Книговод

Джулио Мости

Кукольник Нестор Васильевич


СОЧИНЕНІЯ
НЕСТОРА КУКОЛЬНИКА.

Сочиненія драматическія.
I

Печатано въ типографіи И. Фишона.
1851.

ДЖУЛІО МОСТИ,
ДРАМАТИЧЕСКАЯ ФАНТАЗІЯ,
ВЪ ЧЕТЫРЕХЪ ЧАСТЯХЪ СЪ ИНТЕРМЕДІЕЙ, ВЪ СТИХАХЪ.

(Написана въ 1832--1833 г.)

  

ДѢЙСТВУЮЩІЯ ЛИЦА:

   МАРКИЗЪ ЧИНТО, Болонскій вельможа.
   ВЕРРИНО, его племянникъ.
   МАРКИЗЪ СПАРЦА.
   КАВАЛЕРЪ ВАЛЬДОНИ.
   ДЖУЛІО МОСТИ, художникъ Римскій.
   АСТОЛЬФО ГОНТИ, художникъ Болонскій.
   МАННИ, механикъ.
   РОБЕРТО, домоуправитель дворца Чинто.
   БЕРНАРДО ЗАМПІЕРИ, башмачникъ.
   ДОМЕНИКО ЗАМПІЕРИ, сынъ его, впослѣдствіи прозванный Доменикиномъ.
   ФРАНЧЕСКО АЛЬБАНИ, художникъ Болонской школы
   КАРАЧЧИ, другъ Доменикина, надзиратель за собраніемъ картинъ маркиза Чинто.
   ЛОРЕНЦО ТЕКИ, врачъ при дворцѣ Чинто.
   ПЕРВЫЙ СБИРЪ.
   ВТОРОЙ СБИРЪ.
   ТАДДЕО, слуга Мости.
   ФРАНЧЕСКО, слуга Гонти.
   МАРКИЗА ЧИНТО.
   КІАРА, дочь Венеціанской нищей.
   ЛАУРЕТТА, служанка маркизы.
   ЖЕНА ЛОРЕНЦО ТЕКИ.

Болонскіе академики; ученики Д. Мости; маски; гости; сбиры; стража и народъ.

Дѣйствіе происходитъ въ Болоніи, спустя около пятнадцати лѣтъ послѣ смерти Торквата Тасса, то есть, около 1600 года.

  

Посвящено Ленорѣ.

             Ты далеко, Ленора!-- Земля тамъ и воздухъ -- иные;
             Русскій языкъ -- неизвѣстенъ. Русскіе нравы -- тамъ чужды;
             Ты далеко.-- До тебя высоко, какъ до неба.-- Напрасно
             Легкимъ, минутнымъ видѣньемъ слетаешь къ нѣмому страдальцу.
             Снамъ ли безумно довѣрить сердечное горькое горе?!..
             Нѣтъ! Благороднымъ и честнымъ струнамъ страдальческой лиры
             Можно довѣрить тайну святаго страданья -- и только!
             Тайну разскажутъ добрыя струны -- кому? Неизвѣстно!
             Богу, Святымъ,-- но не людямъ: а люди съ земнымъ любопытствомъ
             Слухъ напрягутъ безуспѣшно, утѣшаться ложной догадкой.
             Струны! Святите-жъ безъ страха сердцемъ избранное имя!
             Трудъ мой любимый украсьте именемъ новой Леноры!
             Первый разъ міру громко скажите: люблю!-- и, затихнувъ,
             Повѣсть любви и страданій мнѣ одному доскажите!
             Къ бѣдному сердцу, ласкаясь, та повѣсть прильнетъ и разбудитъ
             Пѣсни цѣлебныя, пѣсни надежды и вѣры -- въ міръ замогильный.
  

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ.

МЕЦЕНАТЪ.

ЯВЛЕНІЕ ПЕРВОЕ.

Hoher Sinn liegt oft in kindischem Spiel.
Шиллеръ.

   (Картинная зала во дворнѣ маркиза Чинто, расположенная крестомъ и освѣщенная съ верху; множество картинъ покрываютъ стѣны, которыхъ верхнія части расписаны одноцвѣтомъ (in chiaroscuro); плафонъ передняго крыла, составляющаго авансцену, изображаетъ Апполона на колесницѣ съ принадлежностями. Внизу, около стѣнъ, разставлены статуи и бюсты; подъ куполомъ огромная бронзовая ваза съ барельефами, по рисункамъ Бенвенуто Челини, поддерживаемая четырмя женскими каріатидами. За вазой, вдали, видны украшенныя рѣзьбою двери. Картины передняго крыла расположены симетрически по величинѣ, и представляютъ странную смѣсь школъ и родовъ живописи; посрединѣ -- два треножника, одинъ съ портретомъ Торквато Тассо, на другомъ полотно съ копіей, подмалеванною съ того же портрета. Вечерѣетъ.)
  
             ДЖУЛІО МОСТИ (одинъ у треножника, съ кистію въ рукѣ).
  
             Вотъ цѣлый день въ обширной галлереѣ
             Работаю надъ копіей съ портрета,--
             И ни одной черты похожей!.. Горько!
             Я бросился въ искуство неразумно.
             Тридцатый годъ, а славы и-втъ какъ нѣтъ!
             А я мечталъ, возьмусь ля за перо,
             И загремятъ послушныя октавы;
             Возьму ли кисть, и дивныя картины
             Сами собой падутъ на полотно,
             И я достигну славы и богатства!..
  
             Богатства!.. Я такъ бѣденъ, какъ никто
             Изъ всѣхъ поэтовъ бѣденъ не бывалъ.
             Авреліо и князь Антіохійскій,
             Любимыя моей души поэмы,
             Не окупили даже и издержекъ;
             Враги воспользовались всемъ, чтобъ подло
             Убить талантъ при самомъ появленьи,
             И я поэзію возненавидѣлъ.
             Кисть также не доставила ни славы,
             Ни денегъ. Мало-ль маляровъ ничтожныхъ,
             Поденьщиковъ какихъ нибудь Маркизовъ,
             Лакеевъ кардинальскихъ, безъ заслугъ,
             Безъ склонности къ искуству, безъ познаній,
             Пріобрѣтаютъ славу и богатство!
             А я одинъ не признанъ и отверженъ,
             И только дружба Тасса для меня
             Единственный источникъ пропитанья.
             У нихъ есть средства; у меня ихъ нѣтъ.
             Имъ путь знакомъ и къ славѣ и къ богатсгву,
             Но отъ меня скрываютъ эту тайну...
  
             Темнѣетъ; надо кончить... (продолжаетъ писать).
  

Д. МОСТИ, ВЕРРИНО и НАДЗИРАТЕЛЬ,

  
             ВЕРРИНО.                     Такъ сегодня,
             Ты говоришь, маркизъ съ маркизой будутъ?
             НАДЗИРАТЕЛЬ. Я полагаю.
             ВЕРРИНО.                     Какъ уже давно
             Я не былъ здѣсь! Умножились картины;
             Но какъ смѣшно развѣшаны! Послушай!
             Кто смотритъ за собраньемъ этимъ?
             НАДЗИРАТЕЛЬ.                     Гонти.
             Маркизъ имъ недоволенъ.
             ВЕРРИНО.                     Почему?
             НАДЗИР: Художникъ онъ изрядный, только денегъ
             Издерживаетъ много; говорятъ,
             Что онъ не честно даже поступаетъ
             Въ пріобрѣтеніи картинъ. Художникъ
             Теперь работаетъ... Угодно видѣть?..
             ВЕРРИНО. Къ чему? Я не хочу ему мѣшать.
             Есть чѣмъ и здѣсь заняться До свиданья!
  

Д. МОСТИ и ВЕРРИНО.

             ВЕРРИНО (подошедъ къ портрету Тасса).
                       Я не видалъ оригинала,
                       Но этотъ не похожъ портретъ;
                       Въ немъ блескъ и прелесть идеала,--
                       А существа и тѣла нѣтъ!
                       Въ немъ есть старательность, искуство;
                       Въ немъ вѣрны тѣни, вѣренъ свѣтъ;
                       Въ немъ есть и жизнь, и жаръ, и чувство;
                       А только сходства... сходства нѣтъ!
             Д. МОСТИ. Не знали вы его! Портретъ поэта --
             Портретъ мечты. Оригиналъ чудесенъ;
             Такъ долженъ быть чудесенъ и портретъ.
             ВЕРРИНО (не обращая на него вниманія).
                       Портретъ мечты -- портретъ поэта!
                       Мечта для кисти не предметъ;
                       Вотъ почему въ чертахъ портрета
                       Съ оригиналомъ сходства нить!
             МОСТИ. Скажите мни: въ горячкѣ вашихъ риѳмъ
             Не снился вамъ когда-нибудь Торквато,
             Пѣвецъ Аминты и Іерусалима?
             ВЕРРИНО. Нѣтъ, никогда! Я Тасса прочиталъ,
             Я выучилъ его Аминту; много.
             Я знаю изъ его Іерусалима;
             Но никогда онъ мнѣ не снился,-- нѣтъ!
             И вашъ вопросъ мнѣ право не понятенъ.
             Что общаго имѣетъ вашъ портретъ
             Съ Торкватомъ Тассомъ?
             МОСТИ. Какъ, синьоръ, возможно-ль?
             До сей поры не знаетъ стихотворецъ,
             Что это Тассъ!..
             ВЕРРИНО. (отступая).
                       Портретъ Торквата Тасса!!.
  
                       Такъ, это онъ! Въ листахъ винца
                       Богатая блистаетъ слава,
                       Безуміе въ чертахъ лица,
                       А на устахъ дрожитъ октава!
                       Такъ, это онъ! Его портретъ
                       Понятенъ для души поэта;
                       Онъ весь какъ томный лунный свитъ,
                       Онъ весь какъ музыка сонета;
                       Какъ риѳмы двѣ, его уста
                       Слила въ прекрасное лобзанье
                       Неуловимая мечта;
                       Въ чертахъ безумье и страданье,--
                       А каждая притомъ черта
                       Не лишена очарованья!
             МОСТИ. О, напиши, почтенный незнакомецъ,
             Что говоришь! Слова твои отрадны!
             Я ихъ имѣть желалъ бы на бумагъ,
             Хранить ихъ въ этомъ сердцѣ... Незнакомецъ,
             Не откажи.
             ВЕРРИНО. Писать? Я не умѣю.
             Я не хочу свободную мечту
             Терзать перомъ; на тѣснотѣ бумаги
             Я не могу излить тѣхъ помышленій,
             Которыя, въ созвучьяхъ сладострастныхъ,
             Изъ устъ моихъ согласно истекаютъ.
             Мнѣ дивный даръ опредѣлило небо,--
             Носить въ груди рой риѳмъ обильно-звучныхъ;
             Я какъ паукъ изъ нихъ тку паутину;
             Качаюсь въ ней далеко, въ поднебесьѣ,
             Смотрю на міръ сквозь призму вдохновенья,
             И въ радужныхъ цвѣтахъ воображенья
             Сей старый міръ, съ ребячьей головой
             Является мнѣ дѣвой молодой,
             И риѳмами небеснаго напѣва
             Украшена таинственная дѣва.
             Да! это солнце, звѣзды и луна,
             Высокій холмъ и берегъ моря плоскій,
             Картинный залъ и дряхлая стѣна --
             Поэзіи святые отголоски....
             Все это риѳмы, сладостныя риѳмы!
             Вещь всякая, мысль каждая и чувство,
             Имѣютъ въ миръ собственныя риѳмы!
             И вы, и я, свои имѣемъ риѳмы...
             МОСТИ (вставъ).
             Вы, можетъ-бы; но я давно безъ риѳмы,
             Когда вы риѳмой существа зовете,
             Къ которымъ мы влечемся тайной силой.
             Три существа моимъ владѣли сердцемъ,
             Различныя, они имѣли сходство.
             Три существа: -- Розина, Тассъ и слава.
                       Я выходилъ изъ дѣтства, и любовь
             Во мнѣ кровь тѣла заманила; сладко
             Мнѣ было чувствовать, какъ въ тонкихъ жилкахъ
             Трепещеть страсть, какъ сердце въ персяхъ ноетъ,
             Какъ въ полнотѣ моей любви кипучей
             Я плавалъ, разширялся, исчезалъ.
             Но поцѣлуи, охлаждаютъ чувство,
             Когда оно созданіе мечты.
             Насытьте страстныя уста лобзаньемъ,
             И тайный жаръ хладѣетъ противъ воли.
             Въ ребячествѣ любовь не хороша:
             Она себя порокомъ знаменуетъ,
             Иль безобразнымъ чувствомъ застываетъ.
                       Явился Тассъ, и я забылъ Розину.
             Любовь мою тѣснилъ поэтъ изъ сердца;
             Меня влекла краса невинной дѣвы,
             А я краснѣлъ моей любви... И что же?
             Я бросилъ все; какъ вѣрная Весталка,
             На мигъ отъ жертвенника не отходитъ,
             Такъ я не отходилъ отъ Тасса; часто
             Я проникалъ возвышенныя мысли,
             Нерѣдко самъ онъ открывалъ мнѣ тайны,
             Которыхъ умъ простаго человѣка
             Безъ объясненій постигать не можетъ.
             Дитя! я утонулъ въ пучинѣ мыслей,
             Въ роскошномъ, сладострастномъ морѣ звуковъ.
             Пока онъ жилъ,-- на этой зыбкой безднѣ
             Его рука была моей опорой;
             Онъ ободрялъ безсильное стремленье;
             Онъ открывалъ пути къ тому безсмертью,
             Къ той сладостной, отрадной, дивной славѣ.
             Которая чудовищемъ стоглавымъ
             Въ моемъ кипучемъ сердцѣ зародилась...
             Но умеръ онъ, и слава поглотила
             Несчастнаго ребенка-честолюбца:
             Я захотѣлъ наслѣдникомъ быть Тасса,
             Поэтомъ вѣка моего; въ добавокъ
             Я захотѣлъ быть славнымъ живописцемъ,
             Я захотѣлъ быть славнымъ музыкантомъ...
             И въ головѣ смѣшалися искуства,
             Предметы, звуки, риѳмы. Міръ безмѣрный
             Я захотѣлъ опредѣлить, измѣрить...
             И палъ подъ бременемъ искуства. Боже,
             Тридцатый годъ въ апрѣлѣ наступаетъ,
             А я еще, какъ скорпіонъ пустыни,
             Въ ничтожествѣ презрѣнно веществую!
             ВЕРРИНО. Чего-жъ вамъ надо?
             МОСТИ.                     Славы, славы, славы!
             Ахъ, незнакомецъ, славы жаждетъ Мости,
             И никогда до славы не достигнетъ!
             Я это чувствую, какъ свѣтъ небесный...
             Нѣтъ простоты во всѣхъ моихъ работахъ;
             Беру-ль перо, и безобразный стихъ
             Мнѣ кажется готическою башней,
             Осыпанной игрушками рѣзными;
             Возьму-ли кисть,-- на чистомъ полотнѣ
             Являются уроды, не предметы;
             Хочу-ли слить въ одно святые звуки,
             И тѣ гремятъ въ раззвучьяхъ несогласныхъ.

(Заливается слезами).

             Да, незнакомецъ, бѣденъ, бѣденъ я,
             И никогда не наживу богатства.
             ВЕР: (Онъ плачетъ. Странный человѣкъ! О чемъ же?
             О суетной и даже глупой славѣ!)
             Послушайте: изъ состраданья къ вамъ,
             Я васъ спрошу, къ чему вамъ въ жизни слава?
             Вы бѣдны? Слава вовсе не поможетъ.
             Завистники, клеветники найдутся,
             И слава -- тяжкій грузъ на моръ жизни.
             Оставьте дѣтскія мечты! Любите
             Одну любовь къ созданьямъ благодарнымъ,
             Которыя доступнѣе искуства.
             Съ прекрасною наружностью такою
             Вы можете обнять живую музу
             И въ ней одной похоронить всѣ чувства,
             А если вамъ одна измѣнитъ муза,
             Вы можете сыскать другую, лучше,
             Прелестнѣе... Не девять музъ живыхъ,
             Ихъ тысячи, и каждая изъ нихъ
             Доставитъ вамъ занятія такія,
             Въ которыхъ вы забудете искуство.
             МОСТИ. (Какъ онъ меня ужасно уничтожилъ!)
             Нѣтъ! Никогда! Я отдался искуству!
             Пусть я послѣдній рабъ, но рабъ искуства,
             Не женщины,-- и я уже доволенъ;
             Мнѣ болѣе не нужно; я доволенъ;
             Впередъ моя работа: я доволенъ!

(Садится и хочетъ продолжать работу. Слышенъ разговоръ за дверьми).

             ПЕРВЫЙ ГОЛОСЪ. Иди, бѣднякъ, нельзя пустить.
             ВТОРОЙ ГОЛОСЪ.                               Бѣднякъ?
             Ты правду молвилъ, стражъ земнаго рая!
             Пусти меня, минуты не пробуду;
             Такъ, посмотрю, поплачу и уйду.
             ПЕРВЫЙ. Вотъ есть за чѣмъ ходить!.. Нельзя!
             ВТОРОЙ.                                         Помилуй!
             Дай мнѣ взглянуть, сквозь щель твоихъ дверей,
             На чудеса, что на стѣнахъ живутъ.
             ПЕРВЫЙ. Съ ума свхнулъ! Какія чудеса?
             Статуи да картины, вотъ и все!
             ВТОРОЙ. Ради святаго твоего патрона.
             Открой мнѣ дверь, Богъ наградитъ тебя!
             ПЕРВЫЙ. Безъ шутокъ ты ума лишился.
             ВТОРОЙ.                               Сжалься!
             Вотъ два паоло; больше не могу.
             Пусти меня...
             ПЕРВЫЙ. Ну, такъ и быть, иди!
             О, счастливъ ты, что дома нѣтъ господъ!
             А то-бы не пустилъ... Будь остороженъ!
             Не замарай чего-нибудь, не скинь
             И не разбей!
  

ТѢ ЖЕ и ДОМИНИКЪ ЗАМПІЕРИ (1).
(сосѣди, останавливается, какъ-бы пораженный чѣмъ-то невидимымъ).

             ЗАМПІЕРИ.           Какой недугъ по сердцу
             Горячей искрой бѣгаетъ!... Спасите!...
             Я ничего не вижу...

(Закрываетъ руками глаза и нѣсколько минутъ не смотритъ; потомъ, оглядываясь, съ неизъяснимымъ удовольствіемъ, продолжаетъ)

                                 Чудеса!
             Смотрите, міръ въ божественномъ убранствѣ
             На стѣны вышелъ... Онъ идетъ, идетъ,
             Идетъ торжественно, великолѣпно!
             Тамъ первый геній въ радужной одеждѣ
             Предводитъ сонмъ начальниковъ искуства!
             Смотрите, тамъ одинъ великій жрецъ
             У ночи тѣнь похитилъ, а другой
             У солнца свѣтъ. Раздайтесь, звуки рая,
             О, заиграйте пѣсню торжества!

(Сорвавъ со стѣны портретъ Форнарины, цѣлуетъ его, пляшетъ и поетъ:)

                       Форнарина Рафаэля! (2)
                       Форнарина Рафаэля!
                       Лейтесь, лейтесь поцѣлуи
                       Въ это чудо, въ это диво;
                       Расплетайся умъ широкій,
                       И жемчужнымъ ожерельемъ
                       Обернись вокругъ груди!
                       Ненавидь ее и милуй,
                       Выйми музыку изъ глазъ,
                       И на розовыя губки
                       Чувства положи печать!
                       Эту грудь разбей надвое,
                       И на каждой половинкѣ,
                       Змѣемъ аспидомъ прилягъ,
                       И потомъ безпечно думай,
                       Какъ ихъ вновь соединить!

(Поставивъ картину у стѣны, съ важностью продолжаетъ:)

                       Не смотри на картину искуства,
                       На картину природы смотри.
                       Изучай у возлюбленной чувства,
                       А о чувствахъ съ сестрой говори!
                       Разсуждать не учись, это скучно.
                       Живописецъ задумчивый глупъ....
                       Вотъ -- мечта! Съ ней лети неразлучно!
                       Безъ мечты, человѣкъ -- хладный трупъ!

(Снова пляшетъ, говоря протяжно и мѣрно:)

                       Прилетай, моя мечта,
                       Ты, игрушка золотая!
                       Прокатись по небесамъ
                       Свѣтлымъ шарикомъ надежды,
                       Закатись въ младую грудь,
                       И зажги въ ней наслажденье,
                       Что зоветъ людская чернь
                       Самороднымъ вдохновеньемъ!
                       Цаца, не пиши перомъ!
                       Ляля, не играй смычкомъ! (3)
                       Это мелко, и не трудно.
                       Нѣтъ, на бѣломъ полотнѣ
                       Цѣлый міръ представь въ огнѣ!
                       Да! въ огнѣ, но не въ пожарѣ:
                       Смерти страшной не люблю;
                       Но въ огнѣ прекрасной страсти,
                       Въ королевскомъ торжествѣ...

(Опустивъ голову и руки остается неподвиженъ у треножниковъ.)

             ВЕРРИНО (слегка тронувъ по плечу Мости.)
             Пріятель, вотъ кто истинно доволенъ
             И будетъ онъ доволенъ до могилы!
             МОСТИ (съ нѣкоторымъ презрѣніемъ.)
             Ребенокъ, сынъ безумья, нищеты,
             Несвязнымъ жаромъ облитъ вдохновенья,
             Безумнаго восторга кончилъ рѣчь,
             А вы его искуству приписали...
             ЗАМПІЕРИ (въ это время внимательно разсматривавшій работу Мости.)
             Прекрасно, незнакомецъ! Только, право,
             Ошибки есть въ устахъ и между глазъ.,
             МОСТИ (сурово.)
             Дитя! я знаю самъ мои ошибки,
             Я самъ уже учу, а не учусь.

(Отходя впередъ, тихо.)

             И вотъ вѣнецъ моихъ мечтаній сладкихъ,
             Награда, всѣхъ трудовъ моихъ мозольныхъ:
             Въ трудахъ моихъ дитя ошибки видитъ!
             ЗАМПІЕРИ (Веррино.)
             Онъ боленъ, что ли?
             ВЕРРИНО.           Нѣтъ.
             ЗАМПІЕРИ.                    Кто онъ?
             ВЕРРИНО.                              Не знаю.
             Скажи мнѣ лучше, милый, кто ты самъ?
             ЗАМПІЕРИ. Кто я? Джованни Доменикъ Зампіери.
             ВЕРРИНО. Сынъ живописца?
             ЗАМПІЕРИ.                    Нѣтъ, отецъ башмачникъ?
             А я учусь, хочу быть живописцемъ.
             ВЕРРИНО. А у кого въ наукѣ?
             ЗАМПІЕРИ.                     У Кальварта.
             Но мнѣ его ученье не по нраву:
             Скажу вамъ на ухо,-- я не люблю
             Учителя.
             ВЕРРИНО. За что?
             ЗАМПІЕРИ.           И самъ не знаю.
             Но только онъ не учитъ, а терзаетъ
             Несносными уроками своими.
             Есть, говорятъ, въ Болоніи учитель
             Чудесный, но отецъ мой очень, бѣденъ.
             ВЕРРИНО. А какъ зовутъ чудеснаго?
             ЗАМПІЕРИ.                               Караччи
             Но, ради Бога, не проговоритесь!
             Меня убьетъ ужасный Кальвартъ; строго
             Онъ запретилъ намъ заходить къ Караччи,
             Смотрѣть на ихъ произведенья... Поздно.
             Ужъ потемнѣло... Надо мнѣ домой,
             Мать будетъ безпокоиться... Простите!
  

ВЕРРИНО и МОСТИ (напереди сцены въ размышленіи.)

             ВЕРРИНО. Почтенный незнакомецъ, вы печальны!
             МОСТИ. Напротивъ, очень веселъ...
             ВЕРРИНО. (сомнительно.)
                                           Въ самомъ дѣлъ?
             Въ личинѣ гибкаго притворства
                       Не ходитъ истинный поэтъ!
             Въ порывахъ злобнаго упорства
                       Поэзіи ни капли нѣтъ.
             Художникъ смотритъ откровенно,
                       И откровенно говоривъ.
             Онъ дышитъ рѣчью вдохновенной,
                       Когда языкъ его молчитъ.

(Отходитъ въ другую сторону галлереи.)

  

МАРКИЗЪ, РОБЕРТО и ГОНТИ, изъ лѣваго крыла; МОСТИ, и въ глубинѣ ВЕРРИНО.

             МАРКИЗЪ. Роберто, много ли гостей?
             РОБЕРТО.                               Не знаю;
             Я вижу двухъ: одинъ художникъ Римскій,
             Другой... Маркизъ, да это вашъ племянникъ!
             МАРКИЗЪ. А, Данте мой, живая книга, здравствуй!
             Ужъ больше года я тебя не видалъ.
             Гдѣ пропадалъ?
             ВЕРРИНО.           Въ Неаполѣ я прожилъ
             Весь этотъ годъ.
             МАРКИЗЪ.           Въ Неаполѣ? Ну, что,
             Тамъ есть картины?
             ВЕРРИНО.           Очень мало.
             маркизъ (съ самодовольствомъ) Мало!
             Ну, а у насъ?
             ВЕРРИНО. Маркизъ, я удивился,
             Такъ пополнѣла ваша галлерея.
             МАРКИЗЪ. Пожалуйста, побольше удивляйся,
             Да только вслухъ. Ты умный человѣкъ,
             Слова твои имѣютъ вѣсъ,-- безъ лести
             Я говорю. Жена мнѣ объяснила,
             Что ты съ талантами. Я очень радъ,
             Что ты пріѣхалъ. Это кто?
             РОБЕРТО.                     Художникъ.
             МАРКИЗЪ. Художникъ?
             ВЕРРИНО.                     Да; изъ Рима.
             МАРКИЗЪ.                               А! изъ Рима.
             (къ Роберто) Просить его обѣдать завтра.-- Гонти,
             Пріѣхалъ къ намъ художникъ Римскій; вотъ онъ!
             Вы объяснитесь съ нимъ, и предложите
             Остаться у меня при галлереѣ.

(Отходя съ Веррино въ глубину.)

             Мнѣ хочется со всѣхъ моихъ картинъ
             Одной рукой спять копіи; составить
             Другую галлерею; помѣстить
             Ее внизу; пусть эта для дворянства,
             А та,- внизу, для прочаго народа.--
             Досадно видѣть, если поселянинъ
             Мѣщанскимъ взоромъ мѣритъ Рафаэля,
             И наравнѣ съ почтеннымъ дворяниномъ...

(Дальнѣйшихъ разсужденій Маркиза за отдаленностью не слышно).

             РОБЕРТО. Маркизъ васъ проситъ завтра кушать,
             МОСТИ (кланяясь).                               Буду.

(Роберто отходятъ къ маркизу).

             ГОНТИ (подходя и разсматривая копію).
             Прекрасная работа! Что за живость!
             Какая кисть! Позвольте мня узнать,
             Какой вы школы?..
             МОСТИ.           Римской.
             ГОНТИ.                     Безподобно.
             А у кого изволили учиться?
             У Караваджи или у Барокьо 4).
             МОСТИ.                     Нѣтъ,
             Учился я у матери природы,
             ГОНТИ. (Пустой хвастунъ). Надежнѣйшій учитель!
             Природа -- зеркало для живописца.
             (Принять его! Онъ будетъ мнѣ полѣзенъ.)
             Вы долго здѣсь намѣрены пробыть?
             МОСТИ. Не знаю; какъ случится...
             ГОНТИ.                    Если-бъ мѣсто
             Въ Болоніи вамъ предложили съ платой,
             Могли бы вы остаться?
             МОСТИ.           Неизвѣстно,
             ГОНТИ. Какъ неизвѣстно? Это въ вашей волѣ...
             МОСТИ. И воли-то продать я не хочу,
             ГОНТИ. Но, напримѣръ, при этой галлереѣ?..
  

ТѢ-ЖЕ и МАРКИЗА, СПАРЦА, ВАЛЬДОНИ, изъ лѣваго крыла.

             МОСТИ (увидѣвъ маркизу).
             При этой галлереѣ?.. Я согласенъ...
             ГОНТИ. (Что это значитъ? Странная поспѣшность! )
             СПАРЦА. (маркизѣ).
             Вы любите...
             МАРКИЗА. Картины...
             СПАРЦА.           Да, картины...
             МАРКИЗА (поблѣднѣвъ). Творецъ!
             ВАЛЬДОНИ. Что съ вами?
             МАРКИЗА.                    Жарко.
             ВАЛЬДОНИ.                               Здѣсь прохладно!
             МАРКИЗА (съ усиліемъ оправляясь).
             Нѣтъ ничего, прошло! (Я испугалась.
             Не призракъ ли? Мнѣ страшно оглянуться!)
             ГОНТИ. Ого! Замысловатый quiproquo;
             Но изъ всего ловить умѣйте пользу...
             МАРКИЗЪ (возвращаясь).
             Маркиза, нашъ Веррино возвратился!
             МАРКИЗА. Я очень рада. Какъ здоровье ваше?
             Вамъ помогла дорога; пополнѣли,
             Поправились.
             ВЕРРИНО.           Да; нѣсколько. Однако-жъ
             Я слабъ еще...
             МАРКИЗЪ. Ну, что, каковъ художникъ?
             ГОНТИ. Отличный живописецъ! Поздравляю.
             Онъ согласился.
             МАРКИЗЪ.           Очень благодаренъ.
             Маркиза, нравится тебѣ художникъ?
             МАРКИЗА. Не видѣла...
             МАРКИЗЪ.                     А, посмотри! Нашъ Гонти
             Отлично отзывается. Веррино,
             Мы подойдемъ къ нему и потолкуемъ.
             МАРК: Пойдемъ смотрѣть, что пишетъ славный Гонти.

(Уходятъ въ правое крыло; Спарца и ВАЛЬДОНИ за ней.)

             МАРКИЗЪ (къ Мости).
             Вы заняты портретомъ? (къ Гонти) Чей портретъ?
             ГОНТИ (Торквата Тасса...)
             МАРКИЗЪ.                     Да! Торквата Тасса.
             Онъ стихотворецъ, кажется,-- не помню,--
             Но только онъ великій человѣкъ...
             Великій, точно! За одинъ портретъ
             Я заплатилъ четыреста цекиновъ
             Венеціанскихъ!.. Точно стихотворецъ!
             Ахъ, Господи! пятнадцать лѣтъ тому,
             Его вѣнчали (тихо Роберто). Такъ-ли?
             РОБЕРТО (тихо).                     Точно такъ!
             ВЕРРИНО. Художникъ другъ ему; изъ разговора
             Замѣтилъ я...
             МАРКИЗЪ. Вы другъ Торквата Тасса?
             О, вы мой гость! Вы можете остаться
             Хоть на всю жизнь въ моемъ дворцѣ.
                                 (тихо Роберто) Роберто!
             Узнай, какого званія художникъ,
             И отведи покои, по значенью. (Громко)
             А сами вы -- художникъ, стихотворецъ?
             МОСТИ. (И вотъ поэзіи пустая слава:
             Моихъ поэмъ не знаютъ Итальянцы!..)
             МАРК: Что-жъ онъ молчитъ?.. Художникъ, ваше имя?
             МОСТИ. Я?-- Мости.
             МАРКИЗЪ.           Не слыхалъ,
             МОСТИ.                     Я двѣ поэмы
             Ужъ издалъ въ свѣтъ...
             МАРКИЗЪ. А! помню, очень помню.
             (тихо) О чемъ поэмы?
             РОБЕРТО.           (Я совсѣмъ не знаю!)
             МАРКИЗЪ. Прекрасныя поэмы! Очень мило,
             Съ большимъ искусствомъ вы ихъ сочинили;
             Прекрасно изданы. Въ библіотекѣ
             Я ихъ храню. (Роберто, отыщи,
             Прочти и разскажи мнѣ содержаніе.)
             А повѣсти вы пишете?
             МОСТИ.           Пишу.
             МАРКИЗЪ. Прекрасный родъ! Не правда ли, пріятно
             Вечернимъ сномъ забыться послѣ чтенья?
             Отъ повѣстей родятся сновидѣнья;
             По вечерамъ, въ кругу семьи, друзей,
             Отъ скуки повѣсть прочитать не дурно.
             Вы намъ доставите пріятность эту?
             Не отвѣчайте, я отвѣтъ предвижу,
             Но скромность не у мѣста. До свиданья!

(отходя съ Роберто, тихо.)

             Роберто, какъ ты думаешь, не много-ль
             Я говорилъ съ художникомъ?
             РОБЕРТО.                     Не много.
             МАРКИЗЪ. Ну, слава Богу! Длиннымъ разговоромъ
             Дарить не должно незнакомца.
             РОБЕРТО.                     Точно.
             МАРКИЗЪ. Онъ можетъ возмечтать, а наши ласки
             Должны быть дороги...
             РОБЕРТО.           О, безъ сомнѣнья?
             МАРКИЗЪ (оборотясь).
             Веррино, ты со мной пойдешь; разскажешь,
             Какъ тамъ въ Неаполѣ живутъ?
             ВЕРРИНО.                     Извольте!
  

МОСТИ, ГОНТИ у вазы, МАРКИЗА, СПАРЦА и ВАЛЬДОНИ возвращаются.

             МАРКИЗА. (Не ловко. Надо что-нибудь сказать.)
             ГОНТИ. (О, если-бъ мы могли глазами слушать!..
             А подойду, могу испортите дѣло.)
             МАРК: Вамъ нравится портретъ Торквата Тасса?
             МОСТИ (во смущеніи).
             Теперь я позабылъ о немъ, маркиза...
             МАРК: Неблагодарность! Должно вѣчно помнить
             Святую дружбу...
             МОСТИ.           И любовь, маркиза!
             МАРК: Любовь -- мечта. Вы помните, вашъ другъ
             Бѣжалъ любви...
             ВАЛЬДОНИ. И былъ всегда несчастливъ.
             МАРК: Нѣтъ, никогда! Съ любовью былъ несчастливъ,
             А безъ любви, свободенъ и спокоенъ.
             ВАЛЬДОНИ. Не всѣ же Тассы...
             МОСТИ. (Горькая насмѣшка!)
             МАРКИЗА. Къ чему печаль, художникъ! Вы любили,
             Любили Тасса,-- больше никого!
             Не удивительно, что ваше сердце
             Сжимается при имени Торквата.
             Онъ отнялъ васъ отъ міра и страстей,
             И міръ и страсти вамъ теперь противны.
             Я понимаю ваше положенье.
             Разсѣйте грусть, чела храните свѣжесть;
             Не то -- васъ слава встрѣтитъ въ разслабленьи,
             И съ горькими насмѣшками положитъ
             На мертвеца Вѣнецъ Капитолійскій...
             Такой тріумфъ -- печальная картина...
             Насъ ждутъ, пойдемте, господа!..
             МОСТИ, (всплеснувъ руками).           Розина!..
  

МОСТИ и ГОНТИ.

             ГОНТИ (подошедъ съ послѣднимъ
             Она знакома вамъ, художникъ Мости?...
             МОСТИ. Къ чему вамъ знать? Она мнѣ незнакома.
             Когда-то видѣлъ я ее; не помню...
             Она была прекраснѣе, добрѣе;
             Теперь не то....
             ГОНТИ (про себя).
                       И онъ не зналъ ее!
             Тутъ тайна есть! (Гром.) Художникъ, съ сожалѣньемъ
             На васъ смотрѣлъ я издали; я видѣлъ,
             Какъ вы боролись съ памятью упорной;
             Но памяти ничто не заглушитъ,
             МОСТИ. Скажите мнѣ, художникъ ваше имя?
             ГОНТИ. Астольфо Гонти.
             МОСТИ. Ахъ, синьоръ Астольфо,
             Вы смотрите во внутренность людей
             И принуждаете остерегаться!
             ГОНТИ. Къ чему? Вы ошибаетесь! Астольфо
             Васъ понялъ, оцѣнилъ и сталъ вамъ другомъ.
             Участіе во мнѣ заговорило.
             Остерегаться не зачѣмъ того,
             Кто объявляетъ самъ свои сомнѣнья.
             МОСТИ. Но я не заслужилъ....
             ГОНТИ.                     Къ чему смиренье?
             Вамъ жребій назначаетъ роль,-- играйте!
             Откажетесь,-- другой разъ не назначитъ,
             МОСТИ. Не понимаю,
             ГОНТИ.           Если вамъ угодно
             Зайти ко мнѣ, я объясню все дѣло.
             МОC: О! съ удовольствіемъ... (Вотъ странный вечеръ)!

(Уходятъ).

  

ЯВЛЕНІЕ ВТОРОЕ.

Галлерея Антиковъ.

  

ДОМЕНИКИНЪ и его СОНЪ.

             СОНЪ. Засни, дитя!
             ЗАМПІЕРИ. Отставь! Кто въ храмъ спитъ?
             Кто служитъ Божеству, тотъ сна не знаетъ.
             Жить жертвами, чистѣйшимъ ѳиміамомъ,
             Итти по міру, подъ крестомъ съ крестомъ,
             И быть благовестителемъ блаженства;
             Стать между небомъ и землей; въ восторгъ
             Забыть себя, свой жертвенникъ забыть;
             Безъ страха, но почтительной рукою,
             Поднять покровъ съ таинственной Изиды,
             Но наготой не оскорбить приличій...
             Сонъ, дай одно такое сновиденье,
             И я -- твой рабъ, пока возможно рабство,
             СОНЪ. Засни, дитя!
             ЗАМПІЕРИ.           А дашь ли сновиденье?
             СОНГЬ. Я не могу понять твоихъ желаній.
             ЗАМПІЕРИ (быстро).
             Постой, я объясню....
                                 О сонъ коварный!
             Ты внутрь меня смотрѣлъ; ты ясно видѣлъ,
             Что я и самъ себя не понимаю....
             Вотъ что: представь мнѣ счастье безъ конца
             И безъ начала; дѣву молодую,
             Облитую кипящимъ наслажденьемъ,
             Въ благоуханномъ воздухъ, въ восторгъ;
             Представь мнѣ мужа, съ твердою душой,--
             Въ рукахъ его разломанное солнце,
             Въ устахъ язвительную жизни мудрость,
             А въ сердце чистое къ добру стремленье;
             Представь мнѣ міръ съ разбитыми богами,
             И посрединѣ чистую Діану,
             Высокую, роскошную Гречанку,
             Живой символъ античной чистоты;
             Представь мнѣ міръ, любовью обновленный,
             Любовью слитый въ цѣльную громаду:
             Природу мнѣ, представь ты мнѣ природу,
             Всю на одной картинѣ....
             СОНЪ.                     Не могу.
             ЗАМ: Не можешь?... Сонъ, ты больше мнѣ не нуженъ!..
             Молитва будетъ сномъ моимъ ночнымъ,
             А сномъ дневнымъ тяжелая работа...
  

ЯВЛЕНІЕ ТРЕТЬЕ.

Pierios differ cantusque chorosque sororom:
Aes dabit ex istis nulla pue! la tibi.
Марціалъ.

   (Небольшая комната, убранная съ возможною чистотою и опрятностью, но безъ особеннаго вкуса; треножники съ подмалевками и эскизами симметрически разставлены въ комнатѣ; эстампы и рисунки кучами, но въ отличномъ порядкѣ, въ красивыхъ портфеляхъ, лежатъ на видныхъ мѣстахъ; въ шкафу безъ стеколъ, съ множествомъ закладокъ, стоятъ красиво въ бѣлую кожу оправленныя книги и рукописи; около оконъ парусинныя ставни разной величины, цвѣта и прозрачности).
  

Д. МОСТИ и ГОНТИ.

             ГОНТИ. Вотъ уголокъ мой!
             МОСТИ.                     Уголокъ прекрасный.
             Довольство и удобство! Тишина!
             Вамъ жизнь мила, я думаю....?
             ГОНТИ.                     Не очень,
             МОСТИ. Чего же вамъ недостаетъ, художникъ?
             ГОНТИ. О, мало ли чего! Вѣдь жизнь обширна:
             Какъ много въ ней божественныхъ даровъ,
             А я ни одного изъ нихъ не принялъ
             Въ наслѣдство человѣка къ человѣку....
             Васъ рѣчь моя пугаетъ? Успокойтесь!
             Живите сами долѣе, узнайте
             Людей короче; можетъ-быть, и вы
             Моимъ путемъ придете къ той же цѣли.
             Присядемъ....

(Садятся; Гонти звонитъ).

  

ТѢ-ЖЕ и ФРАНЧЕСКО.

             ГОНТИ. Принеси вина, Франческо!
  

Д. МОСТИ и ГОНТИ.

             МОСТИ. Я никогда не пью...
             ГОНТИ.                     Одинъ бокалъ
             Не навредитъ. Вино, въ безцвѣтной жизни,
             Что дорогая краска; отъ вина
             Предметы ярче, чище становятся;
             Оно умомъ, какъ кистью Рафаэля,
             Другую жизнь на старой жизни пишетъ.
             Вино есть свѣтлый умъ уединенья,
             Вино есть другъ временъ давнопрошедшихъ.
  

ТѢ-ЖЕ и ФРАНЧЕСКО, поставивъ вино, уходитъ.

