Тихомиров Лев Александрович - Что такое Отечество?

Лев Тихомиров

Что такое Отечество?

Работа зачитана 3 апреля 1907 года в Историческом музее

Оригинал здесь -- http://www.patriotica.ru/authors/tikhomirov.html

Предмет моего рассуждения сводится, в сущности, к рассмотрению вопроса: существует ли Отечество и что оно такое? В другое время и в другой стране такое рассуждение могло бы иметь только академическое значение, аналогично, например, вопросам: существует ли любовь? существует ли даже сам человек? В практическом отношении человек, чувствующий свое существование, не имеет ни малейшей надобности в каких-либо доказательствах этого. Тот, кто любит, может лишь улыбнуться на доказательства того, что любви нет.

Совершенно так же обычный нормальный человек в обычное время может отнестись к вопросу о том, есть ли Отечество и что оно такое. Он его чувствует всей душой, он его любит: Японский поэт Мотоори прекрасно выразил состояние патриотической души: "Если кто спросит, что такое душа Японии ("Ямато дамассий"), -- укажи ему цветок, благоухающий на утреннем солнце..." Тут нет определения, есть простое указание самородной и самосознающей жизни.

Когда это чувство жизни сильно, в сердце сам собою слагается

Отчизне кубок сей, друзья!
Страна, где мы впервые
Вкусили сладость бытия,
Поля, холмы родные,
Родного неба милый свет,
Знакомые потоки,
Златые игры первых лет
И первых лет уроки,
Что вашу прелесть заменит?
О Родина святая,
Какое сердце не дрожит,
Тебя благословляя?..

(В.А. Жуковский)

В России мы видим теперь вокруг себя совсем иное настроение. Выдвигаются всевозможные интересы, всевозможные страсти, всевозможные принципы, но в их борьбе не схватываешь ни чувства, ни идеи Отечества. Самое слово "патриот" употребляется скорее в насмешливом смысле, и напоминание об Отечестве не производит действия на сердца. Явились даже доктрины, отрицающие существование Отечества. Призыв "пролетариев всех стран" соединиться против всех отечеств раздается из среды интеллигенции и находит отзвук в народных массах. Не видно горячего чувства Отечества и в других слоях общества. Не видно его и в правящих сферах.

Я не буду доказывать этого факта, потому что его с горечью и ужасом видит каждый, у кого сохранилось святое чувство близости и любви к Отечеству. Я не стану разбирать и причин, породивших это явление, но считаю необходимым указать, что оно представляет, несомненно, некоторое проявление душевной болезни.

Для здорового человека нет надобности доказывать то, что свидетельствуется ему непосредственным ощущением, непосредственным восприятием. Но ослабление непосредственного восприятия, как бы некоторое опустошение души -- это болезнь века, и особенно русских людей. Психиатрия свидетельствует о возрастании больных, сомневающихся в собственном существовании, то есть, другими словами, плохо его чувствующих. Тем более может, в таком состоянии души, понижаться ощущение социально-органических процессов, откуда и является "невидение" Отечества, слабость ощущения его. И вот в таком состоянии людей для излечения болезни становится в высшей степени важно опереться на свидетельство других душевных способностей, чтобы посредством их исправить показания ослабевшего чувства. Рассуждение о том, есть ли Отечество и в чем оно состоит, получает теперь особое значение. Помощь разума, поддерживая остатки ослабевшего чувства, дает ему время оправиться, воспрянуть в своих функциях и снова начать расти в душах.

Защита, доказательство, уяснение идеи Отечества -- апология Отечества -- становится теперь перед нами величайшим долгом во имя воскресения в ослабевших душах величайшей из общественных идей -- идеи Отечества.

Выражаясь так, я ничего не преувеличиваю. В отвлечении можно называть другие всеобъемлющие идеи: общечеловеческая солидарность, братство, правда и т. п. Но сила Отечества заключается в том, что здесь идея соединяется с фактом, душа человека соединяется с обществом не в отвлеченной идее, но в действительном существовании. Солидарность, братство, правда являются в Отечестве не в виде отвлеченных формул и принципов, а в живом осуществлении. Поэтому-то Отечество было всегда так дорого людям и любовь к Отечеству так возвышала их самих.

Если мы, позабыв явления больной современности, взглянем на тысячелетнюю историю народов, то увидим у всех и во все времена, что нет такого сокровища, которым человек не готов был бы жертвовать в пользу Отечества. Десятки томов можно наполнить примерами всепоглощающего чувства патриотизма.

Все люди, великие и малые, все формы государств одинаково дают нам эти примеры. Величайший из царей наших под ядрами и пулями Полтавы оставил потомству свою исповедь: "А о Петре ведайте, что не дорога ему жизнь; жила бы Россия в чести и славе". Скромный крестьянин Сусанин, только случайно ставший известным истории, отдает также без колебания жизнь за Родину. Величайший революционер Дантон не хочет спасти жизнь бегством из Отечества, восклицая: "Разве я унесу Отечество с собой на подошвах?" Но что толковать о жизни, когда люди отдают за Отечество и все то, из-за чего дорожат жизнью, -- достояние, славу, любовь... Мицкевич не мог выразить власти любви сильнее, как сравнением:

Но есть на свете одно сладчайшее слово, Кроме лишь слова "Отчизна", "любовь" это слово.

Кроме лишь слова " Отчизна"... Перед Отчизной стирается для него и любовь, и для Отечества его Альф покидает навеки Альдону...

Но если бы понадобилось указать беспредельность жертвы, которую человек способен принести Отечеству, я бы не мог найти ничего сильнее и поразительнее апостола Павла, не усомнившегося произнести почти страшные слова: "Истину говорю во Христе, не лгу, свидетельствует мне совесть моя в Духе Святом, что великая для меня печаль и непрестанное мучение сердцу моему: я желал бы сам быть отлучен от Христа за братьев моих, родных мне по плоти, то есть Израильтян..." (Рим. 9, 1 -- 4). Это слово, это признание вырвалось у того, кто желал бы разлучиться с телом, лишь бы жить со Христом...

Но в этом крике всепоглощающей любви к родному Израилю апостол Павел не отлучался от Христа, потому что великое чувство, в нем говорившее, освятил Сам Спаситель мира. Он Сам плакал, глядя на Иерусалим и говоря: "О, если бы ты хоть в сей день узнал, что служит миру твоему",' "Иерусалим, Иерусалим, избивающий пророков, сколько раз хотел Я собрать детей твоих, как птица собирает птенцов своих под крылья, и вы не захотели..." Эта скорбь не покидала Богочеловека даже в минуту Его искупительного подвига, и, сгибаясь под тяжестью креста, Он говорил: "Дщери иерусалимские, не обо Мне плачьте, а о себе и о своих детях", потому что пред взором Его предносился в это время образ бедствий обреченного на гибель Отечества по плоти.

