Ядринцев Николай Михайлович - Безвестная отлучка головы от тела

БЕЗВѢСТНАЯ ОТЛУЧКА ГОЛОВЫ ОТЪ ТѢЛА.

(НЕОБЫЧАЙНОЕ ПРОИСШЕСТВІЕ ВЪ ОДНОМЪ УѢЗДНОМЪ ГОРОДѢ).

(ФЕЛЬЕТОНЪ).

Въ городѣ Кійскѣ случилось событіе: у содержателя постоялаго двора и кулака Туликова пропалъ работникъ.

Наканунѣ видѣли, какъ хозяинъ былъ разсерженъ изъ-за покражи цибика чаю. Съ краснымъ отъ ярости лицомъ, съ налитыми кровью глазами, съ семипудовыми сжатыми кулачищами, ждалъ работника геркулесъ Тупиковъ. Тщедушный работникъ явился. Вороты и калитка были крѣпко заперты тяжелымъ засовомъ. На другой день работникъ пропалъ. Сосѣди говорили, что вечеромъ слышали не то крикъ, не то вопль, объясняя, что это страшные кулачищи Туликова впивались въ тѣло несчастнаго батрака. Говорили, что ночью отворялись ворота, скрипѣла телега. Говорили многое, по работникъ "какъ въ воду канулъ". На всѣ вопросы о немъ кулакъ Тупиковъ презрительно отзывался незнаніемъ.

-- Ушолъ воръ, собака, вѣрно, въ бѣга, извѣстно -- острога испугался! говорилъ онъ, огрызаясь.

Говоръ, однако, былъ такъ великъ, что началось слѣдствіе, и самъ Тупиковъ попалъ, по подозрѣнію въ убійствѣ, въ острогъ. Онъ нагло отпирался это всего, да къ тому же у него была защита. Самъ судья жилъ у него на квартирѣ. Слѣдствіе кончилось ничѣмъ, Туликова освободили, и онъ устроилъ пиръ у себя съ судьею и лекаремъ. А пропавшій работникъ такъ и не отыскался.

-----

Въ одно прекрасное утро городъ былъ, однако, взволнованъ вѣстью. Работникъ Воскресеньевъ выплылъ изъ рѣки, хотя и мертвый. Всѣ бѣжали смотрѣть его.

-- Онъ, онъ, говорили жители,-- смотри, голова-то проломлена! Ну, Туликову не сдобровать, пойдетъ въ острогъ на старое мѣсто.

-- Благо, насижено! острилъ кто-то.

Трупъ былъ убранъ, онъ лежалъ въ покойницкой и гнилъ, къ судебно-медицинскому вскрытію никто не думалъ приступать.

Тупиковъ и ухомъ не велъ. Всякій вечеръ у него запирались ставни. Онъ созывалъ въ гости судью и лекаря Воздаянскаго, и начинался у нихъ пиръ, кончавшійся утромъ. Точно они праздновали находку рабочаго. Наконецъ, пришлось все-таки произвести вскрытіе и осмотръ трупу, достаточно разложившемуся. Собрались полицейскіе, понятые; пьяный Воздаянскій началъ рѣзать, бравируя и сопровождая вскрытіе шуточками надъ трупомъ, по обычаю пропойцъ-лекарей.

Толпа, собравшаяся въ этотъ день около полиціи, гуторила.

-- Все дѣло, братецъ, въ головѣ! головы не скроешь, нѣтъ, братъ, рана-то видна! говорили мѣщане.

Не смотря на порчу трупа, полицейскій надзиратель Любомирскій тщательно записывалъ подтеки на лицѣ, слѣдъ когтей Тупикова, зіяющую рану на головѣ, доказывавшую несомнѣнное убійство. За то лекарь Воздаянскій составлялъ другой актъ, у него выходило, что на трупѣ никакихъ признаковъ насилія нѣтъ.

-- Вѣдь вотъ пьяные то шары ничего не видятъ, говорили собравшіеся обыватели.

-- Еще бы... когда ихъ замазалъ Тупиковъ, острили въ толпѣ.

Трупъ поторопились схоронить безъ соблюденія необходимыхъ условій, предписанныхъ по закону. Тупиковъ опять запировалъ съ пріятелями. Дѣло кануло въ лету, но не совсѣмъ.

-----

Кто-то о дѣлѣ писнулъ въ газету. Заволновалась Дуракова губернія, и начали съ большаго ума, какъ всегда, розыскивать не слѣды преступленія, а того, кто писалъ. По, какъ всегда, ничего не розыскали, однако и дѣло нельзя было такъ оставить -- выходило оно вопіющее. Предписали дѣло переизслѣдовать, и трупъ вновь освидѣтельствовать. Исправникъ, однако, имѣлъ свои соображенія. Прошла весна, наступилъ іюль, къ разрытію могилы не приступали, точно били на то, чтобы трупъ окончательно разложился среди оттаявшей земли и всѣ слѣды преступленія изгладились. Одни говорили, что исправникъ имѣлъ такую инструкцію -- замять дѣло и осрамить корреспондентовъ; другіе говорятъ, что Тупиковъ и исправника не забылъ.

