Ядринцев Николай Михайлович - Сибирь на московской выставке

СИБИРЬ НА МОСКОВСКОЙ ВЫСТАВКѢ.

(Письма изъ Москвы).

III.

Вырвавшись изъ объятій Кондрата, предложившаго мнѣ пропить всю сибирскую промышленность, и убѣдивъ его подождать немного (я старался дѣйствовать на него словами одного героя Островскаго: "Дадимъ мы отдыхъ этому вину, все мы его жремъ!" Я зналъ что Кондратъ антропоморфистъ) и закусивъ наскоро у г. Лопашева, гдѣ ожесточенная публика старалась съ негодованіемъ и бранью истребить что можно изъ припасовъ монополиста-ресторатора, я поспѣшилъ въ кустарный отдѣлъ (группа XII), чтобы отыскать здѣсь "варежки" старика Михѣича изъ Ялуторовска, которому я далъ слово.

Да, думалось мнѣ, наше дѣло пока даже не заводское, а кустарное. Это эмбріонъ обработывающей промышленности, какъ и вся наша жизнь эмбріонъ. Я знаю, что зародыши ея существуютъ повсемѣстно. Кустарное производство -- это крестьянская потребность, мужичья фабрика, а у насъ по преимуществу на Востокѣ царство крестьянское, а не барское. Мужикъ часто и самъ фабрикантъ для себя, простой, первобытный, но никому необязывающійся. Наша ремесленность уже зародилась, ея прогрессъ слѣдилъ въ 20-хъ годахъ Словцовъ въ своемъ историческомъ описаніи.

Когда нибудь при обиліи мѣстнаго сырья эта промышленность сдѣлаетъ успѣхи, если Господь осѣнитъ моихъ земляковъ мудростью. У насъ нѣтъ крупныхъ заводовъ и можно сказать, что вся заводская промышленность наша кустарна. Мы бѣдны, но за то у насъ еще не создалось крупной эксплуатаціи и промышленнаго рабства труда, и это можетъ быть пока наша выгода. Теперь борются два экономическихъ принципа. Цивилизація извѣдала горькіе плоды крупной заводской промышленности и съ вѣрою обращается къ кустарной. Здѣсь она видитъ осуществленіе лучшаго принципа заводскаго товарищества и завѣщаетъ лелѣять эту промышленность, развивать ее. Мы стоимъ на распутьи, въ нашихъ рукахъ выбрать ту или другую дорогу. Давайте же, земляки, во имя лучшаго будущаго поощрять нашу кустарную промышленность. Составимъ общество изъ просвѣщенныхъ людей для поощренія кустаря, заведемъ свои выставки, преміи, будемъ привлекать кустарей-переселенцевъ, заведемъ ссуды. Сколько бы здѣсь дѣла нашлось. Эхъ, земляки, земляки сибирячки! Если-бы у васъ только энергія!..

