Вяземский Петр Андреевич - Письмо к князю Д. А. Оболенскому

Письмо князя П. А. Вяземскаго къ князю Д. А. Оболенскому издателю Хроники недавней старины.

1876.

ПСС, т. 7, СПб., 1882

Сердечно благодарю васъ, любезнѣйшій князь, за присылку мнѣ корректурныхъ листовъ семейной вашей хроники. Эта хроника отчасти и моя: я современникъ ея содержанія. Прочелъ я ее съ живѣйшимъ удовольствіемъ, не чуждымъ умиленія, потому что чтеніе воскрешало въ памяти и душѣ моей преданія старины глубокой, мнѣ близкія. Но, отлагая въ сторону мои личныя впечатлѣнія, позволяю себѣ, какъ старый литтераторъ, богатый по крайней мѣрѣ нѣкоторою опытностію, поздравить васъ еь подаркомъ и услугою, которыми вы порадуете добросовѣстную и образованную часть нашей читающей публики. Нигдѣ, можетъ быть, подобнаго рода книги не способны приносить такую пользу, какъ y насъ. Въ другихъ обществахъ старыя письма, памятныя записки (mémoires) возбуждаютъ любопытство новыхъ поколѣній: тамъ общество уже такъ созрѣло и такъ сказать заматерѣло въ своихъ привычкахъ, оно прошло сквозь такія событія, перевороты, перерожденія, что имъ уже нечему, да и некогда научиться изъ указаній, уроковъ и образцовъ стараго быта. Leur siège est déjà fait, какъ говорятъ Французы. Новыя поколѣнія рады знать, что дѣлали отцы и предки, потому что, не смотря на новый бытъ и радикальное переустройство его, они, напримѣръ, даже и часто линяющіе Французы, все таки держатся съ сочувствіемъ преданій, по крайней мѣрѣ литгературныхъ и общежительныхъ. Французы при первомъ недоразумѣніи, при первомъ столкновеніи съ властью, готовы ниспровергнуть до послѣдняго камня все свое историческое и государственное зданіе, но остроумное слово, сказанное за сто лѣтъ тому, но какое ни есть удачное четверостишіе -- обтаются y нихъ неприкосновенными и переживаютъ всѣ возможныя и даже невозможныя революціи. У насъ книга, подобная вашей, не только любопытна и занимательна, но поучительна и назидательна. Наше общество развивается не постепенною жизнью. Мы росли, образовались, возмужали болѣе порывами, прыжками. У насъ настоящій день мало оглядывается на вчерашній. A чтобы осмотрительнѣе и вѣрнѣе идти впередъ, хорошо иногда припоминать откуда идешь. Мы вообще мало придерживаемся такого обратнаго умозрѣнія. Многіе не только мало придерживаются, но и отрекаются отъ пройденнаго пути. Они за собою хотятъ оставить однѣ развалины и пепелъ: они минувшее истребляютъ, ломаютъ и сожигаютъ. Словно дикая орда проходитъ чрезъ исторію. Ваша книга, живая картина, изображающая не только частныя и семейныя лица, въ высшей степени привлекательныя, но и безъ притязательствъ на историческую важжность, она, т.-е. книга ваша, вмѣстѣ съ тѣмъ и историческая картина того времени. Надобно только умѣть ловить и постигать исторію, то есть смыслъ минувшаго и въ частныхъ и легкихъ очеркахъ его. Равно книга ваша, безъ раздражительныхъ пререканій и полемики, безъ предвзятаго мнѣнія служитъ прекраснымъ и убѣдительнымъ опроверженіемъ необдумаиныхъ толковъ о какой-то исключительно барской, малограмотной и маломыслившей старинѣ. Многіе годы дѣйствія или сущности этой кннги протекаютъ и разыгрываются въ Москвѣ. Здѣсь опять естественное и возникаюіцѳе само собою изъ натуры вещей, изъ общаго положепія лицъ и событій неопровержимое возраженіе противъ указаній на какую-то Грибоѣдовскую Москву, которою намъ колютъ глаза и оскомину набиваютъ. Какъ старый москвичъ, не могу не порадоваться этому живому и убѣдительному заявленію того, что было на дѣлѣ, въ противорѣчіе тому, что позднѣе вошло въ понятія отъ одностороннихъ воззрѣній, предубѣжденій и легкомыслія. Я родился въ старой Москвѣ, воспитанъ въ ней, въ ней возмужалъ; по наслѣдственному счастію рожденія своего, по средѣ, въ которой мнѣ пришлось вращаться, я не зналъ той Москвы, которая такъ охотно и словоохотно рисуется подъ перомъ нашихъ повѣствователей и комиковъ. Можетъ быть, въ нѣкоторыхъ углахъ Москвы и была, и вѣроятно была фамусовсвая Москва. Но не она господствовала: при этой Москвѣ была и другая образованная, умственною и нравственною жизнью жившая Москва. Москва Нелединскаго, князя Андрея Ивановича Вяземскаго, Карамзина, Дмитріева и многихъ другихъ единомысленныхъ и сочувственныхъ имъ личностей. Своего рода Фамусовы найдутся и въ Парижѣ, и въ Лондонѣ, и каждый изъ нихъ будетъ носить свой отпечатовъ. Грибоѣдовъ очень хорошо сдѣлалъ, что забавно, a иногда и остроумно посмѣялся надъ Фамусовымъ и обществомъ его, если пришла ему охота надъ ними посмѣяться. Не на автора обращаю свои соображенія, свою критику: онъ въ сторонѣ, онъ посмѣялся, пошутилъ, и дѣло свое сдѣлалъ прекрасно. Но виноваты, и подлежатъ такому-же осмѣянію тѣ, которые въ каррикатурѣ, мастерскою и бойкою рукою написанной, ищутъ и будто находятъ исторически вѣрную, такъ сказать, буквальную истину.

Напрасно хотите вы напечатать книгу свою въ маломъ числѣ экземпляровъ, для келейнаго обращенія, a не въ продажу. Напротивъ, эта книга имѣетъ всѣ возможныя права на гласность, и гласность обширную. Дай Богъ только, чтобы умѣли оцѣнить ее. Повторяю, книга имѣетъ не только чисто литтературное и общежительное достоинство, но и большое историческое: однимъ словомъ, достоинство увлекательное и поучительное. Хлѣбъ-соль ѣшь, a правду рѣжь, и если не рѣжь, то по крайней мѣрѣ не таи ее подъ слудомъ. Въ нынѣшней хлѣбъ-соли есть, безъ сомнѣнія, много хорошаго, сытнаго и вкуснаго. Но и отцы наши не питались одними желудями и мякиною. Ваша книга представляеть прекрасный и лакомый menu нашей старинной трапезы. По этой столовой запискѣ, взыскательнѣйшіе и щекотливѣйшіе гастрономы напіего времени, если только нёбо и желудокъ ихъ не испорчены и безпристрастны, должны будутъ сознаться, что и кухня отцовъ нашихъ имѣла свои поваренныя достоинства и цѣну.

