Троллоп Энтони - На морском берегу

НА МОРСКОМЪ БЕРЕГУ

РАЗСКАЗЪ
Антони Троллопа.

Переводъ съ англ. М. К. Николаевой.

No 348.

Отдѣл. тип. Т-ва И. Д. Сытина, Петровка, домъ Обидиной.
Москва -- 1904.

Глава I.

На сѣверномъ берегу Корнвалиса {Корнвалисъ -- область Англіи на юго-западномъ берегу острова.}, у песчаной полосы берега, жилъ старикъ Малки Тренгласъ. Онъ добывалъ себѣ хлѣбъ тѣмъ, что собиралъ морскую траву, приносимую волнами, и продавалъ ее для удобренія земли.

Прибрежныя скалы Корнвалиса круты; море бьетъ въ нихъ съ страшной силой, особенно при сѣверномъ вѣтрѣ. Только кое-гдѣ, въ сплошной стѣнѣ скалъ, виднѣются трещины и обрывы, по которымъ, къ песчаной полосѣ берега, идетъ неровный, -- лѣстницей, спускъ, до того узкій, что едва можно пройти. Въ тихую погоду море не доходитъ до скалъ, но въ сильный вѣтеръ, особенно во время прилива {Въ иныхъ моряхъ вода, въ опредѣленные часы, наступаетъ на берегъ и черезъ нѣсколько часовъ отступаетъ. Идетъ ровная волна и, какъ стѣна, набѣгаетъ на берегъ грядами.}, песчаная полоса до того узка, что по ней едва можно ходить.

Старикъ Тренгласъ или Гласъ, какъ его звали въ сосѣдствѣ, поставилъ свой домъ не на пескѣ. Въ стѣнѣ утесовъ нашлась расщелина, спускавшаяся съ верху до низу. Наверху это былъ узкій оврагъ, спускавшійся до песчаной полосы; по дну его можно было проложить тропинку. Внизу расщелина была такъ широка, что Тренгласъ могъ поставить свое жилище на камнѣ.

Тренгласъ прожилъ здѣсь много лѣтъ.

Въ первые годы своего поселенія онъ носилъ морскую траву въ корзинѣ на спинѣ, потомъ онъ купилъ осла и пріучилъ его подниматься и спускаться по тропинкѣ съ одной корзиной на спинѣ,-- потому что расщелина была такъ узка, что оселъ съ двумя корзинами по бокамъ не могъ бы пройти. Рядомъ со своей хижиной старый Гласъ пристроилъ для осла хлѣвъ, почти такой же величины, какъ и хижина.

Годы шли, и старый Гласъ нашелъ себѣ помощницу.

Люди говорили, что Самъ Богъ послалъ ее старику, потому что безъ нея Гренгласу пришлось бы бросить свое гнѣздо и промѣнять свою независимость на уголъ въ рабочемъ домѣ {Въ Англіи для нищихъ устроены во всѣхъ большихъ приходахъ рабочіе дома, гдѣ нищіе получаютъ полное содержаніе, и за это обязаны работать. Англійскій народъ не любитъ этихъ домовъ и считаетъ позоромъ попасть туда.} Кмельфорда, ближняго города. Ревматизмъ измучилъ стараго Гласа, старость согнула его въ три погибели, и онъ, мало-по-малу, сдѣлался до того немощнымъ, что силъ не хватало водить осла наверхъ или помогать внучкѣ выбирать драгоцѣнную траву изъ волнъ.

Къ тому времени, когда начинается нашъ разсказъ, старый Гласъ уже цѣлый годъ не поднимался наверхъ, и полгода уже ничего не добывалъ для своего промысла. Онъ только собиралъ и припрятывалъ деньги, вырученныя внучкой, да иногда набиралъ для осла связку сѣна. Всю работу исполняла внучка Малки Тренгласъ. Ее звали попросту Малли.

Всѣ земледѣльцы на сосѣднемъ прибрежьѣ и всѣ мелкіе торговцы Камельфорда знали Малли Тренгласъ.

Она имѣла такой дикій видъ, что казалась какимъ-то неземнымъ существомъ. Маленькая ростомъ, съ маленькими ручками, блестящими черными глазами, и съ гривой нечесаныхъ черныхъ волосъ. Говорили, что она очень сильна; дѣти во всемъ округѣ утверждали, что она работаетъ день и ночь и не знаетъ устали.

Никто не зналъ навѣрно, сколько ей лѣтъ.

Кто говорилъ, что ей всего десять лѣтъ, кто давалъ цѣлыхъ двадцать пять; на самомъ дѣлѣ ей было двадцать лѣтъ.

Старики въ сосѣдствѣ хвалили Малли за то, что она была хорошей внучкой дѣду; она каждый день покупала что-нибудь для старика и никогда ничего не покупала для себя. И несмотря на все, у Малли не было друзей и было очень мало знакомыхъ изъ молодежи ея возраста. Говорили, что она вспыльчива и дурного нрава, что у нея нѣтъ ни для кого добраго слова, и что она настоящая маленькая вѣдьма. Молодые парни не обращали на нее вниманія, потому что она не наряжалась по воскресеньямъ. Всѣ дни недѣли были буднями для нея. Она ходила босая или въ башмакахъ безъ чулокъ.

И для церкви Малли не одѣвалась наряднѣе. Обыкновенно она садилась на низенькую каменную скамью у самыхъ церковныхъ дверей {Въ церквахъ протестантовъ и католиковъ во время богослуженія сидятъ, вставая и преклоняя лишь по временамъ колѣна.}, одѣтая неизмѣнно въ красную юбку и широкую коричневую кофту изъ толстой шерстяной ткани. Эта одежда была самая удобная для трудной и опасной работы въ морскихъ волнахъ. Священникъ очень сильно упрекалъ ее за то, что она мало ходила въ церковь, а Малли оправдывалась тѣмъ, что у нея не было приличнаго платья для церкви.

Народъ говорилъ, что старый Гласъ богатъ, и что Малли могла бы ходить въ приличной одеждѣ. Священникъ зналъ, что старый Гласъ не могъ притти къ нему. Однажды онъ самъ спустился по тропинкѣ въ скалахъ, чтобы поговорить съ Гласомъ не при Малли, которая работала въ водѣ. Старый Гласъ терпѣливо выслушалъ наставленія священника о другихъ предметахъ, но когда рѣчь зашла о деньгахъ на одежду Малли, онъ такъ сердито накинулся на священника, что тому только осталось махнуть рукой. И Малли продолжала сидѣть на низенькой каменной скамейкѣ въ той же старой юбкѣ, изъ которой давно выросла, а длинные волосы падали на ея лицо. За неимѣніемъ ленты, она связала волосы на затылкѣ старой завязкой отъ башмака.

Волосы оставались связанными еще въ понедѣльникъ и во вторникъ, но къ полудню въ среду Малли опять ходила растрепанной.

