Вучетич Николай Гаврилович - Лебеди

Охотничьи разсказы и стихотворенія

Изданіе журнала "ОХОТНИЧІЙ ВѢСТНИКЪ"
МОСКВА, 1913 г.

ЛЕБЕДИ.

(Маленькая поэма въ прозѣ).

Посвящается Е. М. ВЕРЖБИЦКОЙ.

Точно большія зеркальныя стекла блестѣли и прятались среди лѣса глубокія чистыя озера, отражая въ себѣ то лазоревыя небеса, то алыя утреннія зори, то вечерній закатъ угасающаго дня.

Озера эти видѣли когда-то барскую жизнь обширнаго помѣстья, а потомъ, когда помѣстье оскудѣло, опустѣло, стало заброшеннымъ, позабытымъ, -- заглохли совсѣмъ и они. Только сторожка полѣсовщика, пріютившаяся подъ соснами на покатомъ берегу одного изъ озеръ, да полуразвалившійся барскій домъ, съ запустѣлымъ вокругъ него паркомъ, напоминали еще о быломъ,-- обо всемъ томъ, что пережито было людьми на этихъ берегахъ, среди этихъ лѣсовъ и озеръ.

Отшельникомъ жилъ полѣсовщикъ въ своей избушкѣ, сторожа лѣсъ и между дѣломъ -- охотясь. Просыпаясь съ разсвѣтомъ, онъ прежде всего оглядывалъ въ тусклое оконце озера... На нихъ повсюду чернѣлись дикіе гуси, казарки и утки, всегда привлекавшіе вниманіе стараго охотника... И часто лѣсная тишь заброшеннаго уголка бывала встревожена громомъ ружейнаго выстрѣла, гулкимъ раскатистымъ отзвукомъ разносившагося по спокойному лону дремавшихъ въ затишьи озеръ...

Какъ-то разъ въ одно прекрасное весеннее утро, на разсвѣтѣ, прилетѣла на озера пара бѣлоснѣжныхъ лебедей -- лебедь и лебедка. Влюбленные другъ въ друга, они были въ порѣ счастья и прилетѣли сюда встрѣтить восходъ лучезарнаго солнца, насладиться жизнью среди приволья чистыхъ, какъ они сами, озеръ..

Скоро алая заря разлилась мягкимъ пурпуромъ по небу, по лѣсу, по водѣ... Бѣлоснѣжные лебеди зардѣлись въ ея отблескѣ и, плавно колыхаясь, на волнахъ зеркальныхъ водъ, оглашали воздухъ ликующими зычными кликами.

Въ этихъ кликахъ и ликованіи влюбленныхъ выражалось ихъ счастье и довольство радостями жизни. Озера были такъ привольны и прекрасны въ своихъ покатистыхъ берегахъ, окруженныхъ лѣсомъ, а лѣсъ былъ полонъ такой неизъяснимой прелести, что птицы безумолку пѣли въ немъ свои утреннія пѣсни,-- хвалебные гимны и лѣсу, и привольнымъ озерамъ, и восходящему солнцу, придававшему всей природѣ жизнь, прелесть и красоту...

Любуясь своею бѣлоснѣжной подругой и питая къ ней нѣжныя чувства, влюбленный лебедь невольно выдавалъ ихъ каждымъ своимъ движеніемъ: онъ такъ и вился вокругъ лебедки, скользя какъ по льду, по зеркальному лону прозрачной воды и стараясь предупредить всякое ея желаніе... Чувствуя это и кокетливо охорощиваясь, лебедка если и не ластилась къ своему горделивому красавцу, то трепетала вся отъ истомы страстной любви и желаній...

И опять, и опять они миловались, наслаждались любовью и, переполненные радостями жизни, снова, и снова изливали ихъ въ громкихъ зычныхъ кликахъ, подобныхъ серебристымъ звукамъ незримой трубы, скрытой гдѣ-то въ глубинѣ лѣса, повторявшаго эти раскатистые торжественные звуки въ переливчатыхъ отголоскахъ, оглашавшихъ и лѣсъ и озера, и всю природу, ликующую въ весеннемъ утрѣ возрожденія...

