Книговод

Путешествие в южную Африку, именно в страну Наталя, кафров, амазалу и макатиссов и до тропика Козерога, совершенное в 1838 по 1844 г. Адульфом Дельгоргом

Хотинский Матвей Степанович


   Voyage dans l'Afrique australe, notamment dans le lerritoire de Natal, dass celui des Cafres Amazoulons et Makatisses et jusqu'au tropique de Capricorne, exécuté durant les années. 1838, 1839, 1840, 1841, 1842, 1843 et 1844, par M. Adulphe Delegorgue. Avec une introduction p. M. Albert-Monlemont. Accompagné de dessins et caries. Paris, 1848; in 8°; 2 vol. (Путешествіе въ южную Африку, именно въ страну Наталя, кафровъ, амазалу и макатиссовъ и до тропика Козерога, совершонное въ 1838 по 1844 г. Адульфомъ Дельгоргомъ. Съ предисловіемъ г. Альберта Монтемона, рисунками и картами. Парижъ. 1848 г. въ 8 д. л.; 2 тома).
   

СТАТЬЯ ПЕРВАЯ.

   Авторъ сочиненія, котораго заглавіе мы сейчасъ представили нашимъ читателямъ, принадлежитъ къ числу самыхъ интересныхъ путешественниковъ нашего времени, и личность его не менѣе замѣчательна самой книги. Оставшись сиротою въ самой ранней молодости, онъ приготовлялся къ юридическому поприщу, которое, впрочемъ, было вовсе несообразно съ его характеромъ и наклонностями. Еще въ малолѣтствѣ любилъ онъ читать описанія дальнихъ путешествій въ страны малоизвѣстныя, и эти чтенія постепенно развивали въ немъ охоту къ странствованіямъ. Воспользовавшись первымъ удобнымъ случаемъ, онъ сбросилъ съ себя адвокатскую шапку и сыскалъ должность на кораблѣ, отправлявшемся въ Сенегаль. Въ теченіи пяти лѣтъ посѣтилъ онъ сѣверные берега Европы, западный берегъ Африки и Антильскіе острова; но жизнь и занятія на кораблѣ не понравились молодому искателю приключеній. Онъ воротился въ Дуэ (Douai), свою родину, и тамъ задумалъ планъ многолѣтняго путешествія въ южную Африку. Безъ всякой помощи со стороны правительства или какого-либо мецената, съ весьма ограниченными денежными средствами и съ самыми поверхностными свѣдѣніями въ естественныхъ наукахъ, поддерживаемый одною только твердою волею, Дельгоргъ совершилъ одно изъ затруднительнѣйшихъ путешествій въ страны, гдѣ до него не была еще нога европейца, и вывезъ оттуда богатую коллекцію разнородныхъ этнографическихъ и естественно-историческихъ свѣдѣній и предметовъ, послужившихъ значительнымъ для наукъ пособіемъ.
   Путешествіе Дельгорга не походитъ на другія, предпринимаемыя обыкновенно съ опредѣленною ученою, политическою или коммерческою цѣлію, и поэтому носитъ на себѣ совершенно отличительный характеръ. Это -- незатѣйливый разсказъ страстнаго охотника, заброшеннаго судьбою или собственною волею въ дикую, дѣвственную страну,-- охотника, пробирающагося, съ ружьемъ за плечами и въ случайномъ товариществѣ, все далѣе и далѣе, куда глядятъ глаза да бѣжитъ звѣрь, не заботясь о томъ, далеко ли зашелъ онъ и куда заведетъ его случай среди безтропинныхъ пустынь и лѣсовъ. Впрочемъ, и то сказать, этотъ охотникъ не по-плечу нашимъ доморощеннымъ Немвродамъ, и дичь его не похожа на ту, которую удается намъ стрѣлять у себя дома. Не въ утку или куропатку, не въ зайца и даже не въ медвѣдя цѣлитъ онъ: его дуло ищетъ, слоновъ да львовъ, кровожадныхъ гіенъ да чудовищныхъ, иппопотамовъ, и обстановка этой грандіозной охоты, на которую нашъ авантюристъ пускается часто одинъ-одинехонекъ, состоитъ не изъ нашихъ болотъ и степей съ ихъ мирными жителями, а изъ пустынь южной Африки, населенныхъ, дикими племенами кафровъ. На такой охотѣ не можетъ быть недостатка въ приключеніяхъ, и нашъ авторъ разсказываетъ ихъ просто, безъ затѣй, претензій и хвастовства, по съ задушевнымъ жаромъ и тономъ образованнаго человѣка, который не только умѣетъ отличаться въ товариществѣ, готентотовъ, но и въ состояніи занять видное мѣсто въ любой парижской гостиной.
   Познакомивъ съ личностью автора, мы считаемъ нужнымъ сказать нѣсколько предварительныхъ словъ о странѣ, въ которую онъ направилъ, свое странничество, хотя и то и другое гораздо рѣзче и опредѣлительнѣе выказывается въ самомъ, разсказѣ путешественника. Но мы полагаемъ, что такой предварительный взглядъ, необходимъ для того, чтобы читатель могъ заблаговременно составить свое понятіе о томъ, чего онъ можетъ, требовать и надѣяться отъ автора книги.
   На крайней южной оконечности африканскаго материка лежитъ обширное пространство земли, называемое колоніею Мыса Доброй Надежды и составляющее одно изъ важнѣйшихъ заморскихъ владѣній Англіи. Верстъ до 800 въ длину и отъ четырехъ до пяти сотъ въ ширину, лежитъ площадь, заключающая въ себѣ почти до 250 тысячь квадратныхъ верстъ, окаймленная съ трехъ сторонъ линіею береговъ, слишкомъ въ 250 географическихъ миль. На этомъ обширномъ пространствѣ, ограниченномъ съ запада и юга Океаномъ, съ востока землею Кафровъ, а съ сѣвера Готентотіею, простирающеюся въ невѣдомыя страны внутренней Африки, живутъ, подъ верховною властію англійской королевы, около двухъ сотъ тысячь человѣкъ, изъ которыхъ 60,000 бѣлыхъ и свободныхъ цвѣтныхъ людей, 40,000 негровъ, 30,000 гетентотовъ и слишкомъ 50,000 кафровъ и бошесмановъ (лѣсныхъ людей). Здѣсь, среди могущественной растительности близкихъ къ тропику странъ, видишь почти всѣ роды нашихъ европейскихъ домашнихъ животныхъ рядомъ съ туземными: въ поляхъ же и лѣсахъ куропатка попадается вслѣдъ за сгроусомъ, гіена травитъ зайца, буйволъ пасется въ дебри недалеко отъ стада слоновъ и чудовищный иппопотамъ поднимаетъ изъ воды колоссальную голову, чтобы посмотрѣть на пьющую газель или носорога. Ступайте осторожнѣе въ густой травѣ: тамъ гнѣздятся ядовитыя змѣи, да страшные бѣлые муравьи. Не ждите здѣсь ни весны, ни осени, потому-что здѣсь только два времени года: лѣто, въ которое при палящемъ зноѣ не падаетъ ни капли дождя, и зима, въ которую онъ льетъ нѣсколько мѣсяцевъ, почти безъ перемежки.
   Три державы, владычествовавшія каждая въ свою очередь морями, водружали поочередно свои флаги на таинственномъ мысу, который впервые былъ обогнутъ Васко де Гамою и по справедливости названъ Мысомъ Бурь (Capo de lus tormentos). Но подвигъ Гамы разсѣялъ волшебный мракъ, лежавшій надъ южнымъ Океаномъ, и открылъ европейскимъ кораблямъ путь въ Индѣйское море; блестящая будущность, представлявшаяся оттого португальской торговлѣ, побудила измѣнить названіе Бурнаго мыса въ мысъ Доброй Надежды. Это событіе совершилось почти въ тоже самое время, какъ Колумбъ открывалъ Америку.
   Казалось, новооткрытый мысъ представлялъ самый естественный пунктъ роздыха для лузитанскихъ кораблей шедшихъ въ Индію и возвращавшихся оттуда; но не только португальцы не основали тутъ поселенія, а даже не догадались выстроить, на случай нужды, и временного укрѣпленія или станцій. Прошло болѣе вѣка, пока явились туда голландцы, но и тѣ продумали полстолѣтія, прежде чѣмъ рѣшились заложить колонію. Первое поселеніе голландцевъ на мысѣ Доброй Надежды заложено фонъ Рибекомъ 8 апрѣля 1652 года и послужило краеугольнымъ камнемъ батавскаго могущества на южной оконечности Африки, постоянно возраставшаго съ тѣхъ поръ до 1795 г. Въ послѣднюю эпоху, вслѣдствіе переворотовъ, причиненныхъ въ Европѣ первою Французскою революціею, англичане завладѣли мысомъ Доброй Надежды, который впрочемъ былъ возвращенъ Голландіи въ 1803 году, по заключеніи Аміенскаго мирнаго договора. Однакожъ, три года спустя, Англія покорила вновь эту колонію своей власти и сохранила ее съ тѣхъ поръ, утвердивъ окончательно права свои постановленіемъ Вѣнскаго конгресса въ 1815 году.
   Вотъ въ нѣсколькихъ строкахъ исторія мыса Доброй Надежды. Но прежде чѣмъ мы перейдемъ къ разсказу г. Дельгорга, скажемъ нѣсколько словъ о прежнихъ замѣчательныхъ путешествіяхъ въ эти страны, совершенныхъ во время голландскаго и британскаго владычества. По нашему мнѣнію, странствованіе смѣлаго Француза выставится черезъ это предъ читателями гораздо рельефнѣе.
   Первое извѣстное путешествіе но южной оконечности африканскаго материка совершилъ нѣкто Лопецъ въ концѣ XVI вѣка. Описаніе его странствованія, изданное Пигафеттою въ 1591 году, (подъ названіемъ: Описаніе страны между Конго, мысомъ Доброй Надежды и Ниломъ), даетъ намъ первое понятіе о кафрахъ и о странѣ Наталь (Рождества), названной такъ потому, что она впервые открыта въ день Рождества Христова.
   Вслѣдъ за Лопецомъ появились въ упомянутыхъ мѣстахъ нѣсколько голландскихъ и англійскихъ туристовъ, объ открытіяхъ которыхъ сохранилось очень мало свѣдѣній, такъ-что второе замѣчательное путешествіе относится уже къ 1673 году, когда Тенъ Ринъ (Ten Rhyne) посѣтилъ Мысъ и страну Готентотовъ. Краткое описаніе этихъ странъ было издано въ 1686 г. въ Шафгаузенѣ, на латинскомъ языкѣ.
   Въ 1705 году, ланддростъ Куптъ, въ теченіи полутора мѣсяца посѣтилъ нѣсколько готентотскихъ деревень для вымѣна у туземныхъ жителей быковъ, нужныхъ голландскимъ колонистамъ.
   Съ 1705 до 1713 г. длилось странствованіе Колбе, путешественника хотя и правдиваго, но легковѣрнаго. Онъ описалъ страну, запятую въ то время колонистами, и познакомилъ Европу съ нравами, обычаями и формою правленія ихъ дикихъ сосѣдей.
   Книга Колбе (изданная въ трехъ томахъ) заключаетъ въ себѣ много драгоцѣнныхъ свѣдѣній; но, къ сожалѣнію, въ ней попадаются странности, свидѣтельствующія о легковѣріи автора.
   Путешествіе Лакайля (Lacaille), совершенное въ 1751 и 1752 годахъ, ограничивалось одною только астрономическою цѣлію -- наблюденія звѣздъ южнаго неба. За Лакайлемъ Хонъ и Бринкъ, въ 1761 и 1762 годахъ, мечтатель Бернардерь де Сенъ-Пьерръ въ 1771 и наконецъ Спарманъ въ 1772 по 1776 г. посѣщали мысъ Доброй Надежды. Особенно замѣчательно путешествіе послѣдняго, весьма подробно описавшаго правый образъ жизни кафровъ, готентотовъ и бошесмановъ и принесшаго богатую жатву предметовъ естественно-историческихъ.
   Рядомъ и одновременно съ Спарманомъ, является Тунбергъ, отличный натуралиста", изслѣдовавшій протяженіе владѣній капской колоніи, особливо въ ботаническомъ отношеніи. За нимъ (1777 -- 1779) слѣдовалъ Патерсонъ, далѣе предшественниковъ своихъ проникшій на сѣверъ въ неизвѣстныя страны и переступившій, по этому направленію, Оранжевую рѣку, а къ востоку за большую Рыбную рѣку, лежащую въ глубинѣ земли кафровъ.
   Наконецъ (1780 -- 1785) является Левальякъ, затмившій славу своихъ предшественниковъ и сообщившій множество любопытнѣйшихъ подробностей, касательно орнитологіи и вообще зоологіи этихъ малоизвѣстныхъ странъ. Замѣтимъ однакожь, что въ описаніи путешествія Левальяка, составленномъ молодымъ талантливымъ писателемъ Барономъ, часто встрѣчаются мѣста, болѣе похожія на романъ, нежели на истину. Молодой разскащикъ, кажется, искалъ заинтересовать читателей любопытными подробностями, прикрашенными воображеніемъ, и не заботился объ истинѣ Фактовъ; поэтому, книга его, содержащая много преувеличеній, читается весьма легко и отличается необыкновенною занимательностью.
   Въ 1796 г., въ годъ англійскаго завоеванія, американецъ Стаутъ (Stout), голландецъ (Jong) и англичанипъ Персиваль, странствовали по землямъ кафровъ и готентотовъ; и въ тоже время Французъ Деграпире изслѣдовалъ положеніе береговъ Капской колоніи. За ними, въ концѣ прошлаго вѣка, слѣдовали Барроу, Семиль, Трутеръ иСомервиль. Послѣдній, перешагнувъ за Снѣговыя горы, открылъ но ту сторону пустынь плодородныя равнины, Дотолѣ неизвѣстныя европейцамъ.
   Во время кратковременнаго возстановленія батавскаго владычества (1803--1806), совершившагося вслѣдствіе аміенскаго трактата, ученный путешественникъ, Генрихъ Лихтенштейнъ, посѣтилъ колонію и сосѣднія съ ней земли и издалъ ихъ описаніе, чрезвычайно богатое, какъ учеными фактами, такъ и подробностями о жизни и обычаяхъ туземныхъ племенъ.
   По возвращеніи колоніи подъ власть Англіи, множество британскихъ туристовъ устремились въ эти страны. Между ними замѣчателенъ миссіонеръ Кэмбль (Campbell), углублявшійся въ 1812--1815 на сѣверъ и востокъ капскихъ владѣній и проникнувшій въ земли гриновъ и наминовъ. Онъ явился туда вторично въ 1820 г. съ другимъ миссіонеромъ Филипомъ, который дошелъ даже до Датаку (въ 1825 г.). Англійскіе миссіонеры увѣряютъ, что собраты ихъ Кэмбль и Филипъ своими путешествіями много способствовали къ просвѣщенію туземныхъ дикарей и къ упроченію мирныхъ отношеній ихъ къ колонистамъ; но Деньгоргъ, прожившій болѣе шести лѣтъ въ тѣхъ странахъ, свидѣтельствуетъ о совершенно противномъ и утверждаетъ, что упомянутые миссіонеры своимъ Фанатическимъ неблагоразуміемъ вселили въ туземцахъ ненависть къ европейцамъ и ихъ просвѣщенію и разными непозволительными средствами еще болѣе развратили дикихъ чадъ природы, населяющихъ земли, сопредѣльны я владѣніямъ колоніи. Трудно, не бывши на мѣстѣ, рѣшить, кто правъ, кто виноватъ. Авторъ лежащей предъ читателемъ статьи самъ имѣлъ случай провести нѣсколько дней въ Каптоунѣ (Cap Town), столицѣ Канской колоніи, и, сообразивъ слышанное и видѣнное тамъ, съ свидѣтельствами другихъ путешественниковъ, раздѣляетъ мнѣніе Дельгорга и не можетъ вообще похвалить дѣйствій англійскихъ миссіонеровъ, которыхъ ему удавалось видѣть внѣ Европы.
   Оставимъ, однакожь, въ-покоѣ миссіонеровъ и обратимся къ борчелю (Burchell), собравшему съ 1800 по 1812 г. безчисленныя зоологическія и ботаническія сокровища на Мысѣ и сопредѣльныхъ ему странахъ. По слѣдамъ его шелъ Томпсонъ, съ 1821 по 1,824 г.
   Пока Томпсонъ занимался приведеніемъ въ порядокъ своихъ богатыхъ коллекцій, Коуперъ Розъ (Cowper- Hose) изслѣдовалъ движеніе и состояніе пограничнаго населенія колоніи (съ 1824 по 1828), миссіонеръ Халбекъ посѣтилъ земли тамбуковъ и кафровъ (въ 1827 г.), а Кови (Cowie) и Гринъ (Green), англійскіе колонисты, проникнули до залива Лагоа. Докторъ же Смитъ (Smith) съ своей стороны достигнулъ до тропика Козерога, но только но совершенно другой дорогѣ, чѣмъ по которой прошелъ впослѣдствіи Дельгоргъ..
   Наконецъ въ 1841 году капитанъ Харрисъ, находившійся въ службѣ остъ-индской компаніи, издалъ въ 1841 году, въ Лондонѣ, описаніе своихъ охотничьихъ экскурзій въ страну кафровъ Масиликаци, гдѣ сообщилъ нѣсколько географическихъ данныхъ о Грэмстоунѣ (Graham's Town), Графренцетѣ (Graf-Heynett) и Снѣговыхъ горахъ, съ подробностями о боерсахъ, или голландскихъ поселенцахъ. Эта книга была бы довольно интересна, если бы содержаніе ея не исчезало совершенно предъ гораздо полнѣйшимъ и замѣчательнѣйшимъ трудомъ г. Дельгорга, въ сравненіи съ которымъ сочиненіе Харриса теряетъ всякую дѣну, тѣмъ болѣе, что англійскій капитанъ, раздѣляя недоброжелательство многихъ изъ своихъ земляковъ къ голландскимъ поселенцамъ, отзывается о нихъ съ самой дурной стороны, и притомъ весьма часто безъ всякаго основанія, кромѣ національной вражды. Въ этомъ отношеніи Дельгоргъ былъ гораздо безпристрастнѣе, несмотря на то, что не одинъ разъ терпѣлъ личныя непріятности и даже обиды отъ боерсовъ.
   Пора приступить намъ наконецъ къ самому разсказу французскаго туриста.
   Въ первой главѣ авторъ знакомитъ насъ съ побудительными причинами его путешествія, съ переѣздомъ изъ Европы на мысъ Доброй Надежды, съ видомъ Кантоуна и Столовой горы. За тѣмъ описываетъ онъ путешествіе свое къ Потерянному озеру (Мегіоогеи Valley), при чемъ сообщаетъ любопытныя свѣдѣнія о способахъ путешествія въ тѣхъ странахъ, и о тамошнихъ волахъ, замѣняющихъ нашихъ лошадей. Относительно предметовъ естественной исторіи, въ первой главѣ описаны полосатая гіена и птицы Фламманы.
   Каптоунъ, во время голландскаго владычества называвшійся Капштатомъ, очень красивый городъ съ широкими, правильными улицами и домами, построенными на одинъ ладъ. Крыши этихъ домовъ устроены въ видѣ террасъ, и однообразіе зданій нарушается только изрѣдка расписанными и раскрашенными фасадами. Улицы не вымощены камнемъ, но усыпаны крѣпко убитымъ крупнымъ пескомъ (гравіемъ); такая мостовая возможна только въ мѣстахъ, гдѣ дождь идетъ довольно рѣдко. Населеніе города состоитъ изъ двадцати пяти тысячь душь англичанъ, голландцевъ, готентотовъ, кафровъ, негровъ, малайцевъ, мулатовъ и другихъ племенъ, представляющихъ всѣ возможныя видоизмѣненія цвѣта человѣческой кожи. Вообще городъ носитъ на себѣ отпечатокъ какой-то опрятности, свойственной городамъ голландскимъ.
   Положеніе Каптоуна чрезвычайно живописно, и мы не можемъ вспомнить о немъ безъ восхищенія. Онъ выстроенъ на некрутой покатости, спускающейся къ Столовому заливу, покрытому мачтами судовъ, идущихъ въ Остъ-Индію и возвращающихся оттуда. Каптоунскій рейдъ не отличается удобствами якорной стоянки; но его должно было выбрать за неимѣніемъ другого, лучшаго: онъ защищенъ отъ юго-восточныхъ вѣтровъ, но зато сѣверо-занадные бушуютъ тамъ на просторѣ и причиняютъ частыя бѣдствія. Говорятъ, будто бы намѣрены предпринять гигантскія работы для приведенія рейда въ совершенно безопасное при всякой погодѣ положеніе.
   Съ одной стороны Каптоунъ омывается волнами Столоваго залива, а съ прочихъ онъ прислоненъ къ величественнымъ горамъ -- Демоновой, Столовой и двумъ Львинымъ, представляющимъ величественную панораму. Климатъ очень здоровъ, за исключеніемъ простудныхъ болѣзней. Сѣверный вѣтеръ наноситъ съ пустынь внутренней Африки нестерпимый зной; но часто, при перемѣнѣ вѣтра въ юго-восточный, въ полчаса времени температура понижается на двадцать градусовъ. Поэтому здѣсь встрѣчаешь нерѣдко странное для иностранца явленіе, что всѣ жители города разомъ получаютъ насморкъ и дѣлаются охриплыми.
   Несмотря на это, Каптоунъ считается мѣстомъ весьма здоровымъ для европейцевъ, и Офицеры остъ-индской арміи пріѣзжаютъ сюда въ отпускъ для поправленія здоровья, разстроеннаго знойнымъ климатомъ Индіи. Это самые почетные гости въ городѣ, потому-что они здѣсь иногда въ теченіи двухъ или трехъ мѣсяцевъ проживаютъ двухъ -- и трехгодовые оклады своего огромнаго жалованья.
   Впрочемъ, Какъ бы то ни было, а прежняя веселая и пріятная жизнь въ Капштатѣ осталась только въ воспоминаніяхъ старожиловъ. Ханжество англійскихъ миссіонеровъ превратило прежнихъ гостепріимныхъ колонистовъ въ лицемѣровъ: въ воскресные дни встрѣчаешь одни постныя лица, скрывающія подъ личиною благочестія отвратительный эгоизмъ, ненасытную жажду къ деньгамъ и коренную испорченность нравовъ. Общество трезвости и проповѣди миссіонеровъ не уменьшили пьянства и не развили христіянскихъ добродѣтелей, а только поселили въ сердцѣ скрытность, лицемѣріе да ханжество. Какъ отрадно вспомнить при этомъ случаѣ о мудрой терпимости нашей православной церкви, которая видитъ въ людяхъ обыкновенныхъ людей, и послѣ молитвы дозволяетъ развлеченіе невинными забавами. Въ Англіи, Соединенныхъ Штатахъ и вездѣ, гдѣ господствуетъ англиканизмъ, воскресенье представляетъ не праздничный, а какой-то траурный, постный день, тогда-какъ у насъ послѣ теплой молитвы Подателю благъ, труженикъ наслаждается безпрепятственно и неукоризненно благами, дарованными всещедрою рукою для услажденія человѣческой жизни. У насъ, какъ установлено закономъ природы,
   
   "Всему свои часъ -- труду, бездѣлью
   И легкокрылому веселью! "
   
   Въ Каптоунѣ васъ не спросятъ, къ какой вы принадлежите вѣрѣ или націи: англичанинъ лишаетъ васъ права распоряжаться воскреснымъ днемъ но произволу, принуждаетъ принимать наружность постника и скучать такъ, какъ онъ самъ скучаетъ.
   Англичане уничтожили театръ, существовавшій при голландскомъ правленіи. Они даже закрыли прекрасный зоологическій музеумъ, считая его ненужнымъ для колоніи учрежденіемъ; а богатый ботаническій садъ, гдѣ растенія тропиковъ, предъ переходомъ своимъ въ Европу, привыкали къ холодному климату, такъ рѣзко отличному отъ зноя ихъ отчизны, превращенъ частію въ огородъ губернатора, частію въ пастбище для городского стада. Странная черта въ просвѣщенной націи -- превратить ботаническій садъ въ огородъ и городской выгонъ!
   Способъ путешествія въ Капской колоніи и вообще въ южной оконечности Африки, за исключеніемъ пѣшеходнаго, довольно оригиналенъ; я самъ имѣлъ случай наблюдать его.
   Вообразите себѣ экипажъ, очень похожій на нашу ревельскую Фуру, но только въ большихъ размѣрахъ и еще надежнѣе окованный; длина его отъ семи до семи съ половиною аршинъ, а ширина около полутора. Подобно упомянутымъ Фурамъ, на немъ устроена сверху полукруглая крыша изъ клеенки, а внутренность раздѣлена на три отдѣленія поперечными скамейками. Сзади и по бокамъ экипажа прикрѣплены сундуки или ящики для поклажи. Во внутренность входятъ помощію подножекъ, или, правильнѣе сказать, лѣсенокъ, съ нѣсколькими ступенями: эти лѣсенки устроены между колесами, съ обѣихъ сторонъ Фуры и сзади; боковые входы запираются дверьми, а задній -- люкомъ.
   Но этого еще мало. Такъ-какъ путешествующіе въ такихъ гигантскихъ экипажахъ имѣютъ въ виду провести не одну ночь подъ открытымъ небомъ, то надъ крышею укрѣпляется еще четырехугольная рама тѣхъ же размѣровъ, какъ и самый экипажъ; на эту раму навязываются ремни, служащіе койкою для путешественниковъ въ ночное время. Конечно, должность тюфяковъ исправляетъ при этомъ всякаго рода верхняя одежда, потому-что и безъ нихъ титаническая повозка нагружена до-нельзя всякимъ скарбомъ и рухлядью.
