Тугендхольд Яков Александрович - Выставки Сезанна и Валлоттона в Париже

ВЫСТАВКИ СЕЗАННА И ВАЛЛОТТОНА ВЪ ПАРИЖѢ

"Аполлонъ", No 5, 1909

На исходѣ перваго десятилѣтія XX вѣка Парижъ продолжаетъ быть столицей новаго искусства. На Монмартрскихъ высотахъ берутъ свое начало истоки современнаго художества; отсюда разносятся боевые лозунги, отсюда разглашаются по всему свѣту. Вотъ почему русскій читатель не можетъ не интересоваться парижской художественной жизнью даже въ ея каждодневномъ теченіи. Ибо она питается не наѣздами залетныхъ гостей, горитъ не отдѣльными рѣдкими вспышками, какъ художественная жизнь Петербурга, а ровнымъ и неугасающимъ пламенемъ. Правда, среди массы ежедневно открывающихся выставокъ, многія -- лишь пустоцвѣты, лишь свѣтскіе салоны, куда ходятъ не столько для того, чтобы смотрѣть картины, сколько, чтобы показать новыя моды. Таковы большей частью выставки въ галлереѣ Georges Petit; таковъ Зимній Салонъ, недавно открывшійся въ Grand Palais. Но за то почти ежедневно въ Парижѣ можно видѣть и такія выставки умершихъ или живущихъ художниковъ, которыя заслуживаютъ вниманія даже зарубежнаго читателя.

Таковы выставки П. Сезанна и Ф. Валлоттона, открытыя въ настоящее время въ галереяхъ Bernheim'а и Druet.

"Ничто такъ не похоже на мазню, какъ шедевръ" (Гогенъ).

На выставкѣ Сезанна всего лишь около 60 холстовъ, но зато почти сплошь самыя сильныя его работы, сразу вводящія въ кругъ Сезанновскаго творчества и объясняющія, почему его появленіе вызвало у публики гнѣвный хохотъ. Дѣйствительно, трудно представить себѣ что либо болѣе противоположное традиціонному французскому шику и салонному ловкачеству, чѣмъ эта живопись, грубая и тяжеловѣсная, вещественная и плотская, исходящая не изъ кончиковъ искусныхъ пальцевъ, а изъ черноземныхъ глубинъ души, Сезаннъ не пишетъ, а рубитъ съ плеча, рубитъ широкими мазками. Чего стоятъ самыя названія его картинъ, такіе точныя и грубыя: "Голый мужчина", "Гора между деревьями", "Десять яблоковъ", "Горшки и яблоки" и т. д.

Вотъ Сезанновскіе nus: это не "Истина" и "Красота", олицетворенныя прекрасными тѣлами, это просто на просто "Cing femmes nuue",-- рыхлыя и мясистыя женщины съ зеленовато-землистыми тѣлами. Эти пять плодовитыхъ самокъ -- злая насмѣшка надъ всѣмъ, что французская Академія создала въ области женской красоты,--это пощечина Бугро и Кабинелю. И эту пощечину слащавой условности XIX вѣка никто не могъ бы дать лучше, чѣмъ Сезаннъ. Житель маленькаго городка, онъ не зналъ и боялся женщинъ, и женщины были единственной "вещью", которую онъ писалъ не съ натуры. Онъ писалъ ихъ, какъ дитя, какъ дикарь, какъ женофобъ, видящій въ вѣчно женственномъ лишь матеріально-животное...

Та же печать земли лежитъ и на бытовыхъ картинахъ Сезанна, но здѣсь онъ геніаленъ. Вотъ "Крестьянинъ" съ какими то черными дырами вмѣсто глазъ и съ огромными руками, грузно, какъ комъ, сидящій на стулѣ и написанный грубыми пластами красокъ,-- это олицетвореніе косной, мертвой, варварской, вандейской силы. Вотъ жанровыя картины -- "Игроки" и "Игра въ карты", но, Боже мой, какъ далеки онѣ отъ елейныхъ картинокъ нашихъ передвижниковъ! Сезаниъ не разсказываетъ бытовые анекдоты, -- онъ показываетъ бытъ въ его глубинной сущности. Эти игроки съ ихъ тупыми лицами и флегматической игрой -- да вѣдь это подлинные мелкіе лавочники маленькаго города; только геніальный провинціалъ могъ создать такое произведеніе... Но все же Сезаннъ прежде всего -- живописецъ и если онъ не извращаетъ бытъ внутренно, зато онъ не можетъ не преображать его внѣшне. Какъ Сологубъ, онъ беретъ "кусокъ жизни, грубой и бѣдной" и претворяетъ его въ grand art. Но онъ не вплетаетъ въ тяжелую жизнь легкихъ кружевъ фантазіи, а лишь озаряетъ ее отблескомъ минувшихъ вѣковъ, синимъ факеломъ красокъ. Вотъ простая, грошевая желтая клеенка, но посмотрите, какимъ матовымъ закатомъ горитъ она на кабачномъ столѣ; вотъ простая, синяя блуза, но посмотрите, какими тяжелыми и декоративными складками ложится она, словно плащъ Дюреровскаго апостола,..