Рассматривая судьбы нашей родины в прошлые века, мы затрудняемся решить, кто более был ее строителем: государственные деятели или святые? Горячий патриотизм величайших подвижников и святителей Руси кажется как бы соблазнительным для тех из наших современников, которые больны убылью непосредственного чувства или поддались влиянию больных доктрин. Но образ Искупителя мира, пришедшего спасти людей всех племен и в то же время любящего свое Отечество по плоти, свидетельствует, что чувство любви к Родине есть чувство также святое, Богом благословенное, и оправдывает подвижников Русской земли, а не их нынешних критиков.

Что же такое Отечество, если оно способно привлекать столь безгранично сердца людей и любовь к нему может жить даже в сердце Богочеловека? Разве может нечто мечтательное, не существующее реально, нечто, не обладающее высокими и благодетельными свойствами, возбуждать благословения Неба и земли? Разумеется, нет... И если мы, стряхнув с себя туман больных лжеощущений современности, прибегаем к точным знаниям нашим по истории, социальным наукам, психологии человека, если мы взвешиваем все эти данные хоть с простой научной объективностью, то мы не можем не видеть, что та сфера существования нашего, которая называется Отечеством, есть фактически высшая сфера разумного и нравственного развития человеческой личности, высшая фактически сфера, в которой могут уясняться и развиваться разумные и нравственные отношения между людьми.

По своей благодетельности для нас она не может не возбуждать любви во всяком здоровом сердце, по необходимости для нравственного развития человека она не может не получить благословения Бога.

Единство жизни человека и общества, единство жизни преемственных поколений -- та тесная связь людей между собою, которая дает людям нравственное единение и составляет сферу развития нашего нравственного чувства, -- все это реально проявляется и совершается только в Отечестве. Его существование в виде факта совершенно объективного проявляется как внутренне, психологически, так и внешне, в виде известного исторического процесса.

Известный социолог Густав Лебон прекрасно характеризует внутреннее психологическое единение жизни Отечества, обрисовывая то, что он называет душой народа. "Мы, -- говорит он, -- одновременно дети своих родителей и своей расы. Не только чувство, но и физиология, наследственность делают для нас Отечество второй матерью. Влияния, которым подвергается личность и которые руководят ее поведением, бывают троякого рода. Первое, и, вероятно, самое важное, -- влияние предков. Второе влияние -- непосредственных родителей. Третье, которое обыкновенно считают самым могущественным и которое, однако, есть самое слабое, -- влияние среды. Влияния среды начинают оказывать заметное действие только тогда, когда наследственность накапливала их в одном и том же направлении в течение очень долгого времени.

Человек -- что бы он ни делал -- всегда и прежде всего есть представитель своей расы. Тот запас идей и чувств, который приносят с рождением все личности одного народа, образует душу народа. Невидимая в своей сущности, эта душа очень видима в своих проявлениях, так что в действительности она управляет всей эволюцией народа". Отечество, или "раса", как выражается Лебон в стремлении к физиологической наглядности, должно быть рассматриваемо как "постоянное существо, не подчиненное действию времени. Это постоянное существо состоит не только из живущих личностей, образующих его в данный момент, но также из длинного ряда мертвых, которые были их предками. Чтобы понять истинное значение расы, ее следует продолжить одновременно и в прошедшее, и в будущее. Предки управляют той неизмеримой областью бессознательного (чувств, наклонностей, инстинктов), той невидимой областью, которая держит под своей рукой все проявления ума и характера. Судьбой народа руководят в гораздо большей степени умершие поколения, чем живущие. Ими заложено основание. Столетие за столетием они творили идеи и чувства, то есть побудительные причины для нашего поведения. Умершие поколения передают нам не только свою физическую организацию, но внушают нам также и свои мысли. Покойники -- господа живых. Мы несем тяжесть их ошибок, мы получаем награду за их добродетели".

Быть может, Лебон в увлечении аргументацией несколько преувеличивает психическое влияние предков, уменьшает значение нашей самостоятельности, но в основе он указывает несомненный психолого-исторический факт. Нужно еще добавить, что единение поколений, как бы велика ни была степень психологической самостоятельности каждого из них, дополняется общностью их исторического дела , и волею и неволею преемственно передаваемого. Среда, в которой развиваются отдельная личность и целое поколение, есть также среда преемственная, которая накапливает влияния из поколения в поколение.

Единство жизни Отечества в течение веков и тысячелетий создается не только психологией, но и условиями внешнего существования. Отечество -- это не просто "раса". Это организованная нация, получающая завершение своей организации в государстве. Вся история мира есть история государств, этих преемственно развивающихся союзов, этих социальных организмов, которые рождаются, живут сотни или тысячи лет и развиваются, проходя различные фазы, из которых каждая последующая вытекает из предыдущей, ею обусловливается и, в свою очередь, дает основы для развития следующей фазы. Этот факт общеизвестен не только науке, но непосредственно известен и самим членам национального целого, по крайней мере в отношении ближайших поколений.

Россия, например, существует тысячу лет, за это время претерпевала немало изменений, бывали моменты даже, когда она исчезала как самостоятельное политическое целое, бывала раздроблена на части, захваченные в сферы влияния и обладания других государств. Но когда же, в какое столетие русские не сознавали, что они составляют нечто единое целое?

Они знали это при рождении Русского государства и тогда уже могли говорить о "родине", об "отечестве" в смысле общности происхождения -- даже, пожалуй, с большей ясностью, чем мы, потому что могли по именам называть тех лиц, от которых истекла их родственность. Первые насельники, например, будущей Великороссии знали, что их предки вышли из Белой Руси, что это были братья Радим и Вятко и что именно от них пошли радимичи и вятичи.

Эта общность "отечества", "родства" стояла перед их глазами еще в самом живом виде. Они знали также, что некоторые племена финские вошли в их союз, как усыновляемые принимаются в родовую семью. В момент основания государственности они видели, что условия жизни у них имеют одинаково сильные и слабые стороны, так что для общей жизни всех родов и племен требуют одной общей меры. "Земля наша велика и обильна, а порядка в ней нет, -- сказали они князьям, по преданию, -- придите владеть и княжить нами".