Молва въ Кійскѣ, однако, не замолкала.

-- Ишь вѣдь, что дѣлаютъ, что дѣлаютъ? говорили, качая головою, обыватели.

Когда жара достаточно разошлась въ іюлѣ, такъ что самъ исправникъ ходилъ распахнувшись и въ однихъ нижнихъ въ присутствіе, а обыватели попросту бѣгали въ костюмѣ Ивана Никифоровича по большой улицѣ на рѣку Кію для купанья, словомъ, когда отъ духоты и навоза нельзя было продохнуть, рѣшились, кстати, для благорастворенія воздуха, вскрыть и могилу злосчастнаго покойника.

-----

День былъ торжественный. Съ утра, когда солнце палило лысую голову судьи и стряпчаго и играло на мѣдномъ лобномъ украшеніи исправника, собрались полицейскіе, понятые, а затѣмъ и толпа любопытныхъ привалила къ кладбищу.

Мѣщане, бабы толпились около рѣшетки и, наконецъ, проникли "на могилки".

-- Господи! опять рыть, хоть бы душенькѣ то его дали успокоиться, говорила старуха.

-- Нельзя, бабушка, тутъ все дѣло въ головѣ! говорилъ глубокомысленнымъ тономъ мѣщанинъ.

-- Ахъ, батюшка, да что же ты въ головѣ-то у него вышаришь, вѣдь теперь душина-то отъ него какая!

Разговоръ у обывателей раздѣлился и смѣшался, говорили разомъ и "о душѣ", и "о душинѣ", которой несло отъ покойника.

Исправникъ желалъ показать особенную тщательность и, такъ какъ онъ любилъ всегда приступать къ допросу кого либо, "ведя дѣло по формѣ", какъ онъ говорилъ, а отвѣтчика на лицо не было, или онъ не былъ еще отрытъ, то онъ рѣшилъ налечь на трапезника, стараго и беззубаго Михѣича. Не налечь на кого либо было нельзя.

-- Я гдѣ у тебя лежитъ убитый покойникъ? началъ строго онъ, приступая къ Михѣичу, какъ будто Михѣичъ укрывалъ этого самаго "убитаго покойника".

-- Это, что анагдысь хоронили здѣсь? ваше шклабародіе, бойко шамкалъ Михѣичъ.-- Вотъ тамъ, подъ бугоркомъ, его запалили.

-- Хорошо! продолжалъ исправникъ,-- а но помнишь ли, въ какой онъ былъ рубахѣ?

-- Помнится, выше шклабародіе, въ красной клали...

-- Въ красной, сказалъ важно исправникъ,-- хорошо!

-- Разрывайте!-- Отъ беззубаго Михѣича трудно было еще что либо узнать, да и самъ исправникъ болѣе не придумалъ вопроса, удовлетворивъ своему любимому юридическому приступу.

Разрыли могилу. Показался гробъ, присутствующіе заткнули носы, но любопытство брало верхъ, и всѣ заглядывали съ нетерпѣніемъ, что обнаружится. Вскрыли крышку гроба и разомъ всѣ ахнули. Здѣсь совершилось нѣчто необыкновенное. Прежде всего оказался покойникъ не въ красной, а въ бѣлой рубахѣ. Исправникъ прежде всѣхъ озадачился. Онъ хотѣлъ уже задать вопросъ прямо покойнику: "въ какое время и съ какою цѣлію онъ перемѣнилъ рубаху?" Но остановился, подумалъ и рѣшилъ перенести вопросъ къ не менѣе озадаченному Михѣичу. ч

-- Какъ же ты говорилъ, братецъ, сказалъ онъ строго, что покойникъ въ красной рубахѣ?

Михѣичъ зашамкалъ.-- Запамятовалъ, запамятовалъ, ваше шклабародіе. По затѣмъ послѣдовало и еще болѣе необыкновенное открытіе и общее изумленіе.

-- Я гдѣ же голова у покойника! воскликнулъ исправникъ.

Дѣйствительно похороненный трупъ былъ безъ головы.

-- Ребята, безъ головы! Слышите, голова пропала! Голова отъ покойника ушла!-- говорили за оградой.

-- Голова, ба! Я тутъ все дѣло въ головѣ! воскликнулъ прозорливый мѣщанинъ. Начались догадки, "куда могла уйдти голова?" Здѣсь вопросы у обывателей перешли въ область чисто метафизическую, которая всегда составляетъ весьма интересный предметъ преній спиритовъ философовъ и уѣздныхъ старухъ.

Исправникъ между тѣмъ стоялъ, также растопыривъ руки надъ могилой, недоумѣвая, какъ разрѣшить этотъ вопросъ. Здѣсь произошла несомнѣнно самовольная отлучка головы отъ тѣла, но куда?-- вотъ вопросъ. Сбѣжала ли эта голова въ кабакъ, истомясь въ ожиданіи вскрытія, удрала ли эта голова во дворъ Туликова, чтобы запастись противъ него умками; наконецъ, могъ явиться даже вопросъ: "была ли голова у покойника, когда онъ былъ живъ". Все бываетъ на свѣтѣ! Когда исправникъ колебался и также начиналъ переступать въ область метафизики, кто-то воскликнулъ.

