Титов Владимир Павлович - Монастырь Св. Бригитты

МОНАСТЫРЬ Св. БРИГИТЫ.
(Повѣсть).

Ревель не покорился еще Швеціи. Двуглавый орелъ Римской Имперіи, осѣненный чернымъ крестомъ Нѣмецкаго ордена, еще не уступилъ коронованному Льву (1) своего древняго мѣста на воротахъ Вышгорода (2). Но у городскихъ жителей не было согласія съ защитниками крѣпости. Рыцари по прежнему презирали гражданъ; а граждане, богатые ганзейскою торговлею" сильные своею городскою стражей, уже не боялись рыцарей; ратуша смѣялась повелѣніямъ Гермейстера, хотя онъ въ своихъ грамотахъ и не переставалъ величать ея членовъ вѣрными, любезными и даже премудрыми.

Когда возникла реформація, свѣтъ ея прежде озарилъ города, нежели замки. Въ Вышгородской каѳедральной церкви Епископъ служилъ еще латинскую обѣдню въ присутствіи Комтура и рыцарской братіи; между тѣмъ купечество, сидя на ветхихъ лавкахъ у Св. Николая, слушало, какъ присланный Лютеромъ проповѣдникъ сравнивалъ Папу съ блудницей Вавилонскою, и у холмовъ города Рима съ 7-ю головами змѣя въ Апокалипсисѣ.

Впрочемъ, сами рыцари безъ единодушія защищали древнюю вѣру; многіе изъ нихъ уже отдавали предпочтеніе новой. Война между властями духовною и свѣтскою кипѣла въ Ливоніи сильнѣе, чѣмъ когда добудь. Архіепископъ отлучалъ Гермейстера отъ церкви, а Гермейстеръ осаждалъ замки Архіепископа, грабилъ его помѣстья.

-----

Въ это смутное время, жилъ въ Ревелѣ богатый Антоній Швальбергъ. Онъ быль давнишній бургомистръ, и въ добавокъ -- старшина городскихъ пивоваровъ, слѣдовательно по тогдашнему, не послѣдній человѣкъ въ городѣ. Политическая жизнь Швальберга заключалась въ слѣдующемъ: во дни собраніи ратуши, онъ первый придешь въ присутствіе, и важно усѣвшись на красномъ шерстяномъ мѣшкѣ, ждешь, пока станутъ докладывать дѣло; потомъ, не пускаясь въ дальнія сужденія, откашляется и скажетъ: я полагалъ бы справиться съ прежними примѣрами.-- Такимъ способомъ Швальбергъ прослылъ великимъ мудрецомъ. Онъ въ своей жизни даже ѣздилъ депутатомъ отъ Ревеля на Ганзейское собраніе въ Любекъ. Между нами будь сказано, его выбрали потому, что городъ, холодѣя къ союзу Ганзейскому, отправилъ депутата такъ -- только для вида. Но Швальбергь хвалился, что на этомъ союзѣ оказалъ своимъ согражданамъ существенную услугу: именно, онъ порядкомъ намылъ голову Любскому синдику за то -- какъ, вопреки прежнимъ примѣрамъ, осмѣлились подать закуску депутату какого-то Вестфальскаго мѣстечка, прежде нежели ему, представителю именитаго города Остзейскаго.

По всему этому вы можете судить, что родись Антоній и въ наше время, онъ вѣрно заслужилъ бы высокую степень уваженія. Уступчивый почти во всемъ, онъ былъ непреклоненъ, когда дѣло коснется до обычаевъ, освященныхъ стариною. На остроконечномъ фасадѣ его дома, между бездной украшеніи, намалеванныхъ одно аляповатѣе другаго торчала пребольшая бычачья голова; за нее бургомистръ отдалъ бы свою собственную -- разумѣется тогда, когда былъ немного навсеслѣ. Бычачья голова, любимый символъ преподобной Бригитты, украшала наслѣдственный домъ Швальберга съ тѣхъ поръ, какъ его пращуръ, въ одной милѣ отъ Ревеля, построилъ монастырь Маріенталъ во славу Св. угодницы, и первый постригся тамъ въ монахи.

Въ семейномъ быту, бургомистръ Антоній, слѣдуя примѣру Августа Кесаря и другихъ людей великихъ, состоялъ въ повиновеніи у своей сожительницы. Власть ея въ домѣ простиралась до того, что когда реформація усилилась въ Ревелѣ, и супругъ, увлеченный подражаніемъ, вступилъ въ протестантство, упорная осталась при догматахъ вѣры католической; она старалась даже поселить ихъ въ малолѣтней, единственной дочери; безъ спросу ходила съ нею въ монастыри къ обѣдни, водила по игуменьямъ, и даже умирая, все бредила надеждою сдѣлать изъ нея чадо православной церкви. Но вдовецъ одинъ разъ въ жизни рѣшился поставить на своемъ. Онъ воспиталъ дочь свою въ лютеранствѣ; впрочемъ -- любилъ ее безъ памяти.

И кто бъ могъ не любить обворожительной Авроры?-- Не потому, почтенные читатели, чтобы она была красоты несравненной. Напротивъ -- нашъ взыскательный вѣкъ нашелъ бы вѣроятно ножку ея не очень маленькою, ростъ не очень воздушнымъ, взоръ недовольно мечтательнымъ. Нѣтъ! Ревельская красавица плѣняла полнымъ своимъ станомъ, румяными ланитами, веселою, довѣрчивой улыбкою. Неужели и только? спрашиваете вы?-- Терпѣнье! Аврора восхищала своимъ пріятнымъ голосомъ; и не одинъ ревельскій витязь брался выпить за-разъ полную чарку допелькюммеля, коли по слуху не узнаетъ ее въ церковномъ хорѣ. Аврора была образецъ благонравія; но живость ея тѣлодвиженій напоминала иногда о пылкомъ правѣ матери, и подъ длинными рѣсницами таился дремлющій огонь глубокаго чувства. Бѣда, когда несчастіе разбудитъ сей огонь.