   Этотъ экипажъ, вѣсящій съ кладью не менѣе полутораста пудовъ, долженъ катиться по мѣстности, на которой или вовсе нѣтъ дорогъ, или есть такія, которыхъ совѣстно назвать этимъ именемъ. Эти дороги идутъ по каменьямъ и пескамъ, съ горы на гору, чрезъ рѣки и овраги безъ мостовъ. Здѣсь нечего думать о лошадяхъ: въ капскія повозки запрягаютъ обыкновенно отъ пяти до девяти паръ здѣшнихъ воловъ, животныхъ, отличающихся невѣроятною силою. Менѣе пяти паръ не запрягаютъ ни въ какомъ случаѣ, а при далекихъ и трудныхъ переѣздахъ число ихъ доходитъ иногда до двѣнадцати паръ. И этимъ всѣмъ управляетъ одинъ возница; да и должно признаться, что искуснѣйшіе изъ европейскихъ кучеровъ и ямщиковъ, просто, дрянь въ сравненіи съ капскими автомедонами.
   На пути къ Потерянному озеру, Дельгоргъ имѣлъ случай впервые испытать южно-африканскую охоту; но здѣсь ему попадались только пантеры да гіены, которыхъ голландскіе поселенцы травятъ пріученными для этой охоты собаками. Другая, болѣе благородная и опасная охота, гдѣ человѣкъ становится съ звѣремъ лицомъ къ лицу, охота на львовъ, слоновъ и иппопотамовъ, предстояла нашему путешественнику еще впереди.
   На мысѣ Доброй Надежды водится двѣ породы гіенъ: полосатая и темная. Первая изъ нихъ живетъ внутри лѣсовъ и равнинъ, питаясь остатками дичи, убитой львами, а вторая -- животное рыбоядное, бродитъ вдоль морского берега и пожираетъ тѣла, выбрасываемыя моремъ, которое въ иныхъ мѣстахъ нагромоздило толщи раковъ и другихъ черепокожныхъ отъ двухъ до трехъ аршинъ вышиною. Она бродитъ по ночамъ, отъискивая добычу на влажномъ морскомъ песку, и боерсы не боятся за свои стада при ея сосѣдствѣ, зная, что ей по вкусу только мясо морскихъ животныхъ, которыхъ всегда много валяется по берегу. Сила челюстей обоихъ видовъ гіенъ одинаково замѣчательна, и, кажется, въ этомъ отношеніи гіена занимаетъ первое мѣсто въ животномъ царствѣ.
   Послѣ экскурзіи къ Потерянному озеру и его окрестностямъ, описаннымъ во второй и третьей главахъ, нашъ авторъ возвратился на Мысъ и оттуда немедленно отправился въ Портъ-Наталь. Въ заливѣ Алгоа, между Капомъ и Портъ-Наталемъ, встрѣтилъ онъ первыхъ кафровъ: они принадлежали къ племени фангу и отличались высокимъ ростомъ и непомѣрно длинными руками и ногами; всѣ тяжелыя работы предоставляются имъ; а эти люди работаютъ нагіе, подъ лучами палящаго солнца и подъ холоднымъ дождемъ; даже передникъ не составляетъ необходимой принадлежности ихъ незатѣйливаго туалета. Хакъ-какъ вся цѣль этихъ кафровъ состоитъ въ томъ, чтобы заработать количество денегъ, необходимое для покупки одной или двухъ паръ коровъ, то рѣдко одно лицо работаетъ въ городѣ долѣе шести мѣсяцевъ. Заработавъ нужную сумму, кафръ возвращается въ свою степную обитель, а мѣсто зro замѣняется вновь пришедшимъ бѣднякомъ. Вообще кафры окрестностей залива Алгоа живутъ смирно и приносятъ европейскимъ поселенцамъ много пользы.
   Едва прибылъ нашъ путешественникъ въ Портъ-Наталь, какъ захворалъ мѣстною болѣзнію, которую зовутъ портъ-натальскимъ скорбутомъ. Ноги несчастнаго покрылись широкими и глубокими язвами, проникающими до кости и причиняющими съ самого начала нестерпимую боль. Всѣ жители Портъ-Наталя -- мужчины, женщины и дѣти, болѣе или менѣе страдаютъ этимъ страшнымъ недугомъ, который исцѣляется самъ собою, при приближеніи старости. Эта болѣзнь причиняется, по всей вѣроятности, маленькимъ краснымъ насѣкомымъ, весьма обильнымъ въ окрестныхъ равнинахъ и лѣсахъ, покрытыхъ густою и очень сухою травой. Въ-самомъ-дѣлѣ, въ 1842 г. начали выжигать эту траву, и болѣзнь тотчасъ же ослабѣла. Въ нѣкоторомъ отдаленіи отъ берега, гдѣ начинается холмистая мѣстность, красная букашка совсѣмъ исчезаетъ, и тамъ не слыхать о страшной болѣзни, которая, впрочемъ, преимущественно поражаетъ людей съ бѣлою кожею.
   Вообще южная Африка изобилуетъ паразитными насѣкомыми, которыя живутъ на живомъ тѣлѣ людей и животныхъ. Дельгоргъ приводитъ страшные примѣры этой язвы, которыхъ мы не рѣшаемся повторять слабонервнымъ читателямъ. Довольно того, что паразитовъ можно найти въ складкахъ кожи слоновъ и носороговъ, въ перьяхъ птицъ, между чешуями пресмыкающихся и въ ушахъ иппопотамовъ. Вездѣ страшный жилецъ впускаетъ въ кожу свое отравленное жало и пораждаетъ самые злокачественные нарывы.
   Все время пребыванія въ Портъ-Наталѣ и его окрестностяхъ, когда только не удерживала его болѣзнь, Дельгоргъ посвящалъ на собраніе естественно-историческихъ предметовъ, чѣмъ заслужилъ отъ туземцевъ презрительныя названія voogel obstroper (набивателя птицъ) и voogel soccer (собирателя цвѣтовъ), которыми голландскіе поселенцы величаютъ натуралистовъ. Эти господа полагаютъ несомнѣнно, что естественные предметы вывозятся въ Европу на продажу и идутъ для украшенія комнатъ и т. п., при чемъ не пропустятъ посмѣяться надъ страннымъ вкусомъ жителей Европы.
   Познакомившись съ англійскимъ лейтенантомъ Хардингомъ, Дельгоргъ отправился съ нимъ на первую охоту за иппопотамами. Наши охотники прибыли на полуостровокъ, довольно глубоко вдающійся въ озеро, населенное этими толстокожими чудовищами, и, тихонько подкравшись къ берегу, поросшему камышемъ, не могли удержаться отъ восторженнаго восклицанія: пятнадцать иппопотамовъ выставили свои головы изъ воды на такомъ разстояніи, что, казалось, не только пулею изъ винтовки, но можно было докинуть до нихъ камнемъ. Хардингъ и Дельгоргъ пожимали другъ другу руки и клялись перестрѣлять всѣхъ иппопотамовъ, жившихъ въ озерѣ, что казалось имъ дѣломъ весьма легкимъ.Только готентотскій мулатъ Хендерикъ, ихъ проводникъ, насмѣшливо улыбался, глядя на восторгъ европейцевъ: полудикій туземецъ, привыкшій къ зрѣлищу тамошней природы, лучше умѣлъ судить о разстояніяхъ, чѣмъ образованные пришлецы. Нигдѣ глазъ не обманывается такъ, какъ въ безпредѣльности дикихъ пустынь.
   Въ южной Африкѣ, когда останавливаются на дорогѣ для роздыха или ночлега, первымъ дѣломъ бываетъ отыскиванье сухихъ сучьевъ или травы для варки кофи, необходимаго тамъ напитка. Сколько бы разъ въ сутки ни откладывали воловъ, каждый разъ непремѣнно варится кофэ, такъ-что случается иногда пить его по шести разъ въ день. Такъ-какъ день уже клонился къ концу, то охотники, напившись кофе и поужинавъ привезенными изъ Портъ-Наталя припасами, расположились ночевать на мягкой, низкой травѣ, покрывавшей полуостровъ, окруженный иппопотамами и крокодилами. Какое завидное положеніе для нашихъ смѣльчаковъ, еще недавно покинувшихъ лондонскія и парижскія гостиныя! Впрочемъ, они легли спать, убаюкиваемые самыми пріятными мечтами и съ надеждою на покойную ночь, потому-что хорошо знали, что пппопотамъ не питается человѣческимъ мясомъ, а аллигаторъ, смѣлый и проворный въ водѣ, становится страшнымъ трусомъ на сушѣ.
   Но если наши странники остались покойными Со стороны водяныхъ чудовищь, то они жестоко ошиблись, расчитывая на спокойную ночь и забывъ о маленькомъ насѣкомомъ, столь обыкновенномъ въ жаркихъ странахъ, на берегахъ озеръ и рѣкъ. Во время дневного зноя милліарды москитовъ скрываются въ травѣ, тростникахъ и илѣ и вылетаютъ только по захожденіи солнца. Эта страшная язва опаснѣе и неотразимѣе крокодиловъ и львовъ; борода, ротъ, носъ, глаза, уши несчастныхъ путниковъ наполняются миріадами кровожадныхъ насѣкомыхъ, столь малыхъ, что они едва видимы простымъ глазомъ. Наши европейскіе комары не могутъ дать даже слабаго понятія о тѣхъ мученіяхъ, которыми терзаютъ москитосы несчастнаго путешественника, расположившагося ночевать на берегу африканской или американской рѣки, въ гу эпоху года, когда свирѣпствуютъ москитосы. Дельгоргъ и Хардингъ вполнѣ испытали эту муку. Тутъ было не до сна; какъ сумасшедшіе бѣгали они взадъ и впередъ съ неистовыми криками; бѣлье ихъ и кожа покрылись кровью, пѣна выступала изо рта, и если бы восходящее солнце не положило предѣла такимъ страданіямъ, то наступившая отъ боли лихорадка, вѣроятно не позволила бы имъ прожить болѣе однихъ сутокъ. Туземцы, съ малолѣтства привыкшіе къ москитосамъ, страдаютъ гораздо меньше.
   При восхожденіи солнца, кровожадныя насѣкомыя исчезли мгновенно, какъ бы по мановенію волшебнаго жезла; но лица нашихъ охотниковъ были до-того опухши, что они съ трудомъ узнали другъ друга. Постоянныя, въ теченіи двухъ часовъ, прийочки лица холодною водою значительно уменьшили опухоль.
   Первая неудача для стрѣлковъ. Иппопотамовъ должно стрѣлять рано утромъ, пока не подуетъ дневной вѣтеръ, потому-что головы этихъ животныхъ гораздо лучше означаются среди спокойной воды. Пока примачивали опухшія лица и глаза холодною водою, солнце поднялось надъ горизонтомъ довольно высоко и задулъ вѣтерокъ, возмутившій зеркальную поверхность озера. Потомъ должно было искать прохода чрезъ чащу тростниковъ, покрывавшую тонкій берегъ озера; а такое путешествіе среди тростниковъ очень опасно, и, совсѣмъ неожиданно оступившись, можно попасть по-поясъ въ лужу, въ которой сторожитъ васъ открытая пасть аллигатора.
   Охота за иппопотамами опасна преимущественно со стороны крокодиловъ. Охотникъ сторожить глазомъ за рѣчнымъ конемъ {Иппопотамъ слово греческое о значитъ рѣчной конь.} -- и не замѣчаетъ, что въ десяти шагахъ отъ него, въ лужѣ, закрытой тростникомъ, въ-уровень съ водою, слѣдятъ за его собственными движеніями два маленькіе глаза безобразной головы грязно-зеленаго цвѣта: эти глаза, эта голова принадлежать чудовищному ящеру въ двѣ или три сажени длиною, который ждетъ только, чтобы охотникъ оступился съ шаткой кочки, на которой онъ стоитъ, безпечно выжидая иппопотами и зная, что лужа кругомъ неопасна, потому-что не глубже какъ по-поясъ. Наконецъ онъ выждалъ голову пахидерма {Иппонотамы принадлежатъ къ числу толстокожихъ животныхъ, или пахидермовъ.}, пуля вонзилась въ нее и охотникъ перескакиваетъ на другую кочку, дабы приблизиться къ своей добычѣ. Но горе ему, если инстинктъ не предупредитъ его о близкомъ присутствіи врага. Едва нога неосторожнаго успѣла уйти въ воду но-колѣно, какъ уже разинутая пасть гигантскаго, ящера очутилась близь нея. Ловкій охотникъ отпрянулъ назадъ на сушу и если лишился лакомаго куска ипопотамова жира, то долженъ благодарить судьбу, что самъ не попался на завтракъ крокодилу.
   Нельзя сказать, впрочемъ, чтобы крокодилы приносили исключительно одинъ только вредъ. Въ жаркихъ климатахъ, отчизнѣ львовъ, тигровъ, гіенъ и другихъ большихъ кровожадныхъ животныхъ, рѣки безпрерывно наполняются трупами слабѣйшихъ звѣрей, убѣгающихъ туда отъ преслѣдованій своихъ гонителей. Къ тому же, дикія животныя, населяющія въ несчетномъ множествѣ необитаемыя человѣкомъ пространства жаркихъ странъ, както любятъ приходить оканчивать свою жизнь въ прохладныхъ струяхъ рѣкъ и всякихъ озеръ. Скопленіе огромныхъ количествъ труповъ заразило бы воздухъ, еслибы крокодилы не пособляли своею прожорливостью. Такъ, напримѣръ, индѣйцы имѣютъ обыкновеніе бросать своихъ Покойниковъ въ священныя воды Ганга: эта рѣка запрудилась бы человѣческими трупами, еслибы Гангъ не изобиловалъ крокодилами.
   Европейскій охотникъ какъ-скоро замѣтитъ крокодила, то не можетъ удержаться, чтобы не выстрѣлить по немъ, хотя знаетъ, что изъ сотни выстрѣловъ едва ли одинъ выдается смертельный. Отражательная сила воды защищаетъ крокодила надежнѣе, чѣмъ его крѣпкая чешуя. При нѣсколько косвенномъ направленіи, пуля почти всегда дѣлаетъ рикошетъ, то есть отскакиваетъ отъ гладкой поверхности воды.
   При охотахъ за львами, слонами, тиграми, носорогами, иппопотамами, крокодилами, буйволами, необходимымъ условіемъ поставляется огромный калибръ ружья, которое, слѣдовательно, не можетъ быть иначе Какъ одноствольное. Пули дѣлаются изъ смѣси четырехъ частей свинца и двухъ частей олова: если взять чистый свинецъ, то онѣ выходятъ слишкомъ мягки и не довольно глубоко проникаютъ въ тѣло или даже совсѣмъ сплющиваются на твердой кожѣ; если же положить много олова, то, кромѣ легкости, пуля дѣлается хрупкою и распадается вдребезги при ударѣ.
   Возвратимся къ нашимъ охотникамъ. Они пробились довольно долго, пока достигли до окраины озера, но тутъ убѣдились, что головы ныряющихъ иппопотамовъ находятся внѣ выстрѣловъ. Впрочемъ, счастливый случай улыбнулся имъ: они нашли близь берега нѣчто въ родѣ ящика, длиною въ 10, а шириною въ 3 фута; весьма вѣроятно, онъ былъ построенъ предшественниками нашихъ героевъ въ-замѣнъ лодки. Вытащивъ на берегъ, отлили изъ него воду и, законопативъ щели травою, опять спустили его на озеро: онъ поднималъ трехъ человѣкъ, и въ него помѣстились Дельгоргъ, Хардингъ и готентотскій мулатъ Хендерикъ, служившій проводникомъ. Отплывъ отъ берета на нѣсколько сотъ шаговъ, они увидѣли, на опушкѣ тростниковой чащи, огромную Голову иппопотама, два раза вынырнувшую на одномъ и томъ же мѣстѣ, и тотчасъ подъѣхали на разстояніе шести шаговъ. Между тѣмъ ящикъ, худо законопаченный, наполнялся водою. На европейскомъ озерѣ вся бѣда ограничилась бы невольнымъ купаньемъ, но здѣсь надобно было плыть до берега около сотни саженъ, въ-запуски съ иппопотамами и аллигаторами. Что было тутъ дѣлать? Отливать воду шляпами значило испугать иппопотама, который ужь вѣрно бы не вынырнулъ опять вблизи. Въ это мгновеніе нерѣшительности показалась вновь голова изъ воды, и двѣ пули дружно вонзились въ нее. Животное быстро повернулось въ водѣ; но отъ этого движенія пошла зыбь, начавшая захлестывать ящикъ и безъ того до трехъ четвертей полный водою. Охотники, видя, что тутъ нечего разсуждать долѣе, проворно принялись отливать воду своими шляпами; но происшедшая отъ быстрыхъ движеній качка едва не утопила ихъ. Если бы въ это время иппопотаму вздумалось повернуться еще разъ, то зыбь непремѣнно захлеснула бы импровизованную лодку нашихъ смѣльчаковъ: глупое животное не догадалось, однакожь, отмстить своимъ врагамъ.
   Двѣ нули сидѣли на-вѣрное въ головѣ иппопотама, но не тронули мозга, и поэтому животное скрылось подъ водою; только если раненъ мозгъ, оно умираетъ немедленно. Видя неудачность охоты и опасаясь вторичнаго потопленія, охотники поспѣшили къ берегу, гдѣ, поужинавъ очень плохо, приказали перенести свою палатку подальше отъ озера и его москитосовъ, на ближній холмъ, и надѣялись тамъ провести покойную ночь послѣ страданій и усталости прошедшихъ сутокъ.
   Справедлива пословица, что человѣкъ предполагаетъ, а Богъ располагаетъ. Едва успѣли уснуть наши герои, какъ вдругъ были внезапно пробуждены какимъ-то страшнымъ и могучимъ потрясеніемъ: надъ головами ихъ блистали яркія созвѣздія южнаго неба, а палатки какъ будто Не было и въ-поминѣ. Загадка, однакожь, скоро пояснялась: внезапно налетѣвшій вихрь однимъ порывомъ унесъ палатку вмѣстѣ съ кольями, къ которымъ она была прикрѣплена. Что было дѣлать въ такомъ положеніи? Осталось одно только средство -- лечь спать подъ открытымъ небомъ; за невозможностью выбора должно было и этимъ удовольствоваться.
   На-утро оказалось, что порывъ вихря не только умчалъ съ собою палатку, но и большую часть вещей нашихъ охотниковъ. Собравъ съ большимъ трудомъ, что было возможно, они пустились опять за иппопотами; но вѣтряная погода неблагопріятствовала въ тотъ день охотѣ. Съ другой стороны, побуждаемые недостаткомъ съѣстныхъ припасовъ, они должны были заняться стрѣляніемъ мелкой, пернатой дичи, которой здѣсь было довольно.
   На слѣдующій день охотники ранили еще нѣсколько иппопотамовъ, которые всѣ ушли въ воду. Видя неудачу охоты и по причинѣ истеченія срока отпуска, даннаго Хердингу, они должны были возвратиться домой съ пустыми руками. На дорогѣ замѣтили они огромною стадо хищныхъ птицъ, кружившихся на томъ тѣстѣ, гдѣ стрѣляли но первому иппопотаму; впослѣдствіи узнали, что животное, раненое смертельно, всплыло и было вытащено на сушу кадрами, которые отняли трупъ у вороновъ, указавшихъ имъ мѣсто добычи.
   Возвратясь съ этой охоты, Дельгоргъ пустился въ экскурзію вмѣстѣ съ молодымъ англичаниномъ Парнеромъ, шведскимъ натуралистомъ Валбергомъ (посѣщавшимъ южную Африку одновременно съ Дельгоргомъ и дошедшимъ почти также до тропика) и другими охотниками. Близь рѣки Омъ Комасъ они встрѣтили бѣглаго англійскаго солдата Роберта Джойса, который разсказалъ имъ, что кэфры недалеко оттуда убили слона изъ ружей, и онъ, подойдя взглянуть на трупъ, встрѣтился тамъ лицомъ къ лицу со львомъ. Наши охотники направились въ указанную имъ сторону, но, не доходя еще версты до назначеннаго мѣста, были поражены ужаснымъ зловоніемъ: нужна была вся твердость воли, чтобы продолжать дорогу въ подобной духотѣ. Но каково же было удивленіе европейцевъ, когда они увидали трупъ слона, окруженный не хищными звѣрями, а двумя десятками кафровъ, пожиравшихъ смрадный, гніющій трупъ. Остановимся и опустимъ завѣсу на эту грязно страшную сцену.
   Слонъ былъ самаго огромнаго роста и вышиною не менѣе 12 футовъ. И ктожь убилъ этого слона? кафръ, но имени Бобъ, небольшого роста, весь изувѣченный и вооруженный плохимъ ружьемъ, изъ котораго, однакожь, пуля пробила мозгъ звѣря. Лицо и все тѣло кафра было изрыто рубцами отъ зажившихъ ранъ; лѣвая щека разорвана по-поламъ, а нижняя челюсть перебита въ двухъ мѣстахъ. Несчастный, будучи еще ребенкомъ, былъ схваченъ гіеною и отбитъ родителями. Онъ слылъ однимъ изъ лучшихъ охотниковъ своего племени.
   Между Дельгоргомъ и Бобомъ завязался весьма интересный разговоръ, который мы приводимъ здѣсь.
   -- Какую выгоду получишь ты оттого, что убилъ слона?
   -- Во-первыхъ, мы всѣ полакомимся слоновымъ мясомъ, а во-вторыхъ, мнѣ достанется одинъ изъ клыковъ.
   -- Куда же дѣнется другой клыкъ?
   -- Его возметъ себѣ Оглэ, вождь моего племени; да и мой клыкъ я обязанъ продать ему же за корову или за двѣ, какъ ему вздумается.
   -- Много у тебя теперь коровъ?
   -- Да есть-таки! Мнѣ часто удавалось бить слоновъ и получать коровъ за клыки. Молокомъ я питаюсь самъ и кормлю семейство, а телятъ мѣняю (Тутъ онъ засмѣялся какимъ-то страннымъ образомъ)!
   -- На что же ты ихъ мѣняешь?
   -- Разумѣется, на что! на хорошенькихъ, молоденькихъ дѣвушекъ, которыхъ я удостоиваю счастія быть моими женами.
   -- Много ли у тебя женъ?
   -- (Со вздохомъ) Всего только четыре! но я надѣюсь еще потрудиться и тогда обзаведусь еще парочкой.
   -- На что тебѣ такое множество женъ?
   -- Какъ, на что? чѣмъ больше у мужчинъ коровъ и женъ, тѣмъ онъ богаче и счастливѣе: онъ не голодаетъ, имѣетъ безпрерывно вокругъ себя прислугу и пользуется всеобщимъ уваженіемъ. На корову всегда можно вымѣнять дѣвушку, которая сперва послужитъ намъ сама, а потомъ народитъ еще дочерей, которыхъ можно продать за ту же цѣну, за которую куплены матери.
   Вотъ вамъ образчикъ кафрскихъ нравовъ. Стада и жены составляютъ все ихъ богатство и замѣняютъ у нихъ монету, которой употребленіе имъ мало извѣстно. Многіе вожди имѣютъ болѣе сотни женъ, а кафрскій король Павда показывалъ Дельгоргу свой гаремъ, состоящій изъ 400 женщинъ, взятыхъ дѣвушками, а въ то время бывшихъ почти безъ исключенія матерями. Другой климатъ, другая кровь, другіе нравы!
   Возвращаясь отъ трупа убитаго кафрами слона, Дельгоргъ былъ свидѣтелемъ полевого пожара. Такъ-какъ въ сухой степной травѣ гнѣздится безчисленное множество насѣкомыхъ, вредныхъ людямъ, животнымъ и растеніямъ, то, чтобы хотя нѣсколько ограничить ихъ распространеніе, кафры обыкновенно однажды въ годъ зажигаютъ степную траву, истребляя такими пожарами насѣкомыхъ, ихъ яйца, гусеницы иличинки. Змѣи погибаютъ также при этихъ благодѣтельныхъ пожарахъ.,
   Такъ-какъ саранча составляетъ одинъ изъ бичей кафрскихъ плантацій, то стараются отъискивать мѣстности, гдѣ она отрождастся весною изъ яичекъ: на эти мѣста выгоняютъ стада овецъ, истребляющихъ еще неокрыленную саранчу въ ужасномъ множествѣ. Не мало пособляютъ въ этомъ отношеніи насѣкомоядныя птицы, столь обильныя въ Южной Африкѣ.
   Въ осьмой главѣ дельгорговой книги описана вражда кафрскихъ владѣтелей Панды и Дингаана. Первый, при помощи голландскихъ поселенцевъ, одерживаетъ побѣду и становится королемъ кафровъ.
   Дельгоргъ находился въ числѣ европейцевъ, пришедшихъ на помощь къ Пандѣ, котораго дѣла и образъ жизни онъ описываетъ самымъ подробнымъ образомъ. Между прочимъ, нашъ искатель приключеній проникнулъ однажды въ палатку кафрскаго вождя, въ то время, какъ тотъ еще спалъ. При этомъ случаѣ Французскій путешественникъ рисуетъ соблазнительную картину молодца Панды, лежащаго на одномъ ложѣ съ десятью молодыми дѣвушками, окружавшими своего повелителя въ самыхъ разнообразныхъ положеніяхъ. Въ теченіи цѣлаго дня, какъ мужчины, такъ и-женщины этого неразвращеннаго народа ходятъ нагіе и только немногіе носятъ родъ коротенькаго передника. А Дельгоргъ увѣряетъ насъ-честію, что тамъ нравы гораздо чище, чѣмъ у образованнѣйшихъ европейскихъ націй. Изображеніе же самого Панды онъ заключаетъ выраженіемъ англиканскаго миссіонера, у котораго спросили, что онъ думаетъ о новомъ королѣ кафровъ:
   "I know Panda: he is а Coffer gentleman {Я знаю Павду: это кафръ-джентльменъ.}. По мнѣнію Дельгорга, Павда даже болѣе чѣмъ джентльменъ. И все-таки въ самый день вступленія своего на престолъ онъ приказалъ убить одного изъ своихъ министровъ, потому-что, по суевѣрному обычаю, для сохраненія себя отъ вліянія злыхъ духовъ и для упроченія будущихъ побѣдъ надъ врагами, онъ необходимо долженъ былъ въ тотъ день вымазаться весь кровью одного изъ вождей и съѣсть его сердце, которое ему представлялось въ полночь, изжаренное въ собственномъ жирѣ убитаго!
