Какой густой, тяжелый туманъ нависъ въ эту осень надъ Вѣтреномъ. Мокро, сыро; мелкій дождь льетъ, не переставая; небо обратилось въ холодный туманный покровъ, нависшій надъ низенькими избушками села. А на залитой грязью улицѣ -- шумъ, крикъ, суета. Фаэтоны, съ запряженными въ нихъ непріученными лошадьми, тяжелыя воловьи телѣги, нагруженныя разными военными припасами, крестьяне-ямщики, деревенскій скотъ -- все это въ страшномъ безпорядкѣ толпится на улицѣ между двумя корчмами. А въ этой сутолокѣ съ трудомъ пробирается отрядъ новобранцевъ: одни изъ нихъ одѣты въ солдатскія шинели; другіе -- въ сельскіе тулупы шерстью наружу или въ самодѣльные "ямурлуки"; у всѣхъ черезъ грудь длинныя ленты изъ патроновъ, на плечахъ -- ружья, украшенныя зелеными вѣтками... Холодно, грязь по колѣно, а они себѣ поютъ, какъ ни въ чемъ не бывало. Веселые ребята!..
У дверей одной корчмы толпится кучка офицеровъ, проѣзжающихъ и мѣстныхъ крестьянъ. Всѣ они съ любопытствомъ смотрятъ на промокшихъ насквозь молодцовъ.
А передъ среднею корчмою собралась густая толпа женщинъ, дѣвушекъ и дѣтишекъ, растрепанныхъ, грязныхъ, покраснѣвшихъ отъ холода. Это -- провожающіе. Они въ послѣдній разъ провожаютъ вѣтренскихъ новобранцевъ, которые идутъ теперь въ Харманлійское депо, чтобы оттуда отправиться въ Софію, а затѣмъ -- и на поле битвы.
-- А вотъ и Григорьевъ сынъ! Здравствуй, Цвѣтко!
-- Смотри, смотри, Рангелъ проходитъ!
-- А! Иванъ! Вотъ мать твоя ждетъ!..
И цвѣты переходятъ изъ рукъ въ руки, и слезы текутъ по щекамъ, и слова прерываются отъ рыданій... А отрядъ идетъ и идетъ...
-- Братецъ, братецъ Стоянъ!-- подхватываетъ этотъ крикъ восьмилѣтній мальчуганъ возлѣ дѣвочки и протягиваетъ свои рученки къ идущимъ мимо солдатамъ.
-- Сыночекъ мой, сыночекъ!-- стонетъ сама старуха-мать.
Черноглазый, плотный, здоровый молодецъ выскакиваетъ изъ строя, наскоро цѣлуетъ материнскую руку, чмокаетъ въ лобъ сестру и братишку, прикрѣпляетъ къ груди цвѣтокъ, который подаетъ ему одна теряющаяся въ толпѣ дѣвушка, и бросается въ догонку за ушедшими впередъ товарищами.
-- Спаси тебя Богъ, сыночекъ,-- креститъ его вслѣдъ мать.
-- Стоянъ!..-- кричитъ заплаканная дѣвочка.
Но ихъ голоса теряются въ безпорядочномъ шумѣ. Силуэтъ Стояна теряется въ рядахъ солдатъ, а немного погодя и весь отрядъ исчезаетъ въ туманѣ.
Мать долго еще смотритъ впередъ, хотя ничего тамъ и не видитъ.
Дѣвочка закрываетъ лицо передникомъ и утираетъ слезы...
Когда мать Стояна вернулась къ себѣ домой, она отворила свой старый заслуженный сундукъ, сняла сверху рубахи и разное платье, вынула съ самаго дна завѣтную восковую свѣчку, прилѣпила ее передъ образомъ и начала читать молитвы...
А въ это самое время подъ Драгоманомъ раздавались раскаты пушечныхъ выстрѣловъ. Было 4-е ноября 1885 года.
* * *
Въ эту ночь бабѣ Цѣнѣ приснился странный сонъ: она видѣла большое облако, а въ этомъ облакѣ шло войско; и ея Стоянъ былъ среди этого войска. Святая Богородица! Какіе ужасы! Облако волнуется; небо трещитъ; земля трясется,-- такая шла битва!.. Стоянъ вдругъ исчезъ въ облакѣ, потерялся; его не видно болѣе... Она проснулась. Въ избѣ было темно. Только вѣтеръ жалобно вылъ за окошкомъ. Такъ вотъ какая бываетъ битва! Господи, Іисусе Христе, помилуй насъ! Святая Богородица защити и спаси Стояна!..