И часто ревельскіе юноши, сходясь на попойку, толковали объ Аврорѣ. Напрасно. Всему городу давно было извѣстно, что милая дѣвица любитъ молодаго золотыхъ, дѣлъ мастера, Эрнеста Крузе; съ нимъ она воспиталась, и за него была помолвлена еще ребенкомъ, скоро но смерти матери.

-----

Былъ день имянинъ бургомистра Антонія; молодой Крузе наканунѣ прислалъ ему въ подарокъ серебряный кубокъ своей работы; на одной изъ сторонъ изображена была Св. Бригитта, а подъ ней на колѣняхъ человѣкъ, усердно кланявшійся въ землю.-- Крузе едва проснулся, какъ вошелъ Чухна, звать его къ бургомистру. Для чего же такъ рано?

-- "Здорово, любезный, здорово" -- закричалъ старикъ, подымаясь на цыпочки, чтобы обнять юношу.-- "Ну, славный же кубокъ! видно, что потрудился; ты уже, я смекнулъ, прямо глядишь въ большую гильдію... Только знаешь? ты мастерски изобразилъ моего незабвеннаго прапрадѣда, какъ онъ возитъ Бригиттѣ земные поклоны. Но жаль, что не разулъ его босикомъ и не поставилъ пары сапогъ поотдаль. Именно такъ, мой милый, вырѣзано на монастырской печати. Такихъ важныхъ вещей перемѣнять не слѣдуетъ (3)."

Между тѣмъ какъ юноша возражалъ, какъ могъ, на эту умную критику, черты старика принимали другое выраженіе. Онъ опустился съ важностію въ дубовыя кресла, погладилъ свое крутое брюхо, и кивнулъ Эрнесту сѣсть.

-- "Теперь слушай, молодой человѣкъ," сказалъ онъ. "У меня есть для тебя новость важнѣе, чѣмъ ты думаешь. Радость и печаль въ одно время. Коротко сказать: ты долженъ выѣхать изъ Ревеля.@ -- Эрнестъ остолбенѣлъ.-- "Да," продолжалъ старецъ; "прочти это письмо: оно изъ Любека отъ твоего роднаго дяди."

Этотъ дядя, въ молодости удалившійся въ Германію, нажилъ богатое имѣніе. Онъ теперь писалъ, что овдовѣвъ бездѣтный, желаетъ окончить дни свои въ Ревелѣ, и зная о добромъ поведеніи своего племянника, зоветъ его къ себѣ, устроить съ нимъ дѣла свои за границею.

-- "Ну, что жь ты призадумался?" спросилъ Швальбергъ. "Колебаться нечего. Возьми здѣсь Ивановъ день, потомъ на корабль, да съ Богомъ въ Любекъ.

-- "Аврора уже знаетъ объ этомъ! пасмурно спросилъ юноша.

-- "Все у тебя Аврора. Она намъ не учитель. Я тебѣ толкую, что непремѣнно надо отправиться. При томъ, дочь моя умна, много плакать не будетъ. Вѣдь тебѣ ѣхать не въ когти къ Царю Ивану Грозному, а въ такую же Христіанскую землю, какъ и наша.

Въ это время послышался легкій стукъ женскихъ каблуковъ, и Аврора въ бѣломъ платьицѣ, съ длиннымъ бархатнымъ шпепсеромъ, вошла -- свѣжая какъ утро.

Ей принуждены были высказать все дѣло. Не испытавъ еще разлуки ни съ кѣмъ близкимъ, бѣдняжка закрыла, руками лице и захныкала, какъ ребенокъ. Тутъ бургомистръ, потерявъ всю прежнюю важность, усадилъ ее въ свои кресла, цѣловалъ кликалъ: "Аврора! Авророчка, Аврорденъ! не плачь, можно отсрочить путешествіе, можно вовсе не ѣхать," и т. п. нѣжности.

Но дѣвица была тверже своего отца; побѣдивъ минутную слабость, она осушила слезы и сказала: "Нѣтъ! батюшка; пускай ѣдетъ, пусть ѣдетъ немедленно, я знаю, это нужно ему. А если Богъ судилъ мнѣ счастіе, мой Эрнестъ воротится безвреденъ. Буди святая воля."

-----

Наступилъ день, предшествующій Празднику Іоанна Крестителя (4). Давно уже колоколъ съ тонкой и высокой башни магистрата подалъ знакъ увеселеніи. -Народъ ликуетъ на живописныхъ высотахъ, окружающихъ Ревель. Цвѣтущая ихъ зелень, плѣнительно для взора, сочетается съ лазурью широкаго залива, посреди которой мѣлководія здѣсь и тамъ оттѣнены зеленою и фіолетовою краской. Чухонское племя оглашаетъ всѣ мѣста безумными кликами; оно радо тому, что благодаря упадку римской церкви, смѣетъ веселиться въ Ивановъ день, не заходя уже въ монастыри покупать грѣхоотпущенія.-- Настала прозрачная іюньская ночь, и явилось новое зрѣлище: смолистые костры огромнымъ освѣщеніемъ озарили все великое полукружіе высотъ, отъ веселаго Вимса до того лѣсистаго берега, гдѣ утесы Тишерта зубчатою стѣною нависли надъ волнами. Запылало зарево на противолежащихъ островахъ, Наргенѣ и Вульфѣ; средину освѣщенія занимаетъ огонекъ, зажженныя рукою смѣльчака на исполинской башнѣ св. Олая.-- Скажешь, самое море не хотѣло постыдиться въ сравненіи съ горами. Огненныя ракеты летаютъ и лопаются надъ кораблями въ гавани, и купцы иноземные съ пѣснями гуляютъ въ освѣщенныхъ лодкахъ по заливу.

