Ядринцев Николай Михайлович - Невежественная Сибирь и услуги культуртрегерства

НЕВѢЖЕСТВЕННАЯ СИБИРЬ И УСЛУГИ КУЛЬТУРТРЕГЕРСТВА.

(ФЕЛЬЕТОНЪ).

"Какъ измѣняется жизнь нашихъ сибирскихъ городовъ, какъ совершенствуется она, какія превращенія совершаются съ общественной жизнью вообще у насъ и какъ проникаетъ къ намъ цивилизація?" Вотъ надъ нѣмъ я задумываюсь и стараюсь отдать себѣ отчетъ, проѣзжая паши города, живя въ нихъ, а еще болѣе читая изъ года въ годъ хроники городской жизни. Я сравниваю свои воспоминаніи дѣтства и прихожу къ убѣжденію, что всё сильно измѣнилось у насъ, а цивилизація несомнѣнно совершаетъ свое дѣло. Возьмемъ такой примѣръ. Въ дѣтскихъ воспоминаніяхъ моихъ сибирская дама рисуется мнѣ ѣдущей въ пошевняхъ въ собственную лавку, она правитъ сама лошадью (это вдова, заправляющая торговлею, оставшеюся послѣ мужа), она въ шубкѣ, подпоясана купеческою шелковою опояскою и съ большимъ бѣличьимъ или собольимъ воротникомъ въ хвостахъ. Другая дама везетъ въ саняхъ съ рынка огромную 2-хъ аршинную рыбу, хвостъ которой торчитъ стоймя изъ сапей. Третья дома шлепаетъ самолично на базаръ и гуторитъ цѣлые часы съ городскою торговкою Ивановной, своей пріятельницей. А теперь эти кареты, коляски, бальныя платья, трены. Господи! а вѣдь подумаешь далось это нелегко! Нѣсколько лѣтъ назадъ, первая дама, съѣздившая съ мужемъ въ Петербургъ, вывезла моду ѣздить зимою въ каретѣ, запрягли лошадей, выѣхали, спускаются съ Юрточной горы, лошади понесли, и дама лишилась двухъ зубовъ.

Второй примѣръ. На моей памяти въ Тюмени еще существовали патріархальныя вечеринки, гдѣ музыки не допускалось, хотя барышни тайно учились кадрилямъ, за то отцы-купцы въ разгарѣ кутежа, отплясывали трепака и выдѣлывали всякіе фокусы. Разъ купецъ Агапычъ, силачъ и атлетъ, послѣ такого разгула, пришелъ къ намъ въ домъ просить щенковъ. Они ему понадобились для лѣченья, положить на грудь, (вѣрно такое лѣченье прописывала домашняя медицина), а грудь у него заныла отъ того, что по немъ, по Агапычѣ, пьяная компанія проплясала. Помню, что Агапычу щенки не помогли, и онъ умеръ чрезъ недѣлю. Вотъ какъ тогда танцовали. А послѣ я въ этомъ самомъ городѣ кадрили водилъ! Теперь же куда ушли,-- нечего и говорить.

Было время, когда на вечерахъ выходилъ секретарь земскаго суда Судовичъ ублажать насъ на скрипицѣ "Чижикомъ", и мы восторгались, а одинъ старый исправникъ, сослуживецъ Лоскутова (умеръ бѣдный, упавъ головой въ песочницу), дирижировалъ хоромъ "Среди долины ровныя"; пѣсню эту онъ приписывалъ почему-то Сперанскому, а теперь посмотрите, сколько въ Сибири музыкальныхъ обществъ! Правда они основывались иногда экспромтомъ. Пріѣхалъ разъ къ чумазому-богачу музыкантикъ, промышлявшій на трубѣ, поигралъ у богача, а въ него возьми да и влюбись корявая сестрица. Ну, конечно, грѣхъ! Надо было пристроить, грѣхъ покрыть! Женили музыканта. Теперь какую же ему должность дать? У чумазаго обзаведеніе на широкую ногу. Въ конторщики музакантикъ не годится, овесъ выдавать тоже. Завелъ купецъ хоръ, основалъ музыкальное общество и назвалъ музыкантика "трубачъ-мейстеромъ"! Послѣ того сколько прогресса! Въ городахъ то и дѣло слышишь о благородныхъ концертахъ.

-- Это изъ "Русалки" сегодня такой-то поетъ?

-- Кто же это -- новый пѣвецъ?

-- Кто же такой?

