейшем шуме расщепленные части соединяются и люди ныряют в воду. Они очень любят табак и дают за него крупную рыбу и выдр".
   "Еще дальше в лесах живут карлики, величиною не более руки человека от пальцев до локтя, трое из них с трудом могут одолеть одного гуся. Они живут на деревьях и покупают табак за шкуры рысей и выхухолей. Там живут также косматые люди, у которых тела полярного медведя и человеческие лица. Они платят лучше всех,-- за маленький кусочек нагара из трубки величиной не более ногтя они дают куницу. Все люди этой страны жаждут табаку в течение всей своей жизни".
   Табак, служащий товаром в русско-чукотской торговле, представляет собой дешевый сорт южно-русского табака, так называемый черкасский. Он продается либо папушами, около полутора фунтов каждая, либо большими и малыми сумами. В малой суме 25 папуш, в большой -- в три раза больше. С началом посещения тихоокеанских берегов китоловами американский курительный и жевательный табак стал вытеснять русский табак, т. к. американский табак дешевле - и его можно покупать в течение всего лета. Жители острова Лаврентия до сих пор предпочитают русский табак и часто охотно платят за русский табак дороже, чем за американский.
   Из других русских товаров надо назвать: сахар, железные и медные котлы, бумажные ткани, дешевые теплые шарфы и шали, дешевые медные и железные изделия и ножи, доставляемые из Якутска, затем бисер и т. п. Во второй половине XIX столетия кирпичный чай, любимый напиток восточной Сибири, получил более важное значение, чем все прочие товары. Он теперь употребляется даже на стойбищах, наиболее отдаленных от берегов Северного и Тихого океанов. Те немногие чукчи, которые еще не имеют чайников, получают от соседей насмешливое прозвище "бесчайные" (acajkalat).
  

СПИРТ

   Торговля спиртом считалась строго запрещенной во все времена. Но в Колымском округе она представляет одну из важнейших статей русской торговли с чукчами. Город Средне-Колымск ввозил с юга до 300 боченков неочищенного спирта и был центральным пунктом, откуда спирт развозился по селениям и стойбищам. Торговцы употребляли всевозможные хитрости, чтобы избежать официальной бдительности, когда она становилась не просто номинальной. Они клали маленькие фляжки алкоголя, слегка разведенного водой, в связки табаку, сложенные в большие мешки, эти мешки запечатывались и продавались богатым "поворотчикам" kavralьt. Якутские торговцы замаскировывали фляжки спирта, покрывая их кислыми морожеными сливками, которые на севере употребляются в холодном и твердом состояние (хаях, Якутск.). Мелкие торговцы из Нижне Колымска обмакивали в алкоголь свежий ржаной хлеб, еще горячий, и приготовляли особого рода проспиртованный хлеб, который потом продавался в розницу. Часто купцы, а равно и официальные лица просто брали значительное количество алкоголя на становища и на ярмарки под видом необходимости для личного употребления.
   Ссора на Анюйской ярмарке между русскими и чукчами, произошедшая в 1895 году и закончившаяся кровопролитием, возникла из-за торговли спиртом. На Анадырской стороне хмельный напиток добывается с чрезвычайным трудом, и если он привозится сюда, то действительно для личного употребления торговцев. Чукчи имеют возможность купить его только с почтового парохода, который во время двухнедельной стоянки в Анадырской бухте устраивает мелочную лавку для торговли- всякого рода провизией.
   На Беринговом море некогда партии чукотских и эскимосских торговцев направлялись в больших кожаных байдарах вдоль берега к Восточному мысу, а отсюда плыли в Америку, с остановкой на Диомедовых островах. Американские туземцы точно так же путешествовали в Азию, хотя не так часто, потому что все продукты цивилизации приходили к ним с Азиатской стороны, главная роль в торговле всегда принадлежала жителям Азии.
  

ТОРГОВЛЯ С КИТОЛОВАМИ

   С 1848 года, а особенно после продажи Аляски, американские китоловы стали посещать эти отдаленные воды и завели торговлю на обоих берегах Берингова моря. Вначале их товарами были дешевый ром, ружья и боевые припасы. Затем сюда прибавились прочие виды товаров, в которых имели нужду туземцы: мука, сухари, сахарный песок, черная патока, толстое сукно, холст и дрель, железные и медные изделия, бисер. В обмен китоловы брали преимущественно китовый ус, дававший громадные барыши, так как у туземцев были большие запасы и они употребляли его только на связку, а также на подрезы для сонных полозьев. Замечательно, что русские торговцы до последнего времени обращали мало внимания на китовый ус. В последние годы XIX столетия торговля спиртом отчасти уменьшилась, т. к. большинство китобойных капитанов стало отказываться от этого источника дохода. Из десяти судов, которые прибыли на мыс Чаплин в 1901 году, только два торговали ромом. Кроме того, сами туземцы не стали так падки на спиртные напитки, как прежде, потому что у них уменьшились средства для покупки и появились различные новые нужды, которые требовали удовлетворения. Однако часть рома, разлитого в пузыри и маленькие мешки из тюленьих кишёк, проникали далеко в глубь страны с мыса Чаплина и мыса Восточного. На ярмарке в Заячьих горах спирт был даже самой важной статьей меновой торговли между чукчами и русскими. Нечто подобное имело место также и на Мариинском Посту, всякий раз когда там появлялись чукотские и эскимосские купцы, прибывшие с севера. Таким образом взаимное положение русских и туземцев совершенно изменилось, как это часто бывает в отдаленных частях Сибири. Русские платили за спирт чаем, табаком и проч., а также собаками, которые считались много лучше, чем собаки чукотской породы, и ежегодно уходили с Анадыря в северные туземные селения.
   Китоловы привозили ружья, преимущественно винчестеры, 44, 45,60 или 45,70 калибра, большею частью подержанные. Продавали также дешевые дробовики и патроны различных калибров. В конце XIX и в начале XX столетия все туземцы северо-тихоокеанских берегов были вооружены этим огнестрельным оружием и употребляли его для всех видов охоты. На мысе Чаплина число ружей в 1901 году было свыше 400 на 440 человек жителей. Оленные чукчи к западу от Колымы точно так же имели много винтовок, между тем как население западной тундры и Омолона употребляло кремневые ружья и лишь в небольшом количестве подержанные берданки, продаваемые русским правительством.
   Белая мука является предметом постоянного потребления на Тихоокеанском берегу, особенно во время неудачного тюленьего промысла. Туземцы говорят, что только мука поддерживает их во время голодовок. Действительно, весной 1901 года жители поселка len'a, равным образом поселков у мыса Чаплина, питались исключительно мучными лепешками, слегка прожаренными в жиру. Той же весной на одном только мысе Чаплина было куплено у китоловов около 500 мешков муки, а по всему берегу -- около 2500 мешков муки, и столько же муки было продано за все лето. Среди оленных чукоч лепешки из белой муки считаются одним из самых вкусных лакомств; между тем ржаную муку они почти не употребляют, несмотря на постоянную связь с русскими селениями.
   Кроме всего вышеперечисленного, туземцы охотно покупают подержанные китоловные вельботы, маленькие китобойные пушки, китобойные взрывные гарпуны, а равным образом керосиновые печки и керосин. В 1901 году были завезены даже керосиновые лампы, примуса, корабельные компасы, употребление которых хорошо знакомо эскимосам.
   В 1882 году некто Кувар, один из богатейших торговцев мыса Чаплина, сделал опыт покупки шкуны в целях организации охоты на китов и крупной торговли продуктами китобойного промысла. Как раз в это время был послан русский военный корабль "Крейсер" для захвата американских китоловных судов, плавающих в русских водах или занимающихся незаконной торговлей на русских берегах. Неизвестно, были ли захвачены какие-нибудь американские шкуны, встречавшиеся ранее в большом количестве, но шкуна "Генриетта", только что купленная Куваром, была взята в качестве приза, несмотря ни на какие просьбы и протесты. Шкуна затем была оборудована паровым котлом и употреблялась в качестве сторожевой на Охотском море, где она и погибла во время шторма в 1895 году. Кувар несколько раз обращался к властям, но не имел успеха. Владивостокские власти утверждали, что Кувар не вступил в законные права владения шкуной. Однако туземцы на мысе Чаплина говорили мне, что Кувар заплатил за нее груду китового уса с двух китов, большую кучу моржовых клыков, три полных мешка лисьих шкур и три шкуры полярного медведя. Во время моего пребывания в том же районе экскимосам представлялся другой случай купить шкуну, но в виду возможности повторения конфискации покупка была, по моему совету, ими отклонена.
   Американские товары вообще вдвое дешевле товаров, прибывающих из Сибири. Даже те товары, которые прибывают из Владивостока морем, не могут конкурировать с ними, потому что большая часть владивостокских товаров американского происхождения, а идут они более кружным путем. Американский сахар в этом отношении представляет исключение, он хуже русского сахара. Американское ножовое производство не так хорошо приноровлено к потребностям туземцев, как грубые и крепкие ножи, специально изготовляемые в Якутске, Средне-Колымске, Маркове и пр. Кроме того, китоловы не торгуют кирпичным чаем, потому что они не посещают ни китайских, ни дальневосточных портов. Один или два раза они привозили кирпичный чай из Японии, но японский чай ниже по качеству, чем китайский, и плитки его меньшего размера.
   После того как запасы китового уса у туземцев стали истощаться, китоловы начали принимать вместо него моржовую кость, шкуры песцов и шкуры белых и черных медведей. Прочие звериные шкуры, как-то: красные лисицы, лисицы-сиводушки и волки, а также американская пушнина, т. е. шкуры бобров и куниц, направлялись на русские ярмарки, потому что в Азии они ценились дороже, чем у китоловов. В начале XX столетия главным источником дохода туземцев были шкуры оленьих телят, в которых сильно нуждались американские туземцы и аляскинские рудокопы для приготовления одежды. Шли также шкуры взрослых оленей для спальных мешков и отчасти для одежды, а больше всего различные виды обуви из тюленьей, кожи, которую охотно носят матросы китобойных судов и рудокопы американского севера. Азиатские и американские туземцы продают эту обувь в большом количестве каждое лето. Потребность в ней возрастает. В 1901 году на мысе Чаплина пара обуви продавалась за мешок муки.
   Главные торговые пункты находятся на Восточном мысу и также на мысу Чаплина, где море благодаря сильному течению освобождается ото льда в середине апреля. Два или три туземных торговца в обоих местах скупают ежегодно большое количество туземных продуктов. В обмен на них они получают тогда же американские товары и торгуют ими в течение целого года. Они даже покупали деревянные лавки, привозимые специально из Сан-Франциско.
   В 900-х годах таких лавок на Тихоокеанском берегу было 14, из них 5 на мысу Чаплина, причем 3 принадлежали Кувару, богатейшему торговцу на Чукотском полуострове. В Нуукане было 3 лавки, в Уэлене -- 1. Остальные лавки находились в различных эскимосских и чукотских селениях.
   Китоловы редко посещают североокеанский берег западнее Уэлена. До XX столетия они почти никогда не заходили дальше Колючинской губы. Все приморские жители, желающие принимать участие в торговле, отправляются из североокеанских селений на Восточный мыс, а из тихоокеанских селений -- на мыс Чаплина. Определенных сроков для торговых сношений не существует. Но начиная с середины марта собачьи упряжки и оленьи караваны появляются один за другим. Они продолжали приходить гораздо позже появления китоловных судов, потому что снега стаивают лишь поздней весной. Путешествия на кожаных байдарах начинаются в конце мая. Для торговых поездов употребляются только кожаные байдары, т.к. на деревянных вельботах трудно совершать выгрузку вследствие сильного прибоя; кроме того, очень трудно их вытаскивать на берег.
   Торговля непосредственно с американскими туземцами упала, потому что китоловы заняли место прежних посредников. Кроме того, у американских эскимосов нет достаточного количества пушнины и тюленьих шкур для торговли с азиатскими туземцами. Весь их промысел продается на месте американским купцам.
   Население острова Лаврентия и Диомедовых островов часто отправляется к азиатскому берегу на борту китоловных судов, на всякий случай забирая с собой кожаные байдары. Торговые партии с мыса Чаплина до сих пор ходят на остров Лаврентия для обмена оленьих шкур на излишки китового жира, моржовых шкур и китового уса, который стал занимать важную роль в туземной торговле. Они собирают также сплавной лес на северных берегах острова или покупают у его жителей необделанные остовы и деревянные части байдар. Торговля деревом, а также деревянными поделками и посудой постоянно совершается в Беринговом проливе. Предприимчивые люди с мыса Чаплина и мыса Восточного иногда отправляются с китоловами к порту Михаила, мысу Ном и далее. Они везут с собой оленьи шкуры, которые продают главным образом американцам.
  

ТОРГОВЛЯ ОЛЕНЯМИ

   Живые олени всегда были предметом торговли между различными туземными племенами. В конце XIX столетия американское правительство, желая завести оленеводство на Аляске и на острове Лаврентия, также начало покупать живых оленей на азиатских берегах. В 1899 году на Аляске было 9 стад, в которых насчитывалось 2837 оленей, из коих 1021 были куплены на азиатском берегу, а 144 вывезены из Лапландии. Остальные олени явились в результате естественного прироста стад. В 1901 году здесь было 4164 голов, из которых 229 были дополнительно куплены в Азии, а 1100 являлись весенним приплодом стада. Общее число купленных на азиатском берегу оленей равнялось 1300. Американские агенты платили в три раза дороже обычной стоимости оленя, но, несмотря на это, они не могли обзавестись достаточным количеством "животных, потому что оленьи стада на морском берегу, от Колючинской губы до мыса Чаплина, недостаточно велики. В настоящее время численность оленей в Америке превышает 60 000.
   Заслуживает внимания то обстоятельство, что живущие внутри материка оленные чукчи, особенно kavralьt, враждебно относятся к торговле живыми оленями, т. к. они сознают, что их собственная торговля с американскими туземцами все время идет на убыль, и они боятся, что заведенное в Америке оленеводство еще более уменьшит ее. Около 1895 года, когда американские торговые агенты еще пользовались расположением русского правительства, мне пришлось слышать характерный рассказ от жителей реки Россомашьей. Они говорили, что главною целью русских военных судов в водах Тихого океана был захват американских судов, которые производили торговлю оленями.
   Торговля живыми оленями, если ее организовать надлежащим образом, может быть только прибыльной для северо-восточной Азии, потому что там имеются миллионы оленей. За три дня какой-нибудь большой ярмарки убивают столько оленей, сколько куплено американским правительством в течение десяти лет. Владивостокская администрация в начале XX столетия изменила взгляд на торговлю живыми оленями, отчасти под влиянием взглядов путешествовавших. по Чукотскому полуострову Гондатти и Богдановича, не сочувствовавших этому роду торговли в Беринговом море, по крайней мере, в тех формах, в которых она там совершалась.
  

ТОРГОВЛЯ ВНУТРИ СТРАНЫ

   Внутренняя торговля среди чукоч совершалась до последнего времени тем же самым способом, как она происходила до прихода русских. Среди оленных чукоч обычно человек более активный, чем другие, или порою менее внимательный к своему стаду, сравнительно небольшому, проникался желанием отправиться на морской берег для меновой торговли. Существует особый термин для такого путешествия -- t-ŋьrkeurkьn -- "я отправляюсь к Восточному мысу для торговли". Предпринимающий такую поездку нанимает работников для сбора шкур оленьих телят на продажу и для нагрузки и заготовки саней к путешествию. Родственники и соседи дают ему взаймы, у кого что есть. Таким образом он отправляется отчасти в качестве их агента и везет шкуры на продажу, имея их на комиссии. Такие комиссионные шкуры имеют специальное название -- vilьnrьr (собственно "данное для сбыта"). Торговец отправляется в путь в феврале или марте. Он очень медленно подвигается вперед, боясь переутомить своих оленей. Путь его лежит от Анюя и Омолона к Чаунской губе. Отсюда он продвигается от одного маленького горного хребта к другому, следуя в общем направлению морского берега, но все время держась в значительном отдалении от него. С наступлением весны он старается продвинуться как можно дальше на восток и повернет к берегу только в том случае, если путешествие на оленях станет невозможным. Иногда он достигает Восточного мыса, но чаще останавливается в каком-нибудь другом поселке между Колючинской бухтой и Восточным мысом. Останавливаться на запад от Колючинской бухты для него невыгодно, потому что западные селения малолюдны, а морское путешествие к Восточному мысу представляется довольно затруднительным и даже опасным.
   Целое лето он остается на морском берегу, принимает участие в тюленьей охоте, чтобы иметь долю в добыче, не платя за нее, и затем постарается отправиться на байдаре к Восточному мысу. В обмен за свои шкуры он берет главным образом тюленьи кожи, всякого рода ремни и американские продукты -- спирт, ружья и патроны. В середине осени он отправляется в обратное путешествие, продвигаясь так же медленно, как и прежде. Домой он вернется весной. Вернувшись, он возвращает занятых оленей, большею частью без специальной платы за это или возмещает взятое в долг частью товаров, которые он купил на комиссию, оставляя себе значительную долю барыша от всех сделок подобного рода. Такое путешествие продолжается целый год и может даже длиться дольше. Путешествие между мысом Чаплина и Анадырем много короче и обыкновенно совершается в одну зиму, так что караван, выступивший осенью, возвращается около середины следующей весны. Когда человек войдет во вкус и поймет пользу от этих путешествий, он повторяет их и становится kavralьn. Kavralьt (множ. ч.) -- большею частью приморские жители, которые сначала перешли к оленеводству, а затем к торговле. Таким образом они хорошо знакомы с тем или другим бытом и обычаями обеих групп племени. Kavralьt находятся постоянно в пути. В прежнее время они усердно старались посещать русские ярмарки, направляясь к морскому берегу навстречу байдарам, идущим, с Диомедовых островов и из Америки, часто вступали в соглашение с ними и совершали путешествие по морю, чтобы добыть ценные шкуры. Иногда отец семьи направлялся в западную сторону с оленным караваном, между тем как один из его сыновей ждал лета и направлялся через Берингов пролив в Америку на своей байдаре. Следующей весной отец и сын встречались и предпринимали новое путешествие для распределения своих товаров. Даже в XX столетии несколько купцов kavralьt продолжали совершать свои путешествия, не сокращая их круга, посещая Анюйскую ярмарку и Диомедовы острова. Большинство kavralьt, однако, торгует преимущественно шкурами оленьих телят и не совершает поездок далее ярмарки на Островном и русских колымских селений.
   В начале XX столетия около 10 или 15 караванов, каждый из 6 или 8 шатров, являлись каждую весну на реку Россомашью на восточной границе Анюйской области, прибывая с востока. Некоторые из них являлись из Чаунской тундры, другие -- из местности, соседней с мысом Ьrrь (Восточный), Jaqan и Rьrkajpьjan, а некоторые -- из окрестностей Колючинской губы. Оживленная меновая торговля шла в течение двух недель, а затем торговцы отправлялись в обратное путешествие.
   В прежние времена среди kavralьt было больше богатых людей, чем в начале нашего столетия. В 60-х годах XIX века один из них даже накупил лошадей и совершал летние путешествия между оленными стойбищами, развозя свои товары вьючным способом. Другой по своему желанию был послан русскими властями Колымского округа в Якутск. Он был у якутского губернатора и получил через него золотую медаль и парадный кафтан, украшенный серебряным галуном. В начале XX столетия самым богатым из kavralьt был Кувар и еще несколько эскимосских торговцев Тихоокеанского берега.
   Чукчи совершают также и другие регулярные путешествия в торговых целях, меньшие по размеру. В Анюйской стороне русские купцы путешествуют по стойбищам зимой на собаках, а летом на лошадях, собирая преимущественно шкуры оленьих телят, песцов и красных лисиц. Русские торговцы на Анадыре не предпринимают таких путешествий. Они не ездят далее бухты Креста. Вообще русские торговцы не заезжают дальше "края лесов", по крайней мере, когда они передвигаются сухим путем. С другой стороны, мелкие торговцы в зимнее время направляются на собаках из каждого туземного селения Чукотского полуострова в оленные стойбища, скупая шкуры подросших оленьих телят и готовые одежды. В летнее время целые флотилии байдар направляются с мыса Чаплина к бухтам Креста и Лаврентия, где оленеводы совершают сезонный обряд убоя оленей. Они возвращаются тяжело нагруженные шкурами и мясом. Некоторые байдары идут к Анадырю и поднимаются вверх по течению, чтобы принять участие в большой охоте на диких оленей. В 80-х годах XIX столетия они доходили по морскому берегу до телькепских летних стойбищ и до селений кереков. Здесь, вблизи мысов Барыкова и Наварина, проходила южная граница чукотско-эскимосской торговли на берегу Тихого океана.
  

ЕДИНИЦЫ ЦЕН И ЦЕНЫ ВООБЩЕ

   Чукотская торговля -- исключительно меновая. Деньги совершенно неизвестны. Оленеводы даже не имеют слова для обозначения денег, называя их просто kelitul ("кусочек испещренного"); точно так же называется всякий кусочек бумаги, на котором что-нибудь написано. Приморские чукчи называют деньги maneman, от английского слова "money", заимствованного от китоловов.
   Денежной единицей в русской торговле в начале XX века оставалась полновесная папуша табаку (торговцы часто вынимают несколько листов, не трогая завязок). Кирпичный чай точно так же стал входить в употребление в качестве денежной единицы и даже приобрел в этом отношении преобладающее значение, т. к. плитки этого чая (кирпичи) одинакового размера и формы.
   В торговле с китоловами нет специальных денежных единиц. Цены бывают весьма различны, соответственно времени и месту. Одни и те же товары продаются в различных местах и в разное время по цене, которая в два и три раза выше, чем в других местах. Можно указать следующие образцы цен для различных округов. В 90-х годах XIX столетия в южной России папуша табаку стоила около 30 коп., в Якутске -- 60 коп., в Средне-Колымске -- 1 руб. 80 коп., на Анюйской ярмарке -- 2 руб. 40 коп. или 3 черных оленьих выпоротка. На Анадыре -- 80 коп., на тундре -- 5 черных выпоротков, на Чукотском полуострове -- 1 песец.
   Во Владивостоке или в Иркутске кирпич чая стоил 30 коп., в Якутске -- 50 коп., в Средне-Колымске и на тундре он равнялся по цене папуша табаку. Фунт русского сахара стоил в южной России 15 коп., в Якутске -- 40 коп., в Средне-Колымске -- 1 руб., на Анюйской ярмарке -- 1 руб. 50 коп. или 2 черных и 1 серый выпороток.
   Бутылка неразбавленного спирта ценилась в Средне-Колымске до 2 1/2 руб., на Анюйской ярмарке (сильно разбавленная водой) -- 5 руб. или отдавалась за хорошую шкуру красной лисицы. На тундре и на Анадыре были произвольные цены.
   В торговле с китоловами лавка, которая в Сан-Франциско стоила 100 долларов, продавалась за 100 связок китового уса (около 400 фунтов), по цене от 2 1/2 до 3 1/2 долларов за фунт, т. е. за 1000--1400 долларов. Второсортный вельбот с принадлежностями продавался за 20--30 связок китового уса или от 200 до 420 долларов, дробовик или винтовка со снаряжением -- за 4--6 связок, маленький ящик жевательного табаку (6 1/4 фунтов)-- за 2 пары обуви. Боченок черной патоки отдавался за одну или две пары обуви, мешок белой муки также за одну или две пары обуви и проч. Хорошая шкура оленьего пыжика ценилась одинаково с парой обуви, полная одежда равнялась двум, парам обуви, вышитая одежда -- связке китового уса и т. д.
   На устье Анадыря чукчи обменивали американские товары по ценам ниже, чем при покупке у китоловов. Винчестер продавался за 20--30 кирпичей чая, т. е. от 8 до 12 руб.; китоловный вельбот стоил 70 кирпичей чая, 30 фунтов сахара, 20 фунтов табаку, в общей сложности около 50 руб. Мелкие товары, как-то: порох, пистоны, бумажные ткани, покупались по еще более низким ценам. Причина этого заключалась в том, что в прежние времена русские не брали китового уса и ставили на свои товары высокую цену в обмен на шкуры. Поэтому приморские жители, которые устроили обмен американских товаров на китовый ус, считали их менее ценными в сравнении с русскими товарами.
   Во внутренней торговле среди западных стойбищ существовали следующие цены: за шкуру большого тюленя -- от 10 до 15 шкур оленьих пыжиков, за круг белых ремней -- 5 пыжиков, за большой мешок тюленьего жира -- 3 оленьих туши, за винчестер с принадлежностями -- 2 оленьих упряжки. У кереков винчестер с принадлежностями ценился в 2 собольих шкуры.
   Ежегодная торговля между чукчами и русскими во всех трех северных округах выражалась в общей сумме около 70000 руб. Общая сумма оборота в торговле с китоловами на морском берегу неизвестна. В начале XX столетия ежегодно к азиатским берегам прибывало около 10 китобойных судов, из которых каждое производило торговлю на сумму от 1000 до 2000 долларов, так что весь ежегодный торговый оборот мог выражаться в сумме от 10000 до 20 000 долларов. Эта торговля происходила главным образом с эскимосами.
   Общая ежегодная сумма торговых операций в трех округах северо-восточной Азии среди всех племен, включая чукоч, коряков, эскимосов, ламутов, юкагиров, русских, обрусевших туземцев и якутов, доходила до 200 000 руб.: 70000 -- в Гижиге, 70000 -- на Колыме, 25000 -- на Анадыре и около 30 000 -- на Чукотском полуострове. Но, во всяком случае, три первые цифры (хотя они базируются на официальных данных) являются только приблизительными.
  

Глава V
СЕМЬЯ И СЕМЕЙНАЯ ГРУППА

  

МУЖЧИНА В СЕМЬЕ

   Единицей чукотской социальной организации является семья или семейная группа. Однако семейные узы не слишком крепки, и отдельные члены семьи часто порывают связь со своими родственниками и уходят на сторону. Взрослые сыновья покидают своих родителей и уходят искать счастья в отдаленные местности. Юноши из оленеводческой части племени спускаются к морскому берегу, а приморские чукчи переходят к оленеводам. Многие чукотские сказки начинаются с описания жизни одинокого человека, который не знает других людей и живет в пустыне.
   Можно было бы сказать, что отдельный человек, живущий одиноко, является основной единицей чукотского общества. Даже женщина, чье общественное положение значительно ниже мужского, нередко бросает отца или мужа и уходит от них к другим людям. Семья ушедшей может преследовать ее и даже стараться вернуть ее насильно. В дальнейшем изложении такие случаи будут описаны подробно.
   Среди тунгусов подобные явления не встречаются, так как организация семьи и рода у них гораздо крепче. Тунгусские семьи тоже нередко отделяются от рода и уходят на поиски новых охотничьих угодий, но отдельный человек никогда не бросает семьи. И даже отделившаяся семья долго сохраняет память о связи со своим родом. Ламуты в районе Чауна, состоящие из выходцев разных родов, живущих южнее, до сих пор еще помнят свое происхождение от определенных родов, хотя в настоящее время эта связь не имеет особого значения, благодаря дальности расстояния. Чукчи, отошедшие от своих семей, никогда не сохраняют таких воспоминаний о родственных связях. Отделившись от семьи, они тем самым становятся для нее чужими.
  

СИСТЕМА РОДСТВА

   В чукотской системе родства отцовская линия в значительной степени преобладает над материнской. Родственники по мужской линии называются "произошедшие от старого быка" (kьrŋajpb walьn, также kьrŋetumgьn {Kьrŋe-tumgьn или kьrŋa-takalŋьn обычно означает "старший родственник", 4-kьrŋe-jicemit-tumgьn -- "старший брат".} -- "старый бык товарищ") или происходящие (от одного и того же) "детородного члена", jaьlgepь-walьn. Родственники по женской линии называются "произошедшие от (общей) матки", kьjolgepь-walьn. Родственники по отцу называются также "люди одной крови", ənnen-mutlьlь. В данном случае имеется в виду обычай жертвенного помазания кровью. Надо указать, что во время определенных праздников чукчи помазывают свои лица кровью, причем семьи, происходящие от общей отцовской линии, употребляют одни и те же знаки помазания, передаваемые из поколения в поколение (см. ниже, стр. 130) Точно так же люди, принадлежащие к одной и той же отцовской линии родственников, "старые мужские товарищи", называются также (люди) "одного огня", ənnen-jьnlt, так как у них общий огонь. Родство по отцовской линии считается более крепким, чем по материнской. Чукчи говорят, что даже самый* далекий родственник с отцовской стороны ближе к семейному очагу, чем ближайшие родственники по матери. Привожу таблицу терминов родства:
  

Кровное родство (отцовская линия):

   Əttuutien ("идущий впереди") -- предок
   Jaatlan ("идущий сзади") -- потомок
   Mirgьn {Иногда говорят ətlьw-mirgьn ("дед по отцу") и ətla-mergьn ("дед по матери"), хотя обычно первая часть слова опускается. Маленькие дети употребляют также термин apajŋьn_ ("дедушка") и epeqəi ("бабушка"). Оба эти термина образованы от слова epь ("отец"). -- Первый термин -- увеличительный, второй -- уменьшительный. Однако слово epь употребляется редко и принадлежит скорее коряцкому языку. Другое уменьшительное слово epepil -- коряцкого происхождения, буквально: "маленький отец", служило названием для христианских священников в качестве перевода русского термина "батюшка", а в этом значении было усвоено чукчами.} -- дед и брат деда
   Ŋew-mirgьn (ŋe, ŋew -- "женщина") -- бабка или сестра бабки
   Əndiw -- дядя {Различают ətlьgьndiw ("дядя с отцовской стороны") и ətlandew ("дядя с материнской стороны").} с отцовской и материнской стороны
   Əccaj -- тетка {Тем же термином обозначаются двоюродные дядья и тетки.} с отцовской и материнской стороны
   Ətlьgьn (детское: atə, "тятя") -- отец
   Ətla (детское: əmmə, "мама") {Əmmə, по существу, означает материнскую грудь. Ate, əmmə употребляется большей частью только очень маленькими детьми. Слова ьnpьnacgьn и ьnpьŋe, которые, согласно Nordquist'у, были указаны у различных авторов как термины для обозначения "отца" и "матери", г действительности имеют значение "старик" и "старуха". Оба эти слова происходят от ьnp, корня прилагательного nьnpьqen ("он стар").} -- мать
   Ətlьgьt ("отцы") -- родители
   Jicemit-tumgьn {Во всех производных формах употребляется только первый корень. Tumgьtum (множ. чис. tumgьt, основа tumg) означает "товарищ", "друг", а также "родственник". Муж, говоря о своей жене, называет ее gumnin tumgьtum ("моя подруга"). Getumgьlin означает "человек с товарищами", "человек сродственниками", "человек с влиянием". Это слово употребляется в различных сочетаниях, обозначающих термины родства, в одних случаях только между мужчинами, в других случаях только между женщинами и, наконец, смешанно, между мужчинами и женщинами.} ("брат-товарищ") -- брат
   Ьneelьn -- старший брат
   Ətlaŋi -- младший брат {Термины "старший брат@ и "младший брат" взаимно соотносительны, т. е. все братья старше меня -- мои ьneelьt, а все братья моложе меня -- мои ətlenjut (мн. ч.). Термины более детализированные суть _следующие: ənan-ьnaalьn -- "самый старший брат", ənan-ətlaŋe -- "самый младший брат"; wutgьtcēn -- "средний (брат)". Ьneelьn ("старший брат") ətleŋi ("младший брат") оба употребляются мужчинами и женщинами. Однако первый термин женщины произносят ьninelin, согласно правилам женского произношения, в котором избегаются сокращения. Старшая сестра называется также ьneelьn или ьninelьn. Термин ətleŋi употребляется только для младшего брата, но не для младшей сестры.}
   Cakьət -- сестра (мужской термин)
   Ьnpьcь-cakьət -- старшая сестра (мужской термин)
   Wutgьtcə-cakьət или wutgьtcēn -- средняя сестра (мужской термин)
   Ŋenca-cakьət ("младшая сестра") -- младшая сестра (мужской термин)
   Caket-tomgьn ("сестра-товарищ") -- сестра (женский термин)
   Ьnpьcь-caket-tomgьn ("старшая сестра-товарищ") -- старшая сестра (женский термин)
   Wutgьtcə-caket-tomgьn ("средняя сестра-товарищ") -- средняя сестра (женский термин)
   Ŋenca-caket-tomgьn ("младшая сестра -- товарищ) -- младшая сестра (женский термин)
   Jēlgь-tomgьn ("двоюродный брат -- товарищ"), jēlo -- двоюродный брат по отцовской и материнской линии
   Ŋaw-jelgь-tomgьn (мужской термин) {Женщины употребляют термин ŋawgel, т. е. измененный, согласно женскому произношению, термин ŋaw-jēigь.} -- двоюродная сестра по отцовской и материнской линии
   Ekьk -- сын
   Ŋeekьk -- дочь
   Ətluə (множеств, число ətluwgot) -- внук и племянник
   Ŋautluə -- внучка и племянница.
   Ətloo tomgьn {Женское произношение ətluwgo-tomgьn. Ətloo и ətluə родственны.} -- троюродный племянник
   Ŋautloo-tomgьn {Женское произношение ŋautluwgo-tomgьn. В разговоре между собой женщины употребляют просто термин ŋawgel.} -- троюродная племянница
   Из каждого такого термина можно образовать коллективный термин при помощи основы ret, rat, имеющей значение: "связь", "группа". Эта основа употребляется только комплексно. Так, jicemret -- "группа братьев", cakettьrat -- "группа сестер" (мужской термин); jəlgьrat -- "группа двоюродных братьев"; kret -- "группа мальчиков" (k -- сокращение слова kmiŋьn, "мальчик", "ребенок").
   Четвертая степень восходящего и нисходящего родства обозначается при помощи корня jьlg, что означает "связь", "соединение", "звено". Так, jьlgь-mirgьn -- "прадед"; jьlg-ətluə -- "правнук"; jьlg-ьtloo-tomgьn -- "троюродный брат" и т. д. Более отдаленные степени родства обозначаются словом cьmcekin -- "близкий" или cicetkin, cicetleŋ, -- "родственник". Объем второго термина шире, чем объем первого.
   Все степени сводного родства обозначаются посредством суффикса iqəl, что означает "назначенный для" {Например, uwəqucilqəl -- "назначенный в мужья", "жених". Ŋewənlьqəl -- "назначенный в жены", "невеста".}. Так, ətlьgьlqəl -- "отчим"; ətlalqəl -- "мачеха" или, в полигамных семьях, "другая жена моего отца"; ekkelqəl -- "пасынок"; ŋeekkelqəl -- "падчерица"; jicemit-tumgəlqəl -- "сводный брат", cakettьlqəl -- "сводная сестра" (по отношению к брату) и т. д. В полигамных семьях встречается даже ŋew-mirgьlqəl, что можно было бы перевести "сводная бабушка".
  

Свойство:

   Matalьn {От глагола matarkьn -- "брать", "брать в жены".} -- тесть, свекор
   Ŋaw-matalьn -- теща, свекровь
   Ьntuulpər -- зять
   Ьnte -- невестка (по отношению к свекру и свекрови)
   Aacew-matalьn {Aacek означает "юноша"; ŋeusqət -- "женщина". Эти термины употребляются и мужем и женой. Иногда говорят также əndew-matalьn ("дядя жены") и əccaj-ŋaw-matalьn ("тетка жены").} -- деверь, шурин
   Ŋaucgən-matalьn -- золовка, невестка по отношению к брату и сестре мужа
   Takalgьn -- свояк
   Umirit -- отец зятя по отношению к отцу невестки и обратно, сват
   Ŋeumirit ("женщина-umirit") -- мать зятя по отношению к матери невестки и обратно, сватья. Свойственники вообще называются matalьt (множ. чис.) или matalь-ramkьn ("свойственников племя")
   Мужья двух сестер называют друг друга takalgьn. Takalgьn (свояк) собственно означает "товарищ по упряжке", например, один из двух оленей, запряженных в нарту. Pьtka-takalgьn означает "брат-близнец" (буквально: "двойной товарищ"). Такие степени свойства считаются очень близкими и крепкими. В старину такие родственники считались даже более близкими, чем родные братья. Существует поговорка: Takalgьn kьrŋa-jecamet-tomgepь paroc, что значит "Свояк выше брата с отцовской стороны". Старая чукотская поговорка говорит: "Свояк -- на одном берегу озера лежащий (убитый) товарищ" takalgьn ənnangьtgьlьŋkь rьltel-tomgьn. Это значит, что оба свояка сражаются и падают вместе. Чукчи говорят, что если один, takalgьn видит кровь другого, то он будет нападать на его врагов, пока сам не упадет рядом со своим товарищем. Возможно, что это родство должно считаться пережитком группового брака, хотя в настоящее время групповые браки между takalgьt сравнительно редки. Групповой брак и родственные связи, основанные на нем, будут описаны ниже.
   Семья называется rajiьrьn ("наполнение дома") или jara-tomgьt ("домашние товарищи" -- домочадцы). Оба эти термина, собственно говоря, относятся и к дому и к людям, живущим в нем. Действительной основой чукотской семьи являются люди, живущие в общем жилище. Отрыв от общего жилища -- у оленеводов от стойбища -- является одновременно разрывом хозяйственных и родственных связей.
   Система кровного родства и свойства представлена в следующей таблице:

   Для женщины эта система остается фактически той же. Но в ней нет степени takalgьn.
  

СЕМЕЙНЫЕ ГРУППЫ

   Группа родственных семей обозначается термином varat (буквально: "собрание живущих вместе"). Корень глагола varkьn -- "он пребывает", -- ret, rat, означает "коллектив, группу" (см. стр. 93). Члены одной и той же группы называются ənan-varatken -- "человек из того же varat". Однако в настоящее время этот термин приобрел более широкое значение и употребляется в смысле "люди", "народ", хотя для последнего понятия существует другое слово -- remkьn ("люди", народ"). Более характерным для семейной группы является другой термин -- cin-jьrьn ("группа участников кровной мести". Cin -- это корень, слова liŋliŋ ("сердце") {В чукотской фонетике с и l часто заменяют друг друга.}, но означает также кровомщение. Liŋьlьn означает "кровомститель". Термин cin-jьrьn употребляется часто, так как обычай кровавой мести существует до настоящего времени.
   Чукотский varat отчасти можно рассматривать как зачаток рода. Однако' varat крайне неустойчив, и число семей, "пребывающих вместе", меняется почти каждый год. Сверх того, если между двумя varat, обычно живущими по соседству, начинается ссора, то всегда находятся несколько семей, которые одинаково связаны как с той, так и с другой стороной. Ядром объединения является группа родных братьев, а также группа двоюродных братьев. Обе эти группы вместе называются "группа парней". Есть пословица: "Группа парней склонна к издевательству": Kratьcgьn nьkoraqen. Это значит, что многочисленные братья, живущие вместе, могут безнаказанно обижать любого из соседей. С другой стороны, одинокий человек kuwlikьlьn "всегда бывает унылым". Он разговаривает смиренно, живет в бедности и подвержен, обидам и насилию со стороны многолюдных семей.
   В случае кровавой мести родные и двоюродные братья всегда выступают вперёд. Так, в 1895 году в районе Большого Анюя двое юношей, принадлежащих к разным семьям, нашли на тундре клык мамонта. Когда они стали делить его между собой, возникла ссора, и один из них, схватив ружье, выстрелил в другого, правда, неудачно. После этого случая между семьями разгорелась вражда. Обиженный принадлежал к более многочисленной семье. У него было несколько дядьев, все с сыновьями. Кроме того, у него было четыре родных взрослых брата. Общее число его товарищей -- мужчин -- было двадцать два, и все они были его близкие родственники. Его противник, наоборот, принадлежал к малолюдной семье. Поэтому, когда семья обиженного начала говорить о мести и угрожать нападением на стойбище врагов, он уехал в ближайший русский поселок, за сто километров от своего стойбища. Он провел там семь или восемь недель. Все это время он чувствовал себя очень несчастным, т. к. оленные чукчи не любят оставаться в русских домах больше, чем этого требует необходимость. Они не выносят спертого воздуха избы и рыбной пищи. Все это время его родственники вели переговоры с семьей потерпевшего и в конце концов покончили дело миром, даже без выкупа, т. к." семья потерпевшего была удовлетворена тем, что обидчику пришлось так долго, прожить у русских. Следует отметить, что ссора была улажена между семьями, а не между семейными группами.
   В другом таком же случае девять человек из семьи обиженного приехали к обидчику, чтобы показать ему свою силу и сплоченность. Все они были родными и двоюродными братьями и дядьями обиженного. Ножи были обнажены, но до кровопролития все же не дошло.
   Однажды, в моем присутствии, боролись двое чукотских юношей, и один одолел другого. Я уже отмечал, что борьба часто ведет к ссорам. Отец побежденного, присутствовавший при борьбе, очень рассердился и сказал победителю: "Стой, стой! Ты считаешь нашу семью слабой и плохой? Ты думаешь, что у нас нет родных и двоюродных братьев? У моего сына есть семь братьев. Сейчас они еще маленькие, но они вырастут, и тогда они все будут против тебя".
   В чукотских сказках также постоянно указывается, что кровавую месть и вообще отплату за обиды берут на себя близкие родственники {Более подробно об этом будет сказано при анализе кровавой мести.}.
   Организация стойбища оленных чукоч связана с отношениями семейной группы. На каждом стойбище есть передний шатер, место которого определяется старшинством его владельца. Другие шатры располагаются по определенным правилам, основанным по большей части на взаимных семейных отношениях их хозяев. При всем том организация стойбища очень неустойчива и слаба, так же как и организация семейной группы.
   В старину связь между "пребывающими вместе" была крепче и больше приближалась к роду. Эта социальная единица включала десять или пятнадцать семей, живших всегда по соседству. Летом, когда оленеводы подходят к морскому берегу, все семьи сливались обычно в одно большое стойбище. Часть молодежи оставалась у стада, ибо в те времена стада были немногочисленны. Другие занимались рыболовством и охотой на морского зверя {Такое положение вещей до сих пор существует у приморских коряков Тихоокеанского; побережья, которые тоже имеют оленей. Каждый поселок представляет отдельную семейную группу.}. Свой досуг они заполняли атлетическими упражнениями, борьбой, бегом, фехтованием на копьях и т. п. Благодаря этому они были хорошо подготовлены к войнам, которые в те времена происходили постоянно. В действиях против врагов, во время войны, единицей являлась семейная группа.
   Роды, введенные русскими, также были искусственным изобретением и не имели почвы в первобытной организации племени. Вся местность, населяемая чукчами; была разделена на пять частей. Каждая из этих частей с ее населением была названа "родом". Несколько богатых оленеводов, которые относились дружественно к русским, были названы "князьцами родов" или старостами -- и это было все. Чукчи, живущие вне ближайшей сферы влияния русского начальства, на тундре к востоку от Чауна и на Чукотском полуострове, как оленеводы, так и приморские охотники, все вместе получили название "приморского рода". Даже ясак был лишь номинальный -- 247 рублей со всех родов -- несмотря на то, что чукотское племя состоит из нескольких тысяч взрослых людей. Этот ясак был выплачиваем следующим образом. Каждая семья, живучая вблизи русского поселения, платила один рубль. Считалось, что эта сумма представляет ясак с одного человека, так же как у тунгусов и якутов {Майдель старался также ввести у оленеводов ясак на мальчиков моложе шестнадцати лет в размере 50 копеек. Но эта попытка осталась безуспешной. Поэтому сумма, которую нужно было собрать, понизилась с 316 руб. до 247 руб. В то же время Майдель попытался провести перепись среди оленных чукоч. По его переписи, мужчин было 476 человек, женщин -- 369, в общем -- 845. Однако он и сам хорошо знал всю неполноту переписи. Он даже не привел эти цифры в своей книге. Я взял их из бумаг архива Колымской области.}. Однако на самом деле один рубль платила целая семья. Те из чукоч, которые относились к русским не очень дружелюбно, ничего не платили. Тунгусы, якуты, камчадалы платят ясак поголовно, даже за всех умерших. Так как многие разделы этих племен численно весьма уменьшились, ясак стал очень обременительным, а иногда совсем непосильным. Обрусевшие юкагиры и якуты района Нижней Колымы до самого последнего времени должны были платить по 11 рублей с каждого мужчины. У чукоч ничего подобного не было. Чем дальше отстояли кочевья от русских селений, тем большее число семейств не хотели платить ничего. Наибольшую долю ясака, наложенного на каждый род, уплачивал так называемый "князец". Для богатого чукчи было не очень трудно уплатить 40 или 50 рублей. Он продаст пару медвежьих шкур и несколько добрых лисиц и получит за них достаточно денег, чтобы уплатить ясак.
   У приморских чукоч и азиатских эскимосов семейные группы еще мельче, чем у оленеводов. Среди них социальной единицей является семья и поселок. Многие поселки населены родственниками, особенно у эскимосов, которые менее склонны переходить из поселка в поселок, как это делают чукчи. Однако есть и другие поселки, состоящие из элементов разнородного происхождения; так, например, поселок Cecin населен эскимосами, приморскими чукчами и значительной группой оленных чукоч, потерявших свои стада и поселившихся на берегу моря. В некоторых поселках имеется передний дом. В общем можно сказать, что поселок представляет территориальную единицу. Никакой организации не существует, кроме того, что обитатели поселка являются соседями и доброжелательно относятся друг к другу. Родственные семьи выступают как единицы в организации байдарной артели {См. стр. 154.}.
  

СЕМЬЯ

   Чукотская семья состоит обычно из мужа с одной или несколькими женами и их детей. Обычно родители мужа живут рядом, в особом шатре. С ними могут жить младшие сыновья и дочери, еще не вступившие в брак или хотя и вступившие в брак, но не имеющие детей. Их шатер зависит от главного шатра и считается принадлежащим к его "наполнению" (см. стр. 93).
  

ПОЛОЖЕНИЕ СТАРИКОВ

   Старики пользуются большим значением. Особенно сильно это проявляется у оленеводов. По всей вероятности, это объясняется тем, что стадо является собственностью отца до самой его смерти. У кочевников заметна тенденция развить крепкие семьи и прочную связь внутри семейной группы, чем обусловливается высокое положение стариков в семье. Хотя я не могу сделать общего вывода и утверждать, что организация семьи и семейной группы более высоко развита у оленеводов, по сравнению с приморскими жителями, однако в отдельных случаях это, несомненно, имеет место. Очевидно, оленеводство не столь древне у чукоч, чтобы создать заметное различие между двумя ветвями племени. Во многих стойбищах, в самых различных частях чукотской территории, я встречал очень старых людей, пожалуй, дет семидесяти или даже восьмидесяти. По крайней мере, их волосы были совсем седые, что у чукоч происходит гораздо позднее, чем у людей белой расы. Некоторые из этих стариков почти впали в детство и были слабоумными. Но они все еще считались владельцами стада и общими руководителями жизни на стойбище. Так, на стойбище по реке Олою чукча, по имени Kauno, у которого были уже десятилетние правнуки, владел двумя большими стадами и разрешал очень важные вопросы о выборе летнего пастбища, о направлении сезонной кочевки и т. п. Несмотря на то, что он ослабел от возраста, он каждую весну ездил к реке Россомашьей и там проводил меновой торг с приморскими торговцами, которые в это время наезжали туда, привозя приморские продукты и американские товары. Члены семьи Kauno рассказывали мне, что старик совсем впал в детство и часто делает покупки совершенно ненужные. Вместо сахара он привез патоку в бутылках, потому что она красная, а ему нравился этот цвет; вместо охотничьих ножей он покупал столовые, потому что они блестящие и т. д. Это было рассказано, однако, с широкой усмешкой и без малейших признаков недовольства. "Глупый,-- добродушно прибавляли они. -- Что же делать? Ведь это старик" (Jurgumteq! qailoqьm, miŋkri, ьnpьnacgьn). Я уверен, что до самой смерти Kauno оставался главой своей семьи.
   У другого старика, лет шестидесяти, проживавшего в районе Сухого Анюя, было вывихнуто бедро. Он мог лишь ползать с помощью двух костылей. Поэтому его прозвали Atka-Paŋanto ("Хромой Paŋanto"). Свое увечье он получил на состязании в борьбе. Он был женат и имел стадо. После несчастного случая он продолжал оставаться владельцем стада и главой семьи. У него было несколько детей. Когда они подросли, они взяли на себя заботу о стаде и присмотр за ним. Каждый год Atka-Paŋanto возил пушнину и оленьи шкуры на Анюйскую ярмарку. Он очень любил водку, и когда получал ее, то всем членам семьи давал лишь по несколько капель, а все остальное выпивал сам.
   На ярмарках или торговых сборищах, куда бы я ни приезжал, встречавшие меня всегда говорили: "Позволь нам отвезти тебя к самому старому человеку на нашем стойбище. Поговори сперва с ним". Барон Майдель отмечает, что однажды, когда он проезжал по району Верхнего Анадыря, его встретил очень старый чукча. Этот старик жил на очень далеком стойбище, и его принесли на плечах его молодые родственники, навстречу начальнику {См. Майдель, I, стр. 520.}. Это было летом, а потому они не могли воспользоваться нартами. Для чучок этот случай не представляет ничего необыкновенного. Обычно старик идет сколько в силах, потом его проносят вперед на плечах. После того делают короткий отдых, и он опять в состоянии итти. Даже у приморских чукоч, где старики пользуются меньшим значением, младшие родственники носят старика на плечах, когда он устанет и не может итти сам. Так, на Мариинском Посту я видел старика с костылями, по имени Jьrmь, который отморозил себе ноги во время охоты на море. Это случилось с ним лет пятнадцать тому назад. При мне Jьrmь был уже очень стар и не мог передвигаться даже с помощью костылей. В случае нужды его переносил на плечах его зять.
   Я уже говорил, что приморские чукчи относятся к старикам с меньшим почтением, чем оленеводы. Жизнь приморских жителей значительно труднее. Каждый кусок пищи достается с большими трудностями, с опасностью и напряжением всех сил. Поэтому старик, не способный сам добыть себе свою долю пищи, становится в тягость своим родственникам. Здесь у стариков нет стада или какой-либо другой собственности, имеющей значение. Опытность старого охотника ничем не помогает его родственникам, т. к. он должен оставаться дома. Во время голодовок он съедает слишком много. Благодаря этому все старики, которых я видел у приморских чукчей, выглядят уныло, и вообще стариков там гораздо меньше, чем у оленеводов. Это объясняется отчасти трудностями приморской жизни, где менее активные охотники часто не в состоянии справиться с опасностью и потому погибают. Обычай убийства стариков, о котором я буду говорить ниже, очевидно, зародился у приморских чукоч.
   По многим данным, такое же различие, хотя и менее резкое, существует между оленными и приморскими коряками. Иохельсон, говоря об отношениях коряков к старикам, отмечает, что у оленных коряков новая форма экономики -- оленеводство -- развила и заострила принцип личной собственности {См. Иохельсон, "Коряки", стр. 759.}. В устном сообщении он указывал мне на то обстоятельство, что старики у оленных коряков имеют большую власть и значение, чем у приморских, благодаря тому, что до самой смерти старик считается владельцем стада.
   В настоящее время принцип личного владения ценностями, приобретенными торговлей с американскими китоловами, стал укореняться даже и у приморских чукоч. Почти в каждом большом поселке есть несколько торговцев, которые время от времени ездят на оленеводческие стойбища и выменивают русские и американские товары на шкуры и мясо оленей. Некоторые из них имеют даже целые амбары с товарами. Торговцы, даже становясь глубокими стариками, продолжают владеть своей собственностью, и с годами их положение в семье нимало не ухудшается.
  

ПОЛОЖЕНИЕ ЖЕНЩИН

   Положение женщин в общем хуже положения мужчин. "Раз ты женщина, то молчи" (ŋeusqət turi əqulike) -- это изречение повторяется каждый раз, когда женщина осмелится сказать хоть слово в свою защиту.
   В одной сказке девушка приходит к kelə и в следующих словах заявляет о своем желании стать его женой: "Я хочу быть твоей подругой и рабыней. Моя мать сказала мне: "у этого kelə нет рабыни. Мы вырастим тебя, как можно скорее. Иди и служи ему" {Богораз, "Чукотские материалы", стр. 105.}.
   У оленных чукоч женщины работают гораздо больше мужчин; в особенности молодые. Мужчины должны следить за стадом, ловить и убивать оленей, охотиться и приносить бревна и камни, необходимые для укрепления шатра. Мужской работой является также всякая работа топором, теслом, ножом и "т. д. Есть и общие работы. Так, например, и мужчины и женщины запрягают оленей, таскают топливо из ближайших зарослей кустарника и колют дрова и лед. Нагружают и разгружают "нарты по большей части женщины. Работа по дому, очень тяжелая и трудная в условиях полярного кочевого быта, целиком лежит на женщинах. Женщины обдирают убитых оленей, пластают туши, собирают съедобные корни, приготовляют пищу, выделывают шкуры, шьют одежду и исполняют множество других работ, не говоря уже об обязанностях материнства. Мужчина почти никогда не помогает женщине в ее работе. Он даже не умеет делать самых простых женских работ. Часто кочуя с чукотским стойбищем, я с мужчинами приезжал на новое место задолго до своего каравана. Мы ехали на легких нартах и намного опережали женщин, управлявших грузовыми санями. Иногда мы приезжали часа на два, на два с половиной раньше, но мужчины только распрягали оленей и затем беспечно и праздно сидели и ждали приезда женщин или принимались за какую-нибудь свою работу. Однажды в моем присутствии один чукча взял лопату для снега и начал очищать место для шатра. Минуты через две он отбросил лопату. "Ух!-- сказал он, -- это женская работа". Когда я начал изучать чукотский язык и от каждого чукчи записывал новые для меня слова, я обнаружил, к моему крайнему изумлению, что мужчины не знают даже названий многих предметов домашнего обихода, например, приспособлений для шитья одежды, посуды и т. п. "Ух!-- говорили они,-- я не знаю. Это -- женское дело".
   В повседневной работе шатра мужчины, оставаясь дома, все же не принимают никакого участия. В крайнем случае они осматривают нарты, чинят их и т. п. Все работы по шатру и внутреннему помещению лежат на женщинах. Женщина должна освежевать убитого оленя, разрезать на куски мясо и отнести его в надлежащее место. Она приготовляет пищу и подает ее мужу. Она отрезает для него лучшие куски, а себе оставляет кости и остатки. Такие лакомые куски, как головной и костный мозг и т. п., даются исключительно мужчинам. Женщины довольствуются тем, что облизывают пальцы после того, как разрежут и подадут это кушанье своим мужьям. "Раз ты женщина, ешь остатки",-- говорит чукотская поговорка. Женщины едят лишь после того, как все мужчины насытятся {То же самое существует и у коряков (Иохельсон, "Коряки", стр. 745).}. Только старуха, мать семьи, имеющая взрослых дочерей или других женщин под своим руководством, сидит с мужчинами во внутреннем помещении и ест вместе с ними. Как правило, женщины проводят в спальном помещении гораздо меньше времени, чем мужчины, хотя они больше находятся дома. Рано утром молодые женщины первые выходят из полога и входят в него только ночью, после всех. Если в шатре остается ночевать какой-нибудь гость, а внутренний полог слишком мал, чтобы вместить всех, то женщина проводит ночь в наружном шатре, если только она не нужна мужу. С другой стороны, женщина постоянно исполняет также и мужскую работу. Молодые женщины и девушки помогают мужчинам пасти стадо зимой и даже летом.
   Когда пастух возвращается домой после "двадцатичетырехчасового пребывания в стаде, ему дают сухую одежду, подают еду, и он сразу же идет спать. Женщина, вернувшись вместе с ним, должна приготовить ему пищу, затем она тотчас же приступает к исполнению домашних работ. Когда рти.
   Заклинания могут быть получены также и во сне от разных kelet или yaьrgьt Их можно и купить у знающих людей. Знающими людьми являются большею частью, конечно, шаманы. Но и кроме шаманов встречаются люди, знающие много заклинаний и умеющие применять их. Они в случае нужды дают советы и помощь. Такие люди называются "знающими" (glulet-remkьn -- "знающие люди"). Аналогичные термины существуют и в языках соседних племен и даже у местных русских.
   Однако передавать заклинания другому очень трудно. Они даются человеку его сверхъестественными покровителями, пожалевшими его во время случившегося с ним несчастья. Так как заклинания предназначаются только тому, кому они были даны, то сверхъестественные силы гневаются, когда к ним обращаются с заклинаниями в пользу другого человека. Поэтому даже в том случае, если кто-нибудь добровольно решил передать свои заклинания другому человеку, все же приходится несколько дней настоятельно просить его об этом, пока владелец, наконец, согласится приступить к передаче. Настоятельные просьбы преемника имеют целью показать сверхъестественным силам, как велика его потребность в заклинаниях. "Существа" сжалятся над ним, и их жалость придает, конечно, еще большую силу заклинаниям. Когда является необходимость, в заклинании, покровительствующем жизни маленьких детей, даже ближайшие родственники долго отказываются притти в дом и произнести заклинание и соглашаются на это лишь после настойчивых просьб со стороны родителей ребенка.
   Шаманы, однако, не столь боязливы в подаче помощи. Они постоянно просят своих "духов" дать новое заклинание для просителя. Такие заклинания в большинстве случаев состоят не из слов, а лишь из специально предписываемых действий. С другой стороны, шаман старается сохранить для себя "настоящие заклинания", плоды его мудрости и знаний. Их он никогда не передаст без особой платы.
   Передача заклинания не может совершаться без платы, хотя бы символической. В противном случае сверхъестественные существа гневаются на обоих участников передачи, и заклинание теряет свою силу. Сверх того, получающий заклинания теряет способность удержать в памяти слова формулы.
   Передача должна происходить без свидетелей, иначе заклинание теряет силу, или же присутствующий при этом человек помимо желания овладевает этим заклинанием.
   Шаман и вообще всякий человек, применяющий магическую формулу, должен произносить ее невнятным шопотом, так как если хотя бы камень услышит таинственные слова, то владелец заклинания лишается его, и оно переходит к услышавшему. Произнеся заклинание, исполнитель должен плюнуть в левую сторону, так как считается, что это прикрепляет заклинание к человеку, над которым оно было произнесено. Это же самое проделывают и при передаче заклинания другому человеку. Оплевывание указывает, что владелец отказывается от заклинания и передает его другому лицу. На таком же представлении основана и коряцкая сказка "О большом Вороне", продавшим свою дочь морю в обмен на песенное заклинание, которое море выплюнуло ему в рот. {W. Jochelson, The Koryak, стр. 152.}
   Заклинания, составленные в форме диалога, напротив того, произносятся вслух, так как считается, что сверхъестественные силы, отвечающие устами исполнителя на его же вопросы, позаботятся о том, чтобы сохранить свое заклинание.
   Из всего сказанного легко понять, сколько труда стоит собрать у чукоч формулы заклинаний. Мне удалось, пользуясь разными случаями, в разных местах собрать около сорока заклинаний, переводы которых я привожу в следующей главе. Некоторые из них представляют собою просто словесные формулы, другие же, очевидно, являются предписаниями, как должны быть произнесены формулы и как нужно при этом действовать.
   Язык заклинаний -- в общем обычный чукотский язык, но в них встречаются иногда устаревшие, вышедшие из употребления слова или даже такие, смысл которых давно утерян. Э го показывает, что слова формулы имеют значение, равноценное действиям, и что с древних времен, существует тенденция, не допускающая изменений в словесных формулах. Общий характер заклинаний, даже в деталях, один и тот же на протяжении всей территории, занимаемой чукчами. Оленеводческие заклинания кочевников района Колымы сильно напоминают заклинания анадырских чукоч. То же самое можно сказать и о заклинаниях, относящихся к излечению болезней или предохраняющих от возвращения мертвых и т. д.
   Сверхъестественными силами, которые упоминаются в заклинаниях, являются: Верховное существо, Солнце, Луна, различные созвездия, в том числе и "Песчаная река" (Млечный путь). Последняя была упомянута в связи с шаманством. Однако я не мог собрать сказок, относящихся к ней, подобных тем, какие существуют, например, о созвездии Ориена и Плеяд.
   Некоторые из кратких формул носят общий характер и могут быть названы просто молитвами. Во время жертвоприношения "духам" или "существам" приносящий жертву обычно произносит: "О, позволь мне посмотреть (на свет) еще немного", или: "Позволь мне еще походить кругом", или: "Позволь мне взять тебя в помощники на охоте", или: "Будь хорошим, добрым", или: "Позволь мне жить хорошо", или даже еще проще: "Вот, приходи и ешь".
   Чукчи, однако, считают такие формулы тоже заклинаниями. Сила их заключается не в значении слов, а в том определенном порядке, в котором они произносятся. Такие молитвы, как и прочие заклинания, произносятся тихим, невнятным шопотом.
   В собрании заклинаний, данных в следующей главе, первые (No 1, а, б) относятся к дикому оленю, зашедшему в стадо, что считается, как уже было сказано выше, знаком "оленьего счастья" для владельца стада. Выше (см. стр. 79--80) указаны подробности, сопровождающие такие заклинания. Заклинания просят сверхъестественные силы о ниспослании различных предметов, влиянием которых мог бы воспользоваться человек, произносящий заклинание, чтобы завладеть диким оленем и сделать его домашним.
   Заклинание No 2 употребляется чукчами, населяющими район среднего Анадыря, при охоте на диких оленей в то время, как они переплывают реку. Эта охота имеет большое значение, так как она представляет единственный источник существования для чукоч этого района. Поэтому очень много заклинаний и способов гадания и магии применяется для того, чтобы лучше привлечь зверя и сделать охотника невидимым для него. Некоторые формулы заключают в себе указания на половые части, как это было уже описано в связи с шаманством.
   Так, например, чтобы узнать результаты предстоящей охоты, охотник спускается на берег реки, снимает с себя одежду и садится на землю, даже в том случае, если берег представляет собою плотно слежавшийся гравии. Затем он встает и смотрит на оттиск, оставленный его телом на песке. Если его половые части отпечатались ясно, то это считается хорошим предзнаменованием, если же нет, то это значит, что "духи" неблагосклонно относятся к охоте и не пошлют ему удачи. Тогда на берег реки приносят семейных "охранителей" и совершают жертвоприношение им, чтобы снискать покровительство и помощь в охоте.

   Не менее важны заклинания, относящиеся к охоте на морского зверя. Из этих заклинаний мне удалось получить только одно. Во время охоты на байдаре (рис. 95) заклинание такого рода произносится рулевым, который обычно является владельцем байдары. При этом он встает и поднимает рулевое весло вверх, держа его горизонтально. По сообщению Гофмана, у эскимосов Аляски такой жест служит сигналом того, что зверь найден. {W. Т. Hoffman, The graphic Art of the Eskimos (Report of the United States National Museum, 1885, Washington, 1897, стр. 903.} На рисунке 74 (стр. 90) люди, произносящие заклинания, поднимают вертикально деревянные колотушки от бубнов. Изображение такого жеста встречается на нескольких чукотских рисунках. Насколько мне известно, этот магический жест применяется во время сухопутной охоты, тогда как весло, поднятое в горизонтальном положении, служит заклинанием на морского зверя. Однако на рисунке 96, который изображает охоту на кита, рулевой последней байдары, произносящий заклинания, поднимает весло вертикально. Другой человек, первый заметивший кита, держит в руках жертвенный сосуд и длинную колотушку от бубна, украшенную кисточками. Заклинания для улучшения погоды привлекают сверхъестественные силы против ветра и бури. Первое заклинание такого рода (No 4, а) было передано мне чукчей-проводником во время большой метели осенью 1889 года. Эта метель значительно затруднила наше путешествие по району среднего Анюя. Владелец заклинания был так уверен в его силе, что заявил о своей готовности побиться об заклад, причем в случае удачного результата он требовал водки, в противном случае предлагал мне дать ему здоровую порку. После произнесения заклинания погода начала улучшаться, и ветер затих. Он уже хотел торжествовать свою победу, как вдруг буря разразилась с удвоенной силой. Когда я спросил о причине этого, он простодушно ответил: "Вокруг нас такой большой мир. Как я могу покрыть его весь моим маленьким заклинанием?".
   Заклинание No 4, б несколько раз употреблялось в моем присутствии жителями Мариинского поста, которые непоколебимо верили в его огромную силу. Еще одно заклинание требует, чтобы во время метели из шатра выбежал совершенно голый мальчик. Он должен три раза обежать вокруг шатра по солнцу, повторяя: "О вьюга, остановись. У меня нет места, где бы я мог просушить свою одежду".
   Стеллер отмечает подобные факты у камчадалов. {Стеллер, стр. 270.} Он говорит также, что у них было запрещено зимой выходить из жилища босиком, так как это может вызвать метель. Аналогичный обычай существует и у чукоч по отношению к женщине, недавно оправившейся после родов. {См. стр. 177.}
   Обрусевшие туземцы рек Колымы и Анадыря, чтобы укротить ветер, растягивают против ветра большую кухлянку, "ловят" ветер и затем быстро перевязывают кухлянку. "Завязанный" ветер может быть спокоен в течение суток, но затем его необходимо выпустить на свободу. Если его продержат в плену дольше суток, то, освободившись наконец, он отмстит долгой и жестокой метелью. Этот способ укрощения ветра известен и у чукоч.
   Существует много заклинаний для защиты от прихода kelet (No 5, а--д). В этих заклинаниях человек, произносящий их, вместо того, чтобы просить помощи сверхъестественных "существ", старается различными способами напугать и отогнать злых "духов". Он сообщает, что у входа в его шатер привязан медведь или какой-нибудь иной не менее страшный зверь, и предупреждает kelь об опасности (No 5, а). {У старухи, которая дала мне заклинание No 5 а, действительно были две маленькие деревянные фигурки медведей. Во время эпидемии оспы она каждую ночь вынимала их из мешка и ставила по обеим сторонам спального полога сторожить вход в него.} Он заявляет kelь, что его шатер сделался железным и что вход в него защищен острым ножом, который зарежет всякого ворвавшегося в шатер (No 5, б). Согласно другим заклинаниям, шатер оказывается спрятанным в местах, недоступных для kelet (No 5, в--д). Кроме тех заклинаний, текст которых приведен ниже, я отмечу, еще несколько.
   Человек, одиноко едущий на оленях и остановившийся на ночь на тундре, объявляет "духам", что он спрятался в левом ухе левого оленя или даже в его заднем проходе. Человек, оставшийся ночевать в чужом шатре, произносит подобное же заклинание, чтобы предохранить себя от "домашних духов" хозяев шатра, которые, как правило, очень недоброжелательно относятся ко всем "чужим" людям. Даже жених, который живет в шатре будущего тестя, отрабатывая за невесту, вынужден принять такую же предосторожность, так как он имеет основания предполагать, что "домашние духи" не одобряют его намерений.
   Существует много других способов для предотвращения прихода kelet. Чело-зек, ограждающий себя от нападения kelet, протягивает вокруг шатра ремень, тем самым окружая свой шатер непроходимой бурной или глубокой рекой. Иногда вместо этого он кладет перед входом в шатер маленький камень или кусочек льда, который превращается в высокую скалу или в ледяную гору и т. п, Эти способы ограждения широко применяются на похоронах, о порядке проведения которых я буду говорить ниже.
   Следует отметить также заклинания, служащие пастухам-оленеводам для защиты стада от "духов болезней" (No 6) или от волков (No 7). Волки, как уже было сказано выше, причисляются к злым "духам".
   Множество заклинаний применяется для целей магической медицины. Некоторые из них, как уже было сказано, имеют драматическую форму (No 8, а--в). Они обращаются за помощью к сверхъестественному "существу". При произнесении заклинания "существо" бывает представлено стеблем травы, растущей на возвышенностях, щепкой или другими предметами. Человек, произносящий такое заклинание, говорит и за себя и за "существо", причем часто он меняет голос для более полного впечатления.
   Из сверхъестественных "существ", к которым обращены заклинания, чаще всего встречаются: "Старуха времен первого творения", "Женщина света" и "Кочешная женщина". Последняя живет на кочке рядом со своей соседкой, жилище которой также представляет собою кочку. Их зовут Raucga-ŋaut и Kucə-ŋeut. Raucga-ŋaut считается "Главной женщиной", она, вероятно, тожественна со старухой -- "Женщиной вершины Рассвета", {Ср. стр. 22.} жилище которой находится в направлении рассвета. Человек, произносящий лечебное заклинание, называется "отцом" пациента и старается возбудить в сверхъестественных "существах" сострадание к своему отцовскому горю (No 8, в).
   В других заклинаньях (No 8, г--и), применяемых в магической медицине, исполнитель призывает себе в помощники каких-нибудь зверей или чудовищ, часто он делает вид, что сам превращается в какого-либо зверя. В таком виде он приступает к лечению. С больными органами тела он обращается грубо и резко, для того чтобы уничтожить или выгнать источник болезни, заключенный в них. Считается, что посредством магической формулы больной орган тела или даже самый источник болезни принимает вещественную форму, наиболее удобную для того, чтобы выгнать или разрушить злую силу. Так, например, больной желудок превращается в морской зализ. Затем просят море послать большую волну, чтобы она смыла все береговые камни. Источник болезни превращается в стаю куропаток, которую пожирает сверхъестественная птица с железными когтями и клювом. Опухоль становится комком снега в воде. Осетр разрезает ее своими острыми плавниками и т. п.
   Одно из заклинаний (No 8, и) обращается за помощью к воздушному пауку. Этот паук, по имени "Паук-женщина", фигурирует также во многих сказках. {Ср. стр. 40.} Заклинание просит ее спуститься на больного и зашить свеже нанесенную, кровоточащую рану. Другие заклинания обращаются за помощью к "Ворону Kuurkьl'ю" (No 8, ж), к "Мыши-женщине" и к "Женщине-еврашке" (Spermophillus) (No 8, н). Все эти существа фигурируют также в чукотских сказках.
   Специальные заклинания (No 9, а--в) применяются для предупреждения смерти. Чукчи так твердо верят в силу таких заклинаний, что считают их способными даже вернуть к жизни уже умершего человека. Большая часть этих заклинаний (No 9, а, б) очень похожи друг на друга. Человек, произносящий заклинание, просит сверхъестественное "существо" прислать ему свою собаку. Иногда он делает вид, что сам превращается в собаку. Он догоняет своего пациента и останавливает его на дороге к смерти, лаем и укусами заставляя его вернуться обратно.
   Два таких заклинания я получил от тихоокеанских чукоч. Аналогичное заклинание мы встречаем в рассказе, записанном в Колымском районе. В этом рассказе описывается добровольная смерть старика-чукчи, которая произошла на западной тундре в 90-х годах XIX столетия.
   Рассказчик от своего лица сообщает: "Человека, идущего по дороге смерти, может вернуть собака. Тот, кто хочет вернуть его, должен прошептать заклинание в левое ухо собаки и послать ее вслед за умершим. Заклинание такое: "Иди и приведи обратно человека. Мы накормим тебя за это лучшими, отборыми кусками". Собака перехватила умершего на дороге, -- продолжает рассказчик,-- прыгая и лая на него, она заставила его вернуться обратно. После того как к человеку вернулась жизнь, собаку сейчас же убили". Рассказчик наивно поясняет, что действию заклинаний поддаются лишь менее тяжелые случаи, тогда как более серьезные и опасные не всегда удается перебороть.
   Другой рассказ, записанный в той же местности, говорит также о действительно происшедшем случае. Человек был убит своим соседом. Убийца разрезал тело его на куски и зарыл их в землю в разных местах. Семья убитого думала, что он просто заблудился где-нибудь и не может вернуться. Для того чтобы найти его, произнесли заклинание над собакой и послали ее на поиски. Собака пошла, нашла все куски тела убитого и один за другим принесла их на стойбище. Тогда родственники убитого сожгли на костре куски тела, а собаку убили и принесли в жертву "Вселенной" (Ŋargьnen) {Там же, стр. 20.}. Я уже отметил важную роль собаки при отпугивании "духов болезни". {Ср. часть 1, стр. 4.}
   Заклинание No 9, в, которое было дано мне как обладающее специальной силой для возвращения к жизни умерших, является одним из обычных заклинаний, применяемых в магической медицине. Оно призывает "Песчаную реку" и затем объявляет, что пациент превращается в пороги, преграждающие течение. "Река" сносит пороги, т. е. уничтожает болезнь.
   Любовные заклинания обычно являются символическими. Одно из них (No 11, а) предполагает, что произносящий его подстерегает девушку, когда она мочится. В то время как она мочится, сердце и внутренности ее выпадают вместе с мочой. Тогда он просит у Утренней зари костяные коньки для хождения по льду и этими коньками топчет внутренности своей жертвы.
   В другом заклинании (No 11, б) произносящий якобы запутал женщину в тюленью сеть и начинает вынимать ее внутренности. Затем превращает мужа женщины в труп тюленя, а ее -- в важенку, убегающую от неприятного запаха падали.
   В заклинании No 32 ревнующая женщина превращает свою соперницу в падаль, а мужчину -- в большого медведя. Медведь ест падаль, но вскоре извергает ее обратно.
   Из приведенных примеров видно, что, несмотря на то, что заклинания были собраны в различных, часто очень отдаленных друг от друга местах, чары, применяемые в них, одни и те же даже в подробностях.
   Особняком среди прочих магических формул стоит так называемое "заклинание Ворона" (No 13). Говорят, что оно употребляется шаманами для получения силы, приносящей вред людям. Оно представляет собой драматизованную сказку, хорошо известную всем чукчам и азиатским и аляскинским эскимосам. {Ср. W. Bogoras, Amerikan Anthropologist, т. IV, стр. 656.} В нем мы находим также описание действий злонамеренных шаманов, когда они выходят из шатра ночью и просят у сверхъестественных "существ" дать им силы для причинения вреда своим врагам.
   Многие злонамеренные заклинания носят такой лее символический характер. В одном из них, текст которого здесь не приведен, человек, произносящий заклинание, заявляет, что его жертва превратилась в тюленью шкуру. Он просит креветок притти из моря и съесть его. В другом заклинании, данном мне шаманом "Скребущая женщина", жертва, обреченная гневу, кладется в котел и там превращается в нечто похожее на полупереваренный мох, извлеченный из оленьего желудка и протертый сквозь обрывок старой сети. Затем жертва вынимается из котла и кладется в яму, специально для этого вырытую в земле. Яму закрывают крылом птицы. Масса, находящаяся в яме, превращается в собаку. Привлекаемая запахом жилья, собака переходит от стойбища к стойбищу. Это заклинание применяется также и для создания искусственной собаки, которою-потом пользуются для порчи, насылаемой на врага.
   Две группы злонамеренных заклинаний имеют специальные названия. Заклинания, входящие в одну из них, называются ejut. Их цель -- лишить быстроты и проворства соперника в пешем беге или на оленьих гонках, отнять у него силу в борьбе и т. п. В одной из таких формул (No 14, а) жертва связывается ремнем "Женщины-паука". В другой формуле (No 14, б) поперек дороги соперника кладется ветвистый ствол дерева. Заклинания, применяемые для возвращения к жизни умерших, также называются ejut, так как целью их является лишение быстроты умершего во время его последнего пути на дороге к смерти.
   Вторая группа злонамеренных заклинаний называется ninewget. Сюда относятся различные манипуляции, совершаемые над трупами. С трупа, незадолго до того вынесенного на тундру, снимают частицу мяса. Человек, проделывающий это, приходит к трупу ночью. Он останавливается на некотором расстоянии, раздевается донага и затем, изображая лисицу и тем самым превращаясь в нее, подползает на четвереньках к трупу. Чтобы увеличить сходство с лисой, он волочит по земле одну ногу наподобие хвоста и кричит: "ка, ка, ка", подражал лаю лисы. В зубах он держит нож. Добравшись до трупа, он отрезает от левого, плеча маленький кусочек мяса и, если возможно, берет немного мозга. Затем он таким же способом ползет обратно к своей одежде. Взятые кусочки высушиваются на открытом воздухе, вдали от дома. После этого они готовы к употреблению при заклинании. Чтобы сделать заклинание более сильным, частица от этого мяса должна быть примешана к еде человека, "обреченного гневу". Считается, что такое мясо действует, как яд. После того как "обреченный гневу" проглотит это мясо, весь рот его покрывается язвами, у него разрывается желудок, и вскоре после этого он умирает.
   Иногда мясо с человеческого трупа достают без ножа, просто отрывают кусок мяса зубами. Это значительно увеличивает силу порчи. В иных случаях для достижения той же цели человек "превращается" вместо лисы в ворона. Он подходит к трупу, подпрыгивая и каркая, как ворон, при этом нож, который он держит в зубах, изображает его клюв. Дойдя до трупа, он нагибается и несколько раз как бы клюет своим ножом-клювом. Затем отрезает требуемый кусок мяса. Этот способ приводит на память вышеупомянутое "заклинание Ворона", а также некоторые подробности погребального обряда, а именно тот момент, когда участники похорон якобы превращаются в воронов.
   Существует еще и другой способ добычи мяса покойника. При этом труп является тюленем, лежащим на льду; человек подкрадывается к нему хорошо известным характерным способом подползания по льду. Поравнявшись с трупом, он втыкает в него нож, изображая, что бросает гарпун. Проделав это, он может взять кусок мяса покойника.
   Ясно, что главной целью этих способов является не. столько усиление "чар", сколько ограждение себя от мести покойника, от трупа которого берется мясо.
   Человеческий череп также употребляется как сосуд для варки магических лекарств. Однако подробности, касающиеся этого обычая, мне неизвестны. В нескольких сказках упоминается "старуха с порчею", которая смешивает отвар различных чар в человеческом черепе. В связи с этим наши старания собрать коллекцию туземных черепов вызывали всеобщее неодобрение. Больше того, нас самих подозревали в колдовстве.
   Аналогичные способы магии существуют и у народностей, соседних с чукчами. Сарычев отмечает, {Сарычев, II, стр. 142.} что во время его пребывания на Андриановых островах шаман-туземец (алеут) сказал одной из своих пациенток, что виновником ее болезни является ее отец, так как он во время охоты на морского зверя смазывал острие гарпуна мозгом, вынутым из черепов умерших людей.
  