Въ толпѣ ликующихъ, бродилъ и нашъ Эрнестъ. Въ грустномъ восторгѣ смотрѣлъ онъ вокругъ, съ душою, полною предчувствій. "Пѣтухъ на башнѣ Олая!" мечталъ онъ про себя: "если бы въ самомъ дѣлѣ ты былъ вѣщунъ, какъ воображаютъ суевѣрные Зстонцы, я бы спросилъ тебя: увижу ли вновь эту картину? скоро ли твой вѣрный маякъ будетъ свѣтить моему возвращенію на родину? (5) Густа завѣса будущаго."

-----

Вѣрно вы испытали, мои чувствительные читатели, что тоска разлуки, подобно, какъ и всякая душевная тоска, имѣетъ свою сладость. Нѣтъ въ мірѣ такого обыкновеннаго человѣка, который бы въ минуту отъѣзда на чужбину, не сдѣлался занимательнымъ для нѣкоторыхъ, и для себя въ особенности. Душа его полнѣе. Она научается дорожить тѣми предметами, на которые смотрѣлъ ежедневно съ равнодушіемъ. Всѣ сіи предметы на время должны какъ будто умереть для него. Онъ самъ какъ будто отжилъ одинъ вѣкъ бытія, и съ новыми надеждами начинаетъ новый.

Что же послѣ этого долженъ былъ чувствовать молодой Крузе, когда его корабль удалился по форватеру, и когда онъ въ послѣдній разъ завидѣлъ мановеніе бѣлаго платка своей возлюбленной? Эрнестъ уже забылъ данное при прощаніи бургомистромъ порученіе выписать изъ Голландіи хорошій рѣзной шкафъ для бѣлья и брачной утвари. Изо всей разлуки, онъ помнилъ одинъ страстный, мучительный поцѣлуй блѣднѣющей невѣсты. Счастливецъ! всѣ предметы представлялись ему сквозь слезы любви. Каждое зданіе въ городѣ, каждая рощица въ окрестностяхъ, привязывались къ цѣпи сердечныхъ воспоминаній. Даже надменныя башни Вышгорода, на которыя онъ всегда считалъ за долгъ смотрѣть съ негодованіемъ, возбуждали въ немъ теперь непростительную нѣжность. Вотъ! онѣ опустились въ водное лоно; вслѣдъ за другими канулъ, столь справедливо отличенный прозваніемъ Длиннаго -- торчитъ одинъ шпиль св. Олая -- но вотъ!... и онъ пропалъ за островомъ. Кончено -- умеръ городъ Авроры; осталось въ живыхъ одно воспоминаніе.

Многимъ изъ людей благовоспитаннаго общества случалось ѣздить отсюда въ Любекъ на пароходѣ. Можете спросить у нихъ, забавна ли буря на Балтійскомъ морѣ?-- Къ несчастію Эрнеста, сдѣлался такой шквалъ, какого не могъ запомнить ни одинъ изъ старожиловъ. Море какъ будто взбунтовалось въ заговорѣ съ воздухомъ. Вѣтеръ въ самомъ Ревелѣ причинилъ опустошенія неслыханныя. Хорошо, что Петербурга не было въ то время; иначе онъ весь былъ бы вѣрно затопленъ. Недѣли двѣ послѣ того, безпрестанно приходили вѣсти о погибшихъ. Наконецъ получено въ магистратѣ отношеніе отъ ратуши готландскаго города Бисби; оно гласило слѣдующее: " Шкиперъ-де такой-то, явясь къ намъ такого-то числа на память св. Маргариты, показалъ: что наканунѣ въ ночь разбилось недалеко отъ восточнаго мыса гамбургское судно городъ Амстердамъ, выѣхавшее тогда-то изъ Ревеля съ товарами въ Любекъ; что экипажъ весь потонулъ, изключая его шкипера и легавой собаки, издохшей отъ усталости, уже на берегу; что въ числѣ погибшихъ находились ревельскіе граждане: цѣховой мясникъ Гансъ, по прозванію Калека, цирюльникъ Андрей Шнурбартъ, золотыхъ дѣлъ подмастерье Эрнестъ Крузе (и еще именъ десятокъ).-- Затѣмъ, помянутая ратуша, въ силу старинныхъ договоровъ о взаимной отмѣнѣ береговаго права и пособіяхъ въ случаѣ кораблекрушенія, немедленно отрядила кого слѣдуетъ, изловить, буде возможно, тѣла и часть груза. Нѣсколько тѣлъ поймано лишь на 4-й день и тѣ всѣ изуродованныя; отъ груза же спасено 27 кулей литовскаго пшена и съ полсотни кадокъ руской икры; каковые товары, будучи попорчены, проданы на другой день съ молотка за полцѣны, а деньги выданы подъ разписку ревельскаго купца такого-то, и проч. и проч.

-----

Безмолвна Маріентальская долина; морской вѣтеръ легъ; взошелъ осенній мѣсяцъ изъ-за высоты Штрентберга. Онъ свѣтится въ водахъ излучистой Бригигаовки, и по ту сторону отдыхаетъ на бѣлѣющихъ стѣнахъ монастыря. Ничто не шелохнется. Одинъ чухонскій рыболовъ, проводя свою ладью между огромными каменьями, разбросанными въ морѣ вокругъ рѣчнаго устья, напѣваетъ благозвучную народную пѣсню. Онъ мыслитъ; кто бы эта странная, закутанная женщина, которую вчера, столь же позднею порою, перевезъ онъ съ городскаго на монастырскій берегъ?-- Что ему задѣло? онъ получилъ съ нея много серебра, и обѣщалъ тайну. Пускай монахи къ концу года пріидутъ сбирать подать; онъ отдастъ имъ серебро, и сбережетъ семьѣ весь барышъ отъ ловли.

