Любович Николай Николаевич - Вопрос о сущности исторического процесса

Вопросъ о сущности историческаго процесса.

(Н. Карѣевъ: "Сущность историческаго процесса и роль личности въ исторіи". 2 выпуска. Спб., 1890 г.).

Въ исторической литературѣ отводится въ настоящее время очень мало мѣста изслѣдованію вопросовъ теоретическихъ. Главное вниманіе учены" устремлено на изданіе архивнаго матеріала и на монографическое изученіе отдѣльныхъ событій. Такое направленіе въ исторіи объясняется тѣмъ переворотомъ, который совершился въ ней уже болѣе полувѣка подъ вліяніемъ новыхъ требованій, поставленныхъ учеными относительно изученія источниковъ. Такъ какъ, въ то же время, стали мало-по-малу открываться двери даже такихъ архивовъ, о которыхъ прежде никто и мечтать не смѣть, чтобы въ нихъ проникнуть, то понятно то рвеніе, съ которымъ историки бросились на изданіе недоступныхъ для нихъ прежде матеріаловъ. Извлеченіе публикаціей историческихъ документовъ все ростетъ, и въ этомъ отношеніи какъ бы соперничаютъ даже правительства многихъ государствъ съ учеными обществами и отдѣльными лицами. Сыраго матеріала по нѣкоторымъ вопросамъ нагромождено уже теперь такое количество, что ли разработки его потребуется не мало талантливыхъ и трудолюбивыхъ историковъ. Поэтому понятно, что въ настоящее время появляется такихъ лицъ, которыя желали бы браться за рѣшеніе вопросовъ общихъ, касающихся теоріи исторіи. Изрѣдка лишь встрѣчаются въ спеціальныхъ историческихъ журналахъ за послѣднія нѣсколько лѣтъ статьи по философіи исторіи, но встрѣчаются онѣ въ видѣ исключенія. Такъ какъ, однако, потребность въ познаніи законовъ историческаго развитія не могла угаснуть, то за трудъ изслѣдованія ихъ взялись люди самыхъ разнообразныхъ спеціальностей. Съ тѣмъ большимъ удовольствіемъ должны мы привѣтствовать появленіе сочиненія, вышедшаго изъ-подъ пера спеціалиста по той наукѣ, на которой не должно лежать обязанности заниматься рѣшеніемъ указанныхъ вопросовъ. Мы говоримъ о трудѣ проф. Н. И. Карѣева: Сущность историческаго процесса и роль личности въ исторіи.

Предметъ, затронутый авторомъ, принадлежитъ къ числу наиболѣе темныхъ и спорныхъ, но,въ то же время, наиболѣе важныхъ и достойныхъ того, чтобы приняться за серьезную его разработку. Г. Карѣевъ понимаетъ это и старается дать новую постановку вопросу о роли личности въ ходѣ исторической жизни.

