Тарасов Евгений Михайлович - Стихотворения

Евг. Тарасовъ.

Стихотворенія.

I.
Крѣпость.

День догорающій

Сказкой ласкающей

Смотритъ на міръ съ высоты.

Краски закатныя,

Сны невозвратные,

Свѣтлое царство мечты...

Крѣпость гранитная,

Хмурая, скрытная,

Рада ли ты?

Кто-жъ тамъ, за плитами,

Мохомъ покрытыми,

Долго и страшно молчитъ?

Кто тамъ, покинутый,

Въ сумерки кинутый,

Ночью безсмѣнною скрытъ?

Крѣпость гранитная,

Хмурая, скрытная,

Тайну хранитъ.

Кто тамъ, за башнями,

Темными, страшными,

Кто тамъ, подъ грудой камней?

Видятъ ли плѣнные

Эти мгновенныя

Смѣны закатныхъ огней?

Крѣпость гранитная,

Хмурая, скрытная,

Стала темнѣй.

Тѣни раскинулись,

Выросли, двинулись,

Гонятъ все свѣтлое прочь.

Тѣмъ, кто за башнями,

Темными, страшными,

Какъ имъ, плѣненнымъ, помочь?

Крѣпость гранитная,

Хмурая, скрытная,

Встрѣтила ночь.

Крѣпостью скрытые,

Но не забытые,

Взятые ночью отъ насъ,

Вѣрьте: надъ плитами,

Мохомъ покрытыми,

Грянетъ полуденный часъ.

Крѣпость гранитная,

Хмурая, скрытная,

Выпуститъ васъ...

II.

Проклятіе.

Взяли всѣхъ, одного за другимъ.

Я съ тревогой вокругъ озирался,

Я бѣжалъ, безпокойствомъ тяжелымъ томимъ,

И по улицамъ мрачнымъ и жутко-глухимъ

Девь и ночь неустанно скитался.

Никого!

Даже воздухъ тлетворнымъ дыханьемъ своимъ

Вы повсюду кругомъ отравили;

Вы за мною гнались по пятамъ,

Вы повсюду за мною слѣдили,

Вы меня въ западню заманили

И, цѣпями сковавъ по рукамъ и ногамъ,

Вы, какъ волка, меня затравили.

Вы средь ночи схватили меня.

Грудь тупыми ножами, смѣясь, разорвали

И при трепетномъ свѣтѣ огня

Вплоть до бѣлаго дня

Сладострастно ея глубины оскверняли.

Я глубоко подъ раненымъ сердцемъ своимъ

Схоронилъ дорогую мнѣ тайну,

Но рукой похотливой--случайно--

Вы ее отыскали подъ нимъ...

Я рыдалъ.

Будьте-жъ прокляты вѣчнымъ проклятьемъ!

Пусть преслѣдуютъ васъ до послѣдняго дня

Слезы гнѣва и скорби въ глазахъ y меня!

Пусть сожметъ васъ объятьемъ,--

Какъ объятьемъ огня,--

Голосъ скорби моей, голосъ гнѣва, кляня:

"Будьте прокляты вѣчнымъ проклятьемъ!"

III.

За рѣшеткой.

...Смотрю сквозь рѣшетку въ окно.

Пожаромъ горятъ облака.

И сердце пожаромъ полно.

И дума моя далека.

Разсѣять бы ужасы тьмы,

Желѣзо рѣшетки разбить

И вырваться прочь изъ тюрьмы,

И вмѣстѣ съ любимою быть...

Къ любимой неслышно войти

И молча въ глаза заглянуть,

И, вспомнивъ о долгомъ пути,

Свободною грудью вздохнуть...

...Чуть видно во мракѣ окно.

Погасли вдали облака.

И въ сердцѣ усталомъ темно.

И дума моя далека.

IV.

Подъ Новый годъ въ тюрьмѣ.

Въ эту ночь гдѣ-то тамъ, за стѣной,

За стѣной, гдѣ мы были когда-то,

Лишь погасли пожары заката,

Люди праздникъ привѣтствуютъ свой.

Люди ждутъ темноты полуночи,

Люди встрѣтятъ родившійся годъ.