Слова: либерализмъ, либералъ, гуманностъ, слова новаго чекана: они недавно сдѣлались ходячею монетою, хотя иногда и довольно низкопробнаго достоинства. Во времена Нелединскаго ихъ не знали. Но понятія, но духъ либерализма, хотя еще безъименнаго и не окрещенаго, но духъ гуманности -- puisque гуманность il-y-а, какъ не претительно это слово на нашемъ язывѣ, эти сочувственныя духовныя ноты, также звучали и въ прежнее время: тонкое ухо, тонкое внутреннее чувство умѣютъ разслушать ихъ и тамъ, гдѣ о нихъ какъ будто и не говорится, но гдѣ они явственно подразумѣваются, угадываются, подчувствуются. Не знаю какъ другимъ, но мнѣ очень по сердцу этотъ либерализмъ avant la lettre. Литографированныя картины, литографированный либерализмъ для дешеваго и обиходнаго употребленія, не имѣютъ дѣйствительнаго достоинства -- оно какъ будто то же, a не то же. Довазательствомъ этому служатъ многія письма, приведенныя въ книгѣ вашей. Что, напримѣръ, въ общемъ, внутреннемъ достоинствѣ и смыслѣ выраженье, можетъ быть либеральнѣе отношеній и переписки Юрія Александровича съ Императрицею Маріею Ѳедоровной? Отъ нихъ такъ и вѣетъ духомъ и благоуханіемъ того, что мы нынѣ называемъ либеральностью и гуманностъю, a что прежде просто называлось образованностью, человѣколюбіемъ, теплымъ сочувствіемъ во всему человѣческому, къ нуждамъ, страданіямъ и радостямъ ближняго. Многіе признаютъ одинъ политическій либерализмъ, но безъ либерализма нравственнаго, либерализма въ нравахъ, съ однимъ политическимъ, не далеко уйдешь по дорогѣ истиннаго общественнаго преуспѣянія. Какъ только нѣжнѣйшая мать можетъ любить единственную дочь свою и постоянно заботиться о настоящей и будущей участи ея, такъ Императрица любила нѣсколько тысячъ пріемышей своихъ. Какъ мать, какъ домовитая хозяйка, какъ образовательница, какъ администраторша, пеклась она о нихъ; ничто: ни важное, ни мелкое не ускользало отъ ея всевидящаго вниманія. Вотъ это такъ и есть настоящій, не временный, не условный либералимзъ, a либерализмъ, который былъ и есть во всѣ времена и при всѣхъ порядкахъ, присущихъ душѣ возвышенной и любящей. Когда встрѣчаешь подобныя качества и чувства на высшей степени общественной іерархіи, то впечатлѣніе ими производииое еще свѣтлѣе и глубже проникаегь въ душу. По всей перепискѣ видно, что изъ всѣхъ сподвижниковъ и орудій Императрицы на поприщѣ просвѣтительной благотворительности, ближайшимъ и пользовавшимся ея отличительнымъ довѣріемъ былъ особенно Нелединскій. Это одно укрѣпляетъ за нимъ мѣсто, которое онъ занялъ и заслужилъ въ современной ему эпохѣ нашего общежитія и образованности. Въ продолженіи многихъ лѣть одинъ только разъ Нелединскій не угадалъ своей высокой Начальницы и не угодилъ ей. Когда въ 1812 году непріятель приближался къ Москвѣ, начальство, за неимѣніемъ свободныхъ экипажей въ смущенной и разъѣзжающейся по всѣмъ ваправленіямъ Москвѣ, отправило въ Казань на телѣжкахъ воспитанницъ института Св. Екатерины, tontes filles de gentilshommes, enfin toutes nobles (какъ сказано въ письмѣ Императрнцы), comment se peutil que vous, mon bon Nélédinsky, avec la délicatesse de vos sentiments, vous ayez pu souscrire au cruel arrangement de faire partir nos demoiselles, и такъ далѣе, говоритъ она. Материнская нѣжность и чувства аристократическаго приличія, очень понятно и естественно, сливаются въ особѣ ея. Она возмутилась при такомъ распоряженіи мѣстныхъ властей. Эта черта можегь возбудить невольную улыбку, особенно въ наше время, но вмѣстѣ съ тѣмъ должна возбудить и умилительное сочувствіе къ заботливому локровительству Вѣнценосной Начальницы этихъ воспитательныхъ заведеній. Впрочемъ, не однѣ телѣжки обратили на себя неудовольствіе Императрицы. Она дѣлаетъ дружескій выговоръ Нелединскому за то, что дѣвицы Института были отправлены въ путь "sans prêtre, sans inspecteur des études, sans aucun maître и проч. Ensuite vous, mon bon vieux Nélédinsky, пишетъ она, je vous charge, après avoir dit euповатъ, de réparer vos fautes, de soigner l'envoi de notre excellent prêtre que vous munirez de noe vases sacrés et images (si vous le trouvez nécessaire), ensuite de notre inspecteur des études, de même que du meilleur de nos maîtres des langues étrangères et d'un de nos bons maîtres d'histoire et de géographie, и проч. Какая заботливость, предусмотрительность, и въ какое время? Когда опасность грозила цѣлости государства, когда, по словамъ ея въ томъ же письмѣ: "je n'ai pas besoin de vous exprimer ce qui se passe dans mon coeur, les paroles le rendent mal: cependant soyez persuadé que je suis remplie d'espoir et de confiance dans la bonté divine, и проч. Послѣ этихъ словъ, вылившихся изъ сердца Вѣнценосной вдовы и матери царствующаго надъ Россіею Государя, въ ней снова слышатся чувства Высокой Начальницы женскихъ учебныхъ заведеній: "Ah! mon bon Nélédinskv, que je serai heureuse, lorsque je saurai de nouveau, nos enfants en chemin, pour revenir à Moscou, que je les saurai arrivés et que celles rendues aux parents se réuniront de nouveau à eux. Informez vous, je vous' en prie, comment va la petite Smetkoff, qui a été si malade, dites moi si les parents quittent Moscou, enfin ayez un oeil protecteur sur les leurs et dites aux parents que je vous ai prié de m'en donner des nouvelles.