Каждый историкъ, приступающій къ описанію какихъ-либо событій или къ составленію чьей-либо біографіи, прежде всего, долженъ выяснить, въ какой мѣрѣ въ дѣйствительности вліяли на ходъ различныхъ явленій тѣ или другія лица, насколько имъ принадлежала иниціатива въ извѣстныхъ начинаніяхъ,-- однимъ словомъ, онъ долженъ установить въ дѣятельности отдѣльныхъ личностей, такъ сказать, историческую перспективу. Главная трудность въ освѣщеніи историческихъ фактовъ очень часто заключается въ опредѣленія настоящаго значенія дѣятельности различныхъ лицъ, принимавшихъ прямое и косвенное участіе въ данныхъ событіяхъ. Каждому, занимавшемуся историческими изслѣдованіями, извѣстно, какую капитальную важность для разъясненія историческихъ явленій и вѣрнаго изображенія ихъ представляетъ умѣнье показать, что за роль играло въ нихъ то или другое лицо. Но, помимо чисто-практическаго значенія и интереса, который могла бы представить для историковъ теоретически разработка того, какую роль играетъ личность въ исторіи, еще сколько другихъ вопросовъ поднимается постоянно при изученіи историческихъ событій! Часто спрашиваютъ себя, произошло бы оно или нѣтъ, если бы не появилось данное лицо? Возникаетъ, такимъ образомъ, какъ бы мысль о возможности случайности историческихъ явленій. Допустимъ, что извѣстное событіе необходимо должно было бы лѣтъ мѣсто въ исторіи, совершенно справедливо задаютъ себѣ, однако, вопросъ о томъ, такой ли бы самый характеръ и теченіе приняло оно, если бы имъ руководили иныя лица? Въ указанномъ случаѣ затрогивается та сторона предмета, когда предполагаютъ сильное взаимодѣйствіе между выдающеюся личностью, съ одной стороны, и средою -- съ другой. Существуютъ теоріи, которыя доказываютъ, что дѣятельность извѣстныхъ лицъ, "героевъ", можетъ направить, а также измѣнить ходъ исторія и, наоборотъ, другія теоріи говорятъ, что каждая личность вполнѣ подчиняется въ своей дѣятельности вліянію и давленію окружающей среды. Повидимому, въ пользу той и другой теорія есть вѣскіе доводы. Но на сторонѣ которой же изъ нихъ лежитъ истина и какъ отыскать къ ней дорогу?

Г. Карѣевъ совершенно основательно трактуетъ отдѣльно о роли личности въ прагматической исторія и культурной. Мы пользуемся его тершими, значеніе которыхъ онъ объясняетъ слѣдующимъ образомъ: "оба эти выраженія (прагматически исторія и культурная исторія) употребляются въ довольно разнообразныхъ смыслахъ, но я буду въ пріурочивать въ этой книгѣ самымъ опредѣленнымъ образомъ: первый -- къ повѣствованію о "дѣяніяхъ", т.-е. о дѣйствіяхъ и событіяхъ, второй -- къ описанію внѣшняго быта, образованности и гражданственности народовъ" (стр. 2). Дѣйствительно, совершенно иными способами проявляется вліяніе законодателя, дипломата, военачальника, государственнаго человѣка, нежели религіознаго реформатора, ученаго, литератора, художника, изобрѣтатели и тому подобныхъ лицъ. Иными путями, иными средствами достигаетъ каждая категорія указанныхъ дѣятелей своихъ цѣлей.