И с этого первого момента в Отечестве нашем мы можем видеть затем, век за веком, планомерное развитие одного целого. Иногда оно идет более сознательно, иногда менее, иногда как бы прерывается -- как, например, под напором южных кочевников, татарского нашествия, воздействия Польши, ливонских рыцарей и т.д. Но каждый раз национальное целое, надорванное или разрушенное в одном месте, начинает восстановляться в других местах силами уцелевших областей. Кризис, подорвавший всю нацию при одном поколении, следующее поколение старается излечить и устранить, и все приблизительно по одному плану. Окидывая взглядом наши судьбы за тысячу лет, мы видим развитие одного и того же процесса, поддерживаемого не только по месту всеми частями национального организма, но по времени каждым из поколений, которое вступает в обладание всей "отчизной", всем достоянием, оставленным отцами и дедами, и пользуется им, а иногда получает в наследство и страшное положение и тогда старается его поправить, а затем, в свою очередь, оставляет свое достояние наследникам -- детям и внукам. Жизнь каждого отдельного поколения в этом общем едином, преемственном процессе получает смысл только в существовании целого Отечества.

III

История и общественная наука показывают нам тот объективный факт, что ни один отдельный момент в жизни государства не имеет изолированного бытия, но всегда является звеном некоторого целого тысячелетнего процесса, жизни целого Отечества. Лишь в течение веков слагаются учреждения государства, лишь в течение веков оно достигает своих нормальных границ, предопределенных условиями географическими, этнографическими и т.д. В течение же веков идет складывание экономических отношений целого организма. Каждое поколение является лишь одной частью целого процесса, совершающегося в ряде их.

Не в жизни одного поколения, а в жизни сменяющегося ряда их общественность имеет свою цель, исиолвение и завершение.

Этот факт имеет своим последствием то важное обстоятельство, что для развития общественности жизнь Отечества несравненно более значит, нежели жизнь человечества.

Жизнь человечества дает лишь идею, руководящую нашим отвлеченным разумом, и теоретическое направление нашего нравственного чувства, но действительной общности жизни в нашем мировом существовании гораздо меньше, чем в Отечестве.

Хотя, конечно, и в целом человечестве есть преемственность развития и взаимодействие отдельных частей, но ни то, ни другое не достигает и приблизительно той ясности и напряженности, как в Отечестве. Эго зависит не от существования международной вражды.

Внутренняя борьба, ожесточенное соперничество и даже войны происходят в Отечестве не меньше, чем в человечестве, точно так же как и мирное взаимодействие частей есть и в человечестве. Но человечество ни в том, ни в другом не имеет тех могучих средств для взаимного понимания и разумного устроения совместной жизни частей, как это происходит в Отечестве.

Сознание человеческой общности родилось в Отечестве тогда, когда различные части человечества еще не имели и искры этого чувства. Преднамеренное разумное приспособление интересов отдельных частей к интересам всего целого не существует в человечестве даже и до сих пор или если существует, то в самых ничтожных размерах. В Отечестве, наоборот, это составляет все содержание его жизни. Человеческая общественность, таким образом, родилась и развивается именно в Отечестве. Оно было и осталось школой общественных чувств. Оно было и остается сферой, в которой люди действительно преследуют общие цели, сознательно ставя их себе и систематически осуществляя не только потому, что это возможно в одном целостном организме, но и потому, что в нем иначе даже не может быть. В Отечестве вся совокупность внешних, внутренних и психологических условий сама собою понуждает людей приходить к сознанию своего единства и действовать совместно, даже если бы они этого первоначально не желали. Обратный пример дает социализм, который, вздумав поставить общественность на почву всечеловечности, на самом деле только подрывает человеческую общественность, вносит в нее разъединение, вражду и борьбу.

Отечество дает единственное реальное осуществление общечеловеческой жизни во всем разнообразии ее частей, не предоставленных борьбе, а разумно и справедливо согласованных, Человек, как член человеческого рода, воспитывается и реально живет только в Отечестве.

Разумное общественное существование человека даже невозможно иначе, как в этой преемственности поколений. Даже его собственный интерес, материальный или нравственный, не может быть связан с заботой только об одном дне или только о непосредственно близких людях. На смену нынешнему дню наступит завтрашний; плохо устроив свою жизнь сегодня, мы можем пострадать от этого через год или двадцать лет. Человек, которого мы сегодня видим около себя, завтра скроется, а к нам враждебно или дружески подойдет другой, откуда-нибудь очень издалека. Приходится думать не об одном дне, а о неопределенно долгом периоде, не о тех только, кто стоит около нас сию минуту, а о всех людях. Эта забота о всех переходит и на детей, на внуков и, возбуждая наше нравственное содержание, становится заботой вообще о человеке , заставляет думать и о тех человеческих существах, которые будут жить сотни лет после нас.

В сфере нашей мысли о человечестве наша личная связь с ним и его с нами не имеет ничего жгучего, глубоко затрагивающего, побуждающего к действию. В сфере мысли об Отечестве, наоборот, самый мелкий, самый личный, даже эгоистический вопрос жизни немедленно связывает нас с предшествовавшими поколениями, с окружающим обществом и с будущим. Мы видим на каждом шагу, что благом, которым пользуемся, обязаны окружающим людям или отцам. Мы точно так же испытываем непосредственно на себе последствия их ошибок. Мы знаем, что наши собственные действия отзовутся непременно на окружающих и на наших детях и внуках. Здесь в каждой мысли нашей и в каждом шаге мы погружаемся, таким образом, в жизнь общественную, и притом не отвлеченную, а реальную, которая своим содержанием то дает нам нравственное удовлетворение, то возбуждает упреки совести, то порождает страх за участь близких людей или тех дел, в которые мы вложили свои усилия и свою душу. Таким образом, только в этой жизни -- в Отечестве -- могущественно возникает и развивается наше общественное чувство, а не в жизни общечеловеческими интересами, которая почти всегда отвлеченна, не наглядна, не способна выразиться в фактах, не способна возбудить деловой энергии.

Точно так же и наша общественная мысль реально возникает, развивается и достигает зрелости только тогда, когда это происходит на почве жизни Отечества, а не человечества. Конечно, случается, что наши поступки способны отразиться и на жизни человечества, наши планы могут иногда охватывать собою жизнь всечеловеческую. Но недостаток организованного единства в человечестве приводит к тому, что действительное соотношение между нашей мыслью и планом, с одной стороны, и жизнью человечества -- с другой, может являться только случайно. Да и в этих редких случаях мы можем оказать воздействие на жизнь человечества только посредством своего Отечества. Оно является посредником между нашей мыслью или делом и человечеством, оно дает способы действия. Так, Александр Македонский или Юлий Цезарь несли с собой идею скорее общечеловеческую, мировую, чем национальную. Но и они могли повлиять на общечеловеческую жизнь только посредством содержания жизни Греции и Рима, посредством того, что в жизни своего Отечества почуяли и направили к осуществлению как идею всечеловеческую.