Она такъ и не заснула больше до самаго утра.
-- Дядя Петръ, что значитъ видѣть во снѣ облако?-- спросила она рано утромъ сосѣда.
-- Два есть облака, Цѣна: одно -- къ дождю, другое -- къ погодѣ. Ты какое видѣла?
Она разсказала ему свой сонъ. Дѣдъ Петръ задумался. Онъ что-то не помнилъ, чтобы въ сонникѣ говорилось о такомъ облакѣ, какое привидѣлось Цѣнѣ. Но взглянувъ на испуганное лицо старухи, съ трепетомъ ожидавшей его отвѣта, онъ сказалъ ободрительно:
-- Не безпокойся, Цѣна, сонъ хорошій. Твое облако -- къ добру. Получишь письмо отъ Стояна.
Лицо старухи просвѣтлѣло.
А черезъ шесть дней ей, дѣйствительно, передали письмо отъ Стояна. Передалъ его одинъ доброволецъ, Стояновъ пріятель, который конвоировалъ сербскихъ плѣнныхъ. Цѣна побѣжала къ попу съ просьбою прочитать ей письмо Стояна.
Вотъ что писалъ сынъ:
-- "Пишу тебѣ, мама, это письмо, что я живъ и здоровъ, и что мы побили сербовъ. Слава, да здравствуетъ Болгарія! Я здоровъ и Рангелъ Стойновъ здоровъ, и дядинъ Димитрій тоже здоровъ и посылаетъ поклонъ своей матери. Сербы стрѣляютъ все залпами, какъ попало, но страхъ какъ боятся нашего ура. Возьми у Цвѣтановыхъ мой новый ремень, который я забылъ у нихъ, а то попортятъ еще дѣтишки. Завтра вступаемъ въ Драгоманскій проходъ, а когда вернусь, принесу Кинѣ изъ Ниша подарокъ; а тебѣ посылаю одинъ франкъ, а Радулчо научу, какъ свистятъ гранаты. Кланяюсь тебѣ низко. Твой покорный сынъ Стоянъ Добровъ.
"Кланяюсь еще и дѣду Петру. Хотѣлъ было послать ему сербское ружье, да не знаю, какъ. Бьютъ далеко, но не вѣрно. Будь здорова, мама, и передай поклонъ Стоянкѣ".
Обрадовалось старое Цѣнино сердце, и она побѣжала подѣлиться добрыми вѣстями къ Стоянковымъ. Но больше всѣхъ, кажется, радовался маленькій Радулчо, мечтая о новой свирѣли, на которой обѣщалъ научить его играть старшій братъ по возвращеніи домой.
Только что вышла Цѣна на улицу, какъ на глаза ей попалась опять кучка плѣнныхъ, за которыми шелъ болгарскій солдатъ. Въ первый моментъ ей даже показалось, что это былъ ея Стоянъ: такъ похожъ онъ былъ на него. Но нѣтъ, это былъ не онъ. Она подошла поближе, думая разспросить о сынѣ, но ея вниманіе отвлекли плѣнные, которыхъ она увидѣла въ первый разъ.
-- Господи Боже,-- проговорила она, взглянувъ на нихъ повнимательнѣе,-- такъ вотъ какіе эти сербы!.. Совсѣмъ хорошіе люди!.. Вѣдь и у нихъ есть матери... Что онѣ думаютъ теперь?.. Погодите, ребятушки, погодите малость!
И она бросилась къ себѣ въ избу, вынесла оттуда бутылку водки и поспѣшила къ плѣннымъ, намѣреваясь угостить ихъ. Конвойный солдатъ добродушно усмѣхнулся и скомандовалъ: стой!
-- Спасибо, спасибо,-- признательно говорили ей усталые сербы, съ наслажденіемъ пропуская въ себя по глотку благодатной влаги.
-- И на мою долю оставь глотнуть,-- крикнулъ ей весело болгарскій солдатъ.-- Спасибо, бабушка. За твое здоровье,-- прибавилъ онъ, опоражнивая бутылку.
-- Такіе же христіане, какъ и мы...-- удивлялась баба Цѣна, глядя вслѣдъ плѣнникамъ,-- и изъ-за чего только дерутся!..
* * *
Было заключено перемиріе.