Для выясненія роли личности въ исторіи и опредѣленія, въ чемъ заключается сущность историческаго процесса, автору, само собою разумѣется, нужно было, прежде всего, отыскать точку зрѣнія для] того" чтобы правильнымъ образомъ взглянуть на поднятый имъ вопросъ. Г. Карѣевъ, дѣйствительно, такъ и поступаетъ и старается о научной постановкѣ вопроса. На прагматическія событія онъ смотритъ какъ на сцѣпленіе ряда поступковъ или дѣйствій отдѣльныхъ лицъ, относящихся другъ къ другу, какъ причина къ слѣдствію. Но такъ какъ за поступками стоятъ отдѣльныя личности, то отдѣльнаго человѣка слѣдуетъ считать основнымъ элементомъ всѣхъ событій. "Если, съ одной стороны,-- говоритъ авторъ,-- задача прагматической исторіографіи состоитъ въ томъ, чтобы связать отдѣльные человѣческіе поступки, эти элементы историческихъ событій и движеній, какъ причины и слѣдствія, и если, съ другой стороны" за дѣйствіями нужно всегда видѣть дѣятелей, за человѣческими поступками -- человѣческія личности, ихъ совершающія, то задача изученія того, какъ одни поступки вызываются другими, превращается, въ сущности, въ задачу -- изслѣдовать, какъ дѣйствуетъ человѣкъ на человѣка, отдѣльная личность -- на другія личности, вмѣстѣ съ нею дѣлающія исторію, причемъ, въ силу вышеуказаннаго, мы съ самаго начала должны признать, что вообще дѣйствіе человѣка на другихъ бываетъ весьма различно и въ количественномъ, и въ качественномъ отношеніи" (стр. 20). На стр. 160 авторъ поясняетъ еще слѣдующимъ образомъ свой взглядъ на роль личности въ прагматической исторіи: "взаимодѣйствіе личности ("героя") съ обществомъ (толпою) нужно понимать въ смыслѣ взаимодѣйствія, происходящаго между единицей, съ одной стороны, и нѣкоторою суммой другихъ единицъ, отдѣльно взятыхъ,-- съ другой, ибо прагматическая сторонъ исторіи состоитъ изъ дѣяній, совершаемыхъ отдѣльными личностями. Дѣйствіе "героя" на толпу сводится къ дѣйствію его не на нѣкоторую абстрактную величину, а на извѣстное количество реальныхъ единицъ, равно какъ обратное дѣйствіе есть опять-таки дѣйствіе на единицу не нѣкотораго абстрактнаго цѣлаго, а совокупности отдѣльныхъ личностей, еся только подъ всѣми этими дѣйствіями мы будемъ разумѣть именно прагматическіе факты, т.-е. "дѣянія", поступки единицы (или массы), вызывающіе какіе-либо поступки со стороны массы (ни единицы). Становясь ни такую точку зрѣнія, мы должны увидѣть во взаимодѣйствіи "героя" и толпы ничто иное, какъ взаимодѣйствіе единицы, съ одной стороны, и массы единицъ -- съ другой, но рядомъ съ этой формой, конечно, могутъ существовать и другія, т.-е. взаимодѣйствіе цѣлыхъ массъ между собою, и -- что составляетъ самую общую форму -- взаимодѣйствіе отдѣльныхъ единицъ, подъ каковое въ послѣднемъ анализѣ подведутся и обѣ первыя формы, какъ простыя осложненія этой самой общей формы". Вслѣдствіе такой постановки вопроса, авторъ считаетъ своею главною задачей разрѣшить, "каинъ образокъ поступки однихъ людей могутъ быть причинами поступковъ, совершаемыхъ другими людьми". Понятно, поэтому, что такъ много занимавшій ученыхъ вопросъ о "герояхъ", т.-е. исключительныхъ личностяхъ, и толпѣ составляетъ ли него лишь частный случай въ рѣшеніи вопроса о вліяніи одной личности на другія. Вторая, третья четвертая главы сочиненія г. Карѣева посвящены разсмотрѣнію теорій о героѣ и толпѣ въ русской и иностранной литературахъ, и такъ какъ всѣ онѣ или придаютъ рѣшающее значеніе въ ходѣ историческихъ событій исключительнымъ личностямъ, героямъ, или отрицаютъ всякое значеніе послѣднихъ и объясняютъ все вліяніемъ среды, толпы, то понятно, что ни одна разбираемая имъ теорія не удовлетворяетъ его. Не согласенъ онъ также и съ теоріей соціальныхъ группъ (Гумиловича), представляющихъ будто бы тотъ простѣйшій элементъ, который лежитъ въ основѣ общественныхъ процессовъ.