-- Боже! Развѣ не знаете? N. не давно прибылъ, мироваго судью гдѣ-то на югѣ хотѣлъ застрѣлить!

-- Что-вы говорите!

-- Да, прекрасный голосъ.

-- А этотъ на афишѣ піанистъ?..

-- Тоже новый... Онъ, видите, попался въ кражѣ фортепіано изъ магазина Германа и Гросса, за то сосланъ. Но замѣчательно играетъ.

-- На краденномъ?

-- Нѣтъ, теперь на нашемъ общественномъ.

Входите вы въ собранье: блескъ и цивилизація.-- Кто это во фракѣ такъ легко танцуетъ?

-- Это, изъ адвокатовъ, онъ,.знаете, деньги кліентовъ -- того!..

-- А этотъ?

-- Банкъ, знаете, того... обанкротилъ, но прекрасно въ вистъ играетъ, я вамъ устрою партію.

-- А этотъ, что за шампанскимъ съ ужиномъ сидитъ?

-- Этотъ, онъ въ камерѣ суда съѣлъ цѣлый вексель!--

-- Какъ съѣлъ?

-- Такъ,-- чтобы уничтожить долгъ! Его все спрашиваютъ пріятели: "Какого вкуса сохранныя росписки и подъ соусомъ ли онъ ихъ ѣлъ?" Смѣется! Отличный человѣкъ!

Вотъ кто къ намъ вводитъ въ общественную жизнь цивилизацію. И какъ мы преуспѣваемъ. Прежде купецъ пригласитъ гостей на именины, сдѣлаетъ пирожище съ нельмой, наварятъ пельменей, наставятъ оладей, хоромы вымыты, мебель заведена, но все это дорого и безвкусно. Гости въ въ салфетки сморкаются, хозяйка на чурбанъ въ шамшурѣ похожа. А послѣ припомните обѣды у Хану нова! А чумазый-то, бывало, какихъ апельсиновъ изъ оранжерей поднесетъ. А зятекъ-то, знаменитый Словоерчикъ, какіе на деньжонки Ивана Ивановича хоромы да кабинеты завелъ! И потомъ сейчасъ фотографа. Снимай мнѣ всѣ комнаты, а я чтобы на кушеткѣ лежалъ, а кругомъ его, знаете, тропики,-- удивленіе!

-- Но вѣдь Словоерчику не сразу же деньги и тропики дались?

-- Какое сразу! Сначала вѣдь Словоерчикъ сдѣлался зятемъ ростовщика Хапунова, деньги за женой взялъ, а потомъ почетное званіе купилъ и росписныя фалды. А помните, какъ его Иванъ Ивановичъ "для примѣру" послѣ этого въ баню потребовалъ: "Парь, говоритъ, меня! Хоть ты теперь и званіе получилъ, а за мои же деньги!" Да такъ во всѣхъ украшеніяхъ онъ, сударь мой, на полкѣ и парилъ купца. Потому ничего не подѣлаешь. Деньги чужія! Да, цивилизація, конечно, не даромъ давалась сибирскимъ городамъ.

Лѣтъ 20 назадъ театральная пріѣзжая труппа и любители играли въ салдатскомъ манежѣ., то есть на тѣхъ же подмосткахъ, гдѣ фигурировалъ царь Иродъ и непокорный сынъ Адольфъ.

Первое любительское представленіе обыватели встрѣтили удивленно. Они не понимали, что актеры-любители изъ мѣстныхъ чиновниковъ "лицедѣйствовали" и изображали другихъ лицъ; напротивъ, они видѣли, какъ городничиха ссорилась съ почтмейстершей, продолжая на сценѣ тоже, что совершали въ жизни, а пьяный судья былъ на сценѣ, только немножко болѣе пьянъ, чѣмъ обыкновенно. Теперь же не только труппы, актеры, закулисные кавалеры, но и цѣлыя драматическія общества, подобно музыкальнымъ, завелись.