На жизни Отечества естественно, вольно и невольно, развивается общественная, государственная мысль каждого -- и малого, и великого -- человека, с первых моментов его гражданского возраста.

У гражданина, тем более у государственного деятеля, нет такой задачи, которая бы с запроса дня не принуждена была переходить логически в какой-нибудь счет с прошлым, с окружающим и с будущим. Все, что мы делаем для народного благосостояния или для умственного развития, для нравственной устойчивости, для усовершенствования социального строя или государственных учреждений, для каких-либо потребностей экономических и т. д., -- все это невозможно устраивать без мысли о будущем, о том, что будет, когда устраиваемое нами созреет и даст плоды. Мы после очень недолгой практики лично убеждаемся, что истинно полезным для настоящего дня может быть только то, что рассчитано на полезность в исторических судьбах Отечества. Солидарность людей в одном союзе и солидарность поколений в исторической жизни Отечества -- эта мысль вырастает постепенно с ясностью и убедительностью у каждого. А это сознание и есть основа всякой общественности. Его развивает в нас не отвлеченная кабинетная мысль о всечеловеческой солидарности, а реальная личная деятельность, конкретные опыты и примеры их плодотворности или безуспешности.

Развитие общественного чувства и разума людей на почве жизни Отечества совершается тем более могуче, наглядно, с неотразимой убедительностью для сознания, что в жизни Родины мы всегда получаем от предыдущих поколений ряд задач первостепенной важности, которые начаты не нами и кончатся не нами, но для нашей собственной текущей жизни имеют огромное значение, так что мы ими непременно принуждены заниматься.

Это происходит оттого, что нация, государство, Отечество есть действительно существующий коллективный процесс, в совершении которого действуют условия чисто природные, неизбежные для нас, касаются ли они материальной или духовной стороны коллективного существования. Осуществление этих условий требует столетий, и требует необходимо, потому что от этого, как видят люди каждого поколения, действительно зависят их интересы. Отсюда в Отечестве является преемственность исторических задач и, сообразно с этим, преемственность политики.

Государственная наука называет нам целый ряд таких исторических задач, для исполнения которых трудятся одно за другим несколько поколений.

Такова, например, задача территориальная . Человеческое общество способно жить и развиваться только в том случае, если обладает необходимыми материальными условиями и внутренней свободой распоряжения собой, независимостью в устроении себя. Для этого обществу прежде всего необходимо определить и занять свою естественную территорию , ту, без обладания которой оно не может иметь достаточных средств и независимости. Такая территория указывается самой внешней природой. Государство не произвольно выбирает себе те или иные границы, но волей-неволей тянется к достижению так называемых естественных границ. Достигнуть их для него обязательно, а переходить их оно почти не может без вреда и неудобств.

Эти естественные границы в странах, например, богатых и гористых обыкновенно бывают менее обширны. В России же, например, они, напротив, принудительно для нас охватывают громадное пространство от Балтики и Карпат до Тихого океана, от Ледовитого океана до Черного моря, Кавказа, Туркестана, Алтая и Маньчжурии. На всем этом пространстве нельзя жить иначе как в одном государственном союзе; всякая нация, начав здесь жизнь, волей- неволей принуждена стремиться шаг за шагом до естественных границ, охватывающих территорию, хорошо отграниченную от соседей, дающую возможность мировых сношений и природно заключающую разнообразные ресурсы для существования нации. Как известно, такое стремление к распространению на все указанное пространство и характеризует историю нашу как в инстинктивном движении народных масс, так и в государственной политике. Наша территориальная политика тысячу лет имела одну и ту же тенденцию. Многое у нас менялось, но задачи территориальной политики оставались одни и те же, почему и создавали одинаковую политику всех правительств, как бы они ни были различны по уму и энергии правителей.

Такую же преемственно передаваемую задачу составляет экономическая политика -- определение и осуществление способов к материальному существованию народа. Эта задача начинается отдаленными предками и тянется у их праправнуков, в главных основах оставаясь весьма сходной. У нас, например, в России она с давних времен сводится к тому, чтобы обрабатывать по возможности большее количество земли и в то же время по возможности достигать внутренней переработки продуктов. Я не останавливаюсь на подробной обрисовке этой сложной задачи, в течение веков однообразно стоявшей перед Россией. Моя цель состоит лишь в том, чтобы указать на невольную преемственность этой вековой задачи, в решении которой каждое поколение постоянно принуждено было считаться с прошлым и думать о будущем.

Такую же длительную и необходимую задачу всякой нации составляет ее собственная выработка, ее самосозидание духовное и внешнее единение.

Эго задача не какого-либо "вкуса", а необходимости. Недоделанная нация, недостроившая единства своей психики, языка, единства духовного, не может стройно и удобно созидать свою внешнюю жизнь. Это чувствует каждое поколение. Оно чувствует, что его жизнь, гармоническая, стройная, дружная, а потому и благоденственная, страдает от каждого проявления недоделанности национального единства. Мы в настоящее время находимся, как иногда кажется, на краю гибели именно оттого, что допустили ослабление элементов национального единства и дозволили разбушеваться вненациональным элементам, включенным так или иначе в состав нашего Отечества, но еще не слитым. Политика национального единения во всех государствах составляет задачу, которая преемственно передается и осуществляется в течение всей жизни нации. А эта задача национального единения очень сложна: в нее входит множество составных элементов, из которых каждый приходится развивать с той же преемственностью и систематичностью, иначе же мы немедленно почувствуем действие разложения, нарушающего все функции совместной жизни. На этой почве жизнь и заботы каждого поколения, хочет оно или не хочет этого, составляют лишь один момент целостного существования Отечества.

Такую же длительную, медленно развивающуюся и преемственно передаваемую задачу составляет организация общего управления, организация государства.

Государства нельзя основать ни в один момент, ни на один момент. Поколение, увидевшее себя без государства, немедленно чувствует, что ему грозит гибель в самом буквальном смысле слова, если оно не создаст государства. Но создать государство нельзя иначе как приспособляя его план к задачам веков, причем, однако, нельзя и вполне предугадать условий будущего, а главное -- нельзя создать сразу тех чувств и вспомогательных учреждений, без которых немыслимо хорошо действующее государство. Таким образом, в достижении этой задачи должны соединяться преемственно усилия всех поколений, начавших ее по известному плану и постоянно достраивающих начатое здание, приспособляя его к условиям времени, а в то же время неизбежно сообразуясь с влиянием того, что было сделано раньше, прежними поколениями.