ПОРЧИ

   Многие способы приготовления "порчи", типичные вообще для первобытных народов, существуют также и у чукоч. Прежде всего для приготовления "порчи" необходимо достать небольшую частицу тела жертвы: прядь волос, обрезанные ногти и т. п. Иногда это заменяется комком снега, пропитанного мочой жертвы. Добытую часть тела можно выжимать, сушить или печь на огне; тогда "обреченный гневу" будет претерпевать то же самое. Изображения, представляющие "обреченного гневу", делаются из дерева, травы или толченых листьев. Их колют ножом, бьют или высушивают на огне. Все эти действия тотчас же отражаются на человеке, "обреченном гневу".
   Насылающий "порчу" может повредить своей жертве, бросая изображение, сделанное из тертой травы, между собственных ног. При этом он нагибается так, чтобы голова его касалась земли, и изо всей силы бросает изображение. После этого изображение следует оставить под открытым небом. Оно будет постепенно портиться и изменяться. Такие же изменения одновременно будут происходить в теле человека, "обреченного гневу", который заболеет и в конце концов умрет.
   Стебель травы, щепка или даже комок земли с сохранившимся на нем отпечатком ноги человека, "обреченного гневу", также могут служить для "порчи".
   Иногда человек, насылающий "порчу", "превращается" в волка. Он обмазывает рот свежей кровью и объявляет, что это -- кровь его жертвы. Этот способ можно сравнить с заклинанием No 8, г. В других случаях человек убивает оленя и приносит его в жертву луне. Он отрезает голову оленя, втыкает ее на кол и просит луну сделать то же самое с его жертвой. Человека, "обреченного гневу", разбивает паралич.
   Приморские чукчи перед входом в шатер "обреченного гневу" кладут несколько длинных листьев морской водоросли. На листьях протыкают множество дырочек. Они служат сетью, в которую заклинатель ловит душу своей жертвы. Этот способ молено сравнить с аналогичными действиями keiet. {Ср. стр. 14.}
   Наиболее характерными "порчами" у чукоч являются искусственные сочетания, изготовляемые самим человеком, который затем посылает их уничтожить врага. Применение подобных видов "порчи" широко распространено также среди американских эскимосов. {Boas. Baffin-Land Eskimo, стр. 153, 363.}
   Представление о "порче" как о чем-то материальном настолько глубоко укоренилось в сознании чукоч, что они даже самые заклинания, преследующие злые цели, представляют чем-то вещественным. Так, например, в сказке о "Чесоточном шамане" Rьntew переловил одно за другим все заклинания своих врагов и завязал их каждое отдельно в рукавицу. На следующее утро он раздал эти рукавицы всем своим врагам, пославшим на него заклинания, причем говорил каждому: "Это твои слова. Вот это -- твои. А здесь -- твои". {В. Г. Богораз, Материалы, стр. 207.}
   "Порча" тотчас же по изготовлении должна быть отправлена на поиски жертвы. Однако человек, обладающий магической силой большей, чем владелец "перчи", может остановить ее и воспрепятствовать ее действию. Он может овладеть ею и послать ее на ее же хозяина. Но даже в том случае, если он ее просто отвергнет, "порча" сама возвращается к своему владельцу и мстит ему за его слабость.
   Я уже говорил в предыдущей главе о том, как шаман "Скребущая женщина" овладел посланными на него "порчами".
   Аналогичные представления встречаются в фольклоре цивилизованных народов. По представлению русских крестьян, бесы, которые служат колдуну, постоянно требуют работы. Их работа заключается также в причинении всяческого вреда людям. Если колдун долго не дает им работы, они могут напасть на него и разорвать его на куски. Поэтому, когда у колдуна нет намеченных жертв, он заставляет своих бесов крутить веревки из песка, вычерпывать море и т. п.
   Вещественные "порчи" могут являться в различных видах, они могут также изменять свой внешний вид по желанию своего хозяина. Часто они появляются в виде животного или даже группы животных, иногда же в виде какой-нибудь части тела животного, например, верхней половины туловища выдры, головы лисы и т. п. Иногда "порча" является в виде мужчины или женщины или в виде неодушевленных предметов, например, камня или дереза.
   В некоторых случаях действие "порчи" выражается в том, что "обреченный гневу" теряет рассудок и умирает в припадке буйного помешательства.
   В других случаях ему кажется, что перед ним стоит настоящий зверь, и он начинает преследование и гибнет как бы от несчастной случайности. Я слышал характерный рассказ о двух семьях, враждовавших между собой. В конце концов одна из них уехала из этого района и поселилась на расстоянии нескольких сот миль. Через много лет к стойбищу одного из членов этой семьи подошел дикий олень-бык, остановился невдалеке от шатра и стал есть мох. Конечно, это была "порча". Настоящий олень никогда бы не осмелился подойти так близко к человеческому жилью. "Порча" была послана "знающими людьми" из враждебной семьи, которая помнила, что последнее убийство их родственника осталось неотмщенным.
   Время для наведения "порчи" было выбрано очень удачно. На стойбище не было никого, кроме хозяина, главы семьи. Когда он увидел оленя, он выстрелил в него из лука. Олень побежал, но очень медленно. Очевидно, стрела задела и ранила его. Человек побежал вслед за ним, бегал он легко и быстро. После этого живым его уже не видели. Через два дня жена, встревоженная его долгим отсутствием, пошла на соседнее стойбище, расположенное в нескольких милях, и просила помочь ей найти пропавшего мужа. Поискав некоторое время, его нашли неподалеку от стойбища лежащим на льду большого озера. Дело было осенью, лед на озере еще не весь был покрыт снегом. Преследуя оленя, охотник поскользнулся на льду, упал и сломал себе шею. Следов оленя, конечно, не было видно. "Порча" исполнила свое поручение и вернулась к пославшим ее "знающим людям". Этот случаи мне сообщил брат погибшего, причем добавил, что смерть эта послужила поводом к новому ряду актов взаимной мести между Ераждующими семьями." {В. Г. Богораз, Материалы, стр. 24.}

   В одной чукотской сказке, имеющей несколько вариантов, мужчина или женщина, желающие отомстить своему врагу-женщине, делают из снега собаку волчьей масти и превращают ее в юношу. Юноша тотчас же отправляется на стойбище жертвы. Он жизет и работает там, как обыкновенный человек. В конце концов ему удается завоевать любовь женщины, "обреченной гневу". Насылатель "порчи" все время наблюдает за действиями юноши. В тот момент, когда юноша вступает в связь с обреченной женщиной, владелец "порчи" тихо зовет: "Wutel, Wutel". Это -- обычное имя, которое дается магическим собакам соответственно цвету их шерсти. Услышав зов, юноша тотчас же превращается снова в собаку. Магическая собака бежит обратно к хозяину, волоча за собой жертву. Когда собака прибегает, от женщины остается лишь маленький кусочек тазовой кости. Явившись к хозяину, собака тотчас же исчезает. Случаи сожительства собаки-человека с женщиной с таким же роковым исходом встречаются также и в сказках американских эскимосов, {Boas, Baffin-Land Eskimo, стр. 166.} но там собака настоящая, а не искусственное создание "порчи".
   В моем собрании чукотских рисунков есть рисунок, несколько изображений "порчи". На одном из них изображена верхняя половина туловища тюленя, посланная злым шаманом напугать морского охотника. На другом -- два медведя схватили женщину, "обреченную гневу", и мучают ее, перебрасывая, как мяч, из стороны в сторону (рис. 97).
   Злонамеренные заклинания действуют иногда как материализированная "порча", т. е. сами непосредственно причиняют вред человеку, "обреченному гневу". Проезжая однажды по реке Росомашьей, я встретил чукчу, по имени Petki, который в молодости был самым лучшим бегуном во всем районе. Его соперники в бегах, желая лишить его проворства и ловкости, произнесли заклинание, заставившее его сесть на нож в то время, когда он находился у себя во внутреннем пологе. Лезвие ножа вошло ему в бедра. Когда я встретил Petki, у него еще болела рана. Возможно, что он так и остался навсегда хромым.
   Туземцы очень боятся "порчи" и вредоносных заклинаний. С другой стороны, они всегда стараются отплатить той же монетой человеку, пославшему "порчу" или злое заклинание. Даже шаман, обладающий очень большой вредоносной силой, не обеспечен от мести соседей, которые, действуя сообща, могут навлечь на него смерть. {Гонцатти говорит, что тихоокеанские чукчи убивают шамана, если им кажется, что он причиняет слишком много вреда людям. У них существует даже особый способ такого убийства. Однако он не объясняет, что это за особый способ.} В сказке о "Чесоточном шамане" жертвы заклинаний молодого Rьntew жалуются его отцу, а затем всем селением строят планы убийства молодого шамана.
   Также в настоящее время, когда явится подозрение, что случившееся несчастье есть результат губительного влияния или действия какого-либо человека, подозреваемый рискует поплатиться жизнью за предполагаемое применение магии.
   В 1896 году, во время весенней ярмарки на реке Росомашьей, я присутствовал на нескольких оленьих бегах, которые устраивались на стойбищах самых богатых туземцев. За звание победителя боролись между собой два человека. Одного из них звали Tolьŋo, другого -- Jatirgьn. Олени у Tolьŋo были лучше оленей его соперники, и он несколько раз оставался победителем. Однажды во время бегового круга правый олень его упряжки, не дойля меньше чем за 50 шагов до цели, вдруг неожиданно споткнулся и упал. Это дало возможность Jatirgfьn'y взять первый приз. Конечно, это происшествие было приписано тому, что Jatirgьn произнес вредоноснее заклинание категории ejut. Дядя Tolьŋo, испуганный этим происшествием, в моем присутствии старался убедить его отказаться от дальнейшего участия в бегах и уехать обратно на свое стойбище, которое находилось на расстоянии двухсот миль. Но Tolьŋo был очень упрямый и настойчивый человек. Он решил продолжать состязание. Через два дня, к ужасу всех присутствующих, Tolьŋo внезапно умер. Причину смерти, конечно, приписали зловредным заклинаниям и "порчам" его соперника. Это убеждение подкрепилось еще тем, что на следующий же после смерти Tolьŋo день Jatirgьn со своей семьей поспешно выехал из этой местности к западу, по направлению к реке Чауну. Торопясь уехать, он оставил часть своего большого стада оленей. Их взяла себе семья Tolьŋo. Брат умершего обещал на следующий год осенью поехать в район Чауна и свести кровавые счеты с семьей убийцы.
   В том же году, во время ярмарки на реке Анюе, один чукча обвинил своего соседа в том, что он за несколько месяцев до того убил при помощи заклинаний его сына. Обе семьи находились не в слишком дружественных отношениях. Кроме того, подозреваемый однажды хвастал своим магическим искусством. Отец убитого подкараулил предполагаемого убийцу на тундре между стойбищами и убил его выстрелом из винтовки. Братья последнего решили отплатить кровью за кровь. Однако, рассудив, они решили, что оскорбленный отец имел право отомстить за сына, и после некоторых споров оставили его, даже не потребовав с него выкупа.

ГАДАНИЕ

   Наиболее распространенным способом гадания является гадание при помощи подвешивания различных предметов. Чукчи и эскимосы употребляют для этого так называемый "гадальный камень" jьt-komk-wukwun (буквально -- "качающийся камень"). Для этой целя может служить всякий камень, обвязанный ремешком. Правда, предпочтение отдается камням необыкновенной формы. Для гадания часто употребляются также череп какого-нибудь зверя (рис. 98, а), "деревянный дух" {Ср. стр. 49.}, (рис. 98, b), грубое изображение "охранителя" или же кусок дерева, отрезанный особым способом. Гадание можно провести и без всяких специальных приспособлений, имея при себе лишь обувь или шапку человека, судьбу которого необходимо узнать. Гадание проводится также и на теле этого-, человека. При гадании по первому способу "волшебный предмет" держат на весу за ремешок или же, еще лучше, подвешивают его к палке, например, к посоху или к длинной ручке скребка для шкур. Предсказатель громко или шопотом задает интересующие его вопросы и тотчас же поднимает вверх и, держит на весу "гадальный предмет". При благоприятном ответе предмет начиняет раскачиваться. В противном случае он остается висеть неподвижно, и если даже его слегка подтолкнуть, он сразу же возвращается к первоначальному положению и снова остается неподвижным.
   При гадании на теле заинтересованного человека вокруг его головы обвязывают ремень, один конец которого привязывают к какой-нибудь палке. Задающий вопросы тотчас же поднимает палку вверх. При благоприятном ответе человеку кажется, что его голова стала очень легкая и как бы отделяется от тела. В противоположном случае голова внезапно тяжелеет, так что человек не может даже приподнять ее над землей. При таком способе гадания человек, подвергаемый подвешиванию, задает свои вопросы мысленно или шопотом, так, чтобы никто не мог их расслышать. Этот способ гадания подобен гаданию американских эскимосов. {Ср. Boas, Baffin-Land Eskimo, стр. 363.} К этому способу прибегают также и в тех случаях, когда необходимо узнать "распоряжения" умершего относительно подробностей его погребения или относительно судьбы оставшихся в живых членов его семьи.
   Существует и другой способ такого гадания. Тело покойника, уже одетого для погребения, привязывают к поручням нарты. На землю кладут друг около друга два длинных гладких шеста и ставят на них нарту так, чтобы полозья ее легко скользили по ним. Затем гадающий задает вопросы, причем старается подтолкнуть нарту вперед. При благоприятном ответе нарта скользит легко и быстро, при неблагоприятном ответе движение нарты задерживается различными препятствиями. Принцип этого гадания, очевидно, тот же, что и при гадании посредством приподымания головы.
   Благоприятные знаки -- покачивание подвешенного предмета, легкое и быстрое движение головы человека или нарты, стоящей на шестах,-- иногда принимаются только как утвердительные ответы, независимо от того, благоприятствует ли такое утверждение гадающему, или нет. Противоположные, неблагоприятные знаки принимаются как отрицательный ответ на вопрос. Однако во избежание недоразумений и различных толкований вопросы по большей части ставятся так, чтобы утвердительный ответ был в то же время и благоприятным, и наоборот.
   Как пример противоположного толкования может быть приведен рассказ одного туземца о бывших похоронах.
   "Тогда они подложили катки под нарту и старались протащить ее. [Они спросили умершего] "Скажи прямо, заболеет ли вскоре кто-нибудь из присутствующих здесь. Скажи это про каждого по очереди и не скрывай ничего". Если в ответ на вопрос о каком-нибудь человеке нарта сдвинется легко и без всякой задержки, то этот человек, конечно, вскоре умрет. {В. Г. Богораз, Материалы, стр. 62--83.}
   Гадание при помощи подвешивания широко распространено среди оленных и приморских чукоч. Его применяют почти во всех случаях жизни. Однажды, во время ночевки перед большими бегами на стойбище близ реки Росомашьей, я развешивал лекарство на медных весах. Около меня сидел один чукча и долго смотрел на весы. Затем он взял их у меня из рук, и, конечно, они начали раскачиваться. Чукча принял это покачивание как знак того, что весы хотят быть употреблены для гадания. И тут же попросил их указать, каков должен быть порядок бегов, назначенных на следующий день.
   "Должны ли мы их устраивать вместе или по отдельности? -- спросил он.-- Дай хороший знак. Дай благоприятное предсказание". Дело в том, что эти бега решили устраивать два человека, и чукча спрашивал, должны ли они соединить свои ставки, или нет. Весы дали ответ в требуемом смысле. Тогда он задал еще несколько вопросов, и весы на все дали благоприятные ответы, так кик малейшее движение руки гадающего, конечно, заставляло их раскачиваться. Вдруг, когда он спросил относительно пешего бега взапуски, весы неожиданно остановились. Один из шнурков, поддерживающий чашечку весов, зацепился за конец рычага, и это помешало свободному движению чашки. "Перестань, перестань!" закричали испуганно все присутствующие в шатре, но было уже поздно. Раз весы дали неблагоприятный ответ, необходимо было задобрить их и распутать шнурок, чтобы они снова давали благоприятные ответы. Опыт продолжался более получаса, но весы так и не дали удовлетворительного ответа.
   Гадание при помощи подвешенных предметов хорошо известно также азиатским эскимосам и корякам. Коряки Тихоокеанского побережья употребляют для этой цели свои амулеты, известные под названием "бабка" (anaj). В коряцкой сказке "женщина-дух" заставляет своего мужа употребить для гадания его детородный член, по движению которого она определяет передвижение людей, убежавших при их приближении. Во многих чукотских сказках отмечаются обычаи kelet предугадывать результаты охоты на людей посредством подвешивания человеческого черепа. Человеческий череп служит kelet так же, как "гадальный камень" или череп животного -- людям.
   Стеллер сообщает {Стеллер, стр. 277.}, что у камчадалов женщины-шаманки гадали следующим способом. Садясь в углу, они обвязывали ногу красной ниткой и, держа в руке конец нитки, старались приподнять ногу с земли. Если им покажется, что нога поднимается легко, значит, ответ удовлетворительный, и наоборот. Nelson {Nelson, стр. 433.} рассказывает об аналогичном способе гадания у эскимосов, живущих к югу от устья реки Юкона. О способе гадания посредством приподнимания головы у прочих американских эскимосов см. книгу Boas'a. {Boas, Baifin-Land Eskimo, стр. 135, 363.}
   Другим способом гадания, не менее употребительным, является гадание по лопатке оленя. Ее держат над огнем до тех пор, пока она не обуглится и на ней не появятся трещины. По характеру и направлению трещин определяют смысл ответа. Но этот способ гадания неприменим при всех жизненных случаях, так как указания трещин, конечно, ограничены и односторонни. У оленных чукоч это гадание применяется главным образом для определения направлений предстоящей кочевки. Им пользуются также для предсказания результатов охоты или путешествия, приближения бури или ветра, надвигающейся опасности, заразной болезни или нападения волков на стадо.
   Чукчи-оленеводы употребляют для такого гадания лопатку домашнего оленя. В большинстве случаев убивают оленя специально для этой цели. Однако кости оленя, убитого для жертвоприношения или для употребления в пищу, также считаются пригодными для гадания. Лопатка берется сырая. С нее тщательно соскабливают все частицы мяса. Затем к середине плоской части лопатки подносят тлеющий уголек. На уголек дуют или обмахивают его до тех пор, пока кость не обуглится и не даст первую трещину. По окончании гадания прожженное место кости сразу же выламывают и разбивают на мелкие кусочки, тогда как остальная кость присоединяется к общему запасу костей для вытапливания костного сала. Осенью для личного или семейного гадания употребляется левая лопатка оленя, в то время как правая плечевая кость носит название "чужой", и по ней гадают по просьбе посторонних людей. Первое осеннее гадание проводится перед переменой стойбища после первого снега и затем снова, месяца через два, перед кочевкой на постоянное зимнее местообитание.
   Зимой гадание проводят очень редко. Но им усиленно пользуются весной, перед началом кочевки на летние пастбища. Эта кочевка рассматривается как "возвращение" на тундру, которая является основным местом жительства чукоч. Весенняя кочевка носит название "спускающейся дороги" (tagrь-tьlan). При этом подразумевается спуск с лесистых холмов на открытую тундру к морю. {Ср. часть I, стр. 11.}
   Даже те семьи, которые поднимаются на вершину гор по направлению ледников, называют эту весеннюю кочевку тем же названием. Весной гадание устраивается перед началом каждой кочевки. В это время для семейного гадания употребляется уже правая лопатка оленя, а левая считается "чужой". Однако при гадании, не имеющем отношения к стаду, например, при гадании о результатах торговой поездки или охоты, для членов собственной семьи во всякое время года употребляется левая лопатка.

   Для объяснения значения трещины лопатку держат вверх плоской частью (рис. 99). Выступ в середине кости называется "гора" (icvujgьn). Он вообще изображает горы и землю. Вся нижняя часть лопатки вокруг сожженного места называется "дном кости" (amge) и представляет подземные страны. Наружный край лопатки, идущий вокруг всей широкой части кости, называемой "морем" (aŋqь), и спускающийся вниз, представляет морской берег.
   Обычно при гадании на кости образуется одна вертикальная трещина, от которой идут разветвления во все стороны. Для объяснения их значения применяются следующие толкования. Все идущее от моря является хорошим знаком даже в том случае, если трещина проходит под предполагаемой поверхностью земли, так как считается, что "ничего злого и скверного не приходит от моря". Трещины, идущие от "подземных земель" или от "дна кости", служат дурным предзнаменованием. Трещина, идущая от "горы", может предвещать, как хорошее, так и дурное.
   Если на кости образовалась только одна вертикальная линия, то это служит самым благоприятным знаком. Но если эта трещина слишком мала или же, наоборот, доходит до обоих противоположных концов кости, то это уже служит дурным предзнаменованием. Также плохой знак -- если кость обугливается слишком быстро. Маленькая поперечная трещина, не доходящая в верхней части до главной трещины, предвещает мелкие новости, в то время как длинные линии, пересекающие главную трещину, предсказывают какое-либо важное событие. Большая зигзагообразная трещина служит для определения степени важности этого события. Так, например, поперечная трещина, идущая от "горы", может означать новости, касающиеся диких оленей; длинная трещина предсказывает приход диких оленей, зигзагообразная предвещает изобилие их и т. д. Поперечная трещина, идущая от "дна кости", предвещает нападение волков или приход "духов болезни" и даже смерть. Линия, образовавшаяся у концов главной трещины, служит указанием на близкую бурю; полукруглая трещина, проходящая в том же месте, обозначает внезапную смерть. Отдельная линия в области "моря" сулит неожиданные новости. Трещина на лопатке, с гор, очевидно, оленей, так как это гадание проводилось в сезон охоты на диких оленей; 2) на приход волков в стадо.
   При гадании относительно направления кочевки гадающий должен сначала выбрать какое-нибудь направление, а затем спрашивать о нем. Неблагоприятные предсказания, предвещающие какое-нибудь несчастне во время поездки, заставляют изменить направление кочевки. В случае неблагоприятных предсказаний кость опускают в жир, вынутый из брюшной полости оленя. Такой жир считается сильным очищающим средством. Погружая лопатку в жир, гадающий говорит: "Это не моя лопатка, это чужая лопатка". Кость оставляют лежать в жиру. На следующий день убивают другого оленя и возобновляют гадание о направлении кочевки. За предсказанием следят с обостренным вниманием, стараясь не допустить какой-нибудь неправильности.
   Неблагоприятные предсказания трещин на кости могут быть проверены гадающим на сухожилиях ноги оленя. Волокно сухожилия крепко обматывают несколько раз вокруг деревянной палочки. Если сухожилье распутается легко и быстро, то это считается благоприятным знаком, и нет необходимости принимать во внимание предсказание лопатки. Если же сухожилье запутается и таким образом в предсказаниях не явится разногласия, ждут какого-нибудь несчастия. При этом для окончательного определения направления кочевки вторично берут оленью лопатку.
   Приморские чукчи употребляют для гадания лопатку тюленя, но они обращаются к гаданию гораздо реже, чем оленеводы -- главным образом благодаря тому, что им не приходится решать вопросы о выборе направления кочевки. Все внимание приморских жителей направлено не столько на возможные результаты охотничьих экспедиций, сколько на привлечение помощи благорасположенных сверхъестественных существ и на защиту себя от kelet.
   Чуванцы и ламуты в районе Анадыря усвоили тот же способ предсказания будущего. Ламуты, очевидно, переняли его у чукоч. Однако объяснения значения трещин у ламутов гораздо проще, чем у чукоч. Так, например, ламуты не делают различия между "морем" и "горой" на кости. Они не придают большого значения положению, в котором держат кость, и все внимание отдают исключительно самим трещинам. В коллекциях Музея естественных наук в Нью-Йорке находятся несколько ламутских лопаток для гадания. Наиболее характерная из них изображена на рисунке 100. Проходящая по ней вертикальная трещина означает у ламутов дорогу. Одна ветвь раздвоенной трещины с левой стороны предсказывает приход оленей, а другая, основная трещина указывает на совместный путь ламутов и оленей после их прихода. Очевидно, охота будет удачна, так как трещина, предсказывающая дорогу, очень длинная. Отдельная трещина, по другую сторону от главной, означает оленя, которому удалось прейти мимо охотников и убежать в горы.
   Существует еще несколько способов гадания. Так, например, гадающий кладет в левую рукавицу амулет или деревянную палочку и принимается быстро размахивать рукавицей до тех пор, пока положенный предмет не выпадет из нее. Если он упадет с правой стороны, это служит хорошим предзнаменованием; если же упадет слева, то это -- дурной знак. Очень распространено гадание при помощи стеблей травы. Берут восемь стеблей, перевязывают их посередине, затем последовательно связывают концы травинок вместе и распускают связку. Если окажется, что связанные стебли образовали круг, это служит благоприятным указанием; если же круга не получилось, то это является дурным знаком. Такой способ гадания, казалось бы, всегда предскажет несчастие. Однако в моем присутствии многим туземцам удавилось связывать стебли в круг. Не знаю, была ли это ловкость или удача. Они уверяли меня, что проделывали все это честно, без всяких уловок. В предыдущей главе {Ср. стр. 105.} я говорил о гадании приморских чукоч на кусках сала.
  

СНЫ

   Я уже говорил о роли сновидений при устройстве различных праздников у чукоч. {Ср. стр. 81.} Особенно большое значение имеют сны при устройстве благодарственных праздников и бегов. Эти праздники даже называются "отголосками снов" (retь-taaŋgьrgьn). Из названия видно, что оба эти праздника часто устраиваются исключительно по указанию сна. И действительно, если даже ребенок увидит во сне, что в его семье устраивается благодарственный праздник, необходимо исполнить сон, чтобы не навлечь на себя несчастий. Во сне к людям являются также kelet и vaьrgьt с каким-нибудь предостережением или с требованием жертвоприношения. В предыдущей главе я уже упоминал "духа болезни", который приходил во сне к Ajŋanvat'y перед тем, как его постигло несчастие. {Ср. стр. 108-110.}
   Однажды, когда мы целой компанией путешествовали в районе Сухого Анюя, мы остановились ночевать на берегу озера. На следующее утро один из чукоч рассказал нам, что "дух"-хозяин озера приходил к нему во сне и требовал жертвоприношения. "Ты новопришелец в этом месте, -- сказал хозяин озера,-- ты должен дать мне подарок". Чукча, действительно, не был жителем этой части района, поэтому принес в жертву озеру кусочек листового табака и кусок сахара. Но "дух" рассчитывал получить лучшую жертву. Чукча вез с собой в подарок старику-отцу немного водки в бутылке. В начале пути у него было две полных бутылки водки, но к этому времени осталось совсем немного. Заботливый сын хотел сохранить остатки для отца. Однако на следующую ночь к нему снова явился "дух" в ту минуту, когда он просыпался, и бесцеремонно дернул его за рукав. "Приятель,-- сказал он,-- я хочу водки. Я очень долго не пил водки".
   Утром чукча был очень зол на "духа". Он ворчал: "Я не живу в этом месте. Я простой прохожий. Он мне не давал ничего". В конце концов наш чукча оставил водку у себя, невзирая на просьбу "духа". Через два дня, когда мы уже отошли от озера на семьдесят километров, он простудился и заболел. Болезнь оказалась инфлюенцой, и ему пришлось остаться на ближайшем стойбище, которое, к счастью для него, было уже устроено для зимы, это стойбище тоже было заражено инфлюенцой, но болезнь уже проходила, и жители его были вне опасности заразиться. Мне рассказали впоследствии, что этот чукча выздоровел приблизительно через неделю и мог продолжать свой путь; но я сильно сомневаюсь, что у него хватило сил сохранить водку для старика-отца.
   В другой раз в приморском селении хозяйка шатра, в котором я остановился, неожиданно захворала. На следующее утро ее муж заявил, что какой-то "дух" приходил к нему ночью и потребовал, чтобы он принес в жертву пеструю собаку. Хозяин шатра не послушался "духа" и принес в жертву другую собаку, так как пестрая собака была лучшей в его упряжке. Но "дух" опять явился и повторил свое приказание, пояснив при этом, что "духи", также как люди, любят пестрые вещи. На следующее утро пестрая собака была убита копьем и принесена в жертву вечернему "направлению".
  

ПРИМЕТЫ

   Мне уже несколько раз приходилось говорить о вере чукоч в предзнаменования. Так, например, если убитый олень упадет на рану, то это считается плохой приметой, тогда как падение раной вверх -- хорошая примета, в особенности в том случае, когда оленя убивают для жертвоприношения. Падение убитого оленя назад предвещает несчастие. Поэтому чукчи стараются, дергая за ремень недоуздка, заставить оленя упасть вверх раной. Однако это следует делать незаметно, иначе жертва не будет иметь значения в глазах "существ".
   Если человек видит во сне, что он потерял зуб, то это может явиться предсказанием близкой болезни или смерти, так как зуб символизирует душу. Если олень зевает во время поездки, то это предвещает приход злых духов. Потрескивание огня на очаге предвещает скорее прибытие гостей. Последняя примета, как известно, широко распространена и среди других народов.
  

ЗАПРЕТЫ

   У чукоч, приморских и оленных, и у азиатских эскимосов запретов не так много. В этом отношении названные народности сильно отличаются от американских эскимосов, у которых вся жизнь проникнута многочисленными запретами.
   Относительно запрета, касающегося женских месячных очищений, оленные чукчи считают, что во время их муж и жена не должны спать вместе, иначе женщина заболеет и вскоре станет бесплодной. Считается, что к этому же результату приводит и нарушение других запретов, касающихся половой жизни. {Ср. часть I, стр. 21.} Среди оленеводов я знал, однако, нескольких человек, "которые были безумны" и нарушили предписания, вступая в сношения с женами в запрещенный период. У приморских жителей, чукоч и азиатских эскимосов, этот запрет гораздо сильнее. Женщина в запретный период должна избегать хотя бы случайного прикосновения к мужу. Даже дыхание женщины считается в это время нечистым. Если ее дыхание коснется мужа или какого-нибудь другого человека, то она оскверняет его и разрушает его удачу в морской охоте. Он даже подвергается опасности утонуть на море. Эта последняя подробность сильно напоминает представления американских эскимосов.
   Главным запретом из всех существующих у приморских чукоч и эскимосов является строгий запрет употреблять зимой дерево для топлива. Время, в течение которого имеет силу этот запрет, отмечено отлетом и возвращением морских птиц, так как перелет птиц -- самый определенный признак прихода и ухода зимы. Морозы на севере продолжаются почти круглый год, льды изменяют свое положение в зависимости от изменения направления ветра и могут отойти от берега даже в середине зимы. Этот запрет объясняют тем, что запах дыма может "отпугнуть" тюленей и моржей. Вовсе это время огонь разводят из тюленьих костей, политых ворванью. Топка углем допускается. Однако приморских жителей всегда очень беспокоят попытки пришельцев из цивилизованных стран остановиться на зимовку в ближайшей местности. Они утверждают, что на американском берегу количество морского зверя уменьшилось так сильно лишь благодаря нарушению запрета многочисленными пришельцами, поселившимися в туземных поселках.
   Другой очень важный запрет относится к охоте на кита. Во время этой охоты запрещается обработка шкур, в особенности натирание их ольховой краской. Всякое употребление ольховника запрещается до тех пор, пока все мясо и жир кита не будут унесены с берега. Женщина, у которой руки запачканы соком ольховника, доставляет большое страдание "благородному гостю". Если она вымоет руки в морской воде, то она отгонит от берега всех китов.
   Такие же запреты существуют и среди юкагиров, района нижней Колымы по отношению к оленьей охоте.
   Женщины не должны принимать никакого участия в приготовлениях к охоте на диких оленей: так, например, запрещается посылать женщину за забытой вещью, необходимой для охоты, В то время как охотник подкарауливает оленя, он не должен ни называть его, ни указывать на него пальцем. Во время охоты запрещается варить свежее мясо тюленя, рыбу и оленье мясо в одном и том же котле. Но если различные сорта мяса берутся из амбара, то их можно варить в одном и том же котле.
   Аналогичные ограничения существуют среди юкагиров, якутов, а также и среди камчадалов. {Стеллер, стр. 274.} Запреты американских эскимосов, относящиеся к охоте, более сложны и строги. {Boas, Central Eskimo, стр. 595.}
   "Существа"-хозяева озер, рек и морских заливов питают отвращение к железу. Если во время ловли рыбы или тюленя в воду упадет и потонет какой-нибудь железный предмет, то ловля прекращается. Подобное же представление существует и среди обрусевших юкагиров. Запрещается убивать каким-нибудь железным орудием живую рыбу, только что вытащенную из воды. Запрещается убивать орлов и морских птиц из рода Symhlibofhamphus antiquus Gm. Убийство орла приносит бурю, а убийство названных морских птиц -- туман. Этих птиц можно убивать только в определенное время. Если охотник встретит птицу-самку с птенцами, то птенцов он может убить, но должен сразу же убежать, чтобы птица-мать не могла отомстить ему за смерть ее птенцов. Если же она полетит за ним, то он должен показать ей талисман, представляющий собой высушенный труп птицы такой же породы. Такой талисман охотник постоянно возит с собой в байдаре для этой цели. Птица пугается талисмана и отказывается от преследования. Тело птенца, убитого при таких обстоятельствах, может служить амулетом, приносящим счастье в морской охоте. С появлением коротких винтовок, приобретаемых у американцев, запрет, касающийся птиц, сделался менее строгим. Но все же, когда мы однажды хотели во время нашей остановки в селении Uŋasik убить несколько птиц для зоологической коллекции, жители поселка настойчиво просили нас не убивать слишком много, так как иначе сойдет туман и наступит непогода, что повлечет за собой голод и другие лишения.
   На ночевке во время поездки палка, воткнутая в землю для подвешивания котла над огнем, должна быть обращена своей верхушкой по направлению пути. Некоторые запреты, относящиеся к пище, будут приведены мною в главе о пище. Запреты, касающиеся необходимого выбора и принесения жертвы при выламывании куска песчаного камня для выделки лампы, также будут отмечены в соответственных главах.
   Как у оленных, так и у приморских чукоч существует запрещение выбрасывать крошки и остатки пищи. Оленеводы исполнение этого запрета связывают с удачей в оленеводстве. Так, например, они говорят, что если обглодано не все мясо с оленьей кости, то олени заболеют. Если на ножных костях остаются объедки мяса, то в стадо приходит копытная болезнь и т. д. Поэтому женщины тщательно собирают все остатки пищи, в особенности кости, и сжигают их на огне. Приморские жители считают, что "существо" моря обижается на всякую небрежность по отношению к остаткам пищи, которую оно дает людям.
   Но все же они менее осторожны по отношению к остаткам пищи, чем оленеводы, в особенности в то время, когда они в изобилии обеспечены пищей. Во время еды запрещается петь или свистать. Во время снятия шкуры со зверя никто не должен смеяться.
   Я уже отмечал выше запрет, касающийся обмена огнем. Подобный же запрет существует относительно продажи какой-либо вещи "близкой сердцу" -- независимо от того, представляет ли она высокую или низкую ценность. Человек может продать свою новую нарту, но если он уже долгое время владел и пользовался ею, то он не должен передавать ее другому человеку. Подобным же образом человек не должен продавать ездового оленя, принадлежащего к упряжке, которой он больше всего пользуется, но он свободно может продать запасного ездового оленя или грузового. Это обстоятельство объясняет кажущееся противоречие в сообщении Kennan'а, который говорит, что он не мог купить у чукоч живого оленя, {Kennan, Жизнь в Сибири, русское издание 1896 г., стр. 294.} несмотря на то, что продажа живых оленей существует на всей чукотской территории. Kennan, конечно, хотел купить для себя хорошего ездового оленя, что было далеко не просто сделать. При продаже живого оленя следует выдернуть прядку волос из его гривы или с головы. Волосы эти надо бросить в огонь семейного очага, тогда никакая часть удачи в оленеводстве не уйдет с проданным оленем.
   У азиатских эскимосов существует запрет, не допускающий дольше пяти лет жить в чужой земле. Здесь мы сталкиваемся с таинственным значением числа пять. {Относительно срока в пять лет ср. стр. 88.} При этом под "родной землей" понимается родной поселок и его окрестности. Но более отдаленные эскимосские поселки считаются уже "чужой землей". Туземцы рассказывали мне, что те семьи, которые пять лет прожили на "чужой" земле, должны или сразу вернуться или считать себя изгнанными с родины. В последнем случае они должны стараться завязать близкие сношения с "духами" своего нового местожительства. И действительно, хотя многие семьи американских эскимосов часто переселяются с места на место, в зависимости от превратностей тюленьего промысла, все же они редко уходят очень далеко от своего первоначального местожительства, но даже и в случае далекого ухода стараются при малейшей возможности вернуться в свое родное селение. Так, большинство жителей селения Ien в бухте Провидения почти каждую весну идут в поселок Eunmun, лежащий недалеко от берега, где легче и удобнее охотиться на тюленей, но после окончания охоты они возвращаются в свою "родную" землю. Что касается более отдаленных селений, то мне известен случай, когда несколько семей родом из селения Uŋasik, жившие четыре года в селении Imtun, на пятый год летом возвратились в родной поселок. Я знаю несколько других подобных же случаев.
   У приморских чукоч такой запрет едва ли мог бы утвердиться, так как они гораздо более неусидчивы и в сущности являются полукочевниками. Сверх того, для приморских чукоч слишком привлекательны оленные стойбища ближайшей страны, чтобы они могли связать себя подобным запретом.
   Другой запрет азиатских эскимосов не допускает совершать длинную поездку со всей семьей и домашним скарбом на нартах, запряженных собаками. Такие поездки должны совершаться исключительно в летнее время и только па большой кожаной семейной байдаре.
   У азиатских эскимосов существует запрет, который откосится к байдарам, идущим в открытое море на охоту за морским зверем. Запрещается везти на этих байдарах провизию, свежую воду и в особенности топливо для варки пищи. Считается, что разведение огня в лодке, выехавшей в открытое море, сильно вредит охоте. Поэтому охотники, чтобы утолить жажду, могут лишь сосать морской лед, если находятся годные куски, или же проглатывать клейкую жидкость, взятую из внутренностей тюленей или моржей.
   Обычной пищей, которую берут с собой охотники, является сырое или сушеное мясо. Пользоваться холодным вареным мясом разрешается только после прилета тупиков, которых поэтому часто называют просто "вареными". Однако варить пищу в лодке все же не разрешается. Для охотников считается вполне достаточной пищей кусок сырого свежего мяса, отрезанный от убитого ими зверя. Приморские жители едят хрящи, внутренности и жир в сыром и вареном виде. Поэтому такое ограничение не является особенно тягостным для охотников.
   Трудно сказать, что могло явиться причиной возникновения такого странного запрета. Туземцы сами сознают, что это ограничение очень вредит успехам охоты, так как охотники не могут отъезжать далеко от берега. Однако они говорят, что Морское существо установило этот запрет из опасения, чтобы не слишком много охотников погибло в море. Морское существо дало приморским жителям ясный приказ, чтобы они не отваживались заходить в море дальше той линии, за которой уже не видно берега, а для полной безопас я проводил лето у чукоч в районе реки Олоя, я жил месяца два на стойбище Ejgeli, из вышеупомянутой княжеский семьи. Его старшая невестка вернулась после двухдневного пребывания у стада. Летом пастухи, находясь около стада, имеют очень мало времени для сна. Они спят лишь по возвращении домой. Однако молодой женщине не позволили спать. Ejgeli велел приготовить чай и еду. Она была совсем измучена, двигалась как сонная. Она машинально взяла чайник, но вместо того, чтобы налить чай в чашку, лила его прямо на стол. На другом стойбище женщина лет двадцати, вторая жена хозяина переднего шатра, однажды во время работы вдруг упала на землю, как подстреленная. Так внезапно ею овладел сон.
   Правда, Ejgeli создал себе репутацию старика слишком придирчивого к женщинам своей семьи. Соседи даже злословили над этим. Как уже было сказано, Ejgeli считался верховным князем чукоч {Ср. стр. 58.}, и соседи говорили за его спиной, что благодаря тесным сношениям с русскими, он полюбил домашнюю жизнь и с тех пор у него нет другого дела, как браниться с женщинами. Муж другой молодой женщины, упомянутой выше, также считался жестоким человеком.
   Ajŋanwat, наоборот, ушел из шатра своего сына, чтобы избежать ссоры с женщинами. Он рассказал мне следующее: "Я хотел бы жить с моим сыном, но у него там слишком много женщин. Из-за них я себя плохо чувствую, они слишком сварливы. Поэтому я и ушел от них, так как я боюсь на них рассердиться. В своих мыслях я совсем отстраняю их". После 1884 года, отмеченного эпидемией оспы, Ajŋanwat потерял удачу в оленеводстве. В то же время умерла его вторая жена. Утомленный заботами о своем убывающем стаде и хозяйстве, он передал остатки своего имущества старшему сыну и сделался бродячим охотником на диких оленей. Он чувствовал себя неспокойно и, вероятно, все равно не остался бы жить дома, даже если бы женщины и не "говорили так много". Мне известно несколько случаев возмущения женщин против плохого обращения тестя. Так, например, на реке Россомашьей я встретил одного богатого старика оленевода, по имени Omrelqot. Он был приветлив и гостеприимен по отношению к чужим людям, но очень тяжел и жесток со своими домашними. Он был весьма вспыльчив, и это было причиной частых ссор. Одно лето у всех чукоч, живших по соседству с ним, не было табаку. Только у одного Omrelqot'a было несколько фунтов. Он отдал большую часть табаку соседям, почти ничего не оставив для своей семьи. Будучи сам страстным курильщиком, он перестал давать женщинам. Нужно сказать, что северные жители легче обходятся без еды, чем без табаку. У русских поселенцев существуют поговорки: "Табак не знает стыда", "табак заставит бедняка просить у исправника".
   Кто знает неимоверный страх русских поселенцев перед всяким начальством, оценит все значение этой поговорки.
   Я записал сказку о двух братьях, один из которых во время табачного голода убил другого за то, что тот отказался поделиться с ним своим запасом табаку. Этот рассказ широко распространен среди народов северо-восточной Сибири.
   В отношениях со своими соседями Omrelqot, о котором я говорил, полностью следовал правилу, требующему, чтобы последние остатки табаку были поделены между соседями и последняя трубка была бы выкурена всеми по очереди. Но к женщинам он относился совсем иначе. Разгорелась ссора. Одна из его невесток, также очень вспыльчивая, схватила копье и нанесла старику три раны: одну -- в плечо и две -- в спину. Тогда он, в свою очередь, выхватил из-за пояса нож и серьезно ранил ее. Ссора закончилась тем, что женщина уехала со стойбища своего тестя и вернулась к себе домой. Omrelqot'a после этого долго звали, к его великой обиде, "человеком, поколотым женщиной". Я рассказал этот случай так подробно потому, что он очень характерен, как картина чукотской семейной жизни. Другой, более печальный случай произошел на Анюйской ярмарке в 1895 году. Один чукча был убит казаками в время драки. Чукчи окружили деревянную крепостцу и угрожали взять ее приступом. После долгих переговоров они немного успокоились и попросили выдать им тело убитого. На следующее утро они пришли, чтобы получить тело убитого и выкуп за кровь. Ворота крепостцы были заперты изнутри. Чтобы передать им труп, нужно было поднести его к воротам, открыть их и тотчас же запереть. Никто из находившихся там казаков и чиновников не хотел принять участие в таком рискованном предприятии. В конце концов это было проделано мною и еще двумя политическими ссыльными, которые случайно присутствовали на ярмарке. Однако мы не хотели сами нести труп. После некоторого колебания на это согласился один казак, денщик исправника. Труп убитого чукчи положили на собачью нарту, и он тащил ее за верхнюю дугу. Я действовал в качестве переводчика и посредника. Мои товарищи, оба люди здоровые и сильные, отодвинули засовы и открыли ворота настолько, чтобы могла пройти нарта. Чукчи столпились перед воротами. Они кричали, требовали, чтобы их впустили и выдали им тело товарища. Когда ворота были отворены, жена убитого схватила казака и хотела вытащить его наружу. Однако ему удалось отскочить назад, оставив в ее руках лишь кусок своей одежды. Охраняющие вход оттолкнули ее, просунули нарту с мертвецом и поспешно заперли ворота. Отчим убитого, третий муж его матери, также был там. Он стоял вместе с невесткой у ворот укрепления, но не делал никаких попыток помочь разъяренной женщине. Она кричала ему: "Ты, старый бездельник! Разговаривать надраться с женщинами в своем шатре ты умеешь. Почему же ты теперь не дерешься, когда твоего сына убил русский?"
   У приморских жителей женщины не принимают никакого участия в охоте. Домашние работы у них также не очень тяжелы, благодаря оседлому образу жизни. Поэтому приморским женщинам живется гораздо легче, чем женам и дочерям кочевников.
   По данным переписи 1897 года, собранным Н. Л. Гондатти и мною и опубликованным С. Паткановым {Патканов, Опыт статистического и географического описания палеоазиатских народностей Сибири по данным переписи 1897 г. (Петербург, 1903), стр. 27.}, количество женщин, сравнительно с числом мужчин, составляет у приморских чукоч 108 на 100, а у оленных чукоч -- 101 на 100. В общем для всего племени приходится 102 женщины на 100 мужчин. Различие в цифрах между приморскими и оленными чукчами объясняется различием их экономики. Приморские охотники подвергаются большему риску и опасности, чем оленеводы. Перепись Майделя 1870 года не была принята в расчет, так как данные ее слишком неполны.
   Случаи жестокого обращения мужа с женой не редки. Я знаю о муже, убившем свою жену ударом деревянного огнива. Побои менее жестокие часто сыплются на женщин. Но случается, что и жена бьет своего мужа. Один знакомый мне чукча, слабый и малорослый, был очень вспыльчив. То-и-дело между ним и его женой загорались ссоры. Когда дело доходило до драки, жена валила его на землю испрашивала: "Довольно тебе? Теперь ты перестанешь?" Так она держала его до тех пор, пока он не говорил: "Довольно, я перестану". Его соседи со смехом рассказывали мне об этом, но не осуждали слишком строго сварливую супругу.
   Чукча Gьrgol, богатый оленевод, скверно обращался со своей женой. В конце концов она убила его из ружья. Это случилось в середине лета, когда семья жила вдали от соседей со стадом на летнем пастбище. Семья состояла из Gьrgol, его жены и трех взрослых незамужних дочерей. И что именно случилось, никто не узнал; но однажды младшая дочь пришла на ближайшее стойбище и сказала, что Gьrgol внезапно заболел и почувствовал себя настолько плохо, что потребовал, чтобы его немедленно убили. Жена исполнила его просьбу. Когда соседи пришли на похороны, то женщины, помогавшие одевать покойника, с удивлением заметили, что рана была на шее, сзади. Надо сказать, что обычно, в случаях добровольной смерти, рану всегда наносят спереди. Однако дочери подтвердили, что их отец был убит по его собственному желанию.
   Gьrgol не имел близких родственников в этом районе, и убийце нечего было опасаться кровавой мести. Женщина взяла себе стадо мужа и осталась его владелицей. Через некоторое время она вторично вышла замуж. Ее новый муж не имел своего стада и поэтому всецело зависел от нее.
   Положение старух в семье гораздо хуже, чем стариков. У оленных чукоч вдова, имеющая детей, остается владелицей стада лишь до тех пор, пока ее дети не станут взрослыми. У приморских чукоч вдова живет с одним из своих сыновей. Голос ее не имеет большого значения даже в вопросах домашнего хозяйства, если только она не шаманка или знахарка
   Подчиненное положение женщин не исключает любви между мужем и женой. Браки, заключаемые по воле родителей между малолетними женихом и невестой, развиваются в очень крепкие супружеские узы. В бытность мою на реке Россомашьей разразилась эпидемия гриппа. В несколько дней в этом районе умерло около 20 человек. У одного молодого чукчи, по имени Moron, умерла жена, с которой он прожил 15 лет. Он женился на ней, когда ему было десять лет.
   На второй день после смерти жены он покончил с собой, заколовшись ножом. "Я хочу последовать за ней",-- сказал он перед смертью.
   Другой случай, указывающий глубокую любовь между мужем и женой, относится к старику, жившему в районе Сухого Анюя. Он прожил со своей женой 50 лет. Однажды он заявил, что хочет взять себе в жены одну девушку, жившую по соседству. Его старая жена пригрозила, что она уйдет от него, если он возьмет эту девушку себе в жены. У супругов не было детей, которые могли бы помешать расторжению брака. Старик некоторое время колебался, но затем желание иметь детей взяло верх. Он рассчитывал иметь если не собственных детей, то все же прижитых от новой жены в пределах группового брака. И он женился на молодой девушке. Его первая жена сдержала слово. Она ушла со стойбища мужа и поселилась у своего брата, жившего в стороне, километров за полтораста. Старик прожил с молодой женой несколько месяцев, затем он начал скучать. Однако гордость мешала ему пойти к старой жене. Вместо того он потребовал смерти и был удавлен ремнем {О подобных случаях среди коряков см. Иохельсон, "Коряки", стр. 745.}.
   Таким образом мы видим, что в супружеской жизни чукоч нет недостатка в сильных чувствах и романтических эпизодах.
  

ПОЛОЖЕНИЕ ДЕТЕЙ

   Я упоминал выше, что маленькие дети являются предметом заботы и нежности со стороны их родителей. В разговорной речи ласкательным именем для них служит ligliqqəjti -- "маленькие яички". Детям дают лучшие куски, их ласкают и пестуют все взрослые люди. Глубокая любовь родителей к своим детям нашла свое отражение в одном эпизоде, который повторяется во многих сказках. Маленький мальчик внезапно умер. Его родители остались с ним во внутреннем пологе. Труп мальчика лежит перед ними на оленьей шкуре. Они плачут день и ночь. Их щеки изрыты слезами до самых костей. Так они сидят над трупом год, и другой, и третий.
   Детство у чукоч проходит очень счастливо. Детей ни в чем не стесняют и не запугивают. Маленьким мальчикам, как только они начинают цепко хватать вещи, дают нож, и с этого времени они с ним не расстаются. Я видел одного мальчика, старавшегося резать ножом по дереву; нож был немногим меньше его самого. Однажды казак, бывший со мной, начал дразнить мальчика лет пяти. Мальчишка обиделся, схватил лежавший на земле топорик и бросил его в голову казаку. Он нацелился довольно правильно, хотя топорик и не попал в казака. Казак закричал и затопал ногами, желая напугать маленького воина. Но мальчик, нимало не смутившись, схватил большой нож и встал в оборонительную позу.
   В чукотском эпосе часто встречаются маленькие мальчики, принимающие участие в битвах. В рассказе "Elendi и его сыновья" мальчик, внук Elendi, все время забавляется стрельбой из лука и даже не спит по ночам из-за этого. Отец в шутку говорит ему: "Вон там растет былинка. Попробуй попасть в нее". Он сделал для мальчика стрелку из обломка котельного железа. Мальчик выстрелил и разрезал былинку пополам. На следующее утро они встретили Tanŋьn'а. "О,-- сказал отец,-- ты еще совсем ребенок".-- "Чтож из этого?" -- ответил мальчик".-- "А что скажет твоя мать? Хорошо. Мы подойдем ближе. Тогда ты сядешь поодаль на безопасном расстоянии, а я буду сражаться с этим человеком на копьях. Однако я могу устать. Тогда я вернусь, и ты пустишь в ход свой лук. Я посмотрю на тебя и недалеко, от тебя перейду, тропинку. Тогда стреляй ему в лоб. Старайся хотя бы прорвать кожу на его лбу. Отец вступил в битву с Tanŋьn'ом, но вскоре устал и начал отступать по направлению к тому месту, где остался сидеть мальчик. Тогда мальчик выстрелил из лука, и стрела прорезала кожу на лбу у Tanŋьn'а.
   "Ох, вот таким способом вы отбираете наши стада. Твоя сила в помощи мальчика. Мы так не поступаем. Ваша опора -- в союзе с детьми".-- "Ага!-- сказал отец.-- Я породил силача на будущие времена, такого, который ограбит имущество от всех окружных стойбищ. Я, воистину, хороший воин".
   Через несколько лет отец и сын поссорились из-за табаку. Сын требовал у отца разделить мешок табаку между всеми соседями, Отец упорствовал. Во время ссоры сын сказал: "Если бы я тогда не разрезал стрелой вражеского лба, мы бы сейчас не курили совсем" {Богораз, "Чукотские материалы", стр. 354.}.
   Жизнь детей у приморских чукоч не так легка и привольна. Приморские поселки очень грязны, по сравнению с постоянно-меняющими свое местопребывание стойбищами оленеводов. Внутреннее помещение, в котором дети проводят большую часть своего времени, черно от дыма и пропитано тяжелым запахом. Еда также менее обильна, запасов не всегда хватает. С другой стороны, детство, годы досуга и игр у приморских жителей продолжительнее, чем у оленеводов. Чукчи-оленеводы посылают пасти стадо мальчиков лет десяти и девочек немного постарше. Однажды я видел двух таких маленьких пастухов -- мальчика и девочку. Каждому из них было лет десять-двенадцать. Они пробирались сквозь чащу кустов совершенно одни с посохом в руках и с котомкой за плечами. Они должны были пройти несколько десятков километров, чтобы подойти к своему стаду. Странно было видеть этих маленьких детей, пробирающихся сквозь чащу без всякого надзора и охраны. Находясь при стаде, дети исполняют немалую долю работы по охране и присмотру за оленями. Конечно, они спят больше, чем взрослые пастухи и бегают не так много. Но все же им приходится трудно. Через три или четыре года подростки, особенно мальчики, в полной мере несут ответственность взрослого пастуха. Зимой, когда стадо спокойно, отец-хозяин стада может не приходить туда неделями. Стадо остается целиком на попечении его молодых сыновей. Отец в это время ездит в, гости по окрестным стойбищам, чтобы получше поесть и поговорить с соседями, разумеется, если нет больших снежных буранов. Поздняя осень -- время благополучия и покоя, в особенности потому, что в это время олени вполне ожирели.
   Даже летом мальчики остаются на несколько дней одни около стада. Им приходится напрягать все силы, чтобы удержать стадо на месте.
   Чукотские сказки полны описаниями порождений и приключений маленьких пастухов. Так, в одной сказке рассказывается, что во время войны с Tanŋ'ами враги были побеждены, воины их убиты и стада захвачены. Пощадили только молодых пастухов. Мальчики пригнали стадо к стойбищам победителей и остались там жить на положении пастухов. В других сказках, в случае убийства воина, его молодые подростки сыновья продолжают охранять стадо и заботиться о нем. "Когда мой отец умер, -- рассказывал мне один молодой чукча, -- я был не выше оленьей спины. Я очень боялся оленьих быков с широкими рогами. Но все же мне удалось не только сохранить стадо, но даже увеличить его".
   Чукотские дети относятся к своим отцам с большой почтительностью. Вернувшись из стада, молодые пастухи дают отцу подробный отчет о самых ценных оленях в стаде, о пастбище, о водопое, о комарах и оводах. Отец задает вопросы, сын должен отвечать ясно и коротко, без лишней болтовни. Он пересыпает свои ответы почтительными восклицаниями: "Да!", "Конечно!", выказывая этим уважение к словам отца. Сын даже считает неприличным сесть в присутствии отца, особенно если в шатре находятся чужие люди. Такие отношения продолжаются до тех пор, пока сын не станет вполне взрослым. Лишь после того как юноша достигнет двадцатипятилетнего возраста и у него вырастает черный пушок над губой, или же он обзаведется женой и парой собственных ребят, он становится более самоуверенным и независимым, хотя попрежнему продолжает пасти стадо отца. Полной покорности уже нет.
   У приморских чукоч мальчики значительно позднее приступают к исполнению различных работ; чем у оленеводов. Когда их берут с собою на приморскую охоту, они являются скорее помехой, чем помощью. Юноша не принимает участия в серьезной охоте до шестнадцати -- семнадцати лет. До этого возраста он может стрелять из ружья в тюленя только с берега или помогать при установке тюленьих сетей на ледяных полях так называемого берегового припоя. Морская охота лежит на обязанности сильных охотников молодого и цветущего возраста, Старые охотники, во всем уступающие молодым или даже сидящие дома, не могут рассчитывать на слишком большое уважение со стороны молодежи, как это мы видим у оленеводов.
   Ссоры между отцом и сыновьями порою имеют место. В случае ссоры семейные узы могут быть разорваны по почину той или другой стороны. В районе Сухого Анюя один знакомый чукча, по имени Kelgьm, выгнал со стойбища своего двадцатилетнего сына Kьtlep, обвинив его в лени, строптивости и нерадивом отношении к обязанностям пастуха. Юноша, судя по словам отца, любил только посещать сборища товарищей, играть в карты и всячески веселиться. Kьtlep ушел с отцовского стойбища и бродил вокруг, стараясь вступить приемным зятем в какую-нибудь семью. Но требования, предъявляемые будущему зятю, показались ему жестче требований отца, и он вернулся домой. Отец его в это время нуждался в пастухах. Он принял сына обратно на стойбище. Однако через несколько недель начались несогласия. Как раз в это время мы приехали на стойбище Kelgьm'a. Однажды ночью юноша, вернувшись из стада, разрезал один из наших кожаных мешков и украл половину его содержимого, главным образом сухари и сахар. На следующее утро, когда мой товарищ обнаружил пропажу и сердито обсуждал дурные нравы этого стойбища, юноша спокойно сказал: "Довольно болтать. Это я взял ваш сахар и хлеб". -- "Зачем ты это сделал?" -- спросил я его. "Потому что мне захотелось съесть их",-- последовал быстрый ответ. Отец чувствовал себя очень смущенным. Он предложил нам два оленьих языка и связку камусов {Камус (северно-русское наречие) -- полоса шкуры, содранная со звериной лапы.}, в виде "выкупа" (kьtkaw -- буквально: "твердая расплата"). Таким образом жалобы отца на Kьtlep'а не были вполне беспричинны.
   На другом стойбище в той же местности, за несколько лет до моего прибытия, произошел следующий случай. Чукча, по имени Cejpn, выгнал своего старшего сына Nuwat за то, что он был очень плохим пастухом. Cejpu сделал главным наследником (eun-milgьlьn) своего младшего сына. Nuwat долго бродил из стойбища в стойбище и в конце концов пришел на стойбище к богатому оленеводу Jonlь. Он женился на дочери Jonlь и жил в его семье на правах приемного зятя. На следующую весну, во время кочевки на летние пастбища, тесть, очень недовольный его работой, хотел выгнать его. Молодая жена была уже беременна. Но у чукоч это обстоятельство не служит препятствием к расторжению брака. Ссора между тестем и зятем возникла во время кочевки. Nuwat ничего не ответил тестю, но через некоторое время он присел на нарту жены, обхватил ее сзади, вытащил нож и ударил ее в живот; потом соскочил с нарты и перерезал себе горло.
   В обоих этих случаях юноши, выгнанные из семьи, были "плохие", как говорят чукчи. В тех случаях, когда вина лежит на отце, юноша, к которому отец относится несправедливо, может по собственному желанию порвать с семьей и уйти искать счастья куда-нибудь в другие места. В бедных семьях такие случаи часты. Юноши уходят от своих родителей, недовольные бедностью и неудачливостью домашнего очага. Они отправляются за многие сотни километров искать себе счастья у богатых оленеводов. Иногда даже девушки уходят из отцовского шатра. Это случается тогда, когда девушку хотят выдать замуж против ее желания. Такие случаи, конечно, редки. Однако мне известны два таких случая, увенчавшиеся успехом. Оба они произошли летом, когда преследование на дальнем расстоянии очень трудно. В одном случае женщина вернулась к своему прежнему мужу, от которого, согласно чукотскому обычаю, ее увезла семья. В другом случае женщина вышла замуж в другую семью, и ее отец после недолгой ссоры оставил ее у мужа.
   У приморских чукоч каждый, кто хочет уйти из своей семьи, может перейти в чужой дом и сделаться приемным зятем или же он может уйти к оленным чукчам и занять место при большом стаде.
   Ссоры между отцом и сыновьями иногда заканчиваются далее убийством. Я знаю о случае отцеубийства, имевшем место вблизи мыса Эрри, в семье богатого оленевода. В убийстве принимали участие жена, сын и племянник убитого. В старинных казачьих описках отмечаются такие же случаи. Так, анадырский казак, Борис Кузнецкий, который в 1754 году был взят в плен чукчами, упоминает в своем донесении в 1763 году начальнику Охотского округа, что, будучи в плену, он видел, как сын убил ножом своего отца, и брат, просто с досады, убил своего брата {Северный архив, 1825, часть 18, стр. 187.}.
  

УСЫНОВЛЕНИЕ

   Супруги, не имеющие детей, иногда усыновляют какого-нибудь ребенка, чаще мальчика, из родственной семьи, например, от родного или двоюродного брата. Впрочем, ребенка берут также и не из родственной семьи -- от друга или даже от соседа по стойбищу. Принятый ребенок впоследствии становится "главным наследником" (eun-milgьlьn) приемных родителей. Если сосед слишком беден и имеет много детей, а приемный отец богат оленями, то родители очень охотно отдают ребенка. Приемный отец, кроме того, дает действительному отцу "радостный дар", состоящий из пары живых оленей, обычно упряжных. Обряд усыновления очень похож на свадебный. Убивают оленя в жертву Утренней Заре, и приемный ребенок, вместе с новыми родителями принимает помазание кровью, причем, разумеется, они наносят на лица знаки новой семьи. Это символизирует приобщение ребенка к новому очагу, с его специальными хранителями и "удачливой жизнью" {Kьnta-vaьrgьti -- буквально: "бытие, дающее удачу".}. Несмотря на это, узы усыновления не очень крепки, в особенности если ребенок приходит из совершенно чужой семьи. Даже прожив несколько лет в новой семье, ребенок может быть отослан или взят обратно. Один знакомый мне чукча с западной Колымской тундры, по имени Ajŋaьrgьn, был бездетен. Он усыновил маленького мальчика, сына соседа по стойбищу, по имени Ajo. Мальчик прожил у него три года. Затем Ajo умер. Его жена решила уйти с западной тундры за Колыму. У нее было несколько родственников на восточном берегу. Она решила поселиться у них. Уходя, она взяла обратно своего сына и увезла его с собой. Ajŋaьrgьn, усыновляя мальчика, дал Ajo в "радостный дар" двух хороших упряжных оленей. Женщина отдала их обратно. Главная причина этого разрыва была в том, что Ajŋaьrgьn потерял и растратил в это время значительную часть своего стада, и олени его продолжали убывать. Поэтому женщина считала, что ее сыну предстоит далеко не блестящее будущее, если он останется у Ajŋaьrgьn'a.
   В тех случаях, когда приемного сына берут от родного или двоюродного брата, новые узы вскоре становятся очень крепкими, почти равносильными естественной связи между родителями и детьми. Чукча Qorawge усыновил маленького сына своего младшего брата Əqəwgi. Он относился к нему как к родному сыну; другой чукча, Ejŋewgi, усыновил Aqacaut, сына своего троюродного брата, и т. д. Однако старики, потерявшие всех своих детей, редко усыновляют новых, предпочитая оставаться одинокими в своем горе.
   С другой стороны, родственные узы между приемными родителями и ребенком даже чужеплеменного происхождения, также могут стать очень крепкими. Замечательный рассказ о Talo, приемном сыне Tanŋ'a (Talo, Tanŋьn rьmaiŋawgo), описывает, как Tanŋьt (коряки) преследовали убегающих чукоч С одной нарты упал мальчик, -- маленький мальчишка, который носил еще клапан в промежности Он упал в снег, лежал и плакал. Двое из преследующих, наезжавшие сзади, были родные братья. У одного из них дома были дети другой же не имел сыновей, у него была только одна дочь. Когда они подъехали ближе, они услышали плач ребенка. "Подожди немного, -- сказал бездетный брат,-- дай мне посмотреть, кто это плачет". Он нашел мальчика. "Ого мальчишка! Я лучше вернусь домой; поезжай дальше один". Он отвез мальчика на свое стойбище. Там он воспитал его, как родного сына. Talo рос очень быстро. С каждым днем он становился все сильнее и выше. Тогда приемный отец сказал ему: "О мой сын. Я стар и слаб. Смотри теперь ты за стадом. Вот девушка, из чужой семьи, которую я вскормил для тебя. Возьми ее в жены и вы будете хозяевами стойбища". Talo ушел к стаду и стал жить там. С этого времени он не приходил в шатер. Все время, с утра до вечера, он упражнялся в беге, в метании копья, стрельбе из лука и ношении тяжести. Он сделался таким легким, проворным и быстрым, как двухгодовалый олений бык, потомок дикого оленя. В конце концов он научился прыгать на высоту птичьего полета. Так жил Talo. Однажды его предполагаемые двоюродные братья разговаривали между собой: "Пойдем, посмотрим на этого приемыша из вражеского племени". Они пришли к стаду Talo и, спрятавшись в кусты, смотрели на его упражнения. Talo размахивал копьем, как будто это был лоскут мокрой оленьей шкуры, прыгал через озеро взад и вперед и подпрыгивал вверх, взлетая, как птица. Тогда они сказали: "Это ужасно. Надо его истребить. Этот пришелец перебьет весь наш народ". Они пошли к старику и сказали ему: "Через два дня мы придем большим сборищем и убьем этого чукотского выродка". Они пошли собирать людей. Это было ранней осенью, вскоре после осенних убоев оленей. Talo вернулся домой. Отец сказал: "Надень сухую одежду". -- "Не надо",-- сказал Talo. "Послушай меня, надень сухую одежду. Тогда я тебе, что-то расскажу". Talo вошел во внутренний полог, снял свою рабочую одежду и надел сухую меховую рубаху. Он присел в шатре, перед входом во внутренний полог, прикрывая рубахой свои голые колени {Пастух, приходя на отдых домой, часто принимает такое положение, сменив мокрую одежду на сухую.}. "Слушай, -- сказал отец,-- ты мне не родной сын: ты рожден от беломорской женщины {Чукотская женщина (ср. стр. 4).}. Ты найден на дороге в снежном сугробе". Talo грустно опустил голову. "Но твоя жена мне не чужая: она -- моя родная дочь. Я дал тебе ее в жены, и все мое имущество я тоже отдал тебе. Но теперь мои люди гневаются на тебя. Они хотят убить тебя. Руки рассерженных очень проворны и быстры. Пожалуй, они не попадут прямо в сердце и не сразу убьют тебя. Лучше пусть это я сделаю". Talo ничего не ответил, только еще ниже опустил голову. Старик взял лук, вложил на тетиву две острые стрелы, согнул колено и выстрелил. Но в то же мгновение, как спустилась тетива, Talo внезапно подпрыгнул, так, что его голова коснулась верхушки шатра. Затем он снова встал на землю и потрогал рукой стену внутреннего полога у себя за спиной. Две стрелы пробили в земляной стене две глубокие дыры, как раз на уровне его груди. Они так, глубоко вошли в землю, что торчали только их кончики. Talo присел, как прежде, прикрывая колени рубахой. Отец, подражая сыну, тоже присел с другой стороны очага. "Ого, ты стал очень проворен. На таком близком расстоянии уклонился от стрелы. Теперь уходи из этого чужого тебе племени. Ступай к своему народу. Дорога отсюда идет на полночь. Далеко впереди стоит высокий хребет. В короткие зимние дни, когда на земле не видно солнца, вершина хребта пылает от солнечных лучей. За этой скалой, по правую сторону, стоят шатры твоего народа". Он велел своей дочери сшить шесть пар сапог из толстой замши, шесть пар из шкур тюленя и шесть пар из оленьего камуса. Две ночи и день женщина не спала и шила обувь. Шила и плакала и стала под конец, не видя ничего, колоть иголкой свои собственные пальцы. На третье утро Talo уехал. Он не взял с собой ни лука, ни копья, только маленький поясной нож из китового уса. В дороге на него напали десять воинов Tanŋ'ов. Но он убил их всех и взял себе их оленей и одно полное вооружение: панцырь, копье и колчан. Когда он подъехал к скале и повернул направо, он увидел молодого чукчу, едущего на оленях. Юноша, увидев человека в вооружении и одежде чужого племени, повернулся и обратился в бегство, но олени Talo были быстрее. Он догнал чукчу и, желая поговорить с ним, загородил ему дорогу. Юноша повернул оленей и поскакал в другую сторону. Talo снова обогнал его и схватил рукой за уздечку правого оленя. Чукча бросил вожжи. "Если я стал для тебя как дикий олень, то убей меня" {Эта формула служит выражением требования добровольной смерти (см. последний раздел этой главы).}.-- "Нет, я не хочу убить тебя. Но скажи мне, кто ты?" -- "Я сын Omrьtagьn'a. Нас было три брата, но среднего брата забрали у нас Tanŋ'и еще младенцем".-- "Значит, я твой брат,-- сказал Talo. -- Меня вскормили Tanŋ'и. Одежда на мне чужая, но тело под ней рождено беломорской женою". Они поздоровались и перестали бояться друг друга. "Где ваше стойбище?" -- спросил Talo. "Здесь недалеко, за холмом". -- "Сколько шатров?" -- "Три шатра: моего брата, мой и старого соседа по стойбищу".-- "Ну, ладно, едем туда".-- "Я поеду первым. Если ты поедешь впереди, они убьют тебя". -- "Нет, я поеду первым. Не то они скажут, что за тобою гонится враг". -- "Нет, я "поеду. Тот, кто приносит хорошие вести, должен быть впереди". И так они поехали вместе, нарта за нартой. Они гнали быстро, и задние олени все время напирали на передних. Когда они подъехали к стойбищу, люди увидели их и закричали: "Tanŋьn преследует нашего человека!" Появились мужчины с луками, и стрелы посыпались в Talo. Только снежная пыль взлетала с земли, как будто от поземки. Когда снежное облако осело вниз, люди увидели Talo. Он стоял недалеко от них, совершенно невредимый и очищал от снега свою одежду. Тогда его брат рассказал о нем товарищам.
   Talo остался, жить у своих родственников. На следующий год он предпринял отважный набег на землю Tanŋ'ов. Он перебил народ, забрал пятнадцать стад и восемьдесят молодых работников. Однажды ночью он пришел к своему тестю. "Я хочу тебе что-то сказать, -- заявил старик. -- Возьми свею жену и увези ее с собой. Что касается нас, лучше убей нас копьем. Мы слишком стары для того, чтобы уйти с родной земли и привыкать к обычаям чужого племени". Talo убил стариков и оставил их на месте, вместе с шатром и имуществом.
   Другая часть этого интересного рассказа, также очень характерная, будет приведена в одной из следующих глав.
   В рассказе о Jəkunnin (Павлуцкий), где описывается война чукоч с русскими казаками, в битве участвует также приемный сын Jəkunnin. Юноша бился вместе с отцом и был тяжело ранен, по другим вариантам -- убит. Тогда Jəkunnin, лишенный помощи своего сына, был взят в плен и замучен озлобленными чукчами {Богораз, "Чукотские материалы", стр. 390.}. По некоторым вариантам сын Jəkunnin является "приемышем из племени чуванцев.
  