Отмѣтимъ мимоходомъ весь духъ этого обвиинтельнаго письма, этого выговора по дѣламъ службы оть Царской Начальницы къ подчиненному своему. Такое письмо, по многимъ отношеніямъ, принадлежить Русской исторіи: оно вносить и отрадную отмѣтку въ нравсгвенную лѣтопись сердца человѣческаго. Имя Нелединскаго займетъ тоже свое мѣстечко въ этой достопамятной страницѣ. Мы упомянули, что Юрій Александровичъ былъ либераленъ, хотя и не былъ либераломъ, потому что въ то время этой клички еще не было. Теперь, можеть быть, и много либераловъ, но нѣкоторые изъ нихъ часто мало либеральны въ дѣйствіяхъ своихъ. Къ этому прибавить можно, что онъ былъ довременно тоже, avant la lettre, и членъ общества покровительства жнвотнымъ, когда ни y насъ, да, кажется, и нигдѣ еще подобнаго общества не существовало. Знаете-ли вы, что дѣдъ вашъ, садясь въ свою наемную карету, всегда отнималъ y кучера кнутъ и клалъ его возлѣ себя, съ тѣмъ, чтобы кучеръ не хотъ стегать лошадей своихъ. Подобное покровительство простиралъ онъ не только на живую тварь, но и на божіи плоды въ царствѣ прозябаемомъ. Онъ, который былъ большой лакомка, никогда не рѣшался ѣсть соленыя груши, персики, ананасы, и съ негодованіемъ признавалъ подобное соленіе въ домашнемъ хозяйствѣ, y насъ обычное, за святотатство противъ природы. Какъ, говорилъ онъ, натура ущедрила эти плоды особенною сладостью и душистымъ вкусомъ, a мы увижаемъ ихъ до разряда огурца, или капусты... Разумѣется, все это говорилось шуточно, но подобная шутка не придетъ въ каждую голову. Въ самой простой шуткѣ отзывается иногда нота общаго настроенія. Шутки, понятія, отдѣльныя слова, привычки, вкусы, отвращенія, не тѣ же-ли живыя проявленія нашей внутренней растительности? Каждый человѣкъ носитъ въ себѣ почву свою, и эта почва даетъ цвѣты и плоды, ей особенно свойственные. Въ письмахъ Нелединскаго часто и совершенно неожиданно пробиваются примѣты внутренней натуры его, внутренняго слоя. Иногда при самой сухой рѣчи о мелочахъ обыденной жизни проскакиваегь слово, въ которомъ выражается черта личности его, черта духовная, психологическая, въ которой обнаруживается весь человѣкъ. A вы по многимъ причинамъ и соображеніямъ, весьма уважительнымъ, не могли еще представить вполнѣ всю переписку его. Но надобно бережно сохранить ее.

"Не намъ, такъ дѣтямъ пригодится".

Придетъ время: содѣйствіе и освященіе времени нужны для всего, и тогда въ свой часъ, эта полная переписка дорисуетъ, но ни въ чемъ не будетъ противорѣчить уже извѣстному очерку замѣчательноі и сочувственной личности.

Въ новое доказательство, что дѣдъ вашъ не только правильно, честно жилъ и дѣйствовалъ въ настоящемъ, но что, такъ сказать, предчувствовалъ и понималъ благоразумныя условія будущаго, можно указать на письмо къ сыну съ поздравлевгіемъ его при полученіи офицерскаго чина. Это полный трактатъ объ обязанностяхъ воина. Онъ и нынѣ, а, можетъ быть, особенно нынѣ, при учрежденіи общей воинской повинности, имѣетъ все значеніе и все достоинство современнаго, хотя и за полстолѣтіе тому написаннаго наставленія. Многое хорошее не такъ ново, какъ оно кажется глазамъ, любующимся новизною. Мы вообще склонны исвлючительно себѣ приписывать всякое полезное и плодотворное явленіе. Но многія изъ этихъ явленій невидимо уже таились въ зародышѣ и до насъ. Время сѣятелей не бываетъ временемъ и пожинателей. Поколѣнія, одно за друтимъ, что-нибудь да наслѣдуютъ отъ своего предшественника. Что же касается до Нелединскаго, то нельзя не замѣтить, что, если онъ и былъ одно изъ высшихъ и привлекательнѣйшихъ выраженій образованности своего времени, своего поколѣнія, то онъ не былъ выродкомъ, всключеніемъ изъ общей среды. Одинъ въ полѣ не воинъ, говоритъ пословица. Но Нелединскій и не былъ одинъ. Дѣло въ томъ, что отдѣльные воины тогдашняго времени не были еще призваны къ рѣшительвой битвѣ: побѣды были впереди; но они безсознательно готовили эти побѣды: поле ихъ не было праздною и необработанною пустошью.

Вы желаете, чтобы я въ дополненіе книгѣ вашей составилъ по возможности біографическій очеркъ Юрія Александровича. Всѣми помышленіями, всею душею взялся бы я за исполненіе вашего требованія. Но оно, при нѣкоторыхъ обстоятельствахъ, не легко можетъ быть приведено въ дѣйствительность. Вѣроятно я одннъ на Русской землѣ или, по крайвей мѣрѣ, одинъ изъ двухъ, a много трехъ современниковъ Нелединскаго. Дѣтскія воспоминанія мои сливаются и съ воспоминаніемъ о немъ. Въ теченіе многахъ дѣтъ онъ почти ежедневно былъ посѣтителемъ дома друга своего и моего родителя князя Андрея Ивановича. Связь ихъ началась еще въ порѣ первой молодости, въ морѣ шалостей и проказъ ея. Позднѣе, съ лѣтами зрѣлости, связь эта еще болѣе окрѣпла въ нравственныхъ и умственныхъ сочувствіяхъ и единомысліяхъ. Мой отецъ былъ также однимъ изъ умнѣйшихъ и образованвѣйшвхъ людей своего времени. Говорю это не изъ одного пристрастнаго сыновняго чувства. Отца имѣлъ я несчастіе лишиться въ такіе годы, когда не могъ я еще имѣть мнѣніе, основанное на собственномъ сужденіи и опытѣ. Но преданія по немъ оставшіяся въ людяхъ достойныхъ оцѣнить умъ и качества совремевника своего, утвердили меня въ понятіи о немъ. Еще въ дѣтствѣ вслушивался я въ рѣчи Нелединскаго, многаго въ нихъ, разумѣется, не понимая. Помню, какъ въ предсмертные дни своего друга не отходилъ онъ отъ постели его, какъ во время отпѣванія, въ церкви Антипія, что y Колымажнаго двора, стоялъ онъ y самаго гроба, и держалъ въ рукѣ своей онѣмѣвшую и остывшую руку друга своего. Позднѣе эти дѣтсвія сочувствія перешли, смѣю сказать, въ пріязненныя отношенія, основанныя, конечно, на наслѣдственномъ началѣ, но вмѣстѣ съ тѣмъ и на добровольныхъ и благопріобрѣтенвыхъ условіяхъ. Живо помню эту до старости сочувственную и милую личность. Онъ былъ небольшаго, скорѣе малаго роста, довольно плотный, коренастый, съ косичкою, лентой заплетенной, которой оставался онъ вѣренъ, когда всѣ уже обрѣзали косы свои. Глаза голубые, выразительные, улыбка привѣтливая, которая имѣла почти прелесть женской улыбви, голосъ мягкій и звучный. Помню рѣчь его, неблиставшую остроумными вспышками и словами, которыя Французы называютъ bons mots или, mots à retenir, хотя и въ нихъ не было недостатка: въ рѣчи его болѣе всего привлекало и поражало особенно покойный строй ея, всегда ясный и прозрачный: все было свазано кстати, во время, безъ малѣйшей подготовки. О поэзіи, о любви говорилъ онъ особенно охотно и съ увлеченіемъ. Иногда любилъ онъ говорить и объ особенно любопытныхъ и выходящихъ изъ обыкновеннаго уровня дѣлахъ подлежащихъ сужденію Сената. Онъ часто пристращался къ этимъ дѣламъ, къ полному изслѣдованію ихъ, къ проникновенію въ темныя, гадательныя стороны подобныхъ процессовъ. Въ разговорахъ своихъ прибѣгалъ онъ иногда въ обществѣ въ повѣркѣ этихъ юридическихъ вопросовъ. Помню, что случалось ему и y меня, еще тогда отрока, спрашивать иногда по краткомъ изъясненіи въ чемъ дѣло, кого признаю я виновнымъ, или невиннымъ въ такомъ-то дѣлѣ? Онъ любилъ провѣрять чужимъ впечатлѣніемъ свой взглядъ, свое мнѣніе, свое убѣжденіе. Это было родъ совѣщательнаго (consultatif) присяжнаго суда, который онъ призывалъ въ помощь суду своему: и такой совѣщательный присяжный судъ, по мнѣнію моему, могъ бы примѣняемъ быть съ пользою и въ дѣламъ судебнынъ.

