Ядринцев Николай Михайлович - Сибирское Рождество и святки

СИБИРСКОЕ РОЖДЕСТВО И СВЯТКИ

(ОЧЕРКЪ НРАВОВЪ).

Свѣтлая морозная ночь. Канунъ Рождества. Улицы пусты и только свѣтлое небо, усѣянное звѣздами, стелется надъ безконечною бѣлою пеленою. Изрѣдка скрипнетъ калитка и закутанная съ головою дѣвушка пробѣжитъ къ сосѣдкѣ.

Въ маленькой лачужкѣ на концѣ города теплится свѣчка передъ образомъ, на полатяхъ лежитъ нищая старуха, въ углу отставной солдатъ дѣлаетъ "Виѳлеемскую звѣзду" изъ цвѣтной бумаги и фольги. Онъ поворачиваетъ ее, осматриваетъ и громко поетъ:

-- Рождество твое, Христе Боже нашъ, возсія мірови свѣтъ разума!

Въ углу мальчуганъ тщательно по замасленной бумажкѣ зазубриваетъ: "Маленькій хлопчикъ, сѣлъ на столбчикъ, въ дудочку играетъ, Христа прославляетъ... Христосъ родился, Іуда удавился, весь міръ обновился.-- Съ праздникомъ поздравляю, здравія желаю. Хозяинъ съ хозяюшкой, съ праздничкомъ!" Такова рацея завтрашняго славильщика.

Солдатъ кончилъ звѣзду, всталъ, и сдѣлалъ "экзаментъ", хлопцу.

-- Христосъ родился, Іуда удавился, съ праздникомъ поздравляю... запинался славильщикъ.

-- Учи еще! сказалъ солдатъ, и легъ спать. Старуха охала.

-----

Въ главной бакалейной лавкѣ города Степанъ Парамонычъ отмѣчалъ рождественскіе подарки мѣстному начальству.

Передъ нимъ стоялъ старшій приказчикъ.

-- Исправнику! командовалъ Степанъ Парамонычъ, пудъ рафинаду, чаю фунтъ, балыку!

-- Онъ, Степанъ Паромонычъ, не очень что-бы? Покупатели не одобряютъ, рѣшился замѣтить приказчикъ.

-- Что, воняетъ? ничего... сойдетъ, знаешь, даровому коню... Фунтъ Мусатова положи еще, да бутылку люнеля.

-- Квартальному! Положи фунтъ сахару, полъ фунта чаю, рыбы соленой 2 фунта... бутылку...

-- Какого прикажете. Мушкатели?

-- Ну что, братъ, не по чину -- горькой ладно.

-- Судьѣ! Положи муки крупчатки -- остатокъ есть.

-- Затхлой? Степанъ Парамонычъ.

-- Ничего, сойдетъ! Съѣдятъ, у него большая орава!

-- Стряпчему! Положи ветчины, селедку голландскую, да бутылку тенерифу! Онъ холостой и пьющій.

Такъ Степанъ Парамоновичъ распредѣлялъ рождественскіе подарки. Не положилъ онъ только доктору и смотрителю училища, сказавъ: "Какое это начальство!"

"Завтра придутъ поздравлять -- такъ очищенную-то разбавь, да подогрѣй! а кульки отправь съ мальчуганомъ сегодня", далъ инструкцію хозяинъ, сотворивъ всѣ добрыя дѣла на сей день.

-----

Было очень поздно, въ кухнѣ исправника все еще пекли и стряпали. Полицейскій въ сермягѣ, переминаясь отъ мороза, держалъ въ окоченѣвшихъ рукахъ 4 цыплятъ, жалобно пищавшихъ. Исправница въ бѣломъ чепцѣ осматривала ихъ тщательно.-- Не могли лучше-то дать? съ сердцемъ сказала она, такъ-то уважаютъ начальство!

-- И то, говоритъ, на племя оставляли, Ваше-скородіе, теперь хоть шаромъ покати, яичка къ Христову дню не дождешься.

-- Знаемъ мы ихъ, сказала исправница и бросила цыплятъ кухаркѣ въ подолъ. Вынимай кулекъ отъ Парамоныча, сказала исправница. Она тщательно запустила въ него руки и вытащила чай.

