Тарнов Фанни - Мария

Марія. Повѣсть (*).

(*) Изъ Frauenzimmer Almanach zum Nutzen und Vergnügen. Leipzig. 1818.

Съ сладкой грустію опять увидѣла я это мѣсто, гдѣ провела дѣтскія лѣта свои близь нѣжнаго сердца добродѣтельной, незабвенной тетушки. Мнѣ было одиннадцать лѣтъ, когда замужство ея возвратило меня въ домъ родительскій; ибо матушка нерѣшилась отпустить меня на чужую сторону, куда тетушка должна была ѣхать съ своимъ супругомъ. Помню, какъ горестно ей было со мною разставаться; помню, какъ меня силою исторгли изъ ея объятій. Нѣсколько сряду мѣсяцовъ немогла я приняться за игру, ни предаться разсѣянію; нескоро, очень нескоро могла привыкнуть къ сей разлукѣ въ веселомъ сообществѣ сестеръ, и ты знаешь, любезная Каролина, какъ часто вспоминала я о своей благодѣтельницѣ, какъ имя ея мгновенно въ душѣ моей пробуждало мысль о всемъ, что ни есть въ мірѣ добраго и прекраснаго, какъ образъ ея сдѣлался для меня примѣромъ женской добродѣтели. Ты знаешь и то, какъ я въ домѣ родительскомъ оставалась всегда почти чужою, и какъ дѣдушка, съ первыхъ дней моей жизни любившій меня болѣе всѣхъ внуковъ своихъ и внучекъ, на четырнадцатомъ году взялъ меня къ себѣ для утѣшенія своей старости. Во всѣ четыре года, съ тѣхъ поръ какъ я переселилась къ нему, сердце мое сильно желало снова увидѣть здѣшнее мѣсто, и дѣдушка, чтобы развеселить меня въ разлукѣ съ тобою, моя безцѣнная, отправляясь по дѣламъ службы въ качествѣ ревизора, захотѣлъ имѣть меня своею спутницей. Ахъ, Каролина! какую волшебную власть имѣютъ надъ нами сладостныя воспоминанія о томъ блаженномъ времени, когда наслаждались мы ненарушимымъ покоемъ! Что болѣе веселаго, безпечнаго дѣтства походитъ на жизнь райскихъ селеній? Ахъ, Каролина! для чего въ другомъ возрастѣ, вспоминая о цвѣтахъ и мечтахъ младенчества, мы невольно тоскуемъ?

Помѣстье отдано на откупъ. Старшій дядя мой въ каждое лѣто проводитъ здѣсь недѣли по двѣ, и потому здѣсь нѣтъ недостатка въ домашнихъ приборахъ. Садъ нѣсколько одичалъ; я однакожъ узнала всѣ тропинки и всѣ бесѣдки; даже отыскала и ту частичку, которую нѣкогда называла своею, и которая меня радовала болѣе нежели много Королевство; здѣсь и теперь стоитъ кустъ розы, которой подаренъ мнѣ Адолфомъ P., соучастникомъ въ забавахъ моего дѣтства, и котораго первый цвѣтокъ поднесла я доброй тетушкѣ въ день ея рожденія. Въ комнатахъ замка нашла я все по старому; только не нашла той, которая все одушевляя собою, далеко вокругъ себя распространяла благоденствіе: все, что ни было сдѣлано тетушкой для блага и счастія крестьянъ, нынѣ уже разрушена. Ето меня крайне опечалило. Дѣдушка также былъ внутренно обезпокоенъ: покойная супруга его родилась въ здѣшнемъ домѣ, здѣсь выросла и здѣсь получила брачное благословеніе. Мы хотѣли было пробыть здѣсь не болѣе однаго дня, и потомъ ѣхать въ Н., увеселительный замокъ Герцога, который пригласилъ насъ; я однакожъ упросила дѣдушку оставить меня въ семъ мѣстѣ до своего возвращенія: погружаясь въ воспоминанія объ ономъ прекрасномъ, незабвенномъ времени, я чувствую себя счастливою.

Прости! я должна посѣтить крестьянскія хижины, въ которыхъ часто бывала съ тетушкою, когда она приходила помогать больнымъ, утѣшать печальныхъ. Милая Королина! кто сравнится съ нею? Я не такъ богата, чтобы подобно ей могла заводить училища, давать работу бѣднымъ, цѣлыя деревня дѣлать счастливыми, но каждому человѣку, даже въ самомъ посредственномъ состояніи, нѣтъ недостатка въ случаяхъ быть полезнымъ ближнему; повсюду найдетъ онъ уязвленныя сердца требующія врачеванія, найдетъ взоры требующіе слезъ сострадательныхъ, найдетъ души жаждущія любви братской и я сердечно люблю людей, Каролина, хотя къ прискорбію моему чувствую, что мнѣ недостаетъ чего-то, дабы сблизиться съ ними. Со времени разлуки съ тетушкой, я запугана, ето дѣлаетъ меня нетвердою, неловкою для отношеній жизни, и ето же весьма тяготитъ мою душу; а помочь себѣ не умѣю.

-----

Кажется, жилище дѣтскихъ лѣтъ моихъ судьбою предназначено къ тому, чтобы возбудить во мнѣ множество драгоцѣнныхъ воспоминаній. Въ лилейный вѣнокъ мой случаемъ вплетена еще и одна роза, которой благоуханіе долго будешь веселить мою душу.

