ИВАНГОЕ
ИЛИ
ВОЗВРАЩЕНІЕ
ИЗЪ
КРЕСТОВЫХЪ ПОХОДОВЪ.
Сочиненіе Валтера Скотта.
САНКТПЕТЕРБУРГЪ.
Въ Типографіи А. Смирдина.
1826.
съ тѣмъ, чтобы по напечатаніи, до выпуска изъ Типографіи, представлены были въ С. Петербургскій Цензурный Комитетъ семь экземпляровъ сей книги, для препровожденія куда слѣдуетъ, на основаніи узаконеній. С. Петербургъ, 16 Марта 1825.
Цензоръ Александръ Бируковъ.
Теперь намъ слѣдуетъ обратить вниманіе на Исаака Іоркскаго. Онъ ѣхалъ на полученномъ отъ Локслея мулѣ къ командорству Темплестовскому, въ сопровожденіи данныхъ ему двухъ стрѣлковъ, и надѣялся прежде наступленія ночи доѣхать до онаго. Проѣхавъ лѣсъ, онъ отпустилъ своихъ проводниковъ; далъ каждому изъ нихъ по серебреной монетѣ, и, понуждая своего мула, поспѣшала, впередъ, сколько дозволяла его слабость. Не доѣзжая миль пяти до Темплестова, силы его совершенно оставили, и тѣлесныя страданія, увеличиваемыя душевнымъ безпокойствомъ, принудили его остановиться въ небольшомъ городкѣ, въ которомъ жилъ знакомый ему Раввинъ, извѣстный познаніями своими въ леченіи болѣзней. Наѳанъ-Бенъ-Израиль не отказалъ больному соотечественнику въ гостепріимствѣ. Онъ уговорилъ Исаака успокоиться и употребилъ нужныя средства для прекращенія начинавшейся уже въ немъ горячки, произведенной страхомъ, изнуреніемъ и огорченіемъ.
Исаакъ на другой день почувствовалъ себя лучше, всталъ и хотѣлъ продолжать свое путешествіе; но Наѳанъ говорилъ ему, какъ другъ и какъ медикъ, что это можетъ ему стоить жизни.
"Мнѣ необходимо нужно нынѣ быть въ Темплестовѣ; -- отвѣчалъ Исаакъ -- дѣло идетъ о томъ, что мнѣ дороже жизни."
"Въ Темплестовѣ?-- повторилъ Наѳанъ, съ удивленіемъ и пощупавъ у него пульсъ -- Въ немъ нѣтъ жара, а кажется онъ бредитъ!"
"Почему же мнѣ не возможно быть въ Темплестовѣ?-- сказалъ Исаакъ -- Я знаю, что живущіе тамъ презираютъ Іудеевѣ и даже гнушаются ими; но тебѣ извѣстно, что торговыя дѣла не рѣдко заставляютъ насъ посѣщать командорства Рыцарей Храма и Рыцарей Іоанна Іерусалимскаго."
"Все это справедливо, по развѣ ты не знаешь, что Лука Бомануаръ, начальникъ ихъ Ордена, ихъ Великій Магистръ, какъ они его называютъ, теперь самъ въ Темплестовѣ?"
"Нѣтъ, я этаго не зналъ. Послѣднія письма изъ Парижа увѣдомляли меня, что онъ еще тамъ хлопочетъ о полученіи отъ Короля Филиппа вспомоществованія противъ Саладина."
"Онъ пріѣхалъ въ Англію неожиданно, для отмщенія и наказанія. Раздраженный поведеніемъ Рыцарей своего Ордена, не соблюдающихъ своихъ обѣтовъ, онъ устрашилъ Рыцарей, находящихся въ Темплестовѣ, своимъ пріѣздомъ. Слыхалъ ты о немъ?"
"Какъ не слыхать. Онъ, говорятъ, человѣкъ жестокій, готовый все предать огню и мечу за малѣйшее отступленіе отъ правилъ ихъ Ордена, пылающій ненавистію къ Магометанамъ и преслѣдующій насъ, Іудеевъ."
"Онъ таковъ и есть. Прочіе Рыцари Храма дозволяютъ себѣ увлекаться пріятностями удовольствія, соблазняются золотомъ; но Лука Бомануаръ совсѣмъ иныхъ свойствъ: онъ непріятель всѣхъ чувственныхъ удовольствіи, презираетъ богатство, желаетъ мученическаго вѣнца и болѣе всѣхъ вооружается на поколѣніе Іуды, полагая истребленіе Іудеянина также, какъ и Магометанина, пріятною жертвою для Неба. Онъ разсѣялъ неслыханныя клеветы о нашихъ лекарствахъ и называетъ ихъ изобрѣтенными сатаною."
"Совсѣмъ тѣмъ, хотя бы Темплестовъ превратился для меня въ огненную печь, мнѣ должно тамъ быть."
Исаакъ объяснилъ Наѳану причину своего путешествія. Раввинъ выслушалъ его со вниманіемъ, и изъявилъ участіе въ его горести, разодравъ, по обычаю ихъ поколѣнія, свое платье и воскликнувъ: "Бѣдная дѣвица! бѣдная дѣвица!"
"Теперь, ты видишь, -- сказалъ Исаакъ -- что мнѣ надобно поспѣшить; присутствіе же начальника Ордена можетъ еще помочь мнѣ въ полученіи обратно моей дочери."
"Итакъ ступай, но будь остороженъ. Я желаю тебѣ успѣха и совѣтую избѣгать свиданія съ Боману аромъ, потому что онъ почитаетъ величайшимъ для себя удовольствіемъ изъявлять, при всякомъ случаѣ, свою ненависть къ нашему поколѣнію. Ежели бы тебѣ удалось переговоришь наединѣ съ Бріаномъ, то, можетъ быть, онъ и возвратилъ бы тебѣ Ревекку, тѣмъ болѣе, что между братьями этаго командорства нѣтъ большаго дружества. Я надѣюсь, что тебѣ ее отдадутъ, и ты съ нею возвратись ко мнѣ, какъ къ отцу своему, и разскажи о томъ, что произойдетъ." Исаакъ отправился и скоро доѣхалъ до Темплестова, находившагося посреди прекрасной равнины и хорошо укрѣпленнаго сообразно обстоятельствамъ того времени. Два воина, въ черной одеждѣ, стояли на часахъ у подъемнаго моста и были вооружены алебардами; другіе два, въ такомъ же погребальномъ нарядѣ, находились на стѣнѣ и казались болѣе привидѣніями, нежели воинами: этотъ нарядъ присвоенъ былъ низшимъ офицерамъ Ордена съ того времени, какъ ложные братья, нарядившись въ бѣлую одежду Рыцарей Храма, посрамили Орденъ своимъ поведеніемъ въ горахъ Палестинскихъ. Иногда Рыцарь, въ длинной бѣлой одеждѣ, проходилъ чрезъ дворъ съ поникшею главою и сложенными крестообразно на груди руками. Встрѣчаясь съ другимъ Рыцаремъ, онъ кланялся въ молчаніи съ важнымъ видомъ, потому что по правиламъ Ордена, безъ нужды не дозволялось нарушать молчанія. Однимъ еловомъ, непоколебимая монастырская строгость Ордена Храмовыхъ Рыцарей воцарилась въ этомъ командорствѣ, подъ неослабнымъ надзоромъ Луки Бомануара, вмѣсто бывшаго тамъ разврата.
Исаакъ пріостановился у воротъ и размышлялъ о средствахъ обратить на себя вниманіе, потому что настоящее положеніе жителей командорства не менѣе было для него опасно, какъ и безпорядки, въ которыхъ они утопали прежде, и что въ настоящемъ случаѣ вѣра его также могла быть причиною непріятныхъ для него послѣдствій, какъ прежде богатство.
Въ это время Лука Бомануаръ прохаживался въ небольшомъ саду, находившемся въ наружномъ укрѣпленіи замка и разговаривалъ откровенно съ Рыцаремъ своего Ордена, возвратившимся изъ Палестины.
Великій Магистръ былъ уже старъ, имѣлъ длинную сѣдую бороду и такія же густыя брови, отѣнявшія глаза, которыхъ время не ослабило еще огня. Онъ былъ непобѣдимый Рыцарь, черты лица его изображали рѣшительность неустрашимаго человѣка и непоколебимость преслѣдователя иновѣрцевъ, соединенныя впрочемъ съ нѣкоторымъ благородствомъ, не смотря на изнуреніе, произведенное постною жизнію; что, безъ сомнѣнія, было послѣдствіемъ его почтеннаго званія, поставлявшаго его въ сношеніи съ владѣтелями и коронованными особами, и привычки неограниченно повелѣвать надъ подчиненными ему, по постановленіямъ Ордена, храбрыми и знатнаго происхожденія Рыцарями. Походка его была гордая и величественная, и годы не сгорбили еще его стана. Онъ былъ одетъ въ епанчу изъ бѣлой шерстяной матеріи, сшитую вточности по правиламъ и украшенную, на правомъ плечѣ, осмиконечнымъ крестомъ изъ краснаго сукна, которая не была подложена ни горностаевымъ и никакимъ драгоцѣннымъ мѣхомъ. Подъ оною, по старости своихъ лѣтъ, онъ имѣлъ другое платье на овчинномъ мѣху, употребленіе котораго дозволялось правилами Ордена, воспрещавшими употребленіе дорогихъ мѣховъ, составлявшихъ въ томъ вѣкѣ главнѣйшій предметъ роскоши. Онъ держалъ въ рукахъ абакусъ, или повелительный жезлъ, съ которымъ изображены многіе Рыцари Храма, и на верхнемъ концѣ котораго дѣлался плоскій шарикъ съ крестомъ ихъ Ордена, находящимся въ кругу. Рыцарь, бывшій съ Великимъ Магистромъ въ саду, имѣлъ на себѣ такую же одежду; но почтительный его видъ доказывалъ, что онъ былъ равенъ Бомануару только однимъ нарядомъ; онъ имѣлъ званіе Командора, и, прохаживаясь съ своимъ начальникомъ, шелъ нѣсколько позади его.
"Конрадъ!-- сказалъ ему Великій Магистръ -- любезный сотрудникъ мой и сослуживецъ! Одному тебѣ могу я ввѣрить свои огорченія, на одну твою вѣрность могу положиться. По возвращеніи моемъ сюда, неоднократно уже желалъ я спать сномъ праведныхъ. Исключая гробницъ братьевъ нашихъ, находящихся подъ огромными сводами соборной нашей церкви, во всей Англіи глаза мои не встрѣчали предмета, на которомъ бы могли остановиться съ удовольствіемъ. "Храбрый Робертъ Россъ! достойный Вильгельмъ Марешаль!-- воскликнулъ я мысленно, смотря на изображенія этихъ неустрашимыхъ воиновъ Креста, изсѣченныя на камняхъ, покрывающихъ ихъ остатки -- Откройте ваши гробницы и сдѣлайте участникомъ вкушаемаго вами покоя брата вашего, изнемогающаго и готоваго лучше сразиться со сто тысячами невѣрныхъ, нежели быть свидѣтелемъ упадка нашего Святаго Ордена."
"Это совершенная истина, -- отвѣчалъ Конрадъ Монтфишетъ -- что поведеніе нашихъ братьевъ здѣсь еще хуже, нежели въ самой Франціи."