Выходя изъ того начала, что только на поступки отдѣльныхъ личностей нужно смотрѣть какъ на простѣйшіе составные элементы прагматическихъ событій, авторъ обращается къ философіи, логикѣ, психологіи, уголовному праву, чтобы найти тамъ разрѣшеніе вопроса о взаимодѣйствіе между отдѣльными лицами и о причинной связи прагматическихъ фактовъ. На основаніи данныхъ этихъ наукъ онъ приходитъ къ тому выводу, что все сводится къ психологическому вліянію одного индивидуума на другого; но такъ какъ личность, являющаяся объектомъ воздѣйствія со стороны другихъ лицъ, перерабатываетъ впечатлѣнія, полученныя извнѣ, и подчиняется, кромѣ того, вліянію своихъ внутреннихъ особенностей (характера), то въ дѣйствіяхъ отдѣльныхъ людей можно усматривать много самостоятельности. "Чѣмъ большее количество дѣйствій,-- говорить авторъ,-- и большее количество людей разсматривается, какъ причина поступка, тѣмъ менѣе онъ зависитъ отъ каждаго изъ нихъ въ отдѣльности и тѣмъ сложнѣе непосредственно его вызвавшая внутренняя переработка впечатлѣній, полученныхъ отъ этихъ дѣйствій, а чѣмъ сложнѣе такая работа, тѣмъ болѣе поступокъ долженъ разсматриваться не какъ слѣдствіе однихъ внѣшнихъ вліяній, а какъ результатъ въ болѣе или менѣе значительной мѣрѣ и личнаго психическаго процесса" (стр. 300). Признавъ важность зниченія личнаго начала въ дѣятельности всякаго индивидуума, авторъ подробно останавливается на неравномъ значеніи отдѣльныхъ человѣческихъ поступковъ. Чтобы выяснить этотъ предметъ, онъ опять обращается къ философскимъ наукамъ и уголовному праву. На верхней ступени своей классификаціонной системы дѣятельности людей г. Карѣевъ ставитъ "людей, самостоятельно задумывающихъ совокупное дѣйствіе и выполняющихъ его лишь при помощи постороннихъ силъ, на нижней же ступени -- людей настолько чуждыхъ самому замыслу и настолько лишенныхъ самостоятельности, что безъ обиняковъ мы могли бы говорить о нихъ какъ объ орудіяхъ чужой воли" (стр. 346). Такимъ образомъ, хотя авторъ не признаетъ "героевъ" въ исторіи въ смыслѣ Карлейля, тѣмъ не менѣе, онъ постоянно выдвигаетъ на первый планъ значеніе личнаго начала, личной иниціативы, но при этомъ не смотритъ на толпу, какъ на нѣчто однообразное, и не противополагаетъ ее, какъ одно цѣлое, отдѣльной личности герою.

