Вяземский Петр Андреевич - Замечания на краткое обозрение русской литературы 1822-го года, напечатанное в No 5 Северного архива 1823-го года

П. А. Вяземскій

Замѣчанія на краткое обозрѣніе русской литтературы 1822-го года, напечатанное въ No 5 Сѣвернаго архива 1823-го года.

1823.

Вяземскій П. А. Полное собраніе сочиненій. Изданіе графа С. Д. Шереметева. T. 1.

Спб., 1878.

"Мое мнѣніе не есть строгій и неотзовной приговоръ, но только мнѣніе. Пусть всякій повѣритъ и разсудитъ",-- сказалъ г. Булгаринъ въ краткомъ обозрѣніи Русской литтературы 1822 года. Примѣняя слова его къ себѣ, приступаю къ повѣркѣ нѣкоторыхъ его мнѣній, показавшихся мнѣ ошибочными. Немногіе у насъ даютъ себѣ трудъ мыслить; еще менѣе число тѣхъ, кои мыслятъ вслухъ. Тѣмъ благодарнѣе должны мы быть въ писателямъ, покушающимся на такое предпріятіе; но тѣмъ неутомимѣе и щекотливѣе обязаны мы быть въ разборѣ предлагаеныхъ сужденій. Полуистины вреднѣе въ нашемъ быту, чѣмъ гдѣ-нибудь. Тамъ, гдѣ истины обнародываются множествами голосовъ, мнѣнія превратныя прямятся мнѣніемъ общественнымъ, или заглушаются и погибаютъ непримѣтно. У насъ же каждый нечаянный звукъ долго отзывается и пріемлетъ нѣкоторую существенность.

Въ началѣ статьи своей, обозрѣватель, въ чертахъ живыхъ и полныхъ истины, означаетъ отношенія литтературы народа съ нравственнымъ бытіемъ его; отношенія, разительныя въ другихъ государствахъ, но у насъ едва примѣтныя. Это справедливо! Но справедливо ли полагаетъ онъ причину недостатка въ хорошихъ авторахъ, въ недостаткѣ читателей? Одинъ хорошій авторъ рождаетъ сотни читателей; но цѣлый народъ читателей не произведетъ ни единаго, даже посредственнаго автора.

Честь занять мѣсто въ позлащенныхъ шкафахъ свѣтскаго человѣка, о коихъ упоминаетъ г. Булгаринъ, есть ненадежное вдохновеніе. Авторское дарованіе, коего честолюбіе стремится попасть за стекло, можетъ остаться подъ спудомъ, безъ значительнаго ущерба для пользы литтературной и общественной. Конечно, писателямъ поощреніе нужно, но не то, коего желаетъ имъ г. Булгаринъ. Не тутъ ищетъ онъ причины задержанія успѣховъ нашихъ на литтературномъ поприщѣ. Если не читатели зажигаютъ въ авторѣ искру дарованія, то еще болѣе не они налагаютъ на него оковы. Напрасно обозрѣватель присвоиваетъ себѣ здѣсь сѣтованіе писателей, жалующихся на недостатокъ читателей, когда имъ надлежало бы жаловаться на одну природу, щедрую къ нимъ въ недостаткахъ! Хорошія книги читаются у насъ охотно, или покрайней мѣрѣ, чтобы не судить но наружности, охотно раскупаются. Исторія Государства Россійскаго, Теорія о налогахъ, Опытъ о партизанскомъ дѣйствіи, сочиненія различнаго содержанія и достоинства, но, однимъ словомъ, сочиненія Европейскія, доведены въ скорое время до втораго изданія. Во Франціи или Германіи иная книга выдерживаетъ пять, шесть изданій непрерывно, это правда, но забывать не должно, что Нѣмецкій или Французскій писатель пишетъ для всей Европы, а нашъ только для Россіи.