Между тѣмъ въ монастырѣ -- не все еще спитъ. Правда, звуки органа не потрясаютъ сводовъ, и одна лампада теплится въ большой церкви предъ истуканомъ Апостола Петра въ папской тіарѣ. Но на женской половинѣ -- суета, движеніе. Освѣщены узорныя оконницы угловой сакристіи. Уже мать-настоятельница взошла на свое мѣсто. Сестры, держа въ рукамъ зажженныя свѣчи, стоять двумя рядами и поютъ стихи погребальные. Что онѣ? хоронятъ отжившую сестру? нѣтъ -- постригаютъ новую. Діаконъ по-латынѣ прочелъ уже грамоту Епископа, которою разрѣшается немедленно постричь нововступившую потому, что она совершила искусъ въ домѣ родительскомъ. Падаютъ подъ ножницами шелковыя кудри; бѣлое покрывало широкими складками спускается на юное чело. Боже! какъ оно блѣдно! Съ поникшими глазами произноситъ она страшные обѣты. Въ заключеніе, духовникъ предлагаетъ послѣдній вопросъ: "Христова невѣста!. ты должна забыть имя, которымъ звали тебя люди: скажи, какое имя хочешь имѣть у ангеловъ?-- Она, затрепетавъ, шепчетъ: "Эрнестина."

Окончился обрядъ; разошлись монахини; и новой сестрѣ отвели келію, обращенную къ заливу. Всѣ дни остальной жизни желаетъ она встрѣчать и провожать взглядомъ на море: въ его влажной могилѣ погребена ея любовь, ея земное счастіе.

------

Минулъ почти годъ. Все спало уже въ Ревелѣ, изключая часоваго, который сиповатымъ голосомъ кричалъ: "пробила полночь!" Но не спалъ бургомистръ; сидя въ верхнемъ жильѣ своего дома, при лампадѣ, онъ въ утѣшеніе отъ горести просматривалъ старые пивоваренные счеты. Вдругъ, кто-то у входа брякнулъ молоткомъ; чу! дверь отворилась; чьи-то шаги слышны по лѣстницѣ; и входитъ -- кто бы вы думали?-- Ну, точно какъ живой, входитъ призракъ Эрнеста. Антоній ахнулъ, а мертвецъ -- прыгъ ему на шею, и ну душить въ объятіяхъ. Ашпоній рванулся, отскочилъ и крестя привидѣніе обѣими руками, закричалъ: "Іезусъ-Марія!

-- "Батюшка! вы не узнаете вашего вѣрнаго Эрнеста? Что съ вами? гдѣ Аврора?"

-- "Тсъ!-- съ! не скажу -- всѣ говорятъ -- бросилась въ воду."

Послѣ этого, Эрнесту оставалось думать, что отецъ рехнулся, а съ Авророю случилось несчастіе. Внѣ себя упалъ онъ на колѣни: заклиналъ и Богомъ, и Евангеліемъ, и докторомъ Лютеромъ сказать ему правду. Все было безплодно, пока не вошелъ Эрнестовъ дядя.. Только тогда, общими силами, удалось увѣрить старца, что Эрнестъ точно живъ; Антоній рѣшился обнять юношу; но и тутъ не могъ удержать рукъ, чтобы прежде не пощупать: платье его не мокро ли, какъ бываетъ на утопшихъ?

Сѣли -- и Антоній разсказалъ по порядку всѣ свои печали, всѣ напрасныя, слишкомъ позднія увѣщанія. "Я увидѣлъ Аврору," сказалъ онъ наконецъ, "когда была уже пострижена. Всѣ въ городѣ увѣрены, что она утопилась: ибо несчастная объявила мнѣ, что она прежде умрешь, нежели кто нибудь изторгнетъ ее изъ монастыря.

-- "Вздоръ!" закричалъ Эрнестъ, топнувъ ногою, "она не смѣла сказать этого. Я съ нею обрученъ. Какъ она могла собой разполагать безъ моей воли?"

Онъ бѣгалъ по комнатѣ и.... почтенныя читательницы! Эрнестъ былъ малой скромный; но, признаюсь, въ эту минуту онъ произнесъ такія божбы, такія ругательства, что даже по-руски не возможно выразить.

-- "У меня," говорилъ онъ, "у меня есть друзья; я запишусь въ Черноголовые (6); я скличу всѣхъ Черноголовыхъ; гряну въ монастырь, разгоню этихъ монахинь, вытащу Аврору -- не волей, такъ силою."

Старики очень долго не могли разтолковать сумасбродному, что одной силы недовольно, а прежде всего нужно предупредить Аврору и узнать: она будетъ ли согласна?

-- "Будетъ согласна," закричалъ Эрнестъ; "но... вы меня опытнѣе. Дѣйствуйте какъ хотите, только завтра же; а послѣ завтра -- я себѣ господинъ, и они посмотрятъ, чего я надѣлаю."

Съ общаго согласія, бургомистръ на другой день отправился тайкомъ въ Маріенталь, а съ Эрнеста взяли слово не показываться на улицу до его возвращенія. Смерклось. Юноша сбѣжалъ внизъ на встрѣчу Антонію.

-- "Ну что?" прошепталъ онъ, дрожа какъ лихорадка.

-- "Плохо!" -- вздохнулъ старикъ.-- Но я не буду слѣдовать разсказу добраго бургомистра: его многорѣчивость столько же надоѣла бы читателямъ, сколько она была досадна пылкому Эрнесту. Дѣло въ томъ, что до Авроры нельзя было добиться; но игуменья объявила наотрѣзъ, что если Эрнестина и захочетъ покинуть монастырь, то ее не пустятъ. "Домина игуменья!"возразилъ бургомистръ: въ этомъ явное насильство, и ратуша заступится.-- "А за монастырь заступятся бароны," отвѣчала Домина -- и кончила совѣтомъ, что Антонію не худо удалиться, не то, она велитъ вывести его подъ руки.