Я посѣщала крестьянскіе домы. Только въ немногихъ помнили: еще меня и даже не во всѣхъ могли вспомнить о тетушкѣ; но гдѣ произносили ея имя, тамъ сопровождалось оно чувствомъ трогательной благодарности. "Было время," говорилъ мнѣ одинъ старикъ: "ахъ, было время, когда еще жилъ старой баринъ, когда молодые господа и добрая барышня всѣ вмѣстѣ жили въ замкѣ! Кому было тяжело на сердцѣ, тотъ смѣло приходилъ къ нимъ, и выходилъ уже безъ горя! Теперь же.... Откупщикъ человѣкъ доброй; но вотчимъ все вотчимъ." Между тѣмъ входитъ въ избу молодая, опрятно одѣтая женщина, и увидѣвъ меня, съ робостію остается у порога. "Подойди, Маргарита!" сказалъ старикъ: "чего ты боишься? Ето вѣдь барышня Марія, что когда-то жила въ замкѣ у барышни Вильгельмины. Ты вѣдь съ нею часто игрывала въ ребячествѣ! Мало ли ты разсказываешь намъ, что у васъ тамъ бывало." Съ радостнымъ удивленіемъ подошла ко мнѣ женщина, поцѣловала мою руку и спросила: "Не ужели, барышня, не узнаешь Веберову Маргариту?" и я тотчасъ объ ней вспомнила; она была вѣрная моя помощница, всегда работала со мной въ саду и очень меня любила. Мнѣ весьма приятно было ее видѣть, и я освѣдомилась о нынѣшнемъ ея состояніи. Она вышла замужъ за поденьщика, и съ нѣкотораго времени была уже матерью краснощекаго малютки. Я пошла къ ней домой, желая видѣшт ея ребенка. Дорогою разговаривали мы о всякой всячинѣ. "А гдѣ теперь живетъ баринъ Адолфъ," спросила Маргарита, "которой часто бывалъ у васъ въ замкѣ съ своимъ учителемъ?"

При семъ вопросѣ мгновенно предсталъ предъ меня образъ Адолфа, съ непостижимою быстротою перенесшійся изъ очаровательной дали дѣтства! Въ кругу сосѣдскаго общества мы только двое были равныхъ лѣтъ, неразлучные въ забавахъ своего возраста, и связь наша сдѣлалась еще крѣпче отъ совокупнаго, подъ однимъ руководствомъ, упражненія въ музыкѣ и рисованьи. Дорого стоила намъ разлука наша, и мы разстались неиначе, какъ взаимно обѣщавшись никогда незабывать другъ друга. Скоро потомъ Адолфа отдали въ училище, а тамъ послали въ Университетъ, на конецъ отправили путешествовать. Нѣсколько лѣтъ я ничего о немъ не слыхала, и только изрѣдка вспоминала, какъ о приятномъ сновидѣніи. Теперь внезапно исчезло облако, которымъ время и отдаленность закрывали его образъ, чудесно овладѣла мною мысль о немъ, и я почувствовала сильное желаніе опять увидѣться съ товарищемъ моего дѣтства. Тихая мечтательность вкралась въ душу мою, и мнѣ казалось, что неизвѣстный страхъ, которой часто безпокоитъ меня, непремѣнно исчезъ бы въ присутствіи сего моего приятеля.

На другой день своего одиночества была я въ саду до поздняго вечера. Приятная, душистая теплота спускалась на землю съ облачнаго неба, и всѣ цвѣты, всѣ птички оживлялись благотворнымъ ея дѣйствіемъ. Тишина господствовала во всей Природѣ. Я. дышала чувствомъ неизъяснимаго счастія, и была столько растрогана, что даже плакала -- о чемъ? сама не знала. Послышавъ голосъ дѣдушки, находившагося въ ближней крытой аллеѣ, я бросилась къ нему на встрѣчу. "Вотъ привезъ я къ тебѣ гостя;" сказалъ онъ улыбаясь, и гладя меня по лбу: "только ты должна угадать, кто етотъ господинъ." Я взглянула; передо мною стоялъ мущина благородной наружности, съ лицемъ цвѣтущей юности, но съ важностію зрѣлаго мужа. Въ прекрасныхъ черныхъ глазахъ его изображалось участіе вразсужденіи: меня и удивленіе отъ нечаянности; послѣ перваго привѣтствія мы стояли нѣсколько секундъ не говоря ни слова. "Ну что же?" спрашиваетъ дѣдушка.-- Если предчувствіе необманываетъ меня, -- сказала я: то, кажется, имѣю удовольствіе видѣть товарища моего дѣтства.-- "Браво! угадала!" воскликнулъ дѣдушка, и Адолфъ съ довѣренностію взялъ мою руку. "Милая, кроткая Марія!" сказалъ онъ: "какъ могло случиться, что я опять вижу васъ, и точно при такихъ обстоятельствахъ, которыя всегда были для меня сладостнѣйшею мечтою?"

