Біографическій разсказъ для юношества.
Съ портретами и рисунками.
С.-Петербургъ.
Изданіе книжнаго магазина П. В. Луковникова.
Лештуковъ пер., 2.
Вступленіе
Глава I. Первыя впечатлѣнія.-- Родители, няня и служанка-сказочница
" II. Азбука и дѣтскія книжки.-- Два учителя.-- Докторъ Мухинъ и игра въ лѣкаря
" III. Пансіонъ Кряжева.-- Вступительный экзаменъ.-- Хозяйка пансіона
" IV. Танецъ "матлотъ"
" V. Семейныя невзгоды. -- "Приготовитель" Ѳеоктистовъ. -- Случайные просвѣтители: Кнаусъ и Березкинъ
" VI. Поступленіе въ университетъ.-- No 10 студенческаго общежитія
" VII. Кости и гербаріи.-- Философствованіе
" VIII. Смерть отца.-- Дядя Назарьевъ.-- Квартира съ нахлѣбниками.-- Профессора и студенты
" IX. "Vous allez а la gloire!"
Глава I. На перепутьѣ
" II. Дерптскіе профессора: Перевозчиковъ и Мойеръ. -- Г-жа Протасова
" III. Русскіе студенты: Иноземцевъ и Даль, -- Нѣмецкіе бурши и Булгаринъ
" IV. Вивисекціи.-- Диссертація на доктора медицины.-- Операціи надъ живыми людьми.-- Поѣздка въ Москву
" V. "Не хочу жениться, хочу учиться". -- Черезъ Копенгагенъ на Берлинъ
" VI. Въ Берлинѣ.-- Квартирная хозяйка и ея сынокъ.-- Товарищи: Штраухъ, Котельниковъ и Липгардтъ
" VII. Берлинскіе профессора: Кранихфельдъ, Гуфеландъ, Рустъ, Диффенбахъ, Грефе и Шлеммъ.-- Прозекторша Фогельзангъ.-- Геттингенскій профессоръ Лангенбекъ
" VIII. Возвращеніе въ Россію.-- Носъ рижскаго цирюльника.-- Литотомія въ двѣ минуты.-- Профессура
Заключеніе. Пироговъ въ Крымскую кампанію
Въ мартѣ мѣсяцѣ 1836 года въ дерптскомъ университетѣ, гдѣ всѣ предметы (кромѣ русскаго языка) читались по-нѣмецки профессорами изъ нѣмцевъ, случилось небывалое явленіе: на каѳедру хирургіи, по единогласному выбору медицинскаго факультета и съ утвержденія университетскаго совѣта, былъ призванъ молодой русскій, коренной москвичъ Николай Ивановичъ Пироговъ. Оправдывался такой выборъ тѣмъ, что Пироговъ, еще 17-тилѣтнимъ юношей окончивъ московскій университетъ съ знаніемъ лѣкаря въ продолженіе пяти лѣтъ затѣмъ изучалъ хирургію въ томъ же дерптскомъ университетѣ а по сдачѣ докторскаго экзамена работалъ еще два года за-границей подъ руководствомъ извѣстнѣйшихъ клиницистовъ-хирурговъ; по возвращеніи же въ Россію произвелъ нѣсколько замѣчательныхъ операцій.
Несмотря, впрочемъ, на многолѣтнее пребываніе среди нѣмцевъ, Пироговъ не научился объясняться хорошенько по-нѣмецки: на первой лекціи забавная конструкція нѣкоторыхъ его фразъ вызывала у студентовъ громкій смѣхъ. Такой пріемъ со стороны слушателей не могъ, конечно, не смутить молодого профессора. Лекцію свою онъ, однако, дочиталъ до конца, а затѣмъ со свойственной ему прямотой извинился въ своемъ недостаткѣ:
-- Господа! Вы слышите, что по-нѣмецки я говорю плохо. По этой причинѣ я, разумѣется, не могу быть настолько яснымъ, какъ бы мнѣ хотѣлось. Прошу васъ, господа, послѣ каждой лекціи говорить мнѣ, не стѣсняясь, въ чемъ я былъ не совсѣмъ понятенъ. Я охотно повторю и объясню снова всякій препаратъ.
Оказалось, что сама по себѣ лекція произвела на студентовъ все-таки очень выгодное впечатлѣніе.
-- А предметъ-то свой онъ, видно, отлично знаетъ,-- толковали они межъ собой.-- Наконецъ-то мы чему-нибудь да научимся изъ хирургіи!
На второй лекціи немножко еще посмѣялись, а на третьей можно было разслышать полетъ мухи: общее вниманіе было приковано исключительно къ содержанію лекціи. Вскорѣ хирургія сдѣлалась у большинства медиковъ любимымъ предметомъ; въ хирургическую клинику и анатомическій театръ стали заглядывать студенты и съ другихъ факультетовъ: очень ужъ наглядно и ловко "демонстрировалъ" этотъ молодой русскій!
Общеніе Пирогова со студентами не ограничивалось, однако, однѣми лекціями: послѣ вечерняго обхода клиники зачастую онъ прямо оттуда, вмѣстѣ съ ними, заходилъ на квартиру своего ассистента: благо, было близко,-- въ томъ же зданіи. За стаканомъ чая они бесѣдовали здѣсь совсѣмъ уже по-товарищески не только о научныхъ, но и о всякихъ житейскихъ вопросахъ споpили, горячились хохотали. По субботамъ же такія вечернія собранія были у самого Пирогова, и только съ боемъ двѣнадцати часовъ ночи молодые гости нехотя расходились.
Но дружба дружбой, а служба службой: при клиническихъ занятіяхъ никому изъ студентовъ не было отъ него поблажки. Изслѣдуя больного, они должны были систематически излагать ему ходъ своихъ мыслей, не отвиливая общими мѣстами. Взыскательный къ другимъ, онъ былъ не менѣе строгъ и къ самому себѣ. "Errare humanum est" (человѣку свойственно ошибаться),-- говорили еще древніе римляне. Естественно, что и у Пирогова случались промахи. Но онъ ихъ никогда не замалчивалъ, а откровенно въ нихъ тутъ же сознавался. И это его не только не роняло, а, напротивъ, возвышало въ глазахъ молодежи. Издавая въ первые два года профессорства свои клиническія лекціи подъ заглавіемъ: "Анналы хирургической клиники", онъ съ тѣмъ же гражданскимъ мужествомъ описывалъ тамъ свои невольныя ошибки. Однажды позднимъ вечеромъ, когда онъ собирался уже лечь спать, отворяется дверь и входитъ нежданый гость, почтенный профессоръ Энгельгардтъ. Пироговъ засуетился, пододвинулъ ему кресло. А тотъ достаетъ изъ кармана листъ "Анналовъ" и читаетъ вслухъ жестокую отповѣдь Пирогова самому себѣ за одинъ неправильный діагнозъ (опредѣленіе болѣзни по признакамъ); голосъ старика отъ волненія обрывается, на глазахъ у него навертываются слезы, и онъ крѣпко обнимаетъ Пирогова со словами:
-- Ich respektire Sie! (Я васъ уважаю!).
Понятно, что это "respektire" изъ устъ заслуженнаго ученаго должно было тронуть до глубины души его молодого коллегу.
Кромѣ двухъ томовъ "Анналовъ", въ теченіе пятилѣтняго профессорства въ Дерптѣ Пироговымъ были изданы: "Хирургическая анатомія артеріальныхъ стволовъ и фасцій" (оболочекъ мышцъ) съ атласомъ рисунковъ препаратовъ, сдѣланныхъ имъ самимъ, и "Монографія о перерѣзкѣ ахиллесова сухожилія". Благодаря тому, что первый изъ этихъ капитальныхъ трудовъ вышелъ на латинскомъ и нѣмецкомъ языкахъ, начинающій русскій хирургъ заслужилъ себѣ тогда же почетную извѣстность и за границей. Когда онъ въ 1838 г. получилъ отъ университета командировку съ ученою цѣлью въ Парижъ и представился тамъ знаменитому хирургу Вельпо, какъ русскій врачъ, первый вопросъ Вельпо былъ:
-- Такъ вы знаете, конечно, дерптскаго профессора, мосье Пирогова?