   Бродячая жизнь Дельгорга привела его въ голландское мѣстечко Питеръ-Морицъ-бургъ, состоящее изъ нѣсколькихъ хижинъ, сплетенныхъ изъ сучьевъ и обмазанныхъ глиною, смѣшанною съ коровьимъ пометомъ. Тутъ ожидало его тяжелое испытаніе. Внутренности хижинъ были наполнены миріадами блохъ и отвратительнѣйшихъ клоповъ; преогромныя крысы таскали по ночамъ свѣчи, чулки, сапоги и даже кусали носъ, уши и пальцы несчастнаго путешественника. Снаружи домовъ бродили толпами голодныя и чрезвычайно злыя собаки, кидавшіяся на прохожихъ. Въ этомъ гнусномъ мѣстечкѣ обязанъ онъ былъ прожить два мѣсяца, въ которые палящій зной солнца не позволялъ пуститься въ путь по окрестной открытой равнинѣ.
   Какъ-скоро зной уменьшился, Дельгоргъ направилъ свой путь къ странѣ бошесмановъ, или лѣсныхъ людей, къ горамъ, поросшимъ лѣсами жолтаго {Geele-out.}, вонючаго {Stinck-out.} и желѣзнаго {Hyster-out.} деревьевъ. Въ этихъ лѣсахъ прежде водились слоны, но туземцы истребили ихъ ямами-западнями, такъ что теперь еще только остались тамъ буйволы. Но и за ними охота чрезвычайно опасна, и въ бытность тамъ нашего путешественника г. Мейеръ Хоунъ (Merer Howen) упалъ въ такую яму и погибъ ужасною смертію.
   Кафры, подъ командою Дингаана, сверженнаго властителя, напали на селенія голландскихъ поселенцевъ, изъ которыхъ мужчины ушли на помощь Нандѣ. Тамъ умертвили они самымъ безчеловѣчнымъ образомъ 317 женщинъ и дѣтей: головы грудныхъ младенцевъ разбивали о камни предъ глазами матерей, разрѣзали животы беременныхъ женщинъ, или, повѣсивъ мать за ноги, били по ея головѣ головами ея дѣтей. Но.голландскіе боеры, возвращавшіеся въ это время изъ похода настигли злодѣевъ, и 900 голландцевъ убили 3,200 человѣкъ изъ двадцатипятитысячной арміи кафровъ. Множество бѣглецовъ кинулось въ ближнюю рѣку (названную впослѣдствіи Рѣкою Крови) и спрятались въ водѣ, выставивъ только поверхъ ея ротъ и носъ. Въ этомъ неудобномъ положеніи они держались нѣсколько часовъ, подражали иппопотамамъ и надѣясь уйти по наступленіи ночи; но хитрость была случайно открыта, и боеры, сѣвъ на плоты, нещадно перестрѣляли кафровъ, искавшихъ спасенія въ неудавшейся хитрости.
   По возвращеніи изъ экспедиціи противъ Дингаана, Дельгоргъ занялся опять исключительно охотою и собираніемъ коллекціи естественныхъ предметовъ. Тутъ ему случалось не разъ входить-въ близкое сосѣдство съ пресмыкающимися, одинъ видъ которыхъ вселяетъ какое-то невольное чувство отвращенія не только въ человѣкѣ, но и во всѣхъ почти животныхъ. Читатели догадались, что мы говоримъ здѣсь о змѣяхъ.
   Если южная Африка изобилуетъ ядовитыми змѣями, то въ ней встрѣчаются также многіе виды этихъ пресмыкающихся совершенно безвредныхъ или только опасныхъ по своему росту и удивительной силѣ мускуловъ. Впрочемъ, путешественники обыкновенно преувеличиваютъ опасность, представляющуюся человѣку отъ змѣй. За весьма рѣдкими исключеніями, почти всѣ змѣи, ядовитыя и неядовитыя, не нападаютъ на человѣка. Тѣ изъ нихъ, которыя движутся проворно, безразлично стараются скрыться, какъ-скоро заслышатъ походку человѣка или другого большого животнаго, и шорохъ бѣглянокъ весьма часто слышится въ сухой окрестной травѣ. Другія же, неповоротливыя, опасаясь попасть подъ ноги и быть раздавленными, лежатъ обыкновенно, свернувшись клубкомъ подъ защитою кустарниковъ, и притомъ выбираютъ по инстинкту колючіе. Если змѣя отправляется на охоту за крысами, мышами и другими небольшими животными, составляющими ея обыкновенную пищу, то она рѣдко удаляется отъ своей норы болѣе какъ на сотню шаговъ. Услышавъ приближеніе врага, она напрягаетъ мускулы, вытягивается кверху, надуваетъ шею, открываетъ пасть и, высунувъ двухъ-концовый языкъ свой, похожій на вилочку, издаетъ страшный, характеристическій свистъ. Надобно дать пройти двумъ-тремъ минутамъ, и пресмыкающееся убѣгаетъ въ свою нору; но если безпечный прохожій не замѣтитъ близкаго врага и не дойдетъ къ нему поближе, то горе ему! Это безвидное тѣло, безъ членовъ, представляетъ страшное оружіе: оно вмѣстѣ и лукъ, и тетива, потравленная стрѣла. Опираясь на свернутомъ въ спираль хвостѣ, оно кидается на прохожаго и хватаютъ его разинутою весьма расторжимою пастью, какъ-будто указательнымъ и большимъ пальцами. Сила челюстей тутъ, однакожь, мало значитъ: вся опасность заключается въ тонкихъ и острыхъ полыхъ зубахъ, источающихъ ядовитую влагу. Эти зубы сообщаются мѣшечками, заключенными въ челюстяхъ и составляющими резервуаръ яда.
   Таковы ядовитыя змѣи; но боа и пиѳоны дѣйствуютъ совершенно иначе. Природа отказала имъ въ ядѣ, но зато устроила ихъ тѣло какъ бы одинъ колоссальный мускулъ, которымъ они обвиваютъ и давятъ свою добычу. Впрочемъ, Дельгоргу никогда не случалось слышать, чтобы боа нападали на человѣка; они ведутъ войну, только съ небольшими млекопитающими и птицами. Главный вредъ, причиняемый жителямъ Портъ-Наталя, гдѣ этихъ змѣю чрезвычайно много, состоитъ въ томъ, что пресмыкающееся забирается ночью въ чуланы и курятники, гдѣ сидятъ на яйцахъ куры и другія домашнія птицы, пожираетъ ихъ и потомъ совершаетъ свой пищеварительный процессъ, свернувшись клубкомъ на яйцахъ съѣденной матки. Впрочемъ, такія штуки рѣдко проходятъ даромъ, и пресмыкающееся, найденное утромъ на яйцахъ, падаетъ жертвою справедливой мести хозяина сожранной птицы.
   Случается иногда, что боа забирается потихоньку въ обитаемые дома и тамъ, спрятавшись на чердакѣ или подъ кроватью, ожидаетъ кошекъ или мышей. Однажды боа-пиѳонъ, четырехъ аршинъ длиною, забрался на пологъ постели, въ которой спали хозяева дома, гдѣ остановился Дельгоргъ. Супружеская чета вовсе не подозрѣвала такого сосѣдства, какъ вдругъ, однажды, молодая хозяйка, вздумавъ положить что-то на пологъ, ощупала холодное, скользкое тѣло пресмыкающагося, которое, лѣниво приподнявъ голову, начало обвиваться вокругъ бѣленькой ручки. На крикъ дамы прибѣжалъ ея мужъ и ударомъ трости заставилъ бѣжать врага, котораго потомъ убили палками.
   Кафры очень хорошо знаютъ, что боа не дѣлаютъ вреда человѣку, и потому никогда не убиваютъ ихъ, позволяя этимъ гадамъ заползать безнаказанно въ хижины. Они даже считаютъ ихъ за какихъ-то сверхестественныхъ существъ, находящихся въ сношеніи съ замогильнымъ міромъ. Особенно любятъ они весьма красивую змѣю отъ 2 до 3 футовъ длиною, испещренную жолтыми, коричневыми и зелеными пятнами, которую называютъ ишлу-зели: эта змѣя безвредна и водится во множествѣ вокругъ и внутри кафрскихъ хижинъ, гдѣ она занимается ловлею мышей и крысъ не хуже нашихъ кошекъ и этимъ доставляетъ кафрамъ значительную пользу.
   Кромѣ разныхъ видовъ trigonocephalus, опредѣленныхъ зологически, Дельгоргъ видѣлъ въ южной Африкѣ нѣсколько чрезвычайно ядовитыхъ змѣй, донынѣ неизвѣстныхъ въ Европѣ и неопредѣленныхъ еще ученымъ образомъ. Таковы: змѣя съ ожерельемъ {У поселенцевъ ring-hals adder.}, ночная ехидна {Nacht-adder.}, древесная змѣя {Boom-adder.} живущая на сучьяхъ деревъ и питающаяся птицами, ипхези кафровъ, или плевунья {Spouwer-slange.}, обладающая, по разсказамъ очевидцевъ, странною способностію выплевывать свой ядъ на разстояніи болѣе сажени: если брызги яда попадутъ въ глазъ, то онъ воспаляется и лопается; блулу {Poff-adder.}-- толстая,-короткая и неповоротливая тварь, кидающаяся обыкновенно бокомъ или задомъ; жолтая змѣя съ колпакомъ {Geel-slange kooper-kaapel.}, весьма проворная и чрезвычайно ядовитая, но, къ счастію, очень рѣдкая; наконецъ страшная мемба, сѣро-бураго цвѣта и длиною около двухъ саженъ, необыкновенно проворная, ядовитая и смѣлая. Одна изъ этихъ послѣднихъ змѣй преслѣдовала однажды Дельгорга и товарища его кафра Буланче болѣе сотни шаговъ; они успѣли спастись отъ нея бѣгомъ только потому, что свернули съ гладкой тропинки въ высокую и густую траву, гдѣ змѣѣ трудно было подвигаться впередъ. Это самая опасная изъ кафрскихъ змѣй, но силѣ, смѣлости и яду. По увѣренію кафровъ, она никогда не кусаетъ въ ногу, но всегда въ спину, въ шею, въ грудь или въ голову, такъ-что нѣтъ никакой надежды спасти несчастнаго, укушеннаго мембою.
   Одна изъ самыхъ обыкновенныхъ въ окрестностяхъ Портъ-Наталя охотъ, есть охота за иппопотамами, которыхъ Дельгоргъ перебилъ бездну. Несмотря на колоссальный ростъ и страшную силу этого животнаго, охота за нимъ вовсе но такъ опасна и скорѣе похожа на рыбную ловлю, чѣмъ на настоящую охоту. Тутъ нужны не смѣлость и мужество, а терпѣніе и неподвижность удильщика, горькость глаза и вѣрность руки, чтобы улучить мгновеніе, когда голова иппопотама вынырнетъ на поверхность воды: не медля ни одного мгновенія, нужно улучить его пулею въ черепъ, между глазомъ и ухомъ. Голова иппопотама огромна, но черепъ его чрезвычайно малъ, и потому нелегко попасть въ него за 70 или за 100 шаговъ, когда цѣлишь только одну секунду. Разъ Дельгоргъ съ товарищами ранили въ одинъ день болѣе тридцати иппопотамовъ, и всѣхъ въ голову, а убили только одного: въ немъ сидѣло 27 пуль, изъ которыхъ шесть въ головѣ, и въ томъ числѣ только одна нанесла смертельную рану.
   Такъ-какъ этотъ звѣрь сидитъ цѣлый день въ водѣ, изрѣдка высовывая морду, и то на нѣсколько секундъ, то кафры охотятся за ними иногда въ лунныя ночи. Ночью животное, выходитъ изъ воды на паству; но недостатокъ луннаго свѣта для мѣткости выстрѣла и миріады москитосовъ, осаждающія ночью охотника, не дозволяютъ этой охоты европейцу. Только кафры да голландскіе колонисты, не знающіе кушанья деликатнѣе иппопотамова сала, рѣшаются на ночную охоту, ради своего лакомаго блюда.
   Большая часть рѣкъ южной Африки широки и глубоки только въ дождливое время года, а въ засуху курица иногда перейдетъ черезъ нихъ не замоча ногъ. Крокодилы зарываются тогда въ мокрый песокъ и безъ нищи лежатъ въ ожиданіи прибыли воды. Но иппопотамы неспособны къ этому, и потому во всѣхъ рѣкахъ, гдѣ они водятся, роютъ себѣ, въ самыхъ глубокихъ мѣстахъ рѣчного дна, рвы и ямы отъ 8 до 9 футовъ глубиною, въ которыхъ сохраняется вода, въ то время, какъ русло рѣки почти совершенно высохнетъ. Въ рѣкахъ, которыя только мелѣютъ, трудно судить о размѣрахъ этихъ ямъ и рвовъ; но Дельгоргъ имѣлъ случай видѣть, подлѣ поворотнаго круга Козерога {Въ 600 верстахъ отъ ближайшаго морского берега и въ 800 отъ устья Лимпопо.}, почти совсѣмъ высохшее русло Ури, или Лимпопо, наполненное ямами около 5--6 саженъ длиною и 2--3 шириною; глубина ихъ, какъ выше сказано, отъ 8 до 9 футовъ. Эти ямы, соединенныя между собою широкими рвами, содержали каждая но десятку и болѣе иппопотамовъ. Такіе ряды ямъ называются голландскими поселенцами see-koe-gal, то есть гатью водяныхъ коровъ.
   Чѣмъ шире, глубже и многоводнѣе рѣка и чѣмъ пустыннѣе окрестная страна, тѣмъ болѣе можно видѣть въ руслѣ иппопотамовыхъ гатей, потому-что животныя выбираютъ преимущественно упомянутыя сейчасъ мѣстности. Иногда, въ засуху, они удаляются изъ рѣчныхъ ямъ въ ближайшія озера: это случается, когда ихъ безпокоятъ люди или когда вода въ ямахъ начнетъ высыхать. Также, по мѣрѣ приближенія населенія къ источникамъ рѣкъ, иппопотамы переселяются оттуда въ болѣе широкія и глубокія мѣста, лежащія поближе къ устьямъ.
   Число этихъ амфибій, нѣкогда столь огромное въ южной Африкѣ, теперь уменьшается съ каждымъ годомъ, и это уменьшеніе такъ быстро, что становится замѣтнымъ уже по прошествіи немногихъ лѣтъ. Такъ, напримѣръ, въ Тонгуелѣ въ 1839 году, трое охотниковъ убивали ежемѣсячно отъ 30 до 35 иппопотамовъ; въ 1840 г. съ небольшимъ по 20, въ 1841 г. по 10, въ 1842 г. по 4, а въ 1843 по 1 и не болѣе какъ по 2. Не трудно предсказать, что въ скоромъ времени иппопотамы сдѣлаются рѣдкостью, вездѣ, куда проникнутъ европейскіе поселенцы.
   О долговѣчности этихъ амфибій можно заключать только изъ того, что одинъ изъ плантаторовъ, г. Мелкъ, даетъ въ своемъ пруду пріютъ нѣсколькимъ иппопотамамъ, гдѣ ихъ никто не безпокоитъ, и которые поэтому сдѣлались менѣе дикими. Готтентотскіе старожилы помнятъ нѣкоторыхъ изъ этихъ животныхъ уже болѣе 60 лѣтъ.
   Длина иппопотама около полуторы сажени, а вышина слишкомъ два аршина; ноги же его не выше 10 или 12 вершковъ. Несмотря на такую тяжелую Форму, онъ бѣгаетъ по сушѣ едва ли не быстрѣе человѣка. Онъ смиренъ и не трогаетъ людей, даже въ водѣ, противопоставляя непріятелямъ свою толстую кожу, натянутую на слой жира. Пули трудно берутъ ее; но кафрскіе дротики пробиваютъ ее довольно хорошо. Пища этого животнаго состоитъ исключительно въ травѣ, камышахъ и изрѣдка въ древесныхъ почкахъ, которыхъ онъ ищетъ по ночамъ иногда за 10 и 20 верстъ отъ рѣки.
   Мясо стараго иппопотама жостко и невкусно; но у молодого оно походитъ на свинину. Лучшее же кушанье составляетъ его жиръ, о которомъ и европейцы вспоминаютъ не иначе, какъ облизывая губы.
   Скажемъ теперь нѣсколько словъ о гіенахъ, столь обыкновенныхъ въ Кафреріи.
   Немало сказокъ распространено на-счетъ полосатой, или капской гіены. Это отвратительное животное мало опасно для охотника. Не обладая ни быстротою бѣга, ни способностію прыгать, и притомъ будучи труслива, гіена бродитъ только ночью и нападаетъ на слабыхъ животныхъ, на падаль, или откапыпаетъ трупы. Она опасна для стадъ, но преимущественно питается околѣвшими большими животными или остатками львиной охоты. Не нападая никогда на бодрствующаго человѣка, она смѣло хватаетъ спящаго за лицо или за горло. Впрочемъ, этотъ звѣрь чрезвычайно хитеръ и остороженъ и не вдается въ явную опасность.
   Прожорливость гіенъ превосходитъ всякое вѣроятіе, и это животное часто съѣдаетъ въ одну ночь количество мяса, равняющееся ея вѣсу. Въ этомъ отношеніи она похожа на дикихъ собакъ (Супhyaena venatico), которыя, будучи, однакожь, меньше гіены, отличаются своею смѣлостію и быстротою бѣга, охотясь цѣлыми стадами днемъ и нападая на человѣка. Дельгоргъ увѣряетъ, что это самые кровожадные звѣри, которыхъ ему случалось видѣть.
   Перейдемъ теперь къ слонамъ.
   Охота за слонами есть самая интересная изъ всѣхъ. Слоны пасутся иногда стадами по нѣскольку сотъ штукъ, особенно въ тѣхъ мѣстахъ, гдѣ ростетъ плодъ макано, который они очень любятъ. Подходить къ нимъ надобно съ чрезвычайною осторожностію, потому-что слонъ имѣетъ необыкновенно чуткое обоняніе: онъ слышитъ человѣка за версту, если только вѣтеръ ему благопріятствуетъ, и тогда неосторожный охотникъ навѣрное рискуетъ жизнію. Слонъ, опьянѣвшій отъ дѣйствія плодовъ макано, кидается съ слѣпою яростію за человѣкомъ, осмѣлившимся потревожить его уединеніе, и преслѣдуетъ его неутомимо, съ ужасающею быстротою. Тутъ одно спасеніе: уйти изъ-подъ вѣтра, чрезъ лѣсъ, траву и кустарники, или, если возможно, взобраться на такую крутизну, которая была бы для слона недоступною.
   Сперва Дельгоргъ не вѣрилъ этимъ разсказамъ кафровъ, но вскорѣ ему удалось увидѣть дѣйствіе плодовъ макано надъ слонами и надъ самимъ собой. Плодъ отзывается скипидарнымъ или смолистымъ запахомъ и бываетъ яблочно-зеленаго цвѣта, съ прозрачною кожею и мясомъ, какъ у сквозныхъ наливныхъ яблоковъ. Форма его слегка сплюснутая и нѣсколько овальная; мясо кислое и внутри содержащее косточку, которую невозможно раскусить зубами. Десятокъ этихъ плодовъ опьяняетъ человѣка быстрѣе, чѣмъ двѣ или три бутылки шампанскаго; а слонъ такъ любитъ эти плоды, что пожираетъ ихъ сотнями. Немудрено, что послѣ такого дессерта онъ забываетъ свою обыкновенную важность и дѣлается бѣшенымъ. Охота за слонами, наѣвшимися плодовъ макано, вдесятеро опаснѣе, чѣмъ обыкновенная.
   Однажды Дельгоргъ, съ нѣсколькими кафрами, набрелъ вовремя охоты на рощу изъ макано. Охотники спѣшили освѣжиться кислымъ сокомъ, производящимъ такое быстрое опьяненіе. Не прошло получаса, и наши кафры хохотали въ-запуски, разсказывая во хмѣлю самыя безалаберныя пещи. То одинъ клялся, что видитъ, какъ два слона, наѣвшись макано и опьянѣвъ, ведутъ другъ друга, поддерживаясь взаимно хоботами; то другой божится, что при встрѣчѣ съ слономъ непремѣнно отрѣжетъ у живого хвостъ; третій увѣрялъ, что вдали лежитъ цѣлое стадо слоновъ совершенно лишившихся чувствъ отъ макано. Но вдругъ посреди этой безтолковой болтовни, какъ электрическій ударъ, пронеслось вполголоса сказанное слово: слоны! Какъ ни часто сыпалось это слово въ разговорѣ, но на этотъ раза, оно было произнесено съ такимъ выраженіемъ, что всѣ невольно вздрогнули и замолчали. Подъ ногами охотниковъ тянулось глубокое ущеліе, примыкавшее къ равнинѣ, въ которую они шли. Тамъ, среди жолто-зеленой травы, доходившей человѣку по поясъ, но не хватавшей до колѣнъ слона паслись три гиганта самаго большого роста. Мѣстность давала слонамъ большое превосходство предъ охотниками; но такъ-какъ вѣтеръ былъ въ пользу послѣднихъ, то Дельгоргъ немедленно составилъ планъ нападенія. Въ долинѣ было мало деревьевъ и кустарниковъ; но зато въ высокой травѣ можно было хорошо спрятаться. "Впередъ, ребята!-- сказалъ онъ вполголоса -- и чтобъ ни травка ни хрустнула, ни камень не скатился подъ ногою!"
   Сдѣлавъ обходъ, для того, чтобы спуститься долину, въ мѣстѣ, невидимомъ для пасущихся слоновъ, охотники осторожно поползли въ высокой травѣ. До слоновъ оставалось еще около 500 шаговъ, какъ вдругъ кафръ Кочобана, ползшій передъ Дельгергомъ, спугнулъ зайца, притаившагося въ травѣ: это обратило на себя вниманіе чуткихъ колоссовъ, которые отодвинулись шаговъ на двѣсти подалѣе. Пришлось ползти еще. Приблизившись на 35 шаговъ къ самому большому изъ слоновъ, Дельгоргъ обернулся, и увидѣлъ, что за нимъ ползутъ только двое -- Кочобана да Булапче. Безмолвный знакъ послужилъ сигналомъ: три человѣка мгновенно выросли изъ травы, и почти разомъ грянули три выстрѣла въ голову ближайшаго слона; эхо загрохотало отъ этихъ могучихъ сотрясеній, произведенныхъ ружьями, заряженными каждое пулею въ 20 золотниковъ вѣсомъ. Почти въ тоже мгновеніе что-то колоссальное промчалось вихремъ въ двухъ шагахъ отъ охотниковъ: то были два слона, бѣжавшихъ съ поля сраженія. Если бы они взяли на два аршина правѣе, то стоптали бы смѣльчаковъ.
   Опомнившись отъ перваго впечатлѣнія ужаса, охотники увидѣли гиганта, лежавшаго въ 30 шагахъ отъ нихъ. "Пуля моя на пять дюймовъ выше праваго глаза!" закричалъ Дельгоргъ -- не то слонъ вашъ. Въ-самомъ-дѣлѣ, огромная пуля пробила мозгъ въ сказанномъ мѣстѣ.
   Слонъ былъ 11 футовъ вышиною и каждый изъ его клыковъ вѣсилъ полтора пуда.
   Вотъ бдимъ изъ сотни эпизодовъ охоты за слонами, разсказанныхъ Дельгоргомъ, и, притомъ, не самый драматическій, а взятый на удачу. Битва съ слономъ похожа на дуэль съ человѣкомъ, и какъ бы ни былъ хладнокровенъ охотникъ, какъ бы ни былъ.-вѣренъ его выстрѣлъ, онъ все-таки рискуетъ поплатиться жизнію. Слонъ бѣгаетъ чрезвычайно проворно и если только завидитъ нападающаго врага, то идетъ на него. Всего труднѣе бить самку, когда она ходитъ съ своимъ дѣтенышемъ и бываетъ очень сердита. На охоту за слонами пускаются только самые, неустрашимые; и такъ-какъ стада слоновъ попадаются далеко отъ человѣческихъ жилищъ, то для этой охоты нужно совершать путешествіе, продолжающееся по нѣскольку мѣсяцевъ.
   Слоны рѣдко пасутся одиноко, а чаще но нѣскольку десятковъ и сотенъ вмѣстѣ. Приступъ къ -нимъ нелегокъ, потому-что слоны, какъ мы говорили, очень чутки. Надобно подползти нечувствительно и вдругъ, какъ бы выросши изъ земли, стрѣлять колосса между глазомъ и ухомъ, на одну треть разстоянія ближе къ послѣднему; Осѣчка или промахъ тутъ стоятъ жизни. Остальное стадо, испуганное выстрѣломъ и воображая опасность гораздо важнѣе, чѣмъ она въ-самомъ-дѣлѣ, кидается бѣжать. Хорошо, если при этой титанической ретирадѣ охотникъ останется въ сторонѣ. А что, если одинъ изъ колоссовъ, завидя врага, пойдетъ на него прямо? Пулею въ грудь слона не убьешь; но это единственное средство спасенія, потому-что иногда ошеломленное чудовище даетъ время охотнику спрятаться. Раздраженный слонъ не щадитъ ни праваго, ни виноватаго; онъ не любитъ тѣхъ, кто нарушаетъ его уединеніе, и многіе кафры, мужчины и женщины, вовсе, не помышлявшіе о сосѣдствѣ слоновъ, дѣлались-жертвою ихъ гнѣва.