  
             ГОНТИ. (наливая).
             Одинъ бокалъ... здоровіе маркизы!
             Нельзя не пить... не правда ли?
             МОСТИ.                     Да! правда,
             ГОНТИ. А хороша прелестная маркиза!
             Какъ жизнь щедра для свѣжей молодежи!
             Имъ женщина, имъ каждая дѣвица --
             Роскошная и новая надежда.
             Блеснетъ ли взоръ кокетки черноокой,
             Улыбка-ль на устахъ невинной дѣвы,
             Минутной тѣнью пробѣжитъ... Счастливцы!
             Они умно толкуютъ взоръ, улыбку,
             И счастливы пока. И вы, художникъ,
             Принадлежите къ этому числу...
             Не такъ ли?..
             МОСТИ.           Нѣтъ. Я жизнь мою провелъ
             Надъ гробомъ Тассо...
             ГОНТИ.           Да, надъ гробомъ Тассо.
             Я позабылъ, что вы не такъ, какъ мы,
             Жизнь провели въ усиліяхъ напрасныхъ.
             Васъ наставлялъ во всемъ Торквато Тассо.
             Такъ Аріостъ былъ другомъ Рафаэлю...
             А я... Еще одинъ бокалъ художникъ!
             МОСТИ. Я не могу,
             ГОНТИ.           Здоровіе маркиза
             Необходимо выпить...
             МОСТИ.           Я согласенъ,
             Но болѣе меня не принуждайте,
             ГОНТИ. А я, вамъ говорю, въ прекрасной жизни
             Не испыталъ, не видѣлъ наслажденій....
             Я во Флоренціи учился: долго
             Меня бранилъ учитель; наконецъ
             Мнѣ Богъ помогъ задачу написать
             Удачно. Я Флоренцію оставилъ,
             Отправился въ Болонію, и здѣсь
             Я предался искуству безусловно.
             Отецъ мой былъ не бѣденъ: я хотѣлъ
             Умѣренной довольствоваться платой;
             Картины покупали, это правда,
             Но дешевизна была ихъ оцѣнкой.
             Всѣ говорили: недурной художникъ,
             Талантъ посредственный... Увы, искуство
             Съ тѣхъ поръ мнѣ становилось въ тягость, въ муку!
             Я славы требовалъ, а люди гордо
             Посредственностію меня корили.
                       Но та весна, когда душа пылаетъ
             Славолюбивыми мечтами, быстро
             Звѣздой падучей пронеслась, и опытъ
             Мечтателю открылъ, что въ этомъ свѣтѣ,
             Не все то, къ сожалѣнью, хорошо
             Что мы хорошимъ называть привыкли.
             Какъ осмотрѣлся, я перепугался
             Прошедшей жизни. Вамъ легко понять,
             Съ какимъ досаднымъ, горькимъ сожалѣньемъ
             Я оглянулся на мои труды.
             Что-жъ?-- Я обратный путь направилъ: поздно!
             Никто уже достоинствамъ моимъ
             И дорогимъ не вѣрилъ; только Чинто
             Еще въ моихъ картинахъ находилъ
             Хорошія черты, и то затѣмъ,
             Что я подъ вкусъ поддѣлывался Чинто,
             МОСТИ. Неужели такія средства?..
             ГОНТИ.                               Да!
             Сначала я и самъ краснѣлъ: но -что же?
             Однажды я читать Вазари началъ,--
             И что-жъ нашелъ?-- Что Рафаэль Урбинскій
             Подъ папскій вкусъ поддѣлывался также;
             Что геній можетъ быть льстецомъ хорошимъ,
             Не оскорбивъ величья своего.
             Да и въ другихъ искуствахъ я нашелъ
             Еще важнѣйшіе примѣры: Тассо,
             Бокаччіо и Аріосто пѣли
             Подъ ладъ своихъ высокихъ меценатовъ...
                       Повѣрите-ль, я съ горя захворалъ,
             Что такъ безумно дѣтскимъ заблужденьямъ
             Ребяческой душей повиновался!
             И что-жъ? Теперь я нѣсколько поправилъ
             И свой талантъ и состоянье. Чѣмъ?
             Тѣмъ, что возвысилъ цѣну на картины
             И вкусъ людей опредѣлилъ точнѣе,
             МОСТИ. (Раздуміе беретъ, не это-ль путь
             Широкій путь и къ славѣ и къ богатству?)
             ГОНТИ. Въ искуствахъ многое еще зависитъ
             Отъ зависти другихъ. Ну, будьте робки,
             Не объявляйте мнѣнья своего,
             И всѣ почтутъ васъ безталантнымъ, глупымъ.
             Весь умъ въ словахъ; въ молчаніи вся глупость.
             Отъ робости я пострадалъ довольно;
             Завистники, мою примѣтивъ слабость,
             Усиливали дерзость нападеній,
             А я не смѣлъ, боялся защищаться...
             МОСТИ (съ живостью).
             Такъ и со мной! Я сочинилъ недавно
             "Авреліо," поэму, и другую
             Изъ Крестовыхъ Походовъ. Первый опытъ
             Былъ принятъ общимъ хохотомъ ученыхъ.
             Я, признаюсь вамъ, оробѣлъ; а люди
             Еще сильнѣй напали на поэмы,
             ГОНТИ. Я не читалъ! Я вообще давно
             Оставилъ книги; если другъ, художникъ...
             МОСТИ. Я вамъ пришлю сегодня же поэмы...
  

ТѢ-ЖЕ и ФРАНЧЕСКО.

             ФРАНЧЕСКО (къ Мости).
             Пришелъ Роберто, спрашиваетъ васъ,
             МОСТИ. Кого? меня?
             ГОНТИ.           Да! Здѣшній управитель.
             Проси!
  

ТѢ-ЖЕ и РОБЕРТО.

             РОБЕРТО. По приказанію маркиза
             Я вамъ отвелъ приличные покои.
             Угодно ли пожаловать самимъ
             Распорядиться?
             МОСТИ.           Да, мой другъ, Роберто,
             Иду съ тобой!.. Художникъ, доброй ночи!
             ГОНТИ. Мой другъ, поэтъ-художникъ, вашъ слуга!
             МОСТИ. Надѣюсь, мы друзьями разстаемся...
             ГОНТИ (провожая Мости).
             Мой другъ, я вашъ покорнѣйшій слуга.
  

ГОНТИ одинъ.

             Я угадалъ! Онъ именно таковъ,
             Какимъ его желалъ я видѣть. Браво!
             Народъ кричитъ, что Гонти шарлатанъ,
             Что Гонти плутъ, пустой хвастунъ, невѣжа;
             Источники богатства изсякаютъ;
             Найдутся люди, убѣдятъ маркиза,
             Мнѣ отказать отъ мѣста иль назначить
             Другаго, старшаго. Нѣтъ, это дурно!
             Пусть этимъ старшимъ будетъ славный Мости,
             А въ славные произвести не трудно.
             Исчезнетъ Гонти отъ людскаго взора.
             Его закроетъ Мости отъ вниманья,
             И сдѣлается самъ вниманья жертвой...
             Въ моихъ рукахъ есть тайна... Этотъ геній
             Во мнѣ нуждаться будетъ; прибыль таже,
             За то отвѣтственности нѣтъ. О случай!
             Въ одну бесѣду я достать желанья!
             Онъ выслушалъ событій ложныхъ повѣсть;
             Повѣрилъ мнѣ; непостоянный умъ
             Смутился предъ картиной нищеты,
             И устремился по моей дорогѣ.
  
             И, можетъ-быть, вдвоемъ, гораздо больше
             Найдемъ источниковъ богатства. Люди,
             Вамъ все равно! Талантъ ли, не талантъ;
             Выищете въ искуствахъ развлеченья,
             Забавы суетной, мірской потѣхи...
             Мы вамъ доставимъ много развлеченья!
             Посредственность, ты -- золотое свойство!
             Въ пространномъ смыслъ -- золотое свойство!..
  

ГОНТИ и ФРАНЧЕСКО.

             ФРАНЧЕСКО. Отъ Мости книги...
             ГОНТИ.                     А, подай! Что, если
             Я не ошибся и по этой части? (къ столу)
             "Авреліо." Прочтемъ! Иди, Франческо!
  

ЯВЛЕНІЕ ЧЕТВЕРТОЕ.

Scendi propisia
Col tuo splendore.
O belle Venere,
Madre d'Amore!
Метастазіо.

(Спальная комната, украшенная со всею роскошью XVI вѣка).

МАРКИЗА, стоятъ посреди комнаты въ глубокой задумчивости, держа въ рукахъ книгу. ЛАУРЕТТА входитъ.

             ЛАУРЕТТА. Маркиза, вы читаете молитвы?
             МАРКИЗА. Да!.. Нѣтъ... А что, маркизъ?..
             ЛАУРЕТТА.                               Онъ въ кабинетъ
             Давно заснулъ. Роберто у него
             Остался, и читаетъ что-то тихо
             Самъ про себя. Я заглянула въ дверь...
             Прикажете раздѣть васъ?..
             МАРКИЗА.           Нѣтъ, Лауретта...
             Я, милая, сама раздѣнусь... Поздно?..
             ЛАУРЕТТА. Не такъ еще. А знаете, маркиза,
             У Насъ есть гость... Хорошъ собой и скроменъ,
             Какъ дѣвушка...
             МАРКИЗА.           Оставь меня, Лауретта!..
             Уже пора молиться...
             ЛАУРЕТТА.           Доброй ночи!
             Свѣтильникъ взять?...
             МАРКИЗА.           Оставь, я потушу.
  
             МАРКИЗА (одна.)
             Хорошъ собой, хорошъ! Не для меня!..
             Прошедшее! О дѣтства райскій сонъ,
             Пора любви и сладкихъ ожиданій,
             Гдѣ ты, гдѣ ты?.. Уснуло-ль это сердце,
             Иль умерло и схоронилось въ персяхъ,
             И только возстаетъ могильной тѣнью
             Пугать, тревожить пламенную душу?...
             Какъ жарко здѣсь... (отворяетъ окно)
                       Плыветъ двурогій мѣсяцъ:
             Онъ гонится за облакомъ летучимъ,
             Но не догонитъ... А блестящъ, красивъ!
             А облако? Дымъ вѣтренный, холодный,
             Пустая тѣнь, нечистый паръ земли,
             Ты презираешь чистую Діану,
             И къ солнцу яркому плывешь. Напрасно!
             Оно сожжетъ тебя лицемъ горящимъ,
             Разрушитъ, уничтожитъ, и велитъ
             Развѣять прахъ твой скверному вѣтру...
             Такъ онъ бѣжалъ! За чѣмъ же возвратился?
  
             О Господи, дай силу мнѣ молиться!
             Дай, Господи, мнѣ крѣпости душевной,
             Дай святости, познанія добра,
             Всего, что составляетъ нашу твердость!
  
             Какъ душно! Боже, свѣтъ Твой слишкомъ тѣсенъ,
             Чтобъ сердце полное святаго чувства..
             Могло дышать свободно!.. Этотъ воздухъ
             Неизмѣримъ!.. Спаси меня, Творецъ,
             Отъ тяжкой муки моего томленья!
             О, если-бъ можно все забыть, что было,
             И въ будущность не вѣрить...

(послѣ краткаго молчанія, бросаясь на постель.)

                                           Невозможно!
             Мнѣ стыдно... Плачу... Отчего?.. Богъ знаетъ1..
             Есть что-то, но для бѣднаго ума
             Неизъяснима эта тайна... Тассо!..

(вскочивъ съ живостію.)

             Пойдемъ, уйдемъ на чистый свѣжій воздухъ!
             Здѣсь какъ-то связана душа и тѣло
             Предметами работы человѣка.
             А человѣкъ?.. Прости ему, Всевышній,
             Какъ я ему давно уже простила!

(съ книжкой уходитъ въ садъ.)

  

ЯВЛЕНІЕ ПЯТОЕ.

Gloria, che sei mai tu? Sei dolce frode,
Figlio di lungo affanno, un'aura vana,
Che fra i sudor ei cerca, e non si gode.
Gloria flagel della superbia umana!
Джуліо Бусси.

(Комната во дворцѣ маркиза Чинто; сквозь занавѣсы оконъ пробивается свѣтъ зари; на столѣ еще горитъ свѣтильникъ.)

             Д. МОСТИ (одинъ у стола, дописываетъ картину )
             Я самъ дивлюсь обилью чувствъ и мыслей!
             Я самъ люблю мгновенное созданье
             Моей мечты! Не даромъ я пылалъ
             Къ прекраснымъ Музамъ дѣтскою любовью.
             Пришла пора,-- перо мое крылато,
             Безъ робости слова и мысль дружатся,
             Вѣрнѣе кисть на трудномъ полотнѣ,
             Персты согласнѣе на клависинѣ...
             О торжество! Приблизится то время,
             Когда довольство нищету изгонитъ,
             И славой озаритъ мой тихій вечеръ.
             Теперь мой путь ровнѣй; мнѣ легче будетъ
             Поддерживать общественное мнѣнье,
             Трудиться и пріобрѣтать. Вотъ повѣсть
             Окончена, и вѣрно новый случай
             Представится прочесть ее маркизу...
  

Д. МОСТИ и ГОНТИ.

             ГОНТИ. Не спите вы?..
             МОСТИ.           Я мучился восторгомъ,
             Ночь цѣлую въ безсонницѣ трудился...
             ГОНТИ. Завидный жребій, истинно завидный!
             Вамъ слава гонитъ сонъ,
             МОСТИ.           Почтенный Гонти,
             Вы льстите мнѣ...
             ГОНТИ.           О, вамъ не нужна лесть!
             Я не изъ тѣхъ, кому хвалить досужно.
             Невольно я открылъ вамъ мысли. Правда,
             Вамъ страненъ голосъ искреннихъ похвалъ;
             За вами вслѣдъ, какъ тѣнь, стремится зависть,--
             И впали вы въ опасное сомнѣнье...
             МОСТИ. Кто вамъ сказалъ?
             ГОНТИ.                     Двѣ небольшія книжки.
             "Авреліо" и "Князь Антіохійскій..."
             МОСТИ. Мои поэмы?
             ГОНТИ.           Да! Я понялъ ихъ.
             Я въ нихъ нашелъ всѣ признаки поэта,--
             Самоувѣренности не нашелъ.
             Но, кажется, и скромность виновата,
             Что приняли такія сочиненья
             Съ насмѣшкой горькой. Нѣтъ ни предисловій,
             Ни дерзкихъ примѣчаній; въ наше время
             И самому себя хвалить не дурно,
             МОСТИ. Какъ! самому себя хвалить?
             ГОНТИ.                               Не дурно,
             Мнѣ кажется; а впрочемъ это мнѣнье
             Изъ собственнаго опыта возникло.
             Вы поступайте какъ угодно; я
             Сказалъ вамъ то, что думалъ. Извините!..
  
             Прекрасные вамъ отвели покои!
             Маркизъ нашъ -- добрый, умный человѣкъ,
             Тогда, когда онъ, собственнымъ умомъ,
             Идетъ впередъ, не слушая людей,
             Коварныхъ судій жизни и искуства...
             МОСТИ. Присядемъ (садятся.)
             ГОНТИ (продолжая.)
                       Онъ желаетъ просвѣщенья,
             Онъ хочетъ быть Болонскимъ Медичи,
             Хотя онъ просто частный человѣкъ,
             Но знатенъ и богатъ... Что до маркизы...
             Жаль, что она изъ низкаго семейства!..
             Но это тайна,-- вамъ по дружбѣ только...
             МОСТИ. И полно, Гонти! Я маркизу знаю.
             Розина первая моя любовь,
             ГОНТИ (съ притворными удивленьемъ.)
             Не можетъ быть!...
             МОСТИ.           Ахъ, Гонти, сколько стоитъ
             Преодолѣть воспоминанье счастья!
             Но я хочу преодолѣть его,
             И только быть любовникомъ искуства.
             ГОНТИ. Напрасно,
             МОСТИ.           Какъ, напрасно?
             ГОНТИ.                               Это чувство
             Искуству не мѣшаетъ. И напротивъ,
             Вамъ слѣдуетъ искать любви уснувшей.
             Чѣмъ болѣе вамъ сладокъ будетъ міръ,
             Тѣмъ болѣе возвысится искуство.
             МОСТИ. Не понимаю.
             ГОНТИ.                     Рафаэль Урбинскій
             Былъ первымъ живописцемъ всѣхъ вѣковъ;
             А гдѣ жъ онъ черпалъ лучшіе восторги?
             Въ бесѣдахъ съ несравненной Форнариной.
             МОСТИ. Она была свободна... но Розина...
             И благодарность?
             ГОНТИ.           Кто же вамъ мѣшаетъ
             Былъ благодарнымъ?.. Сотнею картинъ,
             Безсмертныхъ вдохновеній живописца,
             Украсьте галлерею; напишите
             Огромную поэму въ честь маркиза;
             Прославьте въ ней его величье, мудрость,
             Богатство, щедрость; посвятите Чинто...
             И можетъ ли быть лучше благодарность?
             Повѣрьте, онъ забудетъ о женѣ,
             А будетъ помнить о великомъ Мости,
             Который предаетъ его безсмертью...
             И другъ вашъ, Тассъ, обязанъ былъ Альфонсу,
             Но полюбить сестеръ не побоялся.
             Кто назоветъ его неблагороднымъ?
             "Ерусалимъ" эгидой былъ для Тасса,
             И можетъ ли быть лучше благодарность?
             МОСТИ (вставъ.)
             Такъ много лѣтъ уже прошло...
             ГОНТИ.                     Ну, вотъ
             Опять нѣтъ твердости душевной! Полно
             Въ великихъ силахъ сомнѣваться. Смѣло-
             Впередъ, впередъ! Твои и миртъ и лавръ!..
             МОСТИ. Вѣнецъ... Розина на пути... Не вѣрю!
             И кто поручится, что столько лѣтъ
             Ея души не измѣнили?
             ГОНТИ.                     Я!
             МОСТИ. Но какъ ты знаешь?
             ГОНТИ.                     Сердце мнѣ сказало,
             Когда тебя нашли мы въ галлереѣ.
             Еще вчера я говорилъ тебѣ,
             Что вы давно между собой знакомы.
             Измѣнчивость лица, груди волненье,
             Огонь ланитъ и робость словъ... довольно,
             Чтобъ догадаться о знакомствѣ вашемъ.
             Она еще къ тебѣ не охладѣла,
             МОСТИ. Но Чинто...
             ГОНТИ.           Угождай его желаньямъ.
             Какъ Меценатъ, онъ проведетъ тебя
             Въ храмъ славы и богатства, а Розина
             Поддержитъ на пути слѣпаго мужа.
             Но изучить его характеръ надо,
             И не всегда быть откровеннымъ; часто.
             Онъ говоритъ отъ доброты сердечной...
             Тогда ему нельзя противорѣчить...
             МОСТИ. Какъ! Потакать?..
             ГОНТИ.                     Не потакать, а скромно
             Скрывать свое сужденье. Иногда
             О славѣ Мецената говорить,
             О Медичи, Висконти и подобныхъ,
             Не безъ сравненій и съ маркизомъ Чинто.
             Душа его равна его желудку:
             Онъ приметъ все и все сварить.
                                           Но, Мости,
             Ты скромности вполнѣ не предавайся!
             Когда тебя попросятъ сочинить
             Сонетъ на что-нибудь, или новеллу,
             На день рожденья пѣсню съ хоромъ,-- тотчасъ
             Пиши стихи, разучивай музыку,
             Играй и пой, и вмѣстѣ торжествуй!
             МОСТИ. Но честно ли?..
             ГОНТИ.           Таковъ нашъ свѣтъ. Напрасно
             Ты думаешь безсмертія достигнуть
             Прямымъ путемъ. Взлети орломъ могучимъ,
             Возсядь на облака, и гордой лирой
             Играй, греми!-- Никто и не замѣтитъ
             За облакомъ гремящаго пѣвца.
             Сойди на землю, улыбнись лакею,
             Привѣтствіе богатому съиграй,
             Красавицѣ пропой сонетъ любовный,
             И ты -- предметъ всеобщаго вниманья...--
             Ты не смотри съ сомнѣньемъ на меня!
             Припомни лучше жизнь Торквата Тасса.
             О, сколько гимновъ пѣлъ онъ Леонорѣ,
             Лукреціи, другимъ феррарскимъ дамамъ!
             Какую лесть онъ разсыпалъ Альфонсу!
             А ты его не обвиняешь, такъ ли?
             МОСТИ. Такъ, но...
             ГОНТИ.           Таковъ нашъ свѣтъ, я говорю.
             Вотъ, напримѣръ, вчера маркизъ нашъ добрый
             Просилъ тебя о повѣсти. Навѣрно
             Ты и не думалъ.
             МОСТИ.           О, напротивъ, Гонти!
             Она готова.
             ГОНТИ.           Безподобно! Есть-ли
             Въ ней что нибудь про Чинто?
             МОСТИ.                     Ничего,
             ГОНТИ. Вотъ это дурно! Ты прибавь вступленье,
             Гдѣ напрямикъ скажи: "Мой меценатъ
             "Мнѣ повелѣлъ..."
             МОСТИ.           Какъ повелѣлъ?
             ГОНТИ.                     "Представить
             "Трудовъ моихъ посильный опытъ..."
             МОСТИ.                               Опытъ?
             ГОНТИ. "Не жду пустыхъ похвалъ, но если повѣсть,
             "Которую вамъ нынѣ предлагаю,
             "Вниманіемъ высокимъ одобрится,--
             "Я награжденъ, и смѣло предаю
             "Печати трудъ, столь лестно одобренный."
             МОСТИ. О Гонти, ты мнѣ другъ! Я вижу ясно,
             Что твой совѣтъ отъ сердца происходитъ.
             Прослушай повѣсть!
             ГОНТИ.           Очень радъ. Читай!
  

ТѢ ЖЕ и МАРКИЗЪ СПАРЦА.

             СПАРЦА. Мое почтеніе, художникъ Мости!
             А, Гонти, вы ужъ здѣсь?..
             ГОНТИ.           Пришелъ недавно
             Возобновить съ художникомъ знакомство.
             СПАРЦА (къ Мости).
             Мнѣ многіе хвалили васъ; (Мости кланяется) сказали,
             Что ваша кисть удачно ловитъ сходство,
             И я рт.шился обратиться къ вамъ.
             Нельзя ли наскоро, въ два, три присѣста,
             Списать портретъ мой...
             МОСТИ.           Въ три присѣста?
             ГОНТИ.                               Можно.
             Художникъ Мости очень скоро пишетъ;
             Притомъ -- поэтъ, умѣетъ пополнять
             Фантазіей существенность портрета...
             СПАРЦА. Фантазіей? Да, это хорошо!
             Вѣдь не всегда мы сходствуемъ съ собою
             Отъ разныхъ постороннихъ обстоятельствъ.
             Когда-жъ начать намъ можно?..
             ГОНТИ (къ Мости).
                                           Завтра утромъ
             Вы будете свободны,-- и начните!
             СПАРЦА. А какъ цѣна?
             ГОНТИ (тихо Старцѣ).
                       Маркизъ, вѣдь онъ изъ Рима!
             У нихъ актъ цѣнъ, и всякъ даетъ, что можетъ.
             СПАРЦА. Благодарю! И такъ, я завтра буду.
  

Д. МОСТИ И ГОНТИ.

             МОС. Какъ! Мнѣ писать портретъ маркиза Спарци?
             Всѣ недостатки этого лица
             Изобразить на вѣрномъ полотнѣ?
             ГОНТИ. И, кто велитъ?... Пиши его красавцемъ;
             Пусть будетъ не похожъ, но миловиденъ,
             И кисть твою толпа льстецовъ прославитъ..
             Толпа людей отдастъ свое богатство,
             Чтобъ красоты имъ удѣлилъ художникъ.
             А ежели портретъ маркиза Спарцы
             Съ оригиналомъ будетъ схожъ,-- пропалъ ты!
             Толпа тебя оставитъ, какъ безумца,
             МОСТИ. Ты справедливъ. О, тяжело искуство,
             Когда его мы къ жизни примѣняемъ,
             ГОНТИ. Пора итти. Еще одинъ совѣтъ:
             Когда къ тебѣ придетъ бѣднякъ,-- спокойно
             Работу принимай, но вмѣстѣ съ тѣмъ
             Двойную цѣну назначай работѣ;
             Но если знатная придетъ особа,
             Не назначай цѣны своей работѣ,
             И говори, что собственное чувство
             Особы той оцѣнитъ трудъ достойно;
             Тогда тебѣ платить не будутъ вдвое,
             А вчетверо и больше. Ну, прости;
             Пора итти...
             МОСТИ. До скораго свиданья!
  

МОСТИ (одинъ).

             Какой знатокъ и свѣта и людей!
             Невольно соглашается съ нимъ разумъ,--
             Такъ ясно все доказываетъ онъ...
             Но, Гонти, тяжела твоя наука!
             Нѣтъ, скученъ свѣтъ съ его холодной славой,
             Съ его безнравственной привычкой злата,
             Съ его умомъ, разсчетливымъ и жаднымъ!
             Но что же слава, въ самомъ дѣлъ? Слава!

(Съ возрастающимъ жаромъ.)

             Нѣтъ, слава -- сонъ! Я славенъ -- и безъ хлѣба!
             Рука моя покорствуетъ таланту;
             Я погружаюсь въ океанъ познаній;
             Какъ водолазъ, ищу на днѣ морскомъ
             Чудесъ, сокрытыхъ для людскаго взора;
             Нашелъ, и выношу на свѣтъ, полмертвый,
             Облитый ужасомъ, изнеможенный...
             И что жъ? всѣ эти чудеса не кормятъ;
             Ихъ отнимаютъ для потѣхи общей,
             А я, я -- также бѣденъ, какъ и прежде!
             Но подвигъ мой потомкамъ передастся,
             Но въ лѣтопись мое положатъ имя,
             И скажутъ: "Онъ былъ славенъ!" Вотъ награда!
             Но пусть сей гулъ и блескъ безумной славы
             Надеждой утѣшаетъ человѣка,--
             Что жъ, разсмотрите, это существо,
             И существа вы въ славѣ не найдете!
             Какъ невещественный какой-то воздухъ,
             Она манитъ не умъ, а только сердце;
             Она влечетъ на дѣйствія сверхъ силъ,
             На жертвы свыше состоянья.
  
                                           Слава!
             Не явная ль ошибка въ именахъ?
             Мнѣ кажется, что слава есть тщеславье,
             Горячка чувства, пламенная гордость,
             Хвастливый пиръ способностей и воли,
             Болѣзненный припадокъ себялюбья...
             А истинная слава есть довольство,
             Соединеніе удобствъ житейскихъ,
             Земное счастье... Истинно, вотъ слава!
             Вотъ жизни цѣль! О Гонти, понимаю!
             Ты указалъ мнѣ путь. Я повинуюсь!
  
             И Тассъ не бѣденъ былъ: какія деньги
             Черезъ его переливались руки,
             А онъ ихъ пренебрегъ и стадъ несчастливъ!
             И Буонаротти былъ богатъ и счастливъ;
             Рафаэль Санціо богатъ и счастливъ.
  
             И кто не согласится, что богатство
             Есть принадлежность настоящей славы
             И знаменатель степени таланта?
             Довольно. Я прозрѣлъ. Пойдемъ за славой!
  

ЯВЛЕНІЕ ШЕСТОЕ.

Sublatis studiorum pretiis, studia periturкa.
Тацитъ.

   (Библіотека маркиза Чинто. Въ самомъ строжайшемъ порядкѣ въ шкафахъ расположены книги по предметамъ: надъ шкафами огромными золотыми буквами на черныхъ доскахъ, надписано: Iurisprudentiа, Theologie, Historia sacra et profana, Thesaurum artium Liheralium, и прочая. Нѣсколько глобусовъ въ видѣ шара, груши и элипсоида (5), покрытые пылью, стоятъ на окнахъ, статуи Музъ и бюсты философовъ и поэтовъ древнихъ -- въ промежуткахъ шкафовъ. Потолокъ расписанъ альфреско; посрединѣ столъ съ множествомъ книгъ, освѣщаемый многосвѣточною высокою свѣтильнинею; занавѣски оконъ опущены; у входа, по обѣимъ сторонамъ дверей, низкія софы).
  

МАРКИЗЪ и РОБЕРТО.

             МАРКИЗЪ (на софѣ, просыпаюсь).
             Ого, Роберто, браво! До утра
             Читаетъ, да читаетъ.
             РОБЕРТО (оставляя книну, встаете).
                                 По привычкѣ.
             МАРКИЗЪ. Не хочешь ли, я сдѣлаю тебя
             Библіотекаремъ моимъ? А пропасть
             Прекрасныхъ книгъ, огромное хозяйство!
             Что жъ ты читалъ?
             РОБЕРТО.           Теперь читалъ я Тассо.
             Богатое, послѣднее изданье...
             МАРКИЗЪ. Вотъ этого, что у меня виситъ.
             РОБЕРТО. Такъ точно.
             МАРКИЗЪ.           Ну, читай и разскажи!
             Не худо знать и мнѣ объ этомъ Тассѣ.
             Ахъ, да! А гость нашъ? Что его поэмы?
             Ты ихъ читалъ?
             РОБЕРТО.           Читалъ, и поздравляю.
             Съ рѣшительнымъ талантомъ...
             МАРКИЗЪ (вскочивъ). Въ самомъ дѣлѣ?
             Да это страшно! Съ умными людьми
             Молчать нельзя, а трудно говорить.
             РОБЕРТО. О, нѣтъ! Изъ двухъ его поэмъ -- я вижу
             Въ немъ сердце доброе и кроткій нравъ.
             И ваше покровительство для Мости
             Могло бы всей литературѣ нашей
             Значительную пользу оказать.
             МАРКИЗЪ. Неужто въ самомъ дѣлѣ? Я готовъ.
             Но, видишь, этотъ Мости неизвѣстенъ...
             РОБЕРТО. Маркизъ, всѣ были прежде неизвѣстны;
             Потомъ прославились...
             МАРКИЗЪ.           Да! это правда.
             РОБЕРТО. Таланты, въ книгахъ я читалъ, родятся,
             Какъ рѣдкія растенья странъ далекихъ.
             Но какъ растеніе, безъ солнца, чахнетъ,--
             Безъ покровительства, талантъ скудѣетъ.
             И потому, маркизъ, я опасаюсь
             За Мости: прочитавъ его поэмы
             Я полюбилъ его, какъ сына. Жалко!
             Талантъ рѣшительный, необычайный!
             И если вы спасти его хотите,
             Возьмитесь быть Болонскимъ Меценатомъ..
             МАРКИЗЪ. А кто-же этотъ Меценатъ? (6)
             РОБЕРТО.                              Вельможа
             При Августѣ. Виргилій и Горацій,
             Всѣ вообще художники, поэты,
             И словомъ всѣ науки и искуства,
             Въ немъ видѣли опору и защиту.
             МАРКИЗЪ. Быть этимъ Меценатомъ я не прочь.
             Я самъ люблю стихи, картины, бюсты:
             Да какъ быть тѣмъ, что было за сто лѣтъ?
             РОБЕРТО.Стараться дать рѣшительнымъ талантамъ,
             Какъ Мости, напримѣръ, всѣ средства къ жизни,
             Распространять извѣстность ихъ твореній,
             Совѣтами ихъ пылкость умѣрять...
             МАРКИЗЪ. Пожалуй! Ну, еще что должно дѣлать?
             РОБЕРТО. Давать пиры ученому сословью,
             Участвовать въ ихъ преньяхъ, разговорахъ,
             Съ учеными учтиво обращаться,
             А чтобъ умы ихъ содержать въ работѣ,
             То задавать имъ трудные вопросы.
             МАРКИЗЪ. Пожалуй! Только?
             РОБЕРТО.                     Только.
             МАРКИЗЪ.                               Слава Богу!
             Я полагалъ быть этимъ Меценатомъ
             Довольно трудно; между-тьмъ, напротивъ,
             Весьма легко. Благодарю, Роберто!
             Съ сего же дня я Меценатъ! Ты слышишь!
             Сегодня же проси ко мнѣ обѣдать
             Всю академію. Ученымъ мужамъ
             Представлю я художника-поэта.
             Ужъ дѣйствовать, такъ дѣйствовать, Роберто,
             Рѣшительно. Зови всѣхъ живописцевъ!
             Ты можешь прямо, думаю, сказать
             Ученымъ: "Меценатъ васъ проситъ кушать!"
             РОБ. Домъ Чинто будетъ славенъ въ цѣломъ свѣтѣ,
             Васъ назовутъ Болонскимъ Медичи.
             МАРКИЗЪ. Какъ, Медичи? Хочу быть Меценатомъ!
             Объ этомъ, послѣ. Ты иди сзывать
             Ученый міръ обѣдать. Я одѣнусь,
             И сообщу женѣ про эту новость.

(Уходятъ въ разныя стороны).

  

ЯВЛЕНІЕ СЕДЬМОЕ.

Kann der Liebe süss Verlangen,
Emma, kann's vergänglich seyn?
Was dahin ist und vergangen,
Emma, kann's die Liebe seyn?..
Шиллеръ.

   (Садъ; посрединѣ большой фонтанъ; кругомъ бассейна высокіе кипарисы; противъ фонтана скамейки).
  
             ВЕРРИНО (стоитъ на краю бассейна).
                       Бѣги фонтанъ, лети фонтанъ,
                       Алмазной пылью разсыпайся!
                       Блестящимъ солнцемъ осіянъ,
                       То упадай, то возвышайся!
                       Ты жизнь моя, ты мой портретъ!
                       Одинъ, въ саду благой природы,
                       Не вѣдая мірскихъ суетъ,
                       Въ бесѣдѣ чувства и свободы,
                       Съ моей божественной мечтой,
                       Съ моею радостью прекрасной,
                       Слова, въ созвучности согласной,
                       Мечу обильною струей.
                       Я счастливъ, какъ и ты! Свободно
                       Я лепечу слова мои,
                       Какъ ты бросаешь своевольно
                       Свои зеркальныя струя.
                       Я не желаю глупой славы,
                       И гордыхъ не маню очей,
                       Не пью людскихъ похвалъ отравы,
                       И не горю въ огнѣ страстей...

(прохаживаясь около фонтана).

             И въ самомъ дѣлѣ, счастливъ я. Напрасно
             Иной разъ взоръ наряднаго глупца,
             Съ презрѣніемъ на мнѣ остановленный,
             Меня гнететъ насмѣшкою холодной:
             Отворочусь, и снова, я спокоенъ,
             И снова жизнь и счастіе -- мои.
             Но счастіе, однакожъ, очень зыбко;
             Лукавый взоръ красавицы роскошной,
             Иль яркій взоръ божественныхъ очей
             Иной разъ пробуждаетъ бурю въ сердцѣ.
  

ВЕРРИНО и МАРКИЗА, съ книгой.

             МАРКИЗА. Другъ, добрый другъ!
             ВЕРРИНО.                     Ахъ, это вы, маркиза!
             Я занялся фонтаномъ, не примѣтилъ,
             Какъ подошли...
             МАРКИЗА.           Оставьте извиненья.
             Не вамъ -- языкъ учтивости притворной.
             ВЕРРИНО. Вы правы. Да! несносно лицемѣрить.
             Но что же дѣлать? Злобенъ человѣкъ.
             Чтобъ быть счастливымъ, надо скрытнымъ быть.
             МАРКИЗА (задумчиво).
             Ты образецъ поэтовъ.
             ВЕРРИНО.           Нѣтъ, маркиза,
             Я не поэтъ. Гдѣ читывали вы
             Мои стихи? Нигдѣ! Ихъ нѣтъ въ печати.
             МАРКИЗА. Они въ груди блаженнаго поэта!
             Дай Богъ тебѣ носить всегда въ себѣ,
             Всю полноту поэзіи прекрасной,
             Не выливать ея на судъ пристрастный,
             Не отдавать святаго достоянья
             Ничтожнымъ людямъ; ихъ насытить чувствомъ,
             А самому, какъ трупу, опустѣть;
             Безъ жизни жить и славиться безъ счастья!
             И вотъ примѣръ. Читалъ ты эту книгу?
             ВЕРРИНО. "Авреліо?" Нѣтъ, не читалъ. Позвольте!
             МАРКИЗА. Возьми себѣ, она мой врагъ....
             ВЕРРИНО.                                         Маркиза,
             Не понимаю васъ.
             МАРКИЗА.           Поймешь, но поздно.
             О, авторъ этой книги былъ прекрасенъ,
             Изъ чувства созданъ, счастіемъ увѣнчанъ!
             Онъ просто пѣлъ, какъ говорилъ, какъ думалъ.
             И что же? Слава голову вскружила:
             За мотылькамъ погнался добрый Мости.
             ВЕРРИНО. Какъ, Мости?
             МАРКИЗА.                     Да! Каковъ же онъ теперь?
             Себялюбивый остовъ чело вика,
             Холодный трупъ самоубійцы.... Да!
             Самоубійца Мости; чувство жизни
             Онъ добровольно отдалъ глупымъ людямъ,
             А самъ сталъ пустъ. А люди?Боже, Боже!....
  
             Доложимъ, трудъ его былъ слабъ и жалокъ;
             Но Мости начиналъ. Великій Данте
             Не началъ поприща безсмертнымъ "Адомъ."
  
             Мужъ принялъ Мости въ домъ, какъ живописца;
             Но я боюсь, что и на этомъ полъ
             Его найдутъ и клевета и зависть.
             Ахъ, добрый другъ, простите состраданью!
             Онъ созданъ былъ не для пера и кисти....
             ВЕРРИНО. А для чего жъ, маркиза? Для любви?
             Но вамъ гадать не слѣдуетъ объ этомъ.
             Предайте Мости жребію его.
             Давно ему назначена дорога;
             Но если человѣкъ, въ противность небу,
             Захочетъ путь другаго измѣнить....
             О, дорого за дерзость взыщетъ небо!
             МАРКИЗА. Благодарю! Темны твои совѣты,
             Но я привыкла правду понимать.
             Прошу тебя, не оставляй Розины!
             Кто знаетъ, что насъ можетъ встрѣтить въ жизни,
             А женщинъ не готовятъ на несчастья.
             Необходимъ намъ дружескій совѣтъ.
             Ты не откажешь?... Но, идетъ Маркизъ....
  

ТѢ ЖЕ и МАРКИЗЪ.

             МАРКИЗЪ. Здорова ли, маркиза?
             МАРКИЗА.                              Слава Богу!
             А вы, маркизъ?
             МАРКИЗЪ.           Здоровъ! Немного рано
             Роберто разбудилъ. Но что же дѣлать?
             Не вѣчно спать. Притомъ сегодня праздникъ
             У насъ.
             МАРКИЗА. Какой?
             МАРКИЗЪ.                    Сословіе ученыхъ
             Обѣдаетъ у насъ. Хочу я Мости
             Представить имъ. Хочу быть Меценатомъ.
             Хочу любить художества, искуства,
             Распространять посильно просвѣщенье
             И заслужить потомковъ благодарность.
             (къ Веррино) Что скажешь ты объ этомъ?
             ВЕРРИНО.                               Ничего.
             МАРКИЗЪ. Какъ, ничего? Возможно ли? Я слышать,
             Что ты искуства также любишь.
             ВЕРРИНО.                               Да!
             МАРКИЗЪ. Такъ вочему-жъ не говорить ни олова,
             Что думаешь о меценатствѣ, а?
             ВЕРРИНО. Я очень радъ, маркизъ. Но полагаю
             Что меценаты часто вредны....
             МАРКИЗЪ.                     Какъ!
             Что-жъ, я глупецъ? И различить не въ силахъ
             Что вредно, что полезно?
             ВЕРРИНО.                     Извините!
             Я вамъ сказалъ, что думалъ.
             МАРКИЗЪ.                     Думалъ глупо.
             Вотъ, напримѣръ, я покровитель Мости!..
             Что-жъ, онъ плохой поэтъ, плохой художникъ?
             Ты всѣхъ бранишь, а что-жъ ты сдѣлалъ самъ,
             Что написалъ, что напечаталъ? Басни
             Не издалъ въ свѣтъ, а говоритъ, какъ Данте!
             Не ты одинъ! Да ты и не въ примѣръ,
             Отъявленный лѣнтяй; но есть другіе,
             Съ умомъ, съ талантами -- и что же пишутъ?
             Всѣ ровно ничего! Безъ солнца, слышишь,
             И травка жить не можетъ, а таланты,
             Безъ покровительства людей богатыхъ,
             Искуству пользы не приносятъ. Мости
             Писатель, музыкантъ, художникъ, словомъ
             Искусникъ на всѣ руки. Что-жъ? Безъ солнца,
             До сей поры онъ неизвѣстенъ. Солнцемъ
             Я буду для него, и ты увидишь,:
             Какъ цѣлый свѣтъ его превознесетъ,
             И папа въ Римѣ увѣнчаетъ Мости.
             Ну, что теперь ты скажешь?
             ВЕРРИНО.                     Въ Капитолій
             Не золотой,-- желѣзный ключъ ведетъ.
             МАРКИЗ. Вторая глупость! Право, странно слушать,
             Какъ ты смѣшно и ложно разсуждаешь.
             Вотъ Гонти! Онъ извѣстный человѣкъ;
             Мы спросимъ у него.
  

ТѢ-ЖЕ и ГОНТИ.

             ГОНТИ (низко кланяясь).
                                 Маркизъ!... Маркиза!
             маркизъ. Послушай, другъ! Ты знаешь Мости?
             ГОНТИ.                                         Знаю.
             МАРКИЗЪ. Ну, что? Каковъ?
             ГОНТИ.                     Великій человѣкъ,
             Поэтъ отличный, съ чувствомъ и талантомъ;
             Художникъ съ пламеннымъ воображеньемъ
             И съ вѣрной кистью, человѣкъ....
             МАРКИЗЪ. До человѣка послѣ. А еще
             Каковъ онъ въ музыкѣ?
             ГОНТИ.           Съ большимъ талантомъ.
             МАРКИЗЪ. Ну, что теперь? Ты сердишься.
             ВЕРРИНО.                                         Ни мало.
             Двухъ словъ я не сказалъ въ обиду Мости;
             Вамъ вздумалось приписывать мнѣ то,,
             Чего я говорить не думалъ.
             МАРКИЗЪ.                     Право?
             Такъ ты за Мости?
             ВЕРРИНО.           Нѣтъ,
             МАРКИЗЪ.                     Да какъ же это?
             ВЕРРИНО. Художникъ вашъ, поэтъ и музыкантъ
             Двухъ дней еще не прожилъ вмѣстѣ съ нами,
             А мы уже достоинства его
             Съ подробностью опредѣлили...
             МАРКИЗЪ.                     Правда!
             ВЕР: Быть можетъ въ немъ есть и талантъ и чувство!
             Но такъ проворно, вдругъ, безъ доказательствъ,
             Произвести простаго человѣка
             Въ великіе!.. Маркизъ, какъ вамъ угодно,
             А я въ его величіе не вѣрю.
             МАРКИЗЪ. Умно и справедливо!
             ГОНТИ.                     Нѣтъ, маркизъ!
             "Авреліо" и "Князь Антіохійскій,"
             Портретъ Торквата Тасса и соната,
             Которую онъ сочинилъ для васъ,
             И повѣсть, посвященная маркизу,
             И сочиненія его въ рисункахъ,
             И разсужденія, и разговоры...
             Мнѣ кажется, довольно доказательствъ...
             МАРКИЗЪ. И это справедливо!
             МАРКИЗА.                     Добрый Чинто!
             Покорствуйте сердечному влеченью!
             Прекрасенъ плодъ науки и искуства.
  

ТѢ-ЖЕ, кромѣ ВЕРРИНО.

             МАРКИЗЪ. И женщина -- да всѣхъ умнѣе! Браво!
             Куда же ты, Веррино?.. Разсердился?
             И есть за что! Завистливъ мой племянникъ.
             МАРКИЗА. О, нѣтъ, маркизъ, Веррино не завистливъ!
             И если онъ оставилъ насъ, (со вздохомъ) другая
             Навѣрно есть причина.
             МАРКИЗЪ.           Я узнаю.
             МАРКИЗА. Къ чему, мой другъ?
             МАРКИЗЪ.                     Узнаю непремѣнно!
  

МАРКИЗА и ГОНТИ.

             ГОНТИ. Маркиза, вашъ совѣтъ рѣшилъ сомнѣнье.
             Какъ Джуліо вамъ будетъ благодаренъ!
             МАРКИЗА (разсѣянно).
             Который часъ?
             ГОНТИ.           Я свелъ знакомство съ Мости:
             Прекрасная душа...
             МАРКИЗА.           Пора обѣдать.
             Маркизъ и васъ навѣрно пригласилъ,
             ГОНТИ. Маркиза, вы умѣете скрывать.
             Движенія души. И кто повѣритъ,
             Смотря на васъ, что знаменитый Мости...
             Давно знакомъ...
             МАРКИЗА.           Кто вамъ сказалъ?
             ГОНТИ.                               Вы сами!
             Двусмысленный вчерашній разговоръ,
             Смущенье, робкій взоръ...
             МАРКИЗА.                     Нѣтъ, вы ошиблись.
             Быть-можетъ онъ сказалъ вамъ?
             ГОНТИ.                     О, ни слова!
             Языкъ его не измѣняетъ сердцу;
             Но грудь его страданій скрыть не можетъ.
             Когда про васъ зайдетъ пустая рѣчь,
             Ничтожный анекдотъ, онъ -- весь вниманье!
             Глаза его горятъ, тѣснится сердце,
             И вздохъ за вздохомъ изъ груди выходитъ...
             И вы вздохнули...?
             МАРКИЗА.           Я! Не стыдно ль, Гонти,
             Догадкѣ слѣпо предаваться? Мости
             Мнѣ незнакомъ; меня онъ видѣть могъ,
             Но я его рѣшительно не помню.
  

ГОНТИ одинъ.

             Притворщица! Однако-жъ это дурно,
             И если онъ къ ней въ милость не вотрется,
             Ничтожный меценатъ соскучитъ ролей.
             Роберто глупъ, онъ не поддержитъ Чинто;
             Веррино -- злой совѣтникъ въ нашемъ дѣлѣ;
             Она одна... Нѣтъ, Гонти, слишкомъ рано
             Ты захотѣлъ будить уснувшій пламень...
             Но онъ проснется, или я -- не Гонти!

