Ядринцев Николай Михайлович - Держи-Ухо

ДЕРЖИ-УХО.

(РАЗСКАЗЪ ИЗЪ ЖИЗНИ ЗАХОЛУСТЬЕВЪ).

I. ВЪ ГОРОДѢ.

Маленькій городишко, со своими ветхими домишками, но случаю осенней погоды, погруженный до половины въ грязь, мирно дремалъ. Бабы шли за водой по "улицѣ", вовсе не "мостовой". Кухарка Ѳекла шлепала на рынокъ купить чиновнику Мелкотравчатову провизіи на недѣлю. Двѣ кумушки на перекресткѣ судили о какомъ-то сожителѣ, побившемъ дражайшую половину и выскочившемъ на улицу, какъ мать родила. Курицы озабоченно рылись, отыскивая питаніе, и быстро сбѣгались на зовъ пѣтуха, по временамъ дѣлавшаго палеонтологическое открытіе въ навозной кучѣ. На прилавкѣ грязнаго питейнаго дома лежалъ котъ, а подлѣ дремалъ толстый-цѣловальникъ. Словомъ, миръ и тишина господствовали въ городѣ.

Городокъ дремалъ и ничего не подозрѣвалъ, а между тѣмъ надъ нимъ сбиралась гроза,-- по улицѣ шелъ "онъ" и сверкалъ очами направо и налѣво. Это -- вновь назначенный маленькій юпитеръ-исправникъ "Держи-Ухо". Онъ только что былъ назначенъ и шелъ къ полицейскому управленію. Въ очахъ и позѣ его, какъ и во всѣхъ движеніяхъ, выражалось одно -- "подтянуть".

Непреодолимое желаніе "подтянуть" явилось у него въ тотъ моментъ, когда онъ прочелъ приказъ о своемъ назначеніи. Что и какъ подтянуть,-онъ не размышлялъ и не отдавалъ себѣ отчета, но онъ чувствовалъ какую-то потребность кого-то распечь, кого-то разгромить, кого-то сокрушить, такъ онъ понималъ свое призваніе. Когда онъ шелъ по шаткимъ, какъ клавиши, мосткамъ, -- они дрожали подъ нимъ. Навстрѣчу попала Ѳекла, а мимо пролетѣла кургузая собака. Повидимому, это были вещи обыденныя, но онъ взглянулъ грозно и погрозилъ: "погодите!" Его все раздражало. По мѣрѣ приближенія къ полицейскому управленію, выраженье одутловатаго лица его становилось мрачнѣе и мрачнѣе. Онъ вошелъ въ полицейское управленіе. Это было обыкновенное зданіе съ грязной лѣстницей, торчащимъ на лавочкѣ буточникомъ печальнаго образа, съ выцвѣтшей вывѣской, написаннаго на которой, какъ на плитахъ, находящихся въ Минусинскомъ музеѣ, не только простые смертные, а даже археологи не прочтутъ.

"Держи-Ухо" грозно сверкнулъ очами на вытянувшагося охранителя гражданскаго спокойствія, живо вскочившаго съ лавочки, на которой онъ дремалъ. Новый "володѣтель", испустивъ какой-то глухой звукъ, похожій на рычанье, вырвавшееся у него изъ груди, началъ подниматься по скрипучимъ ступенькамъ въ управленіе.

Въ передней на неприглядныхъ деревянныхъ лавкахъ сидѣло нѣсколько сѣрыхъ просителей. Жирнымъ краснымъ лицемъ, толстымъ брюхомъ и оттопыреннымъ боковымъ карманомъ выдавался только одинъ мѣстный кулакъ,-- и онъ пришелъ жаловаться на недобросовѣстность и безсовѣстность должника!

При входѣ "Держи-Ухо" публика поднялась и стала въ приличную позу, принявъ жалости достойный гидъ. Кулакъ отеръ ногъ. Маленькій юпитеръ суровымъ окомъ обвелъ просителей, отвѣшивавшихъ поклоны.

-- Что, прошенье?-- спросилъ онъ.

-- Какже, ваше в--родіе,-- проговорилъ кулакъ, подавая бумагу:-- взысканіе...

"Держи-Ухо" сталъ свирѣпо развертывать бумагу, думая: "мошенники, тяжебники!"

-- Ты куда, дуракъ, лѣзешь!-- вдругъ заревѣлъ онъ, увидя, что одинъ изъ мужичковъ-просителей протягиваетъ ему прошенье:-- ты куда зашелъ, неотёсъ?!

Бумага выпала изъ рукъ мужика.

