Ядринцев Николай Михайлович - Сибиряки-мореходы

СИБИРЯКИ-МОРЕХОДЫ.

Разсказы изъ исторіи Сѣвернаго мореплаванія.

Всѣ помнятъ, какого шума надѣлало плаваніе профессора Норденшельда къ устью Енисея. Въ первый разъ онъ проникъ сюда въ 1874 г., во второй -- въ 1876 г.

Открытіе этого пути, впрочемъ извѣстнаго еще съ прошлаго столѣтія, возбудило особыя надежды. Въ столицѣ, вопросъ о сѣверной торговлѣ былъ особенно раздутъ пышными рѣчами, грандіозными планами и проектами. Сибиряковъ увѣрили, что родина ихъ можетъ не въ далекомъ будущемъ вступить въ торговыя сношенія моремъ, какъ съ Россіей, такъ и Западной Европою. Сибири обѣщали самое свѣтлое будущее и огромные выгоды, при помощи сбыта своихъ произведѣній. Иностранцы будутъ оживлять своею торговлею города сибирскіе, иностранные произведенія наполнятъ сибирскіе дома, вездѣ будутъ заграничные фортепьяна, лампы, матеріи, берега сѣвернаго моря процвѣтутъ, вездѣ образуются станціи. Иностранная торговля дастъ толчекъ промышленной жизни Сибири. Туземное населеніе, при помощи иностранцевъ, пробудится отъ своей вѣковой спячки, откроетъ новыя неистощимыя богатства страны своей и дѣйствительно докажетъ, что она -- "золотое дно".

Самое осуществленіе этого дѣла казалось весьма легкимъ: вѣдь проникъ же Виггенсъ, Норденшельдъ; вѣдь чрезъ Сѣверный океанъ до Европы рукой подать.

-- Да снаряжайте же вы скорѣе шкуны, нагружайте хлѣбомъ и вывозите заграницу! торопили сибиряковъ. Примѣръ "Луизы", пришедшей въ Тобольскъ въ 1877 г., расшевелилъ ихъ наконецъ и привлекъ къ этому дѣлу нѣкоторыхъ промышленниковъ. Началось "сибирское мореходство".

Какъ разъ въ это время мнѣ случилось жить въ Сибири, именно въ тѣхъ мѣстахъ, гдѣ составлялись и направлялись сѣверныя предпріятія. Мнѣ удавалось весьма многое наблюдать и слышать, а также видѣть всѣ мѣстныя приготовленія. Вотъ этими-то наблюденіями и разсказами я хочу подѣлиться съ публикой.

Теперь, въ нѣсколько лѣтъ, обстоятельства болѣе выяснили, насколько оправдались надежды на Сѣверный путь изъ Сибири.

------

Въ 1877 году пришла въ Сибирь (въ Обь), съ грузомъ изъ Англіи, первая шкуна морская -- "Луиза". Она принадлежала иркутскому купцу Трапезникову. "Луиза" была парусное паровое судно, довольно прочное и вмѣстительное. Матросы и управители "Луизы" были все люди заграничные и знатоки своего дѣла. Между ними находились англичане, нѣмцы и шведы. При содѣйствіи этихъ-то первыхъ, появившихся спеціально для торговли и мореплаванія въ Сибири, моряковъ, наиболѣе состоятельные и предпріимчивые изъ западно-сибирскихъ купцовъ принялись строить собственныя суда для отправки съ туземными товарами въ море. {Съ этою цѣлью появились у сибиряковъ небольшія торговыя компаніи, человѣка по три, и теперь еще, кажется, существующія и даже вновь устраивающіяся до настоящаго времени.} За образецъ для постройки морскихъ судовъ взята была "Луиза". Всѣ такія суда стали называть въ Сибири шкунами. Постройка шкунъ, начавшаяся съ 1877 года въ Тобольскѣ и Тюмени, продолжалась въ этихъ городахъ до послѣдняго времени. Экипажъ на всѣхъ сибирскихъ шкунахъ, (исключая "Луизу" и еще нѣкоторыя, построенныя заграницей и на Енисеѣ) составляли большей частью русскіе, взятые съ береговъ Иртыша "бурлаки". Ранѣе, эти бурлаки, сдѣлавшіеся первыми сибирскими матросами и моряками, ходили обыкновенно каждое лѣто на "низъ", т. е., на Обскую губу за рыбой, на паузкахъ тобольскихъ купцовъ. Въ Тобольскѣ называютъ ихъ "караванными".