   Напоръ слоновъ страшенъ особенно, когда они бѣгутъ стадомъ: ураганъ не производитъ такихъ опустошеній. Дельгоргъ собственными глазами видѣлъ деревья, въ 60 футовъ вышины и 9 футовъ въ окружности, сломанныя напоромъ слоновъ такъ, какъ трость переломленная человѣкомъ на колѣнѣ. Черезъ двадцать лѣтъ еще видны слѣды той дороги, но которой бѣжало стадо, и старыя деревья хранятъ еще слѣды ранъ, нанесенныхъ имъ въ молодости.
   Какое же можно вывести изъ всего этого заключеніе?
   Слонъ великъ, силенъ, проворенъ, уменъ и мстителенъ.
   Человѣкъ малъ, слабъ, медленъ въ движеніяхъ; но онъ обладаетъ умомъ, предъ которымъ сокрушается сила слона. Стадо изъ пятидесяти слоновъ, по десяти въ рядъ, несущееся какъ вихрь, въ состояніи смять любую изъ нашихъ рощей. Но пусть смѣлый человѣкъ, обладающій невозмутимымъ хладнокровіемъ, станетъ въ 60 шагахъ предъ этимъ бѣгущимъ стадомъ и выстрѣлитъ въ него: почти всегда вся масса остановится и побѣжитъ назадъ. Это не сказка, а фактъ, неоднократно случавшійся. Кафры иногда безъ ружей, съ однимъ ассагаемъ {Родъ копья съ широкимъ, закругленнымъ остріемъ.}, идутъ.на слона. Подкравшись сзади, они кидаютъ свой ассагай такъ искусно, что перерѣзываютъ въ задней ногѣ животнаго ахиллесову жилу: звѣрь, лишенный возможности бѣжать, добивается сотнями дротиковъ. Король амазулуевъ Дингаанъ часто травилъ слоновъ цѣлыми полками своего войска, вооруженнаго бѣлымъ оружіемъ, и смотрѣлъ на эту траи но съ вершины скалы, неприступной для слоновъ.
   Вотъ какъ совершались и по-нынѣ совершаются эти травли.
   За нѣсколько дней до назначеннаго для великой охоты времени, посланцы отправляются но всему протяженію земли кафровъ-амазулуевъ, отъ береговъ Омпанганы до Тунгуены. и отъ морского берега до горъ Кватламбенскихъ, повелѣвая именемъ короля, чтобы всѣ кафрскіе воины собирались въ назначенный день въ долину Омфилосъ-Омшлону, къ пирамидальной скалѣ Омгрооти.
   На-канунѣ великаго дня, тысячь двадцать вооруженныхъ людей собираются у подошвы скалы, на вершинѣ которой, воздымающейся на 800 футовъ, совѣтъ вождей, присѣвъ на корточки, выслушиваетъ приказанія владыки, сидящаго на тронѣ, высѣченномъ изъ одного куста гранита.
   Вся армія раздѣляется на отряды или полки, по 1,000 человѣкъ въ каждомъ, и, растянувшись необозримою цѣпью, окружаетъ окрестности Омфилосъ-Омшлону и Омшлати-Омкулу. Эта облава съ дикими воплями гонитъ стада слоновъ къ подножію скалы, на которой сидитъ король, вооруженный телескопомъ, подаркомъ англичанъ. Съ вершины неприступнаго слонамъ утеса наблюдаетъ онъ за движеніями колоссовъ, кажущихся ему такими малютками, и разсылаетъ приказанія своей

   Voyage dаns l'Afrique australe, notamment dans le territoire de Natal, dans celui des Cafres Amazoulous et Makatisses et jusqu'au tropique de Capricorne, execute durant les annees 1838, 1839, 1840, 1841, 1842, 1843 et 1844, par M. Adulphe Delegorgue. Avec une introduction p. M. Albert-Montemont. Accompagné de dessins et caries. Paris, 1848; in 8°; 2 vol. (Путешествіе въ южную Африку, именно въ страну Наталя, кафровъ амазалу и макатиссовъ и до тропика Козерога, совершенное въ 1838 по 1844 г. Адульфомъ Дельгоргомъ. Съ предисловіемъ г. Альберта Монтемона, рисунками и картами. Парижъ. 1848 г. въ 8 д. л.; 2 тома).
   

СТАТЬЯ ВТОРАЯ И ПОСЛѢДНЯЯ.

   Второй томъ путешествія Дельгорга начинается описаніемъ охоты, въ которой убито двѣнадцать слоновъ, и въ томъ, числѣ семь жертвъ пришлось на долю неустрашимаго француза. Во время этой охоты, огромная самка, футовъ десяти ростомъ, замѣтила Дельгорга и пошла къ нему прямо на-встрѣчу съ поднятымъ хоботомъ. Подпустивъ звѣря шаговъ на 20, охотникъ спустилъ курокъ; но ружье осѣклось. Что оставалось дѣлать въ такомъ опасномъ положеніи? Привычный охотникъ въ одну десятую долю секунды сообразилъ, что уйти невозможно, и потому, быстро бросившись въ сторону, въ кусты, съ непостижимою быстротою, возможною только въ минуту смертельной опасности, надѣлъ на пистонъ ружья новый капсюль (колпачекъ); въ тоже самое мгновеніе онъ приложился, и пуля ударила слониху прямо въ грудь. Животное находилось не далѣе пяти шаговъ отъ Дельгорга и уже протягивало хоботъ, чтобы схватить смѣльчака. Несмотря на огромный зарядъ пороха и на шестнадцати-золотниковую пулю, гигантъ, пораженный прямо въ грудь и почти въ упоръ, не упалъ, но пошатнулся и, озадаченный неожиданною встрѣчею, быстро повернулся назадъ и пустился бѣжать. Дельгоргъ хорошо зналъ обычаи слоновъ и былъ увѣренъ, что звѣрь раненый почти въ упоръ не станетъ его преслѣдовать; но противники сошлись такъ близко, что слониха, оборачиваясь назадъ, едва не задѣла хоботомъ охотника, при чемъ послѣдній могъ легко поплатиться жизнію: такъ силенъ даже случайный ударъ хоботомъ. Къ счастію нашего смѣльчака, онъ успѣлъ отскочить, но едва не попалъ изъ Сциллы въ Харибду, какъ говорили древніе, или изъ огня въ полымя, какъ говорится теперь. Въ нѣсколькихъ десяткахъ саженъ отъ того мѣста, гдѣ случилась разсказанная нами сцена, спокойно отдыхали подъ деревьями лѣса четыре молодыхъ слона: испуганные грохотомъ выстрѣла, они вскочили и бросились бѣжать куда глаза глядятъ и случайно въ ту сторону, гдѣ стоялъ Дельгоргъ. Едва успѣлъ послѣдній увернуться отъ хобота слонихи какъ увидѣлъ въ двадцати шагахъ мчавшихся на него четырехъ колоссовъ. Тутъ нечего было думать ни о сопротивленіи, ни о бѣгствѣ: съ покорностью неизбѣжной судьбѣ, бросился Дельгоргъ на землю, ожидая, что онъ мгновенно будетъ растоптанъ. Но тяжелые шаги гигантовъ прогрохотали справа и слѣва, и ни одна нога не задѣла отчаяннаго охотника, хотя по слѣдамъ было видно, что съ одной стороны слонъ пробѣжалъ не далѣе полутора аршина, а съ другой -- нога чудовища ступила едва на нѣсколько вершковъ отъ головы человѣка.
   Счастливо избавившись отъ такой страшной опасности и пораженный ею болѣе, чѣмъ усталостью десятичасовой охоты, Дельгоргъ началъ сзывать крикомъ своихъ товарищей, призывая ихъ къ возвращенію съ охоты. Время клонилось къ вечеру и пора было подумать о ночлегѣ, потому-что сумерки продолжаются въ тѣхъ странахъ не болѣе четверти часа, и свѣтлый день чрезвычайно быстро смѣняется темною тропическою ночью.
   Какъ-щкоро явились спутники Дельгорга, кафры -- Кочобана и Буланче, и началось возвратное шествіе въ ближайшую деревню, вдругъ неожиданно показался слонъ, спокойно отдыхавшій подъ деревомъ. Кафры несли каждый но два огромные клыка и чрезвычайно устали, такъ-что имъ нечего было думать о продолженіи охоты; но Дельгоргъ не хотѣлъ упустить добычи, которая представлялась въ самыхъ благопріятныхъ для него обстоятельствахъ. Онъ приказалъ кафрамъ остановиться, а самъ началъ быстро обходить покоившагося слона, чтобы приблизиться къ нему съ подвѣтренной стороны и улучить мѣсто, удобное для рокового выстрѣла. Но не успѣлъ онъ отойти ста саженъ, какъ вдругъ увидалъ передъ собой какой-то чернаго цвѣта кустарникъ, внутри котораго неподвижно лежало огромнаго роста животное. Съ перваго разу Дельгоргъ подумалъ, что одинъ изъ раненыхъ слоновъ упалъ и издохъ въ этомъ кустарникѣ, и потому смѣло приближался къ нему. Подойдя, однакожъ, шаговъ на десять, онъ ясно различилъ огромную рыжую, круглую голову, посреди которой сверкали какъ раскаленные уголья два красные глаза и рисовалось бѣлое рыло звѣря. Глаза были устремлены на смѣлаго охотника, рѣшившагося приблизиться къ царю лѣсовъ и пустынь, и положеніе тѣла указывало, что животное готовилось сдѣлать прыжокъ.
   "Нанзи эбобисъ!" {Здѣсь левъ!} вскричалъ Дельгоргъ, почти невольно и не замѣчая, что оба кзъра, его товарищи, стояли за нимъ. Несмотря на свою усталость, они положили на землю слоновые клыки и послѣдовали за Дельгоргомъ. "Не булала ена!" {Не тронь его!} закричали въ одинъ голосъ кафры. Дельгоргъ зналъ неустрашимость своихъ спутниковъ и потому нисколько не сомнѣвался, что совѣтъ не трогать льва былъ не слѣдствіемъ трусости. "Онъ отступилъ шаговъ на сорокъ, не спуская, впрочемъ, глазъ со льва, и сталъ звать кафровъ итти на звѣря; но они рѣшительно отказались; а между тѣмъ благородное животное, какъ бы не довѣряя собственнымъ силамъ, сдѣлало трехсаженный прыжокъ въ сторону и въ нѣсколько мгновеній скрылось изъ глазъ.
   Дельгоргу стало досадно. Будучи увѣренъ въ силѣ заряда и мѣткости выстрѣла, онъ не могъ сомнѣваться въ побѣдѣ надъ львомъ, который выставилъ передъ нимъ широкую свою голову на разстояніи не болѣе десяти шаговъ. Его товарищи были люди испытанной храбрости: они находились въ числѣ смѣльчаковъ, добывшихъ, по приказанію Дингаана, живьемъ дикаго слона {Смотри первую нашу статью о путешествіи Дельгорга, въ XI книжкѣ Современника.}, и не разъ участвовали въ описанныхъ нами (въ первой статьѣ) королевскихъ охотахъ; еще сегодня каждый изъ нихъ убилъ по-нѣскольку слоновъ, за которыми охота считается гораздо опаснѣе, чѣмъ за львами. И, однакожь, эти люди испугались льва! Какъ объяснить такое противорѣчіе?
   Вообще должно замѣтить, что кафры обыкновенно охотятся только на извѣстныхъ звѣрей, такъ-что львиный охотникъ неохотно идетъ противъ слона, а слоновый -- противъ льва. Изучивъ въ мельчайшихъ подробностяхъ обычай и нравы звѣря, онъ смѣло идетъ на него, увѣренный въ побѣдѣ и надѣясь спастись въ случаѣ неудачи. Но когда ему случится имѣть дѣло съ животнымъ, котораго привычки не вполнѣ ему извѣстны, то кафрскій охотникъ робѣетъ и отходитъ отъ звѣря, радуясь, что послѣдній не начинаетъ самъ поединка. Сколько видѣлъ Дельгоргъ охотниковъ, перебившихъ десятки львовъ и не смѣвшихъ стрѣлять по слону! Ункловъ {Слонъ.} есть, по мнѣнію кафровъ, благороднѣйшій и страшнѣйшій изъ звѣрей, и притомъ самый опасный для охотника; но Кочобана и Буланче, убившіе столько слоновъ, испугались, увидавъ льва.
   Но мы обѣщали нашимъ читателямъ познакомить ихъ по-короче съ охотою на львовъ. Исполняемъ это обѣщаніе.
   Во время пребыванія Дельгорга въ странѣ Наталя, завязалась междоусобица между голландскими боерами, первыми европейскими поселенцами въ этой части Африки, и между нынѣшними ихъ господами -- англичанами. Не желая вмѣшиваться въ эти кровавыя смуты, Дельгоргъ удалился отъ театра войны въ Конгуелу, гдѣ и остановился въ домѣ своего знакомца, г. Фанъ Бреда, богатаго и образованнаго выходца изъ Европы. Въ нѣсколькихъ стахъ шагахъ отъ дома возвышался на пригоркѣ густой лѣсъ, въ которомъ водилась порода весьма рѣдкихъ и мало извѣстныхъ европейскимъ ученымъ обезьянъ, называемыхъ изи-манео {Это, по всему вѣроятію, Simia monoides, которой родила до сихъ поръ была неизвѣстна, и которой одинъ экземпляръ существуетъ въ парижскомъ Jardin des plantes.}. Желая пріобрѣсти нѣсколько экземпляровъ этого звѣря для своей зоологической коллекціи, Дельгоргъ отправился однажды утромъ въ лѣсъ, вооружившись двуствольнымъ ружьемъ, заряженнымъ мелкою картечью: нашъ охотникъ не воображалъ, что ему понадобится другое оружіе недалѣе какъ во ста саженяхъ отъ дома г. Фэнъ Бреда.
   Не успѣлъ онъ отойти трехъ сотъ шаговъ, какъ замѣтилъ множество обезьянъ, суетливо и съ примѣтнымъ страхомъ прятавшихся на самыя верхушки деревъ. Онъ подошелъ ближе; но обезьяны продолжали суетиться, не обращая на него, по-видимому, никакого вниманія, и всѣ безъ исключенія со страхомъ смотрѣли на широкій и невысокій кустъ, росшій на маленькой лужайкѣ. Дельгоргъ также сталъ всматриваться въ кустъ, бывшій отъ него не далѣе, какъ въ пятнадцати шагахъ; но каково было его удивленіе, когда изъ-за куста выставилась колоссальная голова львицы, самаго большого роста. Львица также замѣтила охотника, котораго бѣлая, полотняная блуза прямо кидалась въ глаза; она смотрѣла на него прищурясь, такъ-что вмѣсто глазъ были видны двѣ узкія, блестящія полоски. Несмотря на то, что ружье было малаго калибра и заряжено мелкою картечью, Дельгоргь надѣялся на мѣткость глаза, твердость руки и близость разстоянія. Животное, замѣтивъ, что человѣкъ смотритъ ему прямо въ лицо, начало медленно опускаться, какъ бы приготовляясь къ прыжку; но охотникъ не далъ ему на то времени, и картечь быстрѣе мысли ударила звѣря на вершокъ выше праваго глаза. Несмотря на слабость заряда, львица упала на лѣвый бокъ, и Дельгоргъ, зная, что животное не замедлитъ оправиться, опрометью пустился бѣжать по направленію къ дому, на что употребилъ не болѣе полминуты времени.
   -- Что съ вами сдѣлалось? вскричала съ ужасомъ хозяйка, увидавъ гостя, ворвавшагося какъ вихрь въ ея комнату.
   -- Ранилъ! едва проговорилъ запыхавшійся охотникъ.
   -- Кого? обезьяну, чъ ли?
   -- Львицу, сказалъ отрывисто Дельгоргь, переводя духъ.
   -- Какъ! гдѣ? вы только-что вышли: еще нѣтъ четверги часа, какъ вы стояли на крыльцѣ, съ ружьемъ. Притомъ же я слышала выстрѣлъ подлѣ самого дома и думала, что обезьяна или дикая коза забѣжала въ нашъ садъ.
   -- Львицу, говорю я вамъ, и не болѣе какъ въ трехъ стахъ шагахъ отсюда. Но я вамъ разскажу всѣ подробности. Теперь же дайте мнѣ, ради Бога, кого-нибудь, только по-опытнѣе, потому-что львица, вѣроятно, опомнилась и ее не легко будетъ взять. Я всегда слышалъ отъ кафровъ, что раненые львы несравненно опаснѣе другихъ. Впрочемъ, я не хочу терять своей добычи и такъ увѣренъ въ мѣткости удара, что, вѣроятно, раненое животное не пойдетъ далеко и ляжетъ отдыхать гдѣ-нибудь по-ближе. Хорошій охотникъ за львами могъ бы теперь оказать мнѣ чрезвычайную услугу.
   -- Если вамъ нуженъ хорошій охотникъ за львами, сказалъ вошедшій тутъ въ комнату хозяинъ: -- то смѣю рекомендовать стараго Коче-Дафеля, который пришелъ ко мнѣ сегодня утромъ. Это первый охотникъ за львами во всей странѣ Наталя. Притомъ же онъ вамъ не совсѣмъ чужой: это отецъ бывшаго вашего проводника Хенинга.
   Коче-Дафель не замедлилъ явиться. Этотъ человѣкъ перебилъ на своемъ вѣку болѣе сотни львовъ, не получивъ ни одной раны, ни одной царапины на такой опасной охотѣ. Но ему никогда не случалось бить слоновъ, и онъ радъ былъ услужить Дельгоргу, который былъ извѣстенъ за одного изъ неустрашимѣйшихъ охотниковъ за слонами.
   -- Я пособлю тебѣ на льва, съ улыбкою сказалъ кафръ европейцу: -- а ты, въ свою очередь, поучишь меня, какъ одолѣвать слоновъ. Охота за львами пріятная, но невыгодная, потому-что львиная шкура дешева, да и не всякій ее купитъ; а слоновая кость нужна всякому, потому-что ее тотчасъ можно сбыть европейскимъ купцамъ. Выгоднѣе убить одного порядочнаго слона, чѣмъ десять самыхъ огромныхъ львовъ.
   Старикъ говорилъ правду. Львиныя шкуры дешевы въ южной Африкѣ, и за одинъ посредственный слоновый клыкъ можно купить десятокъ лучшихъ львиныхъ шкуръ.
   Коче-Дафель былъ мальчикомъ лѣтъ тринадцати, и насъ стадо своего отца, какъ однажды замѣтилъ льва, пробиравшагося между кустарниками. Отецъ мальчика спалъ въ это время въ тѣни, шагахъ въ сорока отъ мальчика. Извѣстно, что кафры, имѣющіе ружье, подобно боерамъ, никогда съ нимъ не разстаются и держатъ при себѣ заряженное, даже во время сна; а отецъ Коче-Дафеля былъ смѣлый охотникъ и владѣлъ порядочнымъ ружьемъ, очень большого калибра. Вмѣсто того, чтобы разбудить отца, маленькій Коче овладѣлъ потихоньку ружьемъ и пошелъ на-встрѣчу льва, который между тѣмъ, высмотрѣвъ одну изъ пасшихся коровъ, прыгнулъ на нее. Но едва когти звѣря коснулись добычи, какъ пуля, величиною съ большой лѣсной орѣхъ, угодила ему прямо между глазъ. Пробужденный грохотомъ выстрѣла, кафръ началъ бранить сына; но мальчикъ ясно видѣлъ, что отецъ гордится сыновнимъ подвигомъ. Съ тѣхъ поръ истребленіе львовъ сдѣлалось однимъ изъ любимѣйшихъ занятій Коче-Дафеля.
   Изучивъ львиную охоту во всѣхъ ея подробностяхъ, онъ рѣдко ходилъ на льва съ товарищами и предпочиталъ отправляться на охоту одинъ-одинехонекъ. "Если пойдутъ нѣсколько человѣкъ" -- говорилъ старый охотникъ -- "то весьма легко, что одинъ изъ нихъ струситъ и побѣжитъ при видѣ льва: тогда поминай какъ звали охоту. Левъ, видя бѣгущаго человѣка, смѣло кидается за нимъ, и горе дерзкому или несчастливцу, который попадется ему на пути. Къ тому же въ многолюдной охотѣ всякій расчитываетъ больше на сосѣда, чѣмъ на собственное искусство, мужество и хладнокровіе. Всего лучше запастись хорошею лошадью, пріученною для этой охоты, и одноствольнымъ, мѣткимъ ружьемъ, самаго большого калибра, заряженнымъ такъ, какъ было упомянуто выше при описаніи охоты на иппопотамовъ и слоновъ. Здѣсь все зависитъ отъ одного выстрѣла, и хладнокровный человѣкъ, умѣющій порядочно стрѣлять, всегда останется побѣдителемъ. Это смертный поединокъ между человѣкомъ и царемъ звѣрей, при чемъ первый выстрѣлъ и слѣдовательно побѣда выпадаетъ на долю охотника. Но повторяемъ, что тутъ нужны хладнокровіе, смѣлость и мѣткость, при сильномъ зарядѣ и большомъ калибрѣ ружья, потому-что если первый выстрѣлъ не свалитъ звѣря, то человѣкъ пропалъ.
   Европейскіе охотники обыкновенно думаютъ, что на львовъ надобно охотиться толпою и вооружаться съ ногъ до головы пистолетами, кинжалами, штыками, саблями, охотничьими ножами и т. п. Особенно показалось Дельгоргу страннымъ, для чего Коче-Дафель не беретъ двухствольнаго ружья или, по-крайней-мѣрѣ, не привинтитъ штыка къ своему ружью. Вотъ какія свѣдѣнія сообщилъ ему по этому поводу старый охотникъ.
   Охотиться за львами верхомъ можно только въ степяхъ и другихъ открытыхъ мѣстностяхъ, гдѣ быстротѣ бѣга лошади представляются всѣ выгодныя условія; въ лѣсахъ же и между гористою мѣстностью лошадь служитъ только помѣхою. Да и вообще бѣгство верхомъ возможно только тогда, когда левъ находился шаговъ на 35 или на 40 отъ охотника, потому-что при ближайшемъ разстояніи онъ однимъ или много что двумя прыжками вскакиваетъ на крупъ лошади, и тогда она погибла вмѣстѣ съ всадникомъ. Что касается до двухствольнаго ружья, то оно неудобно по многимъ причинамъ. Во-первыхъ, одноствольному ружью можно дать калибръ гораздо большій, чѣмъ двуствольному, а чѣмъ сильнѣе калибръ, тѣмъ сильнѣе ударъ ружья. Во-вторыхъ, охотникъ мѣтитъ одноствольнымъ ружьемъ гораздо лучше, зная, что все зависитъ отъ одного выстрѣла, тогда какъ, надѣясь на второй стволъ, онъ торопится и оба выстрѣла дѣлаются въ поспѣшности, болѣе на-удачу, чѣмъ съ мѣткимъ прицѣломъ: поэтому одинъ сильный ударъ гораздо выгоднѣе двухъ слабыхъ. Штыкъ не только неудобенъ для охоты въ лѣсахъ, но еще своимъ перевѣсомъ затрудняетъ мѣткость выстрѣла, заставляя дрожать лѣвую руку, поддерживающую ружье. Да и къ чему послужитъ штыкъ, если левъ, въ-самомъ-дѣлѣ, бросится на охотника? Напоръ, или, лучше сказать, ударъ льва такъ силенъ, что онъ непремѣнно собьетъ съ ногъ и сомнетъ человѣка; а тутъ, если бы и удалось проколоть льва штыкомъ на-сквозь, звѣрь успѣетъ растерзать человѣка въ клочки, прежде чѣмъ издохнетъ. Левъ силенъ, и жизнь его цѣпка: для него нужно орудіе, производящее весьма быстрое и обильное кровотеченіе, и всѣ штыки, кинжалы и сабли нескоро его доканаютъ. Есть множество примѣровъ, что левъ, у котораго сердце было на-сквозь пробито пулею, еще имѣлъ довольно силы и времени, чтобы растерзать лошадь вмѣстѣ съ всадникомъ (на что ему требовалось не болѣе десяти секундъ), и падалъ мертвый на трупы своихъ враговъ. Настоящіе львиные охотники никогда не стрѣляютъ льва въ сердце: мѣткій выстрѣлъ крупною пулею (изъ 4 част. свинцу и 1 части олова) въ голову, такъ, чтобы она пробила черепъ и ушла въ мозгъ,-- вотъ лучшее средство убить льва. Въ послѣднемъ случаѣ, онъ падаетъ на мѣстѣ бездыханный, и только легкія судороги пробѣгаютъ по горячему тѣлу, въ которомъ сила и гнѣвъ угасаютъ мгновенно вмѣстѣ съ грохотомъ выстрѣла.
   Все это покажется, можетъ быть, очень страннымъ для нашихъ нимвродовъ, которые, отправляясь за волкомъ или медвѣдемъ, вооружаются какъ средне-вѣковые рыцари. Не угодно ли имъ прогуляться на мысъ Доброй Надежды: тамъ они могутъ удостовѣриться въ томъ, что мы здѣсь разсказываемъ, и что мы сами лично слышали изъ устныхъ разсказовъ многихъ львиныхъ охотниковъ.
   Но пора намъ возвратиться къ Дельгоргу и Коче-Дафелю, которые, какъ мы упомянули, поспѣшно отправились отъискивать львицу, раненую близь дома голландскаго поселенца. Прибывъ на то мѣсто, гдѣ упалъ раненый звѣрь, они нашли только измятую траву да нѣсколько капель крови; они обшарили всѣ ближніе кустарники, даже углубились въ чащу лѣса версты на четыре; но, несмотря на самые тщательные поиски, охотники должны были возвратиться къ вечеру съ пустыми руками.
   Коче-Дафель, привыкшій къ подобнаго рода неудачамъ, весело насвистывалъ кафрскую пѣсенку; но Дельгоргъ былъ неутѣшенъ и громко жаловался на судьбу, которая изъ рукъ вырвала у него добычу. Кафръ совѣтовалъ успокоиться и продолжать поиски на другой день, утверждая, что если выстрѣлъ былъ мѣтокъ, то звѣрь не можетъ уйти далеко.