Въ изображеніи быта Сезаннъ глубоко отличается не только отъ нашихъ жанристовъ, но и отъ французскихъ импрессіонистовъ. Послѣдніе гнались за случайностью позъ и движеній, щеголяли остроумной неожиданностью композиціи. Рисуя кусокъ руки съ вѣеромъ или носки ногъ на первомъ планѣ, они изображали лишь кусочки жизни, схваченные на лету. Сезаннъ, прожившій всю жизнь вдали отъ большого города съ его торопливостью переживаній, психологически чуждъ импрессіонизма, онъ не доросъ до него, какъ ребенокъ не доросъ до взрослыхъ пережнваній, Сезаннъ видитъ всю жизнь сразу, въ ея синтетической связи. Взгляните на его "Игроковъ", сидящихъ въ кабакѣ, и вы узидите, съ какой орнаментальной симметріей сплетаются ихъ контуры. Это мелкіе лавочники, вознесенные на пьедесталъ монументальнаго стиля...

Той-же декоративной монументальностью отмѣчены и сезанновскіе пейзажи съ ихъ симметріей деревьевъ. Но въ то же время лиризмъ Сезанна нигдѣ не достигъ болѣе яркаго воплощенія, какъ именно въ пейзажахъ. Изумрудно-зеленая земля, раздробленная на мелкіе участки сѣрокаменными заборами, маленькіе домики съ красными мѣщанскими крышами, сухіе и мрачные стволы деревьевъ,-- что-то вѣчно пасмурное, безсонное и безрадостное, какія-то будни природы, какая-то тяжесть каменистой земли, тяжесть и ограниченность маленькаго города... Горизонты не таютъ въ воздухѣ, не сливаются съ вѣчностью -- наоборотъ, они рѣзко очерчены, назойливо-явственны. Сезаннъ чувствуетъ космическое въ природѣ, но -- не въ вѣчномъ движеніи, какъ Ванъ-Гогъ, а въ вѣчной матеріи. Живопись Сезанна, это -- апоѳеозъ вешества. Онъ не пишетъ, а рубитъ съ плеча -- отрубаетъ пласты камня, пласты зелени, пласты тѣла. Въ его пейзажахъ ничто не движется, все пребываетъ въ состояніи статики, все тяготѣетъ къ землѣ. Его натюрморты плѣняютъ не нѣжной гармоніей красокъ, какъ у импрессіонистовъ, а сладострастной зрѣлостью плодовъ, скульптурной окаменѣлостью салфетокъ. А названія его картинъ, уже упомянутыя нами -- такіе вещныя и педантично точныя, какъ "Гора среди деревьевъ" или "Десять яблоковъ" -- развѣ не глубоко характерны они для этого художника матеріи... Болѣе того: развѣ не характерны они до карикатуры для романскаго художественнаго генія вообще -- въ противоположность генію германскому съ его метафизическими устремленіями?.. Такъ, публика и критика, преслѣдовавшія Сезанна за его "варварство", проглядѣли то, что онъ сь головы до пятъ -- французскій художникъ, потомокъ Фрагонара и Шардэна. И теперь, когда смотришь на произведенія Сезанна не вѣришь себѣ, что онъ умеръ всего лишь 4 года назадъ. Кажется, что передъ тобой гобелены и фаянсы какого-нибудь фламано-французскаго примитива XV вѣка; кажется, что передъ тобой произведенія какого-нибудь стараго мастера, чьи новшества, изъ за которыхъ ломалось столько копій, уже устарѣли...

Сезаннъ устарѣлъ... Такова странная и жестокая судьба новаторовъ.

