Знаете ли вы Верлет? Это красивый уголок рая, где солнце светит почти постоянно, что так редко в Нормандии, и где розы цветут на воле. Морской ветерок возбуждает здесь сильную растительность. Дороги Верлета знамениты на десять лье кругом своею тенистостью и мягким ковром мха. Невозможно перечесть, сколько влюбленных парочек гуляло по этим проселкам. В Верлете любятся запросто, под открытым небом, в полях, лесах и на песчаном морском прибрежье, с вечно рокочущим прибоем. Влюбленные забираются и в развалины, кокетливо украшающие вершину холма; они вовсе не величественны, но так уютны и веселы с своими обвалившимися стенами и колонами, увитыми плющом и ползучими розами; развалины эти кажутся смеющимися и понимающему их язык, они рассказывают занимательные любовные повести тех времен, когда любовь еще жила в роскошных залах замка, также как она живет теперь в его руинах. Окрестные жители называли этот замок "Карточным замком", и я хочу передать вам его историю.
* * *
Это было под владычеством тирана! Тогда во Франции еще смеялись, и Тюльери было самым веселым местом на земле. Изящнейший скипетр в Европе находился в красивейших пальчиках мира. Эти пальчики, руки и плечи сияли несравненным блеском при императорском дворе. Княгиня де М., маркиза де Г., графиня де П., -- все веселые, удалые головки, приветствовавшие улыбками нарождение империи и умевшие пролить слезу на ее могиле. В то время еще смеялись. Будущее представлялось в розовом свете, взоры всех сверкали, разговор блистал остроумием: кто мог-бы предвидеть несчастие и горе падения? Кругом царило веселье и счастливы те, кто не видал его конца.
Но возвращаюсь к Верлет.
Был при дворе очаровательный человек: красавец, с гордой осанкой, первый танцор, обожаемый всеми -- герцог де Люснэ. Его любили за живость, веселость, любезность; но, несмотря на все свои достоинства, Люснэ имел недостаток: он был невообразимый враль. Но его словам, он все видал, все знал и все проделал, что впрочем было не так далеко от истины, как можно было предположить; по две--три чересчур неправдоподобные истории заставили относиться к нему с недоверием и веселое, блестящее общество часто забавлялось измышлением самых фантастических эпизодов ради удовольствия слышать, как де Люснэ говорил своим уверенным голосом:
-- Со мной так еще не то бывало, уверяю вас, господа!
Между прочим, Люснэ, бывший далеко не миллионером и постоянно делавший долги, с комичною важностью часто толковал о своих лесах, охотах и замке Верлет, и почти всегда его россказни начинались так:
-- Когда я еще жил в Верлет и прочая...
Верлет сделался сказкой всего двора и отрицая существование какой-нибудь вещи, говорили: эта такая же правда, как замок Верлет.
Люснэ, разумеется, ничего этого не подозревал и убежденный, что все верят его выдумкам, повторял их с вариациями каждый день; кончилось тем, что он сам искренне поверил в реальность своих фантазий и подробно описывал все устройство и комнаты этого красивого замка, никем не виденного, но в его воображении возвышавшегося на склоне холма, с рекою омывающей его подошву.
Однажды княгиня де М. беседуя с императором, указала ему на Люснэ, разглагольствовавшего среди группы слушателей.
-- Он опять бредит о своем замке Верлет. Вы верите ему, государь?
-- Ни на волос, -- с улыбкой отвечал император,-- но эта фантазия доставляет ему такое удовольствие, что мы притворяемся верящими, и право, княгиня, было бы жестоко разрушать его иллюзию.
-- Однако, если бы ваше величество пожелали...
-- Что такое?
-- Нет, ничего...
В эту минуту к императору подошли с громким смехом маркиза де Г. и графиня де П. отделившиеся от группы, окружавшей Люснэ.
-- В чем дело, mes dames? Поделитесь с нами вашей веселостью!