Было время, когда мы настоящихъ университетскихъ и въ глаза не видали. Былъ одинъ старый докторъ, но и тотъ забылъ, гдѣ онъ учился. Такъ подъ-конецъ и говорилъ: "Забылъ, говоритъ, чортъ его знаетъ, гдѣ учился!" Совѣтникъ казенной палаты тоже забылъ, гдѣ учился, а былъ, говорить, въ какомъ-то университетѣ -- не то въ Харьковскомъ, не то въ Московскомъ, потеря памяти у него произошла, когда онъ одно казначейство ревизовалъ и цѣлая пачка у него нечаянно за обшлагъ попала. Конечно, это было давно! Съ тѣхъ поръ это былъ солидный человѣкъ въ городѣ, и состояньице имѣлъ. Помню, какъ началась и цивилизація, какъ явилось возвращеніе памяти, и многіе припомнили, что они въ университетахъ учились. Помню начало этихъ обѣдовъ. Вылѣзли они не суразые, плѣшивые, выцвѣтшіе, какъ старые мундиры, съ поношенной душой и продырявленной совѣстью. Однако вспомнили,-- учились вѣдь! Всѣ празднуютъ, и имъ надо. Ну, и сошлись, сначала молча ѣли и сопѣли. Затѣмъ урѣзали и за. говорили. Раскраснѣлась и покрылась потомъ лысина старца изъ казенной палаты, обрюзгшій, въ водянкѣ докторъ началъ тереть колѣнки. Что-то вспомнилось. Но что?-- вспомнили, какъ за дѣвчонками бѣгали, вспомнили, какъ гдѣ-то домишко въ Горшечной разгромили. Спѣли "казанскую"...

Всѣ были въ восторгъ, но угораздило на этомъ празднествѣ одного экзекутора, стараго-престараго, вспомнить, что и онъ въ университетѣ былъ. Взглянулъ онъ на себя въ зеркало, и вспомнился ему контрастъ того, что давно, давно, исчезло въ туманныхъ образахъ прекрасной юности. Вспомнилось ему что-то свѣжее, какія-то надежды, упованія, и вѣра и клятвы остаться честнымъ до гроба, вспомнилась какая-то чистая струя, смѣнившаяся прозой жизни, затѣмъ большая семья, первый шагъ, первая взятка, а потомъ пошло и по шло. Когда на него пахнула эта струя, а подъ вліяніемъ возліяній что-то защемило грудь, вдругъ онъ опустилъ руки въ тарелку и зарыдалъ.-- Кто мы? что мы?-- говорилъ онъ, и рыданія его раздавались по залѣ къ смущенію гостей. Напрасно другъ изъ казенной палаты подливалъ ему зельтерской воды, экзекуторъ не унимался.-- Что мы пришли праздновать, чего торжествовать! Что вспоминать?-- заговорилъ онъ ожесточеннѣе.-- Паденіе, извращеніе свое, мы пришли праздновать. На кого мы похожи? Студенты! какіе мы студенты, гдѣ наша совѣсть! гдѣ она?-- Его удерживали, но онъ вырвался изъ залы и исчезъ.

Такъ было прервано первое торжество нѣсколько лѣтъ назадъ, но съ тѣхъ поръ мы сдѣлали обѣды приличными: какъ гладко у насъ говорится спичи, какъ громко и складно раздается "vivat iniversitas!" Правда, и теперь, какъ и прежде, мы ничѣмъ не ознаменовываемъ эти обѣды, кромѣ возліяній, а все же припоминаемъ, что въ университетѣ были и пили.

Есть ли у насъ интеллигенція! Можетъ ли быть объ этомъ вопросъ, кто же устроиваетъ обѣды, кто говоритъ рѣчи, кто проводилъ къ намъ цивилизацію, кто прививалъ предметы комфорта? Одинъ скромный администраторъ, уѣзжавшій изъ Сибири, въ отвѣтъ на громкія рѣчи ораторовъ, сказалъ на своихъ проводинахъ слѣдующія правдивыя и прочувствованныя слова:

"Благодарю васъ, господа! вы преувеличиваете мои заслуги. Но вотъ чего я не буду отрицать и съ чѣмъ вы согласитесь. Я ввелъ у васъ красное вино за столомъ! Это ужъ неоспоримо, моя заслуга! Другой, долго послужившій въ Сибири, сообщилъ мнѣ и завѣщалъ внести въ исторію слѣдующую тайну изъ исторіи культуры: "Я, сударь, ихъ (сибиряковъ) сардинки научилъ ѣсть! До этого откупоривать не знали! Въ самомъ дѣлѣ вѣдь сардинки, не малая вещь!"

Мы видимъ цѣлый рядъ культуртрегеровъ! Кто, напримѣръ, устроивалъ въ Томскѣ музыкальные вечера, кто дирижировалъ хорами, кто дирижируетъ въ вистѣ, кто замѣняетъ общественное мнѣніе, кто мажетъ лица горчицей?-- все культуртрегеры. Кто въ Красноярскѣ, напримѣръ, ввелъ плоды и бенедиктинъ, какъ не Юханцевъ, кто создалъ салонъ à la Дюбарри, какъ не Гулакъ-Артемовская! Кто сочинялъ проекты, какъ не Овсянниковъ! и т. д.

