Ренье Густав - Последняя любовь Лопе де Вега

Послѣдняя любовь Лопе де-Вега.

Очеркъ Густава Ренье.

(По новымъ документамъ).

"Love is my sin" (Любовь -- мой грѣхъ), сказалъ Шекспиръ; то же самое могъ бы сказать Лопе де-Вега: едва ли кто нибудь любилъ такъ страстно и пылко, какъ этоіъ великій поэтъ, котораго испанцы прозвали "фениксомъ геніевъ".

Въ своемъ произведеніи, озаглавленномъ "Доротея", Лопе де-Вега говоритъ слѣдующее: "Повѣрьте, что тотъ, у кого нѣтъ нѣжнаго сердца, никогда не въ состояніи тронуть души, хотя бы и умѣлъ писать стихами. Любить и писать стихи -- одно и то же, и только любовь могла создать величайшихъ поэтовъ".

Чтобы составить себѣ ясное понятіе о личности Лопе де-Вега, надо видѣть превосходный его портретъ, написанный Луи Тристаномъ. Глядя на чудные блестящіе глаза, освѣщающіе красивое и гордое лицо поэта, приходишь къ убѣжденію, что онъ былъ человѣкомъ, въ которомъ кипѣла жизнь, что онъ былъ поклонникомъ всего прекраснаго и долженъ былъ отдаваться любви всѣмъ своимъ существомъ. Порывистость могучей натуры, сильная чувственность и лихорадочное воображеніе -- таковы отличительныя черты генія Лопе де-Вега, вся жизнь котораго представляла рядъ любовныхъ похожденій.

Сколько женщинъ, одна за другою, владѣли этимъ сердцемъ, постоянно жаждавшимъ любви! Будучи семнадцатилѣтнимъ юношей, онъ впервые увлекся очаровательной Марфизой, которую ея родители насильно выдали замужъ за старика. Притаившись за дверью, юные влюбленные, дрожа отъ волненія, слезно прощались другъ съ другомъ, причемъ Вега впервые испыталъ сладость поцѣлуевъ. Проживъ пять лѣтъ съ прекрасной и непостоянной Доротеей, поэтъ вновь увлекся Марфизой послѣ того, какъ она овдовѣла. Не менѣе пылко любилъ онъ свою первую жену донью Изабеллу де-Урбина, а затѣмъ донью Антонину Трилльо, изъ-за которой былъ привлеченъ къ суду за прелюбодѣяніе. Кромѣ того, его любовницами были: Люцинда, съ которой онъ прожилъ четыре года; нѣкая актриса, названная имъ "la lоса", т. е. сумасшедшая, и, наконецъ, донья Марія де-Люянъ, принадлежавшая къ высшему кругу и бывшая чуть ли не царской крови.

Всѣ эти послѣдовательныя связи не обошлись безъ тѣхъ печальныхъ послѣдствій, которыми обыкновенно сопровождается каждая незаконная связь. Рожденіе незаконныхъ дѣтей, разлука съ любимой женщиной, доносы, дуэли, недостатокъ денежныхъ средствъ, заключеніе въ тюрьмѣ -- всего этого, кажется, достаточно, чтобы изсушить человѣка, подвергавшагося подобнымъ невзгодамъ въ теченіе двадцати лѣтъ. Между тѣмъ ни одна изъ этихъ невзгодъ не была въ состояніи оторвать де-Вега отъ работы, и онъ не переставалъ писать въ теченіе всей своей жизни, исполненной такихъ приключеній. Гдѣ бы онъ ни былъ и кому бы онъ ни служилъ, не проходило дня, чтобы онъ не писалъ стиховъ. Къ 1604 году, когда ему было сорокъ два года, имъ было написано, кромѣ нѣсколькихъ поэмъ и сборника стихотвореній, 230 комедій. Такимъ образомъ, всѣ его приключенія способствовали поддержанію въ немъ возбужденнаго состоянія, плодами котораго были чудныя импровизаціи. Онъ стремился выражать въ наиболѣе поэтичныхъ формахъ овладѣвавшія имъ чувства, и его работа, не только не казалась ему трудной, но, благодаря ей, онъ имѣлъ возможность, что называется, отвести душу. Всѣ пережитыя имъ треволненія какъ бы служили новой пищей для его генія.

Около 1610 года жизнь Лопе де-Вега какъ будто сдѣлалась болѣе регулярной. Онъ женился вторично въ 1604 году на дочери состоятельнаго мадридскаго купца, доньѣ Хуаннѣ де-Гуардіо, за которой взялъ значительное приданое. Послѣдняя любовница, донья Марія де-Люянъ, отъ которой Лопе имѣлъ двухъ дѣтей, послѣ своей свадьбы, казалось, была имъ позабыта, а когда жена родила сына Карлоса, де-Вега всѣмъ сердцемъ привязался къ ребенку и семейный очагъ сталъ ему дорогъ. Вотъ что онъ писалъ о самомъ себѣ: "Я избѣгъ случайностей, встрѣчающихся въ роковомъ морѣ любви, и жизнь моя въ безопасности отъ поднимающихся на немъ бурь. Когда по утрамъ я вижу около себя честное лицо моей нѣжной подруги, при чемъ мнѣ не приходится тревожно смотрѣть на дверь; когда Карлосъ услаждаетъ мою душу своей лаской и своими пѣсенками, когда я одѣваюсь при первыхъ лучахъ восходящаго солнца и вижу, какъ ребенокъ рѣзвится на травѣ, подобно ягненку,-- я чувствую себя счастливымъ и оплакиваю обманувшія меня въ оное время надежды".