Несомнѣннымъ качествомъ Малли было неутомимое трудолюбіе. Количество морской травы, которую она собирала, а оселъ вывозилъ,-- было воистину изумительно. Всѣ говорили, что старый Гласъ никогда не собиралъ и половины того, что собирала Малли. Но надо замѣтить и то, что теперь это удобреніе сильно подешевѣло, и потому надо было усиленнѣе трудиться. И Малли изо дня въ день работала все усерднѣе со своимъ осломъ. Морская трава собиралась въ кучи, величинѣ которыхъ дивились сосѣди, смотря на крошечныя руки и маленькій ростъ Малли.

Говорили, что вѣрно кто-нибудь помогаетъ ей по ночамъ, какая-нибудь волшебница или какой-нибудь духъ. Малли только сердито огрызалась.

Никогда никто не слыхалъ отъ Малли ни слова жалобы на тяжесть труда. Въ послѣднее время она начала жаловаться на обиды отъ одного сосѣда. Стало извѣстно, что она ходила со своими жалобами къ Польварту,-- такъ звали приходскаго священника. И когда онъ не помогъ ей, или не могъ помочь такъ, какъ она того хотѣла, она пошла въ контору одного стряпчаго въ городъ Кмельфордъ. Но и стряпчій оказался не лучше священника въ этомъ отношеніи.

Вотъ въ чемъ состояла обида Малли. То мѣсто, гдѣ она собирала траву, было маленькимъ заливомъ или губой. Сосѣди прозвали ее Малковой губой, по имени старика, жившаго на берегу. Высокіе утесы поднимались стѣной по обѣимъ сторонамъ губы, и доступъ къ ней былъ открытъ только черезъ тропинку, спускавшуюся съ вершины до хижины Тренгласа. Во время отлива ширина губы была не болѣе двухъ сотъ ярдовъ {Ярдъ равенъ аршину и 6 вершкамъ.}. Съ сѣвера и съ юга почти отвѣсные утесы защищали владѣніе Тренгласа отъ незванныхъ гостей.

Мѣсто было превосходно выбрано для сбора травы. Море врывалось въ тѣсный проходъ губы; вода приносила груды плавучей морской травы и оставляла ее между скалами, когда начинался отливъ. Во время вѣтровъ осенняго и весенняго равноденствія, запасъ приносимой травы не истощался. Когда на морѣ стояла тишина, мягкія, пропитанныя солью груды травы все же приплывали въ губу, тогда какъ на цѣлыя мили въ другихъ мѣстахъ берега не появлялось ни клочка травы. Трудъ добывать траву во время прибоя волнъ былъ тяжелъ и опасенъ,-- такъ тяжелъ, что приходилось нерѣдко оставлять у берега кучи собранной травы, зная, что ее унесетъ наступающій приливъ.

Малли, конечно, не собирала и половины травы, которая была подъ ея ногами. Она не жалѣла о томъ, что траву уносили волны. Но когда появились пришельцы въ ея губѣ и стали собирать ея добро и добро ея дѣда на ея же глазахъ,-- она почувствовала, что сердце ея разрывается. Вотъ это непрошенное нашествіе и погнало огорченную Малли въ городъ къ стряпчему. Хотя стряпчій взялъ деньги Малли, онъ не могъ ничѣмъ помочь ей, и Малли вернулась домой ни съ чѣмъ.

Въ голову Малли крѣпко засѣла мысль, и мысль эту раздѣлялъ и ея дѣдъ, что тропинка, которая шла съ вершины утесовъ до губы, была несомнѣнно ихъ собственностью. Когда ей говорили, что и губа и море, врывавшееся въ губу во время прилива, не были собственностью ея дѣда, она понимала, что это могло быть вѣрно. Но что касалось тропинки, то она была неотъемлемою собственностью Тренгласовъ. Кто сдѣлалъ удобопроходимою тропинкой дикую расщелину въ скалѣ? Кто, какъ не она, тяжелымъ трудомъ, не зная устали, приносила осколки камня одинъ за другимъ, чтобы выложить рядъ ступеней, на которыя могла бы безопасно опереться нога ея осла? Кто, какъ не она, собиралъ по горсточкѣ землю по каменнымъ крутизнамъ и утаптывалъ ее по ступенямъ -- для того, чтобы легче было ступать ослу? А теперь она видѣла, какъ большіе парни, сыновья сосѣдей, приходили сюда съ своими ослами. Одинъ изъ нихъ приходилъ со своимъ пони {Пони -- англійская порода очень маленькихъ и очень крѣпкихъ лошадокъ.}. Онъ былъ не подросткомъ, а взрослымъ молодымъ парнемъ, и могъ бы понимать, что дѣлаетъ; онъ могъ бы постыдиться грабить бѣднаго старика и молодую дѣвушку.

Малли ругала весь человѣческій родъ и божилась, что стряпчій Кмельфорда ничего несмыслящій дуракъ, потому что не можетъ засудить этихъ людей. Когда ей объяснили, что въ губѣ хватитъ травы на всѣхъ, она только сердилась. Вся трава принадлежала ей и дѣду, или, по крайней мѣрѣ,-- дорога къ добычѣ травы. Ей мѣшали заниматься ея промысломъ; вредили ея торговлѣ. Она заставляла своего осла пятиться назадъ цѣлыхъ двадцать ярдовъ (по правдѣ сказать,-- всего пять, но эти пять показались ей за двадцать), оттого что сынъ Гёнлифа пришелъ со своимъ воромъ -- пони. Гёнлифъ хотѣлъ покупать у нея траву по своей цѣнѣ, и когда Малли отказалась, то и послалъ своего вора -- сына разорить ее такимъ беззаконнымъ способомъ.

-- Я подрѣжу подколѣнныя жилы этому пони первый же разъ, когда онъ спустится сюда, -- говорила Малли старому Гласу, а глаза ея такъ и сверкали.

Гёнлифъ снималъ около пятидесяти акровъ {Акръ равняется почти половинѣ десятины.} земли. Небольшой дворъ его стоялъ неподалеку отъ села Тинтэгель и около мили отъ прибрежныхъ утесовъ. Морскіе отбросы,-- такъ называли эту траву,-- было единственное удобреніе, какое онъ могъ имѣть, и понятно, что онъ признавалъ дѣломъ несправедливымъ быть лишеннымъ удобренія изъ-за упрямства Малли Тренгласъ.

-- Есть много другихъ губъ, Барти,-- убѣждала Малли молодого Гёнлифа.

-- Но другія губы далеко, а эта подъ рукой, и ни въ одну изъ нихъ море не приноситъ такъ много травы,-- возражалъ Барти.