-- Ну, это ладно! Не цвѣточный поди скаредъ прислалъ.-- Ну, что еще? Солдатъ вытащилъ нѣчто мягкое.

-- Это что еще воняетъ? Балыкъ?! Хозяйка понюхала и плюнула.-- Ахъ, чтобъ ему подавиться имъ! Ну, подожди, попомнить же тебѣ Егоръ Евстигнеичъ за непочтительность.-- А? Протухлый! и разсвирѣпѣвшая исправница полетѣла къ супругу.

-- Вотъ такъ теперь все, матушка, сказалъ задумчиво Егоръ Евститеичъ, нравы падаютъ, непочтительность. Я давно писалъ объ этомъ начальству. Ну, попадется теперь ко мнѣ въ ланы кто нибудь изъ ихняго брата живодера!

Чуть брежжилъ свѣтъ. Звѣзда волхвовъ потухла въ небѣ. Среди сугробовъ шли какіе-то маленькіе карлики въ тяткиныхъ пимахъ и шапкахъ. Это были маленькіе славильщики. Сзади по сугробамъ плелся кривой солдатъ съ Виѳлесмовской звѣздой, внутри которой вставлена была свѣчка, онъ важно повертывалъ и крутилъ звѣзду то въ ту, то въ другую сторону. Они подошли къ воротамъ Степана Парамонича, ворота были крѣпко заперты. Степанъ Парамоновичъ отбивался даже отъ славильщиковъ.

Но отставной солдатъ былъ стратегъ,-- одного изъ хлопцевъ онъ командировалъ въ подворотню, (брешь) тотъ, облаиваемый собаками, успѣлъ отворить "задвижку" у калитки. И чрезъ нѣсколько минута орава брала приступомъ кухню, громко славя.-- "Христосъ рождается..."

Степанъ Паромонычъ, несмотря на то, что зналъ характеръ славильщиковъ проникать во всѣ щели, неожидалъ. Онъ слышалъ уже о бурѣ въ кухнѣ исправника,-- передала кухарка, возвратившая балыкъ, почему онъ былъ въ свирѣпомъ состояніи духа и, заслышавъ славильщиковъ, кинулся аки левъ.

-- Ты что орешь, поймалъ онъ передняго клопа за загривокъ. Маленькій славильщикъ имѣлъ инструкцію не переставать, такъ какъ вся суть успѣха прославить, а потомъ ужъ хозяевамъ стыдно не дать грошикъ.

-- Маленькій хлопчикъ сѣлъ на столбчикъ, въ дудочку играетъ... пищалъ стиснутый купеческими ручищами мальчуганъ.

-- Ну, дальше? произнесъ Степанъ Парамоновичъ, сгибая мальчугана съ злою ироніей.

-- Христосъ родился, Іуда удавился... съ праздникомъ поздравляю и... вамъ того же желаю, едва произнесъ зарапортовавшійся и сжатый за загривокъ мальчуганъ.

-- Удавиться-то! воскликнулъ Степанъ Парамонычъ, и сгребъ славильщика за вихоръ.

Славильщики въ это утро едва унесли ноги отъ Степана Парамоновича.

На улицѣ также раздавалась въ это время брань. Солдатка кричала проходившему полицейскому сермяжнику:

-- Не стыдно цыплятъ воровать! Не стыдно, да я бы ихъ задушила, ѣшьте давленыхъ.

-- Что же мнѣ тебя ждать было! когда приказано, огрызался сермяжникъ.

-----

Наступили святки. По домамъ ходили сибирскіе ряженые, цыганки, татарки съ "півками" (піявками), медвѣдь въ бараньей шубѣ съ гусемъ, турчанки съ полотенцемъ на головѣ и подчембаривъ юбки. Отставной солдатъ изъ славильщика превратился въ атамана, а ребятамъ сшилъ бумажные колпаки изъ остатковъ отъ виѳлеемской звѣзды.

Старый караульный Михѣичъ, съ колотушкой, привыкшій колотить и дремать на концѣ улицы, былъ не въ духѣ, пробѣгавшія въ кацавейкахъ дѣвушки то и дѣло спрашивали: -- Какъ его зовутъ?

