Ядринцев Николай Михайлович - Трактовая дорога и герои бойкой езды

ТРАКТОВАЯ ДОРОГА И ГЕРОИ БОЙКОЙ ѢЗДЫ.

(ФЕЛЬЕТОНЪ).

Лошадей!!!...
Изъ діалоговъ проѣзжающаго.

Сибирь когда-то славилась быстрой ѣздой и лихими тройками, и вполнѣ удовлетворяла проѣзжихъ. Еще извѣстный путешественникъ С. В. Максимовъ разсказываетъ, какъ на Барабѣ держатъ тройку лихихъ коней, пока проѣзжій садится въ повозку, а затѣмъ держащіе лошадей отскакиваютъ, и лошади несутся вихремъ, пока не умаются, что обыкновенно бываетъ уже близь слѣдующей станціи. Какой-то спортсменъ, богачъ и кутила, ѣхавшій въ Сибирь на золотые промысла, увлекся сибирской ѣздой и сталъ держать пари съ ямщиками и смотрителями станцій, назначая время и разстояніе для скачки. Когда онъ проѣхалъ тысячу верстъ, онъ проигралъ всё, и въ томъ числѣ массу превосходныхъ парижскихъ несессеровъ и рѣдкостей, которые остались въ рукахъ станціонныхъ смотрителей. Сибирская ѣзда превзошла и разстроила всѣ соображенія и разсчеты европейскаго спортсмена. Для курьеровъ и начальства въ Сибири стоятъ избранныя тройки, у состоятельныхъ крестьянъ всегда находятся превосходныя лошади. Казённаго человѣка всегда везутъ исправно, если позволяетъ дорога. Удивительны при такихъ условіяхъ разныя претензіи и столкновенія на дорогахъ по поводу разныхъ героевъ и любителей скорой ѣзды. Это объясняется весьма часто характеромъ проѣзжающихъ и нетерпѣніемъ, обнаруживаемымъ ими въ виду разстояній. Особенно отличаются этимъ въ первый разъ отправляющіеся въ Сибирь или въ Ташкентъ цивилизаторы. Имъ сразу хочется перескочить разстоянія, перелетѣть его на коврѣ -- самолетѣ, для нихъ не существуетъ погоды, сезоновъ, физическихъ препятствій, распутья, они не признаютъ ихъ. подобныя препятствія для нихъ не существуютъ. Бѣда! если такой нетерпѣливый цивилизаторъ -- герой ѣдетъ по казенной надобности: онъ требуетъ, чтобы его везли какъ курьера.

Въ 40-хъ годахъ еще Пушкинъ рисовалъ въ разсказѣ о дочкѣ станціоннаго смотрителя портретъ бойкаго проѣзжающаго гусарскаго офицера на станціи, съ поднятой нагайкой, смирившагося только предъ взоромъ станціонной красавицы. Про какого то министра разсказывали анекдотъ, что онъ остановился на станціи и ждалъ, пока ему запрягутъ карету. Это было въ турецкую компанію. Вдругъ влетаетъ офицеръ, не болѣе какъ прапорщикъ.-- Лошадей!-- требуетъ онъ. Ему говорятъ, что надо подождать.-- Нельзя мнѣ ждать,-- кричитъ офицеръ:-- я ѣду подъ турку! Начался шумъ. Офицеръ требовалъ, чтобы лошадей выпрягли изъ кареты и запрягли ему. Скромный старичекъ, вышедшій изъ другой комнаты, чтобы покончить непріятную сцену, приказалъ выпрячь изъ кареты лошадей и отдать офицеру. Министръ не такъ торопился, какъ прапорщикъ. Сдѣлавъ уступку и удаляясь, онъ только замѣтилъ:-- поскорѣенапрягите ему лошадей, прапорщикъ ѣдетъ подъ турку, пропалъ турка!