Нѣсколько лѣтъ спустя послѣ свадьбы, Лопе нашелъ себѣ вліятельнаго покровителя въ лицѣ дона Луиса Фернандеса де-Кордоба Кардона и Арагона, герцога де-Сесса, великаго адмирала Неаполя. Этотъ сановникъ, очень любившій литературу, взялъ Лопе къ себѣ секретаремъ и искренно къ нему привязался. Казалось, жизнь поэта стала и нормальной, и обезпеченной, но вдругъ случилось большое несчастіе. Въ 1612 г. маленькій Карлосъ умеръ, а вслѣдъ за нимъ, потрясенная горемъ, умерла и его мать, родивъ дочку. Горю Лопе не было границъ, и онъ рѣшился искать утѣшенія въ Богѣ. Убѣжденный въ томъ, что понесенная имъ тяжелая утрата была наказаніемъ за его грѣховную жизнь, онъ рѣшился умерщвлять свою похотливую плоть, удалиться отъ міра и сдѣлаться монахомъ. Въ началѣ 1614 г. онъ былъ посвященъ въ священники въ Толедо, а затѣмъ вернулся въ Мадридъ, гдѣ впервые служилъ обѣдню въ монастырѣ Кармелитовъ.

Однако, принявъ духовное званіе, онъ совсѣмъ не намѣревался отказаться отъ театра, тѣмъ болѣе, что уставъ католической церкви его къ тому не принуждалъ, и многіе изъ наиболѣе извѣстныхъ испанскихъ драматурговъ, какъ, напр., Кальдеронъ, Куинтана, Морето и др. были священниками. Въ Испаніи и въ Италіи духовенство никогда не отличалось тѣмъ аскетизмомъ, который встрѣчался на сѣверѣ Европы, и въ то время католическая церковь гордилась, что въ числѣ ея служителей находились геніальные писатели, составлявшіе и народную гордость. Надо замѣтить, что каждый изъ этихъ писателей стремился служить на пользу церкви особенно тѣмъ, что восхвалялъ въ лицѣ героевъ драмы какъ самое католичество, такъ и его мучениковъ. Кромѣ національныхъ драмъ, въ которыхъ восхваляли побѣдителей мавровъ, народу давались представленія такъ называемыхъ "Святыхъ Комедій", пріобрѣвшихъ большую популярность, и никто не считалъ вредомъ для религіи пріобщать ее ко всѣмъ случаямъ народной жизни и даже къ народнымъ увеселеніямъ.

Богословы того времени не осуждали ни театра, ни тѣхъ, кто имъ жилъ. Лопе, пріѣхавшій въ Толедо для посвященія въ духовный санъ, рѣшилъ поселиться у актрисы, а, встрѣтивъ послѣ посвященія извѣстнаго актера Санчеца, прожилъ въ его обществѣ нѣсколько дней и написалъ для него комедію. Только много времени спустя, за три года до смерти, у Лопе стали появляться по этому поводу сомнѣнія, и, желая умереть праведникомъ; онъ рѣшилъ писать стихи только религіознаго содержанія.

Въ произведеніи "Fama Postuma", представляющемъ трогательный панегирикъ, любимый ученикъ Лопе, Монтальванъ, знакомитъ насъ съ добросовѣстностью, съ которою его учитель относился къ исполненію обязанностей, возложенныхъ на него духовнымъ званіемъ, а фра Франческо де-Перальта и докторъ Франческо де-Квинтоно повѣствуютъ намъ въ надгробныхъ рѣчахъ о всѣхъ достойныхъ подраженія добродѣтеляхъ Лопе. Судя по этимъ свидѣтельствамъ, всѣ были убѣждены, что съ принятіемъ священства Лопе дѣйствительно оградилъ себя отъ всякихъ треволненій и, исцѣлившись отъ своей страсти и не смущаясь пріобрѣтенной славой, проводилъ послѣдніе годы своей жизни въ работѣ и молитвѣ.

Между тѣмъ недавно найденные матеріалы проливаютъ совершенно иной свѣтъ на старость "феникса геніевъ". Лѣтъ тридцать тому назадъ была найдена въ архивѣ графа д'Альтамира цѣлая коллекція писемъ и записокъ, адресованныхъ Лопе своему покровителю герцогу де-Сесса. Недавно маркизъ де-Пидаль передалъ въ королевскую академію въ Мадридѣ четвертый томъ такихъ писемъ. Большая часть этихъ документовъ была напечатана въ 1890 г. частью въ біографіи, написанной Гаэтаномъ де-ла-Баррера и помѣщенной королевской академіей въ началѣ прекраснаго изданія всѣхъ сочиненій Лопе де-Вега, частью же въ приложеніи къ этой біографіи. Переписка Лопе съ его покровителемъ продолжалась въ теченіе почти тридцати лѣтъ (съ 1605 по 1633 г). Въ этихъ письмахъ поэтъ упоминаетъ о мельчайшихъ подробностяхъ своей жизни и откровенно сообщаетъ свои мысли, чувства и впечатлѣнія. Такимъ образомъ эта переписка является дневникомъ и притомъ совершенно правдивымъ: онъ былъ написанъ только для одного лица. Дневникъ знакомитъ съ интимной стороной жизни Лопе де-Вега и съ печальной исторіей его послѣдней любви, смутившей поэта на старости лѣтъ и ускорившей его смерть.

II.

Сдѣлавшись священникомъ въ 1614 г., Лопе жилъ въ своемъ маленькомъ домикѣ на calle de Francos, гдѣ ему все напоминало о покойной женѣ и утраченномъ дорогомъ сынѣ. Въ первое время при поэтѣ находилась только маленькая Фелиціана, рожденіе которой стоило жизни ея матери, а затѣмъ Лопе взялъ къ себѣ двухъ своихъ незаконныхъ дѣтей отъ доньи Маріи де-Люянъ -- девятилѣтнюю Марчеллу и восьмилѣтняго Лопе. Пока дѣти подростали подъ присмотромъ гувернантки Каталины, которая вела хозяйство въ домѣ, де-Вега усердно занимался, заимствуя сюжеты для своихъ сочиненій изъ произведеній древнихъ писателей и итальянскихъ новеллистовъ. Лопе въ нѣсколько часовъ соображалъ планъ комедіи и затѣмъ писалъ ее въ нѣсколько дней, работая поперемѣнно то въ своемъ кабинетѣ, украшенномъ цѣнными картинами и заваленномъ книгами, которыхъ у него было болѣе полутора тысячъ, то въ своемъ маленькомъ садикѣ, гдѣ были двѣ бесѣдки, немного цвѣтовъ, розовый кустъ, померанцевое дерево, два большихъ дерева, служившихъ пріютомъ для двухъ соловьевъ, маленькій бассейнъ, вмѣщавшій въ себѣ два ведра воды, и маленькій ручеекъ, журчавшій между двухъ камней. Надъ садикомъ раскидывался небесный сводъ, въ лазури котораго сверкала стая бѣлыхъ голубей.