Не буду умножать примеров. Сказанного достаточно для напоминания того, что в Отечестве мы живем в единственно реальной, даже неизбежной для нас общественной организации и что именно только в Отечестве развиваем свои общественные чувства и разум. В Отечестве мы научаемся понимать общество, научаемся ценить и любить его, научаемся законам его существования, научаемся искусству пользоваться этими законами. В Отечестве мы только и познаем человечество и чувства, выработанные жизнью отечественной, переносим по аналогии на все человечество.

Итак, в Отечестве мы имеем некоторое коллективное целое, нас породившее, нас воспитавшее, нам подготовившее средства к жизни и вместе с тем значительно предопределившее нашу деятельность на будущие времена.

Отечество вполне оправдывает смысл слова, которым мы его именуем. В нем вечно рождается общественность каждого отдельного поколения из одной общей преемственной общественности. Эго есть факт исторический и социальный.

Но в больное время у больных умов возникает вопрос: действительно ли в этом процессе осуществляется интерес и благо всех составных частей целого? Не есть ли это лишь преемственная система эксплуатации одних классов другими, как утверждает современный социализм? Эта клевета на Отечество составляет клевету на всю человеческую общественность, никогда не осуществлявшуюся иначе как в форме, которую представляет Отечество.

Допустить такую мысль -- значит допустить, что вся человеческая общественность есть не более как система эксплуатации одних классов другими. Но мы знаем очень хорошо, что люди не способны жить иначе как в общественности, что иначе они погибают, и потому они, в лице всех классов, во все тысячелетия существования тысяч человеческих племен, так ясно это видели, что непременно создавали общественность и воссоздавали ее, если она начинала где-нибудь разрушаться. Мы, значит, должны отсюда вывести, что эксплуатация есть необходимое условие для того, чтобы люди не вымирали, а могли жить на свете. Но тогда пришлось бы признать, что эксплуатация составляет величайшее всечеловеческое благо! Вот к каким нелепостям приводит та граждански деморализованная и исторически невежественная точка зрения, которая возводит клевету на отношение общего Отечества к интересам его отдельных частей.

Откуда же могла возникнуть эта клевета? Она основана на том, что, закрывая глаза на существенный признак явления, его определяют на основании побочного. Таким путем софистики легко выставить любой абсурд. Огонь, например, нужен всем людям, и, не пользуясь им, нельзя жить. Но на огне люди обжигаются и от него иногда происходят пожары. Что же сказать о рассуждении, если оно, определяя значение огня для человечества, заявит: огонь есть способ сожигания человеческих жилищ и произведения опасных ожогов самим людям? Совершенно таков софизм, посредством которого социализм доказывает, будто бы Отечество всегда было системой эксплуатации одних классов другими.

Человеческое общество держится тем, что люди в нем оказывают услуги один другому, то есть, значит, каждый человек в нем пользуется существованием других людей и сам служит для их пользования. Общественная справедливость требует, чтобы этот обмен услугами был равным или пропорциональным, то есть чтобы человек не брал у других больше того, что им сам дает. Такой обмен услуга- ми ничего общего с эксплуатацией не имеет, напротив -- это система взаимного благодеяния. Различие в характере услуг людей друг другу, понятно, не создает само по себе эксплуатации, а, напротив, именно делает обмен услугами особенно ценным и необходимым для всех. Эксплуатация появляется лишь в том случае, если при обмене услугами одна сторона получает непропорционально много.

Но это уже есть не закон жизни Отечества, а нарушение закона. Конечно, факт эксплуатации очень обычен в человеческой общественности, это так же несомненно, как то, что огонь производит пожары и ожоги. Но совершенно неправда, будто бы какое бы то ни было общество было когда-либо на этом построено. В тех случаях, когда эксплуатация развивается сильно, общество, напротив, вследствие этого начинает разрушаться, потому что оно в основе держится главным образом добровольным подчинением всех данному строю и добровольной поддержкой ему со стороны всех, и когда строй общества делается эксплуататорским -- его перестают поддерживать.

Известная доля принуждения, то есть насилия, неизбежна в обществе. Оно само создает власть, получающую право и обязанность действовать принудительно. Но принуждение есть лишь подспорье для того добровольного поддержания данного строя, которое производится всей массой общества. Одним насилием не может держаться никакая власть и никакой класс, если бы он и захватил власть. Каждый класс держится тем, что оказывает какие-либо услуги другим классам. Даже в случаях чистого завоевания, как, например, Англии норманнами, завоеватели стремятся общественно оправдать свое владычество и берут на себя какую-либо необходимую для общества функцию. В Англии, как известно, завоеватели и создали такое превосходное общество с такой внутренней свободой, какой не имел ни один народ. Сами завоеванные хранили в душе недовольство больше из-за национального самолюбия, а во всех остальных отношениях не могли не признавать, что завоеватели устроили их землю лучше, чем умели сделать они сами. Отсюда и возникло то примечательное обстоятельство, что английская аристократия -- потомки завоевателей-норманнов -- пользуется глубоким уважением народа даже и до сих пор.

Итак, если насилие и эксплуатация существуют между людьми, если в обществе существует и эксплуатация одного класса другим, то не в этом сущность общества, а во взаимных услугах классов и людей. Система этих взаимных услуг и составляет общество, а не эксплуатация, которая является элементом побочным, ненормальным, вредным, незаконным и по мере сил уничтожаемым. Истинный закон и основу составляет общее благо всех членов и классов общества, что по мере сил и разумения всегда и осуществлялось в Отечестве.

Задача общего блага на основе обмена услугами классов именно и созидает общество. Так было и в истории.

Когда на заре русской истории Олег говорит радимичам: "Не давайте дани хазарам, давайте лучше мне", -- это есть не что иное, как предложение своих услуг как судьи и воина, и радимичи соглашаются -- очевидно, находя, что им выгоднее быть при Олеге, чем при хазарах. Когда Игорь собирал дань с древлян первый раз, это признавалось входящими в обмен услугами, но, когда он пришел другой раз -- его убили, говоря, что он действует как волк; его деяние уже, стало быть, признавалось эксплуатацией. Ольга ото- мстила за смерть мужа, но немедленно занялась учреждением у древлян правильных "уставов" и "уроков". В слагающихся отношениях классов дружинников и смердов основную роль играло не насилие, а взаимная необходимость, обмен услугами.