Все это помню. Все это такъ. Кажется, только и стоило бы присѣсть въ столу, взять перо и приняться con amore, что и было бы въ высшей степени кстати при настоящемъ случаѣ, и добросовѣстно исполнить возложенное на меня порученіе. Но за этимъ слѣдуютъ нѣсколько но, частыя и неотложныя закорючки многихъ человѣческихъ предпріятій и дѣйствій. Приглашеніе написать біографическій очеркъ Юрія Александровича напало на меня врасплохъ. Здѣсь нужно мнѣ довести до свѣдѣнія вашего, мою маленькую авторскую исповѣдь. Стихи еще могу кое-какъ импровизировать въ прогулкахъ моихъ, подъ прихотью минуты и воображенія: не смѣю сказать вдохновенія. На прозу я гораздо туже. Проза требуетъ совершенно здраваго духа и здраваго тѣла, спокойствія, усидчивости, равновѣсія. Относительно собственно до меня, проза нуждается въ ночахъ безъ хлорала, во дняхъ затишья нервовъ, во дняхъ бодрости и внутренней потребности, такъ сказать, жажды чернилъ и труда. A этого часто y меня нѣтъ. Часто мнѣ не только не пишется, но и противно то, что напишется. Поэтому, никакъ не могу браться за срочную работу. У меня были когда-то подготовлены и собраны сырые матеріалы для скромнаго памятника, который мнѣ хотѣлось соорудить во имя Нелединскаго. Но и эти матеріалы теперь y меня не подъ рукою. Въ послѣдніе скитальческіе и больничные года мои, я, по разнымъ мѣстамъ, разбросалъ пожитки свои. Нужно было бы время, чтобы розыскать ихъ, обдѣлать и связать. Вы видите, любезнѣйшій князь, что добрая воля и есть: но средства недостаточны. Я почелъ бы за счастіе принести каплю меда своего въ вашъ богатый и душистый улей. И подлинно выраженіе улей здѣсь кстати: въ Нелединскомъ было много аттическаго: былъ и гиметскій медъ, была и аттическая соль. Но я-то часто не трудолюбивая пчела, и природою разжалываюсь въ трутни. Между тѣмъ, не хотѣлось бы мнѣ на-отрѣзъ отказать вамъ въ пріятномъ и лестномъ вашемъ предложеніи. Къ отмѣткамъ, уже выше разбросаннымъ, приложу еще нѣсколько моихъ впечатлѣній, глубоко сохранившихъ всю свѣжесть свою въ памяти и сердцѣ моемъ.

II.

Начнемъ съ того, что мимоходомъ заглянемъ въ Москву, въ которой жилъ Нелединскій и въ которой зналъ я его.

Эта Москва, по имени еще первопрестольная, на дѣлѣ, по вступленіи соперницы своей въ совершеннолѣтіе, была уже второстепенною столицею. Дѣйствующая жизнь отхлынула отъ нея и перелилась въ Петербургъ. Но историческая жизнь ея осталась еще при ней: и осталась не въ однихъ каменныхъ стѣнахъ Кремля. Были въ ней и живые памятники, такъ сказать ходячія историческія записки, преданія, отголоски. Въ Москвѣ доживали тогда свой вѣкъ дѣйствующія лица, со сцены сошедшія. Живали отставные правительственные дѣятели, вельможи, министры, между прочимъ и отставныя красавицы, фрейлины Екатерины первой, по выраженію Грибоѣдова. Давно уже сказалъ я, что Москва дѣвичья Россіи, a С.-Петербургь -- но къ чему поминать старые грѣхи мои? Да, Москва была въ то время какимъ-то убѣжищемъ, затишьемъ людей доживающихъ свой вѣкъ. Нынѣ какъ-то никто не доживаетъ: каждый съ жизни на юру, съ жизни на маковкѣ, прямо и скоропостижно падаетъ въ могилу. Эти закаты жизни, эти мерцанія, имѣли и свою теплоту и свои отблески. Жизнь, въ остаткѣ годовъ своихъ, послѣ труднаго, часто тревожнаго, часто блистательнаго поприща, удаляясь, ретировалась въ свои внутренніе покои.

Москва была эти внутренніе покои Русской жизни. Такъ поступилъ мой отецъ. Такъ поступили и многіе. Такъ поступилъ и Нелединскій, когда разсчелъ, что онъ уже отжилъ и что остается ему только доживать. Но переѣхалъ онъ не вь Москву, которую разлюбилъ съ того времени, какъ непріятели пребываніемъ своимъ въ ней ее запятнали: переѣхалъ онъ въ Калугу и тамъ отшельниконъ отъ міра тихо, но свѣтло вечерѣлъ при семейномъ и любвеобильномъ очагѣ.