-- Я самъ Пироговъ,-- улыбнулся тотъ въ отвѣтъ.
-- Что же вы сразу себя не назвали? Какъ я счастливъ съ вами лично познакомиться!-- воскликнулъ пылкій французъ и разсыпался въ похвалахъ его научнымъ изслѣдованіямъ.
Свои лѣтнія каникулы въ Дерптѣ Пироговъ употреблялъ не на отдыхъ отъ зимнихъ трудовъ, а на хирургическія экскурсіи въ Ригу, Ревель и другіе прибалтійскіе города. Такъ какъ эти экскурсіи сопровождались потоками крови оперируемыхъ, то ихъ называли шутя "Чингисхановыми нашествіями". О каждомъ такомъ "нашествіи" въ маленькіе города пасторы сосѣднихъ сельскихъ приходовъ заранѣе оповѣщали прихожанъ съ церковнаго амвона, и съ прибытіемъ Пирогова стекались цѣлыя толпы больныхъ, нуждавшихся въ хирургической помощи.
Петербургъ съ своей стороны не остался глухъ къ разраставшейся съ году на годъ славѣ русскаго ученаго нѣмецкаго университета. Когда въ 1841 году въ медико-хирургической академіи освободилась вакансія профессора, ее предложили Пирогову. Но Пироговъ задался уже болѣе широкою задачей -- соединить теорію хирургіи съ клиническими занятіями, чтобы начинающіе врачи дѣлались самостоятельными при постели больного. Мысль его понравилась, и при академіи была учреждена новая каѳедра госпитальной хирургіи и прикладной анатоміи. Каѳедру эту предоставили, разумѣется, самому ГIироговy, получившему съ этою цѣлью въ полное распоряженіе хирургическое отдѣленіе 2-го военно-сухопутнаго госпиталя, съ званіемъ главнаго врача отдѣленія.
Состояніе этого госпиталя было тогда ужасающее: въ переполненныхъ палатахъ больные съ гнойными язвами валялись въ грязномъ бѣльѣ на грязныхъ матрацахъ; бинты и компрессы, сейчасъ только снятые съ одного больного, накладывались на другого; питаніе было недостаточное и отвратительное; вмѣсто настоящихъ, но дорогихъ лѣкарствъ прописывались дешевые суррогаты, какъ, напр., вмѣсто хинина -- бычачья желчь. Такое отношеніе къ страдальцамъ объяснялось какъ вопіющею небрежностью, такъ еще болѣе поголовнымъ воровствомъ: мясо и молоко, предназначавшіяся тяжело-больнымъ, поставлялись на квартиру госпитальнаго начальства; купленные для казенной аптеки аптечные матеріалы спускались негласно по удешевленной цѣнѣ частнымъ аптекамъ; а грязныя повязки и корпія, непригодныя уже для употребленія, складывались въ уголъ для продажи затѣмъ на писчебумажную фабрику. Зато смотрители и комиссары разъѣзжали въ собственныхъ экипажахъ, а по вечерамъ устраивали у себя крупную карточную игру съ ужинами.
Въ такомъ печальномъ видѣ засталъ Пироговъ и порученное ему хирургическое отдѣленіе на 1000 кроватей, въ которомъ -- стыдно сказать!-- не имѣлось даже особаго помѣщенія для операцій. Дѣлать ихъ приходилось въ старыхъ баняхъ, стѣны которыхъ насквозь были пропитаны міазмами; здѣсь же вскрывались многочисленные трупы.
Работать при такихъ непорядкахъ было немыслимо, и Пироговъ съ перваго же дня не только серьезно "подтянулъ" весь подвѣдомственный ему медицинскій и нижнеслужительскій персоналъ, но не убоялся съ тою же энергіей требовать отъ главнаго доктора госпиталя и его приспѣшниковъ доставленія больнымъ всего, что имъ полагалось, въ должномъ количествѣ и лучшаго качества. Понятно, что такою "неделикатностью" онъ нажилъ себѣ въ этихъ господахъ непримиримыхъ враговъ.
Между тѣмъ лекціи Пирогова съ демонстраціями надъ больными въ новой хирургической клиникѣ шли своимъ чередомъ. Если въ дерптскомъ университетѣ, несмотря на свою ломаную нѣмецкую рѣчь, онъ въ нѣсколько дней пріобрѣлъ уже популярность, то тѣмъ легче было ему заслужить ее у русскихъ студентовъ петербургской медико-хирургической академіи; своимъ увлекательнымъ, необычайно яснымъ изложеніемъ на родномъ языкѣ и мастерскою техникой при операціяхъ онъ вдохновлялъ ихъ самихъ къ совершенствованію въ этой техникѣ. Такъ его клиника стала разсадникомъ опытныхъ молодыхъ хирурговъ для всей нашей арміи.
Совершенно естественно, что такого первостепеннаго представителя медицины признали нужнымъ привлечь также въ медицинскій совѣтъ, а потомъ и въ особый комитетъ по преобразованію медицинской учебной части въ заведеніяхъ министерства народнаго просвѣщенія. Въ этомъ послѣднемъ комитетѣ, по предложенію Пирогова, въ числѣ разныхъ преобразованій, состоялось рѣшеніе, утвержденное затѣмъ и министромъ, открыть при всѣхъ университетахъ, по примѣру медико-хирургической академіи, каѳедры госпитальной хирургіи и терапіи; для практическаго же изученія анатоміи на трупахъ былъ основанъ въ Петербургѣ особый анатомическій институтъ, и директоромъ его назначенъ самъ Пироговъ. Здѣсь имъ было произведено за 13 лѣтъ профессорства въ академіи 12.000 вскрытій, изъ которыхъ по каждому составлялся подробный протоколъ. Самые же интересные въ научномъ отношеніи препараты при этихъ вскрытіяхъ передавались во вновь устроенный имъ музей патологической анатоміи.
Постоянно видя мучительныя страданія, причиняемыя больнымъ его оперативнымъ ножемъ, Пироговъ давно уже носился съ идеей погружать оперируемыхъ въ искусственный сонъ съ анестезіей, т.-е. съ потерей чувствительности. Упомянутый выше французскій хирургъ Вельно рѣшительно отвергалъ возможность анестезіи.
-- Устраненіе боли при операціяхъ -- химера,-- говорилъ онъ еще въ 1840 году.-- Рѣжущій ножъ и боль -- два понятія неотдѣлимыя въ умѣ больного другъ отъ друга.
А уже шесть лѣтъ спустя безболѣзненныя операціи начали производить подъ дѣйствіемъ эѳира. Какъ только слухъ о такомъ чудодѣйственномъ средствѣ долетѣлъ до Петербурга, Пироговъ не замедлилъ испытать это средство, сперва надъ животными, потомъ надъ здоровыми людьми, а наконецъ и надъ, больными. Командированный въ 1847 году на театръ военныхъ дѣйствій на Кавказѣ, онъ первый вообще изъ всѣхъ европейскихъ хирурговъ употреблялъ наркозъ на воинѣ при чемъ, усыпивъ раненаго эѳирными парами, допускалъ и другихъ раненыхъ и здоровыхъ солдатъ присутствовать при операціяхъ, чтобы дать каждому воочію убѣдиться въ ихъ безболѣзненности. Полевымъ лазаретомъ служили ему простые шалаши изъ древесныхъ вѣтвей съ соломенной крышей; а операціи и перевязки онъ дѣлалъ, стоя на колѣняхъ передъ койкой больного, состоявшей изъ двухъ скамей, устланныхъ соломой.
Всѣ наблюденія свои въ полевыхъ лазаретахъ онъ описалъ потомъ въ медицинскихъ журналахъ.
Въ 1848 году въ Петербургъ была занесена азіатская холера. Устроивъ въ своей клиникѣ особое холерное отдѣленіе, Пироговъ собственноручно вскрылъ болѣе 800 труповъ холерныхъ больныхъ и изслѣдованія свои опубликовалъ на русскомъ и французскомъ языкахъ въ большомъ сочиненіи: "Патологическая анатомія азіатской холеры", за которое академія наукъ присудила ему полную Демидовскую премію.