Будемъ справедливы и основательны въ укоризнахъ своихъ. Жалобы на равнодушіе публики къ трудамъ Русскихъ писателей, на пристрастіе нашего общества къ языку Французскому на холодность женщинъ къ усиліямъ нашимъ угодить имъ своими стихами и прозою, умѣстны были во времена Живописца и Собесѣдника. Нынѣ такое сѣтованіе есть анахронизмъ, нынѣ если Русскимъ писателямъ жаловаться, такъ не на это. Тогда мало читалось, теперь и того менѣе печатается. Охота къ чтенію, жажда познаній очевидно усиливается въ наше время и въ нашемъ поколѣніи. Нѣтъ сомнѣнія, что отличная часть читателей нашихъ преимущественно предается чтенію иностранныхъ книгъ; но не потому ли, что иностранныя произведенія удовлетворяютъ болѣе господствующимъ требованіямъ нашего поколѣнія, соглашаются болѣе съ степенью образованности умовъ? Посмотрите, съ какою жадностію наша молодежь читаетъ газеты и журналы иностранные! Можно ли, по совѣсти, требовать отъ нея, чтобы она съ тѣмъ же рвеніемъ и прилежаніемъ читала наши журналы? Что сказано о періодическихъ изданіяхъ, то можно примѣнить вообще и къ другимъ книгамъ.

Литтература должна быть выраженіемъ характера и мнѣній народа: судя по книгамъ, которыя у насъ печатаются, можно заключить, что у насъ или нѣтъ литтературы, или нѣтъ ни мнѣній, ни характера; но послѣдняго предположенія и допустить нельзя. Утверждать, что у насъ не пишутъ отъ того, что не читаютъ, значитъ утверждать, что нѣмой не говоритъ отъ того, что его не слушаютъ. Развяжите языкъ нѣмаго и онъ будетъ имѣть слушателей. Дайте намъ авторовъ; пробудите благородную дѣятельность въ людяхъ мыслящихъ и -- читатели родятся. Они готовы; многіе изъ нихъ и вслушиваются, но ничего отъ насъ дослышаться не могутъ, и обращаются поневолѣ къ тѣмъ, кои не лепечутъ, а говорятъ. Русскія книги читаются до сей поры одними артистами, но у любителей должны онѣ быть еще въ маломъ употребленіи. Древняя медаль можетъ имѣть цѣну въ глазахъ антикварія; но незнатокъ предпочтетъ ей всегда ходячую монету. Бѣда въ томъ, что писатели наши выпускаютъ мало ходячихъ монетъ. Радуйтесь пока, что хотя иностранныя сочиненія находятся у насъ въ обращеніи; пользуясь наш5 мы готовимся познавать цѣну и своихъ богатствъ, когда писатели наши будутъ бить, изъ отечественныхъ рудъ, монету для народнаго обихода.

Мысль г. Булгарина, что извѣстность лучшихъ литтераторовъ нашихъ зависѣть должна обыкновенно отъ какихъ-нибудь благопріятныхъ обстоятельствъ {"Изрѣдка встрѣчаются примѣры, что нѣкоторые необыкновенные литтераторы, заслуживъ славу, успѣли пріобрѣсть извѣстность въ Россіи. Но и въ семъ случаѣ какимъ-нибудь благопріятнынъ обстоятельствомъ надлежало прежде вывесть сихъ людей на путь счастія, или отличить другимъ родомъ знаменитости, чтобы во всемъ блескѣ выказать ихъ достоинства".-- Булгаринъ.}, кажется мнѣ совершенно ошибочна и даже предосудительна, какъ для самихъ дарованій, такъ и для мнѣнія общественнаго. Державинъ, конечно, не чинамъ и почестямъ своимъ обязанъ, что Россія затвердила стихи его; но скорѣе можно опредѣлить, что дарованіе его было первою степенью успѣховъ его по службѣ. Съ чувствомъ народной гордости, можемъ не его одного выставить исключеніемъ изъ правила, изложеннаго г. Булгаринымъ. Скажемъ болѣе: съ величайшею охотою оправдать сіе мнѣніе, хотя однимъ примѣромъ, не находимъ въ спискѣ истинно заслуженныхъ писателей нашихъ ни одного, который обязанъ былъ бы за извѣстность заслугъ своихъ литтературныхъ выслугамъ свѣтскимъ и побочнымъ. Нельзя не замѣтить, что мы имѣемъ какое-то уничиженіе, намъ однимъ свойственное, уничиженіе, ослѣпляющее насъ на счетъ тѣхъ изъ соотечественниковъ нашихъ, коими по справедливости могли бы мы наиболѣе гордиться, и передъ собою и передъ иностранцами. Намъ все какъ будто не вѣрится, что можемъ въ числѣ современниковъ нашихъ имѣть писателей отличныхъ. Если слава ихъ, разсѣявъ всѣ препоны и достигнувъ лучезарнаго полдня, уже слишкомъ нестерпимымъ блескомъ свѣтитъ намъ въ глаза, то мы стараемся увѣрить себя и другихъ, что блескъ этотъ заемный. Другіе спѣшили бы радоваться появленію свѣтила и привѣтствовать его чувствомъ признательнымъ, мы спѣшимъ утѣшиться тѣмъ, что и въ этомъ солнцѣ есть пятна. Сіе смиреніе нѣкоторыхъ, можетъ быть впрочемъ и благонамѣренныхъ людей тѣхъ пагубнѣе, что оно не хотя угождаетъ и зависти, также по своимъ разсчетамъ непризнающей дарованій, и если не въ заблужденіяхъ, то покрайней мѣрѣ въ дѣйствіяхъ своихъ сливается съ нею въ одно чувство.