Потомъ онъ объяснилъ ей, что собираетъ не самыя близкія къ берегу кучи травы. Онъ выше Малли ростомъ, сильнѣе, чѣмъ она, и можетъ доставать траву, завязшую между дальними скалами. Тогда, съ презрительнымъ взглядомъ, Малли объявила, что она собираетъ траву тамъ, куда онъ не посмѣетъ ступить ногой. Она повторила свою угрозу подрѣзать подколѣнныя жилы его пони. Барти расхохотался надъ ея злобой и поддразнилъ ее за косматые волосы, назвавъ ее русалкой.

-- Я покажу тебѣ русалку! Какъ ты смѣешь звать меня русалкой! Я не хотѣла бы быть такимъ большимъ мужчиной, какъ ты, который грабитъ старика и молодую дѣвушку. Но ты не человѣкъ, Барти Гёнлифъ. Ты даже не получеловѣкъ!

И, однако, Барти Гёнлифъ былъ очень красивымъ молодымъ человѣкомъ. Высокій ростомъ, съ сильными руками и ногами, Барти могъ похвастаться своими темнорусыми кудрявыми волосами и голубыми глазами. И хотя отецъ его былъ мелкимъ землевладѣльцемъ, но всѣ дѣвушки въ сосѣдствѣ заглядывались на Барти Гёнлифа. Всѣ любили Барти, кромѣ одной Малли Тренгласъ, ненавидѣвшей его.

Когда Барти спрашивали, какъ могъ онъ,-- такой добрый парень, -- обижать дѣвушку, то онъ говорилъ, что ихъ дѣло справедливое. По его мнѣнію, было совершенно несправедливо, чтобы одни люди присвоили себѣ то, что Всемогущій Творецъ создалъ въ общее пользованіе. Онъ не вредилъ добычѣ Малли, онъ такъ ей и сказалъ. Но Малли была вѣдьмой, злой маленькой вѣдьмой; надо поучить ее вѣжливости. Если Малли будетъ говорить съ нимъ вѣжливо, то онъ убѣдитъ отца платить старому Гласу за пользованіе тропинкой.

-- Я должна говорить съ нимъ вѣжливо!-- вскричала Малли.-- Никогда этого не будетъ, пока у меня есть языкъ во рту!

И старый Гласъ, вмѣсто того, чтобы образумить Малли, еще поддерживалъ ея злобу. Онъ посовѣтовалъ Малли поставить разныя помѣхи на пути для пони, разсчитывая, что хорошо обученный оселъ его будетъ безопасно шагать черезъ нихъ. И въ слѣдующій разъ Барти Гёнлифъ нашелъ спускъ очень труднымъ, но онъ все-таки спустился до Малковой губы. Бѣдная Малли видѣла, какъ тѣ осколки камня, которые она съ такимъ трудомъ и такой злобой нагромоздила на тропинкѣ, откатывались въ сторону или внизъ. Она не помнила себя отъ ярости.

-- Ну, Барти, славный ты парень, нечего сказать!-- замѣтилъ старый Гласъ.

Онъ сидѣлъ у дверей своей хижины и слѣдилъ за незваннымъ гостемъ.

-- Я не дѣлаю зла тому, кто мнѣ не дѣлаетъ зла,-- отвѣчалъ Барти.-- А море создано для всѣхъ, Малки.

-- И небо создано для всѣхъ, а я не лѣзу на крышу вашего большого амбара, чтобы смотрѣть на небо,-- отвѣчала Малли, стоявшая въ водѣ между скалъ съ длиннымъ крюкомъ въ рукахъ. Она выбирала кучи травы изъ волнъ.-- Но у тебя нѣтъ ни справедливости ни совѣсти! Не стыдно ли обижать такого старика, какъ дѣдъ!

-- Я не хочу обижать его и не хочу обижать тебя, Малли. Дай мнѣ здѣсь на время поработать, и мы будемъ еще друзьями.

-- Друзьями!-- огрызнулась Малли.-- Кто еще захочетъ дружиться съ тобой! Какъ смѣешь ты сдвигать съ мѣста камни! Эти камни принадлежатъ моему дѣду.

И она рванулась, какъ будто хотѣла накинуться со своимъ крюкомъ на Барти.

-- Оставь его, Малли,-- говорилъ старый дѣдъ.-- Пусть его собираетъ траву. Онъ не уйдетъ отъ наказанія. Онъ утонетъ, если придетъ сюда въ такой день, когда сильный вѣтеръ съ моря.

-- Пусть потонетъ!-- произнесла Малли въ сильномъ гнѣвѣ.-- Если онъ попадетъ въ большую яму между скалами, а морская вода поднимется въ половинѣ прилива и зальетъ яму,-- я пальцемъ не шевельну, чтобы помочь ему выбраться!

-- Нѣтъ, ты поможешь мнѣ, Малли. Ты выудишь меня изъ ямы своимъ крюкомъ, какъ большой стволъ морской травы.

На эти слова Барти она только съ презрѣніемъ повернулась къ нему спиной и вошла въ свою хижину.

Пора было приниматься за работу. И одной изъ великихъ обидъ, на которыя она злобствовала, было то, что такая дрянь, какъ Барти Гёнлифъ, увидитъ ее за работой посреди волнъ.

Глава II.

Былъ апрѣльскій день, около четырехъ часовъ пополудни.

Все утро дулъ сильный сѣверо-западный вѣтеръ, нанося иногда дождь. Чайки то и дѣло носились черезъ заливъ къ морю и назадъ. Это было для Малли вѣрнымъ признакомъ того, что наступающій приливъ покроетъ всѣ скалы въ заливѣ наносной морской травою.

Бурныя волны неслись съ изумительной быстротой, заливая низкіе рифы {Рифами называются камни и скалы въ морѣ.}. Настало время собирать богатство, которое несли эти волны,-- если только люди хотѣли сегодня собрать жатву въ житницу.

Въ семь часовъ вечера въ губѣ, сжатой стѣнами утесовъ, уже темнѣло. Въ девять часовъ приливъ поднимется высоко, и вода до разсвѣта унесетъ всю жатву, если ее не успѣютъ собрать.

Все это Малли хорошо знала; и Барти тоже начиналъ понимать это понемногу.

Выйдя изъ хижины, разутая, неся свой длинный крюкъ, Малли увидѣла лошадку Барти, стоявшую на пескѣ. Ей такъ и захотѣлось побить неповинную скотину. Въ это время Барти съ простой трехзубой вилой, стоялъ на большомъ камнѣ и всматривался въ волны. Онъ заявилъ, что будетъ собирать траву только въ мѣстахъ, недоступныхъ для Малли, и теперь выискивалъ мѣсто, гдѣ бы онъ могъ начать работу.

-- Оставь его, оставь!-- закричалъ старый дѣдъ Малли, увидѣвъ, что она сдѣлала шагъ къ лошадкѣ.

Услыхавъ изъ-за шума вѣтра голосъ дѣда, Малли отказалась отъ своего намѣренія и пошла на работу.