Не прерывая своихъ лекцій съ демонстраціями въ медико-хирургической академіи, Пироговъ посѣщалъ также, въ качествѣ консультанта, городскія больницы, имѣлъ обширную частную практику и находилъ еще время для ученыхъ трудовъ.
Когда весною 1854 года вспыхнула война Россіи съ двумя могущественнѣйшими западно-европейскими державами -- Англіей и Франціей, Пирогова неудержимо потянуло на театръ военныхъ дѣйствій, гдѣ его хирургическая помощь была такъ необходима. Только въ, октябрѣ мѣсяцѣ всѣ препятствія были разомъ устранены благодаря великой княгинѣ Еленѣ Павловнѣ, впервые возымѣвшей высоко-гуманную мысль -- уходъ сестеръ милосердія за больными, существовавшій уже тогда въ госпиталяхъ, какъ за границей, такъ и у насъ, примѣнить и на полѣ сраженія. Основанная ею съ этою цѣлью "Крестовоздвиженская община сестеръ попеченія о раненыхъ и больныхъ" въ теченіе всей Крымской кампаніи совершала затѣмъ, подъ руководствомъ Пирогова, чудеса подвижничества. Столь же самоотверженная, выше всякой похвалы, дѣятельность самого Пирогова по облегченію страданій безвинныхъ жертвъ войны не можетъ быть изложена въ нѣсколькихъ строкахъ, а потому этотъ наиболѣе блестящій періодъ его славной научно-трудовой жизни мы опишемъ еще особо въ своемъ мѣстѣ.
Съ заключеніемъ мира и съ восшествіемъ на престолъ императора Александра II Россія пробудилась отъ тысячелѣтней спячки къ новой, осмысленной жизни. Но издавна недужный, а теперь потрясенный еще войной, государственный организмъ требовалъ самаго серьезнаго всесторонняго лѣченія, и Пироговъ, до тѣхъ поръ врачъ тѣлесныхъ ранъ, сталъ въ ряды врачей недуговъ общественныхъ.
Въ "Морскомъ Сборникѣ", одномъ изъ тогдашнихъ передовыхъ журналовъ, начали появляться статьи его о воспитаніи,-- статьи, своими здравыми, практическими взглядами тотчасъ обратившія общее вниманіе. Основная идея этихъ статей заключалась въ томъ, что средняя школа должна вырабатывать изъ подрастающаго поколѣнія прежде всего людей, не предрѣшая вопроса о ихъ будущей спеціальности. Совершенно неожиданно Пирогова вызываютъ къ министру народнаго просвѣщенія Норову, и еще неожиданнѣе тотъ предлагаетъ ему мѣсто попечителя одесскаго учебнаго округа. По возвращеніи изъ Крыма Пироговъ принялъ предложеніе министра.
Предшественникъ Пирогова, Княжевичъ, избаловалъ одесскихъ педагоговъ своею податливостью и мягкостью обращенія. О педантичной взыскательности и строгости Пирогова къ подчиненнымъ изъ Петербурга доходили тревожные, преувеличенные даже толки. Въ воображеніи одесситовъ въ томъ числѣ и гимназистовъ, новый попечитель представлялся не то людоѣдомъ, не то громовержцемъ. И что же? Въ классы, во время уроковъ, сталъ появляться безъ всякой торжественности невысокаго роста, сутуловатый мужчина въ мѣшковатомъ сюртукѣ. Неужели это онъ, этотъ невзрачный тихоня безъ звѣздъ и ленты, даже безъ крестика въ петлицѣ? Кивнетъ, входя, учителю: "Продолжайте, на чемъ остановились", усядется съ краю на передней скамейкѣ рядомъ съ гимназистомъ, возьметъ у него учебникъ и слѣдитъ за отвѣтами вызываемыхъ учениковъ. Временами задаетъ имъ и самъ вопросы, дѣлаетъ свои мѣткія замѣчанія. Правда, бросаемый имъ изъ-подъ нависшихъ бровей взглядъ, молніеносный и острый, какъ бы проникающій въ самую душу, вначалѣ наводилъ на болѣе робкихъ невольный трепетъ. Но ожидаемыхъ громовъ такъ и не было: неизмѣнно ровное и простое обхожденіе и съ учителями и съ учениками внушало къ нему довѣріе и ободряло. А вскорѣ тѣ научились его и уважать и любить.
Особенно пришлись по душѣ ученикамъ трехъ старшихъ классовъ заведенныя новымъ попечителемъ вечернія литературныя бесѣды, гдѣ происходилъ оживленный обмѣнъ мыслей между учащими и учащимися. А заболѣетъ бѣднякъ,-- у того же попечителя онъ находилъ даровую и самую внимательную врачебную помощь. Когда ученики 2-й гимназіи затѣяли спектакль въ пользу нуждающихся товарищей, Пироговъ, въ виду благой цѣли, разрѣшилъ имъ играть; но, въ принципѣ отнюдь не одобряя выступленія учащейся молодежи на подмосткахъ, онъ напечаталъ по этому поводу замѣчательную статью подъ заглавіемъ: "Быть и казаться". Появлялись потомъ и другія педагогическія статьи его.
Кромѣ двухъ гимназіи въ Одессѣ, существовалъ еще Ришельевскій лицей. Для возбужденія въ лицеистахъ охоты къ саморазвитію, Пироговъ приложил а особую заботливость къ пополненію всѣхъ учебныхъ, кабинетовъ и отвелъ отдѣльное помѣщеніе для студенческой читальни. Возбудилъ онъ также вопросъ о преобразованіи лицея въ университетъ.
Самому осуществить это преобразованіе ему, впрочемъ, не пришлось, потому что послѣ двухлѣтняго попечительства въ Одессѣ его перевели на ту же должность въ Кіевъ. Здѣсь точно такъ же имъ были заведены въ гимназіяхъ литературныя бесѣды, усилены учебные кабинеты и библіотеки; наиболѣе даровитые учителя получили научныя командировки заграницу. Для улучшенія слишкомъ формальныхъ и мало-гуманныхъ отношеній педагоговъ къ ученикамъ онъ призналъ нужнымъ пересмотрѣть правила о проступкахъ и наказаніяхъ учениковъ. Первый вопросъ его созванному для этого комитету былъ: нельзя ли въ гимназіяхъ вовсе упразднить тѣлесныя наказанія? Тотъ же вопросъ былъ имъ предложенъ 11-ти дирекціямъ кіевскаго округа. Но значительное большинство педагоговъ склонялось еще къ сохраненію этихъ наказаній, и Пирогову съ тяжелымъ сердцемъ пришлось удовольствоваться тѣмъ, что въ новыхъ правилахъ розга допускалась лишь какъ самая исключительная мѣра.
Результатъ такого условія тотчасъ сказался: за одинъ годъ употребленіе розги въ кіевскомъ округѣ уменьшилось въ 20 разъ: въ 1858 году изъ 4000 учениковъ испытали это позорное наказаніе еще 550, а въ 1859 году число наказанныхъ сократилось уже до 27 человѣкъ.
Студенты кіевскаго университета вскорѣ также оцѣнили новаго попечителя: университетская библіотека обогатилась дорогими спеціальными изданіями; студентамъ былъ данъ товарищескій судъ и разрѣшено открыть воскресную школу.
Душевнымъ, человѣчнымъ отношеніемъ и къ молодежи и къ ихъ наставникамъ Пироговъ заслужилъ въ Кіевѣ, какъ передъ тѣмъ въ Одессѣ, всеобщее расположеніе. Когда въ мартѣ 1861 года онъ, вслѣдствіе своей "излишней гуманности", вынужденъ былъ оставить должность, ему были устроены самые сердечные проводы.
-- Вы украшены титуломъ пpевосходительства, Николай Ивановичъ!-- говорилъ ему на прощальномъ обѣдѣ одинъ изъ ораторовъ.-- Никогда не величая васъ превосходительствомъ, я теперь на прощаньи громко и смѣло скажу, что другого титула вамъ нѣтъ и быть не можетъ. "Онъ былъ великій король!" -- говоритъ у Шекспира Гораціо про отца Гамлетова.