Позабудутъ, что время -- какъ кротъ,

Что ихъ жизнь стала на годъ короче...

Ускоряютъ во мракѣ шаги.

Будетъ праздникъ. Раскроютъ объятья.

Губы скажутъ невѣрное "братья".

Сердце тихо подскажетъ: "враги".

Гдѣ-то стонъ. Кто-то ножъ свой отточитъ.

Кто-то брошенъ въ нѣмую тюрьму.

Окна города смотрятъ во тьму,

И надъ городомъ вьюга хохочетъ.

Дума пролетарія.

Если встрѣчу угрюмыхъ и блѣдныхъ дѣтей,

Утомленно глядящихъ въ холодное небо,--

Эти дѣти мои: безъ пріюта, безъ хлѣба,

Безъ надежды хоть разъ улыбнуться свѣтлѣй.

Если вижу, что небо родной стороны

Алымъ заревомъ вѣщихъ пожаровъ залито,--

Это близкіе мнѣ, это братья убиты,

И жилища убогія ихъ сожжены.

Если слышу, что вотъ человѣкъ-полузвѣрь

Овладѣлъ, какъ добычей, дѣвическимъ тѣломъ,

Я, блѣднѣя, шепчу: эту дѣвушку въ бѣломъ

Я невѣстою звалъ. Вижу трупомъ теперь.

И когда говорятъ мнѣ, волнуясь, крича,

Что еще на кого-то надѣты оковы,

Что еще чье-то сердце замолкнуть готово

Подъ невѣрной, трусливой рукой палача,--

Я молчу, я не знаю, гдѣ правда, гдѣ сонъ,

И душа неотвязнымъ вопросомъ томится:

Эта казнь -- надо мной иль надъ нимъ совершится?

Это я отомстилъ? Это я -- или онъ?

Сборникъ Товарищества "Знаніе" за 1906 годъ. Книга двѣнадцатая

ЕВГ. ТАРАСОВЪ.

ЧЕРНЫЙ СУДЪ.

Пугливо вздрогнулъ мостъ подъемный.

Часы собора полночь бьютъ.

Во тьмѣ оконченъ черный судъ

И скрытъ надежно ночью темной.

Минуетъ ночь -- рукой наемной

Святую женщину убьютъ.

Боязнь во взорахъ ихъ чернѣла,

Надъ ними рѣялъ блѣдный страхъ,

Когда въ ослѣпнувшихъ стѣнахъ

Они свершили злое дѣло.

Она одна не поблѣднѣла --

Ихъ обреченный на смерть врагъ.

Не надо словъ -- теперь безплодныхъ.

Упреки, просьбы, слезы?-- Прочь!

Никто не въ силахъ ей помочь,

Она вдали отъ всѣхъ свободныхъ.

Она во власти стѣнъ холодныхъ.

Предъ нею -- смерть и съ нею -- ночь.

II.

Чернѣетъ островъ въ дымкѣ мутной,

Молчитъ молчаньемъ гробовымъ,

И тѣни носятся надъ нимъ,

И съ ними бродитъ ужасъ смутный.

Но тихъ покой ея минутный

Передъ покоемъ вѣковымъ.

Сейчасъ за сумрачной рѣшеткой

Блеснутъ разсвѣтные лучи.

Заплачутъ звонкіе ключи.

Все ближе, ближе. Мигъ короткій --

И къ жертвѣ медленной походкой

Войдутъ нѣмые палачи.

На плитахъ ляжетъ свѣтъ заемный.

Рѣка застынетъ въ серебрѣ.

На многовидѣвшемъ дворѣ

Угрюмо встанетъ призракъ темный.

Ея враги рукой наемной

Ее задушатъ на зарѣ.

Сборникъ Товарищества "Знаніе" за 1906 годъ. Книга четырнадцатая

* * *

Разъятый ударами молота,

Но цѣльный когда-то металлъ,

Я спалъ, непробудный, расколотый,

И въ снахъ сновидѣній не зналъ.

Я спалъ, обреченный усталости,

Но кто-то, такой же, какъ я,

Безсонный въ мучительной жалости,

Томился во тьмѣ бытія.