ДОБРОВОЛЬНАЯ СМЕРТЬ

   Добровольная смерть -- обычное явление среди чукоч. Человек, желающий умереть, заявляет об этом другу или родственнику, и тот должен исполнить его, просьбу. Мне известно два десятка случаев добровольной смерти, имевших место во время моего пребывания среди чукоч. Однажды, летом, когда я был на Мариинском Посту, туда прибыла с торговыми целями кожаная байдара с Телькепской тундры. Один из приехавших после посещения русской казармы почувствовал боль в желудке. Ночью боль усилилась настолько, что он потребовал, чтобы его убили. Его спутники исполнили его желание.
   Из всего сказанного видно, что поводом к добровольной смерти стариков служит отнюдь не недостаток хорошего отношения к ним со стороны родственников, а скорее тяжелый условия их жизни. Эти условия делают жизнь совершенно невыносимой для каждого, кто не способен заботиться о себе. Не только старики прибегают к добровольной смерти, но также и многие страдающие какой-нибудь тяжелой болезнью. Число таких больных, умирающих добровольной смертью, не меньше, чем число стариков.
   Положение больных, слабых людей действительно очень тяжело, независимо от того, молоды они или стары. В западной Колымской тундре я встретил человека по имени Anьqaj. Ему было меньше тридцати лет. За три года до этого его разбил паралич, и хотя он частично поправился, но остался слабоумным. Я встретил его в феврале. Было холодно и ветрено. Чукчи западной тундры не имеют "зимников" и круглый год кочуют с обычными шатрами. Так же жила и семья Anьqaj. Мы приехали к ним как раз во время установки шатра. Женщины только что начали разгружать нарты. Шатер мог быть готов только поздно вечером. Anьqaj лежал на снегу. Похоже было, что это лежит просто куча тряпья. Его жена положила ему под голову мешок с рухлядью, но мешок был короткий и круглый, его голова тотчас же снова скатилась на снег. Шапка свалилась у него с головы и ветер набивал тонким сухим снегом его волосы. Мороз был настолько силен, что даже чукчам приходилось все время двигаться, чтобы не застыть. Anьqaj лежал совершенно неподвижно. Я перехватил его взгляд, слабый и тусклый, он выражал глубокое страдание, в нем было что-то похожее на взгляд умирающего животного.
   Другой памятной мне трагической фигурой была женщина лет сорока. Она страдала болезнью легких. Я провел дня два в ее стойбище на Сухом Анюе. В молодости она была очень энергична, как говорят чукчи: "хорошая вытряхальщица шатра". Даже и теперь она всячески старалась быть чем-нибудь полезной, принимаясь за все тяжелые женские работы, но это плохо ей удавалось. Ее шатер был очень грязен, внутренний полог совсем отсырел, сама она была покрыта грязью и копотью. Она беспрерывно возилась с котлами и сковородами в едком дыму костра, топливом для которого служила жесткая тундровая сланка {Сланка -- ползучие кусты тальника, березы и кедровника.}. Время от времени она начинала глухо и продолжительно кашлять. Она кашляла, стоя на снегу, топая ногами и сжимая руками грудь. Когда припадок кашля проходил, она принималась проклинать свою судьбу, болезнь и всю свою жизнь. Ее лицо, и без того черное от сажи, чернело еще больше от злобы.
   Причиной добровольной смерти часто является ярость, то особое чукотское нетерпение, которое упомянуто у Лоттери еще в 1765 году (см. стр. 25). Чукчи не способны бороться с болезнями и вообще с "физическими и психическими страданиями. Они стараются как можно скорее избавиться от них, хотя бы ценой своей жизни. Ajŋanwat рассказывал мне, как несколько лет тому назад его сосед по стойбищу, по имени "Маленькая ложка", потребовал чтобы его убили. "Он часто ссорился с женой, потому что у них были очень плохие сыновья. Благодаря частым ссорам у него появилось желание умереть. Однажды его жена и старший сын снова затеяли с ним ссору. Тогда он потребовал, чтобы его убили" {Богораз, "Чукотские материалы", стр. 53.}.
   Другой знакомый мне чукча добавил следующее объяснение к рассказу Aiŋanwat: "В нашем народе, когда отец очень рассердится на своего ленивого и плохого сына, он говорит: "Я не хочу его больше видеть. Дайте мне уйти". Затем он требует, чтобы его убили, к поручает это исполнить тому самому сыну, который обидел его: "Пусть он нанесет мне смертельный удар и пусть он всегда страдает, вспоминая об этом".
   Глубокое горе от потери какого-либо близкого человека также является одним из поводов для добровольной смерти. Я уже говорил выше о муже, пожелавшем последовать за своей умершей женой {Ср. стр. 25.}.
   Наконец, одним из поводов для добровольной смерти является taedlmu vitae. Я говорил уже о том, как чукча, по имени Katьk, однажды заявил, что он не хочет "больше жить. Он объяснил это тем, что судьба не любит его, несмотря на то, что стадо его разрасталось и семья жила в полном довольстве. Я не придал большого значения его словам, но через несколько месяцев я услышал, что он заставил себя удавить {Ср. стр. 27.}.
   Другой случай такого же характера произошел с сорокалетней вдовой. Она жила со своим сыном и двумя племянниками и владела значительным стадом. Она решила, что жизнь не доставляет ей никакого удовольствия. Она боялась, что стадо вскоре начнет убывать, и вдруг почувствовала стыд оттого, что она еще живет. Ее удавили. Этот случай рассказал мне Ajŋanwat.
   Одни и те же психические поводы могут вести к самоубийству и к добровольной смерти. Различие лишь в том, что молодые люди, особенно не вполне взрослые, желая умереть, убивают, себя сами. Более же пожилые чаще просят об этом других. Я знаю несколько случаев, когда мальчики и девочки, пятнадцати двадцати лет, кончали самоубийством от обиды, стыда или печали {Ср. стр. 27.}. Ни один из них не мог упросить своих домашних быть ему "помощником в смерти". Для пожилых людей, напротив того, такая "помощь" считается более приличной, чем смерть от своей собственной руки.
   Добавочным стимулом к добровольной смерти является убеждение чукоч в том, что насильственная смерть лучше, чем смерть от болезни или от старости. Даже термин, выражающий понятие "добровольная смерть", имеет некоторую связь с этим взглядом. Термин этот -- veretgьrgьn, что значит "поединок". Человек, желающий умереть добровольною смертью, иногда говорит: "Давайте биться" -- Mьnmarawmьk, или: "Теперь я стал для тебя диким оленем" -- Ceŋet-ьm ьlvenu inelgьi. Обе эти формулы выражают желание быть убитым. Другое выражение употребляется главным образом в фольклоре: "Теперь я стал для тебя добычей" -- Ceŋet-ьm gьnni inelgьi, или же более прямо: "Поступай со мной как с добычей" -- Gьnniku qinelgьi. Эти формулы употребляются побежденными воинами, которые не хотят пережить своего поражения. Полное значение формулы таково: "Нанеси мне смертельный удар, так как я стал для тебя звериной добычей". Один чукча следующим образом объяснил мне мотивы добровольной смерти: "Мы не хотим умирать от kelet. Мы предпочитаем умереть насильственной смертью, умереть в бою, как будто мы бились с русскими". Русские, по всей вероятности, были упомянуты лишь специально для меня. Смерть от болезни приписывается нападению духов {Ср. стр. 26.}.
   Склонность к добровольной смерти является до известной степени наследственной в некоторых чукотских семьях. Конечно, потомки отнюдь не обязаны следовать примеру предков. Однако фактически в целом ряде семей добровольная смерть как бы передается от отца к сыну. Один чукча таким образом закончил подробный рассказ о случае добровольной смерти: "Если его отец и умер таким способом, то, конечно, сын захотел подражать ему". Отец орудием смерти избрал нож, но так как смерть не пришла сразу, то он потребовал, чтобы его задушили ремнем. И это было исполнено. Сын также велел ударить себя ножом, но удар не был смертельным. Тогда он пошел дальше в подражании отцу и потребовал, чтобы его тоже удавили, и желание его было исполнено.
   Ajŋanwat, о котором я уже упоминал не раз, рассказывал мне, что его отец и старший брат умерли добровольной смертью и что он тоже чувствует склонность окончить жизнь тем же способом, хотя сын вовсе не обязан следовать примеру отца. Другой его брат умер естественной смертью, не поддержав таким образом семейной традиции.
   По представлению чукоч, на том свете лучшие места для обитания отдаются людям, умершим добровольной смертью. Они живут в красном пламени северного сияния и проводят время за игрой в мяч, причем мячом служит моржовый череп.
   Когда у человека появляется желание умереть добровольной смертью, его домашних охватывает тревога. Они всячески стараются отговорить его. Это делается серьезно и настойчиво, так как обязанность убить человека и притом близкого родственника, конечно, очень тяжела. Если человек хочет умереть от -- ножа и не имеет родных сыновей, которые должны были бы исполнить его желание, то часто ему бывает трудно найти "помощника". Никто не хочет нанести смертельный удар. В двух приведенных выше случаях рука сына была не тверда, и нанесенная им рана была не смертельной. Спор между человеком, решившим умереть добровольной смертью, и его домашними, прекрасно передан в сказке об Ajgьnto. Ajgьnto сказал: "О, они (духи) украли моего сына. Как я могу продолжать жить? У меня нет детей. Моего сына украли. Почему я должен жить? Сделай для меня что-то" (т. е. убей меня). "Нет, -- сказал хозяин стойбища, -- почему именно я должен это сделать с моим "товарищем скуки?" {Emŋol-tomgьn -- буквально "товарищ скуки", помогает занимать время и таким образом отгоняет чувство скуки. Этот термин употребляется, например, стариками и больными, не выходящими из внутреннего полога. Его применяют к гостям, к табаку и т. д.} -- "Нет, нет сделай это. Есть у тебя белые упряжные олени?" -- "Да, есть". -- "Есть у тебя белые одежды?" -- "Есть" -- "Есть у тебя белая шапка, белые сапоги белые рукавицы, белая подстилка?" -- "У меня есть все это".-- "Это должно быть для моей смерти. Сделай это". -- "Нет, нет, я не могу! Позволь мне отдать тебе одного из моих сыновей. Пусть у каждого из нас будет по сыну".-- "Я не хочу сыновей другого человека. Где мой родной сын? Торопись, сделай скорее".-- "Нет, нет. Позволь мне отдать тебе обоих сыновей. Пусть у меня не будет детей".-- "Я не хочу их! Где мой родной мальчик? Убей меня". Они спорили весь день. Ajgьnto так горько упрекал хозяина, что тот в конце концов должен был согласиться {Богораз, "Чукотские материалы", стр. 265.}.
   Однако, после того как формула произнесена вслух, отказ от высказанного намерения невозможен. Духи, слышавшие обещание, очень рассердятся и будут мстить, если человек не захочет исполнить его. Таким образом выходит, что добровольная смерть предохраняет от смерти, посылаемой духами (т. е. от естественной смерти), и в то же время является жертвоприношением kelet. Такого рода противоречия часто встречаются во взглядах и представлениях чукоч.
   Человек, избравший добровольную смерть, считает, что он тем самым освободится от смерти, происходящей от kelet. Но, с другой стороны, добровольную смерть нельзя рассматривать иначе, как кровавое жертвоприношение тем же kelet. Хотя в добровольной смерти не видят прямого задабривания kelet, но неисполнение обещания принести им жертву, согласно представлению чукоч, вызывает гнев и мщение со стороны духов kelet.
   Чукчам известны три способа добровольной смерти: смерть от удара ножом или копьем, смерть посредством удушения и смерть от выстрела. Последний способ употребляется гораздо реже, чем два первые. В таких случаях лук не употребляется, а только ружье. Можно считать, что этот способ появился лишь в последнее время. Причина употребления ружья заключается в том, что смерть от выстрела наступает гораздо быстрее и менее мучительна. Люди, убивающие человека, изъявившего желание умереть добровольной смертью, называются "помощниками" или "провожатыми", так же как на похоронах. При смерти от ножа смертельный удар должен быть нанесен мужчиной. Женщинам не ра (решают принимать участие в таком способе смерти. Человека убивают всегда его собственным ножом. Тогда смертельный удар менее болезнен. После смерти убитого рану зашивают нитками. Нож относят вместе с покойником на место погребения и там оставляют его. Смертельный удар, нанесенный рукой сына, не считается мучительным; удар, нанесенный рукой чужого человека -- причиняет сильную боль. Поэтому человек, находящийся в чужом стойбище, во время поездки или на ярмарке, выбирает для добровольной смерти какой-нибудь другой способ. Когда человека закалывают копьем, то обычно ему закрывают лицо куском шкуры или шалью. Он садится во внутреннем пологе, недалеко от входа. Исполнитель стоит в наружном пологе и просовывает копье под полог. Человек, желающий умереть, берет обеими руками наконечник копья и приставляет его к своему сердцу. Затем он подает знак, что готов принять смертельный удар. Смертельный удар ножом, копьем или пулей всегда наносят спереди. Если человек выбирает кровавый способ добровольной смерти, то "помощниками" могут быть только мужчины. Женщины могут помогать только при удавливании. Жена человека, желающего умереть, кладет к себе на колени его голову, обернутую шалью, в то время как два человека с обеих сторон тянут за веревку, обмотанную вокруг его шеи. Если человек слишком сильно дергается, то женщина "укладывает его руки" (т. е. просто держит его за руки). Иногда же, если у нее нехватает силы, ей помогает другая женщина. Один или два раза я слышал рассказы о таком улавливании из уст жен, державших на коленях головы своих умирающих мужей. Они говорили об этом с большим хладнокровием. Подробно описывали, как муж дергал руками и ногами и как они удерживали его. После произнесения вслух формулы добровольной смерти надо действовать быстро, по возможности в тот же день. После такой заявки духи носятся тут же, и если их заставить слишком долго ждать,- они могут потерять терпение и взять кого-нибудь другого. Перед последним часом человека пожелавшего умереть, кормят жирным мясом и "чужой пищей" (сахар, хлеб) и исполняют все его желания. Стараются не досаждать ему. Даже если он беспричинно ругается и кричит, окружающие должны молчать. (Следует напомнить, что в некоторых случаях к добровольной смерти прибегают от гнева и ярости) {По словам Иохельсона ("Коряки", стр. 760), обычай убийства стариков существовал у коряков до последнего времени. Franz Boas говорит, что у центральных эскимосов считается вполне допустимым убийство сычом своих старых родителей (Boas, Central Eskimo, стр. 615).}.
   Я привожу два описания добровольной смерти, записанные со слов туземцев. Первый случай произошел в 1864 году на западной Колымской тундре. Второй -- в той же местности на следующий год. Оба были мне рассказаны. Ajŋanwat'ом:
  

Добровольная смерть

   Набрал много в долг у якутского купца Элигыкы. Несколько лет пролетовал, долга не покончил. Наконец, из дому выходит, отправляется в Средний (Колымск); с тундры, издали. В это время частью народ (реку) Омолон перешел, (его) брат другой Рультувия, он пьянствовал там, у тунгуса Ункуула водку пил; предмет (его) охранения, выходящие тонкие кишки (грыжа) замерзли, потом стали непослушны для засовывания. Что же, однако несчастье захотело с ним (статься); (это) он сделал себе болезнью, не смог засунуть кишки. Поэтому заговорил, прося смерти у своего товарища в браке, как бишь его, у Ункуула. Соседним жителем младший брат. А тот в Средний (Колымск) при чужом хозяйстве отправился. Ибо жена с молодыми детьми. Таким-то образом тогда болезнь нашел. Так как притом отец тоже умер убиением, он подражает ему. -- Ух, об отце отчего вперед не сказал? Тоже худо-звучащий задом, испражняться не мог. А оттого, что камень образовался в заднице, белый камень какой-то, но мягкий, совсем круглый; в прямой кишке после смерти рассматривали. Так-то он попросил смерти. Старший сын провожал; он сделал смертный вздох. Но вдруг нож извлек, выдернул, опять ожил, совсем очнулся, не мог быть убитым, поэтому сам сказал: "пусть стесните мне горло." Действительно, ремнем задушили, этим убили. Как только покончили, унеся на поле, рассматривали задницу. Но и при жизни камнями испражнялся; песком или чем. Тогда камень увидели. Потом и сын также так был после. Так у товарища по жене заговорил, прося смерти. Иные услышали, повиноваться (захотели). Захотев повиноваться, к младшему брату увезли, в нарте с грядкой увезли. Там привели в исполнение. Действительно, младший брат провожал, опять не мог (убить). Правда, он и сам говорит: "слушай-ка, немного в сторону направь нож". Но (тот) не мог. Поэтому тоже, как отец, слово употребил: "пусть задушите ремнем". Действительно, задушили ремнем. Тогда убили. Что же, конец.
   Записано от чукчи Ajnanwat осенью 1897 года в Нижнеколымске.
   Я привожу этот рассказ в буквальном переводе с чукотского. Другой рассказ интересен тем, что в описываемом в нем случае, вскоре после того как было высказано желание добровольной смерти, последовало раскаяние.
  

Ложная добровольная смерть

   Мой сосед Маленькая Ложка тоже попросил смерти. Многоречиво убедил товарищей. Ссорились до того с женой, т. к. имеет очень худых сыновей. На это из гнева запросил смерти. Вместе с матерью (сын) ссорился с ним. От этого произошло, разгневался. Потому попросил смерти. Почти только с пряговыми оленями, нет особых (свободных) оленей. (Женского) ведомого сзади быка другие сыновья убили, так как притом с весьма многими сыновьями. Старший сын постоянно бранит его, и вот на смертную пищу быка убили. Мы думали, он действительно просит смерти, торопились мы, всякие вещи приготовили мы. Санные принадлежности, изломанные и притачанные, мы заменили неизломанными. Ибо у наших притачанные сани -- для смертного употребления худо. Ибо составное, притачанное, посмертной дороге туда к его народу изломается, как он будет?
   Потом собачий народ также поближе есть. Так как при этом истинно умерший,-- его уводит народ мертвых; они знают это, говорят; "заблудится, как же". Что он только что стал запутан, им известно. Ибо много дорог, и все дороги ведут к родственникам. При этом также из шкуры от" чужих оленей смертную одежду не употребляют. Грех. Там ведь мертвый народ, взад и вперед ходят. Двигаясь по ветру, нюхает, говорит: "одежды, что это нашим пахнут?" Отнимают. Поэтому чужое, что бы ни было, не употребляют, также чужих оленей. Кое-как бедняк, что есть именно свое, употребляет. Новую одежду, от чужих взятую/чужое подаренное, это все-таки покидают. Действительно, старое, лишь бы только свое, употребляют. Правду сказать, очень худой народ (покойники). Ведь не скажут так: "пусть употребляет". А между тем откуда только узнают? Правда, ведь много возвратившихся от смерти наших. Отсюда, должно быть, узнают обычай мертвых. Заговорами много возвращается мертвых... Также я сам о мертвых заговор от голодных старушек, будучи богатым оленями, радуя их горло, получил прежде,-- забыл, к сожалению, ибо сам обеднел.
   При том же идущий по смертной дороге бывает возвращаем часто собакою. Кусает за левое ухо и наговаривает собаке (шаманящий человек), говорит ей: "Хозяина возврати, когда-нибудь хорошей пищей кормить тебя станем". Должно быть, также и заговорами. Легко болеющий бывает возвращаем. Затруднение в дороге. Собака, сильно прыгая в лицо, заставляет вернуться. Несмотря на то, трудно болеющий не податлив. Как только этот, от смерти возвращающийся, хорошо очнется, собаку убивают. Поэтому-то оленный народ собаку держит из-за этого свойства. Для сострадания возвращать мертвецов она сильна. Ибо разве для употребления, или для чего-нибудь назначена? Только для поедания корма... Впрочем, в действительности на что угодно пригодна собака: против сильной дичи, медведя, она с голосом, при неожиданной встрече в темноте... поэтому держат. Ты сам знаешь, все, каждый с собаками, многие люди. Мы ездили, ни один не бывает без (собак). В том же отношении идущий по смертной дороге. Понапрасну отчасти оленем его заговаривают, понапрасну. Ибо пуглив олень, там вдали постоянно ходит понапрасну, только глазами виден, показывается, правда, но только издали. Также частью совсем умерший, даже оставший без дыхания, только все еще не плачут живые, смотрящие члены семьи; именно потому, как только умер, (тут же) не плачут. Грех. Легко больной отвергается потом умершим народом. Говорят: "Ты зачем пришел? Уходи, домой вернись". Домой уходит, возвращается. Бывает разным образом; иной, правда, дышит, но без ума становится, так как при этом, должно быть, ему грезится, или что? Говорит: "Я пришел оттуда, от мертвого народа". Впрочем, также едят мухомор люди. Анадырщики привозят мухомор. Перед_ едой говорит, обращаясь к мухомору: "К мертвому народу увезли меня". Действительно, он потом увозит. Погружается, обмирает; потом увозит, но только душу. При этом имеющий внутреннюю боль совсем остается. Отсюда недавнее сказанное, относящееся к одежде и к отниманию, должно быть, от них узнают Действительно, от них с трех сторон: один возвращенный собакой, потом, во-вторых, самим сострадательным божеством, так что мертвое племя отвергает его, этот сообщает вести, в-третьих, мухомороед говорит... Однако Маленькая Ложка совсем неожиданно прекратил приготовления, раньше вознамерившись (собравшись с духом). Ибо мы уже собирались, совсем приготовились, тут же все как для мертвого сработали, сани, или что. Но разочаровались, так как настал вечер, а мы стали пребывать праздно; ждать не могли, прекратили ожидание. Стал вечер, настала ночь, без слов мы пребывали, только он нажрался что было получше, сам съел, послаще... Спрашивая сыновей, я сказал им: "А что? Что он делает?"-- "Постой. По окончании еды". Потом только сказали" "Что же, лег, заснул". Санки же так сзади жилища ночевали, как бы принадлежавшие мертвецу. На завтра по пробуждении попрежнему не выходит. Ни за что не выйдет, все сидящий в пологу. А потом он, так как у нашего рода пленного немного поговорить о смертной просьбе грех, поэтому-то и у него на будущий год три сына умерли. Так что он большое несчастие, говора о просьбе смерти, сам себе нашел. И я отослал его, сказал: "Тут не живи! Смешают тебя вместе со мной, на оленях, на чем-нибудь наружном "Поэтому отделился. В другие годы, в стране Араро {Имя богатого оленевода.} он умер. Да еще вот что, наш (кто-нибудь) избегая (боли) заговоривший немного о смерти, что же, божество жизни внешнее божество его слышит. И таким образом, избегая боль, немножко поговорит о смерти, дорого выкупает, хотя бы собственное словечко маленькое. Действительно, если домашние внушают ему прекращение, что есть ему сердечное близкое, за это словечко, за слово о смерти внешнему божеству дорого дает на выкуп. Говорит: "Вот мое тело, я безумно говорил " Хотя бы упряжку, или что, в руках держимое, от собственного тела. Это для жертвы употребляет, ибо взамен слова дает, все равно, что получше. Еще притом многие имеющие потом поправиться, просят смерти, иные же убеждениями бывают возвращаемы и, действительно, выздоравливают. Также однажды и я безумно говорил, как раз однажды. Недавно, я уже состарился. Нужно сказать что к волку и к злому духу совершенно одинаково относятся оленные. Не умея воротить оленей назад, весной, да, по окончании весны... В это время полуобнажается от снега земля; олени любят разбегаться в разные стороны при начале лета. И об этом оленные говорят: жадная суета... Это страшное время. От бессилия я безумно заговорил. Но еще будучи молодым человеком, я истощал гнев, настигая оленей; а при появлении бессилия поэтому безумно заговорил, сказал: "Волки! сюда! бросьтесь! ешьте!" Только потом дорого выкупил; немного погодя убил оленей и что подороже, тоже сердечное, прягового оленя убил. В первый раз таким стал, эти безумные слова извлек.
   Записано от чукчи Ajŋanwat осенью 1897 года в Нижнеколымске.
  
   Обычай добровольной смерти существует также у приморских чукоч и у эскимосов. Мне известны несколько случаев. Так, например, в поселке Eunmun туземец средних лет, страдавший от нарывов, велел удавить себя ремнем.
   В 1898 году в эскимосском поселке Uŋasik старик попросил добровольной смерти. Его застрелили сзади. Это единственный известный мне случай, когда смертельный удар был действительно нанесен сзади {Богораз "Чукотские материалы", стр. 52.}.
   W. Н. Dall приводит следующий рассказ туземца Noakum из бухты Пловер: "Старые и ненужные люди часто просят, чтобы их убили. Тогда их приводят на место мертвых и там строят "загородку" из камней. Большой передний камень кладут с одного конца, а другой большой камень с другого конца -- в ногах. Под камнями кладут два шеста с привязанными ремнями. Убивают оленя и кровь его льют на передний камень. Тогда предназначенного смерти кладут на спину, ноги и руки протягивают на камни. Тогда его спрашивают, готов ли к смерти. Если следует утвердительный ответ, то его ноздри затыкают дурманящим веществом. Если же он отвечает, что еще не готов, то мясо оленя, которое обычно съедают, в данном случае сжигают в виде искупительной жертвы". Dall описывает этот обряд частью как очевидец: "Когда мы приехали, все уже было готово. Женщины и дети разрезали на части мясо убитого оленя и на переднем камне уже была кровь. Жертва -- слепой, но не очень старый мужчина -- сидел около переднего камня" {Dall, I, стр. 382.} и т. д. Dall отмечает, что туземцы были очень смущены приездом американцев и, боясь их вмешательства, отказались продолжать обряд.
   Я боюсь, что в этом описании Dall'я не все правильно. У чукоч нет дурманящего вещества {Dall предполагает, что дурманящее вещество можно приготовить из дикого nux vomica, которое растет где-то подальше к западу. Но я ничего не знаю об этом. Чукчи и другие народы, действительно, покупают у русских купцов пилюли, приготовленные из стрихнина (чквибуха) и привозимые из Якутска. Но эти пилюли употребляют только для охоты на волков и песцов. Их закатывают в мясо или жир и бросают на следу зверя.}. Очень трудно поймать и привести живого оленя к жертвенному месту, особенно летом. Что касается убийства стариков над овалом из камней, то я, по крайней мере, никогда не слышал об этом.
  

Глава VI
БРАК

  

БРАК У ОЛЕННЫХ ЧУКОЧ

   Оленный чукча не может устроить себе сносную жизнь, не имея своего отдельного шатра и жены, заботящейся о нем. Внутренний полог чукотского "настоящего дома" {Чукчи называют свой народ "настоящими людьми", свой язык -- "настоящим языком", свой дом -- "настоящим домом", а все чужеплеменное, чужое ставят в один уровень со злыми духами.} очень мал. В нем нет места для чужого человека, даже для родственника. Человек, живущий на чукотском стойбище и во всем зависящий от хозяина, должен все же иметь свой шатер. Иначе, приходя от стада отдохнуть, он будет вынужден спать под открытым небом, хотя бы и в холодное время года, если никто не захочет уступить ему свое место в пологу. У него не будет никого, кто мог бы починить его одежду и высушить ее, так как у женщин хозяйского шатра и без "того слишком много работы для их собственных мужчин. Если у холостого чукчи есть мать, то она берет на себя всю работу по шатру. Но этого не достаточно. Во время зимних кочевок со стадом пастуху необходима молодая, здоровая подруга, с сильными руками и быстрыми ногами. На ней лежит установка временного шатра на стоянках. В случае необходимости она поможет управиться с оленями. Конечно, это может делать и сестра. На сестра в один прекрасный день переходит в шатер другого человека. С неженатым пастухом к стаду нередко идет одна из дочерей хозяина. Обычно такое совместное пастушество кончается браком.
   Одним из главных мотивов для брака является также сознание необходимости продолжения семьи для того, чтобы она не оборвалась и не угасла. Эта мысль хорошо выражена в одном рассказе. Сестра говорит единственному брату: "Найди себе жену. Возьми ее и породи детей, чтобы жизнь нашей семьи не угасла в грядущие годы" {Богораз, "Чукотские материалы", стр. 124.}. Подобные речи встречаются во многих чукотских рассказах. Каждый оленный чукча, как только он почувствует, что у него "взрослое тело" (uwikьpcьtkuk), старается жениться и завести свой собственный шатер. Чукчи с презрением и насмешкой относятся к холостяку. Его рассматривают как человека никчемного (tьmŋe-lejwьlьn), бездельника, бродягу, праздно переходящего из стойбища в стойбище {Е. Westermarck, ссылаясь на Armstrong Discovery of the North-West Passage, стр. 192, утверждает, что у эскимосов человек, не имеющий жены, кажется почти неестественным существом, не заслуживающим никакого внимания (Е. Westermarck, History of Human Marriage, стр. 136).
   }. Ниже мне придется говорить о таких людях. Но даже среди них многие имеют жену и бродяжничают вместе с ней или же, время от времени, оставляют ее в чьем-нибудь шатре. Конечно, среди чукоч есть люди, которые не могут иметь жены вследствие каких-нибудь физических недостатков. Чукчи говорили мне, что если мать плохо следит за своим ребенком и недостаточно часто меняет мех и оленью шерсть в его нижнем клапане, то детородный член ребенка начинает, в конце концов, ненормально распухать и утолщаться. Эта опухоль остается на всю жизнь и лишает человека возможности подовой жизни. Такая ненормальность у чукоч называется особым глаголом (totajŋorkьn). Человек, имеющий такую ненормальность, конечно, неспособен к половой жизни и потому не может иметь жену и семью. Я лично не встречал таких людей, но когда я путешествовал в районе Сухого Анюя мне рассказывали, что здесь жил такой человек, умерший в прошлом году от гриппа. Он был уже очень стар и жил пастухом на стойбище много богатого оленевода. Спал он в шатре своего хозяина, так как не имел ни жены ни своего шатра. Иногда, в приступе скуки, он брал бубен и, ударяя в него пел: "О, о, о... От руки моей матери я получил опухоль на моем детородном члене". Семья, состоящая из женщин и не имеющая ни одного мужчины может жить на стойбище, имея свой собственный шатер. Но в деле пропитания они всецело зависят от милости хозяина. Старухи, живущие одиноко, тоже могут иметь на стойбище хозяина небольшой шатер и несколько грузовых нарт. Но существование одинокой женщины весьма незавидно. Молодые женщины, оставшиеся одинокими, бросают свой шатер и стараются войти в чью-нибудь семью. Один знакомый мне чукча, Tьnpuurgьn, рассказывая о своей жизни, говорил о своей сестре: "Тогда (после смерти отца) Ajgьnto (хозяин стойбища) сказал моей сестре: "Ты должна бросить свой шатер"... Она сказала. "Что ж, у меня нет ни отца, ни мужа. Для кого мне убирать шатер, вытряхивать и чистить шкуры? Не для тебя ли?....." Тогда она оставила на тундре все, что имела: деревянные огнива, нарты и связки охранителей. Последние она изрезала и бросила, таким образом навеки отреклась от них. Также и шатер, сделанный ее отцом, крытую кибитку, шесты и грузовые нарты -- все это она изрезала и бросила {Богораз, "Чукотские материалы", стр. 60.}.
   Жизнь в браке является нормальным состоянием оленного чукчи. Она служит основой его" экономического положения. В этом отношении оленные чукчи отличаются от всех своих соседей. У приморских чукоч брак не является столь необходимым для жизни. Неженатые люди среди них встречаются гораздо чаще. Среди ламутов также гораздо больше неженатых людей, так как они могут брать невесту только из другого рода. Кроме того, за нее нужно платить большой калым. Особенно в этом отношении отличаются от оленных чукоч обрусевшие юкагирские роды, живущие по нижней Колыме. Они быстро вымирают. Многие почти вымерли. Другие состоят из нескольких десятков человек. У них каждый третий мужчина -- холостяк. Одной из главных причин этого печального явления был платеж ясака за "убылые души". Но независимо от этого они чувствовали отвращение к браку и скучным семейным обязанностям. Так лучше жить, -- говорили они мне, -- что больше детей, то больше заботы".
   У оленных чукоч брак заключается не только между взрослыми, но и между детьми. Их идеал невесты прежде всего предполагает физическую силу, здоровье и способность к работе. При описании женской красоты прежде всего отмечается физическая сила и здоровье, и все прочие качества подобраны так, чтобы еще больше подчеркнуть эти основные черты.
  

ЦЕЛОМУДРИЕ ЖЕНЩИН

   Целомудрие не считается необходимым качеством идеальной невесты. И действительно, в чукотском языке нет слова для выражения этого понятия. Нет даже слова "девушка". "Существует только одно слово -- ŋeusqət ("женщина"), в сочетаниях с другими словами также -- ŋew ŋaw, ŋe ŋaНазвание anra-ŋaw "особо (живущая) женщина" у отребляется для каждой женщины, не имеющей в данное время мужа: для девушки, вдовы или разводки. Для выражения понятия "целомудрия" можно употребить только описательную форму: jep ajaakəlen ("еще не бывшая в употреблении"). Чукчи вообще -- как мужчины, так и женщины -- весьма чувственны. "Это лучшая вещь на свете" (ьnan-tam-vaьrgьn), -- с уверенностью говорили мне о половой жизни все поголовно. Чукчи любят непристойные сказки и неприличные на наш взгляд телодвижения и жесты. Многие прозвища и уменьшительные имена имеют непристойный характер. В рассказе о жене Aŋqald молодую невесту приводят на стойбище в крытой нарте. Соседи говорят: "Ну-ка, поглядим на эту молодую женщину, дочь жены Aŋqalo". "Нет, это невозможно,-- говорит жених. -- Если вы поглядите на нее, вы умрете". Люди собрались со всех сторон -- старики с посохами, пожилые люди, молодежь. Старики говорят: "Дай поглядеть хоть раз". -- "Нет, говорю, если поглядите, то умрете". -- "Нет, что ты, разве мы ребята: разве мы глупые? Покажи ности оно установило еще и этот запрет.
   У северо-океанских чукоч, однако, не существует таких запретов. Они берут с собой в море вареное мясо, волу, топливо, шкуры и подстилки. Находясь в открытом море, они раскладывают огонь на большом куске дерна или в плоском ящике, наполненном песком, и варят пищу на этом импровизированном очаге. Благодаря этому они могут выезжать в море гораздо дальше той линии, за которой уже не видно берега. В байдаре они едят и спят и часто проводят на море два-три дня, что, конечно, дает им больше шансов на удачную охоту. Для возвращения они рассчитывают на северный ветер, который дует часто и приносит их байдары к берегу.
   Приморские чукчи, живущие на Тихоокеанском берегу, однако, не так смелы и отважны на море, и их морские экспедиции не могут сравниться с поездками эскимосов.
  

Глава VI

ПЕРЕВОДЫ ЗАКЛИНАНИЙ

  

1. Заклинания для приручения диких оленей

   а) Это диво! Это диво! Я вытаскиваю твою сердечную жизнь [tetkejuŋ] вместе с аортой. Я тащу их через твой задний проход и присваиваю их себе. (Человек, произносящий заклинание, поднимает с земли две щепки или два стебля, вынутые из оленьего следа, и вкладывает их в свою левую рукавицу. Вернувшись домой, он завертывает их в кусочек кожи и подвешивает над лампой во внутреннем пологе). Это диво! Это диво! Я вытаскиваю твою книжку [желудок]. Я тащу ее через твой задний проход и кладу ее, как мешок, на твой нос. Это диво! Это диво! Я превращаю тебя в ручную важенку. Как же так! Иди и поищи мужа себе среди людей Утренней Зари. Это диво! Это диво! Ты принес сына небесной трещины. Это диво! Это диво! Ты принес сына верхушки Утренней Зари. Это диво! Это диво! Ты принес сына "отдельных облаков". Это диво! Это диво! Я поставил тебя на широкую скалу. Это диво! Это диво! Я поставил тебя в огромный овраг. Это диво! Это диво! Камнями, падающими с обеих сторон, я делаю глаза твои невидящими. Это диво! Это диво! Камнями, падающими с обеих сторон, я делаю твои уши неслышащими. Как? Я привязываю камни к кончикам твоих волос. Как? О, Зенит! дай мне твой поражающий камень... (Человек, произносящий заклинание, делает вид будто он что-то берет левой рукой.) Я положу его этому на темя, между рогами. Как? Я поставил тебя на огромное озеро. Это диво! Это диво! Я ставлю тебя, слепого, на ледник, который трещит и раскалывается с оглушительным шумом. Как? О, Зенит! Дай мне твою раздвоенную палку, я положу ее на эту шею. Стадо будет на нее наступать с обеих сторон.
   От Вселенной заговор ее я прошу. От Передней головы правого упряжного оленя прошу; смирного быка прошу, впереди идущего в обозе. С аортой дикого оленя я их связываю. От cepeдины Зенита середечную извлекаю, этим ударяю тебя. Потом зову: "Ка, ка, ка!" Убежать не может по окончании связывания. Песчаную реку дорогой делаю, западный ветер зову и восточный ветер, чтобы от всех жительств дым принесли. Костер перед дверью развожу, большой очаг делаю. Потом я говорю: "Главный гость ты! Войди! Потом поедим дома, самую лучшую еду есть станем. Ты жену возьми, главный зять, ты!" Назавтра кочует народ, действительно желание итти с обозом обнаруживает [дикий олень]. Немного погодя прирученного дикого оленя убивают, весь заговор отдают обратно хозяевам. Правого оленя Передней голове возвращают. Потом делают колобки, все ветры кормят, в разные стороны бросают. Только.

Сообщил Ajŋnanvat, оленный чукча в Колымском округе.

  
   б) Когда дикий олений бык подходит к стаду домашних оленей, хозяин стада говорит: "Дай нам постараться сделать его ручным оленем! Дай ему создать для нас потомство!" Он идет к стаду и произносит заклинание. Он обращается к "Существу Зенита": "Слушай меня, ты, находящийся вверху!
   Я сейчас очень нуждаюсь гз помелим. Этот олень хочет уйти, а он -- первый из таких диких быков, которых я здесь видел. Дай мне свою деревянную, палку; Я воткну ее в ноги оленя и прикреплю ее к земле; я всуну ее в рога; я проткну ею нижнюю челюсть оленя и повалю его на землю. Чем другим я могу удержать этого быстроногого быка? Со всех сторон я соберу камешки и положу их на его рога. Как он тогда будет двигать головой? Я забью землей его уши. Я соберу засохшую осоку и закрою ею нос оленя. Пусть все дурные запахи со всех сторон света войдут в его нос! Я превращаю его в новорожденного оленьего теленка! О, Vaьrgьn! не пренебрегай моей просьбой. Дай мне завладеть им! Я дам тебе за это взамен что-нибудь равноценное, по твоему желанию". Затем он плюет, чтобы закрепить заклинание. После этого он говорит; "Приведи стадо к шатру!" Тогда дикий бык становится совершенно ручным. Стадо гонят против ветра, чтобы дикий бык чувствовал запах и слышал шум человеческого жилья. Но он становится слишком тяжелым на ходу и не таким пугливым как раньше. Только.

Сообщил Keutegьn с Внутренней тундры. 1901 год.

  

2. Заклинание, употребляемое жителями среднего Анадыря при охоте на диких оленей

   Я призываю всех зверей, все живые существа от самого начала творения. Молодую острохвостую утку я делаю своим руководителем, так как она умеет так искусно прятаться ото всех. Старую острохвостую утку я зову к себе в руководители. Одинокого оленьего быка я заставляю войти в воду. О, дай нам постараться сделать его вожаком! Пусть он провозгласит свой призыв перед оленями. Теперь я пою: "Вот так, вот так! О, кто ты?" Я покрываю расстояние [к зверю] от вчерашнего дня, я покрываю расстояние от сегодняшнего дня. Я заставляю их явиться передо мной! Я покрываю сажей свое лицо; для всех пород зверей я делаюсь неузнаваемым; никто из зверей не может уже меня узнать. Их глаза видят лишь сажу на моем лице. Я снимаю штаны и стою на земле без всякого снаряжения. Мои ягодицы имеют три глаза, и они оберегают меня. Они видят каждого спрятавшегося kelь и заставляют глаза kelь закрыться. Самого лучшего оленя я делаю неуклюжим, употребляя две ноги маленькой острохвостой утки с раздвоенным задом. Все пахнущее дурно я употребляю в это время. Я вхожу во все места без всякого снаряжения. Я могу спать беззаботно. Все звери любят меня; каждая порода дичи чувствует ко мне большую любовь. Так я почти достиг хорошего, беззаботного сна. Все вещи, лежащие под моим изголовьем, стали моими покровителями. Дунув на них, я заставляю их отскочить назад. Я заставляю их сыпаться вниз. Только.

Сообщил Никон Tagratgrgьn в поселке Чикаезо. на среднем Анадыре. 1900 год.

  

3. Заклинание при охоте на морского зверя

   Когда охотники, выехавшие на байдаре, находят стадо моржей, сидящих на льду, и байдара, ударяясь о мелкие льдины, производит шум, тогда человек, произносящий заклинание, говорит: "О, моржи! Я кладу ваши уши на широкую железную сковородку, чтобы вы не могли услышать шуршащего звука подъезжающей байдары". После этого охотники могут подъехать к стаду и перебить всех моржей.

Сообщил Wьjento в Мариинском посту. 1900 год.

  

4. Заклинания для укрощения непогоды

   а) Я кричу Зениту, прямо против ветра: "Старуха, очисти все небо своим маленьким медным ножом для пластания мяса. A, guq! У тебя большие груди. Я ударяю три раза в ладоши, затем падаю назад. Я надеваю левую рукавицу на правую руку". Только.

Сообщил Rьtegrew в поселке Чнкаево. на среднем Анадыре. 1900 год.

   б) Западный ветер, посмотри сюда! Посмотри вниз на мои ягодицы. Мы дадим тебе немного жиру. Перестань дуть! (Человек, произносящий заклинание, спускает штаны и обнажает навстречу ветру ягодицы. При каждом слове, заклинания он ударяет в ладоши.)

Сообщил Anьqaj в Мариинском посту. 1900 год.

  

5. Заклинания против прихода kelet

   а) Когда приходит вечер, я призываю с обеих сторон входа в мой полог по одному большому медведю и говорю так: "Вы такие большие и сильные! При вашей помощи ничего дурного не может со мной случиться". Если kelet попытаются проникнуть в шатер, медведи поймают их, так как они очень свирепые и злые. Очень трудно пройти мимо или совершить на них нападение, пока они находятся здесь. Затем здесь есть маленькая старуха с железным бичом, совершенно слепая. Она всю ночь размахивает этим бичом перед входом в полог. Это отпугивает kelet и не дает им напасть на шатер. Кроме того, две большие полярные совы сторожат шатер. У них железные клювы и железные крылья. Их клювы очень остры. Когда kelь-убийца подходит к шатру и хочет войти в него, они ударяют его клювами. Сильно ранят его и выклевывают у него глаза. Кровь его растекается далеко по тундре. Тогда испуганный kelь исчезает.

Сообщила Velvuŋə(женщина) в поселке Cecjn.

   б) Я превращаю жилище людей в закрытый железный шар. Он не имеет ни двери, ки окон. У него есть только маленькое дымовое отверстие сверху. Я укрепляю вокруг этого отверстия острое лезвие [круглого] ножа. Ни один kelь не может пройти сквозь это отверстие; ни один источник смерти ничего не знает о нем. Вечером, во время сна, что-либо скверное будет пытаться напасть на шатер. Один скажет: "Ну-ка, войдем в этот шатер". -- "Да, да, сделаем это". Они обходят вокруг шатра, ища входа. "О, с какой стороны мы должны искать вход? Экое диво! Мы не можем найти входа. Попытаемся войти в шатер снизу. Мы войдем сквозь пол наружного шатра". Они спускаются под землю, но не могут пройти в шатер, потому что он весь из железа. Они снова возвращаются на поверхность земли. "Где должны мы искать вход? О, я слышу голоса людей внутри шатра. О, так пусть я влезу и посмотрю на крыше". Один из них влезает на крышу и находит дымовое отверстие. "О, я нашел вход. Отсюда мы можем начать нападение. Идите сюда! Спустите меня в эту дыру на ремне". Они спускают его, но отверстие слишком узкое и снабжено острым лезвием. Нож режет его тело. Кровь начинает бить ключом, и даже внутренности его вылезают наружу. Он не может выдержать боли. "О! О! Вытащите меня обратно! Я умру! Все мое тело разбито и разрезано". Они вытаскивают его из отверстия. Его кишки и все внутренности вылезли из тела, и он весь покрыт кровью. "О, давайте уйдем отсюда. Здесь слишком худо. Мое тело разрезано на куски. Я едва не нашел здесь свою смерть. Не нужно этого места". И они уходят.

Сообщил Keulin в поселке Mьsqən. 1900 год.

   в) Когда я боюсь спать один, то я говорю, что я отрезал левую половину тела собаки и собрал в ладонь собачью кровь. Я сплю в этой крови. Кто может увидеть, где я сплю? Это все.

Сообщил шаман "Скребущая женщина" в Мариинском посту. 1900 год.

   г) Если я боюсь нападения kelet, когда я сплю одиноко, я говорю: "Я делаю себя маленьким камнем. Я вхожу в камень. Он лежит на морском берегу. Разные ветры дуют на него, многие волны омывают его. Я невредим". Хорошо также проглотить маленький камешек. Тогда, если kelь явится, он не сможет отыскать человека среди камней на берегу.

Сообщил Ajŋanvat, оленный чукча в Колымском округе. 1895 год.

   д) Если я боюсь kelet, когда я один прохожу ночью, я делаю своей дорогой горло rekken. Оно очень длинное. Я пробираюсь внутри его, другие kelet не могут найти меня.

Сообщил Qotgьrgьn из поселка Mьsqən.

6. Заклинание, употребляемое для защиты стада от копытной болезни.

   У хозяина Песчаной реки я прошу большой железный ящик. Я помещаю в него мое стадо и затем запираю его на ключ. Как он (т. е. kelь) войдет в него?
  

7. Заклинание от нападения волков, употребляемое оленеводами

   Чтобы защитить мое стадо от волков, я окружаю его длинным ремнем, Я протягиваю его в воздухе. На ремень я навешиваю много всякой одежды. От ветра она раскачивается во все стороны и отпугивает волков. Поэтому они не могут подойти к стаду.

NoNo 6 и 7 сообщил шаман "Скребущая женщина" в Мариинском посту. 1900 год.

8. Заклинания лечебной магии

   а) Наружу немного подальше пошел я, кочки есть там, две кочки. Впереди виднеется одна [из них], пусть совсем близко [к ней] другая. Там, как бы по ту сторону неба дальше отправился я. К кочке придя, к ближайшей, говорю я: "Эй!" Сам кричу я, как будто кочка говорит. Потом я: "Нет, [это] я!" -- "Вот диво, откуда?" -- "Нет, от нижнего народа я пришел".-- "Вот диво! Зачем ты пришел? Издали сюда зачем пришел?" Старушка, как будто старая, первозданная старушка в пологу есть. Kucə-neut имя. Соседка ее, Главная жительница, дальнейшая кочка, имя Raucga-ŋaut. {Вторая часть обоих имен -- ŋeut-ŋaut означает "женщина". Это вышедшее из употребления слово, встречающееся лишь в сочетании с собственными именами. Значение первой части обоих имен было неизвестно сообщившему заклинание.} "Ну-ка, что скажет Raucga-ŋaut, заклинаний старушка?"
   "Туда, вперед иди!" Ушел я туда, в передний дом. Снова -- как прежде. "Эй, эй!" -- "Кто?" -- "Нет, я!" -- "Вот диво! Откуда?"-- "Нижний житель я".-- "Вот диво! Зачем ты?" -- "Слушай вот: человек хворает из моего народа, хворает сильно. Вот я и прибегнул за помощью, пришел". -- "Ух, вот диво! Что говорит тамошняя другая старушка?" -- "Говорит: "Вот туда ступай. Что скажет Главная жительница?" -- "Эге! Ух! Стой, стой, я выйду! Не напрасно же ты сюда из такой дали пришел". Там с верхушки кочки травку, тамошнюю, сорвал.- Как будто старушка это. Из переднего дома я возвратился. Туда пришел опять. К первой кочке. "Эй, эй! Двое нас теперь". Спутница кричит: "Сестра! Ну, пойдем! Не напрасно же сюда [издали] человек пришел". -- "Эге!.. Стой, стой! Я выйду".
   Снова я травку беру, как прежде. Потом, две травки взяв, домой уношу. Снова домой возвращаюсь, как будто из-за неба, из очень дальнего места. Домой придя, в мой дом только что придя, весь народ там есть в жилище. Старушек двух я принес, там поместил. Где есть больной человек, там близко поместил, повыше его. Так ночевали. Назавтра при первом пробуждении сумочки две сделал, совсем маленькие. Кусочки жиру туда засунул для каждой, как будто данные им в дар. Потом на старое место унес, где какую вчера травку взял, как на прежнем месте положил, в переднем и в заднем доме. Снова вернулся домой, возвратился на прежнее место, как будто с неба прибыл.

Сообщил Ajŋanvat, оленный чукча, в Колымском округе.

   б) Болен я, от Правой стороны рассвета прошу: "Помоги мне, духов бытием посмотри на меня!" Говорит Правая сторона рассвета: "Не хочу!" -- "Верхушка рассвета! Помоги мне, духов бытием посмотри на меня!" Говорит Верхушка рассвета: "Не хочу!". От Левой стороны рассвета я прошу: "Помоги мне, духов бытием посмотри на меня!" Левая сторона рассвета говорит: "Не хочу!" У Передней головы я прошу: "Помоги мне, духов бытием посмотри на меня!" Передняя голова говорит: "У Задней головы попроси. У твоего жилища, у правого угла Светлая женщина, Женщина времен начала творения, старушка, у нее заговор попроси". Посетил. "Ты зачем пришел?" -- "Болен я, духов бытием посмотри на меня!" -- "Пожалуй, попробую". Травку дала, железную птицу, железного копчика. Обтерся травкой, болезнь извлек, стаей куропаток сделал, железным копчиком она должна быть убита и съедена.

Сообщил Valь, оленный чукча, в Колымском округе.

   в) Когда болен человек, они призывают человека из Верхней страны и говорят так: "Сойди вниз! Я хочу, чтобы ты был моим "помощником". И правда, что другое я могу сделать? Откуда еще я могу получить какую-нибудь помощь? Я не знаю. Если ты позволишь, то я возьму тебя "помощником". Сойди ко мне. Я стою здесь без всякой помощи!" Затем человек, произносящий заклинания, поднимает с земли какой-нибудь небольшой предмет, например, щепку, и заявляет, что это -- Человек из Верхней страны. После этого он просит у Передней головы (звезда Арктур) ее оленью упряжку и говорит: "О, Передняя голова! Дай мне твоих лучших оленьих быков. Они нужны для упряжки этому человеку". Он просит также у Rultennin'a (созвездие Ориона) его бич. Затем Человек из Верхней страны отправляется в поездку. Сперва он посещает "существа Земли". Он подъезжает к ним, и они говорят: "Ты приехал?" (на самом деле произносящий заклинание, конечно, стоит на месте). "Да, я приехал!" -- "Кто ты?" -- "О, я только "помощник". Я приехал спросить, где этот человек. Он здесь, должно быть".-- "Но мы ничего не знаем. Неизвестно, где он. Мы не можем сказать тебе что-нибудь о нем". Тогда он уходит от них. Стоит и говорит: "О, куда я должен итти? Где он?" Он идет к Верхнему существу (Gьrgol-vaьrgьn). "О, ты приехал?" -- "Да!" -- "Чего ты хочешь?" -- "Я только ищу. Я -- "помощник" тех людей". -- "Правда! Но мы ничего не знаем. Этот человек не приходил к нам. Он нам незнаком". -- "Вот как! Но где он может быть?"
   Он возвращается домой и находит своего больного, но тот уже умер. Тогда Человек говорит: "О, я не мог найти его! Тамошние люди ничего не знали о нем. О, это жестоко! Где я должен искать его? Пойду и поищу его у людей Темноты. Он приходит к Темноте. "Ты пришел?" -- "Да! О, о! Он "здесь!" Он находит наконец своего больного. "Так ты здесь?" -- "Да, я пришел сюда... Здесь я живу".-- "О, пойдем домой! Я помогаю тем людям. Для этого они позвали меня. Вернемся домой! Я возьму тебя с собой". И он действительно уносит его, (Человек, произносящий заклинание, поднимает с земли еще одну щепку и берет ее в левую руку. Это означает, что Человек с Верхней земли приносит назад душу больного и заставляет ее вернуться на свое место: В то же время произносящий заклинание дует в левое ухо пациента и трет его голову. Щепку кладут под его изголовье.) Тогда умерший начинает снова дышать. Затем к нему возвращается голос, и наконец он может принять сидячее положение. (Тогда человек, произносящий заклинание, просит у Утренней зари какую-нибудь одежду для больного.) Он говорит: "Посмотри сюда! У этого человека нет одежды. Это мой ребенок. {Человек, произносящий заклинание, обыкновенно называет себя отцом этого больного.} Дай мне одежду, и я надену ее на его тело". (Он протягивает руки и как бы принимает сверху одежду.). Тогда он делает вид, что надевает одежду на больного и говорит: "Я надеваю на тебя одежду, которая неприступна для kelet".
   Затем присутствующие вносят больного обратно в полог, так как для произнесения заклинании его вынесли из внутреннего полога. Теперь его кладут на его прежнее место. Перед тем как войти в шатер, все тело больного_ натирают охрой. После этого он совершенно выздоравливает.

Сообщил Qotgьrgьn из поселка Mьsqən.

   г) Если вот хворает человек, -- старый вот медведь, [времен] первого творения медведище, этим я сделался; старые волосы его совершенно белые. Однако не белый медведь, [бурый] медведь. Собственные когти облизываю, больного человека этим схватываю. Где больно, этим хватаю везде больного человека; схвативши, дую на него, совершенно нагого, без всякой одежды. {См. В. Г. Богораз, Материалы, стр. 135.}

Сообщил Aŋanvat, оленный чукча из Колымского округа. 1896 год.

   д) Если я хочу вылечить человека от болезни, я превращаю его в землю, а сам превращаюсь в огромного медведя. Я сильный, я разрываю лапами землю и разбрасываю ее кругом. Потом я кладу болезнь в дыру и снова крепко закрываю ее землей. Так я делаю человека здоровым.

Сообщил шаман "Скребущая женщина" в Мариинском посту. 1900 год.

   е) Птица Karpajgьn, приходит Karpajgьn с железными маховыми перьями, с острыми перьями, {В одной сказке упоминается эта птица как имеющая железные перья. Но ничего другого о ней неизвестно.} к больному человеку в рот вошел, внутреннюю утробу его жилищем [себе] сделал. "Печень рассмотри, сердце хорошо осмотри, железными лапами обскреби, железными маховыми перьями исколи, пусть выйдет болезнь из шеи, из груди, из брюха, из всего тела". После того больного человека сажей намазывают, как будто железной птицы перья. Только. {См. В. Г. Богораз. Материалы, стр. 131.}

Сообщил оленный чукча Valь в Колымском округе.

ж) Против боли в желудке

   Я зову Kuurkьl [имя Ворона]. Я превращаю мой живот в морской залив. Залив замерз, весь покрыт, связан льдом. Много камней замерзло во льду залива. Эти камни и есть болезнь моего живота. "О ты, мой живот, ты наполнен болью. Я превращаю тебя в замерзший залив, в большие пловучие льдины, в очень старые, слабые льдины. Хо!" Я зову Kuurkьl'я. "Ты Kuurkьl, ты летаешь вокруг с очень древних, далеких времен. Я хочу, чтобы ты помог мне. Что ты будешь делать с этим заливом? Он замерз. Злые люди заморозили его. У тебя очень сильный клюв. Что ты будешь делать?" Тогда Ворон разбивает клювом лед, но на самом деле он сломал болезнь. Все, что лежало подо льдом, выплывает и плавает на поверхности. Затем он приходит {Человек, который сообщил мне это заклинание, говорил попеременно то в первом, то в третьем лице.} к человеку, просившему его помощи, и говорит ему: "Я кончил". -- "Хорошо!" Теперь я призываю большое море. "О Море, ты такое большое! Погони обратно воду большой реки, которая подходит к твоему берегу!" Тогда с моря начинает дуть ветер, поднимается большая буря, и с моря идут высокие волны. "Я зову всех вас на помощь!" Он схватывает кожу живота больного. Человек, произносящий заклинание, держит руки на животе больного, делая вид, что его ладони являются волнами моря. Он трет и мнет живот больного. При этом он говорит: "Я вычищаю и выбрасываю все камешки; я заставляю воду моря выбрасывать их". Затем он падает назад, как будто сильный ветер с моря отбросил его. Тогда начинается отлив; вода спускается очень низко. Показываются камешки, которые давно лежали на дне (это внутренности больного). Теперь около них нет воды. "Я превращаю тебя в сухое место; я превращаю тебя в песчаный берег. По песку ползет волосатый червяк. Своими волосами он забирает и скатывает с земли все камешки". Человек, произносящий заклинание, дует изо всей силы. Он смачивает слюной правую ладонь. Затем он приносит с улицы немного снегу и кладет его в рот, чтобы снег растаял. После этого он приносит стебель травы и привязывает его к шее больного. Затем он стирает с ладони слюну. Родственники больного приносят шаману плату за лечение. Они делают из шкуры маленький мешок и кладут в него кусочки начиненных кишек, сухие листья вместо шкур, маленький кусок мяса и небольшую полоску ремня. Шаман берет все это и уносит к себе домой. Он относит этот мешок на жертвенное место, позади своего шатра. Там он вынимает все из мешка. Затем ударяет ножом куски начиненной кишки: это его жертвенные олени. Он бросает жертву "Существу заклинания" (ewganwv-vaьrgьn)-- ремень, бисер и табак. Затем он возращается домой. Вечером они входят во внутренний полог. На следующее утро они снова навещают больного. "Эй, как твое здоровье?" -- "Мне немного лучше". Тогда один из пришедших создает маленькую реку {Т. е. выплескивает немного воды, которая, как считается, при помощи заклинания превращается в маленькую реку.} и помещает ее в ночную посуду. Впоследствии ее употребляют также для очистки и мытья болезни. С этого времени больной начинает выздоравливать. Только.

Сообщил Keulьn из поселка Mbsqsn.

з) От боли в животе

   Если болит у меня живот, я зову медведя от Задней головы [звезда Вега] а привязываю его к моему животу. Тогда я говорю: "О медведь! Ты такой сильный. Оближи мой живот; оближи и укуси его. Твой укус облегчит и успокоит мою боль". Только.
  

и) Для излечения порезов и ран.

   Что же, если опять порезался, сильно порезался или же, топором работая, ногу порубил, или же жилу перерезал, если много крови наружу выливается, как будто течет [струя] мочи, предмет великого страха. Если не залечено, умрет. Заговор опять-таки есть. У макушки Зенита лечащий просит, говорит: "Летающий паук, приди, времен начала творения паук". Левой рукой берут как будто. "Вот, вот, сшей это!" Собственной рукой как будто зашивает и чем-нибудь завязывает. Если немного спустя развязать, совсем вылечено, как: прежнее стало, [как] старый [заживший] порез, такого [вида]. {См. В. Г. Богораз, Материалы, стр. 135.}

к) Для излечения опухоли {Там же, стр. 136.}.

   Если кто хворает, опухло очень, но еще не пробилось, опять есть заговор у меня. Я говорю: "Тюленчик времен начала творения, тюленчиком я стал. Тюленчик времен начала творения толстый лед пробил". На опухоль трижды я дышу, как будто дую, потом я кончаю. Скоро немного времени спустя или даже назавтра вскрывается [опухоль].

Сообщил Valь, оленный чукча в Колымском округе.

  

л) Другое лечение опухоли

   Внутри опухоли лежит бескостная рыба -- Осетр. Он двигает своими острыми плавниками и разрезает ими опухшее место. На верхушке опухоли лежит Заяц. Снег под ним тает от тепла его тела. Между этими двумя опухоль лопнет.

Сообщил Gьjewtegьn в Мариинском посту. 1900 год.

  

м) Для излечения больного органа

   Беру часть одежды и рано утром выхожу из шатра. Затем поворачиваюсь к Рассвету и говорю: "О Рассвет! Это мое море. Положи на мое море крыло бабочки". Этим крылом я тру больного. Это не больное место; это -- земля. Я тру ее крылом, взятым с Верхней земли Рассвета. Тогда боль проходит.

Сообщил шаман "Скребушая женщина" в Мариинском посту. 1900 год.

  

н) Для излечения боли в ногах

   "Это не нога; это -- место, выбранное Вороном для своего ночного отдыха. Мышь-женщина и Еврашка-женщина расчищают, отбрасывают снег. Ворон спрашивает у своих жен: "Почему этот человек так страдает от боли в ноге?" -- "Мы не знаем". Ворон идет к Песчаной реке. "Я возьму немного ее воды и натру ею больное место: пусть это уничтожит боль". Тогда он идет к Северо-восточному Ветру. "Эй, эй! Почему у этого человека так болит нога? Я ничего не могу сделать. Мои жены испортили единственное заклинание, которое я знал". -- "Хорошо, иди домой!" Скоро Северо-восточный ветер приходит. Он уносит с собой упавшие листья и камешки и совершенно очищает больное место.

Сообщил Gьjewtegьn в Мариинском посту. 1900 год.

  

9. Заклинания, приводящие обратно умирающих людей

   а) Когда человек умирает и тело его лежит во внутреннем пологе, другой человек уходит из шатра и идет на тундру. Там он обращается к Верховному существу и к Утренней заре. Он говорит: "Мои мысли ненадежны. Довольно [нерешительно останавливается]. У кого другого я могу просить помощи? Вы -- наиболее пригодные. О! Дай мне твою собаку. Я буду ее употреблять как свою. Я говорю о своем ребенке, он уходит в далекие места. Поэтому дай мне в помощники твою собаку". Он делает движение левой рукой, как будто откуда-то получает собаку. Тогда он возвращается в шатер. Он дует в ухо умершего и воет, как собака: "Уу, уу, уу!" Затем собака убегает догонять умершего. Она бежит за ним, лает и воет: "Гав, гав, гав!" Скоро она обгоняет его и встречает на дороге сердитым, страшным лаем. Она кусает его и не дает ему итти вперед. В конце концов она заставляет умершего вернуться обратно. Тогда он должен снова войти в тело. После этого он начинает дышать и постепенно выздоравливает.

Сообщил Rьkewgь в Мариинском посту, 1900 год.

   б) Если я хочу задержать уходящего в страну мертвых, я превращаю мой мизинец в умирающего и крепко держу его рукой. Когда он хочет уйти, я держу его, перехватываю его на дороге. Я лаю, как собака, и заставляю его вернуться. Я превращаю его душу в пловучее дерево; я дую изо всех сил, как большой ветер и подгоняю его к берегу. Я гоню его своим дыханием по направлению к земле: "Qato, qato, qato!" Я схвачу дерево за корни и вытащу на берег.

Сообщил Kamenvat, оленный чукча в Колымском округе. 1897 год.

   в) Когда больной человек становится совсем слабым и может скоро умереть, его выносят из шатра и чем-нибудь, например снегом, натирают его тело. Тогда другой человек обращается к Верхним странам. Он говорит Песчаной реке: "О Песчаная река, сойди вниз! Я хочу, чтобы ты была моим помощником!" В то же время он призывает и Восточный ветер. Тогда начинается сильный дождь, ливень. Река сильно увеличивается. Больного омывают быстрые потоки воды. Больной становится совершенно частым, и вода уносит все камни. Тогда больному становится гораздо лучше, и его уносят обратно в шатер.

Сообщил Rьkewgь в Мариинском посту. 1900 год.

  

10. Заговоры для порчи (ojvacьrg-ewgan)

   Кто подвергнут моему гневу, я говорю: "Ты не человек, ты -- тюленья шкура!" Креветку призываю: "Постоянно скреби его и пробей его насквозь. Сколь велик мой гнев, столь велик твой гнев; скоро покончив, скоро истреби, еще до наступления прохладного времени!" Сколько-нибудь дней минет, и он умрет.

Сообщил оленный чукча Waul в Колымском округе.

  

11. Любовные заклинания

   а) Если я хочу иметь какую-нибудь женщину, я все время следую за ней. Когда она мочится, я смотрю и говорю: "Это не моча упала; это упали твое сердце, печень и почки". Я иду к Утренней заре и прошу у нее сапоги с железными гвоздями на подошвах. Этими сапогами я топчу сердце и внутренности женщины и сильно израниваю их железными зубьями. Тогда она почувствует любовь ко мне, и ее сердце будет ранено.

Сообщил Gьjewtegьn в Мариинском посту. 1900 год.

   б) Если я хочу иметь эту женщину, я вынимаю ее сердце и печень. Тогда я иду к "направлению" Вечера и подвешиваю ее органы с обеих сторон Вечера. Я говорю: "Здесь висят сердце и печень этой женщины. Пусть они запутаются в сети для тюленей. Пусть она будет без внутренностей. Пусть она тоскует и сохнет от желания ко мне. Этот человек не муж ее. Это -- труп тюленя, выброшенный на берег. Ветры дуют на него, и все кости его уже обнажены. И ты -- не женщина. Ты -- молодая важенка. Запах падали доходит до тебя, и ты убегаешь и приходишь ко мне".

Сообщил Keulьn из поселка Cecin. 1900 год.

  

12. Заклинание, употребляемое ревнующей женщиной против своей соперницы

   "Так ты эта женщина! Мой муж отдает тебе так много любви, что совсем перестает любить меня. Но ты не человек! Я превращаю тебя в падаль, лежащую на каменистом берегу, старую падаль, распухшую от гниения. Я превращаю моего мужа в большого медведя. Медведь приходит из далекой страны. Он очень голоден. Он очень долго ничего не сл. Он увидел падаль и ест ее. Немного спустя его тошнит и рвет. Я превращаю тебя в массу, извергнутую его желудком. Мой муж видит тебя и говорит: "Я не хочу ее!" Мой муж начинает ненавидеть и презирать тебя".
   В то же время я превращаю мое собственное тело в молодого бобра, который только что сбросил шерсть. Я делаю мягкими и гладкими, свои волосы. Мой муж оставит свою прежнюю любовь и снова вернется ко мне, потому что на нее противно смотреть. [Она плюет и слюной обмазывает все свое тело, с головы до ног. Действительно, ее муж снова почувствовал любовь к ней.]
   "Я, которой пренебрегали до этого времени, я поворачиваюсь к нему. Я делаюсь мучительной болью для него. Пусть он почувствует запах гнили оттуда, и в нем появится желание ко мне. Если я даже оттолкну его, пусть он будет настойчив". И действительно, ее муж совершенно бросил свою любовницу.

Сообщила Əqaŋŋ (женщина) в поселке Cecin. 1900 год.

  

13. Заклинание Ворона

   Ворон увидел лежащую на тундре падаль. "Ну-ка, пойду и позову соседей. Я нашел зверя. Он лежит совсем неподвижно". Стая воронов прилетела и спустилась на труп. "Стойте. Дайте притти главному". Главный пришел -- начальник Воронов. "Я начну с места вокруг глаз". (Он спускается, отворачивает рукава и вынимает нож. То же делают и остальные вороны. Их ножи блестят на солнце. Однако это только клювы воронов.) Я расставляю заколдованный капкан. Один нож застревает в нем. Однако это клюв Ворона. Ворон хочет взять его обратно. "Отдай мне мой нож, -- говорит он, -- как я могу жить без моего ножа?" Но на самом деле это только его клюв. "Отдай мне нож; у меня только один". -- "Не хочу". -- "Что я должен дать тебе, чтобы выкупить нож?" -- "Дай мне силу на такого-то и такого-то человека". Тогда Ворон, чтобы получить свой нож, даст одно из своих заклинаний, и я могу употреблять его для своих целей. {См. W. Bogoras. American Anthropologist, т. IV, стр. 656.}

Сообщил Gьjewtegьn в Мариинском посту.

  

14. Заговоры для состязания в беге

   а) Паучьей женщины ремень достаю, арканом делаю [не подвергнутого гневу, вот этого], бросаю, все тело опутываю, скоро устанет, обессилеет, сядет. Если же не сядет, разогреется, вспотеет, изо рта кровь пойдет, кровью плевать станет, сзади будет покинут. {См. В. Г. Богораз, Материалы, стр. 142.}

Сообщил Aqanukwat, оленный чукча в Колымском округе.

   в) Если я хочу кого-нибудь лишить быстроты бега, я приношу ствол дерева из морского выкидного леса. Я держу его в зубах. У ствола много ветвей. Я кладу их поперек дороги моего соперника. Он спотыкается об них и теряет быстроту бега.

Сообщил шаман "Скребущая женщина" в Мариинском посту. 1900 год.

  

Глава VII
РОЖДЕНИЕ И СМЕРТЬ

  

РОЖДЕНИЕ

   К исполнению обрядов, относящихся к рождению ребенка, приступают-с того момента, когда женщина впервые почувствует себя беременной. С этого времени муж и жена, проснувшись утром, должны одеться по возможности быстрее, выйти из шатра и посмотреть по "направлению" утренней зари. Некоторые при этом обегают быстро вокруг шатра посолонь. Исполнив все. это, женщина может вернуться во внутренний полог и зажечь лампу. Желательно, чтобы супруги выходили из шатра вместе. Однако женщина может выйти и одна. Если мужчина выходит первым, он должен взять с собой один сапог жены. Пренебрежение каким-либо из этих предписаний влечет за собой трудные роды. Ребенок будет слабым и болезненным. Будущие родители не должны нарушать обычного правила, согласно которому изголовье постели должно быть с выходной стороны спального полога. Чукчи очень часто нарушают это правило.
   Одежду для новорожденного приготовляют тайно от "чужих людей". В разговоре такую одежду называют иносказательно -- "покрышка живота".
   Мать ходит и исполняет всякие работы до последней минуты. Считается, что чем больше она будет работать, тем сильнее и здоровее будет ее ребенок.
   Муж и жена спят вместе до наступления родов. В этот период не существует никаких запретов и ограничений относительно их супружеской жизни. После родов муж обычно в течение десяти дней воздерживается от сношений с женой. Считается, что до истечения этого срока в теле женщины остаются следы родов. С другой стороны, если супруги хотят, чтобы у них возможно скорее родился другой ребенок (в том случае, если первый ребенок умер вскоре после рождения), то они вступают в сношения до указанного срока. Считается, что это полезно для нового зачатия.
   Когда приближается время родов, во внутренний полог не впускают никого из пришельцев, "чужих" людей. Даже близким родственникам мужского пола не разрешается подходить близко, особенно днем. С ними может войти какое-нибудь невидимое дурное влияние и повредить роженице. Вовремя родов все мужчины, не исключая маленьких мальчиков, удаляются из внутреннего полога и могут вернуться лишь тогда, когда все следы родов будут убраны. {У многих американских эскимосов мужу не разрешается присутствовать при родах жены. Она остается на попечении двух женщин-соседок.} Они могут оставаться в наружном шатре, но должны сидеть очень тихо. Родственницы роженицы могут находиться возле нее, хотя полагается, чтобы присутствующих при родах было как можно меньше. Необходимо лишь присутствие старухи матери или тетки для оказания помощи роженице.
   У чукотских женщин вообще существует тенденция свести число помощниц при ролах до минимума. Мне известны случаи, когда за отсутствием родственниц помощь жене при первых родах оказывал ее муж.
   Как только ребенок покажется на свет, восприемница перевязывает ему пуповину куском сухожилия, в которое вплетено несколько волос роженицы. Сухожилие, конечно, приготовляется заранее. Женщина перерезает пуповину острым камнем, взятым из скребка для шкур, который служит ей для этой цели в течение всей ее жизни. Обычно он хранится у нее в вещевом мешке. Пуповину оставляют незавязанной. Ее все время натирают толченым углем, до тех пор, пока она не отвалится. Ребенка обтирают заранее приготовленной мочой его матери. Пучок травы, которым производится обтирание, тотчас же сжигается на огне очага.
   Оленеводы убивают молодую важенку и приготовляют в большом котле крепкий бульон из ее грудинки. Воду или снег для бульона приносит муж. В то время как он наполняет котел, он кладет поперек его верхнего края деревянную колотушку от бубна и повторяет три раза следующую краткую формулу: "О Солнце! Дай нам теплую воду. Роженица надевает широкую одежду, под подол которой ставится котел с бульоном. Над паром бульона она греет грудь, так как считается, что от этого грудь ее делается мягкой. Она съедает часть мяса и старается выпить как можно больше бульону. Она должна выпить весь котел, и чем скорее она сделает это, тем лучше. Первые две недели после родов роженице дают самую лучшую пищу, тщательно сваренную. Кроме того, она все время пьет крепкий бульон. Считается, что бульон увеличивает количество молока.
   Тотчас же после родов бедра женщины крепко перевязывают ремнем, чтобы все кости ее приняли первоначальное положение. Чукчи уверены, что если этого не сделать, то женщина станет болезненной, и жизнь ее укоротится. Ремень не снимается в течение трех дней. Все это время женщина по большей части находится во внутреннем пологе и лишь ненадолго выходит в наружный шатер. На четвертый день ремень развязывается, и женщина выходит в наружный шатер и приступает к исполнению домашних работ.
  

ПОМАЗАНИЕ КРОВЬЮ

   На пятый день устраивается обряд помазания кровью. Женщина с ребенком садится в семейную нарту, запряженную одним оленем, и объезжает вокруг шатра посолонь. Нарту останавливают около жертвенного места, сзади шатра. Здесь уже расставлены все "охранители" и прочие изображения. Тут убивают оленя, который был запряжен в нарту, и кровью его наносят обычные знаки помазания на лица матери и ребенка и, по крайней мере, еще двух членов семьи. "Охранителей", а также три основные шеста, поддерживающие шатер, также мажут кровью. Женщина берет сухожилия из ног убитого оленя и делает из них завязки для своей обуви. Неисполнение последнего обычая влечет за собой ревматизм в ногах.
   Во многих случаях помазание кровью устраивается" раньше, часто на второй день после родов. Эта торопливость объясняется верованием чукоч, что новорожденный до помазания очень восприимчив ко всяким дурным влияниям. После помазания кровью он находится под покровительством семейных "охранителей" и других священных предметов.
   До проведения этого обряда в шатер не разрешается входить никому из приезжих, в особенности по вечерам. Даже отец ребенка, возвращаясь от стада, должен зайти сначала в соседний шатер и затем лишь может войти в свой, или, по крайней мере, он должен потереть о свое тело маленького щенка. Собака, как уже сказано, побеждает всякое злое влияние. После помазания кровью это ограничение теряет силу и возобновляется лишь при появлении в округе заразной болезни или во время болезни ребенка. Во время болезни ребенка запрещается также продавать или отдавать "чужим" что-либо принадлежащее дому, так как вместе с вещью может быть отдано здоровье ребенка.
   Мне лично несколько раз приходилось сталкиваться с запретом входить в шатёр, чтобы не навлечь на детей злого влияния.
   Женщина не должна выходить из шатра до проведения обряда помазания кровью. Нарушение этого запрета навлекает сильную бурю.
   Послед помещают на земле в углу шатра. Над последом ставят три палки, связанные вместе наподобие трех основных шестов остова шатра. При перекочевке послед остается на месте, и вокруг палок обертывают кусок кожи, изображающий покрытие шатра.
   Приморские чукчи и коряки помещают послед вместе с его прикрытием снаружи шатра на открытом воздухе. {См. W. Jochelson, The Koryak, стр. 97, табл. XII, рис. 2.}
   После проведения обряда помазания кровью мать начинает подбирать имя для ребенка. Имя выбирается при помощи гадания на "подвешенном предмете". В качестве "подвешенного предмета" в данном случае служит особый камень или часть одежды матери или ребенка, например, обувь или шапка. Мать, держа в руках ремень с привязанным к нему предметом, перечисляет по порядку имена всех умерших родственников. Называя какое-нибудь имя, она говорит: "Это подойдет". Выбирается имя, при произнесении которого предмет начинает раскачиваться. Тотчас же присутствующие при гадании поднимают громкий крик: "Такой-то вернулся к нам!"
   Возглас этот -- больше чем простая словесная формула. На реке Росомашьей в большой оленеводческой семье года за два до моего прибытия умер отец-хозяин. Сыновья и племянники очень любили его. Вскоре после его смерти у жены его старшего сына родился ребенок. Ему дали имя его деда. Мальчика считали новым воплощением умершего. О нем всегда говорили как о хозяине дома и главе семьи. Однажды младшая, любимая дочь умершего, у которой был очень скверный характер, начала ругаться и оскорблять свою старшую сестру. Тогда мать сказала старшей дочери: "Расскажи хозяину (она подразумевала мальчика). Пускай он попробует успокоить ее. Она -- его любимая дочь".
   Существуют и другие способы избрания имени для новорожденного. При выборе имени часто пользуются указанием, полученным во сне. Также в качестве имени принимается название первого предмета, который мать увидела сразу после родов, или название животного, встретившегося ей тотчас по первом выходе из шатра. Целью такого способа выбора имени, вероятно, является желание сбить с толку "духов", чтобы они не могли узнать ребенка под случайно выбранным именем. Чаше всего бывает так, что первое выбранное имя является именем умершего родственника. Затем, по прошествии некоторого времени, это имя меняют по указанному второму способу. Такой способ выбора имени для ребенка существует также и у азиатских эскимосов.
   Часто бывает, что выбранное имя не подходит ребенку. Он благодаря этому растет медленно, становится очень болезненным. Как говорят чукчи, "у него тяжелые кости". Тогда призывают шамана или "знающего человека", и он выбирает для ребенка другое имя. Такие перемены имени производятся пять или шесть раз в течение первых пяти лет жизни ребенка.
  