И что действительно было бы с этими смердами без дружинников? Достаточно вспомнить опустошения половцев на юге и разных "добрых молодцев", "ушкуйников" собственного русского производства. Третий слагавшийся класс -- торговый -- точно так же играл необходимую социальную роль, так что самое звание "гостей" стало особенно почетным и популярным в народных песнях. Несомненно, что эксплуатация проявлялась и со стороны этих "гостей", и со стороны дружинно-боярского класса, как и смерды не были святыми, при возможности не отказывались от поживы на чужой счет. Но причины существования Отечества, причины, по которым все классы за него стояли, заключались в их взаимных услугах, в достигаемом общем благе.

В течение всей русской истории отдельные классы работали над общей задачей: колонизацией беспредельных пространств той территории, которую природа предназначила для обитания нации. Крестьянский слой при ослаблении государственности, его прикрывавшей, не мог бы заходить даже в северные лесные пространства, где без систематической поддержки суздальских князей не мог бы распространиться и удержаться. Движение крестьянства на благодатный юг шло в течение веков также под прикрытием сторожевых засек, городков и служилых дворян с детьми боярскими, которые из десятилетия в десятилетие охватывали своими городками и засеками новые и новые пространства для народного колонизационного потока. Наши тогдашние "украины" все исчерчены линиями засек и дворянско-казачьих сторожевых постов до самого Воронежа и дальше. Если бы не было государственной организации со всеми ее чинами и сословиями, то не было бы и народа русского вообще, а в частности и того могучего крестьянства, которое выросло под прикрытием государственности и с помощью других классов, особенно земско-служилого. Что касается "гостей", купеческого промышленного слоя, то достаточно вспомнить, что Сибирь закреплена в пользовании русского народа частными усилиями Строгановых.

Разумеется, любители раздувания человеческой вражды могут во всякое время и на всяком месте найти достаточно поводов для фальшивых обобщений. Но достаточно взглянуть на общий итог тысячелетней истории, чтобы видеть, что в ней едва ли не более всего выиграла именно та трудовая масса народа, о которой говорят, будто бы она постоянно только и была предметом эксплуатации. Где наша княжеская аристократия? Она почти не существует. Где дворянство? Ведь оно последние два столетия до 1861 года фактически держало в руках все государство. Если бы оно служило себе, а не государству, оно могло бы и посейчас владеть народом. Но оно само подорвало то крепостное право, которое было для него золотым дном.

Осуждая злоупотребления дворянства, несправедливо и неразумно забывать его огромное культурное значение для массы народа, несправедливо забывать, что дворянство само себя уничтожило как класс из-за соображений высшей правды и общего блага. А между тем крестьянство действительно сложилось как огромное могучее сословие с наибольшей сословной организацией, с владением большой частью русских земель, добытых во оны времена более всего кровью и земледельческим трудом пограничных служилых людей.

В общей сложности, беря тысячелетнюю жизнь нации, мы не у нас, а вообще где бы то ни было, всегда видим рост целого -- Отечества, отдельные части которого в классовом смысле исполняют различные функции, необходимые для потребностей целого. При этом, класс, попавший в благоприятное для того положение, может соблазниться эксплуататорскими стремлениями, но не в этом смысл его существования, а в исполнении какой-либо общественно необходимой функций. В существовании классов выражается национальное разделение труда, специализация функций. Это явление само по себе совершенно необходимое и неизбежное. До сих пор никогда еще не наблюдали в мире общества, которое бы могло существовать иначе как при таком классовом, сословном разделении общенациональных функций. Разделение частей целого по специальностям и их сочетание составляет весь смысл организации, всю ее пользу. Если бы можно было себе представить существование людей труда без разделения, то не нужна была бы и организация, да не нужно бы было и совместное существование.

Этот общий закон специализации труда и сочетания его выражается в разделении нации на классы и в их общем сочетании государственной властью. При этом имеются в виду и достигаются не эксплуатация, не интересы одной какой-либо части, а интересы всех их вместе, в совокупности.

Отечество, эта великая, преемственная из рода в род среда, нас породившая, воспитавшая, создавшая согласным взаимодействием своих классов и своих организаций все ныне живущее вокруг нас и нас тем же тысячелетним согласным трудом подготовившая все, чем мы теперь можем жить, являлась бы благодетельной для нас даже и в том случае, если бы это была среда неодушевленная и благодетельствовала бы нам так же, как стихии мертвой природы. Даже в этом случае среди всех нас, людей всех классов, не могла бы не рождаться к нему любовь, как она рождается к общей кормилице-матери земле. Но Отечество не мертвая среда неодухотворенной природы. Это среда человеческая, которая все, что ни делала, делала сознательно и преднамеренно. Чувство любви в отношении Отечества становится еще сильнее при мысли о том, что его забота о благе всех прошлых и будущих поколений и нас, ныне живущих, была преднамеренной и сознательной.

Элемент сознательного попечения о всем целом, во всех его наличных членах и классах и в целом ряде поколений, на вечные времена, именно и придает Отечеству его возвышенный и "отеческий" характер.

В целом человечестве отдельные части его и сменяющиеся народы истории также оказываются полезными всему роду человеческому, но это происходит бессознательно, без преднамеренности. В Отечестве, напротив, мы в отдаленнейшем предке видим заботу о том же самом целом, в котором живем теперь. Мысль Владимира Святого или Мономаха о Русской земле распространялась в их чувстве и на нас, им неведомых и не существовавших тогда еще на свете. Как отдельный человек в заботах о нынешнем дне старается предусмотреть интересы и всей дальнейшей своей жизни, так в Отечестве, заботясь о себе, гражданин и деятель заботятся о будущих поколениях.

Мысль и забота о коллективной жизни Русской земли жила с отдаленнейших времен ее рождения. Мысль о Русской земле господствует над сознанием всех лучших деятелей, выразителей того, чем живо Отечество. Отцы стяжали Русскую землю, мы и будущие поколения должны возвращать ее -- это есть постоянное напоминание их своим современникам.

"Вот я отхожу от света, -- говорил умирающий Ярослав своим детям. -- Любите друг друга, потому что вы братья родные... Если будете жить в любви между собою, то Бог будет с вами... если же станете ненавидеть друг друга, то и сами погибнете, и погубите землю отцов своих и дедов, которую они добыли великим трудом своим ". Жить для Русской земли, умереть за нее -- это мысль всех лучших князей. Слепой Василько излагает свои мечты, разрушенные злодеянием: он вспоминает, как хотел просить себе войска, чтобы наступить на землю лядскую и отомстить за Русскую землю (за набеги Болеслава), как хотел потом идти на половцев и думал: "Либо найду себе славу, либо сложу голову за Русскую землю". Девизом Владимира Мономаха было: "Не хочу я лиха, но добра братьям и Русской земле". Он описывает свою подвижническую трудовую жизнь для Русской земли, чтобы дать наставление детям, и о ком же заботится он, кому служит? "Паче всего убогих не забывайте, сироту и вдовицу оправдайте сами, не давайте сильным погубить человека".