Признавая громадное значеніе личной иниціативы, личнаго начала въ историческихъ событіяхъ, мы не можемъ согласиться съ авторомъ ни относительно способа постановки имъ вопроса, ни относительно самаго изслѣдованія его. Онъ. смѣшиваетъ личную жизнь человѣка съ жизнью человѣка, какъ члена общества; онъ будто забываетъ, что у каждаго индивидуума, кромѣ его личныхъ интересовъ, есть еще государственныя и общественныя обязанности, съ которыми эти личные интересы могутъ нерѣдко находиться въ полнѣйшемъ противорѣчіи и разладѣ. Какъ часто, напримѣръ, происходитъ въ человѣкѣ борьба чувства долга съ его симпатіями, наклонностями, стремленіями! Какъ мало общаго между чувствомъ самосохраненія у даннаго индивидуума и сознаніемъ долга пожертвовать своею жизнью для защиты отечества или собственной чести! Между тѣмъ, Н. И. Карѣевъ, желая изслѣдовать законы причинной связи прагматическихъ фактовъ, обращается къ такимъ наукамъ, которыя почти исключительно занимаются изученіемъ законовъ причинной связи явленій не въ области соціальной психологіи, а въ обыкновенной индивидуальной. Правда, онъ самъ постоянно жалуется, что соціальная психологія не разработана, но, въ такомъ случаѣ, ему мало можетъ помочь обращеніе за разрѣшеніемъ интересующихъ его вопросовъ къ наукамъ, которыя были выше перечислены. Въ самомъ дѣлѣ, если, при изслѣдованіи роли личности въ исторіи, выдѣлить индивидуумъ изъ той соціальной среды, въ которой онъ жилъ и дѣйствовалъ, то въ такомъ случаѣ невозможно выяснить ни дѣйствительныхъ размѣровъ значенія вліянія на толпу, ни воздѣйствія послѣдней на извѣстную личность. Благодаря такому методу, ускользаетъ on вниманія изслѣдователя вся сумма политическихъ, общественныхъ, религіозныхъ, умственныхъ, экономическихъ условій, подъ вліяніемъ которыхъ слагается историческая дѣятельность людей. Между тѣмъ, едва ли кто-либо станетъ отрицать рѣшающее значеніе вышеупомянутыхъ факторовъ въ исторіи. Каждый знаетъ, какъ много разъ появлялись личности, и талантливыя, и энергичныя, а, несмотря на это, вслѣдствіе неподготовленною! почвы, всѣ ихъ начинанія оставались безъ результата. Сколько было предшественниковъ у Лютера въ Германіи, проповѣдывавшихъ точь-въ-тотъ, что онъ, и не имѣвшихъ никакого успѣха. Съ другой стороны, явленіе общеизвѣстное, что многія лица, выступая на аренѣ исторической дѣятельности, сплошь да рядомъ совершенно не ожидали тѣхъ результатовъ, іъ которымъ приводили ихъ первоначально составленные ими планы. Потребности того общества, въ которомъ выступаетъ та или другая историческая личность, какъ бы сковываютъ ее и ведутъ по пути, намѣченному жизнью даннаго народа. Случалось даже, что многіе, увидѣвши, къ чему повело начатое ими дѣло, сами отрекались отъ него, но тогда на смѣну ушедшимъ жизнь выдвигала новыхъ дѣятелей. Всякій, знакомый, напримѣръ, съ реформаціоннымъ движеніемъ въ Западной Европѣ, найдетъ массу доказательствъ въ подтвержденіе только что сказаннаго. Бываютъ также и затишья въ жизни народовъ, когда раздаются жалобы на безлюдье, т.-е. на отсутствіе талантливыхъ людей, но чуть наступаютъ какіе-либо важные и критическіе моменты въ исторіи, то нѣтъ случая, въ которомъ нельзя было бы указать, что обществомъ были выдвинуты изъ нѣдръ сбояхъ даровитые полководцы, дипломаты и другіе дѣятели. Поэтому при теперешнемъ состояніи науки, чтобы прослѣдить роль личности въ исторіи, было бы цѣлесообразнѣе изучать условія и значеніе дѣятельности извѣстныхъ лицъ въ различныхъ отдѣльно взятыхъ областяхъ государственной и общественной жизни. Дѣйствительно, къ этой мысли, повидимому, уже и начинаютъ склоняться нѣкоторые ученые. Не подлежитъ, напримѣръ, никакому сомнѣнію, что вліяніе правителя страны на ходъ историческихъ событій не можетъ быть сравниваемо съ тѣмъ, которое могутъ имѣть полководецъ, дипломатъ или администраторъ въ соотвѣтственныхъ сферахъ ихъ дѣятельности. Въ свою очередь, какими разнообразными путями и средствами достигаютъ вышеупомянутыя лица своей цѣли и отъ какихъ самыхъ разнообразныхъ условій находится въ зависимости дѣятельность каждаго изъ нихъ!

Переходя къ изученію роли личности въ культурной исторіи, авторъ, прежде всего, ставитъ вопросъ: "производятся ли культурныя перемѣны людьми, которые передаютъ новыя формы другимъ, или онѣ происходятъ сами собою и, притомъ, болѣе или менѣе одновременно для всѣхъ людей? Еще короче: творчество или саморазвитіе? Философія XVIII вѣка,-- продолжаетъ авторъ,-- вѣрила въ творчество, философія XIX вѣка выдвинула идею саморазвитія. Между двумя противуположными взглядами и приходится выбирать, если только не предвидится возможности примирить ихъ въ высшемъ синтезѣ" (стр. 398). Въ то время, какъ при изученіи роли личности въ прагматической исторіи авторъ занимался изслѣдованіемъ вліянія человѣка на человѣка и говорилъ о законахъ причинности прагматическихъ фактовъ, теперь онъ останавливается на томъ, играетъ ли личность сколько-нибудь самостоятельную роль въ эволюціи культурныхъ явленій, или она является орудіемъ эволюціоннаго процесса. Рѣшеніе этого вопроса представляетъ первостепенную важность, на что указываетъ и самъ авторъ.