Дороговизна Русскихъ книгъ безъ сомнѣнія убавится, по словамъ обозрѣвателя, по мѣрѣ, какъ продажа ихъ болѣе распространится; но забывать не должно, что донынѣ и самыя средства въ печатанію дороже у насъ, чѣмъ въ другихъ земляхъ. Книжная торговля не получитъ благонамѣреннаго направленія, пока будетъ въ рукахъ однихъ торговцевъ, пекущихся, безъ сомнѣнія, гораздо болѣе о собственныхъ выгодахъ, чѣмъ о пользѣ общественной. Для достиженія истинно-народной цѣли въ печатаніи и продажѣ книгъ, необходимо на первый случай заведеніе общества типографическаго, составленнаго изъ литтераторовъ и другихъ ревностныхъ друзей успѣховъ просвѣщенія. Польза общественная была бы первымъ побужденіемъ и главною мѣрою трудовъ ихъ благородныхъ, а выручка умѣренная -- достаточнымъ обезпеченіемъ капиталовъ, употребленныхъ ими.

Разборы сочиненій, вышедшихъ въ 1822 году и упомянутыхъ въ статьѣ г. Булгарина, кажется, вообще слишкомъ поверхностны и также, по мнѣнію нашему, содержатъ довольно ошибочныхъ предположеній. Замѣтимъ главнѣйшія:

Если г. Булгарину трудно повѣрить, чтобы нѣсколько легкихъ и мелкихъ прозаическихъ сочиненій (впрочемъ, на какихъ вѣсахъ опредѣляетъ онъ легкость и мелкость оныхъ сочиненій?), помѣщенныхъ въ Московскихъ журналахъ, могли преобразовать языкъ до такой степени, на какой онъ находится въ наше время; то почему же вѣритъ и удостовѣряетъ онъ, что одинъ Ломоносовъ по справедливости назваться можетъ преобразователемъ языка? И Ломоносовъ написалъ не болѣе, какъ два похвальный слова и слабое начертаніе Русской исторіи. Его Грамматика и Риторика, о коихъ упоминаетъ обозрѣватель, не могутъ утвердить за нимъ чести преобразованія: во-первыхъ, потому, что ни грамматика, ни риторика никогда не могутъ преобразовать языкъ, а только установить его правила, такъ сказать собрать и обнародывать его законы; во-вторыхъ, потому, что ни та, ни другая не остались у насъ не только классическими, но даже и классными или училищными твореніями. Признать Ломоносова преобразователемъ Русскаго стихосложенія, дѣло другое. Въ нашемъ стихотворствѣ и понынѣ, болѣе или менѣе, господствуютъ еще правила и формы, имъ введенныя; но какъ назвать его преобразователемъ нынѣ существующаго прозаическаго слога, когда никто не пишетъ по его образцу?