-- Порядку не знаете! я васъ пріучу!... закричалъ громовержецъ.

Въ это время, изъ сторожки при управленіи, заслышавъ крикъ, выглянулъ сторожъ-солдатъ въ очкахъ, въ одной жилеткѣ, держа только что начатый сапогъ, съ ремешкомъ вокругъ головы, какъ дѣлаютъ завзятые сапожники, однимъ словомъ, по-домашнему, по-старинному, такъ какъ, почитай, лѣтъ 20 провелъ, состоя сторожемъ.

-- Ты что такъ вылѣзъ! Ты сторожъ, а не сапожникъ. Вонъ отсюда!... напустился громовержецъ на Савельича, совсѣмъ растерявшагося.

Подтянувши, какъ слѣдуетъ, "Держи-Ухо" быстро устремился дальше, оставивъ Савельича раздумывать:-- Какія нынѣ времена стали, почитай, 20 лѣтъ служу -- все такъ ходилъ и къ начальству такъ являлся -- ничего, а теперь! Времена!... Экого Богъ далъ!

Писцы, зная уже, съ кѣмъ имѣютъ дѣло, струхнули; при входѣ исправника, они быстро вскочили съ мѣстъ и отвѣсили по глубочайшему поклону, какъ разъ въ поясъ, одинъ даже лбомъ хватился объ уголъ стола отъ усердія.

"Держи-Ухо", взглянувъ направо и налѣво, приступилъ къ исполненію обязанностей.

-- Что за грязь здѣсь? Дѣла подайте!!!...

Громовержецъ такъ при этомъ зарычалъ, что чиновники не знали, куда дѣваться: одинъ отбѣжалъ въ уголъ и сталъ въ оборонительное положеніе, другой, мирно скрипѣвшій перомъ больше пятнадцати лѣтъ, отецъ многочисленнаго семейства, никогда не видавшій такого страшнаго начальника, быстро шмыгнулъ подъ столъ, призывая на выручку всѣхъ святителей, третій... вообще паника ужасная. Не только писцы, а и повыше, выбѣжавшіе изъ другой комнаты, трепетали.

Вскорѣ въ канцеляріи послышалось швыряніе книгъ, бумагъ и шла бомбардировка; изъ дверей управленія доносились перуны и брань.

Не оставивъ камня на камнѣ въ канцеляріи, онъ возвращался взволнованный, но отчасти удовлетворенный домой. Вдругъ опять попалась навстрѣчу Ѳекла. "Держи-Ухо" вспомнилъ, какъ она ему вчера надоѣдала вмѣстѣ съ кургузой собакой, и слово "подтянуть" вертѣлось уже въ его головѣ.

-- А паспортъ есть?-- вдругъ громыхнулъ онъ на Ѳеклу. Баба чуть съ ногъ не свалилась и выронила крынку молока, которую несла своему жильцу.

-- Ахъ, матушки! Нѣтути, родной, на обмѣнъ услала,-- жалобно проговорила она, опомнившись.

-- А, безпаспортная! И въ городѣ у меня живетъ! Такъ вотъ они какіе безпаспортные, всѣхъ переписать!-- рѣшилъ онъ.-- Я васъ всѣхъ отсюда вышвырну! Въ моемъ городѣ безъ паспортовъ!... Исправникъ пустилъ градъ такихъ словъ, что баба присѣла.-- Я вамъ покажу!...

Онъ шелъ далѣе и металъ взоры.

-- Паспортъ есть?-- останавливалъ онъ прохожихъ; прохожіе что-то бормотали.

-- Всѣхъ васъ вонъ, вонъ изъ города!

"Держи Ухо" плюнулъ.

-- Паспортъ есть?-- вдругъ закричалъ онъ и завернулся за уголъ, но оказалось такое существо, которому паспортовъ не полагается: это была -- корова.

Въ управленіе отданъ былъ немедленно приказъ тотчасъ отобрать свѣдѣнія, кто въ городѣ по имѣетъ сейчасъ паспортовъ.

-- Вонъ изъ города всѣхъ безпаспортныхъ, вонъ всѣхъ, куда слѣдуетъ, выслать!

-- Ваше в--діе, будьте на столько милостивы, не прикажите высылать мастеровъ.

-- Зачѣмъ безпаспортныхъ держать?-- кричитъ мѣстный юпитеръ.

-- Да вотъ и документы: паспорта въ обмѣнъ усланы -- не сегодня, завтра придутъ. Будьте на столько милостивы.

-- Всѣхъ, всѣхъ вонъ!...

"Держи-Ухо" неумолимъ.