"Человѣкъ онъ былъ изъ всѣхъ людей, какихъ намъ доводилось видѣть! и -- отвѣчаетъ ему Гамлетъ. Вотъ въ этомъ-то смыслѣ вы -- превосходительство: вы превосходите, какъ человѣкъ, многихъ и многихъ людей у насъ на Руси, гдѣ еще съ діогеновымъ фонаремъ среди бѣла дня нужно искать человѣка.
Провожать отъѣзжающаго выѣхало за городъ 800 человѣкъ, а въ память его при университетѣ была открыта безплатная школа.
Удалившись въ свое имѣніе -- с. Вишню, Подольской губерніи, Пироговъ не сложилъ рукъ, а принялъ тотчасъ же предложенную ему, столь почетную тогда и многотрудную должность мирового посредника. Но уже въ 1862 году въ Петербургѣ вспомнили опять о немъ и командировали его за-границу на 4 года руководить занятіями молодыхъ русскихъ ученыхъ.
По окончаніи командировки онъ возвратился къ себѣ въ деревню, гдѣ устроилъ для крестьянъ больницу на 30 кроватей, но ежедневно ему не было отбоя и отъ амбулаторныхъ больныхъ.
Съ открытіемъ въ 1870 году военныхъ дѣйствій, между Германіей и Франціей Общество Краснаго Креста предложило Пирогову отправиться въ Эльзасъ и Лотарингію. Въ теченіе пяти недѣль онъ посѣтилъ тамъ до 70-ти военныхъ лазаретовъ, а собранныя при этомъ наблюденія изложилъ затѣмъ въ подробномъ отчетѣ, переведенномъ и на нѣмецкій языкъ.
Въ Турецкую войну 1877--1878 гг. Общество Краснаго Креста снова обратилось къ престарѣлому уже хирургу съ просьбой осмотрѣть на мѣстѣ всю санитарную часть и средства къ транспорту раненыхъ и больныхъ. Проведя въ Румыніи и Болгаріи полгода, Пироговъ описалъ все видѣнное имъ въ большомъ сочиненіи: "Военно-врачебное дѣло и частная помощь на театрѣ войны и въ тылу дѣйствующей арміи въ 1877--1878 гг."
Этимъ капитальнымъ сочиненіемъ завершились его ученые труды. Съ постепеннымъ упадкомъ тѣлесныхъ силъ предчувствуя близкій конецъ, онъ оглянулся на пройденный имъ трудовой путь и принялся писать свои воспоминанія, озаглавивъ ихъ: "Вопросы жизни. Дневникъ стараго врача, писанный исключительно для самого себя, но не безъ задней мысли, что, можетъ быть, когда-нибудь прочтетъ и кто другой".
Въ маѣ 1881 года состоялось въ Москвѣ торжественное празднованіе 50-тилѣтняго юбилея всемірно-извѣстнаго хирурга. Привѣтствовали его адресами и телеграммами не только всѣ русскіе университеты, научныя и высшія правительственныя учрежденія, но и многіе заграничные университеты и ученыя общества. Родной его городъ -- Москва -- выбралъ его своимъ почетнымъ гражданиномъ.
Но самому юбиляру знаменательный день былъ не въ праздникъ: онъ страдалъ уже мучительною неизлѣчимою болѣзнью (раковою язвою нёба), которая, полгода спустя, 25 ноября 1881 г., и свела его въ могилу.
Но память объ этомъ, можно сказать, создателѣ настоящей хирургіи въ Россіи свято чтится его послѣдователями, которые еще въ 1882 году основали "Русское хирургическое Общество Пирогова" и періодически собираются со всѣхъ концовъ Россіи на "Пироговскіе съѣзды".
Русскіе педагоги, въ свою очередь, и понынѣ черпаютъ здравую мудрость педагога-мыслителя изъ его педагогическихъ статей и "Вопросовъ жизни".
Миѳологическая богиня мудрости Минерва, дочь Юпитера, вышла во всеоружіи изъ головы отца. Мы же, смертные, всѣ до единаго родимся нагими, безпомощно-слабыми и безсловесными. Для полнаго расцвѣта нашихъ природныхъ способностей отъ всякаго изъ насъ, даже отъ самыхъ талантливыхъ требуется преданная любовь къ своему дѣлу и упорный трудъ. Нагляднымъ примѣромъ тому можетъ служить Пироговъ ничѣмъ почти не отличавшійся въ дѣтствѣ отъ другихъ дѣтей. Поэтому мы считаемъ особенно любопытнымъ и поучительнымъ прослѣдить за нимъ отъ колыбели до возмужалости, когда изъ него выработался одинъ изъ рѣдкихъ благодѣтелей страждущаго человѣчества.
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ.
Дѣтство и школьные годы.
ГЛАВА ПЕРВАЯ.
Первыя впечатлѣнія.-- Родители, няня и служанка-сказочница.
Сто л'ѣтъ назадъ, еще до нашествія французовъ, въ Москвѣ, въ приходѣ Троицы въ Сыромятникахъ, жилъ въ собственномъ домѣ казначей казеннаго провіантскаго депо, Иванъ Ивановичъ Пироговъ, хорошій человѣкъ и счастливый семьянинъ. 13 ноября 1810 года домъ его огласился первымъ крикомъ новорожденнаго, нареченнаго Николаемъ, по числу тринадцатаго ребенка, которому суждено было получить всемірную извѣстность.
Самое раннее воспоминаніе Пирогова относится къ тому времени, когда ему едва минулъ годъ. Передъ Отечественной войной 1812 года, какъ извѣстно, появилась на небѣ, точно въ предзнаменованіе великаго народнаго бѣдствія, необычайной величины и яркости комета. И вотъ передъ духовнымъ взоромъ старца Пирогова, спустя почти 70 лѣтъ возстаетъ огромная блестящая звѣзда. Впрочемъ, и самъ онъ не совсѣмъ еще увѣренъ, есть ли то личное его впечатлѣніе, врѣзавшееся неизгладимо въ младенческій мозгъ, или же то галлюцинація, вызванная слышанными имъ въ дѣтствѣ частыми разсказами о необыкновенномъ небесномъ явленіи.
Послѣдующія затѣмъ 5--6 лѣтъ не оставили въ его памяти никакихъ слѣдовъ. Передъ вступленіемъ Наполеона въ Москву Пироговы спаслись бѣгствомъ во Владиміръ. Съ уходомъ французовъ они возвратились на старое пепелище, но не нашли уже своего дома, сгорѣвшаго подобно большей части Москвы. Тогда на прежнемъ мѣстѣ былъ выстроенъ новый домъ, болѣе просторный и болѣе нарядный: по собственнымъ указаніямъ Пирогова-отца, большого любителя живописи, доморощенный художникъ, Арсеній Алексѣевичъ, разукрасилъ и домъ и садикъ при немъ произведеніями своей кисти. Такъ, на изразцовыхъ печахъ появились аллегорическія изображенія лѣта и осени, въ видѣ двухъ женщинъ, увитыхъ колосьями и виноградомъ, на потолкахъ -- порхающія пестрыя птицы, на стѣнахъ спальни барышень -- турецкія палатки, а въ садовыхъ бесѣдкахъ -- фантастическія фрески. Въ садикѣ были разбиты цвѣтники и устроены для дѣтей разныя игры: кегли, бильбоке и проч. Но Колѣ больше игръ доставляло удовольствіе гулять между пышными цвѣтниками, которые наполняли воздухъ такими сладкими благоуханіями и блистали алмазами невысохшей росы.
Послѣ него у родителей былъ еще одинъ ребенокъ; но такъ какъ тотъ умеръ еще въ младенчествѣ., то Коля остался младшимъ въ семьѣ и сдѣлался общимъ любимцемъ.
Особенно баловала его мать. Сидя за вѣчнымъ вязаньемъ чулокъ для своихъ многочисленныхъ дѣтей, она не отрывала глазъ отъ рѣзвившагося около нея баловня. А встрѣтятся ихъ взоры,-- все лицо ея озарится такимъ солнечнымъ свѣтомъ материнской любви, что мальчикъ бросится цѣловать ея руки.
-- Ахъ, маменька, какая вы красивая! Такихъ красавицъ, навѣрно, нѣтъ больше на свѣтѣ!