Проходя по водѣ и карабкаясь между камней, она увидѣла Барти, попрежнему стоявшаго на своемъ камнѣ. Позади него вздымались бѣлые гребни волнъ и съ силой разбивались о камни и берегъ. Вѣтеръ вылъ въ пещерахъ и у стѣнъ утесовъ.

По временамъ налеталъ ливень, и хотя было еще свѣтло, но небо было черно отъ густыхъ тучъ.

Видъ моря поражалъ своей величественной красотой. Синева открытаго моря, бѣлизна разбивавшихся волнъ, желтые прибрежные пески и красные и коричневые утесы, стоящіе стѣной, все выступало такъ явственно въ сумрачномъ свѣтѣ дня!

Но ни Барти, ни Малли не думали о красотѣ морского вида.

Они даже не думали о своей работѣ. Барти думалъ о томъ, какъ бы уйти подальше туда, гдѣ добыча будетъ не по женской силѣ Малли, а Малли давала себѣ слово, что, куда бы ни пошелъ Барти, она пойдетъ дальше него.

Выгода была на сторонѣ Малли. Она знала каждый камень, каждую скалу въ губѣ. Она знала, на которые изъ нихъ можно безопасно ступить, и на какихъ не удержится нога. Притомъ годы работы развили въ ней ловкость; привычная работа легко спорится.

Барти, конечно, былъ гораздо сильнѣе ея и такъ же дѣятеленъ, какъ она. Но онъ не могъ, какъ она, перескакивать съ камня на камень и, кромѣ того, вовсе не умѣлъ пользоваться силой воды, помощью которой такъ ловко пользовалась Малли. Она начала собирать морскую траву еще когда была шестилѣтней крошкой, и теперь знала каждый уголокъ, каждую дыру, куда волны заносили траву. Волны съ дѣтства были ея друзьями, и она умѣла пользоваться ими, она умѣла измѣрить глазомъ, какъ далеко хватаетъ ихъ сила и гдѣ вода остановится.

Слѣдя глазами за тѣмъ, какъ Барти пробирается отъ камня до камня и отъ скалы къ скалѣ, Малли съ восхищеніемъ увидѣла, что онъ пошелъ не туда, куда нужно. Напоръ вѣтра, врывавшагося въ губу, не доносилъ траву до сѣверной стѣны утесовъ. Кромѣ того, въ этой сторонѣ находилась большая яма,-- та большая яма, которую недавно еще поминала Малли, желая, чтобы Барти утонулъ въ ней.

Она принялась за работу, захватывая и притягивая къ себѣ траву, которая неслась, какъ всклокоченная грива. Она уже перетащила нѣсколько кучъ травы на песчаную полосу. Вечеромъ, по обыкновенію, она должна была перетащить траву выше, чтобы не дать поднявшемуся до полной высоты приливу унести обратно свое добро.

Барти, на своей сторонѣ губы, складывалъ свою кучу травы у сѣверныхъ утесовъ. Большая куча Барти росла и росла, и онъ понималъ, что какъ бы не тянула его лошадка, ему не вытянуть ее на верхъ въ этотъ вечеръ. Но все-таки куча его была не такъ велика, какъ куча Малли. Крюкъ Малли ловчѣе загребалъ траву, чѣмъ его вила; ловкость Малли одерживала верхъ надъ его силой. Когда ему не удавалось захватить приносимую волнами траву, и добыча уносилась мимо, Малли издѣвалась надъ нимъ и, съ дикимъ хохотомъ, кричала ему среди шума вѣтра и волнъ, что онъ не настоящій человѣкъ, что онъ даже не полъ-человѣка.

Сначала онъ отвѣчалъ ей, смѣясь, шутками, но вскорѣ, когда она стала хвалиться своей удачей и стала указывать на то, что его куча меньше, онъ разсердился и пересталъ отвѣчать. Онъ еще болѣе злился на себя самого за то, что пропускалъ такъ много проносившейся предъ нимъ добычи.

Изборожденное волнами, море было покрыто длинными и узкими кучами морской травы, оторванной силою воды съ глубокаго морского дна. Безчисленное множество этихъ кучъ проносилось мимо Барти, и даже разъ или два, когда онъ наклонялся, волна съ ними перекатилась черезъ него. Въ эту минуту голосъ Малли раздался въ его ушахъ, дразня его. Все болѣе и болѣе темнѣло между стѣнами утесовъ; приливъ врывался въ губу съ удвоенной силой, порывы вѣтра завывали все чаще и сильнѣе.

Но Барти не прекращалъ работу.

Пока работаетъ Малли, и онъ будетъ работать; онъ поработаетъ еще нѣсколько времени и послѣ того, какъ она уйдетъ домой. Онъ не потерпитъ, чтобы дѣвчонка взяла надъ нимъ верхъ!

Большая яма была теперь полна водой и походила на громадный котелъ, въ которомъ кипѣла вода. Этотъ омутъ былъ полонъ плавучихъ, почти сплошныхъ кучъ травы. Эта богатая добыча носилась взадъ и впередъ въ омутѣ такимъ толстымъ слоемъ, что, казалось, можно было лечь на него, какъ на плотъ, и не тонуть.

Малли хорошо знала, что было бы напраснымъ трудомъ пытаться вытащить хоть одинъ клокъ травы изъ яростно-клокотавшаго омута. Яма эта, проходя, какъ въ трубѣ, подъ камнями, доходила до моря. Края ея къ берегу были очень круты и скользки. Яма, даже во время отлива, была полна водой. Попавшая въ нее во время прилива рыба уходила въ море чрезъ проходъ, скрытый подъ камнями. Когда Малли бывала въ добромъ расположеніи духа, она разсказывала объ омутѣ гуляющимъ, приходившимъ любоваться скалами и моремъ. Малли хорошо знала омутъ и, какъ всѣ жители прибрежья, звала его "ямою злого духа". Никогда во всей своей жизни Малли не пыталась добыть хоть одинъ клокъ травы, принесенной приливомъ въ эту яму.

Но Барти Гёнлифъ не зналъ ничего. Малли слѣдила за нимъ глазами, когда онъ пытался встать потверже на скользкой коварной окраинѣ омута. Наконецъ, онъ всталъ твердой ногой и загребъ вилою траву, но съ очень малымъ успѣхомъ. Малли не понимала, какъ могъ онъ держаться на остромъ и скользкомъ выступѣ камня. Она съ минуту въ тревогѣ слѣдила за нимъ и потомъ увидѣла, какъ онъ поскользнулся и еще разъ удержался.

-- Барти, ты дуракъ!-- крикнула она:-- если ты попадешь въ яму, то ты никогда не выберешься оттуда!

Хотѣла ли она только испугать его, или сердце ея смягчилось, и она съ ужасомъ думала о грозившей ему опасности? Кто знаетъ? Этого не могла бы сказать себѣ и сама Малли. Она ненавидѣла Барти, но едва ли она была способна желать, чтобы онъ утонулъ на ея глазахъ.