Уходитъ.

  

ЯВЛЕНІЕ ОСЬМОЕ.

At nostri proavi Plautinos et numeros et
Laudavere "aies, nimium patienterque utramque,
Medicam stulte, mirati...
Горацій.

(Столовая зала во дворцѣ Чинто. Множество прислужниковъ вносятъ разныя яства и вина, поставляя все на столъ).

  

МАРКИЗЪ, Д. МОСТИ, ВЕРРИНО, и нѣсколько человѣкъ Болонскихъ академиковъ сидятъ за столомъ.

             МАРКИЗЪ. Я не могу поварить, чтобы звѣзды
             Ходили. Это невозможно!
             ПЕРВЫЙ АКАДЕМИКЪ. Точно,
             МАРКИЗЪ. Ужё давнымъ-давно извѣстно,
             Что звѣзды ходятъ; но до сей поры
             Никто не зналъ путей ихъ и значенья.
             Уже давно догадывались люди,
             Что отъ движенья звѣздъ, зависитъ жребій
             Какъ царствъ, такъ и простаго человѣка.
             Но до сихъ- поръ немногіе узнали
             Законы сихъ движеній; очень мало
             Астрологовъ правдивыхъ вы найдете,
             И тѣ стараются скрывать науку;
             Ученый нестерпимъ для неученыхъ.
             МАРКИЗЪ. Скажите мнѣ, что можно прочитать
             На небесахъ?
             ПЕРВЫЙ. Всю жизнь, отъ А до Z,
             И все, что только можно встрѣтить въ жизни.
             ВТОР. АКАД. Почтенный мой собратъ, я сомнѣваюсь,
             Чтобы болѣзнь могла открыться въ звѣздахъ,
             Когда она мгновенно происходитъ
             И больше отъ физическихъ причинъ.
             МАРКИЗЪ. Я то же думаю.
             ПЕРВЫЙ.                     О, нѣтъ, маркизъ!
             Все, все отъ звѣздъ зависитъ, даже жребій
             Безъ покровительства звѣзды вредитъ.
             МАРКИЗЪ. А солнце не имѣетъ этой силы?
             ПЕРВЫЙ. Какъ?Солнце?.. Нѣтъ! Оно простой фонарь.
             Со свѣтомъ и тепломъ; оно насъ грѣетъ,
             Оно намъ свѣтитъ, но судьбы стремленьемъ
             Не можетъ управлять...
             МАРКИЗЪ.           Весьма забавно!
             Какъ думаете вы?
             ТРЕТІЙ АКАДЕМИКЪ. Я совершенно
             Съ моимъ собратомъ соглашаюсь. Онъ
             Всю жизнь провелъ на крышъ; долгій опытъ
             Ему открылъ всѣ закоулки неба,
             Всѣ мелкія дорожки; млечный путь
             Ему знакомъ, какъ мнѣ знакомъ Титъ Ливій.
             МАРКИЗЪ. Титъ Ливій?
             ТРЕТІЙ.           Да! Историкъ превосходный,
             Ораторъ первоклассный, человѣкъ
             Глубокомысленный и тонкій критикъ.
             Читали вы мой Коментарій?
             МАРКИЗЪ.                     Да!
             Читалъ... Пріятный слогъ!..
             ТРЕТІЙ.                     Маркизъ позволить
             Прочесть на Тацита мой Коментарій.
             Историкъ замѣчательный.
             МАРКИЗЪ.                     Историкъ?
             О, съ удовольствіемъ. Ну, а поэтовъ
             Не любите?
             ТРЕТІЙ.           Напротивъ! Я ужъ издалъ
             Горація ad usum juventutis;
             Теперь Проперція приготовляю,
             МОСТИ. Проперцій вялъ, я не люблю его.
             МАРКИЗЪ. Да! точно, вялъ. О, Мости мой знатокъ!
             Мнѣ удивительно, что онъ такъ рано
             Соединилъ въ себѣ такъ много знаній,
             Разнообразныхъ и глубокихъ,
             ПЯТЫЙ.                     Геній.
             Подобенъ Прометею.
             МАРКИЗЪ.           Прометею?
             Да! Мости мой похожъ на Прометея.
             Во всмъ искуствахъ онъ знатокъ и геній,
             МОСТИ. Вы шутите...
             МАРКИЗЪ. Какъ шутки? Вотъ люблю!
             Мнѣ совѣстно въ глаза тебя хвалить,
             Но искренность -- мой главный недостатокъ.
             Повѣрьте мнѣ, свѣтила просвѣщенья,
             Я въ немъ нашелъ осьмое чудо. Мости
             Имѣетъ всѣ таланты, только, робокъ;
             Но съ нашей помощью, надѣюсь, онъ
             Отложитъ робость въ сторону, и намъ
             Труды его не будутъ больше тайной.
             ЧЕТВЕРТЫЙ АКАДЕМИКЪ (маркизу).
             Я слышалъ, онъ хорошій живописецъ.
             МАРКИЗЪ. Хорошій? Нѣтъ, отличный, превосходный?
             Онъ живописецъ Римской школы!
             ЧЕТВЕРТЫЙ.                               Римской?
             Ему знакомы живописцы наши,
             Особенно Караччіевъ семейство (7).
             МАРКИЗЪ. Я думаю, ты съ ними въ дружбѣ, Мости?
             МОСТИ. Я знаю Анибала, Агостино,
             Но съ Лодовико незнакомъ еще.
             ЧЕТВЕРТЫЙ. Огромное семейство живописцевъ!.
             Антоніо живетъ при Аннибалѣ;
             Я думаю; вы знаете его?
             Франческо, Паоло изрядно пишутъ,
             Но въ нихъ большихъ талантовъ незамѣтно.
             Однако есть картины не дурныя.
             Вы были въ Академіи. Караччи?
             МОСТИ. Нѣтъ, не успѣлъ.
             ЧЕТВЕРТЫЙ.                     Скажите, Аннибалъ
             Отлично, говорятъ, былъ принятъ въ Римѣ?
             МОСТИ. Да! Кардиналъ Фараезе далъ ему
             Расписывать воѣ стѣны, галлереи,
             И Аннибалъ прекрасно исполняетъ,
             Огромную работу: впрочемъ, надо
             Сказать вамъ правду, онъ не много робокъ
             И подражаетъ слѣпо Рафаэлю.
             Нѣтъ рода своего, нѣтъ рѣзкой кисти;
             Созданіе туманно, колоритъ
             Какой-то синій (8) Впрочемъ недостатки.
             Онъ щедро искупаетъ красотами.
             МАРКИЗЪ. Какой знатокъ! Такъ точно обо всемъ
             Онъ судитъ...
             ЧЕТВЕРТЫЙ. Правда ли, что Аннибалъ
             И Агостина призывалъ на помощь?
             МОСТИ. Да, призывалъ. Онъ составлялъ картоны,
             Но Агостино былъ граверъ высокій,
             И Анибалъ во многомъ былъ обязанъ
             Его совѣтамъ и рисункамъ. Впрочемъ,
             Я слышалъ, Лодовико лучше всѣхъ.
             ЧЕТВЕРТЫЙ. Нельзя сказать. Учитель онъ отличный
             И общество degli lncamminati
             Произведетъ прекрасныхъ живописцевъ.
             За это Лодовику честь и слава!
             ВЕРРИНО. А я такъ думаю, что эти школы
             Художества къ добру не приведутъ.
             Какъ правиламъ таланты подчинять?
             Препятствовать свободному созданью?
             Пиши, какъ я; какъ ты, пусть пишутъ дѣти,
             Какъ дѣти,-- внуки... Путь однообразный!
             Смотрите, всѣ великіе таланты
             Сами собою школы создавали,
             Иль, справедливѣе, по ихъ примѣру,
             Сами собою школы создавались.
             И что такое школа? Объясните!
             Отсутствіе талантовъ самобытныхъ,
             Посредственныхъ художниковъ толпа,
             Рядъ подражаній, неудачъ,-- вотъ школа!..
             МАРКИЗЪ. (Пошелъ молоть, а говоритъ недурно!
             Хорошій слогъ.) Довольно на сегодня!
             Пора вставать! (всѣ встанютъ).
                       Ну, просимъ быть друзьями!
             И если вамъ когда позволитъ время,
             Покорно просимъ собираться къ намъ.
             Ученые полезны разговоры...

(съ самодовольною улыбкою).

             А что полезно, то пріятно... Такъ ли?..

(Академики отходятъ въ сторону.))

             ТРЕТІЙ. Сказалъ, что зналъ! Изъ букваря цитата,
             ПЯТ. АКАД. На силу высадилъ. Обѣдъ ужасный!
             ТРЕТІЙ. Ты понялъ ли, зачѣмъ обѣдъ?
             ПЯТЫЙ.                               Не понялъ!
             ТРЕТІЙ. Онъ сдѣланъ не для насъ.
             ПЯТЫЙ.                               Такъ для кого-же?
             ТРЕТІЙ. Для Мости!
             ПЯТЫЙ.           А! Но этотъ Мости, кто онъ?
             ТРЕТІЙ. Ты помнишь ли, тому назадъ три года,
             "Авреліо," поэма вышла въ Римъ,
             И критики забавились... (9)
             ПЯТЫЙ.                     Я помню.
             Такъ это авторъ?
             ТРЕТІЙ.           Да! Но только тише!
             Какое дѣло унижать намъ Мости?
             Къ чему? Маркизъ отъ Мости безъ ума,
             И мы хваля его, похвалимъ Чиито.
             ЧЕТВЕРТЫЙ (къ Мости).
             Да! я читалъ "Авреліо." Прекрасно!
             Совѣтую не оставлять пера.
             ШЕСТОЙ. Ты слышалъ, какъ честилъ онъ Аннибала?
             СЕДЬМОЙ. Хорошъ онъ самъ, ничтожный копіистъ!
             МАРКИЗЪ. Ну, Мости, я къ тебѣ имѣю просьбу:
             Поройся у себя, найди-ка повѣсть,
             А мы послушаемъ...
             МОСТИ.           Желанье ваше
             Считаю приказаньемъ.
  

ТѢ-ЖЕ, кромѣ МОСТИ.

             МАРКИЗЪ.                     Какъ уменъ,
             Какой пріятный слогъ въ его рѣчахъ!
             Онъ воскреситъ намъ Данте...
             ШЕСТОЙ.                     Аретина.
             СЕДЬМОЙ. Нѣтъ, далеко ему до Аретина! (10)
  

ТѢ-ЖЕ и МОСТИ.

             МАРКИЗЪ (медленно проходя во боковую дверь)
             Пойдемъ читать. А подъ какимъ заглавьемъ?
             МОС: "Раймондъ, тулузскій графъ, новелла, въ прозѣ."

(Всѣ уходятъ).

  

ЧАСТЬ ВТОРАЯ.

ГОМЕРЪ.

  

ЯВЛЕНІЕ ПЕРВОЕ.

......Tu semper amoris
Sis memor et cari comitis ne abscodat imago.
Валерій Флаккъ.

   (Садъ. Три аллеи, стройной правильности, бѣгутъ въ разныя стороны; въ концѣ средней, видѣнъ дворецъ, позолоченный первыми лучами солнца; въ концѣ боковыхъ два большіе фонтана; передняя площадь украшена колоссальною, мраморною группою Аполлона и Лафны; въ стѣнкахъ изъ стриженныхъ деревъ скамейки; по ихъ сторонамъ статуя Антиноя, Сафо, Нарцисса и Венеры.)
  

МОСТИ и ГОНТИ, выходя изъ боковой аллеи.

             ГОНТИ. Не думалъ я, мой другъ чтобъ въ твердомъ мужѣ
             Любовь могла кипѣть съ такою силой.
             Въ шестнадцать лѣтъ понятенъ бурный пламень
             И свойственна задумчивая грусть,
             Но въ тридцать...
             МОСТИ.           Страсть растетъ отъ неудачъ.
             Какъ, въ сорокъ дней, ни ласковаго взгляда
             Ни слова о прошедшемъ; будто Мости
             Ей не знакомъ! Съ убійственнымъ разсчетомъ
             Она себя друзьями окружаетъ,
             И если позволяетъ въ ихъ число
             Вмѣшаться мнѣ, такъ только изъ приличій,
             И то всегда на нѣсколько мгновеній,
             На нѣсколько пустыхъ, ничтожныхъ словъ,
             ГОНТИ. Ну, это хорошо...
             МОСТИ.                     Какъ, хорошо?
             ГОНТИ. Ужъ если страсть въ душѣ ея угасла,
             Не нужны ей приличья и друзья.
             Она-бъ бесѣдъ съ тобой не избѣгала,
             И не боялась бы уединяться.
             Ну, а теперь совсѣмъ другое дѣло!
             Она кипитъ, но борется съ разсудкомъ.
             Глупецъ! Отъ одного пустаго слова,
             Отъ вовремя направленнаго взора,
             Разсудокъ быстро вмѣнится со стражи,
             А страсть возьметъ свое.
             МОСТИ.           Ты полагаешь?
             Она сегодня будетъ здѣсь одна:
             Лауретта говорила, что маркиза
             Въ саду одна гуляетъ по утрамъ,
             И поздно возвращается въ покои.
             Съ заплаканными, красными глазами,
             ГОНТИ. Вотъ видишь!..
             МОСТИ.           Такъ! Но если эти слезы
             Принадлежатъ другимъ воспоминаньямъ?-
             А, можетъ-быть, и настоящимъ чувствамъ
             Къ счастливцу, неизвѣстному...
             ГОНТИ.                     Никакъ!
             Вѣдь прежде этихъ слезъ, не замѣчали
             До твоего пріѣзда?..
             МОСТИ.           Тише, Гонти!
             Она, она! Уйди, мой другъ, уйди,
             ГОНТИ. Успѣха, Мости!
             МОСТИ.           Ахъ, иди, иди!..
  

МАРКИЗА и МОСТИ за мраморной группой.

             маркиза (переставъ читать книгу).
             Я ненавижу Тасса, а читаю!..
             Онъ разорвалъ любви моей союзъ.
             Онъ въ Римъ увелъ того, кѣмъ я дышала,
             Кого своимъ привыкла называть,
             И навсегда разрушилъ сонъ Розины
             Ахъ, если-бъ онъ не зналъ Торквата Тасса,
             Я никогда-бъ -не сдѣлалась маркизой,
             Пустой игрушкой дома, жалкой куклой...

(увидѣвъ Мости.)

             Ахъ!.. Джуліо...
             МОСТИ.           Такъ вы меня узнали!
             О, "Джуліо" -- воспоминанье счастья!
             Маркиза, это имя сколько разъ
             Такъ сладостно уста слагали ваши!..
             О, сколько разъ...
             МАРКИЗА.           Забудьте то, что было.
             Всему конецъ; давно конецъ.
             МОСТИ.                     Маркиза,
             Вы къ строгости, такой не рождены.
             О, нѣтъ! Языкъ лукавствуетъ, но сердце
             Неужели всѣ чувства заглушило,
             Которыми такъ прежде полно было?
             МАРКИЗА. Синьоръ, прошу васъ, будьте осторожны;
             Не предавайтесь памяти; напрасно
             Не нарушайте моего покоя!
             Всему конецъ, сказала я,-- всему!
             Свидѣтель Богъ, я ничего не помню!
             МОСТИ. А я такъ помню живо страшный день,
             Когда послѣдняя надежда счастья
             Погасла, словно солнце передъ бурей.
             Да будетъ проклятъ этотъ день ужасный!
             Мы шли пѣшкомъ, поспѣшно, безъ оглядки,
             Большой дороги избѣгая; Тассо
             Шелъ весело; а я въ какомъ-то страхѣ
             За нимъ влачился, какъ убійца; шорохъ,
             Малѣйшій шумъ шаги мои ковалъ;
             Мнѣ слышались погоня, голоса:
             Я, въ ужасъ, удерживалъ Торквата,
             Прислушивался къ голосамъ,-- и что же?--
             Всѣ эти голоса во мнѣ кричали;
             То совѣсти моей была тревога.
             Я съ ужасомъ припоминалъ Розину,--
             И каждый кустъ скрывалъ мою Розину;
             И каждое движеніе зефира
             Мнѣ голосомъ Розины отзывалось,
             И каждая звѣзда небесъ далекихъ
             Бросала взоръ Розины на меня.
             Что перенесъ я въ эту ночь, маркиза!
             Но какъ я могъ оставить Тасса? Слабый...
             Едва оставившій больницу, чахлый,
             Измученный болѣзнью и несчастьемъ,
             Тассъ страшенъ былъ! И сердце раздѣлялось:
             Розины гнѣвъ, недугъ Торквата Тассо...
             О, если-бъ на моемъ вы были мѣстѣ,
             Вы-бъ извинили Джуліо...
             МАРКИЗА.                     Напрасно
             Вамъ кажется, что я могу сердиться,
             За что васъ хвалитъ цѣлая Европа.
             Напротивъ! Я съ немалымъ восхищеньемъ
             Про ваши подвиги читала письма.
             Да и за что сердиться? Наше дѣтство
             Могло насъ сблизить нѣсколько, но время
             Могло насъ раздѣлить, какъ раздѣлило.
             Повѣрьте, нѣтъ прошедшаго для насъ.
             Мнѣ даже сны ребячества не снятся,
             МОСТИ. Маркиза, не ребячество...
             МАРКИЗА.                               О, если-бъ
             То было страстью возраста другаго,
             Великій Тассъ одинъ пошелъ бы въ Римъ!

(хочетъ итти.)

             МОСТИ. Маркиза, выслушайте...
             МАРКИЗА.                     Полно, Мости!
             Я совершила путь моей любви:
             Теперь ищу семейственнаго мира.
             Я васъ не обвиняю; можетъ быть
             Воспоминанье обмануло сердце,
             Но согласитесь, что въ пятнадцать лѣтъ
             И не такія страсти умираютъ.
             Пятнадцать лѣтъ мы не видались, Мости;
             Воспоминанія молчали; случай,
             Ничтожное свиданье... все воскресло!..
             МОСТИ. Клянусь!..
             МАРКИЗА.           Изъ уваженья къ прежней дружбѣ,
             Изъ уваженья къ женщинѣ, прошу,
             О, будьте снисходительны къ Розинѣ!
             Не нарушайте моего покоя!
             И мало-ли вамъ Богъ далъ, безъ меня?
             Искуство, молодость, благообразье...
             Все впереди; къ чему назадъ стремиться?
             Вы можете еще счастливцемъ быть;
             А я... Простите, я ужъ все сказала!
  

МОСТИ, одинъ.

             Розина!... Нѣтъ, она другаго любитъ!...
             А какъ прекрасно, какъ великолѣпно
             Розина разцвѣла! Въ устахъ вишневыхъ
             Какъ соблазнительно трепещутъ рѣчи!
             Какимъ огнемъ горитъ блестящій взоръ!
             Какъ страстно дышатъ мраморныя перси!
             Не я!.. Не мнѣ!.. Она другаго любитъ,
             А я горю желаніемъ напраснымъ...
             Ребячество, зачѣмъ ты не сказало,
             Что путь мой за Розиной, не за Тассомъ! (Уходите).
  

ЯВЛЕНІЕ ВТОРОЕ.

(Мастерская художника Мости. Множество зачатыхъ портретовъ по угламъ залы, нѣкоторые на треножникахъ; посрединѣ большой столъ съ картонными портфелями, которые наполнены эстампами; на стѣнахъ нѣсколько малыхъ эскизовъ для картинъ. Зала освѣщена тремя большими окнами; нижнія ихъ части завѣшаны. Нѣсколько искусно сложенныхъ и одѣтыхъ куколъ въ разныхъ мѣстахъ залы разставлено для учениковъ; также нѣсколько изваяній):

  

УЧЕНИКИ Д. МОСТИ, сидя около стола.

             ПЕРВЫЙ УЧЕНИКЪ. Что, нравится тебѣ учитель?
             ВТОРОЙ.                                         Нѣтъ!
             ПЕРВЫЙ. А почему?
             ВТОРОЙ.           Богъ знаетъ почему...
             Такъ, сердце не лежитъ...
             ТРЕТІЙ.           Со мною то-же.
             Да почему ты не пошелъ учиться
             Къ Караччи?
             ВТОРОЙ. Мать моя съ нимъ въ ссорѣ.
             ТРЕТІЙ.                               Вотъ
             Причина!
             ВТОРОЙ. Ну а ты?
             ТРЕТІЙ.           Караччи бѣденъ
             И дорого беретъ, а этотъ Мости
             Богатъ...
             ПЕРВЫЙ. Богатъ? Маркизъ издержки платитъ;
             А онъ-то самъ бѣднѣе насъ съ тобой.
             ТРЕТІЙ. А какъ павлинъ всегда одѣтъ!
             ЧЕТВЕРТЫЙ.                               А скупъ?
             ТРЕТІЙ. Какъ, скупъ?
             ЧЕТВЕРТЫЙ.           Онъ даромъ паоло не дастъ,
             Отъ бѣднаго бѣжитъ какъ отъ заразы;
             Монаху не подастъ на церковь; дома
             Всегда въ лахмотьяхъ; онъ не пьетъ вина,
             А воду; дома никогда не ѣстъ,
             ПЕРВЫЙ. Да какъ ты знаешь это?
             ЧЕТВЕРТЫЙ. Привѣчайте
             По моему, увидите все сами...
  

ТѢ-ЖЕ и ПЯТЫЙ УЧЕНИКЪ,

             ПЯТЫЙ (садясь на свое мѣсто).
             Молчите, господа, идетъ викарій.
             ПЕРВЫЙ. Ужъ подлинно викарій!
  

ТѢ-ЖЕ и ГОНТИ.

             ГОНТИ.                               Не былъ Мости?
             ПЕРВЫЙ. Нѣтъ, не былъ...
             ГОНТИ (отходя отъ учениковъ тихо).
                                 Чѣмъ окончилось свиданье?
             Боюсь и за него и за себя.
             Въ любви нельзя быть шарлатаномъ; впрочемъ
             Все въ мірѣ отъ способности зависитъ...
  
             До сей поры все шло своимъ путемъ;
             Весь залъ наполненъ заказной работой;
             Маркизъ, какъ добрый Меценатъ, желаетъ
             Общеполезнымъ сдѣлать свой дворецъ;
             Для живописи -- школа! А учитель,
             Великій Мости, человѣкъ вчерашній;
             Онъ въ сорокъ дней Болонію увѣрилъ,
             Что въ немъ вмѣщается великій геній...
             Не вѣрить какъ? Маркизъ за это платитъ.
             Плати маркизъ, на то ты меценатъ,
             А мы тебя разславимъ и распишемъ.
  
             Пускай кричитъ Караччи, что нашъ Мости
             Художнику мыть кисти не достоинъ.
             Смотря на столько денегъ усомнишься,
             Не въ правду-ли онъ первоклассный геній.
             Классификація во всѣхъ сословьяхъ
             Располагается по капиталамъ.
             Богатъ, такъ я уменъ; а бѣденъ -- глупъ!
  
             Я ничему рѣшительно не вѣрю.
             Въ немъ есть талантъ богатство собирать;
             Въ немъ чувство есть презрѣнія къ искуству;
             Великая способность притворяться,
             И онъ не геній?..
  

ТѢ-ЖЕ и МОСТИ.

             МОСТИ (къ Гонти).
                       Кто! О комъ ты говоришь?
             О, лучше быть Феррарскимъ скороходомъ,
             И вмѣстѣ мужемъ женщины любимой,
             Чѣмъ сдѣлаться Болонскимъ Рафаэлемъ
             Безъ счастія, и безъ надежды счастья!
             ПЕРВЫЙ. Учитель!
             МОСТИ.           Прочь! Сегодня нѣтъ ученья.
  

Д. МОСТИ И ГОНТИ.

             МОСТИ (скорыми шагами по залѣ).
             Ребенокъ, не умѣлъ цѣнить восторговъ!
             Глупецъ, я вѣрилъ въ глупыя мечты!
             ГОНТИ. И такъ свиданіе съ маркизой?
             МОСТИ.                               Гонти,
             Я не-любимъ! Но есть другой счастливецъ;
             Ему падутъ ручьи жемчужныхъ слезъ,
             Ему готовится блаженство рая...
             Я, счастія чужаго соглядатай,
             Пришелъ воскреснуть памятью восторговъ,
             Чтобъ медленною смертью умирать.
             ГОНТИ. Что за отчаянье? Въ одно свиданье
             Естественно нельзя уладить дѣла,
             Когда оно пятнадцать лѣтъ лежало
             И совершенно конченнымъ считалось.
             И я, и ты, и добрая Лауретта.
             Мы всѣ замѣтили, съ твоимъ пріѣздомъ,
             Большую перемѣну. Эти слезы,
             Желанье быть всегда въ кругу людей,
             Тогда какъ прежде добрая маркиза
             Искала тишины, уединенья... (взявъ себя за голову)
             Га! что за мысль!.. Въ одинъ и тотъ же день?
             Въ одно и то же утро... Можетъ-быть...
             Маркизъ къ нему расположенъ; маркиза...
             Она его замѣтно отличаетъ...
             МОСТИ. Что за догадки, Гонти? Кто онъ, гдѣ онъ?
             О комъ ты говоришь?..
             ГОНТИ.           Я полагаю...
             Но если мысль моя одна догадка...
             МОСТИ. Но, ради Бога, кто же онъ?
             ГОНТИ.                               Веррино.
             МОСТИ (презрительно).
             Веррино, этотъ блѣдный стихотворецъ,
             Прославленный Болонскими глупцами,
             Всегда, вездѣ съ непрошеннымъ совѣтомъ,
             И съ нравственнымъ готовымъ замѣчаньемъ,
             Почерпнутымъ изъ старыхъ книгъ? (со смѣхомъ)
                                                     Веррино,
             Любовникъ безъ любезности!.. Не вѣрю,
             ГОНТИ. Другой разъ невозможному повѣришь,
             Когда его не можешь опровергнуть...
             Веррино возвратился въ тотъ же день,
             Когда и ты въ Колонію пріѣхалъ.
             Тебя маркиза явно испугалась,
             Ему обрадовалась тайно...
             МОСТИ.                     Гонти!
             ГОНТИ. Съ тобой трехъ словъ не говоритъ маркиза,
             А съ нимъ бесѣдуетъ до поздней ночи;
             Съ тобой мрачна, безчувственна...
             МОСТИ (бѣшено).                     Довольно,
             Веррино, мой соперникъ! полуумный!
             Извѣстныхъ риѳмъ гнилая паутина,
             Поэзіи ненужныя послѣдки,
             Живая кукла -- мой соперникъ!.... Гонти,
             Я не люблю Розины; безъ горячки
             Я спрашиваю васъ, кто вамъ сказалъ,
             Что ей угодно жаловать Веррино....
             ГОНТИ. Помилуй, Мости! Ревность не у мѣста!
             МОСТИ. Я требую....
             ГОНТИ.           Чего же? Доказательствъ?
             Я ихъ сказалъ, а повторять нѣтъ нужды;
             Да и смѣшно доказывать догадку.
             Ребячишься! Ревнуй себѣ, пожалуй,
             Да только здѣсь, въ своей рабочей; гласно
             Не нападай на сильнаго Веррино!
             Единоборство не послужитъ въ пользу.
             Паденіе твое съ насмѣшкой примутъ,
             А торжество съ коварною улыбкой....
  
             Молчи! Оставь упрямую маркизу!
             И если сердце у нея свободно,
             Она сама придетъ въ твои объятья....
             Представь себя спокойнымъ, хладнокровнымъ,
             Съ учтивостью оказывай почтенье,
             Всегда ея замѣтно избѣгай;
             Когда жъ съ тобой заговоритъ маркиза,
             Краснѣй, блѣднъй и томно отвѣчай.
             Отрывистыми: да и нѣтъ; бесѣды
             Умышленно не продолжай; старайся
             Веселымъ быть при ней, а безъ нея
             Скучай, грусти, но чтобъ она видала
             Сама, или ея друзья.... Вотъ Мости,
             Тебѣ урокъ практической любви....
  
             Постой! Еще есть маленькое средство.
             Сегодня маскарадъ: переодѣнься!
             Быть-можетъ случай васъ сведетъ съ маркизой,
             Подъ маской тайны міра узнаются....
             МОСТИ. О, Гонти, ты неистощимъ, какъ море!
             Не знаю, какъ благодарить тебя,
             ГОНТИ. Но, ты, мой другъ, влюбился не на шутку;
             Умѣрь любовь; страсть бурная опасна.
             А между-тѣмъ, пока минетъ горячка,
             Я долженъ устранить тебя отъ дѣлъ,
             Быть казначеемъ всѣхъ твоихъ доходовъ,
             Fattore Рафаэлевымъ (11).... Нельзя!
             Ты такъ разсѣянъ; мелочнымъ страстямъ
             Даешь непозволительную волю;
             Нерѣдко пропускаешь славный случай
             Съ богатаго невѣжества взять подать,
             Довольствуясь улыбкой ободренья;
             Ты часто расточителенъ безъ нужды;
             То платье новое, то столъ, то рамка
             Великолѣпная, то книга. . Полно
             Такими пустяками заниматься!
             Ты, какъ пчела, сбирай и прячь свой медъ,
             Чтобъ зиму жизни провести въ довольствѣ.
             МОСТИ. Благодарю за дружбу; но Астольфо,
             До сей поры еще я очень бѣденъ,
             Мнѣ нечего на послѣ оставлять;
             Прилично одѣваться я обязанъ,
             Убрать покои также; рамки нужны
             Для украшенія картины; книга
             Мой лучшій другъ, совѣтникъ, собесѣдникъ,
             И, будучи писателемъ, я долженъ
             Итти за ходомъ просвѣщенья. Гонти,
             Благодарю за вызовъ твой еще разъ!
             Со временемъ, при помощи Господней,
             Припомню я тебѣ твою готовность
             Быть для меня fattore. Добрый Гонти,
             Ты не откажешься?...
             ГОНТИ.           Не сомнѣвайся!
             (Не поздно ли я къ дѣлу приступилъ?)
             Пора, однакожъ! До свиданья, Мости!
             МОСТИ. До маскарада! Будешь?....
             ГОНТИ.                               Непремѣнно.
  

МОСТИ (одинъ).

             Любезный другъ! Какъ добръ и безкорыстенъ!
             Нѣтъ, я не дамъ ни матери, ни брату,
             Того, что пріобрѣлъ трудомъ и честью,
             Что, пополамъ съ грѣхомъ, несетъ мнѣ случай.
             Поистинѣ, вотъ золотая дружба!
             Ты нуженъ мнѣ,-- вотъ нашей дружбы цѣпи;
             Минетъ нужда, я разорву ихъ, Гонти!
  
             Но ты, Болонская Киприда!.... Сердце
             Не можетъ успокоиться; всѣ думы
             Бѣгутъ за ней.... она бѣжитъ отъ Мости
             Въ объятья горделиваго Веррино!
             Въ послѣдній разъ иду на испытанье.
             Любовь иль смерть! Нѣтъ середины въ страсти!

(Уходить).

  

ЯВЛЕНІЕ ТРЕТІЕ.

(Комната въ отдѣленіи маркизы).

  

МАРКИЗА (одна).

             Всегда одна, нигдѣ души отвѣтной,
             Какъ привидѣнье, но огромнымъ заламъ
             Скитаюсь я.... Завидный жребій!.... Всѣ
             Увеселеньямъ дружно предаются...
             А я одна! Ничтожный человѣкъ,
             Пустой, надутый воздухомъ богачъ,
             Въ добавокъ, мужъ несчастнѣйшей жены,
             Веселіе въ толпѣ людей находитъ...
             А я одна! Веррино вдохновенный
             Бесѣдуетъ съ фонтаномъ, вольной думой
             Безмѣрный міръ фантазіи объемлетъ,
             Съ нимъ каждый кустъ имѣетъ жизнь и слово,
             И вся природа откровенный другъ...
             А я одна! Напрасно скорбнымъ взоромъ
             Въ толпѣ людей ищу я человѣка,
             Который могъ-бы другомъ быть... Напрасно!
             Въ стальной бронѣ закованъ цѣлый свѣтъ,
             И слабый взоръ не прожигаетъ стали....
  
             Любить, любить.... ужасная потребность!
             Неужели, безъ этой тяжкой страсти,
             Нельзя пройти земной, минутной жизни?
             Неужели самъ Богъ опредѣлилъ
             Быть міру и любви нераздѣлимо?
  
             И я, такъ холодно отвергла Мости,
             И я, любя, сказала -- не люблю!
  
             Но долгъ велѣлъ... О! этотъ долгъ велитъ
             Упорствовать въ несчастій случайномъ,
             И добровольно горе умножать.
             И не одно-ль и то-же преступленье
             Любить открыто или въ тайнѣ?
                                           Боже,
             И я его такъ холодно отвергла,
             И я, любя, сказала -- не люблю!
             О, лейтесь, лейтесь, пламенныя слезы!
             Вы мнѣ послѣдніе друзья.... (заливается слезами).
  

МАРКИЗА и ВЕРРИНО.

             ВЕРРИНО.                     Маркиза!
             Одна, въ слезахъ! Я къ вамъ спѣшу на помощь.
             Я покоряюсь вашей волѣ. Что же?
             Къ чему сей гнѣвный взоръ, видъ оскорбленья?
             МАРКИЗА. Я думала, что комнаты мои
             Святыня для мужчинъ; что эти слезы
             Невидимо и тайно проливаю;
             Не знала я, что всѣ мои поступки
             Поручены чьему-нибудь надзору....
             ВЕРРИНО. Маркиза, извините! Сожалѣю,
             Что, не узнавъ короче насъ, повѣрилъ
             Мгновенной раздражительности вашей.
             Я говорилъ вамъ, что чужая помощь,
             Для вѣтренныхъ, невѣрный якорь. Что же?
             Сбылись мои слова. Гдѣ откровенность,
             Обѣщанная въ первый день свиданья,
             Тогда какъ я объ этомъ не просилъ?
             Я понялъ странность дружбы между нами,
             И не хотѣлъ внимать ея призыву.
             Вы повторили вѣтренный призывъ;
             Я вѣтренно ему повиновался.
             Иду безъ умысла, встрѣчаю слезы,
             По праву друга требую отчета;
             Мнѣ гордымъ отвѣчаютъ подозрѣньемъ,--
             И жалуютъ въ лазутчики! Маркиза,
             Не оскверню святыни вашей больше,
             И къ другу старому пойду, къ фонтану...
             МАРКИЗА. Веррино!
             ВЕРРИНО.                     Что прикажетъ мнѣ маркиза?
             МАРКИЗА. Останьтесь!
             ВЕРРИНО.                     Слушать новые упреки,
             Богъ знаетъ, изъ чего....
             МАРКИЗА.           Прошу, останьтесь!
             ВЕРРИНО. Извольте, остаюсь... Увы, Веррино,
             И гдѣ твоя свобода? Гдѣ та гордость,
             Что никогда твоей желѣзной воли
             Никто склонить не могъ?Я вашъ, маркиза!
             МАРКИЗА. Ты мой, ты долженъ быть моимъ, Веррино!
             Но будь великодушенъ; состраданья
             Теперь прошу: оно всего нужнѣе
             Въ такой опасности... Ты знаешь, Мости...
             Ты поблѣднѣлъ? Веррино, ради Бога,
             Не сомнѣвайся! Другъ мой, дай мнѣ руку,
             И отвѣчай на мой вопросъ нескромный:
             Любилъ ли ты?
             ВЕРРИНО.           Нѣтъ, никогда.
             МАРКИЗА.                               Гордецъ!
             И ты хотѣлъ преподавать уроки
             Какъ укрощать волненія любви?
             Завистливъ ты, Веррино! Никогда
             Не испытавъ верховнаго блаженства,
             Не хочешь допустить къ нему другихъ.
             Но будетъ время: съ странною тоскою,
             Съ невыразимымъ ожиданьемъ блага,
             Съ надеждой трепетной и сладкимъ страхомъ,
             Ты упадешь предъ женщиной, Веррино,
             Передъ живой, чарующей картинкой,
             Что красотой Поэзія зоветъ.
             О, добрый другъ, напрасенъ будетъ разумъ,
             Холодные совѣты, помощь друга,
             Обязанности жизни... все напрасно!
             Какъ очарованный, ты будешь помнить
             Про разумъ, про совѣты, какъ про дѣтство,
             Когда тебя качали въ колыбели,
             И темной сказкой сонъ къ тебѣ манили; --
             Ты весь въ одну любовь преобразишься.
             Тогда приди ко мнѣ, тогда совѣтуй,
             И мы поймемъ другъ друга... Ахъ, Веррино,
             Что сдѣлалось съ тобой?
             ВЕРРИНО (встревоженный, опустивъ глаза).
                                           О, ничего!
             Вы такъ краснорѣчивы...
             МАРКИЗА.                     Не шутя!
             ВЕРРИНО (съ необыкновеннымъ жаромъ).
             Что, мнѣ шутить? О, скоро ли настанетъ
             Волшебная пора страданій тяжкихъ!
             Какъ сладко мнѣ... Клянусь вамъ бѣднымъ сердцемъ,
             Что этотъ мигъ бесѣды чудной вашей
             Въ могилу унесу съ собой...
             МАРКИЗА.                     Веррино,
             Такъ ты меня уже не обвиняешь?
             О, добрый другъ, я знаю, передъ Богомъ
             Нарушить тайну брачнаго союза
             Тяжелый грѣхъ, неискупимый грѣхъ!
             А передъ свѣтомъ наша честь игрушка..
             Но передъ совѣстью, предъ строгимъ небомъ...
             Все это знаю я: и что же дѣлать?
             Любовь неодолимая растетъ!
  
             Не думаешь-ли ты, что женскій разумъ
             Противустать не въ силахъ обольщенью?
             Напротивъ! Я сегодня хладнокровно
             Отвергла Мости...
             ВЕРРИНО.           Вы его отвергли!
             Вы снова добродѣтели кумиръ
             Кому легко, отрадно поклоняться?
             МАРКИЗА. О, ты -- поэтъ, мечтательная тѣнь,
             Осуществленный образъ вдохновенья!..
             Пока вездѣ, всегда встрѣчаю Мости,
             Могу-ли поручиться за себя?
             Отраденъ сонъ воспоминаній дѣтства,
             Сильна первоначальная любовь.
             О мой поэтъ! Могу-ли я не вѣрить,
             Что въ Мости страсти буйныя уснули?
             Что, безъ измѣны мужу, я могу
             Его бесѣдѣ сладкой предаваться;
             Не нарушая брачныхъ узъ, любить,
             Любить его, какъ друга..?
             ВЕРРИНО.                     О, маркиза,
             Онъ неспособенъ къ дружбѣ.
             МАРКИЗА.                     Почему?
             ВЕРРИНО. Не смѣю изъяснять моихъ догадокъ.
             МАРКИЗА. Ахъ, говорите, говорите!
             ВЕРРИНО.                               Право,
             Онъ не имѣетъ столько благородства,
             Чтобъ чувствовать любовь святую вашу.
             Онъ оковать захочетъ васъ на долго.
             Разрушатся всѣ правила разсудка,
             И сладострастный... Боже, не могу
             Докончить!..
             МАРКИЗА. Говорите, ради Боги!
             ВЕРРИНО. Любовь -- неволя. Гордый человѣкъ
             Отыскивать свободу любитъ смертью...
             МАРКИЗА. О, пощади, Веррино!
             ВЕРРИНО.                               Ахъ, маркиза,
             И для кого такая жертва?.. Небо!
             Для низкаго ремесленника, Мости...
             МАРКИЗА Ремесленникъ! Такой поэтъ, художникъ..
             ВЕРРИНО. Кто? Онъ поэтъ?
                                 Не риѳмъ-ли легкій рядъ,
             Не строчекъ-ли кудрявыя страницы --
             Высокій даръ поэзіи небесной?
             И кто у насъ теперь легко не пишетъ?
             Кто звонкой риѳмы къ риѳмъ не пріищетъ
             И колокольчиками не гремитъ?
             И всѣ они поэты, эти люди,
             Что жизнь влекутъ въ безчувственности, въ скукѣ!
             Что числами, какъ-будто звѣздочеты,
             Опредѣляютъ смыслъ своихъ стиховъ!
             Безжизненно, безъ чувства, вдохновенья,
             Потѣя, гладятъ, чистятъ мысль простую,
             Чтобъ легче проглотилъ ее читатель!
             Поэты самозванцы, трудъ мозольный
             Вы издаете въ видъ вдохновенья,
             И, бѣдные, вы ждете удивленья,
             Рукоплесканій, похвалы, наградъ;
             Но, ахъ, вашъ трудъ,-- мертвецъ могилы хладной,
             Смѣшитъ народъ одеждою нарядной,--
             И глупости Италіянецъ, радъ!
             Онъ деньги вамъ даетъ, какъ арлекинамъ,
             И вы довольны милостыней черни; --
             Поэты-арлекины, вы довольны!
             Обширенъ свѣтъ, есть гдѣ съ стыдомъ укрыться,
             Есть гдѣ продать поддѣльный жаръ и чувство,
             Есть гдѣ купить сомнительную славу...
             Всему просторъ на торжищѣ страстей.
             Неутомимъ ремесленникъ для денегъ!
  
             Но не таковъ прямой поэтъ. Великій
             И чистый храмъ непостижимой тайны,
             Что на землѣ поэзіей зовется.
             Среди людей, печаленъ и угрюмъ,
             Одинъ, всегда и счастливъ и доволенъ;
             Передъ толпой и гордъ и своенравенъ,
             Въ кругу друзей привѣтливъ, тихъ, любезенъ;
             Онъ не страдаетъ надъ перомъ покорнымъ;
             Мгновеніе,-- и мысли стройнымъ рядомъ
             Въ воображеніи его проходятъ;
             Мгновеніе,-- и мысли въ ясной рѣчи.
             Какъ въ золотѣ безцѣнные алмазы.
  
             Ахъ, эта рѣчь проста въ великолѣпьи,
             Великолѣпна въ простотѣ! Музыка,
             Умъ, живопись -- стихіи этой рѣчи.
             Она чиста, какъ слезы юной дѣвы,
             Когда она надъ гробомъ брата плачетъ;
             Она нѣжна, какъ крылья мотылька,
             Усыпанныя золотою пылью;
             Какъ радуга, свѣжа и разноцвѣтна,
             И пламенна, какъ сердце Итальянки.
  
             Нѣтъ, эта рѣчь не достоянье Мости.
             А вы его хотите звать поэтомъ!..
             Художникъ онъ...
             МАРКИЗА (въ сильномъ волненіи).
                                 Довольно! Вижу ясно,
             Что вы его не любите... Довольно!..
             Зачто къ нему и ненависть и злоба?
             Легко унизить человѣка, трудно
             Быть безпристрастнымъ. Мужъ мой справедливъ
             Что къ зависти способны вы...
             ВЕРРИНО.                     Маркиза!
             Вы можете назвать меня убійцей,
             Но никогда завистливымъ лукавцемъ,
             Клеветникомъ и сплетникомъ коварнымъ.
  
             Маркиза, вы ослѣплены любовью.
             Вы -- въ сладкомъ снѣ кипучей, бурной страсти.
             Не дай Богъ вамъ проснуться надъ могилой,
             И въ хладномъ ужасѣ припомнить друга,
             Который вашей дружбы не искалъ,
             Изъ снисхожденья вамъ давалъ совѣты
             И женщинѣ впервые покорялся.
             Вамъ трудно оцѣнить такія жертвы.
  