Отъ чего закраснѣлась я, любезная Каролина? отъ чего ощутила въ себѣ нѣкоторое стѣсняющее, но вмѣстѣ и приятное замѣшательство? Тебѣ извѣстно, какъ я до сего времени чуждалась всѣхъ мущинъ, и какъ всегда желала оставаться незамѣчаемою ими. Сладостная забота любовію своею и услугами веселятъ старость добрѣйшаго моего дѣдушки и твоя дружба такъ наполняли мое сердце, что я никогда нималѣйшаго нечувствовала желанія разширить сей кругъ моей любви и моего счастія. Свѣтскихъ такъ называемыхъ веселостей я не знаю, издавна привыкнувъ жить въ просшотѣ и уединеніи. Переселившись къ дѣдушкѣ, съ самаго начала я такъ жила, для того чтобы уклониться отъ оскорбительной молвы, будто любовь мою къ нему продаю за блескъ и пышность, но скоро потомъ я полюбила свой образъ жизни, и могу сказать, что въ этомъ случаѣ не привычка превратилась во мнѣ въ натуру, но моя натура всегда была такою. А что въ самой простотѣ моей видятъ хитрость; что всѣ поступки мои почитаютъ слѣдствіемъ коварнаго умысла получить наслѣдство послѣ дѣдушки; что ненавидятъ меня за то, обижаютъ, сердечную, непритворную мою привѣтливость принимаютъ холодно: ты знаешь, о Каролина! какъ все ето мало по малу вливало въ характеръ мои тайную грусть и безпокойную боязливость, которыя часто бывали причиною твоего обо мнѣ страха; ты опасалась, чтобы сердце мое несдѣлалось отъ нихъ слишкомъ раздражительнымъ, слишкомъ чувствительнымъ къ боли, чтобы онѣ не лишили меня твердости управлять собою, и чтобы я не утратила своей независимости. Не могу бояться сей опасносити, ибо не вижу ее; напротивъ того я чувствую въ себѣ нѣкоторую неловкость въ обращеніи съ мущинами, ибо ничего не знаю въ свѣтѣ, кромѣ своихъ книгъ и дѣдушки. Еслибъ надлежало мнѣ вступить въ кругъ обширнѣйшій, жить съ людьми, нераздѣляющими со мною любимыхъ моихъ склонностей; ахъ, Каролина! я могла бы сдѣлаться весьма несчастною, и потому-то участь всегдашняго одиночества нестрашитъ меня. Дѣдушка безъ всякаго сомнѣнія нестанетъ меня удерживать; любовь его радостно скажетъ: ступай себѣ съ Богомъ! Выходи за етаго человѣка, если надѣешься быть за нимъ счастлива. Но долгъ мой, Каролина, требуетъ недоводить его до необходимости прощаться со мною. Онъ любитъ меня болѣе всѣхъ внучекъ; а я ни одной изъ нихъ не знаю, которая могла бы при немъ заступить мое мѣсто. И кто сталъ бы такъ меня любить, какъ онъ любитъ!

Хотѣла бы я тебѣ и себѣ изъяснить то замѣшательство, которое овладѣла мною въ первой вечеръ свиданія съ Адольфомъ! Оно впрочемъ скоро исчезло, когда онъ заговорилъ о дѣтской дружбѣ нашей. Непринужденная откровенность его и привѣтливость были причиною моего замѣшательства; онѣ же меня и ободрили. Адолфъ для меня человѣкъ не новой, и знакомство наше не началось теперь, а только возобновилось.

Адолфъ, котораго нашелъ дѣдушка въ Н., и которой, узнавши, что я здѣсь, захотѣлъ увидѣться со мною, будетъ товарищемъ нашего продолжительнаго путешествія, и етому дѣдушка мой радъ, потому что уваджаетъ обширныя его знанія и любитъ его бесѣду. Онъ служитъ при ...скомъ Дворѣ Каммергеромъ и съ успѣхомъ занимается государственными дѣлами. Теперь онъ въ отпуску. Не страненъ ли случай нашего свиданія, а особливо для меня? Встрѣтившись съ нимъ въ обществѣ, натурально я неимѣла бы духа признать въ немъ товарища дѣтскихъ забавъ моихъ, а еще болѣе говорить съ нимъ такъ откровенно. Ты себѣ представить не можешь, какъ онъ образованъ, какъ свѣдущъ въ дѣлахъ и какъ ловокъ въ обществѣ. При постороннихъ онъ совершенно другой человѣкъ, меня чуждается; но въ обхожденіи съ дѣдушкой и со мною, когда насъ только трое, онъ опять прежній Адолфъ: простъ, милъ, чистосердеченъ; тутъ не видно въ немъ ничего придворнаго.

-----

Наконецъ мы опять дома, и я, послѣ шестинедѣльнаго отсутствія уже опять привыкла къ хозяйственнымъ своимъ упражненіямъ. Только шесть недѣль, Каролина! но какую произвели онѣ перемѣну въ цѣлой моей жизни! Дѣдушкѣ моему кажется, что Адолфъ меня любитъ. Были минуты, въ которыя и мнѣ казалось то же; онѣ произвели глубокое впечатлѣніе въ моемъ сердцѣ, но мечта скоро исчезла. Ахъ! я должна быть совсѣмъ иною, чтобы полюбиться Адолфу. Рѣшитсяли онъ съ моей безотвѣтною робостію ввести меня въ кругъ большаго свѣта? Пускай онъ непротивенъ мнѣ, но онъ не столько уважаетъ меня, чтобы хотѣлъ и могъ привыкнуть къ той мысли, что я буду его женою. И онъ правъ; чувствую и увѣрена, что я не болѣе какъ простодушное и самое неловкое созданіе, но сіе прискорбное чувство тогда только заглушено быть можетъ, когда я стану жить уединенно, избѣгая людскихъ сужденій. Адолфъ ко мнѣ добръ и нѣженъ, потому что я была товарищемъ въ дѣтскихъ его забавахъ; но другіе люди, которые меня не знаютъ, съ которыми я не играла въ дѣтствѣ, другіе люди, Каролина, станутъ насмѣхаться надо мною.-- Кончу; мнѣ грустно.

-----

Будь спокойна, любезная Каролина! возобновленное знакомство съ Адолфомъ ни на планъ жизни моей, ни на судьбу мою неимѣло того вліянія, которое тебѣ, какъ видно кажется опаснымъ. Никогда и никакому чувству непозволю въ себѣ возъимѣлль какую-либо властъ надъ тѣмъ, что прежде уже признала я истиннымъ и добрымъ, Мы, молодые люди, часто слышимъ отъ опытнѣйшихъ, что сердце наше хитрѣе и опаснѣе всѣхъ софистовъ, что надобно быть весьма осторожну противъ собственныхъ слабостей и что всего ненадежнѣе повѣрять свои проступки въ минуты пробужденія склонности нашей. Я немогу винить себя ни въ какой погрѣшности, къ томуже еще и сердце мое, какъ, мнѣ извѣстно по самымъ точнымъ наблюденіямъ, способное къ чувствамъ глубокимъ, неизгладимымъ, неспособно къ тѣмъ страстямъ пылкимъ и стремительнымъ, которыми рушится равновѣсіе между желаніями и должностями. Кто истинно любитъ Бога, въ томъ ciе равновѣсіе утверждено на непоколебимомъ основаніи.