Съ этими мыслями я прошелъ мимо щегольскаго павильона для произведеній московской кустарной промышленности, лучшей на выставкѣ; остальнымъ областямъ было отведено скромное мѣсто въ центральномъ зданіи, а именно группа XII класса по плану А. Она занимала пролетъ между Финляндіей и Кавказско Туркестанскимъ, отдѣломъ, уступая имъ въ разнообразіи и блескѣ экспонатовъ. Группа эта со всей Россіи такъ была мала, что занимала помѣщеніе ровно столько же, сколько сосѣдній "ватерклозетъ". Но во всемъ центральномъ зданіи этимъ "принадлежностямъ" отведено было въ 4 раза болѣе мѣста, чѣмъ кустарному всероссійскому отдѣлу. (Желающіе могутъ убѣдиться на планѣ выставки сравнивъ отдѣлъ А съ 4 Ѣ...). Такова судьба областей на централистской выставкѣ! Проходя по пролету, я встрѣтилъ не столько отдѣлы губерній, сколько жалкіе шкафики и витрины, на которыхъ были надписи Вятская, Воронежская, Архангельская губ., издѣлія Кавказа (зачѣмъ они попали сюда, когда группа кавказская отдѣльно?). Губерніи были географически перемѣшаны, и я не зналъ, гдѣ найду своихъ. Внезапно останавливаюсь предъ витриной, гдѣ вижу ярлыкъ "Западная Сибирь". Сердце ёкнуло. Но я тотчасъ же почувствовалъ смущеніе, краска стыда покрыла лицо мое. За витриной красовалось "сукно изъ черной шерсти" и рядомъ каракулями "меснаго производства"! (Господи! Господи! Ни выставку ѣхали, а писаря граматнаго не нашли... Кондратъ! Кондратъ, что-же это за позоръ!) Я оглянулся даже, не подсматриваетъ-ли за мною какой-нибудь столичный репортеръ и не подсмѣивается ли надъ моими симпатіями. Оставалось поправить шляпу, стянуть свѣтлую лайковую перчатку на рукѣ и, презрительно взглянувъ на витрину, пройти далѣе, подобно постороннему зрителю. Да, я отрекся, отрекся, какъ Петръ, отъ тебя, сукно "меснаго производства". А между тѣмъ я этого сукна искалъ, я можетъ быть имъ бы гордился и сшилъ изъ него себѣ грубый камзолъ подобно Франклину, который предпочелъ его бархату окружающихъ герцоговъ. Этотъ великій человѣкъ угадывалъ, что средневѣковой венеціанскій бархатъ скоро потеряетъ свою цѣну и его "месное производство", выродится въ Нью-Іоркскій драпъ. Впрочемъ, не хотѣли-ли ваши соотечественники скаламбурить и объявить, что у нихъ есть только "мясное производство"? Насмѣшливость -- наша областная особенность. Далѣе, затѣмъ я также случайно наткнулся на висящіе волосяные сапоги "тары", это былъ единственный экспонатъ Иркутской губерніи идинскаго инородческаго вѣдомства: тутъ ужъ оставалось просто закрыть лицо. "Тары" эти висѣли чуть-ли не въ Гродненской губерніи. Вѣдь для процвѣтанія Иркутска и генералъ-губернаторство оставили, и губернія эта, по словамъ засѣдателей, процвѣтаетъ, а вотъ поди-же, кромѣ пары вязаныхъ сапогъ ничего не произвела. Ну, какъ изъ этого заключатъ совершенно обратное. А можетъ быть "месныя-то произведенія" лежатъ да лежатъ у Киренскихъ и Верхнеудинскихъ исправниковъ въ сундукахъ!

Енисейская губернія по каталогу прислала одинъ "кабаргажій (?) мѣхъ" и "дженмовую" (?) кожу. Представилъ г. Панютинъ, но гдѣ они, такъ и не нашелъ. Вообще, сибирскія произведенія были пораспиханы въ разныя витрины и смѣшивались часто съ вятскими, вологодскими и друг. экспонатами. Къ довершенію отчаянія, на всѣхъ западносибирскихъ ярлыкахъ NoNo были выставлены невѣрные. Точно сдѣлали это нарочно, чтобы спутать и закружить простодушнаго сибиряка. Смотримъ, напримѣръ, сапоги изъ Томской губерніи, ну-ко, кому они принадлежать, а подъ No 7 по каталогу означено "пальто черной дубки" Нефеда Ядрышникова. Что-же это такое? Оказывается, ни сапогъ не узнаешь, ни полушубка не найдешь. Бросаю поиски за сапогами и полушубкомъ. Вижу "бахилы" (мѣстныя сапожищи), смотрю по каталогу, а подъ этимъ М означены не сапоги а "полотенце изъ льнянаго холста" Марьи Базановой. "Лунты" обозначены подъ No 366, а такого No и въ каталогѣ нѣтъ. Полосатая опояска Васса Золотавина наименована ковромъ. Тюменскіе ковры стоять подъ No 96, а на самомъ дѣлѣ въ каталогѣ это No 64. Наконецъ, всѣ вещи перемѣшаны, какъ въ старомъ чуланѣ, и на полушубкахъ черной дубки виситъ зачѣмъ-то остяцкій лебедь -- музыкальный инструментъ. Подъ ними игрушечная телѣжка изъ Тюмени No 90, вся въ грязи, точно ее везли сухимъ путемъ. Замѣтьте, что всѣ эти экспонаты въ числѣ 109 предметовъ, были собраны и посланы "Тюменскимъ вспомогательнымъ комитетомъ". Здѣсь было не мало любопытныхъ вещей, онѣ собирались по волостямъ, отъ ремесленниковъ, которые ждутъ, что ихъ на выставкѣ оцѣнятъ и замѣтятъ. Что же это за небрежность московскаго выставочнаго комитета и чѣмъ ее объяснить!