-- Дѣлай свое дѣло и не думай обо мнѣ,-- отвѣчалъ Барти хриплымъ и сердитымъ голосомъ.

-- Вотъ еще, думать объ тебѣ! Кто объ тебѣ станетъ думать?-- возразила дѣвушка, снова принявшись за работу.

Проходя далѣе между камнями и раскачивая свой крюкъ, она вдругъ услышала сильный всплескъ воды и, быстро обернувшись, увидѣла, какъ врагъ ея падалъ въ клокотавшія волны омута.

Приливъ теперь поднялся такъ высоко, что каждая наступавшая волна вкатывалась въ яму и потомъ отступала назадъ съ шумомъ, напоминавшимъ ревъ водопада. Когда отступавшая волна уходила, въ ямѣ наступала минута сравнительнаго затишья, хотя сердитые пузыри все еще кипѣли, носясь и вверхъ и внизъ, и слышалось шипѣнье, какъ въ тихо-кипящемъ котлѣ. Но это затишье длилось короткій мигъ, и слѣдующая волна, быстро несясь, обрушивалась въ яму почти вслѣдъ за тѣмъ, какъ унеслась пѣна прежней волны. И снова волны кипѣли въ котлѣ, дробились о каменныя стѣны, и эхо {Эхо -- отголосокъ, отзвучье. Звукъ разносится по воздуху на извѣстное пространство; встрѣчая на своемъ пути преграды, онъ откатывается назадъ, въ родѣ какъ отскакиваетъ брошеный мячъ; и снова доходитъ до нашего слуха.} прибрежныхъ утесовъ отвѣчало ревомъ на ревъ яростныхъ волнъ.

Мгновенно Малли бросила свою работу. Она поспѣшно направилась къ краю омута. Она ползла по камнямъ на четверенькахъ, чтобы не быть сшибленной и смытой приливомъ. Когда волна отступала. Малли видѣла голову и лицо Барти. Она замѣтила, что лобъ его былъ весь въ крови.

Она не могла узнать, живъ онъ или мертвъ.

Среди кипящей пѣны ей были видны только кровь на лбу и темнорусые волосы. Потомъ сила отступавшей волны понесла тѣло Барти назадъ къ морю. Къ счастью, въ набѣгавшей волнѣ не было довольно силы, чтобы перенести тѣло черезъ край ямы. Тогда бы Барти погибъ.

Малли быстро заработала своимъ крюкомъ и, крѣпко зацѣпивъ за куртку Барти, потащила его къ тому камню, на которомъ стояла на колѣняхъ.

Въ это мгновеніе затишья, Малли успѣла такъ близко притащить его къ камню, что могла рукой достать до его плеча. Опершись на длинную ручку крюка и наклонясь впередъ, Малли силилась схватить плечо Барти правой рукой, но она могла только коснуться его.

Новая волна неслась съ ревомъ; Малли казалось, что волна эта снесетъ ее съ камня и погубитъ и ее и Барти. Ей оставалось только стоять на колѣняхъ и что было силъ цѣпляться за сукъ.

Кто знаетъ, какія молитвы шептала она въ душѣ? О себѣ, объ утопающемъ Барти, о старомъ дѣдѣ, который, ничего не зная, не подозрѣвая бѣды, сидѣлъ спокойно въ своей хижинѣ?.. Ударила большая волна и пронеслась надъ распростертой Малли.

Когда вода отлила, Малли открыла глаза. Ошеломившій ее ревъ волны и кипѣнье пѣны замолкли. Опамятовавшаяся Малли увидѣла, что она, растянувшись во весь ростъ, лежитъ на камнѣ, а тѣло Барти, высвобожденное отъ крюка, лежитъ на скользкой покатости камня, наполовину въ водѣ. Въ этотъ мигъ Малли разсмотрѣла, что глаза Барти открыты, и что онъ усиливался уцѣпиться руками за камень.

-- Держись за крюкъ, Барти!-- закричала она, протягивая къ нему крюкъ и хватая его за воротъ свободной рукой.

Будь Барти ея братомъ, женихомъ, или отцомъ, она бы не могла держать его съ большимъ напряженіемъ. Онъ уцѣпился за поданный крюкъ и, когда новая волна прошла надъ ними, ему удалось удержаться на скатѣ камня. Когда волна отступила, Малли удалось перебраться по камнямъ повыше, на мѣсто болѣе безопасное. Барти съ ея помощью перелѣзъ на верхъ окраины ямы и лежалъ почти безъ чувствъ съ окровавленнымъ лбомъ. Малли держала его голову на колѣняхъ.

Что могла сдѣлать Малли?

Она не въ силахъ была вынести Барти на плечахъ, а черезъ четверть часа приливъ поднимется до того мѣста, гдѣ она сидѣла.

Теперь Барти былъ безъ чувствъ; онъ былъ блѣденъ, какъ мертвецъ, и кровь медленно сочилась капля по каплѣ изъ раны на лбу. Малли такъ осторожно, какъ только могла, откинула налипшіе на лбу волосы. Наклонясь ко рту Барти, чтобы увидѣть, дышитъ ли онъ еще, она въ первый разъ замѣтила, какой красивый парень врагъ ея -- этотъ Барти.

Она готова была все отдать, чтобы спасти жизнь врага.

Въ эту минуту для нея дороже всего была эта жизнь, которую она еще только наполовину отняла у волнъ. Что она могла сдѣлать теперь? Дѣдъ ея не могъ спуститься по крутымъ и скользкимъ камнямъ. Хватитъ ли у нея силы протащить раненаго на верхъ, за ту черту, до которой поднимался приливъ?

Барти лежалъ бы тамъ въ безопасности, и она сбѣгала бы за помощью.

Собравъ всѣ свои силы, Малли потащила Барти наверхъ. Она даже немного приподняла его и удивилась своей силѣ. Правда, въ эту минуту сила въ ней явилась небывалая.

Медленно и бережно, припадая сама грудью къ камнямъ, чтобы безчувственный Барти не расшибся о камни, Малли дотащила Барти до края песчаной полосы, куда приливъ могъ дойти не раньше, какъ черезъ два часа.

Здѣсь ее встрѣтилъ дѣдъ, увидѣвшій, наконецъ, бѣду.

-- Дѣдъ,-- сказала Малли,-- онъ упалъ въ ту яму, и его разбило о камни! Посмотри, рана на лбу...

-- Малли, мнѣ сдается, что онъ померъ,-- сказалъ старый Гласъ, наклоняясь и пристально разсматривая тѣло.

-- Нѣтъ, дѣдъ, онъ не померъ. Можетъ-быть, помираетъ. Я пойду къ его отцу, сейчасъ пойду.

-- Малли,-- сказалъ старикъ, -- посмотри на его лобъ. Скажутъ, что мы убили его!

-- Кто посмѣетъ сказать? Кто посмѣетъ такъ солгать? Развѣ не я вытащила его изъ ямы!