Лопе очень любилъ этотъ уединенный уголокъ, въ которомъ онъ жилъ болѣе или менѣе беззаботно. Такъ какъ Лопе не имѣлъ прихода, то времени у него было много. У Лопе была маленькая часовня, въ которой каждое утро онъ служилъ обѣдню, и если отлучался изъ дому, то только для того, чтобы исповѣдываться, навѣстить бѣдныхъ и больныхъ или же присутствовать на засѣданіи братства.

Удалившись отъ міра, Лопе де-Вега все же продолжалъ исполнять при герцогѣ де-Сесса должность секретаря, поглощавшую у него довольно много времени; герцогъ велъ обширную переписку съ разными вліятельными лицами, и Лопе обыкновенно писалъ всѣ письма. Кромѣ того, у него было еще другое занятіе, весьма щекотливаго свойства и не совсѣмъ благовидное. Герцогъ любилъ повеселиться, и хотя недавно былъ женатъ, но велъ жизнь довольно разгульную. Будучи человѣкомъ весьма красивымъ, не умѣвшимъ отказывать себѣ ни въ малѣйшемъ капризѣ, герцогъ постоянно за кѣмъ-нибудь ухаживалъ, при чемъ Лопе де-Вега сочинялъ ему записки и стихи, которые должны были смягчать сердца менѣе податливыхъ дамъ или поддерживать пламя страсти, грозившее погаснуть.

Съ первыхъ же дней поступленія на службу къ герцогу, Лопе де-Вега безпрекословно взялся за это дѣло, продолжая заниматься имъ и послѣ посвященія въ духовное званіе, пока, наконецъ, его духовникъ не обратилъ вниманія на грѣховность подобнаго занятія. Почувствовавъ угрызенія совѣсти, Лопе сталъ умолять герцога болѣе не возлагать на него порученій, несоотвѣтствующихъ его званію. Его письма къ герцогу по этому поводу весьма трогательны.

Изъ послѣдующей переписки приходится придти къ убѣжденію, что Лопе де-Вега упорствовалъ не долго: онъ отзывается слишкомъ снисходительно о любовныхъ похожденіяхъ своего покровителя и, судя по всему, является не только его довѣреннымъ лицомъ, но и соучастникомъ. Такъ, онъ даетъ герцогу различные совѣты, поздравляетъ его съ успѣхомъ и желаетъ, чтобы его развлеченія были продолжительны. Быть можетъ, Лопе нашелъ себѣ болѣе снисходительнаго духовника, но, во всякомъ случаѣ, вскорѣ долженъ былъ лишиться права осуждать другихъ: его собственная добродѣтель не устояла на старости лѣтъ отъ увлеченія женскою красотою.

III.

Въ началѣ 1616 г., во время состязанія испанскихъ поэтовъ въ одномъ изъ мадридскихъ садовъ, Лопе де-Вега встрѣтилъ молодую женщину, которая произвела рѣшительный переворотъ въ его жизни. Эта женщина (ее звали доньей Мартой де-Неваресъ Сантово) была въ полномъ блескѣ своей красоты. Небольшого роста, съ лицомъ замѣчательной бѣлизны, вьющимися волосами, чудными длинными черными рѣсницами и глазами цвѣта морской волны, глубокими, какъ море, донья Марта была дѣйствительно весьма привлекательна. Замѣчательно граціозная, веселая и подчасъ весьма кокетливая, она въ то же время была умна, умѣла глубоко чувствовать, любила поэзію и общество поэтовъ. Она писала стихи, играла на гитарѣ и пѣла, при чемъ звучный голосъ ея проникалъ въ душу. Словомъ, донья Марта была создана для того, чтобы нравиться, и любила это "занятіе". Ее выдали замужъ почти ребенкомъ за богатаго астурійскаго крестьянина Рока Хернондеса де-Аяла, человѣка грубаго, алчнаго и совершенно ея недостойнаго. Она провела свою раннюю молодость въ горѣ и слезахъ, и, на ея счастье, мужъ началъ часто отлучаться изъ дому и проводить время въ горахъ, гдѣ у него были виноградники. Во время отсутствія ненавистнаго супруга донья Марта оставалась дома въ обществѣ своей матери и сестры-поэтессы, доньи Антонины де Неваресъ, часто принимала гостей, и хотя у нея было немало ухаживателей, но она ни разу не подала повода къ злословію. Съ первой встрѣчи съ нею Лопе де-Вега полюбилъ ее со всѣмъ пыломъ молодости; но, зная, насколько его страсть была грѣховна, боролся съ нею, насколько хватало силъ.

Повѣривъ герцогу де-Сесса тайну своей любви, онъ написалъ ему однажды слѣдующее: "Я всю ночь не смыкалъ глазъ и лежу еще въ постели, страдая невыносимо и не будучи въ состояніи принять пищу. Мое отчаяніе настолько велико, что я молю Бога о смерти".

Въ другой разъ онъ писалъ такъ: "Я не сплю, ѣмъ безъ удовольствія, говорю и пишу безсознательно и чувствую, что моя воля поддается, какъ подкупленный судья... Я храбрился за послѣднее время, но теперь начинаю походить на тѣхъ коррежидоровъ, которые, рѣшившись сначала отправить на висѣлицу половину городского населенія, потомъ выказываютъ такую слабость, что всѣ надъ ними смѣются".

Наконецъ, Лопе де-Вега не выдержалъ и, увлеченный страстнымъ порывомъ, предался судьбѣ, которая всегда дѣлала изъ него игрушку страстей. Но болѣе удивительно то, что донья Марта, послѣ долгой борьбы съ собою, также полюбила Лопе де-Вега, несмотря на его пятьдесятъ лѣтъ и значительную сѣдину. Она была окружена молодыми поэтами и блестящими кавалерами, а между тѣмъ предпочла имъ человѣка, который по своимъ годамъ долженъ былъ быть смѣшенъ въ роли вздыхателя и о которомъ она, будучи сама очень набожна, не должна была и думать. Несмотря на свои пятьдесятъ слишкомъ лѣтъ, Лопе былъ полонъ юношескаго пыла. Время не лишило его природной граціи, глаза его были полны огня, а на лицѣ не было и слѣдовъ его бурной жизни. Видимо, онъ принадлежалъ къ тѣмъ долго нестарѣющимся людямъ, на красивомъ лицѣ которыхъ отражается любовь минувшихъ дней.