Въ одной сибирской витринѣ я нашелъ деревянное блюдо изъ Ялуторовка и шкатулки изъ Тобольска Ярошевскаго и Семенова, и тутъ же лежалъ ковшъ для кумыса изъ Акмолинской области, саптаякъ киргизскій, трубка изъ мамонтовой кости изъ Березова, киргизское сѣдло, и рядомъ Шышивныя подушки, башмачки подъ часы и разныя рукодѣлья николаевскаго женскаго монастыря, близъ Тобольска. Здѣсь смѣшаны и киргизская культура и русская промышленность, киргизскіе ковши и монашескіе подушечки; наконецъ, надъ всѣмъ этимъ въ каталогѣ красуется надпись "издѣлія изъ дерева, коры, кожи и рога Березовскаго округа". То-есть Тобольскъ, Ялуторовскъ и Акмолы, всё это оказалось въ Березовскомъ округѣ! Поздравляемъ! Такова географическая мистификація москвичей. Можно себѣ представить, какое понятіе составятъ себѣ на выставкѣ русскіе люди о Сибири! И не въ первый разъ!

Скажутъ въ оправданіе: намъ не до вашей Сибири, мы и съ своимъ разобраться не можемъ!

-- А если не можете разобраться, зачѣмъ же вы беретесь, господа, за все! настала и моя очередь сказать нашимъ централистамъ.

Но Боже мой! Гдѣ же варежки дѣдушки Михѣя, вѣдь такъ я и не нашелъ ихъ. Что я ему скажу?..

За то нѣкоторую отраду я почувствовалъ, увидя ялуторовскіе пояса изъ шерсти. Тутъ была опояска и Емельяна Макшина, вишневаго цвѣта, опояска голубая съ бѣлыми краями, опояска съ красными краями и надписями Варнавы Черемисинова. Это были надписи крестьянскаго изобрѣтенія. На одной я съ трудомъ прочиталъ: "Светокъ Светошный". На другой: "Не помню свое рожденіе и не слышу какъ росту. Что это за надпись? признаться я бы ее легко принялъ и подумалъ, что это девизъ моего отечества. Но я нашелъ нѣчто болѣе выражающее наше положеніе. Семенъ Барановъ изъ Ялуторовска прислалъ поясъ съ слѣдующей надписью: "сей поясъ дозволяется носить крестьянину Семену Баранову".

Вамъ можетъ показаться страннымъ эта надпись, но я ее понимаю. Мѣстное населеніе здѣсь выразило идею своей жизни. Въ Европейской Россіи никто не увидитъ чашки, на которой было бы написано: "изъ сей чашки чай пить дозволяется", даже вопроса такого нѣтъ. Но въ Сибири не знаютъ извѣстнаго юридическаго афоризма, "что не запрещено, то дозволено". Сибирскій обыватель, наученный жизнью, вѣчно колеблется между вопросами "дозволено или недозволено". Пробовалъ онъ дѣйствовать по усмотрѣнію, но натыкался всегда на препятствія. Трубку ли закуритъ, рюмку ли водки поднесетъ къ губамъ, кажись чего такого, но вдругъ появляется какъ изъ земли засѣдатель и спрашиваетъ грозно: "а тебѣ это дозволено?" Эти вопросы такъ часто озадачивали обывателя, что онъ потерялъ всякое представленіе о томъ, что дозволено и что нѣтъ; и когда онъ убѣждался, что ему ничего не будетъ за то, что онъ можетъ подвязать безпрепятственно опояскою собственныя свои шаровары, онъ съ веселіемъ восклицалъ: "сей поясъ Семену Баранову носить дозволяется". Сибирякъ знаетъ горькимъ опытомъ одно, "что для Россіи законъ, то для Сибири усмотрѣніе", второе, "что въ Европейской Россіи сплошь и рядомъ дозволено, въ Сибири запрещено". Доказательствъ множество: только въ Сибири нельзя говорить о 300-лѣтіи Сибири, только въ Сибири нельзя произнести, что земство въ хозяйствѣ лучше засѣдателя, въ Россіи можно сказать, что восточно-сибирское генералъ-губернаторство лишнее и причиняетъ только расходы, а въ Восточной Сибири нельзя. Мало того, въ Сибири нельзя перепечатать многое, что напечатано уже во всѣхъ газетахъ (см. Исторію иркутской прессы).

О, когда же, когда, Семенъ Барановъ, ты выткешь для меня опояску съ надписью: "сему писакѣ все писать дозволяется!"

Я рѣшительно унывалъ. Неужели и наши экспонаты и наша промышленность подлежатъ этой же судьбѣ. Я стоялъ у конца кустарнаго отдѣла; полушубки, скатерти, обрывки и обрѣзки мелькали въ глазахъ. Это было наше убожество, наше барахло! А кругомъ сверкали витрины полныя изящества, красоты и искусства. Я рѣшился отыскать Кондрата и добиться у него объясненія, что все это значитъ. Пусть онъ передастъ свою исповѣдь! Надо его только сначала завести въ павильонъ фруктовыхъ водъ Ланина и немного вытрезвить.

Сибирскій репортеръ.

"Восточное Обозрѣніе", No 20, 1882