-- Да была же у него голова, лопни мои глаза! Самъ видѣлъ, хоть битая, по была голова! сказалъ кто-то изъ свидѣтелей. Этотъ увѣренный тонъ навелъ исправника на новыя распоряженія. Поднявъ гробъ, онъ приказалъ рыть дальше могилу. Если голова и отлучилась, то она должна быть гдѣ нибудь тутъ вблизи или около, рѣшилъ онъ.

-- Рой дальше! пыхтѣлъ онъ и краснѣлъ, обливаясь потомъ, подъ двусмысленными улыбками присутствовавшихъ и двухъ докторовъ. Вдругъ раздался неожиданный крикъ изумленія. Изъ могилы вынесли голову -- голый черепъ.

-- Что!! воскликнулъ съ торжествомъ исправникъ.

-- Кашли! нашли! галдѣли за оградой.

-- Ахъ, шельма, уйдти хотѣла. Нѣтъ, стой! восклицалъ какой то обыватель, видимо сочувствовавшій, по инстинкту русскаго человѣка, всякой ловлѣ и поимкѣ.

-- Ха, нашли! А тутъ все дѣло въ головѣ! торжествовалъ мѣщанинъ; голову надъ могилой между тѣмъ осматривали, прикладывали къ туловищу, какъ прикладываютъ отломанную ручку къ чайнику. Раздавались догадки и вопросы. но какъ же она отдѣлилась отъ тѣла? Какъ она выскочила изъ гроба и зарылась на аршинъ глубже? Что за странныя шутки были у этой несчастной головы, или голова эта была "веселая голова" русскаго парня, способная надсмѣяться даже за гробомъ. Просто непостижимо, невозможно!

-- Господа, голова-то это голова, да не та! воскликнули два лекаря:-- трупъ то вѣдь еще не разложился, а это, извольте посмотрѣть, черепъ, который лѣтъ пять или больше пролежалъ въ землѣ; онъ голый, какъ голова Апоиста Мокерыча. Всѣ расхохотались и согласились, что голова эта не отъ того покойника. Исправникъ опять стоялъ въ недоумѣніи, красный и сконфуженный.

-- Слышь, опять головы нѣтъ! раздавалось за оградой въ толпѣ любопытныхъ. Пропала голова! Я въ головѣ то вся сила! Ну, голова!.... Долго длилось загадочное молчаніе надъ могилой, свидѣтели тупо стояли, начиная томиться и ковырять въ носу, какъ вдругъ исправникъ, сверкнувъ глазами, обратился въ сторону квартальнаго надзирателя.

-- Гдѣ голова? воскликнулъ онъ съ яростью:-- гдѣ?-- говори! Гдѣ она, подай, иначе сейчасъ твою сниму и сюда приставлю! рака....!

Безмолвно расходились свидѣтели столь небывалаго событія съ кладбища, сзади шолъ блѣдный трепещущій квартальный Любомирскій, составлявшій ранѣе актъ, записывавшій всѣ раны этой головы и теперь не менѣе недоумѣвающій, куда она могла дѣваться. Никто не думалъ спросить: почему такъ долго откладывалось медицинско-судебное вскрытіе, почему трупъ положенъ былъ во временную могилу не опечатаннымъ въ холстъ, какъ слѣдовало по закону?....

Словомъ, дѣло, повидимому, ясное покрылось какимъ-то таинственнымъ флеромъ. Многодумный, озабоченный исправникъ долго сидѣлъ въ размышленіи въ присутствіи, какъ озаглавить дѣло, и вдругъ озаренный вдохновеніемъ взялъ перо и написалъ на обложкѣ лежавшаго предъ нимъ слѣдствія: "Дѣло о самовольной отлучкѣ головы отъ тѣла", выставилъ No и пошелъ обѣдать.

А на перекресткахъ у метафизиковъ -- старухъ шолъ говоръ. Говорили, что видѣли въ сумерки призракъ безголоваго человѣка, и -- что страннѣе всего -- этотъ человѣкъ безъ головы, стало быть, и безъ языка, зычнымъ голосомъ вопитъ:

-- О господинъ окружный судья, о господинъ городовой врачъ, куда вы дѣвали мою бѣдную голову? Куда ты ее спряталъ, варваръ Тупиковъ? За что ты меня убилъ?

А у Туликова опять шолъ дымъ коромысломъ и пьянство. Странно, что одновременно, когда въ городѣ отыскивалъ голову безголовый покойникъ, квартальный надзиратель Любомирскій также бѣгать, какъ ошалѣлый, въ поискахъ и восклицалъ:

-- Пропала моя голова!

Добродушный Сибирякъ.

"Восточное Обозрѣніе", No 46, 1884