Жизнь молодой женщины была далеко не завидной, и хотя многіе поклонялись ея красотѣ, ни въ комъ она не встрѣчала той искренней нѣжности, которую питалъ къ ней Лопе де-Вега и противъ которой она не могла устоять. Лопе былъ великій поэтъ, и если его стихи, писанные за другихъ, производили такое сильное впечатлѣніе на женское воображеніе, то, понятно, насколько должны были быть увлекательными тѣ изъ его стиховъ, въ которыхъ онъ самъ объяснялся въ любви! Какъ должно бытѣ лестно для этой женщины въ чудные южные вечера въ уединенныхъ аллеяхъ сада слушать геніальныя стихотворныя импровизаціи, сочиненныя для нея одной! Лопе пользовался такой славой, о которой мы едва ли можемъ составить себѣ настоящее понятіе. Въ Испаніи театръ всегда былъ народнымъ; тамъ вся нація любила и восхваляла своего великаго поэта, воспѣвавшаго добродѣтели родного народа, его религію и подвиги легендарныхъ героевъ минувшихъ временъ. Въ Мадридѣ не было дома, въ которомъ не было бы портрета. Лопе де-Вега. На улицахъ народъ толпился вокругъ него, и женщины привѣтствовали поэта съ своихъ балконовъ. Испанцы съ гордостью указывали на него иностранцамъ, при чемъ бывали случаи, что люди пріѣзжали изъ отдаленныхъ провинцій въ Мадридъ только для того, чтобы взглянуть на Лопе. Не было легата, нунція, принца, кардинала, испанскаго гранда, посла, епископа, губернатора и министра, которые не желали бы видѣть великаго поэта за своимъ обѣденнымъ столомъ. При всякой встрѣчѣ съ нимъ испанскіе король и королева отличали его особымъ вниманіемъ. И такого человѣка донья Марта видѣла у своихъ ногъ, сознавая притомъ, что изъ-за любви къ ней онъ нарушалъ данный Богу обѣтъ и тѣмъ рисковалъ погубить свою душу.

По выраженію великаго поэта, ему удалось "сломить ея волю", они полюбили другъ друга, испытывая притомъ сладкое мученіе, что оба -- преступны. Они торопились насладиться своимъ счастьемъ, опасаясь, что оно не будетъ продолжительнымъ, и ихъ смущенная совѣсть придавала ихъ ласкамъ упоительную горечь. Убѣдившись, насколько они дороги другъ другу, Лопе де-Вега и донья Марта стали ревниво оберегать свое счастье отъ грозившей ему опасности. Лопе лишь изрѣдка посѣщалъ Марту днемъ и являлся къ ней почти всегда по ночамъ, надвинувъ на глаза шляпу и закрывая лицо плащемъ. Иногда онъ встрѣчался съ нею въ домѣ своихъ друзей, къ которымъ Марта могла являться безъ подозрѣнія, или же назначали свиданіе за городомъ, гдѣ-нибудь въ окрестностяхъ Мадрида, куда Марта ѣздила въ каретѣ герцога де-Сесса, покровительствовавшаго влюбленнымъ. Когда мужъ Марты возвращался изъ поѣздки въ горы, влюбленные дѣлались еще болѣе осторожными и видѣлись лишь изрѣдка, при чемъ Лопе де-Вега сильно страдалъ отъ того, что этотъ "винодѣлъ", какъ онъ называлъ мужа своей возлюбленной, похищалъ у него его сокровище. Подобно всѣмъ страстнымъ натурамъ, Лопе былъ ревнивъ до безумія: онъ самъ разсказываетъ, какъ во дни своей юности желалъ, чтобы его возлюбленная думала только о немъ и даже ни съ кѣмъ не говорила бы. "Эта ревность,-- объяснялъ поэтъ,-- разрослась во мнѣ до такой страсти, что началъ ревновать самого себя. Когда меня слишкомъ ласкали, я сталъ воображать, что эти ласки притворны, что на моемъ мѣстѣ могъ бы быть кто-либо другой или что я похожъ на человѣка, котораго любили до меня. Всякій предметъ дѣлался для меня источникомъ страданій; такъ, я ревновалъ свою любовницу къ платью, которое она надѣвала, къ цвѣтамъ, которые она любила, и даже къ зеркалу, въ которое она глядѣлась".

Можно себѣ представить, какъ Лопе долженъ былъ страдать, пока мужъ Марты находился въ Мадридѣ. Вотъ что онъ писалъ по этому поводу герцогу де-Сесса: "Я чуть не умираю съ горя, когда думаю о той, которую долженъ покинуть, и о томъ, которому долженъ уступить свое мѣсто... Никто не возбуждалъ во мнѣ такой ревности, какъ этотъ мужъ, котораго ненавидятъ и который такъ достоинъ этой ненависти. Быть можетъ, я лишился разсудка, но развѣ я могу не завидовать человѣку, находящемуся при любимой мною женщинѣ?"

Однако, какъ ни былъ противенъ мужъ Марты Лопе де-Вега, все-таки приходилось съ нимъ дружить. "Винодѣлъ" же былъ крайне польщенъ знакомствомъ съ великимъ поэтомъ и очень гордился, что былъ представленъ герцогу де-Сесса, для котораго переписалъ нѣсколько комедій Лопе де-Вега. Неизвѣстно, дѣйствительно ли мужъ Марты ничего не подозрѣвалъ или же нашелъ выгоднымъ для себя притворяться, будто ничего не видитъ.