Сам он никогда "не давал сильным обидеть ни худого смерда, ни убогой вдовицы". Русская земля была в его глазах одним целым, для блага которого он жертвовал и личным чувством. Измученный горем по случаю убийства его сына, он во имя блага земли Русской обращается к виновнику своего горя Олегу со словами примирения: "Приди в Киев, чтобы мы могли уладить порядок о Русской земле перед епископами, игуменами и людьми градскими и оборонить Русскую землю от поганых". Вячеслав Владимирович, уговаривая князей прекратить распри, говорит: "Не проливайте крови христианской, не губите Русской земли. Меня хотя и обидели, и сделали мне и то и другое бесчестье, и хотя я имею полки, и силу имею, но ради Русской земли и христиан все это забываю".

Мысль о благе Русской земли царила над умом и совестью всех ее лучших сынов. Она жила точно так же и в гражданах. Посольство киевских граждан говорило князьям при Святополке: "Если станете воевать друг с другом, то поганые обрадуются и возьмут землю Русскую, которую приобрели деды и отцы ваши: они с великим трудом и храбростью поборали по Русской земле, да и другие земли приискивали, а вы хотите погубить и свою". Мысль о земле Русской наполняет душу автора "Слова о полку Игореве": не о каких-нибудь интересах князей или дружинников думает он, а о благе всей земли, за разорение ее поэт упрекает князей, за подвиг в ее пользу воспевает славную смерть воинов, которые в кровавом пиру "сватов напоиша и сами полегоша за землю Русскую"...

Забота патриотов о земле Русской, целой во всех ее членах и сословиях, была причиной крушения удельного строя и правления княжеской аристократии. Они были бесповоротно осуждены на уничтожение всенародным сознанием за разгром Руси татарами. Нужно ли вспоминать, что после этого все национальные усилия Руси и великих князей московских были поглощены мыслью о будущем Отечестве?

Конечно, они спасали и себя, но то, что придавало им энергию, давало силы снести все унижения и испытания и бестрепетно подавлять множество, по их тогдашним взглядам, законных стремлений местного партикуляризма, -- это была мысль о будущем, о том отдаленном будущем освобождении и славе родной земли, которого они не чаяли и не могли увидать своими глазами. Вся эпоха собирания и воссоздания Руси была сознательной и систематической работой предков на будущие поколения, на благо целостного будущего Отечества.

С такой заботой создано было царство Московское, государственная философия которого так превосходно изложена Иоанном Грозным в его переписке с князем Курбским, и эта философия вся проникнута идеей общего блага.

Как бы ни оценивать ту форму, в которой Московская эпоха представляла себе государственные средства достижения общего блага, несомненно во всяком случае, что целью было общее благо. Ника- кие отдельные сословия не допускались в ней до преобладания. Всю свою борьбу против боярской аристократии Царь мотивировал и оправдывал идеей общего блага, защитой народа от эксплуатации. А себя определял как Божия служителя на охране общего блага.

Но идея Отечества, сознательная работа на будущее в связи с делами предков скоро была торжественно заявлена в несравненно более знаменательном всенародном акте от имени всего русского народа, сшедшегося в лице своих представителей на Великий Земский Собор 1613 года. "Утвержденная грамота" этого Собора, восстановившего русскую государственность, разрушенную страшными временами лихолетья, показывает нам политическое сознание нации, ею самой выраженное.

Как же русский народ в этом единственном в своем роде историческом акте определяет смысл своего существования? Грамота свидетельствует, что народ в государстве был единым целым тысячу лет, со времен древнейших князей, и что за все это время жил одной и той же государственной идеей. Собор объясняет, что идея эта была потрясена в эпоху смут грехами, своекорыстными стремлениями, разъединением и преступлениями и что теперь русский народ снова восстановляет правильный ход жизни. Таков смысл грамоты. Связывая себя со всем прошлым России, поколение 1613 года заявило также, что учреждает порядок на вечные времена, для чего и составляет "утвержденную грамоту". Трижды повторено в ней, что строение воздвигается на будущие времена: "Да будет впредь крепко и неподвижно и стоятельно во веки, как в сей утвержденной грамоте написано".

Всех чинов все люди царствующего града Москвы и всея Русские земли положили, чтобы "ничему не быть иначе, а быть так во всем по тому, как в сей утвержденной грамоте написано". Если кто не захочет когда-либо исполнять этого постановления 1613 года, то подлежит церковному отлучению и "мести" гражданского закона. В самом же заключении грамоты снова повторяется, что грамоту решено положить на хранение в надежном месте, "да будет твердо и неразрушимо на будущие лета, в роды и роды, и да не пройдет ни единая черта, и ни одна йота из всего в ней написанного".

Если бы люди какого-нибудь другого народа довели неблагодарность и несправедливость к предкам до того, чтобы отрицать в них заботу о будущих поколениях, то мы, русские, уж никак не имеем на это права.

На Соборе всей земли наши предки документально засвидетельствовали, что они жили духовно в союзе с древнейшими основателями и строителями Отечества и спасение Отечества совершили не только для себя, но и для отдаленнейших своих потомков, завещав нам, чтобы из их великого строения ничто не пропало для "предбудущих" времен, но пребыло основой русского Отечества из рода в роды и навеки.

Если бы русские нашего поколения решились уничтожить свое Отечество, то, во всяком случае, они не смеют сказать, что уничтожают лишь пустой звук, легенду или вымысел. Нет -- грамота Собора 1613 года останется против них вечным обличением: кто уничтожит русское Отечество, тот убьет живое общественное тело, сознательно и разумно устраивавшее жизнь свою и своих потомков. Соборные подписи 1613 года говорят, что русское Отечество было, жило разумно и сознательно, в попечении о благе всеобщем и навсегда.

VII

Отрицание Отечества как одинаково для всех сынов его близкого, родного и дорогого производится с двух точек зрения.

Одна -- ширококосмополитическая -- противополагает ему все человечество. Другая -- узкоклассовая (созданная социализмом) -- утверждает, будто бы единение людей существует лишь внутри классов, а в той совокупности их, которая составляет нацию, совсем не существует -- так как нация состоит будто бы из класса эксплуатирующего, держащего в своем подчинении класс эксплуатируемый. Между этими классами будто бы нет солидарности, а потому нет Отечества, общего для всех.