И въ этихъ восторженныхъ звукахъ красота окружающей дѣйствительности сливалась въ одинъ упоительный гимнъ, гармонически связывающій всѣ прелести и наслажденія жизни въ одну волшебную чудную сказку...

Это было что-то неземное, вѣрнѣе казавшееся неземнымъ,-- до того оно было прекрасно, идеально и чисто...

Даже полѣсовщикъ, при всей его простотѣ и немудрености, подолгу любовался изъ тусклаго оконца своей хижины на прелести ранняго утра и на любовное счастье пышныхъ величавыхъ лебедей, плававшихъ по озеру и завладѣвшихъ его вниманіемъ. "Хороши!" думалъ онъ въ восхищеніи, не рѣшаясь стрѣлять ни въ того, ни въ другого.

Его доброе сердце чуяло любовь и счастье этихъ чудныхъ созданій и не подымались руки сразить ихъ безжалостнымъ выстрѣломъ... "Облюбовали наши озера,-- прилетятъ еще (не разъ... Успѣю!" думаетъ опять охотникъ-полѣсовщикъ, и глядитъ въ оконце и видитъ, что лебеди, какъ-бы почуявъ злой умыселъ, снялись вдругъ съ озера и, огласивъ воздухъ тревожнымъ крикомъ, величественно поднялись надъ лѣсомъ и скрылись за нимъ...

На другой день повторилось то же самое, на третій -- опять то-же: на разсвѣтѣ прилетѣли лебеди на озера, часа три красовались и миловались на нихъ, а потомъ улетѣли куда-то за лѣсъ...

Полѣсовщику никакъ не удавалось привести въ исполненіе свой кровавый замыселъ: лебеди были чутки, строги и слишкомъ далеко держались отъ берега. Неудача разжигала охотника. "Перехитрю же я васъ", подумалъ онъ и, выбравъ притонное мѣстечко, гдѣ лѣсъ подходилъ почти къ самому озеру, наметалъ на немъ съ вечера изъ зеленыхъ вѣтвей и валежника шалашикъ.

Озеро въ этомъ мѣстѣ было по-уже, и на середину его смѣло можно было достать изъ дальнобойной фузеи полѣсовщика. Всю ночь передъ охотой лебеди не выходили изъ головы и не давали ему спать...

Было совсѣмъ еще темно, когда онъ вышелъ изъ своей сторожки и тихо побрелъ съ ружьемъ къ шалашу... А противъ шалаша, въ заливчикѣ покатаго берега, плескался на всякій случай, охотничій челночекъ, весь огороженный по бортамъ еловыми вѣтками...

Утро на этотъ разъ выдалось пасмурное. Моросилъ небольшой дождь, небо было хмуро, и разсвѣтъ дня запоздалъ какъ-будто...

Запоздали и лебеди, но прилетѣли. Опустились они, какъ нарочно, совсѣмъ близко отъ шалаша,-- на ближайшее озеро.

Задрожалъ полѣсовщикъ отъ радости и, боясь промахнуться, просунулъ свою фузею между вѣтвей намета, твердо уложилъ ее на крѣпкій сукъ примыкавшаго къ шалашу дерева и сталъ цѣлиться...

Лебеди, чувствуя ненастье, были на этотъ разъ молчаливы, печальны. Вяло, точно нехотя, плавали они по озеру: лебедка впереди, лебедь -- за нею... Струйки всколыхнувшейся воды разбѣгались за ними, отражая въ себѣ золотистый блескъ разсвѣта, какимъ-то чудомъ прокравшагося между тучъ и прорѣзавшаго ихъ узкою блестящею полоской, точно перепоясавшей небо...

Тишина стояла во всей природѣ, которая, казалось, замерла отъ ужаса въ ожиданіи рокового выстрѣла...