"Это отъ того, что они здѣсь еще богатѣе.-- отвѣчалъ Великій Магистръ -- Прости мнѣ, любезный братъ, ежели я иногда хвалю себя. Ты знаешь мой образъ жизни, я всегда подаю собою примѣръ повиновенія нашимъ правиламъ, сражаюсь съ воплощенными злыми духами, поражаю ихъ, гдѣ ни встрѣчаю, какъ человѣкъ твердый въ законѣ, и какъ истинный Рыцарь; по клянусь усердіемъ моимъ, истощившимъ всю сущность моей жизни, что исключая тебя и очень немногихъ изъ нашихъ братьевъ, я не нахожу никого достойнымъ этаго священнаго названія. Что повелѣваютъ наши постановленія и какъ они сохраняются нашими братьями? Рыцари Храма не должны украшать себя никакимъ свѣтскимъ нарядомъ, не должны носишь ни перьевъ на шлемахъ, ни золотыхъ шпоръ; а между тѣмъ, кто наряжается богатѣе убогихъ воиновъ Храма? Имъ воспрещается ловить однѣхъ птицъ другими, травить оленей, трубишь въ рогъ, стрѣлять краснаго звѣря изъ лука и изъ арбалета; а кто теперь имѣетъ лучшихъ, нежели они, соколовъ? Кто съ большею запальчивостію преслѣдуетъ въ лѣсахъ оленей? Кто имѣетъ болѣе опыта и искусства въ охотѣ? Имъ не дозволяется читать свѣтскія книги безъ разрѣшенія ихъ начальника; имъ повелѣвается истреблять ересь и чародѣйство: а ихъ обвиняютъ даже въ изученіи тайнъ волшебства у Срациновъ и проклятой кабалистики у презрѣнныхъ Іудеевъ. Имъ предписывается постъ и воздержаніе; но у нихъ на столѣ всегда самыя лакомыя кушанья, и вмѣсто воды, единственнаго питья, имъ дозволеннаго, они столько употребляютъ крѣпкихъ напитковъ, что невоздержность ихъ вошла въ пословицу. Самый этотъ садъ, наполненный рѣдкими произрастеніями, привезенными изъ отдаленнѣйшихъ мѣстъ, болѣе приличенъ, гарему невѣрнаго Эмира, нежели монастырю, въ которомъ иноки должны заниматься произращеніемъ, только потребныхъ имъ въ пищу травъ. Ахъ! я боюсь, чтобъ безпорядокъ еще болѣе не усилился. Ты знаешь, что воспрещено пріобщать къ нашему Ордену женщинъ, присоединяемыхъ къ оному въ началѣ его установленія, и что послѣднимъ параграфомъ нашивъ правилъ не дозволяется даже намъ цѣловать матерей и сестръ своихъ.... Я стыжусь говорить, стыжусь воображать, до какой степени и съ какою быстротою распространилось развращеніе между нашими братьями. Стѣны Храма осквернены, заразительная проказа въ нихъ водворилась, воины Креста, долженствующіе убѣгать отъ взгляда женщины, какъ отъ взора Василиска, живутъ явно въ грѣхѣ, не только съ единовѣрными, но даже съ проклятыми язычницами и Іудеянками. Но я очищу Храмъ и исторгну изъ стѣнъ его камни, зараженные развратомъ."
"Удостойте обратить вниманіе, почтеннѣйшій Великій Магистръ, -- сказалъ Конрадъ -- на время и привычку, укоренившія злоупотребленія, и на необходимость тѣмъ болѣе употребить осторожности въ исполненіи вашего намѣренія, чѣмъ справедливѣе и нужнѣе совершеніе онаго."
"Нѣтъ, Конрадъ, я долженъ дѣйствовать внезапно и рѣшительно. Орденъ близокъ къ своему паденію. Безкорыстіе и смиреніе нашихъ предшественниковъ доставили намъ могущественныхъ друзей; богатство же наше, роскошь и гордость вооружили прошивъ насъ такихъ же враговъ. Надобно отказаться отъ богатства, возрождающаго къ намъ зависть; отъ роскоши, соблазняющей вѣрныхъ братій; и отъ гордости, противной Христіанскому смиренію. Надобно обратиться къ строгости и чистотѣ поведенія, или, замѣть слова мои, Орденъ нашъ скоро уничтожится и останется о немъ одно воспоминаніе, подобно остающемуся о процвѣтавшихъ нѣкогда государствахъ."
"Да не постигнетъ его подобная участь!"
"Аминь!-- сказалъ Великій Магистръ важнымъ голосомъ -- Я тебѣ повторяю, Конрадъ, что ни Небо, ни земныя власти не въ состояніи сносить безпорядковъ нашихъ братій. Основаніе зданія нашего Ордена уже подрыто со всѣхъ сторонъ, и чѣмъ болѣе мы будемъ увеличивать временную его огромность, тѣмъ болѣе обременимъ его тяжестію, которая ускоритъ его паденіе. Надобно намъ возвратиться къ прежнему порядку, показать себя Рыцарями Креста, жертвующими ему, не только своею жизнію и кровію, но и своими желаніями, своими страстями, своими пороками, и даже своими законными удовольствіями и своими естественными склонностями. Все, дозволенное другимъ, по этому основанію, должно быть воспрещено Рыцарямъ Храма."
Въ это время оруженосецъ, одѣтый въ изношенную довольно епанчу, которыя получались кандидатами отъ Рыцарей и употреблялись ими въ знакъ смиренія, вошелъ въ садъ; поклонился почтительно Великому Магистру; и, остановившись передъ нимъ, ожидалъ дозволенія говорить.
"Не приличнѣе ли -- сказалъ Великій Магистръ -- видѣть Дамьена, одѣтаго скромно и стоящаго въ почтительномъ молчаніи, нежели великолѣпно и щеголевато наряженнаго, какъ онъ былъ за нѣсколько дней назадъ, и говорящаго безпрестанно, подобно попугаю? Говори, Дамѣенъ, я дозволяю. Что тебѣ нужно?"
"Почтеннѣйшій Великій Магистръ! къ воротамъ пришелъ Іудей, онъ проситъ дозволенія видѣть брата Бріана Буа-Гильберта."
"Ты хорошо сдѣлалъ, что предварилъ меня о этомъ. Во время нашего присутствія, каждый Рыцарь есть не болѣе, какъ простой товарищъ, и онъ долженъ поступать согласно съ волею своего начальника, а не съ своею. Намъ особенно нужно знать о поведеніи Бріана." ~ Сказалъ онъ Конраду.
"Слава называетъ его храбрымъ и неустрашимымъ." Отвѣчалъ Конрадъ.
"И слава справедлива.-- сказалъ Великій Магистръ -- Въ храбрости мы не отстали отъ нашихъ предковъ; но Бріанъ вошелъ въ нашъ Орденъ, кажется, только по однимъ неудовольствіямъ, встрѣтившимся ему въ мірѣ; онъ всегда былъ начальникомъ ропщущихъ, жалующихся и упорствующихъ противъ нашей власти, забывая, что наши постановленія даютъ Великому Магистру жезлъ и бичъ, для поддержанія слабыхъ и для наказанія преступниковъ. Дамьенъ, представь мнѣ этаго Іудея."
Дамьенъ почтительно поклонился и вышелъ, потомъ ввелъ Исаака. Ни одинъ рабъ, представляемый могущественному Государю, не приближался къ подножію трона съ такимъ страхомъ, какъ Исаакъ къ Великому Магистру. Вошедъ, онъ остановился, не подходя къ Бомануару; наконецъ, получивъ приказаніе приближиться, палъ предъ нимъ и облобызалъ землю, въ знакъ своего почтенія; потомъ всталъ тихо и остановился противъ него, сложивъ на груди руки и потупя глаза, подобно- восточному невольнику.
"Удались, Дамьенъ, -- сказалъ Великій Магистръ -- и чтобъ четыре воина готовы были для исполненія моего повелѣнія, по первому знаку. Не впускай никого въ садъ до нашего выхода." Дамьенъ вышелъ.
"Іудей!-- сказалъ надменно Бомануаръ -- слушай, что я тебѣ буду говорить. Мнѣ неприлично терять много словъ съ кѣмъ бы то ни было, а съ тобою еще менѣе, нежели съ другимъ! Итакъ, отвѣчай коротко на мои вопросы и говори истину, потому что ежели твой языкъ будетъ стараться меня обманывать, то я велю его отрѣзать."
Исаакъ хотѣлъ начать говорить, но Бомануаръ остановилъ его.
"Молчи, невѣрный! не смѣй иначе говорить въ нашемъ присутствіи, какъ въ отвѣтъ на наши вопросы. Что у тебя за дѣла съ Бріаномъ Буа-Гильбертомъ, нашимъ братомъ?"
Испуганный Исаакъ не зналъ, что сказать. Онъ боялся откровенно объяснить приключеніе, ожидая, что его обвинятъ въ униженіи Ордена Рыцарей Храма; не объясня же, не могъ имѣть надежды освободить своей дочери. Бомануаръ, видя его робость и относя оную къ страху, внушаемому его присутствіемъ, удостоилъ его ободрить.
"Отвѣчай мнѣ смѣло, Іудей; не бойся ничего, ежели только будешь говорить правду. Я спрашиваю у тебя: какую ты имѣешь надобность видѣть брата нашего Бріана?"
"Ежели угодно вашему могуществу,-- отвѣчалъ Исаакъ заикаясь -- я принесъ письмо къ храброму Рыцарю отъ почтеннаго Аймера, Жорвольскаго Пріора."
"Не говорилъ ли я, что мы живемъ въ печальное время?-- сказалъ Великій Магистръ, оборотясь къ Конраду -- Пріоръ пишетъ къ Рыцарю Храма и не находитъ ни съ кѣмъ приличнѣе прислать свое письмо, кромѣ презрѣннаго жида. Подай мнѣ это письмо."
Исаакъ вынулъ изъ своей шапки письмо дражащею рукою, сдѣлалъ шагъ впередъ, согнулся и протянулъ руку, подавая оное Бомануару.
"Прочь!-- вскричалъ Великій Магистръ -- Я не прикасаюсь иначе къ невѣрнымъ, какъ моимъ мечемъ. Конрадъ! возми у него письмо и подай мнѣ."
Бомануаръ, получивъ изъ рукъ своего Командора письмо, сперва осмотрѣлъ надпись, потомъ хотѣлъ его распечатать.
"Почтеннѣйшій Великій Магистръ, -- сказалъ Конрадъ -- неужели вы изломаете печать?"
"Почему же нѣтъ? Развѣ не написано въ 42-й главѣ нашихъ правилъ, что ни одинъ Рыцарь Храма не долженъ получать письма, хотя бы отъ своего роднаго отца, не сообща его Великому Магистру и не прочтя въ его присутствіи."
Онъ распечаталъ письмо и быстро прочелъ. Удивленіе и ужасъ изобразились на лицѣ его. Онъ прочелъ еще разъ тише; потомъ, державъ письмо одною рукою, ударилъ но немъ другою, и подавъ оное Конраду, сказалъ: "Вотъ прекрасное письмо, писанное отъ Христіанина къ Христіанину."
Конрадъ взялъ письмо и началъ читать про себя.
"Читайте въ слухъ; -- сказалъ Бомануаръ -- а ты, Іудей, слушай ушами; мы потребуемъ отъ тебя объясненіе того, что тушъ написано."
Конрадъ началъ читать письмо. Содержаніе онаго было слѣдующее:
"Аймеръ, Божіею милостію Пріоръ Жорвольскаго Монастыря, Рыцарю Храма Бріану Буа-Гильберту кланяется. Да наслаждаешесь вы всѣми благами, а я теперь въ плѣну у такихъ людей, которые ничего и никого не страшатся и которые осмѣлились взять даже и меня. Они мнѣ разсказали о участи, постигшей Регинальда Фрондбефа и о томъ, что вы скрылись съ прекрасною жидовскою волшебницею, которая васъ къ себѣ приколдовала. Радуюсь, что вы внѣ опасности, но прошу васъ быть осторожнымъ въ отношеніи къ этой Эндорской волшебницѣ; потому что, какъ мнѣ извѣстно, вашъ Великій Магистръ, который не дастъ выѣденаго яйца за всѣ черные глаза въ свѣтѣ, возвращается изъ Нормандіи, въ намѣреніи прекратить ваши забавы и перемѣнить образъ вашей жизни. Богатый Іудей Исаакъ Іоркскій, отецъ Ревекки, просилъ меня попросить васъ объ освобожденіи ея, и я прошу васъ и совѣтую вамъ это сдѣлать. Прощайте. Писано поутру, въ разбойничьемъ вертепѣ. Аймеръ, Пріоръ Жорвольскій."