Во время одной изъ отлучекъ мужа, продолжавшейся нѣсколько мѣсяцевъ, Марта почувствовала, что готовится быть матерью и, конечно, была сильно встревожена; но Рокъ Хернондесъ, вернувшійся въ Мадридъ послѣ рожденія ребенка, повидимому, не усумнился въ его законности. Родившійся ребенокъ оказался дѣвочкой, которую назвали Антониной-Кларой, и хотя Лопе не смѣлъ признать ребенка своимъ, тѣмъ не менѣе очень ему обрадовался. Антонину крестили 26 августа 1617 г. и записали въ церковную книгу дочерью Хернондеса де-Аяла, но крестныхъ отца и мать выбралъ самъ Лопе де-Вега, при чемъ первымъ былъ молодой графъ Кобра, сынъ герцога де-Сесса.

Когда Хернондесъ уѣхалъ въ горы и Марта совершенно оправилась, Лопе опять сталъ ее часто навѣщать; цѣлыми вечерами онъ просиживалъ съ нею въ саду, слушая ея пѣніе, и нерѣдко у нея обѣдалъ, иногда вмѣстѣ съ герцогомъ. Молодая женщина снова зажила свѣтской жизнью, не пропуская ни одного празднества, ни одного представленія въ театрѣ, и иногда играя на сценѣ.

Маленькая Антонина хорошѣла съ каждымъ днемъ, и Лопе де-Вега писалъ о ней герцогу: "Она еще болѣе прелестна, чѣмъ ея мать, что значитъ весьма много". Къ тремъ дѣтямъ, жившимъ при Лопе, Марта относилась очень сердечно и полюбила въ особенности Марчеллу, которую приглашала къ себѣ ежедневно, и часто съ нею гуляла. Окруженный дорогими ему существами, Лопе много работалъ. "Я настолько счастливъ,-- писалъ онъ герцогу,-- что опасаюсь превратностей судьбы", и опасенія его дѣйствительно сбылись.

IV.

Что именно произошло, сказать трудно, но, по всей вѣроятности, друзья или знакомые Рока Хернондеса открыли ему глаза. Лопе де-Вега былъ лицомъ слишкомъ извѣстнымъ для того, чтобы его любовныя похожденія могли остаться незамѣченными, и нѣкоторые изъ его соперниковъ по литературному труду, какъ напр., Гонгора и Алькаронъ сдѣлали въ написанныхъ ими эпиграммахъ такіе намеки, на которые завистники Лопе постарались обратить всеобщее вниманіе. Хернондесъ, сначала польщенный тѣмъ, что Лопе ухаживалъ за его женой, вдругъ перемѣнилъ къ нему отношенія. Обѣщая лично разсказать герцогу, въ чемъ заключалось дѣло, Лопе по этому поводу писалъ ему лишь слѣдующее: "Мнѣ этотъ человѣкъ надѣлалъ много непріятностей, но развѣ бываетъ любовь безъ нихъ? Гдѣ солнце, тамъ и тѣни". Нѣсколько дней спустя, Лопе былъ настигнутъ врасплохъ у своей любовницы, о чемъ онъ писалъ такъ: "Ночью, наканунѣ Рождества, со мною случилось нѣчто такое, отъ чего я до сихъ поръ не могу опомниться. Я долженъ былъ спасаться бѣгствомъ отъ родственниковъ Амарильи (такъ онъ называлъ въ своихъ письмахъ Марту) и ея мужа -- этого жестокого Ирода". Скандалъ вышелъ большой. Пользуясь смущеніемъ жены, Рокъ Хернондесъ хотѣлъ лишить ее всего ея небольшого имущества и потребовалъ отъ нея съ угрозой, чтобы она подписала какую-то бумагу. Когда же Марта на это не согласилась, мужъ далъ ей при свидѣтеляхъ пощечину, а затѣмъ сталъ ее бить. Марта начала хлопотать о разводѣ; было наряжено слѣдствіе и сдѣланъ допросъ Лопе, что послѣдняго, конечно, сильно скомпрометировало. Положеніе поэта было крайне тяжелое. Онъ съ сильнымъ безпокойствомъ ожидалъ окончанія процесса и такъ какъ не могъ, по своему званію, лично присутствовать при преніяхъ въ судѣ, то просилъ другихъ лицъ сообщить ему подробности дѣла. Наконецъ, судъ рѣшилъ дѣло въ пользу Марты, и Лопе тотчасъ написалъ герцогу де-Сесса: "Ваша свѣтлость, даю вамъ слово, что за послѣдніе дни я не могъ ни спать, ни ѣсть и, право, не зналъ, держалась ли душа въ моемъ тѣлѣ или витала въ судѣ... Благодаря Богу, все устроилось къ лучшему: судъ рѣшилъ дѣло въ нашу пользу, и приданое Амарильи осталось за нею, такъ какъ насиліе, учиненное ея мужемъ, было доказано".

Но этимъ не окончились бѣдствія, обрушившіяся на Лопе де-Вега. Противная сторона подала кассаціонную жалобу, и поэтъ, опасаясь неблагопріятнаго рѣшенія Совѣта, умоляетъ своего покровителя заступиться за Марту. Такъ какъ ея мужъ и его друзья были способны на все, то молодая женщина не считала себя въ Мадридѣ въ безопасности и тайно убѣжала съ дочерью въ монастырь, гдѣ рѣшилась ожидать окончанія процесса. Лопе остался въ Мадридѣ, чтобы слѣдить за ходомъ дѣла, и весь гнѣвъ оскорбленнаго мужа обрушился на поэта. Рокъ Хернондесъ подалъ на него въ Совѣтъ и духовному начальству жалобу, обвиняя его въ укрывательствѣ и воровствѣ. Року Хернондесу удалось привлечь на свою сторону "нѣсколькихъ невѣждъ изъ духовнаго званія и нѣсколькихъ алькадовъ", съ которыми онъ произвелъ обыскъ въ маленькомъ домикѣ Лопе де-Вега. Въ другой разъ одинъ изъ племянниковъ Рока Хернондеса присталъ на улицѣ къ Марчеллѣ, что заставило Лопе, "не взирая на свои годы и свой санъ, выбѣжать изъ дому, чтобы наказать оскорбителя своей дочери". Оскорбленный мужъ, надъ которымъ прежде многіе посмѣивались, вдругъ превратился въ звѣря. Онъ желалъ отобрать у жены все, до послѣдней рубашки, и, кромѣ того, надѣялся съ помощью угрозъ вытянуть что-нибудь и у Лопе де-Вега или заставить герцога за него заплатить. Вся эта исторія, надѣлавшая много шуму въ Мадридѣ, дошла до короля, и Лопе былъ крайне удивленъ, узнавъ, что при дворѣ его сильно порицали. Нѣсколькимъ изъ завистниковъ поэта удалось устроить, что въ театрѣ освистали одну изъ пьесъ Лопе де-Вега.