И выстрѣлъ раздался... Дрогнула окрестность. Всколыхнулось озеро. Вспѣнилось и вскипѣло оно гнѣвомъ, когда воды его обагрились алою кровью красавицы-лебедки, бившейся на поверхности этихъ водъ въ предсмертныхъ судорогахъ...

Перепуганный лебедь, не понявъ сразу, что случилось, взлетѣлъ было надъ водою, но, увидѣвъ внизу свою подругу окровавленною, умирающею, издалъ отчаянный крикъ подобный воплю и, точно подстрѣленный, упалъ подлѣ нея на воду...

Совсѣмъ обезумѣвъ, взмахивая могучими крыльньми, вздымая ими волны, онъ судорожно бился возлѣ умирающей и, какъ бы не вѣря, что все уже кончено, тормошилъ ее, оглашая окрестность изступленнымъ крикомъ...

А за минуту передъ тѣмъ дышавшая жизнью бѣлоснѣжная лебедка распласталась вся по водѣ, окрашенной ея алою кровью, и едва-едва вздрагивала, отходя въ вѣчность...

Глядя на все это изъ шалаша, взолнованный и растроганный полѣсовщикъ пощадилъ лебедя и не рѣшился сгубить и его...

А лебедку все же надо было подобрать съ озера: не пропадать же ей тамъ безъ пути, безъ пользы!..

И вотъ спускается лѣсникъ къ челноку, поспѣшно садится въ него и, загребая весломъ то вправо, то влѣво, скользитъ по водѣ прямо къ своей добычѣ, пріобрѣтенной дорогою цѣной душевныхъ страданій, о которыхъ онъ тогда Не могъ и подозрѣвать...

Встрѣча съ врагомъ не испугала лебедя. Онъ не улеталъ, не покидалъ свою мертвую подругу, а понимая теперь, кто виновникъ ея смерти и его горя, съ яростью накинулся на полѣсовщика...

Широко разметавъ свои саженныя крылья, змѣеобразно изогнувъ гибкую шею, раскрывъ, точно пасть, желтый клювъ свой съ черными оторочками, онъ походилъ на свирѣпаго дракона и невольно вселялъ къ себѣ страхъ. Лихо набросившись на челнокъ и желая, казалось, потопить его, онъ съ такой силой билъ по его бортамъ крыльями, что еловыя вѣтки свалились въ озеро, челнокъ раскачивался во всѣ стороны, захлебывался водою и каждую минуту могъ потонуть...

Защищаясь весломъ и отстраняя имъ опасные удары, полѣсовщикъ никакъ не могъ отбиться отъ своего разъяреннаго врага...

Схватывая въ отчаяніи ружье, чтобы покончить съ нимъ, онъ тотчасъ, щадя жизнь лебедя, мѣнялъ его на весло, стараясь оттолкнуть имъ нападавшаго отъ челнока и лебедки...

Кое-какъ удалось наконецъ втащить ее въ лодку, но это не дешево обошлось убійцѣ;: руки его были до крови избиты и изранены крыльями и клювомъ озлобленнаго лебедя.

Ожесточенная борьба не прекращалась на всемъ пути до самаго берега, и были въ этой борьбѣ мгновенія, что полѣсовщикъ едва выносилъ удары, едва не лишился глазъ, которые лебедь силился выклевать у своего врага. Весь день послѣ того бился лебедь у берега и неистово кричалъ на всю окрестность. И было въ этомъ безумномъ крикѣ что-то ужасное: не то вопіющая жалоба, не то изступленное горе, безвыходное отчаяніе...

Только подъ-вечеръ, изнемогши отъ горя, лебедь смолкъ наконецъ и въ безпокойствѣ и тревогѣ все кружился суетливо по озеру, отыскивая повсюду свою безвозвратную утрату.

Озеро было пустынно, уныло. Лебедь не находилъ на немъ мѣста...

Совсѣмъ уже стемнѣло, когда онъ тяжело взлетѣлъ съ него и, покружившись надъ нимъ бѣлымъ призракомъ, упалъ опять на воду...