"Что вы объ этомъ скажете, Конрадъ?-- спросилъ Бомануаръ -- и что онъ понимаетъ подъ именемъ Эндорской волшебницы?" Прибавилъ онъ, отведя его къ сторонѣ.
Конраду этотъ языкъ былъ болѣе извѣстенъ, нежели его Великому Магистру, и онъ объяснилъ, что такъ называютъ женщинъ, обворожающихъ красотою своею; но это Бомануара не удовлетворило. "Эти слова, Конрадъ, -- сказалъ онъ -- объясняютъ болѣе, нежели ты подозрѣваешь; ты слишкомъ добръ, чтобъ сдѣлать другое заключеніе. Мнѣ извѣстно, что дочь Исаака Іоркскаго, называющаяся Ревеккою, имѣла наставницею Марію, о которой ты слыхалъ. Жидъ самъ въ этомъ сознается -- потомъ, оборотясь къ Исааку, сказалъ -- дочь твоя въ плѣну у Бріана Буа-Гильберта?"
"Точно такъ, почтеннѣйшій Господинъ! и все, что бѣдный человѣкъ можетъ представить за нее въ выкупъ....."
"Молчи! отвѣчай только на то, что у тебя спрашиваютъ. Дочь твоя не занималась ли леченіемъ?"
"Точно такъ, достойный Господинъ! Она лѣчила богатыхъ и бѣдныхъ, знатныхъ и рабовъ, Христіанъ и Іудеевъ, и всѣ благословляютъ ее знаніе. Многіе могутъ васъ удостовѣрить, что были ею вылечены въ то время, когда всякое иное человѣческое пособіе было тщетно."
"Я не сомнѣваюсь -- сказалъ Магистръ Исааку -- въ томъ, что дочь твоя производитъ свои чудесныя леченія посредствомъ заговоровъ, талисмановъ и таинствъ кабалистики."
"Нѣтъ, храбрый и почтеннѣйшій Господинъ! главныя средства заключаются въ мазяхъ и пластыряхъ."
"А кто открылъ ей тайну составлять ихъ?"
"Уваженная женщина нашего поколѣнія."
"Имя ея?-- вскричалъ гнѣвно Великій Магистръ -- Имя ея?"
"Марія." Отвѣчалъ съ трепетомъ Исаакъ.
"Марія! презрѣнный жидъ!-- вскричалъ Бомануаръ -- Та ужасная чародѣйка, которая сожжена на кострѣ и которой пепелъ развѣянъ. Да постигнетъ меня и весь мой Орденъ подобная участь, ежели я не также поступлю съ ея достойною ученицею. Я научу ее заколдовывать и обворожатъ Рыцарей Храма. Дамьенъ! сейчасъ этаго жида вонъ изъ замка и да погибнетъ онъ, ежели осмѣлится впредь къ намъ приблизиться, что жъ касается до его дочери, мы поступимъ съ нею, какъ должно по законамъ и по важности нашего званія."
Бѣдный Исаакъ немедленно былъ изгнанъ изъ замка, не смотря на свои просьбы, вопли и даже предложеніе подарковъ, и онъ лучше ничего не придумалъ, какъ возвратишься къ Раввину Наѳану Бенъ-Израилю, и посовѣтоваться съ нимъ о томъ, что ему дѣлать?
Прежде онъ заботился о сохраненіи только чести своей дочери, а теперь и самая жизнь ея была въ опасности.
Между тѣмъ, Великій Магистръ повелѣлъ явиться предъ него Темплестовскому Командору.
Албертъ Мальвуазинъ, Командоръ Темплестовскій, былъ братъ Филиппа Мальвуазина, о которомъ было упоминаемо, и находился въ короткой связи съ Бріаномъ Буа-Гильбертомъ.
Албертъ почитался за самаго свободномыслящаго человѣка изъ Храмовыхъ Рыцарей и не сохранялъ правилъ своего Ордена, но различествовалъ отъ Бріана въ томъ, что скрывалъ свои пороки. Ежели бы Великій Магистръ не пріѣхалъ въ Темплестовъ, то глаза его не замѣчали бы въ ономъ никакого безпорядка. Онъ былъ удивленъ нечаяннымъ пріѣздомъ своего начальника, но не пришелъ отъ того въ замѣшательство и немедленно принялъ мѣры для сокрытія отъ Бомануара царствовавшихъ въ командорствѣ, подъ его управленіемъ, безпорядковъ и запрещенной правилами Ордена свободы; выслушалъ съ уваженіемъ и покорностію выговоръ Великаго Магистра за то, чего уже не возможно было отъ него скрыть, и оказалъ столько усердія въ водвореніи порядка, что немедленно всё явило видъ строгой монашеской жизни тамъ, гдѣ, до того времени, царствовали свѣтскія и даже нигдѣ недозволяемыя удовольствія. Это имѣло послѣдствіемъ, что Великій Магистръ почелъ его человѣкомъ, хотя не довольно строгимъ для совершеннаго поддержанія всѣхъ предписанныхъ правилъ, однако не совратившимся съ истиннаго пути, которымъ легко было его заставить неуклонно слѣдовать.
Но составленное о немъ Бомануаромъ мнѣніе очень поколебалось, когда онъ узналъ, что Албертъ дозволилъ помѣстить въ управляемомъ имъ командорствѣ молодую дѣвицу, притомъ Іудеянку и, какъ онъ полагалъ, любовницу Рыцаря ихъ Ордена.
Бомануаръ гнѣвно взглянулъ на Алберта, когда онъ явился. "Я узналъ, -- сказалъ Великій Магистръ -- что въ этомъ замкѣ, посвященномъ Богу и Святому Ордену Храма, находится Іудеянка, привезенная въ оный однимъ изъ нашихъ братій. Не возможно, чтобы вы не знали этаго, г. Командоръ.
Албертъ смѣшался и не зналъ, что отвѣчать, потому что Ревекка находилась въ отдаленной части замка и что всѣ предосторожности были приняты для скрытія ее отъ Великаго Магистра; въ глазахъ же Командора онъ читалъ погибель свою и Бріана, ежели не найдетъ средствъ отвратить бурю.
"Что же вы молчите?" Сказалъ Великій Магистръ.
"Я ожидаю дозволенія вашего говоритъ." Отвѣчалъ съ притворною покорностію Командоръ, желая собраться съ мыслями.
"Говорите, мы вамъ дозволяемъ. Извѣстна ли вамъ въ нашихъ правилахъ глава: de commilitonibus Templi in Sancta civitafre, qui cum miserrimis mulieribus versantur, propter oblectationem carnis?"
"Извѣстна, почтеннѣйшій Великій Магистръ. Я не достигнулъ бы до занимаемаго мною высокаго званія нашего Ордена, не знавъ одного изъ главныхъ постановленіи онаго."
"Какъ же это сдѣлалось, что вы дозволили, чтобъ нашъ братъ осквернилъ, обезчестилъ нашу обитель введеніемъ въ нее любовницы, и еще Іудеянки и чародѣйки?"
"Чародѣйки!-- повторилъ Албертъ -- Наше мѣсто свято!"
"Да, чародѣйки. Не осмѣлитесь ли вы утверждать, что Ревекка, дочь презрѣннаго растовщика Исаака Іоркскаго, воспитанница окаянной чародѣйки Маріи, не находится теперь ... я стыжусь выговорить ... въ вашемъ командорствѣ?"
"Ваша проницательность, почтеннѣйшій Великій Магистръ, -- сказалъ Албертъ -- снимаетъ завѣсу съ глазъ моихъ; я не могъ надивиться, видя столь храбраго и достойнаго Рыцаря, какъ Бріанъ Буа-Гильбертъ, до такой степени очарованнымъ прелестями этой молодой дѣвицы, которую я впустилъ въ замокъ единственно для воспрепятствованія, чтобъ между ними не составилось ближайшихъ сношеній, и для предупрежденія паденія одного изъ храбрѣйшихъ и достойнѣйшихъ нашихъ братій."
"Итакъ, вы увѣрены, что онъ еще не измѣнилъ своимъ обѣтамъ?"
"Покрайней мѣрѣ здѣсь этаго не послѣдовало. Ежели я и виноватъ, что допустилъ ее въ замокъ, но вина моя происходитъ отъ увѣренности, что содержавъ въ заперти Ревекку, воспрепятствую всякимъ сношеніямъ съ нею Рыцаря и излечу его отъ привязанности къ ней, которая кажется помѣшательствомъ въ умѣ, заслуживающимъ болѣе сожалѣнія, нежели наказанія. Но какъ скоро вы открыли, что она чародѣйка, то и причина такого непостижимаго заблужденія Бріанова объясняется."
"Безъ сомнѣнія объясняется.-- сказалъ Бомануаръ -- Видишь, Конрадъ, какъ опасно предаваться первымъ искушеніямъ злаго духа. На женщину смотрятъ, чтобъ полюбоваться на такъ называемую красоту, но врагъ человѣческаго рода употребляетъ наше неблагоразуміе для погибели нашей и довершаетъ ее чародѣйствомъ и талисманами. Я согласенъ вѣрить, что братъ нашъ Бріанъ, въ этомъ случаѣ, достоинъ болѣе сожалѣнія, нежели взысканія; что мнѣ слѣдуетъ употребишь жезлъ для его поддержанія, а не бичь для наказанія его. Да отвратятъ его наши совѣты и просьбы отъ неблагоразумія и да возвратятъ его братьямъ!"
"Очень бы было жаль, -- сказалъ Конрадъ -- ежели бы Орденъ потерялъ одного изъ лучшихъ своихъ Рыцарей, въ то время, когда имѣетъ нужду въ помощи всѣхъ дѣтей своихъ. Бріанъ поразилъ своею рукою болѣе трехъ сотъ невѣрныхъ."
"Окаянная чародѣйка, -- сказалъ Бомануаръ -- дерзнувшая сдѣлать предметомъ своихъ чародѣйствѣ служителя Храма, должна умереть."
"Но законы Англійскіе?" Сказалъ Командоръ, видѣвшій съ удовольствіемъ, что гнѣвъ Великаго Магистра, вмѣсто Бріана, обратился на Ревекку, но боявшійся, чтобъ онъ не простеръ слишкомъ далеко своего неудовольствія на нее.
"Законы Англійскіе -- отвѣчалъ Бомануаръ -- дозволяютъ и даже поставляютъ въ обязанность каждому судіи производить судъ по своимъ постановленіямъ. Малѣйшій Баронъ имѣетъ право задерживать, осуждать и наказывать чародѣевъ, находимыхъ въ его владѣніяхъ. Это право не можетъ быть возпрещено Великому Магистру Храма, въ командорствѣ его Ордена. Мы ее будемъ судить и произнесемъ приговоръ. Чародѣйка не станетъ болѣе собою осквернять землю, и чародѣйство ея окончится съ ея жизнію. Г. Командоръ, прикажите въ большой залѣ приготовить все нужное для засѣданія суда."