Приближалось Рождество, и солдаты начали расходиться по домамъ, въ отпускъ. Вернулись нѣкоторые и изъ вѣтренцевъ. Только Стояна не было: и самого его не было, и никто ничего о немъ не зналъ. Задумалась баба Цѣна; начала безпокоиться; дурныя предчувствія ночами все чаще и настойчивѣе стали осаждать ее... Дни проходятъ за днями; при малѣйшемъ стукѣ она озирается на дверь, думая, не онъ ли?.. Пришелъ и Рангелъ Стойновъ; вотъ и Динковскій Петръ явился; вотъ и братья Стаматовы пришли, а Стояна все нѣтъ, какъ нѣтъ. Разспрашиваетъ ихъ Цѣна: ничего не знаютъ. Сначала встрѣчались съ Стояномъ, слыхали о немъ; потомъ потеряли его изъ виду. Болѣзненно сжимается ея материнское сердце; какъ потерянная, бродитъ она по избѣ и думаетъ о своемъ Стоянѣ.
Но и Димитрій ничего не знаетъ... Можетъ быть его послали въ Видинъ, или еще куда нибудь,-- прибавляетъ Димитрій, жалѣючи старуху,-- можетъ быть онъ другою дорогою идетъ,-- бормочетъ онъ, путаясь и смущаясь.
И она идетъ къ Стоянковымъ, смутно надѣясь, что можетъ быть тамъ знаютъ что-нибудь, что можетъ быть Стоянка встрѣтитъ ее у двери и весело скажетъ, что Стоянъ кланяется и обѣщаетъ быть къ Рождеству домой. Но Стоянка не говоритъ ей ничего подобнаго. У нея у самой глаза полны слезъ...
* * *
Все село на ногахъ. Встрѣчаютъ первый полкъ, возвращающійся съ войны. На срединѣ улицы, какъ разъ противъ Цѣниной избы, вбили два столба и сверху соединили ихъ выгнутою въ дугу палкою. Съ горъ принесли пахучихъ сосновыхъ вѣтокъ и обвили ими сверху до низу деревянный остовъ. Наверхъ прибили надпись, нарочно для этого случая заказанную въ городѣ: "привѣтъ вамъ, храбрые воины!" Все это изукрасили множествомъ національныхъ трехцвѣтныхъ флаговъ, и, такимъ образомъ, получилась тріумфальная арка.
Пришелъ и ушелъ, дальше побѣдоносный полкъ.
-- Можетъ быть, онъ идетъ сзади,-- думала, провожая солдатъ, баба Цѣна.-- Можетъ быть, онъ хочетъ придти домой, какъ разъ къ сочельнику?.. Что жъ такое, что еще не пришелъ? Вотъ и другіе солдаты идутъ по одиночкѣ... Впереди еще много времени; придетъ еще... Онъ знаетъ, какъ ждутъ его здѣсь!..
Такъ утѣшаетъ себя бѣдная мать.
* * *
Рано утромъ наканунѣ сочельника баба Цѣна пошла въ церковь. Она размѣняла франкъ, присланный ей Стояномъ, накупила восковыхъ свѣчей и поставила ихъ передъ всѣми иконами у алтаря. Сдѣлавъ это, она вернулась домой, успокоенная, съ прояснившимся лицомъ.
-- Есть еще время -- говорила она про себя -- завтра сочельникъ!.. Святая Богородица, верни мнѣ моего ангела... Іисусе Христе, смилуйся надо мною...
Прибѣжала Кина и сообщила, что пришли еще нѣкоторые солдаты.
Баба Цѣна разсердилась.
-- Что ты мнѣ все про другихъ, да про другихъ кричишь! Иди встрѣчать брата, какъ всѣ дѣлаютъ, а не вертись тутъ безъ дѣла!-- крикнула она на дочь.
-- Мама, и я пойду съ Киною,-- попросился Радулчо.
И дѣти вышли изъ избы и направились по покрытой снѣгомъ улицѣ къ выѣзду изъ деревни, къ шоссе.
А баба Цѣна осталась дома, чтобы приготовить встрѣчу.
Холодный вѣтеръ дуетъ съ горъ. Вершины, склоны, вся равнина -- все побѣлѣло отъ снѣга. Небо низко нависло надъ землею. Черные вороны летаютъ надъ дорогою, или сидятъ возлѣ на голыхъ вершинахъ деревьевъ. Тамъ и сямъ на поднимающемся къ Ихтиманскимъ горамъ шоссе виднѣются группы, вышедшія на встрѣчу ожидаемымъ солдатамъ, которые продолжаютъ возвращаться изъ похода то по одиночкѣ, то вмѣстѣ съ своими частями... Кина и Радулчо обгоняютъ одну группу за другою и идутъ все дальше и дальше. Они хотятъ раньше всѣхъ увидѣть и встрѣтить Стояна. О, они сразу узнаютъ его, хотя густые хлопья падающаго снѣга и слѣпятъ имъ глаза!