Вотъ именно все то, что когда-то совершалось на русскихъ дорогахъ, а теперь отошло узко въ область преданій, совершается еще до сихъ поръ на сибирскихъ дорогахъ. Каждый прапорщикъ здѣсь ѣдетъ подъ турку, каждый коллежскій регистраторъ требователенъ также, какъ Иванъ Александровичъ Хлестаковъ, и увѣряетъ, что онъ ѣдетъ по высшему дипломатическому порученію. Необычайныя требованія, шумъ, скандалъ, брань и ожесточенное скрипѣніе пера въ жалобной книгѣ слышатся на сибирскихъ станціяхъ отъ бойкихъ проѣзжающихъ "по казенной надобности", а кажется, эта надобность иногда не болѣе какъ надобность получить двойныя прогоны, невзачетъ жалованье, а затѣмъ послѣ трехлѣтняго бостона возвращеніе опять съ прогонами обратно съ тою же поспѣшностью. Такой ѣдущій цивилизаторъ считаетъ обязанностью изобразить изъ себя на каждой станціи "рыкающаго льва". Это тотъ самый проѣзжій, котораго изображалъ еще Н. Успенскій въ разсказѣ на станціи. "Ѣду я, сударь мой, вотъ также въ такомъ-то году,-- говоритъ онъ.-- Спрашиваю лошадей!-- говорятъ: "нѣтъ лошадей!" -- Нѣтъ?-- тррахъ! явились лошади". Отъ такого проѣзжающаго со страхомъ и паникой разбѣгаются ямщики. Уѣзжающаго его они провожаютъ съ огромными флюсами и подтеками подъ глазами вслѣдствіе неизбѣжныхъ столкновеній. За то обрекается на жертву сидящій на козлахъ несчастный ямщикъ. Пшолъ!!!-- раздается энергично изъ устъ проѣзжаго, повторяющаго это даже въ дремотѣ. Тройка летитъ какъ вихрь, во ямщикъ чувствуетъ, какъ надъ его затылкомъ поднимается что-то тяжелое и угрожаетъ ему шпорой. По проѣзжій не удовлетворяется, онъ грозитъ ямщику, вытаскивая огромный кинжалъ и рубя имъ козлы (фактъ, которому мы были свидѣтели), взаключеніе грозитъ револьверомъ. За послѣдніе годы нѣсколько было случаевъ, когда объ ямщиковъ разряжали револьверъ. Такой случай немного лѣтъ назадъ былъ въ Каинскѣ. По еще чаще пускаются въ ходъ кулаки надъ беззащитнымъ ямщикомъ, и это, все-таки, не мѣшаетъ проѣзжающему записать еще жалобу не на себя, а на избитаго.

Въ дорогѣ, среди тряски и безпокойной ѣзды, на дальнихъ разстояніяхъ проѣзжающій весьма часто становится раздражителенъ, ворчливъ, несправедливъ, требователенъ. Словомъ, и здоровый человѣкъ становится больнымъ. По есть люди и темпераменты совершенно болѣзненнаго, вспыльчиваго нрава. Есть просто бѣшеные люди, есть скандалисты, которые невыносимы въ городахъ. Въ Сибирь часто подъ тѣмъ или другимъ предлогомъ сбываютъ закутившійся народъ съ глазъ долой. Можно себѣ представить, что они продѣлываютъ на дорогахъ. Часто ѣдутъ люди безъ просыпа пьяные и въ delirium tremens.

Масса разсказовъ ходитъ объ этихъ герояхъ и особенно о ташкентцахъ. Еще на желѣзныхъ дорогахъ далеко до-степи они начинаютъ отличаться. Такъ одинъ господинъ, попавшій въ Восточной Сибири въ крупную дорожную исторію, передъ этимъ отправляясь на службу въ Туркестанъ, уже на самарскомъ вокзалѣ имѣлъ слѣдующее столкновеніе. Онъ началъ бойко расталкивать публику и дамъ, а когда какой-то господинъ осмѣлился ему замѣтить о неприличіи, этотъ герой бацъ въ физіономію. Господинъ началъ защищаться палкой, ташкентецъ выхватилъ саблю и хотѣлъ зарубить защитившагося. Въ толпѣ явился, однако, нѣкто, кто могъ притиснуть воина къ стѣнѣ, и обезоружилъ. Составили протоколъ. Ташкентскій герой, сконфуженный неудачей, пробовалъ вызывать на дуэль, но его пугнули судомъ. Это было начало, герой ѣхалъ "цивилизовать". Можно себѣ представить, что онъ выдѣлывалъ въ степи надъ несчастными киргизами; жалобы на него оставались безъ послѣдствій. Скоро Ташкентъ его увидалъ вмѣстѣ съ другими цивилизаторами, подобными ему. Они не знали удержа, являлись въ общество въ фуражкахъ, въ шинеляхъ, скакали по улицамъ верхомъ, взявшись за руки, топча прохожихъ. Нагайка въ ихъ рукахъ наводила ужасъ на всѣхъ, кто имѣлъ несчастіе встрѣчаться съ этими шалунами". Скоро того же героя перебросило на другую окраину, и онъ, конечно, не исправился, но явился съ тѣми же правами. Въ газетѣ "Сибирь" пишутъ, что года четыре тому назадъ то же лицо на якутскомъ трактѣ изрубило якутовъ шашкой и чуть не застрѣлило изъ револьвера смотрителя станціи Размуса, и выстрѣла не послѣдовало лишь потому, что помѣшалъ шомполъ; этотъ старикъ -- смотритель былъ, однако, избить героемъ. Вмѣсто того, чтобы получить защиту, этотъ несчастный старикъ былъ вдобавокъ еще уволенъ отъ должности по жалобѣ того же героя, который пытался его застрѣлить. Если не въ безопасности оказывается личность смотрителей и ямщиковъ, можно себѣ представить, что лошади тѣмъ менѣе щадятся. Загнать лошадь считается ни почемъ. Представьте сцену, которую мы не разъ видѣли.

