Вернадский Владимир Иванович - Черты мировоззрения кн. С. Н. Трубецкого

Черты міровоззрѣнія кн. С. Н. Трубецкого*).

*) Рѣчь, произнесенная въ студенческомъ Обществѣ "памяти кн. С. Н. Трубецкого" въ Московскомъ университетѣ 16 марта 1908 г.

І.

Послѣ смерти кн. С. Н. Трубецкого не прошло и трехъ лѣтъ. Еще въ этихъ стѣнахъ -- молодежь, которая его помнитъ и знаетъ лично, для которой онъ былъ учителемъ. Она еще не успѣла возмужать. Еще не смѣнилось даже одно университетское поколѣніе. А между тѣмъ, какъ все кругомъ измѣнилось!

Въ тяжелое и мрачное время намъ приходится жить, но его время было еще безотраднѣе. Свинцовыми, безпросвѣтными сумерками была охвачена университетская жизнь -- отраженіе жизни Россіи. И казалось не было выхода. Густой туманъ безсилія тяжелой пеленой ложился на человѣческую личность. Изсякала вѣра въ будущее. Въ это время росъ и воспитывался духъ маловѣрія въ историческую роль русскаго народа, тяжелымъ вѣковымъ трудомъ и страданіями создавшаго великую міровую культурную силу. Въ это время изъ тяжелаго настоящаго не видно было лучшаго будущаго; оно казалось навѣки потеряннымъ, недосягаемымъ. Переоцѣнивались силы защитниковъ стараго. Университетъ замиралъ въ тискахъ этахъ порожденій общественнаго гніенія.

Въ это тяжелое время ярко засіяла свѣтлая личность Сергѣя Николаевича. Быстро засіяла на всю Россію и такъ же быстро загасла. Хрупкая, тонкая жизнь надорвалась въ тяжелой обстановкѣ современности.

Вся его жизнь была борьбой. Это не была борьба политика, не была борьба человѣка улицы или газетнаго дѣятеля, -- это была борьба свободной мыслящей человѣческой личности, не подчиняющейся давящимъ ее рамкамъ обыденности. Своимъ существованіемъ и непреодолимымъ проявленіемъ себя самой она будила кругомъ мысль, возбуждала новую жизнь, разгоняла сгущавшіяся сумерки. Та борьба, въ которой прошла жизнь Сергѣя Николаевича, была борьбой ученаго и мыслителя -- она была проявленіемъ вѣковой борьбы за свободу мысли, научнаго исканія, человѣческой личности. Она была борьбой потому, что смѣло и твердо Трубецкой проявлялъ свою личность въ чуждой ей обстановкѣ общественной забитости, общественнаго отчаянія, узкой кружковщины.

Свободный, гордый духъ его безтрепетно шелъ своей собственной дорогой.

И во всей его недолгой жизни ярко выступалъ этотъ элементъ искренности и смѣлости личнаго самоопредѣленія. Имъ оживлялось столь быстро прерванное въ самомъ началѣ его философское творчество.

II.

Философская мысль отражаетъ, можетъ быть, болѣе глубоко человѣческую личность, чѣмъ какая-нибудь другая форма человѣческой дѣятельности. Въ наукѣ, въ религіи и въ искусствѣ, въ государственномъ творчествѣ неизбѣжныя рамки, созданныя вѣковымъ трудомъ поколѣній, невольно вдвигаютъ личность во многомъ въ чуждую ей обстановку. Они стираютъ элементъ личности -- ибо вездѣ приходится считаться съ другими людьми, съ ихъ трудомъ, съ ихъ работой, съ ихъ вкусами, понятіями и представленіями. Приходится идти плечо о плечо съ ними, вмѣстѣ класть камень общаго зданія -- приходится искать общаго языка, такъ или иначе дѣйствовать на чуждую душу. И въ этомъ стремленіи, можетъ быть, раздаются новые мотивы, получаются такіе глубокіе отзвуки, которыхъ напрасно мы стали бы искать въ философіи, но въ то же время невольно личность приноравливается къ общимъ формамъ -- въ своемъ творчествѣ она связана чужими, готовыми, внѣ ея воли стоящими рамками.