Но не думайте, чтобы при этой тихой Московской погодѣ, царствовалъ въ обществѣ неподвижный, мертвенный штиль. Нѣтъ, было и тогда колебаніе, волненіе. Были люди, чающіе движенія воды и чающіе не напрасно, подобно разслаблениому при купели y овечьихъ воротъ въ Іерусалимѣ. Были и въ то время свои мнѣнія, убѣжденія, вопросы, стремленія, страсти. Въ этомъ обществѣ встрѣчались люди противоположныхъ ученій, разныхъ вѣрованій, разныхъ эпохъ. Тутъ были люди, созрѣвшіе подъ вліяніемъ и блестящимъ солнцемъ царствованія Екатерины, были выброски крушеній отъ слѣдовавшаго за нимъ царствованія, уже выглядывали и обозначались молодые умы, молодыя силы, развивавшіяся подъ благораствореніемъ первоначальныхъ годовъ правленія Императора Александра I. Эти года навѣяли на общество новое дыханіе, новую температуру: слѣдовательно на обществѣ отсвѣчивались разнообразные историческіе и нравственные оттѣнки. Въ общественномъ, какъ и въ литературномъ быту, были старообрядческіе послѣдователи Шишкова, и новокрещенцы, послѣдователи Карамзина. Двигались и мыслили и сыны Вольтера, и сыны крестоносцевъ, какъ говорятъ Французы, a по-русски -- сыны православной церкви. Въ томъ же обществѣ, въ томъ же домѣ, за обѣдомъ, или на вечерѣ, могли встрѣтиться и князь Платонъ Александровичъ Зубовъ, и княгиня Екатерина Романовна Дашкова: первая страница и послѣдняя страница исторіи царствованія Императрицы Екатерины.

Графъ Ростопчинъ и графъ Никита Петровичъ Панинъ -- два почти политическіе противника.

Графъ Аркадій Ивановичъ Марковъ и Обольяниновъ -- двѣ историческія и характеристическія противоположности.

Мистикъ и Мартинистъ Иванъ Владиміровичъ Лопухинъ и Нелединскій -- также далеко не близнецы и не однородцы.

Здѣсь представляемъ мы сокращенный сколокъ съ живыхъ картинъ болѣе или менѣе историческихъ лицъ. Представленіе давалось на общественной сценѣ, предъ любопытствующимъ и внимательнымъ партеромъ: то-есть публикою. Зрѣлище, нечего сказать, довольно привлекательное и не лишенное блеска и достоинства.

A сколько еще можно насчитать лицъ, если не прямо принадлежащихъ исторіи, то не менѣе того лицъ, запечатлѣнныхъ особымъ выраженіемъ, особымъ значеніемъ, и также имѣющихъ свое косвенное вліяніе на дѣла и на общество. Есть исторія явственная, гласная, но есть также исторія подспудная, такъ сказать побочная, которая часто и невидимымъ образомъ сливается съ первою и ею поглощается.

Вотъ нѣкоторыя имена Московскаго общества, современныя Нелединскому.

Графъ Левъ Кириловичъ Разумовскій: образецъ того, что Французы называютъ, или скорѣе называли grand seigneur -- слово вельможа не передаетъ этого значенія: -- онъ же и образецъ благовоспитаннаго, любезнаго свѣтскаго человѣка.

Библіофилъ и полиглотъ, всеязычный графъ Бутурлинъ.

Петръ Васильевичъ Мятлевъ, оживляющій разговоръ остроуміемъ, a не рѣдко и полуязвительными насмѣшками.

Ѳедоръ Ивановичъ Киселевъ, рѣзкій въ сужденіяхъ своихъ, часто раздражительный и желчный; но въ это время терпимости прощали ему эти выходки, потому что въ человѣкѣ уважали благородныя качества его, независимый умъ и независимое положеніе его въ обществѣ. Къ тому же въ это время нѣкоторое фрондёрство было въ обычаѣ и въ чести: въ обществѣ любовались этими наѣздниками слова, которые ловко метали пращи свои (Извѣстно, что выраженіе la fronde, frondeur заимствовано отъ бойцовъ, вооруженныхъ пращею).

Павелъ Никитичъ Каверинъ. Онъ, можетъ быть, не имѣлъ общей Европейской образованности, но былъ Русскій краснобай, въ полномъ и лучшемъ значеніи этого слова. Соловей рѣчи и соловей неумолкаемый! Говорунъ и разскащикъ, имѣлъ онъ, что говорить и что разсказывать. Онъ былъ ума бойкаго и смѣтливаго. Настоящій Русскій умъ, тамъ гдѣ онъ есть, свѣжій, простосердечно хитрый и нѣсколько лукавый. Въ долголѣтнемъ званіи своемъ столичнаго оберъ-полицмейстера -- въ званіи, которое онъ, впрочемъ, никогда во зло не употреблялъ -- имѣлъ онъ случай много и многихъ узнать, обучиться жизни на практикѣ, вблизи и разносторонне. Вся эта живая наука отзываласъ въ разговорѣ его. Онъ былъ, между прочимъ, пріятель графа Ростопчина, Дмитріева и Карамзина.

Князь Андрей Ивановичъ Вяземскій: гостепріимный собиратель Московской земли; въ теченіи многихъ лѣтъ домъ его былъ сборнымъ мѣстомъ всѣхъ именитостей умственныхъ, всѣхъ любезностей обоего пола. Самъ слылъ онъ упорнымъ, но вѣжливымъ спорщикомъ: сжатый и сильный діалектнкъ, словно вышедшій изъ Аѳинской школы, онъ любилъ словесные поединки и отличался въ нихъ своею ловкостью и изящностью движеній.

Князь Яковъ Ивановичъ Лобановъ-Ростовскій, другь князя Вяземскаго и Нелединскаго, съ выраженіемъ нѣсколько суровымъ въ смугломъ лицѣ, съ волосами, причесанными дыбомъ, былъ весельчакомъ этого общества: много было y него прибаутокъ Французскихъ и Русскихъ, которыми онъ мѣтко и забавно разнообразилъ рѣчь свою.

Тончи, живописецъ, поэтъ и философъ. Стройная и величавая наружность: лицо еще свѣжее, волоса густые и нѣсколько кудрявые, осеребренные преждевременною и красивою сѣдиною. Онъ, между прочимъ, преподавалъ въ салонахъ ученіе призрачностей, мнимостей: (des apparences) то-есть, что все вещественное въ мірѣ и въ жизни, a особенно, впечатлѣнія, ощущенія, все это только кажущееся, воображаемое. Онъ имѣлъ даръ слова: и на Французскомъ языкѣ, озаренномъ и согрѣтомъ южнымъ блескомъ и поэтическими красками, онъ если не былъ убѣдителенъ, то всегда былъ увлекателенъ. Впрочемъ, онъ имѣлъ нѣсколько и учениковъ, и послѣдователей: въ числѣ ихъ былъ Алексѣй Михайловичъ Пушкинъ.