ЗАЩИТИТЕЛЬНЫЕ ЗАКЛИНАНИЯ

   Если родители боятся, что их ребенок умрет, то они применяют особое заклинание, которое называется "защищающее ребенка заклинание" (kejmitkin ewgan), Оно проводится при помощи одного или нескольких кусочков гематита {красного железняка), собранного на морском берегу, около воды. Чукчи называют его "живой камень". В случаях необходимости, например в зимнее время, у оленеводов, живущих внутри страны, железняк может быть заменен всяким другим камнем красного цвета, при условии, чтобы этот камень был взят с той стороны холма, которая обращена к морю.
   Если первый ребенок умирает вскоре после рождения, то считается, что и второй последует за ним. Чтобы предотвратить это, нужно как можно скорее совершить заклинание охраны. Это лежит на обязанности отца ребенка. Считают, что заклинание будет иметь гораздо большую силу, если отец ребенка сам произнесет его. Если же отец ребенка не умеет сделать этого, он. приглашает своих более опытных родственников, которые могут в свою очередь назвать нескольких "знающих люден", умеющих применять такие заклинания. Такими "знающими людьми" чаще бывают мужчины. Исполнителя заклинания выбирают, как и всегда, при помощи гадания с подвешенным предметом. Затем муж идет за "знающим человеком". Часто ему приходится пройти более пятидесяти километров. "Знающий человек" сначала отказывается и может настаивать на своем отказе дня три-четыре. Это делается с целью избежать недовольства и даже гнева "существ". Переговоры о передаче заклинания ведутся шопотом, в строжайшей тайне и только во внутреннем пологе.
   Самым лучшим временем для "заклинания защиты ребенка" считаются первые три дня после новолуния. Заклинание совершают днем. Перед входом в шатер зажигают небольшой огонь и с обеих сторон его ставят много блюд с вареным или сушеным мясом. Исполнитель дает каждому из присутствующих по маленькому красному камню, вокруг которого, как ожерелье, обвязана полоска кожи. Затем он произносит заклинание. Типичным заклинанием такого рода может служить следующее: "Ты не на этой земле, ты находишься внутри этого камня. Ветер не коснется тебя. Ледяная гора не может раздавить тебя, так как она разобьется о края камня. Ты находишься не на земле. В открытом океане лежит большой морской зверь, который был рожден одновременно с землей и вселенной. Это -- морской лев. Его спина -- как остров, она покрыта землей и камнями. Ты находишься на его спине". {Ср. Заклинание.}
   Во время произнесения заклинания на шею ребенку надевают кожаное ожерелье. Исполнитель берет ребенка на руки и три раза обходит вокруг блюд с мясом, переступая через них взад и вперед и стараясь наступить на свои же следы, чтобы сделать их более отчетливыми и глубокими. Затем мясом, взятым с блюд, кормят огонь и главные "направления". Оставшееся мясо съедают присутствующие. Потом протыкают мочки в ушах ребенка и вставляют серьги. Каждая серьга сделана из трех маленьких цветных бусин. К одежде ребенка пришивают несколько дополнительных фигурок, сделанных из кожи. Затем меняют имя ребенка.
  

ПОЛОЖЕНИЕ РЕБЕНКА В СЕМЬЕ

   Сарычев утверждает, что в его время чукчи убивали уродливых детей. {Сарычев, II, стр. 109. По сообщению Стеллера, камчадальским женщинам в его время было известно несколько способов аборта, но, не удовлетворяясь этим, они часто также душили своих детей и трупы их отдавали собакам или нее оставляли детей живыми в дуплах деревьев (стр. 349).} Я уже говорил, что в настоящее время это вышло из практики. Но в том случае, если женщина умирает во время родов, ребенка иногда удушают и выносят вместе с матерью на тундру. {D. Crantz говорит в "Истории Гренландии", что у гренландских эскимосов отец закапывает живым грудного ребенка, оставшегося после смерти матери, если нет другой кормилицы (I, стр. 218)
   } Однако в большинстве случаев чукчи стараются вырастить ребенка, передают его какой-нибудь другой кормящей женщине или, если такой нет, кормят его бульоном. В приморских поселках таких детей коомят жвачкой из американской муки, купленной у китоловов. В муку прибавляют немного жиру.
   Среди азиатских эскимосов в разных поселках я получил интересные сведения о способах кормления и выращивания преждевременно родившихся детей. Такого ребенка кладут в мягкую шкуру крупной морской птицы. Шкуру снимают целиком и выворачивают перьями внутрь. Затем ее тщательно завязывают и подвешивают вместе с ребенком над большой горящей лампой. Конечно, при этом заботятся, чтобы голова ребенка находилась в надлежащем положении. В такой шкуре ребенка держат от одной до четырех недель; кормят его с это время жиром, а также и молоком матери, взятым из ее груди. С течением времени количество молока увеличивают, и в конце концов такой ребенок уже может сосать. Мне не приходилось видеть такого выкармливания, но мне рассказывали, что двое юношей, которых я видел в селении Uŋasik, были выращены именно таким способом.
  

ИМЕНА

   Я приведу здесь несколько подробностей, характеризующих взгляды чукоч на значение имени. Большая часть имен, как мужских, так и женских, имеет отношение к представлению чукоч о возвращении умерших из иного мира. Вот наиболее распространенные мужские имена этой категории;
  
   Jetьlьn -- Пришедший
   Atcььrgьn -- Скрытый
   Rorgьlьn -- С другого берега
   Remkьlьm -- Гость
   Notalqot -- Поднявшийся с земли
   Ragtьlьn -- Вернувшийся домой
   Penelqut -- Поднявшийся после отдыха
   Omrьlqot -- Оставшийся крепким
   Pblqəntь -- Вернувшийся обратно
   Kьtьiqoi -- Вставший внезапно
   Vaalgьtgьn -- Отдохнувший
   Nuwai -- Возвращенный
   Gьrgol -- Верхний
   Paŋаnto -- Отдохнувший от усталости
   Giuqəi -- Неизвестный
  

Аналогичные женские имена

  
   Jetjeut -- Пришедшая
   Rocgьŋa -- Женщина с другого берега
   Giuŋe -- Неизвестная женщина
   Qutjeut -- Поднявшаяся
   Ragtьŋa -- Женщина, пришедшая домой
  
   К другой группе имен, более сложных, но также связанных с представлением о возвращении мертвых с того света, относятся имена:
  

Мужские:

   Tŋenteqrew -- Спустившийся с Рассвета
   Tŋecejvun -- Пришедший пешком от Рассвета
   Qergьnto -- Вышедший из (области) Света
   Tŋeruntьn -- Брошенный с Рассвета
   Tŋerultьn -- Идущий наискось от Рассвета
   Qergukwat -- Застрявший в Свете
  

Женские:

   Tŋeŋeut -- Женщина от Рассвета
   Qergukwa-ŋaui -- Женщина, застрявшая в Свете
   Qergьna -- Женщина из Света
  
   "Заря" и "Свет", как составные части имен, встречаются очень часто. Эта сочетания напоминают древнеиндийские имена. Некоторые имена характеризуют личные качества человека. Так например:
  
   Omrьbrgьn -- Силач
   Ranawkurgьn -- Прямой
   Ranawŋaw -- Прямая женщина
   Ajŋaьrgьn -- Громко кричащий
   Omrьŋa -- Сильная женщина
  
   Охраняющие имена, которые даются шаманами, были приведены в главе о шаманстве. Среди них встречаются названия "чужих племен" -- Ajwan, Tanŋь-tan, Etel; названия животных -- Əttьn ("Собака"), Kejŋьn ("Медведь"), Jileil ("Еврашка"), Egчlgьn ("Волк"). Соответствующие женские имена -- Əttьge ("Женщина-собака"), Jileŋe ("Женщина-еврашка"). Имя Kelewgi (мужское) и Keleŋŋə (женское) происходит от слова kelь. Əqəwgi, Əqəŋŋe -- от əqə -- "злой".
   Для защиты от злых духов мужчинам дают женские имена, например, Vagьtkь-ŋero ("Скребущая женщина") -- шаман, о котором я упоминал уже много раз. Стеллер говорит, {Стеллер. стр. 353.} что камчадалы пользуются тем же средством для защиты от духов. Гораздо реже употребляются в качестве имен названия неодушевленных предметов как-то:
  
   Wukwun -- Камень
   Uttəqəi -- Щепка
   Pojgьn -- Копье
   Titiŋe -- Иголка
   Wukwuqəj -- Камешек
   Uttьŋe -- Деревянная женщина
   Valь -- Нож
  
   От большинства приведенных выше имен при помощи суффиксов образуются производные имена. В мужских именах мы встречаем суффиксы: -tegьn/-tagьn (в других сочетаниях обозначает "предел"), -nqew/-nqaw (очевидно, от слова ль-nь-qew-qin "сильный"), -wgi/-wge (происхождение неизвестно). В женских именах встречаются суффиксы: -geut/gaut, -ŋŋe|-ŋŋa, -ŋe/ŋa, все они происходят от корня -ŋе/-ŋф ("женщина"), tvaal (глагольная основа, обозначающая "отдых").
   Примеры: Qorawge от qoraŋь ("Олень"), Nutenqew ("Сильный на земле"), Nutetegьn ("Предел земли") и т. п. Выше были приведены другие примеры. Производные имена встречаются чаще, чем основные. Обычно имена всех членов семьи или по крайней мере большинства из них производятся от одного корня. Например: Notalqot, Nutenqew, Nutewgi, Nutetegьn, Nuteŋeut, Notatvaal.
   Некоторые имена выбираются без отношения к этим правилам. Так, например, Qlaul ("Человек", "Мужчина"), Cakьget ("Сестра"), Əndiw ("Дядя"; и т. п.
   Целая группа чукотских имен не имеет никакого значения. В нее входят такие имена, как Cequm, Qapleq, Qatьk, Peri. Такие имена чаще встречаются среди приморских чукоч. Некоторые из них заимствованы от эскимосов, например: Ceple (чукотское), Caplak (эскимосское). Подобные имена встречаются также среди коряков. С другой стороны, многие чукотские имена перешли к эскимосам. Я уже говорил, что шаманы часто принимают имя своего главного духа-помощника, например Ŋaw-rьrka ("Моржиха"), Valv-ьnpьnacgьn ("Старик-ворон") и т. п.
   У чукоч в большом ходу ласкательные имена и прозвища. Прозвища часто носят совершенно непристойный характер, например: Loloqaj ("Маленький детородный член"). Rьg-gojŋьn ("Волосатый задний проход"). Часто прозвища даются в связи с каким-нибудь поступком человека. Я уже отметил такие прозвища, как "Ползающий на коленях" и "Носящий ожерелье". Один человек носил насмешливое прозвище "Совсем завравшийся", другой -- "Отдельно едящий суп" и т. д. Одного знакомого мне чукчу прозвали "Мерзлая туша", так как он несколько лет тому назад украл замороженную оленью тушу. Чукча, укравший стальной капкан, был прозван "Капканом". Обычно прозвища сначала вызывают обиду, но постепенно они прививаются и в конце концов совершенно заменяют настоящие имена. Большинство чукоч совершенно отбрасывают свои имена, данные при рождении, заменяя их прозвищами.
   Уменьшительные имена, данные в детстве, остаются на всю жизнь. Некоторые из них, как, например, Lolo ("Детородный член"), Loloqaj ("Маленький детородный член"), становятся настоящими именами подобно тем, которые даются после гадания.
   К имени сына часто прибавляют имя отца. В этом можно видеть подобие наших фамилий. Примерами могут служить имена Kokole-Jatirgьn, что означает Jatirgьn сын Kukuli; Tatk-Omruwge, т. е. Omruwge сын Tatko и т. п. Бывают случаи, правда, гораздо реже, когда жена принимает имя мужа, например, Notajme-ŋav, т. е. жена Notajmen'a. Относительно Toluwge-Jatgьrgьn'a, превращенного шамана, см. главу о шаманстве.
  

СМЕРТЬ

Умершие как покровители

   По представлению чукоч, умершие могут двояко действовать по отношению к живым: либо как благожелательные покровители и помощники, либо как опасные существа, близко родственные kelet. Эти существа, даже если они хотят сделать добро, могут принести людям только вред и несчастие.
   Элементы культа предков, намечающиеся в чукотских праздниках, подтверждают это. Кроме того, существует обычай прибавлять к связке домашних охранителей маленькие кусочки меха, взятые от одежды умершего. Мне рассказывали, что встарину существовал обычай съедать мясо покойника. Тело умершего делили между ближайшими родственниками. Мясо смешивали с жиром, и съедали. У юкагиров района Колымы мясо и кости умершего близкие родственники также делили между собой. Но вместо того, чтобы съедать его, они делали из него амулеты. Судя по рассказам стариков-туземцев, кожаные мешки, наполненные человеческими костями и сушеным мясом покойника, в прежние времена служили главными священными предметами даже среди обрусевших юкагиров.
   Мешок с костями называется "дедом". Считают, что "дед" -- самый могущественный помощник. Владельцы мешка, его потомки, обращаются к нему во всех случаях жизни. Чаще всего просят его о помощи в охоте или о защите от нападения злых духов. Чукчи, которых постигло какое-либо несчастие, также прибегают к помощи умерших родственников. Например, оленеводческая семья, у которой отбилась большая часть стада, обращается к наиболее чтимому из своих предков, который больше других получает жертвоприношений. Они просят его Таити оленей и вернуть их обратно. В благодарность за услугу они обещают принести ему в жертву одного или двух жирных оленьих быков. Чукчи говорят: "Мертвые всегда с нами. Они наблюдают за нами и могут дать нам помощь и защиту".
  

Мертвые как враги

   Всевозможные предосторожности и предохранительные заклинания во время похорон происходят от второго, противоположного воззрения чукоч на мертвых. Такие противоречивые представления об умерших очень распространены. Они существуют у многих первобытных народов. Туземцы сами сознают, противоречие своих взглядов. Тем не менее они пытались объяснить мне их правильность.
   Они говорили мне: "Умерший, пока он лежит в шатре, совсем не опасен. Он становится злым только после того, как его вынесут на тундру. Оттуда он может вернуться уже духом. Вещи мертвеца не приносят вреда. Только он сам, вернувшись, может принести вред и несчастие. Другое дело, когда умершие люди возвращаются к нам снова и снова несчетное число раз через чрево женщины".
   Другой чукча говорил мне: "Не все мертвые хотят причинять несчастия. Только некоторые из них имеют злые желания по отношению к живым; такие мертвые приходят обратно для несчастий и горя. Самые опасные -- умершие дважды, окончательно умершие. Эти "существа" уже не могут родиться на этом свете. После смерти они остаются на том месте и становятся злыми духами. Они живут на самом краю страны мертвых и бродят вдоль ее берега вместе с kelet. Во время похорон такие мертвецы переворачивают нарту и падают на землю лицом вниз. По этому признаку их всегда можно узнать. Остальные мертвецы -- хорошие, добрые".
   Представление о людях, умирающих дважды, существует также и среди других первобытных народов. {См. Тайлор. Первобытная культура. II. стр. 22.} "Гренландцы сожалеют о тех душах, которым приходится в непогоду переходить ужасные горы, лежащие на пути в иной мир. Такие души умирают во второй раз, и от них ничего не остается". {D. Crarm. Greenland, стр. 259.}
   Однако разница между добрыми и злыми мертвецами у чукоч несколько иная, чем в воззрениях других племен, и она только подчеркивает основное противоречие.
   Представление о мертвых как о злых, вредоносных существах более распространено, чем вера в охраняющую силу умерших предков. {По сообщениям многих чукоч, даже духи ближайших родственников, желающие добра иным, могут принести только вред и несчастие.}
   Страх перед мертвецами и необходимость принимать различные предосторожности против их возвращения так глубоко вкоренились в сознание чукоч, что находят выражение даже в играх детей. В приморских селениях я наблюдал игры мальчиков на развалинах землянок. Один мальчик изображает мертвеца. Его товарищи обвязывают его ремнем и тащат на место предполагаемого погребения. Через некоторое время он превращается в kelь и приходит обратно в шатер. При этом он издает страшные крики и гримасничает. Один из мальчиков назначается шаманом. Он бьет в воображаемый бубен. Тогда kelь начинает действовать как дух шамана, отвечая "отдельными голосами" на его песни и призывы.
   Особенно вредоносным считается мертвое тело, даже маленькая частица его. Частицы, взятые от мертвого тела, употребляются, как уже сказано, для изготовления "порчи". Человек, идущий по тундре и увидевший труп, подвергается опасности навлечь на себя несчастие. Если он вернется обратно и отправится по прежней дороге, труп пойдет следом за ним, вскоре перегонит его и преградит дорогу. Тогда уже человек едва ли может спастись. Мертвец действует как kelь iwmetun ("дух падучей ["черной"] болезни"). Он насылает на человека припадки жестоких конвульсий. Представление о мертвеце как о "духе" черной падучей болезни возникло, вероятно, в связи с верованием, согласно которому этот дух также живет в открытой тундре. Он подстерегает случайных прохожих и преследует их неспешно, но очень настойчиво.
   Однако наряду с вышеописанными представлениями о мертвецах у чукоч существуют и другие, совершенно противоположного характера.
   Чукчи называют покойника "древний" (peneelьn) {У коряков, согласно фонетическим изменениям,-- peninel'ən. Это слово очень близко к произношению его у чукотских женщин. В чукотском языке существуют произношения мужское и женское. Последнее ближе к произношению коряков.} или "главный житель" (eun-remkьn). Место, где лежит тело умершего, считается его постоянным жилищем. Разбивка стойбища вблизи от такого места не влечет за собой несчастия. Также и одинокому путнику, остановившемуся на ночь возле жилища "главного жителя", последний не причиняет вреда и даже, наоборот, может защитить его от нападения kelet. Во многих чукотских сказках "главный житель* отгоняет злых духов от стойбища и учит людей необходимым предосторожностям против них. В большинстве случаев он является предком или близким родственником жителей стойбища.
   В одной сказке говорится о юноше, обратившемся за помощью и покровительством к трупу своего отца. Труп сказал: "Я не могу держать тебя возле себя. Я распался на части. В моем доме очень холодно". Затем отец-"дух" научил юношу, как заполучить в жены молодую дочь богатого оленевода. В другой, очень типичной и широко распространенной сказке молодая девушка нашла на тундре череп и принесла его домой. Она положила череп в свой вещевой мешок и время от времени вынимала его и улыбалась ему. И череп тоже смеялся. Через некоторое время мать девушки обратила внимание на необычное поведение своей дочери и подсмотрела у нее череп. Все члены семьи в ужасе бежали со стойбища, оставив девушку на произвол судьбы. Девушка начала плакать, стоя перед черепом. Она толкнула его ногой. Череп ушел отыскивать свое тело и вскоре вернулся в виде красивого юноши. Он привел с собой большое стадо оленей и много нарт. После этого они жили счастливо и хорошо. Эта сказка изображает мертвеца как существо опасное и страшное, но способное помочь и защитить избранника.
  

Похоронный обряд у оленных чукоч

   Сразу же после смерти с умершего снимают всю одежду, включая ожерелья и амулеты, и кладут его во внутренний полог, Подстилкой и покрывалом служат покойнику две шкуры, повернутые мездрой внутрь, Считается неприличным "показать мертвое тело дневному свету", в особенности лицо или гениталии. Обитатели шатра удаляются из полога. Однако один человек должен остаться возле трупа, так как покойник может встать и причинить вред людям. Этот взгляд противоречит вышеприведенному утверждению чукоч, что покойник -- "добрый, хороший", пока он находится в шатре.
   Похоронный обряд совершается на следующий день после смерти. Ночью перед похоронами возле трупа должны остаться два человека. Один человек не согласится остаться, боясь, что труп в темноте сурово обойдется с ним. С момента смерти и все время, пока труп находится в шатре, один из членов семьи должен особым способом бороться против злой силы умершего. Этот человек называется "защитником" (tanomŋəlьn). "Защитником" может быть как мужчина, так и женщина, Для проведения этой глазной части обряда похорон часто приглашают специального "знающего человека".
   В первый день "защитник" только раздает каждому из обитателей стойбища новые амулеты, обычно сделанные из обрывков сухожилий. Амулеты эти обвязываются вокруг мизинца или вокруг кисти правой руки. Обряд начинается с одевания тела в смертную одежду, которая по большей части заготовляется заранее, в особенности для стариков. Иногда же приготовляются только шкуры для этой одежды и их сохраняют в вещевых мешках. Все женщины, принадлежащие к семье умершего, принимаются как можно быстрее кроить и шить смертную одежду. В случае необходимости для одежды мертвого могут служить новые неношенные одежды из общего семейного запаса. Считается недопустимым оставить умершего в его обычной повседневной одежде, так как это будет неуважением к нему. Так делают только очень бедные люди, либо какие-нибудь исключительные обстоятельства вынуждают на это, например, ее! Дай посмотреть на женскую красоту",-- "Ну, что ж, пусть так". Он велел своей жене высунуть из крытой нарты только одну руку. Как только старики и другие люди увидали ее руку, они затряслись от желания и все сразу умерли {Богораз, "Чукотские материалы", стр. 244.}.
   Такие эпизоды встречаются во многих сказках. Некоторые старики жаловались мне, что чрезмерная чувственность еще более развилась в последнее время. "Люди испортились, -- говорили они мне, -- наши юноши не думают уже о войнах и борьбе, и все их стремления направлены к тому, что скрыто женским платьем".--"Они теперь не собираются вместе. Они избегают друг друга, как дикие олени. Но они ловят запах женщины так же быстро, как оленьи быки". Однако у меня нет большого доверия к этим жалобам. Чукотские рассказы ясно показывают, что и в старину, во времена войн, чукчи были так же сладострастны, как и в настоящее время. Тем не менее многие чукотские девушки сохраняют целомудрие до брака. По сравнению с другими племенами области чукчи гораздо скромнее. У русских и обрусевших туземцев по всему северо-востоку от Лены до Камчатки едва ли найдется хоть одна девушка, сохранившая невинность до свадьбы. Большинство из них начинает половую жизнь при первых признаках зрелости, в возрасте пятнадцати-шестнадцати лет, иногда даже в двенадцать-тринадцать лет. Здесь существуют все виды прелюбодеяния и кровосмешения, даже в семьях духовенства. В них принимают участие монахи и миссионеры. Ниже мне придется говорить об этом подробнее. У русских старожилов сложились даже пословицы, подчеркивающие свободу половых отношений, так, например: "Венчалась -- не продалась", "Баба -- не калач, один не съешь", "Палец в кольце -- не замок на крыльце", "Чей бы бык ни скакал, а теленочек наш".
   Девушки оленных чукоч достигают зрелости позднее, чем девушки соседних племен. Стойбища оленеводов разбросаны по тундре, часто в нескольких десятках километров одно от другого, и девушка редко имеет, случай встретить подходящего мужчину. Девушки оленных чукоч по своему характеру одновременно застенчивы и горды. Они избегают заигрывать с незнакомым человеком и лишь при более частом общении, узнав его как следует, могут избрать его себе в мужья. Однако не мало девушек имеют любовников и рожают детей вне брака. В чукотском языке есть специальный термин для половых сношений вне брака: vinvьtkurkьn ("он имеет тайную любовь"). Термин этот происходит от наречия vinvə ("тайно, секретно").
   Положение внебрачных детей ничем не отличается от положения "законных". Чукчи говорят: ""Если уж ребенок родился, мы рады ему". В районе реки Сухого Анюя я видел одну семью, состоящую из старика-отца, немолодой уже дочери и четырех взрослых сыновей. Сестра была значительно старше братьев. С тех пор как умерла их мать, лет пятнадцать тому назад она вела все хозяйство. В детстве отец сделал ее "основным наследником" стада. Во время моей встречи с этой семьей два брата были уже женаты, и у каждого из них было по ребенку. У девушки же был пятилетний сын. Этот мальчик был объявлен "основным наследником" стада. Он должен был унаследовать старейшее оленье тавро, которым была помечена основная часть стада
  

НАСИЛИЕ НАД ЖЕНЩИНАМИ

   Я уже отмечал, что чукотские мужчины склонны к буйству и насилию. В рассказе о "Чесоточном шамане" "молодой Rьntew", сделавшись "вредительским шаманом", начал поступать "безумно и бесстыдно". Он бегал из шатра в шатер, из одного спального полога в другой. Где бы он ни увидел женщину, он тотчас же насиловал ее. Увидев спящего мужчину, он хватал его за penis, поднимал его вверх и тряс в воздухе. Если, вбежавши в спальный полог, он находил старика и старуху, спящих спокойно, он хватал старика за penis, срывал с него штаны, тряс его взад и вперед и потом бросал его на землю. Также и со старухи срывал одежду, сбрасывал все и насиловал ее. Всю ночь он бегал из шатра в шатер и делал такие дела; в своей поспешности он сбросил с себя штаны и обувь. Так он бегал совершенно нагой и насиловал женщин {Богораз, "Чукотские материалы", стр. 207.}. В другом рассказе, о "Счастливом женихе", юноша хотел жениться на одной очень гордой девушке. Она отказала ему. Тогда он застиг ее у стада, сорвал с нее одежду, потом затоптал ее в снег и исцарапал ей все лицо концом своего ножа. На следующий год настоящий жених этой девушки жестоко отомстил ему за надругательство.
   Я уже говорил, что половая жизнь у чукоч порою начинается раньше полной зрелости. Нередко очень молодые девушки рожают детей. Чукчи таких девушек называют специальным термином: ecwak-ətla ("телка-мать"). Этот же термин применяется к молодым оленьим телкам, принесшим детенышей. Некоторые телки приносят олененка на следующую же весну после своего рождения то есть когда им не исполнилось еще года. Однако у чукоч существует взгляд, что ранний брак вредно отзывается на здоровье женщины. От этого у нее рождается очень мало детей {И. Вениаминов отмечает, что у алеутов островов Атка сожительство с невестой или будущей женой до надлежащего времени считается греховным и недопустимым (Заметки об островах района Уналашки, часть III, стр. 8)}. Поэтому считается предосудительным сожительство с девушкой, не достигшей половой зрелости, по выражению чукоч, с девушкой, "не имеющей грудей и месячных очищений".
   Л. Меликов в своем рукописном докладе якутскому губернатору говорит, ссылаясь на слова Ejgeli, "так называемого верховного князя чукоч", и его зятя Omrelqot, что у чукоч насилие над молодыми девушками, не достигшими зрелости, считается большим преступлением и сурово наказывается советом старшин. В. И. Иохельсон {"Живая старина", 1895, часть II, стр. 35.} в одной из своих статей приводит устное сообщение Меликова того же содержания. По этому сообщению Меликова, у чукоч существует три категории преступлений, которые считаются заслуживающими наказания: 1) кража чего-либо у человека из своего племени, 2) изнасилование девушки, которая еще не достигла половой зрелости (старейшины судят о зрелости или незрелости по грудям девушки), 3) убийство. За эти преступления совет стариков присуждает или к штрафу, или к телесному наказанию, или же, иногда, к смерти. Исполнение приговора возлагается на членов рода, к которому принадлежит преступник. Если же они отказываются наказать своего сородича, то члены рода, к которому принадлежит пострадавший, получают полную свободу действий. Раньше или позже они сами приводят приговор в исполнение.
   Однако у чукоч нет совета старейшин. Они даже не имеют понятия о том, что значит преступление против закона, а также наказание преступника. Чукотские обычаи осуществляются действиями и поступками отдельных людей. У них не существует никаких установленных наказаний, кроме личной мести, выкупа или борьбы. Слова Ejgeli, по всей вероятности, следует считать просто попыткой "примениться ко взглядам и понятиям русского "большого начальника". Смысл их, вероятно, еще больше изменился через посредство невежественных переводчиков, которые говорили на обычном в той области русско-чукотском жаргоне с его искаженными формами. Я знаю случай, когда Ejgeli старался давать другие сообщения такого же сомнительного свойства. Он, например, рассказывал мне, что в старину чукчи более строго относились к случаям прелюбодеяния. Так, если замужнюю женщину заставали с мужчиной, то им обоим, в виде наказания, урезывали носы. Муж якобы говорил жене: "Твою красоту высоко ценил этот парень. Теперь смотри, что от нее останется". Рассказ этот имеет очень мало общего с действительностью. На деле чукча, застав свою жену с другим мужчиной, конечно, рассердится, но чаще всего он отправится на стойбище обидчика, поспит с его женой и таким образом даже завяжет узы группового брака {Другие племена, живущие в северо-восточной Азии, коряки и отчасти камчадалы, считают прелюбодеяние довольно серьезным преступлением. Возможно, рассказ Ejgeli имеет в виду обычаи этих племен. Известно, что у некоторых народов прелюбодеяние наказывают тем, что отрезают носы у женщины и, ее соблазнителя. Е. Westermarck (History of Human Marriage, стр. 122) говорит о существовании такого обычая у различных племен Северной Америки, Индии и т. д. Между прочим Clark Wissler (Annual Archeological Report being the Appendix' to the Report of ihe Minister of Educations, Ontario. 1909 г., стр. 17) отмечает, что индейцы племени Черноногих, чтобы наказать женщину за прелюбодеяние, отрезают, ей нос, таким образом знак остается у нее на всю жизнь.}. С другой стороны, мне известно несколько случаев насилий над очень молодыми девочками, где преступник всякий раз оставался без наказания. Один из этих случаев произошел на реке Сухом Анюе, на стойбище чукчи Atato. Среди его старых знакомых был Петр Котельников, русский из поселка Сухарное на Нижней Колыме. Котельников был очень беден и каждую весну кормил свою семью оленьим мясом, которое давали ему его чукотские дружки. Весной 1890 года, больше чем когда-либо нуждаясь в еде, Котельников решил отдать свою младшую дочь в жены Attowak'у, старшему сыну оленевода Atato. Attowak был тяжелый и крупный, ему было около двадцати пяти лет. За девочку Котельников получил четыре убитых оленя. Чукчи питают большое пристрастие к "чужим" женщинам, в особенности к русским. Брак был решен. Свадебный обряд должны были совершить на следующее утро. Но в ночь перед свадьбой жених сделал попытку взять силой свою будущую жену. Девочка, проплакавшая весь предыдущий день, закричала и стала звать на помощь. На стойбище в это время были двое политических ссыльных. Они приехали за мясом для ссыльных, находившихся на Нижней Колыме. Один из них проснулся от криков девочки, и благодаря его энергическому вмешательству девочка была освобождена от чукчи и увезена обратно на Колыму. Жених грозил жестоко отомстить, но ничего не случилось. Через несколько лет девушка вышла замуж за русского колымчанина. Другой подобный случай произошел в моем присутствии в 1894 году на стойбище Qerguwgi Хромого, на реке Омолоне. Qerguwgi принадлежал к богатой семье, владевшей несколькими огромными стадами.- Хотя он был хромой, все же он сам ходил за стадом с помощью двух пастухов. Другим членам семьи также помогали пасти стадо их бедные соседи по стойбищу. Один из пастухов, по имени Keutegьn, взял с собой на стойбище Qerguwgi свою дочь и оставил ее в одном из шатров. Девочке было около пятнадцати лет, она была очень красива, даже с нашей точки зрения. Как только ее отец уехал к стаду, хромой хозяин пришел к ней и после короткого разговора тут же на месте сделал ее второй женой. Его первая жена была намного старше его. Его женили на ней, когда ему было пять лет. Через несколько дней после этого я встретил на другом стойбище отца девочки. Он всячески ругал и проклинал хромого и заявил, что через два дня пойдет к нему и сведет с ним счеты. Я вернулся на стойбище Qerguwgi, чтобы посмотреть, что произойдет. Keutegьn действительно пришел и сразу же вошел в спальный полог хозяина, так как тот был не совсем здоров в этот день и не выходил из полога. Я вошел вслед за ним, ожидая услышать, по крайней мере, сердитый спор, но ничего особенного не случилось. "Я пришел за своей дочерью",-- сказал Keutegьn, сердито глядя на хозяина. "Да, да, -- ответил Qerguwgi, признавая его право.-- Пусть она свяжет свой мешок и пойдет с тобой". -- "Я возьму с собой эту девочку", -- повторил отец попрежнему раздраженным голосом. "Возьми с собой пару молодых оленей". И это все, что было сказано. Keutegьn взял девушку и оленей. Через несколько месяцев девушка снова была на этом стойбище. Отец сам согласился отпустить ее.
   Мне известны два или три случая изнасилования замужних женщин. Один из них привел к серьезной ссоре между обидчиком и мужем пострадавшей. Другой случай вызвал только смех у окрестных жителей. В третьем случае один тунгус обвинил своего соседа по стойбищу, богатого чукчу Tatk-omruwge в попытке изнасиловать его жену. Жалоба была принесена для разбора казачьему командиру в поселке Нижнеколымск. Дело было поздней весной. Все русское население Колымы, так же как и тунгусы и юкагиры, обрусевшие и не обрусевшие, страдали от голода. В такие времена чукчи -- оленеводы стараются угнать стада как можно дальше от своих голодных соседей.
   Tatk-Omruwge был очень скупой человек, но, несмотря на это, он стоял от Нижнеколымска не дальше 60 км. Казаки пришли на его стойбище, арестовали его и отвели в Нижнеколымск. Там его посадили в караулку. Чтобы сделать заключение более ощутительным, к ночи сильно протопили печь и закрыли ее так рано, что вся комната наполнилась угаром. Наследующее утро после ареста заключенный купил себе свободу, подарив сто оленей русским поселенцам и двадцать -- тунгусам. Начальник представил это как добровольный подарок чукчи, и ссора была ликвидирована. Конечно, это происшествие в очень незначительной степени отражает обычаи чукоч и даже тунгусов. Оно показывает лишь те способы, какими пользовались голодные русские поселенцы, чтобы добыть себе пищу.
  

БРАК МЕЖДУ РОДСТВЕННИКАМИ

   У чукоч существует несколько способов выбора невесты и заключения браков. Один из них -- брак между родственниками; если возможно, из той же семьи или, по крайней мере, с того же стойбища, из семьи, родственной по крови. Наиболее частыми являются браки между двоюродными братьями и сестрами {Вениаминов говорит, что алеугы обычно берут себе в жены дочь своего дяди (Заметки об островах района Упалашки, часть III, стр. 76). Такой же обычай существовал и у камчадалов (Крашенинников, II стр. 124), а также и у эскимосов Iglulīk и у Ainu (E. Westermarck, History of Human Marriage, стр. 296).}. Брак между дядей и племянницей считается недопустимым. Однако мне известен один случай, когда дядя находился со своей племянницей в тайном сожительстве, и второй случай, когда чукча женился на своей племяннице по всем правилам свадебного обряда. Впрочем, его соседи насмехались над ним за это. Мне известны два случая сожительства отца с дочерью. Брак или тайное сожительство между братом и сестрой также считается кровосмешением. Однако в нескольких рассказах "Из времен первого творения" (tot-tomgat-tagnepь, то есть рассказывающих о сотворении земли и людей) случаи брака между братом и сестрой описаны более или менее подробно. Так, в одном рассказе, первая пара людей на земле родила сперва сына, потом дочь. Дети сидели у входа в шатер и росли. Мать не няньчила их. Они выросли без присмотра. Тогда брат женился на сестре. Они имели детей. Их сын женился на второй тетке. Так они размножились, и появилось много людей, но все они оставались братьями {Богораз, "Чукотские материалы", стр. 160.}. В другом рассказе упоминается страна Luren, расположенная на берегу моря. О ней упоминается в нескольких сказках как об одной из стран времени первого творения {Чукотский поселок Lūren расположен на берегу Тихого океана, к северу от мыса Чаплина.}. Рассказ говорит, что приморский народ, живущий на этой земле, весь вымер от голода, осталось только двое -- взрослая девушка и ее маленький брат. Она кормила его толченым мясом. Когда он вырос, она стала просить его жениться на ней. "Если ты не женишься на мне, у нас не будет детей, -- сказала сестра, -- у нас не будет потомства, и земля останется без людей. Иначе ведь люди, не появятся, и кто увидит нас?.. Кто нам скажет: "позор!" Кто на всем свете узнает об этом... Мы совсем одни на земле". Брат сказал: "Я не знаю. Я чувствую, что это плохо. Это запрещено". Тогда сестра начала думать: "Как мне это сделать? Наша семейная линия оборвется вместе с нами". Далее следует описание того, как молодая женщина ушла далеко от своего шатра, построила новый шатер, совсем не похожий на их прежний, сделала всю домашнюю утварь и новую одежду для себя. Затем она вернулась и сказала брату, что видела на берегу моря чей-то шатер. Брат пошел искать этот шатер и нашел его. Его сестра была уже там. Она переменила одежду, изменила выражение лица, звук голоса. Он не узнал и принял за другую женщину. После некоторого колебания он сделал ее своей женой. Тогда началась жизнь в двух шатрах: сестра была здесь и там и с успехом исполняла свою двойную роль. Наконец, когда она была уже беременна, брат перестал думать о сестре и остался жить на новом месте. У них родился ребенок, затем второй. Семья разрасталась все больше и больше. От них произошли все люди, живущие на стойбищах и в поселках {Богораз, "Чукотские материалы", стр. 174.}. Большинство браков между родственниками заключаются в детском возрасте, часто когда жених и невеста еще совсем младенцы. Над ними совершают свадебный обряд. Дети растут и играют вместе. Когда они становятся постарше, их посылают вместе пасти стадо. С течением времени такие супруги крепко свыкаются между собой. Узы, связывающие их, часто оказываются сильнее смерти: когда один из них умирает, другой тоже умирает от горя или кончает самоубийством. Браки между детьми заключают также и дружественные семьи, не состоящие в родстве по крови. Иногда такие семьи договариваются о браке между своими детьми еще до того, как родятся дети. Так, во время моего пребывания в районе Сухого Анюя двое знакомых мне чукоч заключили такое соглашение. Один из них имел трехлетнего сына, жена другого была в это время беременна, и будущий отец был уверен, что родится дочь. Они договорились, что дочка, когда ей минет три года, будет взята в семью мальчика, чтобы дети росли вместе {Заключение браков между детьми существует и у американских эскимосов, как отмечает Murdoch (Point Barrow Eskimo, стр. 410). Lucien M. Turner говорит: "Детей часто женят в очень раннем возрасте. Мае известно несколько случаев, когда два человека, чтобы скрепить свою дружбу, договаривались о браке между своими еще неродившимся детьми". Nelson также упоминает о том, что маленьких мальчиков женят на девочках (Nelson, стр. 291).}. Свадебный обряд должен был быть совершен на следующую осень после рождения дочки, во время первого осеннего убоя оленей {См. стр. 372.}. Однако чаще знаком закрепления дружбы между семьями служит обмен более взрослыми женщинами.
  

БРАК МЕЖДУ ЛЮДЬМИ НЕРАВНОГО ВОЗРАСТА

   При обмене женщинами возраст их совершенно не принимается во внимание. Так, например, на реке Олой чукча, по имени Qьmьqəj, женил своего пятилетнего сына на двадцатилетней девушке. В обмен на нее он отдал племянницу, девочку лет двенадцати. Ее выдали замуж за человека, которому было больше двадцати лет. В подобных случаях неравного брака молодой муж, ставши взрослым, берет себе вторую жену и оставляет при себе первую. Об этом я буду говорить ниже {Такое явление существует и у американских эскимосов. Murdoch (Point Barrow Eskimo, стр. 411) упоминает о случае, когда невесте было около шестнадцати, а жениху около тринадцати лет. Жених еще не достиг возмужалости, а невеста имела связь с более взрослым мужчиной.}. Мне рассказывали про одного двухлетнего мальчика, у которого мать умерла от гриппа. Так как семье нужна была женщина-работница, то мальчика сразу же женили на взрослой девушке. Через некоторое время невеста родила ребенка от "товарища по групповому браку". Она кормила грудью двух детей -- сынишку и мужа. Чукчанки кормят детей грудью до пяти-шести лет. Когда я спросил, зачем эта женщина кормит грудью своего мужа, чукчи ответили мне: "Кто знает? Это, должно быть, такое заклинание, чтобы внушить молодому мужу любовь к себе" {Брак между взрослыми девушками и маленькими мальчиками встречается у многих народов более цивилизованных, чем чукчи. Между прочим он существовал у русских крестьян. До последнего времени в русских деревнях часто" заключались такие браки. Но так как у русских нет группового брака, то роль настоящего мужа падала на свекра. Это так называемое снохачество (от слова сноха). Свекор, выступающий в роли мужа, называется снохачом. В одном известном русском анекдоте говорится, что жители деревни купили новый колокол. Все хозяева собрались, чтобы поднять колокол на колокольню, но случилась какая-то заминка. Все их усилия были безуспешны. Тогда поп подумал и крикнул: "снохачи, отойдите". Руки снохачей, казалось ему, были слишком греховными для того, чтобы принять участие в таком святом деле. Но едва он сказал это, все поднимавшие колокол убрали руки, и колокол упал на землю. Они все были снохачи. В настоящее время этот рассказ, конечно, устарел. О таких случаях также и чукчи рассказывают не без насмешки. Во время, моей поездки по реке Россомашьей мне рассказывали, что чукча Jetьləqəj жил с женой своего младшего сына Atkajŋaw. Его соседи насмехались над ними и дали ему прозвище ьntaьrьnken (снохолюбец). Сожительство со снохой считается не очень приличным, в то время как групповой брак между женщинами и мужчинами одного возраста широко распространен.}.
   Случаи брака между людьми неравного возраста встречаются в общем редко. Обмен женщинами составляет лишь небольшую долю всех заключаемых браков, а случаи браков неравных по возрасту представляют лишь незначительную часть этой доли. Сроки при обмене женщинами не установлены. Обмен совершается не сразу, допускается отсрочка даже на -- несколько лет. Иногда, однако, слишком большая отсрочка может послужить поводом к ссоре и превратить дружбу во вражду.
  

ОТРАБОТКА ЗА ЖЕНУ

   Обычным способом получения невесты является так называемое ŋaun-dourgьn (буквально: "пастушество за жену"), т. е. обычай работать в качестве пастуха у будущего тестя в виде платы за невесту. Этот обычай, как указывает его название, по всей вероятности, сложился в силу условий кочевой жизни под давлением потребности в молодых мужчинах для ухода за стадом. Он напоминает библейский пример Иакова, который пас стада Лавана в течение ряда лет, сначала за Лию, потом за Рахиль. Этот обычай укоренился так крепко, что он существует под тем же названием и у приморских чукоч, несмотря на то, что у них нет никаких стад. У приморских чукоч жених просто живет у отца невесты и работает на него определенный срок. У оленных чукоч этот термин приобрел более широкое значение. Его применяют ко всем бракам, в которых юноша получает невесту не через посредство семейных связей, а собственным старанием. Прежде чем приступить к описанию браков посредством отработки за невесту, я должен сказать несколько слов о тех более романтических браках, при которых мужчина добывает невесту не посредством отработки, а путем преодоления целого ряда опасностей и победы над своими соперниками. Такие браки часто описываются в чукотском фольклоре.
   Многие из этих рассказов с яркими и картинными подробностями описывают, как юноша уходит из своей родной земли и идет в далекие края искать невесту. По пути с ним происходят различные приключения. Некоторые рассказы начинаются с описания жизни одинокого человека, который никогда не видал другого человеческого существа, в частности женщины. В другой стране живет женщина, никогда не видевшая мужчины. Оба они чувствуют определенное желание, которого не могут понять. При встрече обнаруживается, что они не имеют самых элементарных сведений о том, как происходит любовь между мужчиной и женщиной. Это обстоятельство служит поводом для смешных и неприличных подробностей. В конце концов, путем взаимного наглядного обучения они становятся мужем и женой. Другие рассказы описывают приключения юноши, который достает себе невесту из враждебного стойбища или поселка. Во всех этих рассказах много внимания обращено на описание наружности невесты. Такое описание делается двояко. В рассказах одного типа невеста сидит во внутреннем пологе и шьет одежду из лучших пестрых шкур. Ни один мужчина не видел ее лица. Оно так ярко и красиво, что при одном лишь взгляде человек подвергается опасности умереть от "сладострастного трясения". Она ходит только по шкурам. Ночью, когда она идет на прогулку, под ее маленькие ноги кладут самые лучшие, мягкие шкуры. Когда жених увозит ее, она не может итти пешком, так как, происходя из богатой семьи, она привыкла ездить на оленях, даже выходя из помещения за естественной нуждой. Все это совсем не соответствует условиям жизни чукоч, таким простым, грязным и будничным. В некоторых рассказах невеста сидит взаперти в железном ящике без крышки. Юноша должен отыскать вход в него или открыть его и освободить пленницу. Родители обычно не хотят отдавать свою дочь, всячески сопротивляются искателю ее руки. Они задают ему много трудных и опасных задач. Некоторые задачи имеют шаманский характер, другие же близко подходят к тем испытаниям, которые предлагают женщинам в действительной жизни. Наиболее часто встречается требование привезти дрова из леса. В сказке об Attegьtkь и его товарищах герой и его двоюродный брат пришли в шатер к одному могущественному человеку, по имени "Земля", свататься за его дочь. В шатре собралось много женихов. Это Солнце, Месяц, Небо, Темнота, Мир, Восход, Закат. После обеда хозяин сказал: "Дрова у нас на исходе. Сходите и принесите хоть немного". Но достать дров было очень трудно. Нигде не было ни деревца. Только посреди моря стоял один большой ствол дерева. Он был длинный, как река. И все время не переставал двигаться, то поднимаясь над водой, то снова опускаясь и погружаясь в воду. Сильный Kelə (злой дух) спрятался в стволе этого дерева. Как только человек приближался к дереву с намерением отрубить от него кусок, дерево сбрасывало его, и он начинал тонуть. Все гости "Земли", посланные за топливом, были великими шаманами. Поэтому они выбрались из воды на противоположный берег и, идя по нему, вернулись обратно в шатер. Однако никто из них не сумел отрезать хотя бы кусок дерева для топлива. Герою рассказа и его двоюродному брату удалось обмануть бдительность Kelə. Они достали много дров и с торжеством пронесли их в шатер невесты {Богораз, "Чукотские материалы", стр. 235.}.
   В других рассказах родители скрывают от юноши местожительство невесты. Они ездят к ней ночью. Но все же он находит ее жилище, проникает туда в темноте и делает девушку своей женой. Она не сопротивляется ему, так как счастлива иметь мужа. Тогда родители дают согласие на брак. Более чем вероятно, что большая часть этих подробностей заимствована у более южных племен. Однако несомненно, что все эти подробности вполне соответствуют характеру чукоч. Они стали очень популярны и повторяются снова и снова в различных сказках. Интересно отметить, что в последние годы в семьях богатых приморских торговцев восточного побережья можно наблюдать попытки ввести в жизнь, правда, слабое подражание сказкам в этом отношении. Так, например, три дочери Quvar'a, эскимосского торговца из селения Ung Uŋasik, занимали положение такой заключенной красавицы. Хотя их не держали в железной коробке, но они безвыходно находились в большом спальном помещении шатра их отца. Разговаривая с чужими людьми; они делали вид, что они очень застенчивы и их трудно вызвать на разговор. Даже цвет лица у них сделался более нежный и белый, как и подобает заключенной красавице. Все свое время и внимание они отдавали шитью из мягких пятнистых шкур. Из этих шкур они приготовляли мужскую одежду лучшего качества. Одежду, конечно, продавали американским китоловам в обмен на сахар, муку и дешевую водку. Это, впрочем, не очень соответствует тону сказочных описаний.
   В рассказах другого типа образ невесты рисуется в тонах более близких к действительности. Она сильна и горда. Не родители, а она сама оказывает сопротивление жениху. Ее нужно найти и завоевать силой и храбростью. В одном рассказе невеста живет в шатре с престарелыми родителями. Она отвергает женихов, предлагая им состязаться с ней в беге. Каждого из них она побеждает и отсылает домой. Однажды в ее шатер пришел юноша. Он воткнул свое копье в землю перед входом и вошел в шатер. Девушки не было дома. Отец спросил его: "Зачем ты пришел?" -- "Я хочу жениться. У вас есть дочь, но она горда и очень быстро бегает. Она приглашает всех просящих ее руки состязаться с ней в беге". Старик посмотрел юноше в лицо и спросил: "Неужели она победит и тебя?" -- "Не знаю, может быть, она и победит", -- ответил он. Вскоре девушка вернулась из стада. "О, о... чье копье стоит здесь перед нашим входом?" Ее мать сказала: ""Не говори так громко".-- "Нет, нет, пусть он победит меня в беге". Она зашла в шатер. У нее длинные и тяжелые косы. Они доходят ей до лодыжек и почти метут по земле. Она сразу переодевается в беговую одежду: надевает штаны и куртку. Отец говорит ей: "Он устал и не может сейчас бежать".-- "Нет, нет, дайте нам бежать сейчас же". Они вышли из шатра и побежали. Девушка намного опередила своего соперника. Она пересекла последний холм, лежащий на пути к их цели. Она бежала уже по обратной дороге. Оба бежали обратно, но все же она была впереди. Сбегая по склону холма, она сказала, опять вызывающим тоном: "Не можешь ли ты обогнать меня хоть здесь?" -- "Нет, я слишком устал". Но пальцы его ног упирались в ее пятки. Он тоже бежал очень быстро. Когда они спускались со следующего склона, он уже догнал и перегнал ее. Затем он побежал вперед быстрее, чем стрела. Длинная красная кисточка на его спине вытянулась как трость. Две косы девушки также вытянулись как две стрелы. Он посмотрел на нее через плечо и побежал еще быстрее. На сердце у него стало легче. Когда он опять оглянулся, она была далеко позади. Тогда он схватил за конец свой беговой посох и поднял его вверх, как будто рог дикого оленя. Он завертел посохом в воздухе так же, как дикий олений бык трясет рогами во время течки. Девушка закусила губу, но не может догнать его.
   Вернувшись домой, девушка снимает свою одежду для бега, развязывает обувь юноши и помогает ему раздеться. Она дает ему свою собственную беговую одежду. Затем она отрезает длинную красную кисть его меховой рубахи и пришивает ее к своей повседневной одежде. Всю его одежду она сжигает. Затем говорит отцу: "В эту ночь я не пойду к стаду".-- "Хорошо",-- говорит отец. Она приготовляет ужин и приносит его во внутренний полог. После ужина она стелет постель в углу полога. Она расстилает несколько мягких шкур, кладет изголовье и приносит одеяло из новых пыжиков. Затем она помогает юноше раздеться и говорит: "Ложись спать". Она покрывает его одеялом, потом тушит свет, снимает свое платье и ложится с ним рядом {Богораз, "Чукотские материалы"; стр. 251.}.
   В некоторых рассказах этого типа родители девушки всячески стараются, чтобы юноша победил, к помогают ему покорить сердце непреклонной красавицы. В других рассказах соседи, живущие в том же стойбище или в том же поселке, стараются убить юношу. Некоторые рассказы описывают приключения юноши, пришедшего на чужое стойбище или в чужой поселок. Его приютила семья, живущая в самом бедном шатре. Он женится на дочери своего хозяина. Тогда хозяин главного шатра {"Переднего шатра хозяин", см. стр. 142.} или, в других рассказах, братья невесты, живущие в соседних шатрах, или даже все жители поселка говорят: "Давайте, поиграем с этим женихом". Следует ряд поединков и всяких других состязаний. Пришелец обычно отовсюду выходит победителем. После этого он берет жену и возвращается к себе на родину.
   В старину браки между людьми из разных стойбищ или поселков действительно могли сопровождаться такими приключениями и трудностями. В чукотских рассказах широко практикуется обычай встречать новоприбывшего человека трудными испытаниями мужества и физической силы, даже в случаях, не имеющих отношения к браку. Испытания устраивает "переднего шатра хозяин". Они проводятся в "переднем шатре". Многие авторы отмечают существование этого обычая у американских эскимосов. Franz Boas (Central Eskimo, стр. 609) говорит: "Когда в эскимосский поселок приезжает человек, неизвестный жителям этого поселка, в честь его приезда они устраивают праздник. Приезжий медленно подходит, сложив руки на груди и повернув голову вправо. Тогда кто-нибудь из жителей поселка изо всей силы ударяет его по правой щеке и, в свою очередь, поворачивает голову, ожидая удара. Остальные в это время играют в мяч и поют. Такое состязание продолжается до тех пор, пока один из них не будет побежден. Смысл этого обычая, по объяснению туземцев, заключается в том, что два человека при встрече хотят узнать, кто из них сильнее и выносливее". "Поразительно сходство этого обычая с существующим в Гренландии",-- добавляет, автор. Не менее поразителен факт, что тот же самый обычай при встрече со всеми подробностями, в той же последовательности их описывается во многих популярных чукотских сказках, с той лишь разницей, что эскимосы устраивают праздники в особом помещении, а соответствующие чукотские праздники производятся в шатре главной семьи поселка. Впрочем, в старину жители многих чукотских поселков пользовались передним шатром главной семьи как постоянным помещением для устройств праздников.
   Браки романтического характера можно наблюдать и в наши времена. Так, когда я проезжал по реке Россомашьей, я встретил однажды чету молодоженов. Мать молодой жены рассказывала мне: "Это была необычайная свадьба. Два года тому назад мой сын проезжал на оленях мимо их стойбища. Это было в начале весны. Небо было ясное, и его мысли еще яснее. Его сердце было полно радости, а табаку у него не было, поэтому, проезжая, он попросил: "Девушки, дайте мне покурить". Одна девушка ответила: "Мы не дадим тебе, пока ты не распряжешь оленей и не привяжешь их к столбу". Тогда он выпряг оленей из нарты и привязал их к столбу. "Теперь, девушки, дайте мне покурить". Та же девушка сняла упряжь с оленей и прогнала их в лес, где паслись олени этого стойбища. Поэтому моему сыну пришлось "остаться здесь ночевать, на следующее утро юноша и девушка ушли к стаду и пробыли там три дня. Кто знает,-- прибавила старуха,-- может быть, все это случилось для того, чтобы у нас был младенчик". Но братья девушки принадлежали к богатой семье. Они не хотели отдать сестру за бедного юношу. Тогда у молодой пары началась необычайная жизнь: время от времени они встречались и жили вместе, а затем разъезжались по своим стойбищам. Братья пробовали спрятать девушку на отдалённых стойбищах своих родственников, но юноше всегда удавалось найти ее и пробыть с ней день или два. Следующей весной молодая пара убежала со стойбища родителей девушки и, в свою очередь, пыталась спрятаться, о их вскоре нашли. Мир был заключен через посредство русского торговца, приятеля матери молодого мужа. Он поднес братьям девушки две бутылки водки. Юноша заплатил за них двойную цену, но зато его жену оставили у него.
   Желая получить себе жену путем отработки, юноша прежде всего должен убедиться, что его искания будут встречены благоприятно. Иногда он просит одного из своих друзей сходить на стойбище предполагаемой невесты и поговорить с ее старшими родственниками относительно их отношения к его сватовству. Родители девушки отвечают по возможности кратко и в общих словах. Все же, если не последовал определенный отказ, юноша может притти и попытать счастья.
   В других случаях применяются более непосредственные переговоры. Отец или дядя жениха идет в шатер невесты и просит разрешения начать сватовство. Эта предварительная просьба выражается при помощи различных производных от глагола ŋewewgirkьn ("он просит жену"). Посланный жениха начинает с того, что идет в лес и приносит большую связку дров. Это одна из наиболее неприятных обязанностей в чукотском хозяйстве. Гости ее никогда не исполняют, а только домашние работники и соседи-бедняки, а также, разумеется, женщины. Тем самым посланный жениха показывает, что тот является женихом и хочет принять участие в хозяйственных делах семьи. После этого начинается первый разговор. Обычно отец невесты делает вид, что он недоволен сватовством. Он старается припомнить все, что могло послужить поводом к ссоре, а следовательно, к отказу в сватовстве. Так, например, чукча Mewet, в районе Сухого Анюя, рассказывал мне, что его тесть жестоко издевался над его отцом, пришедшим сватать сына. Тесть был сердит на Mewet'a. Несколько месяцев до этого им случилось вместе проезжать на оленях. Mewet обогнал старика. Чукчи очень ревнивы к быстроте своих оленей. Поэтому считается довольно невежливым со стороны юноши ехать быстрее, чем старик.
   Юноша, наметив себе невесту, должен быть очень почтительным и вежливым с ее отцом. "Просьба о жене" длится несколько дней или даже недель. Все это время посланный жениха, независимо от его возраста, принимает участие во всех хозяйственных работах семьи: приносит дрова, помогает пастухам пасти стадо. В это же время он старается приобрести расположение хозяина, который держится неприступно, гордо. Посланный хвалит жениха и всю его семью и не хочет отстать, несмотря на недовольство, высказываемое хозяином. В конце концов отец невесты уступает и говорит: "Ну, что делать? Иди домой. Довольно". Или что-нибудь в этом роде. Таким образом получен утвердительный ответ {Обычай посылать особых сватов к родителям невесты существует также и у тлинкитов.}. В иных случаях это считается концом сватовства, и жених может притти и взять свою невесту. Но в большинстве случаев даже и после этого жених лишь получает право притти в шатер своей невесты с тем, чтобы продолжать сватовство. Еще чаще жених приходит сам, без посылки сватов. Он также начинает с того, что приносит из лесу вязанку дров. Он старается сделать свою вязанку как можно больше, чтобы показать свою силу и выносливость {Вязанка дров является необходимой частью сватовства у всех племен Берингова моря. Лисянский ("Путешествие вокруг света", II, стр. 79) говорит, что среди населения о. Кадьяка существует следующий обычай сватовства: "Жених проводит ночь со своей невестой. Утром он должен встать очень рано и принести дров из лесу. Это считается очень важным, так как большая часть острова совсем безлесна и достать дров очень трудно".}.
   Затем начинается его испытание. Оно длится в течение одного лета, а иногда два и три года. Все это время жениху приходится очень тяжело. Он встает утром раньше всех и ложится спать поздно ночью. Часто ему даже не дают места в спальном пологе, и он ночует в переднем шатре или под открытым небом. Большую часть времени он проводит около стада. Он носит тяжести, таскает нагруженные нарты, чинит всю домашнюю утварь. Он должен угождать отцу невесты, ее старшим братьям и всем родственникам-мужчинам. Если кто-нибудь из старших членов семьи выскажет ему свое недовольство или даже обругает его, он должен терпеливо снести брань и далее согласиться с упреком, выказав при этом почтительность. Если же родители невесты вспыльчивы и раздражительны, что свойственно характеру чукоч, бедному жениху часто приходится оставаться без крова и пищи. В том случае, если невеста любит его, она всячески старается скрасить ему жизнь. Время от времени она тайно подкармливает его. Иногда же ему просто приходится воровать себе пищу, украдкой съедая ее, чтобы кто-нибудь не увидел и не донес будущему тестю. При всем том даже после двух или трех месяцев тяжелой работы он может получить отказ, неожиданный и бесповоротный. "Тут не на что сердиться,-- говорили мне чукчи, -- а только слабодушный подчинится и уйдет... Сильный человек останется и будет работать без пищи, без спального места и даже без всякой надежды". Отстать и вернуться домой без невесты считается весьма унизительным для неудачливого жениха. Отец его скажет: "Значит, ты действительно плох. Если бы ты был хорош, то тебя не выгнали бы так просто". Обычно после нескольких месяцев отработки отец невесты смягчается и облегчает условия жизни жениха. С этого времени его уже не прогонят без какой-нибудь серьезной причины. Он начинает также настаивать на своих супружеских правах, и обычно ему удается добиться признания их еще через несколько месяцев. Конечно, это в большей степени зависит от самой невесты. Однако отец следит за своей дочерью. Так, например, ночью, когда жениху уже разрешается ночевать в спальном пологе, отец велит дочери ложиться в углу полога, и сам ложится рядом с ней, чтобы жених не мог к ней пробраться. Мне рассказывали несколько случаев, когда жених старался насильно стащить девушку с ее места около отца или же пытался овладеть ею, когда все засыпали. Такие поступки не считаются, однако, серьезной обидой. Как только жених стал фактическим мужем, он естественно начинает думать об устройстве своего шатра и стада и старается скорее увезти жену к себе. Именно поэтому отец невесты, наоборот, старается оттянуть совершение брачного обряда, особенно если у него не хватает пастухов и помощь жениха необходима ему. В некоторых рассказах "жених, пришедший издалека", после того как он преодолел все препятствия, встретившиеся на его пути, долгое время живет в семье молодой жены. И лишь через несколько лет, когда у супругов уже есть дети, он начинает думать о возвращении на свою родину. Тогда тесть дает ему часть своего стада и помогает ему вернуться. Даже в настоящее время чукчи считают, что молодому мужу полагается остаться у тестя два или три года, "пока его радость в жене еще сохраняет свежесть". Но не очень почтительный зять остается у своего тестя только полгода. Дальше он задерживается лишь в случае, если у тестя большое стадо и есть вероятность получить в дальнейшем хоть часть его.
   Если зять увозит жену, сохранив добрые отношения с ее отцом, ему дают оленей. Число оленей в известной степени зависит от качества работы, которую он исполнял ранее, живя в семье тестя. Чем лучше он работал, тем больше вознаграждения получит он от своего тестя. Жена также берет несколько оленей, которые еще со времени ее детства были отмечены ее собственным тавром. Мне рассказывали, что богатые оленеводы иногда дают своим зятьям "свободу на один день": это значит, что в течение одного дня зять может беспрепятственно ловить любых оленей из стада и ставить на их ушах свое тавро. Все помеченные им олени становятся его собственностью.
   В тех случаях, когда юноша из богатой семьи женится на девушке из бедной семьи, срок отработки совершенно сводится на-нет. Отработка за вторую жену вовсе не существует. Человеку пожилому, уже имеющему одну жену и детей, конечно, невозможно бросить свой шатер и стадо для того, чтобы начать отработку за вторую жену. Поэтому обычай отработки существует только для молодых женихов. Если жених богат, то он легко получает согласие на брак своего будущего тестя. Однако, по мнению чукоч, нельзя платить за невесту, "как если бы она была оленем". Чукчи резко осуждают тунгусов и якутов за то, что те платят за невесту оленями, шкурами и деньгами. Богатые оленеводы заключают с отцом невесты условие о браке в более деликатной форме. Жених дает отцу девушки несколько оленей, но это отнюдь не плата за невесту, а "радостный подарок". Подразумевается радость жениха по поводу предстоящей женитьбы. Еще чаще жених предлагает бедной семье своей невесты пожить на его стойбище и питаться от его стада. Если будущие родственники не соглашаются на это, боясь возможной ссоры со стар шей женой зятя, то они разбивают свое стойбище где-нибудь вблизи и время от времени получают от него в подарок живого или битого оленя. Однако мне известно несколько случаев, когда богатые пожилые люди, имевшие уже семью и хозяйство, принимали на себя и несли все тягости отработки за вторую жену.
  

УСЫНОВЛЕННЫЕ ЗЯТЬЯ

   Зять, усыновленный семьей тестя, получает жену более легким способом, чем тот, который приходит отрабатывать за нее. Чукчи называют такого зятя vata itьlьn ("постоянный жилец"). Я уже говорил о юношах -- бедняках из оленеводческих или приморских семей, которые приходят к богатым оленеводам и работают у них пастухами. Большая часть женится на дочерях своих хозяев и становится приемными зятьями. Некоторые из них с самого начала являются в качестве женихов. Другие же, которые еще не решились пожертвовать своей свободой, начинают как пастухи, прежде чем занять положение жениха, и стараются ближе познакомиться с семьей хозяина {Подобный же обычай усыновления жениха семьей невесты существует также у американских эскимосов. Nelson (стр. 291) говорит: "Юноша может выбрать семью, в которой есть девушка и в которой он хотел бы жить. Его усыновляют, и все обязанности по отношению к отцу переносятся на его приемного отца".}.
   Как уже отмечено выше, жениху приходится очень много работать и переносить всякие лишения и трудности. Вполне естественно поэтому, что юноша, прежде чем занять положение жениха, тщательно взвешивает все возможные для него выгоды. При этом многое зависит от положения в семье невесты. Часто бывает, что хозяин выдает замуж не дочь, а племянницу или же бедную родственницу, живущую в семье на "положении служанки. Ясно, что женитьба на такой девушке не обещает больших выгод. Как бы то ни было, время испытания для будущего приемного зятя значительно короче, чем отработка для независимого жениха. Если в семье есть несколько взрослых дочерей и в то же время чувствуется недостаток в мужской силе, то отец нередко сразу усыновляет пришлого жениха, дает ему супружеские права по отношению к своей дочери. Но все же усыновленный зять должен много работать и быть во всех отношениях безукоризненным, по крайней мере, первые два-три года. Жену ему дают для того, чтобы привязать его крепче к семье и этим увеличить рвение к работе. Но это совсем не значит, что семья берет какие-нибудь обязательства по отношению к нему. Даже после того как у его жены родится ребенок, его могут выгнать, если он подаст какой-нибудь повод к недовольству. С другой стороны, юноша, принятый в семью, имеет право, прожив целый год, уйти, даже в том случае, если у него есть ребенок. Положение его в семье становится устойчивым лишь после того, как он проживет несколько лет в семье жены и результаты его работы скажутся на состоянии стада, в котором некоторое количество оленей уже помечено его собственным тавром. Лишь тогда он получает право голоса в семейных делах.
   Положение усыновленного зятя подробно описывается во многих рассказах. Так, например, в приведенной уже выше ссылке {Богораз, "Чукотские материалы", стр. 251.} юноша, победивший девушку в беге, остается у нее в семье в качестве усыновленного зятя. На следующее же утро после своей женитьбы он идет к стаду и берет на себя все заботы о нем. Его молодая жена, на обязанности которой до этого времени лежали заботы о стаде, уже может остаться дома. Юноша возит по стаду своего тестя на маленькой нарте. Он тащит ее по моховищу. Но старик для него слишком легок, и он вырубает толстый пень с развилистыми корнями и подвязывает его снизу к нарте, чтобы сделать ее тяжелее. На следующий год человек из соседнего стойбища, который исцарапал лицо девушки кончиком ножа, устраивает бега. На этих бегах молодой муж вызывает обидчика на борьбу, побеждает его и разрезает на узкие полоски его веки, ноздри, губы и уши. Затем юноша отправляется на море и привозит огромный запас морского мяса и жиру. Он принес на спине большую тушу моржа. Когда моржа свежевали, отец сказал: "О, моя дочь действительно счастлива: она отказала многим женихам и нашла самого лучшего".
  

ПОХИЩЕНИЕ ЖЕНЩИН

   В древние, более воинственные времена были часты случаи похищения женщин. Однако почти во всех рассказах похищение чукчанок совершают люди из другого племени, -- Tanŋьt, злые духи, также орел, кит, ворон и так далее. Один из таких рассказов, повесть об Elendi и его сыновьях, дает очень интересное описание похищения женщин. "Жили пять братьев и две сестры" Когда девушки черпали воду, их серьги звенели, а также браслеты из металла у запястья и у локтя. Набрав воды, они медлили уходить, принимались болтать между собой и смеяться. Их волосы, заплетенные в косы, свисали донизу. Двое юношей tanŋьt незаметно подкрались к ним по берегу реки. Они поймали их обеих, каждый схватил по одной. "Идемте с нами", -- сказали они. Девушки отказывались. Похитители стали размахивать копьями над их головами. Тогда девушки испугались и пошли за ними. Один из похитителей сказал им: "Этой дорогой отправимся, но не вздумайте пытаться бежать от нас". Девушки не могли итти потому, что они были из богатой семьи и не привыкли ходить пешком. Они сели на землю. Юноши сели рядом с ними. Все заснули. Однако сестры не могли ни спать, ни ходить. Их ноги болели, они скучали по дому. Мужчины спали. Недалеко впереди, под горой, виднелся огромный сугроб, старый, затвердевший от летнего ветра. Одна сестра сказала другой: "Пойдем туда, попробуем разрыть сугроб и спрятаться в нем. Они тогда уйдут без нас; иначе они убьют нас; мы уже не можем дальше итти".
   Старшая сестра взяла нож у одного из спавших мужчин. Они подошли к сугробу, разрыли его ножом и вырыли под ним в земле глубокую яму, вроде лисьей норы. Старшая сестра велела младшей залезть в нору, затем закрыла ее землей и снегом и уничтожила все следы своей работы, так чтобы снег казался нетронутым. При этом она сказала: "Я пойду с ними. По крайней мере, ты сумеешь вернуться домой. Пока они еще здесь, ты должна сидеть тихо. Когда солнце поднимется совсем высоко и мы уйдем все трое, ты можешь выйти отсюда и пойти домой. Младший из братьев очень хочет, чтобы я была его женой. Пусть он возьмет меня, но ты иди домой". Она ушла обратно к мужчинам и положила нож на прежнее место. Затем она легла и притворилась спящей. Когда весеннее солнце начало подниматься, мужчины проснулись. "Ах, ах, где же другая девушка? Она убежала, и мы не заметили этого". Другая девушка продолжала притворяться спящей. Юноши пробовали разбудить ее, но она все спала. Наконец она сделала вид, что проснулась. "Где же другая девушка? Ведь она лежала здесь рядом? Что ты с ней сделала? Вы ведь спали бок-о-бок". -- "О, ведь вы -- мужчины, почему вы не посмотрели за ней? Я так устала, я не могла даже ходить. Но почему вы тоже уснули так крепко?" Юноши молчали. Затем один из них сказал: "Ладно, пускай та идет, куда хочет, мы возьмем хоть эту одну. По крайней мере, хоть эта в наших руках". -- "Подожди,-- сказал другой, -- посмотрим вон там за сугробом". У девушки от страха задрожало сердце. "О,-- сказала она про себя, -- они убьют ее". --"Пойдем, посмотрим в том снегу". Они подошли к сугробу. Как раз в то время дул теплый ветер и снег начал таять. Глубокие отверстия были видны в сугробе. "Что это за дыры?" -- сказал один. Он сунул в снег копье -- однажды и дважды и трижды, чуть не ранил девушку. Она была там, но извивалась, как рыба, и избегала копья. Он снова всунул в снег копье и наконец ранил ее в мякоть. Она закусила себе губу и зарылась в землю, как раненая лисица. Ее сестра сидела около сугроба и беззвучно плакала. "Ага, почему ты плачешь?" -- "Не знаю" -- "Нет, нет, та, должно быть, тут же. Почему эта плачет?" -- "Лжешь ты, -- сказала девушка.-- Разве только ты сам спрятал ее туда. Чем мы могли вырыть яму в таком снегу? Ногтями? Видели вы у нас в руках ножи?" -- "Тогда о чем же ты плачешь?" -- "Мне страшно итти к вашим людям, поэтому я и плачу. "Быть среди вас бессловесным, немым пришельцем -- это слишком тяжело для меня. Я в первый раз вижу людей из вашего народа. Вчера я едва шла от усталости, а вы тащили меня дальше. Я заплакала потому, что вспомнила это. И кроме того, я надеялась, по крайней мере, быть вместе со своей сестрой и видеть лицо моей подруги. Но теперь я совсем одна. При мысли об этом я плачу". Другая девушка слушала весь этот разговор из своего убежища. Юноши стали говорить между собой. "Должно быть, она говорит правду. Той здесь нет. Мы истыкали копьями весь сугроб, должно быть, она убежала домой. Пойдем. Бесполезно оставаться здесь". Они пошли дальше, не найдя беглянки. Девушка сказала: "Теперь я не пойду впереди, мне легче итти за вами сзади". Когда солнце стало садиться, беглянка уже не могла ждать. Она сказала: "Они наверное уже ушли". Она вылезла из снега и пошла домой. Две ночи она провела на тундре -- измученная, хромая, вся покрытая кровью. Когда она пришла домой, младшего (братане было там. Он ушел искать сестер. Остальные братья бросились целовать ее. "Где твоя сестра?" Она ничего не сказала, даже не показала им своей раны. При расставании старшая сестра сказала младшей: "Тот, кто больше всех меня любит, пойдет за мной". Младший брат не мог заснуть. "Где моя сестра?" "...Раненая сестра сказала себе: "О своей ране я расскажу ему завтра. Я не хочу лишить его покоя. Пусть он хоть немного поспит этой ночью". Младший брат был очень сильный и быстро бегал. Утром она сказала ему: "Мне очень стыдно "сказать тебе, ноя не могу ходить".-- "Почему тебе стыдно, разве я давал тебе повод бояться меня? Или ты думаешь, что я не буду слушать того, что ты мне расскажешь? Почему же ты стыдишься?" Тогда она показала ему свою рану и дыру в одежде. "Смотри",-- сказала девушка. Юноша тяжело вздохнул: "О, о, зачем они ранили женщину? Если бы они ранили мужчину, это было бы легче перенести. Стыдно ранить женщину". Затем он сказал своим братьям: "Пойдемте, догоним их". Братья сказали: "Подожди, не сейчас, мы еще не готовы". -- "О, пойдемте, я не могу ждать. Это слишком плохо. С той минуты как я увидел рану сестры, я не могу оставаться здесь. Я -- мужчина. Я пойду". Братья сказали: "Мы переночуем дома только одну ночь". Младший брат всю ночь не мог спать. Он ходил взад и вперед. Рано утром он подошел к братьям и сказал: "Пойдемте скорей. Я зову вас на войну с теми чужими людьми. Большой гнев вошел в мое сердце. С вашей помощью я буду силен".
   Затем следует описание нападения пятерых на стойбище, похитителей. Они перебили их всех, взяли их стадо и вернулись вместе с сестрами {Богораз, "Чукотские материалы", стр. 339.}.
   Я уже отмечал, что этот рассказ описывает похищение чукотских девушек людьми с чужого стойбища. Однако, по преданиям, похищение девушек практиковалось и внутри чукотского племени, и не дальше, как сорок, пятьдесят лет тому назад. У чукоч существует даже специальный термин, означающий похищение девушки -- ŋaungьnteweerkьn ("он похищает женщину").
   Мне рассказывали, что в старину группа юношей ловила девушку на тундре, связывала ей руки и ноги и относила ее в шатер того, кто наметил ее себе в жены. Так поступали люди не только из чужих семей, но и родственники, например, двоюродные братья, в случае, если они посватались и получили отказ от отца девушки. Однако похищение девушки не являлось серьезной причиной для непримиримой борьбы между семьями. Спустя некоторое время родители девушки приходили к похитителю и требовали выкуп за свою дочь. В качестве выкупа им давали женщину из семьи похитителя, а не оленей, как обычно.
   В случае, если родители девушки сразу же пускаются в погоню, похититель прежде всего должен поторопиться с совершением свадебного обряда. Он должен совершить помазание -- если не жертвенной кровью, то, по крайней мере, золой семейного очага. Кроме того, он немедленно приказывает одной из женщин своего очага итти в семью похищенной девушки в качестве выкупа. Только таким путем можно избежать кровопролития при встрече враждующих сторон.
   Даже в настоящее время случаи похищения женщин не редки. Так, например, мне рассказывали, что на западной колымской тундре Əttьgьn, богатый оленевод, которого исправник назначил князцом, пожелав жениться во второй раз, похитил девушку со стойбища ее отца, Kьmьlgьn. Похититель и его два брата пришли на стойбище Kьmьlgьn'a и сильно избили старика. Затем, так как девушка царапалась, как кошка, они завернули ее в покрышку от шатра и крепко обвязали ремнями. Лет через пять после этого я попал на стойбище Əttьgьn. Но это приключение было замято и забыто. У похищенной красотки было уже двое детей. Муж отдал ей свое второе стадо оленей, и она жила отдельно. С ней жил оскорбленный отец. Əttьgьn даже пытался отрицать обстоятельства, сопровождавшие его вторую женитьбу, и никто не противоречил ему, по крайней мере, в его присутствии.
  