Этотъ элементъ есть и въ философіи, но не онъ составляетъ самую характерную, самую господствующую черту философскаго творчества. Это творчество является главнымъ образомъ отраженіемъ человѣческой личности, результатомъ ея самоуглубленія. Несомнѣнно и богатый матеріалъ общественной жизни, и интуиціи, и концепціи религіи, и великія созданія искусства даютъ матеріалъ для этого творчества. Неизбѣжно научная мысль и научныя завоеванія кладутъ предѣлъ его примѣненію. Но въ оставляемыхъ ими -- по существу безконечныхъ -- рамкахъ, творческая мысль философа свободна. Она руководится только своимъ разумомъ, только тѣмъ сложнымъ, недѣлимымъ и несравнимымъ элементомъ человѣческаго существа, которое мы называемъ духовной личностью человѣка.

Творецъ всякой философской системы накладываетъ на нее всецѣло свою личность. Онъ можетъ создать свой собственный языкъ понятій, онъ исходитъ изъ непонятныхъ для другихъ переживаній и перечувствованій окружающаго, онъ все окружающее облекаетъ въ странныя иногда и причудливыя формы своего я. Этимъ біеніемъ своего я онъ своеобразно оживляетъ окружающее.

И во все растущую, вѣковую культурную атмосферу созданій человѣческой мысли и чувства, которая окружаетъ насъ и соединяетъ насъ съ давно минувшимъ, самостоятельно мыслящій философъ бросаетъ частицу своего я, результатъ самоуглубленія, отраженія жизни и знанія въ своей духовной личности.

Эта творческая работа философіи суждена немногимъ. Съ каждымъ поколѣніемъ передъ нами становятся все новыя и новыя философскія концепціи -- эти своеобразныя другъ къ другу не сводимыя созданія личностей! И всюду, въ нихъ, новое поколѣніе открываетъ при ихъ изученіи новыя, раньше неизвѣстныя черты. Изучая эти философскія системы, мы какъ бы охватываемъ различныя проявленія человѣческихъ личностей, каждая изъ которыхъ безконечна и безсмертна. Новая философская концепція не замѣняетъ и не погашаетъ старыхъ, какъ не погашаютъ старыхъ созданій искусства новые акты творчества.

Она не теряетъ своего живого значенія и вліянія на человѣческую мысль даже тогда, когда падетъ вѣра въ ея истинность, окажутся невѣрными и неправильными основные ея выводы и построенія. Въ ней остается неразложимое и неуничтожаемое зерно, тѣсно связанное съ реально существовавшей духовной личностью, выраженіемъ которой она является.

Есть или нѣтъ что-нибудь общее между этими философскими концепціями? Откроетъ ли передъ нами ихъ изученіе что-нибудь такое, что напрасно пыталась высказать и выразить отдѣльная личность? Есть ли въ ходѣ развитія философскихъ идей своеобразная законность, дастъ ли намъ ихъ изученіе по существу новое, заставитъ новымъ образомъ углубиться въ безконечное, насъ окружающее и насъ проникающее? Есть ли смыслъ и есть ли законность въ исторіи философіи?

Эти вопросы, по существу два послѣднихъ, неизбѣжно становятся передъ всякимъ изслѣдователемъ исторіи философіи. Философъ, обращающій свое вниманіе на эти явленія, ищущій смысла въ философскомъ процессѣ, стремящійся этимъ путемъ углубиться въ пониманіи неизвѣданнаго, невольно становится ученымъ, какъ только онъ вступаетъ въ область исторіи философіи, подымаетъ вопросъ о ея законностяхъ, о ходѣ развитія философской мысли. Самостоятельный мыслитель въ этой пограничной области неизбѣжно вдвигается въ строгія рамки научнаго изслѣдователя.

III.