Въ первые дни послѣ нашего приѣзда я была очень печальна. Дѣдушка примѣтилъ ето, и съ извѣстною тебѣ кротостію своею освѣдомлялся о причинѣ сего расположенія души моей. Я сама незнала, что отвѣчать ему. Съ какою же любезностію, какъ осторожно довелъ онъ рѣчь до Адолфа! Онъ просилъ меня открыться, люблю ли его, могу ли быть съ нимъ счастливою. "Не страшись сего признанія, милая Машенька!" такъ онъ говорилъ мнѣ: "смотри, волосы мои какъ снѣгъ бѣлы; кромѣ того внутреннее чувство говоритъ мнѣ, что конецъ мой близокъ! Твоя жизнь только еще начинается, и чего пламеннѣе желать могу я, какъ упроченнаго счастія твоего прежде моей смерти! Ты пожертвовала для старика одною частію прекраснѣйшихъ лѣтъ дѣвической своей жизни; что сдѣлала ты для меня по долгу дочери, за то Богъ вознаградитъ тебя какъ супругу, какъ мать будущихъ дѣтей твоихъ. И такъ, если ты любишь Адолфа, то даю тебѣ мое полное благословеніе: это такое приданое, которое угодно Господу Богу, и которое въ новой домъ приноситъ и миръ и радость." Я упала къ нему въ объятія и увѣряла его что одна мысль о разлукѣ съ нимъ для меня ужасна, и что нѣтъ въ мірѣ предмѣта, которой могъ бы примирить меня съ нею. Адолфа я уважаю, продолжала я; но во первыхъ, я ничего незнаю о любви его, а во вторыхъ, я увѣрена и говорю смѣло, что союзъ мой съ нимъ невознаградитъ мнѣ потери любезнѣйшаго дѣдушки. Онъ прижалъ меня къ груди своей. "Богъ да воздастъ тебѣ за любовь дѣтскую! И мнѣ не изъяснимо прискорбно было бы разстаться съ тобою, привыкши къ сладостной мысли, что умру на рукахъ твоихъ. Я была сильно растрогана; онъ отеръ мои слезы, всталъ и вынулъ изъ письменнаго столика бумагу. Ето былъ законный актъ, дающій мнѣ право совершеннолѣтія, и по которому я могу распоряжать принадлежащимъ мнѣ имѣніемъ, одна, безъ всякаго участія моихъ родственниковъ. Герцогъ утвердилъ волю дѣдушки по его прозьбѣ, сколь ни казалось ему страннымъ, какъ онъ изъяснился, довѣpie къ мудрости осмнадцатилѣтней дѣвушки. "Вотъ обезпеченіе твоей независимости;" сказалъ добродѣтельный старецъ: "возми его; знаю, что ты его достойна, и что оно будетъ нужно для твоего благополучія. Оно -- послѣднее доказательство любви моей къ тебѣ, подпора и утѣха моей старости!" Я прижала руку его къ моему сердцу: надѣюсь, что сей нѣжный отецъ угадалъ мою благодарность, хотя между нами небыло говорено объ ней ниже одного слова.

-----

Его нѣтъ болѣе! Добродѣтельнѣйшаго, нѣжнѣйшаго отца моего нѣтъ уже на свѣтѣ, и я осиротѣла! О, Каролина! какъ назвать это чувство, которымъ наполняется душа, иногда стоишь при гробѣ любимаго человѣка? Оно мрачно, высоко, священно, какъ самой мигъ разлуки съ міромъ! Тихими стопами Геній смерти приближался къ безтрепетному праведнику! Душа моя объята горестію, но нерастерзана. Онъ умеръ, но его любовь, его добродѣтели навсегда пребудyтъ для меня памятникомъ благородства и чистой, бескорыстной доброты. Я видѣла, какъ онъ жилъ: воспоминаніе о послѣднихъ его минутахъ будешь моимъ наставникомъ въ приготовленіи себя къ блаженной кончинѣ.

Въ послѣдніе мѣсяцы ослабѣвалъ онъ примѣтнымъ образомъ, однакожъ все еще держался на ногахъ; становился болѣе молчаливъ и задумчивъ; имѣлъ ясное предчувствіе о близкомъ концѣ своемъ, и не только нескрывался отъ меня въ етомъ, но, разговаривая со мною, еще нарочно знакомилъ меня со смертію, которую старался представлять мнѣ съ лучшей стороны ея. Въ послѣдній вечеръ мы сидѣли въ бѣлой комнатѣ, изъ которой столь часто мы съ тобою смотрѣли на заходящее солнце. Велѣлъ пододвинуть кресла къ открытому окну и устремилъ неподвижный взоръ на западъ. "Счастливой путь тебѣ, свѣтило великолѣпное!" изрекъ онъ, снявъ колпакъ свой и сложивъ руки на груди своея. Съ послѣднимъ блескомъ скрывшагося луча мгновенно разлилось яркое зарево по западному небу. "Закатилось!" сказалъ онъ вставая: "пойду и я спать. Покойной тебѣ ночи желаю, Маша!" и молча цѣлую минуту держалъ меня, крѣпко прижавши къ груди своей; потомъ столько же времени смотрѣлъ въ лицо мнѣ прощальнымъ взоромъ, которой напечатлѣлся въ душѣ моей вѣчно неизгладимыми чертами. Онъ поднялъ руку: "Богъ да благословитъ и да сохранитъ тебя! лице Господие да сіяетъ вовѣки надъ тобою!" Угадывая близость нашей разлуки, я упала на колѣна, горячими слезами орошала любезныя руки его, прижимала ихъ поперемѣнно къ устамъ своимъ и къ сиротѣющему сердцу. О горесть неизбѣжной разлуки!