Однако, всѣмъ этимъ злоключеніямъ скоро насталъ конецъ. Совѣтъ тоже рѣшилъ дѣло въ пользу Марты, и Рокъ Хернондесъ, раздосадованный неудачей, уѣхалъ изъ Мадрида и вскорѣ умеръ. Въ видѣ надгробнаго слова Лопе написалъ Мартѣ такое письмо: "Смерть избавила васъ отъ кабалы человѣка, покрытаго волосами отъ глазъ до пальцевъ ногъ... Вы прекрасны, какъ солнце, и многіе удивлялись тону, что у васъ была такая гадкая тѣнь. Браво, смерть, браво! Развѣ можно на нее сѣтовать? Съ этимъ уродомъ, котораго никакая наука не была бы въ силахъ исправить, смерть справилась въ пять дней, благодаря слабительному средству, не во-время данному, двумъ слишкомъ поспѣшнымъ кровопусканіямъ и благодаря врачу, который больше заботился о томъ, чтобы вамъ возвратить свободу, чѣмъ спасти жизнь вашему мужу. Помните ли, какъ мы спрашивали другъ друга, выживетъ ли онъ или нѣтъ, и какъ боялись, что онъ останется живъ?" Эта радость Лопе де-Вега, конечно, доказываетъ, до какой ненависти можетъ довести страсть человѣка отъ природы добраго и великодушнаго.

Послѣ смерти Рока Хернондеса Лопе вскорѣ забылъ горе, причиненное ему этимъ человѣкомъ. У поэта была поистинѣ дѣтская душа, одно чувство въ немъ быстро смѣнялось другимъ, и онъ дѣйствовалъ съ какимъ-то безсознательнымъ эгоизмомъ. Малѣйшая непріятность приводила его въ отчаяніе. Однако, самое большое горе забывалось имъ въ нѣсколько дней, и рѣзкіе переходы отъ печали къ веселости и даже къ радости были очень часты у Лопе де-Вега. Онъ всегда впадалъ въ крайность, и это отражалось на его произведеніяхъ.

Забывъ обо всѣхъ непріятностяхъ, Лопе снова сошелся съ Мартой и продолжалъ съ нею свой романъ, уже не стѣсняясь ее навѣщать; исторія его любви стала всѣмъ болѣе или менѣе извѣстной. Духовное начальство смотрѣло на связь Лопе сквозь пальцы, заботясь лишь о томъ, чтобы скандалъ не былъ публичнымъ. Лопе настолько мало ставили, въ вину его образъ жизни, что черезъ два года послѣ процесса его выбрали въ предсѣдатели на состязаніи поэтовъ, назначенномъ въ честь только-что канонизированнаго св. Исидора. Имѣя нѣсколько почетныхъ званій и состоя членомъ разныхъ братствъ, Лопе де-Вега получилъ впослѣдствіи отъ папы Урбана VIII званіе доктора богословія и крестъ ордена св. Іоанна Іерусалимскаго.

Конечно, всѣ эти отличія могутъ удивить всякаго, если принять во вниманіе безпорядочную жизнь Лопе, но его современникамъ было извѣстно, какими высокими добродѣтелями онъ искупалъ свою вину. Его грѣхи не ослабили ни его вѣры, ни его набожности, и чтобы судить о немъ справедливо, надо, помимо его писемъ къ герцогу де-Сесса, принять во вниманіе надгробныя рѣчи Перальта, Квинтона и Монтальвана. Если милостыня является вѣнцомъ всѣхъ добродѣтелей, то этотъ вѣнецъ украшалъ великаго поэта: ни одинъ несчастный, обращавшійся къ Лопе, не уходилъ отъ него неутѣшеннымъ, и часто онъ снабжалъ одеждой неимущихъ. На его столѣ всегда лежала куча мелкихъ денегъ, которыя въ его отсутствіе прислуга раздавала нищимъ, приходившимъ просить милостыню, а когда денегъ не было, поэтъ отдавалъ бѣднымъ свои вещи. Увидѣвъ однажды у дверей своего дома стараго слѣпого священника, Лопе пригласилъ его войти и, замѣтивъ, что на несчастномъ была поношенная и грязная шляпа, немедленно отдалъ ему свою. Этотъ добрый поступокъ оказалось невозможнымъ сохранить втайнѣ: Лопе пришлось затѣмъ самому выйти изъ дому съ непокрытой головой; это было замѣчено сопровождавшими его друзьями, изъ которыхъ одинъ тотчасъ купилъ ему новую шляпу. Зная милосердіе Лопе, нищіе постоянно толпились около его маленькаго домика, словно въ немъ жилъ какой-нибудь богатый епископъ. Насколько Лопе не жалѣлъ денегъ, настолько же не жалѣлъ ни времени, ни труда, и часто навѣщалъ больныхъ и несчастныхъ. Узнавъ однажды, что въ госпиталѣ умеръ странствовавшій монахъ, Лопе собственноручно его похоронилъ, не желая, чтобы чья либо нечистая рука прикоснулась къ тѣлу человѣка, посвятившаго себя Богу.

Съ годами Лопе удалось обуздать пылкость своей натуры. Труднѣе всего для него было смирять свой гнѣвъ. Такъ, оскорбленный однажды и вызванный на дуэль однимъ лицомъ, Лопе схватилъ свой плащъ и воскликнулъ гнѣвно: "Идемъ!" Затѣмъ, сдѣлавъ надъ собой усиліе, онъ добавилъ спокойнымъ голосомъ: "Идемъ къ обѣднѣ, которую я буду служить, а вы будете слушать".