Эта двойственная сторона умственной дѣятельности всякаго философа, становящагося историкомъ философіи, накладываетъ на его работу оригинальный отпечатокъ. Она не остается безслѣдной ни для его философскаго мышленія, ни для его научной работы.

Ярко и глубоко эта двойственная сторона духовнаго творчества сказалась въ недолгой жизни С. Н. Трубецкого.

Еще въ послѣдніе мѣсяцы жизни его интересы сосредоточивались одновременно въ двухъ областяхъ -- въ философіи и въ наукѣ. Съ одной стороны, онъ углублялся въ развитіе своеобразной, очень глубокой, мистической стороны своего мышленія, вращаясь въ области идей, связанныхъ съ ученіемъ о логосѣ и съ допущеніемъ эоновъ. Съ другой стороны, всѣ его научные интересы были сосредоточены въ области исторіи древняго христіанства, критики текста книгъ Завѣта, исторіи греческой философіи -- одновременно, какъ самаго древняго ея періода, такъ и ея конца -- эпохи неоплатониковъ. Онъ подходилъ къ еще болѣе широкимъ вопросамъ -- къ исторіи религіи, углубляясь въ исторію религіи греческой. Близкія области археологіи и языка захватывались его мятущимся духомъ и по мѣрѣ расширенія его научной работы все болѣе углублялась и все болѣе обострялась его философская мысль. Все строже, осторожнѣе и болѣе критически онъ относился къ тому матеріалу, на которомъ покоились его выводы. Изъ его философскихъ концепцій отпадало то, что могло быть охвачено научнымъ мышленіемъ, и тѣмъ самымъ философская работа уходила въ проблемы, недоступныя знанію.

Его философскій интересъ, казалось, сосредоточивался въ областяхъ, самыхъ далекихъ отъ научной работы. Вопросы религіознаго гнозиса, обоснованій вѣры, мистическаго созерцанія неотступно захватывали его; къ нимъ онъ возвращался неуклонно въ теченіе всей своей дѣятельности. И можно сказать, что постепенно онъ подходилъ къ нимъ все ближе и ближе, по мѣрѣ того, какъ выяснялись для него вопросы теоріи познанія, какъ онъ составлялъ себѣ сужденіе объ основахъ живыхъ и господствующихъ въ его время философскихъ построеній. Эти вопросы должны были увѣнчать его философскія созданія, если бы онъ когда-нибудь подошелъ къ связному и цѣлостному изложенію своей философской системы. Но его душѣ былъ чуждъ догматизмъ философа-систематика, и онъ касался отдѣльныхъ проблемъ, не сводя ихъ въ одно цѣлое.

Идеалистъ-философъ съ рѣзкой мистической основой своего міропониманія, въ то же время являлся крупнымъ ученымъ, владѣющимъ всѣмъ аппаратомъ ученаго XX в.-- этимъ наслѣдіемъ многовѣковой работы ученыхъ поколѣній. Я живо помню, какъ онъ глубоко и ярко чувствовалъ эту вѣковую связь, когда онъ указывалъ на значеніе критики текста Завѣта, созданной строгой, критически-безпощадной, научной работой ученыхъ двухъ столѣтій и какъ онъ учился на этой работѣ историческому пониманію болѣе близкихъ ему областей, исторіи мысли.

Какъ могъ мистикъ сознательно и энергично вести эту тяжелую научную работу, все углубляя ее и расширяя? Мистицизмъ кажется не только чуждымъ и враждебнымъ научному мышленію -- онъ является на первый взглядъ разрушителемъ философскаго міропониманія. Ибо, казалось, для мистика исчезаютъ не только значеніе и законности научнаго міровоззрѣнія, но и разумность философскихъ обобщеній. Глубокимъ сліяніемъ съ неизвѣстнымъ, уходомъ въ области духа, равно далекія и отъ научной работы и отъ философскаго разума, мистикъ подходитъ къ тѣмъ переживаніямъ человѣческой личности, которыя имѣютъ себѣ выраженіе въ религіозномъ творчествѣ и религіозномъ сознаніи. А между тѣмъ глубоко мистически настроенный Трубецкой былъ не только строгимъ ученымъ, онъ въ своемъ философскомъ идеализмѣ былъ строго критическимъ мыслителемъ. Смѣло и безбоязненно подходилъ онъ къ самымъ крайнимъ положеніямъ философскаго скепсиса и этимъ путемъ оживлялъ и очищалъ основы своего философскаго познанія.