Собравшись нѣсколько съ силами, я тотчасъ пошла къ нему въ комнату. Больной мой тихимъ сномъ покоился. Я не могла оставить его и бросилась на софу. Проходилъ часъ, другой, старецъ все почивалъ тихо и спокойно. Полночь минула и сонъ нечувствительно сомкнулъ мои вѣжды. Вдругъ лице мое ощутило легкое дуновеніе. И мнѣ показалось, будто кто-то произнесъ мое имя. Испуганная, мгновенно вскакиваю и бѣгу къ нему: его уже не было! добродѣтельный уснулъ навѣки! Тутъ бодрость моя исчезла; я упала на одръ, лобызала блѣдныя уста его и охладѣвшія руки. Въ чертахъ его видны были кротость и благочестіе; смотря на нихъ, я плакала и молилась отъ избытка сердца.

Немедленно послала я къ обѣимъ своимъ теткамъ. Ты знаешь ихъ; тебѣ извѣстно также, какой прекрасной союзъ любви родственной соединялъ насъ, пока не расторгла его предпочтительная привязанность ко мнѣ дѣдушки. Давно уже пасмурно смотрѣли онѣ на сіе предпочтеніе, и досада ихъ сдѣлалась явною съ тѣхъ поръ, какъ дѣдушка взялъ меня къ себѣ отъ моихъ родителей, и когда онѣ стали почитать меня будущею его наслѣдницей. Ты знаешь и то, какъ старалась я примириться съ ними; но усилія мои названы притворствомъ, и онѣ всячески старалтсь огорчать меня, имѣя къ тому всю возможность, потому что я любила ихъ, потому что холодность и неприязнь ихъ только заставляли меня печалиться. Такимъ образомъ имъ всегда вольно было оскорблять меня, и онѣ жестоко пользовались своимъ правомъ. Старшая тетка застала меня плачущую. И она пролила нѣсколько слезъ; при всемъ томъ въ состояніи была сказать мнѣ, что я вѣрно, не позабыла припасти, чѣмъ отереть себѣ слезы. Я взглянула на нее, и слезы мои остановились. Скрѣпившисъ встрѣтила, младшую тетку. Съ громкими воплями она кинулась на мертвое тѣло! Я стояла подлѣ, и Богъ разсудилъ, кто изъ насъ болѣе зналъ цѣну покойника, и кому горестнѣе сія утрата! Несмотря на то, неутѣшная моя тетушка начала укорятъ меня въ равнодушіи. Дѣдушка лежитъ мертвой, говорила она, а вамъ, сударыня, тяжело выронить нѣсколько слезокъ! Я промолчала, и поцѣловавъ руки незабвеннаго, хотѣла было выдти. Молчанію моему причиною было конечно не гордое упрямство; онѣ однакожъ кликнули меня назадъ, и потребовали ключей. Говорили, что царство мое уже кончилось, и что завѣщаніе покажетъ, назначена ли какая награда за мое безкорыстное усердіе! Въ тужъ минуту отдала я ключи; почитая священнымъ присутствіе тлѣнныхъ остатковъ добродѣтельнаго мужа, я нехотѣла оскорблять памяти его ниже однимъ словомъ неудовольствія, и немедленно побѣжала въ свою комнату. Здѣсь въ первой разъ ощутила я ужасъ при мысли о сиротствѣ своемъ и одиночествѣ, О, какъ мнѣ понятно теперь состраданіе къ существу безпомощному, жаждущему утѣшенія! -- спустя нѣсколько часовъ, вошелъ Президентъ Г... Другъ покойнаго дѣдушки, и просилъ меня повести его къ тѣлу. Тихо взявъ за руку друга, сказалъ онъ: "Счастливой путь! Скоро увидимся!" и одна слеза его скатилась на мертвую руку. Никто достойнѣе не плакалъ надъ симъ гробомъ. Дружески просилъ онъ меня жить у него до прибытія моихъ родителей, и я оставила домъ отеческій.--

О завѣщаніи до сихъ поръ ничего неизвѣстно. Не въ одномъ изъ здѣшнихъ присудственныхъ мѣстъ нѣтъ его. Посмотрѣла бы ты на ихъ зложелательство! Никому изъ нихъ и на мысль не приходитъ, какъ поступитъ я рѣшилась! Чрезвычайно горько мнѣ, что онѣ такъ выказываютъ свое корыстолюбіе. Даже благородномыслящіе, даже Президентъ и его супруга, какъ видно, жалѣютъ о мнѣ, жалеютъ о томъ, что я обмануласъ въ своей надеждѣ. Они ошибаются, и мнѣніе ихъ для меня тѣмъ прискорбнѣе, что принуждаетъ скрывать печаль свою о невозвратной, безцѣнной утратѣ: иначе подала бы я поводъ къ ложнымъ догадкамъ. Ахъ! если даже и надъ его гробомъ недолжно проливать слезъ безкорыстной любви, то кто же надѣяться можетъ заслужить ихъ! -- Каролина! сія могила много у меня похищаетъ; едва ли не всѣ радости, всѣ надежды моей жизни въ ней сокроются. Ахъ, многому научилась я при семъ гробѣ!