Албертъ почтительно поклонился и вышелъ, но преждѣ приказанія о приготовленіи комнаты, поспѣшилъ увѣдомишь Бріана о произшедшемъ. Онъ его нашелъ въ бѣшенствѣ. "Неблагодарная!-- говорилъ онъ -- презирать того, кто, съ опасностію своей жизни, спасъ ея жизнь посреди пламени и убійства. Клянусь вамъ, Албертъ, что я отыскалъ ее въ замкѣ Регинальда Фрондбефа посреди горящихъ и рушившихся стѣнъ и сводовъ, что я, спасая ее, дѣлался цѣлію, на которую направлялись сотни стрѣлъ и отражались моею бронею; что забывая свою собственную опасность, я закрывалъ ее моимъ щитомъ; и она же упрекаетъ меня тѣмъ, что я возпрепятствовалъ ей погибнуть. Она не только отказываетъ мнѣ теперь въ признательности, но даже лишаетъ всякой надежды когда-нибудь оную пріобрѣсти. Злой духъ, поселяющій упрямство вовсе ихъ поколѣніе, вѣрно съ избыткомъ наградилъ ее онымъ."
"А я думаю, что злой духъ овладѣлъ обоими вами. Сколько разъ я васъ упрашивалъ быть, ежели не мудрецомъ, то покрайней мѣрѣ разсудительнымъ человѣкомъ? Не говорилъ ли я вамъ, по пріѣздѣ вашемъ сюда, что много Христіанокъ, которые не почтутъ за преступленіе принять съ благосклонностію жертву любви отъ такого храбраго Рыцаря, какъ вы, и что не должно сходить съ ума отъ упрямства жидовки? Я истинно готовъ согласиться съ Лукою Бомануаромъ, что она васъ околдовала."
"Съ Лукою Бомануаромъ!-- вскричалъ Бріанъ -- Неужели вы такъ худо приняли нужныя предосторожности? Неужели допустили его узнать, что Ревекка находится въ командорствѣ?"
"Могъ ли я этому воспрепятствовать? Я ничего не пренебрегалъ для сохраненія этой тайны, но она открыта, не понимаю, какимъ образомъ. Впрочемъ, все устроено хорошо, и ежели вы откажетесь отъ своего дурачества, то не подвергнетесь никакой опасности. Великій Магистръ о васъ сожалѣетъ, вы жертва чародѣйства, Ревекка васъ околдовала; словомъ, она чародѣйка и погибнетъ таковою."
"Этаго не будетъ." Сказалъ Бріанъ.
"Это совершится.-- отвѣчалъ Командоръ -- Ни вы, ни я и никто не въ состояніи ее спасти. Лука Бомануаръ несомнѣнно увѣренъ, что смерть жидовки будетъ очистительною жертвою всѣхъ любовныхъ преступленій Рыцарей Храма. Вызнаете, что онъ имѣетъ власть привести въ исполненіе свой приговоръ и всегда исполняетъ оный."
"Въ состояніи ли будутъ вѣрить въ послѣдующія времена, -- сказалъ Бріанъ, ходя большими шагами по комнатѣ въ чрезвычайномъ волненіи, -- что столь глупое заблужденіе могло, когда-либо существовать?"
"Я не знаю, -- сказалъ спокойно Албертъ -- будутъ ли этому вѣрить тогда, но въ наше время девяносто девять человѣкъ изъ ста одобрятъ рѣшеніе Великаго Магистра."
"Наконецъ я вздумалъ.-- сказалъ Бріанъ -- Вы мнѣ другъ. Надобно Ревеккѣ дашь средство скрыться изъ замка, и я ее помѣщу въ такое мѣсто, въ которомъ никто ее не отыщетъ."
"Ежели бы я и согласился, но не имѣю ни малѣйшей возможности исполнить ваше желаніе. Ворота охраняются людьми, принадлежащими къ свитѣ Бомануара; Рыцари, пріѣхавшіе съ нимъ, ему преданы; и онъ самъ бдительно наблюдаетъ за точнымъ исполненіемъ всѣхъ правилъ. Притомъ, говоря откровенно, я не захочу замѣшать себя въ это дѣло и въ такомъ случаѣ, когда бы могъ надѣяться на успѣхъ. Я уже многому подвергался изъ дружбы къ вамъ, но не подвергнусь опасности потерять свое званіе, или лишишься командорства для того, чтобъ имѣть удовольствіе спасти жидовскую куклу. Послушайтесь моего совѣта, Бріанъ, бросьте ее и обратите вниманіе на другую. Подумайте о званіи, занимаемомъ вами въ Орденѣ; о почестяхъ, васъ ожидающихъ; о важности мѣста, которое у васъ въ виду. Неужели глупой страсти вы пожертвуете всѣми своими видами? Неужели подадите случай Бомануару исключишь васъ изъ Рыцарей Храма? Онъ не затруднится это. сдѣлать, потому что очень ревнивъ къ своей власти и знаетъ, что при малѣйшей его неосторожности, при малѣйшемъ ослабленіи въ рукѣ его жезла, вы готовы схватить оный. Онъ погубитъ васъ, когда, объявивъ себя покровителемъ чародѣйки, подадите ему случай это сдѣлать. Дайте теперь ему свободу дѣйствовать; занявъ же его мѣсто, въ послѣдствіи влюбляйтесь въ жидовокъ, или жгите ихъ, по произволенію."
"Албертъ, это хладнокровіе прилично..."
"Другу вашему,-- договорилъ Албертъ -- Я сохраняю хладнокровіе друга и тѣмъ болѣе въ состояніи вамъ совѣтовать. Я повторяю, что вамъ не возможно спасти Ревекку, а только можно вмѣстѣ съ нею погибнуть. Подите къ Великому Магистру и, бросясь къ его ногамъ..."
"Бросясь къ его ногамъ!... Я съ нимъ буду говоритъ, стоя противъ него лицемъ къ лицу, и скажу ему, что.... "
"Хорошо, и скажите, что вы безъ памяти отъ жидовки, и чѣмъ сильнѣе вы это ему выразите, тѣмъ, болѣе удостовѣрите его въ необходимости ея смертію уничтожить очарованіе, произведенное ею надъ вами. Въ прошившемъ случаѣ, за ваше сумазбродство исключатъ васъ изъ Ордена. Никто изъ вашихъ братьевъ не осмѣлится за васъ заступиться и, вмѣсто блистательнаго поприща, открытаго вашему честолюбію, вамъ ничего не останется болѣе дѣлать, какъ принять участіе въ какой-и и будь ничтожной распрѣ Между Фландріею и Бургондіею."
"Вы справедливы.-- сказалъ Бріанъ, нѣсколько подумавъ -- Я не дамъ этому старику надо мною такого преимущества; что жь касается до Ревекки, она не умѣетъ быть благодарною и не стоитъ того, чтобъ я пожертвовалъ для нее моимъ званіемъ, моею честію и моими видами. Такъ, я ее забуду, оставлю на произволъ ея участи, лишь бы..."
"Не надобно ограниченія, останьтесь при этой благоразумной и полезной рѣшительности. Женщины не что иное, какъ забава въ жизни, а честолюбіе настоящее дѣло. Лучше пустъ погибнетъ тысяча такихъ прекрасныхъ куколъ, какъ эта жидовка, нежели остановиться на предстоящемъ вамъ блистательномъ поприщѣ. Прощайте, я не хочу, чтобъ замѣтили наше свиданіе и пойду приготовлять залу."
"Какъ, -- сказалъ Бріанъ -- столь поспѣшно?"
"Судъ не можетъ бытъ откладываемъ надолго, когда судья напередъ уже рѣшилъ дѣло."
"Ревекка!-- сказалъ Бріанъ, оставшись одинъ -- ты можешь мнѣ дорого стоитъ! Я не могу послѣдовать совѣтамъ этаго лицемѣра и оставить тебя; но берегись платить мнѣ опять неблагодарностію; ты заставишь меня внимать одному мщенію; я не подвергну опасности жизни и чести своей за то, чтобъ получить въ награду одно презрѣніе и упреки."
Командоръ едва успѣлъ отдать приказаніе о приготовленіи залы, какъ Конрадъ сказалъ ему, что Великій Магистръ хочетъ немедленно заняться сужденіемъ жидовки.
"Все это мнѣ кажется мечтою; -- сказалъ Албертъ -- многіе изъ жидовъ занимаются леченіемъ и вылечиваютъ чудесно, но не обвиняются за это въ чародѣйствѣ."
"Великій Магистръ думаетъ иначе.-- отвѣчалъ Конрадъ -- Но, между нами, чародѣйка она, или нѣтъ, не лучше ли погибнуть ей, нежели лишиться Ордену храбраго Рыцаря, или допустить возникнуть между нами раздору. Вамъ извѣстна слава Бріана, вы знаете, что онъ ее истинно заслуживаетъ и имѣетъ много приверженныхъ къ себѣ изъ братьевъ; но все это ему не поможетъ, ежели Великій Магистръ будетъ почитать его за соучастника, а не за жертву этой жидовки; лучше пусть она погибнетъ одна, а не вмѣстѣ съ Бріаномъ."
"Я стараюся убѣдить его ее оставить и надѣюсь, что въ томъ успѣю; но все нужны нѣкоторыя основанія для осужденія ее какъ чародѣйку. Что сдѣлаетъ Великій Магистръ безъ доказательствъ?" "Ихъ надобно отыскать, Албертъ; ихъ надобно отыскать. Понимаете ли?" "Понимаю, и мелочныя уваженія меня не остановятъ, когда идетъ дѣло о пользѣ Ордена; но срокъ очень коротокъ для отысканія нужныхъ орудій."
"Ихъ надобно отыскать для пользы Ордена и для вашей собственной. Темплестовское командорство бѣдно, есть другія богатѣе; вамъ извѣстна близость моя со старикомъ, нашимъ начальникомъ; найдите людей, которые бы помогли въ этомъ дѣлѣ, и вы Командоръ лучшаго командорства въ изобильномъ графствѣ Кентскомъ. Что вы на это скажете?"
"Между воинами, прибывшими съ Бріаномъ въ замокъ, я знаю двоихъ, служившихъ у брата моего Филиппа Мальвуазина и перешедшихъ послѣ къ Бріану; не знаютъ ли они чего о чародѣйствѣ жидовки?"
"Отыщите же ихъ немедленно, и ежели нѣсколько золотыхъ монетъ могутъ укрѣпить ихъ память, то не скупитесь."
"Нѣсколько золотыхъ монетъ! Они за одинъ цехинъ поклянутся, что сама родная мать ихъ чародѣйка."
"Не мешкайте же, повидайтесь съ ними; въ полдень начнется судъ. Я никогда не видалъ въ нашемъ старикѣ такого нетерпѣнія и такой дѣятельности со дня, въ который онъ осудилъ на сожженіе Гамета Алфачи, музульманина, окрестившагося и послѣ обратившагося опять къ Магометанской вѣрѣ."
Большой колоколъ ударилъ въ замкѣ двѣнадцать часовъ. Въ это время Ревекка услышала, что по лѣстницѣ, ведущей къ ея комнатѣ, идутъ нѣсколько человѣкъ. Почитая выше всѣхъ нещастій посѣщеніе Бріана, она обрадовалась, услышавъ шаги не одного человѣка. Отворилась дверь и вошли Албертъ Мальвуазинъ и Конрадъ Монтфишетъ въ сопровожденіи четырехъ воиновъ, одѣтыхъ въ черное платье и вооруженныхъ алебардами.
"Вставай, окаянная, и слѣдуй за нами." Сказалъ Командоръ.
"Куда вы хотите меня вести?" Спросила Ревекка.
"Іудеянка, -- отвѣчалъ Конрадъ -- ты должна не вопрошать, а повиноваться; но знай, что ты обязана предстать предъ судъ Великаго Магистра нашего Ордена."
"Слава Богу!-- вскричала Ревекка -- мнѣ предстать предъ судію, хотя и ненавидящаго мое поколѣніе, значитъ явиться предъ защитника. Я съ радостію послѣдую за вами, дозвольте только мнѣ надѣть покрывало."