Вотъ также личность въ высшей степени своеобразная. Прямой сынъ Вольтера, энциклопедистъ съ Руссеою заеваскою, воспитанникъ дяди своего Меллисино, куратора Московскаго университета, бывшій въ военной службѣ и въ походахъ, слѣдовательно не чуждый Русской жизни и ея особенностей. Трудно опредѣлить его: одно можно сказать, что онъ былъ соблазнительно-обворожителенъ. Бывало изъявитъ онъ мнѣніе, скажетъ мѣткое слово, нерѣдко съ нѣкоторымъ цинизмомъ, и то, и другое совершенно въ разрѣзъ мнѣніямъ общепринятымъ и все это выразить съ такою энергическою и забавною мимикой, что никто не возражаетъ ему, a всѣ увлекаются взрывомъ неудержимаго смѣха. Онъ вообще не любилъ авторитетовъ: гораздо прежде романтической школы ругалъ онъ Расина, котораго, впрочемъ, переводилъ, и скажемъ мимоходомъ, довольно плохо. Доставалось и солнцу, какъ авторитету, и поэтамъ, которые воспѣвають восхожденіе его, "а оно, радуясь" этимъ похваламъ, раздувшись и "раскраснѣвшись, вылѣзаетъ на небосклонъ". И все это было иллюстрировано живыми ухватками, игрою лица. И все это дѣлалъ онъ и говорилъ, вовсе не изъ желанія казаться страннымъ, оригинальнымъ, рисоваться. Онъ былъ необыкновенно простъ кь обхожденіи: нѣтъ, онъ былъ таковымъ потому, что таковъ былъ складъ ума его.

Въ дѣтскихъ воспоминаніяхъ моихъ еще нахожу низверженнаго Молдавскаго господаря, князя Маврокордато. Онъ также сдѣлался москвичемъ. Не знаю, многоли онъ содѣйствовалъ пріятности общества, но какъ декорація, онъ очень разнообразилъ обстановку сцены. Восточная важность, пестрота восточнаго костюма его привлекали по крайней мѣрѣ мои любопытные дѣтскіе глаза.

Есть еще лица и имена, которыя могли бы внесены быть въ этотъ списокъ. А сколько иностранныхъ путешественниковъ, художниковъ, мелькавшихъ въ этой картинѣ! Иные изъ нихъ заѣзжали въ Москву проѣздомъ и оставались въ ней на зиму и болѣе. Бывали между ними и странствующіе рыцари, искатели привлюченій. Но и они для разнообразія, для драматическаго движенія, были не лишніе. Назовемъ между прочимъ барона Жерамба, гусара изъ полка гусаровъ смерти, hussards de la mort, въ черномъ доломанѣ, съ металлической мертвою головою на груди. Былъ-ли онъ баронъ, былъ-ли онъ гусаръ: это осталось не рѣшеннымъ. Но онъ разъѣзжалъ по Москвѣ въ каретѣ цугомъ, велъ большую карточную игру, много проигрывалъ, но мало уплачивалъ, писалъ Латинскіе стихи, a что всего лучше, былъ очень уменъ и забавенъ, и возбуждалъ общее любопытство и вниманіе своею загадочностью. Въ общественномъ каруселѣ, гдѣ каждый подвизался по своему, онъ ловко разыгрывалъ роль неизвѣстнаго рыцаря, подъ непроницаемымъ забралоиъ.

Литтература не была чужда этому разнообразному, разнохарактерному представительству. Не говоримъ уже о литтературѣ иностранной, особенно Французской; всѣ старыя и новыя явленія ея были знакомы, прилежно прочитывались, горячо обсуждались. Но и доморощенная словесность была не чужая въ этомъ обществѣ, хотя и созданномъ немножко по образу и подобію запада. Во главѣ ея стояли Карамзинъ и Дмитріевъ. Они были не просто писатели, дѣйствовавшіе съ перомъ въ рукахъ въ кабинетѣ своемъ. Они и въ обществѣ и въ салонахъ были дѣйствующими лицами. Голосъ ихъ присоединялся къ общимъ голосамъ: онъ былъ и слышимъ и уважаемъ. Русская Московская литтература примыкала въ то время съ одной стороны въ старинѣ въ лицѣ Хераскова, тихо доживавшаго въ Москвѣ славу свою: съ другой стороны привѣтствовала она новое поколѣніе поэзіи, въ лицѣ Жуковскаго и Батюшкова, и нѣкоторыхъ другихъ упованій нашего Парнасса, скажемъ мы на языкѣ того времени. Нелединскій тавже занималъ видное и почетное мѣсто въ литтературномъ вруту. Но онъ писалъ болѣе урывками, и былъ, такъ сказать, дилетантомъ въ ней. Красавицы и молодыя пѣвицы на вечерахъ распѣвали, за клавикордами пѣсни и романсы его. Тогда скромно довольствовались и этимъ,

Выше упомянули мы о Иванѣ Владиміровичѣ Лопухинѣ, сопоставляя его съ личностью Нелединскаго, какъ два раднородныя начала. Но судьба, однажды, свела ихъ по одной дорогѣ. Какъ сенаторы, были они посланы Императоромъ Александромъ на ревизію, особенно по дѣламъ Молокановъ. Тотъ и другой были люди умные, образованные и благодушные: въ изслѣдованіи истины, въ добросовѣстномъ исполненіи обязанности, на нихъ возложенной, они не могли расходиться. Дружно дѣйствовали они, a по окончаніи дѣла, разбрелись опять каждый въ свою сторону, но съ уваженіемъ другъ къ другу, хотя ни одинъ изъ нихъ не переманилъ и не думалъ переманить другого на свои воззрѣнія въ свободной области личныхъ мнѣній и убѣжденій. Здѣсь также отыскивается знаменіе того времени.

Мы, можетъ быть, не въ мѣру расширили рамку очерка, который избрали задачею своею. Но намъ казалось, что для точнѣйшаго, по возможности изученія событія, или лица нужно то и друтое оставить во времени и въ средѣ, въ которыя то событіе совершилось, или то лицо жило и дѣйствовало. Иначе, можно дойти до того, что будешь удивляться и пенять Кристофору Колумбу, который, для открытія новаго міра, отправился на парусномъ кораблѣ, a не на пароходѣ. Такія сужденія, такіе анахронизмы въ печати не рѣдки. Не надобно терять изъ вида, что Нелединскій былъ человѣкъ своего времени, и что это время могло имѣть и имѣло свои ведостатки; но вмѣстѣ съ тѣмъ имѣло свои почтенныя и любезвыя достоивства. Многія понятія, многіе вопросы тогда еще не возникали. Но было много мыслящихъ людей, имѣвшихъ потребность въ обмѣнѣ мыслей. За неимѣніемъ дѣйствія тогда и разговоръ былъ уже дѣйствіе. Въ другія времена дѣйствіе ограничивается часто однимъ пустословіемъ. Тогда образованные, умные люди, a было ихъ не мало, съѣзжались по вечерамъ на бесѣду, потолковать, поспорить, развязать мысль свою, или просто языкъ свой. Каждый приносилъ, что имѣлъ, что умѣлъ и что могъ: кто золотой талантъ, кто посильную лепту, кто жемчужину, кто просто полевой цвѣтокъ, но свѣжій и душистый. Я выросъ въ этой школѣ: могу говорить о ней по отроческимъ впечатлѣніямъ и позднимъ воспоминаніямъ. Живыя преданія того времени не замолкли, не изгладились во мнѣ. Тогда было менѣе помышленій о свободѣ въ учрежденіяхъ: горизонтъ былъ ограниченнѣе; но было болѣе свободы въ мысли и въ общежитіи, горизонтъ и ограниченный былъ чище. Каждый былъ и казался тѣмъ, что онъ есть. Онъ не былъ завербованъ подъ такое-то или другое знамя. Никто не подчинялся извѣстному лозунгу, и не нуждался въ немъ. Тогда подписывались на журналъ, на газету, но не приписывались къ нимъ. Тогда просто хотѣли узнать отъ повременнаго листка, что дѣлается на бѣломъ свѣтѣ: и баста! Никому не приходило на умъ узнать отъ журнала, какъ прикажетъ онъ мыслить, чувствовать, судить о такомъ-то событіи, оцѣнить такую-то правительственную мѣру; однимъ словомъ, не было того духовнаго крѣпостничества, въ силу журнальной печати, которое кое-гдѣ встрѣчается нынѣ: и оно ожидаетъ свое 19 Февраля; но скоро-ли дождется?