Я зналъ одного изъ приказчиковъ этихъ караванныхъ, которому поручили устраивать и вести на Сѣверъ одну изъ шкунъ, хотя онъ цѣлую жизнь ѣздилъ но Оби до Березова и Обдорска за рыбой, и пуститься въ море -- для него было дѣло новое.

Я видѣлъ Ивана Парфентыча всегда озабоченнымъ, онъ былъ человѣкъ старательный, но совершенно невѣжественный, хозяйское порученіе старался выполнить и видимо не зналъ, что еіо ожидаетъ. Судя но поту, который постоянно выступалъ у него на лицѣ, онъ испытывалъ постоянно волненіе и усталость. Онъ вѣчно занятъ былъ, по не главнымъ, а какими нибудь хозяйственными пустяками. Кажется, приготовленіе онъ началъ съ закупки рогожи.

"Рогожа, пенька, сѣть, бочка, смола" -- это онъ еще понималъ, но далѣе его техническія познанія не простирались. О компасѣ онъ, напримѣръ, ничего не зналъ.

-- Какъ ты это въ море пойдешь? бывало спросишь его.

-- Тово оно какъ оно... пойдемъ! какъ нибудь, тово оно...

Онъ не былъ краснорѣчивъ, и его звали "Тово оно какъ оно" за способъ изложенія мыслей. На вопросъ онъ отвѣчалъ, напримѣръ, такой тирадой:

-- Теперече, напримѣрече, тово оно какъ оно, туда-сюда шель-шевель -- и день къ вечеру! Это была его присказка.

Слыша о похожденіяхъ шкунъ, мнѣ хотѣлось однако узнать сужденіе о сѣверныхъ попыткахъ нашихъ мореходовъ отъ человѣка, знакомаго съ этого рода предпріятіями. Случай представился и разъяснилъ мнѣ многое.

Осенью 1880 года случилось мнѣ быть въ одномъ изъ извѣстныхъ въ Сибири торговыхъ домовъ. Тутъ сидѣло нѣсколько человѣкъ, принадлежащихъ къ торговому сословію. Былъ тутъ-же и одинъ нѣмецкій морякъ -- Карлъ Ричардычъ. Всѣ сидѣли за вечернимъ чаемъ, покуривали и вели разговоры о разныхъ вещахъ. Между прочимъ, зашла рѣчь и о морской торговлѣ на отдаленномъ сѣверѣ.

-- А вы, Карлъ Ричардычъ, давно уже съ "низу"-то? спросилъ я, обращаясь къ нѣмцу.

-- Я-то? Нѣтъ, только на той недѣлѣ, отвѣтилъ онъ.

-- А видѣли вы тамъ шкуны-то въ морѣ, которыя вышли прошлымъ лѣтомъ и ранѣе еще?

-- Не только видѣлъ, но и самъ плавалъ на нихъ! У меня вѣдь было свое парусное судно, на которомъ я пришелъ сюда изъ Финляндіи. Да вотъ нынѣ не вывезло: льды помѣшали.

-- А что въ самомъ дѣлѣ, Карлъ Ричардычъ, какъ теперь дѣла-то тамъ, со шкунами? Правду говорятъ, что "какъ сажа бѣла"? спросилъ одинъ изъ собесѣдниковъ, обращаясь къ нѣмецкому мореходу.

-- Хе! хе! хе!.. Правда, правда! Не стоить, Петръ Никифоровичъ, много и говорить объ этомъ, отвѣтилъ Карлъ Ричардычъ, махнувъ въ знакъ пренебреженія рукой.

-- Да что изъ нихъ вышолъ-ли кто въ море-то, или нѣтъ? спросилъ опять Петръ Никифорычъ.

-- Что вы это, Петръ Никифорычъ, въ море! Да хоть до Тазовской-то подсобилъ-бы Богъ добраться -- и то бы хорошо. А то въ море! повторялъ съ неудовольствіемъ нѣмецкій мореходъ.