Похвальное сужденіе обозрѣвателя о книгѣ Лабома {Исторія о низверженія Наполеона. Г. Булгаринъ хочетъ увѣрить Россіянъ, что г. Лабомъ почитается нынѣ однимъ изъ лучшихъ военныхъ писателей.}, найдетъ, вѣроятно, много противниковъ какъ во Франціи, такъ и въ людяхъ, свѣдущихъ въ искусствѣ военномъ.

Упоминая о собраніи образцовыхъ сочиненій и переводовъ въ стихахъ, кажется, обозрѣватель обязанъ былъ сказать утвердительно, что всѣ таковыя собранія, доселѣ у насъ вышедшія, погрѣшаютъ въ составленіи своемъ противъ изящности.

У насъ, гдѣ всего два или три истинно-образцовые писателя, выдается по нѣскольку томовъ образцовыхъ {Не надлежало бы называть такія книги собраніемъ образцовыхъ, а лучшихъ или избранныхъ сочиненій и переводовъ.} сочиненій! Если вѣрить на слово нашимъ расточительнымъ собирателямъ, то иностраннымъ литтературамъ пришлось бы стыдиться передъ нашею безплодію своему. Но, къ сожалѣнію, должно признаться, что если книгопродавецъ для выгодъ своихъ можетъ выставить нѣсколько томовъ образцовыхъ стихотвореній Русскихъ, то истинный литтераторъ, по совѣсти, наберетъ ихъ не болѣе, какъ на одинъ томъ и хо не тяжеловѣсный.

Извѣстіе о собраніи сочиненій графа Хвостова должно было бы по справедливости оставить безъ уваженія, еслибъ послѣднія строки не содержали мнѣнія, вовсе необдуманнаго, хотя и выставленнаго съ какою-то увѣрительностію: "Легче и надежнѣе судить о поэтахъ, которые еще не перешли за средину своего литтературнаго поприща, нежели о людяхъ, которые уже совершили оное". Совсѣмъ напротивъ! Единственно о послѣднихъ и можно судить утвердительно и окончательно; о другихъ всякій судъ есть только временный и такъ-сказать задаточный. Оцѣнка и расплата бываютъ по окончаніи, а не въ продолженіи трудовъ. Употребивъ слово: надежнѣе, не хотѣлъ ли г. Булгаринъ сказать, что о писателяхъ въ возрастѣ усовершенствованія можно давать приговоры и строгіе, въ надеждѣ, что они исправятся, а что худой писатель, уже переступившій за этотъ возрастъ, долженъ оставленъ быть въ покоѣ, какъ больной безнадежный оставленъ бываетъ жалостными врачами? Быть можетъ! Но въ такомъ случаѣ приговоръ его сбивается на двусмысленныя изреченія древнихъ оракуловъ; и свойственна ли сія двусмысленность независимости и откровенности, симъ двумъ наслѣдственнымъ добродѣтелямъ Республики Словесности? У насъ хорошихъ писателей щадитъ не любятъ; но за то какъ бережливо, какъ сострадательно обходятся съ худыми. Имъ только и житье у критиковъ нашихъ: они ихъ носятъ на рукахъ!

Статья библіографіи въ Сынѣ Отечества была бы точно важна, какъ говоритъ г. Булгаринъ, еслибъ издатель обработывалъ ее тщательнѣе и постепенно давалъ въ ней отчетъ своимъ читателямъ о всѣхъ новыхъ книгахъ, заслуживающихъ вниманія. Въ предыдущихъ годахъ она была гораздо занимательнѣе и полезнѣе; нынѣ же, признаться должно, достоинство ея весьма понизилось. Нынѣ современная Русская библіографія по большей части ни что иное, какъ списокъ съ книжныхъ объявленій или, еще правильнѣе, выписка, безъ разборчивости составленная: ибо, когда съ точностію упоминается въ ней о брилліантовыхъ книжкахъ для малыхъ дѣтей и тому подобныхъ, нѣкоторыя сочиненія, въ особенности же переводы, истинно Европейскаго достоинства, пропускаются безъ вниманія.