Выйдя замужъ пятнадцати лѣтъ отъ роду, она находилась еще въ цвѣтущей порѣ жизни и въ своемъ, кружевномъ чепчикѣ съ выбивающимися изъ-подъ него свѣтлорусыми локонами была, въ самомъ дѣлѣ, очень миловидна.
-- Ну, еще бы!-- смѣялась она въ отвѣтъ, невольно краснѣя и дѣлаясь оттого еще краше.-- Глупышъ ты у меня, глупышъ!
А Осама цѣловала глупыша и прижимала къ сердцу.
Родители Коли были очень набожны. Передъ ихъ кіотомъ съ образами стояло закрытое серебряными застежками евангеліе въ зеленомъ бархатномъ переплетѣ съ эмалевымъ изображеніемъ четырехъ евангелистовъ. По цѣлымъ часамъ читали они евангелистовъ, а также молитвы, псалмы, акаѳисты и каноны по требнику, псалтырю и часовнику; въ праздничные дни ходили въ церковь ко всенощной, заутренѣ, обѣднѣ; посты и постные дни на недѣлѣ соблюдали строго; въ Великомъ посту не давали мяса даже кошкѣ Машкѣ. Дѣтей своихъ они воспитывали, разумѣется, въ самомъ благочестивомъ духѣ;. Такъ и малыша Колю къ каждой праздничной заутренѣ поднимали соннаго съ постели. Когда въ церкви отъ усталости и запаха ладана у него дѣлалось головокруженіе, его выводили на свѣжій воздухъ, а оправится -- вводили опять въ церковь.
Значеніе молитвъ и таинствъ Коля, по малому возрасту, не могъ, конечно, хорошенько себѣ усвоить. Однажды, пріобщившись св. тайнъ, онъ замѣтилъ своей старшей сестрѣ что-то насчетъ вкуса причастія. Когда же сестра стала ему выговаривать, что такими рѣчами онъ оскорбляетъ Бога, мальчуганъ горько расплакался и на колѣняхъ сталъ просить у Бога прощенія.
Няня его, Катерина Михайловна, или просто Михайловна, была солдатская вдова изъ крѣпостныхъ. Въ представленіи Коли она запечатлѣлась навсегда неразрывно съ тою обстановкой, въ которой онъ пробуждался поутру это сна: самъ онъ накрытъ бѣличьимъ одѣяльцемъ, въ ногахъ у него лежитъ сѣрая кошка Машка, а на столнікк у кроватки въ стакаігк воды красуется букетикъ бѣлыхъ розъ, которыя няня доставала для него изъ сосѣдняго сада Ярцевой.
Со своимъ младшимъ питомцемъ Михайловна была неизмѣнно кротка и ласкова, никогда его не бранила; если же хотѣла удержать отъ чего дурного, то говорила только:
-- Богъ не велитъ такъ дѣлать; не дѣлай этого, миленькій мой: грѣшно!
И, несмотря на нѣкоторое врожденное упрямство, мальчика, слушался.
Какъ-то въ Успеньевъ день, храмовой праздникъ въ Андроньевомъ монастырѣ, Пироговы отстояли тамъ обѣдню. Тутъ надвинулась черная грозовая туча, и они рѣшились переждать грозу въ монастырѣ. Коля съ няней стояли у открытаго окошка; внизу, по пологому зеленому скату, среди раскинутыхъ шатровъ, гуляла, горланила толпа. Вдругъ сверкнула молнія, зарокоталъ громъ.
-- Вотъ смотри,-- сказала няня:-- народъ шумитъ, буянитъ и не слышитъ, какъ Богъ грозитъ! Здѣсь шумъ да веселье людское, а тамъ, вверху, у Бога свое...
Этотъ случай глубоко заронился въ воспріимчивую душу Коли, и съ тѣхъ поръ до самой старости всякая гроза во время гулянья производила на него удручающее дѣйствіе.
Другой разъ, гуляя съ няней по берегу Яузы, онъ увидѣлъ двухъ мальчишекъ съ собакой, которую одинъ изъ нихъ собирался утопить. Собака билась въ рукахъ озорника и визжала, а товарищъ его усовѣщевалъ:
-- Всякое дыханіе да хвалитъ Господа!
-- Вотъ умникъ: и святое писаніе знаетъ!-- замѣтила няня.-- Тебѣ-то, пострѣлъ, какъ не грѣхъ? Вѣдь собака, что и самъ ты, тварь Божія. Отпусти ее, сейчасъ отпусти! Слышишь?
И, благодаря ея вмѣшательству, собака была спасена. Когда Пирогову впослѣдствіи случалось слышать слова псалма: "всякое дыханіе да хвалитъ Господа", передъ нимъ всегда воскресала эта сцена у Яузы.
Отъ няни же онъ узналъ нѣкоторые факты изъ семейной хроники. Такъ, въ кабинетѣ отца стояла въ углу тяжелая, въ мѣдныхъ ножнахъ, сабля, полагавшаяся ему по военному чину майора. Когда Пироговы въ 1812 году спасались изъ Москвы во Владиміръ, на дорогѣ имъ попалась крестьянка-молочница, которую только-что ограбилъ ополченецъ. Пироговъ-отецъ выскочилъ изъ повозки и съ саблей наголо бросился на грабителя. Тотъ испугался и убѣжалъ. Крестьянка, чтобы чѣмъ-нибудь хоть отплатить своему спасителю, поднесла его сыночку кринку молока.
Не менѣе отцовской сабли интересовалъ Колю дѣдушкина, парикъ. По обычаю того времени, дѣдъ Иванъ Михеевичъ Пироговъ служилъ вначалѣ также въ арміи, а когда вышелъ въ отставку, то поселился въ Москвѣ и завелъ тамъ новаго типа пивоварню. Нрава онъ, по словамъ няни, былъ довольно крутого и не ладилъ съ бабушкой, которая была капризна, сварлива и подъ конецъ жизни помѣшалась. Передъ самою смертью у Ивана Михеевича прорѣзались новые зубы. Колѣ тогда было всего четыре года, а потому онъ помнилъ дѣда только смутно, какъвысокаго, сухопараго старичка въ рыжеватомъ парикѣ. Входя въ церковь, Иванъ Михеевичъ вмѣстѣ съ шапкой снималъ всегда и парикъ. Похоронили его безъ парика, и теперь маленькій внукъ, шаля, наряжался въ дѣдовскій парикъ.
Выдающуюся роль въ дѣтствѣ Коли, на ряду съ няней, играла еще крѣпостная служанка его матери, Прасковья Кирилловна. Это была дебелая дѣвушка съ толстыми красными руками и лицомъ, изрытымъ оспой и усѣяннымъ веснушками. У нея былъ цѣлый запасъ сказокъ, изъ которыхъ въ памяти Коли особенно врѣзались: о Водѣ-Водогѣ и о трехъ человѣчкахъ: бѣломъ, черномъ и красномъ.
Въ первой сказкѣ Водъ-Водогъ (рожденный отъ какой-то волшебной воды), наловивъ на охотѣ всевозможныхъ звѣрей идетъ воевать съ врагами и на крикъ его: "Охотушка, не выдай!" звѣри помогаютъ ему одолѣлъ враговъ.
Во второй сказкѣ къ бабѣ-ягѣ, лежащей на печи, приходитъ маленькая внучка.
-- Что ты видѣла на дорогѣ?-- спрашиваетъ густымъ басомъ бабушка.
-- Видѣла я, бабушка, видѣла я, сударыня,-- отвѣчаетъ тоненькимъ голоскомъ внучка:-- бѣлаго мужичка на бѣленькой лошадкѣ, въ бѣленькихъ саночкахъ.
-- То мой день, то мой день! А еще что?
-- Видѣла я, бабушка, видѣла я, сударыня, чернаго мужичка на черненькой лошадкѣ, въ черненькихъ саночкахъ.
-- То моя ночь, то моя ночь! Еще что?
-- Видѣла я, бабушка, видѣла я, сударыня, краснаго мужичка на красненькой лошадкѣ, въ красненькихъ саночкахъ.
-- То мой огонь, то мой огонь! Говори, еще что?