-- Будто ужъ въ самомъ дѣлѣ такъ плохи дѣла-то? Вѣдь три года почти, какъ нѣкоторыя изъ тѣхъ шкунъ ушли отсюда, изъ Тобольска, замѣтилъ Петръ Никифорычъ.

-- Три года, три года! Да если-бъ шкуны эти десять лѣтъ плавали въ Обской губѣ среди острововъ, то и тогдабы имъ не добраться до Тазовской съ такими моряками, какіе теперь на шкунахъ въ Оби.

-- Какъ-такъ?

-- Да такъ. Вѣдь вы знаете, какъ уплыли отсюда теперешніе моряки-то Обскіе, напр., Т--въ? Какой народъ-то онъ съ собой набралъ? а? Бурлаковъ съ берегу Иртыша, да съ базару здѣсь-же въ Тобольскѣ нанялъ и уплылъ съ ними. Вотъ теперь и мается ужо три года: зиму-то простоитъ гдѣ нибудь въ Обской губѣ на мели, а придетъ лѣто,-- онъ опять направляется къ Тазовской, по добраться до нея все-таки никакъ не можетъ. А отчего?-- скажите ка! Да отъ того, что народъ на шкунахъ плохой и нисколько рѣшительно незнакомъ съ морскимъ дѣломъ. Вотъ и неудачи всѣ отъ этого, скажу я вамъ, заключилъ Карлъ Ричардычъ.

-- Да все-таки, хоть они и бурлаки, а бывали-же, поди, вѣдь но разъ въ Обской-то съ рыбаками, замѣтилъ какъ-бы про себя купецъ пожилыхъ лѣтъ.

-- Да! вотъ видите, Василій Ѳаддеичъ, съ рыбаками -- это дѣло совсѣмъ другого рода. Развѣ рыбаки заходятъ далеко въ губу-то? Да притомъ-же, они все берега держатся, а тутъ совсѣмъ не то. Если въ море идешь, то берегъ-то ужъ совсѣмъ надо оставить, да и паруса-то на шкунахъ не такіе, что бываютъ иной разъ на здѣшнихъ паузкахъ, баржахъ или гусянкахъ, какъ вы ихъ тамъ зовете,-- не знаю хорошенько. Да вотъ послушайте, что я вамъ разскажу о здѣшнихъ сибирскихъ морякахъ.

Петръ Никифорычъ и Василій Ѳаддеичъ, въ ожиданіи разсказа, ближе подсѣли къ Карлу Ричардычу. Карлъ Ричардычъ, закуривъ тѣмъ временемъ свѣжую сигару, такъ началъ свои разсказъ:

-- Случилось мнѣ, говорилъ нѣмецкій мореходъ,-- плыть лѣтомъ по морю (Обской губѣ) изъ С. въ Б. На морѣ встрѣтился мнѣ Т--въ. Онъ, простоявъ уже долгое время на мели, плылъ на парусахъ обратно въ Обь. Я привязалъ, конечно, лодку свою къ борту, а самъ взошелъ на палубу шкуны. Что-жъ-бы, думаете вы, увидѣлъ я тамъ? сказалъ нѣмецъ, обращаясь дсъ слушателямъ.-- Мачты у нихъ на шкунѣ прикрѣплены кое какъ, спасти къ мачтамъ прилажены -- куда что попало наугадъ. Паруса перемѣшаны: который конецъ паруса-то надо-бы вверхъ натянуть, у нихъ внизъ натянутъ. Другіе паруса натянуты вкривь и вкось, такъ-что они и по вѣтру плывутъ на шкунѣ своей все равно, что плыли бы и вовсе безъ вѣтру. Да это-таки и опасно весьма: неправильно натянутые паруса, при сильномъ вѣтрѣ, могутъ повернуть шкуну бокомъ. Тогда все, что есть на палубѣ, свалится въ море за бортъ. Вотъ такъ это моряки! подумалъ я.

-- По позвольте, Карлъ Ричардычъ, шкуны-то тѣ вѣдь здѣсь оснащены были нѣмецкими-же моряками, перебилъ опять Василій Ѳаддеичъ:-- ужели-же они невѣрно ихъ оснастили?