Превосходно подобранныя, выѣзжайныя и весьма цѣнныя лошади измучены, загнаны, запалены. Тройка дрожитъ, отъ нея валитъ наръ. У крыльца станціи толпа ямщиковъ торопится отпрягать ее и окачиваетъ лошадей ведрами воды. Но вотъ коренная, тяжело дыша, ступила шагъ, зашаталась и грянулась о землю. Никакія усилія не помогаютъ ей, лошадь пала. Холеная, любимая, эта лошадка составляла зависть другихъ и гордость хозяина. Не доѣдалъ, не досыпалъ онъ, копилъ и прикапливалъ, чтобы пріобрѣсти ее. Онъ мечталъ въ длинныя ночи о ней, какъ о красавицѣ. Вѣрно служила она ему, онъ несъ ей лучшій овесъ, говорилъ съ ней и она разумѣла его, эта лошадка была съ нимъ въ полѣ и на пашнѣ товарищемъ; она его не разъ выручила, когда гнались за нимъ грабители, и вынесла его домой, возвращая семьѣ -- цѣлая эпопея, цѣлая исторія у этой лошади. Вѣдь не одинъ герой въ "Аннѣ Карениной" Толстаго только любилъ свою лошадь. И вотъ она лежитъ и смотритъ молящими глазами, какъ бы съ укоромъ.

А этотъ весь избитый, сѣрый мужичокъ забылъ свои раны, свою собственную боль, стоитъ съ тоскою, съ отчаяніемъ надъ нею, хотѣлъ что-то сказать и вдругъ наклонился и зарыдалъ, зарыдалъ, какъ маленькій робенокъ.

Я помню сцену изъ крестьянской жизни. Я былъ на охотѣ и проходилъ черезъ лѣсокъ, близь пашни. Вдругъ я услышалъ крикъ мальчугана, лѣтъ 10ти, онъ бѣжалъ блѣдный, взволнованный и оралъ благимъ матомъ, я остановилъ его, думая, что его ужалила змѣя или съ нимъ случилось что-то ужасное. Ребенокъ дрожалъ всѣмъ тѣломъ.-- Что съ тобою, что съ тобою?-- спросилъ я.-- Дяденька милый, добрый! я былъ на пашнѣ съ бороной, да лошадь пала, шла, шла, да и пала, дохнетъ... ай батюшки, ай батюшки!-- залился слезами ребенокъ. По вѣдь ты не виноватъ, развѣ боишься, что съ тебя взыщутъ?-- Ой, дяденька, не то, вѣдь она одна, одна была лошадка-то кормилица! И я понялъ все. я понялъ, какое горе, какая трагедія скрывалась въ этомъ дѣтскомъ сердцѣ. Вѣдь пала поддержка цѣлой семьи, источникъ ея питанія, эта семья теперь голодная, нищая, и ребенокъ это сознаетъ.

Не сознаетъ этого за то проѣзжающій по сибирской дорогѣ. Не только дикій прапорщикъ, кутила -- телеграфистъ или разгоряченный водкой самодуръ здѣсь загоняютъ лошадей и свирѣпствуютъ,-- нѣтъ! къ сожалѣнію, къ прискорбію, свѣтать и загоняютъ на сибирскихъ трактахъ лошадей лица, которымъ по своему положенію и званію слѣдовало бы отъ этого удерживаться и подавать примѣръ порядочности. Часто большихъ начальниковъ увѣряютъ, что лошадь сама пала по случайности, между тѣмъ какъ ее загнали.

Тѣ сцены, которыя мы описали, не рѣдкость. Представьте себѣ большой трактъ и эти сцены ежечасно, ежедневно; представьте себѣ эту повинность ямщиковъ,-- повинность, стоящую не только страшныхъ трудовъ поправлять дороги, содержать почтовыя тройки и поддерживать сообщенія съ міромъ на разстояніи восьми-тысячеверстной пустыни, мало того, повинность эта стоитъ мяса, собственныхъ зубовъ.

За быструю ѣзду часто поощряютъ, есть люди, которые на курьерскихъ выслужились, но никто не спросить, во что это обходится населенію. Вѣдь надобно же дать какія нибудь гарантіи ему, чтобы зубы были цѣлы. Когда-то дороги обезопашивали отъ "злыхъ людей", теперь приходится обезопасить ихъ отъ господъ проѣзжающихъ. Пора оградить дороги отъ возмутительныхъ безобразій и непомѣрныхъ беззаконныхъ требованій {Намъ кажется, что, кромѣ почтовыхъ правилъ, на станціяхъ должны быть вывѣшены и правила для проѣзжающихъ, съ напоминаніемъ, чему они подвергаются за побои ямщикамъ и за загонъ лошадей.}.

Пора, пора, господа, и ямщичка пожалѣть!

Семилужинскій.

"Восточное Обозрѣніе", No 7, 1885