III.

Нелединскій могъ-бы быть предметомъ прилежнаго изученія и изслѣдованія для физіолога и психолога. Онъ во многихъ отношеніяхъ былъ натура совершенно своеобразная: натура крайностей и противоположностей, но не противорѣчій. Въ самыхъ крайностяхъ хранилось какое-то равновѣсіе, какая-то нравственная примирительная сила. Онъ былъ натурою своею будто раздѣленъ на особые участки. И каждый участокъ не посягалъ на другой, не вредилъ ему. Въ немъ были участки свѣтлые, благорастворенные, возвышенные; были и участки чрезполосные, спорные; правила и условія нравственной топографіи могли протестовать противъ нихь. Но, не надобно терять изъ вида, что первые участки, то-есть свѣтло-возвышенные, были открыты и доступны всѣмъ ближнимъ его, всему обществу; другіе были, такъ сказать, заповѣдные, личные, ему одному свойственные: онъ одинъ отвѣтствовалъ за нихъ и они одного его касались. Объяснимъ слова наши словами изъ письма его къ вашей матери: Rapportez tout à cet Etre (Богу), cette source unique de tout, qui Vous a donné l'esprit, la raison, le caractère que Vous avez. Remerciez le -- Твоя отъ Твоихъ!-- Ce n'est pas un capucin qui vous parle, mais bien un libertin qui le sera toute sa vie,--à qui cet Etre suprême a départi, dans sa bonté, une raison qui l'a autant préservé d'être impie que bigot.

Въ этихъ строкахъ явное размежеваніе этихъ участковъ, о которыхъ мы говорили. И въ каждомъ участвѣ является не лицедѣй, ни фразёръ, a живой, искренній человѣвъ, который показывается тѣмъ, чѣмъ есть и дѣйствуегь согласно съ тѣмъ. Въ этокъ же письмѣ, вотъ какъ этотъ libertin, отзывается о женѣ своей и говорить дочери: oui, chère amie, l'esprit et la raison, que vous avez reèus en naissant, ont été cultivés par les soins de votre mère. Oui, c'est à elle seule que vous êtes redevable de vos talents, et si voue voulez réfléchir avec moi, vous conviendrez que son amour pour ses enfants l'a toujours guidé de manière qu'elle a tenu une méthode, mis une suite à tout ce qui avait rapport à votre éducation.--Depuis votre naissance, jamais je ne suis venu à temps pour lui conseiller la moindre chose relativement à vous autres, jamais je n'étais dans le cas de désapprouver ce qu'elle avait résolu de faire pour vous.

Какъ много еще разбросано въ письмахъ, собранныхъ вами, свидѣтельствъ о нѣжной предусмотрительной, изобрѣтательной заботливости его о слабой, нервной женѣ. Сколько тутъ любви, сердоболія, самоотверженія. Я слышалъ, что онъ однажды, чтобы согласить жену свою дать выдернуть больной зубъ, далъ, для ободренія ея, выдернуть при ней здоровый зубъ y себя. Нельзя не убѣдиться, читая письма его, что если по общепринятымъ понятіямъ, не былъ онъ безукоризненнымъ, то былъ образцовымъ супругомъ. Отношенія его къ дѣтямъ проникнуты самою теплою, безкорыстною, безграничною родительскою любовью. Воть свѣтлая семейная сторона его. A между тѣмъ, этоть мужъ, нѣжный, какихъ немного, дома весь преданный обязанностямъ супруга и отца семейства, внѣ дома имѣлъ всегда кумиръ, предъ которымъ страстно благоговѣлъ, который воспѣвалъ, подобно Петраркѣ и Данту, чистыми пѣснями, кумиръ, предъ которымъ колѣнопреклоненный возжигалъ онъ благоуханный и чистый фиміамъ любви, страсти. Таковъ былъ онъ внѣ семейнаго круга, такъ-сказать, на сторонѣ отъ него; a еще дальше, и на другой, даже противоположвой сторонѣ встрѣчаемъ его, какъ-бы сказать вѣжливѣе и почтительнѣе -- впрочемъ, скажемъ опять не своими словами, a его собственными, встрѣчаемъ: "un libertin, qui le sera toute sa vie".-- Повторяемъ еще разъ: если въ угоду строгой нравственности назвать эти стороны тѣнымыми, то онѣ никогда не затемняли свѣтлыхъ, a свѣтлыя часто очищали и самыя темныя. Это не есть оправданіе темныхъ сторонъ, не есть и разрѣшеніе другимъ снисходительно смотрѣть на свои слабости. Вовсе нѣтъ. Примѣръ Нелединскаго не есть примѣръ для подражанія. Но онъ себя въ примѣръ и не ставилъ. Дѣло въ томъ, что щедро надѣленная натура его умѣла и могла вынести, могла даже согласовать, уравновѣшивать эти внутреннія противорѣчія, это междоусобіе врожденныхъ свойствъ, склонностей, порывовъ, страстей. Такія натуры рѣдки. На долгомъ вѣку своемъ, мы даже другой подобной ему не встрѣчали. Приведу здѣсь еще личное воспоминаніе, которое дополнитъ сказанное нами. Мнѣ было лѣтъ десять или одиннадцать. По ученью я былъ далеко не изъ скороспѣлокъ; но, по другимъ отношеніямъ, умственная смѣтливость моя была довольно развита. Вообще не былъ я прилеженъ, a болѣе лѣнивъ. Мнѣ не хотѣлось учиться, a хотѣлось знать. Какъ бы то ни было, однажды, незамѣтно вошелъ я въ кабинетъ отца моего: онъ сидѣлъ и разговаривалъ съ Нелединскимъ. Разговоръ ихъ, вѣроятно, былъ не изъ назидательныхъ. Отецъ мой могъ вообразить, что я кое-что изъ него разслушалъ. И воть что онъ мнѣ сказалъ: "послушай, Петруха, если тебѣ суждено быть повѣсою (сказано было по Французски mauvais sujet), то будь имъ какъ Нелединскій; хорошо знаю его таковымъ; но, если при смерти моей, твоя сестра оставалась-бы безъ родственниковъ и семейнаго покровительства, я спокойно и съ полною увѣренностію, поручилъ-бы ее никому иному какъ Нелединскому".