Кто создалъ такую культуртрегерскую газету, какъ "Сибирскій Вѣстникъ" въ Томскѣ, гдѣ такъ все критикуется и еще ловчѣе кредитуется, гдѣ такъ благородно-острятъ насчетъ лицъ съ профилемъ и безъ профиля, гдѣ учитъ хорошему тону и преподаетъ табель о рангахъ джентельменъ, привезшій адвокатскій фракъ въ 10 фунтовомъ арестантскомъ тючкѣ по пересыльному тракту, а первый фельетонъ написало игривое дитя изъ Струзбергскаго банка? Кто пустилъ въ Сибири первый шантажъ, кто учитъ клеветать на газеты, кто сочинилъ первый доносъ?..

О цивилизація! Какъ же забыть тебя!

Поэтому съ особеннымъ удовольствіемъ мы прочли отчетъ объ одномъ обѣдѣ въ Иркутскѣ, гдѣ нѣкто изъ обѣдающихъ въ краснорѣчивой рѣчи коснулся вообще сибирскаго культуртрегерства и побранилъ сибиряковъ за то, что они съ предубѣжденіемъ относятся къ культуртрегерамъ. "Пора перестать думать,-- говорилъ онъ,-- что ѣдущія лица изъ Россіи еще на той сторонѣ Урала (случается, и на этой сторонѣ) подготовляютъ свои карманы для обогащенія на счетъ сибирскихъ обывателей. Конь этотъ давно заѣзженъ" (т.-е. сибирскій обыватель, конечно?).

Что дѣлать,-- остается воскликнуть сибирякамъ,-- mea culpa! предубѣжденія были, но вѣдь есть и смягчающія вину обстоятельства. Вѣдь и застольный ораторъ знаетъ, что сибиряки не ко всѣмъ такъ относятся, ибо не всѣ заѣзжіе были "культуртрегерами сардинокъ" и не всѣ ѣхали изъ Россіи съ грѣховными побужденіями. Бывали люди, которые являлись съ глубокимъ воодушевленіемъ, съ горячимъ стремленіемъ помочь бѣдному краю, какъ Сперанскій, Муравьевъ, Синельниковъ. За нихъ провозглашались сибирскіе тосты отъ души.

Но вотъ что замѣчательно, указанные дѣятели первые видѣли и проникали сибирское зло и ту наживу, о которой г. ораторъ упоминаетъ", они первые обрушались и отдавали подъ судъ разныхъ культуртрегеровъ, которые, являясь съ высокомѣріемъ цивилизаторовъ, дозволяли себѣ прикрываться цивилизаціей, обѣдая у купцовъ занимали деньги, дѣлали долги, обирали крестьянъ и инородцовъ и уѣзжали съ состояніями, а въ наслѣдіе оставляли объѣдки отъ сытныхъ трапезъ и коробочки отъ" сардинокъ.

Вѣдь не всегда являлись въ Сибирь только благодѣтели; вспомнимъ времена исправника Лоскутова, смѣненнаго Сперанскимъ, вспомнимъ время розогъ, битыя рожи, время старой "онучи" и онучьей опричнины. Кто въ этихъ рядахъ стоялъ?!... Наконецъ, вспомнимъ, кто стѣснялъ мѣстную жизнь и заглушалъ стонъ новорожденнаго самосознанія, кто давилъ и мозжилъ его, какъ младенца, съ безпощадностью и жестокостью мужика Петра въ драмѣ графа Толстаго. Вспомнимъ, какую дьявольскую деморализацію внесли нѣкіе культуртрегеры въ нашу мѣстную печать, въ наше бѣдное общество, какіе элементы со всѣхъ уголовныхъ скамей Россіи они подобрали, чтобы просвѣщать Сибирь, какъ они соединились съ другими культуртрегерами, которые были уличены въ злоупотребленіяхъ, въ кражахъ, подлогахъ, они соединились со всѣмъ отребьемъ сибирскаго общества, какое сочувствіе они находятъ среди этихъ элементовъ, какую нашли себѣ армію читателей и цѣнителей изъ пропившагося и замазурничавшагося люда. И этотъ позоръ внесенъ въ святую и чистую доселѣ область литературы! Что же, и это цивилизація!

Добродушный Сибирякъ.

"Восточное Обозрѣніе", No 10, 1887