Въ необходимости предварительнаго изслѣдованія роли, играемой личностью въ отдѣльныхъ сферахъ человѣческой жизни, г. Карѣевъ убѣждается, только коснувшись вопроса о вліяніи личнаго начала въ культурной исторіи. Авторъ совершенно справедливо жалуется на то, что значеніе личнаго начала "въ историческомъ развитіи отдѣльныхъ элементовъ въ культурѣ, каковы языкъ и техническія искусства, религія и мораль, философія и наука, художества и литература, политическія учрежденія, право и экономическое устройство", почти не изслѣдовано. Но, будучи стороникомъ эволюціонизма въ культурной исторіи, авторъ не можетъ допустить, чтобы личность въ этой области явленій человѣческой жизни являлась лишь пассивнымъ орудіемъ. "Какъ прагматическій процессъ, -- говорить г. Карѣевъ,-- отличается отъ строго-механическаго особаго рода переработкой прагматическихъ вліяній во внутреннемъ мірѣ индивидуумовъ, такъ и культурный процессъ долженъ, по нашему мнѣнію, отличаться отъ процесса органическаго, съ коимъ его сравниваютъ, и отличаться ни чѣмъ инымъ" какъ аналогичною переработкой культурныхъ вліяній въ томъ же внутреннемъ мірѣ субъектовъ исторіи. Вѣдь, и въ прагматическомъ процессѣ есть, такъ сказать, и нѣчто механическое, и нѣчто психическое: какъ же не быть послѣднему въ процессѣ культурномъ, создающемъ то, что въ общемъ всегда признавалось созданіями духа, который самъ имѣетъ реальное бытіе лишь въ индивидуальныхъ, личныхъ душахъ? Если въ сферахъ культурныхъ фактовъ многое возникаетъ и измѣняется безсознательно въ силу дѣйствія извѣстныхъ причинъ, то многія явленія" съ другой стороны, прямо указываютъ на преднамѣренность и въ своемъ происхожденіи, и въ своей трансформаціи, т.-е. требуютъ для своего объясненія принципа цѣди; постановка же человѣкомъ цѣлей своей дѣятельности немыслима безъ внутренней переработки тѣхъ впечатлѣній, которыя человѣкъ получаетъ извнѣ, безъ переработки, притомъ, болѣе или менѣе оригинальной" (стр. 412--413). Г. Карѣевъ видитъ въ процессѣ культурнаго развитія человѣчества взаимодѣйствіе культурной традиціи и личнаго начала. На стр. 503. онъ пряно говоритъ, что факторами культурной эволюціи слѣдуетъ считать культурную традицію и личную иниціативу, изъ которыхъ первая, понятно, представляетъ изъ себя факторъ консервативный, а вторая -- инноваторскій. Въ виду этого, особенно важное значеніе имѣетъ выясненіе авторомъ того отношенія, которое существуетъ между личностью и культурно-соціальною средой или, употребляя его терминъ, надъ органическою средой. "Соціальная организація,-- говоритъ онъ,-- есть предѣлъ личной свободы, культурная группа есть предѣлъ личной* оригинальности. Соціальная форма опредѣляетъ мѣсто личности въ обществѣ, культурный признакъ отличаетъ ее отъ личностей другой культурной группы" (стр. 477). Однимъ словомъ, если мы вѣрно поняли автора, то онъ хочетъ сказать, что отдѣльный человѣкъ находить вокругъ себя опредѣленныя, уже выработанныя жизненныя рамки, которыя обусловливаютъ всѣ формы его дѣятельности, и разъ онъ переступаетъ эти рамки, то тогда начинается его личная иниціатива, инновація. "Простая смѣна поколѣній (т.-е. чисто-біологическое явленіе),-- говоритъ авторъ,-- не измѣняетъ надъорганической среды, потому что каждое поколѣніе необходимо ей подчиняется, перенимаетъ языкъ своихъ отцовъ, воспитывается въ ихъ взглядахъ, пріучается жить въ тѣхъ же отношеніяхъ". Такимъ образомъ, на "отдѣленія личности отъ надъорганической среды основано не только противуположеніе между иниціативой, какъ инноваціей, и традиціей, какъ повтореніемъ, но и опредѣленіе сущности историческаго процесса, какъ взаимодѣйствія личности и надъорганической среды" (стр. 485). Но "личность и надъорганическая среда,-- поясняетъ авторъ,-- въ своихъ взаимныхъ отношеніяхъ не суть величины постоянныя: въ каждомъ отдѣльномъ случаѣ отношеніе между ними мѣняется, хотя сущность дѣла остается одна и та же при всемъ разнообразіи возникающихъ въ этой сферѣ явленій, а сущность дѣла -- въ тонъ, что личность стремится къ самоопредѣленію, тогда какъ тенденція среды -- ассимилировать себѣ личность".