БРАК УХОДОМ

   В настоящее время брак уходом встречается чаще, чем похищение женщин. Я уже отмечал, что у чукоч, так же как почти всюду, существует принуждение со стороны родителей при выборе жениха. Случается, что девушка предпочитает покончить самоубийством, чем выйти замуж против своего желания. Наряду с этим часто заключаются браки по любви, против воли родителей. Однако все случаи таких браков, которые мне известны, имели место в слабых и малолюдных семьях. Сильная семья жестоко отомстила бы за такую обиду, во всяком случае постаралась бы отобрать женщину, или же получить другую женщину в виде выкупа. Мне известен случай, когда одна девушка, в районе р. Сухого Анюя, убежала из своей семьи к кочующему приморскому торговцу. Это был уже пожилой мужчина, имевший двух жен. Он был силен, здоров и смел, -- как и подобает чукотскому странствующему искателю приключений. У девушки не было отца. Она жила с братом и теткой. Брат ее, вполне взрослый, был немного моложе ее. Беглянка исчезла так быстро, что брат, даже если бы захотел воспрепятствовать ее побегу, ничего не мог бы сделать. Другой случай произошел почти что в моем присутствии. Однажды я ехал из русских поселков на Нижней Колыме в глубь тундры вместе с несколькими чукчами. Они ездили к русским с торговыми целями и теперь возвращались на свои стойбища. Среди них был некто Ŋьron, юноша с очень вспыльчивым и буйным характером. О нем я уже упоминал выше. Вместо того чтобы продать свой товар, он проиграл все в карты. Между прочим он проиграл несколько шкурок молодых оленей, посланных с ним. на продажу его соседями по стойбищу. Он проиграл даже одного из упряжных оленей, и теперь у него был запряжен только один олень. Ŋьron был очень хороший ходок, и почти всю дорогу он шел пешком, быстро и легко, как олень. Однажды вечером, когда мы подъехали к стойбищу Ŋьron'а, нам рассказали, что его сестра убежала из дому к Məwet'у, с которым у Ŋьron'а была давняя ссора. Молодую женщину уже два раза отнимали от мужа. Насколько мне известно, вражда между Ŋьron'ом и Məwet'ом разгорелась из-за нее. Услышав, что сестра ушла, Ŋьron так рассердился, что в ту же ночь отправился на стойбище Məwet'a, взяв с собой копье и длинный поясной нож. Нарту и оленя он оставил позади на стойбище и пошел пешком, пылая жаждой мщения. Однако ничего ужасного не случилось. Ŋьron был очень беден, а Məwet был хозяином большого стада оленей. На следующий год, когда я снова встретил Ŋьron'а в русском поселке на Колыме, он, как обычно, играл в карты, причем между другими вещами он ставил на карту шкуры пыжиков, посланных на продажу его зятем, Məwet'ом.
  

СМЕШАННЫЕ БРАКИ

   Оленные чукчи, по крайней мере, в настоящее время весьма склонны жениться на женщинах из чужих племен. "Мы хотим знать их вкус, -- весьма цинично заявил мне ранее упомянутый Əttьgьn, -- мы ведь любители". В полосе, пограничной с коряками, оленные чукчи и коряки легко смешиваются между собой посредством браков. Этому способствует также и то, что их язык и образ жизни почти одинаковы. В этом районе вы можете встретить много семей смешанной чукотско-коряцкой крови. Невозможно даже сказать, к какому именно племени они принадлежат. Различить их очень трудно еще и потому, что и чукчи и коряки называют себя одинаково -- Cawcu, а друг друга -- Tanŋьtan {Ср. стр. 3.}. Часты браки между чукчами и оленными чуванцами. Еще чаще, как уже было отмечено, смешанные браки между чукчами оленными, приморскими чукчами и эскимосами. Мне известно несколько случаев брака между чукчами и тунгусами или ламутами. Смешанные браки с тунгусами заключаются двояко. В первом случае богатый чукча, женясь на тунгусской девушке, уплачивает за нее живыми оленями, согласно тунгусским обычаям. Молодая жена по большей части принимает чукотский образ жизни, во всем сильно отличающийся от тунгусского. Лишь немногие тунгусские женщины продолжают придерживаться своих прежних обычаев и обрядов, и тогда жизнь семьи имеет двойной характер. Зимой они живут в чукотском "настоящем шатре", запрягают оленей в чукотскую нарту и так далее. Летом они живут в тунгусском шатре, ездят верхом на оленях, охотятся на диких оленей и горных баранов. С женой-тунгуской приходит и вся ее семья, голодная и беззаботная, часто приходит и весь род, рассчитывая на помощь своего богатого родственника. Поэтому даже очень богатый чукча после женитьбы на тунгусской женщине через некоторое время заметно беднеет. Почти невозможно отказать родственникам тунгусам, которые просят убить им оленей на мясо. Ведь они постоянно стоят на рубеже голодной смерти. Зять -- оленевод должен помогать им, часто против своего желания.
   Вторую категорию таких смешанных браков представляют тунгусы -- мужчины, женившиеся на чукотских женщинах. Молодой тунгус, устав от голодной жизни тундренного охотника, приходит на чукотское стойбище. Его принимают сначала как пастуха, потом он становится приемным зятем. Зажиточная чукотская семья, в которой нехватает мужских пастухов, не спрашивает пришельца, к какому племени он принадлежит; от него требуется только бдительная охрана стада. Я знал одну тунгусскую семью на Сухом Анюе, состоявшую из пяти взрослых братьев. Все они женились на чукотских девушках. Во время моего посещения у каждого из них было большое стадо, полученное за женой. Конечно, такие тунгусы усваивают чукотский образ жизни, и очень редко их дети говорят на языке своих отцов. Женщине труднее отказаться от своего образа жизни и усвоить обычаи чужого племени. Поэтому, попав в чужую семью, чукчанки и там принимаются вести хозяйство так, как они привыкли. Я не знаю, пожалуй, ни одного случая, чтобы чукотская женщина, выйдя замуж за тунгуса, перешла в его семью, приняв во всем тунгусский уклад жизни. Все, что было сказано относительно тунгусов, можно повторить и в отношении браков чукоч с юкагирами Западной Колымской тундры. Юкагиры еще беднее, чем тунгусы. Для юкагирского юноши является несомненным счастьем, если его примет в зятья какая-нибудь оленеводческая чукотская семья.
   Мне известно около двадцати случаев брака между чукчами и русскими мещанами или обрусевшими туземцами. Половина этих случаев относится к настоящему времени, половина к недавнему прошлому. Я посетил одну за другой все смешанные чукотско-русские семьи в разных частях чукотской территории. В подавляющем большинстве случаев русская или обрусевшая женщина вышла замуж за чукчу. Все эти женщины вышли из очень бедных семей. Брак с оленеводами служил им средством хотя бы на время избавить семью от постоянной голодовки. За некоторых из этих женщин уплатили по двадцати и тридцати убитых оленей, за других же -- только по два или по три. Семьи, к которым они принадлежали, в большинстве случаев жили на границе чукотской области и находились в постоянных сношениях с оленеводами. Не следует забывать, что молодым чукчам не составляет труда добиться благосклонности русских девушек. Достигается это посредством легких подарков или даже без них. Все же различие между бытом русских рыболовов, живущих в теплых деревянных домах у края лесотундры, и жизнью чукотских оленеводов, обитающих в безлесной тундре в холодных открытых шатрах, очень велико. Зимой эти русские женщины, закутанные в косматые чукотские одежды, довольно беспомощны. С точки зрения чукоч, они -- никуда негодные работницы и хозяйки. Ни одна из них не умеет с достаточной силой и терпением сбивать снег с меховой оболочки спального полога. Работа русской женщины в районе Колымы несравненно легче, чем работа чукчанки. Русские родственники и соседи издеваются над женщинами, отданными "дикарям". Брак их считается унизительным и постыдным. Однако сами женщины, быть может, для того чтобы отстранить насмешки, с большей энергией принимаются за новое хозяйство и даже с некоторым презрением говорят о своей прежней жизни на берегу реки. Я помню одну из них, у которой мне пришлось побывать как-то в середине зимы. Было очень холодно. Рано утром она вышла из шатра, одетая в обычную "комбинацию" из шкур, чукотского покроя, наполовину открывшую плечи и шею. Лицо ее посинело, пальцы одеревенели; она могла сохранить хоть немного тепла, лишь непрерывно двигаясь и работая, и все же она хвалила свою жизнь. "Там на реке люди голодают,-- сказала она, -- а наша еда сама вокруг нас на ногах ходит". Однако все женщины, вышедшие замуж за чукоч, сознаются, что первые месяцы жизни на тундре для них были очень тяжелы. Молодая хозяйка не знает ни языка, ни уклада жизни, ее тянет обратно на реку. Все время она плачет. Тогда муж, бывало, вызывал старую знающую женщину, та произнеся заклинания, эти заклинания уносили горе и делали женщину пригодной для новой жизни. Русские женщины, живущие на реке Колыме, говорили, что чукотские колдуньи своими заклинаниями вынимают русскую душу и вкладывают на ее место чукотскую душу. Поэтому такие женщины после заклинания навсегда привыкали к жизни на открытой тундре.
   Мне неизвестно ни одного случая, чтоб такая женщина вернулась с дикой тундры на цивилизованную реку. Одна из женщин рассказывала мне, что после смерти своего первого чукотского супруга она вернулась обратно в родной поселок вместе с трехлетним сыном. "Но мы не могли жить если человек умер в пути, в чужой стране, среди чужих людей. На покойников-мужчин верхняя одежда не надевается. Женщину же можно одеть в ее повседневную верхнюю кухлянку, но все кисточки и украшения должны быть сняты с нее. Для смертной одежды никогда не употребляются покупные ткани.
   При выборе шкур для одежды покойника предпочтение отдается белым шкурам как для мужской; так и для женской одежды. Подошвы обуви должны быть сделаны из шкуры лахтака, но отнюдь не из грубого оленьего камуса, так как олений камус не годится для ходьбы в стране мертвых. Шапка не нужна покойнику. У женщин голову прикрывают капюшоном кухлянки. К мужской меховой рубахе пришивают капюшон, отличающийся по покрою от обыкновенных чукотских капюшонов и напоминающий скорее коряцкий. С другой стороны, капюшон этот похож на большой капюшон детской одежды. Чукчи называют иногда покойника "человек с капюшоном". Это название применяется также и к детям. По большей части одежда делается двойная, но это не является обязательным. Чулки и нижние штаны часто не надевают.
   Шкуры, употребляемые для одежды покойника, не должны быть окрашены ольхой. Эго напоминает запрещение употреблять ольху во время охоты на различных зверей. Одежду шьют нитками из нечерненых сухожилий, в то время как сухожилия, употребляемые для шитья одежды живых людей, обычно зачернены сажей. На нитках нельзя завязывать узлы, так как каждый узел означает смертельную опасность для кого-нибудь из членов семьи. Смертную одежду, покойника раскладывают на шкуре, прикрывающей тело. К одежде прибавляют для мужчины нож в новых ножнах, копье, лук со стрелами, точильный камень в кожаном футляре, трубку и кисет с табаком, чашку или миску и три маленьких мешка для провизии; для женщины вместо копья и лука кладут скребок и рабочий мешок с иголками и наперстком.
   Из числа запретов, связанных с похоронами, следует отметить запрет бить в бубен в течение трех ночей после смерти. День, в который тело выносят к месту погребения, считается особенно опасным в этом отношении. Удары в бубен могут призвать умершего обратно домой. Мне пришлось слышать несколько рассказов, целиком основанных на этом представлении. В этих рассказах описываются случаи, когда шаманское служение привлекало труп умершего с места погребения обратно домой. Труп проникал в шатер через дымовое отверстие и падал па свое прежнее место. Приходилось повторять снова весь похоронный обряд со всеми заклинаниями. Другой запрет касается женской работы. Не допускается работа иголкой и скребком в течение тех же трех дней, в особенности по вечерам. Оба запрета распространяются на все шатры стойбища или поселка, а иногда даже на всех жителей данного района.
  

Одевание покойника

   Оленеводы утром в лень похорон убивают двух оленей. Перед входом в шатер разводят небольшой огонь, которому приносят обычные жертвы. Затем две, три или четыре пары ближайших родственников умершего, мужчины и женщины, входят so внутренний полог и приступают к одеванию покойника. Их называют "провожатые". Еду для покойника складывают на шкуре, прикрывающей тело. На шкуре, около рта умершего, делают отверстие и просовывают туда кусочки мяса и жира для того, чтобы покойник получил свсю долю пищи. Затем "провожатые" снимают обувь и чулки и подвертывают штаны как можно выше. Они садятся с обеих сторон покойника и подсовывают голые ноги под труп так, что он приподнимается и лежит на ногах провожатых. После этого приступают к пожеланиям счастливого последнего пути умершему. Первыми прощаются с покойником муж или жена, отец или мать, затем "провожатые".
   Каждый из них берет руку покойника и крепко проводит ею по собственной пояснице и ягодицам. Затем проводит собственной рукой по пояснице и ягодицам покойника и повторяет пожелание счастливого пути. Однажды в моем присутствии овдовевший муж сказал трупу своей жены: "Ну, что ж! Что я могу сделать? Мы прожили вместе так много лет, а теперь ты уходишь. Не помни зла против меня. Моя голова никогда не была очень крепкой. Если я поступал плохо по отношению к тебе, не имей злых чувств против меня".
   После прощания "провожатые" моют покойника. Это проделывается символически, при помощи маленькой деревянной чашки, сделанной специально для этой цели, и пучка травы, похожего на те, которые чукчи употребляют для обтирания пальцев после еды. Каждый из "провожатых" опускает пучок травы в чашку, проводит им по телу покойника и передает следующему. Затем приступают к одеванию. Это довольно трудная работа, если принять во внимание, что тело покрыто тяжелой шкурой, которую нельзя отодвинуть, так как ни одну часть голого тела покойника присутствующие не должны видеть. При всякой задержке во время одевания провожатые увещевают покойника: "Кончай. Поторопись. Ты должен итти. Ты не должен быть таким упрямым". Лицо покойника закрывают меховым подбородным лоскутом, голову, закутывают капюшоном. Пояс от мужской одежды и кусок обшивки воротника женской одежды родственники покойника берут себе и приобщают их к семейным "охранителям", после чего вещи эти носят название ənaal. В некоторых семьях, однако, от одежды покойника берут просто обрывок оленьей шкуры и пришивают к нему узкую полоску собачьего меха. Это изображает меховую рубаху, обшитую по подолу собачьим мехом, а по дальнейшей ассоциации и самого умершего человека. Во время приготовления к похоронам этот кусок шкуры лежит вместе с одеждой покойника во внутреннем пологу. После похорон его также приобщают к семейным "охранителям" под тем же названием -- ənaal.
  

Гадание

   После того как покойника одели, его переносят на середину полога или во внешний шатер. Голова покойника должна быть все время обращена к выходу. "Защитник" или ближайший родственник умершего приступает к гаданию по способу подвешивания предметов. Если умерший -- мужчина, то для гадания употребляется дорожный посох, если женщина -- то длинная ручка скребка для шкур. Во время гадания телу покойника придают такое же положение, как при гадании на живом человеке. Гадание длится около двух часов, так как его повторяют два или три раза. Первое гадание устраивают во внутреннем пологе, затем в наружном шатре и затем на открытом воздухе около входа в шатер. Один из вопросов,- который задают при гадании, имеет целью выяснить, каким способом покойник желает быть похороненным.
   У чукоч существует два способа погребения: сжигание трупа на костре и вынос на тундру. Большинство, как приморские жители, так и оленеводы Чукотского полуострова, применяют второй способ. Жители поселков, расположенных вблизи прибрежных скоплений наносного леса, как, например, обитатели мыса Ənin или оленеводы районов Анюя и Анадыря, включающих лесные пространства, нередко сжигают своих покойников. Точнее говоря, каждая семья из поколения в поколение применяет один и тот же способ. Семья, в обычае которой сжигание трупов, даже в тех случаях, когда она кочует далеко на тундре, посылает две или три нарты за дровами для сожжения тела умершего родственника. Часто дрова приходится везти за 50--60 километров. Для того, чтобы костер был больше, иногда ломают и кладут на костер несколько грузовых нарт, а также шесты от шатра. Но все же умершего необходимо спросить, какой способ избирает он для себя, и в зависимости от его желания он может быть похоронен таким способом, который укоренился в семейной традиции. Желание покойника должно быть исполнено. Однако сжигание трупа практикуется гораздо реже, чем вынос на тундру. Причиной этого является недостаток дров. Тела людей, умерших от сифилиса, не должны сжигаться, так как это может осквернить огонь. Конечно, это относится только к "настоящему сифилису", т. е. к таким заболеваниям, которые известны как нечистые, как "предмет избегания". Во время эпидемии заразной болезни все трупы обычно бросают на тундре несожженными, желая освободиться от них возможно скорее.
   Вынос на тундру -- наиболее распространенный способ погребения у чукоч. Коряки, живущие южнее, где растительность богаче, наоборот, применяют почти исключительно сжигание. Приморские коряки, которым также нехватает топлива, бросают покойников в море с высоких прибрежных скал.
   Если при гадании труп изъявляет желание быть вынесенным на тундру, его спрашивают, какое место он изберет для себя. Склоны холмов и возвышенности, хорошо просыхающие за лето, считаются наиболее удобными для этой цели. Гадающий называет несколько таких мест. Избранным считается то место, при произнесении названия которого подвешенный предмет начнет колебаться. Каждый оленевод, конечно, "изъявляет желание" взять с собой в последнюю поездку своих лучших оленей, так как "дорога мертвых" длинная и трудная. Однако бедняк, не имеющий своих оленей, проходит эту дорогу пешком. Чужих оленей, оленей недавно купленных или взятых в долг, нельзя употреблять для этой цели.
   "Дойти до страны мертвых очень трудно, и пока новопришедший станет отыскивать местопребывание своей семьи, бывший владелец оленей узнает их даже издали по запаху и сразу же остановит путника, чтобы отнять у него свою собственность. Такой же взгляд существует и по отношению взятой в долг одежды или шкуры. Поэтому человека, внезапно умершего в чужом районе, например, во время торговой поездки, относят на место погребения в его повседневной одежде.
   Приведу вкратце рассказ одного туземца о похоронах человека, умершего в чужом районе. У умершего не было родственников в этой местности, не было также своей упряжки, которую он мог бы использовать для последнего пути.
   "Тогда покойника спросили: "Как ты хочешь итти? Хочешь ли взять упряжку?" Труп ответил: "Нет". Они спросили его: "Может быть, ты хочешь итти пешком?" Он сказал: "Пойду пешком, но вы должны дать мне дорожную палку". Конечно, этот ответ был получен при помощи гадания.
   Другой рассказ, подобного же характера, резко осуждает скупость мертвецов, которые гневаются на бедняка, занявшего одежду у их потомков. {В. Г. Богораз, Материалы, стр. 53.}
   Человека, имеющего несколько упряжек, спрашивают, какую из них он хочет взять с собой. Выбор его узнают также при помощи гадания. Часто у трупа спрашивают, кто должен управлять оленями в его последней поездке и возглавлять похоронное шествие, кого нужно пригласить в качестве "защитника". Затем стараются узнать причину смерти, для того чтобы предупредить будушее нападение kelet. Судьба каждого из присутствующих также является предметом гадания. Привожу рассказ о таком гадании:
   "Они спросили у трупа: "Придет ли опять сюда болезнь?" Потянули палку. Труп ответил: "Болезнь не придет обратно, духи исчезли". Опять спросили: "Расскажи нам обо всех стоящих здесь. Случится ли с кем-нибудь несчастье или горе? Расскажи это о каждом из них отдельно. Если после вопроса о ком-нибудь тяжесть на палке уменьшится, то этот человек вскоре умрет". {В. Г. Богораз, Материалы, стр. 82--83.}
   Затем следуют вопросы, касающиеся стада, охоты и т. п. Так, например, в случае, отмеченном выше, муж, задавая вопросы своей умершей жене, поднял вверх палку, к которой ремнем была привязана голова трупа, и начал гадание. Его первым вопросом было: "Какое место ты хочешь выбрать для своих похорон?" Тело было попрежнему тяжелой лежало неподвижно. "О! -- сказал старик,-- моя память не очень сильна: должно быть, я чем-нибудь обидел тебя. Ты не должна сердиться на меня. Ты ведь знаешь, что должка уйти". Но тело упрямо отказывалось отвечать. Старик сказал: "Должно быть, ты сердишься за то, что я увез тебя из Чауна, но это -- твоя земля, твои горы и реки, и все крутом твое. И это вполне подходит, что ты должна лежать здесь". {Женщина умерла на берегу реки Росомашьей, куда супруги приехали с торговыми целями. Умершая женщина родилась в этом районе, но вышла замуж за человека, жившего на Чаунской тундре.} Но тело, как и прежде, оставалось неподвижным. "Узы, -- простонал старик,-- я уверен, что ты очень сердишься. Теперь я вижу, что это ты послала на нас снежную вьюгу, так как твой ум не спокоен". (Метель снаружи была в полном разгаре.) Рука старика почувствовала вдруг изменение тяжести трупа, голова покойницы сдвинулась вверх. "Горе мне!-- воскликнул старик. -- Не моя вина, что наш сын заболел от оленных заклятий. Разве ты не заплатила собой за его вину?" Палка снова поднялась вверх.
   Сын их сделал ошибку при обряде заклинания диких оленей. Сразу же после этого он заболел. Старик решил, что kelet взял мать вместо сына. Старухе, очевидно, не понравилось предположение, высказанное ее мужем, и она отказалась отвечать на вопросы о месте похорон. Старик пытался уговорить ее, повторяя: "Будь рассудительна. Дай этому кончиться. Ты задерживаешь обряд". Когда, наконец, труп ответил на вопрос, присутствующие побоялись спрашивать у рассерженной покойницы о своем будущем и тотчас же вынесли тело из шатра.
   В большинстве случаев труп выносят не через вход, а просовывают под покрытие с задней стороны шатра, после чего все следы этого импровизированного выхода поспешно уничтожаются, чтобы покойник не мог найти входа, если он захочет вернуться обратно. Недалеко от места, где проносят покойника, приносят в жертву маленького щенка и оставляют его лежать в течение трех дней, до окончания похоронного обряда.
   После того как тело вынесут из шатра, его несут к обычному входу в шатер. Нарту, на которую кладут покойника, устанавливают слева от входа. Тело покойника тщательно привязывают к нарте новым ремнем. Нарту ставят передком ко входу, а задним концом по направлению выбранной дороги.
   Если возможно, для похорон берут новую нарту или же выбирают самую лучшую из имеющихся. Все сломанные и починенные части ее должны быть заменены новыми, принимая во внимание длинное путешествие, которое предстоит совершить умершему. Под нарту под клады за ют два длинных шеста, так чтобы нарта могла легко скользить по ним взад и вперед. Затем вновь начинается гадание. Всякая задержка в движении нарты по шестам считается неблагоприятным или отрицательным ответом. Легкое, быстрое движение означает утвердительный, благоприятный ответ.
   Предметы, предназначенные для личного употребления умершего, привязывают к нарте. Затем запрягают оленей. Руководитель шествия садится верхом на нарту, и процессия трогается.
   На похоронax у богатых чукоч бывает от пятнадцати до двадцати нарт, в то время как бедного человека провожают на одной-двух нартах только самые близкие его родственники. Труп человека, которому предстоит "итти пешком", везут на нарте устроителя похорон. Провожатые в этом случае должны, конечно, итти пешком.
  

Укладывание трупа

   По прибытии на место, избранное покойником, выбирают розную площадку и, отмерив на ней кусок, соответствующий размерам человеческого тела, окружают его камнями, образуя вытянутый овал. Один конец овала обращен к полночи. Противоположный его конец оставляют открытым. Это сооружение из камней называется "погребальной оградой" (palakwun). Иногда для "ограды" считается достаточным положить три камня. Один кладется около головы трупа, а два других по одному у каждого плеча. В этом случае камни должны быть больших размеров. Если в данной местности нет камней, как, например, среди тундры, отдаленной от берегов рек, то загородку делают из трех коротких плашек, расположенных так же, как три большие камня простой "ограды мертвеца".
   Нарту с трупом ставят передком по направлению полночи. Затем выпрягают оленей и четырьмя ножами, одновременно с обоих боков, убивают их. Сразу же после того как олени падают, на них снова надевают упряжь, причем хомут надевают не с левого, а с правого плеча. Распорядитель похорон, сидя на нарте верхом на трупе, сильно дергает вожжами и погоняет убитых оленей кнутом. Он везет покойника в страну мертвых. Присутствующие на похоронах ободряют его восклицаниями: "Торопись! Поезжай быстрее!" Когда олени брыкаются, находясь в состоянии агонии, присутствующие восклицают: "О, они едут очень быстро". Распорядитель похорон говорит: "Я доехал до края земли мертвых". Когда олени перестают дергаться, распорядитель похорон объявляет: "Мы приехали". Если олени перед смертью помочатся, то это считается добрым знаком для живых.
   С убитых оленей снимают упряжь. Затем труп поднимают с нарты и кладут, не развязывая ремня, на землю внутри "погребальной ограды", головой к северу. Возле трупа разбрасывают по земле кусочки сала, начиненных кишек, принесенные специально для этой цели. Оленей обдирают и мясо их разрезают на тонкие ломти. Кости ног разламывают теслом, рога снимают вместе с теменной костью. На земле в ногах у трупа кладут две жерди от шатра. Эти жерди служат покойнику как деревянные ноги, которыми он пользуется в стране мертвых. Обычно это бывают те же шесты, которые были подложены под полозья нарты во время гадания. В случае необходимости эти шесты могут быть заменены длинными палками, срезанными в лесу. Затем несколько провожатых подходят к покойнику и приготовляют его к следующей стадии похоронного обряда. Перед этим каждый из них три раза каркает, подражая ворону, или лает, как лиса. Это делается для того, чтобы скрыть себя от kelet и выдать себя за воронов или лисиц.
   Провожатые принимаются развязывать ремень и разрезать одежду покойника. Каждый кусок одежды они заменяют куском мяса до тех пор, пока все тело не будет покрыто этим новым покровом. Лицо покойника закрывают двенадцатиперстной кишкой. Затем отрезают длинный кусок ремня. "Защитник" обвязывает его вокруг собственного пояса и уносит его домой, где произносит над ним особое заклинание. Из-под трупа вытаскивают куски одежды, разрезают их и складывают с правой стороны. Около трупа кладут самые необходимые предметы -- трубку, нож и т. п. Интересно отметить, что среди предметов личного употребления покойнику часто оставляют маленькое деревянное изображение байдары. Чукчи говорят, что байдара может послужить мертвецу в той части дороги, которую приходится совершить по воде. Однако при жизни оленным чукчам очень редко приходится пользоваться байдарами, по крайней мере тем из них, которые живут внутри страны.
   Нарту и упряжь также ломают и режут, складывая все в общую кучу. Мне говорили, что нарту можно оставить и неизломанной. Ломают ее лишь для того, чтобы русские или тунгусы не забрали ее с могилы. И действительно, я знаю случаи, когда люди из "чужих" племен присваивали себе нарты и другие предметы, которые были оставлены возле трупа неизломанными. Одни казак из района нижней Колымы рассказывал мне, что во время одной из своих поездок по тундре он взял себе с могилы чукотской женщины чашку с блюдцем и железный скребок. На следующую ночь женщина явилась к нему во сне и потребовала свои вещи. Казак был до того напуган этим сном, что возвратился к месту погребения, от которого он уже отъехал на 40 километров, и отдал покойнице украденные вещи. Обрусевшие туземцы из Колымского района, сопровождавшие меня, несколько раз пытались унести что-нибудь годное для употребления с чукотских могильников, и мне было не легко удержать их. На стойбищах Чукотского полуострова и в приморских поселках неприходится опасаться, что предметы, оставленные мертвому, будут унесены. Жители этой местности все вещи оставляют возле покойника неизломанными, как это делают и многие другие первобытные народы. Трупы оленей оставляют на могиле. На некотором расстоянии от головы трупа кладут две связки рогов, по одной с каждой стороны.
   Затем "защитник" или ближайший родственник умершего вспарывает грудь и живот у трупа. Он пользуется при этом длинным ножом, стараясь не дотронуться до трупа руками, хотя на руках у него надеты перчатки специальной формы. Эти перчатки имеют, только три пальца. Двумя взмахами ножа крест-накрест "защитник" вскрывает грудь покойника и открывает внутренние органы. Затем он разрезает печень и сердце покойника и, внимательно осмотрев их, объявляет присутствующим вероятную причину смерти. Однажды в моем присутствии "защитник" сказал: "Печень очень больная: сердце наполнено гноем. С такими внутренностями, конечно, невозможно было прожить хоть немного больше". В другой раз "защитник" объявил: "Печень выглядит совсем сухой, сердце сжалось так, что стало совсем маленькое, как комочек. Этот человек умер от страха или от отчаяния, так как на него напали kelet".
   Мне рассказывали, что иногда в теле покойника находят следы порчи, насланной врагами умершего. Но мне не представилось случая присутствовать при таких вскрытиях. После всего этого "защитник" перерезает горло трупа и отходит от тела. Этот последний удар считается необходимым для того, чтобы не дать духам болезни следовать за участниками похоронного шествия. Даже убийца, перед тем как уйти от трупа своей жертвы, перерезает ей горло, чтобы помешать духу жертвы преследовать его. Кроме того, этим достигается цель освободить душу умершего, улетающую через разрез, и затруднить ей возвращение обратно в тело.
  

Охраняющие заклинания

   По окончании обряда участники выстраиваются снова, но порядок шествия изменяется. В обратном порядке они обходят вокруг трупа слева направо и затем возвращаются на стойбище. Изменение порядка шествия, конечно, в значительной степени служит для того, чтобы помешать преследованию мертвеца. На обратном пути "защитник" и распорядитель шествия едут сзади. Каждый из них произносит по нескольку заклинаний. Эти заклинания принадлежат к циклу рассказов о "магическом бегстве".
   Распорядитель шествия, после того как все участники отойдут на известное расстояние, проводит снегообивалкой черту поперек дороги. Эта черта "превращается" в бездну или в глубокую реку. В то же время "защитник" оставляет позади себя один или несколько маленьких камней, которые "превращаются" в высокие, крутые горы. Кроме того, при нем находятся маленькая чашка и пучок травы, употребляемый при омывании покойника, то и другое он зарывает в снег. Чашка "превращается" в море, а трава в непроходимую чащу. По возвращении домой, перед входом в шатер произносят заклинания подобные тем, которые были произнесены перед отправлением.
   Шкуры убитых оленей берутся с собой, и по возвращении их расстилают в спальном пологу, где они должны оставаться в течение пяти дней. "Защитник" произносит заклинание над железной пластинкой, в которой проделано множество отверстий. Железную пластинку кладут под подстилку полога для того, чтобы оградить себя от возвращения покойника. Если бы ему вздумалось вернуться из подземной страны, он застрял бы в отверстиях пластинки, как в сетях.

   Две старшие женщины выходят навстречу возвращающемуся шествию. Они раздают каждому из участников по куску вновь ссученной сухожильной нитки, растрепанной в конце, над которой ранее были произнесены заклинания. Каждый из участников шествия держит по ивовой ветке, вокруг которой он обматывает сухожилие, полученное от старухи. Затем все участники разматывают сухожилия и обматывают их вокруг правого запястья, но не слишком туго. Ивовые ветки бросают в огонь очага как очистительную жертву, освобождающую от вредного влияния общения с мертвым телом. Сухожилие, обмотанное вокруг запястья, так и остается до тех пор, пока само не спадет через день, через два.
   Участники шествия становятся в круг, держа в руках ремень, принесенный с места погребения. Каждый отрезает часть ремня, находящуюся у него в руках. Этим они разрывают связь, установившуюся между ними, для того чтобы дух умершего, если ему вздумается вернуться, не мог бы найти их всех сразу и ему пришлось бы вылавливать их по одному. Отрезанные куски ремня обычно идут на пояса, хотя не запрещается и другое употребление их.
   На чукотском рисунке (рис. 101) изображены похороны. В шатре налево умирает человек. Шаман передает свой бубен другому человеку в знак своего бессилия, kelь уходит из шатра, держа в руках душу человека. Он несет ее таким же способом, как человек несет с охоты убитого мелкого зверя. В левом углу рисунка три человека возвращаются с места погребения, куда они отвезли труп. На дороге они оставили маленький камень, произнося необходимое заклинание. Руководитель шествия, исполняя другое заклинание, проводит на земле линию. На правой стороне рисунка изображено сжигание трупа. Женщина, стоящая рядом, плачет.
   На другом чукотском рисунке (рис. 102) в верхнем правом углу изображено жилище "Верховного существа". "Существо" с женой стоит у входа. Снизу поднимаются к нему двое животных, принесенных в жертву. Внизу лежит труп собаки с выпущенными кишками, как предписывает обычай. Тут же второе жертвоприношение -- "заместитель" жертвенного оленя, сделанным из начиненной кишки. С правой стороны, в середине, около сухого дерева с обнаженными корнями, стоит "Женщина Рассвета". К ней также поднимаются жертвоприношения -- "заместитель" оленя, сделанный из толченых листьев, и три бусины, навязанные на обрывки сухожилий. Снизу, в правом углу рисунка, изображено жилище мертвых. Шаман старается увести одного человека. Он держит в руках выкуп -- ремень и шкуру. Шаману помогают два духа: один -- имеющий вид птицы, другой -- подобный человеку. Дальше, налево, kelь и другой шаман тянут в противоположные стороны душу умершего человека. У шамана посох с длинной кистью. Следы покойника образуют зигзагообразную линию. Он. должен пройти по дороге через лес и два круглых озера.

  

Посещение могилы

   На следующий день после похорон родственники и друзья покойного посещают место погребения. Это посещение называется "уносом железа", так как большая часть железных предметов, оставленных на месте погребения, при этом убирается и заменяется соответствующими деревянными изображениями. Вероятно, такое название возникло в последнее время, так как наряду с ним существует другое -- "посещение мертвеца". Кроме того, посетившие могилу смотрят, не потревожили ли труп какие-либо хищные звери. Если это случается вскоре после похорон, то родственники умершего чувствуют себя s полной безопасности. Если же, наоборот, звери долго не трогают покойника, то это означает, что умерший ждет себе товарища. При "посещении" совершают также жертвоприношение и оставляют возле покойника оленьи рога.
   Принимающих участие в "посещении мертвеца" всегда гораздо больше, чем "провожатых" на похоронах. Все население стойбища, даже маленькие дети, идут на место погребения. Если покойник был богатым оленеводом, то съезжаются гости со всего округа, даже со стойбищ, отстоящих километров за 60--70. Гости прикочевывают со стадами или частью своих стад. Каждый посетитель должен принести покойнику хотя бы маленький подарок: кусок начиненных кишек, немного костного мезга, кусок сахару, лист табаку. Женщины со стойбища умершего приготовляют и приносят на место погребения много начиненных кишек и толченого мяса и весь мозг оленей, убитых в день похорон.
   Подойдя к трупу, "защитник" делает вид, что ловит его арканом, специально принесенным для этой цели. Затем петлю аркана кладут на землю так, чтобы она окружила голову покойника и все предметы, положенные возле него в день похорон. Каждый из присутствующих приносит жертву. Остатки пищи кладут на камни около трупа, и гости съедают их. Если семья умершего очень богата, то каждый гость получает в подарок убитого оленя. Бедные или очень скупые семьи убивают всего лишь нескольких оленей, мясо их делят между гостями. Обычна гостей у них бывает мало. Нети оленей ломают и вынимают из них костный мозг. Головы варят в огромных котлах. Затем начинается пиршество, во время которого труп получает свою часть от каждого кушанья. Рога у оленей отрезают, как и обычно, вместе с теменной костью. Затем, подержав их над огнем, чтобы запах дыма отпугивал от них диких зверей, рога ставят в ряд по направлению от головы трупа к полночи. Каждую пару рогов втыкают в землю вертикально, укрепляя их камнями и сучьями. Составленные таким образом рога называются "склад рогов" (iьnmaj). Все содержимое желудков оленей выбрасывают на землю. Все железные предметы, которые были оставлены возле трупа, погружают в эту массу, чтобы очистить их. Затем их вынимают и уносят с собой. Железные предметы частью заменяют соответствующими деревянными изображениями, частью такими же железными предметами худшего качества; например, кладут осколки кости вместо железных игол, очевидно, как материал, из которого делаются костяные иглы; каменный скребок вместо железного и т. п. Другие предметы, как, например, чашки, трубки, мешки, не заменяются. Лук и железные стрелы оставляют на месте. Другие железные предметы также иногда оставляют около трупа. Я видел, например, на могилах железные ножи и скребки, все они были очень изношены. Очевидно, они были положены взамен соответствующих предметов лучшего качества. Я видел даже старые ружья, но они всегда были изломаны.
   После очищения железа "защитник" приступает к гаданию. Он употребляет либо специальный камень, либо какой-нибудь другой предмет, пригодный для подвешивания. Подробности гадания те же, что и в день похорон, вопросы также аналогичные. Со многими вариациями повторяют и магические меры предосторожности против преследования "духа". Я видел, например, как на похоронах один старик мочился около головы трупа. Это удивило даже туземцев. Старик хотел создать глубокую реку между трупом и собой.
   По возвращении домой снова устраивают пиршество. На почетном месте, во внутреннем пологе, кладут кусок шкуры, взятый с одежды умирающего. Во время_ еды туда кладут частицу от каждого кушанья. Это повторяется в продолжение пяти дней. Затем этот кусок шкуры приобщают к домашним охранителям. Количество дней, которые должны пройти между первым и последним обрядом при похоронах, такое же, как и между первым и последним обрядами, сопровождающими рождение. Через пять дней снова идут к трупу, чтобы посмотреть, не повредили ли его наконец дикие звери. По возвращении "посетившие мертвеца" на стойбище устраивают праздник рогов, независимо от сезона. Если рогов мало и их трудно достать, то собирают рога, валяющиеся на тундре, хотя на настоящем- "празднике рогов" употребление таких рогов не допускается.
   Возвратившись со второго "посещения мертвеца", семья умершего перекосит свой шатер на другое место, хотя бы на расстояние нескольких шагов в сторону. Шатер необходимо перенести, особенно в том случае, если покойника выносили через обычный выход.
   Глава похоронного шествия должен произнести добавочное заклинание, чтобы предохранить себя от преследования умершего. Для этого он несколько раз в течение следующего за похоронами лета переходит вброд лужу и громко говорит: "Я -- не человек, я -- белая чайка, я -- гагара". Если он не исполнит этого, то на него нападет опасная болезнь.
   Таков типичный похоронный обряд у оленных чукоч,-- с выбрасыванием трупа в открытую тундру и с неоднократным убоем оленей для жертвоприношения. Бедные семьи все подробности обряда, конечно, сильно упрощают. Тела умерших, которые "уходят пешком", не закрывают мясом. После разрезания одежды покойника на теле его оставляют два куска: одним закрывают лицо, а другим -- гениталии. Трупы маленьких детей иногда разрезают на куски и разбрасывают по всем направлениям, чтобы показать "Вселенной" (Ŋargьnen) горе родителей и упрекнуть ее за жестокость по отношению к ребенку.
  

Сжигание трупа

   Подробности обряда сжигания трупа почти те же, что при выбрасывании. В день похорон убивают оленей. Их оставляют на месте не освежеванными, со сломанными ногами и отрезанными рогами. С трупа не снимают ни одежды ни ремней. Покойника кладут спиной на костер и сверху закрывают дровами. Внутренние органы трупа по большей части не обследуют, перерезают только горло. Несгоревшие части трупа зарывают в горячую золу от костра.
   Костер разжигают спичками или с помощью кремня и кресала. Семейное сверло для добывания огня нельзя употреблять для этой цели, так как это оскверняет очаг. Если нет спичек и кресала, то приготовляют специальную доску и сверло для добывания огня, которые затем оставляют на месте сожжения трупа. Умершей женщине среди прочих вещей для ее последней поездки кладут модель деревянного огнива со всеми принадлежностями.
  

Жертвоприношение мертвецу

   На следующий год, когда семья проходит со стадом недалеко от места погребения, родственники, вновь посещают умершего и оставляют около него запас оленьих рогов. Это проделывают каждый год, поскольку позволяют обстоятельства. Считается, что "склад рогов" представляет собою жилище покойника. Чукчи говорят, что если жилище мертвеца не в порядке, то ему холодно: поэтому они стараются собрать как можно больше рогов. "Склад рогов" постепенно увеличивается до огромных размеров.
   Семья умершего из года в год откладывает часть рогов убитых оленей специально для этой цели, причем отбирают самые лучшие рога. Рога, упавшие с головы оленя, считаются негодными для жилища мертвого. Наиболее пригодными считаются рога диких оленей, а также рога больших домашних оленьих быков, сильно разветвленные и плоские на концах.
   Конечно, только наиболее уважаемые мертвецы получают такие доказательства почета и внимания. Если у семьи есть несколько покойников, запасают рога каждому по очереди и кладут их на место погребения, пользуясь случаем кочевки поблизости от того или другого "жилища покойника". Бывает, что рога, предназначенные для "жилища", возят с собой в течение двух или трех месяцев. Ежегодно, во время одного из больших осенних праздников, в честь умершего приносят отдельную жертву. Убивают оленя и кладут его с левой стороны от входа в шатер головой в сторону места погребения. Затем около жертвы делают небольшую насыпь, которая изображает погребальную ограду вокруг трупа. На насыпь льют немного крови жертвенного оленя и разбрасывают по ней маленькие кусочки мозга. Совершающие жертвоприношение восклицают: "Jo-go! Приходи сюда и ешь". Иногда жертвенные части зарывают в землю у входа в шатер. Мясо жертвенных оленей варят и съедают. Пищей для покойника служат куски мозга, разбросанные по земляному валу, символически изображающему ограду. После "пиршества рога оленя либо относят на действительное место погребения, либо оставляют около вышеуказанной насыпи.
   Семьи, у которых есть несколько одинаково уважаемых покойников, должны совершать жертвоприношения каждому из них или по крайней мере строго соблюдать очередь и назначать тому или другому жертвоприношение данного года. На местах погребения богатых оленеводов или известных шаманов вырастают огромные "склады рогов". "Жилище покойного Omrakwurgьn'a, главы оленных чукоч, было выше человеческого роста.
   На большом острове Ajon, около Чаунской губы, находится древняя ограда из рогов. Эта ограда связана с именем Qeeqr, женщины-шаманки, которая была здесь похоронена. Говорят, что эта ограда стоит очень давно и частью уже вошла в землю. Ограда имеет больше сажени в вышину и пяти саженей в диаметре. В районе реки Анюя я также видел груды рогов, которые лежат, вероятно, более полустолетия. Они состоят из нескольких сотен связок рогов.
   Жертвоприношение в память умерших обычно приносят каждому покойнику отдельно. "Склад рогов", наоборот, когда он достигает больших размеров, отчасти утрачивает характер приношения одному человеку и служит чем-то вроде памятника всем умершим членам семьи. На местах погребения приморских жителей, куда выносят всех умерших в поселке; рога собраны в несколько огромных куч в память веек мертвецов, тела которых лежат на данном месте. Каждая семья продолжает приносить рога для своих покойников, но складывает их в общую кучу.
   Мне известны случаи, когда от голода или эпидемии вымирали целые семьи оленеводов. Родственники их, не желая оставить их без похорон, приносили всей семье общую жертву. Они оставляли "склад рогов" на любом месте, независимо от того, где положены тела умерших.
   Человек, умерший в чужом районе, например, во время торговой поездки, иногда выражает желание быть похороненным на родной земле. Это желание может быть выражено перед смертью или его можно узнать посредством гадания. Однако тело умершего редко отвозят на его родину. Его выносят на тундру той местности, где он умер. Товарищи его, возвратившись в свой район, устраивают снова обряд похорон со всеми необходимыми подробностями. Делают также из камня или из дерева "погребальную ограду" и ставят возле нее "склад рогов". С этого времени это место считается настоящим местом погребения умершего, и каждый год туда приносят новые связки рогов.
  

Похоронный обряд у приморских чукоч

   Приморские жители не в состоянии приносить жертвы в таком количестве, как оленеводы. Поэтому весь обряд у них проще. Однако основные черты обряда остаются те же. Покойника кладут на землю, разрезают и снимают одежду и закрывают лицо и гениталии трупа несколькими лоскутами шкуры. Иногда для этой цели употребляют плоский камень. Труп окружают оградой. Ограду также можно заменить тремя камнями. У ног трупа кладут две длинных палки. В стране мертвых они служат покойнику ногами. Иногда палки кладут отдельно или помещают их у головы трупа. Не обязательно брать эти палки из остова шатра. Если дерева мало и его трудно достать, то для этих палок берут любой подходящий материал. Семья умершего просит или покупает оленьи рога у соседей-оленеводов. Употребляют также рога диких оленей, убитых на охоте.
   Всех умерших в поселке выносят на одно определенное место, так что образуется род кладбища. В некоторых поселках для кладбищ выбираются возвышенные места или склоны гор. В других поселках, наоборот, кладбище помещают у самого берега, недалеко от воды. Так, в селении Uŋasik покойников выносят на край отмели, километра за два от поселка. Отмель имеет форму длинного рифа, покатого с обеих сторон. От основания этого рифа начинается главная "улица" поселка, разделяющая шатры его на две группы. Эта улица считается дорогой, по которой мертвые и духи приходят в поселок. Поэтому никто не осмеливается поставить на ней шатер, и она все время остается свободной.
   Зимой труп отвозят к месту погребения на нарте, запряженной собаками. Иногда нарту тащат родственники умершего. Летом труп привязывают к шесту лицом вверх и несут его таким образом, Несущие покойника часто меняются местами, их заменяют другие, -- очевидно, с целью запутать покойника, если он возымеет дурные намерения.
   По прибытии на кладбище шест отвязывают и кладут на обычное место -- возле ног трупа. В других случаях тело перевязывают несколькими ремнями, и три пары ременных концов оставляют свободными. За эти концы "провожатые" несут труп. На кладбище убивают собаку, выпускают у нее кишки и кладут на землю так, чтобы они образовали петли.
   Мертвому подносят все виды жертвоприношений. Я находил на кладбищах около сухих костей и черепов кучи рогов, сломанные ружья, пустые водочные бутылки, игральные карты и т. п. Kuvar, торговец из селения Uŋasik, который уже не раз упоминался, оставил на могиле одного из своих сыновей даже граммофон и старый китоловный вельбот. Все эти предметы были также сломаны. Однако здесь не было основания опасаться, что вещи будут украдены. По объяснению туземцев, вещи, оставляемые возле трупа, ломают для того, чтобы от них отделились их души (uvirit), которые покойник берет с собой.
   Жертвоприношение в память умершего устраивают ранней осенью, вскоре после первого осеннего праздника оленеводов. Это объясняется тем, что приморские жители обычно посещают во время праздника стойбища оленеводов и привозят оттуда оленье мясо и рога, необходимые для жертвоприношения. Они приносят все это на место погребения и устраивают пиршество во время которого и покойники получают свою часть.
   Каждая семья имеет отдельное место для жертвоприношения умершим. Это место расположено на кладбище и называется "погребальным очагом" (penukwun). Если ко дню праздника вблизи от ограды скажутся трупы недавно умевших односельчан, необходимо принять различные предосторожности. Для этой цели приносят с собой гарпуны и копья, ударяют ими мертвецов и ловят их или растягивают перед трупом сеть из ремней. При окончании обряда присутствующие повторяют свои враждебные действия и затем поспешно убегают с кладбища.
   У приморских жителей бывают случаи гибели в море. Тела погибших редко находят. Погибшим на море приносят специальные жертвоприношения у края воды. Одно и тоже место берега служит для жертвоприношений в память всех погибших в море. Каждая семья имеет два "погребальных очага" -- "ограды", на которых приносят жертвы умершим: один -- на кладбище для умерших на суше и другой -- на берегу, около воды, для погибших в море.
   Бывают случаи, когда человек, которого сочли погибшим, возвращается по совершении обряда. В таком случае он должен пройти через очистительный обряд. Его обвязывают ремнем и "у края воды" приносят в жертву морю собаку. Затем очищаемого приводят к семейной "куче отбросов", где он должен лечь на землю и кататься по щебню. Это напоминает обряд очищения; у оленных чукоч предметов, связанных с погребением, посредством погружения их в содержимое желудка убитых оленей.
  
там, -- говорила она,-- от тяжелого духа в избе. Головы болели, едушки было мало, только сухая юкола, а мальченка не привык и все просил мяска. Вот так мы пробились на реке месяца три, а я взяла да и вышла за другого чукчу, и ушла с ним на тундру назад".
   Большая часть браков между чукчами и русскими остается бездетными. При этом нужно принять во внимание что: 1) русские и обрусевшие женщины Нижней Колымы, особенно последние, обладают пониженной плодовитостью и 2) в жилах так называемых русских очень мало русской крови. Бесплодие этих смешанных браков имеет прямую связь с истощением жизненной силы среди обрусевших туземцев всего района Колымы. Следует заметить, что русская семья, пришедшая с женой, ложится тяжелой обузой на мужа чукчу и истощает стадо, так же как в случае брака с тунгусской женщиной. Я уже говорил, что чукчи, несмотря на грубость, имеют своего рода жалость к иноплеменникам, умирающим от голода у них на глазах. Оленевод -- чукча, когда он видит вокруг себя слишком много голодных, меняет свое стойбище и отгоняет стадо на сотню километров дальше. Таким образом в последние годы чукотские стойбища постепенно отодвинулись на полсотни или сотню километров от ближайшего русского поселка, чтобы затруднить приезд голодных речных жителей с их еще более голодными собаками. Но очень трудно уйти от родного тестя. Поэтому чукчи, женатые на русских женщинах, постепенно спускаются от богатства к бедности. Были один или два случая, когда русские мальчики выросли на тундре и женились на чукотских девушках. Они живут чукотской жизнью, ничего не знают о русских обычаях и даже не умеют говорить по-русски. Две-три чукотские девушки выросли на реке, вышли там замуж и совершенно обрусели. Много обрусевших туземцев в районе Нижней Колымы вступают в групповой брак с чукчами. Вернее, чукчи рассматривают это как групповой брак, русские же видят в этом своего рода проституцию. Чукчи высоко ценят такое родство, так как они считают, что русские, несмотря на постоянный голод и нужду, все же выше их по культуре. Русские же вступают в "родство", рассчитывая получить от этих "родственников" даровое оленье мясо, шкуры и ценную пушнину. В нескольких русских семьях, даже в семьях чиновников, купцов и духовенства, есть дети чукотской крови. В семье одного дьячка в Нижне-Колымске двух старших детей, мальчика и девочку, соседи зовут "чукотским отродьем". Я спросил их мать о причине такого прозвища. "Конечно, они -- чукчи, -- ответила достойная дама с известной гордостью, -- за них заплатили много оленей. В те годы я кормила всех голодных соседей". И это была правда, так как на Нижней Колыме во время голодовок каждый кусок пищи делился между всеми соседями.
   В отличие от этого я не знаю ни одного случая брака между чукчами и якутами. Якуты не менее русских считают брак с чукчами унизительным. Но они и психически и экономически гораздо сильнее русских. Им не приходится испытывать постоянных голодовок. У них есть свои лошади и рогатый скот, так что чукотские олени не служат для них особенно сильной приманкой.
  

СВАДЕБНЫЙ ОБРЯД

   Наиболее важной частью свадебного обряда у оленных чукоч является помазание жениха и невесты кровью оленя, принесенного в жертву. Этот обряд проводят в шатре жениха или же, если он становится приемным зятем, в шатре невесты. Обряд сравнительно прост: жених идет к тестю и уводит невесту к себе. Невеста, которую сопровождают ее ближайшие родственники, едет на собственных оленях. Процессия приходит к шатру жениха. Оленей распрягают. Маленькие санки, на которых перевозят шатровые жерди, ставят позади шатра на то место, где обычно приносятся жертвы. Нарты жениха и невесты ставят по обеим сторонам, на некотором расстоянии. Потом убивают жертвенного оленя для помазания. Приносят жертвы закату и рассвету и производят другие кровавые и бескровные жертвоприношения. На нарты кладут деревянные огнива и связки охранителей. Затем производят помазание жениха и невесты кровью убитого оленя. Помазание делается также одним, или двумя членами семьи жениха, чтобы невеста не чувствовала себя одинокой. При этом жених и невеста наносят на свои лица семейные знаки жениха. Тем самым невеста отказывается от своей семьи, от своего очага и родства и переходит к другому очагу и родству. Далее невеста мажет оленьей кровью нарты и "кормит" костным мозгом домашние священные предметы. Она подходит к очагу, обрызгивает его жертвенной кровью, берет с него горсть золы и трет ее между ладонями. Она говорит, обращаясь к очагу: "Nьmelew qatvarkьn! (Живи хорошо со мною").
   Через несколько дней, иногда через две или три недели, совершается вторая часть свадебного обряда -- alarantourgьn ("путешествие из-за скуки"). Молодожены, сопровождаемые несколькими родственниками, едут на стойбище тестя. "Мы думаем, -- говорили мне чукчи, -- что молодая жена может соскучиться по старому. Пусть она съездит и посмотрит на него снова". Для этой поездки не берут оленей, на которых невеста приехала к жениху. Она едет теперь на оленях мужа и ведет с собой много оленей в подарок родителям. Этот подарок называется rinkur. Чукчи настаивают, что это является подарком, а не выкупом, так как его дают по окончании свадебного обряда. Число оленей не установлено. Если семья жениха бедна, то она дает только одну упряжку, то есть двух оленей. Обычно полагается дарить две или три упряжки. В число оленей, предназначенных для подарка, могут входить телята, но они должны быть объезженными, годными для упряжки, словом -- то, что у чукоч называется gitliqəjuut ("жадные телята"), то есть телята, жадные к человеческой моче. Как известно, приручение оленей у чукоч основано на пристрастии оленей к человеческой моче. Кроме оленей, молодожены берут с собой колобки из толченого мяса -- любимое лакомство чукоч. Число этих колобков соответствует числу оленей, хотя порою число колобков в два и три раза больше. Согласно чукотскому семейному и семейно-групповому укладу жизни, молодому мужу помогают подбирать оленей для подарка его ближайшие родственники. Но помощь эта добровольная. Обычно один или два родственника по мужской линии (kьrŋne-tumgьt -- "родственники по линии быка-производителя") или родственники по свойству (takalgьt -- "свояки") дают по одному или по два оленя. Не полагается принимать помощь более, чем от двух человек. Остальных, оленей дает сам жених. Вместе с оленями родственники посылают и соответствующее число колобков, а иногда даже в два или три раза больше. Эти колобки имеют символическое значение. Если, например, кто-нибудь из родственников хотел-бы послать двух-или трех оленей, но в данное время не в состоянии сделать это, он посылает только колобки. Этим самым он берет на себя обязательство все-таки доставить оленей отцу невесты. Кроме колобков, привозят также и другие чукотские лакомства, как, например, замороженный мозг из ножных костей, в общем фунтов до десяти, головной мозг, также замороженный, языки, куски жирного мяса. Приезжая на стойбище жены, молодожены снова совершают помазание, нанося на лицах семейные знаки жены. Жена приносит жертву очагу своего шатра. Затем начинается пиршество, в течение которого съедается вся привезенная провизия. "На следующий день молодожены возвращаются домой. Здесь они снова повторяют обряд помазания и намазывают на лица семейные знаки мужа. Покинув таким образом свой родной очаг и семейные знаки помазания, жена наконец связывает себя с новым очагом и окончательно становится членом новой семьи.
  

РАЗВОД

   Несмотря на жертвоприношения, сопровождающие свадебный обряд, брак у чукоч не считается нерасторжимым. Помазание кровью и другие обряды служат лишь для укрепления брачных уз, но не могут закрепить их навсегда. Они дают религиозную санкцию на брак, которая, впрочем, у других народов несравненно сильнее. У чукоч брачные узы разрываются очень легко, по самым разнообразным поводам. Если отец или мать мужа недовольны невесткой, они могут отослать ее обратно. Даже в тех случаях, когда жених отрабатывал за невесту несколько месяцев, его родители могут отослать ее назад, если она им не угодила. Я знал семью на реке Сухой Анюй, в которой старший сын в течение трех лет десять раз менял жен. За одну из них он работал три месяца, за другую четыре. Остальные были из знакомых семей и шли к нему, привлекаемые большим стадом его отца. Развод обычно происходит вскоре после женитьбы. Если молодожены прожили год или полтора, то для родственников мужа считается не особенно удобным отослать ее обратно. Е. Westerraarck, цитируя W. Hooper'а, отмечает, что у чукоч Tuski разведенная жена со своими детьми имеет поддержку от своего мужа {Е. Westermack, Ten History of Human Marriage (London, 1901), стр. 19.}. Однако W. Hooper говорит лишь о тех женах, на место которых были взяты другие. Он отмечает, что муж должен оставленным женам и их детям предоставить жилище и средства к существованию {W. H. Hooper, Ten Months among the Tents of the Tuski, стр. 100.}. В таких случаях брак совсем не является расторгнутым. Просто чукотский супруг, имеющий больше, чем одну жену, может отдавать предпочтение более молодой и пренебрежительно относится к старой. Я знал случай, когда такое пренебрежение вызывало ревность и ссоры между женами. С другой стороны, несколько знакомых мне чукоч, у которых было по несколько жен, говорили мне, что они считают своей обязанностью посещать своих жен по очереди. "Иначе выйдет ссора", -- говорили они. И действительно, чукотский темперамент таков, что пренебрежительное отношение к одной из жен, особенно если у ней есть дети, может повести к серьезной ссоре. В тоже самое время, W. Hooper признает, что "развод" -- это нечто иное, чем такое пренебрежение. Непосредственно вслед за приведенным сообщением он говорит: "В случаях дурного поведения жены, либо охлаждения со стороны мужа или жены развод тотчас же вступает в силу. Жена возвращается в шатер своего отца или брата, и если у нее не слишком скверный характер, ей обычно не приходится долго ждать второго мужа. Нередки случаи возвращения к прежнему мужу, должно быть, до следующей размолвки". Все это совершено правильно. Однако в огромном большинстве случаев инициатива расторжения браков исходит из семьи жены, которая удерживает за собой право на женщину в течение пяти-шести лет, невзирая на то, что у женщины есть уже дети. В случаях ссоры между семьями семья жены отбирает ее обратно, даже не останавливаясь перед применением насилия. Конечно, это исполняет не старик-отец, а старшие братья женщины, в особенности если их много. В том случае, если женщина любит своего мужа и отказывается уйти от него, ее связывают и увозят силой. Если у нее есть малолетние дети, их увозят с матерью, а старших детей оставляют отцу {У американских эскимосов брак чрезвычайно легко расторгается. Murdoch (Point Barrow, Eskimo, стр. 418) говорит: "Среди эскимосов часты случаи развода, который совершается у них чрезвычайно легко и быстро. Такой же обычай существует и в Гренландии. Cranz говорит: "Такие ссоры и разводы случаются между супругами, пока они еще молоды. Чем старше они становятся, тем больше он любят друг друга. То же самое Lucien M. Turner (Hudson Bay Eskimo, стр. 189) говорит об эскимосах Гудзонова залива: "Человек редко оставляет у себя жену на долгое время "...с иных случаях, при полном соответствии характеров, супруги остаются на всю жизнь". Franz Boas (Central Eskimo, стр. 579) отмечает, что и у центральных эскимосов брак может быть легко расторгнут по желанию тещи.}.
   Мне приходилось видеть довольно много женщин, которых увозили от мужей их старшие братья. Одну из этих женщин я видел на стойбище чукчи Atato, на реке Сухом Анюе. Она прожила со своим мужем четыре года. Муж ее был довольно богатый, болезненный и ласковый в обращении с женой. Atato, ее брат, напротив, был мот и картежник. Зимой, за год до моего приезда, Atato проиграл в карты всех своих оленей и обратился за помощью к своему зятю. Тот помог ему. Но когда Atato возымел обыкновение убивать без всякого разрешения оленей своего зятя и таким образом уплачивать свои картежные долги, зять его запротестовал. Тогда Atato пошел к нему в шатер и увез сестру к себе на стойбище. Покинутый муж не мог перенести своего одиночества и после некоторых колебаний последовал за своей женой на стойбище Atato. Когда я приехал туда, мне рассказывали что несчастный муж прожил там четыре недели и делал все, что было в его силах, чтобы угодить Atato. Сестра хотела вернуться к своему мужу, но Atato не переменил своего решения. "Ты обещаешь давать мне своих оленей?" -- спросил он. Зять возразил; "Ты съешь все мое стадо и меня вместе с ним"! Тогда Atato заявил: "В таком случае я отдам ее в жены какому-нибудь богатому оленеводу". Насколько я знаю, решение Atato осуществил, и первый муж никак не мог "помешать этому.
   В 1897 году, когда я работал по переписи чукоч Колымского округа, я имел возможность установить, что почти треть всех женщин разводились по одному или по несколько раз. Часть детей, родившихся от этих браков, оставалась жить с отцом, а часть жила с матерью. Дети, не имеющие родительского попечения, считаются принадлежащими той семье, в которой они живут, и заботы о них делят между собою все члены семьи. То же самое относится и к детям, рожденным вне брака незамужними женщинами.
  

МНОГОЖЕНСТВО

   Чукчи в большинстве случаев моногамны. Однако в некоторых местностях не менее трети всех браков, а возможно, и больше того, полигамны.
   Оленные чукчи выставляют чисто экономические причины своего многоженства: "Если я владею одним стадом, мне нужен один шатер и одна жена, однако если у меня два стада, я должен иметь два хозяйства и по женщине в каждом из них". В этом объяснении заключается большая доля истины. Многие богатые оленеводы, имеющие по два и больше стад, имеют жен по числу стад. Так, например, Əttьgьn, о котором я уже говорил, имел два стада и двух жен. Ejgeli, на реке Олое, о котором я также упоминал, был хозяином четырех стад и такого же количества жен. За каждым стадом присматривала отдельная жена. Omrelqot, также на реке Олое, имел три стада и трех жен. Однако многие не менее богатые оленеводы имеют только одну жену. Им помогают присматривать за другими стадами сыновья, зятья, братья и прочие родственники. С другой стороны, многие чукчи, имеющие только одно стадо, имеют двух жен и больше. Все они живут на одном стойбище. При составлении переписи оказалось, что число мужчин, имеющих двух и больше жен, доходит до пятнадцати процентов из общего числа женатых людей, а в некоторых областях -- даже до двадцати пяти процентов. В то же время число богатых оленеводов, имеющих два стада и больше, едва достигает трех процентов.
   Очень немногие чукчи имели больше двух жен. Однако и здесь существовали исключения. Так, например, Ejgeli имел четырех живых жен, не считая четырех уже умерших и оставивших ему детей. Кроме того, у него была еще "бродячая" жена, старая Cakьət. Часть времени она жила на каком-нибудь из его стойбищ, часть времени скиталась по чужим стойбищам, уходя иногда миль за сто. Ejgeli и все его жены были уже старыми, так что о ревности между ними не могло быть и речи. У Cakьət не было детей, поэтому ничто не привязывало ее к месту. В то же время ее пятьдесят лет не мешали ей быть сильной, здоровой женщиной и очень хорошей работницей. Она была очень искусна в приготовлении шкур и шитье одежды, что делало ее желанной гостьей всюду, куда бы она ни приезжала. Характер у нее был подвижной, она ни минуты не могла оставаться без дела. Таким образом Cakьət, считавшаяся много лет женой Ejgeli, была все же совершенно свободна в удовлетворении своих кочевых наклонностей. Общее число детей от всех жен у Ejgeli было около двадцати, не считая умерших.
   Чукча Mewetirgьn, на реке Сухом Анюе, имел в одно время семь жен на трех стойбищах. Позднее он совсем разорился, и жены ушли от него. Чукча Nomgatlə, на той же реке, имел трех жен и четырнадцать детей. Почти все дети были маленькие. Можно назвать еще несколько чукоч, как богатых, так и бедных, имевших в одно и то же время по три и по четыре жены. В том случае, если обе жены живут на одном стойбище, муж старается каждой из них дать отдельный шатер. Однако я знал двоеженцев, которые жили в одном спальном пологу с двумя женами. Все спали втроем под общим одеялом; мужчина лежал посередине между двумя женами. Такой образ жизни часто описывается в рассказах. В рассказе о "Младенце" {Богораз, "Чукотские материалы", стр. 212.} герой спит в одном спальном пологу с тремя женами. Все они совершенно нагие. На одной руке у него лежит жена из поселка Kicetun, на другой -- из поселка Enurmin; третья лежит немного подальше, ожидая своей очереди. В другом рассказе, о "Бородавчатом шамане", у каждой из жен шамана есть свой отдельный спальный полог. Во время обеда хозяин, сидя с гостем в спальном пологу, кричит из-под полы шатра: "Эй, ты, у меня гость, приготовь другой полог". Кто-то снаружи завозился, зазвенев ожерельями и браслетами, вбивает шесты, торопится. "Где ты будешь спать?" -- спросил хозяин. "Где скажешь", -- сказал гость. -- "Спи здесь. Я буду спать на другом спальном месте". Он ушел в другой спальный полог. Гость услышал веселый смех, возню, бряцание браслетов и ожерелий. Он сказал с завистью: "А им, должно быть, весело" {Богораз, "Чукотские материалы", стр. 225.}.
   Положение жен в разных семьях не одинаково. Первая жена обычно бывает старше, и у нее уже есть несколько детей, когда в семью входит вторая, молодая жена. В таких случаях хозяйкой является первая жена, а другая жена является как бы служанкой. Первая жена сидит с мужем в теплом спальном пологу, а вторая работает в холодном наружном помещении, приготовляет пищу и подает ее внутрь. В одной сказке из моего второго собрания, сделанного на Анадыре, подробно рассказывается, как муж и его первая жена, заставляли вторую жену уносить и приносить ночную посуду и мыть руки в их моче. Иногда муж берет вторую жену с той целью, чтобы дать помощницу первой жене, которая стала стара и не может справиться с домашними работами. Бывают случаи, когда первая жена сама настаивает, чтобы муж женился вторично на молодой, здоровой женщине. В других случаях муж, бездетный в первом браке, женится во второй раз, чтобы иметь детей. Отсутствие детей считается большим несчастием.
   Благоразумная жена, если она бездетна, сама уговаривает мужа взять вторую жену, так же как Сарра уговаривала Авраама провести ночь с одной из ее служанок, с тем, чтобы та родила ребенка к ней на колени. Здесь опять вторая жена в подчинении у первой. W. Н. Dall отмечает, что даже в тех случаях, когда у чукчанки рождаются только девочки, муж ее берет вторую жену, чтобы иметь сына {W. Н. Dall, Alaska and its Resources, стр. 381.}. Я не могу утверждать, что это -- общее правило для всех чукоч. Чукчи, конечно, предпочитают мальчиков, однако я видел несколько семей, в которых были только одни дочери. Это были семьи оленных чукоч. Девушки исполняли мужскую работу: ходили за стадом, ловили оленей арканом, убивали, свежевали и так далее. У приморских чукоч девушка не может вполне заменить мужчину в поездках на морскую охоту. В нескольких рассказах говорится о семье оленных чукоч, состоящей только из дочерей. Девушки пасут стада. Все же сильно чувствуется потребность в мужской силе. Семья, состоящая из молодых женщин, терпит много нападок со стороны злых соседей. Их спасает лишь появление молодого зятя, усыновленного семьей. В рассказах приморского происхождения такие эпизоды более редки и менее красочны. Здесь женщины "живут отдельно", достают себе пропитание, собирая корни и ягоды или охотясь на диких оленей и зимой по льду на тюленей. Гораздо реже встречаются рассказы о женщинах, охотящихся на тюленей и моржей летом из челнока или из кожаной лодки. Такая охота является одним из главных источников существования у приморских чукоч. Она очень трудна и почти не выполнима для женщины. Поэтому во многих сказках о женщинах, "живущих отдельно", говорится что они ведут голодное существование и с нетерпением ждут мужа.
   Я должен отметить, что среди тунгусов я видел нескольких вдов и девушек, которые были очень хорошими стрелками, почти не уступающими мужчинам в охоте на пушного и копытного зверя. Но мне никогда не приходилось видеть женщину-охотницу у чукоч. Поэтому понятно, что мальчики являются более желанными в семьях приморских чукоч, чем в оленеводческих. Так что сообщение W. Н. Dall относится более к приморским чукчам. Однако, с другой стороны, у приморских чукоч многоженство встречается гораздо реже, чем у оленных, также и разводы бывают значительно реже, но об этом я буду говорить ниже.
   Бывают и такие случаи, когда муж, полюбив вторую жену, совершенно забывает первую или вовсе выгоняет ее из дому. Как раз такой случай описан в очень популярном рассказе "Двоеженец". Привожу выдержку из этого рассказа: "Жил человек с двумя женами. Одна была старая, другая молодая. Когда он взял вторую жену, то совсем покинул первую. Он не любил ее и не спал с ней больше. Он стал часто бить ее. В большом горе она пошла на тундру. Найдя медвежью берлогу, она вошла в "нее. Медведица огрызнулась на нее. Женщина сказала: "Почему ты не убьешь меня? Мой муж постоянно бьет меня; лучше уж ты меня убей". Женщина осталась у медведей и жила с ними. Когда пришла весна, она ушла, и медведи дали ей всякие подарки и научили разным заклинаниям. Она возвратилась домой и с помощью этих заклинаний вернула себе любовь мужа. Он выгнал из шатра ее соперницу, и та погибла от холода и голода".
   У меня есть несколько вариантов этого рассказа. Мне всегда хотелось узнать, существует ли ревность между несколькими женами одного мужа. На мой вопрос об этом женщины обычно отвечали: "Какое нам дело? Мы не думаем о таких вещах". Или же более определенно: "Хорошие и умные женщины не сердятся на это". Тем не менее ревность между женами все же имеет место. Мне часто приходилось видеть жен одного мужа, которые жили в полном согласии друг с другом. Но по большей части это были уже немолодые женщины. С другой стороны, я видел и таких, которые дрались из-за любви своего мужа.
   Майдель описывает несколько случаев драк, ссор и даже убийств, происшедших на почве ревности {Ср. Майдель, I, стр. 164.}.
   В одном чукотском рассказе муж бросает жену с пятью детьми. Она с большим трудом добывает себе пищу, собирая съедобные корни. Странствуя по тундре, она подошла однажды к жилищу, стоявшему на берегу моря. У входа сидела женщина. Мужчина только что вернулся с охоты и тащил к шатру тюленя. Покинутая жена узнала своего мужа. Она решила отомстить. Подождала, пока муж снова уйдет, вошла в шатер, подружилась с его новой женой и, когда та уснула, убила ее. Затем она ушла домой. Когда муж вернулся и увидел, что его новая жена убита, он сразу же понял, что это дело рук его первой жены. Он схватил копье и отправился к ней. Когда он пришел, ее не было дома. Она снова ушла бродить по тундре. Дети закричали: "Папа, папа пришел!" -- "Где ходит ваша мать?" -- "Вдоль этой дороги, мы сходим за ней". -- "Нет, нет, подождите меня здесь". Он пошел и увидел ее у реки. Она собирала корни. "Я нашел ее, теперь я ее убью". Он крикнул: "Я убью тебя!" Она бросилась бежать от него по берегу реки.-- "Разве ты не мой муж? За что ты хочешь меня убить? У меня маленькие дети".-- "Зачем ты насмеялась надо мной?" Он замахнулся на нее копьем. Она схватила копье и разломала его на куски. Затем, натянув на голову свой капюшон, она превратилась в медведицу и набросилась на мужа. "О, прошу тебя, отпусти меня. Пойдем домой. Я всегда буду работать и доставать тебе пищу". В ответ она только зарычала и задавила его на смерть {Богораз, "Чукотские материалы", стр. 259.}.
   Эта сказка тоже очень популярна. Вариант этой сказки у эскимосов американского побережья записан Nelson'ом {Nelson, The Red Bear, стр. 467.}.
  