-- Видѣла я, бабушку видѣла я, сударыня, что у васъ ворота пальцемъ заткнуты, кишкою замотаны.
-- То мой замокъ, то мой замокъ! Ну, еще что?
-- Видѣла я, бабушка, видѣла я, сударыня, что у васъ въ сѣняхъ рука полъ мететъ.
-- То моя слуга, то моя слуга! Еще что? Говори скорѣй!
-- Видѣла я, бабушка, видѣла я, сударыня, тутъ возлѣ васъ, у печки, голова чья-то виситъ.
-- То моя колбаса, то моя колбаса!
И, скрежеща зубами, бабушка хватаетъ внучку... Что было дальше: проглотила ли бабушка внучку живьемъ или въ печку бросила,-- того Пироговъ спустя шестьдесятъ слишкомъ лѣтъ не могъ уже припомнить. Но самъ онъ потомъ не разъ пересказывалъ ту же сказку маленькимъ дѣтямъ, постепенно повышая бабушкинъ голосъ до рычанія и рева, по примѣру Прасковьи Кирилловны, и достигалъ такого же эффекта.
ГЛАВА ВТОРАЯ.
Азбука и дѣтскія книжки.-- Два учителя.-- Докторъ Мухинъ и игра въ "лѣкаря".
Читать Колю никто не училъ: грамота далась ему какъ бы сама собой, когда ему было шесть лѣтъ. Со времени Отечественной войны въ большомъ ходу были карикатуры на Наполеона, въ числѣ ихъ и иллюстрированная азбука, состоявшая изъ отдѣльныхъ картъ съ двустишіемъ подъ каждымъ рисункомъ. На первой картинѣ мужикъ догоняетъ нѣсколькихъ французскихъ солдатъ; а внизу поясненіе:
"Аль, право, глухъ мусье, что мучитъ старика.
Коль надобно чего, спросите казака"'.
На второй картинѣ мчится въ саняхъ самъ Наполеонъ, съ Даву и Понятовскимъ на запяткахъ; подпись такая:
"Бѣда! гони скорѣй съ грабителемъ московскимъ,
Чтобъ въ сѣти не попасть съ Даву и Понятовскимъ".
На третьей картинѣ нѣсколько французовъ на бивуакѣ раздираютъ на части ворону: одинъ схватилъ воронью лапку; другой, лежа на землѣ, лижетъ изъ пустого котла; комментарій къ рисунку:
"Ворона какъ вкусна! нельзя ли ножку дать?
А мнѣ изъ котлика хоть жижи полизать".
Какъ ни пошлы, ни мало остроумны были эти насмѣшки надъ побѣжденнымъ врагомъ, для Коли онѣ пошли въ прокъ, какъ первый учебникъ грамотности, а вмѣстѣ съ тѣмъ пробудили въ его дѣтскомъ сердцѣ любовь къ отечеству.
Что же читалъ онъ, научившись читать?-- Прежде всего нѣсколько дѣтскихъ книгъ съ рисунками, подаренныхъ ему отцомъ: "Зрѣлище вселенной", "Золотое зеркало для д-ѣтейѣ "Д'ѣтскні магнитьѣ "Эзоповы басни". Еще болѣе, однако, нравился ему карамзинскій журналъ "Дѣтское Чтеніе", купленный отцомъ для старшихъ дѣтей къ Новому году. Журналъ этотъ Коля перечиталъ нѣсколько разъ, и хотя потомъ зачитывался также "Робинзономъ" и "Донъ-Кихотомъ", но такого наслажденія, какъ отъ "Дѣтскаго Чтенія", онъ уже не испытывалъ.
Крыловъ въ то время составилъ уже себѣ имя, какъ баснописецъ, но басенъ его дѣтямъ еще не давали. Впервые услышалъ ихъ Коля отъ одного знакомаго, искуснаго чтеца, и съ его словъ запомнилъ три басни: "Квартетъ", "Демьянову уху" и "Тришкинъ кафтанъ"; послѣ чего и самъ уже декламировалъ ихъ съ подходящими ужимками. Потомъ онъ заучилъ наизусть и цѣлыя баллады Жуковскаго.
Изъ небольшой библіотеки отца особенно занимало его "Путешествіе по Россіи" Палласа съ изображеніями разныхъ національностей, населяющихъ Россію.
Перваго учителя пригласили для Коли, когда ему пошелъ девятый годъ. То былъ студентъ университета, стройный, красивый, съ румянцемъ во всю щеку, и большой щеголь: съ туго-накрахмаленнымъ стоячимъ воротничкомъ и бѣлыми панталонами съ синенькими полосками (для студентовъ тогда не существовало еще формы). Недовольна этимъ вѣчно-улыбающимся юношей была только няня:
-- Ишь ты, модникъ какой!-- брюзжала она.-- И воротнички-то, и рукавчики, и грудь на рубашкѣ,-- все чтобъ было крѣпко накрахмалено! Этакъ на него одного фунтъ крахмалу въ мѣюяцъ изведешь.
Эстетическій вкусъ "модника" выражался, впрочемъ, также въ любви къ поэзіи и въ собственныхъ стихотворныхъ опытахъ. Къ Рождеству Христову Коля долженъ былъ заучить поздравленіе отцу, сочиненное учителемъ и начинавшееся такъ:
"Зарею утренней румяной,
Въ одеждѣ солнечной, багряной
Направилъ ангелъ свои полетъ".
Однако у Коли и тогда уже стала проявляться его прозаическая, положительная натура: болѣе стиховъ занималъ его грамматическій разборъ частей рѣчи.
Былъ у Коли потомъ и другой учитель изъ студентовъ московской медико-хирургической академіи. Въ противоположность первому этотъ былъ низкаго роста и собой отнюдь не красавецъ. Занималъ онъ ученика не столько ученіемъ по книжкѣ и письменными работами, сколько устными бесѣдами и переводами изъ латинской хрестоматіи Кошанскаго. Но къ латыни у Коли не оказалось склонности.
Любимымъ его развлеченіемъ въ свободные часы, кромѣ чтенія, было собираніе и сушеніе цвѣтовъ. Изъ игръ онъ предпочиталъ двѣ: игру "въ войну" и "въ лѣкаря". Послѣднюю игру онъ придумалъ самъ и вотъ по какому поводу.
Въ описываемое время у родителей Пироговыхъ оставалось въ живыхъ шестеро дѣтей: три сына -- Петръ, Амосъ и Николай, и три дочери -- Екатерина,
Пелагея и Анна. Сынъ Петръ, которому тогда минуло уже двадцать лѣтъ, страдалъ сильнѣйшимъ ревматизмомъ. Призывали одного за другимъ нѣсколькихъ докторовъ, но ни одинъ не принесъ ему облегченія; изъ комнаты больного продолжали доноситься стоны. Тогда рѣшили пригласить первую знаменитость въ московскомъ медицинскомъ мірѣ -- профессора университета, доктора Ефрема Осиповича Мухина.
Въ ожиданіи его всѣ въ домѣ еще съ утра принарядились; въ столовой былъ накрытъ чайный столъ со всевозможнымъ печеньемъ и вареньемъ; прислугѣ было внушено, какъ снимать съ почетнаго гостя верхнее платье. Когда подошелъ наконецъ часъ, въ который долженъ былъ прибыть великій эскулапъ, общее лихорадочное возбужденіе достигло высшей точки; отецъ, не дождавшись, ушелъ на службу; мать же и дѣти бродили но комнатамъ, какъ потерянныя, оглядываясь, все ли въ порядкѣ, нѣтъ ли еще гдѣ пылинки. Коля суетился не менѣе другихъ, то и дѣло подбѣгалъ къ окошку, выскакивалъ на крыльцо. Вдругъ кричитъ кто-то:
-- Ѣдетъ! ѣдетъ!
Всѣ кинулись къ окнамъ. У крыльца остановилась двухмѣстная карета, запряженная четверкой. Съ козелъ соскочилъ ливрейный лакей раскрылъ дверцы кареты и высадилъ высокаго, сановитаго старика.
Мать поспѣшила въ переднюю. Коля изъ-за двери во всѣ глаза уставился на входящаго. Вблизи докторъ производилъ впечатлѣніе еще болѣе внушительное.