Эти слова врѣзались въ память мою, хотя въ то время не вполнѣ понималъ я ихъ значеніе. Послѣ истеченія полустолѣтія и болѣе они еще и нынѣ звучатъ въ ушахъ моихъ. Для меня они прекрасно и убѣдительно характеризуютъ одну изъ сторонъ Нелединсваго, на которую я указалъ. Отецъ мой былъ не фразёръ: онъ говорилъ то, что думалъ и чувствовалъ. Свѣтлый умъ его, житейская опытность и тѣсная дружба съ Нелединскимъ, придаютъ словамъ его неоспоримый авторитетъ.

Съ одной стороны перейдемъ на другую, на солнечную! Императрица Марія Ѳеодоровна пишетъ: "Gare à vous, mon pauvre Nélédinsky; rappelez vous les beaux préceptes, que votre sagesse de tuteur vous fait débiter à nos demoiselles (воспитанницамъ институтовъ) profitez en vous même et fuyez le danger en revenant chez nous, si non je vous crois perdu.

Эти строки относятся, какъ сказано въ примѣчаніи подъ этимъ письмомъ, къ Елисаветѣ Семеновнѣ Обресковой, въ которую Нелединскій казался влюбленъ. Нѣтъ не казался, a былъ влюбленъ и влюбленъ страстно. Ему было тогда 56 лѣтъ, но впечатлительность его, но сердце сохранили всю первобытную мягкость, всю воспламеняемость молодости. Онъ любилъ Обрескову, какъ во время оно любилъ Темиру, съ тою же нѣжностью, утонченностью чувствъ, съ тою же благоговѣйною покорностью. Можетъ быть, еще и съ усиліемъ этихъ чувствъ противъ прежняго. Прежде молодость могла брать свое, и, вѣроятно, брала; но на закатѣ жизни чувства, помышленія всѣ сосредоточились въ одномъ чувствѣ страсти преобладательной. Вся эта платоническая драма разыгрывалась преимущественво въ домѣ нашемъ: сперва при жизни князя Андрея Ивановича, a послѣ кончины его, при Карамзиныхъ. Обресковы, мужъ и жена, и Нелединскій были почти ежедневные вечерніе посѣтители дома нашего, извѣстнаго подъ фирмою Вяземскихъ и Карамзиныхъ. Однажды на такомъ вечерѣ подходить ко мнѣ Нелединскій -- мнѣ было тогда лѣтъ пятнадцать -- и спрашиваетъ меня: "хороша-ли она и какъ одѣта сегодня?-- Кто? говорю я.--Да, разумѣется, Елисавета Семеновна. -- Помилуйте, что же вы меня разспрашиваете, вѣдь вы теперь около двухъ часовъ за однимъ столомъ играли съ нею въ бостонъ.-- Да развѣ ты не знаешь, что я уже три мѣсяца не смотрю на нее, и что я наложилъ на себя этотъ запретъ, потому, что видимое присутствіе ея слишкомъ меня волнуетъ.

Это также была не фраза, не поэтическая ложь, a вполнѣ дѣйствительное сознаніе. Отъ подобнаго-ли напряженія чувствъ, или просто по физическимъ причинамъ, но недолго послѣ этого разговора онъ на вечерѣ y нась былъ постигнугь апоплексическимъ ударомъ, который, впрочемъ, важныхъ и ощутительныхъ послѣдствій не имѣлъ. Еще одна при этомъ характеристическая черта житья-бытья Нелединскаго. Послѣ удара онъ пролежалъ y насъ два дня. И жена его, нѣжно имъ любимая и нѣжно любившая его, нервная, легко смущаемая, по болѣзни своей мнительная, не имѣла повода особенно тревожиться отсутствіемъ его. Онъ писалъ ей два раза, что заигрался въ карты до утра, прямо съ игры отправился въ Сенатъ, a изъ Сената прямо опять на игру, которая крѣпко завязалась и требуетъ окончательной и важной по своимъ послѣдствіямъ развязки.

Не знаю, довольны-ли вы мною: чѣмъ богатъ, тѣмъ и радъ. Но я, по долгой бесѣдѣ съ вами, хочу на прощаніе, еще разъ премного благодаритъ васъ, любезнѣйшій князь, за наслажденіе, которое вы мнѣ доставили. Читая ваши корректурные листы, я переживалъ многіе и многіе годы свои, едва-ли не лучшіе годы. Молодость, и даже первоначальные дни бабьяго лѣта жизни имѣютъ особенную привлекательную прелесть и благоуханіе, которыми услаждаешь и прикрашиваешь суровые позднѣйшіе дни. Какъ-то отрадно живется въ старинѣ и преданіяхъ ея. Для меня настоящая жизнь всегда тѣмъ красивѣе, или, по крайней нѣрѣ, тѣмъ сноснѣе, что на ней отсвѣчиваются оттѣнки минувшаго. Дивлюсь людямъ и жалѣю о тѣхъ, которые въ жизни смотрятъ только на профиль ея, a не обхватываютъ всѣхъ сторонъ лица. У тавихъ людей зрѣніе узкое: узки и понятія ихъ. Они словно сидятъ вѣчно передъ зеркаломъ и только и видятъ, что себя и только на себя и смотрятъ. Это бы еще ничего: но вотъ что худо. Такая односторонность собственно размежевываетъ время, поколѣнія, людскую семью на враждебные полосы и кружки. Они вносятъ въ жизнь раздоръ и междоусобицу. По понятію нѣкоторыхъ, если любишь ровесниковъ и братьевъ, то неминуемо, то обязательно должно порочить и презирать старшихъ. Другіе почитаютъ однихъ отцовъ; за то осыпаютъ бранью все новое поколѣвіе. У нихъ дни не слѣдуютъ одинъ за другимъ въ естественномъ и мирномъ порядкѣ. Нѣтъ, они другъ на друга выступаютъ въ боевомъ порядвѣ; поколѣнія не помогаютъ, не содѣйствуютъ другъ другу, a встрѣчаются и сходятся на ножахъ. Повторяю, въ старину жили шире; было болѣе терпимости, слѣдовательно и общежительности. Молодежь не дичилась старости; старость не косилась на молодежь. Нелединскій былъ одинъ изъ лучшихъ представителей этой эпохи мирнаго соревнованія, благоразумной уступчивости, терпимости въ мнѣніяхъ: однимъ словомъ, эпохи истиннаго образованія, которое стремится болѣе согласовать, болѣе сближать, чѣмъ расходиться и оборачиваться спиною ко всему и ко всѣмъ, которые хотя на вершокъ и хотя на одну букву, на іоту, отдѣляются отъ мнѣній и воззрѣній сосѣда.

Теперь довольно, а, можетъ быть, скажете вы: давно довольно.