Всю жизнь проведшій въ маленькомъ городкѣ и ни разу при жизни не попавшій въ большой Салонъ, лично неизвѣстный почти никому изъ художественной молодежи, Сезаннъ тѣмъ не менѣе оказалъ глубочайшее, хотя и не замѣтное на первый взглядъ, вліяніе на всю современную живопись франціи. Самъ великій Гогэнъ, непосредственный, прямой учитель современныхъ французскихъ художниковъ, былъ въ сушности лишь скрытымъ ученикомъ Сезанна. И какъ показала анкета, произведенная нѣсколько лѣтъ тому назадъ, многіе изъ нихъ имѣли мужество открыто признать Сезанна своимъ отцемъ. Да, не будь Сезанна, не было бы Маттиса, Мангена, Ванъ-Донгена, Фріеза, Дерена, Факонье и многихъ другихъ...

Вотъ почему мы, такъ мало знающіе Сезанна, такъ хорошо знаемъ его по работамъ его наслѣдниковъ, и онъ уже кажется намъ устарѣвшимъ и превзойденнымъ.

Пора исправить эту историческую несправедливость; пора открыто признать за Сезанномъ то мѣсто, какое онъ занимаетъ въ дѣйствительности и въ которомъ ему отказываютъ еще многіе маститые критики. Первый шагъ къ этому уже сдѣланъ. Недавно образовался комитетъ для сооруженія памятника Сезанну на его родинѣ, въ Axien-Provence. Памятникъ исполненъ будетъ самымъ талантливымъ изъ молодыхъ скульпторовъ Франціи -- Аристидомъ Майолемъ. Въ составъ комитета, помимо всѣхъ лучшихъ критиковъ и художниковъ Франціи, вошли такія лица, какъ Л. Бенедиттъ (хранитель Люксембургскаго Музея), Г. Жеффруа (директоръ мануфактуры гобеленовъ), Ж. Руо (хранитель музея Г. Моро), баронъ Зейдлицъ (хранитель Дрезденскаго музея), Чуди (тов. министра искусствъ Баваріи) и т. д. "Варваръ" и "анархистъ" Сезаннъ начинаетъ становиться классикомъ.

"Сезаннъ? Я его почтительно обхожу" -- писалъ нѣсколько лѣтъ назадъ Ф. Валлоттонъ, отвѣчая на вопросъ о вліяніи Сезанна. И дѣйствительно, неоклассицизмъ, поборниками котораго являются Валлоттонъ и М. Дени, представляетъ собой какъ бы реакцію противъ сезанновскаго вліянія.

Но гони современность въ дверь,-- она стучится въ окно. Объ этомъ краснорѣчиво свидѣтельствуютъ изз Валлоттона, обильно представленные на его выставкѣ. По техникѣ исполненія его женскія тѣла поистинѣ классичны: они написаны съ олимпійскимъ спокойствіемъ, выписаны съ одинаковой любовью и одинаковымъ холодомъ во всѣхъ деталяхъ... Но всмотритесь ближе въ эти тѣла и вы увидите, что это не Діаны и Венеры, а современныя женщины. Ихъ спины искривлены; ихъ груди слабо развиты и отвислы; ихъ торсы изборождены и сужены корсетомъ; ихъ жесты не свободны и горды, а неуклюжи и застѣнчивы, и даже улыбки ихъ не царственно-безмятежны, а жеманно-стыдливы или нескрываемо чувственны. Ихъ кожа опушена серебристымъ и мертвымъ налетомъ, ибо, выросшія въ комнатѣ, онѣ не знаютъ солнца, не насышены его обжигающими лучами. Женщина Валлоттона -- это современная женщина, осмѣлившаяся взглянуть на себя въ одиночествѣ будуара или въ тиши морского берега...

Такъ Валлоттонъ сочетаетъ въ себѣ Энгра съ Дегазомъ, классицизмъ съ модернизмомъ. Nus Валлоттона, это -- попытка претворенія современной наготы въ классическій канонъ, попытка воздвигнуть мраморный памятникъ современной женщинѣ, испорченной современной цивилизаціей.

Въ этомъ -- положительное и многообѣгающее отличіе неоклассицизма Валлоттона отъ неоклассицмзма М. Дени. Первый не разрываетъ пуповину, которая соединяетъ его съ современностью, второй, къ сожалѣнію, слишкомъ часто впадаетъ въ холодную абстрактность (напр., его циклъ "Амуръ и Психея").

Я. Тугендхольдъ.