Волынский Аким Львович - Эдуард Ганслик.- О музыкально-прекрасном.- Опыт поверки музыкальной эстетики

Эдуардъ Гансликъ.-- О музыкально-прекрасномъ.-- Опытъ повѣрки музыкальной эстетики.-- Съ нѣмецкаго перевелъ Ларошъ.-- Съ предисловіемъ переводчика. Москва, 1895 г. Изд. П. Юргенсона, ц. 1 р. 50 к.

Болѣе 40 лѣтъ тому назадъ появилось первое изданіе трактата Ганслика "О музыкально-прекрасномъ", не утратившаго, однако, до сихъ поръ своей свѣжести и значенія. Объясняется это тѣмъ, что философовъ съ серьезнымъ музыкальнымъ образованіемъ -- очень мало, а музыкантовъ съ философскимъ -- еще меньше, тогда какъ блестящій расцвѣтъ музыки въ текущемъ столѣтіи и быстрое проникновеніе ея въ самые разнообразные слои общества настоятельно требовали и требуютъ построенія раціональной теоріи музыкальной эстетики. Въ сочиненіяхъ философовъ-спеціалистовъ музыканты-практики находили эстетическія нормы, явно противорѣчившія дѣйствительнымъ фактамъ; когда-же сами они пытались создавать философскія построенія, получалось нѣчто въ родѣ жалкаго дѣтскаго лепета. Трудъ Ганслика, глубокаго знатока музыки и солидно образованнаго человѣка, былъ первымъ лучемъ свѣта въ этомъ хаосѣ измышленій и спутанныхъ понятій. Ясное блестящее въ литературномъ смыслѣ изложеніе содѣйствовало успѣху и распространенію книги, доставившей, впрочемъ, автору, кромѣ громкаго имени, больше враговъ, чѣмъ друзей, особенно среди музыкантовъ. Гансликъ первый возбудилъ вопросъ, можетъ-ли музыка вообще изображать чувства, тогда какъ до него по этому вопросу даже не возникало сомнѣній. Онъ первый указалъ на неправильность пріемовъ музыкальной эстетики и критики, усердно занимавшихся чувствами, возбуждаемыми музыкой, а не изслѣдованіемъ того, что въ музыкѣ слѣдуетъ считать прекраснымъ. Обладая обширными познаніями по исторіи музыки, Гансликъ привелъ много примѣровъ тому, что въ музыкѣ немыслимо совершенно опредѣленное изображеніе столь-же опредѣленныхъ чувствъ. Прекрасное въ музыкѣ не можетъ имѣть иного характера, кромѣ специфически - музыкальнаго, и весь звуковой матеріалъ не можетъ выражать никакихъ мыслей, кромѣ чисто музыкальныхъ. Таковы существенные результаты критическихъ изслѣдованій Ганслика. Гансликъ далъ массу цѣнныхъ матеріаловъ для построенія въ будущемъ раціональной эстетики музыки, онъ разсчистилъ и облегчилъ путь для грядущаго творца ея, но самому ему не довелось быть этимъ творцомъ. Если критическая часть его труда почти безупречна (за исключеніемъ кое-какихъ крайностей, вызванныхъ отчасти полемическими соображеніями), то догматическая представляетъ серьезные пробѣлы. Такъ, напр., капитальный вопросъ о томъ, что есть прекрасное, остается неразрѣшеннымъ. "Прекрасное", говоритъ Гансликъ, "вообще, не имѣетъ цѣли, ибо оно есть чистая форма", которая по существу своему -- сама себѣ цѣль. "Прекрасное остается прекраснымъ и тогда, когда оно не возбуждаетъ никакихъ чувствъ, даже тогда, когда на него не смотрятъ и его не видятъ; слѣдовательно, оно прекрасно для наслажденія созерцающаго субъекта, но не въ силу этого наслажденія". Въ этомъ опредѣленіи заключается явное противорѣчіе. Если прекрасное прекрасно для субъекта, то уже не безразлично, каковъ этотъ субъектъ. Свойство этого субъекта должны получить точное опредѣленіе, такъ какъ нельзя-же допустить, чтобы прекрасное было одинаково прекраснымъ для всякаго субъекта, одушевленнаго или неодушевленнаго. Слѣдовательно, при допущеніи, что прекрасное прекрасно для субъекта, необходимо заключить, что оно прекрасно не само-по-себѣ, а въ силу свойствъ субъекта; такимъ образомъ, мы у Ганслика не находимъ критерія для опредѣленія прекраснаго, которое и остается для насъ неизвѣстной величиной. Во всякомъ случаѣ, достоинства книги Ганслика настолько неоспоримы и значительны, что нельзя не привѣтствовать ея появленія на русскомъ языкѣ, къ тому-же въ образцовомъ переводѣ г. Лароша, убѣжденнаго почитателя и сторонника Ганслика. Переводъ представлялъ большія трудности, въ смыслѣ точности терминологіи и не оставляетъ желать ничего лучшаго. При этомъ сохранена ясность въ изложеніи, и мы можемъ только рекомендовать этотъ переводъ всѣмъ интересующимся музыкальнымъ искусствомъ.

Г. Ларошъ предпослалъ своему переводу весьма интересное предисловіе, въ которомъ, кромѣ подробныхъ біографическихъ данныхъ Гансликѣ, излагаетъ свое profession de foi, являющееся развитіемъ и дополненіемъ взглядовъ на искусство Ганслика. Со свойственными г. Ларошу остроуміемъ и живостью стиля, онъ настаиваетъ на полной аналогіи между музыкой и архитектурой, блистательно еще разъ доказываетъ, что музыка и архитектура, будучи вдохновляемы чувствомъ, не могутъ, однако, выражать отдѣльныхъ опредѣленныхъ чувствъ, и устанавливаетъ понятіе "программной" музыки, строго и послѣдовательна вытекающее изъ его взгляда на музыку вообще. Однако, какъ и Гансликъ, г. Ларошъ не даетъ намъ отвѣта на вопросъ, что есть прекрасное въ музыкѣ, и есть-ли критерій -- объективный или субъективный -- для правильнаго сужденія о внутреннемъ достоинствѣ музыкальныхъ темъ, составляющихъ, по мнѣнію обоихъ авторовъ, существенное содержаніе всякаго музыкальнаго произведенія.

"Сѣверный Вѣстникъ", No 9, 1895