-----

Теперь здѣсь родители мои; и они обо мнѣ жалѣютъ! Другъ души моей! и они сердятся на покойнаго, что онъ оставилъ мнѣ только свое сердце, а не золото! Ко мнѣ также они холодны. Такія чувства особъ любезнѣйшихъ сжимаютъ мое сердце. Будущая жизнь моя въ родительскомъ домѣ едва ли перемѣнится къ лучшему. И Адолфа нѣтъ здѣсь! Онъ бы утѣшилъ меня; его сердце благородное, чуждое корыстолюбія, поняло бы меня! При нынѣшней моей печали воспоминанія объ немъ возбуждаются чаще и живѣе; его образъ является мнѣ, и я тихимъ голосомъ спрашиваю часто: для чего самъ ты не придешь утѣшить меня? развѣ не знаешь, что я плачу?

-----

Завѣщаніе нашлось прошивъ общаго нашего чаянія. Дѣдушка самъ вручилъ его Герцогу, а привезъ къ намъ сію бумагу -- Адолфъ! Она еще нераспечатана; никто однако же несомнѣвается въ ея содержаніи. Предвижу немалыя препятства со стороны родителей моихъ ну исполненіи принятаго мною намѣренія; но я останусь въ немъ твердою, сколь ни горестно для меня будешь поступить несогласно съ ихъ волей. Внутреннее чувство рѣшительно запрещаетъ мнѣ даже мыслить о какомъ нибудь обогащеніи себя на счетъ моихъ родственниковъ. Сердца ваши имѣютъ равное право на любовь покойнаго. Никто изъ дѣтей неоскорбилъ его непослушаніемъ, никто изъ нихъ не далъ ему повода къ неудовольствію: съ какимъ же лицемъ стала бы я присвоивать себѣ части наслѣдства, законно имъ принадлежащія? Еслибъ тетки мои были богаты, я взяла бы свой удѣлъ отъ ихъ избытка, и сердца ихъ подтвердили бы приговоръ моего дѣдушки: тогда съ благодарнымъ чувствомъ приняла бы я даръ ихъ великодушія, и сдѣлавшись богатою, старалась бы сдѣлаться достойною своей участи благоразумнымъ употребленіемъ ихъ милости. Теперь же, когда изъ трехъ зятьевъ дѣдушкиныхъ одинъ только батюшка мой достаточенъ, когда оба другіе ничего немогутъ по смерти оставить своимъ семействамъ, я истинно была бы достойна ихъ неуваженія, была бы достойна самой ненависти ихъ, еслибъ иначе поступила. Дѣдушка имѣлъ свои причины предложить мнѣ богатство, а я имѣю свои отказаться; онъ зналъ мое сердце; его память, каждой поступокъ его для меня священны; такимъ же образомъ и завѣщаніе я почитаю знакомъ любви его и довѣренности; но я должна явить себя достойною онаго.-- На конецъ, послѣ множества претерпѣнныхъ обидъ, настанетъ для меня счастливая минута оправданія. Каролина! сердце бьется во мнѣ отъ радости: при одной мысли объ одной минутѣ, когда со всею любовію, которой нынѣ изъявлять несмѣю, подойду я къ тетушкамъ и скажу имъ: наслѣдство отца вашего предоставляю вамъ; мнѣ ничего, кромѣ одной только любви, не надобно, подарите меня ею, и дозвольте мнѣ въ тишинѣ и счастіи снова жить съ вами! --

Съ тѣхъ поръ какъ Адолфъ здѣсь, я узнала, что онъ любитъ меня; слѣдственно и благополучіе, о которомъ я даже мечтать несмѣла, теперь сдѣлалось моимъ дѣйствительно. У дѣдушкиной могилы приняла обѣтъ любви его, а онъ получилъ согласіе моихъ родителей. Въ сію священную минуту, казалось мнѣ, Духъ незабвеннаго носился надъ нами и счастіе мое было бы не несовершеннымъ, когда бы онъ не любилъ Адолфа.

Немогу изобразитъ тебѣ, моя Каролина; того блаженства, которымъ наполняется душа моя, когда представляю себѣ будущую жизнь свою. Нестрашитъ меня даже увѣренность въ недостаткѣ того, что нужно для супруги, во всемъ достойной Адолфа. Я такъ еще молода; онъ постарается образовать меня для себя и для свѣта; и любовь его небудетъ ли тогда еще сильнѣе ко мнѣ, къ своему творенію? Ахъ! кому столько нуженъ наставникъ, руководитель въ жизни, какъ мнѣ, съ мучительнымъ чувствомъ и такъ много извѣдавшей на себѣ всѣ неприятности неопытнаго, безпомощнаго состоянія? Теперь онъ будетъ подлѣ меня, съ просвѣщеннымъ умомъ своимъ, съ богатою опытностію въ свѣтской жизни, со всѣмъ блескомъ своихъ талантовъ, и тайная робость моя совершенно исчезнетъ. Я дышу свободно и весело, радостно привѣтствую грядущее время. Когда тетушки перестанутъ сердиться и опять меня полюбятъ; то неостанется ниже одного человѣка, отъ котораго могла бы я опасаться неприятностей; буду любить всѣхъ, буду всѣми любима. Батюшка и матушка едва ли станутъ гнѣваться на меня долго; ибо, отказавшись отъ наслѣдства, я доставила также выгоды роднымъ сестрамъ моимъ, какъ и дѣтямъ тетушекъ. Тогда -- ахъ, Каролина! съ какою неизъяснимою радостію думаю объ етомъ! -- тогда самъ Адольфъ, при его величіи духа и безкорыстіи, еще болѣе полюбитъ меня! Такъ, онъ станетъ почитать меня за доброе дѣло! -- Думая о немъ, я увлекаюсь рвеніемъ дѣйствовать свыше своей должности; я хотѣла бы рѣшиться на все, что ни есть великаго и прекраснаго, лишь бы только утвердить нрава свои на его сердце, и внутреннимъ достоинствомъ замѣнить то, чего недостаетъ мнѣ для большаго свѣта.