ГРУППОВОЙ БРАК

   У чукоч существует обычай группового брака. В брачную группу входят иногда до десяти супружеских пар. Мужчины, принадлежащие к такому брачному союзу, называются "товарищи по жене" -- ŋew-tumgьt. Каждый из "товарищей по жене" имеет право на жен всех других "товарищей по жене", но пользуется этим правом сравнительно редко, лишь тогда,- когда он приезжает на стойбище к такому товарищу. Тогда хозяин уступает ему свое место в спальном пологе. Он старается уйти на эту ночь из дому, например, идет к стаду. После такого посещения хозяин начинает обычно подыскивать причины для поездки на стойбище "товарища по жене", чтобы, в свою очередь, воспользоваться своим правом.
   Такой брачный союз большей частью заключают хорошо знакомые люди cū-tumgьt --"взирающие друг на друга (товарищи)", соседи и родственники. Двоюродные и троюродные братья чаще всего бывают связаны узами группового брака. Родные братья, напротив, никогда не вступают в такой союз. В старину такая форма брака служила, очевидно, связью между членами родственной группы. С течением времени в такой союз стали вступать и другие люди, связанные не родством, а только дружбой. Обряд, сопровождающий заключение группового брака, как бы предназначен для придания союзу характера связи между родственниками. Люди, входящие в групповой брак, совершают помазание кровью и жертвоприношение сначала в одном шатре, потом в другом. После этого они считаются принадлежащими к одному огню, что делает их родственниками по мужской линии. По сообщению чукоч, юноши настойчиво стремятся вступить в групповой брак с людьми богатыми, занимающими высокое положение. Они посылают родственников как будто свататься и даже отрабатывают сами в чужом стаде, как в случае индивидуального брака. Пожилые чукчи не охотно вступают в брачный союз с юношами, в особенности если те холостые. Разница в летах "товарищей по жене" при групповом браке хотя и допустима, но не пользуется одобрением. С другой стороны, если чукча бездетный, од старается вступить в групповой брак с каким-нибудь сильным молодым человеком, еще не женатым. Нежелание принять холостого в групповой брак вполне понятно. Холостой, вступая в групповой брак, много выигрывает, но ничего не дает взамен. Чукчи, живущие на одном стойбище, редко вступают между собой в отношения группового брака. Причиной этого, вероятно, является то обстоятельство, что взаимное пользование женами, осуществляемое при групповом браке, легко может выродиться в полную беспорядочность половых отношений, если члены группы живут по соседству. Однако постоянно бывают исключения из этих правил. Для иллюстрации группового брака между супружеской парой и холостяком я расскажу о том случае, который я наблюдал на одном из стойбищ. Молодой чукча, женатый, но бездетный, работал пастухом в стаде богатого оленевода. Он вступил в отношения группового брака с другим пастухом, молодым и неженатым, тунгусом по происхождению. Все трое жили в одном шатре. Когда пастух-чукча уходил к стаду, тунгус оставался в шатре и спал с его женой. На другом стойбище я видел двух соседей, весьма неравного возраста, шатры которых стояли рядом, хозяева их находились в отношении группового брака. Мне рассказывали, что бедные чукчи, вступая в групповой брак, иногда бывают так дружны, что живут в одном шатре и даже в одном спальном пологе. Мне не приходилось самому наблюдать таких случаев. Но в нескольких рассказах я нашел описание подобных отношений. Так, например, в рассказе о сыне Mutluwgi говорится следующее: "Тогда сын Mutluwgi поймал маленькую креветку и принес ее домой. Затем он принес немного травы, сплел из нее длинную косу и приклеил ее к голове креветки; сделав это, он толкнул креветку ногой. Она превратилась в очень красивую женщину с толстыми косами. Он сказал ей: "Войди в спальный полог". Она вошла. Перед наступлением ночи Утренний и Вечерний Свет пришли вместе. "Ого, кто это?" -- "Это мы". -- "Кто вы?... Зачем вы пришли?" -- "Мы пришли взять твою жену".-- "Вместо жены возьмите лучше эту женщину, мою сестру". Вечерний Свет сказал: "Хорошо, возьмем хотя бы эту женщину. Позволь нам войти в спальный полог, позволь нам жениться".-- "Нет, нет, не заходите в спальный полог. Возвращайтесь домой и берите с собой мою сестру. Спите с ней в своем доме".-- "Хорошо, мы согласны". Женщина вышла из шатра. Они подхватили ее с обеих сторон и понесли домой, Вечерний Свет и Утренний Свет. По дороге Вечерний Свет сказал: "Я лягу с ней первым". Утренний Свет ответил: "Нет, оба вместе". Они пришли домой. Говорит Утренний Свет: "Давай, сварим сначала еду". -- Вечерний Свет ответил: "Нет, давай сначала ляжем. Пускай женщина тоже ляжет". Другой ответил: "Тогда ляжем". Они легли с женщиной. Каждый из них целовал и обнимал ее, оба вместе" {Богораз, "Чукотские материалы', стр. 229.}.
   Форма группового брака, описанная в этом рассказе, представляет почти настоящее многомужство. Я должен отметить тот факт, что иногда родство по групповому браку года через два-три делается очень сложным, благодаря обмену женами. Каждый "товарищ по жене" берет к себе жену другого, живет с ней несколько месяцев и затем воззращает ее мужу. Случается, что он оставляет у себя ее на более долгий срок или даже навсегда. В настоящее время групповой брак {Такая же форма группового брака существует и у американских эскимосов. Так. Nelson говорит (стр. 292): "сделаться "товарищами по жене" или приемными братьями возможно для двух мужчин, живущих в разных поселках. После такого соглашения, когда бы один из них ни приехал к другому, ему предоставляется постель хозяина вместе с его женой на все время, пока он здесь остается. В свою очередь, и другой пользуется такими же правами. В результате ни одна семья не знает, кто является отцом родившихся детей. Мужчины, заключившие такой договор, называют друг друга kin-i-gun; каждый из них зовет жену другого -- nuli-u-juk. Дети этих двух семей называют друг друга kat-khun. Среди эскимосов, живущих южнее Юкона, последнее название употребляется детьми двух семей, где другой мужчина женился на разводке. По нашей терминологии, дети одной матери от двух разных мужей являются единоутробными". Lucien M. Turner (Hudson Bay Eskimo, стр. 189) также говорит: "Обмен женами происходит очень часто, причем обе стороны бывают очень счастливы освободиться друг от друга на время". Franz Boas (Central Eskimo,, стр. 579) рассказывает то же самое и о центральных эскимосах: "В знак дружбы мужчины, по очень странному обычаю, меняются женами на целый сезон, а иногда на более долгий срок". Murdoch (Point Barrow Eskimo, стр. 413) говорит то же самое об эскимосах мыса Barrow: "Наиболее оригинальным и странным является их обычай обмена женами". Этот обычай был замечен и на берегах проливов Fury и Hecla Straits (Parry, Second Voyage, стр. 658), Cumberland Gulf (Kumlien. Contributions, стр. 16) и в области, лежащей около мыса Repulse Bay (Schwatka's Search, стр. 97). Этот же обычай существует и у некоторых индейских племен Северной Америки,-- как говорит А. О. Morrice,-- среди Denes (Athapassan) Атабаски; и несмотря на все их хорошие качества, обмен, женами не считается предосудительным. Это даже считается высшим доказательством дружбы и гостеприимства (Annual Archeological Report, 1805. Toronto, стр. 196).} охватывает почти все чукотские семьи.
   Семья, не входящая в такой союз, не имеет ни друзей, ни доброжелателей, ни покровителей в случае нужды. Члены брачной группы стоят друг к другу ближе, чем даже родственники по мужской линии, но, как уже отмечено выше, эти две связи обычно соединяются.
   В некоторых случаях в групповой брак вступают пять или шесть человек, и все они приобретают одинаковые супружеские права. В других случаях один чукча может иметь несколько товарищей в групповом браке, не состоящих в таких же отношениях друг с другом. Все русские женщины, вышедшие замуж за чукоч. и живущие на тундре, должны, конечно, подчиняться правилам группового брака. Одна из этих женщин, пожилая вдова, с гордостью сообщила мне: "Мой муж никогда не отдавал меня обыкновенным людям, только самым лучшим",-- и она перечисляла очень много имен. Я знал только одну семью, которая жила на тундре и не вступала в брачный союз. Это была семья русского, родом с реки Колымы. Он вырос в чукотской семье, говорил по-чукотски и жил по чукотским обычаям. Он женился на чукотской женщине, но у него не было "товарищей по жене". "У меня ревнивое сердце, -- говорил он мне.-- Лучше уж я буду один, без "товарищей по жене". В настоящее время групповой брак заключается без всяких обрядов. Чукча просто говорит другому: "будем товарищами по жене" (Mьnŋewtumgəmьk). После этого они оба приобретают все права "товарищей". Если близкое знакомство предшествует предложению вступить в групповой брак, то даже в случае отказа другой стороны отказ этот должен быть выражен не прямо, а в уклончивой форме. Бывают также случаи, когда муж соглашается вступить в групповой брак, но жена восстает против предполагаемого "товарища". Иногда муж даже бьет жену за такую непокорность и заставляет покориться своему решению. Однако часто жена отстаивает право выбрать "товарища". Мне рассказывали, что одна женщина даже пригрозила самоубийством, когда муж стал принуждать ее вступить в связь с человеком, который был ей противен. Родство по групповому браку считается равносильным кровному родству. Дети, рожденные в семьях, входящих в брачный союз, считаются двоюродными или даже родными братьями и сестрами. Они не могут вступать в брак, что, конечно, понятно, так как возможно, что у них один отец.
   Значение группового брака ярко обрисовывается в рассказе "Ворон и Орел в переменном браке": "Жили Ворон и Орел. У Ворона был сын. Орел жил один со своей женой. Жена Ворона пошла в гости к Орлу. Орел взял ее от мужа и спал с ней. У нее родился сын. Сын Ворона тоже пришел и остался жить со своей матерью". Далее рассказывается, как сыновья Орла и Ворона выросли и начали вылетать на охоту. Во время одной охоты великан Орел поймал сына Орла и унес его. Тогда Ворон, первый отец, услышав это, пошел к Орлу. Его "товарищ по жене", Орел сидел в спальном пологе. Ворон клюнул его в плечо. Он закричал на него и слегка ударил. "Почему ты не уследил за детьми? Почему ты сидишь? Полетим, догоним их". Он очень волновался, хотя пропал не его собственный сын, а сын его "товарища". Затем следует описание их поисков. В конце концов Ворон нашел и принес обратно сына Орла.
   Считается, что брачный союз можно расторгнуть, но мне не известны такие случаи, за исключением лишь тех, когда узнают, что кто-нибудь из членов группы болен сифилисом. Сифилитиков вообще подвергают остракизму, и даже ближайшие родственники прогоняют их от общего очага. Не удивительно, что с ними так жестоки "товарищи по жене". В настоящее время пределы группового брака еще более расширились. В брачный союз разрешается вступать жителям других округов, случайным знакомым в торговых поездках и даже иноплеменникам: тунгусам или русским. Чукчи называют таких своих русских приятелей "дружками"-ьnnalek. Выше я упоминал о случае группового брака чукчи с тунгусом. В тех местностях, где чукчи живут по соседству с тунгусами, очень много чукотских и тунгусских семей соединяются в групповом браке. Однако отклонением от общего правила является тот факт, что чукчи имеют супружеские права на большую часть тунгусских замужних женщин, в то время как из тунгусов только искусные охотники или же наиболее близкие друзья чукоч имеют такие права на их жен. Многие русские семьи состоят в таком же родстве с чукчами, но только одни лишь чукчи смотрят на это родство как на групповой брак. Русские же, напротив, склонны видеть в этом лишь легкое поведение женщин, желающих дешево получить убитых оленей. В чукотском фольклоре также рассказывается о групповом браке с иноплеменниками, например, с эскимосами, населяющими американское побережье. Чукчи с древних времен поддерживают торговые сношения с американскими эскимосами. Такие сношения часто приводят к заключению группового брака. Даже теперь, когда эскимосские торговцы с американского побережья приезжают в приморские поселки чукоч и эскимосов на азиатском побережье, в домах своих "друзей" они находят себе временных жен. Точно так же чукотские торговцы имеют временных жен на американском берегу.
   В рассказе о "Бородавчатом шамане" рассказывается, что на берегу моря, в поселке Tepqən, жил великий шаман. Другой шаман, Kukulpьn, жил на континенте, против селения Nuukan, на мысе Kььmьn. Следует описание поединка между двумя шаманами. Kukulpьn победил шамана из Tepqən. Говорит этот шаман: "Будем, по крайней мере, товарищами по жене".-- "Ладно".-- "Куда полетим сначала? К тебе? Где твой дом?" -- "В поселке Tepqən".-- "Долго ли туда лететь?" -- "Около половины дня".-- "Ага, мой шатер ближе; лучше отправимся ко мне. Обе мои жены сейчас дома. Давай на перегонки. Тот, кто победит, будет спать с обеими женами".
   И здесь победил Kukulpьn и прилетел туда гораздо раньше своего соперника. После ужина решили, что хозяин будет спать со старшей женой, а Kukulpьn -- с молодой. Гость был недоволен таким распределением, но после нескольких бесплодных попыток поменяться с хозяином местами он покорился. Затем оба шамана полетели в глубь американского континента и утащили молодую девушку, дочь американского начальника. Они принесли ее в шатер Kukulpьn'a. Kukulpьn сказал своему товарищу: "Раз мы товарищи по жене, то ты спи со старой женой, а я -- с молодой, а завтра ты будешь спать с молодой, а я -- со старой". Девушка была очень красива. "Да",-- сказал другой, опустив голову. Он подумал про себя: "Какой негодяй". Они пошли спать в один спальный полог. Kukulpьn обнял девушку руками и ногами и уснул. Старая жена подвинулась ближе к гостю, но он оттолкнул ее локтем. Он посмотрел на Kukulpьn'a, Kukulpьn спал. "Сегодня моя очередь, не завтра". Он дунул на своего товарища так, что его унесло из шатра и выбросило на высокую скалу, свисающую над морем. Kukulpьn'у, однако, удалось избежать опасности, и он жестоко отомстил своему вероломному товарищу и сопернику.
   "Товарищество по жене" с чужеземцами напоминает нам так называемую "гостеприимную проституцию". Нельзя сказать определенно, существовал ли в древности этот обычай у чукоч. По сообщению местных русских, в старину русские купцы обычно заезжали во время весенних чукотских ярмарок к богатым приморским торговцам. Они привозили с собой в подарок хозяину железо, котелки, листовой табак и тому подобное. Хозяин, в свою очередь, давал гостю взамен свою жену. Спальное место он покрывал при этом шкурами лисицы или куницы в количестве, соответствующем цене привезенного гостем подарка. В наши дни этот обычай уже не существует.
   Как отмечено выше, чукотские девушки и женщины известны своим легким поведением и добровольным согласием на определенные предложения иноплеменных гостей за небольшое вознаграждение. Но чукчи даже и такие случаи рассматривают как групповой брак. Благодаря такому взгляду между чукчами и русскими часто возникают очень забавные недоразумения. Так, например, в бытность мою на Колыме исправник Карзин во время поездки по тундре вступил в сношение с одной из жен или родственниц богатого оленевода Omfelqot'a. Когда Карзин вернулся в Средне-Колымск, произошел следующий инцидент: домоправительница Карзина (он был вдов) устроила прием гостей. Среди присутствующих был и чукча Omrelqot. Он с самого начала пиршества напился пьяным, пробовал танцовать и, когда ему стало жарко, начал без всякого смущения сбрасывать с себя одежду. В конце концов он остался совершенно нагим и сел на пол. Хозяин предложил ему пойти спать. "Я пойду, -- заявил чукча,-- но ты должен дать мне поспать вот с этой твоей женой, как ты спал с моей".
   Во время моих поездок мне никогда не предлагали "гостеприимную проституцию", но часто очень наивно и бесстыдно меня просили вступить в групповой брак, зная, что у меня есть русская жена.
  

Левират

   У чукоч на ряду с групповым браком мы находим обычай левирата. Согласно этому обычаю, после смерти одного из братьев его жена переходит к следующему по старшинству. Он принимает на себя все заботы о жене и детях умершего. Он доставляет им пропитание и жилище на своем стойбище и вообще становится мужем для женщины и отцом для детей. Стадо он присоединяет к своему, но сохраняет его для детей умершего. Однако, если разница в летах очень велика, брат отказывается от своего права, чтобы не вступить в супружеские отношения со старухой. При отсутствии братьев право левирата переходит к двоюродным братьям. Нужно отметить, что часто левират имеет характер не права, а обязанности. Женщина, оставшись без мужа, с детьми и стадом, нуждается в защитнике и покровителе. Обязанность помогать ей ложится на одного из ближайших родственников. Однако только младший брат или двоюродный брат пользуется правом левирата по отношению к вдове старшего родственника. Старший же брат такого права по отношению к вдове младшего брата не имеет. Иногда, в случае нужды, племянник осуществляет право левирата по отношению к своей овдовевшей тетке. Однако дядя не может сделать этого по отношению к вдове племянника.
   Мне известен случай на реке Россомашьей, когда некто Canla взял себе в жены вдову умершего племянника. Женщина была молода и привлекательна. На следующую осень старший сын Canla от другой жены упал с саней и разбился на смерть. Общественное мнение, установившееся среди соседей, рассматривало смерть юноши как наказание Canla за то, что он пренебрег брачным обычаем.
   Подобная форма левирата, по многим данным, существует у целого ряда " народов. Л. Штернберг {"Сахалинские гиляки" ("Этнографическое обозрение" 1893, II, стр. 9).} сообщает, что у гиляков жена умершего переходит к одному из его "ruvn" {В тексте оказано "ruer", но это опечатка, согласно устному указанию самого Л. Штернберга.}, почти всегда к младшему, согласно решению клана. "Ruvn" у гиляков называются дети братьев и сестер всех степеней родства. В тех случаях, когда женщина достается "ruvn", который старше умершего, он должен принять ее, однако не имеет права жить с нею как с женой. Это согласуется с гиляцким обычаем, дающим младшему брату право сожительства с женой старшего, но не наоборот {Л. Штернберг, "Гиляки", стр. 26 (оттиск из "Этнографического обозрения" 1905, стр. 60, 61, 63).}. Однако у чукоч, как уже было сказано выше, никто из братьев не имеет права сожительства со своей невесткой до тех пор, пока она не овдовеет.
   Dr. Forsyth упоминает об обычае Гондов центральной Индии, предписывающем еще повелительнее, чем указанный чукотский обычай: "долг младшего брата -- взять в жены вдову старшего, тогда как обратное запрещается" {Forsyth, The Highlands of Central India (цитировано по Westermark, History of Human Mariage. стр. 511).}.
   Левират имеет широкое распространение среди американских эскимосов, где он рассматривается скорее как долг, а не как право. То же самое имеет место среди алеутов острова Атка {И. Вениаминов, "Заметки об островах района Уналашки", ч. III, стр. 9. "В случае смерти, одного из братьев другой должен жениться на вдове умершего".} и среди тлинкитов {W. Н. Dall, Alaska and its Resources, стр. 416.}. В. И. Иохельсон описывает обычай левирата у коряков, названный им "двусторонний левират" {Иохельсон, "Коряки", стр. 748.}, согласно которому вдова должна выйти замуж за младшего брата, двоюродного брата или племянника (сына брата или сестры) своего умершего мужа, вдовец же должен жениться на младшей сестре, двоюродной сестре или племяннице (дочери брата или сестры) своей умершей жены. Он утверждает на основании некоторых замечаний Стеллера, что двусторонний левират, вероятно, существовал также и у камчадалов, и находит признаки этого же обычая среди многих североамериканских племен. Вестермарк {History of Human Marriage, стр. 309.} сообщает, что жители восточной Гренландии и эскимосы северо-восточной Америки осуждают женитьбу на двух сестрах. По мнению В. И. Иохельсона, это находится в связи с обычаем двустороннего левирата. Таким образом чукчи окружены племенами, среди которых распространен двусторонний левират. Тем не менее среди чукоч такой формы левирата я не нашел.
  

БРАК У ПРИМОРСКИХ ЧУКОЧ

   Мое сообщение б браке у приморских чукоч будет более кратко. В главных чертах основа брачного союза у приморских чукоч и азиатских эскимосов та же, что и у оленных чукоч. Здесь мы также встречаем брак между близкими родственниками, брак путем обмена между семьями -- женщина за женщину -- и, наконец, брак в чужой семье путем отработки за невесту. Молодой приморский чукча, или эскимос, вступает в качестве работника в семью будущего тестя и живет у него два или три года, отдавая все результаты своего труда до тех пор, пока хозяин не согласится отдать ему в жены свою дочь. Если невеста слишком молода, чтобы вступить в брачный союз, жениху приходится жить у своего тестя, прилежно исполняя всевозможные работы в ожидании того, когда невеста станет достаточно взрослой. Многие из моих друзей -- приморских чукоч -- перечисляли мне и пытались дать оценку всему тому, что каждый из них отдал своему тестю во время работы за невесту. При "этом перечислении " мясо добытых ими тюленей, моржей и китов вовсе не принималось в расчет, будучи продуктом, пригодным лишь для потребления в пищу. Учитывались лишь продукты промысла, годные для продажи торговцам или для обмена с оленными чукчами. Один из них говорил мне: "В свое время я отдал тестю 3 полосы китового уса, 5 песцов, 5 больших оленьих шкур, 10 пар моржовых клыков". Другой отдал своему тестю 5 полос китового уса, 3 пары моржовых клыков, 2 большие моржовые шкуры и т. д.
   Обычай отработки за жену существует у многих племен прилегающих стран. Так у коряков, оленных и приморских, жену можно получить посредством отработки в ее семье. У древних камчадалов, согласно Стеллеру, если кто-нибудь хотел жениться, то доставал себе жену посредством отработки за нее в ее семье.
   Порядок и правила отработки здесь совершенно такие же, как у чукоч. Юноша должен исполнять самые тяжелые хозяйственные работы. Часто, если он не угодил будущему тестю, ему приходится безропотно убираться подобру-поздорову, так что вся его работа пропадает даром {Steller, стр. 343.}. Среди алеутов молодой, муж также был обязан жить у родителей своей жены, работая на них {W. H. Dall, Alaska and its Resources, стр. 402.}. Обычай отработки существует также у айну {Иохельсон ("Коряки", стр. 759) сообщает, что у коряков случаи приема в оленеводческую семью выходца от приморских жителей весьма редки. Зять из приморских жителей не обещает быть хорошим пастухом. Это находится в полном противоречии с обычаями чукоч.}.
   Одинокий юноша у приморских чукоч, точно так же как и у оленеводов принимается в качестве зятя в зажиточную семью, в которой много дочерей. Групповой брак и левират здесь находятся в той же силе. Смешанные браки с -- иноплеменниками у приморских чукоч практикуются в той же мере, что и у оленных. Я зарегистрировал много случаев смешанных браков между приморскими чукчами и оленными {W. Н. Dall, Alaska its Resources, стр. 524.}. Браки между приморскими чукчами и азиатскими эскимосами также весьма распространены. Эскимосские поселки расположены бок-о-бок с чукотскими. В некоторых поселках, как, например, Cecin или Uwelen, половина семей чукотские, половина эскимосские. Чукчи говорили мне: "В теперешнее время, с тех пор как прекратились войны, весь народ перемешался" (ьmьlo remkьn ralo genetlin). Эти слова не раз я слышал от чукоч в разных местах их территории. Выходцы с американской стороны более трудно смешиваются с приморскими чукчами.
   Относительно "гостеприимной проституции" следует сказать, что под влиянием американских китоловов платная "проституция распространилась среди всех приморских жителей по обеим берегам Берингова моря. Каждый китоловный пароход имеет на борту несколько молодых женщин с американского или азиатского побережья. Я сам наблюдал, как при появлении американского парохода вблизи селения Uŋasik женщины в кожаных лодках со всех сторон стали приближаться к пароходу, откровенно предлагая свои услуги. Для того чтобы их лучше поняли, они сжимали руками щеки и закрывали глаза, изображая сон.
   Брачный обряд сопровождается жертвоприношением домашнему очагу и помазанием. Для помазания вместо крови употребляется красная краска из ольховой коры. На мой вопрос -- какие знаки наносят на свои лица вступающие в брак -- неизменно я получал один и тот же ответ: "Tьmŋ-alvalag" (не все ли равно"). Это указывает на то, что в семьях приморских чукоч знаки помазания существовали в прошлом, но они забылись, сохранившись лишь как пережиток в брачном обряде.
   Существенная разница брачных обычаев приморских и оленных чукоч обнаруживается в отношении моногамии. Случаи многоженства у приморских чукоч довольно редки. Правда, в приморских сказках нередко встречаются люди, имеющие трех и четырех жен. Однако, на самом деле, даже двоеженец -- редкое явление. Приморские чукчи, живущие рыболовством и морской охотой, не в силах содержать лишнюю семью. Они едва в состоянии добыть пропитание для одной жены с ее детьми. Это служит причиной того, что моногамия повсеместно преобладает среди приморских чукоч. По этой же причине у приморских чукоч далеко не так, как у оленных, распространены случаи, когда жена отсылается обратно домой или отбирается у мужа ее родственниками. Даже у приморских торговцев, разбогатевших в сношениях с американскими китоловами, обычай моногамии остается в силе. Выше я имел случай описать полигамную семью Ejgeli, богатого оленевода с реки Олоя. Семья богатого эскимосского торговца Quvar из селения Uŋasik, имя которого опять-таки многократно упоминалось, представляла собою прямую противоположность семье Ejgeli. Обе семьи можно рассматривать как типичные для оленных чукоч, с одной стороны, и для приморских жителей, чукоч или эскимосов -- с другой. В обеих семьях мне пришлось прожить довольно долго. Семья Quvar состояла из его самого, его жены и трех молодых дочерей. У него было также два сына, но один из них умер от кори, другой от инфлуэнцы. Старики оставались всегда вместе. Они сильно горевали о своих умерших сыновьях. "С тех пор как они умерли,-- говорил мне Quvar, -- я совсем забросил свое дело я начал пить водку. Раньше я никогда не пил и только угощал гостей и подносил им. Теперь из меня выдернули душу, мой ум отупел. Я не имею сна. Так мы сидим, я и моя жена, стонем и плачем. Зимой, когда солнце исчезает, мы принимаем гостей. Гости приходят, входят в спальный полог, греются, шумят, -- нам это приятно. Гости уходят, и мы снова плачем. Мы не можем есть. Мы горюем".
   Оленный чукча, потеряв своих сыновей, тотчас же возьмет себе в жены другую, молодую женщину, от которой у него могут родиться другие сыновья.
  

Глава VII
СТОЙБИЩЕ И ПОСЕЛОК

  

СТОЙБИЩЕ ОЛЕННЫХ ЧУКОЧ

   Стойбище у оленных чукоч и поселок у приморских представляют собою социальную единицу. Однако эта первичная социальная организация не отличается прочностью. Она постоянно изменяется. Чукотское стойбище очень не велико. Оно состоит из двух или трех семей, и все население его не превышает 10--15 человек. Стойбища, объединяющие 4, 5 или 6 семей, насчитываются единицами, стойбище же, состоящее из 10 шатров, просто немыслимо, за исключением особых случаев, как, например, стойбище, временно образованное на ярмарках. Как уже сказано выше, количество шатров на стойбище соответствует количеству семей, так как каждая семья имеет свой особый шатер. В большинстве случаев стойбище объединяет родственные семьи: братьев, двоюродных братьев и т. п. с их женами и детьми. Такое положение вещей мы встречаем у оленеводов не слишком богатых, стада которых не столь велики, чтобы заставить их кочевать особыми стойбищами.
   Если стадо, оставшееся после смерти отца, состоит только из нескольких сот оленей, то сыновьям нет основания делить его на мелкие части, и они продолжают пасти его совместно, как это было раньше. В более бедных семьях, считающих своих оленей не сотнями, а десятками, сыновья, напротив, склонны делиться и искать себе нового счастья, каждый отдельно. С другой стороны, владельцы наиболее мелких стад часто объединяются с людьми равного им достатка, не связанными с ними узами родства. "Бедняки не заботятся о родственных связях", -- говорят чукчи. 5 и даже 8 таких бедняков сгоняют вместе своих оленей, образуя два или несколько стойбищ. Часто богатый чукча-оленевод не в состоянии пасти своих оленей, силами своей семьи и нуждается в помощниках. Помощниками бывают большей частью бедные родственники или просто бедняки-пришельцы из приморских поселков или с отдаленных стойбищ. Таким образом стойбище богатого оленевода состоит из семьи хозяина и из одной или двух семей помощников, зависимых от хозяина.
  

ХОЗЯИН СТОЙБИЩА

   Хозяин стойбища, живущий в главном шатре, называется aunralьn, что значит: "(человек) из главного шатра", "главнодомный" {Слово aunralьn в чукотском языке имеет значение "хозяин".}, также -- ermecьn ("силач") и əttooralьn ("переднедомный"). Обитатели прочих шатров называются nьm-tumgьt (nьm-tumgьn -- "товарищ по стойбищу", "сосед"), также -- iaarralьt ("заднедомные").
   Передний шатер помещается впереди всех других. Порядок шатров направляется слева направо, навстречу рассвету {Объяснение см. в следующем томе, который относится к религии.}. Часто передний шатер, действительно, стоит несколько впереди остальных. Правая и левая сторона в таких случаях определяются, согласно чукотскому обычаю, "обратив лицо к жертвенному месту позади шатра" {Объяснение см. в следующем томе, который относится к религии.} (poiaacen). Таким образом передний шатер чукотского стойбища является первым с северо-восточной стороны, задние шатры, отходят к юго-западу от него. Все шатры стоят в одном порядке. Линия шатров может быть обращена к востоку или к северу, или изломана, если к этому вынуждают условия поверхности. Расположение шатров тогда отступает от порядка. В таком случае расположение входа каждого из задних шатров все более и более отклоняется к югу, так что нередко вход заднего шатра оказывается обращенным в сторону прямо противоположную входу переднего. Во всяком случае, чукчи заботятся о том, чтобы вход сзади стоящего шатра не был обращен к жертвенному месту предшествующего. Иначе дым, идущий от очага неправильно поставленного шатра, выходя через входное отверстие, попадет на жертвенный огонь предшествующего дома и осквернит его деревянное огниво и домашнюю святыню. Напротив того, шатры, имеющие общий огонь, могут стоять "прямо против жертвенного места". Передний шатер обычно больше других. Он часто называется cьmŋa-peralьn -- "бычьеподобный", это значит, что передний шатер выглядит между другими шатрами также точно, как большой олений бык выглядит между другими оленями.
   Передний шатер по праву принадлежит владельцу стада или большей его части. Старший из братьев или его старший сын имеет преимущество над. остальными братьями. Так что, случается, мальчик-племянник имеет преимущество над своими взрослыми дядьями. На стойбищах бедняков, о которых я говорил выше, самый богатый или самый физически сильный занимает переднее место. На временных стойбищах, как, например, на ярмарках, переднее место достается первому пришельцу. Пришедшие после занимают места впорядке своего прихода, так что явившийся последним занимает самое заднее место. Занявший первое место считается хозяином стойбища. Он распоряжается переменой места стойбища или пастбища, назначает дни прихода стада к стойбищу, убоя оленей на мясо и устройства жертвоприношений и праздников. В повседневной жизни он назначает людей на различные работы по стойбищу или около стада. Следует заметить, что власть хозяина стойбища над обитателями этого объединения двух-трех шатров весьма реальна. А так как чукчи вообще нетерпеливы, к власти другого человека, то часто завязывается ссора даже между родными братьями. Тогда наступает раздел, хотя бы стадо было совсем не велико. Если, стойбище состоит из семей, не связанных между собою родством, и начинается ссора, то самый раздел стада ведет к новым недоразумениям, так как не всегда легко установить, кому принадлежит тот или иной олень. Многие оленеводы победнее и посварливее нередко нарочно стараются загнать своих оленей в стадо богатого хозяина. Чаще всего это бывает летом, когда стада пасутся поблизости друг от друга. На побережье Ледовитого океана, в Колымском районе, богатый оленевод, подогнав летом свое стадо слишком близко к береговой полосе, не всегда в состоянии уберечь его от таких нежелательных вторжении. Прибрежная полоса, прохладная и богатая растительностью, сплошь занимается владельцами мелких стад. Она является предметом постоянных раздоров. Летом стада скопляются там в таком количестве, что впоследствии даже владельцы небольшого числа оленей не в состоянии, отделить своих от чужих без некоторых потерь. Тем труднее это богатому оленеводу. Хозяева? кочующие по соседству с ним, безнаказанно, убивают его оленей на мясо, метят уши его телят своим собственным тавром и изменяют знаки даже на взрослых оленях.
   Хозяин большого стада не знает всех своих оленей, так что некоторые менее заметные олени могут быть изъяты без всякого риска, что пропажа будет обнаружена. Поэтому богатый оленевод старается держать свое стадо вдали от соседей и всячески предотвращает приближение чужого стада. Разделение смешавшихся стад, даже если это происходит без всякого обмана, составляет долгое и трудное дело. Пастухи соседних больших стад напрягают все силы, чтобы не дать им сойтись слишком близко. Я часто наблюдал такое смешение стад. Оно всегда приводило к ссоре и взаимному недовольству. Оленные тунгусы, когда живут вблизи, чукоч, имеют постоянную склонность перемешивать стада, так как они бедны и постоянно кочуют со своигии оленями даже летом, а чукчи стоят неподвижно на месте в течение лета. Когда стада опять разделены, чукчи жалуются на пропажу нескольких телят, а тунгусы жалуются на пропажу какого-нибудь упряжного быка большой цены. Тунгусские олени; хотя в малочисленные, гораздо дороже и лучше чукотских. Таким образом обе стороны имеют повод к недовольству.
   Само собой разумеется, что ни один оленевод не может присоединяться к стойбищу не получив на это согласия его обитателей. Даже на временных торговых стойбищах или на праздниках, во время оленных бегов, куда каждый является со своим дорожным шатром и семьей, никто не имеет права раскинуть свой шатер возле других, не заручившись согласием будущих соседей. Как только разрешение получено и олени распряжены, стада немедленно соединяются вместе, так как основное, правило гласит: одно стойбище -- одно стадо. Несмотря на это, раздел стада впоследствии постоянно приводит к ссорам. Олени, приводимые сюда, имеют большую цену: все это хорошо выезженные, сильные бегуны или жирные быки для убоя, и пропажа даже одного ощутительна.
  

ПОМОЩНИКИ

   На стойбище богатого оленевода; как сказано выше, имеются помощники, всецело зависимые от хозяина. Сговор между будущим хозяином и помощником хорошо изображен в сказке об Ajgьnto {В. Богораз, "Чукотские материалы", стр. 263.
   }.
   "Поехали на собаках внутрь. Ехали, ехали, стали без еды. Собаки издохли. Пошли пешком. Санки тащат, идут. Совсем истощились силы. Тогда встретили стадо. При стаде один пастушок-мальчик. "Го, го! Кто вы?" -- "Мы люди Ajgьnto".--, Ага! Наконец нашлись для нас товарищи на земле. Пойдем к нам в дом!" -- "А там кто всех старше?" -- "Отец, разумеется". -- Ну, а может быть, он скажет: не нужно. Лучше же мы будем оставаться на этом месте".-- "Если так, то пойду спросить отца".
   Живет один старичок в шатре с женой. "Вот,-- говорит сын,-- пришли такие гости, невиданные доселе соседи". -- "Где же они? Пусть войдут".-- "Но они остались при стаде, говорят: "Может быть, отец твой скажет: не нужно".-- "Замедление ты!-- бранится отец.-- Отчего не привел сразу? Товарищи сидят на пусто-лежащей земле. Беги скорее назад!" Полетел, как стрела из лука. "Отец бранит меня из-за вас, говорит: отчего не привел сразу". -- "Э-э-э! Если так, то пойдем". Пошли. Подошли к шатру. Не входит в шатер Ajgьnto и не пускает детей. "Боюсь, может быть, старуха взглянет косо". Вошел один сын. "Где же гости? Пусть войдут". -- "Они отказываются, говорят: быть может, старуха "взглянет косо". -- "Ну, ну. Выйди. Введи гостей в полог. Затруднение ты! Торопись, пусть войдут". Вышла старуха наружу. -- "Кэкэ! Гостья пришла! Скорее войдите". Отрясла их колотушками {Прежде чем войти в полог, тщательно отряжают снег с одежды особыми колотушками из оленьего рога.}. "Войдите".--"Пусть сперва отец", -- говорит хозяин изнутри. Ajgьnto вошел.-- "Ты пришел?" -- "Да, я пришел" {"Jettь?" ("Ты пришел?") "Tьjetjəq" ("Я пришел") -- обычное приветствие при встрече у чукоч, которое произносится в то время, как человек входит в спальный полог. Хороший тон требует произнесения этой краткой формулы. Когда пришелец находится еще снаружи и хозяин, сидящий в спальном пологу, слышит его приближение, первые произносимые ими слова обычно следующие: -- "Mej" ("Эй") -- "Wuł" ("Чего?") -- "Meŋin?" ("Кто ты") -- "Elo, gьm" ("Ну это я"). Затем следует приглашение войти, причем употребляется вышеприведенная формула приветствия. В результате сношений с русскими у чукоч существует другая формула приветствия: Toroma,-- не что иное, как русское "здорово", измененное согласно законам чукотской фонетики.}. Ему указал на почетное место, против себя, по ту сторону лампы. Потом говорит: "Пусть дети гостя войдут". Вошли мальчики. Посадил их рядом с собой. "Будьте моими детьми". -- "А я как же?" -- говорит Ajgьnto. -- "Стой, стой! Пусть войдет мой сын". Вошел. Велел ему сесть возле Ajgьnto. "Вот будет твой, если тебя сюда привел" -- "Хорошо,-- говорит Ajgьnto,-- мои двое, твой один -- пусть будет мена, если твоя пища на придачу".
   Так стали жить. Трое юношей ходят за стадом. Старики только живут при шатре.
   Это описание отчетливо показывает, сколь велико может быть желание хозяина иметь соседей -- помощников в уходе за стадом. Наиболее желательными в качестве таковых, конечно, являются родственники. Следует отметить, что в приведенной сказке богач -- хозяин и бедняк -- пришелец рассматриваются как равные и впоследствии живут скорее как родные братья, нежели как хозяин и работник.
   Другой рассказ, об "Elendi и его сыновьях", описывает отношения между хозяином и его рабом, который был взят в плен во время войны.
   Рассказ описывает, как Elendi послал своего пленника к стаду, приказав ему смотреть за стадом вместе с его собственными двумя сыновьями. Пленник все время спит в шалаше, оставляя мальчиков одних при стаде. Когда настало время отнести мясо на стойбище, убитый олень оказался совсем иссохшим, без малейшего слоя жиру. Хозяин, разгневанный этим, спрашивает у мальчиков о причине столь скверного ухода за стадом. "Это оттого, что помощник скверный",-- следует ответ.-- "Для какой работы ты взял этого человека? Он только спит в шалаше все время, предоставляя пасти оленей нам двоим".
   Отец идет к стаду, застает работника спящим и дает ему хороший урок при помощи тяжелого кнута. Однако это не помогает. Через несколько дней хозяин является снова и повторяет расправу, употребив на этот раз обрывок железной цепи. Тогда работник изменяет свое поведение. Он становится ревностным в заботах о стаде. Когда стадо убегает, он бежит быстрее оленей. Они убивают оленя на мясо. Он говорит мальчикам: "Теперь вы можете спать". Он разрубает мясо, варит его, выкладывает в корыто и будит детей: "Ну, садитесь и "ешьте".
   Мальчики, поевши, надевают обувь, готовятся итти к стаду, но он говорит им: "Вы можете спать, я пойду к оленям". Мальчики спят, сколько хотят. Пробудившись, они сидят в шалаше, распевая песни. Работник стал очень заботлив. Все время он проводит возле стада. Стадо заметно жиреет. Он стал хорошим пастухом, искусным в уходе за оленями. Они снова убили оленей. Телята были жирные, круглые, как сальная свеча. Они убили одну молодую важенку и двух бычков. Мальчики говорят: "Теперь ты должен отнести мясо домой". Он понес на спине одну тушку. Когда он пришел на стойбище, хозяин был занят мелкой работой. "О, о, ты пришел! Дайте ему сухую обувь, "чтобы он переменил свою",-- так он сказал своей жене. Хозяин развязал ношу и увидел тушу теленка, всю белую от жира. Сердце хозяина развеселилось. Они поели жирного мяса. Работник тотчас же переменил обувь и хотел уходить. "Куда ты?" -- "К стаду".-- "Нет, нет, спи здесь. Оставь мальчиков одних". Легли спать. Рано утром хозяин проснулся, -- от работника не было и следа. Он ушел к стаду. Так прошло лето. Они привели стадо домой и начался осенний убой оленей. Работник так ревностно заботился о стаде, что мальчикам было совсем нечего делать. За всем он присматривал сам. Олени стали очень жирные. Спины у них были плоские, как доски, и даже старые быки были тучные.
   Хозяин был благодарен работнику. Однако тот затаил обиду и однажды, переправив его на уединенный остров, лежащий далеко от берега, покинул его там а сам вернулся на стойбище и сделался хозяином стада. Несколько недель под ряд он истязал мальчиков и жен своего хозяина, убивал оленей, ел самое жирное мясо. Однако Elendi был спасен птицами. Они перенесли его через море. Elendi схватил работника, наказал его весьма жестоко и затем убил его.
   Человек, рассказавший мне эту сказку, добавил от себя: "Если бы работник продолжал быть хорошим и полезным, Elendi был бы, конечно, весьма ласков к нему, дал бы ему в жены одну из своих сестер, а может быть, уступил бы ему одну из своих собственных жен. Его гнев пуще разгорелся благодаря его прежней благосклонности и дружелюбию".
   Оба вышеприведенные характерные рассказа ярко обрисовывают положение работника на стойбище у хозяина -- оленевода. В первом случае работник приходит добровольно и сразу же хозяин принимает его как равного и брата. В другом случае работник -- подневольный пленник. Он должен исполнять самые тяжелые работы. Его жестоко наказывают за небрежность, и лишь в конце концов он добивается положения равноправного члена семьи в награду за свою ревностную и полезную работу. Следует сказать, что факты действительной жизни располагаются между этими двумя крайностями.
   Встречаются хозяева не менее благосклонные к своим работникам, чем вышеуказанный старик по отношению к Elendi. У этих хозяев работник действительно становится как бы близким родственником и участвует наравне с прочими членами семьи в жизни стойбища. В конце концов семьи хозяина и работника составляют одну семью. Иногда, после смерти хозяина, работник делается фактически главой стойбища, хотя формально права хозяина переходят к кому-нибудь другому.
   Другие хозяева, наоборот, жестоки и скупы. У таких работники меняются ежегодно. Порою, прежде чем работнику удастся освободиться от такого хозяина, ему приходится вынести множество невзгод и лишений, являющихся следствием дурного обращения хозяина. Я знаю случаи, когда хозяин не только ругал работника скверными словами, но даже наказывал веревкой или палкой, так же точно как Elendi наказывал своего раба.
   В идеале, конечно, считается, что семья хозяина должна внимательно и благосклонно относиться к своим работникам. Так, например, другой эпизод того же обширного рассказа описывает нам, как Elendi, взяв в плен своего противника, убивает его жену дубиной, на его глазах, со словами: "Почему не кормила ты своих соседей хотя бы украдкой, без ведома мужа? Почему ты не давала им прибавочной еды?"
   И действительно, если, хозяин слишком суров, его жена считает себя обязанной по возможности облегчить положение молодого работника. Она украдкой сунет ему кусок сушеного мяса или жира, которые служат добавлением к его скудной еде, и порою сделает ему небольшой подарок, чтобы утешить его за жестокие нападки и дурное обращение хозяина. В рассказе об Elendi есть такой эпизод: Elendi приезжает к чужому (эскимосскому) богатырю, и они садятся за обед. Когда они начали есть, бедные соседи тоже протянули руки за мясом. Но хозяин вместо мяса наделил их ударами. "Вы подождете! Дайте сначала поесть моим гостям". Он взял за правило, чтобы бедняки -- соседи не смели есть вместе с ним. Горло у них сжималось от желания, но им оставалось лишь одно: смотреть, как едят хозяева. Что они могли еще сделать? Тогда Elendi сказал: "Нет, нет, вы тоже ешьте". Они просовывают свои руки под руки гостей и берут мясо. Но хозяин бьет их по рукам. Хозяин сам" нарезал себе китового мяса, ест один. Гость опять говорит: "Ну, ешьте все!" Хозяин ударил гостя: "Почему ты приказываешь? Я -- хозяин". Гость, снял свой крепкий кожаный пояс и хлестнул хозяина по голой спине (по обычаю чукоч, оба сидели в пологу голые до пояса). Тело хозяина покраснело и вспухло от удара. Гость сказал своей жене: "Свари-ка побольше мяса. Эти бедняки, наши друзья, еще не наелись вдоволь". Хозяин неподвижно сидит на месте. Жена гостя сварила мясо. В чужом шатре она действовала как в своем собственном. Хозяин сказал: "Постой, постой, увидим, как выйдет". Говорит хозяин: "Вот что, должно быть, ты и есть чукотский богатырь, стадоотниматель". Elendi отвечал: "Не я, а ты насильник!" {Игра слов: ermecьn ("силач") означает в одном смысле "богатырь", в другом -- "насильник";, "грабитель".} Ты не позволяешь соседям есть при тебе. Куски вырываешь изо рта: ты и есть насильник. Я кормлю своих соседей -- кусок беру себе, другой даю им. Именно ты отниматель еды. Поэтому я, пожалуй, и убью тебя. И никто тебя не пожалеет". Так Elendi выразил свое негодование, возбужденное несправедливыми поступками хозяина.
   Следует заметить, что Elendi -- оленевод по происхождению и быту. Он выражает здесь чувства оленных кочевников. Его противник, напротив, приморского происхождения, который живет охотой на морского зверя. Как общее правило, соседи -- помощники у оленных чукоч -- сильные молодые люди, способные к уходу за стадом. У приморских чукоч помощников, собственно, нет. Это скорее "бедные соседи", как они называются в рассказах приморского происхождения. Эти бедняки-соседи, неудачливые или неискусные в морской охоте, постоянно зависят от куска добычи, уделяемого им кем-либо из более, удачливых товарищей. Поэтому не представляет ничего удивительного резкая разница в положении соседей у оленных и у приморских чукоч. Слова Elendi отчетливо обрисовывают оленеводческую точку зрения в противовес скупости и жестокости приморского быта.
   В виде иллюстрации того, как эти сказочные идеалы претворяются в действительной жизни, я могу привести отрывок из автобиографии одного чукчи, сообщенной мне им самим. Еще мальчиком он остался сиротой и в очень раннем возрасте сделался работником у оленевода.
   "Потом мой дядя пришел, сказал: "Ух, племянник ты. У меня живи. Я тебя вырощу. Вырастешь, стариком я стану, мое жилище возьмешь. Все мое стадо заберешь". Потом я пять лет у него жил, постоянно я один при оленях ходил. Постоянно, вернувшись домой, мало ел. Однако бранится. Говорит: "Ух, почему медленно ты ходишь? Ленив ты! Почему медленно расхаживаешь? Ленивым человеком будешь". Немного спустя опять: "Пусть я побью тебя". Потом бил меня, все по голове, все арканом, постоянно. Наконец, за реку осенью перешли люди, мы тоже. Попрежнему там колотит меня, все палкой. Я сказал: "Пусть отдельно я стану". На ту сторону реки Омолона ушел тайно, украдкой я ушел. Только теперь на тундру к Omruwge пришел, к Сопливому Omruwge. Говорит: "Пришел ты? Пусть у меня побудь". Его брат, худой человек тоже, постоянно бранится. Опять там немного летом пожил, опять ушел, к Wukwuqəj туда (далеко) пришел. Говорит Wukwuqaj: "Мое стадо мало, не будь у меня". Я сказал: "Согласен, пусть опять я уйду". Потом туда я пришел к Ejŋewgi. Говорит Ejŋewgi: "Твой дядя здесь близко есть. Пусть вместе туда мы уйдем". Опять мы ушли, к моему дяде Ottьlgьn'у пришли. Говорит Ottьlgьn: "Племянник, пришел ты?" -- "Да, пришел я". Говорит: "Ну, ты завтра к оленям ступай". Говорит мой троюродный брат Ranakwurgьn: "Хорошенько за тавром смотри. С дядиным много чужих стад соединилось. Сосед Vetlь постоянно крадет: где жирный олень, всех убивает, на поле зарывает". Потом хозяева пришли, оленей отделили, сказали: "Части нет". Vetlь говорит: "Должно быть, потерялись". Потом говорит другой человек: "Должно быть, Vetlь украл". Собственник бранится, говорит: "Ух! почему ты украл?" Vetlь говорит: "Ух! Я ничего не украл". Говорят другие: "Пусть, пусть их, не ссорьтесь. Пусть потерялись". Потом я тоже ушел, к Penelqut'y пришел. Тоже Penelqut -- мой двоюродный дядя, дядя по матери, или что. Только у Penelkut'a худо я жил. Бранится, говорит: "Худо ты стережешь (стадо). Однако между тем жадно едящий ты, но худо поступаешь в охранении оленей. В конце концов уши тебе обрежу". Говорит: "Если снова с этого времени худо будешь стеречь, убью тебя... Попробуй-ка хорошенько охранять (оленей), заставь их пастись, не позволяй им ложиться, сделай, чтобы они жирели, потом жирный кусок мы есть станем. Продавать их будем. Потом состаришься, хорошо жить будешь. Потом хорошо умрешь когда-нибудь, сыновья сделают большой могильник из рогов. Каждый едущий на оленях посмотрит на тебя, будет хвалить тебя..." {Богораз, "Чукотские материалы", стр. 61.}
   Следует заметить, что большинство хозяев этого юного пастуха были его родственники, однако это отнюдь не вело к тому, чтобы его положение чем-нибудь отличалось от положения обыкновенных работников. Много раз мне приходилось видеть богатых оленеводов, которые обращались со своими пастухами, родственниками и не родственниками, с одинаковой грубостью.
   Я помню одного старика, в шатре которого мне пришлось провести ночь. Ночь была темная, ветреная. Волки напали на стадо и угнали несколько оленей. На следующее утро, выйдя из спального полога наружу, старик увидел двух пастухов, которые сообщили ему о печальном происшествии. Тотчас же старик страшно разгневался, схватил аркан и принялся хлестать их обоих. Оба они были рослые, здоровые парни, сам же он был маленький, дряхлый. При ударах он подскакивал и все норовил попасть им по лицу железным кольцом аркана. Оба пастуха принимали удары, не двигаясь с места. С точки зрения чукоч, старик был прав, особенно потому, что, вместо того чтобы отправиться на поиски пропавших оленей, они пришли на стойбище рассказать о потере. Один из пастухов был племянник старика, другой -- чужак-пришелец. В данном случае разница лет давала старику дополнительное право сурового обращения со своими работниками.
   Вспоминаю другой случай, когда, молодой хозяин избил помощника -- своего ровесника. Хозяин был сильный, энергичный человек, искусный и неутомимый пастух. Помощник, наоборот, был неумелый оленевод-бедняк, "расположенный только ко сну и к еде", как говорят чукчи. Конечно, слабосильный хозяин никогда не решился бы ударить сильного и энергичного помощника того же возраста.
   В чукотском языке нет специального слова для помощников в оленеводстве. Они называются общим словом: nьm-tumgьt -- "товарищи по стойбищу", "соседи". Этот термин применим вообще ко всем обитателям на стойбище под главенством хозяина. Есть еще другое слово: gьpьlьn, что значит "работник". Оно применяется ко всем исполняющим какую-либо работу по стойбищу или возле стада, включая и членов семьи хозяина. Третий термин, которым может быть обозначен помощник,-- cawcuwa-amolьn. Первая часть термина, как уже сказано, значит: "оленный чукча", также "богатый оленями"; вторая часть имеет значение: "слабый, зависимый, подчиненный", с оттенком презрения. Слово əmulьn, употребленное само по себе в обращении к кому-либо, есть, в сущности, ругательство. В соединении с другим предшествующим словом ciq, что значит "очень", слово ciq-əmulьn следует перевести как "совсем слабый", "никуда негодный". Обозвать так чукчу значит дать ему повод к серьезной ссоре. Впрочем, слово əmulьn употребляется в качестве собственного имени, которое порою встречается у чукоч. В древности этим словом, вероятно, обозначались рабы и военнопленные, о которых мне придется говорить ниже.
   Слова vьjolьn, vinreteьn, vinret-iumgьn все обозначают "помощник" в точном смысле слова. Но они применяются скорее к тому, кто оказывает какую-нибудь особенную помощь. Поэтому эти термины употребляются также для обозначения так называемых помощников сверхъестественного свойства {См. прим. на стр. 142.}.
  

МАТЕРИАЛЬНЫЕ УСЛОВИЯ

   Условия жизни помощника на стойбище хозяина всецело зависят от качества его работы и от состояния стада, вверенного его попечениям. Если у помощника есть свои олени, он присоединяет их к стаду хозяина, и там они находятся до тех пор, пока помощник окончательно не отделится от стойбища хозяина. Мясо для своей семьи помощник почти всегда в достаточном количестве получает из хозяйского стада. Его шатер стоит в числе задних шатров стойбища. Во время убоя на каждый шатер обыкновенно дается по одному оленю. Конечно, обитателям переднего шатра достается самый лучший олень: большой бык или жирная яловая важенка, тогда как самому заднему шатру может достаться лишь тощий теленок. Снабжение мясом вообще зависит от положения помощника на стойбище. Если хозяин доволен его работой, то он не жалеет мяса для его семьи. В том случае, если число убитых оленей не соответствует числу шатров, каждый шатер получает свою часть мяса. Вопрос об одежде и о покрышке для шатра также находится в зависимости от такого убоя. Женщины каждой семьи сдирают шкуры с полученных ими оленьих туш и могут употреблять их по своему желанию на нужды семьи.
   Чай, сахар, табак, железо и другие иноземные товары приобретаются хозяином и помощниками независимо друг от друга, большею частью в обмен на пушнину, добытую на охоте. У оленных чукоч, однако, главной основной ценностью являются выпоротки и пыжики, т. е. телячьи шкурки, собираемые во время тельбы, также весной и летом. Выпоротки и пыжики обычно сохраняются у хозяина, за исключением тех немногих, которые помощники могут иметь от своих собственных, оленей, находящихся в стаде хозяина. Поэтому хозяин, по возвращении с ярмарки, отделяет известную часть привезенных товаров и отдает помощникам, особенно если они были неудачливы в охоте и не имеют лисиц и песцов для собственных покупок. Впоследствии хозяин наделяет своих помощников табаком, чаем, когда у них выйдет свой запас. Конечно, так поступает лишь "хороший" хозяин.
   Нередко случается, что оленеводческое хозяйство какой-либо семьи пришло в упадок. Оленей становится недостаточно. Приходится влачить полуголодное существование. Такая семья охотно присоединяет своих оленей к стаду богатого оленевода, у которого мало пастухов. Положим, богатые хозяева не очень охотно принимают таких обедневших соседей, опасаясь, что неудачливость обедневшего оленевода может сообщиться их собственному стаду. Однако нужда в рабочих руках сильнее такого страха, в особенности если обедневшая семья, потеряв часть своих оленей, несколько лет после этого не испытывает новых неудач.
   В случае соединения маленького стада с большим новоявленный помощник лишь известную часть довольствия получает, от хозяина. Остальную часть он должен попрежнему брать от своих собственных оленей. Пастухи убивают оленей по приказанию хозяина и разносят туши одну за другой по шатрам. Если окажется, что на долю какого-нибудь шатра не досталось ничего, такой семье приходится убить одного из собственных оленей. Однако в таких случаях связь между хозяином и помощником не очень крепка и может порваться в короткий срок.
   Напротив того, настоящие работники получают от своего хозяина, кроме мяса, несколько живых телят в виде ежегодного подарка. В конце лета на ушах телят надо ставить тавро их владельца. Как только теленок пойман и отдан в руки хозяина, последний выкусывает зубами свое тавро на ушах теленка. Но иногда, вместо того, он передает его помощнику и коротко скажет: "тебе". Тогда помощник выкусывает на ухе теленка свое собственное тавро, и теленок принадлежит ему. Количество даримых телят зависит от состояния стада и еще больше от того, сколько умерло телят в минувшую весну и сколько их осталось. В хороший год помощник может получить от хозяина три, пять и даже больше телят. Они вырастают в общем стаде, и все потомство их принадлежит также помощнику. Раньше я уже говорил, что олени при благоприятных обстоятельствах размножаются очень быстро. Важенки начинают телиться уже на первом году. При каждом убое хозяин охотно соглашается убить молодого бычка от помощника, отдавая взамен телку такого же возраста из собственного стада, тем более, что бычок обычно крупнее и в нем больше мяса. Таким образом работник, явившийся к хозяину совершенно неимущим, по прошествии нескольких удачных лет может сделаться владельцем полусотни и даже сотни важенок, Следует заметить, что при подсчете стада чукчи принимают в расчет только важенок. Я имел случай познакомиться на Сухом Анюе с неким Tato, жившим в качестве работника на стойбище Qeŋu-ketlan, самого богатого оленевода в этом районе. Tato прожил у него несколько лет. Когда он пришел к нему, у него совсем не было оленей. Ко времени моего посещения он был владельцем не менее трех сотен важенок. В стаде его хозяина было больше трех тысяч важенок. Семья Tato питалась исключительно за счет стада хозяина, тогда как его собственное стадо неуклонно возрастало. С тем количеством оленей, которым он владел, он вполне мог отделиться и жить особым стойбищем. Однако он предпочел остаться с хозяином. Оба были не очень молоды и имели взрослых сыновей и дочерей, которые помогали им при стаде. Оба были бдительные и опытные оленеводы и прекрасно знали все условия пастьбы зимой и летом. Они жили мирно и дружелюбно, совсем так, как Ajgьnto со своим хозяином в вышеприведенном рассказе.
   В других случаях работник, едва накопив сотню оленей, отделяется и начинает жить своим стойбищем. В течение долгих лет ухода за стадом пастух приобретает опыт и уменье и часто превосходит в этом отношении членов семьи хозяина. Приобретенный опыт он прилагает к уходу за своим собственным стадом, и оно у него возрастает из года в год. Такие хозяева весьма экономны и всеми силами стараются, чтобы оленей было убито как можно меньше. Мне вспоминается один из них, живший на реке Олое. Он всячески изощрялся, изобретая всякие суррогаты пищи, чтобы, заменить оленье мясо. В его семье собирали огромное количество листьев, коры, полупереваренного моху из оленьего желудка, употребляя все это в пищу. Проезжая однажды по реке Олою, я попал на стойбище к его жене. Оказалось, что он оставил ее без куска мяса, укочевав со стадом более чем на два месяца. По возвращении он нашел в себе мужество упрекать жену за то, что она истратила в его отсутствие слишком много "тухлой" оленьей крови из сохранявшегося запаса.
   Нет ничего удивительного, что по прошествии нескольких лет столь заботливые Помощники становятся наравне с самыми богатыми оленеводами по качеству оленей. В том же самом районе р. Олоя я могу назвать, например, Kagno, Rьkoq-Ajwan и некоторых других, которые в юности были работниками, а к старости владели стадами в несколько тысяч оленей. Разбогатев, они в свою очередь принимали к себе бедных помощников.
   Самые богатые оленеводы, имеющие по три или четыре больших стада, такие как Ejgeli с р. Олоя, Omrelqot с верхнего Омолона, Агаго с Индигирской тундры и проч., устроили так, что каждое стойбище при том или другом стаде имело в качестве хозяина кого-нибудь из их ближайших родственников. У Ejgeli все его стада находились на попечении его взрослых сыновей, которые, в сущности, были полновластными хозяевами вверенных им стад. Один из них, например, чтобы избежать какого бы ни было контроля со стороны отца, укочевал со стадом в отдаленные горы и три года не показывался отцу на глаза. Когда я был у Ejgeli, он время от времени вспоминал об этом и сердито ворчал: "Вот я пойду я отберу у него свое стадо". Однако мы прекрасно знали, что он вообще любит хвастать и склонен преувеличивать свою власть и влияние. Все окружающие были уверены, что если б даже он отправился отыскивать непокорного сына, он бы даже не подумал отбирать от него стада, да и вряд ли такой усиленный нажим мог бы удасться. У Omrelqot'a два стада находились на попечении его двух жен, а над третьим он поставил хозяином своего младшего брата. Приблизительно такое же положение было у Агаго и у прочих. Так что, когда Майдель упоминает, со слов чукчи Omrakwufgьn'a, что "у чукоч богатые оленеводы отдают свои стада на полное попечение работников, которые распоряжаются оленями совершенно независимо от хозяина, убивая и продавая оленей по своему желанию, и что единственным условием договора является хорошее состояние стада и постоянное увеличение его" {Майдель, 1. стр. 159.}, то я могу только приписать это мнение полному недоразумению. Стадо не должно существовать без специальных магических охранителей, без ушного тавра и знаков помазания семьи владельца, необходимых для благосостояния оленей. Ни одна семья не доверит своего "оленного счастья" чужому человеку, или, что еще хуже, не согласится заменить священные предметы, относящиеся к стаду, святынями, принадлежащими другой семье. Все условия жизни оленных чукоч таковы, что помощник, начинающий самостоятельно жить со стадом, через несколько лет становится фактическим хозяином его, кому бы оно ни принадлежало.
   Вышеупомянутый Quyar, прирожденный эскимос, никогда не имевший собственных оленей, тоже купил известное число оленей и передал их чукче, своему другу. Это стадо, однако, нельзя сравнивать с обычными стадами. Все олени в нем были приобретены покупкой, и, по существу, это стадо представляло собою результат торговли с американцами. Кроме того, Quvar довольствовался получением от стада известного количества мяса и шкур и не очень подсчитывал приход и расход оленей у своего доверенного.
  

ПОМОЩНИКИ ИНОПЛЕМЕННИКИ

   В той части чукотской территории, где чукчи живут чересполосно с ламутами и чуванцами, выходцы из этих племен часто поступают в работники к чукотским стадам. Так, у Агаго на западной тундре помощниками, при всех его четырех стадах, были ламуты. Такое положение вещей, конечно, утвердилось лишь в последние полвека, когда окончательно установились мирные отношения и племена начали смешиваться и перенимать друг у друга различные культурные ценности. Проникновение ламутов в чукотские стада вполне понятно, так как в этой местности чукотские стада полны более ценными ламутскими оленями, разведение и уход за которыми ламутам, конечно, известны гораздо лучше. В особенности это касается верховой езды на оленях в летнее время, чукчам совсем не знакомой. Многие чукотские оленеводы берут помощников -- ламутов специально на лето, с целью научиться от них верховой езде на оленях и способам летней кочевки. В большинстве случаев помощники-ламуты недолго живут на чукотских стойбищах. Слишком различен характер обоих племен. Чукчи не питают особого пристрастия к постоянным перекочевкам и снимаются с места, лишь вынуждаемые потребностями стада в свежем пастбище. Ламуты подвижны и быстры в перемене места стоянки. Они любят бродить и постоянно охотятся, покрывая огромные расстояния. Обычно, прожив несколько месяцев на чукотском стойбище, ламут покидает его и отправляется охотиться за дикими оленями или горными баранами. Уклад жизни чукоч для него слишком тяжел и неподвижен.
  

БЕДНЯКИ

   На чукотском стойбище мы встречаем и иные социальные подгруппы, кроме известных "нам хозяев, их родственников и помощников. Ниже я буду говорить о приморском поселке, где мы находим иной принцип, а именно -- принцип территориального единства. Поселок вообще значительно больше стойбища. Там мне придется выделить особую группу бедняков, состоящую преимущественно из вдов и сирот, не имеющих родственников. Существование их всецело зависит от соседей. На стойбищах оленеводов такое положение встречается значительно реже. Все семьи оленных чукоч связаны между собою узами родства. При таких условиях бедные, семьи, не имеющие родственников, среди них невозможны. Всегда найдется более или менее отдаленный родственник, который примет осиротевшую семью на свое стойбище и предоставит ей средства к существованию. Даже если внезапно умирает работник, семья его, ни в какой степени не родственная хозяину, остается на его стойбище и получает хотя бы скудное содержание. С другой стороны, семья, не заслужившая ничьей благосклонности и всем чуждая, осиротев, попадает в безвыходное положение. Она не имеет даже места, где жить. Конечно, если такой семье посчастливится попасть на чье-либо стойбище во время убоя оленей на продажу, хозяин, убивая оленей, предоставит одного также и на долю бедных гостей. Во время обрядового убоя оленей многие русские и ламуты, являясь в гости, получают убитых телят в подарок от хозяина стойбища.
   Основное правило чукоч даже для временных стойбищ: каждый, кто живет на стойбище, должен получать пищу из местного источника. Но через два-три дня наступает время, когда все гости и торговые посетители разъезжаются. Не имеющая друзей семья не знает, куда деваться. Так, например, чукча, по имени Скребущая Женщина, рассказывал мне следующий эпизод своего детства.
   Его отец был слабый, беспомощный человек. Оленей у него было совсем мало. Однажды зимой, кочуя с оленями, он попал в страшную пургу. Это случилось вблизи русского поселка Маркова на Анадыре. После этого родители Скребущей Женщины пришли пешком в Марково, таща за собой сани, на которых был только их сын и скудные пожитки. Два месяца прожили они в Маркове почти без всякой еды, так что в конце концов отец умер с голоду, а мать и сын едва не последовали его примеру. Кто-то из оленных чукоч, приехав торговать в Марково, забрал женщину с ребенком. С тех пор начались их скитанья. Никто не хотел оставить их на своем стойбище, а если где-нибудь они задерживались слишком долго, никто не заботился, хватило им еды или нет. Так жили они всегда голодные. У них не было даже ездового оленя, и они были вынуждены переходить пешком с места, на место. Когда мальчик немного подрос, он приходил на стойбище своих богатых соседей и оказывал всевозможные мелкие услуги. Он таскал огромные стволы деревьев, носил воду и лед, запрягал ездовых оленей и за все это получал кусок гнилого мяса или олений желудок, наполненный протухшей оленьей кровью. "Я перестал расти от голоду,-- говорил мне Скребущая Женщина, -- поэтому я такой низенький".
   Женщина, оставшаяся вдовой с пятилетним сыном, рассказывала мне приблизительно то же самое. "Когда мой муж умер, -- сказала она, -- пришел его брат и отобрал оленей. Он хотел взять и меня, но я отказалась. У него было страшное лицо: нос разрушившийся и дыры на щеках. Я сказала: "Я хочу жить сама по себе". Он очень разгневался и сказал: "Я не дам тебе ни одного оленя, ты не сможешь ехать". Тогда я ушла пешком со своим мальчиком. После этого вся наша жизнь была в голоде и холоде. Мой мальчик стал работать пастухом в чужом стаде. Но он был слишком мал. А хозяин был очень придирчив. Мой сын был ростом только с теленка, а уже проводил бессонные ночи при стаде, как взрослый пастух. С большим трудом мы нажили нескольких оленей, и через некоторое время у нас стало уже около сотни важенок. Этим мы живем, хотя и очень скромно".
  

"ПРАЗДНЫЕ СКИТАЛЬЦЫ"

   Кроме вышеперечисленных категорий, среди чукоч есть люди, живущие вне стойбища и семейных связей, вся жизнь которых проходит в постоянных скитаниях. Чукчи называют их tьmŋe-lejwulьt -- "зря ходящие", "бродяги". Их положение незавидно, У них нет ни шатра, ни стада. Однако они выработали в себе стойкость обходиться без удобств домашней жизни в суровых условиях полярной тундры.
   Я встречал много таких скитальцев. Многие были совсем молодые, другие -- уже старики. У некоторых были жены, которые бродяжили вместе с мужьями, другие жили одиноко. Кое-кто из них имел несколько упряжек оленей, у других был один-единственный ездовой олень, а многие и этого не имели и бродили пешком, что в условиях полярной зимы сопряжено с огромными трудностями. У некоторых не было не только оленя, но также ружья, не было даже поясного ножа, который для северного человека не менее нужен, чем правая рука.
   Скитальцы эти весьма беззаботны. Голод -- их постоянный спутник. Я говорил уже раньше, что чукчи едят только один раз в день, и даже приход почетного гостя" не нарушает этого правила. Тем более его не станут нарушать для какого-нибудь "праздноходящего". Конечно, он может притти на чье-либо " стойбище как раз ко времени вечерней еды. Однако, войдя в шатер, он помещается возле входа, позади всех гостей, и отсюда не может сам дотянуться до еды. Он примет несколько кусочков мяса, которые ему соблаговолит сунуть хозяйка шатра, и уже не смеет просить больше. Его не пускают спать в спальный полог. Его спальное место в наружном шатре, под санями, там же, где спят собаки. На следующий день, если он остается на стойбище, ему дают немного поесть, однако обращаются с ним совершенно бесцеремонно. Конечно, если он принимает участие в дневных работах -- рубке дров, носке воды, ловле оленей, его положение несколько изменяется, но все же хозяева помнят, что он--"зря ходящий". Даже старикам из "бродяг" приходится терпеть самое скверное отношение к себе. Вот что рассказывал мне один из них.
   "В позапрошлом году Татк-Омрувия в Город Собрания (Нижне-Колымск) ездил. Из Города Собрания прибыл, домой вернулся. У его брата, у младшего брата, Гинюкая, там я был. Татк-Омрувия пришел, поставил загон из саней. Во время постановки к Татк-Омрувиевым (людям) гости пришли многие -- Ваалиргын, Рульты, Рультувия с женой, Эыльгын. Пили водку! Татк-Омрувия Рультувию бранит. Говорит: "Ты зачем пришел сюда? Голодный бедняк ты. Пищу разыскиваешь. Голодный, еду разыскиваешь". Говорит Рультувия: "Некогда я был помогающим (при поимке оленей)". Говорит Татк-Омрувия: "Почему же не помогаешь?" Говорит Рультувия: "Однако я состарился, старик я, как я буду помогать? Прежние старики только сидели, хозяином хорошо принимаемые".-- "Но ведь ты -- помогающий. Зачем ты сидишь? Разве так помогают, сидя?" Говорит: "Право. Не сиди. По голове ударю тебя". Говорит: "Пусть, если без стыда хочешь быть. На больного спиной совсем бесстыдно хочешь ты (напасть). Я с худой спиной". Татк-Омрувия рассердился, говорит: "Ну, ну. Давай схватимся". Рультувия пояс снял, меховую рубашку снял. Говорит: "Согласен. Схвати меня". Татк-Омрувия тоже пояс снял с ножом. Говорит: "Нет, только по голове тебя бить стану". Старика по голове ударил поясом. "Ну, помогай, помогай". Говорит старик, плачет: "Ай, ай, ай. Согласен. Буду вам помогать". Одежду надел, посох вместе с арканом взял, к оленям побежал. Немного спустя Татк-Омрувия спросил нас: "Где Рультувия?" Мы сказали: "К оленям ушел". Татк-Омрувия кричит, говорит: "Эй, эй, Рультувия! Вернись домой. Вернись домой. Сделаешь вонючим младшего брата дом. Тогда они оба вернулись вместе с женой. По дороге все время плакали. Такой насильник Татк-Омрувия, на всей тундре самый богатый оленями. Божество счастья {Божество "удачи в оленеводстве".} в последующие годы сделало его бедным {Богораз, "Чукотские материалы", стр. 65.}..."
   Такая скитальческая жизнь для женщин, конечно, еще труднее, чем для мужчин. Женатые "праздноходящие" не могут все время удерживать жену, при себе, разве только женщина эта тоже никуда негодна и не угодна никакому другому мужчине. Все же в середине зимы муж старается пристроить свою жену, хотя бы на месяц или на два, на стойбище у кого-нибудь из родственников или просто у мягкосердечного человека, который не пожалеет куска для бедной нищенки. Я помню такую супружескую чету -- Ranawkurgьn и его жена Aŋqaŋŋa. Оба были совсем молодые. Когда умер отец Ranawkurgьn'a, он был еще мальчиком. От отца ему осталось большое стадо оленей. Еще до того как он стал взрослым, половина стада была растрачена. Другую половину он растратил сам, большей частью проиграл в карты. Так он сделался бедняком. При встрече моей с ним и с его женой у них был только один олень и одни старые сани. Женщина была больна, вероятно, сифилисом, муж ее также. Он был хилый, слабый, -- "никуда не годный", -- это было видно с первого взгляда. У них не было порядочной зимней одежды, что редко наблюдается у "зря ходящих". Нужда в теплом платье на тундре так настоятельна, что даже самые беззаботные люди достают его себе так или иначе. Женщина пыталась раз или два покинуть своего мужа для другого мужчины, но никто не хотел ее держать в своем спальном пологу.
   Другой "зря ходящий", Jaqaq, был уже старик. Его жизнь была легче, так как у него было восемь братьев, и каждый был передним хозяином на своем пастбище. Jaqaq не пожелал иметь свое стойбище, ни даже шатер. Он проводил свое время, переходя от одного брата к другому. Затем он двигался дальше, посещая соседние стойбища. Соседи принимали его радушно из уважения к его братьям.
   Əndiw, такой же бродяга, был человек с веселым, легким характером. При самых трудных обстоятельствах он только смеялся, сохраняя полное спокойствие. Еще один, Elepqəj по имени, зимой и летом скитался пешком по стойбищам. Его выносливости дивились даже чукчи. В снежную бурю он мог спать без огня, зарывшись в глубокий сугроб. Как дикий зверь, он был терпелив к голоду и мог оставаться два-три дня без пищи. Он мало говорил. Вообще он имел вид человеческого существа, стоящего на самой низкой ступени развития.
  