             Но заблужденіе -- гроза полудня.
             Великолѣпна близость черныхъ тучъ,
             Пріятенъ слуху гулъ далекій грома,
              Мгновенье,-- и волшебная картина
             Въ существенную бурю обратится.
             Кто васъ спасетъ тогда? Ни я, ни Мости.
             Онъ подведетъ подъ молнію Розину,
             А я собой не заслоню... Простите!
             А ты счастливецъ недостойный. Мости,
             Съ тобой ужасное свиданье будетъ!..
  

МАРКИЗА, одна.

             Онъ хочетъ видѣть Мости? Клеветникъ!
             Онъ разобьетъ послѣднія надежды
             Несчастнаго! О, поспѣшимъ на помощь!..
             Лауретта!
  

МАРКИЗА и ЛАУРЕТТА.

             МАРКИЗА. Дай мнѣ домино. Пора!
             Не знаешь ли, Лауретта, какъ одѣть
             Мой мужъ?
             ЛАУРЕТТА. Онъ просто нарядился.
             МАРКИЗА.                               Спарца?
             ЛАУРЕТТА.Въ большомъ венеціанѣ...
             МАРКИЗА. А Веррино?
             ЛАУРЕТТА. Онъ только-что оставилъ васъ.
             МАРКИЗА.                                         Ахъ; правда!
             А Мости?
             ЛАУРЕТТА. Онъ одѣтъ какимъ-та старцемъ.
             Въ рукахъ какой-то инструментъ...
             МАРКИЗА.                               Довольно.
             Но какъ ты знаешь?
             ЛАУРЕТТА.           Какъ входили гости
             Я примѣчала... Но пора, маркиза!
             По всѣмъ покоямъ маски ходятъ; много
             Весьма забавныхъ... Вы совсѣмъ готовы.
  

ЛАУРЕТТА, одна.

             Какъ мнѣ не знать, какъ Мости наряженъ!
             Своей рукой я шила всю одежду,
             И ничего не взяла за труды.
             Вотъ человѣкъ! Дай, Богъ, ему здоровье!
             Богатъ, красивъ и ласковъ; щедръ и скроменъ;
             Сорветъ съ щеки горячій поцѣлуй,
             Дастъ золото, и какъ стрѣла уходитъ.
             Святой Джузеппо, будь ему покровомъ!

(Уходитъ.)

  

ЯВЛЕНІЙ ЧЕТВЕРТОЕ.

Ich will ihm folgen, Mensch zu seyn!
Шиллеръ.

(Небольшая комната; въ глубинѣ двое дверей, одна противъ другой; комната освѣщена роскошно и убрана цвѣтами; впереди изъ цвѣтовъ-же родъ ширмы, закрывающей двери; въ глубинѣ проходятъ маски, осматривая слегка комнату.)

  

МОСТИ въ костюмѣ Гомера, какимъ его изображаютъ.

             ГОНТИ въ костюмѣ Гезіода.
             МОСТИ (входя за цвѣточную шарму м садясь на скамью, непримѣтную для проходящихъ).
             Ахъ, Гонти, нѣтъ Розины!
             ГОНТИ.                     Будетъ, будетъ!
             Терпѣнья только! Я тебя оставлю,
             Пойду по всѣмъ покоямъ, и узнаю,
             Въ какомъ она нарядѣ... До свиданья!
  

МОСТИ (одинъ).

             Мучитель! Ты меня увлекъ къ надеждѣ,
             И безпрерывно обѣщаешь больше
             И больше... Будь что будетъ, я рытые*!
  

МОСТИ и АСТРОЛОГЪ (маска).

             АСТРОЛОГЪ. Слѣпецъ, слѣпецъ, по-истинѣ слѣпецъ!
             Не видишь ты тѣхъ гибельныхъ созвѣздій.
             Что надъ твоей главой союзомъ смерти
             И горькаго стыда соединились?
             МОСТИ. Что?
             АСТР. Стыдъ и смерть, безъ масокъ, ждутъ тебя;
             Кинжалъ и ядъ -- вѣнецъ Капитолійскій!
             МОСТИ. Что говоришь! Ты шутишь, астрологъ?
             АСТРОЛОГЪ. Шутить я не умѣю. Помни, Мости,
             Мои слова! Еще есть время...
             МОСТИ (встревоженный).
                                           Демонъ!
             Какъ ты узналъ меня?
             АСТРОЛОГЪ. Во мракѣ ночи,
             Когда туманъ, густѣе черной ткани,
             Подернетъ міръ и скроетъ звѣздный куполъ,
             Я и тогда тебя узнаю, Мости!..
             Оставь маркизу!
             МОСТИ (въ ужасѣ).
                                 Что я слышу, небо!
             Но кто ты?..
             АСТРОЛОГЪ. Я?.. Свидѣтель преступленій,
             Неумолимая порока совѣсть;
             Безъ снисхожденія совѣтникъ; вѣрный,
             Невидимый невинности защитникъ;
             Тѣнь неотвязная убійцы...
             ...Вотъ мои названья!
  
             Оставь домъ Чинто!.. Мости, повинуйся!
             Да, если ты исполнивъ мой совѣтъ,
             Величіе и слава не оставятъ
             Счастливаго обманщика поэта,
             Художника безъ дарованій. Горе
             Тебѣ, несчастный, если гордымъ слухомъ
             Моимъ словамъ ты вѣрить не сзумѣешь!
  
             Величіе и слава! Стыдъ и смерть!
             Твоей судьбы владыка полновластный,
             Я предложилъ,-- ты избирай!
             МОСТИ.                     (Всесильный!
             Обыкновенный человѣкъ не можетъ
             Такъ вѣрно знать всѣ тайны жизни Мости,
             И такъ ужасно выборъ предлагать!)
             АСТРОЛОГЪ. Колеблешься, ничтожный человѣкъ?
             Ты безъ любви чужой женой прельстился,
             Затѣмъ, что помнишь дѣтскій поцѣлуй,
             И думаешь, тебѣ не трудно будетъ
             Въ ней разбудить погасшую любовь?
             Но послѣ что? Что послѣ будетъ, Мости?..
             Я разрѣшу печальную загадку:
             Розины смерть, и собственная смерть!..
             Прощай! Въ часъ смерти ты меня увидишь!..
  

МОСТИ, одинъ.

             Холодный потъ по моему челу
             Росой могильной проступаетъ. Гонти,
             Ты, ты всему виной! Я, какъ невольникъ,.
             Какъ мячъ, твоей рукъ повиновался!
  

МОСТИ и ГОНТИ.

             ГОНТИ. Что говорилъ тебѣ тотъ астрологъ,
             Что повернулъ теперь на право въ залу?
             МОСТИ. Оставь меня! Я внѣ себя... Разбойникъ!
             Ядъ и кинжалъ въ его рукъ. О Гонти,
             Какъ безразсудно я внималъ совѣтамъ,
             Которые къ погибели ведутъ!
             ГОНТИ. Люблю Веррино! Какъ хитро, лукаво
             Онъ поразилъ тебя незапнымъ страхомъ!
             МОСТИ (бѣшено).Веррино?
             ГОНТИ.                     Тише!.. Ты не могъ узнать
             Сквозь маску этихъ глазъ, блестящихъ чувствомъ,
             И голоса, поющаго стихами?
             МОСТИ. (Веррино? Га! Онъ ужасъ мой примѣтилъ!
             Я передъ нимъ ребенкомъ показался!)
             Но какъ онъ знаетъ?,
             ГОНТИ.           Тише, ради Бога!
             Она идетъ, и, кажется, къ тебѣ...
             Вотъ въ черномъ домино... Будь остороженъ!
  

МОСТИ и МАРКИЗА, въ маскѣ, ГОНТИ, за цвѣтами, невидимъ.

             МАРКИЗА. Старикъ, слѣпецъ, тебя покинулъ свѣтъ;
             Одинъ всегда...
             МОСТИ. Одинъ съ моей мечтою,
             Съ рапсодіей давнопрошедшихъ лѣтъ,
             МАРКИЗА. Прошедшее! О, старецъ, что-жъ во мракъ
             Прошедшихъ лѣтъ ты любишь видѣть?...
             МОСТИ.                               Счастье.
             МАРКИЗА. Ты счастливъ былъ?
             МОСТИ.                     Не долго.
             МАРККЗА.                               И недолго
             Счастливымъ быть,-- и этого ужъ много.
             Ты былъ любимъ и горячо любимъ?
             МОСТИ. Казалось мнѣ, я былъ любимъ взаимно.
             Но время вывело изъ заблужденья...
             Маркина. Несчастная! Но можетъ быть она
             Безмолвно высшей волѣ покорилась?
             А можетъ-быть, она до сей поры
             Хранитъ тебя въ своемъ разбитомъ сердцѣ.
             Ахъ, вѣрь мнѣ, вѣрь: любовь прекрасной дѣвы
             Не падаетъ съ осенними листами!
             МОСТИ. О, кто ты ангелъ-утѣшитель? Голосъ
             Какъ лиры звукъ, амвросія въ рѣчахъ...
             Но нѣтъ, напрасно! Красота и вѣрность --
             Двѣ крайности... Притомъ же я старикъ,
             Слѣпецъ; она еще въ роскошномъ блескѣ
             Хоть знойнаго, но сладостнаго лѣта;
             Амуръ ее оставилъ навсегда,
             А Гименей -- товарищъ неотлучный...
             Не обольщай души моей напрасно,
             И месть моихъ проклятій несмягчай!
             Маркина. Ты можешь проклинать?. .О, ради Бога,
             Не будь такъ строгъ къ слабѣйшему созданью!
             Великодушіе -- вѣнецъ мужчины.
             Скажи, уже-ль ты болѣе не любишь?
             МОСТИ. Ахъ, со стыдомъ, непостижимый ангелъ,
             Я признаюсь,-- люблю.
             МАРКИЗА.           И кто жъ мѣшаетъ
             Итти къ твоей возлюбленной, и снова
             Въ ея рѣчахъ читать былое счастье
             И въ настоящемъ наслаждаться? Время
             Въ тебѣ искоренило жаръ восторговъ:
             Ты можешь чистою пылать любовью
             И чистою любовью быть любимымъ,
             МОСТИ. О, если-бъ могъ я маску съ жизни сбросить
             И въ простотѣ то время возвратить,
             Когда любовь и счастье были вмѣстѣ I
             Что было чище счастья моего?
             Что было выше страсти безкорыстной?
             Но нѣтъ... Не испытуй меня напрасно!
             Я не могу открыться. Никогда
             И никому не ввѣрю этой тайны.
             Я знаю, откровенность есть потребность,
             Необходимость человѣка... Но... (вставъ)
             Оставь меня, мой чудный утѣшитель!
             Я очень слабъ; не вырывай изъ сердца
             Послѣдняго блаженства. Не хочу
             Ни съ кѣмъ дѣлить моей печальной тайны!
             МАРКИЗА (съ живостью).
             Не хочешь? Но, узнай, въ моихъ рукахъ
             Еще остались средства къ утѣшенью.
             Еще могу я дружбу возвратить,
             Когда любви я возвратить не въ силахъ,
             МОСТИ. Кто ты, волшебный гость, отрадный геній?
  

ТѢ ЖЕ и МАРКИЗЪ, въ дверяхъ, въ маскѣ.

             ГОНТИ (бросаясь къ нему навстрѣчу, весьма громко).
             Я васъ узналъ, маркизъ.
             МАРКИЗЪ (съ неудовольствіемъ).
                                 Съ ума сошелъ!
             Кто-жъ узнаетъ такъ громко! (возвращается къ дверямъ).
             ГОНТИ (за нимъ слѣдуя). Извините!...
  

МАРКИЗА и МОСТИ.

             МАРКИЗА.Подходятъ люди... Дай мнѣ руку, старецъ;
             Позволь мнѣ быть твоимъ проводникомъ,
             МОСТИ (взявъ ея руку, про себя).
             Она моя! Довольно на сегодня!.. (Уходитъ.)
  

ЧАСТЬ ТРЕТІЯ.

КОЛЬЦА СМЕРТИ.

  

ЯВЛЕНІЕ ПЕРВОЕ.

Mu sopra tutto nel buon vino ho fede
E credo, che sia salvo, chi gli crcde.
Пульчи.

(Спустя шесть мѣсяцевъ послѣ предъидущаго. Комната Гонти; на столѣ стоятъ сосуды съ винами и яства. Глубокій вечеръ.)

  

МОСТИ, ГОНТи и СКАВАРІЕРИ, сидятъ у стола.

             ГОНТИ. Пей, Мости, Сиракузское!
             МОСТИ.                               Довольно!
             Кружится голова,
             ГОНТИ.           Хотя отвѣдай,
             Да похвали!
             СКАВАРІЕРИ. Да; вы примѣтно скучны.
             Васъ тяготитъ присутствіе друзей!
             МОСТИ. Напротивъ, я съ друзьями отдыхаю.
             СКАВАРІЕРИ. И, полно! Вѣрно дума далеко;
             Любовныя затѣи...
             МОСТИ (поблѣднѣвъ).Что, любовь?
             Однообразный лѣсъ. Идешь всё дальше,
             А всё встрѣчаешь прежнія деревья.
             СКАВАР: Вы, вѣрно, слишкомъ счастливы въ любви,
             МОСТИ. И не любилъ и не люблю я женщинъ.
             И оттого въ моихъ произведеньяхъ
             Всѣхъ женщинъ я пишу однообразно.
             СКАВАРІЕРИ. Вы къ самому себѣ несправедливы
             Едва шесть мѣсяцевъ,-- по всей Европѣ
             Картины ваши съ славой разошлись.
             Не спорю я, у васъ мужчины лучше,
             Но женщины не менѣе прекрасны:
             Каковъ предметъ, и лица таковы.
             Вотъ напримѣръ, Іуда Искаріотскій --
             Вѣнецъ искуства: этотъ хитрый взглядъ,
             Коварная предателя улыбка,
             Сомнѣніе въ божественности Бога,
             Печать молчанья на устахъ, въ глазахъ
             Свирѣпый голодъ серебра... Чудесно!
             ГОНТИ. Прикажешь? Кипрское вино...
             МОСТИ.                               Пожалуй!
             Послѣдній кубокъ. Я слыхалъ не давно,
             Что кто-то во Флоренціи затѣялъ
             Писать картину, на которой будетъ
             Изображенъ какой-то чичисбей
             Съ своей синьорой. Онъ ей мститъ. Смотрите!
             Художникъ хочетъ отравить синьору
             Посредствомъ колецъ смерти (12)...
             СКАВАРІЕРИ.                               Колецъ смерти?
             Да, это ново.
             МОСТИ.           Въ самое то время,
             Когда онъ смерть наноситъ скорымъ ядомъ,
             Рука ея -- злодѣя обнимаетъ;
             Ея уста лобзаніе готовятъ...
             СКАВАРІЕРИ. А онъ?
             МОСТИ.                     А онъ, съ улыбкой крокодила,
             Въ глаза ея нетерпѣливо смотритъ,
             И радости преступной скрыть не можетъ.
             Хоть кольцамъ смерчи я совсѣмъ не вѣрю...
             СКАВАРІЕРИ. Какъ, вы не вѣрите? Напрасно! Кольца
             Невѣроятности не представляютъ.
             Я видѣлъ самъ ихъ много. Два кольца:
             Надѣть ихъ должно на два смежныхъ пальца;
             На этихъ кольцахъ, въ видѣ львиныхъ лапокъ,
             Два тонкіе, стальные волоска,
             Напитанные ядомъ. Вы берете
             За руку женщину; межъ вашихъ колецъ
             Тихонько пожимаете; пружинки
             Слегка царапаютъ, и ваша жертва
             Уже горитъ убійственнымъ огнемъ,
             ГОНТИ. Въ Болоніи не знаютъ этихъ колецъ?
             СКАВАР: Напротивъ. Здѣсь, я слышалъ, есть механикъ,
             Какой-то Манни; онъ весьма искусенъ
             Въ приготовленьи колецъ и отравъ,
             МОСТИ (вставъ).
             (Механикъ Манни?..) Ну, пора! Простите!
             ГОНТИ. Куда же ты? Останься, посиди!
             МОСТИ. Маркизъ одинъ по вечерамъ скучаетъ,
             ГОНТИ (тихо къ Мости).
             Маркиза больше! Богъ съ тобой, иди;
             Въ другой разъ не пущу тебя такъ рано.
  

ГОНТИ И СКАВАРІЕРИ.

             СКАВАРІЕРИ. Что, Гонти?
             ГОНТИ.                     Неудача.
             СКАВАРІЕРИ.                               Онъ не пьетъ.
             И по расчету,
             ГОНТИ.           Какъ?
             СКАВАРІЕРИ.                     Онъ знаетъ, Гонти,
             Что и разбойникъ пьяный-откровененъ;
             А у него въ душъ не хорошо.
             ГОНТИ. Не хорошо; давно ужъ я замѣтилъ;
             Но эта тайна намъ необходима.
             Быть-можетъ, эта тайна -- противъ насъ.
             Неблагодарность у людей порочныхъ --
             Второе сердце. Знаешь, онъ обязанъ
             Своимъ богатствомъ мнѣ? Вѣдь я возвысилъ
             Его достоинства моимъ сужденьемъ.
             Онъ шелъ сначала непрямой дорогой.
             Я указалъ ему, какія средства
             Ведутъ къ богатству; онъ за нихъ схватился,
             И, посмотри, разбогатѣлъ.
             СКАВАРІЕРИ.                     Однако-жъ
             In vino veritas. Скажи мнѣ, Гонти,
             Правдивъ-ли слухъ про связь его съ маркизой?
             ГОНТИ. Вотъ что меня наиболѣе смущаетъ!
             Разрывъ опасенъ не ему, а намъ.
             Онъ собралъ непомѣрное богатство,--
             Намъ далъ обрѣзки своего незнанья,
             Отъ страха видѣть въ насъ своихъ враговъ.
             "Однообразный лѣсъ" -- тутъ былъ конецъ;
             Но мы схватить искусно не умѣли...
             СКАВАР. Такъ, стало, слухъ о молодой маркизѣ...
             ГОНТИ. Къ несчастью, или къ счастью, справедливъ.
             Сначала онъ любилъ ее, какъ должно.
             Маркизъ ему далъ право чичисбея (13)
             Своей жены. А кавалеръ Вальдони,
             Который добивался этой чести,
             Съ отчаянья и горя застрѣлился.
             Два мѣсяца, не больше, нашъ художникъ
             Усердно исполнялъ долгъ чичисбея;
             А какъ онъ изъ хорошаго семейства,
             То въ лучшіе дома входилъ съ маркизой.
             Ты помнишь ли племянника, Веррино?
             Онъ также мѣтилъ въ чичисбеи. Этотъ
             И молодой и умный человѣкъ
             Опасно захворалъ отъ огорченья.
             Шесть мѣсяцевъ уже его не вижу.
             Вотъ Мости, на просторъ, безъ боязни,
             Обычаемъ лукаво прикрываясь,
             Любовь свою могъ изливать маркизъ...
             Но какъ непостояненъ человѣкъ!
             Ужъ онъ соскучилъ должностью своею:
             А это знакъ дурной. Любви ужъ нѣтъ!
             Онъ часто убѣгаетъ отъ маркизы,
             И только, лишь-бы мѣста не лишиться,
             И не нажить опаснаго врага,
             Изъ угожденія личину носитъ,
             СКАВАРІЕРИ. Но, можетъ-быть, еще одна догадка?
             ГОНТИ. А, можетъ-быть, правдивая догадка.
             Во всякомъ случаѣ молчи! Сегодня
             Не удалось; такъ завтра можетъ-быть
             Удастся обнаружить эту тайну.
             СКАВАРІЕРИ (встаетъ).
             Прости же, Гонти! Если что узнаешь,
             Такъ не забудь увѣдомить. Прости!
             ГОНТИ (вставъ). О, непремѣнно! Завтра, Скаваріери,
             Ты заходи къ маркизу ненарокомъ.
             Я принесу къ нему свою картину,
             И стану продавать за Тиціана;
             Такъ помоги...
             СКАВАРІЕРИ. Ну, а мою Венеру?
             ГОНТИ. Не вдругъ! Дай срокъ, уладимъ! Ну прости!

(Расходятся.)

  

ЯВЛЕНІЕ ВТОРОЕ.

(Улица. Глубокая ночь.)

             МОСТИ (одинъ.)
             Какъ голова кружится! Ничего
             Невижу. О, проклятое вино!
             Я слабъ; мнѣ пить не должно.
                                           Скоро полночь.
             Все дружно спитъ, не спитъ одна маркиза
             И проповѣдь для Мости сочиняетъ.
             Заутра тма догадокъ, подозрѣній,
             Ревнивыхъ вымысловъ, угрозъ, упрековъ...
             Несносная! Какъ приторны, досадны
             Угасшихъ чувствъ натянутыя ласки,
             Когда мы ихъ не принимать не смѣемъ,
             Когда, по заведенному порядку,
             Должны благодарить за глупый взоръ.
             Поддѣльно говорить, вздыхать и плакать,
             Смѣяться, ненависть въ душѣ скрывая,
             Лобзанья пить, какъ горькое лекарство,
             Хворать и не видать конца недугу!
             Вотъ адъ!.. Я потерялъ мою способность
             Обманывать горячностью притворной;
             Не нахожу ужъ больше хитрой рѣчи;
             Не знаю, чѣмъ бесѣду продолжать...
  
             Не дешево купилъ я эту славу!
             Не дешево богатство пріобрѣлъ!
             А пользы нѣтъ,-- она все отравляетъ.
             Избавиться отъ ней нѣтъ средствъ. Бѣжать?
             Куда бѣжать! Увы, я слишкомъ славенъ
             Для бѣгства. Дивнаго маркиза Чинто
             Я не найду нигдѣ. Кто знаетъ: люди,
             Изъ угожденья только меценату,
             Прославили меня не должной славой?
             Вся власть моя въ невѣжествѣ маркиза
             И въ золотой его рукѣ... Чуть только
             Я отойду,-- враги сорвутъ личину:
             Тогда прости и слава и богатство!
             Бѣжать нельзя!
                                 Нельзя и оставаться!
             Ужасная! она безумно любитъ.
             Какъ? Быть рабомъ желаній своенравныхъ,
             Все время, всѣ свободные досуги
             Бесѣдѣ отвратительной дарить,
             И прихоть женщины считать закономъ?..
             Ужасно!... Наконецъ, нѣтъ тайны вѣчной...
             Стыдъ -- ничего, но месть людей богатыхъ
             Дѣйствительна, какъ молнія, какъ ядъ.
             Бѣжать нельзя, нельзя и оставаться!
  
             Не разорвать ли цѣпи самому?
             Умышленно опомниться, прозрѣть,
             Покаяться? Тогда одна маркиза
             Останется виновницей во всемъ.
             Нельзя! Маркизъ -- глупецъ, и глупо любитъ
             Розину; ей легка надъ нимъ побѣда.
             Тогда Розина съ местію возстанетъ...
             Что значитъ месть для женщинъ? Рукодѣлье,
             Привычное занятіе... Нельзя!
             Что остается мнѣ? Одно убійство...

(съ опасеніемъ оглядывается.)

             Я говорилъ, иль думалъ про себя!..
  
             Безъ крови! Кровь -- свидѣтель говорящій;
             Безъ крика! Крикъ, какъ колоколъ церковный,
             И мертвыхъ будитъ... Если эти кольца
             Не выдумка... Нѣтъ страшно!.. Еслибъ можно
             Вдавить ихъ въ спящую, уйти, уѣхать,
             И возвратиться къ погребенью; если бъ...
             Но правда ли, что въ кольцахъ скорый ядъ?
             Но правда ли, что кольца существуютъ?
             Но правда ли, что Манни знаетъ ихъ?
  
             Ужъ за полночь; онъ гдѣ-то здѣсь живетъ...
             Я незнакомъ съ механикомъ... Зайдемъ!
             За золото онъ будетъ откровененъ.

(Уходитъ).

  

ЯВЛЕНІЕ ТРЕТЬЕ.

L'araba Fenice,
Che vi sia, ognun io dice;
Dove sia, nessun lo sа.

(Комната механика Манни. Множество инструментовъ, сосудовъ и аппаратовъ, принадлежащихъ большею частію древней Химіи, разбросаны въ комнатѣ; въ одной сторонѣ желѣзная печь съ мѣхами; въ другой, шкафъ со стклянками, машины разнаго рода закрываютъ глубину комнаты.)

             МАННИ (открывая въ шкафу тайныя дверцы и вынимая сосудъ).
             Убійственная жидкость! Отъ вдыханья
             Не трудно отравиться. Восемь капель
             Вмѣшайте въ пищу -- человѣка нѣтъ!
             Двѣ капли чистой жидкости на руку,
             И человѣка нѣтъ! Aqua tofana... (14)
             Положимъ, твой составъ извѣстенъ многимъ:
             А многимъ-ли извѣстенъ вѣрный путь
             Какъ управлять отравой? Способъ, мѣра,--
             Не вещество, науку составляютъ.
             Всего забавное, какъ много сказокъ
             Живетъ въ народъ о водъ чудесной!
             Въ природѣ человѣка есть наклонность
             Къ чудесности. Учи ихъ, не учи,--
             А испугаешь старца такъ легко
             Какъ пятилѣтняго ребенка.
             (Садится за рабочій столъ.) Надо
             Однако же начать ночной мой трудъ
             И кольца смерти напитать отравой.
             Двѣнадцать паръ. Когда-бъ хоть пары три
             Въ теченье этой ночи изготовить!
             Какой расходъ на гибельныя кольца!
             Какой расходъ на жизнь людей! А люди...
             Изобрѣтите средство отравлять
             Въ далекомъ разстояньи, незамѣтно,--
             Ручаюсь; многихъ государствъ не станетъ.
             У зла единственный предѣлъ -- страхъ казни,

(опуская въ особую коробку кольцо.)

             Готово! Положить его въ коробку.
  
             Спасительно невѣжество людей!
             Источникъ многихъ бѣдъ и многихъ выгодъ.
             Какъ занавѣсъ, невѣжество скрываетъ
             Искусника въ его рабочей темной,
             И видитъ свѣтъ событья, безъ причинъ;
             Дивится, и отъ страха уважаетъ.
             Невѣжество, безспорно, первый врагъ,
             Но вмѣстѣ покровитель просвѣщенья...

(опуская другое кольцо въ коробку.)

             Готово! Вотъ и пара! Сто цекиновъ
             Какъ-будто получилъ уже за кольца!
             Доходъ огромный, такъ, но эти кольца
             Мѣшаютъ мнѣ наукой заниматься!
             Охъ, прибыль перевѣшиваетъ въ насъ
             Честныя склонности къ высокимъ знаньямъ..
             Ну, какъ за пару колецъ сто цекиновъ!
             Положимъ, въ мѣсяцъ только тридцать паръ,
             Уже три тысячи цекиновъ...
             (Слышенъ стукъ.)           Кто тамъ?..
             На вѣрно жидъ за кольцами... Кто тамъ?

(убираетъ и прячетъ кольца.)

             Но приберемъ работу; можетъ-бытъ
             Градскія власти страшныхъ колецъ ищутъ.
             Ужъ и въ Болоніи не безопасно, (стука.)
             Сейчасъ!.. Не жидъ! Условленные знаки
             Онъ помнитъ хорошо... Иду, иду!
  

МАННИ и МОСТИ.

             МОСТИ. Простите я обезпокоилъ васъ
             Такой порой...
             МАННИ.           (Какой-то незнакомецъ
             Не хорошо... Сомнительно... Лазутчикъ!)
             Прошу покорно,
             МОСТИ.           Извините!
             МАННИ.                     Право,
             Мнѣ посѣщенье ваше не мѣшаетъ.
             (Наружности разстроенной. Влюбленъ!
             А можетъ-быть обманчивая маска...)
             МОСТИ. Механикъ Манни -- ваше имя?
             МАННИ.                               Точно,
             МОСТИ. Я не ошибся; очень радъ. Недавно
             Я въ городъ вашъ пріѣхалъ. Не успѣлъ
             До сей поры васъ навѣстить. Простите!
             МАННИ. Помилуйте, я права не имѣю
             И требовать... Позвольте, незнакомецъ,
             Короче познакомиться...
             МОСТИ.           Кто я --
             Хотите знать?
             МАННИ.           Желаю съ нетерпѣньемъ,
             МОСТИ. Къ чему вамъ, для минутнаго знакомства?..
             Но все равно; я вамъ скажу, кто я:
             Венеціянскій дворянинъ Требано;
             Я по дѣламъ въ Болонію пріѣхалъ,
             И къ вамъ зашелъ по дѣлу...
             МАННИ.                     Вашъ слуга!
             МОСТИ (указывая на шкафъ).
             Что здѣсь у васъ?
             МАННИ.           Домашняя аптека.
             Механика нуждается во многомъ,
             Что надобно хранить въ стеклѣ. (Лазутчикъ!
             И что ему за нужда до сосудовъ?)
             МОСТИ. Стекло и ядъ безвредно сохраняетъ.
             МАННИ. Не знаю. Ядъ въ механикѣ не нуженъ,
             МОСТИ. Неужели? А знаете, у насъ
             Въ Венеціи слухъ носится, что вы,
             Съ особеннымъ искуствомъ, въ разныхъ видахъ
             Заготовлять умѣете отравы.
             МАННИ. Я? Никогда! Машины и модели --
             Какія вамъ угодно, но отравы...
             Я незнакомъ съ Алхиміей. Напрасно...
             Васъ обманули.
             МОСТИ.           Очень, очень жаль.
             Я вамъ скажу; что такъ меня печалитъ.
             Мой близкій родственникъ и другъ влюбился
             Въ одну прекрасную вдову. Сначала,
             Она ему взаимностью платила;
             Но, не прошло и мѣсяца, мой другъ
             Открылъ измѣну. Въ бѣшенствѣ, хотѣлъ онъ
             Измѣнницѣ кинжаломъ отплатить;
             Но родственники и друзья успѣли
             Послѣдствіями испугать его.
             Онъ мщенье отложилъ, но не оставилъ.
             Узнавъ, что я въ Болонію къ вамъ ѣду,
             Онъ прибѣжалъ ко мнѣ, повергся въ ноги,
             И со слезами умолялъ достать
             У васъ какое-то кольцо съ отравой,
             А на покупку далъ... пять сотъ цекиновъ.
             Я сжалился надъ положеньемъ друга,
             И обѣщалъ...
             МАННИ.           (Пятъ сотъ цекиновъ?)
             МОСТИ.                               Долго
             Не могъ я къ помощи прибѣгнуть вашей.
             Я позабылъ о порученьи друга.
             Сегодня вспомнилъ, къ вамъ иду, и -- что же?
             Не нахожу того, кого искалъ.
             Вы Манни, но не тотъ великій Манни,
             Прославленный изобрѣтатель колецъ,
             Чьей славою Италія полна...
             МАННИ. Кто? Я не тотъ великій!.. Ваша правда!
             (За два кольца пять сотъ цекиновъ...) Впрочемъ
             Послушайте,-- я не умѣю дѣлать
             Ужасныхъ колецъ смерти; я не знаю
             Какой составъ для нихъ употребляютъ;
             Но у меня довольно есть знакомыхъ,
             Которые для опытовъ моихъ
             Доставятъ кольца. Надобны поруки...
             МОСТИ (съ живостью).
             Вы знаете, гдѣ можно ихъ достать?..
             МАННИ. Навѣрно ничего сказать не смѣю.
             Я распрошу; позвольте два, три дня...
             МОСТИ. Къ несчастью, я сегодня долженъ ѣхать,
             Отецъ мой при смерти, дѣла въ разстройствѣ.
             Я до зари еще отправлюсь въ путь.
             МАННИ. (Вотъ это странно! При смерти отецъ;
             Въ его глазахъ то радость, то смущенье;
             Самъ онъ въ бѣдѣ,-- а о другихъ хлопочетъ...
             Опасно! Месть дворянская болтлива...)
             МОСТИ. Вы въ размышленіи, почтенный Манни?
             Не довѣряете? Я понимаю,
             Что вамъ нельзя быть съ каждымъ откровеннымъ.
             Но я клянусь отцемъ моимъ, богатствомъ,
             Здоровьемъ, честью, будущимъ блаженствомъ...
             Пусть тонкій ядъ медлительно терзаетъ
             Всю внутренность мою; пусть адъ, всѣ черти,
             Съ огнемъ и кипяткомъ, съ смолой и сѣрой,
             На головѣ, на каждомъ волоскѣ,
             Какъ пьявицы повиснутъ чернымъ стадомъ;
             Пусть птицы хищныя въ свирѣпомъ гладя
             Изгложутъ кости мнѣ живому, если
             Я измѣню вамъ въ тайнѣ...
             МАННИ (съ улыбкой).           Незнакомецъ,
             Ты для себя желаешь колецъ смерти!
             МОСТИ. Я? Для себя?.. Ты не волшебникъ, Манни!
             Ты ошибаться можешь, какъ другіе.
             Изъ словъ моихъ ты ложно заключилъ,
             Что для себя ищу я колецъ смерти.
             На что они? Я ужъ давно женатъ,
             Дѣтей имѣю... Но мой другъ... Безъ мести
             Онъ не умретъ спокойно. Бѣдный другъ!
             Я не могу за всѣ твои цекины
             Принесть тебя ничтожныхъ колецъ смерти,
             Которыя и паоло не стоятъ.
             Я не могу остаться... Что мнѣ дѣлать?
             О, Манни, если ты имѣешь сердце,
             Когда ты мстилъ когда-нибудь врагу,
             Когда ты былъ разъ въ жизни человѣкомъ,--
             Скрываться перестань! Дай кольца смерти,
             И вотъ пять сотъ, цекиновъ.
             МАННИ (вынувъ коробочку).
                                           Незнакомецъ,
             Вотъ два кольца,-- убійственная пара,--
             Но не отдамъ, пока передо мной
             Не повторишь завѣтныхъ клятвъ своихъ,
             МОСТИ. Га! Кольца, кольца! Дай мнѣ ихъ!..
             МАННИ.                                         Клянись,
             МОСТИ. О, вѣрь мнѣ, вѣрь! Божуся!..
             МАННИ.                                         Не божись.
             Кто ядъ беретъ на гибель человѣка,
             Тотъ Бога не боится...
             МОСТИ.           Манни!.. Манни!
             МАННИ. Тотъ страшнаго суда не ожидаетъ,
             Тотъ грѣхъ -- за грѣхъ считать не хочетъ.
             МОСТИ.                                         Манни!..
             МАННИ. Похитить жизнь, которой дать не можешь...
             МОСТИ. Зачѣмъ же ты, ужасный проповѣдникъ,
             Приготовляешь гибель человѣку?
             МАННИ. Изъ состраданія.
             МОСТИ.                     Изъ состраданья?
             МАННИ. Довольно. Намъ не должно разсуждать.
             Другъ друга мы не разувѣримъ. Полно!
             Клянись и заплати! Божбѣ не вѣрю:
             Она у чистыхъ душъ имѣетъ силу,
             А отъ убійцъ другія нужны клятвы.
             МОСТИ. Клянусь не открывать ужасной тайны,
             Что ты приготовляешь кольца смерти!
             Клянусь моимъ отцемъ, здоровьемъ, счастьемъ,
             Всѣмъ драгоцѣннымъ сердцу моему...
             МАННИ. Прибавь, всѣмъ адомъ...
             МОСТИ.                     И всѣмъ адомъ!.. Манни,
             Отдай мнѣ кольца; вотъ твои цекины!

(Взявъ кольца; Манни между-тѣмъ считаетъ деньги)

             Они смертельны?
             МАННИ (продолжая считать).
                                 Да.
             МОСТИ.                     Они смертельны!
             Гдѣ жъ этотъ ядъ?
             МАННИ.           Въ чуть видныхъ волоскахъ.
             Они безъ боли кожу проникаютъ,
             МОСТИ. А ядъ силенъ?
             МАННИ.                     Какъ для кого... Для женщины?
             МОСТИ. Положимъ, да!
             МАННИ.                     Довольно трехъ часовъ;
             Она угаснетъ въ смутныхъ сновидѣньяхъ.
             МОСТИ. А признаковъ?..
             МАННИ.                     Не оставляютъ кольца,
             МОСТИ. (Ура!) Прости!
             МАННИ (взявъ свѣтильникъ). На лѣстницѣ темно.
             Я провожу тебя.
             МОСТИ.           Спокойной ночи! (Уходитъ).
  

ЯВЛЕНІЕ ЧЕТВЕРТОЕ.

(Комната Мости, во дворцѣ. Разсвѣтаетъ.)

  

ЛАУРЕТТА и МОСТИ.

             ЛАУРЕТТА (одна).
             Нѣтъ! Скоро день, а Мости нѣтъ какъ нѣтъ.
             Гдѣ засидѣлся, гдѣ онъ спалъ сегодня?
             Неужели пропировалъ у Гонти
             Всю ночь? Присяду. Будемъ ждать...
             МОСТИ.                               Лауретта!
             Ты здѣсь, моя красавица?
             ЛАУРЕТТА.                     Постойте!
             Вамъ нѣкогда. Маркиза...
             МОСТИ (съ неудовольствіемъ).
                                 Ахъ, маркиза!
             Когда меня отъ милостей уволятъ?
             Убійственная скука... О, Лауретта,
             Когда-бъ не ты, давно-бъ бѣжалъ отсюда.
             Мы здѣсь одни. Никто не помѣшаетъ
             Намъ объясниться. Да, моя Лауретта,
             Я искренно люблю одну тебя.
             Готова-ль ты мнѣ подарить взаимность,
             Жить у меня хозяйкой? Я хочу
             Оставить эти грустные покои,
             И въ собственный свой домъ переселиться.
             Готова-ль ты свое оставить мѣсто
             И домомъ управлять... Я не ребенокъ,
             Не бѣденъ, не ревнивъ. Покойно, знатно
             Мы заживемъ! Наскучимъ мы другъ другу,
             Безъ злобы и досады разойдемся.
             А если жизнь мила намъ будетъ вмѣстѣ,
             Соединимся неразрывной цѣпью.
             Безъ опытовъ, опасенъ брачный узелъ;
             Не испытавъ, не можемъ знать себя;
             Ты не вдова, я не вдовецъ; годъ, два,--
             Характеры, привычки объяснятся;
             Мы свыкнемся, и бракъ нашъ будетъ вѣренъ,
             И будемъ мы примѣрною четой.
             Ну что жъ? Готова-ль ты на эту жертву?
             ЛАУРЕТТА. Маркиза... безъ маркизы...
             МОСТИ.                               Что она?
             Скажи ей о любви моей полслова,--
             Тебя не станетъ: ревность ядовита.
             ЛАУРЕТТА. Нѣтъ! Я молчу...
             МОСТИ.                     И Боже сохрани,
             Не только рѣчью, знакомъ чуть примѣтнымъ,
             Въ дулъ ея встревожить подозрѣнье!
             Но если, милая Лауретта, случай
             Иди болѣзнь освободитъ тебя
             Отъ попечительной маркизы...
             ЛАУРЕТТА.                     Боже,
             Что говорите вы? Святый Антоній!
             Какъ смѣю я подумать о кончинѣ
             Маркизы добродѣтельной...
             МОСТИ.                     Невинность!
             Кто вѣченъ на землѣ? И жизнь и смерть,
             Какъ два конца на улицѣ проѣзжей:
             Чуть въѣхалъ, не минешь ни одного.
             Не можетъ ли маркиза захворать?
             Не можетъ ли рукою неискусной
             Неловкаго врача сойти въ могилу?..
             ЛАУРЕТТА. Я день и ночь объ ней молиться стану!
             МОСТИ. И я молю о сохраненьи жизни
             Маркизы. Но судьбы небесъ закрыты.
             Я спрашиваю у тебя на случай.
             Ты согласилась бы тогда?..
             ЛАУРЕТТА.                     Не знаю!..
             МОСТИ. (Она согласна). Что жъ твоя маркиза?
             ЛАУРЕТТА. Маркиза? Да! Я вовсе позабыла.
             Она велѣла вамъ сказать, что утромъ,
             Чуть свѣтъ, она пойдетъ гулять къ фонтану,
             Что возлѣ дальнихъ цвѣтниковъ....
             МОСТИ.                               (Опять!
             Но, можетъ-быть, послѣднее свиданье).
             ЛАУРЕТТА. Она васъ проситъ...
             МОСТИ.                     Проситъ? Пусть прикажетъ.
             Повиноваться легче приказанью,
             Чѣмъ просьбѣ ненавистной. И зачѣмъ?
             Элегію упрековъ и угрозъ
             Прочесть отступнику отъ глупой страсти.
             ЛАУРЕТТА. Помилуйте!
             МОСТИ.                     О перестань, Лауретта!
             Ты слишкомъ молода. Въ шестнадцать лѣтъ
             Любовь весною дышитъ; въ тридцать лѣтъ
             Она подъ знойный тропикъ переходитъ.
             ЛАУРЕТТА. Я ничего не понимаю.
             МОСТИ.                               Полно!
             Тебѣ понятна-ль жизнь собачекъ здѣшнихъ,
             Что цѣлый день то ползаютъ, то служатъ?
             Вотъ это жизнь влюбленнаго по долгу.
             Но все равно! Чего-жъ маркиза проситъ?..
             ЛАУРЕТТА.          Свиданья съ вами...
             МОСТИ.                               Я приду, Лауретта.
             И, кстати, у меня къ Розинѣ дѣло...
             ЛАУРЕТТА. Какое?..
             МОСТИ.          Я приду... скажи, приду...
             ЛАУРЕТТА. За что-жъ вы сердитесь?
             МОСТИ.                              Не на тебя,
             А за тебя. Прости, моя Лауретта!
  

МОСТИ одинъ.

             Идти иль нѣтъ?
                                 Ребяческія грезы,
             Прекрасна ваша дѣвственная свѣжесть!
             Не солнце ли въ Феррарѣ вѣсть давало,
             Когда идти къ Розинѣ простодушной,
             Когда спѣшитъ къ разслабленному Тассу?
             Теперь не то. Зачѣмъ теперь не то?
             Зачѣмъ намъ много дней даруетъ небо?
             Дай день одинъ, но съ неподвижнымъ солнцемъ
             И съ постоянной юностью; одинъ,
             Чтобъ сердце не успѣло быть преступнымъ.
             Пойдемъ! Гдѣ кольца? Надо ихъ надѣть.

(Запираетъ двери и вынимаетъ коробочку).

             Гдѣ этотъ ядъ, невидимый убійца?..
             Подъ золотой корой... Какъ онъ похожъ
             На человѣка! (задрожавъ) На меня...
                                                     Убійство!
  
             Но если я въ моей увѣренъ тайнѣ?
             Когда я знаю, твердо убѣжденъ,
             Что нѣкому преслѣдовать убійцу?
  
             И какъ узнать про тайное убійство?..
             Безъ признаковъ, безъ подозрѣній... кто
             Захочетъ мстить за гордую Розину,
             Презрѣвшую, отвергнувшую всѣхъ?
             Да и кому? Убійца неизѣстенъ!
  
             Обманутый супругъ; двѣ три служанки;
             Собачка и домашніе цвѣты...
             И тѣ объ ней едва ли пожалѣютъ!
  
             Меня подозрѣвать нельзя. Маркизъ,
             Знакомые, родные, люди, всѣ
             Увѣрены въ привязанности чистой
             И въ благодарности моей къ Розинѣ.
  
             Сомнѣнія? Ничтожныя сомнѣнья!
             Къ чему и грусть и страхъ въ дрожащемъ сердцѣ?
             Судьба идетъ всегда одной дорогой.
             Умретъ,-- мы похоронимъ и поплачемъ;
             Поговоримъ о качествахъ покойной,
             Недѣлю погорюемъ, и забудемъ;
             И жизнь ея и смерть въ устахъ потомства
             Незанимательной исчезнутъ сказкой...
             Но поспѣшимъ трагической развязкой. (Уходить).
  