Во время тяжкой болѣзни поэта Гонгора, не разъ бывшаго не справедливымъ къ Лопе де-Вега, послѣдній девять дней кряду служилъ обѣдни, прося Бога исцѣлить страдавшаго. Набожность Лопе де-Вега, усиливавшаяся по мѣрѣ того, какъ увеличивалось бремя его грѣховъ, сказывалась во многихъ стихотвореніяхъ, каковы, напримѣръ, "Монологи души, влюбленной въ своего Спасителя", "Священныя риѳмы", "Божественное торжество", "Размышленія и остановки на крестномъ пути". Въ порывѣ религіознаго экстаза Лопе нерѣдко рыдалъ во время богослуженій. Для умерщвленія плоти, онъ часто налагалъ на себя посты, а послѣ его смерти были найдены въ его молельнѣ власяница и плети, запачканныя кровью.

Паскаль сказалъ: "Душа грѣшниковъ бываетъ болѣе смущена упражненіями въ благочестіи, чѣмъ мірской суетой", но, судя по всему, нельзя сказать этого про Лопе де-Вега. Онъ вовсе не принадлежалъ къ людямъ, находящимъ особое наслажденіе въ томъ, чтобы преувеличивать трудность своего спасенія. Въ простотѣ своего сердца онъ разсчитывалъ на безконечное милосердіе Божіе. Во всей перепискѣ Лопе де-Вега нигдѣ нѣтъ намека на то, чтобы онъ сомнѣвался въ спасеніи своей души, а когда, передъ самой кончиной, его духовникъ спросилъ, но тревожитъ ли его что-либо, Лопе отвѣтилъ отрицательно. Впрочемъ, онъ прошелъ передъ смертью чрезъ такія испытанія, что самая чуткая совѣсть могла считать ихъ искупленіемъ грѣховъ.

Когда Марта овдовѣла, Лопе было болѣе пятидесяти шести лѣтъ, и его привязанность къ возлюбленной приняла иной характеръ, что видно изъ слѣдующихъ строкъ, написанныхъ къ герцогу де-Сесса: "Я скорѣе играю роль отца, чѣмъ влюбленнаго; наша любовь стала вполнѣ платонической". Сдѣлавшись болѣе чистой, любовь Лопе нисколько не ослабѣла. Онъ сознавалъ, что это была его послѣдняя любовь, и чувствовалъ потребность привязаться серьезно. Марта окончательно завладѣла его непостояннымъ сердцемъ, и онъ самъ сознается въ одномъ изъ своихъ писемъ: "Для того, чтобы выйти изъ этого лабиринта, мнѣ необходима золотая нить, которую я, впрочемъ, вовсе не желаю найти". Онъ посвящалъ свое время "Амарильѣ" и работѣ, которой предавался особенно усердно, и хотя уже написалъ не менѣе 800 пьесъ, но за послѣднія пятнадцать лѣтъ своей жизни успѣлъ написать еще 700 другихъ, не считая множества мелкихъ произведеній. На его глазахъ подростали его дѣти: сынъ Лопе, причинявшій ему безпорядочной жизнью не мало заботъ, и дочери Марчелла и Фелиціана, которыми онъ очень гордился. На его же глазахъ росла и маленькая Антонина, на которую онъ всегда смотрѣлъ съ умиленіемъ. Съ герцогомъ де-Сесса онъ продолжалъ поддерживать дружескія отношенія и не проходило дня, чтобы онъ не навѣщалъ его или не писалъ ему. Казалось, тотъ и другой совершенно забыли о разницѣ въ ихъ общественномъ положеніи, что въ особенности дѣлаетъ большую честь герцогу. Въ Испаніи было много сановниковъ, которые изъ тщеславія окружали себя поэтами, платили имъ пенсіи, хлопотали о наградахъ для нихъ, но вмѣстѣ съ тѣмъ относились къ нимъ свысока. Герцогъ же Сесса относился къ Лопе де-Вега, какъ къ другу, о чемъ свидѣтельствуетъ и безцеремонность поэта, когда онъ обращался за чѣмъ-либо къ своему покровителю. Лопе просилъ герцога то одолжить ему свою карету для катанья или для продолжительной поѣздки, то шелковой матеріи на платье или плащъ для Марты, собиравшейся участвовать въ спектаклѣ, то, наконецъ, денегъ.

Когда герцогъ бывалъ въ духѣ, онъ на досугѣ заходилъ запросто къ Лопе де-Вега, по большей части отъ 6 до 8 часовъ, чтобы послушать музыку. Онъ очень любилъ дѣтей поэта и настолько интересовался всѣмъ, ихъ касавшимся, что однажды Лопе герцогу написалъ слѣдующую записку: "Мой сынокъ впервые надѣлъ штанишки, и ему очень бы хотѣлось, чтобы ваше превосходительство его увидали".

Конечно, Лопе были извѣстны всѣ похожденія герцога. Хотя не Лопе было читать наставленія, однако, герцогъ охотно ихъ выслушивалъ. У герцога хранились многія рукописи Лопе, и онъ желалъ имѣть всѣ стихотворенія, написанныя поэтомъ, не исключая даже тѣхъ, что были посвящены Мартѣ. Хотя Лопе всегда былъ готовъ исполнить желаніе своего покровителя, однако, ему иногда стоило не малаго труда убѣдить Марту разстаться съ посвященными ей стихами. Иногда переговоры съ Мартой велись черезъ Марчеллу, которой, какъ избалованному ребенку, все прощалось. Въ письмахъ Лопе часто упоминается о его рукописяхъ.

Молоденькая Марчелла съ самаго дѣтства была свидѣтельницей довольно странныхъ и двусмысленныхъ поступковъ, которыхъ она по своей невинности, конечно, не понимала, но когда она, съ годами, узнала истину, ей стало очень не по себѣ. Она почувствовала всю неловкость своего положенія между отцомъ, его любовницей и другими тремя дѣтьми, незаконными, какъ и она сама. Хотя она не считала себя въ правѣ осуждать отца, но, сознавъ его вину, надѣялась ее искупить поступленіемъ въ монастырь. Это рѣшеніе было для Лопе тяжкимъ ударомъ: Марчелла была его любимицей. Онъ гордился ея красотой и ея талантомъ, она писала стихи и очень любила поэзію, обнаруживая много поэтическаго вкуса. 28 февраля 1621 г. она поступила въ одинъ изъ самыхъ строгихъ монастырей.