-- Да Михѣичъ-же? что вы пристали.

-- Ахъ, это Михѣичъ, слышался звонкій хохотъ.

За его воротникъ изъ сосѣдняго двора попалъ даже башмакъ, причемъ онъ было серьезно разсердился, но придумалъ месть и башмакъ проносилъ за воротникомъ, а на утро сдѣлалъ дѣвкамъ публикацію.

Михѣичу было немало хлопотъ. Вотъ поздняя ночь. Пролетѣла тройка изъ-за рѣки съ разгулявшимися парнями, съ пѣснями и гикомъ.

-- Караулъ! Караулъ! слышалось гдѣ-то. Михѣичъ летѣлъ въ конецъ города къ спуску съ горы. Здѣсь стояли распряженныя сани и сидѣла попадья изъ пригородной деревни, громко вопія. Лошадь была на горѣ, а сани подъ горою -- Что случилось? хлопоталъ Михѣичъ, махая своимъ караульнымъ жезломъ.

-- Да вотъ разбойники не даютъ въ городъ въѣхать, я къ куму-протоіерею ѣду. Только подъ городъ-то подъѣзжаю, а молодцы на тройкѣ подкатили, вышли.-- "Стой!" говорятъ! Я перепужалась. Думала, послѣдній часъ пришолъ. А они отпряги лошадь, да и спусти меня съ горы на салазкахъ. Потомъ опять въ гору втащили, да опять съ горы, да разъ десять такъ тѣшились. Просто замучили -- ни въ задъ, ни впередъ.

-- Гдѣ же лошадь-то ваша, матушка?

-- На горѣ, разбойники оставили. Кучеръ-то запрягать начнетъ, запряжетъ, а они опять отпрягутъ. Вѣдь вотъ какіе охальники!

Скоро появился и кучеръ поповскій Антипка, вываленный въ снѣгу, и запретъ лошадь. Подъ охраной Михѣича тогда попадья вступила въ городъ.

Шутокъ много творилось. Въ сосѣднемъ предмѣстьѣ молодцы сняли ворота у мѣщанина Мылобрѣева и подвѣсили къ воротамъ Толстобрюхова, а Толстобрюховскіе поставили на мостъ. Они же утащили цѣлую полѣнницу и сложили среди другой улицы.

Пьяный обыватель долго стоялъ на мосту размышляя, кажутся ему тутъ порота или дѣйствительно выросли. Отворилъ, пропюлъ и сказалъ:

-- Вѣрно бѣсъ путаетъ.

Исправникъ Егоръ Евстигнѣевичъ цѣлые святки былъ раздражителенъ -- то то, то другое. Вчера въ уѣздномъ маскарадѣ къ нему подошла какая-то маска и имѣла странный разговоръ. Поминались даже цыплята.-- Это вѣрно докторша, рѣшилъ исправникъ, она съ женой не въ ладахъ. Когда дана ушла, Егоръ Евстигнеевичъ, недолго думая, полетѣлъ объясняться. Онъ влетѣлъ бойко прямо въ спальню докторши и засталъ ее ложащейся спать.

-- Позвольте узнать, сударыня, какое вы имѣли право въ маскарадѣ... Я, сударыня, начальникъ...

-- Что вамъ угодно? спросила докторша гнѣвно.

-- Дерзости можно говорить въ маскарадѣ?..

-- Съ чего вы берете, я въ маскарадѣ и не была, да если бы и была, вы забываетесь! какъ вы смѣете входить къ дамѣ въ спальню безъ мужа. Ка-раулъ! исправникъ перетрусилъ, пустился бѣгомъ, забывъ въ попыхахъ фуражку.