ЯВЛЕНІЕ ПЯТОЕ.

Du biefs? Ich glaub' es kaum!
Gieb deine Hand. Es ist kein Traum!
Deine liebe Hand!.. Ach! aber sie ist feucht.
Wische sie ab! Wie mich deucht,
Ist Blut d'ran.
Гете.

(Садъ. Площадка со всѣхъ сторонъ закрытая стѣной изъ цвѣтовъ; посрединѣ фонтанъ; нѣсколько статуя; вдали видѣнъ дворецъ Чинто въ туманѣ. Разсвѣтъ).

ВЕРРИНО одинъ.

             Греми, душа, хвалебный гимнѣ Творцу!
             Возрадуйтесь глаза святой природѣ,
             И обнимите взоромъ безконечнымъ
             Всю грудь ея... Какъ арфа, вся душа
             Созвучьями роскошными трепещетъ,
             Какъ въ праздникъ церковь, дивнымъ свѣтомъ блещетъ
             И еслибъ ночь покрыла небеса,
             И если бъ міръ встревожила гроза,
             Душа, бъ моя все небо освѣтила,
             И гулъ громовъ торжественно покрыла.
  
             Прошелъ недугъ! Я снова человѣкъ.
             Съ одра возсталъ, какъ будто обновленный.
             Я веселъ, свѣжъ, здоровъ, какъ мой фонтанъ.
             Готовъ любить врага, готовъ убійцъ
             Сжать кровію обрызганную руку.
  
             Выздоровленіе!.. Какъ видѣнъ Богъ
             Во всѣхъ красахъ и недостаткахъ жизни!
             Намъ надоѣстъ и счастье и здоровье;
             Намъ кажется, что счастье и здоровье --
             Обыкновенныя, простыя блага;
             Что эти блага -- принадлежность наша,
             Что мы ихъ можемъ требовать у Бога.
             И что же? Богъ счастливца гордеца,
             Здороваго и крѣпкаго невѣжу,
             На твердый одръ недуга повергаетъ.
             Тогда онъ чувствуетъ, что эти блага
             Не принадлежность, а благодѣянье...
  
             Въ печальномъ торжествъ, съ сѣкирой смерти,
             Недугъ идетъ тернистою дорогой;
             То, злобствуя, смертельную сѣкиру
             Надъ головой страдальца поднимаетъ,
             То гордо, съ состраданьемъ и презрѣньемъ,
             Смертельную сѣкиру опускаетъ.
  
             Прошелъ недугъ! Съ одра, какъ изъ могилы
             Встаетъ больной, и тихій трепетъ жизни
             Изъ сердца, какъ лучи, бѣжитъ по членамъ.
             Хотя въ глазахъ темно, дрожатъ колѣни,
             Но въ слабости живетъ очарованье.
             Онъ любитъ эту томность, добрый признакъ
             Медлительнаго возвращенья жизни;
             Въ невольномъ обаяньи, жадной грудью
             Онъ пьетъ благоуханный воздухъ утра,
             Глаза полу-зажмуривъ, смотритъ въ небо,--
             А небо на него приватно смотритъ!..
             Тутъ человѣкъ, тутъ вся его природа,
             Какъ внутренность часовъ, ясна, понятна.
             Что онъ любить, тогда онъ больше любить;
             Чего онъ не любилъ, на то спокойно,
             Съ какой-то снисходительностью смотритъ.
             И ясно обнаружится, что люди
             Сотворены Премудрымъ, не для злобы;
             Что слабость ихъ полезнѣе ихъ вилы;
             Что только крѣпость чувственной природы,
             Переходя черты предназначенья
             Страстей уничтожаетъ равновѣсье
             И топитъ міръ въ пороку и соблазнѣ...
  
             Какъ рано!.. Птицы только что проснулись,
             Дворецъ въ туманѣ, во дворцѣ все спитъ.
             Я будто уѣзжалъ въ далекій шутъ,
             И будто поздней ночью возвратился;
             Спать не могу, но не хочу будить
             Людей, дневной работой утомленныхъ,
             И жду, пока сами собой проснуться.
  
             Что новаго случилось безъ меня?
             Въ шесть мѣсяцевъ народы исчезаютъ!
             Кто это? Неужели?.. Бытъ не можетъ!
             Такъ рано!.. И печальна; и блѣдна!..
  

ВЕРРИНО и МАРКИЗА.

             МАРКИЗА (не видя его).
             (Фонтанъ! ты плачешь чудными слезами?
             Или чужой печалію играешь?..
             Ты не видалъ его въ бассейнъ чистомъ?
             Не сохранилъ ты стройной тѣни?.. Нѣтъ!
             Какъ сердце вѣтреннаго человѣка,
             Ты то хранишь, что смотрится въ тебя,
             Что быть въ тебѣ насильственно желаетъ...
             А можетъ-быть... и это сходство ложно!..)
             ВЕРРИНО. Маркиза...
             МАРКИЗА.           Боже, голосъ незнакомый!
             ВЕРРИНО. Маркиза, васъ ли вижу? Бога ради,
             Съ холодностью лица не отвращайте.
             МАРКИЗА (въ смущеніи).
             Веррино, вы здоровы? Здѣсь? Зачѣмъ?
             ВЕРР: Я всталъ изъ гроба, чтобъ еще васъ видѣть.
             МАРКИЗА. Вотъ встрѣча неожиданная. Утромъ!
             Здѣсь такъ свѣжо, вы такъ слабы...
             ВЕРРИНО.                               Маркиза,
             Я крѣпокъ, твердъ, здоровъ. Вашъ взоръ цѣлебенъ.
             МАРКИЗА. (Что это значитъ? Надо притвориться,
             Онъ самый страшный судія.) Веррино,
             Вамъ лучше?..
             ВЕРРИНО. Слава Богу, лучше, легче,
             Отраднѣе. Впервые отъ рожденья
             Я плачу отъ душевнаго веселья.
             Да! видя васъ, я какъ то вдвое ожилъ;
             Мнѣ кажется, я былъ въ темницѣ душной,
             И очутился въ небесахъ... Простите!
             Я слишкомъ слабъ, чтобъ скрыть движенья сердца,
             МАРКИЗА. (Я не ошиблась. Боже, помоги мнѣ
             Не опечалить бѣднаго Веррино!)
             Къ чему скрывать прекрасныя движенья?
             Они цѣлебны для больныхъ... Однако жъ
             Какъ долго вы страдали! Вашъ недугъ
             Такъ огорчалъ меня!..
             ВЕРРИНО.           Вы сожалѣли?
             МАРКИЗА. Несправедливый! Можно-ль быть покойной,
             Когда врачи съ сомнѣньемъ и боязнью.
             Объ вашей жизни говорили? Часто
             Я не могла уснуть...
             ВЕРРИНО.           Вы сожалѣли?
             Счастливецъ недостойный! О, маркиза,
             Когда-бъ я зналъ о счастіи моемъ,
             Когда-бы сонъ сказалъ про это счастье,
             Я поборолъ-бы тяжкій мой недугъ,
             Какъ исполина бурно бъ опрокинулъ,
             И жизнью-бъ цвѣлъ и жизнь цѣнилъ дороже.
             Маркиза, мнѣ болѣзнь глаза открыла.
             Повѣрите-ль? Не разъ въ жару и мукахъ
             Могильный холодъ чувствъ моихъ касался...
             И что-жъ?-- Гляжу, сидитъ небесный образъ
             У ногъ моихъ; прекрасный, какъ надежда;
             Онъ самовластно жить повелѣвалъ,--
             И жизнь повиновалась. Въ дикой злобѣ,
             Недугъ его напрасно отгонялъ.
             Напрасно смерть выдумывала муки,
             Какъ одолѣть страдальца. Умираю,
             Но образъ улыбнется,-- я ношу...
             Ахъ, какъ онъ былъ похожъ на васъ, маркиза!
  
             Вы не смутились? Не смущайтесь! Право,
             Не оскорблю я вашихъ чувствъ, маркиза.
             Мнѣ сладостно носить прекрасный образъ
             Въ моей груди; пріятно съ нимъ бесѣду
             Вести въ священной сердца тишинѣ;
             Разсматривать и удивляться... Боже,
             И это все узналъ я надъ могилой!
             До той поры я самъ не понималъ,
             Какимъ влеченіемъ я связанъ съ вами.
             Такъ! Мы -- друзья? Не оскорбляетъ васъ
             Рѣчь откровенная моя?..
             МАРКИЗА.                     Нимало.
             Любовь поэта освѣжаетъ душу.
             Она святѣй любви и чище дружбы.
             ВЕРРИНО. Отъ сердца или нѣтъ, но справедливо.
             Вы лучше, вижу, знаете меня,
             Чѣмъ самого себя я зналъ донынѣ.
             Но этотъ разговоръ вамъ надоѣстъ.
             Все о себѣ, да о себѣ. Маркиза,
             Что новаго у васъ? Я ничего
             Не могъ узнать въ невольномъ заключеньи.

(Маркиза блѣднѣетъ).

             Что Мости нашъ? Маркиза, вы смутились?

(Маркиза опирается на дерево).

             Вы глубину любви его проникли
             И разувѣрились?.. (Молчитъ! Ни слова!..)
             Вы любите его? Ну, что жъ? Любите!
             За чистыя движенія души
             Кто можетъ упрекать? Кто можетъ взоры
             Единственнымъ предметомъ ограничить,
             А въ сердцѣ уничтожить жажду чувства?
             Маркиза, можетъ-быть мои вопросы
             Вамъ тяжелы?.. Взгляните на меня!
             Творецъ, неужели?.. Нѣтъ! я не вѣрю.
             О, успокойте слабаго страдальца!
             Прервите ваше страшное молчанье,
             Скажите неотвязному Верринѣ:
             "Нѣтъ, не сбылось пророчество твое!"
             МАРКИЗА (въ совершенномъ смущеніи).
             Да... Ты... не правъ, Веррино!..
             ВЕРРИНО. (съ горестью).
                                           Правъ, Розина!
             Я правду словъ слезами обмываю.
             Маркиза, эта правда -- смерть моя!
             МАРКИЗА (въ ужасѣ).
             Великій Боже, онъ въ душъ читаетъ!..
             ВЕРРИНО (съ возрастающимъ жаромъ).
             Великій Боже, гдѣ же добродѣтель,
             Земной мой богъ? Зачѣмъ я всталъ изъ гроба,
             Согрѣлся жизнью, сладостной надеждой,
             Торжествовалъ обрѣтенье мечты?
             И гдѣ-жъ моя мечта?.. Ничтожный Мости
             Разрушилъ вѣру въ мой кумиръ прекрасный.
             Чѣмъ буду я безъ этой сладкой вѣры?
             Такимъ-же, какъ и онъ, злодѣемъ.
                                                     Нѣтъ!
             Есть Богъ, такъ есть божественная, милость;
             За гробомъ ужъ очиститься нельзя,
             А здѣсь -- всегда просторъ для покаянья.
             МАРКИЗА (въ слезахъ).
             Другъ снисходительный!..
             ВЕРРИНО.                     Одно мгновенье!..
             Пусть слезы грудь мою освободятъ.
             МАРКИЗА. Что хочешь ты?..
             ВЕРРИНО.                     Раскаянья, маркиза.
             Еще не поздно...
             МАРКИЗА.           Боже Всемогущій!
             Неужели ты думаешь...
             ВЕРРИНО.                     Маркиза,
             Я знаю, я увѣренъ, убѣжденъ,
             И дѣйствую по вдохновенью сердца.
  
             Васъ суетно послѣдствія пугаютъ;
             Предъ вами мужъ и общій стыдъ стоятъ.
             Вамъ кажется, что утонуть въ порокѣ
             И вмѣстѣ съ жизнью тайну унести
             Приличнѣе, чѣмъ въ чистотѣ воскреснуть
             И, вмѣстѣ съ обвиняющей толпою,
             Возненавидѣть собственный свой грѣхъ?
             О, гробъ не дно, а дверь въ другое море.
             Молитесь! Я молиться съ вами стану:
             Покайтесь! Богъ надъ нами!.... А злодѣй?....
             Есть въ мірѣ справедливыя проклятья,--
             И этотъ извергъ, этотъ гнусный Мости
             Да будетъ проклятъ!
             МАРКИЗА.           Никогда, Веррино!
             Не проклинай!....
             ВЕРРИНО (взявъ ея за руку, суровымъ голосомъ).
                                 Раскаянье, маркиза!
             МАРКИЗА. Не въ силахъ... я люблю!.....
             ВЕРРИНО. Прости, Всевышній,
             Что я тебя на помощь всуе призвалъ,
             И отпусти ей грѣхъ, когда возможно,
             И просвѣти ея заблудшій разумъ,
             Но не карай несчастную!.... Всевышній,
             Прости ее, какъ я ее прощаю!
             МАРКИЗА (умоляющимъ голосомъ).
             Веррино, безъ презрѣнія!
             ВЕРРИНО.                     Простите!
             Мы не увидимся на этомъ свѣтѣ.
             Простите горечи моихъ рѣчей!
             Язвительно обманутое сердце....

(прерывающимся отъ слезъ голосомъ).

             Я васъ любилъ; одну любилъ,-- одну!....
             Теперь одну я долженъ ненавидѣть....
             Простите! Мы расходимся -- на вѣки!
  

          МАРКИЗА одна,

             Веррино! Совершилось! Свѣтъ темнѣетъ....

(падаетъ безъ чувствъ).

  

МАРКИЗА въ обморокѣ, и МОСТИ съ противной стороны, медленно приближается, оглядываясь)

             МОСТИ. (Безъ чувствъ! Минута счастья моего!
             Безъ чувствъ! И вѣрно проповѣдь Веррино
             Подѣйствовала надъ преступнымъ сердцемъ.
             Ты каялась ему въ своихъ грѣхахъ....
             А послѣ покаянья, смерть пріятна).

(протягивая руку).

             (Дрожу! А умертвить ее такъ сладко!....
             Не ошибитесь, кольца!.. Шумъ шаговъ...)

(вскочивъ на скамейку).

             (Нѣтъ ни кого! Не спрятался-ль Веррино?
             Нѣтъ, онъ уже на мраморныхъ ступеняхъ
             Сномъ утреннимъ покрытаго дворца).

(возвратясь къ маркизѣ и взявъ съ за руку).

             Дружнѣй, дружнѣй, убійственные кольца!
             Какъ мраморъ холодна... Чего жъ я медлю?
             Не пойте, птицы! На одно мгновенье
             Затихните! Всему конецъ!.... Впились!
             Га! Жизнь сосутъ убійственныя кольца!..
             МАРКИЗА (выходя изъ обморока).
             Лауретта!
             МОСТИ (въ ужасѣ}.
                       Прочь! Я улечу какъ вихрь.
  

МАРКИЗА, приподымаясь.

             Кто былъ здѣсь? (стараясь припомнить).
                                 Сонъ! Печальное видѣнье!
             Веррино.... мы простились навсегда!
             О, лучше стыдъ передъ толпою черни,
             Чѣмъ странное презрѣнье человѣка,
             Котораго невольно уважаемъ....
  

МАРКИЗА и ЛАУРЕТТА.

             ЛАУРЕТТА. Маркиза, не былъ Мости?
             МАРКИЗА (смутно).                     Былъ Веррино.
             ЛАУР: Веррино съ вами былъ? Отъ васъ бѣжалъ онъ,
             Слезами обливаясь.
             МАРКИЗА.           Отъ меня.
             ЛАУРЕТТА. За что вы огорчили такъ больнаго?
             Онъ можетъ снова захворать....
             МАРКИЗА.                     Молчи!
             ЛАУРЕТТА. Онъ можетъ умереть....
             МАРКИЗА.                     Молчи, ни слова!
             Не говори мнѣ больше о Веррино!
             Мы не увидимся на этомъ свѣтѣ.
             А тамъ.... Мнѣ холодно, Лауретта... Скучно!..
             Тоска
             ЛАУРЕТТА. Сейчасъ, я думаю, придетъ...
             МАРКИЗА. Я не хочу съ нимъ видѣться, Лауретта!
             Ты говоришь, сейчасъ?....
             ЛАУРЕТТА.           Мнѣ даже странно,
             Зачѣмъ его я ни нашла при васъ.
             Онъ здѣсь, въ саду....
             МАРКИЗА.           Въ саду? Уйдемъ, Лауретта.

(Уходятъ).

  

ЯВЛЕНІЕ ШЕСТОЕ-

(Лѣстница во дворцѣ Чинто; посрединѣ входъ въ комнату Веррино. Внизу сѣни, украшенные лѣпной работой; въ верхъ лѣстница ведетъ въ покои Мости).

             ВЕРРИНО (выходя изъ своей комнаты въ плащѣ и шляпѣ; въ рукахъ шпага и мѣшокъ).
             Бѣжать, куда глаза глядятъ!.... Бѣжать,
             Гдѣ небо сходится съ землей!.... Бѣжать
             Въ новооткрытый свѣтъ!"... И отъ кого?
             Отъ женщины, отъ женщины!... Веррино,
             Твой ангелъ говорилъ тебѣ: будь хладенъ,
             Безчувственъ, неприступенъ * не люби,
             Не унижай божественнаго сердца
             Всегда безчестнымъ рабствомъ; все обманъ!
             Достань, купи ликъ мраморный Киприды,
             Поставь въ особой комнатѣ, запри;
             Начни любить,-- и та тебя обманетъ!
             О женщины, гдѣ-жъ ваше совершенство
  
             Розина, пусть тебя другой такъ любитъ,
             Какъ я любилъ. Пусть страсть свою откроетъ,
             Какъ я открылъ. Никто не убѣжитъ
             Въ пустыню съ сердцемъ, исходящимъ кровью,
             Не отомстивъ за оскорбленье сердца!
             А я прощаю все; я только плачу!

(садясь на ступени лѣстницы и утирая слезы).

             Глупецъ, безумецъ!.. Развѣ я не видѣлъ,
             Кого она несправедливо любитъ?
             Да развѣ я не зналъ, что чистота,
             Возвышенная гордость, благородство --
             Теперь миѳологическіе боги!..
             Глупецъ, ты хочешь нравиться? Льсти, ползай!
             Взаимность невозможна безъ исканій.
             Но если и взаимность ты отвергъ?
             Хотѣлъ, чтобы твой богъ былъ божествомъ,
             Какъ небо чистымъ, свѣтлымъ, недоступнымъ...

          (Съ горестью смѣется).

             Съ улыбкой любопытства и насмѣшки,
             Тебя замѣтятъ, другомъ, назовутъ,
             Чтобы имѣть діавольское право
             Изъ сердца сердце вынимать по волъ,
             И каждый разъ облить его отравой,
             И наблюдать, какъ дѣйствуетъ отрава.

(Со стономъ).

             Охъ, я любилъ, не долго я любилъ!
             Любовь въ одно мгновеніе созналась,
             А длилась столько времени..... Зачѣмъ?
             Смерть подъ руку гуляетъ съ человѣкомъ;
             Всю жизнь его не оставляетъ смерть....
             Зачѣмъ? Чтобы намѣтиться вѣрнѣе!
             О! смерть и женщина -- одно и тоже....
  

ВЕРРИНО и Д. МОСТИ, быстро бѣжитъ вверхъ по лѣстницѣ.

             ВЕРРИНО (вставъ).
             Откуда?
             МОСТИ. (Встрѣча странная!)
             ВЕРРИНО.                     Откуда?
             МОСТИ (оправляясь).
             Синьоръ Веррино, вы еще въ горячкѣ;
             Вы такъ блѣдны, такъ слабы....
             ВЕРРИНО.                     Я въ горячкѣ?
             Да; я не лжецъ, не льстецъ, не святотатецъ,
             Не богохульникъ. Да; я человѣкъ.
             Я не могу, какъ дьяволъ, быть безъ крови
             И подлостямъ протаптывать дорогу
             Съ холоднымъ и безстрастнымъ видомъ. Нѣтъ!
             Бѣгу отъ васъ, поклонники соблазна;
             Бѣгу отъ васъ, и навсегда бѣгу....
             Кто геніемъ дерзаетъ притворяться,
             Тому всѣ прочія притворства -- шутка;
             Всѣ добродѣтели -- собранье масокъ,
             А всѣ пороки -- тайные пенаты!
             Неужели ни одного убійства
             Нѣтъ на твоихъ рукахъ?
             МОСТИ.                    (Великій Боже!)
             ВЕРРИНО. О! будетъ, будетъ! Крайняя ступень --
             Честь женщины; ты поругался ею,
             Переступилъ священную ступень,
             И ты въ открытомъ морѣ злодѣяній.
             До первой бури, да, до первой бури!
             Смѣшался? Поблѣднѣлъ?
             МОСТИ.                     Но ваши рѣчи
             Пристойности предѣлы переходятъ...
             ВЕРРИНО. Пристойности!.. Смотри, рука на шпагѣ!
             Смотри, глаза отчаяньемъ горятъ!
             Смотри, тутъ вышина, тамъ твердый камень...
             Я разорвать тебя готовъ, а ты
             Мнѣ о пристойности, какъ трусъ, лепечешь?
             МОСТИ. Синьоръ Веррино, вы больны...
             ВЕРРИНО.                               Молчать,
             Пока терпѣніе возможно! Горе,
             Когда, забывъ о Божіемъ судъ,
             Я судіей передъ тебя предстану...
             Нѣтъ, я бѣгу отсюда!.. По, повѣрь,
             Мой образъ вѣчно между вами будетъ.
             Я слово далъ Болонію покинуть,
             И черезъ полчаса ужъ далеко
             За городомъ Веррино будетъ плакать;
             Но, грѣшники, тѣ слезы приду тъ къ вамъ
             И ядовитою падутъ росою
             И на тебя и твою Рознну!..
             МОСТИ. (испуганный)
             Синьоръ Веррино!..
             ВЕРРИНО.           Прочь! Я не доносчикъ.
             Маркизъ тебя не можетъ наказать...
             Знай, первый судъ встрѣчаетъ человѣка
             Передъ кончиной... Страшенъ этотъ судъ!
             Есть изверги, которымъ недоступно
             И чувство покаянья... это ты!
  
             Прости, Болонія! Прости, Розина!
  

МОСТИ (одинъ).

             Наглецъ! Я долженъ былъ молчать. Безумный,
             Онъ могъ убить меня... Но какъ онъ знаетъ
             Всѣ тайны и Розины и мои...
             Га! двери отперты... Онъ не вернется!
             Что, ежели внезапная кончина
             Возбудитъ подозрѣніе... Отбросимъ
             Тѣнь страшную на бѣглеца. Быть-можетъ
             Мечтатель не снесетъ ударовъ страсти,
             И преждевременная смерть закроетъ
             Надгробными крестами тайну Мости!

(Заглядываетъ въ двери).

             Нѣтъ никого!.. Войдемъ!

(Входитъ и черезъ нѣсколько мгновеній, возвращаясь, запираетъ двери на замокъ.)

                                           Сама судьба
             Мнѣ помогаетъ. Этотъ ключъ забросимъ.
             Куда-нибудь. Чѣмъ болѣе сомнѣній,
             Тѣмъ больше вѣры въ самое событье.

(Уходитъ.)

  

ЯВЛЕНІЕ СЕДЬМОЕ.

(Спальная комната маркизы. Багряные занавѣсы пропускаютъ лучи восходящаго солнца. У софы столъ, на немъ нѣсколько книгъ и цитра; въ сторонѣ -- клавичембалы; у окна треножникъ съ недоконченнымъ портретомъ маркизы. На другой сторонѣ табуретъ и небольшой столъ, покрытый бѣлою тканью; на немъ распятіе; по бокамъ его гравированныя на атласѣ изображенія Лоретской Божьей Матери и Санъ Яго Компостельскаго, и два молитвенника посрединѣ. Занавѣсы кровати отдернуты; постель не тронута; на столѣ у софы горитъ свѣтильникъ.)

  
             МАРКИЗА (одна, на колѣняхъ предъ распятіемъ).
             Спаситель! Я любила, я страдала!
             Ты Богъ, ты знаешь, страдала. Вѣрю,
             Я грѣшница; но только предъ тобой;
             Зане одинъ Ты можешь отпускать,
             Одинъ наказывать грѣхи. Прости мнѣ,
             Когда возможно; нѣтъ?-- вели страдать:
             Безъ ропота всю жизнь я прострадаю....
             Дай горя мнѣ, меня исправитъ горѣ...
             Но не давай стыда! Спаситель, страшно
             Горѣть стыдомъ... Невыносимый ужасъ!
             О Господи, еще одна молитва!
             Грѣшно просить, я знаю, но предъ кѣмъ-же
             Быть откровенной, если не предъ Богомъ?
             О, сократи страдальческую жизнь!
             Смерть будетъ знакомъ полнаго прощенья.
             Я жду ея отъ милости Твоей! (Встаетъ, шатаясь.)
             Какъ я слаба!.. Веррино, я рѣшилась

(почти падая на софу.)

             Исполнить твой совѣтъ... Но для проклятій
             Господь не создалъ устъ моихъ... Веррино,
             Неужели ты можешь проклинать?
             Творецъ! Его проклятіе смертельно!
             Лауретта!.. (звонитъ).
  

МАРКИЗА и ЛАУРЕТТА.

             ЛАУРЕТТА.           Что угодно?
             МАРКИЗА (смутясь).                     Я не знаю...
             Забыла... (Нѣтъ, что я ему скажу?
             Неужели ужасному Веррино
             Открыть... Нѣтъ! онъ такъ строгъ, такъ чистъ, такъ безстрастенъ!)
             Лауретта!.. Ничего!.. Я позабыла...
             О чемъ спросить хотѣла... Ничего...
             Иди себѣ, иди... (А эти слезы?
             А эта горесть? Нѣтъ, ты добръ, Веррино,
             Ты снисходителенъ ко всѣмъ). Лауретта,
             Сходи и попроси ко мнѣ Веррино...
  

          МАРКИЗА, одна.

             Пускай придетъ! Но эти книги, цитра,
             Клавичембалы, мой портретъ... Во всемъ
             Онъ встрѣтить Мости, горько улыбнется,
             А я должна молчать, краснѣть. Скорѣе
             Запрячемъ книги и портретъ...

(Съ величайшимъ усиліемъ привстаетъ, явственно ослабѣвая; собираетъ книги).

                                           Розина!
             Все о тебѣ, все для тебя! Сонеты,!
             Пастушеская драма.... Мости, Мости; --
             А я неблагодарною душой
             Ищу разрыва. (Спрятавъ книги за кровать)
             Воть портретъ Розины.
             Не кисть мнѣ льстила, а его глаза...

(Хочетъ спять съ треножника портретъ, но, уже совершенно ослабѣвъ, падаетъ и увлекаетъ съ собою и портретъ.)

             Великій Боже, силы убѣгаютъ! .
             Я слышу, какъ смущенная душа
             Уходитъ, исчезаетъ! Неужели
             Такъ скоро исполняется молитва?
             Я, можетъ-быть, какъ знать, и въ самой жизни
             Нашла бы благодатныя мгновенья...
             Такъ скоро! (въ горячкѣ) Кто тамъ льетъ горящій пламень!
             Міръ рушится; и я одна жива.

(приходя въ себя и увидѣвъ портретъ Мости.)

             Здѣсь кисть твоя ходила... (цѣлуетъ портретъ.)
                                 До свиданья! (умирая)
             Прости! О я любила, я страдала!..

(продолжительная тишина.)

  

          МАРКИЗА мертвая, и ЛАУРЕТТА.

             ЛАУРЕТТА (входя).
             Веррино нѣтъ... Творецъ! Безъ чувствъ маркиза!
             Какъ холодна! (отворивъ дверь) Роберто, помогите!
             Родольфо! Эзелино! Джіамбатиста!
             ГОЛОСЪ МАРКИЗА. Что тамъ?
             ЛАУРЕТТА.                     Маркиза въ обморокъ упала!
  

ЛАУРЕТТА и МАРКИЗЪ.

             МАРКИЗЪ. Лоренцо Теки вѣрно во дворцѣ!
             Сама сходи или пошли за нимъ.
  

          МАРКИЗЪ (приближаясь къ трупу).

             Что за исторія? Совсѣмъ одѣта!
             Такъ рано! Не спала; постель въ порядкѣ
             Безсонницей измучилась... (взявъ ее за руку)
                                           Розина!
             Великій Боже! Обморокъ ли это?
             Рука какъ ледъ, и голова какъ ледъ...
             Не бьется сердце. Умерла!..
  

          МАРКИЗЪ и РОБЕРТО.

             МАРКИЗЪ.                     Роберто,
             Я весь встревоженъ, я себѣ не вѣрю,
             Боюсь увѣриться... Смотри, маркиза
             Не дышитъ! Право, умерла...
  

ТѢ-ЖЕ, ТЕКИ и ЛАУРЕТТА.

             МАРКИЗЪ.                     Лоренцо,
             Скорѣе, ради неба, посмотри!
             Ни капли жизни!.. Что?..
             ТЕКИ.                     Она скончалась,
             ВСѢ. Скончалась!!.
             МАРКИЗЪ.           Безъ болѣзни, безъ страданій;
             Ни разу не пожаловалась.
             ТЕКИ.                               Да!
             Скончалась, нѣтъ сомнѣнья. Помогите!.
             Перенесемъ-те на постель...

(Маркизу переносятъ на постель).

             МАРКИЗЪ.                     Скончалась?
             Но отъ чего!
             ТЕКИ.           Я самъ не понимаю!
             МАРКИЗЪ (бросаясь къ тѣлу).
             Розина, врачъ солгалъ! Ты оживешь!
             ТЕКИ (удержавъ его и отводя къ окну).
             О, нѣтъ, маркизъ. Я начинаю думать
             Объ ядѣ...
             МАРКИЗЪ. Что ты говоришь?
             ТЕКИ.                                         Нельзя
             Въ такія лѣта смертію заснуть,
             Безъ тяжкой предварительной болѣзни...
             МАРКИЗЪ. Гдѣ Мости? Гдѣ Веррино? Позовите!
             Мнѣ нуженъ ихъ совѣтъ. Скорѣй, Роберто!
  

Тѣ-ЖЕ, кромѣ РОБЕРТО.

             ЛАУРЕТТА. Веррино дома нѣтъ.
             МАРКИЗЪ.                               Какъ дома нѣтъ?
             ТЕКИ. Не можетъ бытъ; вчера его я видѣлъ
             И предписалъ не выходить изъ дома,
             А развѣ въ садъ поутру на минуту...
             ЛАУРЕТТА. Онъ былъ въ саду съ маркизой...
             МАРКИЗЪ.                               Какъ, съ маркизой?
             ЛАУРЕТТА. Я встрѣтила его; онъ возвращался
             Въ слезахъ, рыдалъ...
             МАРКИЗЪ.           Искать его вездѣ!
  

МАРКИЗЪ и ТЕКИ.

             МАРКИЗЪ. Рѣшительно тутъ тайна есть. Отрава,
             Ты думаешь...
             ТЕКИ.           Тофанина вода,
             Посредствомъ механической перчатки
             Или кольца, или другой игрушки...
             Другаго способа нельзя придумать.
  

ТѢ-ЖЕ, МОСТИ и РОБЕРТО.

             МОСТИ (съ ужасомъ).
             Возможно-ли?
             МАРКИЗЪ (со слезами обнимая ею).
                       Плачь, Мости! Мы лишились
             Ты друга, я жены... Но я не смѣю
             Предаться горести, пока убійца
             Мнѣ будетъ неизвѣстенъ...
             МОСТИ.                     Какъ, убійство?
             МАРКИЗЪ. И знаешь ли, кого подозрѣваемъ?
             МОСТИ. Кого, маркизъ?
             МАРКИЗЪ.                     Веррино.
             МОСТИ.                               Быть не можетъ!
             Послать за нимъ! Увидите, Веррино
             Съ спокойностью обычной разувѣритъ
             Въ такомъ обидномъ подозрѣньи.
             МАРКИЗЪ.                               Мости,
             Онъ съ нею былъ въ саду сегодня утромъ.
             МОСТИ. Неужели? Такъ онъ уже здоровъ?
             МАРКИЗЪ. Здоровъ и дома нѣтъ.
             МОСТИ.                               О, быть не можетъ!
             МАРКИЗЪ. Вотъ быть не можетъ!
  

ТѢ-ЖЕ и ЛАУРЕТТА.

             МАРКИЗЪ.                     Ну, и такъ, Лауретта?
             ЛАУРЕТТА. Стучалась я, не достучалась; люди
             Сбѣжались съ цѣлаго дворца толпою,
             И выломали двери. Все въ порядкѣ.
             Нѣтъ шляпы, шпаги и плаща; бумаги
             И книги сложены по серединѣ,
             На нихъ записка -- "я пришлю за ними..."
             А на столѣ вотъ эти кольца.
             ТЕКИ.                               Кольца?
             Подай сюда!.. Оставьте насъ однихъ!
  

          МАРКИЗЪ, МОСТИ и ТЕКИ.

             ТЕКИ. Да это механическія кольца!
             Вотъ видите вы эти волоски?
             МАРКИЗЪ. Ну, вижу...
             ТЕКИ.                     Тамъ былъ ядъ.
             МАРКИЗЪ (къ Мости).
                                           Ну, что ты скажешь?
             Чѣмъ оправдаешь честнаго Веррино?..
             О горе мнѣ! И это мой племянникъ?
             Безчестный сынъ Ломбардскаго маркиза!
             И у него Имперскіе гербы,
             Дарованные Чинто Карломъ Пятымъ?
             Пускай сѣкира палача окончитъ
             Существованье отрасли преступной!
             И онъ еще гордился благородствомъ?..
             Ну, что ты скажешь, Моста, что ты скажешь?
             МОСТИ. Я не могу привыкнуть къ этой мысли...
             МАРКИЗЪ. Я виноватъ! Ты не любилъ его,
             А я глупецъ упрямо защищалъ
             И славный родъ его и благородство.
             Всему, всему причиной, я одинъ!
             Но, Мости, я не пожалѣю, денегъ;
             Велю его искать, поймать, казнить;
             По всей Италіи писать я буду;
             Ко всемъ дворамъ пошлю гонцевъ; у Папы
             Я испрошу проклятій Веррино.
             МОСТИ. Вотъ этотъ путь мнѣ кажется невѣренъ.
             Два дня,-- и онъ въ Швейцаріи... Тогда
             Напрасны ваши письма и цекины.
             По-моему, смолчимъ про смерть маркизы,
             Распустимъ слухи, что маркиза Чинто
             Естественною смертью умерла,
             И онъ придетъ навѣрно въ наши сѣти.
             Единственный наслѣдникъ дома Чинто,
             Чуть только будетъ вѣрить въ безопасность,--
             Пріѣдетъ, чтобъ перчаткой иль кольцемъ.
             Скорѣй добыть огромное.наслѣдство...
             МАРК: Ты правъ, мой другъ! Благодарю, мой другъ!
             О, безъ тебя и стыдъ мой и несчастье
             Мнѣ трудно-бъ было перенесть!.. Лоренцо,
             Дай клятву тайну сохранить.
             ТЕКИ.                              Клянусь!
             маркизъ (къ Мости.)
             А ты, мой другъ, клянись со мною вмѣстѣ,
             У трупа хладнаго моей Розины,
             Отмстить жестокой казнію злодѣю
             На площади передъ толпой народа.
             Ты медлишь, Мости?..
             МОСТИ.           О, клянусь охотно!
             МАРК: Исполненъ долгъ! Теперь свободно плакать
             И проклинать могу ея убійцу!

(Падаетъ къ ногамъ Розины и заливается слезами.)

             МОСТИ (напереди въ глубокой задумчивости.)
             (Га! эта клятва, какъ то обожгла
             И мой языкъ и сердце... Что въ грядущемъ?
  
             Веррино! ты клялся не возвращаться...)
  

ИНТЕРМЕДІЯ

Die Welt schneit, was sie ist,-- ein Grab!
Шиллеръ.

(Внутренность гостиницы по дорогѣ въ Болонію. Бѣдно убранная комната; два стола и нѣсколько стульевъ. Полдень.)

ВЕРРИНО въ дорожномъ платье; сидитъ въ размышленіи у одного стола. КІАРА, у другаго, положивъ голову на руки, спитъ.

             ВЕРРИНО. Спи, бѣдное дитя! Придетъ пора,
             И ты проснешься для другихъ страданій.
             Ты -- гордость и несчастіе мое!
             Какъ дочь, ты дорога моей душѣ;
             Какъ женщина,-- опасна... На столѣ,
             На твердомъ деревѣ, какъ на подушкѣ,
             Спитъ крѣпкимъ сномъ. И бѣдность ей -- не бѣдность.
  
             Шестнадцать лѣтъ! Невѣста!.. Скоро, скоро
             Душа твоя заговоритъ о жизни,
             И радости потребуетъ и горя.
             О Боже мой, о Боже мой, что если
             Твои ребяческія побужденья;
             Невинная привязанность ко мнѣ.
             Зародышь страсти къ бѣдному Веррино!
             А я любить ужъ больше не способенъ,
             Душа моя хранитъ одну Розину:
             Ее ужъ нѣтъ, а я люблю ее!
             Отцовская, холодная любовь --
             Пустой отвѣть для пламеннаго сердца!
             Напрасно я задумалъ притворяться,
             И часто добровольной клеветой
             Я обливаю собственную душу...
             Не вѣритъ Кіара! Сколько разъ хотѣлъ я
             Дать ей почувствовать, что для нее
             Пора любви, замужства наступаетъ...
             Не вѣритъ Кіара!.: Смотритъ на меня
             Съ какимъ-то страхомъ, тайнымъ огорченьемъ,
             И шепчетъ -- "Я наскучила тебѣ" (Покраснѣвъ.)
             Какъ объяснить смущенье человѣка,
             Когда одинъ, передъ самимъ собой,
             Онъ покраснѣетъ, будто предъ, людьми,
             Когда корятъ его безчестнымъ дѣломъ!
             Зачѣмъ себѣ я далъ названье брата,
             А не отца? Зачѣмъ, еще съ ребенкомъ
             Я не былъ строгъ, жестокъ, неумолимъ?
             Она-бъ меня боялась, не любила!...
             О, предузнать путь сердца въ юной дѣвѣ,
             Какъ путь крылатой молніи, нельзя!
             КІАРА. (просыпаясь.)
             Ахъ, ты не спишь! Прости меня, Веррино!
             Я утомилась и уснула...
             ВЕРРИНО.                     Кіара,
             Не думай обо мнѣ!.. Твое здоровье...
             КІАРА. Не думать о тебѣ!.. Вотъ, слава Богу,
             Два года слышу горькіе совѣты:
             "Оставь меня; не думай обо мнѣ;
             "Люби, кто болѣе любви достоинъ.
             "Пожалуйста, безъ попеченій, Кіара!
             "Не мучь свое здоровіе напрасно..."
             Я знаю наизусть всѣ эти рѣчи:
             Онѣ мнѣ часто снятся.
             ВЕРРИНО.           Боже, Боже!
             КІАРА. Ты многаго еще не говоришь,
             А думаешь; и эти думы знаю.
             Повѣрь, мои глаза вѣрнѣе стражи,
             Что у дворцевъ и у палатъ стоить...
             ВЕРРИНО. (Любовь сестры такъ далеко не ходитъ!)
             КІАРА. О чемъ печаль, о чемъ тоска, Веррино?
             ВЕРРИНО. Ты ошибаешься. Я очень веселъ.
             Что значатъ эти слезы?
             КІАРА (отирая глаза.)
                                 Ахъ, Веррино,
             Такъ вотъ обѣщанная откровенность!
             Ты мнѣ велѣлъ быть искренней всегда.
             Ты говорилъ: "Сестра, не забывай,
             Что между нами тайны быть не можетъ!"
             И что же? Я, чуть только опечалюсь,
             Обрѣжу палецъ, страшный сонъ увижу,
             Сейчасъ бѣгу къ тебѣ и разскажу --
             И боль и грусть твои слова врачуютъ...
             А ты, какъ ночь, и мраченъ и печаленъ,
             Въ безсонницѣ, одинъ, грустишь, страдаешь!
             Ну, чтобы разбудить меня, какъ друга,
             И разсказать, какъ другу, всю печаль?...
             Раздѣльная печаль не тяжела,
             А ты ее одинъ упрямо носишь...
             ВЕРРИНО. Кто научилъ тебя любить такъ странно?
             КІАРА.-Единственный учитель мой -- Веррино.
             Повѣришь ли, я такъ его люблю,
             Какъ мать мою любить я не умѣла?
             ВЕРРИНО (съ примѣтнымъ неудовольствіемъ.)
             Къ чему? Къ чему? Я испыталъ себя,
             Увѣрился въ моей душъ лукавой,
             И въ хитромъ добродушіи моемъ.
             И если я не запятналъ себя
             Какимъ-нибудь кровавымъ, страшнымъ дѣломъ,
             Такъ это, Кіара, власть ума, не сердца.
             КІАРА (съ улыбкой.)
             А власть врожденная -- не то-же сердце?
             Сначала эти рѣчи были страшны;
             Повѣришь ли, я часто за тобой
             Ходила въ слѣдъ; искала доказательствъ
             Притворной злобы, хитрости притворной,--
             И каждый разъ домой я возвращалась
             Съ блистательнымъ и полнымъ торжествомъ,
             И говорила въ радостной душъ:
             "Нѣтъ, мой Веррино чистъ и благороденъ!"
             Но въ этихъ непонятныхъ обвиненьяхъ
             Есть тайный умыслъ. Года два, не больше,
             Ты, какъ урокъ, твердишь одно и то же.
             Я слушала всегда съ притворной вѣрой;
             Сегодня не смогла... О, мой Веррино!
             Отдай мнѣ все, что за твоей душѣ!
             Будь откровененъ... Въ чемъ твоя печаль?
             ВЕРРИНО. (Что ей сказать?..) Я буду откровененъ...
             Мы... обѣднѣли до конца...
             КІАРА (съ прежней улыбкой).
                                           И только?
             Изъ этого печалится Ведомо?..
             Но развѣ бѣденъ тотъ, кому извѣстны
             Всѣ свойства благодарнаго труда?
             Я шить умѣю, кушанье готовить;
             Писать, читать на многихъ языкахъ;
             Ты въ нѣжномъ дѣтствѣ прокормилъ меня,
             Я въ возрастѣ могу работать... Бѣдность?
             Дай только до Болоніи доѣхать...
             ВЕРРИНО. Дитя, дитя! Когда-бъ ты знала лучше
             Себя, свои достоинства, красу
             И всю опасность дѣвушки невинной
             Въ такомъ огромномъ городѣ...
             КІАРА.                     О, полно!
             Что за опасность? Для тебя я рада
             Идти съ Испанцами сражаться...
             ВЕРРИНО (вскочивъ).           Кіара!
             Нѣтъ больше силъ! Я буду откровененъ!
             Я никогда тебѣ не говорилъ,
             Какой судьбой мы въ жизни повстрѣчались...
  