СОСЕДНЕЕ СТОЙБИЩЕ

   У оленных чукоч, живущих маленькими стойбищами, широко разбросанными по тундре, ближайшее стойбище представляет собою группу людей, с которой единственно возможно постоянное общение. Такое стойбище называется nьm-takacgьn ("соседнее стойбище"). Nьm -- это есть корень существительного nьmnьm -- "жилье", "стойбище". Takacgьn -- существительное takalgьn ("друг", "товарищ") с незначительным фонетическим изменением. С и l часто замещают друг друга в чукотской фонетике.
   В случае какого-либо несчастья обитатели соседнего стойбища всегда окажут поморщь, тем более, что они большею частью являются родственниками или, во всяком случае, добрыми друзьями пострадавшего. Для примера можно привести следующий рассказ о внезапной смерти одного оленного хозяина во время охоты на дикого оленя.
   "Конечно, побежал в погоню. Если это заколдованный олень, на большое озеро, на лед пошел, по земле не убежал, а именно на лед спустился. Что же, там вдали заозерный берег не виден, такое большое озеро. Упал, раскатился, поскользнулся на льду, сломал шею, так провел ночь. Даже две ночи, кажется, провел. После второй ночи к жителям пошла жена, действительно, понесла весть: "Мой муж где?" Соседи сказали: "Где? что с ним сталось?" -- "Хромого, раненого оленя гнал". "У-х. Вот как... Ну, (пойдем) поищем. Где же он? Ну... По направлению к какому месту мы будем двигаться?" Ушли вдвоем. Один человек соседний последовал. Врознь разошлись, там вчерашнего хромого быка на месте появления. Жена же по земле начала искать. А тот по льду, так как там, вдали, что же там чернеется, лед или что? Туда направился, приблизился к нему. Когда уже приблизился к тому поближе, стал узнавать: это, действительно, сосед и притом лежит ничком, лицо в лед втаяло. Стал махать товарищу (т. е. женщине). Она пришла. Действительно, это сосед... Лук (с прибором) держа в руке, там он и умер. Повезли домой... {Богораз, "Чукотские материалы", стр. 25.}
   Соседние стойбища при перемене пастбища обычно идут по одному и тому же пути и таким образом надолго сохраняют соседство. Они собирают вместе все имеющиеся у них меха и шкурки и отдают их кому-нибудь одному, который везет их на продажу в очень далекий район. Они собираются также вместе для жертвоприношений и игр.
  

ПОСЕЛОК ПРИМОРСКИХ ЧУКОЧ

   Организация приморского поселка основывается не на семейном родстве, а на принципе территориального сожительства. Во многих приморских поселках также имеется Əttooraan ("передний дом") или armacьran ("дом сильнейшего"). Хозяин "переднего дома" называется Əttooralьn ("переднедомный") или armacьralьn -- "(человек) из дома сильнейших". "Передний дом" принадлежит семье, которая дольше всех живет на одном и том же месте. Я говорил уже о постоянных переселениях приморских жителей в зависимости от изменения условий морской охоты. Семья, много лет под ряд живущая на одном месте, имеет большие преимущества перед другими. Полное знание близлежащей местности позволяет ей легко выходить тем или иным способом из различных затруднений даже в самый неудачный промысловый год. Такой дом расположен тоже впереди других, т. е. с правой стороны линии домов, которые здесь все обращены входом к морю. Надо указать, что хозяин переднего дома, лучше всех зная условия местности, претендует даже на интимную связь с местными духами и порою облагает особой данью другие семьи поселка {См. прим. на стр. 142.}. Однако во многих поселках, даже в самых крупных, вовсе нет переднего дома. В таких поселках все обитатели находятся на равном положении, и дома разбросаны кругом без всякого порядка.
  

БАЙДАРНАЯ АРТЕЛЬ

   Основной единицей у приморских жителей является так называемое "содержимое байдары" -- Əttwet-jьrgьn, байдарная артель, составившаяся в целях морской охоты. В древние времена, когда для морской охоты употреблялись исключительно кожаные лодки, байдарная артель состояла из восьми человек: один рулевой, один на носу с гарпуном и копьем, и шестеро гребцов. Рулевой, обычно владелец байдары, иногда не входил в это постоянное число, и тогда артель состояла уже не из восьми, а из "девяти членов. Однако число восемь в отношении количества членов артели настолько укоренилось в представлении чукоч, что даже о касатках, которые нападают на китов, они говорят, будто они охотятся тоже артелями по восемь штук в каждой.
   В настоящее время во многих местах Тихоокеанского побережья американские вельботы вытеснили старые кожаные байдары. Число членов артели, необходимое для охоты на вельботе, меньше, чем при охоте на байдаре. Для вельбота довольно пяти-шести гребцов.
   Байдарная артель составляется из ближайших родственников владельца байдары. Это нечто вроде, семейно-кооперативной группы. Члены артели охотятся вместе и поровну делят между собой добычу.
   Главный член или старшина байдарной артели называется "байдарный хозяин" -- Əttw-ermecьn. Он является владельцем байдары. Он сам сооружает байдару силами членов своей семьи, живущих с ним в одном доме. Для этого он заготовляет прежде всего большую моржовую шкуру и необходимое количество свежих крепких ремней. Затем он собирает дерево, необходимое для остова. Это самая трудная задача в безлесной полярной полосе. Если ему не удается найти в достаточном количестве дерева, выброшенного морем, он покупает готовый остов у американских эскимосов, которые специально изготовляют такие остовы и доставляют их с американской стороны для продажи чукчам. Деревянный остов байдары и части его высоко ценятся чукчами. Остов является предметом торговли, считается богатым наследством и так далее. Когда какая-нибудь часть его изломается, ее заменяют новой. Таким образом один и тот же остов байдары может прослужить двум-трем поколениям. Моржовые шкуры и ремни, наоборот, меняются часто, почти каждую осень. По окончании сезона морской охоты кожаное покрытие байдары снимается и сохраняется отдельно.
   Если хозяин не настолько богат, чтобы запасти весь необходимый материал для сооружения байдары, то ему помогают в этом двое-трое из его родственников, обычно родные или двоюродные братья. Тогда они все вместе считаются "байдарными хозяевами". Старший из них сидит на руле и распоряжается охотой. Но если его "удача в охоте" не очень велика, ему приходится уступить свое место другому.
   Вельботы покупаются у американцев или у туземных торговцев, которые ведут дела с американскими китоловами. В обмен на вельботы чукчи отдают китовый ус, пыжики, черные или пестрые, готовую одежду из оленьих шкур, моржовые клыки и т. п. Стоимость вельбота значительно выше, чем стоимость байдары. Она составляет от 20 до 30 больших полос китового уса. Одному человеку такая затрата мало доступна. Вопрос о приобретении вельбота зависит от удачи в охоте на кита. Если обитателям поселка посчастливилось упромыслить хорошего кита, то несколько семей смогут купить по новому вельботу на следующее лето. Если же китовый промысел был неудачен, вельботы невозможно купить.
   Многие "байдарные хозяева" приобрели вельботы в кредит у вышеупомянутого Quvar'a и у других богатых туземных торговцев. Им была предоставлена рассрочка платежа на два или на три года. Конечно, это были подержанные вельботы, бывшие в употреблении по несколько лет и уже основательно заплатанные, словом -- дешевка. Но даже за них чукчи были бы не в состоянии заплатить без помощи китового промысла.
   Хозяин, у которого есть лишний вельбот, часто дает его в пользование кому-нибудь из соседей. Туземцы считают себя не в праве оставлять байдару или вельбот лежащими без дела на берегу, если поблизости имеются охотники, которые нуждаются в них. В таких случаях формируется временная байдарная артель под главенством того, кто берет на себя ответственность перед хозяином за предоставленную байдару и тем самым становится "байдаркым хозяином" этой артели! За пользование байдарой не взимается никакой платы даже в тех случаях, когда охота была удачная и временной артели удалось, например, упромыслить кита. Принять плату за пользование байдарой -- это значит испортить "охотничью удачу". В случае особенно удачной охоты временный "байдарный хозяин", тут же откупает байдару, и она переходит в его постоянное владение.
   Quvar рассказывал мне, "что однажды он отправился на остров Лаврентия на байдаре, принадлежавшей одному из его соседей. По дороге им выпала редкая удача убить белого медведя на воде. Белых медведей в Тихом океане гораздо меньше, чем китов, хотя убить кита гораздо прибыльнее. Вернувшись домой, Quvar оставил себе эту байдару, отдав взамен владельцу свою собственную байдару, больших размеров и лучшего устройства. Правда, Quvar -- эскимос, но чукчи делают то же самое. Однако, когда охотник убьет кита первый раз в жизни, он должен оставить свою байдару и приобрести другую. Когда я спросил о причинах такого образа действий, туземцы объяснили мне, что это есть искупительная жертва за убитого кита. Хозяин удаляет байдару, служившую ему при убое кита, и приобретает другую, пока еще "невинную".
   "Байдарный хозяин", сидит на руле. Это -- почетное место, и оно принадлежит ему по праву. У русских и у обруселых туземцев на реках Колыме, Индигирке и других место, хозяина лодки -- на корме. Он сидит положив руку на руль, даже в тех случаях, когда управляет лодкой кто-нибудь другой, знающий характер течения. Тот, кто уступает это место другому и добровольно садится в середину лодки, заслуживает презрения.
   Чукотские семьи вообще немногочисленны: восемь членов байдарной артели могут принадлежать к четырем -- пяти семьям. Часто отец и сын считаются только за одного гребца, так как они могут заменять друг друга. Пожилой отец выезжает только в более короткие поездки, сын же отправляется в долгие осенние экспедиции, когда море неспокойно и погода холодная. В число семей, к которым принадлежат члены одной артели, могут входить не только родственные семьи, но также и семьи друзей или близких соседей. Дома всех членов артели находятся в одной и той же части поселка. При всяких обстоятельствах они дружно действуют общими силами, например, при торговле с китоловами или во время зимних поездок на собаках. Байдарная артель представляет собою довольно устойчивую социальную единицу. Туземцы говорят: "В этом поселке три байдарных артели". Я уже говорил, что в поселке Jŋeen в результате последней эпидемии кори из трех байдарных артелей осталась одна. Две другие вымерли. Однако состав байдарных артелей не постоянный. Выйдя по окончании осеннего промыслового сезона, из одной артели, охотник может в начале следующего лета присоединиться к другой, или, если, у него "большая удача", он может построить или купить новую байдару и составить свою артель из числа родственников и друзей.
   "Байдарные артели" с "байдарными хозяевами" во главе их существуют также у азиатских эскимосов. "Байдарный хозяин" называется у них umialik (от umjak -- "байдара"). То же самое мы наблюдаем повсеместно у американских эскимосов. Термин umjalik в значении "байдарный хозяин" употребляется на американском побережьи Ледовитого океана от мыса Барроу {Murdoch, Point Barrow Eskimo, стр. 428.} до Гренландии {H. Rink, стр. 25.}. Murdoch рассматривает группу umjalik как постоянный богатый аристократический класс. Rink ограничивается указанием, что байдарный старшина является главою семьи. "Байдарные хозяева" у чукоч и азиатских эскимосов, независимо от их больших прав распоряжения на морском промысле, не могут быть названы, аристократическим классом, и их влияние в социальной жизни весьма ограниченно. Я буду говорить об этом подробнее в исследовании об азиатских эскимосах.
  

РАСПРЕДЕЛЕНИЕ ПРОДУКТОВ ПРОМЫСЛА

   Добытое на охоте делится следующим образом.
   Мелкие тюлени отдаются охотникам, убившим их. Чукчи говорят, что такие тюлени не составляют ценного предмета охоты. Они могут быть убиты каждым охотником с берега. Поэтому они исключаются из состава добычи, подлежащей разделу. "Байдарному хозяину" иногда отдают одного или двух тюленей, в том случае, если он ничего не убил сам.
   Мясо и жир лахтаков {Крупная порода тюленя.} и моржей режется на равные части и делится поровну. Головы отдаются "хозяину", моржовые клыки идут вместе с головами. Потом эти головы будут играть большую роль на "празднике голов". После праздника моржовые клыки делятся между родными и двоюродными братьями хозяина, участвующими в артели. Другие члены артели получают лишь жир "из-под моржовых усов", т. е. с передней части моржовой морды. При дележе шкур "хозяин" получает шкуру первого убитого моржа, стрелок, помещающийся на носу -- шкуру второго зверя, остальные шкуры достаются по порядку гребцам. Если количество убитых моржей слишком мало, не получивший сохраняет право на причитающуюся ему шкуру -- на следующий сезон. Однако нередко моржовые кожи расщепляют пополам на берегу. Каждая кожа дает два пласта, и число паев таким образом удваивается. При дележе убитых лахтаков, шкуры которых идут на ремни и подошвы и также составляют один из главных предметов торговли с оленными чукчами, приняты более сложные правила. Когда лахтаков много, каждый, начиная с "хозяина", получает по шкуре. Если же шкур нехватает, средина каждой шкуры вырезается и нарезаются два свитка ремней средней толщины. Остаток шкуры разрезается на восемь частей, и каждый член артели получает по куску -- на подошвы. Ремни получают всё по очереди, начиная с "хозяина", как описано выше. В последнее, время, вместо такого способа дележа, шкуры лахтаков отдаются тем охотникам, которые убили зверей и таким образом исключаются из общего раздела. Этот новый способ дележа не одобряется общественным мнением, однако он укореняется все крепче.
   Что касается китов, то мясо их достается всем жителям поселка, вернее, всем, кто является на дележ. Кости от челюстей достаются тому, кто первый заметил кита. Китовый ус делится поровну между всеми участниками охоты. Его делит "хозяин" и для себя оставляет самые лучшие и длинные полосы. Следующую долю уса получает охотник, нанесший смертельный удар киту,-- обычно это -- член артели, помещающийся на носу байдары. По прибытии на берег хозяин берет часть мелкого, негодного для продажи уса и распределяет его между людьми на берегу.
   Я уже говорил, что с полвека тому назад, после каждой удачной, охоты, лучшие части китового уса делились между всеми жителями поселка. Цены на китовый ус были ниже. Китов было больше. У богатых людей был старый запас, еще не проданный американцам. В настоящее время китовый ус слишком дорог для такого щедрого распределения. Это соображение было высказано одним из туземцев, хозяином артели. Часто в охоте на кита участвует не одна байдара, а две, три или более. Одна из них, играющая руководящую роль, называется "главная байдара", остальные -- "помогающие". В таких случаях при дележе весь китовый ус делится на две равные части, которые называются tinqəl -- "половинки (китового уса)". Главная байдара" получает одну половину. Другая половина достается всем "помогающим" байдарам, каждая байдара, в свою очередь, распределяет свою долю между членами артели. Если кит просто выброшен на берег волнами, мясо и жир его могут резать и брать все присутствующие, ус же считается принадлежащим тому, кто первый заметил кита. "Будь то хотя бы пятилетняя девочка, все равно: она имеет право на весь ус", -- говорят чукчи. Поступить иначе значит сделать большое зло. Кто возьмет ус вопреки обычаю, тот скоро умрет.
   То же самое правило относится к шкуре белого медведя, убитого на берегу. Шкуру его получает тот, кто первый его заметил. Несмотря на существование такого правила, на самом деле раздел уса выброшенного или прибитого к берегу кита служит поводом к всевозможным недоразумениям и ссорам. Каждый считает себя первым заметившим добычу.
   В районе поселков, которые я посетил, за последние десять лет моего пребывания среди чукоч не была выброшена на берег ни одна туша кита с усом, годным для продажи. Прибивало к берегу лишь туши китов, убитых американскими китоловами, которые берут только ус, а туши бросают в воду. Другие выброшенные киты были с коротким белым усом, негодным для торговли. Так что вопрос о дележе уса от выброшенных китов так и не вставал ни разу в практической форме.
   Франц Боаз говорит, что у центральных эскимосов существуют те же правила распределения добычи. "Медведь или мелкий тюлень принадлежит тому, кто первый заметил его, а не тому, кто убил. Тюлень-лахтак принадлежит всем" участникам охоты. Шкура его, представляющая главную ценность, делится между ними. Морж разрезается по числу принимающих участие в охоте. Охотник, нанесший первый удар, имеет право выбрать свою часть и, кроме того, получает голову моржа. Кит принадлежит всему поселку. Добыча кита служит поводом к празднику" {Franz Boas, Central Eskimo, стр. 582.}. Право на добычу первого заметившего ее Rink нашел у южных гренландцев: "В южной Гренландии белые медведи встречаются редко. Если же случится убить белого медведя, то он принадлежит не тому, кто убил его, а тому, кто первый заметил" {H. Rink, стр. 29.}. В отношении редкости появления белых медведей тихоокеанские поселки чукоч и азиатских эскимосов находятся в том же положении, что и поселки эскимосов в южной Гренландии, так как белые медведи так далеко на юг не заходят.
   Зимняя охота на льду производится индивидуально. Однако охотник берет себе целиком тушу убитого моржа или лахтака лишь в том случае, если в это время нет никого вблизи. Если же есть другие охотники, то каждый из них: имеет право получить долю добычи. Обычно, как только охотник убьет лахтака или моржа, все заметившие его удачу бросаются бегом на место убоя. Правило дележа таково: если убит лахтак, охотник получает шкуру, голову и обе лопатки, первый пришедший на место поимки получает тазовую часть, второй -- правую заднюю ногу, третий -- левую заднюю ногу, четвертый -- грудинку, пятый -- нижнее ребро с полосою жира, нарезанной кругом всей туши; другие ребра делятся между пришедшими позже. Самые последние получают лишь по куску мяса. Все это, конечно, ведет к спору и даже драке. Если приходит только один посторонний, туша зверя делится пополам, охотник берет себе переднюю часть, а пришедший получает заднюю. Чукотская и эскимосская резьба по кости часто представляет две половины лахтака, аккуратно обрезанные и уложенные на крошечные саночки, на каких мясо возят к берегу. При дележе туши моржа охотник получает шкуру, голову и спину со всем верхним жиром. Все остальное мясо и жир, делится между присутствующими. Лучшие куски получают старики.
   То же самое право на часть добычи для всех присутствующих и прибежавших существует и у оленных чукоч. Например, если несколько человек идут вместе по тундре и один из них издали заметил торчащий из-под земли мамонтовый клык, как это порою случается на тундре, все они бросаются тотчас же к месту находки. Первый добежавший может взять ее себе. Однако остальные редко уступают без драки, иногда доходя до убийства. Тот же принцип, мы находим и в ритуале "праздника голов" диких оленей {См. прим. к стр. 142.}.
  

БЕДНЯКИ

   Бедных семей, не имеющих ни родственников, ни друзей, в приморских поселках гораздо больше, чем среди оленеводов. Жизнь приморских охотников несравненно труднее. Рискованная охота на море постоянно грозит смертью. А когда сезон охоты кончается или прерывается морским штормом, над жителями поселка нависает голод. Население поселков значительно гуще, чем население стойбища. Семьи приморских охотников многочисленнее. Взаимопомощь между соседями у приморских чукоч развита гораздо сильнее. Бедные семьи могут существовать лишь тем, что они получают от своих соседей, живущих в большом достатке. Удачливого охотника на берегу всегда встречают вдовы и сироты, и он их всех оделяет мясом из своей добычи. Он посылает по куску мяса тому или другому из своих соседей, которые в данный момент почему-либо отсутствуют. Даже во время голода беднейшие семьи получают хоть немного, пока голодная смерть не начнет угрожать всему поселку. Тогда каждый сохраняет свой последний кусок для собственной семьи. Конечно, не у всех одинаковый характер. Скверный человек не дает ничего,-- говорят чукчи.-- "Подай кусок хотя бы в ближайшую дверь".
   Однако в рассказах постоянно встречаются описания бедных семей, которые умирают с голоду, ничего не получая от своих злых соседей. Я приведу лишь один рассказ о сиротке, известный также среди азиатских и американских эскимосов.
   "В приморском поселке было много домов. В самом заднем жил чесоточный сиротка, совсем один. Он разыскал одинокую старуху, вечно голодную. Он сказал ей: "Будь моей бабкой". Они стали жить вместе. Еды у них не было. Охотники убили кита. Старуха сказала сиротке: "Поди и попроси у них мясца из-под заднего ласта. ("Мясо из-под заднего ласта" -- очень жестко, оно считается самой плохой частью). Люди возвращаются с промысла, все несут мясо. Он пошел им. навстречу. "Чего тебе надо?" -- "Моя бабушка сказала: попроси мясца из-под ласта".-- "Ну, ну... Попроси у задних". Он пошел дальше. "Чего тебе надо?" -- "Бабушка сказала: попроси мясца из-под ласта". Все отказывали ему. Вместо того чтобы дать ему что-нибудь, его били. Наконец. Милостивое Существо смилостивилось над ним: самый задний охотник дал ему три маленьких кусочка мяса величиной с палец. Он положил эти три куска, в три мясных погреба, и каждый погреб чудесно наполнился мясом до верха. Тогда они со старухой стали счастливы и поставили варить котел с мясом. Соседи заметили дым. "О, что делает чесоточный! Он варит мясо". Они бросились к ним, вынули мясо из котла и унесли его прочь".
   Дальше повествуется, о том, как чесоточный сиротка, под покровительством Милостивого Существа, стал очень сильным, удачливым юношей. У него постоянно была богатая добыча на охоте. В конце концов он женился на красивой девушке. Тогда все те, кто раньше скверно обращался с ним, пришли к нему и говорили: "Ты -- мой племянник. Ты -- мой двоюродный брат". Но он прогнал их со словами: "Я -- не ваш. Я -- чужеземец. Я -- сирота. Вы всегда били меня".
   Вместе с женой он покинул поселок и поселился в другом месте. В поселке настал голод из-за неудачной охоты. Еды не было, и мозг в костях, у людей высох; и скоро его бывшие соседи вымерли с голоду один за другим. Сиротка основал новое жилье. Его семья возрасла в числе и образовала поселок" {Богораз, "Чукотские материалы", стр. 118.}.
   В другой сказке рассказывается о том, как на самом конце поселка жила старая женщина с маленьким сыном. У нее не было еды. Она просила у соседей хотя бы кусочек тюленьей печени от их охоты. В конце концов она всем надоела. Соседи убили ее мальчика, вырезали его печень и дали ей вместо тюленьей. Она не узнала и принялась ее жарить над жировой лампой.
   Оба рассказа обрисовывают тяжелое положение вдов и сирот, лишенных родственников и друзей, и жестокое обращение, которое им приходится претерпевать. Но все-таки такое полуголодное существование в приморском поселке возможно.
   В сказках оленных чукоч о сироте его обычно истязает мачеха в его собственной семье. Он покидает родное стойбище и скитается по соседям, как "бродяга", или уходит на отдаленные стойбища искать счастья. В общественной жизни оленеводов для него, очевидно, нет определенного места.
   Многие авторы, описывая социальную жизнь американских эскимосов, с похвалой отзываются об их заботливом отношении ко всем тем, кто не может самостоятельно достать себе пропитание. Hans Egede говорит: "Они не дают таким беднякам умирать с голоду, но свободно допускают их к своему столу" {Hans Egede, Description of Greenland (англ. изд., Лондон 1775), стр. 127.}. Franz Boas говорит, что у центральных эскимосов бедняков принимают совсем чужие им семьи. В частности, безродные холостяки, калеки, не могущие сами себя пропитать, или люди, потерявшие последние сани с упряжкой собак, находятся в таком положении. Отношение ко всем этим людям ничуть не хуже, чем к самостоятельно добывающим себе пропитание {Franz Boas, Central Eskimo, стр. 581.}. Все это указывает на большое сходство с обычаями приморских чукоч. Однако заботливость, приморских чукоч о своих бедняках как будто не заходит так далеко, как у американских эскимосов.
  

СКИТАЛЬЦЫ

   Типы скитальцев среди приморских чукоч отличаются от оленных "праздноходов". Оленные чукчи кочуют по стране со своими шатрами и стадами оленей. Эта постоянная кочевка составляет их нормальный уклад жизни. Однако размах их кочевки не очень широк: от края лесотундры, где они живут зимой, на тундру летом и опять обратно на старое место. Длительные путешествия предпринимаются вместе с дорожным шатром, караваном грузовых саней и с запасными оленями, назначенными на мясо. Но такое путешествие не многим быстрее обычных кочевок. Одинокий путник на паре ездовых оленей -- без всякой клади, правда -- совершает весьма быструю поездку, километров на сто и больше. Покрыв такое расстояние, он останавливается у кого-нибудь из оленеводов и пускает своих бегунов в стадо хозяина затем, чтобы дать им полный отдых. Таким образом оленевод при всех своих передвижениях тесно связан с шатром и стадом. Человек же, ничего не имеющий и скитающийся без всякой цели, считается "праздноходом", негодным бродягой и парнем.
   Приморские охотники живут оседло в постоянных поселках. Именно по этой причине (поселок неподвижен) они постоянно предпринимают далекие и длительные поездки во всех направлениях. Кроме того, они живут на морском берегу, а море, как известно, побуждает человека и путешествиям и облегчает ему передвижение. Многие из них занимаются торговлей, которая превращает их жизнь в постоянные передвижения. Поэтому странники без всякой особой цели здесь встречаются чаще, и отношение к ним не столь сурово, как у оленеводов. В чукотских рассказах приморского происхождения часто встречаются люди, которые, влекомые жаждой увидеть далекие неизвестные страны, покидают свою родину и уходят в заманчивую даль. Летом они путешествуют в челноке, зимой -- пешком. Последнее, по всей вероятности, отражение эскимосского быта, так как американские эскимосы постоянно совершают свои путешествия пешком. На самом деле приморские чукчи зимой путешествуют на собаках. Человек беспокойного нрава берет пять, шесть собак, запрягает их в маленькие -санки, ломаные и чиненые, и уезжает из своего поселка совершенно один. На своих санях он переезжает из одного посёлка в другой, с Ледовитого моря перебирается на Тихий океан и наоборот. Летом садится вместе с другими на большую байдару и едет километров за двести на какой-нибудь торговый пункт. Торговые байдары летом нуждаются в гребцах, и каждая лишняя пара рук всегда у места. Во время остановок в каком-нибудь поселке такой бродяга может принять участие в охотничьей экспедиции и получает свою долю добычи. Иные "поступают на американские суда и совершают с ними поездки к северу до мыса Барроу и дальше. Другие попадают в Сан-Франциско, заходят на тропические острова, потом возвращаются домой, попрежнему ничего не имея и не заботясь о будущем.
  

ГОСТЕПРИИМСТВО

   Приморские жители гораздо гостеприимнее, чем оленеводы. Каждый путник, остановившись в приморском поселке, может смело рассчитывать на то, что он получит корм для себя и для своих собак на один или несколько дней. Платы с него не требуют. Конечно, предполагается, что у путешественника есть чужеземные товары или продукты, столь заманчивые для обитателей поселка. Они могут получить от него немного табаку, чаю, оленьего жира или даже американской водки. Он дает того или другого в благодарность за дневное пропитание. Правда, он дает понемногу, только "понюхать", как говорят чукчи. Подобный обычай гостеприимства существует у всех племен северо-восточной Азии, которые ездят на собаках, -- на Камчатке и на Анадыре, на Лене, Колыме, Индигирке, на побережье Охотского моря, как у туземцев, так и у русских поселенцев. Если бы этого не было, передвижение на собаках было бы невозможно, так как небольшой запас сушеного собачьего корма, который можно возить с собою на нарте, едва достаточен для дневных передышек на снежной дороге и для разных особенных случаев. Поэтому люди, живущие на местах, часто посещаемых проезжающими, делают запасы собачьего корма не столько для себя, сколько для проезжих гостей. Часть запасов, которая расходуется на гостей, значительно превосходит часть, потребляемую в своем хозяйстве. Так, обитателям поселка Mьsqən, который лежит на пути с Чукотского мыса к устью Анадыря и является единственным населенным пунктом среди огромных пространств необитаемой тундры, часто приходится единовременно кормить по двадцать собачьих упряжек, то есть более двухсот собак. В поселке Mьsqən только три хозяйства, так что гостеприимство ложится на них тяжким бременем. То же самое следует сказать и о нескольких чукотских семьях, живущих на среднем Анадыре, как раз на полупути из Маркова на устье. Каждая из этих семей запасает, летом до трехсот туш диких оленей, и когда олени в определенное время переправляются через реку. Этот запас почти весь уходит на корм собакам русских поселенцев, постоянно разъезжающих взад и вперед с торговыми целями. Яне раз спрашивал у жителей Mьsqən и "поселка у Утесиков." на среднем Анадыре, достаточные ли запасы они сделали за лето. Неизменно я получал один и тот же ответ: "Достаточно для себя, но мало для проезжающих". Они лишний раз предпринимали охотничьи экспедиции с целью пополнить свои запасы. Но никто у них никогда не жаловался.
   В других приморских поселках мне приходилось просиживать по несколько дней в ожидании прекращения пурги. Случалось, что все запасы топлива выходили. Мы питались серым моржовым мясом. Не было ни куска дерева, чтобы растопить снег и сварить чаю. В более южных поселках чукчи варят еду не на жировой лампе, а на костре, топливом для которого служит низенький, жесткий кустарник, куски выкидного леса, сухая трава и т. п. В конце концов хозяин брал топор и рубил свои сани или вырубал один из шестов, поддерживающих стены, рискуя обрушить на наши головы свое жилище. Если мы вспомним, с каким трудом достается дерево на берегах полярного моря, в особенности дерево, годное для шестов и подпор, поддерживающих стены шатра, мы сможем оценить величину такой жертвы. Немногие оленеводы, кочующие вблизи от приморских поселков и постоянно общающиеся с приморскими жителями, усвоили отчасти это чрезмерное гостеприимство. Но оленеводы, живущие на внутренней тундре, весьма далеки от этого.
   Путешествуя среди оленных чукоч, я нередко встречал очень недружелюбный прием. Мой приезд вызывал ропот и даже угрозы. Мое имущество расхищалось. Хозяева шатра, в котором я останавливался на ночевку, нередко делали попытки открытого грабежа. Никогда ничего подобного не случалось со мной у приморских чукоч. Все было благополучно, мы жили мирно, за немногими исключениями, о которых мне придется говорить впоследствии.
   Сами чукчи сознают разницу характеров оленеводов и приморских жителей. Морские охотники гордятся своим превосходством в приеме гостей. Это тем более замечательно, что они считаются гораздо смелее и предприимчивее оленных, и действительно их образ жизни требует мужества, присутствия духа и постоянной предприимчивости.
  

Глава VIII
СИЛЬНЫЕ ЛЮДИ, ВОИНЫ, РАБЫ "СИЛЬНЫЕ ЛЮДИ"

   В предыдущей главе уже упоминалось слово "ermecьn" в значении "хозяин шатра". В буквальном переводе "ermecьn" означает "сильный". Это слово имеет также несколько других значений, более или менее близких друг к другу по смыслу, например: "сильный человек", "воин", "влиятельный человек", "насильник", "грабитело". Чукчи сами понимают различие оттенков этого слова. Так, например, в вышеприведенном рассказе об "Elendi и его сыновьях" встречается игра слов, основанная на оттенках значения этого слова. Хозяин-эскимос говорит: "Это, вероятно, известный ол енно-чукотский ermecьn" (в смысле "воин"). Əlendi отвечает: "Не я. Вот ты -- действительно ermecьn (в смысле "насильник"). Ты так насильственно обращаешься со своими соседями, что они не смеют даже сесть в твоем присутствии". Но если этот отрывок показывает разницу между двумя значениями слова "ermecьn", то другой отрывок из последней части этого же рассказа, напротив того, указывает на нечто общее в различных значениях этого слова,-- таким общим элементом является воинственная сила.
   "Ого!-- говорит отец после удачного выстрела, сделанного его малолетним сыном.-- Вот я создал будущего насильника, грабителя чужих стад, воина я создал. Я -- хороший человек".
   В оригинале слово "ermecьn" употреблено во всех трех случаях. Войны и воины относятся к прошлой эпохе жизни чукотского племени. Опиания войн и воинов встречаются только в преданиях реального или сказочного характера. В настоящее время под словом "ermecьn" подразумевается прежде всего человек, обладающий большой физической силой, смелостью и склонностью к приключениям. Людей с такими качествами часто можно встретить как среди оленных, так и среди приморских чукоч. Таким был, например, один из моих колымских знакомых, по имени Tьmgənentь. Он происходил от приморских чукоч, но с детства жил среди оленеводов. Tьmgənentь был высокого роста и атлетического сложения. Он был искусен во всех видах спорта, борьбе, беге и езде на оленях. Когда я встретил его, ему было уже около сорока лет, и он несколько успокоился, но прошлая жизнь его была полна всевозможных приключений. Будучи приморского происхождения, он побывал во многих арктических поселках и стойбищах по пути от мыса Дежнева до реки Колымы. Он пробовал сделаться торговцем, но несколько раз успевал промотать большую часть товаров и в конце концов должен был отказаться от этих попыток. Два или три раза он был владельцем большого стада, но каждый раз, через год или два, стадо исчезало. Он много пил и во хмелю становился просто опасен. Так, про него говорили что в пьяных ссорах и драках он убил трех человек. Он часто ссорился с русскими поселенцами и многим из своих русских друзей задал хорошую трепку. Казаки, в свою очередь, после одной из драк так проучили его, что он лежал при смерти и поправился лишь благодаря своему крепкому сложению. Он несколько раз менял жен и, несмотря на свои сорок лет, все еще имел большой успех у молодых женщин и девушек и был "хорошо известен как товарищ в групповом браке многим достойным чукчанкам района реки Колымы и реки Россомашьей.
   Таковы же были и два брата, Cepat и Qanciu, из так называемых торговцев-поворотчиков {См. стр. 4.}. Выше уже было указано, что торговцы -- поворотчики, хотя и приморского происхождения, имеют оленей. Они отправляются из приморских поселков на оленные стойбища и везут туда тюленьи шкуры и ремни, куньи и бобровые меха, привозимые из Америки, а также американские ружья, ножи и т. п. Все это они обменивают на выпоротки, пыжики, одежду из оленьих шкур, русский кирпичный чай и листовой табак. Я несколько раз встречал обоих братьев на ежегодной Анюйской ярмарке. Оба были люди крепкого сложения и обладали большой физической силой. Про Cepat'a говорили, что за ним числится несколько убийств. Qanciu, с другой стороны, потерял в драке один глаз, и его грудь покрыта была глубокими шрамами, следами старых ножевых ран. Братья пользовались широкой известностью среди населения оленных стойбищ района обоих Анюев, также среди русских купцов и казаков. Они привозили всегда много различных товаров, но большую часть тратили на покупку водки. Они пили сами и угощали других. Cepat был зачинщиком столкновения {См. стр. 26.}, имевшего место в 1895 году, как было указано выше.
   Колымский исправник в этот год не приехал на Анюйскую ярмарку. Вместо него приехал его помощник, человек неопытный, незнакомый с местным бытом и методами чукотской торговли. Он привез с собой казаков из Средне-Колымска, которые тоже мало знали чукоч, и начал с того, что строго запретил торговлю крепкими напитками. Это было, разумеется, похвально, но в то же время почти все торговцы, мужчины и даже женщины, а также и оба казачьих командира--среднеколымский и нижнеколымский -- привезли для продажи спирт. Весь спирт был под этикеткой: "для личного употребления". Помощник исправника приказал казакам отнимать у чукоч, прямо из рук, спиртные напитки. На следующее утро после отдачи приказа Cepat напился пьяным, пошел в русскую крепость и встретил казаков. Он вынул из-за пазухи бутылку спирта, показал ее казакам и сказал насмешливо: "ну-ка, казаки, идите, отнимите ее у меня". Казачий командир подошел к Cepat'у, быстро вырвал бутылку у него из рук и вылил водку на снег. Надо сказать, что на севере пролить водку считается, пожалуй, хуже, чем пролить кровь. Cepat рассердился и так ударил обидчика по уху, что тот упал на землю, завязалась драка. Cepat был арестован, а другой чукча, участник драки, был убит казаками. Я видел, как казаки тащили Cepat'a в избу, служившую временной тюрьмой. Все лицо его было в крови, но он все еще "не хотел покориться. Один из казаков ("частный командир" из Средне-Колымска) вынул револьвер и направил его в грудь арестованного. Он сказал; "Я сейчас убью тебя, ты собака!" -- "Убей,-- ответил Cepat с таким же вызовом. -- Я не боюсь, а ты -- худой человек". Из крепости выгнали всех туземцев и закрыли ворота. У ограды крепости собралась большая толпа туземцев под предводительством Qanciu, брата Cepat'a. Вскоре русские убедились, что Cepat'a необходимо освободить. Некоторые из них попробовали предложить Cepat'у извиниться перед частным командиром за то, что он его ударил, но Cepat наотрез отказался исполнить это. "Все вы -- скверные, -- с полной откровенностью сказал он.-- Отстаньте от меня". Затем он быстро оттолкнул стоявшего около него казака и вышел вон.
   Cepat и его брат были приморского происхождения, но убитый в драке чукча был оленевод. Он жил на реке Чаун, пользовался некоторым влиянием среди своих соседей, но даже и они называли его "плохим". За день до своей смерти он пришел в поселок и пытался своровать у русских железные ножи и наконечники для копий. Воровство не удалось, так как было замечено, но его не тронули и оставили на свободе. На следующее утро он первый начал драку после ареста Cepat'a. Тогда русские, в свою очередь, увидев, что сила на их стороне, набросились на него и убили.
   Akьmluka, с реки Россомашьей, также был оленеводом насильнического типа, он был искусен во всех видах спорта, очень ловок, вспыльчив и отважен, и никто из его соседей не осмеливался начать с ним ссору. Однако влияние оленного удалого насильника на жителей соседних стойбищ весьма неопределенно, так как каждое оленеводческое стойбище живет совершенно независимой от других, отдельной жизнью.
   В приморских поселках, где люди живут в тесном общении друг с другом, влияние ermecьn'а более определенно и действительно. Однажды, проезжая на собаках через чукотский поселок Valqailen, мы остановились на два дня, чтобы дать отдохнуть нашим усталым собакам. Один из жителей этого поселка, по имени Canla, предложил нам купить у него большой мешок тюленьего жиру. Жир в этом сезоне употребляется для корма собакам. Так как нас, русских, считали "богатыми", то мы сами должны были покупать большую часть корма для своих собак. Бедным людям хозяева дают собачий корм бесплатно. Кроме того, мы кормили своих собак лучше, чем чукчи, и поэтому нам нужно было большое количество корма. Мы платили за корм плиточным чаем и листовым табаком, платили понемножку, как это обычно бывает в таких случаях. Однако Canla не хотел ни чаю, ни табаку. Он хотел, чтобы мы отдали ему вожака одной из наших упряжек. Это была белая сука, очень большого роста, по имени "Стрела". Приморские чукчи высоко ценят русских собак. Canla предлагал нам за собаку шкуру бобра, две шкуры лисицы и вышеупомянутый мешок с жиром. Мехов у него еще не было, но он рассчитывал достать их потом у аляскинских эскимосов. Он обещал отдать эту пушнину месяца через два, когда мы будем возвращаться обратно. Хозяин собаки, один из моих казаков, отказался продать собаку в кредит. Тогда Canla обиделся на нас за недостаток доверия к нему, взял обратно свой мешок и ушел домой. Вскоре после этого нам пришлось убедиться, что никто в этом поселке не хочет продать нам корму для собак. "Canla ведь ermecьn,-- заявили нам жители поселка. -- Он сказал: не продавать!" Нам пришлось кормить наших собак лишь тем, что давал хозяин, у которого мы остановились. В конце концов мы принуждены были уступить и отдать собаку.
   Надо отметить между прочим, что он честно принес нам в срок обещанные меха, когда мы на обратном пути снова проезжали через этот поселок.
   Мы получили мешок с жиром и, кроме того, соседи Canla сразу же стали приносить нам моржовое мясо, и инцидент был улажен. Когда я спросил нескольких из них, неужли слово Canla действительно имеет для них такое значение и вес, они ответили: "Он наш сосед и очень сильный борец". Canla не было еще тридцати лет, он был высокого роста и крепкого сложения. Он носил штаны, украшенные красными кистями {Одежда борца.} и был постоянно готов на борьбу. Мы остановились тогда в "переднем доме". Хозяин его был богаче Canla, но влияние его на жителей поселка было гораздо слабее, чем влияние Canla. Однако я должен отметить, что в приморских поселках самый сильный человек обычно бывает и самым богатым, так как благодаря физической силе и ловкости промысел у него бывает удачливее, чем у других. Поэтому самой сильной и самой богатой семьей обычно бывает семья, живущая в "переднем доме". Глава этой семьи является ermecьn'ом. Отсюда появилось у приморских жителей название для "переднего дома" -- armacь-ran ("дом самого сильного"). Удача в оленеводстве не в такой степени зависит от физической силы человека, и поэтому среди оленеводов часты случаи, когда "самый сильный" человек оказывается бедняком. О таких случаях я буду говорить ниже.
  

"НАСИЛЬНИКИ"

   Как у оленеводов, так и приморских жителей слово "ermecьn" употребляется и в смысле "насильник". Я хочу отметить весьма интересное различие между обеими ветвями чукотского племени.
   У оленеводов самые яркие типы "насильников" чаще всего встречаются среди бедняков -- помощников. Они пользуются своей физической силой для ограждения себя от излишних посягательств "передней" семьи. Я приведу чрезвычайно характерный случай, происшедший в 1894 году в районе реки Чауна. Рассказал о нем один туземец, знавший участников этого происшествия. Привожу дословно его рассказ:
   "Отдельным (единственным) поселением живет оленевод в двухжильях так, как с соседом. С весьма долгоязыкою женой сосед -- Амонайгин по имени. Притом Амонайгин -- большой силач. Также ленив при оленьем стаде ходить; поэтому ему почти не убивают оленей. Действительно, подумав, хозяин сказал: "(это) совсем негодник". Также не хотел, чтобы ему что-либо говорили: неудобно сказать ему что-либо. Жена стала говорить: "мы сохнем с голоду при большом оленеводе. Я говорю, я убила бы: мерзкой смертью умираем!" К счастью, непослушен муж при первом обращении. Постоянно заговаривая, говорит жена, источник беспокойства. Что же, за ушедшим к оленям (хозяином) последовал. Вместе стали пребывать при стаде. Там поодаль есть скала. Сосед сказал: "давай-ка ту скалу посмотрим, кормовище поищем кстати, взберемся". "Что же, согласен". Так, конечно, хозяин сказал. Прямо туда влезли, на гору пришли. Ибо стал беспечен (хозяин), так как неизменно сзади ходил сосед. Только что взобрались, сзади схватил его. Недавно нож тайно куда-нибудь (наготове) сунул. Схватил (его, а) другой рукой брюхо совсем распорол. Отпустил (его, раненный) побежал, бросился, упал, ибо, действительно, совсем разрезано. Ничего (с ним) не сделал, только покинул. Вернулся детина, домой пришел, ночевал так. При наступлении вечера вернулся домой. Муж жене тотчас по приходе не говорил. Пробудились назавтра. "Ну! С моей жертвой я справился, (а) с твоими, в свою очередь, что же станешь делать?" Жена сказала: "Ух, вот как! Пусть же ты всех сообща". -- "Нет, как же! Прямые твои слова: будем каждый со своей жертвой!" Жена вздохнула: "ну, пусть, ладно!" Нож тотчас же хорошо выточила, в рукав сунула. Пошла к соседям. Та добывает огонь, (так ее) там застала. Что же кольнула, но неизменно добывает огонь женщина. Ибо шаманская женщина, сама себя закалывающая женщина. Попрежнему добывает огонь. Братишка услыхал, в цельно сшитое платье одетый мальчик. Тотчас же из заднего края полога вышел. Из задней стены шатра вышел наружу, бежал, куда глаза глядят. Та услышала его шумящего. Не может убить ту другую, наконец бросила. Но только сперва ножные связки изрезала, ручные тоже изрезала. После того бросилась за мальчиком; уже он скрывался. Насилу догнала его. Убила там. Принесла домой, как только убила, принесла к дому. Другая же стала совершенно неподвижной, женщина с перерезанными связками. После этого, как кочующая (как бы собираясь перекочевать), разобрала шатер. Жерди, все что (было), изрезала, собрание саней. Что же, костер сделала весь из жердей и саней, с примесью тальника. Там положила их обоих; как только разгорелся костер, сгорели там. О, и дым же! Ибо при полном безветрии, вверх совершенно отвесно поднимается. Как раз собачники необычною (иной) дорогой движутся, из Торговой Крепости возвращаясь. Увидели дым; туда свернули. Прибыли туда. Что же, как же это, еще костер даже есть. И прямо так место (снятого) шатра тоже есть, вот как. Встрепенулся Амонайгин дружок. Только что они совершили преступление: конечно, что же скажет, если те увидели их? "Ну что ж, так у меня случилось! Эх! пожалуй, и вас убью! Действительно, разве будете молчать?" -- "Ох, право, нет!" Как бы великому начальнику стали кланяться: "лучше снабди нас запасом". -- "Э! Если бы только так, чтоб вы не говорили! Пожалели бы меня, пощадили бы!" -- "Конечно, так, чудак ты! Мы тоже так будем соответствовать. Ты бы, повидимому, тоже мог рассказывать об этом". Ловко поступающие люди. После того переночевали там. Что же, все лукавую речь употребляют. Назавтра снабдил их запасом; до предела выносимой тяжести обременил сани. Тем не менее прибыли туда (т. е. домой), подняли шум рассказом. Что же, собрание родственников на будущий год настигли (и) убили его. Амонайгинову жену я видел, ты же сына видел; также имя ее (его) знаю: Tŋe-ceivuŋe" {Богораз, "Чукотские материалы", стр. 31.}.
   В другом случае сосед, с помощью своего двоюродного брата, убил хозяина стойбища. После этого он поселился в семье убитого и начал резать для себя оленей из его стада. Убийца оставался на стойбище до тех пор, пока не осталось ни одного оленя. Только тогда он ушел от них {Там же, стр. 41.}.
   В чукотских рассказах часто описываются подобные случаи. Наиболее характерным является случай, описанный в сказке "Əlendi и его сыновья".
   "Эскимоса взял Əlendi к себе в помощники по стойбищу. Тому удалось однажды оставить хозяина на одном острове в открытом море. Затем он вернулся обратно и завладел имуществом своего хозяина. Он совсем перестал работать и разговаривать стал грубо. Все время оставался он в спальном пологе, совсем не выходил наружу и даже испражнялся в ночную посуду. Жены хозяина не захотели жить с ним; они даже не входили в спальный полог, все время сидели на морском берегу, плача. На следующее утро раб сказал мальчишкам -- пастухам, идущим к стаду: "Завтра мне принесите только что вылинявшего теленка. Как худо пахнет от тухлого мяса. Исключительно язычками стану питаться". Они боятся. "Он ведь убьет. Принесли ему линялого теленка. Дети плачут в стаде об отце. Каждый раз, принося теленка, говорят: "Или же поколотит, или же, пожалуй, нет? Может, мы немножко выросли, стали "сильнее?"
   Птицы спасли Əlendi. Он пришел к своему стойбищу. Встретил на тундре одну из жен, сказал ей: "Иди и скажи мальчикам: в следующий раз, как спросит он теленка, пусть ответят ему: "Ты раб. Когда ты привык питаться телятами и язычками?" Услышав это, эскимос заревел от гнева. Он выскочил из полога наружу, совсем голый. Женщина сказала ему: "Надень хоть штаны". Он надел штаны. Потом схватил рукоятку от скребка и погнался за мальчиками. Но Əlendi вдруг набросился на него, схватил его сзади и вскоре после того казнил его жестокою казнью {Богораз, "Чукотские материалы", стр. 348.}.
   На самом деле, у приморских чукоч я не встречал случаев подобных вышеописанным. В общем можно сказать, что приморские чукчи, несмотря на то, что они храбрее оленеводов, гораздо спокойнее и миролюбивее их. "У нас никогда ничего не случается, -- рассказывали мне чукчи и эскимосы приморских поселков, -- хотя у нас и нет начальников. Во время пьянства те из нас, кто не пьет, успокаивают буйных пьяных и, если необходимо, то даже связывают их, вообще несут на себе обязанности ваших полицейских". Среди приморских чукоч мне даже приходилось встречать людей, которые совсем не пили водки, в то время как оленеводы пьют все" поголовно, даже женщины. Исключением являются лишь чукчи, живущие в отдаленных частях области, прилегающих к Камчатке, где невозможно достать водки. Однако в общем оленные чукчи пьют меньше приморских, так как у них водка бывает в очень ограниченном количестве. Пьяные драки и ссоры у них, наоборот, случаются чаще.
   В рассказах приморского происхождения "насильники" встречаются часто. В противоположность оленеводческим рассказам, "насильник" здесь обычно бывает самым богатым человеком в поселке, хозяином "переднего дома". Охота проходит у него всегда удачно, у него всегда есть большой запас провизии. Но он не помогает своим бедным соседям. В этом заключается его главная жестокость по отношению к людям. Кроме того, он бьет их, выгоняет из дома и всевозможными способами доказывает им свое превосходство и презрение к ним. Американский эскимос в сказке об Elendi наделен именно таким характером.
   В другой сказке "насильник" поселка представлен очень крепким человеком. Он выезжает в море на байдаре и убивает моржей дюжинами. Затем он, привязывает всех моржей к байдаре сзади и едет домой. Приблизившись к берегу, он бросает веревку и кричит стоящим там людям: "Вытяните меня вверх вместе с добычей". Если они слишком медленно исполняют его приказание, он бьет их. В очень многих рассказах хозяин "переднего дома" изображен сильным и жестоким, а люди "последнего дома" -- старыми, маленькими, но добрыми и гостеприимными. Между передним хозяином и задними шатрами существует взаимное недружелюбие, что кажется рассказчику вполне обычным, само собой разумеющимся. Вторая часть рассказа почти всегда содержит описание прихода какого-нибудь молодого героя. Он побеждает и наказывает "насильника", берет себе все лучшие меха и шкуры, а остальное раздает бедным соседям. Так, например, в рассказе об "Əlendi и его сыновьях" победивший воин жестоко избивает хозяина "переднего дома" и затем говорит: "Ну, кого из вас он обидел?" Все вышли вперед и стали бить его, так как они были сердиты на него (даже и мышь может иметь злобу). Затем гость говорит: "Хорошо, хорошо, теперь помогите мне собраться в дорогу. Вы можете взять себе этот шатер со всем добром, но то, что я выбрал для себя, принесите мне сюда немедленно". Они приносят ему двадцать больших шкур тюленя-лахтака и двадцать свитков ремней. Все это он складывает на свою нарту {Богораз, "Чукотские материалы", стр. 348.}.
   В приморских рассказах тип "насильника"-бедняка встречается не так часто. Обычно герой сказки, сильный, но "ленивый", вместо того чтобы охотиться, отнимает добычу у соседей. В одной из сказок "насильник" имеет двух жен и одну большую собаку. Когда его соседи идут смотреть свои сети для тюленей, он остается на берегу. Затем, при возвращении охотников, он забирает у них тюленя или двух.
   Я не представляю, как в действительности может произойти подобный случай, за исключением самых мелких поселков, где так мало охотников, что они не могут сопротивляться нападкам "насильника". Однако дальше в рассказах описывается, как соседи, когда им надоело платить такую дань "насильнику", собрались и убили его. Впоследствии его сын, ставши взрослым, отомстил убийцам отца.
  

ВОЙНЫ И ВОИНЫ

   Как уже отмечено, слово "ermecьn" употребляется также и в смысле "воин". Сказания о былых войнах очень многочисленны. Они собственно составляют особый раздел чукотского фольклора. Называются они əqəliletkьn pьŋьlte ("времен войны вести"). Войны описываются как целый ряд внезапных нападений, ночных налетов и избиений спящих. В некоторых случаях нападающая сторона, наоборот, открыто вызывает врага на битву и приглашает противников выступить в равном количестве, так как обе стороны имеют равные силы. Так, например, в сказке о "Talo, воспитаннике Таньгов" герой встречает десять Таньгов, покрытых броней. Своим маленьким ножом из китового уса он убивает девятерых. Десятый пытается убежать, но Talo ловит его за одежду. "Постой. Я не убью тебя, я хочу спросить тебя: много ли ваших людей готово к битве?" -- "Ни одного. У нас остались только старики и подростки".-- "Когда эти подростки станут воинами? Притти ли мне в будущем году?" -- "Хорошо, приходи в будущем году. За это время они подрастут и станут сильнее, по крайней мере, некоторые из них". Этот эпизод повторяется и в других сказках. Я должен отметить, что чукчи описываются менее вероломными и более великодушными по отношению к своим врагам, чем люди других племен. Очевидно, вероломство не считается военной доблестью.
   Мне рассказывали, что на войне употреблялись всевозможные заклинания, но ни одно из них не сохранилось в народной памяти. Чукчи во время похода считали своим часовым морскую ласточку (cicьn -- "наблюдающий") {Птица из породы вьюрков, в Европейской России зовется чечевица; на Камчатке русские изображают ее щебетанье так: "чавычу видел, чавычу?" Чавыча -- первая весенняя рыба из породы лососевых.}.-- При приближении врагов она будто бы взлетала вверх с предупреждающим криком. Поэтому группа воинов, останавливаясь на ночь в открытой тундре, обращалась к этой птице и просила ее охранять их от неожиданного нападения.
   Война описывается как ряд отдельных схваток. Чтобы быть годным к битве, каждый воин должен был пройти тяжелую тренировку и закалить себя разнообразными упражнениями. Сказки изобилуют описаниями таких упражнений. Герой бегает на далекие расстояния, таскает тяжело нагруженные нарты. Он носит камни и бревна, упражнение он проделывает один, причем он должен размахивать копьем с такой силой, чтобы оно гнулось и болталось, как кусок сырой оленьей шкуры. Он также обучается стрельбе из лука и употребляет различные стрелы -- острые и тупые. Благодаря таким упражнениям он приобретает большую силу и ловкость. Он может убить двадцать человек, перебегая от одного к другому с быстротой горностая. Когда в него стреляют, он быстро отскакивает в сторону, или отбивает стрелы концом своего копья, или же просто ловит стрелы между пальцами и отбрасывает их назад. Его можно ранить или убить лишь тогда, когда он совсем обессилел от усталости.
   Лучшие воины других племен, например, юкагиры, в подобных сказках тоже хватают стрелы между пальцев и благодаря быстроте своих движений избегают удара копья. Идеальный чукотский воин прыгает высоко и почти взлетает вверх, подобно птицам. Когда он гребет в каяке, он не отстает от летящей чайки. Сложение у него атлетическое. Когда он ложится на спину, он прикасается к земле только шеей, ягодицами и пятками, настолько толсты и массивны его мускулы. Сказки дают много описаний отдельных воинов. Подробности этих описаний будут приведены ниже.
  

ВОЙНЫ С ТАНЬГАМИ

   Все сказания о войнах можно разделить на две группы. Большая группа заключает сказания о войнах оленных чукоч с Таньгами. Эти войны происходили во внутренних районах, и приморские жители принимали в них лишь небольшое участие. Вторая группа сказаний относится к войнам на прибрежьи между чукчами и эскимосами. К первой группе принадлежит несколько очень интересных сказаний, в числе которых встречаются даже рассказы эпического характера. Очевидно, всю эту группу можно считать зачатком оленно-чукотского эпоса.
   В этих сказаниях под Таньгами подразумеваются либо русские казаки, либо, чаще, оленные коряки. Чукчи-оленеводы принуждены были защищаться против наступления казаков, и им даже удалось разбить отряд майора Павлуцкого {См. Иохельсон, "Коряки", стр. 789.}. Все же воспоминания об этих войнах сохранились не так прочно, как этого можно было ожидать. Сказания о них коротки и бедны подробностями. Сказки о войнах с коряками, наоборот, изобилуют живыми и яркими эпизодами. Некоторые рассказы о войнах с русскими представляют собой просто переделанный рассказ из цикла сказаний о коряцких войнах. Изменено только описание вооружения и способов ведения войны в соответствии с новым врагом. Чукотские герои, участвующие в войнах -- те же, что и прежде, в некоторых случаях не изменены даже их имена.
  

ГЕРОИ ВОЙНЫ

   Я уже упоминал, что описания отдельных воинов встречаются часто в сказаниях. Их имена очень популярны и встречаются в самых различных сочетаниях, в рассказах о войнах с коряками {Богораз, "Чукотские материалы", стр. 336 и сл.}. Очень интересным является тот факт, что один из таких воинов описывается как главный начальник и предводитель. Его зовут Lautь-lьwalьn, что означает "кивающий головой". Это имя дали ему потому, что он подавал сигнал к нападению кивком головы. Как это ни странно, но это объяснение почти на половину забыто. Иногда мне говорили, что имя "Кивающего головой" произошло от того, что он тряс головой во время езды на оленях по неровной, холмистой тундре. Очевидно, войны с Таньгами способствовали появлению военачальника, хотя обычные условия жизни чукоч слишком просты для возникновения какого-либо начальства, и действительно дело не пошло дальше. Как только войны прекратились, военачальник исчез, и даже самое значение его имени было забыто.
   ..."Кивающий головой" собирает воинов. У него громкий и сильный голос. Когда чукчи осаждают крепость Таньгов и женщины слышат его голос, они сразу же убивают своих детей, а молодые девушки убивают сами себя. У "Кивающего головой" есть два товарища -- Əlennut и Ajŋaьrgьn. Последнее имя значит "Крикун". Оно часто встречается среди чукоч даже и в настоящее время. Əlennut описывается как помощник "Кивающего головой".
   "Кто хочет быть моей птичкой из подмышки? (cecgь-valьn pьcekalgьn, т. е. "кто хочет быть моим помощником?") -- спрашивает "Кивающий головой". Əlennut отвечает: "Я хочу быть птичкой из-под твоей подмышки". После этого они ринулись в бой плечом к плечу.
   В другой сказке: "Кто начнет первым?" -- спрашивает старичок. "Я начну" -- говорит "Крикун". "Кивающий головой" кивает. "Хорошо, ну, пусть ты".-- "Нет, нет! -- восклицает Əlennut. -- Пусть я начну. Я ведь тоже острая спица от рогов "Кивающего головой". Пусть сперва обломают меня. Полные рога у "Кивающего, головой".
   В другом рассказе Əlennut описывается так: У Əlennut'a длинные руки, ниже колен. Кулаки его -- как чаши из лиственничного нароста. Его руки крепче железа. Əlennut на голову выше других людей. Среди толпы его плечи возвышаются и видны издали, как плечи дикого оленя, стоящего в стаде домашних. Он бегает в проскачь по глубокому снегу, бросает ногу за ногу. Его след по снегу не двойной, а тянется цепью. Он ест очень быстро, с жадностью проглатывая куски пищи. Еда сама так и проскальзывает к нему в глотку. После битвы его всегда можно найти в спальном пологу. Он лежит там с молодой женщиной. Его ноги торчат из полога". Aiŋaьrgьn ("Крикун"): подпрыгивает высоко и криком призывает к битве.
   К этой группе воинов принадлежит также и молодой Cьmkьl. Это -- скромный юноша. "Есть четыре сильных человека",-- говорит сказание:-- "Кивающий головой", Əlennut, "Крикун" и Cьmkьl. Перед Cьmkьl сидит его отец. Сильный человек молча ждет, пока старик говорит".
   Из других воинов должен быть отмечен Nanqacgat. Это -- большой, тяжелый человек, одетый в лахтачную кожу. Наконечник его копья -- длиной в локоть. Во время ледокола на реке Omvaan он ложится поперек реки и останавливает лед. По его телу, как по мосту, переходят нарты, запряженные оленями. Такие преувеличения представляют обычный стиль чукотских сказаний.
   В другом сказании он втыкает свое копье в дно реки. Пловучий лед останавливается. Лед образует временный мост, и по нему проезжают нарты.
   В одном сказании появляется еще один сильный человек -- Attьmlū или Amlū, что "значит "Костяное лицо". Его зовут так потому, что лицо у него очень твердое, жесткое. Стрелы Таньгов не могут даже поцарапать его. С ним вместе живет Əlennut, его товарищ по жене.
   "Костяное лицо" поссорился с "Кивающим" и ударил его ладонью по голове. Тот хворал целое лето. Потом он поправился, стал упражняться: бегает, фехтует копьем, таскает тяжести. Два года упражнялся. Потом с братом поехали они к силачу. Его брата звали Jьrkьtowatlan, т. е. "Имеющий мягкий зад". "Костяное лицо" предложил им заплатить за обиду. Сперва обещал дать им две тюленьи шкуры, потом -- двух бобров; но они отказались. Тогда все четверо вышли из шатра. Əlennut сел на сани и смотрит. Засучил рукава Костянолицый. Налетел на него один, протянул только руку, смотрит -- сзади другой, "Как -- говорит,-- двое?" -- "Да, вдвоем" -- "Ну, ладно, пусть!" Схватил их за шиворот, тряхнул, стукнул раз-другой лицами и бросил на землю. На земле кровь, как после убоя оленя. Тогда Костянолицый повернулся и вошел в шатер".
   На этом сказание обрывается. Это, должно быть, только отрывок из какого-нибудь большого рассказа. Имя Костянолицего хорошо известно всем, сказочникам. Они говорят, что это был один из самых сильных воинов. Но, надо сказать, что все сказания, в которых упоминается его имя, лишь незаконченные, короткие отрывки. Интересно отметить, что вышеприведенное сказание говорит о "Кивающем головой" без особого одушевления и даже дает ему брата с унизительным именем -- "Имеющий мягкий зад". Это имя, должно быть, дано для контраста с жесткими щеками Костянолицего. "Костяное лицо" без всякого труда победил их обоих. Возможно, что эти сказки являются отголоском бывшего в действительности соперничества или же это -- пародия на старые традиции.
   Старинные русские былины, описывая богатырей, порой незаметно переходят в насмешку и пародию. Эти былинные пародии также очень древни.
   Кстати сказать, на Колыме и на Анадыре, среди русских, а также среди обруселых туземцев были в ходу эти старорусские былинные пародии. Temeerec, или, в уменьшительной форме, Temeereceqəj, был молодым человеком, легким в беге и быстрым в движениях. Таньги убили его родителей, и он остался сиротой.
   "Однажды пошли Таньги нападать на чукотское стойбище. Убегает народ: едущие на оленях; мальчик впереди идет пешком. Догоняют передние, говорит: "Где же я сяду?" Говорят: "Пусть у задних!" Задние подъезжают, говорит: "Где же я сяду?" Говорят: "Пусть у задних". Догоняют самые задние, говорит: "Где же я сяду?" -- "Пусть у самых последних!" Наконец, остался один едущий. Говорит: "Пусть у тебя сяду".-- "Нет,-- говорит,-- пусть у задних!" Ведь нет больше никого!" Тот угнал оленей, остался мальчик один. Идет по следу едущих. Маленький мальчик, но умный. Держит в руках детский лук, стрела -- с наконечником из красной меди. Идет по дороге. Наезжает сзади вереница Таньгов. Впереди самый сильный воин. Оглянулся мальчик, хочет его догнать. Думает: что буду делать. Бежит, падает, встает и опять бежит. Таньгин увидел бегущего, встал с нарты, снял панцырь, положил на нарту, положил и копье. Копье толстое, ратовье толще руки. Бежит, ведя за собой оленей. Думает мальчик: такой силач раздавит меня одним ногтем, как вошку. Бежит, спотыкается, опять бежит. Оглянулся, еще ближе стал Таньгин силач, скоро догонит. У него одежда короткая, почти не покрывает живота; выстрелил из лука, попал ему в брюхо. Сел на землю богатырь. "Стой, мальчик!" -- говорит ему богатырь.-- Подойди сюда". Боится, глядит издали. "Подойди сюда, не бойся! Теперь ничего тебе делать не стану!" Мальчик боится. Встал Таньгин, снял с нарты копье, положил на землю; снял и панцырь. Мальчик бросился бежать, но тот кричит: "Не беги, не беги! Тебе ничего не сделаю. Лучше подойди сюда! Подошел, наконец. "Ну,-- говорит,-- вот копье, вот лук, вот вся сбруя. Надень на себя это все, сядь на нарту и поезжай! Станешь проезжать оленных, станут они кричать: что за быки и откуда взял? -- не отвечай, проезжай мимо к дяде!" А дядя у него жил впереди на жительстве. "А наших не бойся, ибо они как доедут до моего трупа, то повернут назад, ибо я самый сильный изо всех!"
   Мальчик приехал домой и стал жить с дядей. Он очень быстро рос, и все время занимался разными упражнениями. Однажды люди стали собираться на бега. Юный герой приготовил нарту, запрягся сам. Потом говорит он дяде: "Надень мне узду".-- "Не нужно",-- говорит дядя.-- "Нет, надень. Без того нарта слишком подпрыгивает". Он надел на юношу узду, сам сел и взял в руки вожжи. "Теперь хорошо, как раз".
   Дорога была совсем кривая. Говорит дяде: "Пойдем прямо!" Дороги нет, снег по колено, но он бежит,- как будто нет снегу.
   Когда он приехал, было еще совсем светло. В беге он перегнал всех соперников и взял приз. Впоследствии, в битвах, он употреблял тот же лук и стрелу, как и в детстве. Он стрелял сразу и убивал своего противника.
   Другой герой, Əьrgьn, тоже очень искусный стрелок из лука, легкий в беге и быстрый в стрельбе. Около входа в узкое ущелье между горами стоял молодой Əьrgьn. Он пил воду из деревянной чаши. Он видит, что к нему подходит казак-воин в полном вооружении. "Пей больше,-- говорит казак,-- это твое последнее питье на земле". Казак размахивает копьем. Əьrgьn охватил свой лук и наложил на тетиву маленькую стрелу из китового уса. Все лидо казака покрыто железом, только для глаз оставлены два отверстия. "Он выстрелил и через дыру забрала попал казаку в правый глаз. Казак упал, и Əьrgьn взял его в плен.
   В сказаниях встречаются имена еще нескольких воинов, но носители их не играют значительной роли. Имена героев, приведенных выше, широко известны в различных частях чукотской области. Я встречал семьи, которые заявляли, что они -- потомки того ила другого из этих древних героев. "Мы "насчитываем девять поколений (иногда восемь; реже меньше) от такого-то",-- говорили они обычно, "Мы продолжаем его род". Семьи, имеющие такое происхождение, требуют, чтобы все признавали их превосходство. Но надо сказать, что это требование остается неудовлетворенным и очень мало значит в глазах прочих чукоч.
   Как уже сказано выше, под Таньгами в этих сказках подразумеваются оленные коряки. О них всегда говорится, что они очень богатые оленеводы, значительно богаче чукоч. У них есть постоянные укрепления (wujwun, множ. ч. wujwut; в настоящее время это название употребляется для отдельных бревенчатых изб, а также для поселков русских и обруселых туземцев, состоящих также из деревянных изб). Не легко понять, какими именно укреплениями могли быть такие wujwun в прошлом. Описания настолько неполны и неясны, что не могут дать представления о них. Вот одно из них: "Тогда Таньги спрятались в wujwun. Они сломали другой wujwun и бревнами его покрыли стены первого. Наверху, на крыше, около входного отверстия есть второй этаж. Там стоят лучшие стрелки из лука и стреляют вниз, в осаждающих". По всей вероятности, это простая, полуподземная землянка приморских коряков {Иохельсон, "Коряки", стр. 454.}, с деревянным щитом вокруг входного отверстия. Такие землянки вполне могли служить укреплениями. В казацких отписках о войнах с коряками первой половины XVIII века часто упоминаются маленькие укрепления, в которых коряки обычно защищались от русских. То же "самое было и у камчадалов. Однако все такие укрепления принадлежали приморским жителям.
   Согласно устного сообщения В. И. Иохельсона, у приморских коряков до сих пор существуют сказания о набегах и нападениях оленных чукоч. У приморских коряков были укрепленные поселки. Они были расположены на высоких скалах, узких мысах или на островках, находящихся недалеко от берега. Доступ туда был закрыт каменной стеной или деревянным тыном. Оленные коряки также устраивали укрепления в местах, подобных вышеописанным. Они сгоняли свои стада в загон, сооруженный из нарт. Иногда же угоняли оленей на отдаленные пастбища. Мужчины оставались в укреплении, готовые к битве {Иохельсон. "Коряки", стр. 795.}. Некоторые из поселков камчадалов также были окружены "укреплениями из камней или из земли. В одном древнем поселке на северо-западе Камчатки я нашел остатки таких укреплений. Они имели форму большого прямоугольника со входом, обращенным к морю. В чукотских сказаниях о войнах с казаками также упоминаются подобные укрепления, построенные чукчами. В одном сказании говорится, как оленные чукчи, отступая от казаков, выбрали себе для укрепления местность, расположенную под скалой. Казаки влезли на скалу и, сбрасывая оттуда большие камни, разрушили укрепление и перебили людей. Уцелевшие воины построили себе укрепление на земле Neten, близ мыса Peek. Они выстроили его под нависшим утесом, так что казакам было невозможно сбрасывать на них камни сверху. В таком укреплении они с успехом оборонялись от казацких набегов.
  

ВОЙНЫ С КАЗАКАМИ

   Казаки, как уже было сказано, также назывались Таньгами. Существительное melgь ("огниво") {См. стр. 18.} прибавляется очень редко. Среди населения реки Анадырь употребляется также слово qacak ("казак"). Qacaumel ("казакоподобный") обозначает также "скверный, грубый, жестокий".
   В одном сказании описывается впечатление от первой встречи с казаками.
   "Когда они пришли, наши люди их очень боялись, потому что у них такой страшный вид. Усы у них торчали, как у моржей. Наконечники их копий были длиной с локоть, и такие широкие и блестящие, что затемняли солнце. Глаза у них -- из железа, круглые и черные. Вся одежда -- железная. Как злые олени, они рыли землю концами своих копий, вызывая на борьбу наших воинов".
   Согласно чукотским сказаниям, русские очень жестоко обращались с туземцами. Они убивали всех пленников и мирных жителей. Ударом топора между ног они разрубали человека надвое, женщин разрывали пополам, как сухую рыбу. Иногда они усаживали пленного, завязывали ему вокруг шеи веревку, а другой конец веревки привязывали к его memьrum virile. Затем тыкали ему в лицо куском раскаленного до-красна железа. Человек вскакивал и отрывал себе привязанное
   Чукчи убегали от казаков по всем направлениям. Затем они остановились, собрали силы для сопротивления и начали успешную борьбу с завоевателями.
   Во многих сказаниях русские изображаются с очевидной насмешкой.
   "Жила маленькая девочка, по имени Gьnkь-ŋeut. Люди собрались в шатре для благодарственного жертвоприношения. Они закрыли дымовое отверстие и начали петь. Но были они не люди, а собаки. Некоторые из них пели: "кеу, кеу, кеу". Другие лаяли: "коон, коон, коон!" {Эти звуки являются длинными, протяжными и монотонными. Ими стараются показать переливы пения русских. Чукотское пение сильно отличается от нашего. Оно состоит из коротких, дрожащих, быстро меняющихся гортанных звукоа. Чукчи часто говорят, что пение русские похоже на собачий вой.} Тогда хозяйка шатра сказала девочке: "Посмотри... Кто это поет? Зачем они закрыли вход и дымовое отверстие?" Девочка нашла щель и заглянула внутрь. Там все были собаки. Чукчи пришли тогда и избили их. Собаки убежали на запад и сделались русскими. Некоторые из них остались, однако, собаками, и другие стали пользоваться ими для езды. Те, кого избили чукчи, рассердились на них и начали войну. Эх, мы не знаем. Наши люди били собак, а они стали людьми" {В гренландском фольклоре мы встречаем рассказы об erkigdlit, баснословных злонамеренных чужеземцах с собачьими мордами вместо лиц. Dall, Murdoch и др. переводят их имя как "гниды". Оленные чукчи называют приморских собачников подобным же образом -- родившиеся из собачьего помета.}.
   Сказки, подобные приведенной, конечно, могли быть найдены только у оленеводов, в противовес русским собачникам.
   Почти во всех сказаниях упоминается имя Jəkunnin, начальника казаков. Это имя было дано майору Павлуцкому {Аргентов говорит, что имя "Павлучка" часто встречается в чукотских сказках. Я не мог отыскать этого указания в известных мне статьях Аргентова, я нашел его в журнальной заметке, которая относилась, к моим собственным работам. В заметке упомянуто, что статья Аргентова очень редкая, появилась в Сибири и была напечатана в одной из сибирских газет. Имя "павлучка" мне не попадалось в чукотских сказаниях. Чукчи вообще склонны изменять чужие имена, переделывая их по-своему.}. Происхождение этого имени не выяснено. Возможно, что оно" происходит от русского имени Яков. Но Павлуцкого звали Дмитрий, а не Яков (Якуня). Русские на Колыме и Анадыре часто имеют особенное уличное имя. Возможно, что Павлуцкий имел добавочное имя "Якуня". В сказках Павлуцкий -- сильный рослый воин. Он одет в блестящую кольчугу. Сказка сравнивает его с огромной белой чайкой Larus argentatus. Он стоит перед толпой чукоч в полном вооружении, прыгает вверх выше стоячего дерева, потрясая копьем. У него есть пасынок или приемный сын. Это -- молодой воин из оленных людей. Он -- помощник Jəkunnin. Поражение Jəkunnin началось со смерти его помощника. В некоторых сказках сына Jəkunnin, которого зовут молодой Jekunnin, берут в плен и убивают. В других сказаниях молодой Jəkunnin, попав в плен, изменяет русским и приводит на их стоянку чукотских разведчиков. В некоторых сказках говорится, что чукчи останавливают подвоз провизии к русским. Некоторые подробности этого описания до известной степени соответствуют действительности. Павлуцкому с его казаками, так же как и всем прочим казацким отрядам, приходилось брать от тунгусов, чуванцев и даже от коряков оленей и дорожное продовольствие для своих нужд. Туземцы поневоле должны были принимать участие в казацких походах. Это вызывало иногда открытые возмущения, но чаще туземные проводники просто убегали от казаков в удобный момент. Между солдатским отрядом, привезенным Павлуцким из Якутска, и местными уроженцами казаками постоянно возникали недоразумения и ссоры. Местные русские предания рассказывают, что часть казаков, измученная трудностями похода, бросила Павлуцкого и ушла обратно на Колыму. Зачинщиком этой измены считается Кривогорницын. Он был казачий пятидесятник. При мне на Нижней Колыме, в деревне Походской, жил Кривогорницын, далекий потомок "изменника". Походская деревня является древним казацким поселением. Последний Кривогорницын был слепой нищий, он скитался по домам, и соседи считали, что он наказан за грехи предка. Чукотские сказки изображают Павлуцкого злым и жестоким. Все жестокости казаков, о которых я упоминал выше, связаны с именем Павлуцкого. Поэтому ему дали прозвище Əqə təŋŋьlin Jəkunnin ("жестоко-убивающий Jəkunnin"). Он хотел истребить всех чукоч. Он собирал меховые шапки всех убитых ими людей. Он послал Солнечному Начальнику (Царю) двадцать нарт, нагруженных этими шапками. Он сказал: "Я не оставлю в живых ни одного чукчи. Все будут убиты". Солнечный Начальник ответил: "Там в траве спряталось еще очень много маленьких птичек".-- "Тогда пойду я и прикончу их". Поэтому, когда Павлуцкий был взят в плен, чукчи, в свою очередь, замучили его до смерти. Сказания тунгусов и русских также подтверждают, что Павлуцкий был взят в плен и замучен до смерти. Он был ранен и упал на землю, но чукчи еще очень долго не могли найти в его кольчуге уязвимого места. Ему перерезали горло только тогда, когда с него сняли латы. Чукотское предание говорит, что сперва его ранили в правый глаз, а затем убили ударом ножа в живот, сквозь складки кольчуги. В другом сказании говорится, что с него сняли все доспехи и медленно изжарили на большом огне. Поджаренное мясо срезали кусочками и совали ему в рот. Другая сказка утверждает, что его раздели до-гола и заставили бегать по снегу. Ему привязали к голове большую палку и подгоняли, как молодого оленя, заставляя его бегать быстрее {См. стр. 168.}. Все это время его били бичами и костяными колотушками для выколачивания шатра. От каждого удара у него выступала кровь. Так он умер.
   Один очень интересный рассказ, записанный на Среднем Анадыре, рассказывает, как два брата-оленевода, Mane и Manaqtun, воевали с русскими. Маnaqtun попал в плен. Mane, в свою очередь, удалось одному захватить русское судно, на котором поднимался вверх по реке большой начальник. Он проделал это следующим образом. Судно проходило речные стремнины. Несколько казаков. шли по берегу и тащили его бечевой. Mane спрятался в кусты и стал ждать их приближения. Казаки тащили судно с большим трудом, так как оно было тяжело нагружено. Они были безоружны. Все их оружие лежало на судне. Когда они подошли совсем близко, Mane выскочил из кустов и набросился на них. Казаки были очень истощены, устали и не могли оказать почти никакого сопротивления. Mane перебил их всех своим копьем. Затем он схватил бечеву. На судне остался один командир, сидевший на корме. Mane держал бечеву. "Эй, ты, там! Все оружие, которое есть на корабле, выброси в воду. Иначе я отпущу бечеву". Командир собрал все ружья и длинные ножи (мечи) и выбросил их в воду.
   Все подробности этого эпизода принадлежат одной старой казацкой сказке о ранних подвигах на Нижней Волге Ермака, завоевателя Сибири. Эта сказка была занесена казаками в район Анадыря. Чукчи заимствовали ее и применили ее к описанию своих собственных героев.
   Приморские жители, как уже было сказано, принимали лишь небольшое участие в войнах с Таньгами. Однако в сказаниях нередко встречаются упоминания о собаководах, присоединяющихся к оленным чукчам. Но неизменно сказание сообщает, что собаководы очень малочисленны. Весьма вероятно, что это были даже не приморские жители, а просто бедняки из оленеводов, у которых не было оленей, и они пользовались для езды собаками. В старину многие из оленных чукоч имели очень мало оленей и держали поэтому собак.
  