Выдающійся подбородокъ придавалъ его симпатичному вообще облику выраженіе сильной воли.
-- Гдѣ же, сударыня, вашъ больной?-- спросилъ онъ, чинно здороваясь съ хозяйкой.
-- Пожалуйте за мною,-- заторопилась она и ввела его въ спальню больного сына.
Коля незамѣтно проскользнулъ вслѣдъ. Первымъ дѣломъ Мухинъ ощупалъ пульсъ больного, велѣлъ показать ему языкъ; тутъ только мать замѣтила присутствіе меньшого сына и выслала его вонъ изъ комнаты. Немного погодя она вмѣстѣ съ докторомъ вышла также оттуда.
-- Пошлите, значитъ, сейчасъ же въ москательную лавку за сассапарельнымъ корнемъ,-- говорилъ Мухинъ:-- да пусть возьмутъ такого, чтобы при разломѣ давалъ пыль.
-- А потомъ выпарить въ горшкѣ?
-- Да, хорошенько; но, прежде чѣмъ ставить въ печь, замажьте горшокъ сверху, какъ сказано, наглухо тѣстомъ. Не забудьте и сѣрную ванну. А засимъ, сударыня, до свиданья.
-- А стаканчикъ чаю, докторъ? Чай уже заваренъ...
-- Покорно благодарю. Меня ждутъ другіе паціенты.
-- Какой онъ важный!-- замѣтила дѣтямъ мать по уходѣ доктора.-- Но сейчасъ видно, что знаетъ свое дѣло.
-- А онъ надѣется, маменька, вылѣчить Петю?
-- Обѣщаетъ. И невольно какъ-то вѣрится.
Черезъ нѣсколько дней больной, дѣйствительно, сталъ чувствовать себя значительно лучше, а еще черезъ недѣлю ревматизма у него словно никогда и не бывало. Тутъ уже вся семья Пироговыхъ окончательно увѣровала въ искусство Мухина; а Колѣ загорѣлось разыграть также его роль.
-- Ну, няня,-- сказалъ онъ Михайловнѣ:-- дай-ка я полѣчу тебя; ложись на кровать.
-- Что ты это вздумалъ, шалунъ?-- отвѣчала няня.-- Я, слава Богу, здорова.
-- Такъ притворись, что ты больная.
-- А ты лѣкарь, что ли?
-- Лѣкарь.
-- Ну, ладно.
Улеглась она на кровать, а Kоля, взъерошивъ волосы, чтобы больше походить на Мухина, подошелъ къ ней съ такой же важной миной и осанкой, взялъ ее за пульсъ и сталъ вполголоса считать:
-- Разъ, два, три, четыре... О, о, о! У тебя, матушка, сильный жаръ. Покажи-ка языкъ.
Старушка, едва удерживаясь отъ смѣха, высунула кончикъ языка.
-- Больше, матушка, больше. Гм! весь обложенъ.
Не болитъ ли у тебя и подъ ложечкой?
-- Болитъ, сударь, такъ и колетъ!
-- М-да. Тутъ одно средство -- касторка.
И, подойдя къ столу, онъ вырвалъ изъ тетрадки чистую страницу и начерталъ: "Oleum ricini. Dr Pirogofl".
-- Сейчасъ пошли въ аптеку и прими всю склянку, а на ночь положи себѣ согрѣвающій компрессъ. Засимъ, матушка, до свиданья. Меня ждутъ другіе паціенты.
И, величаво кивнувъ паціенткѣ, онъ направился къ выходу.
Няня не преминула, разумѣется, разсказать объ этой сценкѣ другимъ домашнимъ, и тѣ, чтобы потѣшить общаго своего любимчика, охотно давали ему также "лѣчить" себя. Свою игру "въ лѣкаря" онъ постепенно разнообразилъ и совершенствовалъ. Такъ, онъ принималъ, напр., заразъ нѣсколькихъ больныхъ, въ томъ числѣ и кошку Машку, разодѣтую дамой.
То была дѣтская игра, но въ ней какъ бы сказывалось уже настоящее призваніе будущаго спѣшила медицины.
ГЛАВА ТРЕТЬЯ.
Пансіонъ Кряжева.-- Вступительный экзаменъ.-- Хозяйка пансіона.
Давно уже въ семейномъ совѣтѣ шли толки о томъ, чтобы отдать Колю въ школу. Выборъ остановился на пансіонѣ Кряжева, который находился въ томъ же околоткѣ и пользовался хорошей репутаціей.
Въ одно достопамятное ему февральское утро 1822 года мальчикъ былъ разбуженъ матерью ранѣе обыкновеннаго.
-- Ну, Коленька, экзаменъ назначенъ въ половинѣ девятаго, а скоро восемь; не опоздать бы.
Сонъ мигомъ слетѣлъ съ его глазъ. Пока онъ одѣвался, его забила экзаменаціонная лихорадка.
-- Если бы вы знали, маменька, какъ мнѣ страшно!
-- Ужъ и страшно? Вчера вѣдь еще папенька тебя переспрашивалъ, и ты отвѣчалъ безъ запинки.
-- А теперь кажется, ничего не помню; все вылетѣло изъ головы!
-- Ну, ну, не малодушествуй. Захоти только -- и вспомнишь. Въ одиннадцать лѣтъ ты ученѣе вѣдь своихъ старшихъ сестеръ, да и меня самой. Женщинѣ знать много не къ чему: знай сверчокъ свой шестокъ. А ты -- мужчина.
Впослѣдствіи, когда было уже поздно, г-жа Пирогова измѣнила свой отсталый взглядъ на женское образованіе и немало скорбѣла о своемъ заблужденіи.
Парадную форму, по чину майора: мундиръ съ золотыми петлицами на воротникѣ и облагалъ, Силые рейтузы, высокіе ботфорты съ длинными шпорами и на боку -- упомянутую уже выше саблю, отецъ Коли надѣвалъ только при особенно торжественныхъ оказіяхъ. На этотъ разъ оказія была если и не торжественная, то чрезвычайная, и онъ нарядился также по-парадному.
До пансіона Кряжева было ходьбы не больше версты; а потому отецъ съ сыномъ (несмотря на то, что старикъ держалъ собственный экипажъ) отправились туда пѣшкомъ.
Вотъ изъ своего домика выходитъ дьяконъ Величкинъ съ кадиломъ въ рукахъ.
-- Куда, Александръ Алексѣичъ?-- окликаетъ его черезъ улицу отецъ Коли:-- знать, въ церковь?
-- Нѣтъ, на выносъ тѣла новопреставленнаго раба Божiя,-- баситъ въ отвѣтъ дьяконъ.-- А вы сами Иванъ Иванычъ, куда въ толикомъ блескѣ?
-- Да вотъ птенца своего къ Кряжеву на испытаніе веду. Будетъ присутствовать, слышь, самъ Дружининъ.
-- Директоръ гимназій? Да, братъ Николай, держи ухо востро, не ударь въ грязь лицомъ. Ну, помогай вамъ Богъ!
Сколько разъ потомъ, бывало, когда Коля бѣжалъ изъ дома въ школу, по пути попадался ему точно такъ же отецъ дьяконъ съ своимъ кадиломъ и, шутя, щипалъ его въ щеку. Но теперь всѣ мысли Коли были устремлены впередъ -- къ предстоящему испытанію, и сердце въ немъ усиленно ёкало.
Въ ту самую минуту, какъ они всходили на крыльцо пансіона, изъ-за угла показались парныя сани, въ которыхъ сидѣлъ господинъ въ медвѣжьей шубѣ.
-- Дружининъ!-- шепнулъ отецъ сыну.
Оставивъ въ прихожей верхнее платье, они поднялись по лѣстницѣ во второй этажъ. Навстрѣчу имъ неслись оттуда школьные звуки: дребезжанье колокольчика, призывавшаго учениковъ въ классы, и гулъ молодыхъ голосовъ. Въ пріемной было уже нѣсколько мальчиковъ съ своими родителями; былъ и самъ содержатель пансіона Кряжевъ, невысокаго роста, коренастый мужчина съ багрово-краснымъ лицомъ. Хотя за плечами у него было уже съ полвѣка, но въ его густыхъ волосахъ едва еще пробивалась сѣдина. Сквозь очки въ серебряной оправѣ блестѣли умные, полные жизни глаза.