             Въ Венеціи, шесть лѣтъ тому назадъ,
             На площади святаго Марка, утромъ
             Я проходилъ... Вдругъ прямо за меня
             Бросается какая-то старушка
             И, обхвативъ мои колѣни, плачетъ,
             И помощи своей малюткѣ проситъ.
             Не о себѣ несчастная молила...
             Я далъ ей два цекина... "Незнакомецъ?"
             Старушка закричала: "ради Бога,
             "Зайди ко мнѣ! Пусть маленькая Кіара
             "Сама тебя благословитъ." Невольно
             Я согласился и пошелъ за ней.
             Въ подвалѣ темномъ, у окна безъ стеколъ,
             Сидѣла ты, прекрасное дитя,
             И шила что-то. Подхожу. Ты встала,
             И подняла блестящіе глаза
             Съ невинною улыбкой удивленья.
             "Вотъ дочь моя!" произнесла старушка,
             Глотая стонъ и слезы. Ты смутилась,
             И, мать обнявъ, ты вмѣстѣ съ ней рыдала;
             А я стоялъ, какъ хладная темница,
             Съ наружностью спокойной и суровой;
             Зато внутри наполненная горемъ,
             Несчастіемъ,-- всѣмъ ужасомъ несчастья!
             Кіара (въ слезахъ).
             Злой человѣкъ! Я помню эту встрѣчу;
             Мнѣ было десять лѣтъ тогда; я помню...
             ВЕР. Съ тѣхъ поръ я заходилъ къ вамъ каждый день,
             И каждый день старушка упадала,
             И наконецъ, небеснымъ изволеньемъ,
             Спокойнымъ сномъ уснула на моихъ
             Рукахъ. Но передъ смертью, въ часъ послѣдній,
             Всесильнымъ завѣщательнымъ глаголомъ,
             Который совѣсть изверга обяжетъ,
             Велѣла мня опекуномъ быть Кіары.
  
             И ты со мной, какъ Божій херувимъ,
             Шесть лѣтъ живешь, и раздѣляешь горе,
             Всѣ трудности опаснаго пути,
             Всѣ тягости невольной нищеты.
             Какъ низкая работница, безмолвно
             Ты исполняешь тяжкія работы I
             И никогда, не ропщетъ твой языкъ!
             И никогда глаза не упрекаютъ!
             А я, твоимъ живущій попеченьемъ,
             Унизиться не могъ до подаянья
             Иль до работы, Кіара, для тебя! "
             И мало. этого. Себялюбивый,
             Я не успѣлъ въ твою младую душу
             Излить святое мѵро просвѣщенья!
             И то не все! Вотъ наступаетъ время,;
             Когда душа твоя воспламенится,
             И новаго какого-то восторга,
             Какой-то новой радости возжаждетъ...
             Богъ, изъ толпы безчисленныхъ людей,
             Назначеннаго юношу укажетъ,
             Который отъ меня тебя отниметъ...
             Что, если ты въ союзѣ съ человѣкомъ,
             Съ тѣмъ неизвѣстнымъ, темнымъ человѣкомъ,
             Который ждетъ тебя въ мечтѣ туманной
             И, не видавъ тебя, тобой пылаетъ,
             Зане ему ты свыше суждена...
             Что, если съ нимъ ты счастья не найдешь,
             И жизнь твоя путемъ тернистымъ будетъ?..
             А если, Боже сохрани, назначенъ
             Себялюбивый, гордый человѣкъ,
             Который увлечетъ тебя надъ пропасть
             И, поразивъ безчестьемъ и стыдомъ,
             Господнее призваніе отвергнетъ?..
             За все, за все отвѣтствуетъ Веррино!
  
             И то не все!.. Когда другія дѣвы
             Готовятся идти въ веселый путь
             И празднуютъ весну разцвѣтшей жизни
             Щедротами отцевъ и матерей..
             А я одинъ, какъ темна ночь, стою
             Между тобой и праздникомъ твоимъ,
             И блескъ его мрачу и убиваю!
             И ты одна изъ милліона дѣвъ,
             Весну свою привѣтствуешь слезами,
             И я одинъ причиной этихъ слёзъ,
             И я одинъ ихъ осушить не въ силахъ!..
  
             Ахъ, Кіара, тягостна и добродѣтель,
             Когда она живетъ въ пустыхъ словахъ,
             А не въ великихъ подвигахъ и жертвахъ!..
             Нѣтъ, я пороченъ! Я пустой мечтатель!
             Воображалъ, что дѣлая не такъ,
             Какъ люди дѣлаютъ, я сталъ ихъ выше,
             Великъ и добродѣтеленъ вполнѣ...
             Но я не тотъ, кѣмъ быть я захотѣлъ!
             Не тотъ кумиръ боготворилъ я втайнѣ!
             Теперь я начинаю только видѣть
             Правдивое лице моей богини.
             Я слышу голосъ тайнаго призванья,
             И повинуюсь... Кіара, будь спокойна:
             Все принесу на жертву доброй Кіарѣ!
             КІАРА. Какая жертва! Милый братъ, Веррино,
             Будь откровененъ...
             ВЕРРИНО.           Да! Я откровененъ.
             И можетъ-быть ужъ слишкомъ откровененъ...
  
             Прекрасный другъ, я женщину любилъ;
             Любилъ, какъ небо любитъ, какъ мечту...
             Она любовь чистѣйшую презрѣла,
             А я не могъ Розину разлюбить...
             Я убѣжалъ въ далекіе края,
             Хотѣлъ развлечь, себя, забыть Розину,
             И, какъ на зло, все болѣе любилъ.
             Семь лѣтъ уже я странствую безъ цѣли
             По Франціи, Испаніи... Домой,
             Въ Болонію не смѣлъ я возвращаться.
             Я не хотѣлъ прекрасную смущать
             Воспоминаніемъ событій горькихъ.
             Пусть всѣ страданья мнѣ, ей все блаженство!..
  
             Ты знаешь, мы въ Италію вернулись;
             Въ Туринѣ встрѣтились съ моимъ знакомцемъ,
             Что, помнишь, цѣлый день, съ утра до ночи
             Бесѣдовалъ со мной наединѣ...
             Я отъ него узналъ... Она скончалась!
             И грусть моя удвоилась... Ахъ, Кіара,
             Я мертвую по прежнему люблю!
             Кіара. (Чтожъ для меня оставилъ ты, Веррино?
             Но Богъ съ тобой! Люби себѣ, люби...
             Будь только счастливъ...)
             ВЕРРИНО.           Мой обѣтъ исполненъ.
             Въ Болонію мнѣ можно возвратиться,
             И къ вечеру мы до нея достигнемъ.

(постоянно воспламѣняясь).

             О юность, юность! въ этомъ шумномъ градѣ
             Ты протекла роскошными волнами;
             Еще теперь душа моя полна
             Небеснымъ даромъ юности волшебной.
             Всѣ горести, недуги и страданья,
             Небесный даръ въ отраду обращалъ;
             Но никогда предъ глупымъ человѣкомъ
             Я не металъ стиховъ безцѣнный бисеръ,--
             Я ихъ берегъ, какъ честь мою, какъ совѣсть.
             Тѣмъ болѣе за деньги, никогда
             Не продавалъ божественныхъ восторговъ.
             Я ихъ берегъ, какъ честь ною, какъ совѣсть.
             Я зналъ впередъ, что если предъ народомъ
             Похвастаю за прибыль вдохновеньемъ,
             Оно уйдетъ на вѣки. Я, какъ гробъ,
             Какъ люди, опустѣю... Вдохновенье,
             Ты въ чистотѣ мнѣ душу замѣняло!
             Униженное, ты унизишь душу...
  
             Но все равно. Что въ жизни мнѣ осталось?
             По крайней мѣрѣ этою цѣной
             Долгъ благодарности заплаченъ будетъ...
             Я созову Колонію на пиръ,
             На умный пиръ поэзіи роскошной.
             Сойдутся люди, деньги принесутъ,
             И деньги тѣ -- приданое для Кіары...
             КІАРА (схвативъ ею за руки).
             Великій Боже! Ни за что на свѣтѣ!
             ВЕРРИНО. Я кончилъ путь довольства и веселій,
             И самъ иду крестъ жизни безполезной
             Поднять и до могилы донести.
             О счастье, я не призывалъ тебя,
             Но долго ты само меня ласкало!
             Послѣдней милости прошу; а послѣ?...
             А послѣ я въ толпу людей вмѣшаюсь,
             И, какъ они, исчезну безъ слѣдовъ,
             И, какъ они, отъ славы и безславья,
             Отъ добродѣтелей и отъ пороковъ
             Землей закроюсь!
             КІАРА (на колѣняхъ).
                                 Замолчи, Веррино!
             Молю тебя, Веррино, замолчи!
             ВЕРРИНО (сложивъ руки).
             Прости, мой свѣтлый ангелъ, вдохновенье,
             Мой добрый другъ, наставникъ, утѣшитель,
             Игрушка, сонъ, любовь, очарованье!
             Все, все продамъ для счастья доброй Кіары.
             Холодный трупъ съ отверзтыми очами,
             Безчувственный, съ порочными страстями,
             Безъ разума, безъ благодатныхъ грезъ,
             Безъ горестныхъ и безъ отрадныхъ-слезъ,
             Безъ гордости, рабъ тмы и ослѣпленья....
             Все это я,-- поэтъ безъ вздохновенья!

(Въ глубокой задумчивости опускаетъ голову и руки. Кіара обвивъ его ноги руками, плачетъ.)

  

ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ.

ИМПРОВИЗАТОРЪ.

  

ЯВЛЕНІЕ ПЕРВОЕ.

(Пріемная комната въ домѣ Джуліо Мости, украшенная картинами и мраморами лучшимъ мастеровъ, бронзою и коврами. На право дверь во внутренніе покои; налѣво дверь въ столовую; посрединѣ большая дверь ведетъ въ сѣни; когда она отперта, видно нѣсколько ступеней внизъ и за ними другая дверь на улицу. Сумерки.)

НѢСКОЛЬКО ЧЕЛОВѢКЪ разнаго званія гостей, разговаривающихъ у оконъ отдѣльными группами; у окна ближайшаго къ выходу ЗАМИПІЕРИ, отецъ; ДОМЕНИКО ЗАМПІЕРИ И АЛЬБАНИ.

  
             ЗАМПІЕРИ (отецъ).
             Вотъ, Доминикъ, учась, какъ наживать
             И славу и богатство.... Что за домъ,
             Какая лѣстница, какія залы!
             Картины Рафаэля, Тиціана!
             Какіе бюсты.... а изъ ничего!
             Концемъ искусной кисти....
             ДОМЕНИКО.                     Богъ судья
             Ему и всѣмъ ему подобнымъ! Кистью
             Не. деньги добывать, а совершенство,
             Природу, точность, жизнь.... О, много, много!
             Нѣтъ времени и думать о богатствѣ...
             АЛЬБАНИ. И деньги не мѣшало-бы имѣть.
             Мы въ Парму ѣдемъ, люди говорятъ,
             А только ты да я, мы двое знаемъ,
             Что намъ пѣшкомъ приходится итти.
             ДОМЕНИКО. Я не скрываю этого, Франческо.
             АЛЬБАНИ. Тѣмъ хуже для тебя.
             ЗАМПІЕРИ.                               Послушай, сынъ мой,
             Ужъ поздно, а, признаться, сожалѣю,
             Что я тебя повелъ быть живописцемъ.
             Вотъ брать твой, адвокатъ, хотя немного,
             А все однако же имѣетъ деньгу.
             А ты....
             ДОМЕНИКО. Такъ Богъ судилъ, родитель!
             ГОСТИ (собираясь на середину).           Мости!....
  

ТѢ-ЖЕ и МОСТИ.

             МОСТИ (сухо; дорогой костюма его въ умышленномъ безпорядкѣ).
             Что вамъ угодно?
             ПЕРВЫЙ ГОСТЬ. Кардиналъ Перази
             Прислалъ къ намъ восемнадцать диѳирамбовъ:
             И сорокъ восемь ѳпиграммъ; просилъ васъ...
             МОСТИ. Да, знаю. Предисловіе? Готово.
             Я самъ зайду, мы прочитаемъ вмѣсти,
             И если мой свѣтлѣйшій кардиналъ
             Захочетъ похвалу усилить,-- можно,
             Но иногда и скромничать не дурно....
             Что новаго? Пожалуйте сюда!
             ВТОРОЙ ГОСТЬ (подходя къ окну).
             Я написалъ, по вашему заказу,
             Еще одну новеллу.
             МОСТИ.           Я прочту,
             Исправлю и издамъ. Но ваше имя,
             Вы знаете, вамъ можетъ повредитъ...
             ВТОРОЙ. Все, что угодно, дѣлайте съ новеллой,
             Но крайняя моя нужда....
             МОСТИ.                     Зайдите
             Ко мнѣ по-позже, мы поговоримъ.
             Новелла съ вами?....
             ВТОРОЙ.           Какъ же, eccelenza!
             МОСТИ. Пожалуйте; но тайна....
             ВТОРОЙ.                               Никому!
             МОСТИ (отходя отъ окна).
             Что скажете?....
             ТРЕТІЙ ГОСТЬ. Благоволи, великій,
             Пріять изъ рукъ смиреннаго пѣвца
             Посильный трудъ его унылой музы,
             И именемъ прославленнымъ твоимъ,
             Украситъ бѣдное произведенье...
             МОСТИ. О, много чести!.. Скоро издаете?
             ТРЕТІЙ. Коль-скоро милостивымъ одобреньемъ
             Мою тетрадь рука украситъ ваша.
             МОСТИ (развертывая рукопись).
             "Эпиталамія." А что Мартини
             На это скажетъ? Явственный подрывъ,
             Онъ неуспѣхъ своей пустѣйшей книги
             Припишетъ вамъ. Я впрочемъ постараюсь
             Васъ защитить, не посмотрю на время
             Всемірныхъ мудрецовъ. Всё дураки,
             Невѣжи! Гдѣ учились, гдѣ бывали?...
             Иной и за Болонскія ворота
             Не выходилъ, а пишетъ объ Испанцахъ...
             Но впрочемъ этотъ вѣкъ есть продолженье
             Временъ Петрарки, Аріосто. Мало
             Ученія; нѣтъ свѣдѣній всеобщихъ,
             Разнообразныхъ. Геній самороденъ,--
             Согласенъ; во ученіе -- оправа...
             Я помню, разъ читалъ я что-то Тассу...
             Онъ вдругъ прервалъ меня; хотѣлъ мнѣ сдѣлать
             Вопросъ какой-то, и остановился.--
             Ну что, Торквато?-- "Ничего! Хотѣлъ
             "Я сдѣлать замѣчанье, да припомнилъ,
             "Что ты гораздо болѣе читалъ;
             "И потому скорѣе я ошибся."
             Вотъ вамъ примѣръ, какъ люди понимаютъ,
             Что, безъ существеннаго знанья дѣла,
             Нельзя о дѣлѣ разсуждать. Мартини
             И эти всѣ сегоднишніе люди
             Мнѣ не по нраву... Слогъ, составъ и мысли
             Шатаются, какъ у ребенка зубы.
             Они меня не любятъ... Какъ любить,
             Когда я сталъ на стражъ просвѣщенья,
             Смотрю на вещи ясными глазами,
             За каждый глупый стихъ, дурное слово
             Не утерплю, бичомъ моимъ ударю!..
             Еще одинъ Кіабрера отъ меня
             Не получилъ порядочной погонки:
             Но я не виноватъ,-- моихъ совѣтовъ
             Не слушаетъ. И что жъ? Смѣшаю съ грязью
             Молокососъ отозвался, я слышалъ,
             Что нѣтъ ему въ моихъ сужденьяхъ нужды.
             Пожалуй! Безъ меня!... Я въ сторонѣ.
             Одна любовь проклятая къ искуству
             Обрушила всю эту саранчу
             На Мости. Мы увидимъ, кто сильнѣе?

(подходя къ Зампіери.)

             Ахъ, я васъ не замѣтилъ... Извините!
             ЗАМПІЕРИ. Простите, eccelenza! Я работалъ
             На домъ маркиза Чинто двадцать лѣтъ.
             Теперь мой сынъ окончилъ воспитанье,
             И хочетъ ѣхать въ Парму, Піаченцу
             И Реджіо... Кореджіо какой-то...
             МОСТИ. Такъ сынъ твой живописецъ?
             ЗАМПІЕРИ.                               Eccelenza,
             Онъ кончилъ у Караччи воспитанье...
             МОСТИ. Рекомендація! Ну, а для нравовъ
             Онъ не имѣлъ учителя другаго?
             ЗАМПІЕРИ. Какъ, eccelenza?
             МОСТИ.                     Лодовикъ Караччи --
             Для нравственности человѣкъ опасный!
             ДОМЕНИКО (покраснѣвъ).
             Синьоръ, вы ошибаетесь! Глупцы
             Да подлецы такъ о Караччи судятъ...

(Гости поскорѣе стараются выйти.)

             МОСТИ. (смутясь.)
             Похвально, милый другъ, весьма похвально!...
             Ты за учителя готовъ сражаться!...
             Характеръ! да, характеръ!. Я люблю
             Такіе благородные порывы...
             Но въ чемъ же ваша просьба?
  

Д. МОСТИ, ЗАМПІЕРИ, ДОМЕНИКО и АЛЬБАНИ.

             ЗАМПІЕРИ. Eccelenza!
             Вы можете предстательствомъ своимъ
             Исходатайствовать...
             МОСТИ (видя, что уже никого нѣтъ).
                                 Ни паоло! (со злобой)
             Чтобы мальчишкѣ дерзкому дать средства
             Распространять испорченную школу,
             Столь вредную для нравовъ и искуства?
             Число людей завистливыхъ умножить?
             Чтобы современемъ на Рафаэля
             Глаголали хулу? О, никогда!
             Что эта академія Караччи?
             Собраніе сектаторовъ безумныхъ,
             Которые условились въ искуство
             Ввести однообразіе и сухость;
             Все, что не ихъ, унизить, опорочить;
             Что ихъ, прославить, разкричать, разкрасить!
             Да будетъ вѣдомо друзьямъ Караччи,
             Что я ихъ не терплю и презираю, (входя въ сѣни)
             Таддео! Шляпу, палку! До свиданья!
  

ЗАМПІЕРИ, ДОМЕНИКО и АЛЬБАНИ.

             АЛЬБАНИ. Что жъ ты молчишь?
             ДОМЕНИКО (хладнокровно)           Пойдемъ домой.
             ЗАМПІЕРИ (со слезами).                               Пойдемъ.
             Ну, далъ ты воспитанье имъ, Караччи!
             Богъ у тебя потребуетъ отвѣта.
  

ЛАУРЕТТА (отворяя осторожно лѣвую дверь).

             Всѣ разошлись. Ругался и ругалъ!
             Домашнее занятіе... Мой Боже!
             Да онъ-ли это?... Онъ-ли? Каждый день
             Я дѣлаю такой вопросъ, и горько
             Мнѣ отвѣчаетъ сердце -- это онъ,
             Тотъ самый, кроткій, добрый, милый Мости!...
  

ЛАУРЕТТА и ТАДДЕО.

             ТАДДЕО. Возьми ключи, Лауретта; я пойду
             Засну немного... Ночью на сторожъ,
             Днемъ у дверей, какъ ручка у замка:
             Ну, служба!..
  

ЛАУРЕТТА, одна.

                       Да, Таддео, служба наша
             Нехороша. Но ты еще наемникъ,
             А я... (слышенъ стукъ) Ахъ Господи! Кто тамъ стучитъ?..

(отворивъ среднюю дверь.)

             Кто тамъ?
             ГОЛОСЪ. Лауретта, отвори.
             ЛАУРЕТТА.                     Кто тамъ?
             ГОЛОСЪ. Астольфо Гонти.
  

ЛАУРЕТТА отворяетъ дверь. ГОНТИ, въ нищенской одеждѣ. Темѣетъ.

             ЛАУРЕТТА (въ сѣняхъ). Господи! Откуда?
             Мы думали, что васъ ужъ нѣть на свѣтѣ.
             Пожалуйте сюда, синьоръ Астольфо!
             ГОНТИ (входя въ пріемную).
             Что, Мости дома?
             ЛАУРЕТ.           Нѣтъ.
             ГОНТИ.                     Гдѣ жъ?
             ЛАУРЕТТА.                               Знаетъ Богъ,
             А намъ теперь не говорятъ. Да гдѣ-же
             Вы пропадали?
             ГОНТИ.           Такъ, Лауреата, ѣздилъ.
             Я путешествовалъ. Давно ли Мости
             Ушелъ?
             ЛАУРЕТТА. Не очень; я сама недавно
             Пришла домой; была я у сосѣдки
             Въ гостинницѣ; нашла тамъ двухъ пріѣзжихъ:
             Сестра и братъ, Венеціане; братъ
             За дѣломъ отлучился, а сестра
             Готовитъ ужинъ. Вотъ Венеціанка!
             Кровь съ молокомъ. Привѣтлива, умна,
             А молода,-- всего шестнадцать лѣтъ!
             Она хозяйство знаетъ какъ молитвы.
             И говорить не прочь. Я просидѣла
             Съ Венеціанкой, будетъ, добрый часъ.
             Святый Лаврентій, упаси, чтобъ Мости
             Ее не видѣлъ! Влюбится...
             ГОНТИ.                     Лауретта!
             Онъ такъ тебя любилъ, такъ ревновалъ...
             ЛАУРЕТТА. Послушайте,-- вы другъ ему, я знаю:
             Я буду съ вами откровенна; больно
             Всю жизнь терпѣть, и я сказать рѣшилась
             Всю истину. Но Гонти, Бога ради,
             Попробуйте,-- вы такъ краснорѣчивы,--
             Вы тронете его, уговорите,--
             Спасете честь Лауретты и его!..
             ГОНТИ. Не поздно-ли?
             ЛАУРЕТТА.                     Нѣтъ! Никогда не поздно.
             Богъ передъ смертью грѣшника прощаетъ...
             ГОНТИ. А люди не прощаютъ и за гробомъ.
             Но въ чемъ же дѣло? Можетъ-быть успѣю...
             ЛАУР: Тому семь лѣтъ, въ день похоронъ маркизы,
             Онъ предложилъ мнѣ руку; обѣщалъ
             На мнѣ жениться ровно черезъ мѣсяцъ,
             А свадьбу отложилъ подъ тѣмъ предлогомъ,
             Что нашъ маркизъ былъ очень огорченъ.
             А между тѣмъ онъ упросилъ меня,
             Къ нему на верхъ совсѣмъ переселиться...
             Онъ такъ клялся! О, кто-бъ ему не вѣрилъ?..
             Прошелъ и мѣсяцъ, и другой, и третій,
             А онъ ласкалъ меня пустой надеждой.
             Онъ домъ купилъ, я съ нимъ переселилась,--
             И въ домѣ томъ, я сдѣлалась рабой,--
             Ничтожной ключницей его пожитковъ.
             Вотъ мы живемъ ужъ здѣсь шестое лѣто,
             Но я любви ужъ не встрѣчала въ Мости,
             А только гнѣвъ и строгость господина,
             ГОНТИ. (Въ день похоронъ маркизы? Это странно!)
             ЛАУРЕТТА. Что если вамъ я разскажу подробно,
             Какъ онъ теперь со мною поступаетъ?
             Удивитесь, ей Богу! Напримѣръ,
             Вы видите: дворецъ, богатство, роскошь,
             Картины, мраморъ, бронза и ковры,
             А въ цѣломъ домѣ мы живемъ втроемъ.
             Прислуги нѣтъ. Я, да хромой Таддео
             Всѣ службы исполняемъ... Иногда
             Онъ позоветъ меня къ себѣ. Зачѣмъ?
             Чтобы журить за лишніе расходы,
             За мотовство, за роскошь. Иногда
             Вообразитъ, что я купила много:
             Крикъ, шумъ, побои; золъ и скупъ до-нельзя...
             ГОНТИ. А денегъ много!
             ЛАУРЕТТА.                     Пропасть! Только дома
             Не держитъ. Отдаетъ ихъ въ страшный ростъ,
             И подъ залогъ всегда. Подъ самой спальней
             Есть погребъ для храненія залоговъ,
             Да сундуки съ желѣзною оковкой
             Для денегъ,-- все подъ величайшей тайной!
             И я сама украдкой только вижу,
             Какъ прячетъ онъ, и въ нуждъ вынимаетъ
             Изъ погреба завѣтные залоги...
             Да вотъ вамъ: Рафаэль, за сто піастровъ,
             Онъ перешелъ изъ погреба сюда!
             Пречистая Лоретская Марія,
             Какъ этотъ человѣкъ переродился!
             Какъ былъ онъ щедръ, когда еще маркиза
             Была въ живыхъ...
             ГОНТИ.           А онъ любилъ маркизу?
             ЛАУРЕТТА. Сначала очень; послѣ ненавидѣлъ.
             Вообразите, страшно и подумать,
             Онъ смерть ея предчувствовалъ. Въ тотъ день,
             Какъ умирать маркизѣ, поутру
             Я у него была: онъ предлагалъ,
             Какую-то свободную женитьбу;
             Я о маркизѣ вспомнила, а онъ
             Про смерть ея пророчествовать началъ...
             ГОНТИ (потирая руки).
             (Вотъ тайна гдѣ. Такъ это не Веррино!)
             Онъ былъ тогда и щедръ и добръ, Лауретта?
             ЛАУРЕТТА. Ахъ, Господи! И добръ и безкорыстенъ;
             Свое давалъ, чужаго не касался...
             ГОНТИ. Ну, а теперь!
             ЛАУРЕТТА.                     Мой Богъ, какія средства
             Употребляетъ онъ ради богатства!
             Какъ часто онъ картины откупаетъ
             За полцѣны у бѣдныхъ живописцевъ,
             И черезъ мѣсяцъ на чужой картинѣ
             Встрѣчаете другое имя: "Мости."
             Обманъ извѣстенъ всѣмъ; но слава Мости
             Велитъ молчать: онъ платитъ за молчанье,
             Такъ какъ ему за мнѣнье платятъ люди.
             А какъ онъ пишетъ! Сколько сочиненій
             Подъ именемъ его вертится въ свѣтѣ...
             Не давно отъ монаха онъ купилъ
             Неизданное сочиненье Тассо,
             И издалъ за свое. И всѣ узнали,
             Да всѣ купили. Что ему до славы?
             Онъ потерялъ ее; зато богатство
             Онъ пріобрѣлъ огромное. Насмѣшки
             Его не огорчаютъ... Огорченье
             Онъ знаетъ только отъ убытка: деньги
             И деньги,-- вотъ вамъ весь характеръ Мости!
             ГОНТИ. Зачѣмъ же ты при Мости остаешься?
             ЛАУРЕТТА. Легко, синьоръ Астольфо, полюбить,
             А разлюбить совсѣмъ, возненавидѣть,
             Ужасно трудно. Есть еще причины.
             Пока при немъ, я какъ-то безопасна
             Отъ посмѣянья и безчестья. Люди,
             Меня считая въ милостяхъ у Мости,
             Хотя наружно уважаютъ. Что-же,
             Когда его оставлю? Кто Лауретту
             Подъ кровъ свой приметъ, кто подастъ мнѣ пищу?
             Куда итти, оставивъ Мости?
             ГОНТИ.                     Правда.
  

ТѢ-ЖЕ и МОСТИ.

             МОСТИ. Всѣ двери отперты, въ такое время!
             Подъ сумерки разбойники залѣзутъ;
             А въ домъ я одинъ. Пошла, запри!
             А это кто?.. Ого!
             ЛАУРЕТТА.           Да это Гонти,
             Вашъ старый другъ.
             МОСТИ. Какъ, Гонги? Свѣту, свиту!
  

Д. МОСТИ и ГОНТИ.

             МОСТИ. Откуда? Ни письма, ни вѣсти, Гонти!
             А обѣщалъ. Лауретта, что-же свѣту?
  

ТѢ-ЖЕ и ЛАУРЕТТА со свѣтильникомъ.

             МОСТИ. Поставь сюда.... Садись, любезный Гонти!

(къ Лауреттѣ.)

             Чего стоишь? Пошла готовить ужинъ!
  

Д. МОСТИ и ГОНТИ.

             МОСТИ. Что новаго? Какая перемѣна! (примѣтивъ его одежду.)
             ГОНТИ. Все измѣняется на этомъ свѣтѣ!
             И дѣти это говорятъ. Да, Мости,
             Не я, а свѣтъ вокругъ меня и люди
             Коварно измѣнились.... Хитрость, разумъ
             Не помогли.
             МОСТИ.           Но что съ тобой случилось?
             ГОНТИ. Бездѣлица: и продалъ кардиналу
             Тривульціо подложнаго Бассано.
             Что, кажется, Бассано? Пустяки!
             Добро-бъ ужъ Рафаэля, Тиціана;
             А то Бассано.... Что-жъ? Меня схватили,
             Два мѣсяца въ темницъ продержали,
             А между-тѣмъ услужливые сбиры
             На сохраненье взяли всю казну,
             Картины и пожитки. Все пропало!
             Естественно, я убѣжалъ изъ Рима;
             Игрой хотѣлъ Исправить состоянье,
             И проигралъ двѣ тысячи цекиновъ
             Въ ужасный долгъ; да, -- подъ залогъ свободы!
             Вотъ я спѣшу въ Болонію, и прямо
             Къ тебѣ, какъ къ сотоварищу и другу,
             Бѣгу просить въ займы на двѣ недѣли
             Двѣ тысячи цекиновъ....
             МОСТИ.           Не имѣю. (Молчаніе )
             ГОНТИ. Ты шутишь,-- Мости?
             МОСТИ.                     Право, не имѣю!
             ГОНТИ. О, ради -Бога, Мести, за свободу,
             За жизнь и за мое честное слово!....
             МОСТИ. Э! слово можно взять назадъ....
             ГОНТИ.                               Помилуй!
             Меня убьютъ.
             МОСТИ.           Не дай себя убить.... (Молчаніе.)
             ГОНТИ. Я не имѣю силы говорить!
             Какъ всѣ услуги прежнія Забыты?
             Такъ ты ничѣмъ мнѣ, Мосги, не обязанъ? (Вставъ.)
             Не я-ль тебѣ открылъ, неблагодарный,
             Путь славы и богатства? Не собой-ли
             Я жертвовалъ общественному мнѣнью,
             Чтобы тебя закрыть отъ посмѣянья,
             Когда ты начиналъ свой низкій путь?
             Не я-ли сердце отворилъ маркизы?
             МОСТИ (презрительно.)
             И, полно хвастать! Не моя-ли воля
             Оставила тебя на этомъ мѣстѣ?
             Не я-ли милость гордаго маркиза
             Къ бездарному старался сохранить?
             ГОНТИ (въ бѣшенствѣ.)
             Безстыдный, помнишь ли тотъ первый вечеръ,
             Когда тебѣ открылъ я тайну жизни
             И тайну счастья? Помнишь маскарадъ,
             Когда привелъ тебя къ несчастной жертвѣ,
             МОСТИ (также разгорячаясь.)
             Не забывайся, Гонти!
             ГОНТИ.           Мости, Мости!
             Дай денегъ!
             МОСТИ.           Нѣтъ.
             ГОНТИ.                     Я утоплюсь.
             МОСТИ.                               Топись!
             ГОНТИ. Въ послѣдній разъ,-- не дашь?
             МОСТИ.                               Не дамъ.
             ГОНТИ.                                         Посмотримъ.
             Я самъ возьму....
             МОСТИ (хватаясь за поясъ.)
                       (Какъ жаль, что нѣтъ ножа!
             Я проучилъ-бы.)
             ГОНТИ.          Новое убійство
             Ты замышляешь, извергъ? Не удастся!
             Я отворю сѣкирой палача
             Тотъ гробъ, гдѣ черное хранится дѣло,
             Какъ тайный гадъ въ нечистомъ логовищѣ!
             МОСТИ. Что это значитъ?
             ГОНТИ.                     Скоро объяснится.
             Что, поблѣднѣлъ? До страшнаго свиданья!
             МОСТИ (одинъ).
             Ушелъ? Ломаетъ двери! Онъ уйдетъ!
             Гдѣ ножъ, мой ножъ? Скорѣй за нимъ! Убить
             И въ погребъ спрятать трупъ между залоговъ....

(Сцена нѣсколько времени пуста.)

  

ЛОРЕНЦО ТЕКИ, одинъ.

             А правъ былъ Мости! "Скройте только тайну,--
             Онъ возвратится." Точно возвратился!
  

Л. ТЕКИ и Д. МОСТИ, съ ноженъ въ рукахъ.

             МОСТИ (увидѣвъ fern, прячете ножъ.)
             А, Теки! Добрый вечеръ...
             ТЕКИ.                     Вы угадчикъ!
             Веррино возвратился,
             МОСТИ (нѣсколько помолчавъ, съ ужасомъ.)
                                 Возвратился?
             ТЕКИ. Ну, что-жъ вы изумились! Вы сказали,
             Такъ и сбылось!
             МОСТИ (опоминаясь.) Веррино возвратился?
             (Чуть буря,-- всѣ стихіи забушуютъ:
             Веррино, Гонти, Теки!....) Ахъ, Лоренцо,
             Не удивляйтесь моему смущенью:
             Въ семь лѣтъ я и забылъ про странный случай.
             Присядемъ! Знаете, я опасаюсь
             Сказать объ этомъ доброму маркизу....
             Онъ закипитъ, а тотъ уйдетъ. Законамъ
             Опасно предавать такое дѣло,
             Въ которомъ честь покойницы маркизы,
             И слѣдственно честь самаго маркиза,
             Очернена быть можетъ.... Скроемъ лучше!....
             ТЕКИ. Какъ скрыть? Онъ напечаталъ объявленье,
             Что завтра передъ публикой Болонской
             Импровизировать стихи онъ будетъ.
             Я думаю, маркизу все извѣстно.
             Но онъ меня не принялъ; мнѣ сказали,
             Что онъ какимъ-то сочиненьемъ занятъ,
             МОСТИ. Онъ сочиняетъ?.... Слушайте, Лоренцо
             Предупредимъ безумный гнѣвъ маркиза,
             И честь покойницы спасемъ.... Согласны?
             ТЕКИ. На что?
             МОСТИ.           Убьемъ Веррино....
             ТЕКИ (вскочивъ.)                     Ни з ачто!
             МОСТИ (бѣшено.)
             Какъ, ни за что?
             ТЕКИ.                     Что съ вами?
             МОСТИ.                     Ничего!
             Дѣйствительно, пускай рѣшатъ законы!
             А то мы сами можемъ пострадать...
             И что объ этомъ говорить! Оставимъ!
             Скажите, докторъ, много ли больныхъ
             Теперь у васъ?....
             ТЕКИ.                     Довольно.
             МОСТИ.                     Умираютъ?
             ТЕКИ. Не очень. Впрочемъ смертность велика,
             МОСТИ. Но и раждаются?
             ТЕКИ.                               Есть замѣчанье,
             Что смертность плодородна.
             МОСТИ.                     Да, Лоренцо!
             Вотъ кстати вспомнилъ! мнѣ прислалъ сегодня
             Одинъ весьма значительный вельможа,--
             Я долженъ умолчать его прозванье,--
             Бальзамированное тѣло сына,
             Чтобъ тайно снять его портретъ. Отцу
             Я извиняю это...
             ТЕКИ.                     Что жъ такое?
             МОСТИ. Шесть рукъ, Лоренцо!
             ТЕКИ.                               Шесть?
             МОСТИ.                               Хотите видѣть?
             ТЕКИ. О, съ нетерпѣніемъ!...
             МОСТИ. Онъ спрятанъ въ спальнѣ.
             Пожалуйте!
  

(Беретъ свѣтильникъ и съ ужасомъ оглядывается.)

             ТЕКИ. Шесть рукъ!
             МОСТИ (пропуская его въ спальню).
                                 Шесть, докторъ, шесть...
  

(Слышенъ глухой стонъ; вслѣдъ затѣмъ выходитъ Д. МОСТИ съ окровавленнымъ ножемъ и свѣтильникомъ.)

             МОСТИ (отирая платкомъ ножъ).
             Нѣтъ болѣе свидѣтелей отравы;
             Сожжемъ до нитки тайну. (зажигаетъ платокъ)
                                           А Веррино?
             А Гонти? А маркизъ?... На все есть время.
             Ужъ дѣло къ ночи; ночь закроетъ много...

(Воткнувъ за поясъ ножъ, уходитъ.)

  

ЯВЛЕНІЕ ВТОРОЕ

Polli et ipse facit nova carmina.
Виргилій.

(Библіотека маркиза Чинто.)

МАРКИЗЪ, въ креслахъ, скрытый отъ свѣтильниковъ различными зонтиками. РОБЕРТО, у стола пишетъ подъ его диктовку.

             МАРКИЗЪ (диктуетъ). И эфирной... теплотой...
             РОБЕРТО. Есть: "теплотой."
             МАРКИЗЪ.                     Написано? Немного
             Повремени. Вотъ трудно! Ну! пиши!
             Послѣдній стихъ и кончена поэма.
                       "Согрѣваетъ духъ земной."
             РОБЕРТО. "Земной."
             МАРКИЗЪ.           Внизу: конецъ.
             РОБЕРТО.                     "Конецъ." И только?
             МАРИ. Какъ, только! Мало ли?... Ну, что, Роберто,
             Какъ ты находишь новую поэму?
             РОБЕРТО. Отмѣнно хорошо... "Рожеръ Парижскій,"
             Неистовый отъ ревности и гнѣва,
             Гораздо лучше вашего "Раймунда"
             И несравненно лучше всѣхъ новеллъ...
             МАРКИЗЪ. Талантъ идетъ впередъ! Мои новеллы --
             Начальный опытъ неизвѣстныхъ силъ.
             Въ "Раймундѣ" я былъ болѣе отчетливъ,
             Въ "Рожерѣ" я уже поэтъ! Не знаю,
             Что Мости скажетъ... Я хочу, Роберто,
             Теперь въ концѣ "Рожера" нависать
             Тѣ два стиха Овидія,-- ты помнишь,--
             Въ концѣ Метамороозъ,-- вотъ что учитель
             Латинскій часто мнѣ твердитъ?...
             РОБЕРТО.                     А знаю.
             Jamque opusexegi, quod nec Jovis ira, nec ignes,
             Nil poterrit ferrum, nec edax abolere vйtustes.
             МАРКИЗЪ. Ну, да! Не правда ли?... А, вотъ и Мости!
  

ТѢ-ЖЕ И МОСТИ.

             МАР: Садись, мой другъ садись! Вотъ есть что слушать!
             Вотъ вылилось! Съ начальнаго стиха
             Ты слышишь бѣшенство Рожера... Чудо!...
             МОСТИ. Маркизъ, не до того...
             МАРКИЗЪ.                     Ты нездоровъ?
             МОСТИ. Нѣтъ, я здоровъ. Вы не видали Гонти?
             МАРКИЗЪ. Нѣтъ.
             МОСТИ.           Можетъ-быть читали объявленье?
             МАРКИЗЪ. Что, Гонти книгу издалъ?...
             МОСТИ.                               Нѣтъ! Веррино
             Въ Болонію пріѣхалъ!
             МАРКИЗЪ.           Какъ, Веррино?
             Но гдѣ же онъ? Неужели въ мой домъ
             Нога его безтрепетно вступила?
             МОСТИ. О, нѣтъ, маркизъ! Въ гостинницѣ Болонской,
             Подъ вывѣской Златаго Льва, Веррино
             Съ какой-то женщиной остановился.
             Она живетъ подъ именемъ сестры.
             Онъ объявилъ, что завтра ввечеру
             Болонской публикѣ онъ дастъ какой-то
             Импровизаторскій, стиховній праздникъ.
             Написано: "Веррино Генуэзскій."
             Какъ-будто онъ и не племянникъ Чинто
             Какъ-будто иностранецъ, изъ чужихъ
             Владѣній; будто васъ не знаетъ...
             МАРКИЗЪ.                     Извергъ!
             Такъ онъ меня узнаетъ по неволѣ.
             Роберто, одѣваться!... Къ кардиналу! (Одѣваясь.)
             Пускай Легатъ велитъ военной силой
             Представить въ судъ убійцу...
             МОСТИ.                     Нѣтъ, маркизъ!
             Онъ не безъ умысла сюда пріѣхалъ.
             Онъ вѣрно разсчиталъ свои шаги,
             И правосудіе для васъ невѣрно....
             МАРК: Что можетъ онъ представить въ оправданье?
             МОСТИ. А что маркизъ представитъ въ обвиненье?
             Его вину вы чувствуете сердцемъ;
             А судьи, безъ душевнаго участья,
             Безстрастно, хладнокровно разбираютъ
             И обвиненія и оправданья.
             Событіе темно. Вы никому
             Не объявили объ его злодѣйствѣ.
             Кто вамъ теперь повѣритъ?
             МАРКИЗЪ. Не повѣрять?
             МОСТИ. Ну пусть повѣрятъ... Призовутъ Веррино;
             Потребуютъ отъ васъ же доказательствъ.
             Вы скажете: "Онъ отравилъ маркизу!"
             Онъ скажетъ: "Нѣтъ!" и кончено! Положимъ,
             Вы скажете: "Онъ убѣжалъ." -- На это
             Веррино вамъ съ насмѣшкою отвѣтитъ:
             "О, если-бъ я дѣйствительно бѣжалъ
             Отъ преступленія, отъ страшной казни,
             Зачѣмъ бы мнѣ сюда и возвращаться?
             Я могъ оставить Папскія владѣнья;
             Съ моимъ талантомъ, я бы могъ прожить
             Вездѣ, въ Болонію не заѣзжая."
             МАРКИЗЪ. Онь это скажетъ?
             МОСТИ.                     Скажетъ непремѣнно!
             МАРКИЗЪ. Но есть свидѣтели: Лоренцо, ты,
             Роберто и Лауретта...
             МОСТИ.           Въ чемъ, маркизъ?
             МАРКИЗЪ. Что онъ въ то самое уѣхалъ утро,
             Что былъ въ саду и говорилъ съ маркизой,
             И отъ нея ушелъ въ слезахъ... А кольца,
             А кольца, Мости?... Дай мнѣ ихъ, Роберто!
             Вонъ ящичекъ! ключъ у меня на сердцѣ...

(Отворивъ ящикъ, съ удивленіемъ.)