-- Э-э! нѣтъ, зачѣмъ-же? Здѣсь-то все вѣрно было прилажено. Вѣдь я вамъ, Василій Ѳаддеичъ, сказалъ, что Т--въ-то на мели долго стоялъ. Чтобъ вѣтромъ не прибило шкуны къ какому-нибудь берегу и не засадило на такую мель, съ которой ужъ нѣтъ никакой возможности когда нибудь сняться, бурлаки русскіе и вздумали снять на время мачты и паруса. Когда-же снялись съ мели и направились снова въ море, то всѣ спасти приладили кое-какъ, на...

-- На русское "авось", подхватилъ Петръ Никифорычъ: -- теперь понятію.

-- Такъ, такъ, одобрилъ Карлъ Ричардычъ,-- но слушайте еще.-- Здѣсь Карлъ Ричардычъ положилъ погасшую уже сигару и закурилъ папиросу.

-- Посмотрѣлъ я у нихъ на шкунѣ, продолжалъ Карлъ Ричардычъ,-- комписъ. Оказалось, что они плывутъ вовсе не по компасу. Раньше я думалъ, что Т--въ знакомъ съ компасомъ; онъ вѣдь долго плавалъ съ Хр. Хр. Д -- мъ. Но тутъ оказалось, что онъ ровно ничего не знаетъ и о комнйсѣ.

-- Какъ-такъ? спросилъ Петръ Никифоровичъ.

-- Да такъ. Вотъ послушайте только, какъ онъ справляется съ компасомъ.

Карлъ Ричардычъ подошелъ къ чайному столу, взялъ въ руки чайное блюдцо и на дно его положилъ папиросу; затѣмъ продолжалъ свой разсказъ:

-- Призоветъ Т--въ бурлака, покажетъ ему на компасъ, положитъ на стекло компаса папироску -- вотъ такъ -- (Карлъ Ричардычъ показалъ намъ при этомъ чайное блюдцо съ папиросой на днѣ) и скажетъ: "вотъ, смотри, правь все въ эту сторону до тѣхъ поръ, пока стрѣлка не дойдетъ до папиросы",-- а самъ уйдетъ въ каюту спать.

Слушатели смѣются.

-- Ну, бурлакъ что знаетъ о компасѣ? Онъ и и ранитъ все въ одну сторону, самъ не зная куда. Стрѣлка-то тамъ бурлитъ, бурлитъ въ низу-то,-- а онъ смотритъ на стекло, да ждетъ, когда она дойдетъ до папиросы. А она, чортъ знаетъ, когда дойдетъ до нея! Пожалуй, папироса-то цѣлыхъ хоть десять лѣтъ пролежитъ на одномъ и томъ-лее мѣстѣ, а стрѣлка пойдетъ въ противную сторону. Вотъ такъ-то они и плывутъ, не зная ни сѣвера, ни юга, ни востока, ни запада, а куда глаза глядятъ. Это просто чортъ знаетъ что такое! горячился Карлъ Ричардычъ.-- Оказывается, что они плывутъ не по компасу, а "по папиросѣ".

Слушатели опять всѣ смѣются, не исключая и Василья Ѳаддеича.

-- Вотъ еще вы говорили давеча, началъ опять Карлъ Ричардычъ,-- какъ это въ три года не могутъ они добраться до Тазовской? Дѣйствительно, хорошіе моряки могли-бы и пять разъ въ одно лѣто сплавать изъ Обской губы въ Тазовскую и обратно, по такіе, какъ теперь на шкунахъ, я думаю, должны-бы благодарить Бога и за то еще, что сами-то они живы остаются, а не то, чтобы имъ добраться до Тазовской.

-- Ужели-же ни на одной шкунѣ нѣтъ ни одного свѣдущаго въ морскомъ дѣлѣ человѣка? спросилъ я.

-- Да одинъ только и есть флотскій офицеръ А -- въ. Онъ, дѣйствительно, хорошо знаетъ морское дѣло, но что онъ одинъ подѣлаетъ, когда у него нѣтъ даже помощника? Онъ вѣдь тоже человѣкъ. Надо ему и отдохнуть сколько-нибудь. А если онъ уйдетъ съ палубы, то бурлаки его плывутъ ладно, только пока берегъ видно, а берега не стало, -- правятъ, куда глаза глядятъ.

-- Все-таки онъ вѣдь, какъ слышно было, немного не дошелъ до Тазовской-то"? замѣтилъ Василій Ѳаддеичъ.