Изъ вышесказаннаго само собою вытекаетъ, что авторъ почти не признаетъ безличной эволюціи, какъ ее понимаютъ обыкновенно соціологи. Если какія-либо лица, руководясь лишь собственными интересами, отступаютъ въ своихъ дѣйствіяхъ отъ установившихся нормъ жизни, и если это приводитъ, въ концѣ-концовъ, къ измѣненію послѣднихъ безъ заранѣе поставленной цѣли добиться даннаго измѣненія, или, говоря иными словами, если какія-либо лица содѣйствовали трансформаціи культурныхъ формъ не преднамѣренно, то это можетъ быть названо, по мнѣнію г. Карѣева, безличною эволюціей.

Источникъ измѣняемости культурныхъ формъ, какъ думаетъ авторъ, составляетъ инноваторская дѣятельность личности, но естественно возникаетъ вопросъ, откуда же у нея является потребность и стимулы къ инноваціи? Каждый (индивидуумъ подчиняется вліянію многихъ и самыхъ разнообразныхъ культурныхъ группъ, дѣятельность его находится въ зависимости отъ многихъ причинъ и условій, онъ никогда не можетъ во всѣхъ отношеніяхъ безусловно составлять нѣчто нераздѣльное, единое со своею культурною группой, а вслѣдствіе этого, понятно, онъ долженъ постоянно привносить извнѣ нѣчто новое въ нее. Изъ необходимости примирить принесенныя извнѣ потребности съ существующими уже культурными нормами и вытекаетъ инновація. Но г. Карѣевъ видитъ въ этомъ лишь половину истины. "Чтобы отъ скрещиванія культурныхъ вліяній,-- говорятъ онъ,-- получались дѣйствительно новые факты, нужно еще, чтобы вліянія эти подвергались въ личности внутренней переработкѣ въ зависимости отъ ея прирожденныхъ качествъ и вообще отъ всѣхъ индивидуальныхъ свойствъ, развившихся въ ней подъ вліяніемъ житейскихъ обстоятельствъ: только подъ такимъ условіемъ возможно внесеніе со стороны личности въ культуру на самомъ дѣлѣ. чего-нибудь своего и, вмѣстѣ съ тѣмъ, чего-нибудь такого, что заслуживаетъ быть отмѣченнымъ, какъ нѣчто новое" (стр. 525). Нѣсколько далѣе онъ говоритъ: "Прирожденная способность къ самостоятельности и къ творчеству -- вотъ гдѣ первая основа всякой иниціативы: внѣшнія условія только подавляютъ или развиваютъ эту способность, но сама она, какъ основа личной самобытности, обусловливается причинами біологическаго свойства, лежащими внѣ надъорганической среды". Естественнымъ послѣдствіемъ такихъ взглядовъ автора является выводъ, что личная иниціатива не только можетъ ускорить культурный процессъ, но и направятъ его. При такой постановкѣ вопроса слѣдуетъ, повидимому, ожидать, что при разсмотрѣніи причинъ культуры эволюціи все будетъ объясняться, главнымъ образомъ, вліяніемъ иниціативы отдѣльныхъ лицъ на другія, входящія въ составъ данной культурной