             Но гдѣ жъ они?
             РОБЕРТО.           Не знаю,
             МОСТИ.                     (Это знаютъ
             Я, да фонтанъ!) Маркизъ, и такъ Веррино
             Не безъ друзей и въ самой спальнѣ вашей?
             МАРКИЗЪ. Ужъ это колдовство! Что жъ остается?
             Что дѣлать, Мости?..
             МОСТИ.           Господи, что дѣлать!
             Я говорю, оставьте кардинала,
             Народный судъ, и слѣдствіе, и пытку;
             Не то, до чести вашей дослѣдятъ,
             Грѣхи покойницы встревожатъ.
             МАРКИЗЪ.                               Мости!
             МОСТИ. По-моему, тотчасъ послать къ Веррино,
             Просить его сюда переселиться,
             Племянника легонько упрекнутъ,--
             За что къ родному дядѣ равнодушенъ?
             Пусть поживетъ дней пять... потомъ... зарѣзать.
             МАРКИЗЪ. (въ ужасѣ).
             Зарѣзать! Тайно? Какъ, за преступленье
             Мстить преступленьемъ?
             МОСТИ.           Только мстить, маркизъ,
             А преступленія тутъ быть не можетъ.
             МАРКИЗЪ. Но за убійство могутъ насъ казнить...
             Ломбардскаго маркиза!.. Ни за что!
             МОСТИ. Маркизъ...
             МАРКИЗЪ. (рѣшительно).
                                 Я повторяю, ни за что!
             МОСТИ. Маркизъ, вы сомнѣвались въ дружбѣ Мости.
             МАРКИЗЪ. Нѣтъ, никогда!
             МОСТИ.                     Я на себя беру
             Коварнаго Веррино умертвить;
             Вы только въ помощи не откажите!
             МАРК: Нѣтъ, ни за что! Пусть лучше смерть Розины
             Останется безъ мес ти; имя Чинто
             Я не предамъ на жертву поношенью!
             Притомъ -- не воротить уже Розины!
             МОСТИ. Маркизъ, я въ этомъ съ вами соглашаюсь.
             Такъ! Судъ грѣховъ не намъ принадлежитъ.
             Мы Божье Богу съ вѣрой предоставимъ;.
             Но осторожнымъ быть и Богъ велитъ...
             И потому, маркизъ, я полагаю,
             Чтобы уйти отъ новыхъ покушеній
             На вашу жизнь, вамъ надо-бы уѣхать
             Въ Венецію, Флоренцію иль Римъ.
             Я вамъ готовъ сопутствовать..!
             МАРКИЗЪ. (задумываясь).
                                           Уѣхать?..
             Ахъ, Мости, что я вспомнилъ! Мы клялись
             Отмстить ея убійцъ всенародно,
             А клятва для Ломбардскаго маркиза --
             Вторая вѣра. Да! И ты клялся
             У ногъ ея.!.
             МОСТИ. Я?.. Никогда, Маркизъ...
             Не помню даже вашей клятвы...
             МАРКИЗЪ.                     Моей!
             У ногъ ея, ты помнишь, мы лежали;
             Торжественно клялись; Лоренцо Теки
             Свидѣтелемъ былъ нашихъ обѣщаній...
             МОСТИ. Въ такомъ волненіи забыть не трудно.
             Но кажется, навѣрно. Точно,-- помню,--
             Мы не клялись, мы плакали, и только;
             О строгой казни Бога умоляли;
             А сами?.. Нѣтъ, мы сами не клялись!
             МАРКИЗЪ. Я помню, будто все вчера случилось;
             Еще ты медлилъ клятву дать...
             МОСТИ.                     Я медлилъ?
             МАРКИЗЪ. Положимъ, не удастся доказать!
             По совѣсти исполнимъ только клятву,
             И завтра же, въ присутствіи народа,
             Мой голосъ заглушитъ рукоплесканья,
             И къ оправданью призоветъ Веррино...
             МОСТИ. О, ради Неба, такъ нельзя!..
             МАРКИЗЪ.                               Ни слова!
             Я поклялся предъ Богомъ и святыми,
             И снова эту клятву повторяю...
             МОСТИ. При черни объявлять свое безчестье
             И стыдъ жены...
             МАРКИЗЪ.           Довольно, я рѣшился!
             МОСТИ. (Великій Боже, страшенъ и безумный,
             Когда въ немъ страсть разсудокъ замѣняетъ!)
             маркизъ (ходя быстрыми шагами).
             Поэзія, благодарю за твердость!..
             Воображая страсти и пороки,
             Мы начинаемъ видѣть добродѣтель.
             Какое сходство съ повѣстью Рожера!
             Тамъ м-всто есть подобное: Рожеръ
             Идетъ въ ночи на тихое кладбище
             Съ Убальдо, другомъ...
                                 Ну, и мы пойдемъ!
             Мнѣ что-то весело и тяжело;
             Я чувствую, какъ-будто запахъ крови;
             Какъ-будто стонъ могильный вкругъ меня
             Незримо ходитъ... Можетъ быть, Розина
             Меня зоветъ къ могильнымъ кипарисамъ
             И хочетъ тайну страшную открыть...
             РОБЕРТО. Маркизъ, въ "Рожерѣ" также...
             МАРКИЗЪ.                               Да, въ "Рожерѣ",
             Мнѣ кажется, я описалъ себя.
             Сказать ли правду, жаль моей Розины;
             Тѣмъ болѣе начну припоминать,
             Чѣмъ болѣ чувствую ея потерю...
             Пойдемъ, мой другъ! Уже пора ночная;
             Быть-можетъ, мы увидимъ привидѣнье
             Иль тѣнь моей Розины, какъ въ "Рожерѣ."
             Пойдемъ, мой другъ, Убальдо!.. Ты, Роберто,
             За нами слѣдуй.
             МОСТИ.           Господи, помилуй!..
  

ЯВЛЕНІЕ ТРЕТЬЕ.

....Cineres gandete sepulti!
Jam vags post obitum ombra dolore racat.
Санназаръ.

(Небольшая церковь древне-готической архитектуры, во многихъ мѣстахъ уже разрушенная: отъ нея идетъ желѣзная ограда и отдѣляетъ улицу отъ кипарисовой двойной аллеи, ведущей въ садъ дворца Чинто: въ аллеѣ расположены гробницы дома Чинто: изъ нихъ многія украшены мраморными изваяніями и всѣ мраморными гербами. Ближайшая къ оградѣ -- гробница маркизы Розины Чинто. Высокая густая трава закрываетъ основанія монументовъ. Луна проглядываетъ изъ облаковъ; при свѣтѣ ея чернѣютъ стѣны дворца, а по лѣвую отъ церкви руку развалины монастыря).

  

ВЕРРИНО, отворяя желѣзныя ворота.

             Зачѣмъ ее не въ церкви схоронили?
             Зачѣмъ съ толпой ничтожныхъ предковъ Чинто
             Соединили бѣдную Розину?..
             Какъ иноки безмолвные, стоятъ
             Безстрастные, Нѣмые кипарисы:
             Ни тихій вѣтръ, ни соловей, къ усопшимъ
             Не залетятъ... Но гдѣ-жъ ноя могила?
             Великолѣпная гробница!... Ты ли?.. "
             Мнѣ сердце отвѣчаетъ: да!
  

ВЕРРИНО и КІАРА.

             ВЕР. Тсъ, Кіара! Здѣсь она! Подъ этимъ камнемъ
             Она, она! Все для меня погибло;
             Всю жизнь мою покрылъ надгробный камень?
             КІАРА. (Несчастная! Я для него ничто.
             Онъ къ мертвой болѣе привязанъ!)
             ВЕРРИНО.                               Боже,
             За что у ней ты жизнь такъ рано отнялъ?
             Не миртъ, а кипарисъ прекраснымъ чувствамъ
             Несправедливымъ міромъ посвященъ...
             О, не люби! Она любила также...
  
             Безъ слезъ стою, а слезы моремъ въ сердцѣ...
             О Кіара, плачь, и я съ тобой заплачу!
             И слезы облегчатъ печаль страдальца...
             О, Кіара, плачь! Быть-можетъ я заплачу...
  
             Какъ дико все вокругъ тебя, Розина!
             А прежде ты умѣла наполнять
             Изъ всѣхъ пустынь пустѣйшую пустыню,
             Пустыню человѣческаго сердца!
             А послѣ смерти?.. Все вокругъ заглохло.
             Тропинки нѣтъ; знать память человѣка
             Къ тебѣ чужда,-- и ты того достойна!
             Достойна ты забвенія людскаго;
             Зане они прекраснаго Не помнятъ...

(опираясь на Кіару).

             О Кіара, плачь, и я съ тобой заплачу!
             КІАРА. О успокойся, милый другъ!
             ВЕРРИНО.                               Ни слова
             Не говори. Подумай, гдѣ стоишь!
             Не оскорби нескромной рѣчью праха,.
             Священнаго моей Розины праха!
             Не красоту боготворилъ я втайнѣ...
             О, красота не чудо въ бѣломъ свѣтѣ.
             Не друга въ ней любилъ; что наша дружба?
             Пустой предлогъ быть втайнѣ себялюбцемъ.
             Но ты ея не знала, Кіара!.. Міру
             Ужъ не имѣть такого сердца болѣ
             И красоты такой не создавать;
             А намъ съ тобой не видѣть, не любить,
             Не умереть у ногъ ея съ улыбкой --
             И въ той улыбкѣ душу всю вмѣстить...

(схвативъ ангела за гробницѣ за голову).

             Спитъ, право, спитъ!.. О, Кіара, подойди!
             Ты -- чистое, небесное созданье;
             На рѣчь твою Розина отзовется...
             Сбрось, Кіара, эти статуи...
             КІАРА.                     Веррино!
             ВЕРРИНО. (упавъ на подножіе).
             Дай мнѣ себя увидѣть хоть въ могилѣ!
             Я разломаю памятникъ надгробный;
             Я подниму безчувственные камни;
             Дай мнѣ себя увидѣть на мгновенье
             И на твоей могилѣ кончить жизнь!
             КІАРА. Побойся Бога, страшный человѣкъ!
             ВЕРРИНО. Цѣлую дернъ, холодный твой покровъ,
             Твой памятникъ слезами обливаю!--
             Молю тебя, не отвергай Веррино!
             Ужъ онъ не тотъ взыскательный, суровый;
             Я снисходителенъ къ игрушкамъ женскимъ;
             Въ невинности твоей не сомнѣваюсь....
             О, ради неба, дай себя увидѣть!..
             КІАРА. Зачѣмъ не я въ могилѣ этой?
             ВЕРРИНО. (вставъ въ страхѣ, и, схвативъ лѣвою рукою Кіару, правою указываетъ на что-то у гробницы).
                                                     Кто здѣсь?
             Неужели? Тѣнь, воздухъ, привидѣнье,
             Пустой символъ могильной пустоты!
             Ты говоришь? Я слушаю... Ни слова...
             Что? Кіара? Отвѣчай! Опять ни слова (обнявъ Кіару).
             Ты видишь ли?
             КІАРА.           Не вижу.
             ВЕРРИНО.                     Эта тѣнь
             Тебя святой десницей указуетъ!
             Исчезла... Понимаю!.. (Молчаніе).
                                 Видишь, Кіара,
             Какъ добродѣтельна была Розина,
             Какъ мелкой ревности чужда! Ахъ, Кіара,
             Твои глаза игрой небесной блещутъ:
             Ты завѣщанье поняла,
             КІАРА.           Какое?
             ВЕРРИНО. И святъ завѣтъ, наказанный Розиной,
             И я завѣтъ исполню... Кіара, Кіара,
             Благословенъ твой путь на этомъ свѣтѣ!
             Я буду стражемъ счастья твоего,
             Но будь всегда возвышенна, чиста,
             Привѣтлива, незлобна, добродушна;
             Всегда свѣтла, какъ этотъ яркій мѣсяцъ,
             Какъ эта ночь, священна и тиха,
             И на тебя утѣшенная тѣнь
             Печать благословенія положитъ.
             Прости, моя угасшая денница!
             Я не приду покой твой нарушать,
             Въ послѣдній разъ твою цѣлую землю,
             Въ послѣдній разъ лью слезы Надъ тобой.
             КІАРА (уводя его.)
             Пойдемъ! мой другъ!
             ВЕРРИНО.           Прости, моя Розина.

(Уходятъ).

  

Нѣсколько мгновеній послѣ ухода Веррино, вдали въ аллеѣ показываются МАРКИЗЪ, МОСТИ и РОБЕРТО, поодаль.

             МАРКИЗЪ (остановись у гробницы Розины).
             Убальдо, стой! Не трогайся, Убальдо!
             Здѣсь прахъ моей прекрасной Клитемнестры.
             О милый прахъ! Въ семь лѣтъ я въ первый разъ
             Бесѣдовать на гробъ твой прихожу,
             Но ты утѣшься, мой прекрасный другъ,--
             И я умѣю мстить, мстить всенародно,
             При восклицаніяхъ толпы, мститъ горько,
             Мстить страшно!.. Что же ты молчишь? Припомни
             Ту клятву. Клятва та свята....
             МОСТИ.                     Судьба!
             МАРКИЗЪ. Пугай меня, пугай, воображенье!
             Разверзнитесь, могилы, подо мной!
             Заговорите кости смрадной рѣчью,
             Я не боюсь. Я мщу за честь жены
             А ты хотѣлъ убить его кинжаломъ,
             Разбойника?.... Я благороденъ, Мости!
             Пусть засыпаютъ страсти и событья;
             Но честь не спитъ, не дремлетъ благородство.
             Маркизъ, краса Ломбардскаго дворянства;
             Отъ Кесаря нисходитъ наше древо;
             Оттонъ намъ знамя далъ, гербы Карлъ Пятый,--
             И тайно мстить! Нѣтъ, это подло, низко,
             А для маркиза слишкомъ по-мѣщански.
             Онъ самъ передъ судомъ падетъ мнѣ въ ноги,
             Сознается, клянусь моимъ "Рожеромъ,"
             Клянусь моей Розиной, онъ разскажетъ,
             Какимъ путемъ онъ умертвилъ ее.

(Мости спазматически хохочетъ )

             Не смѣйся, Мости, есть на свѣтѣ совѣсть;
             И отъ меня проснется эта совѣсть.
             поста. Есть совѣсть, есть! Ищите эту совѣсть!
             Она смѣется!..
             МАРКИЗЪ.           О, не засмѣется,
             Когда палачъ въ глаза сѣкирой взглянетъ!
             Тутъ есть гробница матери Веррино?
             РОБЕРТО.                               Да.
             МАРКИЗЪ. Урожденная маркиза Чинто,
             Кого ты родила! (идетъ къ ея гробницѣ, Роберто за нимъ.)
             МОСТИ (взявъ ножъ и снова опуская его въ поясъ.)
                       (Нѣтъ! Съ нимъ Роберто!
             Ужъ сколько разъ за ножъ рука хваталась,
             Но этотъ песъ и бдителенъ и чутокъ....
             Какъ поумнѣлъ, а былъ глупцемъ донынѣ!..
             И это все судьба, одна судьба!
             Я слышу, какъ ужасная судьба
             Несется по моимъ пятамъ, достигнетъ --
             И горе мнѣ! Охъ, совѣсть не смѣется!
             Минуй меня, опредѣленье неба!
             Подай мнѣ твердость быть самоубійцей!....)
             МАРКИЗЪ (возвращаясь.)
             Какъ страненъ человѣкъ, когда внезапно
             Громъ поразитъ заснувшій духъ его!
             Я никогда не чувствовалъ въ груди
             Душевнаго волненья,-- только разъ,
             Когда жена скончалась! Вотъ опять
             Мнѣ кажется, что я перерождаюсь,
             Что я не то, чѣмъ былъ вчера. Не правда-ль,
             Замысловатъ и страненъ человѣкъ?
             Мнѣ весело въ безмолвіи ночномъ.
             Съ какимъ-то удовольствіемъ сердечнымъ
             Я вглядываюсь въ сумракъ, различаю
             Закрытые ночною тмои предметы.
             Не правда-ли, для гнѣва и печали
             Ночь лучше дня?
             МОСТИ.           Да, ночь, маркизъ, прекрасна,
             Но намъ пора отсюда удалиться.
             МАРК: Нѣтъ, я дождусь здѣсь утра, солнце встрѣчу...
             Я не могу уже теперь заснуть;
             Я радъ, и самъ не знаю отъ чего.
             Мнѣ кажется, всплыветъ златое солнце,
             И я паду передъ Творцемъ молиться.
             Молись и ты, молись, мой другъ, со мной,
             И ты проси убійцъ лютой казни!
             МОСТИ (почти шепотомъ )
             Но Богъ врагамъ велитъ прощать обиды.
             МАРКИЗЪ. Ты не прикажешь ли спѣшить къ убійцѣ,
             Упасть къ ногамъ его, просить прощенья,
             Что я дерзнулъ злодѣя проклинать?
             Га, проклинать! О, если-бъ пламень неба,
             Медлительно терзающая совѣсть,
             Колючая насмѣшка и презрѣнье,
             И палача позорная сѣкира
             Могли соединится воедино....
             Вотъ лучшее проклятье для убійцы!

(Мости садится на камень, отирая потъ.)

             Что, любо, весело? И ты присѣлъ,
             Задумался....
             МОСТИ.           Маркизъ, я изнемогъ;
             Такъ горестны воспоминанья....
             МАРКИЗЪ.                     Другъ мой,
             Ты былъ не мужъ ея, не обожатель,
             Не ты ея здоровіе лелеялъ,
             Не ты ее стерегъ, какъ глазъ,-- а я!
             Ты только былъ свидѣтелемъ блаженства,
             А обладалъ имъ я; и этотъ аспидъ,
             Смердящій гадъ, Іуда....
             МОСТИ (отчаянно.) Перестаньте!
             МАРКИЗЪ. Когда его повѣсятъ, обезглавятъ,
             Въ судейской пыткѣ высосутъ всю кровь,
             И полумертваго на мѣсто казни,
             Въ стыдъ, какъ зажигателя и вора,
             Въ носилкахъ срамныхъ принесутъ....
             МОСТИ (въ ужасѣ бросается бѣжать.) Спасите!
             Онъ лютый звѣрь, не человѣкъ....
  

МАРКИЗЪ и РОБЕРТО

             МАРКИЗЪ.                               Роберто,
             Что съ нимъ?
             РОБЕРТО. Маркизъ, чувствительность поэта.
             МАРКИЗЪ. Проклятая чувствительность! За нимъ!

(Уходятъ.)

  

ЯВЛЕНІЕ ЧЕТВЕРТОЕ.

Sahest da nie Schönheit im Augenblicke des Leidens?
Niemals hast du die Schönheit geseh'n!
Sah'st du die Freude nie in einem schцnen Gesichte?
Niemals hast du die Freude geseh'n!
Шиллеръ.

(Кухня при комнатѣ, нанятой Веррино въ гостинницѣ Золотаго Льва, въ Болоніи. На очагѣ огонь. Дубовая скамейка и столъ,-- единственная мебель; въ сторонѣ, въ глубокой впадинѣ постель, закрытая старыми занавѣсками. Утро.)

          КІАРА, отходя отъ дверей, ведущихъ въ комнату           Веррино.

             Онъ спитъ еще! Мой ангелъ, спи спокойно!
             Еще не поздно, я сварить успѣю
             Твой скудный завтракъ.... Боже милосердый,
             За что его такъ это сердце любитъ?
             Я съ нимъ живу; нѣтъ мысли, нѣтъ мечты,
             Молитвы, даже сновидѣнья нѣтъ....
             Вездѣ объ немъ иль за него страдаю....
             И что ни дѣлаю, все мысль одна --
             Понравится-ль ему моя работа?....
             Душа моя безсильна; сердце ноетъ;
             Въ душѣ такъ тѣсно, какъ въ могилѣ; больно....
             Ахъ, Господи, не принимай за ропотъ
             Ничтожныхъ словъ, не отымай страданій ..
             Они такъ сладостны, такъ полны счастья!....
             Ты счастья большаго мнѣ дать не можешь.
             Одно меня печалитъ постоянно: --
             Соперница счастливая въ могилъ....
  

КІАРА и ВЕРРИНО, блѣдный, тихо выходитъ, не примѣченный Кіарою.

             ВЕР. (Страдать безъ сна и притворяться спящимъ!
             Поворочусь,-- и вижу у дверей,
             Духъ притаивъ, подслушиваетъ Кіара;
             На каждый стонъ я слышу сгонъ отвѣтный!
             А я изъ благодарности не въ силахъ
             Любить ее я бросить въ даръ ей сердце,
             Ужъ никому не нужное!..)
             КІАРА.                     Веррино,
             Когда ты всталъ?
             ВЕРРИНО.           Задумалась ты, Кіара?
             КІАРА.                                         Да!
             ВЕРРИНО. Замечталась? Кіара, осторожно!
             Мечтательность есть тайная болѣзнь.
             Жизнь высосетъ, а ты и не примѣтишь!
             КІАРА.                               Да!
             ВЕРРИНО. Ты сердита на меня сегодня.
             Прости за странную мою прогулку
             На мрачное кладбище дома Чинто.
             Припадокъ застарѣлаго недуга...
             Я стану здѣсь старательно лечиться;
             И знаешь ли, съ чего начну?..
             КІАРА.                     Съ чего?
             ВЕРРИНО. Я не пойду не только на кладбище,
             Но даже во дворецъ роднаго дяди.
             Пора мнѣ разувѣриться въ мечтахъ.
             КІАРА. Да, мой Веррино!
             ВЕРРИНО.                     Ты не поняла,
             Но все равно; я не пойду къ маркизу;
             Дворецъ, фонтанъ у дальнихъ цвѣтниковъ,
             Картинный залъ, пріемная маркизы,
             И зеркала и стулья и столы,
             Для памяти тяжелые предметы...
  

ТѢ-ЖИ И СБИРЪ.

             СБИРЪ. Свѣтлѣйшій кардиналъ велѣлъ поздравитъ
             Съ пріѣздомъ, eccelenza...
             ВЕРРИНО.           Кардиналъ?
             СБИРЪ. Онъ получилъ изъ Франціи письмо,
             Въ которомъ хвалятъ васъ.
             ВЕРРИНО.                     Благодарю.
             Ну, что, для вечера ужъ все готово?
             СБИРЪ. Мѣста съ большимъ успѣхомъ продаются;
             Я самъ имѣю до ста порученій...
             Насчетъ же залы, стульевъ и огней,
             Имѣю чести вамъ донести, что свѣчи
             Доставитъ городъ, а столы и стулья
             На всѣ такіе случаи берутся
             У Римскаго сенатора Протасси,
             Который здѣсь свой доживаетъ вѣкъ.
             И у него я былъ; онъ согласился,
             Но требуетъ отъ васъ собственноручной
             Росписки...
             ВЕРРИНО. (Нѣтъ, я не пойду къ маркизу.
             На что я ни взгляну, вездѣ Розина!...
             Тамъ проходила, тутъ сидѣла; здѣсь
             Веселой шуткой общій смѣхъ и радость
             Она невольно возбуждала... Нѣтъ,
             Я не пойду къ маркизу...)
             СБИРЪ.                     Eccelenza,
             Пожалуйте росписку; я пойду.
             Не много времени осталось...
             ВЕРРИНО.                     Что?
             Росписку? Хорошо. Зайди ко мнѣ.

(Уходятъ).

  

КІАРА.

             Что-жъ я молчу? А между-тамъ Веррино.
             Приготовляетъ этотъ страшный вечеръ.
  

ЛАУРЕТТА и КІАРА.

             ЛАУР: Какъ высоко!.. Зашла къ вамъ по дорогъ,
             Полюбоваться на хозяйство ваше...
             Вы вѣрно рано встали.
             КІАРА.           Почему?
             ЛАУР: Да такъ! Глаза... (Сбиръ проходитъ сцену).
             Что это? Сбиръ, сосѣдка?
             Любимецъ нашего легата?
             КІАРА.                     Сбиръ.
             ЛАУРЕТТА. Зачѣмъ онъ здѣсь?
             КІАРА.                     Давно знакомъ онъ брату.
  

ТѢ-ЖЕ и ВЕРРИНО.

             ВЕРРИНО. Лауретта, ты узнать уже успѣла!
             Неужели и во дворцѣ... Лауретта,
             Куда же?
             ЛАУРЕТТА. (хочетъ бѣжать).
                       Ахъ, убійца, отравитель!
             ВЕРРИНО. (держа ее за руку),
             Лауретта, что съ тобой, ты помѣшалась?
             ЛАУРЕТТА. (вырываясь).
             Святой Ѳома, Лоретская Марія,
             Избавьте, вырввте меня изъ рукъ
             Чудовища!..
             ВЕРРИНО. Одумайся, Лауретта,
             Вѣдь это я,-- Веррино...
             ЛАУРЕТТА.                     Ты,-- разбойникъ,
             Убійца, отравитель! И такъ смѣло
             Ты смѣешь-ли смотрѣть въ глаза Лауретти,
             Которая служила у маркизы?..
             Неужели, при имени ея,
             Душа твоя раскаянья не слышитъ?
             ВЕРРИНО. Что это значитъ? Объяснись, Лауретта!
             ЛАУРЕТТА. Я стану объясняться? Какъ невинно!
             Какъ воръ убилъ маркизу тайнымъ ядомъ,
             И убѣжалъ! Зачѣмъ же воротился?
             ВЕРРИНО. Лауретта! Кто оклеветалъ меня?
             ЛАУРЕТТА.Оклеветалъ?Безстыдный! Какъ спокойно
             Онъ говоритъ: "оклеветалъ..." Безбожникъ!
             Лоренцо Теки, и маркизъ, и Мости,
             И собственный побѣгъ твой обвиняла
             Тебя единогласно.
             ВЕРРИНО.           О, довольно
             Для клеветы и Мости одного!
             ЛАУР: Лжецъ, гнусный лжецъ! Увидимъ! Предъ судомъ,
             Подъ пыткой ты признаешься! Напрасно
             Такъ гордо смотришь на меня. Напрасно!
             Я не судья, презрѣнный отравитель!
             Ты можешь насмѣхаться.
             ВЕРРИНО.                     Нѣтъ, Лауретта,
             Я не смѣюсь, я самъ дрожу отъ злобы
             И отомщу убійцѣ, Богъ свидѣтель!..
             ЛАУРЕТТА. О, можно-ли быть болѣе злодѣемъ?
             Въ свидѣтели онъ Бога призываетъ,
             Что самому себѣ онъ будетъ мстить!
             О, мсти-же, мсти! Мсти дьявольской отравой!
             Мсти совѣстью, которой не имѣешь,
             И провались въ твою отчизну, адъ!
             Въ такихъ какъ ты, свѣтъ не имѣетъ нужды.
             Сгинь, пропади!
             Кіара.           О, Боже Всемогущій!
             ЛАУРЕТТА. А ты, сестра безроднаго Веррино,
             Не ты-ль ему приготовляешь зелья,
             И потому его сестрой зовешься?..
             Сестра! сестра! Будь проклята, какъ онъ!
             Будь проклятъ, отравитель, на прощанье!
  

ВЕРРИНО и КІАРА.

             КІАРА (отирая слезы; то приближаясь къ задумчивому Веррино, то останавливаясь.)
             Веррино!.. Нѣтъ отвѣта!.. Ты убійца...
             Скажи мнѣ, кто ты, ангелъ или демонъ?
             Цѣлитель душъ, иль только отравитель?
             И я тобой отравлена, Веррино.
             Не погуби меня! Нельзя ужъ больше
             Мнѣ быть сестрой твоей; ты видишь, люди
             Въ глаза смѣются надъ моимъ родствомъ.
             Скажи мнѣ, ради Бога, ты -- убійца?
             ВЕРРИНО (твердо).
             Нѣтъ, никогда!
             КІАРА (крѣпко сжавъ его въ объятіяхъ и поцѣловавъ).
                       Веррино, благодарствуй!
             Ты жизнь мнѣ далъ своимъ волшебным:ъ нѣтъ.
             Ты никогда не отравлять маркизы,
             И даже этой мысли не имѣлъ?
             ВЕРРИНО. Да, Кіара, да.
             КІАРА.                     Все это клевета?
             Благодарю Творца за испытанье!
             О, сердца моего единый образъ,
             Кого въ душъ ношу, какъ талисманъ,
             Кто услаждаетъ мнѣ уединенье,
             Кто трудныя работы облегчаетъ,
             Ты снова чистъ, великъ и непороченъ!
             ВЕРРИНО (горестно).
             Довольно, ради Бога, пощади!
             Я не достоинъ моего блаженства,
             И не достоинъ горестей моихъ.
             Я отравилъ маркизу?... Кіара, Кіара,
             Не мучь меня вопросами! Дай думать,
             Дай догадаться, кто ея убійца?
             Дай мнѣ увѣриться въ одной догадки....
             Потомъ.... я брошу сердце въ бѣдный даръ...
             Нѣтъ, Кіара, я пойму тебя.... Потомъ....
             Повѣрь, и счастіе еще возможно....
             Я буду въ состояньи удивляться
             И красотѣ твоей и сердцу.... (бѣшено.) Дьяволъ!
             Онъ будетъ тамъ! Клянусь, онъ будетъ тамъ!
             Я совершу единожды двѣ жертвы.
             Я отравилъ маркизу?... Нѣтъ! Но знаю,
             Какой дорогой шествуетъ порокъ,
             И обнажу его цѣною злата....
             КІАРА. Веррино!
             ВЕРРИНО.           Кіара, только этотъ вечеръ!
             Я твой до гроба, только этотъ вечеръ!
             Приданое для Кіары, казнь для Мости!...
  

КІАРА.

             Приданое, замужство!... Нѣтъ Веррино,
             Не допущу.... Скорѣй за нимъ, за нимъ!...
             Но гдѣ искать Веррино?.. На кладбищѣ?
             О, если бъ мертвецовъ бросали въ море!
  

ЯВЛЕНІЕ ПЯТОЕ.

(Переулокъ, изгибающійся между двухъ монастырскихъ глухихъ стѣнъ.}

ВЕРРИНО, одинъ.

             Изъ благодарности!...
                                 Любить Розину
             И мужемъ быть совсѣмъ другой жены?
             Невѣрнымъ сердцемъ притворяться, жизнь
             Вести рабомъ своей желѣзной воли,
             Изъ честности обманывать ее,
             Передъ людьми въ своихъ скрываться чувствахъ?
             Какъ поручиться, что во снѣ, въ болѣзни,
             Не обнаружу моего безстрастья,
             Холодности душевной къ бѣдной Кіарѣ!...
             Но въ чемъ-же я Розину обвинялъ?
             Не такъ-ли Кіара любитъ гордеца,
             Какъ гордую Розину я любилъ?
             Я могъ при ней спокойно оставаться,
             Любить.... А Кіара этого не можетъ.
             Иль вѣчный бракъ, иль вѣчная разлука....
             Намъ вмѣстѣ быть нельзя; минуло время
             Невинныхъ чувствъ, а страсти воспитались
             И требуютъ взаимности.... Да будетъ!
             Я потерялъ на счастіе надежду,
             Такъ жизнь моя пускай чужому счастью
             Питательной, полезной жертвой будетъ;
             Пускай....
  

ВЕРРИНО и ГОНТИ.

             ГОНТИ. Возможно ли? Синьоръ Веррино!
             ВЕРРИНО. Художникъ ГОНТИ....
             ГОНТИ.                     Сколько лѣтъ!... Когда
             Пріѣхали?
             ВЕРРИНО. Вчера,
             ГОНТИ.           Такъ это вы
             Импровизаторъ?
             ВЕРРИНО.           Да.
             ГОНТИ.                     Синьоръ, позвольте
             Предостеречь васъ....
             ВЕРРИНО.           Въ чемъ?
             ГОНТИ.                     Есть подозрѣнье,
             Что вы маркизу отравили.
             ВЕРРИНО.                     Да.
             ГОНТИ.                               Какъ да?
             ВЕРРИНО. Есть подозрѣніе; я знаю.
             Но кто-же обвинитъ меня?
             ГОНТИ.                     Никто.
             Но непріятности....
             ВЕРРИНО.           Синьоръ Астольфо,
             Вы вѣрно позабыли, что Веррино,
             Какъ человѣкъ, всегда имѣлъ враговъ;
             Такъ нечего ему враговъ бояться,
             ГОНТИ. Вы знаете своихъ враговъ?
             ВЕРРИНО.                               Не знаю,
             ГОНТИ. А я такъ знаю! Первый врагъ вашъ -- Мости.
             Онъ васъ оклеветалъ передъ маркизомъ
             Въ убійствѣ.
             ВЕРРИНО. Онъ? Не самъ ли онъ убійца?...
             ГОНТИ. Въ томъ нѣтъ малѣйшаго сомнѣнья.
             ВЕРРИНО.                                         Какъ?
             ГОНТИ. Клянусь вамъ, онъ! Божусь вамъ, онъ! Вчера
             Онъ тайну высказалъ неосторожно....
             ВЕРРИНО. Какую тайну?...
             ГОНТИ.                     Я подозрѣвалъ
             Уже давно.
             ВЕРРИНО. Но тайну, ради Бога!
             ГОНТИ. Онъ отравилъ медлительной отравой
             Маркизу, и навелъ свиданье съ вами
             Какъ разъ въ тотъ часъ, какъ по его расчету
             Она должна была лишиться жизни....
             ВЕРРИНО. Разительное сходство обстоятельствъ!
             Вы можете передъ святымъ распятьемъ,.
             Передъ Евангельемъ, въ Христовомъ храмъ,
             Поклясться въ томъ?
             ГОНТИ (рѣшительно).
                                 Могу.
             ВЕРРИНО.                     О, такъ довольно!
             Не нужно мнѣ уликъ и очныхъ ставокъ,
             Судебныхъ доказательствъ. О, довольно!
  
             ГОНТИ, одинъ.
             Ого! теперь я въ сторонъ. Пускай
             Порѣжутся. Авось найду я средства
             Изъ этой бури золото извлечь....
  

Д МОСТИ И ГОНТИ.

             МОСТИ. Другъ, ради неба, другъ! Ты ввѣрилъ тайну?
             Не это-ли ведомо?.. Ради Бога!...
             Ты разсказалъ? Онъ знаетъ все?
             ГОНТИ.                     Что знаетъ?
             МОСТИ. Ахъ, Гонти, ты проникъ мое несчастье!...
             ГОНТИ. Твой грѣхъ?
             МОСТИ.           Да, грѣхъ....
             ГОНТИ.                     Не трудно догадаться,
             МОСТИ. И ты не сострадаешь?
             ГОНТИ.                     Сострадаю.
             МОСТИ. И ты сказалъ?
             ГОНТИ.           Сказалъ,
             МОСТИ.                     Что? Ты сказалъ?
             ГОНТИ. Онъ мнѣ ссудилъ три тысячи цекиновъ;
             А я въ залогъ твое злодѣйство отдалъ,
             МОСТ: Есть, деньги, есть! Возьми ихъ сколько хочешь,
             Но только дай твой дружескій совѣтъ,
             Какъ прежде... Въ домъ мой можешь переѣхать,
             Жить у меня пока тебѣ угодно,
             Располагать и домомъ и богатствомъ;
             И если...
             ГОНТИ. Ну, пріятель, успокойся,
             Я промолчалъ. Веррино ничего
             Еще не знаетъ, только если ты
             Сегодня не исполнишь обѣщанья
             И не отдашь мнѣ половины денегъ,
             Что въ погребѣ завѣтномъ...
             МОСТИ.                     Браво, Гонти!
             Благодарю! О, дай себя обнять!
             Ты тотъ же, расторопный, ловкій, хитрый...
             Я виноватъ передъ тобой. Мнѣ стыдно.
             Всему, мой другъ, причиной злые люди...
             Злорѣчіе... Пойдемъ во мнѣ, Астольфо!

(оглядываясь нѣсколько разъ.)

             (Нѣтъ никого; одни; кругомъ все пусто!)
             ГОНТИ (продолжая идти.)
             Не ожидалъ я твоего пріема...
             Ты согласись, что все твое богатство
             Ты нажилъ помощью моею.
             МОСТИ.                     Да!
             (Чего я медлю?)
             ГОНТИ.           Самъ я обѣднѣлъ,
             Обогативъ тебя.
             МОСТИ (вынимая ножъ.)
                                 Что это, Гонти?
             Никакъ пожаръ?
             ГОНТИ.           Гдѣ?
             МОСТИ (вонзая ножа сзади въ горло Гонти).
                                           Здѣсь!
             ГОНТИ (упадая).                     О, подлый извергъ!
             МОСТИ. Благодарю за сохраненье тайны!

(Уходитъ; въ противоположномъ ковкѣ переулка показывается Скаваріери.)

  

ЯВЛЕНІЕ ШЕСТОЕ.

(Та-же пріемная комната въ домѣ Джуліо Мости, какъ въ первомъ явленіи.)

             МОСТИ (одинъ.)
             Судьба, судьба!.. Проклятое искуство,
             Къ чему доводишь ты людей несчастныхъ!
             Я истинно несчастенъ. Я былъ добръ.
             Да! у меня но злое сердце. Люди,
             Вы виноваты... Если-бъ больше славы,
             А меньше выгодъ, менѣе соблазна...
             Друзья, вы помогли мнѣ быть злодѣемъ;
             Розина, ты себя вини! Не ты-ли
             Мнѣ въ раннемъ дѣтствѣ измѣнила? Гонти,
             Тебѣ я заплатилъ мой долгъ сугубо:
             Твои совѣты погубили Мости.
             Всѣ виноваты; всѣ меня вели,
             Влекли насильно на порочный путь;
             А самъ я чистъ... Кровавы эти руки!
             На памяти такъ много смрадныхъ ранъ!
             Что-жъ? Слѣдствія то страсти, то совѣтовъ;--
             А эти оба: Теки, Гонти, сами
             Поумирали бы и безъ меня...

(садясь на софу.)

             Ахъ, вечеръ, вечеръ!.. Богъ грозу готовитъ...
             Сдается, вотъ зайдетъ златое солнце
             И я погибъ... Ребячество! Ну, вечеръ,
             Такъ вечеръ. Что жъ! Я не пойду, и только!
             Я нездоровъ, я при смерти; посмотримъ;
             Судьбу сломаетъ воля человѣка... (Ложится.)
  

МОСТИ и ЛАУРЕТТА.

             ЛАУРЕТТА (вбѣгая.)
             Ну, слава Богу, дома! Знаешь, Мости,
             Въ Болонію пріѣхалъ тотъ убійца...
             МОСТИ (вскочивъ).
             Что, кто? Убійца? гдѣ? (Пойдемъ, отравимъ!)
             ЛАУРЕТТА. Веррино...
             МОСТИ (дрожа.)
                       Да!.. Припоминаю... Помню...
             Чортъ съ нимъ!.. Мнѣ дурно. Видишь, боленъ я.
             Я захворалъ; не выхожу,-- ты слышитъ?
             Не принимаю,-- слышишь? понимаешь?.. (ложится)
             Охъ, голова мучительно болитъ;
             Грозитъ разбиться... Охъ, я умираю?
             ЛАУРЕТТА. Не сбѣгать ли мнѣ за врачемъ Лоренцо?
             МОСТИ (вскочивъ.)
             А!.. Заговоръ... Хотятъ меня убить!..
             Ограбить! У меня нѣтъ ничего.
             Я бѣденъ, нищій... Мотовство, покража...
             Ужасный заговоръ, но мы узнаемъ.
             Ну, говоря, кто подучилъ тебя
             Придти ко мнѣ и мучить этимъ взоромъ?
             Я весь въ жару,-- ты видишь, сочиняю?
             Ищу уединенія, покоя...
             Что смотришь такъ лукаво на меня?
             Что такъ ехидной жмешь свой ротъ коварный?
             ЛАУРЕТТА. (въ ужасѣ.)
             Святый Таддео!
             МОСТИ (дрожа.)
                                 Что, святый Таддео?
             Кого ты призываешь? Ахъ, Лауретта,
             Не обращай вниманія Творца
             На нашу жизнь. Быть-можетъ Онъ забудетъ
             Про насъ.
             ЛАУРЕТТА. Что съ нимъ? Опомнись, бѣдный Мости,
             Ты богохульствуешь.
             МОСТИ (испуганный.)
                                 Молчи, Лауретта!
             Дай мнѣ вина, холоднаго вина.
             ЛАУРЕТТА. Да мы вина не держимъ.
             МОСТИ. Такъ купи!
             ЛАУРЕТТА.           Дай денегъ...
             МОСТИ. Денегъ? Провались сквозь землю.
             На! (даетъ деньги) Принеси ужаснаго вина.
             ЛАУРЕТТА. Пить? Одному? И безъ гостей!
             МОСТИ. Пошла!..

(Толкаетъ ее и вдругъ останавливаетъ.)

             Нѣтъ, подожди. Что говоритъ маркиза?
             Что дѣлаетъ, что мнѣ велитъ? Лауретта,
             Скажи скорѣй: здорова ли она?
             ЛАУРЕТТА. Что это значитъ?
             МОСТИ.                     Га! что это значитъ?
             Ты, гидра, ты меня воспламенила,
             Ты жаръ любви къ маркизѣ охладила;
             Всему причиной ты,-- и нынѣ ты
             Въ моихъ глазахъ, какъ памятникъ надгробный
             И счастья моего и преступленій!
             О, я найду дорогу къ избавленью!
             Есть у меня подарокъ для Лауретты.
             (Гдѣ этотъ ножъ? Остался въ горлѣ Гонти.)
  
             ЛАУРЕТТА, (одна.)
             Святый Лоренцо, что со мною будетъ?
             Я вся дрожу отъ страха, ожиданья...
             Уйду я лучше. (Хочетъ идти)
  

ЛАУРЕТТА и МОСТИ, съ длиннымъ обнаженнымъ ножомъ.

             ЛАУРЕТТА. Ахъ?
             МОСТИ.           Куда? Ни съ мѣста!
  

ТѢ-ЖЕ, МАРКИЗЪ POБЕРTO.

             МАРКИЗЪ. Ахъ, Мости, какъ я долго ждалъ тебя!
             Пойдемъ, пора!
             МОСТИ (спрятавъ ножъ въ рукавъ).
                                 Маркизъ, я заклинаю,
             На этотъ вечеръ не ходите!
             МАРКИЗЪ.                     Полно
             Ребячиться! Съѣзжается народъ;
             Не станетъ близко мѣста.
             МОСТИ.                     На колѣняхъ
             Молю, маркизъ, останьтесь!
             МАРКИЗЪ.                     Ни за что!
             Пойдемъ, пойдемъ! Судьба готовитъ судъ,
             МОСТИ. Судьба? Судьба не судъ, а казнь готовитъ.
             МАРКИЗЪ. И эта казнь сегодня совершится.
             МОСТИ (въ отчаяньи).
             Пойдемъ впередъ, нельзя ужъ воротиться!
  
             ЛАУРЕТТА, одаа.
             Благодарю за жизнь, святый Лоренцо!
             Но отчего онъ бѣшенъ и трусливъ?
             Зачѣмъ не хочетъ встрѣтиться съ Веррино?
             Зачѣмъ ночь не спалъ, цѣлый день въ тревогѣ?
  

ЛАУРЕТТА, СКАВАРІЕРИ, СБИРЪ и СТРАЖА.

             СКАВАРІЕРИ. Гдѣ Мости?
             ЛАУРЕТТА. Дома нѣтъ; ушелъ съ маркизомъ
             Къ импровизатору; туда идите!
             Тамъ схватите Веррино...
             СКАВАРІЕРИ.                     Что, Веррино?
             Намъ нуженъ Мости...
             ЛАУРЕТТА.                     Боже всемогущій!
             Неужели?..
             СКАВАРІЕРИ. Молчи! Онъ здѣсь, Лауретта!
             Онъ, вѣрно, моетъ руки или платье.
             Лауретта, укажи намъ спальню Мости.
             ЛАУРЕТТА.                               Зачѣмъ?
             СБИРЪ (взявъ ее за руку).
             Пойдемъ, красавица, пойдемъ!..

(Уходятъ направо во внутренніе покои.)

  

ЯВЛЕНІЕ СЕДЬМОЕ.

Une femme parait, une vierge, un héros!
Делавинь.

(Корридоръ, ведущій въ залу, гдѣ приготовленъ импровизаторскій вечеръ; фонарь освѣщаетъ слабо своды этого перехода.-- Вдали лѣсенка въ залу.)

             КІАРА, одна, въ червой епанчѣ, облокотись на основаніе ближайшей арки.)
             Я не пущу его! На этомъ мѣстѣ
             Скорѣй умру! Я не пущу его!..
  

КІАРА и ВЕРРИНО, блѣдный и задумчивый, съ кожанымъ мѣшкомъ въ рукѣ, медленно приближается къ лѣстницѣ.