-- Это все равно. Его отецъ скажетъ, что мы убили его!

Но для Малли одно было ясно: что бы ни сказали потомъ, теперь надо помочь бѣдѣ. Надо бѣжать по тропинкѣ на верхъ къ старику Гёнлифу и добыть необходимую помощь.

Если свѣтъ такъ золъ, какъ говоритъ ея дѣдъ, то это значитъ: свѣтъ такъ дуренъ, что и жить въ немъ не стоитъ,-- и Малли не захочетъ больше жить, но какъ бы золъ ни былъ свѣтъ, надо исполнять свое дѣло. Малли ни на минуту не сомнѣвалась въ томъ, какое теперь у нея было дѣло.

Она пошла на верхъ такъ быстро, какъ только могли нести ее босыя ноги по острымъ камнямъ тропинки.

Взобравшись на верхъ, она оглядѣлась, не шелъ ли кто изъ сосѣдей, но не было видно никого. И она побѣжала изъ всѣхъ силъ по дорогѣ на возвышенности, мимо полей овса и пшеницы, къ дому Гёнлифа. Еще издали она увидѣла мать Барти, которая стояла, опершись на ворота. Малли хотѣла закричать ей, но духу у нея не хватило, и, добѣжавъ до хозяйки, она схватила ее за руку.

-- Гдѣ хозяинъ?-- произнесла задыхающимся голосомъ Малли, нажимая рукой бьющееся сердце, чтобы перевести духъ.

-- О комъ ты спрашиваешь?-- спросила хозяйка, которая, какъ и вся семья, питала общее нерасположеніе къ Тренгласу и къ его внучкѣ.-- И съ чего это, дѣвушка, ты такъ меня ухватила?

-- Онъ помираетъ!

-- Кто помираетъ? Если старый Малки, то мы пошлемъ кого-нибудь къ вамъ.

-- Не дѣдъ,-- Барти помираетъ. Гдѣ хозяинъ?

Госпожа Гёнлифъ, не слушая Малли, закричала изо всѣхъ силъ, призывая на помощь. Къ счастью, Гёнлифъ работалъ поблизости; и съ нимъ былъ крестьянинъ изъ сосѣдней деревни.

-- Пошлите за докторомъ,-- настойчиво совѣтовала Малли.-- Хозяинъ, неужели вы не пошлете за докторомъ?

Было ли сдѣлано распоряженіе послать за докторомъ, Малли не знала. Черезъ нѣсколько минутъ она неслась обратно дорожкой черезъ поля къ спуску въ Малкову губу, а Гёнлифъ съ крестьяниномъ и жена Гёнлифа бѣжали за ней.

Теперь Малли могла говорить. Всѣ они бѣжали такъ скоро, какъ могли, но бѣжали гораздо тише, чѣмъ она привыкла бѣгать, и она могла теперь свободно дышать. По дорогѣ она пыталась объяснить отцу Барти, какъ случилась бѣда; и въ то же время она старалась сказать какъ можно меньше о томъ, какъ она помогла Барти. Мать Барти бѣжала по ея пятамъ, слушая и иногда вскрикивая, что парень ея былъ убитъ, и съ дикимъ отчаяніемъ спрашивая, живъ ли онъ еще. Отецъ очень мало говорилъ всю дорогу. Онъ слылъ за молчаливаго человѣка; его хвалили за трудолюбіе и хорошее поведеніе, но считали его очень суровымъ человѣкомъ и даже жестокимъ, когда его разсердятъ.

Подходя къ началу спуска, крестьянинъ шепнулъ что-то Гёнлифу, и тотъ обернулся и остановилъ Малли.

-- Если смерть его -- ваше дѣло, такъ вы своею кровью заплатите за его кровь,-- сказалъ отецъ Барти.

Тогда жена подняла крикъ, что сынъ ея былъ зарѣзанъ, а Малли, увидя лица Гёнлифа и крестьянина, поняла, что сбылись слова ея дѣда. Ее обвиняли въ томъ, что она погубила ту жизнь, для спасенія которой она жертвовала своей жизнью.

Малли съ ужасомъ взглянула въ глаза всѣмъ троимъ и, не вымолвивъ ни слова, пошла впередъ внизъ по тропинкѣ.

Что могла она отвѣчать на такое обвиненіе?

Если они говорили, что она столкнула его въ яму и ударила по лбу крюкомъ, когда онъ лежалъ въ водѣ, то какъ могла она доказать имъ, что она этого не сдѣлала?

Бѣдная Малли не знала, что, для обвиненія, законъ требовалъ свидѣтелей, и ей казалось, что теперь она въ рукахъ Бейлифовъ, которые погубятъ ее. И въ эти минуты, когда она быстрыми шагами спускалась по тропинкѣ такъ быстро, что Гёнлифъ и крестьянинъ отставали отъ нея, сердце ея было полно гнѣва и негодованія.

Она боролась съ волнами, спасая жизнь того человѣка, какъ будто онъ ей былъ роднымъ братомъ. Еще не обсохла кровь на рукахъ и ногахъ ея, пораненныхъ о камни, ради великой услуги для этихъ людей!.. Была минута, когда ей казалось, что она потонетъ въ ямѣ вмѣстѣ съ Барти. А теперь ее обвиняютъ въ убійствѣ Барти! Можетъ-быть, онъ еще не померъ, и что скажетъ онъ, если будетъ говорить? Тогда она вспомнила ту минуту, когда глаза его открылись и ей показалось, будто онъ ее узналъ. Она не боялась за себя, потому что сердце ея было гордо и мужественно, но оно было теперь полно презрѣнія, негодованія и гнѣва.

Глава III.

Очутившись внизу у хижины, Малли остановилась у двери, поджидая отставшихъ. Она желала, чтобы они прежде нея подошли къ тѣмъ людямъ, которые виднѣлись тамъ на пескѣ.

-- Вотъ онъ, и дѣдъ съ нимъ. Подите и поглядите,-- сказала Малли.

Отецъ и мать, спотыкаясь о камни, подбѣжали къ Барти.

Малли осталась стоять у дверей хижины.

Барти Гёнлифъ лежалъ на пескѣ, на томъ мѣстѣ, гдѣ Малли оставила его. Старый Малки Тренгласъ стоялъ надъ нимъ, еле держась на ногахъ и тяжело опираясь на палку.

-- Онъ не шевельнулся съ тѣхъ поръ, какъ она оставила его, -- говорилъ старикъ.-- Ни чуточки не шевельнулся! Я подложилъ ему подъ голову старую шапку, какъ видите, и хотѣлъ пропустить ему въ горло каплю водки, но онъ не могъ проглотить! Да, онъ не могъ проглотить!

-- О, сынокъ мой, сынокъ мой!-- завопила мать, кидаясь на песокъ возлѣ сына.

-- Молчи, баба,-- остановилъ ее мужъ, медленно опускаясь на колѣни у головы сына.-- Хныканьемъ ему не поможешь.

Вглядѣвшись минуту-другую въ блѣдное лицо сына, онъ поднялъ пристальный и грозный взглядъ на Малки Тренгласа. Старику трудно было вынести своими слабыми слезящимися глазами этотъ взглядъ.

-- Онъ самъ хотѣлъ туда итти; онъ самъ на себя накликалъ бѣду,-- сказалъ Малки.

-- Кто ударилъ его?-- спросилъ отецъ.

-- Вѣрно онъ самъ ударился, когда упалъ въ волны.

-- Лжецъ!-- сказалъ отецъ, не спуская глазъ со старика.

-- Его убили! его убили!-- вопила мать.

-- Молчи, баба,-- снова окрикнулъ ее мужъ.-- Они заплатятъ кровью за кровь.

Малли, стоявшая опершись о притолку двери своей лачуги, слышала все и не шевельнулась. Пусть ихъ говорятъ, что хотятъ. Пусть обернутъ все дѣло такъ, какъ будто было убійство. Они могутъ потащить ее и дѣда въ Кмельфордскую тюрьму, потомъ на висѣлицу {Въ Англіи за убійство положена смертная казнь черезъ повѣшеніе.}; но они не отнимутъ у нея радость знать, что она сдѣлала. Она сдѣлала все, что могла для спасенія Барти. И она спасла его!

Ей припомнилась теперь ея угроза, когда они оба спускались къ морю по камнямъ. Припомнилось и ея злобное желаніе. Это было очень дурно. Но за то потомъ она жертвовала своею жизнью для его спасенія. Пускай они говорятъ про нее, что хотятъ, и дѣлаютъ съ нею, что хотятъ,-- она знала то, что знала.

Отецъ, приподнявъ голову и плечи сына, велѣлъ крестьянину помочь ему нести. Барти бережно подняли и понесли къ тому мѣсту, гдѣ стояла Малли.

Она попрежнему стояла неподвижно. Она слѣдила за каждымъ движеніемъ людей, несшихъ безчувственнаго Барти. Старый дѣдъ ковылялъ за ними, опираясь на посохъ.

Когда они дошли до угла хижины, Малли увидѣла лицо Барти. Оно было очень блѣдно. На лбу его не было болѣе крови; явственно виднѣлась рана съ разорванными краями и багрово-синей кожей вокругъ нихъ. Темно-русые волосы были откинуты назадъ -- все такъ же, какъ откинула ихъ Малли своею рукою, послѣ того, какъ ихъ обоихъ сшибла большая волна.

Какимъ красавцемъ теперь показался Барти Малли съ его блѣднымъ лицомъ и кровавымъ рубцомъ на лбу!

Она отвернулась, чтобы несшіе не видѣли ея слезъ. Но все-таки она не шевельнулась, не вымолвила ни одного слова.

Вотъ пронесли Барти мимо хижины. Малли вдругъ услышала звукъ, который пронзилъ ей сердце. Она быстро рванулась отъ двери, на которую опиралась и, вытянувъ шею, наклонила голову, прислушиваясь. Потомъ она двинулась за людьми, несшими Барти. Они остановились у начала тропинки и положили тѣло на скалу. Малли снова услышала тотъ же звукъ, -- какъ будто долгій, долгій вздохъ. Тогда, не обращая ни на кого вниманія, она подбѣжала и встала у головы раненаго.

-- Онъ не умеръ?-- проговорила она.-- Онъ живъ!

При звукѣ ея голоса, глаза Барти открылись, и онъ началъ озираться кругомъ.

-- Барти, сынокъ! Поговори со мной!-- просила мать.

Барти повернулъ лицо къ матери, улыбнулся, и снова началъ дико озираться кругомъ.

-- Каково тебѣ, парень?-- спросилъ отецъ.

Тогда Барти повернулъ голову въ сторону отца и увидѣлъ Малли.

-- Малли! Малли!-- сказалъ онъ тихо.

Довольно было того голоса, какимъ было произнесено это слово, для того, чтобы всѣ поняли, что Малли не могла быть его врагомъ.

Малли и сама такъ поняла эти слова и не желала болѣе никакого другого торжества надъ своими обвинителями. Это слово вполнѣ оправдывало ее. Она, довольная, пошла назадъ къ своей хижинѣ.

-- Дѣдъ,-- сказала она,-- Барти не померъ, и я думаю, что они больше не скажутъ никогда, что мы убили его!

Старый Гласъ покачалъ головой.

Онъ былъ радъ, что Барти не нашелъ свою смерть здѣсь, въ Малковой губѣ. Онъ не искалъ крови этого человѣка; но онъ зналъ, что будутъ говорить въ сосѣдствѣ. Чѣмъ бѣднѣе человѣкъ, тѣмъ больше люди рады его затоптать.

Малли старалась, какъ умѣла, успокоить его; въ ея же душѣ было полное спокойствіе.

Если бъ только она смѣла, она прокралась бы къ дому Гёнлифовъ и разузнала бы, что теперь съ Барти.

Но у нея духу не хватало исполнить свое желаніе. Она снова принялась за работу, и начала перетаскивать кучи морской травы до того мѣста, гдѣ она на другой день должна была навьючивать ихъ на своего осла.

Работая, Малли увидѣла, что лошадка Барти все еще терпѣливо стояла подъ стѣной утесовъ; Малли пошла въ сарай и, принеся охапку корму, бросила его къ ногамъ голодной скотины.

Въ заливѣ уже совсѣмъ стемнѣло, а Малли все таскала кучи травы. Вдругъ она увидѣла мелькавшій огонекъ фонаря, спускавшійся по тропинкѣ.

Это было дѣло необычайное, потому что въ Малкову губу никогда не спускались съ фонарями. Человѣкъ, несшій фонарь, спускался очень медленно. Наконецъ, въ потемкахъ, Малли разглядѣла Гёнлифа-отца.

-- Это ты, Малли?-- спросилъ Гёнлифъ.

-- Да, это я, Малли. Какъ здоровье Барти, господинъ Гёнлифъ?

-- Ты должна сейчасъ же итти сама къ нему,-- сказалъ тотъ.-- Онъ не хочетъ заснуть ни на минуту, пока не повидается съ тобой. Ты не должна отказываться!

-- Конечно, я приду, если я нужна,-- сказала Малли.

Гёнлифъ обождалъ съ минуту, думая, что Малли надо пріодѣться; но Малли и не думала переодѣваться. Съ нея текла ручьями соленая вода отъ травы, которую она таскала, и растрепанные волосы ея разметались около головы и по плечамъ. Несмотря на это, она сказала, что готова итти.

-- Дѣдъ уже легъ въ постель, и я могу теперь же итти съ вами, если вы хотите.

Гёнлифъ повернулся и послѣдовалъ за Малли, удивляясь про себя тому, какую жизнь вела эта дѣвушка, живя особнякомъ отъ другихъ женщинъ. Настала уже черная ночь, и онъ засталъ эту дѣвушку за работой, одну-одинешеньку на краю берега, въ потемкахъ, а волны вкатывались на берегъ; единственный человѣкъ, который считался ея опорой и защитникомъ, ушелъ спать!

Когда они поднялись на вершину утесовъ, Гёнлифъ взялъ Малли за руку и повелъ ее. Она не понимала, зачѣмъ онъ это дѣлалъ, но не высвободила свою руку изъ его руки. Онъ что-то пробормоталъ о томъ, что легко свалиться съ вершины утесовъ, но сказалъ это такъ тихо, что Малли едва разобрала смыслъ его словъ.

Дѣло было въ томъ, что Гёнлифъ зналъ теперь, что Малли спасла жизнь его сына; онъ понималъ, какъ онъ обидѣлъ ее, вмѣсто того, чтобы поблагодарить. И теперь онъ съ любовью думалъ о Малли, и такъ какъ былъ не мастеръ говорить, то онъ ей безъ словъ выражалъ свою любовь. Онъ велъ ее за руку, какъ ребенка, а Малли шла рядомъ съ нимъ, не спрашивая, зачѣмъ онъ ведетъ ее за руку. Дойдя до воротъ двора, Гёнлифъ остановился на минуту.

-- Малли, дѣвушка! Онъ не можетъ успокоиться, пока не повидаетъ тебя. Но ты не оставайся долго у него. Докторъ говоритъ, что онъ очень слабъ, и ему надо непремѣнно спать.

Малли только кивнула головой, и оба вошли въ домъ.

Малли въ первый разъ въ жизни входила въ такой хорошій домъ. Она удивленными глазами разсматривала утварь большой кухни. Мелькнула ли въ эту минуту въ головѣ ея мысль о ея будущей судьбѣ? Вѣроятно, нѣтъ. Она ни одну минуту не остановилась, чтобы посмотрѣть на невиданное еще богатство, и пошла за хозяйкой наверхъ въ спальню гдѣ Барти лежалъ на кровати матери.

-- Это Малли, сама?-- послышался слабый голосъ молодого партія.

-- Да, это Малли сама, -- отвѣчала мать.-- Теперь ты можешь сказать ей что хочешь

-- Малли!-- сказалъ Барти, -- Малли, если бы не ты, то меня не было бы въ живыхъ.

-- Я этого никогда не забуду, -- сказалъ отецъ, смотря въ сторону отъ Малли.-- Я этого никогда не забуду.

-- У насъ онъ одинъ и есть, и не было другихъ,-- вымолвила мать. Она накинула на лицо край передника, чтобы скрыть слезы.

-- Малли, теперь мы будемъ друзьями?-- спросилъ Барти.

Если бы теперь Малли пообѣщали, что она будетъ жить въ большомъ домѣ, который принадлежалъ Гёнлифу за то, что она скажетъ хоть одно слово, -- она не могла бы произнести ни слова! И не только потому, что рѣчи и присутствіе мало знакомыхъ ей людей смущали ее,-- но еще потому, что большая кровать, и зеркало, и невиданныя ею чудесныя вещи въ этой комнатѣ, заставили ее въ первый разъ въ жизни почувствовать всю ея нищету и дикость.

Тихо подойдя къ Барти, она опустила свою руку въ его руку, протянутую навстрѣчу ей.

-- Я буду приходить и собирать траву, Малли; но вся трава будетъ для тебя!-- сказалъ Барти.

-- Нѣтъ, Барти, дорогой мой,-- говорила мать.-- Нѣтъ! Ты никогда больше не пойдешь туда, въ это страшное мѣсто! Что будетъ съ нами, если ты потонешь?

-- Онъ не долженъ подходить къ этой ямѣ, если пойдетъ собирать траву,-- произнесла Малли, нашедшая, наконецъ, силу говорить, чтобы передать Барти необходимыя свѣдѣнія объ омутѣ, которыя она держала про себя, пока была во враждебныхъ отношеніяхъ съ Барти.-- Особенно онъ не долженъ подходить къ ямѣ, когда вѣтеръ дуетъ съ сѣвера.

-- Теперь, Малли, лучше бы уйти, -- замѣтилъ отецъ.

Барти поцѣловалъ руку Малли, которую все время не выпускалъ изъ своей; а Малли въ эту минуту, глядя на него, подумала, что онъ просто ангелъ.

-- Ты придешь завтра къ намъ въ гости, Малли?-- спросилъ Барти.

Она не отвѣтила ни слова и пошла внизъ за хозяйкой.

На кухнѣ мать Барти приготовила для Малли чай, угостила творогомъ и горячими лепешками и всѣми лакомствами, какія только можно было найти въ домѣ. Малли въ этотъ вечеръ было ни до ѣды ни до питья; ей было не по себѣ въ новомъ для нея мірѣ. Но она начинала думать, что Гёнлифы -- люди добрые, даже очень добрые.

-- Я никогда этого не забуду, никогда,-- сказалъ отецъ Барти.

Съ той минуты, какъ Малли услышала эти слова, они безпрерывно раздавались у нея въ ушахъ весь вечеръ. Эти слова были сказаны съ такимъ чувствомъ!

Какъ была теперь Малли рада тому, что Барти приходилъ въ Малкову губу,-- да рада! Нечего было бояться, что Барти помретъ: а рана на лбу -- это не повредитъ такому сильному и здоровому парню,-- живо заживетъ!

-- Хозяинъ проводитъ тебя,-- сказала мать Барти, когда Малли собралась уходить.

Но Малли не хотѣла и слышать объ этомъ.

Она хорошо знала ночью, такъ же какъ и днемъ, дорогу къ Малковой губѣ.

-- Малли! теперь ты -- мое дитя, и я такъ и буду считать тебя дочерью,-- сказала мать Барти, прощаясь съ Малли, которая уходила одна.

И объ этихъ словахъ матери Барти молодая дѣвушка думала такъ же всю дорогу домой, какъ и о словахъ его отца. Какъ можетъ она быть дочерью госпожи Гёнлифъ?

-----

Надо ли разсказывать о томъ, какъ Малли стала дочкой Гёнлифа.

Читатель догадается и самъ.

Въ свое время большая кухня и весь домъ, который показался дѣвушкѣ такимъ большимъ,-- стали собственностью Малли.

Сосѣди говорили, будто Барти Гёнлифъ женился на русалкѣ изъ моря.

Стараго Гласа перенесли на верхъ въ домъ Малли, и онъ прожилъ немногіе послѣдніе годы жизни подъ крышей Гёнлифа. Что же касается Малковой губы и права собирать въ ней морскую траву,-- то съ этого времени было признано, что право это перешло къ семейству Гёнлифа, и никто изъ сосѣдей не оспариваетъ этого.

Конецъ.