-- Государь, -- с поклоном отвечала маркиза де Г., -- Люснэ рассказал нам совсем уж невероятную охотничью историю!
-- Да, -- подхватила графиня де П.,-- он зашел право слишком далеко; можно сказать, что он с редким бесстыдством насмехается над нами!
И все три молодые женщины с комической мольбою воскликнули:
-- Государь, отмстите за нас!
-- Как? Каким способом?
-- Обладая такими прелестными предметами, их показывают...
-- Хорошее правило, -- улыбаясь, заметил император, -- но может быть несколько неосторожное!
Княгиня сильно покраснела.
-- Но вы правы, и так как мой бедный Люснэ имел несчастье не понравиться вам, mes dames, вы будете отмщены. Княгиня, Люснэ покажет вам свой замок, я вам порукой.
Весть эта мгновенно разнеслась по всем салопам; все начали переглядываться и перешептываться, с трудом заглушая смех. Когда император подошел к императрице, смеясь слушавшей какой-то рассказ Люснэ, вокруг них немедленно образовался кружок любопытных.
Император обычным жестом крутил усы, склонив голову набок, и в его бледных глазах под тяжелыми ресницами сверкало лукавство.
-- Любезный Люснэ, -- внезапно прервал он его красноречивую тираду, -- вы так часто говорите нам о вашем замке Верлет, и так живо описываете его прелести, что возбудили любопытство всех наших дам, императрицы, и мое.
Императрица взглянула на императора, незаметно подмигнувшего ей и, поняв что она должна поддержать шутку, в свою очередь, с насмешливой, очаровательной улыбкой продолжала:
-- В самом деле, мосье де Люснэ, его величество прав, мы все горим желанием увидать, наконец, Верлет.
Люснэ перестал смеяться и бросал кругом отчаянные взгляды; но хорошенькие личики сияли коварством и дамы хором воскликнули:
-- О, да, Люснэ, повезите нас в Верлет!
Люснэ чувствовал, что погибает. Что делать? Признаться? Об этом он и не думал, это значило погибнуть безвозвратно. Император не любил глупцов, и главное заключалось в том, чтобы с честью выйти из такого глупого положения. Он попытался, однако, уцепиться за последнюю надежду: быть может, император только поддразнивает его, как он уже делал часто прежде, и устремил на него умоляющий взор. Но император не сморгнул, взгляд его был непроницаемее обыкновенного и Люснэ показалось, что он читает немилость на его лице.
Приходилось сдаться.
Убедившись в полной невозможности увернуться, Люснэ уже собрался было выдать себя головой. Все это длилось только секунду, но секунда была полна муки, известной только одним умирающим. В этом салонном героизме под огнем устремленных отовсюду взоров было, может быть, более мужества, чем нужно солдату для того, чтобы идя в атаку не кланяться свистящим мимо пулям.
Вдруг его озарила новая мысль, мимолетная краска вспыхнула на щеках, он глубоко вздохнул и улыбнулся. Он решился.
-- Государь, государыня, неужели ваше величество действительно сделают мне такую честь? Право, я не заслужил ее.
Император весело качал головою; еще не угадывая намерения Люснэ, он радовался его уменью выйти из затруднительного положения.
-- Вам стоит только назначить день, милейший.
-- Угодно вашему величеству сделать мне честь и открыть охоту в Верлет? Сегодня 12 июня; следовательно, через два с половиной месяца...
-- Охотно, если императрица согласна, -- улыбаясь, отвечал император и прибавил: -- Но не стесняйтесь, любезный Люснэ; если замок ваш будет готов к приему гостей раньше этого срока, то я поспешу открытием охотничьего сезона.
-- Ваше величество чрезвычайно милостивы, но я не желал бы, чтобы ради меня нарушался государственный закон.
И выпрямившись во весь рост, он самоуверенно оглядел все общество:
-- Mesdames, решено: я жду вас на охоту в Верлет, -- сказал он.