И были печальными сестрами

Въ безсонномъ душа -- и во мнѣ,

И мукъ лезвіями двуострыми

Разрознены были онѣ.

Но спящій, поникшій, расколотый,

Я зналъ въ неотступномъ бреду,

Что вновь подъ ударами молота

Я цѣльность металла найду.

Евг. Тарасовъ.

О ЛЮДЯХЪ ПЕЧАЛЬ.

Когда отъ голодной

Устану тоски,

И вечеръ холодный

Зажжетъ огоньки

Вдоль русла безводной,

Шумливой рѣки,--

Брожу средь согбенныхъ,

Средь нищихъ, калѣкъ,

Вдоль улицъ бездонныхъ,

Вдоль вымерзшихъ рѣкъ --

Гляжу изъ-подъ сонныхъ,

Томящихся вѣкъ.

Гляжу на громады

Уснувшихъ домовъ,

И таютъ преграды,

И городъ мнѣ новъ,--

Но думы не рады

Въ оковахъ изъ словъ.

И думы туманятъ

Холодную даль,

И къ новому манятъ,

И плѣнныхъ мнѣ жаль,

И тихая ранитъ

О людяхъ печаль.

Евг. Тарасовъ.

"Современный Міръ", No 3, 1908

ВЪ БОЛЬНИЦѢ.

Слѣпые шли толпою вслѣдъ за зрячимъ,

Безногихъ принести велѣли молодымъ.

Былъ теменъ залъ, и воздухъ сталъ горячимъ,

Зловоннымъ и густымъ.

Весь міръ послалъ сюда несчетные недуги.

Зажегся свѣтъ.

Въ одинъ кошмарный сонъ

Застыли мы и вздрогнули въ испугѣ,

И каждый былъ, какъ въ неисходномъ кругѣ,

Въ глазахъ другихъ тревожно повторенъ:

Изсохшіе, какъ тѣнь, безносые, въ коростахъ,

Раздутые, какъ шаръ, гніющіе живьемъ --

Давно ужъ ждутъ насъ черви на погостахъ,

А мы живемъ.

А мы живемъ, какъ нищіе, какъ звѣри,

Какъ осужденные, забытые навѣкъ...

Открылись двери,

И къ намъ пришелъ-изъ міра -- Человѣкъ.

Онъ намъ сказалъ: "Душа моя устала

Средь тѣхъ, кому цвѣтетъ безоблачный Апрѣль.

Меня къ вамъ жизнь пѣвцовъ тоски послала".

Его слова пѣвуче повторяла

Его віолончель.

Онъ говорилъ о мірѣ недоступномъ,

Изгнавшемъ насъ, забывшемъ насъ давно,

О томъ, что намъ, недужнымъ и преступнымъ

Въ удѣлъ дано:

Онъ говорилъ о темной безднѣ горя,

О томъ, что не для насъ -- безоблачный Апрѣль.

И плакала, словамъ пѣвучимъ вторя,

Віолончель.

Евг. Тарасовъ.

* * *

Ворвалась къ обреченнымъ въ дома --

Безглазая гостья съ погоста:

И міръ -- какъ слѣпая тюрьма,

И жизнь -- только путь до помоста.

Съ обжорой и пьяницей пьетъ,

Голодаетъ съ голоднымъ въ подвалѣ,

На зовъ прозвенѣвшій придетъ,

Явится тамъ, гдѣ не ждали.

Смѣшаетъ съ отравою хмель,

Позоветъ къ недоступнымъ вершинамъ,

Уляжется третьей въ постель,

Матерью вскрикнетъ надъ сыномъ.

Сегодня -- въ безцвѣтныхъ зрачкахъ

Скользнувшаго слѣдомъ шпіона,

Завтра -- на тусклыхъ штыкахъ,

Въ трепетаньѣ послѣдяго стона.

Сегодня на блѣдномъ лицѣ

Рождаетъ безумные блики,

Завтра -- молчитъ во дворцѣ

И звенитъ въ торжествующемъ крикѣ.

Евг. Тарасовъ.

"Современный Міръ", No 4, 1908