И всю ночь потомъ раздавались въ ночной тишинѣ его зычные неистовые вопли и возгласы, и всю ночь потомъ и лѣсъ, и озера, и заброшенная усадьба, и полѣсовщикъ въ своей одинокой избушкѣ слышали, какъ глубоко и сильно было горе страдальца...

Гибель лебедки надолго омрачила добраго, стараго охотника, горевавшаго послѣ совершеннаго имъ убійства не менѣе самаго осиротѣвшаго лебедя...

Полѣсовщикъ видѣлъ его каждое утро прилетавшимъ на ближайшее озеро. Оно влекло къ себѣ несчастнаго, влекло неудержимо.

Прилетая, лебедь опускался всегда на то самое мѣсто, гдѣ лишился своей милой, и, чувствуя, что онъ одинокъ, начиналъ неистово кричать...

Такъ продолжалось долго-долго. Потомъ крики лебедя стали рѣже и рѣже и, наконецъ, совсѣмъ прекратились. Онъ попрежнему прилеталъ, но былъ всегда молчаливъ. Прилетая, онъ то тревожно суетился по озеру, то, впадая въ оцѣпенѣніе, переставалъ плавать и забивался въ какой нибудь глухой заливчикъ -- къ самому берегу. Тамъ онъ становился до того неподвиженъ, что походилъ на чучело...

Только всмотрѣвшись пристально, можно было разглядѣть, что это -- лебедь живой, но какой-то странный, особенный... Вся его фигура осунулась, утратила грацію, эластичность и прелесть. Перья и пухъ на немъ взъерошились, скомкались; полуопустившіяся и какъ-бы намокшія, отяжелѣвшія крылья не изгибались уже какъ прежде въ чудныхъ свободныхъ линіяхъ, полныхъ чарующей прелести, а торчали неуклюже, точно картонныя. Прежняя гибкая шея красавца втянулась въ туловище, и какъ-бы укоротилась, стала толста; голова какъ-то странно, какъ-то особенно наклонена была насторону, и въ этомъ непріятномъ, неестественномъ наклонѣ выражала она не прежнюю горделивую грацію и величественность, а нѣчто жалкое, убогое, болѣзненное... И на головѣ этой ни свѣтился уже прежній ясный спокойный взоръ горделивца лебедя, а блестѣли, какъ сталь, злые глаза, изъ глубины которыхъ сверкалъ холодный, неуловимый, безпокойный взглядъ...

Въ этомъ страшномъ, наводившемъ ужасъ взглядѣ, и во всей фигурѣ окаменѣвшаго и утратившаго волю лебедя было теперь одно: безуміе... Любовь и горе свели страдальца съ ума...

И потянулись для безумнаго скорбные дни душевнобольного... Тоска безвыходная, печаль безутѣшная...

Такъ прошли весна и лѣто. Настала осень. Начался осенній пролетъ. Лебедь не чувствовалъ, не сознавалъ ни этого пролета, неудержимо влекшаго всѣхъ перелетныхъ пернатыхъ въ другіе края, ни властнаго призыва природы къ отлету... При его угнетенномъ состояніи все для него оставалось теперь неизмѣннымъ...

Утреннія зори смѣнялись улыбающимися осенними днями, дни -- вечерними зорями, зори -- сумракомъ ночнымъ...

Осыпались золотые листья на землю, холодѣла, остывала земля, -- холодѣли и воздухъ, и воды, и самые солнечные лучи... Ничего этого не замѣчалъ окаменѣвшій лебедь...

Пролетъ былъ въ полномъ разгарѣ, когда небольшая "станичка" пролетныхъ лебедей залетѣла на озера и, увидѣвъ на нихъ лебедя, опустилась съ зычнымъ гоготаньемъ возлѣ него на воду...

Не прошло и нѣсколькихъ минутъ, какъ "безумный" отшельникъ, точно очнувшись отъ сна и разсвирѣпѣвъ вдругъ отъ неожиданнаго появленія непрошенныхъ гостей, нарушившихъ его скорбное одиночество, взмахнулъ злобно крыльями и, ринувшись впередъ, набросился на прилетныхъ чужестранцевъ съ такой быстротой и отвагой, что всѣ они въ испугѣ шарахнулись отъ него въ разныя стороны и до того переполошились, что не знали, куда имъ дѣться.

Можетъ быть, переполохъ этотъ произвела не одна только смѣлость нападавшаго: "безумный" лебедь всѣмъ своимъ необычнымъ видомъ,-- взъерошеннымъ перомъ, страннымъ, злобнымъ, растеряннымъ взглядомъ -- внушалъ невольный ужасъ и страхъ.

Только одна молодая лебедка,-- такая же одинокая и тоскующая, какъ и "безумный" лебедь, не испугалась его. Понявъ женскимъ сердцемъ горе и гнѣвъ несчастнаго и желая умилостивить его своимъ участіемъ, смягчить злобу страдальца своею лаской, исцѣлить его недугъ своею красотою, она смѣло и самоувѣренно подплыла къ нему и заглянула въ его стеклянные безумные глаза кроткимъ ласковымъ взглядомъ... Но потерявшій разсудокъ не понялъ этого взгляда и, прійдя внезапно въ еще большую ярость, набросился на несчастную, обвилъ ее своими мощными крыльями, потопилъ до половины въ водѣ и въ нѣсколько минутъ заклевалъ свою жертву на смерть...

Большія бѣлыя перья и легкій лебяжій пухъ покрыли озеро, на поверхности котораго плавала загубленная лебедка...

Увидѣвъ ее мертвою, неподвижною, бездыханною, убійца вспомнилъ вдругъ свою убитую весною подругу и съ такимъ изступленіемъ заметался по озеру съ распростертыми крыльями, съ крикомъ и воплями, что неуспѣвшіе еще опомниться отъ страха пролетные лебеди, еще больше перепугавшись, всполошились, загоготали и, поднявшись, безпорядочной стаей съ озера, скрылись за лѣсомъ...

Полѣсовщикъ видѣлъ всю эту драму черезъ тусклое оконце своей хижины; онъ слышалъ этотъ жалобный, скорбный крикъ тоскующаго лебедя, и чаша страданій его переполнилась...

Взялъ онъ изъ угла давно забытое ружье свое, зарядилъ его для большой вѣрности картечью и вышелъ на озеро, полный рѣшимости и скорби. Озеро блестѣло, сверкало въ лучахъ высоко уже поднявшагося солнца... Полѣсовщикъ вспомнилъ, какое оно было сѣрое, тусклое, мрачное, когда онъ весною, на разсвѣтѣ, поджидалъ лебедей въ шалашѣ и когда у него на душѣ было такъ свѣтло и радостно... Тогда онъ шелъ къ озеру съ страстнымъ желаніемъ охотника -- подстрѣлить лебедей какъ добычу... А теперь?.. Теперь озоро точно играло, струясь и переливаясь въ солнечныхъ лучахъ, а на душѣ у лѣсника было мрачно, и не радовали его ни солнечный свѣтъ, ни блескъ и сіяніе озера: онъ шелъ къ нему нехотя, по долгу совѣсти, по какому-то властному велѣнію, а вовсе не побуждаемый охотничьей страстью...

И только что вырисовалась фигура его среди пожелтѣвшаго лѣса, засыпавшаго весь берегъ опавшей листвой, какъ на встрѣчу ему грозно снялся съ озера лебедь-отшельникъ и, не взлетывая высоко надъ водою, стремительно ринулся прямо на полѣсовщика...

Смерти-ли искалъ онъ у него, или опять воспылалъ мщеніемъ,-- кто разрѣшитъ это?.. Одно мгновеніе,-- и въ воздухѣ послышались тяжелый взмахъ и шумъ лебединыхъ крыльевъ, грянулъ выстрѣлъ,-- и страдалецъ лебедь со всего разлета упалъ къ ногамъ полѣсовщика, обвѣявъ его цѣлымъ вихремъ золотистой листвы...

Н. Вучетичъ.