Литтературныя прибавленія къ Сыну Отечества. "Сіе изданіе должно почитать особливымъ журналомъ", говоритъ обозрѣватель. Осмѣлиися сказать, что сіе повременное изданіе никакъ журналомъ почитаемо быть не можетъ, а развѣ сборникомъ повѣстей, и, вопреки мнѣнію его, часто не весьма отличныхъ ни по выбору, ни по слогу своему. Прилагательное Литтературныя, приданное къ прибавленіямъ, даетъ право требовать отъ нихъ болѣе разнообразія, изящности и разборчивости въ выборѣ статей, однимъ словомъ болѣе литтературнаго достоинства.

Мнѣніе обозрѣвателя о Вѣстникѣ; Европы, отличномъ по благородной литтературной независимости, чуждомъ всѣхъ партій и чистотѣ языка, не пріемлется мною безъ исключенія. Скажу откровенно, что признаю въ нѣкоторыхъ статьяхъ его независимость, чуждую чистотѣ языка, но во многихъ другихъ не нахожу отчужденія отъ партіи, которая существуетъ въ Литтературѣ нашей. По истинѣ, Республика Словесности не раздѣлена у насъ на партіи; но въ ней отдѣляется одна партія "посредственности", не золотой, а развѣ свинцовой; не той, которую воспѣвалъ Горацій, но той, которая отъ современныхъ ему Бавіевъ и Меніевъ считаетъ клевретовъ своихъ въ противникахъ писателей знаменитыхъ и образцовыхъ.

Уважаю г. Гнѣдича и дарованіе его, многими опытами ознаменованное; но, самымъ уваженіемъ къ нему побуждаемый, скажу, не запинаясь, что, вопреки мнѣнію обозрѣвателя и многихъ другихъ, не признаю въ Рыбакахъ его особенной услуги поэзіи. Мы слишкомъ очерствѣли; въ быту нашихъ Титировъ и Мелибеевъ такъ мало буколической изящности и свободы; вѣкъ ихъ такъ мало похожъ на золотой вѣкъ, что Идилліи и Эклоги наши, не смотря на достоинство стихосложенія, всегда будутъ холодны и пасмурны, какъ небо, которое большую часть года однимъ мракомъ одѣваетъ природу, вовсе не Темпейскую.

Охотно соглашаюсь съ обозрѣвателемъ во мнѣніи его о достоинствѣ Думъ г. Рылѣева; но несправедливо, кажется, полагаетъ онъ, что сей родъ стихотвореній занимаетъ средину между элегіею и героидою, По содержанію своему относятся они къ роду повѣствовательному, а по формамъ своимъ къ лирическому. Что же можетъ быть въ нихъ общаго съ элегіею, извѣстною намъ по образцамъ, оставленнымъ Тибулломъ и новѣйшими поэтами, или съ Героидами Овидія и многихъ Французскихъ поэтовъ отличившихся по слѣдамъ его?

Намъ кажется также неосновательнымъ упрекъ, дѣлаемый обозрѣвателемъ богатымъ Русскимъ боярамъ, что они не любятъ, по примѣру Англичанъ, Французовъ и Нѣмцевъ, предаваться трудностямъ отдаленнаго путешествія и ограничиваются обыкновенно Парижемъ, Италіею и Лондономъ. Далекія и неизвѣстныя страны могутъ возбуждать безпокойное или ученое любопытство иностранцевъ, кои, не выѣзжая изъ земель своихъ, пользуются всѣми сокровищами образованности государственной и зрѣлаго просвѣщенія; но наши путешественники, движимые другимъ любопытствомъ, ѣздятъ по классическимъ землямъ образованности Европейской, чтобы удовлетворять потребностямъ, менѣе отвлеченнымъ и болѣе намъ сроднымъ. Не споримъ, что похвально отыскивать сокровенный источникъ Нила и разбирать на мѣстѣ таинственные гіероглифы; но искать источники благосостоянія народовъ и правительствъ, учиться тайнамъ государственной науки въ тѣхъ странахъ, гдѣ преподается она издавна и всенародно, еще того похвальнѣе и стократъ полезнѣе.