Они сошли тихо съ лѣстницы и прошли длинную галлерею; въ концѣ оной растворились двери и они вошли въ огромную залу, въ которой Великій Магистръ учредилъ свое временное засѣданіе.
Часть залы, отдѣленная балюстрадомъ, занята была народомъ. Великій Магистръ, желая свой судъ сдѣлать всенароднымъ, приказалъ впускать всѣхъ, кто желаетъ. Рыцари съ Ревеккою и воинами не безъ труда пробились сквозь толпу, въ продолженіи чего, кто-то Ревеккѣ положилъ въ руку небольшую записочку, которую она взяла, почти не замѣчая, по, подумавъ, почла нужнымъ сохранишь. Она, дошедъ до назначеннаго ей мѣста, взглянула вокругъ себя. Въ слѣдующей главѣ мы объяснимъ, что представилось ея взору.
Засѣданіе присутствующихъ, собравшихся для сужденія невинной и несчастной Ревекки, занимало эстраду, или возвышенную часть большой залы.
Прямо противъ обвиняемой, на креслахъ, возвышенныхъ болѣе прочихъ, сидѣлъ Великій Магистръ, одѣтый въ длинную бѣлую епанчу, и держалъ въ рукѣ свой таинственный жезлъ, съ символомъ Ордена. За столомъ, поставленнымъ у его ногъ, сидѣлъ Капеланъ Ордена и два Секретаря, долженствовавшіе писать производство дѣла. Ихъ черная одежда, безволосыя головы и важный видъ составляли разительную противоположность съ воинственнымъ видомъ Рыцарей, присутствовавшихъ въ собраніи, жившихъ въ Темплестовѣ и прибывшихъ съ Великимъ Магистромъ. Четыре Командора сидѣли на креслахъ, не такъ высокихъ какъ кресла ихъ начальника, и нѣсколько позади его; за ними слѣдовали простые кавалеры, сидѣвшіе на скамьяхъ, еще менѣе возвышенныхъ, въ такомъ же разстояніи позади Командоровъ, въ какомъ они отъ Великаго Магистра; позади ихъ стояли кандидаты, а далѣе, позади кандидатовъ, оруженосцы.
Все собраніе имѣло видъ большой важности; причемъ, на лицахъ Рыцарей замѣчалась воинская свобода, умѣряемая уваженіемъ къ присутствію Великаго Магистра.
Вся зала была ограничена воинами, вооруженными алебардами.
Въ большихъ голубыхъ глазахъ Великаго Магистра и вообще на всемъ его лице изображалось чувство собственнаго величія при видѣ столь многочисленнаго собранія, хотя и составленнаго большею частію изъ крестьянъ ближайшихъ деревень.
Засѣданіе открылось молитвою, произнесенною Капеланами, къ голосу которыхъ Бомануаръ присоединилъ и свой громкій голосъ, еще неослабленный старостію. По окончаніи оной, Великій Магистръ искалъ глазами собраніе и замѣтилъ, что одно мѣсто изъ предназначенныхъ для Рыцарей оставалось незанятымъ. Бріанъ Буа-Гильбертъ, занимавшій оное, всталъ и помѣстился въ углу близъ кандидатовъ: онъ стоялъ завернувшись въ епанчу, какъ бы желая оною скрыть свое лице и, державъ въ рукѣ свой мечъ въ ножнахъ, чертилъ имъ линіи за дубовомъ полу залы.
"Несчастный!-- сказалъ Бомануаръ, взглянувъ на него съ видомъ состраданія -- Посмотри, Конрадъ, какое дѣйствіе производитъ надъ нимъ видъ этаго важнаго собранія. Вотъ до чего можетъ бытъ доведенъ достойный и храбрый Рыцарь однимъ взглядомъ женщины съ помощію волшебства и врага рода человѣческаго. Посмотри: онъ не осмѣливается взглянутъ ни на насъ, ни на нее, и кто знаетъ, не внушеніемъ ли злаго духа, рука его начертываетъ на полу эти кабалистическія линіи? Кто знаетъ, не угрожаютъ ли эти знаки нашей безопасности и нашей жизни? Но, все равно, мы вызываемъ противъ себя силы мрака и восторжествуемъ надъ ними."
Онъ сказалъ это тихо своему наперстнику Конраду, сидѣвшему у него по правую сторону; послѣ, оборотясь къ собранію, продолжалъ слѣдующее:
"Храбрые и почтенные Командоры и Рыцари Ордена, братья мои и дѣти; кандидаты, жаждущіе носитъ почтенный знакъ онаго; достойные оруженосцы, раздѣляющіе труды наши; и вы, Христіане всѣхъ сословій. Да будешь извѣстно всѣмъ вамъ, что не недостатокъ собственной нашей власти рѣшилъ меня составить собраніе всего Ордена. Сколь я ни недостоинъ, но вмѣстѣ съ этимъ повелительнымъ жезломъ получилъ власть судить, осуждать и наказывать за преступленія вездѣ во владѣніяхъ, принадлежащихъ нашему Ордену. Я въ дѣлаемыхъ мною, по волѣ моей, частныхъ, или общихъ собраніяхъ Ордена, обязанъ только выслушивать мнѣнія братьевъ и имѣю право произносить приговоръ по собственному моему разсужденію и приводить оный въ исполненіе. Но когда бѣшенный волкъ нападаетъ на стадо и похищаетъ овцу, тогда должность добраго пастыря обязываетъ его призвать на помощь всѣхъ своихъ товарищей для пораженія врага посредствомъ лука и пращи.
"По этимъ причинамъ мы призвали предъ себя Іудеянку, называющуюся Ревеккою, дочь Исаака Іоркскаго, извѣстную употребленіемъ чарованія и талисмановъ, посредствомъ которыхъ она привела въ замѣшательство умъ и привлекла къ себѣ сердце не простаго раба, но благороднаго Рыцаря; не свѣтскаго человѣка, но принадлежащаго къ Ордену Храма; не оруженосца, не кандидата, но Рыцаря славнаго своими подвигами и одного изъ первыхъ между нашими братьями, Бріана Буа-Гильберта, извѣстнаго намъ и всѣмъ вамъ за усерднѣйшаго нашего сподвижника; за Рыцаря, которзго рука производила чудеса храбрости въ Палестинѣ и очистила Святыя мѣста кровію невѣрныхъ, коихъ присутствіе оскверняло ихъ; который равно отличенъ какъ благоразуміемъ и осторожностію, такъ храбростію и неустрашимостію своею; однимъ словомъ, котораго всѣ наши Рыцари, на востокѣ и на западѣ, почитали достойнѣйшимъ обладать этимъ повелительнымъ жезломъ, когда угодно будетъ Богу избавить меня отъ бремени онаго.
"Извѣстившись, что человѣкъ, столь достойный уваженія и столь всѣми уваженный, вдругъ забылъ, чѣмъ онъ обязанъ своему званію, своимъ обѣтамъ, своимъ правиламъ и своимъ братьямъ; бросилъ преступный взоръ на Іудеянку, пренебрегъ собственную безопасность заботясь о ея защитѣ и наконецъ распространилъ до тога свое ослѣпленіе и заблужденіе, что привезъ ее въ наше командорство. Извѣстившись о всѣмъ этомъ, какое должны мы были сдѣлать заключеніе, кромѣ того, что благороднымъ Рыцаремъ овладѣлъ злой духъ, или что онъ очарованъ какимъ-нибудь волшебствомъ. Ежели бы мы могли полагать, что поступокъ его не есть слѣдствіе чародѣйства, то, ни званіе его, ни храбрость, ни слава и ни какое уваженіе не достаточны бы были избавить его отъ справедливаго наказанія. Тогда бы мы, основываясь на уставѣ нашемъ, предписывающемъ намъ не имѣть никакого сношенія съ преступниками, изключили его изъ нашего Ордена, хотя бы онъ былъ правою рукою онаго.
"Но ежели посредствомъ волшебства, овладѣлъ умомъ Рыцаря злой духъ, то вмѣсто наказанія его, мы должны о немъ сожалѣть и обратить остріе меча нашего на проклятое орудіе, едва не погубившее его вовсе.
"Встаньте, имѣющіе свѣдѣніе объ этомъ происшествіи и скажите истинну, дабы мы могли увидѣть, должно ли намъ ограничиться наказаніемъ этой невѣрной, или слѣдуетъ приступить съ сокрушеннымъ сердцемъ къ мѣрамъ болѣе жестокимъ противъ нашего брата?"
Спросили нѣсколькихъ свидѣтелей объ опасности, которой подвергался Бріанъ для спасенія Ревекки во время Торквильстонскаго пожара, и о томъ, какъ послѣ онъ ее защищалъ, забывая о своей жизни. Они объяснили эти подробности со всѣми прибавленіями, которыя вообще простой народъ любитъ дѣлать, когда идетъ дѣло о необыкновенномъ происшествіи и которыя принимались съ удовольствіемъ. Отъ сего, опасность, которой подвергался Бріанъ, сдѣлалась такою, отъ которой только одна сверхъ естественная сила могла его избавить; заботливость его о защитѣ Ревекки представилась въ видѣ совершеннаго забвенія о себѣ самомъ, которому не бывало примѣра; вниманіе его къ ея словамъ и снисхожденіе къ ея упрекамъ показались чрезвычайными и несообразными съ его гордымъ характеромъ.
Послѣ поручено было Темплестовскому Командору объяснить подробности прибытія Бріана и Ревекки въ Темплестовъ. Албертъ въ своемъ объясненіи старался избѣгать сдѣлать неудодовольсгавіе своему другу; онъ. далъ почувствовать, что Рыцарь казался ему смѣшеннымъ и влюбленнымъ въ Іудеянку; изъяснилъ со вздохомъ сожалѣніе, что дозволилъ ей вступить въ обитель. "Но, -- присовокупилъ онъ -- я донесъ объ этомъ почтеннѣйшему нашему Великому Магистру; намѣренія мои были чисты, и я готовъ подвергнуться всякому наказанію, по благоразсужденію его."
"Вы говорите истину, братъ Албертъ; -- сказалъ Великій Магистръ -- я отдаю справедливость вашимъ намѣреніямъ: они были чисты и стремились къ остановленію одного изъ братьевъ нашихъ на пути преступленія; но совсѣмъ тѣмъ, поступокъ вашъ заслуживаетъ порицаніе; вы уподобились человѣку, желающему удержать бѣшенаго коня, ухватясь за стремена, вмѣсто повода; и отъ того подвергали себя опасности, не успѣвая въ намѣреніи. За это, мы вмѣняемъ вамъ въ обязанность, въ продолженіи шести недѣль, ежедневно два раза прочитывать всѣ молитвы, предписанныя Рыцарямъ Храма и воздержаться совершенно отъ употребленія мясной пищи во все это время. Таково отеческое наказаніе, которому, изъ вниманія къ спасенію души вашей, мы почитаемъ должнымъ васъ подвергнуть."
Командоръ низко поклонился, съ видомъ совершеннаго повиновенія, и возвратился на свое мѣсто.
"Не будетъ ли прилично -- сказалъ Великій Магистръ -- собрать нѣкоторыя свѣдѣнія о образѣ жизни этой Іудеянки, для того, чтобъ открыть, употребляла ли она прежде чарованія, волшебство и талисманы; потому что все въ этомъ несчастномъ дѣлѣ заставляетъ насъ заключать, что нашъ братъ покорился вліянію какого-нибудь адскаго духа?"
Германъ Гудальрикъ, одинъ изъ присутствовавшихъ Командоровъ, старый воинъ, покрытый знаками ранъ, полученныхъ имъ отъ музульманскихъ сабель, и пользовавшійся отъ своихъ товарищей большимъ уваженіемъ, всталъ и поклонился Великому Магистру, который немедленно дозволилъ ему говорить.