Это соединеніе глубокаго мистицизма и проникнутой имъ вѣры, критическаго -- почти, скептическаго -- идеализма и строгаго научнаго мышленія представляетъ ту удивительную загадку, какую даетъ жизнь этого замѣчательнаго русскаго мыслителя.

Вдумываясь и всматриваясь въ жизнь этого дорогого, еще недавно бывшаго здѣсь человѣка, невольно останавливаешься надъ этимъ вопросомъ и этой мыслью о его личности подымаешься къ глубокимъ проблемамъ человѣческаго существованія.

IV.

Въ этомъ облагораживающемъ и глубокомъ вліяніи, какое оказываетъ попытка понятъ его духовное бытіе -- сказывается сила и красота его духовной личности.

Какимъ образомъ онъ совмѣщалъ, казалось, несовмѣстимое? Разгадкой служитъ искренность его жизни, цѣлостность его духовной личности.

Мистика является одной изъ самыхъ глубокихъ сторонъ человѣческой жизни. Если мы всмотримся въ жизнь мистиковъ, мы увидимъ, что они жертвуютъ для мистическихъ настроеній всѣмъ. И въ то же время, если мы прослѣдимъ исторію мистики, мы видимъ, какъ легко мистическій порывъ человѣческой души, выразившійся въ глубокой идеѣ, въ великомъ настроеніи или въ красивой интуиціи, покрывается наростомъ пустыхъ словъ, безсодержательныхъ символизацій, мелкихъ желаній и грубыхъ предразсудковъ, если только мистика всецѣло и безъ сопротивленія охватываетъ человѣка. Какъ только мистическое настроеніе начинаетъ охватывать широкіе слои, какъ только оно начинаетъ непрерывно и доминирующе длиться года,-- оно обволакивается образами и созданіями, по существу ему чуждыми, но которыми человѣкъ пытается дать хоть сколько-нибудь понятное, земное выраженіе неуловимому и невыражаемому словами или образами мистическому настроенію. За этими печальными созданіями неудачныхъ стремленій теряется глубокое содержаніе мистическаго настроенія и мистическаго міропониманія. Исторія мистики, главнымъ образомъ, вращается въ этой грубой корѣ,-- корѣ разбитыхъ стремленій,-- совершенно обволакивающей внутреннее содержаніе мистическихъ настроеній. Эти грубые символы и странные образы даютъ почву той игрѣ въ мистицизмъ и мистическое настроеніе, выраженіе которой мы видимъ въ современной литературѣ -- русской и западно-европейской.

Для того, чтобы дойти до мистики, надо прорвать этотъ туманъ мистическихъ навожденій, надо подняться выше всей этой сложной, временами грубой, иногда изящной и красивой символики. Надо понять ея смыслъ и не даться въ руки ея засасывающему и опьяняющему вліянію.

Трубецкой стоялъ выше этой символики. Онъ переживалъ сліяніе съ Сущимъ, онъ исходилъ изъ мистическаго міропониманія. На немъ строилось его религіозное чувство. Но онъ не подчинялъ ему и его образамъ своей личности. Личность его оставалась свободной, она получала лишь опору въ мистицизмѣ и въ чувствѣ безконечнаго и въ сліяніи съ нимъ находила поразительную силу для своего проявленія въ жизни. Благодаря цѣлостности его личности, всѣ другія ея стороны получали на этомъ общемъ фонѣ необычное въ нашей окружающей жизни выраженіе. Онѣ ею не затемнялись и не погашались.