-- Нѣтъ, онъ, Василій Ѳаддеичъ, и въ Тазовской уже былъ, по, благодаря своимъ бурлакамъ, ему и тамъ не посчастливило.

-- Какъ-такъ? спросилъ Петръ Никифорычъ.

-- Шкуна его разбилась, сѣла на мель и ушла ко дну. Говорятъ, что матросовъ человѣкъ семь погибло, асамъ А -- въ ѣдетъ въ Тобольскъ.

-- Значитъ, и товаръ весь потонулъ?

-- Да, не иначе. Впрочемъ, если остяки натакаются, то можетъ спиртъ-отъ достанутъ и начнутъ пьянствовать зиму то. Они же до этого большіе охотники. Да едва-ли только дойдутъ они до того мѣста-то: далеко очень.

-- Жалъ, очень жаль: шкуна-то вѣдь стоила, поди, сб всемъ нарядомъ, тысячъ до ста, замѣтилъ въ раздумьи Петръ Никифорычъ.

-- Впрочемъ, отвѣтилъ Карлъ Ричардыгь,-- у нихъ вѣдь она компаніей построена. Но тысячъ по 10-ти на брата придется!

-- А что, Карлъ Ричардычъ, спросилъ опять Петръ Никифорычъ,-- если вашихъ-то матросовъ выписать сюда, то дорого они станутъ?

-- Нашихъ матросовъ? рублей во тридцати, сорока въ мѣсяцъ.

-- Везъ прогоновъ?

-- Нѣтъ, зачѣмъ? прогоны особо.

-- Дорогонько-съ. Наши дешевле берутъ.

-- Такъ вѣдь ваши за то ничего не умѣютъ. Учиться надо! сказалъ, улыбаясь, Карлъ Ричардычъ, ласково пожавъ руки компаніи и вышелъ.

Обстоятельства скоро напомнили мнѣ разговоръ и замѣчанія умнаго и опытнаго Карла Ричардовича. Изъ всѣхъ вообще шкунъ, отправлявшихся доселѣ съ товарами въ море, только одна въ 1878 г. пришла благополучно съ Енисея въ Англію, съ хлѣбомъ.

Каждое лѣто, начиная съ 1877 г., нѣсколько шкунъ, нагруженныхъ разными товарами: хлѣбомъ, спиртомъ, саломъ и проч., направлялись изъ Оби въ море. На первый разъ предполагали добраться въ лѣто хотя до Тазовской губы, гдѣ и прозимовать на случаи.

И то хорошо бы кабы, "тово оно какъ оно", если бы въ Тазовскую только попасть въ первое лѣто! говорилъ суетливый Иванъ Парфенычъ, забѣгавшій ко мнѣ среди хлопотъ, чтобы, загнувъ фалды длиннополаго сюртука и сидя на тюменскомъ сундукѣ, отвести по сибирски душу за самоварчикомъ.

Несмотря однако на умѣренность скромныхъ желаній и всѣ, повидимому, усилія сибирскихъ моряковъ, добратся имъ до Тазовской все-таки не удавалось.

Обыкновенно, во время плаванія, что нибудь "порухалось", какъ выражался Иванъ Парфенычъ, т.-е. ломались и портились то паруса, то мачты, и никто не умѣлъ поправить. Шкуны возвращались обратно въ Обь, но на пути наталкивались на мели у береговъ и тутъ оставались. Большинство гибло съ товарами и даже съ матросами.

-- Ну, что, доѣхали до Тазовской? бывало спрашиваютъ осенью, завидѣвъ издали хлопотливаго "морехода" Ивана Парфеныча.

-- Куда! машетъ онъ рукой.

-- Опять сѣли?...

-- Сѣли!... тово оно какъ оно! добродушно произноситъ Иванъ Парфенычъ, отирая потъ, и лѣтитъ за новой наемкой.

Таковы были результаты этихъ плаваній почти пять лѣтъ, пока я былъ въ Сибири. Надежды свезти товары и обогатиться, какъ видно, не оправдались, и Сибиряки отъ этихъ предпріятій ничего, кромѣ убытковъ, не получили.

Странствующій Сибирякъ.

(Продолженіе будетъ).

"Восточное Обозрѣніе", No 27, 1883