Эрнестъ не могъ долѣе слушать. "Громъ -- вѣтеръ -- буря -- градъ -- и -- молнія!" закричалъ онъ, вскочивши съ мѣста; "я бѣгу сей часъ и найду себѣ разправу."

-- "Молодой человѣкъ!" -- остановилъ дядя; "ты никогда еще не каялся, слѣдуя совѣтамъ моимъ. Не горячись. Ты одинъ испортишь дѣло. Намъ надо всѣмъ троимъ -- дѣйствовать заодно."

-----

Медленно течетъ время въ тиши монастырской; но медленнѣе всѣхъ -- для грустной Эрнестины. Она бросила міръ, думая найти уединеніе, спокойствіе! она повиновалась внушеніямъ печали, думая въ нихъ слышать призывъ самого неба. Но скоро, слишкомъ скоро очарованіе разрушилось.

Нравы тогдашняго духовенства не были подражаніемъ ни смиренной набожности Епископа Мейнгарта, ни строгому фанатизму Альбрехта Буксевдена -- великихъ основателей православія въ Ливоніи. Монахи, накопивъ и земли и сокровища, думали о земномъ благополучіи, больше чѣмъ о Царствѣ небесномъ. Видя приближеніе грозной реформаціи, они жили въ ослѣпленіи, какъ упитанные тельцы передъ закланіемъ на пиршество. Монастырь св. Бригитты былъ едва ли не хуже всѣхъ другихъ. Въ немъ', сообразно древнему уставу, помѣщались монахи и монашенки, раздѣленные одною каменной оградою. Но хитрость побѣдила и сіе слабое препятствіе. Поздно Аврора убѣдилась, что жизнь монастырская мало отвѣчаетъ тому высокому идеалу, который она себѣ составила, вспоминая жаркіе разсказы своей покойной матери (7). Увяла душа бѣдной дѣвицы. Одной смерти просила она въ теплыхъ молитвахъ у Всевышняго, и часто мечтала: скоро ли ее, послѣднюю изъ Швальберговъ, схоронятъ на томъ самомъ кладбищѣ, гдѣ спитъ ея родоначальникъ, построившій обитель?

Но само Провидѣніе, кажется, не хотѣло предать ее въ жертву отчаянія. Оно послало ей отраду въ 16-ти лѣтней бѣлицѣ. Какъ скромная фіялка, которая цвѣтетъ на перегнившей почвѣ, росла въ монастырѣ невинная Аврелія. Еще въ пеленкахъ, сиротою, взяли ее въ обитель. Ея воображеніе не знало въ мірѣ ничего лучше монастыря; умъ ея не имѣлъ другихъ познаній, какъ житіе Св. угодниковъ; сердце другой любви, какъ любовь къ Спасителю.-- Аврора плѣнила ее непорочностію души, свѣжестію новыхъ, невѣдомыхъ чувствованій. По цѣлымъ вечерамъ, Аврелія сидѣла одинокая съ печальною пришелицей: развлекала ея скорбь разсказами о древнихъ монастырскихъ преданіяхъ. "Знаешь ли, говорила она," откуда взялось озеро Гельметъ, и отъ чего, въ погоду ясную, видны во глубинѣ его потонувшія развалины? Мнѣ все пересказала мать игуменья. На томъ мѣстѣ давно, очень давно, былъ замокъ богатаго витязя. Этотъ витязь былъ злой. Онъ гнался однажды за непорочною дѣвицею. Она въ сокрушеніи призвала трикраты имя Божіе, и Богъ велѣлъ водѣ затопить замокъ и витязя; а дѣва постриглась, и по смерти причислена къ лику преподобныхъ." -- Аврора слушала въ молчаніи; случалось однако, что она оживится, и сама начнетъ разсказывать о чудесахъ городской жизни; о пышныхъ свадебныхъ пирахъ, празднуемыхъ въ домѣ большой гильдіи; о томъ, какъ Вальтерь Плеттенбергъ побѣждалъ Рускихъ подъ Магольмомъ; какъ лютый Тизенгаузенъ утопилъ въ мѣшкѣ родную сестру за то, что она смѣла влюбиться въ простаго писаря, и т. п.-- За этимъ, поневолѣ пойдутъ сердечныя признанія. Аврора припомнитъ, какъ хорошо Эрнестъ пересказывалъ тѣ повѣсти, сидя подлѣ нея у просторнаго очага отцовскаго. Тутъ живѣе прежняго, проснется воспоминаніе о потерянномъ Эрнестѣ, о покинутомъ родителѣ.-- Аврора бросится въ объятія подруги, и громко начнетъ плакать.

Такъ, однообразна и скучна, влачится день за днемъ жизнь нашей героини. Но отъ чего вдругъ, всѣ перемѣнились къ ней? Игуменья, можетъ быть, надѣясь обогатить со временемъ монастырскую казну наслѣдствомъ дома Швальберговъ, всегда была съ нею привѣтлива; отъ чего же теперь глядитъ сурово, и безъ умолку толкуетъ: сколь важно и трудно соблюдать обѣтъ монастырскій! Отъ чего сестры коварно избѣгаютъ Авроры, и даже вѣрная Аврелія боится посѣтишь се, боится близко сѣсть за общею трапезою?... Какъ внезапно, неожиданно объяснилась эта тайна!