"Почтеннѣйшій Великій Магистръ!-- сказалъ онъ -- я желалъ бы знать, что окажетъ нашъ храбрый братъ Бріанъ Буа-Гильбертъ, на все слышанное имъ, и какими глазами смотритъ теперь самъ онъ на несчастную свою связь съ Іудеянкою?"
"Бріанъ Буа-Гильбертъ!-- сказалъ Великій Магистръ -- Вы слышите вопросъ нашего брата Германа Гудальрика; я приказываю вамъ отвѣчать на оный."
Бріанъ обратился къ Великому Магистру и не прерывалъ молчанія.
"Въ него вселился духъ молчанія.-- сказалъ Великій Магистръ -- Говорите Бріанъ."
Бріанъ, скрывъ свое негодованіе и досаду, отвѣчалъ: "Почтеннѣйшій Великій Магистръ! я не хочу говорить о подобныхъ обвиненіяхъ; но ежели кто коснется до моей чести, то я защищу ее съ тою же неустрашимостію, съ какою сражался съ невѣрными."
"Мы прощаемъ васъ, братъ Бріанъ.-- сказалъ Великій Магистръ -- Въ томъ, что вы прославляете въ нашемъ присутствіи свои собственные подвиги, дѣлая тѣмъ новое преступленіе, которое мы равнымъ образомъ относимъ къ врагу, вами обладающему. Мы васъ прощаемъ, потому что устами вашими говоритъ онъ."
Бріанъ бросилъ презрительный взглядъ на Луку Бомануара, но ничего не сказалъ.
"Теперь,-- сказалъ Великій Магистръ -- когда на вопросъ брата нашего Германа мы не можемъ ожидать лучшаго отвѣта, будемъ продолжать наше дѣло и постараемся проникнуть въ мракъ нечестія. Кто имѣетъ свѣдѣніе о образѣ жизни этой Іудеянки, тотъ встань и приближся къ намъ."
Въ это время произошло нѣкоторое волненіе въ части залы, занятой посѣтителями, и Бомануаръ, спросивъ о причинѣ онаго, узналъ, что тамъ находился разбитый параличемъ человѣкъ, которому Ревекка, посредствомъ чудесной мази, возвратила употребленіе членовъ.
Онъ былъ крестьянинъ и Саксонецъ, боялся, чтобъ не вмѣнили ему въ вину употребленіе лекарства Іудеянки и не спѣшилъ предстать предъ судей. Его привели силою къ Великому Магистру. Не бывши совершенно излеченъ, онъ ходилъ съ помощію костыля и изъяснялся съ трудностію. Онъ показалъ, что за два года предъ тѣмъ, живши у Исаака въ Іоркѣ, впалъ въ болѣзнь, которая не излечиваласъ никакими лекарствами, но что Ревеккина чудесная мазь возвратила ему нѣкоторое употребленіе членовъ, и что отправляясь на дняхъ въ Темплестповъ къ своимъ роднымъ, онъ получилъ отъ нее нѣсколько этой мази и золотую монету.
"Съ тобою ли эта мазь?" Спросилъ Великій Магистръ.
Крестьянинъ нехотя вынулъ изъ кармана коробочку, на крышкѣ которой написаны были Еврейскія буквы, вѣрное доказательство для большей части зрителей, что лекарство составлено посредствомъ волшебства. Лука Бомануаръ велѣлъ подать къ себѣ коробочку и, знавши многіе восточные языки, прочелъ надпись. "Есть ли здѣсь медикъ, -- сказалъ онъ -- который бы могъ намъ объяснить, изъ чего составлена эта таинственная мазь?"
Предстали два человѣка, называвшіеся медиками, осмотрѣли коробочку и сказали, что составъ мази имъ не извѣстенъ; что чувствуютъ въ ней духъ мирры и камфоры, которыя по невѣжеству своему назвали восточными травами; и что мазь должна быть составлена посредствомъ чародѣйства; иначе составъ оной былъ бы имъ извѣстенъ.
По окончаніи этаго медицинскаго отзыва, крестьянинъ просилъ возвратишь ему мазь.
"Какъ тебя зовутъ?" Спросилъ гнѣвно Великій Магистръ.
"Гигъ, Снелдевъ сынъ." Отвѣчалъ крестьянинъ.
"Слушай же: знай, что лучше быть больнымъ, нежели лечиться лекарствами невѣрныхъ, получившихъ свое знаніе отъ адскаго духа."
Гигъ отошелъ, опираясь на костыль; но, принимая участіе въ судьбѣ своей благодѣтельницы и желая знать, что съ нею послѣдуетъ, остался въ залѣ, не смотря на опасность встрѣтиться еще со взорами немилосердаго судіи, котораго присутствіе приводило его въ трепетъ.
Послѣ этаго, Великій Магистръ приказалъ Ревеккѣ открыть покрывало. Она сказала робкимъ, но твердымъ голосомъ, Ито дѣвицы Израильскія не имѣютъ обыкновенія быть съ открытымъ лицемъ при народѣ. Скромный ея отвѣтъ и пріятность ея голоса расположили въ ея пользу всѣхъ присутствовавшихъ; но Бомануаръ, почитая себя обязаннымъ заглушать всякое чувство, могущее поколебать его твердость въ исполненіи того, что почиталъ своею должностію, повторилъ свое приказаніе, и воинъ приготовился оное исполнить. Ревекка, обратившись къ Великому Магистру и окружающимъ его, сказала: "Изъ любви къ собственнымъ вашимъ дочерямъ... Увы! я забыла, что вы ихъ не имѣете... Но изъ любви къ матерямъ и сестрамъ вашимъ, умоляю васъ, не дозволяйте, чтобъ въ присутствіи вашемъ чья-либо рука коснулась до несчастной. Вы, старѣйшіе между своими, и я вамъ повинуюсь."
Она сказала это съ такимъ чувствомъ горести и съ такимъ смиреніемъ, которыя почти растрогали самого Бомануара, и подняла покрывало. Лице ея покрылось румянцемъ стыдливости и, не смотря на ея робость, благородство изображалось на ономъ. Красота ея удивила всѣхъ, и молодые Рыцари взорами дали почувствовать одинъ другому, что прелести ея были сильнѣйшимъ волшебствомъ для привлеченія сердца Бріанова. Видъ ея столько подѣйствовалъ на Гига, что онъ закричалъ стоявшимъ у дверей оруженосцамъ: "Выпустите меня, я изъ числа ея убійцъ."
"Успокойся, добрый человѣкъ, -- сказала Ревекка -- ты не могъ сдѣлать мни вреда, сказавъ правду и вопль твой также не сдѣлаетъ мнѣ никакой пользы; замолчи, или выдь вонъ."
Караульные хотѣли вытолкнуть Гига за двери, боясь, чтобъ онъ еще не нарушилъ спокойствія и чтобъ это не подвергло ихъ взысканію; но онъ далъ слово молчать, и его оставили въ залѣ.
Наконецъ позвали послѣднихъ свидѣтелей. Явились два воина, о которыхъ говорилъ Албертъ съ Конрадомъ. Они были закоренѣлые злодѣи, при всемъ томъ, красота и благородный и трогательный видъ ихъ жертвы, сначала ихъ остановилъ; но выразительный взглядъ Алберта возвратилъ имъ рѣшительность, и они объяснили такимъ образомъ, который показался бы сомнительнымъ для безпристрастныхъ судей, подробности дѣйствій, или незаслуживающихъ вниманія, или вымышленныхъ, которыя хотя и были возможны, но разсканы были съ присоединеніемъ таинственныхъ толкованій, подававшихъ большее подозрѣніе на доносителей. Показанія ихъ въ послѣдующія времена раздѣлили бы на два разряда: на показанія недостойныя вниманія и на показанія о событіяхъ Физически невозможныхъ; но въ тотъ вѣкъ невѣжества и суевѣрія, все было принято за доказательство преступленія. Къ первымъ принадлежало, что часто слыхали, какъ Ревекка говорила сама съ собою на неизвѣстномъ языкѣ; что она пѣла пѣсни, въ которыхъ хотя слова были непонятны, на пріятно было оныя слушать; что говоря иногда сама съ собою, казаласъ ожидающею отвѣта. Что одежда ея была необыкновеннаго покроя; что она носила кольца, на которыхъ вырѣзаны кабалистическіе знаки; наконецъ, что неизвѣстныя слова были вышиты на ея покрывалѣ.
Всѣ эти обстоятельства, столь естественныя, столь обыкновенныя, были выслушаны съ важностію, какъ доказательства, или, покрайней мѣрѣ, какъ дающія сильное подозрѣніе о сношеніи Ревекки съ силами тьмы.
Между тѣмъ, одинъ изъ доносителей сказалъ о событіи менѣе двусмысленнымъ образомъ, и большая чаешь зрителей повѣрила словамъ его, не смотря на всю невѣроятность объясненнаго имъ происшествія. Онъ сказалъ, будто самъ видѣлъ, какъ Ревекка вылечила въ Торквильстонѣ раненаго человѣка чудеснымъ образомъ. Что будто она начертила на ранѣ какіе-то знаки и сказала какія-то слова, которыхъ онъ къ счастію не понималъ; что остріе стрѣлы въ тоже мгновеніе само выскочило изъ раны, кровь перестала течь и рана затворилась; и что, чрезъ часъ послѣ, того, вылеченный ею такимъ образомъ раненый, былъ уже на стѣнѣ замка и помогалъ бросать каменья въ осаждающихъ. Эта басня, можетъ быть, основывалась на той истинѣ, что Ревекка лечила Вильфрида въ Topквильстонскомъ замкѣ; но извѣтъ тѣмъ болѣе показался вѣроятнымъ, что, въ подкрѣпленіе онаго, донощикъ вынулъ изъ кармана остріе стрѣлы, утверждая, что оно было то самое, которое такъ чудесно выскочило изъ раны.
Другой воинъ, стоявшій на часахъ на башнѣ, видѣлъ, какъ Ревекка, во время разговора своего съ Бріаномъ, выбѣжала на балконъ и готовилась броситься съ онаго. Онъ, желая не отстать отъ своего товарища, объявилъ, что самъ видѣлъ, какъ Ревекка вышла на балконъ, превратилась въ лебедя ослѣпительной бѣлизны, облетѣла три раза вокругъ замка и, возвратившись на прежнее мѣсто, приняла обыкновенный свой видъ.
Половины столь важныхъ доказательствъ было бы достаточно для признанія чародѣйкою старой безобразной женщины, даже и не Іудеянки; Ревеккѣ же, принадлежавшей къ этому поколѣнію, не могли въ этомъ случаѣ помочь ни красота ея, ни молодость.
Великій Магистръ, отобравъ мнѣнія, спросилъ у нее важнымъ голосомъ, имѣетъ ли она что сказать прошивъ своего обвиненія?
"Умолять васъ о состраданіи -- отвѣчала Ревекка, дрожащимъ отъ душевнаго волненія голосомъ -- было бы столь же безполезно, какъ и унизительно въ глазахъ моихъ; говорить вамъ, что оказаніе помощи больнымъ и раненымъ есть доброе дѣло, и объяснять, что обычаи мои и одежда, равно какъ и языкъ, которымъ я говорю, принадлежатъ нашему поколѣнію, не болѣе бы принесло мнѣ пользы; утверждать, что большая часть донесеннаго вамъ этими двумя воинами, есть наглая клевета, значило бы сказать вамъ то, чему вы не повѣрите; и наконецъ, даже указать вамъ моего гонителя, слушающаго клевету, изобрѣтенную для представленія его въ видѣ жертвы, не послужило бы къ моему оправданію. Я скажу только, что лучше соглашусь десять разъ подвергнуться уготовляемой мнѣ вами смерти, нежели слушать предложенія подобныя дѣланнымъ мнѣ отъ него въ то время, когда я была его плѣнницею и въ цѣломъ мірѣ не имѣла ни защитника, ни покровителя. Вы одному его слову болѣе повѣрите, нежели всѣмъ доказательствамъ несчастной Іудеянки. Я не буду укорять его и тѣмъ, что теперь со мною совершается; но обращусь къ нему самому. Да, г. Бріанъ Буа-Гильбертъ, я отъ самихъ васъ требую подтвержденія, что дѣйствія, причитаемыя мнѣ теперь въ вину, не ложь и не клевета?"