Несмотря на некоторое смущение присутствующих при таком неожиданном обороте дела, никто не подумал негодовать на Люснэ, и когда, почтительно поцеловав руку императрицы, он вышел из салона, одобрительный шепот провожал его до дверей. Император не мог удержаться и воскликнул, обращаясь к придворным:
-- Masdames, мне сдается, что Люснэ перехитрит вас!
Время шло, о герцоге позабыли. Посплетничав на счет его отсутствия и посмеявшись над неудачей, им перестали заниматься; для всех Люснэ был человек умерший или, что еще хуже, исчезнувший.
Двор переехал в Компьень, и в этом прелестном дворце праздник сменялся праздником.
После Компьеня, настала очередь Сен Клу. Обществом как будто овладела лихорадка передвижения, и уже начинали поговаривать о скором переезде в Фонтенбло, так как первое дуновение осени уже позолотило высокие каштаны парка. Наступала пора охоты, и повсюду слышались рассказы об изумительных приключениях, чудесных выстрелах и пр. и пр.
-- Право, здесь теперь недостает только одного Люснэ, -- заметила княгиня М.
При этом имени разговор сделался общим.
-- Где он?
-- Что он поделывает?
-- А его охота? А Верлет?
-- Mesdames, -- внезапно вмешался в беседу император,-- знаете, ведь я видел Люснэ.
-- Когда же, государь? Возможно ли? Что он сказал?
-- Он явился чтобы напомнить нам о нашем обещании...
-- Так значит, его замок не выдумка?
-- Должно быть нет, и в субботу поезд увезет нас всех в Верлет.
Теперь все толковали только об этом.
Верлет принимал фантастические размеры и насколько мало прежде верили рассказам де Люснэ, настолько теперь они казались правдивыми. Никто больше не сомневался в существовании замка, и наиболее недоверчивые из общества принялись описывать его со всеми подробностями.
Суббота наступила скоро, и велика была общая радость при известии, что у дворцовой платформы стоит готовый специальный поезд.
Завтрак кончался, а Люснэ еще не являлся.
-- Мы не можем, однако, уехать без него, -- заметила графиня де П.
-- В самом деле, -- прибавила маркиза де Г., -- он должен был бы сопровождать нас. Как вы полагаете, государь?
Император не успел ответить, как лакей доложил о прибытии герцога де Люснэ.
Правила этикета одни лишь помешали приветствовать его общими кликами.
Поклонившись императору и улыбнувшись обществу, Люснэ с обычною самоуверенностью занял свое место за столом. Приблизившись к герцогу и положив ему руку на плечо, император приветливо сказал:
-- Браво, герцог, вы выиграли игру, -- и прибавил тихо так чтобы не слышали окружающие:-- Хотите бросить карты и покончить сейчас? Я помогу вам.
-- Позвольте не понять вас, государь. Какие карты? Какая игра? Ваше величество разве забыли свое обещание? Верлет готов для приема вас, и я знаю одно, что поезд ждет нас и нам остается только сесть в вагоны.
-- Хорошо, -- отвечал император, -- как вы желаете, и как желают остальные... кажется впрочем, что желание общее, не так ли, mesdames? Едем!
-- Едем! -- повторил хор.
Был прелестный осенний день. Поезд несся на всех парах, минуя станции, по смеющимся прекрасным окрестностям и, наконец, замедлив ход, остановился у платформы.
-- Мы приехали, пора выходить!
-- Какая же это станция, мосье де-Люснэ? -- спросила императрица.
-- Понтобэн, государыня, -- с поклоном отвечал герцог. -- Прошу ваше величество сделать мне честь и опереться о мою руку.
Дверцы вагонов уже распахнулись.
На платформе, выстроившись в ряд, в праздничных одеждах стояли все железнодорожные служащие; начальник станции, с расшитой золотом фуражке в руке, взволнованный при виде высоких путешественников, неуклюже кланялся направо и налево. Позади него толпилось с десяток толстых, краснощеких, веселых джентльменов: это был муниципалитет с мэром во главе, сжимавшим в одной руке гладко вылощенную шляпу, а в другой -- о ужас! -- рукописную речь.