ВОЙНЫ С ЭСКИМОСАМИ

   Войны чукоч с эскимосами сохранились в народной памяти с меньшей отчетливостью и яркостью, должно быть, потому, что они более древни. В некоторых сказках говорится о жестокой и непримиримой войне между двумя приморскими народами. По описаниям их образа жизни и материальной культуры можно заключить, что одни из них были чукчи, а другие -- эскимосы. Источником их существования является охота на тюленя. Они никогда не видели домашнего оленя. Они ездят на собаках, но даже собак у них очень мало. У них подземные дома, укрепленные с внутренней стороны челюстными костями кита. Однако это не эскимосы: это -- злые духи (kelet). Главным способом борьбы с ними была магия.
   В других сказаниях, менее фантастического характера, два народа также ведут войну друг с другом. Это -- оленные люди (Cawcuwat или Cawcu) и Ajwa-nat, "люди этой стороны" (wotenqatkenat); выступают против людей той стороны (ənkekinet); западные ("пришедшие с подветреной стороны", əjgьsqьlьt), против восточных ("пришедшие с наветреной стороны", ajvatlat) {См. стр. 8.}. Обычно первое название означает чукоч, а под вторым подразумеваются эскимосы; но это можно утверждать не вполне определенно. Даже и в старину большую часть приморских жителей составляли чукчи. Но их роль в этих войнах обрисована в сказаниях очень неясно и неопределенно. С другой сгороны, эскимосы Азиатского берега, в противоположность эскимосам острова Лаврентия и американским, называют себя "Оленным племенам" (Cawcuwat), указывая этим на то, что они ближе к оленным стадам, чем "люди другого берега" (Rocgьlьt). Название Ajwanat, данное им чукчами-оленеводами, они, в свою очередь, относят к народу другого берега {Чукотское название острова Лаврентия, Əjguen, по всей вероятности, связано с именем Ajwan (стр. 27).}. Основываются эти названия на том, что азиатские эскимосы в торговле с "людьми другого берега" отдают продукты оленеводства (оленье мясо, телячьи шкурки, готовую одежду из оленьих шкур) в то время как "люди другого берега" приносят им продукты морской охоты (тюленьи кожи, ремни, ворвань). Хотя все это соответствует действительности, но значение этого контраста в сказаниях чересчур подчеркнуто.
   Один из наиболее часто встречающихся эпизодов рассказывает о борьбе воина Cawcu с приморским Ajwan. Однажлы летом оленевод пошел к морскому берегу и увидел, как Ajwan разрезал кита. На берегу лежало много убитых моржей. Оленеводу очень захотелось морской пищи. Он приходит к Ajwan'у или же посылает к нему кого-нибудь из членов своей семьи и просит у него китового жиру. В некоторых вариантах Ajwah удовлетворяет его желание, и он, до ольный, уходит домой, неся с собой желанную пищу. Так, например, в сказке о "Счастливом женихе" герой приходит к Ajwan'у и видит на земле целую тушу моржа. Он говорит: "Я пришел за жиром". Они отвечают: "Вот туша; сейчас ее разрежем: дадим тебе кусок". Он говорит: "Лучше не разрезайте ее. Хорошая ноша, как раз по моему плечу". -- "О, нет! Разве ты сможешь снести ее?" -- "Ну, да! если не откажете дать". Он взвалил себе на плечи тушу и отнес ее домой {Богораз, "Чукотские материалы", стр. 253.}. Однако Ajwan чаще отказывается дать жир. Такой отказ противоречит северным обычаям. По обычаю, охотник, поймавший кита, должен дать' кусок китового мяса каждому кто попросит у него. Поэтому после отказа Aj-wan'a начинается борьба, в которой оленевод побеждает и убивает Ajwan'a. Тогда он берет себе жир. В третьей части сказания об "Əlendi и его сыновьях" два сына послали своего отца к соседу Ajwan'a попросить кусок китовой кожи. Ajwan отказал и в насмешку положил ему за пояс штанов кусок тюленьего жира. Сыновья Ajwan'a рассердились и отправились мстить за отца. Туша кита лежала на берегу моря. Работники Ajwan'a разрубали мясо. Оба сына Əlendi подбежали к работавшим и, угрожая копьями, обратили их в бегство. Ajwan крикнул: "Постойте! Сначала убейте меня, потом берите моего кита!" Но они не обратили внимания на его слова. Он сказал: "Принесите все нужное для состязания". Принесли моржовую шкуру и кости моржовых голеней. Ajwan разостлал шкуру на земле, расщепил кости на острые осколки, обтыкал ими шкуру остриями вверх, затем он смазал всю шкуру жиром. Сделав это, он встал на середину шкуры и сказал: "Подходи!"
   Братья все еще рубили китовое мясо, отрезали куски величиной с лахтака и перебрасывали на берег. Ajwan стоит крепко, как будто врос в землю. "Подходите, негодные! Что вы за люди!" Прыгнул далеко младший, как будто прилетел; попал на шкуру ногами, как будто прильнул к ней. Говорит Ajwan: "Кто начнет, ты?" -- "Нет, ты".-- "Нет, ты, если ты отниматель!" -- "Ну, ладно, согласен!" Схватился за Ajwan'a. Куда ни толкает, как ни двигает -- неподвижен, как дерево. Откуда ни хочет схватить его рукой за шею или за руку не может, словно дерево. Пробует тихо руками, откуда бы схватить, медленно примеряется. Наконец, ладонь наставил, как топор, ударил по шее, голова отскочила, как волчок, тело немного стоит. Стоят кругом и смотрят товарищи. Убил, упало. Убежала на тундру жена Ajwan'a, увидев, как его голова покатилась. Юноша прыгнул назад к товарищу на ките. Покончив, понесли. Ну, и ноша же была {Там же, стр. 351.}.
   Эти подробности очень распространены и повторяются в нескольких сказках. Иногда прибавляются и некоторые другие детали. Например, победитель просто разрубает кила пополам, берет в каждую руку по одной половине и так несет их домой. Затем он бросает тушу на землю около своего шатра и восклицает: "Вот, ешьте!"
   Существует одна очень характерная сказка о войне между приморскими жителями Азиатской и Американской стороны. Она описывает борьбу двух племен: эскимосов Азиатского берега и эскимосов с острова Лаврентия. Сказка однако записана среди приморских чукоч. На Азиатском берегу упоминаются два поселка: Nuukan на мысу Дежнева и Uŋasik на мысу Чаплина. Оба выступающие мыса азиатского материка, Чаплин и Дежнев, служили, разумеется, исходными пунктами для всех походов азиатских туземцев на американское прибрежье.
   "Два человека с мыса Чаплина, один из них шаман, были унесены вьюгой в зимнее время на пловучем льду. Льдину пригнало к острову Лаврентия, к поселку Cibиkak. Жители выбежали, убили одного из них, просверлив ему череп острым сверлом. Шамана оставили в живых, рабом сделали. Одну ночь только с ними переночевал, потом позвал своих моржей -- духов. Много моржей пришли, стали в ряд так, чтобы он мог пройти по их головам. После многих приключений шаман вернулся на Чукотский мыс и рассказал людям, какая судьба постигла его товарища. Люди решили отомстить за него. На следующее лето со всех поселков собрались на берегу воины. Сели в лодки. Много больших лодок отплыло к острову Лаврентия. На берегу они увидели поселок. Густой туман лежал на земле. Почти все воины сошли на землю, хотели сзади напасть на врага. Несколько человек направились прямо к поселку, под прикрытием тумана. Сказал старик: "Подайте голос, завойте по-волчьи". Они завыли, как волки. Другой старик, из жителей острова Лаврентия, сказал тогда: "О, они здесь". Молодые воины ответили. "Это не может быть! Ведь мы на острове". -- "Ну да, да! Ответьте им". Тогда они заревели, как моржи. В это время большой отряд нападающих медленно подходил к ним сзади. Неожиданно они набросились на островитян и стали убивать их. Женщины в страшном испуге стали давиться. Другие же резали моржовое мясо, чтобы угощать победителей. Большое побоище было! Много женщин увезли с собой на мыс Чаплина.
   Через четыре года отправились островитяне мстить за нападение. Они пришли ночью, все люди спали. Они убивали людей, просто просовывая копья сквозь меховую стену спального полога. Один маленький мальчик, сирота, успел убежать от них во-время, разбудил других. Нападавшие убежали к морю. На следующий год старики с острова Лаврентия сказали: "Довольно. Пусть мир будет". Пришло лето, и на берег сошлись много островитян. Они принесли очень много деревянных сосудов и отдали их людям этой стороны. Сказал старик нашего берега: "Как ответите вы? Дайте им шкуры". Дали им мягкие шкуры. "Что это за шкуры?" -- "Оленьи шкуры." -- "Что такое олени?" -- "Они с рогами." -- "Что такое рога?" Тогда им показали голову оленя. Они смотрят, говорят: "О, как чудесно. Нос -- как дыры в кожаном покрытии байдары".-- "Попробуйте-ка лучше мясо". Сварили оленьего жиру. Потом они попробовали его: "О, это очень вкусно". Они ушли и оставили старика. Он был шаман. Люди этого берега взяли его в плен так же, как островитяне взяли четыре года назад одного из наших людей.
   Это очень типичное описание войны между двумя приморскими народностями, живущими на противоположных берегах Берингова моря.
  

ВОЙНЫ С ТУНГУСАМИ И ЮКАГИРАМИ

   Столкновения чукоч с тунгусами происходили в глубокой древности и почти совершенно не отразились в народных сказаниях. Одно или два сказания, повествующие об этом, очень коротки и бедны подробностями. Сказания самих восточных тунгусов, напротив, изобилуют подробностями о приходе чукоч и борьбе их с тунгусами, заселявшими страну. Что касается юкагиров, то чукотские сказки почти совсем не упоминают о них. Но юкагирские предания отмечают, что чукчи и юкагиры жили мирно и дружно. Когда юкагиры неумышленно убили одного чукчу, то, увидев его лицо, они горестно воскликнули: "Солнце, посмотри, мы убили своего брата" {Иохельсон, "Юкагирские материалы", стр. X.}. Но чукотские сказания ничего не говорят о Veemьlьt ("поречанах"), как они называют юкагиров.
  

ВНУТРИПЛЕМЕННЫЕ ВОЙНЫ

   В чукотских сказаниях встречается несколько описаний войн между различными частями чукотского племени. Даже в настоящее время чукчи с большим недоверием смотрят на некоторые отдаленные группы оленных чукоч. Такими группами являются, например, оленеводы района Чауна в представлении колымских чукоч, а на Тихоокеанском берегу такой же дурной славою пользуются чукчи Телькенской тундры. Об этих ветвях оленных чукоч обычно говорят, что они "скверные" люди, бедные, нерадивые и беспечные. Они, в свою очередь, платят той же монетой, и на почве взаимных оскорблений и насмешек между разными группами часто разгораются ссоры и драки.
   В одной из сказок говорится о том, как "Кивающий головой", Əlennut и "Крикун" отправились в поход на коряков.
   "По дороге они зашли к Ajvatlat {"Восточныe". Этим именем называют чукоч телькенских и анадырских. Русские называют этелькенских обитателей "туманскими чукчами" (см. стр. 27).}. Они жили на берегу озера. Большое было озеро, совсем толстый лед. На середине озера вырублена прорубь. "Идите, принесите воды!" -- сказал младшим "Кивающий головой". Пошли за водой. Около проруби стоит Tave. Ноги широко расставил, большой человек, силач. "Что вам надо?" -- "Мы за водой".-- "Не будет вам воды". Они пошли обратно. "Почему вы не принесли воды?" -- закричал Əlennui. "Tave не дал нам. Иди теперь сам". -- "Я пойду",-- сказал "Крикун". -- Взял котел, спустился с берега. Подошел к проруби. "Уходи отсюда". -- "Не дам тебе воды". "Крикун" подошел к нему, поставил котел на лед, схватил Tave и повернул его головою вниз. Он пробил его головою тонкий ледок на проруби, потом отшвырнул его в сторону, набрал воды и пошел назад. Восточные схватились за копья. "Стойте!-- закричал "Кивающей головой". -- Разве можем мы ссориться, если мы одного племени? Лучше пусть мы пойдем и обратим свой гнев на людей другого племени". Тогда наладился мир между ними, и все вместе они пошли на Таньгов.
   На Анюйской ярмарке в 1895 году, о которой я уже упоминал выше, Əjgeli, "главный чукотский начальник", затеял ссору с людьми с Чауна. Один человек с Чауна был убит. Əjgeli, который был по обыкновению пьян, увидев труп убитого, громко сказал: "А, человек с Чауна! Собаке -- собачья смерть!" Он даже толкнул труп ногой. Люди с Чауна узнали про это и решили заставить его раскаяться в своих словах. На следующий день они встретили его, когда он ехал в русский поселок, и хотели остановить его и отнять его оленей. Ему удалось выдаваться и уехать от них. Тогда они заявили, что убьют Əjgeli, так же как русские убили одного из их числа. Əjgeli пришлось уехать с ярмарки. Я был тогда с ним. Первые пять дней мы ехали очень быстро, боясь погони. За три года до этого Əjgeli и его люди поссорились с людьми с Чауна, и дело чуть не дошло до убийства.
   Менее значительные ссоры возникают иногда из-за оленьих пастбищ. Сказка о "Счастливом женихе" содержит очень интересный эпизод такого рода.
   "Вернулся с пастьбы старший сын, говорил отцу: "Ох! Сосед на нашем пастбище пасет!" Говорит: "Чем же он рассержен, что так делает? Это пастбище для осени, почему он занял мое пастбище, разве дальше мало места? На что он гневается?" Говорит: "Это отнесите туда и воткните на пастбище". Дал им стрелу с деревянным наконечником: "Этим возвращу у него землю! Дам знак запрещения!" Они пошли на пастбище и воткнули. Поставили там стрелу и потом осенью собственное стадо пригнали. Посмотрели, а стрелы нет, -- унес другой пастух, сосед. Ищут ее везде, смотрят, а все моховище потоптано. Стали искать на огнище, нашли там обгорелый обломок стрелы. Чужую стрелу он, кажется, употребил, чтобы вскипятить котел (ибо так велика стрела). Вскоре после этого они переночевали на другое место. Кочует осенью тот сожигатель стрел, они, недвижные, его видят. Кочует поезд, проходит мимо, вытянулся длинной линией. Лук достал старик, пять оленей убил, одного за другим, так что пять нарт остановились. Люди обидчика запрягли своих оленей в нарты, пешком медленно пошли. Так старик отомстил за сожженную стрелу".
   Насчет приморских жителей я упомяну, что между селениями Lūren и Janra-ŋai существовала древняя вражда, тянувшаяся более чем через десять, поколений и не исчезнувшая окончательно даже и в настоящее время.
  

РАБЫ

   Чукчи называли рабов: мужчин -- purel, а женщин -- ŋaucgьn. Последнее название есть просто вариант слова ŋausqət ("женщина"). Другими синонимами слова purel являются əmulьn, vьjolьn, gepьlьn. Собственно говоря, purel -- это иноплеменник, взятый в плен, или иногда -- человек своего племени, порабощенный в силу обычая кровавой мести. Я буду говорить об этом ниже. Əmulьn означает также "слабый", "хилый" и употребляется как ругательство, в особенности с приставкой ciq (ciq-əmulьn -- "очень слабый"). Vьjolьn означает "помощник" и применяется также и по отношению к духам -- помощникам шамана. Gьpьlьn значит "работник" и применяется ко всем работникам -- мужчинам и женщинам, даже к родственникам. Тем не менее все эти слова употребляются в презрительном смысле и ими пользуются как ругательствами; Все эти слова почти без всякого различия применяли по отношению к настоящим рабам.
   В настоящее время рабов у чукоч не существует. Однако воспоминания о рабстве очень свежи и ярки. Так, например, двое знакомых мне чукоч -- Araro, очень богатый оленевод с западной тундры, и Ajŋanwat -- считали себя потомками рабов иноплеменников из племени Таньгов. Соседи нередко подсмеивались над их происхождением, называя их poralcьnьn ("рабское отродье"). Между ними и их предками-рабами было уже несколько поколений. Ajganwat считал себя Таньгом по происхождению, несмотря на то, что даже прапрадед его жил среди чукоч и говорил на их языке. Заклинания, которыми владел Ajŋanwat, как это вообще подобает всякому чукче-оленеводу, действительно упоминали его происхождение от Аталь-Таньгов (то есть от чуванцев).
   В сказаниях часто встречаются рабы, мужчины и женщины, взятые в плен во время войны. В сказании об "Əlendi и его сыновьях" подробно описывается раб, по происхождению Ajwan. Герой побеждает его в единоборстве. Затем, чтобы ослабить его сопротивление в дальнейшем и сломить его дух, он избивает его увесистой дубиной по мускулам всех мягких частей тела. После этого он крепко привязывает его к шесту и увозит его с собою на нарте, как бревно. Тот стонет от боли, просит пить. В доме победителя он становится пастухом. За малейшую провинность хозяин жестоко избивает его. Раб отомщает ему предательством, и в конце концов хозяин убивает его.
   Лучшими рабами считались подростки, юноши и девушки. Случалось, что их брали в плен вместе со стадом, которое они пасли, именно потому, что они знали свое стадо лучше, чем их победители. В сказке о Talo, воспитаннике Таньгов, герой после победы над врагами отбирает у них пятнадцать стад и вместе сними восемьдесят молодых рабов. Все остальные пленные были убиты. В сказке о "Превращенном шамане" шаман отбирает у врагов несколько стад и смешивает их в одно. При каждом стаде было по несколько молодых пастухов, и все они вместе составили толпу. Вернувшись домой, герой делит добычу, оленей и пастухов на две части и отдает половину своему брату {Богораз, "Чукотские материалы", стр. 241.}. С течением времени такие пленные смешались с чукчами, стада были перерезаны и съедены победителями, и часть их даже перешла во владение к их пастухам. В сказке об "Əlendi и его сыновьях" говорится, что даже вероломный раб Ajwan; если бы он вел себя лучше, получил бы от хозяина часть стада, хотя оно и не было военной добычей. Пленные женщины исполняли различные тяжелые работы, а также служили наложницами своим хозяевам. Иногда их продавали в другое стойбище, но в общем их положение очень мало отличалось от положения чукотских женщин.
   За взрослую женщину платили большой мешок табаку (80--120 фонтов). Молоденькие девушки были дешевле. Чукотские торговцы продавали пленных: женщин с Американского берега даже русским поселенцам. Но об этом я буду говорить в последней главе.
   Я уже упоминал, что в настоящее время рабов у чукоч не существует. Мне рассказывали в поселке Valqatlen, что за несколько лет до моего посинения на одном оленном стойбище, недалеко от поселка, умерла старуха, проданная оленеводам приморскими чукчами, которые взяли ее в плен во время набега на жителей Американского берега. В последнее время она была бездетной вдовой и жила в стойбище брата своего первого мужа. Другие женщины называли ее с некоторым оттенком презрения "женщиной-рабыней" (ŋaucgьn).
   Мне говорили что в случае убийства кровавая месть может быть заменена порабощением одного из членов семьи убийцы. Этого человека заставляют выполнять всю работу, лежавшую на обязанности убитого. Так, например, родственники чукчи, убитого в 1895 году на Анюйской ярмарке, пришли наследующий год на ярмарку и потребовали уплаты за убитого. Им предлагали чай, сахар и табак. Они взяли все это, но затем заявили, что они хотят того казака, который убил их родственника, или хотя бы какого-нибудь другого казака. Он должен пойти с ними на тундру и жить в семье убитого, заменяя мужа его вдове и отца его ма леньким детям. Только тогда нанесенная обида может считаться заглаженной. Они повторили свое требование и на следующий год и снова получили отступного чаем и другими товарами.
   В подобных случаях человек, взятый из семьи убийцы, должен перейти в семью убитого и во всех отношениях заменить его. Мне известен другой случай подобного же рода. Pequl, чукча приморского происхождения, имел двоюродного брата, который ушел в пастухи к владельцу огромного стада на тундре близ реки Россомашьей. Спустя несколько лет он был убит в драке. Pequl отправился на реку Россомашью, чтобы отомстить за брата и получить вознаграждение. В виде выкупа (kьtkaw) он взял от семьи убийцы много оленей и прихватил также и мальчика, сына сестры убийцы. Он так жестоко обращался с мальчиком, что тот даже пробовал покончить самоубийством. Тогда семья мальчика дала в обмен за него много живых оленей, и Pequl отпустил его домой. Pequl грозил еще взять из этой же семьи одну молодую женщину, но она сказала, что покончит с собой, если он ее увезет.
   Я не знаю других случаев такой замены убитого родственника живым врагом, но мне рассказывали, что в старину такие случаи были не редки. С человеком, взятым из семьи убийцы, обращались как с рабом. Он должен был слепо повиноваться каждому распоряжению хозяина. В случае непослушания хозяин имел право убить его. Я думаю однако, что такие сообщения сильно преувеличены или, по крайней мере, рабы такого рода встречались у чукоч не часто.
   Упомяну еще одну необычную подробность в сказании о войне между жителями Азиатского берега и острова Лаврентия, о которой я уже говорил выше. Здесь также после заключения мира одного человека оставляют добровольным пленником вместо человека, убитого в начале схватки. В настоящее время мне неизвестны такие случаи, за исключением упомянутых выше.
  

Глава IX
ПРАВО

СОВЕТ СЕМЕЙНОЙ ГРУППЫ

   По имеющимся у меня сведениям, в древние времена, в случае какого-нибудь "неудобного дела", запутанного правового столкновения внутри семейной группы, собирался совет из стариков и молодых, мужчин, принадлежащих к этой семейной группе. (Чукчи называют всякого рода неурядицы, раздоры и преступления {У чукоч нет специального термина для понятия "преступление". Производные корней taiŋ и qəsm означают лишь всевозможные проступки и нарушения, относящиеся к предписаниям религии, преимущественно в их обрядовой части, а также и плохую удачу, как последствия этих нарушений. Так, например, прилагательное nьtaьŋqen значит "приносящий неудачу", в противоположность nьkьntaqen (@приносящий удачу", "ударный"). Существительное tajŋьkwut (множ. чис.) в смысле "защитники против неудачи" употребляется для обозначения связок амулетов-охранителей. Существительное qəsьuurgьn означает "несчастье", посылаемое духами kelet и т. д.} одним и тем же словом akawka-vabrgьn -- "неудобное бытие"). Старики садились и обсуждали дело. Молодые мужчины стояли сзади и молча слушали. Если недоразумения возникали между членами различных семейных групп, то для разрешение их собирались мужчины из обеих семейных групп. Старики каждой стороны выбирали одного или двух ораторов, которые говорили по очереди. Старики высказывались "за миролюбие" (am-jerketь), и молодые должны были повиноваться их решениям. Если соглашения достигнуть было невозможно или же заинтересованные стороны были недоступны никаким убеждениям, то старики говорили: "Пусть поиграют" -- nuucvetьrkьnet {Franz Boas сообщает, что у центральных эскимосов существует институт временных начальников, распоряжения которых, однако, не являются строго обязательными (Central Eskimo, стр. 581). У чукоч точно также решение семейных советов не носит безусловного характера.}. Тогда оба спорщика вооружались копьями и вступали в состязание. Конечно, это лучше, чем неорганизованное мщение, но я не знаю, насколько действенны были решения совета. В настоящее время у чукоч нет ничего похожего на семейные советы и их совещания.
   Мне уже приходилось упоминать, что чукчи очень красноречивы и многословны. Всякое событие, случающееся в их жизни, подробно обсуждается на ближайшем сборище -- например, на празднике или во время оленных гонок. Каждый считает долгом высказать свое мнение. При таких обсуждениях, как правило, наибольшее значение имеют мнения стариков. Однако от таких, обсуждений еще очень далеко до настоящего совета. В главе о браке я приводил сообщение Д. Меликова о "совете старейших", причем он утверждает, что такие советы существуют даже и в настоящее время. Там же я говорил, что, насколько мне известно, у чукоч в настоящее время таких советов нет. Закон устанавливается и поддерживается поступками отдельных людей, и не существует никаких общественных постановлений, осуждающих или наказывающих чьи-либо проступки.
  

УБИЙСТВО И КРОВАВАЯ МЕСТЬ ВНУТРИ СЕМЕЙНОЙ ГРУППЫ

   Главным преступлением является, конечно, убийство. Оно карается по обычаю кровавой мести. В самом начале моего знакомства с чукчами я с удивлением заметил, что все убийства разделяются на две категории: на совершенные внутри семейной группы и вне ее. Кровавой местью караются лишь убийства, относящиеся ко второй категории. Убийства первой категории не подлежат кровавой мести и остаются вовсе без наказания. Объясняя такое положение вещей, чукчи приводят как формулу обычного права: "с ним поступили как с одним из своих" (cinitu-lьgnin) или "как с родственником с ним поступил" (cicetu lьgnin). Эта формула утверждает право каждой семейной группы самостоятельно решать все свои внутренние дела, не распространяющиеся за ее пределы. Приговорив к смерти кого-либо из членов своей семейной группы, чукчи обычно прибавляют: "Разве он был назначен на жизнь? Все разно кем-нибудь чужим был бы убит" (Jəqqəi jegtelelqəl? Tьmŋalvalag ecvecə nьnmьnen).
   Эти значит, что "скверных людей" нужно убивать внутри своей семейной группы. Мне пришлось видеть несколько таких случаев. Так, например, в районе реки Олоя года за два до моего приезда чукча Lejvьtegьn был убит своими родственниками. Это был злой и завистливый человек. Он обижал своих домашних и был жесток даже к своим упряжным оленям. Оленные чукчи считают ездовых оленей самыми близкими "к сердцу" (liŋliŋkin). От корня liŋьlьn происходят также термины, относящиеся к кровавой мести (liŋьleerkьn -- "искать кровавой мести"), liŋ -- корень существительного liŋ iŋ ("сердце").
   Однажды во время поездки Lejvьtegьn убил одного из своих оленей необдуманным ударом. После этого родственники решили убить его. Они сказали: "Иначе его все равно убьет кто-нибудь, и нам прядется вести вражду кровомщения. Брат Lejvьtegьn'a пришел к нему на стойбище и, уловив благоприятный момент, ударил его ножом в спину. Этот поступок получил общее одобрение соседей, так как Lejvьtegьn был "скверный человек, источник мучения для других" (ətqi tawemьnŋььrgьn) {Общее согласие соседей на убийство злого человека имеет большое значение также и у эскимосов (Boas, Central Eskimo, стр. 582).}. Я уже упоминал {Ср. стр 26.}, как один чукча был убит своим сыном и племянником, с согласия его жены, также за свою крайнюю жестокость. Однако мне известны случаи, когда убитые вовсе небыли "плохими людьми" и убийство совершалось только по личным соображениям материального характера. Таким является, например, случай братоубийства, упомянутый выше. В другом случае, в начале девяностых годов прошлого века, чукча Jajaq был убит своими племянниками. Он был богатым оленеводом, и юноши просто хотели забрать себе его стадо. С другой стороны, Jajaq за несколько месяцев до своей смерти совершил жестокое убийство в семье приморских жителей близ мыса Эрри. Эго убийство не могло, конечно, остаться без наказания. Поэтому убийцы могли оправдаться тем, что своим поступком они разрушили почву для кровавой мести и предотвратили возможную вражду. Чукча Qavretto также был убит в ссоре своим двоюродным братом. Убийца женился на вдове своей жертвы и присоединил его стадо к своему. У убитого остался маленький сын; он остался жить на стойбище убийцы. Никто не отомстил убийце за смерть Qavretto. Чукчи, рассказывавшие мне подробности этого убийства, говорили: "Чnj же делать? Это их дело" (Qailoqьm miŋkri. Ərrmg-lii -- буквально "Ну, что же, конечно, их знание").
   Отмечу еще несколько случаев иного характера, тоже происшедших внутри семейной группы.
   Мать убила своего сына ударом тяжелой палки. Мальчику было около семи лет. Отец у него был, как говорят чукчи, "мягкий" (jьrkum valьn), и это убийство прошло без последствий. Были также два случая убийства жены мужем: один убил жену горящей головней, другой -- ударом ноги в живот, причем женщина была беременна. Оба убийцы не понесли никакого наказания. Напротив того, в третьем случае богатый оленевод на западной Колымской тундре, по имени Qituwgi, убивший свою жену, вынужден был уплатить большой выкуп брату убитой. Он отдал ему девять оленей, среди них две ездовые упряжки, и много отборных пыжиков. Мне говорили даже, что этот выкуп мог быть еще больше, но убитая была женщина и к тому же уже не молодая.
   Я упоминал также и другой случай {Ср. стр. 101.}, когда, наоборот, жена, с помощью дочерей, убила своего мужа. Она не уплатила никакого выкупа и вообще не понесла никакого наказания, так как у убитого не было родственников.
  

УБИЙСТВО И КРОВАВАЯ МЕСТЬ ВНЕ СЕМЕЙНОЙ ГРУППЫ

   Убийство, совершенное вне пределов семейной группы, редко остается неотомщенным, "Это очень позорно -- не отплатить за кровь,-- говорят чукчи.-- Даже самый дальний родственник должен принять это близко к сердцу. Друг тоже должен мстить за своего друга, и более того -- товарищ по жене".
   Я уже упоминал, что группа людей, принимающих участие в кровавой мести, обозначается особенным термином, cin-jьrьn -- "группа сердца" (от корня ciŋ, тождественного корню liŋ -- "сердце"). Прежде всего это -- родственники по мужской линии ("со стороны старого быка"). Мне говорили, что родственники убитого по женской линии ("со стороны матки") принимают участие в кровавой мести лишь тогда, когда нет никого из родственников по отцовской линии. Зять, живущий в шатре тестя, как приемный сын, считается членом семьи отца своей жены. Поэтому он принимает активное участие в кровавой мести. Зять, живущий отдельно, приравнивается к родственникам по женской линии. Он принимает участие в мести лишь при отсутствии родственников по отцовской линии. В общем во всех ссорах и случаях кровавой мести права родственников по отцовской линии превышают права родственников по женской линии. В тех случаях, когда сталкиваются интересы нескольких семейных групп, человек должен придерживаться родства по отцовской линии.
   Все сказанное остается в силе и в отношении азиатских эскимосов.
   Жители поселка Uŋasik говорят: "В случае ссоры родственник по отцу становится ближе, а материнский родственник -- дальше". Все же поговорка, утверждающая, что в случае нужды даже самые отдаленные родственники выступают как мстители, обычно вполне ее ответствует действительности. Так, например, когда один чукча был убит в 1885 году на Анюйской ярмарке, обиду почувствовал прежде всего отчим, то есть человек, не связанный с ним ни по отцовской, ни по материнской линии. Он начал переговоры с начальством и был первым, кто получил плату за кровь. Однако другие чукчи, очевидно, считали, что он не имеет права на эту плату, поэтому она была сразу же украдена у него. Он даже принес остатки этой платы обратно к русскому начальству, прося сохранить их для передачи брату покойного. В конце концов он, конечно, взял их себе.
   С этого времени каждый день к русским начальникам приходили разные чукчи из Чаунского района. Некоторые из них заявляли, что они -- двоюродные братья убитого или, пожалуй, троюродные, может, и еще дальше. Другие же просто говорили, что они были его земляки. Они говорили: "Мы ходили по той же земле, что и он. Этого достаточно для того, чтобы мы жалели о его смерти". Большинство из них заявляли, что они желают получить часть платы за кровь; другие же просто ругались в лицо помощнику исправника и грозили отомстить русским. После того они уходили. При этом они заявляли, что все это пока не имеет никакого значения и что вопрос о кровомщении возникнет в будущем году, когда на ярмарку приедет брат убитого.
   Иногда случается, что ни один родственник не хочет выступить мстителем за убитого. Родных или двоюродных братьев у того нет, а белее отдаленные родственники не хотят принимать участие в ссоре, в особенности если враждебная семья достаточно сильна, чтобы выдержать борьбу. Если у убитого есть малолетние сыновья, то на них падает долг кровавой мести, и рано или поздно они ее осуществляют.
   Aiŋanwat дал мне подробное описание, как производится в таких случаях кровавая месть. Я знал многих чукоч, упомянутых в его рассказе, и то, что они мне рассказывали, вполне совпадало с рассказом Aiŋanwat'a. Самым выдающимся из братьев, упомянутых в рассказе, был старший. Его звали Valьrgьn. Ему было около сорока лет. Это был сильный, крепкий и энергичный человек. Соседи говорили, что в гневе он становился просто опасен. Но обычно он был тих и спокоен, и сам никогда никого не оскорблял и не обижал.
   "Один шаман, оленный человек. Сосед захотел убить его. В стаде исполнил над ним, ибо сонные там спят. Надо сказать, что тот с тремя детьми, со слабыми детьми. Впрочем, старший отрок -- порядочный мальчик. Уже при стаде начал днем ходить. Также убитого младший братишка, как раз одинаковы с племянником. Одного возраста как раз. Что же, сосед этот попрежнему силой убивает оленей для своего горла. Гу! Вдова сына, попрежнему долго спящего {Оленные чукчи считают, что человеку, заботящемуся о стаде, нельзя спать долго.}, колотит; говорит: "Отца убили, а вдобавок вы долго спите!
   Постоянно стреляющие излука мальчики, побуждаемые к стрельбе матерью. Этот шурин мужа, младший брат, тоже вместе. Попрежнему убивает оленей насилием убийца, сделал их бедными, потом сделал их без стада. Потом уже в сторону отошел, убийца отделился. Попрежнему стреляют из лука с дядей. так как одного возраста. Потом, юношами стали, приобрели зрелое тело на следующий год, совершенно возмужали, стали мужчинами. Этот убийца туда к (восточной) наветреной стороне ушел.
   Что же, окончательно созрев, стали искать. Как же, стрелять прекрасно выучились. В былинку стреляют и как раз попадают. Стали искать: где же убийца? Что же по жительствам туда далеко искали, в большом скоплении жительств, притворно, как будто идут к Чукотскому носу. Расспрашивая, разузнавая по жителям, точно узнали вести. Что же, при расспросах заговорили: "Вантам, к морскому народу с зимовья вышел, пошел за ворванью". Домашние же (его) по направлению пути (медленно кочуя) остались ждать. Эти же только (собственное) тело (привезли), без шатра, каждый день едут навстречу, но возвращаются приходят домой, все пешком, не ездят на оленях. Постоянно в виде ранца колчаны носят на плечах. Наконец, в один день там показался едущий на оленях и также кочевой поезд там показался сзади. Движется поезд. Что же мстители заговорили: "кажется, вот он!" Там стали ждать, ибо движется убийца как раз к ним. Что же, сблизились, совсем близко сделались. Вот понял их (намерение), ибо с луками. Как только понял, остановился. Ибо они сказали: "Так вот настигли мы тебя?" -- "Ух! вот что!.. Ух!.. Если бы дома на стойбище!" Они только натягивают луки. "А над нашим разве дома совершили?" В середину печени попали; разве не умеют стрелять? Хорошо пробило. Вскочил, кинулся с раной, побежал. Тогда другой в бегущего туда выстрелил. В середину спины попал. Упал тут, бросились на него. Еще живой, смотря, смотрит. Ножом по голове ударили, темя разбили. Что же, вот кочующий поезд приближается. Только при оставлении сказали -- уже на расстоянии голоса стали, приблизились. "Вот! вашего (убитого) дикого оленя покидаем!" Бросились бегом домой. Жена из-за мужа тут разбила стойбище. Так они совершили возмездие.
   Вернулись убийцы домой. Поспешили потом сюда, ибо в средней стороне жили. Лживо говорили по жительствам во время дороги: "Мы идем на Чукотский нос". А на деле убийство совершили. Однако только у родственников об убийце спрашивали тайно, о назначенном для умерщвления: "Где он, где?" Чужим говорили: "Мы идем на Чукотский нос". При этом с полным знанием двигаются. Потом же они в страхе ушли домой. Поспешно ушли, в боязни ушли. Но все-таки лето захватило их, поневоле там летовали. Будущий год настал, еще при первом появлении прохлады (в августе) двинулись прямо сюда. Когда же осень была, они очень быстро шли, кочевым поездом через Чаун сюда, издали. из серединной страны. Но были застигнуты летом. Здесь они летовали, где-то тут за рекой, по эту сторону Колымы, годовали тут. Опять наступил следующий год, на подветреную сторону перешли (через реку). Только там, где конец жительства, в Индигирской стороне остановились. Как если бы сказать, что они до мест без жителей (чукоч) хотели миновать на русскую землю. На краю жительств там остановились. Таким образом совсем на подветреной стороне очутились. Там внушили им забвение (со стороны родственников убитого) через много лет. Десять раз (уже) годовали здесь. Самый младший брат, должно быть, из такой дали погублен чарами".
   Затем следует описание чар. Младший брат ранил дикого оленя, подошедшего к его стойбищу. Преследуя его, он сбежал на лед и сломал себе шею. Поэтому считали, что олень был магический. Эта часть рассказа была приведена выше {Ср. стр. 27.}. Рассказчик указывает, что этот человек, участвовавший прежде в кровавой мести, погиб от случая, связанного со стрельбой. Когда он умер, он все еще держал в руках лук, готовый для стрельбы. Это был тот же лук, которым брат его пользовался десять лет назад, когда он мстил за отца. Несмотря на этот инцидент с чарами, рассказчик, говоря о бегстве на запад, прибавляет несколько собственных замечаний, порицающих недостаток храбрости у них после убийства. Его замечания очень интересны.
   "Напрасно они бежали. Напрасно они, разве их работа дело убийства? К чему же они собственную землю покинули. Так как грех убивать во второй раз. Они только отомстили. Право, если бы там жили бы, ничего (худого) не видели бы, так как возмещающие кровь, иные (из таких) даже вместе живут, входят в приятельство, связываются групповым браком и тому подобное, ибо в единении становятся, когда намерение исполнили. Как бы великий труд окончили {То же самое мы наблюдаем и у американских эскимосов. Franz Boas сообщает о центральных эскимосах: "Их отношение к подобного рода обидам совершенно чуждо нашему пониманию. На наш взгляд, кажется довольно странным, что убийца поселяется среди родственников своей жертвы, несмотря на то, что те могут в любое время убить его, и он знает об этом. Его встречают приветливо и иногда оставляют в покое в течение одного, двух месяцев. Затем его вызывают на состязание, и если он побежден, то его убивают. Если же он выходит победителем, то он имеет право убить одного из своих противников. Иногда на него неожиданно нападают во время охоты сразу несколько его спутников и тут же убивают его" (Boas, Central Eskimo, p. 682). Все это можно встретить также и у чукоч.}. Другие, однако, когда возмездие совершено, опасаются, ибо убийца каждый имеет родственников. Иные же именно убийцу не убивают. Другого убивают: или сына, как раз близкого человека, брата или кого. Заставляют мучиться тоскою. Говорят: "ты тоже тоскуй и томись". И, конечно, только что убивший постоянно боится. Если же так совершилось возмездие, ему лучше становится, бояться перестает" {Богораз, "Чукотские материалы", стр. 23.}.
   Из всего этого можно заключить, что кровавая месть у чукоч останавливается по большей части после совершения первого акта возмездия и дальнейшие убийства случаются очень редко. Часто даже семьи, состоявшие во вражде, после первого акта мести заключают мир и связывают себя узами дружбы. Я не могу сказать, что мне известны такие случаи дружбы в действительной жизни, но, с другой стороны, продолжительная кровавая месть с целой серией убийств также противоречит обычным условиям чукотской семейной жизни. В чукотской семье родственная связь не настолько сильна, чтобы поддерживать продолжительную вражду. Так, по крайней мере, у оленных чукоч, во всех случаях кровавой мести, которые мне известны, мстит сторона пострадавшая -- и то лишь в первый раз. После этого фактическая кровавая месть заменяется либо платежом виры, либо, напротив, магическим воздействием. После этого кровавая месть прекращается и вражда считается ликвидированной. У приморских чукоч я встречал продолжительную вражду между двумя поселками. Но здесь вражда носила совсем другой характер. В основе ее не было семейной кровавой мести.
   Чукотские сказания описывают случаи кровавой мести с еще большими подробностями, чем рассказы из действительной жизни, приведенные выше. Так, например, в сказании об "Убитом насильнике" (Ermecьn tьtnjo) один чукча нападает на своих соседей и забирает себе всю их добычу от тюленьей охоты. В конце концов соседи убивают его. Я уже приводил это сказание, так как оно дает очень характерное описание "насильника" среди приморских жителей {Ср. стр. 66.}.
   Во второй части этого сказания говорится, что у убитого остались две жены. Одна из них была в это время беременна и вскоре родила двух близнецов-мальчиков. Мальчики росли очень быстро; но семье приходилось переносить большие лишения, и часто им нечего было есть. Женщины, однако, постоянно принуждали их к упражнениям для того, чтобы они смогли отомстить за отца. Они говорили сыновьям: "Мы голодаем из-за того, что враги убили вашего отца; когда он был жив, у нас всегда было всего вволю. Поэтому вы должны отомстить за его смерть. Пусть семьи его убийц также мучаются и голодают, как мы". Мальчики повиновались им. Они бегали, носили тяжелые бревна и упражнялись с копьями. Они выросли и стали сильными и ловкими юношами. Однажды они убили десять диких оленей и накормили старух-матерей, которые почти умирали с голоду. Вскоре они поссорились со своими соседями, которые убили кита. Старуха сказала: "Вашему отцу нанесли очень много ран. Теперь идите и отплатите за это". Они пошли и вступили в борьбу со своими соседями. Они убили их всех. Всех живших на берегу они уничтожили. Детей убитых они превратили в голодающих сирот {Богораз, "Чукотские материалы", стр. 373. Часть этой сказки взята из другого, еще не опубликованного варианта.}.
   Интересно отметить, что идея кровавой мести появляется даже в связи с охотой и рыболовством. Так, чукчи говорят, что охота на лисицу и выдру и другого зверя вызывает у зверей соответственную жажду кровомщения. Один из охотников говорил мне, что каждый раз, перед тем как в его западню попадает лисица, он видит ее во сне. Она нападает на него и хочет его загрызть {Другой охотник видел во сне лисицу в виде женщины, проявлявшей к нему недвусмысленную благосклонность. Он подходил к ней, но каждый раз оказывалось, что она крепко спит. По таким снам он угадывал, что в его капкан попала лисица и издохла там.}. Говоря о лисицах, он называл их "мстителями" (liŋьlьt). "Между людьми и зверями существует постоянная вражда, побуждающая их к кровавой мести",-- объяснил мне еще охотник. Когда человек убивает лисицу, то другая лисица хочет отомстить за ее смерть. Поэтому она бросается к капкану и, в свою очередь, попадает в него. Чем сильнее вражда со стороны зверей, тем удачнее бывает охота. На этом же основании во время ужения рыбы удильщик делает вызов рыбе, чтобы она попадалась лучше. При ужении хариуса сквозь прорубь во льду, когда рыба видна в воде, но не идет на крючок, удильщик обычно произносит следующее заклинание:
   "Vaj, vaj, vaj, ətla-ŋaw-merga qame-lō-tьnpьk gagtьnьmcaw-e-gьt".
   "Вот, вот, вот, от по матери бабки, во время еды по лицу ударяющей, ты получил наставление".
   То есть:
   "Хорошо, хорошо, от твоей бабки, которая била тебя по лицу во время еды, ты получил урок осторожности".
   Употребляется и другое заклинание:
   "Jo, jo, tanŋьnaqut emi?"
   "О, о, большие Таньги, где (они)?
   То есть:
   "О, о, где эти большие Таньги?"
   Здесь рыбы приравниваются к Таньгам, древним врагам чукотского племени.
   Когда рыба уже поймана, рыбак произносит еще одно заклинание:
   "Gьk, gьk, gьk, kьrŋa-takalgьn qəjŋewkun".
   "О, о, о, старый бычачий свояк, позови его".
   То есть:
   "О, о, о! призови своего старшего товарища".
   Последнее заклинание считается наиболее действительным из всех. Рыбак, не произнесший этой формулы после удачной рыбной ловли, вскоре утрачивает все свое рыболовное счастье.
  

ВИРА

   Вира уплачивается за убийство, или же чаще за меньшие преступления, направленные против человека или собственности. На чукотском языке имеется несколько терминов для выражения этого понятия. Одним из терминов является qəl-vil (буквально "цена несчастья"). Так называется вира, уплачиваемая за тяжелые преступления, например, за убийство и за крупное воровство.
   Термин puurьn (буквально "обмен") применяется к случаям более мелкого воровства и телесным повреждениям, не повлекшим за собой смерти. Этот же термин служит для обозначения всех видов возмездия, включая и кровавую месть. Puurьtkulьn ("меняльщик") употребляется в том же смысле, как и название liŋьlьn ("мститель"), приведенное выше. Слово kьtkaw (буквально "жесткое воздаяние") употребляется для обозначения всех видов кровавой мести и для виры в том числе. Слово ŋьrkьcvaj ("оплата стыда") употребляется при насилиях над женщинами, а также при уплате за кровь и иногда даже за оскорбительную брань. Вира взимается с убийцы в тех случаях, когда он достаточно богат или имеет много сильных родственников, готовых защищать его, или же при обоих этих обстоятельствах. Чукчи по характеру отличаются умеренностью и здравым смыслом. "Большая уплата всегда лучше крови" -- говорят они. Я приводил уже подробности убийства на Анюйской ярмарке, когда русские платили виру за убитого чукчу. Чукчи даже в пылу самой горячей ссоры не требовали крови убийцы. Я должен, однако, отметить, что драка была так неожиданна и коротка, что туземцы даже не заметили, кто именно из русских нанес смертельный удар их товарищу. Русские, конечно, знали, но держали это в секрете. На следующий год казак, убивший чукчу, предусмотрительно не явился на Анюйскую ярмарку. Не зная имени убийцы, люди Чауна решили мстить "князю" Ejgeli. Поэтому Ejgeli совсем не хотел приехать на ярмарку в следующем году, но все же должен был явиться по своим служебным обязанностям. Однако своих оленей он оставил далеко от места ярмарки и приехал туда на русских собаках. Он жил в русском поселке и избегал показываться на торговых стойбищах. Спустя несколько дней после его приезда брат убитого чукчи встретил его у русского исправника и сказал, что он придет к нему. Через несколько часов Ejgeli попросил увезти его с ярмарки в Нижне-Колымск. "Иначе они убьют меня, -- настаивал он.-- На этот раз мне не удастся избавиться". Так этот случай едва не закончился кровавой местью.
   Я приводил также случай с одним приморским чукчей, у которого убили двоюродного брата на стойбище в районе Анюя. Он взял в виде выкупа за убитого маленького мальчика из семьи убийцы и большую часть его стада. На следующий год он опять приехал к ним и снова взял у них много оленей. Он заявил, что виру можно взимать в течение трех лет. Иначе дух жертвы не успокоится. Его требования были сочтены непомерно большими. Когда он ехал обратно, его остановил один из родственников убийцы и потребовал, чтобы он возвратил половину взятых оленей. Люди, бывшие с ним, сразу же начали делить стадо пополам. "Это в последний раз мы даем тебе что-нибудь, -- сказал он.-- На следующий год мы будем биться с тобой, если ты снова придешь". Брат чукчи, убитого русскими, также настаивал на обычае взимать виру в течение трех лет. Но на третий год он ничего не получил. Общее количество товаров, полученных им и его отчимом, составляло сумму около трехсот рублей. Сюда входили чай, сахар, табак, котлы, пестрый ситец и т. п. Он просил также водки,- но у русских ее в это время уже не было, и они не могли удовлетворить его просьбу. В обоих случаях, как видим, вера, выплаченная за кровь убитого, была достаточно велика.
   В третьем известном мне случае вира была значительно меньше. Ссора, послужившая поводом к убийству, произошла также на Анюйской ярмарке, в 1894 году. На ярмарку явился чукча с одной только упряжкой оленей (qun-gekeŋə) и остановился в шатре одного из анюйских оленеводов, который прибыл на ярмарку в сопровождении всех своих многочисленных двоюродных братьев. Чукчи из района реки Россомашьей считали этого человека убийцей. Два года тому назад он убил в пьяной драке одного из своих товарищей. Они считали, что на них лежит долг отомстить за убитого. Они явились на стойбище вышеупомянутого оленевода, вооруженные ножами и ружьями. Хозяин стойбища заявил, что он будет защищать своего гостя. Людей у него на стойбище было больше, чем "мстителей". Между обеими сторонами началось препирательство. Сторона, считавшая себя обиженной, хотела получить, по меньшей мере, упряжку убийцы, как вещь, "близкую сердцу" liŋliŋkin. Но обвиняемый наотрез отказался отдать им свою упряжку. "Лучше я умру",-- сказал он. После длительных препирательств и взаимных угроз "мстителям" пришлось удовольствоваться несколькими пыжиками. Шкурок было двадцать, общей стоимостью в пятнадцать рублей. Это как раз такое количество, какое может нагрузить один ездок на оленях на свои небольшие сани. Спустя некоторое время я встретил одного из "мстителей". Он сказал: "Ладно, после всего этого он должен был вернуться к своей семье с пустыми руками. Чай и табак, "желанные его сердцу", были отняты вместе с этими пыжиками". С точки зрения чукоч, такое объяснение было вполне удовлетворительно. Сила желания приобрести тот или иной товар в чукотской торговле повышает его цену. Чукча готов отдать любую цену за вещь, возбудившую его желания, ибо он не в силах отказаться от нее. Русским торговцам хорошо известна эта слабость чукоч, и они широко пользуются ею в торговле. В данном случае чай и табак были действительно "близкими сердцу" обвиняемого.
  

МЕЛКИЕ ПРЕСТУПЛЕНИЯ

   Мелкие преступления караются или личным наказанием или же уплатой виры. В первом случае провинившегося вызывают на состязание в борьбе и наказание налагают после победы. Я уже приводил {Ср. стр. 116.} отрывок из сказания о "Счастливом женихе", в котором дается, с очень характерными подробностями, описание подобного случая.
   "Герой женился на гордой девушке. Всем раньше отказывала. Пришел сосед из соседнего жительства. Отвергла. На утро, уйдя, отправился к стаду. Застал ее в стаде, схватил ее, раздел, задавил в снегу, взял ножик и расцарапал ей все лицо. На следующий год этот человек говорит: "Пусть будет опять бег взапуски!" Собрались все люди. Побежали все. Между тем девушка вышла замуж. Муж -- молодожен не раздевается, в верхней рубашке бежит на состязании. Прибежали назад; опять он один прибежал; других нет. Другие бегающие пришли сзади. Парень встрепенулся, говорит: "Ну, хватайтесь! Ну!" Гнев в лицо бросился. Стал в позу, говорит: "Ну, кто же схватит меня?" -- "Ну, пусть вот тот схватится", -- указывает на прошлогоднего соседа, изрезавшего лицо его жены. В одежде борется парень. "Нет!" -- говорит тот, опустив голову. "Ну, ну, скорее!" Пристает настойчиво. Тот отказывается, не может. Пока тот отказывается, он сам на него бросился, подскочил, ногой пнул по лицу. Тот покатился, улетел навзничь и обмер. Немного погодя он сел. Говорит ему: "Ну же, торопитесь". Тот встал, отказывается. Он схватил его, опрокинул навзничь, вытащил свой поясной нож, ноздри разрезал ему ножом в отместку, веки. Все лицо разрисовал ножом, располосовал во все стороны".
   В действительной жизни нередки случаи, подобные описанному в приведенном отрывке. Мне придется впоследствии снова вернуться к ним. Конечно, для того чтобы так наказать обидчика, необходимо сначала победить его в состязании. Каждый раз как я обращал на это внимание моих чукотских друзей, они неизменно возражали мне: "Виновный будет побежден". Это является руководящей идеей всех испытаний и состязаний, имеющих целью восстановление справедливости. На самом деле, некоторые подобные случаи приводили к совершенно обратным результатам. Так, например, Vaatuwge, один из трех братьев-мстителей, о которых я говорил выше, в молодости, пьяный, затеял драку с чукчей по имени Peŋewgi. Они вступили в борьбу; Vaatuwge был значительно сильнее своего противника. Он повалил его, схватил за ногу и дернул с такой силой, что нога у него выскочила из сустава. Peŋewgi так и остался хромым на всю жизнь. Peŋewgi оказался в совсем печальном положении. Его единственный двоюродный брат, Peŋeqlut, хотя и сердитого нрава, был плохой борец. А у обидчика, как уже сказано, были два брата. Все три брата славились силой и ловкостью. Так что обида Peŋewgi осталась невозмещенной.
   Не менее характерный случай произошел при мне в районе Верхнего Анюя.
   Чукча Umkuum полюбил жену другого чукчи, Ooqaj, жившего на соседнем стойбище. Молодая женщина отвергла его. Тем не менее он явился к ней в шатер в отсутствие ее мужа, схватил ее у входа в спальный полог и овладел ею. Все это произошло среди бела дня, на виду у всего стойбища. Обидчик пообещал женщине новую тюленью шкуру в виде возмещения, однако не исполнил своего обещания. Она пожаловалась своему мужу. Тот вызвал оскорбителя на состязание в борьбе. Но в результате борьбы оказалось, что у обоих противников силы были равные. Обиженный принадлежал к сильной семье. У него было семь братьев, взрослых и сильных. Вскоре после состязания Umkuum потерял четырех лучших оленей. Соседи насмехались над ним, говоря, что лучше было пожертвовать одной тюленьей шкурой, чем четырьмя оленями, потерю которых они считали карой за неисполненные обещания.
   На одном из стойбищ в районе реки Анюя двое молодых чукоч поссорились из-за карт. Произошла борьба. Тот, который считал себя обиженным, повергнул своего противника на землю. Побежденный вскочил, схватил лежавший тут же большой кусок дерева, который был приготовлен для выделки полозьев к саням, и занес его над головой победителя, намереваясь ударить. Однако победивший успел схватить дерево за противоположный конец, выхватил его из рук нападавшего и отбросил в сторону. Затем, в свою очередь, возобновил нападение. Он пнул своего противника ногою в лицо, точь-в-точь так же, как описано в вышеприведенной сказке. Тот снова упал на землю. Все лицо его было в крови. Побежденный юноша принадлежал к сильной семье, у него было много дядьев и двоюродных братьев. Почти все они на следующий день явились на стойбище обидчика. Вытащив ножи, они угрожали перерезать сухожилия его ног, чтобы он больше не мог пинаться. Однако дело кончилось миром. Несколько дней спустя, когда поулеглись разгоревшиеся страсти противников, юноша, подвергшийся угрозам родственников побежденного, заявил, что он был прав, выхватив у него из рук дерево и ударив его. Он сам стал требовать возмещения за обиду, заключавшуюся в том, что на его стойбище было обнажено оружие. В конце концов он действительно получил kьtkaw ("жесткое воздаяние", то есть выкуп, -- см. стр. 184), состоявший из четырех штук оленьего "камуса" (шкура оленьих ног). Ценность выкупа была совершенно незначительная и имела только моральное значение.
   Вскоре после моего первого посещения Анюйской ярмарки ко мне явились Ejgeli, Qituwgi и другие главари местных чукоч. Они приветствовали меня довольно церемонно, но на деле они желали выпить водки в виде ответа на приветствие и, конечно, получили ее. Их было пятеро или шестеро. Я удовлетворил их просьбу, однако вслед за ними стали являться новые посетители с просьбой о том же, так что мой запас вскоре истощился. Один из опоздавших, которому нехватило водки, настойчиво требовал угощения. В конце концов он так надоел мне, что я, потеряв терпение, попросил оставить меня в покое. Он отошел в сторону, недовольно ворча. Часа через два я стоял у ворот Анюйской крепости, беседуя с проходящими чукчами и делая обычные заметки в своей записной книжке. Неожиданно ко мне подошел сзади мой обойденный гость и ударил меня кулаком по руке, так что моя записная книжка полетела на землю. "Ах ты, такой сякой!-- закричал он.-- Ты приходишь сюда и все время болтаешь с людьми, записываешь их слова на бумагу и не можешь дать глотка водки человеку, приходящему в твой изобильный дом". Затем, отступив немного, он сорвал с себя кухлянку (меховой балахон), оставшись " полуголым. Он требовал, чтобы и я сделал то же самое и вступил в. борьбу с ним. "Я стою на своей собственной земле, -- прибавил он, -- и я могу разделаться с тобой, как захочу". Он был прав, так как даже в официальном порядке русская территория считалась только в ограде крепости, а все пространства за оградой считались чукотской землей. Каждый вечер чукоч выпроваживали из крепости и закрывали ворота, так что это различие было весьма ощутительно. Мальчик лет десяти подбежал к моему противнику и изо всех сил старался оттащить его в сторону. Это был его сын. Однако отец был тверд в своих намерениях. Ему было лет пятьдесят. Его звали Rьnto, он происходил от приморских чукоч. Телосложение у него было слабое, но характер он имел вспыльчивый и несдержанный. Результатом его несдержанности были два глубоких шрама у него на животе. У меня не было, однако, никакого желания вступить в борьбу. Но, с другой стороны, я не хотел допустить и мысли об открытом отступлении, несмотря на то, что мой противник находился на своей земле, а я -- на своей. Затруднение разрешилось благодаря приходу одного из моих товарищей по ссылке. Эго был человек сильный и смелый. Не обращая внимания на неприкосновенность территории, он бросился к Rьnto, схватил его за голову и поднял на воздух. Затем он отпустил его и спросил, улыбаясь: "Чего тебе надо?" Всем видом своим он выказывал самые мирные намерения. Rьnto ничего не сказал. Он только повернулся и пошел по направлению к своему дому. На следующий день он пришел в крепость и принес с собой искупительный подарок -- олений язык моему другу, как человеку, превосходившему силой нас обоих, и кусок обыкновенного мяса -- мне. "Вчера я был скверный,-- сказал он,-- прими этот kьtkaw. Таков обычай. И дай мне мой глоток водки". Это было так лукаво, что мой друг был совершенно очарован и настоял, чтобы желание Rьnto было исполнено.
  

ВОРОВСТВО

   Как я уже говорил, воровство довольно распространено среди чукоч, особенно среди оленных. Главным объектом кражи являются олени. Расплата за воровство такова же, как и за более серьезные проступки, а именно: состязание в борьбе, личная расправа или возмещение убытка и пеня. Обычай предписывает, чтобы возмещение было не только равноценно похищенному, но содержало бы в себе некоторую надбавку, составляющую пеню. Это имеет место, конечно, лишь в том случае, если вор сознается в своем проступке и изъявит желание исправить его, "вынужденный стыдом", как говорят чукчи. Если же вор упорно не желает сознаться, очень трудно заставить его вернуть украденное. Здесь многое зависит от силы и упорства той или иной стороны. Я приведу несколько известных мне случаев.
   У одного оленевода, человека миролюбивого, пропало девять оленей. Они отбились от стада, как это вообще не редко случается, и не были найдены. Впоследствии выяснилось, что олени пристали к соседнему стаду и были присвоены его хозяином. Его собственные пастухи донесли об этом владельцу отбившихся оленей, но сам хозяин упорно отрицал факт кражи. Тогда оленевод, потерпевший ущерб, рассердился не на шутку и послал своих людей к соседу требовать выкуп. Его сын, племянник и один из его соседей пришли к стаду обидчика во время его отсутствия и взяли себе двух сильных ездовых оленей, одного хорошо объезженного бычка и трех оленей среднего качества. Они сказали пастухам: "Идите, скажите хозяину, что это сделали мы". Но на этом дело не закончилось. На следующий день они снова пришли на стойбище неудачливого вора. Племянник, любивший всякие ссоры, перед уходом сказал: "Может быть, он выкажет недовольство. Тогда мы зададим ему хорошую трепку". Они пришли на стойбище и некоторое время мирно беседовали с домочадцами обидчика. Однако сам он сидел в сторонке, молча, опустив глаза. У него нехватило смелости начать ссору. К тому же я должен отметить, что племянник принадлежал к очень сильной семье и у него было шесть взрослых братьев. Затем они вернулись домой и разделили между собой добычу. Племянник взял себе молодого бычка. Сыну досталась упряжка, а отцу все остальное. Соседи говорили: "Это правильно, ведь он потерял то, что было близко сердцу -- ездовых оленей". Мне передавал этот случай один из его участников.
   Другой подобный случай окончился более миролюбиво. Однажды летом несколько оленей отбились от своего стада и пристали к соседнему стаду. Пастухи увидели, что один из этих оленей очень жирный, и решили убить его для себя. Они метнули аркан, но аркан порвался, и олень убежал. На рогах у него остался кусок ремня. Часа два спустя хозяин первого стойбища пришел к стаду соседа, держа в руках обрывок аркана. Олень пришел обратно к своему стойбищу, и хозяин сразу догадался, кто именно хотел своровать его оленя. "Чей это аркан?" -- спросил он, смеясь. Он был уже старик, и потому этот инцидент не имел никаких последствий. Кроме того, стада паслись очень близко друг от друга. При таком условии олени часто перемешиваются, и пастухи не считают за большое преступление убить оленя, приставшего к их стаду. Иногда, желая убить какого-нибудь оленя, они сами заявляют хозяину: "О, я взял твоего оленя". Затем они, конечно, отдают взамен другого оленя из своего стада.
   Я уже говорил, что на побережья Ледовитого океана открытое воровство оленей в летнее время приносит серьезный ущерб стадам богатых оленеводов.
   Чукча Lewtьqəj говорил мне по поводу такого воровства: "Плохо оставаться летом на реке Palaw. Пастухи очень воруют. Когда я летовал там, то почти в каждой ложбине я находил туши своих оленей. Ноги у них были отрезаны и съедены, все же остальное оставлено гнить {Чукотские пастухи, когда у них нет котлов и топлива, часто убивают оленя и едят его ноги. Твердые сухожилия и костный мозг съедаются сырыми. Остальное мясо по необходимости бросают на месте.}. Кого ни спросишь: "Кто оставил здесь тушу?", все отвечали: "Я не знаю". Однажды я увидел Qoptььrgьn'a, сына Tьqo, сидящего около убитого оленя и грызущего толстую кость. Я спросил его: "Почему ты не относишь тушу своему отцу, раз уж ты убил оленя? Он ведь тоже голоден". Он ничего не ответил. "Или, может быть, если ты хочешь, я отдам тебе все свое стадо". Мы оба сняли свои меховые рубахи. Он быт молод, но ничего не мог со мной поделать, потому что большой гнев овладел мною. Я повалил его на землю, схватил свой толстый кожаный пояс, начал бить его по голой спине, пока вся она не покрылась кровью. После этого я решил никогда больше не приходить в эту землю воров". Lewtьqə: было около-пятидесяти лет, характер у него был тихий и спокойный, но обиды повторялись слишком часто для того, чтобы оставлять их безнаказанными. Чукотский "начальник" Ejgeli и приморский торговец Cepat однажды также поссорились из-за украденных оленей. Cepat, будучи приморского происхождения, не мог иметь достаточную опытность в оленеводстве. Его стадо, большею частью состояло из оленей, недавно купленных из других стад. Благодаря этому привычка оленей к стаду была слабее, чем в обычных стадах, и Cepat почти каждое лето терял нескольких оленей. В одно лето от его стада отбился большой отрывок, больше трехсот оленей. Вскоре с реки Олой дошел слух, что олени пришли к стаду Ejgeli и он оставил их у себя. Весной Cepat и Ejgeli встретились, как обычно, на ярмарке. Cepat спросил о своих оленях. Ejgeli заявил, что он ничего не знает об этом. Cepat угрожал, что на обратном пути с ярмарки он нападет на стойбище Ejgeli. Но здесь произошла та драка на ярмарке, о которой я уже не раз говорил, и внимание Cepat'a было отвлечено.
   У приморских чукоч воровство встречается гораздо реже, чем у оленеводов. Это можно объяснить, пожалуй, отсутствием у них ценных предметов. Однако мне все же известны несколько случаев воровства. Об одном из них я уже говорил выше {Ср. стр. 28.}. Жители селения Quluci жаловались на обитателей селения Lūren. Последние ограбили собачников Quluci, когда они возвращались с побережья Тихого океана с грузом чужеземных товаров.
   Другой случай произошел с чукчей Qoplanto, из Мариинского Поста (ныне поселок Анадырск). Зимой 1898 года он встретил на тундре двух мужчин из поселка Valqatlen. Они шли в Мариинский Пост с большим запасом водки, предназначенной для продажи. Qoplanto присоединился к ним, провел с ними ночь, и купил у них немного водки в обмен на пушнину, которую он вез с собой. Затем он отнял у них силой часть их водки и уехал прочь, несмотря на то, что их было двое. Они не особенно сопротивлялись, так как были чужими в этом районе. Qoplanto к тому же был хозяином "переднего дома" в своем поселке (в северной части Анадырского лимана, против русского поста). Однако, когда Qoplanto уходил, они сказали ему: "Ну, теперь уж ты постарайся не заезжать на нашу землю. Тогда мы в свою очередь сосчитаемся с тобой". Зимой 1900 года, когда я собирался ехать в северные поселки, Qoplanto сначала предложил мне свою помощь в перевозке клади, но перед самым отъездом он откаказался. Он объяснил мне, что боится ехать в поселок Valqatlen из-за этого дела.
  

ЗАКОНЫ, ОХРАНЯЮЩИЕ СОБСТВЕННОСТЬ

   Я уже говорил, что у оленных чукоч отец семьи считается владельцем и хозяином стада даже в том случае, если он очень стар и немощен. Я приводил известные мне факты, касающиеся этого. С другой стороны, чукчи говорили мне, что как только сын становится взрослым и может заботиться о стаде, отец часто передает ему вполне добровольно управление стадом, а сам становится только помощником. Это бывает даже и тогда, когда отец еще достаточно силен и в состоянии исполнять необходимую работу. Точно так же, если сын женится и в шатре семьи есть только один спальный полог, отец уступает сыну "место хозяина" (ajgьsqaron -- "левая сторона"). Если же они решают жить в отдельных шатрах, то отец предоставляет сыну передний шатер, а для себя ставит новый шатер сзади. Но такие случаи редки. Обычно старики продолжают до конца считаться хозяевами своих стад, и сыновья их живут в задних, а не в переднем шатре. Если же отец передает свой шатер и стадо сыну, как это сделал Aiŋanwat, то это обусловливается обычно какими-нибудь личными мотивами и соображениями. По большей части таким мотивом является "оленное счастье". Старик утратил это счастье и надеется, что сын снова приобретет его.
   В семье Ejgeli его многочисленные сыновья вели с ним скрытую и осторожную борьбу. Но старик ревниво оберегал свои права и быстро предотвращал всякое посягательство на них со стороны сыновей. Насколько мне известно, он остался полным хозяином своего имущества до самой смерти. Он умер года два спустя после моего отъезда из Колымской области.
   Считается, что семья или семейная группа не имеет прав на собственность отдельных своих членов. С другой стороны, оленевод, потеряв свое имущество, может быть уверен, что кто-нибудь из его ближайших родственников окажет ему помощь, за исключением тех случаев, когда они сами очень бедны или слишком скупы. Брат обращается за помощью к родному или к двоюродному брату, и тот дает ему значительную часть своего стада, достаточную для того, чтобы он мог снова развить хозяйство. Так, например, в 1894 году, три брата, сыновья Tatko, дали своему двоюродному брату пять "двадцаток" {Чукчи считают пятерками, которые называют "руками", и двадцатками, называя их "людьми" (вр. стр. 60).} молодых важенок из своих стад, несмотря на то, что старший брат считался очень скупым. Этот двоюродный брат был прежде также владельцем большого стада, но промотал его. Теперь же он, сделавшись старше, решил исправиться и стать благоразумнее.
   Другой знакомый мне чукча, Ajŋabrgьn, о котором я уже говорил выше, обеднев, обратился за помощью к своим родственникам, жившим на Индигирской тундре, и они дали ему сто пятьдесят важенок. В других случаях чукчи берут своих обедневших родственников к себе помощниками. Им предоставляют самые благоприятные условия жизни и обещают через некоторое время отделить им часть стада.
   Большая часть имущества переходит от отца к "главному наследнику" (eun-milgьlьn). Он получает шатер и становится хозяином переднего шатра. Вместе с шатром к нему переходит и основное тавро, самое древнее в стаде, которым помечена большая часть оленей. Другие сыновья, а также дочери" получают животных, помеченных их собственным тавром и переданных им в свое время лично отцом. Если у богатого оленевода нет детей, то он прилагает все усилия, чтобы достать себе какого-нибудь наследника. Для этого он поселяет у себя на стойбище кого-нибудь из своих бедных родственников. При его жизни тот несет обязанности помощника, а затем стадо переходит в его владение. Иногда же бездетный чукча, почувствовав приближение смерти, призывает к себе кого-нибудь из своих родственников или друзей и передает им свое имущество. Но чаще бездетные семьи усыновляют кого-нибудь, мальчика или девочку, тоже из семьи родственников, женят их и передают им основное имущество по дому и по стаду. Иногда случается, что после смерти какого-нибудь чукчи не остается определенного наследника. Это может случиться, например, если единственный сын и наследник умер от заразы и старик отец тоже вскоре умирает от горя, так как чукчи вообще "легки на смерть" {Ср. стр. 23.}. В таких случаях приходят родственники и, установив степени своего родства с умершим, отдают наследство ближайшему из его родственников. Однако определенных правил относительно этого не существует. Мне рассказывали, что в старину в таких случаях собиралась вся семейная группа и обсуждала, кому именно передать наследство, но мне неизвестны такие собрания в настоящее время. Иногда родственники делят наследство на равные части, иногда же большую часть его отдают более бедному из них. С другой стороны, я знаю случаи, когда один из родственников, случившийся вблизи, забирал все наследство, в то время как более близкие родственники умершего не получили ничего. Во время моего пребывания на реке Россомашьей разгорелась крупная ссора из-за наследства. Старик чукча, происходивший от приморских жителей, умер бездетным. У него было большое стадо. Это стадо взял себе его троюродный племянник, который был хозяином переднего шатра соседнего стойбища. Никто не помешал ему в этом, и несколько лет он продолжал спокойно владеть стадом. Вскоре он тоже умер, и стадо перешло к его сыну, Akьmloke. Тогда с арктического побережья пришли двое братьев и заявили, что они -- сыновьЯ двоюродного брата первого владельца стада и поэтому имеют больше прав на стадо, чем Akьmloke. Они потребовали выкупа. Akьmloke был "сильный человек" (ermecьn), всегда готовый к борьбе: поэтому он отказался удовлетворить их требование. Однако младший брат, U'mkь ("Полярный медведь"), был тоже сильный и смелый юноша. Он сказал, что он скорее умрет, чем уйдет обратно с пустыми руками. Дело чуть не дошло до драки, но присутствовавшие при этом розняли их. Я не знаю, чем все это закончилось, так как вскоре я уехал оттуда.
   Если "главным наследником" является дочь и она остается жить в шатре отца после замужества, то она имеет такие же нрава на наследство, как и сын. Если же дочь живет отдельно, на стойбище мужа, то она получает в наследство только оленей, отмеченных ее собственным тавром. Некоторые из таких оленей остаются в стаде ее отца, даже после ее замужества, и ей отдают их только при дележе наследства. Женщины, состоящие в более отдаленном родстве с умершим, не имеют права на получение части наследства.
   Бездетная вдова не имеет прав на получение части наследства. Она должна, уйти из шатра и даже не может взять с собой что-нибудь из домашней утвари. Она имеет право только на оленей, отмеченных ее личным клеймом. С ними она возвращается в свою семью. Подобным же образом должен уходить из шатра и усыновленный зять после смерти своей жены. Он может остаться лишь в том случае, если снова женится на какой-нибудь женщине из этой же семьи.
   Молодая вдова, имеющая маленьких детей, сама является частью наследства, оставленного ее мужем. Вместе со стадом она переходит к наследнику и становится его женой. Иначе она должна вернуться в свою семью, не имея права взять что-либо из имущества. Она может взять к себе детей, но тогда они теряют права на наследство. Пожилая вдова с сыновьями -- подростками получает стадо после смерти мужа и становится хозяйкой над всей его собственностью.
   У приморских чукоч еще с древних времен по наследству переходит лишь небольшое количество вещей. После смерти отца сыновья делят между собой его оружие, сети и тюленьи шкуры. Старший сын получает самые лучшие вещи: например, лучшее ружье. Шатер также часто делят на части, так как каждый из сыновей, женившись, хочет иметь свой отдельный шатер. Как только, он найдет Довольно жердей на подпоры, он сразу же строит себе отдельный дом. У оленных чукоч дележ шатра на части считается большим грехом. Они предпочитают совсем бросить шатер на произвол судьбы. Приморские же чукчи просто ломают старый дом, снимают кожи, шесты и так далее, делят их между собой, и затем каждый из них строится отдельно.
  
Ко всем произведениям автора К списку авторов