группы. Между тѣмъ, авторъ говорить, что для успѣха культурной трансформаціи недостаточно, чтобы явился лишь иниціаторъ, но необходимо, чтобъ и въ остальныхъ лицахъ явилась потребность оказать содѣйствіе ему, и, во-вторыхъ, что дѣйствія лицъ, оказывающихъ поддерну иниціатору, не исключительно обусловлены его поступками. Такимъ образомъ, авторъ, подобно прочимъ соціологамъ, ставитъ вопросъ о роли личности въ культурной эволюція, въ сущности, въ прямую зависимость, отъ вліянія самой среды. Вся разница въ его взглядахъ на этотъ предметъ сводится, главнымъ образомъ, къ нѣкоторымъ частнымъ поясненіямъ и дополненіямъ. Въ то время, какъ большинство соціологовъ обыкновенно употребляетъ термины: среда, толпа,-- какъ нѣчто однообразное, однородное по своему составу,-- г. Карѣевъ совершенно справедливо напираетъ на то, что среда состоитъ изъ индивидуумовъ, дѣятельность которыхъ въ жизни отдѣльныхъ группъ далеко не имѣетъ одинаковаго значенія. Правда, онъ особенно сильно выдвигаетъ на первый планъ иниціативу отдѣльныхъ лицъ и придаетъ ей какъ бы рѣшающее значеніе. Конечно, трудно отрицать огромное значеніе личной иниціативы въ культурной эволюціи. Способность уловить потребности своего времени и своей культурной группы, талантъ умѣть придать форму тому, что разрознено и находится въ необработанномъ видѣ, составляетъ громадную заслугу отдѣльнаго лица и выдѣляетъ его изъ числа другихъ. Но именно и нужно было бы выяснить степень зависимости личной иниціативы отъ того, что даетъ среда. Не во всѣхъ сферахъ культурной жизни эта зависимость одинакова. Кромѣ того, взаимоѣйствіе между иниціаторомъ и культурною группой можетъ быть сильно усложнено, такъ какъ онъ можетъ стараться привить ей нѣчто даже пряно заимствованное извнѣ. Податливость и воспріимчивость къ нововведенія" далеко неодинаковы въ различныхъ областяхъ культурной жизни. Но не это нужно еще подвергнуть самому серьезному изслѣдованію и изученію. Самъ авторъ говоритъ, что для окончательнаго разрѣшенія поставленныхъ имъ вопросовъ недостаетъ еще обстоятельнаго разъясненія того, какимъ образомъ происходитъ инновація въ различныхъ областяхъ культурной жизни.

Мы остановились преимущественно на разборѣ воззрѣній Н. И. Карѣева на роль личности въ исторіи, такъ какъ они составляютъ существенное содержаніе его труда. Хотя, какъ мы видѣли, во многомъ нельзя согласиться съ почтеннымъ авторомъ, но книга его читается съ большимъ интересомъ. Онъ затронулъ массу вопросовъ, представляющихъ живой интересъ не только для историка и соціолога, но и для каждаго образованнаго человѣка.

Н. Любовичъ.

"Русская Мысль", кн.XII, 1891