Путешественники остолбенели при этом неожиданном зрелище, а император, завидя приближавшегося к нему оратора, повернулся к Люснэ и кисло-сладким голосом шепнул ему:
-- Черт возьми, милейший, кажется вы хватили через край!
Люснэ оставался невозмутим.
Пришлось выслушать всю речь. Когда наконец она заключилась общими кликами "Да здравствует, император! Да здравствует императрица!" -- вдруг грянул духовой оркестр, предательски спрятанный в багажной зале, и раздалась ария королевы Гортензии! С трудом удерживаясь от душившего ее хохота, императрица в свою очередь шепнула Люснэ.
-- Вы однако изобретательны в мщении!
Люснэ не отвечал.
Музыка смолкла, император пожелал следовать дальше. Двери распахнулись, на дворе раздалась команда:
Подав руку императрице, он приблизился к пожарным. Тут же явившаяся депутация городских дам поднесла императрице великолепный, перевязанный лентами букет. Новые речи, новые приветствия, к счастью прерванные хлопаньем бичей. Толпа заколебалась и расступилась, очищая дорогу восьми щегольским коляскам с почтовой запряжкой; лакеи в зеленой с золотом императорской ливрее стояли у дверец. Одобрительный шепот приветствовал эту деликатную внимательность амфитриона. Люснэ устроил все как настоящий вельможа. Император с императрицей уселись в первую коляску, пригласив с собою Люснэ. Остальное общество разместилось, как кто хотел, и экипажи покатились среди восторженных кликов.
На крыльце, муниципалы махали шляпами, дамы усиленно кланялись; император отвечал приветливыми поклонами и вдоль всей дороги, ведшей от разубранной флагами станции, сбежавшийся со всех окрестностей народ приветствовал своего повелителя. Церковные колокола весело перезванивали вовсю мочь, а пожарный оркестр грянул с новым усердием.
-- В галоп! -- громко приказал император, желавший отделаться от оваций.
Почтальоны хлестнули по лошадям, и скоро кортеж скрылся в облаке пыли.
Полчаса спустя, коляски мелкою рысью въезжали на тенистый холм, ведший в Верлет и поросший гигантскими вязами.
Отбросив все церемонии и позабыв об этикете, путешественники весело перекликались и громким смехом отвечали на почтительные поклоны встречавшихся иногда пешеходов.
-- Скоро ли мы доедем? -- спрашивали Люснэ.
-- На вершине холма мы увидим Верлет, mesdames, а через десять минут войдем в замок.
Действительно, скоро экипажи достигли вершины, и роскошная панорама развернулась перед изумленными взорами общества. Уже опускавшееся солнце озаряло сверкавшее вдали море; тени удлинялись в равнине и купы деревьев темными пятнами выделялись тут и там. Проехали еще немного под густым сводом листвы, и вдруг у всех вырвался крик:
-- Вот Верлет! Да здравствует Верлет!
В самом деле, это был замок.
Прелестный замок причудливой архитектуры, которую могло создать только воображение поэта. Башенки, лестницы, колоколенки, террасы, все было кокетливо, нарядно, весело, голубое, белое и золотое, как раз убежище для этой беспечной толпы, жадной на удовольствия и поклонявшейся смеху. Замок Радости! Солнце играло в арабских балконов, рассыпая брильянтовые блестки на золото решеток, и окрашивая в розовый оттенок легкие стены, словно воздвигнутые в одну ночь по прихоти какой-нибудь феи.