Дорога идетъ въ гору и теряется за подъемомъ. Впереди не видно ничего. Кина и Радулчо поднимаются до самаго верха, гдѣ вѣтеръ становится еще сильнѣе и холоднѣе. Двое солдатъ показываются изъ-за поворота дороги. Они съ ногъ до головы покрыты снѣгомъ.
-- Не идетъ ли за вами другое войско?-- спрашиваетъ ихъ Кина.
-- Не знаемъ, дѣвушка. А вы кого поджидаете?
-- Братца,-- отвѣчаетъ Радулчо.
Усталые солдаты идутъ дальше и скоро исчезаютъ изъ виду.
Кина продолжаетъ напряженно вглядываться въ даль. Ей холодно, Радулчо тоже дрожитъ всѣмъ тѣломъ, но они не уходятъ. Они должны дождаться брата; иначе мама будетъ сердиться или плакать, если они вернутся домой безъ Стояна.
Но вотъ вдали показался фаэтонъ, въ которомъ сидѣли двое закутавшихся въ теплыя шубы путниковъ. Когда экипажъ приблизился къ нимъ, Кина вышла на средину дороги и остановила лошадей.
-- Господинъ, не идетъ ли оттуда войско?-- спросила она.
-- Не знаю, голубушка,-- отвѣтилъ ей одинъ изъ путниковъ, опуская немного воротникъ шубы и удивленно глядя на посинѣвшее отъ мороза лицо дѣвочки.
И экипажъ покатилъ дальше.
Дѣти опять остались одни. Они все ждутъ. Часы проходятъ за часами. Горный вѣтеръ все крѣпнетъ, обжигаетъ имъ лица; снѣгъ засыпаетъ ихъ, но они остаются на своемъ посту. Они продолжаютъ смотрѣть вдаль, каждую минуту ожидая, что вотъ-вотъ изъ-за поворота на дорогѣ появится что-нибудь живое.
Наконецъ, что-то показалось, и сердце Кины забилось трепетомъ ожиданія. Изъ-за поворота выѣхалъ кавалерійскій отрядъ и скоро былъ возлѣ дѣтей. Сколько солдатъ! Навѣрно, и Стоянъ тутъ! Но отрядъ проѣхалъ мимо, стуча копытами лошадей. Кина замахала рукою и остановила двухъ офицеровъ, ѣхавшихъ позади.
-- Господинъ капитанъ, не идетъ ли за вами братецъ?-- спросила она ихъ съ полными слезъ глазами.
-- А кто твой братъ?-- спросилъ одинъ изъ нихъ.
-- Стоянъ! Нашъ Стоянъ!-- вмѣшался Радулчо, не допуская, чтобы кто-нибудь не зналъ "ихъ Стояна".
Офицеръ обмѣнялся нѣсколькими словами съ товарищемъ и затѣмъ участливо спросилъ:
-- Вашъ братъ кавалеристъ?
-- Да, да,-- отвѣчала дѣвочка, не понявшая вопроса.
-- Нѣтъ его съ нами, дѣвушка!-- сказалъ офицеръ.
-- Ступайте домой, а то еще замерзнете тутъ,-- прибавилъ другой.
И офицеры тронули коней, догоняя свой эскадронъ.
Кина заплакала. Радулчо послѣдовалъ ея. примѣру. Ихъ руки и ноги окоченѣли; лица посинѣли. На всемъ протяженіи шоссе до самаго села не видно было никого болѣе. Всѣ уже разошлись по домамъ, потому что приближалась ночь и вѣтеръ становился все холоднѣе и крѣпче. Только далеко, далеко чернѣлъ еще кавалерійскій отрядъ, да отъ времени до времени до слуха дѣтей доносились отрывочные звуки веселой солдатской пѣсни. Кина и Радулчо рѣшились, наконецъ, вернуться домой.
Ночь наступала. Дѣти шли, запрятавъ за пазуху замерзшія руки, и, думали о матери, которая ждала ихъ дома.
У самой околицы ихъ обогналъ запряженный тройкою экипажъ.
-- Господинъ, идетъ ли еще войско?
Но экипажъ быстро пронесся мимо, и брошенный вопросъ остался безъ отвѣта.
А снѣжный вѣтеръ все крѣпчалъ и крѣпчалъ. Онъ шелъ съ запада, съ поля битвы, гдѣ въ виноградникахъ возлѣ Пирота лежалъ засыпанный снѣгомъ трупъ Стояна...