-----

Въ то время главною духовною особою въ городъ былъ незабвенный Генрихъ Бокъ; самъ Лютеръ изъ Германіи прислалъ его суперинтендентомъ въ Ревель и снабдилъ вѣрительною грамотою, до сихъ поръ сохранившеюся въ городовомъ архивѣ. За алтаремъ церкви св. Николая, любопытный можетъ прочесть надгробную надпись, которая кудрявыми латинскими стихами гласитъ объ учености и заслугахъ покойнаго. Въ самомъ дѣлѣ, этотъ пастырь, сочетая смѣлость и благоразуміе, утвердилъ реформацію въ Эстландіи и сдѣлалъ много добраго. Народъ имѣлъ къ Генриху Бокъ великую довѣренность. Его заблаговременно упросилъ Эрнестовъ дядя, итти въ ратушу и поддержать дѣло племянника: ибо слишкомъ хорошо знали робость ратсгеровъ ко всѣмъ нововведеніямъ. Эрнесту предоставили обработать Черноголовыхъ; а Швальбергъ, убѣжденный краснорѣчивымъ Бокомъ, взялся предложить дѣло на ратушѣ.

Великъ былъ гнѣвъ Черноголовыхъ, когда они провѣдали приключеніе Эрнестово; все братство почло себя обиженнымъ въ лицѣ новаго сочлена. "Чтобъ никому изъ насъ не хлебнуть изъ козьей ноги (8), прежде чѣмъ выручимъ Аврору!" кричали они въ бѣшенствѣ. Ратуша едва успѣла собраться, какъ они уже наряжались въ свои ржавыя кольчуги, надѣвали шишаки, съ недавнихъ лѣтъ украшенные бѣлыми перьями, и выносили на площадь свое ветхое знамя. По краямъ этого знамени, была надпись: Побѣдить или умереть, а въ серединѣ -- эѳіопская голова ихъ покровителя св. Маврикія. Смотря на сіе вооруженіе, кто бы не подумалъ, что они идутъ воевать противъ цѣлаго полчища невѣрныхъ!

Волненіе Черноголовыхъ сообщилось всему городу. Гильдіи закрылись. Изъ лавокъ, мастерскихъ, изъ погребовъ, анбаровъ -- чернь посыпала къ дому ратуши, и съ крикомъ толпилась на площади, до сихъ поръ называемой большою: потому что карстъ 5 могутъ ни ней разъѣхаться, почти не зацѣпившись. Вдругъ раздалось: "Виватъ Суперинтендентъ!" -- и головы всѣхъ оборотились въ тотъ уголъ, гдѣ толпа раздвигалась передъ посохомъ человѣка, скромно одѣтаго въ черную рясу. "Виватъ ученикъ Меланхтона и Лютера! повторяла сволочь, метая шапки вверхъ: "онъ за насъ заступится; онъ не боится ни поповъ, ни бургомистровъ!" -- "Мало этого!" звѣнѣлъ тоненькій голосокъ сухощаваго учителя, который, вскарабкавшись на городскіе вѣсы, воображалъ себя на каѳедрѣ,-- "мало, любезные сограждане! вѣдь онъ magister juris, да какого еще juris?-- univcrsi; смѣй-ко кто заспоришь противъ него въ ратушѣ -- онъ какъ разъ заколетъ рогатымъ силлогизмомъ!" -- Толпа захлопала въ ладоши, и учитель, ободренный рукоплесканіемъ, продолжалъ: "А знаете ли вы, премудрые сограждане! что такое рогатый силлогизмъ?" -- Но его уже не слушали: народное вниманіе приковалъ къ себѣ другой витязь. Это былъ наслѣдникъ мясника Ганса Калеки. Взобравшись на плеча двоихъ сосѣдей, онъ, засучивши рукава, стоялъ богатыремъ на оживленномъ пьедесталѣ, и во все горло разсуждалъ о Папахъ, о попахъ доказывалъ, что если ратуша уступитъ, то римскіе монахи всему городу запретятъ круглый годъ питаться мясомъ. Сей доблестный ораторъ палъ, какъ Цицеронъ, жертвою своего краснорѣчія; оно до того тронуло стоявшихъ подъ нимъ, что они двинулись съ мѣста, и уронили его носомъ на головы окружающихъ.

Между тѣмъ Суперинтендентъ дошелъ уже до присутствія. "Именитые Сенаторы, премудрый Совѣтъ!" (9) такъ говорилъ онъ. "Не за тѣмъ я сюда поставленъ отъ доктора Лютера, чтобъ сидѣть сложа руки. Долго, скрѣпи сердце, видѣлъ я безчинства монастырей, монаховъ. ужели и теперь не рѣшитесь ихъ унять? Подумайте, что сами вы, что весь городъ въ опасности. Черноголовые схватили оружіе. Чернь рыщетъ по улицамъ. Еще минута -- и возобновится 1524 годъ (10). Вы помните, какъ чернь вломилась тогда въ церкви, выжгла образа, и разграбила домы зажиточныхъ гражданъ.-- Но если все это васъ не трогаетъ, уже ли вы не вступитесь за ваше достоинство? оно оскорблено въ лицѣ вашего сочлена: не онъ ли пишемся принужденнымъ отступить передъ монахиней, боясь подвергнуть поруганію свою бургомистерскую особу? когда это видано?

-- "Да! это противно всѣмъ прежнимъ примѣрамъ," -- сказалъ Швальбергь; и многіе кивнули головами въ знакъ согласія.

Послѣ жаркаго пренія, состоялся приговоръ: освободишь дѣвицу Швальбергь. Всѣ окна присутствія велѣно открыть настежь, и синдикъ, разправивъ стоячіе брызжи, среди которыхъ его шея насилу могла двигаться, готовился читать опредѣленіе народу.

Вдругъ, говоръ на площади сдѣлался шумнѣе; раздались крики, брань; синдикъ выглянулъ въ окно, и объявилъ, что къ ратушѣ приближается отъ Вышгорода рыцарь.

-- "Допустить," сказали ратсгеры.

-- "Охъ! я уже думалъ: сообщить бы приговоръ для свѣдѣнія Комтуру," -- сказалъ невольно Швальбергъ.

-- "Несчастная исправность!" подумалъ Генрихъ Бокъ; -- "онъ самъ испортитъ свое дѣло."

Разпахнулась дверь, и вошло что-то похожее на ходячую крѣпость: человѣкъ широкоплечій, закованный въ оружіе съ ногъ до головы. Онъ поднялъ наличникъ -- и круглое лице съ двумя оловянными глазами просіяло, точно мѣсяцъ сквозь слуховое окошко. Не снимая шлема, онъ произнесъ торжественно:

"Знаменитый Комтуръ Ревельскаго замка, Гарріи, Вирландій и всѣхъ Эстляндскихъ округовъ, Рембертъ фонъ Шаренберхъ, велѣлъ сказать поклонъ достопочтенной ратушѣ.

-- "Благодаримъ за милость," -- отвѣчали всѣ ратсгеры, привставая съ мѣстъ и кланяясь низко.

-- "Комтуръ велѣлъ спросить," прибавилъ рыцарь, "онъ велѣлъ спросить именемъ Гермейстера и всего орденскаго Капитула: что значитъ волненіе въ городѣ, и для чего ратуша не принимаетъ мѣръ, дабы усмирить оное?

-- "Благородный рыцарь! отвѣчалъ Бокъ: не въ первый уже разъ господа Комтуръ и орденская братія изволятъ забавляться, смотря съ высоты башенъ своихъ въ наши кухни, и стараясь узнавать всю подноготную. Къ чему? право не знаемъ. Благодаря Всевышнему, городъ здравствуетъ и безъ ихъ пособія. Впрочемъ, мы не скрываемся, и сами готовы были увѣдомить о всемъ г. Комтура.

-- "Черная ряса! я не знаю тебя," гордо сказалъ рыцарь: "я присланъ къ однимъ ратсгерамъ."

На это возразилъ со всѣмъ должнымъ почтеніемъ старшій изъ бургомистровъ, что ратуша поручаетъ Суперинтенденту итти въ замокъ и лично объясниться за весь городъ.

-- "Когда такъ," нехотя сказалъ рыцарь: "я пойду съ нимъ; но -- господа ратсгеры, запретите вашей черни ругаться надо мною: за мою безопасность отвѣчать будете вы и весь городъ Ревель."

Эта предосторожность была не безполезна. Народъ, зная, что рыцари стоятъ за монаховъ, бѣсился на ихъ посланнаго; и храброму витязю, не смотря на его латы, едва ли воротиться бъ цѣлому на Вышгородъ, если бы не твердость того, кто ему сопутствовалъ. При выходѣ изъ площали, встрѣтили Суперинтендента двое старшинъ Черноголоваго братства. Онъ мимоходомъ даль имъ наставленіе, котораго однако рыцарь не могъ слышать.

Когда пришли въ замокъ, Боку велѣно ждать господинъ-де Комтуръ молится Богу. Довольно времени спустя, ввели его въ просторную комнату со сводомъ и узкими оконницами. Разписныя стекла пропускали невѣрное сіяніе на стѣны, увѣшанныя гербами, доспѣхами и бокалами разнаго калибра. Здѣсь на возвышеніи сидѣлъ фонъ-Шаренберхъ, окруженный рыцарями. У всѣхъ на бекренѣ -- высокія перья на лицѣ -- гордость и лѣнь, а на груди, подъ блескомъ золотыхъ цѣпей и заморскихъ камней -- черный крестъ по бѣлой мантіи: символъ забытыхъ добродѣтелей.

Въ надменномъ безмолвіи слушали рыцари разсказъ Суперинтендента, пока не дошло до приговора, произнесеннаго ратушей. "А кто," прервалъ Контуръ: "кто далъ ратушѣ право входить въ дѣла, касающіяся Епископа?

-- "Гермейстеръ;" смѣло отвѣчалъ Бокъ.

"Гермейстеръ? никогда, Г. Суперин-тан-танъ (извините, коли плохо произношу вашъ мудреный титулъ).

-- "Будемъ откровенны, г. Комтуръ! Припомните прошедшее. Развѣ гермейстеръ фон-деръ-Боргь не выгналъ Архіепископа изъ его епархіи, и потомъ за ослушаніе не водилъ по улицамъ Рижскимъ, обороченнаго лицемъ къ хвосту лошади? И это для одной мірской корысти. А теперь, когда содержатъ въ заточеніи вольную ревельскую гражданку..

-- Вольную? какъ? Ревель не признаетъ уже власти ордена, власти святой Римской Имперіи?

-- "Святая и Римская, благородный рыцарь, когда для васъ это полезно; когда нѣтъ: просто нѣмецкая и грѣшная. Ревель признаетъ ее лучше вашего. Наши права утверждены ею.

-- "Вашихъ правъ я не читалъ; только въ дѣлахъ негородскихъ, я знаю, вы должны спрашиваться рыцарства, земскаго дворянства."

--"Освободить дочь нашего бургомистра, дѣло городское. Потому и велѣно исполнишь приговоръ немедленно.

-- "Исполнишь?" закричалъ Комтуръ, вскочивъ и стуча шпорами. "Немедленно исполнишь? вы... вы, кажется, забыли, что и у насъ есть всадники.

-- "Сколько нужно сѣдлать?" подхватилъ одинъ изъ рыцарей.

-- "Ужъ поздно," сказалъ проповѣдникъ, спокойно протягивая руку.-- "Они есть и у насъ. Знайте, храбрые рыцари; въ эту самую минуту, Эрнестъ Крузе съ тремя стами Черноголовыхъ уже у стѣнъ св. Бригитты. Выборный старшина съ другими тремя стами караулитъ подъемный мостъ у форштатскихъ воротъ Вышгорода. Выходъ городской запертъ народомъ. А въ другихъ мѣстахъ, вылетѣть изъ замка могутъ одни вороны."

Сіи слова произвели магическое дѣйствіе. Комтуръ, видя, что дѣлать нечего, радъ былъ привязаться къ тому: зачѣмъ до постриженія не было искуса и другихъ должныхъ обрядовъ. Онъ благоразумно обратилъ на игуменью весь зарядъ гнѣва и ругательствъ, приготовленный для Бока. Всадникъ поскакалъ -- требовать Авроры именемъ рыцарей; и не прошло двухъ часовъ, когда счастливый Эрнестъ уже прижималъ къ груди милую добычу, спѣта съ нею на ретивомъ конѣ въ родимый Ревель.

Приключеніе Авроры пробудило всеобщій ропотъ на злоупотребленія монастырей Римско- католическихъ. Завелись жаркіе споры у народа съ рыцарями. Наконец], благодаря посредничеству Бока, тѣ и другіе согласились ввести въ монастыряхъ протестантскую проповѣдь, а всѣмъ постригшимся -- дозволено возвращаться въ міръ. Многіе возпользовались даннымъ разрѣшеніемъ. Но у св. Бригитты, игуменья съ сестрами жили, какъ А прежде, до самой войны Іоанна Грознаго съ Ливоніей. Тогда подошли Рускіе, увели монахинь въ плѣнъ, h навсегда разорили обитель. До этой напасти не дожила одна Аврелія; неземная душа ея рано переселилась на родное небо.

-----

Безмолвна и теперь Маріентальская долина, когда стихнетъ морской вѣтеръ, и полная луна смотрится въ водахъ рѣчныхъ. Она освѣщаетъ четыре высокія стѣны съ готическимъ фронтономъ, уцѣлѣвшія отъ пышнаго монастыря Маріенталя. Чухонецъ равнодушно беретъ для своей хижины обломки сакристіи; а сельская дѣвица находитъ иногда у берега Бригитовки побѣлѣвшій черепъ -- остатокъ кладбища, гдѣ когда-то погребали Божіихъ отшельницъ.

Титъ Космократовъ

ПРИМѢЧАНІЯ.

(1) Нынѣшній гербъ Эстляндіи -- три вѣнчанные льва -- существуетъ съ 1560 года, когда Ревель призналъ надъ собою Шведское владычество.

(2) Городъ (die Stadt) и цитадель или Вышегородъ (der Dohm), до сихъ поръ отдѣлены другъ отъ друга не однимъ мѣстоположеніемъ, но и воспоминаніями, правилами, предразсудками. Тамъ жили всегда граждане, здѣсь -- одни дворяне и Епископъ. Во времена феодальнаго рыцарства, сіи двѣ части города никогда не могли ужиться, и часто воевали одна противъ другой, какъ два укрѣпленные стана непріятельскіе.

(3) Сія любопытная печать и доселѣ не потеряна; слѣпокъ съ нея можно видѣть въ кабинетѣ достопамятностей, принадлежащемъ въ Ревелѣ ученому и гостепріимному доктору Бурхарду.

(4) Очень примѣчательно, что простой народъ и въ Германіи и во многихъ земляхъ славянскихъ празднуетъ этотъ день потѣшными огнями. Въ Малороссіи, сіе празднество называется Купаловымъ днемъ.

(5) Чухны и теперь не совсѣмъ отвыкли почитать пѣтуха великимъ колдуномъ; они твердо увѣрены, что онъ умѣетъ говорить, но молчитъ единственно отъ злости. Грошевые буквари, издаваемые въ Ревелѣ для Чухонъ, почти всегда украшены лубочною картинкою, гдѣ пѣтухъ, съ указкою въ лапѣ, преважно учитъ дѣтей азбукѣ.

На Олаевской колокольнѣ устроенъ былъ маякъ, весьма далеко видный для судовъ, плывущихъ къ Ревелю.

(6) Читатели конечно уже знаютъ, что Черноголовое братство было учрежденіемъ вмѣстѣ рыцарскимъ и торговымъ; что ему поручено было охраненіе города; что оно составлялось изъ холостыхъ людей и служило необходимою ступенью для всякаго, кто хотѣлъ быть мастеромъ большой гильдіи. Подробнѣе о всемъ этомъ, см. у Вильгерода въ книгѣ: Geschichte Chstlabd's, Rewal 18З0.

(7) Упадокъ монастырей въ XVI вѣкѣ безпристрастными и живыми красками описанъ у Ру е сова, Кельха, и другихъ историковъ Ливоніи.

(8) Козья нога сохраняется въ домѣ Черноголовыхъ. Это былъ ихъ любимый кубокъ, они особенно уважали его, въ память басни о дикой козѣ, которая, спрыгнувъ съ вышгородской стремнины, будто бы подали поводъ къ имени: Reh-Fall или Rewal.

(9) Ратуша во всѣхъ вольныхъ городахъ нѣмецкихъ любила щеголять пышными титлами; въ бумагахъ и на словахъ называли ее неиначе, какъ Senatus, hoher Rath и т. п.

(10) Народъ бывалъ нерѣдко въ ссорѣ съ магистратомъ; въ году, ратуша колебалась признать реформацію; сдѣлался ужасный бунтъ, и тогда же введено Лютерово ученіе во всѣхъ церквахъ приходскихъ. Монастыри, завися частію отъ рыцарства, могли быть преобразованы только гораздо позже (1549), при Генрихѣ Бокѣ, первомъ Суперинтендентѣ Ревеля.

Севѣрные цвѣты на 1831 год. СПб, 1830