Былъ послѣдній день передъ Крещеньемъ. Послѣ обѣда началось катанье по городу, народу было гибель, самые причудливые русскія и инородческія сани, покрытыя пестрыми коврами, мелькали среди катающихся, появились маски въ вывороченныхъ шубахъ и треугольныхъ шляпахъ, сидѣвшія на козлахъ; въ нѣкоторыхъ саняхъ слышалась гармонія и скрипка, это былъ сибирскій карнавалъ! Гамъ шелъ по улицамъ ужасный. Подъ вечеръ выѣхалъ огромный возокъ, запряженный въ шестерню, съ форейторомъ, пестрая прислуга стояла на запяткахъ, кучеръ въ треуголкѣ правилъ лошадьми. Любопытные заглядывали въ возокъ и изумлялись. Оттуда раздавался лай. Это устроилъ потѣху мѣстный купеческій сынъ.

Происшествіе было необычайное и полицейскій разбудилъ Егора Евститеевича, спавшаго послѣ опорожненнаго праздничнаго "люнеля".

-- Гдѣ, что? воскликнулъ Егоръ Евстигнеевичъ.

-- Собаку ваше в--діе возятъ! рапортовалъ кривой полицейскій.

Егоръ Евститееичъ усмотрѣлъ въ этомъ нѣчто аллегорическое.-- Собаку! ахъ скоты! воскликнулъ онъ.

Немедленно онъ появился на площади съ двумя полицейскими. Разукрашенный возокъ остановился.

-- Вы кого везете? закричалъ онъ расписаннымъ кучерамъ и форейторамъ.

-- Не могимъ знать. Алексѣй Иванычъ кого-то посадили.

-- Отворяй дверцы! Отворили, и къ хохоту публики выскочила огромная собака-водолазъ въ ермолкѣ.

-- Это пашквиль! крикнулъ Егоръ Евсгнитеичъ, вези всѣхъ въ полицію, и возокъ и лошадей, да позвать ко мнѣ хозяина. Явился купеческій сынъ, весьма довольный эфектомъ и крѣпко на-веселѣ.

-- Зачѣмъ вы собаку катали?

-- Потому что ей прогулка и чистый воздухъ требуется, отвѣчалъ улыбаясь купеческій сынъ.

-- А на кого вы этимъ намекнуть хотѣли?

-- Ни на кого-съ.

-- На полицію! милостивый государь, на полицію!

-- И не думалъ! отвѣчалъ озадаченный Алексѣй Ивановичъ, просто маскарадная шутка.

-- Вы въ маскарадѣ подходили ко мнѣ и на счетъ цыплятъ намекали! это тоже шутка?

-- Я не подходилъ!

-- Знаю, сударь! я васъ арестую и донесу, это противъ власти!

-- Съ чего вы взяли, Егоръ Евститеичъ, заартачился купеческій сынъ, арестовать за это вы не имѣете права? Я прошеніе подамъ.

-- Послѣ, братъ, подавай, а теперь въ кутузку!

На утро Егоръ Евстигнеевичъ диктовалъ письмоводителю: "Дѣло о злокозненныхъ поступкахъ купеческаго сына Алексѣя Иванова и незаконномъ катаніи имъ пса, имѣвшемъ въ виду изобразить мараль на полицію".

-- Могу я его повѣсить? какъ ты думаешь, спрашивалъ онъ письмоводителя.

-- Едва ли-съ, правовъ нѣтъ.

-- Какъ нѣтъ, одинъ исправникъ своею властью двухъ обывателей чуть не повѣсилъ, да стряпчій только спасъ, и онъ и теперь служитъ въ Восточной Сибири.

-- Не знаю-съ! терялся письмоводитель.

Дѣло о катаніи пса затянулось и купеческій сынъ, не будь плохъ, поѣхалъ жаловаться. Онъ побывалъ гдѣ слѣдуетъ и двѣ Горбовыхъ налѣпилъ, да еще двѣ.

Егоръ Евстигнеевичъ получилъ запросъ, почему онъ катаніе собаки находитъ оскорбленіемъ полиціи, тогда какъ оное можетъ считаться лишь нарушеніемъ порядка и благочинія.

Егоръ Евститеичъ задумался. Песъ меделянскій, въ ермолкѣ! перебиралъ онъ, на шестеркѣ цугомъ, ну, какъ же тутъ не мараль? Какъ бы тута отписаться... а что, Иванычъ, обратился онъ къ письмоводителю, не послать-ли груздей въ губернію!

Добродушный Сибирякъ.

"Восточное Обозрѣніе", No 1, 1883