             КІАРА. Назадъ!.. Назадъ!.. Отдай всѣ эти деньги
             Назадъ злорѣчію и клеветѣ!
             Не продавай своей души за злато!..
             Она моя. Не говори стиховъ!
             Они мои. Ты для меня на жертву
             Несешь свои свитыя вдохновенья;
             Отдай мнѣ ихъ, безъ злата и цѣни!
             На что тебѣ и слава и богатство,
             Когда вся жизнь, безъ тихихъ удовольствій,
             Безъ жирныхъ наслажденій пронесется?
             "Торгашъ?" душа твоя воскликнетъ въ гнѣвѣ:
             "Ты Божьимъ даромъ торговалъ! Ты гордо
             "Счелъ собственностью даръ святыхъ пророковъ!"
             Падетъ съ чела поэзіи печать!
             Разрушится покой души и сердца!
             Господь тебя обременить работой,
             И ты, въ толпъ людей, влача презрѣнье,
             Иль лесть глупцовъ, или хулу безумцевъ,
             Какъ тать, продавшій не свое, погибнешь,
             И смѣхъ людей... людей!... твой вѣчный спутникъ!
             Къ чему намъ деньги?.. Руки есть. Работать
             Мы въ силахъ оба. Жизнь пойдетъ спокойно,
             Безъ роскоши, безъ недостатка... Другъ,
             Отецъ и братъ, всѣ эти имена
             Съ твоей импровизаціей исчезнутъ,
             И я останусь круглой сиротой".
             Приданое? Но будемъ откровенны:
             Ужъ нечего скрываться.
                                 Да! Веррино,
             Я влюблена. Ты правду говорилъ;
             Въ Болоніи мнѣ очи развязались.
             Я влюблена. Теперь я понимаю,
             Что значитъ быть женой и что сестрой.
             Но, безъ любви, ты мужемъ быть не можешь!
             И если ты меня совсѣмъ де любишь,
             Иди!... я ничего не потеряю.
             Безъ ропота, упрековъ и проклятій,
             Изъ благодарности за воспитанье,
             За дружбу, ласковое обращенье,
             И за мечты о невозможномъ.счастьи,
             Я посвящу остатокъ бѣдной жизни
             На службу благодѣтелю Кіары.
             ВЕРРИНО. (Какъ счастіе обѣтуетъ этотъ голосъ,
             Быть-можетъ, незаслуженное счастье!..
             Любимымъ быть такъ пламенно, и хладно
             Презрѣть, отвергнуть чудную любовь!..
             О, надо быть разбойникомъ, безумцемъ!..
             По крайней мѣрѣ женщиной... Розина,
             Я былъ похожъ на пламенную Кіару...)
             КІАРА. Ну, что жъ?.. Иди!.. Я не держу, Веррино!
             ВЕРРИНО. Я не могу; и околдованъ, Кіара!
             Твое признанье потрясло всю душу...
             Любовь ко мнѣ для женщины опасность...
             Я даже друга въ жизни не имѣлъ,
             Затѣмъ, что я судьбѣ, любви и дружбѣ,
             Какъ тремъ коварнымъ фуріямъ, не вѣрилъ.
             Я избѣгалъ вовлечь младую душу
             Въ обманъ сердечный; не хотѣлъ дать людямъ
             Полмѣста въ сердцѣ, язвами покрытомъ,
             Исполненномъ ядоточивымъ горемъ.
             Къ чему собой другаго отравлять?..
             Но ты залечишь, Кіара, эти раны?
             КІАРА. О, если-бъ жизнь моя цѣлебнымъ масломъ
             Могла на сердце милое разлиться,--
             Я не жалѣла-бы объ жизни.
             ВЕРРИНО.                     Кіара,
             Я твой, до гроба! Твой, клянусь...
             КІАРА.                               Веррино,
             Не вѣрю! Не обманывай... Нѣтъ жертвы
             Ужаснѣе, какъ жертва бѣднымъ сердцемъ,
             Еще способнымъ женщину любить,
             Еще достойнымъ счастія земнаго.
             О, не спѣши невозвратимымъ словомъ!
             ВЕРРИНО. У ногъ твоихъ...
             КІАРА.                     Одно, одно мгновенье!
             Одумайся! Не жертва ли опять?
             Ты другомъ быта коимъ но перестанешь,
             А въ мужъ я могу найти врага.
             ВЕРРИНО (въ сильномъ волненіи, вставъ).
             И это женщина?.. Мое созданье?..
             Моей души воспитанница?.. Дѣва
             Въ шестнадцать лѣтъ?
                                 Веррино, ты великъ,
             Когда тебя такая дѣва любитъ!
             Не богохульствуй болѣе, Веррино,
             И будь счастливцемъ противъ воли...
                                                     Кіара,
             У ногъ твоихъ! Не отвергай Веррино,
             Отдай мнѣ сердце, подари мнѣ руку!
             Я постараюсь быть тебя достойнымъ.
             КІАРА (обхвативъ его голову).
             Повѣрить ли блаженству моему?
             ВЕРРИНО (обнимая ее).
             Ахъ, Кіара, я повѣрилъ своему! (Молчаніе.)
             Довольно. Ускоримъ же наше счастье.
             Вѣдь мы свободны. Въ церковь Санъ-Лоренцо
             Сейчасъ пошлю услужливаго сбира
             Къ отцу Григоріо ди-Розамунда;
             Онъ былъ всегда моимъ духовникомъ:
             Пусть сдѣлаетъ къ вѣнчальному обряду
             Всѣ нужныя приготовленья. Кіара,
             Мы обвѣнчаемся сегодня.
                                           Время
             Итти!..
             КІАРА. Куда? Нѣтъ, извини, Веррино;
             Теперь я не позволю торговать,
             Чѣмъ торговать ты не имѣешь права.
             Я не велю, и кончено. Пожалуй,
             Ты можешь выйти къ публикѣ Болонской
             И деньги возвратить,
             ВЕРРИНО.           О, никогда!
             Мы раздадимъ ихъ бѣднымъ, а за нихъ
             Мы продадимъ другую жертву людямъ.
             КІАРА. Ахъ, Господи!
             ВЕРРИНО.           Нѣтъ, Кіара, не пугайся!
             За это золото открою тайну,
             Сниму съ обманщика личину, тѣнь
             Неуспокоенную успокою.
             КІАРА. О чемъ ты говоришь?
             ВЕРРИНО.                     А смерть Розины?
             КІАРА. Опять Розина...
             ВЕРРИНО.           Но въ послѣдній разъ.
             Неужели и къ мертвой ты ревнуешь,
             И не позволишь обличить ея убійцу?
             КІАРА. Ты можешь обличить ея убійцу,
             А самъ передъ народомъ оправдаться?!
             Спѣши, мой другъ, спѣши! За эти деньги
             Ты продалъ жизнь убійцы, и купилъ
             Для бѣдныхъ утѣшеніе... Иди!
             ВЕРРИНО. Два слова сбиру... Ты куда?
             КІАРА.                                         Я въ залу!
             Твой подвигъ блескъ и на меня отброситъ.

(Веррино возвращается; Кіара восходитъ на лѣсенку и отворяетъ двери въ освѣщенную залу; видно множество головъ).

  

ЯВЛЕНІЕ ОСЬМОЕ.

(Зала, заставленная стульями. По лѣвую руку двери для выхода и входа гостей; по правую руку возвышеніе для импровизатора, и двери, ведущія на лѣсенку предъидущаго явленія. Въ залѣ довольно людей: между ними МАРКИЗЪ и МОСТИ впереди сцены, въ третьемъ или четвертомъ ряду креселъ; возлѣ нихъ РОБЕРТО, тихо разговаривающій съ сосѣдями, ДОМИНИКЪ ЗАМПІЕРИ, БЕРНАРДО и АЛЬБАНИ у самаго возвышенія. Зала болѣе и болѣе наполняется слушателями).

КІАРА входитъ къ нимъ въ двери, что на возвышеніи.

             ДОМ. ЗАМП. Ахъ, Господи, какъ хороша! Взгляни,
             Альбани, посмотри!
             АЛЬБАНИ (оглядываясь).
                                 Кого ты видишь?
             ДОМЕНИКО. Вотъ эта дѣвушка! Взгляни, Альбани!
             Какое выраженіе въ лицѣ!
             АЛЬБАНИ. Да! Не дурна. Не много смугловата,
             Носъ малъ...
             ДОМЕНИКО. Но выраженье, выраженье!
             Что въ правильныхъ чертахъ, законныхъ формахъ,
             Когда глаза души не опаляютъ,
             Когда уста не дышатъ чувствомъ? Другъ мой,
             Стань такъ! Закрой меня! Гдѣ карандашъ мой?

(рисуетъ за спинѣ Альбани въ небольшой книжкѣ контуръ головы Кіары).

             Кіара (сошедъ съ возвышенія и останавливаясь впереди Доминика.)
             (Какое многолюдство! Мой Веррино,
             Ты славенъ, а скрывался!.. Какъ я рада!
             Всѣ веселы: какое нетерпѣнье
             Написано на лицахъ!.. Мой Веррино,
             Тебя всѣ любятъ).
             МАРКИЗЪ (потирая руки).
                                 Долго ли намъ ждать?
             МОСТИ. Уйдемъ, маркизъ! Мы не дождемся...
             МАРКИЗЪ.                                         Мости,
             Какъ жертву упустить? Я все обдумалъ;
             У кардинала взялъ открытый листъ
             Ко всѣмъ властямъ о помощи и стражѣ;
             Со мною сбиръ...
             МОСТИ.           Какъ, сбиръ?
             МАРКИЗЪ.                     Переодѣтый;
             Съ нимъ нѣсколько переодѣтыхъ слугъ;
             У возвышенья, видишь, помѣстились.
             Онъ можетъ выйти къ намъ, назадъ не можетъ,
             МОСТИ. Къ чему, маркизъ?Нѣтъ, сбира отпустите!
             Не честно!..
             МАРКИЗЪ. Вотъ нечестно!
             ОДИНЪ ИЗЪ ГОСТЕЙ (мимо Маркиза).
                                           Ахъ, маркизъ,
             Я такъ давно не видѣлъ васъ!
             МАРКИЗЪ.                     Жалѣю.
             А я по вечерамъ одинъ скучаю,
             И очень радъ имѣть гостей,
             МОСТИ.                     Маркизъ,
             Къ чему вамъ эти гости? Не просите!
             Уйдемъ; не то, весь городъ назовется.
             МАРКИЗЪ. Ты обо мнѣ хлопочешь, добрый Мости!
             Не бойся. Все уладимъ!.. Вотъ Веррино!..
             МОСТИ. (Великій Боже!.. Надо уходить...).
             КІАРА. (Великій Боже, помоги Веррино!)
  

ТѢ-ЖЕ, и на возвышеніи ВЕРРИНО.

             ГОЛОСА. Возможно-ли? Племянникъ Чинто!..-- Да!
             Ну, кто бы этому повѣрилъ? Сынъ
             Маркизы занимается стихами!--
             Веррино? Быть не можетъ! Тотъ уѣхалъ
             Въ новооткрытый свѣтъ.-- Такъ воротился
             Не умеръ-же!-- А можетъ быть и умеръ.--
             Ну, такъ воскресъ! Вѣдь я Веррино знаю.--
             Онъ начинаетъ говорить... Молчите!
             ВЕРРИНО (передавая бумажки ближайшему слушателю).
             Не откажите передать сосѣдямъ
             Бумажки. Напишите на бумажкахъ
             Слова и съ снисходительнымъ терпѣньемъ
             Вы приготовьтесь къ добровольной скукѣ.

(Многіе, между прочими маркизъ, пишутъ на бумажкахъ задачи и возвращаетъ свернутые билетики переднимъ).

             Я созвалъ васъ по тайному глаголу.
             Необходимость будетъ вдохновеньемъ,
             Молчанье -- лучшею моей наградой.
             Впередъ скажу,---не вѣрю ни хулѣ,
             Ни безотчетныхъ рукъ пустому плеску.
             Душа моя сама себя оцѣнитъ!
             Не измѣняла Божія душа
             Великій судъ вести дѣламъ Пѣвца,
             И въ этотъ разъ святая не измѣнитъ!

(Въ это время ему съ разныхъ сторонъ подаютъ записочки.)

             ГОЛОСЪ ВЪ ПУБЛ: Задачи! Не угодно ли, синьоръ?..
             ВЕРРИНО (теряетъ обыкновеннй цвѣтъ лица, блѣднѣетъ, брови сжимаются, глаза разгараются; онъ отступаетъ)
  

ИМПРОВИЗАЦІЯ I.

                       Къ чему? Какъ-будто вдохновенье
                       Полюбитъ заданный предметъ?
                       Какъ-будто истинный поэтъ
                       Продастъ свое воображенье?
                       Я рабъ, поденщикъ, я торгашъ!
                       Я долженъ, грѣшникъ вамъ за злато,
                       За сребренникъ ничтожный вашъ,
                       Платитъ божественною платой!
                       Я долженъ Божью благодать
                       Предъ недостойными ушами,
                       Какъ даръ продажный, расточать
                       Богохуливыми устами!
                       Погибни, злато душный міръ,
                       Высокихъ помысловъ пустыня!
                       Не сребролюбія-ль кумиръ
                       Твои единая святыня?
                       Не мзда ли -- царь въ твоей землѣ?
                       Предъ распаленными очами,
                       Не гидра-ль движется во мглѣ,
                       Безчисленными головами
                       И жаждетъ мзды за пенязь свой?
                       Смотрите, взоръ ихъ златомъ блещетъ,
                       Грудь сребролюбіемъ трепещетъ;
                       Уста курятся клеветой.
                       И вамъ ли слушать пѣснопѣнья?..
                       Прочь, дѣти смрадные грѣха!
                       Для торгашей нѣтъ вдохновенья,--
                       Пѣть ни единаго стиха!

(Въ изнеможеніи надаетъ на кресла, уронивъ голову на руки. Общее рукоплесканіе).

             ГОЛОСА. Браво! Брависсимо!--
                                           -- Вотъ это ново!
             Позвать гостей и обругать гостей!--
             А правда.-- Въ чемъ же гости виноваты?
             Зови безъ денегъ, мы придемъ!-- Что дальше?
             Пока не много.-- Это предисловье.
             ВЕРРИНО (подымается; лице изображаетъ глубокую душевную истому.)
  

ИМПРОВИЗАЦІЯ II.

                       Простите, люди; сердцу больно
                       Утратить счастье многихъ лѣтъ,
                       Нарушить жертвой добровольной
                       Души торжественный обѣтъ.
                       Я разскажу вамъ,-- были, годы,
                       Душа невинностью цвѣла,
                       Два дара гордо берегла,--
                       Даръ вдохновеній и свободы.
                       Свободный стихъ звучалъ шутя,
                       Шутя играло вдохновенье;
                       Изъ сновидѣнья въ сновидѣнье
                       Летало божіе дитя.
                       Вездѣ просторъ, вездѣ приволье;
                       Жизнь была чудно хороша!..
                       И крѣпла вольная душа,
                       Какъ дикій левъ, на дикой волѣ.
                       День счастія ничтожно малъ;
                       Путь независимости тѣсенъ;
                       Я шелъ впередъ, блѣднѣлъ, страдалъ;
                       Но никогда не торговалъ
                       Богатствомъ сладкозвучныхъ пѣсенъ.
                       Теперь ужъ все извѣстно вамъ!
                       Пѣвца, страдальца не вините;
                       Внимайте заказнымъ стихамъ,
                       А слову дерзкому простите.
             ГОЛОСА. Брависсимо!-- Поправился!-- Вотъ такъ!
             Какъ чувству не простить?
             КІАРА. (Доминику.)           О чемъ ты плачешь?
             ДОМЕНИКО. Я?.... О себѣ.... Предчувствіе...
             МАРКИЗЪ.                                         Приходитъ
             И наша череда.... Но какъ ты блѣденъ.
             МОСТИ (третъ обѣими руками лице.)
             Я блѣденъ? Я? Маркизъ, давно я блѣденъ?
             Маркизъ, онъ смотритъ на меня! Закройте?
             (Глаза его все видятъ!) О, закройте!
             ВЕРРИНО (въ размышленіи.)
             Печальная задача мнѣ попалась!
             МАРКИЗЪ. Ага! Моя!
             МОСТИ (отходя отъ маркиза.)
                                 (Бѣжать, скорѣй бѣжать!....
             До тѣхъ дверей не доберусь.... Толпа!
             Вотъ въ эти легче будетъ проскользнуть.)

(Желая продраться къ импровизаторскимъ дверямъ, толкаетъ Доминика.)

             ДОМЕНИКО. Позвольте слушать....
             МОСТИ.                     Слушай, дьяволъ, слушай!
             АЛЬБАНИ (тихо.)
             Зампіери, это Мости! Осторожно!
             ВЕРРИНО (громогласно:)
             "На смерть Торквата Тасса."
             мости (невольно останавливаясь между Доменикомъ и Кіарою.) Всемогущій!
  

ИМПРОВИЗАЦІЯ III.

  
             ВЕРРИНО. Чего весь Римъ на Вѣтряной Горѣ,
                       У вратъ Святаго Духа ждетъ печально? (14)
                       Зачѣмъ огни горятъ въ монастырѣ?
                       И Чинтіо, въ одеждѣ погребальной,
                       Одинъ стоитъ въ соборномъ алтарѣ?
                       О комъ поютъ такъ смутно въ кельѣ дальной?
                       Идутъ!.... Чей гробъ, и въ лаврахъ и цвѣтахъ,
                       На иноческихъ движется плечахъ?....
                       Заприте храмъ! Людскому состраданью
                       Не дайте прахъ великій оскорблять!
                       Не люди-ль Тасса предали страданью;
                       Теперь пришли убитаго вѣнчать!
                       Не вѣрьте ихъ пустому покаянью:
                       Они пришли одежды раздѣлять!
                       Повѣрьте, зависть, клевета и злоба
                       Находятъ пищу даже въ нѣдрахъ гроба.

(примѣтивъ Мости, возвышаетъ голосъ.)

                       Заприте храмъ! Еще есть клеветникъ!
                       Тогда онъ плакалъ чистыми слезами,
                       Но грѣхъ сломалъ, порокъ его проникъ,
                       Соблазнъ обвилъ кровавыми руками
                       И прогорѣлъ хулой его языкъ;
                       Душа растлилась гнусными страстями.
                       Могила величайшихъ изъ людей,
                       Жилище смрадныхъ гадинъ и червей!....
             ГОЛОСА. Не много непонятно.-- Объяснится!--
             Вѣдь онъ еще не кончилъ.-- Какъ не кончилъ?--
             Ужъ онъ другую развернулъ бумажку.--
             Онъ поблѣднѣлъ, смотрите.
             КІАРА.                     Мой Веррино,
             Что ты прочелъ?
             ВЪ ПУБЛИКѢ. Что ты прочелъ?
             МАРКИЗЪ.                               Веррино,
             Что ты прочелъ? Сажи намъ безъ стыда.
             ВЕРРИНО (бросаетъ бумажку въ породъ.)
             Вотъ вамъ! Читайте сами!
             КІАРА (поймавъ бумажку, громко мотаетъ.)
                                 "Кто убійца
             Маркизы Чинто?"
             МОСТИ.           Милосердый Боже!
             ВЕРРИНО (сбѣжавъ съ возвышенія остановясь передъ Мости.)
             Вотъ онъ! Передо мной стоитъ въ стыдѣ,
             Пророчество припоминаетъ въ страхѣ.
             Вотъ онъ! Кому я мщенье завѣщалъ
             И возвратился мщеніе исполнить.
             Вотъ онъ! Подай мнѣ руку; на рукѣ
             Семь лѣтъ не смыли крови неповинной....
             МОСТИ (съ трудомъ освободивъ ножъ изъ рукава и бросаясь на Веррино.)
             Постой, я оправдаюсь!
             КІАРА и ДОМЕНИКО (схватии ею за руки.)
                                 Ножъ!-- Кинжалъ!
             МАРКИЗЪ (пробиваясь сквозь толпу слушателей, изъ которыхъ многіе стараются уйти, тогда какъ другіе взмостились на возвышеніе, трете вскочили на стулья.)
             Такъ вотъ зачѣмъ ты жаждалъ тайной мести?
             Хотѣлъ меня убійцей сдѣлать....
             МОСТИ(вырываясь изъ рукъ Кіары и Доминика. ) Прочь!
             Убью!
             МАРКИЗЪ. Ловите изверга!
             ГОЛОСА ВЪ ПУБЛИКѢ.           Ловите!
             Ловите сребролюбца, шарлатана,
             Обманщика, разбойника!-- Ловите!--
             МОСТИ (освободивъ руки и размахивая ножемъ. Народъ разступается.)
             Прочь, черти! Ножъ мой страшенъ! Прочь съ дороги!
             МАРКИЗЪ. Двѣ тысячи цекиновъ, кто поймаетъ!
             ГОЛОСА. Лови-ка самъ, а мы не дураки
             На бѣшенаго пса бросаться....
             МОСТИ (приближаясь къ дверямъ.) Прочь!
             Веррино! До кроваваго свиданья!
  

ТѢ-ЖЕ, СКАВАРІЕРИ, СБИРЪ и СТРАЖА; вслѣдъ за ними ЖЕНА ЛОРЕНЦО ТЕКИ.

             СКАВАРІЕРИ (въ дверяхъ, схвативъ за руку Мости и обезоруживъ).
             Стой! Дальше нѣтъ пути!
             ГОЛОСА.                     Ага! Поймали!
             МАРКИЗЪ. Сюда его, сюда! Я предъ маркизой
             Торжественно клялся изобличить
             Убійцу. Прочь!.. Онъ мой!..
             СКАВАРІЕРИ.                     Онъ нашъ, маркизъ!
             ЖЕНА Л. Теки. Онъ мой, онъ мужа моего зарѣзалъ..
             МАРКИЗЪ. Онъ мой, онъ отравилъ мою жену.
             СКАВАРІЕРИ. Онъ закололъ Астольфо Гонти.
             ГОЛОСА.                                         Извергъ!
             Разбойнику три жертвы слишкомъ мало.
             МОСТИ (связанный по рукамъ, падаетъ передъ маркизомъ на колѣни).
             Помилуйте, маркизъ великодушный!
             Вступитесь за меня, я оправдаюсь...
             ГОЛОСА. Пытать его, четвертовать, повѣсить!
             МОСТИ. Прахъ вашихъ стопъ слезами обливаю,
             Цѣлую обувь вашихъ ногъ, вступитесь!
             МАРКИЗЪ. Вяжите изверга!
             ГОЛО СА.                     Скорѣй вяжите!
             МОСТИ. Маркизъ, я поправлялъ твои стихи.
             Маркизъ, я подкупалъ людей ученыхъ,
             Чтобы тебя прославить: ради неба,
             Ради всего святаго, заступись!
             ГОЛОСА. Къ легату! въ судъ! (Мости связаннаго подымаютъ.)
             -- Вотъ какъ у насъ вѣнчаютъ
             Поэтовъ знаменитыхъ! (рукоплещутъ) -- Браво, Мости!
             МАРКИЗЪ. Ты отравилъ Розину? Признавайся!
             МОСТИ (въ полномъ ужасѣ).
             Я!.. Нѣтъ не я!.. А!.. Кольца смерти?.. Манни,
             Да будетъ проклятъ твой ужасный даръ!
             ГОЛ. Да будетъ проклятъ Мости, проклятъ, проклятъ!
             ВЕРРИНО. Толпа, толпа! Давно-ль хвалила Мости?
             Давно-ль ему нелѣпо удивлялась?
             Увы! нашъ свѣтъ дивится только счастью...
             Богъ съ вами, люди; я вамъ продалъ жертву;
             Нашъ подвигъ конченъ, Кіара. Въ церковь!
             Кіара.                                                   Въ церковь!..
  

БЕРНАРДО ЗАМПІЕРИ, ДОМЕНИКО ЗАМПІЕРИ, АЛЬБАНИ и МАРКИЗЪ.

             МАРКИЗЪ (проводивъ толпу, возвращается).
             Гдѣ мой Веррино? Нѣтъ? Но я найду!
             И если я быть мстителемъ умѣлъ,
             То благодарнымъ быть гораздо легче. (Уходя)
             Да будетъ проклятъ Мости!

(Вдали слышны глухія восклицанія)

                                           Проклятъ! Проклятъ!
  

АЛЬБАНИ, БЕРНАРДО ЗАМПІЕРИ, ДОМЕНИКО ЗАМПІЕРИ.

             ДОМЕНИКО. Ого, батюшка?
             БЕРНАРДО.                     Ты правъ, несчастный сынъ!
             Страдай, будь бѣденъ, презрѣнъ и безславенъ,
             Когда нельзя быть славнымъ и великимъ
             Безъ лести, подлостей, пронырствъ и крови!
  

ПРИМѢЧАНІЯ

   1) Доменико Зампіери, прозванный Доменикино, одинъ изъ величайшихъ живописцевъ Италіи. Родился въ Болоніи 1581. Отецъ его, башмачиикъ, первоначально предназначалъ Доминика -- изученію Правовѣдѣнія, а старшаго сына Габріелло -- живописи.-- Еще искуство въ то время было почетнѣйшимъ и выгоднѣйшимъ занятіемъ. Еще блистательный вѣкъ Льва X былъ въ свѣжей памяти. Еще художники въ гостинныхъ сохраняли первенство. Еще не давно Карлъ V поднялъ кисть, выскользнувшую изъ руки Тиціана; Микель Анджело защищалъ Флоренцію, облеченный въ званіе governatore е procuratore generale sopra le fortificazioni e ripari delia cittа; Кардиналъ Бибіена обручилъ свою племянницу съ Рафаэлемъ, а Папа самаго Рафаэля хотѣлъ сдѣлать Кардиналомъ; Леонардо да Винчи -- былъ наставникомъ принца. Выгоды званія художника увлекали самолюбіе родителей; но склонности двухъ Зампіери вскорѣ разувѣрили отца въ его предположеніяхъ; братья -- размѣнялись занятіями. Доминикъ -- началъ ходить къ Денису Кальварту, Фламандскому живописцу, который, совершивъ художническое путешествіе по Италіи, поселился въ Болоніи и открылъ школу живописи.-- Въ сей школѣ, кромѣ Доменикина, получили первоначальныя познанія въ живописи Гидо Рени и Альбани.-- Хотя Кальвартъ былъ художникъ не безъ `замѣчательныхъ достоинствъ, но зависть, стихія посредственности, часто и генія, эта необходимая соль въ мірѣ Изящныхъ Художествъ,-- мало по малу перевела знаменитыхъ учениковъ въ школу Людовика Каррачи. Зависть къ успѣхамъ и славѣ Карраччи -- нерѣдко доводила Кальварта до бѣшенства; произведенія Людовика, Агостина и Аннибала были запрещены въ Денисовой школѣ подъ строжайшимъ взысканіемъ, и Доминикъ былъ на волосъ отъ смерти за то, что осмѣлился тайно рисовать съ эстамповъ Агостина.-- Кальвартъ разбилъ ему голову.-- Кровью купилъ Доминикъ право быть слугою въ домѣ Карраччи, будущую славу и несчастій.-- Не считаю нужнымъ продолжать очерка дальнѣйшей жизни Зампіери, особаго, предмета особаго Драматическаго сочиненія.
   Доменикино зашелъ не въ свою драму, не привязанный къ цѣлому, безъ видимаго нравственнаго даже значенія. Не такъ-ли? На эти упреки не могу еще теперь отвѣчать, но обѣщаю объясниться съ людьми, принимающими въ трудахъ моихъ участіе, когда Богъ поможетъ осуществитъ хотя вполовину предположенія мои по общему плану Художественныхъ драмъ. А теперь только попрошу тебя, читатель, припомнитъ Д. Мости въ фантазіи, посвященной Т. Тассу; онъ измѣнился; увы; и Доменикино измѣнился,-- или, лучше сказать, люди насильно измѣнили его и лишили свѣтлой, дѣтской восторженности, столь явственной во многихъ его поступкахъ нѣжнаго возраста. А она была для многихъ счастливцевъ удѣломъ и позднихъ лѣтъ.
   .2) Форнарина -- послѣдняя смертельная любовь Рафаэля. Есть очень много портретовъ Форнарины; знаменитѣйшіе -- три. Во дворцѣ Барберини, въ Боргеаской Галереѣ, въ Трибунѣ Флорентинокаго Музея. Послѣдній преимущественно почитается оригиналомъ; первый -- кисти Дж. Романо.-- Приведу слова одного изъ любимыхъ моихъ путешественниковъ, которому, во многомъ можно вѣрить: "On voit dans cette tête an grand caractère, "c'est-à-dire beaucoup de franchise, le dédain de toute ruse, et même cette férocité que l'on rencontre dans le quartier de Trastevere. -- Cette tête est à mille lieues de l'aifectation d'elégance, de mélancolie et de faiblesse physique, que le dix-neuvième siècle voudrait trouver chez la maîtresse de Raphaël. -- Nous nous vengeons en l'appelant laide. Raphaël l'aima avec constance et passion."
   3) Цаца, ляля,-- Многіе спрашивали у меня, что значатъ эти два слова. Въ ребячествѣ я привѣтствовалъ и ласкалъ ими мои игрушки. Привычка и память дѣтства ввели ихъ въ мой словарь. Да проститъ читатель воспоминаніямъ нѣжнаго возраста.
   4) Караваджіо и Барроччи, два живописца, принадлежащіе въ общемъ смыслѣ Римской шкоkѣ, но во многихъ отношеніяхъ весьма различные; каждый имѣлъ своихъ послѣдователей, направленіе, школу.-- По недосмотру -- въ Библіотекѣ для чтенія въ число Римскихъ учителей поставленъ и Тинторетто, но Джакомо Робусти, проименованный Тинторетто, принадлежитъ къ цвѣтущему періоду Венеціанской школы. Теперь уже и не помню, какія соображенія включили въ эти стихи его имя; все это явленіе, написанное въ 1833 году, потерпѣло значительныя передѣлки, а черновыя уничтожилъ огонь.
   5) Глобусы въ вида шара, груши, эллипсоида. Дѣйствіе Дж. Мости, какъ изъ многихъ мѣстъ заключать должно, принадлежитъ къ послѣднимъ годамъ XVI столѣтія. Въ это время видъ земнаго шара былъ еще нерѣшеннымъ вопросомъ; недавнее открытіе Америки, не обслѣдованной, даже не вполнѣ извѣстной, не позволяло еще въ опредѣленіи вида земнаго шара достигнуть возможной математической точности. Географы измѣняли видъ земнаго шара согласно съ своими догадками. Самъ Христофоръ Коломбъ дѣлалъ въ Лиссабонѣ глобусы разнаго вида.
   6) А кто же этотъ Меценатъ? Я нимало не увеличилъ невѣжества Италіянскихъ вельможъ конца XVI вѣка; даже и въ послѣдующихъ вѣкахъ Наука и Искуство, во мнѣніи многихъ, почитались цеховымъ мастерствомъ. Но примѣры безотчетной любви къ искуству въ невѣжѣ -- не малочисленны; особенно въ Италіи, гдѣ глаза и слухъ нечувствительно получаютъ художественный навыкъ оцѣняться красотами образовательныхъ Искуствъ и Музыки, безъ малѣйшаго участія разума.
   7) Каррачи.-- Лодовико, Агостино и Аннибалъ возстановители Ломбардской школы, или, лучше сказать, основатели особой, Болонской.-- Вообще живопись, приходившая въ это время въ упадокъ,-- усиліями и высокими талантами трехъ Карраччи, получила новую жизнь и блистательными именами основателей и учениковъ Новой Школы украсила свои лѣтописи. Альбани, Гидо Рени, Доменикнао и многіе другіе не безъ замѣчательной славы живописцы -- вышли изъ академія, устроенной въ Болоніи тремя Карраччи.-- Сперва академія называлась degli desiderosi, другіе именовали ее degli incamminati; впослѣдствіи вся Италія знала ее подъ однимъ только именемъ ея основателей.
   Честь великаго учителя великихъ учениковъ болѣе принадлежитъ Лодовико. Аннибалъ былъ приглашенъ въ Римъ Кардиналомъ Одоардомъ Фарнезе для украшенія живописью его дворца; двѣнадцать лѣтъ трудился Аннибалъ, получая тольхо по 10 червонцевъ въ мѣсяцъ,- когда же работы совершенно были окончены, Кардиналъ, прислалъ живописцу 500 червонцевъ!..
   Агостино также участвовалъ въ трудахъ Фаряезіанскихъ; въ Галлереѣ осталось много фигуръ его руки; въ составленіи картоновъ Аннибалъ пользовался, совѣтами Агостино, но какъ неотлучныя спутницы таланта, клевета и зависть, умѣли помощь Агостино обратитъ въ недостатокъ соображенія въ Аннибалъ, то Агостино долженъ былъ удалиться въ Парму и совершенно предаться гравировальному искуству, которое за долго предъ тѣмъ онъ изучилъ съ большимъ успѣхомъ и любовью. Впрочемъ и отъ сего періода жизни его осталось нѣсколько картинъ, писанныхъ масленными красками.-- Многіе, смотря на высокій живописный талантъ Агостино, подозрѣвали, что Аннибалъ убѣдилъ брата избрать для себя другую область.-- Догадка, нѣсколько разъ повторенная, получила видъ исторической истины.-- Но нѣтъ-ли въ поступкѣ Агостина высокой собственной воли удалиться отъ соперничества съ братомъ и сохранить и себя и Аннибала на предбудущее время отъ душевныхъ, уже испытанныхъ сокрушеній? Отчего разлука съ Анннбаломъ была такъ тяжела, отчего грусть поселилась въ сердцѣ веселаго, образованнаго, прославленнаго человѣка? Для любви уже минуло время. Агостино писывалъ стихи. Въ Пармѣ вдохновеніе угасло. Два Карраччи представляютъ важный психологическій вопросъ, но разрѣшить его невозможно.-- Исторія Художествъ -- нерадива по Біографической части. Данныя -- перепутаны. Критика пропустила свое время.
   Въ Болоніи оставался Лодовико. Неутомимый, исполненный познаній и вкуса, онъ продолжалъ подвигъ художественной реформы, и еще при жизни могъ видѣть благодарные плоды трудовъ своихъ. Антоніо Карраччи, сынъ Агостина, какъ стараются увѣрить, обѣщалъ много. Преждевременная смерть оставила нерѣшеннымъ значеніе его въ Искусствѣ. Но, замѣтимъ, вражда къ бѣдному Зампіери -- для многихъ была почетнымъ правомъ на незаслуженныя похвалы сохудожниковъ; этимъ преимуществомъ (какъ знать?) можетъ быть пользовался и Антоніо Карраччи.
   8) Колоритъ

Какой-то синій.--

   Между многими письмами о Дж. Мости, полученными мною отъ разныхъ лицъ, есть одно письмо отъ художника, который весьма огорчился сужденіемъ Дж. Мости о Аннибалѣ, забывъ, кто произноситъ столь для него непріятный приговоръ.-- Каюсь. Я съ умысломъ вложилъ въ уста шарлатана -- ложное сужденіе. Это личность непростительная. Я заставилъ Мости повторить слова одного изъ тѣхъ путешественниковъ, которые, къ сожалѣнію, въ путешествіяхъ своихъ по Италіи (и не только въ путешествіяхъ) считаютъ необходимостью говорить объ искуствѣ.
   9) И критики забавились.
   Какимъ образомъ, спросятъ, критика могла существовать безъ газетъ и журналовъ, а они въ это время только начали появляться въ Италіи.-- Булла Папы Григорія XIII, избраннаго въ 1572 году, издана противу первыхъ издателей Италіянскихъ газетъ, именовавшихся menanti, что подало поводъ Буонкампаньи, въ буллѣ своей, произвести это слово отъ Латинскаго minant, грозящій, угрожающій; до того же времени, и ещё долго впослѣдствіи критика распространялась въ безчисленныхъ письмахъ. Собственно, исключительно эпистолярныхъ писателей было многое множество. Вся современность, во всѣхъ ея ложныхъ и правдивыхъ видахъ, какъ выпѣ въ журналахъ и газетахъ, заключалась въ письмахъ. Многіе письмами составили себѣ Литературную славу; а одинъ ужасный Аретино былъ страшнѣе цѣлаго полка газетчиковъ и журналистовъ. Изъ писемъ объ одномъ Тассѣ или объ одномъ Аріостѣ можно составить библіотеку.
   Считая періодъ эпистолярный періодомъ младенчества Европейской журналистики, нельзя не удивляться, какъ могла она въ такомъ еще нѣжномъ возрастѣ вмѣщать столько отвратительныхъ страстей и пороковъ. Агостино Мости, дядя Джуліо, врагъ и завистникъ Тассо, и въ то же время начальникъ больницы Св. Анны, гдѣ содержался Пѣвецъ Іерусалима, имѣлъ возможность занимать заключеннаго постояннымъ чтеніемъ писемъ, безъ сомнѣнія огорчительныхъ и непріятныхъ для раздражительнаго, больнаго Торквата -- въ теченіи семи лѣтъ!!
   10) Аретино -- писатель XVI вѣка, блистательный шарлатанъ, клеветникъ но расчету, другъ и покровитель Тиціана, опасный пріятель Сансоввино и Себастіана дель Піомбо, совѣтникъ въ грѣхѣ Бенвенуто Челини, страхъ и ужасъ писателей и художниковъ; самъ Буонаротти платилъ дань невѣжѣ -- Аретину; въ его рабочей не было книгъ; онъ не любилъ учености; остроуміе замѣняло все; соблазнительныя краски потворства грѣху и ничѣмъ не обузданной дерзости довершали обаяніе. Цѣлый вѣкъ безмолвствовалъ предъ похитителемъ никому не принадлежащей власти въ свободной области искуства. Огромныя суммы и золотыя цѣпи отъ Королей,-- драгоцѣнныя произведенія Изящныхъ искуствъ отъ художниковъ,-- лесть и уничиженіе отъ писателей,-- блистательный дворецъ въ Венеціи,-- и наконецъ лучшій даръ человѣчества -- слава; вотъ добыча, завоеванная перомъ одного человѣка!-- И все это умерло съ своимъ завоевателемъ. Потомство помнить преданіе, но съ безотчетнымъ ужасомъ, съ темнымъ негодованіемъ.
   Аретино,-- великій нравственный феноменъ, достоинъ глубокаго изученія; онъ представитель вѣка; Борджіа растлилъ Италію; Аретино былъ и въ сочиненіяхъ исторіографомъ своего времени;-- къ сожалѣнію, онъ остался тайнымъ идоломъ для многихъ писателей и позднѣйшихъ временъ. Въ Вольтерѣ многое принадлежитъ Аретину. Недавно еще... но не см$ю договаривать; любители Германской Литературы возстанутъ на меня, а я не имѣю ни мѣста, ни времени объясняться.-- Объ Аретинахъ малаго формата -- говорить не стану; они умираютъ позорною смертію еще при жизни.
   Намекъ на Аретина въ настоящей драмѣ, по моему, былъ необходимъ. Есть огромная разница между посредственностію, счастливою отъ обстоятельствъ, и нравственнымъ развращеніемъ геніальнаго человѣка.
   Желая дать тѣмъ изъ моихъ читателей, которые сами, по обстоятельствамъ, не успѣли хорошо познакомиться съ Аретиномъ, хотя слабое объ немъ понятіе, по крайней мѣръ въ Литературномъ отношеніи, помѣщаю здѣсь письмо его къ Тассу, который со всего откровенностію честнаго художника печатно сказать, что онъ не знаетъ ни одного изъ современныхъ эпистолярныхъ писателей, достойнаго удивленія или подражанія.
   "Аретино Тассу."
   "Я былъ Вашимъ пріятелемъ изъ снисхожденья, а Вы -- сдѣлались врагомъ моей чести!.. Никогда бы я не подумалъ, что на чистоту неба моей души -- Вы наведете тучи, съ обыкновенными ихъ послѣдствіями -- громомъ и молніей. Повѣрьте, цѣня слишкомъ высоко собственныя ваши произведенія и унижая труды другихъ, вы уронили уже важность своего суда."
   "Зачѣмъ вы распространили, посредствомъ книгопечатанія, нескромное и дерзкое мнѣніе, на которое я теперь жалуюсь. Въ эпистолярномъ слогѣ Вы -- мой подражатель и идете по моимъ слѣдамъ босыми ногами. Вы не можете подражать съ успѣхомъ ни легкости моихъ фразъ, ни блеску моихъ метафоръ. На моихъ страницахъ все это рождается само собой, съ необыкновенною силою; у васъ томится, умираетъ. Я согласенъ, и у васъ есть кое-какія достоинства; нѣкотораго рода прелесть ангельскаго слога и небесной гармоніи, пріятно-звучащей въ гимнахъ, одахъ и эпиталаміяхъ.-- Но въ письмахъ все это приторно; они требуютъ силы творческой, выпуклости (rilievo) "и не терпятъ искуственности и мелочной работы. Вы предпочитаете благоуханіе цвѣтовъ сладости плодовъ. Это недостатокъ Вашего вкуса.
   "Развѣ Вамъ неизвѣстно, кто я?-- Я?-- Развѣ Вы не знаете, сколько я издалъ писемъ, признанныхъ превосходными? Здѣсь не мѣсто тѣшиться собственной похвалой; впрочемъ она во всякомъ случаѣ -- только истина. Не стану Вамъ толковать, что порядочные люди день моего рожденія -- должны считать навсегда незабвеннымъ. Я принудилъ все быть данникомъ моего таланта! По всему лицу земли, слава гремитъ только обо мнѣ. Въ Персіи и въ Индіи есть мои портреты; имя мое и тамъ въ уваженіи.
   "И такъ, покайтесь, мой бѣдный Торквато Tacсо, и перестаньте превозносить себя выше звѣздъ, унижая такихъ людей, какъ я. Мнѣ извѣстно, что Вы теперь занимаетесь преложеніемъ романовъ въ стихи; но это не даетъ еще вамъ нрава унижать своихъ учителей. Припомните лучше неразумныя Ваши письма, посвященныя, тѣмъ двумъ особамъ, которыя даже не удостоили Васъ отсвѣтомъ.
   "Однако довольно! Прощайте, и будьте увѣрены, что если многіе отзываются невыгодно о Вашемъ талантѣ, то не изъ зависти; если же кто нибудь хвалитъ его,-- то изъ состраданія."
   11) Джіованни Франческо Пенни, живописецъ Флорентинской школы -- былъ прозванъ Il fattore, потому что управлялъ домашними дѣлами Рафаэля, обремененнаго исполненіемъ огромныхъ, многочисленныхъ работъ. Рафаэль въ завѣщаніи назначилъ его своимъ наслѣдникомъ вмѣстѣ съ Дж. Романо и съ однимъ изъ дядей своихъ.
   12) Кольца Смерти.
   13) Aqua Tofana.
   Кольца Смерти принадлежатъ въ числу тайныхъ орудій смерти въ Италіи XVII вѣка. Различнаго рода отравы -- были въ повсемѣстномъ употребленія; какъ проводники для нихъ, были придуманы кольца, механическія перчатки, ключи и т. д. Савелли -- отравлялъ ключемъ подозрительныхъ слугъ.-- Эти орудія напитывались большею частію отравою, извѣстною подъ именемъ Aqua Tofana, но составъ ея потерянъ. Извѣстно только, что Тофанина вода не имѣла ни какого запаха и цвѣта. Увѣряютъ, что этимъ ядомъ можно было отравлять на срокъ, но внезапная болѣзнь или сильное огорченіе ускоряло его дѣйствіе. Срочныя отравы были весьма дороги. Особенно въ половинѣ XVII столѣтія, когда искуство составленія срочныхъ отравъ разнаго достоинства доведено было до невѣроятной утонченности.-- Сициліянка Тофана, по моему мнѣнію, не можетъ считаться изобрѣтательницею знаменитой воды; тому противорѣчитъ -- время; но вѣроятно она сдѣлала важныя улучшенія въ Токсикологіи практической. Знаменитость Тофаны -- сообщила и орудію ея имя.
   14. Чего весь Римъ на Вѣтряной Горѣ
   У вратъ Св. Духа ждетъ печально?--
   Смотри описаніе Рима Феи, томъ.III стр. 65. "На сей части Яникула, называемой нынѣ Вѣтряною Горою (Monte Ventoeo) Евгеній IV повелѣлъ воздвигнуть эту церковь (Св. Онуфрія) въ 1439 году, и т. д." И далѣе на стр. 66: "Внизу и почти на супротивъ (церкви) находятся Врата Св. Духа." -- Торквато Тассо скончался въ монастырь, а гробъ его поставленъ въ церкви Св. Онуфрія, въ притворъ того же Святаго.
  
Ко всем произведениям автора К списку авторов