Когда экипажи остановились на обширном дворе, целая туча слуг в ливреях дома Люснэ бросилась откидывать подножки. Все вышли. Герцог с поклоном обратился к императрице и с утонченною любезностью произнес:
-- Милости просим, государыня, в замок Верлет, обязанный своим существованием вашей прихоти. -- Внутренность замка ошеломила всех. Это был волшебный дворец. Салоны, полные цветов, соединяли в себе всю утонченную роскошь тогдашнего роскошного времени. Тут находилось изящнее смешение художественных произведений XVIII и XIX веков; потолок расписан был амурами обвитыми гирляндами, казалось, писаными учеником Буше. С обоев откровенно смотрели обнаженные богини. На мольбертах стояли акварели новейшей школы; повсюду статуэтки, эмали и тысячи безделушек, на которые тогда была такая мода. Возле открытого рояля лежали партитуры опереток. Это было царство веселья, любви, беспечности. Все восхищались, перелистывали книги, обрывали цветы; каждый чувствовал себя перенесенным в сказочный мир. Стены дышали странным, фантастическим, опьяняющим очарованием.
На этот раз, Люснэ выиграл игру. Что за дело до завтрашней охоты! Над Верлет издевались: Верлет мстил за себе блестящим, великолепным образом. Радостные клики, в искренности которых нельзя было сомневаться, раздались по всему замку, когда дверь столовой отворилась, и метрдотель торжественно возгласил:
-- Обед подан, ваше величество!
Обед был роскошный, и гости могли вообразить себя в Тюльери. Огонь люстр играл на хрустале, которым уставлен был стол. Дамы с блестящими глазами улыбаясь слушали любезности, которые им нашептывали кавалеры. Разговор сверкал, искрился и кипел как шампанское. Говорили обо всем: о литературе, театре, науке и церкви. Остроты и злословие так и сыпались со всех сторон.
После обеда перешли в салон; Люснэ сел за рояль и начались танцы. Вальсы, кадрили, польки следовали одни за другими, и когда наконец настало время ложиться спать, гости распростились с любезным хозяином, хором , пропев ему арию из бывшей тогда в моде комической оперетки.
Затем все взяли зажженные факелы и разошлись по назначенным комнатам.
Тогда-то произошла странная сцена. Со времени прибытия в Верлет, случайно все общество постоянно оставалось вместе, толпою переходя из комнаты в комнату, так что шум общего разговора мешал слышать звуки извне, и красивые голубые с белым стены казались достаточно толстыми для того чтобы "заглушать стоны и поглощать рыдания". Никто и не сомневался в их плотности. Каково же было общее изумление, когда при запертых дверях и наступившей тишине, оказалось что слабейшие звуки были слышны повсюду! Нескромность стен превосходила всякое вероятие. Казалось, комнаты разделялись простыми холщовыми перегородками или занавесками. Малейшее движение, перестановка стула раздавалось необычайно звучно. Послышались заглушенный смех, замечания произносимые шепотом, вздохи. Понемногу шум разросся. По коридорам начали перекликаться; возможно ли! Какая славная шутка! -- с громким смехом повторяли гости, предаваясь неудержимой. заразительной веселости. Двери комнат растворились, из них высовывались растрепанные, смеющиеся женские головки.
-- Видели вы?
-- Это картон!
-- Ах, милая моя!
-- Какой сюрприз!
-- Я умру от смеха!
-- Замок Верлет... ха, ха, ха!
-- Карточный замок!
Слово было найдено. Со всех сторон раздавалось: -- Карточный замок!
Восклицания их долетели и до слуха императора, вместе с почетнейшими гостями помещенного Люснэ в довольно отдаленной, старинной части замка.
Верлет существовал некогда на самом деле; но теперь от него оставались только два корпуса, и то полуобвалившиеся. Мысль о таком превращении блеснула в голове Люснэ в Тюльери, в то мгновение, когда каприз императора поставил его в почти безвыходное положение. Он решился отплатить двору такою же шуткой, какую хотели сыграть над ним. Этим господам нужен замок Верлет: хорошо, он будет, только на особый лад. Идея была удобоисполнима в то время и в стране, где театральные декорации были настоящими произведениями искусства. Так он и сделал. Двух месяцев оказалось достаточным для совершения чуда: на каменном остове древнего замка воздвиглась легкая постройка из досок и штукатурки, и благодаря декораторам, вместо старого, угрюмого Верлет, возник Верлет новый, смеющийся, нарядный, соединяющий в себе все стили архитектуры всех стран.
