Избранные стихотворения Тувим Юлиан Юлиан Тувим. Избранные стихотворения Зима бедняков Холод свирепый прокрался в истертые платья, В дыры, в прорехи пальто, что лишь ветром подшиты, Куцый мы тянем к ушам воротник: не достать их... Жмемся к стене мы, но нет от мороза защиты. К ласкам привыкших, капризных, холеных и белых, - Чем вас дарить, благовонные теплые любы? Жесткими крючьями пальцев? Лицом посинелым? Или тряпьем задубевшим, промерзлым и грубым? Или губами дрожащими? Носом багровым? Может, вам тел, скостенелых от холода, надо? Глаз, что слезою закрыты, пустых и соловых, Глаз, что слезою соленой сочатся, как ядом? Ветер стеклянный лицо полосует, бьет снегом, Кожу метет и царапает жесткой метелкой, Ногти мороза впиваются в щеки. С разбега Бьют и клюют раскаленные стужи иголки. Дуй и дыши на иззябшие пальцы! Жуй губы! Пусть, каменея, о камень стучат наши ноги, Бьются о землю, в скачках извиваются грубых, Пляшут под скрежет зубовный свой танец убогий. Выше прыжки, всё быстрей, истеричней движенья, И начинается танец шальной на панели. Пляшут в экстазе, в восторге и в исступленье, Треплются в пляске лохмотья на зябнущем теле. Рьяно, с размаху руками бьем накрест о плечи. Танец быстрей и быстрей. Обезумели ноги. Хлещет трескучий мороз, как стрелой, как картечью, И, растворяясь в бреду, исчезает тревога. Мякнут у нас за спиной оснеженные стены, Жадно вбирая тела наши каменным телом, Льнут, как атласная кожа влюбленной сирены, Жадным лобзаньем лаская, безумным и смелым. Вот мы зарылись в перины пуховой постели, В сладостных спазмах любви наготой пламенея, Тонем всё глубже и глубже в молочной купели, В жгучем сплетении тел бьется пульс всё сильнее. В пурпур распоротых жил льет безумье ликеры, Жадно их жидкого золота сладость вбираем, В тропиках буйно врастаем мы в кактусов поры, В мякоть зеленую глубже и глубже врастаем. Плавимся в пышущих пеклом горючих Сахарах, Прячемся в чреве разъятом израненной львицы, Жаримся шкварками в солнцем зажженных пожарах, Жиром нам с улиц стекать, иссякать, испариться! И нет нас! Только остался наш бешеный танец! Ветром пустыни нас сдуло - и нет нас, не стало, Только на белой стене - о, взгляните! - румянец: Кровь бедняков запеклась, стужею их втанцевало. Черешни Сестре Рвал я сегодня черешни -- С темным наливом черешни, В садике было росисто, Шепотно, юно, лучисто. Ветви, обрызганы будто Гроздьями зрелых черешен, К озеру тихо склонялись, Млея в бессилии вешнем. Млея, в бессильи повисли, Мыслью в воде утопали. В травах зеленых и влажных Отблески солнца играли. Светозар Если море напомнит, велю беспощадно Бить, стегать его прутьями и батогами! Взвой, вздыбись! Но да будет тебе неповадно, Мстя мне, щепами словно швырять кораблями. Если солнце напомнит - глаза себе вырву И швырну их, властитель: не видеть им света! Пусть вовек не увижу свою я порфиру, Пусть славянская осень убьет мое лето! Если ж ночь мне напомнит, в бессилии млея, Ночь, согретая пьяным дыханьем жасмина, Ароматом своим, жгучей лаской своею, Дрожью жаркого тела в усладе звериной, Я спалю тебя, ночь, будешь дня ты яснее! Ночи солнце дарю! Тьму отдам в позолоту! Пусть столица горит, пусть сгорит и истлеет, В пепел ты обратись, Златоград Стоворотый! И останусь я там, на пожарище черном, Очи в землю втупив... День за днем, ночь за ночью... Мать-земля, отчего сердце так непокорно? Отчего ночь и день вновь и вновь плачут очи? ...