Идя вечеромъ, "Держи-Ухо" встрѣтилъ какую-то пьяную бабу.

-- А, проституція! у меня въ городѣ этого не дозволяется... Искоренить...

Мысль искоренить проституцію глубоко засѣла у него.

-- Собрать бабъ!-- отдаетъ онъ приказъ.

И вотъ по городу начинается стонъ и бабій вой.

-- Ваше в--діе, Анну Попову какъ прикажете признать: вдова, трое ребятъ, живетъ состоятельно,-- докладываетъ бугарь.

-- Проститутка?-- спрашиваетъ подозрительно "Держи-Ухо".

-- Ровно нельзя бы думать, прачка -- у многихъ господъ бѣлье моетъ, хорошія деньги заработываетъ,-- пробуетъ протестовать докладчикъ.

-- Молчать! я знаю...

-- Матушка моя, слышала, про Анисью-то каку бѣду распустили? Исправникъ-то высылать хочетъ. Мужняя жена, а что взводятъ!-- говорила у воротъ одна баба другой бабѣ.

-- Слышала, слышала, Петровна,-- никакой, видно, управы-то на него нѣту!

Къ бабамъ приближался бутарь.

-- Здорово, Ипатычъ!-- закричала Петровна, но бутарь даже не отвѣтилъ на привѣтствіе. Онъ былъ серьезенъ.

-- Петровна, тебя исправникъ въ полицу требуетъ,-- произнесъ бутарь.

-- Тошно мнѣ, тошно! За что меня губите?-- заголосила баба.

Бабы голосятъ, иныя падаютъ въ ноги. Ребята плачутъ

-- Не губи, отецъ родной, у меня и дѣти, и мужъ!-- голоситъ одна женщина.

Въ комнату начинаютъ набираться и мужья нѣкоторыхъ бабъ, обвиняемыхъ въ проституціи, и стараются доказать вѣрность своихъ женъ, подкрѣпляя доказательства такими вѣскими аргументами, какъ ребята. Чего же больше еще нужно? Нѣтъ "Держи-Ухо" реветъ и искореняетъ проституцію.

Преслѣдуя проституцію, Держи-Ухо" еще выдумываетъ реформу для благоустройства города.

Прямо изъ полицейскаго управленія "Держи-Ухо" направился къ головѣ, на этотъ разъ измѣняя даже своей величавой походкѣ. Очевидно, въ умѣ у него зрѣло что-то геніальное.

Голова, отобѣдавъ, думалъ расположиться соснуть. "Держи-Ухо" поздоровался.

-- Что скажете хорошенькаго?-- обратился голова.

-- Собакъ травите?-- сурово спросилъ исправникъ.

Тотъ только руками развелъ, думая, ужъ не рехнулся ли родной.

-- Зачѣмъ травить, ваше в--діе,-- собаки у насъ смирныя, вонъ песъ около анбаровъ ходитъ, безъ зубовъ онъ отъ старости, только лаетъ.

-- Лаетъ, травить, бить, травить!-- накидывается юпитеръ.

Голова не понималъ.

-- Въ чемъ дѣло, батюшка?-- спрашивалъ онъ.

-- Собакъ травить надо, чтобы не шлялись. Лепешками съ стрихниномъ.

-- Батюшка, да вѣдь этой страны не только собаки, у насъ и животина вся обожрется и передохнетъ. Ребятенки во дворахъ тоже играютъ...

-- Вы еще сопротивляться?! Хорошо! Написать въ управу предписаніе выдать въ полицію 10 фунтовъ мяса и стрихнину для травленія собакъ!-- распоряжался "Держи-Ухо".

-- Да онъ насъ всѣхъ перетравитъ!-- восклицалъ голова.

ВЪ УѢЗДѢ.

По небу медленно несутся черныя-черныя тучи, дождь льетъ какъ изъ ведра, въ деревнѣ непролазная грязь. Полночь. Тихо-тихо все. Обитатели давно спятъ, утомившись дневными работами. Вдругъ послышался звонъ колокольчика, сначала слабый, потомъ все громче и громче. По грязи раздается шлепанье усталыхъ лошадей, ямщикъ помахиваетъ бичемъ и покрикиваетъ на своихъ соколиковъ -- заморенную тропку.

-- Прямо въ управленье вези,-- послышался голосъ сѣдока.

Ямщикъ проворно обернулся и съ недоумѣніемъ посмотрѣлъ на говорившаго.

-- Что шары-то пучишь? Сказано!-- грозно произнесъ тотъ.

Тройка подвезла экипажъ къ управленью. Остановились.