Ширококосмополитическая идея приходит к отрицанию Отечества, в сущности, только по недоразумению. Между человечеством и Отечеством нет никакого противоположения. Напротив, Отечество лишь осуществляет идею человечества, дает реальную организованную солидарность людей, которой фактически не было и не может быть в человечестве до тех пор, пока оно не слилось в одно государственное целое. Будет ли это когда-нибудь или нет, но в течении истории нация и государство составляли пока единственное фактически достижимое объединение людей в одно целое, которое, по братству членов своих, образует для них единое Отечество.

Таким образом, космополит в благородном смысле слова, по самой любви к человечеству, не может не любить Отечества как организованную часть человечества и как орган его развития.

Что касается классового отрицания Отечества, то оно составляет грубую ошибку в социальном и историческом отношениях, в нравственном же отношении вносит с собой идею человеческой деморализации, отрицание общечеловеческой солидарности, братства и любви.

То единение, которое возникает между лицами одного класса, качественно отлично от единения, создаваемого общечеловеческой солидарностью.

В той близости, которая существует между членами одного класса, связывающим фактором является общность внешнего интереса, а вовсе не солидарность по духовному единству и близости человеческих существ. А между тем только эта последняя основана на нравственном чувстве и развивает нравственное чувство. Объединение на основе интереса может возникать и между людьми, друг друга ненавидящими и самыми безнравственными, потому что здесь человек любит свой интерес, а вовсе не какого-либо человека.

Само по себе единение на почве интересов естественно по практическим расчетам и ничего дурного в себе не заключает. Но когда оно начинает отрицать чисто человеческое единение, когда начинает нам внушать, будто бы нам должен быть близок и дорог не человек, не его высокие и благородные свойства, а только та выгода, какую он нам доставляет, то это превращается в учение безнравственности, в проповедь грубейшего эгоизма.

Идея Отечества и факт его существования создают , напротив, такое единение, такую солидарность, которые одинаково избегают и бесплотной космополитичности, легко превращающейся в простую фразу, и того грубого эгоизма, к которому способна приводить идея классовая. Единение людей в Отечестве остается чутко и к интересам этих людей, и в то же время содержит в себе элементы общечеловеческой солидарности, близости и родственности людей как людей -- людей различных классов и интересов, но во всех классах и среди всех частных интересов остающихся между собой близкими и родственными по человеческому существу своему.

Вот почему я выше назвал идею Отечества величайшей из идей общественности, так как она фактически составляет естественную основу общественности и лучшую ее школу для людей.

Уже в самом понятии своем Отечество дает идею общности происхождения, то есть общности и одинаковости природы людей . Слово "Отечество" происходит от слова "отец". Оно равнозначно слову "родина" -- от слова "рождать". Оно выражает то, откуда мы происходим, чем порождены, выражает понятия связи, любви, взаимного попечения. Что такое поступать "по-отечески"? Это значит поступать с любовью, вниманием и авторитетом. "Отечество" значит на- звание по отцу. "Отчина" есть наследие от отца, нечто преемственное, переходящее от отца к сыну, от прадедов к правнукам. Слово "отечественный" означает "свой", "природный", "прирожденный". "Родина" значит "родимая земля", нас родившая. Все "родное" "родственное" означает свое, сходное и близкое по духу и чувству. Наши народные пословицы поясняют это, говоря, что "рыбам -- море, птицам -- воздух, а человеку Отчизна -- вселенный круг", посему "за отечество живот кладут" и "кости по родине плачут", если сложены на чужбине...

В таком единении своей природы, своих чувств, интересов и всей жизни появлялись нации, и развивалась их общественная и государственная связь, создавшая факт Отечества. Наши чувства и понятия лишь отразили и выразили содержание действительного социально-исторического факта.

Отечество возникло на свете именно из такой человеческой общности и солидарности, более высоких, чем всякие частные связи, порождаемые общностью занятий или интересов. Единение есть и в классе, и в торговой компании, и тому подобных областях частных интересов. Но только Отечество имеет интерес всеобщий, и притом не ограничивающийся наличными людьми данного момента. Оно является союзом вечным, который созидает жилище на земле не для одних ныне живущих, но и для будущих праправнуков, с которыми ныне живущие люди связаны общностью вечного союза, где из поколения в поколение меняются люди, но остается бессмертной идея солидарности их по единству человеческого существа, единству общественных задач, каждым правлением проноси- мых через свою жизнь и передаваемых далее из поколения в поколение на вечные времена.

Жизнь Отечества, таким образом, отражает в себе жизнь человечества в организованном единении в каждый данный момент и в течение тысячелетий. Эго высшее фактическое проявление единства и солидарности людей, а потому и высшая школа благороднейших чувств человека.

Вот почему так велико и плодотворно чувство любви к Отечеству. Вот почему оно могло жить даже в сердце Богочеловека и в Его лице получить благословение свыше. Кроме нашей жизни с Богом, что может с большим правом получить благословение Неба? Куда могут с большим основанием направиться и наши благословения?

Если оскудевшая душа человека или его подорванный разум не находят уже благословения даже для Отечества, то это значит, что такой человек не способен ничего любить горячей, самоотверженной любовью.

Может быть, он способен ненавидеть и проклинать, может быть, он способен еще к самоотвержению мщения и разрушения. Но самоотверженности любви, самоотверженности творчества, которое дается лишь любовью, уже не может быть у человека, утратившего святое чувство любви к Отечеству, то есть ко всей совокупности миллионов окружающих людей с сотнями миллионов предков, с сотнями миллионов будущих поколений, совместно творящих одно дело.

Не может быть у нас, при потере любви к Отечеству, и средств к какому-либо общественному творчеству, а без такого творчества, без жизни для людей нет и нравственной жизни у самого человека.

Мы переживаем тяжкое, болезненное время, когда чувство любви к Отечеству подрывается множеством деморализующих влияний. Мучительно это время бесконечных бедствий, нас охвативших... Но можно сказать, что ничто не потеряно у людей, если они сберегут чувство любви к Отечеству. Все можно исправить и воскресить, если у нас сохраняется любовь к Отечеству. Но все погибло, если мы допустим ей рухнуть в сердце нашем.

Будем же беречь это чувство всеми средствами, какие есть у людей: противодействием ложным чувствам, доводами разума, воспоминанием неисчислимых благодеяний, полученных нами от пред- ков, воспоминанием того завета, который повторяли они друг другу: "Отцы и деды стяжали нашу землю великим трудом, великим страданием, великим подвигом. Не погубите же ее своими низменными эгоистическими стремлениями и раздорами, личными или классовыми. Поддержите Родину в ее совокупной целости, а иначе на развалинах ее приготовите могилы даже и для своих собственных эгоистических интересов".