-- А я полагалъ ужъ, что вы, г-нъ майоръ, раздумали,-- замѣтилъ онъ Пирогову-отцу.-- Мы ожидаемъ только г-на директора гимназій.
-- А онъ сейчасъ вотъ подъѣхалъ.
-- Такъ прошу, господа, въ залу.
Въ залѣ оказался уже священникъ въ рясѣ,-- преподаватель Закона Божія и латинскаго языка. Вошедшіе размѣстились на разставленныхъ по стѣнамъ стульяхъ. Когда же тутъ, въ сопровожденіи Кряжева, вошелъ директоръ гимназій, всѣ разомъ поднялись съ мѣстъ съ почтительнымъ поклономъ. Отвѣтивъ наклоненіемъ головы, а рукой пригласивъ всѣхъ опять сѣсть, онъ самъ занялъ серединное кресло за большимъ столомъ, накрытымъ зеленою суконною скатертью; по одну руку его усѣлся священникъ-латинистъ, по другую -- содержатель пансіона.
И начался экзаменъ. Подходили мальчики къ зеленому столу по очереди. Отъ волненья они нерѣдко путались въ самыхъ простыхъ отвѣтахъ. При видѣ этого и Колѣ становилось все болѣе жутко; онъ чувствовалъ, какъ щеки и уши у него разгораются, какъ въ груди духъ спираетъ. А вотъ наступилъ наконецъ и его чередъ:
-- Пироговъ Николай!
-- Смѣлѣй, смѣлѣй!-- услышалъ онъ еще за собой ободрительный шопотъ отца, когда двинулся къ роковому столу.
-- Ну-ка-съ, сыне мой,-- обратился къ нему законоучитель:-- что ты, скажи, знаешь изъ священной исторіи?
-- Я все знаю,-- храбрясь, отвѣчалъ Коля и не узналъ собственнаго голоса.
-- Все?-- добродушно усмѣхнулся батюшка.-- Такъ ты знаешь больше меня. Повѣдай-ка намъ исторію о сновидѣніяхъ египетскаго фараона.
-- Пригрезилось какъ-то фараону...
-- Приснилось, приснилось!-- поправилъ священникъ.
Коля опѣшилъ. Проходившій въ это время черезъ залу дядька лукаво подмигнулъ ему глазомъ. Это еще пуще сбило его съ толку, и онъ безотчетно началъ попрежнему:
-- Фараону пригрезилось...
-- Приснилось! приснилось!-- еще настоятельное подчеркнулъ батюшка, а Дружининъ какъ-то странно переглянулся съ Кряжевымъ.
"Господи, помилуй! Да что же это такое? Онъ такъ твердо зналъ какъ разъ эти фараоновы сны"...
-- Да ты, милый, не смущайся,-- замѣтилъ начальникъ пансіона.-- Говори, какъ Богъ на душу положить.
Благодаря такой поддержкѣ Коля, вообще неробкаго десятка, опять оправился и уже безъ запинки разсказалъ о фараоновыхъ коровахъ, при чемъ для наглядности показывалъ руками и размѣры тучныхъ и тощихъ коровъ.
-- Bene, bene!-- похвалилъ его тутъ законоучитель-латинистъ.
Заставивъ его прочесть еще одну-другую молитву, онъ перешелъ къ другой своей спеціальности -- латыни.
-- Вотъ латинская хрестоматія. Переведи-ка мнѣ сію статейку на русскій языкъ.
По счастливой случайности, Коля у своего послѣдняго учителя переводилъ уже раньше ту же статью; поэтому и теперь удачно справился съ нею.
-- Bene, bene, optime!-- одобрилъ батюшка.-- По закону Божію и латыни къ пріему сего юнца препятствій у меня нѣтъ.
Коля совсѣмъ ободрился. Когда затѣмъ самъ Кряжевъ сталъ экзаменовать его изъ остальныхъ предметовъ: четырехъ правилъ ариѳметики, русской грамматики и французскихъ переводовъ,-- отвѣты его вполнѣ удовлетворили и Кряжева и Дружинина.
-- А теперь, ваше превосходительство, смѣю надѣяться, не откажете выкушать у насъ чашку чаю?-- попросилъ Кряжевъ своего начальника.
-- Съ удовольствіемъ.
-- Такъ сынъ мой, стало-быть, принятъ?-- спросилъ, подходя къ нимъ, Пироговъ-отецъ.
-- Да, да, еще бы!-- отвѣчалъ Кряжевъ.-- Обождите минутку: сейчасъ выйдетъ къ вамъ моя супруга, Анна Ивановна; она вѣдаетъ въ пансіонѣ всею хозяйственною частью.
Отецъ успѣлъ только обнять и расцѣловать сына, какъ въ дверяхъ появилась хозяйка, пожилая, полная и видная барыня, такъ же, какъ и ея мужъ, въ серебряныхъ очкахъ, которыя ея серьезнымъ чертамъ придавали еще больше строгости.
-- Здравствуйте, г-нъ майоръ,-- заговорила она дѣловымъ тономъ.-- Какъ вамъ угодно сдать къ намъ вашего сына: пансіонеромъ или полупансіонеромъ?
-- Полупансіонеромъ,-- отвѣчалъ Пироговъ-отецъ.-- Вѣдь мы живемъ здѣсь по сосѣдству; пускай хоть вечеръ-то и ночь проводитъ подъ родной кровлей.
-- Въ гостяхъ хорошо, а дома лучше? Ваша правда. Условія наши вамъ вѣдь небезызвѣстны?
-- Какъ-же-съ, Василій Степанычъ намедни еще сообщилъ мнѣ ихъ.
-- Такъ съ завтрашняго дня, значитъ, и присылайте его къ намъ,-- продолжала Анна Ивановна, своей пухлой рукой ласково проводя по волосамъ новаго полупансіонера.-- Тебя, дружокъ, какъ по имени зовутъ?
-- Николай.
-- А дома у своихъ какъ?
-- Коля.
-- И я буду звать тебя такъ же. Мы скоро, я увѣрена, станемъ добрыми друзьями. У насъ съ Васильемъ Степанычемъ нѣтъ вѣдь собственныхъ дѣтей, такъ всѣ наши питомцы для насъ тѣ же родныя дѣти.
Голосъ говорящей внезапно такъ смягчился, что Коля въ невольномъ порывѣ прижалъ къ губамъ приласкавшую его руку. Къ этой же рукѣ онъ съ тѣмъ же чувствомъ благодарности прикладывался потомъ ежедневно послѣ каждаго обѣда, наравнѣ со всѣми остальными питомцами Кряжевыхъ.
Кормила ихъ Анна Ивановна сытно и вкусно, сама предсѣдательствуя за столомъ; сопровождала ихъ всегда вмѣстѣ съ мужемъ и въ церковь; а тѣхъ, что въ наказаніе за лѣность или шалость были оставлены безъ обѣда и отбывали свое наказаніе въ классной комнатѣ, она навѣщала тамъ и утѣшала добрымъ словомъ. Ту же поистинѣ материнскую заботливость съ ея стороны пришлось вскорѣ испытать и Колѣ Пирогову.
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ.
Танецъ "матлотъ".
Однажды, въ ожиданіи учителя, воспитанники сидѣли уже въ классѣ по мѣстамъ. Но учитель почему-то запоздалъ. Мальчики болтали, шумѣли; Коля, по натурѣ живчикъ, не отставалъ отъ другихъ. Тутъ два сосѣда его заспорили о томъ, какъ танцуютъ модный тогда танецъ "матлотъ".
-- Да я покажу вамъ, какъ его танцуютъ,-- неожиданно вызвался Коля.
-- Ну да! Ты, Пироговъ, и простого галопа танцовать не умѣешь.
-- А матлотъ умѣю.
-- Гдѣ-жъ ты ему научился? Дома, что ли?
-- Да, дома.
-- Ну-ка, покажи.
Коля вскочилъ съ лавки на столъ и началъ выдѣлывать такіе уморительные скачки и пируэты, что весь классъ покатился со смѣху, захлопалъ въ ладоши: