Водовозов Василий Васильевич - Очерки из русской истории XVIII века. С приложением очерков из древне-русской жизни и из истории до-петровского переходного времени. Составил В. Водовозов. Спб. 1882 г.

Очерки изъ русской исторіи XVIII вѣка. Съ приложеніемъ очерковъ изъ древне-русской жизни и изъ исторіи до-петровскаго переходнаго времени. Составилъ В. Водовозовъ. Спб. 1882 г.

Не только всѣ наши учебники по русской исторіи, но даже и капитальные труды, каковы -- исторія Карамзина и многотомный ученый трудъ покойнаго Соловьева, подъ исторіей обычно разумѣютъ развитіе государственной власти, учрежденій, описаніе общественныхъ событій, въ родѣ войнъ, и вполнѣ игнорируютъ жизнь и бытъ самого народа. Но что исторія не есть повѣсть только о государствѣ и его формахъ, это поняли еще многіе изъ писателей старины, каковы -- Посошковъ, Радищевъ, а въ наше время -- Костомаровъ, Бѣляевъ, Семевскій и др.

Благодаря все болѣе и болѣе укрѣпляющемуся въ послѣднее время вѣрному пониманію слова исторія, стало возможно появленіе и такихъ книжекъ, какъ данные "Очерки" В. Водовозова. Не государство и его формы составляютъ интересъ данной книги, а положеніе народа въ широкомъ смыслѣ -- вотъ предметъ "Очерковъ". Отношеніе къ народу бюрократіи, администраціи, матеріальное и нравственное положеніе народа, желаніе раскрыть тѣ несомнѣнныя причины, которыя порождали такія тяжелыя общественныя явленія, какъ бунтъ въ Москвѣ въ царствованіе императрицы Екатерины II, такое быстрое увлеченіе манифестами Пугачова, какое представляетъ это волжское и казацкое возстаніе, вотъ что составляетъ главную задачу автора.

Давая въ своей книгѣ обзоръ русской жизни, начиная съ Петра I и кончая восшествіемъ на престолъ императора Александра Павловича, г. Водовозовъ не утомляетъ читателя -описаніемъ войнъ, годами, обиліемъ собственныхъ именъ и т. д. О войнахъ онъ передаетъ настолько, поскольку онѣ имѣли значеніе для народной жизни и поскольку на ней отражались. При этомъ онъ вводитъ и въ курсъ жизни того народа, съ. которымъ сталкиваются русскіе полки на полѣ брани. Желая по силѣ возможности перенести читателя въ изучаемое имъ время, не ограничиваясь только, какъ это обычно дѣлается во всѣхъ учебникахъ, отмѣткою года и мѣсяца, г. Водовозовъ нерѣдко даетъ картину внѣшней и внутренней жизни общества въ описываемый моментъ. Вотъ, напримѣръ, приведенное имъ любопытное описаніе Петербурга во времена Петра Великаго:

"На Петербургской сторонѣ самое видное мѣсто занимала Троицкая площадь, вокругъ которой стояли длинное зданіе сената, большой мазанковый гостиный дворъ и трактиры, а посереди церковь Св. Троицы. Противъ крѣпости находился Сытный рынокъ. На башнѣ Петропавловской церкви въ полдень искусный мастеръ по нѣмецкому обычаю вызванивалъ, молоточками на 35 колоколахъ часы и разную музыку; въ большіе праздники на ней выкидывали знамя, гдѣ изображенъ былъ орелъ, держащій въ когтяхъ 4 моря. На другомъ берегу Невы уже существовалъ Лѣтній садъ и подлѣ него большой лугъ, гдѣ Петръ давалъ смотры своей гвардіи и въ праздники угощалъ ее водкой" и т. д. (стр. 130).

Случается, что авторъ даетъ не только внѣшній видъ города, но и самого общества. Онъ довольно подробно описываетъ костюмы мужчинъ и дамъ того времени, уборку дамскихъ волосъ. При этомъ сообщаетъ, чтобъ Москвѣ въ то время была только одна уборщица, а желающихъ убирать головы было много, потому многія убирались у нея за три дня до" торжественнаго вечера "и спали сидя, боясь испортить прическу". (Послѣднее, впрочемъ, иногда случается и въ наше время и, къ стыду нашему, не въ одномъ Замоскворѣчьи.)

Когда господа собирались въ ассаблеи и занимались музыкой, народъ, въ это время тоже развлекался, ходилъ въ герберги (трактиры), въ балаганы, гдѣ давались кукольныя представленія, потѣшался кулачными боями. "Эти бои совершались съ дозволенія полиціи, подъ присмотромъ, сотскихъ и пятидесятскихъ: предписано было не сыпать въ глаза песку, не прятать въ рукавицы камней и ядеръ". (Къ числу характерныхъ явленій того времени относится также и законъ, предписывавшій не мыться женщинамъ въ баняхъ вмѣстѣ съ мужчинами.)

Желая дать дѣйствительно живое изображеніе прошлаго и не ограничиться только громкими словами въ родѣ: одержали побѣду, непріятель побитъ, былъ праздникъ, тріумфальный въѣздъ и т. п., авторъ старается разъяснить читателю причину побѣды, ясно указать на тѣ силы, на тѣ способы, которые дѣйствовали и пускались въ ходъ героемъ побѣды.

Такъ извѣстно, какъ въ учебникахъ исторіи восхваляется Алексѣй Юрловъ за одержанную побѣду въ Чесменской бухтѣ. Г. Водовозовъ, вмѣсто восторженныхъ похвалъ, предлагаетъ читателю пройтись съ нимъ рука объ руку по берегу моря и посмотрѣть на приготовленія русскихъ къ этой побѣдѣ. Вотъ начинили 4 греческихъ судна бомбами, ночью, тайкомъ, врасплохъ подвели ихъ къ непріятельскому флоту и пустили брандеры въ самую середину флота. Передъ читателемъ ясно рисуется картина этого ужаснаго, адскаго разрушенія. "Вся Чесменская бухта обратилась въ огненное море. Когда пламя утихло,-- вода помутнѣла отъ крови, отъ золы, отъ обугленныхъ корабельныхъ обломковъ. Въ ней плавали обгорѣлые трупы въ такомъ количествѣ, что трудно было разъѣзжать на лодкѣ. За эту побѣду Алексѣй Орловъ прозванъ чесменскимъ" (стр. 289).

Авторъ до возможности старается обрисовать нравственный обликъ не только правителей разсматриваемаго имъ времени, а и тѣхъ общественныхъ дѣятелей, которые имѣли то или другое вліяніе на общественную жизнь, жизнь народа. Правда, выполненіе этой задачи не всегда ему одинаково удается. Насколько, напримѣръ, цѣленъ и удаченъ вышелъ у него обликъ императора Павла Петровича, настолько неопредѣленна и сбивчива представляется личность Пугачова. Только-что она начнетъ укладываться въ опредѣленныя рамки и принимать опредѣленныя очертанія, какъ вдругъ подъ вліяніемъ комментарій самого автора понемногу расшатывается и* въ концѣ концовъ расплывается совсѣмъ; на мѣсто утраченнаго облика не выступаетъ ничего опредѣленнаго новаго, факты какъ разъ одинъ за другимъ стираютъ тѣ штрихи, которые начали было ложиться подъ вліяніемъ комментарій автора. Вотъ, напримѣръ, что онъ говоритъ о личности Пугачова: "По своей природѣ онъ не былъ кровожаденъ; въ его лицѣ многіе находили даже какое-то добродушіе" (стр. 419).

Эти слова кажутся злой ироніей, когда вслѣдъ за ними передъ читателемъ начинаютъ мелькать висѣлицы, воздвигнутыя по приказанію того же Пугачова; какъ по его же манію руки разомъ слетаетъ съ плечъ 60 башкирскихъ головъ, когда то и дѣло мелькаютъ въ лѣсу трупы убитыхъ офицеровъ, посаженныхъ на колъ: трудно дѣлается разобрать, что это -- комъ снѣгу, или посаженный человѣческій трупъ...

Трупы, казни, смерть, отрубленныя головы, колесованье такъ и тянутся. тяжелой, подавляющею панорамой черезъ всю исторію передъ глазами читателя. Хоть и сжимается сердце отъ такихъ чудовищныхъ картинъ, но тѣмъ не менѣе жаль дѣлается оторваться, отъ книги, которая желаетъ безъ прикрасъ, излюбленныхъ нашими историками, дать картину жизни прошлаго. Книга оканчивается слѣдующими словами: "Что касается поднятія народной жизни, то она рядомъ съ дарованными народу правами не можетъ иначе совершиться, какъ и поднятіе въ XVIII вѣкѣ дворянскаго сословія, т.-е. путемъ наибольшаго распространенія въ немъ образованія" (стр. 548).

Данные "Очерки" представляютъ прекрасное чтеніе, какъ дополненіе школьнаго учебника; но, навѣрно, они найдутъ себѣ читателей и среди публики, интересующейся жизнью прошлаго своего народа.

К.

"Русская Мысль", No 6, 1882