Не будучи въ силахъ отказаться отъ радости видѣть свою дочь, Лопе исходатайствовалъ себѣ разрѣшеніе служить обѣдню въ монастырѣ и посѣщалъ его разъ въ недѣлю.

Нѣсколько лѣтъ спустя, ему пришлось перенести новое испытаніе. Его сынъ Лопе, причинившій ему сперва не мало заботъ, образумился и поступилъ въ морскую службу, въ которой скоро отличился подъ начальствомъ маркиза де-Санта-Круцъ. Хотя Лопе было всего девятнадцать лѣтъ, онъ уже былъ представленъ за отличіе въ капитаны, и вдругъ погибъ во время кораблекрушенія.

Фелиціана вскорѣ оставила отцовскій домъ, выйдя замужъ за Луиса де-Узатегви, и такимъ образомъ при Лопе остались лишь Марта и маленькая Антонина, которымъ тоже было суждено причинить много горя своему родителю.

Около 1630 г. "Амарилья" внезапно ослѣпла вслѣдствіе бывшей у ней болѣзни глазъ. Было время, когда надѣялись, что зрѣніе вернется, но вскорѣ пришлось потерять всякую надежду. Несчастная женщина съ замѣчательнымъ смиреніемъ переносила свое горе, считая его искупленіемъ своихъ грѣховъ и находя утѣшеніе въ заботливомъ уходѣ за ней дочери, Лопе и герцога де-Сесса. Она продолжала заниматься хозяйствомъ, интересовалась всѣмъ и въ особенности работой своего друга. Она даже шутила и отъ души смѣялась... Но вдругъ, неожиданно для всѣхъ, она сошла съ ума. Когда Марта лишилась зрѣнія, Лопе думалъ, что его горе уже достигло крайняго предѣла, а потому сумасшествіе ея было для него новымъ и страшнымъ ударомъ. Вотъ какъ онъ описываетъ свое отчаяніе въ одной изъ своихъ эклогъ: "Кто бы подумалъ, что такая кротость могла породить подобное бѣшенство? На что намъ надѣяться теперь, когда со свѣтомъ очей погасъ и свѣтъ ея души?.. Она представляла собою тѣнь живого мертвеца. Она, такъ гордившаяся прежде своими нарядами, теперь зачастую рвала свое платье или вдругъ оставалась неподвижной, походя на чудное мраморное изваяніе, вышедшее изъ подъ рѣзца геніальнаго ваятеля".

Наконецъ, благодаря стараніямъ врачей, удалось возвратить Мартѣ сознаніе. Ея другъ, "влюбленный даже въ ея страданія", былъ внѣ себя отъ радости, замѣтивъ, что она опять стремится жить, но радость эта была непродолжительной. Лопе разсказываетъ, что "два мѣсяца спустя, уходя отъ него вечеромъ, Марта съ нимъ попрощалась, какъ будто собиралась въ дальнее путешествіе. "Дорогой другъ,-- сказала она,-- да вознаградитъ тебя небо за все, что ты сдѣлалъ для меня съ такою любовью и преданностью!.." -- "Что побуждаетъ тебя, душа моя, говорить мнѣ это?-- сказалъ я.-- Вѣдь я скоро съ тобою опять увижусь".-- "Мнѣ всегда больно съ тобой разставаться... Прощай, ной другъ", возразила она со слезами.-- "Подожди еще немного, мое сокровище",-- хотѣлъ было я сказать ей, но не былъ въ состояніи вымолвить ни слова и далъ волю слезамъ". Въ ту же ночь Марта скончалась. Когда Лопе, за которымъ послали, прибѣжалъ впопыхахъ и подошелъ къ кровати своей возлюбленной, она только слабо пошевелила губами. Лопе приложилъ руку къ ея устамъ -- они уже похолодѣли. Поэтъ недолго пережилъ Марту, но грѣхи его не были еще искуплены, и ему суждено было еще страдать.

Послѣдняя его дочь Антонина, на которую онъ перенесъ всю свою нѣжность, тайкомъ убѣжала изъ дому. Ей было семнадцать лѣтъ, когда одинъ изъ придворныхъ молодыхъ людей, услышавъ въ. одномъ собраніи ея пѣніе, увлекся ею и подкупилъ ходившую за нею старуху, что дало ему возможность видѣться съ Антониной тайкомъ. Такъ какъ въ ея годы сердце представляетъ почву, готовую для любви, то ухаживателю удалось заставить себя полюбить. Замѣчая въ дочери перемѣну и видя, что она часто наряжается, хотя никакихъ празднествъ не было, Лопе почуялъ что-то недоброе и попытался выдать дочь замужъ, но она упорно отказывала всѣмъ женихамъ. Однажды, возвратясь вечеромъ домой, отецъ нашелъ домъ опустѣвшимъ. На его зовъ не отозвались ни дочь, ни старуха, и даже собака исчезла вмѣстѣ съ ними. Такимъ образомъ Антонина была потеряна для Лопе навсегда.

Дочь, непокорная волѣ отца, любовникъ, входящій вечеромъ въ пріотворенную дверь, обманувшая довѣріе прислуга -- все это было не разъ изображено де-Вега въ его комедіяхъ. Каково было ему, обманывавшему не разъ отцовъ и опекуновъ, убѣдиться въ томъ, что сразившій его ударъ напоминалъ развязку комедіи? Казалось, небо прокляло любовь, преступившую его законы, и дитя, родившееся отъ этой любви, должно было послужить наказаніемъ для отца. Лопе былъ безутѣшенъ. Онъ бродилъ одинокій въ маленькомъ садикѣ, гдѣ все ему говорило объ утраченномъ счастьѣ. По словамъ Монтальвона, "онъ впалъ въ меланхолическую страсть", и его крѣпкій организмъ, который такъ долго щадили годы, слабѣлъ съ каждымъ днемъ. Приближавшаяся смерть была для него избавленіемъ и, какъ онъ говорилъ самъ:

"Роковыя вѣтви кипариса переплетались уже съ божественными лаврами".

"Вѣстникъ Иностранной Литературы", No 8, 1897