Онъ всегда оставался самимъ собой, всюду проявлялъ себя всего. Будучи мистикомъ, онъ въ философіи оказался критическимъ идеалистомъ, въ наукѣ строгимъ и точнымъ изслѣдователемъ, въ общественной жизни сознательнымъ дѣятелемъ. Философскимъ мышленіемъ и научной работой онъ замѣнилъ ненужныя ему символическія формы мистическихъ настроеній. Въ гармоніи ихъ -- въ своей личности -- онъ могъ убѣдиться, что несогласимыя противорѣчія между этими сторонами человѣческаго существа рождаются лишь при подавленіи какой-нибудь одной его стороной другихъ ея проявленій.

Благодаря этому мы наблюдаемъ въ его жизни и въ философскомъ мышленіи живой примѣръ глубокой гармоніи обычно-раздѣленныхъ проявленій духовной жизни человѣка -- мистическихъ элементовъ вѣры, философскаго мышленія и научной мысли. Его личность всюду вносила необходимый коррективъ и создавала своеобразную гармонію. Ея созданіе, его философская система, является одной изъ наиболѣе оригинальныхъ и глубокихъ проявленій свободнаго личнаго творчества. Этимъ она получаетъ чрезвычайно цѣлостное выраженіе. Вслѣдствіе этого нѣкоторыя вносимыя Трубецкимъ въ свою философскую мысль поправки и оговорки кажутся неожиданными для людей, привыкшихъ къ логической послѣдовательности строго раціоналистическаго проявленія философскаго творчества. Они глубоко ирраціональны, ибо коренятся въ неподдающейся раціонализированію свободной личности.

Тѣсно слившись съ русской дѣйствительностью и отражая въ философской системѣ свою личность, Трубецкой былъ однимъ изъ первыхъ оригинальныхъ, чисто русскихъ философовъ.

Онъ явился благодаря этому новой, глубоко своеобразной фигурой въ исторіи русскаго культурнаго общества. Ибо самостоятельная систематическая философская мысль есть явленіе новое, только что нарождающееся въ исторіи русской культуры. Въ то самое время, какъ въ искусствѣ и наукѣ русское общество давно уже явилось огромной всечеловѣческой культурной силой,-- въ философіи его работа лишь начинается.

Культурная работа общества отнюдь не ограничивается готовыми созданіями творческихъ силъ его членовъ. Здѣсь не менѣе, можетъ быть болѣе важенъ -- самый процессъ творчества, происходящій въ средѣ общества. Важно не то, чтобы тѣ или иныя системы, тѣ или иныя научныя книга изслѣдованія, тѣ или иныя произведенія искусства были созданы членами русскаго общества -- важно, чтобы они вырабатывались въ его средѣ, чтобы они черпали свою силу, свое содержаніе, свои формы въ жизни этого общества, въ его быломъ, въ его надеждахъ будущаго, въ окружающей и чеканящей его природѣ и обстановкѣ. Только этимъ путемъ растетъ и подымается культурная сила общества.

Весь процессъ философскаго творчества Трубецкого прошелъ здѣсь въ Москвѣ, тѣсно связанъ съ жизнью Московскаго университета. Глубоко любящій Россію, переживающій все ея горе и всѣ ея радости, онъ былъ русскій всѣмъ своимъ существомъ, и это неизбѣжно отражалось на характерѣ его философскаго и научнаго творчества.

Поэтому вся жизнь кн. С. Н. Трубецкого -- русскаго ученаго и русскаго философа,-- являлась сама по себѣ глубокимъ культурнымъ дѣломъ, дѣломъ общественнымъ. Она не можетъ и не должна быть забыта русскимъ обществомъ. Ея слѣдъ прочно и непреодолимо заложенъ въ самой русской культурѣ и будетъ жить и развиваться вмѣстѣ съ ней.

Здѣсь живая, неумирающая память о С.Н. Трубецкомъ явится однимъ изъ отраженій того личнаго безсмертія, поразительно живая вѣра въ которое составляла такую чарующую черту его благородной личности.

В. И. Вернадскій.

"Русская Мысль", кн.IV, 1908