Роскошный, блестящий Верлет, воплощение своей эпохи, был более чем замок: он был символ. Когда, наконец, улеглось общее возбуждение, усталость взяла свое, и благодаря водворившейся тишине, гости скоро заснули.
* * *
На следующий день, при чудной погоде, собрались на охоту.
Между приглашенными были отличные стрелки, но для охоты у Люснэ искусства не требовалось: это была настоящая охота маркиза Карабаса, дичь всевозможного вида и рода пробегала перед охотниками, которым оставалось только стрелять, почти не целясь. Люснэ говорил правду: охота в Верлет нисколько не походила на другие охоты; у него оказывалась на лицо дичь всех сезонов вместе: козы, олени, фазаны, зайцы, куропатки, тетерева, бекасы наполняли ягдташи охотников. Решительно, все было чудесно в этом фантастическом замке.
Невозможно описать веселость и возбуждение общества; удовольствия не прерывались в течение двух суток. Успех Люснэ был полный. Никто не задавал себе вопроса, во сколько обошлось хозяину его гостеприимство, главное было то, что он со славою сдержал свое слово.
О завтрашнем дне никто не думал. Когда вечером на дворе были поданы экипажи, долженствовавшие отвезти гостей на станцию, Люснэ буквально понесли на руках с триумфом и экипажи тронулись при неистовых кликах: -- Ура! ура! ура Люснэ!
На дворе, вдоль аллеи, двумя рядами стояли слуги с зажженными факелами, и экипажи катились при этом освещении до самой вершины холма, откуда накануне впервые гости увидали замов Верлет.
Ночь была темная, безлунная и Верлет тонул во мраке.
-- Любезный герцог, -- сказал император сидевшему в его коляске Люснэ, -- позвольте императрице и мне поблагодарить вас за ваш великолепный прием.
-- Право, я никогда не позабуду Верлет, -- подхватила императрица,-- и не раскаиваюсь более в наших шутках, так как они были обращены к умному человеку, сумевшему так блестяще ответить на них.
-- Знаете, вы превосходнейший организатор, милейший, -- сказал император, -- отчего вы скрывали до сих пор ваш талант?
-- Я не скрывал его, государь, -- смеясь отвечал Люснэ, -- кажется я даже слишком хвалился им, но ваше величество не верили мне.
-- Правда. Я должен вознаградить вас! Вот что: через несколько дней мы отправляемся в Фонтенбло. Я поручаю вам устройство придворных празднеств.
Люснэ поклонился и слегка тронутым голосом обратился к императрице.
-- Ваше величество, -- сказал он, -- в России существует древний обычай: выпив за здоровье августейшей особы [Французу простительно не знать наших обычаев: это делается при всяком тосте, по желанию] стакан разбивают для того чтобы ничьи губы не могли более коснуться его. Вы сделали честь Верлет, переступив его вопрос: никто более не войдет в него. Как после русской здравицы, я разбиваю мой стакан. Взгляните!
Императрица обернулась, и глазам ее представилось великолепное зрелище. Выделяясь на темном фоне неба, Верлет пылал!
Слышен был треск пожираемого огнем дерева; поднявшийся легкий ветерок раздул пожар; окрестность была озарена багровым светом; скоро, красивые стены, башни и колокольни рухнули и от всей фантасмагории этого карточного замка остались только старые, угрюмые, еще более почерневшие развалины, непоколебимо высившиеся над грудою пепла. В несколько минут все было кончено!
Экипажи, остановившиеся чтобы дать гостям полюбоваться на пожар, покатились дальше.
-- Очень мило, очень мило, -- смеясь, говорил император,-- но не позабудьте в вашей новой должности, что Фонтенбло не карточный замок!