-----

Поддержи меня, Каролина! прижми меня къ своему сердцу; подкрѣпи своей дружбою, своей любовію, подкрѣпи увѣренность мою въ бытіи добродѣтели, чтобы не исчезла она какъ мечта младенческая, чтобы я не оледенѣла отъ окружающей меня стужи. Въ моемъ одиночествѣ живу одною горестію; все же прочее около меня и во мнѣ самой мертво. Я хотѣла добра, исполняла законъ справедливости, и -- судьба за то караетъ меня, караютъ меня люди, какъ за преступленіе! Тетки мои чувствуютъ себя униженными, и ето не ведетъ къ любви; родители намѣреніе мое отказаться отъ наслѣдства называютъ смѣшнымъ, романическимъ дурачествомъ, и батюшка объявилъ мнѣ въ наказаніе, что я не буду жить въ родительскомъ домѣ, и что вмѣсто того заставятъ меня быть при ...скомъ Дворѣ дамою -- званіе, какъ извѣстно тебѣ, совершенно противное всѣмъ склонностямъ моимъ, желаніямъ и привычкамъ. И все ето я перенесла бы терпѣливо, еслибъ неоскорбилъ меня онъ -- съ жестокостію безпримірной. Смертоносною стрѣлою пронзилъ онъ мое сердце. Съ восторгомъ принесъ онъ мнѣ извѣстіе, что по распечатаніи бумаги я одна оказалась единственною наслѣдницей, и что всѣмъ другимъ назначены узаконенныя только части. Не подозрѣвая ниже малѣйшей возможности неодобренія съ его стороны, я объявила ему о своемъ намѣреніи, и показала актъ, утверждающій мое совершеннолѣтіе и полное право распоряжать имѣніемъ по своей волѣ. Онъ остолбенѣлъ; старался преодолѣть меня оружіемъ прозьбы и ласкательства, потомъ всѣми блестящими софизмами свѣтской мудрости, наконецъ дерзкими укоризнами, въ совершенномъ незнаніи моемъ правилъ жизни -- и все ето для того чтобы я забыла и справедливость и долгъ свой? Онъ растерзалъ мое сердце: могла ли я отмѣнить такой поступокъ, которой признала добрымъ -- я, давно уже поставившая въ обязанность себѣ: въ минуту искушенія неподвергать изслѣдованіямъ своихъ правилъ? -- Отвѣтъ мой былъ коротокъ. Онъ вздумалъ пугать меня, и ето новое несходство между нами въ способѣ мыслить и чувствовать жестоко поразило мое сердце. Наконецъ онъ со мною разстался. На другой день я получила письмо, въ которомъ объявлялъ онъ, что принужденнымъ находится тѣмъ настоятельнѣе, тѣмъ рѣшительнѣе проситъ меня о перемѣнѣ моего намѣренія, что оно есть слѣдствіе изступленной мечтательности, что сколь ни кажется оно мнѣ прекраснымъ, я однакожъ должна буду признать его вовсе неприличнымъ, совершенно противнымъ закону свѣтскаго обращенія и правиламъ жизни, когда получу надлежащее образовніе; что любовь моя дала ему права надо мною, отъ которыхъ онъ ни какъ не можетъ отказаться и которые онъ удержитъ непремѣнно, тѣмъ еще болѣе что его положеніе непозволяетъ ему жениться на дѣвушкѣ безъ состоянія; что въ доказательство моего желанія видѣть его счастливымъ онъ требуетъ, чтобы я въ семъ дѣлѣ совершенно положилась на его волю. Мысли сіи одѣты въ прекрасныя слова, но сердце мое живо чувствуетъ лживость его словъ и истину слезъ моихъ.

Я думала найти отраду, объявивъ фамиліи о своемъ рѣшительномъ намѣреніи, и нашла ядъ вмѣсто лѣкарства. Отверженная всѣми, остаюсь въ ужасномъ состояніи; неимѣю даже того внутренняго спокойствія, которое бы ручалось мнѣ, что я хорошо поступила. Увѣренность моя какія бы съ корнемъ исторгнута; прошедшее представляется мнѣ сновидѣніемъ, и мнѣ кажется, что я теперь только просыпаюсь совершенно въ другомъ мірѣ. Всѣ мысли, всѣ чувства мои въ замѣшательствѣ; вижу себя не тою, какою была прежде, и чувствую свое безсиліе: ибо даже не могу желать себѣ твердости. Одеревянѣлость, совершенная неспособность мыслить и чувствовать -- вотъ чего осталось мнѣ желать для защиты отъ жестокоcти и недостойныхъ поступковъ. Ахъ, не уже ли въ самомъ дѣлѣ я была донынѣ ребенкомъ? Не уже ли ето существенный міръ, которой нынѣ съ трепетомъ вижу? О Каролина! какъ противенъ теперь сей міръ, которой до сихъ поръ казался мнѣ прекраснѣйшимъ садомъ разцвѣтающихъ радостей!