Всѣ устрѣмили глаза на Бріана; но онѣ молчалъ.
"Говорите, -- продолжала Ревекка -- ежели вы человѣкъ. Я васъ заклинаю одеждою, которую вы носите, именемъ вашихъ предковъ, Орденомъ, къ которому вы принадлежите, честію вашею. Говорите, могла ли я сдѣлать то, въ чемъ меня обвиняютъ?"
"Отвѣчайте ей, братъ.-- сказалъ Бомануаръ -- Ежели врагъ, съ которымъ я вижу вы боретесь, не отнимаетъ у васъ возможности это сдѣлать."
Въ это время Бріанъ былъ волнуемъ различными страстями, сражавшимися въ его сердцѣ, и, смотря на его лицѣ, въ самомъ дѣлѣ, можно было подумать, что сверхъ-естественная сила подвергаетъ его ужаснымъ мученіямъ. Наконецъ, онъ, обращая страшно глаза, произнесъ глухимъ голосомъ, взглянувъ на Ревекку: "Записка, записка."
"Вотъ -- сказалъ Бомануаръ -- новое доказательство. Жертва очарованія этой презрѣнной Іудеянки не можетъ, не смотря на всѣ свои усилія, ничего выговоришь, исключая имени вредоносной записки, въ которой, безъ сомнѣнія, она написала кабалистическія слова, очаровавшія его и принуждающія его молчать."
Ревекка иначе поняла выговоренное, какъ бы противъ воли, Бріаномъ; она вспомнила о запискѣ, положенной ей въ руку во время входа ее въ залу; тихонько взглянула на нее и прочла: Требуй суда Божія. Нѣкоторое волненіе, произведенное въ собраніи отвѣтомъ Бріана, который каждый толковалъ по своему, дало возможность Ревеккѣ прочесть и изодрать записку такъ, что никто того не примѣтилъ.
По возстановленіи тишины, Великій Магистръ сказалъ Ревеккѣ: "Ты видишь, что слова несчастнаго Рыцаря тебѣ нисколько не помогаютъ; врагъ, обладающій имъ, слишкомъ силенъ. Имѣешь ли ты намъ что сказать еще?"
"Имѣю; -- отвѣчала Ревекка -- самые ваши законы подаютъ мнѣ еще одно средство къ спасенію моей жизни, которая хотя очень несчастна, особенно съ нѣкотораго времени, но она есть даръ Божій; я не должна, смѣть пренебрегать ею, и обязана употребить всѣ средства къ защитѣ оной. Я невинна; все сказанное въ обвиненіи меня есть клевета, и я требую суда Божія, требую дозволенія доказать мою невинность законнымъ поединкомъ чрезъ моего защитника."
"А кто захочетъ -- сказалъ Бомануаръ -- сражаться за чародѣйку, за Іудеянку?"
"Богъ пошлетъ мнѣ защитника; -- отвѣчала Ревекка -- невозможно, чтобъ въ Англіи, гдѣ такъ много добродѣтельныхъ, человѣколюбивыхъ, сострадательныхъ и храбрыхъ людей, не нашлось никого, желающаго защитить справедливость и невинность; но довольно того, что я требую законнаго поединка, и вотъ мой вызовъ."
Сказавъ это она сняла съ руки шелковую шитую перчатку, и бросила ее передъ Великимъ Магистромъ, съ кроткимъ и благороднымъ видомъ, который во всемъ собраніи возбудилъ къ ней уваженіе.
Лука Бомануаръ былъ тронутъ благородствомъ и пріятностію, съ которыми Ревекка изъяснила послѣднее требованіе. Онъ не былъ жестокосердымъ отъ природы; но уединенная жизнь, военныя упражненія, привычка видѣть себя повелителемъ и твердая увѣренность въ обязанности изкоренять ересь и поражать невѣрныхъ, сдѣлали постепенно нечувствительнымъ его сердце, чуждое страстей. Черты лица его казались не столь суровыми, когда онъ смотрѣлъ на милое твореніе, не имѣющее ни покровителя, ни друга, сирое, но защищающееся съ такою неустрашимостію и съ такимъ благородствомъ.
"Ревекка, -- сказалъ онъ -- ежели сожалѣніе, которое я чувствую, смотря на тебя, происходитъ отъ твоего чародѣйства, то преступленіе твое ужасно; но я почитаю чувства моего сердца естественными, видя твореніе, награжденное толикими наружными достоинствами, содѣлавшееся сосудомъ гибели. Дочь моя, исповѣдуй свои преступленія, покайся и оставь заблужденія; подъ симъ условіемъ, я дарую тебѣ жизнь."
"Я васъ прошу -- отвѣчала Ревекка -- дозволить мнѣ узнать, удостоите ли вы вниманія мое прошеніе о законномъ поединкѣ? "
"Подайте мнѣ ее перчатку, -- сказалъ Бомануаръ -- Посмотри хорошенько на эту перчатку, дочь моя, посмотри, какъ она ничтожна для такого ужаснаго вызова, каковъ смертельный поединокъ; посмотри, какое различіе между ею и стальными перчатками нашихъ Рыцарей, и знай, что такая же разность между защитою твоею и нашего Ордена, который ты вызываешь."
"Положите на вѣсы мою невинность,-- сказала съ твердостію Ревекка -- и вы увидите, что шелковая перчатка перетянетъ желѣзную."
"Слѣдовательно, ты не признаешь себя виновною и настаиваешь въ дерзкомъ своемъ вызовѣ?"
"Настаиваю, почтеннѣйшій Великій Магистръ."
"Итакъ, да будетъ по твоему прошенію, и судъ Божій да покажетъ, на чьей сторонѣ справедливость."
"Аминь!" Отвѣчали Командоры, находившіеся близь Великаго Магистра. "Аминь!" Повторили Рыцари и все собраніе.
"Братіе, -- сказалъ Бомануаръ -- вамъ извѣстно, что мы могли отказать ей въ поединкѣ; но хотя она Іудеянка и чародѣйка, сохрани насъ Богъ отъ этаго! Она иностранка, безъ покровителя, и проситъ дозволенія единственно прибѣгнуть подъ покровъ нашихъ законовъ; сверхъ того, хотя мы и иноки, но вмѣстѣ съ тѣмъ и Рыцари; намъ неприлично отказаться отъ вызова, подъ какимъ бы ни было предлогомъ. Итакъ, дѣло состоитъ въ слѣдую темъ: Ревекка, дочь Исаака Іоркскаго, Іудейскаго закона, признаваемая по многимъ, болѣе нежели подозрительнымъ, обстоятельствамъ употреблявшею чародѣйство надъ особою благороднаго Рыцаря нашего Ордена, требуетъ законнаго поединка, для доказательства своей невинности. Кому, полагаете вы, должно отдать залогъ вызова? Кого назначить Рыцаремъ-защитникомъ нашей стороны?"
"Бріана Буа-Гильберта.-- сказалъ Командоръ Гудальрикъ -- Дѣло это особенно до него касается и ему болѣе всѣхъ извѣстна справедливость нашей стороны."
"Но ежели братъ нашъ Бріанъ находится подъ вліяніемъ чародѣйства!-- сказалъ Бомануаръ -- Впрочемъ, мы говоримъ это только изъ предосторожности; изъ всего нашего Ордена, мы никому охотнѣе не ввѣримъ защиты его чести."
"Почтеннѣйшій Великій Магистръ.-- отвѣчалъ Командоръ -- Вамъ извѣстно, что никакое чародѣйство не можетъ имѣть власти надъ Рыцаремъ, сражающимся для изъявленія суда, Божія." "Справедливо; -- сказалъ Бомануаръ -- отдайте Бріану Буа-Гильберту залогъ вызова. Братъ!-- сказалъ онъ Бріану -- мы поручаемъ вамъ сражаться неустрашимо и быть увѣреннымъ, что побѣда будетъ на сторонѣ справедливости. Ревекка! мы даемъ тебѣ три дни срока для отысканія Рыцаря защитника."
"Срокъ слишкомъ коротокъ -- сказала она -- для отысканія человѣка, который бы хотѣлъ за обвиняемую подвергнуть опасности жизнь и честь свою, тогда какъ она чужестранка и иновѣрная."
"Мы не можемъ отсрочить болѣе.-- сказалъ Великій Магистръ -- Сраженіе должно происходить въ нашемъ присутствіи; а важныя дѣла отзываютъ насъ чрезъ три дни отсюда."
"Да будетъ воля Божія!-- сказала Ревекка -- Я возлагаю мое упованіе на единаго Бога, Коему возможно въ одно мгновеніе то, для чего человѣку недостаточно всей вѣчности."
"Теперь остается назначить мѣсто сраженія и казни, ежели будетъ нужно.-- сказалъ Бомануаръ -- Гдѣ Командоръ Албертъ?"
Албертъ, державшій еще перчатку Ревекки, стоялъ подлѣ Бріана и разговаривалъ съ нимъ горячо, но тихимъ голосомъ.
"Не отказывается ли онъ отъ принятія залога поединка?" Спросилъ гнѣвно Великій Магистръ.
"Нѣтъ, почтеннѣйшій Великій Магистръ, -- отвѣчалъ Албертъ, спрятавъ перчатку подъ епанчу -- онъ принялъ его; что жь касается до мѣста сраженія, не угодно ли назначить оное на принадлежащемъ здѣшнему командорству Георгіевскомъ полѣ, на которомъ обыкновенно производятся наши военныя упражненія?"
"Хорошо.-- сказалъ Великій Магистръ -- Ревекка, ты должна туда представить своего защитника, и ежели онъ не побѣдитъ, или не явится на это мѣсто для сраженія, то ты погибнешь смертію, назначенною чародѣйкамъ: таковъ нашъ приговоръ, Запишите всё это въ протоколъ и прочтите всенародно, чтобъ никто не имѣлъ права отзываться невѣдѣніемъ объ ономъ."
Капеланъ, отправлявшій должность секретаря, записалъ все производство въ большую книгу, in folio, назначенную для записыванія главныхъ постановленій, дѣлаемыхъ Орденомъ; другой же Капеланъ прочелъ записанное громкимъ и внятнымъ голосомъ.
"Да поможетъ Богъ справедливой сторонѣ!" Сказалъ Великій Магистръ, по окончаніи чтенія. "Аминь!" Отвѣчало собраніе.
Ревекка въ молчаніи подняла глаза къ Небу, сложила руки на груди и пробыла съ минуту въ семъ положеніи. Потомъ, обратясь къ Великому Магистру, сказала ему съ кротостію, что ей нужно до зволеніе увѣдомить своихъ, друзей о положеніи, въ которомъ она находится, и о потребности въ защитникѣ.
"Это справедливо.-- отвѣчалъ Бомануаръ -- Ты можетъ избрать, кого хочешь, для увѣдомленія ихъ о своемъ положеніи, и избранный тобою для сего человѣкъ къ тебѣ свободно будетъ допускаемъ."
"Естьли здѣсь кто-нибудь,-- сказала Ревекка -- который бы, изъ любви къ справедливости, или въ надеждѣ щедрой награды, согласился сдѣлать эту услугу невинной и несчастной дѣвицѣ?"