   Но на-завтра Коче былъ занятъ другимъ дѣломъ и не могъ итти вмѣстѣ съ Дельгоргомъ, которому, за неимѣніемъ другого товарища, пришлось отправиться на поиски съ какимъ-то горбатымъ Нѣмецкимъ ремесленникомъ, пріѣхавшимъ попытать счастья на мысѣ Доброй Надежды. Смѣшно было итти на львиную охоту съ уродливымъ горбуномъ, который въ цѣлую свою жизнь никогда не стрѣлялъ изъ ружья; но на безрыбьи и ракъ рыба. Выбирать было не изъ чего, потому-что кромѣ нѣмца никто не соглашался быть спутникомъ Д^льгорга въ его поискахъ. Впрочемъ, нѣмецъ, несмотря на свой горбъ и мирныя занятія, оказался человѣкомъ неустрашимымъ и такъ смѣло велъ себя въ этотъ день, что Дельгоргъ невольно долженъ былъ дивиться его хладнокровному мужеству.
   Наши охотники углубились въ лѣсъ и обшарили его версты на двѣ отъ дома Фанъ Бреды. Такіе поиски отняли у нихъ часа два времени и чрезвычайно ихъ утомили. Уже Дельгоргъ думалъ о возвращеніи домой и отдыхѣ, какъ вдругъ на маленькой полянѣ, лежавшей внутри лѣса, онъ увидалъ, саженяхъ въ двѣнадцати отъ себя, льва, лежавшаго подъ кустомъ. Полагая, что это раненый имъ и околѣвшій звѣрь, онъ хотѣлъ, однакожь, имѣть положительное тому доказательство, и взвелъ курокъ, для того, чтобы послать еще одну пулю въ лежащее животное. Но левъ вовсе не былъ мертвъ, а только притаился, завидѣвъ человѣка. Услышавъ звукъ щелкнувшаго курка, онъ какъ стрѣла прыгнулъ въ сторону саженъ на пять; за тѣмъ мгновенно другой такой-же прыжокъ, третій, четвертый, и не успѣлъ Дельгоргъ приподнять своего ружья, какъ уже звѣрь исчезъ въ древесной чащѣ, мелькнувъ какъ птица. Но огромной его гривѣ, развѣвавтейся какъ широкія крылья, можно было узнать самца большой породы.
   "Не пойдемъ ли мы отъискивать и этого звѣря?" спросилъ у Дельгорга нѣмецъ, чрезвычайно довольный тѣмъ, что видѣлъ, какъ прыгаетъ левъ. Видя такую неустрашимость горбуна, Французъ пустился съ нимъ въ дальнѣйшіе поиски, ограничившіеся тѣмъ, что охотники спугнули нѣсколько гіенъ, которыхъ не удостоили даже выстрѣломъ. Львовъ какъ-будто никогда тутъ и не бывало, и потому наши авантюристы по-неволѣ должны были отказаться отъ поисковъ и отправиться домой, куда воротились измученные и уже поздно вечеромъ.
   Львы пользуются въ Европѣ репутаціей благородныхъ, но весьма страшныхъ животныхъ, хотя такая слава не вполнѣ ими заслужена. Правда, и всякій южно-африканскій поселенецъ скажетъ вамъ, что левъ принадлежитъ къ числу звѣрей, которыхъ должно оставлять въ-покоѣ; но такое уваженіе къ ихъ личности происходитъ болѣе отъ низкой цѣны ихъ шкуръ {Отъ 15 до 20 руб. cep. за штуку.}, чѣмъ отъ другихъ причинъ. Начни только левъ шалить въ стадѣ боера, поселенецъ недолго будетъ ему позволять безнаказанно таскать своихъ коровъ и быковъ. Боеръ, подобно кафру, не видитъ во львѣ ни благороднаго, ни слишкомъ страшнаго противника, и непремѣнно захочетъ разсчитаться съ возмутителемъ спокойствія мирныхъ стадъ. Боеръ зарядитъ свое огромное ружье, сядетъ на лошадь и безъ товарищей, въ легкой блузѣ, съоднимъ одноствольнымъ ружьемъ, отправляется искать хищника. Привычный къ такой охотѣ человѣкъ легко можетъ найти льва по его слѣдамъ, если выберетъ удобное для того время и погоду. Левъ, завидѣвъ человѣка, никогда не нападаетъ на него, но и не бѣжитъ, и ложится на землю, выжидая, пока охотникъ его увидитъ: боеръ, сыскавъ наконецъ глазами своего противника, смѣло идетъ на него. Если охотникъ завидитъ звѣря въ близкомъ разстояніи, то послѣдній дѣлаетъ обыкновенно два или три прыжка въ сторону и ложится опять на землю; въ противномъ случаѣ, левъ, видя приближающагося человѣка, медленно отступаетъ шаговъ двадцать или тридцать, не выпуская охотника изъ глазъ, и все-таки наконецъ ложится на землю. Боеръ подходитъ къ звѣрю шаговъ на тридцать: до тѣхъ поръ нѣтъ еще никакой опасности, и если бы охотникъ вздумалъ медленно отступать, не поворачиваясь задомъ, то левъ никогда не вступилъ бы въ бой добровольно. Однакожь, охотникъ идетъ на льва не за-тѣмъ, чтобы воротиться съ пустыми руками: онъ соскакиваетъ съ лошади, оборачиваетъ ее крупомъ къ звѣрю, надѣваетъ узду на лѣвую руку, поднимаетъ ружье, цѣлитъ и стрѣляетъ. Конечно, все это дѣлается довольно быстро, изъ опасенія, чтобы левъ не потерялъ терпѣнія, въ -долгомъ ожиданіи нападенія. Если пуля пробила черепъ и углубилась въ мозгъ, то дѣло кончено, и животное рухнетъ на мѣстѣ, не сдѣлавъ ни одного шагу. Но если пуля проникнула только въ тѣло, то дѣло принимаетъ другой оборотъ. Невозможно мгновенно опредѣлить, смертельна или нѣтъ нанесенная рана, и какъ долго продлится смертное кровотеченіе; притомъ жизненность у льва очень упорная и онъ съ пробитымъ насквозь сердцемъ живетъ еще нѣсколько секундъ, чего очень достаточно для того, чтобы однимъ или двумя прыжками очутиться подлѣ охотника и ударомъ лапы разорвать его чуть не пополамъ или клыкомъ пробить ему черепъ. На быстроту, лошади плохая надежда, потому-что лошадь бѣжитъ шибко только тогда, какъ уже разбѣжится, а съ мѣста трогается несравненно медленнѣе льва. Нечего также думать о защитѣ штыкомъ или кинжаломъ, потому-что левъ съ размаху непремѣнно собьетъ съ ногъ и сомнетъ подъ себя самаго сильнаго человѣка; а въ этомъ положеніи одного удара лапою или зубомъ достаточно для неизбѣжной смерти охотника. Тутъ одна только надежда на спасеніе: если выстрѣлъ не положилъ льва на мѣстѣ, то надобно тотчасъ спрятаться за лошадь, предоставивъ ее мщенію звѣря: левъ въ одно мгновеніе очутится на ней и начнетъ ее терзать; при этомъ онъ глухъ и слѣпъ ко всему, кругомъ него происходящему, и вся жизненная его сила переходитъ въ челюсти и лапы, которыя рвутъ жертву. Хладнокровный охотникъ имѣетъ время вновь зарядить ружье и въ упоръ раздробить черепъ остервенившагося звѣря.
   Кафры очень хорошо знаютъ, что когда, раздраженный раною или просто нападеніемъ, левъ бросится на первую попавшуюся въ когти добычу и начинаетъ ее рвать, то гнѣвъ дѣлаетъ его нечувствительнымъ ко всѣмъ прочимъ внѣшнимъ ощущеніямъ. Зная этотъ львиный обычай, кафры, у которыхъ хорошее ружье большого калибра считается драгоцѣнностью, доступною очень немногимъ, придумали весьма остроумный способъ убивать львовъ, безъ большой для себя опасности. Вотъ въ чемъ дѣло:
   Кафры приготовляютъ изъ нѣсколькихъ буйволовыхъ или иппопотамовыхъ кожъ, пришитыхъ одна на другую, родъ огромнаго овальнаго щита, Футовъ осьми или девяти вышиною, и сдѣланнаго такъ, что задняя его сторона вогнута, а передняя выгнута, на-подобіе раковины, или, правильнѣе, панцыря черепахи. Запасшись такимъ щитомъ, партія кафровъ, вооруженныхъ копьями, идетъ отъискивать льва. Завидѣвъ царя пустыни, самый сильный изъ охотниковъ беретъ щитъ и, волоча его за собою, приближается къ звѣрю: подойдя къ нему шаговъ на тридцать, кафръ бросаетъ въ льва дротикъ, а самъ тотчасъ же падаетъ на землю и прикрывается щитомъ. Разъяренный звѣрь кидается на лежащаго врага и въ слѣпомъ бѣшенствѣ рветъ лапами и зубами щитъ, закрывающій охотника: иппопотамова кожа, впрочемъ, такъ крѣпка, что едва принимаетъ царапины зубовъ и когтей освирѣпѣвшаго животнаго, которое ни за что не рѣшается покинуть этотъ предметъ своей ярости и мщенія. Левъ реветъ и усиливается разорвать щитъ и въ это время ничего не видитъ и не слышитъ, что вокругъ него дѣлается. Тогда другіе охотники Приближаются толпою и, не боясь звѣря, котораго вниманіе исключительно обращено на терзаемый имъ щитъ, безъ всякаго труда и опасности убиваютъ льва ударами дротиковъ и копій. Несмотря на боль отъ наносимыхъ ему ранъ и на текущую ручьями кровь, левъ до послѣдняго издыханія изливаетъ свое мщеніе на щитъ коварнаго врага, полагая, что всѣ новыя раны наносятся ему этимъ неуязвимымъ непріятелемъ.
   Кафры, бывшіе на такого рода охотахъ, утверждаютъ, что въ то время, какъ левъ бросится терзать предметъ своего мщенія, онъ закрываетъ глаза и уже не открываетъ ихъ болѣе, пока не удовлетворитъ своему гнѣву или не издохнетъ отъ ударовъ. Изъ этого можно заключить, что онъ на это время дѣлается какъ бы физически слѣпымъ и неопаснымъ для окружающихъ его враговъ, несмотря на то, что они наносятъ ему безпрерывныя раны.
   Если въ охотѣ боера за львомъ лошадь приноситъ пользу охотнику, то ужь навѣрно не быстротою бѣга, потому-что левъ можетъ догнать даже очень быструю лошадь на всемъ ея скаку; но лошадь нужна охотнику для того, чтобы замѣнить его собою, если левъ не ляжетъ на мѣстѣ и кинется на нападающаго неискуснаго стрѣлка. Если даже человѣкъ и не успѣетъ спрятаться за лошадь, то все-таки левъ скорѣе кинется на послѣднюю, чѣмъ на перваго, потому-что, несмотря на ярость и жажду мщенія, онъ помнитъ, что человѣкъ для него опаснѣе лошади. Притомъ львы любятъ лошадиное мясо, а убитаго имъ человѣка пожираютъ только тогда, когда голодны и не могутъ добыть другой пищи. Если и случится льву растерзать охотника, то онъ оставляетъ его тѣло нетронутымъ и только изрѣдка рѣшится лизать теплую кровь, текущую изъ ранъ трупа.
   Характеръ животнаго самымъ рѣзкимъ образомъ выказывается въ минуту предсмертныхъ бореній. Животныя боязливыя и смирныя умираютъ, обращая на охотника взоры, въ которыхъ можно прочитать просьбу о помилованіи; другія испускаютъ духъ равнодушно и какъ бы покоряясь неизбѣжной участи; но левъ въ этомъ отношеніи походитъ на человѣка, и въ предсмертныхъ его бореніяхъ выказывается все отчаяніе побѣжденнаго бойца. Несмотря на то, что левъ чувствуетъ близость смерти, когда ему нанесены смертельныя раны, онъ не перестаетъ бороться съ врагомъ до послѣдняго издыханія и защищается, пока можетъ поднять лапу или хватить зубами. Мало того: если врагъ, побѣдившій льва, добровольно его оставитъ и будетъ удаляться отъ издыхающаго животнаго, то оно собираетъ послѣднія силы и устремляется въ погоню за удаляющимся побѣдителемъ, хотя чувствуетъ уже холодъ близкой смерти и всю безнадежность битвы....
   Отчаяніе умирающаго отъ ранъ льва и гнѣвъ его такъ сильны, что если врагъ находится въ положеніи для него недоступномъ, то звѣрь, распаленный злостью, начинаетъ терзать самого себя. Неразъ были примѣры, что раненый левъ, поставленный въ такія обстоятельства, что врагъ для него недоступенъ, перегрызалъ собственныя свои лапы и рвалъ собственное тѣло, гдѣ только могъ достать зубами.
   Впрочемъ, что бы ни толковали о смѣлости и свирѣпствѣ льва, въ немъ нѣтъ благороднаго, хладнокровнаго мужества, которымъ отличается человѣкъ. Левъ, пойманный въ-расплохъ и полагавшій себя наединѣ, крайне трусливъ въ первую минуту: если онъ неожиданно увидитъ близь себя не только охотника, но даже женщину или дитя, если даже вдругъ залаетъ близь него собачонка, то онъ вскакиваетъ во. испугѣ, дрожитъ всѣмъ тѣломъ и стремглавъ летитъ куда глаза глядятъ, спасаясь отъ невѣдомой опасности, которая обнаружилась ему такъ неожиданно, и которую онъ не имѣлъ времени обдумать и разгадать. ІТо увѣренію кафровъ и по словамъ Дельгорга, если левъ услышитъ голосъ или шаги человѣка, прежде чѣмъ увидитъ его глазами, то онъ непремѣнно старается уйти отъ приближающагося врага: царь звѣрей боится всякаго шороха, причины котораго онъ не въ состояніи постигнуть. Заслышавъ приближеніе охотниковъ, левъ.старается удалиться ползкомъ, и если ему удается проползти шаговъ сотни двѣ, не будучи замѣченнымъ, тогда только онъ вскакиваетъ и стремится дальше прыжками и бѣгомъ. Левъ ждетъ нападенія только въ томъ случаѣ, когда онъ завидѣлъ охотника гораздо ранѣе, чѣмъ самъ былъ открытъ, и потому успѣлъ свыкнуться съ мыслію о приближающей опасности.
   При встрѣчѣ съ человѣкомъ, если послѣдній нейдетъ на него прямо, съ намѣреніемъ напасть, левъ никогда не рискнетъ завязать бой. Стоитъ только остановиться, и левъ, видя, что его не трогаютъ, непремѣнно начнетъ удаляться. Впрочемъ, въ такихъ обстоятельствахъ, онъ никогда не побѣжитъ, а пойдетъ тихо, безпрестанно оглядываясь, но притомъ безпрерывно удаляясь отъ человѣка. Если на пути ему встрѣтится рытвина, ровъ или другая случайность мѣстности, покровительствующая отступленію и скрывающая его отъ глазъ человѣка, то онъ непремѣнно скроется туда и прибавитъ шагу. Должно признаться, что царь звѣрей самолюбивъ, и если онъ не захваченъ въ-расплохъ, то никогда не побѣжитъ, пока увѣренъ, что охотникъ наблюдаетъ за его движеніями. Начните кричать и махать руками, левъ немедленно остановится, станетъ прислушиваться къ крику и слѣдить за вашими движеніями; но успокойтесь на минуту, и левъ будетъ продолжать свое медленное отступленіе. Подите на него съ крикомъ, онъ опять остановится, и если вы подойдете поближе, то онъ ляжетъ на землю, выжидая васъ и какъ бы не-хотя принимая вашъ вызовъ; но отъ вызова онъ не откажется, потому-что онъ дѣйствительно обладаетъ храбростію и какъ-будто дорожитъ своей репутаціей.
   И въ то время, какъ левъ выжидаетъ охотника; принявъ вызовъ на бой, весьма нетрудно обратить его въ бѣгство. Стоитъ только присѣть въ траву или скрыться за деревомъ или кустомъ, такъ, чтобы звѣрь потерялъ человѣка изъ виду. Вѣроятно, льву кажется тогда, что врагъ его приготовляется побѣдить его какимъ-то необъяснимымъ образомъ, потому-что смѣлый взглядъ звѣря мгновенно гаснетъ, онъ начинаетъ дрожать всѣмъ тѣломъ и по прошествіи не болѣе одной минуты обращается въ самое поспѣшное бѣгство. И даже не только въ томъ случаѣ, когда охотникъ вовсе скроется изъ глазъ льва, но если только присядетъ на землю на обнаженной равнинѣ, то звѣрь начинаетъ видимо безпокоиться, отступаетъ назадъ и вдругъ, схваченный какъ бы паническимъ страхомъ, мчится со всѣхъ ногъ, убѣгая отъ опасности, которую онъ предвидитъ, но не въ состояніи ни разгадать, ни отвратить.
   Разсказанное нами неоднократно было повѣрено Дельгоргомъ на опытѣ и всегда оказывалось справедливымъ. Впрочемъ, любой кафръ подтвердитъ точность приведенныхъ выше фактовъ.
   Если левъ не видитъ охотника, то послѣдній смѣло можетъ стрѣлять по немъ, не опасаясь нападенія со стороны льва, въ случаѣ неудачи выстрѣла. Захваченный въ-расплохъ, левъ всегда спасается бѣгствомъ и но думаетъ о мести или защитѣ. Поэтому охотникъ всегда безопасно стрѣляетъ по сонному звѣрю или когда послѣдній, сосредоточивъ все свое вниманіе на добычу, не замѣтитъ приближающагося человѣка.
   Левъ не любитъ подходить днемъ къ жилью человѣка, но зато ночью ничего не боится и смѣло идетъ на всякую опасность, чувствуя свое превосходство: какъ всѣ прочія животныя кошачей породы, Онъ хорошо видитъ ночью.
   Подъ покровомъ мрака, онъ не боится выхватить лошадь изъ-подъ сѣдока или задавить быка, привязаннаго къ телѣгѣ, на которой отдыхаютъ сонные путешественники. Ночью льва не испугаетъ ни выстрѣлъ, ни человѣческій крикъ, и онъ готовъ помѣряться съ врагомъ, отъ котораго бѣжалъ при дневномъ свѣтѣ. Зато, если человѣку удастся ранить льва ночью, тотъ не кидается на врага и не ищетъ отмстить ему: какъ бы пристыженный, онъ забываетъ свою смѣлость и нахальство. Легкая рана заставитъ льва бѣжать, несмотря на то, что на телѣгѣ одинъ человѣкъ, а крутомъ телѣги собралось десятокъ львовъ; раньте второго, и всѣ въ испугѣ побѣгутъ прочь.
   Въ странахъ, весьма богатыхъ дичью, левъ бросаетъ остатки своей добычи гіенамъ и не прячетъ ея: тамъ онъ не нападаетъ на стада поселенцевъ, предпочитая болѣе легкую охоту за дикими обитателями лѣсовъ и пустынь. Но если каннъ и антилопъ {Два смирныхъ травоядныхъ четвероногихъ, водящихся въ Африкѣ несмѣтными стадами. Львы любятъ питаться ихъ мясомъ.} мало, то по-неволѣ приходится царю звѣрей подстерегать лошадей и быковъ колониста. Зная, что при этомъ можно иногда поплатиться жизнью, левъ дорожитъ добычею и бережетъ остатки растерзаннаго и недожраннаго животнаго. Боеры пользуются этимъ обычаемъ льва и стерегутъ его, когда онъ возвращается къ спрятанной на-канунѣ пищѣ. Левъ является туда за часъ или за два до полуночи и часто становится добычею засѣвшаго на-стражѣ охотника. Однакожь, при охотѣ этого рода должно быть крайне осторожнымъ, потому-что если левъ, узнаетъ о присутствіи охотника, прежде чѣмъ тотъ выстрѣлитъ, то всѣ шансы обращаются на сторону звѣря, и онъ смѣло идетъ противъ соперника, вздумавшаго оспоривать у него законную его добычу. Тогда охотнику остается только сѣсть на землю: это иногда останавливаетъ звѣря; въ противномъ случаѣ должно стрѣлять, несмотря на темноту Счастье, если пуля положитъ льва на мѣстѣ: не то на-утро солнце освѣтитъ кровавую сцену, отъ описанія которой мы избавимъ нашихъ читателей.
   Ночью, при лунномъ свѣтѣ, левъ никогда не нападетъ на человѣка; если же луна проглянетъ между тучами внезапно, то звѣрь бѣжитъ опрометью, гонимый какимъ-то паническимъ страхомъ.
   Случается иногда, что левъ, по необъяснимой причинѣ, не умерщвляетъ охотника, попавшагося къ нему въ когти, несмотря на то, что онъ раненъ этимъ охотникомъ. Дельгоргъ видѣлъ нѣкоторыхъ боеровъ и кафровъ, которые отдѣлались переломами членовъ или глубокими ранами отъ удара лапою или зубомъ. Одинъ кафръ попалъ разъ въ когти раненой имъ львицѣ: она продержала его съ минуту подъ собою и потомъ, царапнувъ его лапою по груди, бросила и скрылась. На груди кафра остались четыре кровавыхъ рубца, глубиною около дюйма, которые долго не заживали. Дельгоргъ самъ зналъ этого счастливца и видѣлъ раны, которыми тотъ гордился какъ необыкновеннымъ отличіемъ.
   Изъ нашего безпристрастнаго разсказа, въ которомъ мы строго держались достовѣрныхъ Фактовъ, сообщенныхъ Дельгоргомъ и кафрами, читатели убѣдятся, что левъ вовсе не такое кровожадное и страшное животное, какъ обыкновенно думаютъ въ Европѣ. Кафры -- мужчины, женщины и дѣти, ежедневно и безъ малѣйшаго страха ходятъ пѣшкомъ и даже безъ огнестрѣльнаго оружія по лѣсамъ и долинамъ, въ которыхъ живутъ львы. Какъ часто случается, что левъ выскочитъ почти изъ-подъ ногъ кафра, не болѣе какъ въ пяти шагахъ отъ него, и, отойдя шаговъ на 30, ляжетъ на землю и ждетъ нападенія; но кафръ проходитъ мимо, не трогая льва, и животное медленно удаляется отъ человѣка, не начиная битвы и очень довольное, что отдѣлалось безъ опасности отъ страшнаго своего врага.
   Если человѣкъ пасетъ или гонитъ передъ собою стадо коровъ или быковъ, то не всегда отдѣлается дешево при встрѣчѣ со львомъ: царь звѣрей захочетъ непремѣнно попользоваться добычею, и горе пастуху, который вступится за свое стадо и не положитъ льва сразу на мѣстѣ. Но и тутъ звѣрь кидается сперва на скотину и не трогаетъ человѣка, если тотъ самъ не затѣетъ поединка. Въ шестилѣтнее свое пребываніе въ отечествѣ львовъ, Дельгоргъ никогда не слыхалъ, чтобы звѣрь напалъ на человѣка, не будучи къ тому вызванъ.
   И въ-самомъ-дѣлѣ только одни владѣтели стадъ, то есть пастушескія племена, обитающія на югѣ Африки, имѣютъ причину бояться и истреблять львовъ. Остальное населеніе живетъ съ ними въ добромъ мирѣ. Левъ даже имѣетъ свое полезное назначеніе. Если бы отъ Дракенсберга, или источниковъ Тугуэла, до тропика Козерога, вдругъ истребить всѣхъ львовъ, то стада гну {Catoblepas gnou.} и куагъ {Equus Burchellii.}; расплодились бы тамъ въ такомъ невѣроятномъ количествѣ, что не оставили бы въ степяхъ и равнинахъ никакой травы для пастбищъ. Дельгоргъ увѣряетъ, что для достиженія такого результата нужно бы не болѣе десяти лѣтъ, и мы вполнѣ раздѣляемъ иro мнѣніе, потому-что хорошо знаемъ, какъ многочисленны нынѣшнія стада упомянутыхъ животныхъ, и какъ необыкновенно быстро они размножаются. Даже и теперь, несмотря на множество львовъ, попадающихся въ Кафреріи, встрѣчаются пространства въ нѣсколько дней пути, на которыхъ вся растительность вытравлена прожорливостью гну и куагъ. Дельгоргъ въ теченіи шести дней шелъ по степи (отъ Эландсъ-ривера до Вааль-ривсра), въ буквальномъ смыслѣ, изрытой и истоптанной стадами этихъ животныхъ.
   Придетъ время, когда человѣкъ, вооруженный огнестрѣльнымъ оружіемъ., заселитъ дикія пустыни, служащія нынѣ убѣжищемъ для львовъ, гну и куагъ, и многочисленныя ихъ стада исчезнутъ съ лица земного, какъ исчезаетъ мало-по-малу всякое живое существо, съ которымъ начнетъ враждовать этотъ царь земной природы.
   Племена, не занимающіяся скотоводствомъ, живущія одною охотою, напримѣръ бошесманы {По-голландски -- Boschjesman.}, почти никогда не трогаютъ льва, который не только для нихъ неопасенъ, но даже полезенъ.: въ этихъ странахъ, левъ оставляетъ остатки убитой имъ добычи въ пользу человѣка, а послѣдній питается остаткомъ львиной трапезы, не давая себѣ труда охотиться. Левъ трудится и за себя и за него.
   Сила льва чрезвычайная, и въ этомъ случаѣ европейскіе натуралисты далеко отстали въ своихъ понятіяхъ, отъ. истины. Случалось видѣть, что левъ бѣгомъ уносилъ буйвола {Bos cafer.}; носорогъ, несмотря на сибъе силу, толстую кожу и дикую свирѣпость, часто становится жертвою въ битвѣ со львомъ и весьма рѣдко выходитъ изъ нея побѣдителемъ. Бываетъ, что левъ нападаетъ, иногда на слоновъ и терзаетъ молодыхъ, у которыхъ|еще нѣтъ клыковъ, и которые не успѣли еще укрѣпиться въ силахъ.; но на большого слона левъ никогда не нападаетъ, зная какъ бы по инстинкту силу колосса. Иппопотамовъ также левъ не трогаетъ, потому-что кожа этого земноводнаго можетъ, устоять даже противъ львиныхъ когтей и зубовъ. Впрочемъ, левъ любитъ иппопотамово мясо, и если ему случится найти трупъ иппопотама, убитаго и оставленнаго охотниками, то онъ. предпочитаетъ это лакомство всякой другой пищѣ.
   Легко можно себѣ представать страшную битву льва съ носорогомъ, если вспомнить какою силою, какимъ наступательнымъ и оборонительнымъ оружіемъ владѣютъ оба соперника. Шведскій натуралистъ;ѣ, Валбергъ, путешествовавшій но южной Африкѣ одновременно съ Дельторгомъ {Теперь oнъ профессоромъ естественной исторіи въ Стокгольмѣ. Его путешествіе по южной Африкѣ принесло наукѣ много пользы.}, былъ едва ли не единственнымъ европейцемъ свидѣтелемъ подобной битвы, ночью, посреди пустыни. Онъ видѣлъ схватку этихъ страшныхъ, соперниковъ, въ двадцати шагахъ отъ куста юнсъ-дорни, въ который онъ спрятался за неимѣніемъ другого, надежнѣйшаго убѣжища, и гдѣ съ трепетомъ ждалъ, что дикіе бойцы пронюхаютъ это присутствіе и раздѣлаются съ нимъ по своему. Онъ одинъ можетъ разсказать намъ эту, кровавую сцену. Бойцы были въ полномъ развитіи силы, на своей родинѣ, въ пустынѣ, среди ночного мрака и не подозрѣвая присутствія посторонняго, свидѣтеля: здѣсь дѣло шло на жизнь, и смерть, и въ такихъ только обстоятельствахъ выказываются характеръ и нравъ звѣря, во всей ихъ наготѣ.
   Страшная сила львиныхъ мускуловъ выказывается еще могучими бланками звѣря: ихъ скачки бываютъ иногда отъ пяти до шести и даже до семи саженъ. Несмотря на быстроту льва, антилопы всегда уходили бы отъ него, если бы онъ не ускорялъ бѣга скачками. Но если въ два-три скачка онъ не досталъ добычи, то, чувствуя неравенство состязанія въ быстротѣ бѣга, левъ всегда отказывается отъ безполезнаго преслѣдованія.
   Но уже довольно обо львахъ -- пора намъ возвратиться къ Дельгоргу, который, по поводу нѣкоторыхъ непріятностей, съ Пандою присужденъ былъ оставить землю амазулуевъ. Всего болѣе при этомъ былъ виноватъ англійскій миссіонеръ Гроутъ (Grout), который очень неохотно видитъ европейца между амазулуями; ему очень хочется просвѣтить этотъ народъ на свой ладѣ и моралью сообразною его собственнымъ эгоистическимъ видамъ. Повторяемъ еще разъ, что самобытное невѣжество кафровъ, съ ихъ природными добродѣтелями и пороками, несравненно лучше Просвѣщенія, прививаемаго англиканскими миссіонерами.
   Но прежде чѣмъ мы разстанемся съ амазулуями, скажемъ нѣсколько словъ о томъ, какъ Дельгоргъ описываетъ этотъ народъ.
   Племя амазулу есть самое красивое изъ всѣхъ кафрскихъ племенъ. Амазулуи вообще роста средняго, но сложены весьма хорошо и пропорціонально; они отличаются силою и ловкостью пріемовъ. Черты ихъ лица напоминаютъ лицо негровъ широкимъ ртомъ, толстыми губами, небольшимъ носомъ, выдавшимися скулами, длиннными, бѣлыми и острыми зубами, курчавыми какъ шерсть волосами, темнобурою кожею и ея характеристическимъ запахомъ; но всѣ эти отличительные признаки негрскаго племени такъ мало развиты у амазулуевъ, что они вообще ближе подходятъ къ европейцамъ, чѣмъ къ настоящимъ неграмъ. Разница между амазулуями и неграми всего разительнѣе выказывается въ ихъ помѣси съ бѣлыми людьми сѣверной Европы. Дельгоргу случалось видѣть дѣтей англичанъ прижитыхъ съ амазулуйками: они отличались красотою формъ, никогда не встрѣчающеюся у мулатовъ, которыхъ отцы -- тѣже европейцы, но матери -- родились на берегахъ Конго и Гвинеи.
   Между амазулуями попадаются, по увѣренію Дельгорга, лица совершенно европейскаго типа, хотя въ ихъ жилахъ Течетъ чисто африканская кровь: свѣтлый цвѣтъ кожи, тонкія губы, орлиный носъ и длинная борода сразу отличаютъ этихъ выродковъ отъ прочихъ ихъ соплеменниковъ. Причина такой аномаліи остается покуда загадочною.
   Амазулуи ходятъ босые, со временъ новаго преобразованія, даннаго этому племени законодателемъ Джакою, въ началѣ текущаго столѣтія. Голова у нихъ выбрита, и только на маковкѣ, оставленъ вѣнчикъ волосъ, смазываемыхъ саломъ и сажею. Въ волоса этого вѣнчика вплетаются перья, стрѣлы, раковины и другія головныя украшенія, составляющія отличительный признакъ воиновъ. Абафаны, или юноши, недостигшіе совершеннолѣтія, носятъ волосы остриженные въ кружокъ, подобно нашимъ крестьянамъ. Черепъ этихъ народовъ пріобрѣтаетъ въ совершенныхъ лѣтахъ такую необыкновенную толщину и крѣпость, что уже поэтому одному всегда можно отличить скелетъ амазулуя отъ черепа бѣлаго человѣка.
   Воинственные кафры, рѣдко ходятъ безъ оружія, которое по большой части заключается въ щитѣ изъ буйволовой, носороговой или иппопотамовой кожи, овальной Формы, длиною отъ 4 до 5 футовъ, въ пяти или шести дротикахъ и тонгѣ -- родъ палицы, сдѣланной изъ весьма крѣпкаго дерева тамбути или изъ большого носорогова рога. Одежда ихъ довольно проста, потому-что состоитъ изъ одного небольшого передника, развѣвающагося по волѣ вѣтра; только женщины да франты носятъ еще ожерелья и запястья изъ стеклянныхъ бусъ, зубовъ и когтей льва или леопарда, орлиныхъ, клювовъ и наконецъ тростинокъ, наполненныхъ нюхательнымъ табакомъ. Гораздо рѣже встрѣчается, видѣть у нихъ подобныя украшенія въ видѣ серегъ, Ночью въ холодное время года они покрываются дурновыработанными звѣриными шкурами, которыя сбрасываютъ съ плечь, какъ только пригрѣетъ ихъ солнце.
   Но это ежедневный, или, лучше сказать, будничный нарядъ кафровъ: во время празднествъ и при другихъ необыкновенныхъ случаяхъ и они умѣютъ принарядиться. Дельгоргу случилось видѣть кафрскихъ вождей въ большомъ нарядѣ, по случаю восшествія Панды на престолъ. Вотъ какъ описываетъ онъ этихъ щеголей:
   Головы всѣхъ присутствовавшихъ при торжествѣ вождей были обвиты нѣсколько разъ хвостами, сшитыми изъ кожи рѣчной выдры и весьма похожими на наши дамскіе боа. Этого рода головной уборъ надѣвается также предъ сраженіемъ, чтобы защитить голову отъ ударовъ и придать лицу звѣрскій и неумолимый видъ, устрашающій непріятеля. Въ этотъ родъ мѣховой чалмы укрѣпляются пучки самыхъ разнообразныхъ перьевъ, колеблющихся по волѣ вѣтра и своимъ подборомъ доказывающихъ вкусъ особы, ими украшенной. Справа и слѣва чалмы прикрѣплены куски шакаловой кожи, длиною около 6 дюймовъ, прикрывающіе уши. Эти наушники имѣютъ у кафровъ свое значеніе, именно: они назначаются для того, чтобы воинъ былъ одинаково глухъ къ мольбамъ и проклятіямъ побѣжденнаго врага и не допускалъ въ себя ни чувствъ страха, ни чувства жалости.
   Плечи, грудь и спина вождей Панды были покрыты сѣткою, Сплетенною изъ пучковъ волосъ, находящихся на кончикахъ буйволовыхъ хвостовъ; лѣвая рука обнажена, потому-что ею поддерживается щитъ; но на правую надѣвается родъ налокотника, изъ полированной жолтой мѣди, съ продольнымъ разрѣзомъ. Съ пояса до колѣнъ виситъ пышный передникъ, составленный изъ 400 ремешковъ виверроваго мѣха {Viverra genetta -- млекопитающее животное изъ рода енотовъ. Шкура его, похожая видомъ на лучшую енотовую, длинна и мягка волосомъ.}, не сшитыхъ между собою, но прикрѣпленныхъ только къ поясу: этотъ странный передникъ волнуется при малѣйшемъ движеніи и живописно раздувается вѣтромъ. На икрахъ, вмѣсто подвязокъ, красуются пучки бѣлыхъ хвостиковъ, за исключеніемъ цвѣта весьма похожихъ на горностаевые.
   Таковъ праздничный нарядъ знатнаго амизулуя. Должно еще упомянуть, что нѣкоторые изъ нихъ украшаютъ голову и плечи страусовыми перьями, только цвѣтъ этихъ перьевъ рѣдко бываетъ чисто бѣлымъ., а но большей части грязно-жолтый или сѣроватый.
   Невольничество и слѣдовательно торговля рабами не проникли въ эти страны. Причиною тому обыкновеніе амазулуевъ -- никогда не брать военно-плѣнныхъ, а тотчасъ же убивать врага, хотя бы и безоружнаго. Даже дѣти и женщины, составляющія предметъ богатства у кафровъ, рѣдко берутся въ плѣнъ и погибаютъ при всеобщемъ истребленіи.
   Кафръ считаетъ себя рожденнымъ для войны и охоты; если же онъ самъ занимается постройкою своей хижины, то это оттого, что топоръ есть военное орудіе, приличное рукамъ мужчины. Земледѣльческіе же инструменты онъ считаетъ принадлежностью женщинъ и, если за неимѣніемъ послѣднихъ, по бѣдности, долженъ самъ приняться за воздѣлываніе земли, то получаетъ позорное названіе омфагазана, то есть презрѣннаго нищаго, или пролетарія, безчестящаго важность мужского пола. Омфагазаномъ дѣлается также всякій, рѣшившійся есть мясо носорога, кабана и какую-бы тони было рыбу, хотя мясо первыхъ двухъ животныхъ и многихъ кафрскихъ рыбъ вкусно и здорово. По туземнымъ мнѣніямъ, всякій рѣшившійся употреблять въ пищу довольно вкусный жиръ лося {Boselaphus orcas.} теряетъ на долгое время мужскую репродуктивную способность; а тотъ, кто голою рукою дотронулся до боа пиѳона, крокодила или гіены, теряетъ всякое уваженіе въ обществѣ кафрскихъ дамъ.
   Кстати о кафрскихъ дамахъ. Ихъ туалетъ немногимъ отличается отъ будничнаго туалета ихъ супруговъ; развѣ только ожерелья да запястья, составленныя изъ всевозможныхъ блестящихъ предметовъ, чаще украшаютъ дамъ, чѣмъ мужчинъ. Въ дождливое и холодное время онѣ накидываютъ на плечи омгобо, родъ одѣяла, выкроеннаго изъ звѣриныхъ шкуръ и завязаннаго на груди пояскомъ, сплетеннымъ изъ соломы. Чѣмъ знатнѣе дама, тѣмъ длиннѣе ея омгобо и многочисленнѣе ожерелья и запястья. На выбритой головѣ оставляется родъ малороссійскаго чуба, который щеголихи намазываютъ ежедневно саломъ, стопленнымъ съ красною охрою.
   Интомбу, или дѣвушкамъ, не дозволяется носить никакой одежды, кромѣ легкаго переднику. Кафры увѣряли Дельгорга, что такой обычай основанъ на томъ, что всякій мужчина, пріобрѣтающій себѣ жену, долженъ ясно видѣть достоинства и недостатки своей будущей супруги. Впрочемъ, Дельгоргъ увѣряетъ, что, несмотря на свой легкій туалетъ, кафрскія дѣвушки весьма скромны, стыдливы и отличаются безъукоризненною чистотою нравовъ, какую трудно найти у просвѣщенныхъ народовъ. Однакожь, съ прибытіемъ англиканскихъ миссіонеровъ и эта черта кафрскихъ нравовъ начинаетъ измѣняться.
   Дѣти обоего пола до семи и осьми лѣтъ ходятъ совершенно нагіе. Даже у короля они бѣгаютъ безъ всякаго присмотра, и потому часто дѣлаются жертвою дѣтской неосторожности; зато тѣ, которые успѣютъ избѣжать опасностей дѣтства, лишеннаго призрѣнія, могутъ похвастать своимъ физическимъ развитіемъ.
   Татуировка существуетъ только у женщинъ, и то на весьма рѣдкихъ мѣстахъ тѣла, обыкновенно скрытыхъ отъ глазъ. Татуированная дѣвушка считается въ своемъ кругу чѣмъ-то въ родѣ нашей салонной львицы.
   Многоженство господствуетъ у кафровъ въ самыхъ неограниченныхъ размѣрахъ. Если кафру понравится какая-нибудь дѣвушка, то онъ сперва освѣдомляется о ея согласіи, а потомъ уже идетъ торговать ее у родителей. Родители никогда не противятся, если только заплатятъ имъ договорную цѣну, обыкновенно отъ пяти до десяти штукъ рогатаго скота, смотря по званію и красотѣ невѣсты, которой согласіе необходимо при такого рода сдѣлкахъ. Въ назначенный для сватьбы день, невѣсту выводятъ въ поле, окруженную всѣми ея подругами, которыя подъ открытымъ небомъ украшаютъ ее ожерельями и окрашиваютъ волоса на маковкѣ; между тѣмъ женщины и старухи поютъ и пляшутъ, а мужчины аккомпанируютъ имъ воплями и ударами копій по щитамъ. Какъ-скоро явится женихъ съ своею свитою, ему подводятъ быка или корову, которую онъ убиваетъ своимъ топоромъ, и которая тутъ же варится и жарится; а между тѣмъ отецъ невѣсты является съ напиткомъ, въ родѣ довольно хмѣльного, но пріятнаго на вкусъ бѣлаго пива. Присутствующіе пьютъ, ѣдятъ и веселятся до заката солнца и тогда расходятся, оставивъ жениха съ невѣстою по-среди поля: тогда, по кафрскимъ обычаямъ, женихъ отводитъ невѣсту въ свою хижину и, впустивъ ее во внутренность, самъ ложится снаружи у входа. Таже самая продѣлка повторяется и на вторую ночь, и жена дѣлается законною подругою мужа только съ наступленіемъ третьей ночи.
   Ничего не можетъ быть страннѣе для европейца поступковъ дѣвушки, вышедшей за холостого кафра и, слѣдовательно, сдѣлавшейся его первою женою. Молодая женщина трудится неутомимо, съ цѣлію доставить мужу средства купить вторую жену; за тѣмъ помышляютъ о пріобрѣтеніи третьей, и такъ далѣе. Чѣмъ многочисленнѣе жены кафра, тѣмъ больше у него рабочихъ рукъ, и тѣмъ онъ дѣлается богаче; а съ богатствомъ возрастаютъ домашнее довольство и уваженіе къ старшимъ но очереди женамъ, особливо къ первой, которая по пріобрѣтеніи ея мужемъ шестидесяти женъ получаетъ титулъ инкоскази, то есть принцессы, или княгини. У дельгоргова знакомца Магелебе было шестдесятъ женъ; у другихъ вождей по сотнѣ и болѣе.
   При кафрскихъ бракахъ не наблюдается никакихъ религіозныхъ обрядовъ.
   Ревность неизвѣстна у кафрскихъ женщинъ, и обыкновенно гаремъ вождя живетъ между собою въ большомъ согласіи. Жены одного мужа считаются сестрами, и общественное мнѣніе требуетъ отъ нихъ взаимной любви и дружбы; при томъ мужъ никогда не позволяетъ имъ ссориться и строго наказываетъ зачинщицу; этого требуетъ обычай и самый законъ. Дѣти кафра не знаютъ родной матери, а считаютъ всѣхъ женъ своего отца родными матерями; точно также взаимно каждая изъ женъ считаетъ себя матерью всѣхъ дѣтей своего мужа. У кафровъ даже въ модѣ скрывать, которая именно мать такого-то ребенка, и если онъ узнаетъ какъ-либо, кто его настоящая мать, то нисколько не считаетъ себя къ ней ближе, чѣмъ къ другимъ, такъ называемымъ сестрамъ.
   Амазулу гордъ и чрезвычайно привязанъ къ своей родинѣ'. Онъ храбръ и неумолило жестокъ на войнѣ, но въ мирное время гостепріименъ, добръ и услужливъ, хотя и недовѣрчивъ къ иностранцамъ. Онъ большой охотникъ до пѣсенъ, плясокъ и веселой болтовни; но музыкальное чувство въ немъ слабо развито. Его пѣсни и разговоры клонятся по большой части къ прославленію подвиговъ своего главнаго вождя, которому онъ безгранично преданъ. Амазулу готовъ принести въ жертву свою жизнь и имущество по первому приказанію своего повелителя и не одинъ изъ европейскихъ народовъ могъ бы поучиться у кафровъ безусловной дисциплинѣ и повиновенію начальникамъ.
   Кафръ плохой купецъ и считаетъ занятіе торговлею дѣломъ какъ бы полу-безчестнымъ, приличнымъ только бѣлому человѣку. Онъ цѣнитъ выше всего военное мужество и потому часто отказывается даже отъ пріобрѣтенія столь полезнаго ему огнестрѣльнаго оружія, подъ предлогомъ, что ружьемъ каждый трусъ легко можетъ убить храбрѣйшаго воина.
   Дельгоргъ весьма подробно описываетъ образъ правленія у кафровъ; предѣлы Этой статьи не позволяютъ намъ, впрочемъ, входить въ подробности по этому предмету. Тоже самое должны мы сказать о земледѣліи, скотоводствѣ и вообще о способахъ продовольствія у кафрскихъ племенъ.
   Кафры не имѣютъ рѣшительно никакой религіи, а слѣдовательно не знаютъ и религіозныхъ обрядовъ. У нихъ есть только повѣрье о существованіи какого-то духовнаго существа, которое они называютъ умершимъ братомъ, и вліянію котораго приписываютъ болѣзни и другія несчастія. Для умилостивленія этого злобнаго духа они прибѣгаютъ къ совѣтамъ иніанговъ, или колдуновъ, которые: обладаютъ знаніемъ средствъ лечить болѣзни и заклинать умершаго брата. Первое понятіе о Богѣ они получили въ 1824 году отъ Фэруеля (Farewell) и дали ему названіе Косъ-Пезу, составленное изъ словъ Косъ (господинъ) и Пезу (на-верху). До того времени у нихъ не существовало никакого слова для Обозначенія Творца вселенной. По ихъ преданіямъ, первый человѣкъ на землѣ былъ кафръ Мунту-Муніама {Слово-въ-слово -- черный человѣкъ.}, онъ выросъ на берегу моря на тростникѣ; первая же его подруга Образовалась изъ морской пѣны. Не указываетъ ли такое преданіе на то, что Каферія была населена первоначально выходцами изъ другой страны, приплывшими по морю? Впрочемъ, кафры неохотно говорятъ съ иностранцами о своей миѳологіи и на всѣ вопросы Дельгорга по этому предмету, отвѣчали, что если бѣлые люди узнаютъ тайну происхожденія черныхъ людей, то первые не замедлятъ покорить послѣднихъ.
   Какъ-скоро амазулу испуститъ духъ; то самые близкіе его родственники ни за что въ свѣтѣ не дотронутся до его трупа, полагая, что это навлёчётъ на нихъ большія несчастія. Они накидываютъ на него веревку, сдѣланную изъ соломы или изъ сучьевъ, и тащатъ трупъ въ сосѣдній ровъ или лѣсъ, послѣ чего сжигаютъ веревку и вѣтви, на которыхъ скончался покойникъ. На-завтра останутся только оглоданныя кости, потому-что гіены сдѣлаютъ ночью свое дѣло. Недолго, однакожь, валяется скелетъ: и его не пощадятъ хищныя твари; только черепъ останется невредимымъ и, убѣленный солнцемъ, лежитъ на землѣ, пока его не занесетъ въ рѣку или не покроетъ пескомъ. Человѣческій трупъ или скелетъ только тогда не оскверняетъ живого, когда послѣдній виною смерти перваго; поэтому убійца можетъ безнаказанно прикасаться къ трупу своей жертвы. Странныя понятія!
   По смерти кафра, все наслѣдство переходитъ къ старшему сыну, который становится отцомъ и начальникомъ всего семейства. Его братья и матери повинуются ему, какъ отцу и мужу. Нерѣдко случается, что жены умершаго отца поступаютъ въ число женъ сына; но это не правило, а только случайное исключеніе, неосуждаемое, впрочемъ, Ни законами, ни общественнымъ мнѣніемъ. Разврата кафръ не знаетъ, потому-что физическій инстинктъ любви развитъ въ немъ слабо, и никогда не случалось, чтобы кафръ, изъ любви къ женщинѣ, рѣшился на что-либо особенное. Точно также неизвѣстно и самоубійство у этихъ дикихъ племенъ: они не дорожатъ жизнію, которая цѣнится тамъ вообще весьма дешево; но никогда кафръ не подумаетъ о возможности наложить на самого себя руки. Это происходитъ, однако же не отъ присутствія въ немъ хладнокровнаго мужества, идущаго на-встрѣчу неизбѣжной опасности; у кафра всегда остается надежда на спасеніе жизни, даже и въ то время, когда топоръ свер-. каетъ надъ его шеею; у цсго просто не достаетъ смѣлости сдѣлать надъ собою то, что хотятъ сдѣлать надъ нимъ другіе.
   Кафры имѣютъ о себѣ самую высокую идею и презираютъ бѣлыхъ, какъ людей менѣе благороднаго происхожденія, пришедшихъ къ нимъ потому, что въ бѣлой землѣ имъ нечего ѣсть, и что они желаютъ научиться образцовымъ нравамъ и обычаямъ черныхъ людей. Что бы ни сталъ имъ разсказывать европеецъ, они требуютъ доказательствъ на каждое слово; а такъ-какъ это часто невозможно, то считаютъ бѣлыхъ лгунами и хвастунами. Если же имъ показываютъ превосходство европейскаго оружія и гражданскихъ учрежденій, заставившихъ кафровъ смириться предъ иноземными пришлецами, то они, съ усмѣшкой презрѣнія, отвѣчаютъ: что все это не надолго, ибо пріобрѣтено волшебствомъ, а не естественнымъ закономъ. "Умретъ колдунъ, который все это сдѣлалъ, и тогда вы увидите" -- говорятъ кафры -- "что будетъ съ бѣлыми пришлецами".
   Но уже довольно о кафрскихъ нравахъ и обычаяхъ.
   Охотясь въ странѣ Наталя, Дельгоргу удалось видѣть весьма странную продѣлку съ молодымъ слоненкомъ. Въ этотъ день нашъ французъ чуть не поплатился жизнію, охотясь за буйволами; онъ ранилъ одного большого самца, но прежде. чѣмъ успѣлъ зарядить ружье снова, буйволъ уже налетѣлъ на охотника. О бѣгствѣ думать было нечего, спрятатся нѣкуда; въ отчаяніи бросился Дедьгоргъ на землю и прижался къ ней. Разъяренный буйволъ промчался надъ нимъ, задѣвъ его только слегка рыломъ. Несмотря насильную боль, Дельгоргъ вскочилъ и опрометью побѣжалъ въ ближній кустарникъ, зовя къ себѣ на-помощь своего проводника Хенинга. Не бѣгомъ, а летомъ достигнулъ онъ утеса, на который вскарабкался какъ кошка, и только тогда опомнился, чувствуя себя здѣсь въ безопасности отъ преслѣдованія буйвола. Переведя духъ, онъ началъ озирать окрестность, какъ вдругъ замѣтилъ, что Хеннигъ идетъ, на-крикъ, но что за нимъ движется какое-то странное существо. Любопытство заставило забыть страха, и боль, и Дельгоргъ, не думая о буйволѣ, спустился внизъ, чтобы спѣшить на-встрѣчу Хенингу и его странному спутнику; но каково было его удивленіе, когда онъ увидѣлъ, что за человѣкомъ идетъ, какъ собака, молодой слоненокъ, ростомъ аршинъ двухъ. Вскорѣ прибыли туда же и другіе кафры, бывшіе на охотѣ вмѣстѣ съ Дельгоргомъ: они тѣшились находкою Хенинга, но нисколько не дивились ей. Слоненокъ не отставалъ отъ Хенинга, и когда тотъ нарочно прятался между другими кафрами, то животное валило ихъ съ ногъ хоботомъ, чтобы поскорѣй добраться до своего новаго господина. На ночь принуждены были привязать слоненка, шагахъ въ двухъ стахъ отъ того мѣста, гдѣ охотники расположились ночлегомъ, потому-что животное рвалось къ Хенингу, а ночью могла прійти его мать съ другими слонами того же стада и перетоптать охотниковъ, потому-что слонихи, потерявъ дѣтеныша, ищутъ его повсюду и легко могутъ пронюхать чутьемъ, гдѣ онъ находится.
   Когда всѣ улеглись послѣ ужина, то Хенингъ разсказалъ Дельгоргу способъ, которымъ онъ приманилъ за собой слоненка. Этотъ разсказъ такъ мало былъ интересенъ для кафровъ, что Дельгоргъ долженъ былъ заключить изъ того, что средство, употребленное Хенингомъ, не составляетъ въ Кафреріи большого секрета. Оно, впрочемъ, было чрезвычайно просто.
   Во время охоты, Хенингъ замѣтилъ четырехъ слоновъ, пасшихся въ небольшой рытвинѣ, и въ числѣ ихъ слониху съ слоненкомъ, еще очень молодымъ. Онъ выстрѣлилъ по слонихѣ; но рана была несмертельна, и испуганное выстрѣломъ стадо пустилось бѣжать. Раненая слониха, терзаемая болью, забыла о своемъ дѣтеныше и бросилась опрометью въ числѣ другихъ; слоненокъ же запутался на бѣгу въ огромномъ кустарникѣ мимозъ, отъ трехъ до пяти аршинъ вышиною. Хенингъ догналъ его, поймалъ за хоботъ и немедленно, помазавъ кончикъ послѣдняго потомъ, струившимся съ лица, отъ быстроты бѣга. Молодое животное тотчасъ забыло характеристическій запахъ своей матери и пошло за человѣкомъ, который напоминалъ ему запахъ испареній, овладѣвшихъ исключительномъ обонятельнымъ органомъ слоненка. Покуда запахъ пота несовершенно испарится съ оконечности хобота (а на это нужно два или три дня), слоненокъ будетъ ходить за человѣкомъ, его поймавшимъ, какъ за своею маткою.
   Мы сейчасъ упомянули объ охотѣ Дельгорга на буйвола, скажемъ нѣсколько словъ объ этомъ животномъ, одномъ изъ главныхъ, предметовъ южно-африканской охоты.
   Этотъ родъ буйволовъ {Bos cafer.} есть самый огромный изъ всѣхъ извѣстныхъ, несмотря на то, что онъ весьма низокъ на ногахъ. Вѣсъ его доходитъ до 60 и даже 80 пудовъ. Шерсть его, рѣдкая, черная, мохнатая и большею частію покрытая толстымъ слоемъ засохшей грязи и ила. По силѣ, быстротѣ бѣга и мстительному нраву, это одно изъ самыхъ опасныхъ для охотника животныхъ. Оно живетъ какъ въ самой дикой глуши дѣвственныхъ лѣсовъ, такъ и на ихъ опушкѣ, и любитъ пастись въ кустарникахъ. Если же отваживается выходить на открытую мѣстность, то не иначе какъ томимое жаждою, пойдетъ напиться у источника. Поэтому буйвола должно стрѣлять въ такихъ Мѣстахъ, Гдѣ удобно подойти очень близко, чтобы послать свой зарядъ; а въ этомъ и заключается опасность охоты. Буйволъ кидается на выстрѣлъ, и тогда охотникъ пропалъ; если;же ему удалось миновать эту опасность, то какъ осторожно долженъ онъ подвигаться по аллеѣ, которую проложилъ въ кустарникахъ убѣгающій буйволъ! Часто раненое животное останавливается и нюхаетъ вѣтеръ: бѣда, если оно заслышитъ тогда испаренія охотника. Звѣрь непремѣнно побѣжитъ по этому направленію, а быстрота бѣга поила майора его ужасны. Раненый буйволъ, послѣ первой минуты изумленія и боли, останавливается и хладнокровно расчитываетъ средства отомстить непріятелю, пролившему его кровь. Завидѣвъ врага, онъ несется къ нему на-встрѣчу, несмотря ни на какія препятствія, и если онъ какъ-нибудь промахнулся при первомъ разлетѣ, то повторяетъ нападеніе, пока не удостовѣрится, что охотникъ превратился въ массу мяса, крови и грязи размозженную страшными рогами. Счастливъ охотникъ, которому удастся скрыться на неприступную мѣстность или уйти подъ вѣтеръ буйвола, такъ, чтобы послѣдній не могъ открыть его глазами;
   Чтобы дать понятіе о силѣ натиска буйвола, Дельгоргъ приводитъ слѣдующій примѣръ: одинъ изъ убитыхъ имъ буйволовъ ударился съ разлета рогомъ объ острую скалу, которая срѣзала у него этотъ ротъ подлѣ самого основанія: въ этомъ мѣстѣ рогъ имѣлъ около четверти аршина въ діаметрѣ. Надобно замѣтить, что рогъ буйвола есть одинъ изъ самыхъ крѣпчайшихъ и вовсе не такъ хрупокъ, какъ слоновая кость. Такого рога нельзя бы срубить двадцатью ударами самаго остраго топора, если бы даже за то взялся очень сильный и искусный человѣкъ.
   Такой ужасный разлетъ часто становится гибельнымъ для самого буйвола, и онъ, наткнувшись на скалу, убивается досмерти, или, набѣжавъ на склонъ горы, не можетъ удержаться и летитъ въ пропасть.
   Описывая охоту на буйволовъ, Дельгоргъ дѣлаетъ весьма любопытное замѣчаніе, что въ тѣхъ странахъ, гдѣ употребленіе огнестрѣльнаго оружія еще неизвѣстно, и гдѣ, слѣдовательно, звѣри еще незнакомы съ ружейными выстрѣлами, грохотъ заряда не пугаетъ ихъ. Весьма вѣроятно, они считаютъ этотъ звукъ за ударъ грома и не бѣгутъ прочь; но какъ-скоро замѣтятъ, что вслѣдствіе такихъ ударовъ падаютъ ихъ товарищи, то весьма быстро научаются отличать выстрѣлъ ружья отъ грохота грома.
   При устьѣ Омъ-Ноноти, Дельгоргъ застрѣлилъ огромнаго иппопотама-самца, котораго скелетъ красуется теперь въ Брюссельскомъ музеумѣ естественной исторіи. Чтобы вытащить изъ воды такое огромное животное, нужно было привязать къ его шеѣ толстую веревку, и на это дѣло вызвался проводникъ Хенингъ. Осмотрѣвъ поближе мѣстность, онъ скоро замѣтилъ, что вокругъ убитаго иппопотама собралось цѣлое стадо крокодиловъ. Присутствіе этихъ тварей было не весьма пріятно для Хенинга; но такъ-какъ онъ самъ добровольно вызвался на экспедицію, то отказаться было невозможно, безъ явнаго сознанія въ трусости. Съ помощію другихъ кафровъ устроили на-скоро родъ плота изъ срубленныхъ деревьевъ, переплетенныхъ собственными ихъ сучьями, и на этомъ утломъ суднѣ отправился новый аргонавтъ за безруннымъ животнымъ. Щедро сыпалъ онъ удары длиннымъ шестомъ на-право и на-лѣво, и головы крокодиловъ то-и-дѣло что выказывались изъ воды и опять ныряли вокругъ плота; а между тѣмъ кафры или кидали въ нихъ съ берега каменьями, или вмѣстѣ съ Дельгоргомъ стояли съ поднятыми ружьями, для того, чтобы образумить пулею слишкомъ смѣлыхъ. Хотя съ немалою опасностью, но дѣло удалось, и скоро одинъ конецъ веревки арміи, которая кишитъ дѣятельностью какъ муравьи въ своемъ гнѣздѣ и съ неустрашимою смѣлостію движется по мановенію гордаго повелителя.
   При этихъ маневрахъ соблюдаются величайшая правильность и порядокъ. Стада мало-по-малу сгоняются въ кучу и сжимаются безпрерывно уменьшающимся кругомъ облавы. Уамазулуевъ, на охотѣ и на войнѣ, вся тактика состоитъ въ томъ, чтобы окружить непріятеля.
   Испуганные крикомъ и звуками оружія, слоны тѣснятся къ подножію скалы, и прямыя сообщенія между сидящими на ней и арміею въ долинѣ становятся невозможными чрезъ посредство гонцевъ. Тогда начинаются телеграфическіе знаки: красная шаль распахнулась вѣтромъ на вершинѣ Омгрооти, и дикій вопль двадцати тысячь голосовъ смѣшался съ ревомъ слоновъ, поражаемыхъ ассагаями. Разъяренные звѣри, чувствуя боль отъ ранъ, забываютъ испугъ и кидаются въ свою очередь на нападающихъ. Люди, щиты, дротики перемѣшиваются въ кровавую кучу; но за десяткомъ падшихъ храбрецовъ слѣдуетъ другой десятокъ; мѣсто истребленной сотни занимаетъ новая сотня воиновъ, и слоны, разбитые врозь, окружаются каждый отдѣльно со всѣхъ сторонъ. Усталый и испуганный слонъ защищается отъ стоящихъ напереди враговъ, а между тѣмъ одинъ смѣльчакъ, поднятый другимъ на плечи, подкрался сзади, лѣвою хватается за хвостъ, а правою рубитъ его съ одного разу. Проворный какъ молнія, онъ оставляетъ слона вымещать свою ярость на другихъ, а самъ летитъ къ повелителю амазулуевъ съ кровавымъ трофеемъ, отрѣзаннымъ у живого звѣря и служащимъ у кафровъ знакомъ побѣды.
   -- Хорошо! восклицаетъ довольный травлею повелитель и даетъ знакъ убивать звѣрей, истощенныхъ уже потерею крови.
   Однажды Дингаанъ приказалъ привести къ себѣ дикаго слона живымъ. Шесть тысячъ человѣкъ отправились и исполнили его приказаніе. Конечно, оно стоило жизни трехъ сотъ человѣкъ но должно вспомнить, что нагой кафръ вооруженъ однимъ только ассагаемъ, а словъ страшенъ и для толпы, закованной въ желѣзо. Но кафры знаютъ, что лучше итти на сомнительную опасность отъ звѣря, чѣмъ на вѣрную смерть, ожидающую всякаго бѣглеца съ королевской охоты.
   Что значитъ предъ этою охотою охота бошесмана, достигающая, впрочемъ, той же цѣли! Дикарь ползетъ къ колоссу, вооруженный лукомъ и стрѣлами, съ широкимъ остріемъ, намазаннымъ черною ядовитою смолою. Приблизившись къ звѣрю, онъ ожидаетъ минуты, когда тотъ станетъ такимъ образомъ, что возможно пустить стрѣлу въ животъ: слонъ едва почувствуетъ рану; но если изъ нея вытекла хоть одна капля крови, то дѣло сдѣлано. Ядъ течетъ по жиламъ гиганта: онъ ложится и околѣваетъ. Одинъ бошесманъ небольшою стрѣлою достигаетъ той же цѣли, которая стоитъ амазулуямъ столькихъ трудовъ и кропи.
   Слоновъ бьютъ почти только изъ-за ихъ клыковъ, потому-что мясо ихъ невкусно, а кожа далеко хуже и слабѣе иппопотамовой и даже носороговой.
   Въ слѣдующей статьѣ мы познакомимъ читателей съ охотами на львовъ и носороговъ и съ содержаніемъ второго тома путешествія Дельгорга.

"Современникъ", No 11, 1849

   
былъ привязанъ къ затопленному животному, а другой былъ вывезенъ на берегъ; кафры дружно принялись тянуть веревку, и трупъ иппопотама очутился на песчаной отмели, близь берега. Тащить далѣе было весьма затруднительно, по причинѣ огромной тяжести, а потому Дельгоргъ и нѣсколько кафровъ вошли по-поясъ въ воду и начали обрѣзать мясо, чтобы обнажить скелетъ, который Дельгоргъ хотѣлъ увезти съ собой въ Европу. Всѣ очень охотно занялись этимъ дѣломъ, потому-что иппопотамовъ жиръ составляетъ одно изъ отличнѣйшихъ лакомствъ, которому можетъ позавидовать любой изъ нашихъ гастрономовъ; жиръ этотъ вырѣзывался весьма тщательно, равно какъ и нѣкоторыя части мяса, особенно вкусныя; остальное же раскидывалось по сторонамъ, куда ни попало. Крокодилы такъ и кишили вокругъ нашихъ охотниковъ, стоявшихъ по-поясъ въ водѣ; но ихъ не боялись, потому-что прожорливыя твари обратили все свое вниманіе на куски иппопотамова мяса, кидаемые кафрами, и подпадавшіе въ воду, при чемъ, эволюціи гнусныхъ земноводныхъ ящерицъ немало тѣшили охотниковъ. Несмотря, однакожъ, на крокодиловъ, множество кусковъ иппопотамины {Вѣдь говорятъ же у насъ телятина, свинина, конина, баранина; почему же бы не сказать иппопотамина?} валялось на берегу, и даже палатка Дельгорга, бывшая въ нѣсколькихъ шагахъ далѣе; походила на рабочую мясника.
   Къ закату солнца успѣли на-скоро очистить скелетъ, и чтобы предостеречь его отъ жадности крокодиловъ, общими силами вытащили на берегъ и положили подлѣ самой палатки, покрывъ его цѣлою грудою сучьевъ росшаго поблизости весьма колючаго кустарника. Обезопасивъ такимъ образомъ на ночь свое пріобрѣтеніе отъ хищности крокодиловъ и гіенъ, охотники поужинали деликатнымъ жиромъ и расположились въ палаткѣ для ночлега.
   Палатка раздѣлялась на два отдѣленія, изъ которыхъ въ большемъ помѣстились кафры, а въ меньшемъ -- самъ Дельгоргъ; послѣднее отдѣленіе приходилось стороною къ рѣкѣ. Долго прислушивался нашъ французъ къ плесканью воды отъ крокодиловъ, безпрестанно выскакивавшихъ на берегъ за разбросанными кусками мяса и вслѣдъ за тѣмъ возвращавшихся опять въ рѣку; наконецъ этотъ монотонный плескъ усыпилъ его.
   Около полуночи, Дельгоргъ почувствовалъ, что кто-то сильно тряхнулъ его и сдернулъ съ него одѣяло. Съ просонковъ схватился онъ за ружье и закричалъ: кто тутъ! Кафры проснулись на крикъ, но виновнаго въ возмущеніи ночного спокойствія и кражѣ одѣяла не нашлось. Добыли огня, и на-повѣрку оказалось, что одинъ изъ крокодиловъ заползъ въ палатку и, схвативъ кусокъ иппопотамова мяса валявшійся у ногъ Дельгорга, прихватилъ при этомъ зубами коверъ, на которомъ онъ спалъ, и одѣяло, которымъ былъ прикрытъ; хищное животное спаслось бѣгствомъ въ рѣку.
   На-утро охотники убѣдились, что на берегу, еще вчера закиданномъ остатками иппопотама, не осталось ни одного кусочка: такъ тщательно занялись этимъ дѣломъ крокодилы. Впрочемъ, такое изобиліе съѣстного спасло нашихъ путешественниковъ; иначе крокодилы, при свободномъ доступѣ въ палатку, не ограничились бы похищеніемъ одѣяла.
   Спустя нѣсколько дней послѣ приключенія съ крокодиломъ, Дельгоргу привелось имѣть дѣло съ страшною мамбою, одною изъ опаснѣйшихъ змѣй южной Африки. Дельгоргъ шелъ съ кафромъ Буланче по тропинкѣ къ болотной лужѣ, въ которой они на-канунѣ убили крокодила, какъ вдругъ кафръ, шедшій впереди, увидѣлъ мамбу, грѣвшуюся на солнцѣ. Онъ опрометью бросился бѣжать назадъ и едва не сбилъ съ ногъ Дельгорга, который, увидѣвъ, что змѣя приподнялась и намѣрсваясь вскочить на него, также опрометью послѣдовалъ за бѣгущимъ товарищемъ, котораго скоро догналъ. Пробѣжавъ шаговъ съ; сотню, онъ оглянулся и увидѣлъ змѣю въ десяти шагахъ за собой: она явно догоняла бѣгущихъ и снорила съ ними въ проворствѣ. Тогда Буланче кинулся съ тропинки въ сторону въ высокую траву, а съ нимъ вмѣстѣ и Дельгоргъ: тутъ змѣя не могла ползти такъ быстро, какъ бѣжитъ человѣкъ, и чрезъ нѣсколько минутъ охотники были въ безопасности.
   Мамба есть едва ли не опаснѣйшая изъ всѣхъ африканскихъ змѣй и притомъ единственная, нападающая по собственному побужденію на человѣка и преслѣдующая его на бѣгу. Но не одною только смѣлостью мамба превосходитъ другихъ змѣй: быстрота ея.движеній по-истинѣ изумительна, такъ-что по гладкой дорогѣ человѣкъ едва ли можетъ уйти отъ нея. Она некусаеть, подобно другимъ, въ ногу, но кидается на человѣка стоймя и старается ужалить въ животъ, въ грудь, спину или голову. При ужасной остротѣ ея яда, такое укушеніе въ важныя жизненныя части тѣла бываетъ неизбѣжно смертельнымъ.
   Здѣсь впервые удалось Дельгоргу видѣть мамбу; впослѣдствіи онъ встрѣчалъ эту змѣю еще дважды и изъ собственнаго опыта и наблюденія всегда убѣждался въ истинѣ разсказываемаго о ней кафрами. Ни разу, впрочемъ, не удалось ему застрѣлить эту змѣю, что было бы весьма удобно, если бы ружье было заряжено мелкой дробью: Послѣднее обстоятельство, впрочемъ, рѣдко случается въ тѣхъ странахъ, гдѣ былъ тогда Дельгоргъ, и огромное его ружье было всегда заряжено пулею неслыханной при европейскихъ охотахъ величины.
   Изъ страны амазулу Дельгоргъ перенесъ свои охотничьи странствованія въ страну макатиссовъ, гдѣ ему пришлось натерпѣться страшнаго горя. Почти на каждой страницѣ читаемъ обѣ опасностяхъ и непріятностяхъ всякаго рода, испытанныхъ смѣлымъ nytишественникомъ. Приключенія его у макатиссовъ не менѣе интересны, но гораздо печальнѣе, чѣмъ у амазулуевъ, изъ страны которыхъ его выгналъ Панда. Такъ-какъ Дельгоргъ пришелъ къ нему впервые съ голландскими боерами, находившимися въ настоящее время въ войнѣ съ англійскимъ отрядомъ, занявшимъ Нортъ-Наталц то Панда полагалъ, что французскій авантюристъ тоже врагъ англичанъ, какъ и боеры, и, не желая ссориться съ англійскими властями въ сосѣдней съ нимъ Капской колоніи, по собственному побужденію, безъ всякаго вызова, запретилъ прежнему своему другу Дельгоргу охотиться въ его владѣніяхъ, и вѣжливо, но весьма настойчиво выпроводилъ его изъ страны амазулуевъ...
   У макатиссовъ весьма часто попадалось дерево, или; лучше, кустари никъ, извѣстный между поселенцами подъ названіемъ цуйкеръ-боша {Сахарный кустарникъ.}, и который, несмотря на то, что водится и въ Капской колоній, не былъ описанъ ни однимъ натуралистомъ. Ростъ его незначительный -- около двухъ или трехъ аршинъ, но онъ полезнѣе многихъ деревьевъ самаго большого роста. Листья его жосткіе, кора толстая и вообще древесина годится только для топки. Когда этотъ кустарникъ не въ цвѣту, то онъ ничѣмъ не отличается отъ сотенъ другихъ видовъ, изобилующихъ въ южной Африкѣ; но когда сучья его покрываются большими, сухими, бѣло-розовыми цвѣтами:, напоминающими форму артишока, то путешественникъ невольно обращаетъ на него свое вниманіе, и боеръ ила кафръ разскажетъ страннику дивное таинство, совершающееся по ночамъ между этими странными лепестками вдѣта, не похожаго на цвѣты нашихъ климатовъ.
   Днемъ и ночью лепестки цвѣтка остаются закрытыми и представляютъ собою тонное подобіе небольшого бѣло-розоваго артишока. Но предъ восходомъ солнца, когда охладѣвшая поверхность земли жадно впиваетъ въ себя росу, и когда этою небесною влагою Покрываемся растительный коверъ почвы, тогда огромный сухой цвѣтокъ цуйкеръ-боща раскрывается и, пропитываясь росою, превращаетъ ее, въ превосходный, густой и сладкій сиропъ или медъ, одаренный сверхъ чисто-сахарнаго вкуса восхитительнымъ ароматомъ, напоминающимъ, ваниль и землянику. Эту драгоцѣнную влагу надобно собирать на утренней зарѣ, потому-что вскорѣ послѣ восхожденія солнца лепестки цвѣтка опять сжимаются и жидкость проливается на землю. Весь цвѣтокъ проникнутъ этимъ сахаристымъ веществомъ; но боеры и кафры не хотятъ или не умѣютъ вываривать изъ него сахарнаго начала; а это было бы весьма немудрено, и въ мѣстахъ, гдѣ этотъ кустарникъ ростетъ въ изобиліи, весьма полезно. Въ южной Африкѣ, гдѣ пчелъ немного, и гдѣ медъ не въ большомъ изобиліи, цуйкеръ бошъ (сахарный кустарникъ) замѣняетъ собою наилучшій медъ, и имъ съ удовольствіемъ полакомились бы и въ Европѣ Туземцы сгущаютъ собранную ими съ кустарника росу на огнѣ, и, несмотря на то, она нисколько не теряетъ своего восхитительнаго аромата, дѣлаясь только гуще и получая сильнѣйшій сладкій вкусъ. Вообще этотъ продуктъ извѣстенъ тамъ подъ названіемъ стропа (strop). Опытный собиратель стропа добываетъ его въ одно утро около полуведра.
   Близь рѣки Моой, Дельгоргъ былъ свидѣтелемъ замѣчательнаго случая. Тамъ поселился нѣкто Вермаесъ, въ стадахъ котораго каждую ночь случался недочетъ одной скотины. "Это левъ шалитъ", сказалъ поселенецъ, "а потому надобно съ нимъ расчитаться, и чѣмъ скорѣе, тѣмъ лучше".-- Онъ взялъ свое большое ружье и, позвавъ съ собою сына, мальчика лѣтъ четырнадцати, отправился оттискивать ночного ядра. Экспедиція имѣла двойную цѣль: избавиться отъ опаснаго животнаго и дать мальчику урокъ, который пригодится ему въ зрѣлыхъ лѣтахъ.
   Около часу проискали они врага, какъ вдругъ въ шестидесяти шагахъ показалась изъ кустарника львица самаго большого роста. Раздался выстрѣлъ, но пуля угодила въ рыло, а не въ мозгъ, и прежде чѣмъ Вермаесъ успѣлъ опустить ружье, онъ уже лежалъ подъ костями звѣря. Ужасные зубы впились въ мускулы лѣвой стороны груди, какъ вдругъ испуганный ребенокъ, видя неизбѣжную гибель своего отца, вскрикнулъ изо всей силы и упалъ навзничь. Львица мгновенно приподняла голову на этотъ крикъ и увидѣла паденіе мальчика. Одному только Творцу всякой твари извѣстно, что произошло тогда въ головѣ звѣря, но онъ уже не терзалъ болѣе лежащей подъ нимъ жертвы, а, приподнявшись съ полумертваго охотника, медленно сталъ удаляться въ кусты, безпрестанно, озираясь на оба лежавшихъ почти рядомъ тѣла. Не прошло десяти минутъ, и львица скрылась въ лѣсу, которому кустарникъ служилъ опушкою.
   Покуда львица была ввиду, Вермаесъ лежалъ неподвижно, какъ убитый; но какъ скоро львица пропала изъ глазъ, онъ всталъ потихоньку, приподнялъ сына, едва живого отъ страху, потомъ перевязалъ на-скоро свои раны, зарядилъ ружье, на ложѣ котораго ясно видѣлись свѣжіе и весьма, глубокіе рубцы отъ львиныхъ когтей, и сказалъ сыну:
   -- Пойдемъ, малютка! сегодня для тебя будетъ урокъ на цѣлую жизнь. Не бойся: человѣкъ ходитъ подъ Богомъ, и если левъ царь надъ всѣми звѣрьми, то человѣкъ царь и надъ львомъ, стыдно если мы уступимъ безсловесной твари. Пойдемъ съ Богомъ впередъ, и не пройдетъ часу, какъ дѣло будетъ рѣшено: либо я, либо, львица ляжетъ въ этихъ кустахъ. Пойдемъ, будущій охотникъ!
   -- Да, батюшка, я пойду съ тобой; но грѣшно, что ты не далъ мнѣ тоже ружья. Если бы у меня было въ рукахъ заряженное ружье, то я пустилъ бы зарядъ сквозь черепъ звѣря, прежде, чѣмъ когти его успѣли бы впиться въ твое тѣло. Вооруженный, я бы не струсилъ. А теперь?! По-неволѣ потеряешь голову, когда видишь отца при смерти и не можешь помочь ему.
   -- Хорошо, сынъ мой! хорошо, парнишка! Въ тебѣ будетъ толкъ. На будущій разъ я и тебѣ дамъ ружье; но сегодня ужъ дѣлать нечего: надобно итти на львицу такъ, какъ есть.
   -- Идемъ, батюшка!
   Вотъ какіе характеры попадаются между полудикими поселенцами этихъ пустынныхъ странъ!
   Отецъ съ сыномъ пошли въ кусты. Дойдя до опушки, отецъ остановился и подумалъ минуты съ двѣ.
   -- Останься здѣсь, сказалъ онъ мальчику ласковымъ голосомъ.
   -- Я пойду за тобойю, батюшка!
   -- Останься здѣсь, повторилъ отецъ повелительно.
   И мальчикъ присѣлъ подъ кустомъ. а старикъ осторожно пошелъ впередъ.
   Но не успѣлъ онъ сдѣлать сотни шаговъ по кровавому слѣду, какъ вдругъ увидѣлъ, что въ одномъ кусту что-то шевелится. Быстро подошелъ онъ шаговъ на десять и поднялъ ружье на прикладъ. Въ это мгновеніе поднялась и львица, почуявшая человѣка, въ то время, какъ Она лизала кровь, ручьемъ бѣжавшую изъ раны. Вермаесъ не далъ звѣрю опомниться и, чтобы опять не сдѣлать неудачнаго выстрѣла, пустилъ львицѣ зарядъ прямо въ грудь. Ружье было заряжено пулею въ четырнадцать золотниковъ, слитою изъ свинца и олова, и, кромѣ того, пущены были въ дуло еще четыре картечи: этотъ ужасный зарядъ хватилъ звѣря на разстояніи никакъ не болѣе десяти шаговъ.
   Несмотря на то, что раны въ грудь рѣдко бываютъ мгновенно смертельны, особливо когда дѣло идетъ о львѣ, и потому довольно опасно подходить къ звѣрю, такимъ образомъ раненому, но Вермаесъ, пылая мщеніемъ, не утерпѣлъ. Онъ тотчасъ подскочилъ ко львицѣ, которую отбросило зарядомъ аршина на два назадъ, и сильно ударилъ ее прикладомъ по головѣ. Это было, впрочемъ, безполезно, потому-то львица, уже ослабѣвъ отъ первой раны, легла на-повалъ отъ второй. Она едва переводила духъ и тотчасъ издохла у не будучи въ состояніи сдѣлать предъ смертью еще какого-либо вреда своему побѣдителю.
   Дельгоргъ встрѣтился съ Вермаесомъ въ то время, какъ онъ возвращался домой изъ этой экспедиціи. Вермаесъ разсказалъ безъ всякаго хвастовства свои приключенія, а видъ его ранъ, ранъ львицы, и свѣжія царапины въ дюймъ глубиною на ложѣ ружья;, служили безмолвными; но неподкупными свидѣтелями разсказа. Смѣлые охотѣнки крѣпко пожали руки другъ у друга.
   Эти люди поняли одинъ другого: у обоихъ были одни и тѣже враги -- дикіе звѣри да англичане.
   Подвигаясь все ближе и ближе къ поворотному кругу Козерога, Дельгоргъ дошелъ наконецъ до страны макашласовъ, непосѣщенныхъ ранѣе его ни однимъ европейцемъ. Здѣсь всѣ, единодушно увѣряли его, у что далѣе онъ найдетъ однѣ только пустыни, въ которыхъ нѣтъ болѣе населенія; но Дельгоргъ, зная эту продѣлку дикихъ, которую не разъ уже удалось ему испытать, плохо вѣрилъ всѣмъ этимъ единогласнымъ показаніямъ туземцевъ. Онъ шелъ далѣе, потому-что ему нуженъ былъ экземпляръ черной антилопы {Aigoccros niger. Другой, также чрезвычайно рѣдкій экземпляръ антилопы конеобразной (aigoceros equina), былъ тоже вывезенъ Дельгоргомь въ Европу.}, извѣстной натуралистамъ только по разсказамъ. Чтобы достать это животное, нужно было углубиться внутрь земли кафровъ, и Дельгоргъ, несмотря на всѣ препятствія, подвигался впередъ. Если голодъ мучилъ его, то онъ выжидалъ встрѣчи съ буйволомъ или носорогомъ, и, при восклицаніи: вотъ нашъ обѣдъ!, звѣрь падалъ на землю, пораженный пулею въ мозгъ; Часто ему случалось убивать носорога пудовъ въ двадцать и болѣе, для того только, чтобы пообѣдать вдвоемъ съ Хенингомъ!
   Чего не натерпѣлся бѣдный путешественникъ въ этихъ негостепріимныхъ странахъ! Пять мѣсяцевъ бродилъ онъ пѣшкомъ, вдвоемъ съ кафромъ Хенингомъ, по дикимъ пустынямъ, гдѣ никогда еще не видали европейцевъ, терпѣлъ голодъ, дневной жаръ, ночной холодъ, всѣ возможныя лишенія, непріятности и даже смертныя опасности. У него украли его телѣгу и воловъ, платья, оружіе, вещи и собранныя имъ сокровища натуральныхъ предметовъ, и онъ едва-едва успѣлъ воротить десятую часть украденаго; да и то съ какими трудами, хлопотами и пожертвованіями! Наконецъ онъ былъ приведенъ въ такія обстоятельства, что едва не сложилъ головы въ пустыняхъ макашласовъ.
   Любопытенъ, между прочимъ, разсказъ, какъ цѣлое стадо дикихъ собакъ {Cynhyaena.} остановило телѣгу нашихъ путешественниковъ недалеко отъ одной деревни макашласовъ. Неустрашимые охотники едва могли разогнать ихъ выстрѣлами изъ ружей: такъ смѣло и кровожадно это животное, составляющее что-то среднее между собакою и гіеною. Впрочемъ, гіена страшный трусъ въ сравненіи съ дикою собакою. Мы когда-нибудь въ другой разъ подѣлимся съ нашими читателями этимъ разсказомъ.
   Но мы обѣщали поговорить объ охотѣ за носорогами, и едва не забыли нашего обѣщанія.
   Въ южной Африкѣ водятся два вида носороговъ -- однорогій {Rhinoceros simus.} и двурогій {Rhinoceros africanus blicornis.}; первый попадается вездѣ, какъ въ Канской колоніи, такъ и въ Кафреріи; но послѣдній, чернаго цвѣта (у голландскихъ поселенцевъ swaarl оhenosler), обыкновененъ только въ странахъ близкихъ къ поворотному кругу. Мясо ихъ довольно вкусно, а кожа едва ли не первая послѣ иппопотамовой. Его стоило бы бить изъ-за жира, кожи и мяса, если бы туземцы и поселенцы не видѣли въ немъ сверхъ того врага опаснаго ихъ плантаціямъ. Такъ-какъ носорогъ есть одно изъ самыхъ тупоумныхъ, злыхъ или даже бѣшеныхъ животныхъ, то часто при встрѣчѣ съ нимъ и человѣку приходится плохо.
   Однакожь, для смѣлаго, хладнокровнаго и опытнаго охотника охота за носорогами не очень страшна. Къ нему только надобно подходить весьма осторожно и непремѣнно съ подвѣтренной стороны, потому-что этотъ пахидермъ имѣетъ чрезвычайно чуткое обоняніе. Если кто умѣетъ ползти безъ шума и терпѣливо, тотъ можетъ приблизиться шаговъ на двадцать и даже на десять. Стрѣлять его надобно пулею изъ свинца и олова, вѣсомъ не менѣе 12 золотниковъ {И то если близко; въ противномъ случаѣ нужна пуля золотниковъ въ шестнадцать вѣсомъ.}, и цѣлить въ переднюю лопатку, или въ средину груди, или, еще лучше, въ голову, между глазомъ и ухомъ, на одну треть ближе къ послѣднему. Если охотникъ умѣетъ ползти тихо и терпѣливо, а ружье и искусство никогда ему не измѣняютъ, то смѣло можно сказать, что прочія предосторожности, такъ краснорѣчиво описанныя путешественниками {Особенно Левальяномъ.}, вовсе безполезны.
   Въ странѣ макашласовъ, Дельгоргу приходилось бить носороговъ почти ежедневно. Разъ какъ-то увидалъ онъ съ Хенингомъ вдали, въ кустахъ, стадо, которое они приняли за стадо каннъ, и потому оба поспѣшили обойти на подвѣтренную сторону. Но каковы были ихъ удивленіе и досада, когда, вмѣсто стада каннъ, оказалось стадо, состоящее изъ семи носороговъ. Но голодъ не свой братъ, и охотники были рады случаю покушать носорогова мяса, которое особенно вкусно на ребрахъ. Они разсуждали недолго, и въ нѣсколько секундъ былъ безмолвно составленъ планъ атаки.
   Дельгоргъ и Хенингъ подползли къ носорогу, предназначенному въ жертву, на разстояніе шаговъ двадцати, и первый выстрѣлилъ въ правое плечо. Раненое животное, но обыкновенію, повернулось и побѣжало; по Хенингъ успѣлъ послать ему выстрѣлъ въ лѣвую лопатку. Звѣрь покачнулся и упалъ, а между тѣмъ все стадо разбѣжалась отъ, шума выстрѣловъ. У Дельгорга былъ въ запасѣ еще одинъ зарядъ: онъ опустилъ его въ дуло.
   -- Постойте, постойте! закричалъ Хенингъ.-- Этакъ нельзя стрѣлять носорога: голова его теперь прикрыта туловищемъ, и вамъ надобно сперва обойти, чтобы послать зарядъ прямо въ черепъ.
   Дельгоргъ послушался; но на дорогѣ стоялъ колючій кустъ мимозы, который ему не хотѣлось обходить. Въ это время животное, силясь встать, вытянуло ногу такъ, что открылась грудь, и Дельгоргъ, не думая долго, послалъ туда зарядъ. Кровь хлынула ручьемъ, и охотникъ бросился къ издыхающему звѣрю.
   -- Не подходите, не подходите! кричалъ Хенингъ, коротко знакомый съ нравами носороговъ: -- это swaart rhenoster, и проклятая бестія не околѣетъ, потому-что я видѣлъ направленіе вашего выстрѣла: онъ не смертеленъ. Звѣрь сейчасъ вскочитъ и побѣжитъ; но вотъ я его!
   Но несчастный Дельгорговъ проводникъ напрасно искалъ въ травѣ запаснаго заряда, который уронилъ, торопясь убить носорога. Минуты уходили, носорогъ силился приподняться, а Хенингъ не имѣлъ чѣмъ зарядить ружье.
   Какъ на-бѣду, у Дельгорга не было съ собою ни лишняго патрона, ни даже охотничьяго ножа, который онъ потерялъ за нѣсколько часовъ передъ тѣмъ. Несмотря на всѣ просьбы, и даже проклятія, которыми осыпалъ его Хенингъ, умоляя подождать, покуда онъ сбѣгаетъ до телѣги, остановившейся въ сотнѣ саженъ оттуда, Дельгоргъ пошелъ къ лежащему на травѣ звѣрю. За неимѣніемъ другого оружія, Дельгоргъ вынулъ желѣзный шомполъ изъ ружья и, подойдя къ носорогу, сильно ударилъ имъ въ рану. Судороги усилились, и смѣлый Французъ вскочилъ на носорога, повторяя маневръ съ шомполомъ, который онъ то втыкалъ, то выдергивалъ изъ ранъ: умирающее животное билось такъ сильно, что Дельгоргъ падалъ съ него нѣсколько разъ и рисковалъ попасть въ его лапы, а шомполъ былъ совершенно исковерканъ.
   -- Сойдите долой! отойдите прочь! кричалъ Дельгоргу подоспѣвшій къ нему на-помощь, одинъ изъ его спутниковъ, Томъ.
   У Тома было въ рукахъ заряженное ружье, и онъ готовъ былъ послать пулю въ голову звѣря. Дельгоргу, однакожь, такъ поправилась продѣлка съ носорогомъ, что онъ, не слушая Тома, продолжалъ колоть иппопотама.
   -- Прочь, съумасшедшій! раздался вдругъ громовый голосъ Хснинга.
   Дельгоргъ обернулся, не привыкши къ такимъ учтивостямъ; но въ ту самую секунду носорогъ поднялся на ноги и чуть не стопталъ дерзкаго охотника. Инстинктивно бросился послѣдній бѣжать, а носорогъ, стряхнувшись, пустился за нимъ въ погоню, и навѣрное нашъ смѣльчакъ былъ бы разъ десятокъ пронзенъ насквозь страшнымъ рогомъ, если бы Томъ и Хенингъ не выстрѣлили разомъ по преслѣдователю. Разстояніе было слишкомъ велико и положеніе носорога не таково, чтобы ожидать смертельныхъ ранъ отъ этихъ двухъ выстрѣловъ; но они заставили разъяренное животное броситься въ сторону и оставить преслѣдованіе.
   Дельгоргъ былъ встрѣченъ хохотомъ, который ему теперь приходился вовсе не по-сердцу. Хенингъ утѣшалъ его, однакожь, тѣмъ, что сегодняшнее приключеніе познакомило европейца съ нравомъ и упорною жизненностью двурогаго носорога. Дельгоргъ далъ себѣ слово никогда не подходить къ черному носорогу, у котораго не пробитъ черезъ или не прострѣлена грудь въ надлежащемъ направленіи и съ должною силою удара.
   Въ тотъ же день Дельгоргъ убилъ самку носорога и живьемъ взялъ ея дѣтеныша.
   Носорогъ бѣгаетъ очень шибко, несмотря на огромную массу своего тѣла, и такъ-какъ онъ можетъ бѣжать очень долго не запыхаясь, то человѣку, даже легкому на-бѣгу, трудно уйти отъ носорога по прямой линіи. Надобно дѣлать повороты и стараться принять подвѣтренное положеніе, относительно преслѣдующаго звѣря. При сильномъ разбѣгѣ, носорогъ поварачивается довольно медленно; къ тому же, по причинѣ плохого зрѣнія, онъ слѣдитъ человѣка не иначе, какъ чутьемъ, что невозможно, если убѣгающему удастся уйти подъ вѣтеръ. Если же оставаться надъ вѣтромъ, то погибель неизбѣжна. Одинъ кафръ, надѣясь на легкость своего бѣга, и видя, что съ подвѣтренной стороны растутъ колючія растенія, пустился бѣжать отъ преслѣдовавшаго носорога въ подвѣтренную сторону, дѣлая, притомъ, небольшія уклоненія вправо и влѣво. Но не успѣлъ онъ отбѣжать 200 шаговъ, какъ носорогъ догналъ его, сбилъ, стопталъ и, пробивъ полу-аршиннымъ рогомъ насквозь, забросилъ на дерево, гдѣ трупъ повисъ сажени на двѣ отъ земли. Такова страшная сила и свирѣпость этого звѣря, впрочемъ, исключительно травояднаго.
   О битвахъ носороговъ со львами мы уже говорили. Что же касается до сраженій слоновъ съ носорогами, то Дельгоргъ имъ не вѣритъ и часто видалъ, какъ стада обоихъ видовъ этихъ травоядныхъ толстокожихъ мирно паслись вблизи и даже въ виду другъ друга. Если бы слоны и носороги жили во враждѣ, то непремѣнно бы тутъ случилась схватка; но о такихъ схваткахъ никогда никто не слыхалъ въ Кафреріи, хотя и носорогъ и слонъ попадаются тамъ часто въ однѣхъ мѣстностяхъ.
   Много есть разсказовъ о крѣпости носороговой кожи, непроницаемой для пули. Возьмите пулю изъ 4 частей свинца и 1 части олова, вѣсомъ отъ 12 до 18 золотниковъ, и бейте ею на разстояніи не болѣе 40 шаговъ, говоритъ Дельгоргъ: -- я отвѣчаю вамъ, что носорогова кожа, слоновой черепъ и даже черепъ крокодила разлетятся вдребезги. Такою пулею можно пробить даже иппопотамову кожу, самую твердую изъ всѣхъ существующихъ на землѣ.
   Весьма любопытно то мѣсто дельгорговой книги, гдѣ онъ разсказываетъ впечатлѣніе, произведенное на него и шведскаго натуралиста Валберга видомъ пустынныхъ, никогда еще не виданныхъ европейцами горъ, стелющихся къ сѣверу за поворотнымъ кругомъ Козерога. Здѣсь среди дикихъ кафровъ онъ разстался съ Валбергомъ и уже болѣе съ нимъ не встрѣчался {Г. Валбергъ занимаетъ теперь каѳедру зоологіи въ Стокгольмѣ.}.
   На стр. 453--458 описаны охоты макатиссовъ за слонами и носорогами. Не менѣе любопытны продѣлки Дельгорга съ кафрами, никогда не видавшими огнестрѣльнаго оружія и зажигательнаго стекла. Вотъ, въ нѣсколькихъ словахъ, какъ это происходило:
   Дельгоргъ замѣтилъ, что макатиссы замышляютъ противъ него недоброе, и, чтобы устрашить ихъ, показалъ имъ дѣйствіе пули и картечи изъ слоноваго ружья. Подробности здѣсь было бы слишкомъ долго разсказывать. Упомянемъ только, что кафры испугались и смотрѣлц съ почтеніемъ на бѣлаго, который располагалъ громомъ и молніею. Однакожь, одинъ изъ вождей, особенно нелюбившій Дельгорга, началъ утверждать, что все это не доказываетъ еще, чтобы бѣлый человѣкъ равнялся могуществомъ съ великими иніансами {Это колдуны, исправляющіе должность жрецовъ у кафрскихъ племенъ, незнающихъ никакой религіи.}, которые жили давнымъ-давно въ Кафреріи, и которымъ повиновалось все кромѣ солнца. Дельгоргу очень было нужно, чтобы всѣ вѣрили его сверхъестественному могуществу. Въ это время солнце стояло почти отвѣсно надъ головами, и путешественникъ, набивавшій свою дорожную трубку, вспомнилъ о зажигательномъ стеклѣ.
   Онъ внутренно улыбнулся.
   -- Не хочешь ли покурить трубки, Ромбока? спросилъ Дельгоргъ, кафрскаго вождя, оказавшагося скептикомъ относительно сверхъестественной власти бѣлаго человѣка.
   -- Съ удовольствіемъ; но здѣсь нѣтъ годнаго для добыванія огня дерева {Извѣстно, что всѣ дикія племена добываютъ огонь треніемъ двухъ кусковъ сухою дерева другъ о друга. Для этого годно невсякое дерево: оно должно быть нѣсколько дрябло и добывается по большой части отъ деревъ, пораженныхъ молніею.}, а до музи {Кафры называютъ своя деревни -- музи.} итти далеко.
   -- А солнце то на что? Развѣ ваши иніанги не имѣютъ власти приказать солнцу зажечь ихъ табакъ?
   -- Солнце не слушается никого; да если бы оно и захотѣло слушаться, то не могло бы дать огня: оно грѣетъ, а не сжетъ.
   -- Это говорятъ ваши иніанги, потому-что солнце ихъ he слушается. Вотъ, напримѣръ, если ему прикажетъ бѣлый человѣкъ, такъ это будетъ другое дѣло. Тутъ уже по-неволѣ послушается.
   -- Желалъ бы я посмотрѣть.
   -- Солнце зажги мой табакъ! закричалъ Дельгоргъ.
   Солнце, разумѣется, не послушалось. Прошло около минуты, и кафры все еще стояли, разинувъ рты и глядя на табакъ, въ ожиданіи "того, что будетъ. У Ромбока появилась презрительная улыбка.
   -- Видно, наше кафрское солнце не слушаетъ бѣлыхъ иніанговъ, сказалъ онъ и повернулся, чтобы итти прочь.
   -- Постой, Ромбока! ты правъ: я и забылъ, что здѣсь кафрское солнце; но у бѣлаго иніанга есть средства покорить себѣ это солнце, которое гораздо менѣе имѣетъ силы, чѣмъ свѣтящее въ странѣ бѣлыхъ людей.
   -- Можетъ быть и есть великіе иніанги между бѣлыми, примолвилъ Ромбока, намекая на то, что Дельгоргъ, навѣрное, не изъ числа такихъ иніанговъ.
   Между тѣмъ Французъ досталъ зажигательное стекло.
   -- Смотрите! закричалъ онъ повелительно кафрамъ.-- Солнце, я тебѣ приказываю немедленно зажечь мой табакъ: въ противномъ случаѣ я сдѣлаю тебя чернымъ!
   Дельгоргъ навелъ при этихъ словахъ Фокусъ стекла на табакъ, и онъ мгновенно задымился. Кафры опрометью бросились къ трубкѣ; самъ Ромбока подскочилъ и пробовалъ пальцемъ, въ-самомъ-ли-дѣлѣ горитъ табакъ.
   -- Дай сюда руку, Ромбока! сказалъ Дельгоргъ, и, наведя на нее Фокусъ стекла, сильно обжегъ палецъ недовѣрчиваго кафра.
   Ромбока такъ былъ пораженъ, что- не смѣлъ сердиться. Онъ только сталъ просить, чтобы путешественникъ добылъ ему этого небеснаго огня. Въ-самомъ-дѣлѣ, помощію заряда пороха и сухихъ сучьевъ, скоро запылалъ огонь, который всякій спѣшилъ отнести домой, полагая, что огонь такого высокаго происхожденія непремѣнно осчастливитъ домъ того кафра, къ которому онъ будетъ занесенъ.
   Подобныя сцены десятками попадаются въ книгѣ Дельгорга.
   Вотъ что говоритъ нашъ туристъ о путешествіяхъ въ южную Африку для географическихъ открытій.
   Пройти сквозь всю южную Африку отъ 34° южной широты до экватора было бы дѣломъ не совсѣмъ труднымъ, если бы вмѣсто быковъ, на которыхъ путешествуютъ теперь, запастись верблюдами да пригласить съ собою человѣкъ пятьнадцать людей, привыкшихъ къ тропическиму климату Африки. Верблюдъ есть одно изъ пригоднѣйшихъ для такой экспедиціи животныхъ, хотя онъ вовсе неизвѣстенъ въ южной Африкѣ; да и самое это обстоятельство, при эксцентрической формѣ животнаго, послужило бы для удивленія туземцевъ и устраненія всякихъ съ ихъ стороны непріятностей. Въ спутники всего лучше выбрать кафровъ; но, чтобы вполнѣ быть увѣрену въ ихъ усердіи и безусловномъ повиновеніи, нужно, чтобы они были наняты не съ воли, а шли бы по приказанію своего верховнаго властелина. Скажи Панда одно слово, и кафры пойдутъ на вѣрную смерть. Въ этомъ полу-дикомъ народѣ чувство повиновенія законной власти развито въ самой высокой степени. Нѣсколько лѣтъ тому назадъ Массиликади приказалъ отряду кафровъ углубиться внутрь материка но направленію къ экватору, пока они не дойдутъ до великой воды, то есть до моря. Кафры свято исполнили это приказаніе и остановились только на берегу огромнаго озера, считая его моремъ: половина ихъ возвратилась послѣ пятимѣсячнаго отсутствія, оста- вивъ другую половину въ пескахъ пустыни. Неизвѣстно, что за озеро открыла эта экспедиція -- Марави, Аквитунду или Квифуа?
   Нигдѣ въ странахъ, гдѣ путешествовалъ Дельгоргъ, онъ не встрѣчалъ людоѣдовъ и даже не слыхалъ о нихъ никакихъ положительныхъ свѣдѣній. Онъ полагаетъ утвердительно, что во всей южной Африкѣ до тропика ни одно дикое племя не употребляетъ въ пищу человѣческаго мяса.
   Въ-замѣнъ людоѣдовъ, ему, однакожь, удалось удостовѣриться въ существованіи мея:ду амазулуями особаго племени, непохожаго на кафровъ и, вѣроятно, стоящаго ниже всѣхъ другихъ человѣческихъ племенъ. Это такъ называемые коссобалы, или икоеи, обитающіе въ Амазуасси, нлиСапуссѣ. Цвѣтъ ихъ кожи жолто-коричневый и ростъ рѣдко превосходитъ полтора аршина; волосы и брови ихъ весьма длинны, черны и жестки. Слухъ и обоняніе развиты у нихъ весьма слабо; зато зрѣніе ихъ такъ остро, что сами кафры ему изумляются. Коссобалъ ясно различаетъ предметы, доступные европейцу только при помощи оптическихъ орудій: на растояніи тысячи шаговъ онъ ясно видитъ черты человѣческаго лица (!?). Ноги у нихъ кривыя и почти всегда покрытыя язвами. Вмѣсто хижинъ, они обитаютъ въ норахъ, вырытыхъ муравьями-термитами, съ которыми эти дикари ведутъ безпрерывную вражду. Пища ихъ состоитъ изъ сырого мяса, падали, гадовъ и насѣкомыхъ. Несмотря на свою слабость, коссобалы не терпятъ обидъ отъ кафровъ, потому-что послѣдніе боятся, чтобы эти выродки человѣческаго рода не отравили ихъ. Должно при этомъ замѣтить, что коссобалы большіе мастера въ приготовленіи быстродѣйствующихъ ядовъ; но такъ-какъ человѣкъ, выродившійся до такой низкой степени, теряетъ свою природную производительную способность, то племя коссобаловъ, очевидно, уменьшается и, вѣроятно, чрезъ нѣсколько десятковъ лѣтъ вовсе исчезнетъ съ лица земного.
   Что это за люди? откуда они пришли? какъ опустились они до такой низкой степени развитія? эти вопросы остаются покуда неразрѣшенными.
   Прощаясь съ макатиссами, Дельгоргъ описываетъ ихъ лживость, трусость, подлость, обжорство, неопрятность и другіе пороки. Физическимъ видомъ и умственными способности, нравомъ и обычаями макатиссы стоятъ несравненно ниже сосѣдей своихъ, амазулуевъ. У послѣднихъ есть дурныя, но есть и прекрасныя качества; у макатиссовъ же Дельгоргъ не могъ найти ни одной черты, которую бы можно было похвалить. Подобно амазулуямъ, они не имѣютъ никакого понятія о религіи, но, въ добавокъ, боятся злого духа, которого называютъ Морримо.
   Истребивъ собственноручно нѣсколько сотъ слоновъ, львовъ, носороговъ, иппопотамовъ, буйволовъ, крокодиловъ и множество другихъ менѣе колоссальныхъ животныхъ, Дельгоргъ возвратился въ Европу въ концѣ ноября 1844 года.
   Къ сочиненію, о которомъ мы бесѣдовали съ нашими читателями, приложены:
   1) Словарь языка амазулуевъ.
   2) Реестры коллекцій натуральныхъ предметовъ, собранныхъ путешественникомъ и привезенныхъ въ Европу.
   3) Карта пройденнаго пути.
   4) Карта распредѣленія животныхъ въ тѣхъ странахъ, гдѣ охотился Дельгоргъ. Ее можно назвать картою охоты.
   5) Портретъ путешественника въ томъ костюмѣ, какъ онъ совершалъ свои подвиги.
   6) Гравюра, изображающая Конгуелу и Портъ-Натальскій заливъ.
   7) Изображеніе иппопотама.
   8) Гравюра, на которой представлена торжественная военная пляска амазулуевъ.
   9) Изображеніе головы носорога.
   10) Группа слоновъ.
   11) Битва амазулуевъ съ боерами.
   12) Сцена Дельгорга съ буйволомъ.
   13) Изображеніе газели -- Gazella melampus.
   Мы надѣемся, что читатели раздѣлятъ наше мнѣніе о книгѣ г. Дельгорга, которую мы считаемъ интересною не въ одномъ только ученомъ отношеніи. Пріятно будетъ видѣть ее въ русскомъ переводѣ. Что касается до насъ лично, то мы прочли ее съ величайшимъ наслажденіемъ: она напомнила намъ прошлые дни собственной страннической жизни,-- дни, давно канувшіе въ вѣчность.

М. X.

   
Ко всем произведениям автора К списку авторов