По пескам раскаленным ведут мне верблюдов, И бесценных ведут мне слонов из Сиама, Дань несут - благовонья, шелка, изумруды И дары из несметных сокровищ Сезама. Караваны идут с грузом девушек черных, Девок тысячу шлет князь нигрийский в знак дружбы - Похотливы, бесстыдны они и покорны, - Черногубый хитер - знает он, что мне нужно. Дале нету конца табунам и обозам: Гонят стадо за стадом султана и хана, Кони кровные ржут, и скрипит воз за возом Из-за дальних границ до славянского стана. Шлют меха мне с вином, и хрусталь, и сосуды, Шлют куренья и мирру, бальзам и алоэ, И кувшины мне шлют, и тяжелые блюда, И пушистые перья, и злато литое. Шлют одежды в слепящих камнях-самоцветах, Упряжь конскую шлют, шкуры шлют и сайдаки, Из кровавых кораллов сережки, браслеты, И заморских шлют птиц, и заморские злаки... Шлют поклоны - лбом оземь - все страны, языки, Не посмеет никто к нашим рвам подступиться, Помнят половцы наши победные клики. Помнит погань, и вновь на войну не решится! Да и я не забыл, как коню дал я шпоры, Как сто тысяч людей я на половцев двинул, Как сто тысяч коней, с ветром бешеным споря, Понеслись на врага неудержной лавиной. Погань вихрем я гнал, конь был в пене соловый, И от шпор по бокам кровь сочилась на травы; Но где прянет - победа звенит под подковой, И поет степь широкая воинам славу. Гнали мы басурманов за степь, буераком, На заре Дон нас видел, а к вечеру Волга, И бежал сам Кончак, Гзак бежал за Кончаком, Гордый хан половецкий в ногах моих ползал. И когда возвращались мы с дикого поля И лбы вражьи качались на пиках, на палах, Мне дружина кричала, моя рать соколья: "Наш Буй-тур Светозар, воевода удалый!" Захватил я тогда, знать, добычу не хуже, Чем родитель мой, викингов бивший у Балта, Посейчас не сочли всех богатств и оружья: Луков ханских, кольчуг и клинков в два закала. Всех сокровищ не счесть - драгоценных каменьев, Изумрудов и яшм, бирюзы, хризолитов, Жемчугов - в них морей голубых отраженье, Пестрых раковин - волны гудят в них сердито... Не хватало и слов, чтоб поласковей звать вас, Вас, утеха моя, светлячки летней ночи, Как я вас миловал, как любил рассыпать вас Или лунам в воде горсть швырнуть прямо в очи! Мне казалось тогда, будто в водных глубинах Чешуи позолотою змеи играют И что месяц-паук там соткал паутину - И небес лучезарная сеть достигает. ...И ясна и тепла, заряницею мая На постель из цветов шла ты в ночь, о услада. И шептала мне робко, к груди припадая: "О владыка мой любый, мой Лель ты, мой ладо!" А потом вдруг со смехом впивалась мне в тело - Как на берег волна, на него набегала, Мое сердце в груди клокотало и млело, Ты волос ароматом меня опьяняла. И от тайн благовонных туманились очи, Губы жадные жадно вбирали лобзанья, Ум мутился от счастья. И не было мочи Оторваться, любви погасить полыханья. И я бился в сплетеньях, как в неводе рыбы, И, объятьями скован, горел нетерпеньем, Содроганья, касанья, извивы, изгибы, Боренье, горенье, подъемы, паденья... ...А потом тяжело, но как сладко дышалось. Я лежал: надо мною - лишь звезды-мерцалки, На озерах заводят песнь-плач дивьи жены, А в лесах на ветвях спят ночные русалки. И всё думалось-снилось, что будто б уж лада Зачала и несет в своем чреве мне сына, И что удаль мою унаследует чадо, Как наследовал я у отца-исполина. Был бы ты, Светозарич, владыка владыкам! Воевода перунов! Князь во Златограде! Вихорь мой Ураганович, Витязь великий! В златоверхой тиаре, в багряном наряде! Злая мать еще в чреве похитила сына, Унесла мою гордость, надежду, опору, И родишься на свет на немилой чужбине. Сын святой мой, родишься с печатью позора! А то бросит (как знать?), будто сучий помет ты, Будешь жить ты в бесславье, по людям скитаться, И проклянешь отца, и не будешь знать, кто ты, А враги станут зло над тобой насмехаться. ...Помню отроком был я в отцовской палате; Нам послы принесли тайно весть от хозаров: Три волхва, мол, пошли на поклон в хлев к дитяти, Те волхвы - Мельхиор и Каспер с Бальтазаром. А дитя безымянно! И все хохотали, И смеялся отец мой хмельной незлобиво. "Чудеса в решете, - говорил он. - Видали? Князь в хлеву! Средь скота? Ай да дивное диво!" Ты б лежал в колыбели из белого пуха, Ты б сосал, Светозарич, лебяжии перси, Мой хоробрый, всю силу отважного духа Вцеловал бы в тебя - и презрение к смерти! Как земли бьется сердце от соков налива, От моих поцелуев ярь-кровь в ней вскипела, А во мне расшумелась, как зрелая нива, Мощь святая любви, что не знает предела. Дымом жертв голубели урочища, логи, Песнопеньем звенели священные рощи, Мед, молитвы и туши суровые боги