Никто не отвѣчалъ, не смѣя въ присутствіи Великаго Магистра оказать участіе въ положеніи Іудеянки, признанной имъ чародѣйкою, и опасаясь впасть въ подозрѣніе. Ни чувство состраданія, ни прелесть награды не сильны были побѣдить этаго страха.
Ревекка была нѣкоторое время въ неизъяснимомъ безпокойствѣ. "Возможно ли, -- сказала она -- что въ самой Англіи, я вижу себя лишаемою надежды на послѣднее средство къ избавленію себя, отъ недостатка снисхожденія, въ которомъ не отказывается и величайшимъ преступникамъ!"
"Хотя я не иначе могу ходить, какъ на костыляхъ, -- сказалъ Гигъ -- но и тѣмъ обязанъ вамъ и, какъ могу, готовъ исполнить ваше порученіе. Далъ бы Богъ, чтобъ ноги мои заслужили вину моего языка! Ахъ! говоря о вашемъ благодѣяніи, я нимало не ожидалъ подвергнуть васъ опасности."
"Для Бога нѣтъ не возможнаго." Отвѣчала Ревекка.
Она поспѣшно написала нѣсколько словъ по-Еврейски на кускѣ пергамина, который данъ былъ ей Капеланомъ, по приказанію Великаго Магистра, и сказала Гигу: "Сыщи Исаака Іоркскаго и отдай ему эту записку; вотъ тебѣ на наемъ лошади и за труды. Небо внушаетъ мнѣ предчувствіе, что я не умру назначенною мнѣ смертію. Богъ пошлетъ мнѣ защитника. Прощай. Помни, что жизнь моя зависитъ отъ твоего проворства."
Многіе изъ зрителей старались удержать Гига отъ принятія записки, на которой, по мнѣнію ихъ, были написаны кабалистическіе знаки; но онъ рѣшился услужишь своей благодѣтельницѣ. "Она излечила мое тѣло, -- отвѣчалъ онъ -- и я увѣренъ, что не захочетъ погубить и души моей."
Гигъ отправился немедленно изъ Темплестова въ свою деревню, намѣреваясь взять тамъ у своего сосѣда лошадь и на ней доѣхать до Іорка.
По счастію, ему не нужно было итти такъ далеко. Отошедъ не болѣе четверти мили отъ командорства, онъ встрѣтилъ двухъ человѣкъ, ѣдущихъ верхомъ, къ которымъ приближившись увидѣлъ, что они Евреи и въ одномъ изъ нихъ узналъ Исаака Іоркскаго, въ другомъ же Раввина Бенъ Самуила. Они знали, что въ командорствѣ производится Beликимъ Магистромъ судъ надъ чародѣйкою и, не смѣя войти въ замокъ, ѣздили вокругъ онаго.
"Братъ Бенъ Самуилъ, -- сказалъ Исаакъ -- сердце мое замираетъ и это не безъ причины: обвиненія въ чародѣйствѣ не рѣдко служатъ предлогомъ къ притѣсненію насъ."
"Не безпокойся, братъ, -- отвѣчалъ Наеанъ -- ты довольно богатъ, чтобъ ничего не бояться; все дѣло кончится однѣми деньгами. Но что это за человѣкъ, который къ намъ подходитъ на костыляхъ? Дружище!-- сказалъ онъ Гигу -- ежели тебѣ нужно какое лекарство, то я тебѣ въ немъ не откажу, но не дамъ ничего человѣку, просящему милсотины на большой дорогѣ; у тебя слабы ноги и тебѣ не, возможно быть ни гонцемъ, ни воиномъ, ни пастухомъ; но, кажется, руки у тебя здоровы и ты могъ бы нѣкоторыя работы.....
"Помилуй Исаакъ, что съ тобою дѣлается?" Вскричалъ Наѳанъ.
Въ продолженіи разговора, Исаакъ взялъ у Гига записку и, едва взглянулъ на нее, измѣнился въ лицѣ, вскрикнулъ и упалъ съ лошади безъ чувствъ.
Испуганный Раввинъ немедленно приближился къ нему, далъ ему понюхать спирту и, вынувъ изъ кармана инструментъ, приготовлялся уже пустить ему кровь; но Исаакъ пришелъ въ себя и, къ чрезвычайному удивленію Раввина, сбросивъ съ себя шапку, началъ посыпать пылью себѣ волосы.
Раввинъ, полагая, что онъ помѣшался въ умѣ, принялся было опять за свой инструментъ, но Исаакъ скоро удостовѣрилъ его въ ошибкѣ.
"Дѣва горести!-- вскричалъ онъ -- Тебя должно бы назвать Веноніею, а не Ревеккою! Какъ я желаю, не пережить тебя!"
"Что тебѣ сдѣлалось?-- сказалъ Раввинъ -- Не стыдно ли быть такъ малодушнымъ? Что случилось съ твоею дочерью? Я надѣюсь, что она еще жива?"
"Жива, но во власши враговъ, готовыхъ поступить съ нею жесточайшимъ образомъ, не смотря ни на юность, ни на невинность ея. Она составляла пальмовый вѣнецъ посѣдѣлой главы моей, по онъ поблекъ въ одну ночь. Дочь моя! Одно утѣшеніе мое въ старости! Единственная отрасль моей возлюбленной Рахили! Мракъ смерти уже окружаетъ тебя."
"Но что тутъ написано? Нѣтъ ли средства ее избавить?"
"Прочти. Глаза мои отъ слезъ ничего не видятъ."
Раввинъ взялъ Ревеккину записку и прочелъ по-Еврейски слѣдующее:
"Исааку, сыну Адоникамову, котораго Христіане называютъ Исаакомъ Іоркскимъ. Да совершится надъ тобою обѣтованное благословеніе!
"Отецъ мой! Я осуждена насмерть за преступленіе, о которомъ даже не имѣю никакого понятія: за чародѣйство. Если можно найти храбраго человѣка для защищенія меня копьемъ и мечемъ, по существующему обыкновенію, на полѣ Георгіевскомъ, въ продолженіи трехъ дней, считая отъ нынѣшняго; то, можетъ быть, Богъ даруетъ ему достаточную силу для одержанія побѣды и для защиты невинности, лишенной всякой иной помощи. Если же никого не выищется, то подруги мои могутъ теперь же начать меня оплакивать, какъ цвѣтокъ, срѣзанный жнецомъ. Постарайтесь отыскать помощь, гдѣ можете.Христіанскій Рыцарь Вильфридъ, сынъ Цедрика, называющійся Ивангоемъ, думаю, согласился бы за меня сразиться, но онъ еще не можетъ быть въ состояніи вынести тяжести вооруженія. При всѣмъ томъ, отецъ мой, дайте ему знать о моемъ положеніи. Онъ имѣетъ друзей, былъ товарищемъ нашимъ въ плѣну и, можетъ быть, сыщетъ мнѣ защитника.
"Увѣрьте Вильфрида, что Ревекка, останется ли въ живыхъ, или умретъ, но всегда пребудетъ невинною въ преступленіи, въ которомъ ее обвиняютъ. Если угодно будетъ Богу, чтобъ вы лишились своей дочери, то не оставайтесь болѣе въ этой обагренной ея кровію странѣ; удалитесь въ Кордую, гдѣ братъ вашъ живетъ въ безопасности подъ сѣнію трона Беабдилова."
Исаакъ выслушалъ все довольно спокойно; по окончаніи же чтенія, началъ опять продолжать изъявленіе своей горести, по обычаю восточныхъ народовъ, посыпая голову пылью, раздирая свою одежду и вопія: "Дочь моя! моя Ревекка! плоть моей плоти! кости костей моихъ!"
"Ободрись, -- сказалъ ему Раввинъ -- горесть ни къ чему не служитъ. Сей же часъ ступай и отыщи Вильфрида. Можетъ быть, онъ подастъ тебѣ совѣтъ, или окажетъ помощь. Онъ любимецъ Ричарда, называемаго Львиное-Сердце, о возвращеніи котораго сюда всѣ увѣряютъ. Очень возможно, что Ричардъ, по просьбѣ его, запретитъ этимъ кровожаднымъ людямъ исполнить свой приговоръ."
"Я его сыщу, -- сказалъ Исаакъ -- потому что онъ очень хорошій и сострадательный къ намъ человѣкъ, но онъ еще не въ силахъ надѣть латъ; а кто изъ Христіанъ за хочетъ, кромѣ его, сражаться за Іудеянку?"
"Ты говоришь, какъ человѣкъ, который не знаетъ Христіянъ. Ободрись и поспѣши отыскать Вильфрида; я же, съ своей стороны, также похлопочу о тебѣ: не простительно бы было не помочь брату въ такомъ несчастій. Я отправлюсь теперь въ Іоркъ. Тамъ много собралось Рыцарей. Можетъ быть, кто нибудь изъ нихъ возметъ на себя быть защитникомъ твоей дочери; ты же исполнишь все, чти я имъ обѣщаю твоимъ именемъ."
Безъ сомнѣнія исполню, и благодарю Небо, пославшее мнѣ такую подпору въ несчастій, каковъ ты ... Между тѣмъ пожалѣй о мнѣ и не слишкомъ много сули имъ вдругъ.... Ахъ! что я сказалъ? Нѣтъ, поступай какъ найдешь лучше. Къ чему мнѣ золото безъ дочери."
"Прощай, -- сказалъ Наеанъ -- надо дѣйствовать не мѣшкая; желаю; чтобъ ты былъ утѣшенъ."
Они обнялись и, разставшись, поѣхали, каждый по своей дорогѣ.
Гигъ не отходилъ отъ нихъ въ продолженіи всего разговора, изъ котораго ничего не понялъ, потому что они говорили по-Еврейски. Наконецъ, посмотрѣвъ имъ въ слѣдъ, сказалъ: "Эти окаянные жиды, не болѣе обратили на меня вниманіе, какъ на Турку, или на язычника. Имъ бы можно было бросить мнѣ одинъ, или два цехина. Я не былъ обязанъ приносить имъ, Богъ знаетъ, какое писаніе, подвергаясь опасности быть околдованнымъ; но что мнѣ пользы и въ ихъ золотѣ, ежели оно можетъ оборотиться въ дубовые листья?
Уже оканчивался день, въ который производился надъ Ревеккою судъ, сумерки уже заступили мѣсто дневнаго свѣта. Въ это время она услышала тихій стукъ у дверей комнаты, въ которую ее отвели по окончаніи суда.
"Войди! ежели ты не врагъ мой,-- сказала Ревекка -- Но, увы!-- продолжала она -- я не могу воспрепятствовать тебѣ войти, ежели бы ты былъ и врагомъ моимъ."
"Надобно мнѣ быть тѣмъ, или другимъ, Ревекка.-- сказалъ Бріанъ, вошедъ въ двери -- Послѣдствія моего съ тобою разговора покажутъ мнѣ, которую изъ этихъ ролей я долженъ взять на себя."
Ревекка, почитавшая преступную страсть Бріана причиною всѣхъ своихъ злополучій, отступила назадъ до самой стѣны, увидѣвъ его.
"Теперь -- сказалъ Бріанъ -- вы не имѣете никакой причины меня бояться."
"Я васъ не боюсь." Отвѣчала Ревекка, хотя частое ея дыханіе и опровергало ея слова.
"Вы не должны меня опасаться, Ревекка, даже и потому, что въ двухъ шагахъ отсюда находится караулъ, имѣющій повелѣніе охранять васъ до времени казни. Я не имѣю надъ нимъ ни малѣйшей власти. При первомъ звукѣ вашего голоса, караульные войдутъ и я самъ подвергну" ея опасности, ежели они меня здѣсь застанутъ."