Еслибъ могла увеличиться любовь моя къ тебѣ, вѣрная, благородная моя Каролина; это послѣднее письмо пріобрѣло бы тебѣ новыя права на мое сердце. Оно послужило цѣлебнымъ для язвъ моихъ бальзамомъ, и довершило то, что было уже начато однимъ добрымъ ангеломъ. О, кому Богъ даровалъ утѣшеніе прибѣгать къ добродѣтельному сердцу друга; тотъ не долженъ отчаеваться: загадки земной жизни могутъ опечалить его, но не повергнутъ въ пропасть погибели неизбѣжной! -- Была ночь и для меня самая мрачная. Я недерзала молишься, ибо чувствовала, что немогла молиться отъ всего сердца, а одни слова недостойны Отца небеснаго. Я ощущала недостатокъ въ силахъ для спокойнаго размышленія о судьбѣ своей, и несказанно страшилась предстоящей мнѣ борьбы продолжительной, многотрудной; но Господь неоставляетъ бѣдствующихъ. Каждое страданіе имѣетъ утѣшающаго ангела; а это утѣшительнѣе любви человѣка, душею. благороднаго? Совсѣмъ неожиданно является Вильгельмина, моя тетушка! Давно уже хотѣла она побывать на родинѣ; и какъ все еще помнила она свою Марію, то прежде всего и приѣхала сюда. И когда, въ какое время большую имѣла я нужду въ присутствіи сего ангела-хранителя! О, почто незамѣчаемъ мы судебъ всеблагаго Провидѣнія, хотя каждому изъ насъ нѣсколько разъ въ жизни въ самомъ безнадежномъ положеніи, при самыхъ мучительныхъ страданіяхъ, внезапно посылаетъ Оно помощь, отраду и утѣшеніе, хотя каждой чувствуетъ въ душѣ своей, что Оно существуетъ, что Оно хранитъ насъ и защищаетъ! Увѣренность въ семъ есть уже благотворнѣйшее утѣшеніе, съ которымъ на рукахъ судьбы можно уснуть также спокойно, какъ засыпаетъ дитя на лонѣ матери. Появленіе несравненной тетушки моей было для меня утреннею зарею новаго дня и та безцѣнная выгода, что наши мысли, наши чувства одобряемы были благороднѣйшимъ изъ человѣковъ, мгновенно возвратила мнѣ увѣренность въ справедливомъ дѣлѣ и мое душевное спокойствіе. Пусть не могу я уже быть счастливою; но я надѣюсь жить въ тишинѣ, и охотно отрекаюсь отъ того, что навсегда похищено у меня недостойнымъ поступкомъ человѣка, котораго слишкомъ любила. Тетушка получила отъ родителей моихъ согласіе взять меня съ собою на нѣкоторое время, и ты можешь себѣ представить, какъ охотно ѣду я съ нею. Тайный голосъ говоритъ мнѣ, что я должна жить съ нею, обогащаться ея мыслями и ея чувствами; что ея присутствіе оживить и укрѣпитъ все, что есть во мнѣ добраго.

-----

Послѣ трехлѣтняго отсутствія опять я нахожусь теперь въ своемъ отечествѣ, чтобъ испросить у родителей моихъ благословеніе на союзъ, отъ котораго мое сердце и разумъ ожидаютъ счастія моей жизни. Тебѣ извѣстно, милая Каролина, какъ познакомилась я съ Ст., какъ понравилась ему, и съ какою благодарною, утѣшительною довѣренностію отдаю сердце мое и жизнь человѣку, котораго и сама душевно люблю и почитаю. Находясь на сей чертѣ жизни, съ возвышеннымъ чувствомъ смотрю на прошедшее и даю себѣ отчетъ въ томъ, какое дѣйствіе имѣли надо мною опыты жизни изъяснишь не могу, какъ обязана я благородной, несравненной моей тетушкѣ. Съ какою любовію, съ какою кротостію умѣла она врачевать уязвленное мое сердце и очищать отъ влившейся въ него горечи! Собственный примѣръ ея убѣдилъ меня, что въ нравственной способности хотѣнія и въ сыновнемъ упованіи на Бога заключается та сила, съ которою человѣкъ можетъ нетолько сносить земныя бѣдствія, но и превозмогать ихъ. Прекрасная, силы и любви исполненная душа ея, болѣе и болѣе открывалась предо мною, по мѣрѣ возраставшаго во мнѣ желанія подражать ей и быть достойною ея попеченій. Кроткая мудрость, веселая дѣятельность, любезная способность уживаться съ людьми, всего же болѣе чистая набожность и безусловное упованіе на Отца небеснаго, ея всегдашняя готовность на всѣ испытанія въ жизни, были для меня весьма поучительнымъ примѣромъ, и я скоро начала смотрѣть на судьбу мою совсѣмъ съ иной точки зрѣнія. Чѣмъ бѣдственнѣе испытанія, которыя терпимъ въ жизни, тѣмъ они полезнѣе для самихъ насъ; ибо что сдѣлалось бы со мною, еслибъ Провидѣніе не сохранило меня отъ несчастнаго союза съ такимъ человѣкомъ, которому неопытная молодость моя, нетвердость въ правилахъ, неясное понятіе о жизни, при его любезности и моемъ къ нему расположеніи, дали бы слишкомъ опасную власть не только надъ моимъ благополучіемъ, но и надъ самыми правилами моими, еще неутвердившимися на своемъ основаніи! Что казалось мнѣ тогда уничтоженіемъ счастія моей жизни, то было только переходомъ къ развитію бытія моего: тѣмъ же должны мы почитать и всякую перемѣну въ судьбѣ нашей. Всякая перемѣна возбуждаетъ въ насъ силы, которыя безъ того всегда дремали бы; а только при бодрости, при дѣйствіи силъ нашихъ разцвѣтаетъ оная внутренняя, духовная крѣпость жизни, съ которою человѣкъ, нестрашася случайныхъ преобразованій бытія внѣшняго, можешь оставаться существомъ свободнымъ, можешь съ вѣрою, надеждою и любовію исполнять волю Создателя.

Фанни Тарновъ.

-----

Тарнов Ф. Мария: Повесть: Из Frauenzimmer Almanach zum Nutzen und Vergnugen / Фанни Тарнов; [Пер. М. Т. Каченовского] // Вестн. Европы. -- 1819. -- Ч. 103, No 1. -- С.30-33.