-- Спятъ, канальи!-- закричалъ сѣдокъ и выскочилъ изъ экипажа.

Это былъ нашъ знакомый громовержецъ "Держи-Ухо". Да, это былъ онъ -- пріѣхалъ на ревизію. Вбѣжалъ на крыльцо и заколотилъ въ двери.

-- Кой чортъ тамъ?-- послышался изъ-за двери сердитый голосъ. Отворили.

-- А, спать вамъ? Такъ-то начальство ждете?-- закричалъ исправникъ.

Засѣдатель и волостной писарь никакъ не предполагали, что исправникъ могъ ревизовать управу ночью, а потому находились въ объятіяхъ сладкаго Морфея, тѣмъ болѣе, что вечеркомъ пришлось, по старой привычкѣ, куликнуть порядочно.

Ихъ едва разбудили. Заспанные, еще не протрезвившіеся, зашагали они, бѣдные, по грязной улицѣ въ управленіе.

-- Почему нѣтъ старшины?

-- Ваше в--діе, старшина бываетъ только днемъ, а теперь полночь,-- заявляютъ дрожащіе подчиненные.

-- Чтобъ былъ старшина и члены! Подать дѣла!

Дали.

-- Почему дѣла грязныя? Развѣ можно мнѣ въ такомъ видѣ подавать?

Писарь недоумѣвалъ.

-- Переписать!-- закричалъ "Держи-Ухо".

-- Это дѣла старыя -- съ начала 40-хъ годовъ, переписанныя они теряютъ всю силу документовъ.

-- Пе-ре-пи-сать!!-- кричитъ юпитеръ.-- А собакъ бьете?-- вдругъ перемѣняетъ онъ тому.

Подчиненные опѣшили.

-- Бить, непремѣнно бить! А паспортъ есть?-- обращается онъ къ писарю.

-- Я... я мѣстный житель.

-- Чтобъ былъ паспортъ. Писарь и безъ паспорта! Каково!-- "Держи-Ухо" быстро начинаетъ ревизовать: онъ перелистывалъ "дѣла", почти не читая, что-то бормоча подъ носъ.

-- А такса гдѣ?

-- Здѣсь съ чиновниковъ ничего не берутъ,-- заявляютъ подчиненные.

-- Чтобъ была!

-- Ваше в--діе, вы сами должны ее написать.

-- Написать! Я самъ знаю, что написать.-- Чрезъ нѣсколько минуть было воспроизведено слѣдующее: 1 стаканъ сливокъ -- 3 коп., 1 крынка молока со сливками 5 и пр.

Надо замѣтить, что въ то время въ этомъ мѣстѣ почти весь скотъ чума унесла, и не только сливокъ, а и молока достать почти было негдѣ.

Производя ревизію, топая и крича, "Держи-Ухо" просидѣлъ до 4-го часа, составилъ журналъ "о безпорядкахъ" и, крѣпко закусивъ на земской квартирѣ, распорядился запрочь лошадей и отправился по другимъ управленіямъ...

ЭПИЛОГЪ.

Та же грязь, тѣ же ветхіе домишки въ городкѣ; только жизнь совсѣмъ уже не та, какая была до прибытія "Держи-Ухо". Безпаспортные были высланы, по этому случаю въ нѣкоторыхъ мастерскихъ, начиная съ кузницъ и кончая булочными, не работали. На улицахъ не бродило ни коровъ, ни курицъ, даже ребятъ было мало, только изрѣдка пробѣгали собаки. Стало быть, была тишина. Владѣльцы мастерскихъ, у которыхъ были высланы рабочіе (безпаспортные), выли, кое-гдѣ выли бабы, ожидая высылки. Въ городкѣ распространился слухъ, что разбросаны отравленныя лепешки. Собака, попавшаяся въ первый день подъ ноги исправнику, валялась отравленная на улицѣ и рядомъ 5 курицъ, ранѣе безпечно рывшихся въ навозѣ. Гдѣ-то выла хозяйка.

Какой-то обыватель, окруживъ себя всѣми предосторожностями, строчилъ корреспонденцію о "Держи-Ухо", нѣсколько чиновниковъ, уволенныхъ исправникомъ, строчили жалобы. Засѣдатели и писари были въ недоумѣніи: переписывать ли дѣла, или собакъ бить.

Горожане повѣсили носы и ходили какъ обваренные.

А виновникъ всего этого, "Дерзки-Ухо", торжествовалъ и чувствовалъ себя на высотѣ призванія.

Добродушный Сибирякъ.

"Восточное Обозрѣніе", No 5, 1886